Идеолого-пропагандистские кампании в практике функционирования сталинского режима: новые подходы и источники - Ушакова С.Н.

Author: Ушакова С.Н.

Tags: всеобщая история история бывшего ссср история сталинизма

ISBN: 978-5-8243-1822-7

Year: 2013

Similar

История повседневости в Германии. Новые подходы к изучению труда, войны и власти

Революционная Россия 1917 года и польский вопрос: Новые источники, новые взгляды

Новые источники энергии

Беспозвоночные. Новый обобщенный подход

Text

СВЕТЛАНА УШАКОВА
мосполигрй»
ИНИЗМА
ин* лиц
^ИДЕПЛПГП 1СТСКИЕ?
кдмпдниип
ФУНКЦЙа
* СТАЛЙНЕКО
СНОВЫЕ ПИДХОДЬ! М ЙСТ(ЙНИ
□ВАНИЯ;
еМима.
вшого гтетидистскмЕ
W КАМПАНИИ В ПРАКТИКЕ
Д ФУЯКиИОНИРСВМИЯ
сталинской режима-
•Иг подходы и источники
Ушакова Светлана Николаевна -
кандидат исторических наук.
Изучает проблемы социальной мобилизации
советского общества, трансформации социальной
структуры в 1920-1930-е гт. и историю
судебно-политических процессов. Принимала
участие в подготовке документальных изданий
«Политбюро и крестьянство: высылка,
спецпоселение. 1930-1940»
и «Шахтинский процесс 1928 г.:
Подготовка, проведение, итоги».
Один из авторов монографий
Интеллигенция Сибири в первой трети XX в.
Статус и корпоративные ценности» (2008)
и «Корни или щепки: Крестьянская семья
на спецпоселении в Западной Сибири
в 1930-х - начале 1950-хгт.» (2010).
Уполномоченный по правам человека
в Российской Федерации
Совет при Президенте Российской
Федерации по развитию гражданского
общества и правам человека
Государственный архив
Российской Федерации
Российский государственный архив
социально-политической истории
Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина»
Издательство
«Российская политическая энциклопедия»
Международное историко-просветительское.
БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОЕ И ПРАВОЗАЩИТНОЕ
общество «Мемориал»
Институт научной информации
по общественным наукам РАН
Редакционный совет серии:
Й. Баберовски (Jorg Baberowski),
Л. Виола (Lynn Viola),
А. Грациози (Andrea Graziosi),
А. А. Дроздов,
Э. Каррер д’Анкосс (Helene Carrere d’Encausse),
В. П. Лукин,
С. В. Мироненко,
Ю. С. Пивоваров,
А. Б. Рогинский,
Р. Сервис (Robert Service),
Л. Самуэльсон (Lennart Samuelson),
А.. К. Сорокин,
Ш. Фицпатрик (Sheila Fitzpatrick),
М. А. Федотов,
О. В. Хлевнюк
ИНИЗМА
СВЕТЛАНА УШАКОВА
ИДЕОЛОГО-ПРОПАГАНДИСТСКИЕ
КАМПАНИИ В ПРАКТИКЕ
ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
СТАЛИНСКОГО РЕЖИМА:
НОВЫЕ ПОДХОДЫ И источники
Жить стало лихше. .
жить стало веселее'
РОССПЭН
Москва
2013
УДК 94(47)
ББК 63.3(2)6-36
У93
Издание подготовлено
при финансовой поддержке гранта Президента РФ
для поддержки ведущих научных школ (НШ-991.2008.6)
Издание осуществлено при финансовой поддержке
благотворительного фонда Петра Авена «Поколение»
Ответственный редактор
д-р ист. наук, ироф. С. А. Красильников
Рецензенты:
д-р ист. наук., проф. И. С. Кузнецов
канд. ист. наук А. П. Мелентьева
канд. ист. наук Л. И. Пыстина
Утверждено в печать
Ученым советом Института истории СО РАН
Ушакова С. Н.
У93 Идеолого-пропагандистские кампании в практике функци-
онирования сталинского режима: новые подходы и источники /
Светлана Ушакова. М.: Российская политическая энциклопе-
дия (РОССПЭН), 2013. - 215 с. - (История сталинизма).
ISBN 978-5-8243-1822-7
Посредством анализа механизма, технологии и результатов различных
идеолого-пропагандистских кампаний, организованных в Западной Сибири в
конце 1920-х - 1941 г., показаны особенности социальной мобилизации, которая
являлась доминирующей для сталинского режима моделью взаимоотношений
между обществом и государством. Основу Источниковой базы исследования со-
ставляет региональная и центральная периодическая печать, последовательность
и непрерывность которой позволяют наиболее полно реконструировать хроноло-
гию и содержание кампаний. Для адекватного анализа этого крайне тенденциоз-
ного источника используются различные методы, в т. ч. контент-анализ, позво-
ляющий не только систематизировать большие текстовые массивы, но и выявить
содержавшуюся в газетах скрытую информацию.
УДК 94(47)
ББК 63.3(2)6-36
ISBN 978-5-8243-1822-7
© Ушакова С. Н., 2013
© Российская политическая
энциклопедия, 2013
ВВЕДЕНИЕ
Многие проблемы современной России обусловлены отсутствием
в ней сложившихся институтов гражданского общества, механизмов
артикуляции интересов групп и отдельной личности. Историки и
публицисты, пытаясь разобраться в причинах данного явления, обра-
щаются к особенностям национального характера, к географическим
и климатическим особенностям России, к дореволюционному опыту
нашей страны. Однако ведущая роль в складывании и закреплении
особого рода взаимоотношений между обществом и государством, по
нашему мнению, остается за советской эпохой.
Существование и функционирование советской общественно-
политической системы изначально базировалось на основе идеи по-
строения коммунизма. Выбор такого основания определил характер
отношений между обществом и воплощенной в лице верхушки боль-
шевистской партии властью: последняя играла роль не посредника
между интересами различных групп населения, а единственного ру-
ководителя, который определял направления развития страны в со-
ответствии с высшей целью. Такое, казалось бы, привлекательное для
власти соотношение таило в себе множество проблем, и главная со-
стояла в том, что она не могла опереться на свободные предпочтения
граждан и групп, их инициативу и самодеятельность. Ситуация усу-
гублялась необходимостью в кратчайшие сроки решить важнейшие
задачи, в т. ч. связанные с обеспечением внешней безопасности и кон-
курентоспособности страны при недостатке ресурсов и незрелости
нужных факторов и субъектов развития. Едва ли не единственным
способом развития оказался метод активизации общества и концен-
трации других ресурсов в целях решения поставленных целей, т. е.
социальная мобилизация. Мобилизационный тип отношений между
обществом и властью стал одной из сущностных характеристик со-
ветской системы, что и определяет необходимость серьезного ис-
следования факторов, средств и методов, которые использовались
властью для приведения общества в состояние, необходимое для вы-
полнения поставленных задач.
5
С целью социальной мобилизации применялись разные приемы,
среди которых наиболее значимыми стали идеолого-пропаганди-
стские кампании. Рассматривая последние в качестве способа со-
циальной мобилизации, историки имеют возможность не только
оценить их место в арсенале средств воздействия власти на обще-
ство, но и на примере изучения разных типов кампаний сделать вы-
воды об особенностях мобилизационных процессов в целом. Для
выяснения динамики процессов социальной мобилизации особый
интерес представляет конец 1920 - начало 1940-х гг. - второй после
периода революций и Гражданской войны этап активного формиро-
вания и окончательного оформления общества мобилизационного
типа, проверкой прочности которого стала Великая Отечественная
война.
«Большой энциклопедический словарь» определяет понятие «мо-
билизация» следующим образом: «приведение кого-либо или чего-
либо в активное состояние, сосредоточение сил и средств для дости-
жения какой-либо цели»1. Политическая мобилизация определяется
как «комплекс идей, установлений и мероприятий, обеспечивающих
готовность общественных движений, политических партий, групп
давления и др. политических акторов к организации и проведению
массовых действий, привлечение к непосредственному участию в них
широких слоев населения, различных социальных групп»2. Этим же
термином обозначаются действия населения, являющиеся следстви-
ем воздействия на него политических сил. В современной западной
политологии данный термин используется преимущественно приме-
нительно к негосударственным политическим и общественным дви-
жениям, что указывает на доминирующее представление о потенци-
ально заинтересованных в мобилизации структур, в число которых
государство не входит. Так, в 1996 г. был создан международный жур-
нал «Mobilization», специализирующийся на изучении социальных
движений, протестных реакций и коллективного поведения. Однако
несмотря на некоторые различия в определениях, основной смысл
понятия сводится к противопоставлению мобилизации автономно-
му, самостоятельному участию или выбору.
В политологии различают два вида мобилизации: соревнователь-
ную и авторитарную. Соревновательная мобилизация не подменяет
полностью автономной активности граждан и включает два взаимо-
связанных и взаимодействующих института: институт общественно-
го мнения, мнения индивидуумов и групп, с одной стороны, и инсти-
1 Большой энциклопедический словарь. М., 1991. Т. 1. С. 821.
2 Социологическая энциклопедия. М., 2003. Т. 1. С. 664.
6
тут интересов власти, политических лидеров и организаций, с другой.
Цель соревновательной мобилизации состоит в адаптации языка
вторых к уровню интересов первых. Такой вид мобилизации харак-
терен для государств с развитыми институтами гражданского обще-
ства, где есть механизмы давления общественного мнения на власть1.
Авторитарная мобилизация сводится к воздействию на обществен-
ное сознание, в ней процесс аккумуляции общественных интересов
подменяется работой по «политическому просвещению масс». В от-
личие от соревновательной мобилизации, имеющей периодический
(например, в связи с выборными кампаниями) либо избирательный
(т. е. ориентированный на отдельные группы) характер, авторитар-
ная пронизывает всю систему общественной жизни2. Очевидно, что
именно такой тип мобилизации стал наиболее характерным для взаи-
моотношений государства и общества в нашей стране.
Другая классификация процессов социальной мобилизации осно-
вана на выделении главного фактора, лежащего в их основании. В со-
ответствии с ней различают два типа: конфликтный и позитивный.
Наиболее эффективным типом мобилизации признана конфликт-
ная мобилизация, в основе которой лежит противопоставление
«мы - они»3.
Термин «мобилизация», если исследование не было посвяще-
но военным событиям, практически не использовался в советской
историографии, хотя в общественно-политической лексике 1920-
1930-х гг. он был вполне привычным и при этом не отождествлялся
только с военными приготовлениями. Отсутствие данного термина,
впрочем, не означало отрицания факта воздействия на обществен-
ное сознание со стороны политических сил, в т. ч. и посредством
идеолого-пропагандистских кампаний. Специфика точки зрения со-
ветского обществоведения заключалась в оценке характера такого
воздействия: поскольку считалось, что Коммунистическая партия
адекватно отражала интересы трудящихся, то ее деятельность по вне-
дрению в массовое сознание идей и формированию на их основе мо-
тивов социальной активности каждого человека не противопоставля-
лась самодеятельной активности личности и групп. Такая позиция
предопределила исключительно положительную оценку мобилиза-
ционного воздействия, сделала невозможным поиск его скрытых це-
лей и анализ возможных негативных последствий.
1 Гончаров Д. В. Политическая мобилизация // ПОЛИС. 1995. № 6. С. 130.
2 Там же. С. 130.
3 Там же. С. 131.
7
Проведенные в 1960-1980-х гг. исследования позволили в сере-
дине 1980-х гг. подготовить обобщающий двухтомный труд «Очерки
истории идеологической деятельности КПСС»1. В его вводной части
идеологическая деятельность КПСС характеризовалась как одна
из важнейших составляющих в построении социализма. Ее целью
признавалось формирование «нового» человека, поскольку «сила
социалистического общества в сознательности масс»2. В книге с ис-
пользованием фактического материала представлены разные спо-
собы «повышения социальной активности», среди них разъяснение
решений партии и правительства, организация соцсоревнования, по-
вышение культурного уровня, проведение политико-хозяйственных
кампаний и др. Здесь же определена роль периодической печати, ко-
торая являлась средством популяризации решений партии, активно
участвовала в пропагандистских кампаниях3.
Для западных исследователей термин «мобилизация» являлся и
является привычным и используется ими в свойственной полито-
логии трактовке, т. е. как обеспечение поддержки политики совет-
ского государства со стороны населения. Определяя цель своего ис-
следования, автор книги с характерным названием «The birth of the
propaganda state (Soviet methods of mass mobilization, 1917—1929)»
[«Рождение пропагандистского государства (Советские методы мас-
совой мобилизации, 1917-1929)»] (1985 г.), американский ученый
П. Кинез замечает, что первоначально он планировал проанализи-
ровать, как изменялись обыденные представления людей в чрезвы-
чайных условиях. Однако источники не позволили сделать это, и он
вынужден был обратиться главным образом к анализу «способа, при
помощи которого власть доводила свои идеи до населения»4.
Примечательно, что в современной отечественной историографии
термин «мобилизация» применительно к советской истории одним
из первых использовал известный отечественный историк германско-
го фашизма и политолог А. А. Галкин. В его статье «Общественный
прогресс и мобилизационная модель развития», опубликованной в
журнале «Коммунист» в 1990 г., речь идет прежде всего о мобилиза-
ционной модели экономического развития. С точки зрения оппози-
ции мобилизационной и инновационной моделей развития рассмат-
ривает историю и перспективы экономического развития экономист
1 Очерки истории идеологической деятельности КПСС. М., 1985. Т. 1:1917-1937.
Т. 2: 1938-1961. М. 1986.
2 Там же. С. 3-9.
3 Там же. С. 219-230, 270; Т. 2. С. 68,92-96.
4 Kenez Р. The birth of the propaganda state (Soviet methods of mass mobilization,
1917-1929). Cambridge, 1985. P. IX.
8
А. Г. Фонотов1. О социальной мобилизации, не используя при этом
данный термин, говорят многие другие отечественные и зарубежные
исследователи, которые анализируют широкий спектр социальных,
политических, культурных проблем отечественной истории.
Анализ Историографии выявляет следующие актуальные пробле-
мы истории мобилизационных процессов в России. Первая из них
связана с обсуждением степени уникальности сложившегося в на-
шей стране общества мобилизационного типа и его специфики. Для
исследователей, которые рассматривают мобилизацию прежде всего
как способ экономического развития, такое чрезвычайное по своему
характеру воздействие является вполне типичным в условиях остро-
го дефицита ресурсов и времени2. Использование мобилизационных
методов является в этом случае одним из признаков догоняющей
модернизации, характерной для России и для других стран так на-
зываемого второго эшелона развития. По мнению А. Г. Фонотова,
склонность России к мобилизационному типу развития начала фор-
мироваться с момента возникновения государства. Он полагает, что
в России, в отличие от Западной Европы, фактор обороны и безопас-
ности стал доминирующим при возникновении государства. Данная
особенность и конкретно-исторические условия, требовавшие реше-
ния задач, опережавших экономические возможности страны, пред-
определили использование чрезвычайных средств и организацион-
ных форм для достижения чрезвычайных целей3.
На то, что мобилизационный тип развития был обусловлен спе-
цификой модернизации России, указывают и авторы, которые анали-
зируют особенности политического и социального развития страны.
По мнению В. П. Булдакова, залогом успеха российских реформ, осу-
ществлявшихся в условиях противостояния западной политической
культуры - модернизма, с одной стороны, и традиционализма, с дру-
гой, - являлось решение следующих задач: «власть должна мобили-
зовать элиту, нейтрализовать субэлиту, парализовать маргиналов и
вызвать позитивные патерналистские эмоции низов»4. По его мне-
1 Фонотов А. Г. Россия от мобилизационного общества к инновационному. М.,
1993.
2 Галкин А. А. Общественный прогресс и мобилизационная модель развития //
Коммунист. 1990. № 18. С. 23-33; Никифорук В. А. Мобилизационный тип развития:
особый путь развития России от Ивана Грозного до Владимира Путина. М., 2004; Фо-
нотов А. Г. Россия от мобилизационного общества... С. 81-88.
3 Фонотов А. Г. Россия от мобилизационного общества... С. 86-88.
4 Булдаков В. П. XX век российской истории и посткоммунистическая советоло-
гия // Российская империя, СССР, Российская Федерация: история одной страны?
Прерывность и непрерывность в отечественной истории XX века. М., 1993. С. 13.
9
нию, в России такая подготовка была особенно необходима, так как
здесь традиционно отношения между властью и обществом покоятся
«на самом неуловимом и ненадежном из всех возможных цивилиза-
ционных основаниях - вере во взаимное согласие, своеобразном чув-
стве взаимного долга, основанных на нравственно-эстетизированном
коллективизме»1. Анализируя в своей книге «Красная смута:
Природа и последствия социального насилия» состояние российско-
го общества и его взаимоотношения с властью накануне революции,
В. П. Булдаков приходит к выводу, что проводимая в стране модерни-
зация «не подкреплялась соответствующей мобилизацией масс», что
и стало одной из причин революции2.
Социолог Л. Д. Гудков также связывает негативную мобили-
зацию, в основе которой лежит актуализация образа «врага» и ар-
хаичного деления общества «мы - они», с разрушением традици-
онного общества и началом модернизации, сопровождающимися
атомизацией общества3. Следующий за этим этап создания мас-
сового общества4 может проходить по-разному. Первый вариант,
характерный для классической западной модернизации, предпо-
лагает универсализацию общества на основе приведения уже сло-
жившихся социальных отношений (с сохранением ценности их
разнообразия и непременным уважением ко всем сторонам этих
отношений) «в соответствие с некоторыми идеальными представ-
лениями» (имеются в виду религиозно-философские ценности и
ценности буржуазного либерализма)5. Другие варианты характер-
ны для догоняющей, или традиционализирующейся модернизации
с такими ее чертами, как непоследовательность и ограниченность,
затянутый процесс атомизации, контролируемость властью, отказ
(или даже запрет) от либеральных ценностей. «Именно в этих слу-
чаях в процесс массовизации начинают включаться представления
о «враге», потенциальной угрозе для «всех», задающей единство
негативной солидарности»6.
1 Булдаков В. П. Красная смута: Природа и последствия социального насилия. М„
1997. С. 14.
2 Там же. С. 16.
3 Гудков Л. Д. Идеологема «врага»: «Враги» как массовый синдром и механизм
социокультурной интеграции // Образ врага. М., 2005. С. 16-19.
4 Данный термин Л. Гудков использует в несколько непривычном смысле, под-
разумевая под ним прежде всего антитезу сословно-корпоративному и атомизирован-
ному обществу.
5 Гудков Л. Д. Идеологема «врага»... С. 20, 21.
6 Гудков Л. Д. Идеологема «врага»... С. 21.
10
В отличие от большинства отечественных исследователей, ко-
торые настаивают на исторически обусловленной специфике рос-
сийского варианта политического, экономического и социального
развития, а также от «отцов-основателей» западной советологии,
связывавших особенности советской политической системы с ее
«восточнодеспотическими» корнями, в современной западной исто-
риографии сформировалась традиция рассматривать советский
исторический опыт, в том числе мобилизационный тип взаимоот-
ношений общества и государства, как вполне характерный для мас-
сового общества. Так, по мнению П. Кинеза, проанализировавшего
систему и содержание пропаганды не только большевиков, но и их
противников в Гражданской войне, основополагающая роль методов
мобилизации в жизни советского общества определялась не злокоз-
ненностью и циничностью большевиков. Использование мобилиза-
ционных методов - характерная черта массового общества, примером
которого и была советская система. Специфика советского варианта
заключалась в системе «внедрения взглядов» (т. е. используемых
методах и структурах, которые должны были доносить содержание
пропаганды до разных слоев общества), «которая и представляется
наиболее непривлекательной стороной»1.
Анализ советских политических практик как характерных для
новейшего времени представлен в статье П. Холквиста «“Осве-
домление - это Альфа и Омега нашей работы”: Надзор за настроения-
ми населения в годы большевистского режима и его общеевропейский
контекст», впервые опубликованной в «Journal of Modern History»
в 1997 г. Данная статья кажется нам во многих аспектах революци-
онной. В отличие от привычных ракурсов изучения документов, за-
фиксировавших итоги работы советской осведомительной системы
(в первую очередь широко и в большом объеме доступных информа-
ционных сводок, составленных не только карательными органами, но
и другими структурами), Холквист ставит цель проанализировать не
содержание этих документов как источника по истории обществен-
ного сознания и не механизм действия карательных органов по ор-
ганизации контроля, а «те основные принципы, которые побуждали
советское государство заниматься надзором за населением»2. По его
мнению, «стремление к получению и созданию подобных материалов
1 Kenez Р. The birth of the propaganda state... P. 3.
2 Холквист П. «Осведомление - это Альфа и Омега нашей работы»: Надзор за на-
строениями населения в годы большевистского режима и его общеевропейский кон-
текст // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Советский пе-
риод: Антология. Самара, 2001. С. 46.
11
фактически имеет гораздо большее значение, чем сами эти материа-
лы», поскольку оно характеризует государство и систему его взаимо-
отношений с обществом1.
Прежде всего П. Холквист определяет понятие «надзор», отли-
чая его от сбора информации с охранительной целью, - «надзор за
населением представляет собой сбор информации не ради простого
описания состояния умов населения, а в целях управления этим со-
стоянием и придания ему определенной формы»2. В такой трактов-
ке надзор становится одним из способов социальной мобилизации,
на что обращает внимание и сам Холквист. Сравнивая деятельность
царской охранки и надзор, организованный большевиками и их про-
тивниками в Гражданской войне, а также деятельность соответству-
ющих структур в западноевропейских странах - участницах Первой
мировой войны до и после 1914 г., автор приходит к выводу, что «над-
зор за настроениями населения нельзя считать присущим исключи-
тельно социализму или большевистской идеологии», так же как и
нельзя считать его типично русским явлением3.
Рубежным событием для развития института надзора за населе-
нием, по мнению П. Холквиста, стала Первая мировая война. Именно
она обозначила переход от охранительной деятельности к надзору
за всем спектром общественных настроений. Целью данной прак-
тики было вовлечение населения в действия государства в качестве
не только объекта, но и активного субъекта. Надзор являлся спосо-
бом количественного и качественного описания «новоизобретенно-
го ресурса - национальной воли или духа»4. Этот процесс связан с
переходом от так называемой территориальной к правительственной
концепции власти, которая предполагает управление населением
на основе принципов эффективности и экономичности с идеальной
целью воспитания общества в целом и его отдельных граждан. По
мнению Холквиста, этот переход, начавшийся еще в XIX в., стал воз-
можен в чрезвычайных условиях войны.
Таким образом, превращение надзора в инструмент конструи-
рования социальной реальности является признаком современного
периода мировой истории. Специфика советского варианта, как счи-
тает автор статьи, заключалась в его идеологической основе, утверж-
давшей абсолютную правомерность переделки мира и человека и при
этом в определенные сроки, которая оказывала серьезное влияние и
1 Холквист П. Осведомление... С. 47.
2 Там же. С. 48.
3 Там же. С. 62.
4 Там же. С. 67.
12
на практику управления, поскольку человеческий фактор зачастую
считался едва ли не решающим в выполнении тех или иных задач’.
Данная особенность значительно усилила роль надзора в качестве
инструмента изменения социальной реальности.
Определяя факторы, которые способствовали складыванию мо-
билизационного общества, большинство исследователей подчер-
кивают значимость фактора военной угрозы. Данная проблема, по-
лучившая в исторической публицистике конца 1980-х гг. название
«синдром осажденной крепости», в настоящее время разрабатыва-
ется на основе конкретно-исторических исследований. В моногра-
фии Н. С. Симонова, посвященной созданию и развитию военно-
промышленного комплекса СССР в 1920-1950-е гг., на основе
сравнительного анализа идеологических документов, политических
решений высших партийных органов, мобилизационных и общеэко-
номических планов показано, что «военная тревога» 1927 г. и связан-
ные с ней политические решения оказали самое серьезное влияние
на переход к жестко директивному способу управления экономикой
страны, который был осуществлен в конце 1920-х гг., «невзирая на
вопиющие хозяйственные диспропорции и полное расстройство
товарно-денежного обращения»1 2. Н. С. Симонов определяет данный
вариант экономического развития как характерный для военного
времени и называет его «военно-мобилизационной системой управ-
ления», выделяя при этом следующие признаки: мобилизационный
характер финансовой и ресурсной политики, милитаризация труда,
жесткое регулирование системы потребления и оплаты труда3. Автор
признает, что эффект от использования такой системы в мирное вре-
мя значительно ниже, чем издержки, вместе с тем он полагает, что это
был единственно возможный способ преодоления в короткий срок
военно-технической отсталости СССР4.
Социальная мобилизация, построенная на факторе «военной
угрозы», - один из вариантов конфликтной мобилизации, общим
основанием реализации которой является образ «врага». Огромный
мобилизационный эффект, которым обладает противостояние «мы -
они», является предметом не только исторических исследований,
поэтому многие работы, посвященные данной проблеме, носят меж-
1 Холквист П. Осведомление... С. 69-72.
2 Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 20-50-е годы: темпы
экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996.
С. 59-70.
3 Там же. С. 70,71.
4 Там же. С. 72.
13
дисциплинарный комплексный характер. В 1966 г. в СССР вышла
книга историка-медиевиста Б. Ф. Поршнева «Социальная психоло-
гия и история», которая заметно отличалась от подавляющего боль-
шинства историко-теоретических работ, написанных в строгом со-
ответствии с основными положениями советской идеологии. Книга
не потеряла своей актуальности, на многих ее выводах базируются
современные социально-психологические исследования истори-
ков. Автор показал действие современных западных социально-
психологических теорий на историческом материале. По мнению
Поршнева, решающую роль в складывании какой-либо человеческой
общности играет оппозиция «мы - они». Автор позволил себе выска-
зать еретическую с точки зрения марксизма мысль, что иногда такое
«психологическое» оформление общностей опережает появление
соответствующих социально-экономических предпосылок. На фоне
рассуждений о решающей роли коллективизма в развитии советско-
го общества революционно звучали следующие выводы автора: «Ни
история, ни этнография не знают каких-либо групп или общностей
людей, каких-либо “мы”, изолированных от других и так или иначе
не противопоставляющих себя другим. Было бы незакономерно рас-
сматривать специфически усиливающее или ослабляющее действие
коллектива, общности на те или иные мотивы и черты поведения
отдельного члена в отрыве от одновременного внешнего отличения
коллективом, общностью от других [...] это две стороны одного и того
же явления»’. При этом категория «они» исторически предшествова-
ла категории «мы» и обладает большим мобилизационным и консо-
лидирующим эффектом* 2. Автор рассматривает случаи намеренного
создания в обществе «мнимых “они”», когда «“мы” не может психиче-
ски сконструироваться без такого противопоставления»3. Зачастую
это реальные «они», часть характеристик которых преувеличена.
Не менее ценны наблюдения Б. Ф. Поршнева над случаями созда-
ния образа внутреннего «врага». По его мнению, для общественных
настроений характерно существование «затаившихся “они”». Их по-
иск «служит постоянным критическим зондажем в своем собственном
“мы”». Роль такого рода контроля «тем более напряжена и интенсив-
на, чем более замаскированными представляются эти не принадле-
жащие к “мы” элементы [...] Может быть, даже в отношении пред-
’ Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1979. С. 111.
2 Там же. С. 81-82.
3 Там же. С. 115.
14
полагаемых замаскированных “они” социально-психологическая оп-
позиция «мы и они» особенно остра и активна»1.
После всплеска в конце 1980-х гг. интереса не только истори-
ков, но и социологов к историческим корням проблем советского
общества новый импульс историко-социологическим исследовани-
ям феномена образа «врага» придали события конца 1990 - начала
2000-х гг., связанных с обострением конфликта в Чечне, нарастанием
националистических настроений и некоторым обострением отноше-
ний с Западом. Результаты состоявшегося в 2002 г. «круглого стола»,
на котором обсуждались причины формирования, способы прояв-
ления образа «врага» на историческом материале, охватывающем
события XVIII-XX вв., опубликованы как сборник статей «Образ
врага». В этот сборник вошли статьи, посвященные масонофобии,
антинаполеоновской и антифашистской пропаганде, отрицательным
образам «лиц кавказской национальности» и др. Заглавная статья
«Идеологема “врага”: “Враги” как массовый синдром и механизм со-
циокультурной интеграции» написана социологом Л. Д. Гудковым.
Уже в названии статьи обозначен один из тезисов автора: образ
«врага» важная составляющая механизма негативной мобилизации.
Интерес Гудкова к данной теме связан с тем, что, как показывают
социологические исследования, «процессы медленного разложения
советской системы сдерживаются (и отчасти подавляются) особой
природой советского человека, сформированного взаимодействием с
репрессивными и контролирующими структурами общества и адап-
тированного к ним»2.
По сути, Л. Гудков дает свой ответ на вопрос, который беспокоит
многих исследователей истории советского общества конца 1920 -
начала 1950-х гг., - каким образом было возможно появление не-
нависти и агрессии на разных уровнях от коммунальной квартиры,
кабинета следователя до массовых митингов у вполне нормальных
людей. В основе массового признания и адаптации к репрессивному
режиму, без которых последний не может существовать долго, лежит,
по мнению автора, та «пластичность социальной природы человека»,
которая связана с «практическим имморализмом в сочетании с реду-
цированными традиционалистскими представлениями о социальном
мире, организованном по модулю “свои - чужие”»3.
Одним из наиболее важных среди этих представлений является
«идеологема “врага”». Л. Д. Гудков указывает на то, что семантика
1 Поршнев Б. Ф. Социальная психология... С. 116.
2 Гудков Л. Идеологема «врага»... С. 7.
3 Там же. С. 9.
15
«врага» гораздо шире, чем просто обозначение противника, - она ак-
туализирует нормы и ценности, характерные для общества, и уста-
навливает связи между этими ценностями и характером отдельного
человека, входящего в целое1. Рассматривая конкретно-исторические
образы “врагов”, автор показывает, как «совокупность представля-
емых «врагов» создавала симметричную официальной картине
советского общества систему негативных представлений об иной
возможной социальной структуре и соответственно об осуждаемых,
“ненадлежащих” достижительских мотивациях»2. Так, образы «быв-
ших» (дворян, представителей высшей интеллигенции, офицерства,
священнослужителей, эмигрировавших или оставшихся в стране),
сочетавшие в себе внешнее благородство и цинизм, должны были сти-
мулировать «классовый пролетарский рессантимент и одновременно
работали на укрепление позитивных, “эгалитаристски” подаваемых
образов партийных руководителей»3. Такая расширенная семантика
образа «врага» позволяет говорить о том, что «выдвижение на пер-
вый план риторики врага уже может служить симптомом важнейших
социальных процессов - массовой консолидации мобилизационного
типа, блокировки инновации, консервации архаических представле-
ний и ритуалов»4.
Рассматривая механизмы формирования и действия образа «вра-
га», Л. Д. Гудков делает следующие важные наблюдения. Он полага-
ет, что «активизация роли врага в общественном мнении» не может
быть связана только с воздействием пропаганды: такой вывод связан
с уже признанным в социологии тезисом о том, что действенность
пропаганды может быть обеспечена только если она опирается на
имеющиеся представления и стереотипы, соответствует ожиданиям
и запросам в массовом сознании. Следовательно, «актуализация об-
раза врага означает, что само общество начинает испытывать силь-
ные социальные напряжения», а исследовательская проблема заклю-
чается в ответе на вопрос «при каких условиях и под влиянием каких
обоюдных интересов возникает этот процесс взаимодействия, какова
логика его развертывания и затухания, каковы культурные ресурсы
и социальные последствия?»5 Гудков определяет характерные чер-
ты, которыми наделялся тот или иной актор, чтобы стать «врагом»:
неопределенность и непредсказуемость; от него должна исходить
1 Гудков Л. Идеологема «врага»... С. 9.
2 Там же. С. 64,65.
3 Там же. С. 58.
4 Там же. С. 9.
5 Там же. С. 11, 13.
16
смертельная опасность, которая отличает «врага» от близких ему
категорий «другой», «маргинал», «чужой»; деперсонификация обра-
зов, которая должна подавлять сочувствие со стороны окружающих,
и др.
Определяемые автором особенности техники советской пропа-
ганды сходны с теми, которые выделяют другие исследователи: ре-
прессивный контроль, информационная изоляция, создание системы
политической социализации. Как и П. Кинез, он полагает, что круг
адресатов пропаганды невелик и определяется людьми, умеющими
читать и понимать прочитанное (по оценкам Гудкова, их доля в конце
1930-х гг. составляла 8 %). Но если Кинез полагает, что достаточность
этого круга определялась действием механизмов передачи содержа-
ния пропаганды тем, кто не мог воспринять его непосредственно, то
Л. Гудков считает, что достаточно было охватить действием пропа-
ганды группы, характеризующиеся «быстрой вертикальной мобиль-
ностью» и обязанные всем властью’.
Конкретно-исторические особенности создания образа «врага» и
механизма его действия являются приоритетом исследований исто-
риков. В их поле зрения попали такие важные вопросы, как механиз-
мы и способы формирования образа «врага»; особенности массового
сознания, которые обеспечивали успех такому воздействию; роль
образа «врага» в советской истории и связанная с этим проблема под-
держки обществом репрессивной политики государства* 2. Как извест-
но, данная проблема является одним из камней преткновения в споре
между сторонниками «тоталитарной» и «ревизионистской» концеп-
ций советской истории. С точки зрения первых, общественная под-
’ Гудков Л. Идеологема «врага»... С. 55.
2 Арнаутов Н. Б. Использование образа «врага народа» в перйбдйчеГкой 1МЧати
Западной Сибири в период «большого террора» // Исторический ежегодник. 2007.
Новосибирск, 2007. С. 198-210; Вашик К. Метаморфозы зла: немецко-русские обра-
зы врага в плакатной пропаганде 30-50-х годов // Образ врага. М., 2005. С. 191-229;
Голубев А. В. «Если весь мир обрушится на нашу Республику»: призраки войны в со-
ветском обществе 1920-30-х годов // Военно-историческая антропология: Ежегодник,
2005/2006. М„ 2007. С. 111-124; Он же. Запад глазами советского общества (Основ-
ные тенденции формирования внешнеполитических стереотипов в 30-х годах) // Оте-
чественная история. 1996. № 1. С. 104-120; Назаров А. Трансформация образа врага в
советских хроникальных кинофотодокументах июня - декабря 1941 г. // Образ врага.
С. 175-190; Невежин В. А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в
преддверии «священных боев», 1939-1941 гг. М„ 1997; Рейли Д. Дж. «Изъясняться
по-большевистски», или как саратовские большевики изображали своих врагов //
Отечественная история. 2001. № 4. С. 79-91; Савин А. И. Образ врага. Протестантские
Церкви в сибирской прессе 1928-1930 гг. // Урал и Сибирь в сталинской политике.
Новосибирск, 2002. С. 57-80; Сенявская Е. С. Противники России в войнах XX века
(Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества). М., 2006; Фатеев А. В. Образ
врага в советской пропаганде 1945-1954 гг. М„ 1999; и др.
держка обеспечивалась массированным идеолого-пропагандистским
воздействием и тотальным контролем над состоянием общественно-
го и индивидуального сознания. С точки зрения вторых, она являлась
проявлением специфики массового сознания. Очевидно, что в своих
крайних проявлениях обе эти позиции не могут быть результативны.
Поэтому уже в первой половине 1990-х гг. сторонники теории тота-
литаризма, продолжая акцентировать исследовательский интерес на
идеологическом воздействии на общество со стороны государства,
обратились в то же время к изучению специфики массового созна-
ния’. Представители же так называемой социальной истории (коих и
причисляют к историкам-«ревизионистам») среди прочих факторов,
формирующих массовое сознание, обращают свое внимание и на воз-
действие со стороны властных структур, правда, предпочитая гово-
рить о его косвенных, но пронизывающих всю повседневную жизнь
формах (подробнее о таких исследованиях будет сказано ниже).
В своих работах А. В. Голубев показывает, что утверждение в
СССР тоталитарного политического режима нашло «опору в опре-
деленных механизмах массового сознания»1 2. Главной характеристи-
кой массового сознания А. В. Голубев считает его мифологичносты
Свойственная мифологизированному сознанию «склонность к одно-
цветному восприятию мира и нетерпимость к любому инакомыс-
лию», по его мнению, позволяет «кое-что понять и в механизмах
террора»3. Особое внимание Голубев уделяет анализу роли внешне-
политических стереотипов массового сознания, которые он относит
к числу наиболее устойчивых, поскольку в этой области советские
люди имели наименьший самостоятельный опыт освоения действи-
тельности и в качестве информации у них были только официальные
источники. Автор определяет факторы, влиявшие на формирование
и закрепление стереотипов: уровень образования, особенности соци-
альной психологии, сознательная политика власти, которая с конца
1920-х гг. всеми силами стремилась ограничить количество непо-
средственных контактов и возможность получения информации по
негосударственным каналам4.
Один из главных выводов А. В. Голубева касается важной научной
проблемы о степени подверженности советской политической элиты
стереотипам, которые посредством идеолого-пропагандистских кам-
1 Голубев А. В. Тоталитаризм как феномен российской истории XX века // Власть
и общество в СССР: политика репрессий (20-40-е гг.). М„ 1999. С. 7-33; Кузне-
цов И. С. Советский тоталитаризм. Очерк психоистории. Новосибирск, 1995.
2 Голубев А. В. Тоталитаризм как феномен... С. 16.
3 Там же. С. 19-20.
4 Голубев А. В. Запад глазами советского общества...
18
паний она транслировала в массовое сознание, другими словами, это
вопрос о том, насколько искренней была власть, говоря о внутренних
и внешних «врагах». Автор полагает, что хотя уровень мифологиза-
ции сознания разных социальных групп в советском обществе был
неодинаков, все же степень различия между ними была значитель-
но меньшей, чем в западных государствах, и советская политическая
элита была также в значительной мере подвержена воздействию сте-
реотипа враждебности внешнего мира, переросшего в ксенофобию.
По мнению Голубева, внешнеполитические стереотипы способство-
вали мобилизации советского общества.
Исследования И. С. Кузнецова, главным объектом которых яв-
ляется сибирское крестьянство 1920-1930-х гг., также позволяют
сделать несколько важных выводов для понимания механизмов соци-
альной мобилизации. По его мнению, идеологическое и культурное
воздействие, которое оказывалось на сибирскую деревню с установ-
лением советской власти, и новые общественно-политические усло-
вия в целом повлияли на устойчивые компоненты крестьянской пси-
хологии, что способствовало формированию здесь в конце 1920-х гг.
социально-психологических предпосылок для «великого перелома»1.
Наиболее восприимчивыми к воздействию пропаганды оказались
полуобразованные слои, которые только приобщились к азам куль-
туры и образования, в результате потеряв традиционную для кре-
стьянства осторожность и испытывая особое доверие к официальной
информации2, и, конечно же, молодежь3. Обе группы играли важную
роль в общественной жизни сибирской деревни и потому оказали су-
щественное влияние на изменение ее социально-психологического
облика.
Обращаясь к анализу работ представителей так называемой со-
циальной истории, хочется отметить, что здесь в наибольшей степе-
ни проявляются эвристические возможности нетрадиционных для
отечественной историографии советского периода методов исследо-
вания. Содержание, характер и способы воздействия на обществен-
ное, массовое и индивидуальное сознания изучаются не через ана-
лиз директивных документов (наиболее неудачные варианты такого
анализа сводятся к отождествлению формулировок документов и
1 Кузнецов И. С. На пути к «великому перелому». Люди и нравы сибирской де-
ревни 1920-х гг. (Психоисторические очерки). Новосибирск, 2Q01. С. 226-232; Он же.
Формирование «образа врага» и социально-психологические предпосылки тоталита-
ризма (по материалам сибирской деревни) // Вопросы истории Сибири. Новосибирск,
1996. С. 52-63.
2 Кузнецов И. С. На пути к «великому перелому»... С. 217-224.
3 Там же. С. 116-135.
19
реального содержания пропаганды1) и программных идеологических
документов, в которых прямо сформулированы основные пропаган-
дистские тезисы. В качестве альтернативы избираются источники
(в первую очередь нарративные), косвенно, непреднамеренно свиде-
тельствующие об идеологическом воздействии и его результатах, что
и определяет их ценность. Вместе с тем в исследованиях такого рода,
более чем в других исторических работах, заметна субъективность
авторов, проявляющаяся в интерпретациях источников и гипотетич-
ности выводов, что делает их дискуссионными. Наиболее перспек-
тивными нам кажутся работы, выполненные в рамках исследования
проблем социальной и национальной идентичности в советском об-
ществе. Здесь приоритет принадлежит американским историкам во
главе с Ш. Фитцпатрик2. Имея другую исследовательскую задачу,
автор прямо не указывает на социальную идентичность как на способ
социальной мобилизации, но ее выводы об использовании «припи-
сыванию к классу» для конструирования социальной реальности в
советском обществе3 инициировали эти исследования.
С начала 1990-х гг. научная тема феномена идеолого-пропаган-
дистских кампаний в СССР стала одной из актуальных. Кампании
изучаются как отдельное явление общественно-политической жизни
и в качестве идеологических составляющих более общих процессов,
например, антирелигиозной политики, борьбы с «оппозицией» и
др/ Как показали исследования В. Д. Есакова, С. А. Красильникова,
1 В современной историографии в наибольшей степени это проявляется при
изучении так называемого военно-патриотического воспитания. Если в отношении
других сфер пропаганды (внешнеполитической, внутриполитической) произошла
почти кардинальная переоценка их содержания, что нашло отражение и в изменении
терминологии, то здесь в работах многих историков (особенно молодых авторов) со-
храняется не только дух, но и лексика документов. В качестве примеров приведем
названия некоторых работ: Агарев А. Ф. Историческая необходимость патриотическо-
го воспитания крестьянства в районах Российского Нечерноземья, подвергавшихся
немецко-фашистской оккупации // Актуальные проблемы новой и новейшей истории
России XIX-XX веков. Рязань, 2002. С. 46-60; Ляушин В. П. Патриотическое воспи-
тание молодежи севера Сибири в годы Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.).
Екатеринбург, 2004; Ростов Н. Д. Если завтра война: Подготовка молодежи Западной
Сибири к защите Родины (1937 - июнь 1941 гг.). Барнаул, 2004; и др.
2 Коткин С. Говорить по-большевистски // Магнитная гора: Сталинизм как ци-
вилизация // Американская русистика... С. 250-328; Фитцпатрик Ш. «Приписывание
к классу» как система социальной идентификации // Там же. С. 174-207; Она же.
Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: го-
род. М., 2001; Davies S. «Us against them»: social identity in Soviet Russia, 1934-41 //
Stalinism: New Directions. London; N. Y., 2000. P. 47-70; и др.
3 Фитцпатрик Ш. «Приписывание к классу»... С. 197-200.
3 Брачев В. С. «Дело историков» (1929-1931 годы). СПб., 1997; Генина Е. С. Кам-
пания по борьбе с космополитизмом в Кузбассе (конец 1940-х - начало 1950-х гг.).
20
Е. С. Левиной, К. Н. Морозова, В. А. Невежина, С. Г. Петрова, ре-
шения, определявшие направленность, содержание и даже кон-
кретные формы реализации наиболее важных кампаний принима-
лись на самом высоком уровне вплоть до первых лиц государства.
Институциональная основа реализации идеолого-пропагандистских
кампаний - агитационно-пропагандистская система и периодическая
печать как один из ее элементов в современных исследованиях рас-
сматриваются как неотъемлемая часть государственного аппарата,
выполнявшая функции информации, идеологического воздействия
и политического контроля’.
В современной отечественной историографии сложилась мето-
дика анализа технологии реализации кампаний, главным образом в
периодической печати (что определяется спецификой Источниковой
базы). Эта методика включает выделение основных этапов кампании,
определение специфических приемов, анализ эволюции содержания
пропагандистского материала. Исследователи, как правило, анализи-
Красноярск, 2003; Горяйнов А. Н. «Ленинградская правда» - коллективный органи-
затор «Великого перелома» в Академии наук // Вестник АН СССР. 1991. № 8; Гу-
щин Н. Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.): методы, этапы, социально-
экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996; Есаков В. Д., Ле-
вина Е. С. Дело КР: Суды чести в идеологии и практике послевоенного сталинизма. М.,
2001; Есиневич А. А. Театр абсурда, или Судебный процесс по «Шахтинскому делу».
СПб., 2004; Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседнев-
ность. М., 1999; Кислицын С. А. Шахтинское дело. Начало сталинских репрессий про-
тив научно-технической интеллигенции в СССР. Ростов-на-Дону, 1993; Красильни-
ков С. А., Кликушин М. В. Анатомия одной идеологической кампании; «лузинщина»
в Сибири // Советская история: проблемы и уроки. Новосибирск, 1992; Красиль-
ников С. А., Морозов К. Н. Предисловие // Судебный процесс над социалистами-
революционерами (июнь - август 1922 г.): Подготовка. Проведение. Итоги: Сб. доку-
ментов. М„ 2002. С. 15-144; Кузнецов И. С. Сибирские «кондратьевцы» в годы «Ве-
ликого перелома» // Дискриминация интеллигенции в послереволюционной Сибири
(1920-1930 гг.). Новосибирск, 1994; Невежин В. А. «Если завтра в поход...»: подготов-
ка к войне и идеологическая пропаганда в 30-х - 40-х гг. М.; 2007; Невежин В. А. Син-
дром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев»,
1939-1941 гг. М., 1997; Перченок Ф. Ф. «Дело Академии наук» и «Великий перелом»
в советской науке // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук
СССР. М., 1995. С. 201-236; Петров С. Г. Документы делопроизводства Политбю-
ро ЦК РКП(б) как источник по истории Русской церкви (1921-1925 гт.). М., 2004;
Сизов С. Г. Научно-педагогическая интеллигенция Западной Сибири и идеологиче-
ские кампании послевоенного времени (1946 - март 1953 гг.). Омск, 2002; Турицын
И. В. Власть и пресса в советской России: проблема взаимоотношений и взаимовлия-
ния в 20-е годы. М., 1998; и др. «
’ Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР. 1917-1991. М., 2002; Исключить
всякие упоминания... Очерки истории советской цензуры. М„ 1995; Невежин В. А.
Синдром наступательной войны... С. 27-52; Соскин В. Л. Российская советская куль-
тура (1917-1927 гг.): Очерки социальной истории. Новосибирск, 2004; Турицын И. В.
Власть и пресса...
21
руют несколько близких по тематике кампаний, что позволяет им сде-
лать выводы о том или ином направлении политики в целом. Таково
комплексное исследование содержания и форм военной пропаганды
в конце 1930 - начале 1940-х гг., проведенное В. А. Невежиным, на
основе которого он сформировал аргументированную позицию в дис-
куссии о подготовке СССР к наступательной войне. В то же время не-
обходимо отметить, что в современной историографии практически
отсутствуют исследования, в которых бы сравнивались разные типы
кампаний, что позволило бы выявить типичные черты советских
идеолого-пропагандистских кампаний, определявшие их место в
функционировании сталинского режима.
Опыт подобного исследования представлен в данной книге. Нами
ставится цель: на основе анализа механизма, технологии и результа-
тов трех типов кампаний (имевших в основе фактор внешней угрозы,
направленных против внутренних «врагов» и преследовавших цели
позитивной мобилизации) показать особенности социальной моби-
лизации, которая была доминирующей для сталинского режима мо-
делью взаимоотношений между обществом и государством.
Хронологические рамки работы охватывают период с 1927 г. по
июнь 1941 г. Нижняя граница выбрана нами как отправная точка в
строительстве сталинской модели социализма. Выбор верхней грани-
цы исследования связан с желанием автора показать состояние со-
ветского общества накануне Великой Отечественной войны, которая
стала испытанием на прочность созданного режима.
Использованные в исследовании источники целесообразно разде-
лить на группы, выделенные по принципу единства и характера со-
держащейся в них информации.
Первая группа источников представлена материалами и постанов-
лениями съездов, конференций, пленумов, текстами публичных вы-
ступлений советских политиков, публиковавшимися в печати поста-
новлениями ЦК ВКП(б) и ЦИК СССР, наркоматов, общественных
организаций, документами, имевшими публичный характер. Они
рассматриваются нами прежде всего как пропагандистские материа-
лы, в которых обозначены декларируемые идеологические установки
и цели кампаний, и этим определяются принципы исторической кри-
тики данных документов.
Вторая группа представлена материалами, раскрывающими внут-
ренний механизм подготовки и проведения кампаний в масштабах
страны и в регионе. Это распорядительная и протокольно-резолю-
тивная делопроизводственная документация органов власти и управ-
ления (в число которых, разумеется, входят партийные органы раз-
ных уровней), общественных организаций и учреждений. Основная
часть этих документов, в т. ч. относившихся к так называемому обще-
22
му делопроизводству, не подлежала опубликованию в печати, часть
из них имеет грифы секретности. При выявлении документов данной
группы мы руководствовались тем, что решения об организации кам-
паний принимали партийные органы, непосредственное руководство
кампаниями осуществляли агитпропотделы и отделы печати коми-
тетов ВКП(б). Соответственно нами были проанализированы дело-
производственные комплексы ЦК ВКП(б), Сибкрайкома, Западно-
Сибирского крайкома, Новосибирского обкома ВКП(б).
Из всего периода нашего исследования в РГАСПИ хранится дело-
производственная документация агитпропотдела (АПО) ЦК ВКП(б)
только за 1927 г. Частично письма директивного характера АПО ЦК
ВКП(б) в адрес местных комитетов и редакций газет были выявле-
ны среди документов других отделов ЦК, в частности секретного.
Экземпляры некоторых директив ЦК, в т. ч. отсутствующих в фон-
де ЦК ВКП(б), обнаружены нами в фондах Сибкрайкома, Западно-
Сибирского крайкома, Новосибирского обкома, Томского окружкома.
Здесь же находятся директивы по организации кампаний, составлен-
ные крайкомом (обкомом) партии для местных партийных органов.
Делопроизводственные комплексы исполнительных органов со-
ветов, государственных учреждений, общественных организаций
также содержат материалы, которые были привлечены в качестве
источников. Для их выявления нами были изучены комплексы ар-
хивных материалов ЦИК СССР, региональных исполкомов советов
(Сибкрайисполком, Запсибкрайисполком, Новосибирский облис-
полком) и их отделов народного образования, а также профсоюзных
организаций, фонды сибирских вузов.
Анализ директивных документов дал значительную информацию
для понимания механизма пропагандистского воздействия, так как в
них указаны общее направление и цели кампаний; планируемые ме-
роприятия и их характер. Соотнесение этих данных с информацией,
полученной из газетных материалов, в некоторых случаях позволило
определить, как реализовались директивы и кто в действительности
был организатором той или иной акции.
Использованная протокольно-резолютивная документация вклю-
чала протоколы и стенограммы заседаний разного рода коллегий,
съездов, совещаний, пленумов. Протоколы заседаний бюро партий-
ных комитетов разного уровня - от ЦК до окружкомов партий, а так-
же заседаний Конституционной комиссии ЦИК СССР, президиумов
ВЦСПС, - как правило, краткие и могут дать лишь представление о
том, какие из касающихся пропагандистской работы вопросов обсуж-
дались на этих заседаниях. Некоторые из них, впрочем, сопровож-
дались материалами к заседаниям, которые по своему характеру и
информационной ценности для нашего исследования схожи с распо-
23
рядительными либо отчетными документами. Стенограммы совеща-
ний не только представляют развернутую позицию представителей
власти по вопросам мобилизации общества, но и дают возможность
проследить процесс выработки решений, столкновения различных
точек зрения. В нашем исследовании были использованы стено-
граммы краевого партийного совещания по вопросу о реформе вузов
(февраль 1930 г.), I Западно-Сибирского съезда научных работников
(ноябрь 1930 г.), совещаний стахановцев с руководителями государ-
ства, заседаний Конституционной комиссии ЦИК СССР, пленумов
ЦК ВКП(б) и др. Необходимо, однако, учитывать, что стенограммы
не представляют полную копию сказанного на заседаниях: некоторые
высказывания сознательно не протоколировались, стенограммы пра-
вились не только из стилистических, но и политических соображе-
ний. Характерной чертой стенограмм совещаний с участием первых
лиц государства является отсутствие в архивных делах стенограмм
их докладов. Стенограммы докладов представителей Москвы, при-
нимавших участие в региональных совещаниях, также отсутствуют.
Используя стенограммы в качестве источника, мы учитывали ха-
рактер совещания, так как некоторые из них имели исключительно
пропагандистскую функцию (например, съезд научных работников
Западной Сибири или совещания стахановцев), и именно с этой точ-
ки зрения их и следует анализировать.
Третья группа документов использовалась для оценки результа-
тов кампаний и представлена главным образом отчетной и доклад-
ной делопроизводственной документацией. Отчеты о ходе кампаний
и пропагандистской работы в целом, обзоры газет готовились пар-
тийными, советскими и профсоюзными органами. Информационные
сводки о настроениях общества и отдельных его групп, а также поя-
вившийся в связи с обсуждением проекта Конституции СССР 1936 г.
специфический вид документов - списки, обзоры и сводки поступав-
ших предложений и дополнений - дают возможность в некоторой
степени оценить эффективность пропагандистского воздействия.
Однако производный характер большей части этих источников, их
заведомая тенденциозность, а также ограниченные возможности сво-
бодного выражения мнения заставляют осторожно подходить к со-
держащейся в них информации. Одна из наиболее серьезных проб-
лем - определение характера тенденциозности. По мнению одних
исследователей, в информационных сводках, особенно составленных
органами ОГПУ-НКВД, как правило, преувеличивались настроения,
которые оценивались как негативные; по мнению других, цель ниже-
стоящих организаций состояла в том, чтобы убедить руководство в
поддержке их действий населением, что соответствующим образом
24
влияло на содержание отчетных документов. В то же время результа-
том активного использования современными исследователями дан-
ных документов стало накопление опыта в их источниковедческой
критике. Так, по наблюдениям Е. Ю. Зубковой, регулярные инфор-
мационные сводки, в сравнении с тематическими, посвященными ре-
акции населения на какую-либо кампанию, содержали более полную
и достоверную информацию1. В результате сравнения поступавших
в адрес «Крестьянской газеты» писем, находящихся на хранении в
Российском государственном архиве экономики, и составленных на
их основе сводок, А. К. Соколов пришел к выводу, что последние до-
статочно полно и точно передавали содержание первоисточника2.
Таким образом, использование информационных сводок в качестве
исторического источника требует определения его происхождения и
целей, что позволит оценить степень и направленность тенденциоз-
ности, а также использования для проверки полученных данных дру-
гих источников.
Несмотря на значение, которое имеют для нашего исследования
документальные источники, все же его основой является периодичес-
кая печать. Нами были проанализированы комплекты региональной
газеты «Советская Сибирь» за 1926-1930 гг. и за 1935-1941 гг., а так-
же центральных газет «Правда» и «Известия». Газеты сохранились
в полном объеме, что обеспечивает доступность и репрезентатив-
ность этого источника. «Советская Сибирь» как официальная газета
Сибирского края, Западно-Сибирского края, азатем и Новосибирской
области является незаменимым источником для реконструкции про-
водимых в регионе в конце 1920 - начале 1940-х гг. пропагандист-
ских кампаний, одновременно она сама являлась одним из главных
средств пропаганды и принимала активное участие в организации
разнообразных мероприятий и акций. Сравнение с центральными га-
зетами позволяет выявить наличие региональной специфики.
Характер нашего исследования определяет специфику отноше-
ния к периодической печати как к источнику. Рассматривая газету
как способ пропагандистского воздействия, мы воспринимаем ее
здесь как единый комплексный источник, а не как совокупность ис-
точников разного вида, объединенных местом своего исторического
бытования. Выбранный подход предполагает анализ содержания и
оформления всего номера в целом, включая такие признаки, как рас-
1 Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество... С. 8-14.
2 Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918—
1932 гг. М„ 1997. С. 14-16.
25
пределение материалов по полосам, характер иллюстрирования и со-
провождающих основной текст аншлагов, размер шрифтов и т. п.
Крайняя тенденциозность советской периодической печати за-
трудняет анализ ее содержания, поэтому помимо собственно истори-
ческих методов нами использовались социологические. Для периоди-
ческой печати особенно актуально разделение информации на явную
и скрытую. Последняя оказывалась в газете в результате стихийного
отражения в источнике объективно существующих явлений и связей
между ними. Характерной чертой скрытой информации является ее
структурный характер, т. е. она отражает не только отдельные объек-
ты и процессы, но и связи между ними, что принципиально важно для
исторического исследования. Одним из способов, который позволяет
выявить эту информацию, является метод контент-анализа1. Данный
метод был использован нами для выявления скрытой информации в
комплекте номеров «Советской Сибири» за январь - февраль 1930 г.,
месяцев, в течение которых проводилась основная кампания по «рас-
кулачиванию» и выселению крестьянства (более подробно о техно-
логии его применения см. в главе 2).
В целом состояние Источниковой базы позволяет раскрыть идео-
логические механизмы социальной мобилизации советского обще-
ства, хотя проблемным с точки зрения источников остается вопрос об
оценке эффективности кампаний. В силу этого некоторые авторские
суждения носят гипотетический характер, поскольку опираются на
оценку долговременных последствий кампаний.
* * *
Я глубоко благодарна своему наставнику С. А. Красильникову, без
участия которого было бы невозможно появление данной книги. Его
высокопрофессиональные консультации и дружеское участие сопро-
вождают меня с первых шагов работы над этой темой, начатой еще
в студенческие годы. Выражаю искреннюю признательность моим
коллегам из Института истории СО РАН за добрые советы и выска-
занные критические замечания.
1 Методические указания к курсу «История СССР. Источниковедение» по теме
«Контент-анализ как метод исследования социальных процессов: опыт применения и
перспективы использования историками» / сост. С. А. Красильников. Новосибирск,
1985; Миронов Б. Н. История в цифрах. Л., 1991. С. 23; Проблемы контеит-анализа в
социологии. Новосибирск, 1970.
Глава 1
ВОЕННАЯ УГРОЗА КАК ФАКТОР
СОЦИАЛЬНОЙ МОБИЛИЗАЦИИ СОВЕТСКОГО
ОБЩЕСТВА В КОНЦЕ 1920 - КОНЦЕ 1930-х гг.
1.1. Роль фактора военной угрозы в переходе
к форсированной модернизации
Отказ от нэпа и переход к форсированной модернизации в конце
1920-х гг. сопровождались интенсивным мобилизационным воздей-
ствием на общество. Последнее противопоставлялось внутренним
«врагам» - «частнособственническим элементам города и деревни»,
«вредителям», «троцкистам» и «правым уклонистам», что и явля-
лось основным источником мобилизации. Не меньшим мобилиза-
ционным потенциалом обладали внешние «враги». В 1990 г. была
опубликована статья историка-международника Л. Н. Нежинского,
убедительно доказавшего, что в конце 1920 - начале 1930-х гг. ре-
альной военной угрозы для СССР не существовало. По его мне-
нию, обострение отношений с Великобританией в 1927 г. и Китаем в
1926-1929 гг. во многом было обусловлено двойственностью внеш-
ней политики советского правительства, попытками соединить в ней
верность идеям мировой революции и готовность оказать помощь
национально-освободительному и рабочему движению с необходи-
мостью поддерживать и укреплять международные отношения, обес-
печивая мирное существование и развитие своей страны1. Эта статья
подтолкнула исследователей к изучению вопроса о цели нагнетания
массового военного психоза в стране в конце 1920-х гг. и последстви-
ях данного процесса. Многие историки полагают, что эти события
были использованы для решения внутриполитических задач: разгро-
ма «оппозиции», перехода к насильственному раскрестьяниванию
1 Нежинский Л. Н. Была ли военная угроза СССР в конце 20-х - начале 30-х гг.? //
История СССР. 1990. № 6. С. 14-30; Он же. Внешняя политика советского государства
в 1917-1921 гг.: курс на мировую революцию или на мирное сосуществование // Там
же. 1991. №6. С. 25.
27
и форсированной модернизации; способствовали милитаризации
экономики и общественного сознания; привели к распространению
военно-мобилизационных методов решения задач отнюдь не на во-
енные сферы жизни, и в итоге, к утверждению в стране мобилизаци-
онных отношений между обществом и государством1.
Наиболее значимой идеолого-пропагандистской кампанией мили-
таристского типа конца 1920-х гг. стала кампания весны - лета 1927 г.,
вызванная разрывом отношений с Великобританией, хотя разговоры
о возможности войны начались с зимы 1926-1927 г. Неприязнь к
Великобритании, которая как самое сильное капиталистическое го-
сударство, олицетворяла для советской идеологии все враждебное
СССР окружение, в 1927 г. обострилась экономической конкуренци-
ей двух стран, столкновением интересов в Китае и фактами оказания
СССР помощи английскому профсоюзному и коммунистическому
движениям.
Общая характеристика кампании. В ходе кампании преследова-
лись цели, которые условно можно разделить на две группы. В пер-
вую вошли те, которые были направлены на решение задач, непо-
средственно связанных с укреплением обороноспособности страны.
Вторая включает цели социально-мобилизационного характера.
Достижение последних строилось на мобилизационном эффекте
концепции «осажденной крепости» и милитаризации всех сторон
жизни.
Мы признаем, что такое разделение носит логический характер и
произведено нами для удобства анализа. На самом деле, две эти груп-
пы взаимосвязаны друг с другом: деньги, собранные по подписке на
заем, в значительном объеме шли на нужды «оборонки», а массовые
военно-спортивные организации были не только формой начального
военного обучения, но и одним из каналов, посредством которого со-
ветский человек вовлекался в систему массового воздействия пропа-
ганды. И подобных примеров можно привести немало.
Среди целей, направленных на укрепление обороноспособности
страны, выделим две основные: формирование позитивного отно-
шения к Красной армии и военизация населения в узком смысле, то
есть обучение главным образом молодежи элементам военного дела,
создание и развитие военно-спортивных организаций. Данные зада-
1 Данилов В. П. Введение: Истоки и начало деревенской трагедии // Трагедия со-
ветской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. Т. 1:
Май 1927 - ноябрь 1929. М., 1999. С. 21—27; Нежинский Л. Н. Была ли военная угро-
за... С. 23, 24; Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 20-50-е годы:
темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М.,
1996. С. 59-70.
28
чи были прямо сформулированы в воззвании ЦК ВКП(б) «О воен-
ной опасности»: «Исключительное внимание нашей армии. Усилить
связь РККА с народом. Усилить работу шефских, добровольных и
спортивных организаций»1.
Одно из основных препятствий, которое необходимо было пре-
одолеть пропаганде при формировании позитивного образа Красной
армии, - это широко распространенное среди населения мнение о
слабости армии, отставании ее особенно в техническом плане от им-
периалистических стран. По итогам состоявшегося в июне 1927 г. со-
вещания при отделе печати Сибкрайкома была принята резолюция
«О военной пропаганде в печати», утвержденная в качестве инструк-
тивного материала для краевой прессы. Для разрушения в обществен-
ном сознании мнения о слабости советских вооруженных сил реко-
мендовалось использовать следующие пропагандистские методы:
информировать о хозяйственных успехах, которые усиливают обо-
роноспособность страны; подчеркивать, что «в борьбе с интервентом
мы не одиноки и что будущая война будет войной классовой»; разъ-
яснять «главенствующее значение в войне человека... и что основная
масса буржуазных армий состоит из трудящихся, которые будут сра-
жаться за интересы капитала не по доброй воле, а по принуждению»2.
Завершались материалы следующей установкой: «Красная Армия...
должна быть окружена вниманием и заботой со стороны трудящихся.
Освещение шефства над армией, усиление деловой связи с Красной
Армией, поднятие авторитета красноармейцев и особенно началь-
ствующего состава, популяризация боевых традиций армии - долж-
ны занять соответствующее место на страницах наших газет»3.
Проведение призывных кампаний, казалось, должно было быть
заботой прежде всего региональных подразделений военного ведом-
ства. Однако анализ содержания протоколов бюро и секретариата
Сибкрайкома ВКП(б), материалов его агитпропотдела показыва-
ет, что этому направлению военной работы в пропаганде уделялось
особое внимание. Причем речь шла не только о пропагандистском
обеспечении призыва, территориальных сборов, опытных мобилиза-
ций, но и о необходимости участвовать в решении организационных
проблем. Перед печатью ставились следующие конкретные задачи:
знакомить призывников с Законом о военной службе, разъяснять по-
рядок предоставления льгот, рассказывать о помощи семьям красно-
армейцев, поощрять борьбу с неграмотностью среди призывников.
1 Правда. 1927.1 июня.
2 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 2433. Л. 505.
3 Там же.
29
Следующее направление военной пропаганды было нацелено на
военизацию населения в узком смысле. Партийные и государствен-
ные органы уделяли особое внимание так называемым доброволь-
ным военизированным организациям, которые, на самом деле, обес-
печивали начальную военную подготовку вне рядов Красной армии.
Наиболее крупной из них являлось Общество содействия обороне,
авиационному и химическому строительству (ОСОАВИАХИМ), об-
разованное в январе 1927 г. в результате слияния ОСО и Авиахима.
Значимость ОСОАВИАХИМа в структуре системы военной под-
готовки и его фактически государственный статус проявился в сос-
таве руководства. Центральный совет возглавлял председатель СНК
СССР А. И. Рыков, региональные советы, как правило, возглавляли
главы советской власти (председателем Сибкрайсовета был избран
председатель крайисполкома Р. И. Эйхе).
В кампании весны - лета 1927 г. ОСОАВИАХИМу была отве-
дена важная роль. На IV Всесоюзном съезде советов нарком по во-
енным и морским делам СССР К. Е. Ворошилов сделал доклад о
необходимости планомерной начальной военной подготовки через
ОСОАВИАХИМ, мотивируя это в том числе тем, что «На Западе
уже 2-3 года развернута система военизации... в форме различных
организаций... через которые проходят значительные массы людей»1.
Кроме осуществления начальной военной подготовки, общество яв-
лялось в те годы формальным руководителем специализированных
агитационных кампаний (например, по сбору средств в фонд «Наш
ответ Чемберлену» или по проведению Недели обороны), что позво-
ляло представлять данные инициативы как общественные.
Кроме того, как и любая другая общественная организация в со-
ветской системе, ОСОАВИАХИМ был эффективным инструментом
массового мобилизующего воздействия, одним из звеньев, включав-
ших человека в систему политической пропаганды и контроля. До
декабря 1929 г. все добровольные общества и союзы некоммерческо-
го характера находились под контролем органов НКВД, которые ре-
шали вопросы открытия, закрытия, перерегистрации, следили за со-
циальным составом обществ и идеологической направленностью их
работы. После декабря 1929 г. общества прикреплялись к наркоматам
соответственно содержанию их деятельности (краевая организация
ОСОАВИАХИМ прикреплялась к СибВО), но за НКВД оставался
общий политический контроль над обществами и все принципиаль-
1 Известия. 1927.30 апреля.
30
ные вопросы их деятельности решались либо самим НКВД, либо по
согласованию с ним1.
Наличие и постоянство целей, не связанных прямо с возможной
угрозой войны и направленных на решение хозяйственных, поли-
тических и других проблем, говорит о том, что военная угроза со-
знательно преувеличивалась с тем, чтобы более эффективно решать
текущие внутренние задачи. Эти мобилизационные цели можно раз-
делить на хозяйственные и политические.
Политические цели включали формирование общественного мне-
ния, распространение идеологических схем советской пропаганды.
Советская система пропаганды в различные периоды имела своео-
бразные идеологические «скелеты», которые определялись полити-
ческой линией партии в данный момент и служили основанием для
оценки событий во внешней и внутренней жизни страны. Как пра-
вило, они формулировались в форме тезисов, лозунгов, воззваний.
В печати эти идеологические схемы реализовались, во-первых, через
передовые статьи, задача которых и состояла в отражении официаль-
ной точки зрения на события, и, во-вторых, через подбор и редакти-
рование соответствующей информации.
В качестве самого общего основания для оценки событий в между-
народной жизни советская пропаганда использовала тезис, сформу-
лированный Лениным: «И первой заповедью нашей политики, пер-
вым уроком.., которые должны усвоить себе все рабочие и крестья-
не, это быть начеку, помнить, что мы окружены людьми, классами,
правительствами, которые открыто выражают ненависть к нам. Надо
помнить, что от всякого вмешательства мы всегда на волоске»2. В со-
ответствии с доктринальными установками большевизма эта не-
нависть должна будет усиливаться по мере роста экономических и
политических успехов СССР, углубления противоречий внутри ка-
питалистического мира, а значит, и возможность войны с годами ста-
новится все более реальной. Эта формула оставалась неизменной от-
правной точкой в рассуждениях о внешнем и внутреннем положении
СССР, причем как в выступлениях партийных руководителей, так и
на уровне рядового обывателя.
Среди других устойчивых характеристик международного по-
ложения, определявших содержание кампании весны - лета 1927 г.,
выделялись следующие: за всеми провокациями и выступлениями
против СССР стоят империалистические державы, в первую очередь
1 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3990. Л. 13-15.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 296.
31
Великобритания; внутри капиталистического мира сильны противо-
речия, что мешает созданию антисоветского блока; социал-демократы
и профсоюзные лидеры предают интересы рабочего класса и стоят на
стороне империалистов; капиталистический мир оказывает поддерж-
ку белоэмигрантскому движению, которое не оставило надежд на
восстановление монархии; ширится национально-освободительное
и рабочее движение в мире, всегда готовое оказать помощь стране
Советов; итогом неизбежной войны станет победа коммунистическо-
го движения и установление советской власти на всей земле. Кроме
таких общих схем, которые должны были стать основанием для ис-
толкования международных событий, в случае, когда был повод для
нежелательных рассуждений, советская политическая пропаганда
предлагала свои объяснения конкретных ситуаций.
Относительно внешней политики Советского Союза формируе-
мое общественное мнение должно было укладываться в схему, в соот-
ветствии с которой мирное сосуществование не являлось ценностью
само по себе, а рассматривалось лишь как средство для подготовки
к мировой революции. Текстуально данная схема, как правило, вы-
глядела так: СССР всеми силами стремится сохранить мир, но не по-
тому, что слаб и боится войны, а потому что мир является гарантией
укрепления Советского Союза и развития мирового революционного
движения. Если же нас вынудят, то мы сумеем доказать свою силу.
В пропагандистских целях было важно подчеркнуть отличие внеш-
ней политики СССР от политики «демократических» государств,
суть последней, по мнению советской пропаганды, в тщательном со-
блюдении дипломатических тонкостей и процедур «цивилизованно-
го» мира и одновременном пренебрежении интересами трудящихся.
Нежелание западных держав приглашать СССР на международные
конференции привело к дискредитации в советской идеологии раз-
ного рода международных организаций и конференций, которые в
трактовке советской пропаганды обычно отражают интересы импе-
риалистических держав.
Таким образом, формирование общественного мнения вокруг
событий международной жизни шло в направлении создания кон-
фронтационной модели мира, которая является основанием для кон-
фликтной мобилизации.
Ощущение глобального противостояния сознательно углубля-
лось, что не могло не породить массового военного психоза. Создание
и поддержание атмосферы тревожности, военных ожиданий в обще-
стве - одна из основных и отличительных целей кампании весны -
лета 1927 г. Военная тревога, возникшая поначалу естественным
образом как реакция на происходящие события, все время подогрева-
32
лась. В ходе обсуждения на бюро Сибкрайкома 8 июня 1927 г. итогов
работы по военизации отмечалось, что «существуют нежелательные
настроения, широко распространенные, что войны у нас не будет и не
может быть, против нас сейчас никто не посмеет пойти. Вот эту уве-
ренность надо сейчас раскачать в связи с теми событиями, которые
мы имеем»1.
Выше говорилось об идеологических схемах, которые приме-
нялись для оценки событий международной жизни, но тревожная
обстановка конца 1920-х гг. использовалась также для распростра-
нения и закрепления идеологем, описывающих внутреннюю полити-
ку. Много внимания уделялось раскрытию преимуществ советской
власти, которые она дала рабочим, крестьянам, представителям раз-
личных национальностей и которые они могут потерять в результате
интервенции. В Сибири этот тезис раскрывался с непременным напо-
минанием сибирякам о «кровавых ужасах времен Колчака». Другой
пропагандистский тезис утверждал, что шпионаж и другая контрре-
волюционная деятельность, раскрытые органами ОГПУ, почти не
имеют корней в советском обществе - на спокойствие СССР поку-
шаются капиталисты, старые и новые (нэпманы)2.
Формируя общественное мнение, советская пропаганда должна
была обеспечивать лояльность граждан к своей власти, распростране-
ние государственной идеологии, а также создавала мобилизационный
потенциал для решения других задач. Среди последних можно выде-
лить конкретную политическую кампанию: борьба с оппозицией.
Широко использовался мобилизационный потенциал военных
ожиданий в разнообразных хозяйственных кампаниях. Анализ со-
держания основных лозунгов, призывающих к ударному труду в
ответ на военную опасность (лозунги взяты из созданных в июне
1927 г. Воззвания ЦК ВКП(б), Обращения ЦК ВЛКСМ, Обращения
Сибкрайкома)3, позволяет выявить аргументацию, которую их авто-
ры использовали для обоснования связи между хозяйственной дея-
тельностью и укреплением военной мощи страны.
Прежде всего, объявлялось о прямой зависимости уровня разви-
тия экономики страны от ее обороноспособности. В качестве примера
можно привести лозунг «Всякая производительная работа рабочего
и крестьянина, добросовестное выполнение обязанностей советским
работником является ценнейшим вкладом в дело укрепления нашей
обороны, так как, чем крепче будет хозяйство страны, тем сильнее ее
1 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 55. Л. 226,248.
2 Советская Сибирь. 1927.10, И июня.
3 Правда. 1927.1 июня; Советская Сибирь. 1927. 9, 15 июня.
33
армия». Этот лозунг, как правило, наполнялся конкретным содержа-
нием в зависимости от текущих хозяйственных кампаний: повышать
производительность труда, рационализировать производство, улуч-
шать сельское хозяйство, бороться с бюрократизмом, вести работу по
снижению цен, обеспечить выполнение плана хлебозакупок и т. д. -
значит укреплять обороноспособность.
Следующий лозунг призывал считать производство вторым фрон-
том, а себя - мобилизованными на фабриках и заводах. Это движение
в направлении милитаризации мирной жизни еще более углублялось
призывами обратить внимание на личный состав, быть бдительными
на своих предприятиях.
Другой призыв обосновывал необходимость трудового подъема
тем, что враги направляют свои силы в первую очередь на срыв хо-
зяйственного развития СССР, поэтому нужно стремиться к умень-
шению зависимости советской экономики от империалистических
государств. «Мы обладаем достаточными силами и ресурсами, что-
бы не изменять своих хозяйственных планов... Разрыв показал вер-
ность курса на уменьшение экономической зависимости СССР от
капиталистических стран»1, - указывал председатель СНК СССР
А. И. Рыков в своем выступлении в Моссовете в мае 1927 г. Лозунг
«Готовиться к войне - не значит забросить повседневную хозяй-
ственную работу» имел цель снять нежелательный эффект пропаган-
дистских кампаний милитаристского типа, а именно воинственные,
решительные настроения, с одной стороны, и панику, с другой.
Кампании по военизации обязательно сопровождались сбором
средств в «фонд укрепления технической обороны страны» (имеют-
ся в виду сборы на постройку самолетов, танков), а также акциями по
обеспечению «финансовой самообороны» страны (то есть реализация
займов, сдача денег на хранение в сберкассы). Можно сказать, что это
одна из основных целей кампании. В начале июня 1927 г. было при-
нято решение о выпуске 12 % займа на сумму 200 млн руб., в это же
время президиум ОСОАВИАХИМ постановил учредить фонд «Наш
ответ Чемберлену»2. О том, как проводились эти акции в рамках рас-
сматриваемой кампании, будет рассказано ниже.
Таким образом, основная цель пропагандистских кампаний мили-
таристского типа конца 1920-х гг. сводилась к нагнетанию атмосферы
«военной угрозы». Мобилизационный эффект этого фактора предпо-
лагалось использовать для решения разнообразных и вместе с тем
глубоко взаимосвязанных проблем: укрепления обороноспособности
1 Советская Сибирь. 1927.4 июня.
2 Там же. 9 июня.
34
страны, ее модернизации, усиления веры народа во власть, борьбы с
«идеологическими и классовыми противниками» и др.
Ниже рассмотрим вопрос о том, каким образом были реализованы
эти цели в ходе пропагандистской кампании весны - лета 1927 г.
Технология организации кампании. Отсчет кампании следу-
ет вести от появления 8 апреля 1927 г. в советской прессе сообще-
ний о налете китайской полиции и солдат Ч. Цзолиня на советское
полпредство в Пекине и консульство в Тяньцзине. Своей кульми-
нации она достигла после разрыва дипломатических отношений с
Великобританией (27 мая) и убийства в Варшаве полпреда СССР
в Польше П. Л. Войкова (7 июня). Таким образом, на апрель - май
1927 г. пришелся первый, подготовительный этап кампании. Здесь
было задействовано несколько направлений пропагандистской рабо-
ты, получивших развитие на основном этапе кампании.
Во-первых, это постепенное нагнетание угрозы. Налет на пол-
предство дал советскому руководству основания заявить о попытках
спровоцировать СССР на войну. Так оценивались события в передо-
вых статьях «Правды» и «Советской Сибири»1 и в публичных высту-
плениях руководителей страны. В апреле 1927 г. на IV Всесоюзном
съезде советов председатель СНК СССР А. И. Рыков заявил, что «по-
следние события адекватны началу международного конфликта»2.
Несмотря на то, что налет совершила китайская полиция, источни-
ком угрозы были признаны западные капиталистические державы и
в первую очередь Великобритания. Необходимо признать, что такой
вывод не являлся только следствием идеологического стереотипа о
противостоянии двух систем. Он имел некоторые фактические осно-
вания: налет мог быть совершен только с разрешения главы дипло-
матического корпуса - посла Великобритании в Китае; кроме того,
изъятые в полпредстве документы спустя месяц были опубликова-
ны в изданной правительством С. Болдуина «Белой книге», которая
должна была свидетельствовать о подрывной деятельности СССР
против Великобритании.
После обыска 12 мая 1927 г. в советском торгпредстве и англо-
советском торговом обществе «Аркос» в Лондоне в ожидании раз-
рыва дипломатических и торговых отношений с Великобританией
обстановка стала еще более напряженной. Передовые «Правды» и
«Советской Сибири» однозначно оценили обыск как еще одно «зве-
но в провокационной игре, которая может быть роковой для мир-
ной жизни». Одновременно газеты предупредили, что результатом
1 Правда. 1927.8 апреля; Советская Сибирь. 1927.9 апреля.
2 Там же. 20 апреля.
35
акции может стать появление фальшивки якобы подтверждающей,
что СССР оказывает поддержку антигосударственной деятельности
внутри Великобритании1, тем самым подготавливая общественное
мнение к появлению информации об изъятых в «Аркосе» компро-
метирующих советское правительство документах. В качестве дока-
зательства таких намерений британского правительства в советских
газетах была сформулирована цель данной акции: отвлечь внима-
ние английских рабочих от готовящегося «драконовского» закона о
профсоюзах, объявлявшего незаконными всеобщие забастовки и ло-
кауты, и объяснить причины поражения политики консервативного
правительства в Китае.
Ежедневная подборка информации в центральных и региональ-
ных газетах во второй половине мая была составлена таким образом,
чтобы подтвердить агрессивные планы Великобритании. Например,
в «Советской Сибири» от 20 мая перепечатано заявление немецких
газет о том, что английская полиция искала в торгпредстве пропав-
ший план англо-французского наступления на СССР и Германию;
24 мая «Советская Сибирь» писала, что Черчилль и компания меч-
тают о создании русского правительства во главе с А. Ф. Керенским,
опиравшегося на армию в 400 тыс. «безработных белогвардейцев»; в
майских номерах регулярно помещалась информация о ходе обсуж-
дения в парламенте Великобритании вопроса о разрыве отношений
с СССР2.
Во-вторых, пропаганда решала задачу развеять сомнения в спо-
собности советских вооруженных сил дать отпор, которые существо-
вали или могли возникнуть в обществе. С этой точки зрения опас-
ность представляли не только панические слухи, но и воинственные
настроения. В ответ на сообщения о налете на советское полпредство
в Китае повсюду в стране были организованы митинги, на которых
принимались стереотипные резолюции с требованиями от правитель-
ства «решительных мер». Обыск в советском торгпредстве в Лондоне
вызвал еще более активную реакцию населения. «Советская Сибирь»
от 17 мая сообщала, что участники демонстрации в Москве пытались
«прорваться к английскому представительству». Пропаганда подава-
ла эти воинственно-патриотические проявления следующим образом.
Во-первых, подчеркивалось, что СССР до последней возможности
будет стремиться сохранить мир, так как желает обеспечить условия
для строительства социализма и учитывает интересы трудящихся
всего мира, не желающих воевать. Во-вторых, пропаганда убеждала,
1 Советская Сибирь. 1927.15,17 мая.
2 Там же. 17-28 мая.
36
что правительство, несмотря на свою мирную политику, делает все,
«чтобы не быть застигнутым врасплох»1. В-третьих, был озвучен воз-
можный ответ СССР на действия со стороны Великобритании - эко-
номический бойкот.
Первые два положения были представлены в нотах китайскому и
британскому правительствам, опубликованных в газетах, в выступле-
ниях первых лиц государства на IV съезде Советов СССР, в офици-
альных заявлениях наркома внешней и внутренней торговли СССР
А. И. Микояна и заместителя наркома по иностранным делам СССР
М. М. Литвинова, в передовых статьях центральных газет. Бойкот
как адекватный ответ на действия британских властей впервые упо-
минается в середине мая 1927 г. в качестве решения, принятого одной
из демонстраций московских рабочих. Репортаж об этой демонстра-
ции, опубликованный вместе с заявлением Микояна о необходимо-
сти прекратить экономические отношения с Великобританией, если
не будут обеспечены нормальные условия для их реализации, был
предварен заголовком: «Наш ответ на обыск в торгпредстве: ни одно-
го советского заказа Англии» и подзаголовком: «Хозяйственники и
демонстрация московских рабочих требуют объявления экономиче-
ского бойкота»2. В Новосибирске 19 мая была организована подобная
демонстрация, резолюция которой поддерживала требование москов-
ских рабочих о бойкоте3. Все сказанное свидетельствует о том, что в
ходе организации и проведения конфронтационных кампаний такого
рода пропаганда была четко иерархизирована, не смешивая диплома-
тические демарши с «общественными инициативами».
Тема экономических последствий возможного разрыва отношений
с Великобританией стала отдельным (третьим) направлением подго-
товительного этапа кампании. В ее содержании можно выделить два
главных тезиса: 1) налет на советское полпредство в Пекине и обыск
в советском торгпредстве в Лондоне были сознательно совершены в
момент переговоров с банкирами о предоставлении СССР крупного
кредита с тем, чтобы сорвать договор и этим препятствовать хозяй-
ственному развитию страны Советов4; 2) разрыв торговых отноше-
ний больнее ударит по Великобритании, чем по СССР. Последний
тезис был не просто обозначен в передовых статьях, но и подкреплял-
ся блоком соответствующих информационных материалов об ухуд-
шении экономической ситуации на западе. Тема экономических по-
1 Правда. 1927. 20 апреля.
2 Советская Сибирь. 1927.17 мая.
3 Там же. 21 мая.
4 Там же. 15, 27 мая.
37
следствий разрыва торговых отношений далее приобрела логическое
прагматическое продолжение: на ее основе была развернута активная
кампания по «финансовой самообороне» (мобилизации средств на-
селения в виде государственного займа и вкладов в сберкассы).
Подготовительный этап идеолого-пропагандистской кампании
весны - лета 1927 г. дал вполне ожидаемые результаты: среди на-
селения широко распространилось мнение о близости новой войны,
что подтверждают информационно-политические сводки за апрель-
май 1927 г., поступившие в Сибкрайком из окружкомов партии1.
Составители информационных сводок традиционно выделяли не-
сколько вариантов общественной реакции, классифицируя их по
социально-политическим признакам. У одних (особо отмечалась ре-
акция бывших партизан в Минусинском округе) воздействие пропа-
ганды вызвало желание «повоевать с буржуазией»; другие говорили,
что воевать еще рановато и что «лучше поклониться». Третьи исполь-
зовали разговоры о войне «в целях контрреволюционной агитации»,
ожидали конца советской власти и предстоящей расправы с комму-
нистами. Так, в сводке Бийского окружкома ВКП(б) сообщалось, что
девочка попросила «выписать ее из пионеров, так как мать сказала,
что скоро придут китайцы и будут сначала вешать пионеров...»; в
Минусинском округе поп заставил покреститься и обвенчаться тех,
кто не сделал этого раньше, под угрозой, что при смене власти им
будет худо. Зажиточное население традиционно опасалось в связи с
угрозой войны начала притеснений, изъятия лошадей, роста инфля-
ции2. Но самой распространенной общественной реакцией, зафик-
сированной информационными сводками, была паника и стихийная
скупка товаров3.
В целом, подготовительный этап идеолого-пропагандистской кам-
пании весны - лета 1927 г. можно оценить как эффективный. В ре-
зультате его реализации сообщение о разрыве торговых и дипломати-
ческих отношений с Великобританией было воспринято в советском
обществе почти как объявление войны, а системе пропаганды сразу
удалось развернуть мощную пропагандистскую кампанию.
В Новосибирск информация о разрыве советско-британских отно-
шений поступила 28 мая 1927 г. В соответствии с обычной практикой
тех лет, призванной обеспечить высокий уровень политизации обще-
ственного сознания и сформировать нужное общественное мнение,
основная часть новосибирцев узнала об этом событии на своих ра-
1 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 1786. Л. 71, 75,107, 108, 117, 118.
2 Там же.
3 Там же.
38
бочих местах, на многих предприятиях были организованы митинги.
В тот же день был проведен городской митинг, массовость которого
автоматически была обеспечена тем, что людей для этой цели «сня-
ли» с производства. «Советская Сибирь» сообщила, что на митинге
присутствовало более 80 % всех трудящихся города1.
Опубликованное в «Советской Сибири» 28 мая сообщение о раз-
рыве торговых и дипломатических отношений с Великобританией
не сопровождалась никакими комментариями, что, по-видимому,
было связано с тем, что информация поступила в редакцию уже по-
сле верстки номера. Но следующие несколько номеров газеты по
своему содержанию и стилю напоминали боевые листки, их можно
считать своеобразным шедевром военно-патриотического жанра.
Предположительно, материалы к этим номерам готовились заранее
и тщательно подбирались. 29 мая «Советская Сибирь» опублико-
вала передовую статью «Правды» за 28 мая, хотя обычно статьи из
центральных газет перепечатывались не ранее чем через два дня.
Возможно, статья была передана заранее или, по крайней мере, на-
писана до объявления о разрыве отношений и отправлена в регионы
тотчас по получению соответствующей информации.
Передовая статья «Правды» разъясняла смысл ноты британского
правительства и ответной ноты Наркомата иностранных дел СССР
и объявляла, что разрыв отношений фактически означает реальную
угрозу скорой войны2. В ответ на обвинения СССР во вмешательстве
в китайские дела и ведении коммунистической пропаганды на терри-
тории Британской империи авторы статьи упрекали Великобританию
в тех же грехах и это, по их мнению, - один из главных аргументов
в пользу необоснованности претензий в адрес Советского Союза.
В статье впервые с такой серьезностью говорилось об опасности вой-
ны: если раньше действия Великобритании квалифицировались как
провокации, то теперь прямо указывалось, что британское правитель-
ство готовится к войне, и эта подготовка идет форсированным тем-
пом. Глобальный характер противостояния, которое едва ли не ото-
ждествлялось с противостоянием добра и зла, подтверждался тезисом
о безусловной поддержке СССР мировым рабочим и национально-
освободительным движением, а Великобритании - силами мировой
контрреволюции и «предателями» социал-демократами.
Передовые статьи номеров центральных и региональных газет,
вышедших в первые дни после разрыва советско-британских отноше-
ний, были написаны настолько образно, что при их прочтении возни-
1 Советская Сибирь. 1927.31 мая.
2 Правда. 1927. 28 мая.
39
кает чувство тревоги и создается впечатление, будто над страной на
самом деле нависла туча «темных сил мировой реакции, которые гро-
зят выступить против СССР». Этому же способствует и лозунговый
стиль большой части текста. В таких статьях использованы одни из
самых злых ругательств, допускаемых цензурой тех лет: «консерва-
тивные разбойники», «правительство мошенников», «застарелый си-
филис английского капитализма», «остервенелый лай твердолобых
собак», «удостоверенный и патентованный дурак».
Кроме передовых статей, свою версию последних событий пред-
лагала ответная нота. В ней, отвергая все обвинения в свой адрес,
советское правительство утверждало, что разрыв - логическое след-
ствие антисоветской политики британских властей, а его основная
причина - неудачи Великобритании в Китае. Публикация подобных
документов выполняла задачу не только информирования, но и про-
паганды. При этом их официальный статус и деловой стиль должны
были внушать читателю особое доверие, придавали большую важ-
ность содержанию.
После первой эмоциональной реакции на разрыв советско-
британских отношений, которая нашла отражение в центральной и
региональной печати в конце мая 1927 г., в последующих публикаци-
ях целенаправленно развивались различные темы, вытекавшие из по-
ложения о том, что страна находится накануне новой войны. Данные
темы соответствовали целям кампании, обозначившимся еще на под-
готовительном этапе.
Главной темой оставалось нагнетание военной угрозы. Спустя не-
сколько дней после разрыва в ышла серия идеологических документов,
посвященных возникшей «военной опасности»: тезисы VIII пленума
Исполнительного комитета Коммунистического интернационала
(ИККИ), Воззвание ЦК ВКП(б), Обращение ЦК ВЛКСМ, резолю-
ция объединенного пленума Сибкрайкома и Сибкрайисполкома и
др.1 Очевидно, что исходящее от власти предупреждение о возмож-
ной интервенции было воспринято большей частью общества со всей
серьезностью. Появление таких документов являлось знаком надви-
гающейся войны.
Убийство П. Л. Войкова на вокзале в Варшаве девятнадцатилет-
ним жителем Вильно Б. Кавердой, объяснявшим на суде мотивы
преступления желанием освободить Россию от большевиков (после
отказа во въезде в СССР убийство советского посла стало для него
единственно возможным действием в этом направлении), расцени-
валось газетной пропагандой как еще один шаг к войне. По версии
1 Правда. 1927. 1 июня; Советская Сибирь. 1927. 2,8,9 июня.
40
пропаганды, инициатор этого убийства - Великобритания; оно орга-
низовано ею если не прямо, то через финансовую и моральную под-
держку Белого движения. В информационных сообщениях, статьях,
репортажах о митингах ситуация отождествлялась, с точки зрения
причин ее возникновения, с убийством в 1923 г. В. В. Воровского, ко-
торое последовало сразу после объявления ультиматума Керзона, а с
точки зрения возможного развития событий - с убийством в 1914 г.
австрийского эрцгерцога. В ноте НКИД СССР польскому прави-
тельству события оценивались более сдержанно, но и в ней убийство
П. Л. Войкова рассматривалось в связи «с остальными фактами, на-
правленными к разрушению дипломатического представительства
СССР за рубежом и создающих прямую угрозу миру»1.
Вслед за этим в специальном правительственном сообщении об
усилении «террористической и диверсионной деятельности на тер-
ритории СССР» Великобританию обвиняли в шпионаже и подготов-
ке терактов. В подтверждение были приведены факты такой деятель-
ности начиная с 1925 г. и вплоть до произошедшего 7 июня 1927 г.
взрыва бомбы в партийном клубе в Ленинграде2. Руководство страны
сознательно шло на нагнетание тревоги в обществе, и для этого ис-
пользовались не только реальные факты, но и домыслы: голослов-
но заявлялось о подготовке покушения на руководителей страны и
взрывов Кремля, здания ГПУ; убийство человека, занимавшего даже
скромную государственную должность, пожар, кража давали повод
говорить о диверсиях. Такой шаг позволял хотя бы частично напра-
вить возникшие в обществе воинственные настроения на поиск вра-
гов рядом с собой и тем самым усилить мобилизационный эффект
военной опасности.
На примере «Советской Сибири» проанализируем, при помощи
каких средств пресса воспроизводила и углубляла возникшие в об-
ществе тревожные настроения. В шапку номера за 10 июня (первый
номер, посвященный диверсиям) вынесены сообщения о взрыве в
Ленинграде, о подготовке покушений на первых лиц государства, о
предоставлении ГПУ особых полномочий. На первой полосе номера
рядом с правительственным сообщением об усилении «террористи-
ческой и диверсионной деятельности на территории СССР» был по-
мещен репортаж о демонстрации в Новосибирске. Репортаж написан
простыми, короткими и образными предложениями, в основном ука-
зывающими на действие, что делало его похожим на боевую сводку.
Включенный в репортаж рассказ о том, кай демонстрацию привет-
1 Правда. 1927. 8-10 июня; Советская Сибирь. 1927.9,10 июня.
2 Там же. 9 июня.
41
ствовал первый секретарь Сибкрайкома ВКП(б) Р. И. Эйхе, который
вышел на трибуну в военной форме «с бодростью и выправкой», и
как в колоннах пели песни периода Гражданской войны и вспомина-
ли ее эпизоды, придавал военной опасности романтический дух.
Столь же насыщены номера и за 11 и 12 июня, в которых тема ди-
версий приобрела региональную специфику. Здесь помещены запрос
членов крайисполкома о том, «что сделано Сибкрайисполкомом в
деле обороны нашей страны и борьбы с контрреволюцией» и ответ
на него: «части СибВО вполне подготовлены, но еще надо много сде-
лать в военизации населения и народного хозяйства; в Сибири нет
контрреволюционных организаций, но можно ожидать попыток раз-
рушить Транссиб». Опубликована информация о загадочных пожа-
рах в крае. В «Воззвании» Сибкрайисполкома ко всем рабочим и кре-
стьянам Сибири и появившемся чуть позже (15 июня) Обращении
Сибкрайкома, кроме общих лозунгов, содержались напоминания об
участии сибиряков в разгроме Колчака в годы Гражданской войны,
из которых логически следовали призывы быть готовыми защитить
советскую власть в данный момент. Передовые статьи этих номеров,
которые доказывали, что диверсии не имели никаких оснований
внутри страны и инспирировались извне и что чрезвычайные меры
ОГПУ вполне оправданы, оставались по-прежнему очень эмоцио-
нальными. Вот несколько примеров лексики передовиц «Советской
Сибири»: «нечеловеческая звериная ненависть», «черносотенней-
шие главари», «одинокие одурачиваемые ослы», «всю гадь прокля-
того прошлого, змеиное семя... всю нечисть былых веков... охвостье
злейших врагов рабоче-крестьянского люда... таких господ пригрела
и вскормила твердолобая разведка»1.
Военный психоз подкреплялся подбором соответствующей за-
рубежной информации. При этом применялся и такой метод: из со-
общения выхватывалась сенсационная фраза, которая помещалась в
заголовок, при внимательном рассмотрении зачастую оказывалось,
что она не соответствовала содержанию информации, но своей цели
этот прием привлечения внимания достигал. Например, под самым
крупным заголовком «Английский флот в Балтийском море» на пер-
вой полосе «Советской Сибири» была помещена информация о со-
вместных военных учениях флота Великобритании и Балтийских
государств2. Думается, воздействие подобных заголовков на чи-
тателей было значительным, особенно если принять во внимание
уровень грамотности в стране: для многих доступным в газете был
1 Советская Сибирь. 1927. И, 12 июня.
2 Там же. 12 июня.
42
только текст, напечатанный крупным шрифтом. И есть подтверж-
дение такого эффекта, имевшего, впрочем, характер «рикошетного»
воздействия. Представитель краевой торгинспекции, находящийся в
Иркутске, отправил в Отдел печати Сибкрайкома записку о том, что
появлению огромных очередей и панической скупке товаров в городе
способствовало «помещение в газете таких аншлагов: “Английский
флот в Балтийском море”, “Война неизбежна”»1.
Для того чтобы немного сгладить нежелательные для власти эф-
фекты, в газетах не упоминалось о возможных сроках начала войны.
Вместо этого использовалась формула «мы не знаем и не можем
знать, когда враг открыто пойдет на СССР со штыком»2. Газеты под-
черкивали, что советское правительство постарается сделать все, что-
бы сохранить мир, заверяли читателей в боеспособности Красной ар-
мии, сообщали о реакции международного пролетариата на события
вокруг Советского Союза. Предупреждая покупательскую панику,
«Советская Сибирь» информировала о том, что в городе имеется до-
статочное количество продовольствия3.
Создавшееся в обществе напряжение прагматически использова-
лось властью для решения некоторых важных политических задач.
Одной из главных стала борьба с оппозицией. Военная опасность
стала важным аргументом в призывах сплотиться вокруг ВКП(б),
профсоюзных и других общественных организаций, сохранить един-
ство партии. В конце мая 1927 г. состоялся VIII пленум ИККИ, на
котором продолжились споры с Л. Б. Троцким. Пленум принял ре-
золюцию, осуждавшую оппозицию, которая «дискредитирует борьбу
Коминтерна с опасностью войны, утверждая, что главная опасность:
внутрипартийное положение». В сопровождающей резолюцию
передовой «Советской Сибири» читаем: «Даже отсталые группы
рабочих и крестьян поняли, что в момент военной угрозы важнее
всего единство... демонстрация оппозиции может только усилить
империализм»4. Для разъяснения решений, принятых ИККИ в от-
ношении оппозиции, ЦК ВКП(б) направил в регионы своих эмис-
саров. В Новосибирск прибыл Ф. Ф. Раскольников, который сде-
лал доклад на заседании городского партактива. На заседании была
принята резолюция, осуждавшая выступление оппозиции, которая
«играет на руку воинствующему империализму и международно-
му социал-предательству». Тех же, кто проголосовал против (таких
1 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3369. Л. 194.
2 Правда. 1927. 1 июня.
3 Советская Сибирь. 1927. 15 июня.
4 Там же. 2 июня.
43
было 8 чел.), объединили с деятельностью омской «контрреволюци-
онной группы»1. Состоявшийся в июле - августе 1927 г. объединен-
ный Пленум ЦК ВКП(б) и ЦКК принял резолюцию, в которой ука-
зывалось, что «оппозиция, благодаря ее фракционным выступлениям
против партии, становится объективным центром, вокруг которого
собираются антипартийные и антисоветские силы, на разлагающую
деятельность которых уже теперь рассчитывает внутренняя и зару-
бежная контрреволюция». Именно этот тезис было предложено взять
для подготовки и ведения предсъездовской дискуссии. По мнению
исследователей, такая работа повлияла на решение многих коммуни-
стов отказаться от поддержки оппозиции2.
Перенос акцентов с международного противостояния на поиск
внутренних врагов сопровождался организацией митингов в под-
держку действий ОГПУ. «Советская Сибирь» попыталась конкре-
тизировать многочисленные призывы к бдительности. В газете была
организована рабкоровская кампания по проверке того, как осущест-
вляется охрана предприятий, однако на деле речь чаще всего шла о
пожарной охране или пресечении проявлений халатности.
Гораздо больший размах получили вопросы хозяйственной мо-
билизации. В «Воззвании» президиума ОСОАВИАХИМа от 8 июня
1927 г. объявлялось о сборе средств на постройку эскадрильи «Наш
ответ Чемберлену». Необходимость данной акции объяснялась за-
дачей укрепления технической базы обороны СССР. В «Воззвании»
говорилось, что эта акция станет «зарубкой в истории борьбы за дело
мира», какой стал фонд «Ультиматум», созданный в 1923 г. в ответ
на ультиматум Керзона3. Действительно, организация подобных
фондов по различным поводам стала традицией, что, впрочем, замет-
но снижало остроту восприятия таких инициатив в обществе и со-
ответственно уменьшало желание участвовать в их реализации. Вот
как отзывались о таких акциях крестьяне: «Да что из их докладов мы
узнаем... наше международное положение - У-Пей-Фу (китайский
генерал. - С. У.), а внутреннее - ОДФУ (возможно, аббревиатура
какого-нибудь добровольного общества. - С. У); говорит, вступай все
и опять плати деньги, а кому и для какой пользы не известно»4.
По существовавшей практике одновременно собирались деньги
на постройку самолетов от нескольких организаций. Например, был
1 Там же. 10, 11 июня; Демидов В. А„ Демидов В. В. Власть и гголитическая борьба
в ВКП(б). 1924-1927 годы. Новосибирск, 1994. С. 68.
2 Демидов В. А, Демидов В. В. Власть и политическая борьба... С. 72-74.
3 Советская Сибирь. 1927. 9 июня.
4 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 2377. Л. 113.
44
объявлен сбор на самолет «Советская Сибирь», на самолет от проф-
союзов страны, отдельно по округам, от сибирских комсомольцев, от
женщин. Далеко не каждая из этих организаций могла набрать доста-
точную для постройки самолета сумму. Но эта задача и не являлась
целью акции - важнее было, чтобы человек был вовлечен в нее по
разным каналам, благодаря чему увеличивалось количество собран-
ных средств.
Для сбора денег использовались следующие методы. Чаще всего
решения внести определенную сумму на строительство самолета при-
нимались коллективно, что практически исключало возможность от-
казаться индивидуально от участия в акции. Большую долю взносов
составили средства профсоюзов и организаций (в первую очередь,
кооперативных объединений). Самые значительные суммы поступи-
ли от Сибпотребсоюза, Сибхозкооперации, Сибселькредита и других
организаций, которые помимо взносов своих сотрудников смогли
вложить в «самолетную кампанию» значительные средства из дру-
гих источников1. Нужно отметить, что агитпропотдел Сибкрайкома
ВКП(б) часто обращался к профсоюзам с предложением принять на
себя часть расходов по содержанию осоавиахимовских организаций:
например, создание тиров, стрелковых кружков, покупка инвентаря
и литературы. В конце июня ВЦСПС обратился к местным проф-
союзам с призывом: «Очередная задача профсоюзов - создать кадры
превосходных стрелков»2.
Задача «Советской Сибири» состояла в том, чтобы, рассказывая
о ходе сбора средств, похвалить одних, поругать других и тем самым
оказать давление на читателей. Широко практиковались, особен-
но в газетах, вызовы на соревнование сослуживцев, соседей и т. д.
«Советская Сибирь» четко следила за тем, чтобы тот, кого вызвали,
обязательно откликнулся, время от времени публикуя списки «несо-
знательных». В такие списки иногда попадали известные люди, на-
пример, писатель В. Я. Зазубрин. Встречаются и такие пассажи, когда
какой-нибудь бдительный читатель укоряет своего ближнего в том,
что тот маловато внес денег, хотя ему по карману больше.
Сибирская парторганизация была заинтересована в том, чтобы
собранные в крае средства пошли на постройку сибирского звена
эскадрильи, что в дальнейшем могло быть использовано в агита-
ционных целях. На заседании секретариата Сибкрайкома ВКП(б)
11 июня 1927 г. было принято решение направить собираемые сред-
1 Там же. Д. 2378. Л. 45.
2 Советская Сибирь. 1927. 29 июня.
45
ства на строительство сибирского звена эскадрильи1. Пятого июля
того же года бюро крайкома поручило своему первому секретарю
Р. И. Эйхе при поездке в Москву «поставить вопрос перед ЦК о не-
обходимости внесения средств непосредственно местными организа-
циями профсоюзов»2 (Москва предпочитала, чтобы они поступали от
имени союзных профсоюзных организаций). И вот окончательный
итог столкновения интересов Центра и региона, отмеченный в про-
токоле заседания бюро Сибкрайкома от 12 августа 1927 г.: «Считать
необходимой отправку 50 % средств, собранных в фонд “Наш ответ
Чемберлену”, в Москву»3. Здесь же бюро предписывает окружкомам
строго следить за использованием собираемых средств по прямому
назначению, а ОСОАВИАХИМ срочно разработать порядок кон-
центрации денег4. Как видим, к окончанию кампании оставались не-
решенными некоторые весьма важные организационные вопросы.
Всего же в крае в фонд «Наш ответ Чемберлену» за два месяца было
собрано около 330 тыс. руб.5
Помимо воззваний общего характера, которые непременно содер-
жали элементы хозяйственной мобилизации, в начале июня 1927 г. в
печати были опубликованы тексты выступлений руководителей го-
сударства, непосредственно посвященные вопросам экономических
последствий разрыва советско-британских отношений. Например,
доклад В. В. Куйбышева «О задачах промышленности» и доклад
А. И. Рыкова на заседании Моссовета6. Их основная тема такова: раз-
рыв дипломатических и торговых отношений с Великобританией по-
казал, что капиталисты направляют свои действия в первую очередь
на срыв хозяйственного развития СССР, чем доказывается верность
курса на уменьшение экономической зависимости Советского Союза.
Организованное в мае (с целью предвосхитить в общественном созна-
нии ожидаемое событие) движение за отказ от торговых отношений
с Великобританией, в июне продолжало развиваться под условным
лозунгом «Обойдемся и без Англии!». В поддержку этого лозунга в
газетах, в том числе в «Советской Сибири», публиковалась информа-
ция об успехах советской промышленности, которые подавались как
«лучший ответ Чемберлену».
1 ГАНО.Ф. П-2. Оп. 4. Д. 17. Л. 103.
2 Там же. Д. 55. Л. 316.
3 Там же. Д. 14. Л. 162.
4 Там же. Л. 163.
5 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 2378. Л. 45.
6 Советская Сибирь. 1927. 4, И июня.
46
Такие же доводы использовались в качестве обоснования реше-
ния советского правительства о выпуске 12 % займа: «На ультиматум
Керзона мы ответили решением создать свой воздушный флот, но
не путем налогов и парламентских вотумов, а средствами и силами
рабоче-крестьянской общественности... Сейчас Англия готовит нам
кредитную блокаду - мы должны ответить мобилизацией внутрен-
него кредита, усилением сбережений, хранимых в сберкассах»1. Для
подготовки к выпуску займа в первых числах июня по стране, в том
числе и в Сибири, были организованы демонстрации под лозунгом:
«На угрозу экономической блокады ответим финансовой самооборо-
ной»; начата кампания за увеличение вкладов в сберкассах; опубли-
кованы разъясняющие статьи. 7 июня в «Советской Сибири» было
напечатано сообщение о выпуске 12 % займа на сумму 200 млн руб.
Призывая своих читателей подписаться на заем, газета обращалась к
их сознательности («теперь должны подтвердить негодование массо-
вым участием в займе») и наряду с этим разъясняла его финансовые
выгоды для жителей края. Так же как и при сборе средств на эска-
дрилью, редакция «Советской Сибири» следила за ходом подписки
на заем и за активностью участия в кампании по увеличению вкла-
дов в сберкассах. Хотя в этих акциях нажим пропаганды оказался
меньше, что, по-видимому, было связано с тем, что они не являлись
политическими мероприятиями в чистом виде.
Заключительным этапом кампании весны - лета 1927 г. стала
Неделя обороны, которая проходила 10-17 июля 1927 г. Формально
она была приурочена к Антивоенному дню (1 августа по старому сти-
лю), но фактически явилась итогом всей кампании, связанной с обо-
стрением отношений между СССР и Великобританией. А. И. Рыков,
который был председателем Центрсовета ОСОАВИАХИМ, сформу-
лировал цели Недели обороны следующим образом: «Неделя обороны
должна стать неделей мобилизации сил для помощи Красной Армии,
необходимо подтянуть сил ы на военном, хозяйственном и культурном
уровне. ОСОАВИАХИМ должен проверить методы своей работы и
увеличить свои ряды. Кто не состоит в Красной Армии, пусть идет в
ОСОАВИАХИМ и всегда будет готовым к обороне»2. Подготовка к
Неделе обороны началась за месяц до ее начала. Данный вопрос об-
суждался на заседании секретариата Сибкрайкома ВКП(б) 11 июня,
кампанию решено было считать общеполитической3. Главным обра-
зом, если судить по программе проведения Недели в крае и содержа-
1 Там же. 5 июня.
2 Советская Сибирь. 1927. 5 июля.
3 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 17. Л. 102, 103.
47
нию материалов «Советской Сибири», посвященных мероприятиям
Недели, она стала смотром работы ОСОАВИАХИМ.
Эффективность кампании. Особую роль во всякой кампании
играет обратная связь, реакция людей и непосредственно на события,
и на их пропагандистское освещение. Газета в известной мере отра-
жала эту реакцию, публикуя репортажи с митингов и их резолюции,
письма читателей и рабселькоровские заметки. «Мнение народа»,
когда оно не расходилось с официальной оценкой событий, само по
себе являлось прекрасным средством пропаганды. Совпадение «на-
родных инициатив» и предпринимаемых властью шагов, как это про-
изошло в случае с требованием отказаться от английских заказов или
выпустить заем, порождало иллюзию, что простой человек может
влиять на политику своего пролетарского государства.
Кроме того, тексты выступлений на митингах, их резолюции,
письма читателей служили для системы пропаганды индикатором,
позволявшим корректировать воздействие на общественное созна-
ние. Необходимость такой коррекции обсуждалась на III краевом
агитпропсовещании, состоявшемся в конце мая - начале июня 1927 г.:
«Сложность задач, стоящих перед партией в области агитации и про-
паганды, требует... такого построения [работы], при котором все...
политическо-просветительские мероприятия опирались бы на глубо-
кое изучение настроений и запросов широких трудящихся масс го-
рода и деревни»1. Помимо редакционных материалов для изучения
общественных настроений активно использовались информацион-
ные сводки, один экземпляр которых, как правило, направлялся в ре-
дакцию газеты. В свою очередь, письма и рабселькоровские заметки,
поступавшие в газету, использовались для осведомления партийных
и советских органов2.
Публикация в газете откликов подчинялась нескольким прави-
лам. Первыми печатали резолюции митингов рабочих государствен-
ных предприятий, что частично было связано с более оперативным
поступлением информации из городов, но в первую очередь за этим
стояло соблюдение классового принципа. Если вдруг сообщалось о
том, что кто-то опасается войны, то обязательно указывалось, что это
либо сезонники, либо рабочие, которые лишь недавно приехали из
деревни. В отношении же тех, кто оказывался наиболее сознатель-
ным, газета подчеркивала их давнее пролетарское происхождение и
героическое прошлое.
1 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 2377. Л. 12.
2 Там же. Д. 2433. Л. 234.
48
Несмотря на то что вся публиковавшаяся в периодической печа-
ти информация, которая должна была представлять общественное
мнение, подлежала редактированию начиная с момента ее создания в
качестве резолюции митинга или рабселькоровской заметки, можно
проследить некоторые тенденции развития общественной реакции.
Как правило, первая реакция на события, задевавшие интересы
советского государства, была очень эмоциональной: это негодова-
ние, желание дать достойный ответ обидчикам. В то же время на ми-
тингах по поводу разрыва торговых и дипломатических отношений
с Великобританией принимались спокойные резолюции, основным
пунктом которых была поддержка политики партии и правительства.
Возможно, это связано с тем, что разрыв был ожидаем и пропаган-
дисты успели основательно к нему подготовиться. А вот события в
Польше вызвали волну возмущения в стране: в Москве после сообще-
ния об убийстве П. Л. Войкова войска ГПУ оцепили здание польско-
го посольства, так как были зафиксированы попытки прорваться к
нему1. По мере обработки общественного мнения резолюции митин-
гов все более напоминали пропагандистские штампы. Например, от-
рывок из читательского письма, помещенного в «Советской Сибири»
11 июня 1927 г.: «Попробуй сказать рабочим, что на заводы и фабри-
ки претендуют Рябушинские и Укварты разные», - почти дословно
повторял текст «Воззвания» ЦК ВКП(б): «Для рабочих СССР это
[свержение советской власти] означает денационализацию промыш-
ленности, отдачу заводов Рябушинским и Уквартам...» Почти всегда
в организованных откликах и поступавших в редакции газет письмах
воссоздавалась «цепь» агрессивных действий английского империа-
лизма, традиционно представленная в пропагандистских документах.
Конечным звеном этой цепи становилось очередное неприятное для
СССР событие, которое однозначно расценивалось как происки ан-
гличан. Общественным сознанием был хорошо усвоен тезис о готов-
ности мирового пролетариата прийти на помощь стране Советов и о
предательстве социал-демократов, о чем свидетельствовали вопросы,
заданные на митингах и собраниях: «Как отреагировали английские
рабочие на разрыв отношений?», «Как повели себя социал-предатели
в этот момент?»2
Но главный итог кампании 1927 г. состоял в повсеместном распро-
странении «военных ожиданий». Главным подтверждением того, что
люди были всерьез обеспокоены происходившим, являлась стихий-
ная скупка товаров и сокращение суммы вкладов в сберкассах при тех
1 Советская Сибирь. 1927.10 июня.
2 Там же. 31 мая.
49
предприятиях, где работа пропагандистов оказалась неэффективной.
«Советская Сибирь» рассказывала о таких фактах очень редко, но об
этом красноречиво свидетельствует косвенная информация. Авторы
обращения Сибкрайкома ВКП(б) «Ко всем трудящимся Сибири»
предупреждали, что «враги революции будут сеять панические слу-
хи, а легкомысленные и легковерные будут разносить их», призыва-
ли коммунистов «усилить разъяснительную работу, объясняя вздор-
ность слухов о недостатке промтоваров и продуктов» и успокаивали:
«мы располагаем достаточными запасами и можем обеспечить бес-
перебойное снабжение»1.
Реакция населения на опасность войны была разной, она зависела
от отношения к власти в целом. В соответствии с классификацией
по социально-политическим признакам, которую использовали со-
ставители информационных сводок и пропагандисты, «сознательные
рабочие» и представители «трудового крестьянства» были уверены
в способности СССР дать достойный отпор и выражали готовность
встать на защиту страны. В информации в Сибкрайком ВКП(б) об
окружном съезде ОСОАВИАХИМ в Барабинске цитировались вы-
ступления крестьянок: «Аэроплан строить нужно, вдруг война, с чем
тогда будут воевать наши мужья, с голыми руками не навоюешь, сразу
же нас буржуи придавят, а нам их не нужно, довольно посидели они
на наших шеях»2. Готова была дать отпор и значительная часть моло-
дёжи, их положительное отношение к службе в армии подтвердила
практически стопроцентная явка призывников и переменников3.
Другая группа населения, по мнению большевиков, при лояль-
ном отношении к власти и готовности в случае необходимости встать
на защиту страны считала, что воевать еще рановато и что необхо-
димо сохранить мир любыми средствами. Судя по информационно-
политическим сводкам окружкомов, такого мнения придерживалась
заметная часть крестьянства: «Нам войны не нужно, если нужно бу-
дет, то я отдам всех коров только для того, чтобы войны не было. Но
уж если нас заденут, то мы шею не подставим»4.
Третья группа ожидала того, что в связи с обострением обста-
новки по отношению к ним будут приняты репрессивные меры.
Это, в основном, представители зажиточных слоев города и дерев-
ни. Информационно-политические сводки окружкомов сообщали в
крайком о распространении в деревне слухов о скором возвращении
1 Советская Сибирь. 1927. 12 июня.
2 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 2546. Л. 47.
3 Там же. Д. 3263. Л. 31-32; Д. 1900. Л. 8, 15.
4 Там же. Д. 2546. Л. 47; Д. 1900. Л. 14; Д. 1786. Л. 107,117.
50
военного коммунизма, о возможном повышении налогов, о рекви-
зиции скота, о росте инфляции1. Косвенно о подобных настроениях
можно узнать и из газетных материалов. Не случайно «Обращение»
Сибкрайкома успокаивало население, заявляя, что советская власть
не вносит изменений в систему налогов, а информация о подписке на
заем сопровождалась пояснением, что это не чрезвычайная мера, заем
был запланирован ранее.
Последняя группа в классификации составителей информа-
ционно-политических сводок - это те, кто отрицательно относился
к советской власти и связывал надежды на ее крах с возможным на-
чалом войны. Среди этих мнений встречаем недовольство положени-
ем крестьянства в стране, обещания расправиться с большевиками,
ожидания возвращения царя, а вместе с ним и лучшей жизни2. Такая
позиция, когда война воспринимается не как угроза национальной
безопасности, а как средство уничтожения ненавистного режима, от-
части является следствием воздействия коммунистической идеоло-
гии, разделяющей мир на «своих» и «чужих» по классовому признаку
и предпочитающей «международную пролетарскую солидарность»
ценностям патриотизма.
В целом кампанию весны - лета 1927 г. можно считать эффектив-
ной. Ее отличала динамичность, малая степень формализованное™,
что являлось следствием относительной самостоятельности регио-
нальных пропагандистских структур. Системе пропаганды удалось
вселить в массовое сознание мысль о реальной военной опасности для
СССР в ближайшее время. Власть рассчитывала, что это поможет ей
мобилизовать людей на решение политических и хозяйственных за-
дач, однако угроза войны в определенной степени вызывала панику
среди населения. Реакция обывателей была настолько сильной, что
в конце 1927 г. в промышленных центрах страны были введены кар-
точки, в Новосибирске практиковалось прикрепление покупателей к
магазинам и развоз хлеба по домам и предприятиям. Некоторые ис-
следователи считают, что военные ожидания укрепили нежелание
крестьян сдавать зерно в период хлебозаготовительного кризиса осе-
нью 1927 г.3
Период конца 1920-х гг., обозначивший окончательный поворот
в сторону тоталитаризма, стал переломным в истории СССР. Не
случайно поэтому, что именно на эти годы пришелся новый, второй
после Гражданской войны этап процесса социальной мобилизации
1 Там же. Д. 1900. Л. 7; Д. 1786. Л. 117.
2 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 1900. Л. 7-9, 13-15; Д. 1786. Л. 107-108,117-118.
3 Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс... С. 70.
51
советского общества. Данный этап был необходимым условием для
осуществления сталинского плана форсированной индустриализа-
ции, создания оборонного потенциала, достижения политического
единства в стране. Эффективным средством для осуществления мо-
билизации оказались пропагандистские кампании, основой которых
был фактор военной угрозы. Именно благодаря им в стране была соз-
дана атмосфера тревожности. Современники событий вспоминают,
что «были воспитаны в полном понимании неотвратимости военной
угрозы - еще в 1920-е годы, со времен достопамятного британско-
го ультиматума, когда собирали средства на постройку эскадрильи
“Наш ответ Чемберлену”»1. Для того чтобы обеспечить свою безопас-
ность, люди готовы были смириться со многими трудностями, посту-
пать в ущерб своим интересам. Однако наряду с положительным для
власти эффектом мобилизации пропагандистская кампания 1927 г.
стала дополнительным поводом для обострения экономического
кризиса и роста политического недовольства в стране. Но и эти проб-
лемы власть решала теперь при помощи военно-мобилизационных
методов.
1.2. Обеспечение социально-психологической
готовности советского общества к войне посредством
идеолого-пропагандистских кампаний конца 1930-х гг.
В конце 1930-х гг., как и десятилетием ранее, в стране использо-
вался конфликтный тип мобилизации. Одним из самых мощных ее
факторов стали кампании по борьбе с «врагами народа». После того
как в конце 1938 г. волна террора несколько спадает, а опасность
близкой войны становится реальностью, его значение уменьшается и
ведущим вновь становится фактор военной угрозы.
Готовясь к будущей войне, власть предпринимала реальные шаги
по милитаризации страны: в 1939 г. был принят Закон о всеобщей
воинской повинности, в 1940 г. предприняты меры по ужесточению
трудового законодательства, резко увеличились расходы на «оборон-
ку» и др. Эти меры оказали серьезное воздействие на формирование
мобилизационного типа отношений между обществом и государ-
ством. Таким образом, в отличие от конца 1920-х гг., когда главной
формой мобилизации советского общества была идеологическая
обработка общественного сознания в целях нагнетания атмосферы
1 Жуков Ю. А. Избранные произведения. Т. 1. М., 1988. С. 173.
52
военного психоза в стране, в 1937-1941 гг. в процессе мобилизации
активно использовались государственные мероприятия, имевшие
силу закона. Пропагандистские же кампании сохраняли значение в
первую очередь как средство трансляции в массовое сознание госу-
дарственной идеологии, которая претерпевала серьезные изменения
в 1939-1941 гг. Две из них - связанная с «присоединением» к СССР
Западной Украины и Западной Белоруссии (осени 1939 г.) и сопро-
вождавшая войну с Финляндией (зимы 1939-1940 гг.) - являются
объектом нашего исследования.
Особенности организации и руководства кампаниями. К кон-
цу 1930-х гг. в СССР в целом уже сложился мобилизационный ре-
жим, и поэтому процесс социальной мобилизации был направлен на
укрепление этого режима с тем, чтобы превратить страну в единый
военно-трудовой лагерь. Это повлияло на уменьшение активности
системы пропаганды в организации идеологических кампаний, про-
изошло своеобразное «окостенение» форм и способов агитационно-
го воздействия. Ужесточение регламентации и контроля со стороны
центральных органов практически не оставило возможности для
инициативы и творчества на местах. Как и прежде, главным объек-
том агитационно-массовой работы оставались трудовые коллекти-
вы и общественные организации. Оборонно-массовая работа велась
в основном через систему Политпросвета и ОСОАВИАХИМа, с
1939 г. в структуру партийных комитетов не ниже районного уровня
вошли военные отделы, на которые теперь возлагалось руководство
этой работой.
Вместе с тем в конце 1930-х гг. в системе политической пропаганды
произошли некоторые существенные изменения. В 1938 г. был опуб-
ликован учебник истории ВКП(б), известный как «Краткий курс».
В постановлении ЦК ВКП(б) «О постановке партийной пропаганды
в связи с выпуском “Краткого курса истории ВКП(б)”» он был назван
«энциклопедией основных знаний в области марксизма-ленинизма...
официальным, проверенным ЦК ВКП(б) толкованием основных во-
просов истории ВКП(б) и марксизма-ленинизма, не допускающим
никаких произвольных толкований»1. Впервые основные идеологемы
Коммунистической партии и Советского государства были зафикси-
рованы в одном документе и объявлены обязательными для изуче-
ния. Туда вошли и положения, составлявшие идеологическую основу
для дальнейшей милитаризации советского общества: неизбежность
войны в условиях существования двух антагонистических систем;
1 Правда. 1938. 15 ноября.
53
необходимость усиления роли государства; понятие о войнах спра-
ведливых и несправедливых; обоснование непобедимости Красной
армии. В соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) новый учебник
был «обращен, в первую очередь, к руководящим кадрам партийных,
комсомольских, хозяйственных и иных работников, ко всей нашей
партийной и непартийной интеллигенции», но фактически сталин-
ская версия истории ВКП(б) стала основой всей идеологической
деятельности в СССР. Так, в «примерный план лекций и докладов
по военно-оборонным вопросам для проведения их на предприяти-
ях, учреждениях, колхозах», составленный в 1939 г. военным отде-
лом Новосибирского обкома для военных отделов горкомов и рай-
комов партии, были включены темы, соответствующие содержанию
«Краткого курса»: «Учение Ленина-Сталина о государстве», «Войны
справедливые и несправедливые», «Капиталистическое окружение и
задачи укрепления Красной Армии...», «Защита Отечества - священ-
ный долг» и т. п.1
В конце 1930-х гг. возник новый канал для ведения агитационно-
массовой работы, появление которого было связано с выборами
1937, 1938 и 1939 гг. (в Верховный Совет СССР, в Верховный Совет
РСФСР и в местные советы депутатов трудящихся соответственно).
В предвыборных кампаниях участвовало большое количество аги-
таторов, которые вели свою работу на небольших участках, как пра-
вило, по месту жительства избирателей с высокой периодичностью
(обычно один раз в пятидневку). В своем докладе об итогах работы
в 1939 г., сделанном в апреле 1940 г. на 3-й областной партконферен-
ции, секретарь Новосибирского обкома Г. Н. Пуговкин отметил, что к
агитационной работе по подготовке к выборам 1939 г. в области было
привлечено 110 тыс. чел., из них 78 699 агитаторов2.
Деятельность агитаторов не ограничивалась разъяснением Закона
о выборах и агитацией за кандидатов: одновременно проводились
беседы, посвященные очередным хозяйственно-политическим кам-
паниям, событиям внутри страны и за рубежом. Поскольку кампа-
ния по выборам в местные советы пришлась на сентябрь - декабрь
1939 г., значительное место в работе агитаторов заняли темы «при-
соединения» к СССР территорий Западной Украины и Западной
Белоруссии, отношений с Германией, Прибалтийскими государства-
ми и Финляндией. Согласно сообщениям горкомов и райкомов в
Новосибирский обком и сводной информации АПО обкома о состоя-
нии агитационно-массовой работы в области на 1 октября 1939 г.,
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 3. Д. 401. Л. 9.
2 Там же. Оп. 33. Д. 129. Л. 81.
54
именно эти темы вызывали особый интерес слушателей, что повлия-
ло на посещаемость бесед1. Задача агитаторов состояла в том, чтобы
разъяснять происходящие события, сформировать положительное
мнение о политике советского руководства, пресекать панические
настроения.
После выборов партийные органы поставили задачу сохра-
нить и развить эту форму агитационной работы2. По информации
Кемеровского горкома, направленной в обком в мае 1940 г., она ве-
лась на бывших избирательных участках и по окончании предвыбор-
ной кампании 1939 г., хотя число агитаторов несколько уменьшилось
(с 3 090 до 2 392 чел.)3.
Данная форма агитационной работы позволяла вовлечь в систему
политической пропаганды неработающее население. Одновременно
она являлась дополнительным средством контроля над населением:
агитаторы составляли отчеты о «политико-моральных настроениях»
слушателей, о вопросах, задаваемых во время беседы, об «антисовет-
ских проявлениях». За работой агитаторов в свою очередь следили
партийные органы.
Наряду с широким использованием в конце 1930-х гг. современ-
ных средств массовой информации, таких как радио и кино, свою
значимость в системе региональной политической пропаганды со-
хранили печатные СМИ, и в первую очередь «Советская Сибирь»
как официальная газета Новосибирской области. И хотя из-за остро-
го бумажного дефицита в предвоенные годы ее прямое влияние на
население региона было ограниченным, «Советская Сибирь» тем
не менее определяла направление и содержание кампаний для пар-
тийных и советских работников, активистов и агитаторов, то есть
для тех, кто принимал непосредственное участие в их организации и
проведении.
На первой полосе газеты публиковались передовые статьи, офици-
альные сообщения органов власти, тексты выступлений партийных и
государственных деятелей, резолюции митингов, поддерживающих
очередные «мероприятия партии и правительства». Передовая статья
должна была изложить суть событий и дать их оценку с позиции влас-
ти. Если в конце 1920-х гг. «Советская Сибирь» могла опубликовать
собственную передовую статью, посвященную общеполитическим и
международным событиям, то спустя десятилетие, как показал ана-
лиз номеров, вышедших в период проведения пропагандистских кам-
1 Там же. Оп. 3. Д. 302. Л. 328, 333, 335; Д. 303. Л. 120; Оп. 4. Д. 320. Л. 2-4.
2 Там же. Оп. 33. Д. 129. Л. 82.
3 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 4. Д. 322. Л. 175.
55
паний осени и зимы 1939-1940 гг., эти вопросы могли быть освещены
только «Правдой». В случае, когда передовая статья «Правды», объ-
ясняющая смысл того или иного события, не успевала поступить в
Новосибирск к очередному номеру, «Советская Сибирь» оставляла
информацию вовсе без комментариев, опубликовав полученную ста-
тью в следующем номере. Исключение составляли передовицы, увя-
зывающие происходящие события с региональной спецификой.
Основной массив информации публиковался на четвертой (по-
следней) полосе, занимая ее половину, изредка на третьей, на первой
же полосе располагалась информация, связанная с очередной кам-
панией, либо подобранная так, чтобы продемонстрировать успехи
СССР. Информационные блоки составлялись исключительно по
сообщениям ТАСС, отобранным специальной редакцией агентства,
которая составляла обзоры новостей для областных и краевых газет.
Движение в сторону окончательного превращения газеты в средство
массовой пропаганды проявилось и в решении, обозначенном в по-
становлении ЦК ВКП(б) «О постановке партийной пропаганды»
(ноябрь 1938 г.), - отказаться от функционирования отделов печати
и передать их функции агитпропотделам1.
Значительно усилился контроль над прессой со стороны пар-
тийных органов. Темы для передовых статей «Советской Сибири»
утверждались решением бюро обкома ВКП(б). В частности, на за-
седаниях бюро в июне и октябре 1939 г. были определены основные
направления работы газеты до конца года2. По отношению к редакто-
рам периодических изданий области применялась обычная для кон-
ца 1930-х гг. практика частой смены руководителей разного уровня.
В отчете агитпропотдела Новосибирского обкома в ЦК ВКП(б) о
состоянии периодической печати в области на 1 января 1940 г. от-
мечалось, что средняя продолжительность работы редакторов газет
в области составляет 1-2 года, а средний партийный стаж - от 3 до
8 лет3.
Таким образом, к концу 1930-х гг. «Советская Сибирь», как и дру-
гие советские газеты, окончательно потеряла ценность как источник
информации. Ее функции почти целиком сводились к агитации и
организации разного рода кампаний, соревнований, починов, то есть
завершился процесс, проявившийся еще в конце 1920-х гг. В конце
1930-х гг. система политической пропаганды, куда помимо прессы
входили политпросветовские учреждения, общественные организа-
1 Правда. 1938. 15 ноября.
2 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 33. Д. 103. Л. 16; Д. 117. Л. 145.
3 Там же. Оп. 4. Д. 320. Л. 131.
56
ции, обеспечивала возможность воздействия практически на каждого
человека, имея в качестве своего идеологического основания единый
для всех источник («Краткий курс» истории ВКП(б)) и будучи пол-
ностью подконтрольна партийным органам. При помощи этой систе-
мы в предвоенные годы осуществлялась дальнейшая мобилизация
советского общества.
Общая характеристика кампаний. Основной задачей пропа-
гандистских кампаний 1939 г. и 1940 г. являлось формирование у
граждан СССР позитивного отношения к решению советского ру-
ководства «присоединить» западные территории, к его позиции в
отношениях с Финляндией. Некоторым положениям государствен-
ной идеологии вполне соответствовали факты агрессии СССР по
отношению к Польше, Прибалтийским государствам и Финляндии.
В середине 1930-х гг. в советской системе ценностей произошел по-
ворот от интернационализма к патриотизму, постепенно принявше-
му характерную для дореволюционной России форму имперского
сознания, в соответствии с этим процесс присоединения националь-
ных территорий, некогда входивших в состав России, оценивался,
безусловно, положительно. Произошедшие изменения неоднократно
были закреплены в партийных и государственных постановлениях.
Так, один из тезисов ноябрьского 1938 г. постановления ЦК ВКП(б)
«О постановке партийной пропаганды» говорил о необходимости
преодоления «извращений марксистско-ленинских взглядов по во-
просам о роли государства, о характере войн в современную эпоху,
непонимания различия между войнами справедливыми и несправед-
ливыми, неправильных взглядов на большевиков как на своего рода
пацифистов»1. Поворот к ценностям патриотизма и даже имперскому
национализму реконструируется и по газетным материалам: нагляд-
нее всего он проявлялся в повсеместном употреблении понятий «па-
триот», «патриотизм», «советский патриотизм», «великий советский
народ», «родина», «священная советская земля», в пафосе газетных
статей, особенно передовиц, какой бы заурядной проблеме они не
были посвящены.
В этом же духе была выдержана и военная доктрина СССР конца
1930-х гг. В соответствии с ней СССР - миролюбивое государство,
но, как сказал К. Е. Ворошилов, выступая на параде в Москве 1 мая
1939 г., советский народ «...умеет и воевать. И не только умеет, но и
любит воевать»2. Участие в «справедливых» войнах объявлялось по-
четной и священной миссией Красной армии? Окончательный ответ
1 Правда. 1938. 15 ноября
2 Советская Сибирь. 1939. 28 июля.
57
на вопрос, какую войну считать справедливой, был дан в проекте
директивы Главного управления политической пропаганды РККА
«О политических занятиях с красноармейцами и младшими коман-
дирами Красной Армии на летний период 1941 г.»: «Всякая война,
которую будет вести Советский Союз, будет войной справедливой»1.
В целом содержание государственной идеологии на момент на-
чала кампании, связанной с присоединением территорий Западной
Украины и Западной Белоруссии, позволяло системе пропаганды
объяснить гражданам суть происходящих событий без ущерба для
авторитета руководства страны. В свою очередь, пропагандистские
кампании 1939 г. и 1940 г. должны были укрепить великодержавную
направленность в массовом сознании.
Однако события этого периода вступили в противоречие с некото-
рыми, еще недавно не подлежащими сомнению пропагандистскими
схемами, что заставило советскую пропаганду перевернуть многие
из них. Большая часть потребовавших опровержения схем касалась
отношений с Германией, что определяло одну из главных задач про-
пагандистской кампании осени 1939 г.: создать и закрепить в мас-
совом сознании новую идеологическую концепцию, которая объяс-
няла бы необходимость и правомерность сближения с фашистской
диктатурой. В основание данной концепции было положено «новое
содержание понятия “агрессор”», оказавшееся весьма полезным для
оправдания советской внешнеполитической доктрины2. Это «но-
вое содержание», близкое к теории «справедливых и несправедли-
вых войн», позволило СССР отказаться от всякой оценки действий
Германии как с этической точки зрения, так и с позиций норм между-
народного права только по причине того, что претензии немецкой
стороны к Польше имели свой резон.
Как и в конце 1920-х гг., одним из главных направлений работы
системы политической пропаганды оставалась поддержка советской
армии. Перед пропагандой по-прежнему стояли задачи формиро-
вания в общественном сознании позитивного отношения к армии
и идеологического обеспечения призывных кампаний. Но при этом
значительно изменилось содержание пропаганды. Во-первых, в кон-
це 1920-х гг. речь шла о преодолении широко распространенного сре-
ди населения мнения о слабости Красной армии - одной из главных
целей пропагандистских кампаний 1939 г. и 1940 г. было закрепление
1 Невежин В. А. Речь Сталина 5 мая 1941 года и апология наступательной вой-
ны // Отечественная история. 1995. № 2. С. 65.
2 Советская Сибирь. 1939. 2 ноября.
58
в массовом сознании уверенности в ее непобедимости. Во-вторых, в
конце 1930-х гг. в качестве основного источника силы Красной армии
пропаганда стала называть техническую и тактическую мощь совет-
ских вооруженных сил.
В конце 1920-х гг. таким источником являлось идеологическое
превосходство над буржуазными армиями и тесная связь с народом.
На смену прежнему положению о непременной помощи Советскому
Союзу со стороны рабочего и международного коммунистического
движения пришел тезис о том, что СССР рассчитывает только на
свои силы. Для всех видов пропаганды (печатной, устной, изобрази-
тельной, кино) традиционной стала «картина», похожая на описан-
ную в репортаже «Советской Сибири» о параде физкультурников
в Новосибирске в июле 1939 г.: «...а завтра, если дерзкий враг напа-
дет на страну Советов, они (участники парада. - С. У.) ощетинятся
штыками, встанут к орудиям, пулеметам, сядут за первоклассные
советские танки, за штурвалы лучших в мире советских воздушных
кораблей»1.
Поскольку анализируемые здесь пропагандистские кампании
были связаны с боевыми действиями, их прямой целью являлась де-
монстрация непобедимости, технического и морального превосход-
ства Советской армии. Особенно важной данная задача оказалась для
финской кампании, в ходе которой не удалось продемонстрировать
блицкриг и пропаганде пришлось найти доказательства безусловно-
го превосходства, отчасти прибегнув к фальсификации данных о по-
терях советской и финской стороны. Усилия пропаганды по форми-
рованию образа непобедимой армии оказались успешными, поэтому
поражение наших войск в начале войны для советских людей стало
особенно горьким.
Важным дополнением к позитивному образу Красной армии и ее
бойцов стала культивируемая в 1930-х гг. эстетика подвига, героиз-
ма. Известно, какой популярностью у руководства страны и среди
населения пользовались участники сверхдальних перелетов и по-
лярных экспедиций, а также боевых действий. Эти люди станови-
лись символами, являя собой образец «нового» человека. Передовая
статья «Советской Сибири», посвященная Дню авиации, называла
летчиков «любимцами народа», в которых «заложены самые лучшие
черты человека сталинской эпохи: беззаветная любовь к Отечеству,
благородство и моральная красота, отвага и готовность на любой
1 Советская Сибирь. 1939. 20 июля.
59
подвиг во славу родины»1. Образ героя содержал очень важный эле-
мент: готовность к подвигу, жертве, пренебрежение своими «мел-
кими» личными проблемами, отрешение от телесности. По мнению
И. И. Сандомирской, культ здорового, красивого тела имел широкое
распространение в СССР в 1930-е гг., но при этом он не был симво-
лом сексуальности: физически крепкий человек - это прежде всего
боец, готовый к защите своей Родины, сила и здоровье, направленные
на служение идеалам, фактически означали отрешение от телесно-
сти2. Физическая сила и крепкое здоровье стали почти априорным
утверждением, которое широко присутствовало в газетных материа-
лах, шла ли речь о младенцах и воспитанниках детских садов или о
призывниках, будущих солдатах Красной армии.
Анализ газетных материалов позволяет сделать вывод, что в конце
1930-х гг. в СССР культивировалась также эстетика смерти во имя
высших целей. Гибель героев практически никогда не воспринима-
лась пропагандой как личная человеческая трагедия, напротив, она
восхищалась самоотверженностью людей, отдавших свои жизни
Родине. Большая часть юбилейных дат, отмечаемых в стране в этот
период, - это годовщины смерти. Даже день рождения В. И. Ленина
был поводом для упоминания в прессе лишь в связи с юбилейны-
ми датами, тогда как годовщина его смерти отмечалась ежегодно.
Вероятно, такое отношение к смерти характерно для большинства
культур, признающих силу в качестве способа решения проблем.
Особенно восприимчивой к эстетике героизма и смерти оказалась
молодежь. Свидетельством этого могут служить отчеты военных
отделов горкомов и райкомов Новосибирскому обкому партии об
итогах призыва осени - зимы 1939-1940 гг., в которых отмечались
повсеместные обещания призывников драться «до последней капли
крови»3.
Эстетика героизма сыграла свою роль не только в воспитании пре-
данных и самоотверженных бойцов Красной армии, чьи жизни ни во
что не ставились командованием (и это тоже влияние культивируе-
мого отношения к жизни и смерти), но и в процессе социальной мо-
билизации. Эта эстетика помогала внушить человеку пренебрежение
к собственной личности, собственным проблемам во имя интересов
общественных. Не случайно обращение ВЦСПС от 25 июня 1940 г.
оценивало переход на 8-часовой рабочий день и 7-дневную рабочую
1 Советская Сибирь. 1939. 18 августа.
2 Сандомирская И. И. Новая жизнь на марше. Сталинский туризм как «практика
пути» // Общественные науки и современность. 1996. № 4. С. 163-172.
3 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 3. Д. 404. Л. 29-34, 68-73; Д. 409. Л. 175-176.
60
неделю в терминах данной эстетики: как «необходимую жертву рабо-
чего класса»1.
Система политической пропаганды принимала активное участие
в проведении призывных кампаний. Задача печати, в частности, со-
стояла в разъяснении Закона о всеобщей воинской повинности, при-
нятого в сентябре 1939 г., ибо резкое увеличение численности армии
в начале Второй мировой войны давало повод для распространения
слухов и панических настроений среди населения.
Следующее направление пропагандистских кампаний было свя-
зано с освещением деятельности ОСОАВИАХИМ, которое являлось
основной формой военизации населения. К концу 1930-х гг. обще-
ство окончательно превратилось в государственный институт, кото-
рый, по выражению К. Е. Ворошилова, выполнял «черновую работу
по отработке кадров различных военных специальностей»2. Для мно-
гих молодых людей занятия в осоавиахимовских кружках особенно
в таких популярных, как стрелковые, конного спорта, аэроклубах,
были не только «принудиловкой» по сдаче норм ГТО, но и интерес-
ной игрой в «войну».
Партийное руководство старалось усилить прагматическую на-
правленность ОСОАВИАХИМа. В октябре 1940 г. заведующим во-
енными отделами горкомов, райкомов и Нарымского окружкома
было направлено письмо секретаря Новосибирского обкома ВКП(б)
Г. Н. Пуговкина и заведующего военным отделом обкома Н. Багаева о
состоянии военного обучения в ОСОАВИАХИМа. В нем отмечается,
что занятия в обществе «больше походили на развлекательную игру,
чем на подготовку к условиям военного времени», обучение отдель-
ным военным специальностям велось вне комплекса строевой, такти-
ческой и физической подготовки, устарела сама форма кружковой ра-
боты. В целях укрепления обороноспособности страны предлагалось
перестроить обучение в обществе с учетом опыта последних войн и
«замечания С. К. Тимошенко при разборе тактических учений ряда
округов», для чего необходимо было вести комплексную подготовку
по новым программам, отказаться от обучения женщин специально-
стям стрелков и кавалеристов («женскими» специальностями счи-
тались медсестра, санитарка, телеграфист, радист, шофер, работник
службы противовоздушной и химической обороны), ввести новые
организационные формы (группы, команды, отряды), организовать
при каждой первичной организации ОСОАВИАХИМ учебное под-
разделение, «в котором будет коваться боевой резерв Красной Армии
1 Правда. 1940. 25 июня.
2 Советская Сибирь. 1939. 14 октября.
61
для грядущих боев за Родину, за Сталина!»1 Эти меры, направлен-
ные на повышение эффективности деятельности общества как резер-
ва действующей армии, как формы вневойсковой подготовки одно-
временно способствовали милитаризации гражданского населения,
прежде всего молодежи, так как организационная форма общества,
содержание его деятельности были близки к военным.
Как и прежде, власть использовала мобилизационный эффект
пропагандистских кампаний для решения хозяйственных задач.
Наибольшее распространение получил лозунг, сформулирован-
ный В. М. Молотовым в речи 17 сентября 1939 г.: «Задача каждого
рабочего и крестьянина, каждого служащего и интеллигента состо-
ит в том, чтобы честно и самоотверженно трудиться на своем посту
и тем оказать помощь Красной Армии»2. В ходе пропагандистских
кампаний осени 1939 г. и зимы 1939-1940 гг. было организовано
несколько хозяйственных акций, например, почин многостаноч-
ников или движение за освоение женщинами мужских профессий.
Помимо хозяйственно-политических кампаний, возникавших внут-
ри более масштабных политических акций, в руках у власти в конце
1930-х гг. были другие рычаги для повышения производительности
труда: жесткие нормы трудового законодательства. В ходе кампаний
1939-1940 гг. не были организованы масштабные акции по сбору
средств, так как акции по финансовой мобилизации (подписка на
заем) проходили ежегодно в июле. Как видно, и в этой области про-
пагандистской работы произошла значительная формализация, ис-
чезли элементы творчества, инициативы в деле организации кампа-
ний, которые теперь проводились по закостеневшей схеме: решение
правительства и митинги, одобрявшие их.
Технология организации пропагандистских кампаний. Пропа-
гандистская кампания осени 1939 г. началась с подписания пакта
Молотова-Риббентропа 23 августа того же года, который опреде-
лил планы советского руководства относительно Польши и обоз-
начил крутой поворот в советской пропаганде. Период с 23 августа
по 17 сентября 1939 г. (дата ввода советских войск на территорию
Польши) можно считать подготовительным для кампании осени
1939 г. Вопрос о том, как было реализовано решение советского руко-
водства отказаться от антифашистской пропаганды в массовой куль-
туре, подробно рассмотрен в работах В. А. Невежина. Им убедительно
показано, что новое содержание идеологических схем, описывавших
советскую внешнюю политику, разрабатывали непосредственно пер-
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 4. Д. 544. Л. 57,57 об.
2 Советская Сибирь. 1939. 18 сентября.
62
вые лица государства1. Мы же будем говорить о том, каким образом
данное решение повлияло на содержание средств массовой информа-
ции и, в частности, «Советской Сибири».
До подписания советско-германского пакта усилия пропаганды
были направлены на создание отрицательного, крайне неприятного
образа фашистов. По отношению к ним употреблялись выражения,
подобные следующим: «алчные взоры фашистских варваров», «зве-
риная ненависть». В газетах открыто заявлялось, что следующая вой-
на - «война против фашистов... будет самой справедливой из всех,
когда-либо бывших войн»2.
Советские средства массовой информации начали говорить о
Германии без определения «фашистская» после подписания кре-
дитного соглашения с ней 19 августа 1939 г., впервые провозгласив в
связи с этим тезис о приоритете выгоды над идеологией. Поясняя на-
селению страны решение правительства подписать с Германией пакт
о ненападении, опубликованная в «Советской Сибири» 26 августа
1939 г. передовая статья «Правды» делала ударение на двух момен-
тах. Первое: пакт вполне соответствует духу советской мирной по-
литики, цель которой - поддерживать добрососедские отношения с
государствами, готовыми к таким же шагам, вне зависимости от их
политических и идеологических особенностей; второе - подписан-
ный договор поможет избежать войны.
В выступлении В. М. Молотова на внеочередной IV сессии
Верховного Совета СССР, состоявшейся в конце августа - начале
сентября 1939 г., официальная концепция отношений с Германией
была дополнена несколькими важными тезисами. Сразу после под-
писания пакта союз с ней рассматривался как вынужденный шаг;
спустя 10 дней СССР и Германия были противопоставлены «импе-
риалистическим» государствам, а именно Англии и Франции, кото-
рые, в интерпретации советской пропаганды, на протяжении всей
истории мечтали ослабить первых. Фактически Англия и Франция
были объявлены противниками СССР, а Германия признана государ-
ством, всеми силами стремящимся к восстановлению мира в Европе.
Молотов отметил, что советское правительство, строя свою внеш-
нюю политику, руководствуется только интересами своего народа
(соответствующими, по мнению ЦК ВКП(б), интересам трудящихся
всего мира), а не «демократическими» принципами, которыми при-
1 Невежин В. А. «Если завтра в поход...»: подготовка к войне и идеологическая
пропаганда в 30 -40-х гг. М„ 2007; Он же. Синдром наступательной войны. Советская
пропаганда в преддверии «священных боев», 1939-1941 гг. М., 1997.
2 Советская Сибирь. 1939. 1 августа.
63
крываются другие1. Содержание доклада Молотова, прозвучавшие в
нем оценки внешнеполитической ситуации во многом были сходны с
выступлением А. Гитлера на заседании германского рейхстага, также
посвященного ратификации советско-германского договора2.
Изменения в идеологии нашли свое отражение в подборе инфор-
мации о ходе начавшейся Второй мировой войны. ТАСС передавало
сообщения информационных агентств, представлявших всех всту-
пивших в войну стран и США, до 15 сентября пропаганда не дава-
ла оценок воющим сторонам - все это было направлено на то, чтобы
подчеркнуть нейтралитет СССР, который фактически означал ло-
яльность по отношению к Германии как к агрессору. Создавая иллю-
зию исключительного положения Советского Союза, где сохраняет-
ся мир и спокойствие «среди всеобщей тревоги в капиталистических
странах»3, печатная пропаганда намеренно не заостряла внимание
читателей на факте начала Второй мировой войны и развитии со-
бытий на ее фронтах: вся информация помещалась только на четвер-
той полосе, стиль ее изложения не имел никакой сенсационности и
ажиотажа, более важными событиями считались, судя по сообщени-
ям советской прессы, решения IV сессии Верховного Совета СССР и
хлебоуборочная кампания. Такая информационная политика должна
была, кроме того, помочь избежать паники и распространения слухов
среди населения. Проявившийся в печатной пропаганде благожела-
тельный по отношению к Германии нейтралитет был по достоинству
оценен немецким руководством, на что обратил внимание исследова-
тель советско-германских отношений С. 3. Случ4.
По газетным материалам и информационным сводкам горкомов
и райкомов, поступавшим в Новосибирский обком ВКП(б), трудно
оценить, насколько эффективными оказались усилия пропаганды по
разрушению отрицательного образа Германии в массовом сознании,
так как митинги проводились под лозунгом поддержки «мудрых ре-
шений советского правительства, прилагающего все усилия для со-
хранения мира»5, и вопрос о Германии на них отдельно не рассматри-
вался. Есть лишь отдельные свидетельства о недоверии населения к
Германии, о сомнениях в ее искренности6.
1 Советская Сибирь. 1939. 2 сентября.
2 Там же. 2 сентября.
3 Там же.
4 Случ С. 3. Советско-германские отношения в сентябре - декабре 1939 года и во-
прос о вступлении СССР во Вторую мировую войну // Отечественная история. 2000.
№ 5, 6. URL: http://gkaf.narod.ru/kirillov/ref-liter/slutch-00.html (дата обращения:
21.09.2008).
5 Советская Сибирь. 1939. 3-9 сентября.
6 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 3. Д. 49. Л. 79; Оп. 4. Д. 320. Л. 2-4.
64
С. 3. Случ убедительно показал, что советское руководство по
политическим соображениям старалось оттянуть вступление своих
войск в Польшу1. Он утверждает, что антипольская кампания в со-
ветских газетах была начата 11 сентября 1939 г., а сообщение о со-
вершенно определенном решении начать в ближайшие дни боевые
действия было передано Ф. Шуленбургом в Берлин 14 сентября2.
С 14 сентября 1939 г. (то есть за три дня до вступления Красной ар-
мии на территорию Польши) в «Правде» и с 15 сентября в «Советской
Сибири», которая полностью дублировала центральный орган, была
начата непосредственная идеологическая подготовка к вторжению
советских войск на территорию Польши. В этих номерах были опу-
бликованы сообщения о фактах нарушения советской границы само-
летами польских вооруженных сил и передовая статья «О внутрен-
них причинах военного поражения Польши». Из содержания статьи
следовало, что столь быстрый разгром польской армии вполне зако-
номерен, так как в стране отсутствовало внутреннее единство и при-
теснялись отдельные народы, при этом наиболее печальной оказалась
судьба наших бывших соотечественников - украинцев и белорусов3.
Однако в связи с тем, что окончательное решение о сроках вступле-
ния частей Красной армии в Восточную Польшу было принято вла-
стью только накануне, эта пропагандистская акция не успела дать
нужный эффект.
Значение подготовительного этапа пропагандистской кампании
осени 1939 г. определяется тем, что он положил начало закреплению
в массовом сознании поворота от антифашизма к лояльному отноше-
нию к Германии. Многие из оправданий действий этой страны, скон-
струированных советской пропагандой, впоследствии были использо-
ваны для обоснования агрессии самого СССР в конце 1939-1940 гг.
В отличие от рассмотренной выше кампании, подготовительный
этап кампании зимы 1939-1940 гг. в большей степени был направ-
лен на решение прагматической задачи. Необходимо было создать
отрицательный образ потенциального противника - правительства
Финляндии. Началом подготовительного этапа этой кампании мож-
но считать передовую статью «Правды» от 3 ноября 1939 г. «К вопро-
су о советско-финляндских переговорах». В ней сообщалось об отказе
финской стороны принять предложение о переносе границы в сторо-
ну от Ленинграда, а также о проведении в Финляндии «мероприя-
тий, адекватных подготовке к войне». Статья заканчивалась прямой
1 Случ С. 3. Советско-германские отношения...
2 Там же.
3 Правда. 1939. 14 сентября.
65
угрозой: «Мы отбросим к черту всякую игру политических картеж-
ников, и пойдем своей дорогой. Мы обеспечим безопасность СССР,
не глядя ни на что, ломая все и всякие препятствия на этом пути к
цели...»1 Оценка в статье позиций СССР и Финляндии была сходной
с оценкой советской пропагандой позиции Германии и Польши на-
кануне Второй мировой войны: СССР предлагает Финляндии мирно
решить вопрос и удовлетворить советские территориальные претен-
зии, а Финляндия, не желая идти на уступки, тем самым провоцирует
войну.
Появление данной статьи многими было понято однозначно. По
информации Колыванского райкома партии в Новосибирский об-
ком о состоянии агитационно-массовой работы в связи с выборами
в местные советы в ноябре 1939 г., наибольший интерес избирателей
вызывала проблема советско-финляндских отношений, на встречах
и беседах они задавали вопросы: как понимать передовую статью
«Правды» от 3 ноября, обозначает ли она, что СССР будет воевать
с Финляндией? Среди населения получили распространение слу-
хи о переброске «демобилизованных бойцов с Дальнего Востока на
Запад», многие говорили о том, что война уже идет2.
26 ноября в «Правде» была опубликована еще одна знаменатель-
ная передовая статья (перепечатанная в «Советской Сибири» 27 но-
ября) «Шут гороховый на посту премьера». Это откровенно враж-
дебная по отношению к Финляндии статья, автор которой ничуть не
стеснялся в выборе языковых средств. Формально речь в ней шла о
докладе премьер-министра Финляндии А. К. Каяндера, названного
«Правдой» шутом гороховым, на заседании парламента по вопросу
о советско-финских отношениях. Однако все ее содержание почти
целиком сводилось к оскорблениям и иронии. Описывая высту-
пление Каяндера, «Правда» использовала следующие выражения:
«стоит на голове, ходит колесом, кривляется, петухом кричит, льет
слезы, как у крокодила, только еще гаже, лживее, подлее». Авторы
статьи утверждали, что Финляндия при поддержке империалисти-
ческих государств провоцирует СССР на войну. Но поскольку, как
утверждала «Правда», политика финского правительства не соот-
ветствовала интересам своего народа, «надо надеяться, что финский
народ не даст марионеткам... вести дальше корабль Финляндии»3.
Последнее утверждение было ничем иным, как пропагандистской
подготовкой к запланированному событию: в начале декабря 1939 г.
1 Правда. 1939.3 ноября.
2 ГАНО. Ф. П-4, Оп. 3. Д. 302. Л. 333-335.
3 Правда. 1939. 26 ноября.
66
при прямой поддержке СССР было создано Народное правитель-
ство Финляндии, объявившее своей целью свержение правительства
Каяндера. Передовая статья «Правды» «Шут гороховый на посту
премьера» добавила в словарь политической лексики, описывавшей
ситуацию вокруг советско-финляндских отношений, следующие
устойчивые выражения: Каяндер - «шут гороховый», члены фин-
ского правительства - «дальновидные политики из школы Бека и
Мосьцицкого» (члены польского правительства. - С. У.).
После этой статьи антифинская кампания разворачивалась
стремительно. На следующий день, 27 ноября 1939 г., в «Правде»
и в «Советской Сибири» появилось сообщение о провокационном
обстреле советских пограничных застав с финской стороны, в от-
вет на который советское правительство составило ноту протеста.
Фактически нота означала начало войны, а значит, и начало основ-
ного этапа пропагандистской кампании. Подготовительный же этап
выполнил свою задачу: благодаря усилиям пропаганды в короткий
срок был создан отрицательный образ будущего противника и в стра-
не получили широкое распространение слухи о войне. По сравнению
с антипольской кампанией осени 1939 г. подготовка шла более целе-
направленно, что, по-видимому, связано с тем, что планы советского
руководства в отношении Финляндии более или менее определились
после отказа финской стороны принять условия СССР на перегово-
рах, то есть за месяц до начала войны.
В ходе основного этапа обеих кампаний перед пропагандой стояли
следующие цели: формирование «правильного» отношения населе-
ния к действиям СССР в Польше и Финляндии, укрепление авто-
ритета Советской армии, веры в ее непобедимость, использование
мобилизационного эффекта кампаний для решения хозяйственных
задач.
Эти три направления агитационно-пропагандистской деятельно-
сти нашли свое отражение в выступлении В. М. Молотова 17 сентяб-
ря 1939 г. по радио, в котором он сообщил о решении советского пра-
вительства ввести войска в Восточную Польшу (текст выступления
был опубликован в советских газетах на следующий день). Он вы-
делил три главные причины принятого решения: во-первых, Польша
фактически утратила свою государственность, а значит, советско-
польские договоры лишились своей силы; во-вторых, нестабильное
положение вблизи советских границ создает «реальную угрозу для
СССР; в-третьих, Советский Союз обеспокоен судьбой своих «еди-
нокровных братьев» украинцев и белорусов, брошенных на произвол
судьбы «нерадивыми» польскими политиками. Затем он выразил
уверенность в том, «что наша рабоче-крестьянская Красная Армия
67
покажет и на этот раз свою боевую мощь, сознательность и дисципли-
ну». И в конце призвал сохранять спокойствие и «самоотверженно
трудиться каждому на своем посту»’.
Наибольшую популярность из приведенных В. М. Молотовым
аргументов приобрел пункт о долге перед «единокровными братья-
ми» украинцами и белорусами. Мысль об «освободительной миссии
СССР» вполне соответствовала великодержавной направленности
как в государственной идеологии конца 1930-х гг., так и в обществен-
ном сознании.
Для формирования «правильного» отношения населения к дей-
ствиям СССР в Польше пропаганда использовала несколько методов.
В передовых статьях советских газет этого периода сознательно упот-
реблялся только язык символов и трафаретных образов, пропаганда
обращалась к эмоциям и чувствам человека и тем самым снимала сам
вопрос о необходимости обсуждения темы на рациональном уровне.
Вот несколько красноречивых примеров применяемого пропагандой
языка: «Этих дней не смолкнет слава! Они войдут в летописи чело-
вечества одной из знаменательнейших дат»; «Незабываемые дни
переживает наша прекрасная страна. Праздник - яркий радостный
праздник освобождения»* 2. Как видно, здесь широко использованы
эпитеты и суперлативы, речевые штампы, упрощающие восприятие.
Иногда подобные тексты были близки по своему стилю к былинам,
легендам. В качестве иллюстрации приведем выдержку из обращения
Народного собрания Западной Украины к К. Е. Ворошилову, состав-
ленное, вероятно, не без помощи «советских товарищей»: «В навеки
незабываемый день... каждый из нас услышал, как загудела земля от
танков... увидел, как небо закрыли самолеты. И каждый понял, что
начинается новая жизнь народа Западной Украины, над нашей зем-
лей восходит сталинское солнце. Матери выносили своих детей, и
красноармейцы любовно брали их на руки, ласкали их»3.
Для более вдумчивых читателей газеты предлагали обзор ино-
странной печати (преимущественно немецких газет и газет стран -
союзников Германии, коммунистической прессы), одобрявшей
действия СССР в отношении Польши, а также статьи, авторы кото-
рых пытались анализировать и объяснять происходящие события.
Среди них статья Ем. Ярославского «Кому мы идем на помощь»,
рассказывавшая о том, что народы Западной Украины и Западной
Белоруссии - наши братья, лишь по исторической несправедливо-
’ Советская Сибирь. 1939. 18 сентября.
2 Там же. 21, 23 сентября.
3 Там же. 1 ноября.
68
сти оказавшиеся оторванными от СССР1; статья «Освободительная
война украинского народа против гнета польской шляхты и присо-
единение Украины к России», написанная сотрудником Института
истории Украины АН УССР, в которой история украинского народа
была представлена как беспрерывная борьба против «вековечного
врага - польской шляхты»2.
В конце сентября - октябре 1939 г. была сформулирована окон-
чательная версия событий осени этого года. Передовая «Правды» от
29 сентября (опубликованная в «Советской Сибири» 2 октября), по-
священная советско-германскому договору о дружбе и границах, оце-
нивала события августа - сентября 1939 г. исходя из того, что осла-
бление, а затем и уничтожение СССР было и остается главной целью
империалистических государств. Англия и Франция хотели исполь-
зовать Германию для натравливания на Советский Союз и «орудием
натравливания была, между прочим, ...искусственно раздутая, жив-
шая грабежом чужих земель шляхетская Польша». Но СССР, бла-
годаря мудрой политике своего правительства, сумел ликвидировать
этот очаг напряженности: «мир, установленный на Востоке Европы,
хотели сорвать незадачливые политики Польши, по заданию поджи-
гателей войны»3. Эта статья признавала за более сильным государ-
ством право требовать от менее сильного удовлетворения своих пре-
тензий, и такая политика была объявлена политикой миролюбивого
государства, желающего разрешить все споры без войны. Польские
политики, не пожелавшие пойти на уступки Германии, были назва-
ны «недальновидными», а имена министра иностранных дел Польши
Ю. Бека и ее президента И. Мосьцицкого стали нарицательными для
тех, кто был не согласен подчиниться силе. Статья окончательно за-
крепила за Великобританией и Францией репутацию «поджигателей
войны», и с тех пор советская пропаганда стала именовать их именно
так.
Выступая с докладом на внеочередной V сессии Верховного
Совета СССР 31 октября 1939 г., В. М. Молотов добавил еще один
важный момент в советскую версию разгрома Польши. Он предло-
жил отказаться от использования понятий «агрессор» и «агрессия»
в старом смысле, то есть обозначать ими действия Германии. По
мнению Кремля, Германия - миролюбивое государство, так как она
стремилась ликвидировать очаги напряженности, возникшие вслед-
1 Советская Сибирь. 1939.24 сентября.
2 Там же. 14 октября.
3 Правда. 1939. 29 сентября.
69
ствие несправедливых условий Версальского договора1. С. 3. Случ
отмечает, что такую же точку зрения на причины аннексии Польши
высказал А. Гитлер, выступая в Данциге 19 сентября, а содержание
речи Молотова вызвало одобрение в германских правительственных
кругах2. Для нашего исследования наиболее важно то, что оценка по-
литики Германии как направленной на сохранение мира была впол-
не применима к действиям самого СССР в Польше и к уже подпи-
санным мирным договорам с Прибалтийскими государствами. Она
оказала самое серьезное влияние на внешнеполитическую доктрину
СССР и на мировоззрение советских людей в последующие годы,
вплоть до окончания «холодной войны», в соответствии с которыми
Советский Союз как более сильное государство имеет право разгова-
ривать с остальным миром языком ультиматумов.
Второе направление пропагандистской кампании - закрепление
в массовом сознании убеждения в непобедимости РККА реализова-
лось в советской печати путем публикации оперативных сводок, ин-
формирующих о «триумфальном шествии» частей Красной армии
в Польше; «Советская Сибирь», например, под рубрикой «Боевые
эпизоды» печатала рассказы о храбрости и героизме советских сол-
дат. Эти рассказы, благодаря своей торжественности и пафосу, напо-
минали былинные сказы о богатырях и их подвигах. Особое место
на страницах «Советской Сибири» осенью 1939 г. занимала тема,
имевшая непосредственное отношение к армии, - идеологическое
обеспечение призывной кампании. Наибольшую известность в
Новосибирске приобрела семья Игнатовых, о которой часто расска-
зывала газета. В этой семье было шестеро сыновей, старший уже слу-
жил в армии. По просьбе родителей пятеро других были призваны на
службу все вместе осенью 1939 г., несмотря на то, что младший еще
не достиг призывного возраста, и зачислены в одну танковую часть3.
Родители стали частыми гостями на разнообразных митингах, а из
юношей в части сформировали два танковых экипажа. Уже весной
1940 г. «Советская Сибирь» сообщала, что «отличники боевой и по-
литической подготовки, братья Игнатовы, направлены на обучение в
Московское бронетанковое училище»4. Такое признание со стороны
официальных властей было неслучайным: семья Игнатовых стала
своеобразным символом беззаветной преданности Родине молодых
людей и их родителей, знаковым образом, воплощающим судьбу но-
1 Правда. 1939.1 ноября.
2 Случ С. 3. Советско-германские отношения...
3 Советская Сибирь. 1939. 5 октября.
4 Там же. 1940. 14 апреля.
70
вого поколения. И система пропаганды постаралась использовать
этот образ в своих целях.
Пропагандистское обеспечение советско-финской кампании по-
требовало больших усилий. Ее проведение зачастую было связано с
прямыми фальсификациями, и хотя в условиях абсолютной монопо-
лии на информацию для власти не составляло большого труда вне-
дрить в массовое сознание любую версию событий, все же следова-
ло подумать, каким образом облечь все происходящее в подходящие
пропагандистские одежды. Одной из отличительных черт этой кам-
пании была оперативность. Так, первая нота советского правитель-
ства была составлена 27 ноября 1939 г., и уже 28 ноября в «Советской
Сибири» были опубликованы и нота, и резолюции митингов, одо-
брявших ее; 29 ноября в газете была напечатана нота правительства
Финляндии, ответная нота СССР и резолюции в поддержку уже по-
следней. Оперативность достигалась использованием радио и проин-
структированных докладчиков.
В официальной советской версии событий кануна «зимней» войны,
озвученной в выступлении председателя СНК СССР В. М. Молотова
по радио 29 ноября 1939 г., вся вина возлагалась на Финляндию, не
пожелавшую удовлетворить «законные» требования СССР о пере-
носе границы, действия же Советского Союза были вызваны необ-
ходимостью обеспечить безопасность своих территорий. Как обычно,
эта версия была подтверждена откликами лояльной по отношению к
СССР зарубежной прессы’.
Содержание резолюций первых митингов, проведенных в Ново-
сибирской области в связи с обострением отношенией между СССР
и Финляндией, сводилось к желанию отстоять безопасность гра-
ниц своей страны и к угрозам в адрес тех, «кто попытается отнять у
нас радостную, счастливую жизнь»1 2. Уже через несколько дней оно
изменилось.
С первых чисел декабря система политической пропаганды при-
ступила к формированию новой версии советско-финской войны.
В шапку номера «Советской Сибири» за 2 декабря была помещена
цитата из выступления В. М. Молотова: «Мы считаем Финляндию,
какой бы режим там не существовал, суверенным государством во
всей ее внешней и внутренней политике. Мы стоим твердо за то, чтобы
свои внутренние и внешние дела решал сам финляндский народ, как
это он сам считает нужным»3. В этом же номере было помещено сооб-
1 Там же. 1939. 1 декабря.
2 Там же. 29 ноября.
3 Советская Сибирь. 1940.2 декабря.
71
щение ТАСС, информировавшее население области о том, что фин-
ский народ такое решение принял, создав Народное правительство
Финляндии. Далее использовался пропагандистский прием, который
должен был продемонстрировать непричастность СССР к образова-
нию этого правительства и подчеркнуть объективность информации:
«Советская Сибирь» опубликовала декларацию Народного прави-
тельства Финляндии и обращение ЦК КП Финляндии к трудовому
народу, якобы полученные в результате радиоперехвата. В них гово-
рилось о том, что для освобождения Финляндии от диктатуры бур-
жуазии правительство сформировало Финский корпус и намерено
обратиться к СССР с просьбой оказать содействие силами Красной
армии. Действия советских вооруженных сил, направленные на обе-
спечение безопасности своих границ, были признаны обоснованными
и справедливыми. Обращение финской компартии, в котором пла-
ны создания государства советского типа и вхождения Финляндии
в состав СССР признаны до решения сейма преждевременными,
проливало свет на истинные намерения советского правительства в
отношении Финляндии1. Прогнозируемый советской пропагандой
вариант развития событий в Финляндии очень похож на сценарий,
с гораздо большим успехом реализованный в Прибалтике весной -
летом 1940 г.
Вскоре был подписан договор с Финляндской Демократической
Республикой (ФДР, такое название было принято Народным прави-
тельством) о взаимопомощи на условиях, предложенных ранее пра-
вительству Каяндера. С тех пор официальная пропаганда постоян-
но подчеркивала, что СССР «не находится в состоянии войны с
Финляндией и не угрожает войной финскому народу... военные дей-
ствия ведутся по просьбе правительства ФДР»2. Именно таким обра-
зом был сформулирован ответ на телеграмму Генерального секретаря
Лиги Наций Ж. Авеноля, требовавшего от СССР прекращения воен-
ных действий. Соответствующим образом изменилось содержание
резолюций организованных митингов: «изгнать навсегда с финлянд-
ской земли злейших врагов народа - провокаторов войны, продаж-
ных лакеев капиталистов и помещиков, пусть поможет наша Красная
Армия финляндскому народу подальше прогнать своих палачей»3.
На протяжении всей кампании зимы 1939-1940 гг. советской про-
паганде приходилось не только реализовывать антифинское направ-
ление, но и организовывать контрпропаганду для дискредитации
1 Советская Сибирь. 1940. 2 декабря.
2 Там же. 8 декабря.
3 Там же. 3, 4 декабря.
72
позиции, занятой демократическими государствами в отношении
конфликта между СССР и Финляндией. С этой целью использова-
лись разнообразные пропагандистские приемы. Самый простой из
них: прямое опровержение обвинений зарубежной прессы. Другой -
развитие в прессе уже созданной концепции Второй мировой войны,
в соответствии с которой Великобритания и Франция являлись ис-
тинными «поджигателями войны». Теперь, когда эти страны открыто
выступили против СССР и помогали Финляндии в войне, было объ-
явлено, что английские и французские политики планировали прев-
ратить Финляндию в плацдарм для нападения на Советский Союз.
Для укрепления авторитета Красной армии пресса публиковала
полулегендарные рассказы о подвигах красноармейцев. Большой
газетный объем «Советской Сибири» заняли списки награжденных
орденами и медалями «за участие в войне с белофиннами», которые,
однако, могли дать вдумчивому читателю информацию о масштабе
боевых действий. Во второй половине декабря 1939 г. в прессе под-
спудно стала появляться и другая косвенная информация о неудачах
советских вооруженных сил на фронте: после того, как дела Красной
армии перестали складываться благополучно, сводки с фронта, ранее
весьма подробные, стали очень скупыми и зачастую сводились к фор-
мулировке: «за прошедшие сутки существенных изменений на фрон-
те не произошло». В ответ на обвинения в неудавшемся блицкриге со-
ветская пропаганда ссылалась на мощные укрепления на Карельском
перешейке и трудности рельефа, а также иронизировала по поводу
усилий союзных армий в войне с Германией1. Обнаружившие себя в
ходе боевых действий недостатки в подготовке советских вооружен-
ных сил косвенно были отражены в материалах «Советской Сибири».
В частности, в январе и феврале 1940 г. газета несколько раз обраща-
лась к вопросу о важности развития лыжного спорта как в армии, так
и в системе вневойсковой подготовки через ОСОАВИАХИМ2. В свя-
зи с явным дефицитом на фронте лыжных команд в январе 1940 г. в
области проводился дополнительный, преимущественно доброволь-
ный призыв в РККА, в ходе которого формировали в первую очередь
команды лыжников3. В то же время, очевидно, во избежание слухов и
панических настроений, в «Советской Сибири» не было даже косвен-
ных упоминаний о призыве и предшествующих ему сборах военно-
обязанных 1910-1914 гг. рождения.
1 Там же. 23 декабря.
2 Там же. 9 января, 5, 12 февраля.
3 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 4. Д. 554. Л. 70, 80, 82.
73
Пропагандистские кампании осени и зимы 1939—1940 гг., в соот-
ветствии с уже сложившейся традицией, сопровождались призывами
трудиться по-стахановски и обещаниями увеличить производитель-
ность труда и тем самым оказать помощь Красной армии. Но одна из
хозяйственных проблем, для решения которой власть хотела исполь-
зовать мобилизационный эффект кампании, заслуживает специально-
го внимания. Назиму 1939-1940 гг. пришелся пик кризиса снабжения
1939-1941 гг. В стране остро встала проблема обеспечения хлебом.
В ходе проходившей в области в феврале - марте 1940 г. хлебозаку-
почной кампании необходимо было собрать максимально возможное
количество зерна, оставшегося в колхозных фондах и полученного
колхозниками на трудодни. Эта акция прямо увязывалась с советско-
финской войной: «пусть знают наши доблестные красноармейцы, что
у них крепкий тыл», - под таким лозунгом принимались коллектив-
ные решения о продаже хлеба государству1. На общем собрании кол-
хозников устанавливалась обязательная для каждого норма продажи
зерна с одного трудодня. «Советская Сибирь» давала информацию о
проведении хлебозакупочной кампании в области, указывая на поло-
жительные и отрицательные моменты в ее организации.
14 марта 1940 г. в «Советской Сибири» был опубликован советско-
финский мирный договор. Итог войны, хотя и выгодный для СССР,
не соответствовал прежним заявлениям советского правительства
о том, что оно признает только Народное правительство ФДР и ни
с кем другим переговоров вести не будет. Все это привело систему
пропаганды в некоторое замешательство, начался поиск новой кон-
цепции событий ноября 1939 - марта 1940 г. И первой такой попыт-
кой стала передовая статья «Правды» за 12 марта, опубликованная в
«Советской Сибири» 14 марта. Авторы статьи, возвращаясь к версии
конца ноября 1939 г., заявляли, что цели по обеспечению безопасно-
сти Ленинграда, которые ставило советское правительство, достиг-
нуты. Подводя итоги войны, статья восхваляла Красную армию, су-
мевшую разбить «твердыни Карельского перешейка». Пока договор
не оценивался прямо как победа СССР в войне, а лишь как основа
для построения мирных отношений с Финляндией. Его подписание
сорвало планы английских и французских политиков по превра-
щению этой страны в плацдарм для нападения на Советский Союз.
Резолюции митингов, прошедших по стране и области, воспроизво-
дили содержание этой статьи2.
1 Советская Сибирь. 1940.12 марта.
2 Там же. 15 марта.
74
Постепенно пропаганда все с большей уверенностью говорила о
безусловной победе СССР, о силе и непобедимости, продемонстри-
рованной Красной армией. Окончательную версию «зимней войны»
подвел в конце марта 1940 г. В. М. Молотов в докладе на VI сессии
Верховного Совета СССР (текст опубликован в «Советской Сибири»
30 марта). Участие СССР в войне, равно как и подписание мирного
договора, было оценено им как проявление самостоятельности совет-
ской внешней политики, обеспечившей безопасность границ. Впервые
после подписания договора Молотов упомянул о судьбе Народного
правительства Финляндии. Предложенная версия была такова: по-
сле поступившего предложения о переговорах советское правитель-
ство обратилось за советом к Народному правительству, и последнее
приняло решение самораспуститься в целях прекращения кровопро-
лития и облегчения участи финского народа1. Как видно, советская
пропаганда не посмела обсуждать этот щекотливый вопрос, пока ему
не была дана оценка на уровне власти. Тут же Молотов сообщил о
размере потерь с обеих сторон. Приведенные цифры - 49 тыс. уби-
тых и 159 тыс. раненых со стороны СССР и 60 тыс. убитых и 250 тыс.
раненых с финской стороны - оказались в среднем трехкратно зани-
женными для СССР и завышенными для Финляндии. Но и обнародо-
ванные председателем советского правительства данные свидетель-
ствовали о значительных потерях со стороны СССР. После доклада
Молотова в «Советской Сибири» было опубликовано еще несколько
передовых статей и резолюций митингов и на этом пропагандистская
кампания зимы 1939-1940 гг. была закончена.
Технология проведения данной кампании в печати несколько
отличалась от милитаристской кампании осени 1939 г. Неудачи со-
ветской внешней политики и Вооруженных сил СССР заставили
систему пропаганды быть более активной, широко развернуть контр-
пропаганду. Следует отметить легкость и мобильность, с которыми
руководству страны удавалось переходить от одной пропагандист-
ской версии событий к другой. Можно предположить, что абсолют-
ная монополия государства на информацию и эти методы позволили
добиться в ходе кампании зимы 1939-1940 гг. значительной эффек-
тивности, несмотря на то, что реальная ситуация была не столь благо-
приятной, как осенью 1939 г.
Судить об эффективности кампаний весьма сложно, что объясня-
ется прежде всего характером источников. Резолюции митингов и от-
клики читателей, опубликованные в газетах, не столько представляли
голос народа, сколько сами являлись значимым способом массового
1 Там же. 30 марта.
75
воздействия и социальной мобилизации, поскольку позволяли соз-
дать иллюзию совпадения государственных интересов и интересов
общества. Они подтверждали и одобряли весь официоз, озвученный
пропагандой: абсолютная поддержка решений правительства о вводе
войск на территорию Польши и Финляндии, уверенность в успехе
частей Красной армии, готовность оказать ей помощь своим ударным
трудом. Влияние системы пропаганды на политическую культуру
населения страны было решающим. Это проявлялось в повсемест-
ном воспроизведении пропагандистских штампов и образов, напри-
мер, «проучить шутов гороховых», «не дадим лезть свиным рылом в
наш советский огород», «поджигатели войны» и др. Часто лекторам
и агитаторам слушатели задавали вопросы, можно ли считать спра-
ведливой войну Англии и Франции против Германии. Все это свиде-
тельствует о том, что многие советские люди мыслили категориями
пропаганды и с этих позиций оценивали происходящее.
Однако косвенно резолюции все же свидетельствовали о реакции
населения, которая может быть оценена как реальная по следующим
критериям: случаи несовпадения с официозом, соответствие реакции
особенностям массовой психологии. Так, сразу после ввода войск в
Польшу в передовых статьях делался акцент на то, что это необхо-
димое средство защиты СССР, на митингах же гораздо большую по-
пулярность получил аргумент братской помощи народам Западной
Украины и Западной Белоруссии. Это свидетельствует о том, что для
большинства населения страны оказался ближе и понятней довод, об-
ращенный не столько к разуму, сколько к чувствам, причем к чувствам,
связанным с национализмом, которые обычно принято скрывать.
В ряде резолюций были призывы «беспощадно разоблачать врагов
и спекулянтов, проявить революционную бдительность к попыткам
вражеских элементов дезорганизовать советскую торговлю!»1, что
указывает на распространение в обществе панических настроений и
покупательской «лихорадки» в связи с началом боевых действий, а
также на проявление кризиса снабжения в стране.
В целом, архивные материалы подтверждают одобрительную ре-
акцию людей на события осени 1939 г., что, конечно, не в последнюю
очередь связано с тем, что малейшее сомнение в правильности дей-
ствий властей могло быть истолковано как антисоветская пропаган-
да со всеми вытекающими последствиями. Еще в 1937 г. информа-
ционные сводки горкомов и райкомов о ходе агитации в преддверии
выборов в Верховный Совет СССР, направленные в Новосибирский
обком ВКП(б), были полны фактами «антисоветских проявлений»2.
1 Советская Сибирь. 1939. 20 сентября.
2 ГАНО. Ф. П-4. On. 1. Д. 79. Л. 5, 161, 195 и др.
76
В 1939 г. таковых зафиксировано минимальное количество, а сами
сводки по своему стилю мало отличались от газетных публикаций.
Вот, например, отрывок из сообщения Нарымского окружкома в об-
ком партии «по мероприятиям советского правительства, изложен-
ным в речи т. Молотова 17.09.39.»: «с большим восторгом одобрили
выступающие внешнюю политику партии и правительства... обещали
еще лучше выполнять производственные планы...»1
В сводках из разных районов и городов области говорилось, что
события в Польше вызвали огромный интерес у населения. В част-
ности, Киселевский горком ВКП(б) сообщал, что 19 сентября 1939 г.
состоялся самый большой в истории города митинг, на котором при-
сутствовало 18 тыс. человек, что помещения, где проходили лекции
о международном положении, были переполнены2. Традиционно
наиболее подверженной влиянию пропаганды оказалась молодежь,
что подтверждают докладные записки военных отделов райкомов
и Новосибирского обкома ВКП(б) о результатах осеннего призыва
1939 г. В них отмечалось «неудержимое желание призывников слу-
жить в Красной Армии», приводились случаи отказа от положенных
льгот, просьбы зачислить в специальные рода войск - авиацию, флот,
танковые части, поступали заявления от девушек. Явка на призыв-
ные пункты составляла практически 100 %; как отмечалось в сводках,
чрезвычайно редки во время проводов в армию были случаи пьянства
и «рекрутчины» (плач провожающих. - С. У.)3.
Среди немногочисленных «отрицательных» фактов, зафиксиро-
ванных в информационных сводках за сентябрь - октябрь 1939 г.,
можно отметить сомнения в правильности решения советского пра-
вительства оказать помощь белорусскому и украинскому народам,
так как желание всем помочь может ослабить мощь СССР4; подо-
зрения, что на самом деле уже идет настоящая война, и связанные с
ними ожидания роста инфляции и дефицита продовольствия и това-
ров первой необходимости5; предсказания скорого конца советской
власти. Например, в Ояшинском районе поляк пригрозил: «погоди-
те, придут наши братья поляки, и вы полетите, капитализм все равно
победит»6, или в информации из Колпашевского района указывалось
на случай «антисоветских проявлений»: «хотя Германия и заключила
1 Там же. Оп. 3. Д. 49. Л. 77.
2 Там же. Д. 302. Л. 297.
3 Там же. On. 1. Д. 404. Л. 1-8; Д. 409. Л. 173-179.
4 Там же. Д. 303. Л. 278.
5 Там же. Л. 106.
6 Там же. Л. 221.
77
с нами договор.., но занятия Красной армией Западной Украины и
Белоруссии она не потерпит и все равно Советскому Союзу долго не
существовать»1.
Хотя окончательно сформированная к концу 1930-х гг. тотальная
система контроля над обществом не позволяет достоверно оценить
эффективность пропагандистской кампании осени 1939 г., все же
можно с уверенностью сказать, что в результате кампании в созна-
нии советских людей закрепилась мысль о непобедимости Красной
армии. Официальная советская версия событий осени 1939 г. долго
оставалась составной частью исторического мировоззрения совет-
ских людей, а провозглашенное на уровне руководства страны право
разговаривать с другими государствами с позиций силы укрепило в
массовом сознании воинственность и национал-патриотизм. Если
кампания 1927 г. способствовала росту в стране напряженности, ко-
торую власть хотела использовать для решения внутренних проблем,
то пропагандистская кампания осени 1939 г. была направлена на ста-
билизацию общества, укрепление авторитета власти.
В отличие от пропагандистской кампании осени 1939 г., приня-
тые на митингах зимой 1939-1940 гг. резолюции не содержали даже
косвенных упоминаний о возникших в обществе панических настро-
ениях. Однако очевидно, что одной из причин углубления кризиса
снабжения в стране стали военные ожидания населения. И наоборот,
перебои с хлебом давали дополнительный повод для усиления этих
ожиданий. Как уже говорилось, именно нежеланием возбуждать об-
щественное мнение надо объяснить отсутствие в прессе информации
о проводившемся в области дополнительном призыве в РККА. Судя
по вопросам, задаваемым избирателями на встречах с агитаторами в
ходе предвыборной кампании 1939 г., многие были обеспокоены воз-
можным осложнением ситуации. В частности, их интересовал вопрос
организации обороны Ленинграда (не случайно ТАСС регулярно
давало успокаивающую информацию об обстановке в Ленинграде,
Петрозаводске, Мурманске), вопрос об отношении Германии и
Скандинавских стран к советско-финскому конфликту, о возможной
помощи Финляндии со стороны Англии и Франции2.
Как и осенью 1939 г., информацию о настроениях населения в
связи с советско-финской войной давали в том числе сводки воен-
ных отделов горкомов, райкомов, Новосибирского обкома об итогах
осеннего призыва 1939 г., окончание которого пришлось на декабрь
1939 г. Например, Октябрьский райком партии г. Новосибирска
1 ГАНО. Ф. П-4. Оп. 4. Д. 320. Л. 4.
2 Там же. Оп. 3. Д. 302. Л. 328, 333, 335.
78
сообщал в обком, что многие призывники обратились с просьба-
ми зачислить их в войска, ведущие боевые действия на «фронте
с белофиннами»1. Сводки военных отделов горкомов и райкомов
Новосибирской области об итогах сборов военнообязанных 1914-
1918 гг. рождения с последующим частичным призывом в действую-
щую армию в январе 1940 г. позволяют нам сравнить реакцию молоде-
жи с реакцией уже более зрелых людей. В большинстве случаев итоги
призыва были оценены положительно, повсюду число набранных,
преимущественно добровольцев, превышало разнарядку, отмечались
случаи поступления заявлений от женщин, имеющих детей2. Но име-
лись и случаи отрицательного отношения к призыву. Заведующий во-
енным отделом обкома Морозов сообщает в своей докладной записке,
что работник стрелкового клуба, член ВКП(б), отказывался служить,
заявляя, что «больше принесет пользы, готовя кадры стрелков» и ссы-
лаясь на то, что его брат был арестован органами НКВД, а секретарь
парторганизации Госбанка в ответ на предложение зав. военным от-
делом горкома подать заявление о зачислении добровольцем ответил:
«посмотрите, сколько сидит людей в горкоме и райкоме, а ни один из
них не идет добровольцем... что ты меня агитируешь, иди сам». Были и
«варварские» случаи, когда один из военнообязанных перед явкой на
призывной пункт отрубил себе два пальца на левой руке3.
Хотя нам не удалось обнаружить сведений о том, как оцени-
вали результаты военной кампании зимы 1939-1940 гг. жители
Новосибирской области, все же можно предположить, опираясь на
свидетельства современников тех событий, что большинство совет-
ских людей было уверено в том, что СССР одержал безусловную бле-
стящую победу, а части Красной армии еще раз продемонстрировали
свою мощь и непобедимость.
Таким образом, пропагандистскую кампанию зимы 1939-1940 гг.
можно оценить как достаточно эффективную. Благодаря ей, в мас-
совом сознании закрепилось представление о СССР как о супердер-
жаве, имеющей право строить отношения с другими государствами
с позиции силы, представление об особой миссии Советского Союза
как освободителя угнетенных народов. Все это способствовало вое-
низации духа советских людей.
События советско-финской войны и кампания, связанная с ними,
послужили толчком для принятия конкретных мер, направленных
на дальнейшую милитаризацию страны. В частности, сообщая об
1 Там же. Д. 409. Л. 175 об. - 176.
2 Там же. Д. 404. Л. 29-31; Оп. 4. Д. 544. Л. 70,80,82,84, 85.
3 Там же. Л. 33-34.
79
увеличении в 1940 г. доли бюджета, выделенной на нужды обороны,
передовая статья «Правды», опубликованная в «Советской Сибири»
8 апреля 1940 г., писала, используя лексику пропагандистской кампа-
нии зимы 1939-1940 гг., что это решение было принято Верховным
Советом СССР, «чтобы навсегда отбить охоту у поджигателей войны
совать свое свиное рыло в наш советский огород»1. Непосредственной
реакцией на уроки закончившейся войны являлись «тимошенковские
реформы», направленные на укрепление армии, а также меры по уже-
сточению трудового законодательства, предпринятые летом - осенью
1940 г. Думается, что создавшаяся в обществе, в том числе благодаря
проанализированным милитаристским кампаниям, атмосфера еди-
ного военно-трудового лагеря облегчала реализацию этих мер.
Анализ пропагандистских кампаний милитаристского типа кон-
ца 1920 - конца 1930-х гг. показал, что они оказались весьма эффек-
тивным способом социальной мобилизации советского общества.
Их эффективность обеспечивалась в первую очередь лежавшим в
их основе фактором военной угрозы, который задевал глубинные и
даже инстинктивные чувства людей, такие как чувство самосохра-
нения, национальные чувства, агрессивность. Поэтому основное со-
держание пропагандистских кампаний данного периода сводилось
к нагнетанию в обществе атмосферы военных ожиданий, зачастую
значительно раздутых в сравнении с реальностью. Мобилизующий
эффект фактора внешней угрозы использовался для осуществления
форсированной модернизации в конце 1920-х гг., а через десятиле-
тие - для подчинения интересам государства всех сторон жизни об-
щества и каждого его отдельного члена в предвоенные годы. Иначе
говоря, организация пропагандистских кампаний милитаристского
типа имела особое значение в критические периоды истории страны,
так как они заставляли общество пойти на любые жертвы для обес-
печения безопасности.
Мобилизующий эффект фактора внешней угрозы состоял не
только в том, что он позволял власти оправдывать свои действия и
осуществлять самые непопулярные преобразования - он должен был
способствовать социально-психологическому сплочению общества, а
также общества и государства и нейтрализовать действие тех, кто, по
мнению власти, мешает этому единению. В итоге к началу Великой
Отечественной войны власти удалось консолидировать общество,
члены которого идентифицировали себя с понятием «советский на-
род» и испытывали доверие к своей власти.
1 Советская Сибирь. 1940.8 апреля.
Глава 2
ИЗМЕНЕНИЕ МАССОВЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
О СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЕ СОВЕТСКОГО
ОБЩЕСТВА В 1927-1932 гг. ПОД ВЛИЯНИЕМ
ПОЛИТИКИ ЛИКВИДАЦИИ «ВРАЖДЕБНЫХ»
КЛАССОВ И ГРУПП
Период конца 1920 - начала 1930-х гг. стал во многом определяю-
щим для формирования социальной структуры советского общества.
Решающая роль в данных процессах принадлежала государству, ко-
торое широко применяло методы дискриминации по социальному
признаку (ограничения при приеме на работу, в учебные заведения,
лишение избирательных прав, прямые репрессии в виде ссылки, за-
ключения и др.) к «чуждым» и предоставляло привилегии «социаль-
но близким» группам. В целях формирования социальной структуры
помимо политических методов воздействия активно использовались
идеолого-пропагандистские кампании, призванные сформировать в
общественном сознании образ «врага», наделенный вызывавшими
неприятие у власти чертами, и тем самым определить направление
социальной трансформации общества. На примере формирования
двух характерных для данного периода стереотипов - «кулака» и
«старой» интеллигенции мы проанализируем эти черты.
2.1. Антикрестьянская идеологическая кампания 1930 г.
как попытка изменения социально-психологических
характеристик крестьянства
Для современной историографии характерна оценка «коллекти-
визации» как насильственной и принудительной, а «политики лик-
видации кулачества» как масштабной антикрестьянской репрессии.
Меньше единогласия среди исследователей вызывает вопрос о при-
чинах и правомерности такой политики. Выбор данной политики
был вызван комплексом причин. В качестве одной из них правомер-
81
но рассматривать стремление власти к огосударствлению (прежде
всего экономическому) различных сфер общественной жизни и, в
частности, к «ликвидации крестьянства как класса самостоятельных
товаропроизводителей»1. По-видимому, сам идеологический термин
«коллективизация» стоит понимать как обозначение процесса насиль-
ственного огосударствления крестьянского хозяйства. Несомненно,
что процесс огосударствления не ограничивался разрушением толь-
ко экономической самостоятельности крестьянства. Попытка оказать
влияние на трансформацию социально-психологических характе-
ристик крестьянства посредством мощной «антикулацкой» идеолого-
пропагандистской кампании станет предметом анализа в данной
части исследования.
Впервые мощная «антикулацкая» пропагандистская кампания
была развернута в печати зимой 1927-1928 гг. как составная часть
хлебозаготовительной кампании. Т. Н. Омельчук определено, что ко-
личество публикаций «Советской Сибири», в которых виновными за
развязывание кризиса объявлялись какие-либо «враги» (частники,
спекулянты, «кулаки» и т. д.), увеличилось с 12 % в 1925 г. до 25 % в
1927-1928 гг. В последнем случае «враги» были представлены почти
исключительно «кулаками». По мнению автора, одним из результа-
тов кампании «было углубление раскола в обществе» и создание об-
раза «врага», «на которого можно было возложить ответственность
за все экономические, политические, социальные трудности, а затем
начать очередную “разгромную” кампанию против реальных обще-
ственных слоев и групп»2.
Полагая, что выявленные Т. Н. Омельчук тенденции должны были
получить свое логическое развитие в ходе коллективизации и ликви-
дации «кулачества», мы обратились к пропагандистской кампании
1930 г. как к гораздо более масштабной, радикальной и сложной по
своим задачам. Впервые со времен революционных потрясений 1917 г.
и Гражданской войны в качестве «врага» выступили несколько мил-
лионов крестьян, включая грудных младенцев и глубоких стариков,
проживающих не в других странах (как иностранные капиталисты)
и не являвшихся представителями далеких от основной массы насе-
ления социальных групп (как лидеры оппозиции или «буржуазные»
спецы). И эта особенность антикрестьянской кампании потребова-
1 Политика раскрестьянивания в Сибири. Новосибирск, 2000. Вып. 1. С. 4.
2 Омельчук Т. Н. Экономические кризисы периоды нэпа в отражении периоди-
ческой печати. Дипломная работа. Новосибирск, 1998. С. 163; Она же. Время нэпа в
отражении газеты «Советская Сибирь» // Материалы XXXV Международной науч-
ной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс»: история и
политология. Новосибирск, 1997. С. 115-116.
82
ла от системы пропаганды специальных усилии по ее организации,
вызвав весьма неоднозначную реакцию населения. В то же время
формируемое и подогреваемое властью массовое противостояние,
которое, по сути, возвратило страну в социально-психологическую
обстановку Гражданской войны, имело очень серьезные последствия.
Кроме того, создание образа «врага» и попытка разрушить характер-
ную для крестьянского мира традиционную систему ценностей со-
провождались работой по созданию новой системы, которая должна
была стать важным элементом сознания и психики советского чело-
века. Необходимость исследовать этот двухкомпонентный мобилиза-
ционный эффект «антикулацкой», а по сути, антикрестьянской кам-
пании стала причиной, побудившей нас обратиться к данной теме.
В соответствии с высказанными выше основаниями была по-
ставлена цель исследования: раскрыть технологию проведения
антикрестьянской кампании и определить ее особенности, выявить
и проанализировать черты образа «кулака», с одной стороны, и
черты идеального советского колхозника, с другой. Для достиже-
ния цели наиболее эффективным, на наш взгляд, является сочета-
ние традиционного исторического анализа архивных документов и
контент-анализа периодической печати, позволяющего выявить и
проанализировать информацию о тех или иных социально значимых
явлениях на основе таких свойств, как устойчивость и повторяемость
их освещения.
Организация кампании и руководство ею. В фондах ГАНО от-
ложились комплексы документов, позволяющих проследить органи-
зацию идеологического сопровождения «антикулацких» репрессий
в регионе: протоколы заседаний бюро Сибкрайкома и окружкомов
ВКП(б); директивы, переписка агитпропотдела крайкома, обзоры
местной печати; информационные сводки различного происхожде-
ния, позволяющие в некоторой степени оценить эффективность
кампании. Директивные указания местных партийных органов чет-
ко определяли цель «систематической разъяснительной кампании».
В постановлении бюро Сибкрайкома от 2 февраля 1930 г. «О мерах
к выполнению решения ЦК ВКП(б) о темпах коллективизации и
ликвидации кулака как класса» она определялась таким образом:
«мобилизация [...] широчайших слоев рабочего класса, батрачества,
деревенской бедноты, привлечение середняков к сознательному и ак-
тивному участию в решении этих задач (коллективизации и ликви-
дации “кулачества”. - С. У.) [...]»’. Однако среди делопроизводствен-
ной документации Сибкрайкома и окружкомов нам не встретились
1 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 42. Л. 68, 73.
83
развернутые указания, которые бы определяли содержание пропа-
гандистской кампании. По-видимому, основную роль в оперативном
руководстве кампанией играла редакция «Правды» как центрально-
го органа печати ВКП(б), служившая образцом подачи «кулацкого»
вопроса для провинциальной прессы.
Идеолого-пропагандистская кампания начала 1930 г. сопровож-
далась некоторыми организационными изменениями в деятельно-
сти агитационно-пропагандистской системы: ряд окружных кресть-
янских газет был реорганизован в «колхозные» газеты, что, по мысли
окружкомов, должно было означать их переориентацию на читателей-
колхозников. Реорганизация зачастую сопровождалась переимено-
ванием газет в соответствии с актуальными лозунгами. В качестве
главной задачи колхозной газеты определялось исполнение роли
организатора «в колхозном движении, в деле ликвидации кулака
как класса»1. Понимая ограниченность воздействия центральных и
краевых газет на крестьян, агитпропотдел крайкома обратился к ре-
дакциям окружных и краевых газет с директивой, требующей оказать
«практическую помощь газетам районов в борьбе за коллективиза-
цию и ликвидацию кулачества, как класса», в организации выездных
редакций, указывая при этом, что «главная установка районных газет
не столько информация, сколько активная организация бедноты и
батрачества»2.
Размах антикрестьянских репрессий вызвал протест и среди
тех, кто недавно считался одной из опор советской власти в дерев-
не - селькоров. Например, житель с. Барышево Каменского р-на
А. А. Бажин отказался от селькоровской работы из-за того, что «ска-
жешь каких-нибудь слова два и тебя уже стращают ГПУ», а также по-
тому, что считал для себя позором выявлять таких крестьян, которых
судят «за то, что они не могли установить погоду для обмолота хлеба,
как несдатчиков хлеба»3. Учитывая подобные настроения, а также
по-новому понимая роль прессы, пропагандистские структуры про-
вели срочную перестройку селькоровского движения в сторону его
формализации и ужесточения контроля над ним. Так, в январе 1930 г.
в адрес местных партийных комитетов поступило письмо-обращение
от редакции общесоюзной «Крестьянской газеты», которая в связи
с изменением задач газеты в «реконструктивный период» с тем, что
«та ценность, которую имело раньше письмо крестьянина индиви-
дуальника сейчас... в значительной мере уменьшается», предлагала
1 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3564. Л. 165, 173-175.
2 Там же. Д. 3949. Л. 368.
3 Там же. Д. 3564. Л. 153.
84
формировать штаты селькоров прежде всего из работников адми-
нистративных и колхозных органов окружного уровня, редакцион-
ных работников и «выдвинувшихся селькоров». Подобные указания
были даны и в крае1.
Признаком повышенного внимания власти к идеологическому со-
провождению антикрестьянских репрессий служило появление зна-
чительного количества обзоров окружных и краевых газет, составлен-
ных агитпропотделом крайкома. Деятельность газет в ходе кампании
оценивалась по следующим критериям: своевременность опублико-
вания постановлений органов власти и статей И. В. Сталина, борь-
ба редакции с «правой опасностью» и «левыми загибами», степень
внимания к процессу «раскулачивания» и правильность толкования
лозунга «ликвидации кулачества как класса». В ходе кампании агит-
пропотдел обращал особое внимание редакций газет на выполнение
мобилизующей и организующей функций печати, критиковал такую
ситуацию, когда «газеты вне всякого плана фотографируют уже со-
вершившиеся факты и почти совсем не проявляют себя как толкачи,
инициаторы и организаторы масс»2.
Заметим, что несмотря на такую опеку со стороны партийных ко-
митетов, означавшую отсутствие какой-либо самостоятельности ре-
дакций в освещении коллективизации и «раскулачивания», местная
печать не была избавлена от ответственности за допущенные «ошиб-
ки», в то время как кризисная и динамично менявшаяся ситуация
требовала от работников печати особой аппаратной изворотливости
и политической «прозорливости». На подобные факты мы будем об-
ращать внимание в ходе дальнейшего повествования.
Степень внимания региональной прессы к «кулацкой» теме. Для
осуществления контент-анализа был выбран комплект номеров крае-
вой газеты «Советская Сибирь» за январь - март 1930 г., в течение
которых проводилась основная кампания по «раскулачиванию» и
выселению крестьянства. Общее количество номеров составило 72:
по 36 четырех- и шестиполосных.
При проведении контент-анализа решались следующие задачи.
Во-первых, необходимо было определить степень внимания прессы
к «кулацкой» теме, а именно выявить ее удельный вес среди других
тем, проследить динамику частоты упоминания отмеченной темы в
указанный период. Во-вторых, предусматривалось описать и проана-
лизировать содержательную часть «кулацкой» темы и связанных с
нею тем, то есть выявить структуру, направленность, знаки отноше-
1 Там же. Д. 3951. Л. 104, 106.
2 Там же. Д. 3949. Л. 376, 377.
85
ния к тем или иным аспектам темы и определить соотношение между
ними. В-третьих, была порставлена задача определения стилистиче-
ских особенностей публикаций, методов подачи материала. Для реа-
лизации каждой задачи была подготовлена своя исследовательская
подпрограмма.
В указанный период для советской пропаганды главным было не
объективное освещение ситуации в «кулацком» вопросе, а стремле-
ние создать очередной образ «врага», который бы можно было ис-
пользовать для конкретных политических целей. Поэтому в нашем
исследовании под «кулацкой» темой подразумевается всякое упоми-
нание в газете этой группы крестьян, которую власть рассматривала
как своего врага: был ли этот развернутый анализ проблемы или оно
служило фоном для обсуждения какой-либо другой темы.
Для определения удельного веса темы, то есть отношения коли-
чества газетных материалов, где упоминается «кулак», к общему их
количеству, в качестве единицы текста была выбрана одна газетная
публикация, вне зависимости от ее размера и литературной формы.
Как отдельные публикации рассматривались также газетные ан-
шлаги (вынесенные в шапку номера лозунги, короткие сообщения о
наиболее важных событиях) и названия отдельных статей и сообще-
ний, если они были набраны крупным полужирным шрифтом и по
своей форме являлись лозунгами. Это представляется правомерным,
поскольку они несли отдельную смысловую нагрузку и зачастую
были едва ли не единственным в газете материалом, доступным для
малограмотной части читателей. Поскольку размер большей части
публикаций о событиях за рубежом на пятой полосе в 6-полосном
и на третьей в 4-полосном номере, а также рекламных объявлений
на последней полосе весьма невелик, то их количество более чем в
два раза превышает среднее количество материалов на первых поло-
сах. Поэтому во избежание искажения реального соотношения тем
в 6-полосном номере анализировались первые четыре полосы, а в
4-полосном - две. Полученные таким образом результаты отражают
место «кулацкой» проблемы среди внутриполитических и наиболее
важных (из тех, которые попадали на первые полосы газеты) внешне-
политических тем.
В качестве индикаторов, позволяющих отнести тот или иной
газетный материал к «кулацкой» теме, нами выбраны следующие
слова и словосочетания, определявшие враждебную власти группу
крестьян: «кулак», «подкулачник», «кулацкий подпевала», «классо-
вый враг в деревне», «мироед», «эксплуататор» (в деревне), «капита-
листический элемент» (в деревне) и др. Предполагалось, что в прессе
наряду с отрицательными могли употребляться нейтральные и даже
86
положительные характеристики, указывавшие на экономическое
положение членов этой группы или на особенности способа произ-
водства в хозяйствах: «зажиточный крестьянин», «крепкий хозяин»,
«крестьяне-культурники».
Удельный вес публикаций с «кулацкой» проблематикой опреде-
лялся нами в общем объеме материалов за январь - март 1930 г. в
целом, по месяцам, по декадам, отдельно по 6-полосным и 4-полос-
ным номерам. Вычисления проводились по формуле X = а/Ьх100 %,
где а - количество публикаций с упоминанием «кулака», b - общее
количество публикаций.
Общее количество публикаций «Советской Сибири» в янва-
ре - марте 1930 г. составило 2976, из них в 759 встречались слова-
индикаторы. Таким образом, удельный вес темы составил 25,5 %.
В 4-полосных номерах, в которых наиболее важная информация
была представлена в сконцентрированном виде, эта величина соста-
вила 29,7 %.
Доля «кулацкой» темы в разные месяцы была неодинаковой: в
январе и феврале она составила около 28 %, а в марте только 20 %.
Эти результаты свидетельствуют о том, что «антикулацкая» про-
пагандистская кампания вступила в активную фазу еще до начала
применения в феврале 1930 г. массовых репрессий против крестьян
в форме «раскулачивания» и выселения. Как показал анализ номе-
ров «Советской Сибири» за октябрь 1929 г., высокая степень внима-
ния к «кулацкой» теме (ее удельный вес составил около 30 %) была
характерна для советской пропаганды еще до официального объ-
явления о переходе к политике ликвидации «кулачества» в декабре
1929 г. Данный показатель служит дополнительным подтверждением
выводов историков о том, что власть приступила к реализации этой
политики фактически со второй половины 1929 г.
Наивысшего пика активность пропаганды достигла в первой де-
каде февраля (рис. 1), когда проведение массовых антикрестьянских
репрессий, санкционированных постановлениями ЦК ВКП(б) от
30 января 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств
в районах сплошной коллективизации», ЦИК и СНК СССР от 1 фев-
раля 1930 г. «О мероприятиях по укреплению социалистического
переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллекти-
визации и по борьбе с кулачеством», потребовало соответствующего
агитационно-пропагандистского обеспечения. Но уже во второй и
третьей декаде феврале активность кампании была ниже январских
показателей. На наш взгляд, сохраняя высокую степень насыщенно-
сти пропаганды конфликтными образами, власть старалась избегать
излишней драматизации противостояния в деревне. Иначе в услови-
87
ях растущего крестьянского недовольства пропаганда могла бы стать
дополнительным фактором, провоцирующим нежелательные разго-
воры и настроения в обществе. Необходимость параллельно с ликви-
дацией «кулачества» решать задачи коллективизации и подготовки к
посевной кампании также не позволила пропаганде увеличить коли-
чество «кулацких» публикаций в феврале. Снижение агитационной
активности в марте объясняется прежде всего начавшейся кампанией
по борьбе с «допущенными в ходе коллективизации перегибами» и
вызванной ею корректировкой содержания и интенсивности пропа-
ганды. Уменьшение вдвое удельного веса темы в последней декаде
марта по сравнению с показателями января и февраля свидетельству-
ет о завершении активного этапа «антикулацкой» идеологической
кампании и замене ее другими пропагандистскими приоритетами, в
частности темой подготовки и проведения весеннего сева.
10.01 20.01 31.01 10.02 20.02 28.02 10.03 20.03 31.03
Рис. 1. Изменение удельного веса «кулацкой» темы в «Советской Сибири»
в январе - марте 1930 г., %
Таким образом, полученные результаты свидетельствуют о высо-
кой степени внимания региональной печати к данной теме и о насы-
щенности пропаганды начала 1930 г. конфликтными образами.
Анализ содержания темы. В рамках «кулацкой» темы нами было
выделено несколько тематических блоков, в разной степени получав-
ших освещение в «Советской Сибири»: «Борьба с «кулаком»» (или
недовольство ее отсутствием), «Деятельность “кулака”», «“Кулак”
и другие “враги”», «“Кулак” и деятельность различных органов и
структур (партийно-государственных органов, кооперативных ор-
ганизаций)», «Борьба с “перегибами”». В свою очередь каждый из
блоков был структурирован в соответствии с его доминирующим со-
88
держанием. В тематический блок «Борьба с “кулаком”» вошли пред-
лагаемые методы борьбы, в рубрику «Деятельность “кулака”» - его
«антисоветские» действия, в тему «“Кулак” и другие “враги”» - упо-
минаемые «враги», в тему «“Кулак” и деятельность различных орга-
нов и структур» - организации, чья работа вызывала критику прессы
в контексте «кулацкой» проблемы, в «Борьбу с “перегибами”» - наи-
более характерные «перегибы» (смысловые единицы будут перечис-
лены и описаны при характеристике соответствующих тематических
блоков).
Удельный вес публикаций, содержащих соответствующие каждо-
му блоку смысловые единицы, рассчитывался к общему количеству
«кулацких» публикаций по формуле X = а/Ьх100 %, где а - количе-
ство публикаций, содержащих конкретную смысловую единицу, b -
общее количество «кулацких» публикаций в «Советской Сибири»
за соответствующий период. Поскольку одна публикация могла со-
держать несколько смысловых единиц, относящихся как к одному
тематическому блоку, так и к разным, то математическая величина,
определяемая как сумма публикаций с разными смысловыми еди-
ницами, всегда больше общего количества «кулацких» публикаций,
помещенных в газете в данный период. Устанавливая соотношение
между тематическими блоками, мы использовали следующую фор-
мулу: Xn=Sn/S х 100 %, где Хп - доля тематического блока, Sn - сум-
ма публикаций, содержащих относящиеся к этому блоку смысловые
единицы, S - сумма публикаций всех тематических блоков.
На протяжении всего периода доминирующей оставалась тема
«Борьба с “кулаком”», сумма публикаций по которой составила 1 088,
или 44,4 %, тогда как доля следующей по частоте появления в газе-
те темы «Деятельность “кулака”» составляла только 24,3 % (596 пу-
бликаций). Такая характеристика кампании 1930 г. отлична от си-
туации 1927-1928 гг., когда данные темы соответствовали друг другу
по объему, а по окончании кампании весной 1928 г. использованные
методы давления на крестьян были обозначены как вынужденные и
чрезвычайные1. Это свидетельствует о крайне агрессивном характере
пропагандистской кампании 1930 г., а также о неадекватности «ку-
лацкой» угрозе (во всяком случае, в той степени, в которой она была
представлена в печати). Полученные результаты, таким образом, от-
ражают принципиальную направленность «ащгикулацкой» кампании
и политики ликвидации «кулачества» в целом, которая не была лишь
1 Омельчук Т. Н. Экономические кризисы периоды нэпа... С. 141-143.
89
ответом на реальную или потенциальную антисоветскую деятель-
ность последнего, а, по определению И. В. Сталина, «решительным
наступлением социализма против капиталистических элементов де-
ревни» как таковых, «как класса», ставшим возможным после «ко-
ренного перелома» в сельском хозяйстве1.
Частота появления остальных тематических блоков («Борьба с
“перегибами”», «“Кулак” и другие враги», «“Кулак" и деятельность
различных органов и структур») сходна: 232 публикации (9,5 %),
238 (9,7 %) и 298 (12,1 %) соответственно. Наличие двух последних
тематических блоков и их значительная величина свидетельствуют о
том, что «антикулацкая» кампания являлась одной из составляющих
в работе системы пропаганды по созданию общего образа «врага».
Представленные в таблице 1 данные о динамике соотношения
тематических блоков по декадам позволили нам сделать следую-
щие выводы. На протяжении всего периода сохранялось близкое к
среднему соотношение между темами, что свидетельствует о равно-
мерном развитии кампании. Исключение, по понятным причинам,
составляют две последние декады марта. Во второй декаде месяца
блок «Борьба с “перегибами”» даже вышел на первое место. В янва-
ре - феврале удельный вес этой темы был весьма невысок, составляя
в среднем 5 единиц текста (2 %) в декаду, и только благодаря высо-
ким показателям марта ее удельный вес в январе - марте прибли-
зился к 10 %. Иначе говоря, в наиболее активный период кампании
власть и система пропаганды не обременяли себя заботой о недопу-
щении возможных «перегибов». В то же время выявленные и опу-
бликованные документы свидетельствуют о том, что руководителям
в Центре и на местах было хорошо известно о регулярном нарушении
директив при осуществлении коллективизации и «раскулачивания»
и о фактах массового недовольства крестьян в связи с этим2. Своего
пика кампания по борьбе с перегибами достигла во второй декаде
марта, тогда как известная статья И. В. Сталина была опубликована
в «Правде» 2 марта, а в «Советской Сибири» - 4 марта 1930 г. Это
может свидетельствовать как об инерционности пропагандистской
системы, так и о некоторой растерянности на местах в связи с резким
изменением установок директивных органов.
1 Сталин И. В. Сочинения. М„ 1949. Т. 12. С. 116,124-134.
2 Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М.,
1994. С. 82-86; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Докумен-
ты и материалы: в 4 т. М„ 2003. Т. 3: 1930-1934. Кн. 3: 1930-1931. С. 7-21; Трагедия
советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939. Документы и ма-
териалы: в 5 т. М„ 2000. Т. 2: Ноябрь 1929 - декабрь 1930. С. 12,13, 18, 20.
90
I Таблица 1
Изменение соотношения тематических блоков
в газете «Советская Сибирь», январь - март 1930 г.
Дата «Борьба с“кула- ком”» «Деятель- ность “кулака”» «“Кулак” и другие “враги”» «“Кулак” и деятельность органов и структур» «Борьба с“переги- бами”» Всего
ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. %
01-10.01 104 48,6 65 30,4 9 4,2 31 14,5 5 2,3 214 100
11-20.01 105 46,7 64 28,4 17 7,6 37 16,4 2 0,9 225 100
21-31.01 176 44,2 125 31,4 34 8,5 59 14,8 4 1,0 398 100
01-10.02 169 50,3 83 24,7 34 10,1 41 12,2 9 2,7 336 100
11-20.02 129 48,0 77 28,6 27 10,0 30 11,2 6 2,2 269 100
21-28.02 105 51,0 52 25,2 21 10,2 26 12,6 2 1,0 206 100
01-10.03 93 47,9 51 26,3 23 11,9 10 5,2 17 8,8 194 100
11-20.03 110 32,5 43 12,7 33 9,8 38 11,2 114 33,7 338 100
21-31.03 97 35,7 36 13,2 40 14,7 26 9,6 73 26,8 272 100
Всего 1088 44,4 596 24,3 238 9,7 298 12,1 232 9,5 2452 100
С меньшей быстротой менялся удельный вес тематического блока
«Деятельность “кулака”»: его величина уменьшилась с 30 % в январе
до 16 % в марте. Из докладной записки Секретно-политического от-
дела (СПО) ОГПУ о формах и динамике классовой борьбы в деревне
в 1930 г. следует, однако, что реальная динамика «антисоветских про-
явлений» (именно так в большинстве случаев квалифицировалась
«деятельность кулака») была обратной, составив в январе 1370, а в
марте - 9604 ед., при этом Сибирь попала в число регионов, «наи-
более пораженных» этими явлениями1. «Не замеченными» прессой
остались и самые крупные крестьянские выступления в Сибири:
Муромцевское и Уч-Пристанское восстания2. Это несоответствие
свидетельствует о данной системе пропаганды установке на весьма
осторожное освещение подобных явлений в печати.
Предварительные выводы, сделанные нами на основе данных о ди-
намике удельного веса различных тематических блоков в «Советской
Сибири» на протяжении января - марта 1930 г., требуют подтверж-
дения и разъяснения, поэтому мы переходим к анализу содержания
каждого из тематических блоков.
1 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 788, 801.
2 Гущин Н. Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.): методы,-этапы,
социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996. С. 83;
Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 308, 309.
91
-«Борьба с “кулаком”». В таблице 2 представлена частота упо-
минания методов, предлагаемых властью для борьбы с «кулаком»
(либо констатации ее отсутствия), в процентном отношении к обще-
му количеству «кулацких» публикаций. Нами выделены следующие
методы:
- «ликвидация как класса» (сюда же отнесены общие призывы к
борьбе с «кулаком»);
- изъятие имущества (могло обозначаться разными словами: кон-
фискация, экспроприация имущества, «раскулачивание» и пр.);
- выселение «кулаков»;
- привлечение к суду, применение уголовных наказаний;
- применение финансовых мер воздействия (индивидуальное
налогообложение, дополнительные обязательства, пятикратное об-
ложение и др.);
- лишение избирательных прав, другие ограничения в правах;
- требование не принимать «кулаков» в колхоз и «вычищать» ра-
нее проникших туда;
- чистка партийно-советского аппарата, кооперативных, агроно-
мических и других подобных организаций от проникших туда «ку-
лаков» и «подкулачников», от тех, кто «нарушал» линию партии при
проведении «ликвидации кулачества»;
- использование представителей разных социальных слоев
(батрацко-бедняцких и бедняцко-середняцких слоев деревни, рабо-
чих) при этом, выделяя каждую из трех групп, пропаганда делала раз-
ные идеологические обоснования и по-разному понимала их роль;
- проведение «антикулацкой» пропаганды;
- предложение использовать «кулака» на специальных работах.
Количественный анализ показал, что чаще всего пропаганда об-
ращалась к общим призывам, в частности, наиболее употребляемым
было требование «ликвидировать кулачество как класс». Это указы-
вает на то, что в данной идеолого-пропагандистской кампании глав-
ная цель прессы заключалась не столько в популяризации отдель-
ных методов борьбы, сколько в нагнетании в обществе атмосферы
враждебности по отношению к репрессируемому крестьянству. Этой
же цели объективно служил трафаретный, обезличенный и потому
очень жесткий характер термина «ликвидация как класса». Хотя этот
термин включал ряд конкретных мер, обозначенных в партийно-
государственных документах, чаще всего он употреблялся как лозунг,
главное содержание которого концентрировалось в слове «ликвида-
ция». В информационных сводках, списках вопросов, задаваемых на
разного рода совещаниях и собраниях, можно найти подтверждение
именно такому его пониманию. Так, на совещании районных активи-
92
Таблица 2
Изменение содержания тематического блока «Борьба с “кулаком”» в газете «Советская Сибирь», январь - март 1930 г.
(ед. текста, % к общему количеству «кулацких» публикаций)
Методы борьбы с «кулаком» 01-10.01 11-20.01 21-31.01 01-10.02 11-20.02 21-28.02 01-10.03 11-20.03 21—31.03 Всего
ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. %
«ликвидация как класса» 18 26 31 31 65 58 43 38 32 33 25 32 30 41 30 52 30 52 304 40,1
конфискация имущества, «раскулачивание» 1 1 и И 26 23 20 18 12 13 18 23 14 19 19 33 20 34 141 18,6
отсутствие борьбы 23 33 и и 15 13 И 10 И и 8 10 7 10 И 19 9 16 106 14,0
использовать батраков и бедняков 4 6 6 6 4 4 23 20 И и 12 15 10 14 7 12 10 17 87 11,5
выселение 4 6 3 3 8 7 19 17 И и И 14 8 И 7 12 5 9 76 10,0
судебные меры, уголовные наказания 5 7 9 9 17 15 9 8 7 7 9 12 4 5 4 7 3 5 67 8,8
не принимать в колхозы и 16 2 2 9 8 14 12 И И 5 6 5 7 5 9 3 5 65 8,6
использовать бедняков и середняков 6 9 7 7 7 6 9 8 13 14 4 5 5 7 8 14 4 7 63 8,3
чистка советского и партийного аппарата 6 9 6 6 6 5 И 10 6 6 4 5 5 7 6 10 8 14 58 7,6
использовать рабочих 2 3 4 4 4 4 5 4 5 5 5 6 5 7 6 10 4 7 40 5,3
финансовые меры 9 13 4 4 2 2 1 1 2 2 1 1 0 0 5 9 1 2 25 3,3
антикулацкая пропаганда 7 10 6 6 7 6 1 1 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 21 2,8
лишение избирательных прав, др. ограничения 4 6 1 1 2 2 0 0 0 0 1 1 0 0 0 0 0 0 8 1,1
использовать кулака 1 1 2 2 3 3 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 6 0,8
прочие 3 4 2 2 1 1 3 3 8 8 2 3 0 0 2 3 0 0 21 2,8
стов Томского округа в марте 1930 г. секретарю окружкома ВКП(б)
И. С. Нусинову был задан вопрос: «...куда будут девать кулаков и
если их выселяют из районов сплошной коллективизации, то разде-
ляются ли они по двум группам, те, которые должны остаться, и те,
которые должны ликвидироваться как класс?»’ Усилению агрессив-
ности кампании способствовало широкое использование в «кулац-
ких» публикациях «Советской Сибири» военной лексики и глаголов
в повелительной форме, например: «Рука не должна дрогнуть, нанося
сокрушительный смертельный удар по врагу (“кулаку”. - С. У.)»2.
Доказывая необходимость всем вступить в «последний и реши-
тельный бой» с «кулаком», пропаганда представляла его пре-
жде всего как политического и классового врага всех трудящихся:
«Ликвидируем кулачество - класс тунеядцев, кровопийц, эксплоата-
торов!» - требовала «Советская Сибирь»3 4; «Их (“кулака” и рабочего,
трудового крестьянина. - С. У.) никогда нельзя примирить, потому
что рабочий за строительство социализма, а кулак за капитализм»'1, -
настаивал в своем выступлении 27 января 1930 г. на собрании ново-
сибирского партактива Р. И. Эйхе. Создавая подобный образ, про-
паганда решала задачу привлечения к противостоянию рабочих и в
какой-то мере помогала развеять широко распространенные сомне-
ния в целесообразности давления на крепкие крестьянские хозяй-
ства. Этот образ определял беспощадный характер идущей борьбы:
«В решительном бою не волынят и не церемонятся», - заметил за-
меститель председателя Сибкрайисполкома Базовский в статье, уста-
навливающей основные принципы организации антикрестьянских
репрессий в Сибири5.
При всей схематичности лозунга «ликвидировать кулака как
класс» его содержание и употребление имело свои иезуитские тон-
кости. В «Красной звезде» 21 января 1930 г. было напечатано пись-
мо И. В. Сталина, в котором он выступил против «неправильного»
толкования данного лозунга редакцией газеты. По мнению Сталина,
необходимо различать политику «вытеснения, ограничения» и «лик-
видации кулачества» и понимать революционный, не вытекающий из
предшествующей линии партии, характер последней. В ходе «анти-
кулацкой» кампании подобные ситуации, свидетельствующие о труд-
ностях, с которыми приходилось сталкиваться системе пропаганды
1 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 468. Л. 17.
2 Советская Сибирь. 1930. 21 января.
3 Там же. 23 февраля.
4 Там же. 30 января.
5 Там же. 29 января.
94
при комментировании конкретных партийно-государственных реше-
ний, часто возникали на разных уровнях отношений между прессой и
властью, и мы далее обратим на них внимание.
При анализе частоты появления призыва «ликвидировать кула-
чество» по декадам несколько неожиданно оказалась выше средней
величина второй половины марта, что указывает на поставленную
перед пропагандой задачу в период борьбы с «перегибами» не осла-
блять тем не менее нажима на «кулаков». В соответствии с данной
задачей в этот период возрастает и частота констатации отсутствия
борьбы с «кулаком». В передовых статьях центральной и региональ-
ной печати выдвигалось требование не расценивать борьбу с «пере-
гибами» «как ослабление борьбы с кулачеством», довести «работу по
ликвидации кулачества, как класса, в районах сплошной коллекти-
визации до конца», а вне таких районов «попытки антисоветской по-
литической активности кулаков... решительно пресечь в корне»1.
Выше средней оказалась также частота публикации общих при-
зывов к борьбе в последней декаде января 1930 г., что является сви-
детельством начавшейся с середины января активной подготовки к
применению антикрестьянских репрессий. Тот факт, что в 23 % всех
«кулацких» публикаций этого периода (в два раза больше, чем в пре-
дыдущей декаде) говорилось о необходимости конфискации средств
производства и «раскулачивании» крестьян и в 7 % публикаций - о
выселении, дает основания говорить не только об идеологической
подготовке массовых репрессий, но и о их фактическом начале еще
до принятия постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января
1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах
сплошной коллективизации». Информация о случаях «раскулачива-
ния» и выселения отдельных крестьянских семей стала появляться
в прессе еще осенью 1929 г. Однако эти меры применялись по боль-
шей части в судебном порядке: так, в опубликованном в «Советской
Сибири» в октябре 1929 г. постановлении Сибкрайкома о хлебоза-
готовках указывалось на необходимость применять к не сдающему
хлеб «кулаку» «предусмотренные законом репрессивные меры», в
том числе высылку2.
Активное обсуждение партийным руководством осенью 1929 г.
вопроса о том, каковы должны быть действия власти по отноше-
нию к «кулаку» в условиях начавшейся коллективизации, было
подытожено И. В. Сталиным в декабре 1929 г. на конференции
аграрников-марксистов. Он оказался радикальнее всех выступав-
1 Правда. 1930. 12 марта; Советская Сибирь. 1930.26 марта.
2 Советская Сибирь. 1929. 2 октября.
95
ших, заявив о переходе к политике ликвидации «кулачества». Как
отмечает Н. А. Ивницкий, это заявление «развязало руки партийным
работникам как в центре, так и на местах, привело к невиданному
разгулу беззакония и репрессий»’. Словно иллюстрируя сделанное
Сталиным там же замечание о том, что «раскулачивание осуществля-
ется самими бедняцко-середняцкими массами, осуществляющими
коллективизацию»* 2, «Советская Сибирь» в начале января 1930 г. пу-
бликовала сообщения о фактах «раскулачивания» и высылки по реше-
нию сельсоветов или сходов. Обычно эти мерк использовались с це-
лью заставить крестьян вступать в колхозы, как, например, поступили
в одном из сел Омского округа, пообещав нежелающим коллективизи-
роваться выслать их «в Нарымский край или за Черное море питаться
ветром»3 *, или когда созданный колхоз испытывал острую потребность
в имуществе состоятельного соседа, как произошло в Черепановском
районе, где «кулакам» сказали: «Вытряхивайся из дома. Теперь он не
твой, а коммуны. Здесь будут жить батраки и бедняки»3.
С середины января 1930 г. антикрестьянские репрессии приобрели
организованный характер, что нашло свое отражение в содержании
пропагандистской кампании. 15 января 1930 г. в Москве начала ра-
боту созданная Политбюро ЦК ВКП(б) специальная комиссия, кото-
рая и подготовила известное постановление Политбюро от 30 января
1930 г., поэтому до конца месяца одна из главных целей кампании со-
стояла в необходимости создать впечатление, что инициатива приме-
нения репрессий по отношению к «кулакам» шла снизу. В «Советской
Сибири» в данный период были опубликованы сообщения о работе в
Москве совещания представителей районов сплошной коллективи-
зации, где была озвучена будущая программа «мер по борьбе с ку-
лачеством». Одно из предложенией делегатов совещания было пред-
ставлено в выступлении наркома земледелия Я. А. Яковлева перед
уезжающими в деревню рабочими-двадцатипятитысячниками, текст
которого был опубликован в центральных и местных газетах. Данное
предложение заключалось в требовании выселить «наиболее непри-
миримых». Здесь же Яковлев заявил, что правительству придется
пойти на этот шаг, «предоставив таким кулакам возможность в от-
даленных районах Сибири и Севера на новом месте применить свой
труд, расчищая лесные участки, работая на заготовке леса и т. д.»5.
’ Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание... С. 61.
2 Сталин И. В. Сочинения: в 16 т. М., 1949. Т. 12. С. 170.
3 Советская Сибирь. 1930. 8 января.
3 Там же. 22 января.
5 Там же. 26 января.
96
Помимо помощи в формулировании «просьб трудящихся» пресса
должна была побуждать местные власти, направленных в деревню ра-
бочих и сельских активистов к решительным действиям до издания
официальных постановлений. С этой целью использовались следую-
щие лозунги: «Не ожидая директив сверху, воздействовать на кула-
ка по-революционному», «Не ждите каких-либо инструкций. Самая
главная инструкция - быть революционером, быть ленинцем»1, а
также демонстрировались конкретные примеры «ликвидации ку-
лачества на деле». В конце января 1930 г. в округах края прошли
батрацко-бедняцкие конференции, в резолюциях которых повсе-
местно, как сообщала «Советская Сибирь», содержалось требование
выселять наиболее активных «кулаков» за пределы районов сплош-
ной коллективизации2.
Одновременно публиковалась информация об обсуждении во-
проса о предполагаемых мерах по отношению к «кулаку» на уровне
партийного руководства, в частности текст доклада В. М. Молотова
на партсовещании при ЦК ВКП(б) с требованием «сломить врага в
самом начале»; упомянутая выше статья И. В. Сталина в «Красной
звезде», где он определил политику ликвидации «кулачества» как
предполагающую лишение «кулака» «производственных источников
его существования и развития»; текст доклада?. И. Эйхе на собрании
новосибирского партактива, в котором была дана развернутая про-
грамма антикрестьянских репрессий3. Такие действия пропаганды во
второй половине января 1930 г. должны были обеспечить массовое
восприятие известного постановления ЦИК и СНК СССР от 1 фев-
раля 1930 г. как естественный отклик руководства страны на массо-
вые «антикулацкие» настроения внутри партии и общества.
«Советская Сибирь» уделяла достаточно внимания двум основ-
ным видам репрессий, которые надо было применять к крестьянским
хозяйствам в соответствии с данным постановлением: «раскула-
чиванию» и выселению (см. табл. 2). Однако ход применения этих
репрессий освещался в соответствии с определенными правилами.
Некоторые из них представлены в «Краткой инструкции-перечне
по охране государственных тайн в печати для районных органов
Главлита», составленной в августе 1930 г.: «В печать можно пропу-
скать: все рисунки и фото-снимки, изображающие использование
колхозами бывших кулацких средств производства и домов для це-
лей колхозного строительства... В печать нельзя пропускать рисун-
1 Там же. 16, 28 января.
2 Там же. 28 января.
3 Там же. 25, 26, 30 января.
97
ков и фотографий, изображающих самый процесс раскулачивания
(например, кулак с детьми выходят из отобранного дома, или кулака
под конвоем отправляют из села и т. п.)„. Нельзя печатать сведения
об административных высылках социально-опасного элемента, как
массовых, так и единичных...»1 Хотя данная инструкция была состав-
лена в августе 1930 г., полагаем, что эти правила действовали и в на-
чале года: действительно, в «Советской Сибири» нельзя найти кон-
кретных примеров «раскулачивания» или выселения крестьянских
семей. Агитпропотделы окружных и краевого комитета ВКП(б) от-
слеживали случаи нарушения этого правила в окружной и районной
печати: в марте 1930 г. крайкомом партии было подготовлено письмо
«всем газетам и журналам Сибири», где в качестве отрицательно-
го примера приводились случаи помещения в прессе иллюстраций
«раскулачивания» «в таком сочувственном к кулаку тоне, что у чи-
тателя вызывает чувство жалости», снабженных «бесхребетными,
аполитичными, информационными подписями: “Раскулаченный ку-
лак покидает свое гнездо”...». В процитированном документе указаны
причины необходимости осторожного подхода к публикации фактов
«раскулачивания» и выселения: боязнь вызвать прежде всего у го-
родских жителей жалость к репрессируемым крестьянам2.
Другое правило, которым руководствовалась пресса при осве-
щении процессов «раскулачивания» и выселения, представлено в
вынесенных в аншлаг «Советской Сибири» словах из передовой
статьи «Правды»: «Мы проводим не дележку, не голое раскулачива-
ние, а обобществление кулацких средств производства!.. Идти вперед,
а не назад. Мы не возвращаемся к голому раскулачиванию 1918 года,
когда средства производства, инвентарь и имущество одних инди-
видуальных хозяйств переходило к другим. Мы выкорчевываем са-
мые корни капитализма, обобществляя миллионы индивидуальных
крестьянских хозяйств»3. Возрастание до 34 % частоты упоминания
«раскулачивания» как метода борьбы во второй половине марта
1930 г. свидетельствует о значении «антикулацкой» пропагандист-
ской кампании зимы - весны 1930 г. для мобилизации крестьян на
решение задач коллективизации и подготовки к посевной кампании,
главным образом в контексте использования изъятого у «раскулачен-
ных» имущества. Только по официальным данным, на июль 1930 г.
доля стоимости конфискованного имущества в неделимом капитале
1 История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997.
С. 285.
2 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3951. Л. 349; Д. 3564. Л. 9.
3 Советская Сибирь. 1930. 4 февраля.
98
колхозов Сибирского края составила около 30 %, по мнению исто-
риков, реальная стоимость «кулацкого» имущества была почти в три
раза больше1.
Вместе с тем необходимость передать собственность репрессиро-
ванных крестьян, да и то после уплаты всех долгов «раскулаченного»
государству, в неделимый фонд колхозов и использовать его для раз-
вития производства, по-видимому, вступала в противоречие с урав-
нительными интересами тех групп крестьянства, которые проводили
«раскулачивание». С данным явлением местные власти столкнулись
еще осенью 1929 г. при проведении хлебозаготовок. В составленных
Сибкрайкомом в этот период информационных сводках регулярно
отмечались следующие настроения: «Наряду с поддержкой работы
по хлебозаготовкам беднота везде в той или другой форме ставит во-
прос о хлебе: опасается, что останется без хлеба (придется кланяться
кулаку) требует обеспечить ее хлебом». При этом бедняки опирались
на свой прошлогодний опыт: «Я вот прошлый год активно работал
по хлебозаготовкам, жал на кулаков и зажиточных, а вот нынче... как
свой хлеб вышел, так власть мне его не дала... пришлось идти к ку-
лаку, а он тоже не дает, и сидел я несколько дней без хлеба совсем
на одной картошке», - так аргументировал свой отказ участвовать в
хлебозаготовках крестьянин из Красноярского округа2. В резолюции
бюро Сибкрайкома от 15 февраля 1930 г., вынесенной по докладу о
ходе подготовки к посевной кампании, отмечался рост «потребитель-
ских» настроений среди колхозников, стремление использовать кол-
лективизированное и изъятое у «кулаков» имущество на свои нужды,
а не на развитие производства, и предлагалось для борьбы с этими
явлениями «провести во всех колхозах массовую разъяснительную
работу»-3.
Несмотря на указанные проблемы, главная ставка в кампании по
«раскулачиванию» делалась именно на батраков и бедняков: при-
зывы использовать эти слои деревни в борьбе с «кулаками» содер-
жались в 11,5 % всех «кулацких» публикаций. В передовой статье
«Правды» от 18 января 1930 г., посвященной деятельности батрацко-
бедняцких групп, особо подчеркивалось, что, организуя партийное
руководство ими, необходимо не допускать какой-либо регламента-
ции их активности. Очевидна цель подобных указаний: использо-
вать внутридеревенские, зачастую личные конфликты для решения
политических проблем, раскол крестьянского общества и разжига-
1 Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание... С. 118-120.
2 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3500. Л. 96,97,121.
3 Там же. Оп. 4. Д. 42. Л. 90-93.
99
ние вражды внутри него, возможность переложить ответственность
в случае неудач. Однако широкое распространение термина «под-
кулачник», который официально признавался политической, а не
социально-экономической категорией, свидетельствует о том, что
степень «классовой ненависти» в деревне была явно преувеличена
властью. По-видимому, наиболее восприимчивыми к разжиганию
вражды внутри крестьянского мира оказывались молодые люди, осо-
бенно попадавшие на некоторое время в другую среду, как, например,
красноармеец, чье письмо к вступившим в коммуну родителям опуб-
ликовала «Советская Сибирь»: «Я очень рад... что вы идете против
всей зарвавшейся кулацкой части деревни, не считаясь: родня он или
нет, а раз классом не подходящий, чуждый, - следовательно, своим
он считаться не может...»1
Среди других методов борьбы с «кулаком», которые предлагала
использовать «Советская Сибирь», нам бы хотелось выделить приме-
нение судебных мер и уголовных наказаний. По подсчетам исследо-
вателей, в первой половине 1930 г. было арестовано 140 тыс. чел., что
в 2,5-3 раза превышало норму, определенную постановлением ЦК
ВКП(б) от 30 января 1930 г. В Сибирском крае доля приговоренных
по ст. 58 УК РСФСР в общем количестве «кулаков», осужденных с
сентября 1929 г. по февраль 1930 г., составила 29 %2. В «Советской
Сибири» частота упоминания судебных мер и уголовного наказа-
ния в качестве метода борьбы с «кулаком» составила 8,8 %, достиг-
нув своего пика (15 %) в последней декаде января, то есть в период,
когда власть перешла к активным репрессиям против крестьянства.
Именно тогда в «Советской Сибири» были опубликованы разъясне-
ния краевого прокурора по поводу применения наказаний за «пре-
ступления, связанные с проведением сельскохозяйственной весенней
посевной кампанией и коллективизацией сельского хозяйства», дав-
шие в руки местных судебных органов оружие против недовольных
и несогласных с проводимой политикой. Он предлагал активно ис-
пользовать, помимо традиционно применявшихся против крестьян
статей 16, 61, 107 УК РСФСР, политическую 58-ю статью за анти-
колхозную пропаганду или агитацию, а также за «всякую деятель-
ность... направленную к срыву коллективной работы... выражается
ли эта деятельность в прямом вредительстве или в создании розни
колхозников, или вовлечении колхозников на путь антикоммунисти-
ческой деятельности»3. В марте частота упоминания данного метода
1 Советская Сибирь. 1930. 6 февраля.
2 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 19, 203.
3 Советская Сибирь. 1930. 26 января.
100
борьбы с «кулаком» уменьшилась до 5-7 %, хотя реальная динамика,
по-видимому, была обратной. Очевидно, что власть опасалась усиле-
ния паники, вызванной массовыми крестьянскими выступлениями в
марте 1930 г., косвенным подтверждением чему могла служить инфор-
мация об участившихся судебных процессах. Несомненно, что свою
роль в уменьшении количества упоминаний о применении судебных
мер к «кулакам» сыграла кампания по борьбе с «перегибами».
Хотелось бы остановиться еще на одном методе борьбы с «ку-
лаком», который популяризовала на своих страницах «Советская
Сибирь». Он не вошел отдельной строкой в таблицу, но факт его упо-
минания в региональной печати представляет несомненный интерес.
Речь идет об использовании армейских частей в антикрестьянской
кампании. 6 февраля 1930 г. «Советская Сибирь» вышла под аншла-
гом « С 24 февраля по 5 марта в частях СибВО организуется поход в де-
ревню под лозунгом - за коллективизацию, за усиление подготовки к
весеннему севу». Помимо этого газета сообщала, что красноармейцы-
отпускники обязались вовлечь в колхоз не менее 10 семей своей де-
ревни, тем самым «уходя с фронта вооруженной борьбы на фронт не
менее напряженный - фронт классовых боев с кулаками и спекулян-
тами». В подтверждение данной информации в этом же номере газеты
был опубликован соответствующий приказ командующего войсками
СибВО. Хотя в приказе говорилось об участии частей в сельхозра-
ботах и укреплении местных советов, очевидно, что их присутствие
в деревне должно было служить дополнительным аргументом при
«раскулачивании»: «Мы поставили... на колени бело-китайских на-
летчиков, а с 10-20 кулаками в каждой деревне... мы также справим-
ся», - заявляли, по информации «Советской Сибири», вернувшиеся
ранее в деревню бойцы Особой Дальневосточной армии1. По мнению
Н. А. Ивницкого, ни в одном из партийно-государственных докумен-
тов нет свидетельств об использовании армии в операции по «рас-
кулачиванию», и лишь опубликованные в документальном сборнике
«Трагедия советской деревни» директивы ОГПУ от 18 и 23 января
1930 г. впервые прямо указывают на использование войск ОГПУ и
РККА в операциях по «раскулачиванию». Данные директивы со-
держали приказ о размещении «войсковых сил» в районах «наибо-
лее опасных, где можно ожидать вспышек»2. Сообщения «Советской
Сибири» о готовящемся походе частей СибВО в деревню также мож-
но рассматривать как свидетельство их подготовки к подавлению
возможных крестьянских выступлений в Сибири.
1 Там же. 6 февраля.
2 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 16,135,137.
101
Таким образом, при освещении тематического блока «Борьба с
«кулаком»» центральная и местная печать отдавала предпочтение бо-
лее радикальным, жестким и жестоким методам борьбы. Так, секре-
тарь Средневолжского крайкома ВКП(б) М. М. Хатаевич еще в на-
чале февраля 1930 г. в письме на имя И. В. Сталина и В. М. Молотова
отмечал, что в развязывании «антикулацкой стихии» немалую роль
сыграла центральная печать, которая «в течение полутора-двух не-
дель призывала к раскулачиванию вне должной связи со сплошной
коллективизацией»1. Важной составляющей частью «антикулацкой»
кампании было создание образа «кулака» как непримиримого и не-
исправимого классового врага. Перейдем к анализу того, как изобра-
жался «кулак» в региональной прессе.
«Деятельность “кулака”». Выступая в конце января 1930 г. на со-
брании новосибирского партактива, секретарь Сибкрайкома ВКП(б)
Р. И. Эйхе так охарактеризовал «кулака»: «...это наиболее отчаянный,
наиболее ярый враг рабочего класса, враг середняка, враг бедняка»2.
Как для центральной, так и для региональной прессы подобные и еще
более сильные характеристики были не редкостью, особенно в пери-
од нагнетания атмосферы враждебности накануне массовых анти-
крестьянских репрессий, но необходимо проанализировать, чем же
конкретно был опасен «кулак» по мнению пропаганды. В таблице 3
представлена частота упоминания выделенных нами различных «ан-
тисоветских» действий «кулака» в процентном отношении к общему
количеству «кулацких» публикаций.
Количественный анализ выявил очевидное несоответствие между
образом непримиримого, чрезвычайно опасного «врага» и степенью
вреда от его действий. Те из них, которые должны были представлять
наибольшую угрозу для власти («вредительство» и террор), оказа-
лись в шестой и восьмой строках таблицы, тогда как менее опасные
(агитация и уничтожение своего имущества) вышли на первое и вто-
рое место. Преобладание данных видов «кулацкой» деятельности в
публикациях «Советской Сибири» является дополнительным аргу-
ментом в пользу сформулированного нами ранее тезиса о несоответ-
ствии «антикулацкой» пропагандистской кампании степени угрозы
«кулака». Данная особенность кампании проявлялась, кроме того,
в несоразмерности ответа властей действиям «кулака», что хорошо
прослеживается при сравнении данных таблиц 2 и 3, а также при ана-
лизе конкректных текстов, например лозунгов, составленных агит-
пропотделом Сибкрайкома к весенней сельскохозяйственной кампа-
1 Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание. С. 99, 100.
2 Советская Сибирь. 1930. 30 января.
102
нии: «Кулака, уничтожающего скот и семена, подстрекающего других
к уничтожению скота и семян, не только лишать земли, не только
конфисковать скот и орудия производства, но и передать суду»1.
Контент-анализ позволил обнаружить то, что более всего бес-
покоило власть в действиях самой независимой части крестьянства.
Результаты исследования позволяют говорить об остром противо-
стоянии официального влияния, пропаганды и авторитета тех, кого
власть считала своими врагами. Подтверждение своих выводов мы
находим в партийно-государственных документах данного периода:
в постановлении ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г. указывалось, что
«антикулацкие» мероприятия организуются «в целях решительно-
го подрыва влияния кулачества на отдельные прослойки бедняцко-
середняцкого крестьянства»2. Более откровенными были высказы-
вания местных руководителей. Например, заместитель председателя
Сибкрайисполкома Базовский, выступая на собрании новосибирско-
го партактива, заявил: «...мы имеем у себя... огромнейшее количество
извращений при проведении коллективизации и тем самым даем
огромнейшую пищу для кулака, который раздувает эти извращения,
моментально настраивает... середняка... если мы сейчас не изолируем
кулака... мы создадим величайшие трудности для работы местных ор-
ганизаций по коллективизации»3. Сводки ОГПУ за 1930 г. изобилуют
примерами «антисоветской» и антиколхозной агитации, исходившей
не только от «кулака», влияние которой не ограничивалось обычно
очерчиваемым пропагандой кругом: «середнячеством и отсталой ча-
стью бедноты»4.
Повышенное внимание региональной печати к теме уничтожения
имущества и разбазаривания скота «кулаками» (13,7 % всех «ку-
лацких» публикаций) определялось ролью, которую должно было
сыграть это имущество в становлении колхозов, а также угрожаю-
щими масштабами данного явления зимой - весной 1930 г. Однако,
как отмечалось в постановлении бюро Сибкрайкома от 15 февраля
1930 г. «О ходе подготовки к весенней сельскохозяйственной кам-
пании», эти явления были характерны не только для «кулацких»
хозяйств: «Тенденции скрытия семенных фондов и разбазаривания
средств производства (рабочего и продуктивного скота)... приобре-
ли массовый характер, захватив значительное большинство среднего
1 Там же. 5 февраля.
2 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 126.
3 ГАНО. Ф. П-18. Оп. 1.Д. 1480. Л. 41,42.
4 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 790-798.
103
Таблица 3
Изменение содержания тематического блока «Деятельность “кулака”» в газете «Советская Сибирь», январь - март 1930 г.
(ед. текста, % к общему количеству «кулацких» публикаций)
Название действий 01-10.01 11-20.01 21-31.01 01-10.02 11-20.02 21-28.02 01-10.03 11-20.03 21-31.03 Всего
ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. %
агитация 18 26,1 32 32,0 34 30,1 29 25,4 25 26,0 13 16,7 17 23,3 18 31,0 15 25,9 201 26,5
уничтожение и распродажа своего имущества 9 13,0 10 10,0 19 16,8 14 12,3 16 16,7 15 19,2 12 16,4 6 10,3 3 5,2 104 13,7
проникновение в органы власти, их подкуп 14 20,3 1 1,0 8 7,1 15 13,2 10 10,4 7 9,0 5 6,8 7 12,1 9 15,5 76 10,0
проникновение в колхоз 2 2,9 4 4,0 9 8,0 6 5,3 5 5,2 5 6,4 4 5,5 7 12,1 4 6,9 46 6,1
сопротивление вообще 2 2,9 4 4,0 9 8,0 7 6,1 9 9,4 5 6,4 7 9,6 2 3,4 1 1,7 46 6,1
«вредительство»* 6 8,7 2 2,0 9 8,0 6 5,3 7 7,3 4 5,1 2 2,7 3 5,2 2 3,4 41 5,4
отъезд, эмиграция 0 0 3 3,0 4 3,5 2 1,8 2 2,1 2 2,6 2 2,7 0 0 0 0 15 2,0
террор, вооруженное сопротивление 3 4,3 2 2,0 4 3.5 1 0,9 1 1,0 1 1,3 1 1,4 0 0 2 3,4 15 2,0
невыполнение государственных обязательств 1 1,4 3 3,0 5 4,4 2 1,8 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 11 1,4
проникновение в среду рабочих 2 2,9 1 1,0 1 0,9 1 0,9 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 5 0,7
другие 9 13,0 0 0 9 8,0 0 0 2 2,1 0 0 1 1,4 0 0 0 0 21 2,8
* Заметим, что зачастую под словом «вредительство» понимались не конкретные действия с целью нанесения ущерба государству или
колхозу, а «враждебная» позиция «кулака» в целом.
крестьянства и даже бедноты»1. Поэтому обращаясь к данной теме,
редакция «Советской Сибири» проявляла особый интерес к пробле-
ме «влияния кулацкой пропаганды» на уничтожение скота крестья-
нами в целом и даже колхозами: «Волне распродаж, поднятой кулац-
кой провокационной агитацией, - призывала газета, - немедленно
противопоставить разъяснительную работу, мобилизацию бедноты и
судебные репрессии к кулакам...»2 В газетных материалах информа-
ция о фактах уничтожения скота «кулаками» должна была играть мо-
билизующую роль. Она увязывалась с задачей выполнения колхоза-
ми плановых показателей подготовки к севу и обобществления скота,
и не столько посредством указания на уничтожаемое имущество как
на возможный источник для выполнения планов, сколько призывами
полностью обобществлять средства производства в ответ на «враж-
дебные» действия. В то же время рассказывая о фактах массовых
распродаж и убоя скота под влиянием «кулацкой» агитации, газета
невольно демонстрировала вдумчивому читателю высокую степень
влияния «кулаков» на крестьянство, заставляла задуматься о реаль-
ности жесткого классового противостояния внутри деревни.
Наличие в перечне зафиксированных «Советской Сибирью» «ан-
тисоветских» действий «кулака» пункта о попытках его проникнуть в
ряды рабочих свидетельствует о напряженной обстановке в городе в
этот период, а также об использовании пропагандой образа «кулака»
для объяснения проблем самого разного рода. Так, называя причины
срыва Дня индустриализации на одной из Анжерских шахт, газета
указывала на активные выступления недавно поступивших на работу
бывших «кулаков»3.
Столь значительное преобладание в публикациях региональной
печати сообщений о таких безобидных (по сравнению с террором и
вредительством) действиях «кулака», как агитация и уничтожение
собственного имущества, отчасти объясняется данной пропаганде
установкой на осторожное освещение его «антисоветской» деятель-
ности. По информации СПО ОГПУ «о формах и динамике классо-
вой борьбы в деревне в 1930 г.», за год в Сибири было зафиксировано
673 «массовых выступления» (около 90 % из них не были связаны
с применением насилия по отношению к представителям власти),
419 фактов распространения листовок, то есть 1024 случая, так или
иначе связанного с «кулацкой» агитацией, и 904 террористических
1 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 42. Л. 90-93.
2 Советская Сибирь. 1930. 9 января.
3 Советская Сибирь. 1930. 7 января.
105
акта1. Как видно, реальное соотношение между этими двумя видами
«антисоветской» деятельности «кулака» значительно отличалось от
представленного в газете: 201 против 56.
Партийно-государственные органы осуществляли контроль за
правильным, с их точки зрения, освещением фактов крестьянских
выступлений в печати. В упомянутой выше инструкции Главлита го-
ворилось: «Освещая в печати отдельные факты кулацких выступле-
ний, нельзя давать следующие сведения:
1) Данные о массовых выступлениях против Советской власти и
партии кулачества, если бы таковые где-либо имели место.
2) Сводные данные о количестве террористических актов кулаче-
ства... Отдельные факты публиковать можно.
3) Опубликовывая те или иные отдельные террористические
акты кулачества, нужно одновременно с этим тут же указывать
на те мероприятия.., которые проводятся в борьбе с кулацкими
выступлениями...
5) Все данные об убийствах кулаками партийных и советских ра-
ботников, мобилизованных на работу в деревню из центра, нужно со-
гласовывать с вышестоящими организациями ЛИТа...»2
Крестьянское сопротивление, резко усилившееся под влияни-
ем хлебозаготовок осенью 1929 г., вызвало в региональной печати
всплеск информации о фактах «кулацкого» террора. Это заставило
агитпропотдел Сибкрайкома направить в местные партийные коми-
теты директивы с требованием не допускать «помещения лозунгов
и статей, освещающих только сопротивление кулачества без парал-
лельного освещения успехов наступления рабочего класса, бедноты и
середняков на кулачество», чтобы «всем газетным материалам содей-
ствовать еще большей мобилизации активности батрачества, бедно-
ты и середняков в наступлении на кулачество»3. Как показал анализ
комплекта номеров «Советской Сибири» за январь - март 1930 г., эти
замечания были учтены редакцией краевой газеты. Однако в конце
февраля 1930 г. редактор Рубцовской окружной газеты «Степная
коммуна» был снят с должности за освещение событий таким обра-
зом, что создавалось впечатление, будто «наступает со всех сторон
кулак, что там, где колхоз, там плохо, там ничего не выходит»4, что
побудило агитпропотдел крайкома вновь обратить внимание руко-
водства местных изданий на данную проблему.
1 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 790-798.
2 История советской политической цензуры. С. 284, 285.
3 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3949. Л. 535.
4 Там же. Д. 3564. Л. 107, 108; Д. 3949. Л. 454-458; Д. 3951. Л. 365-366.
106
Как видно из представленных документов, центральные и местные
органы власти были обеспокоены возможным возникновением пани-
ки и распространением разговоров о крестьянском сопротивлении,
но в то же время саму информацию о фактах «кулацкого» террора и
вредительства рассматривали как одно из средств мобилизации об-
щества на борьбу с «кулаком». Мобилизующий эффект должен был
проявляться в формировании у колхозников желания лучше рабо-
тать, как призывала это сделать «Советская Сибирь»: «На агитацию
кулачества за разбазаривание скота ответим решительной работой по
обобществлению скота!»1, а также ненависти к зажиточным крестья-
нам и уверенности в их неисправимости. Примером подобного отно-
шения, распространявшегося на всех членов семьи «кулака», могут
служить вопросы, заданные участниками совещания районных акти-
вистов Томского округа председателю окрисполкома И. И. Рещикову
'и секретарю окружкома ВКП(б) И. С. Нусинову: «От кулака забрать
все его имущество, то куда его денешь и если его оставить в деревне
между пролетарским народом, то он будет мешать? Не могут ли ку-
лацкие семьи мешать нам колхозам, если они останутся на селе?»2
«Кулак» и другие «враги». В конце 1929 - начале 1930 г. кре-
стьянство не было единственной группой, которая подвергалась дав-
лению и репрессиям со стороны государства. «Правые оппортунисты»
и «левые фразеры», церковники, «буржуазная» интеллигенция, нэп-
маны, «бывшие», мировой империализм - таков неполный перечень
«врагов» советской власти в данный период. Их упоминание вместе с
«кулаками» в публикациях региональной печати было вызвано дву-
мя причинами. Во-первых, реализация политики раскрестьянивания
требовала одновременного наступления на другие относительно не-
зависимые общественные группы и институты. Во-вторых, - и в этом
проявлялся мобилизационный характер идеолого-пропагандистской
кампании - стремление использовать сформированные пропаган-
дой в общественном сознании агрессивные настроения для решения
задач, косвенно связанных с главным сюжетом кампании. В табли-
це 4 представлена частота упоминания в публикациях «Советской
Сибири» в январе - марте 1930 г. различных «враждебных» групп в
контексте «кулацкой» проблемы в процентном отношении к общему
количеству «кулацких» публикаций.
Как видно из таблицы, чаще всего вместе с «кулаком» упомина-
лись «правые», что не удивительно, поскольку сама политика на-
сильственной коллективизации и раскрестьянивания противоречила
1 Советская Сибирь. 1930. 5 февраля.
2 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3752. Л. 194; Оп. 2. Д. 468. Л. 16, 17.
107
представлениям так называемой правой оппозиции о путях развития
сельского хозяйства страны. Однако употребление термина «правые»
на страницах региональной печати было не однозначным. В первую
очередь им обозначался «правый уклон», то есть группа партийных
лидеров во главе с Н. И. Бухариным, М. П. Томским и А. И. Рыковым
и разделявшие их взгляды местные коммунисты, которые настаива-
ли на сохранении принципов нэпа в развитии сельского хозяйства и
сбалансированной по темпам и направлениям развития индустриа-
лизации. В таком случае речь в советской прессе, как правило, шла
о провале платформы «правой оппозиции»: «Правые оппортунисты
позорно провалились: колхозы бурно растут», - под таким красно-
речивым заголовком в «Советской Сибири» была опубликована
передовая статья «Правды»1. В статье И. В. Сталина «Год великого
перелома» излагались доказательства победы «генеральной линии»
над «правыми»: крестьяне, в том числе середняки, массово вступают
в колхоз, факты крестьянского недовольства связаны лишь с замед-
ленным темпом коллективизации, основной формой объединения на
практике стали колхозы, а не кооперативы, нажим на «кулачество»
вызвал не перебои с хлебом, а, напротив, перевыполнение плана
хлебозаготовок2.
Особое место в региональной печати занимала борьба с лозунгом
«правой оппозиции» о возможном вступлении «кулака» в колхоз
после изъятия у него средств эксплуатации (само изъятие рассматри-
валось как практическая мера, необходимая для создания материаль-
ной базы коллективизации), с попытками нивелировать «классовые
различия» между различными группами крестьянства. «Советская
Сибирь» неоднократно «разоблачала» «прокулацкую» деятель-
ность представителей «оппозиции» из числа местной партийно-
государственной и художественной элиты. Так, 24 ноября 1929 г.
редакция опубликовала статью «Бухаринский рупор в Сибири», об-
винявшую В. Д. Вегмана в том, что он в своей статье, посвященной
10-летию освобождения Сибири от Колчака и партизанскому движе-
нию, не разделил бывших красных партизан на бедняков, середняков
и «кулаков». По стилю и содержанию эти публикации были рассчи-
таны на образованных читателей, среди которых, по мнению власти,
было много убежденных сторонников «правых» взглядов. Однако,
как свидетельствуют материалы ОГПУ, партийно-государственные
органы недооценивали степень политической грамотности крестьян-
ства или, по крайней мере, сельской интеллигенции. В докладной
1 Советская Сибирь. 1929. 20 ноября.
2 Там же. 7 ноября.
108
Таблица 4
Изменение содержания тематического блока «“Кулак” и другие “враги”» в газете «Советская Сибирь», январь - март 1930 г.
(ед. текста, % к общему количеству «кулацких» публикаций)
Группы «врагов» 01-10.01 11-20.01 21-31.01 01-10.02 11-20.02 21-28.02 01-10.03 11-20.03 21-31.03 Всего
ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. %
«правая оппозиция» 2 2,9 9 9,0 13 11,5 9 7,9 8 8,3 9 11,5 5 6,8 13 22,4 19 32,8 87 11,5
служители православной церкви 0 0 2 2,0 7 6,2 15 13,2 14 14,6 5 6,4 8 11,0 7 12,1 3 5,2 61 8,0
внешние «враги» 0 0 0 0 0 0 7 6,1 5 5,2 5 6,4 6 8,2 5 8,6 3 5,2 31 4,1
«левая оппозиция» 0 0 1 1.0 3 2,7 2 1,8 0 0 0 0 1 1,4 8 13,8 15 25,9 30 4,0
нэпманы и мелкие городские частные собственники, «бывшие» (служащие и агенты полиции и жандармерии, крупные царские чины, офицеры и т. д.) 5 7,2 4 4,0 5 4,4 0 0 0 0 0 0 1 1,4 0 0 0 0 15 2,0
сектанты, баптисты 1 1,4 0 0 5 4,4 1 0,9 0 0 1 1,3 1 1,4 0 0 0 0 9 1,2
другие 1 1,4 1 1,0 1 0,9 0 0 0 0 1 1,3 1 1,4 0 0 0 0 5 0,7
записке СПО ОГПУ «О формах и динамике классовой борьбы в де-
ревне в 1930 г.» перечислены «наиболее характерные антисоветские
лозунги» из обнаруженных листовок, среди них были такие: «Да
здравствует правоуклонизация старого правительства», «Да здрав-
ствуют вожди крестьянства Бухарин, Рыков и Томский»1.
В конце 1929 г., когда в руководстве страны еще продолжалось об-
суждение планов коллективизации и ликвидации «кулачества», пре-
обладали газетные материалы, критиковавшие «правых» как оппози-
ционное течение внутри ВКП(б).
В январе - марте 1930 г. термин «правые» приобрел еще одно зна-
чение, преобладавшее в публикациях данного периода. Более точно
новое значение термина «правые» отражало характерное выражение
того времени: «проявление правого уклона, оппортунизма на прак-
тике». Таким способом определялись малейшие сомнения в пра-
вильности и успешности проводимой политики коллективизации и
«раскулачивания», проявления осторожности и попытки учитывать
объективные условия, сдерживание инициативы батрацко-бедняцких
масс при «раскулачивании» (читай: мародерства и сведения личных
счетов), неумение найти «кулаков», - словом, «всякие попытки пра-
вых уклонистов, пытающихся обойти раскулачивание, говорящих о
“человеческих чувствах” к кулаку»2. Очевидно, что под такое опреде-
ление «правого уклона», а тем более под обвинение в примиренчестве
к нему могло быть подведено большое количество людей. Данное
определение имело огромное практическое значение и должно было
мобилизовать и тех, кто составлял планы по «раскулачиванию», и
тех, кто реализовывал их на местах, к самым радикальным действи-
ям и обеспечить успех государства в противостоянии крестьянству.
Поэтому в постановлении бюро Сибкрайкома ВКП(б) от 2 февраля
1930 г. «О мерах к выполнению решений ЦК ВКП(б) о темпах кол-
лективизации и ликвидации кулака, как класса» говорилось о необ-
ходимости вести «систематическую, непримиримую борьбу с прояв-
лениями правооппортунистического уклона, являющегося главной
опасностью»3. И краевая газета «Советская Сибирь», как показыва-
ют результаты контент-анализа, была одним из инструментов в этой
борьбе.
Показатель частоты упоминания «правых» как врагов в контек-
сте «кулацкой» проблемы достиг максимальной величины в двух по-
следних декадах марта, то есть после объявления кампании о борьбе
1 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 790, 791.
2 Советская Сибирь. 1930. 1 марта.
3 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 42. Л. 67, 68.
110
с «допущенными перегибами». Данный показатель превысил даже
резко возросшее в этот период количество публикаций, в которых во
враждебной деятельности обвинялись те, кто, по официальной вер-
сии, был причиной «перегибов» - «левые фразеры» (13,8 и 25,9 %
при среднем показателе за три месяца 4 %). Более снисходительное
отношение власти к «левым» проявлялось и в используемой лексике
(«правая опасность», но «левые загибы»), и в постоянном подчерки-
вании того, что самым опасным из двух «антипартийных уклонов»
остается «правый оппортунизм». Одним из наиболее серьезных и ча-
сто предъявляемых обвинений «левым» было указание на то, что их
радикализм в осуществлении коллективизации и «раскрестьянива-
ния» является «объективным» пособничеством «правым». Подобное
обвинение прозвучало из самых высоких уст: «Не ясно ли, что ав-
торы этих искривлений, мнящие себя “левыми” на самом деле льют
воду на мельницу правого оппортунизма!», - такой вывод сделал
И. В. Сталин в своей статье «Головокружение от успехов»1.
Очевидно, что партийно-государственное руководство опасалось
возможного истолкования мартовского «отступления» как доказа-
тельства правильности аргументов Н. И. Бухарина и др. Угрожая
местным властям обвинениями в причастности к «правому укло-
ну», оно пыталось предупредить неизбежный массовый выход кре-
стьян из колхозов и ослабление репрессий против наиболее актив-
ных групп крестьянства. Например, в постановлении Сибкрайкома
ВКП(б) от 1 апреля 1930 г. предлагалось «еще более усилить борьбу
с правооппортунистическими элементами, отражающими кулацкую
идеологию и пытающимися тащить партию назад к индивидуальным
формам сельского хозяйства, опорачивая генеральную линию партии
на сплошную коллективизацию сельского хозяйства, ликвидацию
кулачества, как класса и недопуск его (кулачества) в колхозы, как,
якобы, ошибочную»2.
Гораздо жестче и прямолинейнее звучали призывы и лозунги, пу-
бликуемые во второй половине марта: «...партия также быстро пере-
ломит хребет всем, кто попытается использовать эти ошибки для
борьбы против коллективизации и против ликвидации кулачества...
партия беспощадно ударит по рукам правых оппортунистов, если
только они попробуют использовать отдельные ошибки для защиты
своих окончательно обанкротившихся взглядов»3. Данная особен-
ность в изображении в печати «левых» и «правых» в период борьбы
1 Правда. 1930. 2 марта.
2 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 43. Л. 3, 4.
3 Советская Сибирь. 1930. 14 марта.
111
с перегибами, выявленная благодаря контент-анализу, является до-
полнительным аргументом в пользу выводов историков об ограни-
ченном, кратковременном и вынужденном характере мартовского
«отступления ».
Как показали результаты контент-анализа, мартовская кампания
по борьбе с «перегибами» означала не ослабление борьбы с «правы-
ми» в печати, а напротив ее усиление. Однако бюро Сибкрайкома она
показалась недостаточной и 29 мая 1930 г. была вынесена резолюция
по докладу «О работе редакции газеты “Советская Сибирь”», в кото-
рой отмечалось, что «при правильном курсе газеты на решительную
борьбу с антисередняцкими перегибами, газета одно время несколь-
ко ослабила огонь по практическим проявлениям правого уклона.
Крайком констатирует, что этот недостаток в дальнейшей практи-
ческой работе газеты был изжит»1. Данная резолюция иллюстриру-
ет непростую ситуацию, в которой не раз в ходе антикрестьянской
идеолого-пропагандистской кампании оказывались средства массо-
вой информации, вынужденные предугадывать следующее измене-
ние в политике.
Как одну из составляющих частей «антикулацкой» идеолого-
пропагандистской кампании начала 1930 г. следует рассматривать
и антирелигиозную пропаганду. Ее активизация была связана как с
реальными фактами сопротивления церкви и других религиозных
объединений коллективизации и «раскулачиванию», так и с необхо-
димостью подорвать традиционную религиозно-мировоззренческую
опору крестьян. В 8 % всех «кулацких» публикаций как враждебная
сила упоминаются православная религия и церковь, еще в 1,2 % пу-
бликаций - различные секты, также, по версии пропаганды, высту-
павшие с враждебных советской власти позиций. Большая часть этих
публикаций содержала информацию о методах борьбы с религией.
По-видимому, пресса предпочитала особенно не распространяться о
значительном влиянии церкви и религии в целом на крестьянство,
ограничиваясь общими фразами о сопротивлении «кулаков и попов»
коллективизации и советской власти.
Документы партийно-государственных органов более откро-
венно свидетельствуют о реальном авторитете церкви в деревне и о
стремлении власти свести его на нет. В постановление ЦК ВКП(б)
от 30 января 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хо-
зяйств в районах сплошной коллективизации» был включен пункт о
необходимости «срочно пересмотреть законодательство о религиоз-
1 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 43. Л. 90.
112
ных объединениях в духе полного исключения какой бы то ни было
возможности превращения руководящих органов этих объединений...
в опорные пункты кулачества, лишенчества и вообще антисоветских
элементов»1. Подобное решение было принято бюро Сибкрайкома
ВКП(б) 2 февраля 1930 г.2 В составленных ОГПУ и другими органи-
зациями информационных сводках как общесоюзного, так и регио-
нального масштаба приводятся конкретные примеры роли религии
в сопротивлении крестьян коллективизации. Согласно докладной
записке СПО ОГПУ «О формах и динамике классовой борьбы в де-
ревне в 1930 г.» количество выступлений «на религиозной почве»
увеличилось с 307 в 1929 г. до 1 487 в 1930 г.3 В информационной
сводке Сибирского краевого совета Союза воинствующих безбож-
ников (СВБ) от 12 марта 1930 г., направленной в Сибкрайком, рас-
сказывается об усилении агитации «церковников и руководителей
сектантов, вместе с кулачеством» в связи с проведением коллективи-
зации. В большинстве случаев, приводимых в сводке, агитация была
связана с распространением слухов «об антихристе, о его слугах и пе-
чати, которую накладывают колхозникам». При этом имелась в виду
процедура записи и регистрации колхозников, то есть использовался
традиционный для православной церкви (еще с попытки золотоор-
дынских властей провести в XIII в. перепись русского населения)
метод. В документе отмечены единичные случаи отказа священников
от сана и попытки их вступления в коммуну, добровольной сдачи ко-
локолов, которые составители сводки оценивают как один из методов
работы «религиозников» в изменившихся условиях. О религиозности
крестьян свидетельствуют приведенные в сводке факты: Индерский
райком ВКП(б) (Новосибирский округ) отказался принять инструк-
тора по антирелигиозной работе из опасения, что активная работа в
этом направлении может сорвать хлебо- и мясозаготовки: «если ты
скажешь, что ты безбожник, то тебе ни хлеба, ни мяса не дадут»; а в
Бийском округе 50 женщин подали заявление о выходе из коммуны
после надругательства комсомольцев села над ризами4.
Судя по публикациям «Советской Сибири», основной формой
борьбы с религией в данный период было закрытие церквей и снятие
колоколов по решению сельских собраний. Реально в большинстве
случаев такие решения либо отсутствовали вовсе, либо принимались
1 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 130.
2 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 42. Л. 76.
3 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 790.
4 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3500. Л. 146-152.
113
под нажимом и угрозами, о чем свидетельствуют документы агитпроп-
отдела Сибкрайкома ВКП(б). В своей директиве агитпропотделам
окружкомов партии от 20 марта 1930 г. крайком отмечал как недоста-
ток следующее: «Приступая к организации колхоза, многие работни-
ки на местах прежде всего пытаются закрывать церкви, без соответ-
ствующего развертывания массовой антирелигиозной пропаганды»1.
Однако эти действия местных властей нельзя считать произволом,
поскольку решение об издании директивы, упрощающей процедуру
закрытия церквей и молитвенных домов, было зафиксировано в по-
становлении ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких
хозяйств в районах сплошной коллективизации»2, что, впрочем, не
помешало И. В. Сталину в статье «Головокружение от успехов» рас-
критиковать те местные власти, «которые дело организации артели
начинают со снятия колоколов»: «Снять колокола - подумаешь, какая
революционность!»3 В данном случае проявилась обычная практика
взаимоотношений центральных и местных властей, с одной стороны,
жесткие требования и контрольные цифры, выполнение которых воз-
можно лишь с применением давления и насилия, а с другой - преду-
преждения о недопущении администрирования и нажима.
Партийные органы старались использовать в антирелигиозной
борьбе организованный властью внутрицерковный раскол: в дирек-
тиве агитпропотдела Сибкрайкома ВКП(б) местным комитетам от
16 января 1930 г. отмечалось, что многие местные парторганизации
закрывали по преимуществу обновленческие церкви, идя при этом
«по линии наименьшего сопротивления, так как церковное обновлен-
чество сейчас переживает тяжелый кризис». Сибкрайком предлагал
«...основной удар направить на тихоновское течение, как наиболее
крупное и держащее под своим влиянием значительное большинство
верующих масс»4. Отдельное внимание уделялось борьбе с сектанта-
ми. Вероятно, в них власть видела соперника в борьбе за тех, кто по
какой-либо причине отошел от православной церкви, а также опаса-
лась усиления их влияния в связи с тем, что многие из них старались
оказать личную, в том числе и материальную помощь верующим. Так,
в «Советской Сибири» приводились факты того, как «подкулачники-
баптисты», оказывая помощь беднякам якобы за счет кресткомов,
1 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 4023. Л. 8.
2 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 130.
3 Правда. 1930. 2 марта.
4 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 4023. Л. 30.
114
вовлекали их в свои общины1. Сообщения о подобных случаях содер-
жались в информационной сводке Сибкрайсовета Союза воинствую-
щих безбожников2.
В целом освещение тематического блока «“Кулак” и другие “вра-
ги”» в «Советской Сибири» в январе - марте 1930 г. имело следующие
особенности: 1) в контексте «кулацкой» темы упоминались практи-
чески все группы, вызывавшие недовольство власти в данный пери-
од; 2) преобладали материалы, посвященные борьбе с ними, тогда
как информация о противодействии представителей «враждебных»
групп в большинстве случаев носила неконкретный, декларацион-
ный характер. Эти особенности свидетельствуют о мобилизационной
направленности анти крестьяне кой идеолого-пропагандистской кам-
пании начала 1930 г.
«Кулак» и деятельность различных органов и структур. В рам-
ках антикрестьянской кампании начала 1930 г. нелестную оценку
на страницах печати получил ряд структур и организаций, не при-
численных пропагандой к представителям «враждебных» групп,
но от позиции и деятельности которых, по мнению власти, зависел
успех проводимой политики коллективизации и «раскулачивания».
Поэтому анализ степени внимания пропаганды к тем или иным госу-
дарственным, кооперативным и прочим структурам в контексте «ку-
лацкой» проблемы представляется немаловажным для понимания
особенностей антикрестьянской кампании 1930 г. (табл. 5).
Чаще всего (в трети всех «кулацких» публикаций) подвергалась
критике деятельность местных органов власти, прежде всего советов
как выборных органов. Начавшаяся в январе 1930 г. кампания по ча-
стичным перевыборам и довыборам сельских и районных советов на
первый взгляд мало отличалась от подобных кампаний, регулярно
проходивших в 1920-е гг. На ее экстраординарность указывают вы-
борочный характер объявленных перевыборов и ее непосредственная
связь с проводимой в деревне политикой раскрестьянивания. В по-
становлении Президиума ЦИК СССР от 25 января 1930 г. «О новых
задачах советов в связи с широко развернувшейся коллективизаци-
ей в деревне» говорилось о «необходимости произвести перевыборы
сельсоветов, проявивших свою неспособность руководить колхозным
движением»3. 30 января 1930 г. Президиум ЦИК СССР издал новое
постановление, которое определяло порядок перевыборов. Согласно
1 Советская Сибирь. 1930. 3 января.
2 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3500. Л. 148,149.
3 Свод законов СССР (СЗ СССР). 1930. № 7. Ст. 85; Советская Снбнрь. 1930.
28 января.
115
постановлению, в районах сплошной коллективизации перевыборам
подлежали все сельсоветы, предлагалось также провести частичные
перевыборы райисполкомов, «не обеспечивающих достаточного ру-
ководства сельскими советами, не развернувших работы по коллекти-
визации сельского хозяйства и по улучшению обслуживания колхоз-
ного населения»1. Политические цели выборной кампании открыто
декларировались в печати. Вот лишь некоторые из январских лозун-
гов «Советской Сибири»: «Нам нужен низовой советский аппарат,
вполне способный руководить социалистическим переустройством
деревни!», «Немедленно очистить местные организации от тех... кто
еще не воспитал в себе классовую ненависть к кулаку!»2 В итоге в
Западной Сибири был обновлен состав 40 % всех сельсоветов3.
Освещение кампании по перевыборам в региональной печати
регулировалось директивами агитпропотдела Сибкрайкома, сви-
детельствующими об особом внимании партийного руководства к
данному вопросу. В связи с тем, что «предстоящая кампания будет
происходить в условиях обострения классовой борьбы», директивы
предлагали редакциям газет выделить ответственного за освеще-
ние данного вопроса, провести инструктаж селькоров и редакторов
стенных газет4. В мартовской директиве агитпропотдел констатиро-
вал, что одна из причин допущенных в ходе перевыборной кампании
«искривлений классовой линии» (организация комбедов, ревкомов
и т. д.) - «преступно халатное» отношение газет к ее освещению.
Редакция «Советской Сибири» в ходе кампании сделала акцент на
разъяснении читателям того, в чем заключались недостатки в рабо-
те местных советов. Помимо ожидаемых обвинений в «засоренности
классового состава» «подкулачниками» и «кулацкими агентами» (те,
кто по своему социально-экономическому статусу могли быть при-
числены к «кулакам», были лишены избирательных прав и не могли
входить в состав местных советов) весьма популярными были упреки
в «отлынивании» от проводимых в деревне мероприятий, в попыт-
ках сдерживать «инициативу» масс директивами, в неумении найти
«кулаков». Невыполнение планов коллективизации приравнивалось
к «кулацкому вредительству». Все эти обвинения были направлены
на активизацию деятельности местных органов власти в проведе-
нии «раскулачивания» и нажиме на крестьян при вовлечении их в
колхозы.
1 Известия. 1930.1 февраля.
2 Советская Сибирь. 1930. 3,29 января.
3 Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание. С. 77.
4 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3949. Л. 369, 370,485.
116
Таблица 5
Изменение содержания тематического блока «“Кулак” н деятельность различных органов н структур» в газете «Советская Сибирь»,
январь - март 1930 г. (ед. текста, % к общему количеству «кулацких» публикаций)
Название органов и организаций 01-10.01 11-20.01 21-31.01 01-10.02 11-20.02 21-28.02 01-10.03 11-20.03 21-31.03 Всего
ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. %
местные власти 28 40,6 17 17,0 35 31,0 32 28,1 27 28,1 21 26,9 10 13,7 30 51,7 20 34,5 220 29,0
судебные органы 0 0 2 2,0 4 3,5 1 0,9 1 1,0 3 3,8 0 0 4 6.9 5 8,6 20 2,6
кредитно-финансовые организации 1 1,4 8 8,0 6 5,3 1 0,9 0 0 1 1,3 0 0 1 1,7 0 0 18 2,4
кооперативные орга- низации 2 2,9 6 6,0 4 3,5 3 2,6 1 1,0 0 0 0 0 0 0 0 0 16 2,1
агрономические, землеустроительные, ветеринарные организации 0 0 1 1,0 6 5,3 2 1,8 1 1,0 0 0 0 0 1 1,7 0 0 И 1,4
другие 0 0 3 3,0 4 3,5 2 1,8 0 0 1 1,3 0 0 2 3,4 1 1,7 13 1,7
Как известно, это обстоятельство не помешало руководству стра-
ны в марте 1930 г. объявить «низовых работников» главными винов-
никами в допущенных «перегибах». Результаты контент-анализа со
всей очевидностью подтверждают данный факт: во второй и третьей
декадах марта 1930 г. в «Советской Сибири» значительно возрос-
ло количество «кулацких» публикаций, в которых критиковалась
деятельность местных властей. При этом чрезмерная активность по-
следних в реализации политики раскрестьянивания традиционно
признавалась вольным или невольным пособничеством «кулаку» и
«правой оппозиции»: «Не в меру усердные «администраторы» свои-
ми действиями... прямо помогали кулаку. Недаром зарегистрирова-
ны случаи, когда местные работники совершали те или другие голо-
вотяпские действия по прямому наущению кулака», - писала в своей
передовой статье «Правда»1, а «Советская Сибирь» иллюстрировала
эти положения конкретными примерами притеснения бедняков и
середняков, соседствовавшими с «примиренческим» отношением к
«кулаку»2.
Следующая особенность перевыборной кампании зимы - весны
1930 г., зачастую остающаяся незамеченной историками, но весьма
важная, хорошо прослеживается по газетным материалам. Как и всег-
да, в ходе кампании критическая составляющая сочеталась с линией
по укреплению власти сельсоветов, но в данном случае последняя не
ограничивалась общими декларациями и призывами. Импульс для
обсуждения на страницах центральной и региональной печати вопро-
сов, связанных с деятельностью советов, дало проходившее в середи-
не января 1930 г. совещание при ЦК ВКП(б) по проблемам советско-
го строительства. Одним из главных обсуждавшихся на нем вопросов
стала оценка спровоцированных высокими темпами насильственной
коллективизации предложений о ликвидации сельсоветов и передаче
их функций правлениям колхозов и коммун. В том случае, когда эти
предложения исходили из крестьянской среды (из кругов, поддержи-
вающих власть), их следует рассматривать как проявления традицио-
нализма и общинных настроений, как желание решать свои проблемы
крестьянским (колхозным) миром. Исходившие из партийной среды
подобные предложения можно расценивать как проявление крайне
левых взглядов, поскольку в отказе от сельсоветов они видели путь
к отмиранию государства, а значит, к коммунизму. Несмотря на ло-
яльный по отношению к власти характер подобных предложений, в
центральной и региональной печати была организована интенсивная
1 Правда. 1930. 21 марта.
2 Советская Сибирь. 1930. 14, 16, 26 марта.
118
атака на «умников, додумавшихся до такого гениального открытия,
что создание районов сплошной коллективизации сделает излишним
существование органов советской власти... откроет эру отмирания со-
ветского государства»1. Напечатанная в «Советской Сибири» 24 ян-
варя 1930 г. передовая статья «Правды» требовала вести борьбу даже
с дискуссиями на эту тему, главную опасность которых редакция ви-
дела в возможном ослаблении диктатуры пролетариата, в возрожде-
нии лозунга «Советы без коммунистов!» Здесь же были подытожены
прозвучавшие на партсовещании и предложения о функциях сельсо-
ветов в новых условиях, закрепленные в постановлении Президиума
ЦИК от 28 января 1930 г.: «распоряжение землей, являющейся соб-
ственностью пролетарского государства», влияние на планирование
в колхозах, ходатайство перед вышестоящими органами о выделении
кредитов, семенных ссуд и др.2 Такое понимание роли советов со всей
очевидностью обнаруживает противоречия, существовавшие между
крестьянскими представлениями о колхозе как об объединении на-
делов, которые они считали фактически своей собственностью, и
желанием власти превратить колхозы почти в государственные пред-
приятия с установлением жесткого контроля над ними со стороны
органов пролетарской диктатуры.
Таким образом, перевыборная кампания 1930 г., сопровождав-
шаяся мощной пропагандистской поддержкой в центральной и ре-
гиональной прессе и существенно отличавшаяся от предыдущих
кампаний, оценивается нами как подготовка власти к серьезному
противостоянию в деревне. Критическая составляющая кампании
давала власти возможность для маневра в случае неудач (эти возмож-
ности и были использованы во время мартовского «отступления») и
позволяла направить возникавший в крестьянской среде негативный
потенциал против «отдельных низовых работников», не перенося его
на систему в целом. Организованные в январе - феврале 1930 г. пере-
выборы советов позволили также несколько расширить ряды «кула-
ков» за счет пересмотра списков «лишенцев». В феврале агитпропот-
дел Сибкрайкома подготовил директиву для газет края по освещению
перевыборной кампании, в которой редакциям предлагалось органи-
зовать рабкоровские и селькоровские «налеты на избиркомы с целью
проверки их классового состава, привлечь общественность к обсуж-
дению и пополнению списков лишенцев»3.
1 Там же. 17 января.
2 Там же. 24 января.
3 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3949. Л. 369,370.
119
Критика деятельности судебных органов в контексте «кулацкой»
проблемы на страницах «Советской Сибири» была направлена в пер-
вую очередь против тех, кто пытался руководствоваться «формаль-
ными требованиями закона», поскольку, как было сформулировано
в передовой статье газеты от 8 февраля 1930 г. «Органы юстиции и
посевная», «бешеное сопротивление кулачества» в период хлебозаго-
товок заставило их использовать меры, «совершенно несовместимые
со строгим соблюдением этих требований». Эта статья была опубли-
кована вскоре после утверждения пленумом Сибирского краевого
суда секретного директивного письма крайсуда и краевого прокурора
окружным судам и прокурорам о задачах судебных органов в связи
с коллективизацией и повторяла основные установки данного пись-
ма. Требуя от судебных органов «быстроты и суровости репрессий»
по всем «кулацким» антисоветским действиям, авторы директивы
заключали: «Проведение задач, связанных с колхозным строитель-
ством, и в связи с этим ликвидации кулачества как класса является
генеральной проверкой классовой выдержанности и стойкости су-
дебных органов как боевых органов диктатуры пролетариата»1.
Однако судебные органы, по мнению властей, должны были обе-
спечить не только жесткость и оперативность репрессий, соблюдение
классового подхода, но и «воспитание» крестьян. В качестве отри-
цательного примера «Советская Сибирь» приводила факты, когда
судебные процессы над «кулаками» организовались не по месту со-
вершения «преступления», а в районных центрах, что, по мнению га-
зеты, придавало им «кабинетный характер»2. На этот же недостаток в
работе местных органов юстиции указывалось в директивном письме
Верховного Суда РСФСР от 18 марта 1930 г., посвященном допущен-
ным подчиненными «перегибам». В нем четко определен мобилиза-
ционный характер репрессий против наиболее авторитетной части
крестьянства: «...помогать классовому расслоению деревни, воспи-
тывать основную массу крестьянства и на конкретных примерах до-
казывать ей, что кулацко-торгашеская часть крестьянства является
заклятым ее врагом, с которым должно бороться беспощадно»3.
Наиболее часто упоминаемые на страницах «Советской Сибири»
в контексте «кулацкой» проблемы местные власти и судебные орга-
ны являлись структурами, реализовывавшими политику раскрестья-
нивания на местах. Другие же организации (кредитно-финансовые,
кооперативные, агрономические, землеустроительные, ветеринар-
1 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 177-182.
2 Советская Сибирь. 1930. 15 февраля.
3 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 312,313.
120
ные) относились к тем, от которых требовалось перестроить свою
деятельность в связи с переходом от индивидуального крестьянского
хозяйства к коллективному, и на это, главным образом, была направ-
лена критика региональной печати.
Кооперативные организации разных видов вызывали недоволь-
ство у власти, очевидно, по причине того, что в них крестьяне могли
видеть альтернативу навязываемым колхозам. Летом - осенью 1929 г.
товарищества по совместной обработке земли (тоз) были преоблада-
ющей формой объединения крестьян, тогда как государство делало
ставку на сельхозартели (колхозы) и коммуны. После ноябрьского
(1929 г.) Пленума ЦК ВКП(б) государство, реализуя свои приоритеты
в кооперации, начало перестройку колхозно-кооперативной системы,
в результате которой в ряде регионов страны, в том числе в Сибири,
союзы сельскохозяйственной кооперации были вовсе упразднены и
заменены колхозсоюзами1. В опубликованном в «Советской Сибири»
постановлении ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. «О темпе коллекти-
визации и мерах помощи государства колхозному строительству»
тозы, где сохранялась частная собственность на средства производ-
ства, противопоставлялись сельхозартелям, которые, по версии ЦК
ВКП(б), выдвигали «опыт сплошной коллективизации... в качестве
наиболее распространенной формы колхозов»2. Можно предполо-
жить, что под категорию разоблачаемых в региональной печати в
период «антикулацкой» кампании 1930 г. «лжеколхозов» попадали в
том числе и тозы как имевшие в качестве приоритета материальные
интересы своих членов, а не государства.
Предъявляемые «Советской Сибирью» обвинения организациям
потребительской и кредитно-финансовой кооперации были также
связаны с желанием государства изъять ее средства в свою пользу,
либо направить их на обеспечение колхозов. Так, в конце января
1930 г. в газете была опубликована статья под красноречивым назва-
нием «Не расточать капиталов кооперации!», в которой говорилось о
необходимости направить 600 млн руб. из системы потребительской
кооперации на нужды индустриализации3. От ветеринарных, агроно-
мических, землеустроительных организаций газета требовала пере-
строить работу так, чтобы она соответствовала интересам колхозов.
На существование проблемы «перевоспитания спецов» (в данном
случае имелись в виду специалисты сельского хозяйства) в связи с
коллективизацией обратил внимание В. М. Молотов. Выступая на
1 Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание. С. И, 26.
2 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 86; Советская Сибирь. 1930.7 января.
3 Советская Сибирь. 1930.30 января.
121
совещании представителей потребляющих районов РСФСР в ЦК
ВКП(б) 21 февраля 1930 г., он заявил: «...среди агрономов, землеме-
ров очень много эсеров и тому подобных элементов. Нужно отсорти-
ровать, кое-кого арестовать, а кое-кого и обучить, чтобы они поняли,
как надо в крупном хозяйстве работать, какие дать указания»1.
Таким образом, анализ представленных в региональной печати
материалов позволяет сделать вывод о том, что «антикулацкая» идео-
логическая кампания зимы - весны 1930 г. была направлена также
против всех негосударственных, неколхозных структур, обслуживав-
ших сельское хозяйство. Тем самым обнаруживаются истинные цели
кампании: фактическое огосударствление сельского хозяйства и соз-
дание системы государственной эксплуатации крестьянства.
«Борьба с “перегибами”». Один из пунктов постановления ЦК
ВКП(б) от 10 марта 1930 г. о борьбе с искривлениями партийной ли-
нии в колхозном движении, которое не подлежало опубликованию в
печати, гласил: «Обязать редакцию “Правды”... усвоить соответствую-
щий тон, освещать задачи партии в колхозном движении в соответ-
ствии с настоящими директивами и систематически разоблачать
искривления партийной линии»2 3. Представленные в таблице 1 дан-
ные о динамике соотношения разных тематических блоков по дека-
дам показывают, что региональная печать вслед за «Правдой» выпол-
нила это указание: доля блока «Борьба с “перегибами”» увеличилась
с 1-3 % в январе - феврале до 23 % в марте, достигнув максимального
значения (33,7 %) во второй его декаде. В таблице 6 представлено ко-
личество публикаций «Советской Сибири» за январь - март 1930 г.,
в которых упоминались допущенные в ходе антикрестьянской кам-
пании «перегибы».
Как видно, кампания по борьбе с «перегибами» коснулась прежде
всего тех действий, которые вызывали недовольство в самых широ-
ких крестьянских слоях, и в малой степени предполагала коррек-
цию собственно «антикулацких» мероприятий, что соответствовало
основным положениям партийно-государственных документов. Так,
упомянутое выше постановление ЦК ВКП(б) от 10 марта 1930 г. кон-
центрировало внимание местных комитетов партии на случаях нажи-
ма на крестьян, «раскулачивания» середняков, обобществления мел-
кого скота, жилых построек и т. дА Однако на страницы «Советской
Сибири» совсем не попали часто отмечавшиеся в информационных
сводках ОГПУ и партийных документах случаи высылки крестьян
1 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 218.
2 Там же. С. 305.
3 Там же. С. 305.
122
без необходимого количества продовольствия, одежды, неподготов-
ленность мест спецпоселения. Вероятно, по мнению организаторов
кампании, подобная информация могла способствовать формирова-
нию чувства жалости к «раскулаченным», что не соответствовало бы
целям кампании.
Содержание представлявших данный тематический блок публи-
каций соответствовало основным положениям статьи И. В. Сталина
«Головокружение от успехов», а именно: оценка итогов первого этапа
коллективизации как положительных, достигнутых по преимуще-
ству путем добровольного вступления крестьян в колхоз; переклады-
вания всей вины за осложнение ситуации на местные органы влас-
ти. Развивая последний тезис, «Советская Сибирь» помимо вполне
логичных рассуждений о том, что «кулак» использовал «перегибы»
как материал для антисоветской агитации, все чаще прибегала к
более парадоксальным. Оказывается, зачастую притеснения бед-
няков и середняков сопровождались покровительством по отноше-
нию к «кулаку» или даже совершались по его прямому наущению1.
Продолжавшиеся, несмотря на некоторую корректировку политики,
массовые крестьянские выступления нашли свое отражение в усиле-
нии «антикулацкой» составляющей кампании по борьбе с «переги-
бами» во второй половине марта. Так, вынесенные в аншлаг номера
лозунги из перепечатанной «Советской Сибирью» передовой статьи
«Правды» требовали в районах сплошной коллективизации довести
до конца «работу по ликвидации кулачества как класса», а вне таких
районов - «попытки антисоветской политической активности кула-
чества... решительно пресечь в корне»2 3.
Кратковременное мартовское «отступление» в антикрестьянских
репрессиях вызвало у организаторов кампании некоторую растерян-
ность, особенно на местах. Доказательством этого служат направлен-
ные из округов в Сибкрайком телеграммы с просьбой подтвердить
согласие на публикацию известной сталинской статьи и последовав-
шего за ней постановления ЦК ВКП(б) от 14 марта 1930 г.3, в поста-
новлении бюро Сибкрайкома от 1 апреля 1930 г. отмечены случаи
задержки тиража и закрытия соответствующих номеров газет в ряде
районов края4. Информационная сводка Сибкрайкома по состоянию
на 29 марта 1930 г. сообщала о своеобразном понимании редакци-
ей Барабинской окружной газеты «Коммуна» названия сталинской
1 Советская Сибирь. 1930. 14,16, 24 марта и др.
2 Там же. 26 марта.
3 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3951. Л. 465.
4 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 43. Л. 3.
123
124
Изменение содержания тематического блока «Борьба с “перегибами”» в газете «Советская Сибирь»,
январь - март 1930 г. (ед. текста, % к общему количеству «кулацких» публикаций)
Таблица 6
Виды «перегибов» 01-10.01 11-20.01 21-31.01 01-10.02 11-20.02 21-28.02 01-10.03 11-20.03 21-31.03 Всего
ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. % ед. %
насильственная коллективизация 0 0 0 0 3 2,7 4 3,5 0 0 0 0 6 8,2 24 41,4 20 34,5 57 7,5
применение «антикулацких» мер к беднякам и середнякам 5 7,2 2 2,0 1 0,9 2 1,8 1 1,0 1 1,3 1 1,4 20 34,5 14 24,1 47 6,2
«голое раскулачивание»* 0 0 0 0 0 0 1 0,9 5 5,2 0 0 4 5,5 16 27,6 8 13,8 34 4,5
насаждение коммун в качестве единственно возможной формы коллективизациии 0 0 0 0 1 0,9 0 0 0 0 0 0 2 2,7 14 24,1 14 24,1 31 4,1
невнимание к национальным особенностям 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 3 4,1 12 20,7 5 8,6 20 2,6
мародерство 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 1 1,3 0 0 10 17,2 5 8,6 16 2,1
«перегибы» в антицерковной политике 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 1 1,4 4 6,9 4 6,9 9 1,2
нерациональное использование изъятого имущества 0 0 0 0 0 0 2 1,8 0 0 0 0 0 0 3 5,2 0 0 5 0,7
другие 0 0 0 0 1 0,9 0 0 0 0 0 0 0 0 1 1,7 3 5,2 5 0,7
* То есть без одновременного создания колхозов.
статьи: «...плохо, когда от успехов коллективизации у нас получается
головокружение, - писала газета в номере за 12 марта. - Мы иногда
склонны почивать на лаврах. Мы совершенно забываем, что к началу
весенней сельскохозяйственной кампании Барабинский округ дол-
жен быть целиком коллективизирован»1.
Покаяться в допущенных «перегибах» пришлось всем газе-
там края, но наибольший резонанс получили события в Ойротии.
Ойротия как национальная окраина, не входила в число районов
сплошной коллективизации, согласно указаниям вышестоящих вла-
стей «раскулачивание» здесь следовало проводить осторожно, учи-
тывая национальные особенности. Несмотря на это, руководство
Ойротии, как и другие местные власти, торопилось - не без нажима
сверху - выполнить контрольные цифры. После статьи И. В. Сталина
их активность, прежде поощряемая, была объявлена недопустимой.
Решением объединенного заседания бюро Сибкрайкома и президиу-
ма контрольной комиссии от 5 марта 1930 г. были сняты с работы и
исключены из партии не только местные руководители, но и редак-
тор газеты «Ойротский край» И. А. Зобычев за публикацию «анти-
партийных» статей. В особом постановлении крайкома отделу печати
давалось указание «упорядочить дело проверки всех окружных га-
зет» в связи с этими событиями2. Агитпропотдел Сибкрайкома под-
готовил директивное письмо, в котором обращал внимание редакций
всех газет края на то, что газета «Ойротский край» «не только не сиг-
нализировала об этих (допущенных местным руководством. - С. У.),
но наоборот... проводила их в жизнь, пропагандировала и еще больше
их усугубляла»3.
События марта 1930 г. отчетливо выявили проблемы во взаимо-
отношениях между партийным руководством и печатью. Ряд окруж-
ных руководителей попытался обвинить редакции газет в непра-
вильном толковании и даже искажении их позиции по вопросам
коллективизации и «раскулачивания», и в конфликтах подобного
рода крайком обычно занимал сторону первых. На примере возник-
шей в Ойротии ситуации отчетливо видна противоречивость по-
ложения, в котором находились советские газеты: с одной стороны
являясь органами местных партийных комитетов, они должны были
озвучивать их идеи, с другой, в случае несоответствия этих идей
очередной «генеральной линии» редакции газет не могли сослать-
1 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3500. Л. 167.
2 Там же. Оп. 4. Д. 42. Л. 121-126.
3 Там же. On. 1. Д. 3951. Л. 395-398.
125
ся на свое зависимое от местной власти положение и несли личную
ответственность.
Таким образом, мы описали содержание и особенности темати-
ческих блоков, которые представляли враждебный образ «кулака» в
советской региональной печати начала 1930 г. Однако, как уже гово-
рилось, мы целиком разделяем мнение, что проводимую властью в
первой половине 1930-х гг. политику в отношении сельского населе-
ния страны лишь условно можно назвать «раскулачиванием», тогда
как термин «раскрестьянивание» отражает суть процессов, проис-
ходивших не только в социально-экономической сфере, но и в идео-
логической и психологической. Выше было показано, что некоторые
из компонентов «антикулацкой» кампании фактически были направ-
лены на борьбу с социально-психологическими чертами, присущими
крестьянству в целом: антирелигиозная кампания, дискредитация
идеи собственности, столкновение с «общинными» устремлениями
крестьян во время кампании по перевыборам советов. Теперь мы
проанализируем образ крестьянина, представленный в «Советской
Сибири» того периода.
Употребление в печати понятия «крестьянин» свидетельствует
о том, что власть понимала условность разделения данной социаль-
ной группы на батраков, бедняков, середняков и «кулаков», особенно
когда речь шла о социальной психологии и традициях. Термин «кре-
стьянство» был удобным для пропаганды, так как позволял объяснить
причины «непролетарского» поведения батраков и бедняков, их под-
верженности «кулацкому» влиянию, нежелания вступать в колхоз.
В таких случаях на помощь пропагандистам приходил известный те-
зис о мелкобуржуазности крестьянства. По отношению к советскому
крестьянству этот тезис трансформировался в более лояльный о двух
душах крестьянина (прежде всего середняка) - трудовой и собствен-
нической, которые ведут «жестокий спор друг с другом». Этот почти
поэтический образ с успехом использовали журналисты в очерках,
посвященных коллективизации, делая их нагляднее и ярче.
На наш взгляд, большую проблему для власти с точки зрения мо-
дернизации сельского хозяйства и других сфер общественной жизни
должен был представлять традиционализм крестьянства. Не форму-
лируя таким образом данную проблему, советская пропаганда тем не
менее останавливалась на некоторых ее аспектах.
Попытка преодолеть крестьянский традиционализм проявлялась
в часто используемом в публикациях «Советской Сибири» противо-
поставлении «старой» (доколхозной) и «новой» деревни, каждая из
которых ассоциировалась со старшим поколением и молодежью со-
ответственно. Вот как, например, характеризовал доколхозную де-
126
ревню автор очерка, посвященного процессу коллективизации на ст.
Чаны: «Ломаются вековые традиции. Горит старая, слепая, собствен-
ническая деревня... Трещит по швам, как узкая рубаха, старый быт.
Рушатся основы старой кабальной, крапленой семьи»1. Подвергалась
сомнению актуальность некоторых народных пословиц, которые в
концентрированном виде выражали содержание крестьянского миро-
воззрения. Так, известную характеристику женщины «волос долог,
ум короток», по мнению автора статьи «О бывшей бабе, о пословицах
и о переустройстве мира», современная сельская молодежь относит
к попам. Весьма примечателен итог сделанных автором наблюдений:
«Кряхтит вековая “народная мудрость”. Большевистской революци-
ей, пролетарской диктатурой, технической реконструкцией выгреба-
ются из-под нее дремучие опорные пласты... Каждый раз как отмира-
ет еще одна вековечная пословица - мы можем торжествовать. Это
означает, что переустройство мира сделало еще шаг вперед»2. Авторы
публикаций, посвященных коллективизации и «раскулачиванию» в
Хакасии и Ойротии, обращали внимание на особенно сильное отри-
цательное влияние традиций в национальных районах.
Посвященные событиям конца 1929-1930 гг. информационные
сводки ОГПУ и партийных органов регулярно обращали внимание на
активное участие женщин в различных «антисоветских» и антикол-
хозных выступлениях3, что заставляло партийное руководство при-
нимать специальные меры. Так, постановление бюро Сибкрайкома
ВКП(б) от 2 февраля 1930 г., определявшее основные меры «к вы-
полнению решений ЦК ВКП(б) о темпах коллективизации и ликви-
дации кулака, как класса», требовало уделить особое внимание «са-
мому широкому развертыванию работы среди батрачек, беднячек и
середнячек», так как «недооценка этой работы... может в значитель-
ной мере затруднить (а в отдельных случаях и сорвать) проведение
мероприятий...»4 И в создании образа крестьянина на страницах
«Советской Сибири» женщина-крестьянка играла немаловажную
роль. Она была представлена как одна из самых консервативных сил
в деревне: она сопротивляется вступлению семьи в колхоз, она бо-
лее всего подвержена «кулацкому» влиянию, в ней особенно развиты
«собственнические» инстинкты, по отношению к наиболее «темным»
женщинам могло быть использовано слово «баба». Консервативность
женщин, по мнению автора очерка «Крайняя мера», иногда заставля-
1 Советская Сибирь. 1930. 8 января. "
2 Там же. 8 марта.
3 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 793. 794; ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3500.
Л. 16, 146.
4 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 42. Л. 76.
127
ла их мужей принять «большевистское решение»: развод*. Как видно,
создавая образ женщины, пропаганда, несмотря на провозглашенное
равенство полов и борьбу за освобождение, не гнушалась использо-
вать гендерные стереотипы.
Авторы публикаций предлагали свои варианты объяснения при-
чин подобного поведения крестьянок. Одну из причин видели в при-
вязанности женщин к своему хозяйству, грядке, корове, «которые
были мечтой целой жизни. Беспросветной, изматывающей жизни»1 2;
другие полагали, что активное сопротивление женщин колхозам яв-
лялось результатом агитации «кулацких подпевал и мракобесов всех
статей», не пытаясь понять при этом, почему именно женщины ока-
зались столь восприимчивы к агитации3; третьи указывали на слабое
вовлечение крестьянок в общественную работу. Однако ни разу не
прозвучала не исчерпывающая, но наиболее распространенная, отме-
чаемая в сводках ОГПУ причина: существовавшие в конце 1920 - на-
чале 1930-х гг. ограничения на привлечение женщин, особенно мно-
годетных матерей к административной и уголовной ответственности,
давали им возможность активно участвовать в акциях протеста без
боязни серьезных наказаний. По-видимому, отмечаемые «Советской
Сибирью» случаи отказа мужчин, в том числе членов сельсовета и
коммунистов, под предлогом угроз жен перестать мыть детей, доить
корову и т. п. зачастую были одним из способов прикрытия семьи в
целом, а не показателем утери патриархальности в сибирских кре-
стьянских семьях.
На страницах «Советской Сибири» в качестве примера, кото-
рый определял направление социальной трансформации крестьян-
ства, создавался образ рабочего. Образ фабрики (или, по крайней
мере, совхоза) использовался как образец для устройства сельско-
хозяйственного предприятия. Представленный в посвященных про-
блемам переустройства деревни публикациях образ рабочего был
наделен такими качествами, как сознательность, дисциплинирован-
ность, культурность. Но создавая такой образ, пропаганда невольно
способствовала формированию не только положительного, но и от-
рицательного отношения крестьян к рабочим. Объективно образ
рабочего как представителя привилегированного класса вызывал
у крестьянина чувство зависти. Само общественное значение кол-
лективизации и «раскулачивания» определялось пропагандой с по-
зиций ее необходимости для улучшения положения рабочих: «...по-
1 Советская Сибирь. 1930.8 марта.
2 Там же.
3 Там же.
128
кончить с кулаком так основательно, так быстро, как этого требует
интересы рабочего класса», - призывала перепечатанная «Советской
Сибирью» передовая статья «Правды»1. С этих же позиций оценива-
лась эффективность работы колхозов. Рассказывая о фактах сниже-
ния объема мясо-молочных поставок в начале 1930 г. в Сибирском
крае, «Советская Сибирь» замечала: «мы не можем мириться даже с
временным понижением товарности животноводства при коллекти-
визации, ибо это повлекло бы к ухудшению рабочего снабжения»2 3.
Рабочие признавались более квалифицированными специалистами
в руководстве вновь созданными коллективами. Думается, что такая
пропагандистская политика имела двойной эффект. С одной стороны,
она создавала социально-психологические стимулы для урбанизации
советского общества, а с другой, формируя у рабочих представление
о собственной исключительности, превосходстве, она способствовала
углублению неприязни межу крестьянами и направленными в дерев-
ню двадцатипятитысячниками. Региональная печать рассказывала о
том, что зачастую приезжающие в деревню рабочие воспринимались
как «помещики», «командиры», которые «едут командовать и распо-
ряжаться жизнью» ’. Появление такой информации свидетельствует
о серьезности проблемы.
Ярче всего конфликт между крестьянским традиционализмом и
установками власти проявился в разном понимании сути коллек-
тивизации. Приступая к созданию колхозов, власть ставила цель не
только выкачать из деревни средства для проведения индустриализа-
ции, но и заменить малоэффективное мелкотоварное хозяйство при-
быльным крупным механизированным современным производством,
то есть провести модернизацию этой отрасли экономики. Колхозы
в этом случае рассматривались как «социалистическое хозяйство
переходного типа», переходного к более совершенному - совхозу4.
Идеальный с точки зрения власти и пропаганды колхоз должен был
представлять кооператив с высокой степенью обобществления скота
и орудий труда, с научной организацией труда колхозников и веде-
ния хозяйства, с приближающимся к 100 % объемом государственных
продаж полученной продукции. Предлагалось вооружить колхозника
«новым общественным товарищеским коллективистским методом»
повышения производительности труда: соцсоревнованием5.
1 Советская Сибирь. 1930. 17 января.
2 Там же. 25 февраля.
3 Там же. 21, 25, 30 января и др.
4 Там же. 2 февраля.
5 Там же. 31 января.
I
129
Большая же часть крестьян, по-видимому, понимала идею кол-
хоза несколько по-иному, о чем свидетельствовали публикации
«Советской Сибири». Мнения крестьян можно разделить на три
группы. Первые, наиболее радикальные, увидели в колхозах способ
закрепощения крестьян и называли их «второй барщиной». «Какая
такая выгода государству от колхозов, - приводила пример “кулац-
кой” агитации “Советская Сибирь”, - налогу меньше: наоборот, льго-
ты всякие приходится давать. Нет, тут другой резон. Сначала товари-
щество, потом коммуна, а потом работай на чужого дядю»1.
Другие рассматривали колхоз как форму кооператива, близкую
предшествовавшему ему тозу. Сторонники такого взгляда полагали,
что в колхоз следует принимать только тех, кто сумел целиком вне-
сти установленный пай (семенами, скотом, инвентарем, деньгами), и
сомневались в успехе работы колхозов, в которые активно вступали
не умевшие вести собственное хозяйство. Эти, казалось бы, соответ-
ствующие государственному курсу на модернизацию взгляды не от-
вечали его классовой политике и потому самым решительным обра-
зом отвергались.
Третья группа представлений о колхозах базировалась на общин-
ном мировоззрении. Выразители подобных взглядов видели смысл
колхозов прежде всего в возможности совместного пользования
обобществленным имуществом. Обещания щедрой государственной
помощи осенью 1929 г. и декларации об идущей механизации сель-
ского хозяйства усиливали эти настроения. В качестве примера, под-
тверждающего распространение общинных настроений, приведем
аргументы, которые использовала редакция «Советской Сибири» в
начавшейся в рамках мартовского «отступления» борьбе с так назы-
ваемой теорией перепрыгивания. Суть данной «теории» заключалась
в предложении сразу создавать коммуны, минуя стадию сельхозарте-
ли. Отвечая на вопрос, следует ли создавать коммуну, если крестья-
не сами поддерживают эту форму коллективизации, газета замечала:
«...далеко не все эти настроения навеяны хозяйственной авторитет-
ностью коммун... Многое из этих настроений навеяно собесовским от-
ношением к коммуне. Известны факты, что коммуну организовывали
из-за недостатка продуктового хлеба... с тем, чтобы коммуна взяла на
себя содержание вступивших семей...»2 Газета рассказывала о прак-
тике «уравнительного распределения» полученного от обобщест-
вленных коров молока между членами некоторых колхозов, тогда как
1 Советская Сибирь. 1930.25 января.
2 Там же. 22 марта.
130
товарного молока в этих хозяйствах не было вовсе1. Учитывая, что в
колхозы вступали прежде всего маломощные хозяйства, что большую
роль в колхозном состоянии играло ставшее ничьим изъятое иму-
щество «раскулаченных» крестьян, что социально-психологические
черты собственника в малой степени были свойственны российско-
му крестьянству, можно с высокой степенью уверенности говорить о
том, что подобные настроения не были лишь выдумкой пропаганды.
Однако необходимо учитывать следующие моменты. Для части
крестьян «иждивенческое» отношение к колхозам стало вынуж-
денной реакцией на политику раскрестьянивания, логика которой
приводила их к выводу о вреде излишнего трудолюбия и хозяйской
хватки. Насильственная коллективизация заставляла крестьян перед
вступлением в колхоз продавать или съедать свое имущество, а по
вступлению им оставалось только надеяться на обещанную помощь
государства. С другой стороны, далекие от ожидаемых первые ре-
зультаты коллективизации (низкий процент обобществления скота,
невыполнение планов по контрактации всех видов продукции и сбо-
ру семян, сокращение поставок мяса и молока), о чем регулярно сооб-
щала «Советская Сибирь», заставляли пропаганду искать какие-либо
объяснения. Публикуемые в газете рассказы об «иждивенчестве» и
«собесовских настроениях» крестьян, о «пожирании» колхозниками
молока и мяса частично выполняли эту задачу.
Таким образом, созданный в региональной печати образ крестья-
нина вполне соответствовал часто встречавшемуся в публикациях
«Советской Сибири» требованию «перевоспитать» его. По мнению
современных исследователей, эти попытки оказались малоуспешны-
ми, и в результате победили социальная архаика и традиционализм,
которые крестьяне не только сохранили в своей среде, но и принесли
в город2. Как полагает А. Г. Вишневский, причина заключается в том,
что осуществляя модернизацию экономики и сельского хозяйства в
частности, государство уничтожало «относительно модернизирован-
ную элиту» крестьянства. Необходимость выкачать из деревни мак-
симальное количество средств на осуществление индустриализации
при отсутствии возможностей и желания что-либо делать для раз-
вития и укрепления создаваемых колхозов привела к возрождению
докапиталистических форм социально-экономических отношений и,
как следствие, к активизации традиционализма3.
1 Там же. 25 февраля.
2 Булдаков В. П. Красная смута: Природа и последствия социального насилия.
М., 1997. С. 321; Вишневский А. Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в
СССР. М„ 1998. С. 41-43.
3 Вишневский А. Серп и рубль... С. 41-44.
131
На наш взгляд, эти выводы вполне обоснованны. Одним из аргу-
ментов победы «общинной» концепции колхоза над «товарной» мо-
жет служить факт отказа государства от «фабрикизации» колхозов,
их постепенного превращения в совхозы, а колхозников в рабочих;
вручение в 1934 г. колхозам актов на вечное пользование землей так-
же означало признание прав общины на землю. Помимо выделенных
А. Г. Вишневским базовых причин сохранения традиционализма мы
бы отметили тот факт, что Советское государство опиралось на не-
которые наиболее важные традиционалистские основания: ценности
коллективизма, круговая порука членов общины, патерналистские
взаимоотношения между государством и обществом и др.
Эффективность кампании. По-видимому, степень эффектив-
ности кампании была неодинаковой для разных социальных групп.
Наименьшее влияние она имела на крестьян как по причине малого
охвата их газетной пропагандой, так и потому, что они имели наи-
больший собственный опыт в «кулацкой» проблеме. В этом отноше-
нии организаторы кампаний вокруг внешнеполитических событий
оказывались в более выгодном положении. Во втором томе сборника
документов «Трагедия советской деревни» опубликовано написан-
ное не позднее февраля 1930 г. письмо крестьянина-бедняка (как
охарактеризовал себя автор) Славгородского округа И. Ф. Коцобея
в редакцию окружной газеты. Письмо иллюстрирует столкновение
навязываемых пропагандой стереотипов и личного опыта. Коцобей
неоднократно замечает, что крестьяне хорошо понимают истинное
положение дел и видят, «как же это наша печать очень много разри-
совывает всякой чуши». По мнению автора, правильнее было бы счи-
тать «кулаками» нежелающих работать «партийцев», развернутую в
печати «борьбу с кулачеством» он считает способом переложить вину
за неудачи в развитии сельского хозяйства. Он полагает, что одна
из целей «антикулацкой» кампании в том, чтобы крестьяне «имели
вражду друг на друга». Не согласен автор письма и с тем, что «якобы
бедняк и середняк поддаются кулацким вылазкам. Это как все равно
сказка про «Ивана-дурачка». В деревне каждый живет по-своему и
своим умом»1. Несогласие многих крестьян с политикой «раскулачи-
вания» подтверждается информационными сводками ОГПУ, в кото-
рых регулярно отмечались случаи сопротивления крестьян, и прежде
всего женщин, высылке своих соседей2.
Вместе с тем созданные из крестьян «бригады по раскулачива-
нию» зачастую активно участвовали в изъятии имущества у репрес-
1 Трагедия советской деревни. Т. 2. С. 259.
2 Там же. С. 793.
132
сируемых крестьян, в организации их высылки еще до принятия
официальных постановлений. Развернутая в газете «антикулацкая»
пропаганда и поощрение применения радикальных мер к «кулаку»
способствовали формированию у членов таких бригад уверенности
в своей правоте, в допустимости любых действий. Но эта уверен-
ность, на наш взгляд, являлась лишь дополнительным стимулом к
уже имевшемуся желанию «восстановить справедливость» револю-
ционным путем: забрать у более состоятельного соседа имущество и
поделить его поровну, а также использовать появившуюся власть для
сведения личных счетов.
По-видимому, рабочие, особенно те, кто не имел близких связей
с деревней, кто давно обосновался в городе, оказались более вос-
приимчивы к воздействию пропаганды. Но и здесь не все было бла-
гополучно. Вопрос о распространении антиколхозных настроений
среди рабочих обсуждался на состоявшемся 21-23 февраля 1930 г.
в ЦК ВКП(б) совещании представителей потребляющих районов
РСФСР'.
Наибольшее влияние газетная пропаганда во всех нюансах долж-
на была оказывать на партийных и советских работников, активистов
местного уровня. Для большинства из них, недавно приобщившихся
к советской политической культуре, печатное слово имело особую
силу и авторитет. Кроме того, печать играла для них роль постоян-
но действующего директивного органа, с которым они сверяли свои
действия и пытались таким образом уловить изменения в политике.
Проанализируем представления данной социальной группы на при-
мере вопросов, которые были заданы участниками совещания рай-
онных активистов Томского округа, состоявшегося в марте 1930 г.,
секретарю Томского окружкома ВКП(б) И. С. Нусинову и председа-
телю Томского окрисполкома И. И. Рещикову1 2. Составленный на со-
вещании перечень включает 204 вопроса, которые можно разделить
по тематике на следующие группы: создание колхозов и их работа;
борьба с «кулаками»; отношение к другим группам крестьян; взаимо-
отношения города и деревни; индустриализация; общеполитические
вопросы; отношение к церкви; «перегибы».
Почти половина (43,6 %) всех вопросов связана с коллективиза-
цией, что, по-видимому, определялось теми проблемами, с которы-
ми пришлось столкнуться руководству колхозов накануне посев-
ной кампании и в связи с массовыми выходами из колхозов весной
1930 г. Заданные вопросы свидетельствует о разной понимании смыс-
1 Там же. С. 215.
2 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3752. Л. 189 -200; Оп. 2. Д. 468. Л. 16-18.
133
ла коллективизации. Здесь можно встретить понимание колхоза как
кооперативного объединения («Если у крестьянина, вступающего в
колхоз, будет имущество больше установленного пая, то куда будет
поступать излишек?») и как мероприятия политического, идеологи-
ческого характера («...будет ли объединен весь округ в один колхоз
и в одно пользование?»). Некоторые, по-видимому, вовсе отрицали
экономический смысл и целесообразность объединения («Откуда бу-
дет снабжаться коммуна товарами, если в районе сплошная коллек-
тивизация?»). Понимание коммуны как формы максимального обоб-
ществления с выделением распределительной функции определило
появление таких вопросов: «Как будет снабжение в коммуне продук-
тами - по потребности или по норме?»1 Много вопросов было посвя-
щено проблеме взаимоотношения государства и колхозов и прежде
всего обеспечению последних техникой, семенами и т. д.
Из 34 вопросов (16,7 % от общего количества), посвященных
теме «кулачества» и борьбы с ним, далеко не все носили ярко вы-
раженный отрицательный характер, хотя само употребление этого
термина свидетельствует о восприятии активистами «классового»
подхода к структуре деревни. Авторы вопросов интересовались воз-
можными способами усиления давления на «кулака» и на членов его
семьи («Какие меры будут приниматься с кулацкими детьми, кото-
рые останутся без своих родителей на селе, что с ними должен делать
С[ель]С[овет], так как они являются детьми классового врага»);
около 10 вопросов можно охарактеризовать как нейтральные, касав-
шиеся в основном использования изъятого имущества, возможности
принятия в колхоз «раскулаченного» «кулака». Прозвучало даже
предложение относиться к нему как к «человеку»: «...зачем же все от-
бирают и гонят его (кулака. - С. У.) и детей на произвол судьбы? Он
тоже человек. Мое предложение отобрать у кулака и пусть он также
идет в батраки, но не выбрасывать куда попало?»2 Вероятно, части
деревенских активистов трудно было принять пропагандистский те-
зис о неисправимости «кулака», главная вина которого заключалась
в состоятельности и эксплуатации бедняков и батраков и не исчерпы-
валась даже после конфискации имущества.
Обращает на себя внимание большое количество вопросов, за-
данных по проблеме отношения к другим группам крестьянства (30,
или 14,7 % от общего количества). Большинство этих вопросов ка-
салось мер, которые нужно было применять к крестьянам, не желав-
шим вступать в колхоз («Вы говорите, что в колхозы насильно гнать
1 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 3752. Л. 189-200; Оп. 2. Д. 468. Л. 16-18.
2 Там же.
134
нельзя, я с Вами не согласен, но если не идет деревня на организацию
колхоза, при условии, что ей разъяснено, доказано всесторонне, что
тогда с ней сделать?..»)1 Почти одинаковое количество вопросов, ка-
савшихся «кулака» и других групп крестьянства, свидетельствует о
широком распространении антиколхозных настроений среди разных
групп деревни, что вызывало беспокойство сельских активистов.
Весьма острой, в том числе и для наиболее «политически грамот-
ной» части деревни, оставалась проблема взаимоотношений между
городом и деревней. Заданные вопросы (10, или 4,9 %) обнаруживали
чувство несправедливости, которое испытывали крестьяне, сравни-
вая свое положение с горожанами: «Почему у нас колокола как ме-
талл снятые, а в городе здесь все еще висят?...», «Почему служащие в
деревне сами агитируют за коммуну, а сами не сделают общий котел
и не живут сообща?»2.
В целом, анализ вопросов показал, что хотя группа сельских акти-
вистов оказалась более восприимчивой к пропаганде, их представле-
ния о положении в деревне зачастую были далеки от навязываемых
пропагандой. По-видимому, столкновение пропагандистских штам-
пов и собственного опыта приводило к возникновению причудливых
конструкций в сознании.
Подведем некоторые итоги проведенного нами исследования
«антикулацкой» идеолого-пропагандистской кампании начала
1930 г. Партийное руководство Сибирского края и редакция краевой
газеты «Советская Сибирь», выполняя поставленную перед ними
главную цель - мобилизовать общество на решение задачи «ликвида-
ции кулачества как класса», организовали в сибирской региональной
печати чрезвычайно агрессивную по содержанию и внешней фор-
ме кампанию, которая, впрочем, соответствовала тону, задаваемому
центральной прессой.
Вместе с тем образ «кулака» в «Советской Сибири» оказался мало
проработанным. Газета ограничивалась указанием на его эксплуата-
торскую по отношению к «трудовому крестьянству» и пролетариату
сущность, которая наглядно воплощалась в непременно присутство-
вавших в карикатурах огромном животе и хромовых сапогах, а так-
же описанием его «антисоветских» действий. По-видимому, детали-
зация образа «кулака», его «очеловечивание» и не входили в задачу
пропаганды, поскольку мышление схемами упрощало картину мира
и не возбуждало лишних вопросов у читателей газеты.
1 Там же.
2 Там же. Л. 198; Оп. 2. Д. 468. Л. 16.
135
Кампания начала 1930 г. не была только «антикулацкой»: «кулац-
кая» проблема использовалась пропагандой также в качестве фона
для борьбы с другими «врагами» власти и теми, чьей деятельностью
она была недовольна, что соответствовало советской идеологической
практике. А развернутые в рамках данной кампании антирелигиоз-
ная пропаганда, борьба с крестьянским традиционализмом и дискре-
дитация других (неколхозных) форм кооперативов свидетельствуют
о планах масштабной «переделки» крестьянства в целом.
Как показало исследование, характерной чертой данной пропа-
гандистской кампании являлась ее противоречивость, которая про-
являлась на разных уровнях: в содержании кампании, ее форме, во
взаимоотношениях между властями и теми, кто реализовывал кампа-
нию на местах. Такая противоречивость сказалась на степени эффек-
тивности кампании, привела к появлению побочных, неожиданных
для организаторов результатов.
2.2. Идеолого-пропагандистские кампании
1928-1930 гг. как способ огосударствления
интеллигенции
1928 г. стал действительно переломным в жизни многих соци-
альных групп советского общества: одним из них было суждено со-
всем исчезнуть, другим - претерпеть серьезное изменение, «лом-
ку» своих качественных, структурных характеристик. По сути, речь
шла о строительстве нового общества со своими, отличными от ста-
рых ценностями и целями. В полной мере это коснулось научной
и научно-педагогической интеллигенции. С целью «советизации»
этой социальной группы власть активно использовала идеолого-
пропагандистские кампании, например, связанные с Шахтинским
процессом, выборами в Академию наук в 1928 г., с «академическим»
делом и реформой вузов 1929-1930 гг.
Отношения, сложившиеся между властью и сибирской научной
интеллигенцией к 1928 г., нельзя назвать вполне благополучными,
но безусловно их можно считать стабильными и располагающими
к деловому сотрудничеству. Основа такого взаимодействия очевид-
на: советская власть испытывала огромную потребность (особенно
в условиях Сибири) в квалифицированных специалистах, интелли-
генция желала заниматься любимым делом, решая при этом матери-
альные проблемы. Кроме того, большей части научных работников
136
(HP) были свойственны патриотические чувства и связанные с ними
настроения сменовеховства1.
Ситуация стабильности реконструируется по содержанию газет-
ных материалов, тон и стиль которых можно охарактеризовать как
сдержанно-деловой. Например, в томской окружной газете «Красное
Знамя» с января до середины декабря 1928 г. (начало первой местной
кампании, направленной против «старой» интеллигенции) было на-
печатано около 60 разных по жанру материалов, связанных с наукой
и высшим образованием. Из них около 35 % было посвящено научно-
исследовательской деятельности преподавателей и студентов том-
ских вузов, клиник города, итогам научных экспедиций и др. В них
либо отсутствует, либо минимальна идеологическая нагрузка. Около
25 % публикаций касалось студенчества и в первую очередь вопро-
сов его социального состава. Цель еще четверти материалов - идео-
логическое давление на научную интеллигенцию, но и оно не было
направлено на томские научно-педагогические кадры (НПК), а отра-
жало ход общесоюзных кампаний.
Общесоюзные кампании 1928 г., в частности связанные с
«Шахтинским делом», реализацией последовавшего за ним поста-
новления июльского (1928 г.) Пленума ЦК ВКП(б) «Об улучшении
подготовки новых специалистов», с выборами в Академию наук,
создали основу для наступления на НПК Сибири. Как для местной
власти, так и для научной интеллигенции края это был подготови-
тельный этап: и той, и другой предстояло усвоить новые принципы
государственной политики и постараться вписаться в них.
Вызванная Шахтинским процессом волна спецеедства, вылившая-
ся в ряде случаев в уголовные преследования2, коснулась в основном
специалистов, занятых в сфере материального производства и управ-
ления народным хозяйством. Факты проявления антиспецовских на-
строений в сибирских вузах, и тем более уголовных преследований
были очень малочисленны3. Такая дифференциация по профессио-
нальному признаку имела несколько причин. Во-первых, благонад-
ежность технического отряда интеллигенции как самой ценной, по
мнению советского государства, ее части вызывала и наибольшее
1 Кликушин М. В. Формирование научной интеллигенции Сибири в годы первых
пятилеток (1928-1941 гг.). Автореф. дис.... канд. ист. наук. Новосибирск, 1991. С. 12.
2 Пыстина Л. И. Спецеедство в Сибири в 20-е годы //Дискриминация интелли-
генции в послереволюционной Сибири (1920-1930 гг.). Новосибирск, 1994. С. 143-
147; Кузнецов И. С. Сибирские «кондратьевцы» в годы «Великого перелома» //Там
же. С. 153-156.
3 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 2927. Л. 51-52; Д. 3178. Л. 15.
137
беспокойство со стороны властей. Кроме того, большинство про-
стых людей понимало, как можно навредить на производстве, но не
представляло, как это можно сделать, работая в вузе или в науке. Во-
вторых, инженерно-технические работники (ИТР) и НПК в своей
профессиональной деятельности находились в окружении предста-
вителей разных социальных групп, которые не были едины в восприя-
тии антиспецовских настроений. Например, рабочие настороженно,
а зачастую враждебно относились к «буржуазным специалистам» и
вообще к людям интеллектуального труда, тогда как студенчество,
окружавшее в конце 1920-х гг. НПК, в большой степени связанное по
социальному происхождению со служащими и «прочими», как пра-
вило, усваивало нормы и ценности, характерные для интеллигенции.
Однако относительно благополучная для НПК Сибири ситуа-
ция продолжалась недолго. Уже к концу 1928 г. было развернуто ак-
тивное идеологическое наступление против них, проведены первые
аресты1, что и стало логическим продолжением антиинтеллигентской
кампании, начатой Шахтинским процессом.
Для середины 1920-х гг. была характерна ситуация, когда власть,
делая акцент на деловой стороне взаимоотношений с НПК, закры-
вала глаза на политические убеждения, особенности мировоззрения
их представителей (в Сибири до 1929 г. среди ректоров не было ни
одного коммуниста). Состав правлений вузов, окружных бюро сек-
ций научных работников (СНР) не изобиловал просоветски настро-
енными учеными. Секции были в самом деле профсоюзными орга-
низациями, занимавшимися преимущественно производственными
и материально-бытовыми вопросами, а не «школой коммунизма».
С конца 1920-х гг. шла активная идеологизация НПК, которая вскоре
распространилась не только на их общественную, но и на научную
деятельность.
В этом процессе одним из эффективных средств оказалось вовле-
чение интеллигенции в разного рода советские идеологические меро-
приятия (прежде всего участие в митингах протеста или поддержки).
Участие в них зачастую было сопряжено с необходимостью посту-
питься частью своих принципов, что имело серьезные долговремен-
ные последствия (не случайно Д. С. Лихачев вспоминал, как всеми
возможными способами старался избегать подобных сборищ).
Сибирским научным работникам и ранее приходилось участво-
вать в пропагандистских акциях. Но именно при обсуждении ито-
1 Кликушин М. В. Летопись арестов: научная интеллигенция Сибири в годы ста-
линских репрессий // Дискриминация интеллигенции в послереволюционной Сиби-
ри... С. 97.
138
гов Шахтинского процесса они впервые были вынуждены нарушить
принцип корпоративной солидарности и, как бы оправдываясь,
заявить о собственной непричастности к «вредителям». В качестве
примера приведем выдержку из резолюции общего собрания чле-
нов Томской СНР от 29 мая 1928 г.: «Совершенно отмежевываясь
от всякой контрреволюционной деятельности, позором клеймя пре-
ступников, нанесших огромный вред народному хозяйству, Томская
СНР выражает уверенность, что все виновники... понесут заслужен-
ную кару, но что тень от их деятельности ни в коей мере не должна
пасть на огромную массу инжерно-технических работников, профес-
соров и преподавателей ВУЗ’ов, преданных делу социалистическо-
го строительства и честно выполняющих свой долг»1. Приведенный
текст демонстрирует настороженность ученых в связи с возможным
распространением отрицательного отношения к специалистам. Судя
по протоколу собрания, усвоение учеными норм советской идеоло-
гической риторики и поведения шло постепенно. Начиная собра-
ние, профессор Сибирского технологического института (СТИ)
Б. Л. Степанов обратил внимание слушателей на причины, побудив-
шие бюро секции вынести вопрос о событиях в Донбассе на общее
обсуждение, «не дожидаясь конца судоговорения»2, в чем проявилась
известная щепетильность ученых и приверженность нормам дорево-
люционной правовой культуры. Вызывает интерес и выступление
ректора ТГУ В. Н. Саввина, который просил рассматривать его слова
как личное мнение, а не позицию научного руководителя, поскольку
считал «излишним выступать за научных работников»3.
Просоветски настроенные ученые в ходе проведения подобных со-
браний стремились выявить позицию тех, кого подозревали в «аполи-
тичности» или «скрыто-враждебном» отношении к советскому строю.
Например, преподаватель ТГУ член ВКП(б) Л. И. Карнаушевский,
выступая на этом собрании, заявил «о желательности слышать отно-
шение (к Шахтинским событиям. - С. У.) ( от старых членов СНР»4.
Такая практика не давала возможности расходящимся в политиче-
ских взглядах научным работникам, ограничившись сферой про-
фессиональных взаимоотношений, избегать прямых столкновений
друг с другом и тем самым способствовала расколу профессорско-
преподавательского состава, что в конце 1920-х гг. являлось одной из
главных задач партийно-государственных органов в работе с НПК.
1 ГАНО. Ф. Р-1800. On. 1. Д. 8. Л. 29 об. - 30.
2 Там же. Л. 29.
3 Там же. Л. 29 об.
4 Там же.
139
В ГАНО хранятся протоколы заседаний окружных бюро и общих
собраний СНР, которые поступали в Сибирский краевой совет проф-
союзов (Сибкрайпрос). На документах есть пометы в виде подчер-
киваний, выделений, надписей, оставленных, по-видимому, кем-то
из ответственных работников Сибкрайпроса. Судя по этим пометам,
наибольший интерес у власти вызывало все, что касалось процесса
вовлечения научных работников в систему идеологической пропа-
ганды. Были отмечены, например, обсуждавшиеся в секциях высту-
пление академика С. А. Жебелева в эмигрантской прессе (1928 г.),
итоги III Всесоюзного съезда научных работников (1929 г.), события
в АН СССР (1929 г.), негативное отношение части преподавателей к
реформе вузов (1929 г.), участие в кампании по критике и самокри-
тике (1929 г.)1. Проверявший журнал заседаний правления ТГУ за
1929 г. старший инспектор профсоюза работников образования инте-
ресовался реакцией руководства университета на те же события2.
Власть, привлекая научных работников к участию в пропаган-
дистских акциях, решала таким образом целый ряд важных задач по
изменению социальных характеристик данной социальной группы,
расколу ее изнутри, «встраиванию» во вновь создаваемую социаль-
ную структуру общества. Все это происходило под лозунгом борьбы
с «аполитичностью», «надклассовостью» интеллигенции в целом и
научных работников в частности. В конце 1920-х гг. эти черты счита-
лись наиболее вредными в их социальном портрете, и именно в них
власть усматривала причину «контрреволюционных» выступлений
«спецов».
Преодоление «нейтральности» основной части интеллигенции
стало одним из направлений другой громкой политической кампа-
нии 1928 г. - выборов в Академию наук. Эта кампания имела две
главные цели. Первая - «советизация» АН, то есть ее «разбавление»
учеными-коммунистами и сторонниками власти, которые должны
были помогать проводить политику государства, оказывать давле-
ние на академиков изнутри и в конечном итоге способствовать пре-
вращению этого относительно независимого института в одно из
государственных учреждений. Вторая - организация на основе пред-
выборной кампании и самих выборов идеолого-пропагандистской
кампании. Основное содержание ее заключалось в новом понимании
роли и функций, которые должна выполнять наука в СССР, статуса
научных работников в социальной структуре и в пересмотре самой
стратегии развития науки.
1 ГАНО. Ф. Р-1800. On. 1. Д. 8. Л. 62-62 об., 65-65 об.; Д. 16. Л. 33; Д. 17. Л. 18,35,59.
2 Там же. Ф. Р-61. On. 1. Д. 1103. Л. 17-17 об.
140
Вопрос о том, как удалось власти добиться первой цели, осве-
щен российскими и зарубежными историками1. Публикация в
1996 г. в журнале «Источник» подборки ранее недоступных доку-
ментов, освещающих механизм организации кампании на уровне
ЦК ВКП(б)2, способствовала восстановлению более полной кар-
тины событий3. Исследователи также уделили внимание изучению
оказываемого на академиков через средства массовой информации
идеологического давления как одного из способов, которые исполь-
зовала власть для получения необходимых ей результатов выборов.
Однако вопрос о том, какое влияние оказала выборная кампания
1928 г. не только на академиков, но и на всех научных работников,
на изменение отношения к науке в обществе в целом, отдельно не
рассматривался.
Система организации науки в СССР в конце 1920-х гг., в которой
АН СССР не являлась организатором научной деятельности в стране
и руководителем ее, способствовала тому, что АН и отдельные науч-
ные сообщества, особенно провинциальные, существовали практи-
чески независимо друг от друга. Поэтому понятно, почему события
вокруг АН сами по себе не вызвали большого резонанса среди сибир-
ских научных работников. Для того чтобы его усилить и использо-
вать выборы как один из этапов «советизации» науки, нужны были
специальные усилия со стороны властей.
В 1927 г. был принят новый устав АН СССР, первый в советском
периоде истории. В соответствии с ним численность академиков уве-
личивалась с 45 до 70 чел. (на момент выборов до 80), рост произошел
в основном за счет расширения гуманитарного отделения. Политбюро
ЦК ВКП(б) решило отклонить в проекте устава пункт об утвержде-
нии избранных членов АН СССР правительством4. Однако опреде-
ленный уставом порядок выдвижения кандидатов давал возможность
оказать давление на академиков с целью проведения желательных
для власти кандидатур. Право выставлять кандидатуры получили
все общественные и научные учреждения, а также отдельные ученые
и их группы. В свою очередь комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) по
1 Горяйнов А. Н. «Ленинградская правда» - коллективный организатор «Велико-
го перелома» в Академии наук // Вестник АН СССР. 1991. № 8. С. 107-114; Перче-
нок Ф. Ф. «Дело Академии наук» и «Великий перелом» в советской науке // Траги-
ческие судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М., 1995. С. 201-236;
Брачев В. С. Укрощение строптивой, или Как Академию наук учили послушанию //
Вестник АН СССР. 1990. № 4. С. 120-127.
2 Источник. 1996. № 3. С. 109-140.
3 Брачев В. С. «Дело историков» (1929-1931 годы). СПб., 1997. С. 23-26.
4 Источник. 1996. № 3. С. 116. Примеч. к док. № 6.
141
наблюдению за работой АН1 подготовила список желательных кан-
дидатов. В соответствии с постановлением Политбюро от 22 марта
1928 г. комиссия должна была способствовать выдвижению этих кан-
дидатур через названные выше организации. Зарегистрированные
кандидаты должны были предварительно обсуждаться на заседаниях
подкомиссий по кафедрам АН СССР. В состав этих подкомиссий по-
мимо академиков входили «представители союзных республик», на
деле являвшиеся эмиссарами партийно-государственных органов2.
В итоге предварительного обсуждения на общее голосование были
представлены кандидаты, численность которых соответствовала ко-
личеству вакансий.
Старт кампании был дан 14 апреля 1928 г. объявлением АН СССР
в «Известиях» об имеющихся в АН СССР вакансиях. Его сопровож-
дали передовая и статья члена комиссии Политбюро ЦК ВКП(б)
В. П. Милютина «О работе Ак[адемии] Наук». Автор резко критико-
вал косность академиков, несовременность большинства исследова-
ний (особенно в гуманитарных науках), их политическую и идеологи-
ческую невыдержанность. Такое положение, по мнению Милютина,
стало недопустимым после того, как Российская академия была пере-
именована в Академию наук СССР и стала щедро финансироваться
государством. Изменить ситуацию, как указывал автор статьи, долж-
ны выборы, цель которых - обновление Академии наук учеными-
марксистами, «приближающими свои исследования к советской об-
щественности и задачам социалистического строительства»3.
Сибирские ученые, как следует из немногочисленных заметок в
«Красном знамени» и «Советской Сибири», не проявили большой
активности при выдвижении кандидатов. Томский университет вы-
двинул своего профессора П. Н. Крылова и почетного члена СТИ
В. А. Обручева, СТИ - В. А. Обручева и профессора СТИ М. А. Усова,
Общество изучения Сибири (ОИС) - П. Н. Крылова и М. А. Усова,
сибирская научная рыбо-хозяйственная станция - ленинградского
ученого-зоолога Н. М. Книповича, профессор Иркутского государ-
ственного университета В. Т. Шевяков был выдвинут коллекти-
вом 1-го Украинского городского санитарно-бактериологического
института4.
1 Комиссия была создана в 1925 г. «для связи и наблюдения за работой Академией
наук». См.: Источник. 1996. № 3. С. 110-112.
2 Уставы Академии наук СССР. М., 1974. С. 120-122.
3 Милютин В. П. О работе Ак[адемии] Наук // Известия. 1928. 14 апреля.
4 Красное знамя. 1928. 8 июня; Советская Сибирь. 1928. 12 июня; Известия. 1928.
21 июля.
142
На этапе обсуждения кандидатов активность власти и пропаган-
дистских органов резко возросла. 21 июля 1928 г. «Известия» опубли-
ковали список предложенных кандидатов, и после этого в течение двух
месяцев коллективы научных и общественных учреждений, отдель-
ные лица могли направлять в АН свои отзывы о них. Согласно уставу
АН, отзывы публиковались в прессе. Наличие этого положения, как
указывал в записке в Политбюро член комиссии Н. П. Горбунов, поз-
воляло надеяться, что «проведение кампании не встретит больших
трудностей», а «общественное давление через печать и обществен-
ные организации» было признано основным способом воздействия
на академиков. Организацию кампании в прессе комиссия просила
возложить на агитпропотдел ЦК ВКП(б), так как сама не имела для
этого «соответствующего аппарата»1. Сопровождавшая список кан-
дидатов статья В. П. Милютина определяла характеристики, которые
должны были быть отражены в отзывах: значимость научных трудов
и связь научной деятельности с «величайшей творческой работой
масс и социалистическим строительством»2 3.
Выполняя возложенную на него миссию, агитпропотдел ЦК
ВКП(б) в августе 1928 г. направил в адрес республиканских, област-
ных, краевых, а также тех городских и окружных комитетов ВКП(б),
где имелись университеты, директиву под грифом «совершенно сек-
ретно», определявшую основные моменты организации кампании
в регионах. Направленный в Сибкрайком рассылочный экземпляр
директивы открывает тематическое дело ГАНО, содержащее пере-
писку крайкома с ЦК ВКП(б) и окружкомами края по вопросу о вы-
борах в АН’ (в 1994 г. М. П. Малышева и В. С. Познанский опуб-
ликовали часть его документов4). Материалы этого дела наглядно
иллюстрируют вторую цель кампании, сформулированную в дирек-
тиве так: «усилить партийное влияние среди квалифицированной
интеллигенции»5. Секретарь Сибкрайкома М. В. Зайцев в письме от
24 сентября 1928 г. заведующему АПО Томского окружкома ВКП(б)
И. А. Козлову указал также на другую задачу: «через оценку наибо-
лее ярких (с положительной или отрицательной стороны) кандида-
тур привлечь внимание широкой советской общественности к вопро-
сам о роли и месте науки в нашем социалистическом строительстве,
1 Источник. 1996. № 3. С. 119, 120. ,
2 Известия. 1928. 21 июля.
3 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 308.
4 Партийное руководство Академией наук: семь документов из бывшего архива
Новосибирского обкома КПСС // Вестник РАН. 1994. Ns И. С. 1033-1043.
5 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 308. Л. 1.
143
и организовав таким образом мнение трудящихся, воздействовать в
определенном отношении на крики научных работников»1.
То, что именно пропагандистское направление предвыборной
кампании стало главным, особенно в регионах, подтверждает обмен
телеграммами заведующего агитпропотделом Иркутского окружко-
ма Вальдена и секретаря Сибкрайкома М. В. Зайцева. В телеграмме
от 27 сентября 1928 г. Вальден сообщал, что в «Правде» от 21 сентя-
бря объявлено о прекращении приема характеристик на кандидатов, и
интересовался, нужно ли продолжать кампанию, которую в Иркутске
«развернули широко». Ответ был таков: «...кампанию необходимо
докончить, сосредоточить внимание на политических моментах ее»2.
И действительно, пик активности кампании в Сибири пришелся на
конец сентября - октябрь, когда практического значения она уже не
имела.
Механизм кампании был следующим. Агитпропотдел ЦК ВКП(б)
в директиве предлагал список кандидатов, среди которых выделил
тех, кто должен быть «активно поддержан», против кого необходи-
мо «основательно выступать» и «нейтральных». «Нейтральные»
кандидаты делились на «явно проходящих, против которых мы
не возражаем» и тех, к кому «не следует привлекать внимания».
Выдвинутые сибиряками кандидаты попали в число «нейтральных»,
а В. Т. Шевяков - в число «нейтрально-отрицательных», то есть про-
тив него не рекомендовалось активно выступать, но в случае под-
держки его со стороны научных работников кандидатуру следовало
решительно отклонить3. Агитпропотделы местных комитетов партии,
организовав обсуждение кандидатов на «заседаниях научных учреж-
дений, ВУЗ’ов, общественно-научных организаций, секций научных
работников, студенческих организаций, профсоюзов», должны были
подготовить соответствующее общественное мнение. Принятые на
заседаниях резолюции после визирования их ответственным за про-
ведение кампании надлежало опубликовать в местных газетах и на-
править в Академию наук. Обсуждение должно было проходить под
руководством специально выделенного коммуниста. Агитпропотдел
ЦК обращал внимание на необходимость «принять меры, чтобы орга-
низации, где слабо руководство коммунистов, не примыкали к кампа-
нии самотеком». Вся работа по организации кампании должна прово-
диться с сохранением конспиративности4.
1 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 308. Л. 11.
2 Там же. On. 1. Д. 3350. Л. 68-68 об.
3 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 308. Л. 17,41.
4 Там же. Л. 1-7.
144
i Крайком направил на места дополнительные инструкции, ка-
сающиеся главным образом вопросов подготовки и проведения со-
браний. Во-первых, обсуждаться должны были только кандидаты,
оговоренные персонально в повестке собрания, отобранные забла-
говременно и утвержденные крайкомом. Попытки поднять вопрос о
«незапланированных» кандидатах следовало пресекать, «мотивируя
необходимостью предварительного ознакомления... с этими канди-
датами». Во-вторых, в целях реализации задачи кампании по «уси-
лению коммунистического влияния в кругах научных работников»
предлагалось организовывать совместные собрания СНР и «проле-
тарских» профсоюзов, использовать беспартийных, но безусловно
лояльных к советской власти ученых для выступления на собраниях
и написания статей1. С тем, чтобы формализовать обсуждение канди-
датов, Сибкрайком рекомендовал, в частности Томскому окружкому,
не проводить обсуждение в узких коллективах (предметных комис-
сиях, ученых советах), а вынести его «прямо в СНР... на профсоюз-
ные и студенческие собрания»2.
Несмотря на столь подробные инструкции, у ответственных за
проведение кампании на местах, особенно в округах, которые не яв-
лялись научными центрами, возникли трудности, связанные прежде
всего со спецификой материала. «Мы не имели в виду этим делом
заняться, и оно застало нас врасплох», - признавался М. В. Зайцеву
заведующий агитпропотделом Барнаульского окружкома Северюхин
в письме от 10 сентября 1928 г. Его слова были продиктованы опа-
сениями «что-либо напутать... не зная научных работников (кроме
общеизвестных марксистов)»3.
Действительно, слабое знакомство с кандидатами иногда приводи-
ло к казусам. Например, кандидатура литератора В. Ф. Переверзева
вызвала сомнение у заведующего агитпропотделом Красноярского
окружкома ВКП(б) Гольдберга: «Слыхал, что есть литератор-
марксист с такой фамилией, и в то же время существует Переверзев -
бывший министр»4. В партийных документах и в местной прессе того
времени часто можно встретить искаженные фамилии и инициалы
кандидатов, что, вероятно, является результатом не только техниче-
ских ошибок.
Не намного лучше обстояло дело и с «общеизвестными маркси-
стами», но здесь возникали проблемы несколько иного рода. Полити-
1 Там же. Л. 24, 25.
2 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 308. Л. 11, 18.
3 Там же. Л. 10,31,32.
4 Там же. Л. 17.
145
ческая конъюнктура в конце 1920-х гг. менялась быстро, и те, кто еще
вчера считались признанными авторитетами, сегодня уже могли ока-
заться среди «политических и идеологических неприемлемых». Так,
из 14 намеченных Барнаульским окружкомом кандидатов, которых
он собирался поддержать, Сибкрайком отклонил четверых - «нам
тактически выгоднее не организовать вокруг них общественного мне-
ния ни за, ни против»’. В их число попала известный теоретик марк-
сизма Л. И. Аксельрод. Давнее противостояние Института красной
профессуры и Комакадемии в лице Л. И. Аксельрод и А. М. Деборина
соответственно* 2 к концу 1928 г. закончилось в пользу Комакадемии,
что, по-видимому, оказало влияние на выборы в АН. Неудачей за-
кончилось и выдвижение экономиста и философа В. А. Базарова-
Руднева. Сначала он вошел в составленный в январе 1928 г. список
комиссии как кандидатура «более или менее близкая к нам»3. Однако
уже в октябре комиссия сообщала в Политбюро, что его кандидату-
ра снята «по деловым соображениям»4. В том, что эти соображения
были только деловыми, приходится сомневаться, учитывая начав-
шееся осенью 1928 г. наступление на «правых», к числу которых был
отнесен и В. А. Базаров-Руднев - один из авторов теории «затухаю-
щей кривой» промышленного развития. Опубликованный 6 ноября
1928 г. в «Известиях» фельетон «Социалистическое строительство и
«оптимизм» В. Базарова» наглядно демонстрировал поменявшееся
отношение власти к его кандидатуре. Вообще, изменчивость полити-
ческой ситуации стала тем фактором, благодаря которому, несмотря
на титанические усилия по организации кампании, Академия наук и
после выборов оставалась, по выражению Ф. Ф. Перченка, «настоя-
щим оплотом плюрализма»5.
Во исполнение полученных директив в середине сентября 1928 г.
в Иркутске и Томске была развернута кампания (информация о ходе
кампании в Омске ни по архивным, ни по газетным материалам нами
не выявлена). В Новосибирске она практически не проводилась, ве-
роятно, по причине малочисленности научных работников. Судя по
публикациям окружной газеты «Красное знамя», говорить о широ-
кой печатной кампании в Томске вряд ли возможно. Она ограничи-
лась статьей профессора СТИ В. И. Шумилова «Перед обновлени-
ем Академии Наук», в которой он весьма резко отозвался об АН и
’ ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 308. Л. 36-39.
2 Перченок Ф. Ф. «Дело Академии наук»... С. 205.
3 Источник. 1996. № 3. С. 119, 122.
4 Там же. С. 125.
5 Перченок Ф. Ф. «Дело Академии наук»... С. 208.
146
скептически оценил ее роль в развитии страны и науки’, сообщением
декана физмата ТГУ профессора В. В. Ревердатто о ходе обсуждения
кандидатов на факультете и немногочисленными информационны-
ми материалами центральной прессы. Возможно, одной из причин
низкой активности кампании в Томске стал перевод в октябре 1928 г.
на работу в Новосибирск заведующего Томским агитпропотделом
И. А. Козлова, который отвечал за проведение кампании в округе.
В Иркутске кампания прошла активнее. В отличие от Томска, где,
по крайней мере, внешне кампания имела самодеятельный со сторо-
ны научных работников характер, здесь она приняла форму ярко вы-
раженного давления «сверху» на местные НПК. Предварительный
отбор кандидатов для обсуждения на собраниях, в Томске прове-
денный при участии ученых-коммунистов, в Иркутске был произве-
ден, по-видимому, самим агитпропотделом. Большая часть газетных
материалов для иркутской газеты «Власть труда» также была под-
готовлена членами агитпропколлегии окружкома партии* 2. Одним
из основных способов пропагандистского воздействия на научное
сообщество города здесь стали требования от имени «трудящихся»
Иркутска. Они, как указывалось в редакционной статье окружной га-
зеты «Власть труда», были «вправе рассчитывать на то, что научные
учреждения и научные работники иркутского университета, а также
местное студенчество отдадут свои голоса именно тем кандидатам,
которые вполне обеспечивают выполнение тех задач, которые по-
ставлены перед Академией наук...»3.
Причина различий в проведении кампании в иркутской и томской
печати, помимо упомянутых организационных проблем томичей, за-
ключалась, на наш взгляд, в специфике каждой из газет. «Красное
знамя» 1920-х гг. вполне можно было назвать газетой города - уни-
верситетского центра (прежде всего, исходя из объема и содержа-
ния материалов, связанных с наукой и высшей школой), тогда как
«Власть труда» тяготела к типу рабочей печати. Впрочем, несмотря
на различия в организации, в обоих городах местные власти пресле-
довали пропагандистские цели, стремились использовать кампанию
для установления контроля над сибирской интеллигенцией.
Как известно, несмотря на все усилия властей, трое кандидатов-
коммунистов не были избраны на общем собрании АН. Это событие
вызвало вторую волну кампании, которая выразилась в принятии на
заседаниях СНР и на собраниях в вузах резолюций протеста. При
’ Красное знамя. 1928. 9 октбря.
2 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 308. Л. 18,41.
3 Власть труда. 1928. 18 сентября.
147
этом реакция сибиряков явно «запоздала»: забаллотировка коммуни-
стов обсуждалась в феврале, марте и даже в конце мая 1929 г., тогда
как голосование в АН СССР состоялось 12 января. Итоги голосова-
ния были опубликованы в центральной прессе, в сибирских газетах
сообщений не было. По-видимому, местные партийные органы про-
пустили результаты выборов и обратили на них внимание только с
началом развертывания новой агрессивной волны в Центре.
Данный этап кампании проводился в форме принятия резолюций,
в которых выражался протест против решения академиков. Для орга-
низаторов кампании в Сибири реакция местных научных работников
была важна не столько как возможность оказать психологическое дав-
ление на АН СССР, сколько как показатель их лояльности. Это под-
тверждают обстоятельства обсуждения «инцидента» в АН. В Томске
началом кампании стала рабкоровская заметка в «Красном знамени»
от 14 февраля 1929 г. Ее автор, обращаясь к томской профессуре и
студенчеству, спрашивает: «В чем дело, уважаемые товарищи? Как
же вы и какими глазами смотрите на случай в Академии? Советская
общественность прежде всего ждет вашего ответа, ждет вашего реше-
ния». Однако результаты выборов обсуждались на заседании прав-
ления ТГУ 13 февраля1. Появление этой заметки - пример одного из
самых популярных в советской печати способов подготовки публи-
ки к восприятию ожидаемого события. Одна из целей его использо-
вания - создание иллюзии устойчивой связи между требованиями
общественности и действиями властей и других структур. В Омске
и Иркутске вопрос обсуждался на общегородских собраниях членов
СНР. То, что омские НПК не сделали этого вовремя, было расценено
как серьезный недостаток в ходе обследования омских вузов, что и
заставило их принять резолюцию уже в мае 1929 г.2
Принятые в Сибири резолюции повторяют оценку, данную слу-
чившемуся в центральной прессе: отказ академиков выбрать трех
коммунистов в члены АН СССР расценивается как саботаж задачи
содействия социалистическому строительству, поставленной совет-
ской общественностью перед Академией наук. Был высказан целый
ряд мнений о необходимости серьезной реорганизации АН (отме-
на тайного голосования, выборы академиков представителями всех
научных учреждений страны) и даже ее ликвидации3. Вместе с тем в
Иркутске, например, обсуждение позиции Академии наук по вопро-
1 ГАНО. Ф. Р-61. On. 1. Д. 1103. Л. 2 об.
2 Там же. Ф. Р-1800.0п. 1. Д. 16. Л. 14.
3 Там же. Д. 18. Л. 8; Ф. Р-61. On. 1. Д. 1103. Л. 2 об.; Красное знамя. 1929. 14,
21 февраля.
148
су выборов перешло в выражение недовольства по поводу взаимоот-
ношений между ней и местными научными центрами: «не оказывает
помощи различным учреждениям, не считаясь с периферическими
материалами, посылает почти исключительно на исследовательские
экскурсии работников центра». Предложения по реформированию
Академии, высказанные иркутянами, а именно: вынести часть ака-
демических учреждений на периферию, установить контроль над
работой АН со стороны всех научных учреждений, обсуждать планы
ее научно-исследовательской деятельности, были продиктованы не
только политическими соображениями, но и реальными проблема-
ми местной науки1. Однако выборная кампания, а затем и кампания,
связанная с «академическим делом», только усилили разрыв между
Академией наук и местными научными центрами, так как послед-
ним постоянно приходилось отмежевываться от ее «политических
проступков».
Детально спланированная и организованная кампания по выбо-
рам в Академию наук совершенно определенно давала понять науч-
ным работникам, что ни о какой автономности и самостоятельности
науки в СССР не может быть и речи. Это, по-видимому, производило
удручающее впечатление на большинство из них. Реакцию сибир-
ской научной интеллигенции иллюстрирует документ об обсуждении
кандидатов в члены АН на собраниях НПК. В отчете о работе парт-
ячейки СТИ за период с 1 июня по 1 ноября 1928 г. отмечается, что
профессура отнеслась к вопросу выборов «безразлично (по обязан-
ности), с различного рода предпосылочками. Некоторая часть ее даже
отказалась принять участие в выборах, снимали с голосования своих
кандидатур»2. Выступление члена общевузовского бюро партячейки
СТИ Образова на заседании бюро 29 октября 1928 г. по вопросу об
отношении к специалистам в СТИ проясняет, о каких «предпосылоч-
ках» шла речь. Он настаивал, что оценка партячейкой профессуры
как «идеологически чуждой» верна и в подтверждение приводил по-
зицию, занятую научными работниками в выборной кампании: «они
не приняли никакого участия в голосовании кандидатов, и отнеслись
так, что, мол, нам голосовать, когда по этому вопросу все уже заранее
без нас подготовлено»3. Очевидно, что выборная кампания способ-
ствовала размежеванию научных работников по вопросам о статусе
науки в обществе, о принципах ее взаимоотношений с властью, о воз-
можности ее неидеологизированного существования.
1 ГАНО. Ф. Р-1800. On. 1. Д. 18. Л. 8-8 об.
2 Там же. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 369. Л. 54, 55.
3 Там же. On. 1. Д. 3039. Л. 8 об.
149
Остановимся на идеологическом содержании кампании, изме-
нениях, которые благодаря ей произошли в общественном мнении.
Непосредственный нажим на Академию наук начался, по мнению ис-
следователей, с принятия в 1927 г. ее нового устава. Например, один
из пунктов устава вменял в обязанность Академии наук увязывать
свои исследования с практическими нуждами социалистического
хозяйства1. Появление в уставе положения, определявшего статус
АН как высшего ученого учреждения страны, и переименование ее
в Академию наук СССР2 не только были связаны с желанием вла-
сти укрепить авторитет этой организации. Включение АН в систе-
му государственных учреждений означало конец ее относительно
независимого существования, самостоятельной исследовательской
деятельности.
Требование увязывать научную деятельность с практикой было
одним из наиболее часто встречающихся в ходе выборной кампа-
нии 1928 г. Для власти было очень важно мобилизовать имеющий-
ся в стране научный потенциал для решения задач модернизации.
Деловое сотрудничество, которое использовалось с этой целью в
середине 1920-х гг., к концу десятилетия оказалось для власти не-
достаточным. Она перешла к методам давления и подчинения, что
соответствовало в целом политике советского государства в период
«Великого перелома».
Наука рассматривалась в качестве одной из отраслей социалисти-
ческого производства, цели и направление развития которой, как и
любой другой отрасли, должны определяться государством. Весьма
показательно в этом отношении высказывание председателя Запсиб-
крайисполкома Ф. П. Грядинского, прозвучавшее в январе 1932 г. на
городской партийной конференции по вопросу о задачах, которые
должна решать к тому времени уже «пролетарская» интеллигенция.
В качестве примера неправильного их понимания он привел факт
обсуждения в Новосибирском плановом институте проблемы «сте-
пени производительности труда вождей», что могло бы, по его мне-
нию, довести и до обсуждения вопроса «была ли производительна
революция». «...Они или мыслят себя слишком учеными, - замечал
Грядинский, - или действительно не знают, для чего их партия по-
садила в научно-исследовательские и прочие институты»3.
В период выборной кампании 1928 г. в прессе в продолжение темы
связи научной деятельности и практики обсуждался вопрос о необ-
1 Перченок Ф. Ф. «Дело Академии наук»... С. 206.
2 Уставы... С. 120.
3 ГАНО. Ф. Р-47. Оп. 5. Д. 157. Л. 76, 77.
150
ходимости планирования науки. Действительно, в период модерни-
зации, когда наука становится одним из важнейших факторов разви-
тия, случайных научных открытий уже недостаточно, должно идти
целенаправленное решение исследовательских проблем. Однако
поскольку плановость является базовой характеристикой социали-
стической экономики, вопрос планирования науки в конце 1920-х гг.
стал политическим. Его обсуждение было тем более острым, что «бес-
плановость», «индивидуальный характер» признавались характери-
стиками «старой» науки, хотя, по-видимому, большинство ученых
больше всего беспокоила возможность превращения планирования
фактически в контроль со стороны государства и вследствие этого
утраты свободы творчества1. В 1929-1930 гг. пункт о планировании
науки, которому придавался политический характер, повсеместно
включали в программу соцсоревнования между научными учрежде-
ниями и вузами и оценивали как одно из направлений работы, кон-
кретизирующее «борьбу с аполитичностью и нейтральностью»2.
Требование ориентировать науку на практические нужды социа-
листического хозяйства способствовало утверждению в советской
научной политике этого периода тенденции приоритетного развития
прикладных наук. Отрасли знания, не имевшие непосредственного
практического применения, именовались «отвлеченными», «наукой
для науки». Так, начальник Главнауки М. Н. Лядов с неудовольствием
замечал, что в СССР «по отвлеченным физико-математическим нау-
кам 229 аспирантов... по индустриально-техническим только 206»3.
Развитие «вредной тенденции расчленения в высшей школе на чистое
и прикладное (знание. - С. У.) и создания привилегированных групп
научных дисциплин» отметили члены Томского окружного бюро
СНР, обсуждая в апреле 1928 г. вопрос о принципе распределения на-
учных командировок, в соответствии с которым правом первоочеред-
ности пользовались специалисты, чьи исследования были связаны
с производством и «практическими вопросами»4. Тогда они смогли
принять решение об отказе от этого принципа, но уже в начале 1929 г.
замечание проректора ТГУ Шнейдера о несправедливости, допускае-
мой «центральными органами» при распределении средств между
техническими и нетехническими вузами в ущерб последним, вызва-
ло недовольство инспектора Главпрофобра5. Идея университета как
1 Известия. 1928. 14 октября.
2 ГАНО. Ф. Р-1800. On. 1. Д. 18. Л. 17; Д. 23. Л. 43.
3 Известия. 1928. 5 октября.
4 ГАНО. Ф. Р-1800. On 1. Д. 8. Л. 22 об.
5 Там же. Ф. Р-61. On. 1. Д. 1103. Л. 10 10 об., 17.
151
учебного заведения, объединяющего несколько, формально имеющих
между собой весьма слабую связь, факультетов и готовящего специ-
алистов с широкой общетеоретической подготовкой, сориентирован-
ных не столько на производство, сколько на научно-педагогическую
работу, вызывала неоднократные критические замечания со стороны
«советской общественности» именно в связи с необходимостью увя-
зывания задач науки и образования с производством. Больше всего
доставалось Томскому университету, так как в нем было нескольких
специальностей такого же профиля, как и в СТИ. В числе тех, кто
выражал недовольство университетской системой, был и сам ректор
ТГУ Д. В. Горфин (назначен в 1929 г.). Выступая в феврале 1930 г.
на краевом вузовском партийном совещании, он заявил: «Нужно по-
ложить предел никчемному... не оправдавшему себя принципу, когда
под одной кровлей помещались различные факультеты, имея между
собой чрезвычайно рыхлую связь». Здесь же его поддержал заведую-
щий СибОНО Н. В. Вихирев, предложивший выделить химические
факультеты СТИ и ТГУ в отдельный институт1.
Выборная кампания 1928 г. закрепила в общественном сознании
уже имевшееся представление о месте научных работников в социаль-
ной структуре советского общества, которое определялось в первую
очередь их «ненадежным» социальным происхождением и сохране-
нием в этой среде «предрассудков и пережитков дореволюционного
прошлого». Как мы отмечали, одним из главных средств давления на
академиков считалось мнение «советской общественности», прежде
всего рабочих. Это мнение выражалось в форме требования. В мате-
риалах кампании часто встречается призыв к академикам и научным
работникам соответствовать в своей деятельности «величайшему
творчеству рабочих масс»2. Хотя подавляющее большинство рабочих
и низовых партийных работников, на что мы уже обращали внима-
ние, имело очень слабое представление о выдвинутых кандидатах в
члены Академии, для власти было важно облечь свои требования к
научной интеллигенции в форму требований «рабоче-крестьянских
масс». Данный метод можно рассматривать как средство социальной
мобилизации научно-педагогической интеллигенции: значительная
ее часть могла не считать себя обязанной власти, но не народу. Тем
же, кому было понятно, кто реально стоит за требованиями «совет-
ской общественности», было тяжело осознавать, какое место отво-
дила новая власть науке и ученым. Но этот метод оказывал влияние
и на рабочих, так как способствовал формированию в обществен-
1 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 445. Л. 237, 282.
2 Известия. 1928.21 июля.
152
ном сознании иллюзии, что именно они являются главной силой
Советского государства, и закреплял пренебрежительное отношение
к людям интеллектуального труда.
После выборной кампании практика предъявления рабочими
требований и наказов ученым широко вошла в советскую пропаган-
дистскую традицию. Так, представитель новосибирского лесозавода,
приветствуя в ноябре 1930 г. делегатов I Западно-Сибирского крае-
вого съезда научных работников, обратился к ним с требованиями
переключиться на производственный подъем, высказать свое мнение
в отношении контрреволюционной промышленной партии, добиться
того, «чтобы в среде специалистов не было... нейтрального болота»1.
Именно эти призывы были процитированы в информационном со-
общении о съезде в «Советской Сибири». В 1932 г. во время подго-
товки к проведению в крае Урало-Кузбасской сессии Академии наук
местные власти вновь обратились к практике рабочих наказов. В ин-
формационном письме научного комитета Запсибкрайисполкома,
направленном в районы края в мае 1932 г., обращалось внимание на
необходимость организовать бригады, в состав которых помимо науч-
ных работников вошли бы передовые рабочие «для участия в работах
делегации Сессии... и для приветствия Сессии от лица пролетарской
общественности». Приветствие следовало составить в форме наказа,
«содержанием которого должно явиться требование пролетариата
поставить науку на службу социализма, ликвидировать отставание
теории от практики соцстроительства...»2 Проекты наказов нужно
было предварительно выслать в Новосибирск.
Большую роль в «советизации» НПК Сибири сыграла проводив-
шаяся в конце 1929-1930 гг. реформа вузов. Постановление о рефор-
ме вузов было принято на заседании Пленума ЦК ВКП(б) в ноябре
1929 г., но подготовка к ней шла еще с лета 1928 г. В преддверии при-
нятия в июле 1928 г. постановления Пленума ЦК ВКП(б) «Об улуч-
шении подготовки новых специалистов» в прессе шло обсуждение
вопросов о передаче части втузов в ведение ВСНХ, о соотношении
теории и практики в высшей школе. Возможность выступить полу-
чили не только сторонники официального курса на подъем удельного
веса практических занятий. Например, профессор А. Е. Чичибабин
(в 1928 г. был выдвинут кандидатом в члены АН СССР, в январе
1929 г. избран академиком, впоследствии эмигрировал) говорил о
том, что эволюция образования должна идти в направлении повыше-
1 ГАНО. Ф. Р-1800. On. 1. Д. 23. Л. 18.
2 Власть и интеллигенция в сибирской провинции. У истоков советской модерни-
зации. 1926-1932: Сб. документов. Новосибирск, 1999. С. 119-120.
153
ния его научности, а не практицизма, о вреде для качества образова-
ния передачи втузов в ведение ВСНХ. Схожую точку зрения выска-
зал другой кандидат в члены Академии наук профессор В. Р. Вильямс
(его кандидатура, как и А. Е. Чичибабина, была поддержана комисси-
ей Политбюро)1.
Принятое в июле 1928 г. постановление ЦК ВПК(б) постави-
ло точку в этом споре. Было решено увеличить выпуск специали-
стов за счет сокращения сроков обучения, тесно увязать учебную
работу с производством, уделить особое внимание общественно-
политическому воспитанию студенчества2. В 1928 - первой половине
1929 г. была реализована только часть принятых решений (некоторые
втузы были переданы в ведение ВСНХ, с целью улучшения социаль-
ного и политического состава студенчества в вузы была направлена
«тысяча» коммунистов). Выход постановления послужил сигналом
для наступления на «старую» профессуру. В нем говорилось о необ-
ходимости усиления идеологического контроля над преподаванием
общественно-экономических дисциплин, недостатки в работе со-
ветских втузов признавались отчасти следствием «пережитков ста-
рой, не связанной с производством, высшей технической школы», а
сами решения Пленума рассматривались как реакция государства на
«Шахтинское дело».
В Сибири началом идеологического давления на НПК стало об-
следование сибирских вузов, проведенное комиссией Сибкрайкома
ВКП(б) в конце 1928 - начале 1929 г. Одним из наиболее актив-
ных ее членов был инструктор крайкома Н. Загорский. Личность
Загорского была одиозной для сибирской высшей школы этого пе-
риода. Обвинения и претензии, которые он предъявлял ученым-
педагогам, нередко переходили в личные оскорбления, что вызывало
недовольство не только научных работников, но и представителей
власти. Например, участники краевого партийного вузовского сове-
щания в феврале 1930 г. оценили методы работы Загорского как при-
мер, из которого «можно почерпнуть, каким образом не нужно осу-
ществлять идеологическую борьбу»3. Сам же Загорский о своей роли
в противостоянии с «реакционной» профессурой говорил так: «...я в
данном случае являюсь рыцарем, который пробуждает спящую краса-
вицу - вы дальше работайте, а я уезжаю»4. Действительно, Загорский
1 Известия. 1928. 3-5 июля.
2 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М„
1984. Т. 4. С. 358-360.
3 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 445. Л. 29,30.
4 Там же. Л. 337.
154
оказал влияние на судьбу многих сибирских ученых: его книга, на-
писанная по итогам проведенного обследования «Классовая борьба в
сибирских вузах», еще долго оставалась поводом для обвинения упо-
мянутых в ней ученых. Именно он был инициатором и главным геро-
ем первой местной идеологической кампании, направленной против
профессора СТИ И. Н. Бутакова, читавшего курс научной организа-
ции промышленных предприятий.
В ноябре 1929 г. были приняты решения, развивавшие идеи поста-
новления июльского (1928 г.) Пленума ЦК ВКП(б). Они предусмат-
ривали ускоренную подготовку специалистов (сокращение сроков
обучения до 3,5-4 лет) за счет уменьшения объема общетеоретиче-
ских дисциплин и введения узкой специализации с 1-го курса; увели-
чение доли производственной практики; значительное сокращение
лекций в пользу «активных» методов преподавания (семинарские,
практические и лабораторные занятия); отмену экзаменов и диплом-
ных проектов. Основная цель реформы была, конечно же, прагмати-
ческой - в короткий срок получить как можно больше специалистов,
сориентированных на решение непосредственно тех задач, с кото-
рыми им придется столкнуться на производстве. Однако кампания
сразу же приобрела политический характер. Любые сомнения в воз-
можности качественно и в короткий срок при значительном сокра-
щении объема базовых общетеоретических дисциплин подготовить
специалистов с высшим образованием рассматривались как саботаж
социалистического строительства, проявление «правого уклона».
Отношение к реформе и степень участия в ее реализации стали кри-
терием лояльности профессуры к власти, что в свою очередь не могло
не усилить раскола внутри НПК.
В то же время основные положения реформы, а именно: важность
широкой общетеоретической подготовки будущих специалистов,
приоритет лекционных методов, значение дипломного проектирова-
ния как показателя уровня квалификации выпускника вуза, шли враз-
рез с рядом базовых ценностей «старой» профессуры. Большинство
из них высказывали опасения, что проводимая реформа превратит
вузы в техникумы. Власть же оценила такую позицию как проявле-
ние «цеховщины, академизма, косности консервативными академи-
ческими кругами»1. В основе сопротивления профессуры, по мнению
партийных и комсомольских активистов, были корыстные соображе-
ния ученых-преподавателей, чьи оклады уменьшались в связи с со-
кращением учебных часов. Вероятно, в этом была доля правды, так
как лекционные часы оплачивались по более высокой ставке, чем
1 Советская Сибирь. 1930. 7 февраля.
155
семинарские и практические. Но вряд ли материальные соображения
были главной причиной недовольства научных работников, потому
что острый дефицит педагогических кадров в Сибири, даже при со-
кращении количества учебных часов по предмету, не давал им повода
жаловаться на недостаточную нагрузку.
Несмотря на несогласие с проводимыми реформами, большая
часть преподавателей открыто не высказывала своего мнения, что
вполне объяснимо, если учитывать политическую ситуацию 1929 г.
Их протест, согласно формулировке партийно-государственных до-
кументов, носил «скрыто враждебный» характер: чаще всего они
отказывались принимать участие в пересмотре учебных программ.
Не менее опасными, с точки зрения властей, были попытки свести
всю реформу только к решению материально-технических проблем
сибирской высшей школы или же сорвать реформу посредством
«итальянской» забастовки, то есть «настолько ортодоксально на-
чать проводить ее в жизнь, чтобы привести ее к прямой ее противо-
положности». Именно так, по мнению начальника Главпрофобра
А. Я. Вышинского, следовало расценивать «вредительские идеи» ча-
сти профессоров сократить сроки обучения инженеров не до трех с
половиной, а до двух лет, «упростить преподавание таким образом,
чтобы вообще теорию выгнать из высшей школы»1.
Особую остроту кампании, связанной с реформой вузов, придава-
ла «новая политическая обстановка» (под этим термином понималось
свертывание нэпа и переход к ускоренной индустриализации). Это
наглядно демонстрирует стенограмма краевого партийного вузовско-
го совещания, которое состоялось в феврале 1930 г. и было посвяще-
но проблемам, связанным с реализацией реформы в вузах Сибири.
Особый статус совещанию придало участие в нем А. Я. Вышинского.
Все участники совещания увязывали проводимую реформу с индуст-
риализацией и «социалистической реконструкцией сельского хо-
зяйства». В выступлениях отмечалось также, что «решаемая задача
ликвидации кулачества» приводит к усилению классовой борьбы в
целом и к «попыткам оформлять и отражать кулацкую идеологию»,
в том числе и представителями научно-педагогической интеллиген-
ции. В этой связи реформа и оказываемое ей со стороны профессуры
противодействие должны были рассматриваться как один из этапов
борьбы2. Поэтому одной из главных на совещании стала тема идео-
логической борьбы в вузах края, в частности, процесс дифферен-
циации профессорско-преподавательского состава, классовый состав
1 ГАНО. Ф. П-2. Оп. 2. Д. 445. Л. 410.
2 Там же. Л. 4.
156
сибирского студенчества. В трех из четырех основных докладах
(А. Я. Вышинского, заведующего СибОНО Н. В. Вихирева и секре-
таря Сибкрайкома В. Ю. Егера) обсуждались преимущественно эти
вопросы, а не весьма сложные проблемы материально-технической
базы вузов или методические принципы пересмотра программ и со-
кращения сроков обучения. Вопросы отношения к реформе и участия
в ней отдельных сибирских преподавателей неоднократно обсужда-
лись также в местной прессе и на заседаниях окружных бюро СНР,
становясь одним из поводов для критики и организации идеологиче-
ского давления.
Привязку проводимой реформы к политическим реалиям
1930 г. ярко иллюстрирует пояснение А. Я. Вышинским позиции
Главпрофобра в отношении контроля над социальным составом сту-
денчества. Чистка студенчества, по его мнению, должна была осно-
вываться не столько на формальном признаке сокрытия социального
происхождения, сколько на реальном отношении человека к совет-
ской власти. Однако по поводу детей «кулаков» он замечает: «...у вас
в Сибири идет сейчас довольно ярко выраженная классовая борьба...
Когда вы раскулачиваете кулака и снимаете с него шубу, его сына вы
не оставите в вузе. Это является политическим требованием сегод-
няшнего дня... Где наиболее обостренная классовая борьба в данный
момент, там приходится острее ставить вопрос»1.
Значительно усилившееся в ходе реформы давление на НПК
требовало пересмотра тактики и стратегии в отношениях со специ-
алистами. На совещании продолжился спор между сторонниками
жесткой линии на отказ от использования «идеологически невы-
держанных» специалистов и теми, кто полагал, что такая политика в
условиях нехватки собственных кадров несвоевременна и потому на-
жим на интеллигенцию должен быть осторожным. Позиция Центра
по этому вопросу, озвученная А. Я. Вышинским, свидетельствовала
о попытках соединить эти две позиции. Предлагалось, как и раньше,
активно использовать «старых» специалистов, но при этом вести с
ними жесткую идеологическую борьбу, делая упор «на использова-
ние новых сил, на подготовку новых кадров... такую борьбу, при по-
мощи которой мы ставили бы профессуру в определенные жесткие
условия, в которых они обязаны делать то, что мы от них требуем»2.
Она наглядно иллюстрирует противоречия в политике Центра, воз-
никавшие в результате попыток соединить решение практических
проблем с идеологией.
1 Там же. Л. 82.
2 Там же. Л. 411-413.
157
Таким образом, кампания, связанная с реализацией реформы,
главная цель которой, на первый взгляд, была прагматической, фак-
тически стала кампанией политической, нанесшей значительный
удар по НПК страны. Фактором, который более всего способствовал
крайней политизации кампании, стала, на наш взгляд, сама стратегия
«Великого перелома», определявшая развитие страны в конце 1920 -
начале 1930-х гг. В сложившейся политической ситуации, кажется,
был уже не столь важен характер намеченных изменений, сколько
возможность использования их с целью трансформации и подчине-
ния одной из социальных групп общества.
* * *
Нами рассмотрены кампании, которые были организованы и про-
ведены в очень короткий срок. В каждой из них реализовались весь-
ма сходные идеологические установки, и это со всей очевидностью
свидетельствует, что они имели одиннаковые цели: мобилизация
научного потенциала страны для решения задач модернизации, из-
менение структурных, качественных и ценностных характеристик
научно-педагогической интеллигенции с тем, чтобы включить ее в
перестраиваемую на рубеже десятилетий социальную и отчасти поли-
тическую структуру советского общества. Использование для дости-
жения поставленных целей идеолого-пропагандистских кампаний,
в которых главными методами было, с одной стороны, давление на
НПК, переходящее иногда в прямые репрессии, с другой - внедрение
в общественное сознание новых идеологических установок, вполне
соответствовало общему духу политики Советского государства пе-
риода «Великого перелома» и мобилизационному типу отношений
между обществом и государством. Анализ механизма кампаний и их
содержания показал, что за весьма короткий период (1928-1930 гг.)
ужесточился идеологический нажим на НПК. Теперь уже было недо-
статочно просто не выступать против официального курса, надо было
активно и без всяких оговорок поддерживать и защищать его.
Кампании, вероятно, сыграли свою роль в изменении ценност-
ных установок части научно-педагогической интеллигенции, преж-
де всего молодого поколения, а также тех, кого власть оценивала
как «просоветски настроенных» и «нейтральных». Хотя эту роль не
стоит переоценивать, принимая во внимание жесткие условия, в ко-
торые были поставлены научные работники в конце 1920 - начале
1930-х гг. и которые не способствовали проявлению самостоятель-
ности в их поведении. По-видимому, более значительным оказалось
влияние кампаний на изменение представлений о роли и месте науки
и ученых в обществе в массовом сознании.
158
Сравнивая процессы формирования в конце 1920 - середине
1930-х гг. образа «врага» на примере стереотипов «буржуазной интел-
лигенции» и «кулака», можно сделать следующие выводы. Первое,
что обращает на себя внимание, - это выбор объекта для создания
образа «врага». Не случайно в число опасных для власти попали две
наиболее самостоятельные в экономическом и интеллектуальном
плане социальные группы, по-видимому, наличие данных качеств
представляло серьезную трудность для упрочения тоталитарного ре-
жима. Мы видели, что описывая деятельность «кулака», пропаганда
чаще всего указывала на его «антисоветскую» агитацию и оказывае-
мое на других крестьян влияние, а одними из наиболее серьезных не-
достатков «спецов» считались «аполитичность» и весьма слабая под-
верженность идеологическому воздействию.
Легко объяснить враждебность и неисправимость представителей
данных социальных групп позволяло их «чуждое» классовое про-
исхождение. Однако присущая им «по природе» враждебность со-
ветской власти была едва ли не единственной чертой, выделявшей
созданный образ «врага» из большей социальной общности, частью
которой они являлились (буржуазные специалисты - интеллиген-
ция, кулаки - крестьяне). Эта особенность свидетельствует, что в ходе
рассмотренных идеолого-пропагандистских кампаний власть пресле-
довала более широкие цели, чем просто возбуждение в общественном
сознании ненависти к «врагу»: речь шла об изменении ценностных и
структурных характеристик интеллигенции и крестьянства в целом.
Впрочем, это имело свой побочный, выходивший за рамки постав-
ленных режимом целей эффект - возбуждение антиинтеллигентских
и антикрестьянских настроений вообще.
В число отрицательных черт попали те социальные характери-
стики, которые обычно переживают трансформации при модерниза-
ции любого общества (традиционализм, религиозность, корпоратив-
ность), однако особенность советского варианта в том, что в обмен
культивировались не ценности либерализма, а тот же традициона-
лизм, обличенный в современные идеологические одежды.
Помимо роли в изменении социальной структуры советского
общества формируемый в ходе идеолого-пропагандистских кампа-
ний образ «врага» выполнял и мобилизующую общество функцию:
существование «врагов» позволяло власти оправдывать ужесточение
режима, объяснять экономические проблемы р требовать особого на-
пряжения от своих подданных.
Глава 3
ПРОЦЕССЫ СОЦИАЛЬНОЙ МОБИЛИЗАЦИИ
В 1934-1936 гг.: ФОРМИРОВАНИЕ НОВЫХ
ЦЕННОСТЕЙ
Период 1934-1936 гг. вызывает интерес у многих современных
исследователей. Произошедшие в эти годы изменения коснулись
различных сторон общественной жизни. В экономике они означали
сокращение диспропорции между фондом накопления и фондом по-
требления, составление более реальных планов развития, предостав-
ление некоторой самостоятельности руководителям предприятий,
развитие торговли, в том числе и рыночной, ослабление нажима на
крестьянство. В середине 1930-х гг. завершалось формирование со-
циальной структуры советского общества в том виде, в котором она
просуществовала до конца 1980-х гг.: прежде всего происходило за-
крепление статуса привилегированных социальных групп (номен-
клатуры, высших кругов творческой и научной интеллигенции, ра-
бочей аристократии). Напечатанная в ноябре 1934 г. в американской
газете «Балтимор сан» статья «Красная Россия становится розовой»
фиксировала смену аскетизма и революционных настроений на идео-
логию «культурной и зажиточной жизни», выражением которой стал
провозглашенный Сталиным в феврале 1935 г. лозунг: «Жить стало
лучше, жить стало веселее». В наименьшей степени изменения за-
тронули политическую систему: введение всеобщего избирательного
права и декларация демократических свобод в Конституции 1936 г.
ни в коей мере не привели к либерализации политического режима
в стране.
Главную причину данных изменений исследователи видят в том,
что результаты первого этапа форсированной индустриализации во
многом оказались далеки от ожидаемых. Падение уровня жизни на-
селения, невыполнение, несмотря на огромные вложенные ресурсы,
большинства плановых показателей первой пятилетки, низкая про-
изводительность труда и, наконец, выражение своеобразного вотума
недоверия И. В. Сталину делегатами XVII съезда ВКП(б) - все это
заставило руководство пересмотреть свои взгляды на развитие стра-
160
ны во второй пятилетке. Было решено обратиться к поиску более эф-
фективных методов стимулирования труда, таких как материальная
заинтересованность1.
С точки зрения В. П. Булдакова, события середины 1930-х гг. и
особенно изменения в системе ценностей соответствовали законам
развития революционного процесса, когда на смену разрушительной
его фазы пришла «новая волна российского культурогенеза», содер-
жание которой он определяет как постепенное изживание «бацилл
революционизма» началами патернализма2. На наш взгляд, чрезвы-
чайные меры, которые использовала власть в конце 1920 - начале
1930-х гг. (к их числу следует отнести и рассмотренные нами в пер-
вых главах мобилизационные кампании конфронтационного типа), к
1934 г. обнаружили предел своей эффективности. Этот предел опре-
делялся как экономическими, так и социально-психологическими
факторами: вместл разрушаемой старой системы ценностей требова-
лось создать новую, которая соответствовала бы задачам пусть иска-
женной, но все-таки модернизации. Исследованию данного процесса
на примере двух идеолого-пропагандистских кампаний - посвящен-
ной стахановскому движению и кампании по «всенародному обсуж-
дению» проекта новой Конституции, - будет посвящена третья глава
книги.
3.1. Формирование положительной мотивации
трудовой активности
Значение моральной мотивации труда в условиях плановой эко-
номики трудно переоценить. При отсутствии рынка рабочей силы,
слабой зависимости заработной платы от приложенных усилий и
результатов труда, дефиците товаров народного потребления власти
приходилось изобретать другие способы стимулирования трудовой
активности. Имевшиеся в арсенале государства к середине 1930-х гг.
средства (трудовые мобилизации, паспортная система, социалисти-
ческое соревнование и ударничество) оказались недостаточными
для решения проблемы низкой производительности труда, суще-
ственно отстававшей от показателей ведущих капиталистических
1 Девис Р., Хлевнюк О. Развернутое наступление социализма по всему фронту //
Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал. М„ 1997. Т. 1.
С. 130-134.
2 Булдаков В. П. Красная смута: Природа и последствия социального насилия. М.,
1997. С. 276-284.
161
стран. Импортированные в начале 1930-х гг. современная техника и
технологии по причине технической малограмотности советских ра-
бочих и плохой организации труда зачастую эксплуатировались не
на полную мощность, что увеличивало срок окупаемости вложенных
средств. Сказанное выше заставляло власть искать новые подходы к
формированию положительной мотивации трудовой активности.
Помимо причин экономического характера возникновение ста-
хановского движения было связано с осознанием руководством го-
сударства проблемы несоответствия облика и поведения советских
рабочих образу представителей «передового класса». Периодически
проводимые с конца 1920-х гг. кампании по борьбе с такими «пере-
житками прошлого», как алкоголизм и хулиганство, имели низкую
эффективность, и в середине 1930-х гг. данная задача оставалась
актуальной1. Впрочем, распространение данных социальных поро-
ков было лишь частью более серьезной проблемы. По мнению со-
циологов, город и городская жизнь играют весьма существенную
роль в осуществлении процессов модернизации: «Современный го-
род плохо сочетается с остатками средневековья, он по сути своей
враждебен всякой патриархальности и потому постоянно рождает и
воспитывает все новых и новых агентов модернизации»2. Эти свой-
ства определяются особой организацией социального пространства
города, ,где нет возможности для осуществления внешней цензуры
поведения, как в деревне, что дает толчок «небывалому развитию»
«внутреннего пространства личности городского человека, его само-
сознания, способности к рефлексии, к нравственному и эмоциональ-
ному переживанию...»3 В советских городах 1920-1930-х гг. в силу
экономических и идеологических причин эти свойства проявлялись
в гораздо меньшей степени, что отрицательно сказывалось на темпах
и качестве перехода к индустриальному обществу. Советские руко-
водители не осознавали данную проблему именно таким образом,
но, несомненно, перед ними стояла задача сделать учебу, повышение
квалификации, рост культурного уровня не только пунктами соцсо-
ревнования, но и осознанным, жизненно необходимым стремлением
каждого. И развернутая вокруг стахановского движения кампания
была направлена на достижение в том числе и этой цели.
1 Лебина Н. Б. Повседневность 1920-1930-х годов: «Борьба с пережитками прош-
лого» // Советское общество... С. 244-290.
2 Вишневский А. Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. М.,
1998. С. 18.
3 Там же. С. 19.
162
Ряд зарубежных исследователей (Р. Майер, X. Куромия, Р. Турс-
тон) полагает, что стахановское движение было вызвано недоволь-
ством И. В. Сталина растущей независимостью хозяйственных
руководителей. Относительная экономическая стабилизация 1933-
1935 гг. создала у руководства страны иллюзию возможности оче-
редного форсированного скачка посредством организации движения
простых рабочих и оказания давления на менеджмент предприятий1.
По нашему мнению, не стоит рассматривать стахановское движение
как специально организованную против хозяйственников кампанию,
хотя, несомненно, этот компонент присутствовал в движении и играл
в нем весьма важную роль.
Возникшее в конце августа 1935 г. стахановское движение было не
первой попыткой мобилизации советского общества с целью увели-
чения производительности труда. В годы первой пятилетки она про-
водилась в форме соцсоревнования; к середине 1930-х гг. на предпри-
ятиях страны было организовано движение ударников и отличников.
Хотя к середине 1930-х гг. материальная заинтересованность стала
играть важную роль в распространении данных движений, главными
качествами, на которые делала ставку пропаганда, все же оставались
энтузиазм и трудовой героизм. Идеологически движения обосновы-
вались тезисом о том, что в СССР, в отличие от капиталистических
стран, труд является сознательной деятельностью на благо государ-
ства рабочих и крестьян. Так, в составленной Президиумом ВЦСПС
не позднее апреля 1935 г. «Памятке членам профсоюза» говорилось:
«Член профсоюза должен... активно участвовать в ударном движе-
нии и социалистическом соревновании, которое “превращает труд
из зазорного и тяжелого бремени, каким он считался раньше, в дело
ЧЕСТИ, в дело СЛАВЫ, в дело ДОБЛЕСТИ и ГЕРОЙСТВА”...»2
Чем же была вызвана необходимость организации еще одной кам-
пании, направленной на формирование положительной мотивации
труда? В чем ее принципиальное отличие от предыдущих? Идея ста-
хановского движения соответствовала одной из целей второй пяти-
летки: повышения уровня квалификации рабочих. С октября 1932 г.
был введен обязательный техминимум сначала для рабочих метал-
лургической, машиностроительной, угольной и химической промыш-
ленности, а затем и для других отраслей, в 1935 г. - государственный
экзамен для изучающих техминимум. Выступая 4 мая 1935 г. перед
выпускниками Военной академии, И. В. Сталин заявил о достаточ-
1 Thurston R. The Stakhanovite Movement. The Background to the Great Terror in
the factories, 19.35-1938 // Stalinist terror. New perspectives. Cambridge, 1993.
2 ГА РФ. Ф. P-5451. On. 43. Д. 68. Л. 4.
163
ном насыщении отечественной промышленности техникой и о необ-
ходимости на данном этапе перейти к ее освоению. В связи с этим он
предложил заменить лозунг «Техника решает все» лозунгом «Кадры
решают все»'. Первоначально этот призыв был воспринят как указа-
ние уделить особое внимание материальным проблемам трудящихся.
Как сообщалось в подготовленных для ВЦСПС отчетах ЦК отрасле-
вых профсоюзов, они отправили на места телеграммы о «развертыва-
нии глубокой массовой проработки речи» с указанием вопросов, на
которые требовалось обратить особое внимание. В их число вошли
проблемы улучшения культурно-бытового обслуживания и повыше-
ния оплаты труда отличников. В отчетах отмечалось, что «проработ-
ка» сыграла положительную роль в подписке рабочих на заем1 2.
Вместе с тем в этом лозунге изначально было много лукавства.
Во-первых, основная тяжесть по его реализации легла на профсоюзы,
то есть забота о трудящихся должна была осуществляться за их соб-
ственный счет. Во-вторых, как правило, речь шла об улучшении по-
ложения ударников и отличников, а не рабочих в целом. Кроме того,
среди партийных и государственных функционеров обнаруживалось
неоднозначное отношение к произошедшим изменениям. Так, в июне
1935 г. в Президиуме ВЦСПС началось обсуждение новой програм-
мы профсоюзов. Одним из вопросов, вызвавших наибольшие споры,
был вопрос о замене лозунга организации «Лицом к производству»
лозунгом «Лицом к материальным нуждам и культурным запросам
рабочих масс». По мнению секретаря ВЦСПС Вейнберга, предла-
гаемый лозунг неправилен, так как он соответствует тому, «который
имеем в капиталистических странах», и, кроме того «вместо лозунга
т. Сталина: “забота о рабочих” [мы] стремимся выдвинуть свой новый
лозунг»3.
К осени 1935 г. сталинский лозунг о решающих все кадрах стал
восприниматься как указание уделить особое внимание освоению
техники, а под «кадрами» стали понимать рабочих, овладевших совре-
менной техникой и технологиями. Данное толкование легло в осно-
ву развернутой в связи с рекордными выработками А. Г. Стаханова
и А. X. Бусыгина кампании. «В ответ на указания великого Сталина
о борьбе за освоение техники рабочий класс выдвинул новую форму
социалистического соревнования. Стахановско-бусыгинское движе-
ние дает на деле нагляднейшие доказательства того, что «техника во
главе с людьми, овладевшими техникой, может и должна делать чу-
1 Правда. 1935. 6 мая.
2 ГА РФ. Ф. Р-5451. Оп. 19. Д. 232. Л. 2; Д. 233. Л. 48.
3 Там же. Оп. 43. Д. 68. Л. 355-357; 458-527.
164
деса”», - говорилось в подготовленном в октябре 1935 г. ВЦСПС об-
ращении «Ко всем рабочим, техникам, служащим, профорганизаци-
ям Советского Союза»1. Тема воплощения сталинского лозунга стала
одним из ведущих лейтмотивов развернутой кампании. Развернутое
в соответствии с выдвинутым лозунгом движение рассматривалось,
во-первых, как доказательство единства партии и народа: «Уж та-
кова особенность лозунгов большевистской партии, - подытожи-
вала “Правда”, - что они тотчас же подхватываются миллионами
трудящихся [,..]»2 Во-вторых, как способ выражения преданности
И. В. Сталину: «Советская Сибирь», призывая коммунистов возгла-
вить стахановское движение в крае, писала: «И чем больше будет этих
успехов, тем больше будет у нас основания заявить нашему мудрому
вождю и учителю Сталину, что его призыв - оседлать технику - реа-
лизуется мощным движением стахановцев [...]»3 Активно приме-
нялась в ходе кампании использованная Сталиным в выступлении
4 мая 1935 г. лексика: «чудеса на руднике», «выжать все из горной
техники», «использовать сельхозтехнику до дна» и др. Лозунговая
форма упрощала как восприятие заложенных в стахановском движе-
нии идей, так и их воспроизведение, о чем свидетельствуют выска-
зывания самих стахановцев: «[...] когда я прочитал лозунг, что кадры
решают все, во мне все загорелось и я сказал себе, что я тоже человек,
что я тоже могу творить чудеса [...]», - рассказывал Андреев, делегат
декабрьского 1935 г. совещания комбайнеров-стахановцев с руково-
дителями страны4.
Четырнадцатикратное перевыполнение нормы забойщиком Ста-
хановым в ночь на 1 сентября 1935 г., а вслед за ним и другими до-
нецкими шахтерами тотчас привлекло внимание печати. Вместе с
тем в центральной прессе данные события стали рассматриваться
как начало нового массового движения («почина») только с середи-
ны сентября, после публикации передовой статьи «Важный почин в
Донбассе»5. Вслед за ней кампания стала разворачиваться и в сибир-
ской печати. Как видно, даже работники системы пропаганды не сра-
зу оценили мобилизационные возможности этих событий. Поэтому
вряд ли можно говорить и о том, что движение возникло стихийно
снизу в ответ на первые шахтерские рекорды. Нарком легкой про-
мышленности И. Е. Любимов, выступая на декабрьском (1935 г.)
1 ГА РФ. Ф. Р-5451. Оп. 19. Д. 219. Л. 1-3.
2 Правда. 1935.13 октября.
3 Советская Сибирь. 1935. 26 октября.
4 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 146. Л. 36,47.
5 Правда. 1935. 13 сентября.
165
Пленуме ЦК ВКП(б), признался: «[...] когда в начале сентября по-
лучены были первые известия о рекордной выработке т. Стаханова,
многие из нас не сразу поняли то огромное значение, которые имели
эти достижения [...]». Он же указал и на то значение, которое сыграла
пропаганда в формировании стахановского движения, заметив, что
в легкой промышленности образцы ударной работы были и раньше,
«но эти сравнительно рекордные результаты не были в достаточной
мере популяризованы [...] И только Стаханов и его достижения были
широко популяризованы и подняты на высокий политический уро-
вень сначала в Донецкой партийной организации [...], а затем в нашей
центральной прессе, что вызвало ответный отклик среди большого
количества наших лучших рабочих»1. По-видимому, чтобы рекорды
стали началом движения, потребовалась их соответствующая оценка
первыми лицами государства. Секретарь Донецкого обкома партии
Саркисов рассказал на Пленуме о том, что значительную роль в раз-
вертывании стахановского движения сыграл С. Орджоникидзе, кото-
рый на следующий день после рекорда Стаханова прислал в адрес об-
кома телеграмму с призывом придать движению массовый характер
и распространить его на другие специальности2.
Первоначально в Сибири кампания была направлена на распро-
странение стахановского движения в Кузбассе, что определялось
возможностью прямого применения опыта донецких угольщиков
в кузнецких шахтах, приоритетным положением угледобывающей
промышленности среди отраслей региональной экономики и совре-
менным уровнем техники и технологий. Призывая внедрять новые
методы в практику кузнецких шахт, «Советская Сибирь» тем самым
реализовывала вложенную в движение первоначальную идею: работа
по-стахановски - это не просто перевыполнение нормы, а существен-
ное повышение производительности труда, достигнутое за счет наи-
более полного использования новой техники, правильной организа-
ции труда, рационализации производства. В первые дни кампании в
«Советской Сибири» использовалось только словосочетание «стаха-
новские методы», означавшее набор конкретных действий, которые
обеспечивали повышение производительности труда в угледобыче,
невольно подчеркивающее ограниченность их применения сферой
угольной промышленности.
Такое положение в сибирской прессе сохранялось до публикации
в середине октября в «Правде» передовой статьи «Люди, не помогаю-
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 549. Л. 2,4.
2 Там же. Л. 61, 62.
166
щие стахановцам - не наши люди»1. В этой статье среди стахановцев
были названы не только шахтеры, но и железнодорожники, рабо-
чие легкой промышленности и др. 20 октября 1935 г. в «Советской
Сибири» был напечатан репортаж о приеме стахановцев легкой про-
мышленности председателем СНК СССР В. М. Молотовым и сек-
ретарем ЦК ВКП(б) А. А. Андреевым. Вопросам распространения
стахановского движения в легкой промышленности уделялось вни-
мание, сравнимое с тяжелой промышленностью. Причину этого, веро-
ятно, надо искать в корректировке планов экономического развития
страны во второй пятилетке. Требование использовать стахановские
методы в легкой промышленности использовалось в пропаганде как
способ перенести ответственность за дефицит потребительских това-
ров на не умеющих применить данные методы руководителей: «Было
время, когда легкая промышленность не работала на полную мощ-
ность, так как недоставало сырья. Теперь сырья у нас много [...] Но
ряд отраслей легкой промышленности не справляется с переработ-
кой имеющегося сырья и не потому, что не хватает техники, а потому
что у руководителей не хватает вкуса к большевистской организации
работы на предприятиях»2.
Вслед за центральными газетами сообщения о внедрении стаха-
новских методов на предприятиях различных отраслей промыш-
ленности были помещены в «Советской Сибири». Распространение
стахановского движения в сельском хозяйстве началось с рабочих
МТС, которые были связаны с техникой3. Чуть позже в эту сферу
были включены колхозники. Присвоение статуса стахановцев участ-
никам ставших уже традиционными совещаний ударников сельского
хозяйства (трактористов, комбайнеров, свекловодов, животноводов
и др.) должно было популяризовать движение в деревне. При незна-
чительном количестве техники в колхозах стахановское движение в
сельском хозяйстве имело своим условием прежде всего героическое
отношение к труду, попытки улучшения организации труда, агротех-
ники, критику нерадивых руководителей.
С помощью пропаганды предполагалось внедрить «стахановское
отношение к труду» и в непроизводственные сферы, в частности в
науку. Оно предусматривало, во-первых, разработку и внедрение но-
вой техники и технологий, которые бы способствовали повышению
производительности труда на производстве (сообщения о подобно-
го рода изобретениях, которые и ранее публиковались в «Советской
1 Правда. 1935. 13 октября.
2 Там же. 13 октября.
3 Советская Сибирь. 1935. 21 октября.
167
Сибири», после начала кампании преподносились с точки зрения их
значения для развития стахановского движения). Во-вторых, начав-
шаяся кампания должна была сыграть роль стимула в интенсифика-
ции собственно научной работы. Примером подобного восприятия
идеи стахановского движения в науке может служить письмо, на-
правленное не ранее 19 июня 1936 г. в адрес Р. И. Эйхе коллективом
отдела колебаний Сибирского физико-технологического института
(СФТИ). В письме, начинавшемся с упоминания о критическом за-
мечании И. В. Сталина в адрес научных работников, сделанном на
Всесоюзном совещании стахановцев в ноябре 1935 г., рассказывалось
о первых итогах работы «так, как этого требует история от науки со-
циалистического государства». Отделом был разработан дефекто-
скоп для проверки рельсов и создана ионосферная станция, работа
которой дала хорошие результаты во время наблюдений за солнеч-
ным затмением. В полном соответствии с риторикой стахановской
кампании авторы письма оценивали свои достижения как «малень-
кую победу», которая пришла не сама, а благодаря «повседневному
содействию партийной и комсомольской организации СФТИ и боль-
шой моральной и практической поддержке Крайкома ВКП(б)»1.
Таким образом, в сферу распространения стахановского движе-
ния были включены практически все отрасли советской экономики.
Зачастую это приводило к искажению его изначальной идеи как дви-
жения, связанного с освоением новой техники. Хотя такой результат
был вполне закономерен, редакция «Советской Сибири» критикова-
ла деятельность районных газет, помещавших информацию о разви-
тии стахановского движения в школах и других малоподходящих для
этого местах, за «пустозвонство и пошлячество» в «погоне за ложной
оперативностью»2.
Новый толчок в развитии кампании дало состоявшееся 14-16 но-
ября 1935 г. I Всесоюзное совещание стахановцев промышленности и
транспорта. Каждый раз решение о популяризации подобных событий
принималось на самом высоком уровне. Так, решением Политбюро ЦК
ВКП(б) от 16 ноября 1935 г. было выделено необходимое количество
бумаги и картона для издания стенографического отчета о совещании
и выпуска специальных вкладышей для центральных газет; подобное
решение об издании отчета о приеме комбайнеров-стахановцев, хоро-
шего качества и снабженного вкладками-фотографиями, было при-
нято 15 декабря того же года3.
1 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 812. Л. 43-45.
2 Советская Сибирь. 1935. 5 ноября.
3 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 972; Д. 973. Л. 31.
168
Главным событием Всесоюзного совещания стахановцев стало вы-
ступление И. В. Сталина, текст которого был опубликован 18 ноября
1935 г. в «Правде». Это было первое его публичное выступление, в
котором он характеризовал стахановское движение. Возникшее дви-
жение было названо «новым, высшим» этапом соцсоревнования,
обязательно связанным с освоением новой техники. Сталин оха-
рактеризовал стахановское движение, «которое ставит своей целью
преодоление нынешних технических норм», как революцию в про-
мышленности, как один из способов значительного повышения про-
изводительности труда, что является залогом победы социализма
над капитализмом и перехода от социализма к коммунизму. Очень
важным стал вывод, сделанный генсеком из данного тезиса: первые
результаты стахановского движения поставили задачу пересмотра
существующих норм выработки, которые бы представляли нечто
среднее между ныне существующими и рекордными. До совещания
и профсоюзы, и партийные комитеты строго следили за тем, чтобы
на предприятиях не пересматривались нормы и расценки. Подобные
попытки расценивались как саботаж стахановского движения, теперь
же выступление Сталина санкционировало процесс пересмотра норм.
Сталин заявил также о том, что стахановское движение позволяет
приблизиться к стиранию грани между умственным и физическим
трудом «на базе подъема культурно-технического уровня рабочего
класса до уровня работников инженерно-технического труда. В вы-
ступлении были определены очередные задачи: усилить партийное
руководство движением (при этом было отмечено слабое развитие
движения в Западной Сибири и на Урале) и организовать борьбу с
«саботажниками»1.
Нарком легкой промышленности И. Е. Любимов, выступая на де-
кабрьском (1935 г.) Пленуме ЦК ВКП(б), так оценил значение ста-
линского выступления: «только тов. Сталин на первом совещании
стахановцев дал нам изумительно яркое и точное определение того
огромного значения, которое имеет стахановское движение - значе-
ние переворота и революции в промышленности»2. Кроме обычных
лести и славословий, смысл данной оценки определяется ее соот-
ветствием той определяющей роли, которую играли выступления
высших руководителей, и особенно Сталина, в советской пропаган-
дистской практике. В подготовленных не ранее декабря 1935 г. агит-
пропотделом ЦК ВКП(б) «материалах для обсуждения» «О работе
отделов партийной пропаганды и агитации в области агитации» гово-
1 Правда. 1935. 18 ноября.
2 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 549. Л. 2.
169
рилось: «В деле развертывания политической агитации [...] централь-
ное место должно занять ознакомление каждого рабочего и колхоз-
ника с докладами и со всей работой Первого Всесоюзного совещания
[...] в первую очередь с речью т. Сталина, ставшей программой дей-
ствий для всей партии, всего рабочего класса»1. Анализ публикаций
«Советской Сибири» подтвердил, что главные усилия пропаганды
по «проработке» материалов совещания были сконцентрированы во-
круг докладов И. В. Сталина, С. Орджоникидзе и др., а не выступле-
ний самих стахановцев, обсуждения их опыта и т. д.
В Западно-Сибирском крае кампания по «проработке» материа-
лов совещания приобрела особый характер в связи с прозвучавшей
в выступлении Сталина критикой местных властей. В обращении к
горпрофсоветам «О массовой проработке доклада т. Сталина и ма-
териалов первого Всесоюзного совещания стахановцев», подготов-
ленном 25 ноября 1935 г. президиумом Западно-Сибирского крае-
вого совета профсоюзов (ЗСКСПС), указывалось: одна из причин
отставания региона в том, что «исключительно слабо организована
массовая политическая работа по разъяснению и популяризации
Стахановских методов работы. [...] проведение громких читок и бесед
[...] доверяется в ряде случаев малограмотным, слабо разбирающим-
ся в Стахановском движении товарищам, без предварительного ин-
структажа ФЗМК (фабрично-заводские местные комитеты профсо-
юзов. - С. У.), [...] зачастую эти чтения и беседы не увязываются [...]
с конкретным состоянием Стахановского движения у себя в бригаде,
цехе, предприятии»2. Последнее замечание было традиционным для
данной кампании, что свидетельствует о попытках ее организаторов
избежать формализации и сконцентрировать усилия на достижении
конкретных результатов: повышении производительности труда на
каждом предприятии. Президиум ЗСКСПС предложил горпрофсо-
ветам собрать совещание всех «культработников» города по вопросам
«проработки» докладов Сталина и других руководителей государства
и всех материалов совещания, организовать «широкую массовую
политическую работу» по их популяризации3. «Проработка» мате-
риалов совещания была организована также по партийной линии, о
чем свидетельствуют поступившие в крайком в декабре 1935 - ян-
варе 1936 г. отчеты райкомов ВКП(б). Везде обсуждение проходило
по традиционной схеме: предварительное обсуждение на партийных
собраниях и в партшколах, инструктаж докладчиков, а затем уже на
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 236. Л. 40.
2 ГАНО. Ф. Р-627. Оп. 1.Д. 1115. Л. 85.
3 Там же. Л. 86.
170
предприятиях и в колхозах. Обсуждение в обязательном порядке со-
провождалось обещаниями повышения производительности труда,
«критикой» недостатков, угрозами в адрес потенциальных «саботаж-
ников» движения1. Характер отчетов райкомов позволяет сделать
вывод о безуспешности попыток избежать формализации кампании,
что, по-видимому, объясняется противоречиями между динамичны-
ми целями кампании и той уже сформировавшейся и закостеневшей
системой, через которую они должны были реализоваться. В подго-
товленной инструктором ЦК ВКП(б) докладной записке передана
сложившаяся в Челябинске вокруг обсуждения итогов совещания
ситуация, которая наглядно иллюстрирует эти противоречия. По
информации инструктора ЦК, промышленно-транспортный отдел
Челябинского обкома предложил директорам и секретарям парторга-
низаций заводов воздержаться от проведения какой-либо связанной
•с совещанием пропагандистской работы, «покуда не будут получены
резолюции митингов, происходивших на предприятиях Москвы». По
получению резолюций были заготовлены и розданы парторганизато-
рам «специальные шпаргалки», на собраниях принимались «стан-
дартные, полные казенного оптимизма резолюции»2.
В соответствии с советской пропагандистской традицией собы-
тия, подобные Всесоюзному совещанию стахановцев, должны были
сопровождаться «откликами трудящихся», публикацией резолюций
собраний. В конце ноября - начале декабря 1935 г. в «Советской
Сибири» в рубрике «В ответ на речь вождя» были опубликованы со-
общения сначала с промышленных предприятий, а затем и из колхо-
зов, главной темой которых было влияние «замечательной речи вож-
дя» на производственные успехи.
Как влияние совещания на развертывание кампании можно
рассматривать и последовавшие за ним стахановские слеты крае-
вого, районного, городского масштаба, отраслевых конференций.
И Западно-Сибирский край не стал исключением: постановлением
бюро Запсибкрайкома ВКП(б) от 23 ноября 1935 г. было решено со-
звать в начале декабря краевой слет стахановцев, на котором подвести
первые итоги движения в крае. Список участников совещания должен
был быть предварительно утвержден промышленно-транспортным
отделом крайкома3. Сами совещания и их освещение в прессе по сво-
ей схеме напоминали Всесоюзное совещание. Центральным собы-
тием совещания являлось, как правило, выступление первого лица
1 Там же. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 924. Л. 438, 445, 452,455-461.
2 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 191. Л. 1, 2.
3 ГАНО. Ф. П-3. On. 1. Д. 675. Л. 1.
171
соответствующего уровня. Рассказывая о выступлениях стахановцев,
пресса старалась создать живой образ этих людей.
Современные исследователи указывают на значение создаваемого
пропагандой образа стахановца в распространении и популяризации
движения’. Персонификация может считаться отличительной чер-
той стахановской кампании. В предшествующих ей кампаниях по
поддержке соцсоревнования и ударничества если и шла речь о кон-
кретных людях, то их образ редко наделялся реальными (человече-
скими) чертами характера. По мнению С. Дэвис, данные изменения
соответствовали произошедшему в годы второй пятилетки повороту
к консюмеризму и индивидуалистической философии1 2. Соглашаясь
с этим выводом, мы бы добавили в качестве причины сознательную
деятельность власти, направленную на формирование привилегиро-
ванных групп среди рабочих, что требовало отказа от практики обез-
личивания их представителей.
Благодаря усилиям пропаганды олицетворявшие движение глав-
ные фигуры приобрели почти легендарный характер, их имена со-
провождались в прессе торжественной лексикой с использованием
превосходной степени, метафор и других изобразительных языковых
средств: «Дуся Виноградова! Николай Сметанин! Это имена после-
дователей знаменитого забойщика Алексея Стаханова в легкой про-
мышленности, их культурнейшие методы работы, их изумительные
производственные рекорды известны сейчас во всех уголках нашей
страны»3. Стахановцы вошли в число «героев» 1930-х гг. наряду с
летчиками и полярниками: героическими называли их производ-
ственные рекорды, их представленный пропагандой внешний облик
напоминал богатырей из русских сказок. Героизация труда, несом-
ненно, играла важную роль в формировании положительной мотива-
ции труда, особенно для молодежи.
Не менее важно было подчеркнуть «обыкновенность» стаханов-
цев, то есть их однородность с рабочими и крестьянами: «[...] шах-
теры, сталевары, машинисты, с курчавыми, белокурыми, черными
волосами, в галстуках, косоворотках, толстовках», - так описывала
«Советская Сибирь» делегатов краевого слета стахановцев4. Как при-
знак «простоты» преподносилась в прессе робость выступавших на
1 Buckley М. Was Rural Stakhanovism a Movement? // Europe-Asia Studies. 1999.
Vol. 51. № 2. P. 301; Davies S. Popular opinion in Stalin’s Russia: terror, propaganda and
dissent, 1934-1941. Cambridge, 1999. P. 31,32; Fitzpatrick S. Everyday Stalinism: ordinary
life in extraordinary times. Soviet Russia in the 1930s. Oxford, 1999. P. 72-74.
2 Davies S. Popular opinion... P. 31,32.
3 Советская Сибирь. 1935. 28 октября.
4 Там же. 9 декабря.
172
совещаниях стахановцев. Близость их внешнего облика и манеры по-
ведения к рядовым рабочим должна была не только способствовать
формированию положительного отношения к стахановцам, но и под-
черкивать возможность достичь их показателей каждому: «Есть ли в
нашем успехе что-либо такое, чего не могут иметь все? - задавались
вопросом в письме И. В. Сталину стахановцы города Сталинска. - Нет
[...] Мы думаем, что так работать, как работаем мы, могут все рабочие,
все инженеры и техники»1. Однако в действительности этот образ
«простого парня» или «простой девушки» был близок не средне-
статистическому, а созданному самой пропагандой идеальному, пла-
катному рабочему или колхознику: он молод, физически крепок, жиз-
нерадостен и энергичен, беспощаден к врагам, образован, культурен,
благополучен.
Мы уже обращали внимание в предыдущих главах на то, что став-
ка на молодежь была одной из характерных черт советской пропаган-
дистской политики. Противопоставление поколений символизирова-
ло противостояние старого и нового вообще: «[...] молодые, румяные,
нарядные [...] Сталинское, всепобеждающее и растущее не по дням, а
по часам племя [...] Как старую и стесняющую движение одежду, они
сбросили с себя так называемые технически-обоснованные нормы
[...J»2. Красота и сила молодости были словно выбраны символами
Советского государства, а обладание советской молодежью этими ка-
чествами воспринималось в пропагандистских текстах едва ли не как
заслуга власти. Так, на сделанное И. В. Сталиным в адрес участника
совещания комбайнеров-стахановцев Борева замечание, что он вы-
глядит моложе своих лет, последний ответил: «Я молод, потому что я
живу в советской стране, где хорошо воспитывают». На это последо-
вала реплика В. М. Молотова: «Вот это хорошо сказано»3.
Рассказывая об участниках краевого слета стахановцев,
«Советская Сибирь» писала: «Они - живое воплощение того исто-
рического сдвига, о котором так ярко сказал товарищ Сталин: “Жить
стало лучше, жить стало веселее”»4. Соответствие биографий стаха-
новцев этому лозунгу являлось одной из важных составляющих их
образов. В выступлениях стахановцев на различных совещаниях, как
правило, присутствовал сюжет с условным названием «Кем я был и
кем я стал». Они рассказывали, насколько тяжелой была их участь
в царской России и как она прекрасна теперь. Участник совеща-
1 Там же. 4 ноября.
2 Там же. 9 декабря.
3 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 146. Л. 17,18.
4 Советская Сибирь. 1935. 9 декабря.
173
ния комбайнеров-стахановцев в Кремле Полагутин сравнивал: «[...]
я вспоминаю прошлое, когда мне было 9 лет, меня пороли плетью [...]
Я пас скотину у кулака и все-таки за то, что я пас в 9 лет, меня пороли
плетью [...] грамоте я и двух зим не учился [...] В настоящее время я
живу - не знаю как сказать, кулак не кулак. Мы теперь кулаков сжи-
ли. Живу я очень хорошо, мотоцикл есть, гармонь есть, все есть, ко-
рова есть, дом есть [...]»’.
Рассказы о карьерном взлете стахановцев, несомненно, оказы-
вали положительное воздействие на рабочих и крестьян, особенно
молодых, недавно пришедших из деревни, с низким уровнем образо-
вания, чье положение до начала кампании было весьма незавидным.
Как отмечает С. Дэвис, эти рассказы иногда оказывали побочное
действие: они вызывали вопросы, почему инициаторы движения те-
перь сами не работают, старые рабочие были недовольны «молодыми
выскочками»1 2.
Гораздо большее влияние в распространении движения имел ма-
териальный фактор. Едва ли не впервые после 1917 г. материальная
заинтересованность в результатах своего труда официально призна-
валась достойной для советского рабочего. Практически все исследо-
ватели отмечают в качестве отличительной черты стахановской кампа-
нии активное использование материального фактора. Ш. Фицпатрик
заметила: «Говорить о том, что стахановцы имели привилегии, - это
тавтология. Это было функцией стахановцев как представителей
рядовых людей быть видимыми получателями привилегий»3 (под
привилегиями она подразумевала главным образом именно мате-
риальное поощрение). Помимо высоких зарплат, ценных подарков,
помощи в ремонте жилища для стахановцев и членов их семей было
предусмотрено спецобслуживание, что в условиях дефицита товаров
и услуг играло немаловажную роль. Президиум Новосибирского гор-
совета своим постановлением от 25 декабря 1935 г. обязал ряд город-
ских организаций принять особые меры «по лучшему обслуживанию
стахановцев». В число этих организаций вошли здравотдел, который
должен был выделить специальные часы приема, в том числе и для
консультаций профессоров; гороно, который должен был уделить
особое внимание обучению и воспитанию детей стахановцев; кино-
театры и театр «Красный факел», которым было предписано выделить
места для стахановцев, не допускать «стояния стахановцев в очереди
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 146. Л. 31.
2 Davies S. Popular opinion... Р. 32, 33.
3 Fitzpatrick S. Everyday Stalinism... P. 102.
174
у вешалок» и т. д.1. Несомненно, все это увеличивало в глазах рабо-
чих привлекательность стахановского движения. Фактор материаль-
ной заинтересованности использовался также для агитации среди
жен рабочих. Секретарь Донецкого обкома ВКП(б), рассказывая на
декабрьском (1935 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) о методах популяриза-
ции стахановского движения, упомянул о следующем: «Дальше мы
собирали домохозяек, докладчики - опять стахановцы. Они высту-
пали, рассказывали: «вот я твой сосед, работаю по-стахановски, мой
заработок такой-то, а вот твой муж отстает, он также может работать,
как я работаю». И, конечно, это дает хорошие результаты»2. Пункты
о ведении специальной работы среди жен рабочих («разъяснение ре-
зультатов работы мужей по-новому, создание культурно-бытовых
условий стахановцам») были включены в составленную ЗСКСПС
в январе 1936 г. памятку по проверке работы профорганизаций «по
внедрению стахановских методов работы»3.
Однако зачастую повышение заработков стахановцев сопровож-
далось сокращением или переводом на менее оплачиваемую работу
других рабочих, возможность стать стахановцем далеко не всегда за-
висела только от самого рабочего, а многие привилегии стахановцев
обеспечивались средствами профсоюзов за счет ущемления других
членов. Поэтому практически сразу проявился противоположный
эффект воздействия материального фактора: возбуждение неприяз-
ни к стахановцам со стороны остальных рабочих. В информацион-
ной сводке «о развертывании стахановского движения по предпри-
ятиям Запсибкрая», подготовленной в ноябре 1935 г. ЗСКСПС для
ВЦСПС, сообщалось о распространении среди рабочих опасений в
связи с возможным увеличением норм, снижением расценок, уволь-
нений вследствие стахановского движения: «Куда денут нас, если все
станки займут стахановцы»4.
Вместе с тем уровень жизни многих рядовых стахановцев мало
соответствовал появлявшимся в прессе рассказам, о чем свидетель-
ствуют обследования их материально-бытовых условий. Так, в под-
готовленных в январе 1936 г. крайсовпрофом сведениях «Об от-
дельных фактах материально-бытового обслуживания стахановцев
по предприятиям Запсибкрая» сообщалось об отсутствии зимней
одежды для детей, кроватей, столов, шкафов, стульев, о грязных жи-
1 ГАНО. Ф. Р-627. On. 1. Д. 1115. Л. 140,141.
2 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 551. Л. 72.
3 ГАНО. Ф. Р-627. Оп. 1.Д. 1187. Л. 2.
4 ГА РФ. Ф. Р-5451. Оп. 19. Д. 219. Л. 32 об.
175
лищах1. В такой ситуации декларации пропаганды об улучшающейся
жизни только усиливали недовольство рабочих. В секретной инфор-
мационной сводке от 29 декабря 1935 г., подготовленной Алтайским
райкомом ВКП(б) для крайкома, сообщалось о подобных разговорах:
«никакого роста материального положения рабочего класса нет, а
стахановское движение выжимает все соки из рабочего класса, вы нас
не кормите, а требуете стахановских методов работы». В колхозах, по
сообщению того же источника, рассказы о зажиточной жизни горо-
жан усиливали неприязненное отношение к городу: «стахановское
движение развертывается, материальное положение трудящихся рас-
тет, а мы сидим без хлеба»2.
Ш. Фицпатрик, проанализировав состав подарков, которые обыч-
но получали стахановцы, пришла к выводу, что функция таких по-
дарков «была не столько в том, чтобы сделать стахановцев богаче
и счастливее, сколько в том, чтобы сделать их культурнее»3. Тема
«культурности» была одной из ведущих в стахановской кампании.
В советской идеологической практике 1930-х гг. данное понятие упот-
реблялось в несколько другом значении, чем сейчас, что и заставля-
ет нас использовать кавычки4. Под ним подразумевалось, во-первых,
овладение необходимым минимумом знаний и новыми технология-
ми. Не случайно, стахановские методы называли «культурными».
Во-вторых, освоение определенного набора современных норм пове-
дения, как то: гигиенические привычки, культура жилища, одежды,
культура ухода за детьми и др., отказ от «диких» форм досуга (пьян-
ства, дебошей) и замена их чтением, слушанием радио, посещения-
ми театра и кино, игрой на музыкальных инструментах. Антонимом
«культурности» была «отсталость», которая часто сопровождалась
определением «азиатская». В этом смысле можно говорить, что в
понятие «культурность» вкладывалось советское понимание содер-
жания модернизации духовной сферы общества. Само появление в
1930-х гг. задачи «борьбы за культурность» свидетельствует об осоз-
нании советским руководством необходимости такой модернизации
для дальнейшего развития страны.
Стахановцы и члены их семей стали той группой рабочих и кре-
стьян, которые в первую очередь должны были стать «культурными».
В упомянутом выше постановлении президиума Новосибирского
1 ГАНО. Ф. Р-627. On. 1. Д. 1120. Л. 168,169.
2 Там же. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 924. Л. 560.
3 Fitzpatrick S. Everyday Stalinism... Р. 103.
4 Volkov V. The concept of kul’turnost’: notes on the Stalinist civilizing process //
Stalinism: New Directions. L.; N. Y., 2000. P. 210-230.
176
горсовета об организации работы по обслуживанию стахановцев
были включены пункты, которые иллюстрируют деятельность
власти, направленную на решение данной задачи, и дают представ-
ление об уровне бытовой культуры рабочих 1930-х гг. Президиум
предлагал организовать санитарно-просветительскую работу среди
стахановцев; помогать стахановцам «в создании культурно-бытовых
условий [для] детей (отдельные кровати, постель, полотенце, зубные
щетки, детуголок и т. д.), [...] проводить работу с женами стахановцев
по вопросам комвоспитания детей»; «практиковать [...] проведение
разъяснений просмотренных кинокартин и постановок»; библио-
текам предлагалось организовать для стахановцев «практическую
помощь в выборе книг и разъяснению непонятного содержания в
книге»1.
Забота о повышении «культурности» стахановцев не была, впро-
чем, лишь их привилегией. Она обязывала стахановцев соответ-
ствовать статусу лучших представителей рабочих и крестьян и тем
самым воздействовать на формирование этих качеств у остальных.
По-видимому, это была не такая простая задача: донецкий шахтер-
стахановец Молостов на расширенном заседании Президиума
ВЦСПС в мае 1936 г. рассказывал о проблемах времяпрепровожде-
ния: «Говорят, что в Донбассе текучесть, пьянка, картежные игры.
А куда же девать деньги? [...] Ресторана хорошего нет, чтобы с женой
посидеть, театра я не вижу. Получил деньги, зашел кое-куда, а там
какой-нибудь симулянт [...] предлагает в карты поиграть и уж тут по-
лучки нет»2. Участник другого профсоюзного совещания предлагал
ввести специальные значки для стахановцев, которые заставляли бы
их всегда помнить о своем статусе: «С таким значком в уборной за
куревом не посидишь»3. По мнению А. Г. Вишневского, незавершен-
ность и противоречивость советской «культурной революции» опре-
деляется прежде всего тем, что в ее основе лежал не обеспечивающий
механизмы саморазвития и самоконтроля личности индивидуализм,
а коллективистская идеология «человек для...»4 Стахановская кампа-
ния, на наш взгляд, может служить одним из примеров использова-
ния такой идеологии для модернизации духовной сферы советского
общества и возникавших при этом противоречий.
В создании образа стахановцев немаловажное место занимала
тема их взаимоотношений с представителями власти. Реализация
этой темы в прессе должна была усилить привлекательность статуса
1 ГАНО. Ф. Р-627. On. 1. Д. 1115. Л. 140, 141.
2 ГА РФ. Ф. Р-5451. Оп. 20. Д. 160. Л. 15.
3 Там же. Л. 76.
4 Вишневский А. Г. Серп и рубль... С. 174-184.
177
стахановцев в глазах рабочих и крестьян. Публикуемые в «Советской
Сибири» рассказы участников различных всесоюзных совещаний
содержали эмоциональные переживания, подчеркивающие статус-
ный взлет, который они ощутили благодаря общению с партийно-
государственной элитой: «Я невольно спросил сам себя, - рассказы-
вал один из участников Всесоюзного совещания, - да я ли, кондуктор
Толстик, смотрю на товарища Сталина [...] на всех наших вождей -
мозг и сердце нашей партии, нашей славной родины?»1 Приведенная
цитата иллюстрирует и другую задачу, которую решала пропаганда,
раскрывая данную тему. Кампания должна была закрепить в обще-
ственном сознании положительные образы руководителей государ-
ства, и прежде всего И. В. Сталина. Рекорды стахановцев призна-
вались в прессе заслугой партии и ее вождей и лишь потом личных
усилий этих людей. Авторы направленного наркому путей сообщения
Л. М. Кагановичу письма стахановцев-кривоносцев Томской желез-
ной дороги так ответили на вопрос о том, что стало причиной их до-
стижений: «Разве можно работать иначе, когда ты руководишь нами
[...] когда мы каждый день ощущаем на себе чуткую заботу нашего
великого вождя и друга т. Сталина?»2 Значимость самой личности
стахановцев нередко определялась в пропаганде степенью внимания
вождя: «Кому аплодировал товарищ Сталин» - под таким названием
был опубликован в «Советской Сибири» репортаж о выступлении
Стаханова на Всесоюзном совещании3. Создаваемые в ходе кампании
образы вождей были наделены патерналистскими чертами. Репортажи
о приемах стахановцев руководителями государства зачастую демон-
стрировали осведомленность последних не только в цифрах и пока-
зателях, но и в узкоспециальных вопросах технического характера, в
личной жизни стахановцев и др. Газетные материалы передают по-
кровительственный и вместе с тем несколько панибратский характер
отношения представителей власти к стахановцам. Например, в ответ-
ной телеграмме кузнецкому шахтеру И. А. Борисову от руководства
края было сказано: «Работнул ты изумительно, по-стахановски!»4
Однако взаимоотношения между стахановцами и представителя-
ми власти разного уровня были неодинаковыми. В отличие от выс-
шего руководства страны и первых лиц края, в отношении которых
из уст стахановцев звучали исключительно хвалебные и благодар-
1 Советская Сибирь. 1935.28 ноября.
2 Там же. 26 ноября.
3 Там же. 17 ноября.
1 Там же. 20 ноября.
178
ственные речи, представители местных властей, профсоюзные лиде-
ры зачастую подвергались жесткой критике со стороны стахановцев
и разговоры между ними носили деловой, а не парадно-отчетный ха-
рактер. Такие отношения были заданы обычной для советской поли-
тической практики установкой на критическое отношение к деятель-
ности местных властей, на которые возлагалась вся ответственность
за выполнение принятых решений, благодаря чему создавался канал
для выхода возможного недовольства в обществе. И стахановская
кампания не была в этом смысле исключением. Примером подобной
установки может служить заключительное выступление секретаря
Новосибирского горкома ВКП(б) Миллера на состоявшемся в де-
кабре 1935 г. совещании городского и краевого профактива. Миллер
противопоставил выступлениям стахановцев, которые «выступали
здесь как большевистские бойцы», «какие-то казенные, однообраз-
ные, скучные и нудные, бездушные выступления» профработников.
«Все попытки т. Сергеева (секретарь крайкома ВКП(б). - С. У.) и са-
мих стахановцев, - заметил он, - направить выступления профсоюз-
ных работников в большевистское русло самокритики ни к чему не
приводили [...]»'.
Описанный нами пропагандистский образ стахановца, несомнен-
но, содействовал формированию положительной мотивации труда
советских граждан. Однако можно предположить, что по мере увели-
чения числа стахановцев этот образ мог сыграть и негативную роль:
их реальное положение в обществе зачастую не соответствовало тому,
что писали газеты. Выступление секретаря Челябинского обкома
Шурова на совещании при ЦК ВКП(б) в мае 1936 г. свидетельство-
вало об осознании данной проблемы партийным руководством. По
мнению Шурова, возникшее ощущение застоя в стахановском дви-
жении связано с тем, «что сейчас помножились люди-стахановцы [...]
Если на заводе раньше было 5 стахановцев, и директор завода всем
пожимал руки, то сейчас, когда стахановцев стало не 3 человека, а
сотни, нужно включить эту работу в органическую работу начальни-
ков цехов, цеховых парторганизаций - чего нет»1 2.
Образ стахановца - пример положительной мобилизации. Но в
стахановской кампании не менее важную роль сыграла и конфликт-
ная мобилизация. С первых же дней стахановского движения в
пропаганде появилась тема возможного его «саботажа». Секретарь
Донецкого обкома ВКП(б) Саркисов, выступая на декабрьском
(1935 г.) Пленуме ЦК, рассказал, что в телеграмме, присланной в
1 ГАНО. Ф. Р-627. On. 1. Д. 1115 а. Л. 175, 176.
2 РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 120.Д.253.Л.83.
179
адрес обкома в ответ на рекорд Стаханова, С. Орджоникидзе поде-
лился своими опасениями, «что это движение встретит со стороны
некоторых отсталых руководителей обывательский скептицизм, что
на деле будет обозначать саботаж»1.
Большая часть публикаций «Советской Сибири», которые можно
отнести к примерам конфликтной мобилизации, посвящена именно
этой проблеме - «саботажу» со стороны руководителей предприятий
и инженерно-технических работников. Некоторые исследователи,
прежде всего представители «ревизионистской» школы, делают на
основе подобных наблюдений вывод о том, что главное противостоя-
ние было не между стахановцами и остальными рабочими, а между
стахановцами и их начальниками2. По нашему мнению, ситуация
была гораздо сложнее, поскольку информация о конфликтах между
рабочими с большой осторожностью и в ограниченном количестве
публиковалась в прессе. Кроме того, муссирование в прессе разгово-
ров о «саботаже» хозяйственников преследовало совершенно опре-
деленную цель: заставить их приложить максимум усилий для рас-
пространения стахановского движения на своих предприятиях. Так,
ЦК угольщиков Востока в своем обращении предупреждал «всех
хозяйственников и профсоюзные организации»: «[...] к саботирую-
щим стахановские методы будут применяться самые жесткие меры
наказания. Особенное внимание должно быть уделено борьбе против
оказенивания массового движения горняков [...] необходимо чутко
прислушиваться ко всем замечаниям и предложениям рабочих»3.
Угроза обвинения в «саботаже» была действенным средством про-
тив каких-либо попыток ответственно подойти к внедрению стаха-
новских методов, то есть учесть особенности предприятия, просчи-
тать возможность аварий или поломки механизмов и т. д. В ноябре
«Советская Сибирь» сообщила об исключении из партии «саботаж-
ников стахановского метода»: начальника района и управляющего
одной из шахт Прокопьевска, которые «прикрывались разговорами
о геологических особенностях шахты, не позволяющих применить
стахановские методы»3. Впрочем, это не мешало властям обвинять в
возникавших из-за штурмовщины авариях и поломках механизмов
все тех же «саботажников».
В число потенциальных «саботажников» стахановского движения
попадали не только руководители предприятий, но и весь инженерно-
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 551. Л. 61, 62.
2 Thurston R. The Stakhanovite Movement...
3 Советская Сибирь. 1935. 21 сентября.
3 Там же. 22 ноября.
180
технический персонал, а также научные работники технических спе-
циальностей. Многочисленные требования «возглавить стахановское
движение», «оказать помощь стахановцам», обсуждение этих вопро-
сов в инженерно-технических секциях, регулярное составление сво-
док об участии ИТР в стахановском движении позволяют сделать
вывод о том, что увеличение производительности труда в результате
стахановской кампании во многом было заслугой инженеров и тех-
ников, которые разрабатывали новые принципы организации труда,
рационализировали производство, организовали обучение рабочих и
т. д.1 Но если предъявляемые к ним требования и упреки, благодаря
усилиям пропаганды, становились достоянием широкой публики, то
их роль в очередном стахановском рекорде обычно оставалась скры-
той. Стахановская кампания, таким образом, способствовала возрож-
дению антиинтеллигентских настроений, и высокомерное отношение
стахановцев к ИТР было характерным. Примером подобного отно-
шения может служить выступление донецкого шахтера Молостова в
мае 1936 г. на расширенном заседании Президиума ВЦСПС: «Если
бы это сделал инженер, то он дал бы технический расчет, но это сде-
лал Молостов, который окончил Ленинский Ликбез, не умеет делать
расчетов [...] Если этот метод не проводят, я заставляю. Сейчас мне
приходится учить инженеров, упираются»2. По мнению С. Дэвис, эти
настроения стимулировали движение, так как они подзадоривали
стахановцев3.
Однако нагнетание антиинтеллигентских настроений дестаби-
лизировало управление предприятиями, что заставило руководство
страны несколько скорректировать содержание пропаганды. На за-
седании совета при наркоме тяжелой промышленности (подобные
советы состоялись в конце июня - начале июля и при других нар-
комах), состоявшемся в конце июня 1936 г., С. Орджоникидзе, еще
недавно предупреждавший о возможном «саботаже» со стороны
хозяйственников, теперь, задаваясь вопросом о причинах слабого
руководства стахановским движением, назвал «чепухой» версию
о «саботаже»: «Какие там саботажники! Не саботажники, а хоро-
шие люди - наши сыновья, наши братья, наши товарищи целиком и
полностью за советскую власть»4. Эта фраза Орджоникидзе вызвала
«бурные и продолжительные» аплодисменты участников совета, что
1 Пыстина Л. И. Общественные организации научно-технической интеллигенции
Сибири (20-30-е гг.). Новосибирск, 1987. С. 177, 178.
2 ГА РФ. Ф. Р-5451. Оп. 20. Д. 160. Л. 13.
3 Davies S. Popular opinion... Р. 31, 32.
4 Советская Сибирь. 1936.8 июля.
181
наглядно свидетельствует о болезненности данной проблемы. Здесь
же Орджоникидзе заявил о недопустимости отступлений от закона о
единоначалии, которые кое-где стали допускаться в связи со стаха-
новским движением.
Тема «саботажа» была не единственным фактором конфликтной
мобилизации в стахановской кампании - использовался также фак-
тор противостояния с внешним миром. Призывая внедрять стаханов-
ские методы в производство, пропаганда обращала внимание и на их
роль в укреплении обороноспособности страны. Стахановцы публич-
но обещали: «мы [...] сумеем по призыву партии и правительства, пе-
ресесть, если это нужно, со своей машины на танки и сумеем перело-
мить все замыслы фашистов, которые посягнут на наши границы»1.
Но более значимой оказалась тема экономического соревнования с
Западом: достижение западных показателей производительности
труда включалось в число стоящих перед стахановским движением
задач как залог победы социализма. Желание «перегнать» играло не-
маловажную роль в стимулировании труда советских рабочих. «Моя
мечта, - рассказывал на расширенном заседании ВЦСПС в мае 1936 г.
донецкий шахтер Баранников, - была на своих отечественных врубо-
вых машинах, сконструированных советскими инженерами, побить
рекорда импорта и громко заявить, что Ваши машины - импортные
машины нам не годятся, что Ваши машины - импортные машины
нашу производительность не выполняют [,..]»2.
Всесоюзное совещание стахановцев (ноябрь 1935 г.) стало точ-
кой наивысшего подъема движения. Уже в декабре в рабочей среде
фиксировались разговоры о том, что «стахановское движение сейчас
уже идет к концу, оно было необходимо для того, чтобы выявить воз-
можность повышения норм для рабочих, что уже сделано»3. Весной
1936 г. предложения о возрождении движения, о необходимости «по-
вести борьбу с застоем» в нем стали распространяться, как отмечал
на состоявшемся в мае 1936 г. совещании при ЦК ВКП(б) секретарь
Челябинского обкома, среди хозяйственников и партийных работ-
ников4. Одну из причин снижения активности движения, уменьше-
ния количества стахановцев после введения новых норм выработки
партийные работники видели в плохой организации «разъяснитель-
ной работы». Так, агитпропотдел Запсиб крайкома ВКП(б) в своей
директиве от 15 марта 1936 г. в адрес заведующих отделами пропа-
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 146. Л. 29.
2 ГА РФ. Ф. Р-5451. Оп. 20. Д. 160. Л. 5, 6.
3 Там же. Оп. 19. Д. 231. Л. 17.
4 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 253. Л. 83.
182
ганды горкомов и райкомов Кузбасса обвинял последних в том, что
невыполнение указания крайкома «об организации широкой разъяс-
нительной работы по вопросу о переходе предприятий Кузбасса на
новые нормы выработки и перестройки заработной платы» привело к
срыву стахановской декады, к тому, что 30 % рабочих с новыми нор-
мами не справляются. Составители директивы требовали отчета о
проделанной работе «с указанием того, когда и сколько проведено по
этому вопросу собраний, бесед [...] сколько было ими охвачено рабо-
чих, инженерно-технических работников [...], как вы проинструкти-
ровали агитаторов
Подобного же рода замечания были сделаны группой печати
политуправления совхозов при Наркомате зерновых и животновод-
ческих совхозов по итогам проведенного обзора газет политотделов
нескольких западносибирских совхозов1 2. Трудно сказать, были ли
эти требования следствием непонимания ограниченности мобили-
зационных методов или проявлением стереотипности в поведении
партийных руководителей разного уровня. В любом случае попыт-
ка заменить серьезную работу по правильной организации труда, по
поднятию технического уровня рабочих собраниями и газетными ло-
зунгами зачастую низводила на нет эффект стахановского движения
как попытки прорыва в значительном повышении производительно-
сти труда.
В течение 1936 г. происходит и постепенное смещение от преобла-
давшей в первый период кампании технократической интерпретации
стахановского движения к политической и идеологической. К числу
стахановцев стали причислять в зависимости от процентов перевы-
полнения нормы, мало обращая внимания на методы, которыми оно
было достигнуто. Лозунг об «овладении техникой» все чаще уступал
требованиям проявлять «стахановское отношение к труду», в осно-
ве которого должны были лежать сознательность, энтузиазм, трудо-
вой героизм и нетерпимое отношение к недостаткам и «вражеским
проявлениям».
Оценивая эффективность стахановской кампании, необходи-
мо разделить ее краткосрочные и долговременные результаты.
Значительное увеличение количества людей и целых предприя-
тий, чья производительность труда выросла во второй половине
1930-х гг., во многом может считаться заслугой описанной идеолого-
пропагандистской кампании. Использование таких нетрадиционных
для советской пропаганды предыдущего периода факторов, как ма-
териальная заинтересованность, карьерный рост, персонификация
1 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 924. Л. 411-411а.
2 Там же. Д. 958. Л. 13,14,25,73,76,136.
183
кампании сыграли свою положительную роль в формировании мо-
тивации труда в советском обществе. Этика и эстетика трудового
героизма, энтузиазма оказала серьезное влияние на молодое поколе-
ние, не знавшее революции и Гражданской войны, но проживающее
в милитаризированном обществе. Создавая привлекательные образы
стахановцев, средства массовой информации использовали их также
для формирования прямо не связанных с производством качеств и
прежде всего для повышения культурного уровня. Идея стахановско-
го движения использовалась пропагандой в последующие годы как
средство мобилизации в ходе других кампаний. «Отклики» на те или
иные события наиболее известных стахановцев, которые представля-
ли новую привилегированную группу советского общества «знатных
людей», были непременным атрибутом очередных кампаний. В этом
смысле можно говорить об определенном успехе стахановской кам-
пании как направленной на формирование новых ценностей совет-
ского общества.
Однако те надежды, которое возлагало руководство страны на ста-
хановское движение, оказались нереализованными. В конце 1930 -
начале 1940-х гг. власть возвращается к традиционным для нее ме-
тодам социальной мобилизации в сфере экономики: ужесточению
трудового законодательства, жесткого контроля над использованием
рабочей силы. В 1970-1980-х гг. понятие «стахановец» в обыден-
ном употреблении приобрело иронический характер: так называли
людей, чей трудовой энтузиазм был непонятен для окружающих.
Главная социально-психологическая причина этих неудач заключа-
ется, на наш взгляд, в том, что в общественном сознании очень сла-
бым было убеждение в зависимости личного успеха от отношения к
труду. Сделанная в ходе стахановской кампании попытка опереть-
ся на эту мотивацию, по сути, провалилась в силу экономических и
идеологических причин.
3.2. Обсуждение проекта Конституции СССР
как срез массовых представлений о социализме
Некоторое смягчение режима в 1934-1936 гг., в том числе и опре-
деленная корректировка содержания пропаганды, ни в коей мере не
означала ослабления ее основной функции - идеологического дав-
ления и контроля над массовым сознанием. Напротив, бурный пери-
од конца 1920 - начала 1930-х гг., вызвавший серьезные потрясения
в советском обществе, и последовавший за ним этап консервации
произошедших изменений и даже отказа от наиболее одиозных ре-
волюционных идей потребовали проведения новых мобилизацион-
184
ных кампаний. Их цель состояла в консолидации общества. В этом
процессе весьма значительную роль сыграли идеологические меро-
приятия, цель которых заключалась во внедрении в массовое созна-
ние «новой» системы социальных и политических представлений
о социализме. Она возникла в результате синтеза большевистских
доктрин с традиционными для российского общества установками
и стереотипами и идеей сильной государственной власти и подразу-
мевала переход от революционной стадии развития, от «диктатуры
пролетариата» к «социалистической демократии». Наложение этих
идеологических конструкций на реальное положение дел в стране
привело к формированию в массовом сознании весьма специфичных
политических и социально-экономических представлений, содержа-
ние которых требует своего анализа.
Начиная с 1934 г. установлен жесткий контроль над преподава-
нием «идеологического» предмета - истории. В 1935 г. был проведен
ряд проверок «состояния политической агитации» на предприятиях,
в колхозах, в местных партийных организациях, по итогам которых
были приняты постановления ЦК ВКП(б): «О пропагандистской ра-
боте в ближайшее время» от 14 июня 1935 г., «О состоянии агитации
на Балахнинском целлюлозно-бумажном комбинате» от 29 ноября
1935 г.1 В подготовленных не ранее декабря 1935 г. Агитпропотделом
ЦК ВКП(б) «материалах для обсуждения» «О работе отделов пар-
тийной пропаганды и агитации в области агитации» названы не-
сколько противоречивые причины, которые потребовали особых уси-
лий по организации агитации: «ускоряющиеся темпы культурного
роста рабочих и колхозных масс», «усложнившаяся международная
обстановка», «огромные задачи по перевоспитанию миллионов кол-
хозников - вчерашних единоличников, молодежи, не знавшей старо-
го строя, огромных масс рабочих и работниц, впервые пришедших в
социалистическое производство»2. Меры, которые предлагал ЦК для
решения этих задач, были направлены в первую очередь на усиление
контроля над идеолого-пропагандистской работой и на максималь-
ный охват ею общества. Главное внимание ЦК ВКП(б) требовал уде-
лить подбору агитаторов и чтецов-беседчиков: агитаторами могли
быть назначены только коммунисты, а чтецами-беседчиками - под-
готовленные коммунисты, комсомольцы и сочувствующие; кандида-
туры и тех, и других должны были утверждаться райкомами партии.
Стремясь вовлечь в сферу действия пропаганды неработающее на-
селение, директивы ЦК обращали особое внимание на организацию
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 236. Л. 38-42.
2 Там же.
185
работы по месту жительства1. Подобные указания для местных коми-
тетов партии были составлены Запсибкрайкомом2.
В этом ряду мер, направленных на усиление идеологического воз-
действия на советское общество, развернутой в 1936 г. в связи с об-
суждением и последующим принятием проекта Конституции СССР
мощной идеологической кампании и последовавшими за ней кампа-
ниями 1937, 1938, 1939 гг. по выборам соответственно в Верховные
Советы СССР и РСФСР и местные советы депутатов отводилась
исключительная роль в формировании и закреплении социальных
и политических представлений в массовом сознании. В то же вре-
мя кампания стала своеобразным зондажом общественного мнения,
позволяющим с некоторыми оговорками (в первую очередь с учетом
ограниченности свободы высказываний участников обсуждения)
оценить уровень этих представлений и, как следствие, эффектив-
ность кампании.
В начале июня 1936 г. состоялся Пленум ЦК ВКП(б), на котором
был в целом одобрен и направлен для обсуждения в Президиум ЦИК
СССР представленный И. В. Сталиным проект новой Конституции
СССР. Этому событию предшествовала годичная работа конститу-
ционной комиссии ЦИК под председательством Сталина. Состояв-
шийся в феврале 1935 г. Пленум ЦК В КП (б) принял решение,
оформленное в советском порядке VII съездом Советов СССР, на-
чать подготовку изменений для внесения их в действовавшую кон-
ституцию, но характер изменений оказался столь значительным, что
было принято решение о принятии нового Основного закона.
В соответствии с трактовкой советской историографии, иду-
щей от оценок, данных во время самой кампании, принятие новой
Конституции было вызвано необходимостью законодательного
оформления социалистического строя, о построении которого было
объявлено на XVIII съезде ВКП(б). Вынесение этого проекта на
всенародное обсуждение рассматривалось как проявление демокра-
тического характера Советского государства. При этом отмечалось,
что ход обсуждения выявил возросший политический и культурный
уровень советского общества, а также обнаружил единство советско-
го народа и партии, руководства страны3.
Другая историографическая традиция, одним из первых выра-
зителей которой был Л. Д. Троцкий, расценивает Конституцию как
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 236. Л. 38-42.
2 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 919. Л. 31-35.
3 Кукушкин Ю. С., Чистяков О. И. Очерк истории Советской Конституции. М„
1987.
186
продукт сталинских идеологических манипуляций и фальсифика-
ций, а кампанию по ее обсуждению как политический маневр, укре-
пляющий основы режима'.
Часть современных исследователей полагает, что одна из главных
причин создания новой Конституции заключалась в желании режима
расширить свою социальную базу, отказавшись от неравенства вы-
боров и продекларировав расширение демократических прав и сво-
бод. Соответственно обсуждение Конституции рассматривается как
средство популяризации этих решений и снятия социальной напря-
женности в обществе* 2. Несомненно, что полная противоположность
демократического характера новой советской Конституции реалиям
«Большого террора» заставляет исследователей искать причины та-
кого несоответствия. Один из лидеров западной школы историков-
«ревизионистов» А. Гетти полагает, что решение о введении новой
Конституции было со стороны власти реальной попыткой демокра-
тизации страны, однако она провалилась, в том числе из-за неудов-
летворительного уровня обсуждения3. Его соратники по направле-
нию (С. Дэвис, Ш. Фицпатрик), не разделяя такую оценку действий
советского руководства, все же считают, что кампания имела свои
положительные результаты, поскольку способствовала повышению
политического и, что особенно важно, правового уровня массово-
го сознания4. Еще с большим энтузиазмом на защиту демократиче-
ских намерений И. В. Сталина и высшего руководства страны встал
российский исследователь Ю. Н. Жуков. По его мнению, позиция
Сталина и его команды фактически встретилась с непрямым, но на-
стойчивым сопротивлением основной массы регионального руко-
водства5. В качестве причины, которая заставила власть отказаться
от своих намерений провести демократические выборы и отстранить
партию от власти, он называет противодействие местных властей,
продемонстрировавших высшему руководству засилье контррево-
люции в регионах и тем самым инициировавших «Большой террор».
Такая трактовка событий конца 1930-х гг. вызвала серьезные возра-
' Троцкий Л. Д. Преданная революция, М„ 1991. С. 214, 215; Роговин В. Сталин-
ский неонэп. Б. м„ б. г. С. 236-239.
2 Макарцев А. А. Обсуждение проекта Конституции 1936 г. в немецких селах
Западно-Сибирского края // Немецкий этнос в Сибири: Альманах гуманитарных ис-
следований, Вып. 2. Новосибирск, 2000, С. 162; Davies S. Popular opinion... Р. 102, 103.
3 Характеристика статьи А, Гетти «State and Society under Stalin: Constitution
and Elections in the 1930s» дана no kh.: Davies S, Popular opinion..??. 106; Fitzpatrick S.
Everyday Stalinism... P, 178.
4 Davies S. Popular opinion... P. 102-108; Fitzpatrick S. Everyday Stalinism...
P. 178-180.
5 Жуков Ю. H. Иной Сталин. M„ 2003. С. 291-309.
187
жения1. Соглашаясь с оценкой Конституции 1936 г. как мистифика-
ции, данной И. В. Павловой, мы склонны рассматривать ее как часть
создаваемой в те годы системы мифологизированных представле-
ний о Советском государстве. Помимо Конституции она включала
«Краткий курс истории ВКП(б)», плакатные образы рабочих и кол-
хозников, сформированные на основе стахановского движения, и т. и.
По мнению В. П. Булдакова, Конституция 1936 г. и последовавший за
ней «Краткий курс истории ВКП(б)» являлись свидетельством ново-
го этапа развития российского общества, суть которого заключалась
в переходе от периода смуты к «управляемой революции»2.
Несмотря на различные точки зрения, все исследователи отмеча-
ют, что Конституция 1936 г. и ее обсуждение стали не только этапом в
развитии советского права, но и мощным средством идеологического
воздействия. Наше исследование будет сконцентрировано главным
образом на анализе тех представлений, которые должны были быть
усвоены в ходе кампании, методов их внедрения и ответной реакции
населения страны.
Кампания, связанная с обсуждением и принятием Конституции,
была беспрецедентной по своей продолжительности и масштабам.
Информационное сообщение об июньском Пленуме было помещено
в «Правде» 5 июня 1936 г. и сопровождалось разъясняющей значение
проекта передовой статьей. Таким образом был начат основной этап
идеолого-пропагандистской кампании, связанной с обсуждением и
принятием Конституции.
Ему предшествовал подготовительный этап. Первые сообщения
и пропагандистские материалы, посвященные этой теме, появились
в советской печати еще в феврале - марте 1935 г., когда принима-
лось решение о внесении изменений в действовавшую Конституцию.
Центральным событием подготовительного этапа стала состоявшая-
ся в марте 1936 г. беседа И. В. Сталина с американским журналистом
Роем Говардом. В этом интервью Сталин подвел некоторые итоги раз-
вития СССР и заявил, что готовящаяся Конституция, по его мнению,
будет самой демократичной в мире3. Многие из положений и оценок,
прозвучавших в интервью, получили свое развитие в дальнейшем
ходе кампании. Осознание советским руководством значимости бу-
дущего обсуждения проявилось в том, что в системе партийного про-
1 Павлова И. В, 1937: выборы как мистификация, террор как реальность // Вопро-
сы истории. 2003, № 10.
2 Булдаков В. П. Красная смута... С. 277, 284.
3 Правда, 1936. 5 марта.
188
свещения началось изучение истории конституций как советских,
так и зарубежных, других вопросов по теории государства и права.
С принятием Конституции 5 декабря 1936 г. на Внеочередном
VIII съезде Советов кампания не окончилась. Еще в течение меся-
ца в прессе помещались разного рода пропагандистские материалы.
Таким образом, только основной этап кампании длился в течение
полугода. Последовавшие в 1937-1939 гг. кампании по выборам в
новые советы разного уровня фактически повторяли основное содер-
жание конституционной кампании. В этом смысле можно говорить
об этой кампании как об исключительном примере длительного, мас-
сированного воздействия на общественное сознание.
Одиннадцатого июня 1936 г. Президиум ЦИК СССР одобрил
предложенный проект Конституции и принял решение вынести его
на «всенародное обсуждение». Окончательное решение об утвержде-
нии проекта с учетом предложенных изменений должен был принять
VIII Чрезвычайный съезд Советов СССР, который планировалось
созвать 25 ноября 1936 г. На следующий день проект был опубли-
кован в центральной прессе, а затем и в остальных газетах страны.
Брошюры с проектом Конституции были изданы на 200 языках на-
родов СССР. Так был дан старт пятимесячному «всенародному об-
суждению» проекта.
Обсуждение Конституции было не первым опытом игры в демо-
кратию. В 1935 г. прошло обсуждение «Примерного устава сельско-
хозяйственной артели», 27 июня 1936 г. после «обсуждения» ЦИК и
СНК СССР был принят закон «О запрещении абортов, увеличении
материальной помощи роженицам, установлении государственной
помощи многосемейным...»1. Желая подчеркнуть значимость проце-
дуры обсуждения, редакция «Советской Сибири» в передовой статье,
посвященной последнему событию, обращала внимание читателей на
то, что в принятом законе, в сравнении с вынесенным на обсуждение
проектом, много «важных, существенных изменений». «Все эти из-
менения особенно (выделено в документе. - С. У.) важны и ценны, -
писала газета, - потому, что они внесены по предложению самих
трудящихся»2. В доказательство приводились примеры поступив-
ших в «Советскую Сибирь» предложений, вошедших в новый закон.
Последовавшая вслед за обсуждением закона о запрещении абортов
конституционная кампания должна была укрепить в массовом созна-
нии иллюзию демократичности советской политической системы.
1 Постановления КПСС и Советского правительства об охране здоровья народа.
М., 1958. С. 265.
2 Советская Сибирь. 1936.3 июля.
189
В то же время решение власти обратиться к населению за поддерж-
кой при принятии именно закона об абортах вполне правомерно рас-
сматривать как часть «общей антимодернистской реакции тридцатых
годов», поскольку для значительной части советского общества было
характерно «традиционное неприятие намеренного ограничения
деторождения»1. В ходе обсуждения Конституции пропаганда также
обращалась к характерным для традиционализма чертам, и прежде
всего к патерналистским ожиданиям в обществе.
Схема организации кампании в сибирской печати была традици-
онной. В передовых статьях, подготовленных редакцией «Советской
Сибири» либо переданных из «Правды», разъяснялись основные
положения, значение и особенности новой Конституции, а также
событий, связанных с ее обсуждением и принятием, ставились по-
литические, экономические и прочие задачи (более подробно о со-
держательной стороне кампании будет сказано ниже). Кроме того, в
«Советской Сибири» был помещен ряд перепечатанных из централь-
ных газет и журналов теоретических статей, посвященных вопро-
сам государства и права, истории советской Конституции и т. д. Эти
статьи были рассчитаны на партийных и советских работников, про-
пагандистов, а также на интеллигентские круги читателей.
Большая часть посвященных Конституции публикаций «Совет-
ской Сибири» была представлена откликами читателей газеты, резо-
люциями собраний, репортажами об обсуждении проекта, вносимы-
ми предложениями и дополнениями - словом, всем тем, что должно
было представлять общественное мнение. Среди этих материалов
собственно предложения и дополнения к проекту составляли незна-
чительную часть. Данная особенность позволяет говорить, что «все-
народное обсуждение» предполагало прежде всего выражение при-
знательности руководству страны, и в первую очередь И. В. Сталину,
за те достижения и права, которые обозначила новая Конституция,
а также раздачу обещаний «быть примерными гражданами великой
социалистической родины»2.
Публикуя отклики жителей края на предложенный к обсуждению
проект, редакция «Советской Сибири» руководствовалась опреде-
ленными правилами: они должны были представлять различные слои
и группы общества, при этом их содержание должно отражать соци-
альный статус авторов (так, заметно выделяются письма от предста-
вителей интеллигенции); поступившие отклики должны охватывать
возможно широкий круг вопросов и тем.
1 Вишневский А. Г. Серп и рубль... С. 127.
2 Советская Сибирь. 1936. 14 июня.
190
Поступавшие в редакцию предложения и дополнения к Консти-
туции подвергались жесткой цензуре. Те из них, которые власть рас-
ценивала как «враждебные», не допускались в печать. Возможно,
что на предложения, которые были отнесены к категории «невраж-
дебных», но «политически неграмотных», газета специально орга-
низовывала соответствующие отклики. Так, в ответ на предложение
переименовать рабоче-крестьянскую милицию в народную посту-
пил отклик работников краевого управления милиции. Они были
не согласны с этим предложением, так как название «народная ми-
лиция» есть в «фашистских странах»1. Возможно, это была реальная
дискуссия, но и в этом случае необходимо учитывать, что мнения ее
участников формировались на собраниях по «проработке» проекта и
последние зачастую воспроизводили предложенные им пропаганди-
стами установки.
Хотя схема проведения конституционной кампании была тради-
ционной и уже достаточно отработанной, предпринимались весь-
ма значительные усилия по ее организации. На уровне края вопро-
сы организации кампании обсуждались на бюро крайкома ВКП(б),
многочисленные директивы готовились агитпропотделом крайкома,
из районов и городов края регулярно поступали отчеты о ходе кам-
пании2. Значительная часть работы по обсуждению проекта и сбору
предложений была возложена на Запсибкрайисполком и органы со-
ветской власти на местах3. Думается, что данная особенность кампа-
нии определялась не только масштабом тех задач, которые возлагало
на нее руководство страны, но и длительностью кампании. В течение
полугода организаторам кампании и тем, кто реализовывал ее на ме-
стах, необходимо было поддерживать интерес к предмету, который не
имел почти никакой внутренней динамики.
После решения Президиума ЦИК СССР вынести проект на об-
суждение, агитпропотдел Запсибкрайкома направил в адрес местных
комитетов партии радиосхему с директивой: «Организуйте систе-
матическую читку разъяснения проекта конституции трудящимся
города деревни обеспечьте ответы на вопросы [,] подготовив проин-
структированных докладчиков»4. Для проведения собраний из числа
партийных активистов были выделены докладчики, с которыми пред-
варительно проводился инструктаж. Члены партии изучали проект в
сети партпросвещения по специальной программе, составленной на
1 Там же. 26 июля.
2 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 924,926-928.
3 Там же. Ф. Р-47. Оп. 1.Д. 3073, Д. 3100-3109.
4 Там же. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 924. Л. 288.
191
основе указаний отдела партпропаганды ЦК ВКП(б) и крайкома и
предполагавшей изучение не только статей новой Конституции, но и
работ Маркса, Ленина, Сталина, изучение истории советской и зару-
бежных конституций и др. Крайком направил в сельскохозяйствен-
ные районы края 25 докладчиков из числа краевого актива1. Все эти
мероприятия преследовали очевидные цели: организовать изучение
проекта таким образом, чтобы не допустить каких-либо «неправиль-
ных» его толкований, чтобы разъяснение Конституции сопровожда-
лось бы «еще большим подъемом производственной и политической
активности трудящихся», кампания должна была «воспитывать в
них любовь к родине, советский патриотизм и беззаветную предан-
ность делу Ленина-Сталина». Таким образом задачи кампании были
сформулированы в подготовленной 20 июля 1936 г. директиве край-
кома местным партийным комитетам2.
Но несмотря на эти меры, уровень обсуждения оставлял желать
лучшего. Информационные сводки, отчеты разного уровня регуляр-
но отмечали случаи, когда пропагандисты, в том числе и из числа
партийных активистов и местных руководителей, «неправильно»
разъясняли проект, не могли ответить на вопросы, отреагировать на
«враждебные» выступления. Однако нельзя не учитывать, что часто
ссылки на низкий уровень пропагандистов были способом объяс-
нения нежелательных результатов кампании, например, появление
слухов об отмене государственных мясо-молочных поставок, о сво-
бодном выходе из колхозов, о возвращении имущества спецпересе-
ленцам и т. п.
В августе и первой половине сентября 1936 г. отчасти вследствие
исчерпанности темы интенсивность кампании заметно снижается.
Но главная причина ослабления внимания заключалась в том, что
в это время в стране разворачивалась куда более сильная по свое-
му мобилизационному потенциалу кампания, связанная с первым
«московским процессом». Тем не менее пропагандистские структу-
ры старались оживить ход конституционной кампании. 13 сентября
«Правда» поместила передовую статью «Всенародное обсуждение
сталинской Конституции СССР», в которой говорилось о недостат-
ках хода обсуждения проекта в Западной Сибири. В качестве одного
из главных были названы плохо организованные сбор и учет посту-
павших предложений и дополнений к проекту. В некоторых райо-
нах и городах края на середину сентября не было учтено ни одного
1 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 816. Л. 173.
2 Там же. Оп. 10. Д. 924. Л> 219,220.
192
предложения. Районные газеты в последние полтора-два месяца
прекратили разъяснение статей Конституции и освещение хода ее
обсуждения’.
Реакция краевого руководства была незамедлительной: 19 сен-
тября секретарь крайкома дал директиву опубликовать статью
«Правды» во всех газетах края, ее текст следовало обсудить в пар-
тийных организациях, местные партийные комитеты и органы совет-
ской власти должны были принять меры к устранению недостатков1 2 3.
Передовая статья «Правды» была обсуждена 25 сентября 1936 г. на
совместном заседании бюро Запсибкрайкома ВКП(б) и Президиума
крайисполкома. Принятое на заседании постановление обязывало
местные власти «организовать полный учет и обобщение всех по-
ступающих предложений»; продолжить изучение и обсуждение про-
екта, «мобилизуя массы на выполнение производственных планов и
обязательств перед социалистическим государством»; в преддверии
районных съездов советов «организовать отчеты депутатов [...] под
знаком большевистской самокритики, дальнейшего развертывания
советской демократии и решительного повышения ответственности
депутатов [...]»’.
В тяжелом положении оказались руководители районов края.
После критики «Правды» многие подверглись разносу, а председа-
тель Ирменского райисполкома за «формально-бюрократическое от-
ношение к обсуждению проекта Конституции и подготовке к съездам
советов» снят с работы4. Для районных властей конституционная
кампания стала обременительной нагрузкой в разгар сельскохозяй-
ственных работ, которые в 1936 г. из-за тяжелых погодных условий
проходили особенно напряженно. В то же время агитпропотдел край-
кома ВКП(б) настаивал на том, что выполнение плановых заданий
и конституционная кампания не противоречат друг другу, напротив,
«успех хлебосдачи [,] хлебоуборки зависит прежде всего [от] боль-
шой политической массовой работы»5.
Таким образом была искусственно возобновлена активность кам-
пании, которая теперь стала носить ярко выраженный мобилиза-
ционный характер, что наглядно отразилось и в сибирской печати.
Содержание кампании соответствовало сформулированным в сов-
местном постановлении крайкома и крайисполкома указаниям: на
1 Правда. 1936. 13 сентября.
2 ГАНО. Ф. П-3. On. 1. Д. 748. Л. 2.
3 Там же. Л. 2,3.
4 ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 41. Д. 131. Л. 7.
5 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 924. Л. 146.
193
страницах «Советской Сибири» увеличилась доля предложений и
дополнений среди посвященных проекту публикаций. В газете была
развернута критика работы местных советов и отдельных депута-
тов. Власть всегда активно использовала возможность направить
недовольство общества на деятельность местных властей, и исполь-
зование этого фактора в ходе конституционной кампании должно
было подчеркнуть истинно народный характер советской власти:
«Чудесная сила сталинской Конституции сказалась и в том, что из-
биратели подходят сейчас к оценке работы Советов с повышенными
требованиями»1.
Особое внимание в октябре - ноябре 1936 г. редакция «Советской
Сибири» уделяла мобилизации трудовой активности населения края.
Выполняя указание крайкома о необходимости возглавить и поддер-
жать «инициативу передовых предприятий и колхозов в организации
соревнования за достижение лучших показателей к предстоящим
съездам Советов»2, газета в октябре опубликовала целый ряд призы-
вов и обращений об организации соревнования, о проведении стаха-
новских «суток» и «декад». «Сотнями тысяч тонн угля сверх плана,
десятками новых мастеров угля выразим свою шахтерскую благодар-
ность товарищу Сталину за счастливую и радостную жизнь», - так за-
кончили свое обращение шахтеры шахты им. Сталина3. Своеобразный
итог подобного рода починам подвело обращение III Чрезвычайного
краевого съезда Советов «ко всем рабочим и работницам, инженерам
и техникам, колхозникам и колхозницам, работникам культуры и на-
уки, ко всем трудящимся Западной Сибири», в котором перед разны-
ми профессиональными и социальными группами были поставлены
задачи в связи с предстоящим принятием новой Конституции'1. Эти
призывы, как правило, воспроизводили уже существующие лозунги,
что, по-видимому, снижало их эффективность.
Широко и с большим пафосом освещалась в центральной и мест-
ной прессе работа VIII Чрезвычайного Всесоюзного съезда Советов,
на котором была утверждена новая Конституция. Дату принятия
Конституции - 5 декабря 1936 г. передовая статья «Правды» прирав-
нивала к Дню Октябрьской революции: «Тогда, в 1917 г., родился в
России под знаком коммунизма новый мир; сейчас, спустя всего 19 лет
[...] записывает в сталинскую Конституцию достижение Советским
1 Советская Сибирь. 1936. 27 сентября.
2 ГАНО. Ф. П-3. On. 1. Д. 748. Л. 3.
3 Советская Сибирь. 1936. 8 октября.
1 Там же. 23 ноября.
194
Союзом первой фазы коммунизма»1. Центральным событием
съезда в его пропагандистской версии стал доклад И. В. Сталина. Его
значение редакция «Правды» в передовой статье с нарочито непритя-
зательным названием «Докладчик товарищ Сталин» определяла тем,
что он будет докладывать о Конституции, «которая является плодом
его гениальной мысли и несокрушимой воли, плодом его горячей
любви к трудящимся»2.
Рассказывая о стахановской кампании, мы отмечали, что значи-
тельную роль в создании образа стахановцев сыграли сюжеты, посвя-
щенные взаимоотношениям с властью, при этом одновременно соз-
давался и патерналистский образ вождей. В ходе конституционной
кампании эта линия также получила свое развитие. В «Советской
Сибири» публиковались отклики делегатов съезда от Западно-
Сибирского края. Каждый делился переживаниями о том, сколь
почетным и волнительным для них было увидеть И. В. Сталина и
других руководителей страны, участвовать в работе редакционной
комиссии, как просты советские лидеры в общении: «То здесь, то
там поднимаются члены комиссии и начинают говорить со своего
места, - рассказывал рабочий Кузнецкого металлургического завода
М. Русских. - Но товарищ Сталин ободряюще просит не стесняться
и выходить вперед, показаться народу»3 4.
Агитпропотдел Запсибкрайкома ВКП(б) предпринял самые серь-
езные меры к тому, чтобы работа съезда стала продолжением кон-
ституционной кампании и сыграла свою мобилизующую роль. На
предприятиях, в колхозах, учебных заведениях, в клубах и на площа-
дях было организовано слушание доклада И. В. Сталина по радио.
Крайком 26 ноября 1936 г. подготовил директиву об организации
изучения доклада. В виде радиосхемы она была направлена местным
партийным комитетам: «[В] ответ на доклад любимого вождя наро-
дов организуйте новый производственный подъем среди рабочих [,]
колхозников [,] добиваясь дальнейшего развития стахановского
движения [,] выполнения [и] перевыполнения планов [,] дальней-
шего укрепления обороноспособности нашей страны [,] мобилизуя
широкие массы трудящихся на новую борьбу для завоевания новых
побед коммунизма»1. С завидной оперативностью, уже 5 декабря
1936 г., крайком подготовил очередную директиву об изучении новой
Конституции и материалов VIII съезда Советов. Директива требова-
1 Правда. 1936. 5 декабря.
2 Там же. 25 ноября.
3 Советская Сибирь. 1936. 10 декабря.
4 ГАНО. Ф. П-З. Оп. 10. Д. 924. Л. 38.
195
ла развернуть «массовую политико-разъяснительную работу таким
образом, чтобы обеспечить знание новой Конституции СССР всеми
гражданами». Занятие рекомендовалось проводить в нерабочее время
«без спешки [...] давая исчерпывающие ответы на все вопросы граж-
дан»; подобная работа должна была быть организована на страницах
печати1. Поступавшие из районных и городских партийных органи-
заций отчеты об изучении докладов И. В. Сталина, В. М. Молотова и
утвержденной съездом новой Конституции содержали подробную ин-
формацию о количестве радиоточек, передававших доклад Сталина,
и числе прослушавших его людей, о качестве звучания, о собраниях и
задаваемых вопросах2. Думается, что такое навязчивое, в течение по-
лугода, изучение Конституции, занимавшее свободное время людей,
вызывало, скорее, раздражение, чем энтузиазм3 *.
По указанию крайкома в честь утверждения проекта Конституции
в населенных пунктах края были организованы митинги и народные
празднества. Снабженные фоторядом репортажи об этих праздниках
помещались на страницах «Советской Сибири». Наибольший раз-
мах празднества получили в Нарымском округе. Туда была посла-
на культбригада «Советской Сибири», в Каргаске она устроила фа-
кельное шествие3. Выбор именно этого района края для организации
столь масштабных торжеств, по-видимому, не случаен. Нарымский
округ обладал характеристиками, которые, по версии пропаганды,
должны были подчеркнуть грандиозность изменений в стране: место
бывшей царской ссылки и «медвежий угол» превратилось в совре-
менные поселки, где развиваются промышленность и сельское хозяй-
ство; темные и угнетаемые ранее народы, населяющие Нарымский
Север, заняли свое место среди советских народов; наконец, большая
часть сосланных в Нарым спецпереселенцев перевоспиталась и но-
вая Конституция принимает их «в великую семью граждан СССР»5.
О реакции спецпереселенцев на новую Конституцию будет сказано
ниже.
Таким образом, конституционная кампания представляла собой
тщательно организованную и контролируемую масштабную акцию,
которая была направлена на внедрение в массовое сознание полити-
1 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 924. Л. 24, 25.
2 Там же. Д. 926. Л. 1-3, 14-17, 104-106; Д. 928.Л. 10-12.
3 Ш. Фицпатрик приводит в своей книге следующие факты: рабочие, особенно
женщины, жаловались, что они сами грамотные и могут прочесть текст Конституции, а
обсуждение занимает много времени. См.: Fitzpatrick S. Everyday Stalinism... Р. 179.
3 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 926. Л. 104-106; Советская Сибирь. 1936. 12 декабря.
5 Советская Сибирь. 1936. 12 декабря.
196
ческих и социальных представлений. Перейдем к анализу содержа-
ния данных представлений.
В первых же передовых статьях, посвященных проекту
Конституции, были обозначены основные положения, на которые
пропаганда делала акцент в течение всей кампании. Роль несущей
конструкции сыграл следующий тезис: предложенный проект - это
не программный документ, а законодательное закрепление изме-
нений, произошедших в СССР со времени принятия Конституции
1924 г.: «Словно золотыми буквами на мраморе записаны в сталин-
ской Конституции гигантские победы первого в истории человече-
ства социалистического государства»1. Пропагандистское определе-
ние «сталинская конституция победившего социализма» в наиболее
общем плане должно было отражать суть этих изменений. Поэтому
смысл действий пропаганды заключался в том, чтобы убедить всех,
что все положения новой Конституции - это советская реальность.
В доказательство приводились следующие факты: «безраздельное
господство социалистической системы хозяйствования»; созда-
ние «громадной мощной социалистической промышленности» и
«самой крупной в мире формы землевладения»; ликвидация «экс-
плуататорских классов», в том числе и класса «кулаков» - «самого
зверского, самого упорного»; «практически осуществлены для всех
граждан Советского Союза права, о которых мечтали лучшие умы
человечества»2.
Действительно, с 1924 г. в стране произошли самые серьезные из-
менения во всех сферах общественной жизни, но их реальный харак-
тер был далек от декларировавшихся. По-видимому, эти изменения
требовали своего законодательного оформления. Нельзя не отме-
тить, что направленность пропагандистской кампании 1936 г. и само
решение о принятии новой Конституции во многом были связаны с
прозвучавшим в 1934 г. на XVII съезде ВКП(б) заявлением Сталина
о планах завершения строительства социализма и переходе к бес-
классовому обществу к концу второй пятилетки. Эта традиция ис-
пользовать законодательные документы, в том числе и такого уровня,
как Конституция, в качестве идеологического инструмента, который
должен продемонстрировать выполнение поставленных задач, при-
менялась и далее. В 1961 г. на XXII съезде КПСС вместе с заявлением
о полной и окончательной победе социализма в СССР и начале стро-
ительства коммунистического общества было принято решение о не-
1 Там же. 24 ноября.
2 Правда. 1936.5 июня.
197
обходимости разработки новой Конституции страны в соответствии
с этими изменениями'. Основой последней советской Конституции
1977 г. стала известная формула о достижении Советским Союзом
стадии «развитого социализма», которая должна была отодвинуть
сроки построения коммунизма на неопределенное время.
Вместе с тем навязывание массовому сознанию мысли, что со-
ветское общество подошло к качественно новому этапу развития
и при этом значительно возрос уровень жизни людей, и сопровож-
давшая эти рассуждения пышная риторика («чудесная и многогран-
ная жизнь», «счастливое сталинское поколение» и т. п.) зачастую
вызывали недоумение, а порой и раздражение у людей, совсем по-
другому воспринимавших окружавшую действительность. В по-
ступившей в Запсибкрайком в начале декабря 1936 г. информации
Барнаульского райкома ВКП(б) о ходе изучения доклада Сталина
на VIII съезде Советов СССР приводились случаи «неправильных»
выступлений рабочих овчинно-шубного завода: «наша партия не
видит темные уголки, где живут рабочие в землянках, грязные, у
многих жить не на что, мы работаем много, а нам товар дают плохой
и очень дорогой»'* 2.
По-видимому, еще в большей степени своим уровнем жизни
были недовольны крестьяне. В подготовленной не позднее декаб-
ря 1936 г. для ЦК ВКП(б) сводке, «составленной по письмам, по-
лученным «Крестьянской газетой» в связи с обсуждением проекта
Конституции», в разделе «Враждебные отклики и предложения»
приводилось письмо колхозницы из Воронежской обл. «[...] Я слышу
по народу, - писала она, - а на собраниях все боятся говорить, что мы
в колхозе не хотим, работаем-работаем, а есть нечего. На самом деле
как жить? Все говорят: у нас сейчас хлеба в колхозе почти совсем нет,
а где же набраться по рублю за кило»3.
Как следует из направленной в декабре 1936 г. в адрес
Запсибкрайкома ВКП(б) неким партийным функционером доклад-
ной записки о случаях «ошибочного или явного провокационного
толкования Конституции» в Марушинском районе, тяжелое поло-
жение зачастую определяло ироничное отношение к новому закону.
В своей записке он приводил «факты попыток со стороны отдельных,
несомненно подученных враждебными элементами людей ставить
перед пропагандистами вопросы о том, «не действует ли сейчас на
' Данилов А. А. Проект конституционной реформы в СССР в начале 60-х годов //
Российское государство и общество. XX век. М., 1999. С. 206.
2 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 928. Л. 16, 17.
3 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 232. Л. 83.
198
практике принцип социализма для массы, а принцип коммунизма
для вождей»»1.
Думается, что получившие в связи с обсуждением Конституции
широкое хождение пропагандистские картинки «культурной и зажи-
точной жизни» можно по их стилистике с полным правом отнести
к методу соцреализма. Организаторы кампании и партийные функ-
ционеры, понимая, что создаваемый в пропаганде образ - это очень
оптимистический взгляд на действительность, давали специальные
рекомендации. Так, упомянутый выше чиновник на основе результа-
тов своих наблюдений за обсуждением Конституции в Марушинском
районе пришел к выводу: «[...] необходимо предупреждение районов
о том, что в части хозяйственно еще не окрепших колхозов могут воз-
никнуть [...] вопросы, выражающие сомнение в зажиточной жизни
колхозников [...] такие вопросы могут вытекать из плохих результа-
тов хозяйствования как этих, так и соседних колхозов, и ограничен-
ности знаний о хорошо работающих колхозах [...] Вооружение такими
знаниями пропагандистов [...] вскрытие истинных причин медлен-
ного организационно-хозяйственного укрепления так называемых
тяжелых колхозов [...] - является поэтому весьма важным»2. Анализ
откликов, поступавших в прессу и органы власти в ходе конституци-
онной кампании, позволяет сделать вывод, что в 1930-х гг. подобное
«соцреалистическое» отношение к действительности зачастую было
искренним, но в итоге такая идеологическая политика государства
привела к формированию двойной морали.
Конституционная кампания должна была способствовать укреп-
лению культа личности Сталина. Сама Конституция, как известно,
получила определение «сталинская», и ее авторство было полно-
стью приписано «сталинскому гениальному разуму»3. Несомненно,
что это направление кампании находило отклик в массовом созна-
нии. Выступая 31 октября 1936 г. на заседании Конституционной
комиссии ЦИК с докладом об итогах обсуждения проекта, директор
Института советского строительства и права Е. Б. Пашуканис привел
строчки из письма колхозника: «Другой раз ночью лежишь и дума-
ешь, что за человек товарищ Сталин, который обо всем думает, обо
всем заботится»4. Хотя иногда возвеличивание роли И. В. Сталина
в создании Конституции приводило и к нежелательным эффектам:
зачастую при обсуждении проекта ставилась под сомнение сама
1 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 926. Л. 52.
2 Там же. Л. 55.
3 Советская Сибирь. 1936. 24 ноября.
4 ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 40. Д. 101. Л. 3.
199
возможность вносить предложения в текст, который редактировал
Сталин1.
В ходе кампании в массовом сознании должна была сформировать-
ся уверенность в демократическом характере новой Конституции, а
вместе с ней и всего Советского государства. Помимо разъяснения ста-
тей, устанавливающих равный, прямой и тайный характер выборов,
и статей, которые должны были гарантировать гражданам основной
набор прав и свобод, пропаганда, выполняя данную задачу, уделяла
большое внимание сравнению проекта новой Конституции СССР и
правовых документов зарубежных стран: «Конституция - документ,
по сравнению с которым прославленные английская «Великая хар-
тия вольностей» и французская «Декларация прав человека и граж-
данина» являются ублюдками государственной мысли»2.
Пропагандистские материалы показывали декларативный харак-
тер буржуазных демократий на том, что заявленные в их конститу-
циях свободы ничем не гарантированы. Низкий уровень политиче-
ской культуры, отсутствие критического мышления, ограниченный
доступ к информации зачастую обеспечивали успех подобного рода
пропаганды. Убедить в демократичности советской системы должен
был и ход «всенародного» обсуждения проекта. Как и в случае с зако-
ном о запрещении абортов, после утверждения Конституции съездом
Советов «Советская Сибирь» обращала внимание своих читателей
на вошедшие в окончательный вариант закона поправки, которые
были внесены в ходе обсуждения жителями края. «Можно ли пере-
дать словами [...] чувство радости и величайшей гордости, - делил-
ся своими переживаниями секретарь Колпашевского райисполко-
ма, который внес поправку о проведении прямых выборов в Совет
Национальностей. - Это чувство охватило меня при известии о том,
что пожелание [...] человека из далекого Нарыма - одобрено люби-
мым вождем»3.
Специфика конституционной кампании, определившая появле-
ние особого вида источников (списки и сводки поступавших от от-
дельных граждан страны и коллективов предложений и откликов на
проект), предоставляет возможность проанализировать не только со-
держание внедрявшихся пропагандой представлений, но и реакцию,
которую они вызывали в обществе. Данные документы составлялись
органами советской власти и партийными комитетами всех уров-
ней, редакциями газет и другими структурами, которые занимались
1 ГАНО. Ф. П-3. Оп. 10. Д. 924. Л. 74.
2 Советская Сибирь. 1936. 12 июля.
3 Там же. 5 декабря.
200
сбором предложений и откликов. Традиционные информационные
сводки, составляемые органами НКВД и партийными комитетами,
также фиксировали разговоры, настроения, возникавшие в обществе
в связи с кампанией. Сложившийся в СССР политический режим,
формальный характер обсуждения определили содержание посту-
павших предложений: большинство из них це выходило за рамки
официальной идеологии.
Тем не менее анализ и этих предложений позволяет выявить
особенности массовых представлений о социализме и демократии,
уровень политической культуры и т. д. Кроме того, как заметил
Е. Б. Пашуканис, выступая 31 октября 1936 г. на заседании Консти-
туционной комиссии ЦИК с докладом об итогах обсуждения: «[...]
среди писем [...] которые всякий мог написать в редакцию газеты,
не страшась никакой ответственности, имеются единичные выступ-
ления антигосударственных тенденций, с контрреволюционным
душком [...]»1. Такого рода письма, в подавляющем большинстве ано-
нимные, более откровенны. Их «контрреволюционный душок», как
правило, заключался в критической оценке действительности и вы-
сказывании недопустимых для власти предложений о свободе пере-
движения, свободе выбора профессии и др.
Как сообщалось в информационной сводке на имя И. В. Сталина,
составленной Конституционной комиссией ЦИК СССР в ноябре
1936 г., на 15 октября 1936 г. было учтено 16 431 предложение (за
единицу счета принимались как личные предложения, так и коллек-
тивные), что составляло лишь небольшую часть всех поступивших2.
Из них от интеллигенции и служащих поступило 38 % предложе-
ний, от рабочих - 20, от красноармейцев - 10, от колхозников - 9 %.
Е. Б. Пашуканис, который привел данные о распределении предло-
жений по социальным группам в упомянутом докладе, заметил, что
большинство поступивших от рабочих предложений были коллек-
тивными, чем и объясняется такое соотношение3, но однако зная
как составлялись подобные «коллективные» предложения, можно с
полной уверенностью говорить, что наибольший интерес к проекту
проявили именно представители интеллигенции.
Сотрудники Института советского строительства и права, кото-
рые анализировали поступившие предложения, обратили внимание
на большое количество предложений, касающихся мельчайших де-
талей. Е. Б. Пашуканис оценил это как свидетельство единства со-
1 ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 40. Д. 101. Л. 7 об.
2 Там же. Д. 17. Л. 1.
3 Там же. Д. 101. Л. 2,5 об.
201
ветского общества в принципиальных вопросах1. Однако данная
оценка позволяет нам представить уровень обсуждения, который
вряд ли можно оценить как высокий. Внимание к мелочам свиде-
тельствовало о непонимании сути Конституции как основного зако-
на и желании включить в нее возможно большее количество статей.
Сотрудник Института Шостак оценил малочисленность поступив-
ших в Конституционную комиссию предложений по узкоюридиче-
ским статьям как положительный факт, потому что «...у нас удельный
вес юристов не значителен по отношению к населению нашей страны
[...] это является показателем того, что у нас государственный аппа-
рат не дорог, не бюрократичен, не давит на население»2. Такая оценка
свидетельствует о том, что для власти был предпочтителен формаль-
ный, декларативный характер обсуждения.
Документы Конституционной комиссии ЦИК СССР и материа-
лы Запсибкрайисполкома позволяют представить общесоюзный и
региональный уровни обсуждения. Анализ данного вида источника с
целью выявления содержания и уровня массовых политических пред-
ставлений позволил нам сделать следующие наблюдения. Согласно
вышеупомянутой информационной сводке, Конституционной ко-
миссии ЦИК СССР по состоянию на 15 октября наибольшее количе-
ство предложений поступило к ст. 135, устанавливающей всеобщий
характер выборов в Советы3. В большинстве откликов высказывались
сомнения в своевременности такой меры, предложения ввести огра-
ничения для бывших «лишенцев»: предоставить им только пассивное
избирательное право, установить испытательные сроки и т. д.4
Члены комиссии оценивали данные предложения как проявле-
ние «здорового классового недоверия к тем, с кем пришлось 19 лет
бороться»5, те, кто поддерживал введение всеобщего избирательного
права, зачастую аргументировали свою позицию значением данной
статьи для имиджа страны: «Мы не можем дать кому-то клеветать на
нашу конституцию, что она не демократичная [...] это, в свою очередь,
не снимает с нас обязанности проявлять максимальную революцион-
ную бдительность»6. Подобные отклики находили поддержку у чле-
нов комиссии, что характеризует отношение власти к данной статье.
Многие из участников обсуждения проекта демонстрировали непо-
1 ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 40. Д. 101. Л. 1.
2 Там же. Л. 37.
3 Там же. Д. 17. Л. 1.
4 Там же. Л. 154-157; Оп. 41. Д. 59-61; ГАНО. Ф. Р-47. On. 1. Д. 3109. Л. 19-21.
5 Там же. Оп. 40. Д. 101. Л. 22 об.
6 Там же. Л. 23.
202
нимание сути тайного голосования. Так, житель Западно-Сибирского
края предложил внести дополнение, «обеспечивающее полный конт-
роль 100 % явки участников голосования и личную подпись избирате-
ля на его листке»1. По мнению другого, тайное голосование - «давно
изжитая система» и «трудящиеся нашей страны, неизмеримо вырос-
шие в культурном и политическом отношении, не постесняются от-
крыто выступить против недостойных быть избранными»2.
Активно обсуждались в обществе статьи проекта, провозглашав-
шие ряд демократических свобод. В большинстве предложений и
откликов на статьи 124 и 125 о свободе отправления религиозных
культов и свободе слова и собраний высказывались опасения, что
они могут быть использованы «враждебными элементами» против
СССР3, и предлагалось введение ограничений и условий для приме-
нения этих статей. Члены Конституционной комиссии сочувственно
относились к подобным предложением и замечали, что «для людей,
которые ходят вредить советскому государству [...] наши свободы не
писаны, и никаких свобод мы им давать не будем, поэтому эти добав-
ления являются излишними»4. Действительное отношение власти к
продекларированным ею свободам обнаруживало себя в оценке как
враждебных предложений «предоставить право всем гражданам вы-
ражать свое мнение в печати безо всякой цензуры, без препятствий
выписывать и получать из-за границы газеты и журналы различных
партий и оттенков» и разговоров о возможности создания некомму-
нистических партий, Крестьянского союза, проведения свободных
выборов5 6.
В адрес ЦИК СССР и редакций газет поступило некоторое ко-
личество предложений расширить круг демократических свобод:
предоставить свободу передвижения как внутри страны, так и за ее
пределами, отменить режим прописки, отказ от преследований по по-
литическим мотивам1’. Аргументация данных предложений была раз-
ной. Для одних ограничение свободы передвижения внутри страны,
невозможность выбрать место жительства и работы вызывали личные
неудобства: «хотелось бы пожить в Москве, Ленинграде - поработать,
1 ГАНО. Ф. Р-47. On. 1. Д. 3109. Л. 21.
2 ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 40. Д. 17. Л. 161.
3 Там же. Л. 126-130; Д. 101. Л. 21, 22; Оп. 41. Д. 131. Л. 37; ГАНО.
Ф. Р-47. On. 1. Д. 3109. Л. 14.
4 ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 40. Д. 101. Л. 21 об.
5 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 232. Л. 79, 83-85; ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 41. Д. 186.
Л. 32.
6 ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 41. Д. 195.
203
стать культурным». Другие полагали, что введение данных свобод
необходимо, «чтобы трудящиеся других государств видели, что наш
Советский Союз [...] дает право нашему трудовому народу куда ему
угодно, а онё (так в документе. - С. У.) наоборот никуда». Лишь в не-
большом количестве поступивших писем эти свободы рассматрива-
лись как необходимое условие демократического государства1. Хотя
вполне вероятно, что апелляция к престижу страны за рубежом была
в глазах авторов единственно возможным для власти аргументом, ко-
торый они и использовали. Данное обстоятельство свидетельствует о
том, что некоторая часть общества хорошо понимала одну из причин
введения ряда демократических свобод.
Обсуждение статей 127 и 128 проекта Конституции, гарантирую-
щих неприкосновенность личности и жилища граждан страны, обна-
ружило чувство незащищенности людей перед властью, о чем может
свидетельствовать тот факт, что по состоянию на 15 октября 1936 г.
ст. 127 оказалась на 11 месте по количеству поступивших предложе-
ний2. Значительная часть предложений касалась необходимости ого-
ворить в тексте Конституции причины, по которым мог производить-
ся арест, указать, что арест производится только с санкции прокурора,
определить ответственность за незаконный арест. Однако большую
часть составили предложения, в которых предлагалось определить
случаи возможного несанкционированного ареста, прежде всего при
поимке преступника на месте преступления3. Последние свидетель-
ствовали о непонимании различий между задержанием и арестом,
что вполне объяснимо: для советских граждан такой разницы факти-
чески не существовало.
Содержание предложений, которые поступили к статьям, опреде-
лявшим сроки полномочий депутатов, судей, нормы представитель-
ства, периодичность отчетности, порядок отзыва депутатов и т. д.,
свидетельствует о широком распространении в советском обществе
конца 1930-х гг. воззрений, характерных для так называемого народ-
ного демократизма, то есть стремления максимально усилить конт-
роль над деятельностью выборных органов власти. Поэтому боль-
шинство поступивших предложений было направлено именно на это:
уменьшить сроки полномочий, увеличить нормы представительства,
обязать депутатов чаще отчитываться перед избирателями и строго
отвечать за выполнение наказов. Для предложений к этим статьям
1 ГАРФ. Ф. Р-3316. Оп. 41. Д. 195. Л. 1-3,5-7,9-11, 15-17,24-26.
2 Там же. Оп. 40. Д. 17. Л. 1.
3 Там же. Л. 132-137; Д. 101. Л. 22; Оп. 41. Д. 46-49; Д. 131. Л. 38-39; ГАНО.
Ф. Р-47. On. 1. Д. 3109. Л. 15-16.
204
характерна также уверенность в том, что неудовлетворительная дея-
тельность именно советов, скорее, даже местных органов власти, яв-
ляется главной причиной хозяйственных неурядиц, проблем снабже-
ния и т. д. В письмах не обсуждалась деятельность реальных органов
власти в стране (партийных комитетов) и не ставились вопросы об
урегулировании взаимоотношений между ними и советами. В этом
смысле можно говорить об успехе деятельности пропаганды, направ-
ленной на то, чтобы канализировать существующее в обществе недо-
вольство властью на местные советы.
Особое внимание пропаганда уделяла социальным изменениям,
которые, по ее версии, произошли в советском обществе и которые
фиксировала новая Конституция: «Рабочий класс, проводя величай-
шие социалистические преобразования, изменился сам, изменил и
своего союзника - трудовое крестьянство. [...] Советская интелли-
генция восприняла пролетарскую идеологию и стала равноправным
отрядом трудящихся нашей страны»1. Однако такое схематичное
и вполне доступное изложение сути произошедших изменений не
уменьшало количества вопросов, касающихся социального устрой-
ства страны. Они были вызваны как противоречиями в содержании
новой Конституции, так и несоответствием декларируемых норм и ре-
алий. Большое количество дополнений было внесено к ст. 1, объявля-
ющей СССР государством рабочих и крестьян. Авторы предложений
предлагали изменить статью таким образом, чтобы она отражала про-
изошедшие изменения, например: «государство трудящихся», «госу-
дарство рабочих и колхозного крестьянства», «государство рабочих,
крестьян и советской интеллигенции»2. И хотя Е. Б. Пашуканис в до-
кладе, обобщающем ход обсуждения, оценил подобные предложения
как следствие непонимания социалистической сущности Советского
государства и искажения марксизма3, документы Конституционной
комиссии свидетельствуют о том, что этот вопрос вызывал разногла-
сия и там. Представленный в проекте вариант ст. 1 был предложен
Сталиным, который исправил первоначальное «государство свобод-
ных тружеников города и деревни»4. Подобная ситуация сложилась
и вокруг вопроса о том, объявлять ли в Конституции о построении
в СССР бесклассового общества, что, согласно прозвучавшему на
XVII съезде ВКП(б) обещанию, должно было произойти к концу
второй пятилетки. Сталин вычеркнул из чернового варианта эту
1 Советская Сибирь. 1936. 6 июля.
2 ГАНО. Ф. Р-47. On. 1. Д. 3109. Л. 1.
3 ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 40. Д. 101. Л. 9.
4 Там же. Д. 5. Л. 1.
205
статью1, и в ходе конституционной кампании пропаганда заявляла о
еще существующих в стране классовых различиях, но незначитель-
ных и близких к своей ликвидации. Заявления о ликвидации экс-
плуататорских классов и стирании классовых различий зачастую
вызывали вполне логичный вопрос, почему же в стране сохраняется
и даже обостряется классовая борьба. Но наибольшее количество во-
просов и недоумений вызывали заявления пропаганды о сближении
социального статуса рабочих и колхозников. Этому противоречили
и реальные факты (дополнительное налогообложение для колхозни-
ков, отсутствие зарплаты и др.), и статьи проекта Конституции, ко-
торые, по мнению многих колхозников, закрепляли их неравенство
с рабочими и служащими в получении прав на социальное обеспе-
чение, отдых2. Не случайно статьи 119 и 120, гарантировавшие эти
права рабочим и служащим, попали в число наиболее обсуждаемых.
Специфика Западно-Сибирского края, как одного из мест ком-
пактного размещения спецпереселенцев определила значимость во-
проса о возможном изменении их статуса в связи с принятием новой
Конституции. Судя по материалам «Советской Сибири», пропаганда,
создавая в целом положительный образ спецпереселенцев, должна
была подчеркивать факт трудового перевоспитания большинства из
них, что и дало возможность предоставить последним избирательные
права. Вместе с тем поступавшие из районов в крайком информа-
ционные сводки оценивали как «враждебные» разговоры о скором
возвращении спецпереселенцев в свои села и о предоставлении им
всех гражданских прав3. Реакция самих спецпереселенцев на новую
Конституцию была неодинаковой. Часть из них скептически отно-
силась к предложенному для обсуждения проекту. Многие из тех,
кто воспринял ее с благодарностью, ожидали после утверждения
Конституции немедленного восстановления в избирательных правах
и возвращения домой4. Думается, что в подобных случаях конститу-
ционная кампания сыграла провокационную роль, поскольку нереа-
лизованные надежды способствовали появлению нежелательных для
власти слухов и разговоров.
Хотя основной мобилизационной целью конституционной кампа-
нии стал создаваемый пропагандой положительный образ Советского
государства во всех его проявлениях, весьма значительную роль, как
и в случае со стахановской кампанией, сыграли факторы конфликт -
1 ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 40. Д. 5. Л. 5.
2 ГАНО. Ф. Р-47. On. 1. Д. 3100. Л. 1-4, 9-14; Ф. П-3. Оп. 2. Д. 816. Л. 174.
3 Там же. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 816. Л. 175.
4 Там же. Оп. 10. Д. 927. Л. 171-174.
206
ной мобилизации. Выше уже говорилось, что с целью выделить демо-
кратичный характер советской Конституции всячески принижалось
значение конституций западных стран. Кроме того, в советской печа-
ти подчеркивалось отрицательное отношение либеральных и реакци-
онных партий й прессы к проекту, что должно было подзадоривать и
внушать уверенность в правильности последнего.
Главными факторами конфликтной мобилизации стали состояв-
шийся в августе 1936 г. первый «московский процесс» и последовав-
ший за ним в сентябре процесс по делу «троцкистско-диверсионной
группы в Западно-Сибирском крае». Их реальное влияние прояви-
лось в изменении содержания вносимых в Конституцию дополне-
ний. В октябре - ноябре 1936 г. стали поступать предложения рас-
ценивать как измену Родине не только шпионаж, но и «организацию
подпольных [...] групп, деятельность которых направлена против
жизни вождей социалистического государства»1. В число обязанно-
стей советского гражданина предлагали включить «революционную
бдительность» и «заботу о жизни вождей». На итоговом заседании
Конституционной комиссии ЦИК СССР Е. Б. Пашуканис отметил
влияние процессов на ход обсуждения. Он рассказывал, что если
до опубликования обвинительного заключения по делу Каменева и
Зиновьева поступало большое количество предложений об отмене
смертной казни, то после обнародования результатов следствия «сра-
зу спадает волна этого рода писем». В качестве наиболее наглядного
примера произошедших изменений он привел текст подобного пись-
ма: «я писал о том, что нужно ознаменовать принятие конституции
отменой смертной казни. Когда я это писал, я еще не знал, что могут
существовать такие гнусные выродки [...] которые осмелились под-
нять руку [...] на товарища Сталина. Я беру назад свое предложение, я
требую, чтобы со всей беспощадностью карались такого рода люди»2.
В целом же, пытаясь связать обсуждение Конституции и судебно-
политические процессы, пропаганда преследовала цель сформиро-
вать убеждение, что достигнутые успехи не должны успокаивать, и
тем самым подчеркивала постоянное присутствие фактора внешней
и внутренней угрозы в жизни советского общества.
Принятие новой Конституции в 1936 г. свидетельствовало о по-
беде в СССР курса на консервативную модернизацию. Частью этого
курса было формирование и закрепление в массовом сознании образа
сильного государства, выполняющего по отношению к своим гражда-
нам патерналистские функции. Поскольку многие из этих установок
1 Советская Сибирь. 1936.8 октября.
2 ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 40. Д. 101. Л. 25.
207
соответствовали традиционалистским убеждениям значительной
части советского общества, они прочно вошли в массовое сознание,
несмотря на то что эффективность кампании вследствие ее излишней
продолжительности и навязчивости, а также из-за большого количе-
ства очевидных противоречий между пропагандистскими деклара-
циями и реальностью была снижена.
* * *
Сам факт появления в советской пропагандистской практике
1930-х гг. рассмотренных в данной главе кампаний, которые условно
можно отнести к примеру позитивной мобилизации, весьма приме-
чателен. Он свидетельствует о том, что существует предел нагнета-
ния атмосферы противостояния в обществе и что рано или поздно
необходимо перейти от разрушения старой системы ценностей к соз-
данию новой, хотя само определение «новая» вызывает много вопро-
сов. Конечно же, речь не шла о полном отказе от идеи построения
социализма в пользу системы ценностей, которая существовала в
сознании дореволюционного общества. «Новая» идеология была по-
пыткой соединить эти два пласта, впрочем, не столь уж далеких друг
от друга, что помогло власти закрепить свой авторитет и обеспечить
социально-психологическую поддержку общества, в том числе для
проведения жизненно необходимых модернизационных преобразо-
ваний. Однако такой синтез оказался непродуктивным, особенно в
своих долговременных проявлениях, поскольку «новая» идеология
блокировала развитие действительно необходимых для осуществле-
ния модернизации изменений в массовом сознании.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
XX в. стал для России временем, когда был пройден «пик мо-
дернизационных перемен»1, позволяющих говорить о том, что про-
исходившие в нашей стране процессы в целом соответствовали на-
правлению общемирового развития. Вместе с тем нельзя не заметить,
что за этот результат заплатили неоправданно высокую цену, да и сам
итог преобразований оказался весьма противоречивым. Главные не-
достатки советского варианта модернизации, которые не позволяют
оценить этот опыт как положительный, заключаются в односторонно-
сти модернизационных процессов, проявлявшейся в решении сугубо
инструментальных целей, и, как следствие, в отсутствии механизмов
саморазвития в модернизированных сферах общественной жизни.
Одной из причин, которая привела к появлению подобной дефор-
мации, стал выбор социальной мобилизации в качестве основного
способа модернизации общества. Данный метод, основанный на по-
давлении или искажении свободных и рациональных предпочтений
и опирающийся на традиционалистские черты массового сознания,
блокировал развитие столь необходимого элемента современного
общества, как индивидуализм его членов.
Выбор социальной мобилизации в качестве метода советского
типа модернизации во многом был обусловлен уровнем социально-
культурного развития российского общества, его психологической
неготовностью к переходу на новую ступень развития. Вместе с тем
неправомерно говорить об исторической неизбежности мобилизаци-
онной модели развития нашей страны. Действительно, на объектив-
ные условия наложились идеологические установки большевиков, в
соответствии с которыми общество является одновременно главной
движущей силой развития и объектом воспитания и идеологического
воздействия со стороны партии, единственно верно понимающей его
интересы. Сложившийся в стране в 1930-е гг. политический режим,
1 Вишневский А. Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. М.,
1998. С. 6.
209
ставящий целью абсолютное подчинение общества государству, спо-
собствовал окончательному закреплению преимущественно однона-
правленного мобилизационного типа отношений между ними.
Социальная мобилизация осуществлялась в советской России и
СССР самыми разнообразными методами: едва ли не каждое меро-
приятие власти можно рассматривать как имевшее мобилизационный
характер. Сравнительный анализ идеолого-пропагандистских кампа-
ний, которые были организованы в наиболее переломные моменты
рассматриваемого десятилетия и, по нашему предположению, также
являлись одной из главных и весьма продуктивных форм властного
воздействия на общество, позволил сделать следующие выводы.
В глазах власти кампании, несомненно, были средством идеоло-
гической мобилизации различных групп общества. Именно так они
оценивались в официальных документах; открыто декларируемые и
скрытые цели кампаний соответствовали наиболее актуальным для
того или иного момента задачам. С меньшей уверенностью можно
говорить об эффективности данного средства мобилизации. Наше
исследование показало, что она зависела от ряда факторов. Среди
них: наличие у аудитории возможности непосредственно восприни-
мать действительность (ее отсутствие или ограниченный характер,
как это происходило в случае с кампаниями, развернутыми вокруг
внешнеполитических событий, усиливало эффективность пропаган-
дистского воздействия). В случае разительного отличия содержания
пропаганды и реальности (в том виде, в каком она воспринималась
в обществе) кампании не только не давали желаемого эффекта, но и
формировали устойчивый скептицизм к декларируемым тезисам и
подрывали доверие к пропаганде вообще.
Эффективность кампаний в значительной мере зависела от того,
насколько внедряемые в массовое сознание идеологические установ-
ки соответствовали характерным для той или иной социальной груп-
пы мировоззрению и социальным настроениям. Именно к такому
выводу пришли современные политологи и социологи, изучающие
вопросы эффективности пропаганды1. Проведенный нами анализ
технологии пропагандистского воздействия в конце 1920 - конце
1930-х гг. показал, что зачастую организаторам кампаний приходи-
лось в значительной мере корректировать содержание и форму про-
паганды с тем, чтобы приблизить ее к особенностям групповой со-
циальной психологии. В этом смысле кампании середины 1930-х гг.
можно считать высшей точкой трансформации большевистской
1 Политическая наука: новые направления. М„ 1999. С. 248.
210
идеологии, когда все ее основные постулаты были приближены к
уровню массового сознания, по преимуществу традиционалистского.
Соответственно эффективность пропагандистского воздействия не
была одинаковой для всех групп общества. Наиболее подверженны-
ми ее воздействию оказывались молодые люди, имевшее невысокий
уровень образования, чьи взгляды сформировались уже в советский
период истории.
Вместе с тем необходимо учитывать, что рассмотренные в работе
кампании были элементом пропагандистской системы и в комплексе
с другими способами воздействия они, несомненно, способствовали
мобилизации советского общества. Действительно, сформирован-
ные, в том числе и посредством кампаний, «оборонное» сознание,
уверенность в превосходстве собственного государства и стремление
поддерживать это превосходство любой ценой, нетерпимое, агрес-
сивное отношение к инаковости, - все эти характеристики массового
сознания советского общества позволили власти не только оправды-
вать самые непопулярные решения, но и привлекать общество к пре-
творению их в жизнь. Их влияние вполне ощутимо и в современной
России.
Эффективность кампаний как фактора развития общества, как
одного из способов модернизации страны, оказалась краткосрочной.
Исследования Е. Ю. Зубковой показали, что уже в послевоенный
период для большей части советского общества были характерны
аполитичность либо показная политическая активность, которые
пришли на смену энтузиазму 1930-х гг.1, в 1970-1980-х гг. результа-
том действия отмеченной тенденции стало повсеместное распростра-
нение своеобразной игры в «активность», участником которой было
не только общество, но и власть, хорошо осознавшая формальный
характер большинства кампаний.
Приступая к исследованию, мы исходили из предположения, что
зависимость типа мобилизации от исторического контекста должна
проявить себя в преобладании в тот или иной период методов либо
конфликтной, либо позитивной мобилизации. В целом такая зави-
симость, несомненно, существует: для периодов ужесточения режи-
ма, активного применения чрезвычайных мер (конец 1920 - начало
1930-х гг. и канун войны) характерно преимущественное использо-
вание методов конфликтной мобилизации. И напротив, некоторое
смягчение режима в середине 1930-х гг. нашло свое отражение в
1 Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность.
М„ 1999. С. 221.
211
изменении целей, приоритетов мобилизации: вместо противопостав-
ления советского народа внутренним и внешним «врагам» при помо-
щи системы пропаганды власть пыталась консолидировать общество
на основе создания «новой» системы ценностей, а точнее на основе
попытки соединить большевистскую доктрину с традиционными
стереотипами общества и идеей сильной государственной власти.
Однако такое разделение оказалось достаточно условным, посколь-
ку в каждой из рассмотренных нами идеолого-пропагандистских
кампаний сочетались оба фактора, но фактор оппозиции «мы - они»
оставался доминирующим. С наибольшей яркостью это проявилось в
ходе организации и проведения кампаний, связанных с распростране-
нием стахановского движения и обсуждением проекта Конституции,
в основе которых лежала позитивная идея формирования «новых»
ценностей. Указанные кампании тем не менее неизбежно сбива-
лись на конфликтный тип мобилизации, что, по-видимому, можно
считать характерной чертой советской пропагандистской системы,
наложившей отпечаток на массовое сознание советского общества.
Выявившаяся неспособность власти поддерживать и контролиро-
вать общество на основе преимущественно позитивных факторов мо-
билизации в состоянии, необходимом для решения очередных задач,
свидетельствует о непрочности мобилизационных режимов на дли-
тельном временном промежутке, так как их существование требует
постоянного поддержания в обществе атмосферы противостояния.
Исследование показало, что все кампании помимо ожидаемых
результатов имели и побочные нежелательные для власти эффекты,
зачастую весьма значительные. Так, возникшая под влиянием репрес-
сивной социальной политики конца 1920-х гг. и сопровождавших ее
идеолого-пропагандистских кампаний дезинтеграция общества дела-
ла невозможным эффективное решение тех самых задач, во имя кото-
рых и проводилась социальная мобилизация. В меньшей степени дан-
ные проблемы были характерны для тех идеолого-пропагандистских
кампаний, в основе которых лежал фактор противопоставления
СССР внешнему миру. Но и эти кампании зачастую становились
причиной дестабилизации ситуации в стране и вызывали обостре-
ние внутренних проблем, в первую очередь связанных со снабжени-
ем. Этот двойной эффект заставлял систему пропаганды проводить
кампании так, чтобы в обществе сложилось мнение о потенциальной
опасности как об опасности, которая «угрожает не как отдельной лич-
ности каждому гражданину, а как обществу в целом»1. Такая емкая
1 ГАНО. Ф. П-2. On. 1. Д. 2433. Л. 193.
212
формулировка, выражающая суть социально-мобилизационной на-
правленности милитаристских кампаний, прозвучала в выступлении
главы Политического управления СибВО Негробова на заседании
коллегии отдела печати Сибкрайкома в июне 1927 г.
Проведенное исследование позволяет говорить об особом, ми-
литаристском компоненте в оценке социальной мобилизации как
фактора развития России в первой половине XX в. Представляются
обоснованными выводы И. В. Павловой, полагающей, что сталин-
ский план построения социализма в СССР самым непосредственным
образом был связан с милитаризацией страны: в конце 1920-х гг. -
для обеспечения безопасности страны от возможной интервенции, а
в конце 1930-х гг. - для «расширения фронта социализма»1. В подоб-
ной постановке вопроса процессы социальной мобилизации следует
рассматривать как способ подготовки к войне и оценивать эффек-
тивность кампаний с точки зрения их влияния на готовность страны
к ней. Значение процессов социальной мобилизации в данном слу-
чае определяется не только тем, что они позволили в короткие сро-
ки создать военно-техническую базу страны, но и целенаправленно
формируемыми властью изменениями в социальной психологии.
Продолжавшаяся в течение двух десятилетий милитаризация массо-
вого сознания, трансформация системы ценностей обеспечили пси-
хологическую готовность советского общества к войне и связанными
с ней лишениями.
Пропагандистские кампании осуществлялись в рамках системы
политической пропаганды и потому несли в себе ее характерные чер-
ты. Сходство в технологии их проведения определяется отсутствием
принципиальных изменений в данной системе в конце 1920 - конце
1930-х гг. Такие характерные черты последней, как абсолютная под-
контрольность партийным органам и монополия на информацию,
обеспечивали соответствие содержания и формы кампаний указани-
ям центральных и местных комитетов ВКП(б). Непременной состав-
ляющей любой пропагандистской кампании была организованная
реакция объекта политической пропаганды, т. е. населения страны.
Ее функция состояла не только в коррекции пропагандистских уси-
лий - она сама была значимым способом массового воздействия в
силу того, что позволяла создать иллюзию совпадения интересов го-
сударства и общества. При организации пропагандистских кампаний
в печати конца 1920 - конце 1930-х гг. широко применялись средства,
1 Павлова И. В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Ново-
сибирск, 2001. С. 392-399,441-443.
213
которые являются специфически газетными: сочетание информаци-
онных сообщений с передовыми статьями, распределение материалов
по газетным полосам в зависимости от их значимости, использова-
ние формальных газетных признаков (жанр, стиль, лексика, шрифт,
иллюстрации).
Осуществляемая в Сибири посредством идеолого-пропаган-
дистских кампаний социальная мобилизация имела региональные
отличия: помещаемые в печати пропагандистские материалы имели
по преимуществу лозунговый характер, были рассчитаны прежде
всего на эмоциональное восприятие, тогда как в центральной прес-
се («Правда», «Известия») большую роль играли материалы ана-
литического характера. Очевидно, что таким образом организаторы
кампаний пытались учитывать особенности аудитории газет. Вместе
с тем можно сделать вывод о том, что для рассмотренных идеолого-
пропагандистских кампаний в малой степени была характерна ре-
гиональная специфика, которая последовательно сходила на нет в
течение рассматриваемого периода. Это было связано со стремлени-
ем власти унифицировать и поставить под свой контроль действие
местных пропагандистских структур.
Анализ идеолого-пропагандистских кампаний, изученных нами
в качестве одного из способов социальной мобилизации советского
общества в конце 1920 - конце 1930-х гг., подтверждают выводы ис-
следователей о том, что выбранный в СССР способ модернизации
оказался краткосрочным по своей эффективности и привел к весьма
противоречивым результатам.
Неразвитость институтов гражданского общества, отсутствие ме-
ханизмов артикуляции интересов граждан страны, традиционный
тип отношений с обществом, усвоенный современной властью, - все
это наследие процессов социальной мобилизации, которая затрудня-
ет реформирование страны сегодня.
СОДЕРЖАНИЕ
Введение................................................5
Глава 1. Военная угроза как фактор социальной мобилизации
советского общества в конце 1920 - конце 1930-х гг.....27
1.1. Роль фактора военной угрозы в переходе
к форсированной модернизации........................27
1.2. Обеспечение социально-психологической готовности
советскбго общества к войне посредством идеолого-
пропагандистских кампаний конца 1930-х гг...........52
Глава 2. Изменение массовых представлений о социальной
структуре советского общества в 1927-1932 гг. под влиянием
политики ликвидации «враждебных» классов и групп.......81
2.1. Антикрестьянская идеологическая кампания 1930 г.
как попытка изменения социально-психологических
характеристик крестьянства..........................81
2.2. Идеолого-пропагандистские кампании 1928-1930 гг.
как способ огосударствления интеллигенции..........136
Глава 3. Процессы социальной мобилизации в 1934-1936 гг.:
формирование новых ценностей..........................160
3.1. Формирование положительной мотивации трудовой
активности.........................................161
3.2. Обсуждение проекта Конституции СССР как срез
массовых представлений о социализме................184
Заключение............................................209
Научное издание
История сталинизма
Ушакова Светлана Николаевна
Идеолого-пропагандистские кампании
в практике функционирования сталинского режима:
новые подходы и источники
Ведущий редактор Н. А. Богатырева
Редактор Л. Г. Анохова
Художественный редактор А. К. Сорокин
Художественное оформление А. Ю. Никулин
Технический редактор М. М. Ветрова
Выпускающий редактор Н. Н. Доломанова
Компьютерная верстка Т. Т. Богданова
Корректор О. Н. Мищенко
ЛР № 066009 от 22.07.1998. Подписано в печать 18.10.2013.
Формат 60x90/16. Печать офсетная. Усл. печ. л. 13,5.
Тираж 1000 экз. Заказ 8421
Издательство «Российская политическая энциклопедия»
(РОССПЭН)
127018, Москва, 3-й проезд Марьиной Рощи, д. 40, стр. 1.
Тел.:(499)685-15-75
Отпечатано с готовых фвйлов заказчика
в ОАО «Первая Образцовая типография»,
филиал «УЛЬЯНОВСКИЙ ДОМ ПЕЧАТИ»
432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14