Глава IX О коттерах
Глава X Способы ликвидации коттерской аренды
Глава XI О заработной плате
Глава XII О популярных средствах избавлепия от низкой заработной платы
Глава XIII Дальнейшее рассмотрение средств избавления от низкой заработной платы
Глава XIV О различиях в заработной плате, получаемой рабочими в разных отраслях
Глава XV О прибыли
Глава XVI О ренте
Книга III. Обмен
Глава II Об отношении спроса и предложения к стоимости
Глава III О соотношении между издержками производства и стоимостью
Глава IV Окончательный анализ издержек производства
Глава V Об отношении ренты к стоимости
Глава VI Краткое изложение теории стоимости
Глава VII О деньгах
Глава VIII О зависимости стоимости денег от спроса и предложения
Глава IX О зависимости стоимости денег от издержек производства
Глава X О  биметаллизме и разменной монете
Глава XI О  кредите  как  заменителе  денег
Глава XII Влияние  кредита  на  цены
Глава XIII О неразменных бумажных деньгах
Глава XIV Об избыточном предложении
Глава XV О мере стоимости
Глава XVII О международной торговле
Глава XVIII Об   интернациональных   стоимостях
Глава XIX О деньгах как импортируемом товаре
Глава XXI О распределении драгоценных металлов в торговом мире
Глава XXII Влияние денег на обменные курсы и внешнюю торговлю
Глава XXIII О  ставке  процента
Глава XXIV О   регулировании обращения разменных бумажных денег
Глава XXV О конкуренции между странами, выступающими на одном рынке
Глава XXVI О влиянии обмена  на распределение
Оглавление
Text
                    ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ ЗАПАДА


PRINCIPLES OF POLITICAL ECONOMY with some of their applications to social philosophy by JOHN STUART MILL edited by Sir WILLIAM ASHLEY [1909] Augustus M. KELLEY Publishers Fairfield 1976
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ ЗАПАДА Для научных библиотек ДЖ.С.МИЛЛЬ ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ II Перевод с английского Общая редакция члена-корреспондента АН СССР А. Г. МИЛЕЙКОВСКОГО ; ОБЯЗАТЕЛЬНЫЕ . .ЭКЗЕМПЛЯР m ИЗДАТЕЛЬСТВО• ПРОГРЕСС MQCKBA 1980
Редакционная коллегия серии «Экономическая мысль Запада»: Н. Н. ИНОЗЕМЦЕВ (руководитель редколлегии), В. С. АФАНАСЬЕВ, В. В. ГОЛОСОВ, И. Е. ГУРЬЕВ, А. Г. МИЛЕЙКОВСКИЙ, В. И. НЕЗВАНОВ, С. М. НИКИТИН, И. М. ОСАДЧАЯ, М. Н. РЫН- ДИНА, Р. М. ЭНТОВ. Переводчики: А. А. КАЛИНИН, В. Т. РЫСИН, А. И. СОКОЛОВ Редактор О. Г. РАДЫНОВА Дж. С. Милль ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ И НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ИХ ПРИЛОЖЕНИЯ К СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ ТОМ II ИБ № 7128 Младшие редакторы Г. В. Иорданская, О. М. Фролова Художник Б. И. Астафьев Художественный редактор В. Н. Пузанков Технические редакторы И. К. Дерва, Г. В. Трушина Корректор В. Ф. Цветова Сдано в набор 19.05.80. Подписано в печать 5.12.80. Формат 84х1087з2. Бумага типографская № 1. Гарнитура обыкновенная новая. Печать высокая. Условн. печ. л. 25,2. Уч.-изд. л. 26,14. Тираж 7000 экз. Заказ Кя 522. Цена 1 р. 80 к. Изд. Kt 28830. Издательство «Прогресс» Государственного комитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва 119021, Зубовский бульвар, 17 Московская типография Kt 11 Союзполиграфпрома Государственного комитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 113105, Москва, Нагатинская, 1 Редакция литературы по экономике © Перевод на русский язык издательство «Прогресс», 1980 0602000000
КНИГА II РАСПРЕДЕЛЕНИЕ (продолжение)
ГЛАВА IX О КОТТЕРАХ § 1. Общим названием ,коттерства я обозначу все без исключения случаи, в которых работник заключает соглашение об аренде земли без посредничества фермера-капиталиста, а условия соглашения об аренде, в особенности величина ренты, определены не обычаем, а конкуренцией. В Европе главный пример такого рода аренды дает Ирландия, и именно из этой страны заимствовано понятие «коттер» *. До самого недавнего времени можно было назвать 1 арендаторамипкоттерами подавляющее большинство сельского населения Ирландии; исключение составлял лишь Ольстер, где имущественные права арендаторов были ограждены обычаем. Правда, в Ирландии существовал многочисленный класс работников, которые (как можно предположить, вследствие отказа либо землевладельцев, либо уже снявших землю арендаторов допустить дальнейшее дробление участков) оказались не в состоянии получить в постоянную аренду даже маленькие клочки земли. Но из-за нехватки капитала обычай вознаграждать работников землей получил столь всеобщее распространение, что даже труд тех, кто временно работал на коттеров или на крупных фермеров, иногда встречавшихся в Ирландии, зачастую вознаграждали не деньгами, а разрешением возделывать в течение сельскохозяйственного сезона участок земли, который, как правило, фермер предоставлял работникам уже удобренным и который был известен под названием «конакр». Работники давали согла- * В своем первоначальном значении слово «коттер» характеризовало класс субарендаторов, снимавших у мелких фермеров коттедж и 1—2 акра земли. Но авторы, уже давно использующие этот термин, расширили его смысл, так что данное понятие включает ныне и самих этих мелких фермеров и вообще всех крестьян-фермеров, арендные платежи которых определяет конкуренция. 1 [«Можно назвать»—в 1-м издании (1848 г.) изменено на современную форму в 5-м издании (1862 г.). Аналогичным образом описание работников в следующем предложении переведено из настоящего времени в прошлое.] 7
сие платить за эти участки денежную ренту,' часто в размере нескольких фунтов за акр, но в действительности денег не платили, возмещая долг трудом в соответствии с денежными расценками на труд. По коттерской системе продукт делится на две части— ренту и вознаграждение работника; очевидно, что размер одной части определяется размером другой. Работнику достается то, что не берет землевладелец; положение работника зависит от величины ренты. А поскольку ренту регулирует конкуренция, то величина ренты зависит от соотношения между спросом на землю и ее предложением. Спрос на землю зависит от численности конкурентов, а конкурентами является все сельское население. Поэтому данная система аренды ведет к тому, что принцип народонаселения воздействует не на капитал, как в Англии, а непосредственно на землю. При таком положении вещей рента зависит от соотношения между численностью населения и землей. Так как земля составляет величину постоянную, тогда как население наделено неограниченной способностью к увеличению, то, если ничто не сдерживает этот рост населения, конкуренция из-за земли вскоре взвинчивает ренту до той высочайшей точки, какая только совместима с выживанием населения. Последствия коттер- ства зависят, таким образом, от степени, в которой способность населения к росту сдерживается обычаем и личным благоразумием либо голодом и болезнями. Было бы преувеличением утверждать, что коттерство абсолютно несовместимо с зажиточностью класса трудящихся. Если бы можно было предположить, что коттерство существует у народа, для которого привычен высокий жизненный уровень, запросы которого таковы, что никто не станет предлагать за землю ренты большей, чем та, что оставит земледельцу изрядные средства к существованию, и умеренное увеличение численности которого не создает безработных, своей конкуренцией стимулирующих рост ренты, за исключением случаев, когда происшедшее благодаря совершенствованию навыков увеличение продукта земледелия позволяло бы людям платить более высокую ренту без ущерба для себя, то и при коттерской системе аренды земледельцы могли бы получать столь же хорошее вознаграждение, обладать столь же большой долей предметов первой необходимости и удобств, кадс и при любой другой. Но все же, пока величина их арендных 8
платежей будет определяться произвольно, они не будут пользоваться ни одним из тех преимуществ, которые извлекают из своей связи с землей испольщики при тосканской системе аренды. Они не будут иметь в своем распоряжении капитала, принадлежащего их землевладельцам, и недостаток капитала не восполнится у них теми сильными побуждениями к физическим и умственным усилиям, которые воздействуют на крестьянина, обладающего постоянной арендой. Напротив, любое увеличение ценности^земли благодаря усилиям арендатора имело бы своим результатом не что иное, как наносящее ему ущерб повышение ренты — либо на следующий год, либо в дальнейшем, по истечении соглашения об аренде. Возможно, что у землевладельцев хватило бы совести или здравого смысла не пользоваться преимуществом, которое предоставляет им конкуренция, и что разные землевладельцы воспользовались бы этим преимуществом в разной степени. Но никогда нельзя с уверенностью рассчитывать на то, что какой-нибудь класс или какая-нибудь группа людей станут действовать в ущерб своим непосредственным денежным интересам; и в данном случае даже малейшее сомнение было бы столь же пагубно, как и уверенность, ибо когда человек взвешивает, предпринимать ли ему ныне усилия и приносить ли жертвы ныне ради сравнительно отдаленного будущего или же не делать этого, то самая малая вероятность того, что человека лишат плодов этих усилий и жертв, склоняет чашу весов не в их пользу. Единственной гарантией от такой неопределенности могло бы стать укоренение обычая, надежно обеспечивающего постоянство аренды тому земледельцу, который занимает данный участок земли, без повышения ренты, кроме тех случаев, когда такое повышение будет одобрено общественным мнением. Таким обычаем является действующее в Ольстере право арендатора. Весьма значительные суммы, которые уходящий арендатор получает от своих преемников в качестве платы за добровольный отказ от фермы*, во-первых, ограничивают круг конкурентов, оспа- * «Нередки случаи, когда арендатор, не имеющий соглашения об аренде, продает просто привилегию занимать или держать его ферму, на которой незаметно каких-либо признаков осуществленных им улучшений, за сумму от 10 до 16, 20 и даже 40 годичных арендных платежей».—"Digest of Evidence taken by Lord Devon's Commission", Introductory Chapter. Составитель этого сборника при- 9
ривающих друг у друга землю, людьми, имеющими возможность предложить такие суммы; во-вторых, этот факт доказывает еще и то, что землевладелец не извлекает в полной мере выгоды даже из такой более ограниченной конкуренции, поскольку взимаемая им рента не составляет всей суммы, которую новый арендатор не только предлагает, но и фактически платит за снимаемую ферму. Новый арендатор платит эту значительную сумму в полной уверенности, что рента не будет повышена; гарантией тому арендатору служит обычай, не получивший признания со стороны закона, но черпающий свою обязательную силу в другой санкции, очень хорошо известной в Ирландии *. Без той или иной поддержки обычай, ограничивающий земельную ренту, вероятно, не может укорениться в развивающемся обществе. Если бы размеры богатства и численность населения были постоянны, рента также оставалась бы постоянной и, просуществовав долгое время без изменений, вероятно, стала бы считаться неизменной. Но любое увеличение богатства и населения ведёт к росту ренты. При испольщине действует определенный метод, гарантирующий землевладельцу участие в прибыли от увеличения продукции, получаемой с принадлежащей ему земли. Но при коттерстве землевладелец может обеспечить себе получение такой возрастающей доли, только пересматривая условия арендных соглашений, причем в развивающемся обществе такой пересмотр условий сдачи земли в аренду почти всегда будет выгоден землевладельцу. Поэтому интересы землевладельца самым бавляет, что «сравнительное спокойствие, наблюдающееся в этом районе» (Ольстере), «по-видимому, может быть приписано преимущественно этому факту». * «В огромном большинстве случаев это не компенсация за сделанные прежним арендатором вложения или за осуществленные им улучшения земли, но попросту страхование жизни или приобретение иммунитета, предотвращающего попрание прав арендатора».—См. указ. "Digest...". «Действующее ныне в Ольстере арендное право является,—справедливо замечает автор, — копигольдом в зародыше». «Даже там и в тех случаях, когда правом арендатора пренебрегают и арендатора изгоняют, не уплатив ему должного вознаграждения, последствиями этого обычно являются вспышки насилия» (Ch. VIII). «Охватившие Типперери беспорядки и сговоры крестьян по всей Ирландии являются не чем иным, как методично ведущейся войной с целью получения ольстерского арендного права». 10
решительным образом противоположны укоренению любого обычая, придающего ренте фиксированную величину. § 2. В тех случаях, когда величина ренты не ограничена ни законом, ни обычаем, коттерство обладает недостатками самой худшей испольщины и едва ль хотя бы одним из тех достоинств, которые компенсируют эти недостатки в лучших формах испольщины. Вряд ли возможно, чтобы ведущееся на основе коттерства сельское хозяйство не находилось в жалком положении. Положение же земледельцев необязательно должно быть таковым. Ибо достаточное ограничение населения может ослабить конкуренцию из-за земли и предотвратить крайнюю нищету; привычки к благоразумию и высокому жизненному уровню, установившись однажды, имеют хорошие шансы на то, чтобы укорениться; хотя даже при этих благоприятных обстоятельствах побуждения к благоразумию будут значительно слабее, нежели у испольщиков, которые (подобно тосканским испольщикам) защищены обычаем от сгона со своих ферм. И в самом деле, семья испольщика, пользуясь такой защитой, может обеднеть только в результате своего собственного непредусмотрительного увеличения, тогда кал семья коттера при всем благоразумии и самоограничении ее членов может столкнуться с наносящим ей ущерб повышением ренты вследствие высокой рождаемости в других семьях. Предупредить это зло коттеры могут только путем распространения в их классе благотворного чувства долга и собственного достоинства. Во всяком случае, это чувство может послужить им достаточной защитой. Если обычный уровень запросов у этого класса будет высок, молодой человек не станет, возможно, предлагать ренту, величина которой поставит его в худшее положение, нежели то, какое имел его предшественник, арендовавший этот участок; может также возникнуть общий обычай, который действительно установился в некоторых странах, предписывающий не жениться, пока не освободится ферма. Но нам никогда не представится возможность рассмотреть результаты коттерства там, где в привычках класса трудящихся сам по себе укоренился высокий жизненный уровень. Коттерство встречается лишь там, где запросы сельских работников по традиции настолько низки, насколько это вообще возможно; там, где сельское население будет размножаться до тех пор, пока не окажется на гра- 11
ни голодной смерти, и его рост сдержат лишь болезни да малая продолжительность жизни, являющиеся следствием недостатка элементарнейших средств, необходимых для существования. Таким было 2 положение значительно- го большинства ирландского крестьянства. В тех случаях, когда народ уже опустился до такого уровня, и в особенности если он пребывает в таком состоянии с незапамятных времен, коттерство является почти непреодолимым препятствием на пути к выходу из этого положения. Когда привычки народа таковы, что рост его численности всегда сдерживает лишь невозможности добыть самое скудное пропитание, и когда пропитание это можно добыть, лишь занимаясь сельским хозяйством, все условия и соглашения, касающиеся величины ренты, являются простой формальностью; конкуренция из-за земли вынуждает арендаторов брать на себя обязательства платить больше, чем им по силам, и, уплатив все, коттеры почти всегда остаются должны сумму большую, нежели уже выплаченная. «Поскольку об ирландском крестьянстве, — пишет Ри- вэнс, секретарь комиссии по изучению вспомоществования бедным в Ирландии *, — со всей справедливостью можно сказать, что в каждой семье, не имеющей достаточного количества земли для производства своей пищи, один или несколько членов живут подаяниями, то легко понять, что крестьяне всеми способами и силами стремятся получить маленькие участки. При этом размеры предлагаемых ими арендных платежей зависят не от плодородия земли и не от их собственной способности заплатить обещанную сумму, но единственно от желания предложить такую сумму, которая скорее всего позволит им получить участок. Почти всегда они неспособны уплатить обещанную ими же ренту и соответственно становятся должниками людей, у которых они арендуют землю, почти сразу же, как только вступают в пользование землей. В ввде ренты они отдают весь продукт земли, за исключением количества картофеля, необходимого для пропитания; но так как весь продукт редко равняется обещанной ренте, задолженность арендаторов землевладельцам постоянно растет. В некото- 2 [До 5-го издания (1862 г.)—«к несчастью».] * "Evils of the State of Ireland, their Causes and their Remedy"r p. 10. Эта брошюра содержит между прочим отличную выборку из массы свидетельств, собранных комиссией, председателем которой был архиепископ Уотли. 12
рых случаях обещанная рента превышает самое большое количество продукта, (когда-либо полученное с участков, арендованных крестьянами, которые обязались уплатить эту ренту, или то количество продукта, которое при существующей системе возделывания земли эти участки могли бы дать в самые благоприятные сезоны. Поэтому, если бы крестьянин выполнял свои обязательства перед землевладельцем, на что он редко оказывается способен, он обрабатывал бы землю задаром да еще давал бы землевладельцу премию за разрешение обрабатывать землю. Рыбаки на морском побережье, а в северных графствах те, у кого есть ткацкие станки, зачастую платят в качестве ренты суммы большие, нежели рыночная стоимость всей продукции, получаемой с занимаемой ими земли. Можно, пожалуй, предположить, что при таких обстоятельствах им жилось бы лучше, если бы они вовсе не арендовали земли. Но неделю-другую уловы могут быть очень плохими; то же может случиться и со спросом на продукцию домашнего ткачества, и тогда эти люди, не имей они земли для производства пищи, могли бы умереть с голоду. Однако они редко выплачивают всю обещанную ренту. Крестьянин постоянно остается в долгу у своего землевладельца; его жалкого имущества — нищенской одежды его самого и членов семьи, двух-трех стульев и нескольких предметов глиняной посуды, находящихся в убогой лачуге, — не хватило бы, будь оно продано, для того, чтобы ликвидировать постоянный и вообще накапливающийся долг арендатора землевладельцу. По большей части крестьяне опаздывают с платежом на год, и извинением за то, что они не платят больших сумм, им служит нищета. Материальное положение крестьянина не улучшится, даже если продукция с арендуемого им участка в какой-нибудь год окажется обильнее обычного или если крестьянин случайно приобретет какую-нибудь собственность; он не может (позволить себе питаться лучше или потреблять большее количество еды. Он не может прикупить мебель в дом, как не может и одеть получше жену и детей. Приобретенное им должно пойти человеку, у которого он арендует землю. Случайное увеличение дохода коттера позволит ему сократить задолженность по уплате ренты и тем самым отсрочить сгон с арендуемого участка. Но это и предел его надежд». В качестве крайнего примера ожесточенности конкурентной борьбы за землю и той чудовищной высоты, до 13
которой эта конкуренция временами взвинчивает номинальную ренту, можно привести факт, который содержится в собранных комиссией лорда Девона показаниях и засвидетельствован Херли, коронным секретарем графства Керри*: «Я знаю случай, ковда арендатор нанимал ферму, которая была мне хорошо известна и давала 50 ф. ст. в год; однако конкуренция достигла такого накала, что он пообещал платить ренту в 450 ф. ст. в год». § 3. При таком положении вещей что может арендатор выиграть от какого бы то ни было трудолюбия и благоразумия и что он может потерять вследствие самого крайнего безрассудства? Если землевладелец в любой момент воспользуется своими законными правами в полном объеме, коттер не сможет даже существошть. Если бы ценою дополнительных усилий коттер удвоил продукцию со своего клочка земли или если бы он благоразумно воздержался от увеличения числа едоков, поглощающих эту продукцию, то единственным его выигрышем было бы то, что у него осталось бы больше средств для уплаты землевладельцу, тогда как, будь у него хоть 20 детей, все равно сначала получат пропитание члены его семьи, а землевладелец сможет взять лишь то, что останется. Из всех живущих на свете людей, кажется, один лишь коттер находится в таком положении, при котором он едва ли может улучшить или ухудшить свою участь каким-либо собственным поступком. Если коттер трудолюбив или благоразумен, то от этого выиграет только его землевладелец; если коттер ленив и невоздержан, то и убыток от этого будет только его землевладельцу. Самое богатое воображение неспособно представить положения, при котором побуждения к труду и к самоконтролю отсутствовали бы в большей степени. Побуждения, воздействующие на свободных людей, отняты и не заменены побуждениями, которые управляют рабами. Коттеру не на что надеяться и нечего бояться, за исключением сгона с арендуемого им участка, а от этой угрозы он защищается, прибегая к ultima ratio (последний, решительный, крайний довод) — оборонительной гражданской войне. «Рокизм» и движение «белых ребят» были3 проявлением решимости людей, * "Evidence", p. 851. 3 [До 5-го издания (1862 г.)—«являются».] 14
которые не могли назвать своим ничего, кроме ежедневного пропитания самого скверного качества, и не желали лишиться и этой малости в угоду другим. В таком случае не со злою ли сатирой на способ, которым формируются мнения по важнейшим проблемам естества и жизни человека, мы сталкиваемся, обнаруживая, что наставники общества, претендующие на большую ученость, приписывают отсталость ирландской промышленности и недостаток энергии, проявляемый ирландцами в деле улучшения своего положения, особенной лености и insouciance (беззаботность, беспечность), свойственными кельтской расе? Из всех распространенных способов уклоняться от рассмотрения того, как воздействуют на ум и душу человека общественные и нравственные условия, самый пошлый состоит в том, что различия в поведении и характере людей приписываются их врожденным и природным особенностям. Какая раса не стала бы ленивой и безалаберной, когда положение дел таково, что люди нб извлекают никаких преимуществ из своей предусмотрительности и усердия? Если люди живут и трудятся при таких порядках, нет ничего удивительного в том, что они не стряхивают с себя порожденные такими условиями апатию и безразличие сразу же, как только предоставляется возможность трудиться с действительной пользой? Вполне естественно, что такой любящий удовольствия и чувственный народ, как ирландцы, будет менее привержен к постоянному, рутинному труду, нежели англичане, поскольку для ирландцев жизнь и независимо от труда имеет большую привлекательность; но они не менее способны к напряженному постоянному труду, чем их кельтские сородичи французы, не менее, чем тосканцы или древние греки. Характер ирландцев, с присущей ему возбудимостью, является именно таким характером, в котором соответствующими побуждениями легче всего разжечь дух воодушевленного труда. Если люди не хотят работать без побудительной причины, это не дает еще никаких доказательств отсутствия у них трудолюбия. В Англии или Америке никто не трудится напряженнее ирландцев — но не при коттерской системе. § 4. Положение, в котором находится многочисленное земледельческое население Индии, почти аналогично положению коттеров и в то же время в достаточной степени 15
отлично от него, чтобы сравнение этих двух систем стало поучительным. В большинстве районов Индии существуют и, вероятно, всегда существовали лишь две стороны, участвующие в соглашениях об аренде, — землевладелец и крестьянин; обычно землевладельцем является носитель верховной власти, за ис,ключением тех случаев, когда он особым документом уступил свои права какому-либо лицу, которое становится его представителем. Но размеры арендных платежей индийских крестьян, или, как их называют, райятов, редко, если вообще когда-либо регулирует конкуренция, как это происходит в Ирландии. Хотя местные обычаи бесконечно разнообразны и практически не существует обычая, который можно было бы успешно противопоставить воле государя, тем не менее в Индии всегда действовали некоторые общие для любого округа правила и сборщик налогов не заключал с каждым крестьянином отдельной сделки, но облагал всех налогом в соответствии с этим общим правилом. Таким образом, сохранялась идея принадлежащего арендатору права собственности или, во всяком случае, права на постоянное владение занимаемым им участком, и возникала аномалия сосуществования права крестьянина-хозяина на фиксированную вечную аренду занимаемой им земли и власти землевладельца произвольно увеличивать ренту. Когда в большей части Индии индусских правителей сменили могольские завоеватели, они стали действовать на основании иного принципа. Была проведена подробнейшая поземельная опись, положенная в основу системы обложения, которая установила конкретную сумму арендных платежей, причитающихся правительству с каждого поля. Если бы в действительности взимаемые платежи никогда не превышали установленных размеров, райяты находились бы в сравнительно выгодном положении крестьян- собственников, платящих тяжелую, но фиксированную ренту. Однако отсутствие реальной защиты от незаконных вымогательств сделало это улучшение положения райятов, скорее, номинальным, нежели действительным. За исключением тех редких случаев, когда местный правитель был гуманен и энергичен, вымогательства не имели иного практического предела, кроме неспособности самого райята платить больше. Таково было положение дел, которое получили в наследство английские правители Индии, и они уже на ран- 16
ней стадии своей деятельности ощутили настоятельную необходимость положить конец такому произвольному характеру поземельных сборов и установить определенные границы для правительственных требований. Англичане не пытались вернуться к сделанной моголами оценке земель. В общем, английская администрация в Индии действовала весьма рационально, обращая мало внимания на то, как представлялись туземные учреждения в теории, но изучая те права, которые существовали и были уважаемы на практике, ограждая и расширяя их. Однако в течение длительного времени английская администрация допускала грубые и достойные сожаления ошибки в деле установления фактов и самым превратным образом истолковывала существующие права и обычаи. Ошибки английской администрации проистекали из-за неспособности людей заурядного ума представить себе общественные отношения, коренным образом отличающиеся от тех, с которыми они хорошо были знакомы на практике. Поскольку в Англии привыкли к крупным поместьям и крупным землевладельцам, английские правители сочли само собой разумеющимся, что и Индия должна иметь крупное землевладение; и, осмотревшись в поисках .какого-нибудь сословия, на котором можно было бы остановить выбор, они обратили внимание на сборщиков налогов, называемых за- миндарами. «Заминдар, — пишет проницательный историк Индии *, — имел некоторые характерные для землевладельца признаки: он собирал арендные платежи с жителей определенного района, управлял земледельцами этого района, жил, окруженный сравнительным блеском, а когда умирал, то ему наследовал его сын. Поэтому незамедлительно сделали вывод о том, что заминдары были собственниками земли, землевладельческой аристократией и землевладельческим нетитулованным дворянством Индии. Не было принято во внимание то обстоятельство, что заминдары, хотя и собирали ренту, не удерживали ее в своих руках, а за малым вычетом передавали правительству. Не приняли во внимание и то, что, если заминдары управляли райятами и во многих отношениях пользовались над ними деспотической властью, все же они обращались с райятами не как со своими арендаторами, держащими участки принадлежащей заминдарам земли в соот- * Mill. History of British India, book VI, ch. 8. 2 Заказ № 522 17
ветствии с писаными или неписаными, срочными или бессрочными соглашениями. Райят был наследственным владельцем, и заминдар не имел законного права согнать его с занимаемой земли; замицдар должен был отчитываться за каждый фартинг, полученный им «с райята; и если из всей собранной суммы заминдар удерживал сверх той небольшой доли, которую ему было дозволено получать в качестве платы за сбор налогов, хотя бы одну ану, то удерживал ее посредством мошенничества». «В Индии, — продолжает этот историк, — представилась возможность, не имеющая себе параллелей в мировой истории. После носителя верховной власти самую значительную часть права на землю имели люди, непосредственно возделывающие ее. Заминдарам можно было бы легко предоставить полную компенсацию за те права, которыми они обладали. Было принято великодушное решение принести в жертву делу улучшения земледелия права собственности суверена. Побуждения ,к улучшению, даваемые собственностью и так справедливо оцененные правительственной властью, можно было «сообщить тем людям, на которых эти побуждения воздействовали бы несравнимо сильнее, нежели на любой другой класс людей. Эти побуждения можно было сообщить тем людям, которые во всех странах являются единственными творцами главных улучшений в сельском хозяйстве, — тем самым людям, которые непосредственно заняты обработкой земли. И мера, достойная того, чтобы стать в один ряд с благороднейшими мерами, когда-либо предпринимавшимися во имя прогресса какой-либо страны, помогла бы вознаградить индийский народ за те страдания, которые он столь долго претерпевал вследствие дурного правления. Но законодателями были английские аристократы; и аристократические предрассудки возобладали». Принятая мера оказалась совершенно неудачной в тех основных своих результатах, которых ожидали ее исполненные благих намерений творцы. Непривычные к оценке степени, в которой даже такое разнообразие обстоятельств, какое существует в пределах одного королевства, видоизменяет функционирование любого данного учреждения, эти люди обольщались той мыслью, что создали во всех провинциях Бенгалии землевладельцев английского типа, а в действительности оказалось, что они создали всего лишь землевладельцев ирландского типа. Эта новая зем- 18
левладельческая аристократия обманула все возлагавшиеся на нее надежды. Она ничего не сделала для улучшения своих поместий, зато сделала вое для собственного разорения. Поскольку в Индии не было приложено таких стараний, как в Ирландии, для того чтобы дать землевладельцам возможность избежать последствий их расточительности, почти всю землю в Бенгалии пришлось секвестровать и продать за долги и неуплату налогов, и в течение жизни одного поколения большинство прежних заминдаров перестали существовать. Теперь их место заняли другие семьи, по большей части потомки калькуттских заимодавцев или чиновников-индийцев, обогатившихся при английском правлении и живущих на доставшейся им земле бесполезными трутнями. Все те денежные выгоды, которыми правительство пожертвовало ради создания такого класса, в лучшем случае были растрачены впустую 4. В тех районах Индии, где британское владычество было установлено позднее, избежали грубой ошибки — не одарили бесполезное сословие крупных землевладельцев пожалованиями из государственных доходов. В большей части Мадрасского президентства и некоторой части Бомбейского президентства сам земледелец платит ренту непо- 4 [В первоначальном тексте далее следовали такие абзацы: «Но в этой плохо продуманной мере был один искупающий момент, которому, вероятно, можно приписать весь прогресс, достигнутый с тех пор бенгальскими провинциями в производстве и размерах доходов. Действительно, райятов низвели до положения арендаторов, снимающих землю у заминдаров, но арендаторов, обладающих правом постоянного, вечного владения землей. Заминдарам была предоставлена возможность определять размеры ренты по собственному усмотрению, но будучи установлены однажды, арендные платежи уже никогда не должны были изменяться. Это правило стало законом и соблюдаемой на практике нормой земельной аренды в самой процветающей части индийских владений Британии. В тех районах Индии, где британское владычество было установлено позднее, избежали грубой ошибки—не одарили бесполезное сословие крупных землевладельцев пожалованиями из государственных доходов, но, не свершив дурного, не сделали и хорошего. Администрация сделала для райятов менее того, что требовали сделать для них созданные администрацией же землевладельцы». Эти абзацы были опущены как неверные.—См. примечание 1871 г. далее на с. 20 в 3-м издании (1852 г.). В это издание были внесены упоминания о Мадрасе и Бомбее с утверждением о том, что «рента с земли каждого качества установлена навечно». Это неверное утверждение вычеркнуто в 4-ом издании (1857 г.), в которое внесено упоминание о северо-западных провинциях.] 2* 19
средственно администрации. В северо-западных провинциях администрация заключала соглашение об аренде со всей деревенской общиной коллективно, определяя долю, которую должен платить каждый член общины, но налагая на всех ее членов солидарную ответственность за недоимки каждого. Но в большей части Индии сами земледельцы не получили вечной аренды и фиксированной ренты. Администрация управляет землей на основании того принципа, в соответствии с которым управляет своим поместьем хороший ирландский землевладелец, — не подчиняет поземельные отношения действию конкуренции, не спрашивает у земледельцев, какую арендную плату они обещают платить, но сама определяет, какие ренты они в состоянии выплатить, предъявляя требования в соответствии с этой оценкой. Во многих районах, в которых одна часть земледельцев считается арендаторами других крестьян, администрация предъявляет налоговые требования только к тем жителям, которых рассматривает как наследников первопоселенцев или завоевателей селения и которые зачастую образуют многочисленную группу. Иногда размер рент*я устанавливается всего на 1 год, иногда на 3 года или на 5 лет; но нынешняя политика имеет неизменную тенденцию к установлению долгосрочных аренд, срок действия которых в северных провинциях Индии достигает 30 лет. Этот порядок не просуществовал в течение времени, достаточного для того, чтобы опыт показал, насколько стимулы к улучшению, порождаемые в земледельцах долгосрочной арендой, слабее воздействия, оказываемого правом вечного пользования землей*. Но две системы — годичная аренда и краткосрочная аренда — осуждены необратимо. Эти системы можно назвать удачными лишь по сравнению с существовавшим прежде безграничным угнетением. Их никто не одобрял и никто не смотрел на них иначе, как на временную меру, которая будет устранена тогда, когда более полное знание возможностей страны позволит иметь данные, необходимые для установления какого-нибудь более постоянного порядка 5. * [1871 г.] После того как были написаны эти слова, администрация в Индии приняла решение о трансформации в северных провинциях долгосрочных аренд в вечные с уплатой фиксированных рент. 5 [См. Приложение М. «Формы земельной аренды в Индии».] 20
ГЛАВА X СПОСОБЫ ЛИКВИДАЦИИ КОТТЕРСКОЙ АРЕНДЫ § 1. Когда было написано и опубликовано первое издание этой работы \ вопрос о том, что делать с коттерским населением, был самым настоятельным из стоявших перед английским правительством. Большая часть (8 млн.) населения, долго пребывавшая в безнадежной инертности и крайней нищете в условиях коттерства, была доведена действием этой системы до того, что имела возможность питаться лишь самой плохой пищей и не была способна ни желать, ни делать что-либо для улучшения своей участи. Наконец, из-за неурожая и этой скудной пищи население было погружено в такое состояние, выходом из которого, по-видимому, была или смерть, или постоянное содержание на чужие средства, или радикальное изменение экономических порядков, при которых до той поры население имело несчастье жить. Та^ая настоятельная необходимость привлекла внимание законодательной власти и нации, но едва ли можно сказать, что это внимание имело серьезное последствие, ибо в то время, как бедствие было порождено системой земельной аренды, лишавшей людей всякого побуждения к усердию или бережливости, за исключением страха перед голодной смертью, парламент, даровав этим людям законное право притязать на помощь благотворительности, предоставил средство, которое должно устранить даже это побуждение; в то же время для уничтожения причины этого зла не было сделано ничего — ограничились пустыми сетованиями, хотя отсрочка решения проблемы обошлась государственной казне в 10 млн. ф. ст. «Нет надобности, — заметил я тогда, — приводить доводы для доказательства того, что коренной причиной всех экономических бедствий Ирландии является коттерство; что ожидать трудолюбия, полезной деятельности, какого- 1 [Эти слова были внесены в 3-е издание (1852 г.), а следующее предложение переведено из настоящего времени в прошедшее.] 21
либо иного ограничения роста населения, кроме смерти или хотя бы малейшего уменьшения нищеты, в то время как в стране господствует практика определения арендных платежей-крестьян конкуренцией, — значит ожидать винных ягод от репейника и гроздьев винограда от терновника. Если наши практические государственные мужи не созрели для признания этого факта или если, признавая его в теории, они ощущают его реальность недостаточно остро для тою, чтобы найти в себе силы выработать на основании этого факта какую-нибудь линию поведения, то существует еще одно соображение, причем соображение чисто материального порядка, от которого они не найдут возможности уклониться. Если урожаи той единственной культуры, которой народ до сих пор кормился, по-прежнему будут ненадежны, то либо необходимо дать новый и мощный импульс совершенствованию искусства ведения сельского хозяйства и трудолюбию, либо земля Ирландии не сможет более кормить население, численность которого будет хотя бы приблизительно равняться нынешней. Весь продует западной половины этого острова, без каких-либо вычетов для уплаты ренты, ныне будет недостаточным для того, чтобы постоянно кормить все население этой части Ирландии; и из года в год эти люди по необходимости будут оставаться статьей расхода в имперском бюджете до тех пор, пока их численность не будет сокращена либо эмиграцией, либо голодной смертью до уровня, соответствующего низкому состоянию их производства, или пока не будут изысканы средства для того, чтобы сделать их промышленность более производительной». 2 С тех пор как были написаны эти слова, никем не предвиденные события спасли английских правителей Ирландии от трудностей, которые были бы справедливой карой за проявленные ими безразличие и недостаток предусмотрительности. Ирландия с ее сельским хозяйством, ведущимся на основе коттерства, не могла более обеспечивать свое население продовольствием. Парламент, думая помочь злу, создал только побуждения к росту численности населения, но вовсе не к улучшению производства. Однако помощь, которая не была предоставлена ирландскому народу мудростью политиков, пришла из неожидан- 2 [Этот и два следующих абзаца внесены в 3-е издание (1852 г.) и заняли место § 2 первоначального текста.] 22
ного источника. Система самофинансирующейся эмиграции, предложенная Уэйкфилдом, была приведена в действие на основе принципа добровольности и в гигантском масштабе (заработки первых поселенцев пошли на оплату издержек перевозки последующих колонистов). К настоящему времени численность населения сократилась до уровня, когда при существующей системе ведения сельского хозяйства все оставшиеся могут найти себе работу й средства к жизни. Сравнение результатов переписей 1851 и 1841 гг. показывает, что население сократилось примерно на 1,5 млн. человек. Следующая перепись (перепись 1861 г.) показывает дальнейшее сокращение населения примерно на 500 тыс. человек. Таким образом, ирландцы нашли путь на тот цветущий континент, который сможет на протяжении жизни нескольких поколений обеспечивать одинаковым достатком прирост населения всего мира. Ирландское крестьянство научилось обращать взор на лежащий за океаном рай земной как на надежное убежище и от угнетения саксов, и от тирании природы. Не может быть сомнений, что с этих пор, как бы значительно ни сократились возможности найма сельскохозяйственных рабочих при общем внедрении по всей Ирландии английских методов ведения хозяйства или вследствие того, что всю Ирландию превратили бы в пастбище, подобно графству Сазерленд, лишние люди будут мигрировать в Америку с той же стремительностью и точно так же не требуя от нации расходов, как это сделал миллион ирландцев, отправившихся туда в течение трех лет, предшествовавших 1851 г. Люди, полагающие, что земля страны существует ради нескольких тысяч землевладельцев и что, пока рента исправно платится, общество и правительство выполняют свое предназначение, могут увидеть в этом исходе счастливое завершение ирландских затруднений. Но теперь иное время, да и человеческое сознание находится не в таком состоянии, чтобы можно было отстаивать подобные оскорбительные притязания. Земля Ирландии, земля любой страны принадлежит народу этой страны. Отдельные лица, называемые землевладельцами, не имеют никакого права, в силу нравственности и справедливости, на что-либо, кроме ренты или компенсации за ее рыночную стоимость. Что касается самой земли, то главный вопрос состоит в том, посредством какого способа присвое- 23
ния и возделывания ее можно сделать наиболее полезной для всего населения в целом. Для собственников ренты может оказаться весьма удобным то, что основная масса жителей, отчаявшись найти справедливость в стране, где они и их предки жили и страдали, стала искать на другом материке ту земельную собственность, в которой им отказали на родине. Но законодательному собранию империи следует смотреть на вынужденную эмиграцию миллионов людей иными глазами. В тех случаях, когда население какой-либо страны покидает ее en masse (целиком) потому, что правительство этой страны не желает дать им место для жизни, такое правительство осуждают и признают виновным. Нет никакой необходимости лишать землевладельцев хотя бы фартинга из денежной стоимости их законных прав; но справедливость требует, чтобы людям, непосредственно возделывающим землю, была предоставлена возможность стать в Ирландии тем, чем они станут в Америке, — собственниками той земли, которую они обрабатывают. В не меньшей мере требует этого и политическое благоразумие. Люди, не знающие ни Ирландии, ни какой- либо другой страны, берут английскую практику в качестве единственной нормы социального ж экономического совершенства и предлагают как единственное средство против ирландской нищеты превращение коттеров в наемных работников. Но это предложение является планом улучшения скорее ирландского сельского хозяйства, нежели положения ирландского народа. Состояние поденщика не имеет в себе волшебной силы, которая чудодейственным образом вселила бы предусмотрительность, бережливость или самоограничение в сознание народа, лишенного этих качеств. Если бы всех ирландских крестьян можно было обратить в наемных работников, а обычаи, привычки и нравственные особенности народа остались бы прежними, мы попросту увидели бы 4 или 5 млн. людей, живущих в состоянии поденщиков в той же самой нищете, в которой они жили ранее в состоянии коттеров, — столь же пассивных при отсутствии всяких удобств, столь же безрассудных в своем размножении и, возможно, даже столь же безразличных к выполняемой ими работе, поскольку их нельзя было бы уволить в массовом порядке, а если бы это и было возможно, то такое увольнение означало бы всего лишь перевод их на содержание за счет налога на вспомощество- 24
вание бедным. Совершенно иной результат дало бы превращение этих людей в крестьян-собственников. Для возрождения народа, который в смысле трудолюбия и предусмотрительности должен учиться буквально всему, который, как признано всеми, является одним из самых отсталых европейских народов по своим рабочим качествам, требуются самые могущественные побуждения, которыми можно стимулировать эти качества; а нет стимула, который по силе своей был бы сравним с правом собственности на землю. Постоянные собственность на землю и заинтересованность в ней тех, кто ее обрабатывает, являются почти что гарантией самого неутомимого трудолюбия; земельная собственность является и наилучшим из всех известных на сегодня, хотя и не абсолютно надежным, средством предупреждения перенаселения, и там, где она оказалась несостоятельной в этом качестве, всякое иное устройство потерпело бы гораздо более вопиющую неудачу; чисто экономическими средствами это зло не устранить. Потребности Ирландии сходны с потребностями Индии. В Индии, хотя администрация и совершала время от времени серьезные ошибки, никто никогда не предлагал согнать райятов или крестьян-фермеров с занимаемых ими наделов под предлогом улучшения сельского хозяйства; изыскиваемый путь улучшения сельского хозяйства состоит в том, чтобы сделать аренду индийских крестьян более надежной, гарантированной, и единственное расхождение во мнениях сводится к тому, что одни настаивают на предоставлении земли райятам в вечную аренду, а другие полагают, что достаточно будет и долгосрочных аренд. Тот же самый вопрос стоит и в отношении Ирландии; и было бы праздным делом отрицать, что долгосрочные аренды при таких землевладельцах, какие иногда встречаются, творят чудеса даже в Ирландии. Но в этом случае долгосрочные аренды должны предусматривать низкую ренту. Для избавления от коттерства ни в коем случае нельзя полагаться только на долгосрочные аренды. На протяжении всего существования коттерства сроки действия соглашений об аренде всегда были длительными: 21 год или срок трех жизней были обычными сроками. Но поскольку величину арендных платежей определяла конкуренция, поднимавшая их сверх того, что мог заплатить арендатор, последний не имел благотворной заинтересованности в земле, да и не 25
мог приобрести ее никаким усердием, поэтому преимущество, предоставляемое соглашением об аренде, было практически номинальным. В Индии администрация — там, где она опрометчиво не передала свои права собственности за- миндарам 3, — способна предотвратить эту беду, потому что, будучи сама землевладельцем, она может определять величину ренты по своему собственному усмотрению; но если земля принадлежит частным лицам, а размер арендных платежей определяет конкуренция и конкурентами являются крестьяне, бьющиеся за существование, то номинальная рента неизбежна, если только население не так малочисленно, что сама конкуренция станет номинальной. Большинство землевладельцев будут стремиться заполучить те деньги и ту власть, которые предоставляются немедленно; и пока землевладельцы находят коттеров, готовых предложить им сколь угодно высокую арендную плату, бесполезно полагаться на самоотречение землевладельцев от их собственных выгод ради пользы других в деле ограничения этой порочной практики. Вечное владение служит более сильным стимулом к улучшению, нежели долгосрочная аренда — не только потому, что даже самая долгосрочная аренда проходит, прежде чем истечет срок ее действия, через все многообразие краткосрочных аренд вплоть до полного их отсутствия, но и по более глубоким причинам. Было бы весьма поверхностным с нашей стороны не принимать во внимание, даже в чисто экономических рассуждениях, влияние воображения; в аренде «на вечные времена» присутствует некое положительное качество, которого нет даже в самой долгосрочной аренде. Даже если срок аренды достаточно продолжителен для того, чтобы охватить жизнь детей и всех дорогих человеку людей, все же до тех пор, пока человек не достигнет той высокой степени умственного и нравственного развития, при которой общественное благо (также объемлющее вечность) приобретает высшее господство над его чувствами и желаниями, он не будет напрягать свои силы с одинаковым на протяжении всего срока аренды рвением для того, чтобы увеличивать ценность владения, которое лично для него с каждым годом все 3 [Это придаточное предложение внесено в 3-е издание (1852 г.).] 26
более обесценивается. Кроме того, пока с земельной собственностью будет связана вечность владения, как это и есть во всех странах континентальной Европы, аренда земли на ограниченный срок, каким бы он ни был продолжительным, должна, разумеется, считаться чем-то менее важным и достойным. Стремление получить такую аренду на срок будет вызывать у людей меньшее рвение, а получив ее, они будут испытывать меньшую привязанность к арендуемой земле. Но в стране, где господствует коттер- ство, вопрос о вечности аренды имеет совершенно второстепенное значение по сравнению с более важным вопросом—вопросом ограничения арендных платежей. Регулирование ренты, уплачиваемой капиталистом, который ведет хозяйство ради получения прибыли, а не ради пропитания, можно, ничем не рискуя, уступить конкуренции. Но этого нельзя делать в отношении ренты, уплачиваемой непосредственными производителями, если только они не станут более цивилизованными и развитыми, однако такого состояния трудящиеся пока нигде не достигли и не могут легко достичь при подобной системе аренды земли. Арендные платежи крестьян никогда не следует устанавливать произвольно, не следует также определять их размеры по усмотрению землевладельца; настоятельно необходимо, чтобы их размер определялся либо обычаем, либо законом; и там, где не установился взаимовыгодный обычай, такой, как тосканская испольщина, разум и опыт требуют, чтобы власть определила неизменную величину ренты, обратив, таким образом, произвольную ренту в фиксированную, а фермера —в крестьянина-собственника. Наиболее эффективный способ осуществления этого изменения в достаточно значительном для полного уничтожения коттерства масштабе — прямое и полное выполнение принятого парламентом закона, который превратил бы всю землю Ирландии в собственность арендаторов, обязав их выплачивать в качестве фиксированной арендной платы ту ренту, которую они платят ныне в действительности, а не номинально. Это под названием «постоянства владения» было одним из требований Ассоциации рипилеров в наиболее успешный период их агитации; и суть этого требования лучше всего была выражена словами «оценка и вечность», принадлежащими Коннеру, самому первому, рьяному и неутомимому проповедни- 27
ку такого изменения *. При условии, что землевладельцам будет выплачена компенсация за теперешнюю стоимость возможного увеличения ренты, от которого их вынуждают отказаться, в такой мере не было бы ничего несправедливого. В этом случае нарушение существующих общественных отношений едва ли было бы более сильным, чем то, которое совершили министры Штейн и Гарденберг, когда в начале нашего столетия они серией эдиктов осуществили целый переворот в состоянии земельной собственности прусского государства и увековечили для потомства свои имена в числе величайших благодетелей своей страны. Фон Раумеру и Гюставу де Бомону, просвещенным иностранцам, пишущим об Ирландии, такого рода средство для излечения от недуга представлялось столь очевидным и верным, что им трудно было понять, как получилось, что это дело все еще не свершено. Однако эта мера означала бы прежде всего полную экспроприацию собственности высших классов ирландского общества; а если изложенные нами принципы справедливы, то такое преобразование может быть оправдано только в том случае, когда оно является единственным средством для достижения значительного общественного блага. Во-вторых, полное устранение всяких иных землевладельцев, кроме крестьян-собственников, само по себе было бы отнюдь не желательно. Важную часть хорошей сельскохозяйственной системы составляют крупные фермы, на которых возделывание земли осуществляется с применением значительных капиталов и которые являются собственностью людей, получивших наилучшее образование, какое только может дать страна; людей, способных благодаря своему образованию оценивать научные открытия и имеющих возможность проводить дорогостоящие эксперименты, несмотря на долгосрочную отдачу и сопряженный с этим риск. Таких землевладельцев много даже в Ирландии; и изгнание их из поместий было бы несчастьем для общества. Кроме того, среди находящихся ныне в аренде участков значительную часть составляют такие, которые, вероятно, все же слишком малы для того, чтобы, в случае их сохранения, систему крестьянской собственности на землю * Автор многочисленных памфлетов, озаглавленных: "True Political Economy of Ireland", "Letter to the Earl of Devon", "Two Letters on the. Rackrent Oppression of Ireland", и др. Коннер с 1832 г. ведет агитацию в поддержку этой меры. 28
можно было испытать при максимально благоприятных для нее условиях; да и нынешние арендаторы не всегда являются теми людьми, каких было бы желательно видеть в качестве первых владельцев принадлежащих им на правах собственности крестьянских наделов. Среди нынешних арендаторов много людей, на которых появление надежды приобрести земельную собственность благодаря усердию и бережливости возымело бы более благотворное воздействие, нежели немедленное предоставление им самой земельной собственности4. 4 [Здесь в 3-м издании (1852 г.) был снят следующий раздел первоначального текста: «§ 5. Некоторые люди, желающие избежать понятия «постоянство владения», но отказывающиеся удовлетвориться чем-либо, кроме той или иной меры, действие которой охватывало бы всю страну, выдвинули предложение о повсеместном введении «арендного права». Под этим двусмысленным выражением смешивают две вещи. В дискуссии по ирландским вопросам это выражение обычно означает господствующую в Ольстере практику, которая фактически является постоянством владения. Эта практика предполагает ограничение ренты обычаем, хотя и не законом, ограничение, не будь которого, арендатор не смог бы приобрести благотворной, отчуждаемой и пользующейся спросом доли в занимаемом им участке. Существование этой практики в высшей степени полезно и является одной из главных причин того превосходства в эффективности земледелия и благополучии населения, которым обладает Ольстер несмотря на то, что в этой области собственность подверглась более мелкому дроблению, чем в других. Но трансформировать это ограничение ренты обычаем в юридическое ограничение и придать этому юридическому ограничению всеобщую силу значило бы установить постоянство владения в законодательном порядке, возражения против чего уже изложены. То же самое название (арендное право) в последние годы стали применять, особенно в Англии, по отношению к чему-то совершенно иному—и не достигающему настоятельной необходимости настолько, насколько превзошло бы необходимость принудительное проведение в жизнь ольстерского обычая. Это английское арендное право, с которым, стремясь добиться одобрения этого права законодательной властью, связал свое имя некий человек, пользующийся высоким авторитетом в науке о сельском хозяйстве, равносильно не чему иному, как положению, по которому землевладелец после истечения срока действия соглашения об аренде должен был бы выплачивать арендатору компенсацию за «неисчерпанные возможности улучшения». Разумеется, это весьма желательное положение, касающееся, однако, только фермеров-капиталистов и тех улучшений, которые осуществлены посредством вложения денег; улучшений, ценность и стоимость которых могли бы точно определить опытный земельный агент или жюри, составленное из фермеров. Однако улучшения, которых следует ожидать от земледельцев-крестьян, являются результатом не денежных расходов, но 29
Однако есть меры более мягкие, которые неуязвимы для подобных возражений, хотя, если бы их осуществить в широких масштабах, какие только возможны, желаемая цель была бы в значительной степени достигнута. Одной из таких мер было бы принятие закона, в соответствии с которым любой человек, осваивающий участок пустоши, становится собственником этого участка при условии уплаты навечно фиксированной ренты, равной умеренному проценту от стоимости этого участка в невозделанном виде. Разумеется, непременным условием этой меры было бы возложение на землевладельцев обязанности уступать пустующие земли (если они не находятся под парками, садами и т. д.) во всех случаях, когда бы их ни потребовали в целях освоения. Другой целесообразной мерой — причем такой, в осуществлении которой могли бы участвовать отдельные лица, — была бы скупка возможно большего количества земли, предлагаемой к продаже, и перепродажа этой земли мелкими участками в качестве крестьянской собственности. Одно время проектировалось создание общества (хотя попытка учредить его оказалась неудачной), строящего свою деятельность на принципах— в той мере, в какой это возможно, — обществ фригольдер- ского землевладения, столь успешно созданных в Англии главным образом не ради улучшения сельского хозяйства, но в целях оказания влияния на выборы5. затрат крестьянского труда, приложенного в столь разные моменты и в таких незначительных количествах, что они не поддаются оценке. Компенсацию за такой труд нельзя предоставить на основе какого-либо иного принципа, кроме выплаты арендатору всей разницы между стоимостью, которую имела арендованная им собственность в момент, когда он вступил во владение ею, и стоимостью, которую эта собственность получила к моменту, когда арендатор перестал владеть ею; это столь же действенным образом уничтожило бы право собственности землевладельца, как если бы размер ренты был фиксирован на вечные времена, в то же время это не давало бы столь же сильных побуждений тому землевладельцу, который совершенствует свое хозяйство столько же по любви и страсти к земле, сколько по расчету, и для которого его собственная земля есть предмет весьма отличный от самой щедрой из всех возможных денежных компенсаций за нее.] 5 [От занимавших в 1-м издании 5 страниц доводов в пользу мер по освоению пустующих земель в 3-м издании (1852 г.) осталось немногим более того, что опубликовано здесь и что получило свою современную форму в 5-м издании (1862 г.). В 1-м издании эти доводы начинались так: «Нет надобности распространять их действие на все население или всю землю. Достаточно будет и того, чтобы 30
Это—способ, посредством которого частный капитал может быть использован в деле перестройки общественного имелась земля, на которой можно расселить столь значительную часть населения, что на остальной территории страны не придется содержать большее число людей, чем это совместимо сведением сельского хозяйства на основе крупных ферм и наемного труда. Для достижения этой цели очевидные возможности предоставляют пустующие земли, которые, по счастью, столь обширны и в значительной своей части настолько легко поддаются освоению, что являют собой средство, при помощи которого можно было бы превратить почти все избыточное население в крестьян-собственников этих земель, не делая арендаторов собственниками». После этого довода шел следующий отчет о проведенных в Англии и связанных с именем Фергуса О'Коннора экспериментах: «Существуют, впрочем, другие средства, при помощи которых можно было бы немало сделать для распространения крестьян-собственников даже на площади, уже возделываемой. В настоящее время в нескольких районах Англии проводится эксперимент по созданию хозяйств крестьян-собственников. Проект этот — чартистского происхождения, и первая основанная в соответствии с ним колония ныне действует в полную силу близ Риксмэнсворта в Хертфорд- шире. Замысел этого плана таков. Средства, собранные по подписке, вверяются акционерной компании. На часть этих средств было куплено поместье площадью несколько сотен акров. Это поместье было поделено на участки в 2, 3 и 4 акра, на каждом участке ассоциация строила дом. Эти участки сдавали в аренду определенным работникам, которым также авансировали такие суммы, которые считались достаточным капиталом для обработки земли лопатой. Ежегодные платежи на общую сумму, позволяющую акционерной компании получать доход в размере 5% от вложенных в это предприятие средств, были разделены между этими участками и взимались в виде фиксированной умеренной ренты, которая никогда и ни при каких обстоятельствах не должна быть увеличена. Таким образом, арендаторы с самого начала являются собственниками занимаемых наделов, организаторы ассоциации хотят, чтобы арендаторы выкупили уплачиваемую ими ренту за счет сбережений из продукта своего труда, и рассчитывают на этот выкуп. Инициатор этого эксперимента, по-видимому, успешно опроверг (перед судилищем, никоим образом не благоволившим к нему—комиссией палаты общин) обвинения, которые были щедро обрушены на era проект и избранный им способ его осуществления. Если даже окончательный результат этого эксперимента окажется неблагоприятным, то причина неудачи будет лежать в частных вопросах управления, а не в принципе. Эти хорошо продуманные организации предоставляют способ, посредством которого частный капитал может принять участие в реконструкции», и т. д. В 1-м издании было сказано, что «в настоящий момент как будто нет причин думать» о том, что исход эксперимента будет неблагоприятным; а во 2-м издании было введено упоминание о парламентском расследовании. О дальнейший истории Национальной земельной компании см.: L. I. J ebb. Small Holdings, 1907, p. 121.] 31
и сельского хозяйства Ирландии — не только без каких- либо жертв со стороны собственника этого капитала, но и со значительной прибылью для него. Примечательный успех Общества по улучшению пустующих земель, которое действовало в соответствии с гораздо* менее выгодным для арендаторов планом, является примером того, на что можно побудить ирландских крестьян, предоставив им достаточную гарантию в том, что сделанное ими пойдет им же на пользу. Нет даже необходимости принимать вечность владения в качестве непременного, не допускающего исключений правила; если предоставить фермерам возможность покупать занимаемые ими фермы на средства, которые они смогут приобрести, как быстро приобретали их арендаторы Общества по улучшению пустующих земель под воздействием благотворной системы, установленной этим обществом *, то достаточной мерой будет и * [1857 г.] Хотя это общество в годы, последовавшие за голодом, было вынуждено прекратить свою деятельность, память о его достижениях следует сохранить. Привожу выдержку из отчета, представленного этому обществу в 1845 г. его способным управляющим полковником Робинсоном и включенного в: "Proceedings of Lord Devon's Commission", p. 84. «245 арендаторов—многие из которых всего лишь несколько лет назад пребывали в состоянии, граничащем с пауперизмом,— занимая мелкие участки, площадью от 10 до 20 акров земли каждый, своим собственным свободным трудом при помощи общества осуществили улучшения своих хозяйств общей стоимостью 4396 ф. ст., причем 605 ф. ст. из этой суммы было прибавлено к стоимости ферм в течение последнего года, что на каждого арендатора составляет 17 ф. ст. 18 шилл. за весь срок и 2 ф. ст. 9 шилл.— за последний год; выгодой от этих улучшений каждый арендатор будет пользоваться на протяжении времени, остающегося до истечения соглашений об аренде, которые заключены на 31 год. Эти 245 арендаторов и члены их семей, обрабатывая землю лопатами, подняли и освоили для земледелия 1032 акра земли, прежде бывшей непроизводительной горной пустошью, и в прошлом году взрастили на этой площади урожай, оцененный компетентными, имеющими практический опыт лицами в 3896 ф. ст., что составляет 15 ф. ст. 18 шилл. в расчете на каждого арендатора. Фактически находящийся на их фермах скот, состоящий из коров, лошадей, овец и свиней, оценивается в соответствии с ценами, установившимися в настоящее время на соседних рынках, в 4162 ф. ст., из которых 1304 ф. ст. было добавлено к общей стоимости скота за период с февраля 1844 г., что составляет на каждого арендатора 16 ф. ст. 19 шилл. за весь период п 5 ф. ст. 6 шилл.—за прошлый год, в течение которого стоимость их скота увеличилась, таким образом, на сумму, равную их теперешней ежегодной ренте. Статистические таблицы и отчеты, на 32
сдача участКоЁ в аренду на Длительные сроки при уплате умеренной ренты, подобной той, какую взимало указанное общество. При выкупе участков им»мобилизованный капитал ассоциации будет высвобождаться, что позволит ей возобновить свою деятельность в каком-нибудь ином месте. § 2.6 Все предшествующее было написано мною в 1856 г. С тех пор великий кризис ирландского производства усугубился еще более, и необходимо рассмотреть, каким образом нынешнее состояние ирландского хозяйства влияет на высказанные в предшествующей части этой главы мнения относительно перспектив или практических мер устранения этого кризиса. Коренное изменение в ирландской ситуации задшюча- ется в огромном сокращении числа коттеров, порождающем надежду на их полное уничтожение. Число мелких владений значительно уменьшилось, а число владений средних размеров — возросло; это засвидетельствовано в статистических отчетах, что в достаточной мере доказывает всеобщность этого явления, и все данные показывают, что эта тенденция продолжает развиваться *. Вероятно, для которые даны ссылки в предшествующих докладах, показывают, что арендаторы, в общем, улучшают свои маленькие хозяйства и увеличивают объем своих сельскохозяйственных работ и урожаи почти в прямой зависимости от численности трудоспособных лиц обоего пола, входящих в состав их семей». Нельзя привести более убедительного показания, свидетельствующего о том, что при любой сносной системе землепользования сельское хозяйство, ведущееся на основе мелких хозяйств, дает большее количество валового и даже чистого продукта; и достойно внимания то обстоятельство, что у мелких держателей трудолюбие и настойчивость достигают наивысшего уровня. Полковник Робинсон указывает, как на исключение из примечательного и стремительного успеха в деле улучшения земледелия, на некоторых арендаторов, «занимавших фермы площадью более 20 акров. Эти арендаторы слишком часто не обладали тем настойчивым трудолюбием, которое необходимо для успешного проведения улучшений в гористой местности». 6 [Начинающийся с этого краткий раздел был внесен в 5-е издание (1862 г.). В 6-м издании (1865 г.) этот раздел был опущен и внесен публикуемый ныне § 2.] * Однако здесь существует отчасти и противоположное течение, о котором мне не приходилось встречать упоминания в печати. «Через суд по делам земельной собственности землею в Ирландии завладел класс, который, не будучи очень многочисленным, все же достаточно велик для того, чтобы причинить значительное зло, тот единственный из всех класс, представители которого менее 3 Заказ № 522 33
Осуществления этого переворота в землепользовании дб- статочной причиной оказалась отмена хлебных законов, вынудившая Ирландию перейти от экспорта продуктов земледелия к экспорту продуктов пастбищного животноводства. Управлять скотоводческим хозяйством может только фермер-капиталист или помещик. Но перемену, сопряженную со столь значительным вытеснением населе- всего склонны признать обязанности, сопряженные с положением землевладельца. Этот класс состоит из мелких городских торговцев, которые, занимаясь скопидомством, зачастую сочетающимся с раздачей денег в долг под ростовщические проценты, сумели в течение долгой жизни наскрести столько денег, что собранные суммы позволяют им купить участки земли площадью от 50 до 100 акров. Эти люди никогда не помышляли о том, чтобы превратиться в фермеров, но гордясь своим положением лендлордов, приступили к выжиманию из своих владений максимальной прибыли. Недавно моему вниманию представился пример такого рода. Арендаторы, снимающие землю в поместье, о котором идет речь, к моменту покупки этого поместья его нынешним владельцем лет 20 назад жили в состоянии вполне сносного достатка. В течение этого времени владелец поместья трижды повышал их арендные платежи; и ныне, как сообщил мне приходской священник, рента почти вдвое больше той, какую они платили вначале, когда поместье попало в руки нынешнего собственника земли. Результатом этого является то, что, люди, прежде жившие более или менее сносно, теперь низведены до нищеты; двое крестьян бросили арендуемую ими землю и поселились на прилегающем торфяном болоте, где и существуют, надеясь добыть себе пропитание случайными заработками. Если нынешнего собственника поместья не застрелят, то он нанесет себе ущерб ухудшением своей собственности, но тем временем выжмет из нее 8—10% от суммы, затраченной на ее покупку. Это вовсе не редкий случай. Скандалы, вызываемые такими случаями, бросают тень и на дела совершенно отличного и законного порядка, когда удаление арендаторов с земли является попросту актом милосердия по отношению ко всем заинтересованным сторонам. Страстное желание помещиков избавиться от коттеров в некоторой степени нейтрализовано также и столь же сильным желанием посредников заполучить коттеров. Около одной четверти всей земли в Ирландии находится в долгосрочной аренде; в тех случаях, когда соглашение об аренде заключено давно, получаемая рента, в общем, гораздо ниже той, которая соответствовала бы действительной стоимости земли. Редко случается, чтобы землю, сданную в долгосрочную аренду, обрабатывал владелец аренды — вместо этого он пересдает снятую им землю в аренду беднякам на условии уплаты разорительной ренты и живет на складывающуюся в его пользу разницу между той рентой, которую он получает, и той, которую платит сам. Сроки некоторых таких соглашений всегда близятся к истечению, и, по мере того как они подходят к концу, у посредника не остается никакой иной заинтересованности 34
ния, в огромной мере облегчили и ускорили как массовая эмиграция, так и величайший из всех когда-либо предоставлявшихся Ирландии каким-либо правительством дар — закон об обремененных долгами поместьях, лучшие положения которого за время, истекшее с момента его принятия, включены в общественную систему этой страны деятельностью суда по делам земельной собственности. Есть основания полагать, что на значительнейшей части ирландской земли ныне хозяйствуют либо помещики, либо мелкие фермеры-капиталисты. Имеются веские доказательства того, что эти фермеры богатеют и накапливают капитал, о чем, в частности, свидетельствует огромное увеличение вкладов в тех банках, основную клиентуру которых они составляют. В той мере, в какой речь идет об этом классе, главным недостатком нынешних поземельных отношений является по-прежнему отсутствие гарантированное™ владения арецдуемой землей или гарантированной ^компенсации за улучшения владений. Поиски средств удовлетворить эти потребности занимают ныне внимание наиболее компетентных людей. Обращение, сделанное -судьей Лонгфилдом осенью 1845 г., и произведенная этим обращением сенсация составляют эпоху в решении этих проблем. И ныне положение таково, когда мы можем с уверенностью ожидать, что в течение ближайших лет будет сделано нечто существенное. Но в каком положении находятся тем временем вытесненные коттеры, до сих пор не эмигрировавшие, и каково положение всего класса людей, существующих трудом в в арендуемой земле, кроме выжимания из нее максимальной прибыли в течение остающегося до конца срока ценой какого угодно ухудшения земли. Для удовлетворения этой его цели как раз подходят мелкие арендаторы-коттеры. В силу этого арендаторы-посредники столь же сильно желают залучить к себе коттеров, сколь сильно помещики хотят избавиться от них. В результате происходит перемещение арендаторов этого рода из одного вида в другой. Это передвижение имеет ограниченные размеры, но оно существует, и до тех пор пока оно есть, оно нейтрализует общую тенденцию. Быть может, некоторые подумают, что эта система укоренится сама собой, что те же самые мотивы, которые привели к существованию посредников, увековечат этот класс, но такой угрозы нет. Теперь землевладельцы в высшей степени ясно осознают гибельные последствия этой системы, как бы выгодна ни была она в течение некоторого времени; и оговорка, направленная против субаренды, становится само собой разумеющимся положением каждого соглашения об аренде».—"Private Communication from Professor Cairnee". 3* 35
сельском хозяйстве, если они не имеют земли? Пока они пребывают в состоянии страшной нищеты и перспективы улучшения их положения весьма незначительны. Действительно, денежные заработки поднялись гораздо выше того нищенского уровня, на котором они находились поколение назад, но стоимость пропитания также поднялась настолько выше прежней нормы, когда трудящиеся питались картофелем, что реальное улучшение материального положения трудящихся не равно повышению номинальных денежных заработков; и, согласно наилучшей информации, к какой я имел доступ, повышение жизненного уровня этого класса маловероятно. Численность населения действительно сократилась, хотя, возможно, жителей все еще гораздо больше, чем может прокормить Ирландия, будучи просто пастбищным районом Англии. Впрочем, предположение о том, что если нынешнее число жителей придется содержать на родине, то это можно сделать только двумя способами: либо на основе старой порочной системы коттерства, либо превратив ирландцев в мелких земельных собственников, которые сами себя обеспечивают продовольствием, возможно, не совсем справедливо. Если будут предоставлены достаточные гарантии капиталовложениям, то несомненно, что площади, которые останутся под пахотными угодьями, позволят мелким фермерам-капиталистам расширить найм работников; а это, по мнению некоторых компетентных судей, могло бы позволить Ирландии обеспечить пропитанием нынешнее число ее жителей. Но никто не будет утверждать того, что имеющиеся ресурсы достаточны для содержания нынешнего числа жителей Ирландии в состоянии, в котором должна бы существовать основная "масса крестьян этой страны. Поэтому эмиграция, сократившись на время, возобновилась со всей своей силой под дополнительным стимулирующим воздействием неурожайных лет. Подсчитано, что в течение 1864 г. не менее 100 тыс. человек покинули ирландские берега. Что касается самих эмигрантов, или их потомков, а также общих интересов человечества, то было бы глупо сожалеть о таком результате. Дети ирландских иммигрантов получают американское образование и приобщаются к благам более высокой цивилизации быстрее и полнее, чем это было бы возможным в той стране, откуда они сами родом. Через 20 или 30 лет по умственному развитию их нельзя отличить от других 36
американцев. Этот исход — потеря для Англии и ее позор; и именно англичане и их правительство главным образом должны задать себе вопрос, послужит ли их чести и выгоде, если они сохранят одну лишь землю Ирландии и лишатся всего ее населения. При нынешнем настроении ирландского народа и при том направлении, которое приобретает — по-видимому, навсегда, — его надежда на лучшее будущее, Англия, вероятно, может выбирать только между полным исчезновением ирландского населения или превращением части трудящегося населения в крестьян- собственников. Истинно островное невежество, цроявляе- мое английскими государственными деятелями по отношению к форме сельского хозяйства, которая преобладает почти во всех прочих цивилизованных странах, делает весьма вероятным то, что Англия изберет худшую сторону этой альтернативы. И все же существуют зачатки стремления к образованию на ирландской земле класса крестьян- собственников; для поддержания этого стремления требуется только помощь благожелательного законодателя, как это и показано в следующей выдержке из частного послания моего знаменитого и уважаемого друга профессора Кэйрнса. «При продаже поместий в Томонде, Портарлингтоне и Кингстоне, состоявшейся в суде по делам обремененных долгами земельных владений 8 или 10 лет назад, было замечено, что значительное число снимавших в указанных поместьях землю арендаторов приобрели фермы в собственность. Мне не удалось получить каких-либо сведений о том, что последовало за этим — продолжали ли покупатели обрабатывать свои маленькие участки, или же под влиянием мании представлять из себя землевладельцев пытались избавиться от своего прежнего образа жизни. Но есть другие факты, имеющие отношение к этому вопросу. В тех районах Ирландии, где преобладает право арендатора, суммы, вносимые за право занимать фермы, огромны. Следующие цифры, взятые из описи одного поместья, находящегося в окрестностях Ныори и ныне поступившего в ведение суда по делам земельной собственности, дадут представление — впрочем, весьма приблизительное — о том, какие цены устанавливает это всего лишь обычное право. Данные таблицы показывают, за какую сумму продавалось право пользования некоторыми фермами близ Ныори. 37
Участок 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Всего: 9 Площадь (акры) 23 24 13 14 10 И 2 ПО Рента ( ф. ст.) 74 11 39 34 33 13 26 33 5 334 Сумма, уплаченная оа приобретение права пользования | ( ф. ст). 33 240 ПО 85 172 75 130 130 5 980 Приведенные здесь цены, в общем, представляют собой сумму ренты, капитализированной примерно за 3 года; но, как я уже сказал, эти цены дают лишь приблизительное представление о суммах, которые зачастую — и по сути дела, как правило, — платят за право занимать сдаваемый в аренду участок. Это право, обязанное' своим происхождением всецело обычаю, находится в зависимости от доверия, в общем питаемого арендаторами к порядочности землевладельца. В данном случае в ходе судебного разбирательства, связанного с продажей поместья, обнаружились обстоятельства, которые дают основания полагать, что фермеры не питали высокого доверия к владельцу этого поместья; соответственно приведенные выше цены можно считать значительно более низкими, чем те, что обычно преобладают. Как мне сообщили с полной достоверностью, в суде по делам земельной собственности всплыли также факты, касающиеся других районов Ирландии, факты, согласно которым цена права занимать сдаваемые в аренду участки равнялась их полной стоимости. Примечательно, что должны встречаться люди, готовые уплатить за землю, которая все равно облагается изрядной |]>ентой, сумму, равную капитализированной ренте, примерно за 20 или 25 лет. Спросят, почему же они не выкупают землю полностью за такую же или чуть большую сумму? Полагаю, что ответ на этот вопрос следует искать в состоянии наших земельных законов. По отношению к сумме, вносимой при приобретении земли, издержки, связанные с оформ- 38
лёниём перемещения мелких земельных участков из рук в руки, весьма значительны, даже если эти сделки оформляются в суде по делам земельной собственности, тогда как право занимать ферму может быть продано без всяких дополнительных издержек. Самое дешевое оформление сделки по продаже земли, какое только возможно в этом суде, где в соответствии с нынешней формой вознаграждения юридических услуг строжайшим образом соблюдается жесткая экономия, будет стоить, не считая гербовых сборов, 10 ф. ст., что составляет весьма ощутимый дополнительный расход при покупке мелкого крестьянского владения; юридическое оформление сделки по продаже участка площадью в 1 тыс. а,кров может стоить не больше, а если и больше, то, вероятно, ненамного. Но, по правде говоря, издержки юридического оформления сделок с недвижимостью представляют лишь незначительную часть препятствий при покупке мелких земельных участков. Гораздо более серьезным препятствием является то запутанное состояние, в котором пребывает земельная собственность и которое зачастую исключает .практическую возможность дробления поместья на такие наделы, какие оказались бы доступными для мелких покупателей. Исправление такого положения вещей заключается, однако, в мерах настолько радикального характера, что, по всей вероятности, ни одна из тех палат общин, какие нам придется увидеть в ближайшем будущем, не захочет их даже рассмотреть. Возможно, составлением описи документов, дающих право собственности на землю, удастся свести это усложненное состояние земельной собственности к его простейшему выражению; но там, вде существует запутанная ситуация, вытекающая из действительной жизни, от нее не избавиться одним лишь упрощением формы; и пока та власть распоряжаться собственностью, которой пользуются ныне землевладельцы, не ограничена; пока любой завещатель или любой человек, устанавливая порядок наследования, имеет почти неограниченную привилегию усложнять права своих наследников сообразно с тем, что подскажут ему гордость, властолюбие или простая прихоть, опись документов, дающих право собственности на землю, будет, по моему мнению, не способна изничтожить корень зла. Влияние этих обстоятельств равносильно установлению огромной премии за крупные сделки с землей — премии, которая в большинстве случаев поисти- 39
не предотвращает все прочие сделки с недвижимостью, кроме крупных; и очевидно, что, пока закон находится в таком состоянии, нельзя создать справедливых условий для проведения опыта с крестьянской собственностью на землю. Изложенные мною факты, однако, показывают — думаю, исчерпывающим образом, — что для введения системы крестьянской собственности на землю в свойствах самого народа нет никаких помех». Я закончил рассмотрение вопроса, занявшего гораздо больше места, чем позволяли размеры данной работы; и на этом я заканчиваю исследование тех наиболее простых форм общественного хозяйства, при которых продукт земли либо безраздельно принадлежит одному классу, либо делится только между двумя классами. Теперь мы переходим к гипотезе раздела продукта на три части — между работника1ми, землевладельцами и капиталистами; и для того чтобы наиболее тесным образом увязать последующее изложение с тем, которое до сих пор занимало нас, я начну с вопроса о заработной плате7. 7 [См. Приложение N. «Развитие аграрных отношений в Ирландии».]
ГЛАВА XI О ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЕ § 1. В разделе о заработной плате следует рассмотреть, во-первых, причины, которые определяют плату за труд или воздействуют на нее вообще, и, во-вторых, различия, существующие в заработках людей различных профессий. Эти два вопроса удобнее рассмотреть отдельно один от другого и при обсуждении закона образования заработной платы рассмотреть сначала дело так, как будто бы не существует никакого иного вида труда, кроме простого неквалифицированного труда средней степени тяжести и неприятности. Подобно другим экономическим элементам, заработки могут регулироваться либо конкуренцией, либо обычаем. В Англии есть весьма немного видов труда, вознаграждение за которые было бы ниже, чем оно есть, если бы предприниматели в полной мере использовали преимущества, предоставляемые конкуренцией. Однако при нынешнем состоянии общества конкуренцию должно считать главным регулятором заработной платы, а обычай или способности отдельных лиц — всего лишь обстоятельством, модифицирующим, да и то в сравнительно малой степени, действие конкуренции \ Таким образом, размер заработной платы зависит в основном от спроса на рабочую силу и ее предложения, или, как часто говорят, от соотношения между числен- 1 [Свой нынешний вид текст этого абзаца получил в 3-м издании (1852 г.). Первоначально после слова «обычай» шел следующий текст: «...но регулирование заработной платы последним встречается нечасто. Обычай как регулятор заработной платы, даже если бы и установился, не смог бы легко просуществовать, не подвергаясь изменениям ни при каком ином состоянии общества, кроме застойного. Рост или спад спроса на рабочую силу, увеличение или сокращение трудящегося населения вряд ли могут не породить конкуренции, которая сломает любой касающийся заработков обычай, дав той или другой стороне сильную непосредственную заинтересованность в ограничении этого обычая. Во всех случаях мы можем сказать, что в обычпых обстоятельствах заработки определены конкуренцией».] 41
ностью населения и капиталом. Под численностью населения здесь имеют в виду численность только класса трудящихся, или, точнее говоря, людей, работающих по найму, а под капиталом — только оборотный капитал, и даже не весь оборотный капитал, а лишь ту его часть, которую расходуют непосредственно на покупку рабочей силы. К этой величине надлежит, однако, прибавить все денежные средства, которые, не составляя части капитала, платятся в обмен за труд, — такие, как жалованье солдат, домашней прислуги и всех прочих непроизводительных работников. К сожалению, нет способа обозначить одним общепринятым термином совокупность того, что называют фондом заработной платы страны; и поскольку заработки трудящихся, занятых в производительной сфере, составляют почти всю массу этого фонда, то обычно меньшую по объему и значению часть этого фонда оставляют без внимания и говорят, что размеры заработков зависят от численности населения и капитала. Для удобства мы будем пользоваться этим выражением, памятуя, однако, о том, что в своем буквальном значении оно не вполне соответствует действительности. Учитывая оговорки, сделанные в отношении указанных терминов, следует сказать, что размер зара!ботной платы не только зависит от количественного соотношения между капиталом и численностью населения, но при господстве конкуренции2 и не может зависить ни от чего другого. Заработки (т. е., разумеется, общая норма заработков) не могут возрасти иначе, чем вследствие увеличения совокупности средств, затрачиваемых на найм работников, или сокращения численности людей, конкурирующих за работу по найму; не могут заработки и снизиться иначе, чем вследствие сокращения средств, предназначенных на оплату рабочей силы, или увеличения численности работников, которым следует заплатить3. § 2. Имеются, однако, некоторые факты, которые как будто явно противоречат этой доктрине и которые мы обязаны рассмотреть и объяснить. Например, бытует мнение о том, что в периоды высокой экономической активности высоки и заработки. В любой отдельной отрасли производства спрею на рабочую 2 ГЭта оговорка внесена в 3-е издание (1852 г.).] 3 [См. Приложение О. «Доктрина фонда заработной платы».] 42
Силу становится более настоятельным, и работникам платят более высокие заработки тогда, когда оживляется опрос на производимый этой отраслью товар, а когда наступает то, что называют застоем, стагнацией, происходит обратное — рабочих увольняют, а тем, кто сохранил работу, приходится смириться с сокращением заработков, хотя и в том, и в другом случае величина капитала одинакова. Это верно, и приведенный пример является одной из тех присущих конкретным явлениям сложностей, которые затемняют и маскируют действие главных и общих причин, но в действительности этот пример не противоречит изложенным принципам. Капитал, который его собственник не использует на покупку рабочей силы, а удерживает в бездействии в своих руках, представляет собой на данный момент для работников такую же величину, как если бы его не существовало вовсе. Вследствие колебаний экономической конъюнктуры в таком состоянии время от времени оказывается всякий капитал. Столкнувшись со слабым спросом на производимый им товар, промышленник воздерживается от использования работников для увеличения запаса товаров, которые, как он обнаруживает, трудно сбыть; или если даже промышленник продолжает производство до тех пор, пока весь его капитал не будет вложен в нереализованные товары, то по крайней мере в этот момент он должен по необходимости прервать производство до тех пор, пока не получит денег за некоторую часть имеющихся у него товаров. Но ни один промышленник не думает, что подобное состояние вечно; если бы промышленник думал так, он при первой же возможности перевел бы свой капитал в какую-нибудь иную сферу, в которой по-прежнему бы • использовал этот капитал для найма рабочей силы. Капитал остается в бездействии на некоторое время, в течение которого рынок рабочей силы перенасыщен и заработная плата падает. Впоследствии спрос возобновляется и, вероятно, становится оживленнее обычного, давая промышленнику возможность сбывать товар даже быстрее, чем он может производить его; в этом случае весь капитал промышленника введен в производство, и, если промышленник может занять средства, он занимает дополнительный капитал, который в другом случае нашел бы себе какое-нибудь иное применение. В такие времена заработная плата в данной отрасли растет. Если предположить, что один из таких пароксизмов ожив- 43
лепия или застоя поразил бы все отрасли промышленности одновременно, что, говоря по всей строгости, не является совершенно невозможным событием, то и вся заработная плата вообще и повсеместно могла бы либо возрасти, либо уменьшиться. Однако это повышение и понижение является всего лишь временным колебанием: капитал, лежащий ныне мертвым грузом, на следующий год найдет активное применение, а тот капитал, который в этом году не в состоянии полностью удовлетворить спрос, на следующий год будет в свою очередь вложен в товары, переполнившие склады, и заработки занятых в этих нескольких отраслях людей будут падать и возрастать соответственно, но ничто не сможет вызвать постоянного изменения общих норм заработной платы, кроме увеличения или сокращения самого капитала (под этим термином мы всегда разумеем разнообразные средства, предназначенные на оплату труда) в сравнении с количеством предлагающейся к найму рабочей силы. Бытует также другое распространенное мнение, что высокие цены обусловливают высокий уровень заработков, поскольку промышленники и торговцы, находясь в лучшем положении, могут согласиться платить больше своим работникам. Я уже сказал, что оживление спроса, вызывающее временное повышение цен, вызывает также и временное повышение заработной платы. Но, взятые сами по себе, высокие цены могут способствовать повышению заработков лишь в том случае, если предприниматели, получая 'больше, имеют побуждения и склонность увеличивать сбережения и делать приращения к своему капиталу или по меньшей мере к средствам, затрачиваемым на покупку рабочей силы. Как кажется, вся суть дела заключается именно в этом, и если бы высокие цены нисходили прямо с небес или хотя бы являлись из-за границы, то класс трудящихся мог бы быть в выгоде не от повышения самих-цен, а от того, что вследствие повышения цен увеличивается капитал. То же самое действие часто приписывают, однако, таким высоким ценам, которые являются результатом ограничительных законов, или таким, какие должны быть оплачены остальными членами общества — людьми, которые имеют на эту оплату не больше средств, чем прежде, до введения таких цен. Подобные высокие цены если и приносят выгоду одной группе работников, то могут принести ее лишь за счет других трудящихся. 44
Если предприниматели, получая за свои товары более высокие цены, имеют возможность увеличивать сбережения или затраты на покупку рабочей силы, то все прочие люди, платя эти высокие цены, в равной степени сокращают свои сбережения или затраты на покупку рабочей силы; и то, какое из этих двух изменений окажет более сильное воздействие на рынок рабочей силы, является делом случая. Возможно, что на какое-то время заработная плата в той отрасли, цены на продукцию которой повысились, возрастет и несколько снизится в других отраслях; в данном, случае, обращая внимание на первую половину этого явления, обычно упускают из виду вторую, а если даже и замечают ее, то не приписывают той причине, которая породила ее в действительности. Но и указанное частичное повышение заработков длится недолго, ибо, хотя предприниматели, действующие в этой одной отрасли, получают более высокие прибыли, из этого не следует, что на их собственном предприятии имеется возможность использовать больший объем сбережений; их возрастающий капитал устремится, вероятно, в другие отрасли и создаст там противовес тому уменьшению спроса на рабочую силу, которое произошло ранее вследствие сокращения сбережений других классов. Часто также утверждают, что заработная плата (т. е., разумеется, ее денежное выражение) изменяется с колебаниями цен на продовольствие: повышаясь тогда, когда повышаются цены на продовольствие, и понижаясь тогда, когда эти цены падают. Полагаю, что это мнение справедливо лишь отчасти, и в той мере, в какой оно справедливо, оно никоим образом не влияет на зависимость размера заработной платы от соотношения между капиталом и рабочей силой, поскольку цена на продовольствие в тех случаях, когда она влияет на заработки, оказывает свое воздействие через этот закон. Сезонные вздорожания и поде- шевления продовольствия не влияют на размеры заработков (если только это влияние не установлено искусственным образом, посредством закона или благотворительности); или, скорее, стоимость продовольствия имеет некоторую тенденцию воздействовать на размеры заработков образом, противоположным обычно предполагаемому, поскольку в голодные времена люди, как правило, более ожесточенно конкурируют за работу по найму, создавая невыгодные для себя условия на рынке рабочей силы. Но 45
В Тех случаях, когда дороговизна или дешеййзна продовольствия носит постоянный характер п ее можно принять в расчет заранее, она может влиять на заработки. Во-первых, если работники получают, как это зачастую бывает, не более того, что достаточно для поддержания их собственной трудоспособности и скудного пропитания обычного числа детей в их семьях, то из этого следует, что, если продовольствие постоянно дорожает, а заработки не увеличиваются, большее число детей будет умирать преждевременно; и, таким образам, заработки в конечном счете повысятся — но повысятся только потому, что численность населения станет меньше, чем была бы, если бы продукты питания остались дешевыми. Во-вторых, даже если заработная плата достаточно высока, чтобы допускаемое вздорожание продовольствия не лишило работников та их семьи предметов первой необходимости, то, хотя чисто физически трудящиеся и смогли бы перенести ухудшение своего материального положения, они, возможно, не пожелают этого сделать. Они могут иметь привычки к комфорту, которые стали для них необходимостью, и скорее прибегнут к дополнительному ограничению своей способности к размножению, чем откажутся от этих привычек. Таким образом, заработки повысятся вследствие сокращения рождаемости, а не увеличения смертности. В результате заработная плата действительно приходит в соответствие с ценами на продовольствие, но происходит это спустя некоторое время, почти равное жизни одного поколения. Рикардо полагает, что иных случаев, кроме этих двух, быть не может. Он исходит из убеждения, что повсюду существует некая минимальная норма заработной платы. Этот размер соответствует или той сумме, какая физически необходима, чтобы поддерживать численность населения, или той, при какой народ сам предпочтет поддерживать свою численность. Рикардо исходит из того, что общая норма заработной платы всегда стремится к этому минимуму, что заработки никогда не могут быть ниже этой нормы в течение более длительного периода, чем необходимо для того, чтобы снизившиеся темпы роста населения дали себя почувствовать, и никогда не могут в течение долгого времени превышать эту норму. Это исходное предположение содержит в себе достаточно истины, чтобы считаться приемлемым для целей абстрактной науки; и заключение, выводимое Рикардо из этого исходного по- 46
ложения, а именно заключение о том, что в долговременной перспективе заработки повышаются и падают сообразно с устойчивыми ценами на продовольствие, справедливо, подобно почти всем его выводам, гипотетически, т. е. при vcttobhh соблюдения посылок, из которых он исходит в своих рассуждениях. Но, применяя его заключения на практике, необходимо иметь в виду, что минимум, о котором он говорит, особенно в том случае, когда этот минимум является не физическим, но тем, что можно назвать нравственным минимумом, сам по себе подвержен изменениям. Если прежде заработки были столь высоки, что их можно было бы и снизить, препятствием к чему был привычный для работников высокий уровень комфорта, то повышение цен на продовольствие или какая-либо иная невыгодная для работников перемена обстоятельств могут проявиться двояким образом. Эти изменения могут уравновеситься повышением заработной платы, вызванным постепенным воздействием обстоятельств на благоразумие, которое налагает препятствие росту населения; или же эти изменения могут привести к постоянному снижению жизненного уровня класса трудящихся в случае, если прежние привычки трудящихся в вопросах рождаемости оказываются сильнее их прежних привычек к комфорту. В этом случае ущерб, причиненный трудящимся, окажется (продолжительным, и их ухудшившееся положение станет новым минимумом, имеющим тенденцию упрочиться, как закрепился прежде более достаточный минимум. Следует опасаться, что из двух способов, которыми может проявиться данная причина, второй способ встречается чаще всего или во всяком случае достаточно часто для того, чтобы лишить всякой состоятельности все утверждения о том, что бедствия, постигающие трудящиеся классы, обладают свойством самоисцеляться. Имеется значительное число свидетельств того, что положение сельскохозяйственных рабочих в Англии более, нежели один раз на протяжении истории нашей страны, подвергалось существенному постоянному ухудшению вследствие причин, которые обусловливали сокращение спроса на рабочую силу и которые смогли бы оказать лишь временное воздействие, если бы население воспользовалось своей способностью саморегулирования для соблюдения прежнего уровня довольства; но нищета, в которую этот класс был ввергнут в течение долгого ряда лет, к несчастью, отлучила его от прежнего 47
уровня благосостояния; и следующее поколение, которое выросло, не располагая этими первоначальными удобствами, стало в свою очередь размножаться, не сделав никакой попытки возвратить прежний уровень жизни *. Нечто совершенно противоположное описанному выше происходит тоща, когда вследствие улучшений сельского хозяйства, отмены хлебных законов и иных тому подобных причин предметы первой необходимости дешевеют и работники получают возможность при прежних заработках пользоваться большими удобствами, чем прежде. Заработная плата сократится не сразу; возможно^ что она даже увеличится; но в конце концов она сократится настолько, что трудящиеся окажутся в положении не лучше прежнего, если только за период процветания не будет навсегда установлен новый, более высокий уровень благосостояния, который класс трудящихся будет считать непременным и неотъемлемым. К сожалению, на этот благотворный результат никак не следует «рассчитывать; поднять жизненный уровень, который работник будет считать более необходимым, нежели возможность вступать в брак и иметь семью, гораздо труднее, чем снизить его. Если трудящиеся удовлетворяются тем, что будут пользоваться большим комфортом, пока последний существует, но не научатся считать его необходимым, они будут размножаться до такой степени, что вернутся к своему прежнему уровню жизни. Прежде из-за постоянной нищеты детей трудящихся недостаточно хорошо кормили и ухаживали за ними, теперь же в живых их останется больше и, когда эти дети вырастут, их конкуренция за работу по найму снизит заработную плату, быть может, в полном соотношении с удешевлением продовольствия. Если этот результат не будет достигнут таким образом, то к нему приведут более ранние и многочисленные браки или увеличение числа детей в каждой семье. Весь накопленный опыт свидетельствует о том, что в периоды дешевизны продуктов питания и полной занятости постоянно * См. исторический очерк о положении английских крестьян, опубликованный крупным специалистом. У. Торнтоном (William Thornton) в его работе "Over-Population and its Remedy". Это произведение наилучшим образом отличается от большинства других опубликованных в настоящее время работ правильным рассмотрением вопросов, касающихся экономического положепия трудящихся классов. 48
и неизменно наблюдается значительное увеличение числа заключаемых браков. Поэтому я не могу признать ту важность, которую столь часто придают отмене хлебных законов с точки зрения одной лишь проблемы положения трудящихся, или согласиться с каким-либо из тех планов небольшого улучшения материального положения трудящихся, которые, сменяя друг друга, постоянно бывают в моде. Изменения, лишь в малой степени воздействующие на поведение трудящихся, не налагают прочного отпечатка на их привычки и потребности, и трудящиеся вскоре погружаются в свое прежнее состояние. Для того чтобы произвести заметный сдвиг к лучшему, воздействующая на трудящихся временная причина должна быть достаточно сильной, чтобы совершить значительное изменение в их положении — такое изменение, которое будет ощущаться на протяжении многих лет, несмотря на сколь угодно мощный стимул к росту населения, сообщенный этим же изменением одному поколению трудящихся. Действительно, в тех случаях, когда свершается улучшение такого выдающегося порядка и вырастает поколение, навсегда привыкшее к повысившемуся жизненному уровню, привычки этого нового поколения в вопросах рождаемости и численности населения складываются на основе более высокого минимума, и улучшение положения трудящихся становится постоянным. Самый замечательный из примеров такого рода дает послереволюционная Франция. Поскольку большинство французов внезапно поднялось из нужды к независимости и сравнительному достатку, то непосредственным результатом явился беспримерно стремительный рост населения, происходивший несмотря на разрушительные войны того периода, отчасти потому, что улучшившееся материальное положение позволяло выкормить больше детей, которые при иных обстоятельствах умерли бы, а отчасти потому, что увеличилось число рождений. Следующее поколение выросло, однако, со значительно изменившимися по сравнению с прежними привычками; и,, хотя никогда еще Франция не знала такого высокого уровня благосостояния, число рождающихся из года в год остается почти неизменным * и население растет крайне медленно **. * См. рапее, т. I, с. 458—401. ** Сходпое, хотя и не столь значительное повышение уровня жизни трудящихся произошло в Англии на протяжении тех за- 4 Заказ N* Ь22 49
§ 3. Итак, размер заработной платы зависит от соотношения между численностью трудящегося населения и капиталом или другими средствами, предназначенными для покупки рабочей силы — краткости ради будем говорить просто «капитал». Если в данное время или в данном месте заработная плата выше, нежели в другое время и в другом месте, если класс наемных работников пользуется более обильным пропитанием и большим достатком, то причина этого не что иное, как более высокая доля капитала по отношению к численности населения. Для рабочего класса важны не абсолютный объем накопления или абсолютный объем производства, даже не абсолютная величина средств, предназначенных для распределения среди работников, а соотношение между этими средствами и численностью людей, между которыми делятся эти средства. Положение класса работников нельзя улучшить каким-либо иным способом, кроме изменения этого соотношения в пользу трудящихся; и любой план улучшения положения работников, построенный не на основе этого принципа, с точки зрения, предусматривающей постоян- мечательных 50 лет, с 1715 по 1765 г., которые отличались столь необычайной последовательностью богатых урожаев (в течение всего этого периода было не более 5 явно неурожайных лет), что среднияя цена пшеницы в эти годы была гораздо ниже, чем в течение 50 лет, предшествовавших этому периоду. Мальтус подсчитал, что в среднем в течение 60 лет, предшествовавших 1720 г., работник мог купить на свой дневной заработок только 7б бушеля пшеницы, тогда как в период с 1720 по 1750 г. работник на свой дневной заработок мог купить lU бушеля пшеницы. Согласно итонским статистическим таблицам, средняя цена пшеницы за полувековой период, заканчивающийся 1715 г., составляла 41 шилл. 73/4 пенса за квартер, а за последние 23 года этого периода — 45 шилл. 8 пенсов, тогда как за последующие 50 лет средняя цена квартера пшеницы не превышала 34 шилл. 11 пенсов. Столь значительное улучшение положения класса трудящихся, хотя и возникшее вследствие случайного стечения урожайных лет, но все же продлившееся в течение периода, который превысил срок жизни одного поколения, было достаточно продолжительным для того, чтобы произвести перемену в привычпых запросах и потребностях класса трудящихся; и этот период всегда отмечают как время «заметного улучшения в качестве потребляемого продовольствия и решительного повышения уровня благосостояния и удобств, которыми пользовались работники».—М а 11 h u s. Principles of Political Economy, p. 225. Характеристику этого периода см. в превосходной работе: Т о о к е. History of Prices, vol. IT p. 38—61, а цепы на зерно — в приложении к этому труду. 50
йые йолойштелЬйые сдвиги, является заблуждейием, В странах, подобных Северной Америке и австралийским колониям, где знания и искусство цивилизации и высокоэффективное стремление к накоплению сосуществуют с безграничными просторами незаселенных, незанятых земель, рост капитала легко идет вровень с самым стремительным ростом населения, какой только возможен, и замедляется лишь вследствие практической невозможности заполучить достаточное число работников. Следовательно, все люди, сколько бы их ни родилось, могут получить работу, не переполняя рынок рабочей силы; каждая рабочая семья в изобилии имеет предметы первой необходимости, пользуется многими удобствами и некоторыми предметами роскоши; бедность и зависимость составляют здесь удел только тех лиц, которые или скверно ведут себя, или действительно не способны трудиться. Подобным преимуществом в старых странах пользуются, хотя и в меньшей степени, работники какой-либо особой профессии вследствие необычайно быстрого роста не капитала вообще, но того капитала, который вложен в соответствующую отдельную отрасль производства. После изобретений Уатта и Аркрайта развитие хлопчатобумажной промышленности происходило в столь гигантских масштабах, что вложенный в эту отрасль капитал увеличился, вероятно, в 4 раза за то время, которое потребовалось для того, чтобы численность населения удвоилась. Поэтому, хотя эта отрасль привлекла из других промыслов те рабочие руки, какие были доступны благодаря географическим обстоятельствам и привычкам или склонностям людей, и хотя порожденный развитием этой отрасли спрос на детский труд обратил непосредственные материальные интересы рабочих в направлении увеличения численности населения вместо ее ограничения, тем не менее заработная плата в крупных центрах производства хлопчатобумажных тканей в общем была настолько высока, что совокупный заработок всех членов семьи, выведенный как средняя за ряд лет величина, составляет весьма удовлетворительную сумму. До сих пор нет никаких признаков устойчивого снижения заработной платы в этом производстве, тогда как воздействие роста заработков в текстильной промышленности проявилось также и в повышении общего уровня заработной платы сельскохозяйственных рабочих в графствах, прилегающих к центрам производства хлопчатобумажных тканей. 4* 51
Mo такие обстоятельства, обусловленные необычньШ положением отдельной страны или отрасли производства и позволяющие населению безнаказанно расти предельно высокими темпами, редки и преходящи. Существует очень не<много стран, где наблюдается необходимое для такого роста населения единство условий. В некоторых странах ремесла находятся в состоянии отсталости и застоя и потому капитал возрастает медленно, в других — рост населения вскоре достигает своего предела, поскольку эффективное стремление к накоплению весьма невелико; или же, хотя оба указанные элемента достигли наивысшей из известных степеней развития, возрастание капитала приостановлено потому, что в стране нет неосвоенных земель столь же хорошего качества, как те, что уже заняты и являются сферой приложения капитала. Хотя капитал и может в течение некоторого времени удваиваться одновременно с населением, однако в тех случаях, когда этот капитал и население должны найти себе применение на той же, что и прежде, площади земли, продукция сельского хозяйства не будет постоянно удваиваться без целого ряда беспримерных агрономических изобретений. Поэтому, если заработная плата не снижается, должны снизиться прибыли; а когда прибыли падают, возрастание капитала замедляется. Кроме того, даже если заработная плата не снизилась бы, цены на продовольствие (как будет подробнее показано далее) при этих обстоятельствах неизбежно поднялись бы, что равносильно падению заработной платы. Следовательно, за исключением тех весьма необычных случаев, которые я только что отметил и из которых сколько-нибудь практическое значение имеет лишь положение новой колонии или страны, находящейся в аналогичных условиях, невозможно, чтобы население возрастало предельно высокими темпами без снижения заработной платы. И это падение заработной платы будет неудержимо продолжаться вплоть до того уровня, физическое или нравственное воздействие которого сдерживает рост населения. Поэтому ни в одной из старых стран население не возрастает темпами, приближающимися к предельно высоким, в большинстве старых стран население увеличивается весьма умеренными темпами, а в некоторых и вовсе не возрастает. Эти факты можно объяснить лишь двумя моментами: либо тем, что в действительности не рождается все то число детей, какое допускает природа и какое 52
бывает при некоторых обстоятельствах, либо тем, что, хотя рождаемость и высока, значительная часть родившихся умирает. Замедление роста населения обусловлено или смертностью, или благоразумием — по выражению Мальтуса, либо положительным, либо превентивным препятствием, — и во всех старых обществах обязательно должно существовать и действительно существует, обладая к тому же весьма сильной действенностью, то или другое из этих препятствий. Повсюду, где рост населения не сдерживается благоразумием отдельных лиц или правительственными мерами, его сдерживает смертность от голода и болезней. Мальтус приложил огромные старания к тому, чтобы установить почти для всех стран мира, какое же именно из указанных препятствий в них действует; и даже теперь можно с пользой прочитать собранные им в «Опыте о законе народонаселения» свидетельства по этому вопросу. Во всей Азии — а в прошлом и в большинстве европейских стран, в которых трудящиеся классы не находились в состоянии личной зависимости от господ, — не существует или не существовало — иного ограничения численности населения, кроме смерти. Смертность не всегда была следствием нищеты; в знаяительной мере она происходила от неумелого и незаботливого обращения с детьми, от нечистоплотных или нездоровых в иных отношениях жизненных привычек взрослого населения и от почти что регулярных вспышек опустошительных эпидемий. По всей Европе сила действия этих причин, вследствие которых сокращалась продолжительность жизни, значительно уменьшилась, но сами они не исчезли. До сравнительно недавнего времени едва ли хоть один из крупных городов Англии мог сохранить численность своего населения без притока людей, которые всегда устремляются в города из сельских районов. Вплоть до самого недавнего времени так было в Ливерпуле, да и в Лондоне смертность выше, а средняя продолжительность жизни меньше, нежели в сельских районах, где нищета гораздо сильнее. В Ирландии даже самый незначительный неурожай картофеля всегда сопровождается вспышками эпидемических лихорадок и смертью людей от истощения вследствие недостаточности питания. Однако нельзя сказать, что ныне численность населения какого-либо района Европы сдерживается прямо или косвенно заболеваниями, а тем более голодом. 53
По утверждению Мальтуса, численность населения Европы ограничена главным образом превентивным, а не положительным препятствием. Думаю, однако, что превентивное средство, продиктованное мотивами благоразумия, редко может без посторонней помощи оказать воздействие на класс, который целиком или преимущественно состоит из наемных работников, не ждущих от будущего никакой иной для себя участи. Например, я питаю самые сильные сомнения по поводу того, что основная масса английских сельскохозяйственных работников практиковала какие бы то ни было меры благоразумного ограничения рождаемости. Обычно они вступают в брак столь же рано и в их семьях так же много детей, как если бы они были поселенцами в Соединенных Штатах. На протяжении жизни поколения до принятия ныне действующего закона о бедных они получали самое непосредственное поощрение к такого рода непредусмотрительности. Они имели не только гарантию на получение в случае потери работы пропитания, предоставлявшегося на легких для них условиях, но даже при наличии работы они обычно получали от прихода еженедельную дотацию, размеры которой устанавливались пропорционально числу детей в их семьях. Кроме того, женатым и имеющим большие семьи работникам цри найме всегда отдавали, по причине близорукой экономии, предпочтение перед неженатыми. Эта последняя премия за рондаемость до сих пор существует. При таком поощрении сельскохозяйственные работники приобрели привычки к безрассудству, которые настолько прочно укореняются в неразвитом уме, что, раз появившись, они обыкновенно надолго переживают причины, непосредственно их породившие. В обществе, даже в самых глубоких его слоях, недоступных внешним влияниям, распространяющимся только по поверхности, действует так много факторов, что рискованно делать какие- либо положительные утверждения относительно умственного и нравственного состояния или практических импульсов классов и общественных групп — утверждения сегодня, может быть, правильные, через несколько лет будут, возможно, нуждаться в значительных модификациях. Однако представляется, что, если бы темпы роста населения зависели всецело от рождаемости у сельскохозяйственных работников и не сдерживались бы высокой смертностью, эти темпы были бы в южных графствах 54
Англии столь же стремительны, как в Америке. Главным ограничивающим рост населения Англии фактором является очень высокая доля, которую составляют в населении средние классы и квалифицированные ремесленники, почти равные по численности простым рабочим и в действительности подверженные — ив значительной степени — воздействию мотивов, продиктованных благоразумием, § 4. Там, где класс трудящихся живет на одну заработную плату, не имея ни собственности, ни надежды приобрести ее, и все же воздерживается от чрезмерно быстрого размножения, там причиной тому до сих пор были, как я полагаю, либо действительное юридическое ограничение, либо того или иного рода обычай, которые независимо от воли и сознательных намерений трудящихся формируют их поведение или сообщают им непосредственные побуждения не вступать в браки. Обычно не знают, как много в Европе стран, где на пути заключения непредусмотрительных браков ставятся всевозможные правовые препоны. Сообщения, представленные первой комиссии по изучению действия системы вспомоществования бедным нашими посланниками и консулами в различных районах Европы, содержат значительное количество информации по этому вопросу. В предисловии к этим сообщениям* Сениор пишет, что в странах, где признается законное право на получение вспомоществования, «вступление в брак лиц, фактически получающих пособие, по-видимому, повсеместно запрещено, а вступление в брак лиц, которые вряд ли обладают средствами к независимому существованию, допускается очень редко. Так, например, нам сообщают, что в Норвегии никто не может вступить в брак, не показав священнику убедительных свидетельств того, что устроен прочно и, таким образом, какой открывал бы хорошие перспективы на его возможности содержать семью». В Мекленбурге «браки откладываются вследствие призыва на обязательную военную службу мужчин, которым исполнился 21 год, а служба длится 6 лет; кроме того, собирающиеся вступить в брак должны иметь жилье — в противном случауе священникам не разрешается венчать * Приложение F к общему отчету комиссии, изданпому также по особому распоряжению отдельным томом. 55
их. Мужчины вступают в брак в возрасте 25—30 лет, женщины — немногим ранее, так как те и другие должны сначала заработать достаточно средств, чтобы устроить свою семейную жизнь». В Саксонии «мужчина, если он подлежит призыву в армию, не может жениться прежде, чем ему исполнится 21 год. В Дрездене «профессионалы» (этим словом обозначают, вероятно, ремесленников) не могут вступать в брак до тех пор, пока не станут мастерами в своем ремесле». Сообщают, что в Вюртемберге «ни одному мужчине не разрешается жениться до 25 лет — по причине его воинских обязанностей, если только он не получит или не купит особого разрешения; по достижении указанного возраста он также должен получить разрешение на вступление в брак, которое дают при представлении доказательств, что он вместе со своей женой будет иметь достаточные для содержания семьи и ее устройства средства; в крупных городах талая сумма составляет от 800 до 1000 флоринов (от 66 ф. ст. 13 шилл. 4 пенсов до 84 ф. ст. 3 шилл. 4 пенсов); в городах поменьше — от 400 до 500 флоринов, в деревнях — 200 флоринов (16 ф. ст. 13 шилл. и 4 пенса)» *. Главная причина, вследствие действия которой в этой стране число бедняков так незначительно, сообщает посланник в Мюнхене, заключается «в запрещении на основании закона браков в тех случаях, когда вступающие в брак не могут доказать наличия достаточных средств к существованию; и это предписание строго выполняется всегда и повсюду. Действительно, результат постоянного и строгого соблюдения этого правила оказывает значительное влияние на сдерживание роста населения в Баварии, которое в настоящее время невелико для площади страны, но это правило имеет самые благотворные последствия в деле предотвращения крайней нищеты и обусловленных ею страданий» **. В Любеке «браки между бедняками откладываются в силу необходимости для каждого жителя, во-первых, предварительно доказать, что он имеет постоянно занятие, работу или профессию, которые позволят ему содержать жену, и, во-вторых, стать бюргером и приобрести * Предисловие к общему отчету комиссии, с. XXXIX, ** Там же, с. XXXIII, или Приложение с, 554, 56
муйДйр городской гвардий, что все имеете cfotit почти 4 ф. ст.» *. Во Франкфурте «правительство не налагает никаких возрастных запретов на вступление <в брак, но разрешение на брак предоставляется только при доказательстве наличия средств к существованию»**. Упоминание о воинской повинности, встречающееся в некоторых из вышеприведенных заявлений, указывает на косвенное препятствие к заключению браков, налагаемое законами некоторых стран, где нет никаких прямых юридических ограничений. Например, в Пруссии законы, принуждающие каждого здорового мужчину в обязательном порядке отслужить несколько лет в армии как раз в тот период жизни, когда наиболее вероятно заключение неблагоразумных браков, по своему воздействию на рост населения являются, вероятно, абсолютно равносильными правовым ограничениям, действующим в мелких германских государствах. 4 «Швейцарцы, — пишет Кэй, — по опыту так хорошо понимают целесообразность для своих сыновей и дочерей отложить время вступления в брак, что государственные советы четырех или пяти самых демократических кантонов, избранные, о чем не следует забывать, на основе всеобщего избирательного права, приняли законы, в соответствии с которыми все молодые люди, вступающие в брак прежде, чем докажут перед должностным лицом своего района способность содержать семью, обязуются к уплате крупного штрафа. Законы такого рода уже многие годы действуют в Люцерне, Ааргау, Унтервальдене и, сколько мне помнится, в Санкт-Галлене, Швице и Ури» ***. § 5. Там, где нет общего закона, ограничивающего заключение браков, часто имеются равносильные такому закону обычаи. В те времена, когда существовали средневековые гильдии или цехи, их постановления и регламенты были составлены с весьма значительным расчетом на достижение выгоды, которую та или иная отрасль извлекала из ограничения конкуренции; и эти цеховые правила весьма действенным образом заинтересовывали ремесленников в том, чтобы они не вступали в брак до тех пор, пока не * Приложение к общему отчету комиссии, с. 419. ** Там же, с. 567. 4 [Этот абзац был внесен в 3-е издание (1852 г.).] *** К а у, op. cit., vol. I, p. 68. 57
пройдут через две степени — ученика и подмастерьй — й не достигнут статуса мастеров *. В Норвегии, где преоб- * «Вообще,—пишет Сисмонди,—численность мастеров в каждой корпорации была определена и никто, кроме мастера, не мог держать мастерскую или вести торговлю за свой собственный счет. Каждый мастер мог обучать только определенное число учеников, которых он наставлял в своем ремесле; в некоторых корпорациях мастерам было разрешено держать только по одному ученику. Каждый мастер мог также нанимать ограниченное число работников, которых называли компаньонами или подмастерьями, и в тех отраслях, в которых мастерам разрешалось брать только одного ученика, мастера могли держать одного или, самое большее, двух подмастерьев. Никому не разрешалось покупать, продавать или работать в цехе, если только он не был учеником, подмастерьем или мастером; никто не мог стать подмастерьем, не отработав определённого числа лет учеником, или мастером, не отработав такого же числа лет подмастерьем и не создав так называемого chef, d'ceuvre (шедевра)—образчика работы в избранном им ремесле, который должен был получить оценку корпорации. Понятно, что эта организация отдавала всецело в руки мастеров пополнение цеха новыми работниками. Только мастера могли брать себе учеников, хотя и не были обязаны это делать; поэтому, они требовали платы, и нередко очень высокой, за свое согласие принять ученика; а юноша не мог заняться ремеслом, если не имел для начала суммы, требуемой в уплату за обучение, и средств, необходимых для того, чтобы существовать в течение срока ученичества, поскольку на протяжении четырех, пяти или семи лет вся его работа принадлежала его мастеру. В течение этого времени ученик находился в полной зависимости от мастера, ибо воля или даже каприз последнего могли закрыть перед ним дверь к доходному ремеслу. После того как ученик становился подмастерьем, он получал немного больше свободы: он мог наниматься к любому мастеру по собственному выбору или переходить от одного мастера к другому; атак как положения подмастерья можно было достигнуть только через ученичество, то подмастерье начинал теперь получать пользу от той монополии, от которой он прежде страдал, и практически имел гарантию получения хорошей оплаты за работу, выполнять которую никому более не разрешалось. Однако переход подмастерья в мастера зависел от корпорации, и потому подмастерье еще не считал свое будущее обеспеченным, а положение прочным. В общем, он не женился до тех пор, пока не получал звание мастера. Известно как из теории, так и из практики, что существование ремесленных корпораций препятствовало и не могло не препятствовать рождению избыточного числа людей. Согласно уставам почти всех цехов, человек не мог быть принят в мастера прежде, чем ему исполнится 25 лет; но если у него не было капитала, если он не сделал значительных сбережений, он продолжал работать в качестве подмастерья гораздо дольше: некоторые ремесленники, а может быть, и большинство их, оставались подмастерьями всю жизнь. Однако вряд ли имеется хоть один 58
ладает труд в сельском хозяйстве, законом запрещено [1848 г.] нанимать на ферму работника сроком менее чем на год. Это было обычной практикой и в Англии до тех пор, пока законы о вспомоществовании бедным не уничтожили ее, предоставив фермерам возможность бросать своих работников на содержание прихода всякий раз, когда исчезала непосредственная необходимость в их труде. Вследствие этого обычая и проведения его в жизнь силой закона весь довольно ограниченный по численности кл)асс сельскохозяйственных рабочих пользуется в Норвегии контрактами на годичный по крайней мере срок, которые естественным образом становятся постоянными контрактами, если стороны довольны друг другом; поэтому-то в каждой местности известно, имеется ли свободное рабочее место или вероятно ли появление такого места, и до тех пор, пока нет вакансии, молодой человек не женится, зная, что не сможет получить работы по найму. Такой же обычай — с той разницей, что срок трудового соглашения равен полугоду вместо года, — по-прежнему [1848 г.] существует в Камберленде и Уэстморленде и, по-видимому, сопровождается теми же последствиями. Сельскохозяйственные рабочие, постоянно служащие на фермах, «живут и питаются в домах своих хозяев, редко покидая эти фермы до тех пор, пока после смерти кого-либо из родственников или соседей не наследуют маленькой фермы на правах собственности или аренды. Так называемых лишних рук здесь не существует» *. В одной из предыдущих глав я упоминал, что препятствием к росту населения в Англии в течение прошлого столетия служили трудности с получением отдельных жилищ**. Можно привести примеры и других обычаев, ограничивающих численность населения: по словам Сисмонди, в некоторых районах бедняки придерживаются той практики, которая, как хорошо известно, существует среди высших сословий, а именно правила, по которому все сыновья, кроме одного, пример вступления ремесленника в брак прежде, чем его признают мастером; да если бы ремесленники и были столь неблаго- разумны, чтобы желать этого, ни один отец не выдал бы свою дочь за человека без положения».—"Nouveaux Principes", liv. IV, ch. 10. См. также: А. Смит. Исследование о природе и причинах богатства народов, кн. I, гл. 10, отдел 2. * См.: Thornton. Over-Population, p. 18v и работы упомянутых там известных специалистов. ** См. т. I, с. 339. 69
остаются неженатыми. Но маловероятно, чтобы такое семейное правило существовало у поденщиков. Это правило позволяет владельцам мелкой земельной собственности и испольщикам предотвращать раздробление земли на слишком мелкие участки. Вообще говоря, ныне в Англии едва ли остался хотя бы след от этих косвенных препятствий росту населения. Исключение составляют лишь приходы, в которых вся земля принадлежит одному или немногим землевладельцам, здесь землевладельцы все еще сдерживают увеличение численности проживающих рабочих, не допуская строительства новых домов или разрушая уже существующие, ограничивая тем самым численность населения, которое может стать бременем для данной местности. Однако это не оказывает сколько-нибудь значительного воздействия на общую численность населения, поскольку необходимую работу в этих приходах выполняют рабочие, имеющие постоянное место жительства в других районах. Прилегающие к этим приходам округа всегда очень страдают от подобной практики, против которой они не могут защищаться сходными средствами, так как собственник хотя бы одного акра земли, не вступивший б соглашение с остальными землевладельцами, имеет возможность со значительной выгодой для себя провалить их попытку, застроив свой акр земли домами. В связи с этими жалобами в течение последних нескольких лет в парламенте обсуждался закон, согласно которому местный налог на вспомоществование бедным должен взиматься не с прихода, а с объединения нескольких приходов, образующих союз5. Эта законодательная мера, будучи во всех прочих отношениях весьма благотворной, устраняет последние пережитки тех порядков, которые некогда служили препятствием к росту населения, но теперь потеряли почти всю свою силу по причине крайней ограниченности их действия. 5 [Предложение об обложении всех входящих в союз приходов единым налогом на вспомоществование бедным было упомянуто в 1-м издании (1848 г.); соответствующий закон упомянут в 7-м издании (1871 г.). По поводу закона о налогообложении союзов, принятом в 1865 г., и о предшествующих ему и последовавших за ним законодательных мерах см.: "Majority Report" комиссии по расследованию действия системы вспомоществования бедным (1909 г.), ч. IV, гл. 4.] 60
§ 6. Таким образом, можно считать, что среди простых сельскохозяйственных рабочих препятствий к росту населения почти не существует. Если бы рост городов и находящих в них применение капиталов, благодаря которому сохраняется нынешняя средняя норма заработной платы фабричных работников, несмотря на стремительное увеличение их численности, не поглощали бы также и значительной части ежегодного прироста сельского населения, то в нынешних привычках этих людей нет, по-видимому, никаких моментов, препятствующих им оказаться в столь же жалком положении, в каком находились ирландцы до 1846 г.; и нет никакой уверенности в том, что эта судьба не уготована нам6 в случае, если рынок для наших промышленных товаров — не говорю уже — сократится, но хотя бы перестанет расширяться теми же стремительными темпами, как в течение последних 50 лет. Не будем, однако, предсказывать такого бедствия. Можно надеяться, что оно будет предотвращено высоким и постоянно растущим сознанием фабричного населения, которое изменит свои привычки согласно обстоятельствам. Нынешнее положение рабочих в некоторых сугубо сельскохозяйственных графствах — Уилтшире, Сомерсетшире, Дорсетшире, Бедфордшире, Бакингэмшире — вызывает достаточно тягостные размышления. Проживающие в этих графствах рабочие с их большими семьями и заработками в 8 или, может быть, 9 тпилл.7 в неделю при условии полной занятости в течение некоторого времени являются одним из главных объектов всеобщего сострадания; настало время, когда они должны наконец почувствовать пользу от выводов, основанных на здравом смысле. К несчастью, при обсуждении этих вопросов обычно господствует скорее сентиментальность, нежели здравый смысл; и в то время, как усиливается сочувствие к тяготам бедняков и увеличивается готовность признать за ними право на помощь со стороны других людей, существует тем не менее почти всеобщее нежелание смело взгля- 6 [В первоначальном тексте далее следовали такие слова: «В особенности учитывая то, насколько сильно способствуют этой нищете сами ирландцы, эмигрирующие в Англию и снижающие таким образом заработки ее собственных жителей»; эти слова были опущены в 5-м издании (1862 г.).] - 7 [Так с 5-го издания (1862 г.). В 1-м издании (1848 г.) — «семь или, может быть, восемь».] 61
нуть на подлинную сложность положения бедняков или вообще обратить внимание на условия, которые природа сделала непременным залогом улучшения их участи в ее материальном аспекте. Никогда ки в одной стране не получали еще такого широкого распространения дискуссии о положении рабочих, стенания по поводу их крайней нищеты, обличения всех, кого считают безразличным к этой нищете, того или иного рода проекты улучшения их положения, какое получили эти явления в Англии при жизни нынешнего поколения. Но существует молчаливое согласие полностью игнорировать закон заработной платы или уклоняться от него заключенными в скобках упоминаниями, оснащенными такими выражениями, как «жестокосердное мальтузианство». Как будто сказать людям, что они могут пустить на свет массы существ, которые, несомненно, будут прозябать в нищете и, скорее всего, испытывать лишения, не в тысячу раз более жестоко, чем сказать тем же людям, что они не могут делать этого. Те, кто так думает, забывают о том, что поведение, порицать которое считается столь жестоко, представляет собой унизительное порабощение одних людей животным инстинктом и чаще всего беспомощное подчинение других отвратительному злоупотреблению силой8. До тех пор пока люди оставались в полуварварском состоянии, обладая свойственными дикарям праздностью и немногими потребностями, ограничивать рвет населения было, вероятно, нежелательно. При том состоянии человеческого мышления давление материальной необходимости могло быть обязательным стимулом к напряжению физических и умственных способностей, тому напряжению, которое требовалось для свершения величайшего из всех изменений в образе существования людей, благодаря которому производительная жизнь получила преобладание над охотой, пастушеством, войнами и грабежами. В ту эпоху мировой истории нужда была полезна, как полезно было даже рабство; и до сих пор, может быть, существуют угол- 8 [В 3-м издании (1852 г.) здесь был снят абзац первоначального текста, содержащий критику «поведения значительной части партии тори в течение 10 важных лет» по отношению к «введению в силу закона» (реформы закона о бедных 1834 г.), «в высшей степени благотворного в принципе, с которым согласилась их собственная партия, но номинальными авторами которого почти случайно стали их соперники».] 62
кй на земном шаре, где такое положение еще сохранилось, хотя его легко можно устранить при содействии более цивилизованных обществ. Но в Европе такое время, когда исполненная лишений жизнь хоть сколько-нибудь способствовала развитию трудолюбия и цивилизации, давно прошло, если когда-либо и существовало. Напротив, очевидно, что, если бы сельскохозяйственные^рабочие жили лучше, они и трудились бы более эффективно, и были бы лучшими, нежели сейчас, гражданами. Теперь спрашивается, верно ли то, что, если бы их численность была меньше, они бы получали более высокую заработную плату. В этом, а ни в чем другом и заключается вопрос; бесполезно отвлекать внимание от этого вопроса критикой того или иного второстепенного положения, высказанного Мальтусом или каким-нибудь другим автором, и воображать, что, опровергнув такое второстепенное положение, вы докажете ложность принципа народонаселения. Например, некоторые люди одержали легкую победу над брошенным мимоходом, главным образом в качестве излишне смелой иллюстрации, предположением Мальтуса о том, что производство продовольствия увеличивается в арифметической прогрессии, тогда как население возрастает в геометрической. Любой беспристрастный читатель знает, что Мальтус отнюдь не придавал значения этой неудачной попытке — определить с математической точностью вещи, которые не допускают такого определения, а любому способному к рассуждениям человеку должно быть понятно, что по отношению к основной линии доказательств Мальтуса это определение совершенно излишне. Другие придавали безмерную важность поправке, внесенной лишь в терминологию ранних последователей Мальтуса политэкономами недавнего времени. Некоторые авторы заявили, что население имеет тенденцию возрастать быстрее, чем средства к существованию. Данное утверждение было правильным в том смысле, какой эти авторы вкладывали в него, а именно: в большинстве случаев население возрастало бы быстрее, чем средства существования, если бы рост населения не сдерживался смертностью или благоразумием. Но ввиду того, что эти препятствия в разное время и в разных местах действуют с неодинаковой силой, утверждение этих авторов оказалось возможным истолковать так, как будто они подразумевали, что население обычно возрастает быстрее средств к существованию и ни- 63
Щ№ йарода все увеличивается, ttpn TaKoivt толйойаййй смысла этого тезиса противники стали настойчиво утверждать, что истина заключается в обратном — что по мере прогресса цивилизации налагаемое благоразумием препятствие к росту населения имеет свойство становиться более действенным, а темпы роста населения относительно темпов роста производства продовольствия имеют тенденцию снижаться; и ошибочно отстаивать мпение о том, что в любом развивающемся обществе население имеет тенденцию увеличиваться быстрее, чем возрастает производство продовольствия, или хотя бы с такой же быстротой. В данном случае слово «тенденция» используют в совершенно ином смысле, чем использовали его авторы, отстаивающие указанное положение. Но оставим в стороне вопрос о словоупотреблении — разве обе стороны не допускают того, что в старых странах население оказывает слишком уж сильное давление на средства существования? И хотя давление это уменьшается по мере того, как удается совершенствовать представления и привычки беднейшего класса тружеников — к чему, надо надеяться, в развивающейся стране всегда имеется некоторая тенденция, — все же пока что эта тенденция была и по-прежнему остается крайне слабой; и (если мы обратимся к действительности) мы заметим, что она пока еще не развилась настолько, чтобы дать уилтширским сельскохозяйственным рабочим заработную плату, превышающую 8 шилл. в неделю. Единственным вопросом, который необходимо рассмотреть, является вопрос о том, составляет ли такой заработок достаточное и приемлемое обеспечение для работника, ибо если не составляет, то население действительно — и это реальный факт — слишком несоразмерно по отношению к средствам, предназначенным на выплату заработков. Стало ли давление численности населения на величину средств к существованию более сильным, чем в какой-нибудь прошлый период, или же нет, не имеет никакого практического значения, за исключением того, что если соотношение между численностью населения и средствами к существованию улучшается, то имеется большая надежда на то, что посредством должных содействующих и поощрительных мер можно заставить это соотношение изменяться к лучшему в более значительной степени и более быстро. При обсуждении этого вопроса приходится бороться, однако, не против разума, но против чувства недовольст- 64
йа, которое примирятся с нбприйтной правдой лишь тогда, когда будут исчерпаны все средства, позволяющие уклониться от признания этой истины. Необходимо поэтому приступить к подробному рассмотрению этих способов и опровергнуть каждое положение, подхваченное противниками принципа народонаселения в решимости найти для ра1бочих какое-то прибежище, какие-то внушающие доверие средства улучшения их положения, не требующие от трудящихся какого-либо, вынужденного или добровольного, усилия по самоограничению или сколько-нибудь большего, чем в настоящее время, контроля над животной способностью к размножению. Это и будет предметом следующей главы 9. 9 [См. Приложение Р. «Динамика народонаселения».] 5 Заказ № 522
ГЛАВА Xtt О ПОПУЛЯРНЫХ СРЕДСТВАХ ИЗБАВЛЕНИЯ ОТ НИЗКОЙ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ § 1. Самое простею средство, какое только можно вообразить, поддержания заработной платы трудящихся на желаемом уровне, — установление ее в законодательном порядке; в сущности, это и является целью, достичь которую стремятся создатели различных, в разное время получивших и по-прежнему получающих распространение планов перестройки отношений между рабочими и нанимателями рабочей силы. Вероятно, никто и никогда не предлагал, чтобы размер заработной платы был постоянно фиксированным и оставался совершенно неизменным, так как интересы всех участвующих сторон часто требуют, чтобы заработная плата изменялась. Но кое-кто выдвинул предложения установить твердый минимальный уровень заработной платы, предоставив конкуренции определять ее изменения выше этого уровня. Другой проект, нашедший много защитников среди рабочих лидеров, состоит в создании советов, в Англии получивших название «местные промышленные советы», во Франции — «conseil des prud'hommes» («посреднические советы») и др. В такие советы входили бы делегаты от рабочих и предпринимателей, которые, собравшись на конференцию, договаривались бы относительно нормы заработной платы и с помощью правительственной власти провозглашали бы эту норму обязательной как для предпринимателей, так и для рабочих. Основой для таких соглашений должны служить не состояние рынка рабочей силы, а естественная спра1ведливость. Совет должен обеспечить, чтобы рабочие получали справедливую заработную плату, а капиталисты — справедливую прибыль. Однако есть люди (но это, скорее, филантропы, интересующиеся положением трудящихся, нежели сами трудящиеся), которые с подозрением относятся к вмешательству власти в прудовые соглашения; они боятся, что вмешательство закона будет опрометчивым и невежественным. Эти люди убеждены в том, что две стороны, участвующие В таких соглашениях и имеющие противоположные инте- 66
ресы, в попытках привести эти интересы к равновесию посредством переговоров между своими представителями, ведущихся на основе принципов справедливости при отсутствии какого-либо формального правила для определения того, что является справедливым, лишь усугубят имеющиеся между ними разногласия, вместо того чтобы устранить их. Но то, чего нельзя добиться юридическими санкциями, эти люди хотят осуществить при помощи санкций нравственных. Они полагают, что каждый предприниматель должен платить достаточную заработную плату; и, если предприниматель не делает этого по собственной воле, его следует принудить к выплате таких заработков силой общественного мнения, причем мерилом достаточности заработной платы являются личные взгляды этих людей или то, что они считают мнением общественности. Думаю, что я верно представил здесь значительную часть мнений, существующих по данному вопросу. В своих замечаниях я хочу ограничиться принципиальной стороной всех этих предложений, не принимая во внимание практические трудности, какими бы серьезными на первый взгляд они ни казались. Я буду исходить из того предположения, что при помощи того или иного из этих планов заработную плату можно было бы поддерживать на уровне более высоком, нежели тот, до которого она доведена действием конкуренции. Это предположение равносильно заявлению о том, что заработная плата будет иметь норму, превышающую тот максимум, который только можно допустить при имеющемся объеме капитала и предоставлении работы всем трудящимся. Ибо ошибочно предполагать, будто бы конкуренция попросту снижает заработную ллату. В равной мере она является и тем средством, которое способствует росту заработной платы. В тех случаях, когда имеется определенное число безработных, эти безработные, если только их не содержат за счет благотворительности, вступают в конкурентную борьбу за получение работы, и заработная плата падает; но в тех случаях, коода все лишившиеся работы нашли себе занятия, зара-» ботная плата, даже в условиях полнейшей свободы конкуренции, не будет более сокращаться. Относительно приро- Sbi конкуренции имеют хождение странные представления, о-видимому, некоторые люди воображают, что действие Конкуренции как бы безгранично: что конкуренция продавцов может понизить цены, а конкуренция работников 5* 67
свести заработную плату почти до нуля или же до некоторого неопределенного минимума. Ничто не может быть более необоснованным, чем это представление. Конкуренция может снизить цены на товары только до того уровня, который побуждает достаточное число покупателей приобрести эти товары, а заработную плату конкуренция может уменьшить только до того уровня, при котором всем работникам представится возможность получить некоторую долю при распределении фонда заработной платы. Если заработки снизятся ниже -этого уровня, то часть капитала останется неиспользованной вследствие нехватки работников; в таком случае -со стороны капиталистов началась бы контрконкуренция, и заработная плата стала бы расти. Итак, мы видим, что, когда размер заработной платы устанавливается конкуренцией, весь существующий фонд заработной платы распределяется среди всего трудящегося населения, поэтому, если бы при помощи закона или общественного мнения удалось бы установить заработную плату на более высоком уровне, некоторые работники остались бы без занятия, а поскольку в намерения филантропов вовсе не входит, чтобы эти оставшиеся бе'з работы люди голодали, их необходимо обеспечить посредством вынужденного увеличения фонда заработной платы — посредством принудительного сбережения. Установление минимального уровня заработной платы ни к чему не приведет, если не будет положения, предусматривающего предоставление работы или по меньшей мере заработков всем, кто обратится с просьбой о предоставлении того или другого. Соответственно такое положение всегда является частью данного плана и совместимо с мнениями большего числа людей, чем те, кто одобрил бы либо юридический, либо нравственный минимум заработной платы. В народе распространена склонность смотреть на изыскание работы 'для всех бедняков как на обязанность богатых людей или государства. Если моральное влияние общественного мнения не побуждает богатых людей ограничивать свое потребление настолько, чтобы сберечь средства, достаточные для предоставления всем беднякам работы за «приемлемые заработки», то предполагается, что государство обязано установить с этой целью налоги — местные или общенациональные. Таким образом, соотношение между трудом и фондом заработной платы было бы изменено в 68
пользу рабочих не за счет ограничения численности населения, а за счет увеличения капитала. § 2. Если бы это предъявляемое к обществу требование могло быть ограничено сроком жизни нынешнего поколения; если бы необходимо было только обязательное накопление, достаточное для обеспечения (Существующего числа людей постоянной работой за хорошую плату, то такое предложение не имело бы более ревностного сторонника, чем автор этих строк. Общество состоит по преимуществу из людей, живущих физическим трудом; и если общество, т. е. трудящиеся, предоставляет свои физические силы для того, чтобы обеспечить отдельным лицам возможность пользоваться роскошью, то трудящиеся должны сохранять за собой право устанавливать налоги на эту (роскошь в интересах общественной пользы; среди же этих интересов самым главным является поддержание жизни народа. Поскольку никто не несет ответственности за то, что появился на свет, то для обеспечения средств, достаточных для существования всех уже живущих людей, никакие денежные жертвы, принесенные теми, кто имеет более, чем достаточно, не являются чрезмерно большими. Но совершенно иное дело, когда тех, кто создал и накопил капитал, призывают воздержаться от потребления до тех пор, пока они не предоставят пропитание и одежду не только всем, кто существует ныне, но и всем, кому ныне живущие или их потомки сочтут возможным дать жизнь. Признание и исполнение подобного обязательства устранило бы все препятствия, стоящие на пути увеличения численности населения — как положительные, так и предупредительные; ничто не мешало бы населению начать увеличиваться с максимальной скоростью; и так как естественное увеличение капитала происходило бы, в самом лучшем случае, не быстрее, чем прежде, то для покрытия возрастающего дефицита налоги должны были бы увеличиваться такими же гигантскими темпами, как и население. Разумеется, была бы предпринята попытка требовать работы в обмен на вспомоществование. Но опыт показал, какого рода работы следует ожидать от людей, живущих за счет общественной благотворительности. В тех случаях, когда плата дается не за работу, а работа изобретается для оправдания платы, неэффективность труда несомненна: заставить поденщиков работать пю-настоя- 69
щему, не имея права увольнять их, практически возможно лишь при помощи плети. Можно, конечно, придумать, как устранить это возражение К Средства из собранного за счет налогообложения фонда можно было бы распространять по всему рынку рабочей силы, как, по-видимому, намереваются поступить сторонники droit an travail (права на труд) во Франции, — не предоставляя любому безработному права требовать вспомоществования в каком-то конкретном месте или у определенного должностного лица. В этом случае сохранялось бы право увольнять отдельных работников; правительство обеспечивало бы создание дополнительных рабочих мест только в случае их нехватки, сохраняя за собой, подобно другим работодателям, право выбора своих (работников. Но как бы эффективно ни трудились работники, растущее население не смогло бы, как мы столь часто отмечали, расширять производство в соответствующей пропорции; излишек продукта, остающийся после того, как все были бы накормлены, составлял бы все меньшую и меньшую долю по отношению ко всему продукту и к населению; и поскольку население продолжало бы увеличиваться в постоянной пропорции, тогда как увеличение продукта происходило бы в убывающей, то со временем весь этот излишек был бы поглошен; налог в пользу бедных поглотил бы весь доход страны; и те, кто платит этот налог, и те, кто живет за счет собранных этим налогом средств, слились бы в одну массу. И тогда уже смертность или благоразумие стали бы сдерживать рост населения — причем это препятствие нельзя было бы устранить, и оно возникло бы внезапно и сразу, так как к этому времени погибло бы все, что возвышает род человеческий над муравейником или колонией бобров. Известные авторы в своих хорошо знакомых и вполне доступных сочинениях указывали на эти последствия столь часто и ясно, что такого рода незнание не является более простительным для образованных людей. Вдвойне позорно, если какой-либо человек, притязающий на роль наставника общества, игнорирует эти соображения, обходя их молчанием или, упражняя свое красноречие и рассуждая о заработной плате и вспомоществовании бед- 1 [Это и два следующих предложения были внесены во 2-е издание (1849 г.) и сохранепы в последующих изданиях.] 70
яым, не только не опровергает эти доводы, а просто не принимает их во внимание. Каждый имеет право жить. Это мы считаем само собою разумеющимся. Но никто не имеет права давать жизнь существам, содержать которых должны будут другие люди. Всякий человек, намеревающийся настаивать на первом из этих прав, должен отказаться от любых притязаний на второе. Если человек не может содержать даже самого себя без помощи других, то эти другие имеют право сказать, что не берутся содержать также и потомство, которое он физически способен произвести на свет. Однако есть множество писателей и ораторов, и в том числе людей с самыми тщеславными претензиями на возвышенность чувств, которые видят жестокосердие в том, что нищим не позволяют производить на свет наследственных нищих в самом работном доме. Когда-нибудь потомки с изумлением спросят, что же это был за народ, в котором такие проповедники могли находить горячих сторонников? Государство могло бы гарантировать всем уже родившимся на свет работу с получением хорошей заработной платы. Но если государство сделает это, то оно должно ради самозащиты и во имя исполнения всех целей, для которых оно существует, поставить условие, чтобы без его согласия не рождался ни один человек. Если обыкновенные и добровольные побуждения к самоограничению устранены, их место должны занять другие. Необходимы будут ограничения на вступление в брак, по меньшей мере равносильные существующим [1848 г.] в некоторых германских государствах, или суровые наказания для тех, кто плодит детей, будучи не в состоянии содержать их. Общество может кормить нуждающихся, если берет под свой контроль их размножение, или, будучи лишено всякого нравственного чувства по отношению к несчастным детям, общество может оставить размножение на усмотрение бедняков, предоставляя им самим заботиться о своем пропитании. Но общество не может безнаказанно взять на себя прокормление бедняков, оставляя им свободу размножения. Щедро раздавать народу под девизом «благотворительность» или «предоставление работы» вспомоществование, не оказывая при этом на бедняков такого влияния, какое усилит у этих людей действие мотивов, продиктованных благоразумием, — значит расточать средства благотворительности, не достигая цели. Оставьте народ в таком поло- 71
*кёйии, п£й которой его материальный достаток ягайьШ образом зависит от его численности — и тогда можно будет извлекать постоянно максимальную выгоду из любой жертвы, принесенной ради улучшения материального благосостояния нынешнего поколения, и тем самым закрепить привычки у подрастающего поколения. Но отнимите у трудящихся возможность самостоятельно регулировать свою заработную плату, гарантируйте им получение определенного вознаграждения либо в законодательном порядке, либо вследствие влияния общественного мнения — и никакое количество материальных благ, которые вы можете дать им, не заставит ни их, ни их потомков видеть в своем собственном самоограничении надлежащее средство сохранения этого благополучия. Вы лишь заставите их с негодованием требовать, чтобы вы продолжали обеспечивать их самих и все потомство, какое только они могут иметь. По этим причинам некоторые авторы подвергли огульному осуждению английскую систему вспомоществования бедным и вообще любую систему помощи трудоспособным людям, по крайней мере в тех случаях, когда это вспомоществование не сочетается с рядом законодательных мер, направленных на предупреждение перенаселения. В соответствии со знаменитым законом, принятым на 43-м году царствования Елизаветы, общество брало 'на себя обязанность обеспечивать работой и заработком всех трудоспособных бедняков; и не приходится особенно сомневаться в том, что если бы цель этого закона была в полной мере достигнута, а лица, ведавшие вспомоществованием, не прибегли бы к каким-то средствам нейтрализации естественных последствий этого закона, то налог в пользу бедных к данному моменту поглотил бы весь чистый продукт земли и труда в вашей стране. Поэтому вовсе не удивительно, что Мальтус и другие авторы сначала выступали вообще против .каких бы то ни было законов б пользу бедных. Потребовались значительный опыт и тщательное изучение различных способов управления делом вспомоществования, чтобы убедиться, что признание абсолютного права на получение содержания за счет других людей может существовать юридически и фактически, не ослабляя роковым образом пружин трудолюбия и налагаемых благоразумием ограничений. Однако это было полностью доказано исследованиями, проведенными членами первой комиссии по изучению функционирования системы вспомо- 72
ществования бедным. Хотя эту комиссию несправедливо обвиняли во вращдебном отношении к принципу предоставления законного права на вспомоществование, ее члены первыми доказали полную совместимость любого закона о бедных, признающего (право на вспомоществование, с прочными интересами класса трудящихся и их потомства. На основе ряда фактов, истинность которых была проверена путем опытов, проведенных в приходах, разбросанных по всей Англии, доказано, что обеспеченное содержание за счет благотворительности может быть лишено своего вредного влияния на умы и привычки народа, если вспомоществование, хотя и удовлетворяющее все необходимые потребности, сопровождается неприятными для рабочих условиями, заключающимися в некотором ограничении их свободы и лишении их некоторых удовольствий. Можно считать доказанным, что при соблюдении таких условий нет нущды бросать кого-либо из членов общества на произвол судьбы; что общество может, а потому обязано предохранить каждого принадлежащего к нему члена от крайней нищеты; что положение даже тех людей, которые неспособны самостоятельно найти средства к существованию, не должно заключать в себе физические страдания или страх; эти люди должны лишь ограничить свои прихоти и подчиняться строгой дисциплине. Это, безусловно, составляет определенный выигрыш с точки зрения человечности, который, будучи важен сам по себе, приобретает еще большее значение как шаг по направлению к дальнейшему развитию; и человечество не будет иметь более злейших врагов, чем те, кто заведомо или бессознательно старается возбудить ненависть к законам о бедных или принципам, на основе которых эти законы возникли. § 3. Мы рассмотрели попытки регулировать размеры заработной платы и принимать искусственные меры к тому, чтобы все желающие работать получали достаточное вознаттраждение за свой труд. Теперь мы должны рассмотреть другую разновидность популярных средств избавления от низкой заработной платы, которые не претендуют на вмешательство в свободу заключения соглашений между рабочим и работодателем. Эти средства предоставляют рыночной конкуренции возможность определять размер заработной платы, но, когда этот размер признается недостаточным, предусматривают возмещение из некоторых 73
дополнительных источников. Такой, в сущности, была мера, к которой прибегали приходские власти на протяжении 30 или 40 лет, вплоть до 1834 г., и которая известна под названием «система дотаций». Впервые эта мера' была применена тогда, когда вследствие непрерывного ряда неурожайных лет и обусловленных этим высоких цен на продовольствие заработная плата трудящихся стала недостаточной для того, чтобы семьи сельскохозяйственных рабочих могли позволить себе привычное количество пропитания. Гуманные чувства в сочетании с привитым в то время сознанию высших сословий представлением о том, что не следует допускать, чтобы народ, обогативший страну многочисленным населением, терпел за это страдания, побудили управлявших сельскими районами начать выдачу приходского вспомоществования людям, уже работавшим по найму у частных лиц; и, когда такая практика получила одобрение, непосредственные интересы фермеров, которым эта мера позволила переложить часть бремени содержания своих работников на прочих обитателей прихода, привели к огромному и стремительному ее распространению. Поскольку в основу этого плана был положен, как открыто признавали, принцип приведения средств (каждой семьи в соответствие с ее потребностями, то естественным выводом из этого принципа было то, что женатым следует давать больше, чем одиноким, а тем, у кого большая семья, — больше, чем малосемейным; по сути дела, доплата обычно давалась за каждого ребенка. Такое прямое и положительное поощрение роста населения не является, впрочем, неотъемлемым последствием этой системы, размеры доплаты к заработной плате могли бы быть постоянны и одинаковы для всех рабочих, и так как из всех возможных форм существования данной системы эта вызывает наименьшее количество возражений, то мы и предположим, что данная система существует именно в такой наиболее выигрышной для нее форме. Очевидно, что эта система является попросту другим способом установления минимальной заработной платы, ее отличие состоит лишь в том, что работодателю позволяется покупать рабочую силу по ее рыночной цене, с восполнением рабочему недостачи за счет выплат из общественных средств. Против данной формы поддержания определенной заработной платы можно возразить все то, что мы приводили против предыдущей. Она дает трудящимся уве^ 74
ренностЬ, Что, как бы многочисленны они ни были, ойи ёс6 получат заработную плату определенного размера. Поэтому данный вид гарантии устраняет как положительные, так и диктуемые благоразумием препятствия к неограниченному росту населения. Но помимо уязвимых мест, общих для всех попыток регулировать заработную плату, не регулируя при этом численность населения, система пособий имеет специфическую, только ей присущую нелепость. Нелепость эта заключается в том, что данная система неизбежным образом одной рукою изымает из заработков то, что прибавляет к ним другой рукой. Существует некая норма заработной платы — либо минимальная, при которой люди могут жить, либо такая минимальная, при которой люди будут согласны жить. Предположим, что этот минимум равен 7 шилл. в неделю. Потрясенные ничтожностью этих жалких заработков и движимые человечностью, приходские власти восполняют этот минимум, доводя его до 10 шилл. в неделю. Но трудящиеся привыкли к 7 шилл. и, хотя с радостью стали бы получать больше, будут, скорее, жить на эти 7 шилл. (как доказано фактами), нежели ограничат свой инстинкт размножения. Выдача им приходских пособий не изменит их привьщки к лучшему. Получая 3 шилл. в неделю от прихода, они будут жить, пользуясь тем же достатком, какой имели и прежде, и конечно, их численность увеличится настолько, чтобы снизить заработки до 4 шилл. Соответственно они и размножатся до этого предела; а может быть, в работном доме уже достаточно бедняков для того, чтобы мгновенно, не дожидаясь увеличения численности населения, привести к такому же результа/ту. Хорошо известно, что система пособий имела именно такие практические последствия и что под ее воздействием заработная плата упала до такого низкого уровня, который никогда ранее не был известен в Англии. В течение прошлого века при довольно жестком отправлении законов о бедных население увеличивалось медленно и заработная плата сельскохозяйственных рабочих была значительно выше границы голодной смерти. При системе же пособий население возрастало так быстро, а заработная плата упала до такого низкого уровня, что семьям, получавшим и заработную плату, и пособие, жилось хуже, чем прежде, когда они существовали только на свою заработную плату. В тех случаях, когда работник живет исключительно на свой зара- 75
боток, существует реальный минимальный уровень заработной платы. Если заработная плата падает ниже минимальной нормы, которая позволяет поддерживать численность населения, то по крайней мере вымирание части населения восстанавливает эту минимальную норму заработной платы. Но если образующийся вследствие падения заработной платы ниже минимальной нормы недостаток восполняется принудительным сбором со всех, имеющих возможность что-нибудь дать, то заработная плата может упасть до того предела, за которым наступает голодная смерть; она может дойти почти до нуля. Принятый в 1834 г. закон о бедных наложил жесткое ограничение на существование этой достойной глубочайшего сожаления системы, являющейся худшей из всех доселе изобретенных разновидностей злоупотребления идеей вспомоществования бедным, та(к как система эта обращает в нищих не только безработных, но и все население. И как бы я хотел иметь возможность сказать, что нет признаков ее возрожденияг. § 4. Но в то время как описанная выше система в общем отвергнута, существует другой, по-прежнему пользующийся весьма значительной популярностью способ вспомоществования, являющийся дополнением к заработной плате, — способ, в нравственном и социальном отношениях гораздо более предпочтительный, нежели система приходских пособий, но чреватый, надо опасаться, тенденцией порождать очень сходный экономический результат. Я имею в виду удостоенную многочисленных похвал систему предоставления огородных участков. Система эта также имеет целью возместить работнику недостаточность получаемой им заработной платы; но вместо восполнения недостаточных заработков за счет налога в пользу бедных рабочему дают возможность восполнить свой заработок самостоятельно, за счет клочка земли, который он арендует и возделывает, как огород, лопатой, выращивая на этом участке картофель и другие овощи для потребления в собственной семье, а возможно, и с некоторым избытком, идущим на продажу. Если рабочий арендует уже удобренную 2 [Настоящий вариант текста появился лишь в 7-м издании (1871 г.). До этого текст был таков: «Эта достойная глубочайшего сожаления система... уничтожена, и можно сказать, что никто открыто не высказывает желания возродить по крайней мере это отдельное злоупотребление».] 76
йёмлк), то иной раз платит за нее сумму, доходящую до 8 ф. ст. за акр; но поскольку его собственный труд и труд членов его семьи не стоит ему ничего, то даже при такой высокой арендной плате он может заработать несколько фунтов *. Защитники этой системы придают особенно важное значение тому, чтобы такой надел служил дополнением к заработной плате, а не заменял ее; размер надела не должен быть настолько велик, чтобы рабочий мог прожить лишь возделыванием своего огорода, но вместе с тем он должен быть достаточен для того, чтобы мужчина, имеющий более или менее постоянную работу по найму в сельском хозяйстве, с помощью жены и детей мог использовать свободные часы и дни. Сторонники этой системы обычно ограничивают размер одного надела XU акра, иногда — чем-то средним между lU и 7г акра. Они считают, что если участок превысит указанные размеры, то, не будучи достаточно велик для того, чтобы полностью занять своего владельца, он сделает его плохим и ненадежным наемным работником. Если же участок будет достаточно велик для того, чтобы полностью вывести своего владельца из класса наемных работников и стать для него единственным источником добывания средств к существованию, то он обратит своего владельца в ирландского коттера; учитывая высокий размер ренты, обычно требуемый за аренду таких наделов, следует признать, что для последнего утверждения имеются некоторые основания. Но, принимая меры предосторожности против возникновения коттерства, эти исполненные благих намерений люди не понимают, что если система, которой они оказывают покровительство, и не является коттерством, то она, в сущности, не что иное, как система конакров. Несомненно, имеется существенная разница между восполнением недостаточных заработков за счет средств, собранных благодаря налогообложению, и достижением того же самого средствами, дающими явное увеличение валового продукта страны. Есть также разница и между оказанием работнику помощи через его собственный труд и предоставлением ему доплат способом, развивающим в нем беззаботность и праздность. В обоих этих отношениях * См. свидетельства по вопросу о наделах, собранные членами комиссии, занимающейся изучением функционирования системы вспомоществования бедным. 11
система наделов обладает неоспоримом преимуществом перед системой приходских пособий. Но я не вижу причин считать, будто бы эти две системы существенно отличаются друг от друга своим воздействием на заработную плату и рост населения. Все доплаты к заработку дают рабочему возможность жить, получая меньшее вознаграждение за свой труд, и потому в конечном счете снижают цену за труд на всю ту сумму, которую доплачивают рабочим в виде пособий, если в представлениях и потребностях рабочего класса не происходит изменений — изменений в относительной ценности, которую трудящиеся придают, с одной стороны, удовлетворению своих инстинктов, а с другой — увеличению материального благополучия для самих себя и для своих близких. Мне представляется, что не следует ожидать, будто система наделов произведет в характере трудящихся подобное изменение. Нам часто приходится слышать, что владение землей делает работника предусмотрительным. Действительно, его делают таким собственность на землю или, что равносильно ей, прочное владение землей на неизменных условиях. Но нам никогда не приходилось встречать, чтобы подобное влияние оказывала простая, возобновляемая из года в год аренда. Разве владение землей делает предусмотрительными ирландцев? Правда, имеется множество свидетельств — и я не хочу оспаривать их — благотворной перемены, произведенной в поведении и положении рабочих получением наделов. Такого результата и следует ожидать, пока численность владельцев наделов невелика и эти люди составляют привилегированный класс, обладая положением, которое поднимает их над общим уровнем и которое они не желают утратить. Кроме того, поначалу это, несомненно, почти всегда избранный класс, состоящий из лучших представителей рабочего люда; этому обстоятельству, впрочем, сопутствует то неудобство, что данная система облегчает заключение браков и рождение детей как раз среди тех людей, которые при иных обстоятельствах с наибольшей вероятностью ограничивали бы свое воспроизводство в соответствии с велениями благоразумия. Что же касается влияния этой системы на общее положение класса трудящихся, то, как мне кажется, оно будет либо ничтожным, либо вредным. Если наделами обладают лишь очень немногие рабочие, то это, естественно, те люди, которые жили бы лучше других и без паделов, и класс рабочих в це- 78
лом не извлечет никакой пользы; тогда как если бы эта система получила общее распространение и каждый или почти каждый рабочий имел бы надел, то результат, полагаю, был «бы в значительной мере такой же, как если бы каждый или почти каждый рабочий получал пособие в дополнение к заработной плате. Думаю, не может быть никаких сомнений в том, что если бы в конце прошлого века по всей Англии вместо системы пособий была принята система, наделов, то она в одинаковой степени уничтожила бы практические препятствия к росту населения, реально существовавшие в то время; население стало бы увеличиваться точно так же, как это и произошло в действительности; и через 20 лет заработная плата в сочетании с доходом, получаемым с наделов, не превышала бы прежние заработки, не пополнявшиеся доходами с участков, ка<к не превысила прежних заработков и заработная плата в сочетании с пособиями. Единственное положительное отличие системы наделов состоит в том, что она заставляет рабочих производить свое вспомоществование. В то же время я готов вполне допустить, что при некоторых обстоятельствах, если основная масса наемных работников владеет землей на условии уплаты умеренной ренты, даже не обладая правом собственности, это ведет не к понижению, а \к повышению заработной платы. Однако это происходит только в тех случаях, когда земля, которой владеют рабочие, делает их — в смысле удовлетворения насущных потребностей — независимыми от рынка рабочей силы. Между положением людей, которые живут на заработки, извлекая из земли лишь дополнительный доход, и положением людей, которые в случае необходимости могут прожить одним продуктом своей земли, нанимаясь на работу только рада увеличения своего достатка, имеется громадное различие. Там, где никто не принужден крайней необходимостью продавать свой труд, заработная плата, ло всей вероятности, должна быть высока. «Люда, имеюнще в своем хозяйстве какую-нибудь собственность, к которой они могут приложить свой труд, не станут продавать его за заработки, не позволяющие им питаться чем-то лучшим, нежели картофель и кукуруза, хотя в стремлении составить сбережения они могут питаться преимущественно картофелем и кукурузой. Путешествуя по (Континенту, мы часто удивляемся, когда узнаем, как рысока норма дневных заработков сравнительно с изоби- 79
лием и дешевизной продовольствия. Именно отсутствие острой необходимости или недостаточное желание работать по найму делает оплачиваемый поденно наемный труд столь дорогим пю сравнению с ценами на продукты питания во многих районах континента, где земельная собственность рассредоточена с,реди массы людей» *. На континенте есть такие страны, где даже среди горожан, по-видимому, едва ли найдется хотя бы один человек, который добывает средства к существованию исключительно своим основным занятием — только этим можно объяснить высокие цены, запрашиваемые ими за услуги, и проявляемую ими беззаботность к тому, имеют ли они вообще работу по найму. Но если бы земля или другие источники получения дохода давали бы им лишь часть средств к существованию, не уменьшая для них необходимости продавать свою рабочую силу за плату, то результат был бы совершенно иным. В этом случае их земля лишь позволила бы им существовать на меньшую заработную плату и размножаться до тех пор, пока их благосостояние не упадет до уровня, ниже которого люди либо не смогут, либо не пожелают опускаться. Я не знаю ни одного довода, который можно противопоставить моему мнению о последствиях системы наделов — за единственным исключением довода, использованного Торнтоном **, с которым в данном вопросе я не согласен. Его защита системы наделов основана на той общей теории, которая утверждает, что только очень бедные люди плодят детей, не обращая внимания на вытекающие отсюда последствия, и что если бы можно было значительно улучшить положение нынешнего поколения трудящихся — а это он считает возможным достичь посредством системы наделов, — то трудящиеся следующего поколения выросли бы с более высоким уровнем запросов и не стали бы обзаводиться семьями до тех пор, пока не смогли бы содержать свои семьи в таком же достатке, в каком выросли сами. Я согласен с этим доводом в той мере, в какой он доказывает, что резкое и очень значительное улучшение положения бедноты в силу своего воздействия на жизненные привычки бедняков всегда имеет шанс закрепиться и стать постоянным. Одним из примеров тому является изменение, происшедшее в период Французской револю- * L a i n g. Notes of a Traveller, p. 456. ** См.: Thornton. Over-Population, ch. VII. 80
ции. Но я не могу поверить в то, что присоединение к жилищу каждого рабочего lU или даже 7г акра земли, к тому же на условии уплаты разорительной ренты, произведет (после необходимого для поглощения уже имеющейся массы пауперизованных рабочих снижения заработной платы) столь значительное изменение в материальном положении рабочей семьи на протяжении жизни будущего пояюления, чтобы удалось вырастить население, с детства обладающее действительно более высоким уровнем потребностей и привычек. Столь малые земельные участки могли бы постоянно приносить пользу только в том случае, если бы поощряли трудящихся усердием и бережливостью приобретать средства для покупки этих наделов в полную собственность; и разрешение выкупать наделы стало бы при условии его широкого использования своего рода воспитанием у всего класса трудящихся предусмотрительности и умеренности, последствия которого, возможно, не перестанут ощущаться и после того, как исчезнет породившая их причина. Однако рабочие извлекли бы в этом случае пользу не из того, что им дали, а из тех качеств, к выработке которых их побуждают. Ни одно из средств избавления от низкой заработной платы, не влияющее на ум и привычки народа и не действующее через них, не имеет ни малейшего шанса принести ощутимый результат. Пока ум и привычки народа не претерпели изменений, любое средство временного улучшения положения беднейших слоев общества, даже будучи усйепгаым, приведет всего лишь к ослаблению узды, сдерживавшей прежде рост населения, и потому сможет оказывать постоянное воздействие только в том случае, если при помощи самых крутых налоговых мер удастся заставить капитал возрастать столь же ускоренными темпами, каким растет население. Но этот процесс одновременного и равноускоренного роста населения и капитала не смог бы, вероятно, продолжаться долго, и, когда он остановится, страна останется с численно возросшим беднейшим классом и с сократившейся долей всех прочих слоев, кроме беднейшего, — или же если указанный процесс продлится достаточно долго, то и вовсе с одним беднейшим классом. Ибо «такое обличье должны приобрести в конце концов» все общественные устройства, которые, устранив естественные препятствия к росту населения, не заменили их препятствиями искусственными. 6 Заказ N? 522 81
ГЛАВА XIII ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАССМОТРЕНИЕ СРЕДСТВ ИЗБАВЛЕНИЯ ОТ НИЗКОЙ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ § 1. Какими же средствами следует в таком случае бороться с нищетой? Как следует исцелять бедствие, заключающееся в низкой заработной плате? Если средства, обычно рекомендуемые для достижения этой цели, непригодны, нельзя ли придумать иные? Поддается ли вообще эта проблема решению? Неужели политическая экономия не способна ни на что, кроме как на одни лишь возражения против всех предложений и демонстрацию того, что ничего нельзя сделать? Будь это так, политическая экономия имела бы, возможно, необходимую, но печальную и неблагодарную задачу. Если бы подавляющее большинство человеческого рода должно было навсегда оставаться в своем нынешнем состоянии, состоянии порабощения тяжким трудом, от которого занимающиеся им люди не получают какой-либо выгоды и потому не ощущают, не осознают никакой в нем заинтересованности, если бы люди были обречены заниматься тяжелым, отупляющим трудом с раннего утра до позднего вечера ради удовлетворения самых насущных своих потребностей, обладая всеми предполагаемыми таким состоянием умственными и нравственными недостатками, будучи лишены умственного и эмоционального потенциала и невежественны, ибо их нельзя просветить в большей степени, чем степень их сытости; если бы люди были эгоистичны, поскольку все их мысли поглощены только их собственными делами, лишены интересов и чувств, присущих гражданам и членам общества, но обладали мышлением, снедаемым чувством несправедливости, которое в равной мере возбуждалось бы и тем, чего у этих людей нет, и тем, что есть у других, — тогда не знаю, что могло бы заставить сколько-нибудь разумного человека заботиться о судьбах человечества. Тогда бы для любого человека высшая и единственная мудрость заключалась лишь в том, чтобы с эпикурейским безразличием получать рт жизни так много удовлетворения для себя лично и для. 82
близких людей, как это только возможно, не причиняя вреда другим, не обращая при этом внимания на бессмысленную суету так называемого цивилизованного бытия. Но для подобного взгляда на дела человеческие нет оснований. Подобно большинству социальных бедствий, нищета существует потому, что люди без должной рассудительности следуют своим животным инстинктам. Но общественная жизнь именно потому и возможна, что человек отнюдь не должен быть животным. Цивилизация во всех ее аспектах есть борьба против животных инстинктов. Она показала, что над некоторыми, даже самыми сильными из них, способна приобретать весьма действенный контроль. Своим искусственным влиянием цивилизация так преобразила значительную часть людей, что от большинства их естественных склонностей едва ли остался какой- либо след или воспоминание. Если цивилизация не обуздала инстинкты размножения в той степени, в какой это необходимо, то следует помнить о том, что она никогда и не пыталась делать этого всерьез. Предпринимавшиеся же попытки имели по большей части противоположную направленность. Религия, мораль и государственная деятельность соперничали друг с другом, побуждая людей к заключению браков и размножению, лишь бы оно происходило в законном браке. Религия и теперь продолжает действовать в том же направлении. Католическое духовенство (о прочих священнослужителях нет необходимости говорить, поскольку они не имеют сколько-нибудь значительного влияния на беднейшие классы) повсеместно считает своим долгом способствовать браку, дабы воспрепятствовать прелюбодеянию. В сознании многих людей по-прежнему силен религиозный предрассудок, направленный против научной истины. Богатые — при условии, что последствия чрезмерного увеличения населения не затрагивают их самих,—считают предположение о том, что нужда может быть результатом естественных склонностей, равносильным отрицанию мудрости провидения; бедняки же думают, что «бог никоода не создаст лишних ртов, не создав пищи». Слушая подобные суждения, никто не догадался бы о том, что человек имеет в данном вопросе возможность и право выбора. Такое полное смешение понятий относительно этого предмета в значительной мере обусловлено той таинственностью, которой окутана эта проблема в силу этой мнимой деликат- 6* 83
носТи, предпочитающей, чтобы праЁДа и неправда ш оДиоМ из самых важных вопросов человеческого благоденствия не различались, а смешивались, только бы не позволить свободно говорить и рассуждать о нем. Люди плохо понимают, во что обходится человечеству такая чопорность речи. Общественные болезни, тада же как и телесные, не могут быть предупреждены или излечены, если не говорить о них прямо и ясно. Весь опыт показывает, что основная масса людей никогда не составляет суждений по вопросам морали самостоятельно, не видит, что является правильным, а что неправильным, до тех пор, пока ей не будут беспрестанно говорить, хорошо это или плохо; а пока люди пребывают в законном браке, кто говорит им, что у них и тут есть известные обязанности? Кто встречает хотя бы малейшее осуждение, или, точнее, кто не встречает сочувствия и благожелательности, по поводу известного зла, которое он, возможно, сам же навлек на себя и своих близ|ких такого рода невоздержанностью? В то время как к человеку, проявляющему невоздержанность в потреблении спиртного, все, считающие себя нравственными людьми, относятся с неодобрением и презрением \ одним из главных оснований, используемых в призывах к занимающимся благотворительностью людям, является то, что просящий 'вспомоществования имеет большую семью и неспособен прокормить ее *. Нельзя удивляться, что молчание по столь важному моральному вопросу приводит к незнанию нравственных обязанностей, когда это молчание заставляет забывать даже реальные факты. Большинство людей охотно допус- 1 [Остальная часть этого предложения впервые появилась в 3-м издании (1852 г.). В 1-м (1848 г.) и во 2-м (1849 г.) изданиях, продолжение было таково: «Разве до сего момента наличие большой семьи и неспособность прокормить ее не являются излюбленной рекомендацией для занятия любой выборной должности в приходах? Разве кандидаты на эти должности не расклеивают на стенах плакаты, вещающие об их невоздержанности, и не извещают о ней весь город посредством циркулярных писем?»—Ср. с рассказом Ч. Диккенса «Выборы приходского надзирателя» в «Очерках Боза». См. Собр. соч. в 30 томах, т. 1, с. 68.] * До тех пор пока к рождению в семьях большого числа детей не будут относиться с теми же чувствами, с какими относятся к пьянству или любой другой физической невоздержанности, нельзя надеяться на значительное улучшение нравственности. Но что можно ожидать от бедняков, когда аристократия и духовенство первыми подают пример невоздержанности этого рода? 84
кают, *1то откладывать время вступления в брак и до <5рака жить в воздержании вполне возможно, но в Англии, по- видимому, никому и никогда не приходило в голову, что уж если люди вступили в брак, то вопросы о том, иметь или не иметь детей и сколько их будет в семье, зависят только от самих суцругов. Можно подумать, что дети ниспосланы супружеским парам прямо с небес и сами они ни сном, ни духом не причастны к появлению детей, что численность их потомства и вправду определяется, как обычно говорится, волей божьей, а не их собственной. Посмотрим, какого мнения по этому вопросу придерживается французский философ — один из самых гуманных людей своего времени, счастливая супружеская жизнь которого не раз упоминалась. «В тех случаях, — пишет Сисмонди *, — когда опасные предрассудки не получили общего (признания, когда противоречащая нашим истинным обязанностям по отношению к другим, и в особенности к тем, кому мы дали жизнь, мораль не внедрена в сознание именем самой священной власти, ни один благоразумный человек не вступает в брак прежде, чем оказывается в положении, которое дает ему верные средства к существованию, и ни один женатый мужчина не имеет больше детей, чем он может надлежащим образом воспитать. Глава семьи не без оснований считает, что его дети могут довольствоваться тем положением, в котором живет он сам; и его желание будет заключаться в том, чтобы подрастающее поколение в точности представляло поколение уходящее, чтобы сын или дочь по достижении брачного возраста заняли место его родителей, чтобы ето внуки в свою очередь заняли место его самого и его жены, чтобы его дочь нашла в другой семье точно такую же судьбу, какая уготована в его собственной семье для девушки из другой семьи, и чтобы доход, которого хватало для родителей, был в будущем достаточен и для детей». В стране, богатство которой возрастает, некоторое увеличение численности населения было бы допустимо, но это вопрос частный, а не принципиальный. «Когда образовалась такая семья, справедливость и гуманность требуют, чтобы муж подчинялся такой же воздержанности, какой подчиняются неженатые мужчины. Когда мы поразмыслим о том, насколько мала чис- * "Nouveaux Principes", liv. VII, ch. 5. 85
Ленность незаконнорожденных детей в каждой страйе, to должны будем признать, что эта воздержанность в целом достаточно действенна. В стране, где нет свободных пространств для растущего населения, или в TajKofi стране, где увеличение численности населения должно быть почти незначительным, отец восьмерых детей должен ожидать: или шестеро из его детей умрут в детстве, или трое мужчин и три женщины из его поколения, а в следующем поколении трое его сыновей и три его дочери не вступят в брак по его вине». § 2. Люди, считающие, что побуждать трудящиеся классы к проявлению достаточного благоразумия в отношении увеличения их семей — безнадежное занятие, потому что до сих пор трудящиеся не обращали никакого внимания на это, показывают свою неспособность оценивать обычные принципы человеческих действий. Для того чтобы обеспечить такое благоразумие, вероятно, не потребовалось бы ничего, кроме общего распространения мнения о том, что благоразумное ограничение рождаемости желательно. Как моральный принцип, такое мнение еще никогда не существовало ни в одной стране; любопытно, что в указанном качестве это мнение не существует и в тех странах, в которых под влиянием стихийного, самопроизвольного воздействия личной предусмотрительности людей рост населения сдерживается довольно успешно. То, чему следуют в силу благоразумия, пока не признано в качестве долга; общественные ораторы и писатели по большей части занимают противоположную позицию — даже во Франции, ще сентиментальный ужас перед теорией Мальтуса распространен почти так же, как и в Англии. То, что доктрина ограничения рождаемости все еще не овладела умами людей, можно приписать многим причинам, помимо того, что она возникла совсем недавно. В некоторых отношениях сама ее истинность пошла ей во вред. Можно усомниться в том, существовало ли когда-нибудь у какого-либо класса общества, за исключением самого бедного (понять предрассудки которого в этом вопросе не составляет труда), искреннее и сильное желание, чтобы заработная плата была высокой. Многие добивались снижения налога в пользу бедных, но люди очень горячо желали, чтобы после снижения этого палога рабочие классы остались бы крайне бедны. Почти все люди, сами не являющиеся работниками, 86
являются работодателями, нанимают рабочую силу и не сожалеют по поводу дешевизны этого товара. Остается фактом, что даже комитеты попечителей, которые, как предполагают, являются официальными защитниками учений, направленных против чрезмерного роста населения, редко будут с терпением слушать о чем-либо, что им угодно определить как «мальтузианство». В сельских районах комитеты попечителей состоят главным образом из фермеров, а фермеры, как хорошо известно, в целом не одобряют даже систему огородных наделов, так как эти участки делают рабочих «слишком независимыми». От представителей джентри, интересы которых меньше вступают в непосредственные контакты и столкновения с интересами рабочих, можно было бы ожидать лучшего отношения, и английское джентри обычню проявляет склонность к благотворительности. Но у людей, сшюнных к благотворительности, есть совой человеческие слабости и очень часто они были бы втайне немало огорчены, если бы никто не нуждался в их благотворительности,—именно от.таких людей чаще всего слышишь пошлое утверждение о том, что божьей волей бедные никогда не переведутся. Если к этому прибавить, что почти каждый человек, наделенный действенным мотивом к труду ради достижения той или иной общественной цели, имеет какую-то свою излюбленную реформу, которую он хочет осуществить — отменить хлебные задаоны, сократить налоги, выпустить банкноты малого достоинства, ввести хартию, воз|родить или упразднить церковь, ниспровергнуть аристократию и т. д.— и которую, как он считает, признание великого принципа народонаселения отодвинет на второй план; что почти каждый смотрит как на врагов на всех, кто считает важным что-либо другое, то едва ли удивительно, что с тех пор, как была обнародована теория народонаселения, девять десятых выступлений всегда были обращены против нее, а оставшаяся десятая часть была слышна лишь изредка. Эта теория пока еще не распространилась достаточно широко ареди тех людей, которые, как можно было ожидать, с наименьшею охотой восприняли бы ее — среди самих трудящихся. Но давайте попытаемся вообразить, что произошло бы, если бы среди класса трудящихся получила общее признание мысль о том, что главной причиной нищеты является конкуренция между слишком большим числом рабо- 87
чих, и каждош рабочий смотрел бы (как и Сисмонди) на своих товарищей, имеющих большее число детей, чем позволяют общественные условия, как на людей, причиняющих ему вред и занимающих то место, на которое и он сам имеет право. Всякий, кто предполагает, что такое состояние общественного мнения не оказало бы огромного воздействия на поведение людей, должен быть глубоко невежествен в вопросах человеческой природы и никогда не сможет понять, сколь значительная часть мотивов, побуждающих массу людей заботиться даже о своих собственных интересах, проистекает из уважения и к общественному мнению — из опасения, что пренебрежение своими интересами вызовет неодобрение или презрение окружающих. Что касается занимающего нас вопроса, то без преувеличения можно сказать, что полное потворствование инстинкту размножения обусловлено в столь же большой степени стимулом общественного мнения, как и просто животной склонностью, поскольку общественное мнение вообще, а среди самых необразованных классов в особенности связало представления о /духовной и физической мощи человека с силой этого инстинкта, а умеренность или отсутствие его — с ущербностью. Такое извращение понятий произошло оттого, что энергичное проявление инстинкта служит средством и признаком господства над другими человечеокими существами. Одно лишь устранение этого искусственного стимула имело бы огромный эффект; и как только общественное мнение приобретет противоположную направленность, последует и полный переворот в данной сфере человеческого поведения. Нам часто приходится слышать, что если бы рабочий как нельзя лучше понимал зависимость уровня заработной платы от численности населения, то и тогда он не изменил бы своего поведения, потому что те дети, каких он может иметь сам, не окажут сколько-нибудь заметного влияния на ухудшение полоя^ения на рынке рабочей силы. Это действительно та^к; но столь же справедливо и утверждение о том, что бегство одного солдата с поля брани не ведет к проигрышу битвы. Следовательно, не это соображение удерживает каждого солдата в строю; он страшится позора, естественным и неизбежным образом сопутствующего такому поведению отдельного лица, которое, если бы ему последовало большинство людей, имело бы очевидный для каждого фатальный исход. Редко можно встретить 88
Людей, которые пренебрегали бы общественный мнением своего класса, если только таких людей не поддерживает более высокий, нежели уважение к общественному мнению, принцип или мнение какой-нибудь сильной общественной группы. Необходимо также помнить о том, что, как только мнение, о котором идет речь, получит хотя бы незначительное распространение, оно обретет могущественных помощниц среди огромного большинства женщин. Слишком большое число детей редко бывает следствием желания жены, на плечи которой ложится (помимо всех физических страданий и доли лишений, по меньшей мере равной той, что достается мужу) все бремя невыносимо утомительной и нудной работы по дому, обусловленной чрезмерным числом детей. Множество женщин, которые ныне никак не осмеливаются выдвинуть подобное требование, но выдвинули бы его, если бы получили поддержку в нравственном мнении общественности, приветствовало бы избавление от этих тягот как благодеяние. Из всех пока еще освящаемых законом и общественной нравственностью пережитков варварства самым отвратительным, безусловно, является то, что какому-то человеку дозволено думать, будто у него есть право на личность другого человека. Если бы среди трудящихся однажды утвердилось мнение о том, что их благосостояние требует соответствующего ограничения численности детей, то порядочные и благоразумные представители этото класса подчинились бы такому требованию, а уклонились бы от него только те рабочие, которые вообще привыкли легкомысленно относиться к своим обязанностям перед обществом; и тогда появилось бы очевидное оправдание превращения нравственной обязанности не производить на свет детей, которые стали бы обузой для общества, в обязанность законную. Совершенно так же во многих случаях по мере прогресса общественного мнения закон в конце концов силой принуждает упорствующее меньшинство признать обязанности, которые могут быть полезны только тогда, когда их соблюдают все, и которые значительное большинство людей возложило на себя добровольно, по убеждению в их полезности. Впрочем, если бы женщинам были предоставлены равные с мужчинами гражданские права, что было бы вполне справедливо и по многим другим основаниям, не было бы даже необходимости в юридических сандециях. Пусть толь- 89
ко обычай перестанет ограпичийать возможности женщйй сферой одной лишь физической функции, служащей им средством к существованию и источником влияния, и женщины впервые обретут равный с мужчинами голос в решении вопросов, касающихся этой функции. И из всех улучшений, которые остаются еще в запасе у человечества и которые можно ныне предвидеть, пожалуй, ни от одного нельзя ожидать, чтобы оно было настолько плодотворно почти во всех нравственных и социальных отношениях, как это2. Остается рассмотреть, есть ли иадезвда на то, что среди трудящихся классов распространятся мнения и чувства, основанные на законе зависимости уровня заработной платы от численности населения, и какими средствами можно породить у них такие мнения и чувства. Прежде чем приступить к рассмотрению оснований питаемой в этом отношении надежды — надежды, которую многие люди, несомненно, с готовностью и не вникая в дело объявят химерической, — замечу, что, если на два поставленных мной вопроса нельзя дать удовлетворительного ответа, господствующий в Англии экономический строй, почитаемый многими писателями как пес plus ultra (непревзойденный, самый лучший) цивилизации и ставящий весь класс трудящихся английского общества в зависимость от платы за работу по найму, должен подвергнуться бесповоротному осуждению. Рассматриваемый нами вопрос состоит в том, шляются ли перенаселение и состояние деградации, в котором пребывает класс трудящихся, неизбежными следствиями подобного положения вещей. Если благоразумное регулирование численности населения несовместимо с системой наемного труда, то эта система является помехой и главной целью экономической политики должно стать стремление (любыми переустройствами права собственности и изменениями способов производства) сообщить трудящимся определенный стимул к такого рода благоразумию, стимул более сильный и очевидный, чем тот, который возможен при нынешних отношениях между рабочими и работодателями. Но такой несовместимости не существует. Причины нищеты не так очевидны с первого же взгляда населению, 2 [Два последних предложения были добавлены в 3-е издание (1852 г.).] 90
состоящему из наемных работников, как очевидны они для населения, состоящего из собственников, или как "были бы очевидны для членов социалистического общества. Однако эти причины отнюдь не покрыты тайной. Факт зависимости уровня заработной платы от численности людей, конкурирующих за получение работы по найму, далеко не таков, чтобы трудящиеся классы понимали его с трудом; значительные группы трудящихся уже признали эту зависимость и обычно действуют сообразно с ней. Эта зависимость хорошо известна всем тред-юнионам: каждое удачное объединение рабочих, созданное с целью поддерживать заработную плату на высоком уровне, обязано своим успехом мерам, направленным на ограничение численности конкурентов; профессиональные союзы квалифицированных рабочих проявляют озабоченность в связи с необходимостью ограничивать численность своих членов, и многие из них налагают или пытаются наложить на предпринимателей обязательства не принимать больше определенного числа учеников. Разумеется, есть огромная разница между ограничением рабочими своей численности посредством отлучения от своего ремесла других людей и достижением того же результата путем самоограничения рабочих; но как то, так и другое показывают ясное понимание рабочими связи между их численностью и размерами получаемого ими вознаграждения. Но этот принцип понят рабочими в применении его к какой-нибудь отдельно взятой работе, а не (ко всей совокупности их. Это объясняется несколькими обстоятельствами. Во-первых, действие причин легче и отчетливее заметно в более ограниченной сфере; во-вторых, квалифицированные ремесленники составляют более развитый в умственном отношении класс, нежели обыкновенные работники физического труда, а их привычка действовать согласованно и обозревать общее положение всех занятых в одном ремесле способствует лучшему пониманию ими своих коллективных интересов; и, наконец, в-третьих, квалифицированные рабочие наиболее предусмотрительны, поскольку они находятся в лучшем положении и у них есть больше, чем у других рабочих, того, что они хотят сохранить. Однако можно надеяться, что вещи, ясно понятые и признанные в частных случаях, будут поняты и признаны как общая истина. Признание этой истины, по крайней мере в теории, шредставляется тем событием, которое обязательно должно произойти не- 91
медленно после того, как трудящиеся по своему умственному развитию окажутся в состоянии рассматривать общее положение своего класса в совокупности и сколько-нибудь рациональным образом. До настоящего времени огромное большинство трудящихся было неспособно ,к этому либо по причине своей неразвитости, либо вследствие нищеты, которая, лишая их как страха перед возможностью ухудшения, так и малейшей надежды на улучшение положения, делает трудящихся равнодушными в отношении последствий их собственных действий и заставляет не думать о будущем. § 3. Поэтому, для того чтобы изменить привычки трудящихся, необходимо принять двоякие меры, обращенные одновременно и против неразвитости трудящихся, и против их нищеты. Прежде всего необходима действенная общенациональная система образования детей трудящихся, а вместе с этим необходима и система мер, которая уничтожит крайнюю нищету на срок жизни целого поколения (как это сделала революция во Франции). Здесь не место для обсуждения, хотя бы в самом общем виде, принципов и приемов общенациональной системы образования. Надо признать, что прогресс в деле образования идет медленно даже в тех классах, в которых, по общему мнению, оно поставлено наилучшим образом; однако можно надеяться, что общественное мнение по этому вопросу совершенствуется и что образование, состоящее из одних словесных поучений, теперь не будет считаться достаточным. Не вдаваясь в спорные вопросы, можно не колеблясь утверждать, что цель умственного воспитания народных масс должна состоять в развитии здравого смысла, воспитание должно сделать трудящихся способными вырабатывать здравые практические суждения относительно окружающих обстоятельств. Все, что можно прибавить к этому в интеллектуальном отношении, носит главным образом характер украшений, тогда как воспитание здравого смысла является тем непременным фундаментом, на котором должно основываться образование. Пусть же эту цель признают и имеют в виду как первую и глашную, и тогда не возникнет особых трудностей при решении вопросов о том, чему и каким образом учить народ. 92
Образование, направленное на то, чтобы распространить здравый смысл в народе, вместе с таким количеством знаний, которое сделало бы людей способными судить о возможных последствиях собственных поступков, безусловно, даже без всяких прямых внушений создало бы такое общественное мнение, которое считало бы позором невоздержанность и непредусмотрительность любого рода, а непредусмотрительность, которая перенасыщает рынок рабочей силы, осуждало бы самым суровым образом, как преступление против общего блага. Если бы такого (рода общественное мнение сложилось, то, я думаю, оно, несомненно, имело бы достаточно силы для того, чтобы сдерживать рост населения в должных пределах, одна(ко нельзя надеяться, что такое мнение возникнет благодаря одному только образованию. Образование несовместимо с крайней нищетой. Невозможно успешно обучать нуждающееся население. И трудно заставить людей почувствовать цену благосостояния, если они никогда им не пользовались, или заставить людей, которые вследствие того, что, всегда живя впроголодь, кое-как перебиваясь со дня на день, стали безрассудными, понять ограниченность и ненадежность их средств к существованию. Отдельные рабочие часто собственными усилиями добиваются достатка; но самое большее, чего можно ожидать от всего народа, так это то, чтобы он сохранил уже имеющийся достаток. Улучшение привычек и потребностей основной массы неквалифицированных поденщиков будет трудным и медленным процессом, если нельзя будет изобрести средств, которые позволят поднять весь класс рабочих до уровня сносного достатка и поддержать его на этом уровне до тех пор, пока не вырастет новое поколение. Для достижения этой цели есть две возможности, не причиняющие никому вреда, не сопряженные с каким- либо злом, которое сопутствует добровольной или предписанной законом благотворительности, и не только не ослабляющие, но, напротив, усиливающие любое побуждение к усердному труду и любое стремление к предусмотрительности. § 4. Первой из этих возможностей является великая национальная мера — колонизация. Я имею в виду выделение из казны средств, достаточных для того, чтобы единовременно вывезти из Англии и расселить в колониях 93
значительную часть проживающей в сельской местности молодежи. Отдавать предпочтение, согласно мнению Уэйкфилда, молодым супружеским парам или, в тех случаях, когда таких не имеется, семьям с почти взрослыми детьми, следует для того, чтобы эти затраты позволили бы в максимально возможной степени достичь указанной цели, обеспечив в то же эдемя колонии величайшим количеством того, чего там не хватает и что в избытке имеется здесь,— наличной и будущей рабочей силой. Другие авторы продемонстрировали — и в одной из последующих частей данной работы будут представлены обоснования этого мнения, — что колонизацию, проводимую в должном масштабе, можно осуществлять таким образом, чтобы она не стоила Англии ничего или чтобы расходы, произведенные с этой целью, были бы наверняка возмещены в будущем. Необходимые для осуществления такой колонизации средства, даже если бы их пришлось авансировать, будут привлечены не из капитала, предназначенного на содержание рабочих, а из того избыточного капитала, который не может найти приложения в стране с получением такой прибыли, какая составляет адекватное вознаграждение владельцу капитала за его бережливость, и потому вывозится за границу или же растрачивается в Англии на безрассудные спекуляции. Эта часть национального дохода, которую обычно не используют в ка1ких-либо полезных для^ класса трудящихся целях, могла бы дать все необходимые средства для обеспечения эмиграции в таких масштабах, о каких здесь идет речь. 3 Вторая возможность состоит в том, чтобы употребить всю общинную землю, которая отныне будет освоена для 3 [В 3-м издании (1852 г.) в начале этого абзаца были опущены следующие предложения первоначального текста: «Для Ирландии, переживающей в настоящий момент кризис, который вызван переходом к повой системе землепользования, колонизация в качестве единственного средства избавления от нищеты, по моему мнению, непригодна. Из всех европейских народов ирландцы практически менее всего приспособлены для выполнения роли первопоселенцев в дикой, необжитой местности; да и основателей наций, которым, возможно, судьбою предначертано стать могущественнейшими в мире, не следовало бы рекрутировать главным образом среди наименее цивилизованных и йаиболее отсталых обитателей старых стран. Поэтому наличие в самой Ирландии незанятых земель в количестве, почти настолько соответствующем обусловленным критической ситуацией потребностям, *гго эмиграцию можно низвести до ранга вспомогательного сред^ 94
земледелия, и образовать па ней класс мелких земельных собственников. Изъятие этих земель из общего пользования единственно в целях расширения владений богатых людей практикуется уже достаточно давно. Настало время, когда то, что осталось от общинных земель, надлежит сохранить как священное достояние, которое должно служить на благо бедным. Механизм для выполнения этого дела уже существует, он создан Генеральным актом об огораживании. Я бы предложил (хотя, сознаюсь, не питаю особых надежд на то, что это предложение будет вскоре принято), чтобы в дальнейшем во всех случаях, «когда будут предоставляться разрешения на огораживание общинных земель, прежде всего продавали бы или определяли бы такую часть отчуждаемой площади, которая была бы достаточна для компенсации в пользу собственников мано- риальных или общинных прав, а остальную часть делили бы на участки площадью 5 акров или около того и даровали бы эти участки в полную собственность отдельным лицам из рабочего класса, которые поднимали бы эти земли и возделывали их своим собственным трудом. Следовало бы отдавать предпочтение та|ким рабочим — а их найдется много, — которые составили сбережения, позволяющие просуществовать до следующего урожая, или которые пользуются настолько хорошей репутацией, что какой-нибудь зажиточный человек согласится дать им взаймы необходимую сумму под их собственное поручительство. Снабжение таких крестьян-собственников сельскохозяйственными орудиями, удобрениями, а в некоторых случаях и пропитанием могли бы взять на себя приходы или государство; проценты, взимаемые с авансированных таким мелким земельным собственникам сумм, следовало бы установить в том же размере, в (каком выплачивают дивиденды по государственным ценным бумагам, и взимать их в виде умеренной, постоянной ренты, предоставив ства, является в высшей степени удачным обстоятельством. Для Англии и Шотландии, перенаселенность которых гораздо меньше и жители которых более приспособлены к жизни поселенцев, колонизация должна являться главным средством уменьшения конкуренции на рынке рабочей силы и столь существенного улучшения материального положения нынешнего поколения трудящихся, что окажется возможным добиться прочного повышения привычного уровня жизни в следующем поколении. Но пустующие земли есть также и в Англии, хотя они менее обширны, чем ирландские пустоши; а вторая возможность...»—и т. д.] 95
Крестьянину в любой момент npafeo йш*упа за сумму, равную капитализированной ренте за известное число лет. Можно было бы, если это сочтут необходимым, принять закон, запрещающий раздел этих мелвдх земельных участков. Хотя при условии, что данный план будет действовать именно так,.как задумано, я не стал бы опасаться, что процесс дробления наделов дойдет до сколько-нибудь нежелательной степени. В случае когда собственник такого участка умирает, не оставив завещания, а его наследники не могут прийти к полюбовному соглашению по вопросу о разделе участка, правительство могло бы покупать такие участки по их стоимости и вновь предоставлять их другим трудящимся, которые давали бы гарантию выплатить цену этих участков. Желание обладать одним из таких маленьких участков, 'возможно, стало бы, как на континенте, стимулом рк благоразумию и бережливости, и этими качествами прониклось бы все трудящееся население. Тем самым был бы восполнен огромный пробел в массе наемных работников — между ними и их работодателями появился бы промежуточный класс. Существование этого класса было полезным для наемных работников в двух отношениях: оно служило бы предметом их надежд и, как не без основания можно ожидать, примером для подражания. Впрочем, ни та ни другая возможность, ни обе они вместе взятые не принесут особого облегчения трудящимся, если только этими средствами не воспользуются в таких масштабах, какие позволили бы всей массе наемных работников, остающихся на родной земле, получить не просто работу, но и значительную прибавку к их нынешним заработкам — такую прибавку, чтобы рабочие смогли жить и воспитывать своих детей при той степени достатка и независимости, какой до сих пор они не знали. Когда цель состоит в том, чтобы добиться прочного улучшения условий жизни народа, незначительные средства приносят не просто незначительные результаты — они вовсе не приносят никаких результатов. До тех пор, пока благосостояние нельзя сделать настолько же привычным для целого поколения трудящихся, насколько привычна теперь нужда, не будет достигнуто ровным счетом ничего, ничтожные же полумеры всего лишь расточают по мелочам ресурсы, которые гораздо лучше сберечь, пока общественное мнение и образование не достигнут более высокой степени разви- 96
тйй й йе породят политических деятелей, которые не буду1? пренебрегать тем или иным проектом реформы только потому, что этот проект многое обещает. 4 Я оставил предыдущие параграфы в том виде, в каком они были написаны, поскольку в принципе они остаются правильными, хотя настоятельной необходимости применять изложенные в них койкретные рекомендации к современному состоянию Англии более не существует. Необычайное удешевление средств сообщения, являющееся одним из величайших научных достижений нашего времени, и знание конъюнктуры на рынке рабочей силы в отдаленнейших частях света, знание, которое приобрели ныне — или приобретают — почти все классы общества, сделали возможной добровольную эмиграцию с наших островов в новые, лежащие за океаном страны. И эта тенденция не к сокращению, но к усилению эмиграции без каких-либо правительственных мер, направленных на проведение постоянной колонизации, может оказаться достаточной для того, чтобы вызвать существенный рост заработной платы в Англии — как это уже произошло в Ирландии — и способствовать поддержанию достигнутого уровня без каких-либо спадов на протяжении жизни одного или более поколений. Эмиграция, выполнявшая функцию лишь время от времени снижающего давление клапана, превращается ныне в постоянно действующий канал оттока избыточного населения; и этот новый факт современной истории вместе с увеличением благосостояния вследствие свободы торговли доставил нашей переполненной людьми стране передышку, которой можно воспользоваться для свершения во всех классах народа, вишючая самый беднейший, тех нравственных и интеллектуальных улучшений, которые сделают невозможным возвращение к прежнему положению. Воспользуются ли этой драгоценной возможностью надлежащим образом — зависит от мудрости правящих нами людей, а все, что от них зависит, всегда в высшей степени ненадежно. Основанием для надежд служит то, что в нашей истории не было еще периода, когда бы духовный прогресс в столь малой мере зависел от правительства и в столь значительной степени от общего настроения народа, когда дух улучшений распространялся бы одновременно на столь многие сферы дея- 4 [Этот абзац впессн в G-c издание (1865 г.).] 7 Заказ № 522 97
тельности людей, как пе было еще в истории Англии периода, когда бы люди с меньшим предубеждением выслушивали всевозможные предложения, направленные к общему благу во всех сферах — от самых скромных материальных до самых возвышенных нравственных или интеллектуальных, — и когда бы существовала столь большая вероятность того, что подобные предложения получат известность и удостоятся справедливого рассмотрения.
ГЛАВА XIV О РАЗЛИЧИЯХ В ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЕ, ПОЛУЧАЕМОЙ РАБОЧИМИ В РАЗНЫХ ОТРАСЛЯХ § 1. Рассматривая проблему заработной платы, мы до сих пор ограничивались изучением причин, оказывающих воздействие на заработную плату вообще и en masse (в целом), а также законов, регулирующих вознаграждение за обычный или средний труд, не касаясь при этом существования различных видов работы, которые, как правило, оплачиваются по разным ставкам, в известной мере зависящим от различных законов. Теперь же мы примем эти различия ©о внимание и займемся исследованием того, каким образом они видоизменяются под воздействием наших выводов или сами видоизменяют эти последние. До сих пор лучше всего этот вопрос изложен в хорошо известной и весьма популярной главе сочинения Адама Смита*. Правда, я не могу признать его рассуждения столь полными и исчерпывающими, как их некогда считали, но в той мере, в какой Адам Смит углубляется в данный вопрос, предложенный им анализ довольно удачен. Различия в заработной плате, пишет Адам Смит, частично проистекают из проводимой в Европе политики, которая нигде не предоставляет полной свободы естественному ходу дел, а частично «от некоторых условий, которые присущи самим этим отраслям и которые в действительности или только «в воображении людей компенсируют малую денежную выгоду в одних и уравновешивают большую выгоду в других». Он полагает, что этими обстоятельствами являются «1) приятность или неприятность самих занятий, 2) легкость и дешевизна или трудность и дороговизна обучения им, 3) постоянство или непостоянство занятий, 4) большее или меньшее доверие, оказываемое тем лицам, которые занимаются ими, и 5) вероятность или невероятность успеха в них». * А. Смит. Исследование О природе и причинах богатства народов. М., 1962, кн. I, гл. 10, с. 88—96. У 99
Некоторые из этих положений Адам Смит обильно подкрепил примерами, к сожалению, однако, последние иногда взяты из жизненных условий, которые теперь уже не существуют: «...заработная плата изменяется в зависимости от легкости или трудности, чистоты или неопрятности, почетности или унизительности самого занятия. Так, в большинстве мест портной зарабатывает в среднем ч^а год меньше ткача. Его труд много легче». Со времен Адама Смита положение в том, что касается вознаграждения, получаемого ткачами, весьма сильно изменилось; и, думаю, никогда обыкновенный ткач не был тем ремесленником, работа которого была намного труднее, чем работа портного. «Ткач зарабатывает меньше кузнеца, его труд не всегда легче, но много чище». Более вероятное объяснение различия в заработной плате кузнеца и ткача состоит в том, что работа ткача требует меньшей физической силы. «Кузнец, хотя он и ремесленник, редко зарабатывает за двенадцать часов работы столько же, сколько зарабатывает в восемь часов рудокоп, который является простым рабочим. Дело в том, что его работа не так грязна, менее опасна и производится на поверхности земли и при дневном свете. Почет составляет значительную часть вознаграждения во всех особо уважаемых профессиях; с точки же зрения денежного вознаграждения эти профессии, принимая во внимание все обстоятельства», оплачиваются, по мнению Адама Смита, ниже среднего уровня. «Презрение, проявляемое к некоторым занятиям, ведет <к противоположному результату. Промысел мясника — грубая и отталкивающая профессия, но почти везде он выгоднее большей части промыслов. Самое отвратительное из всех занятий — это должность палача, и, однако, она, принимая во внимание количество выполняемой работы, оплачивается лучше всех других простых занятий». Говорят, что одной из причин, побуждающих ткачей- надомников цепляться (1848 г.) за свое занятие, несмотря на скудость приносимого им ныне вознаграждения, является особая привлекательность, проистекающая из той свободы действий, которую дает это ремесло занимающимся им рабочим. «Рабочий может играть или бездельничать, — говорит недавно снискавший репутацию компетентного в данном вопросе специалиста автор *, — как ве- * Доклад, представленный Маггериджем комиссии по изучению положения ткачей-надомников. 100
лят ему чувство или склонность; просыпаться рано или поздно, работать усердно или небрежно, как ему заблагорассудится, и в любое время отрабатывать ценою большего напряжения те часы, которые он прежде пожертвовал на развлечения или отдых. Едва ли существует еще какая-то группа нашего трудящегося населения, положение которой было бы настолько же свободно от внешнего контроля. Фабричного рабочего не только лишают заработной платы за прогулы, но если он часто совершает их, то его вовсе увольняют с работы. Каменщик, плотник, маляр, столяр, каменотес, работающий на улице подсобник — у каждого из них есть установленные часы ежедневного труда, пренебрежение которыми привело бы к тому же результату». Поэтому «ткач будет держаться за свой ручной ткацкий станок, пока тот позволит ему существовать, хотя бы и в крайней нищете; и многие ткачи-надомники, временно вынужденные оставить свое ремесло, возвратились к нему, когда появилась работа». «В некоторых отраслях промышленности, — продолжает Адам Смит, — работа отличается гораздо большим постоянством, чем в других. В 5олыпей части мануфактур поденщик может быть почти уверен, что будет иметь работу круглый год, если только он сам будет работоспособен» (перерывы в производстве, вызванные затовариванием рынка, временным прекращением спроса или торговым кризисом, должны быть исключены). «Напротив, каменщик или штукатур не могут работать ни в сильный мороз, ни в плохую погоду, но и, помимо того, они будут иметь работу лишь в зависимости от случайных заказов их клиентов, а это означает частое сидение без работы. Поэтому заработка такого рабочего в те дни, когда он работает, должно не только хватать на существование в дни безработицы, но и давать ему некоторую компенсацию за тревожные моменты и волнения, вызываемые подчас столь тяжелым положением. Поэтому в тех случаях, когда средняя заработная плата мануфактурных рабочих держится почти на одном уровне с поденной заработной платой простых чернорабочих, заработок каменщиков и штукатуров обыкновенно превышает ее в полтора-два раза... Между тем из всех видов квалифицированного труда легче всего, ^кажет- ся, обучиться труду каменщика и штукатура. Как передают, в Лондоне во время летнего сезона в качестве штукатуров и каменщиков часто употребляют носильщиков. 101
Таким образом, высокая заработная плата этой группы рабочих представляет собою не столько вознаграждение за особое их искусство, сколько возмещение за непостоянство работы». «Когда непостоянство работы соединяется с особой трудностью, неприятностью и нечистоплотностью ее, это иногда повышает заработную плату за самый грубый труд сравнительно с платой за труд самых искусных ремесленников. Рудокоп, работающий сдельно, зарабатывает обыкновенно в Ньюкасле вдвое больше, а во многих местах Шотлавдии почти втрое больше, чем простой рабочий. Такая высокая заработная плата объясняется вообще трудностью, неприятностью и нечистоплотностью его работы. В большинстве случаев этот рабочий может всегда иметь работу, если только он этого хочет. Грузчики угля в Лондоне заняты работой, которая в отношении трудности, нечистоплотности и неприятности не уступает труду углекопов, и ввиду неизбежной нерегулярности прибытия судов с утлем большинство их по необходимости имеет весьма непостоянную работу. И потому если углекопы обычно зарабатывают вдвое и втрое больше простого чернорабочего, то не должно казаться странным, что грузчики угля зарабатывают иногда вчетверо и впятеро больше. При произведенном несколько лет тому назад обследовании их положения было установлено, что при расценке, по какой они тогда оплачивались, грузчики могли зарабатывать от шести до десяти шиллингов в день. Шесть шиллингов составляют почти вчетверо больше заработной платы чернорабочего в Лондоне, а в каждой профессии наимепыпим обычным заработком следует признавать заработок значительного большинства рабочих данной профессии. Как бы эти заработки ни казались чрезмерными, но если бы они превышали размер, достаточный для вознаграждения рабочего за все неприятности,, связанные с его работой, в данной профессии, не представляющей исключительной привилегии, появилось бы так много конкурентов, что быстро уменьшило бы заработную плату до более низкой нормы». Эти неравенства в вознаграждениях, являющиеся предположительно компенсацией за неприятные особенности тех или иных занятий, при известных обстоятельствах были бы естественными результатами совершенно неограниченной конкуренции; и что касается занятий примерно 102
одйого и foro же разряда и исполняемых людьми почти одного и того же уровня, то эти различия, несомненно и по большей части, действительно существуют. Ыо представлять это как всеобщую зависимость заработной платы от приятности или неприятности труда — значит рисовать искаженную картину подлинного положения вещей. Действительно истощающие силы и действительно отталкивающие виды труда, вместо того чтобы оплачиваться лучше других занятий, почти неизменно оплачиваются хуже всего, потому что их выполняют люди, лишенные какого-либо выбора. При благоприятной конъюнктуре на всем рыцке рабочей силы было бы совершенно иначе. Если бы общая численность рабочих не только не превышала количества рабочих мест, но была бы меньше его, то за работу, которая никому не нравится, не брались бы иначе, чем за более высокую, нежели обычно, заработную плату. Но когда предложение рабочей силы в столь большой степени превосходит спрос на нее, что трудящиеся не уверены, удастся ли им вообще найти работу, и считают милостью предложение работы на любых условиях, дело принимает совершенно иной оборот. Хорошие рабочие, заполучить которых желает всякий, еще могут иметь выбор. Те же рабочие, которых не желают нанимать, должны браться за ту работу, какую могут получить. Чем отвратительнее занятие, тем вернее, что за него придется получать минимальное вознаграждение, ибо оно ложится на плечи беспомощных и опустившихся людей —на тех, кто вследствие крайней нищеты или отсутствия навыков и образования отлучен от всех прочих занятий. Частично по этой причине, а частично в силу естественных и искусственных монополий, о которых будет сказано немного позже, неравенства заработной платы, в общем, имеют направленность, противоположную тому справедливому принципу компенсации, который ошибочно представлен Адамом Смитом как всеобщий закон вознаграждения за труд. Вместо того чтобы заработки находились в прямой зависимости от тяжести труда, как было бы при любом справедливом общественном устройстве, заработки и тяжесть труда, в общем, находятся в обратной пропорции друг к другу1. 1 [Этот абзац был внесен в 3-е издание (1852 г.). Одновременно с предшествующей страницы был снят следующий абзац: «Не представляет труда попять действующий во всех этих случаях 103
Одним из моментов, проиллюстрированных Адамом Смитом наилучшим образом, является положение о влиянии, оказываемом на вознаграждение за то или иное занятие неверностью шансов на достижение в этих .занятиях успеха. Если шансы на полный провал велики, вознаграждение, получаемое в случае успеха, должно быть достаточным, чтобы, по общей оценке, покрыть эти неблагоприятные шансы. Но если вознагращдение выступает в форме весьма ограниченного числа больших цремий, то благодаря другому свойству человеческой натуры это занятие обычно привлекает конкурентов в таких количествах, что величина среднего вознаграждения может быть низведена не только до нуля, но даже до отрицательной величины. Успех, которым пользуются лотереи, доказывает, что это возможно: ведь вся масса рискнувших принять участие в лотереях непременно должна оказаться в проигрыше — в противном случае организаторы лотерей не смогли бы из!влечь прибыли. Сходная ситуация складывается и в некоторых рассматриваемых Адамом Смитом профессиях. «Вероятность, что данное лицо окажется подходящим для занятия, которому оно обучается, весьма неодинакова для различных профессий. В большей части механических занятий успех в этом отношении почти обеспечен, но он весьма ненадежен в либеральных профессиях. Поместите своего сына учеником к сапожнику, и вы можете почти не сомневаться, что он выучится шить башмаки; но пошлите его изучать юриспруденцию, и можно поставить по крайней мере двадцать против одного, что он не достигнет таких успехов, 'которые позволили бы ему жить этой профессией. В правильно организованной лотерее вынимающие выигрышные номера должны выигрывать все то, что принцип. Если в условиях полнейшей свободы конкуренции труд, пользующийся у работодателей различной степенью спроса, оплачивался бы одинаково, то конкурирующие за получение работы люди хлынули бы в наиболее привлекательные профессии, покинув менее привлекательные занятия и тем самым снижая заработную плату в первых и поднимая ее во вторых до тех пор, пока не возникло бы такое различие в вознаграждениях, которое уравновесило бы, по общей оценке, различие в привлекательности занятий. Под воздействием ничем неограниченной конкуренции заработная плата имеет тенденцию саморегулироваться таким образом, что положение занятых во всех профессиях работников и их виды на будущее уравпиваются, по общей оценке, настолько, насколько это возможно».] 104
теряют вынувшие пустые билеты. В профессии, в которой приходится двадцать терпящих неудачу на одного удачника, этот один должен выиграть все то, что должны были бы получить двадцать неудачников. Адвокат, начинающий, может быть, в сорок лет кое-что зарабатывать своей профессией, должен получить вознаграждение не тольрко за свое столь продолжительное и дорогое образование, но и за образование тех двадцати с лишним других лиц, которым никогда не удастся что-нибудь извлечь из него. Как ни могут казаться иногда чрезмерными гонорары адвокатов, их действительное вознаграждение никогда не достигает указанного размера. Подсчитайте для какого-нибудь города приблизительный годовой заработок и годовой 'расход всех рабочих какой-либо обычной профессии, положим, сапожников или ткачей, и вы увидите, что сумма заработка превышает, как общее правило, сумму расходов. Но произведите такой же подсчет относительно всех адвокатов и студентов в различных юридических школах, и вы увидите, что их годовой доход составляет лишь незначительную долю их годового расхода, даже если вы преувеличите первый и преуменьшите второй». Остается ли это верным в наши дни, когда прибыли немногих избранных стали неизмеримо больше, чем во времена Адама Смита, но также весьма значительно возросла и численность неудачливых претендентов, — это должны решить люди, располагающие соответствующими сведениями. Представляется, однако, что Адам Смит в недостаточной мере учел тот факт, что выгоды, о которых он говорит, включают не только получаемые адвокатами гонорары, но и доходные и почетные должности, к которым дает доступ их профессия, а та!кже завидное отличие заметного положения в глазах общества. Даже в тех профессиях, которые не сулят крупных выгод, простой любви к сильным ощущениям иной раз оказывается достаточно для того, чтобы вызвать избыточное предложение рабочей силы в каком-нибудь рискованном занятии. Это со всей очевидностью заметно «в готовности простонародья завербоваться в солдаты или отправляться в море... жизнь, полная приключений и опасностей, среди которых человек находится постоянно на волосок от смерти, не только пе устрашает молодых людей, но часто, кажется, привлекает их к профессии моряка. Нежная мать из низших слоев парода часто не решается 105
отправить своего сына в школу в портовый город, так как опасается, что вид кораблей и рассказы матросов о приключениях побудят его пуститься в море. Отдаленная перспектива опасностей, из которых мы можем надеяться выпутаться благодаря мужеству и ловкости, не неприятна нам и ни в одной профессии не повышает заработную плату. Иначе обстоит дело с теми профессиями, в которых не помогают мужество и ловкость. В профессиях, известных своей чрезвычайной вредностью для здоровья, заработная плата всегда очень высока. Вредность работы для здоровья представляет собою особый вид неприятности, и ее влияние па заработную плату подчиняется общим условиям». § 2. В предыдущем параграфе рассмотрены случаи, в которых неравенство вознаграждения необходимо для придания занятиям равной привлекательности, все это — примеры уравнивающего действия свободной конкуренции. Ниже следуют случаи действительного неравенства, которое порождено иным принципом: «...заработная плата изменяется в зависимости от большего или меньшего доверия, которым должен пользоваться рабочий. Заработная плата золотых дел мастеров и ювелиров повсюду выше заработной платы многих других рабочих, труд которых предполагает не только одинаковое, но и гораздо большее искусство: это объясняется дороговизной драгоценных металов, которые им доверяются. Мы вверяем наше здоровье врачу, наше состояние, а иногда нашу жизнь и репутацию — поверенному и адвокату. Такое доверие нельзя безопасно оказывать людям, не занимающим солидного общественного положения. Поэтому вознаграждение должно достигать та!ких размеров, чтобы обеспечивать им общественное положение, требуемое столь серьезным доверием». В данном случае превосходство вознаграждения является результатом не конкуренции, но ее отсутствия, не компенсацией за присущие рассматриваемому занятию неудобства, а дополнительным преимуществом — своего рода монопольной ценой, следствием не установленной законом монополии, но того, что получило название «естественная монополия». Если бы все работники были надежны и достойны доверия, то не было бы необходимости давать ювелирам дополнительную плату в счет оказывае- 106
мого им доверия. В тех случаях, когда предполагают, что необходима необычайная степень честности, люди, которые могут создать впечатление, что они обладают такой степенью честности, способны извлекать из этой своей особенности выгоды и получать более высокую плату соответственно редкости этого качества. Это обстоятельство вводит нас в круг соображений, которые в слишком малой мере были учтены Адамом Смитом и большинством других политэкономов и вследствие невнимания к которым Адам Смит дал самое несовершенное истолкование значительных различий между вознаграждением за неквалифицированный труд и вознаграждением за занятия, требующие квалификации. Овладение некоторыми специальностями требует гораздо более длительного времени и само обучение стоит гораздо дороже, чем в других специальностях, и, как объяснил Адам Смит, в этой мере существует имманентная и неустранимая причина, в силу которой они вознаграждаются гораздо выше. Если ремесленнику, прежде чем он сможет зарабатывать хоть что-нибудь, приходится трудиться несколько лет, обучаясь своему ремеслу, а затем работать еще несколько лет прещде, чем он обретет достаточное искусство в выполнении наиболее тонких операций, то он должен иметь надежду на то, что в конце концов будет зарабатывать достаточно для того, чтобы получить плату за весь этот прошлый труд, с возмещением за отсрочку платы и расходы на обучение своему ремеслу. Следовательно, на протяжении того ряда лет, в течение которых ремесленник надеется прожить и сохранить трудоспособность, его заработная плата должна приносить, помимо обычного заработка, еще и ежегодный доход, достаточный для возмещения указанных сумм вместе с обычными процентами по ним. Эта дополнительная оплата, которая, если принять во внимание все обстоятельства, необходима для того, чтобы уравнять преимущества квалифицированных работников по сравнению с неквалифицированными, является минимальным различием, какое может существовать между вознаграждениями квалифицированных и неквалифицированных работников в течение какого-то времени, поскольку в противном случае никто не стал бы обучаться профессиям, требующим высокой квалификации. И величина этой разницы между заработками квалифицированных и неквалифицированных работников 107
является единственным моментом, объясняемым АдаМоМ Смитом. По-видимому, он полагает, что в тех случаях, когда разница эта довольно значительна, ее величину надлежит объяснять действием законов об ученичестве и цеховых уставов, ограничивающих допуск ж> многим требующим высокой квалификации занятиям. Но независимо от этих или любых иных искусственных монополий, устанавливаемых в пользу квалифицированных работников, действует определенная естественная монополия, которая увеличивает разницу вознаграждений так, что она превышает, иногда во много раз, сумму, достаточную для простого уравнивания выгод, которыми пользуются квалифицированные и неквалифицированные работники. Будь неквалифицированные работники в состоянии вступить в конкурентную борьбу с квалифицированными, попросту попытавшись выучиться ремеслу, различие в заработных платах, получаемых этими двумя группами работников, возможно, не превысило бы суммы, которая составила бы компенсацию обучившихся ремеслу за то, что они побеспокоились сделать это, при сохранении обычной нормы вознаграждения за труд. Но повсеместно тот факт, что обучение ремеслу требует от желающих пройти .курс ученичества, хотя бы и весьма недорогой, или что подвизающийся в сложных ремеслах работник должен в течение значительного времени получать средства к существованию из (каких-то посторонних источников, оказывается достаточным для того, чтобы исключить возможность вступления огромной массы трудящихся в какое-либо подобие такой конкурентной борьбы. До недавнего времени2 работников всех специальностей, требовавших хотя бы весьма скромного образования, заключающегося в умении читать и писать, можно было набирать лишь из представителей избранного класса, так как большинство людей не имело возможности приобрести такие знания. Поэтому все такие должности оплачивались сравнительно с обыкновенным вознаграждением за труд чрезвычайно высоко. С тех пор как умение читать и писать сделалось доступным для большинства людей, эта монопольная цена за выполнение работ, требующих низкого уровня образованности, существенно сократилась, а конкуренция за получение такого рода работ обостри- 2 [Написано в 1848 г.] 108
лась Почти что в неправдоподобной степени. Однако существующее неравенство в вознаграждении все еще гораздо больнее, чем это можно было бы объяснить исходя из принципа конкуренции. Если клерк, от которого не требуется ничего, кроме чисто механического труда по переписке бумаг, получает заработную плату, равную заработной плате каменщика, то он получает больше, нежели эквивалент за свои усилия. Его работа по крайней мере в 10 раз легче работы каменщика, обучиться ей столь же легко, KaiK и профессии каменщика, а положение клерка более надежпо, ибо его должность обычно является пожизненной. Следовательно, более высокую ставку, по которой вознаграждают труд клерка, следует приписать отчасти монополии, ибо малая степень образованности, требуемая для выполнения обязанностей клерка, даже теперь все еще не стала настолько общераспространенной, чтобы появилось естественное число людей, конкурирующих между собой за получение должностей клерков, отчасти же более высокие ставки оплаты клерков следует приписать сохранившемуся влиянию древнего обычая, тре- бовашшего, чтобы клерки одевались как представители более высокооплачиваемого класса и поддерживали соответствующий внешний вид. В некоторых разновидностях физического труда, требующих такой ловкости рук, обрести которую можно лишь благодаря длительной практике, трудно, даже любой ценой, найти достаточное число рабочих, способных выполнять самые тощкие операции. И величина заработной платы, получаемой этими рабочими, ограничена лишь ценой, которую соглашаются платить за производимые ими товары покупатели. Таким примером могут служить некоторые мастера часовых дел и мастера по изготовлению отдельных астрономических и оптических приборов. Если бы рабочих, способных к выполнению таких операций, было в 10 раз больше, чем сейчас, то на всю продукцию, какую они смогли бы произвести, нашлись бы покупатели, правда, последние стали бы расплачиваться за этл товары не по нынешним ценам, а по более низким, являющимся естественным результатом снижения заработной платы в этих отраслях. В еще большей мере сходные соображения применимы к тем видам деятельности, заниматься которыми пытаются разрешить лишь ограниченному кругу людей, имеющих определенное общественное положение. Таковы, например, так называе- 109
мые свободные профессии, к которым человек, считающийся принадлежащим к низшему классу обществе, нелегко получает доступ, а если и получает, то с трудам добивается успеха. ' | Действительно, разделение между различными категориями работников до сих пор остается столь жестким, а линия разграничения между ними столь резка, что эти разграничения почти что равносильны наследственным кастовым отличиям: каждое ремесло пополняется главным образом детьми людей, уже работавших по этой специальности или занимавшихся какими-то другими профессиями, которые, по мнению общества, равны ей, или же детьми людей, которые, даже если и родились в более низком сословии, благодаря собственным усилиям преуспели в жизни и достигли более высокого положения в обществе. Свободные профессии пополняются преимущественно сыновьями людей, занимающихся этими профессиями, или сыновьями представителей праздных классов; требующие наиболее высокой квалификации виды физического труда пополняются сыновьями квалифицированных рабочих и ремесленников или же стоящих на одной ступени с ними торговцев; сходным образом привлекается рабочая сила и для занятий, требующих меньшей квалификации; а неквалифицированные рабочие, за некоторыми исключениями, из поколения в поколение остаются в своем исконном состоянии. Следовательно, величину заработной платы в каждой из этих профессиональных групп до сих пор определял скорее рост численности занятых в каждом ремесле, нежели общий рост населения страны. Если в каких-то профессиях наблюдается избыток работников, то происходит это потому, что численность того класса общества, из которого в основном привлекается рабочая сила для этих профессий, значжтелыго возросла, и потому, что в большинстве семей этого класса много детей и по меньшей мере некоторые сыновья занятых в этих профессиях работников приобщаются к профессиям своих отцов. Если заработная плата ремесленников и квалифицированных рабочих остается гораздо более высокой, чем заработки чернорабочих, то это происходит потому, что ремесленники составляют класс, отличающийся большим благоразумием, и не вступают в браки в столь раннем возрасте и столь неосмотрительно, как чернорабочие. Однако изменения, столь стремительно происходящие ныне в обычаях 110
и понятиях, подрывают все эти различия; привычки или препятствия, приковывавшие людей к тому положению, которЬе досталось им по наследству, быстро стираются, и каждый класс сталкивается с усилившейся и продолжающей усиливаться конкуренцией со стороны по меньшей мере (того класса, который стоит непосредственно ниже этого первого класса. Общее ослабление традиционных барьеров и увеличившиеся возможности получить образование, которые уже находятся в пределах досягаемости всех людей, имеют тенденцию, в дальнейшем все более сильную, производить наряду со многими превосходными результатами один отрицательный эффект — они ведут к понижению заработной платы квалифицированных рабочих. Неравенство вознаграждений, получаемых квалифицированными и неквалифицированными рабочими, несомненно, гораздо больше такого неравенства, которое оправдывалось бы справедливостью, но это положение желательно было бы исправить пе посредством снижения заработков квалифицированных рабочих, а повышением заработков неквалифицированных рабочих. Впрочем, если другие происходящие в обществе изменения не будут сопровождаться ужесточением мер, направленных на ограничение роста населения и практикуемых всей массой трудящихся, то проявится тенденция к распространению сферы воздействия темпов роста населения, обусловленных более низким уровнем жизни, нежели жизненный уровень полуквалифицированных рабочих, на самих полуквалифицированных рабочих и, таким образом, к ухудшению их положения без какого-либо улучшения положения общей массы трудящихся. Стимул, данный размножению самого низшего класса, окажется достаточным для того, чтобы его предсташители без труда заполнили то дополнительное пространство, которое они отвоюют у групп, стоящих непосредственно выше их. § 3. Остается отметить одно обстоятельство, которое в известной мере накладывает отпечаток на действие вышеизложенных принципов. Хотя, каде общее правило, справедливо утверждение о том, что заработки квалифицированных рабочих, и в особенности занимающихся теми профессиями, которые требуют школьного образования, определены по монопольной ставке — вследствие того, что основ- цая масса людей лишена возможности получить такое III
образование, — но также справедливо и то, что политика государств или щедрые пожертвования частных лиц в прошлом сделали многое для противодействия этому ограничению конкуренции, предоставив бесплатное обучение гораздо более широкому кругу лиц, чем тот, что составляли люди, которые могли получить те же преимущества, если бы им пришлось платить за обучение. Адам Смит указал на то, что эта причина привела к снижению вознаграждения за все вообще научные литературные занятия, и в частности к снижению оплаты труда священников, литераторов, учителей или других наставников молодежи. Я привожу слова Адама Смита, так как лучше его неовозможно изложить этот вопрос. «Считалось настолько важным, чтобы должное число молодых людей получало образование, позволяющее заниматься определенными профессиями, что и общество, и благочестивые частные лица постоянно учреждали с этой целью всевозможные пособия и стипендии, привлекавшие к этим профессиям гораздо больше людей, чем те, которые могли бы претендовать на эти занятия при других обстоятельствах. Полагаю, что во всех христианских странах образование, которое получает большая часть духовенства, оплачивается именно таким образом. Весьма немногие священнослужители получают образование всецело за свой счет. Длительное, утомительное и дорогостоящее образование далеко не всегда обеспечивает людям, получившим его, приемлемое вознаграждение, поскольку духовная служба переполнена людьми, которые ради «получения места готовы согласиться на вознаграждение гораздо более скромное, нежели то, на какое им давало бы право их образование, и, таким образом, конкуренция бедных лишает богатых вознаграждения. Конечно, было бы непристойно сравнивать викария или капеллана с подмастерьем, занимающимся каким-нибудь обычным ремеслом. Однако вполне можно считать, что получаемое викарием или капелланом жалованье имеет тот же характер, что и заработная плата подмастерья. Все три вышеуказанных лица получают плату за свою работу в соответствии с соглашением, которое им удалось заключить с их начальством. До середины XIV в. обычная в Англии плата викарию или получающему жалованье приходскому священнику составляла, как явствует из определивших эту плату постановлений различных государственных инстанций, 5 марок, 112
которые содержали серебра столько же, сколько содержат современные 10 ф. ст. В то же самое время законам * было установлено, что дневной заработок мастера-каменщика составлял 4 пенса, который по количеству серебра равняется современному шиллингу; заработок же квалифицированного каменщика, работавшего по найму и не являвшегося мастером, был определен законом в 3 пенса в день, что равно современным 9 пенсам. Таким образом, если предположить, что эти работники имели постоянную занятость, их заработная плата была гораздо выше, чем плата, получаемая викарием. Если предположить, что мастер- каменщик треть года не имел работы, то его заработки были бы как раз равны плате, которую получал викарий. Законом, принятым в двенадцатый год царствования королевы Анны, провозглашено, «что, поскольку в некоторых местах вследствие недостаточности содержания и поощрения младших приходских священников приходы заняты неподходящими людьми, епископу предоставляется право назначать распоряжением, за его собственноручной подписью и с приложением печати, определенное достаточное жалованье или пособие викариям, не выше 50 и не ниже 20 ф. ст. в год». В настоящее время 40 ф. ст. в год считаются весьма хорошей платой младшему приходскому священнику, но, несмотря на этот принятый парламентом закон, во многих приходах они получают менее 20 ф. ст. в год. Эта последняя сумма не превышает того, что зачастую зарабатывают поденщики во многих сельских приходах. Как бы закон ни пытался регулировать заработную плату рабочих, он всегда стремился скорее понизить, нежели повысить ее. Но неоднократно предпринимались попытки в законодательном порядке увеличить заработки младших приходских священников и во имя достоинства церкви обязать приходских священников давать своим помощникам более крупное вознаграждение, чем то убогое содержание, на которое они, возможно, сами охотно соглашались. И в обоих случаях за»кон был, по-видимому, одинаково неэффективен и пикогда не был способен ни поднять заработную плату младших приходских священников, ни снизить заработную плату работников в той мере, в какой это предусматривалось, потому что никогда не был властен помешать младшим приходским священни- * См. "The Statute of Labourers", 2Г> Edw. III. 8 Заказ N? 522 ПЗ
кам с готовностью соглашаться по причине их крайпей бедности и множества конкурентов, оспаривающих эти должности, на содержание меньшее, нежели то, что установлено за(коном, как не мог помешать и рабочим получать за свой труд больше, чем предписано, вследствие имеющей противоположный эффект конкуренции между теми людьми, которые рассчитывали извлечь из найма рабочих либо прибыль, либо удовольствие от применения их труда». «Если бы для профессий, в которых нет бенефициев, таких, как право (?) и медицина, за казенный счет было бы обучено столько же людей, сколько получают образование для духовной карьеры, то конкуренция между представителями этих профессий вскоре стала бы настолько сильна, что весьма существенно снизила бы получаемое врачами и юристами денежное вознаграждение. Возможно, что тогда ни один человек не считал бы выгодным делом оплачивать из собственных средств образование, которое позволило бы его сыну заняться одной из этих профессий. Эти профессии были бы всецело предоставлены людям, получившим образование с помощью общественной благотворительности, такие специалисты в силу своей многочисленности и стесненного положения вынуждены были бы довольствоваться в общем весьма жалким вознаграждением». «То несчастное племя людей, которое обычно известно под именем литераторов, находится приблизительно в том же положении, в каком, вероятно, оказались бы юристы и врачи в случае осуществления указанного выше предположения. Во всех странах Европы большая часть этой публики получила образование, подготовившее ее для духовной карьеры, однако различные обстоятельства помешали таким людям вступить в духовное знание. Поэтому эти люди, в общем, получили образование на общественный счет, и их численность повсюду столь велика, что низводит цену на их труд до весьма жалкого вознаграждения». «До изобретения книгопечатания, единственное занятие, из которого образованный человек мог извлечь кое- какую- выгоду благодаря своим дарованиям, была профессия школьного или частного учителя, сообщавшего другим людям любопытные и полезные знания, приобретенные им самим, и это занятие по-прежнему является более U4
почетльш, полезным и в целом даже более прибыльным, чем всякое сочинительство для книгопродавца — порожденное возникновением книгопечатания. Затрачиваемые на получение образования время, труд, одаренность, знания и усердие, которые требуются для того, чтобы стать выдающимся наставником, по меньшей мере равны тем затратам и качествам, которые необходимы прославленнейшим из практикующих юристов или врачей. Но обычное вознаграждение выдающегося преподавателя никоим образом не соизмеримо с вознаграждением юриста или врача, потому что учительство является одной из тех профессий, которые переполнены нуждающимися людьми, получившими образование за казенный счет, тогда как профессии юриста и врача обременены весьма немногими людьми, получившими образование не за собственный счет. Впрочем, обычное вознаграждение школьных и частных учителей, каким бы малым оно ни казалось, несомненно, было бы еще меньше, если бы на рыцке, где учителя предлагают свои услуги, не была устранена конкуренция еще более нуждающихся людей, занимающихся сочинительством ради куска хлеба. До изобретения книгопечатания понятия «ученый» и «нищий» были, по-видимому, почти что синонимами. Известно, что в то время ректоры различных университетов частенько выдавали своим студентам разрешения просить милостыню». § 4. С тех пор как Адам Смит написал это, опрос на литературный труд возрос столь существенно, что, хотя возможности к получению бесплатного образования нигде значительно не увеличились, а в странах, переживших революцию, сильно сократились, бесплатное образование оказывает на снижения вознаграждения за литературный труд ныне лишь незначительное влияние. Но теперь почти что равносильное действие производится до некоторой степени сходной причиной — конкуренцией лиц, которых по аналогии с другими искусствами можно назвать дилетантами. Литераторство является одним из тех занятий, в которых могут добиться успеха люди, отдающие большую часть своего времени другим профессиям; а образование, необходимое для литературных занятий, является обычным образованием всех просвещенных людей. При нынешнем состоянии общества и независимо от материальных интересов все люди, стремящиеся либо удовлетворить свое 8* 115
тщеслайие, либо достичь каких-то личных или общественных целей, испытывают сильные побуждения к сочинительству. Ныне эти мотивы привлекают на литературную стезю огромное и продолжающее возрастать числ*о людей, которые не нуждаются в приносимых сочинительством денежных выгодах и которые все равно обратились бы к этому занятию, даже если бы оно вовсе не приносило никакого вознаграждения. В нашей стране (сошлемся лишь на известные примеры) наиболее влиятельный и в целом наиболее знаменитый писатель-философ нашего времени (Бентам), величайший политэконом (Рикардо), самые прославленные в свое время и действительно величайшие поэты (Байрон и Шелли) и имевший чрезвычайный успех прозаик (Скотт) — все они не были профессиональными сочинителями, и лишь двое из пяти перечисленных людей, Скотт и Байрон, могли жить на гонорар за написанные ими произведения. В значительной мере сходным образом обстоит дело во всех высших литературных сферах. Вследствие этого, хотя самые крупные денежные вознаграждения, получаемые за произведения, пользующиеся успехом, ныне несравнимо выше, чем в прежние времена, все- таки при любом разумном исчислении шансов на успех, учитывая современную конкуренцию, едва ли кто-нибудь из писателей может надеяться на то, что извлечет средства к существованию из сочинения книг; а добывать эти средства работой в периодических изданиях становится [1848 г.] с каждым днем все более трудным делом. Ныне образованный человек может рассчитывать получить средства к жизни, лишь занимаясь наиболее беспокойными и неприятными видами литературного труда, причем такими, какие не приносят никакой личной известности, — вроде работы в газетах или второстепенных периодических изданиях. Вознаграждение за работу такого рода в целом довольно высоко, потому что, хотя это поприще и открыто для конкуренции со стороны тех, кого принято называть «•бедными учеными» (людей, получивших хорошее образование за казенный счет или за счет частной благотворительности), оно все же избавлено от 'конкуренции дилетантов, которые, имея другие средства к существованию, редко притязают на подобные занятия. Вопросы о том, не связаны ли эти соображения с каким-то коренным изъяном в представлении о писательстве как профессии, пригодно ли любое общественное устройство, при котором 116
Наставниками человечества являются люди, занимающиеся изложением учений ради получения хлеба насущного, для того, чтобы быть вечным, ртли возможно ли, чтобы такое общественоне устройство способно было просуществовать вечно, составили бы предмет, в высшей степени достойный внимания мыслителей. Карьеру священнослужителя, как и литературную карьеру, часто избирают люди, обладающие независимостью в материальном отношении, делающие этот выбор либо под влиянием религиозного рвения, либо ради почета или пользы, которые присущи этой деятельности, либо уповая на возможность получить высокие награды. Главным образом по этой причине жалованье викариев ныне столь низко. Несмотря на то что под давлением общественного мнения это жалованье существено повысили, в общем, как единственный источник дохода, оно недостаточно для человека, который должен поддерживать внешний вид, ожидаемый от служителя государственной церкви. В тех случаях, когда каким-то видом деятельности занимаются люди, извлекающие основную часть средств к существованию из других источников, вознаграждение за такую деятельность может быть почти что в любой степени ниже заработков, получаемых занятыми в других профессиях людьми за равно тяжелый труд. Главным примером этого рода является домашняя мануфактура. Коща люди, извлекавшие основную часть средств к существованию из занятий земледелием, пряли и вязали в каждом деревенском домишке, цена, по которой продавалась их продукция (и которая составляла вознаграждение за ТРУД), зачастую была настолько низкой, что, для того чтобы снизить ее еще более, потребовалось огромное усовершенствование машин. В подобных случаях размеры вознаграждения зависят главным образом от того, достаточно ли количество товара, произведенного данной разновидностью труда, для удовлетворения спроса. Если оно недостаточно и, следовательно, имеется необходимость в том, чтобы некоторые «работники всецело посвятили себя данному занятию, то цена на производимый ими товар должна подняться настолько, чтобы эти работники получали обычную заработную плату; в этом случае рабочие- надомники будут получать очень хорошее вознаграждение. Но если спрос настолько ограничен, что домашняя 117
мануфактура может дать продукции больше, чем требуется, то цена на производимые ими товары, естественно, упадет до самого низкого уровня, при котором крестьянская семья еще сочтет возможным продолжать работу*. Несомненно, что именно поэтому швейцарские ремесленники не извлекают средств к существованию всецело из работы на своих домашних ткацких станках, Цюрих оказывается в состоянии выдерживать на европейском рынке конкурентную борьбу с английским капиталом, английским топливом и английскими станками *. До сих пор мы говорили о вознаграждении за побочные занятия, но результатом, который оказывает на работников наличие у них этой дополнительной возможности к заработку, почти наверняка является пропорциональное сокращение заработной платы, получаемой работниками за их основное занятие (если только этому не противодействуют какие-то специфические причины). Привычки народа (как мы уже столь часто отмечали) повсюду требуют —как непременного условия, без соблюдения которого люди не станут обзаводиться детьми и растить их, — некоторого определенного уровня жизни, и не более того. Извлекают ли люди доход, который позволяет им поддерживать этот жизненный уровень, из одного источника или из двух, им безразлично: если имеется второй источник дохода, они требуют меньшего от первого и размножаются (по крайней мере до сих пор так было всеща) до такой степени, при которой оба занятия дают им не больше, чем они, вероятно, получали бы от любою из этих двух занятий, будь оно единственным источником получения ими средств к существованию. Обнаруживается, что по той же самой причине, caeteris paribus (при прочих равных условиях), в общем, хуже всего оплачиваются те занятия, в которых труду ремесленника помогают жена и дети. Доход, которого требуют привычки данного класса и до которого почти непременно должны снизиться заработки его представителей вследст- * Четыре пятых занимающихся промыслами в кантоне Цкь рих составляют мелкие фермеры, являющиеся, вообще говоря, собственниками своих ферм. В производстве хлопчатобумажных тканей занято полностью или отчасти 23 тыс. человек, примерно Vio часть населения, и в расчете на одного яштеля они потребляют большее количество хлопка, чем потребляют его во Франции, или в Англии. См. "Statistical Account of Zurich", p. 105, 108, 110, на который ранее уже дана ссылка. 118
вие размпожепия, в этих ремеслах складывается из заработков всего семейства, тогда как в других профессиях тот же самый доход должен быть получен трудом одного лишь мужчины. Вероятно даже, что совокупный заработок всего семейства будет составлять меньшую сумму, нежели заработок, получаемый одним мужчиной в других ремеслах, потому что налагаемое благоразумием препятствие к вступлению в брак необычайно слабо в тех случаях, когда единственным непосредственно ощущаемым последствием вступления в брак является улучшение материального положения, ибо, объединив свои заработки, мужчина и женщина могут после вступления в бра)к жить лучше, чем до брака. Именно такое положение наблюдается среди ткачей-надомников. В большинстве видов ткачества женщины могут заработать, и в действительности зарабатывав ют, столько же, сколько мужчины, а дети начинают работать в весьма раннем возрасте; но совокупный заработок семейства меньше, чем заработки почти во всех прочих вцдах производств, а в брак ткачи-надомники вступают раньше, чем представители других профессий. Заслуживает внимание также то обстоятельство, что существуют известные отрасли надомного ткачества, в которых заработная плата гораздо выше обычной в этом ремесле нормы, и это как раз те отрасли, в которых не заняты ни женщины, ни дети. Истинность этих фактов засвидетельствована расследованиями, проведенными комиссией по изучению положения ткачей-надомников, которая представила свой доклад в 1841 г.3 Из этого, однако, нельзя заключить, что женщины должны быть лишены права свободно конкурировать на рынке рабочей силы, поскольку даже в тех случаях, когда мужчина и женщина зарабатывают вместе не больше, чем мог бы заработать один мужчина, преимущество, которое дает женщине работа и которое заключается в том, что существование женщины не зависит от господина, составляет, возможно, нечто большее, нежели эквивалент ее труда. Нельзя, однако, считать желательным сохранение в качестве постоянного элемента в условиях существования рабочего класса такого положения, при котором матери семейства (ситуация, в которой находится незамужняя женщина, совершенно отлична) 3 [Первое и третье из следующих далее предложений были впесепы в 3-е издание (4852 г.), второе —в 6-е издание (1865 г.).] 119
приходилось бы под давлением необходимости работать ради получения средств к пропитанию — по крайней мере работать где бы то ни было вне дома. Что же касается детей, которые по необходимости находятся в зависимом положении, то влияние их конкуренции на понижение цены за труд является важным моментом в вопросе ограничения их труда в целях создания более благоприятных условий для их образования. § 5. Заслуживает рассмотрения вопрос о том, почему заработная плата женщин в общем ниже, причем гораздо ниже, чем заработная плата мужчин. Впрочем, она не везде бывает ниже. В тех случаях, когда мужчины и женщины занимаются одинаковой работой, к которой они в смысле физической силы равно пригодны, они не всегда получают неравную оплату4. На фабриках женщины иногда5 зарабатывают столько же, сколько и мужчины; то же самое имеет место и в надомном ткачестве, которое, при системе поштучной оплаты, служит верным доказательством эффективности женского труда. Когда эффективность труда одинакова, но плата за труд неравна, это можно объяснить только обычаем, основанным на предрассудке или на современном общественном устройстве, которое, превращая почти каждую женщину в социальном отношении в какой- то придаток к мужчине, дает мужчинам возможность систематически поглощать львиную долю всего, что бы ни принадлежало им вместе и наравне с женщинами6. Но главный вопрос относится к {конкретным занятиям женщин. Я уверен, что вознаграждения за эти виды работ, выполняемых женщинами, всегда гораздо ниже вознаграждений за работы, которые требуют равной квалификации и столь же неприятны, но которые выполняют мужчи- 4 [Так, начиная с 3-го издания (1852 г.). Первоначальный текст был таков: «... не представляется, чтобы их оплата в общем была неодинакова».] 5 [Слово «иногда» внесено в 3-е издание.] 6 [Здесь из 3-го издания был опущен следующий отрывок: «В тех случаях, когда какая-то работа подразделяется на несколько операций (как это имеет место во многих производствах) и считается, что выполнять некоторые отдельные элементы этой работы могут только мужчины, тогда как выполнением других операций заняты женщины или дети, естественно, что те, без кого нельзя обойтись, должны иметь возможность выговаривать себе лучшие условия найма, чем те, без кого можно обойтись».] 120
ны. Объяснение некоторым из этих случаев, очевидно, у&ё дано — какг например, случаю с оплатой домашней прислуги, заработная плата которой, вообще говоря, не определена конкуренцией, но значительно превосходит рыночную стоимость этого рода труда, и из этой положительной разницы слуги мужского пола получают гораздо большую долю, как это происходит почти во всех ситуациях, определяемых обычаем. В тех отраслях промышленности, в которых предприниматели в полной мере используют преимущества, предоставляемые им конкуренцией, низкая заработная плата женщин по сравнению с обычными заработками мужчин является доказательством перенасыщенности данных отраслей рабочей силой; доказательством того, что, хотя женщин, живущих на заработки, гораздо меньше, чем .мужчин, закон и обычай открыли женщинам доступ к столь узкому кругу занятий, что отрасли использования женского труда еще более переполнены рабочей силой. Следует заметить, что при современном положении вещей известная степень перенасыщения рынка труда рабочей силой может вызвать понижение заработной платы женщин до более низкого минимального уровня, чем заработная плата мужчин. Заработная плата по крайней «мере одиноких женщин должна быть достаточной для того, чтобы обеспечить им необходимые средства к существованию, но необязательно должна быть больше, чем достаточно для этого; следовательно, минимальной заработной платой женщин являются те жалкие гроши, которые совершенно необходимы для поддержания существования одного человека. Самый низкий уровень, до которого сильная конкуренция может сократить на весьма продолжительный срок заработную плату мужчин, будет все- таки несколько выше минимального уровня заработной платы женщин. Там, где жена рабочего, в соответствии с господствующим обычаем, не дополняет его заработки своим заработком, заработная плата мужчины должна быть по меньшей мере достаточной для содержания его самого, его жены и такого числа детей в семье, которое необходимо для поддержания численности населения, ибо, если заработная плата мужчин будет меньше указанной суммы, численность населения будет сокращаться. Даже если жена и зарабатывает что-то, общие заработки мужа и жены должны быть достаточными, чтобы содержать не только их самих, но также и их детей (по крайней мере в тече^ 121
Шё нескольких лет). Поэтому пес plus ultra (пределЬйд малый размер) низкая заработная плата едва ли может (исключая периоды временных кризисов или упадка какой-нибудь отрасли промышленности) иметь место в какой-либо профессии, из занятия которой человек должен извлекать средства к жизни — за исключением женских специальностей. § 6. До сих пор на протяжении всего обсуждения данной проблемы мы исходили из предположения о том, что конкуренция свободна от вмешательства людей и ограничена лишь естественными причинами или непреднамеренными воздействиями общих социальных обстоятельств. Но закон или обычай могут оказывать ограничивающее воздействие на конкуренцию. Если законы об ученичестве или уставы ремесленных корпораций делают доступ к какому-то определенному занятию долгим, дорогостоящим и трудным, то возможно, что заработная плата, которую получают занятые в этом виде деятельности работники, поддерживается в гораздо более высоком, нежели естественное, соотношении с заработной платой за обычный труд. Если бы не те обстоятельства, что превышающая объгчную норму заработная плата требует соответствующего роста цен и что существует цредел этого роста, по достижении которого даже ограниченное число производителей определенного товара не может сбыть всего ими произведенного, заработная плата работников, занятых в отраслях, допуск в которые ограничен, могла бы подниматься беспредельно. В большинстве цивилизованных стран некогда существовавшие ограничения такого рода либо отменены, либо существенно ослаблены и вскоре, несомненно, исчезнут полностью. Однако в некоторых ремеслах до известной степени сходный эффект производят объединения рабочих. Эти объединения оказываются не в силах поднять заработную плату выше ее естественного размера, если только они не ограничивают численность конкурентов. Впрочем, иногда им удается достигнуть этого. Рабочие многих специальностей смогли сделать почти что невозможным для посторонних лиц доступ к этим занятиям в качестве поденщиков или учеников, разве что в ограниченном количестве и при условии соблюдения посторонними лицами таких ограничений, какие решат наложить на них члены объединений. В показаниях, дан- 122
пых комиссии по расследованию положения ткачей-надомников, указано на то, что эти ограничения являются одним из зол, усугубляющих прискорбное положение этого угнетенного класса. Их собственная отрасль страдает от избытка рабочей силы и практически пришла в упадок, но существует много других специальностей, научиться которым для ткачей-надомников не составило бы труда; однако говорят, что действующие в этих других ремеслах объединения рабочих ставят такому переходу пока еще непреодолимые препятствия. Несмотря на жестокость, с которой действует характерный для этих объединений принцип исключительности в данном случае, решение вопроса о том, чего больше несут эти объединения — пользы или вреда, — требует рассмотрения более широкого круга последствий их существования, среди которых факт, подобный упомянутому, не является одним из важнейших моментов. Оставим в стороне жестокость, которую иногда совершают рабочие в порядке запугивания или насилия над отдельными лицами и для пресечения которой никакие меры не могут быть слишком суровыми. Если бы господствующим в народе нравам предстояло навсегда оставаться в их нынешнем состоянии, тогда эти объединения, охватывающие узкий круг рабочих, можно было бы рассматривать просто как укрепления, ограждающие отдельные места от посягательств избыточного населения и обеспечивающие зависимость величины заработной платы отдельных профессиональных групп от темпов увеличения численности населения внутри этих групп, а не от темпов увеличения численности класса, представители которого отличаются большим безрассудством и непредусмотрительностью. Возникающее на первый взгляд впечатление несправедливости отлучения более многочисленной массы людей от участия в разделе выгод, достающихся сравнительно немногим, исчезает, как только мы принимаем во внимание то обстоятельство, что, будучи допущена 'к такому разделу, эта масса улучшит свое материальное положение лишь на очень непродолжительное время; единственным постоянным результатом, который возымеет этот допуск, станет снижение благосостояния других групп до уровня жизни самой этой массы. Вопросы о том, в какой мере это соображение утрачивает свою силу в том случае, когда начинает действовать тенденция к сокращению избытка рабочей 123
силы во всей совокупности различных профессиональных групп, и какие основания иного рода могут иметь место для того, чтобы считать существование профессиональных объединений явлением скорее желательным, нежели заслуживающим рез/кого осуждения, будут рассмотрены в одной из последующих глав этой работы вместе с проблемой законов об объединениях7. 7 [Публикуемый ныне текст этого абзаца относится к 5-му изданию (1862 г.). В первоначальном варианте (1848 г.) после слов «в данном случае» следовало: «При нынешнем состоянии господствующих в народе нравов полагаю невозможным желать того, чтобы не существовало каких-нибудь подобных объединений. Акты жестокости, иногда совершаемые ими в порядке... пресечены; и даже своей законной привилегией отказываться от работы до тех пор, пока работодатели не дадут согласия на определенные объединениями условия труда и оплаты, они зачастую пользуются неблагоразумным, свидетельствующим об их непросвещенности образом, который в конечном счете наносит большой ущерб им же самим. Но в той мере, в какой им все же удается поддерживать на высоком уровне заработную плату рабочих какой-либо специальности посредством ограничения численности работающих ио этой специальности, я рассматриваю их просто как укрепления ... от темпов увеличения численности самих этих групп. И я был бы рад, если бы благодаря цеховым регламентам или даже тред- юнионам численность защищенных таким образом занятий могла увеличиться в гораздо большей степени, чем, как показывает опыт, это практически возможно. Возникающее, на первый взгляд, впечатление несправедливости... до уровня жизни самой этой массы. Поистине, если бы основная масса людей испытала бы такое улучшение своего жизненного уровня, что перестала бы оказывать на сферы найма давление более сильное, чем то, что оказывают эти ремесла; другими словами, если бы вне указанного барьера существовал небольшой уровень избытка рабочей силы, по сравнению со сферами, огражденными этим барьером,—тогда бы не было необходимости в каких-либо барьерах, и если бы такие барьеры вообще производили какие-то эффекты, то эффекты эти непременно были бы скверны, но в этом случае барьер, производящий такие эффекты, рухнул бы сам собою, поскольку более не существовало бы каких-либо мотивов к его сохранению. По сходным основаниям, если бы от пагубного наплыва ирландцев, в столь значительной степени способствовавшего ухудшению положения нашего сельского населения и некоторых категорий городского населения, не было другого спасения, в сдерживании этого разрушительного вторжения посредством запрещающих иммиграцию законов я бы не усмотрел никакой несправедливости, а видел бы акцию, наиболее целесообразную из всех возможных. Но существует более совершенный способ положить конец этому злу, а именно — улучшение положения самих ирландцев; и Англия обязана предоставить Ирландии за прошлые обиды такое искупление, что ей надлежит скорее претерпеть практически любые трудности^ 124
§ 7. Завершая рассмотрение данного предмета, я должен повторить уже высказанное замечание о том, что существуют разновидности труда, заработная плата за которые установлена обычаем, а не конкуренцией. К такого рода заработкам относятся гонорары или вознаграждения лиц свободных профессий, — врачей, хирургов, адвокатов и даже поверенных. Вознаграждения, получаемые этими специалистами, как правило, не изменяются, и, хотя конкуренция воздействует па эти профессиональные группы точно так же, как и на любые другие, ее воздействие проявляется в общем не в сокращении ставок оплаты, а в разделе между этими специалистами клиентуры. Возможно, что причиной такой стабильности размеров вознаграждений, получаемых представителями свободных профессий, является преобладание мнения о том, что если предоставлять таким специалистам высокую в соотношении с объемом выполняемой ими работы плату, то им можно больше доверять; господство этого убеждения настолько сильно, что если адвокат или врач предлагают свои услуги за плату меньше обычной, то вместо расши- нежели упустить возможность сделать благое дело, используя для возвышения этого несчастного народа свою мощь столь же решительным образом, каким на протяжении многих мрачных столетий она использовала свои силы для его угнетения. В 3-м издании (1852 г.) этот текст был заменен следующим (содержащимся также и в 4-м издании 1857 г.): «... вероятно, что в прошлом их существование принесло больше пользы, чем вреда. Оставим в стороне жестокость, которую иногда совершают рабочие в порядке... от темпов увеличения численности населения внутри этих групп. Прошло, однако, то время, когда друзья прогресса человечества могли благополучно взирать на попытки мелких групп общества — безразлично, относятся ли эти группы к классу трудящихся или к какому-либо иному классу,— организовать отдельный, частный классовый интерес в ущерб основной массе трудящихся и оградить этот интерес посредством отлучения всех конкурентов от своей более высоко оплачиваемой работы, даже если этого отлучения они добиваются методом нравственного принуждения. Нельзя более сбрасывать со счетов массу людей по той причине, что масса эта слишком-де безнадежно груба для того, чтобы оказаться в состоянии извлечь для себя хоть какую-то пользу любой предоставленной ей возможностью, и что если она будет допущена к конкурентной борьбе, то лишь наверняка снизит положение других до своего собственного уровня. Цель всех попыток ныне должна заключаться не в поддержании монополии отдельных замкнутых групп рабочих, монополии, направленной против остальных трудящихся, но в том, чтобы повысить нравственное состояние и общественное положение всей массы трудящихся».] 125
рения практики они, вероятно, потеряют и тех клиентов, которые у них уже есть. В силу аналогичных причин труд всех тех лиц, на которых работодатель желает возложить особое доверие или от которых он требует чего-то помимо их прямых обязанностей, обычно оплачивается гораздо выше его рыночной стоимости. Например, большинство людей состоятельных платят своей прислуге больше того, за сколько они могли бы купить на рынке труд людей, совершенно в такой же мере способных для выполнения требуемой работы. Работодатели идут на эти расходы не просто ради того, чтобы произвести впечатление на окружающих, но также и в силу более рациональных мотивов: они или хотят, чтобы нанятые ими люди служили им охотно, беспокоясь о том, чтобы остаться в услужении у своих хозяев; или потому, что им не нравится принуждать людей, с которыми они находятся в постоянном общении, к тяжелым для них условиям работы; или потому, что им не нравится иметь подле себя постоянно на виду людей, внешность и привычки которых являются обычными результатами скромных -вознаграждений. Сходными соображениями руководствуются и предприниматели в отношении своих клерков и других служащих. Щедрость, великодушие, забота о своем добром имени являются теми мотивами, которые, в какой бы степени они ни действовали, мешают предпринимателям в полной мере воспользоваться преимуществами, предоставляемыми конкуренцией между претендентами на должности клерков; и несомненно, что подобные мотивы могли бы оказывать воздействие — и даже теперь оказывают его — на работодателей, нанимающих рабочую силу во всех главнейших отраслях производства, и в высшей степени желательно, чтобы так оно и было. Но эти факторы никогда не смогут увеличить размеры средней заработной платы выше того уровня, который определен соотношением между численностью населения и величиной капитала. Предоставляя каждому работающему большее вознаграждение, эти факторы ограничивают возможности предоставления работы большему числу людей, и, каким бы превосходным ни был их нравственный эффект, до тех пор, пока нищета тех, кто отлучен от этих благ, пе приведет косвеппым образом к определеппой общей перестройке, осуществленной посредством усиленного ограничения роста населения, в экономическом отношении эти факторы будут приносить мало пользы.
fЛа6а kV О ПРИБЫЛИ § 1. Рассмотрев, какая часть продукта приходится на долю работника, перейдем далее к рассмотрению доли капиталиста — прибыли на капитал, или основной фонд, — т. е. доходов, получаемых тем человеком, который авансирует издержки производства, который из имеющихся в его собственности средств выплачивает заработную плату рабочим или содержит их в период работы, который обеспечивает производство необходимыми строениями, материалами и орудиями или машинами и которому по обычным условиям трудового соглашения принадлежит продукт, коим капиталист распоряжается по своему усмотрению. После того как капиталист возместит свои издержки, обычно остается некоторый излишек, составляющий его прибыль, чистую прибыль на вложенный им в дело капитал — ту величину, которую он может позволить себе тратить на удовлетворение своих потребностей или прихотей или &а счет которой он может увеличить свое богатство посредством дальнейшей экономии. Подобно тому, как заработная плата рабочего является вознаграждением за труд, прибыль капиталиста, согласно удачно подобранному Сениором выражению, также является, собственно говоря, вознаграждением за воздержание. Прибыль является тем, что выгадывает капиталист, воздерживаясь от расточения имеющегося у него капитала на собственные нужды и разрешая непосредственным производителям потреблять этот капитал для удовлетворения их нужд. За это воздержание капиталист требует возмещения. В смысле личного пользования капиталист зачастую выигрывал бы больше, растрачивая свой капитал, — капитал, по раз-мерам превосходящий общую сумму прибыли, которую этот капитал принесет своему владельцу за то число лет, какое капиталист может рассчитывать прожить. Но пока капиталист сохраняет свой капитал в целости, он всегда имеет право и возможность употребить его при желании или необходимости, после 127
смерти передать его другим люДям, при Шзни извлекать из этого капитала доход, который можно использовать для удовлетворения своих потребностей или склонностей, не уменьшая своего богатства от этих расходов. Впрочем, собственно эквивалент, уплачиваемый капиталисту за пользование самим капиталом, составляет всего лишь некоторую часть тех доходов, получение которых возможно -благодаря обладанию капиталом, а именно такую часть этих доходов, величина которой равна сумме, какую пожелал бы уплатить за получение этого капитала в долг платежеспособный человек. Эта сумма, которую, как всякому известно, называют ссудным процентом, и составляет все, что может получить владелец капитала просто за то, что воздерживается от немедленного расточения своего капитала и разрешает другим использовать его в производительных целях. В любой стране величина вознаграждения, предоставляемого за одну лишь воздержанность, измеряется существующей в данный момент нормой процента за ссуды, предоставленные под наилучшее обеспечение. Такое обеспечение, которое исключает сколько- нибудь значительную возможность потери ссудного капитала. Капиталист, лично контролирующий применение своего капитала, всегда рассчитывает извлечь из него доход больший, причем в общем гораздо больший, нежели ссудный процент. Норма прибыли весьма значительно превышает норму процента. Положительную разницу между нормой прибыли и нормой процента частично составляет компенсация за риск. Ссужая свой капитал под залог, безусловно, надежного обеспечения, капиталист рискует немногим или вовсе не рискует ничем. Но если он открывает собственное дело, он всегда подвергает себя некоторому, а во многих случаях весьма значительному риску утраты части или всего своего капитала. За эту опасность он должен быть вознагражден — в противном случае он не станет подвергать себя этому риску. Подобным же образом он должен получить вознаграждение за трату времени и труда. Контроль за производственными операциями обычно осуществляет тот человек, который обеспечивает данное производство большей частью или всем тем капиталом, что делает возможным выполнение этих производственных операций, и который в соответствии с обычным порядком является либо единственным заинтересованным в результате этих операций лицом, либо лицом, имеющим 128
наибольшую заинтересованность в этом результате. Если предприятие велико и сложно, то для того, чтобы осуществлять такой контроль эффективно, требуется величайшее усердие, а часто и незаурядное искусство. Эти усердие и искусство должны быть вознаграждены. Общая сумма прибыли на капитал, т. е. дохода, полученного людьми, которые обеспечивают производство капиталом, должна быть достаточна для удовлетворения трех следующих целей. Эта прибыль должна предоставить достаточный эквивалент за воздержание, возмещение за риск и вознаграждение за труд и искусство, необходимые для осуществления контроля над производством. Капитал или некоторая его часть могут быть взяты ©займы, могут принадлежать человеку, который не берет на себя сопряженные с предпринимательской деятельностью риск и беспокойства. В этом случае заимодавец или собственник капитала является тем самым человеком, который практикует воздержанность в расходах и за это получает вознаграждение в виде выплачиваемого ему ссудного процента, тогда как разница между ссудным процентом и валовыми прибылями составляет вознаграждение за усилия предпринимателя и сопряженный с его деятельностью риск*. Иногда капитал или часть его предоставляют лица, называемые пассивными партнерами. Это люди, которые разделяют сопряженный с производительным использованием капитала риск, но не связанные с этим заботы и которые в вознаграждении за этот риск получают не просто процент за пользование принадлежащим им капиталом, но некоторую оговоренную долю валовой прибыли. Иногда один человек обеспечивает предприятие капиталом и берет на себя сопряженный с предпринимательской деятельностью риск — тогда предприятие функционирует только под его именем, хотя все хлопоты по управлению несет другой человек, нанятый с этой целью и получающий за свою работу жалованье определенного размера. Однако общеизвестно, что управление, осуществляемое наемными служащими, которые не имеют иной заинтере- * Приходится сожалеть о том, что это слово, в данном его смысле, непривычно для английского слуха. Французские политэкономы, имеющие возможность постоянно говорить о «les profits de Tentrepreneur» (предпринимательской прибыли), пользуются огромным преимуществом перед английскими политэкономами. 9 Заказ № 522 129
бованности в результате своей работы, кроме заботы о сохранении своего жалованья, малоэффективно без наблюдающего глаза и сдерживающей хозяйской руки того человека, который главным образом заинтересован в успешности предприятия, и благоразумие почти всегда рекомендует давать наемному управляющему, не подчиненному такого рода контролю, вознаграждение, величина которого частично зависела бы от прибылей, что фактически сводит данный случай к случаю компаньона, не принимающего активного участия в делах. Или, наконец, один и тот же человек может быть собственником капитала и вести дело, вкладывая в него, если у него есть к тому желание и возможности, капиталы тех лиц, которые пожелают доверить ему свои капиталы. Но при любом из перечисленных порядков и при каждом из них одни и те же факторы — воздержание, риск, напряженный труд — требуют соответствующего вознаграждения и должны получить его из валовой прибыли. Три части, на которые, можно считать, разделяется прибыль, могут быть представлены как процент на капитал, страховая премия и заработная плата за управление предприятием. § 2. Самой низкой нормой прибыли, какая только может существовать продолжительное время, является такая норма, которая © данном месте и в данное время достаточна для того, чтобы предоставить эквивалент за воздержание, риск и усилия, сопряженные с 'производительным использованием капитала. Из валовой прибыли прежде всего должна быть отчислена такая сумма, которая составит фонд, в среднем достаточный для покрытия всех связанных с производством издержек капитала. Затем из валовой прибыли владельцу капитала должен быть предоставлен такой эквивалент за то, что он воздерживается от расточения своей собственности, чтобы в целом у капиталиста сохранялся достаточно сильный мотив оставаться бережливым. Насколько велика будет доля прибыли, которая потребуется для того, чтобы составить данный эквивалент, зависит от сравнительной ценности, которую придают в данном обществе настоящему и будущему, или (употребляя термины, которыми пользовались ранее) от силы эффективного стремления к накоплению. Далее, после покрытия всех издержек и вознаграяэдения, предоставляемого капиталисту за то, что он воздерживается от 130
расточения имеющихся у него средств \ должна остаться сумма для вознаграждения труда и искусства человека, посвятившего делу свое время. Вознаграждение это также должно быть по меньшей мере столь значительным, чтобы собственники крупных капиталов могли получить за свои хлопоты — или дать управляющим ъ качестве платы за их хлопоты — такие суммы, какие будут достаточным стимулом к тому, чтобы стоило брать на себя такой труд. Если величина прибавочного продукта не превышает описанного минимума, то производительно использоваться станут лишь крупные массы капитала; а если величина прибавочного продукта не оказалась бы равной даже этому минимуму, то капитал изъяли бы из производства и непроизводительно потребляли бы его до тех пор, пока вследствие косвенного эффекта от сокращения его количества — эф* фекта, который будет объяснен далее, — норма прибыли не возрастет. Такова, следовательно, минимальная норма прибыли, но минимум этот в высшей степени непостоянен, и иногда в некоторых странах он бывает крайне низок — по причине значительного непостоянства, присущего двум из трех составляющих прибыль элементов. То, что норма обязательного вознаграждения за воздержание — или, другими словами, эффективное стремление к накоплению — существенно разнится при раличных состояниях общества и цивилизации, было показано ii одной из предшествующих глав. Еще более значительные различия присущи элементу, заключающемуся в компенсации за риск. Я говорю сейчас не о различиях в мере риска, сопряженного с применением капитала в разных отраслях в пределах одного общества, но о весьма неодинаковой степени защиты собственности в различных состояниях общества. Там, где постоянно существует угроза захвата собственности тираническим правительством или состоящими у него на службе хищными и плохо контролируемыми чиновниками, как это имеет место во многих азиатских государствах, там, где владеть собственностью или быть подозреваемым в обладании ею значит стать объектом пе только ограбления, но и физического насилия, применяемого к личности собственника с целью вынудить у него признание в нали- 1 [Так начиная с 3-го издания (1852 г.). В первоначальном^ тексте— «за его самоотречение».] 9* 131
чии припрятанных ценностей и отказ от них, или же там, где правительство, даже если само оно и не склонно к угнетению, по слабости своей оставляет подданных беззащитными и бессильными получить удовлетворение за нанесенные им обиды перед любым могущественным частным лицом, активно занимающимся грабежами и нагло попирающим справедливые права, как это было в средневековой Европе, — там норма прибыли должна быть очень велика, чтобы заставить обычного человека воздерживаться от немедленного потребления того, чем ему случилось обладать, и подвергать свою собственность и самого себя подобным опасностям. Эти обстоятельства воздействуют как на тех, кто живет просто на проценты со своих капиталов, так и на тех, кто непосредственно занимается производством. В обществе, пребывающем в целом в состоянии безопасности и гарантированности прав, риск, который, возможно, сопутствует определенным занятиям в силу самой их сути, редко ложится на человека, который ссужает свой капитал, — если он предоставляет ссуду под надежное обеспечение, но в общественном состоянии, подобном тому, что существует во многих странах Азии, никакое обеспечение (за исключением, пожалуй, предоставления в залог золота и драгоценных камней) не является надежным и сам факт обладания потаенными сокровищами, в тех случаях, когда о них знают или подозревают, подвергает богатство и его обладателя таким опасностям, эквивалентом за которые едва ли будут любые прибыли, на какие только мог бы /рассчитывать собственник богатства. Поэтому накопление богатства в этих условиях было бы гораздо меньше, чем оно есть в действительности, если бы подобное состояние ненадежности и небезопасности не умножало бы также и случаи, при которых обладание сокровищем может оказаться средством спасения жизни или предотвращения серьезных бедствий. Люди, ссужающие деньги при таких плохих формах правления, делают это, подвергаясь предельной степени риска никогда не получить свои деньги обратно. В большинстве туземных государств Индии самые льготные условия, на каких люди соглашаются давать взаймы деньги, даже правительству, таковы, что, если кредитор будет в течение нескольких лет получать одпи лишь процепты, без возмещения самой ссуженной суммы, он все же получит изрядную компенсацию. Если в конце концов кредитор и должник 132
достигают договоренности, по которой должник выплачивает несколько шиллингов с каждого фунта стерлингов суммы, образовавшейся из ссуды и нарастающего па нее сложного процента, то это означает, что кредитор заключил, в общем, выгодную для себя сделку. § 3. Вознаграждение за капитал в различных сферах деятельности в гораздо большей степени2, нежели вознаграждение за труд, изменяется соответственно обстоятельствам, которые делают одно занятие более привлекательным—или более отталкивающим,—чем другое. Например, прибыли в розничной торговле, соотнесенные с величиною вложенных в дело капиталов, превышают прибыли, получаемые купцами-оптовиками или промышленниками, по той, между прочим, причине, что занятие розничной торговлей пользуется меньшим уважением. Однако наибольшими различиями в норме прибыли являются те, которые обусловлены неодинаковой степенью риска в разных видах деятельности. Прибыли промышленника, занимающегося производством пороха, должны быть гораздо выше средней нормы прибыли для того, чтобы компенсировать особую опасность, -которой постоянно подвергаются он сам и его собственность. Однако в тех случаях, когда, как это имеет место в рискованных предприятиях, например в мореплавании, известный риск можно уменьшить за плату определенного размера, что обычно и делают, страховая премия занимает постоянное место среди издержек производства и компенсация, которую получает за этот платеж судовладелец или владелец груза, не входит в счет его прибылей, а предназначается для возмещения его капитальных затрат. Та доля валовой прибыли, которая составляет вознаграждение, получаемое торговцем или промышленником за его труды и искусство, также .весьма неодинакова в различных сферах деятельности. Это как раз тот момент, которым всегда объясняют необычайно высокую норму прибыли, получаемой аптекарями, как замечает Адам Смит; большей частью этой прибыли является не более чем умеренная плата за специальное и квалифицирован- 2 [Слова «в гораздо большей степени» в 3-м издании (1852 г.) заменили слово «подобно», присутствовавшее в первоначальном тексте. Ср. с § 1, гл. XIV, кн. П.] 133
ное обслуживание, за которое до недавнего изменения законов аптекарь не мог требовать вознаграждения ни в какой иной форме, кроме как в форме высоких цен за свои лекарства. Некоторые профессии требуют значительного объема научных или технических знаний, и заниматься ими могут лишь те люди, которые сочетают такую образованность «с обладанием значительным капиталом. Такова профессия инженера в обоих смыслах этого слова—первоначальном, подлинном, означающем создателя машин, и в обиходном, или производном, обозначающем предпринимателя, занимающегося выполнением общественных работ. Эти занятия всегда являются наиболее выгодными. Бывают также случаи, когда для ведения дела, которое по необходимости имеет ограниченные масштабы, требуются немалые затраты труда и значительное искусство. В таких случаях для того, чтобы занимающиеся этой деятельностью люди получили вознаграждения всего лишь по обычной, общей норме, необходима норма прибыли несколько выше обычной. «В небольшом портовом городе,— пишет Адам Смит, — какой-нибудь бакалейщик извлечет из своей единственной сотни фунтов стерлингов 40 или 50% прибыли, тогда как крупный оптовый торговец в том же самом городе получит едва ли 8 или 10% прибыли на капитал в 10 тыс. ф. ст. Торговля бакалейными товарами может быть необходима для удобства жителей города, а узость рынка не допускает, возможно, применения в этом деле более крупного капитала. Однако из своей торговли бакалейщик должен извлекать не только средства к существованию, но и средства, позволяющие ему жить в соответствии с теми обязательными требованиями, которые предъявляет его занятие. Помимо обладания небольшим капиталом, бакалейщик должен уметь читать, писать и считать, а также должен неплохо разбираться, может быть, в 50 или 60 различных видах товаров, в ценах на эти товары, в их качестве и неплохо знать рынки, где эти товары должны быть дешевле всего. 30 или 40 ф. ст. в год нельзя считать слишком большим вознаграждением для человека, настолько подготовленного. Вычтите эти 30— 40 ф. ст. из тех кажущихся огромными прибылей, которые он получает на свой капитал, и, возможно, останется немногим больше того, что составляет обычную прибыль на капитал. В этом случае большая часть того, что кажется прибылью, является заработной платой». 134
Все естественные монополии (т. е. монополии, порожденные не законом, а обстоятельствами), которые производят или усугубляют неравенства вознаграждений за различные виды труда, сходным образом действуют и в различных сферах приложения капитала. Если какое-то дело можно с выгодою вести лишь благодаря применению крупного капитала, это обстоятельство в большинстве стран настолько сужает круг людей, которые могут им заняться, что последние имеют возможность поддерживать норму получаемой ими прибыли выше общего уровня. Возможно также, что круг лиц, подвизающихся в какой-то отрасли, столь сильно ограничен, что соглашение между торговцами, занимающимися сбытом продукции данной отрасли, позволяет поддерживать высокую норму прибыли на вложенный в эту отрасль капитал. Хорошо известно, что такого рода объединение издавна существует между членами даже столь многочисленной группы, какой являются лондонские книготорговцы3. Я уже приводил примеры газовых компаний и компаний по водоснабжению. § 4. С должной скидкой на эти разнообразные причины неравенства норм прибыли, а именно на различия в степени риска или привлекательности разных занятий и на естественные или искусственные монополии, необходимо отметить, что но»рма прибыли на капитал во всех сферах его приложения имеет тенденцию к уравниванию. Этого положения обычно придерживаются все политэкономы, и при надлежащих объяснениях оно справедливо. Та часть прибыли, которую составляет собственно процент и которая образует вознаграждение за воздержание, является в одно и то же время и в одном и том же месте, строго говоря, одинаковой, какова бы ни была сфера приложения капитала. Цри условии предоставления равно надежного обеспечения норма ссудного процента не изменяется в зависимости от целей, для которых предназначается ссудный капитал, хотя и весьма сильно колеблется время от времени в связи с изменением рыночной конъюнктуры. При нынешнем состоянии производства нет другой сферы, в которой конкуренция столь сильна и 3 [Так начиная с 4-го издания (1857 г.). В предшествующих изданиях — «такого рода сговоры существуют, хотя частный интерес иногда оказывается сильнее устанавливаемых ими правил, да такие объединения и не охватывают всей отрасли».] 135
ш)с?оянна, Как в сфере предоставлений и получения Денежных ссуд. Все предприниматели время от времени, а большинство из них постоянно прибегают к займу денег, в то время как все люди, не участвующие в предпринимательской деятельности, но обладающие денежными средствами, являются .кредиторами. Между этими двумя большими группами людей находится класс многочисленных проницательных, энергичных и умных посредников, состоящий из банкиров, биржевых маклеров, дисконтеров и прочих лиц, чутких к малейшему признаку вероятной прибыли. Незначительное обстоятельство или событие, произведшее на общественное мнение мимолетное впечатление, способствует увеличению или уменьшению спроса на займы как в настоящий момент, так и в перспективе и немедленно сказывается на величине нормы процента; а в общей экономической конъюнктуре постоянно происходят изменения, обусловливающие эти колебания спроса на капитал, по временам их влияние бывает весьма значительно; известен случай, когда норма процента по надежным коммерческим векселям за период немногим более года (в течение которого не случалось даже так называемого торгового кризиса) изменилась с 4% или менее до 8—9%. Но для всех, кто может предоставить одинаково надежное обеспечение, норма процента в одно и то же время и в одном и том же месте одинакова. Установившаяся на рынке норма процента всегда известна и определенна. Совершенно иначе обстоит дело с валовой прибылью, порма которой (как вскоре будет показано) хотя и не слишком сильно изменяется в зависимости от отрасли, но весьма значительно разнится у разных предпринимателей и вряд ли может быть одинакова в любых двух случаях. Норма прибыли зависит от знаний, талантов, бережливости и энергии самого капиталиста или нанимаемых им управляющих, от особенностей личных связей и даже от удачи. Едва ли у каких-нибудь двух подвизающихся в одной отрасли торговцев издержки или периоды оборота капитала одинаковы, даже если товары, которыми они торгуют, имеют одно и то же качество и цену. Считать общим правилом утверждение о том, что равные капиталы дают равные прибыли, было бы столь же ложным, как и утверждать, что одинаковый возраст или одинаковые размеры тела дают одинаковую физическую силу или что одинаковая начитанность или одинаковый опыт дают равные 136
знания. Результат в столь же значительной мере зависит от двадцати прочих факторов, как и от данной единичной причины. Но хотя норма прибыли, таким образом, колеблется, в общем (при отсутствии каких-либо естественных или искусственных монополий) в определенном и весьма важном смысле поддерживается равенство нормы прибыли, получаемой при различных способах приложения капитала. В целом (каковы бы ни были время от времени случающиеся колебания) различные сферы приложения капитала сулят обладающим средними способностями и преимуществами людям если и не равные прибыли, то равные надежды4 на получение прибыли. Когда я говорю о равенстве, я подразумеваю, что степень привлекательности и безопасности той или иной отрасли принята в расчет. Если бы это было не так, если бы обыденный опыт со всей очеведностью свидетельствовал о том, что в одной сфере имеются более благоприятные возможности к достижению успеха в деле приобретения денег, чем в других сферах, то в эту сферу большее число людей вложило бы свои капиталы или подготовило своих сыновей для деятельности в ней. Так в действительности всегда и происходит с каким- нибудь занятием, которое, как, например, инженерное дело в настоящее время [1848 г.] или любая только что возникшая и процветающая отрасль промышленности, переживает очевидный для всех период подъема и бурного развития. Напротив, если то млн иное занятие не считают процветающим, если полагают, что шансы на получение прибыли в данной отрасли хуже, нежели в других отраслях, то капитал постепенно покидает эту отрасль или же по меньшей мере она не привлекает к себе новые капиталы. Посредством этого изменения в распределении капитала между менее и более прибыльными отраслями восстанавливается своего рода равновесие. Поэтому расчеты на прибыли в различных сферах приложения капитала не могут долгое время оставаться весьма различными, они тяготеют к среднему уровню, хотя, в общем, и отклоняются от него в сторону повышения или понижения. Этот уравнивающий процесс, обычно известный под названием «перемещение капитала из одной отрасли в дру- 4 [Слово «надежды» заменило слово «шансы» лишь в 5-м издании (1862 г.).] 137
гую», необязательно является той обременительной, медленной и почти неосуществимой на практике операцией, какой ее частенько представляют. Во-первых, этот процесс не всегда предполагает физическое изъятие из той или иной сферы уже вложенного в нее капитала. В условиях стремительного роста капитала это регулирование часто происходит благодаря новым ежегодным накоплениям, устремляющимся предпочтительно в более процветающие отрасли. Даже в тех случаях, когда необходимо действительное перемещение капитала, такая необходимость никоим образом не предполагает того, чтобы кто-либо из предпринимателей, занимающихся деятельностью в неприбыльной сфере, бросал свое дело или ликвидировал его. Многочисленные и разнообразные каналы кредитования, по которым в торговых странах свободный капитал разливается по объемлющей все отрасли и занятия сфере приложения капиталов, устремляясь в большем изобилии на ее низшие уровни, являются средствами достижения рассматриваемого нами выравнивания. Процесс выравнивания заключается в ограничении одной группой торговцев или промышленников и в расширении другой группой торговцев или промышленников той доли их дел, которую они ведут на капиталы, полученные в кредит. Среди сколько- нибудь крупных торговцев и промышленников едва ли найдется предприниматель, ограничивающий масштабы своего дела соответственно своим личным капиталам. Когда конъюнктура благоприятна, предприниматель не только до предела использует свой собственный капитал, но в дополнение к нему широко применяет средства, полученные в кредит, который он имеет благодаря своему капиталу. Когда же предприниматель обнаруживает, что вследствие либо чрезмерного предложения его товара, либо некоторого сокращения спроса на него товар сбывается медленнее или за меньшую цену, он сокращает масштабы своих операций и не обращается к банкирам или другим финансистам с просьбами о предоставлении ему новых ссуд в таком же размере, как прежде. Напротив, какое-то переживающее подъем дело открывает виды на прибыльное применение этого оборотного капитала в больших, нежели прежде, количествах, и занимающиеся этим делом предприниматели обращаются к финансистам с просьбами о предоставлении им больших кредитов, в получении которых они благодаря улучшившейся для них конъюнктуре 138
Ее испытывают трудностей. Изменение в распределений оборотного капитала между двумя отраслями в деле восстановления равновесия между получаемыми в этих отраслях прибылями имеет такой же эффект, какой имел бы место в том случае, если бы собственники капитала, равного по объему оборотному, покинули одну отрасль и переместили свой капитал в другую. Этот легкий метод в сущности стихийного, спонтанного приспособления производства к спросу вполне достаточен для исправления любых неравенств, вызываемых колебаниями конъюнктуры или другими обычными причинами. В том случае, когда дело касается приходящей в упадок отрасли и когда необходимо не просто изменять время от времени объем производства, но существенно и надолго сокращать его или, возможно, вовсе прекратить это производство, процесс извлечения помещенного в этой отрасли капитала, несомненно, замедлен и труден и почти всегда сопряжен со значительными потерями, поскольку существенная часть капитала иммобилизована в станках, строениях, сооружениях длительного пользования и т. п., которые либо не пригодны ни для какой иной цели, либо могут быть использованы по другому назначению только после дорогостоящих модификаций. Время, необходимое для осуществления данного изменения тем способом, при котором оно было бы совершено с минимальными потерями, а именно посредством восстановления основного капитала по мере его изнашивания, предоставляется редко. Кроме того, при полном изменении назначения капитала приносится столь значительная жертва в виде установившихся связей и приобретенных навыков и опыта, что люди решаются пойти на эту жертву очень не скоро и обыкновенно лишь тогда, когда все надежды на перемены к лучшему окончательно утрачены. Впрочем, подобные случаи весьма исключительны, и даже в подобных случаях выравнивание в кон- цен концов достигается. Может также произойти, что восстановление равновесия затянется на долгое время, если, прежде чем исправлено одно неравенство, появляется другая причина неравенства. В таком, например, положении, говорят, находилось в течение долгого ряда лет производство хлопка в южных штатах Северной Америки. Цена на хлопок поддерживалась на монопольном уровне потому, что обусловленное серией улучшений в производстве хлопчатобумажных тканей увеличение спроса на хло- 139
пОК происходило со стремительностью, настолько превосходившей всякие ожидания, что в течение многих лет предложение этого товара не могло вполне угнаться за спросом на него. Однако редко бывает, чтобы нарушающие равновесие причины появлялись целой серией, действуя в одном направлении и следуя одна за другой почти без перерыва. Там, ще не существует монополии, прибыли, получаемые в той или иной отрасли, скорее всего, колеблются, подобно маятнику, в известных пределах: иногда выше, иногда ниже общего уровня, но всегда обнаруживая тенденцию возвращаться к нему. Поэтому, хотя прибыли весьма неодинаковы у разных людей или у одного и того же человека в разные годы, Ъ общем для данного времени и места в средних прибылях, получаемых в разных сферах, не может быть значительного различия (иного, чем постоянные различия, необходимые для того, чтобы компенсировать неравенства в степени привлекательности разных отраслей); исключение составляют лишь краткие периоды времени или случаи, когда какая-то отдельная отрасль промышленности претерпевает значительные и резкие изменения. Если и бытует мнение о том, что независимо от монополии или таких редких случаев, какой был отмечен в отношении торговли хлопком, одни отрасли прибыльнее других, то мнение это, по всей вероятности, ошибочно. Если бы его разделяли люди, которые имеют возможность получать самые достоверные сведения и точно их проверять, то в эти более прибыльные отрасли произошел бы такой приток капиталов, который вскоре понизил бы получаемые в них прибыли до общего уровня. Правда, людям, располагающим одинаковыми исходными капиталами, некоторые сферы предоставляют большие возможности сколотить крупные состояния, чем другие. Но следовало бы заметить, что в этих более прибыльных сферах и банкротства случаются чаще, и шансы на больший успех уравновешены большей вероятностью полного краха. Зачастую вероятность краха даже превышает вероятность успеха, ибо, как было отмечено в другом месте, шанс на получение крупных наград привлекает конкурентов с большей силой, чем это оправдано расчетами. Поэтому я не сомневаюсь в том, что средняя прибыль, получаемая в отрасли, в которой можно нажить крупные состояния, ниже средней прибыли, получаемой в тех отраслях, в которых капиталы 140
растут медленными, ком й срайвдтбЛШ) уйерёнными темпами и в которых в конечном счете не следует надеяться на что-то необыкновенное. Торговля канадским лесом являет собой [1848 г.] пример использования капитала в деле, которое настолько сродни лотерее, что создалось заслуживающее доверия мнение о том, что если взять всех решившихся принять участие в этом рискованном предприятии людей в совокупности, то в этой отрасли торговли они теряют больше денег, чем приобретают, другими словами, средняя норма прибыли ниже нуля. В случаях, подобных этому, многое зависит от характеров, присущих различным народам, — соответственно от того, в большей или меньшей мере различные народы наделены склонностью к риску, или, как называют это свойство тогда, когда стремятся осудить его, азартному духу. В Соединенных Штатах Америки этот дух гораздо сильнее, чем в Англии, а в Англии — гораздо сильнее, чем в какой- либо континентальной стране. В некоторых континентальных странах наблюдается столь сильная противоположная тенденция, что средняя норма прибыли на капитал, занятый в безопасных и спокойных отраслях, вероятно, ниже, чем в отраслях, которые сулят получение больших доходов, но только ценой большего риска. Нельзя, однако, забывать о том, что даже в тех странах, где конкуренция наиболее сильна, значительную роль в определении величины прибылей той или иной отрасли играет обычай. Иногда в обществе бытует мнение о том, какими должны быть прибыли в той или иной отрасли, — мнение, которое по-прежнему оказывает определенное воздействие на деятельность предпринимателей, хотя и не все они придерживаются его, а возможно, никто из предпринимателей не придерживается его со всей строгостью, но оно оказывает воздействие на их операции. В Англии было распространено — насколько широко, не знаю — мнение о том, что надлежащая и удовлетворительная норма прибыли в розничной торговле равна 50%: заметьте —не 50% со всего капитала, а 50% сверх оптовых цен; из этой прибыли должны быть покрыты торговые обязательства, плата за аренду лавки, заработки приказчикам и продавцам, всевозможным агентам — короче, все издержки розничной торговли. Если бы этот обычай господствовал абсолютно и повсеместно и если бы его строго придерживались, то конкуренция все же действовала бы, но потребитель не 141
извлекал бы из нее никакой выгоды, по крайней мере в отношении цен. Способ, посредством которого конкуренция уменьшала бы преимущества людей, занимающихся розничной торговлей, заключался бы в более сильном разделении данной сферы между большим числом торговцев. В некоторых странах континентальной Европы норма прибыли в розничной торговле достигает 100%. Однако усиление конкуренции, по крайней мере в Англии, стремительно ведет к уничтожению такого рода обычаев. В большинстве отраслей (по меньшей мере в крупных центрах торговли) ныне действует множество дельцов, девиз которых — «маленькие прибыли, но часто», лучше большее количество сделок по низким ценам, чем малое число сделок по высоким ценам; добиваясь более быстрого оборота своих капиталов и при необходимости увеличивая их за счет кредита, отдельные торговцы часто получают более высокие прибыли, хотя неизбежным образом снижают прибыли тех своих конкурентов, которые не восприняли того же принципа5. Тем не менее конкуренция, как отмечено в одной из предшествующих глав *, пока лишь в ограниченной мере воздействует на розничные цены; и, соответственно, доля всего продукта земли и труда, поглощаемая вознаграждением тех людей, которые занимаются всего лишь распределением, остается непомерно большой; и в народном хозяйстве нет сферы деятельности, которая содержала бы столь непропорционально большое число людей по отношению к объемам выполняемой ими работы. § 5. Предшествующие замечания, надеюсь, в достаточной мере разъяснили, что имеют в виду, когда употребляют общее выражение «обычная норма прибыли», а также в каком именно смысле и при каких условиях эта обычная норма прибыли существует в действительности. Остается рассмотреть вопрос о том, какие причины определяют величину этой обычной нормы прибыли. 6 Непосвященной публике кажется, что прибыли предприятия зависят от цен. Производитель или торговец получает прибыль, понвидимому, благодаря тому, что про- 5 [Остальная часть этого параграфа внесена в 3-е издание (1852 г.).] * См. ранее кн. II, гл. IV, § 3. 6 [Остальная часть этого раздела была внесена в 4-е издание (1857 г.).] 142
дает свой товар но iieiife большей, чем та, в какую этот товар обошелся ему самому. Люди склонны думать, будто прибыль вообще является результатом купли-продажи. Они полагают, будто производитель товара может извлечь какую-то прибыль только потому, что на этот товар есть покупатели, будто бы спрос—покупатели—рынок составляют причину прибылей, получаемых капиталистами, будто бы благодаря сбыту своих товаров предприниматели возвращают свои капиталы и увеличивают их. Однако думать таким образом — значит смотреть лишь на внешнюю поверхность экономического механизма общества. Мы обнаруживаем, что ни в одном случае сами деньги, переходящие от одного лица к другому, не составляют сущности какого-либо экономического явления. Если мы глубже вникнем в деятельность производителя, то поймем, что деньги, получаемые им за товар, являются не причиной того, что он получает прибыль, но лишь способом, посредством которого производителю выплачивается его прибыль. Причиною прибыли является то, что труд производит больше, чем требуется для содержания выполнивших его работников. Вложенный в сельское хозяйство капитал приносит прибыль именно потому, что люди могут произвести больше продовольствия, чем необходимо для их собственного пропитания в течение того времени, пока созревает урожай и пока люди занимаются изготовлением орудий и выполнением других необходимых приготовлений; из этого следует, что если капиталист берется кормить работников на условии получения произведенного ими продукта, то после того, как он получит возмещение за свои предварительные затраты, ему достается еще какая- то часть продукта. Изменим формулировку этой теоремы: капитал приносит прибыль потому, что период использования продовольствия, одежды, материалов и орудий длительнее периода, потребовавшегося для производства этих вещей. Так что если капиталист снабжает группу рабочих этими предметами на условии получения всего производимого рабочими продукта, то у рабочих, помимо времени, которое они затрачивают на воспроизводство потребленных ими предметов -первой необходимости и орудий, остается какая-то часть времени для работы на капиталиста. Таким образом, мы видим, что прибыль возникает не ^следствие обмена, являющегося побочным обстоятельст- 143
вом, а вследствие производительной силы труда; и величина общей прибыли страны всегда такова, какой ее делают производительные силы труда, независимо от того, происходит обмен или нет. Не будь разделения труда, не было бы и никакой купли-продажи, но прибыль существовала бы все равно. Если продукт, производимый всеми трудящимися страны, на 20% больше продукта, потребляемого трудящимися в виде заработной платы, то прибыль составит 20%, каковы бы ни были цены. Случайности ценообразования на какое-то время могут позволить одной группе производителей получать более 20% прибыли, тогда как другая группа производителей будет получать менее 20% прибыли, если один товар котируется выше его естественной стоимости относительно других товаров, а другой ниже, и так будет продолжаться до тех пор, пока цены вновь не выровняются относительно друг друга; но в общем между производителями будет распределено 20% прибыли. Для разъяснения этих кратко изложенных соображений я приступаю к более подробному показу способа определения нормы прибыли. § б. Я предполагаю общераспространенным господство такого порядка вещей, который, за немногими исключениями, преобладает там, где рабочие и капиталисты составляют обособленные классы, а именно такого порядка вещей, при котором капиталист авансирует все издержки производства, включая и все вознаграждение, выплачиваемое рабочему. В том, что капиталист должен выплачивать вознаграждение рабочему авансом, нет внутренней и неустранимой необходимости — рабочий мог бы и подождать до завершения производства с той частью своей заработной платы, которая превышает его расходы на предметы первой необходимости, или даже со всей заработной платой, если он располагает средствами, достаточными для того, чтобы прожить на них это время. Но в этом последнем случае рабочий в той мере, в какой он располагает необходимыми для самообеспечения средствами, по сути дела, является капиталистом, который, предоставляя часть необходимых для ведения дела средств, вкладывает в данное предприятие свой капитал; и даже в первом случае рабочего можно рассматривать также как капиталиста, поскольку он предоставляет свой труд по цене меньше рыночной и можно считать, что он эту разницу между ры- 144
ночной и фактической ценой своего труда ссужает своему работодателю, получая ее впоследствии с процентами (исчисленными на основе того или иного принципа) из доходов предприятия. Таким образом, допустим, что капиталист несет все предварительные затраты и получает весь продукт. Его прибыль составляет положительная разница между произведенным продуктом и предварительными затратами на производство этого продукта; норма прибыли капиталиста есть соотношение, складывающееся между этой положительной разницей и общей суммой предварительных затрат. Но из чего складываются эти предварительные затраты? В данном случае необходимо предположить, что капиталист не платит никаких арендных платежей и не должен покупать право на пользование каким-нибудь необходимым ему естественным фактором. В действительности такое предположение едва ли когда-нибудь может полностью соответствовать истине. Подвизающийся в сельском хозяйстве капиталист — за исключением случаев, когда он является собственником земли, на которой ведет хозяйство, — всегда или почти всегда платит ренту за аренду земли; и даже в промышленности на некоторой стадии производства приходится платить за использование употребляемых в производстве материалов (не говоря уже о плате за аренду земли). Впрочем, пока мы не принимаем во внимание природу ренты, и в дальнейшем обнаружится, что пренебрежение ею при рассмотрении данного вопроса не вызывает каких-либо грубых ошибок в результатах анализа. Если, исключив, таким образом, из сферы нашего рассмотрения арендные платежи, мы займемся выяснением вопроса о том, из чего же состоят предварительные затраты, которые несет капиталист в целях производства, мы обнаружим, что они состоят из платы за труд. Значительную часть расходов каждого капиталиста составляет непосредственно выплата заработков. Остальная часть расходов состоит из затрат на материалы и орудия, включая здания. Но материалы и орудия производятся трудом, и так как наш воображаемый капиталист должен представлять собою не отдельную специализированную отрасль, а быть своего рода символом производительных отраслей всей страны, то можно предположить, что он сам 10 Заказ № 5?2 145
производит необходимые ему орудия и сырье. Он делает это посредством еще более ранних предварительных затрат, которые опять-таки всецело состоят из заработной платы. Если предположить, что капиталист «место того, чтобы производить сырье и орудия, покупает их, то суть дела не меняется, в этом случае он возмещает капиталисту, произведшему сырье и орудия, средства, затраченные этим вторым капиталистом на выплату заработной платы. Правда, первый капиталист выплачивает второму средства, ранее затраченные этим вторым капиталистом, вместе с прибылью, которую принесли эти средства, а если бы первый капиталист сам произвел необходимые ему вещи, то сам должен был бы получить эту прибыль на ту часть средств, которая была авансирована на производство этих продуктов, как получает прибыль на любую другую часть своих предварительных затрат. Остается, однако, фактом, что во всем процессе производства, начиная с изготовления материалов и орудий и кончая готовым продуктом, г.се предварительные затраты состоят всецело из расходов на заработную плату — за исключением того, что некоторые из участвовавших во всем этом процессе капиталистов ради общего удобства получили свою долю прибыли раньше, чем процесс этот был завершен. Вся та часть конечного продукта, которая пе является прибылью, есть возмещение предварительных затрат капиталиста на выплату заработков. § 7. Таким образом, мы видим, что доходы капиталистов зависят от двух — и только от двух — элементов: во- первых, от величины продукта, другими словами, от производительной силы труда, и, во-вторых, от того, какая часть продукта достается самим рабочим, от соотношения между частью продукта, образующей вознаграждение рабочих, и всем объемом произведенного ими продукта. Эти два элемента составляют данные для определения общего объема той части валового продукта, которая делится между всеми капиталистами страны в виде прибыли; но норма прибыли, выражаемая в процентном отношении к капиталу, зависит только от второго из этих двух элементов — от того, какую часть продукта получают рабочие, а не от общей величины подлежащего разделу продукта. Если бы продукт труда удвоился, а рабочие получали бы ту же самую долю продукта, какую получали прежде, т. е. еслц Щ
бы их вознаграждение также удвоилось, то капиталисты й вправду получили бы вдвое большие прибыли, но поскольку им пришлось бы вдвое увеличить предварительные затраты, то норма получаемой ими прибыли осталась бь* всего-навсего такой же, какой была прежде. Таким образом, мы пришли к выводу Рикардо и других экономистов о том, что норма прибыли зависит от заработной платы — возрастает при падении заработной платы и сокращается при ее росте. Принимая эту теорию, я со всей решительностью настаиваю, однако, на осуществлении одного крайне необходимого изменения ib ее формулировке. Вместо того чтобы говорить, что прибыль зависит от заработной платы, давайте скажем, что прибыль зависит от стоимости труда (что в действительности и имел в виду Рикардо). Заработная плата и стоимость труда — то, что труд приносит рабочему, и то, во что он обходится капиталисту, — это понятия совершенно различные, и предельно важно не смешивать их. Для этого надлежит не обозначать их одним и тем же термином, как это почти всегда делается. Поскольку люди, участвующие в ведущихся устно и в печати дискуссиях на общественные темы, гораздо чаще смотрят на заработную плату с точки зрения тех, кто ее платит, чем тех, кто ее получает, то для них нет ничего необычного сказать, что заработная плата высока или низка, имея при этом в виду лишь то, что стоимость тфуда высока или низка. Истина заключается, скорее, в обратном: стоимость труда зачастую бывает максимально высока тогда, коща заработная плата минимальна. Это может происходить по двум причинам. Во-первых, труд, хотя бы и дешевый, может быть малоэффективным. Ни в одной европейской стране нет столь низкой заработной платы, как в Ирландии (или по крайней мере не было прежде)7; на западе Ирландии вознаграждение сельско- хозяственного рабочего составляет не более половины заработной платы, получаемой даже наиболее низкооплачиваемым из англичан — сельскохозяйственным рабочим из Дорсетшира. Но если по причине более низкого мастерства или меньшего усердия ирландский сельскохозяйственный рабочий за два дня выполняет не больше работы, чем англичанин за один день, то труд ирландца стоит 7 [Это уточнение внесено в 4-е издание (1857 г.).] 10* 147
столько >tf6, сколько стоит труд англичанина, Хотя самому ирландцу его труд приносит гораздо меньший заработок, Прибыль капиталиста определена первым, а не вторым из двух указанных моментов. То, что в степени эффективности труда действительно существует такое различие, доказано не только многочисленными свидетельствами, но и тем, что, несмотря на низкую заработную плату в Ирландии, люди не считают, что прибыль на капитал в Ирландии выше, чем в Англии. Другой причиной, по которой заработная плата не может служить подлинным критерием стоимости труда и наоборот, являются изменения стоимости предметов, потребляемых рабочими. Если эти предметы дешевы, заработная плата может быть высокой в том смысле, какой важен для рабочих, а стоимость труда может между тем быть низкой; если же предметы эти дороги, то рабочему может житься скверно, хотя капиталисту труд рабочего может обходиться дорого. Это последнее положение наблюдается в странах, население которых слишком велико по отношению к их площади: вследствие дороговизны продуктов питания труд стоит здесь покупателю дорого, несмотря на то что действительное вознаграждение рабочего недостаточно; поэтому в этих странах низкая заработная плата и низкая прибыль сосуществуют. Примером противоположного характера являются Соединенные Штаты Америки. Рабочий там пользуется большим количеством удобств, чем в любой другой стране мира, за исключением некоторых, основанных в самое недавнее время колоний; но благодаря низким ценам на эти удобства (сочетающимся с высокой эффективностью труда) стоимость, в которую обходится труд капиталисту, по крайней мере не выше — да и норма прибыли не ниже, — чем в Европе*. Итак, говоря математическим языком, стоимость труда есть функция трех переменных — эффективности труда, заработной платы (т. е. реальной заработной платы рабочего) и величины стоимости, по которой можно произвести или приобрести предметы, составляющие это реальное 8 [Так начиная с 6-го издания (1865 г.). Текст более ранних изданий был таков: «...стоимость, в которую обходится труд капиталисту, значительно ниже, чем в Европе. Так и должно быть, поскольку норма прибыли выше, на что указывает норма процента, которая в Нью-Йорке равна 6, тогда как в Лондоне составляет 3 или 3,25%».] 148
возйаграждепие. бчевидйо, что ria стоимость, в которую обходится труд капиталисту, должны оказывать влияние каждое из этих трех обстоятельств — и никакие другие. Следовательно, это также те обстоятельства, которые определяют норму прибыли; и на норму прибыли нельзя воздействовать каким-либо иным образом, кроме как путем одного из этих обстоятельств. Если труд в общем стал более эффективным, а вознаграждение за труд не повысилось; если вознаграждение за труд, который не стал менее эффективным, сократилось, а стоимость предметов, составляющих это вознаграждение, не возросла или же если предметы эти подешевели, но рабочие не стали потреблять их в большем, нежели прежде, количестве — в любом из этих трех случаев прибыли воз/растут. Напротив, если труд стал менее эффективным (что могло произойти вследствие уменьшения физической силы людей, ухудшения их подготовки, уничтожения основного капитала); или если рабочий стал получать более высокое вознаграждение, но предметы, из которых слагается это вознаграждение, не подешевели; или если эти предметы вздорожали, а рабочий получает такое же вознаграждение, какое получал прежде, — во всех этих случаях прибыли сократятся. И не существует других сочетаний обстоятельств, при которых общая норма прибыли, господствующая во всех без исключения отраслях хозяйства страны, может падать или повышаться. На данной стадии рассмотрения этого вопроса доказательства истинности этих теорем можно изложить лишь в общей, хотя, надеюсь, убедительной, форме. С большей полнотой и очевидностью эти доказательства предстанут тогда, когда мы, рассмотрев теорию стоимости и цены, получим возможность показать, как проявляется закон прибыли в его конкретном виде — в том сложном сплетении обстоятельств, в котором этот закон и функционирует в действительности. Но это можно сделать лишь в следующей книге. В этой же книге остается рассмотреть еще одну тему, рассмотреть ее в той мере, в какой это возможно, не принимая во внимание соображения, касающиеся стоимости; этой темой является рента, к рассмотрению которой мы теперь и переходим9. 9 [См. Приложение Q. «Прибыли».] 149
ГЛАВА Xvl О РЕНТЕ § 1. Поскольку непременные условия производства составляют труд, капитал и естественные факторы, то, помимо трудящегося и капиталиста, единственным лицом, согласие которого необходимо для ведения производства и которое в качестве платы за это согласие может требовать ту или иную долю продукта, является тот человек, который в соответствии с господствующими в обществе порядками обладает исключительным правом на некоторый естественный фактор. Главным из поддающихся присвоению естественных факторов является земля, и компенсацию, уплачиваемую за пользование землей, называют рентой. Землевладельцы составляют единственный сколько-нибудь значительный по численности или важности класс, который при распределении продукта имеет право притязать на какую-то его долю, так как обладает собственностью на нечто такое, что не произведено ни его членами, ни кем-либо еще. Если и возникнут случаи сродни этому, то их легко будет понять, постигнув природу и законы ренты. Сразу же становится очевидным, что рента есть следствие монополии; это — естественная монополия; ее можно регулировать, на нее можно смотреть даже как на опору общественного строя, но ее существование нельзя предотвратить. Землевладельцы могут требовать ренту за свои земли потому, что земля является товаром, в котором нуждаются многие, но который никто не может заполучить у кого-либо еще, кроме землевладельцев. Если бы вся земля в стране принадлежала одному человеку, он мог бы установить ренту по своему желанию. Весь народ такой страны относительно добывания предметов первой жизненной необходимости зависел бы от воли этого единственного землевладельца, который мог бы диктовать любые условия, какие только пожелает. Так в действительности и обстоят дела в тех восточных монархиях, где земля считается собственностью государства. В этих странах рента и налоги смешались в единый побор, и деспот может вымогать у 150
несчастных землевладельце© все, что только они в состоянии отдать. Поистине, никто, кроме правящего страной деспота, не мог бы быть абсолютным и единственным собственником всей земли страны. Почти такое же положение имело бы место в том случае, если бы земля принадлежала столь узкому кругу людей, что они могли действовать сообща, как один человек, и поступали бы так, устанавливая размеры ренты путем соглашения между собой. Но до сих пор неизвестно, чтобы такое положение где-либо существовало; и единственным из возможных положений остается положение свободной конкуренции, предполагающее, что землевладельцы должны быть — как это и есть в действительности — слишком многочисленны для того, чтобы объединиться. § 2. Предмет, имеющийся в ограниченном количестве, все равно является монополизированным предметом, хотя бы его владельцы и не действовали согласованно. Но, даже будучи монополизированным, предмет, являющийся даром природы и не требующий в качестве условия своего существования затрат труда или средств при наличии конкуренции между людьми, располагающими им, приобретет какую-то стоимость только в том случае, если он имеется в количестве, не удовлетворяющем спрос. Если бы для возделывания потребовалась вся территория страны, то вся имеющаяся в стране земля могла бы приносить ренту. Но ни в одной стране любой величины потребности населения не создают необходимости в том, чтобы вся пригодная для обработки земля была непременно возделана. Продовольствие и другие сельскохозяйственные продукты, в которых нуждаются люди и за которые они готовы и в состоянии заплатить ту или иную цену, всегда можно получить, и не возделывая всю землю, а иногда возделывая не более, чем малую ее часть, причем на ранних стадиях существования общества люди отдают предпочтение тем землям, которые легче всего поддаются обработке \ а на стадиях более высокого общественного развития — наиболее плодородным или наиболее удобно расположенным. Следовательно, всегда имеются какие-то земли, которые при существующих обстоятельствах не приносят ренты; [Это предложение внесено в 6-е издание (1865 г.).] J5J
и никогда ни один участок земли не приносит ренту, если только участок этот не относится к тем наиболее выгодным в смысле плодородия или местоположения категориям земли, площади которых недостаточны для удовлетворения имеющегося на них спроса, — если этот участок нельзя заставить производить любой необходимый обществу продукт иначе, чем на условиях еще менее выгодных, чем те, что сопряжены с обращением к не столь благодатным землям. Есть земли, подобные аравийским пустыням, которые при любых затратах труда не принесут никакого урожая; и есть земли, подобные тяжелым песчаным почвам наших пустошей, которые и произвели бы какую-то продукцию, но в количествах, при нынешнем состояпии этих почв недостаточных для покрытия издержек производства этой продукции. До тех пор пока к таким землям не будет применена химия каким-то образом, который еще предстоит изобрести, их нельзя возделывать в целях извлечения прибыли, если только кто-нибудь не займется созданием — в прямом смысле этого слова — почвы, рассеивая по поверхности неплодородных участков отсутствующие в их земле ингредиенты или перемешивая их с имеющимися в этой земле веществами. Если пригодные для этой цели иняредиенты залегают под почвенным слоем или находятся где-нибудь поблизости, улучшение даже самых малообещающих участков может оказаться выгодным предприятием; но если ингредиенты эти дороги и их приходится привозить издалека, то, как предприятие, начатое в расчете на получение прибыли, улучшение почв редко будет удачным делом, хотя иной раз «магия собственности» и даст желаемый результат. Землю, из которой, скорее всего, нельзя извлечь прибыль, земледельцы иногда возделывают в убыток себе, частично удовлетворяя свои нужды за счет других источников дохода. Так поступают бедняки, а также некоторые монастыри ж благотворительные учреждения, к которым можно причислить бельгийские колонии для бедных. Самой худшей землей, какую можно возделывать ради извлечения средств к существованию, является такая земля, урожаи с которой только возмещают семена, посеянные для производства этих урожаев, и продовольствие, потребляемое обрабатывающими эту землю тружениками, а также теми, кого д-р Чалмерс называет помощниками этих тружеников, — т. е. работни- 152
Ками, труд которых требуется для обеспечений земледельцев орудиями и остальными предметами жизненной необходимости. Ответ на вопрос о том, может ли данный участок земли произвести объем продукции больше указанного количества, лежит за пределами политической экономии, являясь фактом материального порядка. Согласно исходному предположению, произведенный на такой земле продукт не оставляет никакой прибыли, да и произведшие этот продукт работники не получают ничего, кроме количества продукта, позволяющего им удовлетворить свои насущные потребности; следовательно, эту землю могут возделывать только сами трудящиеся на ней люди— иначе возделывание этой земли обязательно сопряжено с денежными убытками и a fortiori (тем более) в любом случае исключает существование ренты. Самой плохой землей, какую можно возделывать, рассматривая возделывание земли как способ капиталовложения, является земля, урожаи с которой, возместив затраченные для их производства семена, не только обеспечивают пропитанием сельскохозяйственных рабочих и их помощников, но и дают им общепринятую заработную плату, которая по своей величине иногда бывает даже намного больше того, что необходимо для удовлетворения самых насущных потребностей рабочих. Кроме того, эта земля должна дать людям, которые авансировали этим двум группам рабочих их заработную плату, излишек продукта, по стоимости равный той прибыли, на получение которой они могли рассчитывать при любом ином использовании своего капитала. Может ли данный участок земли принести нечто большее, будет зависеть не толь|ко от физических условий, но отчасти также от рыночных цен на сельскохозяйственную продукцию. Величина прибыли, какую данная земля может дать рабочим и капиталисту сверх того, что прокормит всех тех, кто прямо или косвенно участвует в ее обработке, зависит, разумеется, от того, по каким ценам можно продать остаток продукта. Чем выше рыночные цены на сельскохозяйственную продукцию, тем хуже могут быть почвы, на которые распространяется земледелие, не нарушая получение обычной нормы прибыли на капитал, используемый в сельском хозяйстве. Впрочем, поскольку плодородие земли — как и доступность различных земельных участков, т. е. их удаленность от рынков, — изменяется постепенными, почти незаметны- 153
ми переходами и поскольку имеются земли настолько бесплодные, что при любых ценах на сельскохозяйственные продукты полученные с этих земель урожаи не окупят их возделывание, то очевидно, что, каковы бы ли были цены, в любом обширном районе непременно есть какие-то угодья, которые при текущих ценах дадут продукции как раз столько, чтобы земледельцы смогли получить заработную плату, а капиталист — прибыль по обычной норме, и не более того. Поэтому до тех пор, пока цены не поднимутся еще выше или пока благодаря некоторому улучшению данные участки земли не станут плодороднее, эти участки не могут давать какой-либо ренты. Однако очевидно, что общество испытывает потребность в продукции с земель того рода, ибо если бы для удовлетворения потребностей общества хватало продукции, получаемой с земель более плодородных или лучше расположенных, то цены на сельскохозяйственную продукцию не поднялись бы настолько высоко, что и возделывание менее благодатных участков стало приносить прибыль. Поэтому такие участки будут возделывать; и мы можем сформулировать своего рода принцип, гласящий, что, до тех пор пока какие-то имеющиеся в стране, пригодные для земледелия и не изъятые из его сферы в силу юридических или иных искусственных препон не возделываются, самые плохие (в смысле и плодородия, и расположения) земли из тех, что уже возделываются, не приносят никакой ренты. § 3. Итак, если та часть возделываемой земли, которая приносит минимальную отдачу на затраченные при ее обработка труд и капитал, дает всего лишь обычную прибыль на капитал, ничего не оставляя для уплаты ренты, то мы получаем мерило, позволяющее оценивать величину ренты, которую принесут все прочие земли. Любой участок земли приносит настолько больше обычной прибыли на капитал, насколько этот участок дает больше, чем самый скверный из возделываемых участков. Этот излишек и составляет то, что фермер в состоянии уплатить владельцу занимаемой им земли в виде ренты. Если бы фермер не уплатил этого излишка землевладельцу, то получил бы прибыль по более высокой, чем обычно, норме и конкуренция других капиталистов, та конкуренция, которая уравнивает нормы прибыли, получаемой на раз- 154
пые капиталы, дала бы землевладельцу возможность присвоить этот излишек. Следовательно, (рента, которую принесет любой участок земли, есть положительная разпица между полученным с этого участка продуктом и тем доходом, который принес бы тот же самый капитал, будь он использован на возделывание самой худшей из обрабатываемых земель. Эта величина не является предельной величиной арендных платежей, уплачиваемых испольщиками или коттерами, да ее никогда и не считали пределом рент, выплачиваемых этими двумя категориями земледельцев. Но это предельная величина рент, уплачиваемых фермерами. Ни один участок земли, сданный в аренду фермеру-капиталисту, не будет приносить большей ренты в течение сколько-нибудь продолжительного времени, а если сданная в аренду фермеру-капиталисту земля приносит меньшую ренту, то это происходит потому, что землевладелец отказывается от части платежа, которую он при желании мог бы получить. Такова теория ренты, которая впервые была выдвинута в конце прошлого века Андерсоном и которая осталась тогда не замеченной; 20 лет спустя она была почти одновременно открыта заново — Эдуардом Вестом, Мальтусом и Рикардо. Это одна из основных теорий политической экономии, и до тех пор, пока она не была усвоена, нельзя было дать и логичного объяснения многим наиболее сложным явлениям, наблюдаемым в сфере производства. Справедливость теории ренты приобретет гораздо большую ясность тогда, когда мы обратимся к выявлению законов, присущих понятиям стоимости и цены. До тех пор пока это не сделано, нельзя избавить эту теорию от всевозможных возражений или дать людям, которые прежде не были знакомы с проблемой ренты, нечто большее, чем просто общее представление о рассуждениях, посредством которых выведена эта теорема. Впрочем, на некоторые из обычно выдвигаемых против вышеизложенной теории возражений даже настоящая стадия нашего исследования позволяет дать полный ответ. Кое-кто отрицает тот факт, что может существовать возделываемая земля, которая пе приносит ренты, поскольку (как утверждают) землевладельцы не позволили бы занимать принадлежащие им земли бесплатно. Люди, делающие какой-то акцепт на этом обстоятельстве как на возражении против вышеизложенной теории ренты, 155
должно быть, думают, что земли того качества, при котором урожаи как раз покрывают издержки возделывания этих земель, лежат вместе, крупными массивами, обособленно от земель сколько-нибудь лучшего качества. Если все земли какого-нибудь поместья такого же или худшего качества, то вполне вероятно, что владелец этого поместья не станет предоставлять свою землю в бесплатное пользование; возможно, владелец поместья (если он богат) предпочтет оставить свои владения для иных целей — например, для всевозможных прогулок, для парка или для охоты. Ни один фермер не смог бы предложить владельцу этого поместья какой-нибудь платы за аренду земли в целях ее возделывания, хотя кое-что и можно было бы получить за использование этой земли в качестве естественного пастбища или за иной продукт, который эта земля производит сама, без затрат труда и средств. Но даже и такая земля не останется непременно невозделанной. На ней может вести хозяйство сам ее владелец, что нередко случается даже в Англии. Отдельные участки такой земли могут быть предоставлены в качестве наделов во временное пользование семьям трудящихся — либо по филантропическим мотивам, либо с целью экономии средств, поглощаемых налогом в пользу бедных; кроме того, землевладелец может разрешить поселенцам занимать его земли без уплаты ренты в надежде на то, что когда-нибудь в будущем его земли приобретут ценность благодаря их труду. Оба эти случая встречаются очень часто. Таким образом, даже если какое-то поместье полностью состоит из тех самых плохих земель, которые можно еще возделывать, то эти земли вовсе не обязательно должны оставаться невозделанными потому, что не приносят ренту. Однако плохие земли обычно не занимают целиком площадь в несколько квадратных миль — они рассеяны тут и там, вперемежку с участками более плодородной земли, и тот же человек, который арендует хорошую землю, вместе с нею получает и плохие участки, с которыми эта хорошая земля перемежается. Арендатор платит ренту — номинально за всю площадь своего хозяйства, но фактически эта рента исчислена по продукту, производимому лишь на тех участках арендуемой земли (сколь малую часть общей арендуемой площади ни составляли бы они), которые позволяют получить более высокую, чем обычная, норму прибыли на капитал, затраченный на их возделывание. Таким образом, 156
с научной точки зрения, утверждение о том, что остальные части арендуемой земли не приносят ренту, остается справедливым. § 4. Но предположим, что указанное возражение не лишено некоторой справедливости, с чем, однако, ни в коем случае нельзя согласиться. Допустим, что спрос общества на продовольствие взвинчивает цены на продукты питания до такого уровня, при которой издержки производства этих продуктов на почвах определенного качества вознаграждаются, и тем не менее оказывается, что все земли данного качества остаются невозделанными из-за упрямства их владельцев, требующих за аренду таких земель ренту не номинальную, не пустячную, но достаточно обременительную для того, чтобы составлять существенную статью расхода в расчетах фермера. Что произошло бы в таком случае? Только то, что в течение известного времени увеличение производства сельскохозяйственной продукции, потребность в котором обусловлена нуждами общества, достигалось бы не за счет расширения возделываемых площадей, но всецело за счет увеличения затрат труда и капитала на обработку уже освоенных для земледелия площадей. Мы уже видели, что при неизменности всех прочих условий это увеличение затрат всегда сопровождается пропорциональным снижением доходов на вкладываемый в земледелие капитал. Исключим допущение о том, что как раз в этот момент сделано какое-то новое, касающееся сельского хозяйства изобретение или что благодаря внезапному распространению сельскохозяйственных навыков и знаний изобретения, уже частично используемые, именно в этой ситуации, получают более широкое практическое применение. Мы должны предположить, что, кроме увеличения спроса на зерно и обусловленного этим увеличением роста цен, никаких иных изменений не происходит. Рост цен позволяет в целях увеличения производства зерна принять меры, которые нельзя было с выгодой осуществить при прежних ценах. Фермер использует более дорогие удобрения или удобряет ту землю, которую оставлял прежде обогащаться естественным путем; обеспечивает доставку издалека извести или мергеля для удобрения почвы или более тщательно разрыхляет и пропалывает землю; осушает, об-водняет или наращивает 157
почвенный слой на тех участках арендуемой земли, возделывание которых при прежних ценах не окупило бы этих операций, и т. д. Все эти меры — или некоторые из них — предпринимаются тогда, когда при росте потребностей в продовольствии земледелие лишено возможности распространяться на новые, еще не освоенные земли. А в тех случаях, когда дан импульс к получению большего объема продукта с земли, фермер или предприниматель, занимающийся улучшением почв, будут учитывать лишь одно обстоятельство — возместятся ли сделанные им затраты на улучшение земли с обычной нормой прибыли, пренебрегая вопросом о том, останется ли какой-то излишек для уплаты ренты с этих участков. Поэтому даже если бы положение, гласящее о том, что никогда не бывает какой-либо возделываемой земли, за которую не уплачивали бы ренты, причем в размере, заслуживающем того, чтобы его принимали во внимание, было истинным, то тем не менее оставалось бы также истинным утверждение о том, что всегда существует какой-то вложенный в сельское хозяйство капитал, который не приносит ренты, поскольку норма прибыли, получаемой с этого капитала, равна обычпой, нисколько не превышая ее; капитал этот является той частью используемого в сельском хозяйстве капитала, которая была вложена в эту сферу в последнюю очередь, — той частью, благодаря которой достигнуто последнее увеличение сельскохозяйственного продукта, или (выразим сущность дела одной фразой) той частью используемого в сельском хозяйстве капитала, которая применена при наименее благоприятных обстоятельствах. Но та же величина спроса и те же цены, которые позволяют этой наименее производительной части капитала только возмещаться, принося обычную прибыль, позволяют любой другой части используемого в сельском хозяйстве капитала приносить избыток прибыли, пропорциональный преимуществам, которыми эта часть капитала обладает по сравнению с наименее производительной его частью. И этот избыток как раз и составляет то, что землевладелец может присвоить благодаря конкуренции. Величина ренты, взимаемой со всей земли, соответствует величине, на которую доход, получаемый со всего используемого в сельском хозяйстве капитала, превышает доход, необходимый для восполнения затрат капитала с получением обычной нормы прибыли, или, другими словами, тот доход, 158
который принес бы весь используемый в сельском хозяйстве капитал, будь он использован при столь же невыгодных обстоятельствах, при каких применяется наименее производительная его часть, независимо от того, чем обусловлена минимальная производительность этой части капитала — тем ли, что ее прилагают к самым неблагодатным почвам, или же тем, что ее применяют для получения большего объема продукции с земли, которая на более выгодных условиях уже дала столько продукции, сколько могла дать. Я не утверждаю, что в любом конкретном случае факты с абсолютной точностью соответствуют этому или любому другому научному принципу. Никогда нельзя забывать о том, что истины политической экономии имеют только общее значение: они так же достоверны, как и выводы точных наук, но не так определенны, как последние 2. Например, утверждение о том, что фермер не станет возделывать землю и затрачивать капитал, если труд и затраты принесут ему прибыль меньше нормальной, не является абсолютно верным. Фермер рассчитывает получить нормальную прибыль на основную часть своего капитала. Но если фермер связал судьбу со своей фермой, раз и навсегда обменяв свое искусство и усилия на то, что эта ферма принесет ему, то он, вероятно, с готовностью потратит капитал на ведение своего хозяйства любым (сулящим немедленную прибыль) способом, который даст ему избыточную прибыль, сколько угодно малую, но превышающую стоимость его рискованной операции и процент, который он должен уплатить за использование капитала, если капитал этот получен им в кредит, или который., если это собственный капитал фермера, он сам получил бы на этот капитал при ином его применении. Но уже фермер, вновь заключающий договор об аренде, ведет свои расчеты иначе и не пойдет на риск, если не надеется на получение прибыли по полной обычной норме на весь капитал, который он намеревается пустить в дело3. Опять-таки и цены в течение срока действия договора об аренде могут колебаться в каких-то пределах, будучи выше или ниже тех цен, на которые рассчитывали стороны при заключении договора об аренде, и потому рента может стать либо чрез- 2 [Эта разъясняющая фраза внесена в 6-е издание (1865 г.).] 3 [Это предложение внесено в 3-е издание (1852 г.).] 159
мерной, либо недостаточно высокой; и даже тогда, когда невыгодный фермеру договор об аренде истекает, землевладелец может проявить нежелание пойти на необходимое сокращение ренты и фермер может скорее дать согласие по-прежнему платить слишком высокую рейту, нежели бросить занимаемую землю и искать ферму в другом месте. Мы должны постоянно иметь в виду аномалии, подобные указанным; в политической экономии невозможно вывести общие теоремы, объемлющие то сплетение обстоятельств, которое может повлиять на результат в каком-нибудь частном случае. Далее, когда фермеры, располагающие лишь небольшим капиталом, занимаются земледелием скорее ради получения средств к пропитанию, нежели ради извлечения прибыли и не помышляют о том, чтобы бросить свои хозяйства, если последние позволяют им кормиться, уплачиваемые фермерами ренты по своему характеру сближаются с арендными платежами коттеров, и конкуренция (если численность конкурентов превышает количество сдаваемых в аренду ферм) может поднять ренты сверх той величины, при которой фермер получит обычную норму прибыли на свой капитал. Законы, которые мы в состоянии сформулировать в отношении ренты, прибыли, заработной платы и цен, справедливы лишь постольку, поскольку заинтересованные люди, свободные от влияния любых мотивов, за исключением тех, что обусловлены общими обстоятельствами конкретного случая, и при этих обстоятельствах руководствуются обычной меркантильной оценкой прибылей и убытков. Если применить это двоякое предположение к случаю с фермерами и землевладельцами, то окажется справедливым утверждение о том, что фермер требует обычной нормы прибыли на весь свой капитал; что весь доход, какой бы ни принес ему этот капитал сверх нормальной прибыли, фермер обязан уплатить землевладельцу, но не согласится платить больше; что некоторая часть используемого в сельском хозяйстве капитала применяется при таких обстоятельствах ведения производства, какие позволяют этой части капитала приносить всего лишь нормальные прибыли, и что разница между продуктом, который произведен при помощи этой части капитала и любой другой сходной по величине части капитала, используемого в сельском хозяйстве, является мерой дани, которую под названием «рента» эта другая часть капитала может принести и принесет землевладель- 160
цу. Это и составляет закон ремы — настолько близкий к истине, насколько это возможно для такого закона; хотя в конкретных случаях действие этого закона, разумеется, изменяют и нарушают неопределенность, остающуюся при заключении соглашений об аренде, просчеты отдельных лиц, влияние обычая и даже своеобразие чувств и склонностей людей, участвующих в арендных отношениях. § 5. Часто делают еще одно замечание, рассмотрение которого нельзя здесь опустить, хотя я думаю, что этому замечанию придали большую важность, чем оно того заслуживает. Обычно в то, что называют рентой, включают многие платежи, являющиеся вознаграждением не за производительные силы самой земли, а за капитал, затраченный на землю. По мнению некоторых авторов, ту дополнительную ренту, которую приносит земля вследствие этого расхода капитала, следует рассматривать не как ренту, но как прибыль. Но прежде чем с этим можно будет согласиться, надлежит провести разграничение понятий. Ежегодный платеж арендатора почти всегда включает в себя компенсацию за пользование возведенными на ферме постройками — не только амбарами, хлевами и другими хозяйственными постройками, но и жилым домом, не говоря уже об изгородях и т. п. За все это землевладелец будет требовать, а арендатор платить такую сумму, какая считается достаточной для того, чтобы принести нормальную прибыль или, скорее (не примем во внимание в данном случае риск и хлопоты землевладельца), нормальный про-» цент на стоимость строений, т. е. не на ту стоимость, в какую обошлось возведение этих построек, а на ту, в какую ныне обошлось бы возведение других, равно хороших построек. Кроме того, арендатор обязан оставить эти постройки в столь же исправном состоянии, в каком нашел их, вступая в права аренды, ибо в противном случае с него, разумеется, востребовали бы платеж гораздо более крупный, нежели простой процент. Эти постройки являются предметами настолько же отличными от фермы, насколько отличны от фермы находящиеся на ней скот или лес; и плату, взыскиваемую за пользование постройками, не более позволительно называть земельной рентой, чем можно было бы называть таким образом плату за пользование скотом, если бы существовал обычай, в соответствии с которым землевладелец должен был бы обеспечивать скотом 11 Заказ № 522 161
сдаваемую в аренду ферму. Постройки, как и скот, являются капиталом, постоянно потребляемым и воспроизводимым; и все платежи, вносимые в качестве возмещения за использование этого капитала, являются, собственно говоря, процентом. Но что касается капитала, фактически вложенного в улучшения земли, капитала, который не требует периодического обновления, но раз и навсегда затрачен на то, чтобы навечно придать земле более высокую производительность, то мне представляется, что доход на такой капитал полностью утрачивает характер прибыли и подчинен принципам ренты. Действительно, землевладелец не станет затрачивать свой капитал на улучшение поместья, если не рассчитывает получить благодаря этим улучшениям такое увеличение дохода, которое превосходило бы величину процента на израсходованный таким образом капитал. Это увеличение дохода в перспективе можно, пожалуй, рассматривать как прибыль; но если расходы уже осуществлены, а улучшения сделаны рентой, получаемой с улучшенной земли, управляют те же правила, какие регулируют ренту, получаемую с земли, не подвергавшейся улучшениям. Одинаково плодородные земли приносят равные ренты, независимо от того, является ли плодородие этих земель естественным или приобретенным; и я не могу согласиться, что доходы людей, владеющих землями на Бедфордской низменности или равнинах Линкольншира, следует называть прибылью, а не рентой, потому что эти земли почти ничего не стоили, пока на их улучшение не был затрачен капитал. Их собственники являются не капиталистами, а землевладельцами; они расстались со своим капиталом; их капитал потреблен, уничтожен и не возвращается к этим людям за счет производимого им цродукта, как возвращается к своему владельцу капитал фермера или промышленника, да и не должен возвращаться. Вместо капитала эти люди обладают теперь землей определенного плодородия, приносящей такую же ренту и под влиянием тех же причин, как если бы этой земле изначально была присуща та степень плодородия, какую ей придали искусственно. Некоторые авторы, в частности Г. Ч. Кэри, отрицают— еще более решительно, чем это попытался сделать я, — различие между этими двумя источниками ренты, отвергая один из них вообще и считая всю ренту результатом 162
затрат капитала. В доказательство Кэри утверждает, что вся денежная стоимость всей земли в любой стране — например, в Англии или Соединенных Штатах — не достигает величины, хоть сколько-нибудь приближающейся к сумме, которая затрачена или которую необходимо было бы затратить теперь для того, чтобы довести страну от состояния первобытного леса до ее нынешнего состояния. Это поразительное заявление подхвачено Бастиа4 и дру1 гими авторами как средство, дающее возможность привести в защиту земельной собственности доводы более сильные, чем любые иные. В своем очевидном смысле утверждение Кэри равносильно заявлению о том, что если бы к имеющимся в Англии землям вдруг прибавилась какая-то площадь пеосвоенных земель, равных по своему естественному плодородию уже освоенным, то жителям Англии не стоило бы заниматься освоением этих земель, потому что прибыли с затраченного на такое освоение капитала не равнялись бы нормальному проценту на этот капитал. Если предположить, что на это утверждение требуется дать какой-то ответ, то было бы достаточно заметить, что в Англии постоянно осваивают для возделывания земли, по качеству не равные уже возделанным, но гораздо хуже их, и что впоследствии для полного возмещения затрат достаточно возрастающей ренты за небольшое число лет. Ко всему прочему изложенная выше доктрина полностью противоречит экономическим воззрениям самого Кэри. Нет человека, который энергичнее Кэри отстаивает ту бесспорную истину,' что в обществе по мере роста населения, богатства и прогресса в деле объединения труда стоимость земли и цена на нее постоянно возрастают. Это положение не могло бы, однако, быть истинным, если бы нынешняя стоимость земли была меньше затрат, понесенных на то, чтобы расчистить эту землю и сделать ее пригодной для возделывания, ибо такова должна быть стоимость земли немедленно после ее расчистки, а с тех пор, как признает Кэри, стоимость земли постоянно возрастает. Однако, когда Кэри утверждает, что вся земля любой страны не стоит ныне того капитала, который израсходован на нее, он не имеет в виду того, что каждое отдельное 4 [Упоминание о Бастиа внесено в 3-е издание (1852 г.). Остальная часть этого абзаца и следующий абзац приобрели свой нынешний вид окончательно лишь в 6-м издании (1865 г.).] !!• 163
земельное владение стоит меньше средств, вложенных в его улучшение, и что для собственников поместий улучшение земли в конечном итоге явилось просчетом. Он имеет в виду не то, что всю землю Англии нельзя было бы теперь продать по стоимости вложенных в нее средств, но то, что ее нельзя было бы цродать за эту сумму плюс затраты на прокладку дорог, каналов и железных дорог. Вероятно, так оно и есть, но это утверждение не более относится к делу и не более важно для политической экономии, чем заявление о том, что земли Англии нельзя было бы продать по стоимости, слагающейся из сумм, которые вложены в эти земли, и национального долга или издержек на ведение войн с революционной Францией или любых иных расходов, понесенных ради действительной или мнимой пользы общества. Каналы, шоссейные и железные дороги были сооружены не для того, чтобы придать земле ценность, — напротив, их естественным результатом стало снижение стоимости земли, ибо они сделали доступными другие, способные к конкуренции земли; и действительно, именно по этой цричине землевладельцы южных графств обращались в парламент с петициями, направленными против строительства шоссейных дорог. Улучшение путей сообщепия имеет тенденцию снижать существующие ренты, подрывая монополию земель, лежащих на минимальном расстоянии от мест сосредоточения больших масс потребителей. Дороги и каналы предназначены не для того, чтобы увеличивать стоимость той земли, которая уже снабжает рынки, но для того, чтобы (наряду с другими целями) удешевить снабжение, открыв доступ на рывки продукции, получаемой на других, более удаленных землях; и с чем большим эффектом достигнута эта цель, тем ниже будет рента. Если бы можно было вообразить, что железные дороги и каналы в Соединенных Штатах, вместо того чтобы только удешевлять сообщение, выполнили бы свою функцию настолько эффективно, что полностью уничтожили бы стоимость перевозки и позволили бы продукту, произведенному в Мичигане, достигать нью-йоркского рынка столь же быстро и дешево, как достигает этого рынка продукт, произведенный в Лонг-Айленде, то стоимость всей земли Соединенных Штатов (за исключением такой земли, местоположение которой делает ее удобпой для строительства) была бы уничтожена, или, точнее, самая лучшая земля продавалась бы за сум- 164
му, равную затратам на ее расчистку и установленному правительством налогу в 1,25 долл. за а!кр, поскольку е такими расходами можно было бы завладеть в неограниченном количестве землей в Мичигане, которая по своим качествам равна лучшим землям в Соединенных Штатах. Но странно то, что Кэри счел этот факт несовместимым с теорией ренты, выдвинутой Рикардо. Если согласиться с© всеми утверждениями Кэри, то все-таки остается справедливым, что, пока есть земля, не приносящая ренты, земля, которая приносит ренту, дает ее вследствие некоторого имеющегося у нее преимущества, в смысле плодородия или близости к рынкам, и что мера этого преимущества является также и мерой ренты. Причиной же того, что эта имеющая преимущества земля приносит ренту, является то, что земля эта обладает естественной монополией; количества земли, находящейся в таких же благоприятных условиях, недостаточно для удовлетворения потребностей рынка. Эти положения составляют теорию ренты, изложенную Рикардо, и если они справедливы, то я не могу понять, почему такое большое значение имеет обстоятельство: больше или меньше рента, приносимая землей в настоящее время, чем проценты с капитала, который был вложен в эту землю для увеличения ее стоимости, вместе с процентами на тот капитал, который был затрачен для понижения ее стоимости. Впрочем, высказанное Кэри возражение несколько остроумнее обычно встречающихся доводов против теории ренты, теории, которую можно назвать pons asinorum («мост для ослов») политической экономии, ибо я склонен думать, что с ней должен согласиться всякий, хорошо понявший ее. Весьма примечательны неясность и неточность понимания теории ренты, обнаруживаемые людьми, стремящимися ее опровергнуть. Например, многие приписывают теории Рикардо нелепость, потому что нелепо утверждать, будто бы возделывание худших земель служит причиной получения также ренты с земель лучшего качества. Рикардо же утверждает, что причиной, вследствие которой хорошие земли приносят ренту, является не возделывание земель худшего качества, а необходимость в их возделывании, обусловленная недостатком хороших земель для обеспечения продовольствием возрастающего населения; между тем, что Рикардо сказал в действительности, и тем, что ему приписывают, разница йе меньше, чем меж- 165
Ду спросом и предложением. Другие противники Рикардо безосновательно выдвигают в качестве возражения против его теории утверждение о том, что, если бы вся земля была одинаково плодородна, она все равно могла, бы приносить ренту. Но Рикардо и говорит именно то же самое. Он утверждает, что если бы все земли были одинаково плодородны, то те из них, которые расположены ближе к рынку сбыта своей продукции и потому в меньшей степени обремененные издержками перевозки продукции, приносили бы ренту, эквивалентную этому преимуществу; и что землей, не приносящей ренты, тогда была бы не наименее плодородная, а наименее выгодно расположенная земля, которая все-таки должна была бы обрабатываться для удовлетворения потребностей общества. Столь же очевидно, что частью учения Рикардо является и положение о том, что если предположить одинаковую плодородность всей земли какой-либо страны, то, даже не касаясь различий в расположении земель, все они будут приносить ренту при определенном условии, а именно в том случае, если спрос общества требует, чтобы всю землю возделывали до такой степени, по достижении которой дальнейшее приложение капитала начнет сопровождаться пропорционально меньшими доходами. Невозможно доказать, что вся земля какой-либо страны может приносить ренту еще при каких-нибудь иных условиях, за исключением, конечно, случаев насильственного вымогательства 5. § 6. После этого обзора свойств и причин ренты вновь вернемся к вопросу о прибыли и рассмотрим снова одно из положений, изложенных в предыдущей главе. Там мы говорили, что предварительные затраты капиталиста— или, другими словами, издержки производства — состоят единственно из заработной платы, что вся та часть этих затрат, которую не составляет заработная плата, является прибылью, выплаченной вперед, а все, что не составляет выплаченной вперед прибыли, — есть заработная плата. Однако, поскольку рента представляет собой элемент, который невозможно свести ни к прибыли, ни к заработной плате, мы должны были предположить тогда, что капита- Б [Так начиная с 5-го издания (1862 г.). В более ранних изданиях этот абзац заканчивался предложением: «Трудно доказать, что вся земля какой-либо страны может приносить ренту еще при каких-нибудь иных условиях».] 166
листу не приходится платить ренту, т. е. отдавать эквивалент за пользование соответствующим естественным фактором. Я обещал доказать в соответствующем месте, что т^кое предположение допустимо и что рента действительно не образует какой-либо части издержек производства или предварительных затрат капиталиста. Теперь очевидны основания, на которых было сделано это утверждение. Действительно, все фермеры-арендаторы и многие другие категории производителей платят ренту. Но теперь нам понятно, что любой человек, обрабатывающий землю, платя за нее ренту, получает взамен этой ренты орудие, по силе своей превосходящее другие орудия того же рода, за которые рента не платится. Превосходство этого орудия находится в прямой и точной пропорции к размерам ренты, уплачиваемой за пользование им. 'Если бы у весьма немногих людей были паровые машины, мощность которых превосходила бы мощность всех прочих существующих паровых машин, но количество их вследствие физических законов было бы ограниченно и не удовлетворяло бы имеющийся на эти машины спрос, то ренту, которую промышленник охотно платил бы за пользование одной из таких паровых машин, нельзя было бы рассматривать как увеличение в его расходах на производство. Потому что, пользуясь этой машиной, промышленник сэкономил бы на других издержках эквивалент той суммы, в которую обошлось ему пользование этой машиной, без нее он не смог бы выполнять такой объем работы иначе, как ценой дополнительных затрат, равных величине ренты. То же самое справедливо и в отношении земли. Действительными издержками производства являются те издержки, которые приходится нести при возделывании самых скверных земель или при использовании капитала в наименее благоприятных обстоятельствах. Такие земли или такой капитал, как мы видели, не приносят ренты; но издержки, с которыми связано ведение хозяйства в наименее благоприятных условиях, являются причиной, в силу которой все прочие земли или остальной используемый в сельском хозяйстве капитал подчинены эквивалентным расходам в форме ренты. Всякий, кто платит ренту, получает за нее ее полную стоимость в виде дополнительных преимуществ, и уплачиваемая им рента не ставит его в положение худшее, чем положение тех его собратьев по производству, которые не платят ренту, но располагают 167
Орудием меньшей эффективности; рента всего лишь уравнивает их положение. Итак, мы завершили изложение законов, регулирующих распределение продукта земли, труда и (капитала, в той мере, в какой возможно рассматривать эти законы независимо от способа, посредством которого осуществляется распределение в цивилизованном обществе, т. е. от механизма обмена и цен. Более полному разъяснению и окончательному подтверждению сформулированных нами законов и выводу из них наиболее важных заключений должно предшествовать объяснение природы и действия этого механизма. Это — предмет столь обширный и сложный, что для рассмотрения его требуется отдельная книга0. 6 [См. Приложение R. «Рента».]
КНИГА HI ОБМЕН
fЛава t О СТОИМОСТИ § 1. Предмет, к рассмотрению которого мы теперь собираемся приступить, занимает столь важное и заметное место в политической экономии, что в представлении некоторых ученых его границы сливаются с границами самой науки. Один известный автор предложил называть политическую экономию «каталлактикой» или наукой об обмене, другие называли ее наукой о стоимостях. Если бы эти наименования казались мне логически правильными, я бы должен был поместить «рассмотрение основных законов стоимости в начало нашего исследования, не откладывая его до третьей части; и уже одна возможность столь долгой отсрочки — достаточное доказательство того, что подобный взгляд на характер политической экономии является чересчур ограниченным. Правда, в предшествующих книгах у нас возникала необходимость преждевременно коснуться отдельных вопросов теории стоимости, особенно стоимости труда и земли. Тем не менее очевидно, что из двух (больших разделов политической экономии: производство богатства и его распределение — рассмотрение стоимости связано только с последним, и то лишь в той мере, в какой средством распределения является конкуренция, а не установившаяся практика или обычай. Условия и законы производства остались бы теми же, если бы устройство общества не зависело от обмена или не допускало его. Даже при нынешней системе производственной жизни, при которой занятия подразделяются очень дробно и вознаграждение каждого занятого в производстве зависит от цены особенного товара, обмен не является основным законом распределения продукции, так же как дороги и кареты вовсе не важные законы движения, а просто часть оборудования, посредством которого совершается движение. Смешивать эти представления — значит, по моему мнению, совершать не только логическую, но и практическую ошибку. В данном случае мы имеем дело с ошибкой, слишком распространенной в политической экономии и состоящей в том, что не различают необходимо- 171
стй, проистекающей из природы вещей, и необходимости созданной общественным устройством. Эта ошибка, кай мне кажется, всегда порождает два противоположных заблуждения: с одной стороны, заставляя политэкономов за: числять чисто преходящие истины их предмета в состав его постоянных и универсальных законов, а с другой сто роны, приводя к тому, что многие по ошибке принимаю? постоянные законы производства (такие, как законы, н.\ которых основана необходимость сдерживания роста населения) за временные случайные свойства существующего общественного устройства, — свойства, которыми те, кто будет создавать новую систему общественного устройства, вольны пренебречь. Однадо при таком состоянии общества, когда производственная система полностью основана на купле и продаже и каждый индивидуум поддерживает существование по большей части не с помощью вещей, в производстве которых он сам принимает участие, а с помощью вещей, добытых посредством двойного обмена — продажи, за которой следует купля, — вопрос стоимости оказывается основным. Почти любая гипотеза относительно экономических интересов таким образом устроенного общества предполагает некую теорию стоимости, и малейшая ошибка в данном предмете привносит соответствующую ошибку во всо наши другие выводы, и что-либо смутное или туманное в нашем понимании стоимости создает путаницу и неопределенность во всем остальном. К счастью, га законах стоимости нет ничего, что осталось бы ['1848 г.] выяснить современному или любому будущему автору; теория этого предмета является завершенной. Единственная трудность, которую нужпо преодолеть, состоит в том, чтобы, формулируя теорию, заранее разрешить главные затруднения, возникающие при ее применении; и добиться этого можно только при известной скрупулезности изложения и изрядной терпеливости читателя. Однако (если он новичок в Зтих изысканиях) он будет щедро вознагражден легкостью и быстротой, с которой глубокое понимание этого предмета позволит ему постичь большинство остальных вопросов политической экономии. § 2. Мы должны начать с определения нашей терминологии. Адам Смит в одном часто цитируемом отрывке коснулся наиболее очевидной двусмысленности слова «стои- 172
Мость», которое в одном своем смысле означает полезность, а в другом — покупательную силу или, по его собственному выражению, стоимость, проявляющуюся в употреблении, и стоимость, проявляющуюся в обмене. Но, как заметил Де Квинси, Адам Смит, поясняя примером это двойное значение, сам впал в другую двусмысленность. Он говорит, что предметы, обладающие самой высокой стоимостью, проявляющейся в употреблении, часто имеют совсем небольшую стоимость, проявляющуюся в обмене, или вообще не имеют ее, что справедливо, поскольку то, что может быть добыто без труда или жертвы, не обладает стоимостью, как бы полезно или необходимо оно ни было. Но он добавляет, что предметы с самой высокой стоимостью, проявляющейся в обмене, как, например, алмаз, могут иметь малую стоимость, проявляющуюся в употреблении, или вообще не иметь ее. Это применение слова «употребление» не в том значении, в котором оно используется в политической экономии, а в том другом значении, в котором употребление противопоставляется удовольствию. Политическая экономия не имеет ничего общего с относительной оценкой различных видов употребления, которую дает им философ или моралист. В политической экономии употребление вещи означает ее способность удовлетворять некое желание или служить некой цели. Алмазам эта способность присуща в высокой степени, и, если бы они не имели ее, у них не было бы никакой цены. Стоимость, проявляющаяся в употреблении, или, как ее называет Де Квинси, телеологическая стоимость, представляет крайний предел стоимости обмена. Меновая стоимость вещи может как угодно мало уступать стоимости, проявляющейся в употреблении; но думать, что она может превысить стоимость, проявляющуюся в употреблении, — значит допускать противоречие, ведь это предполагает, что ради обладания вещью люди отдадут больше чем предельную стоимость, которую они сами назначают ей как средству для удовлетворения своих наклонностей. Когда понятие «стоимость» используется без определения, оно всегда означает в политической экономии стоимость обмена или, как ее назвали Адам Смит и его последователи, стоимость способности к обмену (оборот, который никакие ссылки на авторитеты не могут сделать хорошо звучащим по-английски). Де Квинси использует вместо этого безупречный термин «меновая стоимость». 173
Меновую стоимость следует отливать от цены. Понятий «стоимость» и «цена» использовались как синонимы ранними политэкономами, и не всегда различаются даже Рикардо. Но более точные современные авторы, стремясь избежать расточительного расходования двух хороших научных терминов на одно понятие, используют понятие «цена» для выражения стоимости предмета в денежном отношении — для выражения количества денег, на которое он будет обменен. Под ценой предмета поэтому мы будем в дальнейшем понимать его денежную стоимость; под стоимостью, или меновой стоимостью, предмета — его общую покупательную силу, власть, которую обладание данным предметом дает над продаваемыми товарами вообще. § 3. Но здесь вновь необходимы определенные разъяснения. Что подразумевается под властью над товарами вообще? Один и тот же предмет обменивается на большое количество одних товаров и на очень малое количество других. Костюм обменивается на большое количество хлеба и на очень малое количество драгоценных камней. Стоимость предмета при обмене на одни товары может расти, а при обмене на другие падать. Сюртук может быть обменен в этом году на меньшее количество хлеба, чем в прошлом году, если урожай был плохим, но на большее количество стекла или железа, если с этих товаров был снят налог или в их производство .внедрены усовершенствования. Нельзя сказать, повысилась или понизилась в этих условиях стоимость сюртука. Можно только оказать, что она упала по отношению к одному предмету и возросла: по отношению к другому. Однако есть другой случай, при котором любой человек, нисколько не колеблясь, ответит, как изменилась стоимость сюртука, а именно случай, когда причиной нарушения меновых стоимостей было что-то влияющее непосредственно на сюртук, а не на хлеб или стекло. Предположим, например, что благодаря изобретению в ткацком оборудовании стало возможным получать сукно с издержками, вдвое меньшими, чем прежде. Следствием этого стало бы понижение стоимости сюртука, и если бы она понизилась по этой причине, то не только по отношению к хлебу или зерну, но по отношению ко всем вообще товарам, которые могут быть куплены, исключая те, на которые в то же время повлияла сходная причина падения стоимости. Поэтому мы сказали бы, что произо- 174
шло падение меновой стоимости, или общей покупательной силы, сюртука. Понятие общей меновой стоимости берет начало из того факта, что действительно существуют причины, в силу которых предмет склонен менять свою стоимость при обмене на предметы вообще, т. е. на все предметы, которые сами не оказались под влиянием сходно действующих причин. При научном рассмотрении меновой стоимости целесообразно отвлечься от действия всех причин, кроме тех, которые коренятся в самом подлежащем рассмотрению товаре. Причины, коренящиеся в товарах, с которыми мы сравниваем данный товар, влияют на его стоимость по отношению к этим товарам, а причины, коренящиеся в самом данном товаре, влияют на его стоимость по отношению ко всем товарам. Чтобы сосредоточить наше внимание на последних причинах, уместно предположить, что все товары, кроме данного, сохраняют неизменной свою относительную стоимость. Когда нам приходится обсуждать причины повышения или понижения стоимости зерна, мы предполагаем, что сукно, шелк, ножевые изделия, сахар, строевой лес и другие товары, хотя и различаются по покупательной силе по отношению к зерну, сохраняют неизменными пропорции, в которых они обмениваются один на другой. При этом допущении любой из них может быть принят в качестве представителя всех остальных, поскольку, как бы ни менялась стоимость зерна по отношению к любому другому товару, она меняется тем же образом и в той же степени по отношению ко всем остальным; и повышение или понижение его стоимости, выраженной в каком-то одном предмете, — это все, что требуется принимать во внимание. Поэтому его денежная стоимость или цена будет не хуже прочего представлять его общую меновую стоимость или покупательную силу и ради очевидного удобства будет часто использоваться нами в этом репрезентативном качестве с условием, что у самих денег не меняется их общая покупательная сила, т. е. что цены всех остальных предметов, кроме того, который нам приходится рассматривать, остаются неизменными. § 4. Различие между стоимостью и ценой, как мы их теперь определили, настолько очевидно, что едва ли нуждается в каком-либо примере. Но в политической экономии величайшие ошибки возникают из-за того, что не з&~ 175
мечаются самые очевидные истины. Сколь ни просто это различие, оно имеет последствия, с которыми читателю, несведущему в предмете, было бы неплохо основательно ознакомиться сразу же. Следующее последствие -- одно из главных. Существует такое явление, как общее повышение цен. У всех товаров может повыситься их денежная ценность. Но общего повышения стоимостей быть не может. Это логическая несообразность. Стоимость товара Л может вырасти, только если он станет обмениваться на большее количество товаров Б или Б, но в этом случае они должны обмениваться на меньшее количество товаров Л. Стоимости всех вещей не могут расти по отношению друг к ДРУгу- Если при определенных условиях стоимость половины товаров на рыпке повышается, те же самые условия предполагают падение стоимости другой половины товаров, и аналогичным образом падение предполагает рост. Стоимость всех вещей, обмениваемых одна на другую, не может одновременно упасть или возрасти, так же как не может каждый из дюжины бегунов обогнать всех остальных или каждое из сотни деревьев перерасти остальные. Как бы проста эта истина ни была, сейчас мы увидим, что она упускается из виду в некоторых самых распространенных взглядах теоретиков и так называемых практиков. И в качестве первого примера мы сошлемся на ту огромную важность, которую в воображении большинства людей имеет общий рост или падение цен. Оттого что повышение цены какого-то товара обычно указывает на повышение его стоимости при всеобщем росте цен, люди испытывают смутное ощущение, будто у всех вещей одновременно повысилась стоимость и все владельцы стали богаче. То обстоятельство, что денежные цены всех вещей могут расти или падать, при условии что это происходит в равной мере, не имеет само по себе никаких последствий, не считая влияния на уже заключенные контракты. Оно не влияет ни на чью заработную плату, прибыль или ренту. Каждый получает больше денег в одном случае и меньше в другом, но не больше и не меньше, чем раньше, из всего того, что покупается на деньги. Это имеет такое же значение, как использование большего или меньшего числа конторок для ведения подсчетов. Единственная вещь, стоимость которой в данном случае действительно меняется,— это деньги, и единственно кто оказывается в выигрыше или проигрыше — это держатели денег или те, кто должен 176
получить или заплатить твердо установленные денежные суммы. Такого рода изменение имеет одно значение для получателей ренты и кредиторов и прямо противоположное для тех, кто обременен рентой или долгами. Короче говоря, происходит нарушение твердо установленных денежных соглашений, и это — зло независимо от того, выигрывает от него должник или кредитор. Но ни на одной будущей сделке данное обстоятельство не отражается. Поэтому давайте запомним (а вспоминать об этом нам придется часто), что общий рост или общее падение стоимостей является логическим противоречием и что общее повышение или общее снижение цен всего лишь равносильно изменению стоимости денег и не имеет никакого значения, за исключением того, что оно влияет на существующие соглашения, связанные с получением и выплатой твердых денежных сумм *, и, следует добавить, того, что оно влияет на интересы производителей денег. § 5. Прежде чем начать исследование законов стоимости и цепы, я должен сделать еще одно замечание. Мне следует раз и навсегда предупредить, что я рассматриваю те случаи, когда стоимость и цены определяются только конкуренцией. Лишь постольку, поскольку они определяются подобным образом, их можно свести к определенному закону, который возможно установить. Нужно исходить из того, что покупатели столь же усердно стараются покупать подешевле, как продавцы продавать подороже. Поэтому стоимости и цепы, к которым применимы наши выводы, — это коммерческие стоимости и цены; те цены, которые приводятся в прейскурантах; цены оптовых рынков, где купля, так же как и продажа, является деловой операцией; где покупатели не жалеют сил, чтобы узнать, и обычно действительно узнают, мипимальную цену, по которой может быть получен товар данного качества, и где поэтому верна аксиома, что на одном и том же рынке не может быть двух цен у одного товара одного качества. Наши утверждения будут верны в гораздо более ограниченном смысле в отношении розничных цен, цен, уплачиваемых в магазинах за товары личного потребления. На такие вещи часто бывает не только две, а множество от- 1 [Последующие слова предложения были добавлены в 6-е из- дапие (1865 г.).] 12 Заказ tf* 522 177
личных друг от друга цен в разных магазинах или даже в одном и том же магазине, потому что привычка и случай значат в этом деле не меньше, чем общие причины. Покупки для личного потребления осуществляются даже деловыми людьми не всегда по коммерческому принципу: чувства, которыми сопровождаются операции по получению и расходованию дохода, часто бывают чрезвычайно различны. То ли по лености, то ли по беспечности, или потому, что люди видят утонченность в том, чтобы платить, не задавая вопросов, три четверти тех, кто может это себе позволить, соглашаются на гораздо более высокие цены, чем необходимо, за вещи, которые они потребляют; в то время как бедные часто поступают так же по неведению и недостатку рассудительности, из-за нехватки времени для поисков и расспросов и нередко по принуждению, явному или скрытому. Поэтому розничные цены не подчиняются со всей правильностью, которую можно было бы ожидать, действию причин, определяющих оптовые цены. Влияние этих причин сказывается в конечном счете на розничных рынках и является действительной причиной таких изменений в розничных ценах, которые имеют общий и постоянный характер. Но непрерывного или точного соответствия здесь нет. Ботинки одинаково хорошего качества в разных магазинах продаются по значительно различающимся ценам, а цена на кожу может упасть без того, чтобы более зажиточные покупатели начали меньше платить за ботинки. Тем не менее цена ботинок иногда действительно снижается; и, когда это происходит, причиной тому является всегда какое-то общее условие, такое, как подешевление кожи; а когда кожа дешевеет, даже если ничего не меняется в магазинах, посещаемых богатыми людьми, мастеровой и чернорабочий получают свою обувь обычно по более низкой цене и происходит заметное снижение договорных цен, по которым ботивйки поставляются в работные дома или в полк. Во всех рассуждениях о ценах должпа подразумеваться оговорка: «...предполагая, что все стороны заботятся о своих интересах». Невнимание к этим различиям вело к неправильному применению абстрактных принципов политической экономии и еще чаще — к их незаслуженной дискредитации посредством сравнения с фактами иного рода, чем те, на основании которых они выведены и которые, как можно Обкидать, вполне с ними согласуются. 178
ГЛАВА II ОБ ОТНОШЕНИИ СПРОСА И ПРЕДЛОЖЕНИЯ К СТОИМОСТИ § 1. Для того чтобы вещь обладала меновой стоимостью, необходимо соблюдение двух условий. Во-первых, она должна быть полезна в определенном отношении, т. е., как уже объяснялось, способствовать достижению какой- то цели, удовлетворять какое-то желание. Никто не станет платить что-то или расставаться с чем-то служащим какой-либо из его целей, чтобы получить вещь, не пригодную ни для чего. Во-вторых, вещь должна не только обладать какой-то полезностью, но и ее получение должно быть сопряжено с известной трудностью. «Любой товар, — пишет Де Квинси *, — для получения того искусственного рода стоимости, который подразумевают под меновой стоимостью, должен прежде всего выступать средством для достижения той или иной желаемой цели; и затем, даже бесспорно обладая этим необходимым свойством, он никогда не приобретет меновой стоимости в тех случаях, когда может быть получен даром и без усилий. При этом два последних условия являются необходимыми ограничениями, ибо нередко случается, что какой-то желанный предмет может быть получен безвозмездно; только наклонись, и можешь собирать его у своих ног; но все же, поскольку продолжительное1 повторение наклонов требует утомительных усилий, очень быстро обнаруживается, что, когда собираешь сам, это практически не безвозмездное занятие. В обширных лесах Канады время от времени можно даром собирать огромные количества земляники; однако наклонное положение и монотонный труд настолько изнурительны, что всякий вскоре рад передать работу в наемные руки». В предыдущей главе отмечалось, что полезность вещи, как она оценивается покупателем, является крайним пределом ее меновой стоимости, выше стоимость подняться не может, и, чтобы она поднялась столь высозю, требуются особые обстоятельства. Де Квинси прекрасно объяс- * "Logic of Political Economy", p. 13. 12' 179
йй£т этот вопрос. «Зайдите в какой бы то ни было Магазин, купите первый попавшийся товар; что будет определять его цену? В 99 случаях из 100 просто элемент Т — трудность его приобретения. Другой элемент, П, или внутренняя полезность, будет совершенно бездействующим. Пусть вещь, оцениваемая по ее полезным свойствам, будет с точки зрения ваших целей равноценна 10 гинеям, так что вы скорее отдадите 10 гиней, чем лишитесь ее, несмотря на это, ебли трудность ее производства равноценна всего 1 гинее, 1 гинея — это та цена, которую она будет иметь. Но тем не менее хотя П не проявляет своего действия, можно ли предположить, что она вовсе отсутствует? Ни в коем случае, так 'как, если бы внутренняя полезность действительно отсутствовала, вы бы наверняка не купили товар даже по самой низкой цене. С другой стороны, в одном случае из 100 мы можем предположить противоположные обстоятельства: вы находитесь на пароходе, плывущем по озеру Верхнему, и держите путь в незаселенный район в 800 милях от цивилизованного мира, вы знаете, что в течение 10 лет вам не предоставится никакой возможности купить себе какой-либо предмет роскоши, будь то не очепь или весьма роскошная вещь. У одного знакомого пассажира, с которым вам предстоит расстаться до захода солнца, есть прекрасная музыкальная табакерка; по опыту зная власть такой игрушки над вашими чувствами, волшебную силу, с которой она порой успокаивает ваше умственное перенапряжение, вы страстно желаете купить ее. Покидая Лондон, бы забыли сделать это, сейчас предоставляется последняя возможность. Но владелец, не хуже вас сознающий ваше положение, полон решимости действовать с помощью доведенной до крайности нагрузки на П, на внутреннюю ценность товара, согласно вашей личной оценке с точки зрения ваших личных целей. Он и слышать не хочет о Т как сколько-нибудь регулирующей силе или смягчающем факторе в данном случае; и в конце концов, хотя в Лондоне или Париже вы могли бы нагрузить такими табакерками целый фургон по 6 гиней за штуку, вы платите 60, лишь бы не потерять ее, когда отзвучал последний удар часов, требующий от вас купить вещь сию же минуту или утратить ее навсегда. Здесь, как и раньше, действующим является только один элемент: раньше им была Т, теперь это П. Но в конечном счете Т не отсутствовала, хотя и бездействовала. Инертность Т по- 180
зволила П проявить свое влияние в полной мере. Когда давление, оказываемое Т, устраняется, П резко возрастает, подобно тому как поднимается вода в насосе, освобожденная от давления воздуха. Тем не менее очевидно, что Т была у вас в мыслях, хотя цена регулировалась иначе, кай потому, что П и Т должны сосуществовать, чтобы имел место какой бы то ни было случай меновой стоимости, тай и потому, что, бесспорно, вы самым тщательным образом принимаете во внимание эту Т, предельную трудность приобретения (которая в данном случае является максимально возможной, т. е. равна невозможности), прежде чем согласитесь на цену, взвинченную до П. Определенная Т исчезла, но на ее место в ваших мыслях пришла безграничная Т. Несомненно, вы подчинились П как силе, регулирующей цену, лишь находясь в безвыходном положении, но это произошло с сознанием скрытого присутствия Т. Между тем Т не проявляет никакой положительной силы и устранение Т от какого бы то ни было действия на цену создает как бы идеальный вакуум, и в этом вакууме П устремляется к своему высочайшему и крайнему пределу. Этот случай, когда стоимость полностью регулируется потребностями или желаниями покупателя, представляет собой пример строгой и абсолютной монополии, при которой, поскольку желаемый товар может быть получен только у одного лица, последнее может требовать за него любой эквивалент, впрочем не доходящий до цены, при которой нельзя найти ни одного покупателя. Но даже при полной монополии взвинчивание цены до крайнего предела не является обязательным следствием, как будет видно, когда мы рассмотрим, насколько закон стоимости определяется другим элементом — трудностью приобретения. § 2. Трудность приобретения, которая определяет стоимость, — это не всегда трудность одного и того же рода. Иногда она состоит в абсолютной ограниченности предложения. Есть вещи, количество которых физически невозможно увеличить сверх определенного узкого предела. Таковы вина, получаемые из винограда, который может быть выращен только на особой почве, в условиях особого климата и местоположения. Таковы также старинные скульптуры, картины старых мастеров, редкие книги или монеты или другие предметы, представляющие антикварный инте- 181
pec. Сюда же можно причислить дома и участки ДЛй застройки в городе, размеры которого ограниченны (как, например, в Венеции или каком-нибудь укрепленном городе, где укрепления необходимы для его безопасности); наиболее привлекательные места во всяком городе; дома и парки, отмеченные особой естественной красотой, в местах, где это преимущество встречается редко. Потенциально вся земля является предметом потребления подобного рода, и так действительно бывает в странах с высокой плотностью населения, где вся земля обрабатывается полностью. Но есть еще одна категория (охватывающая большую часть всех покупаемых и продаваемых вещей), в которой единственное препятствие к приобретению заключается в труде и издержках, необходимых для производства товара. Без определенного труда и издержек этот товар получить нельзя, но, когда кто-либо готов взять их на себя, для увеличения количества этого продукта нет никаких пределов. Если работники и машины имелись бы в достаточном количестве, то вместо каждого ярда выпускаемой сейчас хлопчатобумажной, шерстяной или льняной ткани можно было бы производить тысячи ярдов. Несомненно, и в этом случае настал бы момент, когда дальнейшее увеличение производства было бы приостановлено из-за неспособности земли давать больше сырья. Однако в политической экономии нет необходимости рассматривать время, когда этот идеальный предел станет реальным. Существует, наконец, третий случай, гораздо более сложный, занимающий промежуточное положение между двумя предшествующими, на который я сейчас только укажу, но его важность в политической экономии чрезвычайно велика. Есть товары, количество которых можно беспредельно приумножать посредством труда и расходов, однако не с помощью фиксированного увеличения труда и расходов. При данных издержках можно произвести только ограниченное количество товара: если его потребуется больше, его придется производить с большими издержками. Как часто указывалось, к этому классу принадлежит сельскохозяйственная продукция и вообще вся необработанная продукция земли, и эта особенность — источник очень важных последствий, одно из которых — необходимость ограничивать рост населения, а другое — уплата ренты. 182
§ 3. Таковы три класса, в одном из которых должны занять свое место все покупаемые и продаваемые вещи; поэтому рассмотрим их по порядку. И прежде всего речь пойдет о вещах, количество которых абсолютно ограниченно, таких, как старинные скульптуры или картины. О таких вещах обычно говорят, что их стоимость зависит от того, насколько редко они встречаются, но это выражение недостаточно определенно, чтобы отвечать нашим целям. Иногда говорят с несколько большей точностью, что стоимость зависит от спроса и предложения. Но даже это утверждение нуждается во многих разъяснениях, чтобы стать ясным выражением отношения между стоимостью вещи и теми причинами, влияние которых сказывается на этой стоимости. Предложение товара — выражение понятное: оно означает количество товара, предложенное для продажи; количество, которое в данное время и в данном месте могут получить люди, желающие купить этот товар. Но что подразумевается под спросом? Не просто желание получить товар. Нищий может желать алмаз, но его желание, как бы велико оно ни было, не повлияет на цену. Поэтому авторы придали спросу более ограниченный смысл и определили его как желание обладать, соединенное с покупательной силой. Чтобы отличать спрос в этом специальном смысле от спроса, являющегося синонимом желания, они называют первый эффективным спросом *. После такого объяснения обычно предполагается, что все трудности устранены и что стоимость зависит от соотношения между эффективным спросом, определенным таким образом, и предложением. Однако такие объяснения не могут удовлетворить человека, требующего ясных понятий, вполне точного их выражения. В таком противоречивом понятии, как соотношение между двумя вещами разных наименований, всегда должна содержаться определенная путаница. Какое соотношение может быть между количеством и желанием, пусть даже желание соединяется с возможностью? Соот- * Адам Смит, который ввел выражение «эффективный спрос», использовал его для обозначения спроса тех, кто хочет и в состоянии предложить за товар то, что он называет его естественной ценой, т. е. цену, которая позволит постоянно производить товар и доставлять его на рынок. — См. главу о естественной и рыночной цене (кн. I, гл. 7). 183
ношение между спросом и предложением доступно для понимания, если только под спросом мы подразумеваем требуемое количество и если имеющееся в виду соотношение — это соотношение между требуемым количеством и предложенным количеством. Но, кроме того, требуемое количество не является твердо установленным даже в одно и то же время и. в одном и том же месте, оно меняется в соответствии со стоимостью: когда вещь дешева, спрос на нее обычно 'больше, чем когда она дорога. Поэтому спрос частично зависит от стоимости. Но выше утверждалось, что стоимость зависит от спроса. Как нам выпутаться из этого противоречия? Как разрешить парадокс, связанный с двумя вещами, каждая из которых зависит от другой? Хотя преодоление этих трудностей вполне очевидно, сами они отнюдь не являются вымышленными, и я делаю их достаточно выпуклыми, так как убежден, что они смутно тревожат всякого исследователя предмета, кто откровенно не рассмотрел и отчетливо не осознал их. Вероятно, многие авторы давали их правильное разрешение, хотя я не могу припомнить никого, кто сделал бы это до меня, кроме Ж. Б. Сэя, которому в высшей степени присущи ясность мыслей и искусство их изложения. Я, однако, мог бы вообразить, что оно должно быть известно всем политэкономам, если бы работы некоторых из них не свидетельствовали об изрядном недостатке ясности в этом вопросе и если бы пример Де Квинси не доказывал, что полное непризнание и подразумеваемое отрицание этого вопроса совместимы с большой интеллектуальной оригинальностью и близким знакомством с предметом. § 4. Подразумевая при употреблении понятия «спрос» требуемое количество и помня, что оно не является твердо установленным и обычно меняется в зависимости от стоимости, давайте предположим, что в какой-то известный момент спрос превышает предложение, т. е. что есть лица, готовые по рыночной цене купить большее количество товара, чем предлагается для продажи. При этом конкуренция имеет место на стороне покупателей, и стоимость растет, но насколько? Пропорционально дефициту, как могут предположить пекоторые, а именно: если спрос превышает предложение на 7з, стоимость повышается на 7з. Но это отнюдь не та/к, поскольку, когда стоимость вырас- 184
тет на Уз, спрос может всё еще превышать предложение; даже при этой более высокой стоимости может потребоваться больше товара, чем можно получить, и конкуренция между покупателями будет по-прежнему продолжаться. Если товар является предметом жизненно необходимым, за который люди готовы скорее заплатить любую цену, чем отказаться от него, дефицит в 7з может поднять цену в 2, 3, 4 раза *. Или, напротив, конкуренция может прекратиться до того, как стоимость вырастет хотя бы пропорционально дефициту. Из-за роста цен, при котором они не возросли на 7з, приобретение всего количества товара может оказаться за пределами возможностей или склонностей покупателей. Тогда в какой же точке остановится рост? В точке, какой бы она ни была, в которой уравниваются спрос и предложение: при цене, устраняющей лишнюю треть спроса или вьщвигающей дополнительных продавцов, достаточных для его удовлетворения. Когда благодаря одному из этих способов или их комбинации спрос станет равен, и не более чем равен, предложению, рост стоимости остановится. Противоположный случай столь же прост. Вместо предположения о превышении спросом предложения давайте допустим, что предложение превышает спрос. Теперь конкуренция будет со стороны продавцов: лишнее количество товара может найти сбыт, только вызывая дополнительный равный себе спрос. Это осуществляется путем удешевления товара: стоимость падает и делает предмет доступным для более многочисленных покупателей или побуждает тех, кто уже был его потребителем, покупать больше. Падение стоимости, необходимое для восстановления равенства спроса и предложения, в разных случаях различно. Виды вещей, у которых оно обычно оказывается максимальным, находятся на двух полюсах шкалы потребления: это или предметы жизненно необходимые, или те особые предметы роскоши, склонность к которым ограни- * Цена пшеницы в Апглии повышалась от 1ии до 200% и даже более, когда нехватка зерна по максимальной оценке не превышала 7в—7з среднего урожая и когда этот дефицит смягчался поставками из-за границы. Если бы нехватка верна дошла до 7з, причем не осталось бы запаса от прошлого года и не было бы надежды на облегчение положения благодаря импорту, цена могла бы вырасти в 5, 6 или даже 10 раз.—Т о о k e. History of Prices, vol. I, p. 13-15. ' 185
Чйвается узким кругом лиц. Что касается пищи, то, поскольку те люди, которые уже имеют ее в достаточном количестве, не потребуют больше вследствие того, что пища подешевела, а предпочтут потратить на другие вещи то, что они сберегли на еде, вызванный подешевлением рост потребления, как показывает опыт, покроет только малую часть дополнительного предложения, порожденного обильным урожаем *, и падение стоимости практически останавливается только потому, что фермеры изымают свое зерно с рынка и придерживают его в надежде на более высокую цену, или вследствие операций спекулянтов, которые скупают зерно, когда оно дешево, и накапливают его, чтобы выбросить на рынок в момент более острой потребности в нем. Уравниваются ли спрос и предложение благодаря увеличению спроса на товар в результате его удешевления или благодаря изъятию с рынка части предложения, не столь важно. Важнее другое — а именно что они уравниваются в любом случае. Итак, мы видим, что понятие о соотношении между спросом и предложением неуместно и не имеет никакого отношения к делу; правильной математической аналогией является равенство. Спрос и предложение, требуемое количество и предложенное количество обязательно уравниваются. Если в какой-то момент они неравны, конкуренция уравнивает их, и делается это посредством регулирования стоимости. Если спрос увеличивается, стоимость растет, если спрос уменьшается, стоимость падаетг с другой стороны, если предложение падает, стоимость возрастает, и, наоборот, она уменьшается, если предложение увеличивается. Рост или падение продолжается до тех пор, пока спрос и предложение не станут вновь равны друг другу, и стоимость, с которой товар появляется на любом рынке, не что иное, как стоимость, которая вызывает на этом рынке спрос, как раз достаточный для поглощения существующего или ожидаемого предложения. В таком случае это закон стоимости, относящийся ко всем товарам, количество которых не поддается увеличению по желанию. Такие товары, несомненно, являются исключением. Для того гораздо более обширного класса вещей, которые допускают неограниченное увеличение, * См.: То оке. Op. cit.; "Report of the Agricultural Committee of 1821". 186
действителен другой закон. Но не менее необходимо отчетливо понимать и твердо придерживаться теории этого исключительного случая. Во-первых, он окажется весьма полезен, помогая понять более общий случай. А во-вторых, исключение простирается шире и охватывает больше ситуаций, чем можно было бы вначале предположить. § 5. Имеется незначительное число товаров, предложение которых естественно и неизбежно ограничено. Но предложение любого товара может быть ограничено искусственно. Любой товар может стать предметом монополии, как, например, чай в Англии до 1834 г., табак во Франции, опиум в Британской Индии в настоящее время [1848 г.]. Цена монополизированного товара предполагается обычно произвольной, зависящей от воли монополиста и ограниченной только (как в примере Де Квинси с музыкальной табакеркой в дебрях Америки) предельной оценкой покупателя ценности этого товара для него. В определенном смысле это верно, но тем не менее данный случай не составляет исключения в том, что касается зависимости стоимости от спроса и предложения. Монополист может по своему усмотрению назначить любую высокую, цену, лишь бы она не превышала той, которую потребитель не сможет или не захочет уплатить; но сделать это он может, только ограничив предложение. Голландская Ост-Индская компания получала монопольную цену за пряности, выращиваемые на островах, но для этого она была вынуждена в удачные сезоны уничтожать часть урожая. Если бы она упорствовала в том, чтобы продать see, что произвела, она должна была оказывать давление на рынок, понижая цену столь низко, что, возможно, получила бы за большее количество меньшую общую выручку; по крайней мере она показывала, что придерживалась такого мнения, когда уничтожала излишки. Даже на озере Верхнем барышник у Де Квинси не смог бы продать свою табакерку за 60 гиней, если бы он располагал двумя табакерками и желал продать их обе. Если бы цена издержек каждой равнялась 6 гинеям, он предпочел бы получить 70 гиней за две табакерки, чем 60 за одну, т. е., хотя его монополия была бы почти полной, он продал бы табакерки по 35 гиней за штуку, несмотря на то что 60 гиней не превосходили оценки вещи покупателем с точки зрения его целей. Следовательно, монопольная стоимость определяется не каким-то осо- 187
бенным принципом, а является всего лишь разновидностью обычного случая взаимодействия спроса и предложения. Кроме того, хотя существует лишь немного товаров, предложение которых никогда не подлежит увеличению, любой товар может временно оказаться таковым, а с некоторыми товарами так обыкновенно и случается. Например, количество сельскохозяйственной продукции не может быть увеличено до следующего урожая; количество зерна, уже существующего в мире, — это все, что можно получить иногда в течение ближайшего года. В этот промежуток времени зерно практически уподобляется вещам, количество которых не может быть увеличено. Что касается «большинства товаров, то для увеличения их количества требуется определенное время, и если спрос увеличивается, то до тех пор, пока не появится соответствующее предложение (т. е. пока предложение не сможет приспособиться к спросу), стоимость будет повышаться настолько, чтобы приспосабливать спрос к предложению. Обратимся к другому случаю, представляющему прямую противоположность только что рассмотренному. Имеются другие товары, предложение которых может неограниченно увеличиваться, но не может быть быстро уменьшено. Встречаются вещи, которые столь долговечны, что имеющееся количество их всегда очень велико по сравнению с годовым производством. Золото и более долговечные металлы — вещи подобного рода; к ним относятся также и дома. Предложение таких вещей могло бы быть сразу же уменьшено посредством их уничтожения, но в том, чтобы сделать это, мог бы быть заинтересован только их владелец, если бы он располагал монополией на предмет и мог возместить его частичное уничтожение увеличением стоимости остатка. Следовательно, стоимость таких вещей может долгое время оставаться из-за избытка их предложения или сокращения спроса настолько низкой, чтобы вызывать полное прекращение их дальнейшего производства; но так как уменьшение предложения вследствие износа является столь медленным процессом, даже при полной приостановке производства требуется долгое время для восстановления начальной стоимости. В течение этого интервала стоимость будет регулироваться исключительно спросом и предложением и станет возрастать понемногу по мере износа существующего запаса, пока не окажется 188
выгодной для производителя, после чего производство возобновится. Наконец, есть товары, у которых, хотя их количество может быть увеличено или уменьшено в большой и даже в неограниченной степени, стоимость не зависит ни от чего, кроме спроса и предложения. Это в первую очередь касается такого товара, как «труд», стоимость которого мы подробно рассматривали в предыдущей книге; многочисленны и другие случаи, которые позволяют нам привлекать данный цринцип для решения трудных вопросов меновой стоимости. Необходимость эта в особенности обнаружится, когда мы будем рассматривать международные стоимости, т. е. условия взаимного обмена товарами, произведенными в разных странах, или, вообще говоря, в местах, удаленных друг от друга. Но на этих вопросах мы не можем останавливаться, пока не изучим ситуации с товарами, количество которых может быть увеличено неограниченно и по желанию, и пока не определим, какой закон, отличный от закона спроса и предложения, регулирует постоянную или среднюю стоимость таких товаров. Это мы сделаем в следующей главе.
ГЛАВА III О СООТНОШЕНИИ МЕЖДУ ИЗДЕРЖКАМИ ПРОИЗВОДСТВА И СТОИМОСТЬЮ § 1. Когда производство товара является результатом труда и расходов, независимо от того, может ли количество данного товара быть увеличено бесконечно или нет, существует минимальная стоимость, являющаяся необходимым условием его постоянного производства. Во всякое данное время стоимость — результат предложения и спроса, и ее величина всегда та, которая необходима, чтобы создать рынок для существующего предложения. Но производство товара не будет продолжаться, если эта стоимость недостаточна для возмещения издержек производства и получения, кроме того, обычно ожидаемой прибыли. Капиталисты не станут продолжать производство, постоянно приносящее убыток. Они не станут вести даже производство, приносящее прибыль меньше той, на какую они могут жить. Лица, капитал которых уже вложен и не может быть легко высвобожден, будут в течение длительного времени стойко продолжать производство без прибыли и, случалось, упорно продолжали производство даже с убытком для себя в надежде на лучшие времена. Но они не будут делать это бесконечно или тогда, когда ничто не указывает на возможную перемену к лучшему. Никакой новый капитал не будет вложен в занятие, если это не обещает не только некоторой прибыли, но и прибыли не меньшей, чем можно ожидать от любого другого занятия в данное время и в данном месте (при этом во внимание принимается и степень приемлемости занятия в других отношениях). Когда очевидно, что нельзя ожидать такой прибыли, капитал если и не изымается фактически, то по крайней мере не замещается новым по мере его потребления. Издержки производства вместе с обычной прибылью могут поэтому быть названы необходимой ценой или стоимостью всех вещей, произведенных трудом и капиталом. Никто добровольно не занимается производством, имея в перспективе убыток. Тот, кто так поступает, делает это из- за ошибки в расчете, которую он старается исправить как можно быстрее. 190
Когда товар не только производится трудом и капиталом, но может быть произведен ими в неограниченном количестве, эта необходимая стоимость — минимум, которым будут довольствоваться производители, — является также, если конкуренция ведется свободно и активно, максимумом, на который они могут рассчитывать. Если стоимость товара такова, что она возмещает издержки производства не просто с обычной, а с повышенной нормой прибыли, капитал стремится участвовать в этой дополнительной прибыли и, увеличивая предложение товара, уменьшает его стоимость. Это не просто предположение или догадка, а факт, известный тем, кто знаком с коммерческими операциями. Как только появляется новый вид предпринимательской деятельности, сулящий надежду на исключительную прибыль, и как только какой-либо существующий вид торговли или производства считается приносящим прибыль больше обычной, в короткое время производство или импорт товара становятся столь значительными, что это наверняка не только уничтожает дополнительную прибыль, по и понижает стоимость настолько же ниже необходимого уровня, насколько раньше она была выше его, причем до тех пор, пока избыточное предложение не выравнивается общим или частичным прекращением дальнейшего производства. Эти колебания в масштабах производства, как уже упоминалось *, не предполагают и не требуют, чтобы кто-либо менял свое занятие. Те, у кого дело процветает, увеличивают свое производство, шире пользуясь кредитом, в то время как те, кто не получает обычной прибыли, сокращают свои операции и — по выражению, принятому в промышленности, — работают неполный рабочий день. Таким путем наверняка и быстро уравнивается если, возможно, и не сама прибыль, то ожидание прибыли от занятий разного рода. Итак, общее правило заключается в том, что вещам присуща тенденция обмениваться друг на друга по таким стоимостям, которые делают возможным возмещение каждому производителю издержек производства с обычной прибылью, иными словами, по таким стоимостям, которые приносят всем производителям одинаковую норму прибыли на их затраты. Но чтобы прибыль могла быть равной там, где равны затраты, т. е. издержки производства, вещи * См. выше, с. 137. 191
Должна обмениваться друг на друга пропорционально издержкам их производства: вещи, у которых издержки производства одинаковы, должны иметь и одинаковую стоимость, потому что лишь таким образом одинаковые затраты будут приносить одинаковый доход. Если земледелец с капиталом, равным 1 тыс. квартеров зерна, может произвести 1,2 тыс. квартеров, приносящих ему прибыль 20%, то все остальное, что может быть произведено одновременно с капиталом в 1 тыс. квартеров, должно стоить 1,2 тыс. квартеров, т. е. должно обмениваться на них, иначе производитель получит или больше, или меньше 20%. Адам Смит и Давид Рикардо называли эту стоимость вещи, пропорциональную издержкам ее производства, ее естественной стоимостью (или ее естественной ценой). Они подразумевали под этим величину, вокруг которой колеблется стоимость и к которой она всегда стремится вернуться, — центральную стоимость, к которой, по выражению Адама Смита, постоянно тяготеет рыночная стоимость вещи и всякое отклонение от которой является временной некорректностью, неправильностью, само существование которой приводит в действие силы, стремящиеся ее исправить. В среднем за годы, достаточные для того, чтобы дать возможность отклонениям в одну сторону от центральной линии уравновесить колебания в другую сторону, рыночная стоимость соответствует естественной стоимости, но она очень редко точно совпадает с ней в любое данное время. Море везде стремится к некоему уровню, но оно никогда не бывает точно на этом уровне: его поверхность постоянно изборождена волнами и часто приводится в волнение бурями. Достаточно того, что, по крайней мере в открытом море, нет точки, которая была бы постоянно выше другой. Каждый участок попеременно повышается и понижается, но океан в целом сохраняет свой уровень. § 2. Скрытая сила, заставляющая стоимости вещей согласовываться в конфшом счете с издержками производства, заключается в том, что иначе изменилось бы предложение товара. Предложение возросло бы, если бы предмет продолжал продаваться дороже, чем это было пропорционально издержкам его производства, и уменьшилось бы, если бы цена упала ниже этой пропорциональности. Но исходя из этого мы не должны предполагать, что пред- 192
ложение в действительности неизбежно должно умень* шаться или увеличиваться. Предположим, что издержки производства определенного предмета уменьшились благодаря какому-нибудь механическому изобретению или увеличились за счет обложения налогом. Стоимость предмета через короткое время, если не сразу же, упадет в первом случае и повысится во втором; и это произойдет потому, что без этого в первом случае предложение увеличивалось бы, пбка не упала бы цена, а во втором случае уменьшалось бы, пока она не повысилась. По этой причине п из-за ошибочного представления, что стоимость зависит о г соотношения, складывающегося между спросом и предложением, многие предполагают, что это соотношение должно меняться всегда, когда происходит любое изменение в стоимости товара; что стоимость не может упасть вследствие сокращения издержек производства, если предложение не будет постоянно увеличиваться, и не может вырасти, если предложение не будет постоянно уменьшаться. Но это не так: в том или ином реальном изменении предложения нет необходимости, а когда предложение меняется, то это изменение, если оно постоянно, является не причиной, а следствием изменения стоимости. Правда, если бы предложение не могло быть увеличено, никакое сокращение издержек производства не привело бы к снижению стоимости; но нет никакой нужды в том, чтобы оно действительно было увеличено. Нередко достаточно оказывается одной возможности: торговцы знают, что должно произойти, и взаимное соперничество заставляет их предупреждать этот результат понижением цены. Возрастет ли постоянное предложение товара после удешевления его производства, зависит совершенно от другого, а именно от того, потребуется ли больше товара по этой уменьшенной стоимости. Чаще всего большее количество действительно требуется, но это не обязательно. «Человек, — пишет Де Квинси *, — покупает товар, непосредственно пригодный для достижения его личных целей, охотнее и в большем количестве, когда тот становится дешевле. Носовых платков, подешевевших вдвое, он, возможно, будет покупать втрое больше, но он не купит больше паровых машин оттого, что они подешевели. Размеры его спроса на паровые машины почти всегда определяются об- * "Logic of Political Economy", p. 230—231. 13 Заказ № 522 193
стоятельствами, в которых он находится. Если он и учитывает стоимость, то в гораздо большей мере стоимость работы этой машины, чем стоимость ее покупки. Но у многих товаров сбыт, безусловно, ограничен только существующей системой, к которой эти товары привязаны как ее подчиненные части или члены. Можем ли мы благодаря искусственному удешевлению часовых циферблатов добиться того, чтобы их продавалось больше, чем внутренних частей или механизмов таких часов? Может ли продажа винных бочек увеличиться без увеличения продажи вина? Или могут ли инструменты корабельных мастеров найти расширенный сбыт, пока судостроение находится в застое?.. Предложите городу с 3 тыс. жителей партию катафалков, и никакая дешевизна не сделает для этого города соблазнительной покупку более одного катафалка. Предложите партию яхт; главные издержки тут связаны с укомплектованием яхты личным составом, снабжением его продовольствием, починкой яхты, и никакое уменьшение в цене самой яхты не соблазнит купить ее ни одного человека, чьи привычки и склонности не располагали его к такой покупке. То же самое можно сказать о профессиональной одежде епископов, адвокатов, оксфордских студентов». Однако никто не сомневается в том, что цена и стоимость всех этих вещей в конечном счете понизилась бы при любом уменьшении издержек их производства, и понизилась бы из-за опасения, что появятся новые конкуренты и предложение возрастет; хотя большой риск, которому подвергся бы новый конкурент в торговле товаром, сбыт которого не может быть значительно расширен, позволил бы прежним торговцам поддерживать их первоначальную цену гораздо дольше, чем они могли бы делать это с товаром, предоставляющим более заманчивые возможности для конкуренции. Рассмотрим теперь противоположный случай, предположив, что издержки производства увеличились, например из-за обложения товара налогом. Стоимость товара повысится, и, вероятно, сразу же. Уменьшатся ли предложения? Только в том случае, если увеличение стоимости уменьшило спрос. Произойдет ли такой результат — это обнаружится скоро. И если это произойдет, стоимость несколько снизится от избытка предложения, пока не сократится производство, после чего она вновь повысится. Есть много товаров, для существенного сокращения спроса на 194
которые требуется весьма значительное повышение цены: таковы в первую очередь предметы первой необходимости, например обычные продукты питания народа, в Англии — пшеничный хлеб, которого при настоящей цене потребляется, вероятно, почти столько же, сколько потреблялось бы нынешним населением и по значительно более низкой цене. Тем не менее именно у таких предметов дороговизна, или высокая цена, смешивается большинством населения с недостаточностью предложения. Пища может быть дорогой оттого, что предложение недостаточно, скажем после неурожая; но, например, дороговизна, являющаяся следствием налогообложения или принятия хлебных законов, не имеет ничего общего с недостаточным предложением, такие причины не слишком уменьшают количество продуктов питания в стране; они скорее уменьшают количество других предметов, а не продуктов питания, поскольку из-за того, что у тех, кто тратит больше на еду, остается не так много на другие расходы, производство других предметов сокращается до пределов уменьшившегося спроса. Поэтому совершенно справедливо считать, что стоимость предметов, количество которых может быть увеличено по желанию, не зависит (исключая случайность и время, необходимое для приспособления производства) от спроса и предложения; напротив, спрос и предложение зависят от нее. Существует спрос на известное количество товара по его естественной стоимости или стоимости издержек, и к ней в конечном счете стремится приспособиться предложение. Если же предложению не удается приспособиться к стоимости издержек, то это происходит либо из-за ошибки в расчете, либо из-за изменений в каком-то из элементов рассматриваемой проблемы: или в естественной стоимости, т. е. в издержках производства, или же в спросе в результате смены общественных вкусов, изменения числа потребителей или размеров их богатства. Действие этих причин нарушения равновесия весьма вероятно, и, когда действие любой из них начинает проявляться, рыночная стоимость товара перестает соответствовать естественной стоимости. Истинный закон спроса и предложения — их уравнивание — продолжает оставаться в силе: если стоимость, отличная от естественной стоимости, необходима для уравнивания спроса с предложением, рыночная стоимость отклонится от естественной 13* 195
стоимости, но это случится только на время, так как предложению присуща постоянная тенденция приспосабливаться к такому спросу, который, как показал опыт, существует, когда товар продается по своей естественной стоимости. Существование предложения больше или меньше подобного спроса — явление временное, позволяющее получать прибыль больше или меньше обычного размера, что в условиях свободной и активной конкуренции не может продолжаться долго. Резюмируем вышесказанное: спрос и предложение управляют стоимостью всех тех предметов, количество которых не может неограниченно возрастать; но и для этих предметов, когда они производятся трудом, существует минимальная стоимость, определяемая издержками производства. У всех же тех предметов, количество которых может увеличиваться неограниченно, спрос и предложение определяют только колебания стоимости в течение периода, по своей продолжительности не превышающего времени, необходимого для того, чтобы предложение изменилось. В то время как спрос и предложение управляют таким образом колебаниями стоимости, сами они подчиняются высшей силе, которая заставляет стоимость тяготеть к издержкам производства. Эта сила устанавливала и удерживала бы стоимость на этом уровне, если бы постоянно не появлялись новые силы, нарушающие равновесие, вновь вызывающие ее отклонение от этого уровня. Придерживаясь того же метафорического стиля, скажем, что спрос и предложение всегда стремятся к равновесию, но состояние устойчивого равновесия наступает только тогда, когда предметы обмениваются друг на друга соразмерно их издержкам производства или — по выражению, к которому мы уже прибегали, — тогда, когда цены предметов находятся на уровне их естественной стоимости.
ГЛАВА IV ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ИЗДЕРЖЕК ПРОИЗВОДСТВА § 1. Составные элементы издержек производства были показаны нами в первой части настоящего исследования *. Мы нашли, что главным из них, и настолько главным, что его можно считать почти единственным, является труд. То, во что производство предмета обходится его производителю или ряду производителей, — это труд, затраченный на его производство. Если мы будем рассматривать в качестве производителя капиталиста, авансирующего свой капитал, слово «труд» может быть заменено словом «заработная плата»: то, во что обходится капиталисту продукция, — это заработная плата, которую он должен заплатить. Правда, на первый взгляд она кажется только частью его затрат, так как он не только выдал заработную плату рабочим, но также обеспечил их орудиями, материалами и, быть может, зданиями. Однако эти орудия, материалы и здания были произведены трудом и капиталом, и их стоимость, как и стоимость предмета, производству которого они служат, зависит от издержек производства, которые в свою очередь сводятся к труду. Издержки производства тонкого сукна не состоят исключительно из заработной платы ткачей, которые одни получают плату непосредственно от суконного фабриканта. Они состоят также из заработной платы прядильщиков и чесальщиков шерсти, к которым можно добавить и пастухов; всем им суконщик заплатил в цене за пряжу. Они состоят также из заработной платы строителей и изготовителей кирпича, которую он возместил подрядчику в договорной цене за сооружение фабрики. Они отчасти состоят из заработной платы машиностроителей, литейщиков и горняков. К ним должна быть добавлена заработная плата перевозчиков, доставивших все средства производства и оснастку к месту, где они были использованы, а саму продукцию — к месту ее продажи. * См. ранее, т. I, кн. I, гл. II, § 1. 197
Таким образом, стоимость товаров зависит главным образом (сейчас мы увидим, зависит ли она единственно от этого) от количества труда, необходимого для их производства, включая в понятие производства доставку, товара на рынок. «Определяя, например, меновую стоимость чулок, мы найдем, — пишет Рикардо *, — что их стоимость сравнительно с другими вещами зависит от всего количества труда, которое необходимо для изготовления их и доставки на рынок. Сюда войдет, во-первых, труд по обработке земли, на которой выращивают хлопок; во-вторых, труд по доставке хлопка в ту страну, где из пего будут изготовлены чулки, сюда же включается также часть труда, затраченного на постройку судна, на котором перевозят хлопок, и оплачиваемого в фрахте; в-третьих, труд прядильщика и ткача; в-четвертых, часть труда машиностроителя, кузнеца и плотника, которые строили здания и машины, с помощью которых изготовляются чулки; в-пятых, труд розничного торговца и многих других лиц, которых мы не будем перечислять. Общая сумма этих различных видов труда определяет, на какое количество других предметов будут обменены чулки, а чтобы определить, какое количество каждого из этих предметов будет дано в обмен за чулки, надо опять-таки сосчитать общую сумму различных видов труда, затраченного на них. Чтобы убедиться, что именно такова действительная основа меновой стоимости, допустим, что сделано какое- нибудь усовершенствование, сокращающее труд в каком- нибудь одном из целого ряда процессов, через которые должен пройти хлопок-сырец, прежде чем изготовленные чулки поступят на рынок для обмена на другие предметы, и посмотрим, каковы будут последствия этого. Если бы для возделывания хлопка-сырца потребовалось теперь меньше рабочих, или меньше матросов было занято на его перевозке, или' меньше корабельных плотников работало при сооружении судна, на котором он был доставлен к нам, если бы меньше рук работало над сооружением зданий и машин или была поднята производительность последних, то стоимость чулок неизбежно упала бы, а потому в обмен на них было бы получено меньше других предметов. Стоимость их упала потому, что количество труда, необходимое для их производства, уменьшилось. * "Principles of Political Economy and Taxation", ch. I, sect. 3. 198
Вследствие этого они будут обмениваться на меньшее количество предметов, в производстве которых не произошло подобного сокращения труда. Экономия в приложении труда всегда понижает относительную стоимость товара, независимо от того, касается ли она труда, необходимого для изготовления самого товара или же для образования капитала, с помощью которого товар производится. Цепа чулок уменьшится в любом случае: оттого ли, что будет занято меньше белилыциков, прядильщиков и ткачей — лиц, непосредственно необходимых для их изготовления, или же матросов, перевозчиков, машиностроителей и кузнецов — лиц, занятых в этом производстве более косвенным образом. В первом случае все сбережение труда придется на чулки, потому что эта доля труда была всецело затрачена на их производство; во втором — только часть придется на чулки, а все остальное придется на прочие товары, производству которых служили строения, машины и средства перевозки». § 2. Заметим, что Рикардо пишет так, как будто единственное, от чего зависит стоимость товара, — это количество труда, требующееся для его производства и доставки на рынок. Но поскольку для капиталиста издержками производства является не труд, а заработная плата и поскольку при одном и том же количестве труда заработная плата может быть и больше и меньше, могло бы показаться, что стоимость продукта не может определяться только количеством труда, а определяется трудом вместе с вознаграждением и что стоимости частично должны зависеть от заработной платы. Чтобы решить этот вопрос, нужно принять во внимание, что стоимость — относительное понятие: стоимость товара означает не неотъемлемое и существенное качество самого предмета, а количество других предметов, которые могут быть получены в обмен на него. Стоимость одного предмета всегда должна пониматься относительно какого- то другого предмета или относительно предметов вообще. А соотношение между данным предметом и другими не может быть изменено никакой причиной, одинаково влияющей на них. Повышение или падение общего уровня заработной платы — факт, действующий одинаково на все товары и потому не дающий оснований для того, чтобы они стали обмениваться друг на друга в иной, а не в преж- 199
ней пропорции. Предполагать, что высокая заработной плата делает высокими стоимости, — значит допускать, что возможно такое явление, как высокая стоимость всех вещей. Но это логическая несообразность: высокая стоимость одних вещей синонимична низкой стоимости других. Ошибка возникает из-за того, что внимание уделяется только ценам, но не стоимостям. Но хотя не может быть общего повышения стоимостей, приходится сталкиваться с таким явлением, как общее повышение цен. Стоит только отчетливо представить себе понятие стоимостей, как становится ясно, что повышение или понижение заработной платы не может иметь с ними ничего общего; тем не менее широко распространено мнение, что высокая заработная плата делает высокими цены. Вся ошибочность, содержащаяся в этом предположении, может быть полностью уяснена лишь тогда, когда мы приступим к изложению теории денег; сейчас же нам остается лишь сказать, что, если бы оно было верным, реальное повышение заработной платы оказалось бы невозможным, ибо, если бы заработная плата не могла расти без соответствующего всеобщего повышения цен, она не могла бы со сколько-нибудь значительным успехом расти вообще. Это, несомненно, достаточное reductio ad absurdum (доведение до нелепости), показывающее поразительную глупость предположений, которые могут стать, и действительно становятся и долгое время остаются, общепринятыми догмами популярной политической экономии. Следует также помнить, что высокие цены на все товары, даже если предположить, что они существуют, не могут принести производителю или торговцу, как таковому, никакой пользы, поскольку если они увеличивают его денежные доходы, то в той же степени увеличивают и все расходы. Нет способа, которым капиталисты, воздействуя так или иначе на стоимости или цены, могли бы возместить высокие издержки на труд. Нельзя помешать тому, чтобы высокие издержки на труд не понижали бы прибыль. Если рабочие действительно получают больше, т. е. получают продукт большего количества труда, то на прибыль должен оставаться меньший процент. Этого закона распределения, который заключает в себе простую арифметическую истину, никоим образом нельзя избежать. Механизм обмена и цен может скрывать его от нас, но решительно не в силах изменить ого. 200
§ 3. И хотя общий уровень заработной платы, независимо от того, высок он или низок, не влияет на стоимости, тем не менее если заработная плата выше в одном занятии, чем в другом, или если она постоянно растет и падает в одном занятии без того, чтобы так же меняться в других, эти неравенства действительно воздействуют на стоимости. Причины, делающие различной заработную плату в разных сферах деятельности, были рассмотрены в одной из предыдущих глав. Когда в том или ином занятии заработная плата постоянно превышает среднюю норму, стоимость производимой вещи будет в той же степени превышать уровень, определяемый простым количеством труда. Например, вещи, произведенные квалифицированным трудом, обмениваются на продукцию гораздо большего количества неквалифицированного труда только потому, что квалифицированный труд оплачивается выше. Если бы благодаря повышению образования число рабочих, способных к занятиям, требующим квалификации, увеличилось настолько, что это уменьшило бы разницу между их заработной платой и заработной платой рядовых рабочих, то стоимость всех вещей, произведенных трудом высшего порядка, понизилась бы по сравнению со стоимостью вещей, произведенных рядовым трудом, а о последних можно было бы сказать, что их стоимость возросла. Ранее мы отмечали, что трудности перехода из одного класса занятий в другой, гораздо более высокий, до сих пор приводили к тому, что заработная плата всех тех классов работников, которые отделены друг от друга каким-нибудь весьма заметным барьером, зависела сильнее, чем можно было бы предположить, от увеличения численности рабочих каждого класса в отдельности, и что различия в оплате труда гораздо больше, чем могли бы быть, если бы конкуренция всего трудящегося населения оказалась связанной практически с каждым отдельным занятием. Из этого следует, что в различных сферах занятости заработная плата повышается или понижается не одновременно, а в течение короткого, а порой даже и долгого времени и в одном занятии почти не зависит от других. Эти несоразмерности очевидно изменяют относительные издержки производства товаров и поэтому полностью представлены в их естественной, или средней, стоимости. Из этого следует, что принцип, который был сформулирован некоторыми выдающимися политэкономами и со- 201
гласно которому заработная плата не входит в стоимость, выражен с большей широтой, чем того требует истина и их собственное понимание существа дела. Заработная плата входит в стоимость. Относительная плата за труд, необходимый для производства различных товаров, влияет на их стоимость совершенно так же, как относительные количества труда. Правда, абсолютная величина заработной платы не имеет влияния на стоимость, но и абсолютное количество труда также его не имеет. Если бы это количество изменилось одновременно и в равной степени во всех товарах, это не повлияло бы на стоимости. Если бы, например, общая эффективность всех видов труда увеличилась с таким расчетом, чтобы все предметы без исключения могли бы производиться в тех же количествах, что и раньше, но с меньшими затратами труда, это общее уменьшение издержек производства не наложило бы никакого отпечатка на стоимость товаров: Любое изменение, которое могло бы произойти с ними, отразило бы только неодинаковый уровень влияния, которое оказало совершенствование производства на различные вещи, и состояло бы в удешевлении тех вещей, для которых экономия труда была наибольшей, в то время как у вещей с меньшей экономией труда стоимость фактически повысилась бы. Поэтому, строго говоря, плата за труд имеет такое же влияние на стоимость, как количество труда, и ни Рикардо, ни кто- либо другой не отрицали этого факта. Однако при рассмотрении причин изменений в стоимости важнее всего количество труда, так как, когда оно меняется, то обычно только у одного, а не у нескольких товаров сразу, но изменения в заработной плате (исключая случайные колебания) имеют обычно всеобщий характер и не оказывают значительного влияния на стоимость. § 4. До сих пор мы говорили о труде, или заработной плате, как элементе издержек производства. Но в кн. I, анализируя элементы производства, мы выявили, что, помимо труда, есть другой необходимый элемент, а именно к л питал. Поскольку он представляет результат воздержания, продукция или ее стоимость должна быть достаточна для оплаты не только всего потребовавшегося труда, но и воздержания всех лиц, которые авансировали оплату различных классов рабочих. Возмещение за воздержание есть прибыль. А прибыль, как мы уже видели, не является 202
исключительно избытком, остающимся капиталисту посЛб того, как он возместил свои затраты; в большинстве случаев она образует немаловажную часть самих затрат. Производитель льняной пряжи, часть расходов которого пошла на покупку льна и машин, должен был оплатить в их цене не только труд, с помощью которого был выращен лен и сделаны машины, но и прибыль того, кто вырастил лен, трепальщика льна, горняка, литейщика и машиностроителя. Все эти прибыли вместе с прибылью самого прядильщика были в свою очередь авансированы ткачом, уплатившим цену за свой материал — льняную пряжу, наряду с ними были авансированы прибыли новой группы машиностроителей, а также горняков и литейщиков, которые поставили машиностроителям изделия из металла. Все эти авансы образуют часть издержек производства льняного полотна. Вследствие этого прибыль, подобно заработной плате, входит в издержки производства, которые определяют стоимость продукции. Но будучи явлением чисто относительным, стоимость не может зависеть от абсолютных размеров прибыли точно так же, как и от абсолютных размеров заработной платы; она зависит только от относительных размеров прибыли. Высокий общий уровень прибыли точно так же, как высокий общий уровень заработной платы, не может быть причиной высокой стоимости, потому что высокий общий уровень стоимости — логическая несообразность. До тех пор пока прибыль входит в издержки производства всех вещей, она не может влиять на стоимость ни одной из них. Она может оказать какое-либо влияние на стоимость, только входя в издержки производства одних вещей в большей степени, чем в издержки производства других. Например, мы видели, что есть причины, обусловливающие необходимость постоянной более высокой нормы прибыли в определенных занятиях по сравнению с другими. Здесь требуется вознаграждение за повышенный риск, хлопоты и неприятности. Такую прибыль можно получить только при продаже товара по более высокой стоимости, чем та, что соответствует количеству труда, необходимого для его производства. Если бы производитель пороха получал за свой товар лишь такое количество других товаров, которое пропорционально труду, необходимому для изготовления пороха от начала до конца и не более, то никто бы не стал строить пороховой завод. Мясники, не- 203
сомненно, составляют более зажиточный разряд работников, чем пекари, и, кажется, подвергаются не большему риску, так как незаметно, чтобы они чаще становились банкротами. Следовательно, они получают, по-видимому, более высокую прибыль, источником которой может быть только более ограниченная конкуренция, объясняющаяся непрестижностью и до определенной степени непопулярностью их занятия. Но эта более высокая прибыль означает, что они продают свой товар по более высокой стоимости, чем та, что соответствовала бы их труду и затратам. Все необходимые и постоянные неравенства прибыли представлены в относительных стоимостях товаров. § 5. Однако прибыль может входить в условия производства одного товара в большей мере, чем в условия производства другого, даже когда между двумя занятиями нет разницы в норме прибыли. Один товар может дольше не приносить прибыль, чем другой. Этот случай обычно поясняется примером с вином. Предположим, что определенное количество вина и известное количество сукна произведены с одинаковыми затратами труда и этот труд оплачен по одинаковой цене. Хранение не улучшает сукно, но улучшает вино. Предположим, что для приобретения вином желаемого качества его требуется выдерживать 5 лет. Производитель или торговец не станет выдерживать его, если по истечении 5 лет он не сможет продать его по цене, которая больше цены сукна на сумму пятилетней прибыли, накопленной со сложными процентами. Вино и сукно были изготовлены с одинаковыми первоначальными затратами. Здесь перед нами случай, когда естественные стоимости двух товаров соотносятся не просто в соответствии с их издержками производства, но в соответствии с их издержками производства, к которым добавилось что-то еще. В действительности для того, чтобы придать нашему выводу всеобщий характер, мы можем включить в издержки производства вина прибыль, от которой винный торговец отказывается в течение 5 лет, рассматривая ее как вид дополнительных затрат сверх других его расходов, за что он в конечном счете должен быть вознагражден. Все товары, изготовленные машинами, могут быть, по крайней мере приблизительно, уподоблены вину из предыдущего примера. В издержки их производства прибыль входит в большей степени, чем в предметы, изготовленные 204
Полностью йепосредственным трудом. Представим себе два товара: А и Б; для производства каждого из них требуется применение в течение года капитала, который мы в данном случае выразим в деньгах, в 1 тыс. ф. ст. Товар А полностью изготовляется непосредственным трудом, что позволяет всю 1 тыс. ф. ст. затрачивать непосредственно на заработную плату. Товар Б производится с помощью труда, стоящего 500 ф. ст., и машины, стоящей 500 ф. ст. и полностью изнашивающейся за 1 год работы. Два товара будут иметь в точности одинаковую стоимость, которая, если ее выразить в деньгах и если прибыль равна 20% в год, составит 1,2 тыс. ф. ст. Но из этих 1,2 тыс. ф. ст. в товаре А прибылью будут только 200 ф. ст., или 7б стоимости, в то время как в товаре Б прибылью будут не только 200 ф. ст., но и такая часть 500 ф. ст. (цены машины), которая представляет собой прибыль машиностроителя; если предположить, что для производства машины также потребовался год, то эта часть равна в свою очередь 7б- Таким образом, в товаре А прибылью является только 7б всего дохода, тогда как в товаре Б элемент прибыли заключает в себе не только 7б всего дохода, но и еще 7б значительной части дохода. Чем значительнее часть капитала, состоящая из машин, зданий, материалов или чего-то еще, что должно быть заготовлено прежде чем можно будет начать непосредственный процесс труда, тем в большей мере входит в издержки производства прибыль. Так же справедливо, хотя на первый взгляд не так очевидно, что более длительная прочность той части капитала, которая состоит из машин или зданий, оказывает совершенно такое же влияние, как и больший размер капитала. Подобно тому как мы только что предположили крайний случай с машиной, полностью изнашивающейся за 1 год работы, давайте допустим противоположный и еще более крайний случай с машиной, которая существует вечно и не требует ремонта. В этом случае, который так же хорош в качестве иллюстрации, как если бы он был возможным, отпадет необходимость в возмещении фабриканту 500 ф. ст., отданных им за машину, поскольку он постоянно имеет в своем распоряжении саму машину, стоящую 500 ф. ст., но, как и раньше, он должен получить прибыль на нее. Поэтому товар Б, продававшийся в предыдущем примере за 1,2 тыс. ф. ст., из которых 1 тыс. ф. ст. возмещала капитал, а 200 ф. ст. были 205
прибылью, теперь может быть продан за 700 ф. ст., состоящих из 500 ф. ст., возмещающих заработную плату, и 200 ф. ст. прибыли на весь капитал. Следовательно, прибыль составляет в стоимости товара Б 200 ф. ст. из 700, или 2h, или 284/7%, всей стоимости, тогда как у товара А она, как и раньше, составляет 7б, или 162/з%. Это, конечно, чисто идеальный случай, так как никакая машина или другая часть основного капитала не может быть вечной; но, чем долговечнее она, тем ближе приближаемся мы к этому идеальному случаю и тем в большей мере прибыль входит в доход. Если, например, машина, стоящая 500 ф. ст., за каждый год работы теряет 7б своей стоимости, то для возмещения этой потери к доходу должны быть добавлены 100 ф. ст., и цена товара составит 800 ф. ст. Поэтому прибыль составит в цене 200 ф. ст, из 800, или 74 цены, что все же гораздо больше 7б, или 200 ф. ст. из 1,2 тыс. Из неравенства пропорций, в которых в различных занятиях прибыль входит в авансированные капиталистом средства и, следовательно, в доходы, на которые он рассчитывает, вытекают два следствия, касающиеся стоимости. Одно из них заключается в том, что товары не обмениваются просто пропорционально труду, потребовавшемуся для их производства, даже если мы примем во внимание постоянное неравенство в оплате различных видов труда. Мы уже пояснили это на примере с вином, теперь мы дадим дальнейшее подтверждение этому, приведя пример с товарами, изготовленными машинами. Представим себе, как и раньше, товар А, произведенный непосредственным трудом, стоившим 1 тыс. ф. ст. Вместо же товара Б, изготовленного непосредственным трудом, стоящим 500 ф. ст., и машиной, стоящей 500 ф. ст., представим себе товар В, изготовленный непосредственным трудом, стоящим 500 ф. ст., с помощью машины, которая была произведена также непосредственным трудом, стоившим 500 ф. ст., причем на изготовление машины требуется год и она изнашивается за год работы, а прибыль, как и раньше, равна 20%. Товары А и В произведены одинаковыми количествами труда, оплаченного по одной цене, товар А обходится в 1 тыс. ф. ст. непосредственного труда, товар В только в 500 ф. ст., но его цена доводится до 1 тыс. ф. ст. трудом, затраченным на постройку машины. Если бы труд или его вознаграждение были единственным элементом издержек производства, эти два предмета мог- 206
ли бы обмениваться друг на друга. Но будут ли они обмениваться в действительности? Несомненно, нет, так как, если машина сделана за год с затратами, равными. 500 ф. ст., и прибылью в 20%, то естественная цена машины составит 600 ф. ст., включая дополнительные 100 фунтов, которые должны быть авансированы производителем товара В сверх других его расходов и возмещены ему с прибылью в 20%. Поэтому, тогда как товар А продается за 1,2 тыс. ф. ст., товар В не может постоянно продаваться меньше чем за 1,32 тыс. ф. ст. Второе следствие состоит в том, что каждое повышение или понижение общего уровня прибыли будет оказывать влияние на стоимости. Правда, оно будет не повышать или понижать общий уровень стоимости (что, как мы уже часто говорили, является логически несообразным и невозможным), а изменять степень влияния на стоимость вещей различий в сроках ожидания прибыли. Когда две вещи, произведенные одинаковым количеством труда, имеют неодинаковую стоимость, потому что одна из них должна приносить прибыль за большее число лёт или месяцев, чем другая, это различие стоимости будет больше, когда прибыль больше, и меньше, когда прибыль меньше. Вино, которое должно приносить прибыль за 5 лишних лет по сравнению с сукном, будет превосходить его по стоимости гораздо значительнее, когда прибыль равна 40%, чем когда она равна 20%. Товары А и В, которые, хотя и производились одинаковым количеством труда, продавались за 1,2 тыс. ф. ст. и 1,32 тыс. ф. ст., т. е. с разницей в 10%, продавались бы, если бы прибыль была вдвое ниже, за 1,1 тыс: ф. ст. и 1,155 тыс. ф. ст., т. е. с разницей в 5%. Из сказанного следует, что даже общее повышение заработной платы, когда оно сопряжено с некоторым действительным увеличением издержек на труд, в какой-то степени влияет на стоимости. Оно не влияет на них так, как имеют обыкновение предполагать, т. е. не повышает их общий уровень. Но увеличение издержек производства понижает прибыль и поэтому уменьшает естественную стоимость вещей, в которую прибыль входит в пропорции выше средней, и повышает стоимость вещей, в которую она входит в пропорции ниже средней. Когда прибыль падает, понижается относительная стоимость всех товаров, в производстве которых значительную роль играют машины, рсобещю если машины очень долговечны, или, что равно- 207
сильно сказанному, повышается относительная стоимость других предметов. Эту истину выражают иногда в скорее правдоподобной, чем правильной форме, когда говорят, что рост заработной платы повышает стоимость вещей, произведенных трудом, по сравнению с вещами, произведенными машинами. Но вещи, изготовленные машинами, совершенно так же, как и любые другие вещи, произведены трудом, а именно трудом, который произвел сами машины, и единственная разница в том, что прибыль входит в несколько большей мере в стоимость тех вещей, при изготовлении которых применялись машины, хотя главной статьей издержек по-прежнему является труд. Поэтому лучше связывать этот результат с падением прибыли, чем с ростом заработной платы, тем более что это последнее выражение крайне двусмысленно и внушает скорее мысль об увеличении реального вознаграждения работника, чем о том, что единственно относится в данном случае к делу, а именно об издержках на труд для хозяина. § 6. Помимо естественных и необходимых элементов издержек производства — труда и прибыли, — есть другие элементы, искусственные и случайные, такие, например, как налог. Налог на солод — такая же часть издержек производства этого товара, как заработная плата работников. Издержки, связанные с налогом, так же как издержки, обусловленные природой вещей, должны быть возмещены через обычную прибыль в стоимости продукции, иначе производство вещей прекратится. Но влияние налогообложения на стоимость подчиняется тем же условиям, что и влияние на нее заработной платы и прибыли. Влияние оказывает не общее, а дифференцированное налогообложение. Если бы все производства облагались налогом с таким расчетом, чтобы со всех прибылей взимался бы одинаковый процент, соотношение между стоимостями нисколько бы не нарушалось. Если бы налогом было обложено только несколько товаров, их стоимость повысилась бы, и, если бы только немногие товары остались не обложенными налогом, их стоимость упала бы. Если бы одна половина товаров была обложена налогом, а другая нет, стоимость первой половины возросла бы, а стоимость второй упала бы относительно другой половины. Это необходимо для того, чтобы уравнять ожидаемые прибыли во всех занятиях, без чего облагаемые налогом занятия 208
были бы в конце концов, если не сразу же, покинуты. Но всеобщее равное налогообложение, не нарушающее соотношения между различными производствами, не может оказать никакого влияния на стоимости. До сих пор мы предполагали, что все средства и приспособления, входящие в издержки производства товаров, — это предметы, собственная стоимость которых зависит от их издержек производства. Однако некоторые из них могут принадлежать к классу предметов, количество которых не может быть увеличено ad libitum (по желанию) и которые поэтому, если спрос превышает известный объем, приобретают стоимость, определяемую редкостью продукта. Материалом для многих декоративных изделий, производимых в Италии, служат вещества, называемые rosso, giallo и verde antico, о которых утверждают — не знаю, насколько справедливо, — что их можно получать только из обломков античных колонн и других декоративных элементов, поскольку каменоломни, в которых первоначально добывался камень, истощены или затеряны *. Материал такого рода, если на него предъявляется большой спрос, должен иметь определяемую редкостью стоимость, и эта стоимость входит в издержки производства, а следовательно, в стоимость готового изделия. Кажется, приближается время, когда наиболее дорогие меха начнут испытывать влияние стоимости, определяемой редкостью материала. До сих пор уменьшение числа дающих эти меха пушных зверей в пустынных просторах Сибири и по берегам полярных морей влияло на стоимость только посредством увеличения труда, который требуется для получения установленного количества товара, поскольку, несомненно, в течение некоторого времени еще будет возможно получать товар в гораздо большем количестве, затрачивая достаточное количество труда. Но определяемая редкостью стоимость увеличивает издержки производства прежде всего тогда, когда в нем участвуют силы природы. Эти силы, когда они никем не присвоены и всякий может их получить, не входят в издержки производства, не считая труда, который может потребоваться, чтобы сделать их пригодными к использованию. Даже когда они присвоены, они обладают стоимо- стью, как мы уже видели, не в силу простого факта при- * [1862 г.] Некоторые из этих каменоломен, кажется, были вновь найдены и опять разрабатываются. И Заказ № 52? 209
своения, а в силу их редкости, т. е. ограниченности предложения. Но также несомненно, что часто они действительно обладают стоимостью, определяемой редкостью вещи. Представим себе водопад в таком месте, где фабрик требуется больше, чем может быть обеспечено силой воды, использование водопада будет иметь определяемую редкостью стоимость, достаточную для того, чтобы или понизить спрос до размеров предложения, или оплатить создание искусственной силы, паровой или какой-нибудь другой, равной по эффективности силе воды. Поскольку сила природы является вечным достоянием и приносит пользу только продуктам, получаемым вследствие постоянного применения, обычный способ извлекать выгоды из владения ею — это получение годового эквивалента, уплачиваемого лицом, пользующимся силой, из суммы его выручки. Этот эквивалент всегда можно называть и его обыкновенно называют рентой. Поэтому вопрос о влиянии, которое присвоение сил природы оказывает на стоимости, часто формулируется так: входит ли рента в издержки производства? И наиболее известные политэкономы отвечают на него отрицательно. Сильное искушение прибегнуть к такому безоговорочному утверждению испытывают даже те, кто осведомлен об оговорках, с которыми следует делать подобного рода утверждения, так как последние, бесспорно, запечатлевают в сознании общий принцип с большей твердостью, чем если бы он был и в теории огражден всеми его практическими ограничениями. Но подобные утверждения озадачивают, вводят в заблуждение и производят невыгодное для политической экономии впечатление, будто она пренебрегает очевидными фактами. Нельзя отрицать, что иногда рента входит в издержки производства. Если я покупаю или беру в аренду участок земли и строю на нем суконную фабрику, земельная рента законно образует часть моих издержек производства, которые должны быть возмещены в стоимости продукта. А поскольку все фабрики строятся па земле, и большинство из них в местах, где земля особенно ценна, рента, уплачиваемая за нее, должна в среднем быть возмещена в стоимости всех вещей, изготовленных на фабриках. Но в каком смысле справедливо утверждение о том, что рента не входит в издержки производства и не влияет на стоимость сельскохозяйственной продукции, будет показало в следующей главе. 210
fЛАЙА V ОБ ОТНОШЕНИИ РЕНТЫ К СТОИМОСТИ § 1. Мы исследовали законы, определяющие стоимость товаров двух классов: первого небольшого класса товаров, количество которых строго ограниченно, а стоимость полностью определяется спросом и предложением, за исключением того, что их издержки производства (если они вообще имеются) образуют минимум, ниже которого не может постоянно находиться стоимость; и второго обширного класса товаров, количество которых может быть ad libitum (по желанию) увеличено трудом и капиталом, а издержки производства устанавливают как максимум, так и минимум стоимости, по которому они могут постоянно обмениваться. Но есть еще третий подлежащий рассмотрению класс товаров — это товары, имеющие не одни и те же, а меняющиеся издержки производства; их количество всегда может быть увеличено трудом и капиталом, но не при одинаковых затратах труда и капитала; известное их количество может быть произведено при данных издержках, но дополнительное количество только с большими издержками. Эти товары образуют промежуточный класс, обладающий некоторыми характерными особенностями обоих других классов. Главный представитель этого класса — сельскохозяйственная продукция. Мы уже многократно упоминали ту осповную истину, что в сельском хозяйстве при данном состоянии мастерства удвоение затрат труда не всегда удваивает продукцию, что, если возникает потребность в большем количестве продукции, дополнительное снабжение достигается с большими издержками, чем первоначальное. Если в какой-нибудь деревне, где от земли требуется в настоящее время давать 100 квартеров зерна, рост населения создал необходимость выращивать еще 100 квартеров за счет распашки худших, пока еще не обрабатывавшихся земель или путем более тщательной обработки уже распаханных земель, то в дополнительных 100 квартерах или по крайней мере в некоторой их части удельные издержки могут вдвое или втрое превысить удельные издержки в прежнем урожае. 211
Если первые 100 квартеров были выращены с одинаковыми затратами (при обработке только лучших земель) и если эти затраты вознаграждаются с обычной прибылью при цене 20 шилл. за квартер, естественной ценой пшеницы до тех пор, пока она не потребуется в большем количестве, будут 20 шилл.; и цена пшеницы может подняться выше или опуститься ниже этого уровня только из-за превратностей погоды или других случайных изменений в предложении. Но если население местности возрастет, то наступит время, когда для того, чтобы прокормить его, потребуется получать с земли уже свыше 100 квартеров. Мы должны исходить из того, что всякое снабжение из-за границы в нашем случае недоступно. Согласно принятой гипотезе, в местности не может быть произведено более 100 квартеров без перехода к обработке худших земель или без замены существующей системы возделывания более дорогостоящей. Ни того ни другого нельзя добиться без повышения цены. Это повышение цены будет постепенно вызвано увеличением спроса. Когда цена повысилась, но не настолько, чтобы возмещать издержки производства дополнительного количества зерна с обычной прибылью, увеличившаяся стоимость ограниченного предложения близка по своему характеру к определяемой редкостью стоимости. Предположим, что обрабатывать менее плодородные или более удаленные земли невыгодно при выручке меньше 25 шилл. за квартер и что эта цена необходима также для вознаграждения дорогостоящих операций, с помощью которых может быть получен дополнительный продукт на лучших землях. Если это так, то цена будет повышаться вследствие увеличения спроса, пока не дойдет до 25 шилл. Эта сумма станет отныне естественной ценой, ценой, без которой не будет производиться то количество зерна, на которое предъявляется спрос обществом по этой цене. Такая цена может удерживаться еще некоторое время; она могла бы постоянно оставаться такой, если бы не росло население. Достигнув этого уровня, цена не будет вновь постоянно понижаться (хотя она моЖет временно упасть вследствие случайного избытка в предложении) и не будет расти до тех пор, пока общество в состоянии получать нужное количество зерна без увеличения издержек производства. В этом объяснении я пользовался понятием «цена» как удобным символом стоимости из-за большей привыч- 212
ностй этого понятия; так я буду поступать и впредь, когда это покажется мне необходимым. В рассматриваемом случае различные части общей массы произведенного зерна имеют различные издержки производства. Хотя дополнительные 20, или 50, или 150 квартеров были произведены с издержками, пропорциональными цене 25 шилл., первоначальные 100 квартеров по-прежнему производятся ежегодно с издержками, пропорциональными цене 20 шилл. Это само собой разумеется, если первоначальный и дополнительный продукт производятся на землях различного качества. Но это также справедливо и в том случае, если они производятся на одной и той же земле. Предположим, что земля лучшего качества, приносившая 100 квартеров по 20 шилл., стала приносить 150 квартеров благодаря дорогостоящему способу, прибегать к которому было бы неразумно, не рассчитывая на цену 25 шилл. Издержки, делающие необходимой цену 25 шилл., производитель понес только ради 50 квартеров; первые 100 он мог бы постоянно производить с первоначальными издержками и с прибылью на это количество от общего роста цены, вызванного увеличением спроса, никто поэтому не понес бы дополнительных расходов ради дополнительных 50 квартеров, если бы они одни полностью не окупили эти расходы. Следовательно, 50 квартеров будут производиться по их естественной цене, пропорциональной их издержкам производства, тогда как другие 100 будут теперь приносить по 5 шилл. с квар- тера сверх их естественной цены. Если производство любой, даже самой небольшой, части предложения неизбежно требует определенной цены, эту цену приобретет и все остальное количество. Мы не можем покупать одну булку дешевле, чем другую, потому лишь, что зерно, из которого она сделана, было выращено на более плодородной почве и обошлось его производителю дешевле. Поэтому стоимость товара (мы подразумеваем его естественную, или, что то же самое, его среднюю, стоимость) определяется стоимостью той части предложения, которую производят и доставляют на рынок с наибольшими затратами. Таков закон стоимости последнего из трех классов, на которые подразделяются все товары. § 2. Если часть продукции, полученная при самых неблагоприятных условиях, приобретает стоимость, пропор- 213
ЦйопалЬиую издержкам ее производства, все остальные части, полученные при более благоприятных условиях, будучи продаваемы, как и должно, по той же самой стоимости, приобретают стоимость, более чем пропорциональную издержкам их производства. Строго говоря, их стоимость не является стоимостью, определяемой редкостью предметов, так как определяется условиями производства товара, а не той степенью дороговизны, которая необходима для понижения спроса до уровня ограниченного предложения. Однако владельцы этих частей продукции пользуются привилегией: они получают стоимость, приносящую им большую, чем обычная, прибыль. Если это преимущество зависит от какой-то особой льготы, такой, как освобождение от уплаты налога, какого-то их личного превосходства, физического или умственного, какого-нибудь особого, известного только им приема, от того, что они владеют большим, чем другие люди, капиталом, или от разных иных причин, которые можно было бы перечислить, то они удерживали бы это преимущество за собой как дополнительный выигрыш иной прибыли на капитал в виде своего рода монопольной прибыли. Но если, как в том случае, который мы более обстоятельно рассматриваем, преимущество зависит от владения силой природы особенного качества, например землей, более плодородной, чем та, что определяет общую стоимость товара, и если эта природная сила не принадлежит самим производителям, лицо, владеющее ею, может взыскать с них в форме ренты всю дополнительную прибыль, полученную от пользования этой силой. Мы пришли, таким образом, другим путем к закону ренты, который был исследован нами в заключительной главе кн. II. Рента, как мы опять видим, — это разница между неравными доходами на различные части капитала, задействованного в земледелии. Какой бы излишек ни приносила любая часть сельскохозяйственного капитала сверх того, что приносит такое же количество капитала на худшей земле или при самом дорогостоящем способе обработки, к какому заставляет прибегать существующий в обществе спрос, этот излишек естественно бу* дет уплачен из того капитала в виде ренты владельцу земли, на которой был применен капитал. Долгое время политэкономы, в том числе даже Адам Смит, полагали, что продукт земли всегда имеет монопольную стоимость, потому что (как они утверждали) в 214
дополнение к обычной норме прибыли он всегда приносит что-то еще в качестве ренты. Теперь мы видим, что это ошибочное мнение. Предмет не может иметь монопольную стоимость, когда его предложение можно увеличить в неограниченных размерах, если только мы готовы взять на себя соответствующие расходы. Если зерна выращивается не больше теперешнего количества, то только потому, что стоимость не поднялась достаточно высоко, чтобы вознаградить дополнительное производство. Всякая земля (не предназначаемая для другого употребления или для удовольствия), которая при нынешней цене и существующих способах обработки может приносить обычную прибыль, будет почти наверняка обрабатываться при условии, что не возникнет никакого искусственного препятствия, даже если бы и ничего не оставалось на уплату ренты. До тех пор пока есть хоть какая-нибудь пригодная для обработки земля, которую при нынешней цене вообще нельзя обрабатывать с прибылью, должно быть также некоторое количество земли чуть получше, которая будет приносить обычную прибыль, но не даст ничего для уплаты ренты, и эта земля, если она находится в границах хозяйства, будет обрабатываться земледельцем, а если она не относится к хозяйству, то, вероятно, ее собственником или другим лицом. По крайней мере некоторое количество такой земли обязательно должно возделываться. Вследствие этого рента не образует части издержек производства, которые определяют стоимость сельскохозяйственной продукции. Несомненно, можно представить себе обстоятельства, при которых она могла бы входить в издержки производства, и при этом в очень большой мере. Можно представить себе страну, которая столь густо заселена и в которой вся пригодная для обработки земля обрабатывается в таких масштабах, что для производства любого дополнительного количества зерна потребовалось бы больше труда, чем могла бы прокормить эта дополнительная продукция; и если мы предположим, что в таком положении оказался бы весь мир или страна, лишенная поставок из-за границы, то при продолжающемся росте населения как земля, так и ее продукция действительно возвысились бы до монопольной цены или до цены, определяемой редкостью предметов. Но в действительности такое положение дел не могло сложиться никогда и нигде; оно возможно разве только на каком-нибудь островке, от- 215
резанном от остального мира; и нет никакой опасности, что оно сложится в будущем. Его, несомненно, нет ни в одной из стран, известных в настоящее время. Монополия, как мы видели, может оказывать влияние на. стоимость только посредством ограничения предложения. Во всех странах каких бы то ни было размеров пригодной для обработки земли имеется больше, чем ее обрабатывается сейчас; и, пока имеется любой такой излишек земли определенного качества, это равносильно тому, что она существует в неограниченном количестве. На практике ограниченно только предложение земель лучшего качества, и даже за эти земли нельзя требовать такую ренту, которая позволила бы еще не обрабатываемым землям конкурировать с ними; рента за участок земли должна быть несколько меньше всего избытка его производительности по сравнению с лучшей из тех земель, обработка которых еще неприбыльна, т. е. она должна почти равняться избытку производительности по сравнению с худшей землей, которую выгодно обрабатывать. Из реально используемых земель и капиталов те, что находятся в самых неблагоприятных условиях, не приносят ренты; но именно эти земли и капиталы определяют издержки производства, которые регулируют стоимость всей продукции. Таким образом, как мы могли уже заметить, рента является не причиной стоимости, а ценой привилегии, которую неравенство прибыли в различных частях сельскохозяйственного продукта дарует всем частям, кроме тех, что произведены в самых неблагоприятных условиях. Короче говоря, рента просто уравнивает прибыли различных сельскохозяйственных капиталов, давая землевладельцу возможность присваивать весь излишек дохода, обусловленный естественными преимуществами его земли. Если бы все землевладельцы единодушно отказались от своей ренты, они просто передали бы ее земледельцам, не принеся этим никакой пользы потребителю, так как существующая цена на зерно оставалась бы необходимым условием производства части поставляемого продукта, а если его часть приобретет такую цену, то ее приобретает и весь продукт. Поэтому рента, если ее искусственно не увеличивают ограничительные законы, не ложится бременем на потребителя и наносит народу такой же ущерб, как если бы ее удерживало или взыскивало эквивалент в форме земельного налога государство, что превратило бы 216
ренту в фонд, служащий общей пользе, a tie пользе частных лиц. § 3. Сельскохозяйственные продукты не единственные товары, имеющие одновременно несколько отличающихся друг от друга издержек производства и приносящие в силу существующей здесь разницы ренту, пропорциональную ей. Рудники могут служить таким же примером. Почти все виды сырья, извлекаемые из недр земли: металлы, уголь, драгоценные камни и т. п., — добываются в рудниках, значительно различающихся по своему богатству, т. е. приносящих при одинаковых затратах труда и капитала весьма неодинаковое количество продукта. Отсюда вполне резонно возникает вопрос, почему же самые богатые рудники не разрабатываются в такой мере, чтобы полностью обеспечивать рынок? Подобный вопрос не может возникнуть в отношении земли, так как само собой разумеется, что самые плодородные земли просто не могли бы полностью удовлетворить спрос в густозаселенной стране, и даже из того продукта, который они приносят, часть добывается с таким же трудом и затратами, какие необходимы для выращивания такого же количества на худшей земле. Иначе обстоит дело с рудниками; по крайней мере оно обстоит так не во всех случаях. Возможно, бывают случаи, когда из того или иного пласта в данный момент нельзя извлечь больше определенного количества руды, потому что пласт выходит на поверхность на ограниченном участке, на котором нельзя одновременно использовать больше определенного числа работников. Но этого нельзя сказать в отношении всех рудников. Например, на угольных шахтах следует искать какую-то иную причину ограничения предложения. В одних случаях владельцы ограничивают объем добычи, чтобы не слишком быстро истощить запасы угля в шахте; в других — владельцы объединяются в союзы, чтобы, ограничивая производство, поддерживать монопольную цену. Но каковы бы ни были причины, фактом остается разработка шахт и рудников, богатых ископаемыми в различной степени; и, поскольку стоимость продукции должна быть пропорциональна издержкам производства на худшем руднике (учитывая как его запасы, так и местоположение), она превышает издержки производства на лучшем руднике. Поэтому все рудники, превосходящие по продуктивности худший из реально разрабатывае- 217
мых рудников, будут приносить ренту, равную излишку продукта. Они могут приносить даже больше того, так же как ренту может приносить и худший рудник. Но поскольку число рудников сравнительно невелико, переход по качеству от одного рудника к другому не столь же плавен, как у земель разного качества; и спрос может быть таков, что стоимость продукции будет значительно превышать издержки производства на худшем из эксплуатируемых рудников, оставаясь в то же время недостаточной для перехода к разработке еще более плохих рудников. В данном интервале продукция действительно имеет стоимость, определяемую редкостью продукта. В качестве еще одного примера назовем рыбный промысел. Районы рыбного промысла в открытом море никем не присваиваются, но в озерах и рейах они почти всегда имеют своих владельцев, так же как устричные отмели и другие специфические участки промысла на побережье. В качестве конкретного примера мы можем взять лов лосося. В одних реках водится намного больше лосося, чем в других. Но каждая из них, не истощая своих запасов, может удовлетворить лишь самый ограниченный спрос. Спрос такой страны, как Англия, можно удовлетворить, лишь организуя лов лосося во многих различных реках с неодинаковой продуктивностью, причем стоимость должна быть достаточной для возмещения издержек добычи рыбы в самой непродуктивной из этих рек. Поэтому все другие реки, если они находятся в руках собственников, будут приносить ренту, равную стоимости избытка выловленной в них рыбы. Рента не может быть намного выше этого излишка, если есть другие доступные реки, в которых водится лосось и которые из-за их удаленности или меньшей продуктивности еще не вовлечены в снабжение рынка рыбой. Если таких рек нет, стоимость, несомненно, может подняться до определяемой редкостью стоимости, и тогда худшие из эксплуатируемых рыбных промыслов смогут приносить значительную ренту. И в случае с рудниками, и в случае с рыбными промыслами естественный ход событий может быть нарушен открытием нового рудника или нового района рыбного промысла, превосходящего по качеству некоторые из уже эксплуатируемых. Первый результат такого события — увеличение предложения, что, разумеется за счет уменьшения стоимости, вызывает увеличение спроса. Эта умень- 218
шенная стоимость может оказаться уже недостаточной для возмещения издержек на худших из разрабатываемых рудников или рыбных промыслов, из-за чего их могут забросить. Если более продуктивные рудники или рыбные промыслы после добавления к ним вновь открытых производят нужное количество товара по понизившейся стоимости, соответствующей их сократившимся издержкам производства, падение стоимости окажется долговременным и, следовательно, произойдет соответствующее уменьшение ренты на тех рудниках или в тех районах рыбного промысла, эксплуатация которых продолжалась. В данном случае, когда положение вещей урегулировано надолго, результат будет состоять в том, что в общей иерархии рудников или рыбных промыслов, насыщающих рынок своей продукцией и отличающихся различной продуктивностью, окажутся отсечены низшие ступени, тогда как на любом более высоком уровне в иерархию будет включена новая ступень, и худшим из рудников или рыбных промыслов, т. е. тем, который регулирует величину ренты на более доходных рудниках или рыбных промыслах и стоимость товара, станет рудник или рыбный промысел, обладающий более высокой продуктивностью, чем тот, какой прежде регулировал величину ренты и стоимости. Наряду с земледелием земля используется и для других целей, особенно как место проживания, и в этом последнем случае она приносит ренту, определяемую принципами, сходными с уже установленными. Земельная рента за место, на котором выстроено здание, и рента за сад или парк, прилегающие к нему, будут не меньше той, которую та же земля приносила бы в сельском хозяйстве, но они могут и превышать ее; при этом излишек предстает в виде компенсации за красоту или удобство местоположения, а удобство часто состоит в предоставлении более широких возможностей для получения денежной выгоды. Предложение удивительно красивых земельных участков обычно ограниченно, и поэтому, если на них предъявляется большой спрос, они приобретают определяемую редкостью стоимость. Стоимость земельных участков, более удобных по своему расположению, регулируется обычными законами ренты. Земельная рента на участок под дом в маленькой деревне только чуть-чуть выше ренты за такой же клочок земли в открытом поле, но рента па участок под магазином в Чипсайде превзойдет такую ренту на всю 219
ту сумму, в какую люди оценивают благоприятные возможности для торгового предприятия в наиболее заселенных местах. Рента за хранение грузов на пристани, за использование силы воды и многие другие привилегии легко анализируется на основе использования сходных принципов. § 4. В промышленности излишек прибыли, аналогичный ренте, встречается чаще, чем иногда предполагают. Возьмем, например, патент или исключительную привилегию на использование процесса, уменьшающего издержки производства. Если стоимость продукта продолжает регулироваться затратами тех, кто вынужден использовать старый процесс, владелец патента получит излишек прибыли, равный преимуществу его процесса над прежним. Этот излишек прибыли, по существу, сходен с рентой и даже принимает ее форму тогда, когда владелец патента разрешает другим производителям пользоваться его привилегией за некую годовую плату. До тех пор пока он и те, кого он включил в состав участников привилегии, производят недостаточное для насыщения всего рынка количество товара, первоначальные издержки производства, являясь необходимым условием производства части товара, будут регулировать стоимость всего товара, а владелец патента окажется в состоянии получать ренту в полном объеме того преимущества, которое дает ему его способ. Правда, на первых порах он, вероятно, откажется от части своей выгоды ради того, чтобы продавать товар по ценам ниже, чем цены других производителей; вызванное им увеличение предложения понизит стоимость и сделает торговлю невыгодной для тех, кто не разделяет с ним его привилегии; многие из них поэтому прекратят полностью или будут постепенно ограничивать свои операции или же войдут в соглашение с владельцем патента; по мере того как он расширит предложение своего товара, их предложение сократится, а стоимость тем временем будет оставаться несколько пониженной. Но если он неожиданно прекратит свои операции еще до того, как рынок окажется полностью насыщенным товаром, произведенным с помощью нового производственного процесса, положение вещей вновь приспособится к тому, что было естественной стоимостью до сделанного изобретения, и выгода от улучшения будет причитаться только владельцу патента. Излишек прибыли, который получает тот или иной 220
производитель или торговец в силу своих исключительных способностей к делу или его исключительной организации, по своему характеру похож на ренту. Если бы все его конкуренты имели те же самые преимущества и пользовались ими, выгода перешла бы к потребителям за счет уменьшения стоимости товара; наш производитель удерживает эту выгоду за собой только потому, что он может поставлять на рынок свой товар с издержками производства, меньшими, чем те, которыми определяется его стоимость. В действительности же все преимущества, которыми одно лицо располагает по отношению к конкуренту, будь то естественные или приобретенные, личные или являющиеся результатом социального устройства, вводят товар в третий класс и уподобляют обладателя преимущества получателю ренты. Заработная плата и прибыль представляют собой всеобщие элементы производства, тогда как ренту можно считать отражающей его отличительные и специфические элементы: всякая разница в пользу конкретных производителей или в пользу производства в конкретных условиях является источником прибыли, которая, хотя и не называется рентой, поскольку она не уплачивается периодически одним лицом другому, управляется тем не менее законами, совершенно одинаковыми с законами ренты. Цена, уплачиваемая за отличительное преимущество в производстве товара, не может входить в общие издержки его производства. Совершенно очевидно, что в отдельных случаях товар может приносить ренту даже при самых невыгодных условиях его производства, но только тогда, когда на некоторое время он оказывается в положении тех товаров, предложение которых абсолютно ограниченно, и поэтому продается по стоимости, определяемой редкостью. Но это положение никогда не бывает, не было и не может быть постоянным ни для одного из главных товаров, приносящих ренту; оно возможно только в результате их близящегося истощения, если это минеральные продукты (например, уголь), или в результате роста населения, продолжающегося после того, как дальнейшее увеличение производства стало невозможным, т. е. в случае, когда этому событию должен предшествовать длительный период почти неизбежного прогресса человеческой культуры и усовершенствований, которые не позволяют нам считать этот случай сколько-нибудь вероятным. 221
ГЛАВА VI КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ТЕОРИИ СТОИМОСТИ § 1. И вот мы подошли к тому весьма удобному месту, которое позволяет нам оглянуться назад и окинуть взглядом тот путь, который мы проделали с начала этой книги. Вот как выглядят принципы теории стоимости в той мере, в какой мы их пока установили. I. Стоимость — относительное понятие. Стоимость вещи означает то количество какой-то другой вещи или вещей вообще, на которое она обменивается. Поэтому. стоимость всех вещей не может одновременно повышаться или понижаться. Такое явление, как общее повышение или общее понижение стоимостей, невозможно. Всякое повышение одной стоимости предполагает уменьшение другой, а всякое падение первой — рост второй. П. Временная, или рыночная, стоимость вещи зависит от спроса и предложения: она повышается, когда растет спрос, и понижается, когда увеличивается предложение. Однако спрос меняется вместе со стоимостью: при дешевизне вещей он обычно больше, чем при их дороговизне; и стоимость всегда устанавливается такой, чтобы спрос равнялся предложению. III. Помимо временной стоимости, у вещей есть также постоянная, или, как ее еще можно назвать, естественная, стоимость, к которой всегда стремится вернуться рыночная стоимость после любого своего изменения; и эти колебания уравновешивают друг друга, в результате чего в среднем товары обмениваются примерно по их естественной стоимости. IV. Естественная стоимость некоторых вещей — это стоимость, определяемая их редкостью, но в большинстве своем вещи естественно обмениваются друг на, друга пропорционально издержкам их производства, или пропорционально тому, что можно назвать их стоимостью издержек. V. Определяемую редкостью стоимость естественно и постоянпо имеют вещи, предложение которых не может быть увеличено вовсе или в той мере, чтобы полностью 222
удовлетворить спрос, какой предъявлялся бы на них пб стоимости издержек. VI. Монопольная стоимость означает определяемую редкостью стоимость. Монополия не может придать стоимость какой-либо вещи иначе чем посредством ограничения ее предложения. VII. Каждый товар, предложение которого может быть безгранично увеличено трудом и капиталом, обменивается на другие вещи пропорционально издержкам, необходимым для производства и доставки на рынок самой дорогой части требующегося количества товара. Естественная стоимость выступает синонимом стоимости издержек, а стоимость издержек некой вещи означает стоимость издержек производства самой дорогой части объема ее выпуска. VIII. Издержки производства состоят из нескольких элементов, некоторые из них постоянны и всеобщи, а другие случайны. Всеобщие элементы издержек производства — это заработная плата и прибыль на капитал. Случайные элементы — это налоги и любые дополнительные издержки, вызванные определяемой редкостью стоимостью некоторых из необходимых элементов производства. IX. Рента не составляет элемента издержек производства товара, который приносит ее, исключая случаи (скорее воображаемые, чем реально существующие), когда она выступает результатом и носителем стоимости, определяемой редкостью. Но когда земля, способная приносить ренту в сельском хозяйстве, служит какой-то иной цели, рента, которую она приносила бы, оказывается элементом издержек производства товара, для создания которого она используется. X. Если пренебречь случайными элементами, то вещи, количество которых может быть увеличено безгранично, естественно и постоянно обмениваются друг на друга в соответствии с относительными размерами заработной платы, которая должна быть уплачена за их производство, и относительными размерами прибыли, которая должна быть получена капиталистами, выплачивающими эту заработную плату. XI. Относительные размеры заработной платы не зависят от размеров самой заработной платы. Высокая заработная плата не делает стоимости высокими, так же как низкая заработная плата не делает их низкими. Относи- 223
тельаые размеры заработной платы зависят й определенной мере от относительного количества необходимого труда и относительных размеров его вознаграждения. XII. Точно так же относительная норма прибыли не зависит от размеров самой прибыли, и высокая или низкая прибыль не делает стоимости высокими или низкими. Относительный размер прибыли зависит отчасти от сравнительной продолжительности времени использования капитала и отчасти от относительной нормы прибыли в различных сферах деятельности. XIII. Если две вещи произведены одинаковым количеством труда и этот труд одинаково оплачивается и если на заработную плату работников требуется авансировать капиталы на одно и то же время и характер занятий не предполагает постоянной разницы в нормах прибыли, получаемой на эти капиталы, то эти две вещи будут в среднем обмениваться друг на друга независимо от того, высоки или низки заработная плата и прибыль и велико или незначительно количество затрачиваемого труда. XIV. Если одна из двух вещей в среднем имеет большую стоимость, чем другая, причина должна заключаться в том, что для ее производства требуется или большее количество труда, или род труда, который постоянно оплачивается выше; или в том, что капитал или часть капитала, идущие на содержание этого труда, должны авансироваться на больший срок; или, наконец, в том, что производству сопутствуют определенные обстоятельства, которые требуется вознаграждать постоянно посредством более высокой нормы прибыли. XV. Из всех этих элементов наиболее важный — количество труда, необходимого для производства, влияние других гораздо слабее, хотя все они имеют важное значение. XVI. Чем ниже прибыли, тем менее важными становятся второстепенные элементы издержек производства и тем меньше отклоняются стоимости товаров от стоимости, пропорциональной количеству и качеству труда, необходимого для их производства. XVII. Но всякое падение прибыли понижает в некоторой степени стоимость издержек производства вещей, изготовленных многочисленными или долговечными машинами, и повышает стоимость вещей, сделанных вручную; и всякое повышение прибыли дает противоположный результат. 224
§ 2. Такоёа общай теорий Меновой стоимости. Однако необходимо заметить, что в этой теории рассматривается система производства, организуемая капиталистами ради получения прибыли, а не работниками ради поддержания существования. В той мере, в какой мы примем это последнее предположение — а в большинстве стран мы должны принять его, по крайней мере в отношении сельскохозяйственной продукции, в весьма значительной степени, — те из предыдущих теорем, которые касаются зависимости стоимости от издержек производства, потребуют некоторой модификации. Все они исходят из того, что цель и намерение производителя заключаются в извлечении прибыли из своего капитала. Отсюда следует, что он должен продавать свой товар по цене, приносящей ему обычную норму прибыли, иначе говоря, он должен обменивать его на другие товары по стоимости издержек. Но крестьянин- собственник, испольщик и даже крестьянин-фермер или арендатор, т. е. работник, независимо от того, как мы его назовем, ведущий производство за свой собственный счет, ищет не сферы приложения для своего небольшого капитала, а сферы выгодного использования своего времени и труда. Его расходы сверх идущих на содержание самого себя и семьи настолько малы, что почти всю выручку от продажи продукции составляет плата за труд. Когда ему и его семье удается прокормиться продукцией своего хозяйства (и, возможно, одеться в материалы, выращенные в нем и выработанные на дому), его можно сравнить — в том, что касается дополнительного вознаграждения, полученного от продажи излишнего продукта, — с теми работниками, которые, извлекая средства для существования из независимого источника, могут позволить себе продавать свой труд по любой цене, какая представится им достойной соответствующих усилий. Крестьянин, у которого на содержание себя и своей семьи идет часть своего продукта, нередко будет продавать остаток по цене гораздо ниже той, что составила бы стоимость издержек производства такого же объема продукции у капиталиста. Однако даже в этом случае существует минимум, или внутренний предел, стоимости. Продукт, доставляемый крестьянином на рынок, должен приносить ему выручку, равную стоимости всех необходимых предметов, которые он вынужден покупать; кроме того, он должен давать ему возможность платить ренту. При обработке земли 15 Заказ № 522 225
крестьянином рентой не управляют принципы, только что изложенные в предыдущих главах; рента или определяется обычаем, как в случае с испольщиками, или, если она устанавливается в ходе конкуренции, зависит от уровня заселенности территории. Следовательно, в этом случае рента — элемент издержек производства. Крестьянин должен работать, пока не покроет свою ренту и цену всех купленных им необходимых предметов. После этого он будет продолжать работу только в том случае, если сможет продавать свой продукт по такой цене, какая возьмет верх над его отвращением к труду. Только что упомянутый минимум — это то, что крестьянин должен получить в обмен за весь излишек своего продукта. Но поскольку этот излишек не является твердо установленным количеством, а может быть больше или меньше сообразно со степенью трудолюбия земледельца, минимальная стоимость всего излишка не сообщает никакой минимальной стоимости какому-то определенному количеству товара. Поэтому при таком положении дел едва ли можно сказать, что стоимость вообще зависит от издержек производства. Она полностью зависит от спроса и предложения, т. е. от соотношения между величиной излишка продуктов питания, который решают произвести земледельцы, и численностью несельскохозяйственного или, точнее, некрестьянского населения. Если бы покупающий класс был многочислен, а производящий класс ленив, продукты питания могли бы постоянно иметь определяемую редкостью цену. Мне не приходилось слышать, чтобы подобный случай действительно где-либо имел место. Если производящий класс энергичен и трудолюбив, а покупающий класс малочислен, продукты питания будут чрезвычайно дешевы. Это тоже редкий случай, хотя некоторые районы Франции, возможно, приближаются к нему. А широко распространенными оказываются случаи, когда, как до последнего времени в Ирландии, класс крестьян ленив, а покупателей немного или когда крестьяне трудолюбивы, а городское население многочисленно и богато, как в Бельгии, северной Италии и некоторых районах Германии. Цена продукта будет приспосабливаться к этим различным обстоятельствам, если ее не изменят, как это часто бывает, конкуренция производителей, не имеющих отношения к крестьянам, или цены, существующие на иностранных рынках. 226
§ 3. Другую аномалию представляет собой продукция, выращенная рабами, но этот случай далеко не столь сложен. Рабовладелец — тот же капиталист, и его побуждение к производству заключается в получении прибыли на его капитал. Эта прибыль должна достигать обычной нормы. Что касается его расходов, он находится в таком же положении, как если бы его рабы были свободными работниками, трудящимися с их нынешней эффективностью и получающими заработную плату, равную издержкам на содержание рабов. Если по отношению к сделанной работе эти издержки меньше, чем была бы заработная плата за свободный труд, то настолько же больше прибыль рабовладельца, но если все другие производители в стране обладают тем же преимуществом, то оно совсем не повлияет на стоимости товаров. Влияние на стоимости товаров возможно лишь в том случае, если привилегия дешевого труда распространяется только на особые отрасли производства, а в остальных используются свободные работники с более высокой заработной платой. В этом случае, как и во всех случаях постоянного неравенства заработной платы в различных занятиях, цены и стоимости несут отпечаток подобного неравенства. Товары, произведенные трудом рабов, будут обмениваться на товары, произведенные трудом свободных работников, в пропорции меньше той, какая соответствовала бы количеству труда, потребовавшегося для их производства; стоимость первых будет меньше, а последних больше, чем в том случае, если бы рабства не существовало. Дальнейшее приспособление теории стоимости к разнообразным существующим или возможным производственным системам может быть с большей пользой предоставлено вдумчивому читателю. Как хорошо сказал Монтескье: "И ne faut pas toujours tellement epuiser un sujet, qu'on ne laisse rien a faire au lecteur. II ne s'agit pas de faire lire, mais de faire penser" *. (Никогда не следует исчерпывать предмет до того, что уже ничего не остается на долю читателя. Дело не в том, чтобы заставить его читать, а в том, чтобы заставить его думать».) * Montesquieu. Esprit dcs Lois, liv. XI ad finem. [См. Приложение S. «Теория стоимости».] 15*
ГЛАВА VII О ДЕНЬГАХ § 1. До сих пор мы рассматривали общие законы стоимости, не вводя понятие денег (не считая изредка приводимых поясняющих примеров); теперь же наступило время дополнить вышесказанное этим понятием и рассмотреть, каким образом влияет на принципы взаимного обмена товаров использование того, что именуется средством обмена. Чтобы понять многообразные функции средства обращения, лучше всего рассмотреть, каковы главные неудобства, которые мы испытывали бы, не имея такого средства. Первым и самым очевидным было бы отсутствие общей меры для стоимостей различного рода. Если бы портной шил только сюртуки и хотел купить хлеб или лошадь, то было бы очень хлопотно устанавливать, сколько хлеба он должен получить за сюртук или сколько сюртуков он должен отдать за лошадь. Всякий раз, когда он обменивал бы свои сюртуки на товар другого рода, расчеты должны были бы начинаться вновь на основе иных данных; и не могло бы быть ни текущих цен, ни правильной котировки стоимости, тогда как теперь у каждого предмета есть текущая цена, выраженная в деньгах, и портной преодолевает все трудности, оценивая свой сюртук в 4 или 5 ф. ст., а четырехфунтовый хлеб в 6 или 7 пенсов. Подобно тому как гораздо легче сравнивать различные расстояния, выражая их на общем языке футов и дюймов, так же намного легче сравнивать стоимость посредством общего языка фунтов, шиллингов и пенсов. Никаким другим способом было бы нельзя расположить стоимость по порядку одну за другой или*егко сосчитать сумму своей собственности; ко всему прочему гораздо легче установить и запомнить отношения многих вещей к одной вещи, чем их бесчисленные соотношения между собой. Это преимущество общего языка, на котором могут быть выражены стоимости, столь важно даже само по себе, что некий подобный способ их выражения и исчисления, вероятно, употреблялся бы, даже если бы фунт или шиллинг были не реальными вещами, а про- 228
сто счетными единицами. Говорят, что существуют африканские племена, у которых на самом деле принят этот несколько искусственный способ. Они исчисляют стоимость вещей посредством известного рода счетных денег, называемых макутами. Они говорят, что одна вещь стоит 10 макут, другая — 15, третья — 20 *. В действительности нет вещи, называемой макутой: это общепринятая единица для более удобного сравнения вещей друг с другом. Но эта выгода составляет только незначительную часть экономической пользы, которую приносит употребление денег. Неудобства натурального обмена настолько велики, что без определенного более удобного средства осуществления обмена разделение занятий едва ли могло быть доведено до сколько-нибудь значительных размеров. Портной, у которого нет ничего, кроме сюртуков, мог бы умереть с голоду прежде, чем сумел бы найти кого-нибудь, имеющего для продажи хлеб и желающего купить сюртук; кроме того, он не захотел бы получить сразу столько хлеба, сколько стоил бы сюртук, а разделить сюртук невозможно. Поэтому каждый человек всегда спешил бы отдать свой товар в обмен на какую-то вещь, которая, возможно, и не удовлетворяла бы его собственные непосредственные потребности, но пользовалась бы большим и всеобщим спросом и была бы легко делима, так как это позволило бы ему быть уверенным в том, что, располагая этой вещью, он способен купить все, имеющееся в продаже. Предметы первой необходимости обладают этими свойствами в высокой степени. Хлеб чрезвычайно легко делим и является предметом всеобщего желания. Тем не менее это предмет не такого рода, какой необходим, так как никто не желает иметь сразу продуктов питания больше, чем требуется для немедленного потребления, если только не ожидается неурожай; поэтому владелец пищевых продуктов никогда не может быть уверен, что немедленно найдет на них покупателя, а их большая часть испортится, если эти продукты не будут быстро проданы. Вещь, которую люди могут избрать для того, чтобы, располагая ею, делать покупки, должна не только быть делимой и пользоваться большим спросом, но должна также не портиться * Montesquieu. Esprit des Lois, liv. XXII, ch. 8. 229
при хранении. Это ограничивает выбор очень небольшим числом предметов. § 2. По молчаливому согласию почти все народы в очень раннем периоде своего существования остановились на определенных металлах, в первую очередь золоте и серебре, как отвечающих этой цели: Никакие другие вещества пе соединяют в себе в такой большой степени все необходимые качества со множеством второстепенных преимуществ. На низшей ступени развития общества самое сильное влечение, не считая потребности в пище и одежде, а при известном климате только потребности в пище, люди испытывают к личным украшениям и к тому роду отличий, которые приобретаются редкостью или дороговизной таких украшений. После того как оказывались удовлетворенными непосредственные жизненные потребности, каждый стремился накопить как можно больше вещей, одновременно дорогих и способных служить украшением, какими являлись главным образом золото, серебро и драгоценные камни. Это были вещи, которые каждый хотел иметь и на которые с наибольшей уверенностью можно было найти покупателей, желавших получить их в обмен на любой вид продукции. Опи принадлежали к числу самых непортящихся из всех предметов. Их можно было также легко переносить и прятать (малая масса этих вещей обладала огромной стоимостью); последнее соображение было весьма важным в смутные времена. Драгоценные камни уступают золоту и серебру по своей делимости и бывают очень разного качества, для точной оценки которого требуется приложить значительные усилия. Золото и серебро в высшей степени делимы и в чистом виде всегда бывают одного и того же качества, в то же время их чистота может быть установлена и удостоверена органом власти. Поэтому, хотя в одних странах в качестве денег использовались меха, в других скот, в китайской Татарии кубики сильно спрессованного чая, на побережье Западной Африки раковины, называвшиеся каури, а в Абиссинии и в наши дни куски горной соли, хотя даже из металлов порой избирались менее ценпые, как, папример, железо в Лаке- демоне из-за насаждавшегося властями аскетизма, медь в ранний период Римской республики ввиду бедности народа, золоту и серебру обычно отдавалось предпочтение у 230
народов, которые были в состоянии получить их путём добычи, торговли или захвата. К качествам, с самого начала говорившим в их пользу, добавилось еще одно, значимость которого раскрывалась только постепенно. Они относятся к числу товаров, которые испытывают самое малое влияние любой из причин, вызывающих колебания стоимости. Ни один товар не свободен полностью от таких колебаний. Золото и серебро с начала истории испытали одно сильное долговременное изменение стоимости вследствие открытия американских рудников и несколько временных колебаний вроде того, которое в последнюю великую войну { было вызвано оттоком драгоценных металлов в скрытые запасы и в казну огромных армий, постоянно пребывавших в полевых условиях. В нынешние времена открытие новых месторождений, столь богатых, как рудники Уральских гор, Калифорнии и Австралии 2, может стать началом другого периода падения их стоимости, о глубине которого сейчас было бы бесполезно рассуждать. Но в целом никакие другие товары не подвергаются столь незначительному воздействию причин, вызывающих колебания. Издержки производства золота и серебра колеблются в меньшей мере, чем издержки производства почти всех других вещей. А вследствие такой устойчивости их суммарное наличие всегда столь велико по сравнению с годовой добычей, что влияние на стоимость даже изменения издержек производства не бывает внезапным, поскольку необходим весьма продолжительный отрезок времени для сокращения существующего наличия драгоценных металлов. Впрочем, заметное увеличение их количества также не слишком быстрый процесс. Поэтому золото и серебро лучше, чем любой другой товар, подходят для того, чтобы служить предметом сделок, связанных с получением или уплатой определенного количества денег через значительный промежуток времени. Если бы обязательство выражалось в зерне, то в течение одного года неурожай мог бы вчетверо увеличить бремя намеченного платежа, а в течение другого обильный урожай мог бы низвести его до lU- Если бы было оговорено осуществление платежа сукном, то любое 1 [То есть в наполеоновские войны.] 2 [Так начиная с 3-го издания (1852 г.). В 1-м издании (1848 г.): «...столь богатых, как рудники Уральских гор и Сибири». Во 2-м издании (1849 г.): «...к которым теперь можно добавить Калифорнию».] 231
промышленное изобретение могло бы раз и ййвбеГДй уменьшить платеж до Vio его первоначальной стоимости. Такое случалось даже тогда, когда оговаривался платеж золотом и серебром, но сильное падение их стоимости после открытия Америки, продолжающееся до сих пор3, служит единственным достоверным примером', да и в этом случае изменения происходили чрезвычайно медленно, в течение многих лет. Когда золото и серебро реально стали средством обмена, превратившись в вещи, за которые люди обычно продавали и на которые они обычно покупали все, что им требовалось продать или купить, изобретение чеканки монет стало делом само собой разумеющимся. С помощью этого процесса металл делили на удобные частщ которые могли быть сколь угодно малы и находились в определенном соотношении между собой, этим устранялись хлопоты по взвешиванию и проверке пробы при всякой смене владельцев, т. е. неудобство, которое при мелких покупках скоро стало бы нестерпимым. Правительства нашли выгодным для себя взять эту операцию в собственные руки и запретить всякую чеканку частным лицам; действительно, их гарантия нередко была единственной, которой можно было доверять, однако и это доверие бывало очень часто незаслуженным, так как расточительные правительства до самого недавнего времени редко испытывали угрызения совести, когда ради ограбления своих кредиторов они предоставляли всем другим должникам разрешение грабить их кредиторов, прибегая к махинациям, связанным с понижением денежного стандарта, — к этому самому откровенному из всех способов мошенничества, состоящему в том, чтобы, назвав шиллинг фунтом, получить возможность аннулировать долг в 100 ф. ст. уплатой 100 шилл. План был бы так же прост и так же хорошо отвечал бы своему назначению, если бы в законодательном порядке было установлено, что «сотня» должна всегда означать 5; это вызвало бы такое же сокращение во всех денежных контрактах и вовсе не было бы более бесстыдным. Использование подобных политических приемов все еще продолжают рекомендовать, но к ним перестали прибегать, разве только изредка через выпуск бумажных денег; в этом слу- 3 [«...продолжающееся до сих пор» добавлено во 2-е издание (1849 г.).] 232
чае характер операции из-за большей непонятности законов обращения бумажных денег оказывается чуть мене* явным. § 3. Деньги, когда их употребление стало привычным, выступают средством распределения доходов между различными членами общества и мерой, с помощью которой оценивается личное имущество. Так как люди удовлетворяют свои разнообразные потребности всегда с помощью денег, в их умах возникает прочная ассоциация, заставляющая их считать, что деньги — это богатство в большей степени, чем любой другой товар, и даже те, кто всю свою жизнь занимаются производством самых полезных предметов, приобретают привычку считать эти предметы важными главным образом в силу их способности обмениваться на деньги. Человек, расстающийся с деньгами ради приобретения товаров, если только он не намеревается перепродать их, предстает в воображении как лицо, совершающее худшую сделку, чем человек, расстающийся с товарами ради получения денег; первый представляется расходующим свои средства, а второй приумножающим их. Это заблуждение, хотя теперь оно в некоторой мере рассеяно, долгое время было настолько сильным, что господствовало в сознании всех европейских государственных деятелей, как теоретиков, так и практиков. Однако должно быть очевидно, что простое введение особого способа обмена вещей друг на друга, состоящего в том, чтобы вначале поменять вещь на деньги, а потом обменять деньги на что-то еще, не производит никакого существенного изменения в характере сделок. В действительности вещи покупаются не на деньги. Никто (кроме лица, добывающего золото или серебро) не извлекает свой доход из драгоценных металлов. Не фунты или шиллинги, которые человек получает еженедельно или ежегодно, составляют его доход; они являются известного рода квитанциями или распоряжениями, которые он может предъявить для оплаты в любом магазине и которые дают ему право на получение определенной стоимости в виде любого товара, какой он только пожелает. Фермер платит своим рабочим и своему землевладельцу этими квитанциями, так как это удобнее всего для него и для них; но действительный доход этих лиц состоит в известной доле его зерна, скота и сена, и нет существенной разницы в том, рас- 233
пределяет ли фермер эту долю прямо между ними или пролает ее за них, отдавая этим лицам цену их доли; но поскольку, если бы он не продавал их долю, им самим пришлось бы заниматься этим, а сам он в любом случае выступает продавцом своей доли, постольку для всех будет лучше, чтобы он продавал их долю наряду со своей, оставляя рабочим больше свободного времени для работы, а землевладельцу — для праздности. Капиталисты, исключая производителей драгоценных металлов, не извлекают никакой части своего дохода из этих металлов, так как они получают их только в силу купли-продажи, отдавая взамен свой собственный продукт, тогда как всем другим лицам их доход уплачивается капиталистами или теми, кто получил эти средства от капиталистов; но так как капиталисты с самого начала не имеют ничего, кроме своего продукта, следовательно, он, и только он, обеспечивает все доходы, предоставляемые капиталистами. Короче говоря, в общественной экономике нет ничего более несущественного по своей природе, чем деньги, они важны лишь как хитроумное средство, служащее для экономии времени и труда. Это механизм, позволяющий совершать быстро и удобно то, что делалось бы и без него, хотя и не столь быстро и удобно, и, как у многих других механизмов, его очевидное и независимое влияние обнаруживается только тогда, когда он выходит из строя. Введение денег не изменяет действия ни одного из законов стоимости, изложенных нами в предыдущих главах. Причины, по которым временная, или рыночная, стоимость вещей зависит от спроса и предложения, а средняя и постоянная стоимость — от издержек их производства, относятся к денежной системе так же, как и к системе натурального обмена. Вещи, которые посредством натурального обмена обменивались бы одна на другую, при продаже за деньги будут отданы за одинаковую сумму последних и поэтому будут по-прежнему обмениваться друг на друга, хотя процесс их взаимного обмена будет состоять из двух операций вместо одной. Деньги не меняют отношения товаров друг к другу; единственное впервые вводимое отношение — это отношение товаров к самим деньгам, определяющее, на сколь большую или сколь малую сумму денег они будут обмениваться, или, другими словами, какова будет меновая стоимость самих денег. И решение этого вопроса не представляет никакого труда, когда ?34
устранено заблуждение, вынуждавшее смотреть па ДейЬГй как на необычный предмет, не подчиняющийся тем же законам, что и другие предметы. Деньги — это товар, и, как и у других товаров, их стоимость определяется временно спросом и предложением, а постоянно и в среднем — издержками их производства. Следует дать достаточно подробное разъяснение приложимости этих принципов к деньгам ввиду той путаницы, которая царит в умах людей, научно не подготовленных к восприятию этого предмета, и которая объясняется остатками давнишних обманчивых ассоциаций, а отчасти обилием туманных и беспочвенных предположений, в последнее время опутавших этот вопрос политической экономии сильнее, чем любой другой. Поэтому стоимость денег будет рассмотрена мною в отдельной главе.
глава vili О ЗАВИСИМОСТИ СТОИМОСТИ ДЕНЕГ ОТ СПРОСА И ПРЕДЛОЖЕНИЯ § 1. К несчастью, в самом начале рассмотрения данного предмета мы должны покончить с существующей двусмысленностью этого выражения. Стоимость денег кажется понятием столь же точным, столь же далеким от возможности неверного истолкования, как и любой другой научный термин. Стоимость вещи — это ю, на что она будет обмениваться; стоимость денег — это то, на что будут обмениваться деньги, покупательная сила денег. Если цены низки, на деньги можно купить много других вещей, и их стоимость, следовательно, высока; если цены высоки, на деньги можно купить мало других вещей, и деньги обладают низкой стоимостью. Стоимость денег обратно пропорциональна общему уровню цен: она падает, когда он повышается, и растет, когда он понижается. Но, к сожалению, то же самое выражение используется в современном коммерческом языке в совершенно ином смысле. Деньги, которые обычно воспринимают как синоним богатства, особенно употребительны как термин, означающий богатство, когда оно выступает объектом займа. Когда одно лицо ссужает другого, точно так же как и когда оно платит другому заработную плату или ренту, оно передает не просто деньги, но право на получение по своему выбору известной стоимости из продукта страны; кредитор прежде купил это право, отдав за него часть своего капитала. В действительности это лицо ссужает не что иное, как определенный капитал, а деньги служат только средством передачи. Но капитал обычно переходит от кредитора к должнику посредством либо денег, либо письменного распоряжения о получении денег, во всяком случае, в деньгах производят подсчет и оценку капитала. Поэтому ссудный капитал повсеместно называют заемными деньгами, рынок ссуд — денежным рынком; тех, у кого есть свободный для помещения в ссуду капитал, называют денежным классом, а эквивалент, даваемый за использование капитала, или, другими словами, процент, зовется не толь- 236
ко процентом на деньги, но и вследствие еще большего искажения понятий — стоимостью денег. Это неправильное использование понятия, подкрепляемое некоторыми ошибочными представлениями, которые мы укажем и разъясним в дальнейшем *, породило общепринятое у деловых людей мнение, что стоимость денег, означающая норму процента, внутренне связана со стоимостью денег в ее настоящем смысле, т. е. со стоимостью или покупательной силой средства обращения. Несколько ниже мы еще вернемся к этому предмету; сейчас же достаточно сказать, что под стоимостью я всегда буду подразумевать меновую стоимость, а под деньгами — средство обмена, а не капитал, который переходит из рук в руки при помощи этого средства. § 2. Стоимость, или покупательная сила, денег зависит прежде всего от спроса и предложения. Но по отношению к деньгам спрос и предложение предстают в несколько ином виде, чем по отношению к другим предметам. Предложение товара означает его количество, предлагаемое для продажи. Впрочем, не принято говорить, что деньги предлагаются для продажи. Обычно не говорят, что люди покупают или продают деньги. Это лишь случайная форма выражения. Фактически деньги, подобно другим вещам, покупаются и продаются всякий раз, когда другие вещи покупают и продают за деньги. Всякий, кто продает зерно, жир или хлопок, покупает деньги. Всякий, кто покупает хлеб, вино или одежду, продает деньги торговцу этими предметами. Деньги, на которые люди намереваются делать покупки, — это деньги, предлагаемые для продажи. Тогда предложение денег равняется тому их количеству, которое люди хотят израсходовать, т. е. всем имеющимся в их распоряжении деньгам, за исключением той суммы, которую они откладывают про запас или по крайней мере держат при себе как резерв на случай непредвиденных обстоятельств в будущем. Короче говоря, предложение денег — это все деньги, находящиеся в обращении в данное время. Спрос на деньги в свою очередь состоит из всех товаров, предложенных для продажи. Каждый продавец товаров является покупателем денег, а предлагаемые им това- * См. гл. XXIII. 237
ры представляют собой его спрос. Спрос на деньги отличается от спроса на другие предметы тем, что он ограничен только средствами покупателя. Спрос на другие товары представляет известную величину и не превышает ее, но на деньги спрос всегда так велик, каким он только может быть. Правда, люди могут отказаться от продажи и изъять свои товары с рынка, если они не могут получить за них цену, представляющуюся им достаточной. Но так бывает только тогда, когда они полагают, что цена повысится и они получат больше денег в результате ожидания. Если бы люди полагали, что цена будет постоянно низкой, они бы продали свои товары за столько, сколько можно было бы получить. Продажа торговцем своих товаров — это всегда sine qua поп (непременное условие) его деятельности. Подобно тому как все имеющиеся на рынке товары составляют спрос на деньги, все деньги составляют спрос на товары. Деньги и товары ищут друг друга с целью взаимного обмена. Они взаимно служат спросом и предложением. При характеристике явлений безразлично, говорим ли мы о спросе и предложении товаров или о спросе и предложении денег. Это равнозначные выражения. Поясним это утверждение. И когда мы будем делать это, читатель заметит существенную разницу между вопросами, занимающими нас теперь, и теми вопросами, которые мы обсуждали раньше, касаясь стоимости. Рассматривая стоимость, мы интересовались только причинами, которые действовали на отдельные товары, не затрагивая остальных. Причины, которые в равной степени влияют на все товары, не оказывают воздействия на стоимости. Но, рассматривая отношение между товарами и деньгами, мы проявляем особый интерес именно к причинам, действующим на все без исключения товары. Мы сравниваем, с одной стороны, товары всех видов и, с другой — деньги, как вещи, которые должны быть обменены друг на друга. Предположим, что при прочих равных условиях произошло увеличение количества денег, скажем в результате прибытия в данное место какого-нибудь иностранца, обладающего большими запасами золота и серебра. Когда он начинает тратить их (в данном случае несущественно, производительно или непроизводительно), он увеличивает предложение денег и тем самым увеличивает спрос на товары. Несомненно, прежде всего он увеличивает спрос только на товары определенного рода, а именно на те, ко- 238
торые он выбирает для покупки, он непосредственно повысит цену на них, и (до тех пор, пока речь идет о нем лично) только ее. Если он расходует свои средства на устройство званых вечеров, он повысит цены на пищу и вино. Если он тратит их на постройку фабрики, он повысит цены на труд и материалы. Но при более высоких ценах больше денег перейдет в руки продавцов этих различных товаров, и они, будь то рабочие или торговцы, располагая большей суммой денег на расходы, создадут повышенный спрос на все те предметы, которые они привыкли покупать; эти товары соответственно возрастут в цене, и так будет продолжаться до тех пор, пока рост цен не распространится на все предметы. Я говорю «на все предметы», хотя, конечно, возможно, что приток денег мог бы поступать в результате возникновения некоего нового класса потребителей или таким образом, при котором изменились бы соотношения между различными классами потребителей, так что в дальнейшем на одни товары расходовалась бы более значительная, чем раньше, доля национального дохода, а на другие — меньшая, точно так же как если бы произошли изменения во вкусах и потребностях общества. Если бы дело обстояло именно так, то, до тех пор пока производство не приспособится к подобному изменению в соотношении спроса на различные предметы, реально изменятся стоимости, и одни вещи вырастут в цене больше, чем другие, тогда как третьи, возможно, не подорожают вовсе. Однако эти следствия, очевидно, были бы обусловлены не простым увеличением количества денег, а дополнительными обстоятельствами, сопутствующими ему. Теперь же нам остается рассматривать последствия увеличения количества денег как такового. Предположим, что количество денег у людей увеличилось, а потребности и склонности всего общества применительно к потреблению остались прежними; тогда увеличение спроса распространится на все предметы в равной мере, и произойдет всеобщее повышение цей. Мы могли бы допустить вместе с Юмом, что однаждщ утром каждый человек в стране, проснувшись, Обнаружил бы у себя в кармане золотую монету; однако этот пример подразумевал бы изменение в соотношениях спроса . на различные товары; и прежде всего предметы, представляющиеся роскошью для бедняков, выросли бы в цеие в гораздо большей степени, чем другие вещи. Поэтому давайте лучше предподо- 239
жим, что к каждому фунту, или шиллингу, или пенсу, кто бы им ни обладал, вдруг добавился другой фунт, шиллинг или пенс. Это привело бы к увеличению денежного спроса и, следовательно, к увеличению денежной стоимости или цены на все виды предметов. Это увеличение стоимости не принесло бы никому пользы и не вызвало бы никакого изменения, кроме того, что вынудило бы подсчитывать большее число фунтов, шиллингов и пенсов. В этом случае произошло бы только увеличение стоимостей, выраженных в деньгах, т. е. в предмете, требующемся лишь для покупки других предметов, и никто не получил бы возможности приобрести их больше, чем прежде. Цены выросли бы в определенной пропорции, а стоимость денег упала бы в той же пропорции. Следует заметить, что эта пропорция в точности соответствовала бы той, в какой увеличилось количество денег. Если бы вся сумма находящихся в обращении денег удвоилась, цены также выросли бы вдвое. Если бы она увеличилась на !Д, то и цены выросли бы на XU. Денег было бы на lU больше, и все они использовались бы на покупку тех или иных товаров. По прошествии времени, достаточного для того, чтобы увеличившееся предложение денег достигло всех рынков или (согласно привычной метафоре) проникло во все каналы обращения, все цены выросли бы на lU. Но общее повышение цен не зависит от этого процесса распространения и выравнивания. Даже если бы одни цены выросли больше, а другие меньше, их среднее повышение составило бы 74. Это необходимое следствие того факта, что за одно и то же количество товаров давалось бы на lU больше денег. Поэтому общий уровень цен в любом случае был бы на lU выше. Аналогичное воздействие на цену будет в том случае, если мы предположим, что вместо увеличения количества денег произошло уменьшение массы товаров; и прямо противоположное воздействие оказало бы увеличение массы товаров или уменьшение количества денег. Если бы в распоряжении общества находилось меньше денег, а количество товаров для продажи оставалось прежним, в целом за них уплатили бы меньше и они были бы проданы по пониженным ценам, пониженным также ровно настолько, насколько уменьшилась бы сумма денег. Таким образом, при прочих равных условиях стоимость денег меняется обратно пропорционально количеству денег: всякое увели- 240
чение количества понижает их стоимость, а всякое уменьшение повышает ее в совершенно одинаковой пропорции. Надо заметить, что это — специфическое свойство денег. Мы не сочли справедливым в отношении всех товаров вывод, что всякое уменьшение предложения повышает стоимость точно пропорционально существующей нехватке или что всякое увеличение предложения понижает ее в точной пропорции к излишку. Стоимость одних вещей меняется обычно в большей степени, чем пропорционально их излишку или недостатку, а стоимость других — обычно в меньшей степени, потому что в обычных условиях желание получить вещь может быть сильнее или слабее, и сумма денег, которую люди готовы истратить на нее, будучи так или иначе ограниченной, может в очень неодинаковой степени испытывать влияние определенных затруднений, связанных с ее приобретением или отсутствием таковых. Что же касается денег, которыми желают обладать как всеобщим покупательным средством, спрос на них состоит из всего того, что есть у людей для продажи; и их желание продавать ограничивается только отсутствием товаров, которые они могли бы предложить. Поскольку в любом случае все товары обмениваются на все деньги, поступающие на рынок для расходования, эти товары станут продаваться за меньшую или большую сумму денег, смотря по тому, сколько их будет на рынке — меньше или больше. § 3. Исходя из того, что было сказано, позволим себе на минуту предположить, что все продающиеся в стране товары в любое время обмениваются на все деньги, существующие и находящиеся в обращении в то же самое время; или, другими словами, что в стране всегда находится в обращении количество денег, равное по стоимости всем товарам, продающимся в ней в это же самое время. Но это было бы совершенно ошибочное предположение. Израсходованные деньги равны по стоимости купленным на них товарам; но количество израсходованных денег и количество находящихся в обращении денег — это разные вещи. Когда деньги переходят из рук в руки, одна и та же денежная единица расходуется много раз, прежде чем все имеющиеся в продаже в данное время вещи будут куплены и окончательно уйдут с рынка; и каждый фунт или доллар нужно засчитывать за столько фунтов или долларов, сколько раз он перешел из рук в руки для достиже- 16 Зэкзз № 522 241
ния этой конечной цели. Кроме того, основная часть товаров должна учитываться неоднократно не только потому, что большинство предметов проходит через руки нескольких групп фабрикантов li торговцев, прежде чем примет форму, в которой они окончательно потребляются, но и потому, что в периоды спекуляций (а все времена более или менее таковы) одни и те же товары нередко многократно перекупаются для перепродажи с прибылью, и это повторяется до тех пор, пока их не купят для окончательного потребления. Если мы допустим, что количество продаваемых товаров и общее число их перепродажи — это твердо установленные величины, то стоимость денег будет зависеть от их количества и от среднего числа переходов каждой денежной единицы из рук в руки в процессе торговли. Все проданные товары (считая каждую перепродажу как продажу такого же дополнительного количества товаров) были обменены на всю сумму денег, умноженную на число покупок, сделанных в среднем каждой денежной единицей. Следовательно, если количество товаров и число сделок постоянно, стоимость денег обратно пропорциональна их количеству, помноженному на так называемую скорость обращения. А количество денег, находящихся в обращении, равно денежной стоимости всех проданных товаров, поделенной на число, выражающее скорость обращения. Выражение «скорость обращения» нуждается в некоторых комментариях. Его не следует понимать как означающее число покупок, сделанных каждой денежной единицей за данное время. Время тут не требуется принимать во внимание. Общество может быть в таком состоянии, что каждая денежная единица с трудом совершает более чем одну покупку в год; но, если это происходит в силу малого числа сделок — небольшого объема предпринимательской деятельности, недостаточной активности торговли или потому, что та торговля, которая ведется, протекает в основном в форме натурального обмена,— это не служит причиной попижеция цены или повышения стоимости денег. Существенный момент состоит не в том, как часто одни и те же деньги переходят из рук в руки за данный отрезок времени, а в том, как часто они переходят из рук в руки для осуществления данного объема торговых операций. Мы должны сравнивать число покупок, совершенных с помощью денег за данное время, не с самим време- 242
нем, а с проданными в течение его товарами. Если каждая денежная единица перешла из рук в руки в среднем 10 раз за то время, как стоимость проданных товаров составила 1 млн. ф. ст., то очевидно, что для распространения этих товаров потребовалось 100 тыс. ф. ст. И наоборот, если в обращении находятся 100 тыс. ф. ст. и каждая денежная единица при покупке товаров переходит из рук в руки по 10 раз в месяц, то ежемесячный объем продаж товаров должен в среднем достигать 1 млн. ф. ст. Так как оборот «скорость обращения» малопригоден для выражения единственной вещи, которую сколько-нибудь важно выражать с его помощью, и способен породить заблуждения в отношении рассматриваемого предмета, вызывая в сознании представление, совершенно отличное от предполагаемого, было бы разумно избавиться от этого оборота, заменив его другим, яснее передающим понятие, которое он должен выразить. Какое-нибудь иное выражение, вроде «эффективность денег», хотя оно и не безупречно, подошло бы больше, поскольку оно привлекло бы внимание к объему сделанной работы, не внушая мысли о ее оценке по времени. А пока не найден подходящий термин, мы должны довольствоваться тем, что будем выражать понятие, когда можно ожидать двусмысленности, описывая его многословно (потому что только так можно адекватно передать его), а именно будем говорить о среднем числе покупок, совершенных каждой денежной единицей для выполнения данной денежной суммы сделок. § 4. Утверждение, сделанное нами относительно зависимости общего уровня цен от количества денег, находящихся в обращении, следует понимать как утверждение, применимое только к такому положению дел, когда деньги, т. е. золото или серебро, выступают исключительно орудием обмена и действительно переходят из рук в руки при каждой покупке, а кредит не известен ни в одной из своих форм. Если же в действие вступает кредит как покупательное средство, отличное от наличных денег, то, как мы увидим дальше, связь между ценами и общей массой средств обращения оказывается гораздо менее прямой и тесной и уже не допускает столь простого способа ее выражения. Но, исследуя столь сложный предмет, как денежное обращение и цены, необходимо заложить в основание нашей теории глубокое понимание простейших слу- 16* 243
чаев, которые мы будем постоянно обнаруживать лежащими в основе случаев, возникающих на практике. Утверждение, что увеличение количества денег повышает цены, а уменьшение понижает их, является простейшим в теории денежного обращения, и без него у нас не было бы ключа ни к одному из ее других положений. Но при любом состоянии дел, кроме самого простого и примитивного, о котором мы уже говорили, это утверждение справедливо только при прочих равных условиях, а что это за прочие условия, которые должны быть равными, мы еще не готовы определить. Однако и сейчас мы в состоянии указать на одну-две предосторожности, с которыми нужно принимать этот принцип, пытаясь использовать его для практического объяснения явлений; предосторожности, тем более необходимые, что данное утверждение, хотя оно и представляет научную истину, в последние годы служило основой возникновения большего числа ложных теорий и ошибочных истолкований фактов, чем любое другое утверждение, касающееся обмена. Со времени возобновления актом 1819 г. размена бумажных денег на монету и особенно со времени торгового кризиса 1825 г. излюбленным объяснением любого повышения или понижения цен служило «денежное обращение»; и, как большинство общераспространенных теорий, эта догма использовалась почти без учета условий, необходимых для того, чтобы она была верной. Например, обычно предполагают, что если увеличивается количество денег в стране или всех существующих денег вообще, то за этим обязательно должен последовать рост цен. Но это вовсе не такое уж неизбежное следствие. Стоимость любого товара определяется не его наличным количеством, а его количеством, предлагаемым для продажи. Каково бы ни было количество денег в стране, воздействие на цены окажет только та их часть, которая поступает на товарный рынок и действительно обменивается там на товары. Все, что увеличивает размеры этой части денег в стране, ведет к повышению цен. Но откладываемые в запас деньги не оказывают влияния на цены. Деньги, накапливаемые индивидуумами на непредвиденные обстоятельства, которые, однако, не возникли, не влияют на цены. Деньги в казне Английского банка, равно как и деньги, сохраняемые в качестве резерва частными банкирами, не влияют на цепы, пока их не извлекут. Но даже в этом слу- 244
t*ae они fie оказывают влияния, бели только их нб извлекли для расходования на товары. Часто происходит, что даже значительное количество ввозимых в страну денег действительно инвестируется{ как капитал и снова вывозится из страны, нисколько не повлияв на товарные рынки, а повлияв только на рынок ценных бумаг, или, как его обыкновенно, хотя и неправильно, называют, денежный рынок. Вернемся к уже приводившемуся в качестве примера случаю с иностранцем, прибывшим в страну с большим запасом денег. Мы предполагали, что он использует свои средства на покупку товаров для своего личного потребления или постройку фабрики и наем рабочих, и в любом случае он caeteris paribus (при прочих равных условиях) вызвал бы повышение цен. Но весьма возможно, что вместо достижения одной из этих целей он предпочитает вложить свое состояние в получение определенного процента; предположим, что он сделал это самым банальным образом, вступив в конкуренцию за получение части фондовых ценностей, казначейских векселей, железнодорожных облигаций, торговых трат, закладных и т. п., которые всегда находятся на руках у публики. Поступая таким образом, он бы повысил цену этих различных видов ценных бумаг или, другими словами, понизил бы ставку процента; и, поскольку это нарушило бы ранее существовавшее соотношение между ставками процента на капитал внутри страны и за границей, это, возможно, побудило бы кое-кого из тех, у кого есть ищущий применения оборотный капитал, направлять его для инвестирования за границу вместо того, чтобы покупать в своей стране ценные бумаги по повышенной цене. Этим путем могло бы уйти такое количество денег, какое поступило прежде, тогда как для товарных цен их временное пребывание в стране осталось бы бесследным. Рассматриваемый случай заслуживает пристального внимания, и теперь начинают признавать тот факт, что перемещение драгоценных металлов из страны в страну в большей степени, чем предполагали ранее, обусловливается состоянием рынка ссуд в различных странах и в меньшей — ценами. Во избежание серьезной ошибки при истолковании торговых явлений необходимо затронуть еще один вопрос. 1 [«Инвестируется» заменило «используется» в 3-м издании (1852 г.).] 245
Если в кайое-то время наблюдается увеличение числа Денежных сделок, что всегда может произойти под влиянием изменений в спекулятивной деятельности и даже под влиянием смены времен года (поскольку отдельные виды сделок совершаются только в соответствующие времена года), то расширение денежной массы, которое только пропорционально этому увеличению числа сделок и длится не дольше его, не ведет к повышению цен. Ежеквартально, когда Английский банк выплачивает дивиденды, по государственным ценным бумагам количество денег, находящихся в руках у публики, внезайно увеличивается; по оценкам, это увеличение составляет от Vs до 2/s общей суммы банкнот Английского банка. Тем не менее это никогда не оказывает никакого влияния на цены; и всего через несколько недель денежная масса вновь сокращается до своих обычных размеров за счет простого сокращения спроса (после столь обильного обеспечения наличными деньгами) на получение денег у Английского банка в форме дисконта и ссуд. Подобным образом колеблется количество денег в сельскохозяйственных районах в различные времена года. Меньше всего денег наблюдается в августе, «к рождеству их количество постепенно увеличивается и достигает своих наибольших размеров примерно к благовещению, когда земледелец обычно приготовляет деньги для внесения ренты и летних налоговых платежей» и когда он в основном обращается за ссудой к провинциальным банкирам. «Эти изменения происходят с той же регулярностью, что и смена времен года, и так же мало нарушают равновесие на рынках, как и ежеквартальные колебания количества банкнот Английского банка. Как только завершаются дополнительные платежи, излишек денег», оценивающийся в полмиллиона, «так же безусловно и немедленно вновь поглощается и исчезает» *. Если бы не ожидалось появления дополнительного количества денег для осуществления этих дополнительных платежей, должно было бы произойти одно из трех событий: либо нужно было бы совершать платежи без денег, прибегая к одному из тех способов, которые позволяют обходиться без них; либо следовало бы увеличить скорость обращения, с тем чтобы одна и та же сумма денег совершала большее количество платежей; либо, если бы ни одно * Fullarton. Regulation of Currencies, 2nd edit., p. 87—89. 246
из этих событий не произошло, пришлось бы изымать деньги для дополнительных платежей с товарных рынков, и, следовательно, должны были бы упасть цены. Увеличение количества средств обращения, соответствующее по своим размерам и продолжительности временной напряженности деловых операций, не повышает цен, а лишь препятствует их падению. В дальнейшем в нашем исследовании будут указаны многие другие оговорки, с которыми следует принимать утверждение о том, что стоимость средства обращения зависит от спроса и предложения и обратно пропорциональна количеству средств обращения2; ограничения, которые при сложной системе кредита, вроде существующей в Англии, делают это утверждение крайне неточным отражением реального положения дел. 2 [Дальнейшая часть предложения была добавлена в 4-е издание (1857 г.), где утверждение характеризовалось как «совершенно неточное выражение реального положения дел». В 5-м издании (1862 г.) «крайне» заменено на «совершенно».]
ГЛАВА IX О ЗАВИСИМОСТИ СТОИМОСТИ ДЕНЕГ ОТ ИЗДЕРЖЕК ПРОИЗВОДСТВА § 1. Но и стоимость денег не более точно, чем стоимость всех других товаров, определяется спросом и предложением. Конечным регулятором их стоимости выступают издержки производства. Конечно, мы предполагаем, что денежное обращение предоставлено самому себе. Правда, правительства не всегда пускали его на «самотек». Они пытались препятствовать изменению количества денег в соответствии со стихийными законами и старались регулировать его по своему усмотрению, обычно с намерением удержать в стране большее количество денег, чем их оставалось бы в противном случае. До недавнего времени политика всех правительств состояла в том, чтобы запрещать экспорт и переплавку денег, тогда как, поощряя экспорт и сдерживая импорт других вещей, они стремились обеспечить постоянный приток денег к себе в страну. Таким образом правительства потворствовали укоренению двух предрассудков: они привлекали или думали, что привлекают, больше денег в страну, что они считали равносильным увеличению богатства; и доставляли или думали, что доставляют, всем производителям и торговцам высокие цены, которые люди всегда принимают за действительное преимущество, хотя оно и не является таковым. В своей попытке искусственно определять стоимость денег, регулируя их предложение, правительства никогда не преуспевали в такой степени, в какой им хотелось бы, даже таким образом, как они рассчитывали. Их запреты на экспорт или переплавку монеты никогда не отличались действенностью. Товар столь малого в сравнении с его стоимостью объема не составляет труда провезти контрабандой и тем более переплавить: в этой связи даже самые строгие меры не могли предотвратить этих действий. Весь риск, какой правительство имело возможность придать им, 248
перевешивался 66ci>At& умеренной прибылью *. Стремясь к той же цели иным, более окольным путем, а именно создавая трудности на пути превращения выручки за экспорт товаров из денег в какой-нибудь другой товар, правительства не были столь же неудачливы. Правда, им не удавалось обеспечить постоянный приток денег к себе в страну; но они были в состоянии в известной мере удерживать количество денег выше его естественного уровня и этим устраняли исключительную зависимость стоимости денег от причин, которые определяют стоимость предметов при отсутствии искусственного вмешательства. Однако мы должны допустить существование такой ситуации, когда денежное обращение не регулируется искусственно, а осуществляется свободно, При таком положении и допуская, что за чеканку монет не взимается плата, стоимость денег будет соответствовать стоимости слитка, из которого они изготовлены. Золотые или серебряные монеты весом в фунт и слиток того же веса будут в точности обмениваться друг на друга. Если исходить из того, что денежное обращение свободно, металл в виде слитка не сможет стоить больше, чем в виде монет, так как, поскольку они могут быть переплавлены без всякой потери времени и почти без всяких затрат, это, конечно, делалось бы до тех пор, пока количество денег в обращении не уменьшилось бы настолько, чтобы их стоимость сравнялась со стоимостью слитков такого же веса. Однако можно было бы думать, что, хотя монета не может иметь меньшую стоимость, она может и, являясь прошедшим обработку товаром, естественно, будет иметь большую стоимость, чем пошедший на нее слиток, в силу того же принципа, в соответствии с которым холст обладает большей стоимостью, чем равная ему по весу льняная пряжа. Это было бы справедливо, если бы правительство в Англии и в некоторых других странах не чеканило монету любому, кто предоставляет металл, бесплатно. Труд и расходы по чеканке, если ими не обременяют владельца монет, не повышают * Влияние запрета не может быть, однако, столь уж незначительным, как предполагали некоторые авторы, разрабатывавшие этот вопрос. Факты, приведенные Фуллартоном в примечании на с. 7 его труда "Regulation of Currencies", показывают, что, для того чтобы монета пошла в тигель, требовался больший, чем это обычно представляли, процент разницы в стоимости между монетой и слитком. 249
стоимости предмета. Если бы правительство открыло контору, где, получив известное количество льняной пряжи, оно возвращало бы холст такого же веса всякому, кто обращался бы с такой просьбой, холст стоил бы на рынке не больше, чем пошедшая на него льняная пряжа. Как только монеты становятся хоть на йоту дороже слитка, владельцам слитков становится выгодно посылать их для чеканки. Но если правительство перекладывает издержки чеканки, что вполне разумно, на владельца слитка, взимая сбор для покрытия издержек (что делается путем возврата монет, весящих несколько меньше, чем полученный слиток, и называется сбором за право чеканки), стоимость монет превысит стоимость слитка в размере этой пошлины. Если бы монетный двор удерживал 1% для оплаты расходов по чеканке, владельцам слитков было бы невыгодно пускать их в чеканку прежде, чем монеты оказались бы ценнее слитка по крайней мере на эту частицу. Поэтому стоимость монет поддерживалась бы на 1% выше стоимости слитков, что возможно, только если количество монет было бы на 1% меньше, чем при бесплатной чеканке. Правительство могло бы попытаться извлекать прибыль из этого дела, вводя соответствующий сбор, но все, что оно брало бы за чеканку сверх ее издержек, приносило бы такую же прибыль частным лицам, занимающимся чеканкой. Чеканка отнюдь не сложная операция, хотя она и не так легка, как переплав; и при производстве полновесных монет установленной пробы частную чеканку очень трудно разоблачить. Поэтому, если бы чеканка полновесных монет приносила прибыль, ею бы обязательно занимались; и попытка правительства сделать сбор за право чеканки источником дохода потерпела бы неудачу. Точно так же была бы сорвана всякая попытка поддерживать искусственно завышенную стоимость монеты не с помощью сборов, а путем отказа производить чеканку *. * Хотя в Англии не взимается сбор за чеканку золотой монеты (так как монетный двор возвращает в виде монет ровно столько же по весу чистого металла, сколько он получил в виде слитка), после передачи слитка проходит несколько недель прежде, чем может быть получена монета, что вызывает потерю владельцем слитка процента, равносильного уплате им небольшой пошлины. По этой причине стоимость монет бывает обычно несколько выше стоимости содержащегося в них металла. Унция золота, соответ- 250
§ 2. Итак, стоимость денег постоянно и — при свободном денежном обращении — почти немедленно согласуется со стоимостью металла, из которого они сделаны; при этом к стоимости металла добавляются или не добавляются издержки чеканки в зависимости от того, кто несет их — частные лица или государство. Это чрезвычайно упрощает рассматриваемый нами теперь вопрос, поскольку золотые и серебряные слитки — товары вроде любых других и их стоимость зависит, как и у других предметов, от их издержек производства. Для большинства цивилизованных стран золото и серебро — это иностранные продукты, а условия, определяющие стоимость иностранных продуктов, порождают некоторые вопросы, которые мы еще не готовы рассмотреть. Поэтому пока мы должны предполагать, что страна, выступающая объектом нашего исследования, получает золото и серебро из своих собственных рудников, оставив на будущее рассмотрение того, насколько нуждаются в изменении наши выводы, чтобы быть приспособленными к более распространенной ситуации. Из трех классов, на которые делятся товары: товары, предложение которых абсолютно ограниченно; товары, которые могут быть получены в неограниченных количествах при известных издержках производства; товары, которые могут быть получены в неограниченном количестве только при возрастающих издержках производства, — драгоценные металлы, будучи продукцией приисков, принадлежат к третьему классу. Поэтому их естественная стоимость в конечном счете соответствует издержкам производства в самых неблагоприятных из существующих условий, т. е. в самом худшем из рудников, которые необходимо разрабатывать для получения необходимого количества металла. Фунт золота в странах, добывающих этот металл, будет в конечном итоге иметь тенденцию обмениваться на такое количество любого другого товара, какое производится с издержками, равными издержкам его собственного ствующая количеству металла в одном соверене, должна была бы стоить 3 ф. ст. 17 шилл. 10,5 пенса, но обычно она котировалась в 3 ф. ст. 17 гаилл. 6 пенсов, пока закоп о возобповлении хартии Английского банка 1844 г. не обязал Английский банк выдавать банкноты за все предлагаемые ему слитки по цепе 3 ф. ст. 17 шилл. 9 пенсов за унцию. 251
производства, понимая под последними издержки на труд и затраты на наименее продуктивном из источников предложения, которые существующий в это время спрос заставляет разрабатывать. Средняя стоимость золота приводится в соответствие с его естественной стоимостью таким же образом, каким стоимость других предметов приводится в соответствие с их естественной стоимостью. Предположим, что оно продается дороже своей естественной стоимости, т. е. выше стоимости, равной по величине труду и издержкам по добыче и компенсации за риск, сопровождающий это производство, в котором 9 из 10 попыток оканчиваются обычно неудачей. Часть всей массы оборотного капитала, ищущего помещения, направится тогда в горное дело; добыча золота, таким образом, увеличится, а его стоимость понизится. Если, напротив, оно продавалось бы ниже своей естественной стоимости, владельцы золотых приисков не получали бы обычной прибыли и сократили бы объем своих работ; если бы падение стоимости было большим, на некоторых из наименее продуктивных приисков, возможно, вообще прекратились бы работы; и сокращение годовой добычи, не позволяющее полностью возмещать годовую убыль золота, постепенно уменьшило бы его количество и восстановило бы его стоимость. При ближайшем рассмотрении этого процесса обнаруживаются следующие подробности. Если стоимость золота выше его естественной стоимости или стоимости издержек, а монеты, как мы видели, согласуются по стоимости со слитками, то деньги будут обладать высокой стоимостью, а цены на все предметы, включая труд, будут низки. Эти низкие цены понизят расходы всех производителей, но, поскольку их доходы тоже понизятся, это не принесет никакой выгоды ни одному из производителей, кроме добытчика золота: доходы последнего от прииска не зависят от цены и будут такими же, как и раньше, а его расходы сократятся, в результате чего он получит дополнительную прибыль, что побудит его к увеличению производства. А бывает е converso (и наоборот), если стоимость металла падает ниже его естественной стоимости, это равносильно тому, что цены повысятся и денежные расходы всех производителей станут необычайно высоки; но у всех прочих производителей эти расходы будут возмещены возросшими денежными доходами, и только владелец прииска будет Добывать не больше, чем раньше, металла, тогда как его 252
расходы возрастут; поэтому его прибыль уменьшится или вовсе исчезнет, и он сократит свою добычу или совсем откажется от этого занятия. Вот каким образом стоимость денег приводится в соответствие с издержками производства металла, из которого они сделаны. Однако, может быть, неплохо повторить сказанное нами раньше: пройдет немало времени прежде, чем совершится приспособление стоимости к издержкам производства у такого вызывающего всеобщее желание и в то же время весьма долговечного товара, как драгоценные металлы. Поскольку они очень широко используются в виде не только денег, но также посуды и украшений, их наличное количество всегда очень велико, тогда как изнашиваются они столь медленно, что достаточно сравнительно небольшого годового производства, чтобы удерживать предложение на прежнем уровне и даже увеличить его настолько, насколько этого потребует расширение товарного оборота или расширение спроса на золотые и серебряные вещи со стороны богатых потребителей. Даже если эта небольшая годовая добыча была бы полностью прекращена, потребовалось бы много лет для такого уменьшения количества драгоценного металла, какое вызвало бы существенное изменение цен. Количество драгоценного металла можно увеличить намного быстрее, чем уменьшить, но это увеличение должно быть весьма значительным, прежде чем оно станет ощутимым для такой массы драгоценных металлов, какая существует во всем коммерческом мире. И следовательно, все изменения в условиях добычи драгоценных металлов влияют вначале и продолжают влиять в течение многих лет только на их количество и сказываются незначительно на издержках производства. В первую очередь сказанное относится к такой ситуации, когда, как сейчас, одновременно открыто много новых источников предложения, большинство из которых может разрабатываться одним трудом без какого-либо авансирования капитала сверх оплаты кирки и недельного запаса продовольствия, и когда разработка остается еще полностью пробной, а сравнительная постоянная продуктивность различных приисков совершенно неопределенной 1. 1 [Последнее предложение параграфа было добавлено в 3-е издание (1852 г.).] 253
§ 3. Однако, поскольку стоимость денег, как и стоимость других вещей, действительно согласуется, хотя и более медленно, с их издержками производства, некоторые политэкономы совершенно не приемлют утверждения, что стоимость денег зависит от их количества в сочетании со скоростью обращения; это, по их мнению, означало бы установление для денег закона, который не применим ни к какому другому товару, тогда как истина состоит в том, что деньгами и другими товарами управляют одни и те же законы. На это мы можем ответить, во-первых, что рассматриваемое утверждение не предполагает никакого особого закона. Это просто закон спроса и предложения, о котором известно, что он приложим ко всем товарам и который в примере с деньгами, как и с большинством других предметов, регулируется, но не устраняется законом издержек производства, поскольку последние не оказывали бы влияния на стоимость, если бы они не могли влиять на предложение. Во-вторых, в одном отношении связь между стоимостью денег и их количеством действительно более тесна, чем это можно было бы сказать в отношении других вещей. Для того чтобы стоимость других вещей приспособилась к изменениям в их издержках производства, вовсе необязательно какое-либо реальное изменение предложения; достаточно и потенциального изменения; и, даже если оно действительно происходит, оно бывает только временным, за исключением того случая, когда изменившаяся стоимость приведет к изменению спроса и, таким образом, потребует увеличения или уменьшения как следствия, а не как причины изменения стоимости. Этот вывод справедлив в отношении золота и серебра, рассматриваемых как статьи расходов на украшение и роскошь, но неверен в отношении денег. Если бы постоянные издержки производства золота были уменьшены на 7ь вполне возможно, что на посуду, позолоту и ювелирные изделия его покупалось бы не больше, чем прежде, и, если это так, хотя стоимость золота упала бы, его количество, добытое для этих целей на золотых приисках, было бы не больше прежнего. Не так обстоит дело с той долей добычи, которая используется как деньги: стоимость этой доли не могла бы уменьшиться на 74, если бы количество денег действительно не возросло на 74, так как при ценах, па 74 выше прежних, потребовалось бы па 74 больше денег для совершения привычных покупок; и, если бы такое увели- '254
чение не ожидалось, некоторые товары пе нашли бы себе покупателей и цены не смогли бы удержаться на том же уровне. Поэтому изменения в издержках производства драгоценных металлов влияют на стоимость денег только строго соразмерно увеличению или уменьшению их количества, чего нельзя сказать ни о каком другом товаре. Вследствие этого я полагаю, что было бы ошибочно как в научном, так и в практическом отношении отвергать утверждение о связи между стоимостью денег и их количеством. Однако очевидно, что в конечном счете количество денег регулируется издержками производства и что в каждой стране (за исключением временных колебаний) будет иметься и находиться в обращении ровно такое их количество, какое необходимо для нормального протекания всех требующихся операций обмена при сохранении стоимости денег, соответствующей их издержкам производства. Цены вещей окажутся в среднем таковы, что деньги станут обмениваться на все другие товары сообразно издержкам их собственного производства и именно потому, что количество денег не в состоянии не оказывать влияния на их стоимость, само их количество будет (посредством своего рода автоматического механизма) находиться на уровне, совместимом с этим уровнем цен, т. е. на уровне, необходимом для осуществления при этих ценах всех требующихся деловых операций. «Нужное количество денег будет отчасти зависеть от издержек производства золота, а отчасти от скорости их обращения. При данной скорости обращения оно будет зависеть от издержек производства, а при данных издержках производства количество денег будет зависеть от скорости обращения» *. Надеюсь, что после того, что уже бьдло сказано, ни одно из этих утверждений не нуждается в дальнейших пояснениях. В таком случае стоимость денег, подобно стоимости всех товаров, зависит от издержек производства и пропорциональна им; принятие этого принципа снимает с теории денег в значительной мере тот покров таинственности, w * Из напечатанных, но не ставших достоянием публики лекций Сениора, в которых приведены интересные примеры больших различий в величине оборота, а также в скорости обращения денег на разных ступенях развития общества и цивилизации. 255
который, несомненна, окутывал ее. йо нам не еле Дует забывать, что эта теория применима только к тем странам, где действительно добываются драгоценные металлы, и что мы еще должны выяснить, применим ли закон зависимости стоимости от издержек производства к обмену вещей, произведенных в удаленных друг от друга местах. Но в любом случае там, где деньги выступают в качестве импортного товара, единственное изменение, которое потребуется произвести в наших утверждениях относительно стоимости, — это замена издержек производства денег издержками их получения в этой стране. Когда покупают любой иностранный товар, за него отдают некий товар отечественного производства: труд и капитал, которых стоит нам иностранный товар, — это труд и капитал, затраченные на производство того количества своих собственных товаров, какое мы отдаем в обмен на него. От чего зависит это количество, чем определяется пропорция обмена продуктов одной страны на продукты другой, — это на самом деле несколько более сложный вопрос, чем те, которые мы до сих пор рассматривали. Но по меньшей мере бесспорно, что внутри самой страны стоимость импортируемых товаров определяется стоимостью и, следовательно, издержками производства даваемого за них эквивалента; и там, где деньги — импортируемый товар, они подчиняются действию того же закона 2. 2 [См. Приложение Т. «Стоимость денег».] 256
ГЛАВА X О БИМЕТАЛЛИЗМЕ И РАЗМЕННОЙ МОНЕТЕ § 1. Хотя качества, которые необходимы товару для выполнения им роли денег, редко соединяются в одной вещи со сколько-нибудь значительной полнотой, есть два товара, обладающие ими в замечательной и почти равной степени, — это два так называемых драгоценных металла: золото и серебро. Поэтому некоторые страны пытались без всякого различия использовать оба эти металла в виде денег. Употребление более дорогого металла для крупных платежей, а более дешевого для мелких заключает в себе явное удобство; и единственный вопрос в том, каким образом это может быть достигнуто лучше всего. Способ, избиравшийся наиболее часто, состоял в установлении неизменного соотношения между двумя металлами: например, принимается решение, что золотая монета, именуемая совереном, будет эквивалентна 20 серебряным монетам, называемым шиллингами, что и соверен, и 20 шилл. полу- чают в деньгах, выполняющих в стране учетную функцию, одинаковое наименование — фунт и что каждый, кто должен уплатить фунт, волен уплатить его одним или другим металлом. В тот период, когда впервые была произведена оценка двух металлов относительно друг друга и, скажем, 20 шилл. были приравнены к соверену или 21 шилл. к гинее, это соотношение, вероятно, соответствовало, насколько это только было возможно, обычной относительной стоимости двух металлов, основанной на их издержках производства; и если бы эти естественные стоимости или стоимости издержек всегда оставались бы в таком же от- ношении друг к другу, то это устройство не вызывало бы возражений. Но в действительности это далеко не так. Хотя из всех товаров у золота и серебра стоимости меняются в наименьшей мере, они не являются неизменными и не всегда меняются одновременно. Например, с открытием американских приисков постоянная стоимость серебра понизилась больше, чем стоимость золота; а те неболь- 17 Заказ № 522 257
шие колебания стоимости, что случаются время от времени, не затрагивают оба металла в равной степени. Предположим, что такое изменение произошло, тогда стоимость двух металлов относительно друг друга уже не будет соответствовать их номинальному соотношению, тот или иной в монетах будет оцениваться ниже, чем в слитке, и переплав этих монет начнет приносить прибыль. Допустим, например, что стоимость золота повысилась относительно стоимости серебра в такой степени, что количество золота, содержащееся в соверене, стоит теперь больше, чем количество серебра, содержащееся в 20 шиллингах. Отсюда следуют два вывода. Любой должник найдет уже невыгодным погашение долга золотом. Он будет стремиться всегда платить серебром, потому что 20 шилл. — законное платежное средство для погашения долга в 1 фунт и он может добыть серебро, обратимое в 20 шилл. за меньшее количество золота, чем содержится в соверене. Второй вывод заключается в том, что, пока соверен нельзя будет продать дороже, чем за 20 шилл., все соверены будут пускаться в переплав, так как в виде слитка на них можно будет купить большее число шиллингов, чем то, на которое они обмениваются в виде монет. Прямо противоположное всему этому произошло бы в том случае, если бы серебро, а не золото оказалось металлом, относительная стоимость которого возросла. Соверен стоил бы теперь меньше 20 шилл., и всякий, кто должен был бы уплатить фунт, предпочитал бы погасить этот долг совереном, тогда как серебряные монеты собирали бы для переплавки и продажи в виде слитка за золото по их действительной стоимости, т. е. выше их законной оценки. Поэтому государственная денежная система в действительности никогда не состояла бы из обоих металлов, а только из одного, который в данное время лучше отвечал бы интересам должников, и один металл постоянно мог бы сменять другой в качестве денежного стандарта с потерей при каждой смене расходов по чеканке металла, вышедшего из употребления. Из сказанного ясно, что стоимость денег колеблется чаще, когда оба металла служат законным платежным средством с твердо установленной взаимной оценкой, чем когда денежным стандартом является исключительно золото или серебро. Вместо того чтобы подвергаться влиянию изменений в издержках производства одного металла, 258,
стоимость денег подвергается колебаниям вследствие изменения в издержках производства их обоих. Особый род изменения, которому денежное обращение делается более подверженным при биметаллизме, — это падение стоимости, или, как его обычно называют, обесценение денег, так как на деле в обращении всегда будет находиться тот из двух металлов, у которого реальная стоимость упала ниже номинальной. Если стоимость металлов стремится к повышению, все платежи будут производиться тем из них, чья стоимость поднялась меньше; если же она стремится к понижению — то тем, чья стоимость упала больше. § 2. Идея биметаллизма все еще подается время от времени тем или иным автором под видом идеи, сулящей существенное улучшение денежного обращения. Возможно, что для большинства сторонников ее главное достоинство состоит в отражении тенденции к своего рода обесценению денег. Не секрет, что найдется всегда множество сторонников любых явных или скрытых способов понижения денежного стандарта. Однако некоторые из них находятся под влиянием преувеличенной оценки того достоинства, которое до известной степени действительно существует и связано с возможностью прибегать для пополнения денежного обращения к общему запасу золота и серебра в коммерческом мире, вместо того чтобы ограничиваться одним из металлов: ведь в случае его внезапного исчезновения из обращения его, может быть, не удастся получать с достаточной быстротой. Этого преимущества системы биметаллизма при отсутствии ее невыгодных сторон лучше всего добиваются те страны, у которых законным платежным средством служит только один из металлов, но другой тоже чеканится и пускается в обращение с той стоимостью, какая устанавливается рынком К 1 [В 1-м издании (1848 г.) далее шел следующий отрывок, опущенный в 3-м издании (1852 г.): «Так обстоит дело во Франции, где единственным законным платежным средством, как мне кажется, служит серебро и все суммы выражаются, а все счета ведутся в серебряных монетах, франках. Для удобства чеканится также и золото, но оно находится в обращении не с твердо установленной стоимостью: 20 франков, обозначенные на наполеондоре,—это всего лишь его номинальная стоимость, наполеондоры никогда нельзя купить за эту сумму, они всегда продаются с небольшой надбавкой или, как 17* 259
Когда принимается эта система, было бы естественно оставлять в качестве предмета торговли для купли и про* дажи более дорогой металл. Но страны, которые, как Англия, принимают в качестве денежного стандарта более дорогой из металлов, используют другой путь, чтобы удержать в обращении оба металла, а именно они делают серебро законным платежным средством, но только при небольших платежах. В Англии никого нельзя припудить получить в уплату серебром больше 40 шилл. Это постановление неизбежно дополпяется другим, заключающимся в том, чтобы серебряная монета оценивалась по сравнению с золотом несколько выше ее реальной стоимости; чтобы в 20 шилл. не было столько серебра, сколько стоит соверен, так как иначе очень незначительная перемена на рынке в пользу серебра сделала бы 20 шилл. дороже соверена и стало бы выгодным переплавлять серебряную монету. Завышенная оценка серебряной монеты побуждает покупать серебро и отправлять его на монетный двор для чеканки, так как в виде монеты его возвращают по более высокой стоимости, чем та, что, собственно, принадлежит ему; однако это побуждение сдерживается ограничением чеканки серебряных монет, которая в отличие от чеканки золота не отдается на усмотрение индивидуумов, а определяется правительством и ограничена количеством, считающимся необходимым для выполнения небольших платежей. Единственная предосторожность, которую нужно соблюдать, сводится к тому, чтобы не оценивать серебро так высоко, что возникло бы искушение чеканить его частным образом2. ее называют, лажем; но, поскольку лаж весьма незначителен (вследствие того, что стоимость золота в слитке очень мало отличается от стоимости золота, содержащейся в 20 франках), в обычных розничных сделках редко удается отдать наполеондор дороже, чем за эту сумму. В таком случае действительными деньгами в стране служит серебро, а золотые монеты—это только товар; но, хотя они не являются законным платежным средством, они полностью отвечают его действительному назначению, так как ни один кредитор вовсе не склонен отказываться от их получения по рыночной цене в уплату выданной им ссуды».] 2 [См. Приложение U. «Биметаллизм».] 260
ГЛАВА XI О КРЕДИТЕ КАК ЗАМЕНИТЕЛЕ ДЕНЕГ § 1. Функции кредита вызывают такое непонимание и такую путаницу понятий, как никакой другой вопрос политической экономии. Это объясняется не какими-то особыми теоретическими трудностями в исследовании данного предмета, но сложностью тех форм, в которых выступает кредит на поверхности, его внешними проявлениями, отвлекающими внимание исследователя от существенных свойств кредита к особенностям его частных форм. Как на пример неясности понятий относительно сущности кредита можно указать на те преувеличения, с которыми нередко говорят о его национальной важности. Кредит обладает большой, но вовсе не волшебной, как, видимо, полагают многие, силой: он не может сделать что- нибудь из ничего. Как часто расширение кредита приравнивают к созданию капитала или даже отождествляют с ним! Странно, но приходится указывать на то, что кредит — это только разрешение использовать капитал, выдаваемое другому лицу, средства производства могут быть не увеличены с его помощью, а лишь переданы. Если средства производства и количество труда, используемые заемщиком, увеличиваются с помощью кредита, то у заимодавца они ровно настолько же уменьшаются. Одна и та же сумма не может быть использована как капитал и ее владельцем, и лицом, получившим ее взаймы. Ее полная величина, выраженная в заработной плате, средствах труда и материалах, не может обеспечить две группы работников сразу. Капитал, полученный А взаймы от Б и используемый А в его деле, действительно остается частью богатства Б, которая может быть использована им для других целей: Б может вступить в сделку, полагаясь на эту часть, и занять в случае необходимости эквивалентную сумму под ее обеспечение, поэтому при поверхностном взгляде может показаться, что А и Б используют этот капитал одновременно. Однако при ближайшем рассмотрении окажется, что корда Б расстается с этим капиталом в поль- 261
зу А, то его применение осуществляется одним только А, а Б уже не получает от этого капитала никакой услуги, если не считать возможности на основе этого капитала получить в пользование другой капитал от третьего лица В. Весь капитал (не считая собственного), действительно используемый кем бы то ни было, вычитается — и должен быть вычтен — из капитала других лиц *. § 2. Однако, хотя кредит не что иное, как передача капитала из одних рук в другие, это, как правило — и это естественно, — передача его в руки лица, способного более эффективно применить капитал в производстве. Если бы кредита не существовало или вследствие отсутствия безопасности и недостатка доверия к нему прибегали бы в весьма ограниченных масштабах, то капитал тех лиц, которые по роду занятий или из-за недостатка умения и знаний не могут лично управлять его применением, не приносил бы никакой прибыли, а соответствующие ресурсы или не использовались бы, или растрачивались и унич- * [1865 г.] Для того чтобы предположение, приведенное в тексте, было совершенно правильным, необходимо внести одну поправку, хотя и небольшую. Платежные средства страны в любой момент частично применяются для покупок производственного назначения, а частично—в непроизводительном потреблении. Соответственно тому, каким образом используется большая часть этих средств, реальный капитал страны будет больше или меньше. Тогда если увеличивается только та часть средств платежа, которая находится в руках у непроизводительных потребителей, то покупаемая ими часть имеющихся товаров станет больше, а часть, покупаемая производительными потребителями,— меньше, и это положение вещей будет равносильно уменьшению капитала. И наоборот, если дополнительную сумму средств платежа получат производительные потребители и эта сумма пойдет в дело, то увеличившаяся часть товаров страны будет занята как капитал, уменьшившаяся часть—непроизводительно. В настоящее время именно такой результат сопутствует иногда расширению кредита, особенно при выпуске банкнот или других средств обмена. Дополнительные банкноты обычно направляются прежде всего производителям и торговцам для использования в качестве капитала; и, хотя запас товаров в стране не стаповится от этого больше, возрастающая часть этих товаров попадает теперь в руки производителей и торговцев' и в той мере, в какой те товары, что были бы потреблены непроизводительно, применяются в производстве, происходит действительный прирост капитала. Этот процесс останавливается и поворачивает вспять, когда дополнительный выпуск прекращается и банкноты возвращаются к эмитенту. 262
тОжалиСь в неумелых попытках получить прибыль. Теперь же весь этот капитал ссужается под процент и становится доступным для производителей. Капитал такого рода составляет значительную долю производительных ресурсов в любой промышленной стране и, естественно, притягивается теми производителями или торговцами, которым масштабы дела позволяют использовать его с наибольшей выгодой, так как они и больше всех нуждаются в нем, и могут предоставить паилучшее обеспечение. Поэтому, хотя кредит пе увеличивает производительные ресурсы страны, благодаря ему они более полно используются в производительной деятельности. По мере расширения доверия, на котором зиждется кредит, развиваются и средства, с помощью которых привлекаются даже мельчайшие части капитала: суммы, хранимые каждым человеком на всякий случай, становятся доступными для производительного использования. Главным инструментом для этого становятся депозитные банки. Там, где их нет, каждый предусмотрительный человек должен держать без употребления довольно значительную сумму для удовлетворения любого требования, какое только может возникнуть. Когда же вошло в обычай хранить свои резервы не у себя дома, а в банке, множество мелких сбережений, ранее остававшихся в бездействии, начинает сосредоточиваться в руках банкира, а банкиры, наученные опытом определять, какую долю имеющихся у них средств могут затребовать в данное время, и знающие, что если один вкладчик потребует сумму больше средней, то другой возьмет меньше, могут отдавать остальное, т. е. гораздо большую часть, в ссуду производителям и торговцам, тем самым увеличивая массу капитала — но не существующего, а примененного — и совокупное производство общества. Таким образом, будучи совершенно необходим для превращения всего капитала страны в производительный, кредит служит также средством лучшего использования производственных возможностей страны. Многие люди, не располагающие собственным капиталом или имеющие очень небольшой капитал, но обладающие умением вести дело, люди, которых знают и ценят собственники капитала, могут получать деньги или, чаще всего, товары в кредит, с помощью которого их производственные способности становятся средством увеличения общественного богатства. Это преимущество кредита станет еще более 263
Sti^ntejItfetibiM, йбгда вследствие совершенствойайия з&Ш)- нов и образования честность в обществе достигнет такого развития, при котором личные качества человека можно будет принимать как достаточную гарантию не только от бесчестного присвоения чужого капитала, но и от неоправданного риска, связанного с тем, что принадлежит другому. Таковы при самом общем рассмотрении способы применения кредита к производительным ресурсам общества. Однако эти рассуждения относятся только к кредиту, предоставляемому промышленным классам — производителям и торговцам. Кредит, предоставляемый торговцами непроизводительным потребителям, никогда не означает увеличения источников общественного богатства, а, наоборот, уменьшает их. Он передает во временное пользование не капитал непроизводительных классов производительным, а капитал производительных классов — непроизводительным. Если торговец А поставляет землевладельцу или рантье Б товары, которые должны быть оплачены к концу пятилетнего периода, то капитал А, равный стоимости этих товаров, остается непроизводительным на пять лет. В течение этого периода, если бы оплата была произведена сразу, эта сумма могла бы быть возмещена и вновь израсходована несколько раз, а товары на эту сумму были бы произведены, потреблены и вновь произведены также несколько раз. Следовательно, замораживание Б 100 ф. ст. на пять лет, даже если они оплачиваются к концу периода, означает для трудящихся классов общества абсолютную потерю, превышающую эту сумму в несколько раз. Лично А получает компенсацию за счет более высокой цены на свои товары, в конечном итоге оплачиваемой Б, но трудящиеся классы не получают никакой компенсации и несут основные тяготы, связанные с временным или постоянным отвлечением капитала на непроизводительное потребление. В течение этих пяти лет страна располагает капиталом, меньшим на 100 ф. ст., а Б, изымающий эту сумму из капитала А и расходующий ее непроизводительно в ожидании своих собственных средств, только по истечении пяти лет должен выделить эту сумму из своих доходов и обратить ее в капитал для возмещения капитала А. § 3. Мы рассмотрели главную функцию кредита в производстве. Он не является собственно производительной 264
силой, но без него полная занятость уже имеющихся производительных сил невозможна. Однако более сложная часть теории кредита относится к его влиянию на цены — главной причине большинства тех явлений в торговле, которые сбивают с толку наблюдателей. При широком использовании кредита в торговле уровень цен в любой момент гораздо больше зависит от состояния кредита, чем от количества денег, потому что кредит, хотя и не является производительной силой, является силой покупательной, а человек, имеющий кредит, получает возможность покупать товары и предъявляет такой спрос на товары, который в свою очередь вызывает такой рост цен, как если бы он сделал равный объем покупок за наличные деньги. Кредит, который мы теперь рассмотрим, — это отдельно существующая покупательная сила, независимая от денег. Конечно, это не тот простейший кредит, когда деньги ссужаются одним лицом другому и передаются непосредственно из рук в руки, потому что в том случае, когда заемщик расходует кредит на покупки, он покупает за деньги, а не в кредит и не проявляет никакой покупательной силы сверх той, которой наделяют его эти деньги. Создают покупательную силу те формы кредита, которые не связаны с одновременным переходом денег, а очень часто вообще не вызывают такого перехода; это те формы, когда одна сделка вместе с массой других оформляется счетом, а оплачивается только сальдо счетов. Такой кредит предоставляется различными способами, которые мы теперь и исследуем, начав по обыкповению с простейших. Первый способ. Предположим, что А и Б — два торговца, заключающие друг с другом сделки одновременно как покупатели и как продавцы. А покупает у Б в кредит. Б поступает аналогичным образом по отношению к А. К концу года сумма долговых обязательств А перед Б соотносится с задолженностью Б и выясняется, в чью пользу остаток. И лишь этот остаток, который может быть меньше, чем сумма нескольких единичных сделок, и уж заведомо меньше, чем вся сумма сделок, оплачивается деньгами. И даже этот остаток может быть не оплачен деньгами, а перенесен на текущий счет следующего года. Единичный платеж в 100 ф. ст. при таком способе оплаты может быть достаточным для осуществления целого ряда сделок на много тысяч фунтов стерлингов. 265
Однако существует и второй способ. Долговые обязательства А по отношению к Б могут быть погашены без участия денег уже даже при отсутствии встречной задолженности Б. А может удовлетворить Б переводом'на него задолженности А третьего лица — В. Удобным средством для этого служит документ, называемый переводным векселем, который фактически представляет собой переводной ордер кредитора на своего должника. Акцептирование должником такого ордера, что удостоверяется его подписью, означает признание долга. § 4. Впервые переводной вексель появляется как средство, позволяющее избежать расходов и риска, связанных с перевозкой драгоценных металлов из одного места в другое. «Давайте предположим, — пишет Генри Торнтон *, — что 10 лондонских фабрикантов продают свой товар 10 лавочникам в Йорке, которые торгуют им в розницу, и что в Йорке есть 10 производителей другого товара, продающих его 10 лондонским лавочникам. Нет никакой необходимости в том, чтобы 10 лондонских лавочников ежегодно посылали золото Йоркским фабрикантам, а 10 Йоркских лавочников пересылали такое же количество денег в Лондон. Йоркские фабриканты могут получить свои деньги от Йоркских лавочников, дав им взамен письменные документы; по этим документам должники Йоркских фабрикантов в Лондоне, которые уже приготовили деньги для уплаты, передадут эту сумму лондонским фабрикантам. Таким образом долговые обязательства и в Лондоне и в Йорке погашаются без расходов и риска, связанных с перевозкой денег. Письма, приказывающие перевести долговое обязательство, на современном языке называются переводными векселями. Это векселя, с помощью которых задолженность одного лица обменивается на задолженность другого, а задолженности, возникающие в одном месте, — на задолженности в другом». После того как переводные векселя стали удобным средством погашения задолженностей, возникающих в отдаленных местах, и экономии расходов, связанных с пере- * Enquire into the Nature and Effects of the paper Credit of Great Britain, p. 24. Эта работа, изданная в 1802 г., даже сейчас [1848 г.] является самым лучшим из известных мне исследований на английском языке, посвященных способам предоставления и получения кредита в торговле. 266
бозкой драгоценных металлов, их использойаййе расширь лось и по другой причине. В любой торговле обычно устанавливается определенный срок погашения кредита: три месяца, шесть месяцев, год или даже два года в зависимости от удобства или сложившихся традиций. Торговец, продающий товары, плату за которые он должен получить через шесть месяцев, но желающий получить деньги скорее, выставляет вексель на своего должника также сроком на шесть месяцев и учитывает его у банкира или другого заимодавца, т. е. переводит вексель на него, получая указанную сумму минус процент за время, остающееся до истечения срока. Служить средством превращения долгового обязательства одного лица в возможность получения кредита у другого становится одной из главных функций переводного векселя. Удобство этой меры ведет ко все более частому выставлению переводных векселей, не обеспеченных ранее возникшими долговыми обязательствами лиц, на которых выставляются эти векселя. Это так называемые дружеские, или — с оттенком неодобрения — фиктивные, векселя. Их природа раскрыта цитировавшимся выше автором с такой ясностью и основательностью, что я приведу целый отрывок из его текста *: «Желая получить 100 ф. ст., А предлагает Б принять расписку или вексель сроком на два месяца, на котором Б ставит свою подпись, обязывающую его оплатить вексель по истечении срока. Понятно, что А позаботится о том, чтобы или оплатить этот вексель самому, или предоставить Б средства для его оплаты. Наличные деньги, получаемые А под вексель, кредитуются обеими сторонами. А выполняет свое обещание оплатить долг по истечении срока и, таким образом, заключает сделку. Однако нет ничего невероятного в том, что за эту услугу, которую Б оказал А, А не отплатит ему тем же и через более или менее короткое время не примет вексель на А, выставленный и учтенный для удобства Б. Сравним теперь такой вексель с действительным. Определим, в чем они схожи, а в чем отличны или кажутся отличными друг от друга. Они схожи в том, что каждый из них дисконтируется — оба созданы с этой целью и, возможно, оба учитываются де-факто. Как тот, так и другой в равной степени служат * Ibidem, p. 29—33. 267
Дли обеспечения toproBijes средствами спекуляции. Более того, поскольку и тот и другой представляют собой так называемые платежные средства, или бумажные деньги страны, позволяющие не использовать гинеи, то и в этом отношении фиктивные и реальные векселя также играют одинаковую роль и, если цены товаров растут пропорционально количеству бумажных денег в обращении, участие и тех и других в этом процессе совершенно одинаково. Прежде чем мы перейдем к рассмотрению существующих между ними различий, обратим внимание на момент, в котором они обычно считаются несхожими, но о котором нельзя сказать, что здесь они различаются всегда и неизбежно. Действительные кредитные билеты (как иногда говорят) представляют реальную собственность. Это имеющиеся в наличии товары, противостоящие каждому действительному билету. Билеты же, выдаваемые не в результате продажи товара, являются элементами фальшивого богатства, с помощью которого обманывают нацию. Они представляют только воображаемый капитал, в то время как реальные билеты указывают на действительно существующий. В ответ на это можно возразить, во-первых, что кредитные билеты, выдаваемые в результате действительной продажи товаров, не могут считаться на этом основании безусловными представителями какой-либо существующей собственности. Предположим, что А продает Б товары стоимостью 100 ф. ст. в кредит на шесть месяцев и берет вексель на этот срок и что Б спустя месяц продает В товары на такую же сумму и на тех же условиях, получая такой же вексель, и т. д. К концу шести месяцев может объявиться шесть векселей на 100 ф. ст. каждый, существующих одновременно, причем все они могут оказаться учтенными. Но только один из них представляет какую-то реальную собственность. Доказательством того, что реальные векселя (как их называют) представляют действительную собственность, могла бы служить способность держателей векселей предотвратить использование собственности, представленной векселями, для иных целей, кроме оплаты векселей по требованию. Но такой возможности не существует: ни тот, кто держит реальный вексель, ни тот, кто его учитывает, не имеют выраженной в конкретных товарах собственно- 268
сти, под которую выдан этот вексель; они так же полагаются на общую платежеспособность лица, выдавшего вексель, как и держатель любых фиктивных векселей. Во многих случаях фиктивные векселя выдаются известными людьми, располагающими большим капиталом, и тогда можно говорить о том, что эти векселя представляют часть капитала. Таким образом, предположение о том, что реальные векселя представляют собственность, а фиктивные не представляют ее, несколько преувеличивает, как мне кажется, достоинства первых и не совсем справедливо по отношению ко вторым. Теперь рассмотрим несколько моментов, в которых эти виды векселей отличаются друг от друга. Во-первых, против фиктивных расписок, или дружеских векселей, можно возразить, что они удостоверяют то, чего в действительности не существует. Это возражение, однако, относится только к тем фиктивным векселям, которые обращаются как реальные. Во многих случаях их сущность достаточно очевидна. Во-вторых, своевременное погашение фиктивных векселей, как правило, менее вероятно, чем погашение реальных векселей. По общему мнению, торговец, выдающий фиктивные векселя, в большей степени авантюрист, чем тот, кто старательно этого избегает. Из этого следует, в-третьих, не только, что фиктивные векселя менее надежны, но и то, что их количество меньше поддается ограничению. Масса же реальных векселей ограничена масштабами фактических продаж какого-то человека, а так как в торговле весьма желательно, чтобы кредит предоставлялся всем лицам регулярно и в надлежащей пропорции, то и размеры фактических продаж какого-либо торговца, которые удостоверяются появлением его векселей, выставляемых благодаря этим продажам, могут служить определенным ориентиром, хотя и очень несовершенным во многих отношениях. Фиктивные, или дружеские, векселя — это, по существу, те же прямые векселя и даже лучше их, так как последние имеют лишь одно обеспечение, а дружеские векселя — двойное. Существует столько опасений, как бы торговцы не зашли в использовании своих возможностей для увеличения денег слишком далеко, что бумаги, в главном такие же по содержанию, когда они даются непредпринимателями, считаются чем-то не заслуживающим доверия, если приходят от коммерсанта. Поскольку такие 269
бумаги, когда они находятся в руках коммерсанта, неизбежно имитируют бумаги, появляющиеся при продаже товаров, им дали наименование «фиктивных» — эпитет, за которым, по-видимому, скрывается путаное и ошибочное мнение о том, будто есть что-то одновременно фальшивое и обманчивое в природе определенной части и ценных бумаг, и видимого богатства страны». Переводной вексель, когда он просто учтен и лежит до срока в портфеле дисконтера, не выполняет функции денег, а, наоборот, сам продан и куплен за деньги. В обращении находятся только государственные ценные бумаги или другое обеспечение. Но когда выставленный на кого- либо вексель оплачивается другим (или этим же) лицом в порядке погашения долга или денежного требования, он выполняет такую функцию, которую, если бы векселей не существовало, выполняли бы деньги, — функцию обращающихся денег. Переводные векселя находят такое применение довольно часто. «Они не только, — продолжает Торн- тон *, — дают возможность сократить употребление наличных денег, во многих случаях они даже занимают их место. Представим, что фермер, живя в деревне, погашает свой долг соседу-бакалейщику в 10 ф. ст., выдавая ему вексель на эту сумму, выставленный лондонским перекупщиком зерна после покупки урожая фермера; бакалейщик, поставив передаточную надпись, переводит вексель живущему по соседству сахарозаводчику для погашения своей задолжепности ему, а сахарозаводчик также ставит передаточную надпись и пересылает вексель в ближайший порт торговцу из Вест-Индии; последний переправляет вексель банкиру в свою страну, который в свою очередь делает передаточную надпись и пускает вексель в дальнейшее обращение. С помощью этого векселя осуществляется пять платежей, как если бы это была банкнота в 10 ф. ст., оплачиваемая по требованию. В стране имеет хождение множество векселей, передаваемых торговцами друг другу описанным выше путем и составляющих в самом строгом смысле часть платежных средств королевства». Многие векселя, как внутренние, так и иностранные, предъявляются наконец к оплате, полностью испещренные передаточными надписями, каждая из них представляет или новый дисконт, или денежную сделку, в которой век- * Ibidem, p. 40. 270
сель выполнял функции денег. На памяти нынешнего поколения 1 в Ланкашире платежными средствами для сумм свыше 5 ф. ст. почти всегда служили такие векселя. § 5. Третьей формой, в которой кредит используется для замещения обращающихся денег, являются прямые векселя. Вексель, выставленный на какое-то лицо и акцептованный этим лицом, и простой вексель этого лица, позволяющий выплатить такую же сумму, в той степени, в какой они касаются этого лица, представляют собой абсолютные эквиваленты, если не считать того, что первый обычно приносит процент, а второй, как правило, не приносит и что первый чаще всего оплачивается по истечении определенного срока, а второй — по предъявлении. В торговых странах выработался особый вид предпринимательской деятельности, состоящий в выпуске — именно в этой последней форме — векселей для замены денег. Торговцы деньгами (так неправильно называют профессиональных заимодавцев), как и другие маклеры, хотят расширить свои операции за пределы, обозначенные их собственными средствами: они хотят ссужать не только свой капитал, но и свои кредитные средства, и не только в тех размерах, которые определяются действительно хранящимися у них ценными бумагами, но и вообще в масштабах своей способности получать кредит от общества, точнее, в таких пределах, в которых, по их мнению, они могут найти ему надежное применение. Это достигается в очень удобной форме ссужения собственных прямых векселей на предъявителя; заемщик соглашается принять их в качестве денег, потому что кредит заимодавца заставляет других людей охотно принимать их на той же основе при оплате покупок или для других платежей. Эти кредитные билеты выполняют поэтому все функции денег в обращении и делают эквивалентную массу денег, находившихся до этого в обращении, ненужной. Поскольку векселя оплачиваются по предъявлении, они могут в любой момент вернуться к эмитенту, и тогда ему потребуются деньги для их оплаты, поэтому он должен под угрозой банкротства держать столько денег, сколько может ему понадобиться для этой цели. Здравый смысл также требует, чтобы он не пытался 1 [Так начиная с 4-го издания (1857 г.). В первоначальном тексте (1848 г.) было: «Еще 20 лет назад».] 271
выпускать билеты сверх той суммы, которая, как показывает его опыт, может оставаться в обращении, не возвращаясь к нему для оплаты. После того как было выявлено удобство этого способа создания кредита, правительства пришли к выводу о целесообразности использовать его и приступили к выпуску собственных прямых векселей для оплаты своих расходов — источник тем более выгодный, что он, единственный, позволяет занимать деньги, не выплачивая процент: обещание правительства платить по требованию расценивается как эквивалент наличных денег. Практические различия между выпуском таких билетов правительством и эмиссией частных банкиров, а также дальнейшие превращения этого вида заменителей денег мы рассмотрим далее. § 6. Четвертый способ использования кредита вместо денег, который, если он будет применяться слишком широко, может привести к полному вытеснению денег, — это производство платежей с помощью чеков. Обычай держать денежные сбережения у банкира в качестве резерва для немедленного удовлетворения случайной потребности и производить все платежи, кроме мелких, с помощью платежных поручений, выставляемых на банкира, распространяется в Англии на все более широкую часть общества. Если плательщик и человек, получающий платеж, держат свои деньги у одного банкира, платеж осуществляется без какого-либо участия денег — простым перечислением в банковских книгах данной суммы с кредита плательщика на кредит получателя. Если бы все лондонцы держали свои деньги у одного банкира и производили платежи с помощью чеков, ни при каких сделках, заключаемых в пределах Лондона, деньги не требовались бы и не использовались. В отношении сделок между маклерами эти идеальные условия фактически почти достигнуты. Деньги (металлические. —Пер.) или банковские билеты сейчас используются главным образом в розничных сделках между торговцами и потребителями, а также при выплате заработной платы, да и в этих случаях лишь при небольших платежах. В Лондоне каждый лавочник независимо от размеров капитала и масштабов дела, как правило, имеет счет у банкира. Кроме надежности и практического удобства, счет дает и другие выгоды: он позволяет дельцу, имеющему счет, претендовать на дисконтирование его век- 272
селей в таких случаях, когда он не мог бы на это рассчитывать, не имея счета. Что же касается купцов и оптовых торговцев, то они производят все текущие платежи, как правило, с помощью чеков. Однако они ведут дела не с одним и тем же банкиром, и когда А выдает чек Б, то Б обычно получает по нему не в том банке, откуда чек взят, а в каком-то другом. Правда, потребности предпринимательства привели к такому положению, при котором все банкирские дома лондонского Сити в известном отношении представляют собой фактически единое целое. Банкир не пересылает оплаченные им чеки тем банкам, на которые они выписаны, и не требует за них деньги. Существует так называемая Расчетная палата, в которую все банкиры Сити пересылают вечером каждого дня все полученные в течение дня чужие чеки, и там эти последние обмениваются на их чеки, попавшие в руки других банкиров, и лишь сальдо этого обмена оплачивается деньгами2, или даже и оно погашается не деньгами, а чеками на Английский банк. С помощью этого изобретения все дневные сделки лондонского Сити, общая стоимость которых зачастую достигает нескольких миллионов фунтов стерлингов, и, кроме того, огромное количество провинциальных сделок, представленных векселями провинциальных банкиров, выставленными на их лондонских корреспондентов, осуществляется в настоящее время [1848 г.] с помощью платежей, не превышающих в среднем 200 тыс. ф. ст. *. Применение различного рода кредитных средств, только что рассмотренных нами, позволяет использовать для осуществления громадного числа сделок в такой стране, как Великобритания, на удивление мало драгоценного металла; это количество по отношению к денежной стоимости продаваемых и покупаемых товаров во много раз меньше того, какое признано необходимым во Франции или любой другой стране, где предоставление кредита не 2 [Заключительная часть фразы внесена в 4-е издание (1857 г.).] * Согласно Туку (Enquiry into the Currency Principle), урегулированные Расчетной палатой сделки «в 1839 г. достигали 954 401,6 тыс. ф. ст. при средней величине платежей несколько больше 3 млн. ф. ст. переводными векселями и чеками, причем в один день для этого требовалось лишь чуть больше 200 тыс.ф. ст. банкнотами». [1862 г.] В настоящее время ежедневно улаживается гораздо больший объем сделок без какого-либо участия банкнот, вместо которых используются чеки на Английский банк. 18 Заказ № 522 273
столь привычно, свободно и широко распространено, а так называемые «средства разумной экономии» 3 используются в меньших масштабах. Что происходит с деньгами, замещаемыми таким образом в выполнении их функций, и каким путем они вытесняются из обращения — вопросы, рассмотрение которых мы должны отложить на некоторое время. 3 «Средства разумной экономии» (Economizing expedients) — автор обозначает этим термином кредитные средства, позволяющие экономить наличные деньги, находящиеся в обращении.^ Прим. ред. 274
ГЛАВА XII ВЛИЯНИЕ КРЕДИТА НА ЦЕНЫ § 1. Получив общее представление о способах использования кредита для замены денег, мы должны теперь рассмотреть, каким образом эти заменители воздействуют на стоимость денег или, что одно и то же, на цены товаров. Едва ли необходимо говорить о том, что постоянная стоимость денег — естественные и средние цены товаров — не имеет отношения к данному вопросу, так как она определяется издержками производства или получения драгоценных металлов. В общем, унция золота или серебра обменивается на такое количество каждого товара, какое может быть произведено или импортировано при одинаковых издержках. И платежное поручение, или простой вексель, или вексель на предъявителя на сумму в одну унцию золота стоят не больше и не меньше, чем само золото, если сохраняется кредитоспособность поручителя. Это относится, однако, не к конечным или усредненным, а к текущим и временным ценам, которые, как мы убедились, могут существенно отклоняться от издержек производства. Среди прочих причин таких отклонений мы можем указать на массу денег в обращении. При прочих равных условиях увеличение количества обращающихся денег вызывает рост, а уменьшение его — снижение цен. Если в обращение пущено большее количество денег, чем возможно без нарушения соответствия их стоимости издержкам производства, то стоимость денег, пока их избыток будет существовать, устанавливается на более низком уровне, чем издержки их производства, а общий уровень цен — на более высокой, чем естественная, отметке. Но мы уже знаем, что существуют и другие средства: банкноты, переводные векселя, чеки, — обращающиеся в качестве денег и выполняющие функции последних. В этой связи возникает следующий вопрос: влияют ли эти заменители на цены таким же образом, как и собственно деньги? Вызывает ли увеличение количества ценных бумаг такой же рост цен, как увеличение количества денег? Ме- 18* 275
Жду экономистами, исследующими денежное обращение, возникает немало дискуссий по этому вопросу, однако до общего согласия еще далеко. Я полагаю, что банкноты, векселя или чеки как таковые вообще не оказывают воздействия на цены. На цены влияет кредит, причем не имеет значения, какие он формы принимает и приводит ли к увеличению каких-либо переводных средств, способных войти в обращение, или нет. Я перехожу к объяснению и обоснованию этой точки зрения. § 2. Деньги оказывают воздействие на цены единственным путем — в процессе обмена на товары. Спрос, воздействующий на цены товаров, представляет собой предлагаемые за них деньги. Но предложение денег — это не то же самое, что обладание деньгами. Иногда это нечто меньшее, а иногда — гораздо большее. Правда, в общем, количество денег, потраченных людьми, не больше и не меньше того, что они имеют д.чя расходов, но в каждый данный момент это бывает и не так. Иногда люди хранят деньги из страха перед большими потрясениями или в ожидании более благоприятных возможностей для их расходования. В этом случае нельзя сказать, что деньги находятся в обороте, проще говоря, они не предлагаются и не скоро будут предложены в обмен за товары. Не находясь в обороте, деньги не оказывают влияния на цены. Однако гораздо чаще мы видим обратное: люди совершают покупки за деньги, которых не имеют. Например, товар, оплаченный чеком на банкира, куплен за деньги, которые отсутствуют не только у данного покупателя, но, как правило, даже и у банкира, так как ссужены последним (полностью, кроме обычного резервного фонда) другим лицам. Только что мы сделали идеальное предположение, что все люди пользуются услугами банка, причем одного и того же банка, а платежи целиком опосредуются чеками. В этом идеальном случае денег не было бы нигде, кроме как на руках у банкира, который без риска мог бы расстаться со всей их массой, продав их в виде слитков или ссудив их для вывоза из страны в обмен на товары или иностранные ценные бумаги. Однако, хотя в этом случае никто не имел бы денег и деньги могли бы даже в конечном счете вовсе не существовать, их продолжали бы предлагать, а товары покупались бы на них точно так же, как и теперь. Люди 276
продолжали бы исчислять свой доходы й свой капиталы в деньгах и совершать покупки, выдавая платежные поручения па предмет, который бы положительно перестал существовать. При этом никто не выражал бы недовольства до тех пор, пока вместо исчезнувших денег оставалась бы эквивалентная им стоимость в других вещах, которые могут быть при необходимости использованы для возврата долга тем, кому деньги принадлежали первоначально. Но при оплате чеками покупки, во всяком случае, совершаются если и не на деньги, принадлежащие покупателю, то все же на те деньги, на которые он имеет право. Однако человек может совершать покупку и на деньги, которые он только рассчитывает иметь или воображает, что будет иметь. Он может получить товары в обмен на свое обязательство заплатить в будущем, или на выписанный им прямой вексель, или на простую запись в бухгалтерской книге, т. е. просто на обещание уплатить. Все эти покупки оказывают такое же воздействие на цены, как если бы совершались за наличные деньги. Покупательная способность каждого человека определяется всей массой имеющихся у него денег, затем денег, которые ему должны, и, наконец, его кредитом. Стимулы, достаточные для полного использования этой способности, возникают лишь в чрезвычайных обстоятельствах, но обладает он ею всегда, и часть ее, проявляемая в данное время, определяет меру воздействия, которое он производит на цены. Предположим, что в ожидании повышения цены на какой-нибудь товар человек принимает решение не только вложить в него все свои наличные деньги, но и приобрести его в кредит на такую сумму, какую доверят ему лица, производящие или импортирующие этот товар. Ясно, что тем самым он оказывает более значительное воздействие на цену, чем если бы его покупки были ограничены суммой денег, действительно имеющихся у него в руках. Создаваемый им спрос на товар равен общей величине его денежных ресурсов и кредита, вместе взятых, поэтому цена растет пропорционально и тому и другому. И такой эффект имеет место, несмотря на то что не появилось ни одного письменного документа, выступающего в качестве заменителя денег в обращении, при сделке не было дано ни одного переводного векселя и не было выпущено ни одной банкноты. Вместо того чтобы просто брать товар в кредит по книге, покупатель мог бы выдать вексель на ту же сум- 277
My или оплатить тойары банкнотами, полученными дли этой цели взаймы у банкира. В таком случае не продавец, а банкир кредитует покупателя, получая кредит у продавца. Поступив так, покупатель все равно произведет на цену такое же, но не большее воздействие, как и при простой покупке на ту же сумму в кредит по книге. Следовательно, кредит сам по себе, а не формы и способы его предоставления является причиной, оказывающей воздействие на цену. § 3. Расположенность коммерческой публики увеличивать свой спрос на товары, используя в качестве покупательной силы весь свой кредит или значительную часть его, зависит от ее расчетов на прибыль. Когда существует общее мнение, что цена какого-нибудь товара, по всей вероятности, должна повыситься вследствие увеличения спроса, вызванного плохим урожаем, трудностями импорта или какими-нибудь другими причинами, торговцы проявляют склонность увеличивать свои товарные запасы, с тем чтобы получить прибыль от ожидаемого роста цен. Уже сама по себе эта склонность способствует осуществлению ожидаемого результата, т. е. росту цены, и, если этот рост значителен и идет все дальше, это привлекает других спекулянтов, которые питают надежды на дальнейший рост цен до тех пор, пока цена не начнет падать. Они совершают новые покупки, что увеличивает объем выданных ссуд, и тем самым рост цены, для которого вначале были известные разумные основания, часто усиливается просто спекулятивными покупками, пока не выходит далеко за пределы этих оснований. Спустя некоторое время это начинают замечать, рост цены прекращается и держатели товара, считая, что наступило время реализовать свою прибыль, спешат продать его. Цена начинает падать, владельцы товара во избежание еще больших потерь устремляются на рынок, а так как при таком состоянии рынка покупателей бывает мало, цена падает гораздо быстрее, чем повышалась. Лица, купившие товар по более высокой цене, чем допускал здравый расчет, и застигнутые обратным движением цен прежде, чем успели сбыть товар, несут потери, пропорциональные степени падения цен и количеству закупленного или взятого в кредит товара. Все эти явления могут происходить и в обществе, которому кредит неизвестен: цены тех или иных товаров мо- 278
гут расти в результате чрезмерной спекуляции, а затем быстро падать. Однако при отсутствии кредита это едва ли могло бы случиться со всеми товарами вообще. Если все покупки совершаются с помощью наличных денег, то необычное увеличение потребностей в деньгах для покупки товаров, поднявшихся в цене, должно быть компенсировано уменьшением количества денег на рынках других товаров, цена которых вследствие этого падает. Правда^ вакуум может частично заполняться за счет ускорения оборачиваемости денег, и количество денег в обществе действительно увеличивается таким путем в периоды активной спекуляции, потому что люди не держат про запас в это время больших сумм, а, получив деньги, спешат как можно скорее пустить их в какое-нибудь заманчивое предприятие. Однако этот источник ограничен: в целом, если количество денег остается неизменным, люди не могут их тратить намного больше на одни товары, не сократив расходы на другие. Но то, что они не в состоянии сделать с помощью наличных денег, они делают путем расширения кредита. Когда люди идут на рынок и покупают за деньги, которые они еще только надеются получить, они черпают из бездонного, ничем не ограниченного источника. Поддерживаемая таким образом спекуляция может охватить любое число товаров, не отражаясь на операциях с другими. Она может охватить даже все товары сразу. Мы могли бы представить себе, что под влиянием подобной эпидемии страстного порыва азарта все торговцы вместо того, чтобы делать свои обычные заказы фабрикантам или фермерам, стремятся покупать все, что только можно достать и что позволяют приобрести им размеры их капитала и кредита. Все цены повысилить бы чрезвычайно, даже если бы не увеличилось ни количество денег, ни масса кредитных средств, а покупки производились бы лишь благодаря простому расширению кредита по книге. Через некоторое время все закупившие товар пожелали бы его продать, и цены резко упали бы. Это самый крайний пример явления, называемого торговым кризисом. Говорят, что происходит торговый кризис, если одновременно значительное число торговцев и спекулянтов испытывают или предвидят затруднения в выполнении своих обязательств. Самой обычной причиной такого общего затруднения бывает быстрое падение цен, после того как они возросли под влиянием сильного и распро- 279
странившегося на многие товары спекулятивного оживления. Какой-нибудь случай, позволяющий надеяться на повышение цен, например открытие нового иностранного рынка или появление признаков одновременного недостатка в предложении многих важных товаров, вызывает спекуляцию сразу в нескольких главных отраслях торговли. Цены растут, и держатели товара получают или, по-видимому, имеют возможность получить крупные барыши. При определенном настроении общества подобные примеры быстрого обогащения вызывают многочисленных подражателей, и спекуляция не только превышает те пределы, какие оправдываются первоначальными расчетами на повышение цены, но и охватывает такие товары, по отношению к которым для подобных ожиданий не было никаких оснований, тем не менее цены на них растут точно так же, как и на другие товары, когда они становятся предметом спекуляции. В такие периоды кредит значительно расширяется. Все, кто охвачен эпидемией спекуляции, не только более широко, чем обычно, используют свой кредит, но и получают, кроме того, гораздо больший кредит, чем прежде, кажется, будто они сорвут крупный куш; и потому, что в это время господствует беспечное и предприимчивое настроение, располагающее одних брать ссуды, а других давать их в значительно более широких размерах, чем раньше, кредит открывается даже тем, кто не имеет права на него. Именно таким образом значительно повышались цены на многие основные предметы торговли в период знаменитой спекуляции 1825 г. и в разные другие периоды текущего столетия, не вызывая этим какого-либо падения цен на другие товары, поэтому безошибочно можно сказать, что общий уровень цен поднимался. Когда после такого подъема цен наступает реакция и цены начинают падать, хотя вначале, может быть, только из-за стремления владельцев товаров реализовать их, спекулятивные покупки прекращаются. Но если бы это было единственной причиной падения цен, они должны были бы снизиться только до того уровня, от которого началось их повышение, или до того, который оправдывается потреблением и предложением товаров. Однако они падают гораздо ниже, поскольку, когда цены росли и каждый, по-видимому, обогащался, было легко получить кредит почти на любую сумму, теперь же, когда каждый, по-видимому, несет потери, а многие терпят полное банкротство, даже солидные и известные фирмы с 280
труДоМ uotyr йоЛу^итЬ тот Кредит, к которому бнй привыкли и без которого им чрезвычайно трудно обходиться. Это происходит потому, что все торговцы должны выполнять свои обязательства, а никто не чувствует уверенности в том, что часть его средств, которую он отдал взаймы другим, возвратится к нему вовремя, поэтому никто не хочет расставаться с наличными деньгами или отсрочивать возврат их. В чрезвычайных случаях эти доводы разума дополняются паникой, столь же безрассудной, как и прежде чрезмерное доверие: деньги занимают на короткий срок и почти под любой процент, а при продаже товаров на условиях немедленного платежа не обращают внимания ни на какую потерю. Итак, во время торгового кризиса общий уровень цен падает настолько же ниже обычного уровня, насколько он стал выше его в течение предшествовавшего кризису периода спекуляции. Падение цен, так же как и их рост, вызывается не чем-то, воздействующим на деньги, а состоянием кредита, необычайное расширение которого в период роста цен сменяется значительным сокращением в период их падения. Однако никогда кредитные операции не прекращаются полностью. То, что характерному для торгового кризиса сокращению кредита должно предшествовать чрезвычайное и неразумное его расширение, верно не всегда. Есть и другие причины, и, например, перед одним из последних кризисов — 1847 г. — не было ни особого расширения кредита, ни спекуляции, если не считать спекуляции с железнодорожными акциями. Хотя последняя во многих отношениях также была достаточно безрассудной, все же она велась преимущественно на те средства, которые спекулянты могли позволить себе потерять, и, как считается, не принесла такого ущерба, какой вызывают превратности изменения цен на товары, которые служат главными предметами торговых операций и в которые вложена основная масса капитала. Кризис 1847 г. принадлежит к другому классу торговых феноменов. Отвлечение с рынка ссудного капитала значительной части обычно обращающегося капитала иногда вызывается стечением обстоятельств. В данном случае такими обстоятельствами были крупные внешние платежи (связанные с высокой ценой на хлопок и беспрецедентным по величине импортом продовольствия), а также постоянный спрос на оборотный капитал страны для выплаты по акциям железных дорог и для займов, делаемых 281
Железнодорожными компаниями, все эти суммы обращались в постоянный капитал и становились непригодными для дальнейших займов. Средства для этих разнообразных платежей черпались, как обыкновенно и бывает,, главным образом на рынке ссудного капитала. Значительная, хотя и не самая большая, часть импорта продовольствия была оплачена фактически за счет доходов от государственного займа. Те чрезвычайные платежи, которые покупатели зерна и хлопка, а также железнодорожные акционеры были вынуждены сделать, были произведены ими за счет собственных, запасных наличных денег или денег, собранных специально по этому случаю. В первом случае эти средства были взяты из банковских депозитов и, таким образом, получены за счет перекрытия части потоков, питавших рынок ссудного капитала; во втором — востребованы на рынке ссудного капитала путем продажи ценных бумаг или получения займов под процент. Это сочетание дополнительного спроса на ссуды с уменьшением свободного капитала, из которого они предоставляются, вызвало рост ставки процента и сделало возможным получение ссуд только под самое лучшее обеспечение. Поэтому те фирмы, капитал которых вследствие их непредусмотрительности или некоммерческого отношения к делу стал для них недоступным — на время или навсегда, — потеряли возможность непрерывного возобновления кредита, ранее позволявшую им продолжать борьбу. Эти фирмы прекратили платежи, а их банкротство в большей или меньшей степени затронуло другие, доверявшие им фирмы, и воцарившееся, как всегда в таких случаях, общее недоверие, обычно называемое паникой, могло бы привести к такому же разрушению кредита, как и в 1825 г., если бы не почти случайные обстоятельства, предоставившие правительству счастливую возможность с помощью очень простой меры (приостановив действие хартии Английского банка 1844 г.) успокоить панику, до которой, вообще говоря, ему не было никакого дела *. * [1865 г.] Затруднения, возникшие в торговле в 1864 г., были, по существу, такими же, хотя и не вылились в торговый кризис. Огромные платежи за хлопок, ввозимый по высоким ценам, крупные вложения в банковское дело и другие акционерные предприятия в сочетании со ссудными операциями иностранных правительств вызвали такое увеличение спроса на ссуды, что учетная ставка коммерческих векселей, поднялась до 9%. 282
§ 4. Очевидно, что если общее влияние кредита на цены такое, как описано выше, то какие-либо конкретные способы или формы предоставления кредита могут оказывать большее воздействие на цены, чем другие, только в том случае, если предоставляют большие возможности или большие стимулы для расширения кредитных сделок вообще. Если, например, банкноты или векселя оказывают большее влияние на цены, чем кредит по торговой книге, то это происходит не от какого-нибудь различия в самих сделках, которые по существу своему совершенно одинаковы, осуществляются ли они с помощью одних или других средств, — просто одних сделок, по-видимому, больше, чем других. При использовании таких кредитных средств, как банкноты или векселя, кредит, вероятно, более широко используется как покупательная сила, чем при простом внесении на счет, и только это дает основания приписывать первым большее влияние на рынки, чем второму. Теперь мы видим, что в этом отношении между формами кредита существует некоторая разница. Что касается отдельной сделки, то ее воздействие на цену не изменится от того, покупает ли А товары у Б с помощью простого кредита, дает ли он за них вексель или платит за них банк- потами, полученными взаймы у банкира В. Различие появляется на следующей стадии. Если А купил товары в кредит по торговой книге, то очевидного и удобного способа для Б превратить задолженность А в средство расширения собственного кредита не существует. Всем своим кредитом Б будет обязан существующему общему мнению о его платежеспособности. Он не имеет возможности превратить конкретное долговое обязательство А в залог для третьего лица, как поступил бы с обеспечением выданной им ссуды или с деньгами, полученными за проданный товар. Однако если В выдает ему вексель, он может учесть его у кого-нибудь, а это то же самое, что получить ссуду в общий кредит А и его самого; он может также перевести этот вексель в оплату за товары, что также означало бы приобретение товаров в общий кредит. В том и в другом случае совершается акт предоставления вторичного кредита, который был бы невозможен, если бы в первой кредитной сделке не участвовал вексель. Но сделки могут и не закончиться на этом. Вексель может быть снова учтен или снова передан в обмен за товары, и так несколько раз, До тех пор пока не будет предъявлен к оплате. Вряд ли 283
правильно утверждать, что эти последующие владельцы векселя могли бы достигнуть своей цели, покупая товары в свой собственный кредит у торговцев, если бы не обладали этим векселем. Не все из них могут пользоваться кредитом; быть может также, некоторые из них уже исчерпали свой кредит, насколько это было возможно. Во всяком случае, и деньги и товары с большей охотой предоставляются в кредит двух лиц, чем одного. Никто не станет доказывать, что для коммерсанта получить тысячу фунтов стерлингов в свой личный кредит так же легко, как и учесть вексель на эту сумму, когда платежеспособность поручителя хорошо известна. Если мы теперь предположим, что А не выдает вексель, а получает у банкира В ссуду в банкнотах, которыми и оплачивают товары Б, то увидим, что различие усилилось. Б теперь независим даже от дисконтеров: вексель А могут принять к оплате только те, кому известна платежеспособность А; банкир же — лицо, которое пользуется кредитом у общества в целом, и его билеты принимают в уплату все, по крайней мере в ближайшей местности. Поэтому, по обычаю, ставшему законом, оплата банкнотами означает для плательщика окончательную уплату, в то время как, оплатив векселем, он все же остается ответственным за долг, если лицо, на имя которого выдан вексель, не погасит его в назначенный срок. Поэтому В может израсходовать все банкноты, вовсе не прибегая к своему кредиту, кроме того, его возможность получать товары в кредит по торговой книге остается при нем и дополняет покупательную силу его банкнот. То же самое можно сказать и обо всех последующих обладателях этих банкнот. Только лишь один А — первый обладатель банкнот (использовавший свой кредит для получения банкнот в качестве ссуды) может обнаружить сокращение своего кредита у других лиц. Вообще говоря, если бы все обстоятельства лица А были известны, то, чем больше кредит, полученный им, тем меньше должна быть его возможность получить новый кредит. Но на практике чаще бывает наоборот: если кто-то оказывает ему доверие, это считается признаком того, что и другие также могут ему доверять. Следовательно, банкноты являются более мощным рычагом повышения цен, чем векселя, а векселя — чем кредит по торговой книге. Это не означает, правда, что кредит должен использоваться более широко лишь потому, что это 284
возможно. Когда состояние торговли не дает особых стимулов для расширения закупок в кредит, торговцы используют только небольшую часть своих кредитных возможностей, а форма получения кредита определяется исключительно ее удобствами. Положение меняется, когда состояние рынка и настроения торговцев вызывают у многих сильное желание расширить свой кредит до чрезвычайных размеров. Вот тогда и начинают проявляться отличительные особенности разных форм кредита. После того как кредит в форме долгов по торговой книге использован до предела, его можно значительно расширить далее с помощью векселей и еще больше — с помощью банкнот. С помощью векселей кредит может быть расширен, потому что благодаря им каждый торговец получает возможность в дополнение к своему собственному кредиту создать новую покупательную силу из кредита, который он сам дал другим. С помощью банкнот — потому что кредит банкира у всего общества, выраженный в форме банкнот (подобно тому как чеканятся монеты из слитков для придания деньгам большей портативности и делимости), дает каждому последующему обладателю огромную покупательную силу в дополнение к той, которую уже дал ему его собственный кредит. Выразим это иначе: единичное проявление кредитной силы в форме кредита по торговой книге служит основой для свершения только одной покупки, выдача векселя позволяет той же единице кредита обслуживать столько покупок, сколько раз вексель меняет владельца, выпуск же каждой банкноты превращает кредит банкира в покупательную силу для всех тех, в чьи руки эта банкнота последовательно переходит, ничуть не уменьшая той способности совершать покупки, которой они уже обладали, располагая собственным кредитом. Короче говоря, кредит имеет совершенно такую же покупательную силу, как и деньги, и поскольку деньги оказывают влияние на цены не просто в соответствии с их общим количеством, но с их количеством, умноженным на число совершаемых ими переходов из рук в руки, так же точно влияет на цены и кредит, следовательно, кредит, переходящий из рук в руки, соразмерно этим переходам обладает большими возможностями, чем кредит, опосредующий только одну покупку. § 5. Однако воздействие всей этой покупательной силы на цены пропорционально степени ее использования, и по- 285
этому ее влияние заметно лишь при наличии условий, способствующих чрезвычайному расширению кредита. Нельзя, я думаю, отрицать, что в этих условиях, т. е. в период спекуляции, цены поднимаются выше, если для спекулятивных закупок используются банкноты, а не векселя, а при использовании векселей — выше, чем при использовании кредита по торговой книге. Однако практическое значение этого факта гораздо меньше, чем может показаться на первый взгляд, так как спекулятивные закупки в подавляющем большинстве случаев совершаются фактически не с помощью банкнот или векселей, а почти исключительно с помощью кредита по торговой книге. «Просьбы расширить дисконт крайне редко поступают в Английский банк, — говорит величайший авторитет в этой области * (и это должно быть верно также по отношению к другим банкам), — в начале или в разгар широкой спекуляции товарами. Спекулянты большей частью, если не всегда, пользуются кредитом на сроки, обычные в различных отраслях торговли, и, таким образом, избегают непосредственной необходимости занимать деньги, которые могут понадобиться для дела сверх их свободного капитала. Это прежде всего относится к тем спекулятивным покупкам товаров с целью их перепродажи, которые должны быть оплачены немедленно. Однако на эти цели идет наименьшая часть предоставляемого кредита. Большинство же просьб о предоставлении кредита, поступающих в надежде на рост цен, связано с импортом товаров (или с их экспортом), когда значительную часть заявителей кредита составляют грузоотправители и грузополучатели. Пока сохраняется перспектива получения выгоды, взаимное кредитование в целом продолжается. Если кто-то захочет ликвидировать свою сделку, находятся другие, располагающие капиталом и кредитом, готовые заменить их, и если основа для спекулятивных сделок сбалансирована (что позволяет вовремя компенсировать отвлечение капитала из сферы продаж для потребления), то спрос на заемный капитал для продолжения дела не выходит за обычные рамки. Спрос на капитал превышает обычный лишь тогда, когда из-за политических событий, случайностей урожая или других непредвиденных обстоятельств будущее предложение превышает обычную меру потребления, вызывая падение цен. ♦Took. History of Prices. Vol. IV, p. 125—126. 286
Тогда рь!ночйая стаЬйа процёйта растёт, и в Английский банк поступает все больше просьб расширить дисконт». Таким образом, увеличение количества банкнот или других переводных билетов большей частью не сопровождает и не облегчает спекуляцию, а начинается преимущественно тогда, когда волна спекуляции спадает и появляются трудности. Очень немногие имеют представление о том, до каких чрезвычайных размеров могут доходить спекулятивные сделки с помощью простого кредита по торговой книге без малейшего увеличения того, что обычно именуют массой денег в обращении. «Способность покупать, — говорит Тук *, — у людей, обладающих капиталом и кредитом, нечто гораздо большее, чем представляют себе те, кто не знаком со спекуляцией на практике... Если человек, который, по общему мнению, обладает достаточным капиталом, да еще дополняет его товарным кредитом, оптимистически представляет себе перспективу роста цеп на свой товар, а обстоятельства благоприятствуют ему в начале спекулятивной операции и в ходе ее, он может довести закупки до фантастических размеров по сравнению со своим капиталом». Тук подтверждает это положение несколькими удивительными примерами, показывающими, какую огромную покупательную силу может создавать кредит и какой рост цен он может вызывать, хотя при этом не используются ни банкноты, ни переводные векселя. «Среди первых торговцев, спекулировавших на повышении цены на чай, возникшей вследствие нашей ссоры с Китаем в 1839 г., было несколько торговцев бакалейными товарами и торговцев чаем. В это время для торговли была характерна склонность создавать запасы, т. е. приобретать такие количества товаров, которых хватило бы для удовлетворения вероятного спроса на несколько месяцев вперед. Однако некоторые из этих торговцев, более оптимистичные и склонные к риску, чем остальные, используя свой кредит у импортеров чая и оптовых торговцев, закупили его намного больше, чем требовалось для удовлетворения предполагаемого спроса. Поскольку вначале закупки делались внешне — а может быть, и действительно — с законными целями и в пределах обычных масштабов ве- * "Inquiry into the Currency Principle", p. 79, 136—138. 287
Дейия дел, стороны имели возможность покупать без какого-либо залога, тогда как те, кого считают спекулянтами, должны были платить по 2 ф. ст. за ящик, чтобы компенсировать возможную разницу в цене, которая могла подняться до наступления срока платежа, составлявшего для данного товара три месяца. Поэтому торговцы могли производить закупки в значительных размерах, не затратив ни фартинга действительного капитала или денег в какой бы то ни было форме, и, с прибылью реализуя часть закупленного товара путем перепродажи, могли при необходимости выплачивать залог за последующие партии закупаемого товара в случае, если расширение закупок обращало на себя внимание. Таким образом, спекуляция на повышении цен (поднявшихся на 100% и выше) могла продолжаться почти до наступления срока платежа, и если бы к этому моменту опасение (одно время доминировавшее), что поставки чая будут прекращены, подтвердились бы, цены могли бы продолжать расти, и уж по крайней мере не снизились бы. При этом спекулянты могли бы выручить если не всю ожидаемую прибыль, то весьма изрядные суммы, дававшие бы им возможность значительно расширить дело или закрыть его, приобретя репутацию людей проницательных и умеющих сорвать прибыль. Но вместо такого благоприятного исхода оказалось, что два или три корабля с чаем, который был перегружен с других судов, против ожидания по прибытии их в Англию были пропущены таможней, и обнаружилось, что должны прибыть и другие грузы, идущие окольными путями. Таким образом, предложение увеличилось неожиданно для спекулянтов, и в то же время вследствие высокой цены сократилось потребление чая. Это вызвало сильную ответную реакцию рынка: спекулянты не могли продавать без потерь, что не позволяло им выполнять свои обязательства, поэтому многие обанкротились. Как говорят, один из них, имея капитал, не превышавший 1,2 тыс. ф. ст. и уже вложенный в его торговлю, успел купить 4000 ящиков стоимостью свыше 80 тыс. ф. ст. и потерял на этой операции около 16 тыс. ф. ст. В качестве еще одного примера я могу назвать события, происходившие на рынке зерна в период между 1838 и 1842 гг. В этом примере человек, который начал широкие спекуляции с собственным капиталом, как обнаружилось впоследствии при расследовании его дел, не прё- 288
йышавШим 5 тыс. ф. ст., но Добившись успеха в начаЛё и благодаря счастливому стечению обстоятельств в ходе операций, довел закупки до таких масштабов, что, когда он прекратил платежи, его обязательства, как обнаружилось, достигали 500—600 тыс. ф. ст. Можно сослаться также на другие примеры, когда люди, совсем не имевшие капитала, доводили свои закупки до огромных размеров только за счет кредита, пока положение на рынке благоприятствовало их расчетам. Следует заметить, что эти спекуляции с огромными оборотами, но при небольшом собственном капитале или даже совсем без него осуществлялись в 1839 и 1840 гг., когда сужение денежного рынка было наибольшим, т. е., используя современную терминологию, при сильнейшем денежном голоде». И хотя главным орудием спекулятивных покупок является кредит по торговой книге, бесспорно и то, что количество как переводных векселей, так и банкнот в периоды спекуляций увеличивается. Правда, в начале спекуляции количество банкнот едва ли увеличивается: предоставляемые банкирами ссуды используются (как указывает Тук) не для закупок, а для того, чтобы не продавать купленных товаров, когда обычный срок кредита истек, а ожидаемое повышение цен все еще не наступило. Но спекулянты чаем, о которых упоминает Тук, не могли бы продолжать свои спекуляции дольше трех месяцев — обычный срок предоставления кредита в этой отрасли торговли, — если бы не имели возможности получать ссуды у банкиров, которые, по-видимому, могли их выдавать, пока ожидание роста цен продолжалось. Поскольку кредит в форме банкнот является более сильным средством повышения цен, чем кредит по торговой книге, беспрепятственное использование этого средства может продолжить и усилить спекулятивный рост цен и, следовательно, усилить их последующее падение. Но в какой степени? И какое значение должны мы придавать такой возможности? Нам будет легче прийти к определенному мнению по этому вопросу, если мы рассмотрим, в какой пропорции увеличение, характерное для количества банкнот в период спекуляции, находится, я не скажу, ко всей массе кредита в стране, а лишь к переводным векселям. Предположим, что среднее количество векселей в любой момент значительно больше 19 Заказ № 522 289
[1648 r.j 100 млн. ф. ст. *. Количество банкнот, обращающихся в Англии и Ирландии, редко превышает сумму в 40 млн. ф. ст. и увеличивается в период спекуляций самое большее на 2—3 млн. ф. ст. И даже это увеличение, как мы видели, вряд ли появляется раньше того позднего периода спекуляции, когда начинают обнаруживаться признаки спада и торговцы думают главным образом о выполнении уже взятых обязательств, а не о расширении сделок, между тем количество выданных векселей значительно возрастает с самого начала спекуляции. § 6. Хорошо известно, что в последние годы многие политэкономы и значительная часть публики стали считать искусственное ограничение выпуска банкнот очень эффективным средством предупреждения, а если это невозможно, то смягчения спекулятивной лихорадки. Это мнение было официально признано и закреплено законодательным путем в 1844 г. в Акте о денежном обращении. Однако в пределах рассматриваемых нами вопро- * Самые точные оценки гербовых сборов с оборота векселей, основапные на официальных отчетах, сделал Литхэм. Ниже приведены полученные им результаты. Год 1832 1833 1834 1835 1836 1837 1838 1839 Стоимость всех векселей, выпущенных в Англии и Ирландии в целом за год, по данным официальных отчетов Ведомства гербовых сборов (ф.ст.) 356 153 409 383 659 585 379 155 052 405 403 501 485 943 473 455 084 445 465 504 041 528 493 842 Стоимость среднего коли- **ества векселей, одновременно находящихся в обращении в каждом году (ф. ст.) 89 038 352 95 914 896 94 788 763 10 350 762 121 485 868 113 771 111 116 306 010 132 123 460 «Литхэм,—отмечает Тук,—показывает тот способ, которым он аришел к своим выводам, основываясь на данных о гербовом сборе с векселей; и я склонен думать, что эти результаты настолько близки к истине, насколько вообще позволяет использованный материал».—"Inquiry into the Currency Principle" [1862 г.], р. 26. Ньюмарч (Приложение № 39, 1857 г. к "Report of the Committee on the Bank Acts"; and "History of Prices", vol. VI, p. 587) показывает, па чем основано мнение о том, что общая масса обращающихся векселей в 1857 г. была не меньше 180 млн. ф. ст., а временами увеличивалась до 200 млн. ф. ст. 29С
сов — хотя мы и признаем, что банкноты являются более мощным средством воздействия на цены, чем векселя или кредит по торговой книге, — у нас нет оснований считать, что это средство играет значительную роль в повышении цен, сопровождающем период спекуляции; следовательно, мы не можем признать, что какие-либо ограничения по отношению к нему очень эффективны, как это часто полагают, для смягчения как роста цен, так и следующего за ним падения их. Мы будем еще менее склонны так думать, если учтем, что существует и четвертая форма предоставления кредита — с помощью чеков на банкира и перечислений по банковским книгам, — которая во всех отношениях подобна банкнотам и открывает такие же возможности для расширения кредита и столь же сильно воздействует на цены. По словам Фуллартона *, «в настоящее время нет ни одного дела, совершаемого с помощью банкнот Английского банка, которое нельзя было бы с таким же успехом совершить без них, если бы каждый имел банковский счет и производил все свои платежи в 5 ф. ст. и выше чеками». Вместо предоставления торговцам и мак^ лерам ссуд своими банкнотами банк может открыть на их имя счета и заносить на них те же суммы кредита, которые он предоставляет им в виде денежных займов, с условием только, что из этой суммы клиент не должен брать никаким другим способом, кроме как выдавая на нее чеки тем лицам, которым он должен будет уплатить. Такие чеки могли бы даже переходить из рук в руки, подобно банкнотам, однако, вероятно, чаще получатель отдаст их своему банкиру, а когда понадобятся деньги, выдаст новый чек в счет суммы первого. Основываясь на этом, могут возразить, что, так как исходный чек очень скоро будет представлен к уплате, которая должна быть произведена банкнотами или звонкой монетой, соответствующая сумма банкнот или монет должна быть приготовлена для него в качестве окончательного ликвидного средства. На практике, однако, все это выглядит иначе. Лицо, которому передан чек, может быть клиентом того же банкира, поэтому чек может быть просто возвращен выписавшему его банкиру — это очень распространенный случай для провинции; при этом не требуется никакой оплаты, так как операция может быть совершена простым перечислением по * "On the Regulation of Currencies", p. 41. 19* 291
банковским счетам. Если же чек представлен в другой банк, он также может погашаться не деньгами, а встречными чеками; и, если ситуация благоприятствует общему расширению банковского кредита, банкир, который открыл более широкий кредит и на которого поэтому будет выписано больше чеков, будет также получать от своих клиентов больше чеков, выданных на других банкиров, и должен оплачивать наличными деньгами или банкнотами только сальдо платежей; обычный резерв предусмотрительных банкиров, составляющий 7з к их долговым обязательствам, более чем достаточен для этой цели. Если расширение кредита произведено данным банкиром за счет эмиссии банкнот, то и в этом случае он также должен иметь обычный резерв в звонкой монете или банкнотах Английского банка, таким образом он может, по словам Фуллартона, использовать с помощью чекового обращения все возможности кредита, предоставляемые обращением банкнот. Это расширение кредита в банковских книгах оказывает такое же сильное воздействие на цены, которое мы приписали расширению кредита посредством банкнот. Подобно тому как банкнота в 20 ф. ст. добавляет лицу, получившему ее, кредитную покупательную силу в 20 ф. ст., независимую от собственного кредита этого лица, точно так же увеличивает покупательную силу и получение чека, потому что, хотя человек и не совершает покупок непосредственно с помощью этого чека, он может депонировать его у своего банкира и получить у него кредит на эту сумму. И поскольку акт выписывания чека вместо другого — обмененного и аннулированного — может повториться столько же раз, сколько раз служит средством оплаты банкнота, он вызывает такое же увеличение покупательной силы. Исходный заем, или кредит, предоставленный банкиром своему клиенту, потенциально является средством многократного платежа для всех последующих лиц, которым этот кредит передается по частям, точно так же как покупательная сила банкноты умножается числом лиц, через чьи руки она проходит, пока не вернется к эмитенту. Эти соображения намного уменьшают значимость той поверхностной меры, которой было уделено столько внимания в последнее время, — искусственному ограничению эмиссии банкнот для смягчения превратностей торговли. Анализ всех последствий такого ограничения и оценка 292
всех аргументов за и против должны быть отложены, пока мы не рассмотрим обменные курсы и передвижения слитков в отношениях между странами. Здесь же мы рассматриваем только общую теорию цен, существенную часть которой составляет влияние на цены различных форм кредита. § 7 !. Много дискуссий и споров было посвящено решению вопроса о том, следует ли считать некоторые из рассмотренных кредитных форм, и в особенности банкноты, деньгами. Это спор чисто о словах, и его едва ли стоило бы поднимать, трудно было бы даже понять, почему ему придавалась такая важность, если бы и в настоящее время некоторые авторитеты не придерживались возникшей на заре общества и политической экономии теории о том, что количество денег относительно количества товаров определяет общий уровень цен, и не считали важным доказывать, что только банкноты в отличие от других кредитных форм являются деньгами, с целью обосновать вывод о том, что лишь банкноты — и никакие другие кредитные формы — влияют на цены. Тем не менее очевидно, что цены зависят не от количества денег, а от количества покупок. Деньги, которые остаются у банкира и не выдаются им или выдаются не для покупки товаров, а для каких-нибудь других целей, не оказывают никакого воздействия на цены, так же как и кредит, который не используют. Кредит, используемый для покупки товаров, так же воздействует на цены, как и деньги. Таким образом, деньги и кредит в равной степени воздействуют на цены, и отнесем мы банкноты к тому или иному классу, в данном отношении совершенно несущественно. Поскольку, однако, проблема классификации уже возникла, представляется желательным разрешить ее. Аргументом в пользу того, чтобы считать банкноты деньгами, является тот факт, что по закону и обычаю они обладают свойством, общим с металлическими деньгами, служить средством конечного расчета в тех сделках, где они используются; никакой другой способ оплаты одного долгового обязательства путем перевода другого не обладает этой привилегией. Прежде всего здесь сам собой напрашивается вывод о том, что банкноты, во всяком случав [Этот параграф внесен в 4-е издание (1857 г.).] 293
банкноты частных банков, не являются деньгами, так как кредитора нельзя заставить принять их в оплату долгового обязательства. Они, конечно, могут подвести итог сделки, если кредитор принимает их, но точно так же могут быть использованы отрез сукна или бочонок вина, которые, однако, нельзя на этом основании считать деньгами. Быть законным платежным средством, по-видимому, существенная составляющая понятия денег. Неразменную ценную бумагу, являющуюся законным средством платежа, можно с полным основанием считать деньгами. Во французском языке papier monnaie действительно означает неразмен- ность, тогда как разменные банкноты называются просто billets a porteur. Только лишь относительно банкнот Английского банка, когда они размениваются согласно закону, возникают определенные трудности, так как эти банкноты не являются законным платежным средством для самого банка, хотя служат таковым для всех остальных. Банкноты Английского банка, несомненно, служат средством закрытия сделок для покупателя. Когда он платит банкнотами Английского банка, от него уже нельзя ни в каком случае требовать новой оплаты. Но, признаюсь, я не могу понять, как можно считать сделку закрытой полностью по отношению к продавцу, если в качестве цены за свой товар он получил только обещание банка заплатить эту цену. Средство, лишающееся при неплатежеспособности корпорации всей своей стоимости, не может считаться деньгами ни в одном из тех значений, в которых деньги противостоят кредиту. Это или не деньги, или и деньги и кредит одновременно. Правильней всего назвать его «отчеканенным кредитом» (coined credit) в отличие от других форм кредита, которые могут быть определены как «кредит в слитках» (credit in ingots). § 8. Некоторые выдающиеся авторитеты усматривают большее различие между банкнотами и другими средствами кредита в их влиянии на цены, чем то, какое мы имели основание допустить: по их мнению, различие заключается не в степени, а в способе воздействия. Они обосновывают это различие тем фактом, что все векселя и чеки, как и задолженности по счетам, должны быть погашены и действительно погашаются в конце концов звонкой монетой или банкнотами. Поэтому находящиеся в обращении банкноты вместе с металлическими деньгами, по их мнению, 294
служат основой для остальных средств кредита, а так как надстройка должна находиться в определенном соотношении с базисом, то количество банкнот определяет массу всех других кредитных средств. Они, по-видимому, думают, что если увеличивается число банкнот, то увеличивается масса векселей, платежей чеками и — я позволю себе прибавить — расширяется кредит по торговым книгам. Поэтому предполагают, что, регулируя и ограничивая эмиссию банкнот, можно косвенно воздействовать в том же направлении и на все другие формы кредита. Мне представляется, что я изложил позицию этих ученых без ошибок, хотя я нигде не встретил ее изложения, достаточно четкого, чтобы быть уверенным в том, что понимаю ее. Может быть, и справедливо то, что, в общем (хотя и не обязательно), других кредитных средств действительно бывает больше или меньше, когда увеличивается или уменьшается количество банкнот, поскольку к расширению кредита во всех его формах ведут одни и те же условия. Однако я не вижу оснований считать первое следствием второго 2. Конечно, если мы прежде всего допустим, что цены регулируются звонкой монетой и банкнотами, а я подозреваю, что подобное допущение действительно имеет место, то указанная позиция верна, так как в зависимости от того, выше или ниже цены, одно и то же количество покупок вызовет больший или меньший рост массы векселей, чеков, а также расширение кредита по торговым книгам. Но в данном рассуждении первая посылка сама по себе представляет положение, требующее доказательств. Если же устранить ее, то я не знаю, как можно было бы обосновать такой вывод. Кредит, предоставленный кому бы то ни было людьми, с которыми это лицо ведет дело, зависит не от количества банкнот или звонкой монеты, находящихся в данное время в обращении, а от мнения этих людей о платежеспособности заемщика, и если какие-либо соображения общего характера и принимаются в расчет,, то лишь в период нехватки ссудных средств, когда заимодавцам самим неясно, получат ли они кредит, на который привыкли рассчитывать; и даже в это время 2 [Эта и предыдущая фраза заменили в 4-м издании (1857 г.) следующий первоначальный текст: «Я не вижу оснований для концепции, в соответствии с которой, если количество банкнот больше или меньше, то других средств кредита будет также больше или меньше».] 295
Они обращают внимание на общее состояние ссудного рын- ка, а не на количество банкнот (вопреки предвзятой теории). Вот отчего, следовательно, зависит склонность людей предоставлять кредит. Склонность торговцев использовать кредит зависит от ожидаемой выручки, т. е. от их мнения о вероятной будущей цене на свой товар, а это мнение основывается как на уже происходящем росте или падении цен, так и на оценке перспективы их движения в зависимости от предложения и уровня потребления. Когда торговец расширяет свои покупки за пределы имеющихся у него в наличии средств платежа, оговаривая конкретный срок оплаты, он делает это в расчете на то, что сделка закончится благополучно до наступления этого срока, или на получение достаточных средств от ранее заключенных сделок. Осуществление расчетов зависит от цен, но не исключительно от количества банкнот. Он, без сомнения, если его надежды не сбываются, задается вопросом, к кому он может обратиться за временной ссудой, чтобы по крайней мере выполнить уже взятые обязательства. Однако вначале эта осознанность перспективы возможных затруднений является слишком слабым мотивом, чтобы в период безрассудных авантюр стать серьезным ограничением для людей, которые настолько уверены в успехе, что заходят дальше, чем позволяют имеющиеся у них средства. Более того, я опасаюсь, что эта уверенность в получении помощи при неудачном исходе главным образом основана на оценке собственного кредита, возможно с некоторым учетом не количества средств обращения, но общего состояния ссудного рынка. Таким людям известно, что в случае торгового кризиса им трудно будет получить ссуду. Но если они думают, что кризис может разразиться раньше, чем они завершат сделки, они не начинают спекуляций. Если же не происходит значительного сокращения кредита в целом, у них не возникает никаких сомнений в том, что они могут получить любую необходимую ссуду, если состояние их дел будет внушать заимодавцам достаточную уверенность в своевременном погашении долга.
ГЛАВА XIII О НЕРАЗМЕННЫХ БУМАЖНЫХ ДЕНЬГАХ § 1. После того как из опыта стало ясно, что кусочки бумаги, не обладающие внутренней стоимостью, простым нанесением на них письменного признания их эквивалентом определенных количеств франков, долларов или фунтов стерлингов можно заставить обращаться и это приносит эмитентам все те же выгоды, что и чеканка монет, представляемых этими кусочками бумаги, правительства пришли к выводу, что было бы счастливой находкой присвоить эти выгоды себе, не принимая на себя обязательства, которому подчиняются частные лица, выпускающие эти бумажные заменители денег, по первому требованию выдавать в обмен за символ то, что он символизирует. Они решили попробовать, а нельзя ли освободиться от этой неприятной обязанности и добиться того, чтобы клочок выпущенной в обращение бумаги шел за фунт стерлингов просто потому, что правительства называют его фунтом и соглашаются принимать его в уплату налогов. И влияние почти всех правительств оказалось таким, что они в целом успешно достигли этой цели; я могу сказать, что они достигали этой цели всегда и теряли свою силу только в том случае, если компрометировали себя уж очень вопиющими злоупотреблениями. В рассматриваемом случае функции денег выполняются вещью, получающей силу выполнять эти функции только по всеобщему согласию, однако всеобщего согласия вполне достаточно, чтобы наделить этой силой, поскольку ничто более не может заставить человека принять какой- либо предмет в качестве денег и даже с любой установленной стоимостью, чем убежденность в том, что этот предмет будет взят у него другими на тех же условиях. Неясным остается только вопрос о том, что же определяет стоимость таких денег, ибо это не могут быть, как в случае, когда деньгами служат золото или серебро (или свободно обмениваемые на них бумажные знаки), издержки их производства. 297
Мы видели, однако, что даже в условиях металлического обращения непосредственным фактором, определяющим стоимость денег, является их количество. Если же количество денег не определяется обычными коммерческими мотивами получить прибыль или избежать потерь, а произвольно устанавливается властями, то оно регулируется не издержками производства, а правительственными декретами. Если масса бумажных денег в обращении не обменивается на золото по желанию владельцев, ее величина может быть установлена произвольно, особенно если она регулируется суверенной силой государства. Поэтому стоимость таких средств обращения совершенно произвольна. Предположим, что в стране с чисто металлическим обращением вдруг выпускаются бумажные деньги на сумму, равную половине металлического обращения, причем не банками и не в форме займов, а правительством в порядке выплаты жалованья и оплаты закупаемых товаров. Масса средств обращения внезапно увеличивается в полтора раза, все цены растут, и среди прочих — цены на все вещи, изготовленные из золота и серебра. Стоимость унции золота в изделиях станет выше стоимости унции монетного золота, и разница превысит ту, которая составляет стоимость обработки; станет выгодным переплавлять монеты в золото и производить из этого золота различные вещи по крайней мере до тех пор, пока денежное обращение изъятием из него золота не уменьшится настолько, насколько оно было увеличено выпуском бумаги. Цены вернутся к исходному уровню, и при этом ничего не изменится, кроме того, что на месте половины ранее находившейся в обращении массы металла теперь находятся бумажные средства обращения. Предположим теперь, что выпускается вторая партия бумажных денег; это вызовет тот же ряд последствий, и так будет продолжаться до тех пор, пока металлические деньги не исчезнут полностью, т. е. полное исчезновение металлических денег может произойти в том случае, если будет выпущена бумага, носящая название самой мелкой монеты, если же этого не будет, то звонкой монеты останется столько, сколько необходимо для мелких платежей. Увеличение количества золота и серебря, используемого для украшений, на время несколько понизит стоимость этого товара, и, поскольку до тех пор, пока последняя не повысится вновь — даже 298
при эмиссии бумажных денег в полном размере исходного объема металлического обращения,—в обращении вместе с бумажными останется достаточное количество металлических денег, чтобы стоимость средств обращения понизилась до уровня новой стоимости металлического материала; однако падение стоимости металла ниже издержек его производства вызовет прекращение или сокращение поставок из мест добычи и после того, как излишек золота уничтожится вследствие обычного износа, естественная стоимость металла и средств обращения будет восстановлена. Мы предполагаем здесь, как и везде ранее предполагали, что в стране есть свои собственные рудники и что она не поддерживает торговых отношений с другими странами, потому что, если страна ведет такую торговлю, монеты, ставшие излишними вследствие выпуска бумажных знаков, уходят из обращения более быстрыми путями. До сих пор мы рассматривали те последствия выпуска бумажных денежных знаков, которые не зависят от того, размениваются они на металлические деньги или нет. Раз- личие между разменными и неразменными деньгами начинает проявляться тогда, когда металл полностью вытеснен из обращения. Предположим, что эмиссия бумажных знаков продолжается и после того, как золото и серебро полностью вытеснены из обращения и замещены равным количеством бумажных знаков. Возникают все те же явления, о которых мы говорили выше: рост цен, в том числе на товары из золота и серебра, и, как прежде, становится выгодным доставать монеты, чтобы переплавлять их в слитки. В обращении больше нет металлической монеты, но если бумажные денежные знаки конвертируемы в металл, то монеты и сейчас можно получить у эмитентов в обмен на банкноты. Поэтому после того, как металл пол-' ностью вытеснен из обращения, все дополнительно втискиваемые в обращение банкноты вернутся к эмитенту для обмена на монеты и в обращении нельзя будет удержать такое количество разменных банкнот, при котором их стоимость опустилась бы ниже стоимости представляемого ими металла. Иначе обстоит дело с неразменными бумажными средствами обращения. Увеличению их количества нет предела (если оно разрешено законом). Эмитенты могут производить их выпуск в безграничных размерах, снижая стоимость бумажных денег и соответственно подни- 299
Мйя цены. Другими словами, деньги могут обесцеййваться безгранично. Такая власть, предоставленная кому бы то ни было, — нестерпимое зло. Все колебания стоимости платежных средств вредны: они нарушают заключенные контракты и обманывают ожидания; такие колеблющиеся долговые обязательства делают все долгосрочные денежные сделки совершенно ненадежными. Человек, покупающий для себя или дающий другому ежегодную ренту в 100 ф. ст., не знает, будет ли она эквивалентна 200 или 50 ф. ст. через несколько лет. Как бы ни было велико это зло, когда оно случайно, оно еще больше, когда зависит от произвола одного человека или группы лиц, которые могут быть в той или иной степени заинтересованы в искусственных колебаниях стоимости и которые, во всяком случае, сильно заинтересованы в максимально возможной эмиссии, так как эмиссия сама по себе служит источником прибыли. Можно не добавлять, что эмитенты могут иметь, а если это правительства, то они всегда имеют прямой интерес в снижении стоимости обращающихся денег, потому что последними исчисляются их собственные долги. § 2. Чтобы упредить произвольное снижение стоимости денег и уменьшить, насколько возможно, ее зависимость от случайных колебаний, во всех цивилизованных странах принято использовать в качестве масштаба цен для средств платежа благородные металлы, стоимость которых из всех известных товаров наименее подвержепа колебаниям, и не выпускать никаких бумажных денег, стоимость которых не могла бы быть подчинена стоимости этих металлов. Это основное правило никогда не упускалось из виду даже теми правительствами, которые более других злоупотребляли властью создавать неразменные бумажные деньги. Если они не выражали (как обычно и бывало) прямого намерения обменять бумажные знаки на металлические деньги в более или менее отдаленном будущем, то все же, давая выпущенным или бумажным знакам такие же наименования, как и звонкой монете, они как бы ручались, хотя, как правило, ложно, что будут поддерживать соответствие стоимости бумажных денег стоимости монет. В этом нет ничего невозможного даже при неразменных бумажных деньгах. Правда, в этом случае нет автоматической задержки эмиссии как при свободном размене, но тем 300
йе менее и здесь есть ясное и несомненное указание, tto которому можно судить, обесцениваются ли бумажные деньги и в какой степени. Таким показателем служит цена на благородные металлы. Когда обладатели бумажных знаков не могут требовать звонкой монеты, чтобы переплавить ее в слитки, и когда монет уже нет в обращении, цена на слитки поднимается и понижается, подобно ценам на любой другой товар, и, если она превышает цену Монетного двора — по которой из одной унции золота может быть отчеканено 3 ф. ст. 17 шилл. IOV2 пенса — и составляет 4 или 5 ф. ст. в бумажных деньгах, это означает, что стоимость денег упала намного ниже стоимости вытесненных металлических средств обращения. Поэтому если бы эмиссия неразменных бумажных знаков была подчинена правилам и одним из таких правил было бы, что, когда цена слитка превышает цену, установленную Монетным двором, выпуск должен быть сокращен до тех пор, пока рыночная цена слитка и цена Монетного двора вновь не придут в соответствие, тогда бы такие денежные знаки не имели ни одного из тех недостатков, которые обычно считаются присущими неразменным бумажным деньгам. Однако такая денежная система все же не дает преимуществ, достаточных для того, чтобы можно было рекомендовать ее принять. Неразменные денежные знаки, регулируемые ценой слитков, во всех своих изменениях совершенно были бы сходны с разменными; и единственная выгода от них состояла бы в освобождении от необходимости держать какой-либо резерв в благородных металлах. Однако это не очень важное соображение, особенно для правительства, которому нет необходимости — если его добросовестность не вызывает сомнений — держать резерв такой величины, какой держат частные эмитенты, поскольку сомнения в его платежеспособности в действительности никогда не возникают и поэтому оно никогда не сталкивается с большими и внезапными требованиями размена. Этому небольшому преимуществу следует противопоставить прежде всего возможность жульнических махинаций с ценой на слитки, предпринимаемых с целью воздействия на обращение; эти махинации напоминают фиктивные продажи зерна, осуществлявшиеся с тем, чтобы повлиять па средние цены, и породившие так много справедливого недовольства, пока хлебные законы оставались в силе. Но еще более веский аргумент заключается 301
6 необходимости выдерживать опреДеленйый прийцйй, понятный даже для самых больших невежд. Разменность бумажных денег понятна всем: каждый осознает, что если некая вещь обменивается на 5 ф. ст., то она стоит 5ф. ст. Регулирование ценой слитков более сложная идея, не вызывающая столь же доступных ассоциаций. В обществе нет ничего похожего на доверие, внушаемое разменными деньгами, что могло бы стать основой для регулирования обращения массы необратимых в металл бумажных знаков, и даже самые осведомленные люди могут с полным основанием сомневаться в существовании правила, которому можно было бы неуклонно следовать. Если основа такого правила не вполне понятна обществу, общественное мнение, по всей вероятности, не будет поддерживать ее со всей непреклонностью, а в случае каких-либо затруднений будет требовать ее нарушения. В то же время самому правительству прекращение размена представлялось бы слишком сильной и крайней мерой по сравнению с отступлением от правила, которое можно считать в определенной степени искусственным. Поэтому разменность денег гораздо более предпочтительна, чем даже самые лучшие способы регулирования неразменных денег. Соблазн чрезмерной эмиссии при определенных финансовых условиях настолько силен, что никакие альтернативы, ослабляющие хотя бы незначительно сдерживающие эмиссию барьеры, неприемлемы. § 3. Хотя в политической экономии нет положения, которое опиралось бы на столь же очевидные доказательства, как положение о том, что бумажные деньги вредны, если с помощью обратимости или другой эквивалентной по результату ограничительной основы не поддерживается их соответствие стоимости металла, и хотя это положение в ходе многолетних дискуссий достаточно активно навязывалось общественному мнению, его противники все еще многочисленны и, как раньше, так и в настоящее время прожектеры представляют все новые планы устранения всех экономических бедствий общества посредством неограниченной эмиссии неразменных бумажных денег. Эта идея действительно очень заманчива. Быть в состоянии погасить национальный долг, оплатить расходы правительства, не прибегая к налогообложению, и, наконец, осчастливить все общество — замечательная перспектива, 302
если бы можно было поверить, что всего этого можно достичь, напечатав несколько букв на клочках бумаги. Большего нельзя было бы ожидать и от философского камня. Поскольку эти проекты, несмотря на то что их так часто разбивали, постоянно возрождаются, нелишне будет проанализировать одно или два из тех заблуждений, которыми обманывают себя авторы этих проектов. Одно из наиболее общих заблуждений состоит в том, что бумажные деньги не могут быть выпущены в излишке, пока каждый билет представляет собой собственность, т. е. основан на реальной собственности. Эти положения о «представлении» и «основании» редко содержат ясные и четкие понятия. Как правило, они означают не больше, чем то, что эмитенты бумажных денег должны иметь собственность — либо свою, либо вверенную им — в размере стоимости выпущенных билетов, хотя, для какой цели это необходимо, указывается не совсем ясно. И поскольку эта собственность не предназначена для обмена на билеты, трудно угадать, каким образом сам факт ее существования может служить для поддержания стоимости денег. Наверное, подразумевается, что она служит для обладателей денег гарантией конечного возмещения убытков в случае, если непредвиденные обстоятельства нанесут им ущерб. На основании этой теории появилось множество планов «перечеканки всей земли страны в деньги» и им подобных. Насколько эта мысль вообще имеет какую бы то ни было связь со здравым смыслом, она, как мне представляется, основана на смешении двух совершенно различных вредных последствий, вызываемых бумажным обращением. Одно из них — неплатежеспособность эмитентов, безусловно лишающая — если эмиссия основана на их собственных кредитных ресурсах и если они обещают выкупать бумажные деньги по требованию или по истечении определенного времени — бумажные знаки какой-либо стоимости, которую придавали им эти обещания. Этому злу в равной степени подвержены и кредитные бумаги, даже при умеренном их использовании; и условие, определяющее, что весь объем эмиссии должен быть «основан на собственности» — как, например, чтобы эмиссия обеспечивалась какой-нибудь ценной вещью, которая служит исключительно залогом выкупа эмитированных бумаг, — реально может быть эффективной мерой предосторожности. Однако данная теория не учитывает другого 303
зла, которого, случается, не могут избежать кредитные бумаги и наиболее солидных фирм, компаний, а также правительства: обесценения вследствие их избыточного выпуска. Ассигнации, выпускавшиеся в период французской революции, могут служить примером средств обращения, основанных на рассматриваемых принципах. Эти ассигнации «представляли» огромную массу собственности, имевшей высокую стоимость, а именно: земельные владения короны, церкви, монастырей и эмигрантов, занимавшие, возможно, половину территории Франции. Они были по существу ордерами (orders) на всю эту массу земель или ее знаками (assignments). Революционное правительство собиралось «перечеканить» эту землю в деньги. Правда, следует отдать ему должное, оно вначале не имело намерения выпустить столь громадное количество денег, что оно было вынуждено в итоге сделать вследствие полного исчерпания всех других финансовых ресурсов. Правительство предполагало, что ассигнации должны быстро вернуться обратно к эмитенту в обмен за землю и что оно сможет реэмитировать их вновь, пока не будут распределены все земли, причем во всякое данное время в обращении будет оставаться умеренное количество ассигнаций. Эти надежды не сбылись: земля не раскупалась так быстро, как ожидалось. Покупатели не хотели вкладывать свои деньги в собственность, которую могли у них отобрать без всякой компенсации в случае поражения революции. Кусочки бумаги, представляющие землю, невероятно размножившись, не могли сохранить свою стоимость, как не могла бы ее сохранить и сама земля, если бы она вся вдруг стала предметом купли-продажи; в результате фунт масла стал стоить 600 фр. ассигнациями К Говорили, что пример с ассигнациями неубедителен, так как они представляли землю в целом, а не определенное ее количество, и что для предотвращения обесценения ассигнаций следовало оценить всю конфискованную собственность в стоимости металла и выпускать ассигнации в пределах полученной суммы, но не больше; а также предоставить обладателям ассигнаций право получить любой участок по оцененной стоимости в обмен на ассигнации. Преимущества такого плана перед тем, который был в дей- 1 [До 6-го издания (1865 г.) этот абзац заканчивался словами: «...чашка кофе стала стоить 500 фр. ассигнациями».] 304
ствительности принят, несомненны. Если бы этот план был осуществлен, обесценение ассигнаций не достигло бы таких громадных размеров, так как — поскольку они сохраняли бы всю свою покупательную силу по отношению к земле, даже если бы и обесценивались по отношению к другим вещам — прежде чем они потеряли бы значительную часть своей рыночной стоимости, они были бы, вероятно, обменены на землю. Следует помнить, однако, что для того чтобы они не обесценивались, их должно было находиться в обращении не больше того количества, которое обращалось бы, если бы они обменивались на звонкую монету. Такие бумажные деньги, размениваемые по первому требованию на земли, могли быть очень удобны в период революции, как способ быстрой продажи большого количества земли с наименьшим риском потерь, однако трудно понять, какое преимущество может иметь такая система в качестве постоянной организации бумажного обращения страны перед обратимостью денег в металлические монеты; в то же время совсем нетрудно определить ее недостатки. Поскольку стоимость земли колеблется гораздо сильнее, чем стоимость золота и серебра, и, поскольку, кроме того, земля для многих является скорее бременем, чем желаемым владением, если ее нельзя обратить в деньги, поэтому люди допустили бы гораздо большее обесценение прежде, чем предъявили спрос на землю, по сравнению с системой обратимости денег в благородные металлы, при которой спрос на золото или серебро вызывается уже относительно небольшим обесценением бумажных денег *2. * Один из проектов бумажно-денежного обращения, как ни странно пользовавшихся поддержкой выдающихся авторов, сводился к следующему: государство должно припимать р обеспечение или залог всякую собственность какого бы то пи было размера — как, например, землю, движимое имущество и т. п., ссужая владельцев неразменными бумажными деньгами согласно произведенной оценке. Такие деньги не обладали бы даже достоинствами ассигнаций, описанных в тексте, поскольку те, к кому они поступали бы от первых получателей, не могли бы вернуть их правительству и потребовать обменять их на землю или движимое имущество, которые были отданы в залог, но не отчуждены. Количество таких ассигнаций не уменьшалось бы, поэтому их обесценение продолжалось бы до бесконечности. 2 [Во 2-м издании (1849 г.) был вставлен следующий параграф, остававшийся до 5-го издания (1862 г.): 20 Заказ м б?? 305
§ 4. Другое заблуждение, на которое опираются защитники неразменных денег, состоит в том, что, цо их мнению, увеличение общей массы средств обращения оживляет промышленность. Эту идею подал Юм в своем «Очерке о деньгах» («Essay on Money»), и с тех пор она нашла большое число преданных сторонников, о чем свидетельствует возникновение Бирмингемской денежной «§ 4. Одно из наиболее явных заблуждений противников принципа обратимости бумажных денег содержится в недавней работе Джона Грея «Лекции о природе и использовании денег» ("Lectures on the Nature and Use of Money1'), автора наиболее остроумного и наименее приемлемого из известных мне планов использования обратимости денег. Автор оригинально трактует ряд основных положений политической экономии и одно из важнейших—положение о том, что действительный спрос на товары определяется товарами (the commodities are the real market for- commodities), а производство служит определяющей причиной и мерой спроса. Однако он доказывает, что это правильное для торговой страны предположение неверно для условий, когда денежная система регулируется с помощью драгоценных металлов, так как, если вся совокупность товаров увеличивается быстрее, чем совокупная масса денег, цены должны падать, а все производители — нести потери, и тогда количество ни золота, ни серебра, ни других ценных вещей «никоим образом не может быть увеличено ad libitum (по желанию) с такой же скоростью, как и масса всех других ценных вещей, вместе взятых»; это искусственно ограничивает те масштабы, в которых производство может осуществляться без потерь для производителя. На этом основании Грей утверждает, что при такой системе страна ежегодно не- допроизводит по меньшей мере на 100 млн. ф. ст. по сравнению с тем объемом продукции, который она могла бы произвести, если бы денежное обращение расширялось в точно такой же пропорции, как и товарная масса. Во-первых, однако, что мешает массе золота или любых других товаров «увеличиваться так же быстро, как и массе всех других ценных вещей вместе взятых»? Если мировое производство всех товаров только удваивается, что может помешать удвоению годового производства золота? А кроме этого ничего и не требуется: нет никакой необходимости (как можно подумать, читая Грея) в том, чтобы количество золота удваивалось столько же раз, во сколько раз увеличивается масса всех других приравниваемых к нему «ценных вещей». Если не будет доказано, что производство слитков не может быть увеличено с помощью больших затрат труда и капитала, станет очевидным, что стимулирующее воздействие увеличения стоимости товара на расширение добычи будет таким же, каким оно бывает во всех других отраслях промышленности. Во-вторых, даже если количество обращающихся денег вообще нельзя увеличить, то, если любое увеличение совокупного продукта страны обязательно должно сопровождаться пропорцио- 306
школы*, одним из наиболее видных представителей которой был некогда Атвуд. Лтвуд утверждал, что рост цен, вызванный увеличением количества обращающихся денег, стимулирует всех производителей максимально расширять дело и дает полное применение всему труду и капиталу страны, и что это обязательно происходило во все периоды роста цен, при условии, что он был достаточно значителен. Я осмелюсь заметить, однако, что стимул, вызывающий, по мнению Атвуда, необычное усердие всех людей, занимающихся производственной деятельностью, должен был заключаться в расчете получить больше товаров, больше реального богатства, а не просто кусочков бумаги в обмен на продукт своего труда. Это ожидание, однако, не должно оправдываться, по самим условиям принятой предпосылки, так как, если мы предположим, что все цены растут одинаково, то никто из производителей не получит в действительности за свои товары больше, чем раньше. Те, кто согласен с Атвудом, могли бы переубедить своих противников только одним способом — продолжив свои рассуждения, на самом деле ошибочные, и представить дело таким образом, что якобы прогрессирующий рост денежных цен позволяет каждому производителю получать все большее и большее вознаграждение, между тем как в действительности он его бы никогда не получал. Указав на полную практическую неосуществимость этого плана, нет необходимости приводить еще какие-либо аргументы против него. Он был бы возможен только в том случае, если бы люди вечно пребывали в уверенности, что чем больше они будут иметь кусочков бумаги, тем больше будет их богатство, и никогда не обнаружили бы, что за все это количество бумаги ничего нельзя купить сверх того, что покупа- нальным снижением цен, непонятно, каким образом можно не заметить, что это снижение не несет потерь производителям: они получают меньше денег, но это меньшее количество точно так же покрывает все их расходы—производственные или личные,— как покрывала их ранее большая сумма. Единственное различие составляет увеличение бремени фиксированных денежных платежей, но производительные классы несут очень небольшую часть связанных с этим потерь: у них редко бывают старые долговые обязательства, поэтому они страдают почти исключительно лишь от увеличения их доли в налогах, взимаемых для оплаты процента по национальному долгу».] * См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, с. 164—165, т. 25, ч. I, комм. 115, т. 25, ч. II, с. 96.- Прим. ред. 20* 307
Лось раньше. Йо такого заблуждения не было ни в один из тех периодов высоких цен, опыту которых упомянутая Бирмингемская школа придает столь большое значение. В эти периоды, которые Атвуд ошибочно считает периодами процветания и которые были просто периодами спекуляции (как и должно быть, когда цены повышаются при обращении разменных бумажных денег), спекулянты вовсе не надеялись обогатиться от того, что высокие цены будут держаться; они, напротив, рассчитывали, что цены понизятся, но что у каждого, кто успеет продать, пока цены еще высоки, окажется большее количество фунтов стерлингов неуменынившейся стоимости. Если бы к концу спекуляции были выпущены бумажные деньги в количестве, достаточном для поддержания цен на самом высоком уровне, какого они достигли во время спекуляции, никто не пришел бы в такое отчаяние, как спекулянты, поскольку прибыль, которую они надеялись получить, своевременно реализовав товары (за счет своих конкурентов, которые покупали, когда те продавали, и были бы вынуждены продавать после падения цен), растаяла бы у них в руках, и им не оставалось бы ничего другого, как пересчитывать несколько большее количество бумажек. Взгляды Юма немногим отличаются от доктрины Атву- да. Юм считал, что цены на различные товары растут не одновременно и что поэтому кто-то может получить реальную прибыль, если выручит за свой товар больше денег тогда, когда цены на те товары, которые он хотел бы купить, еще не выросли. Он, по-видимому, предполагал, что эта прибыль достигается всегда тем, кто первый приступает к ее реализации. Но очевидно также, что на каждого, кто получает таким образом прибыль больше обычной, должен приходиться другой, кто получает меньше обычного. Если бы события развивались так, как предполагал Юм, терять должны были бы те продавцы, чьи товары медленнее других поднимались в цене, кто продавал бы по старым ценам в то время, как его покупатели уже нажились на новых. Такой продавец получил за свой товар только обычное количество денег, в то время как за некоторые товары ему уже придется заплатить больше, чем прежде. Поэтому, если он уже знает, что происходит, он поднимет цену на свой товар, и тогда его покупатели не получат той прибыли, которая, как предполагалось, должна побуждать их к деятельности. Если же, наоборот, про- 308
давец ничего не подозревает й начинает понимать происходящее только тогда, когда в процессе расходования своих денег обнаруживает, что не может приобрести за них столько товаров, сколько он приобретал на них раньше, то он получит менее чем обычное вознаграждение на свой труд и капитал; поэтому если деятельность одного торговца поощряется, то, по-видимому, деятельность другого в силу противоположной причины должна приходить в упадок. § 5. Общий и постоянный рост цен, или, другими словами, обесценение денег, может принести выгоду кому бы то ни было единственным путем, а именно за счет другого. Замена металлических денег бумажными представляет национальную выгоду, но любое дальнейшее увеличение бумажных денег не может быть ничем иным, как разновидностью грабежа. Выпуск банкнот означает прибыль для эмитентов, которые — пока банкноты не начинают возвращаться для погашения — могут использовать их так, как если бы они представляли реальный капитал. Пока банкноты не увеличивают общего количества денег в обращении, а только заменяют равную им сумму золота или серебра, до тех пор прибыль эмитента не причиняет никому убытка; она возникает за счет экономии расходов общества на использовании менее дорогого материала. Однако когда уже нет ни золота, ни серебра, которые можно было бы заменить в обращении, когда банкноты прибавляются к массе обращающихся денег, а не замещают часть их, выраженную в металле, — в таком случае все владельцы бумажных денег теряют на обесценении денег ровно столько, сколько выигрывает на этом эмитент. Фактически эмитент облагает их налогом в свою пользу. На это могут возразить, что выигрывают также производители и торговцы, которые в результате роста эмиссии получают ссуды. Однако они получают не какую-то дополнительную прибыль, а часть той, которую получает эмитент за счет всех владельцев денег. Прибыль от этой контрибуции, налагаемой на общество, эмитент не удерживает для себя, а делит со своими клиентами. Помимо той прибыли, которую получают эмитенты или кто-то еще через них за счет общества в целом, есть и Другая несправедливая прибыль, которая достается на 309
долю более многочисленйого класса людей, а именно тех, кому надлежит платить по фиксированным денежным обязательствам. Все эти лица освобождаются вследствие обесценения денег от части своих долгов, другими. словами, к ним даром переходит часть собственности их кредиторов. На первый взгляд может показаться, что это выгодно для промышленности, поскольку производительные классы — крупные заемщики, и вообще их долговые обязательства непроизводительным классам (если мы отнесем к последним всех, кто не занят непосредственно в предпринимательстве) больше, чем долги непроизводительных классов им, особенно если включить в эти обязательства и государственные. И только поэтому общий рост цен может быть источником прибыли для производителей и торговцев, т. е. если он будет связан с уменьшением суммы их фиксированных платежей. Это можно было бы считать выгодой, если бы честность и добросовестность потеряли свое значение во всем мире вообще и в промышленности или торговле в частности. Немного, однако, найдется тех, кто скажет, что следует обесценивать деньги просто затем, чтобы лишить государство и частных кредиторов части того, что им должны. В защиту такого рода проектов почти всегда приводились некоторые призрачные оправдания, основанные на специальных условиях данного случая, например необходимость компенсировать последствия прежней несправедливости несправедливостью противоположного порядка. § 6. Долгие годы после 1819 г. в Англии многие упорно доказывали, что значительная часть существующего национального долга и частных долговых обязательств возникла в период между 1797 и 1819 гг., когда Английский банк был освобожден от необходимости выкупать свои банкноты за наличные, и что это является большой несправедливостью по отношению к заемщикам (а в том, что касается национального долга — ко всем налогоплательщикам), вынужденным теперь оплачивать полноценными деньгами процент по тем ссудам, которые были выданы им в обесцененных деньгах3. По оценкам разных авторов, 3 [До 5-го издания (1862 г.) фраза строилась так: «...начиная с 1819 г. и по настоящее время... доказывается» и «вопрос» рассматривался в настоящем времени.] 310
обесценение составило в среднем 30%, 50 и даже более 50%; они делали вывод о том, что это обесценение должно быть компенсировано путем погашения национального долга, закладных и других старых долговых обязательств обесценившимися деньгами или путем уменьшения долга на сумму, соответствующую величине обесценения. Этой точке зрения обычно противопоставляются следующие возражения. Допустим, что возвращением к размену на звонкую монету по прежнему стандарту была сделана несправедливость по отношению к должникам, так как оставляла за ними обязательства погашать те же суммы, которые они занимали в обесценившихся деньгах, тем не менее исправлять эту несправедливость уже слишком поздно. Сегодняшние должники и кредиторы — это не должники и кредиторы 1819 г.: прошедшие годы полностью изменили денежные взаимосвязи в обществе, и определить теперь, кто конкретно выиграл, а кто проиграл, просто невозможно; поэтому попытка восстановить нарушенные в прошлом интересы не исправила бы несправедливости, а к той, которая уже сделана, прибавила бы новую, которая отразилась бы на всем обществе. Это заключение несомненно убедительно по отношению к практической стороне вопроса, однако частный вывод делается здесь из слишком узкого и низменного основания. Он признает, что принятые в 1819 г. и названные Актом Пиля меры, предусматривающие возобновление обмена на металлические деньги на основе исходного стандарта в 3 ф. ст. 17 шилл. IOV2 пенса, означали ту самую несправедливость, о которой идет речь. Это допущение совершенно неверно. У парламента не было выбора: он был обязан руководствоваться признанным стандартом, и это может быть подтверждено тремя совершенно ясными аргументами — двумя практического и одним принципиального характера. Два практических соображения состоят в следующем. Во-первых, неверно, что взятые в период банковских ограничений частные или государственные долговые обязательства были выражены в деньгах более низкой стоимости, чем те, в которых сейчас выплачивается процент по ним. Приостановка платежей в металлических деньгах действительно позволила Английскому банку обесценить бумажные деньги. Правда и то, что Банк действительно использовал эту возможность, хотя и в меньшей степени, чем ему часто приписывают, поскольку разница между рыночной 3U
ценой золота и ценой Монетного двора в течение большей части этого периода была самой незначительной, а ее наибольшая величина — в последние пять лет войны — составляла лишь чуть больше 30%. Именно в пределах этой величины деньги обесценились, т. е. их стоимость опустилась ниже того стандарта, которому они официально следовали. Однако положение в Европе было в этот период таково — необычайно широкое по масштабам оседание золота в частных запасах и в военных кассах огромных армий, опустошавших континент, — что сама стоимость стандарта сильно возросла, и самые высокие авторитеты — достаточно назвать Тука — после тщательного анализа пришли к выводу, что разница в стоимости между бумажными знаками и слитками была не больше, чем понижение стоимости самого золота, и что, хотя бумажные знаки и обесценились по отношению к тогдашней стоимости золота, они стоили не меньше по отношению к золоту или разменным деньгам, чем в любое другое время. И если это так (а мы находим тому ясное подтверждение в фактах, приведенных в работе Тука «История цен» — «History of Prices»), основа для теории, доказывающей, что держатели ценных бумаг и другие кредиторы нажились на обесценении денег, оказывается разрушенной. Во-вторых, даже если стоимость бумажных денег действительно понижалась в периоды банковских ограничений в такой же степени, в какой деньги обесценивались по отношению к своему золотому стандарту, мы должны помнить, что лишь часть национального долга и других долгосрочных обязательств возникла во время отсутствия размена. Значительная же часть их возникла до 1797 г., а еще большая — в течение первых лет отсутствия размена, когда разница между бумажными деньгами и золотом была еще невелика. Владельцам государственных ценных бумаг ущерб был нанесен выплатой процентов обесцененными деньгами в течение 22 лет, те же, кто стал кредитором в ранний период банковских ограничений, несли потери все годы, на протяжении которых процент выплачивался им в более обесцененных деньгах, чем деньги, в которых были выданы ссуды. При возобновлении обмена на звонкую монету по более низкому курсу потери этих двух категорий кредиторов были бы увековечены ради того, чтобы не допустить появления неоправданной прибыли у третьей категории, т. е. лиц, отдавших свои деньги в ссуду в течение 312
нескольких лёт их наибольшего обесценейия. Одним было бы недоплачено, а другим — переплачено. Покойный Мушет взял на себя труд количественно определить и то и другое. Он доказал при помощи вычислений, что если произвести расчет прибыли и потерь держателей ценных бумаг, связанных с отклонениями стоимости бумажных денег от стандарта, для 1819 г., то окажется, что в целом они понесли потери, поэтому если какая-то компенсация и причитается, то прежде всего им. Они же не должны ничего выплачивать. Такова фактическая сторона дела. Однако это еще не самые важные аргументы. Есть более веский принципиальный довод. Предположим, что не часть долговых обязательств, а все они возникли в условиях обращения денег, обесцененных по отношению не только к своему стандарту, но и к собственной стоимости в предыдущий и последующий периоды, и что мы должны выплачивать проценты по этим обязательствам деньгами, стоимость которых стала на 50 или даже на 100% выше, чем те, на которые долг был сделан. Какое это произведет изменение в обязательстве, если исходным условием договора было платить таким образом? А именно такого рода пункт, только еще более определенный, и был установлен. Договор предусматривал лучшие условия для владельцев ценных бумаг, чем те, в которых они оказались теперь. В течение всего периода действия банковских ограничений существовало парламентское обязательство — связывающее законодательную власть в той степени, в какой она вообще может сама себя связать, — согласно которому возобновление расчета наличными должно было происходить на исходных условиях и не позже, чем через шесть месяцев после заключения общего мира. Это было фактическим условием каждого займа, поэтому условия предоставления ссуд были более легкими. Без такого условия правительство не могло бы рассчитывать на получение займов иначе как на тех условиях, на которых предоставляются ссуды индийским принцам. Если бы подразумевалось и открыто признавалось, что после того, как ссуды будут получены, курс, послуживший основой для заключения ссудных сделок, будет постоянно снижаться, пока не дойдет до такой точки, на которой «коллективный разум» законодательной власти заемщиков решит его остановить, кто мог бы сказать, какая ставка процента была бы тогда достаточным стиму- 313
fidta, чтобы здравомыслящие люди рискнули пустить свой сбережения в такую авантюру? Сколько ни выиграли владельцы ценных бумаг от возобновления обмена на звонкую монету, по условиям договора они должны были дать полное вознаграждение за этот выигрыш. Они дали больше, чем получили, потому что обмен на наличные был возобновлен не через шесть месяцев, а через шесть лет после заключения мира. Поэтому если отбросить все наши аргументы, кроме последнего, и оставить в стороне все другие обстоятельства, то владельцы ценных бумаг не только не получили незаслуженной прибыли, но оказались потерпевшей стороной и могли бы претендовать на компенсацию, если бы эти претензии не были отвергнуты невозможностью разобрать, кто должен получить вознаграждение, и спасительным общим принципом законодательства и политики «quod interest reipublicae ut sit finis litium» (что в интересах республики, тому нет препятствий).
ГЛАВА XIV ОБ ИЗБЫТОЧНОМ ПРЕДЛОЖЕНИИ § 1. Завершив в предшествующих главах изложение основ теории денег, мы вернемся к одному из вопросов общей теории стоимости, который нельзя удовлетворительно раскрыть, пока не поняты в известной степени природа и функции денег, потому что ошибки, которые нам придется разбирать и опровергать, вытекают главным образом из непонимания этой функции. Мы видели, что стоимость любой вещи тяготеет к определенной средней величине (называемой естественной стоимостью), а именно к такой, при которой эта вещь обменивается на все другие пропорционально издержкам их производства. Мы видели также, что фактическая, или рыночная, стоимость вещи совпадает с естественной или приближается к ней только в среднем за целый ряд лет и постоянно превышает ее или находится ниже ее вследствие изменений спроса или случайных колебаний предложения; но эти колебания выравниваются сами по себе в силу того, что предложение стремится приспособиться к спросу, существующему на товар при его естественной стоимости. Общий результат вытекает из процесса выравнивания противоположно направленных колебаний. Дороговизна, или недостаточное предложение, с одной стороны, и избыточное предложение, или, на коммерческом языке, затоваривание рынка, с другой — явления, присущие всем товарам. В первом случае, пока существует недостаточное предложение, товар приносит производителям или продавцам небывало высокую норму прибыли, во втором — предложение превышает ту величину, на которую существует спрос по стоимости, позволяющей получить обычную прибыль, поэтому продавцы должны довольствоваться меньшей, чем обычно, прибылью, а в крайних случаях даже нести убытки. Поскольку явление избыточного предложения и связанные с ним неудобства и даже потери для производителей и торговцев могут обнаружиться в любом товаре, 315
многие люди, в том числе некоторые известные политэкономы, полагали, что они могут иметь место сразу во всех товарах, что может быть общее перепроизводство богатства, причем предложение товаров в целом будет превышать спрос, следствием чего станет общее ухудшение положения всех классов производителей. Против этой точки зрения, главными проповедниками которой были Мальтус и Чалмерс в Англии, де Сисмонди — на континенте, я уже высказывался в кн. 1 *, но на той ступени нашего исследования мы не могли дать полного анализа этой ошибки, в значительной степени основанной (по моему убеждению) на смешении понятий стоимости и цены. Это учение в самой своей сути содержит, как мне кажется, столько песообразности, что мне весьма нелегко дать такое изложение его, которое бы одновременно было ясно и удовлетворяло его сторонников. Последние утверждают, что общий избыток продуктов, не соответствующий спросу на них, не только возможен, но и периодически имеет место в действительности; что в таких случаях нельзя найти на товары покупателей, согласных уплатить цену, покрывающую издержки производства и дающую прибыль; что вследствие этого происходит общее понижение цен и стоимостей (эти авторы редко проводят четкую границу между данными понятиями), поэтому, производя больше, производители ощущают себя не богаче, а беднее. Соответственно этому Чалмерс старается внушить капиталистам необходимость нравственного воздержания в погоне за выгодой, а Сисмонди выступает против введения машин и различных изобретений, увеличивающих производительную силу. Оба они утверждают, что накопление капитала может идти слишком быстро в силу не только нравственных, но и материальных интересов тех, кто производит и накапливает, и предписывают богатым предотвращать это зло с помощью более широкого непроизводительного потребления. § 2. Когда эти авторы говорят о превышении предложения над спросом, неясно, какой из двух элементов спроса они имеют в виду — желание обладать вещью или средства приобретать ее; имеют ли они в виду, что в таких случаях имеется потребительских товаров больше того ко- * См. т. I, кн. I, с. 163—165. 316
чества, КОТОрое общество желает потребить, или больше того, какое оно в состоянии оплатить. При такой неопределенности следует проанализировать оба предположения. Допустим вначале, что количество произведенных товаров не больше того, которое общество было бы радо потребить. Возможно ли, чтобы в этом случае был недостаток спроса на все товары из-за нехватки платежных средств? Тот, кто думает именно так, не принимает во внимание, что, собственно, представляют собой средства оплаты товаров. А это просто товары. Для каждого человека средством оплаты продуктов, произведенных другими людьми, является его собственный продукт. Все продавцы являются неизбежпо и ex vi termini (по определению) покупателями. Если бы мы могли неожиданно удвоить производительные силы страны, мы бы увеличили в два раза и предложение товаров на всех рынках, но тем самым мы бы удвоили также и покупательную способность. Каждый, удваивая спрос, удвоил бы и предложение: каждый имел бы возможность покупать в два раза больше, так как нее имели бы вдвое больше вещей для обмена. Возможно, что при этом действительно выявился бы излишек тех или иных товаров. Хотя общество и хотело бы увеличить в два раза совокупное потребление товаров, желание потреблять одни товары может быть уже удовлетворено до того. Поэтому общество может предпочесть увеличить потребление других товаров более чем вдвое или израсходовать свою увеличившуюся покупательную способность на какие-нибудь новые товары. Соответственно с этим будет приспосабливаться и предложение, и стоимости товаров будут так же, как и раньше, согласовываться с издержками их производства. Во всяком случае, предположение, что стоимость всех вещей может понизиться и что вследствие этого вознаграждение всех производителей окажется недостаточным, полностью абсурдно. Если стоимости остаются прежними, несущественно, что происходит с цепами, поскольку вознаграждение производителей зависит не от того, сколько денег, а от того, сколько потребительских товаров получают они в обмен на свои собственные. Кроме того, деньги — это тот же товар, и если предполагается, что количество всех товаров удвоилось, то мы должны предположить, что и количество денег также удвоилось, а в таком случае ни цены, ни стоимости не уменьшатся. 317
§ 3. Итак, поскольку спрос зависит от состояния платежных средств, общий избыток предложения, или избыток всех товаров по отношению к спросу, невозможен. Но, вероятно, можно предположить, что в обществе недостает не средств покупать, а желания обладать вещью и что, быть может, общий продукт промышленности больше того, что желает потребить общество в целом или по крайней мере та часть его, которая располагает достаточными средствами для этого. Вполне очевидно, что один продукт создает рынок для другого и что в стране достаточно богатства для того, чтобы купить все богатство страны; но те, кто обладает средствами, могут не иметь потребностей, а те, у кого есть потребности, могут не иметь средств. Поэтому часть произведенных товаров может не найти сбыта из-за отсутствия средств у тех, кто желает потреблять, или желания у тех, кто обладает этими средствами. Это наиболее правдоподобная форма рассматриваемого учения, которая в отличие от изложенной выше не содержит такого противоречия. Легко может случиться, что количество какого-то конкретного товара оказывается больше того, какое могут потребить те, кто имеет возможность покупать, и отвлеченно можно себе представить, что это может произойти со всеми товарами. Ошибка состоит в непонимании того, что хотя все, кто располагает средствами для покупки товаров, и могут иметь в изобилии все предназначенные для потребления товары, но тот факт, что эти лица продолжают расширять свое производство, доказывает, что в действительности этого не происходит. Допустим наиболее благоприятную для этой цели гипотезу: в замкнутом обществе каждый член его имеет такое количество предметов первой необходимости и всех известных предметов роскоши, какое он желает; а поскольку трудно себе представить, чтобы лица, потребности которых были полностью удовлетворены, стали трудиться и экономить для получения того, чего они не желают, то мы предположим, что приехал иностранец и стал производить дополнительное количество какого-нибудь товара, которого и прежде было достаточно. Тут могут сказать, что это перепроизводство. Совершенно верно, отвечу я, это перепроизводство данного конкретного товара; обществу пе требуется большее количество этого товара, ему нужно что-то другое. Правда, коренные обитатели ни в чем не испытывали нужды. Но не потребуется ли что-нибудь са- 318
ivioMy иностранцу^ Разве, производя избыточный продукт, он работал без всякого побуждения? Он произвел продукт, да только не тот. Он нуждался, может быть, в пище, а произвел часы, которыми все уже достаточно обеспечены. Пришелец принес с собой в страну спрос на товары, равный всему тому, что он может произвести своим трудом, и уж это было его делом, чтобы принесенное им предложение соответствовало этому спросу. Если иностранец не мог произвести что-нибудь такое, что породило бы в обществе новую потребность или новое желание, для удовлетворения которых кто-нибудь вырастил бы больше хлеба и дал бы его ему в обмен, то ему оставалось только одно — выращивать этот хлеб для себя, либо распахав свободную землю, если таковая найдется, либо став арендатором, компаньоном или наемным работником у какого-то прежнего владельца, желающего частично освободиться от своей работы. Пришелец произвел ненужную вещь вместо нужной; возможно, что он сам не тот производитель, который нужен обществу; но здесь нет перепроизводства: производство не избыточно, а просто неправильно избрано. Мы видели выше, что тот, кто приносит на рынок дополнительное количество товаров, несет с собой и дополнительную покупательную способность; теперь же мы видим, что он приносит также дополнительное желание потреблять, поскольку, если бы такого желания у него не было, он не стал бы брать на себя труд производить. Следовательно, ни в одном из элементов спроса не может быть недостатка, когда налицо дополнительное предложение. Хотя вполне возможно, что спрос существует на одну вещь, а предлагается, к несчастью, другая. Доведенный до крайности оппонент, может быть, ста- пет утверждать, что есть лица, производящие и накапливающие просто по привычке — не потому, что они хотят стать богаче или желают в чем-то увеличить свое потребление, а просто vis inertiae (по инерции). Они продолжают производить, потому что оборудование уже установлено, сберегают и реинвестируют свои сбережения, потому что им не на что их тратить. Я допускаю, что это возможно и что в редких случаях так и бывает; но это ни в малейшей степени не изменяет нашего вывода. Ибо что делают эти лица со своими сбережениями? Они вкладывают их в производство, т. е. расходуют их, используя труд. Другими словами, располагая избыточной покупательной силой и 319
Н6 иная, fia что ее использовать, они отдают ее излишек на общую пользу трудящихся классов. А разве трудящиеся классы также не будут знать, как им распорядиться? Можем ли мы предполагать, что их потребности также удовлетворены полностью и они продолжают трудиться просто по привычке? До тех пор пока этого нет, пока трудящиеся классы еще не достигли этого состояния полной сытости, не будет недостатка в спросе на продукт капитала, как бы быстро он ни накапливался, ибо если для капитала не остается никакого иного применения, он всегда может найти приложение в производстве предметов первой необходимости или предметов роскоши для трудящихся классов. А когда у последних также не будет больше желания приобрести предметы первой необходимости или роскоши, то они будут пользоваться любым увеличением заработной платы для уменьшения своей работы. Таким образом, перепроизводства, которое в этом случае вначале казалось теоретически возможным, в действительности не будет из-за недостатка рабочих. Итак, с какой бы точки зрения мы ни рассматривали данный вопрос, до каких бы крайностей мы ни доходили, выдумывая самые благоприятные условия, тем не менее теория общего перепроизводства содержит в себе нелепость. § 4. Что же тогда вынудило людей, много размышлявших об экономических явлениях и даже стремившихся по- новому осветить их с помощью своих оригинальных теорий, придерживаться столь ошибочной точки зрения? Мне представляется, что их ввели в заблуждение ошибки в интерпретации тех или иных фактов коммерческой жизни. Им казалось, что возможность общего перепроизводства товаров была подтверждена на практике. Эти авторы полагали, что видят данное явление в определенных условиях рынка, истинное объяснение которых совершенно иное. Я уже описал состояние товарных рынков, присущее так называемому торговому кризису. В такие периоды действительно избыточное предложение товаров превышает денежный спрос, другими словами, имеет место недостаточное предложение денег. Вследствие внезапного уничтожения большой массы кредита никто не хочет расставаться с наличными деньгами, а многие идут даже на любые жертвы, чтобы раздобыть их. Поэтому почти каж- 320
дый становится продавцом, а покупателей мало. В этом случае действительно может произойти, хотя только на время кризиса, сильное падение цен, обусловленное явлением, которое может быть в целом названо затовариванием рынка, или денежным голодом. Однако было бы большой ошибкой полагать вслед за Сисмонди, что торговый кризис является результатом общего перепроизводства. Это просто последствие избытка спекулятивных закупок. При нем не бывает постепенного снижения цен, а происходит резкая реакция на их чрезмерный рост. Его непосредственной причиной является сокращение кредита, а средством преодоления — не уменьшение предложен ния, а восстановление доверия. Очевидно также, что это временное расстройство рынков представляет собой зло только потому, что оно временное. В такой ситуации происходит падение только денежных цен, и, если бы они не поднимались вновь, ни один торговец не понес бы потерь, поскольку самая низкая цена значила бы для него столько же, сколько значила самая высокая тогда, когда она существовала. Это явление никоим образом не соответствует тому описанию зла, именуемого перепроизводством, которое дали эти известные политэкономы. Они представляют себе, что положение производителей постоянно ухудшается из-за нехватки рынков, но такая мысль отнюдь не подтверждается природой торгового кризиса. Другое явление, по-видимому служащее подтверждением мнения об общем избытке богатства и чрезмерном накоплении, имеет более постоянный характер — это падение прибылей и процента, происходящее одновременно с ростом населения и производства. Причина этого падения состоит в том, что содержать труд становится все дороже из-за увеличения численности населения и спроса па продукты питания, которое опережает улучшения в сельском хозяйстве. Эта важная особенность экономического прогресса народов будет детально рассмотрена и проанализирована в следующей книге *. Очевидно, что она совершенно отлична от явления, именуемого нехваткой товарных рынков, хотя она часто смешивается с ним в жалобах классов людей, занятых производством и торговлей. Истинное объяснение современного состояния промышленности заключается в том, что едва ли для размеров * См. т. III, кн. IV, гл. IV. 21 Заказ № 522 321
Производства существует высший предел, за который нельзя было бы выйти предпринимателю при условии, что он довольствуется малой прибылью. Это хорошо известно всем деятельным и знающим дело предпринимателям, но даже те из них, которые покоряются необходимости своего времени, ропщут на нее и желают, чтобы капитала было меньше или, по их выражению, чтобы конкуренция была слабее, потому что прибыль могла бы быть и побольше. Однако низкие прибыли и недостаток спроса — это разные вещи; производство и накопление, которые лишь просто уменьшают прибыли, нельзя называть избытком предложения или производства. Что представляет собой это явление на самом деле, каковы его последствия и необходимые пределы — это мы узнаем, когда специально рассмотрим эти вопросы. Мне известно немного фактов экономического характера, кроме двух названных, которые бы давали почву для формирования мнения о том, что общее перепроизводство товаров все-таки когда-то имело место. Я убежден, что в торговых делах нет ни одного факта, который для своего объяснения нуждался бы в таком фантастическом предположении. Это коренной вопрос, и любое различие во взглядах на него приводит к радикально противоположным понятиям политической экономии, в особенности там, где дело касается практической стороны. Согласно одной точке зрения, нам нужно рассматривать, как можно сочетать достаточное производство с возможно лучшим распределением; согласно другой — следует принимать в расчет и третий фактор, а именно как обеспечить сбыт продукции или ограничить производство масштабами, определяемыми емкостью рынка. Кроме того, теория, по существу своему столь противоречивая, не может не вносить путаницы в самую суть предмета и не может дать достаточно ясного представления о многих наиболее сложных экономиче.- ских явлениях общества. Эта ошибка, как мне кажется, была роковой для систем тех трех выдающихся экономистов, о которых я упоминал выше: Мальтуса, Чалмерса и Сисмонди. Все они превосходно понимали и объяснили ряд основных теорем политической экономии, однако это роковое непонимание, подобно завесе, не пропускавшей ни одного луча, опускалось между ними и наиболее трудными вопросами. В еще большей степени сбивали и пу- 322
тали это неясное понятие воззрения тех, кто не обладал столь же высокими умственными способностями. Справедливость к двум видным ученым требует обратить внимание читателя на тот факт, что заслуга разъяснения этого в высшей степени важного вопроса принадлежит в основном на континенте проницательному Ж. Б. Сэю, в Англии — [Джеймсу] Миллю, сформулировавшему (помимо убедительного изложения данного предмета в его «Элементах политической экономии») это истинное учение с большой силой и ясностью в своей ранней брошюре, написанной по случаю ведшейся в то время полемики и озаглавленной «В защиту торговли». Это было его первое произведение, получившее известность, и он им тем более дорожил, что оно положило начало его отношениям с Давидом Рикардо, который всю жизнь был для него самым дорогим и близким другом. 21*
ГЛАВА XV О МЕРЕ СТОИМОСТИ § 1. Между политэкономами существуют большие разногласия по вопросу о мере стоимости. Этому вопросу придается большее значение, чем он заслуживает, и упреками в пустословии, несколько преувеличенными, но вместе с тем имеющими известное основание, политэкономические построения в немалой степени обязаны всему тому, что написано о мере стоимости. Этого предмета необходимо, однако, коснуться хотя бы для того, чтобы показать, как мало можно сказать о нем. Мера стоимости в обычном смысле слова «мера» означает некую вещь, сравнением с которой мы можем определить, какова стоимость любой другой вещи. Если мы примем во внимание, далее, что сама стоимость относительна и что для ее определения необходимо наличие двух вещей — независимо от существования третьей, измеряющей стоимость, — мы сможем определить меру стоимости как нечто, сравнение с чем двух других вещей позволяет нам сделать заключение о стоимости последних относительно друг друга. В этом смысле любой товар будет служить мерой стоимости в данное время и в данном месте, поскольку мы всегда можем вывести пропорцию, в которой вещи обмениваются друг на друга, если знаем, в какой пропорции они обмениваются на третью вещь. Служить в качестве удобной меры стоимости — одна из функций товара, избранного средством обмена. Стоимость остальных товаров обычно оценивается именно в этом товаре. Мы говорим, что одна вещь стоит 2 ф. ст., вторая — 3 ф. ст., и нам без специального определения ясно, что первая стоит 2/з второй, т. е. что эти вещи обмениваются друг на друга в пропорции 2 : 3. Деньги — точный измеритель их стоимости. Однако предмет поиска политэкономов не мера стоимости вещей в данное время и в данном месте, но мера стоимости данной вещи в разное время и в разных местах; предмет, сравнение с которым позволит нам узнать, больше или меньше стоимость данной вещи сейчас или 100 лет 324
назад в Англии, в Америке или в Китае. И для этого деньги или любые другие товары будут служить так же хорошо, как и для измерений в одном месте в одно и то же время, если предоставят нам точно такие же данные и позволят сравнивать с мерой не только один товар, но два или больше товаров, как вытекает из самого понятия стоимости. Если сейчас [1852 г.] пшеница стоит 40 шилл. за квартер и столько же стоит упитанная овца и если во времена Генриха II пшеница стоила 20, а овца — 10 шилл., мы узнаем, что пшеница стоила тогда две овцы, а сейчас — только одну и что поэтому стоимость овцы, оцененная в пшенице, стала в два раза больше, чем была, — совершенно независимо от стоимости денег в эти два периода как по отношению к этим двум (мы предположили, что она упала по отношению к обоим), так и по отношению к любым другим товарам, о которых нам нет необходимости делать какие-либо предположения. Авторам, занимавшимся исследованием этого предмета, представлялось, однако, желательным, чтобы существовали средства определения стоимости товара путем простого сравнения его с мерой, без соотнесения его специально с каким-либо другим конкретным товаром. Они хотели бы, чтобы из самого факта, что пшеница стоит сейчас 40 шилл. за квартер, а раньше стоила 20 шилл., можно было установить, изменилась ли стоимость пшеницы и если изменилась, то в какой степени, и чтобы для этого не нужно было выбирать другой товар, например овец, для сравнения. Они хотели бы знать не то, насколько изменилась стоимость пшеницы по отношению к овце, а насколько она изменилась относительно всех вещей вообще. Первая трудность обусловлена неизбежной неопределенностью понятия общей меновой стоимости — стоимости, соотносимой не с каким-то одним товаром, а с товарной массой в целом. Даже если бы мы точно знали, каким количеством каждого другого товара нужно было платить за квартер пшеницы в прошлый период и насколько увеличились или уменьшились количества тех или иных из этих товаров сейчас, мы не смогли бы сказать, увеличилась или уменьшилась стоимость пшеницы по отношению к товарам в целом. Когда же нам известно только изменение стоимости по отношению к ее мере, это тем более невозможно. Чтобы денежная цена вещи за два разных периода могла измерять количество товаров вообще, на 326
которое она обменивается, цены двух периодов должны соотноситься между собой так же, как соотносятся количества товаров вообще, т. е. меновая стоимость денег, их общая покупательная сила должна быть всегда одинакова. Однако это требование не только не выполняется деньгами или любыми другими товарами, но мы не можем даже предположить существование таких условий, в которых оно было бы выполнимо. § 2. Поскольку мера меновой стоимости поэтому невозможна, экономисты сформировали понятие, определяемое как мера стоимости, которое следовало бы определить точнее как меру издержек производства. Они представили себе товар, на производство которого постоянно затрачивается одинаковое количество труда; к этому необходимо добавить предположение, что часть примененного в производстве постоянного капитала, переносимая [на продукт. — Пер.], всегда пропорциональна непосредственно затрачиваемому труду, выраженному в заработной плате, а время, в течение которого эта часть переносится на продукт, всегда одинаково; короче говоря, в течение одного промежутка времени авансируется всегда одинаковый капитал, в силу чего элементы стоимости — как составляемый прибылью, так и тот, который состоит из заработной платы, — могут считаться неизменными. Тогда мы имеем товар, всегда производимый при одном и том же сочетании всех условий, определяющих его постоянную стоимость. Меновая стоимость такого товара никоим образом не может быть постоянной, поскольку (даже без учета временных колебаний, вызываемых спросом на этот товар и его предложением) его меновая стоимость будет изменяться под влиянием всех изменений в условиях производства тех вещей, на которые он обменивается. Однако, если бы такой товар существовал, мы бы использовали предоставляемую им выгоду и при всех продолжительных колебаниях стоимости какого-либо другого товара по отношению к нему мы знали бы, что причина этих колебаний заключается не в нем, а в другом товаре. Таким образом, он подошел бы нам в качестве меры — однако в действительности меры издержек производства других вещей, а не их стоимости. Если какой-либо товар приобретает большую постоянную покупательную силу по отношению к этому неизменному товару, это означает, что издержки 326
fcfo производства возросли, а в противоположном случае — снизились. Под мерой стоимости политэкономы чаще всего подразумевают именно такую меру издержек. Однако мера издержек, хотя и хорошо задумана, настолько же неосуществима на деле, как и мера меновой стоимости. Нет товара, издержки производства которого были бы неизменны. Меньше других подвержены изменениям золото и серебро, однако и их издержки производства могут изменяться по мере того, как истощаются старые месторождения, открываются новые или улучшаются способы добычи. Если мы попытаемся определить изменение издержек производства того или иного товара через изменение его денежной цены, полученный результат необходимо будет скорректировать на величину наиболее вероятных изменений издержек производства самих денег. Адам Смит считал, что для меры стоимости особенно подходят два товара: зерно и труд. О зерне он говорил, что, хотя его стоимость сильно колеблется от года к году, в целом от столетия к столетию она изменяется незначительно. Как мы теперь знаем, это неверно: издержки производства зерна имеют тенденцию увеличиваться с ростом численности населения и уменьшаться с каждым усовершенствованием в земледелии как внутри страны, так и в тех странах, откуда поступает часть этого товара. Предполагаемое Адамом Смитом постоянство издержек производства зерна возможно только при полном равновесии противодействующих сил, которое если и устанавливается, то лишь случайно. Что же касается труда как меры стоимости, то о нем он говорит неоднозначно. В одних случаях он говорит о нем как о хорошей мере только для коротких промежутков времени, отмечая, что стоимость труда (т. е. заработная плата) незначительно изменяется от года к году и сильно — от поколения к поколению. В других — он утверждает, что труд — внутренне наиболее подходящая мера стоимости, так как обычное мускульное напряжение одного человека за один день всегда составляет одинаковую сумму усилий или затрат. Однако это предположение, допустимо оно само по себе или нет, полностью отбрасывает понятие меновой стоимости и формирует совершенно иное представление, более близкое к понятию потребительной стоимости. Если на однодневный труд можно купить в Америке в два раза большее количество обычных потребительских товаров, чем в Англии, то гово- 327
рить о том, что Стоимость труда одинакова в обеих Странах, а различаются стоимости всех других вещей, — это пустая уловка. Правильнее будет сказать, что в этом случае стоимость труда как на рынке, так и для самого работника в Америке в два раза выше, чем в Англии. Если бы задача состояла в том, чтобы получить приближенную меру оценки потребительной стоимости, возможно, не было бы ничего лучшего, как остановиться на дневном содержании среднего человека, рассчитанном в обычных продовольственных продуктах, потребляемых неквалифицированными работниками. Если бы в какой-то стране фунт кукурузной муки мог поддерживать силы работника в течение одного дня, то стоимость любой вещи можно было бы определить по количеству фунтов кукурузной муки, которое дают за нее при обмене. Если одна вещь — как таковая или будучи обменена на другие вещи — может поддерживать силы работника в течение одного дня, а другая — в течение недели, это даст нам основания утверждать, что первая (при использовании по обычному назначению) стоит в семь раз больше второй. Однако это не было бы мерой той ценности, какую имеет вещь для ее владельца; для него эта ценность может быть гораздо больше, но только не меньше, чем ценность пищи, которую она может оплатить. Понятие меры стоимости не следует смешивать с понятием регулятора, или определяющего принципа стоимости. Когда Рикардо и другие говорили, что стоимость вещи регулируется количеством труда, они имели в виду не то количество труда, на которое будет обменена эта вещь, а количество труда, необходимое для ее производства. Этим, утверждали они, определяется ее стоимость, по этой — и никакой другой — причине она наделяется стоимостью. В отличие от этого Адам Смит и Мальтус, когда они говорят, что труд есть мера стоимости, подразумевают не труд, которым она производится или может быть произведена, а количество труда, которое она может оплатить, на которое она будет обменена, — другими словами, стоимость вещи, выраженную в затратах труда. И они не имеют в виду, что эта стоимость регулирует общую меновую стоимость Ьёщи или оказывает влияние на ее величину, а определяют лишь, что она такое, где и насколько она изменяется. Смешивать эти два понятия все равно что упустить различие между термометром и температурой. 32$
ГЛАВА XVI О НЕКОТОРЫХ ЧАСТНЫХ СЛУЧАЯХ [ФОРМИРОВАНИЯ] СТОИМОСТИ § 1. Итак, мы рассмотрели действие общих законов стоимости во всех важнейших случаях обмена товаров внутри страны. Мы исследовали, во-первых, случай монополизированного рынка, когда стоимость определяется естественными или искусственными ограничениями количества товаров, т. е. спросом и предложением; во-вторых, случай свободной конкуренции, когда товар может быть произведен в неопределенном количестве при одинаковых издержках; в данном случае постоянная стоимость определяется издержками производства, и только колебания обусловливаются предложением и спросом. В-третьих, мы рассмотрели промежуточный случай, когда может быть произведено неопределенное количество товара, но не при одинаковых издержках, в этом случае постоянная стоимость товара определяется наивысшими издержками, необходимыми для производства требуемого количества данного товара. Наконец мы нашли, что и сами деньги являются товаром третьего рода: их стоимость при прочих равных условиях регулируется теми же законами, что и стоимость других товаров этого рода, и что поэтому теми же законами определяются и цены. Из этого видно, что от спроса и предложения зависят колебания стоимостей и цен товаров во всех трех вышеназванных случаях, а также постоянные стоимости и цены всех вещей, предложение которых определяется не свободной конкуренцией, а какой-либо иной силой. В условиях же свободной конкуренции вещи в среднем обмениваются друг на друга по таким стоимостям и продаются по такой цене, которые позволяют надеяться на получение одинаковой выгоды всеми категориями производителей, а это возможно лишь тогда, когда вещи обмениваются друг на друга пропорционально их издержкам производства. Теперь необходимо обратить внимание на некоторые случаи, к которым в силу их исключительного характера це применим этот закон меновой стоимости, 329
Иногда случается, что два различных товара имеют так называемые сопряженные (joint) издержки производства. Оба эти товара изготовляются с помощью одной и той же операции или одного и того же ряда операций,.и затраты осуществляются ради производства их обоих, а не с таким расчетом, чтобы одна часть относилась к одному товару» а Другая — ко второму. Если бы на один из них не было никакого спроса и он вовсе не использовался, то те же издержки приходились бы на тот товар, на который имеется спрос. Можно привести немало примеров такого взаимосвязанного производства двух товаров. Например, кокс и горючий газ производятся из одного материала и с помощью одного и того же процесса. Если обращаться к более частным случаям, то здесь следует назвать в качестве примера баранину и шерсть; говядину, кожи и говяжий жир; телят и молочную продукцию; цыплят и яйца. Издержки производства позволят нам определить лишь общую стоимость этих товаров, но не стоимость сопряженных товаров по отношению их друг к другу. Только вместе кокс и горючий газ должны покрывать затраты на их производство и принести обычную прибыль. Для этого данное количество газа вместе с коксом, который является отходом производства газа, должны обмениваться на другие товары пропорционально сопряженным издержкам производства. Однако какую часть общей выручки получит производитель от кокса и какую от газа, это остается неопределенным. Издержки производства определяют общую сумму цен этих товаров, а не цену каждого из них. Поэтому для распределения издержек производства между ними необходим какой-то иной принцип. Поскольку категория издержек производства в данном случае не подходит, мы должны обратиться к закону стоимости, предшествующему закону издержек производства и более фундаментальному, чем закон спроса и предложения. Последний состоит в том, что спрос на товар изменяется в зависимости от его стоимости, которая формирует^ ся сама по себе так, чтобы спрос на товар был равен предложению. Это и дает нам принцип распределения затрат, который мы ищем. Предположим, что некоторое количество горючего газа произведено и продано по определенной цене и что побочный продукт в виде кокса также предлагается по цене, которая вместе с ценой на газ покрывает издержки про- 330
йзйодства и дает обычную норму прибыли. Допустим Turt- же, что при установленной на газ и на кокс цене весь газ легко находит сбыт, т. е. не больше и не меньше того количества, которое было произведено, а для всего произведенного кокса не находится покупателя. Чтобы стимулировать сбыт кокса, цену на него следует снизить. Но эта более низкая цена вместе с ценой на газ не обеспечивает вознаграждение производителя: она не покроет издержек производства и не даст обычной прибыли, и, следовательно, производство не сможет продолжаться. Поэтому газ следует продавать по более высокой цепе, чтобы возместить недополученное по коксу. Вследствие этого сократится спрос на газ и несколько уменьшится его производство. Цены стабилизируются тогда, когда общий эффект повышения цены на газ и снижения ее на кокс обеспечит такое увеличение продажи кокса при таком уменьшении продажи газа, которое позволит продавать весь кокс, получаемый при производстве газа. Представим себе теперь противоположную ситуацию: при данной цене кокса требуется больше, чем может быть произведено в условиях, когда удовлетворяется существующий спрос на газ. Дефицитный кокс поднимется в цене. В целом производство обеспечивает теперь получение более высокой, чем обычная, нормы прибыли, поэтому оно привлечет дополнительный капитал. Теперь спрос на кокс будет удовлетворен, но этого нельзя сделать, не увеличивая предложения газа; а так как существующий спрос на него уже был удовлетворен полностью, дополнительное количество газа найдет сбыт только при условии снижения цены. В результате получится, что оба товара вместе будут приносить доход, который соответствует сопряженным издержкам производства; но в этом доходе та часть, которую приносит кокс, будет больше, а часть, приносимая газом, — меньше, чем прежде. Равновесие будет достигнуто, когда спрос на один из товаров станет столь хорошо согласовываться со спросом на другой, что требуемое на рынке количество одного из них будет точно такое, какое получается при производстве другого. Если существует избыток или нехватка какого- либо из этих товаров — при условии, что есть спрос на кокс и нет спроса на весь газ или наоборот, — то стоимости и цены обоих товаров сбалансируются таким образом, что и кокс, и газ найдут сбыт. 331
Итак, если два или более товаров характеризуются со* пряженными издержками производства, их естественные стоимости относительно друг друга обеспечивают спрос на оба товара, и количественное соотношение спроса на эти товары равно той пропорции их выпуска, которая обусловлена производственным процессом. Эта теорема сама по себе не имеет большого значения, но она хорошо иллюстрирует действие закона спроса и тот прием, с помощью которого другой принцип заменяет принцип издержек производства, когда последний оказывается неприемлемым. Как мы увидим в следующей главе, это разъяснение заслуживает особого внимания. Там мы рассмотрим аналогичное явление, имеющее место, однако, в случаях гораздо более важных. § 2. Другим заслуживающим внимания случаем формирования стоимости является производство различных видов сельскохозяйственной продукции. Этот случай, пожалуй, сложнее предыдущего и требует учета большего числа факторов, влияющих на формирование стоимости. Этот случай не представлял бы ничего особенного, если бы различные сельскохозяйственные культуры выращивались с одинаковой выгодой — безразлично, на одних и тех же или на различных землях. Трудности вызываются двумя причинами: во-первых, тем, что большая часть земель лучше подходит для одной культуры, чем для другой, не будучи абсолютно не пригодной ни для одной из них; во-вторых, существующим севооборотом. Для простоты мы ограничимся рассмотрением двух видов сельскохозяйственной продукции, например пшеницы и овса. Если бы все земли были в равной степени пригодны для возделывания пшеницы и овса, эти два вида зерновых выращивались бы подряд на всех землях, а их относительные издержки производства, будучи повсюду одинаковыми, определяли бы их относительную стоимость. Если бы тот труд, которым на любой почве производится 3 квартера пшеницы, всегда производил на той же почве 5 квартеров овса, то 3 квартера пшеницы и 5 квартеров овса всегда имели бы одинаковую стоимость. Если же, с другой стороны, пшеницу и овес вообще нельзя выращивать на одной и той же почве, стоимость каждого из видов зерновых определялась бы его специфическими издержками производства на наименее пригодных для них 332
землях, использовать которые вынуждает имеющийся спрос. Но все дело в том, что и пшеница, и овес могут расти почти на всякой земле, пригодной для одной из этих культур; но некоторые почвы (тяжелые, глинистые) больше пригодны для выращивания пшеницы, в то время как другие (легкие, песчаные) — для овса. Отдельные участки могут при равных затратах труда дать только 4 квартера овса вместо 3 квартеров пшеницы; другие дадут меньше 3 квартеров пшеницы вместо 5 квартеров овса. Что же определяет относительную стоимость этих двух продуктов при подобном разнообразии земель? Очевидно, что каждую культуру будут выращивать предпочтительно на тех почвах, которые больше подходят для этой культуры; и если спрос удовлетворяется продуктом только с этих участков, то стоимости этих видов зерновых не будут зависеть одна от другой. Но если спрос на оба эти вида зерновых требует выращивания каждого из них не только на такой земле, которая особенно для него подходит, но и на средней земле, примерно в равной степени благоприятной для обеих культур, то издержки производства на этих средних землях будут определяться относительной стоимостью обеих культур. В то же время рента за земли, исключительно пригодные для какой-нибудь из этих культур, будет определяться производительной силой этих земель, рассматриваемой по отношению к той культуре, единственно для которой они особенно пригодны. До сих пор вопрос не представляет никаких трудностей для тех, кто знаком с общими принципами [формирования] стоимости. Может случиться, однако, что спрос на одну из этих двух культур, например на пшеницу, настолько превысит спрос на другую, что ею будут заняты не только участки, равно пригодные для обеих, но даже те, которые больше пригодны под овес. Чтобы такое неравное распределение культур стало возможным, пшеница должна быть относительно дороже, а овес относительно дешевле, чем это определялось бы их издержками производства на средней земле. Их относительная стоимость должна быть пропорциональна их издержкам производства на такой земле, на которой должны высеваться обе эти культуры для того, чтобы был удовлетворен спрос на оба вида зерновых. Если в силу спроса обе культуры выращиваются на землях, более пригодных для одной из них, то та из них, которая 333
более отвечает качеству почвы, будет по отношению и К другой, и ко всем видам вообще дешевле, а другая — дороже, чем тогда, когда относительная величина спроса на них была бы такой, какой мы предполагали ее раньше. Итак, мы получили новую, несколько отличную от предыдущей иллюстрацию, показывающую действие спроса в качестве не одного из рядовых факторов [формирования] стоимости, но как постоянного регулятора ее, действующего совместно с фактором издержек производства или в дополнение к нему. Севооборот культур не требует отдельного анализа, так как он представляет собой, такой же случай сопряженных издержек производства, как и случай с коксом и газом. Если бы практиковалось выращивание пшеницы и зерновых трав на всех землях поочередно, через год, причем каждая из культур была бы столь же необходима сама по себе, как и ради произврдства другой, тогда бы фермер извлекал вознаграждение за свои затраты из одного урожая зерновых и одного урожая трав, а цены на зерно и травы приспособились бы таким образом, чтобы создать спрос, который поглощал бы равную часть и того и другого урожая. Нетрудно было бы найти еще несколько случаев анормального формирования стоимости, анализ которых был бы, по-видимому, полезным упражнением. Однако вдаваться в детали более глубоко, чем это необходимо для разъяснения основных принципов, не представляется ни желательным, ни возможным в рамках книги, подобной этой. Поэтому я перейду теперь к единственной еще не рассмотренной части общей теории обмена, а именно к международному обмену, или, если выражаться более абстрактно, к обмену между отдаленными территориями.
ГЛАВА XVII О МЕЖДУНАРОДНОЙ ТОРГОВЛЕ § 1. Причины, которые вынуждают привозить товар издалека, а не производить его ради удобства по возможности ближе к рынку, где он будет продаваться для потребления, обычно понимаются весьма поверхностно. Некоторые вещи физически невозможно произвести иначе как при особых условиях состояния температуры, почвы, воды и воздуха. Но есть много таких вещей, которые, хотя их без особых затруднений можно было бы производить и дома в любом количестве, тем не менее ввозятся издалека. По общепринятому мнению, это зависит от того, что импортировать их дешевле, чем производить на месте, и это есть истинная причина. Однако этот довод сам нуждается в некотором разъяснении. Если две вещи производятся в одном месте и одна из них обходится дешевле, это объясняется тем, что производство первой из них требует меньших затрат труда и капитала, т. е. меньших издержек. В этом ли состоит причина разницы в цене на вещи, производимые в различных местах? Вывозятся ли вещи только из тех мест, где они производятся с меньшими затратами труда (или времени, составляющего другой элемент издержек), чем там, куда их привозят? Имеет ли закон, определяющий соответствие постоянной стоимости товара издержкам его производства, для товаров, производимых в различных местах, такую же силу, как и для товаров, произведенных в близко расположенных местах? Мы увидим, что ответы на эти вопросы отрицательные. Иногда предмет может продаваться по самой низкой цене, будучи произведен не в том месте, где-он может производиться с наименьшими затратами труда и наименьшим воздержанием. Англия может ввозить зерно из Польши в обмен на полотно даже в том случае, когда для нее было бы намного выгоднее производить и то и другое на месте. Англия может отправлять в Португалию в обмен на вйпо Хлопчатобумажные ткани, хотя для Португалии их произ- 335
водство обошлось бы меньшими затратами труда и капитала, чем Англии. Такое не могло бы произойти между близко расположенными местами производства. Если бы условия производства обуви на северном берегу Темзы оказались более благоприятными, чем на южном, ни одна пара обуви не была бы произведена на южном берегу. Обувщики перешли бы вместе со своими капиталами на северный берег или с самого начала обосновались бы там, так как, будучи конкурентами на одном и том же рынке с производителями северного берега, они не могли бы компенсировать себе невыгодность своего положения за счет потребителя; весь ущерб от этого пришелся бы на их прибыль, и они не стали бы долго мириться с получением низкой прибыли, когда, просто перейдя через реку, они получают возможность увеличить ее. Но в удаленных друг от друга местах, особенно в разных странах, прибыль может оставаться различной, потому что люди не переселяются сами и не переводят свои капиталы в отдаленные места без очень сильных побудительных мотивов. Если бы капитал перемещался в отдаленные части земного шара с такой же готовностью и при столь же незначительных побудительных мотивах, как он перемещается из одной части города в другую; если бы производители переводили свои фабрики в Америку или Китай всегда, когда в результате этого можно сэкономить хотя бы небольшую часть затрат, то размер прибыли был бы одинаков во всем мире, а все вещи производились бы только там, где при тех же затратах труда и капитала можно изготовить их в наибольшем количестве и наивысшего качества. Возможно, именно такая тенденция и обнаруживается сейчас: капитал становится все более и более космополитичным. Теперь между более цивилизованными странами сходство в нравах, обычаях и институтах настолько увеличилось, а отчужденность настолько уменьшилась, что население и капитал перемещаются из одной страны в другую при гораздо меньшем побуждении, чем раньше. Тем не менее по-прежнему сохраняются между различными частями мира существенные различия в заработной плате и прибылях. Необходим очень небольшой стимул, чтобы перевести капитал или переселить людей из Уорикшира в Йоркшир. Но чтобы заставить их переселиться в Индию, колонии или Ирландию, этот стимул должен быть гораздо сильнее. Во Францию, 336
Германию или Швейцарию капитал перемещается, вероятно, почти так же легко, как и в колонии. Различия в языке или государственном устройстве едва ли служат столь же серьезным препятствием, как климат и расстояние. В страны, до сих пор остающиеся варварскими, или такие, как Россия и Турция, где процесс цивилизации лишь начинается, капитал мигрирует только при перспективе получения очень высокой сверхприбыли. Следовательно, между отдаленными территориями, особенно между разными странами (неважно, будут ли они находиться под одним верховным управлением или нет), может до известной степени существовать большое неравенство в вознаграждении на труд и капитал, не побуждая тем самым население к передвижению из одного места в другое в количестве, достаточном для устранения этого неравенства. Как правило, капитал независимо от области применения стремится остаться в своей стране даже в том случае, когда помещение его в данной области за рубежом более выгодно. Однако и при таких условиях эта страна может и, вероятно, будет вести торговлю с другими странами. Она будет экспортировать некоторые товары даже в такие места, где затраты труда на их производство ниже, чем в ней самой. В самом деле, если даже предположить, что эти страны имеют преимущество перед этой страной во всех отраслях производства, все же эти преимущества в производстве одних вещей будут больше, чем в производстве других, и эти страны найдут выгодным для себя импортировать те товары, в производстве которых их преимущество меньше, с тем, чтобы иметь возможность затрачивать большее количество своего труда и капитала на товары, в которых их преимущество больше. § 2. Как я уже отмечал в одной из моих работ*, по мнению Рикардо (мыслителя, внесшего наибольший вклад в разъяснение данного предмета) **, «обмен обуслов- * "Essays on some Unsettled Questions of Political Economy", Essay I. ** [1862 г.] Одно время я полагал, что Рикардо является единственным автором признанного ныне всеми политэкономами учения о сущности и мере прибыли, получаемой от международной торговли. Однако переиздание одного из ранних произведений полковника Торренса ("The Economists Refuted") устанавливает по меньшей мере его соавторство в создании этого учения. Не- 22 Заказ № 522 337
ливает разница не в абсолютных, а в относительных издержках производства. Нам может быть выгодно привозить железо из Швеции в обмен на хлопчатобумажные ткани, даже если бы рудники и фабрики в Англии были производительнее шведских. Ибо если нам наполовину выгоднее производить хлопчатобумажные ткани и на четверть — сталь и если мы можем продавать наши ткани в Швеции по той цене, которую Швеция должна была бы платить, если бы производила их сама, то мы будем получать и железо и ткани с выгодой, равной половине. Торгуя с иностранцами, мы часто можем приобретать их товары с затратами труда и капитала меньше тех, каких эти товары стоят самим иностранцам. Тем не менее такая торговля будет выгодной и для иностранца, потому что, хотя товар, получаемый им в обмен, стоит нам меньше, ему бы он обошелся дороже». Для пояснения условий, при каких обмен товаров между двумя странами будет происходить и при каких — нет, Джеймс Милль в работе «Элементы политической экономии» * делает предположение, что такие товары, как сукно и зерно, выгоднее производить в Польше, а не в Англии. Вначале он допускает, что преимущество одинаково по обоим товарам: на производство определенного количества сукна и зерна в Польше требуется по 100, а в Англии — по 150 дней труда. «Из этого следует, что количество сукна, стоившее в Англии 150 дней труда, ввезенное в Польшу, равнялось бы количеству этого товара, стоившему там 100 дней труда; поэтому, обмениваясь на зерно, сукно обменивалось бы на такое количество зерна, стоимость которого равна 100 дням труда. Но раньше было предположено, что количество зерна, стоившее 100 дней труда в Польше, равно тому количеству, на которое в Англии затрачивается 150 дней труда. Следовательно, за сукно, стоившее 150 дней труда, Англия получила бы такое количество зерна, какое бы она могла собрать у себя, затратив 150 дней труда. Кроме того, импортируя зерно, Англия понесла бы издержки, связанные с перевозкой товара. В таких условиях обмен сомненно, ему принадлежит честь более раннего опубликования своих воззрений. * "Elements of Political Economy", 3rd ed., p. 120, 338
вообще не может осуществляться». Ё этом случае срайнй- тельные издержки производства двух товаров в Англии и в Польше предполагались одинаковыми, хотя абсолютные издержки были различны. Мы видим, что при такой посылке не было бы экономии труда ни в одной из стран, если производство ограничивалось одним товаром, а другой ввозился. Совершенно иначе происходит, когда не только абсолютные, но и сравнительные издержки производства двух товаров различны в обеих странах. «Если, — продолжает тот же автор, — сукно, на производство которого в Польше затрачивается 100 дней труда, в Англии производится 150 днями труда, а зерно, производимое в Польше за 100 дней труда, не может быть произведено в Англии меньше, чем за 200 дней труда, то здесь появляется соответствующий стимул для обмена. На то количество сукна, которое произвела Англия за 150 дней, она могла бы купить такое количество зерна, которое обходится Польше в 100 дней труда; но количество зерна, которое производится в этой стране за 100 дней труда, равнялось бы количеству, произведенному в Англии за 200 дней». Импортируя зерно из Польши и оплачивая его сукном, Англия получила бы 150 дней труда, в противном же случае зерно стоило бы ей 200 дней труда. Таким образом, Англия экономит 50 дней труда на каждом повторении сделки. Но это была бы экономия не только для Англии, но для всех стран вообще, так как она получена не за счет Польши, которая за зерно, стоившее ей 100 дней труда, купила сукно, которое бы обошлось ей во столько же, если бы производилось в ней. При данной предпосылке Польша, следовательно, ничего не теряет, однако она также ничего и не выигрывает от торговли, так как ввезенное сукно стоит ей столько же, как и сукно, производимое ею самой. Чтобы Польша могла получать определенную выгоду от торговли, необходимо выгоду, получаемую Англией, несколько уменьшить: за зерно, которое обходится Польше в 100 дней труда, она должна покупать в Англии большее количество сукна, чем то, которое она в состоянии произвести у себя за те же 100 дней труда, т. е. большее, чем могла бы произвести Англия 150 днями труда. Англия, таким образом, получит зерно, которое стоило бы ей 200 дней труда, по стоимости, которая будет больше 150, но меньше 200 дней. Поэтому Англия получит 22* 339
уже не всю сумму экономии труда, обеспечиваемой торговлей между двумя странами. § 3. Из вышеизложенного становится ясно, в чем выгодность международного обмена, другими словами, международной торговли. Помимо того, что она дает возможность странам получать такие товары, которые они сами вообще не могли бы производить, выгода состоит также и в том, что международная торговля позволяет более эффективно использовать производительные силы всего мира. Если бы две торгующие друг с другом страны попытались в тех пределах, в которых это физически возможно, производить сами все то, что они до сих пор импортировали друг у друга, то труд и капитал обеих стран не были бы так производительны, обе вместе они не получили бы от своей промышленности такого же количества товаров, как в том случае, когда каждая из них производила бы и для себя и для партнера те вещи, производство которых позволяет им использовать труд наиболее эффективно. Прибавка, получаемая двумя странами, комбинирующими свое производство, и составляет выгоду торговли. Возможно, что одна из двух стран значительно уступает другой по своим производственным возможностям и что ее труд и капитал могли бы быть использованы с большей выгодой, будучи перемещены в другую страну. Труд и капитал, затраченные на то, чтобы сделать территорию Голландии пригодной для обитания, принесли бы большую пользу, если бы были перенесены в Америку или Ирландию. Продукция, производимая всем миром, была бы больше или затраты труда на ее производство меньше, если бы любая вещь производилась там, где существуют наиболее благоприятные условия для ее производства. Однако народы не переселяются en masse (целиком), по крайней мере в наши дни, и поскольку труд и капитал страны остаются на месте, наиболее выгодно их применение в тех производствах (как для себя, так и для международного рынка), где ее отставание наименьшее (если нет таких областей, где она обладала бы преимуществом). § 4. Прежде чем идти дальше, давайте сравним изложенную точку зрения на выгоды международной торговли с другими теориями, господствовавшими раньше и до известной степени господствующими до сих пор. 340
В соответствии с этой теорией, ёДийстбенно прямую выгоду международной торговли составляют импортируемые товары. Страна получает те предметы, которые она или вообще не могла бы производить, или должна была бы производить лишь с затратами труда и капитала, большими, чем те, которых ей стоит производство товаров, которые она вывозит в оплату импорта. При тех же затратах труда и капитала она получает, таким образом, больше нужных ей товаров или то же самое количество, но при меньших затратах труда и капитала, направляя излишек последних на производство других предметов. Эта нашедшая широкое распространение теория не замечает этой выгоды и считает, что выгода торговли вытекает из экспорта, как будто выигрыш страны состоит не в том, что она получает, а в том, что она отдает в процессе международной торговли. Увеличившийся рынок для продукции страны — обильное потребление ее товаров, — сбыт для излишков ее товаров, вот те фразы, с помощью которых принято определять выгоды и преимущества торговли с зарубежными странами. Такое представление станет нам понятней, если вспомним, что авторитетными выразителями идей меркантилизма всегда до сих пор были представители класса людей, занимающихся коммерцией. В действительности эта точка зрения — сохранившийся остаток теории меркантилизма, согласно которой деньги считались единственным богатством, а продажа, другими словами — обмен товаров на деньги, представлялась (для стран, не имеющих собственных приисков) единственным способом увеличения богатства. В то же время импорт товаров, т. е. отдача денег, по этим взглядам, равносилен уменьшению богатства. Мнение, что деньги — единственное богатство, давно кануло в Лету, оставив, однако, после себя многочисленных сторонников, и даже сам Адам Смит, его ниспровергатель, сохранил отдельные взгляды, которые нельзя отнести ни к какому иному источнику. Представления Адама Смита о выгоде международной торговли сводятся к тому, что внешняя торговля открывает сбыт для избыточного продукта страны и дает возможность прибыльного воспроизводства части национального капитала. Эти выражения внушают мысли, несовместимые с четким пониманием явления. Термин «избыток продукта» как будто подразумевает, что страна в некотором роде испытывает иеоб- 341
ходимость производить вывозимое ею зерно иЛи сукно. В самом деле, если не потребуется и не будет потреблена где-нибудь в другом. месте та часть продукта, которую сама страна не потребляет, то эта часть либо станет производиться в прямой убыток, либо, если ее не произведут, соответствующий ей капитал останется незанятым и пропорционально этому уменьшится вся масса продуктов страны. Однако каждое из этих предположений совершенно ошибочно. Страна производит товар для эксперта сверх своих потребностей не по какой-то внутренней потребности, а в силу того, что это — самый дешевый способ обеспечить страну другими товарами. Если бы страна не экспортировала этот излишек, его производство прекратилось бы, и, не располагая эквивалентом для обмена, она не импортировала бы ничего. Но труд и капитал, прежде занятые в производстве товаров на экспорт, нашли бы себе применение в изготовлении тех предметов, которые ранее привозились из-за границы; а если бы некоторые из них нельзя было производить, то выпускались бы их заменители. Несомненно, эти виды товаров производились бы с большими издержками, чем те вещи, за которые они раньше покупались. Однако стоимость и цена этих товаров возросли бы пропорционально этому, и капитал возобновлялся бы с обычной прибылью из доходов совершенно так же, как и тогда, когда был занят в производстве товаров на иностранный рынок. В убытке (по окончании временных трудностей в обмене) остались бы только потребители импортировавшихся товаров: те, кто был бы вынужден либо обходиться без товаров, ввозившихся прежде, потребляя вместо них другие, меньше приходящиеся им по вкусу, либо платить за них более высокую цену, чем раньше. В общераспространенном представлении о том, что дает стране международная торговля, есть много ошибочного. Когда о торговле говорят как об источнике национального богатства, воображение обращается скорее на огромные состояния, приобретенные торговцами, чем на понижение цен для потребителей. Но доходы торговцев, если только они не пользуются исключительными привилегиями, не больше прибылей, получаемых от приложения капитала в самой стране. Если скажут, что капитал, вложенный в данный момент во внешнюю торговлю, не мог бы найти себе применения в снабжении товарами внутреннего рынка, я могу возразить, что это есть не что иное, как 342
то же самое заблуждение относительно общего перепроизводства, которое мы рассматривали в предыдущей главе; только в данном случае суть дела настолько очевидна, что нет необходимости ссылаться на общую теорию. Мы не только видим, что капитал коммерсанта нашел бы себе применение, но даже знаем, как он будет применяться. В таком случае было бы обеспечено приложение капитала, равное тому, которое было уничтожено. С прекращением вывоза прекратился бы и равный ему по стоимости импорт, и вся та часть дохода страны, которая использовалась на импортные товары, была бы свободна для расходования на те же вещи, производимые в самой стране, или вместо них на другие вещи. Торговля, в действительности, является средством удешевления производства; и во всех случаях она приносит в конечном счете выгоду потребителю. Торговец, в свою очередь, также всегда уверен в получении своей прибыли независимо от того, получит ли покупатель больше или меньше за свои деньги. Говоря это, мы не собираемся отрицать того влияния (которого мы уже коснулись и которое ниже будет рассмотрено нами более подробно), какое может оказывать удешевление товаров на рост прибылей. Это последнее явление отмечается в том случае, когда подешевевший товар принадлежит к категории вещей, потребляемых работниками, и входит в стоимость трудовых затрат, которая определяет величину нормы прибыли. § 5. Итак, в этом как раз и заключается прямая экономическая выгода от внешней торговли. Но существуют, кроме этого, и косвенные эффекты, которые надлежит причислить к выгодам высшего порядка. Один из них состоит в том, что при каждом расширении рынка возникает тенденция к совершенствованию процесса производства. Страна, производящая на более широкий рынок, чем ее собственный, может углублять разделение труда, шире применять машины, имеет лучшие возможности для изобретений и совершенствования производственных процессов. И все же то* что способствует увеличению производства товаров в одном и том же месте, благоприятствует общему увеличению производительных сил земного шара *. Внешняя торговля имеет еще одно значение, относящееся глав- * См. кц. I, гл. IX, § 1. 343
ным образом к ранней стадии промышленного развития. Народ может находиться в неподвижном, апатичном, неразвитом состоянии, когда все его вкусы либо полностью удовлетворены, либо совершенно неразвиты, и,он может не проявлять всей своей производительной энергии из-за отсутствия побуждений к деятельности. Внешняя торговля, знакомя народ с новыми целями, искушая его более легкими возможностями приобретения вещей, которые он прежде считал недоступными, иногда производит настоящий промышленный переворот в стране, ресурсы которой оставались до того неразвитыми из-за нехватки энергии и честолюбия в народе. Она побуждает тех, кто довольствовался скудным комфортом и трудился недостаточно, работать усерднее, чтобы удовлетворить свои новые вкусы и даже сберегать и накапливать капитал для еще более полного удовлетворения этих вкусов в будущем. Но влияние торговли на умственные и нравственные качества народа важнее ее экономических выгод. Едва ли можно при нынешнем низком уровне развития человека не ценить того, что люди вступают в контакты с другими людьми, непохожими на них, с образом мыслей и действий, отличным от того, к которому они привыкли. Торговля теперь, как некогда война, служит главным источником таких контактов. Торговцы, решавшиеся на рискованные предприятия и жившие в более цивилизованных странах, были первыми проводниками цивилизации для варваров. Торговля имеет большое значение в отношениях между цивилизованными народами, а эти последние всегда были и остаются в наш век одним из главных источников прогресса. Для людей, которые при том воспитании, какое существовало до сих пор, едва ли могут развивать в себе хорошие качества, не впадая в ошибки, необходимо постоянное сравнение их собственных представлений и привычек с опытом и примером лиц, находящихся в иных условиях. Нет народа, которому отнюдь не нужно было бы заимствовать у других народов не только отдельные навыки и привычки, но и те существенные черты характера, которые недостаточно развиты у него. Наконец, торговля первая научила народы смотреть со взаимным доброжелательством на богатство и процветание любого из них. Раньше каждый патриот, недостаточно развитый для того, чтобы считать себя гражданином мира, желал, чтобы BCQ страны, кроме его собственной, были слабыми, бедны- 344
ми и плохо управлялись. Теперь ой ййДиТ в их богатстЁб и прогрессе прямой источник богатства и прогресса своей страны. Внешняя торговля превращает войну в архаизм, усиливая и укрепляя личные интересы, по природе своей противоположные войне. И без преувеличения можно сказать, что именно быстрое расширение международной торговли и ее большие масштабы, будучи главной гарантией всеобщего мира, создают прочную основу для непрерывного прогресса идей, институтов и человеческой расы в целом.
ГЛАВА xviii ОБ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫХ СТОИМОСТЯХ § 1. Стоимости товаров, производимых в одном месте или в местах, достаточно близких друг к другу, чтобы капитал мог свободно перемещаться между ними, т. е., скажем для простоты, стоимости товаров, произведенных в одной стране, зависят (за исключением временных колебаний) от издержек их производства. Однако стоимость товара, привезенного издалека, особенно из другой страны, не зависит от издержек его производства там, откуда он привезен. От чего же тогда она зависит? Стоимость вещи в любом место зависит от затрат на ее приобретение в этом месте, которые для импортируемых товаров равны издержкам производства вещей, экспортируемых в обмен на них. Поскольку торговля— это, по существу, всегда обмен, а деньги просто инструмент обмена вещей друг на друга, то для простоты мы начнем с предположения, что международная торговля осуществляется в той форме, в какой она всегда в действительности и совершается, т. е. в форме настоящего обмена одного товара на другой. Насколько мы могли видеть до сих пор, все законы обмена, в сущности, остаются неизменными — независимо от того, используются в обмене деньги или нет, последние никогда не управляют этими общими законами, но всегда подчиняются им. Итак, если за каждый бочонок вина, импортируемого из Испании, Англия платит одним тюком сукна, меновая стоимость бочонка вина в Англии определяется при этом издержками производства не вина в Испании, а сукна в Англии. Хотя издержки производства вина в Испании могут быть эквивалентны только 10 дням труда, в то время как издержки производства сукна в Англии составляют 20 дней, будучи перевезено в Англию, это вино обменивается на продукцию 20 дней труда в Англии плюс издержки перевозки — включая обычную прибыль на капитал импортера за время его изъятия из другой сферы и использования в торговле. 346
Итак, стоимость ввозимого товара в любой стране зависит от того количества отечественной продукции, которое должно быть передано другой стране в обмен. Другими словами, стоимость иностранных товаров зависит от условий международного обмена. Чем же определяются эти условия? Что заставляет в рассмотренном выше примере обменивать в Англии бочонок испанского вина точно на указанное количество сукна? Мы определили, что это не издержки их производства. Если бы и сукно, и вино производились в Испании, они обменивались бы там по издержкам их производства; если бы оба эти товара производились в Англии, они обменивались бы друг на друга в соответствии с издержками их производства в Англии. Если же все сукно производится в Англии, а все вино — в Испании, то производство того и другого осуществляется в таких условиях, к которым закон издержек производства неприменим. Чтобы разрешить это затруднение, мы должны поступить так же, как и в предыдущем случае: вернуться к предшествующему закону — закону спроса и предложения. Я рассмотрел этот вопрос в отдельном очерке, на который уже ссылался, и наилучшим введением к настоящему изложению моей точки зрения на данный предмет послу-* жит отрывок из этого очерка. Я должен заметить, что мы вступили сейчас в область самых сложных вопросов политической экономии, что этот предмет принадлежит к тем, которые никоим образом нельзя представить в элементарном виде, и, для того чтобы проследить за рядом выводов, необходимо более усиленное внимание, чем то, которое требовалось до сих пор. Однако нить, которую мы почти держим в руках, сама по себе очень проста и понятна, единственная трудность — следовать за ней через хитросплетения и сложности международных сделок. § 2. «Когда между двумя странами устанавливаются- торговые отношения, пропорция обмена двух товаров будет одинаковой,в обеих странах, если не учитывать издержек перевозки, что для настоящего изложения более удобно. Итак, допустим для доказательства, что перевозки товаров из одной страны в другую осуществляются без тРУДа и издержек. Тогда торговля двумя товарами, оцененными друг через друга, установится не раньше, чем их стоимость придет к одному уровню в обеих странах, 347
Предположим, что затраты труда на производство 10 ярдов сукна равны в Англии затратам на производство 15 ярдов полотна, а в Германии — 20». Как и большинство моих предшественников, я нахожу уместным в ходе этих запутанных исследований придать концепций ясность и определенность с помощью числовых примеров. Иногда, как в данном случае, эти примеры должны быть совершенно условными. Я бы предпочел реальные примеры, но вся сущность заключается в том, что цифровые величины должны быть такими, за которыми можно легко следить во всех последующих комбинациях, в какие они входят. Итак, из нашего примера следует, что Англия заинтересована в импорте полотна из Германии, а Германия — в импорте сукна из Англии. «Если бы каждая страна производила оба эти товара для себя, 10 ярдов сукна обменивались бы на 15 ярдов полотна в Англии и на 20 — в Германии. Теперь же 10 ярдов сукна будут обмениваться на одно и то же число ярдов полотна в обеих странах. Но на какое именно? Если на 15 ярдов, Англия останется при своих интересах, а Германия получит всю выгоду. Если на 20 ярдов — Германия ничего не получит, а вся прибыль достанется Англии. Если на какое-то среднее между 15 и 20 ярдами количество, выгода будет поделена между двумя странами. Если, например, 10 ярдов сукна обмениваются на 18 — полотна, Англия выигрывает 3 ярда полотна на каждые 15, а Германия — 2 на каждые 20 ярдов. Вопрос состоит в том, какими причинами определяется та пропорция, в какой английское сукно обменивается на немецкое полотно. Поскольку, как известно, меновая стоимость в этом, как и в любом другом случае, подвержена колебаниям, не имеет значения, к какой величине мы приравниваем ее первоначально: мы скоро увидим, существует ли некая определенная величина, вокруг которой она колеблется, к которой она стремится приблизиться и оставаться равной ей. Давайте предположим, что вследствие процесса, который Адам Смит называет «выторговыванием» на рынке, 10 ярдов сукна обмениваются на 17 ярдов полотна в обеих странах. Спрос на товар, т. е. то его количество, которое находит покупателя, колеблется, как мы отмечали выше, в соответствии с ценой. В Германии цена 10 ярдов сукна теперь равняется 17* ярдам полотна, или такому количеству денег, 348
какое эквивалентно в Германии 17 ярдам полотна. Это такая цена, при которой определенное количество сукна имеет спрос, или находит покупателей. Есть известное и определенное количество сукна, больше которого нельзя продать по этой цене, а меньше которого было бы не вполне достаточно для удовлетворения спроса. Предположим, что это количество равно 1000 раз по 10 ярдов. Обратимся теперь к Англии. Здесь цена 17 ярдов полотна равняется 10 ярдам сукна, или такому количеству денег, которое эквивалентно в Англии 10 ярдам сукна. Имеется определенное количество полотна, которое при такой цене вполне будет удовлетворять спрос, но не больше. Предположим, что оно равно 1000 раз по 17 ярдов. Как 17 ярдов полотна относится к 10 ярдам сукна, так и 1000 раз по 17 ярдов полотна относятся к 1000 раз по 10 ярдов сукна. При данной меновой стоимости приобретаемое Англией полотно в точности оплачивает то количество сукна, которое приобретает в этом обмене Германия. Спрос с каждой стороны будет как раз достаточен для того, чтобы нашло сбыт все количество, предлагаемое с другой стороны. Условия, определяемые принципом спроса и предложения, выполняются, и обмен двух товаров будет продолжаться, как мы и предполагали, в пропорции 17 ярдов полотна на 10 ярдов сукна. Однако мы можем исходить и из других предположений. Допустим, например, что при установленной нами пропорции обмена Англия может потребить не более чем 800 раз по 17 ярдов полотна. Очевидно, что при данной пропорции обмена этого будет недостаточно для оплаты 1000 раз по 10 ярдов сукна, приобретаемого, как мы предположили, Германией. По существующей цене Германия сможет получить не более чем 800 раз по 10 ярдов. Получить остальные 200 раз по 10 ярдов Германия может единственным способом — предложив более высокую цену на сукно, большую, чем 17 ярдов полотна за 10 ярдов сукна. Допустим, что она предложит 18 ярдов полотна. По такой цене Англия, возможно, купит больше полотна. Быть может, по такой цене она будет потреблять 900 раз по 18 ярдов. С другой стороны, поскольку цена па сукно поднялась, спрос на него в Германии, вероятно, уменьшится. Если, например, вместо 1000 раз по 10 ярдов он будет равен теперь 900 раз по 10 ярдов сукна, это будет в точности равно 900 раз по 18 ярдов полотна, которое берет 349
Англия при новой цене на полотно. При этом спрос с обеих сторон будет снова в точности совпадать с предложением, и сукно будет обмениваться на полотно в обеих странах в пропорции 10 ярдов за 18. Предположим обратный случай: вместо 800 раз по 17 ярдов при цене 10 за 17 Англия берет 1200 раз по 17 ярдов полотна. Тогда страной, спрос которой удовлетворяется теперь не полностью, будет Англия, а не Германия, и уже Англия, предложив более высокую цену за полотно, изменит пропорцию обмена к собственной невыгоде, и цена на сукно в обеих странах упадет ниже чем 17 ярдов полотна за 10 ярдов сукна. Падение цены на сукно, или, что то же самое,"увеличение цены на полотно, приведет к росту спроса на сукно в Германии и уменьшению спроса на полотно в Англии, которые будут продолжаться до тех пор, пока пропорция обмена не достигнет такого уровня, при котором сукно и полотно будут в точности оплачивать друг друга. Достигнув этой точки однажды, стоимости будут оставаться в дальнейшем неизменными. Итак, можно считать установленным, что, когда две страны обмениваются друг с другом двумя товарами, меновая стоимость этих товаров относительно друг друга выравнивается в соответствии с наклонностями и положением потребителей в обеих странах таким образом, чтобы количества товаров, необходимые каждой из этих стран и импортируемые ею из другой, точно покрывали друг друга. Поскольку не существует какого-либо правила, регулирующего эти наклонности и положение потребностей, нет его и для пропорции обмена двух товаров. Мы знаем, что пределы колебаний определяются соотношением издержек производства этих товаров в каждой из этих стран. Десять ярдов сукна не могут быть обменены более чем на 20 и менее чем на 15 ярдов полотна. Но они могут быть обменены на любое среднее количество. Пропорция, в которой выгода от торговли делится между двумя нациями, может быть поэтому различной. Обстоятельства же, определяющие долю каждой страны, можно обозначить лишь в самых общих чертах. Можно представить и исключительное положение, в котором вся выгода от взаимного обмена поступала бы одной из сторон, а другая страна ничего бы не выигрывала. В такой гипотезе нет ничего невозможного. Допустим, что 350
есть ряд товаров, спрос на которые ограничен при любой цене, и что, когда необходимое количество товара приобретено, никакое снижение меновой стоимости не заставит потребителя увеличить его закупки и не привлечет новых покупателей. Предположим, что этот товар — сукно, а потребитель — Германия. До того как установились ее торговые отношения с Англией, 10 ярдов сукна стоили ей такого же количества труда, как и 20 ярдов полотна, при любых обстоятельствах Германия тем не менее потребляла столько сукна, сколько ей требовалось, и, даже если могла бы получить его по цене 10 ярдов сукна за 15 полотна, не потребляла бы его больше. Пусть это фиксированное количество будет 1000 раз по 10 ярдов. Однако при соотношении 10 : 20 Англия захотела бы получить полотна на сумму больше той, какая соответствует этому количеству сукна. Следовательно, Англия предложила бы более высокую цену за полотно или, что одно и то же, предложила бы свое сукно по более низкой цене. Но так как она не смогла бы убедить Германию взять большее количество сукна, как бы ни снижала его цену, то росту цены на полотно или падению на сукно не будет предела до тех пор, пока спрос Англии на полотно не уменьшится вследствие роста стоимости последнего до величины, которая может быть оплачена 1000X10 ярдами сукна. Может случиться, что спрос будет уменьшаться до тех пор, пока 10 ярдов сукна не станут обмениваться на 15 ярдов полотна, — тогда Германия получит всю выгоду от обмена, а Англия останется в том же положении, что и до начала торговли с Германией. Однако в интересах самой Германии поддерживать стоимость своего полотна на несколько более низком уровне, чем та, по какой оно могло бы быть произведено в Англии. В противном случае Германия может быть вытеснена английскими производителями полотна. Поэтому внешняя торговля всегда будет в какой-то степени выгодна для Англии, хотя эта степень может быть очень небольшой». В только что изложенных положениях и содержится, я полагаю, первый элементарный принцип образования интернациональной стоимости. Я предположил здесь — это было неизбежно для такого абстрактного и чисто гипотетического рассмотрения — обстоятельства гораздо менее сложные, чем в реальной жизни: во-первых, я отвлекся от издержек доставки; затем я предположил, что ведут 351
Торговлю ке&ду собой только Две Страны й, йайойец, что они обмениваются только двумя товарами. Чтобы рассмотрение данной проблемы было полным, необходимо принять во внимание обстоятельства, временно опущенные ради упрощения анализа. Люди, приобщенные к каким- либо научным исследованиям, вероятно, и без формальных доводов согласятся с тем, что введение всех этих условий не меняет теории предмета. Торговля любым числом товаров, осуществляемая между любым числом стран, основана на тех же принципах, что и торговля двумя товарами между двумя странами. Увеличение числа совершенно сходных партнеров не более изменяет закон, регулирующий их отношения, чем добавление новых гирь на обеих чашах весов изменяет закон тяготения. Изменяются только количественные итоги. Однако для большей убедительности мы рассмотрим более сложные случаи так же подробно, как мы рассмотрели простой. § 3. Прежде всего введем такой элемент, как издержки доставки. Главное различие, вызываемое этим усложнением, состоит в том, что пропорции обмена сукна на полотно теперь не будут совпадать в обеих странах. Полотно, ввозимое в Англию, и сукно, ввозимое в Германию, теперь дороже на величину издержек ввоза. Полотно, оцененное в сукне, будет дороже в Англии, а сукно, выраженное в полотне, — в Германии на величину издержек перевозки обоих товаров. Допустим, что издержки доставки для каждого товара эквивалентны 1 ярду полотна и что, если отвлечься от издержек доставки, пропорция обмена составляет 10 ярдов сукна за 17 ярдов полотна. На первый взгляд может показаться, что -каждая страна будет оплачивать свои собственные издержки доставки, а именно доставку импортируемого товара; что в Германии 10 ярдов сукна будут обмениваться на 18 ярдов полотна, а именно исходные 17 плюс 1 на покрытие затрат, связанных с перевозкой сукна, в то время как в Англии 10 ярдов сукна будут оплачиваться только 16 ярдами полотна, так как 1 ярд пойдет на покрытие издержек перевозки полотна. Этого, однако, нельзя утверждать определенно, это может быть так, только если полотно, приобретаемое потребителями в Англии по цене 10 ярдов за 16 ярдов, точно оплачивает сукно, которое потребители в Германии берут по цене 10 ярдов за 18 ярдов. Устанавливать именно такое 352
равновесие должны их стоимости, каковы бы они ни были. Поэтому для распределения издержек, так же как и для распределения выгоды от торговли, нельзя сформулировать никакого абсолютного правила, хотя из этого не следует, что выгода всегда распределяется пропорционально издержкам перевозки. Нельзя сказать, получила бы большую выгоду страна-производитель или страна-потребитель, если бы можно было уничтожить издержки перевозки. Это зависит от условий международного спроса. Издержки перевозки оказывают и другое влияние. Без них каждый товар постоянно вывозился бы или ввозился (при условии свободы торговли). Страна не производила бы для себя ничего такого, что она также не производила бы одновременно и для других стран. Однако вследствие издержек перевозки многие предметы, особенно тяжелые или объемные, каждая или почти каждая страна производит для себя сама. За исключением тех товаров, экспорт которых приносит максимальную выгоду для одной из стран, и тех, импорт которых позволяет избежать наибольших потерь, есть множество товаров, занимающих промежуточное положение, издержки производства которых в данной и других странах различаются столь незначительно, что издержки перевозки превысили бы всю экономию в издержках производства, получаемую от экспорта или импорта этих товаров. Это относится к большому числу низкосортных пищевых и промышленных товаров общего потребления, тогда как их высшие сорта служат предметом широкого международного обмена. § 4. Введем теперь еще одно обстоятельство — увеличим число товаров, участвующих в обмене. Оставим, однако, полотно и сукно в роли товаров, сравнительные издержки производства которых в Англии и Германии различаются в наибольшей степени, так что, если бы торговля была ограничена двумя товарами, именно полотно и сукно представляли бы наибольший интерес для взаимного обмена. Мы снова отвлечемся от издержек перевозки, которые, как было показано, не влияют на существо вопроса и только бесполезно затрудняют его изложение. Итак, предположим, что спрос на полотно в Англии или намного больше, чем на сукно в Германии, или настолько более способен расширяться вследствие удешевления полотна, что если бы Англия, кроме сукна, не располагала другими 23 Заказ № 522 353
товарами для обмена с Германией, то спрос на полотно в Англии привел бы пропорцию его обмена на сукно к 16 ярдам против 10 и Англия получила бы выгоду, равную лишь разнице между 16 и 15, а Германия — разнице между 20 и 16. Допустим теперь, что Англия располагает также и другими товарами, пользующимися спросом в Германии, например железом, и что количество железа, стоимость которого в Англии эквивалентна стоимости 10 ярдов сукна (назовем это количество центнером), будучи произведено в Германии, потребует таких же затрат труда, что и 18 ярдов полотна, и поэтому если оно будет предложено Англией за 17 ярдов полотна, это перебьет спрос у германских производителей. В этих условиях давление, оказываемое на цену полотна в Англии, будет не таким сильным и доведет ее не до 10 за 16, а, скажем, до 10 за 17 ярдов. И хотя при такой цене сукна, взятого Германией, будет недостаточно, чтобы оплатить все экспортируемое полотно, за остаток она получит железом, а для Англии безразлично, заплатить ли 1 центнером железа или 10 ярдами сукна, если они производятся с одинаковыми издержками. Если мы теперь добавим уголь или хлопок со стороны Англии, а со стороны Германии — вино, пшеницу или строевой лес, это не внесет ничего принципиально нового. Совокупный экспорт каждой из двух стран должен в точности оплачивать ее совокупный импорт, независимо от того, как складывается обмен отдельных товаров. Продукция 50 дней труда в Англии, выражается ли она в сукне, угле, железе или любых других товарах, будет обменена на выраженную в полотне, вине, пшенице, лесе продукцию 40, 50 или 60 дней труда в Германии в соответствии с условиями интернационального спроса. Существует пропорция, при которой спрос двух стран может в точности покрываться продукцией друг друга — в том случае, если поставки одной страны в точности оплачиваются поставками другой, не оставляя ни дефицита, ни излишка. Это именно та пропорция, в которой продукция, произведенная в Англии, и продукт труда, затраченного в Германии, будут обмениваться друг на друга. Таким образом, если спросят, какая страна получает наибольшую выгоду от внешней торговли, мы ответим: та страна, чья продукция пользуется в других странах наибольшим спросом, причем спросом, способным максимально расширяться от любого нового удешевления про- 354
изводства. Насколько обладает этими чертами производство какой-либо страны, настолько меньше ее издержки на получение всех иностранных товаров. Импорт страны обходится ей тем дешевле, чем сильнее расширение спроса на ее товары, экспортируемые в другие страны. И чем меньше ее собственный текущий и потенциальный спрос на импортируемую продукцию, тем дешевле и ее импорт. Рыночная цена ниже для тех, спрос которых невелик. Страна, которая нуждается в небольшом числе иностранных товаров и небольших количествах этих товаров — в то время как ее товары находят большой спрос в других странах, — несет чрезвычайно малые издержки на импорте, т. е. платит за него продукцией, выпускаемой при невысоких затратах своего труда и капитала. Наконец, введем в гипотезу обмена, охватывающего более чем два товара, предпосылку участия более чем двух стран. Предположим, что, после того как в Англии спрос на германское полотно привел к увеличению пропорции обмена до 10 ярдов сукна на 16 ярдов полотна, устанавливаются торговые отношения между Англией и еще какой- то страной, также экспортирующей полотно. Допустим также, что если бы Англия не имела связей ни с одной страной, кроме этой, то условия международного спроса заставили бы ее импортировать полотно из этой страны, оплачивая 10 ярдами сукна или другим эквивалентом каждые 17 ярдов полотна. Очевидно, что Англия не будет продолжать закупать полотно в Германии по прежней цене: цена германского полотна будет сбита, и Германия должна будет согласиться давать по 17 ярдов, как третья страна. В этом случае предполагается, что условия производства и спроса в третьей стране более благоприятны для Англии, чем условия в Германии, но в такой предпосылке нет необходимости: мы могли предположить, что, если бы не было торговли с Германией, Англии пришлось бы предоставить третьей стране такие же преимущества, какие она предоставляла Германии, — 10 ярдов сукна за 16 или даже меньше ярдов полотна. Даже при таких условиях появление третьей страны производит большое изменение в пользу Англии. Теперь рынок для английского экспорта дублируется, в то время как спрос Англии на полотно остается прежним. Это создает для Англии более благоприятные условия торговли. Две страны, требующие гораздо больше ее продукции, чем каждая из них в отдель- 23* 355
ности, для того чтобы получить ее, должны вызвать увеличение спроса на товары своего экспорта, предложив их по более низким ценам. Следует отметить, что эффект, оказываемый на условия торговли Англии открытием второго рынка для ее экспорта, был бы таким же и в том случае, если бы третья страна не продавала никаких товаров, необходимых для Англии. Предположим, что третья страна, хотя и требует из Англии сукно или железо, сама не производит ни полотна, ни какого-либо другого товара, имеющего спрос в Англии. Однако она производит какие-то товары на экспорт — в противном случае ей нечем будет оплачивать свой импорт, — и ее товары, хотя и не нужны английским потребителям, находят спрос в другом месте. Поскольку мы ограничили пример тремя странами, мы должны принять, что эти товары находят сбыт в Германии- и идут в оплату тех товаров, которые эта страна вывозит из Англии. Оплата производится платежными поручениями на ее германских клиентов. При этом Германия, кроме того, что она должна оплачивать собственный импорт, должна еще и погашать свой долг Англии по счету на третью страну, а средства и для того и для другого должна изыскивать в производстве продукции на экспорт. Поэтому Германия должна предлагать свои экспортные товары в Англии на условиях, достаточно благоприятных для развития спроса, адекватного ее двойной задолженности. Все будет происходить точно так же, как если бы третья страна покупала германскую продукцию в обмен на свою собственную и предлагала эту продукцию Англии в обмен на свой импорт из нее. Возникает повышенный спрос на английские товары, оплату которых должны обеспечить германские товары, а это возможно только при увеличении спроса на них в Англии, т. е. при снижении их стоимости. Таким образом, расширение спроса на экспортную продукцию данной страны в любой другой позволяет первой получить более дешево даже ту часть импортируемых товаров, которую она получает из третьих стран. И наоборот, рост ее собственного спроса на любой иностранный товар вынуждает ее caeteris paribus (при прочих равных условиях) платить дороже за все иностранные товары. Закон, который мы сейчас проиллюстрировали, с полным основанием может быть назван законом выравнивания международного спроса. Кратко он означает следую- 356
щее. Продукция одной страны должна обмениваться на продукцию других стран по таким стоимостям, чтобы ее полный экспорт мог полностью покрыть ее импорт. Этот закон интернациональной стоимости не более чем продолжение более общего закона стоимости, который мы назвали выравниванием спроса и предложения*. Мы уже убедились в том, что стоимость товара всегда выравнивается таким образом, чтобы привести спрос в точное соответствие с предложением. Однако любая торговля — и между странами, и между отдельными лицами — это обмен товарами, в ходе которого вещи, поступающие в продажу, являются одновременно и средством оплаты: предложение, создаваемое одним товаром, в то же время создает спрос и на другие предлагаемые товары. Таким образом, термин «предложение и спрос» лишь другое выражение для понятия «взаимный спрос», и, когда мы говорим, что изменение стоимости уравнивает спрос и предложение, это означает фактически, что ее изменение уравнивает спрос одной стороны со спросом другой. § 5. Изучение закона интернациональной стоимости со всеми его широкими и разнообразными последствиями заняло бы больше места, чем может быть отведено здесь для такой цели К Однако одно из его применений я хотел бы отметить, поскольку оно и само по себе немаловажно, и подводит к тому вопросу, которым мы займемся в следующей главе, а также потому, что оно способствует более полному и ясному пониманию самого закона. Мы установили, что цена, уплачиваемая за иностранный товар, не соответствует издержкам его производства в стране-экспортере. Предположим теперь, что издержки производства изменялись, например, в результате совершенствования процесса обработки. Распространится ли полностью полученная при этом прибыль на другие стра- * См. ранее кн. III, гл. II, § 4. 1 [В 3-м издании (1852 г.) здесь был опущен следующий отрывок: «Некоторые из этих последствий были указаны в уже цитированном очерке, другие отмечены в сочинениях Торренса, общий взгляд которого на данный предмет, как мне представляется, в основном верен. Этот взгляд обосновывается автором очень скупыми и последовательными рассуждениями, хотя его выводы иногда заходят, как мне кажется, гораздо дальше действительных границ тех принципов, на которых они основываются».} 367
ны? Будет ли товар продан иностранным покупателям настолько же дешевле, насколько удешевилось его производство внутри страны? Этот вопрос и анализ, необходимый для его решения, хорошо подходят для проверки достоинств теории. Предположим вначале, что вносимое улучшение открывает новую статью экспорта: побуждает иностранцев обращаться в данную страну за товаром, который они раньше производили дома. В соответствии с этим предположением внешний спрос на продукцию страны возрастает, что неизбежно изменяет интернациональные стоимости в сторону, выгодную для этой страны и невыгодную для других стран, которые поэтому, хотя и разделяют выгоды от нового продукта, должны оплачивать их более высокими ценами на все другие товары данной страны. Насколько более высокими ценами, зависит от степени необходимости выравнивания интернациональной стоимости в новых условиях. Эти последствия совершенно очевидно вытекают из закона интернациональных стоимостей, поэтому я не буду тратить место на разъяснение их, а перейду к более типичному случаю, когда улучшение не создает новую статью экспорта, а лишь снижает издержки производства тех товаров, которые уже являются предметом экспорта. При рассмотрении этого сложного случая удобно прибегнуть к определенным цифрам, поэтому мы вернемся к нашему первоначальному примеру. Производство 10 ярдов сукна в Германии потребовало бы такого же количества труда и капитала, что и 20 ярдов полотна, но вследствие условий международного спроса сукно можно получить из Англии за 17 ярдов полотна. Предположим теперь, что вследствие технического усовершенствования, которое вводится в Германии и не может быть перенесено в Ангт лию, то количество труда и капитала, которое расходовалось ранее на 20 ярдов полотна, теперь позволяет произвести 30 ярдов. Стоимость полотна снижается на германском рынке на 7з по сравнению с другими товарами, произведенными в Германии. Снизится ли она также на 7з и по отношению к английскому сукну и распространится ли, таким образом, полная выгода от данного нововведений па Англию наравне с Германией? И не должны ли мы рас^ суждать иначе: поскольку издержки получепия полотйа Англией не регулировались с издержками его произведет? ва в Германии и поскольку Англия соответственно не пО- Э58
лучила полную выгоду даже в пределах 20 ярдов полотне, которые Германия могла бы платить за 10 ярдов сукна, а получала только 17 ярдов, почему она должна получить теперь больше только из-за того, что теоретическая граница цены передвинута на 10 пунктов? Очевидно, что вначале вводимое усовершенствование снижает стоимость полотна на германском рыпке по отношению ко всем другим товарам, вкл'ючая импортные, в том числе сукно. Если раньше 10 ярдов сукна обменивались па 17 ярдов полотна, то теперь они будут обмениваться на количество в полтора раза больше, т. е. на 25 7г ярда. Но сохранится ли такая пропорция, зависит от воздействия, оказываемого удешевлением полотна на международный спрос. Спрос на полотно в Англии почти наверняка увеличится. Однако он может возрасти в пропорции, равной удешевлению полотна, большей или, наоборот, меньшей. Если спрос увеличится в пропорции, равной степени удешевления полотна, Англия будет брать столько раз по 257г ярда полотна, сколько она брала раньше по 17 ярдов. А на оплату полотна пойдет точно столько сукна или его эквивалента, такая, короче говоря, часть совокупного народного дохода, какая затрачивалась на эти цели и раньше. Германия со своей стороны, вероятно, будет требовать при такой пропорции обмена то же количество сукна, что и прежде, так как это количество действительно будет стоить ей столько, сколько и раньше: 257г ярда имеют сейчас на ее рынке такую же стоимость, какую раньше имели 17 ярдов. Поэтому 10 ярдов сукна за 257г ярда полотна — это та пропорция, которая при новых условиях соответствует выравниванию международного спроса, а Англия приобретет полотно на 7з дешевле, чем раньше, получив такую же выгоду, как и Германия. Может случиться, однако, что такое резкое удешевление полотна приведет к относительно еще более резкому увеличению спроса на полотно в Англии, и если раньше ей требовалось 1000 раз по 17 ярдов, то теперь для удовлетворения спроса ей может потребоваться больше чем 1000 раз по 257г ярда. В этом случае выравнивание международного спроса не может остановиться при прежней пропорции обмена. Чтобы оплатить полотно, Англии придется предложить более выгодные условия, например 10 ярдов сукна за 21 ярд полотна. При этом Англия получит выгоду от усовершенствования производства полотна уже не пол- 359
йоСтЬю, в то время как Германия в дополнение к этой выгоде будет меньше платить также и за сукно. Возможно и обратное: потребление полотна в Англии возрастет в меньшей степени, чем снизится его стоимость. Англии может не потребоваться 1000 раз по 25 7г ярда полотна, и тогда Германия будет вынуждена форсировать спрос, предлагая больше чем 2572 ярда полотна за 10 ярдов сукна. Полотно станет в Англии даже еще дешевле, чем в Германии, в то время как Германия станет приобретать сукно в менее благоприятных условиях и по более высокой меновой стоимости, чем раньше. После всего уже сказанного нет необходимости рассматривать отдельно изменения этих результатов при включении в условия задачи других стран и других товаров. Однако есть еще одно обстоятельство, которое также может изменить их. В предположенном случае в результате удешевления полотна у германских потребителей высвобождается часть дохода, которую, правда, они могут израсходовать, увеличивая собственное потребление полотна или других товаров, в том числе импортных, включая сукно. Это стало бы дополнительным элементом международного спроса, в большей или меньшей степени изменяющим общие условия обмена. Какой из трех вариантов последствий, оказываемых удешевлением товара на спрос, наиболее вероятен: степень увеличения спроса превышает степень удешевления товара; равна ей; меньше ее? Это зависит от природы товара и вкусов покупателей. Когда товар удовлетворяет одну из основных потребностей и снижение его цены делает его доступным для более широкого круга потребителей, спрос на товар часто возрастает в большей степени, чем снижается цена на него, и в целом на покупку этого товара расходуются более крупные суммы денег. Примером такого товара может служить кофе, цена на который была снижена вследствие уменьшения таможенных пошлин. Вероятно, такими же товарами являются сахар, вино и большая группа других товаров, которые, не будучи совершенно необходимыми, потребляются тем не менее в широких масштабах. Когда они дороги, на них экономят; когда они дешевы, люди позволяют себе расходовать на них больше. Но гораздо чаще случается, что при снижении цены на товар общая сумма расходуемых на него денег уменьшается. Потребляется большее количество этого товара, но не на- 360
столько же большее по стоимости. Потребитель, сберегающий деньги в связи с удешевлением этого товара, вероятно, будет расходовать часть сбережений на увеличение своего потребления других товаров, и если более низкая цена не привлечет новые категории покупателей, ранее не потреблявших этот товар или потреблявших его лишь время от времени и в небольших количествах, то на него будет расходоваться в общем меньшая сумма денег. Поэтому, вообще говоря, третий из наших вариантов может быть наиболее вероятным, и совершенствование производства вывозимого товара, вероятно, окажется в той же степени (если не более) выгодным для других стран, как и для страны-производителя. § б2. Изложение теории интернациональных стоимостей в первом и втором изданиях настоящей работы на этом заканчивалось. Однако критические высказывания (главным образом моего друга Уильяма Торнтона) и последующие исследования показали, что концепция, изложенная на предыдущих страницах, хотя и верна в тех пределах, в которых она приведена, еще не образует законченной теории данного предмета. Мы показали, что экспорт и импорт между двумя странами (или если мы предполагаем участие более чем двух стран, то между каждой страной и остальным миром) должны в целом покрывать друг друга, и товары должны поэтому обмениваться друг на друга по таким стоимостям, которые соответствуют выравниванию международного спроса. Однако сущность рассматриваемого явления этим не исчерпывается, что подтверждается следующим положением: условиям указанного закона могут в равной степени удовлетворять несколько различных значений интернациональной стоимости. Мы предположили, что Англия могла производить 10 ярдов сукна при таких же затратах труда, как и 15 ярдов полотна, а Германия при таких же затратах труда, как и 20 ярдов полотна; что между этими двумя странами установились торговые отношения; что Англия с этих пор производит только сукно, а Германия — только полотно; что 10 ярдов сукна теперь обмениваются на 17 ярдов полотна, а предложение и спрос обеих стран на эти товары в точ- 2 [§ 6—8 были впервые включены в 3-е издание (1852 г.).] 361
ности покрывают друг друга: если бы Англия, например, потребовала 17 тыс. ярдов полотна по этой цене, то Германия потребовала бы точно 10 тыс. ярдов сукна, которые по этой цене Англия должна была бы предоставить за полотно. При этих предпосылках казалось, что пропорция 10 ярдов сукна за 17 ярдов полотна должна выражать, по существу, интернациональные стоимости. Однако вполне вероятно, что какая-либо другая пропорция, например 10 ярдов сукна за 18 ярдов полотна, будет также удовлетворять условиям выравнивания международного спроса. Предположим, что при этой более низкой цене на сукно Англия потребовала бы больше полотна, чем при цене 10 за 17, но это увеличение меньше, чем степень удешевления полотна; так что Англия потребовала бы не 18 тыс. ярдов полотна, которые она могла бы теперь оплатить, а только 17,5 тыс., которые она оплачивала бы {по новой цене 10 за 18) 9722 ярдами сукна. Германия, в свою очередь вынужденная оплачивать сукно дороже чем 17 за 10, вероятно, снизила бы потребление сукна до величины ниже 10 тыс. ярдов, может быть до той же величины в 9722 ярда. В этих условиях также происходило бы выравнивание международного спроса. Таким образом, пропорция 10 за 17 и пропорция 10 за 18 в равной степени соответствовали бы выравниванию спроса, как и множество других пропорций. Понятно, что условиям выравнивания спроса удовлетворяет любая количественная пропорция обмена, какую бы мы ни предположили. Это означает, что в выявлении степени приспособления интернациональных стоимостей сохраняется большая неопределенность, т. е. что пока еще не все оказывающие влияние условия приняты нами во внимание. § 7. Мы увидим, что для устранения этого недостатка мы должны принять во внимание не только количество импортируемых товаров, как мы делали раньше, но также и величину средств удовлетворения того спроса, который остается непокрытым в каждой стране вследствие изменения структуры производства. Чтобы разъяснить это положение, необходимо воспользоваться более удобными цифровыми значениями, чем те, которыми мы оперировали до сих пор. Предположим, что 100 ярдов сукна обменивались в Англии до установления внешних связей на 100 ярдов полотна, а в Германии — ца 362
200 ярдов полотна. После открытия торговли между этими странами Англия начинает снабжать Германию сукном и вывозить оттуда полотно, причем меновая стоимость этих товаров частично определяется уже рассмотренными факторами, а именно соотношением тех пропорций, в которых удешевление этих товаров вызывает увеличение спроса на них в каждой из этих страп, и частично другим, еще не учтенным нами фактором. Чтобы выделить этот неизвестный фактор, необходимо сформулировать несколько определений и четких предпосылок относительно уже известных элементов. Поэтому предположим, что воздействие, оказываемое на спрос удешевлением товара, подчинено некоторому простому закону, общему для обеих стран и обоих товаров. Наиболее просто и удобно допустить, что в каждой из этих стран удешевление продукции вызывает строго пропорциональное увеличение спроса, или, другими словами, что стоимость, вложенная в товар, издержки, связанные с его приобретением, всегда одинаковы, независимо от того, приносят ли эти издержки большее или меньшее количество товара. Предположим теперь, что до открытия торговли Англии требовался 1 млн. ярдов полотна, которые в соответствии с издержками его производства в Англии стоят 1 млн. ярдов сукна, и что, если бы весь труд и капитал, затрачиваемые на производство полотна, были направлены на производство сукна, она могла бы производить 1 млн. ярдов сукна на экспорт. Допустим, что это и есть именно то количество, которое Германия привыкла потреблять. Англия может предоставить все это сукно Германии по цене германского рынка; правда, вначале она должна будет брать несколько меньше, пока не вытеснит с рынка германских производителей. Однако, когда это произойдет, она может продавать свой 1 млн. ярдов сукна за 2 млн. ярдов полотна — то количество, которое германские производители уже могут изготовить, так как весь труд и капитал переведены в производство полотна. При этом Англия получила бы всю выгоду от обмена, а Германия ничего. Это полностью соответствовало бы выравниванию международного спроса, поскольку Англии (по гипотезе, изложенной в предыдущем параграфе) теперь требуется 2 млн. ярдов полотна (и она имеет возможность получить их с теми же издержками, с какими ранее получала 1 млн. ярдов), в то время как цены в Германии не изменились, и Германии 363
поэтому требуется, как и раньше, точно 1 млн. ярДой сукна, и она может приобрести их, высвобождая труд и капитал из производства сукна и затрачивая их на производство 2 млн. ярдов полотна, необходимого для Англии. До этих пор мы предполагали, что дополнительного количества сукна, которое может произвести Англия, перемещая в эту отрасль весь капитал, прежде занятый в производстве полотна, будет строго достаточно для полного удовлетворения спроса Германии. Но предположим теперь, что это количество превышает спрос. Предположим, что, в то время как Англия с помощью высвобожденного капитала может произвести 1 млн. ярдов сукна на экспорт, Германии требовалось до этого лишь 800 тыс. ярдов сукна, которые были эквивалентны издержкам Германии на производство 1,6 млн. ярдов полотна. Следовательно, Англия не помогла бы реализовать все экспортное сукно в Германии по германским ценам. Поскольку, как мы предположили, она хотела бы — дешево или дорого — приобрести такое количество полотна, которое можно купить за 1 млн. ярдов сукна, и поскольку полотно может быть получено только от Германии или с еще большими затратами — в Англии, конкуренция между английскими производителями сукна заставит их предложить такие условия (в пределах издержек производства на сукно в Англии), которые побудили бы германских потребителей взять все сукно. Какими должны быть эти условия, мы можем точно определить на основе сделанных нами предпосылок. Потребляемые Германией 800 тыс. ярдов сукна составляют для нее эквивалент 1,6 млн. ярдов полотна, и эта неизменная стоимость составляла все, что Германия была расположена тратить на сукно, все равно, будет ли полученное таким образом его количество больше или меньше. Поэтому Англия, чтобы побудить Германию приобрести 1 млн. ярдов сукна, должна предложить его за 1,6 млн. ярдов полотна. Интернациональные стоимости будут, таким образом, выражены пропорцией 100 ярдов сукна за 160 ярдов полотна — среднее соотношение издержек производства в Англии и Германии. При этом страны разделят выгоду от торговли: Англия получит 600 тыс. ярдов полотна, Германия станет богаче еще на 200 тыс. ярдов сукна. Расширим теперь наше последнее предположение еще дальше и представим себе, что до начала торговли Германия потребляла не только вообще меньше 1 млн. ярдов 364
сукна, которые Англия в состоянии обеспечить, закрыв производство полотна, но меньше в точной пропорции с выгодой, получаемой Англией, т. е. что Германии требуется только 0,5 млн. ярдов сукна. В этом случае Германия, закрыв производство сукна, может увеличить производство полотна, но только на 1 млн. ярдов, и этот миллион, будучи равноценен тому, что прежде ей стоило 0,5 млн. ярдов сукна, составляет все то, что может побудить ее тратить на сукно при любом его удешевлении. Англия вследствие конкуренции своих производителей сукна будет вынуждена отдать весь миллион ярдов сукна за этот 1 млн. ярдов полотна так же, как в предыдущем случае она была вынуждена отдавать его за 1,6 млн. ярдов полотна. Но Англия сама могла при таких же издержках произвести этот 1 млн. ярдов полотна для себя. Следовательно, в этом случае Англия не получает никакой выгоды от международной торговли. Всю выгоду получает Германия, приобретая 1 млн. ярдов сукна вместо 0,5 млн. ярдов за ту же сумму. Короче говоря, Германия оказывается в этом — третьем из указанных нами случаев — точно в таком же положении, в каком находилась Англия в первом варианте. В этом легко можно убедиться, поменяв местами цифры. Результат анализа рассмотренных трех случаев можно представить в виде теоремы, которая при сделанном нами предположении, что спрос изменяется в точной пропорции удешевлением товара, выражает закон интернациональной стоимости следующим образом: все сукно, которое Англия может произвести, используя капитал, ранее применявшийся в производстве полотна, будет обмениваться на все полотно, которое может произвести Германия с помощью капитала, применявшегося ранее в производстве сукна. Или, в более общем виде: все товары, которые могут быть произведены двумя странами на экспорт, при использовании труда и капитала, вытесненного из прежнего производства импортом, будут обмениваться друг на друга. Этот закон и определяемые им три варианта распределения выгоды могут быть обобщены в следующих алгебраических выражениях: пусть п — количество сукна, которое может произвести Англия с помощью труда и капитала, вытесненных из производства полотна; m — количество сукна, ранее требовавшегося 365
Для Германии (по германским издержкам производства). Тогда п сукна будет всегда обмениваться точно на 2т полотна. Следовательно, если n = m, всю выгоду от обмена получит Англия. Если n = 2m, всю выгоду от обмена получит Германия. Если п окажется больше т, но меньше 2т, две страны разделят выгоду от торговли между собой: Англия получит 2т полотна, тогда как прежде она получала только п; Германия получит п сукна, тогда как ранее она получала только т. Почти излишне отмечать, что цифра 2 проставляется здесь только потому, что этой цифрой выражается преимущество Германии перед Англией, если полотно оценивается в сукне и (что то же самое) Англией над Германией, если сукно оценивается в полотне. Если бы мы предположили, что в Германии до открытия торговли 100 ед. сукна обменивались на 1000 вместо 200 ед. полотна, то п (после открытия торговли) обменивалось бы на 10щ вместо 2т. Если бы вместо 1000 или 200 мы поставили 150, п обменивалось бы только на 3/г ш. Если (наконец) издержки сукна (оцененные через полотно) в Германии будут превосходить издержки, аналогичным образом оцененные в Англии, в пропорции р: q, тогда п после открытия торговли будет обмениваться на —— т*. Я * Могут спросить, почему мы предположили, что пределами п являются m и 2т ( т )? Почему п не может быть меньше, чем т, или больше, чем 2т? А если может, то к каким это приведет результатам? Сейчас мы ответим на эти вопросы, и, когда мы это сделаем, будет установлено,- что п на практике всегда ограничено этими пределами. Предположим, например, что п меньше т, или, возвращаясь к нашим цифровым значениям, что 1 млн. ярдов сукна, которые может произвести Англия, не могут полностью удовлетворить спрос, предъявлявшийся Германией до этого, и что спрос этот составляет (предположим) 1,2 млн. ярдов. В таком случае на первый взгляд покажется, что Англия может обеспечить спрос только в пределах 1 млн. ярдов; что остальные 0,2 млн. ярдов Германия будет продолжать обеспечивать с помощью собственного производства; что эта часть предложения будет регулировать цену на все количество сукна и что Англия поэтому сможет постоянно 366
§ 8. Мы пришли теперь, видимо, к очень простой и обобщенной форме выражения закона интернациональной стоимости. Однако мы получили это выражение, отправляясь от совершенно произвольной гипотезы о соотношении между спросом и снижением цен товаров. Мы предполагали, что это соотношение постоянно, тогда как оно по существу своему изменяется. Мы исходили из того, что любое удешевление продукции производит строго пропорциональное расширение спроса, другими словами, что стоимость, затрачиваемая на товар, остается неизменной, независимо от того, дешев он или дорог, поэтому закон, который мы рассмотрели, хорошо прослеживается только по этой гипотезе или какой-либо другой, в действительности равносильной ей. Теперь мы соединим те два переменных элемента этого явления, изменения каждого из которых мы рассматривали в отдельности. Предположим, что соотношение между спросом и снижением цен изменяется и принимает такой характер, который препятствует удовлетворению условий выравнивания междуна- продавать свой 1 млн. ярдов сукна по германским издержкам производства (т. е. за 2 млн. ярдов полотна) и захватит всю выгоду от торговли, а положение Германии останется прежним. Однако, как это скоро станет очевидно, практический результат будет иным. Внутренний спрос Германии на 0,2 млн. ярдов сукна составляет предмет устремлений Англии, интересы которой сосредоточиваются в области внешней торговли сукном, и, хотя Англия не располагает большим количеством труда и капитала в производстве полотна, которые можно было бы использовать для производства этого дополнительного количества сукна, должны быть и другие товары, производство которых в Германии выгоднее, чем в Англии (хотя, быть может, не в такой мере, как производство полотна). Англия может начать импортировать эти товары из Германии, высвобождая труд и капитал, занятые в их производстве в Англии. Высвобождающиеся ресурсы будут направляться в производство сукна до тех пор, пока его выпуск не дойдет до величины, необходимой для оплаты всего германского полотна. Если это перемещение капитала будет достаточным для производства недостающих 0,2 млн. ярдов сукна, и не больше, это увеличение позволит п сравниться с т. Англия будет продавать все 1,2 млн. ярдов сукна по германским ценам и будет по-прежнему целиком присваивать себе выгоду от торговли. Однако, если перемещение капитала превысит уровень, необходимый для производства дополнительных 0,2 млн. ярдов сукна, Англия станет предлагать более чем 1,2 млн. ярдов сукна, и п превысит т, тогда Англии придется отказаться от доли выгоды, достаточной для того, чтобы побудить Германию закупать возникший излишек сукна. Во всех других случаях, какие только можно вообразить, будет происходить то же самое. 367
родного спроса на основе правила обмена, введенного в последней теореме. Например, допустим, что спрос Англии на полотно точно пропорционален его удешевлению, но что спрос Германии на сукно изменяется иначе. Возвратимся ко второму из рассмотренных трех вариантов, к случаю, в котором Англия, закрывая производство полотна, получает возможность произвести 1 млн. ярдов сукна на экспорт, а Германия, прекратив производство сукна, смогла произвести дополнительные 1,6 млн. ярдов полотна. Если бы одно из этих количеств без остатка обменивалось на другое, спрос Англии при нашей теперешней предпосылке был бы полностью удовлетворен, так как ей требуется все полотно, которое может быть приобретено за 1 млн. ярдов сукна. Однако Германии, хотя ей в качестве эквивалента за 1,6 млн. ярдов полотна требовалось 800 тыс. ярдов сукна, возможно, не требуется целый миллион ярдов сукна, несмотря на то что она может получить его при тех же издержках, или требуется больше миллиона. Вначале предположим, что ей требуется меньше 1 млн., а именно лишь столько, сколько она может теперь купить за 1,5 млн. ярдов полотна. Англия по-прежнему будет предлагать 1 млн. ярдов сукна и за эти 1,5 млн. ярдов полотна, но даже это может не побудить Германию взять все сукно, и, если Англия продолжает расходовать совершенно ту же совокупную стоимость на получение полотна, какова бы ни была его цена, она должна будет довольствоваться любым количеством полотна (но не меньше 1 млн. ярдов), продавая которое Германия согласится купить все сукно. Допустим, что это количество составит 1,4 млн. ярдов. Англия получит теперь от торговли выгоду не в 0,6, а только 0,4 млн. ярдов полотна* в то время как Германия, кроме того, что она получит излишек в 0,2 млн. ярдов сукна, имеет еще и ту выгоду, что он достался ей только за 7/в того количества труда и капитала, которое она расходовала ранее на обеспечение себя сукном, и сможет использовать остаток для расширения собственного потребления полотна или других товаров. Предположим противоположное: что Германии при пропорции обмена 1 млн. ярдов сукна за 1,6 млн. ярдов полотна требуется больше 1 млн. ярдов сукна. Поскольку, не посягая на собственные резервы, Англия может предложить только 1 млн. ярдов сукна, Германия должна будет повысить цену за недостающее количество сукна 368
(160 ярдов полотна за 100 ярдов сукна) до величины, скажем, 170 за 100, что или приведет к снижению ее спроса на сукно до 1 млн. ярдов, или побудит Англию отказаться от части сукна, до этого потреблявшегося внутри страны. Теперь допустим, что подобной пропорциональности между увеличением спроса и удешевлением товаров нет и что происходящие здесь отклонения одинаковы в обеих странах, иными словами, ни одна из двух стран не увеличивает своего спроса на товар в той пропорции, в какой последний дешевеет. При такой предпосылке и пропорции обмена 1 млн. ярдов сукна за 1,6 млн. ярдов полотна Англии не требуется 1,6 млн. ярдов полотна, а Германии не нужны 1 млн. ярдов сукна, и если эти количества избыточны для них в равной степени — если Англии требуется только 9/ю от 1,6 млн. ярдов полотна (1,44 млн. ярдов), а Германии — 9/ю от 1 млн. ярдов сукна (900 тыс. ярдов), то пропорция обмена останется прежней и обмен будет продолжен. Если Англии потребуется на Vio больше чем 1,6 млн. ярдов, а Германии — на Vio больше чем 1 млн. ярдов сукна, результат будет таким же. Однако подобное совпадение обстоятельств (предполагающее, как следует отметить, что спрос расширяется в известном соотношении с удешевлением товаров, но не в равной пропорции с ним) *, очевидно, может быть только случайным, и во всяком другом случае для выравнивания международного спроса потребовалось бы иное регулирование интернациональных стоимостей. Итак, можно вывести только следующий общий закон. Стоимости, по которым данная страна обменивается своей продукцией с другими странами, зависят от двух факторов: во-первых, от размера и способности к расширению спроса этих стран на ее товар сравнительно с ее спросом па их товары; во-вторых, от величины капитала, высвобождаемого из внутреннего производства товаров для собственного потребления. Чем больше превышение внешнего спроса на ее товары над ее спросом на иностранные товары и чем меньше капитал, привлекаемый для произ- * Увеличение спроса с 800 до 900 тыс. ярдов сукна и с 1 до 1,44 млн. ярдов полотна не равны между собой, а также не находятся в равной пропорции к удешевлению. Спрос Германии на сукно увеличивается на 7в» в то время как удешевление сукна равно 74, спрос же Англии на полотно увеличивается на 44%, тогда как удешевление полотна составляет 60%. 24 Заказ М 522 369
водства экспортных товаров из других производств по сравнению с аналогичным капиталом в других странах, тем более благоприятными для данной страны будут условия международного обмена, т. е. тем больше иностранных товаров она получит в обмен на данное количество своих собственных товаров. В действительности, однако, эти два оказывающих влияние фактора сводятся к одному ввиду того, что капитал, который страна может изъять из производства товаров для внутреннего потребления, всегда пропорционален ее.спросу на иностранные товары. Какой бы ни была часть совокупного дохода страны, затрачиваемая на закупку иностранных товаров, точно такая же часть ее капитала высвобождается из внутреннего производства этих товаров. Таким образом, новый фактор, введенный нами в теорию интернациональной стоимости для усиления ее научной точности, по-видимому, не вызывает существенного изменения практического результата. Этот результат состоит в,том, что те страны, товары которых пользуются наибольшим спросом за рубежом и которые сами предъявляют наименьший спрос на иностранные товары, ведут внешнюю торговлю при наиболее выгодных условиях обмена. Кроме прочего, из этого следует также, что для наиболее богатых стран caeteris paribus (при прочих равных условиях) внешняя торговля наименее выгодна: поскольку их спрос на любые товары выше, они, вероятно, предъявляют и более высокий спрос на иностранные товары и тем самым изменяют условия обмена не в свою пользу. Их совокупная выгода от внешней торговли, без сомнения, абсолютно больше, чем у более бедных стран, так как масштабы их внешнеторговых отношений гораздо шире и они получают выгоды от потребления больших масс товаров, однако по каждому отдельному товару их выгода меньше. § 9. Мы приступаем теперь к рассмотрению другой существенной части теории интернациональных стоимостей. В том, что товары, получаемые через внешнюю торговлю, обходятся стране дешевле, можно выделить два аспекта: стоимость этих товаров и издержки на их приобретение. Они обходятся дешевле с точки зрения их стоимости, так как снижается их стоимость по отношению ко всем другим вещам: то же количество этих товаров обменивается 370
внутри страны йа меньшие количества других товаров, чем раньше. Обратимся к нашим исходным цифрам. В Англии все потребители полотна получали после открытия внешней торговли 17 или несколько большее количество ярдов за то же количество всех других товаров, за которое они раньше получали только 15 ярдов. Степень удешевления в этом понимании зависит от законов международного спроса, столь подробно рассмотренных в предыдущих разделах. Однако с точки зрения издержек товар обходится стране дешевле, когда она получает большее количество товара при тех же затратах труда и капитала. В этом понимании удешевление товара в большой мере зависит от другой причины; страна получает импортируемые ею товары тем дешевле, чем выше общая производительность ее собственной промышленности, общая эффективность затрачиваемого в ней труда. Труд, затрачиваемый в одной стране, может быть в целом намного эффективнее, чем в другой; все или почти все товары, производимые в этих странах, могут быть произведены в одной из них с меньшими абсолютными издержками, чем в другой; но это, как мы уже убедились, не обязательно мешает обмену товаров между двумя странами. Импортировать выгоднее всего, конечно, те товары, в производстве которых эти страны уступают друг другу, но импорт даже этих товаров приносит не меньшую выгоду, чем заложена в товарах, предлагаемых в обмен. Таким образом, с наименьшими издержками получают импортные товары те страны, в которых издержки производства товаров внутреннего потребления находятся на самом низком уровне. Это можно доказать более наглядно при рассмотрении ситуации, в которой две страны конкурируют друг с другом. Предположим, что Анлгия отправляет сукно в Германию из расчета 10 ярдов сукна за 17 ярдов полотна или «*а какой-нибудь другой товар, равноценный в Германии 17 ярдам полотна. То же самое делает и другая страна, например Франция. Поскольку одна страна дает 10 ярдов сукна за определенное количество германских товаров, столько же должна давать и другая. Если, таким образом, издержки на производство этих 10 ярдов сукна в Англии, скажем, вполовину меньше, чем во Франции, полотно или другие германские товары будут стоить Англии вдвое меньших затрат труда, чем Франции. Затраты Апг- 24* 371
Лии на импорт окажутся меньшими, чем затраты Франции, в такой степени, в какой труд, затрачиваемый на производство сукна в Англии, эффективней, чем во Франции, и эта мера в данном случае может быть принята в качестве приблизительной оценки относительной эффективности всего труда, поскольку Франция, избрав, как и Англия, сукно предметом экспорта, тем самым показывает, что это производство является в ее пределах одним из наиболее эффективных. Итак, из этого следует, что, чем выше общая эффективность труда в данной стране, тем меньше затрат стоят ей импортируемые товары. Это положение впервые была понято и ясно изложено Сениором *, но только применительно к импорту драгоценных металлов. Я считаю необходимым указать, что оно в равной степени верно и по отношению ко всем другим импортируемым товарам, однако это только часть истины, В рассматриваемом нами случае издержки Англии по приобретению полотна, оплачиваемые 10 ярдами сукна, зависят не только от ее собственных издержек производства сукна, но отчасти также и от количества полотна, получаемого в обмен. Стоимость для Англии ввозимых ею товаров представляет функцию двух переменных величин: количества товаров, поставляемых Англией в обмен, и издержек их производства. Из этих величин только последняя зависит исключительно от эффективности затрачиваемого в Англии труда, первая же зависит от законов интернациональной стоимости, т. е. от интенсивности иностранного спроса на ее товары и его способности к расширению в сравнении с ее спросом на иностранные товары. В последнем рассмотренном нами случае — при наличии конкуренции между Англией и Францией — состояние интернациональных стоимостей оказывает одинаковое воздействие на обоих конкурентов, поскольку, согласно нашим допущениям, они торгуют с одной и той же страной, импортируют и экспортируют одни и те же товары. Поэтому различие между издержками их импорта зависит исключительно от другой причины — разной эффективности труда в этих странах. Они поставили равные количества товаров, поэтому различие может быть только в издержках их производства. Однако если бы Англия * "Three Lectures on the Cost of Obtaining Money". 372
торговала с Германией сукном, а Франций — железок, относительный спрос Германии на эти товары в извест- ной степени участвовал бы в определении относительных издержек труда и капитала Англии и Франции на приобретение германской продукции. Если бы железо пользовалось в Германии большим спросом, чем сукно, положение Франции несколько улучшилось бы, в противном случае оно стало бы еще хуже. Таким образом, исключительно национальной эффективностью труда не определяются даже издержки, связанные с импортом товаров, в определении же их меновой стоимости и, как мы вскоре убедимся, их цен она не участвует вовсе 3. 3 [См. Приложение V. «Интернациональные стоимости».]
ГЛАВА XIX О ДЕНЬГАХ КАК ИМПОРТИРУЕМОМ ТОВАРЕ § 1. Уровень достигнутых нами знаний в теории внешней торговли дает нам возможность устранить пробелы в изложении нашего взгляда на теорию денег, что в свою очередь позволит нам закончить вопрос о внешней торговле. В Англию, как и в большинство других стран, деньги или материал, из которого они изготовляются, ввозятся извне» Поэтому их стоимость и распределение должны регулироваться не законом стоимости товаров, произведенных в близких местах, а законом, применимым к импорту товаров, законом интернациональных стоимостей. В анализе, к которому мы теперь приступаем, термины «деньги» и «драгоценные металлы» используются мною для выражения одного и того же понятия. Думаю, что это не приведет нас к ошибкам. Как уже было показано, стоимость денег, когда деньгами служат драгоценный металл или свободно обращаемые в металл бумажные знаки, всецело управляется стоимостью самого металла, потому что стоимость денег может быть выше, чем стоимость металлов, только на сумму расходов чеканки, и то лишь в том случае, когда эти расходы оплачиваются частными лицами, а не государством. Деньги поступают в страну двумя различными путями. Они импортируются (преимущественно в форме слитков) наравне с другими товарами, так как представляют собой выгодную статью торговли. Они также импортируются и в другой форме — как средства обмена, используемые для оплаты задолженности данной стране по экспорту или по другим счетам. Деньги могут поступать в страну и другими — случайными — путями, но именно эти два используются в условиях нормальной предпринимательской деятельности и определяют также стоимость денег. Наличие двух различных способов проникновения денег в страну, в то время как все другие товары поступают обычно лишь первым из них, указывает на то, что 374
вопрос о ввозе денег более сложный и запутанный, чем вопрос о движении других товаров. И только лишь поэтому его анализу необходимо отвести особое место. § 2. Поскольку драгоценные металлы служат обычным предметом торговли, их стоимость должна зависеть от тех же причин и подчиняться тем же законам, что и стоимость любого другого иностранного товара. Это и есть главным образом тот путь, посредством которого золото и серебро распространяются из добывающих стран во все другие районы торгового мира. Они составляют основную статью экспорта этих стран или по меньшей мере одну из самых главных статей регулярного экспорта, и экспортеры спекулируют ими совершенно так же, как и другими товарами. Поэтому количество собственных товаров; обмениваемых какой-либо страной (например, Англией) на определенное количество слитков, зависит — если мы предположим, что в обмене участвуют две страны и только два товара, — от спроса Англии на слитки, соотнесенного со спросом добывающей страны (например, Бразилии) на предлагаемые для обмена товары. Оно должно обмениваться в такой пропорции, чтобы спрос обеих сторон был удовлетворен без остатка, который оказывал бы влияние на стоимости товаров. Требуемые Англией слитки должны полностью оплачивать хлопчатобумажные изделия или другие английские товары, необходимые для Бразилии. Но если эту простую форму обмена мы заменим существующей в действительности сложной формой его, то выравнивание международного спроса будет происходить не между слитками и хлопчатобумажными изделиями, необходимыми соответственно для Англии и Бразилии, а между совокупным импортом Англии и совокупным ее экспортом. Спрос других стран на английские товары должен быть приведен в равновесие со спросом Англии на иностранные товары, и все иностранные товары, в том числе слитки, должны обмениваться на английские товары в такой пропорции, которая, воздействуя на спрос, приведет к установлению этого равновесия. Ни в природе самих драгоценных металлов, ни в характере их использования нет ничего, что исключало бы их из сферы действия общих принципов спроса. В той степени, в какой они используются в искусстве или как предметы роскоши, спрос на эти металлы возрастает с по- 375
нижением цепы так же стихийно, как и спрос на любой другой товар. В тех же пределах, в которых они используются как деньги, спрос увеличивается при их удешевлении столь же закономерно: их необходимое количество всегда обратно пропорционально их стоимости. Это единственное реальное различие между деньгами и всеми другими вещами по отношению к спросу, но для цели нашего анализа оно совершенно несущественно. Итак, если деньги ввозятся исключительно как товар, то их стоимость, подобно стоимости других товаров, будет самой низкой для предъявляющих наименьший спрос на иностранные товары стран, экспорт которых пользуется наибольшим спросом. К этим двум условиям необходимо, однако, добавить два других, влияние которых сказывается в расходах, связанных с доставкой. Издержки приобретения слитка включают два компонента: товары, идущие на его оплату, и транспортные расходы: в этих расходах известную (хотя и неопределенную) часть в силу выравнивания интернациональных стоимостей будут нести добывающие страны. Транспортные расходы состоят из расходов на доставку товаров в добывающие страны и расходов на доставку слитков в обратном направлении. Величина обеих этих статей расхода зависит от расстояния до месторождений драгоценных металлов, от веса и объема товаров, поэтому страны, экспортирующие продукцию высокой степени обработки, приобретают слитки, как и другие иностранные товары, caeteris paribus (при прочих равных условиях) с меньшими затратами, чем страны, торгующие сырыми материалами. Чтобы быть совершенно точными, мы должны, таким образом, сказать: в странах, чья продукция пользуется наибольшим спросом за рубежом и содержит очень высокую стоимость при небольшом объеме, в странах, расположенных ближе всего к рудникам и предъявляющих наименьший спрос на иностранные товары, стоимость денег будет самой низкой или, другими словами, цены будут, как правило, самыми высокими. Если мы займемся определением не стоимости денег, а издержек их производства (т. е. количества труда, затрачиваемого страной на приобретение денег), мы должны будем добавить к этим четырем условиям дешевизны еще и пятое, а именно «те страны, промышленное производство которых наиболее эффективно». Но это последнее условие не влияет 376
й£ Стоимость Дейег, выраженную в ?оьар£Х, но определяет общее изобилие и ту легкость, с которой страна может приобретать все вещи вообще, как деньги, так и товары. Поэтому, хотя Сениор и прав, подчеркивая, что высокая эффективность труда в Англии — основная причина более низких по сравнению с большинством других стран издержек Англии на приобретение драгоценных металлов, все же я не могу ни в коем случае допустить, что это также есть причина того, что деньги имеют в Англии меньшую стоимость и меньшую покупательную способность. В той мере, в какой это правда, а не иллюзия, это должно происходить в результате высокого спроса на основные английские товары, а также, как правило, их меньшего объема по сравнению с зерном, вином, строевым лесом, сахаром, шерстью, кожами, жиром, пенькой, льном, табаком, необработанным хлопком и т. п. товарами, составляющими экспорт других торговых стран. Эти две причины должны быть приняты во внимание при объяснении несколько более высокого в Англии, чем где бы то ни было, общего уровня цен, несмотря на противодействующее влияние ее собственного высокого спроса на иностранные товары. Я, однако, твердо убежден, что высокие цены на товары и низкая покупательная сила денег в Англии скорее кажущиеся, чем реальные. Продукты питания в самом деле несколько дороже в Англии, а так как на эти продукты идет значительная часть расходов, то для больших семей, доходы которых невелики, Англия представляется дорогой страной. Услуги здесь также в большинстве случаев дороже, чем в других европейских странах, что объясняется более низкой стоимостью жизни беднейших классов на континенте. Однако промышленные товары (кроме тех, которые рассчитаны на хороший вкус) здесь, несомненно, дешевле или были бы дешевле, если бы покупатели довольствовались таким же качеством материала и такой же обработкой его. То, что называют дороговизной жизни в Англии, объясняется скорее безрассудными привычками, чем необходимостью. В Англии все классы, занимающие положение выше поденных рабочих, считают своим долгом потреблять товары такого же качества, что и товары, потребляемые более состоятельными людьми, или по меньшей мере товары, возможно менее отличающиеся по внешнему виду. 377
§ 3. Из приведенных рассуждений следует, что глубоко ошибаются те, кто утверждает *, что стоимость денег в тех странах, которые импортируют их, должна всецело регулироваться их стоимостью в странах, производящих драгоценные металлы, и может возрастать или понижаться на сколько-нибудь продолжительный период времени не иначе как вследствие какой-нибудь перемены в стоимости разработки рудников. Наоборот, любые обстоятельства, нарушающие равновесие международного спроса по отношению к какой-либо стране, не только могут, но и должны влиять на стоимость денег в этой стране, причем стоимость денег в местах их производства будет оставаться неизменной. Открытие в Англии новой отрасли экспорта товаров, увеличение спроса на английские товары за рубежом — в результате ли естественного хода событий или отмены пошлин, — сокращение спроса Англии на иностранные товары вследствие наложения пошлин на импорт Англией или на экспорт — другими странами — все эти и другие аналогичные события привели бы к тому, что импорт Англии (слитков и других товаров, взятых вместе) перестал бы соответствовать ее экспорту и страны, покупающие английские товары, чтобы восстановить равновесие в спросе, были бы вынуждены предлагать свои товары, в том числе и слитки, по более низкой цене; Англия, таким образом, получила бы деньги дешевле, а общий уровень цен на ее товары поднялся бы. Случаи противоположного рода привели бы к противоположным результатам: цены на ее товары понизились бы, или, другими словами, возросла бы стоимость драгоценных металлов. Мы должны отметить, однако, в этой связи, что стоимость денег поднялась бы в этом случае только по отношению к товарам, производимым внутри страны; по отношению к импортируемым товарам она осталась бы неизменной, так как стоимость этих товаров изменится таким же образом и в той же степени, что и стоимость денег. Если страна получает деньги дешевле в силу какой- нибудь из упомянутых причин, то и все другие импортные товары обходятся ей дешевле в равной степени. 1 [В 1-м и 2-м изданиях далее следовало: «(...tfak это имело место в полемике, вызвапной недавними публикациями полковника Торренса)».] 378
Совершенно необязательно, чтобы увеличение спроса на английские товары, позволяющее Англии более дешево получать слитки, исходило от добывающих стран. Англия может не экспортировать в эти страны никакие товары и тем не менее приобретать слитки на более выгодных условиях: если спрос других стран на английские товары достаточно интенсивен, он окольными путями оплачивается золотом и серебром добывающих стран. Друг другу противостоят не экспорт Англии в какую-либо страну и ее импорт из этой страны, а совокупный экспорт Англии и ее совокупный импорт. Какой эквивалент должна предоставить Англия за иностранные товары, чтобы между ее совокупными продажами и закупками установилось равновесие, определяется общим иностранным спросом на ее продукцию, и нет никакой необходимости в том, чтобы подобное равновесие поддерживалось в отношениях Англии с каждой отдельной страной.
ГЛАВА XX ОТНОСИТЕЛЬНО ОБМЕННЫХ КУРСОВ (foreign exchange) * § 1. До сих пор мы рассматривали драгоценные металлы в качестве товара, ввозимого наравне с другими в общем процессе торговли, и анализировали обстоятельства, которые в этом случае будут определять их стоимость. Однако эти металлы импортируются также и в другом качестве, в том, в котором они выступают как средство обмена, а не предмет торговли, продаваемый за деньги; в качестве собственно денег они используются для погашения долга или передачи собственности. Нам остается установить, изменяются ли полученные нами выводы от способности золота или серебра перемещаться для этих целей из страны в страну, или, может быть, эта способность ставит золото и серебро в зависимость от иного закона стоимости, не похожего на тот, действию которого они подчинялись бы наряду со всеми другими ввозимыми товарами, если бы международная торговля велась в форме прямого обмена. Деньги пересылаются из одной страны в другую для различных целей, например в уплату дани или субсидий; для перевода денег в колонии или из колоний; для выплаты ренты или других доходов отсутствующим собственникам; в порядке эмиграции капитала или вложения его в заграничное предприятие. Но самая обычная цель — это оплата товаров. Чтобы показать, при каких условиях деньги действительно перемещаются из страны в страну с этой или другой из упомянутых целей, необходимо вкратце обрисовать природу механизма международной * Обычно этот термин переводится как «вексельные курсы», однако в ходе изложения автор чаще, но не всегда говорит здесь о вексельных курсах. В ряде случаев он—по существу материала—ведет речь о валютных курсах, нигде не оговаривая это различие специально. Чтобы сохранить эту особенность оригинала, мы остановились на термине «обменный курс», конкретизируя его, когда это возможно, как «вексельный курс» или «валютный курс».—Прим. ред. 300
торговли, когда она осуществляется путем не прямого обмена, а при помощи денег. § 2. На практике экспортируемые и импортируемые товары той или иной страны не только не обмениваются непосредственно друг на друга, но даже часто не проходят через одни руки. Каждый из них покупается и оплачивается деньгами порознь. Но мы видели, что даже в пределах одной страны деньги в действительности не каждый раз переходят из рук в руки при совершении покупки. Тем более такого перехода не может быть между различными странами. Обычный способ получения и уплаты денег за товары в отношениях между разными странами — это выставление переводного векселя. Английский купец А вывез из Англии товары, послав их во Францию своему партнеру Б. Другой французский купец, В, вывез французские товары (допустим, равной стоимости) и передал их английскому купцу Г. По-видимому, совсем необязательно, чтобы Б из Франции пересылал деньги купцу А в Англию и чтобы Г из Англии пересылал такую же сумму купцу В во Францию. Один долг может быть использован для погашения другого, что позволит сэкономить на расходах и избежать риска двойной пересылки. Купец А выставляет на купца Б вексель на сумму, какую должен ему этот последний; купец Г, обязанный заплатить во Францию равную сумму, выкупает этот вексель у А и посылает его В, который по истечении срока векселя предъявляет его купцу Б для оплаты. Таким образом, долг французского купца английскому и долг английского купца французскому погашаются без пересылки хотя бы одной унции золота или серебра из одной страны в другую. В этом примере допускается, однако, что сумма, которую Франция должна Англии, равна той, которую Англия задолжала Франции, и что обе страны должны получить и заплатить одинаковое количество унций золота или серебра. Этим предполагается (если мы исключим все другие международные платежи, кроме торговых), что экспорт и импорт точно покрывают друг друга, или, другими словами, равновесие международного спроса установлено. Если это так, то международные сделки свершаются без всякого перемещения денег из одной страны в другую. Но если долговые обязательства Франции превосходят обя* 381
зательства Англии или наоборот, долг нельзя просто взаимно зачесть. Если при взаимном погашении долгов появляется остаток, его следует переслать в виде драгоценных металлов. В действительности же купец, обязанный выплатить эту разницу, и в этом случае выпишет вексель. Когда кто-нибудь обязан перевести деньги в другую страну, он сам не ищет человека, который должен получить деньги из этой страны, и не станет просить его о выдаче переводного векселя. В этой, как и во всех других областях предпринимательской деятельности, существует класс посредников, или маклеров, которые сводят покупателей и продавцов друг с другом или становятся между ними, выкупая векселя у тех, кто должен получить деньги, и продавая их тем, кто должен уплатить деньги. Когда клиент обращается к своему маклеру за векселем на Париж или Амстердам, маклер продает ему, возможно, тот самый вексель, который он сам приобрел лишь сегодня, или же вексель на своего корреспондента в зарубежном городе; а чтобы предоставить последнему возможность оплатить в срок все выставленные на него векселя, маклер пересылает ему все купленные и не перепроданные им векселя. Таким способом эти маклеры берут на себя осуществление всех денежных сделок между отдаленными местами, получая в качестве вознаграждения небольшие комиссионные или процент с суммы каждого продаваемого или покупаемого ими векселя. Если маклеры находят, что с одной стороны векселей требуется на сумму больше той, на какую предлагается с другой, они тем не менее не отказывают в выдаче векселя по этой причине. Однако в этом случае, для того чтобы дать корреспондентам, на которых выставлены векселя, возможность уплатить по ним в срок, маклеры обязаны часть суммы переслать золотом и серебром; поэтому они требуют от тех, кому продают векселя, добавочную плату, достаточную для покрытия фрахта и страхования золота и серебра, а также дать прибыль, которая служила бы соответствующим вознаграждением за его хлопоты и временное бездействие части его капитала. Покупатели охотно платят эту так называемую премию (premium), потому что в противном случае они понесут расходы, связапные с пересылкой драгоценпых металлов, и это обойдется им дороже, чем тем, кто специально занимается этим делом. И хотя только некоторым пришлось бы в действительности пере- 3*2
былать деньги для погашения долга, платить премию йЗ- за конкуренции вынуждены все. По этой же причине и маклеры будут выплачивать ее тем, у кого они покупают векселя. Противоположная картина возникает в тех случаях — по отношению к экспорту и импорту, — когда страна не оплачивает сальдо баланса, а получает по нему. Маклеры находят, что им предлагается векселей на большую сумму, чем та, на которую запрашиваются векселя. В результате учетная ставка векселей на другие страны падает; при этом сильная конкуренция между маклерами мешает им удержать ее на выгодном для них уровне и вынуждает их уступать выгоду от дисконтирования лицам, приобретающим векселя для перевода денег. Предположим, что все страны имеют одинаковую денежную систему, к чему мы в процессе политического развития когда-нибудь в будущем и придем, и что этой системой ввиду того, что она ближе всего знакома читателю, окажется английская, хотя она и не лучшая. Если бы Англия должна была выплатить Франции такое же количество фунтов стерлингов, что и Франция ей, то одна группа купцов в Англии потребовала бы векселей на ту же самую сумму, на какую другая могла бы продать их. Поэтому вексель на Францию суммой 100 ф. ст. продавался бы точно за 100 ф. ст., или, используя коммерческую терминологию, al pari (по номиналу). Так как Франция, по нашему предположению, также должна получить и уплатить равное количество фунтов стерлингов, то векселя на Англию будут идти во Франции по номиналу всегда, когда векселя на Францию будут идти al pari в Англии. Если же Англии предстоит выплатить Франции больше, чем получить от нее, то лица, нуждающиеся в векселях на Францию, будут требовать их на большее количество фунтов стерлингов, чем номинал выставленных векселей. Тогда вексель на Францию номиналом в 100 ф. ст. станет продаваться за большую сумму, и будут говорить, что вексель идет с премией *. Но премия не может превышать общей суммы расходов и вознаграждения за риск, сопряженный с пересылкой золота, а также небольшого вознаграждения маклера, поскольку в противном случае * Другой адекватный перевод — вексель имеет лаж.— Прим. ред. 383
Должник предпочел бы в погашение долга посылать золото, а не покупать вексель. Если, наоборот, Англия должна получить из Франции больше денег, чем заплатить ей, векселей на Францию будет выставляться на большую сумму, чем требуется для перевода денег. Вексель в 100 ф. ст. можно будет купить за несколько меньшую сумму, и в этом случае будут говорить, что вексель продается со скидкой. Когда Англии приходится больше платить, чем получать, то Франция должна больше получить, чем уплатить, и vice versa (наоборот). Поэтому, когда векселя на Францию идут в Англии с премией, во Франции векселя на Англию продаются со скидкой, а когда векселя на Францию продаются в Англии со скидкой, векселя на Англию идут во Франции с премией. Если же они стоят по номиналу в одной из этих стран, то они стоят, как мы видели, al pari и в другой. Так обстоят дела между двумя странами или территориями, имеющими одинаковую денежную систему. Однако в отношениях наиболее цивилизованных стран остается еще так много варварства, что почти все независимые государства предпочитают утверждать свое национальное достоинство — к своему собственному неудобству и к неудобству своих соседей, — устанавливая свою особую денежную систему. Для нас это здесь не составляет никаких различий, кроме того, что вместо равных сумм денег мы должны говорить об эквивалентных суммах. Эквивалентность денежных сумм, когда обе валюты состоят из одного металла, означает, что эти суммы денег содержат строго одинаковое по весу и чистоте количество металла. Но когда же используются, как, например, во Франции и Англии, различные металлы, это означает, что количество золота в одной сумме денег и количество серебра — в другой обладают одинаковой стоимостью на мировом рынке, т. е. не может быть ощутимой разницы в относительной стоимости этих металлов в разных местах. Предположим, что 1 ф. ст. эквивалентен (что на самом деле и есть, если не брать в расчет небольшую дробь) 25 фр. Дебет и кредит обеих стран бывают взаимно равны, если одна из них должна столько раз по 25 фр., сколько другая — фунтов стерлингов. В этом случае вексель в 2,5 тыс. фр. на Францию будет стоить 100 ф. ст. в Англии, а вексель в 100 ф. ст. на Англию будет стоить во Франции 384
2,5 тыс. фр. Тогда обмен между ними будет происходить по номиналу, и 25 фр. (в действительности 25 фр. и еще немного) * составят вексельный курс по номиналу. Если долг Англии превысит долг Франции, вексель в 2,5 тыс. фр. будет идти с премией, т. е. будет стоить больше 100 ф. ст. В обратном случае вексель в 2,5 тыс. фр. будет стоить меньше 100 ф. ст., т. е. идти со скидкой. Когда векселя на какую-либо страну продаются с премией, обычно говорят, что вексельный курс невыгоден или неблагоприятен для страны. Чтобы понять эти выражения, мы должны уяснить, что в действительности означает «обменный курс» (the exchange) на коммерческом языке. Он означает способность денег одной страны покупать деньги других стран. Допустим, что 25 фр. составляют валютный паритет; и если для покупки векселя в 2,5 тыс. фр. потребуется больше 100 ф. ст., то английская валюта стоит меньше, чем составляет ее реальный эквивалент французским деньгам, и это называется неблагоприятным обменным курсом для Англии. Однако в действительности он неблагоприятен только для тех лиц в Англии, кто выплачивает деньги во Франции, так как на вексельном рынке они выступают в качестве покупателей и вынуждены платить премию. Для тех же, кто должен получать деньги из Франции, именно это положение благоприятно, так как они являются продавцами и получают премию. Надбавка, однако, означает, что общий баланс дает дебетовое сальдо для Франции, для погашения которого могут потребоваться драгоценные металлы, и поскольку, согласно старой теории, выгода от торговли состоит во ввозе денег в страну, то благодаря этому предрассудку вошло в практику называть курс благоприятным, когда он означает, что остаток должен быть получен, или неблагоприятным, когда остаток должен быть выплачен партнеру; и эти выражения в свою очередь способствовали поддержанию предрассудка. § 3. На первый взгляд можно предположить, что, когда обменный курс неблагоприятен, или, другими слова- * [1862 г.] Это написано до того, как произошли изменения в относительной стоимости двух металлов, вызванные открытием новых месторождений золота. Валютные паритеты золотых и серебряных денег сейчас колеблются, и никто не сможет предугадать, в какой точке они окончательно остановятся. 25 Заказ № 522 385
Мй, Когда векселя продаются с премией, эта йослёДйяй всегда должна равняться полной стоимости перевода денег: поскольку если существует реальная необходимость выплачивать остаток и те, кому надлежит перевести деньги, должны нести издержки пересылки денег в полном объеме, то конкуренция между ними заставит всех нести равные потери. И это определенно происходило бы, если бы всегда все, что нужно уплатить, обязательно уплачивалось немедленно. Ожидание крупных и немедленных платежей за границу оказывает поразительное влияние на обменные курсы*. Однако небольшое превышение импорта над экспортом или незначительные выплаты по другим иностранным долговым обязательствам обычно не изменяют обменный курс на полную величину стоимости и риска перевозки слитков. Как правило, сроки кредита позволяют некоторым должникам отсрочить свои платежи, а тем временем сальдо платежей может резко измениться и восстановить равенство дебета и кредита без всякой пересылки драгоценных металлов. По большей части так это и происходит, так как в самих колебаниях обменного курса содержится тенденция к их автоматическому выравниванию. Векселя продаются с премией, потому что стоимость ввезенных денег превышает стоимость вывезенных. Однако премия сама по себе является добавочной прибылью для экспортера денег. Кроме цены на свои товары, они, выставив векселя на всю сумму товаров, получают и эту премию. Вместе с тем она уменьшает при- * При известии о возвращении Бонапарта с острова Эльбы цена векселей подскочила за один день на 10%. Эта премия, разумеется, не была простым эквивалентом издержек перевозки, поскольку фрахт такого товара, как золото, даже с учетом страхования в условиях войны, никогда не мог подняться столь высоко. Эта высокая цена служила вознаграждением не за трудности пересылки золота, а за ожидаемые трудности, связанные с получением золота для отсылки. Ожидалось, что переводы денег на континент для содержания армий и в качестве субсидий достигнут столь значительных размеров, что расходование слитков в стране (начисто лишенной тогда металлических денег) будет происходить исключительно быстро и их запасы не будут успевать пополняться. Поэтому с такой же быстротой выросла и цена на слитки. Едва ли необходимо упоминать, что это произошло в то время, когда Английский банк не производил размена бумажных денег на звонкую монету. При размене бумажных денег ничего подобного не могло бы случиться до тех пор, пока банк не прекратил бы платежи. 386
быль тех, кто ввозит товары: кроме цены за товары, им приходится платить премию за перевод. Поэтому так называемый неблагоприятный курс стимулирует экспорт и сдерживает импорт. И если пассивное сальдо невелико и образуется в обычных условиях торгового обмена под воздействием обычных причин, оно быстро погашается за счет увеличения экспорта товаров, а счета приводятся в порядок посредством векселей без какой-либо пересылки драгоценных металлов. Другое дело, когда превышение импорта над экспортом, делающее курс неблагоприятным, вызывается причинами постоянного характера. В этом случае нарушение равновесия связано с состоянием цен и может быть устранено также лишь посредством изменения цен. Невозможно поддерживать постоянное соответствие экспорта импорту посредством дополнительной прибыли на экспорт, извлекаемой из вексельной надбавки, если превышение импорта пад экспортом вызывается ценами, потому что, если экспорт был бы равен импорту, векселя не продавались бы с премией и добавочной прибыли не возникло бы. Равновесие может быть восстановлено только изменением товарных цен. Таким образом, нарушения равновесия между импортом и экспортом и последующие изменения обменного курса можно объединить в две группы. Одни нарушения бывают временные и случайные. Если их масштабы незначительны, то они исправляются сами собой через премию за вексель без всякой пересылки драгоценных металлов. Другие порождаются общим состоянием цен, которое но может быть исправлено без уменьшения количества денег, находящихся в обращении в одной из стран или ликвидации соответствующей части кредита. Поскольку простой перевоз слитков в отличие от перевода не оказывает никакого воздействия на цены, это средство не может устранить причины, вызывающей нарушение равновесия. Нам остается еще заметить, что обменные курсы зависят от баланса дебета и кредита не с каждой страной в отдельности, а со всеми странами, вместе взятыми. Но из этого не следует, что обменный курс с Францией должен быть неблагоприятным для Англии и что векселя на Францию будут продаваться с премией. Ведь у Англии может быть активное сальдо с Голландией или с Гамбургом, и она может погашать свой долг Франции векселями, выставленными на этих должников. Специалисты называют 25* 387
это вексельным [валютным] арбитражем. Погашение долгов таким окольным путем связано всегда с небольшими дополнительными расходами, отчасти на комиссионные, отчасти — из-за потери процентов. И в пределах этой незначительной разницы обменный курс с одной страной может несколько отличаться от курса с другими странами. Однако в целом курс со всеми странами изменяется одновременно в соответствии с тем, предстоит ли данной стране платить или получать по общему балансу ее внешних сделок.
ГЛАВА XXI О РАСПРЕДЕЛЕНИИ ДРАГОЦЕННЫХ МЕТАЛЛОВ В ТОРГОВОМ МИРЕ § 1. Исследовав механизм действительного осуществления коммерческих сделок между различными странами, мы должны теперь определить, вносит ли действие этого механизма какие-либо изменения в выводы об интернациональных стоимостях, сделанные нами раньше исходя из гипотезы прямого товарного обмена. Ближайшая же аналогия заставляет предполагать от« рицательный ответ. Мы не нашли, что использование денег и их заменителей внесло какие-либо изменения в действие закона стоимости, господствующего в близко расположенных друг от друга местностях. Вещи, которые при прямом торговом обмене были равными по стоимости, стоят одинаковых сумм денег. Введение денег означает просто добавление еще одного товара, стоимость которого регулируется теми же законами, что и стоимость всех остальных товаров. Поэтому мы не будем удивлены, если найдем, что в рамках системы обращения денег и векселей интернациональные стоимости определяются теми же факторами, какими они определялись в условиях прямого товарного обмена, и что деньги добавляют в этом отношении весьма немного, если не считать большего удобства сравнения стоимостей. Всякий обмен и по своему существу, и по своему результату — это обмен товаров: каждый, продающий товары за деньги и покупающий на эти деньги другие вещи, в действительности покупает эти товары в обмен за свои собственные. То же происходит и в обмене между странами: их торговля представляет собой простой обмен экспортируемых товаров на импортируемые; и, используются ли при этом деньги или нет, равновесие восстанавливается лишь тогда, когда экспорт и импорт точно покрывают друг друга. В таком случае каждая страна должна другой равную сумму денег, долги погашаются векселями, а баланс не приходится выравнивать с помощью драгоценных металлов. При этом торговля находится в положении, по- 389
добном тому, которое в механике называется положением устойчивого равновесия. Однако процессы восстановления этого состояния после тех или иных отклонений в условиях прямого товарного обмена и денежного обращения неодинаковы, по крайней мере внешне. В первом случае страна, требующая импортных товаров больше того количества, какое может быть оплачено ее экспортом, должна предлагать экспортируемые ею товары по более низкой цене, и это — единственное средство породить спрос, достаточный для восстановления равновесия. При использовании же денег страна, по-видимому, поступает совершенно иначе. Она по той же цене, что и прежде, импортирует дополнительное количество товаров, и, так как ее экспорт не равен по стоимости импорту, платежный баланс оборачивается против нее: обменный курс становится неблагоприятным и разницу приходится выплачивать деньгами. По-видимому, эта операция совершенно непохожа на предыдущую. Но посмотрим, различаются ли они по своему существу или только по присущему им механизму. Пусть страной с пассивным сальдо платежного баланса будет Англия, а страной с активным сальдо — Франция. От пересылки драгоценных металлов количество звонкой монеты уменьшилось в Англии и увеличилось во Франции. Я вправе предположить такое положение дел. Но, как мы увидим дальше, было бы большой ошибкой допустить то же самое в отношении сальдо всех международных платежей. Разовый же платеж в погашение сальдо, как, например, оплата чрезвычайного импорта зерна в неурожайный год, может быть осуществлен за счет запасов или банковских резервов. При этом он не оказывает никакого влияния на обращение. Но в рассматриваемом случае мы допускаем превышение импорта над экспортом, обусловленное тем фактом, что равенство международного спроса еще не установилось, т. е. что при данных ценах в Англии существует постоянный спрос на количество французских товаров, превышающее то, которое может быть оплачено во Франции английскими товарами, предлагаемыми по обычной цене. При таком положении вещей, если цены останутся неизменными, пассивное платежное сальдо Англии будет постоянно возобновляться и ей придется платить наличными деньгами. Поэтому необходимо на продолжительный период времени либо уменьшить 390
импорт, либо увеличить экспорт, а этого можно добиться только с помощью цен. Следовательно, если бы даже вначале сальдо погашалось за счет запасов или экспорта слитков, то все же в конечном счете пришлось бы прибегнуть к деньгам, находящимся в обращении, потому что до тех пор, пока приходится погашать сальдо, ничто не может приостановить оттока звонкой монеты из страны. Итак, когда состояние цен препятствует выравниванию международного спроса, так как страна испытывает потребность в количестве импортируемых товаров, превышающем то, которое может быть оплачено ее экспортом, то это является признаком того, что в обращении этой страны находится больше драгоценных металлов или их заменителей, чем может постоянно обращаться в ней, и часть их должна быть изъята для восстановления баланса. По этой причине сократится масса денег, находящихся в обращении, цены, в том числе на экспортные товары, снизятся, что вызовет повышение спроса на эти товары за рубежом. В то же время цены на импортные товары, вероятно, поднимутся вследствие наплыва денег в страны, производящие их, во всяком случае, на них не отразится общее падение цен. Однако до тех пор, пока удешевление английских товаров не побудит другие страны закупать большее по стоимости количество этих товаров или пока (абсолютное или относительное) подорожание иностранных товаров не вынудит Англию брать меньшее по стоимости количество их, разрыв между экспортом и импортом не уменьшится и драгоценные металлы будут по-прежнему покидать Англию. Эта утечка металлов будет длиться до тех пор, пока снижение цен в Англии не выведет на внешний рынок какой-нибудь товар, который из Англии никогда прежде не вывозился, или пока снижение цен на традиционно экспортировавшиеся ею товары не вызовет расширения спроса на эти товары за рубежом, достаточного для оплаты импортируемых товаров. Возможно, выравниванию спроса будет способствовать также уменьшение английского спроса на иностранные товары вследствие повышения — абсолютного или относительного — цен на них. Но это как раз именно тот процесс, какой мы наблюдали в нашей первоначальной гипотезе прямого товарного обмена. Следовательно, торговля между странами не только стремится к установлению равновесия между импортом 391
й ^ксйортбм нёз&висМо от того, будут использоваться деньги или нет. По сути дела, даже средства достижения такого равновесия одни и те же. Страна, экспорт которой недостаточен для покрытия ее импорта, предлагает более выгодные условия, стимулируя спрос за рубежом. Другими словами, выравнивание международного спроса в условиях денежного обращения является таким же законом международной торговли, как и в условиях прямого товарного обмена. Как при одной, так и при другой системе каждая страна ввозит и вывозит одни и те же товары и в одинаковых количествах. При прямом обмене торговля тяготеет к такому положению, когда импортируемые товары по стоимости точно обмениваются на экспортируемые товары. В условиях денежного обращения она стремится к положению, при котором весь импорт и весь экспорт обмениваются на равное количество денег. Но поскольку две вещи равны третьей, то они равны и между собой. По этой причине экспорт и импорт, равные между собой в денежном выражении, могли бы точно обмениваться друг на друга и без использования денег*. * Следующая выдержка из моего отдельного очерка, на который я уже ранее ссылался, несколько облегчит нам понимание рассматриваемых явлений. Он написан применительно к условному примеру, использовавшемуся нами для иллюстрации на протяжении всего очерка, а именно применительно к примеру, описывающему торговлю сукном и полотном между Англией и Германией. «Поначалу мы можем выдвигать любые предположения относительно стоимости денег. Допустим, например, что до установления торговых связей цена сукна одинакова в обеих странах, скажем 6 шилл. за 1 ярд. Раньше мы предположили, что 10 ярдов сукна обмениваются в Англии на 15, а в Германии—на 20 ярдов полотна, поэтому мы можем исходить далее из того, что полотно продается в Англии по 4, а в Германии—по 3 шилл. за ярд. Издержки доставки и прибыль импортера здесь, как и раньше, не берутся в расчет. Очевидно, что при таком состоянии цен сукно не может вывозиться из Англии в Германию; но полотно может ввозиться в Англию из Германии. Так это и произойдет, и первое время полотно будет оплачиваться деньгами. Отлив денег из Англии и приток их в Германию приведут к росту цен в последней и снижению — в первой. Полотно в Германии станет дороже 3 шилл. за ярд, а сукно дороже 6 шилл. Полотно, импортируемое из Германии в Англию, понизится (если не считать стоимости перевозки) в Англии до той же цены, как и в Германии, а сукно окажется дешевле 6 шилл. за ярд. Как только цена на сукно в Англии станет ниже, чем в Германии, его 392
§ 2. Итак, мы видим, что закон интернациональных стоимостей, а следовательно, и распределение выгоды от торговли между странами-участницами одинаковы как при использовании денег, так и в условиях прямого товарного обмена. Как в международных, так и в обычных внутренних сделках деньги служат для торговли лишь тем, чем служат смазка для механизма или рельсы — для движе- начнут вывозить, и цена на него в Германии упадет до той величины, какую оно имеет в Англии. Пока вывозимого сукна будет недостаточно для оплаты импортируемого полотна, отлив денег из Англии в Германию будет продолжаться, а все цены будут продолжать падать в Англии и расти в Германии. Однако из- за понижения цены на сукно в Англии она упадет и в Германии, и спрос на него увеличится. Вследствие же роста цены на полотно в Германии оно должно подорожать также и в Англии, и спрос на него уменьшится. Поскольку цены на эти товары движутся в разных направлениях, на тот и другой товары должны появиться такие цены, при которых экспортируемое сукно и импортируемое полотно будут в точности оплачивать друг друга. В этой точке цены остановятся, потому что отлив денег из Англии в Германию прекратится. Что это будет за точка, целиком зависит от положения и склонностей покупателей в обеих странах. Если падение цены на сукно не сильно увеличило спрос на него в Германии, а подорожание полотна не очень быстро уменьшило спрос на него в Англии, то, прежде чем установится равновесие, много денег уйдет из Англии. Цена на сукно упадет весьма значительно, а цена на полотно, возможно, поднимется до такого уровня, что Англии придется платить за него почти столько же, сколько она платила, когда производила его для себя. Но если бы, наоборот, удешевление сукна вызвало очень быстрое расширение спроса на него в Германии, а подорожание полотна в Германии очень быстро уменьшило тот спрос на него в Англии, какой установился под влиянием первого удешевления, вызванного открытием торговли, то очень скоро экспорт сукна стал бы достаточным для оплаты импорта полотна; тогда количество денег, переходивших из страны в страну, было бы незначительным, и Англия получала бы большую часть выгоды от торговли. Таким образом, предположив использование денег, мы пришли к тому же выводу, как и при допущении о прямом товарном обмене. В какой форме эта выгода от торговли достается на долю каждой из стран — это достаточно ясно. Германия до начала торговли платила 6 шилл. за ярд. сукна, теперь она платит за него меньше. Но это еще не вся ее выгода. Поскольку поднялись цены и на все другие ее товары, возросли денежные доходы всех ее производителей. Они ничего не выигрывают, приобретая товары друг у друга, так как все то, что они покупают, подорожало в одинаковой пропорции с их платежными средствами. Выгоду же они получают при покупке вещей, цены на которые не повысились, а тем более товаров, упавших в цене. Таким образом, как потребители сукна опи выигрывают не только в размере сниже- 393
ния, а именно средством, уменьшающим трение. Чтобы точнее проверить эти выводы, проанализируем еще раз для условий денежного обращения вопрос, рассмотренный нами в гипотезе прямого торгового обмена, а именно: в ка- ния цены на сукно, но и в размере повышения других цен. Предположим, что это повышение равно Ую» При этом для удовлетворения их потребностей достаточно той же доли их доходов, что и прежде, а остаток, увеличившийся на Ую всей его суммы, позволяет им покупать на Ую больше сукна, чем раньше, даже если бы оно не упало в цене; но цена понизилась, следовательно, они выиграли вдвойне. Они покупают равное количество сукна за меньшее количество денег и могут больше тратить на удовлетворение других потребностей. В Англии, наоборот, все денежные цены упали. Но полотно понизилось в цене больше других товаров, так как оно ввозится из страны, где оно было дешевле, в то время как снижение цен на другие товары вызвано последующим отливом денег. Поэтому, несмотря на общее снижение цен, английские производители будут выигрывать как покупатели полотна, тогда как во всех остальных отношениях их положение совершенно не меняется. Чем больший отлив денег будет необходим для восстановления равновесия, тем значительнее выигрыш Гермапии, связанный как со снижением цены на сукно, так и с общим ростом ее цен. А чем меньше необходимый отлив денег, тем в большем выигрыше окажется Англия, потому что цена на полотно будет все же ниже, а английские цены в целом не понизятся в той же степени. Разумеется, не следует думать, что высокие цены—это само по себе хорошо, а низкие цены—плохо. Тем не менее, чем выше общий уровень цен в какой-либо стране, тем большими средствами станет располагать страна для покупки тех товаров, которые, будучи ввезенными из-за границы, не зависят от причин, поддерживающих высокие цены на товары внутреннего производства». На практике цены на сукно и полотно не будут одинаковыми в Англии и Германии, как мы здесь и предположили: в денежном выражении каждый из этих товаров в той стране, куда он импортируется, будет дороже, чем в той, где он производится, на величину стоимости перевозки и обычной прибыли на капитал лиц, занимающихся импортом товаров, причем прибыль начисляется за среднюю продолжительность периода времени, связанного с продажей товара. Однако отсюда вовсе не следует, что каждая страна несет издержки доставки тех товаров, которые она импортирует, так как включение этого элемента в цену может в большей степени сдерживать спрос на одной стороне, чем на другой, и равновесие международного спроса, как и вытекающее из него равновесие платежей, могут быть тогда нарушены. При нарушении этого равновесия деньги станут переливаться из одной страны в другую до тех пор, пока равновесно не будет восстановлено описанным нами способом; а когда это случится, окажется, что одна страна будет платить больше, чем стоимость провоза ввозимых ею товаров, а другая—меньше. 394
кой степени страны, импортирующие тобар, участвуют ё выгоде от совершенствования производства этого товара? Совершенствование может состоять либо в удешевлении одного из товаров, уже являвшегося основным экспортным продуктом страны, либо в создании новой отрасли промышленности, либо во внедрении нового процесса, позволяющего вывозить товар, который до этого момента вовсе не экспортировался. Так как второй случай несколько проще остальных, то удобнее всего начать именпо с него. Прежде всего окажется, что цена на товар упадет и на него появится спрос за границей. Экспорт нового товара нарушает баланс, изменяет обменные курсы, вызывает поток денег в страну (допустим, в Англию) и поддерживает его, пока растут цены. Более высокая цена будет несколько сдерживать спрос иностранных государств на этот товар и одновременно уменьшать спрос, существующий за границей на товары традиционного экспорта из Англии. Экспорт, таким образом, уменьшится, а между тем английское общество, имея больше денег, получит больше возможностей покупать иностранные товары. Если они воспользуются этим увеличением своей покупательной способности, импорт Англии возрастет, а по этой причине, как и вследствие ограничения экспорта, равновесие между импортом и экспортом восстановится. Результат окажется таков, что другие страны будут платить дороже за все прочие импортируемые ими товары, а этот новый товар будут приобретать дешевле старого, но не настолько дешево, как получает его сама Англия. Я говорю это, будучи твердо убежден, что в действительности цена на этот товар в Англии и в других странах будет одинаковой (если не брать в расчет стоимость доставки). Однако дешевизна товара определяется не только его денежной ценой, а этой ценой, соотнесенной с денежными доходами потребителей. Цена одинакова как для английских, так и для иностранных потребителей, но первые платят эту цену из денежных доходов, которые увеличились вследствие перераспределения драгоценных металлов, в то время как доходы вторых, вероятно, уменьшились по той же самой причине. Следовательно, торговля принесла иностранному потребителю не всю ту выгоду, которую получил английский потребитель от соответствующего улучшения производства, а лишь часть ее; между тем Англия выигра- 395
ла также и на ценах иностранных товаров. Таким образом, любое усовершенствование в промышленности, ведущее к созданию новой отрасли экспортной торговли, приносит пользу стране не только удешевлением того товара, в производстве которого произошло улучшение, но также и общим удешевлением всех импортируемых товаров. Изменим теперь ситуацию и предположим, что усовершенствование не приводит к созданию новой статьи экспорта Англии товара, а удешевляет один из существующих продуктов. Когда мы анализировали этот случай применительно к условиям прямого товарного обмена, мы видели, что иностранные потребители могут получить либо ту же выгоду, как и английские, либо меньшую, либо даже большую — в зависимости от того, насколько расширится потребление этого товара вследствие уменьшения его цены. Мы найдем, что те же выводы окажутся верны и для условий, предполагающих денежное обращение. Допустим, что усовершенствование имело место в производстве сукна. Первый результат будет состоять в падении цены на сукно и расширении спроса на него на иностранных рынках. Однако величина этого спроса на него пеопределенна. Допустим, что иностранные потребители увеличивают свои закупки как раз пропорционально удешевлению товара, другими словами, расходуют на сукно то же количество денег, что и прежде. В общей сложности платежи других стран Англии останутся прежними; равновесие между экспортом и импортом сохранится, а иностранные покупатели получат полную выгоду от удешевления сукна. Если же природа иностранного спроса на сукно такова, что он увеличивается в большей пропорции, чем падает цена, Англия получит за сукно больше прежнего, и по мере осуществления этих платежей цены в Англии, включая цену на сукно, увеличатся. Однако этот рост затронет только иностранного покупателя, так как доходы англичан возросли в той же пропорции, и таким образом усовершенствование окажется для иностранных покупателей менее выгодным, чем для англичан. Если же, наоборот, иностранный спрос на сукно не расширяется пропорционально удешевлению этого товара, то сумма получаемых Англией платежей будет меньше прежней, тогда как иностранным государствам Англия должна будет платить прежнюю сумму; образуется пассивное сальдо ее торгового баланса; деньги потекут за границу, цены (включая 396
цену на сукно) упадут, и сукно в действительности может подешеветь для иностранного покупателя в большей пропорции, чем оно подешевело в Англии благодаря улучшению. Эти выводы совпадают с теми, к которым мы пришли, анализируя условия прямого товарного обмена. Нельзя обобщить полученные нами результаты лучше, чем словами Рикардо: «Так как золото и серебро была выбраны всеобщим средством обращения, то торговая конкуренция распределяет их между различными странами мира в пропорциях, соответствующих естественному обмену, который имел бы место, если бы не существовало таких металлов и международная торговля была чисто меновой торговлей» *. Действительным творцом этого столь богатого последствиями принципа, до появления которого теория международной торговли представляла собой непонятный хаос, был Рикардо, хотя он и не рассмотрел его во всем его многообразии. Ни один из авторов, предшествовавших ему, по-видимому, не предугадывал этого положения. Немного найдется и таких, кто даже после Рикардо сумел надлежащим образом понять научное значение этого принципа. § 3. Теперь необходимо исследовать, каким образом этот закон распределения драгоценных металлов в ходе обмена влияет на меновую стоимость самих денег и как он согласуется с законом, которым, как мы нашли, регулируется стоимость денег, ввозимых как простой товар. Между этими законами как будто бы есть какое-то противоречие, которое, по моему мнению, более всего способствовало тому, что некоторые видные политэкономы настойчиво оспаривали справедливость изложенного выше учения. Они справедливо считают, что деньги не составляют никакого исключения из общих законов стоимости, что они такой же товар, как и всякий другой, что их средняя, или естественная, стоимость должна зависеть от издержек их производства или по крайней мере от издержек их приобретения. И тот факт, что их распределение в мире и их различная стоимость в разных частях мира должны изменяться под воздействием отнюдь не внутренних, присущих самим деньгам причин, но доброй сотни совершенно посторонних причин, а именно всего того, что влияет на торгов- * Давид Рикардо. Соч., т. I («Начала политической экономии и налогового обложения»), с. 118. 397
лю другими товарами, нарушая при этом равновесие экспорта и импорта, представляется этим экономистам несовместимым с данным учением. Однако предполагаемая ими ненормальность существует лишь по виду. Причины, которые в процессе восстановления равновесия в торговле побуждают деньги поступать в страну или уходить из нее и вследствие этого повышают их стоимость в одних странах и уменьшают в других, будут адекватны тем, которыми определялась бы локальная стоимость денег в том случае, если бы последние ввозились только в качестве обычного товара и только непосредственно из рудников. Когда стоимость денег в стране постоянно снижается вследствие их притока, обусловленного торговым балансом, то это происходит если не от снижения издержек их производства, то по одной из тех причин, которые вызывают новое, более благоприятное для данной страны равновесие международного спроса, а именно по причине либо расширения спроса за границей на товары этой страны, либо уменьшения ее собственного спроса на импортируемые товары. Но расширение спроса на товары данной страны за рубежом или уменьшение ее собственного спроса на иностранные товары — вот именно те причины, которые в силу общих принципов торговли позволяют стране покупать все импортируемые товары, а следовательно, и драгоценные металлы по более низкой цене. Поэтому не только нет никакого противоречия, а, напротив, существует полная согласованность между результатами применения двух различных способов получения драгоценных металлов. Когда деньги перемещаются из страны в страну вследствие изменений в международном спросе на товары, изменяя при этом свою собственную местную стоимость, то это просто ускорит — за счет увеличения ширины потока драгоценных металлов из добывающих стран в различные районы земного шара — получение результата, который был бы получен в' любом случае, правда не столь быстро. Итак, мы уже отмечали, что использование денег в качестве средства обмена ничуть не нарушает закона, определяющего стоимость всех других вещей как в пределах отдельной страны, так и в международном масштабе. В изложенном нами учении об интернациональных стоимостях есть единство и гармония, являющиеся убедительным косвенным доказательством его истинности. 398
§ 4. Прежде чем закончить наше рассмотрение, уместно будет показать, как и в какой степени влияет на сделанные выводы существование международных платежей, которые порождаются не торговлей и которые не предполагают наличия и не имеют эквивалента ни в деньгах, ни в товарах. К подобным платежам относятся уплата контрибуции, перевод ренты отсутствующим землевладельцам, процентов иностранным кредиторам, заграничные расходы правительства, подобные расходам Англии по управлению некоторыми из ее колоний. Начнем со случая прямого товарного обмена. Предположим, что эти ежегодные переводы производятся товарами и представляют собой экспорт, по которому не поступает никаких платежей. Следовательно, уже не требуется, чтобы экспорт и импорт полностью оплачивали друг друга; наоборот, необходимо ежегодное превышение экспорта над импортом, равное стоимости переводимых денег. Если до того, как возникла необходимость осуществлять ежегодный платеж, внешняя торговля страны находилась в естественном состоянии равновесия, то теперь для осуществления этого перевода следует побудить иностранные государства брать экспортируемые из данной страны товары в большем количестве, чем прежде, а этого можно добиться исключительно предложением этих товаров по более низкой цене или, иными словами, предложением более высокой цены за иностранные товары. Интернациональные стоимости будут корректироваться с таким расчетом, чтобы путем увеличения экспорта или уменьшения импорта, а может быть, путем того и другого вместе обеспечить появление необходимого превышения экспорта над импортом. И это превышение будет уже постоянным. В результате страна, производящая регулярные платежи другим странам, кроме потери того, что она платит, должна понести и другие потери из-за тех менее выгодных для нее условий, на каких ей придется обменивать свои продукты на иностранные товары. Те же самые результаты получаются и при использовании денег. Если мы допустим, что торговля находилась в состоянии равновесия до начала обязательных платежей, то первый платеж должен быть произведен деньгами. Это понижает цены в стране, осуществляющей платеж, и повышает их в стране, получающей его. Естественным следствием этого будет то, что товаров станет вывозиться боль- 399
ше и ввозиться меньше, чем раньше, и что в общем итоге лишь торговых операций у страны, получающей платеж, платежное сальдо оказывается постоянно пассивным. Когда таким образом задолженность последней сравняется с ежегодной контрибуцией или другим постоянным платежом, полученным от данной страны, то перевод денег прекратится, равновесия между экспортом и импортом больше не будет, но установится равновесие платежей; обменный курс будет al pari; оба долга уравновесят друг друга, а контрибуция, или перевод, в действительности будет оплачена товарами. Последствия для интересов двух стран будут такими же, как и толькЪ что рассмотренные нами: страна, осуществляющая платеж, предложит более высокие цены за все то, что она покупает в стране, получающей эту контрибуцию. В то же время последняя, помимо контрибуции, станет получать по более низкой цене товары, экспортируемые страной, платящей контрибуцию.
ГЛАВА XXII ВЛИЯНИЕ ДЕНЕГ НА ОБМЕННЫЕ КУРСЫ И ВНЕШНЮЮ ТОРГОВЛЮ § 1. В нашем исследовании законов международной торговли мы начали с принципов, определяющих международные обменные курсы и интернациональные стоимости в условиях прямого товарного обмена. Далее мы показали, что введение денег как средства обмена не изменяет законов обмена и стоимости ни в сфере международных, ни в сфере внутренних торговых отношений. Это происходит потому, что под влиянием тех же законов драгоценные металлы распределяются между различными странами мира в таких пропорциях, которые позволяют сохранить те же обменные курсы и те же стоимости, что и при прямом торговом обмене. Наконец, мы рассмотрели, как изменяется стоимость самих денег в результате тех изменений состояния торговых отношений, которые вызываются либо колебаниями спроса и предложения товаров, либо изменениями издержек их производства. Нам осталось выяснить, как изменяется состояние торговли под воздействием не товаров, а самих денег. Издержки производства золота и серебра могут изменяться так же, как и издержки производства всех других товаров, хотя, быть может, не так часто. Спрос на них в иностранных государствах также может колебаться. Он может возрастать вследствие расширения их использования при создании предметов искусства и в производстве украшений или в результате увеличения потребностей в средствах обращения, вызванного расширением производства и увеличением числа совершаемых сделок. Он может уменьшаться по противоположным причинам или в результате широкого распространения тех дешевых средств обращения, которые позволяют частично сокращать использование металлических денег. Эти перемены влияют на торговлю между добывающими и всеми остальными странами, а также на стоимость драгоценных металлов в соответствии с общими законами, определяющими стоимость импортируемых товаров. Эти законы были рассмотрены нами в предыдущих главах достаточно полно. 26 Заказ № 522 401
Я намереваюсь исследовать в настоящей главе не те факторы, под воздействием которых изменяются постоянные условия (формирования) стоимости денег, но те последствия в международной торговле, которые вызываются случайными, или временными, колебаниями стоимости денег, не имеющими никакой связи с причинами, определяющими их постоянную стоимость. Этот предмет важен по своему отношению к одной практической проблеме, породившей так много споров в течение последних 60 лет, а именно к проблеме регулирования денежного обращения. г § 2. Предположим, что в какой-то стране обращаются исключительно металлические деньги и что их количество внезапно и случайно увеличилось, например по причине вовлечения в оборот крупных денежных запасов, которые до тех пор скрывались в связи с иностранным вторжением или внутренними беспорядками. Естественным результатом этого был бы рост цен, который сократил бы экспорт и увеличил импорт товаров; импорт превысил бы экспорт, обменный курс оказался бы неблагоприятным, и вновь приобретенный денежный капитал направился бы во все страны, поддерживающие торговые отношения с данной страной, а отсюда постепенно распространился бы во все части коммерческого мира. Деньги, наводнившие одну страну, равномерно наполнили бы таким образом все торгующие страны. Такое положение должно наступить, так как деньги станут перемещаться до тех пор, пока не установится равновесие между экспортом и импортом. Но последнее может быть достигнуто — мы исходим здесь из того, что постоянные факторы международного спроса не изменяются, — только тогда, когда деньги распространятся настолько равномерно, что цены возрастут в равной пропорции во всех странах; при этом изменение цен не будет иметь никакого практического значения, а экспорт и импорт, хотя и в большем теперь денежном выражении, в действительности останутся точно такими же, как и вначале. Подобное понижение стоимости денег во всем мире (в особенности если оно было значительным) приостановит вовсе или по меньшей мере сократит ежегодные поставки из мест добычи, поскольку стоимость драгоценных металлов не будет находиться на уровне самых высоких издержек их производства. Поэтому ежегодная убыль в этих металлах в целом не компенсировалась бы, и вследствие 402
обычного износа общее количество драгоцейных металлов постепенно уменьшилось бы до первоначальной величины. После этого их производство возобновилось бы в прежних масштабах. Таким образом, вовлечение в обращение новых денежных запасов будет иметь только временные последствия, а именно незначительные отклонения в международной торговле, продолжающиеся до тех пор, пока эти запасы не рассеются по всему миру, и затем временное падение стоимости металла ниже той величины, которая соответствует издержкам его производства или приобретения. Это падение стоимости металлов постепенно скомпен- сируется — путем временного уменьшения их добычи в добывающих странах и сокращения ввоза в импортирующие страны. Процесс замещения драгоценных металлов банкнотами или другими заменителями денег сопровождается теми же последствиями, какие влечет за собой введение в обращение запасов металлических денег. Допустим, что в Англии обращаются 20 млн. ф. ст. исключительно в звонкой монете и что в обращение внезапно поступают банкноты на ту же сумму. Если последние выпущены банками, то они будут использованы на ссуду или на покупку акций; поэтому ставка процента резко упадет, что приведет к утечке из страны значительной части из 20 млн. ф. ст. золота как капитала, ищущего более высокую ставку процента; и это, может быть, произойдет раньше, чем выпуск банкнот окажет какое-либо влияние на цены. Но мы предположим, что банкноты выпущены не банкирами или другими заимодавцами, а фабрикантами в счет заработной платы и на покупку материалов или правительством на его обычные расходы с таким расчетом, что вся их масса быстро поступит на товарный рынок. Тогда естественный порядок последствий будет таким. Все цены подскочат. Экспорт почти прекратится, импорт чрезвычайно расширится. В платежном балансе страны образуется огромное пассивное сальдо. Валютный и вексельный курсы обратятся против Англии в полном размере стоимости экспорта денег, и избыточные металлические деньги начнут быстро перемещаться в разные страны мира в зависимости от степени географической и коммерческой близости этих стран к Англии. Отлив денег будет продолжаться, пока не выравняются уровни денежного обращения этих стран. Я имею в виду не то, что стоимость денег станет везде одинаковой, а только то, что 26* 403
их отлив будет продолжаться до тех пор, пока различия в их стоимости не станут точно такими, какие были и прежде и какие соответствовали постоянной разнице в из- держках приобретения денег. Когда рост цен распространится в одинаковой степени по всем странам, экспорт и импорт повсеместно вернутся к тем размерам, каких они достигли раньше, и будут уравновешивать друг друга, а курсы вернутся к валютному паритету. Если бы распространение по всему торговому миру такой суммы, как 20 млн. ф. ст., было достаточно, чтобы заметно поднять общий уровень цен, то и продолжительность этого эффекта была бы незначительной. Если бы ни во всем мире вообще, ни в одной из его частей не произошло никаких изменений в условиях получения металла, то уменьшившаяся стоимость его не в полной мере возместит издержки добычи этого металла, поэтому его поставки из мест добычи частично или полностью прекратятся до тех пор, пока эти 20 млн. ф. ст. не будут полностью поглощены *, после чего денежное обращение всех стран и по количеству, и по стоимости приблизится к исходному уровню. Я говорю «приблизится», потому что, строго говоря, появится небольшое различие. Теперь потребуется ежегодно поставлять все же несколько меньше металла, потому что во всем торговом мире будет па 20 млн. ф. ст. меньше звонкой монеты, подвергающейся износу. Следовательно, для установления равновесия платежей между добывающими и остальными странами отныне потребуется, чтобы первые либо вывозили несколько больше другого товара, либо ввозили несколько меньше иностранных товаров. Для этого необходимо, чтобы уровень цен в добывающих странах был несколько ниже, а в остальных — несколько выше прежнего; чтобы количество денег, находящихся в обращении, было по сравнению с прошлым несколько меньше в первых и несколько больше во вторых. Этот эффект, который сам по себе слишком незначителен и заслуживает упоминания только для иллюстрации общего принципа, составляет единственное постоянное изменение в международной торговле, а также * [1862 г.] Здесь я предполагаю такое положение дел, при котором добыча золота и серебра составляет одну из отраслей промышленности, осуществляется постоянно при известных условиях, а не теперешнее состояние неопределенности, когда приобретение золота зависит от игры случая, направляемого духом авантюризма, а не от умелого ведения дел в промышленности. 404
в стоимости и количестве денег, находящихся в обращении в той или иной стране. Однако выпуск банкнот имеет и другое последствие. 20 млн. ф. ст., существовавшие прежде в непроизводительной форме звонких монет, были превращены в то, что становится или может стать производительным капиталом. Выгоду из этого вначале получает Англия за счет других стран, которые взяли у нее излишек этого дорогого непроизводительного товара и отдали взамен эквивалентную стоимость в форме других товаров. Постепенно потеря этих стран возмещается за счет того, что уменьшается приток драгоценных металлов из добывающих стран и что в конечном счете производительные ресурсы мира увеличиваются на 20 млн. ф. ст. Разъяснение этого процесса, сделанное Адамом Смитом, несмотря на то что оно широкоизвестно, заслуживает в силу своей исключительной точности того, чтобы быть повторенным лишний раз. Замену драгоценных металлов бумажными деньгами он сравнивает со строительством дорог на опорах, что позволило бы использовать для сельскохозяйственных целей землю, прежде занятую под дороги. Как в последнем случае часть земли, так в первом часть накопленного богатства освобождалась бы от назначения, в котором бы она служила лишь для того, чтобы делать производительными другие земли или капиталы, и сама стала пригодной для производства. При этом прежнюю ее функцию с таким же успехом выполняли бы средства, которые ничего не стоят. Замещение металлических денег, экономящее общественную стоимость, дает очевидную выгоду тем, кто доставляет вещи, заменяющие эту стоимость. Они используют средство обмена, оцениваемое в 20 млн. ф. ст. и обходящееся им лишь расходами на гравировку клише. Если они используют этот подарок фортуны в качестве производительного капитала, то продукт страны увеличивается и общество получит такую же выгоду, как и от всякого другого капитала равной величины. Однако, будут ли выпущенные банкноты использоваться таким образом или нет, в известной степени зависит от способа их выпуска. Если они выпускаются правительством с целью погашения долга, то они, по-видимому, станут производительным капиталом. Правительство, однако, может предпочесть использовать этот чрезвычайный источник для оплаты обычных расходов, может растратить его без какой-либо пользы или 405
fi каких-то пределах временно использоьать вместо налога. В последнем случае эта сумма будет сбережена всеми налогоплательщиками, которые присоединят ее к своему капиталу или израсходуют как доход. Когда бумажные деньги выпускаются, как в Англии, банкирами и банкирскими обществами, почти вся сумма билетов обращается в производительный капитал, так как эмитенты, будучи обязанными в любой момент возместить полученную за них сумму, крайне не заинтересованы в расточительном использовании денег, и эта стоимость не возмещается лишь в случаях мошенничества или плохого управления. Профессия банкира — это профессия лица, ссужающего деньги, поэтому, выпуская банкноты, он просто расширяет свою обычную деятельность. Все эти банкноты он выдает в ссуду фермам, фабрикантам или торговцам, которые используют эти средства в своих предприятиях. Используемые таким образом, эти банкноты, как и любой другой капитал, приносят плату за труд и прибыль на капитал. Эта прибыль распределяется между банкиром, получающим процент, и целым рядом заемщиков, которые берут ссуду преимущественно на короткий срок и которые — после уплаты процентов — получают еще прибыль или какое-либо благо, равноценное прибыли. Сам же капитал в конечном счете целиком обращается в заработную плату и, будучи возвращен после продажи продукции, вновь обращается в заработную плату; таким образом, он служит постоянным фондом стоимостью 20 млн. ф. ст. для поддержания производительного труда и увеличивает ежегодный продукт страны на все то, что может быть произведено с помощью такого капитала. К этой выгоде следует прибавить еще одну — экономию ежегодных расходов драгоценных металлов на пополнение убыли в звонкой монете от стирания и изнашивания. Следовательно, размеры замещения драгоценных металлов бумажными знаками всегда ограничены соображениями безопасности: из обращения следует изымать металлические деньги не больше того количества, которое необходимо для сохранения действительной разменности бумажных знаков и поддержания общественного доверия к ней. Страна с такими широкими торговыми связями, как Англия, может неожиданно столкнуться с необходимостью осуществить крупные платежи за границу, иногда в форме предоставления займов или иных формах помещения капи- 406
тала за рубежом, иногда в порядке оплаты чрезвычайного импорта товаров, чаще всего ввоз больших количеств продовольствия в неурожайные годы. Для удовлетворения подобных потребностей необходимо, чтобы в обращении или банковских сейфах находилось весьма значительное количество звонкой монеты или слитков и чтобы это количество, изъятое в случае острой необходимости, могло быть возвращено после того, как минует эта необходимость. Но поскольку нужное для экспорта золото почти всегда берется из банковских подвалов и, по-видимому, никогда не будет изыматься непосредственно из обращения, пока сохраняется платежеспособность банков, то частичное замещение для текущих целей звонкой монеты, находящейся в обращении, бумажными знаками дает банкам единствен- ную выгоду — возможность время от времени пополнять таким способом свои резервы. § 3. При полной замене и вытеснении металлических денег из обращения равным по стоимости количеством бумажных знаков любая попытка продолжить выпуск в обращение банкнот окажется полностью безуспешной, если банкноты размениваются на золото или серебро. Дополнительная эмиссия их вызовет те же последствия, которые прежде вывели золотые монеты из обращения. Как и раньше, металл потребуется для экспорта, и для этих целей его изымут из банковских резервов на всю сумму избыточного выпуска банкнот, что сделает невозможным удержание последних в обращении. Правда, если бы банкноты были неразменны на золото, то не было бы такого препятствия для увеличения их количества. Всякий неразменный бумажноденежный знак функционирует точно так же, как и разменный, пока в обращении остается хоть сколько-нибудь звонкой монеты, которая может быть заменена им. Различие начинает проявляться, когда из обращения вытеснена вся звонкая монета (за исключением количества, необходимого для удобства мелких платежей), а эмиссия бумажных денег все еще продолжается. Когда количество бумажных денег начинает превышать количество замененной ими звонкой монеты, цены, конечно, повышаются: предмет, стоивший 5 ф. ст. в металлических деньгах, станет стоить — смотря по обстоятельствам — на неразменные бумажные деньги 6 ф. ст. или больше. Однако этот рост цен не будет, как в предыдущих случаях, расширять им- 407
порт и ограничивать экспорт. Импорт и экспорт определяются ценами вещей в металлических, а не бумажных деньгах; но цены в звонкой монете и бумажных деньгах согласуются между собой только тогда, когда бумажные деньги свободно обмениваются на металл. Допустим, что Англия — та страна, в которой бумажные деньги обесценены. Предположим, что, пока в обращении были только металлические деньги, какой-нибудь английский товар можно было купить за 5 ф. ст., а продать во Франции, с учетом расходов и риска, а также торговой прибыли, за 5 ф. ст. 10 шилл. Вследствие обесценения бумажных денег этот товар будет стоить теперь в Англии 6 ф. ст., а во Франции его нельзя продать по цене выше 5 ф. ст. 10 шилл. Но он по-прежнему будет экспортироваться. Почему? Потому что 5 ф. ст. 10 шилл., которые торговец может получить за него во Франции, уплачиваются не обесцененными бумажными деньгами, а золотом или серебром, и поскольку цена на слитки поднялась в Англии в одинаковой пропорции с ценами на все другие товары, то, привезя золото или серебро в Англию, торговец возьмет за него свои 6 ф. ст. 12 шилл. и, как и раньше, получит 10% на прибыль и покрытие расходов. Из этого следует, что обесценение денег не затрагивает внешнюю торговлю страны; она ведется абсолютно так же, как если бы стоимость денег оставалась прежней. Но не оказывая влияния на торговлю, он воздействует на курсы. Когда импорт и экспорт сбалансированы, вексельный курс при металлическом обращении осуществляется по паритету: вексель на Францию в 5 соверенов будет стоить 5 соверенов. Однако 5 соверенов, или количество содержащегося в них золота, стоят теперь в Англии 6 ф. ст., это означает, что вексель на Францию в 5 ф. ст. будет стоить 6 ф. ст. Поэтому при реальном курсе по паритету номинальный курс оказывается не в пользу страны в такой же пропорции, в какой обесценилась ее валюта. Если деньги обесценились на 10, 15 или 20%, то, как бы ни колебался реальный курс под воздействием колебаний международных долговых обязательств и кредита, курс, котирующийся на бирже (quoted exchange), будет всегда отклоняться от реального на 10, 15, 20%. Впрочем, как бы ни была высока эта номинальная премия, она не способствует вывозу золота из страны, и векселя не будут выставляться на эту страну с целью получать премию, потому что вьшь 408
зимое таким путем золото необходимо брать не из банкой по паритету, как при условии размена денег, а на рынке по цене, превышающей номинальную на величину этой премии. В подобных случаях, вместо того чтобы говорить, что обменный курс неблагоприятен, точнее будет сказать, что изменяется паритет, поскольку эквивалентом данной суммы иностранных денег теперь является большее, чем прежде, количество английских денег. Обменные курсы, однако, по-прежнему исчисляются на основе металлического паритета. Следовательно, при обесцененных бумажных деньгах курс, котирующийся на бирже, зависит от двух элементов, или факторов: от реального курса, зависящего от колебаний международных платежей, и от номинального курса, изменяющегося с обесценением бумажных денег. При этом номинальный курс всегда должен быть неблагоприятным, пока бумажные деньги в той или иной степени обесценены. Поскольку размер обесценения совершенно точно измеряется превышением рыночной цены слитка над ценой Монетного двора, мы имеем верный критерий для определения той части котируемого на бирже курса, которая должна быть отнесена на счет обесценения бумажных денег. Исключив эту часть как номинальную, мы получим реальный курс. Те же самые изменения, какие вносит в международную торговлю и обменные курсы широкий выпуск разменных банкнот, вызывает и расширение тех видов кредита, которые, как было подробно показано в одной из предыдущих глав, оказывают такое же воздействие на цены, как и увеличение количества денег, находящихся в обращении. Когда в силу определенных обстоятельств спекулятивный дух вырастает настолько, что вызывает существенный рост покупок в кредит, цены в денежном выражении поднимаются в той же мере, как они бы поднялись при резком увеличении покупок за наличные. Все последствия поэтому должны быть одинаковыми. Результатом установления высоких цен бывает сокращение экспорта и увеличение импорта. Впрочем, на практике расширение импорта редко дожидается роста цен, вызванного спекуляцией, поскольку часть основных статей импорта обычно составляют такие товары, которые затрагиваются спекуляцией в первую очередь. Импорт в такой период, как правило, значительно превышает экспорт, и, когда наступает срок оплаты, обменный курс становится неблагоприятным, что 409
вызывает утечку золота из страны. Каким именно образом такой отлив золота влияет на цены, зависит от обстоятельств, о которых мы далее поговорим более подробно; но несомненно и очевидно, что его влияние вызывает быстрое падение цен. Однажды начавшись, падение цен приводит торговлю в состояние полного расстройства, и чрезмерное расширение кредита быстро сменяется необычайным его сокращением. Когда столь опрометчивое расширение кредита и спекуляции выйдут за пределы разумного, резкое изменение обменных курсов и увеличение потребностей в золоте из банков для экспорта станут непосредственными и главными причинами катастрофы. Однако эти явления, хотя и сопровождают крушение кредита, называемое торговым кризисом, все же не составляют его существенной части. Торговый кризис, как мы показали раньше *, мог бы происходить в таких же масштабах и с такой же вероятностью в стране, совсем не участвующей во внешней торговле, если бы только такая страна существовала. * См. т. II, кп. III, с. 278—280.
ГЛАВА XXIII О СТАВКЕ ПРОЦЕНТА § 1. Здесь наиболее подходящее место для рассмотрения факторов, определяющих ставку процента. Проблема ссудного процента, в сущности, относится к теории меновой стоимости и потому естественно входит в настоящий раздел нашей работы, а два вопроса — о денежном обращении и займах, — хотя и отличные друг от друга, настолько тесно сливаются в феномене так называемого денежного рынка, что один из них невозможно понять без другого, и во многих умах от смешения этих двух предметов образовалась самая невероятная путаница. В предыдущей книге* мы определили отношение процента к прибыли. Мы нашли, что валовая прибыль на капитал может быть разделена на три части, соответствующие вознаграждению за риск, за хлопоты, а также за капитал как таковой; их можно назвать соответственно страховкой, платой за надзор и процентом. После выплаты вознаграждения за риск, т. е. после покрытия средних потерь, которым подвергается капитал либо в силу общих социальных условий, либо вследствие рискованности отдельно взятого предприятия, остается излишек, одной частью которого вознаграждается воздержание собственника капитала, другой — хлопоты и труд предпринимателя, использующего этот капитал. Сколько приходится одному и сколько другому, хорошо видно из того, какой размер вознаграждения может получить собственник капитала от предпринимателя за использование капитала, когда обе эти функции разделены. Очевидно, что оно определяется спросом и предложением, которые имеют в этом случае то же значение и то же влияние, как и во всех других случаях. Ставка процента должна быть такой, чтобы спрос на ссудные капиталы уравнивался с их предложением. Она должна быть такой, чтобы количество капитала, которое одни люди желают отдать взаймы под конкретный процент, было * См. т. II, кн. II, гл. 15, § 1. 411
равно тому количеству капитала, которое другие хотят взять взаймы. Если предложение превышает спрос, процент снизится, если отстает от него — возрастет, причем в обоих случаях — до такого уровня, при котором равновесие спроса и предложения будет восстановлено.' И спрос и предложение ссудных капиталов подвержены более значительным колебаниям, чем спрос и предложение любого другого товара. В других товарах эти колебания зависят от ограниченного числа влияющих факторов. В то же время желание получить или дать взаймы подвержено в большей или меньшей степени воздействию любых факторов, определяющих состояние или перспективы развития промышленности и торговли как в целом, так и в какой- либо отдельной отрасли. Поэтому ставка процента при надежном обеспечении (а мы рассмотрим здесь только этот случай, потому что при наличии любого риска процент может возрастать до любых пределов) в главных центрах денежных сделок редко бывает одинаковой два дня подряд, как об этом свидетельствуют никогда не прекращающиеся колебания котируемых цен (quoted prices) на государственные и другие ценные бумаги. Тем не менее здесь, как и в других случаях формирования стоимости, должна существовать определенная величина, которая может быть названа (по выражению Адама Смита и Рикардо) естественной ставкой процента. Это та величина ставки, вокруг которой колеблется и к которой всегда стремится возвратиться рыночная ставка процента. Эта ставка отчасти зависит от величины накоплений, сосредоточенных в руках тех лиц, которые сами не могут производительно использовать свои сбережения, отчасти от того, бывает ли общество склонно скорее к активной предпринимательской деятельности или беззаботному и независимому образу жизни рантье. § 2. Чтобы отвлечься от случайных колебаний, мы предположим, что торговля находится в спокойном состоянии: нет ни необычайно прибыльных, ни чрезвычайно невыгодных занятий. В таких условиях капитал наиболее преуспевающих производителей и торговцев занят полностью и многие из них имеют возможность вести дело в масштабах, значительно превышающих их собственный капитал. Эти лица, естественно, становятся заемщиками, и суммы, которые они хотели бы и которые могут получить 412
в кредит, формируют производительный спрос на ссудный капитал. К этому следует прибавить еще займы, необходимые правительству, землевладельцам или другим непроизводительным потребителям, имеющим возможность предоставить хорошее обеспечение. То и другое вместе определяет величину обычного спроса на ссуды и займы. Можно также себе представить, что в руках других лиц, несклонных или неспособных лично заниматься предпринимательской деятельностью, находится масса капитала, равная спросу на него или даже превышающая его. В таком случае конкуренция среди заимодавцев была бы, вероятно, слишком сильной и ставка процента понизилась бы относительно нормы прибыли. Процент понизился бы до такого уровня, который либо побудил бы заемщиков брать взаймы больше того, что они могли бы, здраво рассуждая, вложить в свое дело, или так бы повлиял на заимодавцев, что они прекратили бы осуществлять накопления или попытались бы увеличить свой доход, основывая предприятия на свой счет и принимая на себя если не труд, то риск самостоятельного предпринимательства. С другой стороны, капитал, принадлежащий лицам, которые предпочитают отдавать его в рост или которым их занятия мешают лично наблюдать за его использованием, может оказаться недостаточным для удовлетворения обычного спроса на ссуды. Значительная часть этого капитала может быть помещена в государственные ценные бумаги или в закладные, а остаток может быть недостаточным для удовлетворения потребностей торговли. В этом случае ставка процента поднимется до столь высокого уровня, что тем или иным способом равновесие восстановится. Когда разница между процентом и прибылью станет очень незначительной, то многие заемщики предпочтут не увеличивать более свои обязательства и не рисковать своим кредитом за столь малое вознаграждение. Некоторые из тех лиц, кто мог бы заняться при других обстоятельствах каким-либо коммерческим делом, теперь могут отдать предпочтение праздности и станут вместо заемщиков заимодавцами. Другие же под влиянием высокой ставки процента и легкости помещения капитала могут выйти из дела раньше и с меньшей прибылью, чем при иных условиях. И наконец, есть еще и другой способ, с помощью которого в Англии и других торговых странах удовлетворяется в значительной степени спрос на ссудный капитал. 413
Вместо того чтобы получать ссуды у лиц, не занятых предпринимательской деятельностью, можно превратить само кредитование в коммерческую отрасль. Часть капитала, вкладываемого в торговлю, может быть предоставлена классом профессиональных заимодавцев. Но эти кредиторы должны получать больше, чем просто процент, они должны получать нормальную прибыль на свой капитал, а также компенсацию за риск и другие виды вознаграждения. Однако для любого лица, занимающего средства для своего предприятия, не будет никакого расчета платить полную прибыль на капитал, который приносит ему лишь эту полную прибыль. Поэтому ссужать деньги для регулярного обеспечения торговли средствами могут только те, кто, помимо своего капитала, могут ссужать и свой кредит, т. е. капитал других лиц. Такими предпринимателями являются банкиры и такие лица, как вексельные маклеры, которые, по сути дела, те же банкиры, поскольку получают деньги на хранение. Банк, выдающий ссуду банкнотами, ссужает капитал, который занят им у общества и за который он не выплачивает никакого процента. Депозитный банк ссужает капитал, который он собирает в обществе малыми частями, порой не выплачивая за него никаких процентов, как это делают частные лондонские банкиры. А если они и платят, подобно шотландскому, акционерным и большинству провинциальных банков проценты, то гораздо меньше тех, которые они получают сами, так как вкладчики, которые другим путем чаще всего не могут получить на такой маленький капитал вообще никакого процента, оправдывающего связанные с этим хлопоты, рады получить хотя бы небольшой процент. Обладание этими дополнительными ресурсами позволяет банкирам путем выдачи ссуд под проценты получать нормальную прибыль на свой собственный капитал. Иным способом кредитование деньгами как постоянный вид предпринимательства могло бы вестись только при таких условиях, на которых брать ссуды согласились бы только те, кто рассчитывает на экстраординарную прибыль или крайне нуждается в средствах, — словом, непроизводительные потребители, живущие не по средствам, или торговцы, находящиеся под угрозой банкротства. Свободный капитал сосредоточивается в банках, и банкноты служат его представителями. Свободный капитал, помещенный в банки; капитал, представляемый банкнота- 414
ми; собственный капитал банкиров и тот, который они мб- гут получить тем или иным способом в кредит, и, наконец, капиталы, принадлежащие людям, которые по необходимости и по желанию живут на проценты от своей собственности, — вот те ресурсы, которые образуют общий ссудный фонд страны. Отношение этого фонда к обычному спросу производителей, торговцев, правительства и непроизводительных потребителей определяет постоянную, или среднюю, ставку ссудного процента, величина которого должна быть такой, чтобы эти две массы подгонялись одна к другой *. Но между тем как вся эта масса ссудного капитала оказывает воздействие на постоянную ставку процента, колебания последней почти всецело определяются величиной той части капитала, которая находится в руках банкиров, потому что именно эта часть, ссужаемая только на короткие сроки, постоянно находится на денежном рынке и ищет применения. Капитал людей, живущих на проценты со своего имущества, обычно ищет и находит себе какое-нибудь постоянное помещение, например в государственных ценных бумагах, закладных на недвижимое имущество или бумагах акционерных компаний, и этого помещения он не меняет, разве что при наличии исключительно большого соблазна и особой необходимости. § 3. Колебания ставки процента вызываются изменениями как спроса на ссуды, так и предложения их. Предложения также подвержены колебаниям, хотя и в меньшей степени. В начале периода спекуляции склонность давать взаймы обычно сильнее и гораздо слабее — во время * Я не включаю в общий ссудный фонд страны * капиталы, затрачиваемые обычно на спекулятивную куплю-продажу государственных и других ценных бумаг, хотя размеры этих капиталов порой бывают весьма значительными. Совершенно верно, что всякий покупающий бумаги увеличивает на время общую сумму денег, отдаваемых в ссуду, и снижает pro tanto (соответственно) ставку процента. Но люди, о которых я говорю, покупают только для того, чтобы перепродать по более высокой цене. Поэтому они попеременно выступают то заимодавцами, то заемщиками; их операции в одно время настолько же поднимают ставку процента, насколько понижают ее в другое. Их роль, как и роль всех людей, покупающих и продающих с целью спекуляции, состоит в уравнении, а не в повышении или понижении стоимости товара. Если они спекулируют осторожно, то их спекуляция смягчает колебания цен, если же—неблагоразумно, то нередко она усиливает эти колебания. 415
доследующей реакции. В период оживления спекуляций профессиональные кредиторы так же, как и все другие люди, склонны увеличивать свои собственные операции, расширяя свой кредит. Они больше, чем обычно, дают взаймы (так же как другие группы предпринимателей шире используют) не принадлежащий им капитал. Поэтому ставка процента в этот период низка, хотя для этого, как мы вскоре увидим, имеются и другие причины. В периоды реакции, наоборот, ставка процента всегда необычайно повышается, поскольку наряду с появлением у многих настоятельной необходимости брать деньги взаймы уменьшается общая склонность ссужать их. Это нежелание, доходящее до крайности, называется паникой. Оно проявляется, когда цепь неожиданных банкротств вызывает в торговых, а иногда и в неторговых кругах общее недоверие к платежеспособности друг друга, заставляющее каждого не только отказывать в новом кредите (или предоставлять его лишь на очень жестких условиях), но и по возможности требовать возврата всего кредита, предоставленного ранее. Вклады изымаются из банков; банкноты возвращаются к эмитентам для обмена на звонкую монету; банкиры увеличивают учетную ставку процента и отказываются ссужать клиентов, а торговцы — возобновлять торговые векселя. В такое время наиболее пагубные последствия вызывают попытки законодательным путем установить предельную ставку выплачиваемого или получаемого процента. Лица, которые не могли брать взаймы под 5%, должны были платить не 6 или 7%, но 10 или 15%, чтобы вознаградить кредиторов за риск быть наказанными по закону, или вынуждены были продавать свои ценные бумаги или товары за наличные деньги, неся еще большие потери. В промежутке между торговыми кризисами обычно формируется тенденция к последовательному снижению ставки процента по мере роста накоплений. В крупных торговых странах этот процесс протекает достаточно быстро для того, чтобы вызывать почти регулярное повторение указанных последствий спекуляции. Дело в том, что, когда несколько лет проходит без кризиса, а новые области приложения капитала не появляются, накапливается настолько значительная масса свободного капитала, ищущего себе применения, что ставка процента существенно понижается, что проявляется в снижении учетной ставки 416
векселей. Подобное п&дение процента заставляет собственников капитала рисковать в надежде получить более значительный доход. Иногда ставка процента изменяется на более или менее продолжительный срок под влиянием появляющихся время от времени факторов, которые изменяют соотношение между классом лиц, получающих проценты, и классом капиталистов, получающих прибыль *. Два фактора такого рода, действующих в противоположных направлениях, начали проявляться в последние годы и теперь имеют значительное влияние в Англии. Один из них — это открытие новых месторождений золота. Массы драгоценных металлов, постоянно поступающих из золотодобывающих стран, можно смело сказать, целиком добавились к фондам, снабжающим рынок ссудного капитала. Такое количество дополнительного капитала, не разделенного между двумя классами капиталистов, а целиком прибавленного к капиталу класса, получающего проценты, нарушает сложившуюся пропорцию между этими классами и способствует понижению процента относительно прибыли. Другой фактор, еще более недавнего происхождения, ведет к противоположным последствиям. Он состоит в законодательном допущении акционерных компаний с ограниченной ответственностью. Держателями акций этих компаний, число которых теперь так быстро увеличивается, становятся почти исключительно представители класса заимодавцев, т. е. класса людей, которые либо обращали свои свободные капиталы во вклады, предназначавшиеся для раздачи их в ссуды банкирам, либо вложили их в государственные или частные ценные бумаги и получали на них проценты. В размере пакета акций, приобретаемого у какой-либо из этих компаний (за исключением только банкирских), они становятся предпринимателями, работающими на собственный капитал, перестают быть заимодавцами и во многих случаях даже переходят в класс заемщиков. Подписываясь на акции, они отвлекают часть капитала из фондов, питающих ссудный рынок, и сами становятся конкурентами за получение остальной части этих фондов. Это естественным путем ведет к повышению процента. Не будет ничего удивительного, если в будущем на значительное время обычная ставка про- 1 [Этот абзац и примечание к нему впервые включены в текст 6-го издания (1865 г.).] 27 Заказ № 522 417
цента станет в Англии по отношению к общей норме торговой прибыли гораздо выше, чем когда-либо до притока новых масс золота *. Спрос на ссуды изменяется гораздо сильнее, чем предложение, и его отклонения более продолжительны. Во время войны, например, рынок ссудного капитала истощается в высшей степени. Правительство в этот период, как правило, прибегает к новым займам, и поскольку они быстро следуют один за другим на протяжении всей войны, то в целом ставка процента в военное время выше, чем в мирное, и не зависит от нормы прибыли, а промышленность лишается части ссудного капитала. В последнюю войну с Францией даже правительство некоторое время не могло получить заем ниже чем под 6%, и все остальные заемщики, без сомнения, вынуждены были платить по крайней мере такой же процент. Влияние этих займов не прекращается полностью и тогда, когда правительство перестает выпускать новые, поскольку уже выпущенные займы, как сфера приложения, продолжают привлекать значительно увеличившийся свободный капитал страны. Если бы национальный долг был погашен, то эти средства присоединились бы к массе капитала, ищущего применения, и (независимо от временных отклонений) надолго бы снизили ставку процента. То же влияние на процент, какое оказывают правительственные займы на покрытие военных расходов, имеет и неожиданное открытие новой привлекательной области постоянного помещения капитала. Единственным примером такого рода в современной истории может служить вложение капитала в строительство железных дорог, по своим масштабам сравнимое с военными займами. Капи- * [1865 г.] К причинам роста ставки процента, упомянутым в тексте, следует добавить еще одну, на которую усиленно указывает автор добротной статьи в январском номере Edinburg Review эа 1865 г., а именно на постоянно возрастающую склонность к вложению капитала за границей. Благодаря резко возросшей доступности зарубежных стран и богатой информации, непрерывно поступающей оттуда, перспектива вложения капитала за границей перестала приводить в ужас своей неопределенностью. Капитал без всяких опасений переливается в любое место, позволяющее рассчитывать на высокую прибыль, и ссудный рынок всего торгового мира быстро становится единым целым. Поэтому ставка процента в той части мира, откуда свободно происходит отлив капитала, уже не может оставаться настолько ниже, чем ставка в других местах, как это было до сих пор. 418
тал для этой цели пришлось взять главным образом из банковских вкладов или из тех сбережений, которые могли быть обращены во вклады, т. е. предназначались в конечном счете для покупки ценных бумаг от лиц, которые использовали бы полученные деньги на получение учетного процента или на другие процентные ссуды. В обоих случаях эти деньги были взяты из общего ссудного фонда. В самом деле очевидно, что, кроме сбережений, предназначенных специально для помещения в железнодорожное предприятие, дополнительно привлекались средства из наличного капитала предпринимателей и капитала, ко* торый мог бы быть предоставлен им в ссуду. В первом случае, когда покупка железнодорожных акций осуществлялась на собственные средства предпринимателей, она отвлекала часть их средств и вынуждала их шире прибегать к кредиту; во втором случае, т. е. когда эта покупка осуществлялась на деньги, отдаваемые в ссуду, на рынке ссудного капитала оставалось меньше средств. В том и другом случаях возникает тенденция к росту ставки процента. § 42. До сих пор я рассматривал займы и ставку процента как проблему, затрагивающую в основном капитал, в прямую противоположность распространенному мнению, в соответствии с которым она касается только денег. В займах, как и во всех других денежных сделках, я рассматривал деньги, находящиеся в обращении, как средство, а товары, как вещи действительно переходящие от одного лица к другому, — единственно реальным предметом сделки. И это в основном верно, потому что цель, для которой при обычном ходе дела занимаются деньги, состоит в приобретении покупательной способности по отношению к товарам. В промышленной и торговой стране конечным намерением обычно является использование товаров в качестве капитала. Но даже в случае займов для непроизводительного потребления, получаемых, например, расточительными людьми или правительством, занятая сумма берется из сделанных ранее сбережений, которые в противном случае были бы ссужены на промышленные цели. Следовательно, такого рода займы на всю свою сумму — 2 [Первые три абзаца этого параграфа были добавлены в 6-е издание (1865 г.).] 27* 419
это тот фонд, который совершенно верно может быть назван ссудным капиталом. Не так уж редки, однако, случаи, в которых цель заемщика отлична от названной мною. Он может брать в ссуду деньги не для использования их в качестве капитала и не для непроизводительного расхода, а для погашения прежнего долга. В таком случае заемщик нуждается не в покупательной способности, а в законном платежном средстве или в чем-то таком, что кредитор готов принять в погашение долга. Ему нужны именно деньги, а не товары или капитал. Спрос, вызываемый этой причиной, порождает почти все крупные и внезапные колебания ставки процента. Подобный спрос является одним из самых ранних признаков наступления торгового кризиса. В такое время изменение обстоятельств лишает многих предпринимателей, связанных обязательствами, возможности получить средства, на которые они рассчитывали. Они должны теперь нести потери во имя получения этих средств или заявлять о своем банкротстве; деньги — вот что им нужно. Другой капитал, как бы велик он ни был, не может служить для этой цели, если за него нельзя сейчас же получить деньги. Тогда как, наоборот, без малейшего увеличения капитала страны одно лишь простое увеличение обращающихся кредитных средств (настолько же непригодных для другой цели, как ящик однофунтовых банкнот, найденный в подвале Английского банка во время паники 1825 г.) с успехом станет удовлетворять потребности этих лиц, если бы только им разрешили воспользоваться кредитом. Расширение эмиссии банкнот в форме займов — вот все, что требуется для удовлетворения спроса и прекращения сопровождающей его паники. Однако, хотя в этом случае заемщик нуждается не в капитале и не в покупательной способности денег, а в деньгах, как таковых, тем не менее ему передаются не только деньги. Куда бы деньги пи поступали, они несут с собой свою покупательную способность; и деньги, выпущенные на рынок ссудного капитала, своей покупательной способностью действительно направляют новую часть капитала страны в займы. Нужны были только деньги, но вместе с ними переходит и капитал; поэтому будет справедливо сказать, что именно увеличение ссудного капитала останавливает рост ставки процента и корректирует ее. Однако независимо от этого между займами и деньгами 420
существует реальная связь, которую необходимо признать. Весь ссудный капитал находится в форме денег. Капитал, предназначенный непосредственно для производства, существует в различных формах, однако капитал, предназначенный для ссужения, обычно имеет лишь одну эту форму. Учитывая данное обстоятельство, мы, естественно, должны ожидать, что среди причин, в той или иной степени влияющих на ставку процента, найдутся не только факторы, действующие через капитал, но и причины, непосредственно оказывающие влияние только через деньги. Между количеством денег в обращении или их стоимостью и ставкой процента нет обязательной связи. Постоянное количество средств в обращении, как бы велико или мало оно ни было, влияет только на цены, а не на ставку процента3. Обесценение денег, когда оно становится свершившимся фактом, никоим образом не оказывает воздействия на ставку процента. Оно, правда, уменьшает покупательную способность денег по отношению к товарам, но не по отношению к деньгам. Если за 100 ф. ст. можно купить ежегодный доход в 4 ф. ст., то обесценение, лишающее эти 100 ф. ст. половины их стоимости, точно так же отразится и на стоимости 4 ф. ст. и потому не может изменять соотношение между этими двумя величинами. С позиций интересов кредиторов или заемщиков безразлично, выражается ли данное количество реального богатства большим или меньшим числом знаков, следовательно, это безразлично для спроса и предложения ссудных капиталов. Одно и то же количество реального капитала отдается и берется взаймы. А если капитал, находящийся в руках кредиторов, выражается большим количеством фунтов стерлингов, то вследствие роста цен настолько же большее количество фунтов стерлингов потребуется теперь для тех целей, на которые заемщики намереваются использовать ссуженные деньги. Но, хотя для ставки процента безразлично количество денег как таковых, изменение этого количества в ту или иную сторону может и должен изменять процент. Предположим, что обесценение денег происходит вследствие выпуска правительством неразменных бумажных 3 [Этот и следующие семь абзацев в 6-м издании (1865 г.) представляют собой расширенный текст двух абзацев более ранних изданий.] 421
денег для покрытия своих расходов. Этот факт нисколько не уменьшит спрос на реальный ссудный капитал, но он уменьшит величину последнего, потому что он существует только в форме денег, увеличение количества которых ведет к их обесценению. Предлагаемое в ссуду количество содержит в себе меньше реального капитала, в то время как потребность в нем останется прежней. Количество же предлагаемых в ссуду денег остается неизменным, тогда как из-за роста цен потребность в них увеличивается. Как бы там ни было, ставка процента должна повыситься. Таким образом, в данном случае увеличение массы денег в обращении действительно изменяет ставку процента, но в направлении, противоположном тому, которое обычно предполагают: ставка процента повышается, а не понижается. Обратный результат дает изъятие или уменьшение количества находящихся в обращении обесцененных денег. Стоимость денег, находящихся в руках заимодавцев, как и стоимость всех прочих денег, возрастет, поэтому масса реального капитала, ищущего заемщиков, увеличится, в то время как потребность заемщиков в реальном капитале останется прежней, и эта потребность выразится меньшей суммой денег. Поэтому ставка процента начнет снижаться. Итак, мы видим, что обесценение денег в то время, как оно совершается, способствует повышению ставки процента, а ожидание дальнейшего обесценения усугубляет это последствие, так как кредиторы, ожидающие, что проценты будут выплачены им, а может быть, и вся сумма долга будет возвращена деньгами, стоимость которых ниже стоимости ссуженных денег, конечно же, потребуют ставки процента, достаточной для покрытия этой вероятной потери. Но этот результат более чем уравновешивается проти- воположным ходом развития, когда дополнительные деньги вводятся в обращение не покупками, а займами. В Англии и в большинстве других торговых стран в качестве эмитентов, находящихся в обращении бумажных денег, выступают банкиры, и все эти деньги, за исключением части, идущей на покупку золота и серебра, выпускаются в виде займов. Следовательно, та же операция, которая увеличивает количество денег, увеличивает также и массу ссудного капитала: все дополнительные деньги, поступающие в обращение, пополняют прежде всего рынок ссудного капитала. Рассматриваемые под этим углом зрения эти 422
ДойбЛййтбльные Количества средств обращения понижают: процент в большей степени, чем повышают, вызывая тем самым обесценение денег, поскольку первый из двух результатов определяется соотношением между суммой вновь выпущенных денег и суммой денег, отдаваемых в ссуду, а второй — соотношением между новым выпуском и всеми деньгами, находящимися в обращении. Таким образом, увеличение массы обращающихся денег, пока этот процесс продолжается, способствует понижению ставки процента или поддерживает ее на низком уровне. Подобный же результат дает увеличение денежной массы, связанное с открытием месторождений золота. Ведь золото, поступающее в Европу, как известно, почти целиком присоединяется к банковским вкладам, т. е. к общей сумме ссудных капиталов; и когда эти вклады изымаются из банков и помещаются в ценные бумаги, то на равную им сумму высвобождается другой ссудный капитал. При любом состоянии предпринимательской деятельности вновь поступившее золото может найти себе помещение, только понижая ставку процента; и, пока приток золота продолжается, он не может при прочих равных условиях не удерживать ставку процента на уровне, более низком, чем тот, на котором находилось бы оно при отсутствии притока золота. Соответственно тому, как поступление на рынок ссудного капитала дополнительного количества золота или серебра способствует понижению ставки процента, любое значительное отвлечение драгоценного металла из страны неизбежно повышает ее даже в том случае, когда его отлив происходит в порядке обычных торговых операций, как, например, при оплате дополнительного импорта, вызванного плохим урожаем, или при повышении цен на хлопок, который ввозился в страну из многих частей света по причине ведения Гражданской войны в Америке. Деньги, необходимые для таких платежей, берутся непосредственно из банковских вкладов. На всю данную сумму уменьшается тем самым фонд, питающий рынок ссудного капитала. Итак, постоянная ставка процента зависит главным образом от соотношения между спросом на реальный ссуд- пый капитал и его предложением. Однако она подвержена воздействию различного рода временных колебаний, вызываемых увеличением или уменьшением количества средств обращения. Все происходящие здесь изменения весьма запутанны, и временами они бывают прямо противополож- 423
иы тому, Что кажется йй первый взгляд. Все это обусловлено неудачным использованием в рассматриваемой проблеме ставки процента термина «стоимость денег», который в действительности выражает покупательную способность средств обращения. Даже имеющие отношение к торговле люди обычно воображают, что доступность денежного рынка, т. е. возможность получения ссуды под низкий процент, пропорциональна количеству денег, находящихся в обращении. Поэтому банковским билетам, как средствам обращения, приписывается то влияние, которое они могут иметь как ссудное средство. Вместе с тем воздействия такого же рода, правда более значительные, остаются незамеченными, если они зависят от ссудных операций, не сопровождающихся теми или иными изменениями в денежном обращении. Например, когда рассматривают влияние, которое оказывают банковские операции на расширение масштабов спекуляций, огромное значение обычно отводится эмиссии банкнот; до последнего времени почти никакого внимания не обращалось на то, как управляют банки помещенными в них вкладами, хотя бросается в глаза, что средством безрассудного расширения кредита чаще служат вклады, чем выпуск банкнот. «Нет никакого сомнения,— говорит Тук *,— в том, что банки, как частные, так и акционерные, при опрометчивом ведении дел могут способствовать неоправданно широкому кредитованию рискованных спекуляций в области торговли, экспорта или импорта, строительства, эксплуатации горнодобывающих предприятий и т. д. и что банки так нередко поступали и в некоторых случаях доводили себя до разорения, не принеся в конечном счете никакой выгоды для тех, чьим интересам должны были служить их ресурсы. Однако предположим даже, что все вклады, полученные банкиром, состоят из звонкой монеты, разве он не будет так же, как и банкир, выпускающий банкноты, подвергаться назойливым требованиям со стороны клиентов, отказать которым бывает неловко, и не выдать ссуду или не учесть вексель? Или разве не могут соблазнить его высокие проценты и побудить его злоупотреблять вкладами в таких масштабах, что при возникновении затруднений, весьма возможных в этом деле, он окажется не в состоянии удовлетворить требования * "Inquiry into the Currency Principle", ch. 15. 424
своих вкладчиков? В самом деле, чем может отличаться положение банкира при чисто металлическом обращении от положения современного лондонского банкира? Последний не создает денег, он не может пользоваться своей привилегией выпускать банкноты для своих не зависящих от банка целей. Тем не менее и сейчас можно привести достойные сожаления примеры чрезмерного выпуска денег и лондонскими банкирами». То же широко распространенное мнение сложилось в ходе дебатов, которые столько лет велись по поводу операций Английского банка и их влияния на состояние кредита. На протяжении почти полувека не было ни одного торгового кризиса, ответственность за возникновение или обострение которого не возлагалась бы на Английский банк, и при этом почти повсеместно утверждалось, что банк оказывает свое влияние только путем изменения количества выпускаемых им в обращение банкнот и что если бы его можно было лишить свободы распоряжаться только одной этой операцией, то оп не обладал бы уже больше той силой, которой можно было бы злоупотреблять. Но, имея опыт, накопленный после событий 1847 г., можно надеяться, что ошибочность этого мнения выявлена окончательно. В этом году у банка, как эмитента, были полиостью связаны руки; но в качестве депозитного банка он своими операциями оказывал на величину процента и состояние кредита столь же сильное реальное, а может быть, только кажущееся влияние, как и прежде. Он подвергался столь же запальчивым обвинениям в злоупотреблении этим влиянием; и разразившийся кризис оказался таким, равных которому было немного и сильнее которого не было, вероятно, никогда. § 5. Прежде чем покончить с рассмотрением вопроса, анализируемого в данной главе, я обращу внимание на тот очевидный факт, что ставка процента определяет стоимость и цену всех находящихся в продаже предметов, которые необходимы и покупаются не сами по себе, а как источник того дохода, который они способны давать. Цена на государственные ценные бумаги, акции и все другие виды ценных бумаг будет тем выше, чем ниже ставка процента. Они продаются по той цене, которая позволяет покупателю получать рыночную ставку процента на деньги, отданные за них, причем при их покупке принимаются 425
во внимание все различия в риске и какие бы то ни было достоинства или преимущества той или иной ценной бумаги. Казначейские векселя, например, обычно продаются, если брать во внимание относительную величину приносимого ими процента, по более высокой цене, чем облигации консолидированного государственного долга. Это происходит потому, что хотя надежность тех и других бумаг одинакова, но казначейские векселя ежегодно выкупаются по номиналу, если держатель не пожелает их возобновить. Тот, кто приобретает эти векселя (если только он не вынужден продать их в период общего потрясения), не рискует потерять что-либо при перепродаже, кроме премии, которую он, возможно, выплатил при покупке. Цена на землю, шахты и все другие источники постоянного дохода точно так же зависит от ставки процента. Земля, если судить по приносимому ею доходу, продается дороже государственных ценных бумаг не только потому, что она считается более надежным обеспечением даже в Англии, но и потому, что обладание ею связано с представлениями о влиянии и престиже. Но эти различия постоянны или почти постоянны, и в колебаниях цены земля caeteris paribus следует постоянным (хотя, конечно, не ежедневным) колебаниям ставки процента. Когда процент низок, земля, естественно, будет дорогой, когда же процент высок, земля оказывается дешевой. Последняя продолжительная война стала весьма примечательным исключением из этого правила, поскольку и цена на землю и ставка процента были тогда исключительно высоки. Однако на то была особая причина. Очень высокие средние цены на зерно, державшиеся в течение многих лет, подняли земельную ренту в большей пропорции, чем выросла ставка процента и упала продажная цена на фиксированные доходы. Если бы не это обстоятельство, зависящее главным образом от неурожаев, цена на землю понизилась бы в той же степени, как обесценились государственные ценные бумаги. Если когда-нибудь в будущем разразится подобная война, события, по-видимому, будут складываться именно так, к величайшему разочарованию тех землевладельцев и земледельцев, которые, обобщая случайные условия такого замечательного периода, так долго были уверены в том, что война особенно выгодна, а мирное время не выгодно для того, что заблагорассудилось им назвать интересами земледелия. 426
ГЛАВА XXIV О РЕГУЛИРОВАНИИ ОБРАЩЕНИЯ РАЗМЕННЫХ БУМАЖНЫХ ДЕНЕГ § 1. Частое повторение в последней половине столетия целого ряда болезненных явлений, называемых торговым кризисом, заставило и экономистов, и политиков-практиков обратить пристальное внимание на проблему создания механизма, позволяющего предотвратить или хотя бы смягчить это зло. А укоренившаяся в эпоху приостановки Английским банком размена бумажных денег на золото привычка приписывать каждое чередование высоких и низких цен количеству выпущенных в обращение банкнот внушила всем исследователям мысль, что успех в смягчении этого зла зависит от того или иного метода регулирования выпуска банкнот. В пользу одного из таких методов высказались высокие авторитеты, и этот проект настолько утвердился в общественном мнении, что при возобновлении хартии Английского банка в 1844 г. он был с общего согласия обращен в закон. Этот закон еще до сих пор остается в силе, хотя он и утратил значительную часть былой популярности, а его престижу нанесен ущерб тремя1 мораториями исполнительных властей. Первый из них был наложен через три с небольшим года после утверждения закона. Здесь необходимо рассмотреть достоинства этого проекта регулирования обращения разменных банкнот. Но прежде чем коснуться практических положений Акта 1844 г. Роберта Пиля, я вкратце изложу сущность и рассмотрю принципы теории, положенной в основу этого закона. Многие уверены, что эмиссионные банки вообще, или Английский в частности, имеют возможность произвольно вводить свои банкноты в обращение и тем самым повышать цены; что эта возможность ограничивается только той степенью сдержанности, какую банки найдут удобным проявлять; что, увеличивая выпуск банкнот сверх обычной суммы, банки вызывают рост цен, порождающий спекуля- 1 [Так в 7-м издании (1871 г.) и позже. В оригинале (1848 г.) было «мораторием», в 5-м издании (1862 г.) — «двумя мораториями».] 427
цию товарами, которая в свою очередь еще выше возносит цены и в конечном счете вызывает ответную реакцию. Тогда цены падают, вызывая замешательство, которое в чрезвычайных случаях переходит в торговый кризис. Многие полагают, что всякий такой кризис, случавшийся в течепие времени, которое еще сохранилось в памяти торговцев, был с самого начала вызван этой причиной или сильно обострен ею. До этой крайности теория денежного обращения не была доведена теми известными политэкономами, которые освящают своим именем более умеренную форму ее. Однако я не преувеличил нелепости распространенного в обществе толкования. Оно может служить прекрасным примером того, до какой крайности порой доводит дорогая сердцу теория не кабинетных ученых, о компетентности которых в подобных вопросах нередко говорят с таким пренебрежением, а людей деловых и светских, кичащихся своими практическими знаниями, приобрести которые они, во всяком случае, имели полную возможность. Это укоренившееся представление о количестве денег в обращении как главной причине колебания цен заставило их закрыть глаза на множество обстоятельств, которые, влияя на оценки ожидаемого предложения товара, являются истинными причинами почти всех спекуляций и колебаний цен. Но мало того, чтобы хронологически обосновать необходимое для их теории совпадение изменений количества банкнот с изменением цен, эти господа проделывали такие фантастические трюки с фактами и датами, которые показались бы невероятными, если бы известный ученый-практик не взял на себя труд опровергнуть их на основе тщательного сопоставления исторических фактов. Я говорю, как это должно быть ясно тем, кто знаком с данным предметом, о работе Тука «История цен» *. Результаты своих исследований сам Тук изложил комиссии палаты общин при рассмотрении последней хартии Английского банка ** в 1832 г. Следующий фрагмент из этой работы вносит полную ясность в данный вопрос: «С фактической и исторической точек зрения, насколько позволяют мне судить мои исследования, в каждом случае существенного роста или падения цен их рост или падение предшествовали расширению или уменьшению количества * Took. History of Prices. ** Common's Committee on the Bank Charter. 423
обращающихся банкнот и поэтому не могли быть его следствием». Односторонность количественной теории денежного обращения, приписывающей почти каждое повышение или понижение цен расширению или сокращению эмиссии банкнот, породила в качестве ответной реакции теорию, совершенно противоположную предыдущей, выдающимися представителями которой являются Тук и Фул- лартон. Эта контртеория не признает за банкнотами никакого влияния на рост цен, пока банкноты продолжают размениваться на металл, а за банками — никакой способности увеличивать их массу в обращении, за исключением случаев, когда их количество возрастает пропорционально расширению предпринимательской деятельности. Последнее положение единодушно подтверждалось всеми провинциальными банкирами страны, которые опрашивались целым рядом парламентских комиссий, изучавших данный вопрос. Все они (по словам Фуллартона*) свидетельствовали, что «размеры их эмиссии регулируются исключительно объемом сделок и величиной расходов на местах и колеблются вместе с колебаниями производства и цен и что они не могут ни увеличивать количества выпускаемых ими банкнот за известные пределы, предписываемые объемом этих сделок и величиной расходов, так как их банкноты, по-видимому, немедленно возвратятся обратно к ним, ни уменьшать его, поскольку нехватка денежных знаков наверняка будет возмещена из какого- нибудь другого источника». Опираясь на эти посылки, Тук и Фуллартон делают вывод о том, что банковская эмиссия не в состоянии, поскольку ее объем не может быть увеличен, если не расширяется спрос, повышать цены, что она не может ни стимулировать спекуляцию, ни вызывать торговый кризис и что попытка предотвратить это зло с помощью искусственно созданной системы регулирования выпуска банкнот совершенно бесполезна для' этой цели и может повлечь за собой другие чрезвычайно пагубные последствия. § 2. В той части, в какой эта доктрина опирается на свидетельства, а не на выводы, она представляется мне бесспорной. Я вполне доверяю заверениям провинциаль- * "Regulation of Currencies", p. 85. 429
пых банкиров, переданным Кратко и точйо в приведенной выше небольшой выдержке из работы Фуллартона. Я убежден, что они не могут увеличивать выпуск своих банкнот ни при каких других обстоятельствах, кроме тех, на которые они указали. Я полагаю также, что теория, основанная Фуллартоном на этом факте, содержит в себе большую долю истины и находится гораздо ближе к самой истине, чем количественная теория денежного обращения в какой бы то ни было форме. Рынок может находиться в двух состояниях: одно из них может быть названо состоянием покоя, другое — состоянием выжидания, или спекулятивным. Первое — это то состояние, при котором нет никаких условий, вызывающих у сколько-нибудь значительной части торговых кругов желания расширять свои операции. Производители производят, а торговцы покупают обычными партиями и не ожидают особенно быстрой реализации этих товаров. Каждый заключает сделки в обычных для себя масштабах, и не больше, а если расширяет их, то соразмерно росту своего капитала или расширению связей или соразмерно постепенному увеличению спроса на его товар, обусловливаемому ростом общественного благосостояния. Не замышляя чрезвычайного расширения собственных операций, производители и торговцы не нуждаются в том, чтобы банкиры и прочие заимодавцы открывали им кредит в большем размере, чем обычно, а поскольку банкиры могут увеличивать выпуск только путем расширения выдачи ссуд, в этих условиях возможно лишь кратковременное увеличение количества банкнот. Если в одно время года какая-то часть должников собирается произвести более крупные платежи, чем в другое, или если кто-либо остро нуждается в дополнительном займе, то все они будут просить и получать большее количество банкнот. Но эти банкноты будут оставаться в обращении не дольше, чем дополнительные банкноты Английского банка, выпускаемые каждые три месяца в порядке выплаты дивидендов. Лицо, которому отдаются в уплату банкноты, выпущенные при таких условиях, не должно производить никаких дополнительных платежей, оно не испытывает острой необходимости в платежных средствах и держит их у себя до какого- либо употребления или вкладывает их в банк, а может быть, погашает ими прежнюю ссуду; во всяком случае, они не идут на покупку товаров, поскольку, по нашему предпо- 430
ложению, его ничто не побуждает расширять за рамки обычного запасы своих товаров2. Даже если мы предположим, а мы вправе это сделать, что банкиры искусственно вызывают расширение спроса на ссуды, предлагая по ним ставку процента ниже ее рыночной величины, то все же выпущенные ими банкноты не останутся в обращении, потому что когда земщик, использовавший банкноты для совершения необходимой ему сделки, ликвидирует ее, то кредитор или торговец, получающий их, немедленно использует избыточное количество банкнот, обращая их в банковский вклад. В этом случае, следовательно, банкиры не могут произвольно увеличивать общее количество средств обращения; любой прирост эмиссии банкнот либо возвращается в банк, либо остается без движения в руках общества, не вызывая никакого роста цен. Но есть и другое состояние рынка, резко противоположное описанному выше, и приложимость к этому случаю теории Тука и Фуллартона уже не столь очевидна. Это состояние имеет место тогда, когда господствует убеждение, обоснованное или необоснованное, что предложение одного или нескольких главных товаров недостаточно для обеспечения обычного потребления. В этих условиях все лица, причастные к торговле подобными товарами, захотят расширить свои операции. Производители или импортеры пожелают производить или ввозить большее количество их, спекулянты будут испытывать желание увеличить запасы, чтобы нажиться на ожидаемом росте цен, а товаровладельцы захотят получить дополнительные ссуды, чтобы иметь возможность еще некоторое время воздерживаться от продажи товаров. Все эти категории деловых людей склонны теперь расширить свой кредит, и бесспорно, что банкиры часто удовлетворяют подобные желания в чересчур широких масштабах. Такой же эффект могут вызвать и другие причины, которые, усиливая надежды на прибыль, дают новый импульс предпринимательству. Такое влияние оказывает, например, внезапное расширение иностранного спроса на товары или ожидание такого расширения. Это имело место, когда была открыта Испанская Америка для торговли с Англией. То же самое несколько раз повторялось в торговле с Соединенными Штатами. Подобные события способствуют росту цен на экспортные 2 [Окончание абзаца появилось в 5-м издании (1862 г.).] 431
товары и порождают спекуляцию, которая иногда удерживается в разумных пределах, но чаще носит неумеренный характер (в силу того, что большая часть деловых людей предпочитает риск безопасности). В .подобных случаях у всех торговцев или у большей части их появляется желание шире, чем обычно, использовать свой кредит как покупательную силу. Такое состояние предпринимательства, достигшее своей крайности, приводит к резкому изменению общего положения дел, называемому торговым кризисом; и всем известно, что такие периоды спекуляции едва ли обходятся без значительного увеличения количества банкнот в отдельные моменты их развития. Тук и Фуллартон, однако, возражают на это, утверждая, что расширение обращения банкнот всегда следует за ростом цен, а не предшествует ему и поэтому является не причиной, а следствием его. Они доказывают, что, во-первых, спекулятивные покупки, вызывающие рост цен, осуществляются не на банкноты, а на чеки или в кредит по книге и что, во-вторых, если бы даже эти покупки производились на банкноты, специально для этой цели ссуженные у банкира, то эти банкноты, совершив покупку и оказавшись излишними для текущих сделок, были бы возвращены в банк в виде вкладов. С этим я полиостью согласен и считаю доказанным как научно, так и исторически, что в период развития спекуляции и до тех пор, пока она ограничивается сделками между торговцами, количество банкнот редко значительно увеличивается путем новой эмиссии и отнюдь не способствует спекулятивному росту цен. Однако, как мне представляется, этого нельзя утверждать по отношению к тому моменту, когда спекуляция заходит так далеко, что начинает затрагивать и производителей. Спекулятивные заказы, которые торговцы делают фабрикантам, побуждают последних расширять свои операции и обращаться к банкирам за увеличением ссуд; выпущенные таким образом банкноты уже не попадают к лицам, которые возвратили бы их в банки в виде вкладов, а расходуются по частям на заработную плату и поступают в различные каналы розничной торговли, где они прямо содействуют дальнейшему повышению цен. Я вполне уверен, что подобное использование банкнот должно было оказывать мощное воздействие на цены в то время, когда одно- и двухфунтовые банкноты были разрешены законом. Запрет на выпуск банкнот достоинством менее 432
5 ф. ст., конечно, сделал относительно небольшой эту часть их влияния, существенно ограничивая их пригодность для выдачи заработной платы. Впрочем, есть другая форма их влияния па цены, которая обнаруживается на последних стадиях развития спекуляции и которая является главным аргументом для более умеренных сторонников количественной теории денежного обращения. Хотя у банкиров ссуды редко берутся с целью приобретать товары для спекуляций, в большем объеме они требуются незадачливым спекулянтам, которым необходимо продержаться еще некоторое время; и спрос этих спекулянтов на определенную долю ссудного капитала ставит даже тех, кто не занимается спекуляциями, в большую, чем прежде, зависимость от банкиров в том, что касается получения ссуд. Развитие спекуляции по восходящей отделено от момента резкого изменения ситуации периодом борьбы против понижения цен, длящимся недели или даже месяцы. При первых признаках перемены настроения спекулянты начинают воздерживаться от того, чтобы продавать товары по снижающимся ценам. Между тем им необходимы деньги, без которых они уже не могут выполнять даже свои обычные обязательства. Это и есть как раз тот период, когда обычно замечается значительное увеличение массы обращающихся банкнот. Что такой рост, как правило, имеет место, не может отрицать никто. По-моему, следует согласиться, что это увеличение продлевает период спекуляции, позволяет поддерживать спекулятивные цены, тогда как в другое время они упали бы. Следовательно, оно продлевает и увеличивает утечку драгоценных металлов за границу^ которая представляет собой одну из самых характерных особенностей этой стадии развития торгового кризиса. Продолжающаяся утечка металла в конце концов грозит поставить банки в такое положение, что они окажутся не в состоянии разменивать по требованию свои банкноты на звонкую монету и будут вынуждены сокращать свой кредит более резким и суровым образом, чем это было бы необходимо в тех случаях, когда им не позволили поддерживать спекуляцию расширением кредита после того, как падение цен стало неизбежным. § 3. Предотвращение такого замедления реакции и крайнего ее ужесточения — вот цель проекта регулирования денежного обращения. Первыми глашатаями этого 28 Заказ № 522 433
проекта, который с незначительными изменениями получил силу закона *, были лорд Оверстон, Норман и полковник Торренс. Этот проект в своем первоначальном виде требовал, чтобы право выпуска в обращение банкнот предоставлялось только одной организации. Решением парламента за всеми банками, занимавшимися эмиссией банкнот, сохранилась эта привилегия, но с этого момента она не должна была даваться никому, даже в порядке замены эмитента, прекратившего заниматься выпуском банкнот. Для всех банков, кроме Английского, был установлен максимальный уровень эмиссии, намеренно низкий. Для Английского же банка максимум был установлен не на общую сумму его билетов, а только на часть, выпускаемую под обеспечение, или, иными словами, в ссуду. Эта часть никогда не должна была превышать определенного предела, установленного * [1857 г.] Я считаю себя вправе утверждать, что смягчение внезапных резких колебаний в торговле — действительная и единственная цель Акта 1844 г. Я прекрасно знаю, что его защитники настойчиво доказывали (особенно с 1847 г.), что он в высшей степени способствует «поддержанию разменности банкнот Англии- ского банка». Но меня следует извинить за то, что я вовсе не придаю сколько-нибудь серьезного значения этому одному из приписываемых ему достоинств. Разменность банкнот сохранялась и продолжала бы сохраняться чего бы это ни стоило и в рамках старой системы. По справедливому замечанию лорда Оверстона в его ответе парламентской комиссии, банк при всех обстоятельствах может достаточно сильным влиянием на кредит спасти себя за счет торговых кругов. И то, что Акт 1844 г. смягчает жесткость этой меры, уже достаточное основание высказываться в его пользу. Кроме того, если даже предположить управление банка настолько плохим, что оно поставило бы под угрозу разменность банкнот при отсутствии Акта 1844 г., то после введения в силу этого акта такое же или даже несколько лучшее управление могло бы стать причиной прекращения платежей отделением банковских операций, а вынужденное разделение банка на два отделения усиливает эту возможность. Прекращение платежей повлекло бы за собой разорение всех частных банковских учреждений в Лопдопе, а может быть, даже и выплаты процентов по государственному долгу. Оно представляло бы в действительности большее бедствие, чем кратковременная приостановка размена банкнот, потому что правительство ни в каком случае и ни минуты не колебалось бы отменить размен банкнот, для того чтобы предоставить банку возможность производить платежи по вкладам, если для этого окажется недостаточным временное прекращение действия Акта 1844 г. 434
на первых порах на уровне 14 млн. ф. ст. *. Весь выпуск сверх этой суммы должен был осуществляться в обмен на слитки, которые банк обязан был покупать, в каком бы количестве они ни предлагались, по цене, которая на ничтожную величину ниже цены, назначенной Монетным двором, выдавая в обмен свои банкноты. Таким образом, в отношении эмиссии сверх лимита в 14 млн. ф. ст. роль банка была чисто пассивной, так как на него была возложена обязанность выдавать свои банкноты по цене 3 ф. ст. 17 шилл. 9 пенсов за унцию золота, а золото — по цене 3 ф. ст. 17 шилл. 1072 пенса за унцию, когда бы и кто бы ни потребовал этого. Целью создания такого механизма было получение возможности изменять количество обращающихся банкнот в точном соответствии со временем и степенью изменения массы обращавшейся бы вместо них звонкой монеты. А так как драгоценные металлы из всех известных товаров более всего приближаются при всех влияющих на стоимость обстоятельствах к тому постоянству, которое делает товар пригодным для того, чтобы его использовали в качестве средства обмена, то по этой причине многие, по-видимому, считали, что достоинство Акта 1844 г. будет вполне доказано, если изменения количества, а следовательно, как тогда думали, и стоимости банкнот, выпущенных в обращение в условиях действия данного акта, будут сообразовываться с изменениями, какие имели бы место при чисто металлическом денежном" обращении. В настоящее время все серьезные противники акта вместе с его сторонниками признают, что важнейшим условием использования любого средства обращения, выступающего в качестве заменителя драгоценных металлов, является точное соответствие между их постоянной стоимостью и стоимостью металлических денег. Они утверждают, что до тех пор, пока это средство по первому требо- * Временное превышение этого максимума допускалось, но только под тем условием, чтобы соглашением с каким-либо провинциальным банком последним прекращался выпуск банкнот, которые заменяются банкнотами Английского банка. Но даже и в этом случае это превышение не должно было превосходить 2/з обращающейся массы провинциальных банкнот, подлежащей замене. В силу этого постановления масса банкнот, которые Английский банк вправе выпускать под обеспечение, в настоящее время [1871 г.] составляет около 15 млн. ф. ст. 28* 435
ванию разменивается на звонкую монету, такое соответствие существует и должно существовать. Однако, говоря о стоимости металлических или каких-либо других денег, следует учитывать два момента: постоянную, или среднюю, стоимость и ее колебания. Стоимость бумажных средств обращения должна сообразовываться именно с постоянной стоимостью металлических денег. Но, очевидно, нет никаких оснований для того, чтобы стоимость бумажных денег согласовывалась также и с колебаниями стоимости последних. Единственная цель согласования стоимости первых и вторых — обеспечение стабильности стоимости, а в отношении колебаний желательно лишь то, чтобы они были по возможности меньше. Колебания же стоимости денег, как металлических, так и бумажных, определяются расширением или сокращением кредита, а не количеством обращающихся денег. Поэтому, чтобы определить, какие денежные знаки более всего будут согласовываться с постоянной стоимостью драгоценных металлов, мы должны найти, при какой денежной системе колебания кредита слабее и происходят реже. Достигается ли эта цель скорее всего с помощью звонкой монеты, а следовательно, с помощью бумажных денег, в количественном отношении точно совпадающих с нею, — вот тот вопрос, который предстоит нам решить. Если будет доказано, что бумажные средства обращения, которые следуют за всеми колебаниями количества металла, приводят к более резким изменениям кредита, чем бумажные деньги, не столь жестко придерживающиеся этой согласованности, из этого будет следовать, что те бумажные средства обращения, которые точнее всего согласуются с количеством звонкой монеты, будут в наибольшей степени сообразовываться с ее стоимостью, т. е. с ее постоянной стоимостью, с которой только такая согласованность и желательна3. Теперь нам остается выяснить, так ли это на самом деле. Вначале определим, достигает ли Акт 1844 г. того практического результата, на который как на основной аргумент в его пользу ссылаются его более трезвые защитники, а именно рассмотрим, препятствует ли он на самом раннем этапе спекулятивному расширению, а также утечке золота из страны и, следовательно, способствует ли он смягчению и сдерживанию спекулятивного процесса в це- [Этот абзац впервые включен в 4-е издание (1857 г.).] 436
лом. По-моему, следует признать, что ь определенной степени акт успешно достигает этой цели. Я знаю, что можно возразить, и возразить совершенно основательно, против такой точки зрения. Могут сказать, что в то время, когда спекулянты начинают обращаться в банки с настойчивыми просьбами увеличить им кредит, с тем чтобы они имели возможность выполнить свои обязательства, ограничение выпуска банкнот не помешает банкам предоставлять ссуды, если только они желают этого, что в распоряжении банков еще остаются вклады, представляющие собой источник, из которого можно выдавать ссуды выше того размера, который совместим с разумным ведением банковского дела, и что, даже если они откажут в ссудах, единственным результатом этого будет то, что для удовлетворения нужд вкладчиков будут изъяты сами вклады, которые представят для общества такую же добавку банкнот и звонкой монеты, как и увеличение самого количества банкнот. На самом деле так и есть, и это возражение служит достаточным опровержением точки зрепия тех, кто считает, что ссуды, выданные для поддержания неудавшейся спекуляции, нежелательны в основном, потому что они приводят к увеличению количества средств обращения. Действительно, причиной ее нежелательности является расширение кредита4. Если бы вместо того, чтобы расширять учет, банки допустили бы изъятие вкладов, то это также увеличило бы количество денег в обращении (по крайней мере на непродолжительное время) и в то же время не дало бы никакого расширения кредита в момент, когда он должен уменьшаться. Если они расширяют кредит не с помощью банкнот, а только за счет вкладов, то вклады, в узком смысле слова, будут истощаться, тогда как количество банкнот может увеличиваться беспредель- 4 [Текст от этого места и до конца абзаца появляется начи- пая с 6-го издания (1865 г.). В первоначальном варианте было так: «Если вместо кредитования банкнотами банки будут удовлетворять спрос клиентов на свободный капитал за счет вкладов, то произойдет аналогичное увеличение массы обращающихся денег (по крайней мере кратковременное), но расширения кредита не произойдет. Поэтому в первое время, когда трудности, вызванные излишней спекуляцией, начнут ощущаться, ставку процента нельзя будет удержать от роста. Поэтому спекулянты вынуждены...» и т. д. Этот текст не претерпел никаких изменений до 1865 г., кроме добавления в 4-м издании (1857 г.) слов «...наоборот... процента» перед последним предложением.] 437
по, или же по возвращении в банк они вновь могут выпускаться в обращение, и так бесконечное количество раз. Правда, если банк не боится увеличивать в неопределенных масштабах свои пассивы, он может превратить свои номинальные вклады в такой же неограниченный источник кредита, каким бы были и банкноты, для этого ему стоит только выдавать ссуды в форме коммерческого кредита. Таким путем банк создает вклады из своих собственных обязательств, так как деньги, за которые он возлагает на себя ответственность, превращаются в его руках во вклады, предназначенные для выдачи по чекам, а выданные чеки могут быть погашены (в том же банке или расчетной палате) без помощи банкнот, простым переводом по книгам: с одного счета на другой. Я полагаю, что именно таким способом происходит необоснованное расширение кредита в период спекуляции. Но банки, по всей вероятности, не будут строго придерживаться этого, когда начинается спад. Маловероятно, чтобы они, когда вклады станут уходить от них, стали бы создавать специальные текущие счета, которые вместо фондов, отданных банкам на хранение, представляли бы собой лишь новые пассивы последних. Но опыт показал, что расширение кредита с помощью банкнот продолжается еще долго после начала реакции на чрезмерную спекуляцию. Когда же такой способ борьбы против кризиса становится невозможным, когда вклады и кредит по книгам остаются единственным источником, из которого ссужаются деньгами спекулянты, и когда начинают ощущаться трудности, порождаемые чрезмерной спекуляцией, едва ли можно надолго предотвратить повышение ставки процента. Напротив, когда банки обнаруживают, что вклады уходят от них и что нельзя заполнить образовавшегося вакуума выпуском банкнот, они чувствуют необходимость сокращать кредит, с тем чтобы предотвратить собственное банкротство, в силу чего ставка процента быстро повышается. Поэтому спекулянты бывают вынуждены продавать товары раньше и нести потери, которых уже нельзя было бы избежать. И таким образом ускоряется падение цен и общее сокращение кредита. Чтобы оценить влияние, которое оказывает это ускорение кризиса на уменьшение его интенсивности, обратим особое внимание на характер и последствия утечки золота, этой наиболее яркой особенности периода, непосредственно предшествующего катастрофе. Рост цен, вызываемый 438
спекулятивным расширением кредита, даже когда оно осуществляется без помощи банкнот, играет не меньшую (если рост продолжается достаточно долго) роль в изменении обменных курсов, и когда такое изменение вызвано именно этой причиной, то восстановить курсы и прекратить утечку золота может либо падение цен, либо повышение ставки процента. Падение цен прекратит отлив золота, устранив вызвавшую его причину и сделав экспорт товаров даже для погашения прежних долгов выгоднее пересылки золота. Рост ставки процента и обусловленное им падение цен на ценные бумаги достигают той же цели, правда быстрее, так как побуждают иностранцев не вывозить причитающееся им золото, а оставлять его для помещения в стране и даже пересылать сюда золото для того, чтобы получать выгоду от повышения ставки процента. Прекрасные примеры использования последнего способа прекращения утечки золота дает 1847 г. Но пока не произойдет одно из этих событий, т. е. пока либо не упадут цены, либо не повысится ставка процента, ничто не может ни остановить, ни даже замедлить утечку золота. Но ни цены не падают, ни ставка процента не растет, пока банкиры продолжают поддерживать выдаваемыми ссудами необоснованное расширение кредита. Известно, что когда начинается отлив золота, то прежде всего сокращается количество банкнот, даже если оно раньше и не увеличивалось, потому что необходимое для вывоза золото всегда получают из Английского банка в обмен на его банкноты. Но при системе, существовавшей до 1844 г., Английский банк, как и другие банки, получал характерные для того времени настоятельные просьбы о предоставлении новых ссуд и мог вновь выпускать, а часто и выпускал незамедлительно, банкноты, возвращенные ему в обмен на слитки. Было бы, конечно, большой ошибкой предполагать, что вред от такой реэмиссии состоит в том, что она препятствует уменьшению массы денег, находящихся в обращении. Тем не менее вредоносность его отнюдь не преувеличена ни в одной из тех нападок, которым подверглась деятельность банка. Пока выпуск банкнот продолжается, утечку золота нельзя остановить, поскольку ни цены не падают, ни ставка процента не повышается, пока не отказались от выдачи ссуд. Цены, поднявшись без какого бы то ни было увеличения количества банкнот, могли бы и упасть без уменьшения его. Но, поднявшись в результате расширения кредита, они не 439
могут понизиться без сокращения этого кредита. Поэтому до тех пор, пока Английский банк и другие банки придерживались этой системы, отток золота за границу продолжался и привел к такому уменьшению запасов Английского банка, что создалась угроза прекращения им платежей. Банк был вынужден, наконец, сократить учет векселей столь сильно и неожиданно, что вызвал значительные изменения ставки процента, повлекшие за собой гораздо большие потери и бедствия для предпринимательства и уничтожившие гораздо большую часть обычного кредита страны, чем это было действительно необходимо. Я признаю (и опыт 1847 г. доказал это тем, кто не замечал этого раньше), что описанный выше ущерб может быть нанесен — и даже в большем объеме — Английским банком посредством одних его вкладов. Банк может сохранять или даже расширять масштабы кредитования, тогда как их следовало бы уменьшать, а в конечном счете сократить кредит более резко и значительно, чем это необходимо. Тем не менее я уверен, что банки, совершающие такую ошибку в отношении своих вкладов, усугубили бы ее, если бы они имели право расширять свои операции с ссудами с помощью банкнот так же, как и посредством вкладов. Я вынужден думать, что запрещение увеличивать эмиссию банкнот действительно мешает им выдавать те ссуды, которые несколько задерживают наступление реакции, и способствует тому, что она под конец превращается в стремительный поток5. И если Акт 1844 г. порицают за то, что он чинит препятствия в момент, когда нужны не 5 [Из 6-го издания (1865 г.) были исключены следующие строки и примечание к ним, включенные в текст 1848 г.: «Если ограничения, предусматривавшиеся Актом 1844 г., не являлись препятствием для осуществления банковского кредитования в период, предшествовавший кризису, то почему его сочли непреодолимым во время кризиса, в такой мере непреодолимым препятствием, что для его устранения пришлось бы прибегнуть не иначе как к приостановке действия акта, осуществленной посредством принятия правительством на себя временных диктаторских полномочий». Очевидно, ограничения эти были таким именно препятствием. Примечание. «При этом не ставилась цель через отрицание утвердить возможность устранить указанное препятствие путем расширения кредита по книге, т. е. используя чеки, а не банкноты. Это действительно возможно, как отмечал Фуллартон, а также и я в предыдущей главе. Однако с полной уверенностью 440
помехи, & дополнительные возможности, то все Же по справедливости нужно сказать, что он создает подобные трудности и тогда, когда они приносят несомненную пользу. Именно в этой связи, мне кажется, нельзя отрицать, что новая система действительно имеет преимущества перед старой. § 4. Тем не менее мне представляется несомненным, что это преимущество, как бы высоко его ни ценили, покупается еще большими невыгодами. Во-первых, хотя чрезмерное расширение кредита банкирами исключительно вредно, когда он уже сильно раздут и когда подобное расширение может только замедлить наступление реакции и углубить ее, оно весьма полезно, когда реакция уже наступила и когда вместо избытка налицо нехватка кредита. В такие периоды банкиры, расширяя свой кредит, вовсе не будут увеличивать обычную массу текущего кредита, а только создадут замену для массы внезапно уничтоженного кредита. Если в период, предшествующий 1844 г., Английский банк порой и усугублял разрушительность торговых кризисов, замедляя сокращение кредита и ужесточая тем самым реакцию в большей степени, чем это необходимо, то взамен он оказывал неоценимую услугу во время самого переворота, поддерживая ссудами платежеспособность фирм в тот период, когда все другие бумажные средства обращения и почти весь коммерческий кредит стали практически бесполезными. Эта услуга была особенно заметна в период кризиса 1825—1826 гг., вероятно самого жестокого за все времена; во время него банк увеличил обращение своих банкнот на несколько миллионов фунтов стерлингов, выдавая ссуды тем торговым фирмам, платежеспособность которых не вызывала у него никаких сомнений, и, если бы он был обязан не выдавать этих ссуд, кризис был бы еще суровее. Если банк соглашается выдавать ссуды, то «он должен, — как можно утверждать, что, пока не создано системы, которая позволяла бы осуществлять подобную замену банкнотного обращения, закон выражает твердое намерение воспрепятствовать расширению кредита в рассматриваемой нами ситуации. Правда, отказ от расширения кредита — это еще и проблема возможного обхода предписаний закона, иными словами, проблема проявления со стороны банкиров уважения не только к духу, но и к букве закона».] 441
справедливо отмечает Фуллартон, — удовлетворять tip66t>- бы о предоставлении ссуд выпуском банкнот, так как банкноты являются единственным инструментом, посредством которого банк предоставляет кредит. Но эти банкноты не предназначаются для обращения и не идут в обращение. В такое время спрос на средства обращения оказывается не больше прежнего. Напротив, необходимое в таком случае быстрое снижение цен неизбежно сокращает спрос на них. Поэтому банкноты либо тотчас после выпуска возвратятся в виде вкладов в Английский банк, либо будут оседать в кассах частных банкирских домов Лондона, либо будут разосланы этими последними их провинциальным корреспондентам, либо, наконец, попадут в руки других капиталистов, в горячке предыдущего волнения взявших на себя множество обязательств, для выполнения которых они в данный момент не располагают, быть может, достаточными средствами. В подобных критических ситуациях каждый предприниматель, использующий заемные средства, переходит к обороне и всеми силами старается укрепиться, насколько это возможно. Эту цель он легче всего достигнет, если будет иметь всегда под рукой как можно больший запас бумажноденежных знаков, признанных законом в качестве платежного средства. Сами банк- поты никогда не доходят до товарного рынка, и если они вообще чем-либо способствуют замедлению» (скорее, я бы сказал, сдерживанию) «падения цен, то, во всяком случае, не тем, что стимулируют, хотя бы в самой незначительной степени, эффективный спрос па товары, не тем, что представляют потребителям возможность покупать больше для потребления и тем самым оживляют торговлю, но путем прямо противоположным, а именно тем, что позволяют держателям товаров воздерживаться от их продажи, вследствие чего торговый оборот замедляется, а потребление сокращается». Оказание такого рода своевременной поддержки кредиту в период его чрезмерного сокращения, следующего за необоснованным расширением, совместимо с тем принципом, на котором зиждется новая система, поскольку чрезвычайное сокращение кредита и падение цен неизбежно вызывают приток золота в страну, а принцип системы не только допускает, но даже требует, чтобы количество банк- пот увеличивалось во всех тех случаях, когда должно было бы расширяться металлическое обращение. Но проведению 442
в жизнь мер, которые вполне соответствуют принципу, лежащему в основе нового закона, препятствуют в данном случае положения, не допускающие расширения эмиссии банкнот до тех пор, пока золото действительно не появится в стране, но это происходит всегда после того, как самая тяжелая часть кризиса уже прошла, а все сопровождающие его потери и банкротства уже налицо. Механизм новой системы задерживает использование того самого средства, которое ее теория признает самым подходящим лекарством, в результате чего оно появляется в большинстве случаев слишком поздно *. Эта функция банка заполнять брешь, создаваемую в коммерческом кредите последствиями чрезмерной спекуляции и последующей реакцией, настолько необходима, что если Акт 1844 г., не будет отменен, то не составляет труда предвидеть необходимость приостанавливать действие его (как в 1847 г.) в каждый период крупных затруднений в торговле, как только кризис разразится и войдет в силу**. Если бы все дело сводилось только к этому, то не было бы никакой непоследовательности в том, что, с одной стороны, сохраняются ограничения как средство предотвращения кризиса, а с другой — предусматривается их ослабление в целях смягчения кризиса. Однако существует и другое, более радикальное и всеобъемлющее, возражение против новой системы. Открыто признавая в теории необходимость приведения изменений в количестве бумажных средств обращения в соответствие с изменениями в количестве металлических денег, на практике эта система способствует уменьшению количества банкнот в каждом случае утечки золота, други- * [1857 г.] Правда, банку не запрещено расширять кредит за счет тех вкладов, которые в такие периоды, вероятно, достигают необычайно больших размеров, поскольку в эти периоды каждый отдает свои деньги на хранение в банки, чтобы иметь их наготове. Но вклады не всегда оказываются достаточными; последнее убедительно показал 1847 г., когда банк для облегчения торговли в максимальной степени использовал свои средства, заключавшиеся во вкладах, но не успел этим положить конец панике, которая, однако, сразу же прекратилась, как только правительство решилось приостановить действие Акта 1844 г. ** [1862 г.] Этот прогноз оправдался во время ближайшего торгового кризиса в 1857 г., когда правительство вновь было вынуждено па свою ответственность приостановить действие некоторых статей этого акта. 443
ми словами, способствует тому, чтобы экспорт драгоценных металлов осуществлялся за счет действительного сокращения денежного обращения. При этом предполагается, что при чисто металлическом денежном обращении все происходило бы именно так. Эта теория и ее практические рекомендации применимы лишь к случаю, когда отлив золота порождается ростом цен, вызванным необоснованным расширением денежного обращения или кредита. Ни к какому другому случаю она неприменима. Когда утечка золота является последним звеном в целой цепочке последствий, вызванных расширением денежного обращения или таким расширением кредита, которое по своему влиянию па цены равносильно увеличению массы денег в обращении, то допущение о том, что при чисто металлическом денежном обращении вывозимое золото должно браться за счет обращающегося в стране металла, справедливо. Это связано с тем, что подобная утечка металла, неограниченная сама по себе, будет продолжаться до тех пор, пока денежное обращение и кредит не сократятся. Однако нередко вывоз драгоценных металлов порождается не причинами, влияющими на кредит или обращение, а просто экстраординарным увеличением платежей за границу, вызываемым состоянием товарных рынков или факторами некоммерческого характера. Среди этих причин четыре наиболее важных, примеры неоднократного проявления которых дают последние 50 лет истории Англии. Первая — это чрезвычайные правительственные расходы за границей, как политического, так и военного характера, как, например, в революционной войне или во время недавней Крымской войны. Вторая — это крупный вывоз капиталов для инвестиций за рубежом, как, например, займы и операции в горнорудной промышленности, отчасти способствовавшие наступлению кризиса 1825 г., или американские спекуляции, ставшие главной причиной кризиса 1839 г. Третья причина — неурожай в тех странах, которые снабжают сырьем крупных английских производителей, как, например, неурожай хлопка в Америке, вынудившей Англию в 1847 г. сделать исключительно большие долги, с тем чтобы закупить этот товар по повышенной цене. Четвертая — это неурожай зерна в стране и вызванное этим значительное расширение импорта продовольствия, как это было в 1846 и 1847 гг. Импорт зерна в эти годы превосходил все то, что было до сих пор. 444
Ни в одном из перечисленных случаев, если бы обращение было металлическим, золото или серебро, вывозимые за границу для одной из упомянутых целей, не обязательно или, может быть, даже вовсе не будут целиком6 взяты из обращения. Их возьмут из тех запасов, величина которых при металлическом обращении всегда весьма значительна, в нецивилизованных странах эти капиталы находятся в руках каждого, кто может накопить их, а в цивилизованных они существуют преимущественно в форме банковских резервов. Тук в своей работе «Исследование основ денежного обращения» * говорит об этом факте, но самым ясным и наиболее удовлетворительным разъяснением его общество обязано Фуллартону. Мне неизвестно, чтобы эта часть теории денежного обращения излагалась столь же полно каким-либо другим автором, поэтому я приведу довольно большой отрывок из этой талантливой работы. «Каждый, кто когда-либо жил в одной из азиатских стран, где по сравнению с Европой тезаврация денег происходит в гораздо больших относительно накопленного богатства масштабах и где в силу традиционных представлений о существующей неопределенности и из-за трудности найти для денег безопасное и выгодное помещение такой обычай укоренился гораздо глубже, чем в каком-либо европейском обществе; каждый, кто имел случай лично познакомиться с подобным состоянием общества, легко может вспомнить бесчисленные примеры того, как в период денежных затруднений огромные сокровища звонкой монеты извлекались из сундуков частных лиц, соблазненных высокой ставкой процента, и отдавались взаймы на общественные нужды, а вместе с тем и засвидетельствовать ту легкость, с которой эти сокровища вновь исчезали, когда стимулы, выведшие их на свет, переставали действовать. В странах более цивилизованных и богатых, чем азиатские княжества, в странах, где человек не боится привлечь на себя завистливые взгляды властелина внешним блеском богатства, но где обмен товаров все еще ведется почти исключительно посредством звонкой монеты, как, например, в большинстве стран Европейского континента, побуждение собирать драгоценные металлы может быть менее сильно, чем в большинстве азиатских княжеств, но 6 [«Целиком» вставлено в 4-м издании (1857 г.).] * Inquiry into the Currency Principle". 445
умение накоплять гораздо шире распространено, и поэтому если мы сопоставим абсолютное количество накоплений с численностью населения, то получим, вероятно, для Европы существенно более высокое соотношение; чем для Азии *. В государствах, которые подвергаются вражескому нашествию или в которых социальные условия нестабильны и переменчивы, побуждение к тезаврированию звонкой монеты должно быть, конечно, очень сильно; а в стране, широко ведущей как внутреннюю, так и внешнюю торговлю без сколько-нибудь широкого использования каких-либо банковских заменителей денег, запасы золота и серебра, необходимые для обеспечения регулярности платежей, должны сами по себе поглощать из обращения определенную часть звонкой монеты, размеры которой было бы нелегко определить. В Англии, где банковская система доведена до таких размеров и совершенства, какие неизвестны ни в какой другой части Европы, и где, можно сказать, она способствовала вытеснению звонкой монеты из повсеместного употребления, за исключением разве лишь розничной торговли и платежей во внешней торговле, уже нет побуждений накапливать деньги в качестве сокровищ, и все эти накопления помещены в банки или, точнее сказать, в Английский банк. Однако во Франции, где обращение банкнот все еще ограниченно, количество золотых и серебряных монет составляет, по современным оценкам, огромную сумму —120 млн. ф. ст., и эта оценка вполне правдоподобна. С полным основанием можно предполагать, что очень большая часть его, возможно даже преобладающая часть этого богатства, хранится в форме сокровищ. Если вы предъявите французскому банкиру к оплате вексель на 1000 фр., он вынесет вам из своего хранилища опечатаный мешок с серебром. И не только банкир, но и каждый коммерсант и торговец вынужден держать у себя соответствующий его средствам запас звонкой монеты, достаточный не только для его обычных расходов, но и для удовлетворе- * Из бесспорных фактов известно, что запасы денег, всегда находившиеся на руках у французских крестьян, с незапамятных времен, часто превышают такую сумму, существование которой едва ли можно себе представить, и, как недавно было установлено, даже в такой бедной стране, как Ирландия, мелкие фермеры порой обладают сокровищами, совершенно несоизмеримыми с их видимыми средствами к существованию. 446
ния неожиданных требований. Мы получили немаЛо подтверждений тому, что количество звонкой монеты, собранное в этих бесчисленных хранилищах не только во Франции, но и во всех странах Европейского континента, в которых банковские институты либо вовсе отсутствуют, либо плохо организованы, не просто значительно само по себе, но и может быть оттуда извлечено и в больших объемах перемещаться из одной страпы в другую, оказывая незначительное, а может быть, и вовсе не оказывая влияния на цены и не вызывая никаких других существенных изменений». Одним из таких доказательств является «примечательный успех, которым сопровождались одновременные усилия нескольких главных стран Европы (России, Австрии, Пруссии, Швеции и Дании), направленные на то, чтобы пополнить государственную казну и заменить металлическими монетами значительную часть обесценившихся бумажных денег, необходимость широкого выпуска которых была вызвана войной. И этот успех имел место в то самое время, когда свободный запас драгоценных металлов в мире был уменьшен усилиями Англии восстановить у себя металлическое обращение... Не может быть никаких сомнений в том, что эти сложные операции отличались чрезвычайно широким размахом, что они были завершены без сколько-нибудь чувствительного ущерба для торговли или общественного благосостояния или вообще без какого-либо другого последствия, если не считать некоторого временного изменения вексельного курса и того, что частные сокровища, накопленные во всей Европе во время войны, должны были послужить главным источником, из которого черпалось все это золото и серебро. Мне кажется, что, стоит только хорошенько представить колоссальный излишек металлического богатства, который, как свидетельствуют подобные факты, постоянно существует и который, несмотря на свое сонное и инертное состояние, всегда готов пробудиться к деятельности при первых же признаках достаточно значительного расширения спроса, и тогда нельзя не согласиться с тем, что рудники могут быть закрыты на многие годы и добыча металлов совершенно прекратится, а между тем меновая стоимость металла претерпит едва ли заметное изменение» *. Сопоставляя это с теорией денежного обращения и до- * "Regulation of Currencies", p. 71—74. 447
водами ее защитников, Фуллартон пишет: «Можно вообразить*: они предполагают, будто бы золото, предназначенное для вывоза из страны с исключительно металлическим обращением, по мелочам собирается на ярмарках, рынках или из выручки оптовых и розничных торговцев. Они никогда даже не намекают на существование такой вещи, как огромные запасы металла в виде сокровищ, хотя именно от использования этих запасов зависит вся система международных платежей в странах, в которых обращается звонкая монета, тогда как, по их мнению, совершенно невозможно, чтобы деньги, накопленные в виде сокровищ, влияли на цены. Мы по опыту знаем, какие огромные платежи золотом и серебром могут иногда производить страны с чисто металлическим денежным обращением без малейшего ущерба для внутреннего благосостояния. Откуда же они берут средства для таких платежей, если не из денег, накопленных в виде сокровищ? Посмотрим теперь, какое воздействие могла бы оказать на денежный рынок страны необходимость осуществить внешний платеж в несколько миллионов фунтов стерлингов, когда средством реализации всех сделок служат исключительно драгоценные металлы. Конечно, подобная необходимость могла бы быть удовлетворена только путем перевода капитала, но разве конкуренция за обладание капиталом, необходимым для перевода, вызванного этой необходимостью, не привела бы неизбежно к росту рыночной ставки процента? Если бы этот платеж должно было произвести правительство, не оказалось бы оно вынужденным выпустить новый заем на условиях, более обьшного льготных для заимодавцев?» А если бы этот платеж должны были произвести торговцы, не сделали бы они это за счет банковских вкладов или резервов, которые они при отсутствии банков держат у себя, или не были бы они вынуждены получить необходимую сумму звонкой монеты, выступая на денежном рынке в качестве заемщиков? «И разве все это влияло бы неизбежно на денежные запасы, хранимые в виде сокровищ, и не привело бы в движение часть золота и серебра, накапливаемых профессиональными заимодавцами, иногда со специальным расчетом воспользоваться подобной возможностью извлечь выгоду из своих сокровищ?.. * Ibid., p. 139-142. 448
В последнее время [1844 г.] платежный баланс почти со всей Европой уже около четырех лет был блалчшриятным для Англии и золото поступало в страну столь широким потоком, что вновь поступившее количество его достигло неслыханной суммы — примерно 14 млн. ф. ст. А между тем слышна ли была за все это время хоть одна жалоба на сколько-нибудь серьезные затруднения, причиненные этим жителям континента? Стали ли там цены гораздо ниже, чем в Англии? Снизилась ли заработная плата, пострадали ли торговцы от всеобщего обесценения их запасов? Ничего подобного не случилось. Коммерческие и денежные операции везде протекали гладко и спокойно, а, в частности, повышение доходов и расширение торговли во Франции свидетельствуют о продолжающемся росте благосостояния страны. В самом деле сомнительно, чтобы даже такая большая утечка золота уменьшила хотя бы на один наполеондор ту часть металлического богатства страны, которая действительно находится в обращении. И также было очевидно, судя по спокойному состоянию кредита, что все это время не только не прекращалось поступление звонкой монеты, необходимое для ведения дел на рынке розничной торговли, но что и запасов ее было достаточно, чтобы обеспечивать все условия для осуществления регулярных торговых платежей. Самая существенная черта металлической системы — это то, чтобы запасы звонкой монеты, хранимые в форме сокровищ, при любых случайностях позволяли достигать двух целей: чтобы они, во-первых, давали необходимое для вывоза количество металлов и, во-вторых, поддерживали бы внутреннее обращение на необходимом уровне. При такой системе каждый торговец, у которого в рамках его обычной деятельности нередко возникает необходимость переводить значительные суммы металлических денег за границу, должен либо держать у себя сокровище достаточной величины, либо иметь возможность занять у других сумму, достаточную не только для того, чтобы переводить нужные суммы, но и для непрерывного осуществления своих обычных сделок внутри страны». В стране, где кредит достигает таких больших размеров, .как в Англии, единственный большой запас ввонкой монеты, находящийся в одном учреждении — Английском банке, заменяет собой во всем, что касается драгоценных металлов, множество отдельных денежных запасов 29 Заказ № 522 449
Йругих стран. Следовательно, принцип теории денежйбгб обращения требовал бы, чтобы вся та утечка металла из страны, которая при чисто металлическом обращении происходила бы за счет денежных запасов, хранящихся в форме сокровищ, могла свободно совершаться из резервов Английского банка; не следовало бы для прекращения этой утечки принимать никаких мер: ни уменьшать массы находящихся в обращении денег, ни сокращать кредит. И против этого нельзя было бы выдвинуть никакого обоснованного возражения, если бы отлив золота не принимал размеров, угрожавших полным истощением резервов и, следовательно, прекращением платежей; это та опасность, против которой можно принять соответствующие меры предосторожности, потому что в рассматриваемых нами случаях отлив золота для внешних платежей составляет определенную величину и прекращается сам собой по мере осуществления этих платежей. При всех системах принимается, что обычный резерв Английского банка должен превышать ту предельную величину, которой, как показывает опыт, может достичь утечка металла. Фуллартон предельной величиной этого резерва называет 7 млн. ф. ст., но Тук рекомендует, чтобы он в среднем составлял 10 млн. ф. ст., а в последней публикации — 12 млн. ф. ст.7. В этих условиях обычный резерв, который бы никогда не использовался для дисконтирования, но сохранялся исключительно для совершения платежей в обмен на банкноты или чеки, был бы достаточен для преодоления такого рода кризиса, который протекал бы без дополнительных трудностей, вызываемых сокращением кредита или обращения. Но это [как раз и является наиболее выгодным в данном случае denouement (исход дела, развязка), который не только совместим с открыто 7 [Остальная часть этого абзаца была включена в 6-е издание (1865 г.) вместо следующего текста оригинала: «Механизм новой системы требует, чтобы это осуществлялось силой, что не только не нужно, но и отвергается его принципами. Любое изъятие металла для вывоза, каковы бы ни были его причины и независимо от того, влияет ли оно в условиях металлического обращения на оборот или нет, в настоящее время принудительно осуществляется только за счет этого источника. Обращение банкнот и чеков или других долговых обязательств Английского банка должно быть уменьшено на величину вывозимого металла, даже если она превышает 7 млн. или 10 млн. ф. ст. И это происходит — вспомним — тогда...» и т. д.] 450
провозглашаемым принципом системы, но и прямо требуется им. Защитники же системы считают ее большим достоинством то, что она не допускает подобного исхода дела. Они пре!возносят то, что при первых признаках вывоза дзрагаценных металлов (какими бы причинами он ни вызывался и независимо от того, привел бы он или нет к сокращению кредита при металлическом обращении) Английский банк сразу же оказывается вынужденным сокращать выдачу ссуд. И вспомним, что это происходит тогда, когда нет ни спекулятивного роста цен, который нужно корректировать, ни необычного расширения кредита, который вызвал бы необходимость его сокращения, а единственной причиной появления спроса на золото являются внешние платежи правительства или значительные закупки зерна, обусловленные неурожаем. Предположим даже8, что этот резерв окажется недостаточным для покрытия внешних платежей и средства для их осуществления придется взять из ссудного капитала страны, вследствие чего ставка процента вырастет. В таких условиях некоторое стеснение денежного рынка станет неизбежным, но оно еще усугубляется выделением в банке двух департаментов: банковского и эмиссионного. Обычно представляют дело так, как будто бы закон оказывает лишь одностороннее действие, а именно будто бы он препятствует Английскому банку, когда последний отдает, скажем, на 3 млн. ф. ст. слитков в обмен на свои банкноты на ту же сумму, вновь выпускать их в порядке выдачи ссуд, осуществления операций по дисконтированию или для других целей. Однако в действительности закон оказывает более широкое влияние. Хорошо известно, что утечка золота затрагивает прежде всего деятельность банковского департамента. Банковские вклады образуют массу незанятого, свободного капитала страны: капитал, необходимый для осуществления платежей за границу, почти всегда получают путем востребования вкладов. Допустим, что требуемая сумма равна 3 млн. ф. ст. Банкноты на сумму 3 млн. ф. ст. берутся из банковского департамента (непосредственно или через частных банкиров, которые держат основную массу своих 8 [Текст от этого места и до конца параграфа переписан для 4-го издания (1857 г.), а примечания добавлены в 5-м издании (1862 г.).] 29* 451
резервов в Английском банке). Полученные таким образом банкноты представляются в эмиссионный департамент и обмениваются там на золото для вывоза. Таким образом, вывоз из страны только 3 млн. ф. ст. означает уменьшение средств банка фактически на 6 млн. ф. ст. Величина /вкладов уменьшилась на 3 млн. ф. ст., и резервы эмиссионного департамента сократились на такую же сумму. Пока Акт 1844 г. остается в силе, оба департамента не могут помочь друг другу даже в случае острой необходимости; каждый из них вынужден принимать свои собственные меры предосторожности для обеспечения своей безопасности. Поэтому все те меры, которые при старой системе потребовалось бы принять по причине вывоза 6 млн. ф. ст., теперь уже необходимы при вывозе только 3 млн. ф. ст. Эмиссионный департамент охраняет свои интересы способом, предписанным законом: не выпуская вновь возвращенные ему банкноты в сумме 3 млн. ф. ст. Банковский же департамент должен принять меры для пополнения своего резерва, уменьшившегося на 3 млн. ф. ст. Поскольку его долги уменьшились на 3 млн. ф. ст. в силу изъятия вкладов на эту сумму, то и его резерв, который в соответствии с банковскими обычаями должен составлять одну треть суммы долговых обязательств, уменьшится на 1млн. ф. ст. Но другие 2 млн. ф. ст. банк должен получить за счет невозобновления ссуд на эту сумму после их погашения. Он должен не только повысить ставку процента, по и любыми путями уменьшить на 2 млн. ф. ст. общую сумму учитываемых им долговых обязательств или продать ценные бумаги на эту сумму. Столь насильственное обращение с денежным рынком в целях пополнения банковского резерва обусловлено существованием Акта 1844 г. Если бы не было ограничений, установленных этим законом, Английский банк, вместо того чтобы сокращать сумму учитываемых им долговых обязательств, мог бы просто переместить 2 млн. ф. ст. золотом или банкнотами из эмиссионного департамента в банковский, разумеется не для того, чтобы ссужать их клиентам, а для обеспечения платежеспособности последнего на случай нового неожиданного востребования вкладов. И если утечка золота не будет продолжаться и не достигнет таких размеров, которые вызывают опасение того, что она превысит стоимость всего золота, находящегося в резервах обоих департаментов, у банка не появится необходимость в период затруд- 452
нений в области торговли лишать ее обычного объема ссуд, предоставляемых по ставке процента, соответствующей возросшему спросу *. Могут возразить — и я овдаю себе отчет в этом, — что, допуская, чтобы подобного рода утечка металла свободно оказывала влияние на резерв банка до тех пор, пока она не прекратится сама собой, мы не предотвратим, а только отсрочим сокращение массы денежных знаков, находящихся в обращении, и кредита, поскольку если бы ограничение эмиссии для прекращения утечки не было установлено с самого начала, то потребовалось бы такое же или еще более жесткое ограничение впоследствии, чтобы путем воздействия на цены вернуть это громадное количество золота, необходимое для пополнения банковского резерва. Но в этом возражении упущено из виду несколько моментов. Во-первых, золото можно вернуть и не прибегая к снижению цен, с помощью такого более быстрого и удобного средства, как повышение ставки процента, не * [1862 г.] То, что я назвал «двойным действием утечки драгоценных металлов», вызвало странные недоумения: подумали, будто бы я утверждаю, что Английский банк вынужден выдавать 6 млн. ф. ст. из своих средств при утечке, равной всего 3 млн. ф. ст. Такое утверждение в высшей степени абсурдно, чтобы его стоило опровергать. Вывоз золота оказывает двойное влияние не на финансовое положение самого банка, а на меры, принимаемые банком для его прекращения. Хотя сам банк не становится беднее, его два резерва — резерв банковского и резерв эмиссионного департаментов — при утечке, равной 3 млп. ф. ст., уменьшаются на 3 млн. ф. ст. каждый. И поскольку автономность этих отделений вызывает необходимость в том, чтобы каждое из них в отдельности было таким же сильным, каким они должны были бы быть вместе, если бы могли оказывать друг другу помощь, то воздействие банка на денежный рынок при утечке 3 млн. ф. ст. должно быть таким же мощным, каким оно было бы при вывозе 6 млн. ф. ст. в рамках старой системы. Так как резерв банковского департамента меньше, чем он был бы в других условиях, на всею стоимость слитков эмиссионного департамента, и так как вся сумма необходимого для вывоза золота падает вначале на этот уменьшенный резерв, то давление всей этой суммы на половину резерва станет ощущаться п той же мере и потребует для своего прекращения столь же энергичных мер, как при воздействии двойной суммы на целый резерв. Как я говорил в другом месте («Evidence before the Committee of the House of Commons on the Bank Acts, 1857»), «это все равно что запретить человеку, которому необходимо поднять тяжесть, использовать сразу обе руки и разрешить использовать каждую руку отдельно; в этом случае было бы необходимо, чтобы каждая рука была такой же крепкой, как две вместе». 453
вызывающее падения никаких цен, кроме цен на ценные бумаги. И продажа английских ценных бумаг иностранцам, и пересылка за границу для продажи иностранных ценных бумаг, находящихся в Англии, — обе эти операции использовались в широких масштабах во время торговых затруднений 1847 г. и не только остановили отлив золота за границу, но даже повернули поток вспять и возвратили металл обратно. Следовательно, золото было возвращено посредством не сокращения количества денег, находящихся в обращении, а уменьшения количества выдаваемых ссуд. Но и это последнее условие не всегда абсолютно необходимо, потому что вовсе не нужно, чтобы золото возвращалось с такой же быстротой, с какой оно ушло. Значительная часть, по всей вероятности, возвратилась бы обычным торговым путем в виде оплаты экспортируемых товаров. Добавочная прибыль (extra gains), полученная иностранными торговцами и производителями от дополнительных платежей, поступивших из Англии, по всей вероятности, была бы отчасти израсходована на расширение закупок английских товаров как для потребления, так и для спекуляций, хотя этот результат может и не проявиться настолько быстро, чтобы с самого начала была устранена необходимость пересылать золото. Эти дополнительные покупки изменили бы платежный баланс в пользу Англии и постепенно возвратили бы часть вывезенного золота, а оставшаяся часть, вероятно, была бы возвращена без сколько-нибудь значительного увеличения ставки процента в Англии, в силу ее падения в иностранных государствах, вызванного прибавкой нескольких миллионов фунтов стерлингов золотом к скудному капиталу этих стран. Правда, при том положении вещей, которое установилось после открытия новых месторождений золота, когда громадное количество золота, ежегодно добываемого в Австралии, и значительная часть золота, добываемого в Калифорнии, распределяются по другим странам через Англию и редкий месяц проходит без новых больших поступлений металла, резервы Английского банка могут пополняться и без возвращения вывезенного золота. В таком случае необходим только перерыв в вывозе золота, и то лишь кратковременный. По этим причинам мне представляется, что, несмотря на полезное влияние Акта 1844 г. на начальном этапе подобного рода торгового кризиса (т. е. вызванного чрез- 454
Мерной спекуляцией), он в целом обостряет перевороте, происходящие в торговле. Под действием этого акта сокращение кредита не только усугубляется, но и становится более частым. «Предположим, — пишет Джордж Уолкер в одной из ярких, беспристрастных и убедительных статей, помещенных в Aberdeen Herald и составляющих один из лучших за все время материалов по этому вопросу, — что из 18 млн. золотом 10 млн. находятся в эмиссионном департаменте, а 8 млн. — в банковском. Результат будет тот же, как и при металлическом обращении: резерв в 8 млн. вместо 18 млн. ...Влияние Акта 1844 г. проявляется в том, что характер действий банка при утечке золота должен определяться не суммой золота в его подвалах, а той частью золота, которая принадлежит банковскому департаменту. Распоряжайся банк всем золотом, он мог бы найти излишки, сокращать кредит или понижать цены, если после окончания утечки останется достаточный резерв. Но поскольку в его распоряжении находится только резерв банковского департамента, Английский банк должен, действуя в столь узких рамках, противодействовать утечке золота принятием более или менее энергичных контрмер в ущерб торговому миру; и если он не сделает этого, то результатом будет разорение и банкротство. Следовательно, Акт 1844 г. вызывает чрезмерные и частые колебания ста!вки процента. С 1847 г., когда стало совершенно ясным действительное положение Английского банка, было признано необходимым в качестве меры предосторожности, чтобы каждое изменение резерва сопровождалось изменением ставки процента». Поэтому, чтобы сделать Акт 1844 г. безвредным, было бы необходимо в дополнение ко всему золоту, находящемуся в эмиссионном департаменте, оставлять в банковском департаменте такой резерв золота, который при старой системе был бы достаточен для обеспечения деятельности обоих департаментов. § 5. Остаются еще два относящихся к обращению банкнот вопроса, которые были предметом широкого обсуждения в последние годы. Спрашивается, должна ли привилегия выпуска банкнот принадлежать одному-единст- венному органу, подобному Английскому банку, или эмитентов может быть несколько; а при последнем допущении нужно ли и желательно ли принимать какие-либо 455
особые мерь! предосторожности для защиты держателей банкнот от потерь, вызываемых неплатежеспособностью эмитентов. Ряд предыдущих соображений привел нас к выводу, что банковские билеты по сравнению с другими формами кредита имеют меньшее значение, чем то, какое признает за ними общераспространенное мнение. Поэтому вопросы регулирования столь небольшой части общей массы кредита не могут казаться нам сейчас такими важными, какими они иногда представляются. Однако банкноты обладают одной весьма специфической особенностью — они представляют собой единственную форму кредита, достаточно удобную для всех потребностей обращения и могущую вполне заменить металлические деньги во внутреннем обращении, хотя расширение использования чеков все более и более способствует тому, что количество банкнот уменьшается, подобно тому как сокращалось бы количество находившихся в обращении соверенов или других монет, которые в случае упразднения банкнот заняли бы их место. Но несомненно одно, а именно что еще долгое время будет выпускаться значительное количество банкнот везде, где существует необходимая степень доверия в торговле и разрешено их свободное использование. Поэтому исключительная привилегия их эмиссии становится источником большого денежного дохода, если принадлежит правительству или другому единственному органу. Возможно и желательно, чтобы эту выгоду получала нация в целом. И если управление обращением банкнот должно быть делом чисто механическим и всецело подчиненным определенному принципу, как это установлено Актом 1844 г., то нет видимых причин для того, чтобы этот механизм работал на пользу частных эмитентов, а не государственной казны. Но если будет избран план, оставляющий вопросы регулирования масштабов эмиссии на усмотрение эмитентов, то тогда будет нежелательно, чтобы эта деликатная обязанность была добавлена к постоянно возрастающему числу функций правительства и чтобы внимание государственных деятелей отвлекалось от гораздо более важных дел постоянными просьбами и всевозможными нападками, от которых никогда не избавлены считающиеся ответственными за все, даже самые незначительные, действия, связанные с регулированием денежного обращения. Было бы лучше, чтобы казначейские 456
билеты, свободно обмениваемые на золото, выпускались в определенном количестве, не превышающем минимальную сумму обращающихся «банкнот, и чтобы остальную часть эмиссии, которая может потребоваться, обеспечивали один или несколько частных банков. Можно также установить, чтобы такой орган, как Английский банк, мог снабжать всю страну банкнотами с условием ссудить правительству банкнот на сумму 15—20 млн. ф. ст. без процентов. Это дало бы государству такую же денежную выгоду, как если бы оно само выпустило банкноты на эту сумму. В вину системе, допускающей множество эмитентов и существовавшей в Англии до 1844 г. и с некоторыми ограничениями существующей до сих пор, вменяется то, что конкуренция между различными банками, выпускающими банкноты в обращение, побуждает их чрезмерно увеличивать их выпуск. Но мы видели, что возможность банкиров увеличивать выпуск своих банкнот и размеры вызываемого этим ущерба совершенно ничтожны по сравнению с имеющей хождение преувеличенной оценкой их. Как отметил Фуллартон *, чрезмерное обострение конкуренции между банками, вызванное созданием акционерных банков, — конкуренции зачастую безрассудной, доказало полную невозможность увеличить общую массу находящихся в обращении банкнот; напротив, эта масса в действительности уменьшалась. Если нет каких-либо особых оснований для ограничения свободы промышленности, общее правило должно оставаться в силе. Мне представляется желательным, однако, сохранить одно такое крупное учреждение, как Английский банк, отличающееся от других банков-эмитентов тем, что оно одно обязано производить оплату своих банкнот золотом, в то время как остальным банкам предоставлялась свобода платить за свои банкноты банкнотами этого центрального органа. Цель этого — оставить одно учреждение, ответственное за поддержание резерва драгоценных металлов, достаточного для удовлетворения всех возможных внешних платежей. Распределение этой ответственности между несколькими банками не позволит эффективно нести ее ни одному из них. А если же один из них и будет вынужден нести эту ответственность, то резеды металла, сохраняемые остальными банками, образуют капитал, остающийся без упо- * См. р. 89—92. 457
требления, чего можно было бы избежать, разрешив банкам по желанию оплачивать свои банкноты банкнотами Английского банка. § 6. Остается выяснить, необходимы ли при множественности банков-эмитентов особые меры предосторожности для защиты держателей банкнот от последствий прекращения платежей этими учреждениями. До 1826 г. неплатежеспособность эмиссионных банков была частым и очень серьезным злом, нередко навлекавшим бедствие на всю страну и одним ударом лишавшим предусмотрительных хозяев результатов длительного и трудного процесса сбережения. Это явилось одной из главных причин, побудивших парламент в том году запретить выпуск банкнот достоинством ниже 5 ф. ст., чтобы по крайней мере трудящиеся классы по возможности меньше подвергались этим потрясениям. В качестве дополнительной меры предполагалось предоставить держателям банкнот преимущество перед остальными кредиторами или требовать от банкиров вносить в залог государственные и прочие ценные бумаги на всю стоимость всей суммы выпущенных банкнот. Необеспеченность прежнего банкнотного обращения Англии отчасти была результатом влияния акта, который в интересах предоставления монополии банковской деятельности Английскому банку запретил и в Лондоне, и в провинции учреждать как депозитные, так и эмиссионные банки с числом компаньонов более шести. Тем самым учреждение солидных банковских институтов превращалось в уголовное преступление. Действие этого акта, типичного образчика старой системы монополий и ограничений, было отменено в 1826 г. в отношении как депозитных, так и эмиссионных банков по всей стране, кроме района, очерченного радиусом в 65 миль вокруг Лондона, а в 1833 г. оно было отменено в отношении депозитных банков и в этом районе также9. Была надежда, что начавшееся после этого учреждение многочисленных акционерных банков создает более надежное денежное 9 Последняя часть абзаца была включена в 4-е издание (1857 г.) вместо следующего текста оригинала (1848 г.): «Создание после этого многочисленных акционерных банков, выпускавших более надежные деньги, сделало для всех частных банков практически невозможным сохранение обращения их банкнот, цот их кацитал и деятельность не добьются большего доверия, 4$з
обращение и что благодаря им банковская система Англии станет почти такой же безопасной для общества, как и шотландская система (при которой банковская деятельность была всегда свободной) в течение двух последних веков. Однако недавние почти невероятные примеры безрассудного и мошеннического управления этими учреждениями (впрочем, в некоторых наиболее выдающихся случаях виновными оказались не эмиссионные банки) слишком ясно показали, что по крайней мере к югу от Твида использование акционерного принципа в банковском деле не служит столь надежной гарантией, какой его с такой уверенностью считали прежде. Поэтому сейчас трудно бороться с убеждением, что, допуская наличие множества эмиссионных банков, в качестве непременного условия необходимо требовать какого-то специального обеспечения в интересах держателей банкнот 10. И хотя во многих случаях деятельность акционерных банков дает примеры плохого управления (к эмиссионной деятельности это относится меньше, чем к депозитной), случаи банкротства этих банков чрезвычайно редки, и еще реже случаи, когда в конечном счете кто-нибудь, кроме акционеров, нес потери. В настоящее время банковская система Англии безопасна, как и шотландская (при которой банковская деятельность была всегда свободной) в течение двух последних веков, и законодательные органы могли бы, не опасаясь отрицательных последствий, по крайней мере такого рода, отменять свои запреты (никогда не распространявшиеся на Шотландию), касавшиеся одно- и двухфунтовых банкнот. Я не могу поэтому считать совершенно необходимым учреждение специального обеспечения для держателей банкнот. Действительная защита интересов всех кредиторов—это хороший закон о неплатежеспособности (как часть законодательства, в настоящее время постыдно недостаточного) и полная гласность по крайней мере по отношению к акционерным компаниям; придание гласности их эмиссионной деятельности в настоящее время вполне оправданно, но это только небольшая часть того, что государство вправе потребовать от них в обмен на разрешение создавать акционерные компании и их правовое признание в качестве коллективных органов». 10 [См. Приложение W. «Регулирование денежного обращения».] 459
ГЛАВА XXV О КОНКУРЕНЦИИ МЕЖДУ СТРАНАМИ, ВЫСТУПАЮЩИМИ НА ОДНОМ РЫНКЕ § 1. В лексиконе теории меркантилизма, язык и концепции которой до сих пор остаются основой того, что может быть названо политической экономией торгующих классов (в отличие от политической экономии покупателей, или потребителей), нет выражения более распространенного и грозного, чем выражение «продажа по пониженным ценам» (underselling). Продавать товар дешевле, чем продают его другие, и не позволять им сбивать свою цену — об этом говорилось и говорится так часто, как будто в этом единственный смысл существования лроизводства и товарообмена. Господствующие среди народов чувства торгового соперничества веками преобладали над пониманием общей выгоды, получаемой торговыми странами от процветания друг друга, и этот коммерческий дух — который в наше время служит одной из сильнейших преград для войн, — в течение определенного периода европейской истории был их главной причиной. Даже и при нынешней возможности более просвещенного взгляда на сущность и последствия мировой торговли некоторое, хотя относительно и небольшое, место должно быть все же отведено факту торгового соперничества. Как и отдельные торговцы, нации тоже могут на рынках одних товаров выступать в качестве конкурентов с противоположными интересами, на других — быть в более выгодных взаимоотношениях: покупать товары друг у друга. Выгода торговли состоит не в продаже товаров, как думали одно время. Наоборот, поскольку продажа товаров служит средством приобретения покупаемых товаров, нация лишается действительной выгоды торговли — импорта, если не сумеет побудить другие нации взять какие-либо ее товары в обмен; и в той степени, в какой конкуренция других стран заставит ее продавать свои товары дешевле под угрозой вообще их не продать, импорт, получаемый от внешней торговли, обходится ей дороже. Эти моменты уже освещались, хотя и мимоходом, в некоторых предыдущих главах. Однако ввиду огромного 460
Места, занимаемого этой темой, тса(к раньше, так и в настоящее время, в экономических трудах, а также в практических заботах политиков, с одной стороны, торговцев и промышленников — с другой, желательно, прежде чем оставить вопросы международного обмена, добавить еще несколько замечаний о том, что позволяет или не позволяет одним странам продавать дешевле, чем другие. Одна страна может сбивать цену других стран—вплоть до вытеснения с данного рынка — только при двух условиях. Во-первых, она должна обладать известным преимуществом в производстве экспортируемого товара, преимуществом не абсолютным (как уже пояснялось, и весьма подробно), но относительно других товаров; и, во-шторых, соотношение опроса этой страны и страны, покупающей у нее, и соответственно соотношение интернациональных стоимостей между этими странами должны быть такими, чтобы покупающая страна получала больше полной торговой выгоды, получаемой страной, конкурирующей с первой; в противном случае конкурирующая страна сможет удержаться на рынке. Вернемся к условному примеру с торговлей сукном и полотном между Англией и Германией. Англия способна производить с одинаковыми издержками 10 ярдов сукна или 15 ярдов полотна, а Германия — с такими же издержками — 20 ярдов полотна, и эти два товара обмениваются этими странами в какой-то средней пропорции, скажем 10:17. Торговля Германии на английском рынке не может быть подорвана (to undersell), и Германия не может быть вытеснена с английского рынка, если конкурирующая страна вге предложит не просто больше 17, но больше 20 ярдов полотна за 10 ярдов сукна. В противном случае конкуренция только обяжет Германию платить дороже за сукно, но не лишит ее возможности экспортировать полотно. Вытеснить Германию с рынка может только та страна, которая, прежде всего, способна производить полотно с меньшими, чем Германия, издержками по отношению к сукну; и, кроме того, она должна обладать таким спросом на сукно или другие английские товары, который заставит ее — даже когда она полностью овладеет рынком — предоставлять Англии большую выгоду, чем может дать Германия, даже полностью отказавшись от своей выгоды, т. е., например, 21 ярд к 10. Если же этого не произойдет, если, например, после вытеснения Германии 461
равейство международного спроса установится при сботйб- шении 18 : 10, то Германия сможет снова включиться в конкуренцию. В этом случае Германия перестанет быть страной, у которой перебили цену, и окажется возможной пропорция — например, 19 :10, — при которой обе страны будут удерживать свои позиции и продавать Англии достаточно полотна, чтобы оплатить сукно или другие английские товары, на которые они предъявляют спрос в этих по-новому уравновешенных условиях взаимного обмена. Точно так же и Англию как экспортера сукна может вытеснить с германского рынка только такая страна, которой большее преимущество в производстве сукна позволит (и которую интенсивность ее спроса на герман- скую цродукцию заставит) предлагать 10 ярдов сукна не просто меньше, чем за 17, но меньше, чем за 15 ярдов полотна. Тогда Англия не сможет продолжать торговлю, не неся убытков, или — при любой более высокой пропорции — Англия просто должна будет давать Германии больше сукна за меньшее количество полотна, чем раньше. Из этого следует, что беспокойство по поводу возмож- ности быть навсегда вытесненным с рынка рассеивается очень легко. Грозит не потеря торговли, а лишь легкое неудобство от уменьшения ее выгодности — главным образом для потребителей иностранных товаров, но не для производителей или продавцов экспортируемых товаров. Если какая-то страна в тот или иной период продает сукно чуть дешевле, чем могут себе позволить английские производители при существующем состоянии цен в Англии, — это еще не причина для беспокойства. Допустим, что им временно перебили цену, и их экспорт уменьшился. Импорт превысит экспорт, произойдет новое распределение драгоценных металлов, цены упадут и, поскольку все денежные расходы английских производителей уменьшатся, они смогут (если не сложится положение, описанное в предыдущем абзаце) снова конкурировать со своими соперниками. Потери, которые понесет Англия, лягут не на экспортеров, а на тех, кто потребляет импортные товары: уменьшится величина их денежных доходов, и они должны будут платить ту же, а то и большую цену за все товары, производимые в других странах. § 3. Такой я представляю себе правильную теорию, или обоснование, подрыва цены. Дальше будет показано, 462
что эта теория не принимает в расчет ряд моментов, о которых мы чаще, чем о других, слышим при обсуждении причин вытеснения той или иной страны с рынка. Согласно изложенному учению, цена ни одного товара данной страны не может быть обита, если конкурирующая страна не получит более мощный стимул для помещения своего труда и капитала в производство данного товара, а такой стимул порождается только более значительным сбережением труда и капитала, разделяемым между нею и ее клиентами и ведущим к большему росту совокупного мирового продукта. Поэтому, хотя данной стране подрыв ее цены и приносит потери, для мира в целом он означает большой выигрыш: замещающая торговля экономит больше человеческого труда и капитала и больше прибавляет к общему богатству, чем та, которую она замещает. Его бесспорное преимущество состоит в том, что он позволяет -производить товар лучшего качества или с меньшими издержками труда (относительно других товаров), а если не с меньшими издержками, то за меньшее время — с меньшей задержкой применяемого капитала. Это может быть связано с естественными преимуществами (почвы, климата, рудных запасов), большими способностями (естественными или приобретенными) работников, лучшим разделением труда и лучшими инструментами или механизмами. Однако рассматриваемая теория не оставляет места для более низкой заработной платы — излюбленного аргумента в общепринятых теориях. Мы (постоянно слышим о невыгодном положении, в которое ставят английских производителей меньшие расходы их зарубежных конкурентов на заработную плату. Эта более низкая заработная плата, говорят нам, позволяет конкурентам продавать по более низким ценам и вытеснять английских производителей со всех рынков, на которых они не используют искусственные защитные меры. Прежде чем проанализировать принципиальную основу этого мнения, следовало бы обратить внимание на его практическую сторону. Во всех ли отношениях, в каких низкий уровень заработной платы выгоден для капиталиста, оплата промышленного труда в других странах ниже, чем в Англии? Ремесленник Гента или Лиона может получать меньше денег за день, но не выполняет ли он меньшую работу? И если учесть степень продуктивности его труда, обходится ли его труд дешевле его нанима- 463
телю? Хотя оплата труда, возможно, и ниже на континенте, разве не являются там издержки на труд (cost of labour) — действительный элемент издержек — почти такими же? Мнение компетентных людей и очень малое различие в норме прибыли между Англией и континентальными странами свидетельствуют о том, что это так. Но если это так, мнение о том, что цены английских производителей могут быть сбиты конкурентами последних на континенте, абсурдно. Такое предположение prima facie (прежде всего) допустимо лишь по отношению к Америке. В Америке заработная плата намного выше, чем в Англии, если заработной платой мы называем дневной заработок наемного работника, однако производительная сила американского труда также намного выше и в сочетании с благоприятными условиями осуществления труда она стоит покупателю столько, что издержки на труд в Америке оказываются ниже, чем в Англии, — на это указывает тот факт, что уровень прибыли и ставки процента там выше К § 3. Но действительно ли низкая заработная плата даже в смысле низких издержек на труд позволяет стране продавать дешевле на внешнем рынке? Я имею в виду, конечно, средний уровень заработной платы для всей производственной деятельности в стране. Если в некоторых отраслях, работающих на экспорт, искусственно или причинами случайного характера поддерживается более низкий уровень заработной платы, чем в общем по стране, это действительно дает преимущества на внешнем рынке. Уменьшаются сравнительные издержки производства этих товаров по отношению к другим товарам, а это дает такой же эффект, ка|к если бы их производство требовало меньшего труда. Возьмем в качестве примера производство некоторых товаров в Соединенных Штатах до Гражданской войны2. Табак и хлопок — две значительные статьи экспорта — производились на осно- 1 [До 6-го издания (1865 г.) заключительная фраза оканчивалась так: «...это подтверждается тем фактом, что уровень прибыли и ставки процента там гораздо выше».] 2 [Заключительная часть этого предложения была внесена в 7-е издание (1871 г.); время следующих за ним предложений было изменено с настоящего на прошлое, и было вставлено предложение о цене американского хлопка.] 464
ве рабского труда, тогда как в целом продовольственные и промышленные товары производились на базе свободного труда: или самими производителями, или наемными работниками, которым выплачивалась заработная плата. Нет никакого сомнения в том, что в стране, где оплата свободного тфуда столь высока, применение труда рабов было выгодным для капиталистов, несмотря на его низкую производительность. И в той степени, в какой рабский труд был ов производстве названных товаров выгоднее свободного труда, более низкие издержки на труд — хотя и не во всем хозяйстве, а только в этих областях применения труда, — были такой же причиной удешевления продукции и на внутреннем, и на внешних рынках, как если бы оно было достигнуто за счет уменьшения примененного труда. Если бы после освобождения рабов в южных штатах их заработная плата поднялась до уровня оплаты свободного труда в Америке, эта страна была бы вынуждена исключить товары, производившиеся на основе рабского труда, из списка экспортируемых и не смогла бы продавать их на внешних рынках по прежней цене. В настоящее время американский хлопок действительно продается, как правило, по более высокой цене, чем до Гражданской войны. Его прежняя дешевизна была отчасти искусственной, (как если бы его производители получали надбавку за производство и экспорт или, если цринять во внимание «средства его удешевления, как если бы это был украденный товар. Преимуществом, аналогичным по экономическому содержанию, но совершенно иного морального характера обладают домашние мануфактуры, где продукт производится .в часы досуга семьей, частично занятой другой деятельностью; такая семья может, независимо от характера этого продукта, продавать его по сколь угодно низкой цене, все еще оправдывающей, по ее мнению, хлопоты, связанные с его производством. В отчете кантона Цюрих, на который у меня уже был случай ссылаться по другому поводу, отмечается: «Сегодня цюрихский работник — ремесленник, а завтра — вновь земледелец, его занятия постоянно сменяются в зависимости от сезона. Ремесленничество и хлебопашество идут рука об руку в неразрывном союзе, в этом соединении двух занятий и состоит секрет того, почему простой и необученный швейцарский ремесленник всегда выдерживает конкуренцию и обогащается; его обширное хозяйство постав- 30 Заказ № 522 465
лено на прочную экономическую и (что еще важнее) умственную основу. Даже в тех частях кантона, где мануфактуры распространены наиболее широко, только lh всех семей полностью занята ремеслом, Ah сочетают его с земледелием. Преимущество этой домашней, или семейной, мануфактуры состоит главным образом в том, что она совместима с другими видами деятельности, точнее, в том, что она отчасти служит лишь дополнительным занятием. Зимой вся семья занимается ткачеством, но с наступлением весны те, на ком лежат ранние полевые работы, оставляют дом, многие станки останавливаются; по мере того как увеличивается объем полевых работ, члены семьи один за другим выходят на поле, наконец, во время жатвы и в период так называемых «больших работ» все руки заняты на сельскохозяйственных работах, однако при плохой погоде и все свободное время ткацкие работы возобновляются, а при возвращении холодов работники так же постепенно переходят к домашним занятиям, пока не вернутся все» *. Сравнительные издержки производства, от которых зависит взаимный обмен между странами, в домашней мацуфактуре гораздо ниже по отношению к количеству примененного труда. Рассчитывая получить от ткачества только часть (даже самую малую) своих средств к существованию, работник такой мануфактуры может довольствоваться еще меньшим вознаграждением, чем самая низкая заработная плата в том производстве, выручкой от которого работник должен покрывать все расходы на содержание семьи. Работая не для предпринимателя, а для себя, такие производители, можно сказать, вообще не несут издержек, за исключением затрат на ткацкий инструмент и материалы, поэтому пределом дешевизны продукта является не необходимость выжить благодаря этому занятию, а вознаграждение, достаточное, чтобы оправдать использование свободного времени для общества. § 4. Эти два примера — применение рабского труда и домашние мануфактуры — объясняют условия, при которых низкая заработная плата позволяет стране продавать свои товары дешевле на внешних рынках и, следователь- * Historisch-geographisch-statistisches Gemaldc der Schwcizs, Erstes Heft, 1834, S. 105. 466
йо, перебивать цену оёойх КонКурёйтюв или избегать nofr рыва своей цены последними. Однако, когда низкая заработная плата характерна в целом для всех отраслей промышленности, это преимущество теряется. Низкий общий уровень заработной платы никогда не является причиной подрыва цен, так же как высокий уровень заработной платы никогда не служит для этого препятствием. Чтобы показать это, мы должны вернуться к элементарному принципу, рассмотренному в одной из предыдущих глав *. Низкий общий уровень заработной платы не приводит к снижению внутренних цен, как и высокий уровень заработной платы не повышает их. Общий уровень цен поднимается от роста заработной платы не больше, чем от одновременного роста трудовых затрат во всех отраслях. Расходы, распространяющиеся в равной степени на все товары, не влияют на цены. Если производитель сукна или режущего инструмента один должен повысить заработную плату работников, цена на его товар поднимется, как если бы оп увеличил количество применяемого труда, потому что в противном случае он получит меньшую прибыль, чем другие производители, и не сможет продолжать производство. Но если повышать заработную плату или применять больше труда вынужден каждый производитель, с потерями придется смириться: если они в равной степени затрагивают всех, никто не сможет надеяться избежать их, переменив занятие, поэтому все будут вынуждены пойти на уменьшение прибылей, но цены останутся без изменения. Точно так же не снижаются цены и не повышаются прибыли при общем повышении заработной платы или общем повышении производительности труда. Если общий уровень заработной платы снижается (под заработной платой здесь понимаются издержки на труд), то почему производитель должен из-за этого снижать цену? Могут сказать, что к этому его вынудит конкуренция других капиталистов, которые толпой ринутся в эту отрасль. Но другие капиталисты также выплачивают более низкую заработную плату, и, вступая в конкуренцию с данным производителем, они приобретают не больше, чем уже имеют. Следовательно, ни уровень оплаты, ни количество примененного труда не влияют ни на стоимость, ни на цену производимого товара, за исключе- * См. выше: кн. III, гл. IV. 30* 467
нйем случая, когда они относится лишь к данному товару, но не к товарной массе в целом. Поскольку низкая заработная плата не является причиной низких цен внутри страны, она не приводит к снижению цены этих товаров и на внешних рынках. Совершенно ясно, что если в Америке издержки на труд ниже, чем в Англии, то Америка может продавать свои хлопчатобумажные изделия Кубе по более низкой цене и получать при этом такую же прибыль, какую получают английские производители. Но американский ткач будет сравнивать свои прибыли с прибылью не английских ткачей, а других американских капиталистов, которые наравне с ним получают выгоды от низких издержек на труд и, соответственно, более высокую, чем в Англии, прибыль. Этот ткач: также должен получить более высокую норму прибыли: на английскую норму прибыли он не согласится. Правда, он может некоторое время довольствоваться и меньшей прибылью и продолжать производство, не перемещаясь в другую отрасль, и та(К может продолжаться довольно долго при гораздо более низкой прибыльности производства, чем исходная. Страны, в которых низки издержки на труд, а прибыль высока, не обивают этим цены других стран, но они могут более стойко сопротивляться подрыву их цен другими странами, потому что производители могут зачастую мириться с уменьшением прибыльности и даже преуспевать в своей отрасли, не покидая ее. Но на этом их преимущество заканчивается: их сопротивление будет недолгим, если возвращение времен, когда они могли получать прибыль, равную той, которую получают их соотечественники, станет совершенно безнадежным. § 5. Существует такая категория производящих и торгующих общин, о которой следует сказать несколько слов дополнительно. Их едва ли можно рассматривать как страны, поддерживающие обмен с другими странами, скорее, это отдаленные аграрные или промышленные хозяйства, принадлежащие более крупной общине. Наши Вест- Индские колонии, например, нельзя считать странами с собственным производительным капиталом. Если бы Манчестер находился не на своем месте, а на скалах Северного моря (сохраняя цри этом свою теперешнюю промышленность), он оставался бы не более чем английским 468
городам, а не страной, торгующей с Англией; он просто был бы, как и сейчас, местом, в котором Англия находит удобным держать свои хлопчатобумажные мануфактуры. Точно так же и Вест-Индия — это место, где Англия находит удобным держать свое производство сахара, рофе и некоторых других тропических продуктов. Весь применяемый здесь капитал — это английский капитал, почти все отрасли работают на английских потребителей; за пределами этих основных товаров производства почти нет, а эти товары пересылаются в Англию не для обмена на предметы, экспортируемые в колонии и потребляемые их обитателями, а для продажи в Англии с прибылью для хозяев. Поэтому торговля с Вест-Индией едва ли может считаться внешней, она, скорее, напоминает товарообмен между городом и деревней, осуществляемый по принципам внутренней торговли. Норма прибыли в колониях регулируется прибылью в Англии с учетом компенсации за риск и отдаленность предприятий; с этой поправкой стоимость и цена вест-индской продукции на английском рынке должны регулироваться (точнее, должны были регулироваться) подобно стоимости и цене любого английского товара. Последние 12 или 15 лет3 этот принцип все больше теряет свое значение: вначале из-за недостатка предложения, который не мог быть устранен вследствие нехватки труда, — цена поднялась над издержками производства; затем появились новые факторы, связанные с иностранной конкуренцией, и цена некоторых4 островов Вест-Индии была сбита, но не столько тем, что заработная плата на них была выше, чем на Кубе или в Бразилии, сколько тем, что она была выше, чем в Англии, — если бы это было не так, Ямайка могла бы продавать свой сахар по цене Кубы и получать при этом если не кубинскую, то английскую норму прибыли. Следует отметить и другую категорию небольших, но в данном случае независимых общин, существующих и богатеющих почти без собственного производства (за исключением производства судов и мореходного снаряжения) с помощью обычной перевозки грузов и торговли entrepot (транзитная, реэкспортная торговля), — поку- 3 [Так с 6-го издания (1865 г.); вместо «10 или 12» в 1-м издании (1848 г.).] 4 [«Некоторых» вставлено в 5-е пздапие (1862 г.).1 409
йая продукцию одной страны, чтобы прибыльно npoftafb ее другой. Примерами таких общин могут служить Венеция и ганзейские города. Случай таких общин очень прост. Они превратили себя и свой капитал в средства не производства, а осуществления обмена между производствами других стран. Последние и сами выигрывали от такого обмена: возрастала общая отдача от промышленности, и часть выруЧ|Ки могла быть использована для компенсации транспортных расходов посредников, а еще одна — для вознаграждения на используемый капитал и торговое умение. Сами эти страны не располагали свободным капиталом для татшх операций. Когда венецианцы стали торговыми посредниками для всей южной Европы, у них едва ли были конкуренты, поэтому торговый процесс вообще не мог осуществляться без них, а их прибыль поистине не имела пределов, за исключением одного — возможностей и желания невежественных дворяннфеода- лов раскошеливаться на неведомые предметы роскоши, впервые попадающиеся им на глаза. Позднее возникла конкуренция, и прибыльность этой операции, как и других, подчинилась естественным законам. Транспортировкой торговых грузов занялась Голландия — страна с собственным производством и большим накопленным капиталом. Другие страны Европы, также располагавшие теперь свободным капиталом, могли самостоятельно вести свою внешнюю торговлю, однако, поскольку в Голландии по разным причинам сложилась более низшая национальная норма прибыли, она могла предложить другим странам давать ей меньшую надбавку к исходным издержкам производства, чем требовали их собственные капиталисты, поэтому она захватила преобладающую часть торговых перевозок всех тех стран, которые не сумели удержать их за собой с помощью навигационных актов, принятых, например, в Англии специально с этой целью.
ГЛАВА XXVI О ВЛИЯНИИ ОБМЕНА НА РАСПРЕДЕЛЕНИЕ § 1. Мы закончили теперь рассмотрение — в тех пределах, в каких это соответствовало нашим целям и ограничениям, — механизма, с помощью которого цродукт страны распределяется между различными категориями ее жителей и который представляет собой не что иное, как механизм обмена, осуществляющегося через закон стоимости и закон цен. Теперь мы закрепим полученные знания, бросив ретроспективный взгляд на предмет распределения. Разделение продукта между тремя классами — наемными работниками, капиталистами и землевладельцами, — если рассмотреть его безотносительно к обмену, зависит от определенных общих законов. Самое время определить теперь, остаются ли эти законы в силе, когда распределение осуществляется посредством сложного механизма обмена и денег или свойства этого механизма модифицируют изложенные выше принципы. Первичное разделение продукта человеческого напряжения и бережливости дает, как мы видели, три доли: заработную плату, прибыль и ренту, и в процессе обмена эти доли в форме денег поступают к тем, кому они предназначены. Точнее, капиталист, у которого в соответствии с обычным общественным порядком остается продукт, выплачивает деньгами две чужие доли — рыночную стоимость и земли. Если мы проанализируем, от чего зависит денежная стоимость труда и использования земли, мы обнаружим, что она определяется именно теми же причинами, которыми регулируются заработная плата и прибыль цри отсутствии денег и товарного обмена. Во-первых, очевидно, что закон заработной платы не затрагивается наличием или отсутствием обмена или денег. Заработная плата зависит от пропорции между населением и капиталом, и эта зависимость сохранилась бы, если бы даже весь капитал в мире был собственностью одной компании, т. е. если бы капиталисты, между которыми он распределен, составляли единую организацию, 471
производящую все потребляемые обществом товары, а обмен товарами не существовал. Поскольку во всех старых странах соотношение между капиталом и населением зависит от силы ограничений, препятствующих слишком быстрому росту населения, то, выражаясь популярно, можно сказать, что заработная плата зависит от препятствий к росту населения, что, когда таким препятствием не является смерть от голода и лишений, заработная плата зависит от благоразумия трудящихся людей и что в любой стране заработная плата находится обычно на самом низком уровне, до которого доводит ее нежелание работников данной страны подчиниться ограничению рождаемости. Под заработной платой здесь понимается реальное благосостояние (comfort) работника, количество получаемых им вещей, которые его характер и привычки делают необходимыми для него или желательными, — заработная плата в том смысле, в каком она является важной целью для получателя. В том смысле, в каком она важна для человека, выплачивающего ее, она не определяется этой простой основой. Заработную плату в первом смысле — то, от чего зависит потребление работника, — мы будем называть реальной или натуральной заработной платой. Заработную плату во втором смысле мы для целей настоящего изложения будем называть денежной заработной платой, предполагая — поскольку это допустимо, — что денежный стандарт остается неизменным, т. е. что не происходит никаких изменений в условиях производства или приобретения платежных средств. Если издержки самих денег не претерпевают никаких изменений, денежная цена труда является точной мерой издержек на труд и может быть использована в .качестве удобной формы их выражения. Денежная заработная плата на труд — это общий результат сложения двух факторов: во-первых, реальной, или натуральной, заработной платы, т. е., другими словами, количества обычных потребительских товаров, получаемых работником; во-вторых, денежных цен этих товаров. Во всех старых странах — всех странах, в которых рост населения в той или иной степени остановлен трудностями получения средств к существованию, — обычной является такая денежная цена труда, которая как раз достаточна для того, чтобы позволить работникам одному за другим покупать товары для поддержания сложивше- 472
гося роста населения К При данном уровне благосостоянии (а под уровнем благосостояния подразумевается такой уровень, отказаться от которого им труднее, чем удержаться от размножения) денежная заработная плата зависит от денежных цен и поэтому от издержек производства различных товаров, составляющих обычное потребление работников, поскольку, если заработная плата последних не принесет им определенного количества этих товаров, их прирост замедлится, а заработная плата увеличится. Продовольственные и другие сельскохозяйственные продукты занимают среди этих товаров настолько большое место, что влиянием остальных мы можем просто пренебречь. Именно теперь мы можем прибегнуть к помощи принципов, изложенных в этой III книге. Издержки производства пищевых и сельскохозяйственных продуктов проанализированы в предыдущей главе. Они зависят от производительности наименее плодородных участков или наименее производительных частей капитала, которые общественная необходимость еще вовлекает в сельскохозяйственное производство. Издержки пищевых продуктов, производимых в наихудших условиях, определяют, как мы видели, меновую стоимость и денежную цену всей продукции. Поэтому при данных привычках работников их денежная заработная плата зависит от производительности наименее плодородных земель или наименее производительного капитала, занятого в сельском хозяйстве, т. е. от точки, достигнутой в данный момент движением земледелия по нисходящей в его наступлении на бесплодные пустоши и постепенном распылении сил, связанном с истощением земли. Силой, заставляющей земледелие двигаться по нисходящей, является рост населения, контрсилой, останавливающей это движение, — достижения сельскохозяйственной науки и практики, позволяющие при тех же затратах труда собирать на тех же землях большие урожаи. Стоимость наиболее дорогой части продукции точно отражает положение населения и сельскохозяйственного умения в этой гонке на каждый данный момент. § 2. Д-р Чалмерс хорошо сказал как-то, что многие из наиболее важных уроков политической экономии посвя- 1 [Так с 3-го издания (1852 г.). В первоначальном тексте было: «...товары, без которых они не согласятся продолжать род».] 473
Щбй& предельной производительности земледелия — ttd- нечной точке, которой достигает культивация почвы'в своем соревновании со стихийными факторами природы. Степень производительности на этом крайнем пределе служит указателем при распределении продукта между тремя классами — наемными работниками, капиталистами и землевладельцами. Когда спрос возросшего населения на большее количество пищевых продуктов не может быть удовлетворен без расширения обработки менее плодородных земель или дополнительных затрат с меньшей отдачей на земле, уже вовлеченной в обработку, необходимым условием такого увеличения сельскохозяйственного продукта является исходный рост стоимости и цены. Но (когда цена поднимается достаточно, чтобы принести обычную прибыль на дополнительные затраты капитала, рост цены не продолжается до такого уровня, который позволил бы новым землям или новым затратам на старой земле принести не только прибыль, но и ренту. Последние земли или капитал, примененные, по выражению д-ра Чалмерса, для предельной обработки (margin cultivation), не приносят и не принесут ренту. Но если они не приносят ренту, то величина ренты, приносимая всеми другими участками земли или частями аграрного капитала, будет в точности равна разнице в продукте этих участков (и капитала) и предельных. Цена продовольственных продуктов в среднем будет всегда такой, что наихудшие участки и наименее производительные вложения капитала, примененного на более плодородных участках, будут в точности возмещать затраты и приносить обычную прибыль. Если наименее плодородные участки и наименее производительный капитал будут приносить именно столько, то все остальные участки и части капитала будут приносить добавочную прибыль, равную добавочному продукту, который обязан своим существованием этой более высокой производительности; конкуренция превращает эту добавочную прибыль в приз землевладельца. Обмен и деньги не вносят, следовательно, никаких изменений в закон ренты: она остается точно такой, какой была с самого начала. Рента представляет собой добавочную отдачу аграрного капитала, примененного особенно выгодно—точный эквивалент того, что позволяет производителям сэкономить в издержках производства это преимущество; стоимость и цену продукта, 474
определяемые издержками производства тех производителей, которые таким преимуществом не обладают; и отдачу тех частей аграрного капитала, условия применения которых наименее благоприятны. § 3. Таким образом, когда заработная плата и рента выплачиваются деньгами, их величина регулируется теми же принципами, какими определяется величина их натурального выражения; из этого следует, что аналогичным образом регулируется и прибыль, потому что прибавочный продукт после вычета заработной платы и выплаты ренты составляет прибыль. В последней главе кн. II мы выявили, что выигрыш капиталиста, если разложить его па конечные элементы, состоит из оплаты, или содержания, труда, т. е. из прошлых прибылей капиталистов, и что поэтому прибыли в конечном счете определяются издержками на труд и падают, когда последние возрастают, возрастая, когда последние снижаются. Издержки на труд, которые находят точное выражение (предполагается стабильность денег) в денежной заработной плате наемного работника, могут возрастать двумя путями. Работник может получать больше предметов потребления: натуральная оплата — реальная заработная плата — растет. Рост населения может принудить вовлечь в обработку менее плодородные земли и использовать более дорогие процессы; тогда растут издержки производства, стоимость и цена основных предметов потребления работников. И в том, и в другом случаях норма прибыли будет снижаться. Если работник получает более качественные товары— только вследствие их удешевления; если он получает большее количество, но в целом не большую по стоимости массу товаров, тогда реальная заработная плата будет расти, но ее денежное выражение останется без изменения, и ничто не повлияет на норму прибыли. Но если он получает большее количество товаров, издержки производства которых не снизились, он получает и большую стоимость — его денежная заработная плата повышается. Затраты, связанные с таким повышением денежной заработной платы, целиком ложатся на капиталиста, и у него нет подходящих средств избежать этого. Могут сказать, п не так уж редко говорят, что он может избежать этого, 475
если поднимет цену на свой товар, но это мнение мы уже неоднократно опровергали *. Концепция, согласно которой рост заработной платы вызывает соответствующий рост цен, как мы уже отмечали, внутренне противоречива, потому что в этом случае не было бы роста заработной платы; работник получал бы не больше товаров, чем ранее, как бы ни увеличивалась его заработная плата в денежном выражении, а рост реальной заработной платы был бы невозможен. Это в равной степени противоречит и здравому смыслу и фактам, ведь очевидно, что рост денежной заработной платы не поднимает цены. Рост общего уровня заработной платы отражается только лишь на прибылях, и альтернативы этому не существует. Рассмотрев случай, в котором рост денежной заработной платы и издержек на труд вызывается получением работниками более обильной натуральной оплаты, давайте теперь предположим, что он вызывается увеличением издержек производства предметов потребления, связанным с таким ростом населения, который не сопровождается эквивалентным увеличением сельскохозяйственного умения. Необходимой прибавки предложения не будет, если цена на продовольствие не поднимется достаточно высоко, чтобы вознаградить фермера за возросшие издержки производства. Следовательно, в этом случае фермер потеряет вдвойне. Он должен будет продолжать обработку земли при меньшей, чем раньше, производительности, это можно было бы в соответствии с общим принципом формирования стоимости компенсировать — поскольку это ухудшение относится к нему как к фермеру и не распространяется на других предпринимателей — увеличением цены на его товар; в самом деле, пока такого роста не будет, он не вынесет на рынок дополнительно требуемый продукт. Однако этот же самый рост ставит его перед необходимостью другого рода, за которую он не получает компенсации. Поскольку реальная заработная плата, согласно предположению, не изменяется, он должен платить своим работникам более высокую денежную заработную плату, и, так как данная необходимость распространяется и на всех других капиталистов, это лишает рост цен какой- либо основы. Цена будет расти, пока не поставит фермера * См. выше: кн. III, гл. IV, § 2 п гл. XXV, § 4. 476
в равно благоприятные относительно прибыли условия с, другими нанимателями труда; она будет расти так, чтобы компенсировать возросшее применение труда, на которое он должен пойти, чтобы произвести данное количество продовольствия. Однако рост оплаты этого труда — общее бремя для всех, поэтому компенсацию не получит никто. Этот рост будет оплачен целиком из прибыли. Итак, мы видим, что, когда рост заработной платы распространяется на всех, кто использует производительный труд, и когда в нем действительно выражается увеличение издержек на труд, он всегда и необходимо происходит за счет прибылей. И в противоположном случае мы точно так же обнаружим, что уменьшение заработной платы, когда оно отражает действительное снижение издержек на труд, вызовет эквивалентное повышение прибылей. Однако отмечаемая таким образом противоположность денежных интересов класса капиталистов и класса наемных работников в значительной степени кажущаяся. Реальная заработная плата и издержки на труд — это очень разные вещи: первая, .как правило, выше всего тогда и в тех местах, где и когда вследствие более легких условий получения всего требуемого продукта земли стоимость и цена продовольствия ниже, издержки нанимателя на труд, несмотря на щедрое вознаграждение последнего, относительно невелики, а норма прибыли соответственно высока2. Таким образом, мы получаем полное подтверждение нашей исходной теоремы о зависимости прибыли от издержек на труд, или, выражаясь еще более точно, того, что норма прибыли и издержки на труд колеблются в противоположных направлениях .по отношению друг к другу, а их колебания составляют общий результат действия одних и тех же факторов или причин. Однако не должен ли этот вывод быть слегка модифицирован допущением о том, что та часть (хотя она сравнительно невелика) расходов капиталиста, которая не состоит из заработной платы, оплачиваемой им самим или выражающей возмещение прошлых затрат на заработную плату, произведенных другими капиталистами, состоит из прибыли этих капиталистов? Предположим, например, что 2 [Начиная с 6-го издапия (1865 г.) здесь опущены шедшие после точки слова: «...как в настоящее время в Соединенных Штатах».] 477
какое-то изобретение в производстве кожи делает ненужным столь длительное выдерживание шкур в дубильных ямах. Сапожники, шорники и другие рабочие, имеющие дело с кожей, могли бы сэкономить при этом . какую-то долю той части своих издержек на материал, которая состоит из прибыли дубильщиков от сокращения времени омертвения (locked up) их капитала, и эта экономия, можно было бы сказать, служит источником, из которого они могли бы извлечь увеличение прибыли, хотя заработная плата и издержки на труд останутся при этом точно такими же. Однако в этом случае выигрывает только потребитель, поскольку цены па обувь, сбрую и все другие товары, в которые входит кожа, будут снижаться до тех пор, пока прибыли этих производителей не уменьшатся до общего уровня. Чтобы обойти это возражение, предположим, что подобная экономия затрат имеет место во всех областях производства сразу. В этом случае, поскольку стоимости и цены останутся без изменения, прибыли, вероятно, возрастут, но, если мы приглядимся более пристально, мы найдем, что этот рост вызван снижением издержек производства. В этом, как и в любом другом случае роста общей производительности труда, если работники получают ту же реальную заработную плату, прибыли будут увеличиваться, однако в той же величине реальной заработной платы будут заключаться меньшие издержки на труд, поэтому издержки производства всех товаров, согласно нашему предположению, снизятся. Если, с другой стороны, реальная оплата труда растет пропорционально, а издержки нанимателя на труд остаются прежними, авансированные капиталистом средства дадут такую же отдачу, как и раньше, и в норме прибыли не произойдет никаких изменений. Читатель, пожелавший ознакомиться с более подробным анализом этого вопроса, найдет его в более раннем отдельном очерке *. Вопрос этот слишком сложен по сравнению с его значением, чтобы более пространно рассматривать его в работе, подобной этой, поэтому я просто скажу, что, как, по-видимому, следует из доказательств, приведенных в указанном очерке, этот вопрос никоим образом не нарушает цельности теории, утверждающей точное обратное соответствие между нормой прибыли и издержками на труд. * Essay IV. On Profits and Interest.
Оглавление К н и г a 11. Распределение (продолжение) 5 Глава IX О коттерах ' Глава X Способы ликвидации коттерской аренды .... 21 Глава XI О заработной плате 4* Глава XII О популярных средствах избавлепия от низкой заработной платы 66 Глава XIII Дальнейшее рассмотрение средств избавления от низкой заработной платы 82 Глава XIV О различиях в заработной плате, получаемой рабочими в разных отраслях 99 Глава XV О прибыли 127 Глава XVI О ренте 150 Книга III. Обмен 169 Глава I О стоимости 171 Глава II Об отношении спроса и предложения к стоимости . . 179 Глава III О соотношении между издержками производства и стоимостью 190 Глава IV Окончательный анализ издержек производства . . 197 Глава V Об отношении ренты к стоимости 211 Глава VI Краткое изложение теории стоимости 222 479
Глава Vlt О деньгах 228 Глава VIII О зависимости стоимости денег от спроса и предложения 236 Глава IX О зависимости стоимости денег от издержек производства • 248 Глава X О биметаллизме и разменной монете ..... 257 Глава XI О кредите как заменителе денег . . . . . . 261 Глава XII Влияние кредита на цены 275 Глава XIII О неразменных бумажных деньгах 297 Глава XIV Об избыточном предложении 315 Глава XV О мере стоимости 324 Глава XVI О некоторых частных случаях (формирования) стоимости 329 Глава XVII О международной торговле 335 Глава XVIII Об интернациональных стоимостях 346 Глава XIX О деньгах как импортируемом товаре 374 Глава XX Относительно обменных курсов (foreign exchange) . 380 Глава XXI О распределении драгоценных металлов в торговом мире 389 Глава XXII Влияние денег на обменные курсы и внешнюю торговлю 401 Глава XXIII О ставке процента 411 Глава XXIV О регулировании обращения разменных бумажных денег 427 Глава XXV О конкуренции между странами, выступающими на одном рынке 4Г0 Глава XXVI О влиянии обмена на распределение 471