Идеологическая стратегия США на мировой арене. - Баталов Э.Я., Малашенко И.Е., Мельвиль А.Ю.

Author: Баталов Э.Я. Малашенко И.Е. Мельвиль А.Ю.
Tags: международные отношения и внешняя политика сша политика международные отношения внешняя политика сша
Year: 1985
Similar
Доктрина "национальной безопасности" в глобальной стратегии США
Полторы войны или больше? Стратегия нереалистического устрашения. (Империализм. События, факты, документы)
Современная стратегия США и НАТО в контексте проблем национальной безопасности России
Психологическая война в стратегии империализм.
Text
                    Э.Я.Баталов, И.Е.Малашенко, А.Ю. Мельвиль
ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ
СТРАТЕГИЯ США
НА МИРОВОЙ АРЕНЕ
КРИТИКА БУРЖУАЗНОЙ ИДЕОЛОГИИ И РЕВИЗИОНИЗМА

КРИТИКА БУРЖУАЗНОЙ ИДЕОЛОГИИ И РЕВИЗИОНИЗМА
Э. Я. Баталов, И.Е.Малашенко, А.Ю. Мельвиль
ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ
СТРАТЕГИЯ США
НА МИРОВОЙ АРЕНЕ
МОСКВА «МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ» 1985

Рецензенты
доктор философских наук
П. С. ГУРЕВИЧ
кандидат исторических наук
В. Л. АРТЕМОВ
©
«Международные отношения», 1965

ВВЕДЕНИЕ
Развитие международных отношений во второй поло-
вине XX века отмечено парадоксальными явлениями и
процессами. Почти сорок лет — больше, чем когда-либо в
нашем столетии,— человечество живет в условиях мира.
И вместе с тем никогда еще не стояло оно так близко от
края пропасти, от термоядерного конфликта. Никогда еще
столь короткий исторический отрезок не был насыщен в та-
кой мере идейно-политическим противоборством между
странами с различным общественным строем.
Отход Запада от политики разрядки, усилившийся в
конце 70-х годов, привел к обострению международной на-
пряженности. Как отмечалось в постановлении июньского
(1983 г.) Пленума ЦК КПСС, «на международной арене
происходит резкое, небывалое за весь послевоенный период
обострение борьбы двух общественных систем, двух поляр-
но противоположных мировоззрений»1. Активизируется
идеологическое наступление империализма на социалисти-
ческие страны, все шире используются им приемы психоло-
гической войны.
Ведущую роль в этом наступлении играют Соединенные
Штаты Америки. Именно США объявили «крестовый по-
ход» против коммунизма. Именно США развернули целую
серию идеолого-пропагандистских кампаний, призванных
идеологически и политически ослабить социалистические
страны, подорвать их общественный строй, дестабилизиро-
вать положение в рамках социалистического содружества.
Наконец, именно США взяли на себя роль главного органи-
затора и координатора идеологических акций, осуществляе-
мых против социалистических стран блоком НАТО.
В сложившейся ситуации особую актуальность приобре-
тает задача критического анализа идеологической деятель-
ности США на мировой арене, и прежде всего идеологиче-
ской стратегии американского империализма на современ-
ной стадии его развития.
3

В 70-х годах в советской научной литературе появился
целый ряд исследований, посвященных общим вопросам
международных отношений и идеологической борьбы, рас-
крывающих новые тенденции и закономерности идейно-по-
литического противоборства в современном мире. Это ра-
боты Г. А. Арбатова, Р. Г. Богданова, Φ. Μ. Бурлацкого,
В. В.Журкина, В.В.Загладина, Ю. А.Замошкина, Л.М.За-
мятина, Н. Н. Иноземцева, А. А. Кокошина, Ф. В. Констан-
тинова, В. В. Кортунова, Н. И. Лебедева, Б. П. Лихачева,
М. Б. Митина, В. В. Мшвениерадзе, В. Ф. Петровского,
Ш. П. Санакоева, Т. Т. Тимофеева, Г. X. Шахназарова,
А. Н. Яковлева и др.
Значительное внимание было уделено советскими уче-
ными вопросам международной информации и внешнеполи-
тической пропаганды. Речь идет об исследованиях В. Л. Ар-
темова, С. И. Беглова, В. В. Большакова, Л, В. Валюже-
нича, Г. Н. Вачнадзе, П. С. Гуревича, Ю. Б. Кашлева,
Н. М. Кейзерова, В. Н. Келина, О. А. Феофанова и др.
Особо следует выделить работы, посвященные идеологи-
ческим аспектам внешней политики США, авторами кото-
рых являются В. И. Гантман, Ю. П. Давыдов, Д. В. Ермо-
ленко, Н. В. Загладин, В. С. Зорин, Н. И. Капченко,
А. А. Каренин, Ю. И. Кандалов, В. Б. Княжинский, А. Е. Ку-
нина, В. И. Кобыш, В. Ларин, В. П. Лукин, Д. Б. Петров,
Г. А.Трофименко, Г. Б. Хромушин, И. Л. Шейдин, Н.Н.Яков-
лев и др.
Опираясь на эти исследования и продолжая разработку
содержащейся в них проблематики, авторы предлагаемой
монографии видят свою задачу прежде всего в том, чтобы
критически проанализировать новейшие тенденции, формы
и методы идеологической деятельности Соединенных Шта-
тов Америки на мировой арене. Достижению этой цели слу-
жит рассмотрение указанных проблем в историческом кон-
тексте, на основе анализа американских идеологических и.
политических традиций, что, по мнению авторов, позволит
не только уяснить особенности современной идеологической
стратегии США, но и определить перспективы ее дальней-
шей эволюции. Сосредоточивая внимание на новейших тен-
денциях в американской идеологической стратегии и внеш-
неполитической пропаганде, авторы не уходят от рассмот-
рения и некоторых теоретико-методологических аспектов по-
ставленных проблем. Как представляется, лишь такой ком-
плексный подход позволяет понять глубинную связь между
внешней политикой и идеологией, вскрыть общие законо-
мерности идеологической борьбы на мировой арене.
4

Другой важной задачей авторы считали выявление ос-
новных принципов и механизмов формирования и осуществ-
ления идеологической стратегии США, особенностей ее связи
с внешнеполитической пропагандой и международной дея-
тельностью в целом. В центре внимания авторов период
70 — начала 80-х годов, отмеченный противоборством тен-
денций к модификации идеологического арсенала Соеди-
ненных Штатов в условиях разрядки, с одной стороны, и к
возрождению идеологии «холодной войны» в условиях ны-
нешнего обострения международной напряженности — с
другой. В указанной связи предпринята попытка система-
тического анализа структуры и механизмов проведения
идеологических и пропагандистских кампаний Вашингтона
против СССР и других социалистических стран, ставших
сегодня основным содержанием идеологического наступле-
ния американского империализма на мировой арене.

ГЛАВА I
ИДЕОЛОГИЯ, ПОЛИТИКА, ПРОПАГАНДА
ИДЕОЛОГИЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА
Идеология и политика всегда были тесно связаны друг
с другом. И хотя применительно к отдельным странам и
регионам, в разные исторические эпохи эта взаимосвязь от-
личалась определенной спецификой, она характеризуется
некоторыми общими чертами, проистекающими из внутрен-
него единства двух понятий.
Политика как деятельность социальных групп, классов,
наций, государств, направленная на защиту своих коренных
интересов и обеспечение собственной власти в обществе, не-
избежно носит партийный, классовый характер. Именно по-
этому, как полагали К. Маркс и Ф. Энгельс, вместе с отми-
ранием классов (и государства) должно будет происходить
и отмирание политических форм отношений между людь-
ми. Это касается как внутренней, так и внешней политики,
реализующейся в сфере международных отношений. Ибо и
внутренняя, и внешняя политика имеют единую материаль-
ную основу («Политика есть концентрированное выражение
экономики...» 1) и направлены на решение одной, общей
задачи — обеспечение господства определенных социальных
сил.
А как обстоит дело с идеологией? При всем различии ее
интерпретаций большинство исследователей-марксистов2
сходятся в главном, а именно в том, что идеология пред-
ставляет собой систему воззрений социальной группы, пар-
тии, класса, а в определенных случаях нации и государства
на общество и человека, которая отражает специфику со-
циального бытия данного субъекта; представляет теорети-
чески оформленное выражение его самосознания; служит
средством (механизмом) защиты его интересов и общим
руководством к действию.
6

Идеология — понятие многомерное. Она может быть
светской или религиозной; прогрессивной или реакционной;
революционной или реформистской и т. д. и т.п. Но, выпол-
няя функцию защиты коренных интересов определенной со-
циальной общности, всякая идеология, как и политика, име-
ет более или менее отчетливо выраженный классовый, пар-
тийный характер. Вот почему на протяжении всей истории
классового общества необходимой предпосылкой политики
неизменно выступала идеологическая деятельность, то есть
деятельность, направленная на выработку определенной
идеологии, ее распространение в обществе и формирование
на ее основе соответствующих политических ориентаций,
типов сознания и поведения.
Но идеология—это еще и органический элемент поли-
тики, специфическая форма ее проявления. Без политики
нет идеологии. Но и без идеологии нет политики. В истории
политической мысли имели место попытки «освободить» по-
литику от идеологии. Так, обозначившаяся на Западе в кон-
це 50 — начале 60-х годов тенденция к «деидеологизации»
затронула и политическую сферу (это была противоречивая
тенденция: за ней скрывались и попытки некоторых реали-
стически мыслящих деятелей Запада покончить с идеологи-
ей «холодной войны», и стремление критиков марксизма
подорвать его влияние, и установка некоторых политологов
на вытеснение любой идеологии из сферы политики). Но
«освобождения» не произошло. Как показало следующее
десятилетие, роль идеологии в политической жизни буржу-
азного общества не только не уменьшилась, но, наоборот,
возросла, что нашло выражение, во многом превратное, в
концепциях так называемой «реидеологизации», ставших
популярными в странах Запада во второй половине 70-х
годов.
Характеризуя феномен идеологии (идеологической дея-
тельности), мы исходим из принципиального единства ее
внутреннего и внешнего аспектов. Такой подход основыва-
ется на получившей практическое подтверждение посылке,
что в какой бы сфере эта деятельность ни протекала, в ос-
нове ее лежат одни и те же принципы, она направляется на
защиту интересов одних и тех же социальных сил и пресле-
дует в конечном счете одни и те же цели. Точно так же мы
исходим из того, что взаимосвязь политики и идеологии
распространяется как на сферу внутренней жизни, так и на
сферу международных отношений.
Влияние идеологии на политику прослеживается по не-
скольким направлениям.
7

Во-первых, идеология в той или иной степени детерми-
нирует политический процесс. Провозглашая определенные
принципы деятельности, она тем самым как бы вводит ее
в конкретное русло, задает общее направление. Можно, ра-
зумеется, с разной степенью последовательности придержи-
ваться принципов провозглашенной идеологии. Можно даже
вступать с ней в противоречие. Реальная политика Соеди-
ненных Штатов, писал известный американский историк
Г. Зинн, существенно расходится с провозглашенным ею
официальным кредо, закрепленным в Декларации незави-
симости, конституции и других основополагающих докумен-
тах3. Но коль скоро речь ведется не о фиктивной, сущест-
вующей только на словах, а на деле давно отброшенной
идеологии, а об идеологии, отражающей реальное кредо со-
циальной группы, класса и т. д., то такая идеология высту-
пает в качестве важной детерминирующей силы политики —
как внутренней, так и внешней.
Во-вторых, идеология оказывает влияние на формирова-
ние общественного, в том числе политического, сознания.
Сколь бы решительно ни открещивались от идеологии иные
буржуазные интеллектуалы, формирующие политическую
теорию, создаваемые ими концепции неизбежно несут на
себе печать определенной идеологии. Однако влияние идео-
логии на политическое сознание отнюдь не ограничивается
теоретическим уровнем. Она воздействует и на массовое со-
знание, которое, как было показано в ряде исследований4,
не тождественно идеологии, выступающей по отношению к
этому сознанию в качестве его теоретического «субстрата».
При этом одна и та же конкретная идеология может «пи-
тать» различные типы сознания и, наоборот, один и тот же
тип сознания может формироваться на основе различных
идеологий. Добавим к сказанному, что люди, вступающие
на стезю политической деятельности, привносят в политику
свои убеждения, установки, ценностные ориентации, в фор-
мировании которых идеология играет определенную (под-
час весьма существенную) роль. И когда парламентарий
выступает в поддержку или против того или иного законо-
проекта, а дипломат дает оценку состоянию переговоров,
они действуют не только как политики, но и как идеологи,
то есть приверженцы — более или менее последователь-
ные — определенной идеологии.
В-третьих, идеология выполняет ряд функций в обеспе-
чении политического процесса 5.
Сплачивая социальные группы, классы, целые народы
вокруг какой-либо идеи, лозунга, проекта, идеология побуж-
0

дает их к деятельности в определенном направлении. Ины-
ми словами, она выполняет мобилизационную функцию. На-
править же деятельность масс в единое русло идеология
способна лишь постольку, поскольку формулируемые ею по-
ложения могут служить побудительным мотивом такой де-
ятельности, иными словами поскольку идеология выполняет
мотивационную функцию. История знает немало примеров,
когда стремление десятков или даже сотен тысяч людей во-
плотить в жизнь принципы разделяемой ими идеологии слу-
жило мотивом их деятельности.
В то же время подлинные мотивы тех или иных действий
субъекта могут и не согласовываться с идеологией, привер-
женцем которой он себя объявляет лишь в целях формаль-
ного (и в этом случае ложного) обоснования, «узаконива-
ния» предпринятых им шагов. Так, агрессивные акции им-
периализма США (среди примеров — вторжение в 1983 г.
американских вооруженных сил на Гренаду) не раз оправ-
дывались ссылкой на провозглашенные в основополагаю-
щих документах принципы «защиты национальных интере-
сов», «освобождения угнетенных народов», «защиты прин-
ципов веры» и т. д. Конечно, легитимирующую функцию,
о которой в данном случае идет речь, идеология может
выполнять и по отношению к тем акциям, которые действи-
тельно проистекают из этой идеологии, опосредуются ею.
Идеология выполняет также когнитивно-перцептивную
функцию. Она вооружает субъекта определенной системой
представлений о мире, которые могут быть истинными или
ложными, раскрывающими реальную связь явлений или же
сознательно затушевывающими их. При этом идеология мо-
жет быть насыщена социально-мифологическими элемента-
ми, дающими иллюзорную, упрощенную, легко принимае-
мую массовым сознанием на веру интерпретацию сложным
общественно-политическим явлениям, событиям и поступ-
кам. Таковы мифы об Америке как стране «равных воз-
можностей», о «советской военной угрозе» и т. д. Но идео-
логия не только вооружает определенной системой знаний
о мире. Она формирует и определенный способ его видения,
«организует» восприятие (перцепцию) наблюдаемых субъ-
ектом процессов в соответствии с определенными идеологи-
ческими установками. Образно говоря, идеология — это
своеобразная призма, через которую в сознании субъекта
преломляется окружающий социально-политический мир,
это очки, через которые он смотрит на других людей, на
события, происходящие как в его стране, так и за рубе-
жом6.
9

Наконец, идеология выполняет нормативную функцию.
Она задает субъекту нормы социального поведения, систе-
му политических ориентаций, определенный политический
идеал, с которым он соизмеряет стоящие перед ним задачи
и преследуемые им цели. Таким образом, она выступает в
качестве критерия оценки как его собственного поведения,
так и поведения других субъектов политического процесса.
До сих пор речь шла о влиянии идеологии на политику.
Однако и политика оказывает воздействие на формирова-
ние и распространение идеологии.
Политический интерес, политические потребности соци-
альной группы, класса, нации, находящие отражение в осу-
ществляемом ими политическом курсе, направляют деятель-
ность «обслуживающих» их идеологов, задают основные па-
раметры создаваемому ими продукту. Так, политика «холод-
ной войны» США против СССР порождала и питала идео-
логию «холодной войны», определяла главные черты внеш-
неидеологической деятельности США во второй половине
40 —первой половине 60-х годов. Меняется политический
курс (а значит политический климат), меняются и парамет-
ры идеологической деятельности, что опять-таки нетрудно
проследить на характере идейного противоборства между
Востоком и Западом в период разрядки. Ослабление между-
народной напряженности не привело (и не могло привести)
к угасанию борьбы в сфере идеологии. Но империализму
пришлось сузить — пусть лишь на короткое время — фронт
психологической войны против СССР и других социалисти-
ческих стран и несколько видоизменить свой идеологиче-
ский арсенал.
Добавим к сказанному, что субъект политической дея-
тельности выступает, как правило, и субъектом идеологи-
ческой деятельности. Это могут быть отдельные лица — про-
фессиональные политики, военные, ученые, журналисты и
т. д., действующие либо от своего собственного имени, либо
представляющие определенные правительственные или не-
правительственные организации (У. Ростоу, Г. Киссинджер,
3. Бжезинский, занимая ключевые посты в администрациях
США, продолжали одновременно свою предшествующую —
идеологическую — деятельность).
Субъектом идеологической деятельности могут являться
корпорации, функционирующие через различные фонды и
другие институты, а также политические и общественные
организации, например партии, разрабатывающие свою
идеологическую платформу на определенных этапах поли-
тической борьбы (в период выборов).
10

Субъектом идеологической деятельности могут высту-
пать также общественные классы и целые нации. Конечно,
такой «громоздкий» субъект способен проявить себя только
через деятельность отдельных индивидов и групп, опираю-
щихся на сеть соответствующих организаций. Что же каса-
ется содержания этой деятельности, ее направленности и
духа, то здесь класс или нация выступает не просто как со-
вокупность индивидуальных творцов (при том, что роль ин-
дивидуального творчества в идеологическом процессе
остается весьма существенной), а именно как самостоятель-
ный субъект — субъект, наделенный собственным сознанием
(порою весьма противоречивым) и самосознанием, собст-
венным представлением о мире, которое лишь проявляется
через творчество индивидов и групп, выступающих в каче-
стве «агентов» класса или нации, В этом смысле обычно и
говорится о некоторых идеологах и деятелях культуры, как
о выразителях «национального духа», «классового созна-
ния» и т. п., особенно активно проявляющих себя в кри-
зисных ситуациях.
Особо следует выделить в качестве субъекта идеологи-
ческой деятельности государство, в том числе буржуазное.
В условиях господства саморегулирующегося рынка идеоло-
гическая деятельность во многом также была саморегули-
рующейся, тем более что государство не располагало, как
правило, ни собственными средствами массовой информа-
ции, ни рычагами эффективного и перманентного воздейст-
вия на прессу. Переход от капитализма свободной конку-
ренции к монополистическому и государственно-монополи-
стическому капитализму сопровождался изменением роли
государства во всех областях деятельности, включая сферу
идеологии. Идеологическая деятельность наряду с социаль-
ной и экономической стала одной из имманентных функций
буржуазного государства. При этом последнее не просто
включилось в эту деятельность, но стало играть в ней одну
из главных, если не самую главную роль 7.
По мере интернационализации общественной жизни и
расширения фронта противоборства между двумя общест-
венными системами все активнее выступают в качестве
субъекта идеологической деятельности многонациональные
сообщества; экономические — типа транснациональных кор-
пораций; военные, например блок НАТО; политические —
«трехсторонняя комиссия».
Особое место в международной идеологической деятель-
ности принадлежит ООН и ее специализированным органи-
зациям, которые, в отличие от национальных и региональ-
11

ных организаций, призваны отстаивать не корпоративный,
а всеобщий интерес и могут сделать многое для духовного
сближения народов8.
Наряду с тенденцией к включению в идеологическую де-
ятельность новых субъектов все отчетливее заявляет о себе
в последние десятилетия тенденция к идеологизации между-
народных отношений, которая находит выражение прежде
всего в активизации внешнеидеологической деятельности
групп, классов, государств, расширении масштабов и ин-
тенсификации внешнеполитической пропаганды, создании
системы постоянных организаций, непосредственно занима-
ющихся этой пропагандой.
Тенденция к идеологизации проявляется также в созна-
тельном стремлении рассматривать политические или эко-
номические вопросы в тесной увязке с вопросами идеологи-
ческими (что, как мы увидим далее, стало особенно харак-
терно для администраций Дж. Картера и Р. Рейгана), равно
как и в росте удельного веса международных проблем, по-
падающих в сферу идеологии. Налицо, таким образом, пря-
мое подчинение некоторых аспектов политической или даже
экономической деятельности непосредственно идеологиче-
ским целям. Как отмечает Г. А. Арбатов, «многие внешне-
политические демарши, выступления государственных дея-
телей и дипломатов, дипломатические документы, перегово-
ры, работа международных конференций и организаций,
даже применение таких традиционных методов диплома-
тической практики, как признание государств, разрыв или
установление отношений и т. д., сегодня в значительной ме-
ре, а подчас и главным образом имеют в виду именно воз-
действие на общественное мнение как своей страны, так и
других государств»9.
Наконец, отмеченная тенденция находит проявление в
трансформации политической культуры, в частности языка
политики, усиленном насыщении его оценочными понятия-
ми, апелляции к идеологическим ценностям как политиче-
скому аргументу. Исследователи давно уже обратили вни-
мание на многофункциональность политических терминов,
которые, «не меняя радикально свой семантический статус,
входят и в состав политических теорий, обладающих более
или менее упорядоченной логической структурой, и в состав
газетно-политических и других идеологических текстов, и в
состав обыденной речи» 10. Но имеет место — ныне мы ви-
дим это очень отчетливо — и обратный процесс, когда поня-
тия, использующиеся для фиксации религиозных или нрав-
ственных явлений, активно вводятся в политический лекси-
12

кон, так что в итоге границы между политическими,
этическими, религиозными, обыденно-речевыми текстами
становятся еще более подвижными и зыбкими, чем прежде.
Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к выступле-
ниям ведущих политических деятелей Запада, например
Дж, Картера или Р. Рейгана. Многие из этих выступлений
весьма близки — и семантически, и идейно—к религиозным
проповедям или памфлетам, проникнуты идеологической
риторикой.
Активизация внешнеидеологической деятельности бур-
жуазного государства и идеологизация его внешней полити-
ки по существу представляют собой не что иное, как мо-
билизацию дополнительных ресурсов властвования, вызван-
ную изменением роли идеологического фактора в междуна-
родных отношениях, и в первую очередь усилением влияния
идеологической борьбы на ход политических событий в ми-
ре. Типичной становится ситуация, когда идеологические
конфликты уже не столько порождаются политическими,
сколько, наоборот, влекут их за собой (как это случалось
во времена «холодной войны»). Вместе с тем за возраста-
нием роли идеологического фактора в сфере международ-
ных отношений стоят объективные процессы современного
общественного развития.
Во-первых, это раскол мира на две системы, борьба
между которыми включает не только политический, эконо-
мический и военный, но и идеологический аспект. «Новая
роль, которую идеологическая борьба начала играть в меж-
дународных отношениях,— отмечает Г. А. Арбатов,— связа-
на прежде всего с расколом мира на две системы... Пре-
вращение противоречия между двумя основными классами
современного общества в главное противоречие также и
международных отношений означало глубокий переворот в
этих отношениях, внесло в них много нового... Во внешней
политике столкнулись два класса, которые выступают каж-
дый со своей идеологией, со своими взглядами и представ-
лениями о мире, политике, всех важных социальных проб-
лемах. Другими словами, не только каждое, отдельно взя-
тое общество и государство, но и международные отноше-
ния, с расколом мира на две системы становятся ареной
столкновения двух противоположных классовых идеоло-
гий» 11.
Во-вторых, это широкое вовлечение масс в политику.
Налицо как прямое (путем участия в выборах и выборных
органах, в различного рода политических организациях,
движениях и т. п.), так и косвенное (путем выражения об-
13

щественного мнения, которое опытный политик не может
игнорировать) возрастание роли масс в политическом про-
цессе, включающем формирование и осуществление внеш-
неполитического курса. А это ставит перед господствующим
классом новые проблемы и задачи. «Когда внешняя поли-
тика была прерогативой немногих, ее было сравнительно
легко осуществлять, хотя необязательно осуществлять хо-
рошо,— замечают американские политологи М. Мандель-
баум и У. Шнайдер.— Теперь, когда она стала делом каж-
дого, ее осуществление может оказаться вообще невозмож-
ным» 12.
Не надо строить иллюзий: принятие наиболее важных по-
литических решений, в том числе и в области внешней поли-
тики, по-прежнему остается в капиталистическом обществе
прерогативой господствующей верхушки, активно использу-
ющей политиков-профессионалов. Но то, что многие рядо-
вые граждане сегодня активнее участвуют в политической
жизни — это факт. Факт, обусловленный тем обстоятельст-
вом, что в наши дни политика, в том числе и международ-
ная, особенно если дело касается войны и мира, затрагивает
интересы каждого, ибо ставит под вопрос само существова-
ние человечества. И хотя политическая активизация масс
отнюдь не делает осуществление внешней политики невоз-
можным, как это с излишним драматизмом утверждают
М. Мандельбаум и У. Шнайдер, тем не менее она обязы-
вает господствующий класс принимать определенные меры
с целью воздействия на массовую аудиторию — как в своей
стране, так и за рубежом — для выработки у нее определен-
ных политических и ценностных ориентаций и «организа-
ции» ее политического поведения в соответствии с опреде-
ленными, сориентированными на достижение социальной
стабильности моделями.
В-третьих, это рост взаимозависимости и взаимовлияния
субъектов международных отношений, глобализация поли-
тической жизни. Сегодня менее чем когда-либо прежде
возможно проводить дальновидную политику, игнорируя
позиции других государств, международное общественное
мнение. Отсюда и попытки идеологического воздействия,
стремление перестроить или хотя бы «скорректировать» эти
позиции.
И наконец, в-четвертых, это ограничение возможности
использования государствами военной силы в качестве сред-
ства решения международных проблем и, как следствие,
необходимость активизации идеологической деятельности
для обеспечения своих политических и экономических ин-
14

тересов. Достижение паритета между СССР и США в об-
ласти стратегических вооружений, укрепление позиций со-
циализма на мировой арене, активизация сторонников мира
в капиталистических странах не позволяют сегодня реак-
ционным силам Запада обращаться для разрешения возни-
кающих проблем к оружию с той же легкостью, с какой они
делали это еще несколько десятилетий назад. Ограничение
возможности использования военной силы пытаются ком-
пенсировать более активным идейно-психологическим воз-
действием.
Идеологизация международных отношений — процесс,
имеющий естественноисторический характер, то есть про-
исходящий в силу определенных объективных причин и
развивающийся по своим внутренним законам, что, однако,
не исключает попыток воздействия отдельных политиков на
ход этого процесса. Так, некоторые американские теорети-
ки призывали «освободить» внешнюю политику от идеоло-
гии 13. Другие пошли прямо в противоположном направле-
нии— по пути искусственной идеологизации внешнеполити-
ческой деятельности (именно такой путь избрал в свое вре-
мя Дж. Картер, а теперь — Р. Рейган). При этом искусст-
венная идеологизация может преследовать разные цели,
Она может быть направлена на оправдание или обоснова-
ние проводимой политики с помощью определенной идеоло-
гии (нередко откровенно демагогического свойства). Она
может решать задачу подчинения проводимой политики оп-
ределенным идеологическим императивам, практической
реализации определенных идеалов. Наконец, она может
преследовать и ту, и другую цель одновременно (так, не-
мецкие фашисты, будучи отчаянными демагогами, фанатич-
но стремились подчинить внешнеполитический курс Герма-
нии провозглашенному ими идейному кредо). Однако в лю-
бом случае искусственная, гипертрофированная идеологиза-
ция международных отношений создает дополнительную
напряженность на мировой арене, препятствует разрешению
назревших проблем.
Говоря о соотношении идеологии и политики в условиях
буржуазного общества, нельзя не остановиться и на возни-
кающих между ними противоречиях, особенно отчетливо про-
являющихся в кризисных ситуациях. Хотя, как отмечалось
выше, политик и идеолог нередко сочетаются здесь в одном
лице, эти функции выполняют, как правило, разные люди,
ориентированные на решение пусть взаимозависимых, но
все же не идентичных задач, развившие различные навыки,
связанные со спецификой сфер деятельности и присущих им
15

культур. Естественно, что как профессионалы эти люди
мыслят по-разному, придерживаются различных установок,
действуют различными методами, используют неодинаковый
«инструментарий». А это чревато столкновениями и проти-
воречиями между идеологом и политиком в подходе к од-
ним и тем же вопросам.
Другой момент, порождающий противоречия между
идеологией и политикой (в том числе и во внешнеполитиче-
ском аспекте),— это несовпадение темпов и направления их
изменений. Относительная самостоятельность идеологии
приводит к тому, что в чем-то она отстает, а в чем-то опере-
жает политическое развитие, что неизбежно сказывается на
их функциональных связях. Но дело не только в этом. По-
литика динамичнее идеологии, она меняется быстрее, чем
сменяют друг друга идеологические ориентации и господ-
ствующие типы сознания или поколения политиков, воспи-
танных в духе определенных, с трудом поддающихся изме-
нению и потому не всегда адекватных требованиям време-
ни норм и принципов. Однако момент инерции — неизбеж-
ное свойство мышления отдельных лиц и групп — присущ
также организациям (особенно крупным), включая и те, ко-
торые занимаются внешнеполитической и внешнеидеологи-
ческой деятельностью. Так, пропагандистский аппарат, ори-
ентированный на цели, формы и методы, порожденные вой-
ной, нередко сохраняет в течение определенного времени
момент инерции и перестраивается медленнее, чем того тре-
бует изменившийся политический курс.
В этой связи следует отметить еще один момент в дея-
тельности организаций в сфере международных отношений,
а именно: защиту ими корпоративно-бюрократического ин-
тереса. Бюрократия, как показал К. Маркс в работе «К кри-
тике гегелевской философии права», превращает собствен-
ный интерес в государственный и наоборот14. Если к этому
добавить естественную для буржуазного общества межкор-
поративную (межведомственную) конкуренцию, которая
теснейшим образом связана с монополистической конкурен-
цией и не всегда лежащей на поверхности борьбой между
бизнесом и государством, становится очевидной непрекра-
щающаяся тайная и открытая борьба между идеологами
и политиками за приоритет, бюджетные ассигнования и под-
чинение деятельности соперника собственным корпоратив-
ным интересам. Борьба, которая в конечном счете сказы-
вается на характере внешнеидеологической деятельности,
на разработке и осуществлении идеологической стратегии
в целом.
16

ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ СОВРЕМЕННОГО
КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ГОСУДАРСТВА И БУРЖУАЗНАЯ
ПРОПАГАНДА
Подобно тому, как идеологическая деятельность госу-
дарства на мировой арене есть не только предпосылка его
внешнеполитической деятельности, но и органическая часть
последней, внешнеидеологическая стратегия есть одновре-
менно и предпосылка, и элемент его внешнеполитической
стратегии.
Политическая стратегия государства — в ее внутреннем
или внешнем аспектах — это генеральная линия деятель-
ности, подчиненная достижению долговременных политиче-
ских целей и направленная на обеспечение его коренных
интересов (при этом под «генеральной линией» понимается
весь комплекс последовательно осуществляемых, взаимо-
связанных политических акций и соответствующих им ме-
тодов). Точно так же идеологическая стратегия государства
может быть определена как генеральная линия его идеоло-
гической деятельности, подчиненная достижению долговре-
менных целей идеологического характера и направленная
на обеспечение его коренных интересов. Отмеченные при-
знаки характеризуют идеологическую стратегию как ка-
питалистического, так и социалистического государства.
Принципиальная разница между ними проявляется преж-
де всего в несовпадении целей, которые преследуются, и
интересов, на обеспечение которых направляется деятель-
ность государства, а следовательно, содержания и целей
конкретных акций, которые они осуществляют, и методов,
которыми они при этом пользуются.
Идеологическая стратегия буржуазного государства на
мировой арене подкрепляется не только его внешнеполити-
ческой стратегией, но и идеологической стратегией внутри
страны, продолжением которой она является. Можно при-
вести немало примеров того, как осуществление идеологи-
ческих акций международного характера сопровождается
целенаправленной внутриидеологической подготовкой об-
щественности с целью формирования соответствующего об-
щественного мнения. Она определяется в принципе теми же
факторами, что и внешнеполитическая стратегия. Это преж-
де всего существующая в стране политическая ситуация,
соотношение сил в рамках истеблишмента и за его преде-
лами, стабильность позиций господствующего класса и т. д.
Весьма существенную роль играет и положение страны в
международном сообществе, ее роль в мире. Так, на форми-
17

рование внешнеидеологической стратегии Соединенных
Штатов в конце 60 — начале 70-х годов существенное воз-
действие оказало изменение соотношения сил на мировой
арене, связанное прежде всего с укреплением позиций со-
циализма, установлением военно-стратегического паритета
между СССР и США.
Вместе с тем идеологическая стратегия, обладающая от-
носительной самостоятельностью, характеризуется опреде-
ленной силой инерции и испытывает воздействие со сторо-
ны сложившихся идейных и политических традиций. Вот
почему, анализируя современную идеологическую страте-
гию Соединенных Штатов, Англии или какой-то другой
страны, так важно выявить ее исторические корни, связать
с сознанием и самосознанием нации, с национальным ха-
рактером и культурой.
Рассматривая процесс формирования идеологической
стратегии буржуазного государства, следует иметь в виду
еще два обстоятельства: во-первых, что это постоянный про-
цесс, ибо постоянно происходит достройка и перестройка
существующей стратегии, вызываемая изменениями как
внутреннего, так и внешнего порядка, и, во-вторых, что раз-
работка идеологической стратегии любого буржуазного го-
сударства происходит в условиях открытого и скрытого
противоборства не только различных общественных классов,
но и отдельных группировок, различных групп интересов
внутри господствующего класса (что особенно характерно
для Соединенных Штатов). Этим отчасти объясняется не-
последовательность идеологической (и политической) стра-
тегии буржуазных государств на мировой арене 15, равно
как и дисфункция механизмов ее практического осуществ-
ления.
Идеологическая стратегия империализма 16 преследует
те же конечные цели, что и его политическая стратегия:
обеспечить экономическое, политическое, военное и духов-
ное господство Запада в мире, воспрепятствовать револю-
ционному преобразованию последнего, ослабить позиции
социализма 17. Вместе с тем отличие идеологической стра-
тегии от стратегии политической, экономической или воен-
ной обусловливает наличие у нее собственных, стоящих
непосредственно перед ней задач. Главная из них — обеспе-
чить повсеместную идеологическую поддержку политики
империализма на мировой арене. Другая, не менее важная
(и, возможно, более трудно осуществимая),— создать усло-
вия для постоянного воспроизводства этой идеологической
поддержки за счет распространения и внедрения в массовое
18

сознание ориентаций и ценностей, которые сделали бы
искомую поддержку естественной и стабильной.
Осуществление этих общих целей требует решения кон-
кретных частных задач, связанных с формированием (и пе-
рестройкой) сознания и поведения отдельных индивидов и
целых групп населения в социалистических, а также разви-
вающихся странах. Речь идет в первую очередь о стремле-
нии западной пропаганды сформировать в сознании зару-
бежной аудитории определенную систему установок, иными
словами, выработать у массовой аудитории устойчивое со-
стояние предрасположенности или готовности к действию
определенным, предсказуемым и ожидаемым образом 18.
Особый акцент западная пропаганда делает на форми-
рование такой специфической формы установки, как соци-
альный стереотип 19. Последний позволяет модифицировать
в определенном направлении восприятие информации, по-
лучаемой субъектом на основе личного опыта или через
средства массовой информации. С этой точки зрения про-
паганда на Советский Союз и другие социалистические
страны представляет собой попытку реализации стремления
США и их союзников сформировать в сознании граждан
этих стран стереотипы западного (американского) образа
жизни, западной (буржуазной) демократии, государства
благосостояния (все со знаком плюс) и негативные стерео-
типы социалистической (коммунистической) системы обще-
ственных отношений, социалистического образа жизни, по-
литики, проводимой правительствами и правящими партия-
ми социалистических стран во внутренней жизни и на ми-
ровой арене и т. п.
Существенная роль в укоренении этих стереотипов в
массовом сознании, особенно стереотипа западного (аме-
риканского) образа жизни, отводится так называемой со-
циологической пропаганде. Наряду с последней для закреп-
ления негативных «имиджей» социализма (коммунизма)
широко используются произведения беллетристики, изда-
ваемые массовым тиражом. Особенно активно эксплуати-
руются западной пропагандой так называемые негативные
утопии, или антиутопии, прежде всего романы «Прекрас-
ный новый мир» О. Хаксли и «1948» Дж. Оруелла, а также
роман русского писателя Е. Замятина «Мы», написанный
В 1920 году. Образы «Большого Брата» — вездесущего и
всевидящего диктатора из романа Оруелла, «мирового
контролера Мустафы Монда» — умного, но безжалостного
и циничного менеджера из «прекрасного нового мира»,
«нумеров» — обезличенных граждан «Единого Государ-
19

ства», описанного Замятиным, интерпретируются как
«емкие» и «точные» символы существующих в социалисти-
ческом мире явлений. И хотя, как свидетельствует объек-
тивный анализ этих и других стоящих в одном с ними ряду
произведений20, такая интерпретация является явно тен-
денциозной, сложившиеся стереотипы остаются на воору-
жении у западной пропаганды.
Идеологическая стратегия империализма, как и его по-
литическая стратегия, носит глобальный характер. В сфере
ее воздействия оказывается сегодня практически весь мир.
Вместе с тем осуществление этой стратегии в отношении
различных стран, а также регионов имеет свою специфику,
характеризуется своими особенностями. В пределах после-
военных десятилетий в идеологической стратегии империа-
лизма на мировой арене выделяются четыре основных объ-
екта: Советский Союз, страны социалистического содруже-
ства, социалистические страны, не входящие в содружество,
и, наконец, развивающиеся страны. В отношении каждого
из этих объектов осуществляется более или менее диффе-
ренцированная стратегия, учитывающая роль страны или
группы стран в международном сообществе, ее (их) истори-
ческие и культурные традиции, геополитическое положение
и т. п.21
Приоритет названных объектов (особенно в идеологиче-
ской стратегии отдельных империалистических государств)
может, конечно, меняться. Так, в годы пребывания у власти
в США администрации Картера на короткий период време-
ни возросла роль развивающихся стран. Однако если ис-
ключить краткосрочные (и незначительные по амплитуде)
колебания, то можно с полным основанием констатировать:
острие идеологической стратегии империализма было и ос-
тается направленным против социалистического содружест-
ва, и в первую очередь против Советского Союза. Подо-
рвать международный авторитет, ослабить идейно-полити-
ческое влияние стран социализма на мировую обществен-
ность; воспрепятствовать формированию социалистического
сознания внутри самих этих стран; разобщить членов ми-
рового социалистического содружества, с тем чтобы в итоге
разрушить его; дискредитировать марксизм-ленинизм как
революционную теорию — таковы сегодня некоторые из
главных целей внешнеполитической стратегии империа-
лизма.
Антикоммунизм и антисоветизм (последнее как конкрет-
ное проявление первого) выступают, таким образом, в ка-
честве постоянных, центральных элементов этой стратегии 22
20

как в пределах самих капиталистических стран, так и на
мировой арене. В первую очередь это связано с мировоз-
зренческими позициями представителей наиболее реакци-
онных кругов господствующего класса, с их представлением
о Советском Союзе и других странах социализма как «сре-
доточии зла» и установкой на борьбу против него. Но есть
и другая сторона дела. Антикоммунизм и антисоветизм
используются западными творцами политики в качестве
тактического прикрытия для проведения гегемонистской по-
литики, направленной не только против социалистического
мира, но и против развивающихся стран, как, впрочем, и в
целях внутрикапиталистической конкуренции. И тут вопрос
уже не в антикоммунистических или антисоветских убеж-
дениях, не в «осознании» «советской военной угрозы» Запа-
ду, на которую так любят ссылаться некоторые западные
политики и идеологи. Дело прежде всего в том — и это не
раз отмечалось в марксистской литературе,— что Совет-
ский Союз и другие социалистические страны объективно
выступают в качестве главного препятствия, основной сдер-
живающей силы на пути осуществления империализмом, в
первую очередь империализмом США, его гегемонистских
притязаний.
Примечательно, что, стремясь создать у мировой общест-
венности превратное представление о широком распростра-
нении антикоммунистических настроений в странах социа-
лизма, западная пропаганда сплошь и рядом намеренно
отождествляет с антикоммунизмом практически любые кри-
тические выступления со стороны граждан этих стран. При
этом сознательно затушевывается то обстоятельство, что
подобного рода критика вызывается во многих случаях яв-
лениями, которые в действительности идут вразрез с прин-
ципами социализма, явлениями, против которых ведут борь-
бу сами коммунисты, отчетливо представляющие себе, что
коммунизм как общественный строй рождается в противо-
речиях, в борьбе и что конструктивная критика существую-
щих недостатков способствует не отрицанию социализма
(коммунизма), а его утверждению.
Реализация внешнеидеологической стратегии буржуаз-
ного государства23 осуществляется в процессе его идеоло-
гической деятельности на мировой арене (внешнеидеологи-
ческой деятельности, которую характеризуют по-разному,
как «международную пропаганду», «международную ин-
формацию», «публичную дипломатию» и т. п.). Но как бы
ее ни называли, основным содержанием этой деятельности
всегда была и остается пропаганда.
21

Обращает на себя внимание тот факт, что многие опре-
деления пропаганды, предлагаемые западными авторами
(«распространение с определенной целью идей, доктрин и
мнений»24; «стремление оказать воздействие на образ мыс-
лей других людей, с тем чтобы повлиять на их поведение» 25;
«коммуникация, ставящая цель оказать влияние на мышле-
ние, эмоции или действия группы или общественности»26,
и т. п.), акцентируют ее манипулятивный характер, то есть
ориентацию на получение с помощью определенных техни-
ческих приемов искомой поведенческой реакции. При этом
подчеркивается необходимость воздействия прежде всего на
чувства людей, на психическое бессознательное как наибо-
лее эффективный рычаг управления поведением индивидов
и масс27.
Подход к пропаганде как к рычагу манипулирования
аудиторией получил особенно широкое распространение в
США. И на то были свои причины. 40—50-е годы, когда
среди американских социологов, психологов и политологов
наиболее интенсивно происходил процесс формирования
представлений о пропаганде, были периодом широкого рас-
пространения в сфере общественных наук психологии бихе-
виоризма, сводившей едва ли не все, в том числе и сложные,
формы психической деятельности человека к совокупности
простых реакций и видевшей в его поведении элементарный
«ответ» на стимул, задаваемый ситуацией. Несомненное
воздействие на формирование американского понимания
сущности, задач и целей пропаганды оказала также фило-
софия прагматизма с ее антиинтеллектуализмом и откро-
венной ориентацией на успех как высшую жизненную
ценность. И хотя сегодня ни бихевиоризм, ни прагматизм
не пользуются прежним влиянием, их остаточное воздейст-
вие продолжает ощущаться в американской, а также запад-
ноевропейской политической науке.
Существенную роль играло и то обстоятельство, что
представления американцев о пропаганде складывались под
влиянием методов, используемых в рекламе28, в чем жите-
ли Нового Света накопили богатый опыт, который нередко
склонны были переносить за пределы сферы торговли.
В итоге пропаганду рассматривали порою как политическую
разновидность коммерции, полагая, что при надлежащей
постановке дела потребитель политической информации бу-
дет вести себя так или примерно так, как потребитель мыла
или виски, действующий под непосредственным давлением
рекламы. При этом опыт внутриполитической пропаганды
распространялся на сферу внешней политики.
22

Глубокое воздействие на формирование американских
представлений о пропаганде наложил кризис буржуазной
идеологии, «заставляющий обращаться к другим, «неидео-
логическим» формам и методам воздействия на сознание
людей»29. Как отмечает в этой связи польский исследова-
тель Л. Войтасик, «ставка пропагандистского воздействия
прежде всего на эмоции объясняется не только тем, что
эмоционально усиленное воздействие на личность человека
является наиболее эффективным, но также и тем, что такое
воздействие не всегда требует рационального обоснова-
ния»30 и, следовательно, позволяет внушить человеку то,
в чем его просто невозможно было бы убедить за отсутст-
вием аргументов.
Отмечая господство в западной теории пропаганды ее
манипулятивных интерпретаций, не следует вместе с тем
упускать из вида другие, распространенные в США и за их
пределами «периферийные» ее истолкования. Речь идет
прежде всего о тенденции к интерпретации пропаганды как
«убеждения с помощью информации»31, то есть к рассмот-
рению ее как средства формирования убеждений. Подобные
интерпретации, несмотря на их малочисленность, оказыва-
ют все же, пусть незначительное, влияние на практику меж-
дународной пропаганды.
В этой связи необходимо подчеркнуть, что данная прак-
тика испытывает ограниченное воздействие со стороны тео-
рии. Но и теория, в свою очередь, дает лишь ограниченное
представление о практике, которая шире, богаче господст-
вующей теории. Ориентируясь на управление сознанием и
поведением людей путем воздействия на их эмоции и бес-
сознательные влечения, буржуазная пропаганда пытается
одновременно оказать воздействие и на формирование их
убеждений.
Это относится в первую очередь к группам людей, чьи
убеждения служат важным фактором детерминации их
поведения (академическая община и другие группы интел-
лектуалов). Не учитывать данное обстоятельство — значит
недооценивать резервы и реальные возможности современ-
ной буржуазной пропаганды.
В последние годы исследователями-марксистами как в
нашей стране, так и за рубежом было немало сделано для
прояснения сущности и основных параметров пропаганды —
внутренней и международной. При всех различиях в тол-
ковании отдельных аспектов этого феномена есть согласие
в главном — в понимании его сущности и основных призна-
ков.
23

В самых общих чертах пропаганда может быть опреде-
лена как распространение информации32 (сообщений, мне-
ний, теорий и т. п.), несущей открытую или скрытую идео-
логическую нагрузку и рассчитанной на закрепление либо
изменение в желаемом направлении сознания и поведения
реципиента33 со всеми вытекающими отсюда политически-
ми последствиями. Разумеется, данное определение фикси-
рует лишь родовые признаки феномена и не учитывает раз-
личий, в том числе существенных, по целому ряду парамет-
ров. Как справедливо отмечает советский исследователь
П. С. Гуревич, «основоположники научного коммунизма тео-
ретически различали не только пропаганду марксистскую «в
подлинном смысле слова», но также и пропаганду «сек-
тантскую», «религиозную», «либеральную», буржуазную
парламентскую и т. д.»34. Следуя марксистской традиции и
проводя принципиальную грань между социалистической и
буржуазной пропагандой, необходимо вместе с тем учиты-
вать внутреннюю разнородность последней, видеть различия
между буржуазно-либеральной, буржуазно-консервативной,
праворадикальной и леворадикальной пропагандой как
имеющими разное политическое содержание. Необходимо
также различать буржуазную пропаганду по методам воз-
действия на аудиторию (убеждение, манипуляция), по спо-
собу идентификации распространяемой информации с ее
источником («белая», «серая» и «черная»35) и т. д.
Особого рассмотрения заслуживает вопрос о степени
достоверности информации. А это, в свою очередь, застав-
ляет нас обратиться к гносеологической сущности данного
феномена. Что представляет собой распространяемая ин-
формация с точки зрения ее отношения к истине? На этот
вопрос не может быть однозначного ответа. Тут многое за-
висит от установок и задач, которые ставит перед собой ком-
муникатор. Но многое определяется и тем, какой социаль-
ный класс формирует и распространяет информацию, в
рамках какого общества протекает данный процесс.
Основоположники марксизма не раз отмечали неистин-
ный характер буржуазной (и мелкобуржуазной) идеологии,
мифотворческую функцию буржуазной пропаганды. Как пи-
сал К. Маркс, «ежедневная пресса и телеграф, который мо-
ментально разносит свои открытия по всему земному шару,
фабрикуют больше мифов (а буржуазные ослы верят в них
и распространяют их) за один день, чем раньше можно
было изготовить за столетие»36. Но неистинность буржуаз-
ной идеологии понималась К. Марксом и его последовате-
лями не просто как сознательное искажение наблюдаемого
24

положения вещей, как преднамеренная ложь. Точно так же
мифотворчество не отождествлялось ими в полной мере с
целенаправленной фабрикацией и распространением иллю-
зий. Конечно, фабрикация иллюзий и распространение за-
ведомо ложных идеологических конструкций с целью ма-
нипулирования массовым сознанием и поведением широко
используются буржуазной пропагандой и составляют один
из основных ее приемов37. Но если бы неистинность послед-
ней ограничивалась только сознательной ложью, то есть
сводилась к преднамеренной дезинформации, то, очевидно,
задачи антибуржуазной контрпропаганды были бы неизме-
римо проще тех, что ставит перед ней практика идеологиче-
ской борьбы.
Неистинность, иллюзорность буржуазной идеологии —
это еще и закономерное следствие объективного положения
буржуазии в системе общественных отношений — положе-
ния, предопределяющего «угол видения» мира буржуазным
сознанием, те аберрации, которые неизбежно возникают,
когда смотришь на мир под данным «углом». В этой связи
не лишне напомнить хрестоматийный отрывок из «Немец-
кой идеологии» К. Маркса и Ф. Энгельса. «Если во всей
идеологии люди и их отношения оказываются поставлен-
ными на голову, словно в камере-обскуре,— писали они,—
то и это явление точно так же проистекает из исторического
процесса их жизни,— подобно тому как обратное изображе-
ние предметов на сетчатке глаза проистекает из непосред-
ственно физического процесса их жизни... Для нас исходной
точкой являются действительно деятельные люди, и из их
действительного жизненного процесса мы выводим также и
развитие идеологических отражений и отзвуков этого жиз-
ненного процесса»38.
Буржуа нахваливает и предлагает другим в качестве
«универсальных ценностей» систему частной собственности,
свободного предпринимательства или индивидуалистиче-
скую этику не просто потому, что хочет дезориентировать,
обмануть своего оппонента. Он делает это еще и в силу
того обстоятельства, что его реальное положение в общест-
ве, его социальное бытие «навязывают» ему иллюзию уни-
версальности буржуазных ценностей. И только выйдя — в
реальном социальном движении или в познании — за преде-
лы собственного ограниченного бытия, субъект буржуазно-
го сознания может открыть иллюзорность своих прежних
представлений. А это дано не каждому. Отмеченное обсто-
ятельство должно быть непременно учтено при разработке
стратегии и тактики контрпропаганды, которая есть не про-
25

сто борьба двух представлений об одной и той же реально-
сти, но столкновение двух общественных позиций, двух по-
литических культур, двух формаций сознания.
Подобным же образом необходимо учитывать социаль-
ную природу распространяемых западной пропагандой ми-
фов 39. Нередко понятие «миф» («социальный миф») исполь-
зуется критиками буржуазной идеологии как синоним не-
состоятельности концепции, ошибочности теории и т. п. Ко-
нечно, миф — это иллюзия, но иллюзия особого рода. «Вся-
кая мифология,— писал К. Маркс,— преодолевает, подчи-
няет и формирует силы природы в воображении и при по-
мощи воображения; она исчезает, следовательно, вместе с
наступлением действительного господства над этими силами
природы... Предпосылкой греческого искусства является
греческая мифология, т. е. природа и сами общественные
формы, уже переработанные бессознательно-художествен-
ным образом народной фантазией... (здесь под природой
понимается все предметное, следовательно, включая и об-
щество) »40.
Эти характеристики имеют чрезвычайно важное методо-
логическое значение для понимания современной буржуаз-
ной мифологии. Во-первых, как следует из анализа Маркса,
мифология является естественным следствием отсутствия
«действительного господства» человека над социальными,
политическими и природными силами, воздействующими на
него; она порождается сложностью, непонятностью и непо-
датливостью окружающего мира. Человек покоряет в вооб-
ражении то, что не способен покорить на деле, объясняет
то, что остается для него в сущности неясным. Отсюда сле-
дует, что, разоблачая тот или иной конкретный миф буржу-
азной пропаганды, важно не просто видеть в нем преднаме-
ренный обман, а искать его конкретные объективные истоки
в действительных общественных противоречиях, в социаль-
ных и политических стихиях, властвующих над человеком,
живущим в современном западном мире.
Во-вторых, необходимо учитывать, что мифы—это не
просто продукт кабинетного творчества, результат игры ин-
дивидуального воображения, хотя оно и является важным
элементом современного мифотворчества. Мифы, повторим
еще раз слова К. Маркса, формируются «бессознательно-
художественным образом народной фантазией». Но можно
ли в таком случае утверждать, что современное буржуазное
мифотворчество — это целая «индустрия», сознательно на-
правляемая опытной рукой идеологов и пропагандистов?
Очевидно, можно, если иметь при этом в виду, что речь
88

идет об «индустрии», спекулирующей на иллюзиях массово-
го сознания, апеллирующей к ним и вместе с тем питаю-
щейся ими41, ибо буржуазный идеолог-пропагандист не
отгорожен от мира, в котором живет. Даже придерживаясь
тактики «двойных стандартов», он в итоге нередко оказы-
вается «жертвой» распространяемой им самим информа-
ции. Тут действует своего рода эффект бумеранга.
Пропаганда различается по характеру используемых
символических форм, иначе говоря, по «языку». Она быва-
ет вербальной (т. е. опирающейся на слово — устное или
письменное) или визуальной (если в ее основе лежит зри-
тельный образ). Весьма частое явление — использование
комбинации обеих форм. Особой разновидностью последней
с явным преобладанием «языка» визуального является так
называемая социологическая пропаганда.
Под социологической пропагандой обычно понимают
целенаправленное навязывание через посредство вещей или
образцов жизненного уклада представлений относительно
определенного образа жизни42. Эта пропаганда осущест-
вляется с помощью фильмов, телевизионных программ, мас-
совых иллюстрированных изданий, обычной коммерческой
рекламы и т. д. Но образ жизни — только непосредственный,
первичный предмет социологической пропаганды. Поднимая
на щит отдельные ценности повседневной жизни, она в ко-
нечном счете ориентирует — незаметно, неназойливо — на
определенную социально-политическую систему, порождаю-
щую и поддерживающую данный образ жизни. И в этом
смысле понятие «социологическая пропаганда» (пущенное в
оборот французским исследователем Ж. Эллюлем) пред-
ставляется не вполне удачным. Эллюль противопоставляет
ее политической пропаганде, а между тем социологическая
пропаганда не только дополняет политическую, но и сама
имеет скрытый политический характер.
Конечно, вещи сами по себе — это еще не пропаганда.
Для выполнения пропагандистской функции они должны по-
даваться в определенной системе коннотаций, то есть со-
путствующих им значений, что призвано рождать в созна-
нии реципиента ассоциации с определенным способом суще-
ствования, культурой, системой общественно-политических
отношений. Таким образом, социологическая пропаганда —
это целенаправленная реклама не самих вещей, а с помо-
щью вещей определенных культурных ценностей, которые
через цепь опосредовании связываются с социальными, по-
литическими, духовными ценностями. И как всякая пропа-
ганда, она имеет конечной целью воздействие на сознание
27

и поведение людей в желательном для коммуникатора на-
правлении.
В арсенале современной западной, особенно американ-
ской пропаганды социологической пропаганде отводится
весьма значительная роль. Это связано в первую очередь
с явственно обозначившейся в последние десятилетия тен-
денцией к повсеместному росту потребления визуальной
информации, главным образом телевизионной. Растет чис-
ло телеприемников, развиваются международные, в частно-
сти спутниковые, телекоммуникации. Все это открывает но-
вые возможности для расширения социологической пропа-
ганды. Не менее важен и политически завуалированный
характер этой пропаганды, что снижает порог ее критиче-
ского восприятия и придает способность оказывать воздей-
ствие даже на те группы населения, которые обнаруживают
устойчивость по отношению к открытой политической про-
паганде. К тому же против нее труднее вести борьбу, ибо
наиболее веский, убедительный ответ на вызов социологи-
ческой пропаганды может дать лишь социологическая
контрпропаганда, а здесь мы вступаем уже в сферу мате-
риального производства.
Пропаганда может быть нацелена как на утверждение
идеалов определенной системы ценностей, идеологии (т. е.
иметь, по определению советского исследователя В. Л. Ар-
темова, «ценностный» характер), так и на распространение
информации о конкретных событиях экономической, поли-
тической, культурной жизни тех или иных стран («фактоло-
гическая» пропаганда43). Решая задачи закрепления убеж-
дений (линии поведения) реципиента или их перестройки, и
«ценностная», и «фактологическая» пропаганда может быть
лишена враждебного ему характера и соответствовать нор-
мам международного права, а также духу и букве согла-
шений, существующих между противоборствующими сторо-
нами. Убедительным примером тому служит внешнепропа-
гандистская деятельность социалистических стран.
В то же время, как показывает опыт США и их союзни-
ков по НАТО, пропаганда может преследовать подрывные,
диверсионные цели. Противореча международно-правовым
актам, а зачастую и многосторонним соглашениям (тем же
хельсинкским договоренностям), такая пропаганда призвана
очернить общественный и политический строй той или иной
страны, извратить проводимую ею политику, нарушить нор-
мальный ритм жизни, а в определенных случаях даже по-
сеять панику среди населения, толкнуть людей на акты ди-
версии и саботажа. Это, как ее обычно называют, подрыв-
28

ная» или диверсионная, пропаганда44. Именно такого рода
пропаганда интенсивно велась против социалистических
стран Соединенными Штатами и их союзниками в годы «хо-
лодной войны». К такого рода пропаганде активно прибе-
гают они и теперь.
В рамках внешнеидеологической деятельности буржуаз-
ного государства выделяются акции, отличающиеся рядом
специфических черт. Во-первых, это их отчетливо выражен-
ная мобилизационная направленность. Распространяемая
в процессе этих акций информация содержит, как правило,
прямой призыв к конкретным действиям нередко подрывно-
го характера. Во-вторых, апелляция не столько к разуму,
сколько к чувствам, к подсознательным влечениям, наце-
ленность на формирование не убеждений, а мнений. В-тре-
тьих, простота, чтобы не сказать примитивность, предель-
ная доходчивость распространяемой информации, имеющей
явно сниженный теоретический уровень. Наконец, в-четвер-
тых, это строгая локализация как в пространственном, так
и в социальном отношениях. Наглядным примером подоб-
ного рода информации могут служить листовки, разбрасы-
ваемые воюющими сторонами в расположении противника
и содержащие призыв «сдаться в плен» и т. п.
Подобного рода внешнеидеологические акции имеют
свой внутренний аналог. Речь идет об агитации, которая от-
личается от пропаганды большей конкретностью, простотой,
эмоциональной насыщенностью, ориентацией на массовое
действие. Поэтому не лишено смысла если не жесткое раз-
граничение внешнеполитической агитации и пропаганды
(что было бы трудно сделать технически), то по крайней
мере выделение информационных акций, отличающихся
большей агитационной ориентацией45. Это могло бы по-
зволить, на наш взгляд, более точно фиксировать измене-
ния хода идеологической борьбы, ее форм, характера идео-
логической стратегии буржуазного государства.
Взаимоотношения субъектов идеологической деятельно-
сти на мировой арене облачены в широкий спектр форм —
от идейного союза, когда они проповедуют общие или близ-
кие мировоззренческие установки, до идеологической борь-
бы, которую ведут между собой государства (или системы
государств) с противоположным общественным строем.
И хотя идеологическая борьба отнюдь не ограничивается
этими рамками (она ведется также между капиталистиче-
скими и развивающимися странами, между самими разви-
вающимися странами, а в известных пределах и внутри ка-
питалистического мира), определяющее воздействие на ха-
29

рактер идеологического противоборства в современную
эпоху оказывает именно борьба двух мировых систем, двух
олицетворяемых ими идеологий.
Идеологическая борьба в международной сфере подчи-
няется в целом тем же закономерностям, что и борьба вну-
три антагонистических обществ. При этом динамика раз-
вития идеологической борьбы внутри страны в немалой сте-
пени предопределяет характер внешнеидеологической дея-
тельности государства, его идеологическую стратегию, ис-
пользуемые методы и т. д 46 И точно так же, как основное
противоречие антагонистического общества не может быть
разрешено в сфере идеологии и посредством идеологиче-
ской борьбы внутри этого общества, противоречия между
субъектами международных отношений не могут быть раз-
решены в сфере идеологии и посредством идеологической
борьбы на мировой арене. Искусственное форсирование
борьбы идей не позволяет снять проблемы, решение которых
лежит в конечном счете в материальной сфере. Вот почему
идеологи и политики, стоящие на марксистских позициях,
выступают с критикой попыток искусственной идеологиза-
ции внешней политики (что сопровождается нагнетанием
международной напряженности), предпринимаемых опре-
деленными кругами на Западе (типичный тому пример, как
мы увидим далее,— внешнеполитическая деятельность ны-
нешней администрации США).
Вместе с тем нельзя не учитывать различий, существую-
щих между идеологической борьбой внутри капиталистиче-
ского общества и идеологической борьбой в международной
сфере. В буржуазном обществе идеологическая борьба ан-
тагонистических классов в долгосрочной перспективе не
может сочетаться с их мирным сосуществованием. Как од-
на из форм классовой борьбы, она направлена на подавле-
ние одной части общества другой. Иное дело идеологическая
борьба между двумя мировыми системами. Она может, как
полагают марксисты, сочетаться с их мирным сосущество-
ванием, с разрядкой международной напряженности. «Ос-
новное противоречие в современных международных отно-
шениях, хотя оно и определяет содержание внешней поли-
тики государств, принадлежащих к различным обществен-
ным системам,— пишет Г. А. Арбатов,— разрешается — с
точки зрения марксистов-ленинцев — не в сфере самой внеш-
ней политики (скажем, путем насильственного навязывания
одной группой государств своего социального строя другим
государствам). Решающую роль играют здесь внутренние
процессы классовой борьбы, развертывающиеся в общест-
30

ве, в соответствии с объективными законами его развития.
Именно в этом состоит суть марксистско-ленинского подхо-
да к современным международным отношениям, позволяю-
щего ясно определить исходные позиции социалистической
внешней политики, выявить не только общность природы, но
и специфические отличия классовой борьбы на мировой аре-
не от классовой борьбы внутри общества»47.
В самом деле, что такое идеологическая борьба на ми-
ровой арене? Строго говоря, это такое столкновение (и
взаимное отрицание) идейных и духовных ценностей, взгля-
дов, позиций, разделяемых противоборствующими сторона-
ми, которое происходит в форме открытого, честного спора,
дискуссии между оппонентами, стремящимися не только
отстоять свое право иметь собственную позицию, но и дока-
зать другой стороне свою историческую правоту, побудить
ее изменить свои убеждения и вследствие этого поведение.
Такая дискуссия, даже весьма острая, вполне совместима
с невраждебными отношениями в области политики, эко-
номики и культуры, разумеется при условии, что ни одна
из сторон не прибегает к диверсионной пропаганде против
другой стороны, не нарушает норм и принципов, регулирую-
щих отношения между ними.
Буржуазные критики нередко упрекают марксистов за
то, что последние, ратуя за мирное сосуществование и раз-
рядку международной напряженности, будто бы связыва-
ют этот курс с установкой на целенаправленное обостре-
ние идеологической борьбы на мировой арене. Подобные
упреки зиждутся на отождествлении таких разных по сути
явлений, как активизация внешнеидеологической деятель-
ности (к чему действительно стремятся — и не скрывают
этого — социалистические страны, желающие познакомить
широкие круги мировой общественности со своими дости-
жениями, принципами своей политики, основами марксист-
ско-ленинского мировоззрения) и обострение борьбы в сфе-
ре идеологии, что вовсе не является целью пропагандист-
ских усилий социалистических стран.
Марксисты исходят из принципиальной несовместимо-
сти и вытекающей отсюда непримиримости коммунистиче-
ской и буржуазной идеологий, из неизбежности их борьбы.
Но при этом они не предустанавливают формы и масштабы
идеологического противоборства, полагая, что это будет за-
висеть от хода классовой борьбы как внутри капиталисти-
ческих стран, так и на мировой арене, от характера конк-
ретных отношений между Востоком и Западом. Поэтому, го-
воря об усилении борьбы в сфере идеологии, они лишь кон-
It

статируют реальное положение вещей, складывающееся в
результате попыток определенных кругов господствующего
класса капиталистических стран усилить подрывную дея-
тельность против мирового социализма, развернуть против
него «крестовый поход».
Марксисты неизменно подчеркивают, что идеологиче-
скую борьбу следует отличать от так называемой психоло-
гической войны48, которая в отличие от первой несовмести-
ма с политикой разрядки и установлением стабильных от-
ношений между странами с различными общественными
системами. В то же время в работах У. Догерти, М. Янови-
ца49 и других западных авторов мы сталкиваемся с такими
интерпретациями психологической войны, когда она, по
сути дела, отождествляется с идеологической борьбой в
условиях обострения конфронтации двух общественных сис-
тем. Это — опасное отождествление. Оно толкает на путь
использования специфических методов психологической вой-
ны под видом обычной борьбы идей.
Методы психологического воздействия, особенно в усло-
виях военного времени, применялись противоборствующи-
ми сторонами с давних пор. Однако психологическая вой-
на в том объеме и формах, которые получили выражение в
реальной деятельности буржуазных государств на протяже-
нии последних десятилетий,— продукт XX века. Как отме-
чают многие исследователи, первоначально психологиче-
ская война рассматривалась западными экспертами по про-
паганде как психологический аспект войны (откуда, собст-
венно, и само ее название), как вспомогательное средство
воздействия на противника в ходе боевых действий. В 40-е
годы осуществление психологической войны стало увязы-
ваться уже не только с военным временем, но и с наличием
чрезвычайного положения в условиях мирного времени. На-
конец, в более поздних интерпретациях стала исчезать и
эта увязка. Психологическая война обрела, таким образом,
статус автономной формы идеологического воздействия, ис-
пользуемой как в экстремальных, так и в ординарных усло-
виях.
Если сопоставить идеологическую борьбу и психологиче-
скую войну по таким существенным параметрам, как объ-
ект, цель, методы воздействия на реципиента, то становится
очевидным, что перед нами два различных феномена идео-
логической деятельности, отождествление которых влечет
за собой серьезные последствия не только теоретического,
но и практического характера.
Начнем с объекта воздействия и тех непосредственных
32

целей, во имя которых оно предпринимается. В идеологиче-
ской борьбе таким объектом является идейный оппонент,
который может придерживаться иных взглядов, стоять на
противоположных идейных позициях, но с которым ведется
диалог, причем по правилам «честной игры», то есть в со-
ответствии с нормами международного права, равно как и
с положениями существующих между противоборствующи-
ми странами соглашений. Цель идеологической борьбы —
убедить или переубедить оппонента, заставить его изменить
свое мнение по тем или иным вопросам, перейти на иные
позиции под влиянием более сильных аргументов. В психо-
логической войне объект воздействия выступает уже не как
идейный оппонент, а как «враг». И непосредственная цель
этого воздействия — не переубедить его, а (на войне, как
на войне!) полностью подавить, уничтожить — только не
физически, а морально-психологически.
Существенные различия наблюдаются и в методах воз-
действия на реципиента. Хотя в идеологической борьбе, как
уже отмечалось, используются методы психологического
воздействия, она в большей мере апеллирует к разуму.
В психологической войне существуют обратные приоритеты.
Здесь акцент делается на эмоционально-психологическое
воздействие, на вторжение в сферу подсознания с целью по-
давить у противника способность к трезвой оценке собы-
тий и заставить его принять решения, которые объективно
противоречат его интересам; пробудить у него такие чувст-
ва, как страх, ненависть и т. п. Польский исследователь
приводит свидетельства применения американскими войска-
ми методов психологической войны во Вьетнаме: «Для то-
го, чтобы вызвать ужас, особенно в ночное время, усилите-
ли передавали записанные на пленку душераздирающие
стоны, вопли, отчаянный плач ребенка и матери, буддий-
скую погребальную музыку, таинственное рычание и звуки,
напоминающие голоса диких зверей или воображаемых лес-
ных демонов. Эти звуки перемежались разговором матери
с ребенком или причитаниями плачущего малыша: „Папоч-
ка, где же ты? Почему так долго не приходишь? Я не хочу,
чтобы ты погиб, возвращайся к нам, мы с мамой тебя
ждем"»50.
Психологическая война может вестись с применением
большей или меньшей части ее арсенала, по более или ме-
нее широкому фронту, на большую или меньшую «глуби-
ну». Иными словами, она имеет свои ступени эскалации,
достигая апогея в условиях ведения военных действий.
А это значит, что сегодня уже недостаточно просто конста-

тировать, что одна сторона ведет против другой психологи-
ческую войну. Необходимо по возможности точно опреде-
лить, не преуменьшая и не преувеличивая существующей
опасности, какова ступень ее эскалации, динамика, перспек-
тивы эволюции. Только при наличии такого конкретного,
трезвого подхода можно выработать эффективные контр-
меры, позволяющие не только противодействовать уже ве-
дущейся психологической войне, но и лишить ее инициа-
торов возможности поднять эту войну на новую ступень.
Анализируя состояние идеологического противоборства
между Востоком и Западом в 70-х годах, приходится кон-
статировать, что даже в период разрядки определенные кру-
ги империалистической буржуазии предпринимали попыт-
ки внедрить элементы психологической войны в идеологи-
ческую борьбу против социалистических стран (примером
тому могут служить подрывные акции «Голоса Америки»,
«Свободной Европы», «Свободы» и других радиостанций,
направляемых западными спецслужбами51). С приходом
в Белый дом в начале 80-х годов Р. Рейгана тенденция к
эскалации психологической войны в стратегии американско-
го империализма усилилась, настойчивее стали попытки
Запада втянуть в эту войну СССР и его союзников, чтобы
тем самым оправдать ее, придать ей новый импульс.
Вместе с тем далеко не все наши оппоненты как в Ев-
ропе, так и в самих США проявляют заинтересованность
в дальнейшей эскалации психологической войны. Внутри
господствующего класса капиталистических стран и сегод-
ня существуют силы, которые, выступая с реалистических
позиций, готовы продолжать начатый в период разрядки
диалог, ибо они отдают себе отчет в том, что в нынешних
условиях развертывание широкого фронта психологической
войны чревато серьезными опасностями для всеобщего ми-
ра, а значит, и для интересов самого Запада. Ведь она не
только питает «холодную войну» во всех сферах, но и под-
готавливает почву для перехода к войне «горячей». Важным
фактором сдерживания психологической войны против со-
циализма является и то обстоятельство, что Советский Со-
юз, страны социалистического содружества, не отказыва-
ясь от пропаганды достижений и идей социализма, высту-
пают против использования форм и методов психологиче-
ской войны во внешнеидеологической деятельности.
Вновь отчетливо обозначившуюся тенденцию к разверты-
ванию психологической войны нельзя рассматривать в от-
рыве от идеологической стратегии империализма на совре-
менном этапе и обусловливающих ее политических мотивов.
Μ

Как отмечалось выше, идеологическая стратегия бур-
жуазного государства находится в процессе постоянной эво-
люции, определяющейся такими факторами, как изменение
политической стратегии и политического интереса господ-
ствующих общественных сил, борьба партий, групп интере-
сов и различных секторов бюрократии в государственном
аппарате. Добавим к сказанному, что относительная само-
стоятельность идеологии предопределяет и относительную
самостоятельность формирования и эволюции идеологиче-
ской стратегии, придает ей собственную логику движения.
Вместе с тем рассмотрение этой стратегии в рамках
крупных временных периодов со всей очевидностью демон-
стрирует взаимосвязь между ее развитием и глубинными из-
менениями в материальной жизни общества, будь то от-
дельная нация или международное сообщество. Взятой в
этом ракурсе современной идеологической стратегии импе-
риализма может быть дано истинное толкование лишь с
учетом коренных изменений в соотношении сил на мировой
арене, наметившихся тенденций мирового развития. Точно
так же основные черты современной идеологической стра-
тегии США могут быть выявлены только в том случае, если
будут приняты во внимание принципиальные изменения,
происшедшие как внутри страны, так и в геополитическом
положении Соединенных Штатов.

ГЛАВА II
АМЕРИКАНСКИЕ ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ
И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА США
ОСОБЕННОСТИ АМЕРИКАНСКИХ
ИДЕОЛОГИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЙ
И ФОРМИРОВАНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ
Есть ли у Америки своя «идеология»? Если она суще-
ствует, то каково ее влияние на политику страны? Что
определяет внешнеполитический курс американского госу-
дарства — приверженность определенным национальным
идеалам и моральным ценностям или же прагматический
расчет и утилитарно трактуемый «национальный интерес»?
Эти вопросы всегда вызывали острые споры среди аме-
риканских авторов, рождая различные, подчас противопо-
ложные ответы. И сегодня проблема взаимосвязи идеологии
и внешней политики находится в фокусе ведущихся в США
идейно-политических дискуссий, привлекает внимание не
только специалистов в области международных отношений,
но также философов, историков, юристов. Как отмечает в
этой связи известный американский теоретик Б. Мэннинг,
«парадокс заключается в том, что наша прагматистская на-
ция, гордившаяся тем, что всегда ограждала политику от
идеологических страстей, тем не менее превратила внеш-
нюю политику в объект глубоких идеологических противо-
речий»1. Собственно говоря, никакого парадокса здесь
нет—на протяжении всей истории США обсуждение аме-
риканцами своей внешней политики неизменно проходило
в обстановке эмоционального и идейного накала. Следует,
впрочем» сразу же оговориться, что на характер и направ-
ленность этих дискуссий глубокий отпечаток наложили
свойственные американской политической культуре особен-
ности отношения к идеологии и самой ее трактовки.
Весьма широкое распространение в США получило
представление о том, что национальной политической тра-
диции вообще чужда какая бы то ни было идеология, ко-
торая будто бы является феноменом исключительно евро-
36

пейской политической культуры, и что следовательно не мо-
жет быть и речи о прямом влиянии идеологии на полити-
ку— внешнюю и внутреннюю — этой страны. Подобные
взгляды высказывались в той или иной форме Д. Беллом,
С. Липсетом, П. Сибери, 3. Бжезинским, С. Хантингтоном
и многими другими американскими буржуазными социоло-
гами, политологами и историками. «Американцы вообще из-
бегают этого понятия (идеология. — Авт.), когда говорят
о своих политических предпочтениях или личных политиче-
ских убеждениях,— пишут 3. Бжезинский и С. Хантингтон.—
Точно так же две основные американские политические
партии никогда не рассматривают свои программы как
идеологические декларации. Президент никогда не говорит
об идеологии своей администрации. При обсуждении вопро-
са о необходимости выработки более осознанного представ-
ления о национальной цели вплоть до настоящего времени
преобладала точка зрения, что в Америке не существует
идеологии и что было бы пагубным пытаться ее изобре-
сти» 2.
Многие авторы, придерживающиеся такой точки зрения,
выводят указанную особенность политической традиции
США из «американского практицизма». За исключением пе-
риода революции и гражданской войны, утверждают они,
общественно-политическая мысль в этой стране почти ни-
когда не апеллировала к философским принципам, что бы-
ло характерно для европейской политической культуры.
Сторонники этой позиции обычно ссылаются на наблюде-
ние французского историка и политического деятеля XIX
века А. Токвиля, который после знакомства с Америкой на-
звал ее страной, где «философией» (в широком смысле
слова) занимаются меньше всего. При этом они уточняют,
что под идеологией понимают «систему политических
идей — ясно выраженных, систематически изложенных, дог-
матичных и воплощенных в системе институтов», то есть по
сути дела отождествляют ее с догматической системой неиз-
менных постулатов, следование которым граничит с фана-
тизмом. В США, уверяют они, ничего подобного никогда не
существовало: «американские политические идеи сложны»,
однако им не свойственны перечисленные выше черты; это
скорее «амальгама, лишенная внутренней связи и конкрет-
ности, свойственных идеологии» 3.
Понятую таким образом «идеологию» нередко противо-
поставляют так называемому «идеализму», трактуемому как
совокупность общепринятых нравственных норм и идеалов,
адекватных системе «американского плюрализма». По сло-

вам американского политолога Л. Черна, Соединенные
Штаты, будучи «демократическим обществом», плохо при-
способлены к тому, чтобы какая бы то ни было идеология
оказывала воздействие на американскую политику, в том
числе внешнюю. «Демократия всегда предоставляет мало
простора для евангелических идеологий. И это отражает не
только природу свободного и гетерогенного общества, но
и сам дух коммерческого государства. Материализм издав-
на противостоял всем исповедуемым верованиям. Верова-
ния ослабли, материализм окреп»4,— заявляет Черн.
Итак, согласно наиболее распространенной в Америке
точке зрения, в этой стране вообще не существует идеоло-
гии, в чем проявляется одна из граней ее «уникальности».
С другой стороны, выдвигается прямо противоположный те-
зис, а именно: идеология в Америке существует и даже иг-
рает важную роль в общественно-политической жизни стра-
ны. Так, по словам американских политологов К. и П. Дол-
бер, идеология в Соединенных Штатах «жива и процвета-
ет». При этом они подчеркивают, что под «идеологией» под-
разумевают именно «систему взаимосвязанных убеждений
относительно реального и желательного функционирования
политического мира»5, то есть как раз то, наличие чего ка-
тегорически отрицает большинство. К тому же К. и П. Дол-
бер, как и некоторые их коллеги, фиксируют существование
в Америке даже не одной, а нескольких идеологий, отстаи-
вающих различные, во многом противоположные ценности
и убеждения.
Но даже признавая существование в стране идеологии
или идеологий, американские авторы, как правило, подчер-
кивают их специфический характер, отличие от европей-
ских аналогов. Особый упор делается на диффузность и
аморфность как важнейшие характеристики того идейного
конгломерата, который составляет содержание «американ-
ской идеологии» и определяет ее характер. Как пишет из-
вестный социолог Р. Макклоски, американская политиче-
ская «идеология» представляет собой «не последовательную
и четко направленную систему догм, а конгломерат идей,
которые не обязательно логически взаимосвязаны»6. Эту
же мысль высказывает и упомянутый выше С. Хантингтон:
«Иногда говорят об американской идеологии. Однако в аме-
риканском сознании эти идеи не выступают в форме тща-
тельно артикулированной, систематизированной идеологии
в том смысле, в каком это понятие употребляется примени-
тельно к европейским системам убеждений... Они состав-
ляют сложную и аморфную амальгаму целей и ценностей,
38

а не схему для установления приоритетов среди этих ценно-
стей и определения путей их реализации»7.
Особенно акцентируется сторонниками данной позиции
то обстоятельство, что идеологические представления, ока-
зывающие влияние на политическую жизнь Америки, ни-
когда не выступали в форме «монолитной идеологии». Как
подчеркивает в этой связи известный политолог П. Сибери,
убеждения и ценности «американского образа жизни», со-
ставляющие мировоззренческую основу политики Соединен-
ных Штатов, никогда не носили официального характера и
не санкционировались государством8.
Именно поэтому многие американские теоретики, пред-
ставляющие различные школы политической мысли, пред-
почитают говорить о влиянии на внешнюю политику США
не «идеологии», а «морали», об американском «идеализме».
Например, сторонники так называемого «политического
реализма» расценивают идеологические мотивы лишь как
препятствие на пути осознания подлинных внешнеполити-
ческих интересов и развития отношений между государст-
вами. Так, бывший госсекретарь США и известный теоре-
тик этого направления Г. Киссинджер сравнивал идеологи-
ческие моменты во внешней политике со своего рода «шу-
мами», нарушающими «нормальный» ход международных
отношений9. Даже в тех случаях, когда сторонники «поли-
тического реализма» признают (как это делал глава шко-
лы Г. Моргентау) за идеологией роль «элемента, органи-
чески свойственного самому внешнеполитическому процес-
су» 10, они все же придают ей чисто функциональную трак-
товку. Идеология рассматривается всего лишь как средст-
во морального обоснования и теоретической рационализа-
ции конкретного внешнеполитического курса. Понимание
идеологии как внутреннего, структурного компонента внеш-
ней политики здесь полностью отсутствует.
Оппоненты «реалистов», представители школы так назы-
ваемого «политического идеализма», придерживаются как
будто бы иной точки зрения, отводя идеологическому фак-
тору куда более значительное место во внешнеполитическом
процессе. Но и они предпочитают говорить о влиянии на
внешнюю политику Соединенных Штатов не идеологии, а
«морали», «идеализма». «Америка,— утверждал представи-
тель этой школы У. Лемель,— не может позволить себе об-
ходиться без путевого маяка... Этот маяк — американский
идеализм»11.
Как видим, американские политики и теоретики дей-
ствительно предпочитают не пользоваться понятием «идео-
39

логия», которое ассоциируется у них с «доктринерскими
концепциями» и «безжизненными схемами». Тем более
нежелательно, по их мнению, следование определенным иде-
ологическим принципам в области международных отноше-
ний, ибо это приводит к совершению «необдуманных»,,
«опрометчивых» действий, зачастую противоречащих «под-
линным» национальным интересам государств. Но если в
представлениях американских теоретиков идеология не ока-
зывает влияния на внешнюю политику Соединенных Шта-
тов по причине отсутствия в американском обществе «дог-
матических» и «проповеднических» идеологий, место кото-
рых занимают «мораль» и «идеализм», то применительно
к странам — контрагентам США на мировой арене ситуа-
ция выглядит совершенно по-иному. Даже страны «свобод-
ного мира» не дотягивают до уровня «американского идеа-
лизма» и осуществляют свою внешнюю политику, руковод-
ствуясь либо эгоистическими соображениями, либо требо-
ваниями «национальной идеологии». В ещё большей сте-
пени это относят к развивающимся государствам. Что же
касается стран социализма и особенно Советского Союза,
то их внешняя политика и вовсе рассматривается исключи-
тельно как функция коммунистической идеологии. При та-
ком подходе сложная система международных отношений
редуцируется до противопоставления разнопорядковых
идейно-мировоззренческих систем: с одной стороны —
«идеалисты» и «моралисты», следующие «универсальным»
нравственным ценностям, с другой — «идеологи», готовые
прибегнуть к любым средствам во имя реализации цели,
диктуемой принципами соответствующей идеологии.
Говоря о специфике американского отношения к идео-
логии, следует учитывать глубоко укоренившуюся в поли-
тической культуре этой страны и неизбежно влияющую на
особенности американского политического мышления тра-
дицию прагматистского мировоззрения. Для американца-
прагматика идеи (любого уровня обобщения) должны реа-
лизовываться немедленно и с догматической последователь-
ностью. Поэтому, например, когда Советский Союз выража-
ет свою уверенность в победе коммунизма во всем мире и
вместе с тем подчеркивает свое стремление к мирному сосу-
ществованию с другими государствами, он усматривает в
этом «уловку», полагая, что не сегодня, так завтра СССР
начнет реализовывать свой «идеологический план» — осу-
ществлять «экспорт революции» в Соединенные Штаты.
Однако сам прагматизм отнюдь не исключает наличия
определенной идеологии. И укорененность прагматистской
40

традиции в национальном самосознании вовсе не означает,
что американская внешняя политика лишена идеологиче-
ского измерения, что она не регулируется теми или иными
идеологическими концепциями. Скорее прагматистская тра-
диция создает условия для проявления политической бес-
принципности, когда одна идеологическая концепция сме-
няется другой с целью обоснования очередного внешнепо-
литического зигзага. Как справедливо замечают в этой
связи советские исследователи, философия прагматизма
«создала чрезвычайно подвижную и эластичную базу для
любых внешнеполитических теорий, делая возможным их
поворот то в одну, то в другую сторону»12.
Иными словами, из неприятия самого понятия «идеоло-
гия», связанного с особенностями формирования националь-
ной политической культуры, из противопоставления «идео-
логии» и «морали» не следует, что в Соединенных Штатах
действительно отсутствовала или отсутствует идеология как
выражение самосознания классов и групп и средство защи-
ты их интересов или что эта идеология не оказывает влия-
ния на американскую внешнюю политику 13. Чего никогда
не было в США, в отличие от других западных стран, так
это официальной идеологии, освященной авторитетом госу-
дарства или церкви и имеющей обязательный для всех
граждан характер. Однако в других более свободных по
форме проявлениях буржуазная идеология выступала и
продолжает выступать в качестве непременного конституи-
рующего фактора американской политики.
Определенный свод принципов и установок, фиксирую-
щих отношение к политическому и социальному миру в це-
лом или к его отдельным аспектам, выполняющих защит-
ные функции и имеющих нормативный характер, мы нахо-
дим и у либералов, и у консерваторов, и у радикалов лево-
го и правого толка — словом, у представителей самых раз-
личных направлений буржуазного идейно-политического
спектра. Что же касается отмеченной двойственности в под-
ходе буржуазных теоретиков к идеологии, то она является
специфическим отражением внутреннего противоречия в
американском национальном самосознании, которое всегда
жило и продолжает жить напряженной борьбой двух про-
тивоположных начал. С одной стороны, это «идеологич-
ность», или «морализм», американского подхода к окру-
жающему миру, нашедшая отражение в склонности оцени-
вать все явления, исходя из лежащих в основе американских
идеологических традиций морально-ценностных постулатов.
С другой — прагматистские установки, ориентированные на
41

«очищение» политики от морально-идеологических «наслое-
ний», на «практический» («экспериментаторский») подход
к достижению поставленной дели.
Известный американский либеральный историк А. Шле-
зингер-мл., говоря о влиянии традиций национальной поли-
тической культуры на внешнюю политику Соединенных
Штатов, подчеркивает «противоречивое сочетание в амери-
канской душе склонности к экспериментаторству и привер-
женности идеологии». По его словам, «две тенденции всег-
да боролись за преобладание в американской внешней по-
литике: одна — эмпирическая, другая — догматическая; пер-
вая воспринимала мир с исторической точки зрения, вто-
рая— с идеологической; первая исходила из того, что Со-
единенным Штатам не могут быть полностью чужды несо-
вершенства, слабости и пороки, свойственные другим обще-
ствам, вторая воспринимала Соединенные Штаты как им-
перию счастья, высшей мудрости и добродетели, уполномо-
ченную спасти все человечество»14. К сказанному можно
добавить, что прагматистская и «моралистическая» ориен-
тации в своем напряженном и противоречивом взаимодей-
ствии и по сей день сталкиваются в американской внешней
политике.
Конечно, следует учитывать, что само противопоставле-
ние прагматистского и «моралистического» подходов во
многом относительно. В самом деле, при всех претензиях
на идеологическую беспристрастность в основе прагматист-
ского подхода лежат вполне определенные морально-ценно-
стные посылки. Речь, в частности, идет об исходном пред-
ставлении, согласно которому в политике, в том числе меж-
дународной, приходится иметь дело с «морально
испорченной» человеческой природой, вынуждающей осно-
вываться в своих оценках и действиях не на стремлении к
«моральной добродетели», а лишь на соображениях прак-
тического, утилитарного расчета15. Причем и в реальной
политической практике, и в ее идеологических обосновани-
ях нередко возникают причудливые симбиозы: «моралисти-
ческие» установки получают прагматистское обоснование,
прагматистский подход оправдывается ссылкой на мораль-
ные догмы.
Впрочем, такие противоречивые сочетания — не редкость
для американской буржуазной политической теории и прак-
тики. В них находят выражение присущие национальной
политической культуре колебания между противоположны-
ми полюсами. Причем диапазон таких колебаний весьма
широк: от последовательно прагматистской установки на
42

достижение национальных целей независимо от используе-
мых средств до «периодических пароксизмов морализма»16,
настаивающих на столь же бескомпромиссном претворении
в практику внешнеполитических акций «высших» морально-
идеологических идеалов. Как справедливо отмечает амери-
канский социолог С. Гаррет, это находит проявление в по-
стоянных метаниях американской внешней политики от
«морализма» к прагматизму и обратно17. Хотя было бы
неверно полностью уравнивать значение «моралистической»
и прагматистской тенденций во внешней политике Соеди-
ненных Штатов (моралистическая тональность, как прави-
ло, превалирует, но проявляет себя с переменным «нака-
лом», испытывает периодические «приливы» и «отливы»,
когда на передний план выходит прагматизм), важно под-
черкнуть, что эти два полюса сосуществуют в национальном
политическом сознании.
Это постоянство взаимного притяжения и отталкивания
в известной мере отражает специфику исторического ста-
новлений американского капитализма и американской по-
литической культуры. Речь идет в первую очередь о таких
внутренних факторах формирования внешней политики Со-
единенных Штатов, как военная неуязвимость, сохранявша-
яся вплоть до середины нашего столетия, отсутствие непо-
средственных революционных ситуаций, обширные резервы
сглаживания социальных конфликтов, значительные мате-
риальные ресурсы и т. п. Развитие капитализма в Америке,
как подчеркивают К. Маркс и Ф. Энгельс, протекало в осо-
бо благоприятных условиях — «исполинскими шагами» и
при отсутствии «преграждающих путь средневековых раз-
валин» 18. По словам Ф. Энгельса, «Америка — чисто бур-
жуазная страна, не имеющая даже феодального прошло-
го...» 19. В известном письме к Η. Φ. Даниельсону Ф. Эн-
гельс специально подчеркивал тот факт, что «Соединенные
Штаты современны, буржуазны уже с самого их зарожде-
ния;., они были основаны мелкими буржуа и крестьянами,
бежавшими от европейского феодализма с целью учредить
чисто буржуазное общество»20. К. Маркс писал, что бур-
жуазные производственные отношения, ввезенные на амери-
канский континент «вместе с их носителями, быстро расцве-
ли на почве, на которой недостаток исторической традиции
уравновешивался избытком гумуса»21.
Следствием таких условий явилось формирование особо-
го типа оптимистического и в известной мере эгоцентрист-
ского миросознания, олицетворявшего самоуверенность мо-
лодого американского капитализма, развивавшегося в ис-
43

ключительных природно-географических и общественно-ис-
торических (внутренних и внешних) условиях и склонного
поэтому рассматривать себя в качестве некоей «идеальной»
модели социального и нравственного прогресса. Влияние
этих воззрений не могло не сказаться на самом характере
идеологической деятельности США на мировой арене — как
в эпоху капитализма свободной конкуренции, так и на по-
следующих этапах его развития.
Одной из характерных особенностей того комплекса
идей, который традиционно определял отношение Америки
к окружающему миру, является представление об «универ-
сальности» специфически американских морально-идеоло-
гических ценностей — идеалов так называемого «америка-
низма». В представлении традиционно мыслящего амери-
канца реализация этих идеалов находится как бы «по ту
сторону» конкретных интересов национального государства
и в конечном счете воплощает судьбы всего человечества —
ведь с его точки зрения значимость американского опыта
выходит за национальные рамки. Как пишет американский
неоконсервативный социолог Н. Глейзер, «Соединенные
Штаты — это единственная страна в мире, которая, говоря
о своих собственных национальных ценностях, не отделяет
себя от других наций, рас и народов»22. Иными словами,
идеалы «американизма» как бы наделяются особой цивили-
заторской функцией, а их распространение по всему миру
превращается в «моральный долг» Соединенных Штатов.
Таким образом, своеобразный идеологический экспан-
сионизм Америки (или по крайней мере его изначальные
элементы) прослеживается уже на ранних этапах нацио-
нальной истории и выступает в качестве конституирующего
фактора национального самосознания. С самого начала он
несет в себе тенденцию к гегемонизму, получающую впо-
следствии воплощение в идее мирового господства. «В ран-
ний период американской истории пилигримам было необ-
ходимо, хотя бы выживания ради, верить, что они создают
новую, «богоизбранную» страну, свободную от грехов Ста-
рого Света,— пишет Г. А. Арбатов.— Позднее эти «оборо-
нительные» чувства переросли во вполне наступательную
идеологию «явного предначертания», затем — в идею «аме-
риканского века» и так далее. Хотя к нашему времени аме-
риканское мессианство в значительной мере утратило сто-
явшую за ним искреннюю убежденность, у американцев все
еще остается почти инстинктивное стремление поучать дру-
гие народы, если возможно — проповедью, если понадобит-
ся— силой»23.
44

На первый взгляд может показаться, что подобные уни-
версалистские установки не согласуются с претензиями на
«американскую исключительность», задолго до провозгла-
шения соответствующей доктрины определявшими характер
тех ценностей и идеалов, следование которым традиционно
«предписывалось» Соединенным Штатам. Но на самом де-
ле никакого противоречия здесь нет: ведь «американский
эксперимент» по построению «идеального» (и потому «уни-
версального») общества является, по мнению идеологов
«американизма», лишь первым шагом человечества по на-
правлению к будущему всеобщему блаженству, к которому
рано или поздно придут все страны, точнее, к которому их
приведет Америка, чья «исключительность» воплощается в
данном случае в ее роли первооткрывателя и вселенского
«поводыря». Как пишет американский исследователь
Р. Най, «с самого начала предполагалось, что Америка бу-
дет не только моделью, но и лабораторией, в которой люди
со всех концов света будут учиться, как управлять собой»24.
Подобные установки и ожидания неизбежно порождали
в американском национальном самосознании чувство соб-
ственного превосходства, особого американского патерна-
лизма, моральной ответственности за все человечество, ко-
торому предстоит пройти по пути, проторенному Америкой.
Эти чувства, владевшие первооткрывателями «нового эде-
ма», порой стыдливо скрывались, а порой и декларирова-
лись с наивным прямодушием. «Всецело поглощенный своей
жизнью в Новом Свете и восторгающийся ее богатствами
и даруемыми ею наградами, американец пестовал не под-
властную критике и сомнению уверенность, что это лучший
из миров... Моральное превосходство его страны также бы-
ло для американца само собой разумеющимся. Предпосыл-
ка превосходства сопровождалась чувством предназначения
и миссии»25,— поясняет известный либеральный историк
Г. Коммаджер.
Естественно, что все эти претензии на «исключитель-
ность», «явное предначертание», «великую миссию» Амери-
ки, ее морально-идеологическую «ответственность» за судь-
бы человечества, «универсальность» норм «американского
образа жизни», равно как и особый «америкоцентризм» на-
ционального самосознания,— все эти претензии и иллюзии
не могли не сказаться на установках буржуазных идеоло-
гических течений, не отразиться на идеологической дея-
тельности США на мировой арене.
Уже в мечтах и надеждах первых переселенцев из Ста-
рого Света, в нравоучениях пуританских проповедников и
45

прокламациях «отцов-основателей» отчетливо звучат идеи
«мессианства» и «исключительности» Америки, являющей
собой «образец» моральной добродетели и религиозной свя-
тости, за которым рано или поздно должно последовать все
человечество. По словам американского социолога П. Бер-
гера, «американцы издавна осознавали себя как наделен-
ных миссией спасти весь мир»26. В самом деле, если в Аме-
рике «воплотились» судьбы будущего мирового развития,
то она должна проследить и за тем, чтобы формы амери-
канского общественного устройства, идеалы «американско-
го образа жизни» воспроизводились другими народами, с
благоговением взирающими на «град на холме».
Последующее развитие Америки — куда более благопо-
лучное по сравнению с той же Западной Европой — лишь
укрепило изначальные претензии обитателей Нового Света,
их глубокую, вполне идеологическую по своей сущности
убежденность в собственной «исторической правоте» и «пра-
ве» на мировое лидерство. Из уникального сплава религиоз-
но-протестантского «мессианства» и экспансионистских
устремлений буржуа, отвергающего прямой идейный диктат
церкви и государства, и родились в итоге те сугубо идеоло-
гические по сути максимы политического поведения, кото-
рые находили воплощение как в теоретической мысли, так
и в реальном внешнеполитическом курсе Соединенных Шта-
тов, будь то открытая территориальная экспансия или
морально-идеологическое по своим формам вмешательство
в дела других государств.
Пуританское рвение первых переселенцев из Старого
Света, рассчитывавших найти в Америке «Новый Ханаан»,
фактически послужило идеологическим оправданием капи-
талистической экспансии на континенте, а впоследствии и за
его пределами. Уже «отцы-основатели» с самоуверенностью
предприимчивых буржуа говорили об «исключительности»
и «имперском» будущем Америки. Причем сама идея «аме-
риканской исключительности» служила в формирующемся
национальном самосознании своего рода социокультурной
«сцепкой», способствовавшей объединению разнородных
этнических элементов в новое национальное целое в усло-
виях отсутствия общих и единых для всех переселенцев ис-
торических и культурных традиций, обычаев и установле-
ний. Американский национализм, таким образом, изначаль-
но оказался обусловленным не общим этническим началом
и не историческим прошлым, а общей верой в определенное
идейное, морально-ценностное кредо, одним из централь-
ных компонентов которого как раз и явилось представление
46

об «американской исключительности». Естественно, что по
мере развития американского капитализма эти же идеи
стали выполнять функции идеологического оправдания и
рационализации экспансионистских устремлений буржуа.
Отмеченные особенности исторического становления аме-
риканской нации и национального самосознания отложи-
лись не только на идеологических традициях, но и на са-
мом стиле американского политического мышления и пове-
дения (в том числе в их внешнеполитических аспектах).
«Соединенные Штаты вначале не имели истории, и это был
первый подобный эксперимент в политической социологии.
Их ориентация как общества была направлена в будущее,
к их предначертанию, миссии»27,— пишет Д. Белл. В самом
деле, отсутствие у Америки «чувства прошлого», свойствен-
ного, например, европейцам или многим азиатским наро-
дам, отсутствие ощущения своей связи с минувшими эпоха-
ми не могли не наложить отпечатка и на представления о
будущем, и на весь строй политического мышления нации.
Ведь если Америка воспринимает себя не как звено в не-
разрывной исторической цепи, а как результат единовремен-
ного акта волевого творения идеального общественного со-
стояния, то рано или поздно этот «идеал» должен приобре-
сти всеобщий характер, стать вечным воплощением миро-
вого блаженства. Недаром американский девиз гласит:
Novus Ordo Seclorum — Новый порядок во веки веков.
Свойственное американскому национальному самосозна-
нию отсутствие «чувства прошлого» нашло своеобразное
преломление в «морализме». Даже сторонники «политиче-
ского реализма» говорят об американском «моралистиче-
ском идеализме» как о достойной сожаления, но тем не ме-
нее вполне реальной черте внешней политики Соединенных
Штатов, идущей еще от «отцов-основателей»28. «Моралисти-
ческая ориентация унаследована американцами от их про-
тестантского прошлого»29,— отмечает в этой связи С. Лип-
сет. И он прав в том смысле, что традиции протестантизма,
постулировавшие долг человека стремиться к самоусовер-
шенствованию и преодолевать собственную слабость и гре-
ховность, настаивавшие на завышенных, максималистских
требованиях, предъявляемых к человеку и обществу, изна-
чально задавали особый стиль американскому буржуазно-
му политическому сознанию, вырабатывали типично «мо-
ралистический», экстремистский подход к оценке и отдель-
ных людей, и социальных явлений: абсолютное «добро» про-
тив абсолютного «зла», «бог» против «сатаны», «прогресс»
против «реакции» и т. п.
47

В дальнейшем этот «моралистический экстремизм» стал,
правда, постепенно наполняться светским содержанием, со-
ответствовавшим духу «американизма». Но какой бы облик
«морализм» ни принимал, он воспроизводит типологически
единую картину мира, в которой Америка занимает цент-
ральное место и играет исключительную роль, причем не
столько по причине ее реальной силы, сколько из-за прису-
щих ей «высших» моральных качеств и добродетелей. Бо-
лее того, не только американские национальные идеалы, но
и национальные интересы Соединенных Штатов восприни-
маются «моралистом» как обладающие универсальным ха-
рактером и воплощающие извечные чаяния, стремления дру-
гих стран и народов, которые Америке известны лучше, чем
всем тем, кому «истина» еще не открылась.
Воспроизводимая моралистическим сознанием картина
мира рисует последний как арену титанического противо-
борства взаимоисключающих моральных начал. Она пред-
полагает изначальный разрыв между реальным и идеаль-
ным, который должен быть ликвидирован, дабы сущее бы-
ло доведено до уровня должного. Наконец, для «морализ-
ма» характерен абстрактно-глобалистский взгляд на мир,
скрывающий контуры конкретных политических ситуаций,
их смысл и содержание. Отсюда — политическая слепота
«моралиста», нежелание признать реальность тех сил и тен-
денций, которые не соответствуют или противостоят пред-
установленному идеалу. Отсюда же и бескомпромиссность,
жесткий ригоризм, абсолютизм и даже экстремизм его по-
литических оценок и решений (например, трактовка войны
как «крестового похода» против сил «зла» ради их полного
и окончательного истребления). Отсюда и подозрительное
отношение к дипломатии, поскольку, с точки зрения мора-
листического подхода, какие бы то ни было компромиссы с
противником, олицетворяющим «абсолютное зло», неприем-
лемы30.
Для противостоящего «морализму» прагматистского под-
хода характерно уже не столько противопоставление «доб-
ра» и «зла», сколько антитеза реальной политики и абст-
рактной морали, причем распространение моральных крите-
риев на реальные политические процессы, с этой точки
зрения, ничего, кроме опасной путаницы, принести не мо-
жет.
При прагматистском подходе, как подчеркивает совет-
ский исследователь Ю. А. Замошкин, «субъект практики ру-
ководствуется прежде всего соображениями своей пользы
и выгоды, своего конкретного интереса»31. Эта всегда су-
48

Шествующая на общем моралистическом фоне, а иногда и
выходящая на первый план прагматистская тенденция, с
одной стороны, оправдывает идейную беспринципность и
зигзаги во внешней политике, но с другой — периодически
оттесняя догматический «морализм», создает известные
предпосылки для проявления буржуазного практицизма и
реализма в политике.
В свою очередь, усиление крена в сторону «морализма»
проявляется в американской внешней политике прежде
всего именно в отказе от трезвого, реалистического взгля-
да на мир «как он есть», в искусственной идеологизации
внешней политики. Эта идеологизация обычно выступает в
форме требования привести внешнеполитическую реаль-
ность, какой бы она ни была и какими бы ни были законы
ее внутреннего развития, в соответствие с принципами аме-
риканского кредо, сделать внешний мир ареной реализации
норм «американского идеализма».
С. Хантингтон выводит отсюда целую схему циклических
изменений в американской внешней политике. В процессе
ликвидации «дисгармонии», возникающей между идеалом
и реальностью, утверждает он, внешняя политика Соеди-
ненных Штатов регулярно проходит цикл однотипных со-
стояний: от «морализма», требующего уничтожить этот
«разрыв», к «цинизму», вынужденному смириться с его су-
ществованием, затем к «лицемерию», отказывающемуся его
признавать, и наконец, к «благодушию», вовсе игнорирующе-
му наличие «дисгармонии». После этого, считает Хантинг-
тон, цикл повторяется — американская внешняя политика
вновь оказывается одержимой приступом «морализма»
и т. д.32
Предложенная Хантингтоном схема, фиксируя периоди-
ческие колебания внешней политики США между полюса-
ми «морализма» и прагматизма, все же не отвечает на во-
прос о том, когда и почему возникает крен к «морализму»
и какие функции последний выполняет. Хантингтон упус-
кает из виду тот факт, что всплески американского внеш-
неполитического «морализма» служат прежде всего сред-
ством внутриполитической мобилизации. Они усиливаются,
когда Соединенные Штаты сталкиваются с новыми явле-
ниями и тенденциями на мировой арене, когда внешнеполи-
тический курс США все в большей степени подвергается
критике внутри самой страны и встает вопрос о его пере-
ориентации. При этом «моралисты» с одной стороны пыта-
ются оправдать беспринципные внешнеполитические зигза-
ги, а с другой — обеспечить с помощью идеологических
49

средств внутренний «консенсус» для поддержки наступа-
тельного внешнеполитического курса.
Обращаясь к традиционным ценностям, «морализм» ак-
центирует идеал «свободы» в качестве центрального идей-
ного компонента американской внешней политики. «Исто-
рия вовлеченности Соединенных Штатов в международные
дела была историей содействия распространению свободы
как внутри государств, так и в отношениях между ни-
ми» 33,— заявляет американский теоретик в области между-
народных отношений У. Кинтнер.
О какой «свободе», однако, идет речь?
В полном согласии с американской идейно-политической
традицией понятие «свобода» включает принципы, соответ-
ствующие классическому раннебуржуазному общественно-
му устройству. Речь идет об идеалах индивидуализма, сво-
бодного предпринимательства, «равных возможностей»,
«успеха» и т. д. Американский политолог Дж. Лодж, рас-
суждая в этой связи об идеологических основах внешней
политики Соединенных Штатов, прямо заявляет: «У Амери-
ки была своя абсолютная идеология. Впервые сформулиро-
ванная Джоном Локком в XVII в., она основывалась на
принципах индивидуализма, собственности, равенства, кон-
куренции и ограниченной роли государства»34. В соответ-
ствии с этим достижение другими странами общественного
состояния, обеспечивающего установление отношений сво-
бодного рыночного обмена и полного проявления индивиду-
алистических свобод, расценивается как реализация и во-
площение моральных ценностей «американского идеализ-
ма». В американской буржуазной политической литературе
вообще распространена точка зрения, согласно которой лок-
ковский либерализм составляет главную — если не единст-
венную — идейную основу внешней политики Соединенных
Штатов. Причем основные принципы, связанные с класси-
ческой либеральной традицией, расцениваются как своего
рода идеологические нормы американской внешней полити-
ки, определяющие ее характер и направленность35.
Так ли это на самом деле? Соответствуют ли эти прин-
ципы реальностям современного американского общества?
На этот вопрос (хотя и поставленный в ином контексте)
фактически ответил 3. Бжезинский, сокрушавшийся по по-
воду того, что «сегодня американские ценности индивидуа-
лизма, свободного предпринимательства, трудовой этики и
эффективности оспариваются как внутри страны, так и во-
вне такими явлениями, как стейтизм, упор на коллектив-
ность (национальную и социальную), на социальное равен-
50

ство и благосостояние»36. К сказанному необходимо доба-
вить, что признаки такого несоответствия появились не
сегодня и даже не вчера. Само вступление американского
капитализма в фазу государственно-монополистического
развития свидетельствовало об углубляющемся расхожде-
нии между идейным наследием буржуазно-демократическо-
го прошлого и новой социальной реальностью с ее требова-
ниями подчинения индивидуализма нормам функциональной
организованности, замены свободной частнопредпринима-
тельской активности корпоративной лояльностью и бюро-
кратической целесообразностью.
Закрытие «фронтира»37, резко сузившее возможности
для свободного предпринимательства и достижения «успе-
ха» в традиционной индивидуалистической деятельности,
совпало с усилением внешнеполитической экспансии Соеди-
ненных Штатов, получавшей оправдание с помощью тради-
ционных морально-идеологических лозунгов. Видя в окру-
жающем мире лишь «материал» для реализации традицион-
ных американских ценностей и идеалов, для которых дома
оставалось все меньше места, американская буржуазия под-
час была склонна переносить вовне те проблемы, которые
возникали во внутриполитической жизни США.
Сказанное, конечно, не означает, что направленность
внешнеполитического курса стала определять неудовлетво-
ренная психология традиционного индивидуализма, тщет-
но ищущего реализации в условиях надвигающегося господ-
ства монополистических организаций, как это утверждает,
например, американский политолог Р. Даллек38. Реальные
мотивы внешнеполитической экспансии буржуазного госу-
дарства диктовались и диктуются законами развития капи-
тализма, конкуренции империалистических держав. Хотя в
пропагандистском плане распространение тезиса о том, буд-
то в международной сфере Соединенные Штаты строят
свою деятельность в соответствии именно с теми ценностя-
ми и идеалами, которые традиционно декларировались
внутри страны (а в настоящее время оказались девальви-
рованными процессами внутреннего развития), давало — и
в какой-то степени продолжает давать — эффект.
Моралистское в своей основе стремление устранить
разрыв между декларируемыми идеалами и отрицающей их
реальностью, в том числе внешнеполитической, настоятель-
но требует проведения активной внешней политики и интен-
сивной внешнеидеологической деятельности. Но именно
здесь приобретает решающее значение то обстоятельство,
что становление американского национального самосозна-
51

ния осуществлялось не на основе общих исторических и эт-
нических традиций, как, например, в Европе, а на основе
единого идеологического кредо, на основе веры в справед-
ливость ценностей и идеалов «американизма».
Всплески «морализма» во внешней политике Соединен-
ных Штатов одухотворены, как легко убедиться, не стрем-
лением изменить политическую реальность в соответствии с
новыми идеями и концепциями, а намерением привести ее
в соответствие с традиционными американскими идеологи-
ческими ценностями, принципами и идеалами. В этом смыс-
ле можно утверждать, что основные типы распространенных
в США внешнеполитических ориентаций в значительной
мере определяются спецификой лежащих в основе нацио-
нального самосознания традиций американской политиче-
ской идеологии.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ
И ТИПЫ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ ОРИЕНТАЦИЙ
Как отмечалось выше, идейно-политические принципы и
идеалы, провозглашенные в качестве национального кредо,
играли ведущую роль в становлении американского нацио-
нального самосознания. Иными словами, именно Америка,
кичащаяся своим прагматизмом и отрицающая «идеологию»,
является на деле одной из самых идеологизированных стран
в мире. Как резонно заметил известный американский поли-
толог Р. Хофстадтер, «судьбой этой нации (американцев.—
Авт.) было не иметь идеологию, но быть ею самой»39.
Большинство исследователей отмечает, что американское
национальное самосознание опирается на широкий «консен-
сус» относительно общего кредо «американизма» — «свобо-
ды», «равенснтва», «индивидуализма», «демократии», «кон-
ституционализма» и т. д. Эти идеалы составляют своеоб-
разный национальный этос, пронизывающий все разновид-
ности американской буржуазной идеологии. «В основе аме-
риканского этоса лежит неизменная система ценностей и
постулатов, определяющих нашу общую идентичность»40,—
пишет американский исследователь М. Влахос.
В данном случае речь идет об изначальной укорененности
в американском обществе и американском буржуазном по-
литическом сознании либеральной идеологии, восходящей к
европейскому, прежде всего английскому и отчасти фран-
цузскому, либерализму XVII—XVIII веков. Подвергшись
определенной модификации в американских условиях, ев-
52

ропейская либеральная традиция составила основу того
идейно-теоретического фундамента, на котором впоследст-
вии строились, надстраивались и перестраивались различ-
ные буржуазные идеологические структуры. В то же время
дальнейшее развитие либеральной традиции в США проте-
кало в процессе постоянной внутренней эволюции, включав-
шей, с одной стороны, напластование все новых идеологиче-
ских компонентов, порожденных самим развитием амери-
канского капитализма, но при этом объединенных
принципиальной общностью исходных взглядов на индиви-
да, общество и государство, а с другой — обособление идео-
логических фрагментов, приобретающих консервативную
функцию и служащих основанием для формирования разно-
видностей консервативной идеологии. Иными словами, про-
цесс формирования и эволюции буржуазной идеологии в
США включал наследование и модификацию элементов
либеральной традиции и специфических консервативных
«вкраплений», отчасти заимствованных из европейской кон-
сервативной традиции, но в основном возникших уже на
американской почве. Однако на всех этапах развития аме-
риканского капитализма между либерализмом и консер-
ватизмом сохранялось определенное согласие, «консенсус»
в отношении некоторых наиболее общих, исходных пред-
ставлений, касающихся американского общества, политиче-
ских институтов, механизмов социального развития и т. д.
«Американское общество — либеральное, капиталистиче-
ское, ориентированное на достижение успеха, эгалитарное,
индивидуалистическое, приверженное идее бесконечного
прогресса — не имело перед собой противника в лице жиз-
нестойких аристократических институтов и их идеологии и,
таким образом, стало обладателем уникального идеологиче-
ского единства»41, — так формулирует наиболее распростра-
ненную в американской буржуазной литературе точку зре-
ния политолог Э. Лэдд-мл. В самом деле, американские
консерваторы разделяют многие основополагающие буржу-
азно-либеральные ценности, расходясь при этом с либерала-
ми преимущественно по вопросу о средствах их достижения.
Не случайно многие авторы пишут о разногласиях между
либералами и консерваторами в США, как о «семейной ссо-
ре» в либеральном лагере42. В свою очередь, формированию
такого «консенсуса» способствовала «гибкость» идеологиче-
ских принципов американской либеральной традиции, кото-
рые, будучи изначально сформулированными в достаточно
общей и абстрактной форме, допускали существенные раз-
ночтения и таким образом на протяжении всей американ-
53

ской истории могли обслуживать различные социальные и
политические силы.
Отличительной чертой идеалов и принципов, составляю-
щих предмет либерально-консервативного «консенсуса»,
является наряду с аморфностью и диффузностью их внут-
ренняя сбалансированность, обеспечивающая устойчивость
идеологической системы «американизма» в целом. Дело в
том, что каждый из этих идеалов и принципов в своем пре-
дельном развитии вступает в неразрешимое противоречие
с другими. «Конфликты с легкостью возникают, как только
любая из этих ценностей доводится до своего предела:
власть большинства против прав меньшинства; высший за-
кон против общественного суверенитета; свобода против
равенства; индивидуализм против демократии. В других
обществах идеологии отдают приоритет тем или иным цен-
ностям. Что же касается американского общества, то здесь
все эти ценности в принципе сосуществуют, хотя на прак-
тике и могут вступать друг с другом в конфликты. Причем
они сосуществуют не только в рамках всего американского
общества, но и в сознании отдельного гражданина»43,—
отмечает С. Хантингтон. Таким образом, устойчивость идео-
логического кредо «американизма» оказывается возмож-
ной лишь в результате его внутреннего напряженного со-
стояния.
Более того, специфика радикальных разновидностей
американской буржуазной идеологии — левого и правого
радикализма — в значительной мере определялась их апел-
лированием все к тем же исходным идеологическим прин-
ципам американской либеральной традиции (хотя они
получали у радикалов подчас иную трактовку). Другими
словами, либералы и консерваторы, левые и правые радика-
лы в Соединенных Штатах — все они претендуют на роль
подлинных наследников национального идеологического
кредо, квалифицируя свои идейно-политические позиции
как возврат к забытому всеми, кроме них самих, завету
«отцов-основателей», не находящему реализации в совре-
менной американской действительности. И все они требуют
ликвидировать разрыв между реальной американской дей-
ствительностью с изначальными национальными идеалами.
Причем, хотя в каждом конкретном случае в эти идеалы
вкладывается разное содержание, сама их форма остается
практически неизменной, поскольку ритуальная причаст-
ность им по-прежнему является необходимым фактором,
конституирующим национальное самосознание. Соответст-
венно и внешнеполитические ориентации, формирующиеся
54

в русле либеральной и консервативной, лево- и праворади-
кальной политической идеологии, заявляют о себе как о
преемниках национального символа веры и выдают отстаи-
ваемые ими конкретные внешнеполитические действия за
способы реализации этих изначальных идеалов.
Важно еще раз подчеркнуть, что в Соединенных Шта-
тах специфика той или иной разновидности буржуазной
политической идеологии определяется прежде всего внутри-
политическими параметрами, то есть позициями по таким
вопросам, как роль и функции государства в социально-эко-
номической жизни, отношение к политической системе, мо-
ральным ценностям и т. п. Конечно, каждый тип буржуазной
идеологии характеризуется определенным отношением и к
внешнеполитическим проблемам. Но при этом связи между
внутри- и внешнеполитическими позициями, свойственные
тем или иным идеологическим направлениям, не только не
являются однозначными, но подчас и прослеживаются не
без труда. Порою случается так, что сходные внешнеполити-
ческие ориентации формируются в русле различных идеоло-
гических традиций и, наоборот, отдельные типы идеологии,
выкристаллизовывающиеся на основе какой-либо одной тра-
диции, содержат противоположные внешнеполитические
установки.
Тем не менее есть основания говорить о корреляциях
между относительно устойчивыми системами внутриполити-
ческих воззрений, возникающими в рамках существующих
буржуазных идеологических традиций, и соответствующими
им внешнеполитическими ориентациями. Как отмечают в
этой связи американские исследователи Дж. Розенау и
О. Холсти, «несмотря на отсутствие явных связей между ни-
ми, а также на то, что определенная система воззрений об-
ладает собственной и только ей присущей внутренней логи-
кой, каждая внутриполитическая ориентация соответствует
или, точнее, не противоречит одной из внешнеполитических,
и наоборот»44. Что же касается конкретных взаимосвязей
между типами буржуазной политической идеологии в США
и типами внешнеполитических ориентаций, то они выявля-
ются при наложении двух систем координат: первая выра-
жает отношение американцев к основным проблемам соци-
альной действительности и фиксирует его в той или иной
буржуазной — либеральной, консервативной, лево- или пра-
ворадикальной (каждая из которых имеет, в свою очередь,
еще более дробные деления) — идеологической позиции;
вторая раскрывает диапазон отношений к проблемам меж-
дународной жизни.
55

Уже на самых ранних этапах взаимоотношений Америки
с внешним миром обозначились два присущих ей — полярно
противоположных — типа внешнеполитических ориентаций:
изоляционистская (преобладавшая в течение долгого вре-
мени) и интервенционистская (вначале эпизодическая, но
постепенно все больше заявлявшая о себе). Любопытно, что
в американской политологической литературе довольно ши-
роко распространено представление, будто Соединенные
Штаты придерживались абсолютного изоляционизма на
протяжении всей своей истории, вплоть до начала второй
мировой войны. Даже участие США в первой мировой войне
трактуется как исключение из этого общего правила. В дей-
ствительности же при доминировании изоляционизма в
XVIII—XIX веках обе внешнеполитические ориентации, эво-
люционируя, дополняли друг друга. Не случайно американ-
ский исследователь международных отношений С. Крэбб
отмечает, «по сути дела, парадоксальный, двойственный ха-
рактер американского отношения к международным делам,
существовавший с момента возникновения республики»45.
Можно лишь добавить, что эта двойственность (по крайней
мере в зачаточной форме) проявлялась и на более ранних
этапах американской истории.
В своей идейной основе изоляционистская и интервен-
ционистская ориентации вырастают из различной трактовки
тезиса об «американской исключительности»: с одной сторо-
ны, из представления об Америке как «идеальной» модели
для всего мира, образце для всеобщего подражания, мас-
штабы которого определяются в каждом конкретном слу-
чае силами и возможностями того или иного государства;
с другой — из «миссионерства» Америки, призванной актив-
но насаждать за рубежом американские ценности и поряд-
ки. Классическим проявлением изоляционистской ориента-
ции считается прощальное послание президента Дж. Ва-
шингтона, в котором он предостерегал американцев против
«обременительных союзов» и сколько-нибудь активной во-
влеченности в международные дела; типичным образчиком
интервенционистской — слова американского просветителя
Т. Пейна, что «дело Америки — это в значительной мере
дело всего человечества» и что Америка должна активно
содействовать торжеству этого дела во всем мире. На про-
тяжении всей американской истории идея «исключительно-
сти» в одних случаях использовалась для обоснования те-
зиса о том, что Америка и американцы являются «избран-
ной» страной и «избранным» народом, самодостаточным в
своей «исключительности» и потому не нуждающимся в
56

сколько-нибудь тесных связях с остальной частью челове-
чества; в других — для оправдания активного вмешатель-
ства в ход мировых событий, дабы повсеместно утвердить
открывшуюся только Америке «высшую истину».
Изначально американский изоляционизм, то есть ори-
ентация на отстраненность от вмешательства в заокеанс-
кие дела, обосновывался необходимостью создания условий
для развития страны по избранному пути, сохранения внут-
ренней самобытности, а следовательно — ее «исключитель-
ности». В качестве аргументов в пользу изоляционистской
ориентации назывались географическая отдаленность от
Старого Света, относительная военная безопасность, автар-
кический характер молодой американской экономики, бур-
жуазно-демократический строй, установившийся в Новом
Свете в условиях, когда в Европе господствовали феодаль-
но-монархические порядки, специфика морально-идеологи-
ческих представлений, получивших распространение в аме-
риканском обществе в качестве «символа веры». При этом
в зависимости от конкретных обстоятельств акцент делался
то на географическую и экономическую изолированность
Америки, то на специфику ее политической системы, то на
защиту ценностей и идеалов «американизма» от инородных
влияний.
Впрочем, сам американский изоляционизм — явление от-
носительное. Он существовал в двух — джефферсоновской
и вашингтоновской — версиях. Первая («континентальный
изоляционизм») имеет радикальный характер и отвергает
какую бы то ни было внешнеполитическую вовлеченность
Америки; вторая («прагматистский изоляционизм») —бо-
лее конъюнктурна и настаивает на «гибкости» американских
международных обязательств. Следует также отметить, что
независимо от этих вариаций американский изоляционизм
никогда не был тождествен пацифизму и в качестве своего
«объекта» имел прежде всего, если не исключительно, Евро-
пу, поскольку вмешательство Соединенных Штатов в дела
стран американского, а позднее и азиатского континентов
им не только не возбранялось, но даже одобрялось.
Еще задолго до первой и второй мировых войн Америка
допускала периодические отступления от политики изоля-
ционизма (аннексия Филиппин и других территорий). При-
чем в самой интервенционистской ориентации изначально
присутствовала установка на «имперскую» трактовку вза-
имоотношений Америки с окружающим миром. Эти «им-
перские» амбиции получали идеологическое обоснование
на основе все тех же стереотипов «американизма», которые
57

в иных случаях оправдывали изоляционистскую позицию.
Согласно логике этих стереотипов, условием обеспечения
«свободы» внутри страны и распространения ее вовне как
раз и является политика интервенционизма. «Мы всегда
скрывали наш имперский курс за риторикой свободы»46,—
признает американский историк «ревизионистского» направ-
ления У. Уильямс. Следует также подчеркнуть, что интер-
венционистский импульс получал воплощение не только в
геополитической установке на территориальную экспансию,
всегда присутствовавшей в американском внешнеполитиче-
ском мышлении, но и в установках на иные формы вмеша-
тельства в дела и судьбы других государств — экономиче-
ские, политические, культурно-идеологические и т. д.
В американской литературе существует традиция проти-
вопоставления изоляционизма и интервенционизма как вза-
имоисключающих внешнеполитических ориентаций. Между
тем противоположность их относительна, а исходные посыл-
ки и конечные цели во многом идентичны. В обоих случаях
ни малейшему сомнению не подвергается аксиома «амери-
канской исключительности», выражаемая все в тех же тра-
диционных понятиях «американизма», а в качестве конечной
цели выдвигается установление таких взаимоотношений с
внешним миром, которые обеспечивали бы для Америки наи-
более удобные и выгодные условия развития.
Разница между ними заключается лишь в том, что, с точ-
ки зрения сторонников изоляционистской ориентации, дан-
ная цель может быть лучше всего осуществлена при мини-
мальных контактах с внешним миром, который сам должен
стремиться к подражанию американским канонам, тогда как
приверженцы интервенционизма исходят из необходимости
активных усилий Америки в окружающем ее мире, чтобы
приблизить это «идеальное состояние» и достичь повсемест-
ного распространения своих идеалов. При этом важное зна-
чение идеологической деятельности Соединенных Штатов на
мировой арене признается как изоляционистами, так и ин-
тервенционистами, по крайней мере в аспекте «просвеще-
ния» других стран и народов относительно американских
ценностей. Как справедливо отмечает советский исследова-
тель Г. А. Трофименко, «этот перманентный спор есть всего
лишь спор о том, в каком объеме тратить энергию на внеш-
ние операции, как наиболее рационально сочетать усилия
(ресурсы) на внутреннем и внешнем фронтах политики, как
и когда — после того как страна превысила свои экономиче-
ские и иные возможности в заморских авантюрах — на вре-
мя несколько «втягивать» орудия внешней экспансии в пан-
58

цирь «американской крепости», свертывать заморское воен-
ное присутствие для передышки, для укрепления собствен-
ной внутренней базы и накопления сил перед очередным
рывком на внешнеполитической арене. Таков всегда был
основной вопрос, по которому шли баталии между амери-
канскими «изоляционистами» и интервенционистами»47.
Следует подчеркнуть, что, несмотря на общность конеч-
ных целей и исходных посылок изоляционизма и интервен-
ционизма, каждая из разновидностей американской буржу-
азной политической идеологии вносила свои акценты и
коррективы в конкретную мотивацию этих ориентаций и пе-
рехода от одной ориентации к другой, не говоря уже об ар-
гументах, используемых для обоснования приверженности
той или иной ориентации. Иными словами, речь идет о су-
ществовании либерального и консервативного изоляциониз-
ма, либерального и консервативного интервенционизма, рав-
но как и их радикальных вариаций. Причем идеологический
фундамент каждой из этих разновидностей эволюциониро-
вал в контексте общего процесса развития буржуазной по-
литической идеологии в США (следует также учитывать,
что изоляционистские и интервенционистские позиции в ря-
де случаев получали и сугубо прагматистские обоснования
в духе «реальной политики»).
На конкретную направленность и особенности соответст-
вующих внешнеполитических ориентаций, как и на исполь-
зуемые ими системы идеологической аргументации, замет-
ное влияние оказала специфика восприятия окружающего
мира, характерная для либеральной и консервативной тра-
диций в американской политической идеологии. Мы имеем
в виду своего рода внешнеполитическую «философию», то
есть наиболее общие и устойчивые мировоззренческие пред-
ставления, определяющие характер внешнеполитического
восприятия и отношения к международным проблемам, свой-
ственные всем разновидностям буржуазной политической
идеологии, формирующимся, с одной стороны, в русле либе-
ральной, а с другой — консервативной традиций.
В общем и целом либерализм воспринимает внешний
мир как сферу, благоприятствующую реализации традици-
онных либеральных принципов индивидуальной свободы,
равенства, демократии и пр. Причем нередко эти принципы
приобретают своеобразный популистско-перфекционистский
оттенок: для либерального мировосприятия характерно
представление, что простые люди повсюду в мире, во всех
странах, независимо от существующих между ними истори-
ческих, культурных, политических и иных разногласий и
59

даже противоречий, в идеале должны жить в состоянии
мира и гармонии.
Согласно либеральному внешнеполитическому идеалу,
международные отношения по своей природе должны быть
пронизаны духом гармонии и сотрудничества. Войны, меж-
дународная напряженность и конфликты — это, скорее,
аберрации, отступления от естественного положения дел.
Причем в соответствии с концепцией либерального интер-
венционизма важная роль в осуществлении этого идеала
отводится активному государственному воздействию на
международные процессы. Подобно тому, как во внутрипо-
литической области либералы поддерживают активную ре-
гулирующую роль государства, наделенного комплексом
социально-экономических функций, в сфере международ-
ных отношений они исходят из принципа широкого участия
государства в формировании и осуществлении внешней по-
литики, взаимодействия государств и их внешнеполитиче-
ских ведомств, совместно призванных решать задачи «об-
щечеловеческого масштаба».
Внешнеполитическая экспансия, осуществляемая под
контролем и при активном участии государства под лозун-
гом «свободы мировой торговли», в сознании либералов
всегда была условием благополучия самой Америки, гаран-
том ее демократического пути развития. Не останавлива-
ясь на практике перед применением силы на мировой аре-
не для достижения тех или иных эгоистических целей
американского капитализма, либералы, однако, в отличие
от консерваторов, никогда не были готовы открыто при-
знать роль силового фактора во внешней политике. При-
верженцы либерализма, особенно в современных условиях,
не поддерживают грубый, силовой экспансионизм Соеди-
ненных Штатов и считают более эффективным осуществле-
ние разного рода программ «помощи», предоставления
кредитов и займов, рассчитывая, что в условиях подобной
взаимозависимости экономический потенциал Америки
обеспечит ей лидерство в мировой системе. Акцентируя
процессы международной интеграции, либералы видят
прообраз «технотронной цивилизации» будущего в контро-
лируемых США многонациональных корпорациях. Впро-
чем, в либеральных внешнеполитических представлениях
прослеживаются и некоторые изоляционистские тенденции,
ориентирующие на уменьшение вовлеченности Соединенных
Штатов в международные дела. Но и либеральный изоля-
ционизм не требует отгораживания от внешнего мира, свер-
тывания деятельности государства на мировой арене — кри-
60

тике подвергаются прежде всего военный интервенционизм,
отчасти экономический экспансионизм в отношении развива-
ющихся стран и т. п. Либерал, как правило, верит в принци-
пиальную действенность и эффективность международных
организаций, различного рода многосторонних программ,
их способность решать региональные и глобальные пробле-
мы, руководствуясь идеалами международного мира, со-
трудничества и процветания.
Либеральная внешнеполитическая философия отстаива-
ет тезис о необходимости экономического роста как условия
поддержания международного порядка, прогресса и совер-
шенствования международных отношений и участвующих
в них институтов. В отличие от консервативной философии
внешней политики, во многом опирающейся на прагмати-
стские представления о желательности сохранения статус-
кво, «баланса сил», поддержания сфер влияния на мировой
арене, либерализм исходит из признания постоянной
эволюции отношений между странами и народами, кото-
рым к тому же придается некая векторная направлен-
ность — к «прогрессу», к взаимопониманию, всеобщему бла-
госостоянию. Само активное воздействие на мировые процес-
сы, отстаиваемое либералами, преследует в конечном
счете своей целью модификацию нынешней структуры меж-
дународных отношений, ее дальнейшее развитие.
Вместе с тем либералы не скрывают, что «идеалом»
будущего всемирного состояния, воплощающего принципы
прогресса, для них в конечном счете является все та же
«американская модель». Иными словами, грядущий всеоб-
щий мир и гармонии мыслятся либералами как возможные
лишь на американской основе. В их понимании Америка
занимает исключительное положение в мире, причем не
столько по причине ее экономической и военной мощи,
сколько благодаря тем «свободам», которые дарованы аме-
риканцам и которые должны быть конечным «идеалом» для
всех других народов. В тех же случаях, когда другие страны
проявляют «близорукость», не видят собственного «блага»,
Америка обязана разъяснить им, что есть «добро», а что —
«зло», и, конечно, проследить, чтобы они пошли по пути
«добра», то есть по американскому пути. Ради достижения
такой цели либерал готов закрыть глаза на используемые
средства, которые зачастую не только не соответствуют,
но и прямо противоречат провозглашенным им же иде-
алам.
«Мощь Соединенных Штатов может быть великой си-
лой во имя добра в мире, как и сам пример американских
61

политических институтов. Главный американский интерес
в окружающем мире — это мир, стабильность и возможно-
сти для американского бизнеса торговать и инвестировать
в других странах. Однако враждебные силы препятствуют
реализации этих альтруистских целей»48 — так К. и П. Дол-
бер резюмируют внешнеполитические представления амери-
канских либералов. Главным «препятствием» на пути мира,
гармонии и развития либерал считает, конечно же, «миро-
вой коммунизм», и здесь его позиции смыкаются с позиция-
ми консерваторов и правых радикалов (правда, в отличие
от консерваторов, либералы готовы рассуждать о развитии
отношений между Востоком и Западом в направлении их
«конвергенции», рассчитывая на «либерализацию» социа-
листических стран в результате их «внутренней эволюции»).
Таким образом, реалистические тенденции в либеральном
внешнеполитическом сознании явно непоследовательны.
Хотя, как отмечалось выше, американские консерваторы
выражают свое согласие со многими общими принципами,
проповедуемыми либерализмом (в том числе применитель-
но к сфере международных отношений), все же консерва-
тивная внешнеполитическая философия по своей направлен-
ности антитетична либеральной. В отличие от либералов,
консерваторы не предполагают, что внешняя политика мо-
жет, а тем более должна соответствовать абстрактным мо-
ральным нормам. Особую неприязнь консерваторы испыты-
вают к самой идее равенства — как в отношениях между
индивидами и социальными группами, так и в отношениях
между нациями и государствами. Любые попытки уравнять
в правах различные государства, утверждают они (напри-
мер, под эгидой международных организаций типа ООН),
приводят лишь к «крушению» традиционно сложившегося
международного порядка, распространению «анархии» и
«необоснованных притязаний». Мир, по их мнению, нужно
сделать удобным для Америки, а не пытаться совершенство-
вать его в соответствии с абстрактными идеалами свободы,
равенства и демократии. При этом консервативная полити-
ческая философия разводит сферы внешней и внутренней
политики, предполагая, что эволюция каждой из этих сфер
подчинена различным закономерностям, и что процессы,
происходящие на мировой арене, отнюдь не обязательно
должны соответствовать внутриполитическим тенденциям.
Так, в представлении консерваторов «демократическое» раз-
витие самих Соединенных Штатов нисколько не противоре-
чит их открыто интервенционистской, «имперской» внешней
политике.
62

Следуя традиции внешнеполитического прагматизма,
консерваторы придают ей пессимистический оттенок, счи-
тая, что союзники США не заслуживают доверия, противни-
ки готовы идти на «обман» ради достижения своих целей.
Поэтому ни деятельность международных организаций, ни
ведение переговоров и заключение соглашений «не способ-
ны» обеспечить желательный для Америки мир. Отсюда —
излюбленная идея американских консерваторов о создании
«крепости Америки», опирающейся на ее неоспоримую воз-
душную и морскую мощь и являющейся бастионом «свобод-
ного мира» в его противоборстве с «мировым коммунизмом».
Традиционно, если говорить о нынешнем столетии, пози-
ции консерваторов были связаны с поддержкой той или
иной версии изоляционизма, особенно в период между дву-
мя мировыми войнами. Позднее, в конце 40-х и 50-х годах
изоляционизм в их представлениях стал отходить на второй
план. Ситуация «холодной войны» породила новые консер-
вативные внешнеполитические ориентации интервенционист-
ского типа, делающего упор на глобальный отпор «комму-
нистической угрозе». Глобалистские притязания периода
«холодной войны» составляли основу временного «консенсу-
са» либералов и консерваторов по вопросу об интервенцио-
нистской внешней политике США вплоть до конца 60-х го-
дов. В последующие периоды традиции силового глобализ-
ма стали почти исключительным достоянием консерваторов.
Для консервативной внешнеполитической философии ха-
рактерно восприятие мира как «враждебного» по отноше-
нию к Америке окружения, препятствующего осуществле-
нию национальных «интересов» и «идеалов». Внешний мир
представляется консерваторам ареной «анархии» и «произ-
вола», где властвует закон сильного. В XX веке образ
«внешнего врага», от которого исходит «военная угроза»,
все более ассоциируется с Советским Союзом и исходя-
щим из Москвы «коммунистическим заговором». Отсюда —
свойственные американским консерваторам милитаристские
наклонности, вплоть до требования достижения военного
превосходства как основы проведения Соединенными Шта-
тами интервенционистской политики в отношении других
стран мира.
Необходимо отметить, что в американской буржуазной
политологической литературе распространено представле-
ние об интервенционистской внешнеполитической ориента-
ции как всецело либеральной в ее направленности и идео-
логических обоснованиях. В самом деле, осуществление
Соединенными Штатами агрессивного внешнеполитическо-
63

го курса обычно обосновывается с помощью лозунгов, за-
имствованных из классической либеральной традиции:
о защите «свободы», «индивидуализма», «демократии>
и т. п. Америка любит говорить о себе как о «революцион-
ной силе», «первой новой нации», открывшей своим «исклю-
чительным» примером эру революционных преобразований
в мировой истории. «Соединенные Штаты с полным основа-
нием могут претендовать на звание первой новой нации,—
писал известный американский социолог С. Липсет. — Это
была первая крупная колония, с успехом осуществившая
революционный разрыв с прошлым»49. «На протяжении
почти всей своей истории Соединенные Штаты были образ-
цом революционных преобразований и на практике поддер-
живали такие преобразования»50, — продолжает ту же
мысль Дж. Куэстер. В подтверждение этого тезиса амери-
канские авторы ссылаются на поддержку Соединенными
Штатами французской революции 1789 года, европейских
революций 1848 года, борьбы латиноамериканских колоний
за независимость от Испании, Греции — от Турции, Венг-
рии— от Австрийской империи и другие исторические со-
бытия преимущественно конца XVIII и XIX веков.
Но всегда в качестве «идеала», который, с американской
точки зрения, надлежало воссоздавать и защищать в других
странах, выступала вполне определенная, а именно буржу-
азная, модель общественного устройства, зафиксированная
классической либеральной традицией. Когда же социальное
развитие той или иной страны выходило за пределы этой
модели, американский внешнеполитический интервенцио-
низм выступал с откровенно консервативных, контрреволю-
ционных позиций, получавших риторическое оправдание пу-
тем апелляции все к тем же «гибким» принципам традици-
онного либерализма. И дело тут, конечно, не только в рас-
плывчатых, допускающих разночтения формулировках
классического «символа веры» Америки, но и в реаль-
ном процессе эволюции американской буржуазной идеоло-
гии, в изменении социальных функций устаревших идеоло-
гических типов. В самом деле, идеалы классического либе-
рализма — свободный рынок, частнопредпринимательская
свобода и т. п. — с переходом американского капитализма к
империалистической фазе своего развития приобретают кон-
сервативную функцию, превращаются в идейные компонен-
ты консервативной политической идеологии.
Либерализм и консерватизм всегда составляли основную
зону буржуазного идеологического спектра, в рамках кото-
рой происходил поиск и отработка аргументации, обосновы-
64

вающей ту или иную разновидность внешнеполитических
ориентации, тот или иной курс Соединенных Штатов на ми-
ровой арене. Но, разумеется, и на флангах этого идеологи-
ческого спектра формулируются, пусть не всегда достаточно
четко, определенные внешнеполитические позиции. В из-
вестной мере отсутствие у американских левых и правых
радикалов системы развернутых внешнеполитических пред-
ставлений отражает их реальную отстраненность от учас-
тия в разработке и осуществлении внешней политики Сое-
диненных Штатов, их маргинальное положение в самой
политической системе. Тем не менее в некоторых ситуа-
циях влияние тех или иных разновидностей радикальной
политической идеологии на американскую внешнюю поли-
тику нельзя недооценивать (например, роль леворадикаль-
ной оппозиции американской агрессии во Вьетнаме или ны-
нешнее влияние «новых правых» на внешнеполитический
курс администрации Рейгана).
Одной из специфических особенностей американского
радикализма является отсутствие у него собственной идео-
логической базы. В значительной степени радикальные ти-
пы американского политического сознания и идеологии фор-
мируются в качестве своего рода радикальных версий, соот-
ветственно, либерализма и консерватизма, продолжающих
и в ряде отношений доводящих до предела либеральные и
консервативные позиции. В то же время было бы упроще-
нием расценивать политические — в данном случае внешне-
политические— представления левых и правых радикалов
лишь как гипертрофированные позиции американских либе-
ралов и консерваторов, ибо радикализм в Америке выраба-
тывает и некоторые собственные внешнеполитические по-
зиции.
Пожалуй, единственное, что формально роднит левых и
правых радикалов, — это критическая тональность их внеш-
неполитических позиций, отражающая специфику их собст-
венного политического положения. Для праворадикальных
разновидностей американской политической идеологии ха-
рактерно восприятие окружающего мира, международных
отношений в категориях теории глобального и всепроникаю-
щего «заговора» (хотя его цели и движущие силы могут по-
лучать различную трактовку), служащего главной пружи-
ной событий в мире. Будучи приверженцем лобового, наибо-
лее вульгарного антикоммунизма, правый радикал, в
отличие от консерватора, не сводит к «коммунистической
угрозе» те опасности, которые, как он считает, подстерегают
Америку на мировой арене. Для него главный противник —
65

«международный истеблишмент», имеющий в качестве сво-
ей цели подчинение себе всего мира и установление в нем
«коллективистских порядков», лишь одним из проявлений
которых является «мировой коммунизм».
Идеология правого радикализма формулирует свою
главную внешнеполитическую цель в экзальтированно-мо-
ралистических тонах, взывая к «спасению западной циви-
лизации». Когда же эта задача конкретизируется, то ока-
зывается, что правые радикалы стоят на наиболее реакци-
онных внешнеполитических позициях: они требуют
достижения Америкой неоспоримого военного превосход-
ства, проведения политики силового давления и диктата,
выступают с абсолютной поддержкой репрессивных режи-
мов, отвергают возможность нормализации международной
обстановки и саму идею мирного сосуществования, ратуют
за полную и окончательную «победу» Запада в смертельном
конфликте с «мировым социализмом».
Правые радикалы — неизменные сторонники вооружен-
ного насилия как «единственно эффективного» способа ре-
шения международных споров и конфликтов и обеспечения
Америке «подобающего» ей места в мире. Причем правора-
дикальный милитаризм намного превосходит апелляции
консерваторов к вооруженной силе как средству американ-
ской внешней политики. К тому же правые радикалы фор-
мулируют свои внешнеполитические позиции в категориях
воинствующего национализма и шовинизма, превосходя в
этом даже консерваторов. Наконец, в праворадикальных
внешнеполитических воззрениях периодически дает о себе
знать внутреннее противоречие между традиционными изо-
ляционистскими мотивами, с одной стороны, и безоговороч-
ной поддержкой военно-силового (в гораздо меньшей степе-
ни внешнеэкономического или иного) интервенционизма — с
другой.
Если правый радикализм подвергает критике истеблиш-
мент за его «предательство», за «недостаточно напористую»
внешнюю политику, то направленность леворадикальной
внешнеполитической идеологии прямо противоположна. Кри-
тика левых радикалов нацелена на саму американскую
внешнюю политику, в которой они усматривают агрессив-
ность и экспансионизм империалистических Соединенных
Штатов. За либерально-консервативной риторикой «сво-
боды», «прогресса», «демократии» левые радикалы видят
эгоистические интересы американского империализма, стре-
мящегося навязать свою волю другим народам и проводя-
щего агрессивный, глобально экспансионистский внешнепо-
66

литический курс. Согласно леворадикальной точке зрения,
такая направленность закономерно ведет к вмешательству
во внутренние дела других государств и в конечном счете
к агрессивным захватническим войнам.
Выступая с резкой критикой самой идеи создания «аме-
риканской империи», левые радикалы отвергают не только
милитаризм и неоколониализм Соединенных Штатов, но
требуют искоренения диктата и насилия в международных
отношениях, устранения подчинения той или иной страны
воле великих держав. С их точки зрения, мировая система
переживает радикальные, даже революционные изменения
и попытки США противодействовать этим изменениям об-
речены на провал. В то же время, отвергая антикоммунис-
тическую идеологию и политику «холодной войны», они
подчас не видят принципиальных различий во внешней по-
литике СССР и США, в чем, в частности, проявляется огра-
ниченность их мировоззрения. Левые радикалы поддержи-
вают идею «открытой дипломатии», требуют привлечь на-
родные массы к формированию и осуществлению внешней
политики, что остается привилегией и служит эгоистическим
интересам элиты. Однако предложить конкретную внешне-
политическую программу, позитивную систему принципов
внешней политики левые радикалы не готовы.
Все отмеченные выше особенности взаимосвязей полити-
ческих и идеологических явлений, специфика разновиднос-
тей политической идеологии Соединенных Штатов, традиции
американской внутриполитической жизни наложили свой
отпечаток и на процесс идейно-организационного оформле-
ния идеологической стратегии США.

ГЛАВА III
ФОРМИРОВАНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ МЕХАНИЗМА
ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ
СТРАТЕГИИ США
ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ИДЕЙНО-ОРГАНИЗАЦИОННОГО
ОФОРМЛЕНИЯ ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ СТРАТЕГИИ
В тех или иных формах внешнеидеологическая деятель-
ность осуществлялась американским государством практи-
чески на всех этапах его истории. Общая логика становле-
ния идеологической стратегии Соединенных Штатов вела
от локальных по своей направленности и частных по харак-
теру внешнеидеологических акций к глобальному и центра-
лизованному идеологическому воздействию на международ-
ную аудиторию, осуществляемому государством и специаль-
но созданными им для этих целей ведомствами и органи-
зациями.
Уже в ходе войны американских колоний за независи-
мость, когда решались задачи буржуазно-демократической
революции, «отцы-основатели» прибегали к отдельным ак-
циям внешнеполитической пропаганды с целью создать бла-
гоприятное для их деятельности общественное мнение за ру-
бежом и заручиться дипломатической и иной поддержкой
со стороны европейских конкурентов Англии, прежде всего
Франции и отчасти Испании. Филиппики американских ре-
волюционеров против Георга III, декларации о правах и
жалобы британских колоний в Америке, политические акты,
принимавшиеся на межколониальном конгрессе в 1765 году,
все эти акции, по сути дела, решали и определенные пропа-
гандистские задачи, были адресованы не только населению
колоний, но и зарубежной аудитории. «Еще до провозгла-
шения независимости, — подчеркивает советский историк
А. А. Фурсенко, — континентальный конгресс поднял вопрос
о необходимости начать переговоры с другими странами,
чтобы добиться их поддержки в борьбе против метрополии
и помешать Англии заключить союз с какой-либо из евро-
пейских держав против колоний» 1. Так, одной из задач на-
68

правленных во Францию американских эмиссаров (сначала
С. Дина, а затем и целой дипломатической миссии во главе
с Б. Франклином) было склонить зарубежное общественное
мнение к поддержке колоний, в чем «отцы-основатели» ви-
дели одно из необходимых условий успешного завершения
борьбы за независимость. Как отмечает в этой связи
Г. А. Арбатов, «большую роль сыграла внешнеполитическая
пропаганда... в ходе американской буржуазно-демократиче-
ской революции — войны за независимость... В этой связи
можно упомянуть миссию Б. Франклина во Францию в
1776 г., которая была призвана обеспечить поддержку этой
страной отделившихся колоний в их борьбе за независи-
мость» 2. Весьма показательно, что в современной американ-
ской литературе эта историческая акция конгресса США
расценивается как «дипломатический успех... и потрясаю-
щее предприятие в области международной пропаганды»3.
Оценивая эти первые важные для Америки шаги на
внешнеидеологическом поприще, следует все же учитывать
их локальный и эпизодический характер. В то время еще не
существовало не только специализированного государствен-
ного аппарата внешнеполитической пропаганды, но и каких-
либо частных органов, занимающихся разработкой и осуще-
ствлением идеологической стратегии. Не существовало,
впрочем, и самой этой стратегии, как скоординированного
комплекса внешнеидеологических мероприятий, направлен-
ных на обеспечение интересов правящих кругов американ-
ского общества. Следует вместе с тем подчеркнуть, что уже
на раннем этапе истории Соединенных Штатов, в целом про-
шедшем под знаком изоляционистских тенденций и невме-
шательства в европейские политические конфликты (что бы-
ло официально зафиксировано соответствующими актами
конгресса США), проявился органически присущий Амери-
ке интервенционистский импульс, который в то время нахо-
дил выражение в основном в континентальной экспансии.
Как справедливо замечает советский исследователь
Р. Г. Богданов, «экспансия США началась сразу же, как
только страна завоевала международное признание, а пла-
ны экспансии фактически предшествовали получению неза-
висимости» 4. Причем в формирующемся американском на-
циональном самосознании весь континент уже как бы изна-
чально считался безраздельной вотчиной сначала переселен-
цев, затем колонистов и, наконец, граждан Соединенных
Штатов. В определенном смысле психология «фронтира»
оказалась распространенной на весь Новый Свет, поэтому
отношения с другими народами, населявшими американский
69

континент, даже не воспринимались как внешняя полити-
ка— это было все «свое», «американское».
Созданию и закреплению такого восприятия способст-
вовали и различного рода идеологические обоснования,
которые получала программа территориальной, политиче-
ской и экономической экспансии и которые, затрагивая
чувствительные струны «американского идеализма», звуча-
ли в то же время достаточно убедительно и для американ-
ца-прагматика. Например, Дж. Мэдисон обосновывал не-
обходимость экспансии стремлением избежать внутренней
политической напряженности, найти для нее «выход» вовне
и тем самым «защитить» конституцию наиболее практич-
ным и безопасным, как он полагал, способом. В свою оче-
редь, Т. Джефферсон искал оправдания американским
притязаниям на весь континент в высоких идеалах, зафик-
сированных в Декларации независимости, и, по сути дела,
трактовал экспансию и интервенционизм Соединенных
Штатов как «благодеяние» для всего остального человече-
ства.
Таким образом, в конце XVIII — начале XIX века идео-
логическая деятельность в целом и внешнеполитическая
пропаганда, в частности, становятся органическим элемен-
том американской государственной деятельности, хотя они
все еще остаются лишенными планомерного и целенаправ-
ленного характера и в основном выполняют функцию идео-
логической рационализации тех или иных внешнеполити-
ческих планов и акций.
«Доктрина Монро», подтвердившая в 1823 году амери-
канскую политику изоляционизма в отношении Европы,
одновременно служила целям идеологического обоснова-
ния политики интервенционизма Соединенных Штатов в
Центральной и Южной Америке и Тихоокеанском регионе.
В этом смысле «доктрину Монро» некоторые американские
исследователи характеризуют как «идеологический трак-
тат, восхваляющий демократические принципы и превозно-
сящий демократические формы» 5. В соответствии с этим
«идеологическим трактатом» Соединенные Штаты, с одной
стороны, декларировали свою поддержку буржуазно-демо-
кратических движений в Европе (оставаясь отделенными от
них океанскими просторами), а с другой — демонстрирова-
ли свои притязания чуть ли не на весь американский кон-
тинент. Причем, хотя в обоих случаях в качестве желанной
цели выдвигалось воспроизведение именно американской
модели и американских порядков, средства достижения
этой цели были разными: сугубо моральная поддержка в
70

отношении Европы и прямая вооруженная интервенция в
отношении стран американского континента.
Обращает на себя внимание та различная роль, кото-
рую играла при этом американская внешнеполитическая
пропаганда. В первом случае идеологическое воздействие
на зарубежную аудиторию, осуществлявшееся посредством
специальных воззваний и актов конгресса, заявлений офи-
циальных представителей администрации, направления
дипломатических миссий с целью оказания воздействия на
общественное мнение в других странах и т. п., было приз-
вано создать условия, благоприятствующие реализации
американских целей в других странах, в частности подтал-
киванию последних на путь развития по американскому
образцу. (Показательны в этом отношении слова президен-
та Дж. Полка из его обращения к конгрессу по поводу
французской революции 1848 г.: «Все наши симпатии, ес-
тественно, на стороне великого народа, который, подражая
нашему примеру, избрал путь свободы»6.) Во втором слу-
чае идеологическая деятельность служила обоснованию и
оправданию конкретных внешнеполитических акций и об-
щего курса экономического и военно-политического интер-
венционизма США на американском «заднем дворе».
Важным фактором становления внешнеидеологической
деятельности и формирования основ идеологической стра-
тегии Соединенных Штатов явился опыт, накопленный аме-
риканскими миссионерами прежде всего в Китае, где их
активность достигла особенно широких масштабов к концу
XIX — началу XX века. В этой связи необходимо отметить,
что, хотя миссионерство всегда было частным делом, оно
в значительной мере санкционировалось и получало под-
держку со стороны правительства США, которое, опира-
ясь на «дипломатию канонерок» и концепцию «экстеррито-
риальности», проводило политику «открытых дверей» в от-
ношении Китая, в том числе с целью обеспечения беспре-
пятственного доступа в «срединную империю» американ-
ских миссионеров, то есть решало задачи сугубо идеологи-
ческого характера. В Китае и некоторых других странах,
ставших объектами американского идеологического
воздействия, миссионеры долгое время выступали в качест-
ве главных пропагандистов идей «американизма» и ценно-
стей западной культуры в целом. По сути дела, это был
один из каналов идеологического интервенционизма Соеди-
ненных Штатов.
Как отмечалось выше, переход американского капита-
лизма в империалистическую стадию развития хронологи-
71

чески совпал с особым периодом в истории США — закры-
тием в 1890 году «фронтира», западной границы континен-
тальной экспансии. Освоив собственные западные терри-
тории, Америка с еще большей заинтересованностью
обратила свой взгляд на внешний мир, продолжив начатую
ранее отработку аргументации, призванной оправдывать
политику интервенционизма.
С приходом к власти в США в 1901 году администра-
ции Т. Рузвельта курс на американское вмешательство в
дела других стран получил новое подкрепление в открыто
исповедуемой идеологии моралистического джингоизма и
политике «большой дубинки». Так называемое «дополнение
Рузвельта» к «доктрине Монро» санкционировало выполне-
ние Соединенными Штатами функций «международной по-
лицейской силы», позволяя «наказывать» другие государ-
ства за их «плохое», с точки зрения США, поведение. При
этом сентенции, выдержанные в духе традиционного амери-
канского «морализма», обязывающего Соединенные Штаты
следить за темпами и направленностью «прогресса челове-
ческой цивилизации» служили лицемерным идеологическим
оправданием грубого вмешательства, в том числе вооружен-
ного, в дела стран Латинской Америки и Карибского бассей-
на, Тихоокеанского региона и даже Канады. Однако идеоло-
гическая риторика, к которой весьма широко прибегала
администрация Т. Рузвельта, носила все же подчиненный
характер и не рассматривалась в то время как самостоя-
тельный инструмент внешней политики.
Изменение характера и масштабов американской идео-
логической деятельности произошло с приходом в Белый
дом в 1913 году администрации В. Вильсона. В западной
литературе внешнеполитический курс Т. Рузвельта нередко
противопоставляется внешней политике сменившего его на
посту президента В. Вильсона, который изображается как
«идеалист» и «пацифист», страстный приверженец «демо-
кратии», пригодной в качестве образца государственного
устройства для всех стран и народов. Распространено пред-
ставление и о том, что В. Вильсон впервые в американской
истории придал идеологической деятельности функции не-
посредственного инструмента внешней политики, чуть ли не
открыл качественно новое — «идеологическое» — измерение
международных отношений.
Однако «миротворческая» фразеология и моралистиче-
ская риторика В. Вильсона нисколько не мешали ему прибе-
гать к использованию военной силы (например, во время
войны с Испанией) для достижения политических целей.
72

«Совершенно очевидно, — уверял В. Вильсон, — что мы из-
браны для того, чтобы указать всем народам мира путь к
свободе»7. Как и при Т. Рузвельте, с его политикой «боль-
шой дубинки», Соединенные Штаты в годы президентства
В. Вильсона оставляли за собой право самостоятельно ре-
шать, соответствует ли государственный строй в той или
иной стране принципам «демократии», и в противном слу-
чае прибегать к интервенции, дабы «демократия по-амери-
кански» восторжествовала во всем мире. Создавался и
активно распространялся — не только в самих США, но и
за их пределами — «образ... Соединенных Штатов как ве-
ликодушного и прогрессивного полицейского» 8.
Феномен «вильсонизма» явился важной вехой на пути
становления идеологической стратегии Соединенных Шта-
тов. Существенную роль в разработке ее долгосрочных ос-
нов сыграли, в частности, «14 пунктов» президента Виль-
сона. Эта сугубо идеологическая по сути программа
отражала американское понимание послевоенного мирово-
го порядка, выраженное в традиционных понятиях амери-
канской политической идеологии. Именно при администра-
ции В. Вильсона возник первый в истории Америки спе-
циализированный правительственный орган внешнеполити-
ческой пропаганды. Речь идет о созданном в годы первой
мировой войны так называемом «комитете общественной
информации» (или «комитете Криля», названного так по
имени его главы Дж. Криля), распространявшем прави-
тельственный информационный бюллетень и осуществляв-
шем ряд иных пропагандистских акций.
С окончанием первой мировой войны «комитет общест-
венной информации» прекратил свое существование, по-
скольку возложенные на него функции были однозначно свя-
заны с военной ситуацией. Что же касается идеологической
(прежде всего внешнеидеологической) деятельности амери-
канского государства в целом, то и в отмеченный определен-
ным изоляционистским «затишьем» период между двумя
мировыми войнами продолжалась отработка основ идеоло-
гической стратегии Соединенных Штатов на будущее. В пер-
вую очередь это было связано с тем, что внешняя политика,
пусть и проходившая под знаком «возврата» к изоляциони-
стской ориентации, не могло быть лишена органически
присущего ей идеологического компонента. К тому же, не-
смотря на официальную версию, будто в этот период Амери-
ка в очередной раз полностью «отвернулась от мира», вклю-
ченность США в международную политику приняла необра-
тимый характер и сохранялась в тех или иных формах и
73

после первой мировой войны, что требовало соответствую-
щего идеологического обеспечения.
Необходимо учитывать, наконец, и то обстоятельство, что
необратимый процесс изменения роли и функций государ-
ства в социально-экономической и общественно-политиче-
ской жизни США, закрепленный в политике «нового курса»,
стал оказывать принципиальное влияние и на область идео-
логической деятельности Соединенных Штатов. Речь идет
прежде всего об объективных сдвигах и преобразованиях,
связанных с переходом к государственно-монополистическо-
му этапу в развитии американского капитализма. Как пи-
шут в этой связи советские исследователи, «уже в первые
десятилетия XX в. отмечается усиление общей организаци-
онно-управленческой деятельности государства в сфере ду-
ховного производства, возникновение собственно государст-
венной „идеологической индустрии"»9.
В своей ставшей исторической речи в Сан-Франциско
23 сентября 1932 г. Ф. Рузвельт провозгласил новую кон-
цепцию государства, главной задачей которого было объяв-
лено «просвещенное администрирование». Изменение тради-
ционной роли буржуазного государства, в котором класси-
ческий либерализм видел лишь «ночного сторожа»,
выразилось в присвоении этим государством не только функ-
ции социально-экономического регулирования, но и идеоло-
гической функции, в том числе во внешнеполитической сфе-
ре. От эпизодических внешнеидеологических акций амери-
канское государство переходит к систематическому осущест-
влению идеологической стратегии на мировой арене (хотя
сам процесс такого перехода оказался растянутым более
чем на десятилетие).
В период, непосредственно предшествовавший началу
второй мировой войны (т. е. еще в обстановке мирного вре-
мени, что само по себе было принципиально новым явлени-
ем в истории внешнеполитической пропаганды не только
Соединенных Штатов, но и других буржуазных государств),
процесс идейно-организационного оформления внешнеидео-
логической стратегии США вступает в качественно новую
фазу. В 1936 году по инициативе Ф. Рузвельта создается
Управление по координации межамериканских дел, зани-
мавшееся вопросами пропаганды и культурных связей меж-
ду странами американского континента, а в 1939 году —
Служба зарубежной информации, деятельность которой так-
же носила локальный характер и распространялась на
латиноамериканские страны.
Со вступлением Соединенных Штатов во вторую миро-
74

вую войну американская внешнеидеологическая деятель-
ность приобретает едва ли не глобальные масштабы. Появ-
ляются новые органы, изменяются направления внешнепо-
литической пропаганды, объектами которой оказываются
население и войска противника, жители оккупированных
территорий, граждане союзных и нейтральных стран. В це-
лях координации внешнеидеологической деятельности в
1942 году правительством США учреждается Управление
военной информации, которое не только само занималось
зарубежной пропагандой, но и контролировало соответст-
вующую деятельность военных ведомств и гражданских,
в том числе частных, организаций. В том же 1942 году соз-
дается мощная коротковолновая радиостанция «Голос Аме-
рики», ставшая рупором официальной пропаганды и исполь-
зовавшаяся в качестве канала идеологического воздействия
на население зарубежных стран.
Важно отметить, что именно в этот период к внешнеидео-
логической деятельности привлекаются широкие круги спе-
циалистов— психологов, социологов и др., предпринимаются
попытки использования научных методов повышения эффек-
тивности зарубежной пропаганды, отработки ее техники,
разработки теории. Примечательно, что появившиеся в по-
слевоенное время (и ставшие затем «классическими») рабо-
ты по теории психологической войны в значительной мере
основывались на обобщении опыта пропагандистской дея-
тельности военных лет. Опыт ведения психологической вой-
ны против фашистской Германии и ее союзников оказал су-
щественное влияние на дальнейшую эволюцию глобальной
идеологической стратегии Соединенных Штатов, задав сво-
его рода внутренние параметры самому стилю американ-
ской внешнеидеологической деятельности и в мирное время.
И это не случайно.
Внешнеполитическая пропаганда, осуществлявшаяся Со-
единенными Штатами в период второй мировой войны, пре-
следовала далеко идущие цели. Уже тогда США проводили
своеобразную идеологическую подготовку своей послевоен-
ной «мирной» экспансии в различных регионах мира. «Годы
второй мировой войны,— подчеркивает Г. А. Арбатов,— сыг-
рали огромную роль в становлении империалистической про-
паганды в ее современном виде... В отличие от первой миро-
вой войны, пропагандистские усилия главных империалисти-
ческих стран ( исключая страны, потерпевшие поражение)
в послевоенный период не прекратились и созданный для
внешнеполитической пропаганды аппарат не был ликвиди-
рован, а лишь подвергся реорганизации» 10. Так, непосредст-
75

венным преемником Управления военной информации яви-
лось созданное в 1948 году Управление по международной
информации и вопросам культуры при госдепартаменте. За-
конодательной основой для такого рода реорганизации стал
принятый конгрессом законопроект Смита — Мундта, вме-
нявший госдепартаменту в обязанность осуществление
внешнеполитической пропаганды в условиях нагнетавшей-
ся антикоммунистической истерии «холодной войны».
В этой новой международной ситуации внешнеполитиче-
ская стратегия Соединенных Штатов направлялась на ре-
шение новых задач, главной из которых стало воздействие
на Советский Союз и другие страны социализма. «Главной
целью американской информационной деятельности всегда
была пропаганда, нацеленная на Советский Союз и восточ-
ноевропейские страны и осуществлявшаяся посредством ра-
диостанции «Голос Америки» и распространения различных
печатных материалов»,— признает американский исследова-
тель М. Венжер. При этом он добавляет, что «в странах, ку-
да правительство США имело больший доступ, эти цели вы-
ходили за пределы так называемой «белой» пропаганды и
включали оказание влияния на зарубежных государствен-
ных деятелей, руководителей бизнеса, системы образования,
проталкивание проамериканских материалов в местные
средства массовой информации, сбор разведывательных дан-
ных...» 11.
Симптоматично, что почти одновременно с образованием
Управления по международной информации и вопросам
культуры было создано (в 1947 г.) Центральное разведыва-
тельное управление. Сами американские авторы отмечают,
что функции этих организаций, особенно на первых порах,
были весьма тесно переплетены. «У американской пропаган-
ды существовало два лица — «черное» и «белое», тайное и
открытое — уже со времен второй мировой войны, в ходе
которой Управление военной информации, предшественник
ЮСИА, не всегда было уверено, не дублирует ли оно функ-
ции Управления стратегических служб, предшественника
ЦРУ» 12,— пишет американский исследователь А. Кендрик.
Не менее показательно и то, что сам глава Управления
стратегических служб, кадровый американский разведчик
У. Донован называл пропаганду «острием проникновения»
в зарубежные страны и постоянно настаивал на использова-
нии в пропагандистской деятельности приемов психологиче-
ской войны.
В 1950 году президент Г. Трумэн создал Отдел психоло-
гической стратегии (позднее при президенте Д. Эйзенхауэре
76

переименованный в Отдел координации операций), которо-
му вменялось в обязанность осуществление координации
«зарубежной информации и психологической стратегии в тех
случаях, когда требуются совместные усилия более чем од-
ного правительственного ведомства» 13. В состав руководст-
ва отделом входили представители Объединенного комитета
начальников штабов, министерства обороны и ЦРУ; воз-
главлялся он помощником госсекретаря по связям с обще-
ственностью, который направлял зарубежную информацион-
но-пропагандистскую деятельность, пока она оставалась
функцией госдепартамента. Однако «по мере того, как в
американском руководстве одерживали верх силы, подтал-
кивающие политику США к более широкой эскалации «хо-
лодной войны» против стран социализма, все более крепла
тенденция к выведению функции внешнеполитической про-
паганды на автономную основу, организационно не связан-
ную с дипломатией» 14. Это и произошло в 1953 году, когда
было учреждено самостоятельное ведомство официальной
внешнеполитической пропаганды — Информационное агент-
ство Соединенных Штатов (ЮСИА). В задачу нового ведом-
ства входила подготовка и распространение в зарубежных
странах «информации о Соединенных Штатах, их народе и
их политике посредством печатных материалов, радио, кино
и других средств информации, а также с помощью информа-
ционных центров и американских преподавателей за рубе-
жом» 15. Директор ЮСИА, ставший членом Отдела коорди-
нации операций, приглашался в качестве наблюдателя на
заседания Совета национальной безопасности и получал
ежемесячный доступ к президенту.
Создание ЮСИА завершало процесс становления меха-
низма осуществления идеологической стратегии Соединен-
ных Штатов. Впервые в условиях мирного времени было уч-
реждено самостоятельное правительственное ведомство
внешнеполитической пропаганды 16, которое, говоря словами
М. Венжера, «с первых же лет своего существования... стало
идеологическим орудием холодной войны» l7, развязанной
империализмом США против СССР и других социалистиче-
ских стран. Создание ЮСИА символизировало также стрем-
ление американского господствующего класса расширить
фронт своей внешнеидеологической деятельности, подкре-
пить идеологически глобальную политическую стратегию
США. Показательно в этом отношении высказывание Т. Со-
ренсена, бывшего заместителем директора ЮСИА в начале
60-х годов. Подобно тому, отмечал он, как госдепартамент
является инструментом политического воздействия, Агент-
77

ство международного развития — инструментом «экономиче-
ской помощи», а ЦРУ — «инструментом разведки», ЮСИА
служит инструментом психологического воздействия США
на другие страны18.
Информационное агентство США, эволюционировавшее
за период своего существования под воздействием как вну-
триполитических, так и международных факторов, является
в настоящее время центральным элементом механизма фор-
мирования и осуществления идеологической стратегии
США. Однако помимо ЮСИА аналогичные функции выпол-
няет разветвленная сеть правительственных ведомств, част-
ных организаций, фондов и т. д. О них речь пойдет ниже.
СОВРЕМЕННЫЙ МЕХАНИЗМ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ
ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ СТРАТЕГИИ
Как и в большинстве стран Запада, современный меха-
низм формирования и осуществления идеологической стра-
тегии США включает две группы организаций — общие, ко-
торые наряду с вопросами внешнеидеологической стратегии
решают множество других проблем, и специализированные,
занимающиеся исключительно или преимущественно вопро-
сами внешнеидеологической деятельности. При этом в
структурном отношении общие и специализированные ор-
ганизации существенно отличаются друг от друга.
По существу, во главе всего механизма формирования и
осуществления идеологической стратегии США стоит пре-
зидент. Именно он выступает в качестве той ключевой фи-
гуры, которая не только санкционирует принимаемые дру-
гими инстанциями решения, касающиеся стратегии и так-
тики внешнеидеологической деятельности, но и задает ос-
новные установки и направления функционирования всех
звеньев механизма внешнеполитической пропаганды, а так-
же принимает личное участие в наиболее важных пропаган-
дистских акциях. Так, президент Дж. Картер санкциониро-
вал реорганизацию всего аппарата внешнеполитической
пропаганды США и личным примером задал тон идеоло-
гической кампании «в защиту прав человека». Аналогичным
образом президент Р. Рейган не только выступил инициа-
тором дальнейшей реорганизации этого аппарата, но и при-
нимал непосредственное участие в мероприятиях, органи-
зуемых под эгидой ЮСИА. Так, Р. Рейган определил ос-
новное содержание проекта «Истина», а также осуществлял
контроль за его практической реализацией.
78

К сказанному следует добавить, что, согласно установив-
шейся в США традиции, президент, формируя свою адми-
нистрацию, предлагает на утверждение конгресса кандида-
тов на ответственные посты в учреждениях, занимающихся
внешнеидеологической деятельностью. Тем самым он полу-
чает возможность не только продвигать на эти посты своих
единомышленников, но и фактически задавать общие па-
раметры деятельности возглавляемых ими учреждений. Не
случайно, в ходе обсуждения бюджета ЮСИА на 1984/85
финансовый год резкую критику со стороны ряда сенаторов
и конгрессменов вызвала практика назначения на ключевые
посты в этой организации друзей и родственников предста-
вителей администрации 19.
Подобная критика тем более имела под собой основа-
ния, что по закону именно конгрессу принадлежит прерога-
тива принятия наиболее важных решений, касающихся по-
литики США на мировой арене, в том числе и в сфере идео-
логии. Конгресс утверждает бюджет организаций, занимаю-
щихся внешнеидеологической деятельностью, назначает ру-
ководителей внешнеполитических и внешнеидеологических
ведомств, определяет основные параметры их деятельности.
Ни один крупный шаг в области внешнеполитической про-
паганды не может быть предпринят администрацией Со-
единенных Штатов без одобрения конгресса. Регулирова-
ние внешнеполитической пропаганды на постоянной основе
является функцией некоторых комиссий и подкомиссий кон-
гресса. Широко практикуются слушания ответственных со-
трудников внешнеидеологических ведомств. В ходе этой
процедуры они информируют законодателей об основных
направлениях своей деятельности, обосновывают избранную
ими стратегию и тактику. При этом конгресс, как правило,
не только активно обсуждает, но и корректирует основные
линии деятельности этих учреждений.
Важную роль в формировании и осуществлении идеоло-
гической стратегии США играет Совет национальной безо-
пасности (СНБ) и лично помощник президента по нацио-
нальной безопасности. Следует подчеркнуть, что с обостре-
нием идеологической борьбы в международных отношениях
вопросы идеологической стратегии и тактики все в большей
степени рассматриваются американским руководством как
имеющие непосредственное отношение к обеспечению нацио-
нальной безопасности страны. Об этом, в частности, свиде-
тельствует создание в начале 1983 года «группы специаль-
ного планирования» внешнеполитической пропаганды, ко-
торая, по словам директора ЮСИА Ч. Уика, «будет зани-
79

маться общим планированием и определением направлений
деятельности ЮСИА, госдепартамента, министерства обо-
роны, Агентства международного развития, Совета нацио-
нальной безопасности и Белого дома в области международ-
ной пропаганды»20. О значении, придаваемом деятельности
упомянутой группы, возглавляемой помощником президен-
та по национальной безопасности, свидетельствует и тот
факт, что в ее состав входят высокопоставленные предста-
вители госдепартамента, министерства обороны и ЮСИА.
Предполагается, что перед «группой специального плани-
рования» будут регулярно отчитываться такие созданные
одновременно с ней правительственные учреждения (в функ-
ции которых входят планирование, координация и осущест-
вление программ в области международной пропаганды),
как Комитет международной информации, Комитет между-
народной политики, Комитет международного радиовеща-
ния и Комитет общественных мероприятий.
В 1984 году было объявлено об образовании при Белом
доме консультативной группы, возглавляемой личным дру-
гом президента П. Дейли (занимавшим пост посла США в
Ирландии), который неоднократно обеспечивал «политиче-
скую рекламу» в предвыборных кампаниях кандидатов от
республиканской партии (в том числе и самому Р. Рейгану
в 1980 г.) и считается авторитетным специалистом в обла-
сти политической пропаганды. В задачи «группы Дейли»
входит разработка рекомендаций по координации внешне-
идеологических акций, направленных прежде всего на
противодействие растущему антивоенному движению в
странах Западной Европы и в самих Соединенных Штатах.
Характерно, что деятельность этой группы осуществляется
под прямым контролем Белого дома и независимо от вы-
шеупомянутой «группы специального планирования», а в ее
работе принимают участие представители администрации,
ЦРУ, госдепартамента, министерства обороны и ЮСИА.
О значительной роли СНБ в обеспечении внешнеидеоло-
гической деятельности Соединенных Штатов свидетельст-
вует и то обстоятельство, что на посту помощника прези-
дента по национальной безопасности часто оказываются
люди, зарекомендовавшие себя в качестве профессиональ-
ных идеологов и теоретиков международных отношений.
Достаточно напомнить, что эту должность занимали такие
видные американские политологи, как У. Ростоу, Г. Кис-
синджер, 3. Бжезинский, пытавшиеся в ходе своей практи-
ческой деятельности реализовать собственные идеологиче-
ские концепции.
80

По вопросам внешнеполитической пропаганды с Белым
домом, конгрессом и СНБ тесно взаимодействует государ-
ственный департамент, который не только участвует в фор-
мировании внешнеидеологической стратегии . и тактики
США, но и конкретизирует основные пути их реализации,
прежде всего через посредство американских представи-
тельств и миссий за рубежом. Госсекретарь, его заместите-
ли и другие ответственные сотрудники госдепартамента ре-
гулярно проводят пресс-конференции, брифинги, выступают
с заявлениями и разъяснениями пропагандистского харак-
тера. Для распространения этой информации на зарубеж-
ную аудиторию все шире используются новые технические
средства, в частности система спутниковой связи. Особенно
активизировалась внешнеидеологическая деятельность гос-
департамента после прихода к власти нынешней админи-
страции. Именно под эгидой этого учреждения в США были
проведены в последние годы международные конференции
по вопросам «свободных выборов», «демократизации ком-
мунистических режимов» и «новых направлений во внешней
политике США», на которых обсуждались вопросы идеоло-
гической деятельности.
Некоторые государственные ведомства США, не относя-
щиеся формально к числу учреждений, непосредственно за-
нятых планированием и осуществлением внешнеидеологиче-
ской пропаганды, в действительности принимают в этом
процессе активное участие и играют в нем немаловажную
роль. К их числу относится прежде всего ЦРУ, которое име-
ет прямое отношение к планированию и проведению опера-
ций, связанных с «серой» и «черной» пропагандой. Приме-
ром участия ЦРУ во внешнеидеологической деятельности
может служить та роль, которую сыграла эта организация
в определении основного содержания проекта «Демократия».
В ходе слушаний в конгрессе вопроса о деятельности ЮСИА
и других ведомств внешнеполитической пропаганды Ч. Уик
был вынужден публично признать факт личного участия
директора ЦРУ У. Кейси в обсуждении и подготовке упомя-
нутого проекта 21. Разумеется, свидетельства участия этой
организации в международной пропаганде, которые стано-
вятся достоянием гласности, лишь в малой степени раскры-
вают ту «работу», которую ведет в этом направлении Цен-
тральное разведывательное управление США.
Другим ведомством подобного рода, кстати по многим
линиям тесно связанным с ЦРУ, является Пентагон. В его
рамках существуют специальные подразделения, в функции
которых входят ведение операций психологической войны,
81

а также осуществление других идеологических акций как в
пределах самих Соединенных Штатов, так и на территории
тех государств, где размещены американские вооруженные
силы.
Примером психологической обработки Пентагоном на-
селения США может служить так называемый проект «Кон-
фронтация», а по сути дела — провокационное шоу, в ходе
которого группа американских военнослужащих, переоде-
тых в советскую военную форму, имитировала политработ-
ников Советской Армии, «разъясняющих» американской
аудитории принципы советской внешней политики и военной
доктрины. Как нетрудно себе представить, эти «разъясне-
ния» были призваны дать дополнительные «аргументы» в
пользу развернутой вашингтонской администрацией кампа-
нии о «советской военной угрозе». Выдержанные в откро-
венно антисоветском и антикоммунистическом духе, они
встретили критику даже со стороны многих из тех амери-
канцев, которые в целом поддерживают внешнеполитический
курс Белого дома22. Об активном участии Пентагона во
внешнеполитической пропаганде свидетельствуют публика-
ция и последующие переиздания широко разрекламирован-
ной и распространенной во многих странах мира брошюры
«Советская военная мощь», которая, как известно, дает ис-
каженную картину реального состояния Советских Воору-
женных Сил и призвана обосновать милитаристские при-
готовления Вашингтона.
Среди специализированных учреждений, выполняющих
внешнеидеологические функции, особая роль, как отмеча-
лось выше, принадлежит официальному ведомству амери-
канской внешнеполитической пропаганды — ЮСИА. За
свою сравнительно недолгую историю ЮСИА пережило не-
сколько организационных перестроек. Одна из наиболее
радикальных попыток реорганизации этого ведомства с
целью повышения эффективности американской внешнеполи-
тической пропаганды была предпринята администрацией
Дж. Картера. В 1978 году ЮСИА и Бюро госдепартамента
по вопросам образования и культуры были объединены в
рамках единого пропагандистского ведомства — Управле-
ния международных связей (УМС). При этом предполага-
лось, что реорганизация позволит эффективно решать зада-
чи, поставленные вашингтонской администрацией перед
«публичной дипломатией» в обстановке 70-х годов23.
Необходимо отметить, что реорганизационные меропри-
ятия, осуществленные администрацией Дж. Картера, равно
как и общая линия его внешнеидеологической стратегии,
82

подвергались критике как слева, так и справа, в частности
со стороны блока консерваторов, особенно в период предвы-
борной кампании 1980 года. Не удивительно поэтому, что
новый хозяин Белого дома попытался мобилизовать аппа-
рат американской внешнеидеологической пропаганды, в том
числе УМС, для нагнетания атмосферы «холодной войны»
в международных отношениях. При этом он использовал
критические выступления по адресу УМС (еще в бытность
Картера президентом) в конгрессе. В результате проведен-
ных слушаний конгресс пришел к выводу об общем сниже-
нии качества и эффективности американской международ-
ной пропаганды и выдвинул предложение резко увеличить
бюджет ведомства с целью повышения ее «наступательно-
сти».
В 1982 году Белый дом объявил о реорганизации УМС.
Было решено возвратиться к прежнему наименованию —
ЮСИА, что уже само по себе свидетельствовало о курсе но-
вой администрации на обострение идеологической борьбы
между Востоком и Западом. Одновременно были резко уве-
личены бюджетные ассигнования на международную про-
паганду и расширен штат сотрудников ЮСИА. Ключевые
посты оказались занятыми не без протекции самого пре-
зидента его единомышленниками-консерваторами. В част-
ности, на пост директора ЮСИА был назначен член «кухон-
ного кабинета» Ч. Уик, председателем Совета международ-
ного радиовещания стал Ф. Шэкспир, вице-председателем—
известный неоконсервативный публицист Б. Уоттенберг,
директором радиостанций «Свобода» и «Свободная Евро-
па»— бывший сенатор Дж. Бакли (придерживающийся
крайне консервативных взглядов).
Именно ЮСИА отводилась главенствующая роль в осу-
ществлении, в частности, идеологических кампаний, которые
явились важной составной частью идеологической стратегии
нового консервативного руководства Соединенных Штатов.
При этом перед ЮСИА были поставлены две главные за-
дачи: во-первых, более эффективно и целенаправленно про-
тиводействовать «влиянию советской пропаганды» (прежде
всего в Западной Европе) и, во-вторых, активнее осущест-
влять распространение «идеалов» Америки за рубежом, спо-
собствуя тем самым созданию позитивного «имиджа» Со-
единенных Штатов в мире. Для достижения этих стратеги-
ческих целей, которые легли в основу провозглашенного
осенью 1981 года проекта «Истина», под эгидой ЮСИА на-
чали действовать три новые пропагандистские спецслужбы:
«Осторожно: советская пропаганда», занимающаяся ежеме-
83

сячным анализом и обобщением основных тем советской
внешнеполитической пропаганды; служба «быстрого реаги-
рования», оперативно направляющая справочную информа-
цию американским посольствам в целях противодействия
«советской дезинформации», и служба спецновостей, в
функции которой входит распространение для зарубежных
средств массовой информации материалов, пропагандирую-
щих «американские ценности и достижения». Вполне веро-
ятно, что по мере эволюции идеологической стратегии Со-
единенных Штатов ЮСИА будет подвергаться дальнейшим
перестройкам. Каким бы, однако, ни был характер этих пе-
рестроек, данное ведомство, по-видимому, сохранит за со-
бой роль ключевого элемента в механизме формирования и
осуществления идеологической стратегии США.
Активное участие в идеологической деятельности прини-
мают различного рода фонды и научно-исследовательские
центры («фабрики мысли»), особенно те из них, которые
связаны с разработкой внешнеполитической и идеологиче-
ской проблематики. Основная роль подобных организаций
в интересующем нас аспекте заключается в обеспечении
доктринальной основы идеологической стратегии. Речь идет
о выработке наиболее общих политических и идеологиче-
ских концепций, используемых для обоснования тех или
иных пропагандистских акций. Особенно рельефно роль
фондов и научно-исследовательских организаций правокон-
сервативного направления проявилась с приходом к власти
республиканской администрации. Многие ведущие сотруд-
ники этих учреждений и организаций вошли в состав «пере-
ходной группы» президента, где отвечали, в частности, за
выработку рекомендаций по реорганизации аппарата внеш-
неполитической пропаганды. Такие правоконсервативные
организации, как «Фонд наследия», Американский пред-
принимательский институт, Гуверовский институт войны,
революции и мира, «Комитет по существующей опасности»,
«Коалиция за мир с позиции силы» и др., регулярно направ-
ляют администрации специальные доклады и меморандумы,
в том числе содержащие предложения по вопросам пропа-
ганды, которые, как показывает опыт, ею используются.
Нельзя не отметить и роль других неправительственных
организаций — политических партий, прежде всего демо-
кратической и республиканской, профсоюзного объединения
АФТ—КПП, организаций американских бизнесменов и
др. — в формировании и осуществлении идеологической дея-
тельности США на мировой арене. Так, «национальный
фонд за демократию», в который входят представители вы-
84

шеназванных организаций, подготовил по результатам ше-
стимесячного исследования специальный доклад, посвящен-
ный целям, задачам и основным направлениям «борьбы за
демократию» и роли частных организаций в этом процессе.
Весной 1982 года доклад был представлен в Белый дом и
лег в основу объявленного им.«крестового похода за демо-
кратию».
Внешнеидеологические функции выполняет также со-
зданный еще в 1960 году по указанию президента Дж. Кен-
неди «корпус мира», в задачу которого входит «противо-
действие советскому влиянию в развивающихся стра-
нах»24. Хотя в настоящее время в деятельности «корпуса
мира» обозначился спад, республиканская администрация
не оставляет надежд вдохнуть в нее новую жизнь, увеличив
число участников корпуса до 10 тыс.
Рассматривая механизм формирования и осуществления
идеологической стратегии США, следует принимать во вни-
мание и такие разнопорядковые силы, которые, хотя и не
участвуют непосредственно в этом процессе, оказывают в
конечном счете существенное влияние на содержание и ход
реализации принимаемых решений. Во-первых, это крупные
монополистические группировки, действующие с помощью
различных рычагов, начиная с вышеупомянутых фондов и
кончая некоторыми правительственными учреждениями.
Во-вторых, это общественное мнение, которое заставля-
ет политика реагировать на него определенным образом, а
значит и учитывать его в процессе подготовки, принятия и
осуществления решений, касающихся внешнеидеологиче-
ской деятельности. И хотя само общественное мнение слу-
жит объектом целенаправленного воздействия и манипули-
рования со стороны правящего класса, оно имеет собствен-
ную логику и далеко не всегда и не полностью отражает
точку зрения последнего. В известном смысле через влияние
общественного мнения проявляется тенденция к возраста-
нию роли масс в политическом процессе, в частности в меж-
дународных отношениях25.
Наконец, в-третьих, это средства массовой информации,
прежде всего общенациональные, которые, обсуждая и оце-
нивая политические и идеологические проблемы и альтер-
нативы, вместе с тем служат влиятельным инструментом
идеологического воздействия.
Согласно официальной американской точке зрения, раз-
работка и реализация внешнеидеологической стратегии
США осуществляются в соответствии с их «национальными
интересами» и выражают «волю американского народа».
85

В действительности деятельность американских «архитек-
торов» внешней политики (включая ее идеологический ас-
пект) детерминируется сложной системой факторов и вы-
ражает иную волю. Это прежде всего воля господствующе-
го класса Соединенных Штатов, которая может в той или
иной мере получать поддержку со стороны других общест-
венных классов и групп. Однако, констатируя этот обще-
признанный в марксистской литературе факт, необходимо
иметь в виду следующие обстоятельства.
Во-первых, эта воля не является единой, ибо внутри
господствующего класса существуют группировки, разли-
чающиеся по своим идейно-политическим ориентациям, свя-
зям с различными секторами национального и наднацио-
нального бизнеса, с государством и т. п. А это значит, что
осуществляемая стратегия не отражает, как правило, ин-
тересов всего господствующего класса и потому может
встречать противодействие не только «снизу», но и «сверху».
Во-вторых, творцы внешней политики, являясь ставлен-
никами определенных групп господствующего класса, в то
же время могут принимать решения, которые — как и ре-
шения всякой бюрократической организации — выражают
прежде всего корпоративный интерес. Это отчетливо вид-
но на примере внешнеполитической деятельности прези-
дентской администрации, которая строит свою стратегию,
по крайней мере на некоторых этапах, исходя не из нацио-
нальных или даже классовых, а из собственных, частных
интересов. Прикидывая шансы Р. Рейгана на переизбрание
в 1984 году, газета «Нью-Йорк таймс» писала 18 сентября
1983 г.: «Несколько сотрудников указали, что шансы Рей-
гана могли бы резко повыситься в результате какого-то
крупного успеха на мировой арене... „Нам надо где-то одер-
жать победу — в Латинской Америке, на Ближнем Востоке
или с русскими, — сказал один советник. — Если бы мы
одержали хотя бы одну важную внешнеполитическую побе-
ду, мы были бы в отличной форме"».
Словом, хороша любая «победа», лишь бы она позволила
получить необходимое количество голосов, а вместе с ним и
новый «мандат». Очевидно, что и в разработке стратегии —
как внешнеполитической, так и внешнеидеологической —
некоторые шаги предпринимаются именно из расчета обес-
печить интересы администрации или какой-то другой бюро-
кратической группы (Пентагона, ЦРУ и т. д.), то есть име-
ют случайный (по отношению к логике ситуации, к объек-
тивным потребностям класса, а тем более нации) характер.

ГЛАВА IV
ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ США
В ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ — КОНЦЕПЦИИ
И ПРАКТИКА
СТРАТЕГИЯ «СДЕРЖИВАНИЯ» И ЕЕ КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ
ОБОСНОВАНИЯ
В период, последовавший за окончанием второй мировой
войны, внешняя политика и идеологическая стратегия Со-
единенных Штатов выступали закономерным продолжени-
ем тех глубинных идейно-политических традиций, которые
определили характер национального самосознания и легли
в основу идеологии и психологии «американизма». В самом
деле, претензии на «американскую исключительность», «им-
перские» амбиции, получающие оправдание в традиционном
американском «морализме», этноцентристское восприятие
окружающего мира и собственного места в нем — все эти
давно устоявшиеся в американском сознании идеологиче-
ские представления достигли апогея именно после второй
мировой войны, когда Соединенные Штаты оказались в на-
иболее благоприятных условиях по сравнению с другими
странами, участвовавшими в войне.
Развиваясь в духе наиболее амбициозных принципов
«американизма», таких как «исключительность», превосход-
ство», «патернализм», «мессианство» и «предначертание»,
послевоенные представления и притязания США отражали
вместе с тем качественно новое восприятие ими взаимоот-
ношений окружающего мира и Америки, сложившихся пос-
ле окончания войны. Специфика этого восприятия была
обусловлена прежде всего исключительной ситуацией, в ко-
торой оказались Соединенные Штаты, ситуацией, когда им
удалось впервые в своей истории занять позиции абсолют-
но доминирующей силы в западном мире.
«Не все поняли, что это была эпоха исключительная, в
том смысле, что по окончании второй мировой войны сложи-
лась редкая совокупность неповторимо благоприятных для
США условий, — отмечает Г. А. Арбатов.— В те годы Аме-
рика оказалась самой богатой и могущественной державой
87

мира, не испытавшей всех тягот войны. Возникло представ-
ление, будто бы мир вступал прямиком в «американский
век» (что бы это ни значило) и что США могут чуть ли не
все и всех купить, а тех, кого купить не удастся, смогут по-
давить или даже уничтожить. Подобная историческая ситу-
ация была временной, преходящей. Но многие американцы
стали тогда считать, что именно таков естественный и веч-
ный порядок вещей» 1.
Одной из отличительных черт американского восприятия
международных отношений и геополитического положения
самих Соединенных Штатов в этот период явилось противо-
речивое сочетание, с одной стороны, признания наличия
мощных сил, прежде всего Советского Союза и других
стран, избравших независимый путь развития и противо-
действующих американскому стремлению к мировому гос-
подству; а с другой — погони за призраком однополюсной,
то есть «америкоцентристской» модели мира, условием до-
стижения которой считалось «отбрасывание» коммунизма.
Традиционные представления об американской «миссии» в
мире оказались трансформированными в задачи «сдержива-
ния коммунизма» и «освобождения порабощенных наро-
дов».
«В интересах США достигнуть такого мирового поряд-
ка, который располагал бы одним-единственным центром
силы, откуда распространялся бы балансирующий и стаби-
лизирующий контроль — контроль, находящийся в руках
США»2 — так красноречиво выразил послевоенные гегемо-
нистские амбиции американского империализма консерва-
тивный теоретик-международник Р. Страус-Хюпе. Показа-
тельно, что в пропагандистском плане столь откровенные
«имперские» притязания выдавались всего лишь за «ответ-
ные меры», «вынужденную реакцию» на «козни внешнего
врага», причем реакцию, полностью соответствующую «вы-
сокоморальным принципам» якобы отражающего интересы
всего человечества «американского идеализма». И надо при-
знать, что эта пропаганда в какой-то мере способствовала
достижению правящими кругами США пусть не абсолют-
ного, но все же весьма ощутимого «консенсуса» основных
буржуазных идейно-политических сил — не только консер-
вативных, но и либеральных — по вопросу об отношении к
Советскому Союзу и другим социалистическим странам.
Другой особенностью идеологии «холодной войны», вы-
текающей из биполярного видения мира, явился практиче-
ски положенный в основу американского стратегического
планирования и дающий о себе знать и по сей день посту-
88

лат о международных отношениях как об «игре с нулевой
суммой», как об арене непримиримого идеологического и
политического конфликта, где выигрыш одной стороны рав-
нозначен проигрышу другой. Подобный подход не допуска-
ет совпадения каких бы то ни было интересов противодейст-
вующих сторон, наоборот, он предполагает, что судьбы ци-
вилизации всецело зависят от того, кто возьмет верх в этой
схватке. Таким образом оправдывается использование лю-
бых средств борьбы — от идеологических, политических и
экономических до военных.
Биполярное видение мира страдает заведомым упрощен-
чеством: «В обстановке «холодной войны» события разви-
ваются на уровне незамысловатого приключенческого
фильма. Перед вами конкретный враг, являющийся источ-
ником всех зол. Ваша цель ясна — уничтожить этого врага.
Чем больше ущерба вы нанесете противоположной стороне,
тем лучше для вас. Вы можете апеллировать к атавистиче-
ским чувствам шовинизма, ксенофобии, враждебности
к тем, кто живет и выглядит иначе, чем вы, к комплексу на-
ционального превосходства. Вы оказываетесь в двухмерном,
черно-белом мире...»3.
В то же время в идеологии «холодной войны» воплоти-
лись многие ключевые понятия «американизма», получив-
шие при этом гипертрофированное и идеологизированное в
духе постулатов антикоммунизма выражение. «Более 25 лет
холодная война господствовала в Соединенных Штатах,—
пишет по этому поводу известный американский специалист
в области международных отношений Ф. Нил. — Она поро-
дила психологию и культуру особого рода, для которых в
качестве главной черты характерна враждебность и боязнь
Советского Союза и коммунизма. Но она породила и мораль
особого рода, которая оправдывает любые средства во имя
борьбы с предполагаемыми угрозами»4. Что же касается
глубинных мотивов политики «холодной войны», то, как не-
трудно заметить, в основе своей они восходят к теоретиче-
ским посылкам, сформулированным противниками норма-
лизации американо-советских отношений еще в первые по-
слереволюционные годы.
Долгое дипломатическое непризнание Соединенными
Штатами Советского Союза, а затем курс на его дискрими-
нацию как партнера в международных делах изначально
были обусловлены представлением о «тотальной несовме-
стимости» двух общественных систем из-за противополож-
ности их идеологий. Тезис об исходной идеологической не-
совместимости СССР и США и невозможности вследствие
89

этого их мирного сосуществования стал фактически отправ-
ным пунктом американской политики в отношении СССР
уже в 20-е годы. Причем американский подход к двусторон-
ним отношениям выдвигал в качестве главного условия их
нормализации «деидеологизацию», под которой в первую
очередь подразумевался отход советской внешней политики
от принципов марксизма-ленинизма. Эти исходные идеоло-
гические посылки, которые американский либеральный ис-
следователь Д. Ерджин назвал «рижскими аксиомами» (в их
основу были положены взгляды американских экспертов,
находившихся в период дипломатического непризнания Со-
ветской России в составе группы наблюдателей в Риге и
занимавшихся изучением нового государственного строя),
обнаруживались во внешнеполитических воззрениях как
либералов, так и консерваторов, как сторонников, так и
противников нормализации советско-американских отно-
шений.
В американской внешнеполитической мысли укоренилось
представление, что политические разногласия между СССР
и США по вопросам международной жизни едва ли не в
первую очередь обусловлены их идеологическими разногла-
сиями. Советская внешняя политика была объявлена одно-
значной «функцией» марксистско-ленинской идеологии, ко-
торая, в свою очередь, была расценена как «программа
борьбы за мировое господство». Вытекающий отсюда вывод
был категоричен: не имеет смысла говорить о каких бы то
ни было намерениях и мотивах советской внешней полити-
ки, поскольку ее конечная цель — мировой коммунизм. Ины-
ми словами, нельзя верить большевикам, призывающим к
мирному сосуществованию, до тех пор, пока существует со-
ветский строй, при котором «идеология диктует внешнюю
политику».
Следует подчеркнуть, что советско-американское сотруд-
ничество в годы второй мировой войны не столько подорва-
ло «рижские аксиомы», сколько отодвинуло их на второй
план. Идеям, допускавшим возможность мирного сосущест-
вования (Д. Ерджин называет их «ялтинскими аксиомами»,
зафиксировавшими определенный уровень взаимопонима-
ния между союзниками по антигитлеровской коалиции), бы-
ло трудно преодолеть антикоммунистические стереотипы,
прочно укоренившиеся в буржуазном сознании. В послево-
енный период, в обстановке «холодной войны», когда пра-
вящие круги Соединенных Штатов взяли курс на практиче-
скую реализацию своих «имперских» (притязаний, «рижские
аксиомы» вновь были выдвинуты на первый план, Совет-
90

ский Союз вновь объявлялся государством, с которым «не-
возможно» вести дела.
12 марта 1947 г. президент Г. Трумэн, выступая перед
конгрессом, сформулировал в терминах непримиримого гло-
бального идеологического конфликта стоящие перед амери-
канской внешней политикой задачи, которые легли в основу
его «доктрины». Он, в частности, заявил, что «политикой
Соединенных Штатов должна быть поддержка свободных
народов, которые ведут борьбу против предпринимаемых во-
оруженными меньшинствами или внешними силами попыток
их порабощения»5. Объективный ход мирового развития
был объявлен следствием «коммунистического экспансио-
низма», результатом «вмешательства Москвы»; освободи-
тельная борьба народов — «террористической деятель-
ностью», а Советский Союз — «виновником» всех неприем-
лемых для США перемен.
Единственно допустимой в отношении СССР политикой
объявлялась стратегия «сдерживания», теоретическое обос-
нование которой разработал ответственный сотрудник гос-
департамента, посол США в Москве Дж. Кеннан. В опуб-
ликованной в 1947 году и подписанной «господин X» статье
«Истоки советского поведения» он, в частности, утверждал,
что «с руководителями Советского Союза нельзя иметь де-
ло», поскольку они являются «пленниками идеологии», и
что нормализация советско-американских отношений воз-
можна лишь в случае отхода советской внешней политики
от этой «идеологии». В конечном счете надежды возлага-
лись на «крушение или постепенное размягчение Советской
власти» 6. Показательно, что, придя в результате сложной
идейной эволюции к реалистическому признанию необходи-
мости нормализации отношений с СССР, Дж. Кеннан, как
и многие его коллеги, прошедшие аналогичный путь, так и
не отказался от некоторых своих исходных постулатов, в
частности от представления, что «наиболее важная при-
чина этого конфликта (речь идет о советско-американских
противоречиях.— Авт.)— идеологические убеждения комму-
нистических лидеров»7.
Вслед за провозглашением стратегии «сдерживания» и
началом осуществления «плана Маршалла» Соединенные
Штаты приступили к созданию системы агрессивных воен-
ных блоков — НАТО, АНЗЮС, СЕАТО и др. Таким обра-
зом, уже изначально стратегия «сдерживания» носила явно
агрессивный характер, подразумевая не только противодей-
ствие тенденциям мирового социального развития, но и пре-
следуя цель обращения их вспять.
91

Реализация подобных глобалистских амбиций требовала
от Соединенных Штатов сохранения «силового» превосход-
ства на мировой арене, понимаемого Вашингтоном как об-
ладание превосходящей военной мощью. В ставшем достоя-
нием гласности в середине 70-х годов меморандуме Совета
национальной безопасности США (СНБ-68), в котором на-
шли наиболее полное отражение постулаты идеологии «хо-
лодной войны», прямо указывалось, что «военная мощь
имеет кардинальное значение» для осуществления амери-
канской внешней политики, поскольку «военная мощь — это
один из важнейших компонентов силы»8. Материальным
воплощением этого тезиса стала развернутая Соединенны-
ми Штатами гонка вооружений, в первую очередь ядерных.
Ставка на военное превосходство оставалась основой амери-
канской внешней политики на протяжении всей «холодной
войны».
Важнейшим элементом американских внешнеполитиче-
ских представлений послевоенного периода было биполяр-
ное видение мира, предполагавшее глобальное противобор-
ство между Советским Союзом и Соединенными Штатами.
Если в первые послевоенные годы среди американских твор-
цов политики не было единства относительно картины мира
с «силовой» точки зрения (так, Дж. Кеннан полагал, что в
мире существует пять «центров силы», между которыми
должен поддерживаться постоянный баланс9), то по мере
усиления позиций сторонников жесткого курса в отношении
СССР все большее влияние приобретала биполярная трак-
товка послевоенных международных отношений. Такая ин-
терпретация «красной нитью» проходила через упоминав-
шийся выше меморандум СНБ-68, в котором СССР и США
объявлялись двумя мировыми «центрами силы». В рамках
внешнеполитического мышления, господствовавшего в США
в период «холодной войны», концепция биполярности наде-
лялась не только геополитическим, но и идеологическим
смыслом, а советско-американские отношения виделись не
только как «силовое» противоборство, но и как столкнове-
ние двух непримиримых идеологий. Акцент на идеологиче-
скую биполярность и служил в первую очередь обосновани-
ем размежевания мира на два противоположных лагеря.
В период формирования внешнеполитического кредо «хо-
лодной войны» среди американских творцов политики не
было полного согласия относительно роли идеологии в по-
слевоенных международных отношениях. В аргументации
Дж. Кеннана большое место отводилось геополитическому
измерению «сдерживания», имевшего прежде всего антисо-
92

ветскую направленность. Видя в коммунистической идеоло-
гии важнейший фактор, определяющий советскую внешнюю
политику, Кеннан вместе с тем не считал, что Соединенные
Штаты стоят перед лицом монолитной «коммунистической
угрозы», и определял внешнеполитическую стратегию США
как «бдительное сдерживание русских экспансионистских
тенденций» 10. В СНБ-68 речь шла уже о «контролируемой
Советским Союзом всемирной коммунистической партии» 11,
а внешнеполитический курс США фактически приобретал
форму «сдерживания коммунизма», выступавшего в виде
монолитной силы.
Было бы, однако, неверно переоценивать различия меж-
ду этими разновидностями стратегии «сдерживания» и их
концептуальными обоснованиями, поскольку даже в кенна-
новском понимании «сдерживанию» придавалось отчетливо
выраженное идеологическое звучание. Характерна в этом
отношении дискуссия, развернувшаяся между Дж. Кенна-
ном и патриархом американской публицистики У. Липпма-
ном, который расценил аргументы «господина X» как чрез-
мерно и опасно «идеологизированные», подчеркивал нали-
чие определенных возможностей для «дипломатического
урегулирования советско-американского соперничества» 12.
У. Липпман подверг критике и глобалистское понимание
«сдерживания». «Расплывчатая глобальная политика,— пи-
сал он, — которая звучит как набат идеологического кре-
стового похода, не знает границ. Ее невозможно контроли-
ровать. Ее следствия непредсказуемы» 13.
Тем не менее именно глобальная идеологизация в духе
стратегии «сдерживания» оставила неизгладимый след в
послевоенной внешней политике Соединенных Штатов.
Представление о мировой политике как об арене столкно-
вения двух сил, двух враждебных идеологий обусловливало
восприятие международных отношений как «игры с нулевой
суммой». «Наступление на свободные институты ведется
сейчас во всем мире,— предупреждал СНБ-68,— и в кон-
тексте сложившейся поляризации сил поражение свободных
институтов где-либо в мире является поражением повсеме-
стным» 14. При таком подходе практически любое событие
на мировой арене рассматривалось сквозь призму конфрон-
тации между Востоком и Западом, как дополнительный
штрих в черно-белой картине мира, на фоне которой раз-
ворачивалась «холодная война».
В то же время идеологизация представлений США о
внешнем мире несколько видоизменила основные внешнепо-
литические цели Соединенных Штатов. Поскольку отверга-
93

лось мирное сосуществование руководствующихся различ-
ными идеологиями государств, конечной целью политики
«сдерживания» было объявлено «фундаментальное измене-
ние природы советской системы» 15. Таким образом, амери-
канское руководство стремилось не только изменить в жела-
тельном для себя направлении внешнюю политику Совет-
ского Союза, но и ликвидировать ее источник — социали-
стический общественный строй. С другой стороны, тесное
переплетение геополитического и идеологического измере-
ний (при преобладании последнего) в послевоенной внеш-
ней политике США уходило своими корнями в традицион-
ные для американского буржуазного сознания представле-
ния об «американской исключительности», «американском
веке» и т. д.
С точки зрения вашингтонских стратегов, подобные «мес-
сианские» устремления в целом соответствовали реальному
потенциалу США. Более того, на первых порах они каза-
лись вполне функциональным элементом внешнеполитиче-
ской идеологии, позволяя однозначно формулировать цели
внешнеполитической стратегии Соединенных Штатов как
«ниспровержение коммунизма» и создание «мира по-амери-
кански» и выполняя при этом важную внутриполитическую
функцию мобилизации поддержки внутри страны программ
наращивания военной мощи, а также многочисленных ин-
тервенционистских акций, предпринимавшихся во имя «спа-
сения мира от коммунизма». Антисоветская и антикоммуни-
стическая истерия служила средством создания и сохране-
ния либерально-консервативного «консенсуса» по внешне-
политическим вопросам. Однако «цена» этого «консенсуса»
оказалась непомерной. В обстановке «холодной войны» не
только резко возросла угроза глобального вооруженного
конфликта, но и в самой Америке стали возможными такие
явления, как маккартизм с его «охотой за ведьмами», по-
давлением инакомыслия, репрессиями против всех, кто вы-
ражал сомнения в официальной ортодоксии.
Высокая степень идеологизации американской внешней
политики в период «холодной войны» во многом объясня-
лась и отсутствием прочных исторических традиций повсе-
дневного участия США в мировой политике, опыта сосуще-
ствования с государствами иной политической ориентации,
умения идти на компромиссы и учитывать законные интере-
сы другой стороны. «Наш исторический опыт плохо подго-
товил нас к взаимоотношениям на постоянной основе с про-
тивником, обладающим сопоставимой с нами силой» 16,—
признавал Г. Киссинджер. В этих условиях идеологизация
94

внешней политики, стремление рассматривать международ-
ные отношения с точки зрения глобального противоборства
двух идеологий во многом подменяли учет реалий между-
народных отношений, реалистическую оценку положения
США на мировой арене. И в этом заключался мощный по-
тенциал дисфункционального влияния идеологизированных
постулатов «холодной войны» на внешнеполитическую прак-
тику США.
В западной политологической литературе нередко мож-
но встретить точку зрения, согласно которой инициатора-
ми и главной движущей силой «холодной войны» были за-
нявшие жесткие антикоммунистические и антисоветские
позиции американские либералы. Не случайно в обиход во-
шло соответствующее понятие — «либералы холодной вой-
ны». Действительно, в послевоенный период влиятельные
либеральные круги в Америке, выступавшие в качестве на-
следников и проводников программ «нового курса», оказы-
вали активную поддержку политике «холодной войны». Од-
нако важно подчеркнуть, что американские либералы лишь
следовали за истинными ее инициаторами — консерватора-
ми. Даже если они и старались перехватить инициативу в
раздувании антикоммунистических настроений, в немалой
степени это отражало их страх за свои позиции в условиях
разгула маккартизма в стране 17.
Так или иначе, но различия между консервативной и ли-
беральной версиями антикоммунизма периода «холодной
войны» оказались в значительной мере различиями в степе-
ни приверженности крайностям антикоммунистической идео-
логии и готовности обращаться к крайним политическим
средствам для противодействия «коммунистической угрозе».
При этом консерваторов нисколько не смущали очевидные
внутренние противоречия в декларировавшихся ими пози-
циях, когда они, с одной стороны, призывали к осуществ-
лению экономических, политических и идеологических мер
по «либерализации» советского общества и других стран
социализма, а с другой — видели в самом либерализме «фа-
тальную угрозу» для «свободного мира», чуть ли не «путь
к социализму».
С помощью развязанного ими антикоммунистического
«крестового похода» консерваторы намеревались «убить
двух зайцев»: во-первых, «обуздать» внутренние демократи-
ческие силы, влияние которых возросло в период совместной
борьбы против фашизма; во-вторых, разгромить своих ли-
беральных конкурентов. Именно консерваторы выступили
инициаторами создания «комиссии по расследованию анти-
95

американской деятельности» и приняли самое активное уча-
стие в ее работе.
Важно отметить, что взгляды консервативных теорети-
ков в этот период оказывали прямое воздействие на офи-
циальную политику правительства. Именно ведущие кон-
сервативные идеологи, такие как У. Бакли, Дж. Бернхем,
Б. Бозел, М. Истмен, Ф. Мейер, С. Поссони, Р. Страус-
Хюпе, У. Чемберлин, Ф. Чодоров и др., в конце 40 — 50-х
годах закладывали теоретические основы наиболее крайних
вариантов «холодной войны». При этом они не удовлетво-
рялись тем, как эта стратегия реализовывалась в офици-
альной политике Вашингтона. Выступив с критикой «сдер-
живания» справа, они требовали от администрации
Г. Трумэна «отбрасывания» коммунизма, «освобождения
порабощенных народов» (под которыми подразумевались
не только народы восточноевропейских стран, вставших на
путь социалистического строительства, но и народы неко-
торых советских республик). При этом консерваторы пред-
ложили дилемму: либо торжество «коммунистической им-
перии», либо создание «мира по-американски». Дж. Берн-
хем, например, заявлял: «Единственной альтернативой
мировой коммунистической империи может быть американ-
ская империя, которая, даже если и не будет всемирной в
буквальном смысле слова, тем не менее сможет осуществ-
лять свой контроль над всем миром»18.
Сразу же после окончания второй мировой войны аме-
риканские консерваторы повели речь о третьей, целью ко-
торой, согласно их представлениям, должно было стать
«сокрушение мощи советского коммунизма», и призывали
к созданию «всемирного антикоммунистического фронта»
и осуществлению широкомасштабных подрывных действий
против социалистических стран. Упоминавшийся выше
Дж. Бернхем в своей книге «Сдерживание или освобожде-
ние?», изданной в 1953 году, утверждал, что стратегия
«сдерживания» является «сугубо оборонительной» и поэто-
му не может рассматриваться как эффективный заслон на
пути «коммунистической экспансии». «Только освобожде-
ние, — заявлял он, — может быть подлинным средством
предотвращения всемирной победы Советов» 19.
Многие из этих идей нашли выражение в предвыборной
платформе республиканской партии 1952 года, внешнепо-
литический раздел которой был написан под прямым вли-
янием экстремистских идей Дж. Ф. Даллеса. В ней, в част-
ности, содержался призыв бороться за «освобождение»
народов стран Восточной Европы, причем ставка делалась
96

на целенаправленное массированное насаждение антиком-
мунистических настроений в этих странах, то есть, по сути,
речь шла об идеологических диверсиях и других подрывных
действиях в духе психологической войны. Использовавшая-
ся при этом идеологическая риторика — «массированное
возмездие», «силы зла» и т. п. — предполагала глобальное
апокалиптическое противоборство, которое выдавалось за
«позитивную» альтернативу «сдерживанию».
Следует подчеркнуть, что, ставя целью достижение
«либерализации» социалистического мира, программы
«сдерживания», «освобождения» и т. п. исходили из моно-
литного характера объекта своего идеологического воздей-
ствия. Выдвигая на передний план наиболее грубые приемы
пропаганды, американские стратеги тем самым невольно
принижали роль идеологического фактора в решении внеш-
неполитических задач, ставили его в подчиненное положе-
ние. Все эти процессы исподволь вели к подрыву многих
основополагающих принципов и постулатов идеологии «хо-
лодной войны», к поискам новой идеологической стратегии.
КРИЗИС ПОСТУЛАТОВ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ» И ПОИСКИ
НОВОЙ СТРАТЕГИИ
Кризис постулатов «холодной войны», отчетливо проя-
вившийся уже в начале 60-х годов, представлял собой дли-
тельный и мучительный процесс, включавший и попытки
критической переоценки старых посылок, и рецидивы по-
следних. Он был вызван в первую очередь очевидным не-
соответствием традиционной идеологии «холодной войны»
новым реальностям политической жизни в мире и в самих
Соединенных Штатах. Знаменателями этого процесса яви-
лись четкая ориентация на дальнейшее усиление роли идео-
логии в формировании и осуществлении внешней политики
и соответствующее возрастание значимости внешнеидеоло-
гической стратегии. Фактически была выдвинута программа
модификации и расширения идеологического воздействия
на Советский Союз и другие страны социализма с целью
подрыва их единства и создания условий для их внутрен-
ней эволюции в сторону «либерализации».
В 60-х годах в США активно разрабатывался тезис о
«неустойчивости» мировой системы социализма. В поисках
средств ее «дальнейшего» расшатывания американские
стратеги сделали ставку на модернизацию приемов идеоло-
гического воздействия, что получило воплощение в концеп-
ции «наведения мостов», предполагавшей «дифференциро-
4—1298
97

ванный» подход к отдельным социалистическим странам.
«Мы должны поощрять наших союзников шире использо-
вать традиционные дружественные узы, существовавшие
между ними и некоторыми странами, ныне входящими в
коммунистический блок»20, — писал в 1962 году 3. Бжезин-
ский.
Выдвижение концепции «наведения мостов» свидетель-
ствовало не только о банкротстве программ «сдерживания»
и «освобождения», но и об определенном понимании пра-
вящими кругами США объективно сужающихся для Со-
единенных Штатов возможностей осуществлять силовой
диктат на мировой арене. Вместе с тем, новые средства
предлагались для решения старых задач: основные усилия
были сконцентрированы на выработке рецептов «подрыва»
коммунистической идеологии, «идеологической релятивиза-
ции и эрозии коммунизма».
Разрабатывая стратегию «наведения мостов», многие
американские теоретики, среди них 3. Бжезинский, Д. Белл,
Э. Шиллс и др., подошли вплотную к идее «конвергенции»
двух общественных систем. Так, 3. Бжезинский выдвинул
концепцию, согласно которой процессы индустриального
развития и урбанизации, происходящие как в социалистиче-
ских, так и в капиталистических странах, приведут автома-
тически к слиянию двух общественно-политических струк-
тур. Однако программа «пассивной конвергенции», посту-
лировавшая равномерное сближение противоположных
систем, не устраивала ряд американских стратегов. Их под-
ход предполагал, что «новая индустриальная эра» должна
характеризоваться эволюцией социалистических стран в
сторону «западных демократий», причем последние, и в
первую очередь США, должны активно способствовать
«эрозии» социализма, то есть осуществлять комплекс идео-
лого-пропагандистских мер по «расшатыванию» социали-
стической системы изнутри. Таким образом, соревнование
двух общественных систем, согласно логике сторонников
«активной конвергенции», должно закончиться победой За-
пада — «деидеологизацией» внешней политики социалисти-
ческих стран и последующей их внутренней эволюцией в
направлении капитализма. Как замечает в этой связи аме-
риканский исследователь Р. Барнет, «постоянный мотив в
американской стратегии в отношении Советского Союза за-
ключается в том, что идеологическое противоборство дол-
жно разрешиться через внутренние перемены в СССР.
Распространенное понятие конвергенции предполагает го-
раздо более глубокие изменения в Советском Союзе, чем в
98

Соединенных Штатах»21. Пока же этого не произошло,
подлинного, в американском понимании, сосуществования
между государствами с противоположными общественными
системами быть не может.
Как видим, предпринимавшиеся на протяжении 60-х го-
дов попытки модификации идеологической стратегии США
и ее концептуального перевооружения шли в русле глубин-
ных стереотипов мировоззрения и внешнеполитического
мышления, сформировавшегося в период «холодной войны»
и восходящего к основным постулатам противников норма-
лизации советско-американских отношений довоенного вре-
мени. Между тем набиравшие темпы процессы перемен как
в международной сфере, так и в самом американском об-
ществе все более настойчиво требовали коренного переос-
мысления принципов американской стратегии.
На рубеже 60—70-х годов отчетливо обозначилось от-
носительное ослабление позиций США на мировой арене.
Вопреки попыткам «сдержать» или «отбросить» коммунизм,
возросли экономическая мощь, международный авторитет
социалистических стран. Было ликвидировано американ-
ское военное превосходство, достигнуто примерное страте-
гическое равновесие между СССР и США. Одновременно
усилилось политическое влияние западноевропейских госу-
дарств и Японии. Резко активизировалась борьба развива-
ющихся стран против неоколониалистских претензий аме-
риканского империализма.
Идеологизированные постулаты «холодной войны», ста-
вившие перед американской внешней политикой заведомо
недостижимые цели, пришли в столкновение с новыми реа-
лиями международной жизни. Иллюзорность американско-
го «всемогущества» была убедительно продемонстрирована
поражением в войне против Вьетнама, которое обернулось
для правящих кругов США серьезными внутриполитиче-
скими последствиями, подорвав веру американцев в неко-
торые фундаментальные принципы «американизма». «Я был
убежден, — писал в своих мемуарах Г. Киссинджер,—что
глубинной причиной национального смятения было осозна-
ние того факта.., что наша сила, хотя и огромная, имеет
все же свои пределы»22.
Осознание пределов американских возможностей дикто-
вать свою волю народам других стран привело реалистиче-
ски мыслящих политических деятелей к признанию неспо-
собности Соединенных Штатов перестроить мир по своему
образцу. Понимание настоятельной необходимости серьез-
ных перемен в сфере внешней политики демонстрировали
99

и широкие круги американской общественности. Многочис-
ленные опросы общественного мнения, проведенные в пер-
вой половине 70-х годов, неизменно фиксировали неприятие
американцами политики диктата, вмешательства во внут-
ренние дела других государств; требования уважать закон-
ные права и интересы других народов; стремление к уста-
новлению более реалистических отношений с СССР. Подоб-
ные настроения, отразившиеся, в частности, в популярном
в первой половине 70-х годов тезисе Д. Белла о «конце
американской исключительности» и получившие в США
наименование «вьетнамского синдрома», в течение долгого
времени продолжали оказывать воздействие на политиче-
ское сознание американцев, противодействуя инерции идео-
логических предрассудков «холодной войны», традициям
антикоммунизма и глубоко укоренившимся в национальной
психологии мотивам джингоизма.
В первой половине 70-х годов предпринимавшиеся реа-
листически мыслящими американскими политиками попыт-
ки пересмотра постулатов «холодной войны», прежде всего
представлений о военной силе, как решающем факторе
американской внешней политики, о международных отно-
шениях, как «игре с нулевой суммой», «теории домино» и
т. д., во многом определяли направление эволюции амери-
канского внешнеполитического мышления на рубеже и в
первой половине 70-х годов.
Ревизия военно-силового подхода позволила отойти от
биполярного видения мира, которое, как подчеркивали сто-
ронники нового курса, не соответствовало более реалиям
международных отношений. Если в первые послевоенные
годы военное измерение мировой политики затмевало в
сознании американских внешнеполитических стратегов все
остальные ее параметры, то в новых условиях на первый
план выдвинулись политические и экономические аспекты
отношений между государствами. «Мир остается биполяр-
ным в военном плане, — писал в 1969 году Г.Киссинджер.—
Только две державы — США и СССР — находятся во все-
оружии военной мощи... Однако военная биполярность не
только не смогла предотвратить, но на деле стимулировала
политическую многополярность»23. В противовес упрощен-
ной идеологии «холодной войны» никсоновская админист-
рация выдвинула концепцию пяти мировых центров эконо-
мической и политической силы. Была поставлена задача
скорейшего приспособления к «многополярному» миру и
перехода к активному использованию существующей рас-
становки сил в интересах Соединенных Штатов.
100

Попытка выйти за рамки биполярного подхода к меж-
дународным отношениям подвела часть американских
внешнеполитических стратегов к осознанию того факта,
что ставка исключительно на военную силу влечет за собой
игнорирование целого ряда важнейших глобальных проб-
лем, для разрешения которых американская внешняя поли-
тика не выработала адекватного инструментария. «В тече-
ние слишком долгого времени мы позволяли военным ас-
пектам... быть краеугольным камнем нашей внешней поли-
тики,— заявлял, например, М. Шульман. — Теперь всем
нам должно быть очевидно, что выживание демократии,
если не самой человеческой жизни на нашей планете, тре-
бует более широкого подхода, чем мы предполагали. До тех
пор, пока не будут решены проблемы экономического кри-
зиса, инфляции, безработицы, голода, растущего обнищания
менее развитых стран.., мы не можем рассчитывать на со-
хранение демократических ценностей у себя дома, как бы
ни был велик наш ядерный потенциал» 24.
Выдвижение на авансцену международной политики во-
просов, затрагивающих интересы всего человечества и не-
посредственно не связанных с идеологическим конфликтом
между Востоком и Западом, привело к дальнейшему отхо-
ду значительной части американских государственных и
политических деятелей от редукционизма «холодной вой-
ны», сводившего все мировые проблемы к силовому «сдер-
живанию» Советского Союза и «мирового коммунизма» в
целом, в очередной раз напомнило об ограниченности воз-
можностей США, о безосновательности их претензий на
мировое господство. На смену требованию единолично ре-
шать все мировые проблемы пришло стремление направ-
лять их решение в желательном для США направлении
совместными усилиями многих стран мира.
Попытки ослабить влияние идеологии «холодной войны»
на выработку американского внешнеполитического курса
позволило в какой-то мере преодолеть укоренившуюся при-
вычку оценивать все международные события с точки зре-
ния идеологического противоборства между Востоком и
Западом. Именно такой угол зрения, наряду с абсолютиза-
цией военно-силового подхода, являлся важнейшей состав-
ной частью упрощенно-биполярного взгляда на мир. «В би-
полярном мире, — признавал Г. Киссинджер, — утрачива-
ются полутона, выигрыш одной стороны воспринимается
как абсолютный проигрыш для другой. Кажется, что каж-
дый вопрос связан с проблемой выживания»25. На смену
воззрениям на международные отношения как на «игру с
101

нулевой суммой» пришли более сложные представления, в
рамках которых признавалась возможность таких событий,
которые не оказывают непосредственного влияния на «со-
ветско-американский баланс».
Переосмысление роли военно-силового и идеологическо-
го компонентов в определении американской внешней по-
литики привело и к частичному отходу Вашингтона от вы-
полнения функций «мирового полицейского», «гаранта»
глобального статус-кво. «Если Соединенные Штаты оста-
нутся гарантом каждого участка некоммунистического
мира, то они вскоре истощат свои психологические ресур-
сы..,— писал Г. Киссинджер. — Более плюралистический
мир... имеет фундаментальное значение для наших долго-
срочных интересов»26. Изменение отношения к идейно-по-
литическому плюрализму в мире было связано с ослаблени-
ем накала американского «мессианства», признанием не-
возможности для Соединенных Штатов унифицировать
мировую систему государств в соответствии со своими иде-
ологическими предпочтениями. Дальновидные политиче-
ские деятели США были вынуждены признать необходи-
мость строить отношения с внешним миром исходя из того,
каков он есть, а не пытаться перекроить его по априорным
внешнеполитическим схемам.
Специфической формой концептуального обоснования
курса на отказ от антикоммунистического «мессианства»,
доминировавшего во внешнеполитическом мышлении «хо-
лодной войны», стала в этих новых условиях идея «деидео-
логизации», в известной мере положенная в мировоззренче-
скую основу американских подходов к разрядке. Тезис об
ориентации на «национальные интересы», а не на следова-
ние идеологическим стереотипам антикоммунизма, по су-
ществу, предлагал новую концептуальную базу для внеш-
ней политики Соединенных Штатов.
При этом необходимо учитывать, что идея «деидеологи-
зации» свидетельствовала о реальном крахе антикоммуни-
стической истерии периода «холодной войны» и искусствен-
но идеологизированной внешней политики США того вре-
мени. «Идея деидеологизации внешней политики, — пишет
Г. А. Трофименко, — являлась естественной реакцией реа-
листически мыслящих американских идеологов на ее сверх-
идеологизацию в годы «холодной войны», которая заклю-
чалась в первую очередь в максимальном насыщении ее
догмами антикоммунизма, в том, что сами эти догмы стали
движущей силой американской внешней политики»27. И тем
не менее концепция «деидеологизации» так и не смогла
102

стать необходимой и всеобъемлющей идейной основой по-
литики разрядки, на проведение которой американское ру-
ководство было вынуждено пойти в начале 70-х годов. Как
справедливо отмечает Ю. А. Замошкин, «то обстоятельст-
во, что именно прагматизм стал предпочтительным спосо-
бом обоснования внешнеполитических акций, выдержанных
в духе разрядки, говорило о неготовности или нежелании
тех, кто эти акции осуществлял, дать открытый бой тем
традициям идеологии, на которые опиралась практика «хо-
лодной войны» и глобального силового экспансионизма»28.
Более того, попытки переоценки постулатов «холодной вой-
ны» на «деидеологизированном» фундаменте в конечном
счете так и не привели к ожидаемым результатам.
В американской литературе нередки сожаления по пово-
ду того, что разрядка была якобы лишена надлежащего
концептуального фундамента. Однако речь должна идти не
об отсутствии концептуального фундамента разрядки вооб-
ще, а о двусмысленности американской позиции, так и не
сумевшей избавиться от влияния антикоммунистических
догм «холодной войны». Курс на мирное сосуществование
с государствами, которые на протяжении долгого времени
воспринимались как воплощение «мирового зла», как не-
примиримые антагонисты Соединенных Штатов, настоя-
тельно требовал самого серьезного переосмысления внеш-
неполитических стереотипов и унаследованного от прошло-
го стиля политического мышления. Однако в американской
позиции уже изначально существовали определенные мо-
менты, потенциально работавшие против разрядки.
Прежде всего необходимо указать на расхождения меж-
ду тем пониманием разрядки и перспектив нормализации
советско-американских отношений, которое было зафикси-
ровано в соответствующих двусторонних документах и по-
рождено объективными потребностями изменившейся си-
туации в мире, и той ее трактовкой, которая получила
хождение в самих Соединенных Штатах и которая в конеч-
ном счете позволила реакционным силам обрушиться с
критикой на этот процесс. Дело в том, что в США переход
«от конфронтации к переговорам» подавался как победа
«американского идеализма», как вынужденный «отход»
СССР от своих идеологических принципов. Американскому
общественному мнению навязывалось представление о том,
что в советской внешней политике произошел ряд сущест-
венных «перемен». Это в первую очередь касается тезиса о
якобы имевшей место «деидеологизации» внешней политики
Советского Союза, отказе от приписываемого коммунисти-
103

ческой идеологии «стремления к господству над миром».
Таким образом, в качестве условия мирного сосуществова-
ния от СССР требовали отказа не только от солидарности
с революционно-освободительными силами, но и от ведения
идеологической борьбы вообще. Факт продолжающейся в
условиях разрядки борьбы идеологий стал использоваться
в качестве «доказательства» «невозможности» мирного со-
существования с Советским Союзом.
Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что
не только противники, но и сторонники нормализации со-
ветско-американских отношений, как отмечалось выше,
разделяют в качестве априорной посылки некоторые ис-
ходные представления о характере советской внешней
политики и ее взаимоотношении с идеологией коммунизма.
Причем сторонники нормализации полагают, будто в новых
условиях внутренние и внешние факторы создали препятст-
вия на пути реализации прежних идеологических целей,
вследствие чего внешняя политика Советского Союза яко-
бы вынуждена «модифицироваться». Более того, в значи-
тельной мере суть спора между сторонниками и противни-
ками разрядки в США свелась к вопросу о том, насколько
эти новые условия ее видоизменяют. Данное обстоятельст-
во изначально наложило печать ограниченности на позицию
сторонников пересмотра постулатов «холодной войны» и в
известной мере обезоружило их перед лицом критики
справа.
Распространенность рассмотренного выше тезиса слу-
жит ответом на вопрос, почему тенденция к нормализации
советско-американских отношений была расценена многими
западными авторами различных убеждений как следствие
их «деидеологизации». «В годы разрядки идеологический
пыл поубавился с обеих сторон»29, — утверждал, например,
упоминавшийся выше Р. Барнет. Канадский исследователь
А. Рапопорт также писал о том, что с началом разрядки
«американские представления об отношениях между Совет-
ским Союзом и Соединенными Штатами претерпели четкий
сдвиг от идеологического подхода к реалистическому»30.
Как видно, эти авторы пытались как бы разделить «бремя
деидеологизации» между СССР и США. Однако наиболь-
шее распространение в США получил все же иной подход.
Его сторонники однозначно связали перспективы нормали-
зации советско-американских отношений с «деидеологиза-
цией» исключительно советской внешней политики.
По сути дела, в США и не скрывали, что на политику
разрядки возлагаются вполне определенные надежды.
104

Так, еще в начале 70-х годов 3. Бжезинский писал: «Ширя-
щийся процесс взятия на себя мирных обязательств Восто-
ком и Западом, выходя за рамки чисто экономических от-
ношений, будет почти незаметно откалывать кусочки от
здания коммунистической идеологии»31. В этой связи пред-
ставляется возможным говорить о появлении некоторых
новых направлений в идеологической стратегии Соединен-
ных Штатов, ставивших задачу модернизации доктрины
«наведения мостов» применительно к изменившимся меж-
дународным условиям.
Прежде всего речь должна идти об установке на выра-
ботку еще более «дифференцированного» подхода к отдель-
ным социалистическим странам с целью внесения раскола
в их единство, подрыва социалистического содружества.
«Вместо почти недифференцированной политики сдержива-
ния в отношении всех коммунистических режимов амери-
канская внешняя политика должна... использовать их на-
циональные особенности для уменьшения идеологической
привязанности к марксизму-ленинизму как общей мораль-
ной системе»32, — призывал известный американский спе-
циалист в области международных отношений У. Кинтнер.
В этом высказывании достаточно отчетливо проступают
контуры политической линии, предполагающей ставку на
«национальные» модели социализма и их противопоставле-
ние Советскому Союзу.
Помимо попыток выработки более «дифференцирован-
ных» подходов к различным социалистическим странам все
большее внимание уделяется разграничению политики в
отношении отдельных отрядов коммунистического движе-
ния с целью стимулирования разногласий в его рядах.
Усиление позиций коммунистических партий в рамках
общедемократических движений на Западе, реальная пер-
спектива участия коммунистов в правительствах ряда за-
падноевропейских стран потребовали от теоретиков амери-
канской внешней политики поиска новых подходов. «В бли-
жайшие годы, — писал У. Лакер, — коммунизм в странах
Западной Европы будет одной из важнейших, если не важ-
нейшей проблемой внешней политики Соединенных Шта-
тов»33. Причем как раз в отмеченном Лакером обстоятель-
стве некоторые американские стратеги усмотрели новые
возможности для «подрыва» коммунистической идеологии.
Логика их рассуждений такова: для успеха коммунистов в
странах Западной Европы нет «национальной почвы», по-
этому реальное укрепление их позиций может означать
лишь одно — они все дальше отходят от «линии Москвы»
105

и эволюционируют в сторону социал-демократии. Соответ-
ственно и рекомендации для американской внешней полити-
ки сводились к тому, чтобы стимулировать их «отрыв» от
«советского коммунизма», изображая это как «истинное»
проявление политики мирного сосуществования.
Вместе с тем, следует учитывать, что такие намерения
вызвали резкую критику со стороны правоконсервативных
кругов в США, в сознании которых живы были архаичные
представления периода «холодной войны» и потому совер-
шенно неприемлемы какие бы то ни было надежды на
«идеологическую переориентацию» коммунистических пар-
тий Западной Европы. В случае укрепления их позиций, а
тем более участия в национальных правительствах «сво-
бодный мир», с точки зрения этих кругов, был бы «демора-
лизован».
Немало надежд в США связывалось и с использованием
в новых условиях так называемого «китайского фактора».
Как замечает американский исследователь Ч. Липсон,
«уменьшение акцента на идеологию тесно связано со стрем-
лением... проводить различия между коммунистическими
государствами. Ключом к этому, конечно, является фактор
Китая... Нацеливание атак не против глобального комму-
низма, а против Советского Союза, дает возможность на-
травливать Китай на его более могущественного соседа»34.
Таким образом, попытки переоценки антикоммунисти-
ческих постулатов «холодной войны», предпринимавшиеся
в Соединенных Штатах в русле курса на «деидеологиза-
цию», фактически требовали от Советского Союза одно-
стороннего идеологического «разоружения», предусматри-
вая при этом возможность идеологического наступления со
стороны самих США. Иными словами, требования «деидео-
логизации» советской внешней политики шли параллельно
с поисками новых, завуалированных приемов идеолого-про-
пагандистского воздействия, новых плацдармов для наступ-
ления на коммунистическую идеологию. Характер идеоло-
гических акций США в отношении СССР и других стран
социализма в условиях кризиса постулатов «холодной вой-
ны» свидетельствовал в конечном счете о неискорененности
стереотипов, заложенных в американском внешнеполитиче-
ском сознании в предшествующий период. В то же время
развернувшаяся в Соединенных Штатах острая идейная
борьба вокруг процесса разрядки явилась важным факто-
ром формирования новых направлений в идеологической
стратегии США.

ГЛАВА V
ИДЕЙНАЯ БОРЬБА В США
ВОКРУГ ПРОЦЕССА РАЗРЯДКИ
И ФОРМИРОВАНИЕ ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ СТРАТЕГИИ
НОВОЙ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ»
АМЕРИКАНСКИЕ ПОДХОДЫ К РАЗРЯДКЕ
Как отмечалось выше, в конце 60 — начале 70-х годов
отчетливо обозначилось относительное ослабление позиций
Соединенных Штатов на мировой арене. Изменения, про-
исшедшие в мире, привели к кризису постулатов «холодной
войны», который стимулировал поиски Соединенными Шта-
тами нового внешнеполитического курса и способствовал
формированию ими новой идеологической стратегии. Уси-
лилось влияние реалистически мыслящих политических и
государственных деятелей, ученых, профессиональных дип-
ломатов, бизнесменов, которые выступили с критикой «хо-
лодной войны» и призвали к переводу внешней политики
США на рельсы разрядки международной напряженности.
Сторонники такого курса исходили из необходимости актив-
ного приспособления к новым реалиям международной
жизни, обусловленного прежде всего ростом зависимости
США от внешнего мира. Как правило, для них были ха-
рактерны попытки рассматривать Советский Союз, как и
проблемы мировой политики в целом, не столько через
призму идеологии, сколько под углом концепции «баланса
сил» и «деидеологизированных» национальных интересов.
Более реалистическое отношение к социалистическим
странам позволяло представителям этой группировки в зна-
чительной мере отойти от представления о Советском
Союзе как о непримиримом «враге» и осознать наличие
широкого спектра взаимных интересов в советско-амери-
канских отношениях.
Сторонники разрядки в США могли бы успешно проти-
востоять напору приверженцев «холодной войны» лишь в
том случае, если бы им удалось выработать прочное кон-
цептуальное обоснование нового внешнеполитического кур-
107

са. Однако даже та часть теоретиков и практиков внешней
политики США, которая осознала эту необходимость, вела
обоснование разрядки как бы «от противного», прежде все-
го подчеркивая невозможность придерживаться в современ-
ных условиях устаревших, ставших дисфункциональными,
принципов, в результате чего позитивная программа раз-
рядки нередко оказывалась размытой и неопределенной.
Более того, представители политических сил, пытавшихся
перестроить внешнеполитический курс США, стремились
сохранить значительную часть идей и представлений, на
которых строилась американская внешняя политика в пер-
вые послевоенные годы, что обусловило фрагментарный и
противоречивый характер концептуальной основы полити-
ки разрядки в США.
В Соединенных Штатах так и не сложилась четкая и
последовательная «философия разрядки», основанная на
глубоко осознанных императивах мирного сосуществования
в современную эпоху. «Вторичный», «производный» харак-
тер ее концептуального обоснования, логика которого во
многом отражала ход кризисного развития философии
«холодной войны», серьезно ослаблял позиции тех сил, ко-
торые поддерживали новый подход к отношениям с Совет-
ским Союзом и американской внешней политике в целом.
Внутриполитические предпосылки разрядки, по существу,
подрывались и сознательной мимикрией ее сторонников,
которые нередко объявляли себя продолжателями полити-
ки «сдерживания». Неоднородный характер идей, исполь-
зовавшихся на тех или иных этапах для обоснования раз-
рядки, был, разумеется, не случайным. Он отражал реаль-
но существующее противоречие между невозможностью
следовать прежним политическим курсом и неспособностью
многих американских политиков отказаться от внешнепо-
литических целей «холодной войны».
Непоследовательность и противоречивость разработан-
ного в США концептуального обоснования разрядки были
непосредственно связаны с разногласиями и противоречия-
ми между политическими группировками, выступавшими в
пользу пересмотра постулатов «холодной войны». Если на
одном конце образованного ими политического спектра
стояли сторонники коренного пересмотра внешнеполитиче-
ской и идеологической стратегии США в соответствии с
изменениями, происшедшими на мировой арене в после-
военные годы, то другой фланг был представлен привер-
женцами философии «холодной войны», которые рассмат-
ривали разрядку как временную меру, как передышку пе-
108

ред новым этапом борьбы за американскую гегемонию.
Подобное единение могло иметь, разумеется, лишь времен-
ный характер и достигаться лишь за счет постоянных идей-
но-политических компромиссов.
Двойственность подхода американских творцов полити-
ки к ослаблению международной напряженности отчетливо
проявилась в истолковании разрядки как «позитивной фор-
мы сдерживания», которое, по существу, разделяли руко-
водящие деятели администрации Никсона. «Позитивный»
характер курсу «разрядки-сдерживания», по замыслу его
«архитекторов», должно было придать расширение внешне-
политического инструментария, с помощью которого Ва-
шингтон пытался воздействовать на политику СССР в же-
лательном для себя направлении. Если «сдерживание» вре-
мен «холодной войны» подразумевало упор преимущест-
венно или даже исключительно на средства военно-полити-
ческого давления, то разрядка, в понимании некоторых
американских лидеров, должна была опираться на более
активное использование невоенных факторов силы, а также
чередование «кнута и пряника».
Одним из элементов такого подхода должно было стать
и идеологическое воздействие, на которое теперь смотрели
как на «избирательное» оружие, пускаемое в ход в зависи-
мости от стремления усилить или ослабить нажим на Со-
ветский Союз и другие социалистические страны. «Никсон
и Киссинджер были откровенны относительно того смысла,
который они вкладывали в понятие «разрядка», — пишет
американский историк Дж. Гэддис. — Они рассматривали
ее как новое звено в длинной серии попыток «сдержать»
мощь и влияние Советского Союза, основанное, однако, на
новой комбинации давления и поощрительных стиму-
лов...»1.
В концептуальном плане киссинджеровский подход к
отношениям с СССР не обладал принципиальной новизной.
Идейным предшественником Г. Киссинджера может счи-
таться Дж. Кеннан, развивший сходные взгляды в первые
послевоенные годы. Оба теоретика сознавали опасность
абсолютизации военно-силового подхода к американской
внешней политике, в том числе к отношениям с Советским
Союзом, оба понимали пределы американских возможно-
стей на мировой арене и бесперспективность попыток пе-
рестроить мир по американскому образцу. Не случайно
Дж. Кеннан заявил в 1974 году: «Генри понимает мои
взгляды лучше, чем кто бы то ни было в государственном
департаменте за все эти годы»2.
109

В конце 40 — начале 50-х годов, как отмечалось выше,
в Соединенных Штатах возобладал более жесткий подход
к отношениям с Советским Союзом и внешней политике в
целом — линия СНБ-68, в которой с наибольшей последо-
вательностью и полнотой отразилась философия «холодной
войны». Однако максималистские установки послевоенных
лет требовали для своего осуществления напряжения всех
сил и средств, находившихся в распоряжении Соединенных
Штатов, что с особой отчетливостью проявилось в ходе вой-
ны во Вьетнаме. Между тем внешнеполитические установки
«холодной войны» фактически зиждились на той нереали-
стической посылке, что Соединенные Штаты смогут удер-
живаться на позициях бесспорного военно-силового превос-
ходства в течение сколь угодно долгого периода. «Мы так
и не сумели в полной мере понять, — писал в своих мемуа-
рах Г. Киссинджер, — что, хотя наша мощь в абсолютном
выражении растет, наши позиции по сравнению с советски-
ми будут ослабевать по мере того, как СССР будет восста-
навливать свои силы после второй мировой войны. Наши
военные и дипломатические позиции никогда не были столь
благоприятными, как в самом начальном периоде политики
сдерживания во второй половине 40-х годов»3.
Достижение Советским Союзом стратегического пари-
тета с США явилось подлинным потрясением для амери-
канского политического сознания, свыкшегося с безуслов-
ным военным превосходством Соединенных Штатов. «Даже
при равенстве сил или некотором превосходстве любое но-
вое американское правительство должно было столкнуться
с беспрецедентными трудностями, — писал Г. Киссинд-
жер.— Наша оборонная стратегия, сформировавшаяся в пе-
риод нашего военного превосходства, подлежала пересмот-
ру в жестком свете новых реальностей»4. Значение совет-
ско-американского стратегического паритета не исчерпыва-
лось военно-политической сферой, новое ракетно-ядерное
уравнение требовало пересмотра самих основ подхода Ва-
шингтона к внешней политике.
Самоубийственный характер возможного термоядерно-
го конфликта требовал в новых условиях превращения
борьбы за уменьшение опасности ядерной войны в главный
приоритет внешнеполитической деятельности. Выполнению
этой задачи препятствовала философия «холодной войны»,
не допускавшая компромиссов с противником и требовав-
шая вести борьбу до его окончательного «поражения». На
достигнутом уровне ядерного противостояния подобные
установки могли привести к ядерной катастрофе.
110

Учитывая фактор стратегического паритета, никсонов-
ская администрация была вынуждена пойти по пути неко-
торой «деидеологизации» внешнеполитического курса
США, и прежде всего несколько ограничить влияние анти-
коммунистической идеологии на формирование этого курса.
Такой подход открывал пути для маневра в международ-
ных делах и позволял лучше приспособиться к новым
реалиям мировой политики. Нисколько не изменяя своим
антикоммунистическим взглядам, Р. Никсон предостерегал
слишком рьяных поборников идеологизированного подхода
к советско-американским отношениям: «Между нашими
двумя системами существуют острые и фундаментальные
различия. Но... мы должны также помнить о суровых фак-
тах жизни в ядерный век»5. Подобная расстановка акцен-
тов, отнюдь не лишая традиционный антикоммунизм «го-
лоса» во внешней политике США, все же позволяла пред-
принимать шаги в духе разрядки международной напря-
женности, ослабления угрозы ядерной войны.
Меры по «деидеологизации» были, однако, так же двой-
ственны, как и подход никсоновской администрации к раз-
рядке в целом. Стремление ослабить влияние постулатов
«холодной войны» на американский внешнеполитический
курс сочеталось с намерением создать более изощренный
инструментарий антисоветской политики. «У нас нет ника-
ких постоянных противников, — заявил Г. Киссинджер в
1969 году, — и мы будем судить о других странах, включая
коммунистические.., по их действиям, а не по их внутрен-
ней идеологии»6. Открывая определенные перспективы для
разрядки, эта установка была во многом продиктована
стремлением снять идеологические ограничения на осуще-
ствление «дифференцированной» политики в отношении со-
циалистических стран и была нацелена в первую очередь
на обострение отношений между СССР и КНР.
Декларативная «деидеологизация» американского под-
хода к социалистическим странам не исключала и сохра-
нения традиционной цели «сдерживания» — перестройки
советской внутриполитической системы. «Наиболее благо-
приятные условия для долгосрочной эволюции советской
системы.., — утверждал директор Русского института Ко-
лумбийского университета М. Шульман, — создает дли-
тельный период ослабления напряженности»7. Таким об-
разом, «деидеологизация» не означала признания «права
на существование» коммунистической идеологии, «легитим-
ности» социалистического общественного строя. Поэтому
разрядка нередко подавалась в США как новое средство
111

достижения внешнеполитических целей, постулированных
еще во времена «холодной войны», как «модернизация»
внешнеполитического инструментария США.
В Соединенных Штатах раздавались трезвые голоса
политиков, понимавших, что «трансформация» советской
системы не может оставаться реальной целью США в усло-
виях неуклонного укрепления экономических и военно-
политических позиций Советского Союза. «Мы убежде-
ны,— писал в 1974 году видный американский дипломат
А. Хартман, — что наша внешняя политика должна быть
нацелена прежде всего на попытки повлиять на внешнюю
политику других правительств, а не на их внутриполитиче-
ские структуры»8. Однако даже те американские творцы
политики, которые в общем признавали бесперспективность
политического курса, выдвигавшего в качестве предвари-
тельного условия изменение социально-политической при-
роды советского общества, не могли полностью отрешить-
ся от иллюзорных ожиданий, что в конечном счете процесс
разрядки приведет к коренной перестройке социалистиче-
ского строя. Разочарование, возникшее, когда стала оче-
видной беспочвенность подобных надежд, было использо-
вано правоконсервативными кругами для критики разряд-
ки, для дискредитации ее идейно-политического обоснова-
ния.
Одним из инструментов проведения новой политики
США в отношении СССР должны были стать, по замыслу
никсоновской администрации, двусторонние переговоры.
В течение предшествовавших десятилетий американская
дипломатия, действуя в духе СНБ-68, придерживалась ли-
нии на ведение переговоров с Советским Союзом «с пози-
ции силы», которая стала серьезным препятствием на пути
достижения договоренностей и доказала в конечном счете
свою полную непригодность в качестве основы для пере-
говоров с СССР. Вынужденное признание бесперспектив-
ности попыток силового давления на Советский Союз в
условиях роста его военно-политического могущества при-
вело к более конструктивному подходу к переговорам с
американской стороны. «Если мы будем оправдывать каж-
дое соглашение с Москвой только в том случае, когда мы
сможем продемонстрировать односторонние преимущества,
если мы будем систематически блокировать выгоды для
Советского Союза, если мы будем пытаться изменить со-
ветскую систему с помощью давления.., — предостерегал в
1974 году Г. Киссинджер, — то это будет означать возрож-
дение доктрин освобождения и массированного возмездия
112

50-х годов. И это происходило бы в то время, когда совет-
ская физическая мощь и влияние в мире больше, чем чет-
верть столетия назад, когда эта политика была изобретена
и потерпела неудачу»9.
В то же время даже в период перехода к политике раз-
рядки американское руководство по-прежнему стремилось
рассматривать ведение двусторонних переговоров в качест-
ве своего рода «уступки» Советскому Союзу, требовать от
него «компенсации» в других областях. Многие американ-
ские творцы политики так и не смогли осознать, что в усло-
виях стратегического паритета переговоры по контролю
над вооружениями отвечают интересам обеих сторон и по-
тому не могут использоваться в качестве рычага давления
на Советский Союз. Негативное воздействие на процесс
контроля над вооружениями, на развитие советско-амери-
канских отношений в целом оказал выдвинутый никсонов-
ской администрацией принцип «увязки», который преду-
сматривал установление взаимозависимости между раз-
личными, внутренне не связанными между собой аспектами
двусторонних отношений.
В соответствии с этим принципом делались попытки
увязать вопросы ограничения стратегических вооружений с
проблемами, возникавшими в советско-американских отно-
шениях в связи с событиями в различных районах мира,
развитие торгово-экономического сотрудничества — с так
называемыми «гуманитарными» вопросами (т. е. требова-
ниями идейно-политического характера, предъявляемыми
американской стороной Советскому Союзу). Уже на первой
пресс-конференции после вступления в должность прези-
дента Р. Никсон заявил, что переговоры по ОСВ с Совет-
ским Союзом будут якобы более результативными, если
они будут проводиться «таким образом и в такое время,
чтобы это по возможности содействовало достижению одно-
временного прогресса в разрешении спорных политических
проблем» 10.
Принцип «увязки» взяли на вооружение и стали актив-
но использовать в своих целях противники разрядки, кото-
рые всячески пытались затормозить с его помощью процесс
ОСВ. В 1976 году сам его автор Г. Киссинджер вынужден
был предостеречь против попыток увязать контроль над
ядерными вооружениями с адресованными СССР требова-
ниями изменить советскую внешнюю политику в различных
регионах мира 11. Это запоздалое заявление не могло, ра-
зумеется, компенсировать того ущерба, который был нане-
сен делу ослабления международной напряженности много-
113

летними попытками осуществить на практике этот принцип.
В конечном счете жертвой «увязок» стал Договор ОСВ-2.
Принцип «увязки» отражал стремление Вашингтона до-
стичь целей американской внешней политики с помощью
более широкого использования невоенных факторов силы
в условиях, когда средства прямого военно-силового дав-
ления оказались неэффективными перед лицом роста воен-
но-политического могущества Советского Союза. Особенно
активно никсоновская администрация стремилась исполь-
зовать рычаги экономического давления на СССР в обмен
на «уступки» в других областях. Никсон и Киссинджер, от-
мечал в этой связи Дж. Гэддис, сознавая заинтересован-
ность Советского Союза в развитии экономических связей,
«пытались извлечь из этого двоякую выгоду: с одной сто-
роны, настолько привязать советскую экономику к запад-
ной, чтобы у русских не возникало желания нарушить меж-
дународное статус-кво, а с другой — стимулировать сотруд-
ничество в политической сфере путем расширения эконо-
мических уступок Советскому Союзу только в награду за
его хорошее поведение» 12.
Практические попытки «увязать» экономические отно-
шения с политическими вышли, однако, даже за рамки за-
мыслов администрации. Принятая по инициативе группы
законодателей-«ястребов» американским конгрессом в
1974 году так называемая «поправка Джексона—Вэника»
обусловливала предоставление СССР статуса наибольшего
благоприятствования в торговле требованиями, являвшими-
ся неприкрытой попыткой вмешательства в его внутренние
дела. Подобная «увязка» стала новым свидетельством не-
способности многих американских политических деятелей
отказаться от намерения «перестроить» внутриполитиче-
скую систему СССР.
Концепция «увязки» была не просто очередной новин-
кой во внешнеполитическом инструментарии США. Она
превратилась в один из центральных постулатов внешне-
политического кредо никсоновской администрации. «Мы
считали увязку синонимом всеобъемлющего стратегическо-
го и геополитического подхода» 13, — признавал Г. Киссин-
джер в своих мемуарах. Применительно к области совет-
ско-американских отношений принцип «увязки» отражал
стремление вашингтонского руководства максимально рас-
ширить диапазон средств давления на Советский Союз с
целью более активного воздействия прежде всего на его
внешнюю политику. Как отмечает известный американский
публицист Р. Кайзер, понимание разрядки, «которое Генри
114

Киссинджер сформулировал для Соединенных Штатов,
сводилось к паутине взаимосвязей, которые должны были
связывать сверхдержавы вместе, максимально усиливая
сотрудничество и ослабляя соперничество. Фактически это
был новый подход к старой американской дилемме: как
сдержать Советский Союз» 14.
По своему принципиальному содержанию «разрядка-
сдерживание», как ее понимали Никсон и Киссинджер, во
многом сводилась к концепции «баланса сил», принципы
которой были разработаны еще европейскими политиками
XIX века. «Разрядка никогда не могла заменить баланса
сил, — утверждал Г. Киссинджер, — она должна была не
заменять равновесие, а быть его результатом» 15. К трак-
товке «сдерживания» как поддержания «баланса сил» скло-
нялся и один из его первых «архитекторов» — Дж. Кеннан,
который, как уже отмечалось, выдвинул тезис о существова-
нии пяти мировых военно-промышленных центров.
В июне 1971 года Р. Никсон публично заявил о том,
что, с точки зрения американского руководства, в мире су-
ществуют пять «центров силы» — США, СССР, Западная
Европа, Япония и КНР, между которыми должно поддер-
живаться «равновесие». Пятиполярная модель никсонов-
ской администрации пришла на смену зафиксированной в
СНБ-68 биполярности «холодной войны». Этот поворот в
американском внешнеполитическом мышлении отражал
прежде всего реальное изменение расстановки сил на ми-
ровой арене, общее ослабление позиций Соединенных Шта-
тов. В то же время в нем нашел проявление курс на неко-
торое ограничение влияния антикоммунистической идеоло-
гии на формирование внешней политики США — той самой
идеологии, которая воспрепятствовала развитию реалисти-
ческих взглядов на мир в первые послевоенные годы и при-
вела к утверждению в американской политической мысли
линии СНБ-68.
Неизбежным следствием биполярного восприятия меж-
дународных отношений являлся колоссальный рост внешне-
политических обязательств США, порожденных уверен-
ностью в том, что они в конечном счете сумеют выйти по-
бедителем из противоборства с социализмом, перестроить
мир по американскому образцу. Заявление Дж. Кеннеди
о готовности США «заплатить любую цену» ради защиты
«свободы и демократии» во всем мире отражало безгра-
ничную «самонадеянность силы», которую Вашингтон испы-
тывал во время «пика» своего могущества. Администрация
Никсона, сознавая невозможность осуществления такого
115

курса, выдвинула тезис о необходимости приспособления
к внешнеполитическим реалиям, руководствуясь при этом
не столько идеологическими императивами, сколько «на-
циональными интересами» страны. По этой причине внеш-
неполитический курс администраций Никсона и Форда в
Америке стали нередко называть немецким словом «Real-
politik» — «реальной политикой», а его главного «архитек-
тора» Г, Киссинджера уподоблять О. Бисмарку.
Понятие «национальные интересы» наделялось неодно-
значным смыслом в американском внешнеполитическом
лексионе в послевоенный период. С одной стороны, оно
использовалось для обоснования глобалистских притязаний
Вашингтона, для отождествления всего мира со сферой
«жизненных интересов» США. С другой стороны, в усло-
виях идеологизации внешнеполитического курса лозунг
возврата к «национальным интересам» нередко заключал
в себе позитивное содержание, выступая как противовес
идеологическому компоненту американской внешней поли-
тики, подразумевая необходимость корректировки наиболее
оторванных от действительности внешнеполитических по-
стулатов. Стремление разграничить подлинные интересы
страны и идеологические наслоения сыграло позитивную
роль в деле уменьшения опасности ядерной войны, в пере-
ходе американского руководства на более реалистические
позиции в отношениях с Советским Союзом.
Но «реальная политика» в духе Киссинджера отнюдь
не означала полной «деидеологизации» внешней политики
США. Объявляя Советский Союз «геополитическим против-
ником», никсоновская администрация стремилась лишь
привести идеологический аспект американской политики в
отношении СССР в соответствие с «национальными интере-
сами» США, что стало важным элементом ее толкования
разрядки. «Мы не считали ослабление напряженности
уступкой СССР, — заявлял Г. Киссинджер, — у нас для
этого были свои причины. Мы не отказывались от идеоло-
гической борьбы, а, как бы это ни было трудно, соразмеря-
ли ее с национальными интересами» 16.
Не означала она и отказа от постулатов антикоммуниз-
ма, предусматривая прежде всего изменение характера и
методов идеологической деятельности. Если представления
о «коммунистическом монолите» времен «холодной войны»
были связаны со стремлением пойти «крестовым походом»
на социализм — идеологию марксизма-ленинизма и обще-
ственный строй, то теперь в условиях перехода Вашингтона
116

на рельсы «реальной политики» ставилась задача раско-
лоть мировую систему социализма, «оторвать» от Совет-
ского Союза другие социалистические страны, направить
их развитие по капиталистическому пути. «Мы попытались
проводить более дифференцированную политику, — приз-
нает Г. Киссинджер в мемуарах, — чтобы стимулировать
страны Восточной Европы действовать более независимо
в пределах их возможностей»17. «Дифференцированная
разрядка», как называет этот подход Киссинджер, должна
была прийти на смену фронтальным атакам на социалисти-
ческие страны; тактика отрыва одного звена социалисти-
ческого содружества за другим — сменить установку на
«тотальное ниспровержение» социалистического строя. Со-
вершенно очевидно, что подобный подход, независимо от
названия, в действительности становился серьезным пре-
пятствием в деле ослабления международной напряжен-
ности, представлял собой «пересмотренное издание» докт-
рины «освобождения».
«Дифференцированный подход» к социалистическим
странам был положен в основу как торгово-экономических,
так и культурных связей, которые рассматривались США
в качестве мощных рычагов идейно-политического давле-
ния. Существенно изменились и формы пропагандистского
воздействия на население социалистических стран. Анти-
коммунистическая пропаганда стала особенно активно на-
саждать националистические настроения. Широкое распро-
странение получили спекуляции на тему «о национальных
интересах» социалистических стран, которые-де вступают
в противоречие с принципами коммунистической идеологии.
В то же время в первой половине 70-х годов внешнеполи-
тическая пропаганда США была нацелена в значительной
мере на формирование устойчивых убеждений и стереоти-
пов, служащих достижению долгосрочных целей идеологи-
ческой стратегии США. Американское руководство созна-
вало, что откровенно подрывная деятельность, хотя и могла
бы принести Вашингтону какие-то сиюминутные дивиденды,
одновременно создала бы серьезную угрозу для дальней-
шего развития политики разрядки, в которой Соединенные
Штаты испытывали немалую заинтересованность. Прихо-
дилось учитывать, что пропагандистские акции, нацелен-
ные на дестабилизацию социалистического строя в Венгрии
(1956 г.) или в Чехословакии (1968 г.), не смогли поколе-
бать фундамент социалистического содружества и оберну-
лись для Соединенных Штатов чувствительным морально-
политическим поражением.
117

Подрывные методы, однако, не исчезли из пропаганди-
стского арсенала Вашингтона — они лишь приобрели новые,
завуалированные формы. Никсоновская администрация, не
скрывая, что стремится положить начало «исторической
эрозии» советского строя, руководствовалась в то же время
стремлением развести до известных пределов идеологию и
политику, в частности стремилась умерить волну «право-
защитных» настроений, грозивших захлестнуть конгресс.
Разделяя антикоммунистические взгляды сенатора-«ястре-
ба» Г. Джексона, Белый дом, однако, сознавал, что пере-
нос их в плоскость практической политики чреват гальва-
низацией курса «холодной войны».
Принятие конгрессом этой поправки, навязанной анти-
разрядочными силами, заметно упрочило их внутриполити-
ческие позиции. В условиях вызванного уотергейтским
скандалом падения авторитета исполнительной власти по-
пытки Р. Никсона апеллировать к своим внешнеполитиче-
ским достижениям в ходе борьбы за сохранение президент-
ского кресла не только не имели успеха, но, наоборот,
повлекли за собой дальнейшее ослабление внутриполити-
ческой поддержки политики разрядки в США.
Активизация противников разрядки оказала серьезное
воздействие и на деятельность администрации Дж. Форда.
Сохраняя в целом преемственность внешнеполитического
курса, «гарантом» которой служил государственный секре-
тарь Г. Киссинджер, Дж. Форд стремился добиться своего
избрания на пост президента в 1976 году и все активнее
ориентировался на правые круги. Действуя в русле этой
тактики уже в качестве главы Белого дома, он объявил о
своем отказе употреблять сам термин «разрядка», факти-
чески санкционировал развертывание крупномасштабной
идеологической кампании о «советской угрозе», способст-
вовал созданию почвы для «реидеологизации» внешней по-
литики США.
«Реидеологизация» стала одной из наиболее заметных
черт внешнеполитического курса администрации Картера.
Уже в ходе предвыборной кампании и буквально с первых
дней своего президентства Дж. Картер заявил о стремле-
нии покончить с «реальной политикой» в духе Киссинджера
и восстановить «моральный компонент» американской внеш-
ней политики. «Я был знаком с мнением, что мы должны
выбирать между идеализмом и реализмом, между нравст-
венностью и обладанием силой, но я отверг эти требова-
ния, — писал Дж. Картер в своих мемуарах. — Для меня
демонстрация американского идеализма была практичным
118

и реалистическим подходом к международным делам, а
моральные принципы были лучшим основанием американ-
ской силы и влияния» 18. Новый глава Белого дома поста-
вил своей целью укрепление веры общественности в «аме-
риканскую исключительность», открыто опираясь на тра-
диции «мессианства» в национальном сознании США.
Оборотной стороной политики активного утверждения
«американских ценностей» на мировой арене стал пере-
смотр традиционного отношения к коммунистической идео-
логии, новые акценты в подходе к дальнейшему развитию
отношений с СССР. В своей первой программной речи по
внешнеполитическим вопросам, произнесенной в универси-
тете Нотр-Дам в мае 1977 года, Дж. Картер заявил: «Бу-
дучи уверены в нашем собственном будущем, мы теперь
свободны от того чрезмерного страха перед коммунизмом,
который некогда заставлял нас принимать в объятия лю-
бого диктатора, который разделял с нами этот страх. Я рад,
что положение изменилось». По словам Картера, возникла
новая ситуация, поскольку «угроза конфликта с Советским
Союзом стала менее интенсивной, хотя соперничество и
приобрело более экстенсивный характер» 19. Что же скры-
валось за этими формулировками президентской речи?
«Речь в Нотр-Дам была в некоторой степени моей ра-
ботой...»20,— не без гордости признавал впоследствии быв-
ший помощник президента по национальной безопасности
3. Бжезинский. Работы Бжезинского, написанные им еще
в период академической деятельности, позволяют лучше
понять, какой именно смысл вкладывался в непривычно
теоретизированные тезисы президентской речи. «Советско-
американское соперничество, — писал он в своей книге
«Меж двух веков» (первое издание которой вышло в
1970 г.), — станет, вероятно, менее идеологизированным по
своему характеру, хотя оно может стать более экстенсив-
ным в географическом плане и более опасным в смысле
вовлеченной в него мощи»21. Иными словами, «деидеоло-
гизация» советско-американских отношений компенсирует-
ся, по Бжезинскому, наращиванием военного и геополити-
ческого противоборства между двумя странами — тезис,
активно использовавшийся в кампании о «советской угро-
зе» во второй половине 70-х годов. Однако и «меньшая
идеологизированность» советско-американских отношений
понималась 3. Бжезинским весьма своеобразно. Разделяя
получившую распространение в Соединенных Штатах идею
о «конце идеологии» и следуя американской традиции,
отрицающей существование идеологии в Соединенных Шта-
119

тах, он ограничивался, по сути дела, провозглашением
«конца» коммунистической идеологии. В дальнейшем Бже-
зинский открыто признавал, что именно такой подход ле-
жал в основе президентской речи в Нотр-Дам22.
Картер и Бжезинский поставили перед собой задачу
вдохнуть «вторую жизнь» в идею «града на холме», с тем
чтобы одержать решающую победу в борьбе за умы мил-
лионов людей на планете. «Мы были первой нацией, кото-
рая открыто посвятила себя служению основным мораль-
ным и философским принципам.., и это революционное со-
бытие поразило весь мир, — заявил Дж. Картер на съезде
демократической партии в 1976 году. — Для нас настало
время вновь завладеть воображением человечества»23.
Оказавшись в тупике из-за провала попыток «ниспроверг-
нуть» коммунистическую идеологию, чтобы расчистить путь
для триумфального шествия «американских идеалов», бур-
жуазные теоретики выдвинули альтернативную идеологиче-
скую стратегию, предусматривавшую «позитивное» утверж-
дение ценностей «американского образа жизни».
Идеологическая стратегия «защиты прав человека»
укладывалась в рамки пересмотра силового подхода,
акцентируя харизматическую притягательность «американ-
ской модели», которая якобы не нуждается в опоре на гру-
бую силу для своей «окончательной победы». Эта страте-
гия позволяла, на первый взгляд, отойти и от биполярного
взгляда на мир, предлагая более сложную и многомерную
картину, основой которой должно было являться положе-
ние в области «прав и свобод» в различных странах. В це-
лом «права человека», по замыслу картеровской админи-
страции, должны были выступать стержнем «неинституцио-
нализированной» идеологии, которая была призвана обес-
печить Соединенным Штатам важные преимущества в
идеологической борьбе с Советским Союзом.
Находясь на посту помощника президента по нацио-
нальной безопасности, 3. Бжезинский откровенно призна-
вал, что так называемая проблема «прав человека» долж-
на стать новой формой антикоммунизма в американской
внешней политике. Важнейшей целью идеологической кам-
пании «в защиту прав человека» оставалось и распростра-
нение «американских ценностей» в глобальных масштабах.
Это была новая проекция вовне идеи «американской
исключительности», новый рецидив внешнеполитического
«мессианства». Однако методы и средства достижения этой
цели теперь существенно изменились. Не отказываясь от
надежд на перерождение социалистического строя в Совет-
120

ском Союзе и других социалистических странах, внешне-
политические стратеги картеровской администрации не счи-
тали их осуществление необходимым условием торжества
«американских идеалов». Напротив, конечная «победа над
коммунизмом» отныне рассматривалась в качестве произ-
водной от экспансии буржуазных общественных отношений
во всем мире; цель и средство поменялись местами.
Внешнеполитическая идеология картеровской админи-
страции должна была, по замыслу ее творцов, учесть и фун-
даментальные изменения в международных отношениях,
происшедшие за два истекших десятилетия. В поле зрения
стратегов картеровской администрации оказались некото-
рые глобальные проблемы — экологическая, энергетиче-
ская, проблема освоения ресурсов Мирового океана, а так-
же социально-политические процессы в развивающихся
странах. Так, 3. Бжезинский неоднократно подчеркивал
необходимость принимать во внимание «изменения, кото-
рые произошли за последние 15—20 лет: появление боль-
шого числа новых государств, чрезвычайно быструю деко-
лонизацию, выход на поверхность новых социальных и по-
литических устремлений, удвоение мирового населения»24.
Повышенное внимание Белого дома к развивающимся
странам не было случайным. Название опубликованной в
1976 году статьи 3. Бжезинского «Америка во враждебном
мире» отразило обеспокоенность американских внешнепо-
литических стратегов процессом отчуждения развивающих-
ся стран, их растущим неприятием «американской модели».
Осознавая невозможность остановить процесс социально-
политических изменений в глобальных масштабах, некото-
рые из этих стратегов выдвинули задачу поставить измене-
ния социального статус-кво в мире под контроль США, на-
править их в соответствующее американским интересам
русло. «Жизненно необходимо помнить, — предупреждал
3. Бжезинский, — что только Америка в силах придать
враждебному миру нужную ей форму»25. Выдвижение та-
кой задачи сопровождалось стремлением картеровской
администрации пересмотреть место взаимоотношений с Со-
ветским Союзом в системе американских внешнеполитиче-
ских приоритетов, отодвинуть их на второй план. «Как
вести дела с коммунистическим миром, — писал 3. Бжезин-
ский в 1973 году, — остается важной, но все же не цент-
ральной проблемой внешней политики США»26.
На первый взгляд такая расстановка приоритетов как
будто учитывала необходимость отказа от биполярной
трактовки международных отношений. Однако в действи-
121

тельности сторонники этой точки зрения недооценивали то
обстоятельство, что в военно-политическом отношении Со-
ветский Союз и Соединенные Штаты остаются наиболее
могущественными державами, что налагает на них особую
ответственность в плане поддержания всеобщего мира. Ад-
министрация Картера в значительной мере пренебрегла тем
фактом, что в современных условиях от состояния советско-
американских отношений в огромной степени зависит меж-
дународный климат в целом, что они накладывают отчет-
ливый отпечаток на всю мировую политику.
Картеровская администрация попыталась не только
резко понизить «статус» отношений с Советским Союзом,
но и изолировать их от других направлений американской
внешней политики. «С самого начала главная причина про-
вала (внешней политики администрации. — Авт.) лежала
в сфере советско-американских отношений.., — писал вско-
ре после ухода Картера из Белого дома С. Хоффман. —
Было ошибкой полагать, что мировые дела могут быть
дифференцированы по двум отдельным категориям: совет-
ско-американские отношения и все остальное»27. Снижение
приоритетности отношений с Советским Союзом и игнори-
рование их неразрывной связи с мировой политикой в це-
лом повлекло за собой замедление процесса разрядки
международной напряженности и негативно повлияло на
важнейший аспект советско-американских отношений —
процесс контроля над вооружениями.
Изменение внешнеполитических приоритетов было не-
посредственно связано с идеологизацией политики США на
мировой арене, получившей воплощение в стратегии «защи-
ты прав человека»28. Встретив твердый отпор со стороны
Советского Союза и других социалистических стран уже в
начальной стадии «правозащитной» кампании, картеров-
ская администрация нацелила ее прежде всего на то, что-
бы завоевать симпатии народов развивающихся стран, под-
черкнуть жизнеспособность и притягательность «американ-
ской модели». Подобная направленность идеологической
деятельности администрации Картера соответствовала
смыслу «правозащитной» стратегии, рассчитанной на «вы-
теснение» коммунистической идеологии, в первую очередь
путем обращения «в свою веру» развивающихся стран.
В целом такая позиция представляла собой отход от
постулатов «холодной войны», требовавших неизменности
социально-политического порядка в глобальных масштабах.
В то же время большая «гибкость» в отношении нацио-
нально-освободительных сил не означала готовности при-
122

мириться с последовательно антиимпериалистическими
движениями, особенно теми из них, которые опирались на
поддержку и помощь со стороны Советского Союза. Гипер-
трофированная реакция американского руководства на со-
бытия в Афганистане убедительно доказала живучесть догм
«холодной войны» в сознании даже тех творцов политики,
которые в целом сознавали необходимость перехода к но-
вой системе внешнеполитических принципов. Возрождени-
ем постулатов политики «сдерживания» фактически стала
провозглашенная в заключительный период президентского
срока «доктрина Картера», объявившая район Персидско-
го залива зоной «жизненных интересов» США и сделавшая
ставку на военную силу в этом регионе.
Ускоренное сползание администрации Картера в заклю-
чительный период пребывания у власти к постулатам
«сдерживания» стало решающим фактором в распаде ее
первоначального внешнеполитического кредо. «Трагедия
картеровского провала, — писал С. Хоффман, — состоит в
том, что... он вновь отбросил нас к упрощенчеству сдержи-
вания и биполярности времен холодной войны»29. Деятель-
ность картеровской администрации в заключительный пе-
риод подготовила почву для нового поворота американской
внешней политики к конфронтации с миром социализма.
НАСТУПЛЕНИЕ НА ПОЛИТИКУ РАЗРЯДКИ
И НОВЫЕ КОНЦЕПЦИИ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ»
Несмотря на дискредитацию внешнеполитического кре-
до «холодной войны» перед лицом новых международных
реалий, ее наиболее последовательные приверженцы вели
непрекращающиеся атаки на политику разрядки. На руку
им была и широко распространенная среди американских
творцов политики трактовка разрядки как «модифициро-
ванного сдерживания», как нового средства для достиже-
ния старых целей, давшая повод консервативному теорети-
ку международных отношений Р. Такеру утверждать, что
«разрядка не была альтернативой сдерживанию как тако-
вому. Напротив, она рассматривалась как иная, облегчен-
ная форма сдерживания, которая могла получить поддерж-
ку в атмосфере настроений, возникших... в результате вой-
ны во Вьетнаме»30. Один шаг отделял подобное толкование
разрядки от требований вернуться к традиционным мето-
дам политики «сдерживания» времен «холодной войны».
123

Непоследовательность и противоречивость американско-
го подхода к разрядке облегчала задачу ее противников,
которые активно спекулировали на реальных или мнимых
недостатках нового подхода к советско-американским от-
ношениям и внешней политике США в целом. Одним из
основных направлений идеологического наступления анти-
разрядочных сил стало отождествление разрядки с отступ-
лением Соединенных Штатов по всему внешнеполитическо-
му фронту. В манифесте «Оценка разрядки», опубликован-
ном ее противниками, последняя прямо связывалась с
«общим ослаблением позиций Запада в стратегическом, по-
литическом и экономическом планах»31. «Стратегическим
отступлением» назвал разрядку активный адепт новых кон-
цепций «холодной войны» Н. Подгорец.
Спекуляции на тему о «связи» разрядки с упадком аме-
риканской мощи задевали одну из болевых точек в амери-
канском массовом сознании, затрагивали традиционные
представления о ведущей роли Соединенных Штатов в ми-
ре, об «американской исключительности». «Идея мира, б
котором Соединенные Штаты играли бы роль одного из
действующих лиц.., является неприемлемой»32, — констати-
ровал в 1981 году С. Хоффман. Разумеется, мессианские
иллюзии подрывали и без того непрочный фундамент раз-
рядки в Соединенных Штатах.
Стремясь обратить вспять объективные тенденции ми-
рового развития, противники разрядки объясняли их лишь
«предательством» либералов, у которых после поражения
во Вьетнаме «сдали нервы», развился «кризис духа». При-
зывы учесть уроки Вьетнама и отойти от слепого антиком-
мунизма, раздававшиеся со стороны реалистически мысля-
щих политиков, расценивались как «измена». Более того,
ослабление позиций США на мировой арене объявлялось
прямым следствием отхода в 70-е годы от лобового анти-
коммунизма и гегемонизма, служивших обоснованием гло-
балистских притязаний Вашингтона в период «холодной
войны».
В отличие от сторонников разрядки, которые указывали
на необходимость для Соединенных Штатов осознать огра-
ниченность американских возможностей влиять на ход ми-
рового развития, правоконсервативные критики видели в
разрядке исключительно проявление «временной слабости»
и утраты «политической воли» перед лицом проблем, с ко-
торыми сталкиваются США в современном мире. Р. Такер,
например, объявил поворот к разрядке «политической па-
тологией», симптомом которой «было убеждение, что резкий
124

упадок с конца 60-х годов американской мощи, свидетеля-
ми которого мы являлись, был практически неизбежен»33.
Главным средством «оздоровления» Америки и возвраще-
ния ей ведущей в мире роли теоретики антиразрядки объя-
вили восстановление ее военной и экономической мощи, а
значит, и уверенности в собственных силах.
В первую очередь это касалось восстановления амери-
канского военно-стратегического превосходства, утрачен-
ного в результате укрепления оборонного могущества
СССР. Администрация Никсона, подписавшая Договор
ОСВ с Советским Союзом, в котором было зафиксировано
достижение примерного равновесия в области стратегиче-
ских ядерных вооружений, не раз обвинялась в «предатель-
стве» интересов США. Отвечая на подобные обвинения,
Г. Киссинджер задал на пресс-конференции в Москве в
1974 году вопрос: что же такое это стратегическое превос-
ходство, в чем заключается его значение — в политическом,
военном, практическом планах при существующих ныне
запасах вооружений?34 При этом госсекретарь имел в виду
абсурдность самой постановки задачи достижения «пре-
восходства» в ядерный век. Именно такой подход и был
положен в основу концептуальных обоснований разрядки.
Тезис о недостижимости стратегического превосходства
в современных условиях, который был выдвинут реалисти-
чески мыслящими деятелями в Соединенных Штатах, под-
вергался нападкам сразу по двум направлениям. Во-пер-
вых, милитаристская пропаганда настойчиво проводила
мысль о том, что возврат американского военного превос-
ходства зависит прежде всего от воли самих США, которым
«стоит лишь захотеть», чтобы вырваться вперед в гонке
вооружений с Советским Союзом. Развернутая консервато-
рами кампания за сокращение расходов на социальные
нужды сопровождалась требованиями направить «сэконом-
ленные» таким образом средства на «нужды обороны»,
прежде всего на наращивание ядерного потенциала. Вся-
чески рекламировались различные военно-технические «но-
винки»— системы ядерных вооружений с повышенной точ-
ностью поражения целей, качественно новые виды противо-
ракетного и противоспутникового оружия, лазерное и пуч-
ковое оружие и т. п., которые призваны были продемонст-
рировать «реальность» достижения поставленной цели.
Авторы подобных спекуляций, как правило, муссировали
тезис о необходимости обеспечения «полной безопасности»
США, традиционно отождествляемой с военной неуязви-
мостью и абсолютным военным превосходством. Особый
125

акцент в пропаганде такого рода делался на «технологиче-
ском превосходстве» Соединенных Штатов, вера в которое
средних американцев усиленно культивировалась предста-
вителями истеблишмента. Во-вторых, требование возврата
военного превосходства подкреплялось обвинениями в ад-
рес Советского Союза, который — по разным версиям —
либо уже достиг, либо близок к достижению стратегиче-
ского превосходства над Соединенными Штатами. Таким
образом, антиразрядочными силами в США была развер-
нута крупномасштабная кампания о «советской военной
угрозе», призванная «обосновать» начало нового этапа
гонки вооружений.
Что же касается вопроса о военном использовании стра-
тегического превосходства, то здесь теоретики антиразряд-
ки выдвинули концепции, представляющие непосредствен-
ную опасность для дела всеобщего мира. Отчетливо наме-
тилась тенденция вновь «мыслить о немыслимом»: право-
консервативная пропаганда стала усиленно навязывать
тезис о «возможности» вести и выиграть ядерную войну,
особенно в случае ее «ограничения» европейским континен-
том. Сторонники подобного подхода пытались использовать
в своих целях эффект известного психологического «при-
выкания» массового сознания к самому факту существова-
ния ядерного оружия, которое, как они утверждали, может
быть использовано не только в целях «сдерживания по-
средством устрашения», но и для «достижения победы» в
войне. Именно установка на «победоносную» ядерную вой-
ну против СССР нередко стояла за требованием взять
курс на восстановление американского военного превос-
ходства.
Противники разрядки отвергли формулу Киссинджера,
согласно которой в ядерный век «сила не трансформирует-
ся автоматически во влияние». Они предложили собствен-
ную трактовку политического значения военного превос-
ходства, предполагавшую превращение последнего — преж-
де всего в целях расширения сферы влияния США — в ору-
дие международного шантажа. Ядерное превосходство, та-
ким образом, рассматривалось как основной, важнейший
элемент политики «с позиции силы», возврата к которой
и требовали антиразрядочные круги.
Пущенная в ход сторонниками безудержной гонки
вооружений система аргументов вступала в явное проти-
воречие с реалиями современной эпохи, обесценившей мно-
гие традиционные стереотипы военно-политического мыш-
ления. Сами понятия «безопасность», «неуязвимость», «пре-
126

восходство», «победа в войне» либо приобрели совершенно
иное, по сравнению с прошлым, содержание, либо вовсе
утратили всякий смысл. Те, кто выступал за подрыв воен-
но-стратегического паритета, не хотели признать тот факт,
что Советский Союз сумеет принять необходимые меры,
чтобы не допустить ядерного шантажа со стороны США;
что на современном уровне технологического развития,
примерно одинаковом у обеих сторон, стратегическое пре-
восходство вообще недостижимо; что военные программы
США, преследующие эту заведомо недостижимую цель,
подорвут американскую экономику. Подобный образ мыш-
ления нельзя охарактеризовать иначе, как анахронизм,
чреватый опасными попытками втиснуть современную воен-
но-стратегическую ситуацию в прокрустово ложе концеп-
ций, «работавших» в доядерную эпоху или на заре появле-
ния ядерного оружия.
Для сохранения идеологических и военно-политических
стереотипов «холодной войны» в Соединенных Штатах су-
ществовала питательная среда, тщательно культивируемая
военно-промышленным комплексом, представители которо-
го составили костяк оппозиции политике разрядки. Амери-
канский ВПК, втянувший страну в изнурительную войну
в Индокитае, был вынужден несколько отойти в тень на
американской политической сцене на рубеже 60—70-х го-
дов. Однако по мере эрозии «вьетнамского синдрома» ВПК
все активнее боролся за возврат былых позиций, за новый
поворот политики США к конфронтации с миром социализ-
ма, на путях которой американские военно-промышленные
корпорации ожидали многомиллиардные дивиденды новых
военных программ. Одним из магистральных направлений
деятельности ВПК стала пропагандистская обработка аме-
риканского массового сознания, манипулирование обще-
ственным мнением с помощью антисоветских кампаний.
Яростным атакам со стороны антиразрядочных сил, ви-
дящих в переговорах не средство разрешения противоре-
чий и уменьшения международной напряженности, а спо-
соб достижения односторонних преимуществ США, под-
вергся Договор ОСВ-2. Вновь было выдвинуто требование
вести переговоры с СССР «с позиции силы», диктовать вы-
годные для себя условия. Противники контроля над воору-
жениями пытались доказать, что этот процесс отвечает
прежде всего интересам Советского Союза, который и дол-
жен «платить» за него политическими уступками в других
областях советско-американских отношений. С целью за-
тормозить процесс ОСВ антиразрядочные силы активно
127

использовали концепцию «увязки». Особенно настойчиво
переговоры по ОСВ «увязывались» с не отвечавшими ам-
бициозным планам Вашингтона социально-политическими
переменами в развивающихся странах. В конечном счете
предлогом для отказа ратифицировать Договор ОСВ-2 по-
служил ввод ограниченного контингента советских войск
в Афганистан по просьбе законного правительства этой
страны.
Крайне негативное воздействие на разрядку оказало
стремление ее противников осложнить развитие советско-
американских отношений в областях, не связанных непо-
средственно с контролем над вооружениями, например в
сфере торгово-экономических или идеологических отноше-
ний. Подобные намерения зачастую сопровождались по-
пытками доказать, что переход к конфронтации «на низших
уровнях» никак не затронул бы «сердцевину» отношений
между СССР и США. «Контроль над ядерными вооруже-
ниями, — писал, например, американский политолог
Т. Дрэйпер, — это явление настолько иного порядка, чем,
скажем, контроль над обычными средствами ведения вой-
ны, не говоря уже о политическом и идеологическом сопер-
ничестве, что к нему следует относиться как к стоящей
особняком проблеме»35. Иными словами, предлагалось как
бы рассечь советско-американские отношения на две авто-
номные части: процесс контроля над ядерными вооруже-
ниями и «все остальное». Такой подход в значительной ме-
ре был характерен для картеровской администрации, кото-
рая, декларируя в течение первых трех лет пребывания у
власти свою «приверженность» процессу ОСВ, открыто шла
в то же время на обострение советско-американских отно-
шений в других областях. Итогом этой политики стало рез-
кое замедление процесса разрядки международной напря-
женности, который обладает целостным характером и не
может быть произвольно разделен на изолированные блоки.
Критика процесса ОСВ, а также попытки «увязать» его
с другими сферами советско-американских отношений от-
ражали широко распространившуюся в Соединенных Шта-
тах тенденцию максимально «нагрузить» разрядку, вло-
жить в нее такое содержание, которое никак не соответст-
вовало целям и задачам ослабления международной на-
пряженности. Против попыток сочетать разрядку с возоб-
новлением открытого давления на Советский Союз был
вынужден выступить в 1974 году Г. Киссинджер: «По мере
того как слабеют воспоминания о холодной войне, разряд-
ка может начать казаться настолько естественной, что по-
128

кажется возможным предъявлять ей все большие требова-
ния. Будет расти соблазн сочетать разрядку с увеличением
давления на Советский Союз. Такой подход был бы губи-
тельным. Мы бы не согласились на такой подход со сторо-
ны Москвы, и Москва не примет его с нашей стороны»36.
Правда, предупреждение это несколько запоздало — ведь
сама никсоновская администрация во многом насаждала
нереалистические ожидания в отношении разрядки. Недо-
статочно реалистические представления сторонников раз-
рядки в США о ее содержании и целях не замедлили ис-
пользовать ее противники внутри страны, которые зачастую
прикрывались лозунгом «подлинной разрядки», объявляя
«мнимым» реально достигнутое ослабление напряженности,
а на деле требуя ликвидации всего того позитивного, что
было достигнуто в советско-американских отношениях в
70-е годы. «Подлинная разрядка была бы, разумеется, в
высшей степени желательной, — заявляла группа полито-
логов правоконсервативной ориентации в документе «Оцен-
ка разрядки». — Однако в своей нынешней форме разрядка
оказалась не чем иным, как эффективным инструментом в
процессе ослабления Запада... Для Запада настало время
восстановить свое чувство реальности, если западная циви-
лизация намерена выжить»37.
Антиразрядочные силы, как выступавшие под лозунгом
«подлинной разрядки», так и открыто призывавшие к воз-
врату на позиции «холодной войны», объявили реальный
процесс ослабления международной напряженности «ули-
цей с односторонним движением», процессом, приносящим
выгоды только СССР. Широкое распространение получил
тезис о том, что США не просто смирились с ослаблением
своих позиций и одновременным усилением советской мо-
щи, но создали такое положение «своими руками», осуще-
ствляя расширение торгово-экономических связей с СССР.
«Помощь Запада» нередко объявлялась чуть ли не един-
ственной причиной экономического роста Советского Сою-
за, более того, важнейшим фактором укрепления его обо-
ронного потенциала. Несмотря на то что подобные утверж-
дения вступали в явное противоречие с фактом взаимовы-
годности советско-американских экономических связей, ко-
торые принесли США многомиллиардные контракты и
обеспечили тысячи рабочих мест, они нашли известный
отклик среди американцев, приученных пропагандой к мыс-
ли о том, что партнеры постоянно «обманывают» США и
«наживаются» за их счет. Спекулируя на вере в американ-
ское технологическое превосходство, противники разрядки
129

стремились внушить американцам представления, согласно
которым Советский Союз сумел ликвидировать некогда
существовавший в военной области разрыв за счет «беспеч-
ности» или даже «великодушия» США, что им следует пе-
ресмотреть свое отношение к торговле с СССР перед лицом
возросшей «советской военной угрозы».
Идеологи антиразрядки потребовали если не перекрыть
каналы торговли с Советским Союзом, то по крайней мере
добиться от него «платы» за те экономические выгоды,
которые он приобрел в результате ослабления напряжен-
ности в советско-американских отношениях. «Мы должны
отказаться укреплять советскую экономическую, а тем
самым и военную машину, не получая ничего взамен»38, —
писал, выражая эти настроения, сотрудник Гуверовского
института Р. Конкест. Особенно настойчивыми были попыт-
ки «увязать» развитие советско-американских экономиче-
ских отношений с требованиями изменений в социально-
политической системе социалистических государств. «Мы
за разрядку, — заявил на слушаниях в сенатской комиссии
по иностранным делам тогдашний председатель АФТ—КПП
Дж. Мини, — при которой потоку западной помощи Восто-
ку будет соответствовать свободное перемещение людей и
идей из Восточной Европы и Советского Союза и обрат-
но» 39.
Попытка «увязать» эти вопросы с помощью «поправки
Джексона — Вэника» свидетельствовала о том, что ее сто-
ронники, выдвигая заведомо неприемлемые для СССР тре-
бования, стремились блокировать процесс разрядки в це-
лом, создать непреодолимые препятствия на пути конструк-
тивного развития советско-американских отношений. Для
подрыва разрядки по «гуманитарным» соображениям
использовалась и развернутая картеровской администра-
цией кампания «в защиту прав человека». Оппозиция в
США развитию экономических отношений с Советским
Союзом в конечном счете привела к свертыванию торговли
и экономического сотрудничества между двумя странами,
создала основу для перехода Вашингтона к политике
«санкций». Последние широко применялись администраци-
ей Картера в заключительный период пребывания у
власти и с самого начала были превращены сменившей ее
республиканской администрацией в неотъемлемую часть
внешнеполитического арсенала.
Стратеги антиразрядки в Соединенных Штатах исполь-
зовали также в своих целях факты, свидетельствовавшие
об усилении национально-освободительных движений на
130

фоне общего ослабления международной напряженности.
События в Анголе, Эфиопии, Кампучии, Афганистане пре-
вратно толковались как приносящие «дивиденды» Совет-
скому Союзу, в то время как США-де проявляли в 70-е
годы «сдержанность» и не пытались расширить свою «сфе-
ру влияния» в развивающемся мире. Действительно, во
второй половине 70-х годов Соединенные Штаты были вы-
нуждены несколько сузить традиционный размах своего
вмешательства в дела развивающихся стран, воздержаться
от прямых вооруженных интервенций. Однако такое поло-
жение дел объяснялось отнюдь не добровольной «сдержан-
ностью», а прежде всего невозможностью проводить преж-
ний интервенционистский курс в условиях «вьетнамского
синдрома», сказавшегося на позициях не только американ-
ской общественности, но и известной части американских
творцов политики. Тем не менее Вашингтон в условиях раз-
рядки по-прежнему намеревался, правда, используя иные
средства, расширить сферу американского господства. Этим
целям служили активные попытки отстранить Советский
Союз от процесса ближневосточного урегулирования, ин-
спирированный США контрреволюционный переворот в
Чили, тактика подрыва национально-освободительных дви-
жений изнутри и т. д.
Противники разрядки тщетно стремились доказать, буд-
то Советский Союз нарушает правила и нормы поведения,
зафиксированные в некоем «кодексе разрядки». Этот «ко-
декс» трактовался американской стороной либо как не-
гласный, вытекающий из самого понятия «разрядка» в той
или иной его интерпретации, либо выводился из документа
«Основы взаимоотношений СССР и США» и других догово-
ров и соглашений, заключенных между двумя странами.
В Соединенных Штатах идея «кодекса разрядки» об-
суждалась как сторонниками дальнейшего ослабления
международной напряженности, так и противниками раз-
рядки, выдвигавшими под видом такого кодекса неприем-
лемые для Советского Союза требования, продиктованные
эгоистическими интересами правящего класса США. Эти
требования фактически шли вразрез с задачами ослабле-
ния угрозы ядерной войны и улучшения международного
климата в целом. Противники разрядки закрывали глаза
на то, что Советский Союз последовательно выступает за
развитие отношений между государствами на основе прин-
ципов мирного сосуществования; что он проявляет готов-
ность к переговорам по любым вопросам, представляющим
взаимный интерес с целью выработки наиболее полной си-
131

стемы норм, регулирующих взаимоотношения СССР и США
и позволяющих сократить до минимума элементы конфрон-
тации, в максимально возможной степени укрепить двусто-
роннее сотрудничество. Естественно, что СССР, видевший
реальную основу для разработки системы норм поведения
на мировой арене в учете взаимных интересов государств,
не мог не отвергать попыток навязать ему «кодекс поведе-
ния», направленный на обеспечение односторонних выгод
США.
Одним из главных элементов американского видения
этого «кодекса» явилась неизменность социально-полити-
ческого статус-кво в мире или такие его трансформации,
которые не затрагивали бы «жизненно важные» интересы
США. Широкое распространение в Соединенных Штатах
получили надежды на то, что в условиях вынужденного
отхода Вашингтона от роли «мирового полицейского» раз-
рядка будет обеспечивать сохранение американской геге-
монии в мире. Адресованное Советскому Союзу требование
прекратить поддержку национально-освободительных дви-
жений и помощь развивающимся странам, идущим по не-
капиталистическому пути развития, было связано с глубоко
укоренившимся в американском внешнеполитическом мыш-
лении стремлением видеть во всех социально-политических
потрясениях в мире следствие некоего «вмешательства»
СССР.
Приверженцы философии «холодной войны» активно
выступили против любых попыток признать роль социаль-
но-экономических факторов в развертывании антиимпериа-
листической борьбы в развивающихся странах. Американ-
ской общественности в паникерских тонах преподносились
примеры «провалов» внешней политики Соединенных Шта-
тов, навязывалась мысль о «неоправданности» отхода от
черно-белого видения мира. «Поскольку советская мощь...
увеличивается, американская мощь... уменьшается»40 —
так кратко обобщил позиции реакционных сил Н. Подго-
рец. Подобный подход, не оставляя места для конструк-
тивного развития советско-американских отношений, пре-
дусматривает одно — непримиримый глобальный конфликт.
Отсюда и возрождение пресловутой «теории домино», ког-
да за осуществлением радикальных социально-политиче-
ских преобразований в той или иной стране видится нача-
ло «падения» всего региона.
В течение многих лет приверженцы «холодной войны»
в Соединенных Штатах вели активную борьбу за преодо-
ление «вьетнамского синдрома», пытались доказать, что
132

из провала военного вмешательства в Индокитае были
сделаны «неверные» выводы. С этой целью усиленно про-
талкивался тезис, согласно которому «вызывающее» пове-
дение развивающихся стран и нарушение «кодекса разряд-
ки» Советским Союзом требуют, чтобы Соединенные Шта-
ты вновь вернулись к силовым методам осуществления
внешнеполитического курса, к интервенционистским акциям
в развивающемся мире. В конечном счете, как отмечалось
выше, именно события в Афганистане были использованы
администрацией Картера для открытого перехода на пози-
ции политики «сдерживания».
Своего рода зеркальным отражением американских кон-
цепций, ориентированных на достижение целей «холодной
войны» новыми средствами, явились спекуляции о «совет-
ском понимании» разрядки. Противники ослабления меж-
дународной напряженности использовали несоответствие
реальных результатов политики разрядки тем иллюзиям,
которые получили широкое хождение в Соединенных Шта-
тах, объявив причиной такого разрыва «советский подход».
При этом советская концепция мирного сосуществования
выдавалась за «обманный ход», призванный усыпить бди-
тельность «свободного мира», а сама разрядка изобража-
лась как средство «бескровного завоевания» Запада. Меж-
ду тем именно советская сторона предостерегала против
утопического подхода к разрядке, подчеркивала существо-
вание пределов достижимого в отношениях между государ-
ствами с различным общественно-политическим строем.
Это вынуждены были признать и некоторые американские
политологи. «Если многие американцы чувствуют себя об-
манутыми, то русские не несут за это ответственности,—
пишет, например, Д. Симес. — Эйфория в Соединенных
Штатах не была советского производства. Напротив, со-
ветское руководство... удивительно откровенно с первых
дней разрядки заявляло о том, чего не следует ожидать
от новых отношений»41.
В самом деле, советской стороной не раз подчеркива-
лось, что ослабление напряженности в отношениях между
государствами с различным социальным строем не означа-
ет ни отказа от тех идеологий, которыми они руководству-
ются, ни прекращения идеологической борьбы. Вместе с
тем Советский Союз выступает против искусственной идео-
логизации внешней политики, против попыток перенести
идеологические противоречия в сферу межгосударственных
отношений. Он исходит из того, что исторический спор
идеологий должен решаться на путях всестороннего рас-
133

крытия заложенных в них потенций. Именно этот «вызов»
и не решились принять противники разрядки, сделавшие
ставку на возврат к военно-силовым методам «холодной
войны».
Объектом острой критики со стороны антиразрядочных
сил стала концепция «деидеологизации» американской по-
литики, которая, как утверждалось, искажала подлинное
содержание конфликта между двумя странами и вводила
американских творцов политики в опасное заблуждение.
«Игнорирование идеологического измерения борьбы между
Востоком и Западом в попытке иметь дело непосредствен-
но с «силовой реальностью» обрекает нас на неверное по-
нимание самой этой реальности» 42, — заявлял, например,
сотрудник Джорджтаунского центра международных и
стратегических исследований Э. Латтвэк. Настойчиво про-
водилась мысль о том, что в отношении Советского Союза
невозможно проведение в какой бы то ни было форме
«реальной политики», поскольку источником советско-аме-
риканского конфликта являются не столько межгосударст-
венные противоречия, сколько столкновение двух неприми-
римых идеологий. В этом контексте годы развития разряд-
ки объявлялись периодом «одностороннего идеологическо-
го разоружения» Соединенных Штатов, которые подда-
лись-де на «уловку» Советского Союза. Как и программа
наращивания военной мощи, активизация «войны идей»
была провозглашена необходимым условием «выправления
баланса» в пользу США.
Хотя попытка «реидеологизировать» американскую
внешнюю политику была предпринята уже картеровской
администрацией, выдвинувшей в качестве главной своей
задачи борьбу за «права человека», правоконсервативные
критики разрядки не были удовлетворены этой модерниза-
цией. Даже крутой поворот вправо картеровской админи-
страции в заключительный период ее пребывания у власти
и практический возврат к постулатам политики «сдержи-
вания» не смогли нейтрализовать критику со стороны при-
верженцев идеологии «холодной войны». «Главное состоит
в том, — писал в этой связи Н. Подгорец, — что ключевой
термин — «коммунизм», по существу, исчез (из политиче-
ского лексикона либералов. — Авт.) при обсуждении совет-
ско-американского конфликта»43. Иными словами, было
выдвинуто требование вернуться к лобовому антикомму-
низму, архаичные стереотипы которого были объявлены
единственным надежным компасом для внешней политики
США.
134

Фактически требования Η. Подгореца и его единомыш-
ленников сводились к реабилитации стратегии «сдержива-
ния коммунизма», к резкому повышению удельного веса
идеологических компонентов в формировании политики
Соединенных Штатов не только по отношению к Советско-
му Союзу, но и ко всему внешнему миру. В то же время
часть идеологов антиразрядки, памятуя о той дисфункцио-
нальной роли, которую играла «сверхидеологизация» внеш-
неполитического курса США во времена «холодной войны»,
попыталась развить более «умеренную» концепцию новой
политики «сдерживания». Разногласия в лагере противни-
ков разрядки в известной мере стали повторением идейно-
политических дискуссий, которые велись среди теоретиков
«сдерживания» в первые послевоенные годы. «В современ-
ном неоконсерватизме существует два различных рецепта
подхода к Советскому Союзу, которые соответствуют пози-
циям Кеннана и Нитце три десятилетия назад, — пишет
американский политолог Р. Мелансон. — В 80-е годы Ро-
берт Такер требует более ограниченной версии сдержива-
ния, которая удивительно похожа на предложения Кенна-
на, когда он возглавлял отдел планирования политики в
госдепартаменте, в то время как более амбициозные взгля-
ды Нормана Подгореца кажутся прямым продолжением
концепции, сформулированной Нитце в СНБ-68»44.
В отличие от сторонников крайне идеологизированного
варианта «сдерживания», Р. Такер подчеркивает, что
«в своем первоначальном виде сдерживание отражало
преимущественно политику баланса сил»45, который он
считает универсальным принципом формирования внешне-
политического курса США. В силу этого он отказывается
рассматривать разрядку в качестве альтернативы «сдержи-
ванию», полагая, что последнее по существу превращается
в единственную основу советско-американских отношений.
В то же время Такер вынужден признать двойственный,
противоречивый характер доктрины «сдерживания», допус-
кающей произвольные, широкие ее трактовки. С самого
начала определение национальной безопасности, игравшее
ключевую роль в этой доктрине, «выходило далеко за рам-
ки обычных требований баланса сил», а уже в «доктрине
Трумэна», пишет Такер, «безопасность понималась как
функция не только баланса сил между государствами, но
и внутриполитического порядка, поддерживаемого практи-
чески всеми государствами»46. Иными словами, уже на
ранних этапах своего развития «сдерживание» получило
идеологизированную интерпретацию, которая акцентиро-
135

вала в качестве конечной цели внешней политики США
торжество американской системы в глобальных масштабах.
В конечном счете именно глобалистское понимание «сдер-
живания» послужило обоснованием войны во Вьетнаме,
следствием которой стала дискредитация в глазах широ-
ких слоев американцев самой этой доктрины.
Р. Такер, однако, пытается доказать, что вьетнамская
война была лишь «периферийным» поражением, обуслов-
ленным «неверным» толкованием «сдерживания», в то вре-
мя как «в центре», в отношении стран Запада, «оно имело
успех, для которого найдется не много исторических па-
раллелей» 47. Он признает, что «политику глобального сдер-
живания сегодня пришлось бы проводить в условиях зна-
чительно менее благоприятных, чем поколение назад»48
Соединенные Штаты не обладают больше военным превос-
ходством над социалистическими странами, они лишились
своей главенствующей роли в системе международных от-
ношений. Запад уже не имеет бесконтрольного доступа к
ресурсам развивающихся стран, многие из которых пошли
к тому же по некапиталистическому пути развития. «Учи-
тывая эти условия, — отмечает Такер, — очевидно, что в
будущем сдерживание должно характеризоваться более
умеренными целями, чем в прошлом»49. Поэтому он выдви-
гает концепцию «ограниченного» или «умеренного» «сдер-
живания», целью которого является защита «основных ин-
тересов безопасности» США, трактуемых, впрочем, с пози-
ций неизжитых «имперских» амбиций.
В геополитической трактовке «сдерживания» его идео-
логическое измерение отступает на второй план по сравне-
нию с традиционным «балансом сил». Показательна в этом
отношении критика «идеолога» Н. Подгореца в адрес
«прагматика» Р. Такера: «Р. Такер абсолютно не учиты-
вает значения идеологических ценностей в конфликте меж-
ду Советским Союзом и Соединенными Штатами... Как и
все теоретики, принадлежащие к прагматистской традиции,
он гораздо чаще оперирует категориями военной безопас-
ности и материального интереса»50. В то же время, предо-
стерегая против чрезмерной, дисфункциональной идеологи-
зации целей «сдерживания», которая влечет за собой непо-
сильную нагрузку для Соединенных Штатов, Р. Такер под-
черкивает, что «умеренное сдерживание не может быть и
не является безразличным к идеологическим узам, которые
связывают нас с индустриальными демократиями»51. Ины-
ми словами, он выступает лишь за то, чтобы идеологические
запросы США на мировой арене были приведены в соот-
136

ветствие с изменившейся расстановкой сил в мировой по-
литике, игнорировать которую даже многие консерватив-
ные теоретики уже не в состоянии. Этим и обусловлено
стремление Такера адаптировать доктрину «сдерживания»
к новым международным реалиям, несколько отойти от би-
полярного взгляда на мир и в какой-то мере учесть плю-
рализм сил, с которыми приходится сталкиваться Соединен-
ным Штатам.
Хотя, как было показано выше, в построениях теорети-
ков антиразрядки выделяются две линии: одна — акценти-
рующая геополитические, сугубо прагматистские факторы,
другая — ставящая во главу угла соображения идеологи-
ческого характера, различия между ними перекрываются
общим стремлением вернуться в той или иной форме к
внешнеполитическому кредо, сложившемуся в первые по-
слевоенные годы. И если Р. Такер вынужден с сожалением
признать невозможность полноценного возврата к прежним
методам «сдерживания», то Н. Подгорец требует сделать и
следующий шаг — развернуть крупномасштабную «холод-
ную войну». При этом он сетует лишь на то, что сам тер-
мин «холодная война» стал жертвой «семантической ин-
фильтрации» и «не может больше служить серьезной ин-
теллектуальной цели»52.
Различия между идеологизированным и прагматистским
подходами к «сдерживанию» свидетельствуют об отсутст-
вии единства в лагере антиразрядочных сил относительно
конечных целей стратегии США в отношении СССР. И если
одни уповают на «крах советской системы», то другие,
сознавая иллюзорность таких надежд, ограничиваются по-
пытками помешать укреплению политического и экономи-
ческого могущества Советского Союза, возвести преграды
на пути осуществления его миролюбивой внешней полити-
ки. Подобными разногласиями отмечена и деятельность
республиканской администрации, попытавшейся реализо-
вать на практике «второе издание» «холодной войны».
ИДЕОЛОГИЯ «РЕЙГАНИЗМА» И ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ
СТРАТЕГИЯ США В НАЧАЛЕ 80-Х ГОДОВ
«Я хочу восстановить роль США как лидера свободного
мира»53, — заявил Р. Рейган после его избрания 40-м пре-
зидентом Соединенных Штатов. Милитаризация и резкая
идеологизация американской внешней политики в духе ло-

бового антикоммунизма, переход к открытому интервен-
ционизму стали отличительными чертами стратегии консер-
ваторов, пришедших к власти в Вашингтоне.
Резкий крен вправо в области внешней политики был
представлен консервативными теоретиками как воплоще-
ние и реализация «мандата», якобы выданного американ-
скими избирателями новой администрации. «Моральная
неуверенность американцев в самих себе, характерная для
периодов президентства Дж. Форда и Дж. Картера, сме-
нилась в настоящее время стремлением нации к полновла-
стному самоутверждению.., — подчеркивают специалисты
по изучению общественного мнения Д. Янкелович и Л. Кэ-
ген. — Задача восстановления представлений американцев
о самих себе как о порядочной и достойной нации была
уже решена к моменту президентских выборов 1980 г.
Президенту Рейгану была поручена совсем другая зада-
ча— вновь завладеть контролем над международными от-
ношениями» 54.
По утверждениям идеологов республиканской админист-
рации, этот «мандат» и санкционировал поворот Вашингто-
на к жесткому силовому курсу.
Новый глава Белого дома и его ближайшие сподвиж-
ники не раз заявляли, что их внешнеполитический курс не
нуждается в тщательно разработанном концептуальном
обосновании — в его основе должен лежать лишь «здравый
смысл». Советник президента Э. Миз следующим образом
расшифровал этот тезис: внешняя политики администра-
ции покоится на возрождении экономики страны в целях
укрепления «национальной обороны», консолидации отно-
шений с союзниками, улучшения отношений с развивающи-
мися странами и развития отношений с Советским Союзом
«на реалистической основе».
«Реализм», «реалистичность» — понятия, часто встре-
чающиеся в лексиконе главы вашингтонской администра-
ции. «Реализм означает, что мы должны исходить из трез-
вого понимания мира, в котором живем», — заявил прези-
дент в своем широко разрекламированном выступлении
16 января 1984 г., в котором он выдвинул принцип «реализ-
ма» в качестве основополагающего внешнеполитического
принципа своей администрации. О Р. Рейгане порою гово-
рят как о «прагматике», а о его внешней политике как о
«прагматистской», особенно его сторонники из центрист-
ского лагеря, стремящиеся создать для него «имидж» уме-
ренного консерватора. «Однако «прагматизм» нынешнего
американского правительства в международных вопро-

сах, — отмечает советский исследователь Ю. П. Давыдов,—
вылился в стремление к достижению быстрого успеха лю-
бой ценой, в ориентации на краткосрочные цели, на те на-
правления международной деятельности, где результаты
казались правящей группировке более достижимыми»55.
Следует подчеркнуть, что отнюдь не «прагматизм» и тем
более не «реализм» стали отличительными чертами внеш-
неполитического курса республиканской администрации,
особенно в том, что касается долгосрочной стратегии. Фор-
мирование и осуществление ее внешней политики с самого
начала было подчинено требованиям определенной идеоло-
гии, которая, в свою очередь, проистекала из определенной
«философии». Не случайно известный французский фило-
соф-антикоммунист Р. Арон определил стратегию «рейга-
низма» как «идеологию в поисках политики»56, подчеркнув,
что в данном случае идеологические соображения являют-
ся первичными и определяют конкретные направления
внешней политики.
В том же духе высказывался и известный американский
либеральный историк А. Шлезингер-мл., который, говоря
о специфике курса Белого дома на мировой арене, сравнил
его с «захватом внешней политики абордажной командой
идеологов». Курс нынешней администрации, по его словам,
означает «возврат мессианского подхода к внешней поли-
тике... Администрация смотрит на мир сквозь призму идео-
логии, а не истории»57. Разумеется, сама эта идеология
была вызвана к жизни социально-политическими и эконо-
мическими интересами определенной части американского
общества и стоящими за ними тенденциями, Но то, что
президент и его «команда» сознательно стремятся вопло-
тить в своей деятельности принципы этой идеологии, не вы-
зывает никаких сомнений. По определению С. Биялера и
Дж. Афферики, известных американских исследователей,
выступивших с критикой внешнеполитического курса рес-
публиканской администрации, политика Вашингтона на ми-
ровой арене «может быть охарактеризована как идеологи-
ческий крестовый поход»58.
Искусственная идеологизация внешней политики, при-
чем в ее крайних формах, стала одной из характерных черт
деятельности нынешней администрации. В известном смыс-
ле «рейганисты» продолжают линию, наметившуюся уже в
период пребывания у власти администрации Картера. Но
есть между ними и существенные различия, связанные,
во-первых, с различной трактовкой роли и функций идеоло-
гии во внешнеполитическом процессе и, во-вторых, с неоди-
139

наковым пониманием тех идеологических принципов, кото-
рые «рейганисты» и их предшественники пытались претво-
рить во внешней политике.
Стратеги картеровской администрации стремились к вы-
движению новой идеологической альтернативы архаичному
антикоммунизму, рассчитывая при этом, что такая «обнов-
ленная» идеология сможет стать эффективным политиче-
ским инструментом, средством достижения определенных
целей как на мировой арене, так и внутри страны. Для
«рейганистов» же характерно типично консервативное раз-
ведение сфер идеологии и политики, в результате чего их
позиция по вопросу о роли идеологического фактора во
внешней политике оказывается глубоко противоречивой.
В самом деле, с одной стороны, идеология для них — это
главный критерий политической оценки, и в этом смысле
она господствует над политикой в стратегии «рейганизма».
Но, с другой стороны, они не считают возможным достичь
искомые политические цели лишь с помощью идеологиче-
ского маневра. В известной мере это противоречие отра-
жает различие идеологических принципов и приоритетов,
положенных в основу внешней политики двух администра-
ций. В отличие от картеровских стратегов, возлагавших
надежды на «обновление» идеологии антикоммунизма,
«рейганисты» уповают лишь на наиболее ортодоксальные
антикоммунистические догмы и архаичные идеологические
стереотипы «холодной войны».
Отмеченные особенности внешней политики республи-
канской администрации проявляются в соответствующей
трактовке роли и функций пропаганды в международных
отношениях, в первую очередь в гипертрофированной оцен-
ке ее роли в создании и решении политических проблем и
конфликтов на мировой арене. Как подчеркивает Г. А. Ар-
батов, «многие люди, находящиеся сейчас в Америке в выс-
ших эшелонах власти, воспринимают мир, возникающие
проблемы и события, саму политику в чисто пропагандист-
ских представлениях. Я имею в виду не только слепую,
совершенно непримиримую ненависть ряда американских
руководителей к Советскому Союзу и не только постоянно
затеваемые ими крайне шумные и лживые пропагандист-
ские кампании.
Речь идет еще и о том, что неприятные для правителей
США события сплошь и рядом воспринимаются как резуль-
таты чьей-то зловредной пропаганды. А ответ на эти собы-
тия, естественно, дается тоже в виде очередной пропаган-
дистской кампании»59.
140

Так, рост нейтрализма, распространение антиамерикан-
ских настроений в Западной Европе и других регионах
выдается ими за результат «советской пропаганды» (кото-
рая, по словам директора ЮСИА Ч. Уика, якобы перешла
к осуществлению программы «активных действий»). Соот-
ветственно и в активизации собственной пропаганды, уси-
лении ее диверсионного характера видит нынешняя аме-
риканская администрация способ решения внешнеполити-
ческих проблем. «Публичная дипломатия является компо-
нентом международных отношений, в котором он (прези-
дент.— Авт.) более всего силен. Вполне возможно, что
она станет отличительной чертой внешней политики адми-
нистрации Рейгана»60, — пишет американский специалист
в области внешнеполитической пропаганды К. Эдельман.
Конечно, пропагандистское рвение, даже опирающееся
на четко выраженную внешнеполитическую идеологию, еще
не гарантирует наличия последовательной внешнеполити-
ческой стратегии. В то же время определенные идеологи-
ческие представления о внешнем мире, о роли в нем Соеди-
ненных Штатов, о противостоящих им силах, несомненно,
накладывают глубокий отпечаток на общую направлен-
ность внешней политики рейгановской администрации.
Внешнеполитическая идеология «рейганизма» покоится
на трех основополагающих компонентах — воинствующем
антикоммунизме, силовом глобализме и возрожденной стра-
тегии «сдерживания». Согласно ее постулатам, главную
опасность в мире представляет «коммунизм», противостоять
которому могут одни лишь Соединенные Штаты. Поэтому
Америка должна взять на себя глобальную ответственность
и осуществлять активную внешнюю политику, преследую-
щую своей целью «сдерживание» Советского Союза и «ком-
мунизма» в целом. Ослабление международных позиций
США было объявлено «рейганистами» прямым следствием
отхода от лобового антикоммунизма. Отсюда и вывод: по-
ложение Соединенных Штатов в мире непосредственно за-
висит от приверженности идеологии антикоммунизма и
внешнеполитическим постулатам времен «холодной войны».
Нынешняя вашингтонская администрация попыталась
воплотить в жизнь рецепты «реидеологизации» внешней
политики США, отстаиваемые наиболее активными побор-
никами новой «холодной войны». «Почти каждое междуна-
родное явление, с которым сталкивалась рейгановская
администрация, рассматривалось сквозь искажающую
призму антикоммунистической идеологии, — констатируют
американские специалисты в области международных от*
141

ношений Ч. Кегли и Ю. Уиткопф, — каждое событие, кото-
рое угрожало нарушить глобальное статус-кво, трактова-
лось как революционные действия в рамках скоординиро-
ванного коммунистического заговора»61.
Одной из характерных особенностей эскалации антиком-
мунизма, последовавшей за приходом к власти республи-
канской администрации, стало почти полное его слияние с
антисоветизмом. В заявлениях официальных представите-
лей администрации мировая политика, как и во времена
«холодной войны», стала изображаться как арена столкно-
вения двух враждебных идеологий, «добра» и «зла», вопло-
щением которых выступают, соответственно, Соединенные
Штаты и Советский Союз. Происходит активное возрож-
дение характерного для «холодной войны» упрощенно-би-
полярного взгляда на мир, в котором вновь действуют пра-
вила «игры с нулевой суммой», а каждая страна стоит на
той или иной стороне в глобальном конфликте двух проти-
воборствующих сил. Манихейское, «черно-белое» виде-
ние мира отчетливо продемонстрировал сам президент,
когда, выступая 11 июня 1982 г. в Западном Берлине, оха-
рактеризовал современный мир как «противоборство света
и тьмы, свободы и тирании».
Разумеется, «коммунистическая угроза» исходит в пред-
ставлениях «рейганистов» прежде всего от Советского
Союза, «подрывающего» военные, политические, экономи-
ческие и идеологические позиции США в мире. Любопытно,
что, проклиная «коммунизм», представители администра-
ции оперируют весьма противоречивыми тезисами, то рас-
суждая об «историческом упадке» СССР, то утверждая,
что его «злая сила» способна сокрушить Запад. Подобное
противоречие не случайно. Оно отражает двойственный ха-
рактер самого «рейганизма», которому наряду с верой в
конечное торжество «американской модели» в глобальных
масштабах свойственна глубоко пессимистическая оценка
современного положения США на мировой арене.
«Силам зла» «рейганисты» противопоставляют «силы
добра», олицетворяемые, разумеется, самими Соединен-
ными Штатами, «добродетельными» настолько, насколько
«порочен» Советский Союз. Традиционной идее «американ-
ской исключительности» принадлежит место одного из
центральных элементов рейгановского видения внешнего
мира и роли в нем Америки. «У Соединенных Штатов уни-
кальная роль в мире — роль морального лидера... Соеди-
ненные Штаты стоят на стороне добра. Это налагает на
нас обязательство перед самими собой и перед теми, кто
142

будет свободным, не только поступать в соответствии с на-
шими принципами, но и отстаивать их, а также всеми до-
стойными средствами содействовать их распростране-
нию»62,— заявляет заместитель директора «Голоса Амери-
ки» С. Кропси.
«Рейганизм» учит, что для преодоления нынешних
внешнеполитических трудностей, для победы над «силами
зла» нужно, чтобы «великая Америка» заняла то положе-
ние в мире, которое ей подобает. При этом речь идет не о
приспособлении США к новым реалиям международной
жизни, а о достижении ими силового превосходства. Если
в свое время 3. Бжезинский определял позиции Соединен-
ных Штатов в системе международных отношений как
«Америка во враждебном мире», то точку зрения «рейгани-
стов» можно скорее определить как «Америка против враж-
дебного мира».
Согласно идеологии «рейганизма», главным внешнепо-
литическим приоритетом является восстановление мощи
Америки, пошедшей на убыль в 70-х годах. Речь идет о
комплексной задаче, включающей достижение военного
превосходства (или, по вашингтонской терминологии, за-
крытие «окна уязвимости»), укрепление экономики как
внутренней базы внешней политики, обеспечение внутрен-
ней поддержки «уверенному» внешнеполитическому курсу
и восстановление политической воли нации и готовности,
защищая «национальные интересы», проводить «активную»
внешнюю политику. Упор на силу, силовая политика — от-
личительная черта консервативного внешнеполитического
мировоззрения, чего не скрывают и сами члены республи-
канской администрации. Так, например, госсекретарь
Дж. Шульц, выступая вместе с президентом в феврале
1983 года на конференции национального консервативного
комитета политического действия, прямо заявил, что «воен-
ная и экономическая сила, а также сила воли и целеустрем-
ленность— таковы основные установки, из которых исхо-
дит президент и к которым он вновь и вновь возвращается».
«Рональд Рейган убежден, что сила является единст-
венным инструментом, посредством которого страна может
влиять на международные процессы так, чтобы это соот-
ветствовало как ее моральным принципам, так и интере-
сам»63,— поясняют авторы исследования, подготовленного
одним из ведущих консервативных «мозговых трестов»,
близких к нынешней администрации. При этом принципы
классической буржуазной конкуренции провозглашаются
основой не только внутренней, но и международной жизни,

а содействие развитию свободного предпринимательства
объявляется главным средством решения проблем между-
народного экономического развития. С помощью возврата
к классическим рецептам свободного предпринимательства
и осуществления массированной программы реиндустриа-
лизации на основе «рейганомики» консерваторы, группи-
рующиеся вокруг вашингтонской администрации, намере-
ваются создать базу для возрождения мощи Америки.
Консервативный «америкоцентризм» и традиционная
для консерватизма в целом тяга к принципам иерархии и
стратификации проявляются в категорическом неприятии
«рейганизмом» принципа равенства в международных от-
ношениях. С точки зрения консерваторов-«рейганистов»,
стремление к равенству на мировой арене подрывает тра-
диционные устои иерархии, «жизненно необходимой» для
поддержания стабильности и законопорядка. По их мне-
нию, равенство государств не только недопустимо с мо-
ральной точки зрения, но и «опасно», ибо нарушает сло-
жившийся международный порядок и поощряет «необос-
нованные претензии» других стран и народов. Под предло-
гом борьбы с «опасным» принципом международного эга-
литаризма они стремятся дискредитировать и принцип па-
ритета в советско-американских отношениях, а также тре-
бования развивающихся стран об установлении нового,
более справедливого международного экономического по-
рядка и ликвидации последствий неоколониализма.
«Рейганисты» подчеркивают, что до тех пор, пока Аме-
рика не восстановит позиции доминирования и превосход-
ства, она должна научиться осуществлять свою внешнюю
политику в «неблагоприятных» условиях, иными словами,
в условиях наличия военно-стратегического паритета с Со-
ветским Союзом. Нередко они называют это «стратегией с
позиции относительной слабости», требующей прежде всего
умения «пустить пыль в глаза» противнику, чтобы, вос-
пользовавшись его замешательством, выиграть время для
выправления баланса в пользу США. Именно здесь, по
мнению «рейганистов», глобальная внешнеполитическая
стратегия восстановления «американской мощи» нуждается
в подкреплении со стороны соответствующей идеологиче-
ской стратегии, в проведении широкомасштабного комплек-
са идеолого-пропагандистских мероприятий, направленных
на обеспечение поддержки политическому курсу админист-
рации и внедрение в массовое сознание в самих Соединен-
ных Штатах и за рубежом представлений, норм и ориен-
таций, поощряющих этот курс.
144

Стремясь к восстановлению лидирующих позиций Аме-
рики в мире, «рейганисты» демонстрируют в целом двойст-
венное отношение к вопросу о роли идеологической стра-
тегии Соединенных Штатов на мировой арене. С одной
стороны, администрация Рейгана и поддерживающие ее
политические силы «делают ставку на программу мораль-
ного перевооружения, которое начинается с новой волны
экспорта и повсеместного утверждения идей американизма.
Речь идет о модели для народов всего мира, модели, кото-
рая не устареет еще долгие годы, модели, которой следует
гордиться»64. Но, с другой стороны, планируемое «мораль-
ное перевооружение» предполагается осуществить на базе
наиболее догматичного варианта идеологии «холодной вой-
ны». С этим же, кстати, связан и явный перевес в идеоло-
гическом арсенале «рейганизма» диверсионных пропаган-
дистских акций, четко обозначившийся крен в сторону уси-
ления психологической войны. Отсюда же снижение теоре-
тического уровня пропаганды и выдвижение на первый
план традиционных идеологических стереотипов антиком-
мунизма. Сам президент еще в ходе избирательной компа-
нии 1980 года говорил о необходимости активизировать
«войну идей», настаивал на «более решительном» распро-
странении «идеалов Америки» за рубежом. Но, требуя
активизации идеологической борьбы с миром социализма,
консерваторы не считают нужным заниматься поиском
каких бы то ни было новых аргументов, предпочитая опи-
раться на архаичные идеологические стереотипы времен
«холодной войны».
Среди американских консерваторов, группирующихся
вокруг Белого дома, распространена точка зрения, соглас-
но которой Соединенные Штаты в 70-е годы якобы не уде-
ляли должного внимания вопросам идеологической борь-
бы и внешнеполитической пропаганды. Этим стратегиче-
ским «просчетом», выразившимся в отходе от лобового
антикоммунизма, воспользовался, как утверждают «рейга-
нисты», Советский Союз, развернувший «глобальное про-
пагандистское наступление». «Исправить» это положение
будто бы и призвана нынешняя американская администра-
ция.
Известный идеолог американского неоконсерватизма,
редактор журнала «Комментари» и руководитель так на-
зываемого «комитета за свободный мир» Н. Подгорец об
винил предшествующие администрации в «одностороннем
разоружении» Америки в борьбе идей и обратился к адми-
нистрации Р. Рейгана с требованием занять не «оборони-
145

тельную», а «наступательную» позицию в идеологическом
противоборстве в современном мире. Говоря от имени ад-
министрации, директор ЮСИА Ч. Уик в своем выступлении
на слушаниях в конгрессе, посвященных деятельности аме-
риканского ведомства внешнеполитической пропаганды,
заявил, что «сегодня в большей степени, чем когда бы то
ни было, мы находимся в состоянии ожесточенной борьбы
идей. Нашим противником является Советский Союз... Это
противоборство не является чем-то новым. Оно идет уже
с конца второй мировой войны. Наша стратегия, однако,
осталась неизменной. Слишком долго мы были в оборони-
тельной позиции. Пришло время перехватить инициати-
ву»65.
Разумеется, не все в этих «признаниях» следует по-
нимать буквально. Фактически Ч. Уик под «обороной»
имеет в виду попытки модификации традиционного анти-
коммунизма, предпринимавшиеся, в частности, админист-
рацией Картера, и требует возврата к лобовым антикомму-
нистическим стереотипам в духе «холодной войны».
Становясь на путь «решительного» осуществления «пуб-
личной дипломатии», Белый дом ставит перед ней две
основные задачи. Во-первых, это «распространение подлин-
ного имиджа Америки за рубежом» и, во-вторых, увеличе-
ние объема и усиление «наступательного характера» ин-
формации, раскрывающей «истинное лицо» Советского
Союза. Если решению первой задачи служит восторженная
апологетика «американского образа жизни», то вторая за-
дача все чаще решается в духе психологической войны.
Администрация Рейгана заявляет, что главным объек-
том ее идеологической стратегии является Советский Союз.
Однако необходимо подчеркнуть, что задачи этой стратегии
в отношении СССР в настоящее время формулируются не
всегда четко и единообразно. В известной мере это отра-
жает реально существующие в кругах «рейганистов» раз-
ногласия относительно конечных целей политики нынешней
администрации на американо-советском направлении. Сто-
ронники наиболее крайних взглядов требуют ни больше ни
меньше, как «уничтожения советской системы», другие на-
стаивают на «сдерживании» СССР, третьи делают акцент
на поиске механизмов манипулирования его внешней и
внутренней политикой. Конечно, разногласия эти не следует
переоценивать, хотя бы уже потому, что во всех случаях
ставится задача проведения глобального идеологического
наступления. Однако учет их важен для понимания такти-
ческих различий.
146

Выдвигая требования возродить политику «сдержива-
ния» или даже «отбрасывания коммунизма», «рейганисты»
отдают себе отчет в том, что одного наращивания военной
мощи здесь явно недостаточно. Отсюда их попытки исполь-
зовать политические программы в идеологических целях.
Как прямо заявляет известный консервативный теоретик
У. Лакер, «сдерживание — это политическая борьба за со-
знание людей у себя дома и за рубежом; она относится к
врагам, с одной стороны, и к друзьям и нейтралам, с дру-
гой»66. Основные направления этого идеологического на-
ступления непосредственно диктуются двоякой стратегиче-
ской целью «рейганизма» — добиться торжества «амери-
канских идеалов» на мировой арене через «ниспровержение
коммунизма». Тем самым идеологическая стратегия «рей-
ганизма» по-существу возрождает основные постулаты
«холодной войны», отрицавшие возможность мирного сосу-
ществования государств с различным общественным строем
и объявлявшие конечной целью американской политики
«фундаментальное изменение» социалистического строя.
Подход республиканской администрации к отношениям
с Советским Союзом отражает прочно укоренившееся в
американском внешнеполитическом мышлении убеждение
в «незаконности» социалистического строя, само существо-
вание которого объявляется «вызовом» Соединенным Шта-
там. В то же время следует учитывать, что американские
творцы политики пытаются по-разному реализовать подоб-
ную установку в сфере идеологической стратегии. Так, если
картеровская администрация, стремясь подорвать социали-
стический строй изнутри, придала внешнеполитическому
курсу США черты «миссионерской» кампании по обраще-
нию в свою веру идейных противников, то «рейганист» —
это уже не «миссионер», не «проповедник», а «крестоно-
сец», готовый утверждать свое идеологическое кредо с по-
мощью силы, в том числе военной. «Логика политики рей-
гановской администрации по отношению к Советскому
Союзу основывается на одной ключевой посылке, согласно
которой политика Запада в целом и американская полити-
ка, в частности, способны серьезно влиять на советское
международное поведение в первую очередь путем оказа-
ния давления на внутриполитические процессы в СССР,—
отмечают С. Биялер и Дж. Афферика. — Эта посылка со-
вершенно ошибочна и порождает максималистские и не-
реалистические цели»67.
Объявляя Советский Союз главным «носителем зла» в
мире и сводя содержание мировой политики к противобор-
147

ству СССР и США, идеологи «рейганизма», по существу, и
не скрывают подрывной характер американской пропаган-
ды на СССР и другие страны социалистического содруже-
ства. Сам президент, выступая на конференции националь-
ного консервативного комитета политического действия в
феврале 1983 года, призвал к осуществлению глобальной
«наступательной стратегии борьбы за свободу» и открыто
провозгласил курс на использование внешнеполитической
пропаганды для вмешательства во внутренние дела социа-
листических стран с целью их «подрыва».
В то же время, в отличие от предпринимавшихся адми-
нистрацией Картера в русле кампании «в защиту прав че-
ловека» попыток создать легальную политическую оппози-
цию в социалистических странах, нынешние американские
стратеги берут курс на более активное использование не-
легальных средств из арсенала психологической войны.
Авторы специального документа, подготовленного консер-
вативным «мозговым трестом» — Институтом современных
исследований, требуют от американской внешней политики
«твердости» в отношении стран социализма и в качестве ее
конечной цели выдвигают требование «плюрализации» со-
циалистического общества. Наряду с политическим и эко-
номическим давлением к числу рекомендованных средств
отнесена и подрывная пропаганда. Американский консер-
вативный теоретик А. Уилдавски рекомендует использовать
«неортодоксальные, но и не недоступные средства», такие
как нелегальный ввоз в СССР и другие социалистические
страны запрещенной литературы, аудиовизуальных мате-
риалов и т. п.68.
Белый дом продолжает опираться на тезис о том, будто
социалистическое содружество «не монолитно» и сущест-
вуют «предпосылки» для роста экономических, социальных,
политических, а в известной мере и идеологических разли-
чий между его членами. Как и их предшественники, идео-
логи нынешней администрации исходят из того, что идеоло-
гическая «дестабилизация» отдельных социалистических
стран будет способствовать их «отрыву» от СССР и в ко-
нечном счете «отбрасыванию социализма», по крайней
мере в некоторых из этих стран. Но при этом «рейганисты»
акцентируют целенаправленное формирование антисоциа-
листических тенденций и явлений извне. По словам быв-
шего помощника госсекретаря по европейским делам
Л. Иглбергера, «в наших отношениях со странами Варшав-
ского Договора мы стремимся поощрять эволюционные
изменения в направлении большего разнообразия и нацио-
148

нальной независимости». Но и здесь основной упор делает-
ся на карательные «санкции» и операции в духе психологи-
ческой войны. Так, Вашингтон развернул политическое,
экономическое и идеологическое наступление против Поль-
ши; крупномасштабная идеологическая диверсия была
предпринята против Болгарии, обвиненной в «соучастии» в
покушении на папу, и т. п. Хотя подобные усилия не способ-
ны достичь своих целей, они умножают препятствия на
пути ослабления напряженности в отношениях между Вос-
током и Западом, обостряют и без того накаленную атмо-
сферу, сложившуюся по вине Вашингтона в современных
международных отношениях.
Сделав ставку на «реактивацию» антикоммунистических
стереотипов времен «холодной войны», «рейганисты» от-
крыто взяли курс на выход за рамки честного и открытого
противоборства идей, на перенесение идеологических раз-
ногласий в область межгосударственных отношений, на
вмешательство во внутренние дела СССР и других социа-
листических государств. Так, Дж. Ленчовский, сотрудник
Американского предпринимательского института, назначен-
ный на важный пост в аппарате Совета национальной бе-
зопасности, заявил, что «помощь некоторым эмигрантским
организациям позволит перенести битву идей на террито-
рию противника»69. Частичная материализация подобных
установок была предусмотрена в рамках проекта «Демо-
кратия», который, по признанию даже некоторых западных
обозревателей, напоминает американские пропагандистские
инициативы послевоенных лет, когда АФТ—КПП при фи-
нансовой поддержке ЦРУ выдвинула так называемую
«международную антикоммунистическую программу».
Тот же Дж. Ленчовский выступил с развернутым проек-
том соответствующей перестройки американской внешне-
идеологической деятельности. В статье «Внешняя политика
для рейганавтов», опубликованной в издании ультракон-
сервативной организации «Фонд наследия», он усмотрел
«главную опасность» для Советского Союза и социалисти-
ческого содружества в целом в американской пропаганде
и рекомендовал администрации сделать ставку на «глобаль-
ную борьбу идей». С этой целью Ленчовский потребовал
«развернуть все виды оружия из невоенного арсенала:
международное радиовещание, американские библиотеки
за границей, международные обмены в области образова-
ния, культуры и туризма, распространение книг, брошюр,
фильмов и телепрограмм, увеличение числа сотрудников
зарубежной информационной службы, а также иностран-
149

цев (например, журналистов) для работы в американских
информационных пунктах за рубежом, более активное
использование международных форумов, таких как ООН,
для идеологического наступления»70.
Сигналом, возвестившим открытый переход республи-
канской администрации к новому этапу в осуществлении
«наступательной» идеологической стратегии, стала речь
президента в британском парламенте 8 июня 1982 г., в ко-
торой он объявил начало «крестового похода» против ком-
мунизма. Заявив, что исход нынешнего противоборства в
мире решат «не бомбы и ракеты, а воля и духовная реши-
мость», американский президент провозгласил «всемирную
демократическую революцию», которая должна охватить
также социалистические страны и в конечном счете «оста-
вить марксизм-ленинизм на пепелище истории». В его
трактовке это предполагает использование средств прямо-
го политического вмешательства и проведение подрывных
акций против социалистических стран. Причем упор делает-
ся уже не на «эволюцию» социалистического общества, на-
правляемую «сверху», а на создание предпосылок для осу-
ществления «взрыва снизу».
Стратеги рейгановской администрации пытались соз-
дать видимость, будто провозглашенная ими кампания
«борьбы за демократию» носит общечеловеческий харак-
тер. Идея «демократии», по определению одного из руко-
водителей ЮСИА У. Томпсона, — это «не американская, а
международная идея», отнюдь не тождественная «амери-
канской модели». Однако подобная риторика не может
скрыть подлинную направленность объявленного «кресто-
вого похода». Как заявил в одном из своих интервью тот
же У. Томпсон, «мы не желаем, чтобы предметом полити-
ческих дискуссий в мире был выбор между капитализмом
и социализмом». При этом он подчеркнул, что в стратеги-
ческие замыслы администрации входит обязательное тре-
бование, чтобы дискуссия по проблемам «демократии» ве-
лась на американских, а не на советских условиях.
Хотя консервативные стратеги убеждены, что лишь
искусственные препоны, создаваемые «коммунистической
угрозой», препятствуют торжеству «американского экспе-
римента» в глобальных масштабах, они тем не менее вы-
нуждены решать и задачу «позитивного утверждения аме-
риканских идеалов», возрождения веры в «американскую
модель» как фактическую основу «сплочения Запада».
«Соединенные Штаты, — говорится в докладе «Фонда на-
следия» за 1983 год, — должны стремиться представить
150

себя в позитивных, а не проста в негативных антикоммуни-
стических тонах. Неспособность сделать это будет означать
фактическое признание правил идеологической борьбы, на-
вязываемых Советским Союзом. При всякой возможности
госдепартамент должен стремиться отождествлять Соеди-
ненные Штаты с экономическим развитием, свободными
рыночными силами и, когда только возможно, с законной
демократической политической системой»71.
С точки зрения «рейганистов», американская «модель»
должна работать прежде всего в самих США, которые смо-
гут тогда увлечь весь мир своим примером, стать в полном
смысле слова страной-«моделью». В то же время для «рей-
ганистов» «добровольное следование» примеру Соединен-
ных Штатов — а такого рода упования были во многом
свойственны, например, администрации Картера — отнюдь
не обязательное условие для восстановления позиций аме-
риканской гегемонии. Возрождая традиционное «америко-
центристское» видение мира, приверженцы этого подхода
занимают открыто националистические, а во многом и шо-
винистические позиции, вплоть до противопоставления
Соединенных Штатов не только социалистическим и раз-
вивающимся странам, но и собственным союзникам.
Испытывая к ним подспудное недоверие, республикан-
ская администрация энергично взялась за обработку обще-
ственного мнения в западноевропейских странах, население
которых проявило серьезную озабоченность в связи с ми-
литаристским курсом Белого дома. «Задачей номер один»
американской пропаганды в отношении стран Западной
Европы стали попытки ослабить и дискредитировать анти-
ракетное движение, превратившееся в начале 80-х годов в
мощный политический фактор. Этим целям должна была
служить, в частности, деятельность упоминавшейся выше
специальной группы во главе с послом в Ирландии П. Дей-
ли, а также ряд программ, включенных в проект «Демо-
кратия», и многочисленные пропагандистские акции, осу-
ществляемые в основном по каналам ЮСИА.
Часть бремени по пропаганде политики НАТО Вашинг-
тон попытался переложить на своих союзников по блоку.
В русле реализации этой установки был разработан план
координации усилий всех натовских пропагандистских
служб с целью внушить западноевропейской обществен-
ности мысль о том, будто Североатлантический блок — это
«лучшая гарантия мира», а также раздуть кампанию о
«советской военной угрозе». Укреплению «общих ценно-
стей», понимаемому как противодействие процессам и яв-
151

лениям, идущим вразрез с интересами Вашингтона, и был
отчасти посвящен проект «Демократия», предусматриваю-
щий единые действия стран НАТО в рамках «крестового
похода», который во многом должен был способствовать
укреплению «атлантической солидарности».
Активно вербуя единомышленников за пределами США,
«рейганисты» пытаются создать своего рода организацион-
но оформленный всемирный консервативный альянс, стре-
мятся выйти за рамки официальных каналов координации
идеологической деятельности. Они активно привлекают к
«идеологическому наступлению» на мир социализма наря-
ду с пропагандистской машиной буржуазного государства
и неправительственные организации. Так, нынешняя адми-
нистрация попыталась обеспечить широкое участие частных
фондов и научно-исследовательских центров в проекте
«Демократия», изначально задуманном как «смешанное»
предприятие, в котором федеральные ассигнования должны
«обрастать» многочисленными частными пожертвованиями.
К осуществлению этого проекта были привлечены такие
«мозговые тресты» консервативного направления, как Аме-
риканский предпринимательский институт, «Фонд насле-
дия», Центр стратегических и международных исследова-
ний при Джорджтаунском университете в Вашингтоне, из-
давна выступавшие с рекомендациями всемерно активизи-
ровать американскую внешнеполитическую пропаганду, пе-
ревести ее на «режим» психологической войны.
Уже в августе 1981 года нынешний глава Белого дома
и Совет национальной безопасности одобрили представлен-
ный Ч. Уиком проект «Истина», который явился первым
актом открытого возврата к «холодной войне» в американ-
ской внешнеполитической пропаганде. Столкнувшись в пер-
вые месяцы пребывания у власти с широкой оппозицией
своей политике, «рейганисты» увидели в этом прежде всего
«происки советской пропаганды», борьба с которой и была
объявлена одной из главных задач американской «публич-
ной дипломатии». Впрочем, ни о какой «публичности» в
данном случае говорить не приходится — основу проекта
«Истина» составляют секретные документы, которыми
должны руководствоваться привлекаемые к его осуществ-
лению правительственные организации (ЮСИА, госдепар-
тамент, Пентагон и ЦРУ). По сути дела, речь шла о созна-
тельной попытке преувеличить роль пропагандистского
фактора в международной политике, списать на «злой умы-
сел» другой стороны пороки американского внешнеполити-
ческого курса.
152

Видная роль в осуществлении проекта «Истина» отво-
дилась радиостанции «Голос Америки», которой предписы-
валось активно содействовать созданию позитивного
«имиджа» Америки, извращая при этом политику СССР и
других социалистических стран, В конце 1981 года в аме-
риканском ведомстве внешнеполитической пропаганды
вспыхнул скандал. Поводом для него послужило опублико-
вание в печати памятной записки заместителя директора
радиостанции Ф. Николайдеса. «Мы должны стараться де-
стабилизировать Советский Союз и его союзников, способ-
ствуя разладу между народами и их правителями», — без
обиняков заявлял автор этого документа, предлагавший
далее «вбивать клин» между руководителями различных
социалистических стран, «раздувать пламя национализма»,
«поощрять возрождение религиозных чувств» в этих стра-
нах и т. п. Хотя руководство «Голос Америки» и поспеши-
ло объявить, что записка не отражает официальную про-
грамму действий, не вызывает сомнений то обстоятельство,
что она адекватно отразила дух прямолинейной идеологи-
ческой стратегии «рейганизма», нацеленной на ликвидацию
социализма как общественно-политического строя с по-
мощью лобовой, незамаскированной атаки на СССР и его
союзников. «Ясно, куда мы идем, — заявил один из быв-
ших сотрудников ЮСИА. — Мы возвращаемся к Трумэну,
принципу «Америка превыше всего» и ко всей риторике хо-
лодной войны».
Однако риторика — это лишь полдела. С приходом к
власти республиканской администрации резко возросло
число подрывных акций, адресованных аудитории в социа-
листических странах, активизировались попытки превра-
тить внешнеполитическую пропаганду в катализатор «об-
щественного недовольства». Одним из объектов психологи-
ческой войны стала Польша, на которую американские ра-
диоголоса обрушили поток дезинформации и клеветы. Так,
в 1982 году «Голос Америки» увеличил время вещания на
эту страну почти втрое, а радиостанция «Свободная Евро-
па» довела объем своих передач на польском языке до
24 часов в сутки. Крупномасштабной идеологической дивер-
сией стало подготовленное ЮСИА телешоу «Пусть Поль-
ша останется Польшей», навязанное Вашингтоном несколь-
ким десяткам стран. Не остались обделенными его внима-
нием и другие социалистические страны. Особую актив-
ность в сфере радиопропаганды развернул назначенный на
пост директора радиостанции РС-РСЕ Дж. Бакли, без осо-
бого труда пробивший дополнительные ассигнования на
153

модернизацию «радиоблизнецов», которых сенатор
Дж. Фулбрайт в свое время назвал «реликтами холодной
войны».
Таким образом, приход к власти республиканской адми-
нистрации привел к резкому усилению в идеологической
стратегии Соединенных Штатов тенденций, ведущих к ис-
кусственному обострению идеологической борьбы, вплоть
до перевода ее в плоскость психологической войны, в пер-
вую очередь против Советского Союза и других социали-
стических стран. Однако используемые «рейганистами»
приемы психологической войны не вытесняют все же пол-
ностью методы идеологической борьбы в стратегическом
арсенале «рейганизма». И те, и другие остаются неизмен-
ными компонентами внешнеидеологической деятельности
американского империализма, причем в зависимости от
конкретных задач, решаемых идеологической стратегией
администрации, равно как и от специфики внутренних и
международных условий, одни и те же проблемы становят-
ся предметом как идеологической борьбы, так и психологи-
ческой войны.
Резонно ожидать, что общая направленность идеологи-
ческой стратегии США на мировой арене останется в бли-
жайшие годы неизменной. Вместе с тем практика внешне-
идеологической деятельности нынешней администрации
свидетельствует о возможности оперативного изменения
тактики для достижения стратегических идеологических
целей.

ГЛАВА VI
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ КАМПАНИИ В СТРАТЕГИИ
ВАШИНГТОНА
ДИНАМИКА И ФУНКЦИИ ИДЕОЛОГИЧЕСКИХ КАМПАНИЙ
В конце 70-х годов правящие круги США развернули
внутри страны и на мировой арене серию идеологических
кампаний, наглядно подтверждавших их курс на «реидео-
логизацию» внешней политики. Начало этому процессу по-
ложила администрация Картера, вскоре после прихода к
власти приступившая к осуществлению широкомасштаб-
ной кампании «в защиту прав человека». Одновременно
был начат новый виток кампании о «советской угрозе», ко-
торая приобрела официальный характер в заключительный
период пребывания президента Картера у власти и была
резко форсирована республиканской администрацией.
Упор на идеологические кампании как наиболее мас-
штабную и эффективную форму пропагандистского воздей-
ствия отражал стремление Вашингтона повысить роль идео-
логической деятельности во внешней политике США, по-
ставить перед ней более масштабные стратегические цели.
В конце 70 — начале 80-х годов эти кампании во многом
стали определять характер идеологической борьбы в со-
ветско-американских отношениях, на обострение которой
сознательно пошел Вашингтон.
В период пребывания у власти администраций Никсона
и Форда в идеологической деятельности Соединенных
Штатов преобладали отдельные акции, носившие преиму-
щественно краткосрочный характер, предметом которых
служили те или иные события и факты, а также пропаган-
дистские кампании с относительно узкой тематикой, четко
локализованные во времени и посвященные конкретным
проблемам и явлениям. Пропагандистские акции, которые,
по сути дела, являются элементами, «кирпичиками» более
масштабных форм идеологического воздействия — пропа-
гандистских и идеологических кампаний, могут реализовы-
155

ваться в выступлениях политических и государственных
деятелей, публикациях в прессе, в радио- и телепрограм-
мах, специальных пропагандистских изданиях и т. п. Хотя
значение отдельной пропагандистской акции ограничено,
потенциал ее воздействия и эффективность заметно возрас-
тают в контексте более широких пропагандистских кампа-
ний. При этом последние нередко являются лишь прелюди-
ей к развертыванию широкомасштабных идеологических
кампаний, которые могут длиться годами, оставаясь на
авансцене идеологической борьбы.
Так, пропагандистская кампания, развернутая в 1976
году в связи с 200-летием Соединенных Штатов, выполня-
ла задачу создания благоприятного «имиджа» США в гла-
зах известной части международной общественности, слу-
жа одновременно средством отвлечения американцев от
наболевших проблем. В то же время самим ходом подго-
товки и празднования юбилея в Соединенных Штатах соз-
давалась психологическая атмосфера, служившая пита-
тельной средой для «реидеологизации» внешней политики.
И в этом плане значение «юбилейной» кампании оказалось
выходящим далеко за рамки ее непосредственных целей.
Пропагандистские кампании и отдельные пропагандист-
ские акции первой половины 70-х годов носили во многом
разрозненный и даже хаотичный характер, что отражало
острые идейно-политические разногласия в США, связан-
ные прежде всего с вьетнамской войной, а также перехо-
дом к политике разрядки. Атмосфера внутренних раздоров
и противоречий крайне затрудняла выработку последова-
тельной идеологической стратегии. Вместе с тем акцент
Вашингтона на отдельные пропагандистские акции и про-
пагандистские кампании с относительно узкой тематикой
был связан со стремлением части американских политиков
несколько «деидеологизировать» внешнеполитический курс
США, «перенасыщенный» идеологией антикоммунизма в
период «холодной войны».
Общий поворот к «реидеологизации» обусловил широ-
кое использование Вашингтоном идеологических кампаний
как наиболее концентрированной и эффективной формы
идеологического воздействия. Если пропагандистские кам-
пании, ограничиваясь относительно узкой, локальной проб-
лематикой, осуществляются в значительной мере на осно-
ве мобилизации аппарата внешнеполитической пропаган-
ды, довольно жестко «привязываются» к конкретным проб-
лемам и явлениям, а объединение разрозненных пропаган-
дистских акций в их рамках носит в целом «искусствен-
156

ный», конъюнктурно-политический характер, определяется
запросами текущего политического момента, то отличи-
тельной чертой идеологических кампаний является прямой
выход на общемировоззренческую проблематику, обраще-
ние к кардинальным вопросам идеологического противо-
стояния двух систем. Связующим раствором для комплек-
са акций в идеологических кампаниях, в отличие от кампа-
ний пропагандистских, служат не столько шумиха вокруг
исторических дат (типа 200-летия США), спекуляции во-
круг международных событий (например, в Иране) и от-
дельных политических проблем (даже таких крупных, как
контроль над вооружениями), а фундаментальные посту-
латы буржуазной идеологии.
Идеологические кампании строятся на основе примата
идеологического содержания над формами его пропаган-
ды. В рамках таких кампаний все апелляции к конкрет-
ным событиям и фактам приобретают подчиненный харак-
тер, а отдельные политические проблемы и явления ис-
пользуются преимущественно как иллюстративный мате-
риал, через который раскрываются основные идеологичес-
кие тезисы. Относительная целостность содержания идео-
логических кампаний позволяет рассматривать каждую из
них как систему, хотя, разумеется, весьма противоречи-
вую. В общем и целом различия между идеологическими и
пропагандистскими кампаниями соответствуют соотноше-
нию между идеологической стратегией и тактикой, отража-
ют иерархию долговременных и краткосрочных целей идео-
логической деятельности.
Содержание идеологических кампаний неоднородно в
структурном плане. Наряду с ключевыми, «центральными»
тезисами, обусловливающими качественное своеобразие
той или иной кампании, они, как правило, содержат на-
правления «периферийного» характера, которые могут в
довольно широких пределах варьироваться, не меняя спе-
цифики данной кампании. «Периферийные» компоненты
идеологических кампаний играют, однако, важную функ-
циональную роль, обеспечивая возможность их динамиче-
ского развития и взаимного «подключения». Так, нынеш-
няя вашингтонская администрация, связав борьбу против
«международного терроризма» с так называемой «пробле-
мой защиты прав человека», попыталась тем самым уси-
лить одну кампанию за счет другой. Хотя данная попытка
в целом не оправдала возлагавшихся на нее надежд, ре-
ально существующие точки соприкосновения идеологичес-
ких кампаний позволяют американским идеологам исполь-
157

зовать их в целях взаимного стимулирования и гальвани-
зации.
Идеологические кампании не исчерпывают всего содер-
жания идеологической деятельности Вашингтона на совре-
менном этапе, поскольку целый ряд пропагандистских
кампаний и отдельных пропагандистских акций не укла-
дываются в их рамки. В то же время идеологические кам-
пании превратились в мощные «центры притяжения», на
которые ныне ориентировано использование других форм
идеологического воздействия и к которым Вашингтон стре-
мится «привязывать» отдельные пропагандистские кампа-
нии и акции.
Эволюция идеологической кампании может привести к
«отпочкованию» от нее новых, более или менее самостоя-
тельных кампаний. Так, развертывание кампании о «совет-
ской угрозе» в конце 70-х годов привело к возникновению
целого ряда идеологических кампаний меньшего масшта-
ба, связанных, в частности, с официально провозглашен-
ной борьбой с «международным терроризмом» или «полу-
официальной» кампанией об угрозе «финляндизации» За-
падной Европы. Хотя подобные «подкампании» и обрета-
ют известную самостоятельность, они по-прежнему сохра-
няют органическую связь с «основной» кампанией, в русле
которой развиваются.
Внутренняя динамика идеологических кампаний, орга-
низуемых Вашингтоном, во многом обусловливается
аморфностью и противоречивостью их содержания, сочета-
нием в нем разнопорядковых элементов, когда теоретиче-
ские фрагменты соседствуют с проявлениями обыденного
сознания и т. п. Неоднородность идейного содержания
кампаний связана как с противоречивостью общественного
сознания буржуазного общества, так и с множественно-
стью источников формирования этого содержания, в числе
которых и политико-академическое сообщество, и пресса, и
общественное мнение, и, разумеется, сама администрация.
Эта неоднородность содержания кампаний затрудняет ус-
тановление между его элементами чисто логических свя-
зей, которые нередко подменяются эмоциональными связ-
ками. Отчетливую эмоциональную окраску всегда имеют
образования массового сознания, оказывающие сопротив-
ление попыткам подчинить их логическим или софистичес-
ким схемам. С этим явлением пришлось, например, стол-
кнуться республиканской администрации, которая попыта-
лась с помощью разного рода теоретических ухищрений
исключить из числа объектов «правозащитной» деятельно-
158

сти проамериканские диктаторские режимы и сосредото-
чить огонь исключительно на СССР и его союзниках. Этот
ход в целом не удался, поскольку в американском массо-
вом сознании сильна прежде всего чисто эмоциональная
приверженность лозунгу «защиты прав человека», что
сделало бесплодными ухищрения администрации. В то же
время высокая степень эмоциональности, присущая мас-
совому сознанию, может играть на руку организаторам
идеологических кампаний, позволяя поддерживать накал
последних на высоком уровне, как это произошло, напри-
мер, с кампанией о «советской угрозе» в свете событий в
Афганистане.
Теоретическую основу кампаний составляют компонен-
ты, поставляемые различными звеньями политико-акаде-
мического сообщества. Например, активному использова-
нию в идеологической деятельности Вашингтона лозунга
«борьбы с международным терроризмом» предшествовала
соответствующая разработка этой темы «мозговыми трес-
тами» правоконсервативной ориентации, которые и подгото-
вили почву для обвинений Советского Союза в «причастно-
сти» к терроризму, отождествляемому с национально-осво-
бодительными движениями, и т. п. Немаловажную роль иг-
рает и своего рода «личная уния» исследовательских цент-
ров с администрацией, осуществляющей идеологическую
кампанию (например, такие теоретики «антитерроризма»,
как Р. Пайпс и Дж. Киркпатрик, получили официальные
посты в республиканской администрации, провозгласившей
борьбу с «международным терроризмом» своей первооче-
редной задачей).
Центральные постулаты новой идеологической кампа-
нии, как правило, активно обыгрываются американскими
средствами массовой информации задолго до развертыва-
ния данной кампании. Их роль, однако, заключается не
столько в осуществлении планомерной подготовки к идео-
логической кампании (хотя известная часть средств массо-
вой информации, тесно связанная с определенными поли-
тическими группировками, может принимать в этом про-
цессе самое активное участие), сколько в формировании
того идейно-психологического «фона», на котором впослед-
ствии «разыгрывается» идеологическая кампания. Нередко
пресса отрабатывает несколько вариантов подхода к той
или иной актуальной теме, что позволяет организаторам
кампании учесть результаты подобной «пристрелки» при
выработке «официальной версии», на которой строится
данная кампания. Именно на страницах газет и журналов
159

происходит то свойственное всем кампаниям смешение
теоретических и обыденных элементов, о котором говори-
лось выше.
Организаторы идеологической кампании не могут рас-
считывать на успех, если они не опираются на определенные
тенденции в общественном мнении, не учитывают идейно-
психологический климат, существующий в стране и за ру-
бежом. Первоначальный внутриполитический успех кампа-
нии «в защиту прав человека» был во многом обусловлен
именно тем, что она отражала растущую озабоченность
американской общественности «моральным измерением»
внешней политики США и была созвучна обращенным к
руководству страны требованиям отказаться от политичес-
кого прагматизма и цинизма и проводить внешнеполитиче-
ский курс, опирающийся на устойчивые моральные прин-
ципы. Не столь однозначный характер имели сложившиеся
в общественном мнении предпосылки проведения кампании
о «советской угрозе». Глубоко укоренившиеся антисовет-
ские стереотипы, страх и недоверие к Советскому Союзу,
усиленно культивировавшиеся американским правящим
классом на протяжении десятилетий, сочетаются в массо-
вом сознании с опасениями в отношении милитаристского
курса самого Вашингтона, с осознанием императивов со-
ветско-американского сотрудничества в деле уменьшения
ядерной угрозы. Вообще надо заметить, что двойствен-
ность и противоречивость общественного мнения наклады-
вают серьезные ограничения на идеологическую деятель-
ность Вашингтона и нередко заставляют модернизировать
ее. Примером тому могут служить вынужденные попытки
республиканской администрации сочетать воинственную
риторику с декларативным миролюбием, как это было в
начале 80-х годов.
Ключевая роль в осуществлении идеологических кам-
паний принадлежит администрации, которая избирает
«официальную версию» придает кампании определенную
направленность, вносит в нее последующие изменения
и т. п., то есть выступает тем координирующим центром,
без которого невозможно ее непрерывное протекание. Хо-
тя эти функции может выполнять не только Белый дом
(например, главным координатором кампании о «совет-
ской угрозе» в первый период пребывания Дж. Картера у
власти было правое крыло республиканской партии), лишь
администрация может «освятить» кампанию, придать ей
официальный статус, поставить ей на службу гигантский
пропагандистский аппарат.
160

Официальное провозглашение той или иной идеологи-
ческой кампании Белым домом дает начало «цепной реак-
ции», в которую вовлекаются контрагенты США на миро-
вой арене, политические партии и общественные организа-
ции внутри страны, конгресс, политико-академическое со-
общество, средства массовой информации, общественное
мнение. Таким образом, в рамках идеологической кампа-
нии возникает своего рода «обратная связь», которая в за-
висимости от ее характера может стать как фактором на-
ращивания, так и ослабления кампании.
Принцип «обратной связи» имеет важное значение для
самого «выживания» идеологической кампании (в то вре-
мя как кампания пропагандистская может осуществлять-
ся, по существу, лишь за счет импульсов, исходящих от ад-
министрации или иного организационного центра). Если
идеологическая кампания не вызывает требуемой реакции
со стороны хотя бы нескольких адресатов, то это серьезно
ограничивает ее масштабы и эффективность, как это про-
изошло, в частности, с кампанией «борьбы против между-
народного терроризма», которая не нашла в целом откли-
ка в общественном мнении и даже подверглась критике со
стороны демократов в конгрессе, встретив благоприятный
прием только у тех представителей политико-академичес-
ких кругов, которые сами фактически и стояли у ее исто-
ков.
Характер «обратной связи» может меняться в ходе
идеологической кампании. «Положительная обратная
связь», характерная для начального периода кампании «в
защиту прав человека», сменилась разочарованием ши-
рокой общественности и нарастанием критики внутри стра-
ны и за рубежом, вызванной лицемерием и использовани-
ем «двойного стандарта», к которому широко прибегала
картеровская администрация. Отчетливо выраженная «от-
рицательная обратная связь» возникла в связи с попытка-
ми республиканской администрации окончательно выхоло-
стить эту кампанию, низвести ее до уровня подручного ан-
тисоветского средства. Резкое недовольство рейгановской
интерпретацией «правозащитной» деятельности заставило
Белый дом модифицировать свою тактику, скорректиро-
вать свой подход к этой кампании.
Таковы некоторые общие черты идеологических кампа-
ний, которые были развернуты в 70 — начале 80-х годов
Вашингтоном. Рассмотрим теперь каждую из этих кампа-
ний в отдельности.
161

ΤΕΜΑ «СОВЕТСКОЙ УГРОЗЫ»
В ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ СТРАТЕГИИ США
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 70— НАЧАЛА 80-Х ГОДОВ
Тема «советской угрозы» постоянно присутствует в аме-
риканской пропаганде. Однако место этой темы в общем
спектре пропагандистской тематики не остается неизмен-
ным. Интенсивность идеологической деятельности, «стерж-
нем» которой являются спекуляции вокруг «советской уг-
розы», также существенно меняется в зависимости от фак-
торов как внутриполитического, так и международного по-
рядка. Испытывая «приливы» и «отливы», эта деятельность
может выступать в форме идеологической кампании и при-
обретать официальный статус или оттесняться «на перифе-
рию» идеологической активности правящего класса, стано-
вясь уделом группировок, выступающих с критикой нахо-
дящейся у власти администрации.
Набор тезисов о «советской угрозе» появился на Запа-
де буквально в первые дни после победы социалистической
революции в России. Широкий отклик эта тема нашла в
Соединенных Штатах, где существовала особенно благо-
приятная питательная среда для распространения антисо-
ветских и антикоммунистических настроений. «Вызов», ко-
торый американские идеологи усмотрели в образовании
первого социалистического государства, был уникален в
том смысле, что Соединенным Штатам пришлось впервые
столкнуться на мировой арене с идеологией, выдвигавшей
альтернативный план социально-политического переустрой-
ства мира. Поэтому в США широкое распространение по-
лучила идеологическая трактовка «советской угрозы», ак-
центировавшая внимание на той «опасности», которую таи-
ло в себе распространение коммунистической идеологии
для буржуазных общественных отношений.
Ответом на этот «вызов» стало насаждение антиком-
мунизма и антисоветизма правящими кругами Соединен-
ных Штатов. «Коммунизм» был объявлен «заклятым вра-
гом», от победы над которым зависело не только конечное
торжество «американских идеалов», но и само существова-
ние «града на холме». Буржуазные идеологи были, однако,
далеки от признания того факта, что идейное влияние Со-
ветского Союза коренится во внутренней силе и жизнеспо-
собности идей, которыми он руководствуется в своей внут-
ренней и внешней политике. Авторы получившего широкое
распространение тезиса об «экспорте революции» пытались
свести рост влияния коммунистической идеологии к «заго-
162

вору Коминтерна», к попыткам СССР осуществлять «под-
рывную деятельность» против других стран. Стремление
буржуазных идеологов объяснить все проблемы Запада
«происками Москвы» обусловило тесное переплетение ан-
тикоммунизма с антисоветизмом.
Другим важнейшим компонентом «советской угрозы»
стали спекуляции военно-политического порядка, перво-
начально появившиеся в форме измышлений о «красном
милитаризме». Тезис о «советской военной угрозе» не полу-
чил, однако, широкого распространения в Соединенных
Штатах в период до второй мировой войны, поскольку
вступал в явное противоречие с реалиями тех лет. Широ-
кая пропагандистская кампания с упором на военный ас-
пект была развернута после окончания войны, превратив-
шись в неотъемлемый атрибут идейной борьбы по пробле-
мам внешней политики.
Различные интерпретации «советской угрозы» активно
использовались сторонниками «рижских аксиом»» для
борьбы против «линии Ялты», поборниками конфронтации
с Советским Союзом для противодействия курсу на пере-
говоры, приверженцами «холодной войны» для нападок на
разрядку международной напряженности. В духе темы
«советской угрозы» в послевоенный период в Соединенных
Штатах было развернуто несколько крупномасштабных
пропагандистских и идеологических кампаний. К их числу
относились кампания, призванная создать «консенсус» для
перевода американской внешней политики на рельсы докт-
рины «сдерживания» во второй половине 40-х годов, кам-
пания по поводу мнимого наращивания «военно-воздуш-
ной мощи СССР», послужившая предлогом для создания
огромной американской стратегической авиации в первой
половине 50-х, шумная кампания о мифическом «ракетном
отставании» США в конце 50 — начале 60-х годов, под
прикрытием которой Соединенные Штаты начали осущест-
влять гигантскую программу строительства межконтинен-
тальных баллистических ракет, и т. п.
Манифестами антисоветских сил в послевоенные деся-
тилетия поочередно становились то статья Дж. Кеннана,
опубликованная в журнале «Форин афферс» в 1947 году,
то меморандум СНБ-68, подготовленный под руководст-
вом П. Нитце в 1950, то доклад комиссии Гейтера «Сдер-
живание и выживание в ядерный век», вызвавший новую
волну спекуляций о «советской военной угрозе» в 1957 го-
ду, а также многие другие менее известные документы, ко-
торые не давали исчезнуть теме «советской угрозы» даже
163

в периоды относительного уменьшения интенсивности анти-
советской пропаганды.
Эта тема отошла на второй план в начале 70-х годов.
Администрация Никсона была вынуждена несколько осла-
бить нагнетание страхов по поводу «советской военной уг-
розы», поскольку это направление антисоветской кампа-
нии во многом противоречило ее курсу на участие в пере-
говорах с Советским Союзом. В первые годы разрядки были
вынуждены несколько умерить свою активность представи-
тели даже тех политических сил, которые упорно придер-
живались тезиса о «советской угрозе». В глазах широкой
общественности и известной части представителей правя-
щих кругов их взгляды были дискредитированы результа-
тами войны во Вьетнаме, которая привела к критическому
пересмотру идеологических стереотипов «холодной войны»,
в том числе такого ее атрибута, как тезис о «советской уг-
розе».
В то же время эта тема не исчезла из идеологического
арсенала Вашингтона. Использовала ее в своих целях и
администрация Никсона, которая рассматривала спекуля-
ции на тему о «советской военной угрозе» как средство
противодействия своим оппонентам, требовавшим более
последовательного осуществления принципов мирного со-
существования с Советским Союзом, а также как орудие
нейтрализации критики со стороны «ястребов», выступав-
ших против пересмотра курса на конфронтацию с миром
социализма. Никсон и Киссинджер стремились лишь ин-
терпретировать «советскую угрозу» в соответствии с собст-
венным пониманием международных отношений в ядерный
век. Администрация придерживалась тезиса о том, что «со-
ветская угроза» в современных условиях проявляется не в
«подготовке СССР к ядерной войне против Запада», о чем
годами твердила антисоветская пропаганда, а в «военно-
политическом и психологическом давлении», которое-де
СССР оказывает на США и их союзников, опираясь на
свою военную мощь.
«Советская угроза» виделась внешнеполитическим
стратегам никсоновской администрации преимущественно
в обличье некоего «советского экспансионизма», грозящего
нарушить глобальный «баланс сил», поддержание которо-
го рассматривалось в качестве абсолютного императива
американской внешней политики. Такая интерпретация,
представлявшая в извращенном виде реальное содержание
внешнеполитического курса Советского Союза, свидетель-
ствовала о непреодоленном влиянии антикоммунистичес-
164

ких стереотипов философии «холодной войны» и создавала
благоприятную почву для активизации сторонников новой
конфронтации с Советским Союзом, обусловливая край-
нюю уязвимость администрации для нападок со стороны
правых сил.
В середине 70-х годов открытое наступление на полити-
ку разрядки возглавил военно-промышленный комплекс,
который был несколько оттеснен с занимаемых им пози-
ций в период ослабления международной напряженности.
В этом наступлении активно участвовали политические
группировки, поставившие антисоветизм и антикоммунизм
во главу угла своей деятельности, реакционная пресса,
претендовавшая на «беспристрастную» оценку разрядки,
представители академических кругов, культивировавшие
концепции в духе «холодной войны», эмигрантские органи-
зации, распространявшие измышления о мире социализ-
ма, — словом, все те силы, непосредственные интересы ко-
торых были ущемлены поворотом к лучшему в советско-
американских отношениях. К тому времени разрядке уже
был нанесен значительный ущерб введенными Вашингто-
ном ограничениями в области торгово-экономических отно-
шений с Советским Союзом, американскими усилиями от-
странить СССР от участия в ближневосточном урегулиро-
вании, созданием искусственных препятствий на пути про-
цесса ОСВ и рядом других акций американской стороны.
Такое положение усугубила деятельность на посту главы
Белого дома Дж. Форда, стремившегося «умиротворить»
правое крыло республиканской партии, представители ко-
торого во главе с нынешним американским президентом вы-
ступили с резкими нападками на политику разрядки. «При
Киссинджере и Форде, — заявил Р. Рейган во время избира-
тельной кампании 1976 года, — мы стали страной номер два
в мире, в котором смертельно опасно быть только вто-
рым» 1.
Весной 1976 года президент Дж. Форд, уступая давле-
нию со стороны правых сил, создал так называемую «груп-
пу Б», состоявшую из «независимых» экспертов, которые
должны были подвергнуть проверке оценки советского во-
енного потенциала, представленные ЦРУ. В «группу Б» во
главе с известным своими антисоветскими и русофобскими
взглядами профессором из Гарварда Р. Пайпсом вошли
такие «ястребы», как П. Нитце, У. ван Клив, Д. Грэхэм и
др. Результаты проведенного ими «непредвзятого исследо-
вания» можно было предсказать заранее. «Сенсационный»
вывод гласил: военные расходы СССР вдвое превышают
165

прежние оценки и достигают ί2—13% валового нацио-
нального продукта! «Сенсация», однако, строилась на за-
ведомо ложных посылках, поскольку «команда Пайпса»
оценивала советские военные расходы, исходя из амери-
канских затрат на соответствующие виды вооружений, со-
держание личного состава и т. п. «Иными словами, — от-
мечает П. Уорнке, — всякий раз, когда мы увеличиваем
военным жалованье, советская угроза усиливается»2.
Несмотря на очевидную подтасовку фактов, доклад
«группы Б», который обвинял Советский Союз в «массиро-
ванном наращивании» военной мощи и требовал принятия
соответствующих контрмер со стороны Соединенных Шта-
тов, был взят на вооружение всеми отрядами милитарист-
ских и антиразрядочных сил в США, использовавших его
в качестве «аргумента» в поддержку требований отказать-
ся от разрядки и развернуть новый виток гонки вооруже-
ний.
В 1976 году начал свою деятельность и так называемый
«комитет по существующей опасности», который провоз-
гласил, что «главной угрозой» США и всему миру являет-
ся «советское стремление к господству»3. Костяк этой орга-
низации составили люди, хорошо знакомые с вашингтон-
скими «коридорами власти», умеющие находить рычаги
давления на администрацию и конгресс, манипулировать
средствами массовой информации. Возглавляемый такими
приверженцами «холодной войны», как П. Нитце, Ю. Рос-
тоу, М. Риджуэй, У. Колби и др., комитет стал одним из
главных координационных центров кампании о «советской
угрозе». Буквально с первых дней пребывания у власти
картеровской администрации «комитет по существующей
опасности» стал оказывать на нее мощное давление, орга-
низуя оппозицию в конгрессе назначению на важные поли-
тические посты деятелей, чьи кандидатуры не отвечали
стандартам воителей «холодной войны», создавая беско-
нечные препятствия на пути процесса ОСВ и т. п.
Инициаторы начала нового этапа кампании о «совет-
ской угрозе» опирались на целый ряд «мозговых трестов»
правоконсервативной ориентации, деятельность которых
заложила теоретический фундамент пропагандистского на-
ступления антиразрядочных сил. «Ударный отряд» теоре-
тиков «советской угрозы» составили представители Амери-
канского предпринимательского института, «Фонда насле-
дия», Гуверовского института войны, революции и мира,
которые поддерживают тесные связи с правым крылом
республиканской партии.
166

В роли активных участников кампании выступили неко-
торые журналы, такие как «Комментари», превращенный
его редактором Н. Подгорецем в один из главных рупоров
правоконсервативной пропаганды, «Уолл стрит джорнэл»
и целый ряд других, менее заметных изданий. Многие те-
зисы использовавшиеся в ходе кампании, были впервые
апробированы именно на их страницах, а затем широко
подхваченные массовыми периодическими изданиями, лег-
ли в основу телепрограмм, адресованных национальной
аудитории.
Зачинщики кампании попытались использовать в своих
целях массовые иллюзии, которые могли послужить пита-
тельной средой для нового всплеска антисоветских настрое-
ний в стране. В 1976 году в обстановке рекламной шумихи
и помпезной парадности состоялось, как уже говорилось,
празднование двухсотлетнего юбилея образования Соеди-
ненных Штатов. В атмосфере национализма и ура-патрио-
тизма громко раздавались голоса тех, кто призывал укре-
пить престиж и мощь Америки в мире, объявляя «винов-
ником» их ослабления прежде всего Советский Союз.
Активисты антисоветской кампании делали ставку и на
то, что по мере «затухания» шокового воздействия вьет-
намской войны, которое способствовало пересмотру фило-
софии «холодной войны», увеличатся возможности для
гальванизации внешнеполитических установок с ярко вы-
раженной антисоветской, милитаристской направленно-
стью. Поэтому параллельно с наращиванием кампании о
«советской угрозе» правоконсервативными группировками
предпринимались усилия, направленные на изживание
«вьетнамского синдрома». Их расчеты строились на пред-
положении, что под влиянием присущей общественному
мнению мощной силы инерции оно вскоре вновь сдвинется
в направлении тех ориентиров, которые занимали в нем
доминирующее положение в период «холодной войны».
Для обработки общественного мнения активно использова-
лись неблагоприятные для США явления в зоне развиваю-
щихся стран, такие как события в Анголе или на Африкан-
ском Роге, которые подавались массовой аудитории как
проявление «советского экспансионизма». Иллюзии массо-
вого сознания, порожденные неадекватным восприятием
международных событий, также стали мощным оружием в
руках организаторов антисоветской кампании.
Двойственную позицию по вопросу о «советской угро-
зе» занимала администрация Картера, что отражало неод-
нородность самого ее состава, где наряду с «умеренны-
167

ми» деятелями (С. Вэнс и др.) присутствовали ярые при-
верженцы антисоветских взглядов (3. Бжезинский и др.).
Первоначально идеологи картеровской администрации во
многом пошли по пути «деидеологизации» тезиса о «совет-
ской угрозе». «В прошлом, когда мы, возможно, испытыва-
ли чрезмерный страх перед Советским Союзом, мы были
склонны преувеличивать его военную мощь, которая в дей-
ствительности была довольно незначительной, — заявил
3. Бжезинский в 1978 году, — и недооценивать его идеоло-
гическую притягательность, которая в некоторых отноше-
ниях была весьма существенной. Сегодня, пожалуй, дело
обстоит как раз наоборот»4. Бжезинский не был оригина-
лен, признавая былые «ошибки» в оценке советского воен-
ного потенциала, — почти все организаторы послевоенных
кампаний о «советской угрозе» придерживались этой так-
тической линии, чтобы повысить доверие к новой порции
антисоветской пропаганды. Но он одним из первых попы-
тался перевести в разряд чисто пропагандистских тезис о
«конце идеологии», относя его, однако, лишь к марксизму.
Сохраняя в своей идеологической стратегии военно-по-
литический аспект «советской угрозы», теоретики карте-
ровской администрации в то же время сознавали, что по-
пытки чрезмерно его раздуть будут означать возврат в
русло доказавших свою бесперспективность идеологичес-
ких установок «холодной войны». Поэтому Бжезинский по-
пытался соразмерить масштабы официальной поддержки
кампании о «советской угрозе» с идеологическим кредо ад-
министрации: «Хотя советская военная мощь возросла
очень существенно, — высказывал он «взвешенное» суж-
дение, — она недостаточна для того, чтобы установить гос-
подство над Соединенными Штатами (мало сказать, что
мы тут ни в чем не уступаем), недостаточна, чтобы уста-
новить господство над миром, но достаточна, чтобы затруд-
нить разрешение региональных конфликтов»5. Публично
подписываясь под тезисом об «ограниченной советской уг-
розе», Бжезинский, однако, не учел, что картеровская ад-
министрация была не в состоянии удержать антисоветскую
кампанию в тех рамках, которые диктовались ее идеологи-
ческими установками, что антисоветская истерия может
поставить под угрозу политическое «выживание» самой ад-
министрации, расчистить путь к власти последовательным и
откровенным приверженцам новой «холодной войны», как
это и произошло на выборах 1980 года.
Идеологи картеровской администрации сделали попыт-
ку вписать тезис о «советской угрозе» в контекст своих
168

внешнеполитических взглядов, в которых, по крайней мере
на первых порах, они пытались учесть многомерность сов-
ременного мира и протекающих в нем процессов. В качест-
ве одной из основных опасностей, подстерегающих Соеди-
ненные Штаты на мировой арене, они рассматривали об-
щий процесс социально-политических перемен, охватив-
ших многие развивающиеся страны. Доминирующим ас-
пектом «советской угрозы» 3. Бжезинский объявил «по-
пытки» Советского Союза «извлечь выгоду» из политичес-
кой нестабильности в развивающемся мире, подразумевая
под этим поддержку, оказываемую СССР национально-ос-
вободительным движениям.
В этом же духе была выдержана так называемая кон-
цепция «дуги нестабильности», ставшая своеобразным
«вкладом» Бжезинского в эволюцию представлений о «со-
ветской угрозе». Помощник Картера по национальной без-
опасности был одним из первых высокопоставленных ва-
шингтонских деятелей, объявивших о начале резкой акти-
визации «исламского фактора» в международных отноше-
ниях, что он в целом объяснял «реакцией на материализм».
Активизация антиимпериалистических движений под фла-
гом ислама, расшатывающих социально-политическое ста-
тус-кво, в сочетании с «ростом советской военной мощи»
приводит, по Бжезинскому, к образованию огромной «ду-
ги», простирающейся через страны с мусульманским насе-
лением от Индонезии до Юга Африки.
Особенно громко о «дуге нестабильности» заговорили в
Соединенных Штатах в связи с иранской революцией, ко-
торая привела к свержению монархического проамерикан-
ского режима, считавшегося надежным оплотом Вашинг-
тона в районе Персидского залива. В Соединенных Шта-
тах была предпринята попытка прямо связать это событие
с нарастанием «советской угрозы». По мере развития иран-
ских событий в нежелательном для США направлении по-
пытки обвинить в «причастности» к ним Советский Союз
становились все более откровенными.
Столкнувшись с так называемым «мусульманским воз-
рождением», картеровская администрация попыталась на-
править «исламский фактор» в русло антисоветизма и ан-
тикоммунизма и вывести таким образом из-под удара Сое-
диненные Штаты. «Двойная стратегия» администрации в
отношении мусульманских стран была четко определена в
интервью 3. Бжезинского в декабре 1979 года, в котором
он заявил: «Я, в сущности, уверен, что в конечном счете
существует гораздо большая несовместимость между му-
169

сульманским миром и Советским Союзом, чем между му-
сульманским миром и Соединенными Штатами. Мы не име-
ем никаких имперских планов в мусульманском мире. Мы
заинтересованы в независимости всех мусульманских
стран. Мы уважаем их религиозные верования...»6. Парал-
лельно с этими лицемерными заверениями он сделал по-
пытку объявить Советский Союз «врагом ислама» и при-
пугнуть мусульманских деятелей «советской угрозой».
В полном соответствии с такой стратегией Вашингтон стал
предпринимать активные пропагандистские усилия с целью
погасить вспышку антиамериканизма в странах мусуль-
манского Востока и стимулировать встречное антисовет-
ское движение.
Тенденция к сближению с мусульманскими странами на
почве антисоветизма отчетливо проявилась в свете собы-
тий в Афганистане, которые изображались как столкнове-
ние ислама с «безбожным» коммунизмом. Пытаясь сыг-
рать на религиозных чувствах мусульман, президент Кар-
тер охарактеризовал ввод в страну по просьбе афганского
правительства ограниченного контингента советских войск
как «обдуманную попытку могущественного атеистическо-
го правительства покорить независимый исламский на-
род»7. В перспективе эта пропагандистская линия сближе-
ния с исламом на антисоветской основе должна была спо-
собствовать созданию на южных границах Советского
Союза «санитарного кордона» из враждебно настроенных
мусульманских государств.
Попытки разыграть своего рода «исламскую карту», аб-
солютизировать реакционные тенденции мусульманских
движений и свести на нет их антиимпериалистический по-
тенциал отражали стремление картеровской администра-
ции расширить традиционные средства давления на Совет-
ский Союз путем поддержки тех политических явлений и
процессов на мировой арене, которые имели антисоветскую
направленность и потому отвечали интересам Вашингтона.
События в районе Персидского залива сыграли ключе-
вую роль в эволюции внешнеполитической идеологии ад-
министрации Картера в направлении традиционных посту-
латов доктрины «сдерживания». Захват американского по-
сольства в Тегеране и 444-дневный «кризис с заложника-
ми» были использованы приверженцами «холодной войны»
для ожесточенных нападок на внешнеполитическую и
идеологическую стратегию администрации. В обстановке
шовинистической истерии, в атмосфере призывов «про-
учить врагов Америки» некоторые стратеги-либералы усом*
170

нились в целесообразности своих собственных попыток за-
менить идеологическую стратегию «холодной войны» «мо-
дернизированной» идеологической программой. В этих ус-
ловиях Дж. Картер попытался обезопасить себя от критики
справа, встав в позу «сильного лидера» и открыто «реаби-
литировав» ряд постулатов философии «холодной войны».
События в Афганистане были использованы Вашингтоном
для того, чтобы оправдать новый виток гонки вооружений,
развернутый Соединенными Штатами задолго до этих со-
бытий с целью сломать советско-американское стратегиче-
ское равновесие, чтобы придать видимость обоснованности
американскому курсу на антиразрядку.
Несмотря на крутой поворот картеровской администра-
ции во внешнеполитической сфере — провозглашение ин-
тервенционистской «доктрины Картера», курс на отказ от
ратифакиции Договора ОСВ-2 в сочетании с резким нара-
щиванием военных расходов, она продолжала оставаться
объектом ожесточенной критики со стороны правых сил,
прежде всего крайне правого крыла республиканской пар-
тии.
Предприняв массированное пропагандистское наступ-
ление, приверженцы новой «холодной войны» смогли опе-
реться на некоторые тенденции в общественном мнении,
которые, как отмечали специалисты в этой области Д. Ян-
келович и Л. Кэген, (поощряли «более жесткий подход к
Советскому Союзу, наращивание мускулов оборонного по-
тенциала, демонстрацию готовности помогать нашим союз-
никам.., если понадобится, с помощью военной силы, отказ
от моральной щепетильности, уменьшающей эффектив-
ность ЦРУ, использование торговли в качестве законного
орудия защиты наших национальных интересов и в целом
более энергичные действия, направленные против наших
врагов и в защиту наших друзей»8. Гальванизация шови-
нистических и антисоветских настроений в США стала од-
ним из слагаемых успеха республиканцев на выборах
1980 года и была истолкована ими как «мандат» на новый
пересмотр внешнеполитической и идеологической страте-
гии Вашингтона.
Кампания о «советской угрозе» стала одной из основ-
ных форм реализации идеологической стратегии новой ва-
шингтонской администрации. В трактовке ее идеологов
«советская угроза» приобрела «всеобъемлющий», «тоталь-
ный» характер, а Советский Союз предстал в виде «злой
силы», подрывающей военные, политические, экономичес-
кие и идеологические позиции США в мире. Хотя эскала-
171

ция этой кампании повлекла за собой усиление как ее
идеологического, так и военно-политического аспектов, в
целом в антисоветской кампании республиканской админи-
страции преобладала тема «военной угрозы». «Идеологи-
ческая угроза безусловно ослабела по сравнению с прош-
лым, в то время как военный компонент угрозы усилил-
ся» 9, — заявил один из ведущих «активистов» кампании
Н. Подгорец. Тезис об ослаблении «идеологической угро-
зы» стал очередной попыткой доказать, что укрепление по-
зиций Советского Союза на мировой арене основано ис-
ключительно на росте его военной мощи.
Следуя этой пропагандистской линии, организаторы ан-
тисоветской шумихи не смущаются явными несоответст-
виями. Так, спекуляции на тему об «историческом упадке»
СССР сочетаются с паникерскими заявлениями о возраста-
нии советского влияния на мировой арене. Подобное несо-
ответствие, однако, возникло неслучайно в рамках рейга-
новской кампании о «советской угрозе». С одной стороны,
она нацелена на то, чтобы создать у американской и миро-
вой общественности негативный «имидж» Советского Сою-
за, который-де близок к тому, чтобы «поставить Америку
на колени». С другой — организаторы кампании не хотят
допустить, чтобы страх перед «советской угрозой» приоб-
рел парализующий, дисфункциональный характер. Напро-
тив, они стремятся доказать, что при условии соответству-
ющей мобилизации потенциалов США и Запада в целом
вполне возможно добиться ликвидации социалистического
строя в Советском Союзе, перекрыть сам источник «совет-
ской угрозы». Антисоветская кампания стала оборотной
стороной пропагандистского наступления правых сил, наце-
ленного на обеспечение поддержки беспрецедентной про-
граммы «перевооружения Америки», а также на то, чтобы
избавить американцев от страха перед ядерной войной.
Центральное место в современной кампании о «совет-
ской угрозе» занимает пропагандистский тезис о «наращи-
вании» СССР своего военного потенциала (прежде всего
ядерного), о будто бы имеющем место нарушении страте-
гического баланса и достижении Советским Союзом пре-
восходства над Соединенными Штатами. Для «подтверж-
дения» этого вымысла используются как официальные из-
дания типа неоднократно переиздававшейся брошюры «Со-
ветская военная мощь», так и многочисленные оценки «не-
зависимых» экспертов и «мозговых трестов». Поскольку
СССР никогда не стремился и не стремится к военному
превосходству над США, «объективные» доказательства
172

существования «советской военной угрозы» в действитель-
ности основаны на подтасовке фактов: заведомо завышен-
ных оценках советских расходов на оборону, произвольном
выделении отдельных их статей и т. п.10
В центре кампании о «советской военной угрозе»
стоит искаженная трактовка намерений, которыми руко-
водствуется СССР в своей внешней и военной политике.
Приписывая Советскому Союзу не существующее стремле-
ние установить «господство над миром», теоретики антисо-
ветизма объявляют средствами достижения этой цели то
«готовность» СССР развязать ядерную войну, то «совет-
скую экспансию» в развивающемся мире, то ставку на
«международный терроризм». Любопытно, что те или иные
интерпретации «советских намерений» в рамках кампании
о «советской военной угрозе» обычно оказываются зер-
кальным отражением военно-политических рекомендаций,
которые их авторы дают самим же Соединенным Штатам.
За тезисом о ведущейся якобы Советским Союзом подго-
товке к нанесению «первого удара» обычно скрывается
требование наращивания «контрсилового» потенциала
США, за мифом о «советском экспансионизме» — планы
американской интервенции в зоне развивающихся стран,
за обвинениями СССР в «подрывной деятельности» — ак-
ции Вашингтона по дестабилизации неугодных ему режи-
мов и правительств. Таким образом организаторы кампа-
нии пытаются оправдать милитаристский курс Соединен-
ных Штатов, развертывание все новых военных программ,
раздувание бюджета Пентагона.
Во второй половине 70-х годов теоретики антисоветиз-
ма приложили немало усилий для разработки основного
тезиса кампании, согласно которому Советский Союз яко-
бы стремится добиться «ядерного превосходства» над США
с целью установления своего «мирового господства». Бы-
ло предложено несколько антисоветских сценариев подоб-
ного рода. Главным из них стала концепция, в соответст-
вии с которой Советский Союз планирует одержать победу
в глобальной ядерной войне, получившая, в частности, от-
ражение в опубликованной в 1977 году на страницах жур-
нала «Комментари» статье Р. Пайпса «Почему Советский
Союз думает, что он способен сражаться и победить в
ядерной войне»11. Не утруждая себя объективным анали-
зом советско-американского стратегического паритета, ко-
торый, как известно, заведомо исключает возможность «по-
бедоносной» ядерной войны, Р. Пайпс сосредоточивается
на «тайных замыслах» СССР, на его будто бы «подлин-
173

ной» стратегической доктрине. Одновременно он стремится
доказать, что у Советского Союза иные представления о
«немыслимом», чем у Соединенных Штатов, то есть проти-
вопоставить американское общество советскому, как воп-
лощение «добра» — воплощению «зла».
Сочинение Пайпса отнюдь не было всего лишь плодом
абстрактных размышлений гарвардского профессора. Как
отмечает редактор журнала «Вашингтон манзли» Дж. Эл-
тер, статья Пайпса рассматривалась многими представите-
лями республиканской администрации «в качестве замоч-
ной скважины, сквозь которую они могут взглянуть на со-
ветскую угрозу». Она излагала на бумаге то, «во что мно-
гие из них верят, но не способны связно изложить»12.
В 1981 году Р. Пайпс был назначен на один из ключевых
постов в штате сотрудников Совета национальной безопас-
ности и получил реальную возможность влиять на выра-
ботку внешнеполитического курса США. 'Уже занимая
официальный пост, он сделал беспрецедентное даже по
американским стандартам заявление, в котором предложил
Советскому Союзу выбирать между «отказом от коммуниз-
ма» и третьей мировой войной. Слова Пайпса и на сей раз
фактически отражали не только его собственную точку
зрения, но и убеждения многих представителей американ-
ских правящих кругов.
На что же возлагал Р. Пайпс свои надежды, открыто
провозглашая термоядерную войну альтернативой сосу-
ществованию с миром социализма, в то время как на про-
тяжении ряда лет он сам запугивал США неизбежным по-
ражением в случае конфликта с СССР? Позиция Пайпса и
его единомышленников объяснялась довольно просто.
Ведь они критиковали американскую ядерную стратегию
именно за якобы лежащее в ее основе «стремление нака-
зать агрессора, а не нанести ему поражение» 13, за ее «обо-
ронительный» характер. Иными словами, они требовали
взять на вооружение стратегическую доктрину, открыто
нацеленную на ведение «победоносной» ядерной войны.
И обвинения в адрес Советского Союза служили лишь
ширмой для подобных установок.
Опасные намерения вашингтонского руководства не раз
получали подтверждения и на более высоком уровне.
О стремлении республиканской администрации добиться
«превалирования» и «восстановить мир» на благоприятных
для США условиях в случае войны с СССР объявлял ми-
нистр обороны К. Уайнбергер. В целом первый год пребы-
вания рейгановской администрации у власти был отмечен
174

постоянными заявлениями о «возможности» вести и выиг-
рать ядерную войну. Параллельно с кампанией о «совет-
ской угрозе» развертывалось пропагандистское наступле-
ние с целью приучить американскую и мировую общест-
венность к «мыслям о немыслимом».
Второй «срез» нынешней кампании о «советской воен-
ной угрозе» составляют спекуляции, согласно которым Со-
ветский Союз, даже не пуская в ход ядерный потенциал,
сможет использовать свое «военное превосходство» в ка-
честве инструмента политико-психологического давления
для того, чтобы одержать «бескровную победу» над Запа-
дом. В ход пущен тезис об угрозе «финляндизации» стран
Западной Европы, да и самих Соединенных Штатов, что
изображается в качестве возможного пути установления
«советского господства» над миром.
Тезис о «финляндизации» широко использовался Ва-
шингтоном для пропагандистской обработки западноевро-
пейской общественности, прежде всего с целью подгото-
вить ее к размещению «Першингов» и крылатых ракет на
европейском континенте, дискредитировать движение сто-
ронников мира. На спекуляциях о росте «пацифизма» и
«нейтрализма» в Западной Европе активно специализиро-
вался Р. Аллен, занимавший пост помощника президента
по национальной безопасности в начальный период пребы-
вания Р. Рейгана у власти, другие представители админи-
страции. Эта же провокационная тема была поставлена на
службу попыткам подорвать торгово-экономические связи
между Советским Союзом и западноевропейскими страна-
ми. Под предлогом предотвращения «энергетической зави-
симости» Запада от СССР Белый дом развернул яростную
кампанию против строительства газопровода Сибирь — За-
падная Европа, но был вынужден отступить, столкнувшись
с твердой позицией Советского Союза и упорным сопротив-
лением собственных союзников.
Некоторые представители антиразрядочных сил пыта-
ются запугивать американскую общественность перспекти-
вой «финляндизации» самих Соединенных Штатов. «В те-
чение последних двух десятилетий, — писал, например,
Ф. Фукуяма на страницах журнала «Комментари», — в
США протекал медленный процесс самофинляндизации, в
ходе которого рамки наших представлений о том, что явля-
ется нормальным, или приемлемым, в советском поведении
в мире, становились все шире, в то время как взгляд на то,
какова наша собственная сфера законных действий, посто-
янно сужался» I4. H. Подгорец посвятил специальную гла-
175

ву в своем антисоветском манифесте «Существующая опас-
ность» вопросу, как будет выглядеть «финляндизация»
Америки, под которой он понимает «политическое и эконо-
мическое подчинение Соединенных Штатов превосходящей
советской военной мощи» 15.
Авторы подобных инсинуаций вольно или невольно рас-
крывают одну из подлинных причин нынешней кампании о
«советской угрозе», которая состоит в упорном нежелании
значительной части правящих кругов США смириться с ут-
ратой военного превосходства на мировой арене, с сущест-
вованием равного им по силе оппонента — Советского Сою-
за. Достижение СССР стратегического паритета с США
явилось тяжелым потрясением для многих американских
творцов политики, которые восприняли утрату позиций до-
минирования Соединенными Штатами как приобретение
превосходства Советским Союзом. Наряду со стремлением
части американских творцов политики приспособиться к
новым военно-политическим реалиям такое развитие собы-
тий вызвало и обратную реакцию —желание во что бы то
ни стало вернуть Соединенным Штатам былую роль в ми-
ре. Как однажды сказал нынешний американский прези-
дент, «я не хочу жить в мире, в котором Советский Союз
будет номером первым» 16. Материализацией такого жела-
ния стал новый виток гонки вооружений.
Одним из направлений кампании о «советской угрозе»
явились спекуляции на тему о попытках СССР «окружить»
Соединенные Штаты и их союзников «подчиненными» ему
странами развивающегося мира. Руководствуясь внешне-
политической философией «холодной войны» и вновь рас-
сматривая международную политику как «игру с нулевой
суммой», теоретики кампании объявили современную об-
становку на мировой арене угрожающей безопасности
Соединенных Штатов, а нарастание национально-освободи-
тельной борьбы в развивающихся странах представили
как глобальное наступление на США, осуществляемое по
единому «генеральному плану». Отказываясь признавать
роль внутренних факторов социально-политического поряд-
ка в освободительной борьбе развивающихся стран, Ва-
шингтон усматривает в них симптомы все той же «совет-
ской угрозы». Показательно, что измышления в адрес Со-
ветского Союза появляются на свет всякий раз, когда тре-
буется оправдать те или иные акции американского
интервенционизма: будь то высадка морской пехоты на
Гренаде, отправка воинских подразделений под флагом
«миротворческой миссии» в Ливан, или открытая поддерж-
178

ка военной хунты в Сальвадоре, необъявленная война
против Никарагуа.
Курс нынешнего вашингтонского руководства на «сило-
вое» противодействие социально-политическим переменам
в мире отчетливо проявился в пересмотре идеологической
стратегии в отношении мусульманских стран, которые в
свое время стали одним из объектов попыток картеровской
администрации канализировать «исламское возрождение»
в русло антисоветизма. На смену заигрываниям с ислам-
скими движениями пришли попытки запугать их лидеров,
«Мы не допустим, чтобы Саудовская Аравия стала новым
Ираном», — заявил сам американский президент, который
осудил действия предыдущей администрации, «не приняв-
шей эффективных мер по пресечению иранской револю-
ции», для подавления которой якобы было достаточно «аре-
стовать 500 человек» 17.
Отход от декларировавшегося ранее «уважения к исла-
му» с лихвой компенсировался резкой эскалацией кампа-
нии о «советской угрозе» мусульманским странам, и в пер-
вую очередь району Персидского залива. Консервативный
теоретик в области международных отношений Р. Такер,
известный своей близостью к Белому дому, заявил, напри-
мер, что в 80-е годы Персидский залив выступает районом
«наиболее вероятной угрозы интересам безопасности»
США, усмотрев аналогичную этой ситуацию в первые по-
слевоенные годы, когда в Соединенных Штатах широко
муссировлся тезис о «советской угрозе» Западной Ев-
ропе.
По словам Такера, в США никто не оспаривает, что
«прекращение доступа Запада» к нефти Персидского зали-
ва будет «смертельным ударом по американским интере-
сам». «Предметом спора является советское намерение вос-
препятствовать доступу Запада (к Персидскому заливу. —
Авт.), — пишет он. — Однако этот спор напоминает дискус-
сию, которая возникла в 40-х годах, о намерениях Москвы
относительно Европы. При отсутствии материализации на-
мерений в действиях нынешние споры, как и в прошлом, не
приведут, вероятно, ни к какому окончательному выво-
ду» 18. За четыре послевоенных десятилетия Советский
Тоюз неоднократно доказывал миролюбие своих намере-
ний в отношении Западной Европы, те же намерения де-
монстрирует он применительно к странам Персидского за-
лива. Между тем, в Соединенных Штатах «нерешенный
спор» относительно «советских намерений», породивший
волну антисоветской истерии в послевоенные годы, сегодня
177

вновь служит средством раздувания кампании о «совет-
ской угрозе».
На фоне ослабления позиций США во многих районах
мира усиленно разрабатывается тезис о расширении геог-
рафии «советской угрозы», которая-де подвергает опасно-
сти «американские интересы» даже в тех регионах, кото-
рые традиционно рассматривались Вашингтоном в каче-
стве вотчины США. Еще в ходе избирательной кампании
1980 года руководство республиканской партии подняло на
щит тему «советской угрозы» Карибскому бассейну. Анти-
американские тенденции в регионе, ставшие закономерной
реакцией на гегемонистский курс США, были объявлены
следствием «происков Москвы и Гаваны», которые, как
заявил Р. Рейган, превратили Карибское море в «красное
озеро». В соответствии с манихейской логикой восприятия
внешнего мира Вашингтон зачислил в разряд своих врагов
Кубу и Никарагуа, революционное руководство Гренады и
патриотические силы Сальвадора — словом, всех тех, кто
не желал вернуться к статусу «банановых республик».
Особенно ожесточенным нападкам подверглась Куба,
объявленная в полном соответствии со стереотипами,
сложившимися еще во времена Дж. Кеннеди, проводником
«советской угрозы» не только в Латинской Америке, но и
на других континентах. Республиканская администрация
попыталась представить результатом «вмешательства из-
вне» гражданскую войну в Сальвадоре и политические про-
цессы в ряде других стран региона, подыскивая подходя-
щий повод для открытой интервенции, для демонстрации
американской мощи с целью показать всему миру, что с
«вьетнамским синдромом» в американской политике по-
кончено.
Объектом прямого вмешательства Вашингтона была
избрана Гренада — страна, размеры и географическое по-
ложение которой гарантировали от повторения «вьетнам-
ского кошмара». Эксперимент в духе «дипломатии кано-
нерок» был благосклонно воспринят американским обще-
ственным мнением, в котором эта «маленькая, но победо-
носная война» всколыхнула мощные пласты шовинизма и
гальванизировала постулаты антикоммунистической фило-
софии «холодной войны». Во всем мире, однако, Гренада
стала символом той реальной угрозы, которую таит в себе
курс Вашингтона для народов, борющихся за свое нацио-
нальное освобождение.
С первых дней пребывания у власти республиканская
администрация стала предпринимать попытки максималь-
178

но расширить спектр «советской угрозы», убедить амери-
канскую и мировую общественность, что масштабы этой
«угрозы» ранее систематически недооценивались. Составной
частью такой стратегии явилась кампания о «причастно-
сти» Советского Союза к «международному терроризму»,
начало которой было положено на пресс-конференции го-
сударственного секретаря Соединенных Штатов А. Хейга
28 января 1981 г., обвинившего Советский Союз в том, что
он «готовит, снабжает и поддерживает международный
терроризм» 19. Через несколько дней сам президент, выдви-
гая своего рода «философское обоснование» такого обвине-
ния, заявил: «Русские не разделяют наших взглядов на
нравственность, поскольку не верят в то, во что верим
мы, — они не верят в загробную жизнь, не верят в бога, у
них нет религии. Поэтому для них нравственно только то,
что содействует успеху дела социализма» 20. Таким обра-
зом, кампания о «международном терроризме» стала про-
екцией в сферу пропагандистской деятельности глубоко
укоренившегося в сознании вашингтонских правителей ма-
нихейского представления о современном мире как об аре-
не борьбы «добра» и «зла», олицетворяемых соответствен-
но Соединенными Штатами и Советским Союзом.
«Теоретический фундамент» этой кампании заклады-
вался задолго до прихода к власти нынешней администра-
ции. Основные ее тезисы периодически встречались на
страницах американской печати, мелькали в выступлениях
некоторых политических деятелей. Тема «советской прича-
стности к международному терроризму» широко разраба-
тывалась отдельными политологами и «мозговыми треста-
ми», имеющими тесные связи с правым крылом республи-
канской партии. Например, уже на следующий день после
упомянутой пресс-конференции А. Хейга был обнародован
выдержанный в антисоветском ключе доклад о «междуна-
родном терроризме», подготовленный правоконсерватив-
ным «Фондом наследия». Пропаганде соответствующих те-
зисов были посвящены и некоторые конференции по дан-
ной «проблеме» (в частности, проведенная в 1979 г. в
Иерусалиме израильским институтом Джонатана конфе-
ренция, на которой тон задавали все тот же Р. Пайпс, быв-
ший заместитель директора ЦРУ Р. Клайн, «советолог»
Б. Крозье и др.).
Организаторы «антитеррористической» кампании попы-
тались использовать в целях антисоветской и антикомму-
нистической пропаганды реальное увеличение террористи-
ческих акций по всему миру, а также рост озабоченности
179

международной общественности этой опасной тенденцией.
В майском за 1981 год номере журнала «Ю. С. ньюс энд
Уорлд рипорт» приведены следующие цифры: в течение од-
ного только 1980 года террористами было убито и ранено
1,7 тыс. человек; из них 35%—американцы21. Инициато-
рами кампании использовался и «кризис с заложниками»,
который подавался как беспрецедентный террористический
акт, направленный против Соединенных Штатов. В целом
в США распространилось мнение, что именно американ-
ские граждане и американская собственность являются
главными мишенями «международного терроризма», с ко-
торым поэтому надлежит активно бороться.
Республиканская администрация попыталась наполнить
обвинения в адрес Советского Союза конкретным содержа-
нием, приравняв к «поддержке терроризма» прежде всего
ту помощь, которую СССР оказывает национально-освобо-
дительным движениям. Известно, что Советский Союз не
скрывал и не скрывает своей последовательной и принци-
пиальной позиции в отношении борьбы народов за нацио-
нальное и социальное освобождение — неотъемлемой части
исторического процесса. Отождествление этой борьбы с
«терроризмом» имело характер идеологической диверсии,
призванной поставить «вне закона» явления и процессы,
идущие вразрез с интересами Вашингтона, и отражало тре-
бование неизменности социально-политического статус-кво
в мире, фактически выдвинутое Белым домом.
Острое идейное противоборство по вопросу о «статусе»
национально-освободительных движений стало важным
компонентом не только идеологической борьбы между Со-
ветским Союзом и Соединенными Штатами, но и общей
идейно-политической обстановки в мире. Свое несогласие
с позицией Вашингтона выразили социалистические госу-
дарства, развивающиеся страны, идущие по прогрессивному
пути развития, а также некоторые западноевропейские
союзники США, которые заняли более гибкие позиции по
вопросу о ситуациях, сложившихся в Центральной Амери-
ке, на Ближнем Востоке и на Юге Африки. Курс на непри-
миримое противодействие национально-освободительным
движениям, ставший в современных условиях анахрониз-
мом, фактически привел к международной изоляции Ва-
шингтона, упорно продолжавшего отождествлять их с
«международным терроризмом».
Что же касается измышлений по поводу «причастности»
Советского Союза к деятельности тех или иных террори-
стических организаций, то их не смогло подтвердить и
180

ЦРУ, куда американские журналисты обратились в поис-
ках фактов, подтверждающих выдвинутые администрацией
обвинения. Однако организаторы кампании постарались
извлечь выгоду даже из такого поворота событий, потре-
бовав снять целый ряд ограничений на деятельность амери-
канских спецслужб, с тем чтобы облегчить им «сбор ин-
формации» и противодействие «международному террориз-
му». На деле это означало, что данная пропагандистская
кампания служила прикрытием для активизации подрыв-
ной, террористической деятельности американских спец-
служб, которым Белый дом попытался вернуть ту «свободу
рук», которую они имели в годы «холодной войны».
Вскоре после провозглашения новой идеологической
кампании начались слушания во вновь созданной сенат-
ской подкомиссии по безопасности и терроризму под пред-
седательством отставного контр-адмирала Дж. Дентона,
которого американская печать нередко характеризует как
ультраконсерватора. В сенатской структуре эта подкомис-
сия заняла примерно то же место, что и возглавлявшаяся
Дж. Маккарти подкомиссия по расследованиям антиамери-
канской деятельности. Это совпадение было далеко не слу-
чайным. Дентон попытался возродить атмосферу антиком-
мунистической истерии 50-х годов, положить начало новому
этапу «охоты за ведьмами» в Соединенных Штатах. Под-
комиссия занялась дискредитацией противников внешнепо-
литического курса рейгановской администрации, и в пер-
вую очередь участников антивоенного движения, объявлен-
ных ею «агентами Москвы». Тон этим провокационным на-
падкам задавал сам президент, который не раз обвинял аме-
риканских сторонников мира в том, что их деятельность
«инспирирована Советским Союзом». Слушания в подко-
миссии превратились в пропагандистские акции, нацелен-
ные на обработку общественности, а также самих членов
конгресса в духе «холодной войны», идеологической нетер-
пимости времен маккартизма.
Однако кампания о «международном терроризме»
встретила в целом весьма сдержанный прием со стороны
американского общественного мнения, средств массовой
информации. Хотя в числе ее застрельщиков было немало
журналистов, специализирующихся на антисоветской про-
паганде (таких как А. де Борчгрейв, М. Ледин, Р. Мосс,
К. Стерлинг), общий тон выступлений был нередко крити-
ческим, что во многом объяснялось явной надуманностью
и голословностью выдвинутых администрацией обвинений.
С критических позиций выступили и некоторые специали-
181

сты по проблемам терроризма, поставившие под сомнение
те посылки, на которых строилась «антитеррористическая»
кампания. Отвергая попытки объяснить распространение
терроризма неким «советским генеральным планом», один
из ведущих американских экспертов в этой области, сот-
рудник «РЭНД корпорейшн» Б. Дженкинс заявил: «Неко-
торые сами себя заводят до предела, разрабатывая хитро-
умные теории заговора. По мне, это пустое занятие»22.
Кампания о «международном терроризме», которая стала
вариацией на тему «коммунистического заговора», не могла
не вызвать также оппозиции со стороны тех представите-
лей политико-академического сообщества, которые хорошо
сознавали, насколько дискредитирован этот анахронизм
времен «холодной войны».
Тем не менее администрация и ее сторонники не раз
пытались гальванизировать данную кампанию. С этой це-
лью в пропагандистский оборот пускались «сенсационные»
сообщения о «ливийском заговоре» с целью убийства
Р. Рейгана, об «организации» Болгарией покушения на
папу римского и т. п. Подлинная подоплека усилий адми-
нистрации в этом направлении с особой отчетливостью
проявилась в секретной директиве СНБ-138, сведения о ко-
торой просочились в американскую печать весной
1984 года.
Согласно этому документу, Соединенные Штаты долж-
ны руководствоваться «активным подходом к проблемам
терроризма, не ограничиваясь пассивной стратегией».
Иными словами, официально санкционировались неспрово-
цированные удары по организациям и режимам, зачислен-
ным Вашингтоном в разряд «террористических», как это
было уже осуществлено на практике в отношении револю-
ционной Гренады. Действуя в направлении активизации
подрывных действий спецслужб США за рубежом и на-
ступления на гражданские права внутри страны, республи-
канская администрация внесла также в апреле 1984 года
четыре новых законопроекта по усилению «борьбы с тер-
роризмом» в американский конгресс.
Пропаганде «антитеррористических» установок Белого
дома были посвящены выступления высокопоставленных
представителей администрации на II конференции по
«международному терроризму», организованной институ-
том Джонатана в июне 1984 года в Вашингтоне. Государ-
ственный секретарь Дж. Шульц в своем выступлении пря-
мо призвал к осуществлению «превентивных мер» против
«террористов», к которым он причислил и организации,
182

ставящие своей целью «осуществление социальных и поли-
тических революций».
По мере развертывания «антитеррористической» кампа-
нии Вашингтон стремился усилить ее морально-идеологи-
ческий компонент. В то время как Советский Союз объяв-
лялся «империей зла», Соединенные Штаты представали
воплощением «добродетели». В целях антисоветской про-
паганды широко использовались методы психологической
войны — открытую и честную борьбу идей пытались под-
менить манипулятивным воздействием на массовое созна-
ние, разжиганием антисоветских эмоций путем выдвиже-
ния провокационных обвинений в адрес СССР.
Оправдывая развертывание психологической войны про-
тив Советского Союза, вашингтонские стратеги фактически
объявили «вне закона» коммунистическую идеологию, в
борьбе с которой «все средства хороши». Приверженцы
внешнеполитической философии времен «холодной войны»
упорно не желали признать, что государство, руководству-
ющееся коммунистическими идеалами, имеет равное с
Соединенными Штатами право на существование. «Совет-
ский Союз — не такая страна, как другие, — прямо заявил
Н. Подгорец. — Это — революционное государство.., кото-
рое хочет создать новый международный порядок, где оно
будет господствующей силой»23. Идеологическая трактов-
ка «советской угрозы» была непосредственно связана с той
версией «глобального сдерживания», которую Н. Подгорец
отстаивал в качестве внешнеполитической стратегии США.
Она отражала тот факт, что именно СССР рассматривает-
ся теоретиками силового глобализма в качестве главного
препятствия на пути реализации новых планов создания
«мира по-американски».
Однако представители антиразрядочных сил отнюдь не
ограничиваются идеологическим «прочтением» противоре-
чий, существующих в отношениях между Советским Сою-
зом и Соединенными Штатами. «В целом конфликт между
США и СССР является столкновением между двумя циви-
лизациями, — заявил Н. Подгорец в статье «Будущая опас-
ность». — Точнее, это столкновение между цивилизацией и
варварством»24. Руководствуясь подобным постулатом, рей-
гановская администрация попыталась противопоставить
СССР не только Западу, но и странам Восточной Европы,
которые она также причислила к «западной цивилизации».
В этом духе было выдержано новейшее издание «диффе-
ренцированного» подхода к социалистическим странам,
провозглашенное вице-президентом Дж. Бушем во время
183

его визита в страны Центральной Европы осенью 1983
года.
В то же время приверженцы максимальной «реидеоло-
гизации» кампании о «советской угрозе» не были в полной
мере удовлетворены курсом администрации, требовали
полного восстановления внешнеполитического кредо вре-
мен «холодной войны». Уже в первые месяцы пребывания
у власти республиканцев, Н. Подгорец выступил с крити-
кой в адрес администрации Р. Рейгана, которая «не теря-
ла времени даром, противостоя существующей опасности,
но пока не предприняла никаких заметных шагов, направ-
ленных против будущей опасности»25. Подгорец призывал
возвратиться к стратегии «сдерживания коммунизма», пре-
вратить антикоммунизм в единственный компас американ-
ской внешней политики. Этот подход, однако, диктовал от-
каз от попыток противопоставить одни социалистические
страны другим, требовал относиться к ним как к единому
«коммунистическому монолиту», а главное — он означал
принятие на себя Соединенными Штатами всего груза
внешнеполитических обязательств времен «холодной вой-
ны». И хотя многие представители администрации разде-
ляли большую часть убеждений Подгореца, они все же не
могли не сознавать политическую неосуществимость подоб-
ных рецептов в условиях, когда Вашингтон больше не об-
ладает ни соответствующими возможностями на мировой
арене, ни необходимой внутриполитической поддержкой.
Факторы внутреннего и внешнего порядка привели к
тому, что Белый дом был вынужден воздержаться от попы-
ток взять на вооружение идеологизированную версию «гло-
бального сдерживания». Это вызвало яростную реакцию со
стороны наиболее оголтелых приверженцев «холодной вой-
ны», которые обвинили президента в проведении «политики
умиротворения», в действиях, идущих вразрез с получен-
ным им на выборах 1980 года «мандатом». Однако реаль-
ное состояние американского общественного сознания в на-
чале 80-х годов в действительности гораздо меньше благо-
приятствовало возрождению «холодной войны», чем этого
хотелось бы теоретикам «советской угрозы».
Начиная с середины 70-х годов в этом сознании, прав-
да, наметился ряд тенденций, которые усиленно пыталась
стимулировать милитаристская пропаганда, поставившая
перед собой цель возродить «консенсус холодной войны».
Так, с 1973 по 1979 год возросло с 14 до 38% число амери-
канцев, поддерживающих увеличение военного бюджета.
Увеличилось также количество людей, называвших в числе
184

«важных целей» внешней политики США «сдерживание
коммунизма», «защиту безопасности союзников» и другие
задачи, соответствующие внешнеполитической философии
«холодной войны». Но одновременно с этими в американ-
ском общественном сознании имелись и другие тенденции.
Неизменно высокой оставалась поддержка процесса конт-
роля над вооружениями, стабильными были настроения в
пользу усиления эффективности деятельности Организации
Объединенных Наций. Американская общественность с со-
чувствием относилась к таким целям гуманитарного харак-
тера, как борьба с голодом в развивающихся странах
и т. п. Подобные настроения свидетельствовали о сохране-
нии глубоких водоразделов, возникших в американском
общественном сознании в результате раскола «консенсуса
холодной войны».
В 1980 году опросы общественного мнения зафиксиро-
вали беспрецедентный за предшествовавшие 20 лет скачок
настроений в пользу увеличения военных расходов (в фев-
рале 1980 г. в поддержку такого курса высказался 71%
американцев). В этот же период достигло наивысшей точки
и число опрошенных, верящих в «военное превосходство»
Советского Союза. С новой силой дали о себе знать прочно
укоренившиеся антикоммунистические и антисоветские
предрассудки. С одной стороны, подобные настроения яви-
лись следствием широкомасштабной пропаганды антираз-
рядочных сил, развернувших кампанию о «советской угро-
зе» и усиленно внедрявших в массовое сознание синдром
«слабости Америки», а с другой — стали результатом вос-
приятия этим сознанием ряда событий на мировой арене.
Всплеск ура-патриотических и антисоветских чувств
стал немаловажным фактором в ходе президентских выбо-
ров 1980 года. Однако те изменения в общественном мне-
нии, которые составляли рейгановский «мандат», оказались
весьма недолговечными: в марте 1983 года число амери-
канцев, поддерживающих курс на увеличение военных рас-
ходов, сократилось до 14%! Наряду с этим подавлющее
большинство стабильно выступало в пользу заморажива-
ния ядерных арсеналов СССР и США и продолжения со-
ветско-американских переговоров в Женеве. Опросы зафик-
сировали и рост озабоченности общественности США угро-
зой ядерной войны, причем многие американцы прямо
связывали такую перспективу с политикой республикан-
ской администрации.
Это заставило Белый дом внести коррективы в пер-
воначальную идеологическую стратегию. Так называемая
185.

«двойная стратегия» — раздувание кампании о «советской
угрозе» в сочетании с откровенной милитаристской рито-
рикой и попытками приучить общественность к возможно-
сти ведения ядерной войны — становилась дисфункцио-
нальной и вызывала растущее сопротивление общественно-
го мнения как в самих Соединенных Штатах, так и в За-
падной Европе, превращала администрацию в объект кри-
тики со стороны политических конкурентов, в постоянную
мишень выступлений либеральной прессы. Чтобы подпра-
вить свой политический «имидж», Белый дом совершил
внезапный поворот к «миротворческой» риторике, которая
в значительной мере вытеснила безответственные воинст-
венные заявления первого периода пребывания у власти
республиканской администрации. Вместе с тем, кампания
о «советской угрозе» и в новом идеологическом контексте
сохранила свое центральное место в стратегии официально-
го Вашингтона. Сочетание темы «советской угрозы» с мо-
тивами «миротворчества» стало одной из метаморфоз, ко-
торые претерпела идеологическая деятельность нынешней
администрации, столкнувшись с внутриполитическими и
международными реалиями 80-х годов.
МЕТАМОРФОЗЫ КАМПАНИИ «В ЗАЩИТУ ПРАВ
ЧЕЛОВЕКА»
Одним из основных направлений процесса «реидеологи-
зации» внешнеполитического курса США в середине 70-х
годов стала активизация «морализаторского» подхода к
международным отношениям. Политические стратеги кар-
теровской администрации попытались представить свой
курс в мировых делах, с одной стороны, как качественно
новое явление по сравнению с внешней политикой админи-
страций Никсона и Форда, а с другой — как восстановле-
ние традиционных «моральных основ» поведения США на
мировой арене. Одним из главных объектов критики стал
бывший государственный секретарь Г. Киссинджер, кото-
рый прочно ассоциировался с «деидеологизацией» амери-
канской внешней политики. «Фактически именно политика
Киссинджера представляла собой разрыв с американской
традицией, — писал журнал «Ньюсуик» вскоре после при-
хода Дж. Картера в Белый дом. — С первых дней сущест-
вования американской республики ее граждане были убеж-
дены в том, что являются создателями провиденциального
общества, ценности которого должны обладать неотрази-
мой притягательной силой для остального мира»26. На
186

традиции «морального мессианства» и попыталась открыто
опереться администрация Картера.
Провозглашенная ею идеологическая кампания «в за-
щиту прав человека» имела глубокие внутриполитические
корки. «Джимми Картер не изобрел проблему прав чело-
века, — писал известный политолог Дж. Стоссинджер, — а
правильно уловил новые настроения в стране. Разочарова-
ние, вызванное Вьетнамом, потрясение в связи с Уотергей-
том, эксцессы имперского президентства, протест молоде-
жи, движение за гражданские права — все это подготови-
ло 'почву для нового акцента на права человека в между-
народном плане»27. Суммарное воздействие этих разнород-
ных факторов привело к распространению массовых на-
строений в пользу «морального обновления», которые уже
не могли не учитывать в своей политике правящие круги
Соединенных Штатов.
Особенно разрушительное воздействие на внешнеполи-
тические убеждения оказала война во Вьетнаме. Потрясе-
ние, испытанное американской общественностью, привело
в итоге к расколу «консенсуса холодной войны», к пере-
смотру той внешнеполитической философии, которая гос-
подствовала в Соединенных Штатах на протяжении боль-
шей части послевоенного периода, породило у части обще-
ственности чувство вины и осознание аморальности попы-
ток переделать мир по американскому образцу с помощью
военной силы. Война во Вьетнаме, писал М. Шнейдер, наз-
наченный заместителем помощника госсекретаря по пра-
вам человека в администрации Картера, «была катаклиз-
мом, который породил в стране настроения в пользу более
сильного упора на права человека во внешней политике.
Для многих Вьетнам означал отречение от морального ли-
дерства и отрицание традиционных ценностей»2δ.
Подобные настроения и стали той массовой основой, на
которую попытались опереться сторонники «морализатор-
ского» подхода к внешней политике. Массовое ощущение
моральной «испорченности» политики США на мировой
арене порождалось также скандальными разоблачениями
«тайных операций» ЦРУ, направленных на свержение за-
конных правительств, открытой поддержкой проамерикан-
ских военных диктатур и т. п. Чутко реагируя на изменив-
шиеся настроения в стране, американский конгресс начи-
ная с 1973 года уделял все большее внимание проблеме
«прав человека», используя ее как новое прикрытие для
вмешательства в дела других стран.
Проблема «мораль и политика» выдвинулась на перед-
187

ний план и в связи с уотергейтским скандалом, который
потряс американское общество, нанес удар по тем иллю-
зиям, которые традиционно питал «средний американец»
относительно соблюдения «моральных норм» во внутрипо-
литической жизни США. «Американская общественность
впервые за многие годы поняла, — писал М. Шнейдер, —
что ее собственное правительство может проявлять произ-
вол и непостоянство ради эгоистических целей, тем самым
ставя под угрозу права американских граждан»29 (Уотер-
гейт, однако, имел и прямо противоположный эффект,
преисполнив часть, правда незначительную, американцев
гордости за жизнеспособность политической системы США,
которой-де не страшны никакие катаклизмы. Исход скан-
дала усиленно использовался американской пропагандой
для безудержного восхваления «демократических институ-
тов» Соединенных Штатов).
Проблема «прав человека» заняла видное место в пред-
выборной кампании 1976 года. Эту тему акцентировали
практически все кандидаты от демократической партии. На
ней фокусировал внимание и Дж. Картер, выступая по
внешнеполитическим проблемам, в том числе в ходе теле-
визионных дебатов с Дж. Фордом, которые, по мнению ря-
да американских обозревателей, сыграли немаловажную
роль в исходе президентских выборов. «Правозащитную»
тематику не смог проигнорировать также Г. Киссинджер,
всегда с осторожностью относившийся к попыткам встро-
ить морально-идеологический компонент в хитроумный ме-
ханизм «реальной политики». Выступая в 1976 году на сес-
сии Генеральной Ассамблеи ООН, Киссинджер заявил, что
«права человека имеют ключевое значение и являются
одним из наиболее насущных вопросов нашего времени»30.
Американская общественность, однако, требовала не
косметических изменений, а коренного обновления внешне-
политического курса США в полном соответствии с тради-
циями «града на холме». В атмосфере духовного разброда
и смятения, сомнений в «моральном превосходстве» США,
с одной стороны, и призывов утвердить его с новой си-
лой — с другой, Дж. Картер и предпринял попытку напра-
вить вовне аккумулированную энергию морально-полити-
ческого недовольства, реализовать во внешнеполитической
сфере мощную тягу к «моральному обновлению», апелли-
руя при этом к существующей в США тенденции проециро-
вать на внешний мир морально-психологические проблемы
американского общества и преодолевать их в духе тради-
ций «американской исключительности».
188

Уже в своей инаугурационной речи 20 января 1977 г.
Дж. Картер декларировал абсолютный характер привер-
женности американцев идее «защиты прав человека», по-
торопившись тут же перевести это требование во внешне-
политический план. «Поскольку мы свободны, мы никогда
не сможем оставаться равнодушными к судьбе свободы по-
всюду, — сказал он. — Наше нравственное чувство застав-
ляет нас отдавать безусловное предпочтение тем странам,
которые разделяют наше неизменное уважение к правам
человека»31. Памятуя о традиционном американском раз-
межевании между прагматизмом и «идеализмом», тракту-
емом как следование в политике определенным «идеа-
лам», можно с полным на то основанием заявить, что
Картер сделал заявку на безусловную приверженность по-
следнему в его абсолютистской интерпретации. Упор на
«права человека» отражал поворот картеровской админи-
страции к так называемой «позитивной» идеологической
стратегии, предусматривающей достижение конечных це-
лей путем «обращения в свою веру» идейных противников.
В то же время пересмотр идеологической стратегии кар-
теровской администрацией являлся лишь частью более ши-
рокого процесса разработки внешнеполитической филосо-
фии, в которой приспособление к реалиям международных
отношений должно было сочетаться с «реидеологизацией»
американского курса на мировой арене. По мнению внеш-
неполитических стратегов картеровской администрации,
пересмотру подлежали как анахронические постулаты «хо-
лодной войны», так и концепция разрядки, которой при-
держивались администрации Никсона и Форда и которая,
«акцентируя баланс сил», недопустимо «деидеологизирова-
ла» политику США в международных делах. Выбор «мора-
лизаторства» в качестве нового внешнеполитического ори-
ентира не был случайным, поскольку, как отмечал амери-
канский политолог Дж. Петрас, «наиболее важные
изменения в американской внешней политике всегда шли
рука об руку с большими дозами моральной риторики, со-
провождаемой псевдорелигиозными интонациями и цита-
тами» 32.
Претензию Картера превратить Соединенные Штаты в
«гаранта» соблюдения «прав человека» во всем мире аме-
риканская печать нередко сравнивала с призывом В. Виль-
сона сделать мир «безопасным для демократии», с требо-
ванием Дж. Кеннеди заплатить за «защиту демократии» во
всем мире «любую цену». Однако если в первые послево-
енные десятилетия вмешательство во внутренние дела не
189

отвечавших вашингтонским стандартам государств поль-
зовалось поддержкой многих американцев, то во второй
половине 70-х годов внутриполитическая ситуация в США
в корне изменилась: американская общественность, разде-
ляя в целом «морализаторский» подход Дж. Картера к
международным отношениям, вместе с тем не желала «но-
вого Вьетнама». Как предостерегал, например, известный
общественный и политический деятель США Д. Фрейзер в
журнале «Форин полниси», «необходимо избегать морализа-
торских импульсов, побуждающих нас к вмешательству в
дела других обществ, поскольку это может оказаться раз-
рушительным как для их, так и для нашего благосостоя-
ния»33. Иными словами, «консенсус» в поддержку «мо-
рального обновления» внешней политики США уживался с
«вьетнамским синдромом», что накладывало принципиаль-
ные ограничения на возможные меры Вашингтона по реа-
лизации «правозащитных» лозунгов.
Безудержная риторика «в защиту прав человека», с ко-
торой выступили представители картеровской администра-
ции уже в первые дни ее пребывания у власти, вызвала
критические отклики как внутри страны, так и за рубежом.
Идеологическая инициатива Вашингтона была расценена
многими представителями американской печати как попыт-
ка превратить Соединенные Штаты в мирового «морально-
го полицейского», а эта роль, указывал еженедельник
«Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт», «может оказаться столь
же сложной, неблагодарной и даже опасной, сколь и роль
военного полицейского, которую они только что отверг-
ли» 34. Твердую позицию заняли Советский Союз и другие
социалистические страны, давшие отпор попыткам вмеша-
тельства под предлогом «защиты прав человека» в их внут-
ренние дела.
Критическая реакция на провозглашение кампании «в
защиту прав человека» побудила картеровскую админист-
рацию несколько пересмотреть требование «абсолютной
приверженности правам человека». В апреле 1977 года го-
сударственный секретарь С. Вэнс вынужден был признать,
что, «проводя свою политику в области прав человека, мы
всегда должны помнить, что наша мощь и наша мудрость
небезграничны» 35. Три недели спустя и президент Картер,
выступая в университете Нотр-Дам, заявил о необходимо-
сти избегать «жестких моральных максим» и сознавать
«пределы возможностей морального убеждения» 36 при осу-
ществлении «правозащитной» политики.
Однако именно речь Картера в Нотр-Дам внесла пол-
190

ную ясность в вопрос о том, какой конкретный смысл вкла-
дывала администрация в кампанию «защиты прав челове-
ка», какими именно рамками она была намерена ее огра-
ничить. Кампания «защиты прав человека» стала наибо-
лее полным отражением идеологической стратегии админи-
страции Картера, которая преследовала цель представить
американскую систему воплощением чаяний всего челове-
чества. В контексте внешнеполитической философии карте-
ровской администрации эта установка приобрела прежде
всего антикоммунистическое, антисоветское звучание, оз-
начала активизацию попыток дискредитировать коммуни-
стическую идеологию и социалистические страны во главе
с Советским Союзом, которые этой идеологией руководст-
вуются.
Спекуляции по поводу «нарушения прав человека» в со-
циалистических странах превратились в одну из ведущих
тем американской внешнеполитической пропаганды в годы
пребывания у власти администрации Картера. Другим
важнейшим направлением кампании стало пропагандист-
ское воздействие на развивающиеся страны, направленное
на создание «имиджа» США как воплощения социальной
справедливости и демократизма. Ради достижения этой це-
ли Вашингтон готов был подвергнуть известной критике
ряд репрессивных режимов в развивающемся мире, «под-
крепив» ее политико-экономическими акциями ограничен-
ного характера, которые должны были свидетельствовать
о «серьезности» намерений администрации.
В задачи кампании входило и сплочение стран Запада
под новыми лозунгами взамен потерявших былую эффек-
тивность призывов времен «холодной войны». Такая кон-
солидация на идеологической основе должна была, по
замыслу Вашингтона, укрепить руководящие позиции США
в «западном сообществе», серьезно поколебленные в ре-
зультате общего ослабления американских позиций на ми-
ровой арене. Однако полного единения на «правозащитной»
основе не произошло — давало о себе знать и отсутствие у
союзников Америки ярко выраженных «мессианских» тра-
диций, и быстро вышедшая на поверхность противоречи-
вость и непоследовательность этой кампании, и нежелание
многих партнеров США ставить под угрозу разрядку меж-
дународной напряженности ради следования идеологиче-
скому кредо картеровской администрации.
Кампания «в защиту прав человека» имела также внут-
риполитическую направленность: с ее помощью была пред-
принята попытка возродить «консенсус» по вопросам внеш-
191

ней политики, распавшийся в ходе войны во Вьетнаме. На
первом своем этапе новая идеологическая кампания полу-
чила поддержку как либералов, так и консерваторов. Од-
нако если либералы выразили одобрение этой кампании,
усматривая в демонстрации значения «либеральных ценно-
стей» альтернативу прежнему аморализму и беспринцип-
ности американской внешней политики, опиравшейся на
дискредитированные диктатуры и военно-деспотические ре-
жимы, то консерваторы увидели в ней прежде всего сред-
ство возрождения и укрепления идеологии антикоммуниз-
ма. Как отмечал публицист Г. Сперлинг в газете «Крисчен
сайенс монитор», «упор на права человека завоевывает по-
пулярность у либералов, которые одобряют идею поддерж-
ки преследуемых меньшинств в других странах, и консер-
ваторов, которым нравится, когда Соединенные Штаты
откровенно высказывают свое мнение коммунистам»37.
Эта особенность кампании обусловила и ее слабость.
Поскольку либералы и консерваторы возлагали на нее
разные надежды, которые нельзя было удовлетворить в
равной мере, тот «консенсус», возродить который пытался
Белый дом, оказался весьма недолговечным, а сама эта
кампания вскоре начала подвергаться нападкам с разных
сторон. Так, либералы выступили за более последователь-
ную критику откровенно диктаторских режимов. Уже в
июне 1977 года журнал «Нью рипаблик» писал: «Либера-
лы жалуются, что, пока администрация благочестиво по-
учает русских и устраивает нагоняи бразильцам и арген-
тинцам, она по существу не подвергает критике таких яв-
ных нарушителей прав человека, как Южная Корея, Иран,
Филиппины»38. Консерваторы были недовольны обратным,
прежде всего тем, что администрация, стремясь придать
видимость объективности и последовательности своим
«правозащитным» акциям, была вынуждена несколько уре-
зать военную помощь некоторым латиноамериканским дик-
татурам.
После того как в Соединенных Штатах схлынула пер-
вая волна эмоций, связанная с провозглашением кампании
«в защиту прав человека», обнаружилось, что она стала
исчерпывать свои возможности как средство отвлечения
внимания американской общественности от острых внут-
ренних проблем. «Несмотря на первоначальную популяр-
ность картеровской политики в области прав человека,
американская общественность стала проявлять меньше эн-
тузиазма по этому вопросу и выражать большую озабочен-
ность неотложными внутренними проблемами — инфля-
192

цией и безработицей»39, —констатировал в апреле 1979 го-
да политолог Дж. Лешер. Тем не менее эта кампания в це-
лом помогла создать видимость того, что из таких кризи-
сов, как Вьетнам и Уотергейт, сделаны надлежащие выво-
ды, и в американской политике восстановлен «моральный
компонент». В известной мере она стала средством «лече-
ния» психологических травм, нанесенных этими кризиса-
ми. Политика «защиты прав человека», писал американский
публицист Р. Стил, «утоляет нашу жажду такой политики,
которая может быть некоторым образом определена как
моральная, тешит миссионерскую склонность в нашем на-
циональном характере, удовлетворяет наше желание под-
держивать нечто большее, чем циничная реальная полити-
ка и узкий эгоистический интерес»40.
Ослабление поддержки кампании «в защиту прав чело-
века» со стороны тех сил внутри страны и за рубежом, ко-
торые первоначально с одобрением восприняли инициативу
картеровской администрации, было во многом связано с
методами реализации «морализаторских» лозунгов. В чис-
ле первых «правозащитных» акций администрации Карте-
ра было сокращение под предлогом озабоченности «поло-
жением в области прав человека» американской помощи
нескольким странам. Эта акция носила демонстративный
характер и, как отмечал обозреватель Дж. Стейнберг, бы-
ла «более важна с точки зрения формы, чем содержа-
ния»41. Подобная оценка подтверждалась заявлением ва-
шингтонской администрации о том, что военная помощь
целому ряду режимов, наиболее грубо нарушающих права
человека, по стратегическим соображениям урезана не бу-
дет. Тем самым Белый дом продемонстрировал, что отнюдь
не собирается отказываться от прагматистских соображе-
ний при проведении внешней политики.
Более того, в ходе развертывания кампании «в защиту
прав человека» на первый план выдвинулось своего рода
«прагматистское» обоснование «морализма» во внешней
политике США. Так, в связи с широко обсуждавшейся про-
блемой отношения Соединенных Штатов к южнокорейско-
му режиму высказывалось мнение о необходимости рас-
пространить «правозащитную» кампанию и на эту страну.
Сторонники подобной точки зрения подчеркивали, что
практика постоянных репрессий делает внутриполитические
позиции диктаторских режимов чрезвычайно шаткими, а
также ведет к ослаблению их поддержки в американском
общественном мнении, что затрудняет оказание им помощи
Вашингтоном. Поэтому, если США хотят видеть Сеул и

родственные ему режимы сильными союзниками, то Ва-
шингтону следует добиваться их «либерализации» и с по-
мощью «правозащитной» кампании.
Концепция «защиты прав человека» как проявление
своего рода «прагматистского идеализма» легла, по суще-
ству, в основу официальной позиции администрации Карте-
ра. Подобное развитие «правозащитной» деятельности Ва-
шингтона было вполне закономерным, оно отражало стрем-
ление американского руководства создать широкий анти-
советский альянс на новой идеологической основе, поста-
вить «права человека» на службу «имперским» амбициям
США. Под покровом «идеалистической» фразеологии вско-
ре обнаружились традиционные установки глобалистской
стратегии Вашингтона, во главе угла которой в течение все-
го послевоенного периода стояла «национальная безопас-
ность», понимаемая как превращение всего мира в сферу
американского «влияния». Как откровенно заявлял замес-
титель государственного секретаря У. Кристофер, «наш
идеализм и наши практические интересы совпадают. Рас-
ширение круга стран, которые разделяют наши ценности в
отношении прав человека, отвечает важнейшим интересам
нашей безопасности»42. В ходе эволюции кампании все на-
стойчивее проявлялось намерение Вашингтона использо-
вать ее для обеспечения текущих практических интересов
США, для оказания давления на неугодные Вашингтону
правительства.
Первоначальное требование неукоснительной поддерж-
ки «прав человека» было вскоре девальвировано установ-
кой картеровской администрации на «двойной стандарт»,
в соответствии с которой объектами «правозащитной» дея-
тельности объявлялись социалистические страны и относи-
тельно маловажные для США в стратегическом отношении
государства, в то время как целый ряд проамериканских
диктатур оставался вне поля критики. По мере эволюции
кампании политика США в области «прав человека» в от-
ношении развивающихся стран становилась все более диф-
ференцированной. Дж. Картер проявил известную готов-
ность критиковать латиноамериканские военные режимы, в
конечной лояльности которых по отношению к Вашингтону
он был уверен, но очень осторожно подходил, например, к
«нейтралистским» диктатурам Африки, не желая отпугивать
потенциальных союзников; к богатым нефтедобывающим
странам не применялись критерии, использовавшиеся при
подходе к менее важным в стратегическом отношении го-
сударствам, и т. д. Очевидное лицемерие кампании «в за-
194

щиту прав человека» никак не способствовало созданию
благоприятного «имиджа» США среди развивающихся
стран, повышению американского престижа в мире.
Несмотря на использование Дж. Картером «двойного
стандарта», против его политики в области прав человека
было выдвинуто, по свидетельству известного либерально-
го журналиста Т. Шульца, обвинение в том, что она «вы-
звала нынешние восстания в Никарагуа и Иране, играя на
руку левым и создавая угрозу интересам Соединенных
Штатов»43. Недаром Шульд раздраженно замечает, что
это обвинение — «сущая чепуха»: в период пребывания у
власти администрации Картера была сохранена на преж-
нем уровне или увеличена экономическая и военная по-
мощь таким проамериканским репрессивным режимам, как
Южная Корея, Гватемала, Чили и др. Соединенные
Штаты оказывали военную помощь антинародным режи-
мам Ирана и Никарагуа на протяжении всего 1978 года, то
есть накануне их падения.
Тем не менее критика справа оказала заметное влияние
на эволюцию «правозащитной» кампании, которая стала
все теснее смыкаться во внешней политике с постулатами
традиционного антикоммунизма. Под давлением Пентаго-
на, выражавшего недовольство ослаблением ряда проаме-
риканских режимов, представителей американского бизне-
са, лишившихся некоторых заказов, и других заинтересо-
ванных сторон администрация с готовностью шла на про-
явление все большей прагматической «гибкости». Уже в
феврале 1978 года газета «Нью-Йорк таймс» констатирова-
ла: «Правительство все больше полагается на позитивные
стимулы, такие как предоставление помощи, чтобы побу-
дить другие страны улучшить положение в области прав
человека, вместо того чтобы прибегать к публичной крити-
ке и угрозам прекращения этой помощи».
В ходе разгоревшейся в США дискуссии по вопросу об
использовании различных методов «защиты прав человека»
госдепартамент в мае 1979 года изложил те принципы,
которыми руководствовался Белый дом. Наиболее эффек-
тивной стратегией было объявлено применение всех дипло-
матических средств в сочетании с программами иностран-
ной помощи. Однако подлинное политическое содержание
этой стратегии раскрывалось положением, согласно которо-
му «важные соображения национальной безопасности мо-
гут оправдывать оказание военной помощи странам с очень
серьезными проблемами в области прав человека». Именно
этот произвольно толкуемый тезис был положен в конеч-
195

ном счете в основу «правозащитной» деятельности админи-
страции Картера, подчинив лозунг «защиты прав челове-
ка» конъюнктурным интересам «имперской» внешней поли-
тики США.
Во второй половине своего пребывания у власти адми-
нистрация Картера откровенно пошла на поводу у полити-
ческих сил, требовавших переориентации «правозащитной»
кампании в отношении развивающихся стран на основе
четкого размежевания «друзей» и «врагов». Ее внешнепо-
литические и идеологические стратеги, формально призна-
вая необходимость приспосабливаться к изменениям соци-
ально-политического порядка в мире, на деле проявляли
готовность смириться только с теми событиями, которые не
затрагивали «американских интересов». Один из ведущих
теоретиков «нового подхода» к международным отношени-
ям 3. Бжезинский в период пребывания на посту помощ-
ника президента по национальной безопасности настойчиво
требовал принять активные меры по подавлению иранской
революции — организовать проамериканский военный пе-
реворот и т. д.
Первоначально организаторы «правозащитной» кампа-
нии стремились достичь своих политических целей в отно-
шении развивающихся стран во многом средствами пропа-
гандистского характера, интенсификацией идеологического
воздействия, сопровождаемого призванными повысить до-
верие к «правозащитным» лозунгам минимальными полити-
ко-экономическими акциями. Однако в накаленной внутри-
политической атмосфере «кризиса с заложниками» и пред-
выборной президентской кампании, в ходе которой
Дж. Картер попытался встать в позу «сильного лидера»,
прибегнув к «жесткой» риторике в адрес «недругов Амери-
ки», это направление идеологической деятельности админи-
страции все больше отступало на второй план.
В то же время на протяжении всего периода пребыва-
ния у власти картеровская администрация вела идеологи-
ческое наступление на Советский Союз и другие страны
социалистического содружества, пытаясь заменить «уста-
ревшие» антикоммунистические постулаты заметно отлича-
ющейся от них по форме «правозащитной» идеологией и
перехватить таким образом инициативу в идеологической
борьбе. Подвергнув критике «оборонительный» характер
антикоммунизма времен «холодной войны», американские
идеологи-«модернисты» усмотрели в кампании «в защиту
прав человека» вполне пригодное средство для обеспечения
традиционных внешнеполитических интересов США.
196

Однако, несмотря на заверения Белого дома о совмес-
тимости такого подхода с прогрессом в других областях
двусторонних отношений, уже вскоре после прихода к влас-
ти администрации Картера в Соединенных Штатах ста-
ли высказываться опасения, что попытки усилить идеологи-
ческий нажим на социалистические страны могут повернуть
советско-американские отношения вспять, ликвидировав
тот позитивный задел, который был создан в первой поло-
вине 70-х годов. «Остается нерешенным вопрос, — писал в
этой связи еженедельник «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт», —
насколько новые правила разрядки, выдвинутые президен-
том, окажутся реалистичными на практике, иными словами,
может ли сотрудничество процветать на одном уровне, в то
время как Россия и Америка вступают в жесткую и, воз-
можно, опасную конфронтацию на других уровнях»44.
Особенно тревожила сторонников разрядки как в самих
Соединенных Штатах, так и в Западной Европе судьба пе-
реговоров по ОСВ, идейно-политическая борьба вокруг ко-
торых заметно обострилась в связи с «реидеологизацией»
американской внешней политики. Эскалация «морализма»
в стратегии картеровской администрации фактически за-
труднила достижение важнейшей цели — уменьшения угро-
зы ядерного конфликта. На возможность фатальных послед-
ствий кампании «в защиту прав человека» указывал, в ча-
стности, известный американский социолог Д. Рисмэн, кото-
рый предупреждал, что, создавая угрозу процессу контроля
над вооружениями, эта кампания тем самым ставит под сом-
нение и перспективу выживания всего человечества. «В би-
полярном ядерном мире мы не можем позволить себе при-
держиваться простого, прямолинейного, универсалистского
морального стандарта»45, — указывал Д. Рисмэн.
Опасения сторонников контроля над вооружениями были
вполне обоснованными. Антиразрядочные силы в Соединен-
ных Штатах использовали «проблему прав человека» для
того, чтобы придать, по меткому определению Т. Шульца,
«моральную респектабельность»46 своей оппозиции Догово-
ру ОСВ-2. Была предпринята попытка «увязать» идеологи-
ческие аспекты с другими сторонами советско-американских
отношений, использовать «реидеологизацию» внешнеполити-
ческого курса для свертывания процесса контроля над во-
оружениями, торгово-экономического сотрудничества, куль-
турного обмена и т. д. Такой подход был равнозначен все-
сторонней ревизии принципов разрядки, свидетельствовал
о стремлении американских правящих кругов вновь подчи-
нить свой внешнеполитический курс соображениям идеоло-
197

гического порядка, превратить советско-американские отно-
шения в поле битвы идеологий. Тем самым уже во второй
половине 70-х годов в США были созданы предпосылки для
перевода отношений с Советским Союзом в русло конфрон-
тации, для отбрасывания их к уровню «холодной войны».
Попытки администрации Картера «увязать» различные
аспекты советско-американских отношений с идеологически-
ми противоречиями, существующими между СССР и США,
отражали двойственность и противоречивость, свойственную
ее внешней политике в целом. Принцип «увязки» прочно ас-
социировался с именем Г. Киссинджера и его «реальной по-
литикой», с которой стремилась порвать картеровская ад-
министрация, выдвигая идею создания нового «мирового по-
рядка» в противовес устаревшей, по ее мнению, концепции
«баланса сил». Поэтому поначалу деятели картеровской ад-
министрации нередко отрицали сам принцип «увязки», в ко-
тором они видели одно из проявлений «аморальности» вне-
шней политики Никсона — Киссинджера. Однако вскоре,
обнаружив неэффективность шумных пропагандистских ак-
ций антисоветского характера, предпринятых в первые дни
и месяцы кампании, администрация открыто перешла к
практике «увязывания» различных «правозащитных» во-
просов с другими сторонами советско-американских отно-
шений.
Острую идейно-политическую дискуссию в США вызвала
попытка обусловить предоставление СССР режима наиболь-
шего благоприятствования в торговле требованиями, пред-
ставлявшими собой неприкрытое вмешательство в его внут-
ренние дела. Многие американские специалисты в области
международных отношений приходили к выводу о неэффек-
тивности подобных акций, отмечали обреченность самого
метода «увязки» проблемы «прав человека» с торгово-эко-
номическими отношениями, подчеркивали, что СССР не мо-
жет не расценивать принятие «поправки Джексона—Вэни-
ка» как посягательство на свой суверенитет, как попытку
пересмотра принципов равноправия и невмешательства во
внутренние дела друг друга, являющихся неотъемлемой
частью политики разрядки.
В то же время в ходе развернувшейся дискуссии громко
звучали голоса теоретиков «антиразрядки», которые от-
крыто выдвигали требование использовать принцип «увяз-
ки» с целью «перестройки» социалистического строя, след-
ствием чего должно было стать и изменение советского
внешнеполитического курса. Осуществляя переход на пози-
ции «холодной войны» в заключительный период своего пре-
198

бывания у власти, администрация Картера, по выражению
С. Хоффмана, развернула настоящую «оргию увязок»47, за-
морозив, по сути дела, советско-американские отношения.
Пропагандистскому воздействию в духе кампании «в за-
щиту прав человека» в полном соответствии с установкой
на «дифференцированный» подход к миру социализма в раз-
личной мере подверглись и другие страны социалистиче-
ского содружества. Тем не менее средствами «правозащит-
ной» кампании не удалось приблизить достижение одной из
главных целей американской стратегии — подорвать един-
ство социалистических государств.
Попытки активизировать кампанию «в защиту прав че-
ловека» предпринимались Вашингтоном в ходе белградской
встречи представителей государств — участников Совещания
по безопасности и сотрудничеству в Европе, которая прохо-
дила в октябре 1977 — марте 1978 года. Хотя к этому вре-
мени кампания заметно выдохлась, представители США в
своих выступлениях стремились создать впечатление, буд-
то этот вопрос по-прежнему является доминантой внеш-
ней политики картеровской администрации. Тот факт, что
Соединенным Штатам фактически удалось блокировать
достижение на встрече конструктивных договоренностей, за
которые выступал Советский Союз и другие социалистиче-
ские страны, был с удовлетворением воспринят официаль-
ным Вашингтоном. Председатель так называемой «комис-
сии по безопасности и сотрудничеству в Европе» Д. Фэс-
сел объявил белградскую встречу «событием, имеющим
даже большее значение, чем сама встреча в верхах в Хель-
синки»48, ибо Соединенным Штатам и ряду их союзников
по НАТО, по его мнению, во многом удалось превратить
ее в арену пропагандистского наступления под «правоза-
щитными» лозунгами на социалистические страны. В то же
время сторонники конструктивного развития отношений
между Востоком и Западом выражали разочарование ре-
зультатами этого форума, которые могли бы быть гораздо
более плодотворными, не сведи Вашингтон все содержание
Заключительного акта к так называемой «третьей корзине»
и не придай он произвольного толкования положениям гу-
манитарного характера.
В заключительный период пребывания у власти адми-
нистрации Картера кампания «в защиту прав человека»
осуществлялась прежде всего по каналам разросшегося бю-
ро государственного департамента по правам человека и
гуманитарным вопросам. «Правозащитный» аспект стал
составной частью вашингтонской оценки почти любого
199

международного события или явления, а «правозащитная»
проблематика превратилась в постоянный компонент внеш-
неполитической и идеологической стратегии Вашингтона.
Однако в целом проблеме «защиты прав человека» стало
отводиться теперь гораздо более скромное место, чем в пер-
вые месяцы деятельности картеровской администрации, ког-
да эта кампания выступала как «магистральное направле-
ние» американской внешней политики.
Некоторое оживление в «правозащитной» риторике Бе-
лого дома наметилось в 1980 году в связи с президентски-
ми выборами, в преддверии которых Дж. Картер, чтобы
продемонстрировать «последовательность» своего курса,
вновь попытался выдвинуть на первый план лозунг «борьбы
за права человека». «Когда я стал президентом, — заявил
он летом 1980 года в связи с пятой годовщиной совещания
в Хельсинки, — я особо отметил нашу приверженность пра-
вам человека в качестве основополагающего принципа на-
шей внешней политики. Эта приверженность также важна
для меня сейчас, как и тогда». На сей раз, однако, не было
и речи об «абсолютном» характере «правозащитной» кам-
пании, которую Дж. Картер прямо связал с «укреплением
безопасности» США, что подразумевало ее дальнейшую
«прагматизацию».
Приближение мадридской встречи дало новый импульс
риторике «в защиту прав человека». В Соединенных Шта-
тах развернулась острая дискуссия о том, следует ли США
вообще участвовать в этой встрече. Правоконсервативные
круги требовали отказаться от участия под предлогом про-
теста против интернациональной помощи СССР Афганис-
тану. С подобными заявлениями выступал, в частности, ны-
нешний американский президент. Позиция сторонников уча-
стия во встрече также не была однозначной. За поездку
американской делегации в Мадрид высказывались как те,
кто считал необходимым продолжать диалог с СССР в
обострившейся международной обстановке, так и те, кто
рассматривал мадридскую встречу как средство давления
на Советский Союз и другие социалистические страны. По-
добный подход был характерен и для самой администрации
Картера. В итоге возобладала точка зрения тех политиче-
ских сил, которые ратовали за использование Заключитель-
ного акта совещания в Хельсинки в качестве орудия аме-
риканской внешней политики. Попытки Вашингтона прев-
ратить встречу в Мадриде в плацдарм своего идеологиче-
ского наступления стали главной причиной того, что она
затянулась почти на три года.
200

В ходе предвыборной кампании 1980 года «правозащит-
ная» политика картеровской администрации стала объек-
том постоянных нападок со стороны кандидата от респуб-
ликанской партии. «Хватит Соединенным Штатам преда-
вать своих друзей, — заявлял, в частности, он. — Неважно,
если нас не любят. Мы хотим, чтобы нас уважали»49·
Одним из первых шагов Р. Рейгана в качестве главы
Белого дома стал демонстративный отход от картеровской
политики «защиты прав человека», попытка заменить ее но-
вой идеологической «инициативой». На пресс-конференции
28 января 1981 г. А. Хейг, назначенный на должность госу-
дарственного секретаря, заявил, что «международный тер-
роризм займет место прав человека как проблема, которая
вызывает у нас озабоченность, поскольку терроризм — это
самое вопиющее нарушение прав человека»50. Так была на-
чата кампания о мнимой «причастности» СССР к «меж-
дународному терроризму», ставшая составной частью иде-
ологической стратегии, нацеленной прежде всего на гальва-
низацию мифа о «советской угрозе».
В то же время наряду с развертыванием на официаль-
ном уровне широкомасштабной кампании о «советской уг-
розе» новая администрация попыталась использовать в рам-
ках своей идеологической стратегии и «пересмотренную»
кампанию «защиты прав человека». В этой связи теорети-
ки-консерваторы предложили вновь широко использовать
в антисоветских и антикоммунистических целях концепции
«тоталитаризма» и «авторитаризма», сформулированные в
свое время X. Арендт и К. Фридрихом.
В пространной речи в «трехсторонней комиссии» весной
1981 года госсекретарь А. Хейг причислил к «проявляющим
активную враждебность» по отношению к США «тотали-
тарным режимам» Советский Союз и другие социалистиче-
ские государства, к числу «авторитарных» — антикомму-
нистические диктатуры, сохраняющие якобы потенциал для
превращения в «нечто более демократическое». А. Хейг от-
крыто выступил за то, чтобы фактически отказаться от кри-
тики «авторитарных» попутчиков США и целиком сосре-
доточить ее на СССР и его союзниках.
В полном соответствии с прямолинейной идеологиче-
ской стратегией, избранной республиканской администра-
цией, А. Хейг объявил «советскую агрессию» главной угро-
зой «правам человека», а руководящим принципом «право-
защитной» деятельности стало, соответственно, «сдержива-
ние» СССР. Тем самым антисоветский курс Вашингтона
201

оказался автоматически отождествленным с политикой «за-
щиты прав человека». При оценке положения в этой облас-
ти в любой стране госсекретарь требовал учитывать, «како-
ва вероятность эволюции в сторону тоталитаризма или ав-
торитаризма». Подразумевалось, что как бы диктаторский
режим ни увеличивал репрессии («склонялся к авторита-
ризму»), положение в области «прав человека» у него «пред-
почтительнее», чем в любой социалистической стране. Фак-
тически именно этим критерием и руководствовался прези-
дент, когда в соответствии с процедурой по оказанию аме-
риканской «помощи» каждые шесть месяцев удостоверял
«прогресс в области прав человека», якобы достигнутый в
Сальвадоре, несмотря на все новые преступления, соверша-
емые стоящим у власти режимом.
Откровенные попытки администрации подменить со-
держание «правозащитной» идеологии постулатами тради-
ционного антикоммунизма вызвали серьезные нарекания со
стороны либеральной прессы, а также встретили негативную
в целом реакцию общественного мнения, в котором сохра-
нились настроения в пользу «миссионерского» подхода США
к внешнему миру. В то же время активную поддержку Бе-
лому дому оказало правоконсервативное крыло политико-
академического сообщества. С целью дальнейшей разра-
ботки теоретических основ «правозащитной» деятельности
журнал «Комментари» провел во второй половине 1981 го-
да симпозиум на тему «Права человека и американская
внешняя политика». Материалы симпозиума, опубликован-
ные на страницах «Комментари», пронизывало стремление
идеологов антикоммунизма превратить проблему «прав че-
ловека» в средство «ниспровержения» коммунистической
идеологии и реального социализма. В этой установке как
нельзя более полно отразился подлинный смысл теоретиче-
ских построений, привлеченных нынешней администрацией
для обоснования возврата к идеологической стратегии,
уходящей корнями во времена «холодной войны».
Для проведения в жизнь «обновленной» политики в об-
ласти «прав человека» был найден и соответствующий кан-
дидат на пост помощника государственного секретаря по
правам человека и гуманитарным вопросам. Им стал Э. Ле-
февр, директор Центра исследований в области этики и по-
литики, стяжавший себе известность одного из наиболее ак-
тивных критиков «правозащитной» деятельности Дж. Кар-
тера. Лефевр последовательно выступал за безоговорочную
поддержку проамериканских диктатур и превращение ло-
зунга «защиты прав человека» в средство подрывной анти-
коммунистической пропаганды, в орудие психологической
202

войны против стран социалистического содружества.
Назначение Э. Лефевра, однако, натолкнулось на силь-
ную оппозицию со стороны общественности и не нашло под-
держки в конгрессе (в ходе слушаний выяснилось, в част-
ности, что в свое время он принимал участие в травле вы-
дающегося борца за гражданские права Мартина Лютера
Кинга). В июне 1981 года его назначение было отклонено
сенатской комиссией по иностранным делам, после чего он
был вынужден снять свою кандидатуру перед лицом неми-
нуемого поражения в сенате. «Дело Лефевра» стало одним
из первых крупных поражений администрации в конгрес-
се. Оно вновь подтвердило, что лобовая антикоммунистиче-
ская стратегия не пользуется единодушной поддержкой ва-
шингтонских законодателей и американского общественно-
го мнения.
Препятствия, на которые натолкнулась республиканская
администрация при осуществлении своей идеологической
стратегии, заставили ее несколько видоизменить свою так-
тику, модифицировать средства реализации идеологических
установок «рейганизма» во внешнеполитической сфере. Од-
ним из проявлений такой модификации стало назначение в
ноябре 1981 года на пост помощника госсекретаря по пра-
вам человека и гуманитарным вопросам Э. Абрамса. В пол-
ном соответствии с духом «правозащитного» подхода адми-
нистрации он заявлял, что «сопротивление распространению
коммунизма является существенной частью политики в об-
ласти прав человека»51. В то же время 34-летний предста-
витель «новых правых» в известной мере сознавал ограни-
ченность лобового антикоммунизма и на словах признавал
необходимость критики проамериканских репрессивных ре-
жимов. Подобные идеи содержались в подготовленном им
в конце 1981 года меморандуме, в котором «права челове-
ка» вновь объявлялись «душой американской внешней по-
литики» 52.
Хотя администрации удалось без особого труда добиться
утверждения в конгрессе кандидатуры «респектабельной»
Э. Абрамса, который выгодно отличался от грубого и само-
надеянного Лефевра, это назначение также вызвало крити-
ку со стороны либеральных приверженцев «правозащитно-
го» направления во внешней политике США. Так, по мне-
нию председателя подкомиссии по правам человека и меж-
дународным организациям палаты представителей Д. Бон-
нера, «репутация Абрамса как умеренного сторонника за-
щиты прав человека является лишь фасадом, созданным,
203

когда помощники Рейгана поняли, в какой степени пользу-
ется поддержкой картеровская линия»53.
Внося дальнейшие изменения в свою идеологическую
тактику, администрация во многом пошла по пути изощрен-
ной трансформации кампании «в защиту прав человека»,
направив ее прежде всего в русло «крестового похода за
демократию». В то же время «правозащитное» направление
всегда имело в идеологической стратегии республиканцев
подчиненное значение в сравнении с кампанией о «совет-
ской угрозе», которая наиболее адекватно соответствует
внешнеполитической философии «холодной войны».
ПЕРЕМЕНА ТАКТИКИ: «КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
ЗА ДЕМОКРАТИЮ»
Уже в начальный период пребывания у власти респуб-
ликанской администрации выявились те препятствия, на ко-
торые суждено было натолкнуться ее идеологической стра-
тегии как внутри страны, так и за рубежом. «Идеологиче-
ское наступление» Соединенных Штатов встретило твердый
отпор со стороны Советского Союза, других стран социалис-
тического содружества; не столько укрепило идеологиче-
скую общность стран Запада, сколько породило их опасе-
ния относительно разумности американского внешнеполи-
тического курса; не столько запугало развивающиеся стра-
ны, сколько усилило их недоверие к Вашингтону. В самих
Соединенных Штатах идеологическая стратегия адми-
нистрации не смогла предотвратить расшатывания того вре-
менного и непрочного внешнеполитического «консенсуса»,
на который «рейганисты» стремились опереться с целью
возврата к курсу в международных делах, выдержанному в
духе «холодной войны».
Выступая в британском парламенте 8 июня 1982 г., аме-
риканский президент провозгласил «крестовый поход за
свободу», призвал «укрепить инфраструктуру демократии —
свободную прессу, профсоюзы, политические партии», чтобы
в итоге оставить коммунизм «на пепелище истории»54.
Провозглашение «крестового похода» наглядно продемон-
стрировало идеологическое кредо республиканской адми-
нистрации, неотъемлемой частью которого стал наиболее
прямолинейный антикоммунизм.
В рамках намеченной Белым домом программы в октяб-
ре 1982 года в Вашингтоне состоялась так называемая «кон-
ференция по проблемам демократизации в коммунистиче-
ских странах», в ноябре — объявленная еще в британском
204

парламенте «конференция по свободным выборам», а в
дальнейшем целый ряд аналогичных мероприятий пропа-
гандистского характера. В центре внимания участников
«конференции по демократизации» стояла проблема активи-
зации антигосударственных элементов в СССР и других
социалистических странах. Средством достижения этой ре-
акционной цели была объявлена деятельность подрывных
радиостанций «Свобода» и «Свободная Европа»; таким об-
разом вновь получила подтверждение неизменность курса
на вмешательство во внутренние дела суверенных госу-
дарств. В политический фарс превратилась «конференция
по свободным выборам», на которой выступил с речью сам
американский президент. В ходе конференции всячески рек-
ламировались «достижения» в области «демократизации»
проамериканских репрессивных режимов; в то же время
произносились филиппики против неугодных Вашингтону
правительств.
Уже в ходе «конференции по свободным выборам» со
всей отчетливостью проявилось стремление вашингтонской
администрации связать «борьбу за демократию» с ее по-
литикой в области «защиты прав человека». Отвечая мно-
гочисленным критикам нового подхода к «проблеме прав
человека» и стремясь при этом доказать, что начатая при
Картере кампания не угасла, а лишь приобрела иное со-
держание, Э. Абрамс заявил на конференции, что «свобод-
ные выборы являются сердцевиной политики в области прав
человека», проводимой республиканским руководством. Ес-
ли прежде, по словам Абрамса, эта политика сводилась
лишь к реагированию на «негативные», с точки зрения США,
события, то теперь она должна служить целям создания «де-
мократических институтов» по американскому образцу в
других странах. Таким образом, отныне за «права человека»
надлежало бороться с помощью «демократизации», то есть
перестройки политической системы в странах, ставших ми-
шенью идеологической стратегии Вашингтона.
В своей речи в британском парламенте Р. Рейган заявил,
что средством реализации новой «кампании за демократи-
зацию» явится проект, «работа над которым уже начата
в Соединенных Штатах». Содержание проекта «Демокра-
тия» стало известно общественности лишь после того, как
государственный департамент представил конгрессу соот-
ветствующий документ, а государственный секретарь
Дж. Шульц выступил с его обоснованием на заседании ко-
миссии по иностранным делам палаты представителей в
конце февраля 1983 года.
205

В предложенный проект были включены самые разные
по объему и характеру программы, которые объединяла
лишь их антикоммунистическая направленность. В целом в
проекте было выделено пять взаимосвязанных областей.
Во-первых, это обучение зарубежных политических дея-
телей «теории и практике демократии», иными словами, по-
пытка сформировать в развивающихся странах политиче-
скую элиту, ориентирующуюся на «американскую модель».
Во-вторых, это попытка пропагандировать «демократию
по-американски» путем массированного воздействия на сис-
тему образования в зарубежных странах — организации
центров по изучению США, предоставления стипендий, со-
вершенствования системы преподавания английского язы-
ка и т. п.
В-третьих, это «усиление основных демократических ин-
ститутов» в зарубежных странах, то есть поддержка, в част-
ности финансирование, профсоюзов, политических партий,
средств массовой информации, чья деятельность соответст-
вует интересам Соединенных Штатов. Официальные пред-
ставители администрации практически и не скрывали, что
в проект включены программы, направленные на дестаби-
лизацию неугодных Вашингтону правительств и осущест-
влявшиеся ранее в форме «тайных операций» ЦРУ.
В-четвертых, это активизация пропаганды «американ-
ского образа жизни» посредством организации конферен-
ций, прославляющих «американскую демократию», рас-
пространения за рубежом книг (по искусственно занижен-
ным ценам), рекламирующих американские политические
институты, издания нового печатного органа внешнеполи-
тической пропаганды — журнала «Коммьюникейшнз им-
пэкт» на английском, французском и испанском язы-
ках и т. п.
В-пятых, это развитие контактов между американскими
гражданами и организациями и их зарубежными партнера-
ми с целью обеспечения международной поддержки прин-
ципов, положенных в основу проекта. Как и в прошлом, по-
добные программы международных обменов открыли пе-
ред американскими спецслужбами широкое поле деятель-
ности по инфильтрации в общественно-политические орга-
низации и движения в других странах.
Госсекретарь Дж. Шульц указал, что большинство про-
грамм нацелено на Латинскую Америку, Африку и Азию.
Подобная направленность проекта «Демократия» свидетель-
ствовала о намерении администрации бороться за укрепле-
ние американских позиций в развивающихся странах путем
206

создания там «пятой колонны» и насаждения проамерикан-
рких режимов, отразив, в частности, обеспокоенность амери-
канского руководства непопулярностью внешнеполитическо-
го курса Вашингтона в этих странах и разочарование мно-
гих из них в ценностях «американской демократии».
Еще до развертывания проекта Вашингтон осуществил
целый ряд акций в духе своего понимания «борьбы за
свободу». По свидетельству корреспондента журнала «Ней-
шн» К. Хитченса «и до появления проекта «Демократия»
Информационное агентство Соединенных Штатов снабжало
средствами лиц, которые были явно не в ладах с этим
понятием»55. Так, в 1982—1983 годах ЮСИА выделило
свыше 162 тыс. долл. так называемому Межамериканскому
комитету для финансирования визитов в США чиновников
по связям с прессой некоторых репрессивных латиноамери-
канских режимов. Американские налогоплательщики опла-
тили пребывание в Вашингтоне представителей Пиночета,
посланца гаитянской диктатуры и 12 других подобных «де-
мократов».
Официальные представители вашингтонской админис-
трации всячески подчеркивали, что лишь незначительная
часть программ нацелена на Западную Европу и, по словам
тогдашнего заместителя госсекретаря Л, Иглбергера, «по-
священа долгосрочным попыткам выявить общие ценности
между американцами и западноевропейцами». Но что это
означало на практике? Первоочередной своей задачей ад-
министрация считала подрыв западноевропейского антиво-
енного движения, дискредитация и раскол которого стали
важнейшими целями американской внешней политической
пропаганды. С этой целью, например, ЮСИА выделило
свыше 192 тыс. долл. исследовательскому центру, возглав-
ляемому Э. Лефевром, который в начале 1981 года во время
слушаний в конгрессе в связи с попыткой администрации
назначить его помощником госсекретаря с гордостью зая-
вил, что его организация «никогда прежде не получала ни
цента от федерального правительства». Предоставленная
центру в 1982—1983 годах сумма была израсходована на
дезинформацию участников западноевропейского движения
за мир, на пропаганду позиций Вашингтона по проблеме
ядерных вооружений в Европе.
Проект «Демократия» сомкнулся с разработанной гос-
департаментом так называемой «программой Дейли», на-
правленной на борьбу с движением сторонников мира в За-
падной Европе. В этой связи Л. Иглбергер прямо заявил,
что американская внешнеполитическая пропаганда непо-
207

средственно связана с «вопросами обороноспособности»
США и должна служить именно этим целям. Тем самым по-
иск «общих» с западноевропейцами ценностей свелся к ли-
нии на противодействие тем явлениям и процессам, которые
идут вразрез со своекорыстными интересами Вашингтона.
Целый ряд мероприятий в рамках проекта «Демокра-
тия» непосредственно направлен против Советского Союза и
других социалистических стран. Дж. Шульц, признавая «ог-
раниченность возможностей» Соединенных Штатов в плане
политического воздействия на социалистические государ-
ства, тем не менее, призвал активизировать внешнеполити-
ческую пропаганду, «сделать доступной для народов СССР
и стран Восточной Европы» американскую трактовку поли-
тических, экономических и социальных явлений и событий.
Антисоциалистическая пропаганда в рамках проекта вклю-
чает меры по активизации действий антисоветских эми-
грантских кругов в Соединенных Штатах, по поддержке
ушедших в подполье контрреволюционных деятелей так на-
зываемого «независимого» профсоюза «Солидарность»
в Польше и т. п.
Сохраняя последовательно антикоммунистическую на-
правленность «рейганизма», проект «Демократия» в то же
время представляет собой попытку несколько видоизме-
нить идеологическую тактику Белого дома. В то время как
на лобовые, незамаскированные атаки на социалистический
строй выделяются относительно ограниченные суммы, льви-
ная доля ассигнований должна служить укреплению
и развитию «приемлемых» для Соединенных Штатов поли-
тических институтов в развивающихся странах.
Подобная установка свидетельствовала о намерении рес-
публиканского руководства закрепиться в развивающемся
мире и заимствовать с этой целью некоторые элементы под-
хода к нему, в том числе политики «защиты прав человека»,
предшествующей администрации. Новая линия республикан-
цев нашла отражение в заявлении Дж. Шульца в конгрес-
се. По словам госсекретаря, «поддержка демократии явля-
ется существенной частью нашей политики в области прав
человека». Таким образом, борьба за «права человека»
вновь была выдвинута на первый план среди американских
внешнеполитических приоритетов.
Почему же, столкнувшись с необходимостью сменить
свою идеологическую тактику, нынешнее вашингтонское
руководство пошло по пути фактического отождествления
провозглашенного им «крестового похода за демократию»
с лозунгом «защиты прав человека», который прочно ас-
208

социировался с картеровской администрацией и не раз ста-
новился объектом нападок со стороны Р. Рейгана и его еди-
номышленников? Подобная «мимикрия» была во многом
обусловлена стремлением ослабить оппозицию, которую
встречала идеологическая стратегия Белого дома. Об этом
стремлении свидетельствовала и та настойчивость, с которой
представители администрации подчеркивают «двухпартий-
ный» характер проекта, его «смешанную» природу, то есть
подключение к нему наряду с федеральными ведомствами
частных организаций и институтов. Действительно, хотя
большая часть программ была разработана ЮСИА, госде-
партаментом и Агентством международного развития, к его
подготовке были привлечены представители национальных
комитетов республиканской и демократической партий, двух-
партийный американский политический фонд, представи-
тели обеих партий в конгрессе и т. д.
Проект «Демократия» был тесно связан с перестройкой
всего механизма внешнеполитической пропаганды в соот-
ветствии с подписанной в январе 1983 года президентской
директивой № 77, согласно которой все акции американской
«публичной дипломатии» (как обычно именуется в США
внешнеполитическая пропаганда) передавались в ведение
так называемой «специальной группы планирования» во гла-
ве с помощником президента по национальной безопасно-
сти. Таким образом, развертывание этого проекта стало
своего рода «пробным камнем» для новой организации
внешнеполитической пропаганды, непосредственно сориен-
тированной на нужды «национальной безопасности» США.
Недаром госсекретарь Дж. Шульц заявил, что «борьба за
демократию» будет являться «фундаментальным аспектом»
американской внешней политики в долгосрочном плане, а
его заместитель Л. Иглбергер указал, что администрация
рассчитывает на осуществление проекта в течение ближай-
ших 20 лет.
Выдвижение данного проекта представляло собой оче-
редную попытку вашингтонской администрации добиться
перехвата инициативы в борьбе идей с помощью модифи-
кации своей идеологической стратегии. Задолго до его раз-
вертывания Белый дом пытался достичь ту же цель, ком-
бинируя кампанию о «советской угрозе» с «миротворческой»
риторикой. Одним из первых сигналов, свидетельствовав-
ших об изменениях в пропагандистской линии администра-
ции, стало провозглашение Р. Рейганом в ноябре 1981 года
широко разрекламированной «мирной инициативы» — так
называемого «нулевого варианта», который в силу своего
209

заведомо неприемлемого для СССР характера являлся
не чем иным, как тщательно продуманной пропагандистской
акцией. Само название — «нулевой вариант» — было рас-
считано в первую очередь на то, чтобы дезориентировать не
слишком искушенную в военных проблемах часть не только
западноевропейской, но и американской общественности.
Пропагандистский характер носило и выдвижение весной
1983 года так называемого «промежуточного варианта», а
также последующие «мирные шаги», сопровождавшиеся
обильной риторикой, призванной ввести в заблуждение сто-
ронников мира по обе стороны Атлантики.
Особенно отчетливо «миротворческая» тема прозвучала в
пространной речи Р. Рейгана в мае 1982 года в Юрике, в
колледже, где он некогда учился. В этой речи президент не
только объявил о решении администрации согласиться на
возобновление переговоров по контролю над стратегиче-
скими вооружениями, на чем давно настаивал Советский
Союз, но и предложил новое название для советско-аме-
риканских переговоров — СТАРТ (сокращение английского
термина «переговоры по сокращению стратегических во-
оружений»), что должно было символизировать глубину
«миролюбивых намерений» администрации вопреки тому
факту, что, подобно «нулевому варианту», провозглашен-
ная в Юрике программа была откровенно нацелена на дос-
тижение американского превосходства над Советским Сою-
зом. В итоге переговоры по ядерным вооружениям, как
стратегическим, так и средней дальности, были взорваны
Вашингтоном, отклонившим конструктивные советские
предложения и приступившим к развертыванию «Першин-
гов» и крылатых ракет в Западной Европе.
В марте 1985 года по инициативе СССР начались новые
советско-американские переговоры по комплексу вопросов,
связанных с ограничением вооружений. Согласие на перего-
воры, известный поворот к «миротворческой» риторике был
во многом обусловлен стремлением сбить накал антивоен-
ных выступлений в Соединенных Штатах, превратившихся
в мощный внутриполитический фактор, а также ослабить
антиракетное движение в Западной Европе. Идеологические
стратеги администрации не могли не сознавать, что именно
безответственные милитаристские заявления членов кабине-
та были одной из главных причин нарастания антивоенных
настроений. Первоначальные попытки администрации от-
махнуться от антиядерного движения как проявления «без-
думного пацифизма» сменились целенаправленными уси-
лиями по его дискредитации, выдвижением обвинений в
210

адрес участников движения, гласивших, будто оно «инспи-
рировано не честными, искренними людьми, стремящимися к
миру, а теми, кто заинтересован в том, чтобы ослабить Аме-
рику».
Несмотря на попытки Белого дома опорочить антивоен-
ное движение, а также саму идею замораживания ядер-
ных вооружений, в ходе промежуточных выборов в конгресс
в ноябре 1982 года восемь штатов из девяти (за исклю-
чением консервативной Аризоны), где этот вопрос
был вынесен на референдум, поддержали требование о не-
медленном прекращении гонки ядерных вооружений. На-
пряженная борьба вокруг резолюции о замораживании раз-
вернулась в конгрессе. В поддержку этого требования вы-
сказались ведущие претенденты на пост президента от де-
мократической партии.
Учитывая притягательность для широкой международ-
ной общественности мирных инициатив Советского Союза,
давление со стороны антивоенного движения, критику поли-
тических противников и либеральной прессы, республикан-
ская администрация была вынуждена пересмотреть пропа-
гандистское оформление своего военно-политического кур-
са, официально признать нарастание опасности ядерной ка-
тастрофы и необходимость сохранения мира. Целый поток
рекламных брошюр, посвященных истории американских
«мирных инициатив» за послевоенный период, броско пода-
ющих позицию нынешней администрации на переговорах с
СССР, других пропагандистских материалов и заявлений
официальных представителей Вашингтона должен был
создать видимость, будто США обладают чуть ли не «мо-
нополией» на миролюбие. Сам президент попытался пред-
ставить себя почти что единомышленником американских
сторонников мира, подчеркнув, что он не согласен с ними
лишь в отношении средств обеспечения мира. «Мы хотим
мира, но мир —это цель, а не политика», — заявил Р. Рей-
ган. Реальной же политикой администрации неизменно ос-
тавался курс на продолжение гонки вооружений, на дости-
жение стратегического превосходства над Советским Сою-
зом.
Стремясь успокоить американскую и мировую общест-
венность, встревоженную опасным обострением междуна-
родной напряженности, Белый дом предпринял попытки
приукрасить подлинное состояние советско-американских
отношений, которые-де знавали и «худшие времена». Осо-
бый акцент на «готовность примирения» с Советским Сою-
211

зом появился в выступлениях президента и членов его ад-
министрации в преддверии президентских выборов 1984 го-
да, в ходе подготовки к которым демократы активно исполь-
зовали тезис о нарастании угрозы войны в годы правления
республиканцев. Вопреки очевидным фактам, Р. Рейган в
ходе предвыборной кампании пытался доказать, что угро-
за войны не только не возросла, но, напротив, «уменьши-
лась» за счет усиления американского потенциала «сдер-
живания». В то же время наряду с попытками придать
своей идеологической стратегии «более респектабельный
вид» администрация прибегла к широкому использованию
средств из арсенала психологической войны. Все больший
удельный вес в средствах идеологического воздействия Ва-
шингтона на аудиторию в социалистических странах стали
занимать методы подрывной пропаганды.
В ходе эволюции идеологической тактики нынешнего
вашингтонского руководства отчетливо проявилась тенден-
ция к своего рода «идейной мимикрии», к маскировке тра-
диционного антикоммунизма крадеными лозунгами типа «за-
щиты прав человека», милитаристской пропаганды — де-
кларациями о «миролюбии» Вашингтона. Подобный «син-
тез» не случаен. Он отражает острую идейно-политическую
борьбу вокруг формирования внешнеполитической и идео-
логической стратегии США.
Как отмечалось выше, в период пребывания у власти
администрации Картера ее идеологическая стратегия и так-
тика претерпели заметную эволюцию, в ходе которой соб-
ственно «правозащитная» идеология все больше отходила
на второй план, вытеснялась постулатами антикоммуниз-
ма времен «холодной войны», что нашло отражение преж-
де всего в развертывании на официальном уровне кампа-
нии о «советской угрозе». Республиканская администрация,
избравшая своим кредо наиболее прямолинейную версию
антикоммунистической идеологии, также была вынуждена,
хотя и в значительно меньших масштабах, ввести в свою
идеологическую деятельность в целом несвойственные ей
элементы, пойти на изменения тактического характера —
вновь активизировать кампанию «защиты прав человека» в
форме «борьбы за демократию».
Таким образом, в условиях столкновения приверженцев
философии «холодной войны» и сторонников «модернизи-
рованной внешнеполитической идеологии, когда ни одна из
сторон не может добиться «окончательной победы», наме-
тилась тенденция к поиску «компромиссной», «срединной»
идеологической стратегии, которая вновь смогла бы опе-
212

реться на поддержку со стороны общественного мнения, на
так называемый «консенсус», подобный тому, который су-
ществовал в Соединенных Штатах на протяжении значи-
тельной части послевоенного периода.
На стороне адептов «холодной войны» — традиция внеш-
неполитического «мессианства», ностальгия по временам
безраздельного господства США на мировой арене, словом,
мощная сила инерции политического сознания, которая тол-
кает многих американских творцов политики к осуществле-
нию курса, давно уже не отвечающего реальным возмож-
ностям страны. Сторонники более реалистического подхо-
да к современным международным отношениям, которые,
однако, также во многом руководствуются традиционными
идеологическими стереотипами, исходят из необходимости
опереться на внешнеполитическую философию, учитываю-
щую изменения в положении Соединенных Штатов на ми-
ровой арене в последние десятилетия. И та и другая сторо-
ны апеллируют к соответствующим тенденциям в массовом
сознании, пытаются обеспечить себе широкую внутриполити-
ческую поддержку. Именно этой цели во многом и служат
идеологические кампании, нацеленные на мобилизацию об-
щественного мнения, обеспечение «мандата» на осуществле-
ние соответствующей внешнеполитической стратегии.
В условиях глубоких разногласий, сопутствующих ныне
выработке и осуществлению внешнеполитического курса
США, идеологические кампании выступают одним из ос-
новных инструментов обеспечения внутриполитических «ты-
лов», средством временной консолидации разнородных поли-
тических сил. Эти кампании оказали негативное воздей-
ствие на развитие международной обстановки в конце 70 —
начале 80-х годов. В целом «реидеологизация» внешней по-
литики США серьезно осложнила поиск путей к ослабле-
нию напряженности в мире, приостановила конструктивное
развитие принципов мирного сосуществования двух систем.
В особой мере это относится, разумеется, к идеологической
стратегии «рейганизма», в русле которой был развернут
«крестовый поход» против коммунистической идеологии. В
то же время уже картеровская администрация, формально
признавая необходимость ослабления международной на-
пряженности, стимулировала «моральную оппозицию» по-
литике разрядки, расчистила путь для «реидеологизации»
внешнеполитического курса на традиционно антикоммунис-
тических основаниях.
Следует, однако, подчеркнуть, что, несмотря на то что
в жертву «реидеологизации» была принесена большая часть
213

результатов конструктивного развития советско-американ-
ских отношений в 70-е годы, организаторам идеологических
кампаний в целом не удавалось достичь своих целей как
внутри США, так и на мировой арене. «Идеологическое
наступление» на Советский Союз, другие страны социалис-
тического содружества не заставило их сдать свои позиции
в глобальной борьбе идей. Страны социализма дали достой-
ный отпор попыткам вмешательства в их внутренние дела,
с новой силой подтвердили свою верность марксистско-ле-
нинским идеалам. Не увенчались успехом усилия по идео-
логической обработке развивающихся стран, многие из ко-
торых сознавали сугубо конъюнктурный характер как
стремления Вашингтона представить себя в роли «сторон-
ника социального прогресса», так и попыток запугать их
«советской угрозой», заставить следовать в русле амери-
канской внешней политики. Не удалось существенно укре-
пить и «идеологическую общность» стран Запада, которые
без энтузиазма отнеслись к восходящей к традициям «мес-
сианства» политике «защиты прав человека» и с опасением
восприняли возрождение идеологических стереотипов «хо-
лодной войны». В то же время идеологические кампании
Вашингтона наложили заметный отпечаток на политиче-
ский климат во всем мире, наэлектризовали международ-
ную атмосферу.
Императивы мирного сосуществования настоятельно тре-
буют отказа от искусственной идеологизации внешней по-
литики, от переноса идеологической борьбы в сферу меж-
государственных отношений. Как отмечает Г. А. Арбатов,
«идеологии постоянно сталкиваются друг с другом в гло-
бальном масштабе и внутри многих стран. Этот факт не вы-
думан нами и его нельзя игнорировать... Но как только иде-
ологическая борьба превращается в «крестовый поход» или
«охоту за ведьмами», она сразу же приобретает способ-
ность вызывать и обострять конфликты»56. Против такой
идеологизации международных отношений последователь-
но выступает Советский Союз, другие страны социалисти-
ческого содружества, признающие честную, открытую борь-
бу идей в условиях мирного сосуществования государств
с различным социально-политическим строем.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, читатель имел возможность ознакомиться с ши-
роким кругом вопросов, касающихся формирования и осу-
ществления идеологической стратегии США на мировой
арене в послевоенные годы. Вместе с авторами он мог про-
следить, как развитие международной обстановки и связан-
ное с этим процессом изменение политической стратегии
американского империализма влекут за собой неизбеж-
ную эволюцию идеологической стратегии и как последняя,
в свою очередь, оказывает влияние на формирование и эво-
люцию политического курса — внутреннего и внешнего —
Соединенных Штатов.
Конечно, мы живем в динамичном мире, где не только
тактика, но и стратегия меняются значительно быстрее, чем,
скажем, в начале века, не говоря уже о более ранних вре-
менах. Не может быть сомнения в том, что дальнейшее из-
менение соотношения сил на мировой арене, кризисные про-
цессы, присущие современному капиталистическому, в том
числе американскому, обществу, социальные последствия
научно-технической революции будут побуждать господ-
ствующий класс США время от времени вносить корректи-
вы в стратегию и тактику внешнеидеологической деятельно-
сти. В перспективе возможны попытки «вернуть прошлое»,
или, точнее, «вернуться в прошлое», как это отчасти проис-
ходит сегодня, когда нынешнее вашингтонское руководство
предпринимает попытки возродить «дух холодной войны»
в отношениях между Востоком и Западом; возможны и «от-
клонения в сторону» — попытки проводить более реалисти-
ческую политику, которая, оставаясь по природе своей бур-
жуазной, открывала бы, вместе с тем, определенные перс-
пективы и для разрядки международной напряженности, и
для большего взаимопонимания между странами с различ-
ными общественными системами.
215

Однако какие бы изменения ни происходили в страте-
гии внешнеидеологической деятельности Соединенных Шта-
тов, есть все основания предполагать, что она будет осно-
вываться на принципах, которые выкристаллизовались еще
на ранних этапах становления американской политической
культуры, американского политического сознания и само-
сознания. И в этом смысле анализ идеологической страте-
гии США, локализованный послевоенным периодом, может
служить ключом к пониманию тех внешнеидеологических
процессов, которые будут протекать в ближайшие десяти-
летия.
216

ПРИМЕЧАНИЯ
Введение
1 Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС. 14—15 ию-
ня 1983 года. М., 1983, с. 68.
Глава I
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 42, с. 278.
2 См., в частности, Уледов А. К. Структура общественного созна-
ния. М., 1978; Ядов В. А. Идеология как форма духовной деятельно-
сти общества. Л., 1961; Иванов В. Идеология: характер и закономер-
ность развития. М., 1977.
3 «На страницах своей книги, — пишет Г. Зинн, — я провожу раз-
личие между двумя противоречивыми частями американского кредо.
С одной стороны, это формальное, провозглашенное кредо... С другой
стороны это реальное, действующее кредо...» (Зинн Г. США после вто-
рой мировой войны. М., 1977, с. 18).
4 См., например, Современное политическое сознание в США. М.,
1980, гл. I.
5 По поводу политических функций идеологии, равно как и в от-
ношении ее сущности, буржуазные авторы высказывают различные
точки зрения. См., в частности, Shils Ε. The Concept of Ideology. —
In: The International Encyclopedia of the Social Sciences, vol. VIL
N. Y., 1968, p. 66—67; Christenson R., Engel Α., Jacobs D., Rejai M.,
Walter H. Ideologies and Modern Politics. N. Y., 1971.
β Хотя западные исследователи, занимающиеся изучением перцеп-
ций в международных отношениях, не ставят, как правило, вопроса
о роли идеологии в восприятии субъектами международных отношений
друг друга, некоторые из них подходят к пониманию этой роли или да-
же переоценивают ее, говоря о ведущем значении системы убеждений.
Как отмечает, например, О. Холсти, система убеждений играет опре-
деляющую роль в процессе восприятия в сфере международных отно-
шений (см. Holsti О. The Belief System and National Images: A Case
Study. — Journal of Conflict Resolution, 1962, vol. 6, No. 3, p. 245).
7 См. подробнее Идеологическая деятельность современного импе-
риалистического государства. М., 1972.
8 Симптоматично с этой точки зрения принятое вашингтонской
администрацией решение о выходе США в 1985 году из состава
ЮНЕСКО. Это не просто политическая акция, форма «репрессии» про-
тив организации, отказывающейся подчиниться американскому дикта-
ту. Это еще и болезненная реакция буржуазного консервативного со-
217

знания на законное (и закономерное) нежелание международной орга-
низации защищать чьи-то корпоративные интересы. Реакция, свидетель-
ствующая о замкнутости, провинциальности этого сознания — чертах,
чрезвычайно опасных в наше время, когда взаимопонимание между
народами становится одним из необходимых факторов самого выжи-
вания человечества.
0 Арбатов Г. А. Идеологическая борьба в современных междуна-
родных отношениях. М., 1970, с. 7.
10 Петров В. В. Логическая семантика и язык политики.— В кн.:
Новый мировой порядок и политическая общность. М., 1983, с. 166.
11 Арбатов Г. А. Указ. соч., с. 32, 36.
12 Matidelbaum Μ., Schneider W. The New Internationalisms. — In:
Eagle Entangled: US Foreign Policy in a Complex World. Ed. by K. Oye
etc. N. Y., 1979, p. 70.
13 Cm. Kissinger H. American Foreign Policy. N. Y., 1969, p. 11—50.
14 См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. I, с. 270—271.
15 Идеологическая (и политическая) стратегия проявляется через
тактику как конкретное, построенное с учетом места и времени вопло-
щение идеологической стратегии. Тактика более динамична, чем стра-
тегия, по отношению к которой она выступает как средство к цели.
16 В идеологической стратегии отдельных империалистических стран
на мировой арене могут иметь место более или менее существенные
различия, что не мешает, однако, говорить о единой стратегии импе-
риализма, ибо империализм выступает здесь в качестве исторически
сложившейся силы, равно как социализм выступает исторически сфор-
мировавшейся контрсилой.
17 Наличие осознаваемого капиталистическим миром паритета
между СССР и США в области стратегических вооружений не позво-
ляет сегодня империализму открыто ставить вопрос о физическом
«удушении» социалистического мира (как это делал, например,
У. Черчилль вскоре после установления в России Советской власти).
Максимум, что может позволить себе сегодня Запад, — это призвать,
что и делает нынешний американский президент, к «крестовому похо-
ду» против коммунизма, не отождествляемому, однако, с прямым физи-
ческим насилием по отношению к миру социализма. Однако едва ли
можно сомневаться в том, что в случае нарушения этого паритета
вопрос о физическом «удушении» социализма вновь оказался бы в
числе стратегических целей современного империализма.
i8 См. подробнее Узнадзе Д. Н. Экспериментальные основы психо-
логии установки. Тбилиси, 1961; Надирашвили Ш. А. Понятие уста-
новки в общей и социальной психологии. Тбилиси, 1974; Шихирев П. Н.
Современная социальная психология США. М., 1979.
19 В литературе по проблемам социальной психологии и пропаган-
ды существует множество определений стереотипа. См., например,
Шихирев П. Н. Указ. соч.; Гуревич П. С. Буржуазная пропаганда в
поисках теоретического обоснования. М., 1978; Артемов В. Л. Правда
о неправде. М., 1984.
20 См. Шахназаров Г. X. Фиаско футурологии. М„ 1979.
21 Заметим, что каждый из перечисленных объектов, в свою оче-
редь, рассматривается империалистическими стратегами как внутренне
дифференцированный, что также учитывается в практике внешнеидео-
логической деятельности. Так, в пределах Советского Союза в качестве
самостоятельных объектов воздействия выделяются союзные республи-
218

ки, внутри социалистического содружества — отдельные страны и т. д.
22 Другими такими элементами выступают прокапитализм и про-
американизм. Но утверждение ценностей буржуазного мира, в частно-
сти американского образа жизни, нередко отступает на задний план
и служит лишь своеобразным «позитивным» фоном антикоммунизма
и антисоветизма.
23 Понятие «государство» употребляется нами в соответствии со
сложившимися нормами как для обозначения исторически сформиро-
вавшегося политического механизма, выполняющего функции обеспече-
ния властвования, так и в качестве синонима понятия «общество».
24 Childs Η. An Introduction to Public Opinion. N. Y., 1940, p. 81.
25 White R. Propaganda in International Affairs. — The Annals of
the American Academy of Political and Social Sciences, 1971, vol. 398,
p. 27.
26 Piano J., Greenberg M. The American Political Dictionary. N. Y.,
1967, p. 115.
27 «Пропагандист не считается с человеческим мышлением,—
пишет американский социолог У. Олбиг. — Разум человека не ставится
ни во что; все усилия направлены на то, чтобы лишить человека воз-
можности сопротивляться, опираясь на логику» (Albig W. Wodern Pub-
lik Opinion. Ν. Υ., 1956, p. 324).
28 См. Лавровский А. Американская социологическая пропаганда.
Μ., 1978, с. 33—34.
29 Арбатов Г. А. Указ. соч., с. 180.
30 Войтасик Л. Психология политической пропаганды. М., 1981,
с. 62.
31 Martin L. The Annals.., p. 62.
32 В зависимости от контекста пропагандой могут называть как
распространение идеологизированной информации, так и саму эту ин-
формацию, причем последнее предполагает широкое понимание, объ-
единяющее не только подлинные, но и неподлинные сведения, заведомо
искаженные, фальсифицированные данные, которые часто называют
«дезинформацией».
33 Как отмечает Л. Войтасик, пропагандистские действия «можно
представить по следующей схеме: коммуникатор — коммуникация — ре-
ципиент» (Войтасик Л. Психология политической пропаганды, с. 34).
В том же значении, что и «реципиент», нами употребляется понятие
«аудитория».
34 Гуревич П. С. Буржуазная идеология и массовое сознание. М.,
1980, с. 35.
35 Как известно, «белой» называют пропаганду, «ведущуюся по
открытым для всех и официально зарегистрированным каналам, источ-
ник которой не скрывает своей принадлежности и ясно обозначает ее»
(Беглов С. И. Внешнеполитическая пропаганда. Очерк теории и прак-
тики. М., 1980, с. 349). «Серой» именуют пропаганду, ведущуюся по
каналу, «чья истинная принадлежность замаскирована» (там же,
с. 356). Наконец, «черной» — нелегальную пропаганду, когда распро-
страняемая информация приписывается «лицам или группам в той
аудитории, на которую ведется пропаганда» (там же, с. 357).
36 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 33, с. 215.
37 См. подробнее Артемов В. Л. Правда о неправде. М., 1984;
Шиллер Г. Манипуляторы сознанием. М., 1980.
38 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 25.
219

89 К. Маркс пишет о современной ему социальной мифологии в
письме Ф. Зорге (1877 г.). Он критикует тех, кто пытается «заменить
его (социализма. — Авт.) материалистическую базу (требующую,
раньше чем ею оперировать, серьезного объективного изучения) — со-
временной мифологией с ее богинями справедливости, свободы, равен-
ства и братства» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 234).
40 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 737.
41 См. подробнее Гуревич П. С. Буржуазная пропаганда в поисках
теоретического обоснования. М., 1978, с. 40—51; Гуревич П. С. Соци-
альная мифология. М., 1983.
42 См., в частности, Беглов С. И. Указ. соч.; Лавровский А. Указ.
соч.: EIlul J. Propaganda. The Formation of Men's Attitudes. N. Y., 1965.
43 Артемов В. Л. Правда о неправде. М., 1984, с. 80, 81.
44 B рамках диверсионной пропаганды выделяют две ее разновид-
ности: «конверсионную» и «разделительную». «Конверсионная пропа-
ганда» ставит оптимальную цель — «полный переворот в ценностной
ориентации человека или групп, перевод их на другую сторону, отказ
от лояльности к прежним ценностям, от подчинения прежнему руко-
водству, измена» (Беглов С. И. Указ. соч., с. 102). «Разделительная
пропаганда» представляет собой «противопоставление в рядах против-
ника одних групп другим со ставкой на раскол, разброд, подрыв веры
в правоту дела» (там же, с. 104).
45 В марксистской литературе по проблемам пропаганды выде-
ляется в качестве самостоятельной формы лишь «наглядная агитация».
При этом она рассматривается как один из видов пропагандистской
деятельности, задача которого состоит в том, чтобы «включить макси-
мально возможное число людей в процесс формирования идейных
и общественно-политических установок людей. Это участие состоит
в создании общей атмосферы, облегчающей восприятие других форм
пропаганды, например устной. Таким образом, наглядная агитация вы-
полняет ограниченную, но важную в общей структуре пропаганды
функцию» (Войтасик Л. Указ. соч., с. 183).
46 См. подробнее Артемов В. Л. Правда о неправде. М., 1979,
с. 40—47.
47 Арбатов Г. А. Указ. соч., с. 35—36.
48 Оценка феномена психологической войны содержится в следую-
щих работах: Зазворка Г. Психологическая война НАТО. М., 1963;
Живейнов Н. И. Операция PW. Психологическая война американских
империалистов. М., 1966; Панфилов А. Ф. Радио США в психологиче-
ской войне. М., 1967; Психологическая война. М., 1972; Артемов В. Л.
По тылам психологической войны. М., 1973; Артемов В. Л. Правда о
неправде. М., 1979; Беглов С. И. Указ. соч.; Мшвениерадзе В. В. Со-
временное буржуазное политическое сознание. М., 1981; Артемов В. Л.
Психологическая война в стратегии империализма. М., 1983; Волкого-
нов Д. А. Психологическая война. М., 1983.
49 Daugherty W., Yanowitz M. Psychological Warfare Casebook.
Baltimore, 1964.
50 Войтасик Л. Указ. соч., с. 78—79.
51 См. подробнее Артемов В. Л. Правда о неправде. М., 1984.
Глава II
1 Manning В. 246 Years of American Foreign Policy: Doric, Ionic
and Corinthian? — In: Critical Choices for Americans. Ed. by I. Kristol
and P. Weaver, vol. 2. Lexington, 1976, p. 253.
220

2 Brzezinski Z., Huntington S. Political Power: USA —USSR.
N. Y., 1975, p. 17.
3 Ibid., p. 19, 20.
4 Cherne L. Ideology and the Balance of Power. — Annals of the
American Academy of Political and Social Sciences, 1979, March, p. 55.
5 Dolbeare K., Dolbeare P. American Ideologies. The Competing
Political Beliefs of the 1970's. Chicago, 1971, p. 1, 3.
6 McCloskey R. The American Ideology. — In: Continuing Crisis in
American Politics. Ed. by M. Irish. Englewood Cliffs, 1963, p. 14.
7 Huntington S. American Politics: The Promise of Disharmony.
Cambridge — London, 1981, p. 15.
8 Cm. Seabury P. Ideology and Foreign Policy. — In: Encyclopedia
of American Foreign Policy. Ed. by A. De Conde, vol. 2. N. Y., 1978,
p. 399.
9 Cm. Kissinger H. American Foreign Policy, p. 11—50.
10 Morgenthau H. The Organic Relationship Between Ideology and
Foreign Policy.— In: Ideology and Foreign Policy: A Global Perspective.
Ed. by G. Schwab. N. Y. — London, 1978, p. 118.
11 Lemelle W. American Idealism and Foreign Policy. — Vital
Speeches of the Day, 1978, Apr. 1, p. 372.
12 Давыдов Ю. П., Лукин В. П. Идеологические аспекты внешней
политики США. — США: экономика, политика, идеология, 1971, № 5,
с. 40.
13 Даже многие сторонники «политического реализма» признают
наличие особого идеологического компонента в самом понятии «нацио-
нальный интерес», истолковываемом в целом в прагматистском духе.
Так, например, Д. Нихтерлейн выделяет четыре уровня проявления
«национального интереса» — военно-политический, экономический, внеш-
неполитический и идеологический, понимая под последним «защиту
и распространение системы ценностей, которой придерживаются граж-
дане данного государства и которую они считают универсальным бла-
гом» (Nuechterlein D. The Concept of «National Interest»: A Time for
New Approaches. — Orbis, 1977, Spring, p. 76).
14 Schlesinger Α., Jr. Foreign Policy and the American Character.—
Foreign Affairs, 1983, Fall, p. 1, 4.
15 Cm. Frankel Ch. Morality and US Foreign Policy. — Headline
Series, 1975, Febr., p. 19—21.
18 Cm. What Price Morality? — Newsweek, 1977, March, p. 8.
17 Cm. Garrett S. Morality at the Water's Edge. — Commonweal,
18 См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 783; т. 21, с. 347.
19 Маркс К., Энгельс Ф., т. 37, с. 297.
20 Маркс К., Энгельс Ф., т. 39, с. 128.
21 Маркс К., Энгельс Ф., т. 13, с. 42.
1977, March 18.
22 Glazer N. American Values and American Foreign Policy. — Com-
mentary, 1976, July, p. 32.
23 Арбатов Г., Олтманс В. Вступая в 80-е... М., 1983, с. 54—55.
24 Nye R. This Almost Chosen People. Essays in the History of
American Ideas. Michigan State University Press, 1966, p. 172.
25 Commager H. The American Mind. N. Y., 1962, p. 47.
26 Berger P. Pyramids of Sacrifice. Political Ethics and Social
Change. N. Y., 1976, p. XXIV.
27 Bell D. The End of American Exceptionalism. — The Public Inte-
rest, 1975, Fall, p. 222.
221

28 См. Morgenthau Η. The Founding Fathers and Foreign Policy:
Implications for the Late Twentieth Century. — Orbis, 1976, Spring.
29 Lipset S. The Paradox of American Politics. — The Public Interest,
1975, Fall, p. 143.
30 Cm. Spanier J., Elowitz L. Understanding American Foreign Po-
licy. A Concise History Since World War II. N. Y., 1975, p. 9—10.
31 Замошкин Ю. А. Идеология и внешняя политика. — В кн.: Со-
временная внешняя политика США, т. 1. М., 1984, с. 97.
32 См. Huntington S. Op. cit., p. 16.
33 Kintner W. A Program for America: Freedom and Foreign Po-
licy. — Orbis, 1977, Spring, p. 140.
34 Lodge G. Ideology. Interests and Foreign Policy in the 1970's.—
Vital Speeches of the Day, 1971, Jan. 1, p. 182.
35 Cm. Weisband E. The Ideology of American Foreign Policy:
A Paradigm of Lockian Liberalism. Beverly Hills — London, 1973.
36 Brzezinski Z. America in a Hostile World. — Foreign Policy, 1976,
Summer, p. 73.
37 «Frontier — слово, обозначающее в одно и то же время и фронт,
и границу, границу поселений колонистов —- пионеров, бывшую в то же
время фронтом войны с соседями» (Ефимов А. В. США: пути разви-
тия капитализма. М., 1969, с. 77).
38 См. Dallek R. The American Style of Foreign Policy. Cultural
Politics and Foreign Affairs. N. Y., 1983.
39 Цит. по Huntington S. Op. cit., p. 25.
40 Vlahos M. America: Images of Empire. Wash. — Bologna, 1982,
p. 13.
41 Ladd E., Jr. Ideology in America. Ithaca — London, 1969, p. 21.
42 Cm. Berger P. Ideologies, Myths, Moralities. — In: The Americans:
1976. Critical Choices for Americans. Ed. by I. Kristol, P. Weaver, vol. 2.
Lexington, 1976, p. 347.
43 Huntington S. Op. cit., p. 16.
44 Rosenau J., Holsti O. U: S. Leadership in a Shrinking World:
The Breakdown of Consensuses and the Emergence of Conflicting Belief
Systems. — World Politics, 1983, Spring, p. 385.
45 Crabb C, Jr. Policy-Makers and Critics. Conflicting Theories of
American Foreign Policy. N. Y., 1976, p. 35.
4« Williams W. Empire as a Way of Life. — The Nation, 1980, Aug.
2—9, p. 104.
47 Трофименко Г. А. США: политика, война, идеология. М., 1976,
с. 35—36.
48 Dolbeare К., Dolbeare P. Op. cit., p. 56.
48 Lipset S. The First New Nation. Ν. Υ., 1963, p. 15.
50 Quester G. Consensus Lost. — Foreign Policy, 1980, Fall, p. 19.
Глава III
1 Фурсенко А. А. Американская революция и образование США.
Л., 1978, с. 348.
2 Арбатов Г. А. Указ. соч., с. 16—17.
3 Там же, с. 17.
4 Богданов Р. Г. США: военная машина и политика. М., 1983,
с. 15.
5 Цит. по Crabb С, Jr. Op. cit., p. 37.
β Ibid., p. 39.
222

т Цит. по Dullek R. Op. cit., p. 64—65.
8 Williams W. Empire as a Way of Life. — The Nation, 1980, Aug.
2-9, p. 112.
9 Идеологическая деятельность современного империалистического
государства, с. 16.
10 Арбатов Г. А. Указ. соч., с. 23.
11 Wenger Μ. USIA/ICA: Arrowhead of Penetration. — Counter —
Spy, 1980, Nov.— 1981, Jan., p. 5.
12 Kendrick A. Prime Time. Boston, 1969, p. 467.
13 См. подробнее Propaganda and International Relations. Ed. by
W. Whitaker, Jr. San-Francisco, Ш60, p. 22—23, 25.
14 Беглов С. И. Указ. соч., с. 129.
15 US Information Agency Operations. Hearings Before the Subcom-
mittee on State Department Organizations and Foreign Operations.
91st Congress. 2nd Session. Wash., 1970, p. 51.
16 Подробнее об истории образования ЮСИА см. Арбатов Г. А.
Указ. соч., с. 231—235; Идеологическая деятельность современного им-
периалистического государства, с. 96—100; Беглов С. И. Указ. соч.,
с. 129—141.
17 Wenger Μ. Op. cit., p. 6.
18 См. Sorensen Т. New Directions Under Kennedy Administra-
tion.— In: Propaganda and the Cold War. Ed. by J. Whitton. Wash.,
1963, p. 66.
19 Cm. Foreign Relations Authorization Act Fiscal Year 1984 and
1985. Report of the Committee on Foreign Relations. United States Sena-
te. 98th Congress. 1st Session. Wash., 1983.
20 Hearings before the Committee on Foreign Relations. United Sta-
tes Senate. 98th Congress, 1st Session. Wash., 1983, p. 13.
21 Ibid., p. 23.
22 Cm. Rothschild M. Comrades in the Classroom. — The Progressive,
1983, July.
23 См. Подробнее Беглов С. И. Указ. соч.; Вачнадзе Г., Кашлев Ю.
Международный обмен информацией. Тбилиси, 1980.
24 Barry D. Brainwashing the Peace Corps. —The Nation, 1983,
May, p. 572.
25 См. подробнее Петровская Μ. Μ. США: политика, сквозь приз-
му опросов. М., 1982.
Глава IV
1 Арбатов Г. Α., Олтманс В: Указ. соч., с. 22.
2 Strauss-Ηupe R. Geopolitics. The Struggle for Space and Power.
Wash., 1946, p. 83.
3 Арбатов Г. Α., Олтманс В. Указ. соч., с. 29.
4 Neal F. The Cold War, Detente and the Domestic Malaise.—
In: Foreign Policy and the American Democratic System. Ed. by F. Neal.
Santa Barbara, 1976, p. 1.
5 Congressional Record, 1947, March 12, p. 1999—2000.
6 Cm, Kennan G. American Diplomacy, 1900—1950. N. Y., 1951.
7 Kennan G. The United States and the Soviet Union, 1917—1976. —
Foreign Affairs, 1976, July, p. 672.
8 Containment. Documents on American Policy and Strategy, 1945—
1950. Ed. by Th. Etzold, J. Gaddis. N. Y., 1979, p. 401.
9 См. Gaddis J. Strategies of Containment. N. Y., 1982, p. 9,
22a

10 Kennan G. American Diplomacy, 1900—1950, p. 99.
11 Containment. Documents on American Foreign Policy and Strate-
gy, 1945—1950, p. 440.
12 Cm. Steel R. Walter Lippmann and the American Century. Boston,
1980, p. 443—449.
13 Цит. по Dullek R. Op. cit., p. 170.
14 Containment. Documents on American Foreign Policy and Stra-
tegy, 1945—1950, p. 389.
15 Ibid., p. 389.
16 Kissinger H. White House Years, p. 114.
17 Cm. Wolfe A. The Rise and Fall of «Soviet Threat»: Domestic
Sources of the Cold War Consensus. Wash., 1979.
t8 Burnham J. The Struggle for the World. N. Y., 1947, p. 182.
19 Burnham J. Containment or Liberation? N. Y„ 1953, p. 252.
20 Brzezinski Z. Ideology and Power in Soviet Politics. N. Y., 1962,
p. 133.
21 Barnet R. The Giants: Russia and America. N. Y., 1977, p. 72.
22 Kissinger H. White House Years, p. 57.
23 Kissinger H. American Foreign Policy, p. 55—56.
24 Detente. Hearings before the Committee on Foreign Relations.
U. S. Senate. Wash., 1975, p. 110.
25 Kissinger H. American Foreign Policy, p. 56.
26 Ibid., p. 74.
27 Трофименко Г. А. Основные постулаты внешней политики США
и судьбы разрядки. — США: экономика, политика, идеология, 1981,
№ 7, с. 7.
28 Замошкин Ю. А. Идеология в США: за разрядку и против нее.
США: экономика, политика, идеология, 1982, № 4, с. 6—7.
29 Barnet R. The Giants: Russia and America, p. 83.
30 Rapoport A. The Big Two: Soviet-American Perceptions of Foreign
Policy. N. Y., 1971, p. 24.
31 Brzezinski Z. US Foreign Policy: The Search for Focus. — Foreign
Affairs, 1973, July, p. 708.
32 Kintner W. A Program for America: Freedom and Foreign Poli-
cy.—Orbis, 1977, Spring, p. 149.
33 Laquer W. American and West European Communism. — In: De-
fending America. N. Y., 1977, p. 37.
34 Lipson Ch. What Degree of Cold War? —The Nation, 1978, Aug.,
p. 141.
Глава V
1 Gaddis J. Op. cit., p. 289.
2 Ibid., p. 283.
3 Kissinger H. White House Years, p. 62.
4 Ibid., p. 198.
5 Department of State Bulletin, 1974, July 1, p. 2.
6 Цит. по Gaddis J. Op. cit., p. 284.
7 Detente. Hearings before the Committee on Foreign Relations.
U. S. Senate, p. 109.
8 Hartman A. U. S. — Soviet Detente: Perceptions and Purposes.—
The Atlantic Community Quarterly, 1974, Fall, p. 305.
9 Detente. Hearings before the Committee on Foreign Relations.
U. S. Senate, p. 246.
224

10 Цит. по Kissinger H. White House Years, p. 129.
11 Cm. Gaddis J. Op. cit, p. 317.
12 Ibid., p. 314.
13 Kissinger H. White House Years, p. 129.
14 Kaiser R. U. S. — Soviet Relations: Gooddbye to Detente.— Fo-
reign Affairs, 1981, vol. 59, No. 3, p. 501.
« Kissinger H. White House Years, p. 1143.
1β Kissinger H. Years of Upheaval. Boston, 1982, p. 237.
17 Kissinger H. White House Years, p. 156.
18 Time, 1982, Oct. 19, p. 52.
19 Department of State Bulletin, 1977, July 13, p. 622.
20 Encounter, 1981, May, p. 25.
2i Brzezinski Z. Between Two Ages. N. Y., 1978, p. 282.
22 Cm. Encounter, 1981, May, p. 24.
23 Time, 1982, Oct. 18, p. 59.
24 U. S. News and World Report, 1977, May 30, p. 35.
25 Brzezinski Z. America in a Hostile World. A Decade of Foreign
Policy. N. Y., 1976, p. 42.
26 Foreign Affairs, 1973, July, p. 71.
27 Hoffman S. Requiem. — Foreign Policy, 1981, Spring, p. 11.
28 Об «идеологизации» внешней политики США см. подробнее
Артемов В. Л. Психологическая война в стратегии империализма,
с. 70—80.
29 Hoffman S. Requiem. — Foreign Policy, 1981, Spring, p. 17.
30 Tucker R. Beyond Detente. — Commentary, 1977, March, p. 46.
31 Detente: An Evalution. Wash., 1974, p. 22.
32 Hoffman S. Requiem. — Foreign Policy, 1981, Spring, p. 36.
33 Tucker R. The Purposes of American Power. N. Y., 1981, p. 36.
34 Cm. Department of State Bulletin, 1974, July, p. 215.
35 Draper T. Appeasement and Detente. — In: Defending America,
p. 13.
36 Detente. Hearings before the Committee on Foreign Relations.
U. S. Senate, p. 245.
37 Detente: An Evaluation, p. 23.
38 Conquest R. The Human Rights Issue. — In: Defending America,
p. 216.
39 Detente. Hearings before the Committee on Foreign Relations.
U. S. Senate, p. 385.
40 Podhoretz N. The Future Danger. — Commentary, 1981, Apr., p. 32.
41 Simes D. The Anti-Soviet Brigade. — Foreign Policy, 1979—1980,
Winter, p. 39.
42 Luttwak E. After Afganistan, What? — Commentary, 1980, Apr.,
p. 42.
43 Podhoretz N. The Present Danger. N. Y., 1980, p. 91.
44 Melanson R. A Neo-Consensus? American Foreign Policy in the
1980-s.—In: Neither Cold War Nor Detente. Charlottesville, 1982, p. 206.
45 Tucker R. Beyond Detente. — Commentary, 1977, March, p. 48.
46 Ibid.
« Ibid.
48 Tucker R. The Purposes of American Power, p. 163.
49 Tucker R. Beyond Detente. — Commentary, 1977, March, p. 50.
50 Podhoretz N. The Future Danger. — Commentary, 1981, Apr., p. 42.
51 Tucker R. The Purposes of American Power, p. 158.
52 Podhoretz N. The Present Danger, p. 16.
225

» U. S. News and World Report, 1980, Nov. 26, p. 36.
54 Yankelovich D., Kaagan L. Assertive America. — Foreign Affairs,
1981, vol. 59, No. 3, p. 710.
55 Давыдов Ю. П. Подход администрации Рейгана к внешнему
миру.— США: экономика, политика, идеология, 1983, № 6, с. 13.
58 Aron R. Ideology in Search of a Policy. — Foreign Affairs, Ame-
rica and the World, 1981.
57 Schlesinger A.f Jr. Foreign Policy and the American Character.—
Foreign Policy, 1983, Fall, p. 5, 6.
58 Bialer S., Afferlca J. Reagan and Russia. — Foreign Affairs,
1982—1983, Winter, p. 249.
59 Правда, 1983, 17 марта.
80 Adelman К. Speaking of America: Public Diplomacy in our
Time. — Foreign Affairs, 1981, Spring, p. 913.
61 Kegiey Ch., Wittkopf E. The Reagan Administration's World
View. — Orbis, 1982, Spring, p. 227—228.
62 Cropsey S. Why America Needs a Strong «Voice» Abroad. The
Letter. Institute for Contemporary Studies, 1983, Apr. —June, p. 3.
63 The Future Under President Reagan. Ed. by W. Valis. Westport,
1981, p. 28.
64 Ibid., p. 28—29.
65 Hearings Before the Committee on Foreign Relations. United Sta-
tes Senate. 98th Congress. 1st Session. Wash., 1983, p. 7.
ββ Laquer W. Reagan and the Russians. — Commentary, 1981, Jan.,
p. 24.
67 Bialer S., Afferica J. Reagan and Russia. — Foreign Affairs,
1982—1983, Winter, p. 262.
68 Cm. Beyond Containment: Alternative American Policies Toward
the Soviet Union. Ed. by A. Wildavsky. Institute for Contemporary Stu-
dies. San Francisco, 1983.
69 Can We Win It? — Public Opinion, 1982, Febr. —March, p. 10.
70 Lenczowski J. A Foreign Policy for Reaganauts. — Policy Review,
1981, Fall, p. 93.
71 A Mandate for Leadership Report. Agenda '83. Ed. by R. Holwill.
Wash., 1983, p. 252.
Глава VI
1 Цит. по Gaddis J. Op. cit, p. 321.
2 Цит. по Alter J. Reagan's Dr. Strangelove. — The Washington
Monthly, 1981, June, p. 17.
3 Cm. Wolfe A. Op. cit, p. 1.
4 The New York Time Magazine. 1978, Dec. 31, p. 11.
5 Ibid.
9 U. S. News and World Report, 1979, Dec. 31, p. 37.
7 Newsweek, 1980, Jan. 14, p. 6.
8 Yankelovich D., Kaagan L. Assertive America. — Foreign Affairs,
1981, vol. 59, No. 3, p. 705.
9 Podhoretz N. The Future Danger. — Commentary, 1981, Apr.,
p. 40.
10 О приемах фальсификаций, к которым прибегают организаторы
кампаний о «советской военной угрозе», см. подробнее Загладин Н. В.
Антисоветизм в глобальной стратегии империализма США. М., 1981;
226

Николаев Н. Миф о «советской военной угрозе» в стратегии империа-
лизма, М,, 1984.
11 Pipes R. Why the Soviet Union Thinks it Could Fight and Win
a N^lear War. — Commentary, 1977, July, p. 21.
12 Alter J. Reagan's Dr. Strangelove. — The Washington Monthly,
1981, June, p. 14.
13 Cm. Sheer R. With Enough Shovels. N. Y., 1982, p. 6.
14 Fukuyama F. A New Soviet Strategy. — Commentary, 1979, Oct.,
p. 58.
15 Podhoretz N. The Present Danger, p. 12, 58—60.
16 The Official Ronald Wilson Reagan Quote Book. St. Louis Park,
1980, p. 20.
17 Department of State Bulletin, 1981, Nov., p. 16; Weekly Compila-
tion of Presidential Documents, 1981, Oct. 26, p. 1156.
18 Tucker R. The Purposes of American Power. — Foreign Affairs,
1980—1981, Winter, p. 249.
19 Department of State Bulletin, 1981, Febr., p. J.
20 The New York Times, 1981, Febr. 3.
21 Cm. U. S. News and World Report, 1981, May 4, p. 27.
22 U. S. News and World Report. 1981, Sept. 14, p. 34.
23 Podhoretz N. The Present Danger, p. 91.
24 Podhoretz N. The Future Danger. — Commentary, 1981, Apr.,
p. 40.
25 Podhoretz N. Appeasement by any Other Name. — Commentary,
1983, July, p. 38.
28 Newsweek, 1977, March 14, p. 8.
27 Stoessinger J. Crusaders and Pragmatists: Movers of American
Foreign Policy. N. Y., 1979, p. 262.
28 Schneider M. A New Administration's New Policy: The Rise to
Power of Human Rights.— In: Human Rights and U. S. Foreign Policy.
Ed. by P. Brown e al. Lexington (Mass.), 1979, p. 4.
29 Ibid., p. 4.
30 Цит. по Laquer W. The Issue of Human Rights. — Commentary,
1977, May, p. 35.
31 Department of State Bulletin, 1977, Febr. 14, p. 121—122.
32 Petras J. President Carter and the «New Morality». — Monthly
Review, 1977, June, p. 43.
38 Fraser D. Freedom and Foreign Policy. — Foreign Policy, 1977,
No. 26, p. 143.
34 U. S. News and World Report, 1977, March 14, p. 21.
35 Department of State Bulletin, 1977, May 23, p. 506.
88 Department of State Bulletin, 1977, June 13, p. 623.
37 Christian Science Monitor, 1977, July 6.
38 Steel R. Motherhood, Apple Pie and Human Rights.— The New
Republic, 1977, June 4, p. 15.
88 Loescher G. Carter's Human Rights Policy and the 95th
Congress. — The World Today, 1979, Apr., p. 154.
40 Steel R. Motherhood: Apple Pie and Human Rights.— The New
Republic, 1977, June 4, p. 14.
41 Steinberg J. Carter Wields a Moral Knife. —Seven Days, 1977,
Apr. 11, p. 25.
42 Department of State Bulletin, 1978, March, p. 30.
227

43 Szulc T. The Plot Against Human Rights. —The New Republic,
1978, Dec. 9, p. 12.
44 U. S. News and World Report, 1977, Apr. 4, p. 24.
45 Riesman D. The Danger of the Human Righst Campaign. — In:
Common Sense in U. S. — Soviet Relations. Wash., 1978, p. 54.
46 Szulc T. The Limits of Linkage. — The New Republic, 1977,
March 5, p. 18.
47 Hoffman S. Requiem. — Foreign Policy, 1981, Spring, p. 13.
48 Fascell D. Did Human Rights Survive Belgrade? — Foreign Po-
licy, 1978, No. 31, p. 106.
49 The Official Ronald Wilson Reagan Quote Book, p. 21.
50 Department of State Bulletin, 1981, Febr., p. J.
51 Цит. по Madison Ch. Abrams, State's Human Rights Chief, Tries
to Tailor a Policy to Suit Reagan. — National Journal, 1982, Jan. 5,
p. 763.
52 Cm. Human Rights Revisited. — The New Republic, 1981, Nov.,
25, p. 6.
53 Madison Ch. Abrams, State's Human Rights Chief, Tries to Tailor
a Policy to Suit Reagan. — National Journal, 1982, Jan. 5, p. 766.
54 U. S. Foreign Policy and World Realities. Addresses by President
Ronald Wilson Reagan 1982. Hoover Institution, 1982, p. 21—23.
55 The Washington Post, 1983, Febr. 27.
56 Арбатов Г., Олтманс В. Вступая в 80-е.., с. 238.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение 3
Глава I. ИДЕОЛОГИЯ, ПОЛИТИКА, ПРОПАГАНДА ... 6
Идеология и внешняя политика 6
Идеологическая стратегия современного капитали-
стического государства и буржуазная пропаганда . 17
Глава II. АМЕРИКАНСКИЕ ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ТРАДИ-
ЦИИ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА США 36
Особенности американских идеологических традиций
и формирование национального самосознания .... 36
Политическая идеология и типы внешнеполитических
ориентаций ............ 52
Глава III. ФОРМИРОВАНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ МЕХАНИЗМА
ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ИДЕЛОГИЧЕСКОЙ СТРАТЕ-
ГИИ США 68
Основные этапы идейно-организационного оформле-
ния идеологической стратегии 68
Современный механизм осуществления идеологиче- 78
ской стратегии
Глава IV. ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ США В ПО-
СЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ — КОНЦЕПЦИИ И ПРАК-
ТИКА 87
Стратегия «сдерживания» и ее концептуальные обо- 87
снования .......
Кризис постулатов «холодной войны» и поиски но- 97
вой стратегии ...
Глава V. ИДЕЙНАЯ БОРЬБА В США ВОКРУГ ПРОЦЕССА
РАЗРЯДКИ И ФОРМИРОВАНИЕ ИДЕОЛОГИЧЕ-
СКОЙ СТРАТЕГИИ НОВОЙ «ХОЛОДНОЙ ВОЙ-
НЫ» 107
Американские подходы к разрядке 107

Наступление на политику разрядки и новые концеп-
ции «холодной войны» . 123
Идеология «рейганизма» и идеологическая стратегия
США в начале 80-х годов 137
Глава VI. ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ КАМПАНИИ В СТРАТЕГИИ
ВАШИНГТОНА 155
Динамика и функции идеологических кампаний ... 155
Тема «советской угрозы» в идеологической стратегии
США второй половины 70 — начала 80-х годов . . 162
Метаморфозы кампании «в защиту прав человека» 186
Перемена тактики: «крестовый поход за демократию» 204
Заключение 215
Примечания 217

ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ США
НА МИРОВОЙ АРЕНЕ
Редактор Е. Ю. Прокудина
Художественный редактор В. П. Григорьев
Технический редактор Т. С. Орешкова
Корректор А. А. Волошина
ИБ № 1180
Сдано в набор 19.02.85. Подписано в печать 17.07.85. А02534.
Формат 84X108732· Бумага тип. № 2. Гарнитура «литературная». Печать вы-
сокая Усл. печ. л. 12,18. Усл. кр.-отт. 12,50. Уч.-яад. л. 13,69. Тираж 10 000 экз.
Заказ № 1298. Цена 90 иол. Изд. № 6И/85.
Издательство «Международные отношения»
107053, Москва, Садовая-Спасская, 20.
Московская типография № 8 Союзполиграфпрома
пря Государственном комитете СССР
по делам издательств, полиграфии и книжной торговли,
101898, Москва, Центр, Хохловский пер., 7.

Баталов Э. Я., Малашенко И. Е., Мельвиль А. Ю.
Идеологическая стратегия США на мировой аре-
не. — М.: Междунар. отношения, 1985.— 232 с.—
(Критика буржуазной идеологии и ревизионизма)
В книге рассмотрены теория и практика современной идеологической
стратегии империализма США на мировой арене. Основное внимание уде-
лено критическому разбору идеологических концепций, обосновывающих
отход Вашингтона от политики разрядки в направлении конфронтации
и психологической войны. Дается детальный анализ структуры и механиз-
мов проведения идеологических и политико-пропагандистских кампаний
Вашингтона («советская угроза», «права человека», «международный тер-
роризм», «крестовый поход за демократию» и др.).
Для специалистов-международников, идеологических работников, об-
ществоведов, пропагандистов, читателей, интересующихся проблемами
идеологической борьбы на мировой арене.