А.И.ГОРШКОВ
ИСТОРИЯ
РУССКОГО
ЛИТЕРАТУРНОГО
ЯЗЫКА
КРАТКИЙ КУРС ЛЕКЦИЙ
ИЗДАНИЕ ТРЕТЬЕ
Допущено
Министерствам высшего и среднего
тб^ образования СССР
учебного пособия
ологических факультетов
университетов и педагогических
¦ адАТЕЛьетво «высшая школа»
Москва—1965
Скан
Ewgeni23

Обложка художника Б. Школьника
Скан
Ewgeni23

ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящее пособие представляет собой попытку дать
краткий курс лекций по истории русского литературного
языка. Ни одна из опубликованных работ не является
з полном смысле слова учебником или систематическим
курсом, написанным в соответствии с программой. Наи-
Золее глубокий и богатый фактическим материалом труд
Ючер'ки по истории русского литературного языка
<VII—XIX веков» В. В. Виноградова, положенный в ос-
кхзу построения курса истории русского литературного
[зыка как учебной дисциплины, содержит много мате-
>иала, не предусмотренного программой, а частично
¦же и устарел. Вышедшие в последние годы учебные
¦особия не однородны по своему составу, по объему
[атериала; их авторы нередко по-разному трактуют во-
ро'сы развития литературного языка, по-разному анали-
ируют фактический материал и, естественно, делают
ногда выводы не только несходные, но и прогивополож-
ые. Так, А. И. Ефимов приходит к выводу о восточно-
лавянской народной основе русского литературного
зыка1, а В. Д. Левин — к противоположному выводу
старославянской основе русского литературного
зьика 2.
¦ В этих условиях очень большое значение приобретает
Ькционный курс, который должен дать студенту основ-
эе направление для самостоятельной работы.
В соответствии с этой задачей изложение материала
пособии строится по возможности на основе про-
. ' А. И. Ефимов. История русского литературного языка. М.,
)педгиз, 1961, стр. 26—31.
, 2 В. Д. Л е в и н. Краткий очерк истории русского литературного
ыка. М., Учпедгиз, 1958, стр. 7—12, 15.

i|p;immm, и i|>;iKioi)iiH наиболее важных вопросов к.лория
I • V i ¦ t ¦ к и i if лип натурного языка дается в большинство слу-
ч.и1» 1К»1Щ'|||)инятая или, но кранней мере, наиболее рас-
ii|)i)cipaiiL'iiiian и авторитетная (поскольку основные,
принципиальные положения и значительная часть
фактического материала курса истории русского
литературного языка разработаны акад. В. В. Виноградовым и
поскольку эти положения и фактический материал стали
признанным достоянием науки и преподавательской
¦практики, настоящее пособие ориентируется, естественно,
прежде всего на труды этого ученого).
Однако современное состояние научной разработки
истории русского литературного языка характеризуется
наличием разногласий по ряду важных вопросов.
Поэтому, хотя было бы весьма желательно строить всякое
учебное пособие в полном соответствии с программой
и на основе общепринятых, «отстоявшихся» в науке
положений (потому что студентам нужны прежде всего
основы знаний и только затем различные
дополнительные сведения, расширяющие и углубляющие эти знания),
в настоящем кратком лекционном курсе содержатся
некоторые положения, не соответствующие положениям
программы и рекомендуемых ею работ по истории
русского литературного языка.
К такого рода положениям относится прежде всего не
получившее еще распространения в учебной литературе
положение В. В. Виноградова о двух типах
древнерусского литературного языка, положение о «деловом языке»
как стоявшем в определенные эпохи вне системы
литературного языка, положение о ведущей роли «простого»
(а не «среднего») стиля в развитии литературного языка
второй половины XVIII в. и некоторые другие.
Предлагается также несколько отличная от принятой в
программе периодизация истории русского литературного
языка, в которой делается попытка более детально
определить этапы формирования национального русского
язьика и общенациональных норм литературного
выражения.
Все положения, отступающие в силу тех или .иных
причин от устапонпвшойся традиции или содержащие те или
иные рс-ннчши иопршчж, по которым ист единства
взглядов, и настоящим пособии особо огоилризаются и кратко
аргументируются.
4

В настоящем пособии освещаются все основные (а не
иге вообще) вопросы программы, причем главное
внимание сосредоточивается на коренных, принципиальных
проблемах истории литературного языка, каковыми, на
наш взгляд, являются: 1) взаимодействие литературного
языка с «нелитературными» разновидностями языка,
2) взаимодействие внутри литературного языка его
различных типов и стилей, 3) роль в системе литературного
языка его различных жанровых разновидностей (язык
художественной литературы, язык
научно-публицистической литературы и т. п.).
Курс истории русского литературного языка не
случайно замыкает собой цикл дисциплин русского
языкознания. Для успешного изучения истории-русского
литературного языка необходимо хорошее знание
старославянского языка, исторической грамматики, диатектоло-
гии, современного русского языка. Совершенно очевидно,
что в кратком курсе лекций нет возможности объяснить
факты, которые должны быть известны из изучения
перечисленных дисциплин. Поэто.му, приступая к изучению
истории русского литературного языка, необходимо
основательно повторить старославянский язык, историческую
грамматику, диалектологию, современный русский язык.
В целях более четкого построения курса по основным
этапам развития русского литературного языка в
настоящем пособии устранено разделение материала по
лекциям.
По техническим причинам во всех цитатах из древних
памятников принята современная система графики.
Автор выражает глубокую благодарность проф.
С. А. Коморскому и проф. И. А. Василенко за большую
помощь, оказанную в подготовке настоящего издания
этой книги.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ
Необходимость сохранить прежний объем
настоящего пособия не позволила внести в пего какие-либо
существенные изменения и добавления. Сравнительно с
предыдущими изданиями уточнены некоторые
формулировки и положения, касающиеся общих вопросов развития
русского литературного языка.
Автор пользуется случаем выразить глубокую
признательность заведующей кафедрой русского языка и
стилистики Московского полиграфического института
Нвгении Алексеевне Василевской, которая своими
полезными замечаниями и советами помогла подготовить
книгу к переизданию.

ВВЕДЕНИЕ

Скан
Ewgeni23

СОДЕРЖАНИЕ И ЗАДАЧИ КУРСА ИСТОРИИ
РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
История русского языка в целом рассматривается
обычно двумя дополняющими друг друга и связанными
друг с другом дисциплинами: исторической грамматикой
и историей литературного языка.
Историческая грамматика изучает р>сский
язык в широком смысле, пользуясь данными как
литературных памятников, так и народных говоров,
рассматривая как явления, свойственные языку в целом, так и
явления, свойственные отдельным диалектам и группам
диалектов. Историческая грамматика изучает лишь
историю звуков и грамматических форм, не касаясь
вопросов их нормализации и стилистических функций в те или
иные эпохи, не касаясь истории лексики, истории
стилевых средств, особенностей языка отдельных
произведений и отдельных писателей и тем более не касаясь таких
вопросов, как взаимодействие литературно-письменного
и.чьгка и диалокгов на различных этапах развития языка,
как развитие и взаимодействие различных
разновидностей (стилей) литературного языка в те или иные
периоды его истории, как вопрос о нормах литературного
языка. Все эти вопросы рассматривает история
русского литературного языка. Как видно, эта
дисциплина занимается более широким кругом проблем, чем
историческая грамматика, но ограничена рамками только
литературного языка.
Что же мы называем литературным языком?
Литературный язык есть исторически сложиз-
ш и и с я, обработанн ы и, у поря д о ч е и н ы й и
нормированный язык. г л у ж ;) щ и и с р е д-
с т к о м общения во всех сферах о б щр с т -
венной деятельности чело в о ч е с .к о г о о б ¦
щ е с т в а и являю щ и й с я я з »¦.? к п м х v я о ж е с i -

венной, общественн о-п у-блицистической
и на)чной литературы.
Здесь необходимо подчеркнуть народную основу
литературного языка. М. Горький в статье «О том, как
я учился писать» говорит: «Деление языка на
литературный и народный значит только то, что мы имеем, так
сказать, «сырой» язык и обработанный мастерами'».
Однако понятие «литературный язык» исторически
изменчиво. В разные эпохи литературный язык имеет
разную внутреннюю структуру и выполняет разные
функции. Горький в своем высказывании имеет в виду
современный русский литературный язык, литературный язык
•послепушкинской поры. Приведенное выше определение
литературного язьика также дано применительно прежде
всего к современности. На предшествующих этапах
своего развития р>сскнй литературный язык имел
особенности, которые не позволяют полностью применить
к нему наше определение. Эти особенности мы
постараемся осветить в последующих наших лекциях.
Определяя литературный язык, мы уже отметили, что
он не тождествен языку художественной литературы;
понятие литературного языка гораздо шире. Следовательно,
говоря о мастерах, обрабатывавших и обрабатывающих
литературный язьж, мы имеем в виду не только
писателей, но и публицистов, общественных деятелей, ученых.
Роль мастеров в обработке языка очень велика.
Поэтому, хотя основной задачей истории русского
литературного языка является изучение общих процессов его
развития, достаточное внимание должно быть уделено и
рассмотрению роли отдельных деятелей в истории русского
литературного языка.
Поскольку литературный язьж закрепляется в
различных письменных памятниках, история литературноТо
языка должна, хотя бы в общих чертах, рассматривать
и особенности языка отдельных произведений
(разумеется, имеется в виду лишь очень и очень небольшое
число произведений, в которых нашли характерное,
наиболее четкое выражение типичные черты литературного
языка данного периода).
Литературный язык не только закрепляется, но и
развивается также в значительной степени благодаря
письменности. Как правило, литературный язык без
письменности невозможен. Однако письменно-книжная форма не
10

ипляется единственжэй формой литературного языка,
п.чряду с ней существует на определенных этапах разви-
шя также форма устно-разговориая. Изучение
соотношения между этими двумя формами также является
одной из задач истории русского литературного языка.
Язык, который представляет собой «важнейшее
средство человеческого общения» ', естественно связан в
своем развитии с развитием общества, с историей народа,
говорящего на этом языке. Однако не все стороны, не все
«ярусы» языка одинаково непосредственно отражают
экономические и политические изменения в жизни
народа. Ф. Энгельс в пись'ме к И. Блоху писал: «Едва ли
удастся кому-нибудь, не сделавшись смешным...
объяснить экономически происхождение верхненемецкого
передвижения согласных»2. Изменения в структуре языка,
с одной стороны, и изменения в функциях языка на
разных исторических этапах, с другой стороны, также не в
равной степени связаны с развитием человеческого
общества; для изменений функциональных эта связь теснее,
непосредственнее, чем для изменений структурных.
Одной из важных задач истории литературного языка
является изучение объема и специфики общественных функ-''
ц'ий как литературного языка в целом, так и его жанро-
во-стилистических разновидностей в различные истори-I
чеокие эпохи. В этом отношении показательно еще одно,
весьма принципиальное различие между исторической
грамматикой и историей литературного языка как двумя
самостоятельными историческими дисциплинами.
Историческая грамматика рассматривает языковые явления,
непосредственно не связанные с событиями общественной
жизни, в то время как история литературного языка
изучает главным образом тот круг языковых явлений,
который очевидным образом связан с историей народа.
Литературный язык, отражая в своем развитии
общественную жизнь народа, отражает в той или иной
степени и в той или иной форме и те социальные различия,
которые существуют в человеческом обществе на
определенных фазах его развития. Различные социальные
группы могут культивировать в литературном языке различ-
1 В И Ленин. Поли. собр. соч , т. 25, стр. 258
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. II,
1952, стр. 468.
11

ные приемы словесно-художественного выражения,
различные нормы грамматики и словаря. Отсюда в литера-
турном языке может возникнуть определенная
социальная дифференциация. Изучение этой социальной
дифференциации и возникающих на ее основе противоречий и
путей их преодоления также является одной из задач
истории русского литературного языка.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ И «НЕЛИТЕРАТУРНЫЙ» ЯЗЫК
Если мы употребляем термин «литературный» язык,
то тем самым предполагаем наличие «нелитературного*
языка. Что же является языком «нелитературным»?
Казалось бы, наиболее естественный ответ на этот вопрос
такой: если мы литературным языком считаем народный
язык в обработанной мастерами форме, то
нелитературным является народный язык в необработанной форме.
Однако такое противопоставление является правильным
только с точки зрения обработанное™ и
необработанности языка. В целом же народный язык нельзя
противопоставлять литературному, так как именно народный
язык является источником, основой литературного языка.
Правда, связь литературного языка с народным па раз-
пых исторических этачах проявляется в разной степени
и в разных формах, но все же она всегда имеет место и
всегда является необходимым условием существования
литературного языка (за исключением тех случаев,
когда в качестпе литературного выступает «чужой» язык,
как например латинский в средневековой Западной
Европе).
Итак, литературный язык нельзя противопоставлять
народному языку. Но и нельзя при этом забывать, что
народный язык, как правило, не представляет собой
совершенно однородного явления на всей территории своего
распространения, а существует как совокупность,
единство территориальных диалектов, каждый из которых
имеет ряд специфических черт как в области лексики, так
и в области фонетики и — в меньшей степени —
грамматики. Многие из этих черт оказываются чуждыми,
неприемлемыми для норм литературного языка, который
вбирает в себя из диалектов только наиболее выразитель»
пые и способны?, получить общенародное
распространение черты. Отсюда вытекает, что если народный язык в
'2

целом не противостоит литературному языку, то
отдельные территориальные диалекты 'Противостоят
литературному языку как «нелитературные» разновидности речи.
Противопоставление литературного языка и диалектов
отнюдь не исключает взаимодействия между ними,
наоборот, это взаимодействие играет довольно
.существенную роль в истории литературного языка.
Как известно, в языке существуют
социально-профессиональные диалекты и жаргоны. Эти диалекты и
жаргоны так же, как и территориальные диалекты,
противостоят литературному языку как «нелитературные»
разновидности речи и так же, как территориальные диалекты,
взаимодействуют с литературным языком.
Наконец, за рам.ками литературного языка находится
так называемое просторечие. Просторечными обычно
называют те элементы языка, которые типичны для
обиходной, бытовой речи и имеют более или менее ярко
выраженный оттенок фамильярности, грубоватости, иногда
даже вульгарности (так называемое грубое
просторечие). Четкой границы между литературными и
просторечными элементами в языке нет, они живо
взаимодействуют друг с другом.
Элементы просторечия и территориальных и
социально-профессиональных диалектов могут вовлекаться в
систему литературного языка, ассимилироваться
литературным языком и утрачивать свою «нелитературную»
специфику. Реже элементы литературного языка выходят за
его рам.ки и становятся «нелитературными».
Но такого рода явления не единственный вариант
взаимодействия между литературным и
«нелитературным» языком. Различные элементы, стоящие за
пределами литературного языка, могут использоваться в этом
последнем в определенных стилистических целях именно
как элементы специфически «нелитературные». Такое
использование «нелитературных» элементов характерно
прежде всего для языка художественной литературы.
Выше мы отмечали, что понятие «язык
художественной литературы» уже понятия «литературный язык», так
как это последнее охватывает и язык
общественно-публицистический и научный. Но в то же время надо
подчеркнуть, что язык художественной литературы очень
своеобразен в том отношении, что в нем свободно и широко
используются как разного рода «нелитературные» эле-
II

менты, так и элементы других разновидностей
литературного языка: языка публицистического, языка «делового»
и т. п.
Взаимодействие литературного и «нелитературного»
языка происходит главным образом в языке
художественной литературы и уже через его посредство
распространяется на другие жанрово-стилистические
разновидности литературного языка. Это взаимодействие на разных
этапах истории языка носит различный характер, имеет
свои особенности, свою специфик). Изучение этих
особенностей является одной из важнейших задач и одной
из интереснейших проблем в истории русского
литературного языка.
Мы уже упоминали о наличии норм в литературном
языке. Наличие норм, определенных, строго
соблюдаемых правил каа< в отборе лексики и фразеологии, так
и в произношении и в грамматике, является характерной
чертой литературного языка. Однако было бы ошибочно
. думать, что само по себе наличие норм
отличает-литературный язык от территориальных и
социально-профессиональных диалектов. Диалекты тоже имеют, вопреки
весьма распространенному мнению, свои нормы. Но суть
в том, что нормы диалектов не выходят за рамки
данного диалекта, тогда как нормы литературного языка
имеют широкое распространение и стремление стать
общенародными, а в эпоху окончательного становления
национального языка это стремление находит свое
завершение — вырабатываются общенациональные нормы
литературного языка.
В лингвистической литературе последних лет весьма
распространенной является тенденция все памятники
письменности рассматривать как памятники
литературного языка. Даже язык новгородских грамот на бересте
рассматривается некоторыми исследователями как
литературный язык. Между тем факт письменной фиксации
языка сам по себе еще не является признаком его
литературности. Не говоря уже о язьже новгородских
берестяных грамот, можно сомневаться и в том, что
литературным является язык такого известного памятника
древнерусской письменности, как «Русская правда».
Разумеется, язык этого памятника отличается
определенной но,рмированностыо, сознательной обработанностью,
но характер этой нормированное™ и обработанности
14

Специфичен только Для определенного рода
памятников — памятников «деловой письменности». Язык
«деловой письменности» эпохи Киевской Руси стилистически
очень беден, а нормы этого языка, во-первых, охватывают
лишь определенную часть лексики и грамматических
конструкций (а не всю языковую систему в целом), во-
вторых, не имеют тенденции к распространению в
других разновидностях письменного языка той эпохи. Это
и дает основание рассматривать «деловой язык» в
определенные периоды развития русского языка как язык, не
тождественный литературному, как «нелитературный»
язык.
Таким образом, возникает еще одна очень важная
и. интересная проблема — проблема взаимодействия
литературного языка и «делового языка», «деловой речи»
па разных этапах развития.
РАЗНОВИДНОСТИ (СГИЛИ) ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Выше мы говорили об основных формах
литературного язьжа — письменно-книжной и устно-разговорной.
Наряду с этими формами литературного языка
существуют и разновидности другого порядка — так
называемые стили. Следует отметить, что в современном
языкознании нет сколь'ко-ниб}'дь единого мнения о сущности
стилей литературного языка, их количестве и
взаимодействии на различных этапах развития литературного
языка. Однако сам по себе факт существования
различных стилей литературного языка не подлежит сомнению,
и изучению их в истории русского литературного языка
уделяется большое внимание. Поэтому нам необходимо
иметь хотя бы приблизительное, «рабочее» определение
стилей литературного языка.
Под стилями литературного языка мы
будем понимать его разновидности,
характеризующиеся определенной
системой л е кс и ко-ф р а з е о л о г и ч е с к и х,
грамматических,
художественно-изобразительных и — отчасти — фонетических
особенностей.
На разных этапах развития литературного языка
различным бывает и количество, и взаимодействие, и само
содержание, существо стилей. Поэтому в дальнейшем из-
15

ложении мы будем стараться конкретизировать
приведенное выше определение -применительно к тем или иным
этапам в развитии русского литературного языка.
Несомненна связь стилей литературного языка с
жанрами письменности. Так, совершенно очевидно, что язык
поэзии отличается определенными особенностями от
языка прозы, язык художественной литературы — от
языка литературы научной и т. д. Но связь жанров и
стилей исторически изменчива, в разные периоды истории
литературного языка она имеет различный характер.
Так, в середине XVIII в. в русском литературном языке
эта связь имеет непосредственный характер, а в после-
пушкинскчй период — весьма относительный и условный
(подробно об этом будет сказано в дальнейшем).
ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Русский литературный язык .прошел длинный и
сложный путь развития.
В самый ранний период своего существования
(X—XI вв.) русский литературный язык подвергся
влиянию языка старославянского, это влияние было во
многом положительно, оно способствовало обогащению
и дальнейшему развитию русского литературного языка
на национально русской основе.
Однако процессы взаимодействия русского
литературного и старославянского языков настолько сложны, что
до сих пор среди ученых нет сколько-нибудь единого
мнения по этому вопросу, а в связи с этим — и по вопросу
о происхождении русского литературного языка.
Существуют две диаметрально противоположные кон-
. цепции происхождения русского литературного языка,
л Согласно одной из них русский литературный язык — это
в основе своей старославянский (древнеболгарокий)
язык, подвергшийся постепенному «обрусению». Со-
гласно другой концепции Прусский литературный язык
образовался на основе восточнославянской народной
речи, а затем уже подвергся влиянию старославянского
языка, следы которого сохраняются до сих пор.
Теория старославянского (древнеболгарского)
происхождения русского литературного языка наиболее
категорично и прямолинейно была сформулирована акадйш-
ком А. А. Шахматовым: «По своему происхождению рус-
15

ский литературный язык — это перенесенный на русскую
почву церковнославянский (по происхождению своему
древнеболгарский) язык, в течение веков сближавшийся
с жилым народным языком и постепенно утративший
и утрачивающий свое иноземное обличие» '.
Теория академика Шахматова односторонне и
неполно представляет сложный процесс взаимодействия
и развития русского и старославянского языков, не
отражает фактической картины образования и развития
русского литературного языка древнейшей поры.- Поэтому
чем шире и глубже шло изучение памятников
древнерусской письменности, тем решительнее выдвигалась
концепция, прямо противоположная
шахматовскои,—концепция национальной самобытности древнерусского
литературного языка, его народно-восточнославянского
происхождения. Академик G. П. Обнорский выдвигает
«положение о русской основе нашего литературного
языка, а соответственно — о позднейшем столкновении с ним
церковнославянского языка и вторнчности процесса
проникновения в него церковнославянских элементов, т. е.
положение, вскрывающее ложность существовавшей до
этого общей концепции по вопрос} происхождения
русского литерат) рного языка» 2.
Однако концепция С. П. Обнорского, полемически
заостренная против шахматовскои теории, также страдает
односторонностью. Основные аргументы в пользу своей
концепции С. П. Обнорский черпает из анализа языка
-«Русской правды», но, как уже говорилось,
есть-серьезные основания не считать язык этого памятника языком
литературным. Что касается языка других памятников,
исследовалных -CL_EL_Q_uiio р г, к и м Д«Сддт_о__нодк у Иго-
реве», «Поучение Владимира Мономаха», «Моление
Даниила Заточника»),"то в них обнаруживается столь
сложное взаимодействие и взаимопроникновение русских
и старославянских элементов, что констатация народной
русской основы этого языка, во-первых, вызывает
сомнение, а, во-вторых, очень мало дает для понимания его
специфики, его своеобразия.
1 А А. Шахматов. Очерк современного русского
литературного языка. Изд 4. М., Учпедгиз, 1941, стр. 60.
2 С. II. Обнорский. Очерки чо истории русского
литературного языка старшего периода М.—Л., Изд-во АН СССР, 1946, сгр. б.
2—1515 , • I?

Таким образом, концепция С. П. Обнорского, как
и концепция А. А. Шахматова, не решает полно и
всесторонне проблемы образования русского литературного
языка.
В последние годы более глубокая и гибкая трактовка
проблемы образования и развития древнерусского
литературного языка была дана академиком В. В.
Виноградовым, который считает, что в результате
взаимодействия старо'славянокого языка и народного
восточнославянского (древнерусского) языка образовались два типа
древнерусского литературного языка —
книжно-славянский и народно-литерат)рный. В противоположность лря-
мол'ииейиым концепциям А. А. Шахматова и С. П.
Обнорского выдвигается положение, учитывающее прежде
всего объективные факты образования и развития
русского литературного языка древнейшей поры:
«...проникновение на Русь старославянского языка и
формирование на его основе книжно-славянского типа
древнерусского литературного языка не могло ни стесн'ить, пи тем
более подавить передачу на письме и дальнейшую
литературную обработку восточнославянской
народно-поэтической и историко-мемуарной речевой традиции (см.
язык Начальной летописи, «Слова о полку Игореве»,
«Моления Даниила Заточника» и т. д.). Литературно-
обработанный народный тип литературного языка н«
отграничивается и не обособляется от
книжно-славянского типа как особый язык. Вместе с тем это пе разные
стили одного и того же литературного языка, так как
они .не умещаются в рамках одной языковой структуры и
применяются в разных сферах культуры и с разными
функциями. Тут дают себя знать специфические
закономерности функционирования и развития литературных
языков в эпохи до образования наций <и национальных
языков» '.
7 На данном этапе развития науки о русском
литературном языке концепция В. В. Виноградова наиболее
глубоко и полно объясняет процесс образования и
развития древнерусского литературного языка. Из этой
концепции мы и бу^хем исходить при изложении материала
последующих наших лекциях.
1 В В. Виноградов. Основные проблемы изучения образо-
пания и развития древнерусского литературного языка М , Изд-яо
АН СССР, 1-958, стр 37—38.

ПЕРИОДИЗАЦИЯ ИСТОРИИ РУССКОГО
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Периодизация истории русского литературного языка,
принятая в современных программах и учебниках,
основана на периодизации развития древнерусской
народности в русскую (великорусскую) народность, а русской
народности в русскую нацию. Такая периодизация
истории русского литературного языка принципиально
правильна, так как исходит из положения о связи истории
языка с историей парода. Несомненно также и то, что
периодизация истории литературного языка должна
учитывать внутренние законы развития языка,
различный характер взаимодействия литературного языка
с «нелитературным», а также различный характер
взаимодействия типов и стилей литературного языка,
изменение их роли в разные исторические эпохи. На основе
перечисленных выше факторов может быть предложена
такая схема периодизации истории русского
литературного я.зыка.
I. .Литературный язык древнерусской (древневосточ-
нославянской) народн_ост^.(Л_Вд.— H?.4aiL0_XIY в)-
1. Образование и первоначальное развитие двух
типов русского литературного языка (XI—XII вв.).
В этот период, период Киевской Руси, складываются
два типа русского литературного язьжа_— книжно^сла-
вянаклй и народно-литературный. В складываний"
народно-литературного тина языка Огромную роль играет
устное народное поэтическое творчество. Так как
грамматический строй и словарный состав русского и
старославянского языков этого периода очень близки, народно-
литерат)рный и книжно-славянский типы литературного
языка самым активным образом взаимодействуют друг
с другом. Особняком в этот период стоит «деловой язык»,
который не обнаруживает сколько-нибудь существенных
связей ни с устной народной поэзией, ни с
книжно-славянской традицией.
2. Появление и усиление областных различий в
народно-литературном типе языка (XIII—XIV вв.).
В связи с образованием обособленных феодальных
княжеств возникают некоторые территориальные
вариации народно-литературного типа языка. Областные
различия в деловой письменности лроступают весьма сильно.
a» IB

Поскольку книжно-славянский тип литературного языка
в этот период изменяется очень мало, намечается
некоторое сближение областных вариаций
народно-литературного типа языка с аналогичными вариациями «делового
языка».
П. Литературный язык русской (великорусской)
народности (XIV в. — середина XVII в.).
1. Формирование литературного языка русской
(великорусской) народности (XIV в. — середина XVI в.).
Народно-литературный тип языка сближается и
взаимодействует со складывающимся разговорным языком
великорусской народности. Поскольку
народно-литературный тип языка отражает происшедшие к этому
времени значительные изменения в грамматическом
строе, словарном составе и звуковой системе живой
русской речи, а книжно-славянский тип, наоборот,
подвергается известной архаизации, образуется существенный
разрыв между народно-литературным и
книжно-славянским типами языка. «Деловой язык» в это время
оказывается весьма близким по своей структуре к народно-
литературному типу языка, и между ними начинается
постепенно усиливающееся взаимодействие.
2. Сближение книжно-славянского типа языка с
народно-литературным и литературного языка с «деловым
языком» (середина XVI — середина XVII в.).
Все более укрепляется и развивается
народно-литературный тип языка, он активно черпает ресурсы как из
книжно-славянского типа литературного языка, так и из
«делового языка». Нам чается тенденция к коренному
изменению характера взаимодействия
книжно-славянского и народно-литературного типов в системе
литературного языка.
III. Литературный язык начальной эпохи
формирования русской нации (середина XVII — середина
XVIII в.).
Со всей силой начинает проявляться тенденция
к свойственному национальному языку единообразию
литературных норм. Разрушается противопоставление
двух типов литературного языка, и возникает система
литературного языка, основанная не на
противопоставлении двух его типов, а на противопоставлении двух его
стилей — «высокого» и «простого». Отражением этого
процесса явилась возникшая на русской почве в начале
20

XVII в. и получившая наиболее детальную разработку
в трудах Ломоносова «теория трех стилей». К концу
этого периода весьма явственно проявляется ведущая
роль языка художественной литературы в системе
литературного языка.
IV. Литературный язык эпохи образования русской
нации и общенациональных норм литературного языка
(середина XVIII—начало XIX в.).
Система литературного языка, основанная на проти-
вепоставлении «высокого» и «простого» стилей, хотя
и представляла собой шаг к большему единству по
сравнению с системой двух типов, но не могла удовлетворить
все растущей потребности в становлении единых норм
литературного языка. Поэтому вторая половина XVIII
и начало XIX в. проходят под знаком разрушения
противопоставления «высокого» и «простого» стилей и
выработки единых норм национального выражения. Этот
процесс завершается в творчестве Пушкина. В этот
период ведущим в системе литературного языка остается
язык художественной литературы (в широком понимании
этого слова, т. е. включая сюда и язык сатирических
журналов, драматургии и т. п.).
V. Литературный язык русской нации (середина
XIX в. — наши дни).
1. Обогащение и дальнейшее развитие литературного
языка во второй половине XIX — начале XX в.
В этот период возрастает и выдвигается на первое
место роль научно-лублицистического стиля в системе
литературного языка. Язык художественной литературы
активно взаимодействует с территориальными
диалектами, различными социалыю-.профессиональными
жаргонами, а также языком научно-публицистической
литературы.
2. Развитие литературного языка в советскую эпоху.
В результате осуществленной в СССР культ>рной
революции литературный язык интенсивно влияет на
территориальные диалекты и другие «нелитературные»
разновидности языка. Развитие экономики и культуры ведет
к значительному обогащению словарного состава
литературного языка. Колоссально возрастает и укрепляется
международный авторитет русского языка —
международного языка мира и прогресса.

Скан
Ewgeni23

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК
ДРЕВНЕРУССКОЙ
(ДРЕВНЕВОСТОЧНО-
СЛАВЯНСКОЙ) НАРОДНОСТИ,
X —начало XIV в.

Скан
Ewgeni23

ОБРАЗОВАНИЕ И ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ
ДВУХ ТИПОВ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО
ЯЗЫКА, X—XII вв.
ЯЗЫК ДРЕВНЕРУССКОЙ
(ДРЕВНЕВОСТОЧИОСЛАВЯНСКОЙ) НАРОДНОСТИ
Древнерусская (древпевосточнослазянская)
народность образовалась в результате объединения
восточнославянских племен.
Многочисленные восточнославянские племена в IX в.
занимали огромную территорию: от Балтийского моря на
севере до Черного моря «а юге и от рек Буга и Припяти
нл западе до рек Волги, Оки и Дона на востоке Занимая
столь обширную территорию, будучи отделены друг or
друга большими расстояниями, отдельные
восточнославянские племена и группы племен имели, естественно,
различия в хозяйственной жизни, нравах, обычаях и, что
для нас в данном случае особенно важно, в языке.
В связи с разложением родового строя, ростом и
развитием городов происходит постепенное объединение,
концентрация племен. Значительную роль в этом
процессе сыграло развитие и укрепление города Киева,
вокруг которого объединяются восточнославянские
племена и территории. Образуется сильное
централизованное феодальное государство восточных славян, которое
обычно называют Киевским государством или Киевской
Русью. Развитие государственности ведет к
формированию древневосточнославянской (древнерусской)
народности.
Объединение племен в государство способствует
и объединению племенных диалектов. Правда, на этом
этапе исторического развития диалектные различия ocTI»

ются еще весьма сильными, но в Кие?'ве, объединяющем
все восточнославянские племена и их земли, образуется
своеобразный сплав, своеобразное соединение
восточнославянских диалектов — так называемое койне (общий
язык). В этом общем языке как бы стираются,
выравниваются диалектные особенности. Этотт язык выполняет
роль государственного языка Кпевсксой Руси. Этот же
язык становится и языком значительнной части устной
народной словесности, которая складьывается,
перерабатывается, обрабатывается в Киеве.
Развитие государственности, торговли, ремесел,
развитие культуры ведет к интенсивному рразвитию
письменности. Развитие письменности, в cboico очередь,
способствует дальнейшему развитию, обогащеению и
нормализации языка.
РОЛЬ СТАРОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА В РАЗВИТИИ РУССКОГО
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫК^А
Во второй половине X в. (по дханным летописи,
в 988 г.) происходит так называемое «крещение Руси»,
т. е. официальное принятие христианства, утверждение
христианства в качестве государственной религии
Киевской Руси. Принятие христианства привело к
распространению христианской церковной литературы, языком
этой литературы был старославянский дозытс.
Старославянский язык, являющийся!, как известно, по
своей народной основе одним из диалектов древнеболгар-
ского языка, представляет собой древн<ейшую письменно-
литературную обработку славянской р>ечи. Первые
письменные памятники на старославянской языке были
созданы во второй половине IX в. Будучи близким по
своему грамматическому строю и основному словарному
фонду всем славянским языкам, старославянский язык
быстро распространяется в славянских странах как язык
церковной, научной и отчасти художественной
литературы. Старославянский язык быстро совершенствуется;
развитию его грамматического строя, обогащению
словарного состава и выработке стилистических средств
способствует, с одной стороны, его взаимодействие с
живыми языками различных народов, с другой стороны,
интенсивная работа по переводу различных произведений
26

с греческого языка на старославянский. Переводы с
греческого — одного из наиболее богатых и развитых
классических языков древности — способствовали
обогащению словарного состава и стилистических средств
старославянского языка.
Таким образом, к концу X в. старославянский язык
обладал совершенным грамматическим строем, богатым
словарным составом, развитой системой стилистических
средств. Напомним, что старославянский язык по своей
структуре был очень близок к русскому.
Естественно, что, проникнув на Русь как язык
церковной литературы, старославянский язык не мот не оказать
влияния и на другие жанры древнерусской письменности.
В результате в кон>це X — первой половине XI в. мы
наблюдаем весьма заметное (правда, в разных жанрах
древнерусской письменности не одинаково сильное)
влияние старославянского языка на русский литературный
язык.
Это влияние проявилось прежде всего в области
лексики. Старославянский язык обладал очень богатым
словарным составом, способным полно и всесторонне
отражать самые разнообразные явления
действительности. Исследователи неоднократно отмечали богатство
словарных синонимов старославянского языка, например:
любодей и блудник, вожделение и похоть, демон и кумир,
язык и страна, возвысити и вознести, книгочии и книжь-
ник, алкати и поститися и т. п. В переводной Хронике
Георгия Амартола одно и то же греческое слово может
передаваться целой серией синонимов: мьнети, обоняти.
разумети, сведети, услышати, чути; зол, лих, лукав, лют;
домысел, домишление, замышление, мысль, помысл,
размышление, разум, разумение, смысл, ум, чувствие
и т. п.'.
Эта богатая синонимика переходила в русский язык,
взаимодействовала с исконно восточнославянскими
словами, образуя новые синонимические ряды.
Лексика старославянского языка была настолько
близка к древнерусской лексике, что выделить
старославянизмы в словарном составе древнерусского литератур-
його языка (и даже современного русского языка) не
1 В В Виноградов. Основные проблемы изучения
образования и развития древнерусского литературного языка М., Изд но ЛИ
СССР, 1958, стр. 46—47.'

всегда можно с достаточной достоверностью. Обычно
принято считать старославянскими по происхождению
существительные с суффиксами -ние, -ость, -степ, -ствие,
-тель; причастия на -ущ, -ющ, -ащ, -ящ; сложные слова.
Однако эта точка зрения не опирается на достаточно
аргументированные доказательства. Отсюда крайне
разноречивые мнения ученых о количестве заимствований из
старославянского языка в русском языке. Так, проф.
М. Н. Петерсон считал, что их не более 10%, а по
мнению академиков А. А. Шахматова и Л. В. Щербы их до
70%. Так или иначе, общепринятым является мнение, что
многие слова, обозначающие различные отвлеченные
общественно-политические, экономические, этические и
религиозные понятия, были заимствованы из
старославянского языка. К такого рода словам относятся, например:
естество, существо, существовать, сущность, бытие,
сознание, понятие, воображение, разум, время, пространство,
государство, единство, общество, имущество, страна,
благополучие, воздержание, брак (ср. русск. свадьба),
благодетель, сребролюбец, законоучитель, ангел, икона,
монах и др. Значительное чис^о книжных старославянских
слов (особенно сложных) является кальками с греческих,
а церковные термины, как правило, заимствованы из
греческого языка.
Особую rpyrrny составляют старославянские слова, по
происхождению однокоренные с соответствующими
русскими, но отличающиеся от них своим звуковым обпи-
ком. К таким словам относятся прежде всего
неполногласные и полногласные варианты, например:
старославянские град, враг, мраз, плен, русские город, ворог,
мороз, полон. Далее можно указать слова со
старославянскими сочетаниями жд, шт и слова с русскими
соответствующими звуками ж. ч: вождь, жажда, ношть
(нощь)—вожь, жажа, ночь; слова со старославянскими
начальными сочетаниями ра, ла и слова с русскими
соответствующими сочетаниями ро, ло: разный, лакоть.
ладья — розный, локоть, лодья; слова со
старославянским начальным е и слова с соответствующим русским
начальным о: езеро, елень, един — озеро, олень, один.
Наличие такого рода словарных шар обогащало
стилистические ресурсы русского литературного языка. Уже
в древнейших памятниках иногда наблюдается некоторая
система в употреблении русских или старославянских
28

вариантов слов, особенно это относится к полногласным
и неполногласным формам. Старославянские формы
употребляются в тех случаях, когда описания носят
религиозный или торжественный характер, а русские
формы — в описаниях быта, в народных легендах и т. п.
В области стилистики русский литературный язык
черпает из старославянского также систему средств
художественной изобразительности: эпитеты, сравнения,
метафоры, антитезы и пр., разработанные в старославянском
языке на основе древнегреческой стилистики.
Необходимо заметить, что в большинстве своем средства
художественной изобразительности в русском литературном
языке разработаны на национальной русской основе, они
восходят « устному народному поэтическому творчеству.
Влияние изобразительных средств устного народного
творчества в русском литературном языке старшей поры
вообще весьма велико, оно имеет место даже в памятни-
• ках религиозного содержания и в целом значительно
превосходит влияние изобразительных средств
старославянского языка.
Наиболее важным следствием влияния
старославянского языка на русский было не заимствование какого-то
количества (пусть даже очень большого) слов и
стилистических средств, а выработка под влиянием
старославянского языка норм «орфографии, грамматической
системы, словаря и фразеологии» '. Иными словами, под
организующим влиянием старославянского языка
интенсивно формируются в древнерусском литературном языке
осознанные нормы выражения в области словаря,
грамматики и средств художественной изобразительности.
Важно подчеркнуть, что речь здесь идет,не о
заимствовании этих норм из старославянского языка, а о
формировании самобытных, национально-своеобразных норм
древнерусского литературного языка. Старославянские
нормы не копировались в русском языке, но сам факт
наличия в старославянском языке норм литературного
выражения явился мощным стимулом для осознанного
фосм-ирования норм древнерусского литературного
языка.
1 В. В. Виноградов. Великий русский язык. М., Гослитиздат,
1945 стр. 4i.
29

ОБРАЗОВАНИЕ ДВУХ ТИПОВ ДРЕВНЕРУССКОГО
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Итак, типичнейшей чертой древнерусского
литературного языка является взаимодействие и
взаимопроникновение в его системе старославянских и исконно русских
элементов. Однако это взаимодействие и
взаимопроникновение не ведет к формированию такого литературного
языка, который представлял бы собой нечто среднее
между языком старославянским и древнерусским, и
равно обслуживал бы все сферы культурной жизни и равно
употреблялся бы во всех жанрах письменности.
Старославянский язык пришел на Русь как язык
церковной литературы. Древнерусский народный язык еще
до появления на Руси старославянского языка
подвергался литературной обработке в устном поэтическом
творчестве и, возможно, в летописях (если до конца X —
начала XI в. летописи и не велись, то, безусловно,
оформлялись устные предания и легенды о наиболее важных
исторических событиях).
Интенсивно развивавшаяся в Киевской Руси
художественная, художественно-публицистическая и понествова-
тельно-исторнчеокая литература, естественно,
создавалась на языке народно-восточнославянском в своей
основе, обогащенном злиянием устной поэзии и затем
старославянского языка.
Литература церковного характера, напротив,
ориентировалась на старославянский язык. Но этот
старославянский язык, перенесенный на русскую почву, быстро
сближается с русским языком, испытывает его влияние как
в области лексики, фонетики и грамматики, так и в
области средств художественной изобразительности.
Старославянский язык на русской почве утрачивает специфику
«чужого» языка и включается в систему русского
литературного языка как одна из его разновидностей.
Решающим обстоятельством в этом процессе было большое
сходство старославянского и древнерусского языков.
Таким образом складывается своеобразная система
древнерусского литературного языка, основанная на
взаимодействии и в то же время на противопоставлении
двух его основных разновидностей, из которых одна
базируется на старославянском языке, другая — на народном
древнерусском. Эти разновидности нельзя считать
разными языками, так как они вазимопроникают и взаимо-
30

действуют не только в рамках древнерусской
письменности в целом, но нередко и в пределах какого-либо
одного памятника древнерусской письменности.
Характерны в этом отношении летописи. Язык летописных
погодньмс записей и рассказов .представляет собой
типичный образец литературно обработанной народной восточ-.
нославяиокой речи, в то время как язык записей цер-
ковно-религиозного характера явно близок к
старославянскому языку. Взаимодействие двух разновидностей
древнерусского литературного языка обнаруживается
¦и в известном «Поучении» Владимира ]Мономаха.
Эти разновидности нельзя, однако, считать и двумя
стилями одного языка, так как они имеют каждая свою
сферу распространения и выступают с разными
функциями, а главное, не являются разновидностями
внутренне единой языковой структуры, а представляют собой
две различные (хотя и сходные) структуры,
сблизившиеся и взаимодействующие между собой.
Правильнее всего, вслед за В. В. Виноградовым,
квалифицировать эти разновидности как два типа
древнерусского литературного языка — книжно-славянский л
народно-литературный.
Термином «тип язьма» в данном случае
подчеркивается, что речь идет не об особом языке и не об особом
стиле языка, а о своеобразной, исторически
обусловленной и исторически преходящей разновидности языка.
Учение о двух типах древнерусского литературного
языка пока не получилТГргкГнространения в учебной
литературе. Применительно к литературному языку Киевской
Руси обычно говорится о трех группах памятников
письменности: 1) деловые или юридические памятники,
2) церковно-религиозные памятники и 3) памятники
художественной литературы. Соответственно выделяются
три стиля литературного языка: 1) деловой стиль,
2) церковно-книжный стиль и 3) светско-литературный
стиль. Такая точка зрения, которую можно считать
традиционной, представлена, например, в книге В. Д. Левина
«Краткий очерк истории русского литературного языка».
Проф. А. И. Ефимов в своей книге «История русского
литературного языка» говорит о двух группах стилей:
1) стили светские и 2) стили церковно-богослужебные.
Внутри каждой группы указывается целый ряд стилей,
например в числе светских стилей называются: докумен-
31

тально-юридический стиль, стиль
литературно-художественного повествования, леюгшсно-хроникальншй стиль,
эпистолярные стили.
И традиционное учение о трех стилях, и положение
А. И. Ефимова о двух группах стилей древнерусского
литературного языка основаны на одностороннем
понимании стиля как разновидности язьжа, обусловленной
жанром памятника (или группы памятников)
письменности. При таком подходе взаимодействие
старославянских и древнерусских элементов рассматривается в
рамках каждого из стилей, а общая картина системы
литературного языка, основанной на взаимодействии
книжно-славянской и народно-литературной стихий,
остается неясной. Кроме того, обе указанные концепции
безоговорочно включают «деловой язьж» в систему
литературного языка, что вызывает серьезные сомнения.
В силу этих соображений при изучении
древнерусского литературного языка целесообразнее всего
исходить из концепции академика Виноградова о двух типах
этого языка.
КНИЖНО-СЛАВЯНСКИЙ ТИП ДРЕВНЕРУССКОГО
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Книжно-славянский тип древнерусского
литературного языка формировался и развивался в произведениях
церковно-религиозного характера. Такого рода
произведениями были прежде всего проповеди — «слова» •—
церковных деятелей того времени и «жития» святых. Из
сохранившихся памятников этого рода наиболее
замечательны «Слово о законе и благодати» киевского
митрополита Иллариона (XI в.), «Слово в новую неделю по
пасце» Кирилла, епиокопа Туровского, «Сказание о
Борисе и Глебе», «Житие Феодосия Иечерского» (XII в.).
Книжно-славянский тип языка характеризуется
последовательно выдержанным преобладанием
старославянских форм ;во всех случаях, когда имеется параллелизм
между старославянским и русским языком (т. е.
преобладают неполногласные формы слов, слова с начальными
сочетаниями ра, ла и т. п.). Очень часто употребляются
в этом типе языка сложные слова. Непременным
является использование образов и фразеологических оборотов
из «священного .писания». Система средств
художественной изобразительности — эпитетов, сравнений, метафор,
32

аллегорий — также черпается обычно из области
библейских легенд и византийской церковной литературы.
Весьма характерен для книжно-славянского типа
языка следующий отрывок из «Слова в новую неделю по
пасце» Кирилла Туровского:
«Ныне зима греховная покаяниемь престала есть,
и лед неверия благоразумьемь растаяся: зима убо
кумирослужения аностольскымь учениемь и
христовою верою лрестала есть, лед же Фомина неверья
показаниемь Христовых ребр растаяся. Днесь весна
красуется, оживляющи земное естество, и горний
ветри, тихо повевающе, плоды гобьзують, и земля,
семяна питающи, зеленую траву ражаеть: весна убо
есть красная вера Христова, яже крещениемь пора-
жаеть человеческое пакы естьство; бурнии же
ветри — грехотворений помысли, иже покаяниемь
претворишася на добродетель, душеполезныя плоды
гобзують» (перевод: Ныне зима греховная благодаря
покаянию миновала, и лед неверия силой
благоразумия растоплен. Зима язычества преодолена учением
апостолов "и христовой верой, а лед Фомина неверия
растоплен свидетельством Христовых ребер. Ныне
красуется весна, оживляя природу, и ветры с высоты,
тихо вея, умножают плоды, и земля, питая семена,
порождает зеленую траву. Красная весна — это вера
Христова, которая крещением возрождает естество
человека; бурные ветры — это грешные помыслы,
которые покаянием претворяясь в добродетель,
умножают душеполезные плоды).
Из характерных примет книжно-славянского типа
языка в приведенном отрывке укажем прежде всего
неполногласные формы слов и слова с начальным
сочетанием ра- (престала, претворишася, растаяся), причастия
на -ющ (оживляющи, повевающе, питающи),
многочисленные сложные слова (благоразумьемь,
кумирослужения, грехотворений, добродетель, душеполезныя), слова
на -ание, -ение, -ьство (покаяниемь, учениемь,
показаниемь, крещениемь, естьство). Характерно использование
евангельской притчи о Фоме неверующем (апостол Фома
не поверил в воскресение распятого Христа, заявив:
«Если не увижу на руках его ран от гвоздей, и не вложу
перста моего в раны от гвоздей, и не'вложу руки моей
в ребра его, не поверю»).
3—1545 31

Но наиболее типично и показательно в данном случае
аллегорическое построение отрывка, которое
последовательно проводится как в общем плане (окончание зимы
и наступление весны — искоренение язычества и
распространение христианства), так и в отдельных образах
(зима — язычество, весна — христианская вера, бурные
ветры — грешные помыслы). Свойственный
книжно-славянскому типу языка аллегоризм и символизм образов
ведет к употреблению большого числа слов с
отвлеченным значением и — что особенно характерно — к
употреблению слов, обозначающих конкретные предметы
и явления природы, в переносно-метафор,ическом,
отвлеченно-символическом значении. Так, в анализируемом
отрывке употребляются слова: зима, весна, лед, ветры,
плоды. Отвлеченно метафорическое значение этих слов
особенно ясно ощущается в таких сочетаниях, как
зима кумирослужения, лед неверия, душеполезные
плоды.
Взаимодействие книжно-славянского типа языка с
народно-литературным сказывается прежде всего в
проникновении в книжно-славянский тип отдельных
восточнославянских слов и форм. Так, в приведенном выше
коротком отрывке мы находим слова ражаеть и поражаеть,
которые имеют характерные для русского языка черты:
звук ж, чередующийся с д (в старославянском языке
здесь имеем жд), и окончание -ть (вместо
старославянского -тъ). Характерно, что в «Слове» Кирилла Туров-
окого эта особенность выдержана последовательно, все
соответствующие слова имеют ж (а не жд) и -ть (а не
-тъ): наслажение, свобожение, преже, с надежею, тру-
жающеся, вижю и др.; царствуеть, глаголеть, призыва-
ють, ожидають, пущають и др.
В книжно-славянском типе языка можно встретить
и другие характерно русские, восточнославянские черты:
полногласные формы слов (огородником, волочаху, дере-
вяну, в володимирьскую оболость, к воротом и др.),
слова с ч в соответствии со старославянским щ (клеве-
чуть, печеры, сечи и др.), формы кратких действительных
причастий на -а (доида, пека; соответствующие
старославянские формы оканчиваются на -ы) и другие черты
восточнославянской речи.
Проникновение восточнославянских слов и форм,
разумеется, свидетельствует о том, что мы имеем в данном
34 .

случае уже не старославянский язык, а особый тип
древнерусского литературного языка, но решающим
обстоятельством здесь является не это проникновение отдель-
.ных восточнославянских слов и форм, а возможность
широкого .и глубокого взаимодействия
книжно-славянской и русской народной стихий в составе народно-лите«
ратурного типа языка.
НАРОДНО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТИП ДРЕВНЕРУССКОГО
,ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Народно-литературный тип древнерусского языка
сложился на основе народной восточнославянской речи.
При своем образовании он впитал в себя богатейшую
лексику и систему художественных средств устной
народной поэзии, а позднее испытал благотворное
организующее влияние старославянского языка и воспринял ряд
его особенностей как в области лексики и фразеологии,
так и в области стилистики.
Таким образом, народно-литературный тип языка
обладал богатейшим и разнообразнейшим фондом лек-
сико-фразеологических и стилистических средств,
включающим в себя все лучшее, что имелось в
книжно-славянском типе языка, и сверх того и главным образом все
лучшее, что имелось в устном народном поэтическом
творчестве.
Прекрасные образцы народно-литературного типа
древнерусского литературного языка мы находим в
летописях, в «Поучении» Владимира Мономаха, в «Молении
Даниила Заточника», в «Слове о полку Игореве».
Отбетгнп зямрчятр.пен__ и интересен язык «Слова
о долкуИгореве».
«Слово» Оыло создано предположительно в 1187 г., но
оригинал рукописи не сохранился. Имеющиеся сейчас в
нашем распоряжении тексты «Слова» представляют
собой копии со списка XV — начала XVI в., найденного в
1795 г. в Ярославле и сгоревшего во время пожара
Москвы в 1812 г. Это обстоятельство весьма затрудняет
анализ языка «Слова», заставляет исследователей вскрывать
древнейший его пласт и отделять от позднейших
наслоений. Однако общие характерные черты языка этого
замечательного памятника вырисовываются весьма
отчетливо.
3» 35

В отличие от книжно-славянского типа языка, в
котором безусловно господствуют старославянские варианты
слов, народно-литер^у_р_ный_ тип обнаруживает
свободное взаимодействие старославянских й~восточносла.вян-'
_ских форм. ^~"
Так, в «Слове о полку Игореве» ряд слов
употребляется только в полногласной форме (Всеволод, городень-
ский, король, сорока, узорочье, болого, болото, молотити,
полонити, шелом и др.), ряд слов — только в
неполногласной форме (крамола, crpatai, время, древо, среди,
чрез, власть, злато, пламень и др.) и очень многие слова
употребляются и в той, и в другой форме: город — град,
хоробрый — храбрый, ворон — вран, берег — брег,
ворота — врата, соловей — славий и т. д.
Очевидно, что такого рода снободное использование
того или иного варианта было обычным явлением в
народно-литературном типе языка и отражало его тесную
связь с книжно-славянским т.ипом. В большинстве
случаев старославянские или русские варианты
употребляются свободно, без каких-либо закономерностей. Но
иногда замечаются и случаи стилистического отбора:
там, где надо передать торжественность, важность
события, употребляются старославянские варианты, а там, где
этого не требуется, — восточнославянские. В «Слове» нет
достаточно убедительных примеров такого рода
(возможно, в силу однородной эмоционально стилистической
окраски этого произведения на всем его протяжении), но
они встречаются в других памятниках, например в
«Поучении» Владимира Мономаха:
«А господь наш, владея и животом и смертью, со-
грешенья наша выше главы нашея терпит»; «И с
коня много падах, голову си разбих дважды».
Богатая и разнообразная лекс1^ка^1Р_одно-литератур-
ного типа языка,очень полно отражается в языке «Слова
о_пол1ку Иго_рове»^Показательно, что в~о'тли~чйё от
лексики церковнорелигйозной литературы, насыщенной
словами с символически отвлеченным значением, лексика
«Слова» носит ярко выраженный «предметный» и
«действенный» характер, т. е. отображает главным образом
конкретные предметы и явления природы и конкретные
действия '.
1 С. П Обнорский. Очерки по истории русского
литературного языка старшего периода. М—Л., Изд-'во АН СССР, 1946, стр. 181.
36

Особенно бросается в глаза обилие лексики,
отображающей природу: небо, земля, солнце, месяц, заря, свет,
тьма, облако, роса, буря, вихрь, ветер, гроза, гром,
молния, дождь, туча, море, озеро, ручей, река, поток, болото,
гора, холм, трава, цветы и т. д. Разнообразны в «Слове»
глаголы, обозначающие движение- итти, ехать, бежать,
лететь, скочить, рыскати, помчати, отступити и т. п.
Поскольку «Слово» рассказывает о военном походе,
в нем, естественно, богато представлена военная лексика:
рать, пол'к, боронь (и брань), вой, дружина, копье, лук,
меч, сабля, стрела, шелом, щит, битися, одолети, полечи,
потяти (убить, ударить), ранити, полонити, оконитисч
(сесть на коня) и т. п. Типична и военная фразеология,
например:
«Хощу бо, рече, копие приломити конец поля
Половецкого; с вами, русици, xomv главу свою поло-
жити, а любо испити шеломом Дону»; «Русичи
великая поля черлеными щиты прегородиша, ищучи себе
чти, а князю славы»; «Потопташа поганыя полки По-
ловецкыя».
Эта фразеология имеет прямые параллели в
летописях и военных повестях того времени (например, в
Ипатьевской летописи: «тогда Володимир Мономах пил
золотым шеломом Дон» и т. п.).
Конкретная «предметная» и «действенная» лексика
безусловно преобладает в «Слове», но вместе с тем мы
находим здесь и характерную для книжно-славянского
типа языка отвлеченно метафорическую лексику и
фразеологию: «... Игоря, иже истягну ум крепостию своею
и поостри сердца своего мужеством, наполнився ратного
духа»; «Един же изрони жемчюжну душу из храбра
тела». Но такие примеры немногочисленны.
В лексике «Слова» необходимо указать ряд_типичных
для того времени ^р^ШмШ^^-^-^кш' спещТфически
р^с1м<МГТТ1Г:й1Ш?сТ7Т?Гхв языке. Таковы,
например: смага (жар, огонь), туга (печаль, тоска),
клюка (хитрость), хоть (возлюбленная, жена), комонь
(конь) и др. В «Слове» нашли отражение также и
характерные для древнерусского языка заимствования из
греческого — паполома (шелковая ткань), оксамит (парча)
и др. и тюркизмы — орьтьма (покрывало), японча
(плащ), яруга (овраг), чага (рабыня), кощей (раб),
харалужный (стальной) и др.
37

Из особенностей синтаксиса «Слова о полку Игореве»
заслуживает вниматги?^ преобладание сочинительных
конструкций над подчинительными, причем очень часты
случаи бессоюзного сочинения предложений. Нередко
наблюдаются цепи простых предложений, которые можно
рассматривать и как несколько самостоятельных простых
предложений, и *как одно сложносочиненное.
Например:
«Долго ночь меркнет, заря-свет задала, мгла поля
покрыла, щекот славий успе, говор галичь убуди»;
«...волци грозу всрожат по яругам, орли клектом на
¦кости звери зовут, лисици брешут на черленыя щиты»
и т. п.
Очевидно, что здесь проявляются особенности
синтаксиса русского языка древнейшего типа, а также
сказывается связь с источниками народно-поэтического
творчества '.
Вместе с тем мы наблюдаем в «Слове» и наличие
подчинительных связей, различные типы придаточных
предложений. Например: условные — «Боян бо вещий, аще
кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по
древу...», «Аже сокол к гнезду летит, соколича растре-
ляеве злачеными стрелами»;
определительные — «...храброму Мстиславу,
иже зареза Редедю пред полкы косожьскыми»;
времени — «...коли сокол в мытех бывает, высоко
птиц взбивает»;
места — « ..камо тур поскочаще, своим златым
шеломом посвечивая, тамо лежат поганыя головы поло-
вецкыя».
Таким образом, нельзя обойти вниманием тот факт,
что в народно-литературном типе древнерусского языка,
несмотря на очевидное преобладание сочинения над
подчинением, могли иметь место и весьма разнообразные
и четко выраженные подчинительные конструкции.
Например, в «Поучении» Владимира Мономаха
придаточные определительные соединяются с главными
предложениями при помощи различных союзов: иже — «и похвалив
1 С. П. Обнорский. Очерки по истории русского
литературного языка старшего периода. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1946, сто.
175—176. ч '•
38

бога, иже мя сих дьнев грешьнаго допроводи», оже —
«а се вы поведаю, дети моя, труд свои, оже ся есмь тру-
жал», что - «се псе, что пы еси дал»; здесь же мы
находим и разнообразно выраженные условные, временные,
целевые, причинные, обстоятельственные,
дополнительные связи '.
Наиболее интересны наблюдения над художественно-
изобразительными языковыми средствами «Слова о
полку Игареве». Эти наблюдения прежде всего свидетельств'
вуют об огромном организующем влиянии устной '
народной словесности на народно-литературный тип'
древнерусского языка. В «Слове» мы находим многочис-!
ленные прямые параллели с устным народным
поэтическим творчеством.
Прежде всего можно указать на многочисленные
постоянные эпитеты: серым волком, красною девицею,
синему морю, студеную росу, зелену траву, стрелы
каленые, борзый комони, по чистому полю, черный ворон
и др. Характерны для фольклора и так называемые плео-
назмы, т. е. сочетания однокоренных слов: трубы трубят
в Новеграде; мосты мостити; ни мыслию смыслити, ни
думою сдумати. Столь же показательны и сравнения,
в которых действия людей уподобляются повадкам
животных и птиц:
«Гзак бежит серым волком», «А Игорь князь
поскочи горностаем к тростию и белым гоголем на
воду... полете соколом под мглами». Здесь же можно
назвать и отрицательные сравнения: «Боян же, бра-
тие, не 10 соколов на стадо лебедей пущаше, но своя
вещиа персты на живая струны вскладаше»; «Не буря
соколы занесе чрез поля широкая, галици стады
бежат к Дону великому».
Язык «Слова» насыщен метафорами и
метафорическими сравнениями, но в отличие от символически
абстрактных метафор книжно-славянского типа языка
метафоры «Слова» конкретны, они основаны на образах
русской природы и земледельческого труда. Особенно
замечательно описание битвы на реке Немиге, в котором
битва метафорически сравнивается с молотьбой:
1 С П. О б и о р с к it й. Очерки по истории русского
литературного языка старшего периода. М.—Л., Изд-во ДН СССР, 1946,
стр 66—69.
99

«На Немизе снопы стелют головами,- молотят четш
харалужными, на тоци живот кладут, веют душу от
тела. Немизе кровави брезе не бологом бяхуть
посеяни, посеяни костьми русских сынов».
Вот еще некоторые примеры метафор и образных
выражений, уходящих своими корнями в усщое народное
творчество:
«Тогда по русской земле редко ратаеве кикахуть,
но часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици
свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие»;
«Крычать телегы полунопш, рци, лебеди роспущени»;
«Встала обида в силах Дажьбожа внука, вступила
девою на землю Трояню, псплескала лебедиными
крылы на синем море».
Художественно-изобразительные языковые средства
«Слова» не ограничипаются только фольклорными
источниками, мы находим здесь также некоторые иносказания
и отдельные выражения, имеющие параллели в книжно-
литературных источниках. Наряду с приведенной выше
«военной фразеологией» можно указать на такие
примеры:
«Ту кровяпаго вина не доста, ту пир докончаша
храбрии Русичи: оваты попоиша, а сами полегоша за
землю Русскую» (сравнение битвы с пиром, пролитой
крови — с вином и т. п. характерно не только для
устного народного поэтического творчества, но и для
тогдашней книжной словесности); «Итти дождю
стрелами» ('сравните «Стрелы на не летаху акы дождь»
в переводной «Повести о разорении Иерусалима»
Иосифа Флавия, сравните также упоминавшееся уже
выражение «наполнився ратного духа» в «Слове»
и «исполнившееся ратного духа» в «Повести» Флавия).
Необходимо сказать, что образные средства книжно-
литературного характера используются автором «Слова»
не механически, а творчески, они органически сливаются
со всей системой художественно-изобразительных средств
этого замечательного произведения, народных русских
в своей основе. Так, традиционное выражение воинских
повестей «стрелы летах у акы дождь» автор «Слова»
включает в контекст, в котором на основе использования
фольклорных образов последовательно выдерживается
метафорическое сравнение надвигающейся грозы с
предстоящей грозной битвой, в результате чего это выраже-
40

ние становится особенно образным, красочным,
эмоционально насыщенным:
«Другаго дни велми рано кровавыя зори свет
поведают; черныя тучя с моря идут... а в них трепещуть
синий молнии. Быти грому великому! Итти дождю
стрелами "с Дону великаго! Ту ся копием приламити,
ту ся саблям потручяти о шеломы половецкыя».
Наш беглый обзор некоторых особенностей языка
«Слова о полку Игореве», разумеется, не может дать
полного ^представления о богатстве и выразительности
народно-литературного типа древнерусского языка, но он
позволяет показать основные особенности этого типа: его
народно-русскую основу, огромную роль элементов
устного народного творчества и довольно свободное
проникновение в него элементов книжно-славянского типа
языка.
«ДЕЛОВОЙ ЯЗЫК» КИЕВСКОЙ РУСИ
«Деловой язык» Киевской Руси представлен в
нескольких сохранившихся от тех времен грамотах, в
дошедших до нас в составе «Повести временных лет»
договорах русских с греками и в древнейшем своде русских
законов — «Русской правде». Предполагается, что
зафиксированные в «Русской правде» законы сложились
первоначально в устной форме, а записаны были в XI в. в Ноз-
городе Но оригинал этого памятника до нас не дошел,
лпрвнейший из сохранившихся списков относится
к 1282 г.
В «Русской правде» богато представлена
разнообразная древнерусская государственно-юридическая и
общественно-политическая терминология. Вот некоторые
примеры:
правда'— свод правил, законов; суд — разбор
дела; клепати — обвинять; послух — свидетель,
который что-либо слышал; видок — свидетель, который
что-либо видел; послушество — выступление
свидетеля; голова — убитый человек; головник — убийца
(сравните современное слово уголовник); тать — вор;
татьба — воровство; продажа — штраф; розграбеж —
конфискация имущества; поток — изгнание, ссылка;
рота — присяга; обида — правонарушение, нанесение
ущерба кому-либо; добыток — имущество; задница,
41

статок — наследство; урок— оброк, подать; отрок —
младший дружинник, муж — свободный человек
в противопоставлении рабам, челяди; огнищанин —
владелец дома, хозяин и многие другие.
Что касается структурных особенностей языка
«Русской правды», то здесь прежде всего бросается в глаза
почти полное отсутствие каких-либо старославянских
элементов. Так, в этом весьма обширном памятнике
имеются всего три слова с неполногласием: вражда,
в среду, чрево. Зато много слов типично русских,
восточнославянских, особенно в области так называемой
бытовой лексики: гостинец, гостиница — большая дорога;
говядо — крупный рогатый скот; лоныцина — животное
'прошлого года рождения и т. д.
Близость ячыка «Русской правды», как и вообще
«делового языка» Киевской Руси, к народной
восточнославянской речи несомненна, она подтверждается не только
данными лексики, но и данными фонетики, морфологии,
синтаксиса. Ошако несомненно и то, что «деловой язык»
отражает народную восточнославянскую речь далеко не
полно, он отражает только ту часть ее лексики и
грамматики, которая может быть использована для выражения
в общем не очень многочисленных юридических формул.
Что касается образных стилистических средств, то они
практически отсутствуют в «деловом языке». Для
иллюстрации приведем небольшой отрывок из «Русской
правды»:
«Аже кто ударить мечемь, не вынез его, или
рукоятью, то 12 гривне продаже за обиду. Оже ли вынез
мечь, а не утнеть, то гривну кун. Аже кто кого
ударить батогомь, любо чашею, любо рогомь, любо ты-
леснию, то 12 гривне. Не терпя ли противу тому
ударить мечемь» то вины ему в томь нетуть. Аще ли
утнеть руку, и огпадеть рука или усохнеть, или нога, или
око, или не утьнеть, то пол виры — 20 гривен, а тому
за век 10 гривен. Аже перст утьнеть кьги любо, то 3
гривны продаже, а самому гривна кун».
Как видно по этому типичному отрывку, язык
«Русской правды» отличается однообразием синтаксических
конструкций, среди которых преобладают условные (что
определяется содержанием этого памятника).
Особенности языка, аналогичные особенностям языка
«Русской правды», находим мы^ в таких значительных
42

памятниках деловой письменности, как договоры русских
с греками. Так, в договоре 945 г. читаем:
«Аще ли кто покуситься от'Руси взяти что от лю-
ди'и цесарьства вашего, иже то сотворит, покажнен
будеть вельми; аще ли взял будет, да заплатить
сугубо; и аще сотворить то же Гречин Русину, да при-
иметь ту же казнь, я коже принял есть и он».
Выше мы говорили, что одним из важнейших
признаков литературного языка является его обработаиность,
нормированность. Совершенно очевидно, что в деловой
письменности Киевской Руси обработка и нормирование
народного языка были весьма и весьма односторонними.
Очень специфичный по своему содержанию и
назначению, «деловой язык» .не обнаруживает сколько-нибудь
живых связей ни с книжно-славянским, ни с народно-
литературным типами древнерусского языка. Чтобы
убедиться в этом, достаточно сопоставить хотя бы только
что приведенный отрывок из «Русской правды» с
приведенными выше отрывками из проповеди Кирилла
Туровского и из «Слова о полку Игореве».
Изложенные соображения склоняют нас к
предположению, что хотя «деловой язык» имел, несомненно,
весьма большое значение в культурно-историческом рая-
витии Киевского государства, он тем не менее не входил
в систему литературного языка этой эпохи.
ПОЯВЛЕНИЕ И УСИЛЕНИЕ ОБЛАСТНЫХ
РАЗЛИЧИЙ В НАРОДНО-ЛИТЕРАТУРНОМ ТИПЕ
ЯЗЫКА, XIII—XIV вв.
ч
РУССКИЙ ЯЗЫК В ЭПОХУ ФЕОДАЛЬНОЙ
РАЗДРОБЛЕННОСТИ
К середине XII в. Киевское государство постепенно
приходит в упадок. Причиной этому были набеги
кочевников, княжеские раздоры, укрепление и обособление
новых городов, являвшихся экономическими и
политическими центрами более или менее обширных территорий:
Киев постепенно перестал быть экономическим и
политическим центром всей восточнославянской территории,
43

превратился в относительно небольшое удельное
княжество, наряду с которым возникли новые самостоятельные
удельные княжества: Новгородское, Ростово-Суздаль-
¦ское, Муромо-Рязанское, Смоленское, Черниговское,
Новгород-Северское, Переяславское, Владимиро-Волын-
ское, Галицкое, Полоцкое, Турово-Пинское.
Экономическая, политическая и территориальная
обособленность этих княжеств способствовала усилению
территориальных диалектных различий в русском языке.
В этот период книжно-славянский тип языка не
претерпевает сколько-нибудь существенных изменений.
Свойственная этому типу языка сила традиции сохраняет
его в более или менее неизменном виде во всех
удельных княжествах.
Что касается народно-литературного типа языка, то
он, будучи тесно связанным с живой народной речью
и устным поэтическим творчеством, естественно, не
может не отражать усилившихся диалектных различий
восточнославянского языка. Отражение различных местных
особенностей мы находим, в частности, в языке летописей.
Но в наибольшей степени диалектные черты
проявляются в «деловом языке», та.к как он наиболее
непосредственно отражает в то время особенности народной
восточнославянской речи.
Поскольку книжно-славянский тип языка остается
почти неизменным, а в народно-литературном типе
языка и в «деловом языке» происходят некоторые
сходные изменения, в период феодальной раздробленности
намечается некоторое сближение между
народно-литературным типом языка и «деловым языком».

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК
РУССКОЙ (ВЕЛИКОРУССКОЙ)
НАРОДНОСТИ,
XIV —середина XVII в.

Скан
Ewgeni23

ФОРМИРОВАНИЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
РУССКОЙ (ВЕЛИКОРУССКОЙ) НАРОДНОСТИ,
XIV—СЕРЕДИНА XVI в.
ОБРАЗОВАНИЕ ОБЩЕНАРОДНОГО ЯЗЫКА
ВЕЛИКОРУССКОЙ НАРОДНОСТИ
НА СЕВЕРНОВЕЛИКОРУССКОЙ ОСНОВЕ
В период феодальной раздробленности на
территории бывшего Киевского государства из единой
древнерусской (древневосточнославянскои) народности
начинают складываться три самостоятельные народности:
русокая (великорусская), украинская и белорусская.
Процесс складывания этих народностей был теснейшим
образом связан с образованием новых государственных
объединений из разрозненных русских княжеств.
Русская (великорусская) народность складывается
в северовосточной Руси, где укрепляются и развиваются
княжества Владимирское, Ростовское, Суздальское,
а позднее — Московское.
Московское княжество в экономическом и
политическом отношении развивается очень быстро и примерно
в XIV в. становится центром, вокруг которого постепенно
начинают объединяться другие русские земли. Москва
становится столицей Русского государства, в пределах
которого в XIV—XVII в. складывается и развивается
русская (великорусская) народность и ее язык.
Говор Москвы является по происхождению своему
северным. Это обстоятельство сыграло Существенную
роль в том, что общенародный язык русской народности
(центром формирования которой была Москва)
складывается на севернорусской основе. Московская речь
издавна отличалась многими севернорусскими чертами.
* 47

При этом следует отметить, что в говоре Москвы
утрачиваются наиболее резкие, наиболее отступающие от общих
норм черты севернорусских диалектов, как, например,
иоканье.
К концу XV — началу XVI в. в единое государство
с центром в Москве объединяются многие русские
княжества, в том числе расположенные на территории
распространения южнорусских говоров. Это ведет к
проникновению в язык Москвы элементов южнорусских, в
частности — аканья, которое позже, к началу XVII в.,
получает в Москве широкое распространение.
Так, в результате постепенного проникновения в
северные говоры южнорусских элементов оформляется
среднерусское (средневеликорусское) наречие, которое
становится основой народно-литературного-типа языка
Московского государства.
В образовании и развитии литературного языка
Москвы существенную роль сыграло усвоение традиции
книжно-славянского типа языка эпохи Киевской Руси.
Этот тип языка в период феодальной раздробленности
сохранился во всех своих существенных особенностях,
его традиции были продолжены в письменности северо-
восточной Руси и затем — б литературном языке
Московского государства.
Говоря о развитии русского литературного языка
эпохи Московской Руси, необходимо отмстить роль
книгопечатания в этом процессе. Первые книги в Москве
были напечатаны во второй половине XVI в.
Книгопечатание способствовало выработке единообразного
правописания и, что очень важно, усиливало объединяющую
роль литературного языка по отношению к
территориальным диалектам, способствовало распространению
литературного языка по всей территории государства и среди
всех социальных групп грамотных людей. Конечно, все
эти положительные явления, связанные с развитием
книгопечатания, в то время проявлялись еще слабо, но все
же они оказывали заметное влияние на развитие
русского литературного языка.
Быстрое и интенсивное развитие экономической,
политической и культурной жизни Московского государства
находило отражение в развитии богатой по количеству
памятников и разнообразной по жанрам письменности.
Жанры и разновидности русской письменности эпохи
48

Киевского государства обогащаются, видоизменяются;
широко распространяется художественная литература,
публицистика, историческая литература, разновидности
церковно-религиозной литературы — жития, проповеди
и т. д. Быстро развивается и совершенствуется «деловая
письменность».
«деловой язык» московской руси
Быстрое экономическое и политическое развитие
централизованного Русского государства влекло за собой
интенсивное развитие «делового языка». «Деловой язык»
обслуживал нужды все расширявшейся и усложнявшейся
государственной переписки, судопроизводства, торговли,
боярского и церковного хозяйства, юридической
практики.
В период своего формирования и первоначального
развития «деловой язык» Москвы по своей структуре
мало чем отличался от «делового языка» Киевской Руси:
он так же основывался на народной речи (разумеется, на
народной речи Москвы, а не Киева), так же почти не
имел в своем составе старославянских элементов, так же
отличался .простотой синтаксических конструкций, так же
избегал метафоричности и образности, так же слабо
взаимодействовал с литературным языком. Впрочем,
к концу рассматриваемого периода это взаимодействие
заметно усилилось.
Как и в «деловом языке» Киевской Руси, в
московском «деловом языке» была богато представлена
разнообразная терминология:
государственно-административная, судебная, торговая, сельскохозяйственная
и т. д.
Вот, например, отрывок из Грамоты великого князя
Василия Васильевича Кириллову монастырю 1456 г.,
дающий представление о терминах, обозначавших
различные повинности:
«Так же тем их людем призванным да и тутошним
их людем старожильцом ненадобе ни писчая белка
(-налог за перепись земель и угодий с тех лиц, кому
они принадлежат)' на ям (-содержание яма, стана на
почтовой дороге), ни подводи (-повозки с лошадьми
и проводниками), ни коня моего не кормят, ни сен
моих не косят, ни тамга (-таможенная пошлина) им
ненадобе, не явленное (-пошлина, которую -платили
4—1545 49

при явке товаров таможенникам или при явке людей
к начальству), ни костки (-таможенная пошлина,
взимавшая с купцов при проезде их по большим
дорогам), ни мыт (-торговая пошлина) и к сотским
и к старостам те их люди не тянут ни в проторы
(-издержки, особенно судебные), ни в розмеги
(-раскладка, распределение налогов, повинностей) и ни
¦иные им никоторые пошлины (-денежные сборы
с товаров) ненадобе».
Термины, обозначавшие виды.имущества, находим,
например, в Белозерской губной грамоте Ивана IV 1539 г.:
«Тех бы разбойников поОвирья (-дома с
надворными постройками), животы (-имущество) и статны
(-наследство) отдавали бы естя тем людям, которых
те разбойники разбивали».
В качестве примеров административной терминологии
можно лривести следующие: воевода (-губернатор),
осадная голова (-комендант города во время осады
неприятелем), дьяк, подьячий (-ответственные чиновники),
пристав (-надсмотрщик), биричь (-глашатай), губная изба
(-от слова губа — уезд), губной староста и др.'
В лексике «деловой письменности» нашли отражение
типичные для того времени заимствованные слова. Это
прежде всего тюркизмы, заимствование которых
осуществлялось главным образом устным путем, в результате
непосредственного общения русских с татарами.
Большинство из них относится к так называемой бытовой -
лексике: башмак, зипун, колпак, каблук, каланча, кушак,
чердак, чулан и т. п. Но некоторые тюркизмы относятся
и к области административной: караул, казна, деньги,
таможня, ярлык (грамота на княжение) и др.
Постепенно в «деловой письменности», особенно в
международных договорах, появляются заимствования из
западноевропейских и латинского языков. В качестве примеров
можно привести слова гофмистр, рыцер, доктор,
имеющиеся в'Договоре 1562 г. с датским королем
Фредериком II.
По мере объединения вокруг Москвы русских
княжеств, по мере укрепления и роста влияния центральной
московской власти «деловой язык» Москвы, основанный
1 С. Д. Никифоров. История русского литературного языка.
М., 1947, стр. 27—28.
50

на устной московской народной речи, все более и более
распространяется по всей территории Русского
государства и начинает оказывать довольно значительное
влияние на общенародный язык в его диалектных
ответвлениях. Это обстоятельство сыграло немаловажную роль
в последующем сближении «делового языка» с
литературным языком.
ПУТИ РАЗВИТИЯ КНИЖНО-СЛАВЯНСКОГО
И НАРОДНО-ЛИТЕРАТУРНОГО ТИПОВ ЯЗЫКА
В силу ряда причин как общественно-исторического,
так и собственно лингвистического порядка в
рассматриваемый нами период усиливаются различия между
книжно-славянским и народяо-литературным типами
русского литературного языка.
В конце XIV в. южнославянские страны Болгария
и Сербия были захвачены турками, а в 1453 г. турками
был захвачен Константинополь — центр христианской
православной церкви. Турецкая агрессия на Балканском
полуострове привела к тому, что многие южнославянские
и греческие ученые, знатоки письменности и богословия,
покинули родину и переехали в Москву.
Начиная с конца XIV в. в Москве осуществляется
редактирование церковных книг, с целью привести их
в первоначальный, наиболее точно соответствующий
греческим оригиналам, вид. Это редактирование церковных
книг, проводившееся под руководством митрополита
Киприана, по замыслу должно было сблизить русскую
письменность с южнославянской.
Работа по редактированию церковных книг привела
к известному упорядочению русской ор-фографии, но это
упорядочение было осуществлено на основе архаизации
и сближения с южнославянской орфографией. Так, была
вновь введена уже утраченная к тому времени буква юс
большой для обозначения звука у, было устранено
написание йота после гласных (т. е. вместо добрая, копия,
всея Руси и т. п. стали писать добраа, копиа, всеа Руси
и т. п.), было введено старославянское написание
редуцированных после плавных в тех словах, где в русском
языке редуцированные предшествовали плавным (т. е.
вместо пълкъ, вълкъ, вьрхъ и т. п. стали писать плъкъ,
А* 51

влъкъ, врьхг и t. п.), было введено, по сербскому
образцу, написание в конце всех оканчивающихся на
согласные слов буквы ь (например: умь, соколовь вместо
умъ, соколовъ) и т. п.
В области лексики преимущественно употреблялись
старославянские варианты слов, например слова с
неполногласием, с сочетаниями жд и шт (щ). Очень часто
употреблялись сложные слова, например: доброутешен,
красносмотрителен, языковредный, храбродобропобед-
ный , каменнодельноградный и т. п.
В области стилистики культивировалось так
называемое «извитие словес» (или «плетение словес»),
характеризующееся торжественностью и архаичностью, широким
использованием метафор и других сложных, книжных
средств художественной изобразительности. Наглядное
представление об «изв'итии словес» может дать
следующий небольшой отрывок из «Повести о житии
и о представлении великого князя Дмитрия
Ивановича»:
Дмитрий Иванович «отвышняго промысла
правление приим роду человечю, всяко смятение мирское
исправлааше, высокопаривый орел, огнь попаляа
нечестие, баня мьящимся от скверны, гумно чистоте,
ветр плевелы развеваа, стена нерушима, зломысля-
щим сеть, степень непоколебима, зерцало житиа, с
богом все творя и по безе побораа, высокий ум,
смиренный смысл, ветром тишина, пучина, разума».
То же в «Житии Сергия Радонежского»:
. «...слышано бьгсть, яко ординский князь Мамай
воздвиже силу велику, всю орду безбожных татар,
идет на русскую землю. И бяху вси людие в страсе
велице утесняеми. Князь же великодержавный иже
тогда скипетры Русских стран обдержа, достохваль-
ный и победоносный великий Дмитрий на Москве бя-
ше; сий убо прииде ко святому Сергию, яко же ве-
лию веру имея к старцу, вопросити его, аще повелит
ему противу безбожных изыти, ведяще бо мужа
добродетельна суща и дар пророчества имуща».
Все перечисленные явления в 'истории русского
литературного языка получили название «второго
южнославянского влияния» (напомним, что первое
южнославянское влияние имело место во время официального
принятия христианства'на Руси).
52

Сферой распространения и развития «второго
южнославянского влияния» был, разумеется,
книжно-славянский тип русского литературного языка, теснейшим
образом связанный с церковной литературой.
Народно-литературный тип языка, основанный на
великорусской народной речи и сохраняющий живые
и тесные связи с устной поэзией, не испытывает на себе
этого влияния. В народно-литературном типе языка
в это время отражаются процессы совсем иного
характера — процессы изменения структуры живого
общенародного русского языка.
К числу таких изменений относятся: утрата
двойственного числа, утрата звательной формы, утрата
склонения кратких прилагательных; многочисленные изменения
в системе склонения существительных, вызванные
взаимовлиянием различных типов склонения, а также
«выравнивание основ» на задненебные; многочисленные
изменения в системе спряжения, в частности утрата
аориста, имперфекта и плюсквамперфекта и развитие
категорий совершенности и несовершенности; развитие
подчинительных связей в сложных предложениях,
распространение союзов что (вместо яко), который (вместо иже), если
(вместо аще, оже) и т. д. Все эти, а также и другие
изменения подробно рассматриваются в курсе исторической
грамматики.
Таким образом, значительно увеличивается число
языковых явлений, которыми отличаются друг от друга
и противопоставляются друг другу книжно-славянский
и народно-литературный типы языка. Так, в
рассматриваемый нами период типичными приметами книжно-
славянското типа языка становится многие
грамматические явления, которые во времена Киевской Руси были
общими для обоих типов русского литературного языка:
формы двойственного числа, звательные формы, формы
аориста и имперфекта, формы склонения и спряжения
со смягчением задненебных согласных г, к, х в свистящие
з, ц, с (типа бог— о бозе, отрок — отроци, грех — во гре-
сех), сложноподчиненные предложения с союзными
словами и союзами иже, яко, аще, егда и т. д.
Значительное усиление различий между
книжно-славянским и народно-литературным типами русского языка
сопровождается также перераспределением сфер их
употребления и распространения. Книжно-славянский тип
53

языка, активно поддерживаемый и насаждаемый
большинством церковных и светских деятелей того времени,
выходит за рамки цер«овно-религиозной литературы
и распространяется также на значительную часть
художественной, исторической и публицистической
литературы.
Показательно, что в переводной «Повести о Дракуле»
(конец XV в.) даже типично бытовые сюжеты
излагаются языком подчеркнуто славянизированным,
например:
«Некогда приде к нему купец от Угорския земли
в его град, и по его заповеди оставив воз на улице
пред полатою и товар свой на возе, а сам спаше в по-
лате. И пришедши некто украде с воза 160 дукат
злата. Купец же иде к Дракуле и поведа ему погубле-
ние злата. Дракула же глагола к нему: «Пойди, в сию
нощь обрящешь злато». И повеле по всему граду
искати татя, глаголя: «Аще не обрящете татя, то весь
град погублю». И повеле свое злато положити на воз
нощью, и приложи един златый. Купец же возстая,
обрете злато, и изочте, и дважды и трижды, и об,ре-
таше один лишний златник. И шед ко Дракуле:
«Государю! обретох злато, и бысть един лишний златой».
Тогда приведоша татя того", и со златом. Глагола
Дракула купцу: «Иди с миром! Аще бы ми еси не
исповедал злата лишняго, то бых велел и тебе с сим татем
на кол посадити».
Некоторое вытеснение народно-литературного типа
языка из пределов художественных и исторических
жанров письменности ведет к его укреплению и
распространению в жанрах, близких к «деловой письменности».
Очень характерным в этом отношении является язык
знаменитого «Хожения за три моря» Афанасия Никитина.
В языке «Хожения» встречаются некоторые элементы
книжно-славянской речи (например, слова в
старославянской огласовке — град, нощь и т. п.; формы аориста—
приидох, бых, сказах и др.; архаичеокие формы
склонения— в доспесех, руце, в дорозе и др.), но они являются
лишь чисто внешним отражением особенностей
«книжного» языка, связанным, по всей вероятности, с
традицией обучения грамоте по церковным книгам. В целом
язык «Хожения» характеризуется чертами, прямо
противоположными «извитию словес»: простотой и ясностью
54

изложения, отсутствием высокопарных метафор и
сравнений, безусловным преобладанием живых русских форм
над соответствующими старославянскими, наличием
специфически русской лексики и фразеологии. Кроме того,
в сочинении Афанасия Никитина мы найдем некоторые
слова и обороты, характерные для «делового языка». Эти
черты языка «Хожения» можно 'проиллюстрировать хотя
бы следующими двумя отрывками:
«А мы поехали к Ширванше во Коитул, и били
есмя ему челом, чтобы нас пожаловал чем дойти до
Руси; и он нам не дал ничего, ано нас много, и мы
заплакав да розошлися кои куды: и кого что есть на
Руси, и тот пошел на Русь, а кой должен, а тот пошел
куды его очи понесли, а иные осталися в Шамахее,
а иные пошли работать к Баке»; «А жити в Гунду-
стане ино вся собина исхарчити, зань же у них все
дорого: один есми человек.ино.по полутретия алтына
на день харчю идеть, а вина есми не пивал, ни сыты».
Здесь особо следует отметить так называемую
многократную форму глагола «пивал». Многократные
формы глаголов характерны для разговорной речи; по-сте-
пенно они найдут весьма широкое распространение в
литературном языке. Обращает на себя внимание и
простота синтаксических конструкций, частое употребление
разговорного русского союза ано, ино.
В «Хожении» Афанасия Никитина
народно-литературный тип языка представлен в его наиболее типичном
для рассматриваемого зремени виде, характеризующемся
большой степенью отдаленности от книжно-славянского
типа языка. Однако литературный язык того времени не
исчерпывается, разумеется, двумя подчеркнуто
противоположными разновидностями, представленными, с одной
стороны, «извитием словес», а с другой стороны,
безыскусственным языком, подобном языку
«Хожения».
Так, известный памятник художественной литературы
конца XIV в. «Задонщина» дает нам образец языка,
очень сходного с языком «Слова о полку Игореве».
В языке «Задонщины», как и в языке «Слова», которому
подражает автор «Задонщины», наблюдается
переплетение и взаимодействие элементов старославянского языка,
народной русской речи и устного народного творчества.
Но язык «Задонщины» следует рассматривать скорее как
55

копию с народно-литературного типа языка эпохи
Киевской Руси, чем как оригинальное явление эпохи
Московского государства.
Иного характера сочетание старославянских и
русских элементов находим мы в «Сказании о псковском
взятии», литературном памятнике начала XVI в. Здесь
явно заметно стремление автора выражаться языком
книжным, л итературнЬ-укра шейным,
славянизированным. Он постоянно употребляет слова в старославянской
огласовке (град, глад, глава, нощь, отвещати, хощем
и т. п.), формы аориста и имперфекта (иде, повхаша, выи-
доша, живяЪу, целоваху и др.), прибегает к метафорам
и сравнения'м, риторическим вопросам и другим
стилистическим приемам книжно-славянского типа языка,
например:
«О славнейший граде Пскове великий! почто бо
сетуеши и плачеши? и ответа прекрасный град Псков:
'Како ми не сетпвяти. како ми и? плакпти и не скор-
бети своего опустения? прилетел бо на мя много-
крыльный орел, исполнь крыле Львовых ногтей, и взят
от мене три кедра Ливанова; и красоту мою, и богаче-
ство, и чада моя восхити».
В то же время в языке «Сказания» находим много
слов специфически русских и в русской огласовке: хотим,
отвечать, пригород, волость, полон, молодшие люди
и т. п., встречаем характерные для разговорной речи
и фольклора выражения: от мала и до велика; вы бы есте
две воли мои изволии; а псковичи туто горько заплакали
и др.
Книжно-славянские и народно-русские элементы
в языке «Сказания» сочетаются нередко стихийно,
стилистически не дифференцированно, например:
«Аще не поедут посадники изо Пскова..., и но
будет вся земля виновата». «А псковичи туто горько
заплакали. Како ли зеницы не упали со слезами
вкупе? како ли не урвалося сердце от корени?».
Но в целом в языке «Сказания» наблюдается
определенная система в подборе языковых средств: там, где
автор дает оценку событий, эмоционально окрашенную
в скорбно-торжественные тона, он тяготеет к книжно^
славянской манере выражения, а там, где излагает
сами события, тяготеет к мянеое
народно-литературной.
G

Но главное отличие языка «Сказания о псковском
взятии» от язьжа, например, «Слова о полку Игореве»
состоит не в этой дифференцированное™ употребления
языковых средств, а в том, что если в языке «Слова» мы
наблюдаем взаимодействие старославянских и русских
элементов в системе народно-литературного типа языка,
то в языке «Сказания» мы наблюдаем взаимодействие
двух типов русского литературного языка —
книжно-славянского и народно-литературного.
К концу XV — началу XVI в. живое взаимодействие
между старославянским и русским языками стало уже-
невозможным. Старославянский язык в это время уже не
мог восприниматься как «живой» язык (даже если
понимать под термином «живой» и книжный, письменный
язык), но многие его элементы прочно вошли в систему
книжно-славянского типа русского литературного языка,
определяя софой все его главнейшие характерные черты.
Таким образом, «старославянизмы» (в самом широком
понимании этого слова) начинают восприниматься не как
элементы определенного языка, а как элементы
определенного типа русского литературного языка. Русский же
язык к этому времени в своем развитии уходит столь
далеко, структура его настолько изменяется и отдаляется
от структуры старославянского языка, что он в своей
живой народно-разговорной форме не может уже сочетаться
и взаимодействовать со старославянским дзыком (как
это было в пределах народно-литературного типа языка
эпохи Киевской Руси). Но народно-литературный тип
языка, включающий в свою систему определенные
старославянские элементы (черта, унаследованная еще от
киевской эпохи), естественно, мог взаимодействовать
с другим типом русского литературного языка — книжно-
славянским.
Однако, поскольку народно-литературный тип языка
отражает происшедшие к этому времени значительные
изменения в грамматическом строе, словарном составе
и звуковой системе живой русской речи, а
книжно-славянский тип, наоборот, подвергается v. существенной
архаизации, между ними образуется значительный
разрыв, в результате чего и взаимодействие между ними
носит неглубокий характер. В это время
народно-литературный тип языка оказывается весьма близким по своей
структуре к «деловому языку» (что можно видеть на при-
57

мерах языка «Хожения за три моря» и отчасти
«Сказания о псковском взятии»), и между ними начинается
постепенно усиливающееся взаимодействие.
СБЛИЖЕНИЕ КНИЖНО-СЛАВЯНСКОГО ТИПА
ЯЗЫКА С НАРОДНО-ЛИТЕРАТУРНЫМ И
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА С «ДЕЛОВЫМ ЯЗЫКОМ»,
СЕРЕДИНА XVI—СЕРЕДИНА XVII в.
СБЛИЖЕНИЕ КНИЖНО-СЛАВЯНСКОГО ТИПА ЯЗЫКА
С НАРОДНО-ЛИТЕРАТУРНЫМ
Хотя сфера применения книжно-славянского типа
языка в XIV—XV вв. значительно расширилась, он все
же оставался связанным прежде всего с литературой цер-
ковно-религиозиого содержания. Между тем укрепление
государственной власти, развитие международных
отношений, торговли, ремесел, словом, развитие всей
общественно-политической, экономической и культурной жизни
Русского государства ведет к выдвижению на первый
план различных «светских» видов литературы, которые
ориентируются на народно-литературный тип языка и на
«деловой язык».
К середине XVI в. в русском языке развивается
совершенно неизвестная старославянскому языку богатейшая
лексика и фразеология, отражающая все стороны
русской жизни того времени. Поскольку церковно-религиоз-
ная^литература не могла хотя бы в малой степени не
отражать реальной жизни, постольку ее язык не мог
обойтись без этой лексики и фразеологии. В свою
очередь светская литература нуждалась в языковых
средствах церковно-религиозной литературы для выражения
торжественности, эмоциональной приподнятости.
Начинается процесс быстрого сближения
народно-литературного и книжно-славянского типов литературного языка.
Этот процесс находит отражение в языке многих
произведений второй половины XVI — первой половины
XVII в. К числу таких произведений относится,
например, переписка Ивана Грозного — наиболее интересный
и яркий образец русской публицистики XVI в. как в
отношении содержания, так и в отношении языка.
58

По выражению академика А. С. Орлова, «В языке
Ивана звучит вся гамма разнообразных тонов от
парадной славянщизмы до московского просторечия».
«Парадная славянщизна», «плетение словес», все
характерные черты книжно-литературной речи проступают
в языке посланий Ивана Грозного — человека
образованного и искусного литератора — весьма ярко. Так, из
архаических литературно-книжных черт-грамматики-мы
находим здесь постоянно употребляемые формы аориста
и имперфекта, оборот дательный самостоятельный: «нам
же тогда живущим в своем селе Воробьеве, да те же
наши изменники возмутили народ якобы и нас убити».
В области лексики много архаизмов и старославянизмов;
много сложных слов: злобесовский, злолукавый, злохит-
рие, скудоумный, ветхословие и др. Стилистика
характеризуется употреблением отвлеченно-книжной
фразеологии, метафорическими выражениями, использованием
образов «священного писания»:
«И видех во пристанище спасения многи корабля
душевнЫ'Я люте обуреваемы треволнением; сего ради
стерпети малодушествовах и о своей души поболех,
яко уже сый ваш, да не пристанище спасения испразд-
нится, сице дерзнух глаголати»; «Ино подобает вам,
нашим государям, и нас, заблуждших во тьме
гордости и сени смертной прелести тщеславия, лаокосерд-
ства же и лаокосердия, просвещати, а мне псу
смердящему кого учити, и чего наказати, и чем просветити»;
«Аз брат ваш недостин есмь нарещися, но по
евангельскому словеси сотворите мя яко единаго от
наемник своих» (примеры из послания в Кирилло-Белозер-
ский монастырь 1573 г.).
Наряду со всеми этими книжно-литературными
чертами в языке переписки Ивана Грозного отражается
и народная московская речь. (Как уже отмечалось выше,
народно-разговорные элементы не могли
непосредственно взаимодействовать с книжно-славянскими, они
взаимодействовали с ними, поскольку входили в систему
народно-литературного типа языка. В дальнейшем мы не
будем особо оговаривать это обстоятельство). КГмосков-
окой обиходной речи относятся такие, например, слова,
встречающиеся у Ивана Грозного: верстать
(уравнивать), нужа, вожь, досужество (толковость, способность),
крома (ломоть), потока (поблажка), урядство (поря-
59

док), сход (сборище) и др. Иван нередко употребляет
и грубые, бранные слова: «И ты то все забыл, собацки.ч
изменным обычаем преступил крестное, целование»
Встречаются у него и характерные для
народно-разговорной речи многократные формы глаголов:
«с Вельским с блюда едал», «а лжей и измен, ихже
не сотворил еси, на тебя не взваживали есме», «ино
таковы и в станицах езживали».
В синтаксисе посланий Грозного часто встречается
присоединительное употребление союзов а и да,
употребление союзов что, который вместо яко, иже,
употребление разговорного союза ано, например:
«А ныне у вас Шереметев сидит в келье, что царь,
а Хабаров к нему приходит да иные чернецы, да едят,
да пиют что в миру; а Шереметез невесть со свадьбы,
невесть с родин, разсылает по кельям постилы,
коврижки и иные пряные составные овощи,'а за
монастырем двор, а на нем запасы годовые всякие, а вы ему
молчите о таковом великом пагубном монастырском
безчинии»; «Ано у него и десятой холоп, который
у него в келье живет ест лучше братии, которые в
трапезе едят» (примеры из послания в Кирилло-Белозер-
ский монастырь).
Сходными языковыми чертами отличается и
«Сказание о Магмете-салтане» Ивана Пересветова,
современника Ивана Грозного. С одной стороны, мы находим
здесь все характерные черты книжно-славянского типа
языка, в частности традиционную
образно-метафорическую фразеологию:
«Пишется великая мудрость о. благоверном цари
Константине в философских книгах: иже родися
источник мудрости воиньския, от меча его вся
подсолнечная не может сохранитися»; «даидите ли, яко они,
богати и лживи, осетили царя вражбами и уловили
его великим лукавством своим и козньми, дияволь-
скую прелестию, и мудрость его и счастие укратили,
и мечь его царьский обяизили своими прелестными
вражбами, а мечь его был высок над всеми недругами
его» и т. п.
С другой стороны, в языке «Сказания о
Магмете-салтане» наблюдается свойственная народно-литературному
типу языка того времени безыскусственность изложения,
простота синтаксических конструкций, употребление сою-
60

зов кто, есть ли вместо яко, аЩе, употребление
разговорного союза ино, а также употребление некоторых слов
и оборотов, характерных для «делового языка» (они
в ниже приводимом отрывке выделены):
«Да послал по городом судьи свои... и велел
судити прямо, и рек так: братия моя любимая и
верная, судите прямо. Да по мале времени обыскал царь
судей своих, как они судят, и на них довели пред
царем злоемство, что они по посулом судят. И царь им
вины в том не учинил, только их велел живых одрати
да рек так: есть ли оне обростут телом олять, ино им
вина отдается».
Во всех трудах и учебных пособиях по истории
русского литературного языка отмечается и анализируется
взаимодействие книжно-славянских и
народно-разговорных элементов в языке одного из замечательных
памятников второй половины XVI в., «Домостроя». В
«Домострое» наибольшего внимания заслуживает четкая
дифферснцированность языка: в главах религиозно-
дидактических мы находим обилие книжно-славянских
черт, а язык «бытовых» глаз насыщен
народно-разговорными элементами. Это разграничение в употреблении
книжно-славянских и народно-разговорньи языковых
средств знаменует собой начало процесса разрушения
системы двух типов русского литературного языка и
преобразования этих двух типов в «высокий» и «простой»
стили русского литературного языка.
СБЛИЖЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
С «ДЕЛОВЫМ ЯЗЫКОМ»
Сближение книжно-славянского и
народно-литературного типов языка сопровождалось сближением
литературного языка с «деловым языком».
В рассматриваемый период функции «делового
языка» все более и более расширяются, так как
расширяется сам круг вопросоз, охватываемых деловой
перепиской. Созданные в Москве «приказы» (канцелярии,
управления) ведут самые разнообразные дела,
отражающие все многообразие общественнонполитической,
экономической и культурной жизни России, а также частной
жизни различных слоев тогдашнего общества. Некогда
весьма четкие грани между церковно-религиозной лите-
61

ратурой, художественной литературой и «деловой
письменностью» в отношении их содержания начинают
разрушаться, стираться. Особенно интенсивно и быстро
разрушаются грани между художественной литературой
и «деловой письменностью». Такого рода деловые
документы, как описания путешествий, посольств, военных
событий и т. п. нередко по своему содержанию и языку
приближаются к художественным произведениям. На этой
основе и развивается постепенно все усиливающееся
взаимодействие между литературным языком и
«деловым языком».
Замечательным образцом этого взаимодействия
является язык «Истории об азовском осадном сидении,
донских казаков». Та редакция «Истории», из которой мы
будем приводить примеры, является по форме реляцией,
донесением об осаде Азова турками в 1641 г. Однако
язык «Истории» далек от сухого и однообразного языка
«деловой письменности» Киевской эпохи и первых веков
Московского государства.
Язык «Истории» эмоционален, богат образными
выражениями, характерными для литературного языка. На-
лример:
«Никим вы в пустынях водимы или посылаемы,
яко орлы паряще, без страха по воздуху летаете; аки
львы свирепые в пустынях рыкаете... Не сыти ваши
очи, не полны ваши чрева. Как от века не наполните
своего чрева гладного?»; «И после того в полках их
почала быти стрельба пушечная и мушкетная
великая: как есть — стала гроза великая над нами,
страшная, будто гром велик и молния страшная от облака
бывает с небеси. От стрельбы их стал огнь и дым до
неба; и все наши градныя крепости потряслися от
стрельбы их той; и солнце померкло в дне том и в
кровь превратилось; как есть — наступила тьма
темная».
Иногда образные выражения «Истории»
перекликаются с соответствующими выражениями «Слова о полку
Игореве»:
«И давно у нас в полях наших летаючи клекчуг
орлы сизые, и грают вороны черные подле Дону
тихаго; всегда воют звери дивии, волцы серые, по
горам у нас брешут лисицы бурыя, а все-то скликаючи,
вашего бусурманского трупа ожидаючи».
62

Очевидна связь языка «Истории» с устным
народным поэтическим творчеством. Вот один из ярких
примеров:
«Прости, нас, государь наш, тихий Дон Иванович!
Уже нам по тебе и атаману нашему с грозным
поиском не ездить, дикаго зверя в чистом поле не стрели-
вать, в тихом Дону Ивановиче рыбы не лавливать».
Можно также указать и на такие выражения, как «не
видано и не слыхано», «людей много, что травы в поле
или песку на море» и т. п.
Разумеется, большинство деловых документов конца
XVI — начала XVII в. не отличалось таким ярким,
образным, эмоциональным, богатым и
разнообразным в лексико-фразеологическом отношении языком,
как язык «Истории». Но все же язык «Истории об
азовском осадном сидении» типичен для этого периода, так
как полно и ярко отражает взаимодействие и
взаимопроникновение литературного и «делового» языков.

Скан
Ewgeni23

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК
НАЧАЛЬНОЙ ЭПОХИ
ФОРМИРОВАНИЯ РУССКОЙ
НАЦИИ,
середина XVII — середина XVIII в.

Скан
Ewgeni23

ПРЕОБРАЗОВАНИЕ КНИЖНО-СЛАВЯНСКОГО И
НАРОДНО-ЛИТЕРАТУРНОГО ТИПОВ ЯЗЫКА В
«ВЫСОКИЙ» И «ПРОСТОЙ» СТИЛИ РУССКОГО
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА; ВТОРАЯ ПОЛОВИНА
XVII —начало XVIII в.
НАЧАЛО ФОРМИРОВАНИЯ РУССКОЙ НАЦИИ
И РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ЯЗЫКА
На определенном этале исторического развития
народности развиваются в нации, а языки народностей —
в национальные языки.
Развитие наций связано с развитием капитализма,
которое ведет к уничтожению феодальной
раздробленности, к развитию экономических связей между
отдельными областями, к объединению местных рынков в один
общенациональный рынок. Характеризуя развитие наций
и национальных языков, В. И. Ленин в своем труде
«О праве наций на самоопределение» писал:
«Во всем мире эпоха окончательной победы
капитализма над феодализмом была езязана с национальным!!
движениями. Экономическая основа этих движений
состоит в том, что для полной победы товарного
производства необходимо завоевание внутреннего рынка
буржуазией, необходимо государственное сплочение
территорий с населением, говорящим на одном языке, при
устранении всяких препятствий развитию этого языка и
закреплению его в литературе. Язык есть важнейшее
средство человеческого общения; единство языка и
беспрепятственное развитие есть одно из важнейших условии
действительно свободного и широкого,
соответствующего современному капитализму, торгового оборота,
свободной и широкой группировки населения по всем
отдельным классам, наконец — условие тесной связи рын-
5* 67

ка со всяким и каждым хозяином или хозяйчиком,
продавцом и покупателем» '.
Государственное сплочение территорий с населением,
говорящим на русском языке, было закончено в XVI в.,
а экономическое их слияние, вызванное усиливающимся
обменом между областями, концентрированием
небольших местных рынков в один всероссийский рынок,
произошло в XVII в.
Таким образом, в XVII в. создаются необходимые
предпосылки для образования русской нации и русского
национального языка. Следует напомнить, что процесс
образования нации и национального языка—процесс
сложный и довольно длительный. Применительно к истории
русского языка XVII в. является только началом
складывания, развития и совершенствования национального
русского языка, а окончательное его становление и
закрепление общенациональных норм в литературном
языке относится к началу XIX в. Процессу формирования
общенациональных норм русского литературного языка
будет посвящен целый ряд наших лекций. А сейчас
коротко остановимся на некоторых общих вопросах
развития русского литературного языка эпохи
формирования и развития русской нации.
В этом плане особенно важно указание В. И. Ленина,
что развитие национальною языка происходит «при
устранении всяких препятствий развитию этого языка и
закреплению его в литературе», что одним из важнейших
условий формирования .нации является «единство языка
и беспрепятственное развитие».
Мы уже отмечали, что «нелитературный» язык не
представляет собой совершенно однородного явления на
всей территории своего распространения, его единство
есть единство диалектов, которые являются конкретной
формой существования языка и которые в большей или
меньшей степени всегда отличны друг от друга. В период
до образования нации, когда сильна феодальная
разобщенность, изолированность отдельных областей или
пережитки такой разобщенности, диалектные различия,
естественно, весьма сильны. В эпоху образования нации
феодальная разобщенность территорий ликвидируется,
происходит их политическое и экономическое слияние,
что ведет к усилению контактов и к большему их единству.
1 В. И. Л е и и и. Поли. собр. соч , т 25, стр. 258— 259
68

Однако усиление междиалектных связей не является
единственным фактором, обусловливающим единство
языка. Исключительно важная роль принадлежит здесь
литературному языку. В. И. Ленин указывает на
закрепление языка в литературе как на характерную черту
развития национального языка. Это значит, что выработка
общенациональных языковых норм связана с
закреплением их в литературном языке, причем в целом, едином
по своим нормам литературном языке, это значит, что
роль литературного языка повышается, его
организующее влияние усиливается. При этом надо помнить, что
организующее влияние литературного языка на народный
в разные периоды не одинаково сильно: в начальный
период формирования национального языка оно
проявляется незначительно, затем постепенно усиливается и резко
возрастает после социалистической революции.
Что касается развития самого литературного языка,
то в нем со всей силой начинает проявляться тенденция к
свойственному национальному языку единообразию норм,
тенденция к внутреннему единству. В результате
разрушается противопоставление двух типов литератур«ого
языка и возникает система литературного языка,
основанная не на противопоставлении двух его типов, а на
противопоставлении двух его стилей — «высокого» и
«простого».
Говоря о единстве языка эпохи образования и
развития нации, необходимо иметь в виду и такое важное
явление, как дальнейшее сближение и постепенное слияние
«делового языка» с литературным языком. Ко времени
окончательного становления и закрепления
общенациональных норм в литературном языке «деловой язык»
перестает существовать как особая разновидность
письменного язы>ка и включается в единую систему
литературного "языка с его стилистическими и
функциональными разновидностями.
ВЗАИМООТНОШЕНИЕ КНИЖНО-СЛАВЯНСКИХ
И НАРОДНО-РАЗГОВОРНЫХ ЭЛЕМЕНТОВ В СИСТЕМЕ
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII В.
Противопоставление «высокого» и «простого» стилен
русского литературного языка оформляется постепенно,
к середине XVIII в. Что касается второй половины

XVII в., то в это время новые тенденции в развитии
русского литературного языка только намечаются, и черты
предшествовавшей эпохи проявляются в его системе
весьма ощутимо.
Книжно-славянский тип языка во второй половине
XVII в. еще весьма распространен не только в церковно-
религиозной, но и в художественной литературе, правда,
главным образом, в той ее части, которая так или иначе
обнаруживает связи с церковно-учительными и
житийными памятниками письменности. Книжно-славянскими
чертами языка отличаются, например, «Повесть о начале
царствующего града Москвы», «Повесть о Савве Груд-
цыне», «Повесть об Отроче монастыре». В то же время
нельзя не заметить, что язык эшх повестей отражает
постепенный упадок книжно-славянского типа языка.
Разнообразные и красочные средства
художественной изобразительности, некогда разработанные в
книжно-славянском типе языка и богато представленные
в нем на предшествовавших этапах развития, теперь
постепенно превращаются в речевые штампы,
закрепленные за определенными образами и ситуациями, и
утрачивают свою прежнюю выразительность и силу. Например,
в «Повести о начале царствующего града Москвы»
и в «Повести о Са.вве Грудцыне» есть образы неверных
жен, и хотя в ходе повествования характеры этих
женщин вырисовываются как весьма различные, словесная
характеристика им дается в совершенно сходных
выражениях. В «Повести о начале царствующего града
Москвы»:
И злая княгиня Улита, наполни ю диавол в
сердце злыя мысли на мужа своего князя Данила Алек-
санравича, аки лютую змию ядовитую, распали бо ю
сатана на .вожделение блудный тоя похоти, возлюбив
бо окаянная малодобрых наложников Кучковых
детей».
В «Повести о Савпе Грудцыпо:
«Она же, ненасытно распаляема похотню блуда,
неослабно нудяше его... Вшев же то лукавая жена,
яко не возможе прнплещи юношу онаго и волн своей,
абие зелною яростию на юношу распалися и, яко
лютая змия восстенав, отыде от ложа его».
Интенсивное развитие грамматического строя и
словарного состава общенародного русского языка веде г
70

к возрастающему отдалению его от грамматического
строя и словарного состава книжно-славянского типа
«зыка. Этот тип языка для русских книжников стано-
пптея постепенно все более трудным и малодоступным
но всей полноте своих грамматических, лексико-фразео-
логическнх и стилистических средств.
Книжно-славянский характер языка многих
памятников письменности' второй половины XVII в. (в
частности, названных выше и некоторых других
прозаических художественных повестей) проявляется главным
образом лишь в определенных, хотя и весьма
последовательно выдержанных, по весьма немногочисленных,
чертах. К такого рода чертам относятся прежде всего
глагольные формы аориста и имперфекта, неполногласные
формы слов, формы слов с жд, щ на месте русских ж, ч.
Наблюдения над языком повестей второй половины
XVII в. показывают, что. языку некоторых из них
придают книжно-славянский характер в первую очередь
именно указанные черты.
Что касается лексики и фразеологии этик повестей,
то она, естественно, не могла не включать в свой состав
довольно значительное число новых, отражающих
русскую действительность рассматриваемой эпохи и,
конечно, неизвестных в книжно-славянском типе языка
предшествовавшей поры слов и выражений. Так, в «Повести
о Сав'ве Грудцыне» читаем:
«Во град же Шую ради салдацкаго набору
прислан с Москвы стплник Тимофей Воронцов и
новобранных солдат по вся дни воинскому артикулу уча-
ше. Савва же и бес, приходяще, смотряху учения их.
Речс же бес к Савве: «Брате Савво! хощеши ли пос-
лужити царю, да напишемся и мы в солдаты?».
В «Повести о Карпе Сутулове» можно указать ряд
обиходно-разговорных слов и выражений, сочетающихся
с книжно-славянскими лексико-прамматическими и
фонетическими формами:
«И глаголаша к ней: аз дам тебе -на брашна
денег сто рублев, только ляг со мною на ночь»,
«Архиепископ же с радостию взяше и возде на себе збором
женскую рубаху», «И глаголющим им много, ажно
ко вратам гость богат» и др.
То же наблюдаем мы и в «Повести о купце»;
= t

«Пойду на другую страну пристанища морскаго
и найду карабелщиков инььх, авос либо поверят»,
«Поеду куды очи несут», «Мы родителя твоего знаем
и хлеб-соль с ним водим», «И едва приде полночь,
разбойницы же совещаша во онбаре промеж собою»,
«Господине, аки что за человек стоит, понеже дела
мое девичье!», «Чесо тебе, душа моя, ево стыдитися»,
«И лиходея нашего змия уходили (т. е. убили. —
А. Г.)» и др. Здесь же можно отметить новые
заимствованные слова: «Лз пришлю к тебе оного же
сенатора»; «Поиде до каортсры споен».
В «Повести о Шемякипо.м суде» обихопно-рлзговор-
ные (и даже просторечные) слова и выражения весьма
многочисленны, можно сказать, что они составляют
наиболее характерный, типичный для этого произведения
лексико-фразеологический слой. В сочетании с такого
рода лексикой и фразеологией книжно-славянские
грамматические и звуковые формы производят впечатление
искусственности, неестественности. Например:
«Поиде убогой от богатого, в.чя свои дровни, при-
вяза за хвост лошади, ноеде в лес и прпиезе ко двору
1 своему, и забы выставить подворотню и ударив лошад
кнутом; лошед же изо всей мочи бросися чрез
подворотню с возом и оторви у себя хвост».
Приведенные примеры показывают, что наметившееся
на предыдущем этапе развития русского литературного
языка взаимодействие книжно-славянских и народно-
разговорных элементов по второй половине XVII в.
продолжает углубляться. Характерно, что памятники
письменности этого времени даже и пределах какого-либо
одного жанра — например, художественной
прозаической повести — обнаруживают в этом отношении большое
разнообразие. В языке «Повести о начале царствующего
града Москвы», «Повести об Отроче монастыре» явно
преобладают книжно-славянские черты, элементы живой
народной русской речи здесь весьма незначительны;
в «Повести о Савве Грудцыне», «Повести о купце»,
«Повести о Карпе Сутулове» черты живого русского языка
представлены уже значительно богаче; в «Повести о Ше-
мякиыом суде» формы живой русской речи уже несколько
преобладают над формами книжно-славянскими, а в
«Повести о Ерше Ершовиче», «Калязижжой челобитной»,
«Повести о Фроле Скобееве» книжно-славянские эле-
72

менты единичны, стихия русской народно-разговорной
и письменпо-делоиой речи является здесь безраздельно
господствующей (подробнее о языке этих повестей будет
сказано ниже).
Поскольку книжно-славянский тип языка некогда
почти не имел в своем составе русских
обиходно-разговорных элементов, а народно-литературный тип языка
характеризовался наличием весьма многочисленных
фонетических, грамматических, лексических и
стилистических книжно-славянских черт, вполне логично
предположить, что сочетание, взаимопроникновение книжно-
славямских и русских народно-разговорных элементов
в памятниках, язык которых вообще отличается
тяготением к «славянщизне», н появление памятников,
литературный язык которых почти вовсе не имеет в своем
составе книжно-славянских черт, свидетельствуют об
упадке и постепенном разрушении книжно-славянского
типа языка и о постепенном вытеснении
церковнославянских элементов из народно-литературного типа языка.
В результате этого процесса и намечается новое
противопоставление стилей внутри единой системы
литературного языка, приходящее на смену старому
противопоставлению двух типов литературного языка.
Характерным показателем вытеснения
церковнославянизмов из языка литературных произведений
определенных жанров является пародийное использование
церковно-книжных элементов в известном сатирическом
произведении второй половины XVII в. «Праздник
кабацких ярыжек» («Служба кабалл»). Именно в
результате вытеснения церковнославянизмов из тех вариантов
народно-литературного типа языка, которые
основывались на народно-разговорной речи, возникла
возможность достижения сатирического эффекта путем
нарочитого сочетания в одном контексте церковно-книжных
элементов га просторечия. Вот пекошрые примеры :из
«Праздника кабацких ярыжек»:
«И примет оружие пьянства и ревностию драки
и наложит шлем дурости и примет щит наготы,
поострит кулаки на драку, вооружит лице на бой,
пойдут стрелы из полинннц, яко от пружна лука, и ка-
меньем бывает бьем пьяница, вознегодует и на них
целовальник и ярыжные напрасливы с батоги
'приводит»; «Ныне отпущаеши с печи мене, раба своего, еще
73

на кабак по вино и по мед и по пиво по глаголу
вашему с миром, яко видеста очи мои тамо много
пьющих и пьяных. Спасайте их и не опивайте их,
светло тамо огкрыти окна и двери приходящим
людям»; «Ты ми, кабаче, злый учителю, ты ми нагота
и босота, ты ми сетовачпе, не оставил ее и в дому
моем, чем одеятися, несытством своим все приобрел
еси, тем с гольянскимн вопию ти: слава дурости
твоей, человеконенавистнице» и др.
Необходимо отметить, что лародийное использование
дерковиославя'низмов свидетельствует не только о
наметившейся изоляции их в некоторых разновидностях
литературного языка, но и, что очень важно, о принципиально
новых возможностях их использования в определенных
стилистических целя-х.
Таким образом, соотношение и взаимопроникновение
книжно-славянских и народно-разговорных элементов во
второй половине XVII в. носит очень сложный характер,
так как отражает и старые традиции и новые тенденции
в развитии литературного языка. Очень показателен
в этом отношении язык сочинений протопопа Аввакума
Петрова («Житие протопопа Аввакума им самим
написанное», «Книга бесед» и др.). По словам академика
В. В. Виноградова, «В языке протопопа Аввакума
создавались новые стилистические единства посредством
семантических взаимопроникновений разговорных и цер-
ковно-книЖ'Ных форм. «Крайности» сталкивались и
сливались в стилистические единства. Так формировались
новые «средний» и «низкий» стили» '.
Вслед за В. В. Виноградовым можно указать -три
основных способа, три основных приема сочетания
народно-разговорных и церковнославянских элементов в языке
сочинений протопопа Аввакума.
1) Церковно-кнпж«ые выражения, употребленные
Аввакумом, тут же поясняются при помощи обиходных
русских выражений, как бы переводятся с
церковнославянского языка на русский:
«Бысть же я в третий день приалчен, сиречь (то-
есть) есть захотел»; «возврати.юся солнце к.
востоку, сиречь назад отбежало»; «на высоких
1 В. В. Виноградов Очерки по истории русского
литературного языка XVII—XIX вв. Изд. 2 М„ Учпедгиз, 1938, стр. 36.
74

жрал (здесь «жрал» от старославянского жрьти —
совершать молитву, жертвоприношение, ср. жрец),
сиречь на г о р а х б j л и а и а м к л а н я л с я»,
«сотвори человека, сиречь яко скудельник скуделу, еже
есть гор ш е ч н и к го р ш о к»; «ангел... древле сюс-
хит1'л Авраама выспрь, сиречь на высоту к н е-
б у» и i. :i.
2) Церковнославянская фразеология сочетается с
просторечной п утрачивает свою высокопарность, сливается,
ассимилируется с разговорной речью:
«Логин же разжегся ревностью божественного
огня, Никона порицая, и через порог в алтарь в
глаза Никону плевал»; «Так меня Хр ист ос-
cm ет по пужал и рече ми: по толиком страдании
погибну!ь хочешь?»; «Я. . до богородице припи.г:
владычице моя, пресвятая богородице, у и м и дурака
т о в о , и так спина б о л и т» и т. п.
3) Церковно-религиозные образы — в частности,
образ дьявола, беса — включаются в бытовое описание,
в систему жизненно правдивых, повседневных образов
и благодаря этому утрачивают свой отвлеченный,
абстрактный характер, конкретизируются,
«материализуются».
«Вскочшпа бесов полк в келью мою з домрами
и з гутками, и один сел на месте идеже просвира
лежала, и начаша играть в гуткн и в домры, а я у них
слушаю лежа».
Здесь бесы изображаются в виде тогдашних
бродячих артистов, скоморохов. В другом месте
бес-соблазнитель изображается как охорашивающийся «добрый
молодец»:
«И бес блудной в д\ши на шее седпт, кудри бедной
разчесывает, и ус разправляет посреде народа. Силно
хорош, и клюнуть не на коно» '.
ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
И «ДЕЛОВОГО ЯЗЫКА» ПО ПУТИ СБЛИЖЕНИЯ
С ЖИВОЙ НАРОДНОЙ РЕЧЬЮ
Развитие литературного языка по пути сближения
с живой народной речью в известной степени подтверж-
1 В В. Виноградов Очерки по истории русского
литературного языка XVII-XIX вв. Изд 2. М, Учпедгиз,'1938, стр. 38—-10
75

дается уже приведенными выше примерами
взаимопроникновения книжно-славянских и народно-разговорных
элементов. Но гораздо более показательно в этом
отношении весьма широкое и свободное проникновение в
литературный язык второй половины XVII в. различных
народно-диалектных, обиходно-разговорных и
просторечных элементов.
Протопоп Аввакум в предисловии к своему «Житию»
писал:
«и аще что реченно просто, и вы, господа ради,
чтущий и слышащий, не позазрите просторечию
нашему, понеже люблю свой русской природной язык,
виршами философскими не обык речи кра'спть.
понеже не словес красных бог слушает, но дел наших
хощет... того ради я и не брегу о красноречии и не
уничижаю своего языка русскаго».
Это высказывание очень показательно, оно
свидетельствует не только о сознательном противопоставлении
«природного русского языка» книжно-славянскому
«красноречию» и «виршам философским», но и о
сознательной ориентации на живой народный язык.
Следуя своему принципу: писать просто, «природным
русским языком», без литературно-книжных украшений,
Лвва'Кум, как мы видели выше, «е избегает в то же время
некоторых традициоп'ных церковно-книжных речевых
штампов (что обусловлено в первую очередь самим
жанром его сочинений). Но в своеобразном стиле аввакумон-
ского «Жития» ведущая роль, несомненно, принадлежит
стихии живого русского языка. Аввакум широко
использует бытовые, .народно-разговорные, просторечные слова
и выражения, например:
«...иногда пришлют кусок мясца, иногда колобок,
'иногда мучки и овсеца, коль ко сойдется, четверть
нуда и гривенку-другую, а иногда и полпудика
накопит и передаст, а иногда у коров корму из коры i л
нагребет. Дочь моя, бедная горемыка Огрофена,
бродила втап <к ней под окно. И горе и смех! — иногда ро-
бенка погонят от окна без ведома бояронина, а иногда
и многонько притащит. Тогда невелика была; а ныне
уж ей 27 годов, — девицею, бедная моя, на Мезени,
с меньшими сестрами перебиваются кое-как, плачючн
живут»; «А я лежу под берестом наг на печи, а
протопопица в печи, а дети кое-где: в дождь прилунилось,
76

одежды не стало, а зимовье каплет, — всяко
мотаемся»; «Ни курочка, ни что чюло была: во весь год но
два яичка на день давала; сто рублей при ней плю-
ново дело, железо»; «чтобы откуля помешка какова
не учинилась»; «дал и хлебца немношко и штец дал
похлебать»; «Пашков же... слово в слово что медведь
морской белой, жива бы меня проглотил» и т. д.
Особенно выразительны реплики Аввакума в адрес
его врагов:
«А что запрещение то отступническое, и то я о
Христе под ноги кладу, а клятвою тою,- -дурно молыть!—
гузно тру... Хотя на меня каменья накладут, я со
отеческим преданием и под каменьем лежу, не токмо под
шпынскою воровскою никониянскою клятвою их.
А што много говорить? Плюнуть на действо то
и службу ту их... — так и ладно будет!»
Синтаксический строй языка сочинений Аввакума
так же безыскусствен и близок к народной речи, как и
словарный состав. Преобладают сочинительные связи.
Союзы а, да, и часто выступают с присоединительным
значением. Очень часто встречается
народно-разговорный союз ино, ано с нечетким, неустоявшимся значением
(например: «добро, Петрович, ино еще побредем»;
«я притащился, ано и стены разорены моих храмин»
и др.).
Широкое проникновение народно-разговорных
элементов в литературный язык находит отражение в
большинстве наиболее значительных произведений второй
половины XVII в.
Характерные образцы этого явления можно привести,
например, из популярной в конце XVII — начале
XVIII в. бытовой «Повести о Фроле Скобееве»: /
«Потом просила та Аннушка Фрола Скобеева,
чтоб он не обнес (т. е. не осрамил.—А. Г.) ее другим»;
«И Аннушка стала быть в лицо переменна от немалой
трудности, которой еще отроду не видала»; «и с того
времени голца (т. е. бедняк. — А. Г.) Скобеев
разжился и стал жить роскочна и делал банкеты с прот-
чею своею брачьею дворяны» и др.
Особенно часты народно-разговорные и просторечные
элементы в речи персонажей повести:
«полнате, девицы, играть!» (мамка); «а от
Аннушки не отстану, — или буду полковник, или покой-
77

ник!» (Фрол); «ото то хорошо, что псе го не уходил,
(т. е. не погубил, но испортил.—Л. Г)» (стольник
Ловчиков); «о плиту и вору Фролке скажи, чтоб он
ево не промотал! <>; «как, д;нт мои, бьпь? конечно,
плуг заморит Ашпшку; чем ем\, вору, кормить ee.J
и сам, как собаки, hj.w ,сп!» (стольник Нардпн-На-
щекин) и др.
Наполнена просторечием лексика таких
замечательных •произведении, как «Повесть о Ерше Ершовиче»,
«Калязипская челобитная», «Праздник кабацких
ярыжек» и др. Так, в «Понести о Ерше Ершовиче» читаем:
«Жалоба нам, господам, на Ерша и на Ершева
сына, на щетину ябедника, на лихую образину, на
раковые глаза, на вострые щетины, на бездельника,
ненадобного человека .. А тот ерш-ябедник, бездельник,
обмерщик, абворшик, лихой человек, постылая
собака, вострые щетины... Приволокся зимнею, не в
погожею пору, !ахурнлся и заморозился, аки рак,
и нозрп за.морался».
«КалязпН'Ская челобитная» отличается не только
обилием просторечной лексики и фразеологии, по и посло-
впчпо-поговорочным складом; она написана
своеобразном рифмованной прозой. Например:
«А у нево, архимандрита, на то и разуму не стало,
одни живет, да хлеб сухой жует, мед перекис, а он
воду пьег. II мы, богомольцы твои, тому дивимся:
мыши 1 хлеба опухли, а мы з голоду мрем. И мы с-вл,
архимандрита, добра доводили, и ему говорили: еегь
ли, архимандрит, хочешь с нами в Калязпне подоле
пожить, а себе большую честь получить, и ты бы
почаще пиво варил, да нашу бы братью поил, пореже бы
в церковь ходил, а нас, богомольцев, не томил»; «Да
он же, архимандрит, приказал старцу Нору в полночь
з дубиною подле келен ходить, в двери сенныя
колотить, нашу братию будить, и велит скоро в церковь
ходить. А мы, богомольцы твои, вкруг ведра без
порток в одних свитках и кельях сидим»; «только живот
у нас — лошка да плошка» и др.
Процесс сближения литературного языка с живой
народной речью протекал в тесной связи с процессом
дальнейшего сближения литературного языка с «дело-
пым языком». Постепенное расширение функций деловой
письменности и наметившееся в связи с этим разрушение
78

Граней между художественной литературой и
некоторыми разновидностями деловых документов (см. стр.
61 — 62), с одной стороны, и все более возрастающая
близость структур «делового языка» и литературного языка
в результате сближения с живым народным русским
языком, с другой стороны, таковы важнейшие причины
этого процесса.
«Однако до середины XVII в. деловая речь
московских приказов в сущности еще не играла особенно
значительной роли ли в структуре стилей художественной,
ни тем более философской и научной литературы в
собственном смысле. Только с середины XVII в. эволюция
русского литературного языка решительно вступает на
путь сближения с московской приказно-деловой и живой
разговорной речью образованных слоев русского
общества, ломая систему славяно-русского типа языка»1.
Нормы «делового языка» упорядочиваются и
закрепляются в «Уложении» царя Алексея Михайловича
1649 г. Этот обширный свод законов (он состоит из 967
статей) был отпечатан в количестве 2400 экземпляров,
что было весьма знаменательно. Во-первых, сам факт на-
печатания книги не церковного, светского содержания
усиливал общественный вес не только самой книги, но и
языка, кошры'м она была написана. Во-вторых, весьма
значительный по тем временам тираж позволил
распространить «Уложение» по .всей территории Русского
государства. В итоге «Уложение» сыграло существенную роль
не только в упорядочении и закреплении, но и в
распространении норм «делового языка».
Характерным образцом «делового языка»,
подвергнутого литературной обработке, приближенного к языку
публицистической и повествовательной литературы,
явился язык сочинения Григория Котошихнна «О России в
царствование Алексея Михайловича» A667 г.). Наряду
со специфическими «приказными» выражениями и
оборотами у Котошихина богато представлена обиходная
бытовая лексика и фразеология; синтаксические
конструкции по сравнению с официальными деловыми
документами более разнообразны, они хорошо выражают не
только логические сопоставления и связи, но и последователь-
1 В. В. Виноградов. Основные проблемы изучения
образования и развития древнерусского литературного языка. М., Изд-во
ЛИ СССР, 1958, стр. 125'
79

ность событии в повествовании. Приведем короткий
отрывок, дающий представление о языке Котошихина:
«А в то время царь был в церкве, у обедни, праз-
новалп день рождения дочери его царской; н увидел
царь in церкви, пд)т к нему в cejo и на двор многие
люди, без ружья с криком и с шумом; и видя царь тех
людей злой умысел, которых они бояр у него
спрашивали, велел им сохранится у царицы и у царевен, а
сам почал дослушивать обедни; а царица, в то время,
и царевичи и царевны, запершися сидели в хоромех и
великом страху и в (losniin. И как то люди пришли, и
били челом царю о сыску изменников, и просили у
«его тех бояр на убиение и царь их уговаривал тихим
обычаем, чтоб они возвратилися и шли назад к
Москве, а он, царь, кой час отслушает обедни, будет в
Москве, и в гом деле учинит сыск и указ; и те люди
говорили царю и держали его за платье за пуговицы;
«чему дс верить?» и царь обещался им богом и дал
им на своем слоне руку».
Следует заметить, что сам по себе «деловой язык» в
своей специфической служебной функции не имел
достаточных внутренних ресурсов для своего дальнейшего
развития и обогащения и только сближение с литературным
языком, с одной стороны, и с живой разговорной речью,
с другой стороны, обеспечивало его заметную роль и
влияние в различных жанрах письменности, в том числе
и в художественной литературе.
В свете сказанного не случайным представляется то
обстоятельство, что ряд значительных произведений
художественной литературы второй половины XVII в. либо
построен в форме тех или иных деловых документов,
либо по своему содержанию связан с «приказными
делами» («Повесть о Ерше Ершовиче», «Калязинская
челобитная», «Повесть о Шемякипом суде» и др.).
Показательно, что элементы «приказной речи» в языке
указанных произведений не выделяются как особые
специфические явления, но естественно включаются в
языковую ткань повествовалия:
«Брат же убоги, видя, что брат, ево пошел на него
бити челом, поиде и он за братом своим, ведая то, что
будет на него из города посылка, а не итти, ино будет
езда приставом (т. е. пошлину за проезд приставов.—
А. Г.) платить»; «Принес же брат его челобитную на
80

него исковую в лошеди и нача на него бити челом
судии Шемяке» («Повесть о Шемякиной суде»).
Аналогичную картину наблюдаем и в «Повести
о Ерше Ершовиче»:
«И судьи исцом 'стали говорить: «Чем вы ерша
уличаете?» И они ерша почели уличать и говорить:
«Господа наши судьи, уличим мы его всею правдою,
шлемся из виноватых на свидетелей...» И ерш в
ответе сказал: «Господа судьи, на рыбу белугу и силяву,
селть не шлюсь для того, что они им в племени и пьют,
ядят вместе, и по мне затем не скажут. И людии онии
прожиточные, а я человек небогатой, а езды платить
мне нечим, а путь дальний. И судьи послали мимо ис-
цов и ответчиков рыбу окуня, а езд возметца на
виноватом. А взяли в понятые с сабою мня рыбу».
Наиболее показательно употребление элементов
«приказной речи» в языке «Повести о Фроле Скобееве». Хотя
Фрол и предстает перед нами как «плут и ябедник»,
умеющий «за приказными делами ходить», основной сюжет
повести с «приказными делами» непосредственно не
связан. Тем не менее черты «делового языка» проступают
в повести весьма явствелно, причем ощущаются как ор-
ганичеокая, неотъемлемая часть языка повести:
«И та дочь столника Нардина-Нащекина,
называемая Аннушка, приказывала мамке своей, чтоб она
ехала ко всем дворянам, которые в близости их
вотчин имеют жителства и у которых дворян имеются
дочери девицы; чтоб их просить к Аннушке на
вечеринку для веселости»; «И взял себе намерение, чтоб
имеющиеся у него пустоши заложить и ехать' в
Москву, как бы Аннушку достать себе в жену, что и
учинил»; «И по ммогом времени справил Фрол деревни
за собою и стал жить очень роскочно, и ездил к тестю
своему безпрестанно, и всегда принимай был с чес-
тию, а за ябедами ходить уже бросил».
Сравните также речь персонажей:
«Пойду к государю и стану на тебя просить о твоей
плутовской ко мне обиде!»; «Перестань, плут, ходить
за ябедой,—имеется вотчина моя в Синбирском уезде,
которая состоит в 300-х дворах, да в Новогородоком
уезде в 200-х дворах, — справь, плут, за собою и живи
постоянно!» (Нардин-Нащекин); «Мне уже пришло
показать на тебя, для того что ты иозников и корету
6 1545 81

давал, а ежели б ты не дал, и мне б того не учинить!»;
«Милостивы государь-батюшко! изволит ты сам быть
известен, чем .мне жить — более не могу пропитания
найти, как за приказными делами ходить!» (Фрол
Скобеев) и др.
ОБОГАЩЕНИЕ СЛОВАРНОГО СОСТАВА
РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII в •
Обогащение словарного состава русского
литературного языка во второй половине XVII в. происходило
глазным образом за счет просторечной и народно-диалектной
лексики. В предыдущем параграфе мы привели уже
примеры, подтверждающие это положение.
Но обогащение словарного состава литературного
языка происходило не только за счет слов, ранее
имевшихся в народном языке, и постепенно вовлекавшихся
в литературный язык. Изменения в общественной жизни,
дальнейшее укрепление государственности, развитие
экономики, совершенствование военного дела, рост
культуры и науки —¦ все это вело к обогащению русского
языка новыми словами, ранее вовсе неизвестными и вновь
образованными по нормам русского словообразования
(бездомовный, беспредельный, благожелательный,
однодворец, великороссийский и др.) или -возникшими ранее,
но мало известными и получившими широкое
распространение только в XVII в. (начальник, чиновник,
договор, иноземец и др.). Разумеется, эти новые слова
проникали в литературный язык и укреплялись в нем.
Следует сказать, что точное время появления и
распространения в литературном языке тех или иных слов
проследить трудно, да и вряд ли в данном случае
необходимо. Поэтому, говоря об обогащении словарного
состава русского литературного языка во второй половине
XVII в., мы будем брать в качестве примеров слова,
широко распространенные в языке литературных
памятников этого времени и более или менее редко
встречающиеся или вовсе не встречающиеся в языке
литературных памятников предшествовавшего
времени. Среди слав, получивших широкое
распространение в литературном языке второй половины XVII в.,
82

можно назвать прежде всего различные общественно-
политические, экономические, административные
термины: царь, боярская дума, земской собор, начальные
люди (т. е. начальники), служивый, служилый (т. е. тот,
кто служит), гражданин, государство, правительство,
подданство, договор, иноземец, посланник, однодворец,
безденежный, бездомовный и т. л. Получают
распространение и новые военные термины, образованные за счет
ранее существовавших в русском языке слов: бранное
ополчение, бой, сражение, осада, вылазка, подкоп, окоп,
ружье (в значении «оружие», «вооружение») и др. 3»на-
чительно обогащается и расширяется бытовая лексика,
в сфере этой лексики распространяются многие слова
и выражения, бытующие в русском языке до сих пор:
щи, водка, брага, квашня, посуда, рукомойник,
полотенце, одеяло, рубашки, штаны, калитка, подкова, карты
и др. '.
Особо следует отметить появление слов
великороссийский, белорусский. Слова Украина, украинский
возникли раньше, до XVII в. Позже вошли в употребление
слава Малороссия, малороссийский.
В развитии русского литературного языка
существенную роль сыграло усилившееся в XVII в.
экономическое, политическое >и культурное сближение России
с Украиной и Белоруссией или, как еще говорят, с юго-
западной Русью. Особенно большое значение в этом
процессе имело воссоединение Украины с Россией в 1654 г.
В юго-западной Руси, особенно в Киеве, была высоко
развита культура и наука, в частности, там были
составлены первые славянские грамматики и словари.
Взаимное общение и культурный обмеи между русским,
украинским и белорусским народами способствовали
дальнейшему развитию и обогащению русского, украинского
и белорусского языков.
Особо следует отметить то обстоятельство, что в силу
ряда причин (территориальная близость с Польшей,
стремление шляхетской Польши к закабалению Украины
и Белоруссии и борьба украинского и белорусского
народов с польскими угнетателями за воссоединение с
Россией) в украинском и белорусском языках (точнее—
1 П. Я. Черных. Очерк русской исторической лексикологии,
Изд-во МГУ, 1956, стр. 209—235.
О» ЯЛ

в словарном составе украинского и белорусского языков)
чувствовалось заметное влияние польского языка. Связи
с Польшей сказались и на распространении в среде
ученых и в школе юго-западной Руси латинского языка
(латинский язык был распространен в Польше как язык
религии и науки). Поэтому усиление культурных связей
с юго-западной Русью сказалось и в проникновении
в словарный состав русского языка некоторых польских
и латинских слов (так называемых полонизмов и
латинизмов), которые появлялись в русском языке как
благодаря непосредственным связям России с Польшей, так
и благодаря переводам различных сочинений с
латинского языка на русский.
Экономические, политические и культурные связи
России с Польшей, которая была как бы посредницей
между Россией и Западной Европой, в XVII в. были
весьма значительны. Это обусловило проникновение
в русский язык ряда польских слов, часть которых
употребляется в русском языке до сих пор: вензель, особа,
опека, пекарь, писарь, мешкать, сбруя и др. Через
посредство польского языка попали в русский язык такие
немецкие >по происхождению слова, как бляха, кухня,
рисунок, рисовать. Польские кальки с немецких слов
представляют собой вошедшие в русский язык слова
духовенство, правомочный, мещанин, обыватель, право,
Через посредство польского языка вошли в русский язык
и некоторые латинские по происхождению слова,
получившие распространение в большинстве европейских
языков: оказия, персона, приватный (частный),
презентовать (дарить), мизерный (незначительный,
ничтожный) и др.
Во второй половине XVII в. русский литературный
язык пополняется рядом интернациональных терминов
в области науки, техники, военного дела, культуры,
искусства. Главным источником этих терминов были
переводы с различных иностранных языков на русский.
О переводах XVII в. академик Соболевский писал:
«Кажется, что большая часть переводов этого столетия
сделана с латинского языка, т. е. с того языка, который в то
время был языком науки в Польше и в Западной Европе.
За латинским языком мы можем поставить польский,
которым владело большинство наших переводчиков и на
котором часто писали южно- и западно-прусские ученые.
84

В самом конце должны быть поставлены языки
немецкий, белорусский и голландский. Переводов с других
языков Западной Европы мы не знаем, хотя в числе наших
приказных переводчиков были люди, владевшие
французским и английским языками» '.
Естественно, что большинство пришедших в русский
язык интернациональных терминов являются латинскими
по происхождению: фабула (басня), вертикальный,
циркуль, нумерация, глобус, минута, градус, дистанция, фор-
теция (крепость), форма, апелляция, церемония,
фамилия, фундамент и др .
Из переводов и заимствований из других языков
следует отметить перевод немецкой книги «Военное
искусство пехоты». В этом переводе, опубликованном в 1647 г.
под названием «Учение и хитрость ратного строения
пехотных людей», сохранены многие немецкие военные
термины, некоторые из которых существуют и до сих пор:
мушкет, мушкетер, алебардник, шанцы, солдат,
прапорщик, капитан и др.
ПЕТРОВСКАЯ ЭПОХА И ЕЕ ЗНАЧЕНИЕ
ДЛЯ РАЗВИТИЯ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Петровская з-поха с ее преобразованиями,
затронувшими все области общественной жизни, явилась
временем интенсивного развития и дальнейшего обогащения
русского литературного языка. Развитие литературного
языка в этот период характеризуется ослаблением
позиций церковно-книжной речи, постепенным вытеснением ее
из системы литературного языка, с одной стороны, и все
большим сближением литературного языка с
разговорной, повседневной речью, все большим вовлечением в
систему литературного языка народно-разговорных
элементов, с другой стороны.
Для развития русского литературного языка большое
значение имели различные осуществленные в начале
XVIII в. мероприятия по развитию культуры и науки.
В это время было создано много учебных заведений как
общеобразовательного, так и профессионального
характера; в 1724 г. была учреждена Академия наук. В 1703 г.
1 Переводная литература Московской Руси XIV—XVII вв. СПб,
1903, стр. 50.
85

стала выходить первая русская газета «Ведомости
о военных и иных делах, достойных знания « памяти,
случившихся в Московском государстве и в иных
окрестных странах». Значительно увеличилась число печатных
книг по различным отраслям науки и техники. В'Сего за
время царствования Петра I было издано более 600
различных названий книг.
Среди этих книг для истории русского языка
особенно интересны грамматики и словари.
Правда, грамматики петровской эпохи еще не
отражали норм живого русского языка. Так, изданная
в 1721 г. грамматика Ф. Поликарпова ориентируется
в основном на «высокий», церковнославянский язык.
Дважды изданная A721 и 1723 гг.) «Грамматика сла-
вянокая в кратце собранная в греко-славянской школе,
яже в великом Нове Граде при доме Архиерейском»
Ф. Максимова включала в свой состав некоторые
элементы обиходно-разговорной речи, но в целом так же
была грамматикой церковнославянского языка. Однако
грамматики того времени способствовали
распространению филологических знаний и некоторой нормализации
правописания. В этом было их положительное
значение.
Большее теоретическое и практическое значение
имели словари петровской эпохи. Это были главным
образом иностранно-русокие и русско-иностранные словари,
имевшие большое значение для перевода 'Иностранных
книг, изучения иностранных языков, а также для
правильного понимания заимствованных в то время в
русский язык иностранных слов. Первым таким словарем
был «Лексикон вокабулам новым по алфавиту»,
представлявший собой словарь иностранных слов. Кроме
двуязычных словарей, создаются и трехъязычные словари:
«Лексикон треязычный, сиречь речений славенских, ел-
лмно-греческих и латинских сокровище, из различных
древних и новых книг собраное и по славенскому
алфавиту в чин разположеное» Ф. Поликарпова A704 г.);
«Немец'ко-латинский и русский лексикон купно с
первыми началами русского языка к общей пользе при
императорской Академии наук печатаю издан» Вейсмана
A731 г.).
В 1708 г. была издана книга «Приклады, како
пишутся комплименты разные... то есть писания... поздра-

вительные и сожалетсльпыо и иные; такожде между
сродников и приятелей», представлявшая собой сборник
образцов разного рода писем. В 1717 г. выходит в свет
популярная в свое время книга «Юности честное зерцало
или показание к житейскому обхождению», в которой
излагаются правила поведения для моло'дых дворян. Эти
книги способствовали не только распространению новых
правил поведения, но « новых речевых норм в обращении
и в переписке. Так, распространяется обращение на вы
(до этого времени в:е говорили друг другу только ты).
вырабатываются новые формы вежливости в переписке.
Прежде автор письма выражал свою вежливость тем, что
себя в письме называл
уменьшительно-пренебрежительными именами и вообще всячески унижал, а того, кому
писал — возвеличивал, называя обязательно по имени,
отчеству и фамилии и перечисляя все титулы и звания.
Теперь же распространяется обращение «Милостивый
государь» и подпись «Ваш покорный слуга», «Остаюсь
ко услужению готовый» и т. п.; распространяются
выражения вроде «имею_ честь удостоить», «извольте
уведомить» и т. п. В этом отношении интересно сопоставить
ранние и более поздние письма царевича Алексея, сына
Петра Первого, к отцу. В рамних письмах он пишет:
«Государю моему батюшку, царю Петру Алексеевичу
сынишка твой, Алешка, благословления прося и челом
бьет». А более поздние письма (в 10-е годы XVIII в.)
начинает словами «Милостивейший государь батюшко!»
и подписывает «Всепокорнейший сын и слуга твой
Алексей».
РАЗРЫВ С ЦЕРКОВНЫМИ ТРАДИЦИЯМИ В ЛИТЕРАТУРНОМ
ЯЗЫКЕ И РЕФОРМА ГРАФИКИ
Мы видели, что в XVII в. намечается разрушение
церковно-книжных жанров и речевых норм, намечаются
новые приемы и принципы использования церковно-
книжных элементов в литературном языке («Житие»
Аввакума). В начале XVIII в. этот процесс усиливается,
происходит постепенное, но решительное вытеснение из
литературной практики старого книжно-славянского типа
языка. К этому времени некоторые церковно-религиоз-
ные жанры литературы (например, жития) вовсе
прекращают свое существование, другие (например, проповеди)
87

перестают широко распространяться :в качестве
литературы для чтения и сохраняются только как элементы
церковной службы. Таким образом, книжно-славянский тип
языка постепенно теряет свое значение в системе
литературного языка; он все меньше и меньше обслуживает
нужды литературы и все больше замыкается в сферёоб-
служивания только нужд религии. Из этого, конечно, не
вытекает, что церковпо-книжиые элементы сразу исчезли
из литературного языка. Речь идет о разрушениии
вытеснении книжно-славянского типа языка из системьГлй"-
тературного языка, что же касается отдельных церковно-
книжных элементов, то их в литературном языке того
времени было еще много. Вопрос о роли и функциях
церковно-кшижных элементов (церковнославянизмов) в
русском литературном языке еще долгое время спустя
оставался одним из важнейших вопросов теории и
практики русской словесности и был окончательно решен
только в творчестве Пушкина.
В петровскую эпоху, как мы уже говорили,
происходит и постепенно углубляется разрыв между церковно-
книжной и светской литературой. Разнообразная
светская литература и ее язык занимает постепенно
безраздельно господствующее положение, оттесняя в церкви
и монастыри* церковно-религиозную письменность.
Таким образом, в процессе преобразования системы
двух типов в систему двух стилей русского
литературного языка не просто книжно-славянский тип
преобразуется в «высокий» стиль, а народтю-литературный тип —
в «простой», но происходят явления гораздо более
сложные. Церковнославянизмы переплетаются и
взаимодействуют с народно-разговорными элементами и
просторечием, характерными для народно-литературного типа
языка. В результате постепенного разрушения книжно-
славянского типа языка утрачивает свою опецифику
определенной разновидности литературного языка и народно-
литературный тип. Формируется литературный язык не
разделенный на типы, но имеющий в своем составе,
с одной стороны, церковно-книжные, а с другой стороны,
народно-разговорные элементы, противоположные по
своей стилистической окраске. Создается возможность
использовать эти элементы в большей или меньшей
степени для достижения противоположных стилистических
эффектов: преобладание церковнославянизмов дает «вы-
88

сокий» стиль, преобладание народно-разговорных и
просторечных элементов — «простой» стиль (который часто
называют также «низким» стилем).
Разрыв с церковно-книжными традициями в
литературном языке нашел своё отражение и в таком, на первый
взгляд, формальном; ;Но полном глубокого значения акте,
как реформа русской азбуки. Эта реформа состояла
в том, что вместо "старой кирилловской азбуки была
введена новая, имеющая более простые начертания букв,
очень близкие к современным. Некоторые буквы
кирилловской азбуки, например омега, пси, кси, юс большой,
юс малый, ижица, ук, фита, были вовсе исключены из
алфавита (правда, фита и ижица вскоре вновь попали
в алфавит и просуществовали в нем вплоть до реформы
1917 г.). Были устранены также титла и отменена
обязательная постановка ударений. Новая азбука начала
применяться при печатании книг с 1708 г., а в 1710 г. была
окончательно утверждена специальным указом Петра I,
который на обороте новой «Азбуки» написал: «Сими
литерами печатать исторические и мануфактурные (т. е.
относящиеся к промышленности и торговле. — А. Г.)
книги». После этого все светские книги, а также газету
«Ведомости» стали писать и печатать новой азбукой,
которая получила название «гражданской» (т. е. светской)
в отличие от старой кирилловской азбуки, 'которая
продолжала существовать в церковной письменности.
«Введение русской гражданской азбуки обозначало упадок
церковно-книжной культуры средневековья, утрату
церковнославянским языком господствующего положения
в структуре русского литературного языка — и вместе
с тем намечало пути дальнейшей борьбы за создание на
народной основе национально-русского литературного
языка»т.
Показательно, что сам Пе1р и его соратники
выступали за светскость литературного языка, против
засорения языка научной и художественной литературы
церковно-книжными элементами. Так, приближенный Петра
Мусин-Пушкин предлагал уже известному нам автору
грамматики и «Лексикона треязычного» Ф. Поликарпову,
отличавшемуся склонностью к высокому, церковно-
книжному стилю, исправить перевод «Географии гене-
1 В. В. Виноградов. Очерки по истории русекего литератур-
вого языка XVII—XIX вв. Нз.ч. 2. М., Учпедгиз, 1938. стр. 80.
89

ральной» A718 г.) «не высокими словами, но простым
русским язьжом». Петр даже от церковных сочинений,
которые предназначались для широкого круга читателей,
требовал простоты языка. В своем распоряжении синоду
A724 г.) о составлении катехизиса (катехизис — краткое
изложение основ христиаяской религии в вопросах и
ответах) он указывал на необходимость «просто написать
так, чтобы и поселянин знал или на двое: поселяном
простяе, в городах покрасивее, для сладости слышащих,
как вам удобнее покажется».
ОБОГАЩЕНИЕ СЛОВАРНОГО СОСТАВА ЛИТЕРАТУРНОГО
ЯЗЫКА ШИРОКИМ ПОТОКОМ
НАРОДНО-РАЗГОВОРНОЙ РЕЧИ
Начавшийся еще в XVII в. процесс широкого
вовлечения в литературный язык элементов народно-диалектной,
народно-разговориой речи в петровскую эпоху еще более
активизируется. В языке самых разнообразных по
содержанию и назначению литературных произведений того
времени весьма обильно представлены
народно-разговорные, просторечные слова и выражения.
Например, в популярной повести того времени «Ги-
стория о российском матросе Василии Кориотском
и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли»
часто встречаются различные лародно-разговорные
и диалектные слова и выражения: покосный (боковой)
ветр, промолвиться, хаживал, уснул крепким сном.
«а сам плюнул и вон пошел», «каков наш атаман, что
женский пол не хощет смотреть: не как наш прежний
атаман — все глаза растерял» и др.
Весьма колоритные примеры употребления
просторечия дает нам «Юности честное зерцало»:
«Младый отрок да не будет пересмешлив, или
дурацким шуткам заобычен... чтобы его одурачили
и на посмех передражнили»; «Младые отроки не
должмы носом храпеть, и глазами моргать, и ниже
шею и плеча, якобы из повадки трести, и руками на
шалить, не хватать», «над ествою не чавкай, как
свинья, и головы не чеши»; «кто ходит не зван, тот не
отходит не дран» и мн. др.
90

Очень показателен материал «Лексикона треязычно-
го» Ф. Поликарпова. В этом словаре главная роль
принадлежит церковнославянской лексике, тем не менее в
нем много просторечных слов и выражений: баклашкп,
гульба, придурь, брюхатая жена; особенно интересны
синонимические пары слов и выражений, одно из
которых — церковно-книжное, другое — просторечное,
народно-разговорное (просторечные и разговорные слова и
выражения выделены): лоно-пазуха, извнутряю-яогрошг/.
гож он-мятежь, драка-бои, забобоны-притворная вера,
задор/о-прогневляю, выгадо/с-изверг, заха/гля/о-похищаю,
крадебница-воров/са, могута-сил а, постройка-созидание,
рожа-лицо, смрад-бонб, охобка-объятие, яко же реши —
как наприклад сказать и т. п.'
Наличие в словаре Поликарпова 'подобных слов и
выражений свидетельствует о большой стихийной силе
проникновения в литературный язык того времени
элементов просторечия и обиходной речи.
Об этом же говорят и данные других письменных
памятников. Например, в «Книге о скудости и богатстве»
И. Т. Посошкова читаем:
«...и от бескормицы служба вельми не спора,
потому что, голодной идучи, и за соломинку зацепляется,
а не то что ему неприятеля гнать»; «И Петр побывал
у него з гостинцом, то он ево животы отпечатал, а
моих не распечатал, знатное дело, что и с меня хотелось
ему нечто сорвать»; «каков бы ни был неприятель
жесток, умякнул бы, и, нехотя, рожу свою отворотил
бы назад».
Здесь же постоянно встречаем такие слова и
выражения, как оплошка, потакать, потачка, наугад, поноровка
(поблажка, потачка), облыжка (обман), моркотно
(суетливо, тревожно), алтынник (скряга, взяточник), алтын-
ничать, ладогозить (спорить, вздорить), харч; мало-мало
починают ходить; дурацкого раскола; закрепить кре-
понько; припало желание; бог весть какие; и до него,
Петра, дела нет и др.
Насыщен просторечием язык стихотворных сатир
А. Кантемира, замечательного писателя первой половины
XVIII в. О языке своих сочинений сам Кантемир отзы-
1 В В Виноградов. Очерки по истории русского
литературного языка XVII—XIX вв. Изд. 2. М., Учпедгиз, 1938, стр. 71—72.
91

вален так: «Обыкши я подло и низким штилем писать, не
умею составлять панегирики, где высокий штиль
употреблять надобно». Кантемир пишет просто, обиходным
разговорным языком, и просторечие органически
сливается с основной тканью языка его произведений:
«Вся моя ватага»; «Лесть, похлебство не люблк»;
«Весь вечер Хрисипп без свеч, вею зиму колеет (т. е.
мерзнет)»; «Без верви кроить обьгк, без аршина
враки»; «Кто всех бить накалится, часто живет
битый»; «Сколько ногти не грызу, и тру лоб вспотелый»;
«И в зубах вязнет твое слово»; «Ты к работе угож,
буде ты охоту имеешь служить, я дам сносную
работу»; «умным людям, не устав, плюнуть на них
можно»; «Клобуком покрой главу, брюхо бородою»;
«Трав, болезней знание, голы все то враки» и т. п.
Для более резкого и выразительного обличения
критикуемых явлений Кантемир не боится употреблять
и грубые, 'вульгарные, бранные слова и выражения:
«Глупо он лепит горох в стену»; «Плюнь ему
в рожу, скажи, что врет околесну»; «гнусна бабья
рожа»; «Кто над столом гнется, пяля на книгу глаза»
и т. п.
Частое употребление просторечия у Кантемира вполне
сознательно, но оно является не только результатом
определенной позиции автора в этом вопросе, но и
(возможно даже в большей степени) результатом общей
тенденции в развитии литературного языка той
ЭТЮХН.
ПРОНИКНОВЕНИЕ ИНОЯЗЫЧНОЙ ЛЕКСИКИ
В СЛОВАРНЫЙ СОСТАВ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Осуществленные в петровскую эпоху преобразования
вызвали к жизни множество новых понятий,
потребовавших для своего обозначения новых слов. Эта слова
зачастую заимствовались из различных западноевропейских
языков. Наплыв иностранных слов в петровскую эпоху
был весьма велик. Н. А. Смирнов так характеризует
появление множества новых должностей, чинов,
званий, учреждений, деловых актов, постановлений и
соответствующих новых слов: «Хотя прежние дьяки,
окольничие, воеводы влачат еще кое-как свое существование
в Москве и других старых городах, но рядом с ними
теперь в новой столице являются и новые люди, которым
92

присваиваются и новые чины, взятые с иностранного. Так,
появляются теперь администратор, актуариус, аудитор,
бухгалтер, герольдмейстер, губернатор, инспектор,
камергер, канцлер, ландгевдинг, маклер, министр,
полицеймейстер, президент, префект, ратман и другие более или
менее важные особы, во главе которых стоит сам
император. Все эти персоны в своих ампте, архиве, гофге-
рихте, губернии, канцелярии, колегиуме, комиссии,
конторе, ратуше, сенате, синоде и в других
административных учреждениях, которые заменили недавние думы
и приказы, адресуют, аккредитуют, апробируют,
арестуют, баллотируют, конфискуют, корреспондуют,
претендуют, секондируют, трактуют, экзавторуют, штрафуют
и т. д. инкогнито, в конвертах, пакетах разные акты,
акциденции, амнистии, апелляции, аренды, векселя,
облигации, ордеры, проекты, рапорты, тарифы и тому
подобное» '.
Если заимствования из западноевропейских языков
в XVII в. шли через польское посредство, то в
петровскую эпоху большинство из них входит в русский язык
непосредственно из французского, немецкого,
английского, голландского языков.
Административные термины заимствовались главным
образом из немецкого языка: ранг, контракт, штраф,
архив, формуляр, нотариус, полицеймейстер, канцлер,
бухгалтер, ордер и др. Это объясняется тем, что Германия
в то время имела очень развитый бюрократический
государственный аппарат и соответствующую терминологию.
Военные термины брались главным образом из
французского языка, так как французская армия в то время
была одной из лучших в Европе и военная наука во
Франции стояла на высоком уровне. Некоторые военные
термины пришли и из Германии, также имевшей хорошо
организованную армию. Из французского языка были
заимствованы такие, например, военные термины: армия,
корпус, батальон, гарнизон, бастион, лафет, атака,
команда, десант и другие, из немецкого — ефрейтор,
цейхгауз, вахта, гауптвахта, лагерь, штурм и др.
Морские термины пришли преимущественно из
Голландии, не только имевшей мощный флот, но и
достигшей больших успехов в кораблестроении: гавань, рейд,
1 Н. А. Смирнов. Западное влияние на русский язык в
петровскую эпоху. СПб, 1910, стр. 4—5.
93

фарватер, киль, руль, рея, шлюпка, верфь, док, каюта,
трап, катер, рейс, шкипер и др. Морских терминов,
почерпнутых из английского языка, меньше: бот, шкуна,
бриг, мичман и некоторые другие. Это объясняется тем,
что с Англией, также имевшей сильный флот, в те
времена 'Связи были менее активными, чем с Голландией.
Многие заимствованные слова петровской эпохи не
удержались в русском языке, но многие и сохранились
надолго, вплоть до наших дней. Значительная часть
заимствованных слов, имеющихся сейчас в русском языке,
была заимствована в петровскую эпоху. Жизненность
этих слов объясняется в значительной степени тем, что
они имеют интернациональный характер, т. е.
употребляются во всех европейских языках (например, генерал,
офицер, флот, гавань, навигация и др.). Особенно ярко
выраженный интернациональный характер носят
заимствованные в петровскую эпоху научные термины: физика,
метафизика, идея, система, материя, натура, механика,
геометрия и т. д.
Несмотря на свою относительную многочисленность,
заимствованные слова петровской эпохи не получили
широкого распространения во всей системе
литературного языка того времени, не говоря уже о живой
народной речи. Частое употребление заимствованных слов
ограничивалось кругом деловой письменности, научно-
технической литературы, а также имело место в
административной практике и в военно-морском деле. Другие
жанры литературы и другие сферы общественной жизни
и быта в меньшей степени пестрели заимствованными
словами, хотя и в быту распространяются такие
заимствованные слова, как камзол, лакей, магазин, квартира,
кавалер и др.
Художественная литература того времени,
естественно, отражала появление в русском языке новых
заимствованных слов, а также и увлечение иностранными
слова;ми в определенных кругах русского общества.
Приведем некоторые примеры из «Повести об Александре,
российском дворянине»:
«нанял квартиру близ пасторских палат»; «между
всеми приезжими ковалеры иервинством почтили»;
«чего, человече, желаещи, или мадел (т. е. модель.--
А. Г.) зданию снимавши»; «и был всю ночь в великом
диспорате (т. е. в расстройстве.—А. Г.)»; «Элеонора...
94

плакала и в тех слезах пела арию»; «медикаментов не
употребляешь, а внутренней болезни так искусна исце-
ляти»; «того ради изволь заблаговременно верность
свою с клятвою предписати и вручи персонално мне,
ибо бес крепкого фундамента здание бывает
колеблемо» и т. п.
Мода на иностранные слова, распространившаяся
среди части дворянского общества, вела к
злоупотреблению иностранными словами, употреблению их без
надобности. Вот, например, каким языком выражался
Б. И. Куракин в «Гистории царя Петра Алексеевича»:
«В то время названной Франц Яковлевич Лефорт
пришел в крайнюю милость и конфиденцию интриг
амурных. Помянутый Лефорт был человек забавной
и роскошной или, назвать, дебошан французский.
И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе
и балы».
Многие деятели той эпохи выступали против
засорения русского языка ненужными иностранными словами,
против неграмотного, ошибочного употребления
иностранных сло,в. Так, известный историк того времени,
Татищев, писал, что в русский язык ненужных и
неправильно употребляемых «чужестранных слов наиболее
самохвальные и никакого языка не знающие секретари
и подъячие мешают, которые глупость крайную за
великий себе разум почитают, и чем стыдиться надобно, тем
хвастают».
Отсюда видно, что проблема правильного и
осмотрительного употребления иностранных слов в русском
языке возникла еще в петровскую эпоху; тогда же
началась и борьба против неправильного и ненужного
употребления иностранных слов.
ПРОТИВОРЕЧИЯ В РАЗВИТИИ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
ПЕТРОВСКОЙ ЭПОХИ И ПОПЫТКИ ИХ ПРЕОДОЛЕНИЯ
Развитие литературного языка в эпоху образования
нации характеризуется постепенной выработкой единых,
общенациональных норм, постепенной выработкой
нового качества литературного языка. Однако становление
нового начинается с разрушения старого, и вторая
половина XVII — первая половина XVIII в. в истории
русского литературного язьжа является как раз таким
95

периодом, когда разрушение старой системы
литературного языка представляет собой господствующий процесс,
а становление новой только намечается.
Отсюда и основные противоречия в развитии
литературного языка: сочетание старого и нового (архаичные
церковно-книжлые и отчасти канцелярские элементы,
с одной стороны, и широкий лоток народно-диалектной
речи, просторечия, а также отчасти иноязычных слов —
с другой) и неупорядоченность, бессистемность в
употреблении старого и нового. Разграничение «высокого»
и «простого» стилей было в то время возможностью, но
не действительностью.
Петровская эпоха характеризуется бурным развитием
литературы и литературного языка; широкое pacnpoci-
ранение получает научная и техническая литература,
а также литература, посвященная развитию
промышленности, торговли, военного и морского дела; развиваются
старые и появляются новые жанры художественной
литературы (повесть, драма и комедия, сатира, ода, лирика
и т. п.), развивается частная переписка. Одновременно
происходит дальнейшее расширение функций «делового
языка», связанное с ростом значения и увеличением
разновидностей деловых документов и деловой переписки.
Сферы распространения литературного языка и
«делового языка» все более и более соприкасаются,
взаимопроникают, «накладываются» одна на другую. «Деловой
язык» все более и более утрачивает специфику особой
раановидности письменного языка и вовлекается в
систему литературного языка как одна из его функцио^
нально-стилистических разновидностей.
При этом некоторые типичные для старого «делового
языка» слова и обороты (бить челом, учинить; сложные
предложения с союзами понеже, якобы, поелику, а буде
и др.), которые еще во второй половине XVII в. свободно
включались в систему литературного языка, теперь, в
результате широкого распространения в письменной речи
новых форм выражения, постепенно обособляются как
архаические элементы особого, «канцелярского», стиля.
«Канцеляризмы» в литературных памятниках
петровского времени встречаются довольно часто и вносят свою
долю пестроты и неупорядоченности в литературный язык.
Итак, литературный язык петровской эпохи
отличается прежде всего пестротой, неупорядоченностью,
96

отсутствием сколько-нибудь определенных
стилистических норм. Довольно яркое представление о состоянии
литературного языка в это время может дать следующий
отрывок из «Гистории о Ярополе цесаревиче»:
«И взя царевич арфу, и стал играть и воспевать
концерты велми удивительно, и поидоша тонцовать
'прекрасныя девицы и так тонцовали, что и сорочки их
хотя выжми от поту их, и все смотрят на Моафа
царевича, что таких танец и канцертов не слыхано и не
видали... Тогда глаголя король: «вселюбезнииши
приятели мои, прошу вас не оставте, прикажи повесе-
литца твоему племяннику, дабы он походил, а какую
девицу поднять с собою в танец пожелает, ту и
берет!» Слыша Агарь глаголя: «пойди, господине мой,
и потеш их величество, аз стану играть!» Царевич же
глаголя тихо: «что ты на смех мне глаголеши? когда
я сему тонцованию учился? то на посрамление главы
моея!» Оной же глаголя: «твори, аз тебе велю, толко
пойми с собою до танцу драгой цвет, которой всех
краше, и лутче, и свыше всех!» Тогда царевич скочил
на овои резвыя ноги и дал по обычаю всем
комплемент, и пришед до королевны, и взя ея за руку, и
пошел танцовать изрядно и удивительно».
Здесь смешиваются и новые заимствованные слова
(арфа, канцерт, танец, тонцовать, комплемент), и
церковнославянизмы {аз, взя, поидоша, глаголя,
посрамление главы моея), и бытовое просторечие {сорочки их хотя
выжми от поту), и фольклорные выражения (скочил на
свои резвые ноги, не слыхано и не видано), и новые
формы любезного обращения (вселюбезнейшие приятели
мои, прошу вас, не оставьте...), и новые «галантные»
метафоры (драгой цвет, который всех краше и лучше).
Особенно показательно сочетание разностильных элементов
в таких выражениях, как «что ты на смех мне
глаголеши?» и «скочил на свои резвые ноги и дал по обычаю
всем комплемент».
Характерно и такое место из «Гистории о российском
матросе Василии Кориотском»:
«Тогда новый атаман Василей крикнул великим
гласом: «Молодцы удалые, во фрунт!» И вси
разбойники — единым оком мигнуть—все во фрунт стали»,
В этом отрывке мы наблюдаем смешение выражений
церковно-книжных (великим гласом), фольклорных
7 1545 97

(молодцы удалые), народно-разговорных (единым оком
мигнуть) и заимствованных (во фрунт).
Примеры подобной пестроты, смешения
разностильных элементов в литературном языке можно было бы
значительно умножить.
Наличие в литературном языке петровской эпохи
архаических, церковно-книжных, канцелярских,
просторечных, народно-разговорных, диалектных,
заимствованных элементов свидетельствовало не только о его
пестроте, но и о его богатстве. Действительно, литературный
язык имел теперь в своем составе как старые,
накопленные в течение веков запасы, так и .новые, оживившие его
пополнения. На очереди стояла задача упорядочения
литературного языка, его нормализация.
Первые попытки в этом направлении
предпринимались еще в петровскую эпоху. В частности, известный
вклад в дело развития и нормализации русского
литературного языка внес В. К. Тредьяковский A703—1769 гг.).
В 1730 г. Тредьяковсюий опубликовал перевод
романа французского писателя Поля Тальмана «Езда
в остров любви». В предисловии к этому переводу он
писал:
«На меня, прошу вас покорно, не извольте
прогневаться (буде вы еще глубокословныя держитесь
славянщизны), что я оную не елэвенским языком
¦перевел, но почти самым простым русским словом, то
есть каковым мы меж собой говорим. Сие я учинил
следующих ради причин. Первая: язык славенской
у нас есть язык церковной, а сия книга мирская.
Другая: язык славенской в нынешнем веке у нас очгонь
темен, и многие его наши читая не разумеют; а сия
книга есть сладкия любви, того ради всем должна
быть вразумительна. Третья: ...язык славенской ныне
жесток моим ушам слышится, хотя прежде сего не
только я им лисывал, но и разговаривал со всеми: но
зато я у всех прошу прощения, при которых я глупо-
еловием моим славенским особым речеточцем хотел
себя показывать».
В этом высказывании важны два положения: 1) отказ
от церковнославянского языка как языка литературы
и признание за ним роли только языка церкви; 2)
ориентация на разговорную речь как основу литературного
языка. Оба эти положения, которые Тредьяковский раз-
98

вивал и в последующих своих трудах, имели важное
теоретическое значение для того времени. Особенно это
относится к принципу опоры на разговорный язык, на
«живое употребление», так как проведение в жизнь
этого принципа означало попытку нормализации,
упорядочения литературного языка на национально-русской
основе, при безусловном отрицании
церковнославянского языка как основы русского литературного языка.
Однако теоретические установки Тредьяковского не
привели к желаемым практическим результатам. Здесь
сказалось прежде всего отсутствие сколько-нибудь
определенных норм в самой живой речи того времени, на
которую он пытался ориентироваться.
ЗНАЧЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЛОМОНОСОВА
В ИСТОРИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
«ТЕОРИЯ ТРЕХ СТИЛЕЙ»
Учение о трех разновидностях, трех стилях
литературного языка — «высоком», «среднем» и «низком» или
«простом» возникло еще в античную эпоху. На русской
почве оно появляется в начале XVII в. .Так, «Риторика»
1620 г. заканчивается главой «О тройных родах глаго-
лания». «Родов глаголания», т. е. разновидностей, стилей
литературного языка, насчитывается три: «высокий»,
«мерный» и «смиренный». Автор «Риторики»
характеризует «высокий род» ;как искусственно-изощренную,
украшенную разновидность литературного языка; «род
смиренный» (т. е. «простой», «низкий» стиль) — как
разновидность, которая «не восстает над обычаем
повседневного глаголания». «Мерный род» квалифицируется как
средний между «высоким» и «смиренным». Появление
«теории трех стилей» в русских филологических трудах
свидетельствует о преобразовании старой системы двух
типов литературного языка, однако в XVII в. оно еще не
отражает реальной картины развития русского
литературного языка. Даже в начале XVIII в. (в петровскую
эпоху) не офоромляется еще сколько-нибудь четкое
противопоставление не только трех, но даже двух
противоположных стилей: «высокого» и «простого».
Из предыдущих лекций мы знаем, что литературный
язык петровской эпохи характеризовался большим раз-
7* 99

нообразием, богатством стилистических средств и в тоже
время их неупорядоченностью, отсутствием системы в их
употреблении. Следовательно, в середине XVIII в.
важнейшей проблемой развития русского литературного
языка была проблема систематизации, проблема
установления норм в употреблении различных
стилистических элементов языка. В частности, необходимо было
определить границы употребления церковнославянизмов,
с одной стороны, и просторечия — с другой. Эта
проблема была решена Ломоносовым в его произведении
«О пользе книг церковных в российском языке» A758 г.).
В этой работе Ломоносов проводит мысль, что
продуманное, стилистически целесообразное употребление
церковнославянизмов может обогатить русский
литературный язык, способствовать его большей выразительности
(в этом он и видит пользу церковных книг, т. е.
церковнославянского языка для русского языка). В то же время
он определенно указывает, что церковнославянский язык
не может быть основой литературного русского языка,
что употребление церковнославянизмов должно" быть
ограничено определенными жанрами литературы, а
устаревшие, малопонятные церковнославянизмы должны
быть вовсе изгнаны из русского литературного языка.
С другой стороны, в литературный язык допускается
просторечие. Основой же литературного языка (в отношении
лексики) должны быть слова общие старославянскому
и русскому языку и слова русские, неизвестные в
старославянском языке. Различное соотношение всех
указанных словарных элементов и создает различные стили,
которых .насчитывается три: высокий, средний
(посредственный) и «изкий (простой). Каждый стиль (или, как
тогда произносили, «штиль») присущ определенным
жанрам литературных произведений. По мнению
Ломоносова, использование элементов церковнославянского
языка должно было не только обогатить русский язык,
но и воспрепятствовать засорению русского языка
ненужными иностранными словами.
Изложение «теории трех стилей» сделано
Ломоносовым крайне сжато и ясно, поэтому целесообразно
целиком привести ту часть работы «О пользе книг церковных
в российском языке», где эта теория излагается:
«Как материи, которые словом человеческим
изображаются, различествуют по мере разной своей важ-
100

ности, так и российский язык чрез употребление книг
церковных по приличности имеет разные степен.и:
высокий, посредственный и низкий. Сие происходит
от трех родов речений российского языка.
К первому причитаются, которые у древних славян
и ныне у россиян общеупотребительны, налример:
бог, слава, рука, ныне, почитаю.
Ко второму принадлежат, кои хотя обще
употребляются м.ало, а особливо в разговорах, однако всем
грамотным людям вразумительны, например:
отверзаю, господень, насажденный, взываю.
Неупотребительные и весьма обетшалые отсюда выключаются,
как: обаваю, рясны, овогда, свене и сим подобные
(обаваю — колдую, ворожу; рясны — женское
украшение, ожерелье .из золота и драгоценных камней;
овогда — иногда; свсне—кроме', вне, исключая. —
А. Г.).
К третьему роду относятся, которых нет в остатках
славенокого языка, то есть в церковных книгах,
например: говорю, ручей, который, пока, лишь.
Выключаются отсюда презренные слова, которых ни в каком
штиле употребить непристойно, как только в подлых
комедиях.
От рассудительного употребления и разбору сих
трех родов речений рождаются тр:и штиля: высокий,
посредственный и низкий.
Первый составляется из речений славенороссий-
ских, то есть употребительных в обоих наречиях, и из
славенских россиянам вразумительных и не весьма
обетшалых. Сим штилем составляться должны
героические шоэмы, оды, прозаичные речи о важных
материях, которым они от обыкновенной простоты
к важному великолепию возвышаются. Сим штилем
преимуществует российский язььк перед многими
нынешними европейскими, пользуясь языком славен-
ским из книг церковных.
Средний штиль состоять должен из речений,
больше в российском языке употребительных, куда
можно принять некоторыя речения славенские в
высоком штиле употребительные, однако с великою осто-
рожностию, чтобы слог не казался надутым. Равным
образом употребить в нем можно низкие слова;
однако остерегаться, чтобы не опуститься в подлость.
101

И, словом, в сем штиле должно наблюдать
всевозможную равность, которая особливо тем теряется, когда
речение славенское положено будет подле
российского простонародного. Сим штилем писать все
театральные сочинения, в которых требуется
обыкновенное человеческое слово к живому представлению
действия. Однако может и первого рода штиль иметь
в них место, где потребно изобразить геройство и
высокие мысли; в нежностях должно от того удаляться.
Стихотворные дружеские письма, сатиры, эклоги
и элегии сего штиля больше должны держаться.
В прозе предлагать им пристойно описания дел
достопамятных и учений благородных.
Низкий штиль принимает речения третьего рода,
то есть которых нет в славенском диалекте, смешивая
со средними, а от славенских обще не
употребительных вовсе удаляться ло пристойности материй, каковы
суть комедии, увеселительные эпиграммы, песни,
в прозе дружеские письма, описание обыкновенных
дел. Простонародные низкие слова могут иметь в них
место по рассмотрению».
Как видно, нормы высокого, среднего и низкого
стилей устанавливаются здесь только в области лексики.
Ломоносов говорит о трех группах слов, но две из этих
трех групп в свою очередь подразделяются каждая на
две группы, таким образом всего получается пять групп
слов:
1) Слова церковнославянские «весьма обветшалые»,
неупотребительные (обаваю, рясны, овогда, свене и т. и.).
2) Слова церковнославянские, которые «хотя обше
употребляются мало, а особливо в разговорах, однако
всем грамотным людям вразумительны (отверзаю,
господень, насажденный, взываю)».
3) Слова общие церковнославянскому .и русскому
языкам (бог, слава, рука, ныне, почитаю).
4) Слова русские, которых нет в церковнославянском
языке (говорю, ручей, который, пока, лишь).
5) Слова просторечные (примеров Ломоносов не
приводит).
Слова первой (группы, т. е. архаичные и непонятные
церковнославянизмы, исключаются, выбрасываются из
102

системы литературного языка. Различные сочетания
остальных четырех групп образуют три стиля.
Высокий стиль образуется сочетанием второй и
третьей труппы слов. Причем основу словарного состава
здесь составляют слова третьей группы, т. е. общие
церковнославянскому и русскому языкам, а характерной
стилистической 'приметой являются слова второй группы,
церковнославянизмы.
В среднем стиле основу словаря составляют слова
третьей и четвертой групп, т. е. слова общие
церковнославянскому и русскому языкам и слова русские,
которых нет в церковнославянском языке. А характерной
стилистической приметой здесь является «всевозможная
равность», т. е. или отсутствие, или очень умеренное
и осторож.ное употребление церковнославянизмов, с
одной стороны, и (просторечия — с другой.
Словарную основу низкого стиля составляют слова
четвертой группы, т. е. русские, которых нет в
церковнославянском языке. Характерной стилистической приметой
являются слова пятой группы, то есть просторечные.
Теоретическое и практическое значение теории трех
стилей для того времени было исключительно велико,
в главном оно сводится к следующему:
1. Утверждается народная русская (а не
церковнославянская) основа литературного
языка. Мы не знаем, что русский литературный язык
псегда развивался на основе русского народного языка,
но заслуга Ломоносова в том, что он впервые научно
обобщил и утвердил это положение.
2. Ограничивается употребление
церковнославянизмов: архаичные, малопонятные
изгоняются вовсе, остальным открывается свободный доступ
только в высокий стиль; >в 'среднем стиле они могут
употребляться лишь в очень ограниченном количестве, а в
низком не предусматриваются вовсе.
3. Открывается доступ в литературный
язык просторечию. Конечно, процесс
проникновения в литературный язык просторечия имел место
и раньше, но теперь этот процесс теоретически
осмысливается и утверждается. В то же время устанавливаются
рамки употребления просторечия: оно допускается
только IB низкий стиль и лишь с большими
ограничениями — в средний.
103

4. В 'итоге в литературном языке
устанавливается определенная система стилей,
те и хаос п путаница, которые имели место в петровскую
эпоху, ликвидируются; существовавшие в развитии
литературного языка противоречия хотя и не разрешаются,
но на определенное время примиряются.
«РОССИЙСКАЯ ГРАММАТИКА» ЛОМОНОСОВА
«1
•(Российская грамматикам Ломоносова, вышедшая
г, 1755 г., явилась первой научной грамматикой русского
языка. Грамматики, составлявшиеся ранее, были
грамматиками церковнославянского языка, к тому же
опиравшимися в значительной степени на схемы греческих и
латинских грамматик.
Огромная заслуга Ломоносова состоит не только
п том, что он создал первую русскую грамматику, но
и в том, что он создал ее на основе глубокого изучения
живого русского языка, на основе теоретического
обобщения фактического материала, собранного в процессе
работы. Богатство использованного материала, тонкость
лингвистических наблюдений, материалистический
характер теоретических предпосылок .и выводов — все это
сделало «Российскую грамматику» трудом классическим,
на долгое время определившим характер
грамматических исследований русского языка и не утратившим
своего значения п наши дни.
«Российская грамматика» состоит из шести частей —
«наставлений».
Наставление перпое — «О человеческом слове во-
o6aie». Здесь излагаются общие вопросы теории языка.
Наставление второе — «О чтении и правописании
российском» — содержит изложение фонетики, орфоэпии
и орфографии.
Наставление третье — «О имели» — включает
описание системы имен существительных, прилагательных
и числительных. — ¦
Наставление четвертое — «О глаголе».
Наставление пятое — «О вспомогательных или
служебных частях слова». Здесь рассматривается
местоимение, причастие, «аречпе, предлог, союз и междометие.
Наставление шестое — «О сочинении частей слова» —
посвящено синтаксису словосочетания. (Синтаксис пред-
104

ложения рассматривается в другом труде Ломоносова—
«Ритор и.ке»).
«Российская грамматика» носит нормативный
характер, в «ей дается освещение фактов и явлений языка со
стилистической точки зрения, а также и со стороны их
употребительности и 'продуктивности в разных стилях
речи. Нормализация правил произношения,
правописания, грамматики и словоупотребления, 'предлагавшаяся
в «Российской грамматике», имела большое значение для
развития русского литературного языка того времени.
СТИЛИСТИЧЕСКИЕ НОРМЫ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО
ЯЗЫКА СЕРЕДИНЫ XVIII в.
В своей книге «История русского литературного
языка»' проф. Ефимов утверждает, что теория трех
стилей затрагивает только стили языка художественной
литературы и не распространяется на всю систему
русского литературного языка. Однако это утверждение
вызывает большие сомнения, хотя бы уже .потому, что сам
Ломоносов распространяет свою теорию «а весь
литературный язык, а не только на язык художественной
литературы. Перечисляя литературные жанры,
соответствующие тому или иному стилю, он называет «прозаичные
речи о важных материях» (т. е. речи и статьи на
общественно-политические, философские темы, .иными
словами — публицистику), «описания дел достопамятных
и учений благородных» (т. е. исторические и научные
труды), «дружеские письма». Эти жанры явно .не входят
в круг жанров художественной литературы. Таким
образом, нет никаких оснований пересматривать
общепринятую точку зрения на теорию трех стилей как
охватывающую всю систему литературного языка.
Интересным и важным является другой вопрос,
а именно: в равной ли мере теоретиками
разрабатывались и практически применялись все три стиля
литературного языка в середине XVIII в.?
Изучение соответствующих материалов 'показывает,
что наиболее интенсивно развивались высокий и низкий
стили, и их теоретическое и практическое 'противопостав-
1 А И. Ефимов История русского литературного языка. М.,
Учпедгиз, 1961, стр. 112—116.
105

ление было характерной чертой развития русского
литературного языка середины XVIII в.
В «Российской грамматике» 'последовательно
подчеркивается противопоставление высокого стиля и низкого
(или простого) стиля, а средний стиль остается как бы
в стороне, его звуковые и грамматические нормы не
х ар а ктеризую тс я.
Остановимся кратко на наиболее характерных
отличиях высокого стиля и низкого, перечисленных в
«Российской грамматике».
В области фонетики (точнее — орфоэпии):
1. В высоком 'стиле наблюдается тенденция к
окающему произношению, а в простом стиле этой
тенденции нет.
2. В высоком стиле различается произношение ять
и е, а в лростом стиле — нет.
3. В высоком стиле сохраняется ударяемый е перед
твердыми согласными, а в простом стиле такой е
.переходит в ё (идет — идёт и т. п.).
4. В высоком стиле г произносится как звук
фрикативный, в простом — как взрывной.
5. Ряд слов имеют в высоком стиле и в простом стиле
ударения на разных слогах, например: в высоком
стиле—высоко, дары, жёсток, избран, подруга; в простом
стиле — высоко, дары, окесток, избран, подруга.
В области грамматики:
1. В родительном падеже единственного числа
существительных мужского рода оз высоком слоге допускается
только окончание -а, а в простом слоге употребляется
и окончание -у (Святого духа — розового духу). Так же
в местном падеже единственного числа в высоком стиле
допускается только окончание -е (ять), а в простом
также -у (в лесе — в лесу).
2. В простом слоге в отличие от высокого много
имен увеличительных и «умалительных».
3. Формы сравнительной и превосходной степени на
-ейший, -айший, -ший являются приметой высокого стиля,
в простом стиле они неупотребительны.
4. Употребление собирательных числительных
типично для простого стиля, в высоком стиле оно
ограничивается (не «двое архиереев», но «два архиерея»).
5. Употребление причастий типично для высокого
стиля, в простом стиле причастия неупотребительны.
106

6. Для высокого стиля xaipaicrepHbi формы
деепричастий на -я, а для 'простого стиля на -учи, -ючи
(дерзая — толкаючи).
7. В простом стиле употребляются «глагольные
междометия» (стук, хвать, бряк и т. п.), в высоком стиле они
нежелательны.
8. Для высокого стиля характерны страдательные
конструкции типа «он от нас превозносится», в простом
стиле 'подобные конструкции не употребляются.
9. В высоком стиле в отличие от простого стиля
употребляется оборот «дательный самостоятельный».
Указывая на стилистические различия
грамматических форм, Ломоносов указывал и на необходимость
учитывать стилистическую окраску слов, от которых эти
формы образуются. Например, нельзя написать или
сказать дерзаючи, так 'как слово дерзать относится к
высокому стилю и требует формы дерзая, «о лучше сказать
толкаючи, чем толкая, так как толкать"— слово простое,
обиходное.
Противопоставление высокого и простого стиля
(в значении «стиль» употребителен также термин «слог»)
было характерно не только для теоретических работ того
времени, но и для литературной практики. В частности,
это относится и к писательской деятельности
Ломоносова.
Среди современников Ломоносов был знаменит
главным образом как автор торжественных стихотворных
произведений, од («На взятие Хотина», «На день
-восшествия на престол Елизаветы Петровны»), написанных
высоким стилем. Он написал также и несколько
стихотворных сатирических произведений («Гимн бороде», «Зуб-
ницкому»), которые являются образцами низкого стиля.
Но художественных произведений, которые явились бы
образцами среднего стиля, у Ломоносова нет. Вообще
большинство художественных 'произведений того времени
могут быть отнесены или к высокому стилю, или к
низкому, а средний стиль оставался «и теоретически, ни
практически не разработанным. Правда, образцом
среднего стиля мог служить язык научных трудов некоторых
авторов, в частности самого Ломоносова, но «научный
язык» в то время играл гораздо меньшую роль в развитии
русского литературного языка, чем язык художественной
литературы.
107

Следовательно, средний стиль, коэторый теоретически
должен был бы развиваться наиболее интенсивно и
послужить основой выработки единых • норм литературного
языка, практически оказался наименее разработанным.
В русском литературном языке установились две
нормы — норма высокого стиля и норма} низкого стиля. Это
наличие двух .норм явилось как бы .переходным этапом
от беспорядка и (пестроты петровской^ элохи к единой
норме литературного языка, окончательно отработанной
и закрепившейся а творчестве Пушкина.
РОЛЬ ЛОМОНОСОВА В ОБРАЗОВАНИИ РУССКОЙ НАУЧНОЙ
ТЕРМИНОЛОГИИ
Русская научная терминология начинает
складываться с конца XVII в., первоначально главным образом
за счет заимствованных слов.
Но целостная система русской научной терминологии
складывается только благодаря научщым трудам
Ломоносова. Создавая научные термины, Ломоносов стремился
прежде всего использовать средства рзуеского языка. Для
обозначения тех или иных научных; понятий, а также
приборов он создавал новые слова >и словосочетания. Так,
Ломоносов пиел в научный обиход чгакие термины, как
воздушный насос, законы движения, зажигательное
стекло, земная ось, огнедышащие горы, преломление
лучей, равновесие тел, кислоты, магнитная стрелка,
квасцы, негашеная известь и др. Ломоносов придал
также новое, терминологическое значение многим ранее
известным словам, например: опыт, сдвижение,
наблюдение, явление, частица и др.
В то же время Ломоносов не чуждался и иностранной
терминологии, вводя ее в русский я:3ык в том случае,
если не было возможности шодобратгь подходящее
русское слово или если иностранный термин лолучил уже
всеобщее распространение, стал интернациональным.
В качестве примеров иностранных 1По происхождению
терминов, введенных в обиход Ломоносовым, можно
назвать такие слова, как горизонтальньц,й, горизонт,
диаметр, квадрат, пропорция, минус, формула, сферический,
атмосфера, барометр, микроскоп, метеорология, оптика,
периферия и др.
108

6
Многогранная и плодотворная деятельность Ломоно-
сова в области теории и практики русского языка много
способствовала упорядочению 'русского литературного
языка, развитию его стилистических средств, открывала
большие возможности русского языка, давала образцы
мастерского владения русским языком в различных
жанрах литературы. Сам Ломоносов хорошо понимал
значение своей деятельности для развития русского
литературного языка. В письме «на .высочайшее имя» (т. е.
императрице), поданном в 1762 г., он писал: «На природном
языке разного рода моими сочинениями
грамматическими, риторическими, стихотворческими, так же и до
высоких наук надлежащими физическими, химическими
и механическими, стиль российской в минувшие
двадцать лет несравненно вычистился перед прежним и много
способнее стал « выражению идей трудных, в чем
свидетельствует общая аппробация моих сочинений и во
всяких письмах употребляемые из них слова и выражения,
что к просвещению народа много служит».
СТИЛИСТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ЛОМОНОСОВА КАК ОПОРА
НОРМАЛИЗАЦИИ ЛИТЕРАТУРНОЙ ЛЕКСИКИ
В «СЛОВАРЕ АКАДЕМИИ РОССИЙСКОЙ» A789—1794 гг.)
«Российская грамматика» Ломоносова явилась
первой русской научной грамматикой, а вышедший в 1789—
1794 гг. «Словарь Академии Российской» явился первым
русским научным толковым словарем. По словам
академика Виноградова, этот словарь является одним «из
самых замечательных трудов в русской лексикографии.
Тут впервые наметились приемы истолкования значений
слов, закладывались основы семантики русского языка».
В «Словаре» всего 43 257 слов. Слова расположены по
гнездам, т. е.ле по алфавиту слов, а по алфавиту корней
(как в словаре Даля).
Опираясь на теорию трех стилей Ломоносова,
составители «Словаря Академии Российской» стремились дать
каждому включенному в словарь слову стилистическую
оценку и определить тем самым возможность его упо-
109

требления ;В том или ином стиле. Для этой цели в
«Словаре» используется система стилистических помет,
распределяющая все слова по трем группам: 1) «славянский
слог», «славянское употребление» — пометы слов
высокого -стиля; 2) «общее языка употребление» — помета
слов .среднего стиля; 3) «просторечие», «низкое
просторечие», «низкий слог», «слово низкое», «.простое
употребление», «простонародное употребление» — пометы слов
низкого стиля.
Распространено мнение, что «Словарь Академии
Российской» включает в свой состав главным образом
лексику, относящуюся к .высокому, торжественному стилю,
а народно-разговорная лексика и фразеология предстаз-
лена в нем незначительно, неполно. Однако
внимательное изучение. «Словаря» не позволяет согласиться с этим
мнением. Народно-разговорная лексика и фразеология
занимает в нем весьма значительное место, она
разнообразна по своей семантике и стилистическим оттенкам.
Недаром в «Словаре» наиболее разнообразны .и
многочисленны стилистические пометы низкого стиля.
Несмотря на односторонний подбор примеров
(большинство примеров из церковных книг и .значительно
меньше.— из светских), несмотря на некоторые ошибки
в толковании и стилистической оценке ряда слов и другие
недостатки и шероховатости, «Словарь Академии
Российской» для своего времени явился замечательным
толковым словарем ,и сыграл большую теоретическую
и практическую роль в дальнейшей нормализации
русского литературного языка.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК ЭПОХИ
ОБРАЗОВАНИЯ РУССКОЙ
НАЦИИ
И ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНЫХ НОРМ
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА,
середина XVIII — начало XIX в.

Скан
Ewgeni23

ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В РАЗВИТИИ
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ
XVIII в.
УЗОСТЬ «ТЕОРИИ ТРЕХ СТИЛЕЙ»
И ПУТИ ЕЕ ПРЕОДОЛЕНИЯ
Теория трех стилей ограничила употребление
церковнославянизмов в литературном языке, открыла в
литературный язык доступ просторечию и тем способствовала
не только упорядочению, .но и демократизации русского
литературного языка. По словам академика В. В.
Виноградова, «сам Ломоносов, великий ученый и поэт
каш, выдвинувший теорию трех стилей, рассматривал
ее именно как средство ограничения устарелой книжно-
славянской стихии в русском литературном языке,
как средство широкой демократизации литературной
речи...
Однако у 'последующих .писателей эта теория трех
стилей превратилась в тормоз широкого национального
развития единой системы общелитературного русского
языка на народной основе» '.
Каковы же были причины того, что теория трех
стилей, игравшая в середине XVIII в. столь положительную
роль в истории русского литературного языка, вскоре
стала тормозом его дальнейшего развития?
Во-первых, теория трех .стилей не решала задачи
выработки единых норм литературного языка, наоборот,
она предусматривала расслоение, разделение
литературного языка на три пласта. Во-вторых, это расслоение
1 «II у ш к и н — основоположник русского литературного языка».
Известия АН СССР, отделение литературы и языка, вып. 3, 1949.
8 1545 113

литературного языка вело к тому, что стилистические
богатства русского языка оказывались разобщенными,
разделенными между различными стилями
(церковнославянизмы закреплялись за высоким слогом,
просторечие — за низким), и это обедняло стили литературного
языка, особенно средний стиль, в который
церковнославянизмы, с одной стороны, и просторечие, с другой,
допускались в очень ограниченном количестве, а их
сочетание, взаимопроникновение запрещалось вовсе. В этом
отношении теория трех стилей представляла собой даже
некоторый uiiir назад mo сравнению с литературной
практикой предшествовавшего времени (см., например, язык
сочинений Аввакума). Очевидно, такое обеднение
среднего слога стилистическими 'Средствами послужило одной
из причин того, что практически он почти не
разрабатывался.
Таким образом, средний стиль — вопреки весьма
распространенному мнению — ¦ ме мог послужить основой для
дальнейшего развития русского литературного языка, так
как он 'И в теории и на /практике .не объединял, а,
.наоборот, разъединял две его главные, .исторически
сложившиеся стихии.
Следовательно, развитие единой общенациональной
системы русского литературного .языка могло идти
только ню линии разрушения системы трех стилей:
постепенной ликвидации противопоставления .высокого и низкога
стилей и слияния их в единое целое. В итоге такого
слияния должна была возникнуть совершенно новая система
литературного языка, но .первоначально этот'процесс мог
происходить только в пределах одного из
соответствующих стилей. В среднем стиле слияние и взаимодействие,
церковнославянских и народно-разговорных элементов
возбранялось теорией и не осуществлялось на практике.
Кроме того, к среднему стилю из всех многообразных
жанров художественной литературы того времени
относились только некоторые поэтические произведения
(стихотворные дружеские письма, сатиры, эклоги и элегии)
и «театральные сочинения, в которых требуется
обыкновенное человеческое словом живому преде явлению
действия» — жанр, не получивший в то время
сколько-нибудь значительного развития. Ни один из жанров
художественной прозы не включался в систему среднего
стиля, из прозы сюда допускались только «описания дел до-
114 '

стопамятных и учений благородных». Высокий стиль
быстро утрачивал свое значение в связи с ростом в
литературе демократических и реалистических тенденций.
Единственно жизненным и перспективным оставался простой
стиль.
Простой стиль -более конкретно и полно, чем средний,
был охарактеризован в «Российской грамматике» и
«Предисловии о .пользе книг церковных в российском языке».
К этому стилю относились комедии, увеселительные
эпиграммы, песни, дружеские .письма, описание
обыкновенных дел, т. е. жанры весьма популярные и авторитетные
в русской художественной литературе середины XVIII в.,
а главное, .получившие разностороннее и глубокое
развитие в последующий период. Кроме того, отнесенная
Ломоносовым к среднему слогу стихотворная сатира
практически разрабатывалась в рамках простого стиля.
Особо следует отметить в перечне Ломоносова такой
нечетко определенный жанр, ка'К «описание
обыкновенных дел». Есть все основания полагать, что сюда
следует отнести большинство видов художественной прозы
того времени. Сюда не только «по пристойности
материй», -но и wo характерным стилистическим
особенностям — насыщенности народно-разговорной и
просторечной лексикой и фразеологией, специфическим формам
и синтаксическим конструкциям — следует отнести
такого рода произведения, как, например, «Пригожая
повариха» Чулкова, а также большую часть прозы
сатирических журналов XVIII в.
Разумеется, 'когда мы говорим о роли того или иного
из трех стилей XVIII в. в дальнейшем развитии русского
литературного языка, то говорим об этом ъ известной
степени условно, таюкак теория трех стилей Ломоносова не
столько определила перспективы, сколько подвела итоги
предшествовавшего развития русского литературного
языка. В творчестве передовых писателей второй
половины XVIII в. происходило разрушение системы трех
стилей. Однако стиль этих писателей еще тесно связан со
старыми традициями, вырастает из них, как и вся система
русского литературного языка конца XVIII — начала
XIX в. IB целом- В этом смысле мы .и говорим о том,
какова была роль того или иного из трех стилей в
выработке русской национально-языковой нормы
литературного выражения.
8* 115

Стремление к единообразию, к «выравниванию» норм
литературного языка нашло известное отражение уже
в творчестве одного из талантливейших современников
Ломоносова А. П. Сумароков а, который направил
основное внимание на чистоту литературного языка, на
изгнание из него лепужных славянизмов, канцеляризмов,
а также излишних заимствованных слов (варваризмов).
Сумароков энергично выступал против высокого слога,
против его «пухлости, многоглаголания, тяжких рече-
пнй». Сумароков выдвигает требование простоты, ясности
литературного языка:
Ум здравый завсегда гнушается мечты,
Коль нет во чьих стихах приличной простоты,
Пи ясности, ни чистоты, —
'Гак те стихи лишены красоты
М полны пустоты.
Выступая против устаревших церковнославянизмов
и архаизмов, он в то же время не отказывается вовсе от
элементов книжных, традиционно-литературных,
признавая те из них, которые сохранились еще в живом
(письменном и устном) употреблении.
Коль шце, точию обычай истребил,
Кто нудит, чтобы ты их опять в язык вводил?
Л что in старины и пине .неотменно,
То может быть тобой .повсюду лоложенно.
Сумароков решительно боролся шротив засорения
литературного языка элементами «подъяческого слога»,
как он выражался, имея в виду те архаические
выражения и конструкции старого «делового языка», которые
не ассимилировались литературным языком.
Высказывания Сумарокова лротив «подъяческого слога»
направлены в то же время и против чиновничества,
взяточничества, судебной волокиты:
«Что .почтенняе, эклоги ли составлять, наполнен-*
ные любовным жаром и пишимые хорошим складом,
¦или тяжебные ябедников лисьма, наполненные
плутовством и складом писанные скаредным?»; «Подъ-
ячне... точек и запятых не ставят... для того, чтобы
слог темнее был, ибо в мутной воде удобняе рыбу
ловить»; «Подьячие... высокомерятся любимыми своими
11G

словами: понеже, точию, якобы, имеет быть, не
имеется и прочими такими».
Галломания (пристрастие ко всему французскому)
дворянской .верхушки и в частности увлечение
заимствованными словами, грозившее засорением литературному
языку, вызывало резкий .протест со стороны Сумарокова:
«Восприятие чужих слов, а особливо без
необходимости, есть не обогащение, но порча языка... Какая
нужда говорить вместо плоды — фрукты?... вместо
любовница — аманта?... вместо страсть — пассия?»
Сумароков был талантливым, одаренным писателем,
однако язык его произведений — в целом весьма
совершенный для того 'времени — был еще далек от того
идеала, который он сам выдвигал. Так, отбор народно-
разговорных слов и выражений у Сумарокова (особенно
в баснях) «был особенно .неэстетичен и вульгарен в
самом худшем смысле слова, например, «сертят», «встю-
рила», «врютился», «хозяища», «осетриха», «куромша»,
«извадка», «шильем густ» (т. е. с обильными шипами),
«ко мне не припехнулся», «волк несклонной молодец» '.
Кроме того, что весьма характерно, в притчах
Сумарокова мы .не находим каких-либо специальных
дифференцированных стилистических функций просторечия.
Например:
По всякий день у них была тревога всяка:
Вздор, пьянство, шум и драка,
И словом так:
Из .паствы сделали они себе кабак:
Во глотку,
И в брюхо и в бока,
На место молока
Цедили водку.
(«Сатир и гнусные люди»)
Жена ему дала туза,
И плюнула в глаза.
(«Спорщица»)
1 А С. О р л о в Язык pvenoix писателей М — Л . Изд-во
АН СССР, 1948, стр 67
117

И откупами нас еще не облупили
(«Пир у льва»)
Взмурзилась и свинья, чтоб ей повеличатьея,
(«Чинолюбивая свинья»)
Увидела Лиса во рту у ней кусок,
И думает она, я дам Вороне сок.
(«Ворона и Лиса»)
В притчах Сумарокова не разработан даже прием
употребления просторечия как средства речевой
характеристики, прием, 'Который прежде других и наиболее четко
выступает в литературе последующего периода. У
Сумарокова народно-разговорные элементы (в том числе
и «грубое -просторечие») включаются в речь персонажей
его притч на тех же правах, как и в авторское шовество-
вание. Включение в речь элементов «грубого
просторечия» у Сумарокова зачастую оказывается логически
неправдоподобным. Например, в притче «Сова и рифмач»:
Ответствовал Сове какой-то Стихоткач,
Несмысленный рифмач:
«Сестрица! я себе такую ж часть наследил,
Что первый в городе на рифмах я -забредил».
ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ В РАЗВИТИИ РУССКОГО
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII в.
Сумароков- хорошо понимал бесперспективность
развития основанного на устаревшей «славянщизне»
высокого слога. Активно и последовательно борясь лротиз
злоупотребления варваризмами, канцеляризмами «
церковнославянизмами, Сумароков в построении норм
литературного языка опирался на «живое употребление»,
«на обыденный устный и -письменный язык столичной
образованной среды, на московское интеллигентское
употребление» '. Но литературно-разговорный тип языка
1 В. В. Виноградов Очерки по истории русского
литературного языка XVII—XIX вв. Изд 2 М., Учпедгиз, (938, стр. 129.
118

в его различных социальных вариантах в то время сам не
имел сколько-нибудь устойчивых норм, отсюда
неизбежно вытекало, что ориентация литературного языка на
«живое употребление» не давала желаемого результата.
Как известно, процесс выработки общенациональной
языковой нормы на широкой демократической основе
завершился только в творчестве Пушкина. Языковая
реформа Пушкина была в значительной степени
подготовлена деятельностью демократических писателей
XVIII в., стиль которых был самым тесным образом
связан с обиходно-бытовой и даже просторечной — в
широком смысле этого слова — стихией языка.
Не будет ошибкой утверждать, что для .повседневно»
обиходного разговорного языка различных социальны^
групп и для литературного языка различных жанров — \
вплоть до высоких — второй лоловины XVIII в. харак-';/
терно было самое широкое использование .просторечных.''
и — в меньшей степени — простонародных (т. е.
крестьянских, диалектных) элементов, в чем сказалась общая
тенденция к демократизации русского литературного
языка.
Характерным для того времени -примером разрушения
норм высокого слога на основе широкого внедрения
в него тросторечной и диалектной лексики и фразеологии
является язык поэзии Г. Р. Державина, которая, по
словам Белинского, «была первым шагом к переходу
русской поэзии от риторики к жизни». В одах Державина,
наряду со всеми типичными приметами высокого стиля,
находят широкое употребление различные просторечные
слова и выражения. Вот некоторые наиболее
выразительные примеры из оды «На счастие»:
Катаешь кубарем весь мир;
Стамбулу бороду ерошишь,
На Тавре едешь чехардой,
Задать Стокгольму перцу хочешь
Их денег куры не клюют;
Весь мир стал полосатый шут;
И так и сяк, нахмуря рожи,
Тузят иного иногда.
11В

Бегу, нос вздернув, к кабинету.
И в грош не ставлю никого.
Амур без перьев нетопырь,
Едва вспорхнет — и нос повесит.
Бояра понадули пузы,
А я у всех стал виноват
и т. п.
Сраншпе 11 угон же оде фольклорные элементы:
Нельзя ни в сказках рассказать,
Ни написать пером красиво;
И гром за тридевять земель
Без лат я горе-богатырь.
В одическом слоге Державина мы не найдем сколько-
нибудь четко выраженной дифференциации
стилистического употребления просторечия. Тем не менее
употребление просторечия у Державина нельзя считать
стихийным, не подчиненным никаким закономерностям. Такие
закономерности обнаруживаются довольно ясно.
Державин обращается к просторечию всегда, когда .выражает
наиболее важлые, наиболее идейно значительные и
социально заостренные мысли. Это нетрудно проследить
и сопоставляя между собой различные оды, и анализируя
язык той или иной оды в отдельности. Оды отвлеченно-
философского, морально-этического содержания, такие,
как «На смерть князя Мещерского», «Бог»,
последовательно выдержаны в традициях высокого стиля. Оды
общественно-злободневные, политически острые, такие,
как «Фелица», «На счастие», наполнены .просторечием.
В оде «Видение Мурзы» поэт воспевает Фелицу в
традиционных для высокого слога выражениях:
Она рекла мне: «Я Ф'.-лица!»
Рекла — и оветлып облак скрыл
От глаз моих ненасыщенных
Божественны ее черты;
Курение мастик бесценных
Мой дом, и место то цветы
Покрыли. i;ie она явилась.
120

Мой бог! мой ангел во плоти!..
Душа моя за ней стремилась,
Но я за ней не мог идти.
Подобно громом оглушенный
Бесчувствен я, безгласен был.
Но, током слезным орошенный,
Пришел в себя и возгласил:
«Возможно ль, кроткая царевна!
И ты к Мурзе чтоб своему
Была сурова столь и гневна,
И стрелы к сердцу моему
И ты, и ты чтобы бросала,
И пламени души моей
К себе и ты «е одобряла?..»
Но как только Державин переходит к полемике
с вельможами, обвинявшими его в лести, слог оды
совершенно меняется:
Довольно нажил я врагов!
Один отнес себе к бесчестью
Что не дерут его усов;
Иному показалось больно,
Что он наседкой не сидит;
Иному — очень своевольно
С тобой Мурза твой говорит;
Иной вменял мне в преступленье.
Что я посланницей с небес
Тебя быть мыслил в восхищенье
И лил в восторге токи слез.
И словом: тот хотел арбуза,
А тот соленых огурцов, ¦—
Но пусть им здесь докажет муза,
Что я не из числа льстецов;
Что сердца моего товаров
За деньги я не продаю
И 'что не из чужих амбаров
Тебе наряды я крою.
Весьма показательны данные языка романа
М. Д. Чулкова «Пригожая 'повариха», которые
свидетельствуют о самом широком проникновении в
литературный язык народно-разговорных слов и выражений.
Язык этого романа буквально пересыпан просторечными,
121

разговорно-фамильярными и иногда простонародными
словами, выражениями и пословицами:
«Ударилася было я в слезы», «В таких случаях
и я была не промах», «Закричала благим матом»,
«Лезет в глаза даме противу ее воли», «Высокий
и пузатый детина был тут всех вольнее», «Он совсем
рехнулся», «Опять блажь на него нашла», «По платью
встречают, а по уму провожают», «Доселева Маи<ар
гряды копал, а ныне Ма»кар в воеводы попал», «Не
всегда-де коту масленица, бывает и великий пост»,
к<3нает-де кошка, чье мясо съела», «Шило в мешке не
утаишь» и др.
В «Пригожей поварихе» функции просторечной и
простонародной леи<сики еще. не оформлены, нечетки.
Выработка определенных стилистических функций
просторечной и простонародной лексики и фразеологии
осуществлялась а значительной мере в языке комедий второй
половины XVIII as. Здесь просторечные и простонародные
элементы выступают главным образом как средство
речевой характеристики персонажей.
Наиболее замечательными образцами комедий
второй половины XVIII в. являются пьесы Д. И.
Фонвизин а «Бригадир» и «Недоросль». Здесь просторечная
и простонародная лексика и фразеология выступают
главным образом как средство речевой характеристики
провинциального дворяиства. Так, в речи Простаковой
находим такие слова и выражения:
«А ты, скот, подойди поближе. Не говорила ль
я тебе, воровская харя, чтоб ты кафтан пустил шире...
Скажи, болван, чем ты оправдаешься?»; «Тут
перевирать нечего. Весь век, сударь, ходишь, развеся
уши»; «Не прогневайся, мой батюшка, что урод мой
вас прозевал... Уж так рохлею родился, мой
батюшка»; «На него, мой батюшка, находит такой, по-
здешнему сказать, столбняк. Иногда, выпуча глаза,
стоит битый час как вкопанный. Уж чего-то я с ним
не делала; чего только он у меня не вытерпел! Ничем
не проймешь. Ежели столбняк и попройдет, то
занесет, мой батюшка, такую дичь, что у бога просишь
опять столбняка»; «Ну... а ты, бестия, остолбенела,
а ты не впилась братцу в харю, а ты не раздернула
ему рыла по уши...». В речи Митрофана: «Ну, еще
слово молви, стара хрычовка! Уж я те отделаю»; «Что
122

ты, дядюшка, белены объелся?»; «Вить здесь река
близко. Нырну, так поминай как звали» и т. п.
Существенную роль в процессе ассимиляции
литературным языком просторечных, .простонародных и вообще
не связанных непосредственно с книжной языковой
стихией народно-разговорных элементов языка сыграли
русские сатирические журналы 1769—1774 гг., и в первую
очередь — наиболее замечательные среди них журналы
выдающегося общественного деятеля, просветителя
Н. И. Новикова «Трутень», «Живописец»,
«Кошелек».
Журналы Новикова были рассчитаны на
демократического читателя, язык журналов сознательно сближался
с разговорным языком широких демократических слоев
городского населения.
Насколько широко и свободно входили в язык нови-
ковских сатирических журналов народно-разговорные
элементы, хорошо видно на стримере «Трутня»,
«Живописца» и «Кошелька», где можно найти довольно
много народно-разговорных слов, выражений, поговорок,
не засвидетельствованных Словарем Академии
Российской 1789—1794 пг. Например:
гоститься — чувствовать себя гостем, серяк — род
крестьянской одежды, процедить — в значении
растащить, расхитить, отпрясть — в значении отругать,
выбранить, унести ноги, семи пядей во лбу, в ус не
дуть, благим матом, поминай как звали, ума не
приложу, век живи и век учись, плетью обуха не
перебьешь, в семье не без урода, брань на вороту не
виснет, не всем старцам в игумнах быть, красна брань
дракой и пр., и пр.
В языке сатирических журналов Новикова
наблюдается определенное оформление стилистических
функций народно-разговорной лексики и фразеологии.-Так.
в известных «Копиях с крестьянских отписок» («Трутень»)
и в «Отрывке из путешествия в*** И*** Т***»
(«Живописец») находим ряд слов и выражений,
характеризующихся определенной социально-подчеркнутой
семантикой, указывающей на тяжелое, 'бесправное социальное
и экономическое положение крестьян в тогдашнем
обществе:
«У нас в крестьянстве есть пословица, до бога
высоко, а до царя далеко, так мы таки твоей милости
123

кланяемся»; «Да еще твоему здоровью всем миром
бьем челом о сбавке оборочных денег, нам уже стало
не вмоготу»; «И крестьяне твои, государь, многие
пошли по миру» и т. п.
Социальная характерность лексики и фразеологии
крестьянского языка подчеркивается в «Отписках»
и в «Отрывке» употреблением слов и выражений,
связанных 'С общественным бытом и трудовой деятельностью
крестьян: мир, сход, работная пора, скотина повалилась,
лошади пали и др. Здесь же можно указать ряд слоз,
употребленных в типично крестьянских, народных
значениях: тянуться — выполнять различные повинности,
подняться — поправить разоренное хозяйство, старуха —
жена.
Как специфическая черта речевой характеристики
провинциального дворянства выступает грубое
просторечие («Письма к Фалалею» в «Живописце»): дорваться
(до кого), отделать (кого), свихнуться, старый хрыч,
черт ли это слыхал, животики надорвать со
смеха и др.
Из других функций народно-разговорной лексики
и фразеологии в 'Сатирических журналах Новикова
следует отметить употребление экспрессивно окрашенных
просторечных слов и выражений в авторской речи для
отрицательной характеристики персонажей:
«А наши деревенские вертопрахи и вертопрашки
развеся уши рассказы «х с прилежанием слушают»;
«Ба! ето тот, в изорванном -идет лохмотье скупяга,
который во весь свой век собирает деньги и расточает
совесть»; «Сия картина изображает .мущину низкова
происхождения, который нашел случай приплестись
в родню знатной фамилии. На правой стороне видны
все нажиточные места во круг 'которых он по милости
своих родственников терся» и т. п.
Далее, наделенные экспрессивной изобразительностью
и особой семантической образностью
.народно-разговорные слова и выражения употребляются при описании
особо характерных, острых положений, действий или
состояний. Например, в рассказе «Торт семи муз»
(«Живописец»):
«Тогда госпожа схватила с ноги башмак и не
преминула бы разбить оным у бедной Музы ящик с
разумом, если бы сия благим матом не убралась со
124

двора. Лишь чуть успела она оттуду учесть ноги, как
бежал за нею надсмотрщик товаров и кричал».
Особо необходимо отметить, что в сатирических ж>р-
налах Новикова наблюдается также стремление к
использованию церковнославянизмов в новых, не
предусмотренных теорией трех стилей, стилистических
функциях и прежде всего для достижения комических
и сатирических эффектов. Наиболее характерный прием
такого использования церковнославянизмов состоит
в том, что 'В описание какого-либо бытового явления,
события неожиданно вставляется «высокое» слово, что
особо подчеркивает комизм положения или усилизает,
выделяет оценку, характеристику какого-либо явления
или лица:
«Купленные мною двадцать листов вашей
живописи преданы уже от парикмахера моего на
всесожжение» («Живописец»).
Иногда эффект такого использования
церковнославянизмов усиливается объединением в одном контексте
разностильных и несовместимых по семантике слов:
«Игроки собирались ко всенощному бдению за
карточными столам и» («Живописец»); «И
заведет у ней к а р т е ж н у ю обитель» («Живописец»);
«Ты должен сонмище вралей всех презирать»
(«Трутень») и т. д.
^Приведенные очень краткие замечания о языке
писателей второй половины XVIII 'В., конечно, не дают полной
картины развития русского литературного языка в эту
эпоху, но они дают понятие о двух основных процессах:
разрушении системы трех стилей и демократизации
русского литературного языка.
ЖАРГОН ДВОРЯНСКИХ САЛОНОВ И БОРЬБА
ПРОГРЕССИВНЫХ КРУГОВ ПРОТИВ ГАЛЛОМАНИИ
И ГАЛЛИЦИЗМОВ
%
Во второй половине XVIII в. особенно усиливается
галломания дворянской верхушки. Становится модным
французский язык, на котором стараются говорить «в
высшем озете».
12Е

В определенных кругах дворянства вырабатывается
особый жаргон, который Новиков метко называет
«щегольским наречием». «Щегольское наречие»
характеризуется неумеренным употреблением французских слов
и выражений, а также употреблением особых жаргонных
русских словечек и выражений, часто являющихся
(в своем жаргонном значении) кальками с французского,
например: болванчик — любовник, любовница,
подвинуться в свете и т. п. Для «щегольского наречия» типично
употребление русских слов в переносном, особом
значении, например: махаться — в значении волочиться, быть
з любовных отношениях, также маханье; растрепан —
в значении расстроен, удручен, растерян -и т. п. Так же
характерно для салонного дворянского жаргона
употребление эмоционально окрашенных слов и выражений,
в частности обращений: душа моя! радость!, восклицаний
вроде божусь! клянусь! и т. п.
Характерные образцы «щегольского наречия» привел
в своих журналах Новиков, который энергично боролся
против галломании и ненужных галлицизмов:
«Монкер Живописец! Ты, радость, беспримерный
автор. — По чести говорю, ужесть как ты славен!
читая твои листы, я бесподобно утешаюсь; как все
у тебя славно: слог расстеган, мысли прыгающи...
твои листы вечно меня прельщают; клянусь, что
я всегда фельетирую их без всякой дистракции... Как
привяжется он ко мне со своими декларасьонами
и клятвами... то я сперва говорю ему отцепись! но он
никак не отстает; после этого резонирую, что стыдно
и глупо быть мужу влюблену в свою жену, но ол
никак не верит. Итак остается мне одно средство —
взять обморок».
Салонный дворянский жаргон не имел широкого
распространения, но мог оказать вредное влияние на
литературный и разговорный язык как источник ненужных
галлицизмов и жаргонных словечек. Поэтому шередовые
деятели культуры и писатели того времени резко (выступали
против «щегольского наречия», высмеивали его в своих
произведениях. Зло и метко высмеивался салонный
дворянский жаргон в многочисленных комедиях второй
половины XVIII в., особенно в «Бригадире» Фонвизина.
Против галломании выступал Сумароков и другие писатели.
Особенно активно и последовательно боролся против
126

«щегольского наречия» Новиков, который понимал
социальную сущность этого жаргона и, высмеивая его,
стремился вокрыть картину того нравственного распада,
в котором находилось дворянское общество того времени.
ЗНАЧЕНИЕ РАДИЩЕВА В ИСТОРИИ РУССКОГО
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Замечательный русский мыслитель и общественный
деятель, лисатель-революционер, неустрашимый борец
против крепостного строя А. Н. Радищев вошел
в историю прежде всего как автор замечательного
произведения «Путешествие из Петербурга в Москву».
В этом (произведении закладываются основы русского
революционно-публицистического стиля, развитого ч
дальнейшем Пушкиным и Белинским.
Важность, значительность содержания книги
Радищева требовала соответствующих форм языка. По
словам Л. А. Булаховского, «Радищев, как человек XVIII
века и как трибун, ощущал бы снижение глубины и
важности развиваемых им идей, если бы они облекались
в форму повседневной или близкой к повседневной речи».
Поэтому Радищев широко использует в своем
произведении церковнославянизмы и вообще элементы высокого
слога, но цель их использования является принципиально
новой: они употребляются для выражения
революционной идеологии, революционного пафоса. Например:
«Страшись, помещик жестокосердный, на челе
каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение»;
«О! если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся
в отчаянии своем разбили железом, вольности их
препятствующим, главы .наши, главы бесчеловечных
своих господ и кровию нашею обагрили нивы свои?
Что бы тем потеряло государство? Скоро бы из
среды их исторгнулися бы великие мужи для
заступления избитого племени; но были бы они других
о себе мыслей и права угнетения лишены».
В «Путешествии из Петербурга в Москву» мы
наблюдаем расширение, социальное переосмысление (а по
существу создание новой) общественно-политической
терминологии. Так, Радищев в современном, общест-
127

венно-политическом значений употребляет слово
гражданин:
«Гражданин, в каком бы состоянии небо родиться
ему не судило, есть и пребудет всегда человек»;
«Варвар, не достоин ты ноешь имя гражданина».
Обычно слово гражданин употреблялось в то время
в значении «городской житель, обитатель». Новое,
общественно-политическое значение 'Придает Радищев
и словам отечество, общество, неравенство и др. Весьма
показательно, что император Павел I в 1797 г. издает
специальный декрет об «Изъятии из употребления
некоторых слов и замене их другими». Этим декретом, в
частности, вовсе запрещалось употреблять слово общество,
вместо граждане предписывалось говорить и писать
«жители» или «обыватели», вместо отечество —
«государство».
Исследователи указывают, что в языке
«Путешествия» явственно различаются два стилистических
пласта — публицистический и бытовой, которые часто
взаимодействуют друг с другом '.
В отличие от торжественного, эмоционально
приподнятого, сложного языка публицистических глав, язык
«бытозых» глав «Путешествия» прост, ясен, народен.
Например, в главе «Любань» читаем:
«В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего
ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел
я на часы. Первого сорок минут. Я выехал в субботу.
Сегодня праздник».
В языке этих глав довольно широко представлена
лексика деревенско-крестьянского обихода (бабы, девки,
изба, нива, соха, сошник, пахарь, посконная рубаха,
онучи, подойник ж т. п.), элементы фольклора, пословицы,
поговорки («На всякого мудреца довольно простоты*.
«Голод не свой брат» и др.), просторечная и
простонародная лексика >и фразеология. Эта последняя очень
удачно употребляется как средство речевой
характеристики:
«—Видно барин, говорил он мне улыбаясь и
поправляя шляпу, что ты .на нашу Анюту призарился.
Да уж и девка! Не одному тебе нос утерла... всем
взяла... На нашем яму много смазливых, но перед ней
1 Русский язык в школе, 1949, Кя 4, стр. 16.
123

все плюнь. Какая мастерица .плясать! Всех за пояс
заткнет, хотя бы кого...»
Язык «Путешествия из Петербурга в Москву» очень
показателен. В нем не только отражается разрушение
системы трех стилей, но и намечается новая
стилистическая система. Ведь согласно теории трех стилей стиль
определяется жанром произведения, а в «Путешествии»
мы имеем в одном произведении употребление
разных стилей, избираемых автором в зависимости
от идеологических и эстетических задач, решаемых в той
или иной части книги.
СТАНОВЛЕНИЕ ЕДИНЫХ НОРМ ЛИТЕРАТУРНОГО
ЯЗЫКА В НАЧАЛЕ XIX в.
ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
В НАЧАЛЕ XIX в.
сПериод, охватывающий вторую половину XVIII—
начало XIX в. (после Ломоносова — до Пушкина),
представляет собой определенный этап в развитии русского
литературного языка. На этом этапе происходило
разрушение системы трах стилей и становление русских
общенациональных норм литературного выражения. Этот
процесс происходил .на основе развертывания,
усовершенствования, унификации и стабилизации простого
стиля русского литературного языка. /Характернейшей
чертой этого процесса было .вовлечение в систему
простого стиля книжно-славянских элементов, в результате
чего подвергались преобразованию и качественному
изменению не только эти элементы, но и сам простой
стиль, который уже со второй половины XVIII в.
перестал быть стилем, противостоящим высокому стилю,
и лег в основу такой системы литературного языка,
которая, хотя не имела еще твердых норм, но уже не
расчленялась на три (а может быть, поскольку средний стиль
существовал больше в теории, чем на практике, все же
точнее говорить: на два) отдельных потока. Именно из
этой системы литературного языка, восходящей к
простому стилю (а генетически — к народно-литературному
9 1545 129

типу), и вырабатывается в творчестве Пушкина рус
екая национально-языковая норма литературного выра
Подводя итоги, можно сказать, что со второй
половины XVIII в. наметилась основная, главная линия
развития русского литературного языка ¦— линия выработки
единой общенациональной нормы на широкой народной
основе. Эта линия в развитии, русского литературного
языка представлена не только такими крупнейшими
писателями и общественными деятелями второй
половины XVIII в., как Новиков, Фонвизин, Радищев, но
и .многими другими писателями, менее выдающимися, «о
все же внесшими свой вклад в дело демократического
развития русского литературного языка писателями.
Назовем из них хотя бы Чулкова, Лукина, Попова, Аблесц-
мова.
В конце XVIII —{начале XIX в. .на сцену выступают
мастера иных школ и направлений, сыгравшие
существенную роль в истории развития и становления русского
литературного языка. К ним прежде всего относятся
Карамзин и ШишковТ]
ПРИНЦИПЫ КАРЛМЗИНСКИХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ НОРМ
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА И СТИЛИСТИКИ
(_Стнль раннего Карамзина современники восприняли
как «новый слог» русского литературного языка. Такая
оценка современников уже сама по себе свидетельствует
о значительной работе, проделанной Карамзиным в
области преобразования языка и стилистики русской
художественной литературы.'"] Однако вопрос о
предшествовавших традициях в развитии русского литературного
языка, которые были подхвачены « развиты Карамзиным,
а также вопрос о конечных результатах, об итоговом
значении деятельности Карамзина для последующего
развития литературного языка пока еще не вполне
разработаны.
Особенно мало исследован вопрос о
предшественниках Карамзина. Едва ли не единственным является здесь
интересное высказывание Н. С. Тихонравова: «Над
переводом статей «Детского чтения» вырабатывался слог
Карамзина. До сближения с Новиковым он напечатал
130

только перевод Геснера «Деревянная нога» (СПб,
1783 г.), в котором встречаются места такого рода: «По-
тсряние некоторых из вас своих отцев, коих память
должна пребыть незабвенна в ваших сердцах, сделало,
что вы вместо чтобы ходили повеся голову, страдая под
игом рабства, взираете ныне с радостию на восходящее
солнце, и утешительные пении распространяются
повсюду». Таков петербургский язык Карамзина. Другая
речь слышится в тех переводах историографа, которые
изданы им, когда он жил в обществе словесников
Новикова... В 1789 г. уже писались «Письма русского
путешественника» языком, который выработался в школе
Новикова. «Здесь начался новый литературный язык,
создание которого относят обыкновенно к одному Карамзину,
тогда как сам он воспитывался в обществе 'переводчиков
Новикова»'.
Значительная роль новиковских изданий в развитии
русского литературного языка несомненна, однако едва
ли возможно рассматривать язык Карамзина как прямое
продолжение той линии, которая была намечена
Новиковым. Деятельность Новикова в области литературного
языка отличалась демократической направленностью,
чего отнюдь нельзя сказать о Карамзине.
?<Карамзинские преобразования» характеризовались
рядом .положительных моментов, объективно
соответствовавших тенденциям развития литературного языка
в .период окончательного становления его
общенациональных норм. К этому прежде всего относится
стремление к единой общелитературной норме и сближению
книжной и нормализованной разговорной речи, очищение
языка от обветшалых слов, грамматических форм и
особенно синтаксических конструкций, обогащение языка
новыми словами и выражениями. Но вместе с тем — и это
необходимо подчеркнуть — «разрабатываемая
Карамзиным система стилистики художественной литературы
страдала дворянским эстетизмом, тяготением к
салонной речи и излишними ограничениями в отношении
русского просторечия, следовательно, тенденций к
денационализации языка, стремлением сблизить формы русского
языка с «общеевропейскими-^2.
1 Н. С. Ти копр а в о в. Соч., т. 3. ч 1 М., 1898, стр. 156
2 В В Виноградов. «Вопросы языкознания», 1960, № G,
стр. 61.
9* 131

Стремясь сделать литературный язык единообразным
во всех жанрах литературы и освободить его от
архаической «книжности», «чтобы писать, как говорят, и
говорить, как пишут», Карамзин ориентировался на
разговорный язык светского образованного общества.
Характерны в этом отношении мотивировки, .которыми
снабжает Карамзин свои замечания против
употребления архаических книжных элементов, канцеляризмов
и церковнославянизмов:
«Учинить, вместо сделать, нельзя сказать в
разговоре, а особливо молодой девице»; «В следствие
чего, дабы и пр.—это слишком по-приказному и очень
противно в устах женщины, которая, по описанию
Аристову, была прекраснее Венеры». Ср. также
известное высказывание в письме к Дмитриеву:
«Персты и сокрушу производят какое-то дурное
действие».
Ориентация на дворянский вкус проявляется и в
отборе Карамзиным тех немногих элементов народной
речи, которые он допускает в литературный язык.
В письме к Дмитриеву Карамзин пишет:
«Один мужик говорит «пичужечка» и «парень».
Первое приятно, второе отвратительно. При первом
слове воображаю красный летний день, зеленое
дерево на цветущем лугу, птичье гнездо, порхающую
малиновку или'птичку и покойного селянина, который
с тихим удовольствием смотрит на природу и говорит:
«вот гнездо, вот личужечка!». При втором слове
является моим мыслям дебелый мужик, который чешется
неблагопристойным образом или утирает рукавом
мокрые усы свои говоря: «аи парень! что за «вас!».
Надобно признаться, что тут нет ничего интересного
для души нашей!».
Стремление к изысканности, красивости выражений
делает типичным для карамзинской школы постоянное
употребление перифраз, метафор, образных выражений.
Шишков в своем «Рассуждении о старом и новом слоге
российского языка» привел многочисленные примеры
явно неудачных, надуманных, жеманных, темных па
смыслу перифрастических выражений из сочинений
сторонников Карамзина:
«В туманном небосклоне рисуется печальная свита
галок, кои каркая при водах мутных, сообщают траур
132

i
периодический»; «Я нежусь в ароматических ис(
ниях всевожделенных близнецов. Дышу сво
благами Эдема, лобызаю утехи дальнего рая, с
говея чудесам Содетеля, шагаю удовольственно.(
дое воззрение презесьма авантажно». .
Хотя перифразы самого Карамзина гораздо ,
удачны, все же и они отмечены печатью манерност
рочмтой искусственности. Например, в «Письма:
окого путешественника»:
«Готический дом, любезный предмет глаз ,(
в часы ночные»; «Париж ныне не то, что он был.г
ная туча носится над его башнями и помрачает (
сего некогда пышного города. Златая роскошь,^
рая прежде царствовала в нем как в своей лю^
столице,—златая роскошь, опустив черное покрн
на горестное лицо свое, поднялась в воздух и -у
лась за облаками: остался один бледный луч ен
мия; который едва сверкает на горизонте, псч
умирающей заре вечера»; «Перечитываю теперь
торые из своих писем: вот зеркало души моей г
ные осьмнадцати месяцев!» и др.
Выписывая подобные выражения в своем «Рг.
денни», Шишков, чтобы подчеркнуть их манер
неестественность, снабжает их «переводом» на п]
русский язык: г
«Бледная Геката отражает тусклые отсвету
луна светит; «Свирепая старица разрисовалаt
ла» — окна заиндевели; «Пестрые толпы се^(
ореаД сретаются с смуглыми ватагами прес
ющихся фараошп» — деревенским девкам навт
идут цыганки; «Когда путешествие сделалось п
ностью души моей» — когда я любил путец(
вать. (
Необходимо, однако, заметить, что если обрас
карамзинской прозы манерна и искусственна, TOj
таксис ее прост и ясен. Именно в области синт;]
«карамзинские преобразования» оказались наибол/
дотиорными и перспективными. В предшество^,
период синтаксис был наиболее отсталой, архаичн<(
роной литературного языка. Сложные предложена
чались нечетким, громоздким построением; порядс^'
не был устойчивым, допускались частые инверс
труднявшие понимание высказывания. Карамзин

последователи «стремились к фразе изящной и приятной,
легкой и с ясными внутренними связями, к такой фразе,
которую можно легко произносить и легко понимать со
слуха. Разумеется, нельзя приписывать реформу
синтаксиса только школе Карамзина. Уже в сатирических
журналах XVIII в., .в произведениях Новикова, в прозе
Фонвизина и других писателей вырабатывались некоторые
черты нового синтаксиса, однако только в школе
Карамзина эти тенденции и устремления получили характер
стройной системы, последовательно и целеустремленно
проводились в жизнь»'.
Приведем некоторые примеры из «Писем русского
путешественника», характеризующие синтаксические
особенности карамзинской прозы:
«Колокольчик зазвенел, лошади помчались... и друг
ваш осиротел в мире, осиротел в душе своей!»; «Я рад,
что из Мемеля не согласился ехать водою. Места,
через .которые мы проезжали, очень приятны. То
обширные поля с прекрасным хлебом, то зеленые луга,
то маленькие рощицы .и кусты, как будто бы в
искусственной симметрии расположенные, представлялись
глазам нашим. Маленькие деревеньки вдали
составляли также приятный вид»; «Местоположение
Веймара изрядно. Окрестные деревеньки с полями и
рощицами составляют приятный вид. Город очень
невелик, и кроме герцогского дворца не найдешь здесь ни
одного огромного дома».
Особенно показательно четкое, симметричное
построение периодов у Карамзина:
«Тс, которым потерять нечего, дерзки, как хищные
волки; те, которые всего могут лишиться, робки, как
зайцы; одни хотят все отнять, другие хотят спасти что-
нибудь».
Заметный след оставила деятельность Карамзина
и в области обогащения словарного состава
литературного языка. С его именем связано распространение ряда
новых словообразований: будущность, промышленность,
влюбленность, общественность, человечный,
общеполезный, достижимый, усовершенствовать и др., а также
заимствованных слов: сцена, монумент, меланхолия, билет,
1 В. Д. Л е в и II. Краткий очерк истории русского литературного
языка. М, Учпедгиз, 1958, стр. 141.
134

феномен, адвокат, энтузиазм, моральный и др. i; калек:
склонность, утонченный, влияние, сосредоточить и др.
Продуманная и целенаправленная деятельность
Карамзина и его последователей весьма способствовала
усовершенствованию синтаксиса литературного языка,
а отчасти и стабилизации его словарного состава. Однако
«дворянский эстетизм» Карамзина, недооценка им
народной речи -как источника литературного языка сказались
и в этой области. У Карамзина синтаксис подчеркнуто
гладок и правилен, а словарь изысканно приятен даже
ц речи персонажей из народа. Вот как, например, говорит
героиня по.вести «Бедная Лиза»:
«Здравствуй, любезный пастушок! Куда гонишь
ты стадо свое"? И здесь растет зеленая трава для овец
твоих; и здесь алеют цветы, из которых можно
сплести венок для шляпы твоей».
Вообще у Карамзина все действующие лица говорят
одинаково, так, как говорит и пишет сам ав/гор. В этом
отношении гораздо выразительнее и богаче проза
Радищева, у которого язык персонажей дифференцирован (см.
выше).
Оценивая значение Карамзина в истории русского
литературного языка, Белинский в «Литературных
мечтаниях» писал: «Карамзин старался писать как
говорится. Погрешность его в сем случае та, что он презрел
идиомами русского языка, не прислушивался к языку
простолюдинов и .не изучал вообще родных источников».
ЛИНГВИСТИЧРХКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ШИШКОВА
Лингвистическая деятельность А. С. Шишкова —
реакционного государственного деятеля, адмирала,
впоследствии министра просвещения, руководителя
цензурного ведомства — была .направлена прежде всего против
карамзинското «нового слога». В своей критике карам-
зинского направления, изложенной в уже упоминавшейся
книге «Рассуждение о старом и новом слоге российского
языка», Шишков исходил из крайне реакционных
взглядов. В тяготении карамзинистов к лексическим,
фразеологическим и стилистическим заимствованиям из
французского языка его пугало и возмущало прежде всего то,
что вместе с французским языком в Россию проникнут
идеи французской революции.
135

Шишков отстаивал уже явно устаревшую
ломоносовскую теорию трех стилей, а главным средством
обогащения русского литературного языка считал
церковнославянизмы и архаизмы. В частности,
церковнославянизмами и архаизмами Шишков пытался заменить все новые
заимствованные слова. Литературные противники
высмеивали эту тенденцию Шишкова. Например, вместо
фразы: «Франт идет из цирка в театр по бульвару в
калошах» предлагался такой ее «перевод» в стиле
Шишкова: «Хорошилище грядет из растилища на позорище по
гульбищу в мокроступах». Справедливо выступая .против
галломании и увлечения заимствованием французских
слов, Шишков впадал в крайность, отрицал
целесообразность всяких заимствований.
Ратуя за ломоносовскую теорию трех стилей, Шишков
настойчиво говорил о необходимости разграничения сфер
употребления церковнославянизмов и просторечия:
«Например, можно сказать: «препояши чресла
твоя и возьми жезл в руце твои», и можно сказать:
«подпояшься и возьми дубину в руки»; то и другое,
в своем роде и в своем месте, может прилично быть,
но, начав словами: «препояши чресла твоя» кончить:
«и возьми дубину в руки», было бы и смешно и
странно». Ср. также: «Несомый быстрыми конями рыцарь
низвергся с колесницы и расквасил себе рожу», «Я,
братец, велегласно зову тебя на чашку чая» и др.
Это подчеркнутое противопоставление
церковнославянских и обиходно-разговорных элементов
свидетельствует об одностороннем подходе Шишкова к проблеме
взаимодействия старой книжно-славянской и народно-
разговорной стихий в русском литературном языке: ведь
наряду с вопросом их разграничения и постепенного
вытеснения церковнославянизмов стоял вопрос и о
постепенной ассимиляции ряда церковнославянских и книжно-
архаических элементов.
Стремление карамзинистов выработать
единообразный язык для всех жанров литературы Шишков
воспринял как попытку ниспровергнуть социальные, сословные
различия: «желание некоторых новых писателей сравнить
книжный язык с разговорным; т. е. сделать его
одинаковым для всякого рода писаний, не похоже ли на желание
тех новых мудрецов, которые помышляли все состояния
людей сделать равными?»
136

При всей анекдотичности мотивировок критика
Шишкова правильно вскрывала такие недостатки «нового
слога», как его манерную перифрастичность, тяготение
к заимствованным словам и лексическим и
фразеологическим калькам с французского, .недооценку исторически
сложившегося книжно-славянского пласта лексики и
фразеологии русского литературного языка.
Карамзинисты со своей стороны, разумеется, также
критиковали Шишкова и его сторонников за чрезмерное
пристрастие к церковнославянизмам и архаизмам, за
бесполезные попытки отказаться от заимствованных слов
и полностью заменить их русскими и
церковнославянскими, за использование устаревших стилистических
приемов.
Таким образом, борьба между карамзинистами
(объединенными в общество «Арзамас») и сторонниками
Шишкова (объединенными в общество «Беседа
любителей русского слова») сыграла 'известную положительную
роль в истории русского литературного языка. Однако
эта борьба не затрагивала главного, коренного вопроса
развития русского литературного языка, а именно
вопроса о его народной основе. Поэтому значение борьбы
сторонников Карамзина и сторонников Шишкова для
развития русского литературного языка ни в коей мере
не должно быть преувеличено. Представляется вполне
правильной та оценка, которую дает проф. А. И. Ефимов
борьбе «Арзамаса» и «Беседы»:
«Борьба карамзинистов и шишковцев за пути
развития литературного языка оказалась в итоге мало
плодотворной, поскольку и те и другие не видели основного
источника, за счет которого должен был развиваться
литературный язык. И те и другие ни одним словом не
обмолвились о необходимости всестороннего, глубокого
освоения .и творческого развития богатств общенародной
речи, а потому не нашли и не наметили правильных путей
и приемов обогащения языка» '.
ВЗГЛЯДЫ ДЕКАБРИСТОВ НА ПУТИ РАЗВИТИЯ
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Позиция писателей-декабристов в вопросе о путях
развития русского литературного языка была значи-
1 А. И. Ефимов. История русского литературного языка. М.,
Учпедгиз, 1961, стр. 155—156.
137

тельно более плодотворной и глубокой, чем
односторонние концепции сторонников Карамзина и Шишкова.
Любовь к своему народу, высокий патриотизм нашли
свое отражение и во взглядах декабристов на развитие
литературного языка. Декабристы боролись за народную
основу русского литературного языка и выступали
против как космополитических устремлений карамзинистов,
так и против консервативного национализма Шишкова
и его сторонников.
^Декабристы не отрицали совершенно, подобно
Шишкову, заимствований в русском языке, однако их
возмущало антипатриотическое пристрастие карамзинистов
к французскому стилю выражения, пренебрежение
родными источниками — русской книжной культурой,
устным народным творчеством, народной речью! В.
Кюхельбекер писал в 1824 г. по поводу карамзинистов: «Из
слава русского, богатого и мощного, силятся извлечь
небольшой, благопристойный, приторный, искусственно
тощий, приспособленный для немногих язык».
s'C другой стороны, декабристы не отказывались,
подоило карамзинистам, от архаизмов и
церковнославянизмов и вообще от элементов старинной русской
книжной культуры, но отбирали из их числа все нужное,
ценное, отбрасывая все безусловно устаревшее, отжившее.
А. Бестужев писал: «Язык славянский служит для нас
арсеналом... Употребляем звучные слова, например:
вертоград, ланиты, десница, но оставляем червям старины
семо и овамо, говядо и т. nj». Однако употреблением
«звучных слов» не исчерпывается использование
церковнославянизмов и архаизмов в языковой практике
декабристов. Вслед за Радищевым они широко использую!
церковнославянизмы и архаизмы для выражения
революционной идеологии, высоких гражданских чувств.
Например, у Кюхельбекера читаем:
Восстань, певец, пророк свободы,
Вспрянь, возвести, что я вещал.
Здесь особенно обращает на себя внимание новое
словосочетание «пророк свободы», представляющее собой
типичный образец насыщения церковнославянского слова
пророк новой идеологией.
138

Допуская использование в русском литературном
языке наиболее удачных, полезных заимствованных слое
и выражений и разрабатывая новые приемы и принципы
использования церковнославянизмов и архаизмов,
декабристы основное внимание уделяют проблеме
народности, национальной самобытности русского литературного
языка. В 1823 г. А. Бестужев писал: «Новое поколение
людей начинает чувствовать прелесть языка родного
и в себе силу образовать его». Источники развития
русского языка декабристы видели в народной речи, устном
народном творчестве, летописях, лучших произведениях
книжной словесности.
Из вышесказанного видно, чтс?де.кабристы по всем
основным вопросам развития русского литературного
языка занимали правильную, соответствующую
объективным условиям того времени, позицию.. 7
ЗНАЧЕНИЕ ЯЗЫКА БАСЕН КРЫЛОВА ДЛЯ РАЗВИТИЯ
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Язык басен Крылова демократичен, подлинно
народен. В жанре басни Крылов разрабатывает новые нор,мы
литературного языка, утверждает народную основу
литературного языка. Один из читателей писал Крылову:
«Твои басни грамотный мужик и солдат с такой же при-
ятностию может читать, как ученый. Как ты пишешь —
это для всех: для малого и для старого, для ученого и
простого, и все тебя прославляют».
Басенный язык Крылова характеризуется прежде
всего ярко выраженной демократической
направленностью, смелым введением в литературный язык
бытового просторечия и элементов «простонародной»,
крестьянской речи. Особенно ясно это проявляется в области
лексики и фразеологии:
Отнес полчерепа медведю топором.
(«Крестьянин и работник»)
В деревне что за разносол.
(«Три мужика»)
Терплю напраслину и выслана за взятки.
(«Лисица и сурок»)
139

Построить вздумал Лев большой курятный двор
И так его ухитить и уладить,
Чтобы воров совсем отвадить.
(«Лиса-строитель»)
Барыш на всем большой он слупит,
Забыл совсем, что есть наклад.
(«Фортуна в гостях»)
Вертит его со всех сторон
И голову свою ломает.
(«Ларчик»)
Пора тебе за ум хватиться.
(«Мельник»)
Куда так, кумушка, бежишь ты без оглядки?
(«Волк и кукушка»)
У льва как гору с плеч свалило.
(«Воспитание льва»)
Все только слушают его, разинув рот,
Хоть он такую дичь несет,
Что уши вянут.
(«Мешок»)
и др.
Характерно, что простонародные и просторечные
слова и выражения у Крылова подвергаются
продуманному отбору, наиболее грубые, вульгарные изгоняются
из литературного языка. Этим язык басен Крылова
очень существенно отличается, например, от языка бас.ен
Сумарокова, у которого, как мы видели, отбор слов
и выражений был особенно груб, вульгарен.
Крылов широко использует разговорные частицы,
междометия и наречия:
Эх, кумушка, не в разуме тут сила!
(«Крестьянин и лисица»)
но

Псари ,кричат: «Ахти, ребята, вор!»
(«Волк на псарне»)
«И ништо» все кричат: «Скотине поделом!»
(«Осел и мужик»)
Ушица, ей-же-ей, на славу сварена.
(«Демьянова уха»)
«Гляди-тко нас, как мы махнем!
Не бойсь, минуты не потратим!»
(«Обоз»)
и др.
Столь же широко и свободно Крылов использует
свойственные разговорной обиходной речи глагольные
междометия и многократные глаголы: "
И с возом бух в канаву!
(«Обоз»)
Как вдруг из лесу шасть
На них медведь.
(«Собака, человек, кошка и сокол»)
Что силы есть — хвать друга камнем в лоб.
(«Пустынник и медведь»)
Да что мышей!
Мы лавливали и ершей!
(«Щука и кот»)
И даже хаживал один на паука.
(«Муравей»)
Да видано ль, чтоб где собаки хлеб пекали?
(«Крестьянин и собака»)
и др.
141

Крылов с большим мастерством включал в язык
своих басен пословицы и поговорки:
Не даром говорится,
Что дело мастера боится.
(«Щука и кот»)
Не попусту в народе говорится:
Не плюй в колодец, пригодится
Воды напиться.
(«Лев и мышь»)
И правы — сам себя вини:
Что ты посеял — то и жни.
(«Волк и кот»)
Тут поздно девушки узнали,
Что из огня они, да в полымя попали.
(«Госпожа и две служанки»)
и др.
Народность языка басен Крылова ясно проявляется
и в синтаксисе. По словам В. В. Виноградова, «Крылов
свободно и широко вводит в строй литературного
(«авторского») повествования синтаксические формы устной
речи»'. Он часто использует неполные предложения,
личные предложения с выраженным инфинитивом
сказуемым, обобщенно-личные предложения:
Сегодня с рук сошло,
А завтра —¦ кто порука?
(«Плотичка»)
Оне—чтоб не утек,
Ды уж никто распутаться не мог.
(«Обезьяны»)
1 В. В. Виноградов. Очерки по истории русского
литературного языка XVII—XIX вв. Изд. 2. М, Учпедгиз, 1938, стр. 219.
142

Он к ней, она вперед; он шагу прибавлять,
Она туда ж; он, наконец, бежать.
(«Тень и человек»)
Ан смотришь—тут же сам запутался в силок.
(«Чиж и голубь»)
Смотреть, так выйдешь из терпенья.
и др.
Широкая демократизация литературного языка,
смелое использование элементов разговорной, обиходной
речи демократических слоев русского общества является
наиболее характерной чертой басенного языка Крылова.
Однако Крылов не ограничивается одним только
просторечием, для определенных стилистических целей он
использует и церковнославянизмы и архаизмы, и элементы
профессиональных жаргонов, и книжно-литературные,
перифрастические слова и выражения. Таким образом,
Крылов использует все богатство русского литературного
языка.
Церковнославянизмы и архаизмы используются
Крыловым иногда для придания повествованию важности,
торжественности, как, например, в басне «Лань
и дервиш»:
Младая лань, своих лишась любезных чад,
Еще сосцы млеком имея отягченны,
Нашла в лесу двух малых волченят
И стала выполнять долг матери священный,
Своим питая их млеком.
Но чаще архаизмы и церковнославянизмы
используются Крыловым с делью выражения иронии, насмешки,
как, например, в басне «Безбожники»:
Юпитер рек: «а если не смирятся
И в буйстве прекоснят, бессмертных не боясь,
Они от дел своих казнятся».
Также с иронической, сатирической целью прибегает
Крылов к намеренному сочетанию элементов «высокого»
и «низкого» стилей:
143

Тучегонитель оплошал.
(«Осел»)
Спустившись наконец из облачных вершин
Царь-птица отдыхать садится на овин.
(«Орел и куры»)
Та же цель достигается и при сочетании литературно-
книжных, перифрастических выражений с
обиходно-разговорными:
Какой-то в древности вельможа
С богато убранного ложа
Отправился в страну, где царствует Плутон,
Сказать простее — умер он.
(«Вельможа»)
Элементы профессиональных диалектов (главным
образом «приказного языка») используются Крыловым
в целях более яркой характеристики ситуации или
в целях речевой характеристики. Употребление элементов
«приказного языка» у Крылова всегда стилистически
оправдано. Например:
Не принимать никак резонов от овцы:
Понеже хоронить концы
Все плуты, ведомо, искусны.
(«Крестьянин и овца»)
Показателем подлинной народности языка Крылова
является то, что многие крыловские выражения стали
крылатыми словами, получили широчайшее
распространение в русском языке: «услужливый дурак опаснее
врага»; «а ларчик просто открывался»; «а Васька
слушает да ест»; «аи Моська, знать она сильна, что лает на
слона» и др.
Прекрасной и полной оценкой значения языка басен
Крылова является следующее высказывание Белинского:
«И все это выражено в таких оригинальных русских, не
передаваемых ни на какой язык в мире образах; все это
представляет собой такое неисчерпаемое богатство идио-
144

мов, русизмов, составляющих народную физиономию
языка, его оригинальные средства и самобытное
богатство, что сам Пушкин не >полон без Крылова в этом
отношении».
О ЯЗЫКЕ КОМЕДИИ ГРИБОЕДОВА «ГОРЕ ОТ УМА»
В. В. Виноградов указывает, что в начале XIX в.
«одной из основных составных частей обиходного языка
широких кругов русского общества была
«простонародная», крестьянская стихия, та струя просторечия, живой
народной речи и провинциализмов, которая подвергалась
преследованиям и ограничениям в литературных стилях
карамзинской школы» '.
Язык комедии Грибоедова «Горе от ума» необычайно
широко и художественно выразительно отражает раз-
юворную речь первой четверти XIX в. Это единодушно
признавали все современники Грибоедова. Так, В. Одоез-
ский в журнале «Московский телеграф» A825 г.) писал:
«... у одного г-на Грибоедова мы находим лепринужден-
ный, легкий, совершенно такой язык, каким говорят у
нас в обществе».
По наблюдениям В. В. Виноградова, в языке
Грибоедова могут быть вскрыты четыре основных составных
элемента, четыре пласта: 1) повседневно-разговорный;
2) простонародный, крестьянский; 3) торжественный,
«высокий»; 4) французский.
Повседневно-разговорная речь, которая вбирает
в себя и фамильярное просторечие, представлена в языке
комедии наиболее широко и полно, мы находим ее
в устах всех персонажей. Например:
«Что он тут за чепуху молол!»; «Ни дать, ни взято
она как мать ее, покойница жена»; «А от испугу дух,
перевожу едва, мечусь как словно угорелый»; «И будь
не я, коптел бы ты в Твери»; «Дай волю вам, оно бы
и засело» (Фамусов); «За армию стоит горой», «она
не ставит в грош его», «Ни на волос любви! Куда как
хороши» (Чацкий); «Час битый ехала с Покровки»,
«Черт сущий» (Хлестова) и др.
Простонародная, крестьянская речь представлена
1 В. В. Виноградов. Очерки по истории русского
литературного языка XVII—XIX вв. Изд. 2. М., Учпедгиз, 1938, стр. 203.
10 1545 145

в комедии менее полно, однако и она свободно
включается в речь персонажей (Лиза, Фамусов):
«Не спи, покудова не скатишься со стула»;
«Тужите, знай, со стороны нет мочи»; «Ан вот беда»; «Ой,
зелье, баловница»; «Упал вдругорядь—уж нарачцо»
A "
лементы высокого слога находим главным образом
в речи Чацкого, где они служат средством
выражения чувства торжественности, ораторской
приподнятости:
«В науки он вперит ум, алчущий познаний»;
«Я одаль воссылал желанья»; «На крепостной балет
согнал на многих фурах от матерей, отцов отторжен-
ных детей» и др.
Под элементами французского языка в комедии
Грибоедова В. В. Виноградов понимает некоторые
заимствованные слова и главным образом кальки с французских
выражений, которые были типичны для речи дворян того
времени и использовались Грибоедовым как средство
речевой характеристики:
«Еще два дня терпения возьми», «сделай дружбу»,
«я вашу партию составил» и др.
С большим мастерством построены Грибоедовым
речевые характеристики персонажей. Каждое действующее
лицо наделено особой, свойственной его общественному
положению, взглядам, возрасту, профессии речью. Но
Грибоедов идет в этом направлении еще дальше, его
герои в разной обстановке, с разными людьми говорят
по-разному. Например, Фамусов, речь которого вообще
отличается фамильярностью, грубоватой простотой,
рассказывая эпизод из придворной жизни, употребляет
соответствующие «придворные» выражения:
Старик заохал, голос хргамой
Был высочайшею пожалован улыбкой,
Изволили смеяться.
К богатому жениху Скалозубу Фамусов обращается
заискивающе, приторно-вежливо:
Сергей Сергеем, к нам сюда-с,
Прошу покорно, здесь теплее;
Прозябли вы, согреем вас,
Отдушничек отвернем поскорее.
146

А к небогатому и нечиновному Чацкому он
обращается с грубоватой фамильярностью:
«Вот рыскают по свету, бьют баклуши»; «Брат, не
финти, не дамся я в обман»; «Сказал бы я, во-первых:
не блажи».
На слуг Фамусов просто грубо кричит:
0слы1 Сто раз вам повторять?
Ты, Филька, ты прямой чурбан,
В швейцары произвел ленивую тетерю!
К сожалению, мы не имеем возможности более
подробно остановиться на языке комедии Грибоедова.
Заметим только в заключение, что язык «Горя от ума»
очень близок к языку басен Крылова.
'/Многие выражения из грибоедовской комедии стали
крылатыми словами: «Подписано, так с плеч долой»;
«Счастливые часов не наблюдают»; «Нельзя ли для
прогулок подальше выбрать закоулок»; «Шумим, братец,
шумим» и др.
г Язык «Горя от ума» имел большое значение для
культуры театральной речи. В этой комедии играли корифеи
русской сцены, .на монологах Чацкого и Фамусова,
заключающих в себе богатейшие возможности
сценического воплощения, воспитывались поколения русских
артистов.
Совершенно очевидно, что язык «Горя от ума» совсем
не похож на карамзинский «новый слог». Между тем
современники, как уже говорилась выше, единодушно
признавали, что в комедии Грибоедова «совершенно такой
язык, каким говорят у нас в обществе». Разумеется,
имелось в виду «светское», дворянское общество. Это
позволяет думать, что «новый слог», хотя декларативно
и ориентировался на разговорную речь светского
общества, фактически являлся в какой-то степени
искусственной, надуманной разновидностью литературного языка,
не базирующейся всецело на каком-либо «живом
употреблений», хотя бы и салонно-дворянском.
Уже с середины XVIII в. определилось ведущее
.положение языка художественной литературы в системе
литературного языка. В XVIII в. жанры стихотворные, драма-
10* 147

тические и прозаические играли примерно равную роль,
но в начале XIX в. на первый план выдвинулась поэзии.
Не случайно не в прозе, а в баснях Крылова и в
стихотворной комедии Грибоедова русский литературный
язык предпушкинской поры нашел свое наиболее
совершенное воплощение.
Крылов и Грибоедов в своей литературной
деятельности вплотную подошли к решению тех проблем,
которые были поставлены развитием русского литературного
языка того времени. Но они создали образцы нового
литературного языка только в жанрах басни и
стихотворной комедии, а необходимо было преобразование всей
системы литературного языка во всех жанрах
художественной литературы и за пределами художественной
литературы (критика и публицистика, научная литература,
бытовая и деловая переписка и т. п.). Эта задача была
решена Пушкиным.
ПУШКИН—ОСНОВОПОЛОЖНИК СОВРЕМЕННОГО
РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
В творчестве Пушкина вырабатываются и
закрепляются единые, общенациональные нормы литературного
языка. Эти новые нормы родились в результате
объединения в одно неразрывное целое всех семантико-стили-
стических и социально-исторических пластов языка на
широкой народной основе. Именно с Пушкина
начинается эпоха современного русского языка. На это
неоднократно указывал В. И. Ленин, который в своих записках
о необходимости составления толкового словаря
русского языка подчеркивал, что это должен быть словарь
«современного (от Пушкина до Горького) русского
ВОПРОСЫ КУЛЬТУРЫ РУССКОГО ЯЗЫКА
В ПОНИМАНИИ ПУШКИНА
Русский язык Пушкин оценивал как неисчерпаемо
богатый, открывающий перед писателем неограниченные
возможности его художественного использования. В
'В.И.Ленин. Соч., т. 35, стр. 416.
148

статье «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен
И. А. Крылова» A825 г.) он писал: «Как материал
словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое
превосходство пред всеми европейскими: судьба его была
чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий
язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу
гармонии, даровал ему законы обдуманной своей
грамматики, свои прекрасные обороты, величественное
течение речи... Сам по себе уже звучный и выразительный,
отселе заемлет он гибкость и правильность.
Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от
книжного; но впоследствии они сблизились, и такова
стихия, данная нам для сообщения наших мыслей». В
одной из своих заметок Пушкин особо подчеркнул свое
революционно-патриотическое понимание достоинств
русского языка и его богатых возможностей: «Только
революционная голова... может любить Россию — так, как
писатель только может любить ее язык. Все должно
творить в этой России и в этом русском языке».
Главной теоретической проблемой, разрабатываемой
Пушкиным с неослабным вниманием и большой
глубиной, является проблема народности литературного языка.
Уже в ранних своих заметках и набросках Пушкин
указывает на народный язык как основной источник
литературного языка: «Есть у нас свой язык; смелее!—обычаи,
история, песни, сказки—и проч.». Позднее он снова
и снова подчеркивает это основное, исходное положение
своих 'Взглядов на развитие литературного языка:
«В зрелой словесности приходит время, когда умы,
наскуча однообразными произведениями искусства,
ограниченным кругом языка условленного, избранного,
обращаются к свежим вымыслам народным и к странному
просторечию, сначала презренному».
«Разговорный язык простого народа (не читающего
иностранных книг и, слава богу, не выражающего, как
мы, своих мыслей на французском языке) достоин также
глубочайших исследований.
Альфиери изучал итальянский язык на
флорентийском базаре: не худо .нам иногда прислушиваться к
московским просвирням. Они говорят удивительно чистым
и правильным языком».
Замечательно, что в отличие от таких деятелей
прошлого, как Тредьяковский, Сумароков, и таких своих
149

современников, как Карамзин, выдвигавших положение
о сближении литературного языка с разговорным
(причем имелся в виду разговорный язык образованного
дворянства, узкого, ограниченного круга людей),
Пушкин выдвигает и утверждает положение о сближении
литературного языка с народным языком в самом
широком смысле этого слова, положение о народной
основе литературного языка.
Обосновывая теоретически и разрабатывая
практически это положение, Пушкин в то же время понимал,
что литературный язык не может представлять собой
только простую обработку народного, что литературный
язык не может и не должен избегать всего того, что было
накоплено им в процессе его многовекового развития,
ибо это обогащает литературный язык, расширяет его
стилистические возможности, усиливает художественную
выразительность. В «Письме к издателю» A836 г.) он
формулирует эту мысль с предельной четкостью и
сжатостью:
«Может ли письменный язык быть совершенно
подобным разговорному? Нет, так же, как разговорный язык
никогда не может быть совершенно подобным
письменному... Чем богаче язьж выражениями и оборотами, тем
лучше для искусного писателя. Письменный язык
оживляется поминутно выражениями, рождающимися в
разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им
в течение веков. Писать единственно языком
разговорным •— значит не знать языка».
Отстаивая народность литературного языка, Пушкин,
естественно, боролся как против «салонного языка»
карамзинистов, так и против «славянщизны» Шишкова
и его сторонников.
Так же, как ,и положение о народной основе
литературного языка, критические замечания в адрес карамзин-
ского и шишковского направлений появляются уже в
самых ранних высказываниях Пушкина и затем
развиваются и углубляются.
Критикуя писателей дворянского направления за
отрыв от национально-русских, народных источникот!
и подражание языку и стилю французской литературы,
он в заметке «О французской словесности» писал: «Изо
всех литератур она имела большее влияние на нашу...
Сумароков,... Дмитриев, Карамзин, Богданович. Вредные
150

последствия — манерность, робость, бледность». Поэт
пишет в письме к П.'А. Вяземскому: «Я не люблю видегь
в первобытном нашем языке следы европейского
жеманства и французской утонченности. Грубость и простота
более ему пристали».
Последовательно борясь против «европейского
жеманства», против литературного языка, рассчитанного на
вкусы светского дамского общества, Пушкин
противопоставляет «французской утонченности» карамзинской
школы демократическую простоту и яркую
выразительность языка таких писателей, как Крылов, Фонвизин.
В «Опровержении на критики» A830 г.) читаем: «... если
бы «Недоросль» явился в наше время, то в наших
журналах... с ужасом заметили бы, что Простакова бранит
Палашку канальей и собачьей дочерью, а себя сравнивает
с сукою(\\) «Что скажут дамы! — воскликнул бы
критик, —¦ ведь эта комедия может попасться дамам!» В
самом деле страшно! Что за нежный и разборчивый язык
должны употреблять господа сии с дамами! Где бы, как
бы послушать!»
Столь же едко высмеивает Пушкин и консервативный
национализм Шишкова, его попытки изгнать из русского
языка все заимствования и утвердить в литературном
языке господство архаизмов и церковнославянизмов.
В письме к брату Льву от 13 июня 1824 г. он пишет: «На
каком основании начал свои действия дедушка Шишков?
Не запретил ли он Бахчисарайский фонтан из уважения
к святыне Академического словаря и неблазно
составленному слову водомет?»
Позднее, в 1833—1834 гг., в статье «Путешествие из
Москвы в Петербург» Пушкин теоретически обобщает
и четко формулирует свое понимание взаимоотношения
русского и церковнославянского языков: «Давно ли стали
мы писать языком общепонятным? Убедились ли мы, чго
славянский язык не есть язык русский и что мы не можем
смешивать их своенравно, что если многие слова, многие
обороты счастливо могут быть заимствованы из
церковных книг, то из сего еще не следует, чтобы мы могли
писать: да лобжет мя лобзанием вместо целуй меня?»
Концепция Пушкина прямо противоположна концепции
Шишкова, который вообще не видел разницы между
церковнославянским и русским языком, смешивал их
и параллельные, выражения типа «да лобжет мя лобза-
151

нием» и «целуй меня» рассматривал лишь как
стилистические варианты. Пушкин разграничивает
церковнославянский и русский языки, отрицает церковнославянский
язык как основу русского литературного языка и в то же
время открывает возможность для использования
церковнославянизмов в определенных стилистических целях.
Из приведенных высказываний Пушкина можно
заключить, что его взгляды на литературный язык были
близки взглядам декабристов. «По всем основным
вопросам развития языка Пушкин был солидарен с
декабристами. Конечно, в самом процессе развития языка
декабристы по сравнению с Пушкиным —
основоположником современного русского литературного языка —
сыграли небольшую роль. Но если говорить о
принципах борьбы за пути развития языка, то здесь,
несомненно, Пушкин был вместе с декабристами, а затем
пошел значительно дальше»'.
БОРЬБА ПУШКИНА ЗА НАРОДНОСТЬ
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Борьба Пушкина (так же, как и
писателей-декабристов) за народность языка имела глубокие общественно-
политические корни, она явилась результатом
патриотических и демократических убеждений писателя.
Народность Пушкина была не внешней, не поверхностной,
а глубокой, истинной, основанной на любви к своему
народу, на вере в его силы, на умении видеть мир
глазами своего народа. Гоголь писал, что Пушкин «при
самом начале своем уже был национален, потому что
истинная национальность состоит не в описании
сарафана, но в самом духе народа. Поэт даже может быть
и тогда национален, когда описывает совершенно
сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной
стихии, глазами всего народа, когда чувствует и говорит
так, что соотечественникам его кажется, будто это
чувствуют и говорят они сами».
1 Б. С. Мей л ах. Историческое значение борьбы Пушкина за
развитие русскою литературного языка. Известия АН СССР,
отделение литературу и ячыка, вуп. 5, 1951, стр. 483.
152 '

Свободное и довольно широкое использование
народно-разговорных элементов мы находим уже в ранней
поэме Пушкина «Руслан и Людмила»:
«Молчи, пустая голова»; «Я еду, еду, не свищу, а
как наеду, не спущу»; «Всех удавлю вас бородою» и
т. п.
Показательно, что употребление такого рода
выражений вызвало осуждение как карамзинистов, так и
писателей шишковското направления. Однако Пушкин
продолжал идти своим путем.
В «Евгении Онегине» использование
народно-разговорных элементов осуществляется с большой свободой.
и вместе с тем с продуманной тщательностью, в итоге
создается легкий, непринужденный, свободный от налета
сугубой «-книжности», «литературности» язык.
Приведем некоторые примеры:
...Да после скучного обеда
Ко мне забредшего соседа,
Поймав нежданно за полу,
Душу трагедией в углу,
Или (но это кроме шуток),
Тоской и рифмами томим,
Бродя над озером моим,
Пугаю стадо диких уток.
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал.
Все стали толковать украдкой,
Шутить, судить не без греха,
Татьяне прочить жениха;
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Но я... какое дело мне?
Я верен буду старине.
Но день протек, и нет ответа.
Другой настал: все нет как нет.
А впрочем, он за вас горой:
Он вас так люби г... как родной!
169

П ди.члоге Ленского и Онегина:
«...А то, мой друг, суди ты сам:
Два раза заглянул, а там
Уж к ним и носу не покажешь.
Да вот... какой же я болван!
Ты к ним на той неделе зван». —
«...Но куча будет там народу
И всякого тако'го сброду...»
Пушкин широко вовлекает в литературный язык и та-
|{|Ц' элементы народной речи, которые лишены оттенка
I рубоватости, фамильярности. Тогдашняя критика часто
не понимала народного, национального характера этих
ivmii и обвиняла Пушкина в неудачном словотворчестве.
По поводу строчек из V главы «Евгения Онегина» —
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ! ¦—
t>л ии критик в журнале «Атеней» A828 г.) писал: «Пора-
чуомся счастливой гибкости нашего языка: хлопанье
и топот не уместятся в стих — можно последние слоги
оставить. Будем надеяться, что эта удачная выдумка
обрежет слоги многим упрямым русским словам,
которые не гнутся в стих. Как приятно будет читать: роп
нместо ропот, топ вместо топот, грох вместо грохот, сляк
вместо слякоть. Нельзя не полюбоваться также и
людской молвью».
Отвечая на эту критику, Пушкин в 1830 г., в
примечаниях к «Евгению Онегину», указал на народный русский
характер употребленных им слов:
«В журналах осуждали слова хлоп, молвь и топ как
неудачное нововведение. Слова сии коренные русские.
«Вышел Бова из шатра прохладиться и услышал в
чистом поле людскую молвь и конский топ» (сказка о Бове
Королевиче). Хлоп употребляется в просторечии вместо
хлопание, как шип вместо шипение:
Он шип пустил по змеиному.
(Древние русские стихотворения)
Не должно мешать свободе нашего богатого и
прекрасного языка»,
154

Нападкам со стороны критики подвергался и язык
других произведений Пушкина. Язык Пушкина казался
многим слишком простонародным, «низким». В
«Опровержении на критики» A830) Пушкин писал: «Слова
усы, визжать, вставай, рассветает, ого, пора казались
критикам низкими, бурлацкими; низкими словами я...
почитаю те, которые подлым образом выражают какие-
нибудь понятия; например, нализаться вместо напиться
пьяным и т. п., но никогда не пожертвую иокренностию
и точностию выражения провинциальной чопорности из
боязни показаться простонародным, славянофилом
и т. п.». Весьма показательно, что критики сочли
«низкими» и «бурлацкими» такие слова, которые для нас
являются вполне литературными (за исключением, разве
что, междометия ого). На этом небольшом примере
можно видеть, какая огромная новаторская работа была
проделана Пушкиным в плане вовлечения в систему
литературного языка народно-разговорных элементов.
Эта работа осуществлялась Пушкиным как в поэзии,
так и в прозе. В прозе Пушкин разрабатывает новые
приемы демократизации речи, главнейшим из которых
является повествование не от лица автора, а от лица
рассказчика («Повести Белкина», «История села Горюхи-
на», «Капитанская дочка»). Просторечие,
народно-разговорные элементы и здесь находят широкое
применение:
«Покою ни днем ни ночью», «дождь вымочил меня
до последней нитки», «Что за девка-то была», «Уж
ей ли не было ж.итье?», «ведь его высокоблагородие
не волк и тебя не съест», «Смотритель пошел домой
ни жив ни мертв», «что с возу упало, то пропало»,
«хлопнул двери ему под нос», «нет ни слуху ни духу»,
«пуншем, коего вытянул он пять стаканов»
(«Станционный смотритель»); «любил хлебнуть лишнее»,
«Мы жили душа в душу», «несчастный француз был
мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за >во-
рот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей и
в тот же день прогнал со двора», «я со смеху чуть не
валялся», «Савельич... сплеснул руками и
остолбенел» («Капитанская дочка») и мн. др.
Заслуживает самого пристального внимания тот факт,
что народно-разговорные элементы вовлекаются
Пушкиным в язык не только художественной, но и критико-пуб-
155

лицистической прозы. Характерно, что и здесь Пушкин
прибегает к приему изложения от лица вымышленного
автора (Феофилакта Косичкина), к построению статьи
в форме диалога («Альманашник»), стремясь к той же
демократизации речи, которую мы наблюдаем в его
поэзии и художественной прозе.
Приведем некоторые примеры. В статье «Несколько
слов о мизинце господина Булгарина и о прочем» A831),
опубликованной за подписью Феофилакта Косичкина,
читаем:
«...остроумного сбора статей в коих выводятся,
так сказать, на чистую воду, некоторые, так сказать,
литературные плутни. Ловкие издатели «Северной
Пчелы» уж верно не станут, как говорится, класть,
ему пальца в рот, хотя бы сей палец был и
знаменитый вышеуказанный мизинчик»' (курсив наш. —
А. Г.).
Написанная в диалогической форме статья-:фельетон
«Альманашник» A830) наполнена
народно-разговорными и просторечными выражениями:
«весь прожился, задолжал», «хотелось бы мне
местечко потеплее, но дело до петли доходит, теперь
я и всякому рад»; «Что за беда, затевай журнал»;
«Нет, брат: нынче их не надуешь»; «написать Выжи-
гина не штука, пожалуй, я вам в четыре месяца
отхватаю 4 тома... но покамест успею с голоду околеть»
и др. (курсив наш. —А. Г.).
Употребление народно-разговорных элементов не
ограничивается кругом тех критико-публицистических
статей, язык которых так или иначе стилизован, оно
свойственно и статьям, в которых изложение ведется
непосредственно от лица автора. Это может быть показано
на таком отрывке из статьи «Путешествие из Москвы
п Петербург»:
«Державин исподтишка писал сатиры на
Сумарокова и приезжал как ни в чем не бывало
наслаждаться его бешенством. Ломоносов был иного покроя.
С ним шутить было накладно. Он везде был тот же:
Дома, где все его трепетали; во дворце, где он дира.г
За уши пажей; в Академии, где, 'по свидетельству
Шлецера, не смели при нем пикнуть» (курсив
наш. —А. Г.).
Обогащая литературный язык различными словами
156

и выражениями, стоявшими ранее за пределами
литературного употребления, Пушкин подвергает их
тщательному и строгому отбору, не допуская ничего лишнего,
ненужного, засоряющего язык. В. В. Виноградов
подчеркивает: «Пушкинский язык избегает всего того, что
непонятно и неизвестно в общем литературно-бытовом
обиходе... пушкинскому языку чужды резкие приемы
социально-групповой и профессиональной диалектизации
литературной речи, столь характерные, например, для
языка гоголевской «натуральной школы» '.
ПРИНЦИПЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ЦЕРКОВНОСЛАВЯНИЗМОВ
И АРХАИЗМОВ В ТВОРЧЕСТВЕ ПУШКИНА
Ни карамзинское, ни шишковское направления не
могли разрешить проблему использования
церковнославянизмов, архаизмов и вообще элементов «высокого
слога» в русском литературном языке. Правильный
теоретический подход к этой проблеме мы находим у
писателей-декабристов и Пушкина, а практическое
разрешение проблемы — в творчестве Пушкина.
Опираясь на свое теоретическое положение о том, чго
«славянский язык не есть язык русский и что мы не
можем смешивать их своенравно», и на лучший опыт
предшествовавших писателей, Пушкин разрабатывает и
совершенствует новые приемы и принципы стилистического
использования церковнославянизмов и архаизмов.
Главнейшие, основные из этих приемов суть
следующие: . ,
1) Использование церковнославянизмов и архаизмов
для выражения революционного пафоса, гражданской
патетики. Здесь Пушкин продолжает традиции
Радищева, писателей-декабристов. Особенно характерно такое
использование церковнославянизмов и архаизмов для
политической лирики Пушкина («Вольность»,
«Чаадаеву», «Деревня» и др.). Например:
Питомцы ветреной судьбы,
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!
(«Вольность»)
1 В. В. Виноградов. Очерки по истории русского
литературного языка XVII—XIX вв. Изд. 2. М., Учпедгиз, 1938, стр. 261.
15/

Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут...
(«Деревня»)
2) Церковнославянизмы и архаизмы используются
Пушкиным для придания повествованию важности,
торжественности. Такое их использование, которое можно
считать традиционным, встречается во многих
произведениях Пушкина, причем оно может наблюдаться не во-
всем произведении, а только лишь в определенных его
частях, что является уже новым, не обычным для
практики большинства писателей XVIII в. Например, в
«Медном всаднике»:
Прошло сто лет. И юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат,
Вознесся пышно, горделиво.
3) Пушкин широко использует церковнославянизмы
и архаизмы как одно из средств исторической
характеристики языка в своих исторических произведениях.
Здесь они служат для воспроизведения характерных черт
языка изображаемой эпохи. Яркие примеры такого
использования церковнославянизмов и архаизмов имеются,
например, в «Борисе Годунове»:
Ты, отче патриарх, вы все бояре,
Обнажена душа моя пред вами:
Вы видели, что я приемлю власть
Великую со страхом и смиреньем.
Сколь тяжела обязанность моя!
Наследую могущим Иоаннам —
Наследую и ангелу-щарю!..
О праведник! О мой отец державный!
Воззри с небес на слезы верных слуг
И ниспошли тому, кого любил ты,
Кого ты здесь столь дивно возвеличил,
Священное на власть благословенье:
Да правлю я во славе свой народ,
Да буду благ и праведен, как ты.
158

4) Основное и главное в том новом, что внес Пушкин
в использование церковнославянизмов и архаизмов,
заключается.в объединении, слиянии в одно единое целое
церковнославянизмов и архаизмов с русскими
литературными и разговорно-бытовыми выражениями1. Это
слияние было намеренным и строго продуманным, оно имело
целью обогащение словарного состава русского
литературного языкг.и окончательную ликвидацию пережиткоз
системы трех стилей/Деятельность Пушкина в этом
направлении увенчалась полным успехом. У нас сейчас не
вызывают никаких замечаний и недоумений в отношении
языка такие строчки из «Евгения Онегина», как:
Зима! Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь.
или
В избушке распевая, дева
Прядет...
А между тем критик из журнала «Атеней»
иронизировал по поводу сочетания слов торжествуя и дровни, дева
и в избушке. Последнее его особенно раздражало,
потому что в другом месте «Евгения Онегина» Пушкин
дворянских барышень называет девчонками (Какая
радость: будет бал! Девчонки прыгают заране).
В «Евгении Онегине» много и других случаев
употребления церковнославянизмов и архаизмов в новых,
необычных для них контекстах, в новых, переносных
значениях:
Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
1 В. В. Виноградов. Очерки по истории русского
литературного языка XVII—XIX вв. Изд. 2 М, Учпедгиз, 1938, стр. 238.
15

Там скука, там обман и бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
Татьяна долго в келье модной
Как очарована стоит.
Уж утром рано вновь явилась
Она в оставленную сень.
и др.
5) Наконец, церковнославянизмы и архаизмы часто
используются Пушкиным в целях пародирования,
сатиры. Это особенно ясно проявляется в «Гавриилиаде»,
эпиграммах, «Истории села Горюхина» и некоторых
литературно-критических и публицистических статьях. Так,
в наброске «Несколько московских литераторов»
Пушкин, высмеивая своих литературных противников, пишет:
«Несколько московских литераторов... наскуча
звуками кимвала звенящего, решились составить общество...
Г-н Трандафырь открыл заседание прекрасной речью,
в которой трогательно изобразил он беспомощное
состояние нашей словесности, недоумение наших писателей,
подвизающихся во мраке, не озаренных светильником
критики...» (курсив наш. — Л. Г.).
ОСНОВНЫЕ ТРЕБОВАНИЯ ПУШКИНА К ЯЗЫКУ ПРОЗЫ
В допушкинский период в художественной литературе
ведущее место занимала поэзия, и обработка и
совершенствование литературного языка осуществлялись главным
образом в различных поэтических жанрах. Язык карам-
зинокой прозы, как мы уже знаем, оказался в стороне от
главной линии развития русского литературного языка.
160

Поэтому задача разработки и совершенствования языка
прозы в начале XIX в. стояла особенно остро.
Пушкин много и упорно работал в области создания
демократически простого и идейно богатого
прозаического языка. Деятельность Пушкина в области прозы
была особенно важна для истории русского
литературного языка, так как в допушкинской прозе не было столь
совершенных образцов, какими в стихотворной речи
являются, например, басни Крылова или комедия
Грибоедова «Горе от ума».
Внимание Пушкина к художественной, критико-пуб-
лицистической и научной прозе и ее языку было
привлечено уже в самый ранний период его творчества, когда
сам он еще не писал прозаических произведений. В эти
годы Пушкин выступает с критикой карамзинской школы
и формулирует свои взгляды на достоинства
прозаического языка. В 1822 г. он пишет:
«Что сказать об наших писателях, которые, почитая
за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные,
думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми
метафорами! Эти люди никогда не скажут дружба, не
приОавя: «сие священное чувство, коего благородный
пламень и проч.». — Должно бы сказать: рано поутру, —
а они пишут: «едва первые лучи восходящего солнца
озарили восточные края лазурного неба». Как это все ново
и свежо, разве ино лучше потому только, что
длиннее?»
И далее Пушкин формулирует свое понимание
достоинств языка прозы:
«Точность и краткость — вот первые достоинства
прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них
блестящие выражения ни к чему не служат».
«Точность и краткость», «прелесть нагой простоты»—
эти качества находят затем свое воплощение в языке
художественной, критико-публицистической и научно-
исторической прозы Пушкина.
Пушкин избегает в языке прозы всего лишнего,
ненужного, второстепенного. У него мало описаний,
действие развивается быстро, характеры раскрываются не
в авторских оценках, а в поступках. Поэтому в ялике
чушкинской .прозы мало прилагательных и наречий (т. е.
слов, дающих качественную оценку) и много глаголиц
(т. е. слов, изображающих действия). По подсчетам ИС«
п 1545 161

следователей, в «Пиковой даме» 40% глаголов; 44%
существительных и 16% прилагательных, тогда как,
например, в «Мертвых душах» Гоголя глаголов только 31 %.
Синтаксис пушкинской прозы очень прост,
преобладают простые предложения. Сложных синтаксических
конструкций, периодов очень мало. Пушкин принимает
и разрабатывает типичный для русского языка порядок
слов в предложении: определение — подлежащее —
сказуемое — дополнение или обстоятельство.
ЗНАЧЕНИЕ ПУШКИНА В СОЗДАНИИ НОВОЙ СИСТЕМЫ
СТИЛЕЙ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
' Демократическая линия развития русского
литературного языка нашла в творчестве Пушкина свое полное
воплощение.
Развивая и совершенствуя русский литературный
язык на основе широкого использования и
художественной обработки народной речи, Пушкин создал
совершенные образцы языка не только во всех жанрах
художественной литературы, но и в критике, публицистике,
научно-исторической прозе, в эпистолярном жанре.
Окончательное утверждение широкой народной,
демократической основы литературного языка
сопровождалось и окончательным разрушением всех пережитков
системы трех стилей. Ибо для всех жанров
устанавливались единые нормы литературного язьжа. А тот или
иной стилистический характер языка зависел теперь уже
не от жанра произведения, а от индивидуальных
особенностей писателя. Если раньше, во времена господства
теории трех стилей, оду надо было писать обязательно
высоким стилем, а комедию — низким, то теперь
писатель любое произведение не только мог писать в
соответствии со своими индивидуальными вкусами и желаниями,
но и мог свободно переходить от одного стиля к другому
в разных частях своего произведения, в соответствии с
содержанием и литературно-творческими задачами.
Белинский, характеризуя это новое качество русского
литературного языка, новую систему его стилей, писал,
что теперь «слогов не три, а столько, сколько было и есть
на свете даровитых писателей.
162

И потом: что за пустая манера разделять сочинения
на роды по внешней форме и определять, к какому роду
сочинений какой приличен слог? Вы были свидетелем
наводнения, разрушившего город: в вашей воле описать его
в форме письма, или в форме простого рассказа. Слог
вашего описания будет зависеть от характера
впечатления, которое произвело на вас это событие».
Языковая реформа Пушкина была связана с широкой
демократизацией литературного языка и в то же время
с энергичной борьбой за его чистоту и ясность. Гоголь
писал о языке Пушкина: «Никто из наших поэтов не был
еще так скул на слова и выражения, как Пушкин, так
не смотрел осторожно за самим собою, чтобы не сказать
неумеренного и лишнего». В языке Пушкина различных
элементов, отступающих от общей литературной нормы,
значительно меньше, чем в языке большинства его
предшественников и последователей. Пушкин создал
классические по своей чистоте и лености образцы литературного
языка. Эта намеренно подчеркнутая чистота языка
явилась необходимым следствием борьбы за новые единые
нормы литературного языка, за отбор только тех
элементов, которые соответствовали общенациональной
языковой норме.
Но как только эта норма была выработана .и
закреплена в литературе, на ее основе стали «свободно
развиваться многообразные социально-речевые и
индивидуально-художественные стили литературной речи»
(В. В. Виноградов).
Таким образом, языковая реформа Пушкина
завершила эпоху формирования национального русского
языка и общенациональных норм литературного языка
и открыла новую эпоху — эпоху развития
современного русского языка, литературного языка русской
нации.

Скан
Ewgeni23

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК
РУССКОЙ НАЦИИ,
середина XIX в.— наши дни

Скан
Ewgeni23

ОБОГАЩЕНИЕ И ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ
XIX — НАЧАЛЕ XX в.
ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ И ИЗУЧЕНИЯ
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ПОСЛЕПУШКИНСКОИ ЭПОХИ
С Пушкина начинается современный русский
литературный язык. Это значит, что изучение языка тех или
иных писателей, тех или иных памятников литературного
языка послепушкинской эпохи дает нам материал не
столько для истории литературного языка, сколько
для изучения индивидуальных писательских стилей
и различных функциональных разновидностей
современного литературного языка. Частично эти явления
изучаются в курсе современного русского литературного
языка, более подробно их следовало бы рассматривать
в специальном курсе о языке и стиле литературных
произведений.
Что касается истории литературного язьжа, то она,
разумеется, не заканчивается рассмотрением
деятельности Пушкина, поскольку развитие литературного языка
не прекращается и в послепушкинскую эпоху. Однако
объем и задачи истории литературного язьжа этой эпохи
значительно сужаются, поскольку многие вопросы этой
науки становятся предметом изучения в курсах
современного русского языка и языка литературных произведений.
Ниже мы коротко остановимся на основных вопросах
развития современного русского литературного языка—
литературного языка русской нации.

ПОЛНОЕ РАЗВИТИЕ И ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ЗАКРЕПЛЕНИЕ
ПУШКИНСКИХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ В ЛИТЕРАТУРНОМ ЯЗЫКЕ
СЕРЕДИНЫ XIX в.
В творчестве Пушкина сформирбвались нормы
русского литературного языка во всех его разновидностях.
Наличие установившихся общенациональных норм
литературно-языкового выражения открыло широчайшие
возможности для обогащения литературного языка
лексическими и стилистическими средствами
народно-разговорной речи, устного поэтического творчества,
социально-профессиональных диалектов.
Реформа Пушкина, основанная на принципе
народности литературного языка, на принципе сближения
литературного языка с народной речью, на принципе
широкого" вовлечения народно-разговорных элементов
не только в язык различных жанров поэзии и
художественной прозы, но и в язык прозы публицистической и
научно-исторической, характеризовалась, вместе с тем,
строгим отбором речевых средств, энергичной и
последовательной борьбой против всего лишнего, ненужного,
устаревшего, сугубо профессионального, вульгарно-
просторечного. Эта борьба за чистоту литературного
языка окончательно и на новой основе «упорядочила
языковое хозяйство эпохи». Было окончательно
установлено, какие именно речевые средства и каким
образом могут быть использованы в литературном языке.
Следовательно, идя по стопам Пушкина, оставаясь в
рамках выработанных им норм, соблюдая его принципы
отбора и использования речевых средств, стало
возможным бесконечно разнообразить, обогащать словарный
состав литературного языка, развивать,
совершенствовать его стилистические приемы. Поэтому-то в языке
Пушкина и заключаются истоки языка всех
последующих направлений русской литературы.
Ярко выраженное и последовательное соблюдение
пушкинских языковых традиций и принципов наиболее
полно и отчетливо проявляется в*творчестве
Лермонтова. Вместе с тем язык Лермонтова не является
простой копией, повторением языка Пушкина.
По словам В. В. Виноградова, «Лермонтов, стремясь
воспользоваться наиболее ценным из того груза поэтиче-
168

ских традиций, который остался неиспользованным
в творчестве Пушкина, напрягает русский язык и
русский стих, старается придать ему новое обличие, сделать
?го острым и страстным»1. В лирике Лермонтова громко
авучат обличительные, гневные ноты, звучит
политический протест против общественного строя николаевской
России, разрабатывается особый ораторский стиль в
поэзии. Образцом лермонтовской ораторской
обличительной лирики может служить стихотворение «Смерть
поэта».
Развивая и совершенствуя ораторские приемы в своей
лирике, Лермонтов в то же время, следуя принципам
Пушкина, последовательно сближает язык своих
произведений с живой разговорной речью, с языком народной
поэзии. Прекрасным образцом непринужденного,
разговорно-бытового стиля изложения является
стихотворение «Я к вам пишу». Вот, например, в каких простых,
обиходно-разговорных выражениях описан один из
эпизодов сражения русских с горцами:
...На шинели
Спиною к дереву лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки; кровь его чуть-чуть
Сочилась. Но высоко грудь
И трудно подымалась; взоры
Бродили страшно, он шептал...
Спасите, братцы! — Тащат в горы.
Постойте — ранен генерал...
Не слышат... Долго он стонал,
Но все слабей и понемногу
Затих — и душу отдал богу...
Просторечная, разговорная стихия языка присуща
самым разнообразным стихотворениям Лермонтова. Так,
в стихотворении «Бородино», посвященном одному m
важнейших героических событий в русской истории и
построенном — что не случайно — в форме рассказа
старого солдата, на'ходим многие народно-разговорные
слова и выражения:
¦ ' В. В. Виноградов. Очерки по истории русского
литературного языка XVII—XIX вв. Изд. 2. М., Учпедгиз, 1938, стр. 269.
169

Забил снаряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат, мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы. головою
За родину свою!
и т. д.
Характерно, что в стихотворении «Поле Бородина»,
которое можно рассматривать как ранний вариант
стихотворения «Бородино», напротив, много .выражений
торжественно-книжного, напыщенно-риторического характера:
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Душа от мщения тряслася,
И пуля смерти пронеслася
Из моего ружья.
Носились знамена как тени,
Я спорил о могильной сени
и т. д.
Следование пушкинским традициям особенно заметно
в языке таких произведений, как «Сашка», «Тамбовская
казначейша», «Журналист, читатель и писатель». Здесь
повествование и разговор естественны и непринужденны,
богаты мыслями и стилистическими оттенками.
Лермонтов постоянно обращался к устному
народному творчеству как к богатейшему источнику
литературного языка. И в этом он следовал принципам Пушкина.
Как и Пушкин, Лермонтов создает ряд произведений
фольклорного характера, значительнейшим из которых
является знаменитая «Песня про купца Калашникова».
В прозе, как и в поэзии, Лермонтов следует
пушкинским традициям и дальше развивает, совершенствует эти
традиции.
Высшим достижением Лермонтова в области языки
прозы является язык «Героя нашего времени». Как
и Пушкин, Лермонтов прибегает здесь к повествованию
от лица рассказчика (Максима Максимовича, Печорина),
как и Пушкин, стремится к предельной ясности,
краткости, точности языка. Белинский так охарактеризовал
170

язык прозы Лермонтова: «Какая точность и
определенность в каждом слове, как-на месте и как незаменимо
другим каждое слово! Какая сжатость, краткость
и вместе с тем многозначительность! Читая строки,
читаешь и между строками; понимая ясно все сказанное
автором, понимаешь еще и то, чего он не хотел говорить,
опасаясь быть многоречивым. Как образны и
оригинальны его фразы: каждая из них годится быть
эпиграфом к большому сочинению».
Борьба за чистоту, простоту, краткость и ясность
языка прозы у Пушкина была полемичеоки заострена
против карамзинской школы и потому доведена до своего
предела. Лермонтов же, опираясь на достижения
Пушкина, больше внимания уделял красочности,
художественности языка. «Лермонтов приводит в равновесие
лирическую и повествовательно-воспроизводящую стихии
прозаического языка. В соответствии с этим в языке
Лермонтова нет такого стилистического преобладания
глагола и глагольных конструкций, как в языке Пушкина.
Роль определений (имен прилагательных и наречий)
гораздо более значительна в прозе Лермонтова, чем
у Пушкина»'.
Примером гармонического, по-пушкински
энергичного, но в то же время красочного и лирического языка
может служить язык рассказа «Тамань».
Язы.к Лермонтова, особенно язык его прозы, заслужил
высокую оценку лучших русских писателей и критиков.
Язык лермонтовской прозы справедливо считается
образцовым, классическим. Чехов говорил: «Я не знаю языка
лучше, чем у Лермонтова. Я бы так сделал: взял его
рассказ и разбирал бы, как разбирают в школах, — по
предложениям, по частям предложения... Так бы и учился
писать».
Значительная роль в деле дальнейшего вовлечения
в русский литературный язык элементов просторечия,
народно-диалектной речи, социально-профессиональных
жаргонов принадлежит Гоголю.
В произведениях Гоголя гораздо шире, чем у
Пушкина, представлено просторечие. Просторечие у Гоголя
употребляется не только в качестве речевой
характеристики персонажей, но и часто используется в автор-
1 В. В. Виноградов. Очерки по истории русского
литературного языка XVII—XIX вв. Изд. 2. М., Учпедгиз, 1938, сгр. 296—297.
171

ской речи для придания языку большей
выразительности, остроты, яркости. Например, в «Мертвых
душах»:
Собакевич «хлопал только глазами»; «Кто был то,
что называют тюрюк, то есть человек, которого нужно
было подымать пинком на что-нибудь; кто был просто
байбак, лежавший, как говорится, весь век на боку»;
«Все... нашли, что почтмейстер хватил уж слишком
далеко. Впрочем они с своей стороны тоже не ударили
лицом в грязь»; «Всю жизнь не ставит в грош,
докторов»; «Ноздрев понес такую околесину»; «Как сидел,
так и хлопнулся со стула навзничь»; «Иной уже успел
съездить своего брата в ухо» и др. Сравните также
пословицы и поговорки: «Пойдут потом поплясывать,
как нельзя лучше, под чужую дудку — словом начнут
гладью, а кончат гадыо»; «Люди так себе, ни то ни се,
ни б городе Богдан, ни в селе Селифан» и др.
Элементы территориальных диалектов представлены
у Гоголя, в частности в «Мертвых душах», далеко не так
богато. Можно привести такие примеры: «Собакевич при-
шипился, как будто и не он», «дом на юру» и некоторые
другие.
Зато элементы социально-профессиональных
жаргонов в языке Гоголя весьма многочисленны.
Здесь на первое место можно поставить элементы
чиновничье-канцеля'рского жаргона, которые
используются Гоголем прежде всего как средство речевой
характеристики персонажей и как средство сатиры. _
Прекрасные образцы такого использования элементов
чиновничьего жаргона в его официально-деловой и
обиходно-разговорной разновидностях находим в
рассказанной почтмейстером «Повести о капитане Копей-
кине»:
«Копейкин мой выходит чуть не в восторге: одно
то, что удостоился аудиенции, та>к сказать, с
первостатейным вельможею; а другое „то, что вот теперь
наконец решится, в некотором роде, насчет пенсиона...;
является Копейкин мой снова к министру, дождался
выходу. «Так и так», — говорит: «пришел», говорит,
«услышать приказ вашего высокопревосходительства
по одержимым болезням и за ранами»... и тому
подобное, понимаете, в должностном слоге. Вельможа,
можете вообразить, тотчас его узнал: «А», говорит,
172

«хорошо», говорит; «на этот раз ничего не могу ска-
, зать вам более, как только то, что вам нужно будет
ожидать приезда государя; тогда, без сомнения, будут
сделаны распоряжения насчет раненых, а без
монаршей, так сказать, воли я ничего не могу сделать»...;
А мой Копейкин, — голод-то, знаете, пришпорил его:
«Как хотите, ваше высокопревосходительство, —
говорит, «не сойду с места до тех пор, пока не дадите
резолюцию». Ну... можете представить: отвечать таким
образом вельможе, которому стоит только слово, так
вот уж и полетел вверх тарашки, так что и черт тебя
не отыщет... Тут если нашему брату скажет чиновник,
одним чином, поменьше, подобное, так уж и грубость.
Ну, а там размер-то, размер каков: генерал-аншеф
и какой-нибудь капитан Копейкин! 90 рублей и нуло!
Генерал, понимаете, больше ничего, как только
взглянул, а взгляд — огнестрельное оружие: души уже
нет — уж она ушла в пятки. А мой Копейкин, можете
вообразить, ни с места, стоит, как вкопанный. «Что
же вы?» — говорит генерал и принял его, как
говорится, в лопатки».
В «Сорочинской ярмарке» Гоголь мастерски
использует элементы церковно-богословского жаргона для
речевой характеристики поповича:
Свалившись с плетня, «Т-е! ничего, ничего,
любезнейшая Хавронья Никифоровна! — болезненно и
шепотом .произнес попович, поднимаясь на ноги, —
выключая только уязвления со стороны крапивы, сего
змиеподобного злака, по выражению покойного отци
протопопа».
У Гоголя в различных стилистических целях широко
используются и.элементы различных других социально-
профессиональных жаргонов. Не имея возможности
остановиться на этом вопросе подробно, отметим только, что
в «Мертвых душах» Гоголь едко высмеял дворянский
жеманный жаргон дам города Н., которые .пересыпали
свою речь французскими словечками и, пренебрегая
простотой и ясностью выражения, вместо «я высморкалась,
я вспотела, я плюнула, этот стакан воняет» говорили
«я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка,
этот стакан нехорошо ведет себя».
Выше мы уже говорили о том, что Пушкин создал
совершенные образцы литературного языка не только
173

в области поэзии и художественной прозы, но и в области
прозы научно-исторической и критико-публицистической.
Пушкин в своих высказываниях неоднократно
подчеркивал важность разработки языка научной и
публицистической прозы, который он называл «метафизическим
языком». В своих научно-исторических и критико-публици-
стических трудах Пушкин в общих чертах разработал
основы языка демократической научно-публицистической
прозы. Огромная работа в совершенствовании этого
языка была проделана Белинским.
Язык и стиль критической прозы Белинского оказал
огромное организующее влияние на последующее
развитие критико-публицистических стилей русского
литературного языка.
Белинский, как и Пушкин, стремился писать просто,
безыскусственно, он избегает всяких внешних эффектов.
Главное у Белинского — сила аргументации, четкость
суждений, полемическая острота, ведущая .к
эмоциональной приподнятости, яркой экспрессивности. Эти черты
особенно сильно проступают в письме к Гоголю.
В то же время Белинский, чтобы избежать сухости,
ученой педантичности изложения и сделвть свой язык
более доходчивым, образным, довольно широко
использует сравнения, метафорические сопоставления и другие
средства образной выразительности. Однако они никогда
не являются для него самоцелью, а служат средством
более яркого и всестороннего раскрытия мысли.
Например:
«Внешний талант скоро высказывается весь,
истощает бедный запас своего внутреннего содержания
и скоро доходит^до необходимости перебиваться
собственными крохами, собственной ветошью, обновляя
их белилами и румянами изысканной фразеологии
дикого языка. Почти всегда подвергается он горькой
участи пережить свою славу, умереть после ее
кончины и видеть в числе своих поклонников только людей,
которые являются последними участниками в пире,
доканчивая в задних апартаментах остатки барского
обеда» (Полное собрание сочинений А. Марлин-
ского, 1839).
Постоянное использование Белинским
обиходно-разговорной лексики и фразеологии делает язык его
произведений доходчивым, придает ему характер непринуж-
174

Лепной беседы, опора. Вот некоторые примеры из статьи
¦ О критике и литературных мнениях «Московского
наблюдателя» A836 г.):
«Надобно, чтобы этот человек умел возбудить
общее участие к своему журналу, завоевать в свою
пользу общественное мнение, наделать себе тысячи
читателей... Тогда «Библиотека для чтения» —
поминай как звали, а покуда... делать нечего».
«Но я вижу, что моим «разве» конца не будет. А!
Вот в чем дело! Из нашей литературы хотят устроить
бальную залу и уже зазывают в нее дам».
«А! Так вот почему нам с некоторого времени так
часто толкуют о каких-то «светских» .повестях и
«светских» романах!... Так вот где скрывалась задушевная
идея, которую с таким жаром развивает
«Наблюдатель». Признаюсь, есть из чего хлопотать».
Ср. также: «они толкуют и понимают себя и все вне
их находящееся задом наперед и вверх ногами»
(«Русская литература в 1841 г.»); «ограничивается скромною
и благородною службою и нашим и вашим» («Мертвые
души» Гоголя, 1842) и др. '.
Демократизм Белинского в использовании образно-
изобраз'ительных и экспрессивных речевых средств
выступает особенно ярко при сопоставлении с
«романтической» напыщенно-риторической фразеологией
критических статей А. А. Бестужева-Марлинокого 20-х годов. Вот
как, например, начинается статья «Взгляд на русскую
словесность в течение 1823 года»:
«В стар'ину науки зажигали светильник свой в
погасающих перунах войны и цветы красноречия
всходили под тению мирных олив».
То же в статье «Взгляд на старую и новую
словесность в России» A823):
«Одно имя соловья Бояна отгрянуло в потомстве,
но его творения канули в бездну веков»; «Подобно
северному сиянию с берегов Ледовитого моря, гений
Ломоносова... озарил полночь»; «На закате жизни
Державин написал несколько пьес слабых, но и в тех
мелькают искры гения, и современники и потомки
с изумлением взирают на огромный талант русского
1 Л. А. Булаховский. Русский литературный язык первой
половины XIX в. Изд. 2. Изд-во Киевского ун-та, 1957, стр. 195—197.
175

Пиндара, певца водопада, Фелицы и бога. Так
драгоценный алмаз долго еще горит во тьме, будучи напоен
лучом солнечным; так курится под снежною корон
трехклиматный Везувий после извержения, и путник
в густом дыме его видит предтечу новой бури» и др.
Приведенные примеры дают представление о том,
какого рода традиции приходилось преодолевать
Пушкину и затем Белинскому в их работе по созданию основ
языка демократической научно-публицистической прозы.
Особо необходимо отметить роль Белинского в
обогащении русского литературного языка
общественно-политической и научно-философской терминологией.
Белинский много способствует закреплению в
литературном языке таких слов, как прогресс, конкретный,
абстрактный, непосредственный, созерцание, отрицание
и т. п.
Реакционная печать нападала на Белинского за
частое употребление подобных слов, считая их
непонятными, ничего не выражающими. Белинский же в статье
«Русская литература в 1840 г.», говоря о таких,
вызывавших нападки словах, как бесконечное, конечное,
субъективное, индивидуум, индивидуальное, а также других,
употребляемых в «Отечественных записках» (журнал,
в котором сотрудничал Белинский. — Л.Т.),
непосредственность, имманентный, обособление, замкнутый в самом
себе, замкнутость, момент, определение, абстрактность,
рефлексия, конкретность и пр., отстаивал право этих слов
на самое широкое употребление, подчеркивал, что новые
слова выражают новые идеи, новые мысли, которые
получают в России все большее распространение. Жизнь
подтвердила правильность позиции Белинского,
подавляющее большинство употреблявшихся им общественно-
политических 'И научно-философских терминов прочно
вошло в современный русский литературный язык.
Таким образом, мы видим, как в творчестве
передовых писателей и общественных деятелей середины XIX в.
не только развиваются, совершенствуются и
закрепляются нормы литературного выражения, но и все более четко
оформляется новая система стилей литературного
языка, нашедшая свое первоначальное выражение в
творчестве Пушкина. Стили литературного языка предстают,
с одной стороны, как его индивидуально-речевые
разновидности, т. е разновидности, связанные с индивидуаль-

ной манерой изложения, а с другой стороны, как
функциональные разновидности, т. е. разновидности,
связанные с использованием, применением их в той или иной
сфере общественной жизни (например, с одной стороны—
стиль Гоголя, стиль Тургенева, ас другой стороны —
публицистический стиль, поэтический стиль и т. п.).
РОСТ ЗНАЧЕНИЯ НАУЧНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИХ СТИЛЕЙ
И ДАЛЬНЕЙШЕЕ ОБОГАЩЕНИЕ СЛОВАРНОГО СОСТАВА
И СТИЛИСТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX — НАЧАЛЕ XX в.
Во второй лоловине XVIII — первой половине XIX в.
ведущую роль в развитии русского литературного языка
играла художественная литература, сначала ее
стихотворные, а затем прозаические жанры. Все основные
противоречия, все основные движущие силы в развитии
литературного языка сосредоточивались и проявлялись
в это время прежде всего в языке художественной
литературы. Языковая реформа Пушкина, приведшая к
установлению новых норм литературного языка, была
осуществлена прежде всего именно в системе
художественной литературы. Однако языковая реформа
Пушкина — и это еще более усиливает ее колоссальное
значение — захватила и Систему критико-яублицистических
и научно-исторических жанров и тем самым заложила
основы для интенсивного развития
научно-публицистических стилей во второй половине XIX в.
Интенсивное развитие этих стилей и быстрый рост их
значения в системе стилей литературного языка были
обусловлены мощным подъемом
революционно-освободительного движения и разгоревшейся острой политической
и идеологической борьбой. Для правильного понимания
процессов развития русского литературного языка в этот
период очень важно учение В. И. Ленина о двух
культурах. В. И. Ленин указывал: «Есть две нации в каждой
современной нации... Есть две национальные культуры в
каждой национальной культуре. Есть великорусская
культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве, — но есть
также великорусская культура, характеризуемая
именами Чернышевского и Плеханова»'.
1 В, И, Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 24, стр. 129.
12—1545 , 177

В обстановке подъема
революционно-освободительного движения и обострения борьбы двух культур
возрастает роль журналов и газет, которые приобретают
большое значение в развитии как общественной мысли, так
и литературы. В журналах и газетах развиваются такие
жанры, как статья, очерк, фельетон и т. п., что ведет
к развитию и совершенствованию соответствующих
стилей изложения.
Ведущую роль в развитии новых жанров и стилей
русского литературного языка играла
революционно-демократическая публицистика, представленная трудами
таких выдающихся деятелей, как Герцен, Чернышевский,
Добролюбов, Писарев.
Следует также сказать, .что вторая половина XIX в.
ознаменовалась крупными успехами в развитии русской
науки и техники и бурным ростом интереса к изучению
наук (главным образом естественных) со стороны самых
широких слоев тогдашнего русского общества. Это
привело к интенсивной разработке жанров
научно-популярного изложения и соответствующих стилей литературного
языка.
Процесс развития и роста значения
научно-публицистических стилей не протекал изолированно, он был тесно
связан с дальнейшим развитием стилей художественной
литературы, научно-публицистические и литературно-
художественные стили взаимно влияли друг на друга.
Однако главнейшая, ведущая роль в системе русского
литературного языка второй половины XIX в. безусловно
принадлежит научно-публицистичерким стилям.
Развитие и рост значения научно-публицистических
стилей, естественно, приводит к широкому
распространению в литературном языке научно-философской
и общественно-политической
терминологии. Мы видим, что уже в языке Белинского
наблюдается довольно широкое использование такого рода
терминологии; в языке публицистики второй половины
XIX в. использование научно-философской и
общественно-политической терминологии становится еще более
активным. Например, в языке сочинений Добролюбова
постоянно встречаем такие слова и выражения:
«свобода языка, внезапно разрешившаяся,
называемая теперь гласностью»; «инициативы у него нет
в натуре»; «нет инициативы в характере»; «вырабаты-
178

вать теоретические начала общественной жизни»)
«принцип невмешательства» и т. п.
У Писемского читаем:
«в вашем, например, заметно узком
миропонимании»; «никакого определенного и замкнутого цикла
понятий в вашей душе нет»; «по учению
эмансипации»; «закон гуманности»; «прибегнуть к
благодетельному влиянию гласности» и т. п.
Значительная часть новых
общественно-публицистических и научно-философских терминов создавалась за счет
средств внутреннего развития русского языка, т. е. при
помощи различных способов словообразования,
например, суффиксации — гласность, крепостник,
западники, газетчики (в значении: журналисты,
корреспонденты), попустительство и т. п.; субстантивации —
передовая, гласный, выборный, присяжные и т. п.;
словосложения — миропонимание, законодательство,
свободомыслие, разночинцы и т. п.
Большое значение в пополнении словарного состава
русского литературного языка имело и освоение
интернациональной общественно-политической терминологии:
интернационал, коммунизм, коммунист, социализм,
социалист, прогрессист, конституция, буржуазия,
эксплуатация, пролетариат и т. п.
Однако основным источником, за счет которого
формировалась публицистическая лексика, были
общеупотребительные русские слова, в которых благодаря новому
смысловому употреблению и расширению их
семантических связей с другими словами развивались и
выдвигались на первый план новые, общественно-политические
значения.
К числу таких слов относится, например, слово
направление, которое еще Пушкиным употребляется в
значении «идейная устремленность» («Новые мысли, новое
направление отозвались в умах, алкавших новизны»;
«политическое направление»). С таким же значением
и приблизительно в таких же контекстах употребляет это
слово Белинский {«журнал с мнением, направлением»),
а с середины XIX в. оно уже становится общепринятым
в публицистике в этом своем новом значении.
Новое, .общественно-политическое значение
приобретает и слово дело, которое начинает употребляться в та-
12* 179

ких контекстах, как народное дело> дело свободы, дело
прогресса и т. п.
Так же приобретает новое^ публицистическое значение
и слово вопрос, которое в этО1л своем значении становится
синонимом таких слов, как «проблема», «круг идей»,
и начинает употребляться в таких сочетаниях, как
крестьянский вопрос, женский вопрос> вопросы
внутренней и внешней политики.
Сходным образом приобретают НОвые, общественно-
политические значения и мнаьие другие слова: веяние
(веяние времени, веяние жизьш и т п>). среда
(окружающая среда, среда заела, среда QamT и т п сравните
начало рассказа Л. Толстого «После бала»: «— Вот вы
говорите... что все дело в срео\е> что среда заедает»); дух
(дух статьи, газеты и т. п.); илой (социальный слой);
печать в значении «пресса», «публицистика» (например,
у Щедрина: «препятствие к развитию нашей
политической печати»); красный (напр^мер у Щедрина: завелись
либералы - красные, либералу умеренные) и многие
другие.
Некоторые слова вовлекаю тся в сферу общественно-
политической терминологии из области
.профессиональной терминологии, например, слово животрепещущий,
которое первоначально употреб,лялось ТОЛЬКо как термин
рыбной .промышленности, но в с.ередине XIX в. приобрело
новое значение — «актуальный,^ «злободневный» и
широко стало использоваться в этсш новом значении в
публицистической литературе.
Общественно-политическая и научно-философская
терминология находит широкие распространение не
только в публицистике, но и в Художественной
литературе, и вообще не только в писыменной? но и в устной
речи самых широких слоев TorAajlUIHero общества.
Например, Тургенев в романе «Новь:» с ир0Нией изображает
широкое распространение общес1гвенно.политической
терминологии:
«В разгоряченной атмосфе,ре ГОЛушкинской
столовой завертелись, толкая и тес,ня друг дружку,
всяческие слова: прогресс, правит^льств0) литература,
податной вопрос, церковный вотпрос денежный вопрос,
судебный вопрос, классициз*^ реализм, коммунизм,
интернационал, клерикал, кгапитаЛ) администрация,
отранизация, ассоциация и да>же кристаллизация».
180

В речи героя романа Тургенева «Отцы и дети»
Базарова богато представлена естественнонаучная терми-
нология:
«разовьют в себе нервную систему до
раздражения», «человеческий экземпляр», «я придерживаюсь
отрицательного направления в силу ощущения»,
«этакое богатое тело, хоть сейчас в анатомический театр»
и т. л.
Развитие капиталистических отношений,
промышленности, торговли, банков нашло свое отражение в
распространении специфической терминологии
капиталистических отношений, главным образом—торгово-финансовой
терминологии. Эта терминология не только широко
используется в публицистике, но проникает и в язык
художественной литературы. Например, в
стихотворениях Некрасова употребляются такие слова, как афера,
биржевик, дивиденд, концессия, спекуляция, субсидия,
тариф и т. п.
Наряду с употреблением торгово-финансовой
терминологии в прямом значении широко распространяется ее
употребление и в переносном значении. Такое переносное
употребление ряда торгово-финансовых терминов
укрепилось в литературном языке, стало обычным.
Например, употребление слова кредит в значении
«доверие», «популярность» (сравните: «Тогда обозрения
начали терять свой кредит» — Белинский; «Почему,
например, так скоро потеряла кредит так называемая
обличительная литература?» — Щедрин; «Представитель
умеренного либерализма потерял кредит»—Добролюбов);
дискредитировать в значении «лишать доверия»,
«подрывать авторитет»; вклад в значении «достижение», «труд»,
«участие в общем деле» (сравните: «вклад в науку»,
«вклад в дело мира» и т. .п.); акции в значении
«возможности», «шансы на успех» (сравните: «чьи-либо акции
поднялись, упали»); банкрот в значении «человек,
потерявший авторитет, доверие»; обанкротиться в значении
«потерять авторитет, доверие» и многие другие.
В середине XIX в. переносное употребление торгово-
финансовой терминологии было характерным явлением
для языка публицистики. Так, в очерках" и рецензиях
Щедрина читаем:
«Быть может, мы думаем, что со временем наши
фонды поднимутся?»; «конечно, образ и подобие
181

божий у него (т. е. Молчалшна), говоря биржевым
языком, и доднесь находятся в слабом настроении»;
«спрос на ограниченность» hi т. п.
В сочинениях Добролюбова:
«бить на спекуляцию», «пустить в оборот»,
«биржевые операции», «оптовая ярмарка», «кредитная
цена», «конкуренция» и др.
Наряду с широким освоением специальной
терминологии, употребляемой в переноаном значении,
литературный язык второй -половины XIX в. активнейшим
образом вбирает в себя многочисленную и многообразную
лексику и фразеологию из
территориальных диалектов, городского
просторечия и социально-профессиональных
жаргонов.
Идя по стопам Пушкина, который первый показал,
как следует пользоваться речевым материалом народа,
как надо обрабатывать его, писатели и публицисты
второй половины XIX в. постоянно обращаются к народному
языку, как к неиссякаемой сокровищнице
словесного богатства. Вторая половина XIX в. характеризуется
сильнейшим влиянием народной речи — прежде
всего территориальных диалектоов — на литературный
язык. г
В результате этого процесса многие слова, ранее
считавшиеся диалектными и просторечными, становятся
вполне литературными и даже «книжными». К числу
таких слов относятся, например: быт, бытовой, бытовать,
почин, суть, рознь, строй, отчетливый, дословный,
корениться, обрядовый, противовес, самодур и др.
Писатели свободно и стилистически разнообразно
используют народные, крестьянские слова и выражения.
Не имея возможности подробно рассмотреть этот вопрос,
ограничимся несколькими примерами:
«Мы все в жизни как неуки-лошади, обратанные
и введенные в хомут и оглобли» (Л. Толстой);
«Работник-то я плохой... где мне? Здоровья нет ' и руки
глупы» (Тургенев); «Ермолай любил покалякать с
хорошим человеком» (Тургенев); «Дмитрий Пестов
умер; вдова его, барыня добрая, жалея память
покойника, не хотела поступить с своей соперницей це-
честно... однако выдала ее за скотника и сослала
с глаз долой» (Тургенев).
182

Здесь нечестно не от литературного честь — честность,
а от народного честь—почтение, приличие.
Так же широко используются и элементы
просторечия. Например, в речи Базарова:
«обломаю дел много», «русский мужик бога
слопает», «для ради важности», «пора бросить эту
ерунду», «Романтик сказал бы: я чувствую, что наши
дороги начинают расходиться, а я просто говорю, что
друг другу мы приелись» и т. п.
В художественной литературе и публицистике второй
половины XIX в. часто наблюдается употребление слов
и выражений из различных социально-профессиональных
жаргонов; многие из этих слов и выражений, утратив
свое первоначальное узкопрофессиональное значение
и приобретя новое, более широкое значение, укрепились
в литературном языке. В качестве примеров можно
привести такие выражения, как «размениваться на мелкую
монету», «вылететь в трубу» (из жаргона буржуазных
дельцов), «этот номер не пройдет» (из актерского лор-
гона), «ни в зуб ногой», завалиться, срезаться (из
школьно-студенческого жаргона), «втереть очки» (из
жаргона картежников) и др.'.
Рассматривая развитие литературного языка в
предшествовавшие эпохи, мы уже неоднократно говорили
о широком проникновении в него диалектных,
просторечных, жаргонных и прочих элементов. Однако на всех
этапах допушкинского развития литературного языка этот
процесс был стихийным, нецеленаправленным, и только у
отдельных писателей и общественных деятелей он
приобретал некоторые черты осознанной деятельности. После
пушкинской реформы положение коренным образом
меняется. Процесс отбора в литературный язык речевых
средств территориальных диалектов, городского
просторечия, социально-профессиональных жаргонов
становится вполне осознанным, направленным на
дальнейшее обогащение стилистических ресурсов
литературного языка.
1 Об обогащении лексико-фралеологического состава
литературного языка но второй половине XIX в. подробнее см: В. В
Виноградов. Очерки по истории русского литературного языка XVII--
XIX вп Изд. 2 М., Учпедгиз, 1938, сгр. 387—401, 421—425, 430—133;
Л И Е ф и м о п. История русского литературного языка. М '
Учпедгиз, 1961, стр. 237-246.
163

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ
ЗНАЧЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ
РЕВОЛЮЦИИ В СОЗДАНИИ НОВОГО ЭТАПА РАЗВИТИЯ
РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Величайшее событие в истории русского народа и
всего человечества, Великая Октябрьская
социалистическая революция существеннейшим образом повлияла" на
развитие русского литературного языка, привела к
изменениям как его структуры, так и его общественных
функций.
В сфере структуры литературного языка значительные
и сразу бросающиеся в глаза изменения претерпевает в
советскую эпоху словарный состав. Многие слова
выходят из употребления, многие возникают вновь, многие
изменяют свои значения,
многие—эмоционально-экспрессивную окраску.
В системе стилей литературного языка наблюдается
дальнейший рост значения публицистических стилей
и все большее их влияние на.другие стили. Так, если во
второй половине XIX в. наблюдалось влияние
публицистических стилей главным образом в художественной
прозе, то в советскую эпоху это влияние заметно
проявляется и в поэзии.
Но особенно значительные изменения происходят в
общественных функциях русского литературного языка.
Осуществленная в СССР культурная революция,
широчайшее развитие народного образования,
распространение книг, газет и журналов, радио, звукового кино,
телевидения, а также ликвидация прежней
экономической и культурной разобщенности отдельных областей
и районов—все это привело к тому, что литературный
язык стал достоянием широчайших народных масс.
Мы уже знаем, что во второй половине XIX в.
литературный язык активно вбирает, впитывает в себя
элементы территориальных диалектов, обогащает за их счет
свой словарный состав и стилистические ресурсы. В то
же время влияние литературного языка на диалекты
ничтожно, оно почти вовсе не имеет места, так как
большинство народа--неграмотно, не имеет возможности
приобщиться к литературному языку. В советскую эпоху
184

й силу указанных выше причин преобладающим
становится влияние литературного языка на диалекты. В
результате возросшего организующего влияния
литературного языка процесс постепенной утраты диалектных
различий становится более интенсивным.
Характернейшим показателем расширения
общественных функций русского литературного языка в
советскую эпоху является его популярность и широкое
распространение среди народов Советского Союза. В нашей
стране обеспечено свободное развитие языков всех
народов СССР, в условиях братской дружбы и взаимного
доверия народов национальные языки развиваются на
основе равноправия и взаимообогащения. В этих условиях
роль русского литературного языка, выполняющего
функции языка межнационального общения народов
Советского Союза, исключительно велика. Это зафиксировано
в Программе КПСС, принятой на XXII съезде партии:
«Происходящий в жизни процесс добровольного
изучения, наряду с родным языком, русского языка имеет
положительное значение, так как это содействует взаимному
обмену опытом и приобщению каждой нации и
народности к культурным достижениям всех других народов
СССР и к мировой культуре. Русский язык фактически
стал общим языком межнационального общения и
сотрудничества всех народов СССР» '.
В советскую эпоху русский литературный язык
получает широкое признание и распространение не только
внутри нашей страны, но и за ее рубежом. Русский язык
является одним из официальных языков ООН. На всех
континентах народы проявляют огромный интерес к
русскому языку, во всех странах расширяется изучение
русского языка — языка первого в мире
социалистического государства.
ИЗМЕНЕНИЯ В ЛЕКСИКЕ И ФРАЗЕОЛОГИИ
ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Изменения в лексике и фразеологии литературного
языка непосредственно связаны с развитием - советского
общества, с теми колоссальными изменениями, которые
' Программа КПСС. М., Госполитиздат, 1961, стр. 115—116.
13—1545 185

произошли в политической, экономической и культурной
жизни страны.
Первые годы революции, годы борьбы со
свергнутыми классами, годы ломки и уничтожения старого
государственного аппарата, старых общественных
отношений, буржуазного быта характеризуются прежде всего
устранением из активного запаса литературной лексики
и фразеологии большого числа слов и выражений,
связанных со старым государственным строем и
буржуазным бытом. Эти слова и выражения переходят в
пассивный запас лексики и фразеологии, они употребляются
только как историзмы, т. е. при описании старой
дореволюционной России, а также при описании жизни
капиталистических стран.
Так, устраняется из литературного языка, переходит
в его пассивный запас старая государственная,
административная, судебная, церковная, финансовая
терминология. Например: губернатор, гимназия, городовой,
экзекутор, столоначальник, подать, акциз, гласный, бого-
Оельня, приют и г. п. То же происходит и с лексикой,
отражающей общественные и бытовые отношения
капиталистического общества, например с такими словами,
как прошение, проситель, гувернер, инородец, харчевня
и т. и. Выходят из употребления многие слова и
выражения, специфические для буржуазно-дворянского и
интеллигентского обихода, например такие формулы
вежливости, как не откажите, благоволите сообщить,
милости прошу, сделайте милость и т. и
Многие слова указанных разрядов получают новую
эмоционально-экспрессивную окраску,
переосмысливаются, приобретают иронические, пренебрежительные,
осудительные оттенки, из стилистически нейтральных
слов превращаются в слова с ярко выраженной
отрицательной экспрессивной окраской. Например:
обыватель, мещанин, господин, барин, лакей и т. п. Такое
переосмысливание уходит своими корнями еще в
дореволюционную народную традицию.
В первые годы Советской власти, годы вооруженной
Гюрьбы с контрреволюционерами и интервентами,
широко распространяется военная лексика и фразеология
и переносном, расширенном значении и употреблении.
Здесь можно назвать такие слова и выражения, как
штурм, форпост, кампания, авангард, смотр, штаб миро-
186

вой революции, наступление на капитализм, крепть
оборону и т. п.
Дальнейшее развитие советского общества, новых
государственных, социальных, бытовых, идеологических
отношений, индустриализация страны и
коллективизация сельского хозяйства — все это находит отражение
в пополнении словарного состава русского литератур-
' иого языка большим количеством новых слов и
выражений, часть из которых и равнее была известна в
литературном языке, но не имела широкого распространения,
а часть была создана в советскую эпоху. Прочно вошли
во всеобщее употребление такие слова, как партия,
профсоюз, совет, коммунизм, социализм, марксизм,
агитатор, пропагандист, трактор, радио, ленинизм,
передовик, отличник и др. Процесс образования новых слов
идет непрерывно. Из числа 'новых слов, созданных в
последнее время, можно назвать, например, такие, как
лунник, прилуниться, звездолет, и другие слова,
возникновение которых связано с успехами советской науки н
техники в деле освоения космического пространства.
Среди новых слов, получивших широкое
распространение в советскую эпоху, особое место занимают
сложносокращенные слова. Этот тип слов возник еще до
революции. Так, в партийной среде были обычны такие
сокращения, как ЦК — Центральный комитет, ЦО —
Центральный орган и др. Во время первой мировой
войны распространились сложносокращенные военные
термины, например, комроты—'командир роты, комбат—
командир батальона и т. п. После революции
сложносокращенные слова различных типов получают
настолько широкое распространение, что это ведет к
образованию ряда нелепых, труднопроизносимых и неясных
по смыслу слов. В 30-е годы злоупотребление
сложносокращенными словами вызвало активный отпор со
стороны общественности. Однако обозначающие жизненно
важные понятия и удачно составленные в
словообразовательном отношении сложносокращенные слова прочно
вошли в современный русский язык: КПСС, ЦК, СССР,
комсомол, колхоз, совхоз, райсовет, облоно, вуз и др.
Наряду со сложносокращенными словами
распространяются так называемые сложносоединенные слова,
главным образом 'прилагательные:
организационно-массовый, научно-исследовательский идейно-воспитатель-
187

ныи, партийно-просветительный,
инженерно-технический и т. п. Эти образования в смысловом отношении
представляют собой очень тесное единство, почт одно
слово.
Очень большую роль п обогащении словарного
состава русского язи:.а советской эпохи, игрист изменение
значений старых ело».
Здесь прежде всего необходимо указать на
общественно-политическую терминологию, которая
наполнилась новым, коммунистическим, -марксистско-ленинским
содержанием: порти/!, нация, демократия,
космополитизм, on порч 1/низм, ревизионизм, либерализм,
объективизм, пролетарии! и рабочий класс, патриотизм, труд,
соревнование и т. д. Впервые повое смысловое
содержание общеспвеппо политическая терминология
получила в трудах В. И. Ленина.
Изменили свое значение и многие другие слова,
в связи с чем изменились и возможности их сочетания
с другими г'(О!;а\1п. Так, если Д) революции слога
знатный, 1НП(>У1тисн1'1чч. фпменямпсь только к
представителям госпоже! "л 'спи! <, эксплуататорских классов, то
теперь -ли (-.юза :iг;=меняются к людям труда, рабочим,
колхозникам, пч*. [ъиеннии: знатный, шахтер,
комбайнер, токарь: п(,1< . i icenHhiu учитель, горняк,
железнодорожник и I. п. [¦• результате метафорического,
переносного у ил реблеш:'! расширились значения и область
употребченич .а'лч силв. как увязать, включиться,
сигнализировать, охватить, сознательный, общественник,
показатели и др.
В расширении но шожиостей сочетаемости сюв oi-
ромную роль i[-i).ui развитие науки и техники. В
качестве примеров можно привести хотя бы такие новые
сочетания слов, ка;. слепой полет, подземный вестибюль,
споынап электростанция, искусственный спутник,
космический корабль, т.кореше космоса, лучевая терапия
и др.
Широкое распространение получили новые
устойчивые сочетания, отражающие новые общественные
отношения, новую идеологию: проверка исполнения, дело
чести, чувство нового, резервы производства; узловые
вопросы, подхватить инициативу, бригада
Коммунистического труда, социалистический лагерь, борьба за мир,
мирное сосуществование, международное сотрудниче-
188

ство, борьба за прекращение гонки вооружений, против
поджигателей войны и др.'.
БОРЬБА ЗА ЧИСТОТУ ЯЗЫКА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОй ЭПОХИ
Язык играет огромную роль в развитии
человеческого общества, это неоднократно подчеркивалось
классиками марксизма-ленинизма. В советскую
социалистическую эпоху исключительно важное значение
приобретает борьба за идеологическую содержательность
и чистоту, за ясность, простоту и выразительность
русского литературного языка. А. М. Горький в статье
«О языке» писал: «Борьба за чистоту, за смысловую
точность, за остроту языка — есть борьба за орудие
культуры. Чем острее это орудие, чем более точно
направлено, тем оно победоносней. Именно поэтому одни всегда
стремятся притуплять язык, другие—оттачивать его».
Известно, нто В. И. Ленин, до предела загруженный
государственными и партийными делами, находил
время, чтобы заниматься вопросами развития русского
литературного языка. Люди, лично знавшие Ленина,
рассказывают, как возмущала его всякая порча, всякое
искажение и засорение великого и прекрасного русского
языка. Ленин неоднократно высказывался против
злоупотребления сложносокращенными словами и против
неправильного и неоправданного употребления
иностранных слов. В заметке «Об очистке русского языка»
Ленин писал:
«Русский язык мы портим. Иностранные слова
употребляем . без надобности. Употребляем их
неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно
сказать недочеты или недостатки или пробелы?
Конечно, когда человек, недавно научившийся
читать вообще и особенно читать газеты, принимается
усердно читать их, он невольно усваивает газетные обо-
1 Подробнее об изменениях и лексике и фразеологии
литературного языка см: статьи С. И Ожегова. Основные черты раизитии
русского языка п советскую эпоху. Известия АН СССР, ОЛИЯ,
т. 10, вып, 1, 1951; К вопросу об изменениях словарного состава
русского языка в советскую эпоху. «Вопросы языкознания», 1953, № 2.
189

роты речи. Именно газетный язык у нас, однако, тоже
начинает портиться. Если недавно научившемуся читать
простительно употреблять, как новинку, иностранные
слова, то литераторам простить этого нельзя. Не пора
ли нам объявить войну употреблению иностранных слов
без надобности?»'.
Придавая большое значение нормализации русского
литературного словоупотребления, Ленин предложил
советским ученым «создать словарь настоящего русского
языка, скажем, словарь слов, употребляемых теперь
и классиками, от Пушкина до Горького»2. Такой
словарь был позднее создан группой советских ученых
под руководством проф. Д. Н. Ушакова 3.
В борьбу за чистоту и смысловую точность
русского литературного языка значительный вклад внес
А. М. Горький. Он активно и последовательно боролся
против засорения русского литературного языка
ненужными провинциализмами, жаргонизмами, неудачно
выдуманными неологизмами и прочим «словесным хламом».
В 30-е годы в русской советской литературе особенно
остро стоял вопрос об использовании диалектизмов.
Многие писателе перегружали язык своих произведений
местными словами и выражениями, стараясь употреблять их
как можно больше. Между тем эта тенденция шла
вразрез с объективной закономерностью развития
литературного языка в советскую эпоху, т. е. с ростом влияния
литературного языка на диалекты и с активизацией
процесса отмирания диалектов. К тому же нельзя упускать
из вида и тот факт, что русские писатели-классики
XIX в. уже отобрали из диалектов все наиболее ценное
в состав литературного языка, так что некоторые наши
писатели 30-х годов, стремясь обогатить литературный
язык новыми элементами народной речи, на самом деле
засоряли его «словесной шелухой». Горький решительно
восстает против злоупотребления диалектизмами. В
одной из своих статей он писал: «Если в Дмитровском
уезде употребляется слово «хрындуги», так ведь не
обязательно, чтобы население остальных 800 уездов
понимало, что значит это слово. То же следует сказать
и о слове «дефти» вместо — девки. У нас в каждой
1 В И. Л е н и н. Поли, собр соч., т. 40, стр. 49.
2 В. И. Л е н и н. Соч., т. 35, стр 369.
3 Толковый словарь русского языка. Т. 1—4, 1935—1940.
190

губернии и даже во многих уездах есть свои «говора»,
свои слова, но литератор должен писать по-русски, а не
по-еятски, не по-балахнжюки. Для того, чтобы люди
быстрее и лучше понимали друг друга, они все должны
говорить одним языком».
Неудачное словотворчество, создание бессмысленных,
вульгарных словечек и выражении также вызывает
резкий протест со стороны Горького. По поводу
словотворчества писателя Ильенкова в романе «Ведущая ось»
Горький гтисал: «Взбрыкнул, трушились, натопорщил,
грякнул, буруздил и десятки таких плохо выдуманных
словечек, все это — даже не мякина, не солома, а
вредный сорняк, и — есть опасность, что семена его дадут
обильные всходы, засорят наш богатый, сочный, крепкий
литературный язык». Аналогично высказывание
Горького по поводу ряда неудачных выражений Ф. Гладкова:
«Гладков пишет «быком щерился», «смущенно забы-
чился», «быковато шел», «бычиться» - - должно быть
думая, что все это очень образно и не думая о том, что
наткнувшись на такое нелепое слово, как «быковато
съежился», читатель представит себе быка и ежа и тоже
подумает: как это Федор Гладков ухитряется видеть
что-то общее между быком и ежом? А молодой,
начинающий писатель, следуя примеру старого литератора,
напишет: «слоновато пятился навозный жук» или «кито-
вато наряла утка». И так, по этой линии, начинает
разрастаться чепуха».
Борьба А. М. Горького за чистоту, смысловую
точность и богатство русского литературного языка была
поддержана широкой общественностью и принесла
замечательные плоды.
В последнее время усилился интерес к вопросам
культуры языка. В 1960 г. и в последующие годы в ряде газет
и журналов были опубликованы материалы,
призывающие к дальнейшей борьбе за чистоту и
совершенствование русского литературного языка. Эти материалы
вызвали живейший отклик общественности.
В советскую эпоху создаются все условия для
полного и всестороннего развития русского литературного
языка. Один из богатейших и выразительнейших языков
мира — русский язык продолжает развиваться и
совершенствоваться. Он служит делу строительства
коммунизма, делу мира и прогресса.

СОДЕРЖАНИЕ
Стр
Предисловие 3
Введение ....... . . f . 7
Содержание и задачи курса истории русского литерл-
туриого языка ¦
Литературный и «нелитературный» язык . -. «
Разиопидпости (стили) литературного языка _i__
Происхождение русского литературного языка '. :
Периодизация истории русского литературного языка .
Литературный язык древнерусской (древневосточнославян-
ской) народности, X — начало XIV и. .....
Образование и первоначальное развитие двух типов русскою ^
литературного языка, X—XII в» C25J
Язык древнерусской (древнепосточноелапяпекоп) народ- iT~\
поста B5)
Роль старослаияиского языка в развитии русского
литературного языка . _ . 26
Образование двух типов древнерусского литературного
языка
Кннжно-славяпскнй тип древнерусского' литературного ^
языка /32¦
Народно-литературный тин древнерусского литературно- S^
го языка
«Деловой язык» Киевской Руси
Появление п усиление областных различий в народпо-лите-
ратурпом типе языка, XIII—XIV вв 43
Русский язык в эпоху феодальной раздробленности . 43
Литературный язык русской (великорусской) народности,
XIV —середина XVII в . . 45
Формирование литературного языка русской (великорусской)
народности, XIV -- середина XVI вв. . ... 47
Образование общенародного языка великорусской
народности на северновеликорусской основе . . .47
«Деловой язык» Московской Руси 49
Пути развития книжно-славянского и
народно-литературного тнпон языка 51
Сближение книжно-славянского типа языка с народнолигера-
турным и литературного языка с «деловым языком»,
середина XVI — середина XVII в 58
Сближение книжно-славянского типа языка с народно-
литературным ....,,,.. 58
192

Сближение литературного языка с «деловым яэыком> , 61
Литературный язык начальной эпохи формирования русской
нации, середина XVII — середина XVIII в. ... 65
Преобразование книжно-славянского и народно-литературного
типов языка в «высокий» и «простой» стили русского
литературного языка; иторая половина XVII—начало XVill в. 67
Начало формирования русской нации и русского нациог
нального языка >
Взаимоотношение книжно-славянских и
народно-разговорных элементов в системе литературного языка
второй половины XVII в
Дальнейшее развитие литературного языка и «делового
языка» по пути сближения с живой народной речью
Обогащение словарного состава русского литературного
языка второй половины XVII в
Петровская эпоха и ее значение для развития русского
литературного языка . ¦
Разрыв с церковными традициями в литературном языке
и реформа графики ,
Обогащение словарного состава литературного языка
широким потоком народно-разговорной речи . .
Проникновение иноязычной лексики в словарный состав
русского литературного языка
Противоречия в развитии литературного языка петров-
ской эпохи и попытки их преодоления . . .
Значение деятельности Ломоносова в истории русского
литературного языка ....... i ..
«Теория трех стилей» ,,,,..
«Российская грамматика» Ломоносова ...
Стилистические нормы русского литературного языка се-'
редины XVIII в. ..,_... /
Роль Ломоносова в образовании русской "научной тер-'
минологии ,
Стилистическая теория Ломоносова как опора нормали-4
зацин литературной лексики в «Словаре Академии
Российской» A789—1794 гг.) ....
\ Литературный язык эпохи образования русской нации и обще-4
' национальных норм литературного языка, середина XVIII —¦
начало XIX в. s . . . . , . . . -ill
Основные тенденции в развитии литературного языка второй
половины XVIII в. . , 113
Узость «теории трех стилей» и пути ее преодоления .*цз
Демократические тенденции в развитии русского
литературного языка второй половины XVIII в. . .118
Жаргон дворянских салонов и борьба прогрессивных
¦кругов против галломании и галлицизмов . . . 125
Значение Радищева в истории русского литературного
языка . . , 127
Становление единых норм литературного языка в начале XIX в. 129
Дальнейшее развитие литературного языка в начале
XIX в ,129
Принципы карамзинских преобразований норм
литературного языка и стилистики .130
Лингвистическая деятельность Шишкова . , , 135

Взгляды декабристов на пути развития литературного
языка . . . . . . . ¦ . . 137
Значение басен Крылова для развития литературного
языка 130
О языке комедии Грибоедова «Горе от ума» . .145
Пушкин — основоположник современного русского
литературного языка
Вопросы культуры русского языка в понимании Пушкина J
Борьба Пушкина за народность литературного языка '
Принципы использования церковнославянизмов и архаиз-
мов в творчестве Пушкина
Основные требования Пушкина к языку прозы
Значение Пушкина в создании новой системы стилей
русского литературного языка 162
Литературный язык русской нации, середина XIX в. — наши
дни . . , . . _х. ...... 165
\Обогащение и дальнейшее развитие литературного языка ао
^второй половине XIX — начале XX в. .- . . . .167
Особенности развития и изучения литературного языка
послепушкинскон эпохи 167
Полное развитие и окончательное закрепление
пушкинских преобразований в литературном языке середины
XIX в. . . . \ . . . . .168
Рост значения научно-публицистических стилей и
дальнейшее обогащение словарного состава и
стилистических средств литературного языка во второй половине
XIX — начале XX в 177
Литературный язык советской эпохи (Щ
Значение Великой Октябрьской социалистической рево-
люции в создании нового этапа развития русского
тературного языка
Изменения в лексике и фразеологии литературного языка
Борьба за Чистоту языка социалистической эпохи
Скан
Ewgeni23

Скан
Ewgeni23
Горшков Александр Иванович
История русского
литературного языка
Редактор Малышева Г. Ф.
Технический редактор Токер А. М.
Корректор Мелейникова М. Н.
А-П604 Сдано в набор 15/VI— 64 г. Подп. к печати 22/ХН—64 г.
Формат 84X1087.32 Объем 6,125 п. л. 10,29 усл. п. л. 8,89 уч.-изд. л.
И т. № Г/28 Тираж 32 000 экз. Цена 18 к. Зак. 1545
Москва, И-51, Неглинная ул., д. 29/Г4,
Издательство «Высшая школа»
Г#шшый тематический план 1965 г. учебников для вузов
и техникумов. Позиция № 103
-^э» ¦ 1 .
{ИПиграфия № 32 Главполиграфпрома. Москва, Цветной бульвар, 26.

Созданием файла в формате DjVu
занимался ewgeni23
(ноябрь 2012)