Author: Людтке А.
Tags: всеобщая история история история германии история повседневности новейшая история
ISBN: 978-5-8243-1405-2
Year: 2010
Text
ИСТОРИЯ
ПОВСЕДНЕВНОСТИ
В ГЕРМАНИИ
Новые подходы
к изучению труда,
войны и власти
М АЛЬФ
Людтке
СОВРЕМЕННАЯ НЕМЕЦКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
Германский исторический институт в Москве
СОВРЕМЕННАЯ НЕМЕЦКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
Альф
Людтке
ИСТОРИЯ
ПОВСЕДНЕВНОСТИ
В ГЕРМАНИИ
Новые подходы к изучению
труда, войны и власти
Москва
РОССПЭН
2010
УДК 94(430)" 19"( 082.1)
ББК63.3(4Гем)6-28
Л93
Ответственный редактор: С. В. Журавлев
Редакторы: С. В. Журавлев, О. Е. Кошелева
Менеджер проекта: О. Е. Кошелева
Авторы вводной статьи: А. К Соколов, С. В. Журавлев
Переводчики:
К. А. Левинсон, Ю. Е. Белявский, В. С. Дубина,
Ю. П. Зарецкий, С. Клюмель, А. Ю. Телицына
Людтке А.
Л93 История повседневности в Германии: Новые подходы к изуче¬
нию труда, войны и власти / А. Людтке; [пер. с англ, и нем. К. А. Ле¬
винсона и др. ; под общ. ред. и с предисл. С. В. Журавлева]. —
М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) Гер¬
манский исторический институт в Москве, 2010. — 271 с. : ил.,
4 л. ил. — (Современная немецкая историография).
ISBN 978-5-8243-1405-2
Книга известного германского историка Альфа Людтке — одного из
родоначальников направления «история повседневности» — представля¬
ет собой редкое сочетание новаторской теории и методики, реализуемых
непосредственно в исследовательской практике. Специально подготов¬
ленное автором для русскоязычного читателя издание охватывает широ¬
кий круг научных проблем, относящихся к разным периодам новейшей
истории, и имеет целью продемонстрировать большой потенциал истории
повседневности. Несмотря на то что в центре внимания книги находятся
события германской истории XX в., предлагаемые автором новые подхо¬
ды к изучению труда, войны и власти имеют универсальный характер и
столь же актуальны применительно к новейшей истории России.
Издание предназначено для специалистов, для студентов и преподава¬
телей вузов, а также для всех интересующихся современными научными
концепциями.
УДК 94(430)" 19"(082.1)
ББК63.3(4Гем)6-28
ISBN 978-5-8243-1405-2 © Liidtke А., 2010
© Издательство «Российская поли¬
тическая энциклопедия», 2010
Предисловие
ИСТОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ —
НОВАЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ПРОГРАММА
ДЛЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
С. В. Журавлев
Перед читателем — первый авторизованный сборник работ из¬
вестного германского историка, многолетнего сотрудника Институ¬
та истории Общества им. Макса Планка (Гёттинген) и профессора
Эрфуртского университета Альфа Людтке (Alf Liidtke). А. Людтке
стал широко известен в научном сообществе с конца 1980-х гг. в
качестве одного из основателей германской истории повседневно¬
сти — Alltagsgeschichte1. Это исследовательское направление в
последние десятилетия завоевывает признание и находит сторон¬
ников в разных странах мира, в том числе и в России2. Притом, что
вокруг определения Alltagsgeschichte, ее программы и написанных
в этом ключе работ не смолкают дискуссии, на ведущих междуна¬
родных научных форумах и в обобщающих историографических
трудах «история повседневности» неизменно называется в числе
1 Alltagsgeschichte — от немецких слов Alltag (повседневная жизнь) и
Geschichte (история). В настоящее время этот немецкий термин закрепился в
международной лексике наряду со своим англоязычным аналогом — History of
Everyday Life. Изучение истории повседневности советского периода набирало
обороты в США в 1990-е гг., в особенности среди последователей т. н. ревизио¬
нистской школы.
2 Об историографии и современном состоянии изучения истории повседнев¬
ности в России и за рубежом см., напр.: Пушкарева Н. Л. История повседнев¬
ности: предмет и методы // Социальная история. Ежегодник, 2007. М., 2008.
С. 9—54; Ее же. «История повседневности» и «История частной жизни»: содер¬
жание и соотношение понятий // Социальная история. Ежегодник, 2004. М.,
2005. С. 93—112; История повседневности: Сб. / отв. ред. М. М. Кром. СПб.,
2003. По далеко не идеальному, но получившему хождение определению
Н. Л. Пушкаревой, «история повседневности — новая отрасль исторического
знания, предметом изучения которой является сфера человеческой обыденности
во множественных историко-культурных, историко-событийных, этнических и
конфессиональных контекстах» (Социальная история. Ежегодник, 2007. С. 9).
3
наиболее перспективных направлений современной исторической
науки3.
Важно отметить, что сравнительно молодая концепция Alltagsge¬
schichte постоянно развивается, набирается опыта, совершенствует¬
ся и одновременно — остается открытой для плодотворного научно¬
го диалога. Особенно активно она «подпитывается», черпая идеи и
подходы у других родственных направлений, возникших в последней
четверти XX в.: социальной истории, исторической (культурной) ан¬
тропологии, гендерного и микроисторического подходов и др.4 В ре¬
3 Это подтверждает, например, тематика выступлений и материалы послед¬
них Всемирных конгрессов исторических наук в Осло (2000 г.) и Сиднее
(2005 г.). Из показательных историографических работ см., напр.: Iggers G. G.
Historiography in the Twentieth Century. Hanover, N.H.; London, 1997. Помимо
«имитации» новаторского подхода, другим недостатком современных работ по
истории повседневности в России называется целенаправленный «уход в дета¬
ли» с отрывом от макроисторического контекста; неумение, а подчас и нежела¬
ние некоторых авторов обобщать полученную информацию, а также сопостав¬
лять ее с другими данными, чтобы тем самым постараться «увидеть за сосной
лес». Чаще всего подобные издержки связаны не с изъянами концепции
Alltagsgeschichte как таковой, а с недостатком знаний и кругозора у авторов
работ, что не позволяет им строить аналогии и задавать своим данным вопросы,
свободно переходя от микро- к макроуровню, и наоборот. Впрочем, сочетание
макро- и микроподходов в исторических исследованиях во всем мире относится к
наиболее сложным научным проблемам.
4 О развитии исторической антропологии в современной России см.:
Кром М. М. Отечественная история в антропологической перспективе //
Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя: Сб. / под ред.
Г. А. Бордюгова. М., 2003. С. 179—202; История и антропология. Междис¬
циплинарные исследования на рубеже XX—XXI вв. Т. 3/ под общ. ред. М. Крома,
Д. Сабеана, Г. Алгази. СПб., 2006 (кроме теоретического и историографическо¬
го введения, написанного составителями, основу сборника составляют перевод¬
ные работы известных зарубежных авторов, демонстрирующих на практике
возможности исторической антропологии). Данная проблематика представлена
в выпусках издаваемого РУДН «Ежегодника историко-антропологических ис¬
следований». См. также: Поршнева О. С. Междисциплинарные методы в
историко-антропологических исследованиях: Учеб, пособие. Екатеринбург,
2005; и др. О гендерной истории в России, правда с сильным акцентом на феми¬
нистскую историю, см.: Пушкарева Н. Л. Гендерная теория и историческое зна¬
ние. М., 2007. Библиография по «женской истории» представлена в работе:
Пушкарева Н. Л. Русская женщина: история и современность. Два века изучения
«женской темы» российской и зарубежной наукой. 1800—2000. Материалы к
библиографии. М., 2002. О концепции микроистории и важности использования
зарубежного опыта в этой области для отечественной науки см.: Историк в поис¬
ке: Микро- и макроподходы к изучению прошлого: Сб. М., 1999; Медик X.
Микроистория // Thesis: Теория и история экономических и социальных инсти¬
4
зультате в последнее время границы между ними на практике все
больше стираются5.
На первый взгляд, в современной России положение с изучением
«истории повседневности» можно назвать благополучным. В акаде¬
мической и университетской среде в последние годы появилась группа
ученых — сторонников и пропагандистов этого направления. По раз¬
ным аспектам истории российской повседневности пишутся научные
работы и защищаются диссертации. С 1990-х гг. издано довольно
много документов, характеризующих повседневную жизнь советских
людей (как правило, сквозь призму их же восприятия). Данная про¬
блематика включена в список приоритетных тем Российской академии
наук. С 2001 г. под эгидой организованного в системе РАН Научного
совета «Человек в повседневности: прошлое и настоящее» (руково¬
дитель академик Ю. А. Поляков) проходят научные конференции, по
итогам которых выпускаются сборники работ6. Курс «История по¬
вседневности» включен в учебные планы и читается в ряде ведущих
тутов и систем: Альманах. 1994. Т. II. № 4; Прошлое — крупным планом: совре¬
менные исследования по микроистории: Сб. / отв. ред. М. М. Кром. СПб., 2003
(особенно — вводную статью под характерным названием «Микроистория:
большие вопросы в малом масштабе» с обширной литературой поданной теме);
Журавлев С. В. Микроистория: заметки о современном состоянии и перспекти¬
вах изучения // Человек на исторических поворотах XX века: Сб. / под ред.
А. Н. Еремеевой, А. Ю. Рожкова. Краснодар, 2006. С. 60—83.
5 В некоторых справочных изданиях Alltagsgeschichte даже трактуется как
особая «форма микроистории» на германской почве (см. Интернет-издание
Wikipedia). Термин «историческая антропология» тоже порой понимается как со¬
бирательный для указанных выше направлений. В частности, отмечая вслед за
многими специалистами отсутствие концептуальных различий между
Alltagsgeschichte и исторической антропологией, М. М. Кром называет первую
«немецким брэндом антропологически ориентированной истории» (Кром М. М.
Историческая антропология: Пособие к лекционному курсу. 2-е изд. СПб., 2004.
С. 84). Показательно, что историк повседневности Альф Людтке и микроисторик
Ханс Медик ведут в Эрфуртском университете совместный семинар по историче¬
ской антропологии. Кроме того, они же являются соредакторами выходящего в
Германии с 1993 г. научного журнала под характерным названием «Историческая
антропология: Культура. Общество. Повседневность».
6 См.: Человек в российской повседневности: Сб. статей. М., 2001; Проблемы
истории сервиса: здравоохранение, культура, досуг: Сб. статей. М., 2004; Москва
и Подмосковье: праздники и будни: Сб. статей. М., 2005; и др. К сожалению, на¬
учное качество публикаций, включенных в упомянутые сборники, очень неров¬
ное. О том, как инициатором и руководителем данного проекта академиком
Ю. А. Поляковым понимается программа изучения истории российской повсе¬
дневности, см., напр.: Поляков Ю. А. Человек в повседневности (исторические
аспекты)//Отечественная история. 2000. № 3. С. 125—132.
5
российских вузов, неизменно вызывая большой интерес у студентов.
Элементы повседневности и быта минувших эпох все активнее ис¬
пользуются учителями средних школ на уроках по истории России,
ранее построенных в русле «истории власти»7.
Отметим, что и некоторые, главным образом теоретические, ра¬
боты А. Людтке в последние годы были переведены и опубликованы
в разных изданиях на русском языке8. Особенно много в данном на¬
правлении делает ежегодник «Социальная история», в котором ве¬
дется постоянная рубрика «история повседневности», публикуются
работы А. Людтке и интервью с ним.
Однако при более пристальном рассмотрении ситуация не выгля¬
дит столь уж оптимистичной. Нужно признать, что, к сожалению, ука¬
занная выше деятельность хотя неуклонно и расширяется, но пока еще
ограничивается сравнительно узким кругом специалистов. Среди про¬
чего сказывается и недостаток достоверной информации. Так, отдель¬
ные работы А. Людтке публиковались в России лишь в малотираж¬
ных «столичных» изданиях, тогда как в более-менее систематическом
виде его научное творчество широкой отечественной аудитории до сих
пор не представлено. Даже специалисты, владеющие иностранными
языками, вряд ли смогут изучить труды по Alltagsgeschichte в ведущих
отечественных библиотеках, т. к. в условиях скудного финансирования
они туда просто не поступают. Аналогичная ситуация и с доступом к
электронным коллекциям журнальных текстов.
И все же — не это главное. Основная проблема видится в том, что
в той или иной мере в российской историографии сохраняется свое¬
образная «подмена понятий», которую сегодня уже трудно списать
на «болезнь роста»: не только обыватели, но и немалая часть ученых
продолжают понимать «историю повседневности» как разновидность
«истории быта», а не как новую исследовательскую программу. По¬
пробуем разобраться, в чем причина такого положения вещей.
7 В условиях падения интереса к истории России среди школьников многие
педагоги и специалисты в области образования предлагают преподавать этот
предмет с более близкой и понятной молодежи позиции истории повседневной
жизни (включая материалы по биографической истории, истории семей учеников
и др.). Об этом см., в частности: Преподавание истории в школе. 2008. № 3.
8 Людтке А. Что такое история повседневности? Ее достижения и перспективы
в Германии // Социальная история. Ежегодник, 1998/1999. М., 1999. С. 77—100;
Его же. История повседневности в Германии после 1989 г. // Казус. 1999.
С. 117—126; Его же. Полиморфная синхронность: немецкие индустриальные ра¬
бочие и политика в повседневной жизни // Конец рабочей истории?: Сб. ст. М.,
1996. С. 63-129.
6
Современная постсоветская историография оказалась во многом
в особом положении по сравнению с западной. Бытовая сторона жиз¬
ни, конечно, и раньше в той или иной мере отражалась в трудах по
истории России, но, скорее, все же в качестве экзотического допол¬
нения к изучению «основных» тем и процессов. В советское время,
как известно, превалировало институциональное понимание исто¬
рии. Проблематика, связанная с бытом и разными сторонами повсе¬
дневной жизни, не относилась к приоритетной. В ученых советах она
нередко пренебрежительно именовалась «мелкотемьем». Неудиви¬
тельно, что серьезные работы по истории быта России разных эпох
можно было пересчитать по пальцам.
Соответствующим образом — с разбивкой на «основные» и «до¬
полнительные» — ранжировались и интерпретировались источники.
Во главу угла ставились «материалы власти» (общесоюзное законо¬
дательство, документы руководящих органов государства и КПСС,
материалы планирования, делопроизводство госучреждений), а вот
созданные человеком документы «личного происхождения», наибо¬
лее тесно связанные с проблематикой повседневности, трактовались
как субъективные, что якобы ставило под сомнение их достоверность
и нивелировало информационную ценность.
Все это привело к тому, что к концу советской эпохи проблемати¬
ка «истории быта» оказалась в числе «белых пятен» истории. Одна¬
ко начиная со времени «перестройки» и особенно в 1990-е гг. маят¬
ник качнулся в другую сторону: на фоне подогреваемого средствами
массовой информации общественного интереса к тайнам коммуни¬
стического режима, к криминальным расследованиям, скандалам и
личной жизни исторических персонажей информационные лакуны
стали стремительно заполняться. Возник спрос на «оперативно¬
облегченный вариант» истории, двигателем коммерческого успеха
которой стала реклама. Подобно тому, как в то время в России все
парикмахерские срочно становились «салонами», а магазины —
«супермаркетами», показавшаяся более привлекательной и «мод¬
ной» вывеска «история повседневности» довольно быстро сменила
доморощенную «историю быта» не только в заголовках популярных
работ, но и в названиях научных проектов и диссертаций. Однако
истинный смысл Alltagsgeschichte как исследовательской програм¬
мы, идущей значительно дальше изучения бытовых подробностей
жизни, оказался, судя по всему, не до конца уясненным. Даже упо¬
мянутый выше Ю. А. Поляков, многое сделавший в последние годы
для развития данной проблематики в системе РАН, по-видимому, не
склонен признавать «историю повседневности» новой исследова¬
7
тельской программой. По его словам, «речь идет не о новом направ¬
лении в исторической науке, а об отражении возросшего интереса
к старой, но непрерывно обновляющейся проблематике» (истории
быта, семьи, частной жизни и пр.)9.
Хотя уже в 1993—1994 гг. в стране прошли первые научные
конференции, непосредственно посвященные российской повсе¬
дневности10, для многих специалистов по истории России и СССР
она оставалась почти terra incognita — малоизвестным, не до кон¬
ца сформировавшимся и часто критикуемым течением в рамках
исторической антропологии. Как ни парадоксально, но в целом
настороженное отношение к Alltagsgeschichte в первой половине
1990-х гг. по крайней мере частично исходило из аргументов и кри¬
тических ноток со стороны как бывшей советской, так и западно¬
германской историографии. Кроме того, следует учесть, что в то
время мнение о германской «истории повседневности» в России
складывалось преимущественно со слов лучше знакомых с запад¬
ной наукой специалистов по всеобщей истории, прежде всего гер¬
манистов. К примеру, в изданном в 1996 г. и считавшемся для свое¬
го времени весьма «продвинутым» историографическом сборнике
«Исторические исследования в России. Тенденции последних лет»
высказывалось пожелание к отечественным ученым: «избежать
тех негативных моментов (нехватка теоретической ориентирован¬
ности и вкуса к обобщениям), которые характерны, например, для
“истории повседневности” в ФРГ»11. При этом следовала отсылка
к статье С. В. Оболенской, опубликованной еще в 1990 г. в альма¬
нахе «Одиссей»12.
9 Поляков Ю. А. Человек в повседневности. С. 127.
10 В их числе по-настоящему знаковой можно назвать международную конфе¬
ренцию по советской повседневности в Петербурге, по итогам которой был издан
сборник: Российская повседневность, 1921 — 1941. Новые подходы. СПб., 1995.
11 Куприянов А. И. Историческая антропология. Проблемы становления //
Исторические исследования в России. Тенденции последних лет / под ред.
Г. А. Бордюгова. М., 1996. С. 373. Следует учитывать особенное увлечение в тот
период «историей ментальностей», сквозь призму которой порой «просеива¬
лись» другие перспективные направления. О важности использования опыта
Alltagsgeschichte по пересмотру истории нацизма для реконструкции повседнев¬
ных практик людей в условиях сталинизма совершенно справедливо писала в
данном сборнике Е. Ю. Зубкова. См.: Зубкова Е. Ю. О «детской» литературе и
других проблемах нашей исторической памяти // Там же. С. 155—162.
12 Оболенская С. В. «История повседневности» в современной историогра¬
фии ФРГ//Одиссей, 1990. М., 1990. С. 182-198.
8
С тех пор прошло 15 лет. Что же изменилось? Тематика истории
повседневной жизни не просто остается модной — она переживает
в современной России настоящий бум. Особенно преуспело столич¬
ное издательство «Молодая гвардия», пекущее, как пирожки, новые
книги в рамках своей получившей известность серии «Живая жизнь:
Повседневная жизнь человечества»13. Среди авторов этих коммер¬
ческих книг, издающихся куда более внушительными тиражами, чем
академические издания, есть и профессиональные историки. К сожа¬
лению, именно подобные популярные работы, отождествляющие по¬
вседневность главным образом с бытом, нравами и тайнами личной
жизни, и притом не брезгующие в погоне за сенсациями прибегать
к слухам и домыслам, в большей степени формируют исторические
представления современного российского обывателя, нежели выхо¬
дящие мизерными тиражами сугубо научные публикации.
Но и отношение к «истории повседневности» в российской
историографии тоже трудно оценить однозначно. С одной стороны,
общественный интерес к бытовой истории продолжает совпадать с
13 В рамках этой серии по состоянию на 2008 г. издано более 20 книг российских
авторов по отечественной истории. Серия поражает «всеядностью», а названия
книг порою откровенно «притянуты за уши» и все начинаются с трафаретного сло¬
восочетания «повседневная жизнь». Тут и повседневная жизнь дореволюционного
дворянства, «благородного сословия» и русского офицера эпохи 1812 г., гусара
при Александре I, и повседневная жизнь Льва Толстого в имении «Ясная Поляна»,
а также — повседневность российских жандармов, депутатов [современной]
Госдумы, колдунов и знахарей в России XVIII—XIX вв. Повседневная жизнь пуш¬
кинской поры (правда, в специфическом контексте примет и суеверий) соседствует
на книжной полке с повседневной жизнью Москвы в сталинскую эпоху и повсе¬
дневной жизнью режимного ядерного центра Арзамас-16. Тут же можно встретить
книги о повседневной жизни Тайной канцелярии, русского кабака и русской усадь¬
бы, монастыря, Кремля при последних президентах страны и даже — о
«Повседневной жизни России под звон колоколов» или о повседневности желез¬
ных дорог (!). Эти коммерческие книги, как правило, эксплуатируют три состав¬
ляющие: во-первых, моду на словосочетание «история повседневности», автома¬
тически придающее книгам налет «научности» и «достоверности»; во-вторых, со¬
храняющийся в российском обществе интерес к своей истории; наконец, постоянно
подогреваемую средствами массовой информации тягу обывателя к «клубничке»
(в прошлом и настоящем) — к скандалам, бытовым подробностям и тайнам лич¬
ной жизни немногих «великих» и «благородных». Кроме того, возникает законо¬
мерный вопрос: почему ничего не издано о повседневной жизни «простона¬
родья» — крестьянина, солдата, работного человека или даже рядового контор¬
ского служащего, обычного инженера, учителя или ученого? Ответ прост: в отличие
от германской научной Alltagsgeschichte, в центре внимания которой — судьбы
рядовых людей и их собственный взгляд на события, коммерческую «историю по¬
вседневности» такие сюжеты не интересуют.
9
«модой» на аналогичную тематику в академической среде (особен¬
но среди «продвинутой» и «гранто-ориентированной» научной мо¬
лодежи). С другой стороны, приходится сталкиваться и со снисходи¬
тельным отношением к «истории повседневности», которая порою
«допускается» коллегами лишь в качестве «забавного приложения»
к «основной» истории. К сожалению, «выдавливанию» истории по¬
вседневности на поле «облегченного жанра» объективно способ¬
ствует и плачевная ситуация с финансированием российской науки.
Ведь серьезные научные исследования по истории повседневности,
связанные с детальной микроисторической реконструкцией прошло¬
го, во всем мире отличаются особой трудоемкостью и высокой за¬
тратностью.
Конечно, явного противодействия «истории повседневности»,
каковое имело место в 1970—1980-е гг. со стороны мэтров герман¬
ской науки и части общества, в современной России нет. В отличие
от Германии, где она напрямую ассоциировалась с ревизией истории
фашизма, на российской почве «история повседневности» не имеет
столь явно выраженного идеологического подтекста. Кроме того, соз¬
дается впечатление, будто ведущие отечественные «научные школы»
еще в должной мере не осознали, что под внешне безобидной вывес¬
кой Alltagsgeschichte скрывается опасный «троянский конь». Ведь
как только настоящая научная «история повседневности» окажется
на поле традиционной историографии, инициированное ею изучение
социальных практик может поставить под сомнение «общепризнан¬
ные» научные концепции и написанные на их базе «фундаменталь¬
ные» труды.
По мнению А. К. Соколова, дающего высокую оценку трудам
А. Людтке и его последователей, именно в лице германской All¬
tagsgeschichte осуществлена удачная попытка определить «исто¬
рию повседневности» как «своего рода новую исследовательскую
программу, как еще один исторический синтез, подобный тому, что
был предпринят в свое время в Анналах»14. Действительно, вне за¬
висимости от тематики, концепция истории повседневности пред¬
лагает по существу перевернуть логику исторического построения:
отталкиваться не от постановки исследовательских задач, а от ре¬
конструкции социальных практик на микроуровне, уделять особое
внимание восприятию повседневной жизни (в том числе — симво¬
14 Источниковедение новейшей истории России: теория, методология и прак¬
тика / под общ. ред. А. К. Соколова. М., 2004. С. 46.
10
лическому и эмоциональному) самими рядовыми людьми. В таком
случае исследование будет неизбежно представлять собой исто¬
рию «снизу», глазами «маленького человека», а не традиционный
взгляд «сверху» — с позиций и в специфических интересах власт¬
ных структур, во все времена стремившихся к политизации прошло¬
го и к самооправданию.
Одновременно А. К. Соколов совершенно верно заметил в расту¬
щей популярности Alltagsgeschichte в научном сообществе своего
рода протест ученых против тенденции упрощения и формализации в
исторической науке, против подгонки событий под заранее заданные
схемы. Все это, на наш взгляд, в полной мере актуально для отечест¬
венной историографии, причем, возможно, даже в большей степени,
чем для западной.
Но для того, чтобы разобраться в новых возможностях, которые
предлагает исследовательская программа Alltagsgeschichte, для на¬
чала необходимо, как говорится, хорошо усвоить предмет. И лучше
всего — не в чьем-то адаптированном изложении, что порою чревато
эффектом «испорченного телефона», а непосредственно — из пер¬
воисточника. Почему бы, действительно, не узнать о том, как трак¬
тует «историю повседневности» один из родоначальников этого на¬
правления Альф Людтке? И к тому же (вероятно, это даже еще более
важно!) не поучиться у него же самого филигранному владению ис¬
следовательскими приемами Alltagsgeschichte на практике — в ходе
конкретно-исторических исследований? Данный сборник впервые
предоставляет российскому читателю такую уникальную возмож¬
ность. Притом, что в публикуемых текстах А. Людтке неизменно при¬
сутствует основательная методологическая составляющая, он пред¬
стает перед нами одновременно в качестве исследователя-практика
и источниковеда, увлеченного скрупулезной работой с документами и
свидетельствами прошлого.
По выбору самого А. Людтке, проблематика сборника охватывает
три ключевых темы повседневности, без которых по большому счету
невозможно понять историю минувшего XX века. Это рабочая исто¬
рия и производственная повседневность; это история войн и военной
службы; наконец, это история властных практик и символов в тесной
увязке с повседневной жизнью «рядовых людей». Важно отметить,
что при выборе и подготовке текстов Людтке ориентировался именно
на российского читателя. Потому-то в сборнике, в центре внимания
которого находится история Германии XX в., так много прямых и кос¬
венных аналогий с историей СССР и России.
11
Работы А. Людтке, какому бы сюжету они ни были посвящены,
трудно спутать с «чужими» текстами, поскольку в них всегда при¬
сутствует особый творческий почерк автора. В чем он заключается?
Вероятно, одной из наиболее характерных особенностей является
то, что в текстах трудно обнаружить холодную отстраненность или
увлечение формальным перечислением фактов. Напротив, его рабо¬
ты всегда отличаются особой, так сказать, личной сопричастностью
описываемым событиям и героям.
Известно, что Людтке — мастер «лаконичного жанра». Он
предпочитает выдавать «на-гора» не монографии, но сравнитель¬
но небольшие по объему исследования. Однако многие из них по
глубине и тщательности проработки темы могут дать фору иной
объемистой книге. Труды Людтке необычны еще и тем, что в них
чрезвычайно много значит обширный аппарат сносок. Нередко эти
многочисленные авторские замечания и комментарии, подробные
отсылки и пр. воспринимаются едва ли не как самостоятельное ис¬
следование внутри статьи. Язык германского ученого тоже непрост
для восприятия (с этим, в частности, связана и сложность перево¬
да его работ на русский язык). Его исследования трудно назвать
популярным научным чтивом. Они не воспринимаются «на бегу»,
требуют от читателя определенной подготовки и напряженной ра¬
боты ума.
w * *
Как часто бывает, для того чтобы глубже понять истоки и особен¬
ности научного творчества А. Людтке, стоит обратиться к основным
вехам его биографии15. Будущий ученый родился в Дрездене на пере¬
ломе войны, в 1943 г., и в полной мере познал тяготы послевоенного
детства. Из публикуемых в данном сборнике авторских текстов оче¬
видно, что он принадлежит к тому поколению немцев, для которого
германский фашизм — глубокая незаживающая рана и вечный во¬
прос «почему?» к своим соотечественникам. Если знать, что сразу
после окончания гимназии, в 1963—1965 гг., Людтке успел послу¬
жить в бундесвере, выйдя в запас в звании лейтенанта, то становится
понятным, откуда в его работах, посвященных армейской повседнев¬
15 Более подробно с биографией и работами А. Людтке есть возможность
ознакомиться на сайте Эрфуртского университета: www.uni-erfurt.de/Anthro-
pologie/Luedtke/htm
12
ности, так много профессионализма и одновременно — тонких, «го¬
ворящих» деталей.
Наконец, Людтке принадлежит к «бунтарскому поколению
1968 г.» со всеми вытекающими отсюда последствиями и оставши¬
мися незыблемыми на всю жизнь принципами, включая демократизм
в общении и в быту. «Парижский красный май, события в Чехосло¬
вакии 1968 г. произвели огромный резонанс в Германии, что дало
мощный толчок критическому отношению к собственной повседнев¬
ности, к академическим будням с их жесткой научной иерархией и
укоренившимися представлениями»16, — вспоминал впоследствии
Людтке об этом ярком студенческом периоде своей биографии. Со¬
бытия 1968 г. пришлись как раз на то время, когда после службы в
армии он в 1965—1972 гг. учился в одном из лучших в Германии уни¬
верситетов в г. Тюбингене17.
Показательно, что и путь начинающего ученого в науку тоже ле¬
жал через открытый бунт против господствовавшей в 1970-е гг. в
Германии историографической традиции. Разговор более-менее
«на равных» с именитыми оппонентами стал возможен лишь по¬
сле того, как в 1975 г. «вольнодумец» получил место в научно-
исследовательском Институте истории Общества им. Макса План¬
ка в Гёттингене, считавшемся одним из ведущих интеллектуальных
центров германской исторической науки. С этим учреждением, где
он проработал 30 с лишним лет (вплоть до его закрытия в 2008 г.,
совпавшего с выходом Людтке на пенсию) и где нашел немало вер¬
ных соратников и друзей, связан наиболее плодотворный период
творчества ученого.
16 Дубина В. С. «Будничные» проблемы повседневной истории: о ее дефици¬
тах и положении среди других направлений. Беседа с проф. Альфом Людтке о
развитии Alltagsgeschichte // Социальная история. Ежегодник, 2007. М., 2008.
С. 57-58.
17 В 1980 г. в университете Констанца А. Людтке защитил свою первую док¬
торскую диссертацию, а в 1988 г. в Ганноверском университете — вторую ква¬
лификационную работу (хабилитацион). В 1995—1999 гг., не прекращая основ¬
ной научно-исследовательской деятельности в Гёттингене, он одновременно пре¬
подавал в расположенном сравнительно неподалеку Ганноверском университете.
С 1999 г. вместе с известным микроисториком Хансом Медиком — другом и со¬
ратником из Института истории Общества им. Макса Планка — Людтке осно¬
вал семинар по исторической антропологии в Эрфуртском университете.
Расположенный в бывшей ГДР, этот университет на тот момент испытывал
острую потребность в квалифицированных кадрах. С тех пор в течение вот уже
10 лет несколько дней в неделю Людтке неизменно проводит в Эрфурте, где пре¬
подает на бескорыстной основе.
13
Нужно сказать, что со студенческой скамьи Людтке интересовал¬
ся вопросами взаимодействия различных социальных наук и исполь¬
зования их наработок в историческом исследовании18. Одновременно
он с головой окунулся в изучение источников. В 1980 г. защитил док¬
торскую диссертацию о механизмах власти в государственной систе¬
ме Пруссии XIX в., вскоре опубликованную в виде книги в Германии,
а затем и в США19. Таким образом, к проблеме «власти, общества
и человека», «властвующих и подчиняющихся» ученый пришел че¬
рез конкретно-исторический анализ властных практик, а блестящее
знание германской истории XIX в. стало той основой, которая затем
проявилась в «компаративистском динамизме» его работ и позволи¬
ла глубже понять корни и специфику исторических процессов сле¬
дующего, XX века.
В настоящее время список научных трудов Людтке выглядит весь¬
ма впечатляюще20, причем подавляющее большинство работ опуб¬
ликовано после 1980-х гг. (т.е. за сравнительно небольшой период
времени, что говорит о поразительной интенсивности его труда в по¬
следние 15—20 лет). В их числе монографии, статьи, документаль¬
ные издания, а также немалое количество сборников работ под его
редакцией и с его значительным авторским участием. Как правило,
эти сборники явились результатом научных конференций или со¬
вместных исследовательских проектов. Последнее обстоятельство,
свидетельствующее об умении А. Людтке работать в коллективе, на
наш взгляд, стало важным фактором популяризации концепции All¬
tagsgeschichte.
Исследования Людтке посвящены истории Германии и ГДР,
истории фашизма, вопросам государственного насилия, подчине¬
ния и сопротивления власти в истории XIX—XX вв.; реконструкции
социальных практик (особенно в среде германских промышлен¬
ных рабочих и солдат, но также и сельхозработников); теоретико¬
методологическим проблемам науки, изучению исторических ис¬
18 Одним из результатов такого рода интереса к междисциплинарному под¬
ходу к анализу прошлого стала книга: Kooperation der Sozialwissenschaften / hg.
A. Ludtke, H. Uhl. Gottingen, 1977.
19 Cm.: Ludtke A. «Gemeinwohl», Polizei und «Festungpraxis». Staatliche
Gewaltsamkeit und innere Verwaltungin Preussen, 1815—1850. Gottingen, 1982.
Англоязычный вариант этого исследования Людтке был опубликован в США под
несколько иным названием: Police and State in Prussia, 1815—1850. New York,
1990.
20 Список основных работ А. Людтке доступен на сайте Эрфуртского универ¬
ситета: www.uni-erfurt.de/Anthropologie/Luedtke/htm
14
точников и др.21 Как очевидно из вышесказанного, обращение к
разработке Alltagsgeschichte не результат «философической игры
ума» или неуемных амбиций автора. Напротив, оно было обуслов¬
лено сугубо практической потребностью поиска новых исследова¬
тельских подходов в условиях, когда уже известные и признанные
методы не позволяли адекватно решать поставленные исследова¬
тельские задачи.
С конца 1980-х гг., и особенно после преподавательской деятель¬
ности А. Людтке в качестве приглашенного профессора в США в
1990-е гг. и публикации его основных работ на английском языке,
Alltagsgeschichte завоевывает англоязычный мир. Эта концепция до¬
вольно быстро становится популярной в США (причем порою кажет¬
ся, что даже в большей мере, чем в самой Германии)22. В 1995 г. одно
из наиболее престижных в научном мире издательство Принстон¬
ского университета переводит и переиздает вышедший в Германии в
1989 г. и вызвавший большой резонанс сборник статей под назва¬
21 Среди наиболее важных монографий и сборников работ Людтке см.: Liidt-
ke A., Wildt М. Staats-Gewalt: Ausnahmezustand und Sicherheitsregimes. Histori-
sche Perspektiven. Gottingen, 2008; Liidtke A., Prass R. Gelehrtenleben.
Wissenschaftspraxis in der Neuzeit. Koln; Weimar; Wien, 2008; No Man’s Land of
Violence. Extreme Wars in the 20th Century / ed. A. Liidtke, B. Weisbrod. Gottingen,
2006; Die DDR im Bild: Zum Gebrauch der Fotografie im anderen deutschen Staat /
hg. A. Liidtke, K. Hartewig. Gottingen, 2004; Liidtke A. Des Ouvriers dans
L’Allemagne du XXeme sidcle: le quotidien des dictatures. Paris, 2000; Liidtke A.
Eigen-Sinn. Fabrikalltag, Arbeitererfahrungen und Politikvom Kaiserreich bis in den
Faschismus. Hamburg, 1999; Liidtke A., Becker P. Akten, Eingaben, Schaufenster:
Die DDR und ihre Texte, Erkundungen zu Herrschaft und Alltag. Berlin, 1997;
Liidtke A., Saldern A. von, Marssolek I. Amerikanisierung: Traum und Alptraum im
Deutschland des 20. Jahrhunderts. Stuttgart, 1996; Liidtke A., Lindenberger T.
Physische Gewalt: Studien zur Geschichte der Neuzeit. Frankfurt am Main, 1995;
Liidtke A. Herrschaft als soziale Praxis: Historische und sozial-anthropologische
Studien. Gottingen, 1991; Liidtke A. Mein Arbeitstag, Mein Wochenende:
Arbeiterinnen berichten von ihrem Alltag, 1928. Hamburg, 1991.
22 Англоязычная историография в области рабочей истории и истории труда, а
также личное знакомство со многими специалистами в данной области оказали
заметное влияние на формирование научных взглядов А. Людтке, о чем он неод¬
нократно впоследствии писал. В 1981 — 1982 гг. он впервые провел несколько се¬
местров в Принстонском университете. Но настоящее «покорение Америки» со¬
стоялось уже в 1990-е гг.: в 1993—1994 гг. Людтке работал в качестве пригла¬
шенного профессора в Чикагском университете, а в 1997—1998 гг. — в
Мичиганском университете (Анн-Арбор). Впоследствии он продолжал посещать
США, но выступал также и в университетах Австралии, Кореи и других стран, где
у Alltagsgeschichte появились последователи. В 1990-е гг. Людтке работал и в
читальных залах российских архивов.
15
нием «История повседневности: реконструирование исторического
опыта и образа жизни». В этой книге А. Людтке выступил сразу в
трех ипостасях — в качестве редактора-составителя, автора одной из
глав, а также автора программного по своему характеру предисловия.
Данный сборник работ и по сей день остается единственным в сво¬
ем роде трудом, где не только содержится подробное теоретическое
обоснование научного направления Alltagsgeschichte, но также на
практике показано, как именно эти исследовательские подходы могут
быть реализованы23.
& W •к
«История повседневности» возникла в Западной Германии в сере¬
дине 1970-х гг., вначале как общественное движение, инициирован¬
ное «снизу» — на волне интереса рядовых немцев (особенно моло¬
дого поколения) к недавнему прошлому страны. Неминуемо всплыла
крайне болезненная и долгие годы едва ли не запретная здесь тема — о
реалиях жизни при Гитлере. В центре внимания оказалось отношение
граждан к деятельности национал-социалистов: от соучастия в пре¬
ступных акциях или «немого согласия» — до разных форм неповино¬
вения режиму24. Реконструкция повседневных поведенческих практик
первоначально велась главным образом краеведами-любителями на
локальном, региональном уровне и с широким привлечением матери¬
алов «устной истории» (в первую очередь рассказов пожилых людей
о пережитом).
Неудивительно, что подобная инициатива сопровождалась
острыми дискуссиями. Мало того, что эта «самодеятельность»
первоначально не нашла поддержки в научной среде, ведь ничем
подобным германская академическая наука прежде не занималась.
Но как быть с тем, что из рассказов рядовых немцев складывалась
23 The History of Everyday Life: Reconstructing Historical Experiences and Ways
of Life / ed. A. Liidtke. Princeton, 1995.
24 Свой ныне действующий семинар (спецкурс) о повседневности времен
Третьего рейха в Дрезденском университете А. Людтке так и назвал: «Смотреть,
участвовать, держаться в отдалении, противодействовать». Тем самым он имел в
виду наличие у рядовых немцев крайне широкого спектра настроений в отноше¬
нии политики и конкретных акций фашистов. Людтке категорически не согласен
с трактовкой истории фашизма в упрощенном, дихотомичном ключе, по линии
«поддержка — сопротивление» или «преступники — жертвы нацистской про¬
паганды». Эта тема крайне актуальна и для истории сталинизма.
16
подчас совершенно иная, не «политкорректная» картина соучас¬
тия в преступлениях, нежели та, на которой настаивали ведущие
ученые и политики Германии: немецкий народ был якобы всего
лишь жертвой нацистских преступников, народ был обманут. Ко¬
нечно, многие рядовые граждане тоже не желали «теребить кро¬
воточащие раны» своего недавнего прошлого. Однако постепенно
чаша весов склонилась в пользу начинания. Это произошло не в
последнюю очередь благодаря усилиям включившихся в работу
профессиональных историков (в том числе и А. Людтке), привнес¬
ших в «любительскую историю повседневности» научную состав¬
ляющую.
Но польза оказалась взаимной. На базе реконструкции конкрет¬
ных социальных практик периода национал-социализма в 1980-е гг.
обозначились контуры новой научной концепции — Alltagsgeschich-
te. Ее появление совпало по времени с возникновением в других стра¬
нах указанных выше родственных исследовательских направлений.
Все это лишний раз доказывает: то, что сейчас называют «антропо¬
логическим прорывом», было на самом деле потребностью времени и
своего рода вызовом «традиционной», институциональной историче¬
ской науке, исключавшей из сферы своего интереса роль и поступки,
опыт и переживания «маленького человека».
Многие работы по истории повседневности не просто поднимали
научную «целину», поскольку обращались к ранее не изученным или
казавшимся «неважными» темам. Благодаря иному ракурсу рассмот¬
рения они порой буквально переворачивали господствовавшие ранее
и казавшиеся незыблемыми научные и общественные представления.
К примеру, исследования периода нацизма на локальном уровне вы¬
явили добровольное участие многих рядовых немцев в доносительстве
или преследовании своих соседей — евреев, коммунистов и др. во вре¬
мена фашизма. Откровением стала широкая поддержка нацистского
режима со стороны немецких рабочих — вчерашнего главного опло¬
та мировой революции (данный вопрос особенно подробно исследо¬
ван А. Людтке25). Неожиданным оказалось и то, что, в зависимости
от ситуации, те же самые люди могли поступать по-разному — то с
энтузиазмом поддерживая мероприятия режима, то тихо игнорируя
его указания или даже в чем-то не подчиняясь ему. Естественно, со
стороны такое поведение выглядело противоречивым и нелогичным.
25 См., например, получивший широкую известность его раздел «What
Happened to the “Fiery Red Glow”? Workers’ Experiences and German Fascism» в
упоминавшемся сборнике «The History of Everyday Life...» (p. 198—251).
17
Это, однако, заставило задуматься о существовании «внутренней»
логики в действиях людей, основанной на многофакторности реаль¬
ной жизни.
Более того, реконструкция повседневных практик совершенно
отчетливо показала, что тотального контроля нацистской власти над
германским обществом не существовало. Даже в самых сложных си¬
туациях у людей имелся выбор, и на практике, оказавшись в сход¬
ной ситуации, разные люди вели себя и поступали по-разному (в том
числе, например, в отношении еврейского населения, партизан или
мирного населения на оккупированных территориях). Преследуя соб¬
ственные цели и интересы либо просто стремясь приспособиться и
выжить, отдельные индивидуумы или социальные группы выступали
как самостоятельная сила, поскольку на повседневном уровне они
постоянно трансформировали либо даже были в состоянии в той или
иной мере блокировать проникновение властного контроля в свою
жизнь и в жизнь социума.
Но взглянем на ситуацию шире, чтобы увидеть прямые паралле¬
ли и аналогии с советским прошлым. Нетрудно понять, что выводы
германской Alltagsgeschichte самым безжалостным образом вбива¬
ли гвозди в крышку гроба популярной на Западе и в постсоветской
России концепции «тоталитаризма», представлявшей как рядовых
немцев, так и обычных советских людей безмолвными и безвольными
«винтиками» диктаторской машины, якобы не имевшими собствен¬
ного голоса и возможности выбора.
Другой яркий пример «беспощадного ревизионизма» — взбу¬
доражившая современную Германию документальная выставка
1995 г. по истории вермахта времен Второй мировой войны. За не¬
сколько лет в разных городах Германии ее посмотрели 800 тыс. чел.
Второй, расширенный вариант выставки был представлен публике
в 2001 г., а ее научным консультантом выступил А. Людтке. Эта
экспозиция изменила господствовавшее прежде в Германии пред¬
ставление, будто зверства фашистов на оккупированных территори¬
ях лежали в основном на совести войск СС, но не армии. По словам
Людтке, документы и фотографии «доказывают согласие [сол¬
дат] с творившимися жестокостями и активное участие вермахта в
преступлениях»26.
26 «Выставка о вермахте откроется заново». Информация русской службы
ВВС World Service от 28 ноября 2001 г. на сайте: http://news.bbc.co.uk/hi/
russian/news/newsid -1680000/1680628.stm
18
* * *
«Изюминка» и одновременно, так сказать, главный козырь кон¬
цепции «истории повседневности» — тщательное исследование
повседневных практик рядовых людей в конкретных жизненных си¬
туациях. Однако Alltagsgeschichte имеет еще две важнейшие и во
многом связанные между собой особенности. Протестуя против гос¬
подства «институциональной» истории, против трактовки прошлого
как преимущественно истории власти, ее институтов и идей, «исто¬
рия повседневности» проявляет особый интерес к микроисториче-
ским явлениям и процессам, к истории малых социумов и трудовых
коллективов, а также к семейной и биографической истории. В своих
работах и устных выступлениях А. Людтке не перестает повторять,
что главная задача — сделать так, чтобы обычные люди «обрели в
истории собственные голоса и лица». Неудивительно, что в «истории
повседневности» человек выступает одновременно и как объект, и
как субъект истории.
Любопытно, что и в данном случае теоретические обобщения и
даже термины имеют в своей основе конкретно-историческую почву.
В текстах Людтке активно используется ряд принципиально важных
для его концепции понятий, которые, однако, вызывают трудности
при буквальном переводе на русский язык. В их числе ключевое мес¬
то занимает термин Eigensinn (или Eigen-Sinn). Обычно это слово,
характеризующее человеческие качества, переводится как «своево¬
лие» или «своенравное упрямство» с неодобрительным оттенком.
Но в работах А. Людтке (как правило, применительно к характери¬
стике трудовых практик на промышленных предприятиях новейшего
времени) оно трактуется как отстаивание работником определенной
автономии на своем рабочем месте. На основании изучения нефор¬
мальных отношений и трудовых практик Людтке приходит к выводу,
что зависимость от начальства не была абсолютной: работники тем
или иным путем стремились находить «ниши» в заводских порядках,
чтобы «не мытьем, так катаньем», а если надо — то и путем, что на¬
зывается, «валяния дурака», своевольно и упрямо утверждать соб¬
ственное гордое и своенравное «я» знающего себе цену трудящегося
человека, в руках которого в конечном итоге — материальное благо¬
получие общества.
При этом можно обратить внимание на следующую цепочку важ¬
ных закономерностей. Чем более высокой или редкой квалифика¬
цией и богатым производственным опытом обладал работник, тем
более ответственная, самостоятельная и, как правило, требующая
19
не прописанного ни в каких правилах творческого, инициативно¬
го подхода работа ему поручалась. В результате заводская адми¬
нистрация неминуемо оказывалась в зависимости от доброй воли
такого работника и вынуждена была идти ему на уступки, пусть даже
«в мелочах». Соответственно у него появлялось больше возмож¬
ностей для проявления «своеволия» и расширения независимости
на рабочем месте.
Конечно, подобное «своенравное упрямство» многих трудно одно¬
значно трактовать как осознанное сопротивление рабочих предста¬
вителям власти (администрации разного уровня). Скорее, это была,
с одной стороны, форма вынужденной «адаптации» к определенным
процессам труда, естественное желание выторговать себе более ком¬
фортные и выгодные условия работы. С другой стороны, в «своеволь¬
ном упрямстве» трудно не заметить морально-этическую составляю¬
щую, связанную с осознанием собственной значимости и наличием
рабочей гордости: наемный работник хотя и подчинялся требованиям
администрации, но все же, что называется, все время «держал фигу
в кармане».
С точки зрения тех, кому подобное «своевольное» поведение
мешало осуществлять властные функции и кто вынужден был, ис¬
ходя из соображений рациональности и разумности, так или иначе
«поступаться властными принципами» и, скрипя зубами, считать¬
ся со «своенравным упрямством» рабочих, разнообразные про¬
явления Eigensinn на уровне производственной повседневности
виделись, конечно, в негативном свете. Проще говоря, они меша¬
ли администрации, которая предпочла бы иметь бессловесных ис¬
полнителей в качестве придатка к машинам и механизмам. Однако
в длительной перспективе наличие и специфические проявления
Eigensinn имели куда более сложные социальные и культурные
последствия. Например, они оказывали существенное воздействие
на культуру труда, на способность людей к творческому отноше¬
нию к делу, к самостоятельному мышлению и к принятию ответ¬
ственных решений.
Нетрудно заметить, что наблюдения А. Людтке о трудовых от¬
ношениях и его выводы относительно роли Eigensinn, сделанные на
основании изучения Германии 1920—1940-х гг., имеют во многом
универсальный характер. Вышесказанное было характерно и для
ситуации в СССР. Речь может идти, вероятно, даже о более ши¬
роком распространении неформальных практик и стратегий выжи¬
вания внутри советского общества (в том числе и на предприяти¬
ях), нежели западно- и даже восточногерманского, что частично
20
обуславливалось отечественными традициями (умение исхитриться
и «приготовить кашу из топора» всегда было в цене) и подстеги¬
валось хроническим дефицитом в экономике и на потребительском
рынке СССР.
По аналогии с повседневной ситуацией на заводах, где, по мнению
Людтке, на практике действовало сложное переплетение формаль¬
ных и неформальных отношений (как по линии «работник — пред¬
ставитель администрации», так и внутри трудового коллектива), че¬
ловеческое «своенравное упрямство» (Eigensinn) было характерно и
для других сфер жизни современного общества, например для армей¬
ской службы. Здесь, на первый взгляд, действуют еще более суровые
требования соблюдения дисциплины и норм соподчинения, чем на
предприятии (особенно в условиях военного времени). Но, с другой
стороны, на войне тоже мало что можно сделать механическим при¬
нуждением к исполнению приказов, без «подключения» формально
нигде не прописанных факторов, а именно: солдатской сметки и ини¬
циативы, сознательной жертвенности, боевого братства и взаимовы¬
ручки. А значит — при реализации своих властных полномочий не
только заводские менеджеры, но и боевые командиры так или иначе
вынуждены были учитывать самостоятельную и, как правило, «свое¬
вольную» (eigensinnig) природу доставшегося им в подчинение «че¬
ловеческого материала». Тем более, если это надевшие солдатские
шинели вчерашние рабочие, воспитанные в традициях заводского
«своенравного упрямства». Со всем этим трудно не согласиться, ведь,
к примеру, хорошо известно: лучший способ торпедировать приказ
ненавистного заводского или армейского начальника — действовать
строго по уставу или по инструкциям. И хотя речь в работах Людтке
чаще всего идет о реальном немецком солдате периода мировых войн,
при чтении его работ невольно всплывают в памяти образы литера¬
турных современников, повлиявших на формирование определенных
«культурных кодов» российских граждан, а именно: бравого солдата
Швейка Я. Гашека или Василия Теркина А. Твардовского.
Какие выводы напрашиваются из вышесказанного? Реализация
фиксированных норм и властных полномочий всегда сложна и опо¬
средована. Она невозможна без учета «человеческого фактора», не
просто играющего важную самостоятельную роль в истории, но и в
той или иной степени влияющего на власть. Как в сторону усиления
«сигналов» власти, так и — при определенных обстоятельствах — в
направлении их нивелирования или даже порою сведения на «нет»
(в частности, если они идут вразрез с представлениями и интересами
общества).
21
Однако традиционная история «сверху» не опускается до таких
«мелочей», тяготея лишь к констатации «внешних» и общих прояв¬
лений исторических процессов, но не к объяснению их многосложной
и полифоничной сути. Людтке не просто настаивает на отказе от од¬
номерного восприятия событий и явлений. Своими работами он при¬
зывает «не спрямлять углы», а обращать внимание на многовектор¬
ность реального исторического процесса. По его мнению, отследить
эти крайне сложные и порою разнонаправленные факторы (или век¬
торы) взаимного влияния в рамках связки «человек — общество —
власть» возможно только через реконструкцию повседневных
практик. Для этого лучше всего брать конкретные микрообъекты,
которыми могут быть небольшие трудовые коллективы — рабочие
бригады, рыболовецкие артели, воинские подразделения. Но, по
логике, также и повседневная жизнь в иных социумах. Например, в
коллективе студенческой группы, театральной труппы или музыкаль¬
ного оркестра; среди сотрудников лаборатории в НИИ, коллектива
магазина27 или первичной парторганизации ресторана, но также и
какого-нибудь сельсовета, райкома комсомола, райотдела НКВД28,
аппарата министерства или даже ЦК КПСС советских времен. Мы
намеренно взяли в качестве примеров социумы, имеющие отношение
к самым разным областям жизни: к учебе, службе, работе не только
в производственной, но и в научной, культурной и бытовой сферах, в
27 Реконструкция повседневной жизни отдела мод ГУМа 1950— 1970-х гг. пред¬
ставлена в ст.: Журавлев С., Гронов Ю. Люди и манекены: Отдел мод ГУМа
в 1954 — сер. 1970-х гг. // Социальная история. Ежегодник, 2009. М., 2009.
О повседневной жизни немецких рабочих Электрозавода см.: Журавлев С. В.
«Маленькие люди» и «большая история»: иностранцы московского Элект¬
розавода в советском обществе 1920— 1930-х гг. М., 2000.
28 Данный пример намеренно приведен нами, чтобы обратить внимание на уже
изданную новаторскую работу А. Ю. Ватлина «Террор районного масштаба: мас¬
совые операции НКВД в Кунцевском районе Московской области 1937—
1938 гг.» (М., 2004). В центре этого исследования — проведенная на основе
изучения судебно-следственных дел реконструкция повседневной жизни сравни¬
тельно небольшого коллектива Кунцевского районного отдела НКВД, сотрудни¬
ки которого, будучи местными жителями (Ватлин даже называет их «деревенски¬
ми детективами»), в условиях массовых репрессий приобрели невиданную власть
над «подконтрольным» им населением. Однако, как показывает автор, в своей
практической работе они руководствовались не только буквой закона и указани¬
ями начальства, но и личными отношениями, эмоциями и пр., вплоть до желания
помочь попавшему в беду знакомому или предупредить соседа об аресте. Ватлин
рисует сотрудников НКВД «живыми людьми» и показывает, насколько велика
была роль субъективного фактора, а порою и просто случая в условиях массово¬
го террора.
22
том числе — коллективы, непосредственно связанные с реализацией
властных функций. Тем самым хотелось бы подчеркнуть универсаль¬
ный характер концепции Людтке, для которого заводская бригада или
боевой взвод — это своего рода «полигон» для демонстрации воз¬
можностей Alltagsgeschichte в целом.
Микроуровневый подход предпочтителен как наиболее близкий к
реальной действительности и позволяющий показать ее «изнутри».
Именно в малых социумах естественным образом происходит «пере¬
сечение» дискурсов власти и подчинения, находят свое конкретное
преломление и отражение господствующие политические, экономи¬
ческие, этнонациональные и иные тенденции. Но, кроме того, здесь
есть место личным симпатиям и антипатиям, профессионализму и не¬
компетентности, компанейщине, мужскому шовинизму и женской со¬
лидарности, неформальным отношениям и эмоциям, которые — как
это и бывает в реальности — тоже выступают в качестве значимых
исторических факторов. В таком контексте представленная в данном
сборнике А. Людтке программа «истории повседневности» видится
уже не как «история быта, нравов и личной жизни» (хотя, конеч¬
но, в любом социуме и эти моменты немаловажны), но значительно
шире — как концепция изучения прошлого через историю повсе¬
дневных социальных практик в любых сферах и на всех «этажах»
жизни общества.
Но возникает закономерный вопрос: где взять адекватные источ¬
ники? Здесь мы переходим ко второй особенности Alltagsgeschichte.
Ее претензии на то, чтобы перевернуть саму логику исторического
построения, требуют и иного подхода к Источниковой базе исследо¬
вания. Речь идет как о просеивании под иным ракурсом информации
из уже известных «традиционных» источников, так и о более широ¬
ком привлечении «внеинституциональных» (не делопроизводствен¬
ных) документов, которые ранее академическая наука либо просто
игнорировала, либо считала «второстепенными». Но, оказывается,
именно они позволяют дополнить властный дискурс человеческим,
чувственно-эмоциональным восприятием, показав историю «сни¬
зу», глазами «маленького человека». Сказанное в полной мере от¬
носится и к современной российской историографии, в которой со¬
хранился перекос в сторону трактовки прошлого как истории власти
и «великих правителей». Кроме того, комплектование отечествен¬
ных архивов продолжается преимущественно на базе учреждений-
фондообразователей, но не людей.
На какие же новые материалы опирается «история повседнев¬
ности» и какие источники использует сам Альф Людтке в своих ра-
23
ботах, в том числе — опубликованных в данном сборнике? В цент¬
ре внимания оказываются материалы личного происхождения или
эго-документы (мемуары, воспоминания, дневники, частная пере¬
писка), а также «письма во власть», жалобы и доносы; заметки на
полях книг, рабочие тетради и альбомы, записи хозяек о расходах
семейного бюджета и пр. Для истории ГДР, как и для советской
истории, это могут быть материалы перлюстраций, сводок и иных
«низовых» информационных материалов спецслужб об обществен¬
ных настроениях29. Не менее важное значение отводится интервью,
опросам и иным материалам «устной истории». Третья категория —
аудиовизуальные источники (рисунки, картины, фильмы, фотогра¬
фии, скульптуры, рабочие чертежи, фонозаписи речей и пр.), мно¬
гие из которых помимо непосредственной информации несут в себе
значимый символический подтекст, понятный для современников.
Кроме того, Людтке предлагает историкам смелее привлекать ве¬
щественные памятники, предметы быта и труда. Например, он рату¬
ет за развитие «археологии фабричных помещений», помогающей
реконструировать производственную повседневность30. В целом
А. Людтке — сторонник комплексного, как он выражается, «транс¬
текстуального» подхода к источникам, при котором устные, пись¬
менные и зрительные формы восприятия информации сосуществу¬
ют и воздействуют на человека параллельно31.
Серьезной проблемой, препятствующей развитию Alltagsge¬
schichte, является то, что с источниковедческой точки зрения мно¬
гие из указанных выше «нетрадиционных» источников изучены
крайне слабо, если изучены вообще. Правда, в последнее время в
отечественной историографии появились новаторские источнико¬
ведческие исследования, предлагающие конкретные шаги по пе¬
реосмыслению прежнего скептического отношения к документам
личного происхождения, а также обращающие внимание на важ¬
ность разработки вопросов источниковедческого синтеза32.
29 О том, какое уникальное значение для реконструкции повседневной исто¬
рии коллективизации имеют «низовые» сводки спецслужб, можно судить, на¬
пример, по сборнику: Рязанская деревня 1929—1930 гг.: Хроника головокруже¬
ния: Документы и материалы / отв. ред.-сост. Л. Виола, С. Журавлев и др. М.;
Торонто, 1998.
30 Дубина В. С. «Будничные» проблемы повседневной истории. С. 62.
31 Там же. С. 60—61.
32 См.: Источниковедение новейшей истории России: Теория, методология и
практика / отв. ред. А. К. Соколов. М., 2004. Второй и четвертый разделы этой
коллективной монографии так и называются: «Переосмысление источников лич-
24
Если первоначально центральной темой и своеобразным им¬
пульсом для Alltagsgeschichte было изучение истории германского
фашизма, то в настоящее время это направление переросло нацио¬
нальные границы и успешно развивается в различных странах и кон¬
тинентах, в самых разных проблемных и временных полях. Тем не
менее (и это подтверждает практика) по объективным причинам
наибольшие перспективы и результаты этот подход сулит именно
исследователям новейшего времени, поскольку лучше сохранились
разнообразные источники (в том числе аудиовизуальные и личного
происхождения) и имеется возможность привлечь материалы «уст¬
ной истории».
Совершенно особое и, на наш взгляд, пока что в должной мере
недооцененное значение имеет опыт Alltagsgeschichte для специа¬
листов по новейшей истории России. Помимо оригинальной ме¬
тодологии, это обусловлено принципиальным сходством наиболее
важных и актуальных историографических проблем, а также бли¬
зостью исторических судеб наших стран и народов. Речь идет о таких
важнейших темах, как история диктатур и «тоталитарных обществ»
XX в.; история революционных и протестных движений; история мо¬
дернизации и индустриализации; история труда и рабочего класса;
наконец, история мировых войн XX в., в которых немцы и русские
сражались по разные стороны баррикад.
Представленные в настоящем сборнике наблюдения А. Людт¬
ке относительно сложных взаимоотношений общества и власти, в
частности о существовании широкого спектра общественных на¬
строений (от активной поддержки до сопротивления режиму), оха¬
рактеризованных им на примере истории германского фашизма,
имеют важное значение и для исследования отечественной истории
XX в. Прежде всего для истории сталинизма — темы, вот уже не
одно десятилетие остающейся в центре научных и общественных
дискуссий в России. Недавно и сам А. Людтке принял участие в
компаративистском международном проекте, написав совместно с
Шейлой Фицпатрик обширный раздел для изданной в 2009 г. кни¬
ги «За рамками тоталитаризма: сталинизм и нацизм в сопоставле¬
нии». Название же раздела Людтке и Фицпатрик можно перевести
на русский язык примерно так: «Направляя усилия на повседнев¬
ного происхождения» и «Направления источниковедческого синтеза». Кроме
того, в этой книге рассматриваются вопросы использования произведений лите¬
ратуры и искусства как исторического источника, что перекликается с идеями
А. Людтке.
25
ность: о разрыве и создании социальных связей при нацизме и
сталинизме»33.
При разговоре о пользе компаративистского ракурса примени¬
тельно к изучению фашизма и сталинизма (как, впрочем, и всей
советской истории в целом) можно обратить внимание еще на
одну важную сторону вопроса: о распространенности, многообра¬
зии и сосуществовании в реальной жизни разных форм сопротив¬
ления режимам и их социальной поддержки. На это обстоятель¬
ство недавно обратила внимание Е. А. Осокина, выступившая с
докладом «О социальном иммунитете, или критический взгляд на
концепцию пассивного (повседневного) сопротивления» на меж¬
дународной конференции «История сталинизма: итоги и проб¬
лемы изучения», состоявшейся в Москве в декабре 2008 г.34 Она
предложила посмотреть на факты повседневного неповиновения
как на явление, чаще всего характеризующее вынужденную со¬
противляемость людей (проявление своего рода социального им¬
мунитета). По ее мнению, историография сопротивления сталин¬
скому режиму «до недавнего времени во многом повторяла этапы
развития более “маститой” историографии сопротивления в гит¬
леровской Германии».
Действительно, в постсоветской историографии широкое распро¬
странение получила практика, когда под сопротивление сталиниз¬
му как политической системе подводились не только любые формы
неповиновения или критики гражданами отдельных фактов и сто¬
рон жизни (в том числе и инициированные самой властью в рамках
«чисток», компаний критики и самокритики), но и нарушение зако¬
нов, и даже девиантное поведение (например, в качестве «борцов со
сталинским режимом» квалифицировались не только колхозники, в
условиях голода обрезавшие на полях колоски зерновых культур, но
и уголовники, проститутки, алкоголики и пр.). В результате советское
общество оказывалось чуть ли не «обществом сопротивляющегося
большинства» либо четко делилось на два лагеря: «сопротивляю¬
щихся жертв» и «лояльных режиму палачей».
33 Liidtke A., Fitzpatrick S. Energizing the Everyday: On the Breaking and
Making of Social Bonds in Nazism and Stalinism // Beyond Totalitarianism:
Stalinism and Nazism Compared / ed. M. Geyer, S. Fitzpatrick. Cambridge; New
York; Melbourne; Madrid, 2009. P. 166—300. В основе данного сборника лежат
материалы международной научной конференции.
34 Благодарю профессора университета Южной Каролины Е. А. Осокину за
предоставление полного текста доклада на конференции.
26
На наш взгляд, опыт изучения германского национал-социализма
путем реконструкции повседневных социальных практик оказывает¬
ся как нельзя более актуальным для анализа советского прошлого.
Неудивительно, что и работы отечественных ученых, написанные в
данном ключе, демонстрируют куда более сложную и противоречи¬
вую картину действительности35. Как видно из исследований истори¬
ков повседневности и публикаций документов личного происхожде¬
ния36, критика отдельных недостатков, жалобы на несправедливость
или столкновение с конкретным администратором (представителем
власти), отраженные в источниках, отнюдь не означали, что данный
человек может быть причислен к борцам против основ фашистского
или сталинского режимов. Напротив, зачастую именно неравнодуш¬
ные критики недостатков выступали в качестве наиболее активных и
искренних сторонников существующей власти. Все эти наблюдения
подтверждают выводы А. Людтке относительно «полиморфной син¬
хронности» процессов, важности тщательной контекстной проработ¬
ки материала, а также значимости разработки «истории повседнев¬
ности» в целом.
35 В качестве наглядного примера можно привести исследование Т. М. Смир¬
новой «“Бывшие люди” Советской России: стратегии выживания и пути интег¬
рации, 1917—1936 гг.» (М., 2003), в котором на повседневном уровне показано,
как именно и насколько быстро происходило приспособление «бывших людей»
(внутренне, конечно, противившихся многим мероприятиям советской власти в
условиях диктатуры пролетариата) к новым советским правилам и условиям
жизни.
36 См., напр.: «Голос народа». Письма и отклики рядовых советских граждан о
событиях 1918—1932 гг. / отв. ред. А. К. Соколов. М., 1997; Общество и власть:
1930-е годы. Повествование в документах / отв. ред. А. К. Соколов. М., 1998;
Советская повседневность и массовое сознание. 1939—1945 / сост. А. Я. Лив-
шин, И. Б. Орлов. М., 2003; Советская жизнь. 1945—1953/ сост. Е. Ю. Зубкова,
Л. П. Кошелева и др. М., 2003; и др.
Введение
ALLTAGSGESCHICHTE И ИЗУЧЕНИЕ
РАБОЧЕЙ ИСТОРИИ В РОССИИ
А. К. Соколов, С. В. Журавлев
Первой работой А. Людтке, которая привлекла заметное внима¬
ние отечественных специалистов по новейшей истории России, стала
его большая переводная статья на русском языке, изданная в 1996 г.
в сборнике «Конец рабочей истории?». В ней повседневная жизнь
немецких индустриальных рабочих рассматривалась в контексте «по¬
лиморфной синхронности» социальных, культурных, политических и
др. процессов1. С тех пор в российской историографии закрепилось
представление об А. Людтке как о специалисте по рабочей истории
Германии XX в. И хотя на самом деле спектр исследовательских ин¬
тересов этого ученого значительно шире, тезис о рабочей истории как
приоритетной теме его творчества вряд ли кто возьмется оспорить.
Публикация данного сборника лишний раз подтверждает это.
В центре внимания всех без исключения отобранных и помещенных в
него самим автором текстов — люди труда. Даже там, где речь идет о
воинской службе, она рассматривается тоже как особого рода рабо¬
та, которая все время сравнивается с индустриальным трудом.
Наконец, есть еще одно немаловажное обстоятельство, на ко¬
торое стоит обратить внимание. В трудах А. Людтке рабочая исто¬
рия выступает не только важнейшим объектом исследования, но и
одновременно — своего рода «полигоном» или «экспериментальной
базой», на которой в последние десятилетия успешно апробируются
исследовательская программа и методический инструментарий А11-
tagsgeschichte. В рамках этой германской «истории повседневности»
были действительно предложены новые методологические принципы,
позволяющие существенно обогатить научную лабораторию истори¬
ческого исследования. Хотя А. Людтке непосредственно не пишет об
истории России, тем не менее, по нашему убеждению, его работы
1 Людтке А. Полиморфная синхронность: немецкие индустриальные рабочие
и политика в повседневной жизни // Конец рабочей истории?: Сб. М., 1996.
28
имеют важнейшее значение для отечественной историографии, в том
числе — в плане переосмысления традиционного понимания пробле¬
матики истории рабочего класса и истории фабрик и заводов, а также
в связи с постановкой новых исследовательских проблем, в особен¬
ности — в компаративистском ключе.
Хорошо известно, что волею истории судьбы России и Германии,
германского и российского народов и их культур постоянно пере¬
секались. Эти страны оказались противниками в мировых войнах
XX в., но именно в революционной России рожденный на немецкой
почве марксизм впервые нашел свое реальное воплощение. На «са¬
мый сознательный» в мире немецкий пролетариат Коминтерн воз¬
лагал особые надежды, пытаясь разжечь пожар мировой революции.
Преимущественно с помощью германских (в меньшей степени —
американских) техники и технологий осуществлялась советская ин¬
дустриальная модернизация конца 1920-х — 1930-х гг., и больше
всех именно немецких рабочих, техников и специалистов приехало в
это время в СССР, чтобы своим трудом и знаниями помочь строи¬
тельству нового общества2.
В прошлом двух стран было немало такого, что выделяло их на
фоне общемировых тенденций. Достаточно упомянуть, что Россия и
Германия, давшие миру величайших деятелей науки и культуры, ста¬
ли «прародителями» жесточайших диктаторских режимов — стали¬
низма и германского фашизма. В каком-то смысле само возникнове¬
ние Alltagsgeschichte в 1970— 1980-е гг. тоже следует рассматривать
в контексте «особости» германского пути, а именно как реакцию на
оптимистическую телеологию принятой сегодня на вооружение тео¬
рии модернизации, ибо исторический опыт Германии, как и России в
XX в., не вполне укладывался в ее структурные категории. Впрочем,
не «умещался» он и в прокрустово ложе господствовавшего в СССР
классового анализа как единственно верного. На примере изучения
германских рабочих А. Людтке, которого на Западе порой причис¬
ляют к сторонникам марксизма за то, что он не игнорирует заслу¬
живающие внимания наблюдения К. Маркса, пришел к выводу, что
классовый подход не может быть абсолютизирован, поскольку в силу
склонности к обобщению картины он упускает из виду более «тон¬
кие», «глубинные» процессы в рабочей среде, которые проявляются
2 Подробнее об этом см.: Дель О. От иллюзий к трагедии: немецкие эмигран¬
ты в СССР в 1930-е гг. М., 1997; Журавлев С. В. «Маленькие люди» и «боль¬
шая история»: иностранцы московского Электрозавода в советском обществе
1920—1930-х гг. М., 2000; и др.
29
лишь на повседневном уровне. Сторонники Alltagsgeschichte призы¬
вают, однако, не к отказу от классового и структурного подходов, а к
дополнению первого и к уточнению второго с целью обогащения по¬
нимания прошлого. Именно этой цели служит концепция германской
«истории повседневности».
В чем ее кредо? Нужно перевернуть логику исторического постро¬
ения: история должна начинаться «снизу», с тех, кто жил и страдал,
кто назывался «маленьким» человеком. В центре внимания должны
быть те, кто оказался жертвой модернизационных процессов, кому в
них не нашлось места. Нужно отказаться от преимущественной ориен¬
тации на изучение политики «наверху», ибо именно «внизу», на микро-
историческом уровне, происходят столкновение и переплетение обще¬
ственного и частного интересов. Таким путем можно преодолеть разрыв
между изучением народной культуры и «властей предержащих», а так¬
же сократить дистанцию мелщу «мы» и «они», которая препятствует
правильной социальной идентификации. Только так можно избежать
изображения людей как «слепых кукол», «марионеток» или «винти¬
ков» в историческом процессе.
Не статические структуры, а, напротив, динамизм и противоречи¬
вая природа радикальных исторических изменений, разнонаправлен-
ность векторов в процессе производства и воспроизводства реальной
жизни, где участники не только объекты, но и субъекты истории,
провозглашаются основой истории повседневности. Прерывность
и непрерывность в историческом опыте понимаются как результат
действия конкретных исторических сил. Однако, в противовес тра¬
диционному марксизму с его известной абсолютизацией классово¬
го подхода и роли неких абстрактных «народных масс» в истории,
А. Людтке и его сторонники не занимаются поиском «усредненной»
нормы поведения «типичных» людей в общественной практике. На¬
оборот, в центре их внимания лежит использование многозначных
способов представления того, как отдельные индивиды и группы лю¬
дей выражают свои интересы и вносят свой вклад в общую копилку
человеческого опыта, постепенно трансформирующего мир. Отсюда,
например, принципиальное неприятие А. Людтке термина «народ¬
ные массы», который он заменил в своих работах на слово «многие»,
имеющее одновременно и несколько иной смысловой оттенок.
Изучение преемственности в истории, прерывности и непрерыв¬
ности общественного бытия предлагается в качестве замены жестко¬
го структурного подхода в историческом исследовании. Через повто¬
рение опыта происходит конфигурация форм повседневной жизни.
Она становится практичной и освобождает человека от тревог и со¬
30
мнений. Повторение общественных практик означает подчинение
власти и выступает как условие стабильности общества. Событие
рассматривается как нарушение сложившегося ритма повседневной
жизни. Отсюда — призыв обращать внимание на странное, ранее
неизвестное, на «чужаков», на тех, кто ведет себя иначе, чем другие.
Подобная история прослеживается лучше всего через язык (дис¬
курс), в кодах и матрицах поведения, сопротивления «им» (т.е. «не
своим», «чужим»; тем, кто не вписывается в рамки предложенной
или установленной идентичности). Ее можно проследить, обращаясь
к текстам исторических источников, к языковым когнитивным прак¬
тикам. Приоритет при этом отдается определению субъективных зна¬
чений, установленных на основе серийности конкретно-исторических
данных, соединения анализа и синтеза с помощью герменевтически
индивидуализированного метода понимания, следуя по пути от обще¬
го к частному, к более узким, но одновременно и более насыщенным
свидетельствами историческим фрагментам, к созданию историче¬
ских миниатюр.
История повседневности существенно раздвигает источнико¬
ведческую базу исследований за счет микроисторических подходов
и синтеза в ходе работы с различными группами источников. «На¬
сыщенное описание» становится одним из ведущих приемов рекон¬
струкции прошлого. В публикуемых в настоящем сборнике работах,
характеризуя развитие направления Alltagsgeschichte в Германии,
А. Людтке показывает, как постепенно вводились в научный оборот
материалы местных архивов, как осуществлялась реконструкция ин¬
дивидуальных биографий, в каких случаях и как именно для изуче¬
ния прошлого использовались аудиовизуальные средства, материалы
«устной истории», этнографические источники и др. Упор при этом
делался на анализ символов, способов поведения, привычек, знаков,
ценностей, «маленьких традиций» людей, переходящих от поколения
к поколению. На этой основе — что представляется очень важным
и характеризует еще одну ценную сторону Alltagsgeschichte — по¬
является возможность соединить «кратковременные» и «долговре¬
менные» исторические циклы в жизни общества, оживить историю и
сделать ее объемной и многокрасочной.
Все это крайне актуально для изучения отечественной истории,
особенно новейшей истории России. Более того, с учетом советской
централизованной системы документооборота и сохранности архив¬
ных материалов, можно утверждать, что реконструкция «советской
повседневности» (с учетом наличия источников для микроисториче-
ской реконструкции и для изучения истории «снизу») даже имеет ряд
31
объективных преимуществ перед возможностями коллег, изучающих
Германию. В частности, в российских госархивах разного уровня на¬
ходятся буквально залежи открытой для исследователей, но не вос¬
требованной специалистами фабрично-заводской и учрежденческой
документации по истории XX в. В комплексе с партийными и проф¬
союзными коллекциями, а также издаваемой данной организацией
многотиражкой они дают уникальную возможность детальной рекон¬
струкции бытовой и производственной повседневности трудовых кол¬
лективов, вплоть до конкретных цехов, бригад, трудовых династий, а
также отдельных рабочих.
Идеи германской «истории повседневности», возникшей в свое
время в связи с потребностью более глубокого осмысления исто¬
рии германского фашизма, с середины 1990-х гг. были с энтузиаз¬
мом подхвачены многими историками России, в том числе и теми,
кто занимался отечественной историей XX в. Кроме оригинальности
концепции Alltagsgeschichte и продуктивности ее использования на
российской почве, частично это можно объяснить еще и тем, что в
минувшем веке наша страна пережила не меньше катаклизмов, чем
Германия. По аналогии с нацизмом, история сталинизма и по сей
день остается крайне актуальной, если не сказать — животрепе¬
щущей, темой в российском обществе и в научной среде. Наконец,
тот факт, что германская история повседневности как своего рода
новая программа складывалась во многом на примере исследований
А. Людтке по рабочей истории, также способствовал популярности
Alltagsgeschichte в постсоветской России. Здесь среди ученых сред¬
него и старшего поколения еще сохранилась память о том, что многие
из них на заре научной карьеры отдали дань истории рабочего класса,
являвшейся тогда в СССР приоритетной темой.
Разумеется, в современной России есть специалисты, которые
придерживаются «традиционного» классового подхода (впрочем,
немало и тех, кто, по крайней мере на словах, категорически отри¬
цает его). Однако нельзя не заметить, что в целом в научной среде
господствует точка зрения, что классовый анализ не может претен¬
довать на то, чтобы оставаться единственно верным инструментом
объяснения прошлого, и что в современных условиях он исчерпыва¬
ет свои познавательные возможности. Причем особенно очевидной
его относительная ограниченность становится по мере приближе¬
ния к изучению современных исторических событий.
Проблема во многом заключается в том, что понятие «рабочий
класс» давно уже претерпевает эволюцию в сторону декомпозиции
и расформирования этого класса как базовой структуры общества.
32
Отечественным ученым стоит обратить внимание на активно исполь¬
зуемый в работах А. Людтке термин «полиморфная синхронность»,
введенный когда-то другим германским специалистом Юргеном Кок-
кой. Суть его в том, что одно и то же классовое положение людей
(например, принадлежность к рабочему классу) создает основу для
наличия у них взаимных общих интересов, открывает возможность
обмениваться совместным опытом, надеждами и опасениями, об¬
разовывать организации и вести совместные действия. Этому могут
способствовать (или, наоборот, препятствовать) определенные исто¬
рические условия и обстоятельства. В данном свете рабочая история
предстает как совокупность синхронно конкурирующих между собой
структур (экономических, гендерных, этнических, конфессиональных
и др.), «пропахивающих глубокие борозды» в рабочем классе и соз¬
дающих его «неопределенную» многослойность (полиморфию).
Сторонники «истории повседневности», однако, обращают вни¬
мание на столкновение и согласование различных интересов и соци¬
альных практик, которые происходят на уровне повседневной реаль¬
ности, и прежде всего в сфере трудовой деятельности — в рабочих
коллективах. Сам труд не может быть сведен к механическому дей¬
ствию. Это один из полиморфных комплексов, исследование которых
приобретает значительную роль для рабочей истории. Труд обеспечи¬
вает жизнь, создает возможность для самоутверждения и самореали¬
зации, служит источником существования для наемных работников и
членов их семей. Труд является источником материальных ценностей
в обществе. Но как быть с тем, что, например, у рабочих (которые и
являются непосредственными производителями материальных благ)
имеется собственное видение процесса труда, своего места и роли в
данном процессе, и оно, как правило, отлично от того, какими их пред¬
ставляют «со своей колокольни» государство, директора предприя¬
тий или заводские администраторы цехового уровня? Долгое время
вопрос о подобном многообразии точек зрения оставался открытым,
либо же взгляд на труд с позиций власти (то есть «сверху») призна¬
вался единственно верным. Заслуга Alltagsgeschichte заключается в
том, что она способствовала изменению ситуации в данной области.
Это прослеживается в том числе и в отечественной историографии.
Вот другой пример. Борьба трудящихся против разного рода прояв¬
лений несправедливости, причем не только в наиболее «привычной»
экономической сфере (вопросы материальной компенсации за труд,
премий, штрафов и др.), но и в политической, культурно-этической
или эмоционально-психологической областях, была и остается тесно
связанной с мотивацией в действиях людей. Теперь появилась воз¬
33
можность, опираясь на концепцию и исследовательские подходы
Alltagsgeschichte, более глубоко подойти к исследованию данного
вопроса. Не случайно изучение мотивации труда рабочих в тесной
увязке с реконструкцией социальных практик бытовой и производ¬
ственной повседневности стало одним из важных направлений в со¬
временной российской историографии3.
Привлечение широкой палитры источников личного происхож¬
дения, попытка взглянуть на события прошлого глазами самих ра¬
бочих, использование микроподходов и др. — все это позволило
продемонстрировать, что реальная история труда в Советском Со¬
юзе не совпадала с той, какой ее представляла прежняя официаль¬
ная советская историография. Характерно, что современный рос¬
сийский исследователь, который занимается этой проблематикой,
вынужден постоянно обращаться к компаративистике: в частности,
ставить вопрос о том, чем именно отличались рабочие в СССР и в
той же Германии в условиях разных периодов XX в., а также — где
и почему у них обнаруживаются общие черты. С этой точки зре¬
ния, публикуемый сборник работ А. Людтке кажется просто неза¬
менимым, поскольку его наблюдения о жизни немецких рабочих
постоянно побуждают к поиску аналогий, а выводы — к проверке
степени их универсальности на российском материале.
Первое, что сразу же бросается в глаза в результате исследова¬
ний, — это то, что в советском обществе трудовым коллективам в
целом уделялось гораздо больше внимания, чем на Западе. На ру¬
беже 1920—1930-х гг., во время форсированной индустриализации,
советские предприятия стали основными ячейками в жизни страны.
В дальнейшем, вплоть до распада СССР, вокруг заводов и фабрик
3 См., напр.: Журавлев С. В., Мухин М. Ю. «Крепость социализма»: по¬
вседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928—1938 гг. М.,
2004; Маркевич А. М., Соколов А. К. «Магнитка близ Садового кольца».
Стимулы к работе на московском заводе «Серп и молот». 1883—2001. М.,
2005; Ульянова С. Б. «То на скаку, то на боку». Массовые хозяйственно¬
политические кампании в петроградской/ленинградской промышленности в
1921 — 1928 гг. СПб., 2006; и др. Большое число статей по мотивации труда
рабочих было опубликовано в 2000—2005 гг. на страницах ежегодника
«Социальная история», в специальных выпусках «Экономического обозрения»
и в других изданиях. Реконструкциям трудовых практик и изменению стимулов
работников к труду в условиях перехода от советской к постсоветской системе
отведено также значительное место в коллективной монографии по истории
Волжского автозавода: Журавлев С. В., Зезина М. Р., Пихоя Р. Г., Соколов А. К.
АВТОВАЗ между прошлым и будущим. История Волжского автомобильного
завода. 1966-2005. Тольятти, 2006.
34
строилась производственная, учебная, культурная, бытовая, снаб¬
женческая и общественно-политическая деятельность. Непрерывно
разрасталась заводская социальная сфера (ведомственное жилье,
собственные медицинские учреждения, детские сады и санатории,
клубы, подсобное хозяйство и т. д.), за развитие которой отвечали за¬
водская администрация и профсоюзы. Возможность получения бес¬
платного жилья по месту работы оказалась более значимым факто¬
ром трудовой мотивации работников, нежели все остальные (в том
числе и зарплата). Государство постоянно заботилось о расширении
«общественных фондов потребления», значительная часть которых в
безналичной форме тоже перераспределялась через производствен¬
ные коллективы и составляла заметную долю в структуре доходов
граждан. В 1980-е гг. в перерасчете на одного работника обществен¬
ные фонды потребления примерно равнялись его зарплате. В после¬
военные годы по «производственным каналам» все активнее реа¬
лизовывался «дефицит» (от автомобилей до продуктовых наборов),
который через профкомовские списки должен был попасть в руки
лучших, наиболее достойных работников. Все это, конечно, способ¬
ствовало расцвету государственного и особенно заводского патерна¬
лизма, более глубоким отношениям по линии «патрон — клиент»,
чем в других странах. Данная специфика во многом определяла и пси¬
хологию советских рабочих в целом.
Тем не менее в СССР и на Западе можно обнаружить и немало
общих черт, свойственных индустриальному труду в истории XX в.
В этом смысле важно обратить внимание на выводы А. Людтке, сде¬
ланные на примере германской истории, но имеющие на самом деле
универсальный характер. В частности, стоит согласиться, что опреде¬
ляющую роль играл конкретный опыт в труде и в быту («опыт тела»).
Среди тех, кто был занят тяжелым и монотонным трудом, работал в
ночные смены, кому приходилось доказывать свое умение и способ¬
ности в работе на механизмах в надежде на более высокое возна¬
граждение, закладывались противоречия, рождались чувства горечи
и обиды: как могут те, кто не знаком с физическим трудом, занимать
руководящие посты и получать больше?
Эту проблему, несмотря на ее значимость, А. Людтке считает
почти совсем не разработанной в отношении истории Германии.
Можно добавить, что, как ни странно, она даже не была поставлена
в СССР — стране, называвшей себя «государством трудящихся».
Между тем такое распространенное на заводах явление, как «спеце-
едство», было, может быть, специфической чертой именно России.
А после 1917 г. оно нашло отражение и в политике советской власти
35
(особенно в 1920— 1930-е гг.). Гораздо интереснее, однако, было бы
исследовать этот вопрос сквозь призму повседневных отношений
между рабочими, администрацией и представителями технической
интеллигенции конкретного цеха или предприятия. С чем связыва¬
лось, например, неизбывное желание рабочих «вывезти на тачке»
неугодного им администратора или «набить морду интеллигенту в
очках»4?
Нужно сказать, что у отечественных исследователей имеется шанс
не только поставить эти вопросы, но и ответить на них. Скажем, уни¬
кальные и почти не изученные коллекции документов конца 1920-х —
середины 1930-х гг., отложившиеся в центральных и региональных
архивах в связи с созданием «Истории фабрик и заводов СССР», по¬
зволяют исследовать указанные проблемы рабочей истории первой
трети XX в. через реконструкции повседневных трудовых и бытовых
практик. Секрет в том, какого рода документы собирались и созда¬
вались в начале 1930-х гг. заводскими комиссиями по истории пред¬
приятий. Ими стенографировались устные воспоминания, устраива¬
лись интервью и анкетные опросы рабочих, привлекались источники
из домашних архивов (фотографии, письма и пр.)5. Из текстов виден
малограмотный рабочий, для которого привычнее выточить деталь и
проще рассказать о себе и своем труде устно, нежели что-то напи¬
сать. Фиксация памяти в виде стенограмм устных рассказов и коллек¬
тивных вечеров воспоминаний «стариков» стала одной из проблем в
начале 1930-х гг. Долгое время реальная ценность этого архивного
документального наследства не осознавалась, а исследователи под¬
час просто не знали, с какого боку к нему подойти.
Ныне ситуация стремительно меняется. Современные наработ¬
ки микроистории, дискурсивного анализа, истории повседневности
дают ученым «наводки», как именно продуктивно работать с этими
источниками. Появилась возможность изучить взаимоотношения
рабочих между собой и с представителями власти, оценить специ¬
фические российские формы проявления Eigensinn (как до, так и
после революции 1917 г.) и в целом — показать историю России
4 Ряд документов, характеризующих отношение рабочих к администраторам и
инженерно-техническим специалистам, приведен в кн.: «Голос народа». Письма
и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918—1932 гг. / отв. ред.
А. К. Соколов. М., 1997; Общество и власть. 1930-е годы. Повествование в до¬
кументах/ отв. ред. А. К. Соколов. М., 1998.
5 Подробнее об этом см.: Журавлев С. В. Феномен «Истории фабрик и за¬
водов»: горьковское начинание в контексте эпохи 1930-х годов. М., 1997.
36
первой трети XX в. «снизу», глазами рабочих, не менее увлекатель¬
но, чем делает это в своих текстах А. Людтке в отношении немецких
рабочих.
Подобно Германии 1920—1930-х гг., о которой подробно пишет
Людтке, технико-технологические усовершенствования в советской
индустрии, связанные с модернизацией производства в ходе первых
пятилеток, заметно не облегчили тяжесть и напряженность физиче¬
ского вклада работников. Более того, выдвинутый в это время лозунг
«Догоним и перегоним!» предполагал более интенсивный труд на
аналогичном оборудовании, чем на Западе. Государство эксплуати¬
ровало энтузиазм населения и активно использовало стахановское
движение и повсеместное введение сдельно-премиальной системы
оплаты труда в промышленности для пересмотра норм выработки в
сторону их повышения. Многим работникам все это приносило под¬
час лишь чувство разочарования и неудовлетворенности работой.
Поведение рабочих, в частности, основывалось на контрасте между
гнетущей монотонностью операций, частыми конфликтами с нор¬
мировщиками, личными мыслями и заботами о близких, «уносив¬
шими» работника далеко от заводской проходной; между романтиз¬
мом и прагматизмом; «добровольно-принудительным» участием в
общественно-политических кампаниях, горячим желанием учиться и
развивать свои способности; между усталостью от напряжения, со¬
ревновательным азартом и радостью вдень получки.
Несомненно, в эти годы руководству страны удалось заразить
трудовым энтузиазмом, настроениями штурма, готовности к ли¬
шениям и жертвам (по терминологии А. Людтке, призыв «засучить
рукава») значительные слои населения. В особенности — еще не
обремененную семейными заботами и в силу возраста идеалисти¬
чески настроенную молодежь. Тем не менее отличающаяся крайней
необустроенностью и временностью жизнь «на марше» не мог¬
ла продолжаться долго. Неудивительно, что довольно быстро по¬
вседневные нужды и заботы людей стали вытеснять романтические
«будни великих строек», чего никак не хотела замечать советская
историография. Как именно это происходило — пока еще предмет
для специального исследования, дающий ключ к пониманию многих
трансформаций советского времени.
Для изучения отечественной рабочей истории не в меньшей сте¬
пени, чем для исследования германской, важен введенный А. Людт¬
ке собирательный термин «Eigensinn». Как увидит читатель данного
сборника, в зависимости от контекста он переводится по-разному
(чаще всего — как «своеволие» или «своенравное упрямство» рабо¬
37
чих). Но этот термин также несет в себе оттенки таких понятий, как
«рабочая гордость», «рабочая сноровка», наполненных при этом бо¬
лее широким социальным смыслом и содержанием. В него вкладыва¬
ется ощущение собственного «Я» или «Мы». Рабочий формирует у
себя чувство хозяина над машиной и инструментами; соответственно
он организует свой облик и поведение, взаимоотношения с окружаю¬
щим миром, особый язык и телодвижения, одежду, символы и знаки
поведения.
В Eigensinn, по российским меркам, должны быть также вклю¬
чены и такие понятия, как «рабочая спесь», «рабочее упрямство»,
«мастеровщина», «рабочая хитреца», «себе на уме» и др., которые
помогают прояснить отношения на производстве и в быту, элементы
сотрудничества с администрацией, подчинения дисциплине и само¬
дисциплине, непокорности и противодействия; нежелание поделить¬
ся приобретенным опытом с другими работниками или стремление
наказать «штрейкбрехера»; создание образа своей исключительно¬
сти. Как и в Германии, Eigensinn помогало советским работникам со¬
хранять самостоятельность и добиваться уважения к себе со стороны
представителей власти.
Один из показательных примеров такого рода из отечественной
истории 1930-х гг. — ожесточенная борьба администрации и общест¬
венных организаций московского Метростроя с кессонщиками и с
представителями других уникальных рабочих профессий, связанных
с проведением ответственных подземных работ. В изданных в 1935 г.
в Москве сборниках воспоминаний «Рассказы строителей метро» и
«Как мы строили метро» подробно описывалось, как собранные по
всей стране в начале 1930-х гг. для строительства столичного метро
квалифицированные кессонщики, считавшие себя «незаменимыми»
и «рабочей элитой», проявляли «рабочую спесь». Они категорически
не хотели делиться секретами своего мастерства и даже брать «чужа¬
ков» в бригаду; пренебрежительно, с гонором относились на работе
и в быту к другим, особенно к мобилизованным на Метрострой мо¬
лодым комсомольцам (например, норовили подойти и демонстратив¬
но взять продукты в заводском магазине вне очереди); говорили «на
своем языке», устраивали во время смены чужакам «розыгрыши» и
намеренно пугали молодежь небылицами о вреде их профессии для
здоровья; «нагло» вели себя с администрацией и стремились, поль¬
зуясь незаменимостью, диктовать ей свои условия труда и зарплаты.
Вопрос о том, какими способами и насколько успешно властью ве¬
лась борьба с проявлениями Eigensinn в советских условиях, остает¬
ся совершенно неизученным.
38
Характеризуя взаимоотношения немецких рабочих с заводской
администрацией, А. Людтке обращает внимание на то, что они строи¬
лись по линии не только формального соподчинения, но и неформаль¬
ного «вынужденного прагматизма». В этой связи показателен при¬
мер из советской истории: в условиях драконовских законов военных
лет, когда даже незначительные дисциплинарные проступки рабочих
карались в уголовном порядке, руководители предприятий, дабы не
оказаться без рабочей силы и не провалить плановые задания, на
практике нередко «закрывали глаза» на мелкие дисциплинарные на¬
рушения со стороны работников, в особенности если речь шла о ква¬
лифицированных специалистах. Однако сделать вывод о подобном
«выборочном» исполнении закона со стороны администрации заво¬
да оказалось возможным только после обращения исследователей к
изучению повседневных практик на «низовом уровне».
Со времени революции на советских предприятиях в рамках про¬
паганды социалистического труда усиленно насаждалось «наставни¬
чество». Об этом писали в книгах и газетах, ставили фильмы. Но изу¬
чение истории труда на конкретных заводах показало, что эта форма
сотрудничества на практике прививалась с большим трудом. Рабочие
неохотно делились секретами своего мастерства. Поиск же настоя¬
щих профессионалов своего дела, что называется, «золотых рук»,
способных творчески подойти к выполнению любой сложной рабо¬
ты или «особого» заказа, остается весьма актуальной проблемой на
производстве вплоть до настоящего времени. С другой стороны, точ¬
но так же, как и в начале XX в. в царской России или в кайзеровской
Германии, в современной России имеют место серьезные выяснения
отношений между рабочими, которым, на первый взгляд, нечего де¬
лить между собой. Классовый подход подчас бессилен объяснить по¬
добные ситуации, а реальная подоплека событий выясняется лишь на
повседневном уровне, в ходе реконструкции социальных практик.
В советское время многое делалось для того, чтобы привить рабо¬
чим «заводской патриотизм» (в западных фирмах это входило в поня¬
тие «корпоративная солидарность»), дабы через воспитание гордости
за принадлежность к славному трудовому коллективу «закрепить»
работника, а также морально стимулировать более качественный и
производительный труд. Однако относительное единообразие отно¬
шений на производстве и в быту, присущее советской системе, за¬
частую сводило на нет подобные усилия администрации и обществен¬
ных организаций. Рабочие не видели необходимости цепляться за
родной завод. Они всегда были готовы при прочих равных условиях
сменить место работы и перейти туда, где труд полегче или лучше
39
оплачивается, а тем более — где можно быстрее получить квартиру
(за исключением, конечно, предвоенного и военного времени, когда
«самовольные переходы» запрещались). Отсюда феномен «теку¬
чести кадров», приобретший на рубеже 1920—1930-х гг. в СССР
катастрофические размеры и породивший в дальнейшем даже свое¬
образную форму «тревожной зависимости» от пережитого опыта.
Борьба с «текучестью кадров», за «закрепление рабсилы», за «вос¬
питание собственных кадров» красной нитью проходит через всю
советскую историю предприятий. На «комплекс текучести кадров»
как бы накладывалось еще одно существенное обстоятельство. Вы¬
гнать с работы пьяницу, прогульщика или нерадивого работника
почти не представлялось возможным по политическим причинам: в
СССР безработица была поставлена вне закона, что в условиях со¬
ревнования двух систем считалось одним из главных преимуществ
социализма. Поэтому на рабочей общественности (трудовом коллек¬
тиве) лежала обязанность не изгонять из своей среды, а перевоспи¬
тывать провинившихся.
XX век характеризуется распространением в России сдельной
формы оплаты труда, начавшимся с отраслей обрабатывающей про¬
мышленности. Причем работа давалась не отдельному рабочему, а
целой бригаде. Бригада, как правило в лице мастера или бригадира,
заботилась о справедливом распределении заработка для поддер¬
жания тесных связей в коллективе. Заработок одного зависел от за¬
работка других, а также от того, насколько хорошо бригада в целом
справилась с производственным заданием. «Новичков», которые в
большинстве приходили из деревни и не знали негласных заводских
«правил коллективного выживания», следовало срочно приучать к
общему темпу (т. к., не имея навыков индустриального труда, не все
справлялись с нормами выработки, что сказывалось и на заработке
всей бригады) либо, наоборот, «удерживать в узде», т. е. не позво¬
лять существенно превышать негласно согласованный ритм, во из¬
бежание пересмотра норм выработки и, соответственно, увеличения
напряженности труда.
Вышесказанное было характерно как для Германии (о чем сви¬
детельствуют публикуемые работы А. Людтке), так и для советско¬
го производства. Любопытно, что и здесь, и там негласная верхняя
граница превышения норм выработки (совершенно автономно, путем
проб и ошибок) была определена рабочими примерно в 120—130 %.
Такая интенсивность труда позволяла получать премии за перевы¬
полнение нормы, но не давала администрации достаточно оснований
для кардинального пересмотра норм выработки. В советских услови¬
40
ях, правда, государство постоянно предпринимало меры по «обузда¬
нию» «рабочей солидарности» и иных «вредных традиций», сдержи¬
вавших увеличение производительности труда. В том числе — путем
экономического и морального стимулирования соцсоревнования,
ударничества и стахановского движения, движения за коммунистиче¬
ский труд и др. Но нередко — и путем сочетания убеждения и адми¬
нистративного нажима. Несмотря на то что этим темам в советский
период было посвящено немало работ, в указанном ракурсе и контек¬
сте взаимоотношений администрации и работников (и наличия у них
различных интересов) данный сюжет остается почти неизученным.
Также не менее любопытно было бы взглянуть в новом свете —
в связи с тем, о чем пишет А. Людтке по поводу востребованности
инициативного и творческого труда немецких рабочих в Германии, —
на массовое и, судя по всему, действительно не знавшее аналогов в
истории движение рабочих-рационализаторов и изобретателей в
СССР. Очевидно, что далеко не везде и не во все периоды советской
истории оно было формальным и бюрократизированным. Более того,
как нам уже приходилось отмечать, трудившиеся в СССР в начале
1930-х гг. квалифицированные немецкие рабочие, которым было с
чем сравнивать, с большим энтузиазмом участвовали в изобрета¬
тельстве, ставя эту деятельность в один ряд с важнейшими полити¬
ческими завоеваниями социализма6. Все это, помимо прочего, ставит
в повестку дня вопрос о сопоставлении рабочих культур и трудовых
этик: к примеру, немецкой, советской, американской и др.7
В последнее время в литературе активно поднимается вопрос о
качестве труда рабочих в различных странах. Под качеством под¬
разумевается умение обращаться с машинами, инструментами, с
сырьем и материалами. А. Людтке, например, считает, что широ¬
ко известное «немецкое качество работы» следует рассматривать в
контексте определенного времени и места, а проблема националь¬
ных особенностей труда отражает, скорее, символы и образы, неже¬
ли реальные отношения на производстве. Призывы содействовать
развитию промышленности и тем самым улучшить положение ра¬
бочих и их семей, продемонстрировать сноровку, умение справить¬
ся с любым вызовом были свойственны, как указывает А. Людтке,
6Журавлев С. В. «Маленькие люди» и «большая история». С. 164—171.
7 Какие конфликты возникали на почве различных культурных привычек,
традиций и представлений, хорошо видно на примере реконструкции повседнев¬
ных практик советских и иностранных (в частности, немецких) рабочих москов¬
ского Электрозавода, см.: Там же. С. 226—242.
41
и сталинской индустриализации, и «новому курсу» Ф. Рузвельта.
В Германии эксплуатация «немецкого качества работы» совпадала
с периодами усиленной милитаризации в германском, а затем и в
гитлеровском рейхе.
Поставленная проблема нуждается в основательном изучении и
применительно к ситуации в СССР. Она связана с постоянной борь¬
бой за качество продукции в советских условиях, которая являлась
буквально «притчей во языцех». Но прослеживается эта тема лучше
всего не на уровне официальных отчетов, а, скажем, при анализе та¬
кого отраженного в «низовых» источниках явления, как «штурмов¬
щина». Или же через реконструкцию производственной повседнев¬
ности трудовых коллективов, а также при изучении дискурсивных
практик (например, знаменитый устный слоган: «дадим стране угля:
мелкого, но — до фига»).
В одном из разделов данного сборника, посвященном сравнению
характеристик рабочих в Восточной (ГДР) и в Западной Германии
(ФРГ) в 1950— 1990-е гг., А. Людтке выдвигает тезис, который мно¬
гим покажется парадоксальным. Дефицитный характер восточногер¬
манской экономики, оказывается, имел не только негативные, но и,
в известном смысле, позитивные последствия, поскольку постоянная
нехватка деталей, инструментов и пр. объективно способствовала вы¬
работке у трудящихся бывшей ГДР особых навыков маневрировать и
творчески справляться с возникающими перед ними трудностями в
процессе работы. Причем, как выяснилось после объединения двух
Германий, это умение «не уступало по эффективности самым передо¬
вым методам индустриального производства и управления, которые
мог предложить капиталистической Запад. Таким образом, — пишет
Людтке, — та способность работать, используя индивидуальное со¬
четание умелых рук и находчивого ума, которая служила... в трудных
условиях экономики ГДР, оказалась воплощением не отсталости,
а, наоборот, самого продуктивного способа справляться с меняю¬
щимися производственными задачами на новом [общегерманском]
рынке». Но если это так, то в какой степени верен данный вывод
также и для СССР? Что можно сказать об особом умении и навыках
советских рабочих «делать кашу из топора» на производстве, ведь в
СССР дефицитный характер экономики сказывался еще в большей
степени, чем в ГДР?
Или возьмем другой пример, связанный с культурой труда вне
производства, но также и с дефицитностью. На одной из недавних
конференций по истории автомобильного дела был поднят вопрос о
противоречивых последствиях хронической нехватки и относитель¬
42
ной дороговизны сервисных автоцентров и автомастерских в СССР
в условиях нараставшей в 1970—1980-е гг. автомобилизации на¬
селения. В частности, в сочетании с сохранявшейся простотой кон¬
струкции отечественных автомобилей это стимулировало распрост¬
ранение массовых технических знаний среди населения, появление
гаражных мини-мастерских и овладение практическими навыками
самостоятельного обслуживания и починки авто своими руками (за¬
частую с использованием творческих подходов и нестандартных ре¬
шений). На благополучном в плане автосервиса Западе, к тому же
пересевшем в напичканные электроникой авто, в это же самое время
наблюдался обратный процесс, сопровождавшийся утратой у авто¬
владельцев навыков самообслуживания. Последствия этих тенден¬
ций остаются малоизученными.
Конечно, в данной связи встает и такой вопрос: насколько произ¬
водительность труда в СССР зависела, с одной стороны, от особен¬
ностей социалистической планово-директивной системы хозяйство¬
вания, а насколько — от квалификации, опыта, умения и настроя
самих работников. На основе конкретных наблюдений на ряде за¬
водов пока что можно сделать вывод о том, что характер советского
производства (организация труда, состояние оборудования, система
мотивации труда и др.) не отвечал возможностям рабочих, которые по
уровню подготовки и опыту были способны на значительно большее.
Ситуация усугублялась еще и тем, что так и не был найден механизм
эффективной мотивации и справедливой компенсации их труда. Осо¬
бенно это стало заметно в последние десятилетия коммунистической
власти, в связи с возрастанием тенденции к уравниловке в оплате
труда. Подробное исследование этой проблемы возможно, главным
образом, на основе реконструкции повседневных производственных
практик на конкретных предприятиях.
Германские историки повседневности обратили внимание на то,
что для среды индустриальных рабочих XIX—XX вв. характерны по¬
пытки особым образом продемонстрировать «мужественность»,
физическую силу и сноровку, показать свое превосходство. Нередко
здесь пускались в ход грубые шутки и игры, «подначки» и издеватель¬
ства над новичками, слабыми, неумелыми, не приспособленными к
физическому труду, «не такими, как все»; имели место различные
выходки, физическое насилие, хулиганство, дурачество, порча обо¬
рудования, хищения, сексуальные домогательства по отношению
к женщинам и пр. Эти проявления, связанные с нарушениями дис¬
циплины или считавшиеся отклонениями от общепринятых норм
морали и нравственности, были почти непременными спутниками
43
производства и быта рабочих в разных странах мира, в том числе в
Германии и в России.
Естественно, подобные темы в СССР, где о рабочих было принято
судить преимущественно в положительном ключе, не изучались (либо
отдельные недостатки трактовались как «пережитки прошлого»), по
крайней мере, с конца 1920-х гг. — после того, как созданные при
Комакадемии монографическая комиссия и группа «Новое в рабо¬
чем классе» так и не смогли обнаружить в облике советских рабочих
принципиальных изменений к лучшему по сравнению с дореволюци¬
онным периодом. Возможно, в сравнении с другими странами специ¬
фической чертой российского пролетариата было еще и пьянство,
которое к концу советского времени, как показывают конкретно¬
исторические исследования, превратилось едва ли не в повальное яв¬
ление, к тому же подпитывавшее хулиганские проявления.
В работах А. Людтке история повседневности соединяется с ген¬
дерным аспектом, что представляется актуальным в плане пере¬
осмысления рабочей истории и прошлого России в целом. Как из¬
вестно, исторически в некоторых видах наемного труда сложилось
преобладание мужчин, а в других — женщин, что подчас закрепля¬
лось знаковой формулой: «профессия — женщина». Это усиливало
внутриклассовое разделение, неравенство и дискриминацию, что усу¬
гублялось многократным напряжением, выпадавшим на долю жен¬
щин в сфере домашнего труда. Реалии повседневности облекались
для них в серию изнурительных обязанностей по поддержанию су¬
ществования, заботе о муже, семье и детях. Несмотря на револю¬
цию в сфере эмансипации, которую показала всему миру Советская
Россия в 1920-е гг., на уровне промышленных предприятий, да и в
семейных отношениях, в дальнейшем мало что изменилось в плане
традиционных мужских и женских ролей.
В суровых условиях войн и революций женщины демонстрировали
особые чудеса изобретательности, чтобы как-то выжить и спасти по¬
томство. Обострение нужды и бедствий сопровождалось активными
протестными выступлениями, инициаторами которых нередко ста¬
новились именно женщины-работницы. Так было в Германии в годы
Первой мировой войны. Но так было и в России в феврале 1917 г.
Громадные жертвы среди мужского населения, которые понесли
Германия, а также Россия и СССР в результате войн и революций
XX в., привели к тому, что сфера женского труда здесь оказалась тра¬
диционно более широкой, чем в других странах. При этом для россий-
ской/советской истории характерно использование женского труда
не только в целых отраслях промышленности (торговля, общепит,
44
легкая промышленность, особенно текстильная, швейная и пр., где
на предприятиях женщины составляли до 90 % работников), но и
практически повсеместно. Доля женского наемного труда в СССР в
1980-е гг. практически сравнялась с долей мужского труда, что лиш¬
ний раз говорит о значимости этой темы. При этом советские жен¬
щины соглашались замещать ббльшую часть непривлекательных для
мужчин низкооплачиваемых профессий в разных отраслях, особен¬
но в сочетании с неквалифицированным и физически тяжелым или
монотонным трудом. В частности, речь идет о так называемых разно¬
рабочих. Все это заставляет задуматься о, вероятно, особых отноше¬
ниях внутри женских трудовых коллективов, о специфике проявлений
здесь Eigensinn и особом характере взаимоотношений с представите¬
лями администрации (как правило, мужчинами). Все это темы, почти
совершенно не изученные применительно к рабочей истории России
XX в. Можно обратить внимание на тот факт, что и А. Людтке, так
или иначе обращаясь в своих работах к гендерным аспектам пробле¬
мы, все же главное внимание уделяет именно мужскому индустриаль¬
ному труду. Тем самым он признает, что феномен женского наемного
труда требует самостоятельного отдельного изучения.
Важное требование истории повседневности — не рассматривать
ее вне событийного контекста. Германские историки, например, об¬
ращают внимание на опыт, приобретенный различными поколения¬
ми в связи со службой в армии, участием в войнах, в политической
борьбе, в послевоенной демилитаризации. Большое место занимало
в германской истории повседневности изучение ежедневного опыта
людей в конкретных жизненных обстоятельствах, например в годы
гитлеровского режима. Этот контекст позволяет лучше понять такие
явления, как массовая эйфория низов, народный расизм, антисеми¬
тизм и пр. С этой точки зрения особенно интересна статья А. Людтке
о том, что произошло в условиях нацизма с «яростным красным нака¬
лом» — т. е. с прежними революционными настроениями германских
рабочих времен Веймарской республики8. Реконструкция повседнев¬
ных практик показала, что в процессе «адаптации» к гитлеровскому
режиму дело не ограничивалось страхом людей перед репрессиями,
материальным подкупом, хорошо просчитанным панибратством вро¬
де «хождений в трудовой народ» Р. Лея или иных изысков геббель¬
совской пропаганды. А. Людтке демонстрирует факты исступленного
8 Liidtke A. What Happened to the «Fiery Red Glow»? Workers’ Experiences and
German Fascism // The History of Everyday Life: Reconstructing Historical
Experiences and Ways of Life / ed. A. Liidtke. Princeton, 1995. P. 198—251.
45
энтузиазма, единения людей под нацистскими лозунгами в атмо¬
сфере подыгрывания антикапиталистическим настроениям рабочего
класса — носителя исключительного «немецкого качества работы».
Оказалось, что общественное лицо национал-социализма в целом
пришлось по душе многим немецким рабочим, хотя и оценивалось
ими порою неоднозначно.
Наблюдения Людтке о настроениях германского пролетариата в
условиях гитлеровской диктатуры очень важны в плане аналогии с
советскими рабочими. Несомненно, нацизм эксплуатировал низмен¬
ные инстинкты, таившиеся в народной среде. В СССР не было офици¬
ального национализма и антисемитизма, но все же такие проявления
имели место — в том числе, как показывают многие современные ис¬
следования, и в рабочей среде. Значит, речь должна идти об условиях
их распространения в категориях преемственности и непрерывности.
Очевидно, что проповедь классовой вражды, которая в советском
обществе выступала в качестве объединяющей общественной идеи,
по сути, как бы поглощала все прежние конфликты, свойственные
еще царской России, и среди них — недоверие и ненависть к не та¬
ким, как все, к «инородцам», «не нашим», «чужакам», «пришлым» и
пр. Следует добавить и громадное влияние общинной психологии с ее
ограниченным и примитивным кругозором, с ее традициями уравни¬
тельности, круговой поруки, коллективной ответственности, агрес¬
сивного подавления индивидуальности.
Одним из признаков, имеющих продолжительное влияние на
определение «рабочий класс», как считают адепты Alltagsgeschichte,
является осознание рабочими неустойчивости своего экономического
положения, также заключенное в последовательности исторических
опытов и воплощенное в коллективной памяти. Все время возника¬
ли новые угрозы, которые во многом определяли формы поведения
рабочих и их семей. Таковой, например, предстает «коллективная
память безработицы». В отличие от Запада, в СССР, где с откры¬
той безработицей было действительно покончено на долгие годы,
подобная «коллективная память» в значительной степени успела
атрофироваться. (С другой стороны, конечно, это обуславливает не¬
обходимость исследования так называемой «скрытой» или «внут¬
ризаводской» безработицы советских времен, а также ее влияния
на мотивацию труда и государственное иждивенчество, причем не
только собственно среди рабочих, но и в других слоях общества.)
На этой основе в постсоветской России происходят крайне опасные
процессы, связанные с воскрешением феномена открытой массовой
безработицы в условиях уже практически «стертой» «коллективной
46
памяти» о ней. Что это значит и к каким результатам может привести,
ни общество, ни государство никак не могут осознать. Это, в свою
очередь, ведет к тому, что в современной России отсутствует адекват¬
ная политика в отношении безработных и люмпенизированной части
населения.
Таким образом, публикуемые в настоящем сборнике работы
А. Людтке дают богатую пишу для размышлений относительно пер¬
спектив изучения отечественной рабочей истории. В повседневной
жизни «большие» вопросы постоянно сталкиваются и пересекаются
с «малыми» или с «личными», и все это опосредуется множеством
факторов, относящихся к тому, что называется «реалиями действи¬
тельности». Для рабочих, например, существенное значение имеет
сложившаяся культура производства как основа повседневных дей¬
ствий, а также ее соотношение с такими понятиями, как «рабочая
культура» или «культура» вообще; с тем, каким образом через труд
складывается социальная идентичность, как происходит приспособ¬
ление людей к повседневной рутине, какую роль в этом процессе
играет способность к работе, квалификация; как именно это сказыва¬
ется на облике и поведении рабочих, на их речи и пр. Важно и то, как
менялось отношение в обществе к умственному труду, к образова¬
нию, какие конфликты возникали на этой почве в семьях и как люди
смотрели на различные общественные проблемы; как происходило
формирование авторитетов, вожаков, лидеров.
«История повседневности» ставит в повестку дня и вопрос о важ¬
ности изучения общественных символов, а также исследования соци¬
альной истории в контексте культурной и визуальной антропологии,
литературы и искусства. В СССР литература, например, была бук¬
вально напичкана положительными образами рабочих и пропагандой
важности и общественной значимости их труда. Вопрос о том, какое
влияние эти литературные произведения оказывали на формирова¬
ние общественного сознания в разные периоды, остается пока что
не изученным. Так же как и влияние «классовой» живописи, кино,
театральных постановок, поэтического, песенного и фольклорного
творчества. Кажется, тем не менее, очевидным, что попытки не толь¬
ко создать новую «рабочую культуру», но и отразить ее в знаковых
образах и символах — не удались ни в рамках пролеткультовских
направлений 1920-х гг., ни в идеях социалистического реализма,
долгие годы господствовавшего в культурной жизни СССР. Рабочая
тема претерпевала довольно сложную эволюцию, которая нуждается
в осмыслении. Как произошло, например, что образы рабочих, спо¬
собных делать революцию и управлять государством (характерный
47
пример — кинотрилогия о Максиме), трансформировались в мрач¬
ный и угрюмый гротеск вроде «Детей чугунных богов» периода «пе¬
рестройки», после чего рабочая тема вообще исчезла с творческо¬
го горизонта? Как вышло, что молодые духом рабочие-энтузиасты,
«кузнецы, кующие счастия ключи», из песен времен «великих стро¬
ек» социализма сменились «Ваньками», «Зинками» и «Нинками» из
творчества В. Высоцкого 1970-х гг. — много пьющими и живущими
от зарплаты до зарплаты, с ограниченным мещанским кругозором,
примитивными интересами и уголовной лексикой?
Отвечая на подобные вопросы, действительно можно проследить
кратковременные и долговременные, близкие и отдаленные («туск¬
лые») исторические периоды не только в германской истории, о
чем пишет А. Людтке, но и в истории СССР. Исторические осно¬
вания того или иного из перечисленных выше явлений проследить
непросто, поскольку они, как правило, воплощались в целой по¬
следовательности исторических опытов и определяли формы пове¬
дения в коллективах и в семьях. В Германии, например, вчерашний
крестьянин-индивидуалист, которому пришлось пойти на производ¬
ство, прожив до этого часть своей жизни «за забором» собственного
дома, не был приспособлен к свободной индустриальной мобильно¬
сти и нуждался в материальной подстраховке своего существования.
Только постепенно, через промежуточные ступени, он находил свою
новую социальную идентичность на заводах и фабриках. Тем самым
процесс адаптации «новых рабочих» носил здесь более длитель¬
ный по времени и «сглаженный» характер по сравнению с Россией.
В этом заключалась коллективная судьба многих, и на этой основе
вырабатывались новые формы социального поведения. Но в рабочую
среду Германии во 2-й половине XIX — 1-й четверти XX в. рекру¬
тировались не только бывшие крестьяне, но и (в большей степени,
чем в России, где эта прослойка в принципе была очень узкой) лучше
знакомые с индустриальным трудом и знавшие себе цену городские
жители, в том числе — опытные немецкие ремесленники.
Не стоит забывать, кроме того, о наличии еще двух существен¬
ных моментов. К началу 1930-х гг. на заводах Германии значительно
более «жирной», чем в России, была прослойка потомственных ра¬
бочих — хранителей пролетарских традиций. Ни в какое сравнение
с русскими рабочими не шел и опыт участия немецких трудящихся в
деятельности профсоюзов, рабочих партий и др. Подчеркнем: именно
в этом контексте А. Людтке развивает свои мысли относительно того,
что он включает в понятие Eigensinn и что оказывается в центре его
рассуждений.
48
Но возникает закономерный вопрос: в какой мере выстроенные
А. Людтке логические построения «работают» в российских усло¬
виях? Имеется ли отечественная специфика Eigensinn и в чем ее
особенности? Эта тема, безусловно, требует специального иссле¬
дования. В России, где на рубеже XIX—XX вв. класс наемных ра¬
бочих формировался почти исключительно из крестьян и процесс
этот шел стремительно, общинное и недавнее крепостное прошлое,
безусловно, накладывало свой отпечаток на специфику труда, пове¬
дения и образа жизни данного социального слоя в целом. Социали¬
стическая индустриализация вызвала еще более решительные пере¬
мены. Проведенная «под нее» коллективизация обернулась в конце
1920-х гг. настоящей трагедией для деревни. Толпы крестьян, бегу¬
щих от колхозов и из колхозов, перемещались в города, на стройки,
заводы и фабрики. В советской историографии много писалось об
их якобы успешном «переваривании в рабочем котле». Однако на
практике, как отмечали современники (например, А. М. Горький,
крайне озабоченный замеченной им гибелью городской, в том числе
пролетарской, культуры под давлением, какой писал, массового на¬
шествия в города и на заводы «дикого деревенского мужика») и что
подтверждается динамикой изменений в структуре советского про¬
летариата, имел место обратный процесс — буквальное растворе¬
ние немногочисленных (после военно-революционных катаклизмов
и политики «выдвижения») старых рабочих кадров в массе вчераш¬
них деревенских жителей9.
В последнее время возникла даже дискуссия по поводу того,
можно ли работников, трудившихся на советских предприятиях в
1930-е гг., считать полноценными рабочими либо это были «кресть¬
яне в рабочих робах» (к примеру, Д. Хоффман намеренно назвал
Москву тех лет «крестьянской столицей», так и озаглавив одну из
своих книг — «Peasant Metropolis»)? А может быть, в результате
модернизационных сдвигов в СССР появилась новая идентичность
в виде «полурабочих-полукрестьян»?
Реальное значение крестьянского «нажима» и его последствий
для складывающихся именно в этот период новых социальных отно¬
шений (в том числе и в рабочей среде), для формирующихся совет¬
ских культурных ценностей и норм — остается неизученным. Между
9 Более подробно о постановке данной проблемы см.: Гордон Л. А., Кло¬
пов Э. Б. Что это было? Размышление о предпосылках и итогах того, что случи¬
лось с нами в 1930— 1940-е гг. М., 1989; Актуальные задачи изучения советского
рабочего класса: «круглый стол» // Вопросы истории. 1988. № 1. С. 3—23.
49
тем влияние деревенского прошлого на поведение советского работ¬
ника на производстве и в быту дает ключ к пониманию трудностей
его приспособления к современному индустриальному производству,
к фабричной дисциплине и порядку. Здесь же, видимо, кроется и сек¬
рет широкого распространения среди рабочих побочных занятий, в
том числе подсобных хозяйств, садово-огороднического движения.
Однако до тех пор, пока все эти вещи не будут исследованы на уровне
реконструкции бытовой и производственной повседневности, данную
тему нельзя считать «закрытой».
Одним из направлений исследований последнего времени стало
изучение влияния социокультурных практик и традиций, сложившихся
при социализме, на современную ситуацию в постсоветской России и
в других странах бывшего соцлагеря. Естественно, значительное ме¬
сто заняло изучение поведения работников и трудовых коллективов в
условиях трансформации социалистической экономики и строитель¬
ства нового общества. Для этого, в частности, авторами настоящей
вводной статьи активно использовались наработки Alltagsgeschichte,
связанные с документальной реконструкцией повседневных про¬
изводственных и бытовых практик. Рассмотрение этого вопроса на
микроуровне — на примере таких во многих отношениях «знаковых»
для России предприятий, как московский металлургический завод
«Серп и молот» и Волжский автозавод (ВАЗ) в Тольятти, — по¬
зволяет сделать важные выводы, которые еще требуют тщательного
осмысления и интерпретации10.
Во-первых, при смене общественного строя и форм собствен¬
ности основная масса бывших советских рабочих выказала порази¬
тельное равнодушие к происходящему. Проще говоря, они «дистан¬
цировались» от «большой политики». В условиях экономического
кризиса главным критерием для них оказалось удовлетворение соб¬
ственных сиюминутных материальных потребностей (уровень опла¬
ты труда, обеспечение семьи, возможность приобретать товары и
услуги). Поэтому трудовые коллективы упорно цеплялись за те
формы социального обеспечения, которые сложились при социа¬
лизме. Во-вторых, в условиях экономического коллапса 1990-х гг.,
сопровождавшегося повсеместными остановками и закрытием
предприятий, массовыми невыплатами зарплаты и пр., рабочие об¬
наружили удивительную способность к выживанию и приспособля¬
10 Маркевич А. М., Соколов А. К. «Магнитка близ Садового кольца»;
Журавлев С. В., Зезина М. Р., Пихоя Р. Г., Соколов А. К. АВТОВАЗ между про¬
шлым и будущим.
50
емость, выработанные за долгие годы советского опыта. В-третьих,
не сразу, но постепенно выяснилось, что все эти «совки», «люм¬
пены» и «халявщики», как презрительно именовала либеральная
публицистика людей, вышедших из советского прошлого, вовсе не
чужды технологических и прочих новаций на производстве и очень
даже позитивно настроены по отношению к ним.
Конечно, роль и место работников индустриального труда меняет¬
ся в современном мире. Однако, как показывают события последних
лет, эта роль, а также общественно-политический и экономический
вклад трудящихся остаются в условиях современной России хотя и
явно недооцененными, но все равно весомыми факторами. Для рабо¬
чих, как и для всех представителей наемного труда в целом, громад¬
ное значение приобретает умение защищать свои права и интересы.
К сожалению, при советском социализме (в силу государственного
патернализма, идеологического и карательного воздействия) эти
навыки у трудящихся в значительной мере атрофировались. Кроме
того, старательно «вбивавшаяся» в головы в 1990-е гг. индивидуа¬
листическая мораль (по принципу «каждый выживает в одиночку»)
способствовала известной атомизации общества. Наконец, политика
рабочих профсоюзов, ставших в СССР придатком государственных
институтов, в новой России по инерции оставалась и остается согла¬
шательской. Но самым удивительным является то, что в стране по
существу нет массовой рабочей партии.
В 1990-е гг. бывшие советские рабочие, неожиданно переставшие
пользоваться прежним уважением и даже подвергнутые остракизму и
насмешкам со стороны либералов, оказались не только в состоянии
глубочайшего морального кризиса и разочарования в организован¬
ной политике, но и, как большинство населения страны, были по¬
ставлены перед необходимостью повседневной борьбы за выжива¬
ние. Что именно происходило в это время в «душах» рабочих, как они
пережили период кардинальных трансформаций, как воспринимался
наступающий капитализм рядовыми людьми на повседневном уров¬
не? Какие изменения произошли после приватизации на производ¬
стве — внутри трудовых коллективов, во взаимоотношениях работ¬
ников с администрацией, с профсоюзными лидерами и пр.?
Ответы на все эти и другие важные вопросы остаются по большо¬
му счету открытыми, хотя заводская статистика фиксирует заметный
рост «негативных проявлений» (прогулов, пьянства, хулиганства,
мелких хищений) в рабочей среде в первой половине 1990-х гг. Когда
начинаешь всерьез задумываться над указанными выше проблемами
новой России, то неожиданно ловишь себя на мысли об актуальности
51
работ А. Людтке, посвященных Германии рубежа XIX—XX вв. В част¬
ности, это относится к его наблюдениям о способах доминирования и
роли Eigensinn; о факторах сопротивления и приспособления; о по¬
лучившем распространение во властных элитах современной России
представлении о «массах» как об «объектах», не способных само¬
стоятельно (без формальных рабочих организаций и их функционе¬
ров) отстаивать свои интересы.
Подобно тому, как было в Германии более 100 лет назад, созна¬
тельная отстраненность рядовых российских тружеников от набив¬
шей оскомину современной «большой политики», как и от членства
в формальных структурах, создает для власти лишь иллюзию, будто
эти люди равнодушны и безмолвствуют. Но работы А. Людтке учат
быстрее избавляться от иллюзий, к какой бы стране и к какому бы
времени они ни относились.
Раздел 1
ИСТОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ В ГЕРМАНИИ:
ОТ МАРГИНАЛЬНОЙ К МОДНОЙ ТЕМЕ?
ДИСКУССИИ И ИСТОРИОГРАФИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА
С 1990-х ГОДОВ*
Историческая политика
и историографическая критика
Направленность проекта «история повседневности» была и оста¬
ется двойственной: он связан, с одной стороны, с исторической по¬
литикой, а с другой стороны, с критикой теорий, концептов и мето¬
дов. Под исторической политикой, во-первых, понимается внедрение
определенных точек зрения и вопросов, концептов и интерпретатив¬
ных моделей и, во-вторых, — привлечение общественного интереса
и институционализация в области научных исследований.
Одним из намерений или, по крайней мере, одним из неизбежных
последствий занятий историей повседневности было преодоление
игнорирования историками-профессионалами взглядов неспециали¬
стов. История повседневности, с ее акцентом на «историю снизу»,
направлена против аксиомы о «великих людях» [как главных дей¬
ствующих лицах истории и объектах ее изучения]; в такой же степе¬
ни она критична по отношению к тезису об анонимных структурах,
якобы предопределявших ход истории. С этим связана тенденция,
которую поддерживают далеко не все сторонники истории повсе¬
дневности, но которая получает все большее значение в долгосрочной
исследовательской перспективе, а именно: осознание того факта, что
и о собственном, и о чужом прошлом разные рассказчики расскажут
не одну, а множество историй; причем у каждого она будет своя, и все
они имеют право на существование. Тем самым прошлое становится
1 Текст данного раздела книги представляет собой переработанный автором
вариант двух его прежде опубликованных статей: Liidtke A. Alltagsgeschichte —
ein Bericht von unterwegs // Historische Anthropologie. 2003. Jg. 11. S. 278—295;
Liidtke A. Alltagsgeschichte, Mikro-Historic, historische Anthropologie //
Geschichte. Ein Grundkurs / hg. H.-J. Goertz. Hamburg, 1998. S. 557-578.
53
истолкованной историей не только в результате его интерпретации
профессиональными исследователями; скорее, можно сказать, что
эти интерпретации есть выражение оспариваемых (или воспринятых)
обществом усилий по производству истории, т. е. выражение тех ин¬
терпретаций и самоинтерпретаций, которые существуют в обществе.
В Федеративной Республике Германии с конца 1970-х — начала
1980-х гг. история немецкого фашизма, или национал-социализма, а
также в некоторой степени и история индустриальных рабочих стали
предметом рассмотрения подобной «истории снизу». В рамках этих
тематических полей разрабатывались как академические, так и не
связанные с институциональной научной деятельностью проекты, ко¬
торые преодолевали или, как минимум, ставили под вопрос границы
дисциплин.
Этот процесс был связан и со сменой перспективы. Например, с
конца 1970-х гг. в ходе дискуссий на первый план все более и более
отчетливо выходила тема укорененности нацистского режима в по¬
вседневной практической жизни [германского общества], а не «по-
ликратии» аппаратов власти и господства (Мартин Брошат, Ханс
Моммзен, Петер Хюттенбергер) и не примата экономики и политики
(Курт Госсвайлер, Тимоти Мейсон)2.
В центре внимания оказалось поведение многих немцев3. Если
вначале доминировало представление о «массах» как о жертвах тер¬
рора и манипуляций режима, то обращение к «насыщенному описа¬
нию» в рамках локальных и региональных контекстов раскрыло го¬
раздо более многогранную картину: на смену черно-белому контрасту
пришло разнообразие серых тонов. Стал очевидным прежде всего
масштаб приятия фашистского режима населением и, более того,
даже готовности, если не радостного согласия, сотрудничать с ним, а
также интенсивность явно добровольных доносительства и слежки4.
Здесь проявились многогранные формы (сопричастности [к поли¬
тике режима] и разнообразие таких практик: смотреть, участвовать,
«закрывать глаза», держаться в отдалении или получать небольшую
выгоду от дискриминации, а также от экспроприации собственности
тех, кто заклеймен как «еврей» или «чуждый обществу элемент».
2 Подробнее об этом см.: Liidtke A. Eigen-Sinn. Fabrikalltag, Arbei-
tererfahrungen und Politik vom Kaiserreich bis in den Faschismus. Hamburg, 1993.
3 Альф Людтке находит термин «народные массы» не вполне удачным и
предпочитает употреблять вместо него понятие «многие». — Прим. ред.
4 См. об этом: Paul G., Mallmann К.-М. Herrschaft und Alltag: ein Industrie-
revierim Dritten Reich. Bonn, 1991.
54
Не только внешняя сила или «нацисты» превращали простых
обывателей в «евреев»: очень часто этому способствовала актив¬
ность соседей, чье ярое стремление клеймить «врагов», издеваться
над ними, или аплодировать, когда издеваются другие, или, как ми¬
нимум, — не вмешиваться определенно имело подсобой различные
основания. Надежды на всеобщее избавление, а также хабитус сле¬
пой покорности и готовности сделать даже больше, чем требуют вла¬
сти, на практике могли соединяться с [циркулировавшими в обще¬
стве] различными элементами расистских идеологий. Предпосылкой
подобного соединения были, однако, действовавшие в повседневной
практике обязанности (порой взятые на себя добровольно) — на¬
пример, обязанность работать «качественно» или «достойно». Ме¬
рилом этого качества служили эффективность и ее эстетика, а не
цель работы. Такие ориентиры повседневной культуры германского
общества при национал-социализме создавали возможность тракто¬
вать государственный террор, войну на уничтожение и геноцид как
разновидность «качественной» работы.
Политическим проектом история повседневности являлась и в
другом смысле: она планировала изменить контуры всей историче¬
ской дисциплины Германии. Новым взглядам и точкам зрения должен
был быть открыт доступ в экзаменационные программы и учебные
планы университетов, в журналы, сборники трудов или моногра¬
фии, а также в процедуры замещения должностей. Сопротивление
со стороны господствующей исторической науки не заставило себя
ждать. Тогда в качестве противовеса старой институциональной сис¬
теме возникла сеть новых [краеведческих] организаций, таких, как
локальные исторические исследовательские группы (с 1982 г. в те¬
чение нескольких лет действовала их общегерманская ассоциация);
стали регулярно издаваться местные и общегерманские журналы,
выходили и отдельные публикации по истории повседневности. В от¬
ношении же занятия университетских должностей новое направле¬
ние значительных успехов не добилось, и это может привести к тому,
что будущность проекта останется неопределенной.
История повседневности сегодня:
обретение устойчивой позиции?
Ныне полемика ушла в прошлое, спор 1980-х гг. завершен.
Теперь история повседневности заняла прочное место как в на¬
циональных, так и в интернациональных исторических исследова¬
55
ниях, стала темой многочисленных популярных изложений, книг и
фильмов5. «Истории повседневностей», прежде всего — история
повседневной жизни многих и так называемых безымянных лю¬
дей — теперь постоянная тема школьных уроков, центральные руб¬
рики журналов, электронных рассылок и дискуссий; ее представля¬
ют книжные серии, ее включают в выставочные экспозиции.
В Германии проблемы повседневности изучаются преимуществен¬
но в работах по истории раннего нового времени и новейшего перио¬
да6. В США и Скандинавских странах или, например, в Италии иссле¬
дования по повседневной истории охватывают гораздо более широкий
хронологический, региональный и тематический спектр. Не исключе¬
но, что в немецком случае это говорит пусть и не об «особом пути»
(Sonderweg), но все же о своеобразной направленности обществен¬
ного интереса, который специфически сформировался под влиянием
военных кампаний и пережитых в то время несчастий. В этом смысле
XVII век с его Тридцатилетней войной выступает в паре с XX веком,
который ЭрикХобсбаум назвал «эпохой крайностей»7.
Необходима еще одна оговорка: название «история повседневно¬
сти» соединяет в себе различные вещи. Главное внимание приходит¬
ся на долю опыта исторических «акторов», в то время как их прак¬
тики то и дело отступают на задний план8. Повседневность, однако,
не знает границ. Все формы человеческой деятельности заслужива¬
5 Пример популярных телевизионных фильмов — сериал «Либесау — в
сердце Германии» («Liebesau — Mitten in Deutschland») о деревне в ГДР.
Создатели фильма говорили, что прообразом для него послужила многосерийная
эпопея Эдгара Райца «Родина» («Heimat», 1985 г.). Вымышленное, но «говоря¬
щее» название деревни Либесау связывает понятия родины и любви: Liebesau
можно перевести примерно как «поле любви» или «место любви». — Прим,
ред.
6 Повседневность изучается преимущественно на относительно ограничен¬
ных тематических полях, прежде всего — это изучение диктатур и (мировых)
войн XX в. Но есть также и другие работы, напр.: Schubert Е. Alltag im Mittelalter.
Darmstadt, 2002.
7 Хобсбаум Э. Эпоха крайностей: короткий двадцатый век (1914—
1991)/ пер. с англ. Е. М. Нарышкиной, А. В. Никольской. М., 2004.
8 По крайней мере, в центре анализа более всего оказывается опыт. См.,
напр.: Niethammer L., Plato A. von, Wierling D. Die volkseigene Erfahrung. Eine
Archaologie des Lebens in der Industrieprovinz der DDR. Berlin, 1991. По этой же
теме см. дебаты, которые были вызваны работой Джоан Скотт: Scott J. W. The
Evidence of Experience // Critical Inquiry. 1990—1991. Vol. 17. P. 773—796;
Canning K. Problematische Dichotomien. Erfahrung zwischen Narrativitat und
Materialitat//Historische Anthropologie. 2002. Jg. 10. S. 163—182.
56
ют изучения: восприятие так же, как и переживания; размышления в
той же степени, как и самовыражение; целенаправленные и бесцель¬
ные «действия», осуществляемые в рабочие и в выходные дни, днем
и ночью.
Похоже, историю повседневности приемлют довольно своеобраз¬
ным способом: в прагматическом отношении ее достижения воспри¬
нимаются, но в концептуальном отношении она окружена молчанием.
Это проявляется особенно в спорах по поводу концепций и теорий.
Для тех подходов, с точки зрения которых историческая динамика не
является преимущественно функцией «объективных» структур, про¬
цессов или констелляций институтов, «старым/новым» фирменным
знаком является название «культурная история»9. Немецкоязыч¬
ные теоретические работы следуют заданному тону: изучение повсе¬
дневности, гласят они, уже выполнило свою роль, «растворилось» в
том, «что сегодня обсуждается как культурная история»10. При этом
оставлен без внимания факт, что безграничность и неотменимость по¬
вседневности требуют так расставлять акценты, чтобы подчеркнуть
неприметные, вещественные стороны жизни, а также многообразие
и многоуровневость повседневных практик.
Конечно, [в свое время] понятие «культура» в широком смысле
имело важнейшее значение для возникновения истории повседнев¬
ности. Здесь важную роль сыграло влияние англо-американской, и не
в последнюю очередь англомарксистской, историографии. Развитие
9 Можно сравнить с провокативным названием, которое Винфрид Шульце
дал одной из дискуссионных секций на Всегерманском съезде историков в 1992 г.
в Ганновере: «Что будет после истории повседневности?» В противоположность
этому заглавие его более поздней работы обнаруживает постоянное присутствие
истории повседневности: Sozialgeschichte — Alltagsgeschichte —
Mikrogeschichte / hg. W. Schulze. Gottingen, 1994. Промежуточные итоги дис¬
куссий см.: Daniel U. Kompendium Kulturgeschichte. Theorien, Praxis,
Schliisselworter. Frankfurt a. M., 2001 (особенно c. 307 и сл.). Параллельно был
сформулирован термин «историческая наука о культуре», понимаемая как фун¬
даментальная дисциплина. См.: Oexle О. G. Geschichte als Historische
Kulturwissenschaft // Kulturgeschichte heute / hg. W. Hardtwig, H.-U. Wehler.
Gottingen, 1996. S. 14—40; Medick H. Quo vadis Historische Anthropologie?
Geschichtsforschung zwischen Historischer Kulturwissenschaft und Mikro-
Historie // Historische Anthropologie. 2001. Jg. 9. S. 78-92.
10 Daniel U. Kompendium Kulturgeschichte. S. 307 f. В противовес этому мне¬
нию в немецком журнале «Веркштатт гешихте» в 1996—1997 гг. (№ 15, 17, 18)
прошла дискуссия о необходимых или сомнительных расширениях и ревизиях
истории повседневности. В дискуссии не шла речь о критике понятия «субъекта»
и полностью осознавалась «нарративность» исторических реконструкций.
Однако в целом эта дискуссия имела незначительный резонанс.
57
подобных исследований многим обязано деятельности Центра иссле¬
дования общества и культуры (Center for Cultural Studies in Society)
в г. Бирмингеме (Великобритания). Однако «cultural studies» пред¬
ставляют понимание культуры, отличное от того, что несет в себе не¬
мецкий термин «Kultur»: он был и остается связанным с представле¬
ниями о «высокой» культуре и отсылает к практикам и институтам,
предполагающим куда более ограниченный набор индивидуальных и
коллективных видов деятельности. Другими словами, когда исполь¬
зуется термин «культурная история» (Kulturgeschichte) или «новая
культурная история» (neue Kulturgeschichte), то при этом всегда явно
или неявно подразумевается, что сам этот термин требует максималь¬
но открытого понимания. И все же понятие «Kultur» имеет специфи¬
ческое тяготение к области «высокой» культуры. Оно, таким образом,
не расширяет, а ограничивает поле исследования, поскольку отсыла¬
ет к определенной норме, заставляющей исследователя концентри¬
ровать внимание на практиках, представляющихся элементами «вы¬
сокой» культуры, и оставлять без внимания те, которые как будто к
ней не принадлежат.
Практика: исторические акторы, силовые поля,
практики освоения и уклонения
Слово «практика» означает такое поведение, посредством ко¬
торого люди осваиваются с условиями своей жизни (выживания).
Надлежит выяснить, какие способы восприятия и формы активно¬
сти позволяют схватывать мир и символически его интерпретиро¬
вать, чувственно-материально ощущать и организовывать, а также
преобразовывать. Этот пункт можно развивать в нескольких на¬
правлениях:
А) Практика. Социальная и культурная практика предполагает
многообразие и противоречивость феноменов. Здесь речь идет не об
одной всеобъемлющей системе и ее непротиворечивости, а, скорее, о
хрупких «сетях» практик11. Здесь не признаются ни заданные априори
движущие силы, ни институции или государство, ни идеи или «вели¬
11 К вопросу о «сетях» в «полях действия» человека см: Sieder R. «Gesell¬
schaft», oder die Schwierigkeit, vemetzend zu denken // Geschichte und Gesellschaft.
1998. H. 24. S. 199—224. Правда, автор не рассматривает такие поля действия,
как «работа» или «насилие».
58
кие личности», ни социальный слой или класс, ни другие якобы фун¬
даментальные «структуры». В сравнении с ними более «жесткими»
ориентирами оказываются разница между полами и сексуальность,
а также разница между поколениями. Индивидуальные биографиче¬
ские модели и жизненные ритмы обнаруживают собственную мате¬
риальность в такой же мере, как и длительные ритмы — например,
семейные отношения.
Практика есть результат этой материальности и сама, в свою
очередь, ее создает. Она оперирует закономерностями, которые не
«даны», а постоянно (реПродуцируются и варьируются в поведении
и самовыражении людей. Говоря иначе, дискурсы и символические
формы ограничивают, но одновременно с этим и открывают возмож¬
ности для новой интерпретации и изменений, если не для коренной
перестройки собственной и чужой практики12.
Б) Освоение. «Освоить» — значит усвоить, сделать что-то сво¬
им в материальном смысле. Те условия и взаимосвязи, побуждения и
принуждения, что действуют для групп и для каждого индивида в от¬
дельности, воспринимаются реальными («предметными») людьми;
они действуют «конкретно-чувственно» по отношению к «приро¬
де», к обществу и к «творениям людей»13. К. Маркс недвусмысленно
дополнил эти рассуждения таким замечанием: люди не «пользуют¬
ся» теми или иными отношениями и не «имеют» их, а усваивают их
«для себя»14.
В концепции освоения основное внимание уделяется чув¬
ственно-практической стороне обращения человека с самим
собой и другими. «Осваивать жизнь» означает, например, изо дня
в день отправляться в шумный и жаркий цех завода или в жаркую
кухню у себя дома, постоянно иметь дело со своим собственным те¬
лом, равно как и с телами коллег и начальников, с присутствием
соседей или детей, а также с материальными свойствами предметов
и веществ, используемых в работе. Сюда же относится и «творче¬
ское» (или рутинное) обхождение с нормативными предписаниями
(например, касательно рабочего времени), с рабочими заданиями и
с чиновниками, а также с личными, семейными или общественными
ожиданиями относительно маскулинности или фемининности и да¬
12 См.: Sewell W. A Theory of Structure: Duality, Agency, and Transformation //
American Journal of Sociology. 1992. Vol. 98. P. 1 —29.
13 Marx K. Okonomisch-Philosophische Manuskripte // Werke, Schriften, Briefe
in 6 Bden / hg. von H.-J. Lieber. Stuttgart u. a., 1960—1971.
14 Ibid. Bd. l.S. 598.
59
лее — обхождение человека с войной и с миром, с организованным
или «хаотичным» пространством15.
Освоение жизни влечет за собой последствия, производит эффек¬
ты. Например, освоение нормативов времени и производительности
труда рабочего на заводе породило разные виды контроля за ним, в
том числе самоконтроля: от непрерывного наблюдения за работаю¬
щими до стимулирования их труда посредством премии и зарплаты,
которые превращают или должны превращать корыстные интересы
и гордость за произведенную продукцию в рычаг приспособления ра¬
бочего к нуждам хозяина16.
Вопрос о видах и способах практического освоения жизни из¬
меняет представление о данностях, о так называемых условиях по¬
ступков людей. Так, человеку вроде бы заданы ландшафт (в свою
очередь, рукотворный), семейные отношения, смерть, удача, темпо-
ральность и временной порядок — другими словами, «мир». Но вмес¬
те с тем каждый человек осваивает этот мир на свой собственный ма¬
нер, т. е. воспринимает, чувствует и при этом моделирует и продуци¬
рует его заново. Мишель де Серто показал в своем замечательном
исследовании-миниатюре, что действия людей, кажущиеся заученны¬
ми, как, например, ходьба, — производятся всякий раз по-новому, и
вариации здесь неисчерпаемы17. Даже самые тривиальные операции
и кажущиеся рутиной действия человека всегда суть нечто большее,
нежели чисто механическое воспроизводство или полный автома¬
тизм, — будь то на рабочем месте, при разговоре, при направленной
на конкретный результат работе или бесцельной игре. Даже копиро¬
вание текста или выполнение команды требует собственного участия
человека, т. е. основывается на интерпретирующем освоении. Освое¬
ние означает примирение с «предзаданным», которое в то же время
при этом изменяется и становится «собственным».
В. Акторы. В ходе практического освоения зависимые лица пре¬
вращаются в действующих лиц — в акторов, которые демонстриру¬
15 См. об этом: Lorenz М. Kriminelle Кбгрег — gestorte Gemuter. Die Nor-
mierung des Individuums in Gerichtsmedizin und Psychiatrie der Aufklarung.
Hamburg, 1997; Stoler A. L. Carnal Knowledge and Imperial Power: Race and the
Intimate in Colonial Rule. Berkeley, 2002.
16 О современных представлениях по данному вопросу см.: Biernacki R. The
Fabrication of Labor: Germany and Britain, 1640—1914. Berkeley, 1995. О некото¬
рых практиках см.: Liidtke A. Eigen-Sinn; Siemon T. Ausbuxen, Vorwartskommen,
Pflicht erfullen: Bremer Seeleute am Ende der Weimarer Republik und im
Nationalsozialismus, 1930-1939. Bremen, 2002.
17 Certeau M. de. Arts de faire. Paris, 1968.
60
ют многогранный, редко однозначный профиль поведения и эмоций.
Они часто следуют распоряжениям, правилам и течениям, они «по¬
ступают, как остальные». Временами они не поддаются этому и ухо¬
дят в сторону, проявляют своеволие, могут быть — по отношению
даже к близким людям — как любящими, так и жестокими. Время от
времени кто-то один противоречит, а кто-то другой сопротивляется
правилам обхождения в частной жизни или требованиям и побужде¬
ниям в общественной сфере. Различные виды маятниковых колеба¬
ний можно также распознать и в плане эмоций. Возьмем, например,
хладнокровие, требуемое при обращении с нарывающимися на ссору
коллегами или родственниками, а также при работе с техническим
оборудованием. Хладнокровное поведение может чередоваться с мо¬
ментами, когда человек выходит из себя, он — в ярости из-за глупо¬
го и наглого начальника, бессильно злится или боится смертельной
болезни, радуется по поводу «маленькой» или «большой» удачи —
скажем, если удостоился страстно желанного внимания авторитет¬
ного человека. Борьба за осуществление собственных интересов
обретает интенсивность благодаря отклику именно этих эмоций, ко¬
торые ощущаются как симпатия или антипатия, надежда или страх,
гордость или стыд.
При этом повседневность не ограничивается многими. История
повседневности постепенно включает в исследование также и тех,
кто стоял на руководящих постах в обществе, политике или экономи¬
ке, а также их слуг и «посредников»: членов функциональных элит,
бюргерского или даже дворянского слоя18. Реконструкция круга зна¬
комств, профиля горизонтов внимания или индивидуальных чувств
может оказаться содержательной не только при изучении поведения
молодого Бисмарка или Вильгельма II19.
18 О первых трех поколениях предпринимателей-собственников Круппов см.:
Borchardt К. u. a. Villa Hugel: Das Wohnhaus Krupp in Essen. Berlin, 1984; Bilder
von Krupp / hg. K. Tenfelde. Munchen, 1996. Об одном предпринимателе средней
руки см.: Berghoff Н., Rauh-Kuhne С. Fritz К. Ein deutsches Leben im zwanzigsten
Jahrhundert. Stuttgart; Munchen, 2000. См. также: Funck M., Malinowski S.
Geschichte von oben. Autobiographien als Quelle einer Sozial- und Kulturgeschichte
des deutschen Adels in Kaiserreich und Weimarer Republik // Historische
Anthropologie. 1999. Jg. 7. S. 236-270.
19 О Вильгельме II см: Hull I. «Personliches Regiment» // Der Ort Kaiser
Wilhelms II. in der deutschen Geschichte / hg. J. C. G. Rohl. Munchen, 1991.
S. 3—23. Биография и взаимоотношения поколений соединены в анализе руково¬
дящего состава СС и Главного управления имперской безопасности Германии в
кн.: Wildt М. Generation des Unbedingten. Das Fuhrungskorps des Reichs-
sicherheitshauptamtes. Hamburg, 2002.
61
Концентрация истории повседневности на исторических акторах
не предполагает акцента на выдающихся деятелях. Новейшие иссле¬
дования повседневных практик при национал-социализме показали,
что подавляющее большинство из массы многих [т.е. рядовых нем¬
цев] не оказывало героического сопротивления режиму. Исследова¬
ния, посвященные методам ведения войны, а также преступлениям
вермахта, СС и полицейских подразделений во время грабительских
войн, начатых нацистами в 1939 г., показывают, насколько активно и
охотно (со)участвовали в преступлениях эти самые якобы безымян¬
ные акторы. Сходную картину дает изучение страсти простых муж¬
чин и женщин к доносительству на тех, кого после 1933 г. полагалось
считать «евреями» или «врагами народа». Трудности и радости по¬
вседневной борьбы за выживание почти всегда перекрывали у исто¬
рических акторов нормы солидарности и человечности — с их точки
зрения, «по уважительным причинам»20.
Когда речь идет об изучении исторических акторов, подразумева¬
ется не деятельность «автономных личностей», которые были в цент¬
ре внимания немецкого идеализма как некие последние ценности
мира и истории. Основной темой здесь являются разногласия между
материальным миром и его «жесткими» ментальными или психоло¬
гическими отражениями, а также между отдельными сегментами и
слоями соответствующих частей действительности.
Отказ от стремления рассматривать личность как некую гомоген¬
ную фигуру, которая идентична сама себе или желает быть таковой,
утвердился теперь и в исторической науке. Необходимы индивиду¬
альные биографические исследования, ставящие в центр внимания
кажущиеся противоречия, особенно — исследования биографий
якобы «безымянных» рядовых людей. В такой же степени необ¬
ходимы групповые биографии и портреты, которые могут показать
20 По поводу участия рядовых граждан в массовом уничтожении евреев — в
развитие вопросов, поставленных Кристофером Браунингом в его книге « Ordinary
Men» (1992), — см.: Pohl D. Nationalsozialistische Judenverfolgungin Ostgalizien,
1941 — 1944. Munchen, 1997 (особенно с. 110 и сл., 300 и сл.); Kershaw I. Hitler.
Bd. 1: 1889—1936. Stuttgart, 1998. Кар. 13: «Dem Fuhrer entgegen arbeiten»: zur
Eigenaktivierung und -motivation von Fuhrungszirkeln und Ministerialburokratie.
S. 665 ff. Анализ диктатуры, выдвигающий в центр исследования конкретные
практики на низшем уровне социальной иерархии, см.: Paul G., Mallmann К.
Herrschaft und Alltag. Несмотря на скептическое отношение автора к методам
истории повседневности, таковые оказываются наиболее важными. См. об этом:
Gellately R. Die Gestapo und die deutsche Gesellschaft: die Durchsetzung der
Rassenpolitik, 1933—1945. Paderborn, 1993.
62
как средние величины, так и диапазон вариантов индивидуального
восприятия и способа поведения, например, в трудовом коллективе
предприятия, конторы, ателье или лаборатории. Как это осущест¬
вимо с точки зрения метода? Как в лесу возможностей обнаружить
самые важные деревья? Как выявить потенциал тех преданий,
остатков и следов, которые служат источниками для исторической
реконструкции?
Вопрос об исторических акторах соотносится с многообрази¬
ем различных ситуаций, в которых оказываются отдельные персо¬
ны или группы, — ситуаций, чью «глубину» невозможно измерить
окончательно, но которые отсылают к определенному образу жизни
и представлениям и которые действуют совершенно по-разному. Та¬
кие концепты, как «функция» или «причинность», подразумевающие
прямолинейность или повторяемость ситуаций, упускают из виду
многослойность социальных отношений. В противоположность этому
обсуждаемый нами подход — приближение ощупью — дает шанс об¬
наружить многогранность, равно как и подвижность данных отноше¬
ний. Принятие концепции «откликов» голосов и звуков прошлого,
которые можно распознать в источниках — следах и материалах,
отсылает в разные стороны, преодолевает линейную причинность.
Внимание к переплетениям связей дает возможность одновременно
увидеть и многообразие связей, и их хрупкость21.
Г. Силовые поля. Исторические акторы действуют, они соверша¬
ют поступки — не всегда как автономные субъекты, но и не всегда
как марионетки. Они ищут и используют возможности и простран¬
ство для действия, а также создают их себе сами. Актору соответству¬
ет фигура силового поля социальных связей и действий по производ¬
ству культурных продуктов. Метафора «поля» позволяет отказаться
от привычного сведения всего к биполярному, линейному или иерар¬
хическому принципу организации. Понятие «поле» не подразумевает
никаких « структурирующих структур», как концепция хабитуса Пье -
ра Бурдье, т. е. возможности выбора не являются при нашем подходе
всегда заранее заданными и потому принципиально ограниченными.
Одно поле предполагает возможность существования других полей,
а третий и четвертый вариант вместо [дихотомичной] альтернативы
«или — или» в такой перспективе не затушевывается, а, наоборот,
занимает важное место в кругу исторических возможностей.
21 Понятие «откликов» является центральным в работе: Scott J. W. Fantasy
Echo: History and the Construction of Identity // Critical Inquiry. 2000. Vol. 27.
No. 2. P. 284-304 (особенно c. 290-292).
63
К исследованию таких полей хорошо подходят вопросы «средне¬
го радиуса действия», нацеленные, к примеру, на изучение следую¬
щих тем:
1. Контуры жизненного пути и этапы формирования поколений
(например, поколение бывших членов гитлерюгенда в ФРГ и в ГДР);
2. Взаимоотношения полов (например, производственный опыт
мужчин и женщин);
3. Социальное неравенство, прежде всего внутри одного класса;
4. Национальные и этнические (самоОпределения (например,
«качественная немецкая работа»);
5. Расовые (самоОпределения (что, например, означает «быть
белым» для белых?);
6. Религиозность или религиозная практика (особенно вне цер¬
ковного контекста: бытовая магия и «молитвенные помыслы о воз¬
вышенном»).
Д. Уклонения. Акторы подвижны, пусть их движения и не вполне
свободны. Конкретный пример: коллега, активный в своей конторе
или на предприятии, может быть пассивным и молчаливым в домаш¬
ней обстановке, или наоборот. Но это слишком грубый способ ти-
пологизации, он блокирует чувствительность к шансам и к опреде¬
ленным конъюнктурам, позволяющим людям поступать «иначе, чем
прежде». Вот как, например, Виктор Клемперер описывает прину¬
дительные работы на одной из дрезденских фабрик по производству
бумажных пакетов примерно в 1944 г.: «[Немка] Фрида игнорирова¬
ла все запреты на разговоры с [работавшими здесь] “евреями”; ино¬
гда нарочно оставляла на видном месте яблоко, однако [при этом] не
скрывала своего ужаса от того, что некая “арийка” все еще замужем
за “евреем”»22. Люди действуют параллельно на различных уровнях и
продвигаются, так сказать, не по одной колее. В каждом конкретном
случае: принимая участие или отворачиваясь при издевательствах над
дискриминируемыми группами, например «врагами общества» или
«евреями», [тот же самый немец] вполне мог одновременно прояв¬
лять и своеволие (Eigensinn), например по отношению к соседям, и
строптивость по отношению к начальнику или хладнокровно отстаи¬
вать свои интересы (например, денежные) перед коллегами ит. д. Это
непредсказуемое и скачкообразное разнообразие вариантов удачнее
всего можно передать образом меандра, отклоняющегося то в одну,
то в другую сторону.
22 Klemperer V. LTI. Notizbuch eines Philologen. 3. Aufl. Halle, 1957. [Рус. изд.:
Клемперер В. LTI. Язык третьего рейха. Записная книжка филолога. М., 1998.]
64
Интерес вызывают, очевидно, не столько считающиеся внеисто-
рическими модели выживания, сколько соответствующий каждой из
них диапазон конкретных ощущений, восприятий и поведения исто¬
рических акторов. Одновременность, равно как и маятниковые дви¬
жения, беспорядочные и ритмичные (или сезонные), — например,
переходы от скупости к жизни на широкую ногу и обратно — являют¬
ся темой особенно для истории «крайностей» XX века. Прежде всего
при этом становится видно, каким образом участники одновременно
могли быть и объектами, и субъектами (или не решались на это, или
пробовали и терпели неудачу, или отчаивались).
Для ГДР — «второй немецкой диктатуры» XX в., которая часто
изучается как близкий преемник национал-социализма, — Альфред
Хиршман создал такую перспективу, обратив внимание на феномен
«переменной вовлеченности» (shifting involvements) людей. Правда,
он при этом искал способ описать стратегии выживания в колони¬
альных и постколониальных обществах. Согласно этой концепции,
отстраненная позиция (или даже непокорность власти) и коллабора¬
ционизм не исключают друг друга. Отдельные акторы курсируют [во
времени] сами по себе или внутри группы, исходя из собственной жиз¬
ненной ситуации и из своего общественного положения (в истории
Германии XX в. такими важными периодами перемен были: 1917—
1923 гг., ок. 1938 г., 1943—1948 гг., сер. 1950-хи конец 1960-х гг.). Они
«курсируют» между уходом в частную жизнь, своевольным утвержде¬
нием своих интересов и ангажированностью ради «большого общего
дела»: например, ради интересов национал-социалистического «на¬
родного сообщества» и «окончательной победы» рейха, но также и
ради строительства «антифашистского строя» в Советской зоне ок¬
купации и в ГДР или ради создания «свободного демократического
государства» в Западной Германии23.
Силовое поле как тема:
власть—миграция—война—колониализм
Обретение власти, утверждение своей власти над другими людь¬
ми, а также «претерпевание» чужой власти над собой находятся в
23 Hirschman А. О. Abwanderung, Widerspruch und das Schicksal der Deutschen
Demokratischen Republik// Leviathan. 1992. H. 20. S. 330-358; Idem. Shifting
Involvements. Princeton, 1981.
65
центре внимания исследований по истории повседневности. Этот
набор тем изучается в контексте «господства как социальной прак¬
тики»; он стимулирует прояснение многих политических измерений.
В противоположность этому в последние годы отошли в тень вопросы
материальной стороны производства и его конъюнктуры, а также экс¬
плуатации и самоэксплуатации, тогда как исследование потребления
привлекает все больше внимания историков. При этом работы исто¬
риков, которые интересуются обхождением с дефицитом и способами
потратить деньги, касаются исторических акторов, занимавших раз¬
личные позиции: рядовых потребителей и потребительниц в той же
мере, как и ученых-экспертов и специалистов по маркетингу24.
Ниже будут вкратце обрисованы важнейшие моменты четырех
исторических силовых полей.
А. Власть (применительно к современности также и государ¬
ство) — не представляет собой некой внешней данности, а означает
конкретные моменты повседневных жизненных практик. Тот, кто за¬
мечает здесь только институты (ихукрепление, закостенение и иногда
крушение) и оставляет без внимания надежды и страхи, которые от¬
носятся к повседневному действию всемогущей власти, тот неверно
понимает, например, значение государственности. Государственные
должности, равно как и властные или бюрократические практики и
ритуалы, окрашены чувствами тех, кто их исполняет. Представители
низшего уровня власти, например комендант жилого дома, получают
порой изысканное удовлетворение, третируя тех, кто от них зависит.
Но и публика, и те, кем управляют, также испытывают смешанные
чувства. Эмоции, которые при этом направлены на государство, со¬
четают в себе тревогу о материальном выживании и о необходимых
для того правах и привилегиях с тоской по признанию, а также с «лю¬
бовью к государству»25.
Что означает устранение [феодальных] границ и параллельное
замыкание власти, например, для государственных образований Ев¬
ропы периода раннего нового времени? Правители и их представи¬
тели соединяли личное осуществление господства с деятельностью
анонимных институций и современной машины государственного на¬
силия в образе «государства-отца». Этот отец претендовал на право
24 The Consumption of Culture: Image, Object, Text / ed. A. Bermingham,
J. Brewer. London, 1995; Tanner J. Fabrikmahlzeit: Emahrungswissenschaft,
Industriearbeit und Volksemahrung in der Schweiz, 1890—1950. Zurich, 1990.
25 Wierling D. Uber die Liebe zum Staat — der Fall der DDR // Historische
Anthropologie. 2000. Jg. 8. S. 236—263.
66
«твердой рукой» устанавливать легитимность и справедливость, а
также беспощадно «исправлять» делинквентов. Однако каким об¬
разом осваивали подданные и управленцы низшего звена эти формы
«полицейской» государственности? Проявляются ли у «посредни¬
ков» и у масс «подчиненных» своеволие, отстраненность или даже
противодействие этому «государству-отцу»?
Применительно к новейшему времени в вопросах власти внимание
исследователей концентрируется практически полностью на непарла¬
ментских контекстах. Вмешательство диктаторских режимов в жизнь
граждан при этом интерпретируется как «политизация приватного».
Общества, в которых законы рынка, в том числе более или менее мо¬
нополизированного, действительны также и для политических меха¬
низмов, демонстрируют, наоборот, «приватизацию политического».
Совершенно логично, что в рамках исследований государственного
насилия и полицейского произвола власть как силовое поле являет¬
ся темой не только для старой [до объединения] Федеративной Рес¬
публики Германии, но также и для французской Четвертой и Пятой
(послевоенных) республик. В качестве общественно-политической
«нормы» действительны также стандарты чистоты или эстетики мира
потребительских товаров26.
Или другой пример: начиная с 1990 г. истории [прекратившей свое
существование] ГДР было посвящено больше тысячи исследователь¬
ских проектов. При этом под властью здесь понимались всеохватные
по замыслу контролирующие механизмы и репрессии. История же
старой ФРГ в этом отношении изучена гораздо меньше, и не только
в количественном смысле. Такая [историографическая] «асиммет¬
рия» связана не только с более свободным доступом исследователей
к архивным документам бывшей ГДР, но и, прежде всего, с тем, что
властные аспекты повседневных практик в ФРГ до сих пор не явля¬
ются темой широкого изучения.
При этом, независимо от различий между конкурентными демо¬
кратическими и диктаторскими режимами, следует отметить два при¬
сущих им общих момента:
26 К вопросу об изменении менталитета во Франции в 1950-е гг. см. убеди¬
тельное исследование Кристин Росс: Ross К. Fast Cars, Clean Women. Berkeley,
1996. К вопросу об эксцессах в деятельности полиции в октябре 1961 г. в Париже
см.: Brunet J.-P. Police contre FLN. Paris, 1999. Эти же темы о прежней ФРГ под¬
нимал Михаэль Вильдт: Wildt М. Am Beginn der «Konsumgesellschaft». Hamburg,
1994. Гарри Харутюняну удалось объединить эти сферы в своем анализе Японии
1920—1930-х гг. См: Harootunian Н. Overcome by Modernity: History, Culture,
and Community in Interwar Japan. Princeton, 2000.
67
1. Одним из результатов формирования современных государств
является, по-видимому, внеклассовая «смесь» тоски по материаль¬
ному благосостоянию и правовых притязаний, которые заявлены уже
в самом понятии подданства: называя себя гражданами государства,
люди претендуют не только на его защиту, но и на его заботу об их
правах и их благе. Наблюдая шествие фашизма по Германии, Валь¬
тер Беньямин в свое время отметил это вожделение, обращенное к
«государству» или к «власть имущим»: он писал, что фашизм хоть и
не дает массам реализовать свои права, но предоставляет им «воз¬
можность выразиться»27.
2. Общественно организованные, частично государственно-ад¬
министративные меры по достижению материального благосо¬
стояния граждан предполагают как перераспределение благ, так и
вмешательство в образ жизни (или в жизненные планы) отдельных
людей. «Приватные» жизненные планы все чаще ориентируются на
установки этой как бы общественно организованной индивидуаль¬
ной сферы28.
Б. Люди в движении. Миграции населения различной продолжи¬
тельности и масштабов не являются новой темой для исторической
науки. В стране, по преимуществу созданной иммиграцией, в США,
уже существуют весьма убедительные исследования о мотивах и
практике миграции29. В прежней ФРГ массовая миграция беженцев
и изгнанных «с Востока» (т.е. из восточной части Германии) немцев
в 1944—1946 гг. побудили социологов и историков к исследованию
этого вопроса. В центре такого рода трудов стояли возможности и
границы если не интеграции, то ассимиляции мигрантов.
Эту же перспективу без значительных изменений используют и
для изучения рабочей миграции в Германию, которая стала заметной
27 Benjamin W. Das Kunstwerk im Zeitalter seiner technischen Reproduzierbar-
keit (1935/36) // Gesammelte Schriften. Frankfurt am Main, 1974. Bd. 2. S. 471 —
508. Цит. на с. 506. [Рус. изд.: Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его
технической воспроизводимости: Избранные эссе. М., 1996.]
28 Очень разные подходы и результаты в исследованиях по проблематике эф¬
фективности регулирующих распоряжений и техник представлены в работах:
Ewald F. L’6tat providence. Paris, 1986; Scott J. C. Seeing Like a State. How
Schemes to Improve the Human Condition Have Failed. New Haven, 1998.
29 Thomas W. I., Znaniecki F. The Polish Peasant in Europe and America. New
ed. Urbana, 1996; Gutman H. The Black Family in Slavery and Freedom, 1750—
1925. Oxford, 1976; Hareven T. Family Time and Industrial Time: The Relationship
between the Family and Work in a New England Industrial Community. Cambridge,
Mass., 1982.
68
начиная с конца 1950-х гг. Как и в случае с немцами, бежавшими или
изгнанными из восточных областей Германии на Запад, позднейшие
иммигранты могли частично сохранить в новой среде свою прежнюю
культуру, сочетая новые способы времяпрепровождения с «тради¬
ционными» кулинарными вкусами. Однако о таком результате ас¬
симиляции, как общество, гомогенное с точки зрения ориентаций и
поведения, речь не шла. Эта концепция подтверждала политически
и экономически воспроизводимое неравенство (а в случае неудачи
ассимиляции либо отказа от нее она знала только один выход — се¬
грегацию и высылку обратно). Продолжал господствовать взгляд на
все многообразие потребностей и форм самовыражения иммигрантов
лишь как на переходную фазу, чтобы не сказать — помеху, на пути
к интеграции, которой от них ждали как можно скорее. При таком
взгляде не принимались во внимание прежние и новейшие научные
данные, которые не вписывались в примитивную схему, допускаю¬
щую только два состояния человека: «местный» и «мигрирующий»30.
Только в недавнее время в Германии утратили прежнюю жест¬
кость центральные понятия, связанные с темой миграции, которые
всегда несут в себе актуально-политическую нагрузку. На повсе¬
дневную реальность непрекращающейся иммиграции в страну стали
смотреть более трезво, и одновременно раздалась критика связанных
с ней концептов, опирающаяся на возросшее с 1980-х гг. внимание
к общественному влиянию дискурсов. Исследования берлинских
кварталов или районов Верхней Швабии, регионов Сицилии или по-
маков (болгар-мусульман) на болгаро-греческой границе — все они
свидетельствуют, что практика основанного на внутрисетевых связях
«бытия внутри своей группы» воспринималась в равной мере и как
рискованная, и как удовлетворительная. Многообразие контекстов
показывает, что тезис о субкультурах или о «культуре бедности» здесь
может увести исследование в ошибочном направлении. Скорее, стоит
предположить, что практика, связанная с созданием и уничтожением
уз принадлежности к сообществу (belonging), имеет пространствен¬
ный аспект: общества оказываются не «инертными» и тем более не
неподвижными структурами, зафиксированными во времени и про¬
30 Эта проблема затрагивается также исследованиями о национальной «иден¬
тичности», которые ставят в центр внимания идентификацию индивида. Как при¬
мер см. работы о Верхней Силезии и имевших там место массовых, интенсивных
усилиях по поиску «третьего пути» между Польшей и Германией: Bjork J. Е.
Neither German nor Pole: Catholicism and National Ambivalence in Upper Silesia,
1890-1914: Phil. diss. Chicago, 1999.
69
странстве. Различные темпы и ритмы движения приводят к появлению
широко распространенных (и, возможно, в основном «нормальных»)
вариантов поведения и восприятия. В этом случае «история мигра¬
ций» не является больше историей «особых случаев», а обозначает
профиль обновленной истории общественных практик и процессов.
В. Власть в «эпоху крайностей». Представление о власти в
«эпоху крайностей» формируется в основном на опыте войн. Сти¬
мул к изучению повседневного опыта и практики войн, становя¬
щихся тотальными, пришел из Франции с исследованиями «Grande
Guerre» — Первой мировой войны. Микроисторические исследова¬
ния повседневности показали, как основанная на разделении труда
военная машина, опираясь на повседневные ценностные ориентиры
людей («хорошая работа», «семья», «родина»), пыталась исполь¬
зовать стереотипы «нечувствительного» мужчины, «поддерживаю¬
щей» [семейные и общественные ценности] женщины и «патрио¬
та» — ребенка для того, чтобы обеспечить «безотказность» людей.
Твердая готовность участвовать в общем деле должна была быть
у всех французов, невзирая на различия между полами, поколе¬
ниями, а главное — между политическими лагерями. Все распри и
конфликты амортизировались, если не считать одного краткого мо¬
мента весной 1917 г., когда в стране имели место мятежи. Даже те,
кто обычно резко дистанцировался друг от друга, теперь все-таки
вместе держали оборону против немецких захватчиков31.
Применительно к нацистской Германии можно констатировать
следующее: в массовой поддержке войны на уничтожение, начатой
ею на востоке Европы в 1939 г., видны элементы повседневных
стратегий выживания. К таковым относится эмоциональный порыв,
с которым мужчины и женщины, молодые и старые люди разного
должностного положения и из различных социальных слоев гер¬
манского общества воспламеняли в себе и в других желание «сра¬
жаться за победу», а потом и «держаться до последнего». Многие,
рассматривая себя как «немцев», невзирая на различия своих по¬
вседневных реалий, превращали эту войну в свою собственную. Со¬
циальные и культурные границы, в остальном разделявшие людей,
31 Becker J.-J. Les fran^ais dans la grande guerre. Paris, 1980. Об исследовани¬
ях с немецкой стороны см.: Kriegserfahrungen. Studien zur Sozial- und
Mentalitatsgeschichte des Ersten Weltkriegs / hg. G. Hirschfeld, G. Krumeich,
D. Langewiesche, H.-P. Ullmann. Essen, 1997. См. также исследование по исто¬
рии менталитета: Liulevicius V. G. War Land on the Eastern Front. Culture, National
Identity, and German Occupation in World War I. Cambridge, 2000.
70
не имели значения, когда дело касалось сегрегации евреев в годы
Холокоста: догадываясь, а то и наверняка зная об их предстоящем
убийстве, подавляющее большинство населения Германии остава¬
лось зрителями или даже принимало активное участие в акциях про¬
тив своих бывших соседей32.
Сомнения по поводу итогов войны, особенно после поражения под
Сталинградом, проявлялись намного чаще, чем сомнения по поводу
геноцида. И если кто-то высказывался [в критическом духе] или рас¬
сказывал анекдоты на эту тему и был услышан в заводском туалете или
в подъезде дома, в полуобщественных и общественных помещениях
бомбоубежищ, забегаловок или вокзалов, то, как свидетельствуют
документы, остальные охотно доносили о подобных разговорах «куда
следует». Это наводит нас на след, который многие до сих пор пред¬
почитают не замечать при интерпретации этих источников: участие
многих в политических акциях, а после 1939 г. — физическое участие
в войне может означать, что очень и очень многие рядовые немцы ви¬
дели в этом шанс почувствовать себя частью «великого целого». При
этом люди постоянно соотносили соответствующие ситуации с при¬
вычными восприятием, интерпретациями и практиками33.
Соответственно имело место не только обычное солдатское по¬
виновение приказу на войне. Мобилизация «сверху» была подго¬
товлена и значительно усилена «самомобилизацией». Жестокость и
жажда стрелять точно в цель выступали в таком (само)восприятии
в качестве показателя мужской твердости и признака «хорошей ра¬
боты», что неплохо сочеталось с расистским взглядом на «чуждых
обществу» и «недочеловеков», который нашел своих сторонников
среди немцев различного пола, класса или поколения задолго до эры
национал-социализма. Следствием этого стало высокомерие, а то и
беспощадность германских работников, прежде всего старших ра¬
бочих и работниц, а также инженеров, руководителей отделов и ди¬
32 О солдатах вермахта см.: Schroder H.-J. Gestohlene Jahre. Tubingen, 1993;
Latzel К. Deutsche Soldaten — nationalsozialistischer Krieg?: Kriegserlebnis —
Kriegserfahrung, 1939—1945. Paderborn, 1998. О повсеместной военной опасно¬
сти и об участии в войне см. воспоминания немецких женщин: Don* М. «Wer die
Zeit nicht miterlebt hat...». Frauenerfahrungen im Zweiten Weltkrieg. Bde. 1—3.
Frankfurt; New York, 1998.
33 Этого не отражает понятие «мировоззрение», которое предполагает в каче¬
стве посылки то, что еще только предстоит продемонстрировать: повседневные
практики самостоятельного включения в деятельность и самоактивации. См. о
мировоззрении у Ульриха Херберта: Herbert U. Wemer Best: Biographische Studien
uber Radikalismus, Weltanschauung und Vernunft, 1903—1989. Bonn, 1996.
71
ректоров предприятий, по отношению к подневольным рабочим и к
узникам концлагерей34.
Связанность индивидуального поведения и чувств с «великим це¬
лым» — например, при национал-социализме — создала такую по¬
вседневность, в которой и шок военного насилия мог стать частью
нормальной жизни. Описания повседневных тягот и радостей пока¬
зывают, как усиленно поддерживалась в условиях войны иллюзия
«обычной» жизни — например, при заботе о теле, при приготовле¬
нии, поглощении (или отвержении) еды и т. д. Более того, это была
такая «обычная жизнь», которая требовала и обеспечивала «повы¬
шенную интенсивность чувств» — т. е. делала политику познаваемой
в личном опыте35.
Г. Колониальный и постколониальный опыт — еще одна важная
перспектива для истории повседневности. Власть и война отражают
способы, которыми люди применяют и переживают физическое на¬
силие. Причинение увечий или смерти другим людям (скажем только
об этом аспекте) — это действие, которое не только непосредствен¬
но влияет на его жертвы, но и определенным образом ориентирует
тех, кто его осуществляет. Современные исследования в контексте
колониализма, колониального правления и деколониализации пока¬
зали влияние дискурсов отчуждения тех «других», которые были или
становились объектами колониальных и колонизирующих акций.
«Ориентализм» Э. Саида, может быть, преувеличенно описыва¬
ет французские или английские подходы к людям и странам Западной
Азии, но эта книга заметно стимулировала исследование стратегий за¬
крепления непреодолимого культурного разрыва между «мы» и «они»
в естественных и гуманитарных науках, равно как и в искусстве, на¬
чиная с XVIII в. Вместе с тем современный сдвиг в сторону изучения
насилия как ситуативной практики и телесного взаимодействия сти¬
мулировал исследования, выходящие за пределы царства дискурсов и
ментальных карт. Анализ административных процедур или деятельно¬
сти преподавателей, например, обнаруживает масштабы, интенсив¬
34 См.: Hopmann В. Zwangsarbeit bei Daimler-Benz. Stuttgart, 1994; Momm¬
sen H., Grieger M. Das Volkswagenwerk und seine Arbeiter im Dritten Reich. Dussel¬
dorf, 1996. О «мирных» для Германии (т. е. довоенных 1930-х) годах, и особенно
о «белых» немцах и об их отношении к «черным», «коричневым» и «желтым»
иностранцам в таком редко изучаемом контексте, как жизнь моряков на кораблях
торгового флота, см: Siemon Т. Ausbiixen, Vorwartskommen, Pflicht erfiillen.
35 Об этой концепции политики см.: Kluge A. Das Politische als Intensitatsgrad
alltaglicher Gefuhle // Freibeuter. 1979. H. 1. S. 56—62 (цит. на с. 61). См. также:
Negt О. MaBverhaltnisse des Politischen. Frankfurt, 1992. S. 91 ff.
72
ность и условия применения грубой силы. Зачастую выясняется, что
для колонизаторов использование силы не было обставлено никакими
ограничениями: усвоив определенные понятия и представления о «ту¬
земцах», а также познав на опыте, что значит стать (или быть) госпо¬
дином, и будучи к тому же заинтересованными в том, чтобы сохранить
за собой этот статус, колонизаторы раз за разом прибегали к короткой
расправе, и насилие при этом процветало. Возможно, колониализм
отличается от прочих форм господства именно этой характерной чер¬
той: покоренных людей перестают признавать людьми и снимают вся¬
кие ограничения на насилие в обращении с ними?
Параллельно понимание колониализма расширялось благодаря
исследованиям, показавшим существование колониальных практик и
образов «внутри» европейских или североамериканских «центров».
Это могли быть войны на уничтожение, ведшиеся армиями нацист¬
ской Германии на Востоке, или практики внутренней колонизации в
различных контекстах как европейской, так и североамериканской
истории. Таким образом, беспощадное насилие и владычество modo
coloniale было принято и осуществлялось не только за пределами за¬
падных «центров», а такое азиатское национальное государство, как
Япония, выработало на этом фоне свой способ колониальной экспан¬
сии и контроля.
Постколониальная критика подвергла сомнению также тезис
об универсальной применимости принципа историчности36. Впол¬
не возможно, конечно, что принятое в европейской историографии
принципиальное различие между краткосрочными обстоятель¬
ствами деятельности, среднесрочными конъюнктурами и долго¬
срочными константами возникло как результат европоцентризма.
Сравнительное изучение внеевропейских ответов на вызовы
европейско-североамериканской современности под флагом коло¬
ниализма открывает здесь новые горизонты. Так, Гарри Харутюнян
подал пример в своем анализе дискуссий и политико-практических
попыток модернизации в Японии в 1920—1930-е гг.37 Он показал,
36 Chakrabarty D. Provincializing Europe. Postcolonial Thought and Historical
Difference. Princeton, 2000. P. 97 ff., 237 ff.
37 Harootunian H. Overcome by Modernity. Ассоциации с колонизированными и
деколонизированными обществами приходят на ум сразу же. В качестве примера
см.: Hunt N. R. A Colonial Lexicon on Birth Ritual, Medicalization, and Mobility in
the Congo. Durham, 1999. Проблема, заключающаяся в том, что гегемонистскую
роль «западных» концепций и перспектив, по всей видимости, удается критико¬
вать только при помощи «западных» же понятий, проанализирована Дипеш
Чакрабарти на примере Индии: Chakrabarty D. Provincializing Europe.
73
насколько интенсивно и, главное, стремительно изменилась повсе¬
дневная жизнь японского населения в городах (и для мужчин, и еще
более для женщин) благодаря индустриализации: женщины превра¬
щались в индустриальных работниц, хотя относительная экономи¬
ческая свобода доставалась им ценой низкой зарплаты. «Современ¬
ная женщина», «современная девушка» и «современный юноша»
быстро обрели повседневную реальность в обществе потребления и
в представлениях о нем.
Одновременно, со своей стороны, интеллектуалы самыми разны¬
ми способами стремились перенять и преодолеть эту японскую «мо-
дернизированность». Сформулированные в те годы концепции япон¬
ской «сущности» были во многом «изобретением традиции» (Эрик
Хобсбаум, Теренс Рэнджер). Однако заявленные константы особого
«японского», кажется, никоим образом не рассматривались как вы¬
шестоящие и решающие силы. В этом отношении преодоление «мо¬
дернизации» мыслилось не как ее уничтожение, а как освоение, в том
числе и многообразных повседневных миров.
Повседневность: зависимость
и возможность действия
В отношении истории повседневности существуют два вида кри¬
тических тезисов, которые хотя и имеют разную направленность, но
одинаково выражают скепсис по поводу того, что изучение повсе¬
дневных практик переоценивает возможности действия исторических
акторов.
Первое. Для общества новейшего времени предполагается — как
минимум, в длительной перспективе — нарастающая зависимость ак¬
торов от всеохватывающих, а главное — анонимных сил. Многогран¬
ные, взаимозависимые процессы индустриализации и накопления ка¬
питала, развитие государственности и бюрократии, как и публичных
сфер в средствах массовой коммуникации, — заполняют, как прямо,
так и косвенно, повседневность многих все новыми и новыми прямы¬
ми и косвенными практиками контроля и управления.
Использованная здесь «западная» концепция — несомненно, концепция трех
длительностей времени, разработанная Фернаном Броделем в его работе
«Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II».
74
Карин Хаузен показала эту взаимосвязь на следующем конкрет¬
ном примере изучения повседневности38. Для людей, живших в на¬
чале 1960-х гг. в многоэтажном доме где-нибудь на окраине боль¬
шого немецкого города, обязательная и жесткая привязанность к
сложным техническим системам его жизнеобеспечения (водопро¬
вод, газ, отопление, вывоз мусора, лифт и т.д.) являлась чем-то
само собой разумеющимся. Благополучие жильцов в значительной
мере зависело от работы этого технического оборудования. Они
оплачивали подобные услуги, но возможность каждого управлять
ими была предельно мала. То же относилось и к ценам на товары
или услуги повседневного спроса (и к конъюнктуре, которой цены
на услуги и товары подвержены). Говоря коротко, люди в данном
случае «живут, создают и трактуют свою повседневность исходя из
этого сложного конгломерата». Следовательно, для изучения этой
реальности было бы недостаточно просто свести ее к соответству¬
ющему «исполнению» (performance), поскольку возможности для
выбора и самостоятельных решений ничтожны. Важные, если не
действительно решающие установки реализуются здесь «за спина¬
ми» людей.
Разумеется, такой взгляд «с близкого расстояния» неправомер¬
но ограничивает картину реальной действительности. Так, выход за
пределы 1960-х гг. показывает, что начиная с 1970-х гг. потребители
активно участвовали в самоорганизации, причем научные работники
в городах, возможно, даже активнее, чем прочие. С тех пор, однако
(в том числе в связи с приходом новых людей в парламентские и ад¬
министративные структуры), были приняты постановления о защите
прав потребителей, которые всем предоставляют новые стимулы и
возможности.
Можно взглянуть на эти же проблемы и в иной перспективе.
Работы Кристофера Браунинга и других исследователей национал-
социализма показали, что расистская политика уничтожения населе¬
ния проводилась в оккупированных регионах Польши и Советского
Союза по-разному. Представители гражданского управления окку¬
пированных регионов, вермахт (а также, наверное, СС и СД) про¬
являли усердие в различной степени, не всегда и не везде одинаково
следовали инструкциям по уничтожению определенных категорий
населения, к примеру, если эти требования шли вразрез с прагмати¬
38 Hausen К. Historische Anthropologie — ein historiographisches Programm? //
Historische Anthropologie. 1997. Jg. 5. S. 454—462 (особенно c. 460 и сл.).
75
ческими расчетами (которые говорили в пользу хотя бы сохранения
рабочей силы)39.
Также и в нацистских концентрационных лагерях, частично даже в
лагерях смерти, имели место (по крайней мере, для некоторых узни¬
ков, кого не сразу отправляли в газовую камеру) ситуации, когда воз¬
можность самостоятельного действия, порой даже сопротивления,
не была полностью исключена. Несмотря на «абсолютную власть»
(Вольфганг Софски) надзирателей и палачей, то там, то тут, хотя и
на короткий момент, у некоторых людей мог появиться шанс немного
изменить свое положение, немного (обычно не более того) уклонить¬
ся от общей участи или хотя бы вообразить, что это произошло40.
Расширение поля исследования за пределы одного лишь краткого
момента, включение в него временнбй перспективы процессов позво¬
ляет увидеть больше, чем моментальный снимок. Оно показывает, что
участники событий могли попытаться заглянуть «за спины людей»,
могли что-то увидеть и взять процесс в свои руки. Это же означает,
однако, что «действовать» (например, при национал-социализме)для
многих, если не для большинства, означало не устраниться от участия
в преступлениях, а соучаствовать в них, «приложить руку». Донести
на кого-то по собственной инициативе считалось формой проявления
активности, равно как и выбрать — смотреть или отворачиваться,
когда бьют других, либо самому включиться в их избиение. Причем
все это происходило в Германии не только во время таких показа¬
тельных мероприятий, как знаменитая «хрустальная ночь» 9—10 но¬
ября 1938 года41.
Изучение только экстремальных ситуаций в концентрационных ла¬
герях и при Холокосте, хотя в них и оказались вовлечены очень многие,
все же, возможно, не обеспечит адекватного исторического анализа.
Как минимум сдвигается вся система координат, если исследователь,
взяв за точку отсчета такие ситуации, начинает опровергать данные,
касающиеся сравнительно спокойной, не экстремальной «обычной»
жизни. Если обратить взор на «инфраструктуры», то можно будет
39 Browning С. R. Judenmord. NS-Politik, Zwangsarbeit und das Verhalten der
Tater. Frankfurt am Main, 2001 (особенно гл. 5). См. также: Schulte Т. J. The
German Army and Nazi Policies in Occupied Russia. Oxford et al., 1989.
40 См. об этом в художественной литературе: Kertesz I. Roman eines
Schicksallosen. Frankfurt am Main, 1996.
41 Wildt M. Gewalt gegen Juden in Deutschland, 1933—1939 // Werkstatt
Geschichte. 1997. Jg. 6. H. 18. S. 59—80; Przyrembel A. «Rassenschande».
Reinheitsmythos und Vernichtungslegitimation im Nationalsozialismus. Gottingen,
2003.
76
приблизиться к ответу на вопрос, не действуют ли средства интегра¬
ции и, наоборот, социального исключения «между» полями деятель¬
ности, между позициями действующих лиц, тихо и незаметно, но эф¬
фективно. В то же самое время именно этот акцент на технических и
сугубо необходимых системах жизнеобеспечения весьма убедителен,
так как заставляет обратить внимание на долговременную динамику,
которая действовала со времен Великой французской революции, не¬
взирая на все изменения политических систем.
Одновременно, однако, здесь обнаруживает свою неэффектив¬
ность и традиционная биполярная схема анализа социальной реаль¬
ности с ее столь ясным и четким, на первый взгляд, разделением,
например, на «властителей» и «подвластных» или на «структуру» и
«повседневную практику». Дирк ван Лаак собрал немало подтверж¬
дений тому, что в инфраструктурах транспортных сетей коммуника¬
ции или гигиенических институтов «по большей части воплощается
движение как сверху, так и снизу»42. Мотивы дисциплинирования и
«исправления» могли с успехом и в течение долгого времени соче¬
таться с мотивом выживания или хорошей жизни. Похоже, в таком
силовом поле действующие лица и получатели выгод (реже — бездея¬
тельные наблюдатели и те, кто дистанцировался) рассеяны по всему
полю и действуют паралелльно друг другу. Микроисторический ана¬
лиз и тут обнаруживает линии разрыва и конъюнктуры напряжения-
расслабления в отношениях между участниками. Например, энер¬
гетика и транспортные системы являются лишь двумя примерами
полей, характеризующихся мощнейшими кризисами и длинной чере¬
дой открытых конфликтов.
Второе. Второй критический тезис гласит: с точки зрения сис¬
тематического подхода явно недостаточно, а с точки зрения эмпи¬
рической — просто фатально, что история повседневности и исто¬
рическая антропология изучают только такое поведение, которое
подчинено контролю исторических акторов. Как пишет Вольфганг
Софски, «историческая антропология тоже» не может не признать
«отсутствия прямой причинности происходящего, то есть того, что
подавляющее большинство социальных событий происходит не как
заданный результат поведения одного или многих, а просто “случа¬
ется” с людьми независимо от их воли и действий»43. Софски отме¬
42 Laak D. van. Infra-Strukturgeschichte // Geschichte und Gesellschaft. 2001.
H. 27. S. 367-393.
43 Sofsky W. Systematische und historische Anthropologie. Adnoten zu Hans
Medicks «Quo vadis Historische Anthropologie?» // Historische Anthropologie.
77
чает — и, пожалуй, не без причины, — что историки ограничива¬
ются изучением «преднамеренных действий», т. е. обращают основ¬
ное внимание на ту сторону социальной действительности, где, по его
словам, «конструкции» доминируют или выступают в качестве псев¬
дообоснования наличной реальности.
Действительно ли различие между «намеренными действиями» и
«случившимся», т. е. «незапланированными взаимосвязями», долж¬
ным образом описывает то, как исторические акторы переживают
действительность и как со своей стороны осваивают ее? Не остает¬
ся ли за рамками при таком, казалось бы, недвусмысленном различе¬
нии тот факт, что данная граница необыкновенно «текуча»? Что она
не видна как тем, кто находится внутри этой реальности, так и тем,
кто много времени спустя пытается реконструировать эти действия
по их следам? Например: что именно происходило с германскими
школьниками в Гамбург-Бармбеке (и что творилось у них в голо¬
вах) после того, как их молодой учитель в 1934 г. стал каждый день
перед началом уроков поднимать руку в нацистском приветствии?44
Что совершали сами люди и что с ними «случалось» — у привыч¬
ного токарного станка, у корыта с бельем или в необыкновенных,
неожиданных ситуациях?
Тропы—очевидность—действительность
«Культурный поворот» является одной из важных вех в между¬
народных и внутринациональных дебатах прошедшего десятилетия
в исторической науке. Согласно этому подходу, изменчивые правила
для форм восприятия, а также способов мышления и выражения сво¬
их мыслей (имеются в виду дискурсы) определяют представление о
действительности. Между тем уже заявили о себе сомнения по поводу
связанного с деконструкцией «господствующих нарративов» отказа
от претензий узнать истину о прошлом. «После культурного поворо¬
та» — так называется сборник 1999 г., в котором две решительные
поборницы культурализации гуманитарных и социальных наук указы¬
вают на границы возможностей этого подхода. Годна ли для исполь¬
2001. Jg. 9. S. 459. См. также: Sofsky W. Gewaltfonnen — Taten, Bilder. Gesprach
mit Fritz W. Kramer und Alf Ludtke // Historische Anthropologie. 2004. Jg. 12.
S. 157-178.
44 Cm.: Iggers W., Iggers G. Zwei Seiten der Geschichte: Lebensbericht aus
unruhigen Zeiten. Gottingen, 2002. S. 58.
78
зования концепция, осмысливающая общество и его трансформации
аналогично языку и его изменениям? Язык так же незначительно, как
и общественные способы мышления, реагирует на социальные инте¬
ресы, то есть на классовую принадлежность или на принадлежность к
тому или иному поколению45.
Насколько «тропы» рассказа определяют не только форму изло¬
жения, но и основательность аргументации? Насилие и убийства в
ходе завоевательных, эксплуататорских и иных войн на уничтожение
XX в., в особенности — массовые убийства и геноцид, совершавшиеся
германским фашизмом, представляют собой одну из проблем, имею¬
щих важнейшее значение для ответа на этот вопрос. Организованное
индустриальными методами массовое уничтожение людей, так же как
и преступления вермахта, уже описано со многих сторон. Эти описа¬
ния предполагают некую действительность, которая «действительно»
была; она предельно, убийственно реальна, несмотря на различие
опыта и точек зрения.
Кристофер Браунинг указал на изменение взгляда историка, обус¬
ловленное самим исследовательским процессом. Он изучил прото¬
колы судебных процессов по делам об акциях истребления, прово¬
дившихся отрядами СС, полиции и вермахта в ходе Холокоста и вой¬
ны на уничтожение на Востоке. Одновременно здесь — равно как и
в случае с поражением вермахта в 1944—1945 гг. — границы форм
изложения определяются «правилами доказательств» (rules of evi¬
dence — термин Перри Андерсона). Так, Андреас Хильгрубер пред¬
ставил «конец Восточной Пруссии» в 1945 г. как «трагедию» — с
отсылкой к правилам греческой трагедии. Эта форма изложения,
считает автор, адекватна правде прошлого, о которой идет речь в
книге. То есть не любую литературную форму можно здесь исполь¬
зовать: «Окончательное решение еврейского вопроса в историче¬
ском описании не может быть изложено как романс или комедия»46.
В целом сохраняют свою актуальность слова Райнхарта Козеллека:
«Реальность сильнее любых текстов, основанных на ней, или тек¬
стовых документов ex post». Прошедшая действительность, таким
образом, не только порождает текстовые (реконструкции, она их
45 Beyond the Cultural Turn. New Directions In the Study of Society and Culture /
ed. V. E. Bonnell, L. Hunt. Berkeley et al., 1999. P. 8 f.
46 Anderson P. On Emplotment: Two Kinds of Ruin // Probing the Limits of
Representation. Nazism and the «Final Solution» / ed. S. Friedlander. Cambridge,
Mass.; London, 1992. P. 64.
79
также и ограничивает47. Иначе говоря: дискурсивные практики от¬
сылают к практикам материальным.
«Punctum»?
1) Термин «повседневность» употребляется все чаще, но почти
всегда остается необъясненным. Однако, кажется, не случайно блес¬
тящая попытка Ханса Ульриха Гумбрехта через призму событий
одного только 1926 г. показать одновременность нелинейных миров
в новейшее время была направлена именно на повседневность, и
не только в общих чертах48. Автор соотносит «там-бытие» (Dasein)
Мартина Хайдеггера с «бытием в мире» (In-der-Welt-sein), как оно
толкуется в его же тексте «Бытие и время». Возможно, что здесь
ценность первого впечатления («shock-value») перевешивает поль¬
зу повторного прочтения, поскольку «Бытие и время» направлено
вовсе не на ситуативные повседневные реалии49 50. Скорее, «забота»
(Sorge) и продлевающая ее «смелость» (Mut) — вот те фигуры, ко¬
торые указывают на метафорическую дистанцию, отделяющую рас¬
суждения Хайдеггера от «трудностей уровня» (Muhen der Ebene) того
повседневного мира, где обретаются многие^.
47 Koselleck R. Historik und Hermeneutik (1987) // Koselleck R. Zeitschichten.
Frankfurt am Main, 2000. S. 116 f. См. также: Ginzburg C. Die Wahrheit der
Geschichte. Berlin, 2001 (особенно: «Einleitung»: S. 11—45, 12 ff., 28 ff. и «Noch
einmal: Aristoteles und die Geschichte»: S. 47—62).
48 Gumbrecht H. U. In 1926: Living at the Edge of Time. Cambridge, Mass.,
1997. [Рус. пер.: ГумбрехтХ. У. В 1926 году: на острие времени. М., 2005.]
49 По поводу центральных понятий Хайдеггера см.: Lettow S. Die Macht der
Sorge. Die philosophische Artikulation von Geschlechterverhaltnissen in Heideggers
«Sein und Zeit». Tubingen, 2001.
50 «Muhen der Ebene» — цитата из стихотворения Бертольта Брехта
«Wahrnehmung» (1949), которая вошла в научный оборот не без влияния романа
Эриха Лёста(Ьое51 Е. Esgeht seinen Gang oder Muhen in unserer Ebene. Stuttgart,
1978). Альф Людтке использовал эту литературную параболу в одной из своих
статей, где он объясняет ее смысл так: «Наше бытие определяется в большей
степени нашими простыми, повседневными трудами (Muhen), чем большими
историческими процессами. Перед лицом крупных исторических событий, напри¬
мер революций или войн, на фоне исторического краха — такого, например, как
[военная] капитуляция [1945 г.], — на повседневном уровне (Ebene) человек
устраивает свою жизнь, которая не обязательно развивается в том же направле¬
нии, что и крупные исторические процессы» (Liidtke A. Alltag «in unserer Ebene».
Anfragen zu den Perspektiven auf die 1970er und 1980er Jahre in der DDR // Der
80
Конечно, книга Гумбрехта «В 1926 году» не исчерпывается пере¬
сказом Хайдеггера. Автор своим блестящим монтажом создает тек¬
стуальные и мыслительные картины, которые демонстрируют ритмы
и коды, а также их «коллапс» между полярными «противоположными
терминами» (понятие Райнхарта Козеллека), например между таки¬
ми, как индивидуализм и коллективизм, центр и периферия, а также
молчание и шум. Эти разделы книги одинаково насыщенны и фили¬
гранны. В них удалось достичь такой меры наглядности — а подчас и
ощутимости (как в разделе о молчании и шуме) — которой обычно
не достигают научные тексты51. Повседневность опознается здесь как
отклик чувственных переживаний. Чем более речь идет о восприятии
исторических мгновений (в средствах массовой информации той эпо¬
хи), тем «материальней» передает автор калейдоскоп моментов: это
и есть способ представления, который в состоянии показать матери¬
альность!
Размывание наблюдений, как и интерпретационных концептов,
требует многообразия форм при изложении. В защиту «эффекта эха»
(понятие Джоан Скотт) следует сказать: голоса и звуки могут дохо¬
дить до нас не в определенной временной последовательности и не из
однозначно определенных источников. Намного чаще они доносятся
с самых разных сторон. Контур прошедшего образуется в «эхолоте»
собственных, направленных на прошлое, запросов52. Эта одновремен¬
ность голосов (или их следов и свидетельств) требует текстов, кото¬
рые при всем их порядке слов и предложений допускают нелинейное
прочтение.
Для вариантов изложения необходима предпосылка, prae-scrip-
tum (по аналогии с post scriptum): новая интенсивность восприятия
Schein der Stabilitat. DDR-Betriebsalltag in der Ara Honecker / hg. R. Hurtgen,
T. Reichel. Berlin, 2001. S. 296). — Прим. nep.
51 Коллаж из транскриптов интервью, проанализированных документов, кар¬
тин и музыкальных записей см: Price R. First-time. The Historical Vision of an Afro-
American People. Baltimore; London, 1982. См. также комбинацию различных
текстов и материальных свидетельств в книге Томаса Зимона: Siemon Т. Ausbiixen,
Vorwartskommen, Pflicht erfullen. Ср. с художественным нарративом индивидуаль¬
ной биографии: Corbin A. Auf den Spuren eines Unbekannten. Ein Historiker
rekonstruiert ein ganz gewohnliches Leben. Frankfurt am Main; New York, 1999.
Автор «дописывает» налоговые документы и акты гражданского состояния, пре¬
вращая их в художественную биографию индивида (в данном случае — башмач¬
ника), при этом, правда, оставаясь в плену вполне традиционных моделей био¬
графии. В других своих работах он представляет, однако, очень ценные образцы
истории повседневности.
52 Scott J. W. Fantasy Echo.
81
материального и источников. Арлетт Фарж с заразительным вос¬
торгом пишет о «вкусе архива»53. При этом она отсылает, по край¬
ней мере косвенно, к Марку Блоку и Фернану Броделю. Тут в центре
находятся точное прочтение и обстоятельная презентация текстовых
фрагментов, прежде всего посредством длинных цитат. Здесь уваже¬
ние к «вещам»54 перемешано с попыткой поставить под вопрос наи¬
высший авторитет исследователя или писателя: уважаемый читатель,
уважаемая читательница, создай себе собственную картину из этого
материала, попытайся сделать такую реконструкцию, которая тебе
кажется убедительной! Но подобные экспериментальные формы, по¬
зволяющие таким образом релятивировать «главный нарратив», все
еще, как и прежде, редки.
2) Привлекательность и эффективность толкования прошлого как
истории не подразумевают непременно «открытого» порядка мате¬
риала. Если последовательность букв, слов и предложений нарушена
и разбита на фрагменты, все-таки сохраняется шаблон нарратива.
Даже афоризмы следуют правилам нарратива.
Замечание Ролана Барта может продвинуть нас в этом вопросе.
Он в своих размышлениях о фотографии различал две отличительные
черты фотоснимков. Первая — «studium», то есть та информация,
что заложена в сохраняемых при помощи фотосъемки отпечатках
прошлого. Наряду с этим Барт отмечает также «punctum» фотосним¬
ка, который обнаруживается или, лучше сказать, проявляется часто в
какой-нибудь детали. Например, в колье, в положении руки у юноши
на фотографии или в грязных ногтях на фотопортрете женщины. Та¬
кие детали «наполняют всю картину». При этом имеется в виду пря¬
мая реакция — что-то, что происходит явно не вследствие понимания
кодов и знаков, или, как пишет Р. Барт, «молния, проскакивающая
туда и обратно». Punctum — это беззвучный возглас: «А ведь эти
люди уже умерли!»55
По ту сторону «культурного поворота» становится ясно, что ре¬
альность не дана нам в чистом виде. Одновременно есть также фор¬
53 Farge A. Le gout de 1’archive. Paris, 1989.
54 См. это классическое место у Фридриха Ницше: Nietzsche F. Vom Nutzen
und Nachteil der Historic fur das Leben. Stuttgart, 1985. S 19, 27 ff. [Рус. изд.:
Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни // Сочинения: В 2 т. М., 1990.
Т. 1.С. 176.]
55 Barthes R. Camera lucida: Reflections on Photography. New York, 1981. P. 45,
53, 96. [Рус. изд.: Барт P. Camera lucida. Комментарий к фотографии. M., 1997.
С. 143.]
82
мы выражения, которые не исчерпывают себя только тем, что отра¬
жают положение вещей. Возможно, большинство текстов, которые
пытаются однозначно определить действительность как верную или
ошибочную, невосприимчиво к опасным и трогательным измере¬
ниям реального. Поэтому неудивительно, что здесь нам пригодится
художественно-сгущенное описание в литературном тексте. Вирджи¬
ния Вулф в одной из первых сцен «Миссис Дэллоуэй» (1922) опи¬
сывает незначительный эпизод, когда автомобиль с занавешенными
окнами разом привлекает внимание всех дам, делающих покупки в ма¬
газине на лондонской Оксфорд-стрит56. Пассажир этого автомобиля,
похоже, — член высшего общества, возможно — член королевской
семьи. «Выбирая перчатки — какие взять, до локтя ли, выше ли,
лимонные ли, бледно-серые? — на повороте фразы замерли дамы».
В этот момент все «сходится вместе». Шок настигает всех: «Незна¬
комые люди посмотрели друг другу в глаза; подумав о мертвых; о фла¬
ге; о Великой Британии». Маленькое и большое, символическое (по
Виктору Тернеру) — все это внезапно оказалось сконцентрировано в
одном моменте времени: punctum!
Перевод с немецкого
В. С. Дубиной, К. А. Левинсона
56 Woolf V. Mrs. Dalloway. 23rd ed. New York, 1925. P. 24 f. [Рус. изд.: Вулф В.
Миссис Дэллоуэй // Вулф В. Избранное. М., 1989.] Ср. также основанные на до¬
кументах и в высшей степени детальные биографии жителей национал-
социалистической Германии в кн.: Lampert Т. Ein einziges Leben. Munchen, 2001.
Раздел 2
РАБОЧИЕ, EIGENSINN И ПОЛИТИКА НА ГЕРМАНСКИХ
ПРЕДПРИЯТИЯХ В 1880-е — 1914 ГОДЫ1
Термин «политика» традиционно относят к сфере деятельно¬
сти, связанной с формулированием, достижением и обеспечением
организационной поддержки коллективных интересов. События и
их проявления, как правило, рассматриваются в качестве полити¬
ческих, если они укрепляют превалирующие модели экономической
или государственной власти либо бросают им вызов. Формы же
проявлений, которые не удовлетворяют этим критериям, обычно
обозначаются как «частные».
Если рассматривать политическую историю [германского] рабо¬
чего класса времен имперского рейха, то наличие вышеуказанной
отличительной особенности предполагает, что историки должны со¬
средоточить свое внимание в первую очередь на деятельности социал-
демократов и социалистических профсоюзов2. Усилия этих организа¬
1 В основе данного раздела лежит доклад, с которым А. Людтке выступил вес¬
ной 1982 г. на научном семинаре в Центре Дэвиса Принстонского университета,
США. Впервые текст доклада был опубликован в виде статьи в 1985 г.: Ludtke А.
Organizational Order or Eigensinn? Workers’ Privacy and Workers’ Politics in Imperial
Germany // Rites of Power. Symbolism, Ritual, and Politics since the Middle Ages /
ed. S. Wilentz. Philadelphia, 1985. P. 303-333.
2 Cm.: Roth G. The Social Democrats in Imperial Germany. Totowa, 1963;
Groh D. Negative Integration und revolutionarer Attentismus. Frankfurt, 1973;
Ritter G. A. Staat, Arbeiterschaft und Arbeiterbewegung in Deutschland. Bonn,
1980 (особенно c. 33 и сл., 69 и сл.). Большее внимание коллективным действиям
вне социал-демократической партии уделяется в кн.: Lucas Е. Zwei Formen von
Radikalismus in der Deutschen Arbeiterbewegung. Frankfurt, 1976. Недавно этот
взгляд был подвергнут сомнению, по крайней мере в некоторых исследованиях,
посвященных местным условиям и определенным отраслям промышленности,
где используется понятие политики, приближенное к тому, которое я пытаюсь
развить в данном разделе. См.: Briiggemeier F.-J. Leben vor Ort. Ruhrbergleute
und Ruhrbergbau, 1889—1919. Munchen, 1983. Другим организациям, привле¬
кавшим промышленных рабочих, пока не уделялось должного внимания — как и
формам участия рабочих в этих организациях. Некоторые исключения могут быть
найдены в региональных исследованиях, указанных ниже. Обобщенный краткий
обзор деятельности христианских профсоюзов, т. е. только одной, но важной
84
ций, направленные на то, чтобы критиковать, трансформировать и,
более того, реформировать германский «полуабсолютизм» и клас¬
совую систему рейха, обычно считаются единственными сущест¬
венными попытками деятельности масс наемных рабочих в полити¬
ческой сфере. Отстаивание же своих интересов теми [«неорганизо¬
ванными» работниками], кто никогда не состоял в профсоюзе или
социал-демократической партии (СПГ), или же, преследуя по суще¬
ству схожие цели, не вступал в ассоциацию рабочих-католиков, или
выбывал из состава всех этих организаций, и их выступления за свои
права обычно квалифицируются как «предполитические», а то и «не¬
политические».
Такой же подход считается правильным для анализа форм поли¬
тической деятельности и ритуалов. Термин «политический» обычно
относят к практикам, легитимациям или презентациям, осуществля¬
емым государством или политическими партиями. Conditio sine qua
non (непременным условием) подобного типа политического прояв¬
ления является использование бросающихся в глаза символов (та¬
ких, например, как красный флаг) и лозунгов на партийных форумах.
Последние обычно формулировались лидерами партии или профсо¬
юзными функционерами. При этом исследование политической рито¬
рики по-прежнему ограничивается доказательствами, содержащими¬
ся в парламентских дебатах или в газетах.
Таким образом, демонстрации, парады, массовые беспорядки и
другие формы народной «грубой» политики выглядят, с академиче¬
ской точки зрения, главным образом как «неполитические» события3.
Примером может служить Берлинский пивной бойкот 1894 г. — со¬
бытие, которое в течение более чем шести месяцев объединяло в сто¬
лице государства членов профсоюзов и большую часть неорганизо¬
части католического лагеря (которая, по крайней мере в некоторых регионах,
имела среди заводских рабочих почти такое же влияние, как и социалистические
профсоюзы) представлен в работе: SchneiderМ. Die Christlichen Gewerkschaften,
1894—1933. Bonn, 1982. О католической партии «Центр» см.: Evans Е. L. The
German Center Party, 1870—1933. Carbondale, 1981. Роль католических органи¬
заций на жизненном пути рабочих-католиков, проживавших в окрестностях
Нойса и Крефельда (оба местечка недалеко от Дюссельдорфа), подробно и в ин¬
тересной манере описана в недавней работе: Linton D. Imperializing Laboring
Youth: The Transformation of the Socialization Framework in Germany, 1871 — 1918:
Ph. D. diss. Princeton University, 1983.
3 Во многих современных исследованиях забастовки фигурируют прежде
всего как область деятельности, в рамках которой рабочие постепенно продвига¬
лись в сферу «политики». См.: Streik / hg. К. Tenfelde, Н. Volkmann. Munchen,
1981. Passim.
85
ванных рабочих. В исторических хрониках этот бойкот представлен
как «нетипичный» эпизод, если не как далекая от политики «эконо¬
мическая война» (Эдуард Бернштейн)4. Подобным же образом рас¬
сматривались и такие события, как жестокие берлинские жилищные
бунты 1872 г.5 Эти колоссальные по размеру и решительности на¬
родные манифестации, видимо, испытывали недостаток в привычных
атрибутах «истинной» политической акции. Разумеется, возникает
вопрос: в какой мере участники пивного бойкота или жилищного бун¬
та, в конце концов, разбирались в сугубо политических проблемах, то
есть в том, будут ли их выступления иметь долговременное воздей¬
ствие на существующие способы доминирования и распределения, и
в какой степени эти проблемы действительно их беспокоили?
И, наконец, наиболее важное из того, что рассматривается нами
в этом эссе, — типичные позы и жесты рабочих при общении лицом
к липу с полицейскими или со своим начальством; проявление так
называемого «нечинопоклонного» упрямства или дерзости рабочих
и членов их семей — все эти формы поведения и выражения недо¬
вольства обычно представляются в хрониках не чем иным, как част¬
ным [и потому якобы бесполезным — в противовес организованным
действиям, направляемым партией или профсоюзом. — Прим, ред.]
растрачиванием надежды или гнева.
Этот краткий обзор ставит своей целью показать, что в традици¬
онной точке зрения априори заложено вполне определенное пред¬
ставление о политике. Такая точка зрения признает справедливым
(и, несомненно, предполагает) существование относительно неза¬
висимых лидеров, которые направляют разрозненные и, по обще¬
му мнению, «аполитичные» массы. Таким образом, в традиционном
представлении массы рассматриваются не более как «объекты»,
которые сами не в состоянии отстаивать собственные нужды и ин¬
тересы. Сложные и антагонистические устремления этих людей
недооцениваются; полностью игнорируются настойчивость рабо¬
чих — мужчин и женщин, их способность переносить нужду, быть
достойными уважения, их умение радоваться жизни, т. е. те цели,
которые стимулировались и формировались индивидуальным и кол¬
лективным действием.
4 См.: Turk Е. L. The Great Berlin Beer Boycott of 1894 // Central European
History. 1982. Vol. 15. P. 377-397; Blessing W. K. Konsumentenprotest und
Arbeitskampf // Streik / hg. K. Tenfelde, H. Volkmann. S. 109 ff.; Bernstein E. Die
Geschichte der Berliner Arbeiterbewegung. Berlin, 1910. Bd. 3. S. 324 ff.
5 Lange A. Berlin zurZeit Bebels und Bismarck. Berlin/GDR, 1972. S. 134 ff.
86
В отличие от традиционного стереотипа, я предлагаю исследовать
в качестве формы политического поведения артикуляцию и проявле¬
ние как индивидуальных, так и коллективных потребностей. Соответ¬
ственно я сосредоточу свое внимание на всем спектре этих проявле¬
ний и повседневных суждений, исходящих как от индивидуумов, так и
от различных групп и классов. Я постараюсь также продемонстриро¬
вать особое значение не просто тех способов, какими люди пытались
выдвигать требования или сопротивляться указаниям других. Важно
показать также и те методы самоутверждения, посредством которых
(по крайней мере, в теории) люди могли «переназначать» наложен¬
ные на них ограничения и преодолевать давление, — т. е. охарактери¬
зовать специфические и даже странные практики, помогавшие людям
справляться со своими тревогами и желаниями. Мне хотелось бы тем
самым переступить, а затем и стереть традиционные границы между
политическим и частным.
Позвольте мне предложить несколько примеров, показываю¬
щих, чему такое стирание границ может нас научить. Мясо не вхо¬
дило в повседневный рацион рабочих в имперской Германии. Если
благодаря счастливому случаю свиная отбивная или свиные реб¬
рышки и попадали на семейный стол, то львиная доля (если не все
мясо) отдавалась мужчинам, работающим по найму. Само собой
разумеющееся пренебрежение к нуждам тоже работающих по най¬
му (а также по дому) женщин и девушек — даже голодающих —
было, однако, не просто частным, семейным делом6. Неспешность
в требовании всеобщего избирательного права, не говоря уже о
готовности мужчин и женщин принимать или оправдывать более
низкую заработную плату для женщин, опиралась именно на такую
повседневную патриархальность и отчасти возникла из нее. В свою
очередь, общепринятые и публично одобренные стандарты отно¬
шения к мужчинам-кормильцам и к мужчинам вообще укрепля¬
ли эти, казалось бы, «частные» формы дискриминации женщин и
«прочих». Таким образом, общественное восприятие справедливо¬
го пропорционального распределения общественных ресурсов вос¬
производилось как в частных и семейных взаимоотношениях, так
и в общественных и организованных. Тем самым политика всегда
играла свою роль.
К политическим также относились усилия по противостоянию
агрессивным действиям и требованиям, связанным с изменением зна¬
6 Несколько подобных примеров приводится в кн.: Rosenbaum Н. Fornien der
Familie. Frankfurt, 1982. S. 413.
87
чимости и пересмотром норм поведения. Иными словами, творческая
реконфигурация условий повседневной жизни подразумевала борьбу
за собственные время и пространство. Пример тому — самопрезента-
ция и одежда рабочих. Рабочие в цилиндрах и в белых рубашках (т.е.
демонстративно надевшие на работу выходную одежду) превращали
символ торжественного события (или, возможно, видимой части част¬
ной жизни, как в случае с торжественной одеждой по поводу траура) в
проявление политики. Рудольф Виссель вспоминал о подобной «скан¬
дальной», по мнению коллег и официальных лиц, акции, которая была
проведена небольшой группой социал-демократов в 1889 г. на им¬
перской верфи в ходе празднования Первомая. Рабочие — участники
этой акции, выйдя на работу в честь признанного ими праздника в на¬
рядной одежде, продемонстрировали таким символическим способом
независимость и уверенность в собственных силах7.
Уверенность в собственных силах достигалась и другими спосо¬
бами. Так, большинству заводских рабочих [Германии конца XIX в.]
были свойственны «поиск развлечений» или грубые игры, а также
наплевательское отношение (по крайней мере, в течение некоторого
времени) к ожиданиям мастеров и коллег-рабочих. Во всех подобных
случаях стремление найти политическое содержание в, казалось бы,
частных действиях и проявлениях требует, чтобы мы пришли к осо¬
знанию сложных связей между сферами производства, воспроизвод¬
ства и потребления в жизни рабочего класса. Вместе с тем, однако,
мы должны признать, что проявления своенравного упрямства, обыч¬
но известного как Eigensinn, не могут упразднить сферу организован¬
ной формальной политики8.
7 Wissell R. Aus meinen Lebensjahren. Berlin, 1983. S. 43 ff.
8 Термин Eigensinn извлечен из пассажа, который популярный философ
К. Гарве обнародовал в 1790-х гг. Он следующим образом комментировал жизнь
подневольных крестьян в Силезии, их жесты и то, как они относились к хозяину:
«Частью или даже результатом проявления их [крестьян] хитрости является
определенное совенравное упрямство (Eigensinn), которое характеризует кресть¬
янина, когда он чем-то обеспокоен или когда какие-нибудь предрассудки глубоко
укоренились в нем. По мере того как деревенеют его тело и конечности, то же
самое, очевидно, происходит и с его душой. В результате он становится глухим ко
всем суждениям, которые обращены к нему» (Garve С. Uber den Charakter der
Bauern und ihr Verhaltnis gegen die Gutsherrn und gegen die Regierung// Garve C.
Popularphilosophiscbe Schriften / hg. K. Wolfel. Stuttgart, 1974. Bd. 2. S. 859 ff.).
Я попытался разработать понятие Eigensinn в своей статье: Liidtke A. Cash,
Coffee-Breaks, Horseplay: «Eigensinn» and Politics among Factory Workers in
Germany around 1900 // Class, Confrontation, and the Labor Process: Studies in
Class Formation / ed. M. Hanagan, C. Stephenson. Westport, Conn., 1984.
88
Ясно, что у граждан имелась возможность попросту проигнори¬
ровать или обойти некоторые формальные политические установле¬
ния и обложения (например, налоги и тарифы, предписания полиции
и предупреждения). Но можно было ожидать, что люди вынуждены
будут все же следовать повторяющимся и усовершенствованным
требованиям государственных официальных лиц. Во всяком случае,
в XIX в. существенно возросли возможности государственных учреж¬
дений (таких, как полиция или агентства социального обеспечения)
для вмешательства в частную жизнь. Чтобы понять политические
аспекты частной жизни — и своенравия людей (Eigensinn), — мы
должны обратиться к рассмотрению всех этих вопросов.
Для начала давайте изучим комплексные, гетерогенные паттерны
формальных организаций немецких рабочих, обратив особое внима¬
ние на вполне определенную группу: токарей и работников других
специальностей машиностроительной промышленности. Рассмотрев
примеры этих организаций, мы сможем лучше интерпретировать
многочисленные значения Eigensinn.
Токари и другие рабочие машиностроительных специальностей
с неохотой принимали участие в деятельности «независимого»
(т. е. социалистического) Союза немецких рабочих-металлистов
(DMV) — профсоюза, основанного в Германии в 1891 г., вскоре
после истечения срока действия репрессивного антисоциалисти¬
ческого закона 1878 г.9 За исключением таких больших городов,
как Берлин, в среднем трое из четверых рабочих-металлистов в то
время не состояли в профсоюзе10. Даже после быстрого увеличе¬
ния числа его членов в период между 1903 и 1906 гг. (в результате
которого численность профсоюза почти удвоилась) и несмотря на
дальнейший, хотя и намного менее впечатляющий рост его рядов
после 1909 г., в этот период, тем не менее, двое из трех рабочих-
9 История DMV еще ждет своего летописца. Основные вехи истории этого
профсоюза, однако, описаны в биографии Ганса Бёклера — функционера мест¬
ного, а позже регионального отделения DMV (после Второй мировой войны
Бёклер стал первым президентом Объединенных профсоюзов Германии). См.:
Borsdorf U. Hans Bockler: Arbeit und Leben eines Gewerkschafters von 1875—1945.
Koln, 1982.
10 См. доскональное исследование колебания числа членов профсоюза в кн.:
Schonhoven К. Expansion und Konzentration, Studien zur Entwicklung der Freien
Gewerkschaften im wilhelminischen Deutschland, 1890—1914. Stuttgart, 1980.
S. 110, 132 ff., 148 ff., 167 ff., 193 ff. Плодотворность дальнейшей разбивки общих
данных на данные по регионам показана в работе: Boll F. Massenbewegungen in
Niedersachsen, 1906—1920. Bonn, 1981. S. 45 ff.
89
металлистов либо никогда не участвовали в работе профсоюза,
либо не возобновляли первоначальное членство в нем. Правда,
для Берлина как центра тяжелой индустрии и машиностроитель¬
ного производства справедливо обратное: после 1906 г. здесь двое
из трех рабочих-металлистов были зарегистрированы как члены
DMV, но данная ситуация по германским масштабам являлась, ско¬
рее, исключением11. Что наиболее важно — членство в профсоюзе
не связывалось напрямую с членством в Социал-демократической
партии Германии (СПГ)12. Даже в Берлине не более 16 % от обще¬
го числа членов профсоюза стали членами СПГ; среди рабочих-
металлистов — приблизительно одна треть.
Конечно, эти данные должны использоваться с большой осторож¬
ностью, т. к. в лучшем случае они могут обозначать лишь некоторые
основные тенденции. Мотивация людей и динамика исторического
процесса в такой статистике отражены достаточно условно. Тем не
менее анализ общенациональных данных по членству в СПГ и в проф¬
союзах соответственно указывает на некоторые интересные выво¬
ды о вариативности участия пролетариев в организованном рабочем
движении. В период между 1903 и 1913 гг. членство в социалистиче¬
ских профсоюзах увеличилось в Германии втрое — почти до 2,5 млн
чел.13 (за тот же период численность промышленной рабочей силы,
по приблизительным подсчетам, в стране удвоилась — с 4 млн почти
до 9 млн чел.). СПГ, однако, смогла лишь удвоить свою численность,
заявив в 1914 г. об 1 млн 80 тыс. зарегистрированных членов. Если
разбить эти статистические данные на более короткие периоды, то
расхождения в численности между зарегистрированными членами
профсоюзов и партии становятся еще более разительными. В частно¬
сти, в период роста численности (между 1903 и 1906 гг. — время эко¬
номического бума) количество членов профсоюзов увеличилось на
90 %, а членов партии лишь примерно на 38 %. Если брать по града¬
11 Эти и последующие данные по Берлину приводятся по кн.: Fricke D. Die
deutsche Arbeiterbewegung, 1869—1914. Beriin/GDR, 1976. S. 718 ff., 731.
Подобный же уровень участия в организациях среди рабочих-металлистов приво¬
дится согласно данным по регионам Ганновера и Брауншвейга. Оба, как и
Берлин, — основные городские центры Германии. См.: Boll F. Massenbewegungen
in Niedersachsen. S. 45, 55 ff.
12 О членстве в партии см.: Fricke D. Die deutsche Arbeiterbewegung.
S. 240 ff. Данные по профсоюзам приводятся по кн.: Schonhoven К. Expansion und
Konzentration.
13 Основанием для моей экстраполяции является таблица в кн.: Hohorst G. и. а.
Sozialgeschichtliches Arbeitsbuch. Munchen, 1975. Bd. 3. S. 67.
90
циям работников, то по сравнению с другими в целом создается впе¬
чатление пропорционально «избыточного» представительства метал¬
листов среди членов профсоюза, даже при том, что лишь меньшинство
членов проявляло активность на постоянной основе. В это же время в
Берлине участие металлистов как в DMV, так и в СПГ далеко превы¬
шало общенациональные пропорции. При этом членство рабочих в
DMV ни в коей мере не приводило автоматически к их последующему
членству в СПГ.
Важным здесь является то обстоятельство, что отношение трудя¬
щихся к деятельности различных рабочих организаций существенно
варьировалось в зависимости от отрасли промышленности, где они
трудились, а также от местных или региональных условий14. Если мы
примем во внимание второй фактор — разнообразие социокультур¬
ных установок, то неоднородность рабочего класса становится еще
более очевидной15. Показательным примером является Дюссель¬
дорф — один из центров прусской провинции на Рейне16. В Дюс¬
сельдорфе в период после 1870-х гг. было развернуто и затем рас¬
ширено крупномасштабное металлообрабатывающее производство.
Социальная и политическая идентичность местного рабочего класса,
однако, продолжала определяться его «католическим» окружени¬
ем. Неудивительно, что до 1914 г. деятельность социал-демократов
в Дюссельдорфе была успешной только в среде недавно прибывших
14 Спектр организаций включал, конечно, как христианские, так и спонсируе¬
мые промышленными корпорациями «желтые» антизабастовочные ассоциации. О
христианских, т. е. католических, союзах см.: Schneider М. Die Christlichen
Gewerkschaften (особенно с. 767 и сл., а об отклонениях, связанных с отраслями
или регионами, — с. 221 и сл., 290 и сл.). «Желтые» организации были довольно
привлекательными для тех рабочих, которые позиционировали себя как «квали¬
фицированные». Тем не менее в периоддо 1914 г., по совокупным данным, число
их членов оставалось безусловно ниже 5 % от числа членов социалистических проф¬
союзов. В начале весны 1914 г. было зарегистрировано примерно 100 тыс. чел. по
сравнению с 1,5 млн чел. в социалистических профсоюзах. См.: Mattheier К. Die
Gelben. Dusseldorf, 1973. S. 324.0 функциях этих склонных к слиянию ассоциаций
с точки зрения служащего см.: Homburg Н. Extemer und intemer Arbeitsmarkt: Zur
Entstehung und Funktion des Siemens-Werkvereins, 1906—1915 // Historische
Arbeitsmarktforschung/ hg. T. Pierenkemper, R. Tilly. Gottingen, 1982. S. 215-248.
См. также: Boll F. Massenbewegungen in Niedersachsen. S. 68 ff.
15 Данный подход был предложен и описан в работе: Lepsius М. R. Parteiensys-
tem und Sozialstruktur: Zum Problem der deutschen Gesellschaft // Wirtschaft,
Geschichte und Wirtschaftsgeschichte / hg. W. Abel u. a. Stuttgart, 1966. S. 371-
393.
16 Nolan M. Social Democracy and Society: Working-class Radicalism in
Dusseldorf, 1890-1920. Cambridge, 1981. P. 42 ff., 113 ff.
91
иммигрантов и молодых рабочих. Справедливости ради, следует от¬
метить, что в партию здесь вступило и несколько рабочих-католиков,
главным образом из числа тех, кто, в отличие от большинства своих
единоверцев, обучился на заводе квалифицированному ремеслу. Кро¬
ме того, постоянный приток в Дюссельдорф иммигрантов и увеличе¬
ние численности такой категории рабочих из числа местных жите¬
лей, как «рабочие в первом поколении», изменили социокультурный
облик города. Тем не менее местные рабочие в большинстве своем
оставались верными католической церкви, особенно ее социальным
организациям, таким, как Zentrum (Центр), Katholische Arbeiter-
verein (Союз рабочих-католиков) и Христианский союз.
Третий — гендерный — фактор, кажется, делает паттерн рабочей
организации еще более сложным. Женщины принимали существен¬
но менее активное участие в деятельности немецких профсоюзов,
нежели мужчины. По официальным данным, в 1903 г. 20,8 % всех
рабочих-мужчин рейха являлись членами профсоюзов, тогда как из
всех работающих по найму женщин в них состояли только 4,4 %17.
Очевидно, что различные социально-экономические и социокуль¬
турные контексты влияли на готовность трудящихся вступать в ор¬
ганизации, утверждавшие, что они представляют интересы рабочих.
Однако не следует воспринимать эти различные контексты как стати¬
ческие структуры, сегментированные, подобно слоям пирога. Более
того, не нужно интерпретировать рост этих организаций лишь в ли¬
нейном виде. В начале 1890-х гг. подобную ошибку допустил Фридрих
Энгельс, который полагал, что социал-демократическое движение
будет расти год от года в более или менее автоматическом режиме, до
тех пор пока не превзойдет по численности своих оппонентов18. Но не
прошло и десяти лет, как стало понятно, что это предсказание Эн¬
17 Schonhoven К. Expansion und Konzentration. S. 114. Об участии женщин в
деятельности СПГ или, по крайней мере, о приеме их в члены этой партии, а также
о кооперативных женских ассоциациях в период до появления «Закона о союзах»
1908 г. см.: Frauen und Gewerkschaften / hg. G. Losseff-Tillmanns. Frankfurt, 1982.
S. 154. В 1914 г. женщины составляли 17 % от общего числа членов СПГ в 1 млн
чел. В это время в профсоюзах женщин насчитывалось только 10 % от общего
числа членов, но при этом абсолютные данные показывают, что значительно
большее число немецких женщин вступало в ряды профсоюзов, чем партии: 250
тыс. членов профсоюза по сравнению со 170 тыс. партийных. Особенности раз¬
вития женского труда и участия женщин в социалистических профсоюзах по ре¬
гионам Германии приводятся в кн.: Boll F. Massenbewegungen in Niedersachsen.
S. 48 ff., 61 ff.
18 Письмо Ф. Энгельса к Бигнеми от 13/26 февраля 1877 г., в изд.: Marx-Engels
Werke (MEW). Berlin/GDR, 1962. Bd. 19. S. 89 ff.; интервью 1 марта 1893 г.: Ibid.
92
гельса ошибочно. Многообразные нелинейные тенденции развития
рабочих организаций отчасти были связаны с различными практика¬
ми в специфических отраслях промышленности, а также с отличиями
в социокультурной обстановке.
Прежде всего, однако, популярность рабочих организаций в сре¬
де пролетариев зависела от ситуации в экономике Германии. В част¬
ности, годы экономического подъема в стране (1894—1908, 1903—
1906, 1908— 1912 гг.) демонстрируют наиболее заметное увеличение
членства и рост объемов партийных взносов19. Создается впечатле¬
ние, что организационные усилия приводили к лучшим результатам
в периоды экономического подъема, нежели во время резкого спада
производства. И напротив: отстаивание повышения уровня заработ¬
ной платы и лучших условий труда в экономически тяжелое время
(особенно когда оказавшиеся без работы товарищи усиливают дав¬
ление, требуя подчиниться предлагаемому понижению уровня зара¬
ботной платы и ухудшающимся условиям труда) становилось более
«проблемным», что делало вступление в члены СПГ и профсоюзов
значительно менее привлекательным. В то время как различные
группы рабочих реагировали абсолютно по-разному на организа¬
ционные усилия, их поведение также варьировалось в соответствии
с общим движением экономики, что порождало дифференциацию
внутри рабочего класса.
Что касается практик, связанных с этим жизненным опытом, а
также ожиданий рабочих, то вышеприведенные данные ведут нас по
двум следующим направлениям.
Во-первых, в долгосрочной перспективе социалистические ор¬
ганизации значительно опережали другие профсоюзные и рабочие
организации. Кооперативные или «желтые» объединения (Werk-
vereine) оставались на периферии борьбы трудящихся. За исключе¬
нием некоторых регионов Германии, то же самое происходило и с
католическими организациями. Даже в период с 1911 по 1913 г. —
на пике своего процветания — христианские союзы численностью в
350 тыс. чел. оставались далеко позади 2,5-миллионных социали¬
стических профсоюзов20. В то время, как мы уже отмечали, социали¬
Bd. 22. S. 547. См. также: Steinberg H.-J. Sozialismus und deutscbe Sozialdemo-
kratie. 3. Aufl. Hannover, 1972. S. 68.
19 Cm.: Schonhoven K. Expansion und Konzentration. S. 125 ff.
20 Cp.: Schneider M. Die Christlichen Gewerkschaften. S. 767 ff. До 1913 г. тем¬
пы роста численности христианских профсоюзов соответствовали темпам роста
«свободных» или социалистических профсоюзов. Количественное соотношение
93
стическим профсоюзам относительно лучше удавалось привлекать в
свои ряды новых членов, чем СПГ. Успех сопутствовал и разнообраз¬
ным непартийным организациям трудящихся социалистической ори¬
ентации, начиная с потребительских кооперативов (Konsumvereine),
которые пытались помочь рабочим наладить повседневную жизнь,
и кончая различными клубами, предлагавшими пролетариям новые
формы проведения свободного времени и освоения пространства
(например, ассоциация любителей велосипедного спорта Radfahrer-
Bund)21.
Во-вторых, участие в различных организациях, включая социали¬
стические профсоюзы, оставалось чем-то второстепенным в жизни
рабочих — как мужчин, так и женщин. Правда, отдельные группы
квалифицированных рабочих, а также потомственные пролетарии,
вышедшие из среды ремесленников, например токари (т.е. те, кто от¬
носил себя к «трудовой аристократии»), действительно воспринимали
членство в профсоюзе как своего рода необходимое условие их особо¬
го положения. И все-таки даже те, кто формально признавал рабочую
организацию, не проявляли склонности к ее автоматической поддерж¬
ке или к постоянному и активному участию в ее деятельности.
В связи с этим важно обратить внимание на то, как в течение
жизни изменялось отношение рабочих к своему участию в деятель¬
ности организации. Вернемся к нашему основному примеру. С кон¬
ца 1890-х гг. большинство немецких рабочих машиностроительной
промышленности вступило в профсоюз DMV, но после одного или
двух лет пребывания в нем большинство либо официально вышло
из него, либо просто отказалось от участия в работе этой организа¬
ции. Не считая Берлина, после разочарования в течение первых не¬
скольких месяцев членства, по крайней мере, двое из трех рабочих
больше никогда не приходили на профсобрания и не платили взно¬
сов, что позволяло вычеркнуть их имена из профсоюзных списков.
При этом рабочие машиностроительной промышленности — если
сравнивать их активность с такими группами рабочих, как шахтеры,
докеры, строительные рабочие, а также со значительно менее ор¬
ганизованными рабочими текстильной промышленности — не про¬
между ними оставалось, однако, примерно на уровне 1:8 в пользу социалистиче¬
ских. После 1913 г. христианские союзы, в отличие от социалистических, сильно
пострадали от резкого сокращения членов. Так, в период до 1914 г. они потеряли
приблизительно 40 % от общей численности — 350 тыс. чел.
21 Wanderer Н. Arbeitervereine and Arbeiterparteien: Kultur- und Massenor-
ganisationen in der Arbeiterbewegung (1890—1933). Frankfurt; New York, 1980.
94
являли особой склонности к наглядным коллективным акциям или
забастовкам22.
Эти проходящие красной нитью выводы — об относительной
важности социалистических профсоюзов для людей, но их второсте¬
пенной роли в жизни рабочих среди прочих форм организованной
деятельности — требуют дальнейшего разъяснения. Однако прежде
всего мы не должны интерпретировать это таким образом, будто ра¬
бочие были просто благодушными, бездеятельными или безраз¬
личными членами профсоюза. Например, рабочие-металлисты, по
крайней мере в крупных городах Германии, в период 1914—1918 гг.
оставались самыми ярыми противниками призыва СПГ поддержать
войну и критиками соответствующей провоенной позиции цент¬
рального аппарата профсоюза. В это самое время именно токари
сформировали одну из наиболее активных групп, состоявшую из
рядовых членов профсоюза. Члены этой группы зимой 1917 г. по
собственной инициативе агитировали рабочих заводов по производ¬
ству боеприпасов за проведение всеобщей антивоенной забастовки,
и они же сыграли важную роль в революционных событиях в Герма¬
нии осенью 1918 года23.
Чтобы понять, как это могло происходить, мы обязаны загля¬
нуть за пределы арены «формальной» политики и участия трудя¬
щихся в работе профсоюзов, увидеть, каким образом работники
(и рабочие-металлисты в особенности) выражали свои надежды и
22 См.: Geary D. Identifying Militarism: The Assessment of Working-Class
Attitudes towards State and Society// The German Working Class, 1888—1933/ ed.
R. J. Evans. London; Totowa, N.J., 1982. P. 220—246,233 ff.; Lucas E. Zwei Formen
von Radikalismus in der Deutschen Arbeiterbewegung. S. 147. Шахтерские забас¬
товки, а также, более широко, ситуация с трудом шахтеров и повседневным со¬
противлением проанализирована в вышеупомянутой книге Брюггемайера
(Bruggemeier F.-J. Leben vor Ort), где автор рассматривает проблемы шахтеров
бассейна Рура. Особенности Саарского региона подробно анализируются в ст.:
Steffens Н. Arbeitstag, Arbeitszumutungen und Widerstand: Bergmannische
Arbeitserfahrungen an der Saar in der zweiten Halfte des 19. Jahrhunderts // Archiv
fur Sozialgeschichte. 1981. Jg. 21. S. 1—54. О докерах см. исследование по
Гамбургу: Griittner М. Basisbewegung und Gewerkschaften im Hamburger Hafen
seit 1896/97 // Auf dem Wege zur Massengewerkschaft / hg. W. J. Mommsen,
H.-G. Husung. Stuttgart, 1984. S. 152-170.
23 О мотивациях и формах воинственности в контексте антивоенных действий
рабочих во время Первой мировой войны см. мемуары одного из самых активных
в этот период токарей: Muller R. Vom Kaiserreich zur Republik. Berlin, 1924. О
революционных акциях см.: Hogl G. Gewerkschaften und USPD von 1916—1922:
Phil. Diss. Munchen, 1982.
95
опасения другими способами. То есть мы должны проанализиро¬
вать то множество приемов и методов, которые пролетарии прак¬
тиковали и которыми они подтверждали уверенность в собственных
силах и «своеволие» (Eigensinn). В противном случае невозможно
в полной мере осмыслить их активное участие в распределении и
перераспределении ресурсов и «жизненных возможностей» (Макс
Вебер) или, другими словами, невозможно понять, как они вели
себя «политически».
Как мы увидим далее, случай с токарями ясно дает понять, что
привлекающая внимание воинственность ни в коем случае не огра¬
ничивалась деятельностью формальных организаций типа проф¬
союзов или партий. Потратить время, деньги и энергию на под¬
держку профсоюза или партии — т. е. добавить «организационную
деятельность» к и без того многочисленным задачам каждодневного
выживания — было фактически лишь одним из многочисленных
способов, которыми рабочие могли отстаивать свои потребности и
интересы. Однако, чтобы уяснить роль этих других форм отстаива¬
ния интересов, мы должны попытаться интерпретировать жизнен¬
ный опыт рабочих и его «неформальные» проявления, причем как
внутри, так и за пределами указанных формальных организаций.
Для этого стоит поближе познакомиться с жизнью производствен¬
ного цеха.
Здесь заводские рабочие не просто использовали инструменты
и трудились на станках, но также в ходе смены взаимодействовали
друг с другом различными способами. Они буквально жили сообща,
проводя вместе долгие часы рабочего времени. Этот физический кон¬
такт, это «совместное пребывание в одном помещении» необходи¬
мо соотносить с остальной частью их повседневной жизни в цехе и
с той бесконечной неуверенностью, которая накладывала отпечаток
на жизненный опыт рабочего. Она была связана с непредсказуемыми
изменениями размера заработной платы, с риском несчастного слу¬
чая или увольнения и т. д.
Но для начала обратимся к цитате Пауля Гёре — протестант¬
ского пастора, [выступающего для нас в качестве] «включенного
наблюдателя», который в течение шести недель анонимно жил сре¬
ди примерно 120 токарей и сверловщиков на машиностроительном
заводе в г. Хемнице (Саксония). Гёре вспоминал: «Взаимодействие
на работе вело к непрерывному и частому контакту и непосред¬
ственному общению. Эти контакты были особенно оживленными
между непосредственными коллегами и людьми из одной бригады,
которые трудились под началом одного и того же мастера. Почти
96
неумышленно эти контакты становились близкими и дружескими.
[Во время смены работниками] использовался каждый удобный по¬
вод, чтобы поболтать друг с другом или принять участие в общей
беседе»24.
Кажется, однако, невербальное общение и физические контакты
имели даже более важное значение, чем сама беседа. Гёре так писал
об этом: «Более всего эти люди занимались тем, что “подначива¬
ли” друг друга, организовывали потасовки и дрались — устраивали
[прямо в цехе] грубые игры, где и когда это только было возможно.
Они искали друзей и знакомых; бросались кусками глины в человека,
проходящего мимо, развязывали сзади узел его фартука, отрывали
доску сиденья, в то время как коллега-рабочий уходил на перерыв,
неожиданно преграждали дорогу или разыгрывали друг друга. Но с
уверенностью могу сказать, что особенно любимой среди пожилых
рабочих была другая форма развлечения — “полировка бородой”.
Рабочие обычно брились один раз в неделю, в субботу вечером или
в воскресенье утром. В конце недели рабочий с прилично отросшей
щетиной хватал за голову [какого-нибудь] парня [из своей брига¬
ды] с более нежными щеками, губами и подбородком и терся своим
лицом о лицо молодого парня — процесс, который, конечно, имел
весьма болезненный результат. Но прежде чем жертва осознавала,
что с ней происходит, обидчик уже исчезал. Еще менее приятным
был другой розыгрыш, который, к счастью, я испытал только од¬
нажды. Какой-нибудь работник во время отдыха случайно присло¬
няется к столбу. Безо всякой видимой причины двое сослуживцев
выбирают его — обмениваются понимающим взглядом — и затем
один из них приближается к прислонившемуся человеку сзади и
крепко прижимает его руки. В это время другой рабочий подходит
спереди, берется за лицо лишенной возможности сопротивлять¬
ся жертвы своими черными, грязными руками и медленно тянет ее
усы в разные стороны, нажимая на лицо большими пальцами. Такая
“шутка”, могу засвидетельствовать, очень болезненна. При этом
ни для кого из знакомых не делалось исключения. Даже возраст не
имел значения»25.
Таково было интенсивное и непрерывное невербальное социаль¬
ное общение, которое происходило между работавшими в цехе и по
крайней мере часть времени проводившими вместе.
24 Gohre Р. Drei Monate Fabrikarbeiter und Handwerksbursche. Leipzig, 1891.
S. 76 f.
25 Ibid. S. 77 f.
97
Эти короткие интермедии «пребывания сам по себе и с коллегами
по работе» чаще всего разыгрывались посредством телесного кон¬
такта, включая физическое насилие. В действительности подобными
своими невербальными поступками рабочие, конечно, проявляли и
вновь подтверждали своеволие (Eigensinn), в том числе прохажива¬
ясь и разговаривая, ускользая на мгновение [из трудового процесса]
или грезя наяву. При этом вспышки такого их «самоутверждения»
прежде всего принимали форму взаимного телесного контакта и
грубых игр. Пребывая в цеху одновременно и «сами по себе», и «в
контакте с другими» работниками, они своими своевольными «от¬
влечениями» [от работы] как бы демонстрировали игнорирование
продолжающегося производственного процесса, но в то же время
открыто и не препятствовали ему.
Борьба за контроль над собственным телом, которая одновре¬
менно включала в себя демонстрацию ловкости рук и физической
сноровки, а также культивирование и сохранение социальных от¬
ношений, требовала наглядной демонстрации физической силы.
Таким образом, эти взаимодействия отражали и подтверждали пат¬
риархальную социальную иерархию и демонстрировали ожидаемое
мужское поведение26. Однако не ставились ли таким образом под
угрозу взаимное уважение, признание и поддержка рабочими друг
друга? Нет, все понимали, что в таком физическом «преследова¬
нии» не было ничего личного и обидного. Каждый в цехе знал, что,
скорее всего, сегодняшняя случайная «жертва» в следующий раз
станет одним из «игроков».
В то же самое время эти взаимодействия могут быть истолкова¬
ны и как подтверждение обычной практики заводской жизни, когда
все участники непременно разделяют общий опыт незащищенности
перед внешними факторами и манипуляциями (незабываемое ощу¬
щение от того, как были «крепко сжатыми» и насильно «прижатыми
к месту», помеченными и испачканными), когда «мучители» — по
крайней мере, временно — не контролировались их «жертвами».
Жестокая телесность в данном контексте, возможно, была одним из
моментов в стремлении «быть оставленным в покое» и «быть самим
по себе и среди других». Одним словом, эти взаимодействия и прояв¬
ления в основном не означали прямого сопротивления начальствен¬
ным требованиям «сверху» [т.е. со стороны заводской администра¬
ции. — Прим. ред.]. Благодаря таким проявлениям самоуправства
26 Об общей важности этого вопроса см.: Willis Р. Learning to Labour: How
Working Class Kids Get Working Class Jobs. 2nd ed. New York, 1981. P. 43 ff.
98
рабочие создавали как бы свое собственное «пространство» на ра¬
бочем месте27.
В связи с этим важно отметить, что описанные выше формы со¬
циального взаимодействия имели место не во время официально
предоставляемых перерывов. Тем самым рабочие своевольно «пере¬
назначили» часть того времени, которое формально определялось
как рабочее. Они делали это время своим личным, часто пренебрегая
установленным графиком работы или нарушая его. Их болтовня друг
с другом, блуждания по цеху, повторяющиеся грубые игры — все это
были незаконные перерывы.
По существу, факты самоуправства на рабочем месте провоциро¬
вали многогранные и неоднозначные последствия. Во время подобных
несанкционированных перерывов могло проявляться сопротивление
мастеру или начальнику. Но одновременно — и это даже более су¬
щественно — моменты своенравного упрямства, в ходе которых про¬
исходило как бы «дистанцирование» от указаний начальства, играли
роль «выпущенного пара». Осознание возможности временно нару¬
шить правила трудового распорядка по своему усмотрению на самом
деле помогало сгладить проблему доминирования на рабочем месте,
снижало накал борьбы рабочих и их сопротивления введенным и ощу¬
щаемым ими ограничениям собственных потребностей и интересов.
Демонстрация своеволия (Eigensinn) — представляла собой своего
рода естественное и радостное «расходование»28 [времени и энергии],
допускаемое без каких-либо расчетов на «эффект» или «результаты»
такого рода действий. В те моменты, когда рабочие активно пренебре¬
гали последствиями подобного социального взаимодействия, они, по
крайней мере на мгновение, становились «самими собой». Eigensinn
проявлялось в отдельные (хотя и постоянно повторяющиеся) момен¬
ты, причем в этих «непозволительных» [с точки зрения правил за¬
водского распорядка] ситуациях рабочие создавали, выражали и удо¬
влетворяли свои собственные потребности. «Значение» и «функция»
моментов Eigensinn имели двоякий характер: во время демонстрации
«своенравного упрямства» рабочие могли и быть «наедине с собой»,
и находиться во взаимодействии со своими товарищами.
Очевидно, что [то явление, которое понимается под термином]
«Eigensinn», непосредственно не противостояло системе капитали¬
27 Намного более подробно это обсуждается в моей вышеприведенной статье:
Liidtke A. Cash, Coffee-Breaks, Horseplay.
28 Bataille G. DerBegriffderVerausgabung// Bataille G. Das Theoretische Werk.
Munchen, 1975. Bd. l.S.9-31.
99
стического производства и тем более не разрушало ее. Если исходить
из обычных стандартов «сопротивления» и «приспособления», то
все подобные практики внешне могут показаться не чем иным, как
способом уклонения работников от своих обязанностей и, возможно,
самовольной «компенсацией» за ежедневный тяжелый труд — до¬
вольно маргинальным аспектом отчуждения со стороны работников.
Однако такая сугубо функционалистская интерпретация слишком
абстрактна. Данный подход полностью упускает из виду тот реаль¬
ный потенциал, который мог содержаться в этих практиках рабочих,
и особенно в Eigensinn в целом. Игнорируются также те аспекты дея¬
тельности, которые сложным образом связаны с «пассивностью» или
даже с «апатией» и «одобрением» со стороны рабочих. Но подойдем
к рассмотрению данного вопроса с другой стороны. Самоуправное
«дистанцирование» рабочих от требований начальства и от напря¬
жения производственного процесса без активной борьбы с ними,
конечно, одновременно могло означать индивидуалистическое, даже
враждебное пренебрежение к собственным товарищам по работе.
Однако в то же самое время посредством (взаимодействий и выра¬
жения себя на своих условиях рабочие могли дистанцироваться как
от ограничений, установленных собственно на заводе, так и от огра¬
ничений, испытываемых ими в повседневной борьбе за выживание до
и после работы. В результате все это способствовало развитию воз¬
можностей для индивидуального или коллективного действия. Здесь
вновь Eigensinn проявляется в своем естественном двояком обличье
[частного, индивидуального и коллективного, общественного], озна¬
чая и выражая особенности политики рабочих, а именно борьбу за то,
чтобы «быть самим по себе» и «быть с другими».
На основе этого беглого взгляда на Eigensinn могут быть развиты
два очень ясных суждения. Оба они связаны с политическими компо¬
нентами повседневной жизни, по выражению К. Маркса, «непосред¬
ственных производителей».
1. Рабочие не преследовали свои интересы, используя строго «ин¬
струментальный» способ. То есть они не действовали «политически»
в смысле борьбы непосредственно за изменение способа производ¬
ства29. Подобные «идеализации» вытекают из не соответствующей
действительности, одномерной модели политики и не могут охватить
неоднозначностей, переплетений и противоречий интересов, связан¬
но политической борьбе во времена «полуабсолютистского псевдоконститу¬
ционализма» кайзеровского рейха см. работу: Wehler H.-U. Das deutscbe
Kaiserreich, 1871— 1918. 2. Aufl. Gottingen, 1975. S. 63.
100
них с Eigensinn. Одним словом, основное, что эти идеальные полити¬
ческие модели упускают из виду, — именно «образ жизни» тех, кого
они рассматривают.
2. По крайней мере в наиболее индустриально развитых капи¬
талистических обществах можно увидеть дивергентные, возможно,
разъединенные и даже противоречивые по отношению друг к другу
политические арены — «общественную» и «частную». Однако «по¬
литизация частной жизни», выраженная взаимосвязанными утверж¬
дениями интересов, потребностей и Eigensinn, в личных отношениях
истолковывается неправильно, если эта политизация рассматрива¬
ется как «приватизация политики». «Повседневная» политика того
времени не обнаруживает тенденции к деполитизации. Напротив,
она выявляет различные формы перераспределения материальных и
эмоциональных ресурсов, а также времени (жизни) и возможностей
(жизненных). Такие формы перераспределения полностью реляти¬
визировали арену формальной политики. Говоря другими словами, в
перспективе «своевольная» политика так называемого доминирова¬
ния закладывает основу государственно ориентированной политики.
Позвольте мне поочередно развить эти утверждения.
Вначале относительно первого их них. Рабочие в контексте их
повседневной политики с трудом находили различия между общест¬
венными обязанностями и Eigensinn, между материальными инте¬
ресами и индивидуальными потребностями. И при этом обществен¬
ные обязанности и самоутверждение также не попадают в аккуратно
выделенные аналитические ячейки, используемые учеными. Важно
прежде всего не смешивать преследование работником своих инте¬
ресов с тем целеустремленным, «инструментальным» поведением и
отношениями, которые обычно подчеркиваются историками и про¬
чими. Например, рабочие, которые стремились достигнуть опреде¬
ленного идеала «респектабельности», не должны (как это обычно
делалось) обязательно интерпретироваться как пленники некоего
бледного отражения мелкобуржуазных устремлений или жертвы не¬
кой искаженной формы классового сознания. Респектабельность
предлагала рабочим свой собственный стандарт, основанный на со¬
вершенно определенном опыте. Этот стандарт поддерживал их уси¬
лия заработать на жизнь30, но никогда не отрывался от повседнев¬
30 Даже «рабочая аристократия» вынуждена была полагаться на дополни¬
тельный доход, чтобы прокормить свои семьи. Статистика по Хемницу указыва¬
ет, что в 1900 г. 58,8 % «квалифицированных рабочих-металлистов» не могли
прокормить свои семьи, состоящие из двух взрослых и трех детей (данные для
101
ной неуверенности и незащищенности рабочих, как и от их надежд
на лучшее будущее. В связи с этим различные попытки выживания
формально незаконными способами (незаконное присвоение продук¬
тов питания, угля или дров) не воспринимались рабочими как некое
нарушение норм респектабельности* 25 * * * * * 31. Во всех случаях успеху —
то есть выживанию, изменению к лучшему своего положения в ма¬
териальной и социальной сфере — способствовало не безвольное
подчинение, а та особая демонстративная гордость трудящегося че¬
ловека, которая проявлялась в процессе выстраивания взаимоот¬
ношений с соседями и с товарищами по работе, но также — в ходе
конфронтации с теми [заводскими начальниками], кого Маркс назы¬
вал «облеченными полномочиями и не облеченными полномочиями
чиновниками» цехов. Именно гордость скрывалась за отстаиванием
строительных рабочих и для рабочих текстильной промышленности были [еще
худшими] — 81,6 %). Не только домашний неоплачиваемый труд, но также и
работа по найму женщин и как можно более ранний детский труд оставались
основными экономическими факторами поддержки семьи. См.: Rosenbaum Н.
Formen der Familie. S. 399. Необходимо упомянуть, однако, что большинство ра¬
бочих старалось заработать немного дополнительных денег, продавая самодель¬
ные изделия (например, игрушки), делая ремонт (например, одежды или коля¬
сок) или работая поденно (как официанты, сторожа или тому подобное). И каж¬
дый пытался работать сверхурочно. См. об этом: Gohre Р. Drei Monate
Fabrikarbeiter und Handwerksbursche. S. 15. Натуральное хозяйство и близкое к
нему садоводство также вносили существенный вклад в повседневный рацион
семей рабочего класса Германии. Даже в 1930-х гг. «вечернее» [после основной
работы] занятие сельским хозяйством служило подспорьем более чем 60 % семей
немецкого промышленного пролетариата, которые жили в маленьких городах
или деревнях. Это ни в коем случае не было исключительно сельским явлением:
и в больших городах мужья выращивали картофель, фасоль и горох на маленьких
участках, жены (главным образом) держали свиней, коз и кроликов; в 1939 г.
25 % городских семей пользовались продуктами собственного сада или участка.
См.: Mooser J. Familienarbeit und Arbeiterfamilie // Arbeiterkultur / hg. W. Rup¬
pert. Munchen (готовится к изданию). Повседневное выживание коренным об¬
разом зависело от заработной платы. Колоссальные и систематические измене¬
ния размеров зарплаты и, таким образом, существенное ограничение доходов
обсуждаются в моей статье «Cash, Coffee-Breaks, Horseplay». Имеется еще и
другая сторона проблемы: перспективы и реальность бедности в старости, вклю¬
чая влияние этого фактора на людей соответствующего возраста. См.: Reif Н.
Soziale Lage und Erfahrungen des alternden Fabrikarbeiters in der Schwerindustrie
des westlichen Ruhrgebiets wahrend der Hochindustrialisierung // Archiv fur
Sozialgeschichte. 1982. Jg. 22. S. 1-94.
31 To, что такое случалось, подтверждается постоянным хищением товаров с
причала в Гамбурге. См.: Gruttner М. Working-Class Crime and the Labour
Movement: Pilfering in the Hamburg Docks, 1888—1923 // The German Working
Class, 1888-1933/ed. R. J. Evans. P. 54-79.
102
рабочими различными способами права на «своеволие» (Eigensinn)
в их повседневной политике.
Эта повседневная политика никоим образом не замыкалась на
сопротивлении власти или на какой-либо определенной позиции
против тех или иных требований, ограничений или репрессий. Раз¬
личные формы своеволия были распространены в Германии повсе¬
местно: Eigensinn — настолько живучее, насколько и естественное,
не требующее усилий — снова и снова обнаруживало себя в по¬
вседневной жизни, в общении с коллегами, друзьями и родственни¬
ками. Наиболее часто оно проявлялось в добровольно возникавших
группах и сообществах людей по интересам: в спортивных кружках
(особенно гимнастических, футбольных и велосипедного спорта),
кружках пения, игры на скрипке и банджо, но также — в компани¬
ях «приятелей-выпивох» (у мужчин) и «сплетниц за чашкой кофе»
(Kaffee Klatsches) (у женщин).
В крупных немецких городах, таких, как Берлин и Гамбург, при¬
мерно к 1900 г. новые возможности индустрии досуга еще более
расширили круг «своевольных действий»32. Вошло в практику по¬
сещение гражданами и небольшими компаниями огромных «пивных
дворцов», парков отдыха и кинотеатров (Kintopp). Люди бродили по
только что появившимся универмагам («Hermann Teitz», «Karstadt»)
и вдоль ярко освещенных широких проспектов. Все эти места стали
доступными благодаря общественному транспорту, особенно трам¬
ваям или специальным железнодорожным системам сообщения
(S-Bahn — скоростная железная дорога, трамвайные сети в Берли¬
не, Гамбурге)33. Развлечения всегда давали человеку шанс отвлечься,
уединиться и быть самим собой. Угрозы, исходящие от власть имущих
и от их представителей — полицейских, контролеров или мастеров,
оказывались при этом где-то далеко и хотя бы на время могли быть
забыты.
Теперь относительно второго выдвинутого выше тезиса. Что ка¬
сается политизации частной жизни, то необходимо понимать, что
вмешательство «сверху» было неотъемлемой составляющей приват¬
ной жизни рабочих и их семей. Строгое требование соблюдения «по¬
рядка», как дома, так и вне его (на заводе, на улицах, в школах или в
32Muhlbert D. u. a. Arbeiterleben urn 1900. Berlin/GDR, 1983. S. 61 ff., 151
ff., 160 f.; Lange A. Das wilhelminische Berlin. 2. Aufl. Berlin/GDR, 1980. S. 78,
82 ff., 96.
33 Die Berliner S-Bahn / hg. AG Berliner S-Bahn. Berlin, 1982. S. 59 ff.,
191 ff.
103
конторах), являлось частью повседневной действительности34. Рабо¬
чие должны были осознавать наличие постоянных усилий со сторо¬
ны надзирателей, хозяев и мастеров по контролю над их действиями
и проявлениями, причем не только на работе. В небольших рабочих
поселках и в многоквартирных домах, находившихся в ведении круп¬
ных фирм, надзиратели постоянно следили за уровнем шума и за ре¬
гулярностью уборок; они даже контролировали чтение жильцами га¬
зет. В многоквартирных домах Круппа, по крайней мере в 1880-х гг.,
те, кто приносил домой социал-демократическую газету, наказыва¬
лись увольнением и немедленным выселением со служебной площа¬
ди. Кроме того, на заводе Круппа в Эссене и еще в одной крупной
кампании — на заводе «Гутехофнунгсхютте» в Оберхаузене — го¬
сударственных и местных (муниципальных) полицейских намеренно
селили непосредственно в заводских поселках35. Полицейские жили
среди рабочих, а их жилье частично оплачивалось фирмами. В ре¬
зультате население рабочих поселков сталкивалось с ежедневным
надзором и вмешательством в их жизнь со стороны полицейских. Яв¬
ляясь формально представителями только государственной власти,
они одновременно представляли и осуществляли как корпоративное
(со стороны фирмы), так и государственное доминирование.
Эти опыты физического насилия со стороны государственного и
полицейского контроля переплетались с замаскированной формой
принуждения «сверху», которое П. Бурдье назвал «нежным наси¬
лием» (violence douce). В данном случае недостаточно было ограни¬
чений, вызванных откровенно репрессивной государственной и кор¬
поративной политикой. Стратегии и практики контроля оказывались
связанными с легитимациями и действиями, которые якобы имели
целью улучшить условия жизни тех, на кого они распространялись, но
одновременно выполняли задачу управления привычками рабочих.
Местные власти Германии (а начиная с 1890-х гг. во все возрас¬
тающем объеме также и общегосударственные официальные лица и
административные инстанции) разрабатывали меры по улучшению
питания, условий проживания и образования немецкого промыш¬
34 Saul К. Staat, Industrie, Arbeiterbewegung im Kaiserreich. Dusseldorf, 1974.
По поводу 1880-х гг. см. также стихотворения, представленные в газету «Социал-
демократ» («DerSozialdemokrat»)/uiH публикации, но не опубликованные, в кн.:
Mahnruf einer deutschen Mutter / hg. H.-J. Steinberg. Bremen, 1983.
35 Cp.: Wohlfahrtseinrichtungen der Fried: Kruppschen GuBstahlfabrik zu Essen
zum Besten ihrer Arbeiter und Beamten. Essen, 1883. S. 24; письмо мэру
Оберхаузена Шварцу от 4 сентября 1869 г.: Historisches Archiv Gutehoffnungs-
hiitte/Oberhausen. № 20015/4. Fol. 8.
104
ленного пролетариата36. Эта политика позволила реализовывать про¬
граммы, которые обеспечивали питанием детей из малообеспечен¬
ных рабочих семей, способствовали лицензированию и поддержке
обществ взаимного кредита и строительных ассоциаций; особое вни¬
мание уделялось содействию рабочим в возделывании личных садо¬
вых участков. В то же самое время усилия государства по улучшению
условий жизни населения включали в себя и различные формы поли¬
цейского надзора37. Бродяги преследовались и арестовывались; «су¬
масшедшие» во все большем количестве помещались в специальные
заведения; обязательное образование предписывалось полицией, по
крайней мере в городах.
Речь идет не просто о комбинации жестоких и манипулятивных
средств, которыми доминирующие классы Германии навязывали
остальным необходимость повиновения. «Прогрессивные» реформы
не только отражали «буржуазный» характер социальных улучшений
или представляли собой квинтэссенцию буржуазных норм и стан¬
дартов. Очевидно, что навязанные «сверху» стандарты чистоты38 или
образования во многих случаях действительно соответствовали не¬
посредственным интересам и потребностям тех, кого принуждали им
следовать. Чистота и образование, в конце концов, могли открыть ре¬
альные перспективы лучшей жизни. Электричество на улицах и в до¬
мах, системы канализации в городах, диспансеризация молодежи —
все это облегчало бремя ежедневного воспроизводства; и никто не
должен был стыдиться пользоваться этими общественными благами.
Подобные усилия не могут быть просто отвергнуты как бледное от¬
ражение «господствующей [буржуазной] культуры».
Выразимся несколько иначе. Вмешательство «сверху» способ¬
ствовало структурированию и даже формированию ежедневных до¬
машних обязанностей и досуга рабочих и их семей. Но и в таком
случае жизнь внутри этих установленных рамок требовала гораздо
36 Имеется только одно всестороннее исследование (см. прим. 41) о «рефор¬
мах», выдвинутых и осуществляемых государством и местными властями. Однако
местные и региональные государственные архивы, например в Эссене и
Дюссельдорфе, содержат многочисленные документы такого рода, например о
развитии овощеводства или росте поголовья свиней.
37 См.: Funk A. Die staatliche Gewalt nach Innen: Habilitationsschrift. Free
University of Berlin / Dept, of Political Science, 1982 (впоследствии опубл.:
Frankfurt, 1985).
38 Об успехах здравоохранения и коммунального обслуживания, представлен¬
ных в количественных показателях уменьшающейся детской смертности, см.:
Spree R. Soziale Ungleichheit vor Krankheit und Tod. Gottingen, 1981.
105
большего, чем признание и копирование заданных «сверху» стан¬
дартов. Необходимость справляться с повседневными требова¬
ниями и трудностями — не говоря уже о неожиданных поворотах
судьбы — обуславливала возможность для дистанцирования, для
сопротивления или для того, чтобы обратить правительственное
вмешательство к собственной выгоде. Но самое главное: несмотря
на то что рабочие жили в условиях ограничений, установленных
другими людьми, они переформировывали и трансформировали
«под себя» эти условия; они заново создавали и приспосаблива¬
ли рабочее и нерабочее время. Подчиняясь порядку и требованиям
«сверху», но также и демонстрируя самостоятельность, своеволие
и упрямство как проявление Eigensinn, рабочие реально «делали
жизнь» — какой бы трудной она ни была — действительно сво¬
ею собственной. Кроме того, посредством отказов, развлечений и
своевольных действий они сообща прилагали усилия по стиранию
границ между частным и политическим.
Одним из примеров — и результатом — такого рода «дистанци¬
рования» было отдаление широких и разрозненных трудящихся масс
Германии от арены централизованной, организованной политики,
проводимой как доминирующими классами, так и оппозиционной
СПГ. После 1900 г. свидетельство такого обособления может быть
обнаружено в колебании числа членов и в упомянутой выше текучке
кадров партии и профсоюзов: только ограниченное количество пер¬
воначально принятых членов оставалось в составе рабочих организа¬
ций. Еще более впечатляющим доказательством этой тенденции слу¬
жила живучесть различных неорганизованных или самодеятельных,
спонтанно возникающих инициатив.
В их числе можно назвать движение, которое проявило себя в
январе 1906 г. в Гамбурге во время изначально руководимой СПГ
[но затем вышедшей из-под контроля] демонстрации за предостав¬
ление всеобщего избирательного права39. Или же протестные инци¬
денты в сентябре 1910 г. в берлинском районе Моабит, спровоци¬
рованные быстрым ростом цен на продовольствие40. В обоих случаях
буржуазные и социалистические газеты обвинили в организации
39 Evans R. J. Red Wednesday in Hamburg: Social Democrats, Police and
Lumpenproletariat in the Suffrage Disturbance of 17 January 1906// Social History.
1979. Vol. 4. P. 1-31.
40 Bleiber H. Die Moabiter Unruhen 1910 // Zeitschrift fiir Geschichtswissen-
schaft. 1955. H. 3. S. 173—211. См. также: Boll F. Massenbewegungen in
Niedersachsen. S. 134 ff.
106
этих событий «неорганизованных» лиц, главным образом времен¬
ных рабочих и безработных. «Неорганизованные группы», как по
команде, перешли от мирной демонстрации к грабежам и разбою,
игнорируя всякую, даже «революционную» дисциплину. Полити¬
ка своеволия, непредсказуемого бунта «неорганизованных» людей
была совершенно непонятна тем, кто считал себя их настоящими
политическими лидерами.
В то же самое время многие из будто бы массовых движений той
эпохи на самом деле не являлись таковыми, что подтверждало вывод
об отчуждении масс от формальных политических организаций. Так,
после 1890 г. различные независимые общественные организации,
появившиеся в Германии с целью поддержки правительственных
инициатив (особенно в ответ на колониальную политику и перевоору¬
жение немецкого военно-морского флота), были фактически в значи¬
тельной степени ограничены участием (мелкобуржуазных деятелей,
формирующих общественное мнение, и аналогичными группировка¬
ми41. Вызывает сомнение, что в них действительно участвовало боль¬
шое количество промышленных рабочих (или рабочих вообще).
Мы можем рассмотреть этот специфический момент в качестве
последующего шага. Отчуждение от политических арен не только
дистанцировало рабочих от формальных организаций в принципе, но
и явилось также неотъемлемой особенностью участия организован¬
ных рабочих в этих организациях. Чтобы понять, почему происходило
именно так, давайте вернемся к формальной политике рабочих — на
этот раз к формам социального взаимодействия внутри социалисти¬
ческих организаций.
Что касается организованных рабочих, то отчуждение их от по¬
литических арен отражало практики и ожидания «их» формальных
партийных лидеров. Это ясно давала понять иерархическая организа¬
ция внутрипартийных процессов и, более того, — их публичные про¬
явления. Когда СПГ начала мобилизацию своих сторонников, то их
демонстрации слишком быстро стали напоминать военные парады42.
41 Eley G. Reshaping the German Right. New Haven; London, 1980.
P. 118 ff.
42 См. амбициозное заявление в социал-демократической дюссельдорфской
«Народной газете» («Volkszeitung»), сделанное по поводу первомайского шествия
1903 г.: «Многие буржуа изумились, когда увидели оживленных красных,
марширующих, как отряд солдат»; цит. по: Nolan М. Social Democracy and Society.
P. 138. В отчете о первомайском параде в Золингене в 1903 г. описывается
эволюция пролетарского движения в «пролетарскую армию», которая стала
очевидной благодаря параду. См.: Friedemann Р. Feste und Feiem im rheinisch-
107
«Потребительская стоимость» маршей в шеренгах и равнения на
передний ряд, кажется, была подавлена «прибавочной стоимостью»
милитаристского структурирования и организации масс. Подобные
военизированные практики проникали как раз в представления пар¬
тийных функционеров альтернативных общественных организаций;
более того, они влияли на повседневные практики рядовых членов
партии. Существовала соответствующая милитаристская терминоло¬
гия: согласно письменной и устной риторике партийного истеблиш¬
мента, по улицам маршировали вперед «революционная армия» или
«батальоны революции»43.
Отчуждение [рядовых рабочих] от политических арен в еще более
открытой форме выражалось в публичных выступлениях. Оратор
(или ораторы) обращены) к толпе. Роль толпы — тихо слушать, не
вступать в спор с ними44. Если же после выступления действительно
предполагалось обсуждение, то и оратор, и аудитория с нетерпением
ожидали возникновения gemutliche (непринужденной), беззаботной,
порой даже «уютной» беседы. Такой вид [«беззубой»] дискуссии нра-
westfalischen Industriegebiet, 1890—1914 // Sozialgeschichte der Freizeit / hg.
G. Huck. Wuppertal, 1980. S. 167. См. также: EmigB. Die Veredelung der Arbeiter:
Sozialdemokratie als Kulturbewegung. Frankfurt; New York, 1890. S. 233. О шестви¬
ях на похоронах (которые совершенно очевидно требовали торжественного по¬
ведения) см.: Bernstein Е. Die Geschichte der Berliner Arbeiterbewegung. Bd. 4.
S. 354 ff.
43 См., напр., статью И. Дицгена: Dietzgen J. Dass derSozialist kein Monarchist
sein kann // Der Volksstaat. 1873. 13. Aug. Цит. no: Stephan C. Genossen, wir
diirfen uns nicht von der Geduld hinreiBen lassen! Frankfurt, 1977. S. 290 f.
Необходимо провести систематический контент-анализ выступлений В. Либ¬
кнехта или, что еще важнее, выступлений А. Бебеля, а также других лидеров и
ораторов. О Бебеле — многолетнем лидере СПГ см.: Bley Н. Bebel und die
Strategic der Kriegsverhutung, 1904-1913. Gottingen, 1975. S. 76 ff.
44 Кажется, это соответствовало действительности, по крайней мере для
значительного числа местных организаций, которые не были расположены в
городских центрах тяжелой индустрии. На примере Гёттингена см.: Saldern A. von.
Arbeiterkultur in sozialdernokratischer Provinz (1890—1914) // Arbeiterbewegung
und kulturelle Identitat / hg. P. E. Stiidemann, M. Rector. Frankfurt, 1983. S. 29 f.
Непосредственно после истечения срока действия антисоциалистических
репрессивных законов (1890 г.) дискуссии стали более пространными, особенно в
индустриальных центрах, таких, как Хемниц (Саксония). См. об этом: Gohre Р.
Drei Monate Fabrikarbeiter und Handwerksbursche. S. 90. To, что говорила по
поводу этих митингов одна из ведущих и наиболее энергичных ораторов Роза
Люксембург, а также сами ее выступления дают ясно понять, что там обычно не
происходило бурного обсуждения: люди просто любовались тем, как она
инициировала оживленные дебаты. См.: Luxemburg R. Gesammelte Briefe. Berlin/
GDR, 1982. Bd. 2. S. 27-36 (весна 1903 г.), 195 f. (октябрь 1905 г.).
108
tx oq
109
вился не только функционерам — реформаторам или чиновникам; он
нравился и одному из ведущих радикальных немецких интеллектуалов
и писателей того времени — Розе Люксембург. Как ни парадоксаль¬
но звучит, подобные дружелюбные и не напряженные беседы «по¬
сле мероприятия» еще раз подтверждали дистанцию между лидерами
(они же ораторы на митингах) и рядовыми членами рабочих органи¬
заций45. Конечно, прямое общение с лидерами было возможным, но в
целом руководство предпочитало ограничивать свое общение [с рядо¬
выми рабочими] неофициальными, не предназначенными для печати
разговорами.
В целом же митинги предлагали их участникам нечто отличное от
официальных формальных политических целей. Остается неясным,
действительно ли большая часть собравшейся аудитории принима¬
ла участие в формальных аспектах массовых митингов, в частности,
могли ли люди, находившиеся в задней части толпы, элементарно
слышать ораторов?46 Скорее всего, митинги [привлекали тем, что]
давали участникам возможность социальных контактов. Одновре¬
менно это было своего рода представление, зрелище, соревнование в
нападении и в защите (которое становилось особенно напряженным
в тех случаях, когда не социалистам или антисоциалистам разрешали
обратиться к толпе)47.
Аудитория митингов, как свидетельствуют фотографии того вре¬
мени, состояла в значительной степени из мужчин (см. рис. 2.1), для
которых чувство локтя товарища, возможно, было намного более
важным и значимым, чем понимание текста, произносимого отда¬
ленным от них (и дистанцированным) человеком на трибуне. Между
45 Этот раскол отражен в воспоминаниях «новичка» по тем временам, члена
партии с 1890-х гг. См.: Krille О. Unterdem Joch. Berlin/GDR, 1975. S. 94 ff. См.
также его стихотворение, посвященное предвыборному митингу, опубликован¬
ное в 1904 г. (Ibid. S. xxxi f.).
46 См.: Luxemburg R. Gesammelte Briefe. S. 27 ff., 175 f. (особенно о напряже¬
нии, которое, как подразумевалось, испытывает оратор, выступающий на трех
или четырех митингах за день).
47 См., например, процитированное стихотворение Крилле, посвященное
предвыборному митингу, датированное примерно 1900 г. См. также воспомина¬
ния Крилле о первом посещении социал-демократического митинга: Krille О.
Unter dem Joch. S. 94 ff. Важность коллективного пения обсуждается в ст.: Lidt-
ke V. L. Lieder der deutschen Arbeiterbewegung, 1864—1914 // Geschichte und
Gesellschaft. 1979. H. 5. S. 54—82. О католических организациях см. подробнее:
Osterroth N. Vom Beter zum Kampfer. Berlin; Bonn, 1980. S. 63 ff.; Kiefer R.
Sozialdemokratische Arbeiterbewegung in der Stadt Neuss vom Sozialistengesetz
bis zum Ersten Weltkrieg. Reinbek, 1982. S. 89 ff.
110
тем привлекательность митинга не отрицалась и женщинами. В своей
автобиографии Аделаида Попп — одна из первых и наиболее актив¬
ных женщин из числа немецких социал-демократов — неоднократно
вспоминает посещение митингов после 1870-х гг. Она описывает,
как женщины внимательно, даже истово, прислушивались к проис¬
ходящему, как тщательно следили за высказываниями ораторов, по¬
рою [от избытка чувств] даже сдерживая дыхание48.
Воспоминания Попп о митингах показывают, что она и ее подруги
социал-демократки были вовлечены в нечто гораздо большее, неже¬
ли исполнение формального партийного долга. Скорее, они прини¬
мали участие в доставлявшей им удовольствие демонстрации своих
убеждений и привязанностей. Похоже, и другие мужчины и женщи¬
ны, запечатленные на фотографиях тех лет, воспринимали митинги
как своего рода смесь декларации лояльности и воскресного выхода в
свет в надлежащей нарядной одежде49.
Помимо этих праздничных особенностей, митинги и собрания на
самом деле несли в себе еще больше смыслов. Не менее важной, в
частности, представлялась возможность продемонстрировать всем
свою компетентность и способности в одной из традиционных об¬
ластей образованных людей, а именно: в словесной риторике и в
ее соответствующем использовании. Николаус Остеррот, шахтер-
католик, который присоединился к СПГ на относительно позднем
этапе своей жизни, оставил очень подробный и яркий отчет о том,
каким образом рабочие стремились стать всеми уважаемыми ора¬
48 Popp A. Jugend einer Arbeiterin. Berlin, 1977. S. 74 ff. Одним из элементов
развлечения, предлагаемого митингами, были споры или диспуты с оппонентами,
о которых пишет в своих письмах Р. Люксембург (см. указанную работу А. Попп).
Скептицизм в отношении сколько-нибудь широко распространенного интереса к
лекциям по общим темам политической стратегии и к дебатам отчетливо
выражается, только когда речь идет о женском образовании в партии и
организуемом партией, по крайней мере в Берлине после 1910—1911 гг. См. об
этом: Quataert J. Н. Reluctant Feminists in German Social Democracy, 1885—
1917. Princeton, 1979. P. 198 ff.
49 Korff G. Volkskultur und Arbeiterkultur. Oberlegungen am Beispiel der sozia-
listischen Maifesttradition // Geschichte und Gesellschaft. 1979. H. 5. S. 83—102;
Borsdorf U. Hans Bdckler. S. 55 ff. (о праздновании Первого Мая в Фюрте,
Бавария, в 1901 г.). О внутризаводских проблемах см.: Rupieper H.-J. Arbeiter
und Angestellte im Zeitalter der Industrialisierung: Eine sozialgeschichtliche Studie
am Beispiel der MAN, 1837—1914. Frankfurt, 1982. S. 200 f. О собраниях в память
о восстании в Берлине 18 марта 1848 г. и Парижской Коммуне 1871 г. см.:
Bouvier В. W. Franzdsische Revolution und deutsche Arbeiterbewegung. Bonn,
1982. S. 377 f.
Ill
торами50. Как отмечал Остеррот, для того чтобы иметь успех, было
не особенно важно предложить последовательную цепь аргументов,
касающихся существа вопроса. Намного большее значение имела
способность произвести впечатление на слушателей. Толпа восхи¬
щалась не тем, кто умел убедительно высказать свое мнение, а тем,
кто мог преодолеть свой страх — покраснение ушей, пот под воро¬
том — и выступить. Сам Остеррот потерпел катастрофическую не¬
удачу в своей первой попытке выступления, но все равно заслужил
теплые аплодисменты хотя бы за то, что попытался. В результате он
выступил снова.
Партийные функционеры хорошо понимали важность для рядового
члена партии личных впечатлений [сопричастности], если не личных
контактов с известными людьми из числа партийного истеблишмента.
Именно это в значительной степени определяло достижения органи¬
зации. Успешное обучение ораторов всегда было решающим шагом в
продвижении рядовых членов партии по лестнице партийной иерар¬
хии. Партия публиковала брошюры-пособия с советами для начина¬
ющих ораторов. В 1908 г. Эдуард Давид — в те годы один из самых
видных социал-демократов Германии — подготовил к печати такое
руководство объемом более 100 страниц51. По крайней мере четверть
этой книги содержала очень подробные рекомендации, как преодолеть
Lampenfieber(волнение перед выходом на сцену) и избежать впечатле¬
ния, будто вообще потерял нить выступления; как заставить аудиторию
почувствовать, что оратор — крутой парень, которого не волнуют ни
враждебно настроенные люди в аудитории, ни какие-либо технические
проблемы на сцене или в зале.
Ораторы, в свою очередь, ожидали дисциплинированности от
аудитории. Безусловно, бросающаяся в глаза дисциплина (на митин¬
гах и демонстрациях, а также в низовой партийной жизни), возможно,
могла показаться странной для людей, которые привыкли находиться
в среде поденщиков и разнорабочих-эмигрантов. Большинство этих
рабочих имели опыт совсем других форм социального взаимодей¬
50 Osterroth N. Vom Beter zum Kampfer. S. 72 ff. В общей форме этот подход
описан в ст.: Briiggemeier F. Soziale Vagabondange oder revolutionarer Heros //
Lebenserfahrung und kollektives Gedachtnis/ hg. L. Niethammer. Frankfurt, 1980.
S. 193-213.
51 David E. Referenten-Fuhrer. Berlin, 1907. S. 85 ff. Лекции и беседы
предполагали непосредственный контакт лицом к лицу. Важность последнего
подчеркивается в анализе методов привлечения в свои ряды новых членов у
социал-демократов во времена имперского рейха. См. об этом.: Loreck J. Wie
man friiher Sozialdemokrat wurde. Bonn; Bad Godesberg, 1977. S. 197 f., 229 f.
112
ствия и общения внутри своей социальной группы. Однако ремес¬
ленники или квалифицированные рабочие, особенно представители
немецкого пролетариата во втором поколении [т.е. кадровые рабо¬
чие. — Прим, ред.], высоко ценили любое наглядное проявление
дисциплины. Эти проявления варьировались от самого досконально¬
го следования правилам местной библиотеки до появления трезвыми
и хорошо одетыми на митингах или соблюдения военного порядка на
больших демонстрациях52.
Отчасти такое поведение навевало старые воспоминания: вести
себя хорошо, соблюдать тишину и подчиняться указаниям — все
это были фундаментальные принципы воспитания детей в респекта¬
бельных семьях немецкого рабочего класса. В своих автобиографиях
рабочие обычно отмечали, что, когда они были маленькими, их учи¬
ли соблюдать тишину, например, когда им приходилось участвовать
в Konfirmandenunterricht (занятиях по подготовке к конфирмации) в
лютеранской церкви или в подготовке к обряду причастия в католиче¬
ской. В данном контексте [дисциплинирования] неоднократно упоми¬
налось и о практике сурового наказания непослушных детей в школах.
Точно так же жестокая дисциплина, установленная во время несения
воинской повинности, описывается в автобиографиях как абсолютно
необходимое унижение, которое из безусых солдат «делает настоящих
мужчин». Учитывая подобный опыт, все политические организации
полагались на личную историю усвоенных рабочими норм хорошего
поведения на публике, а также соблюдения строгой дисциплины по
отношению к «представителям» (что обычно означало — к предста¬
вителям руководства, к вышестоящим партийным инстанциям).
Общий опыт порицания [с детства] за плохое поведение и ненад¬
лежащую дисциплину на глазах у других людей во многом помогает
прояснить и суть партийной дисциплины. Однако этим же [давящим
фактором дисциплинирования] можно объяснить и, на первый взгляд,
очевидный парадокс — то, в какой степени молодых людей, многие
из которых были сыновьями уважаемых членов СПГ, привлекали
«ниши» именно с отсутствием жесткой внутренней дисциплины (где
они, например, занимались самообороной), которые были встроены
во вполне упорядоченные во всем остальном организации.
52 Saldern A. von. Arbeiterkultur in sozialdemokratischer Provinz. S. 27; Belli J.
Die rote Feldpost unterm Sozialistengesetz. Berlin; Bonn, 1978. S. 67; Gohre P.
Drei Monate Fabrikarbeiter und Handwerksbursche. S. 89. Этот приветствуемый
(и провозглашенный) стандарт предлагался в кн.: Hillmann С. Die Organisation
derMassen. Leipzig, 1875. S. 48, 51.
113
Партии, союзы взаимопомощи и профсоюзы в это время по¬
стоянно сталкивались как с физическими, так и с вербальными
нападениями противников и конкурентов. По большей части СПГ,
но также и партия «Центр» (и аффилированные с ними союзы)
яростно осуждались и подвергались нападкам со стороны правя¬
щих классов и государственных органов Германии. Репрессии го¬
сударства и распространенная враждебность «добропорядочных
граждан» в большинстве случаев ограничивали прямые ответные
действия против полиции или препятствовали им. Это, однако, не
относилось к конкурирующим политическим группам. Например,
в западных провинциях Пруссии члены католических организа¬
ций нападали на «вторгшихся» к ним социал-демократов: гос¬
подствующей группе надлежало показать и доказать, «кто в доме
хозяин»53. В [традиционно более «левых»] Саксонии или Гамбур¬
ге социал-демократы точно так же защищали свои «права стар¬
шего» и готовы были проучить «прибывших на чужую террито¬
рию» политических оппонентов. В любом случае для молодежи
эти взаимные нападения превратились в узаконенную возмож¬
ность драться с бандами противников из другого квартала или из
соседней деревни.
Таким образом, [широкая палитра проявлений] Eigensinn могла
практиковаться и испытываться как путем насаждения дисципли¬
ны или усвоения «респектабельного» поведения, так и в непосред¬
ственных физических схватках с противниками и конкурентами.
Более того, очень может быть, что эти весьма разные способы по¬
ведения не воспринимались в то время людьми как антагонистиче¬
ские или взаимоисключающие. Так или иначе, но самостоятельное и
независимое, своенравное поведение (Eigensinn), по крайней мере
в его мужской версии, активно утверждалось и находило свое во¬
площение на практике. Одновременно взрослые [рабочие] получа¬
ли возможность заново представить и даже «возродить наяву» свою
юность в те моменты, когда они являлись свидетелями проявлений
Eigensinn со стороны собственных (или чужих) детей. Все это про¬
исходило в условиях, когда детям постоянно напоминали о заметной
каждому дисциплине их отцов — той дисциплине, которой они сами
однажды должны будут подчиниться.
53 Dahlem F. Jugendjahre: vom katholischen Arbeiterjungen zum proletarischen
Revolutionar. Berlin/DDR, 1982. S. 133 ff. Другой отчет (от В. Раймеса) см. в кн.:
Arbeiterjugend im Rheinland: Erinnerungen von W. Reimes und Peter Trimborn /
hg. G. Bers. Wentorf, 1978.
114
Проявления Eigensinn в то время проникли, хотя и в различной
степени, в организации социалистической направленности, якобы
представлявшие [политические] интересы рабочих. При этом другие
организации сохраняли различные «партикуляристические» [т. е.
особенные, характерные только для них. — Прим, ред.] формы про¬
явления своеволия. Привязанными к этим «партикуляристическим»,
по своему характеру сравнительно «непритязательным» потребно¬
стям и интересам были, в частности, различные объединения граж¬
дан для оказания взаимной поддержки и помощи. Целью этих добро¬
вольных объединений трудящихся являлось развитие собственных,
независимых сетей снабжения, отделившихся от постоянно расши¬
ряющегося общего потребительского рынка в городе и в сельской
местности. Люди прилагали усилия к тому, чтобы достичь контроля,
основанного на своеволии и самостоятельности, над теми сегментами
рынка, которые как будто оказывали самое непосредственное влия¬
ние на их повседневное воспроизводство. Вскоре после 1900 г. десят¬
ки тысяч людей [в рамках этого движения] регулярно участвовали в
работе «своих» магазинов потребительской кооперации. Центрами
подобных кооперативов становились крупные города. В Гамбурге, к
примеру, к 1913 г. 73 тыс. чел. стали членами кооперативной сети под
названием «Konsum» (интересно, что в том же самом году профсою¬
зы Гамбурга зарегистрировали 143 тыс. членов54). Организованные
трудящимися потребительские кооперативы возникли также в не¬
больших городах Германии и в сельской местности. В так называемых
смешанных областях [с развитыми промышленностью и сельским хо¬
зяйством. — Прим, ред.], таких, как Баден и Вюртемберг, работники
тоже в массовом порядке вступали в кооперативы.
Здесь важно отметить, что многие из этих местных союзов и клу¬
бов не были организованы «сверху» или извне. Инициатива по их
созданию исходила от местных жителей, которые сами и становились
54 О Гамбурге см.: Boge V. «Werkzeug des Umsturzes» oder Instrumente re-
formorientierter Arbeiterpolitik? Die Griindung der Volksfursorge in Hamburg,
1912—14 // Arbeiter in Hamburg / hg. A. Herzig u. a. Hamburg, 1983. S. 387—
404. О г. Ремшейд и сформированной там культуре рабочего класса см.: Lucas Е.
Zwei Formen von Radikalismus in der Deutschen Arbeiterbewegung. S. 63. В новых
поселениях в Дуйсбурге-Гамборне (где проживали рабочие, завезенные с
аграрного востока Германии) местные торговцы могли успешно блокировать
любые такие попытки. См.: Lucas Е. Zwei Formen von Radikalismus in der
Deutschen Arbeiterbewegung. О поддержке ежедневного выживания в
католическом окружении см.: Kiefer R. Sozialdemokratische Arbeiterbewegung in
der Stadt Neuss vom Sozialistengesetz bis zum Ersten Weltkrieg. S. 90 f.
115
их членами. Совершенно независимо основывались спортивные клу¬
бы, ссудо-сберегательные объединения и закупочные кооперативы
(прозванные «картофельными клубами»)55. Во всех случаях члены
этих объединений ясно выражали и защищали свою потребность
дистанцироваться от требований других людей, и в ходе организации
процесса собственного выживания они упрямо преследовали «свое¬
вольный (eigensinnig) интерес».
Более того, эти расширенные сети общения и взаимной помощи
[т.е. объединения трудящихся. — Прим, ред.] не исключали индиви¬
дуализированных форм повседневной репродукции и отдыха. Напри¬
мер, в промышленных поселках около Дуйсбурга, что на Руре, рабо¬
чие содержали и даже разводили собственные плодоносящие сады56.
Отчасти эти усилия стимулировались местной администрацией и го¬
сударственными чиновниками, которые предложили дешевую землю
и рекомендации относительно того, как продуктивно заниматься сель¬
ским хозяйством [в свободное от основной работы время]. Рабочие,
впрочем, воспользовались этим вмешательством государства в своих
собственных целях, для своего личного пользования, для получения
прибыли — и удовольствия.
В целом, как и в клубах досуга, упомянутых ранее, реальные зада¬
чи потребительских объединений включали нечто гораздо большее,
чем декларируемые ими цели. Прежде всего их члены постоянно ре¬
конструировали, испытывали на себе, так сказать, «оборотную сто¬
рону» данных организаций и одновременно притягивались ею. Если
выразиться несколько иначе, члены добровольных объединений тру¬
дящихся «переназначали», по крайней мере до некоторой степени,
организационную структуру. Именно в этих повседневных практиках
и благодаря им люди активно осуществляли свое право на формы
проявления Eigensinn.
Таким образом, можно различить две довольно независимые друг
от друга сферы, в которых действовали практики пролетарского
Eigensinn. Первая такая область была непосредственно и сложным
способом связана с социальными отношениями на производстве, а
55 Рабочие, нанятые компанией Круппа, учредили несколько таких союзов
главным образом для того, чтобы сэкономить деньги, получая каждую осень
скидки от фермеров и крестьян, выращивающих картофель. См.: Historisches
Archiv Krupp. WA 41/74-364. Passim (о клубах, основанных в 1887, 1889 и
1890 гг.).
56 Lucas Е. Zwei Formen von Radikalismus in der Deutschen Arbeiterbewegung.
S. 69 ff.
116
также с социальным положением среди соседей. Вторая сфера при¬
ложения Eigensinn развивалась с «оборотной стороны» формаль¬
ных организаций трудящихся. Те, кто вступал в них и затем оставал¬
ся в их составе, демонстрировали и практиковали свое собственное
Eigensinn57.
Если мы хотим избежать простого морализаторства, то не¬
обходимо — и, по сути, неизбежно — различать разнообразные
политические арены, о которых мы уже говорили. В индустриаль¬
ных капиталистических обществах различие между частной поли¬
тикой и политикой Eigensinn, с одной стороны, и государственно-
централизованной или «официальной» политикой, с другой, никоим
образом не устарело, в частности для исследовательских целей.
Конечно, мы должны отдавать себе отчет в том, что, устанавливая
такое различие, придаем особое значение предполагаемой функции
различных форм политики, а не восприятию этого различия сами¬
ми современниками. И все же разделение политических арен было
функциональным и имело целью защитить существующие позиции
и структуры доминирования. Данный вывод применим не только к
доминирующим структурам и к их изменяющимся «альянсам»58, но
также и к лидерам оппозиционных организаций, таких, как СПГ об¬
разца 1914 года.
Рассматривая функции разделения арен и понимая те цели,
которые доминирующие группы, включая лидеров рабочих, пре¬
следовали в этом разделении, мы сможем более ясно понять су¬
ществующие формы гегемонии. Под термином «гегемония» я
подразумеваю процесс проникновения в общество неявно выра¬
женных культурных и идеологических паттернов, которые фор¬
мируют у подвластных [т. е. у рядовых работников] впечатление,
что их зависимость от них является необходимой и бесповорот¬
57 В более широком смысле такая интерпретация Eigensinn может подвергнуть
сомнению представление X. Баузингера о «зигзагообразной» лояльности,
используемое для описания одновременной лояльности к пролетарской партии и
к националистическому имперскому рейху. В действительности ббльшая часть
немецкого рабочего класса, возможно, имела очень ограниченное чувство
«лояльности» к ним ко всем, ввиду отсутствия у нее интереса к любым видам
«формальной» государственно-центрированной политики. См.: Baiisinger Н.
Verburgerlichung — Folgen eines Interpretaments // Kultureller Wandel im 19.
Jahrhundert / hg. G. Wiegelmann. Gottingen, 1973. S. 24—49.
58 Cm.: Abraham D. Corporatist Compromise and the Re-Emergence of the Labor/
Capital Conflict in Weimar Germany // Political Power and Social Theory. 1981.
Vol. 2. P. 59—109 (включен анализ примеров из истории кайзеровского рейха).
117
ной59. Например, буржуазное «классическое» образование в том
виде, каким его копировало рабочее движение в своих образова¬
тельных целях, содержало многообразные черты соглашательства
с доминирующей [буржуазной] культурой. Скрытно [и при помо¬
щи соответствующих паттернов] эти образовательные программы
укрепляли буржуазные и патриархальные структуры60. И хотя они
были продиктованы гуманитарными мотивами, эти мотивы ни в
коей мере не посягали на реальную практику: преподаватели вели
себя грубо, и, по-видимому, им нравилось обращаться со своими
учениками в авторитарной манере. Или возьмем другой пример,
еще более приближенный к жизни наемных рабочих: требуя для
себя лишь «справедливую» заработную плату, рабочие отказы¬
вались обсуждать легитимность самой структуры наемного труда
при капитализме.
Но это — только одна сторона медали. Демонстративное безмол¬
вие пролетарских масс в государственной и организованной [партии,
профсоюзы. — Прим, ред.] политике зачастую соседствовало с их
интенсивной политической чувствительностью и даже воинственно¬
стью, более того — с активным проявлением «своенравного упрям¬
ства» (Eigensinn) на заводе или в конторе, в многоквартирном жилом
доме или на улице. Это — факт, который неминуемо будет проиг¬
норирован, если мы просто рассматриваем гегемонистские функции
официальных учреждений и организаций. А подобные артикуляции со
стороны зависимых и подвластных отражали способы, посредством
которых граждане связывали воедино политику, частную жизнь и
Eigensinn.
При более тщательном рассмотрении становится очевидным не
разделение различных арен, а существование непрерывной син¬
59 Один пример — постоянно увеличивающееся количество открыто
антиеврейских и антисемитских шуток в популярных социал-демократических
изданиях, особенно в «Варе Якоб», примерно после 1890 г. См. об этом:
Leuschen-Seppel R. Sozialdemokratie und Antisemitismus im Kaiserreich. Bonn,
1978. S. 242 ff., 259 ff.
60 Об «откровенно антифеминистских» воззрениях (и действиях) мужской
части рабочего класса см.: Quataert J. Н. Reluctant Feminists in German Social
Democracy. P. 153 ff.; о дополнительных аспектах идеологических дебатов и
открытом организационном конфликте между мужчинами и женщинами в СПГ
после 1908 г. см.: Richebacher S. Uns fehlt nur eine Kleinigkeit. Frankfurt, 1982.
Для большинства женщин «политика» была и оставалась ограниченной
парламентской политикой и долгосрочным планированием будущего общества.
См. лекцию функционера профсоюза текстильных рабочих (женского): Нор-
ре М. Zur Arbeiterinnen-Frage. Berlin, 1910. S. 13 f.
118
хронности частных «маленьких радостей» в повседневной практике.
В данном случае задействовалось альтернативное представление о
том, какой должна быть собственная жизнь и жизнь всего челове¬
чества. Другими словами, тот факт, что рабочие игнорировали арену
государственной и партийной политики, не означал, что они не име¬
ли никакого понятия об альтернативной политической и социальной
организации. Он означал лишь то, что такие понятия оставались в их
понимании близкими к собственно «частной» и «своевольной» по¬
литике.
Показательные примеры такого альтернативного представления
содержатся в ответах более 5 тыс. немецких шахтеров, а также рабо¬
чих текстильной промышленности и металлистов на анкетный опрос,
проведенный в 1910 г. богословом и социальным реформатором
Адольфом Левенштайном. В одном из вопросов Левенштайн просил
рабочих обрисовать их надежды и пожелания на будущее. Многие
[рядовые пролетарии] выражали пожелание «есть столько, сколько
захочу», обзавестись микроскопом, но в то же самое время — уви¬
деть «искру благочестия» или, по крайней мере, добиться предотвра¬
щения войны во всем мире61.
«Организованные» рабочие описывали свою Утопию иначе: го¬
раздо больше, чем другие, они были склонны говорить о качестве бу¬
дущей политики и об отличительных чертах «государства будущего»
(Zukunftsstaat) — термин, который занимал видное место в выступ¬
лениях и в трудах партийных лидеров тех лет62. Многие рядовые чле¬
ны [социал-демократической] партии тоже разделяли интерес к это¬
му вопросу. Например, в 1893 г. более 700 тыс. экз. сборника речей
А. Бебеля о Zukunftsstaat были напечатаны и разошлись в течение
нескольких месяцев. В последующие годы брошюры подобного со¬
держания время от времени снова издавались и, по крайней мере судя
поданным о тираже, хорошо расходились среди достаточно большого
количества членов партии и профсоюзов. В любом случае исчезнове¬
ние государства было самой заметной особенностью прогнозов, кото¬
рые давали «организованные» немецкие рабочие по поводу общества
будущего63.
61 Levenstein A. Die Arbeiterfrage. Munchen, 1912.
62 Calkins V. R. The Uses of Utopianism: The Millenarian Dream in Central
European Social Democracy before 1914 // Central European History. 1982.
Vol. 15. P. 134 ff.
63 Boll F. Massenbewegungen in Niedersachsen. S. 151 — 187. Cp.: Boll F.
Frieden ohne Revolution? Bonn, 1980. S. 100-119.
119
Учитывая те практики, которые «организованные» социал-
демократы и члены профсоюзов имели склонность использовать в
общении с полицией и судами, не удивительно, что там они придер¬
живались более консервативных политических взглядов. Разговоры
о государстве будущего среди организованных рабочих, конечно,
вызывали разнообразные воспоминания о неприятных, если не жес¬
токих методах обращения полиции или военных патрулей с ними во
время первомайских парадов, похорон [товарищей по борьбе], поли¬
тических демонстраций и забастовок64. В этом смысле они объединя¬
ли частный опыт с общественной политикой. Тем не менее остается
открытым вопрос: придерживались ли «организованные» рабочие
одновременно тех же самых убеждений, которые были отражены
в материалах анкетного опроса Левенштайна, объединяя формы
Eigensinn, частную жизнь и политику и таким путем стремясь к созда¬
нию «собственного пространства»?
Публичные выступления профсоюзных функционеров, конечно,
никоим образом не наводили на мысль о каком-либо скрытом желании
полного изменения частного и политического. Наоборот, они свиде¬
тельствовали о доминирующем в их среде наборе ценностей, причем
ценностей, в большинстве своем характерных для «буржуазного»
общества. Однако ценности и стремления рядовых членов проф¬
союзов — все те способы, которыми рядовые члены профсоюза, воз¬
можно, объединяли для себя публичную политику, частную политику
и Eigensinn, — все еще предстоит изучить.
Две модели Eigensinn как модели самоутверждения возникли в
Германии в канун Первой мировой войны. В цехах и в рабочих квар¬
талах «пребывание сам по себе и пребывание с другими» стало по¬
вседневной практикой, которая давала работнику удовлетворение,
а также и чувство индивидуальной и коллективной идентичности.
Тем самым рабочие провели негласную границу — или, по крайней
мере, утвердили за собой право на собственное пространство и время
[в местах своего труда и проживания].
Параллельно «организованные» рабочие развили особую модель
Eigensinn именно благодаря повседневной практике организован¬
ного коллективизма. Эта последняя форма Eigensinn, казалось, со¬
знательно противоречила, по крайней мере в некотором отношении,
тому, что «организованные» рабочие рассматривали как дерзость
или простодушие «неорганизованных». Однако и «организован-
64 Deutschland-Berichte der Sozialdemokratischen Partei Deutschlands
(SOPADE), 1934-1940. 7 Bde. Frankfurt, 1980.
120
Рис. 2.2. Заседание Комитета профсоюзов Берлина
Bernstein Е. Geschichte der Berliner Arbeiterbewegung. Berlin, 1910. Bd. 3
121
ные», и «неорганизованные» пролетарии сходились в том, что пы¬
тались отделить свои действия от коммерческих форм потребления
и воспроизводства: они скрывали свои способы ежедневного рас¬
пределения продовольствия и удовольствий на досуге от остального
мира. В то же самое время политика Eigensinn, подобно проявлени¬
ям своеволия «организованными» рабочими в своих организациях,
оставалась отделенной от арены «официальной» или сконцентри¬
рованной вокруг государства политики.
В августе 1914 г. призывы доминирующих клик и классов в под¬
держку войны немедленно затронули всю Германию. Те, кто проводил
политику Eigensinn в пределах или вне официальных организаций, не
уловили перемен, вытекающих из новых обстоятельств. Дело в том,
что с началом войны влияние официальной политики больше не могло
быть скрыто или замаскировано; скорее, политика стала ощущаться
более непосредственно и более жестоко, чем когда-либо прежде, так
как сыновей, мужей и отцов посылали на бойню. Реальная социаль¬
ная и человеческая цена доминирования других над тобой проявилась
в ранее невиданных масштабах, по мере того как на немецких улицах
стали появляться ковыляющие раненые, а списки погибших на войне
все удлинялись.
Однако [и в этих условиях] огромное большинство пролетариев
придерживалось мнения, что все еще возможно дистанцироваться
от официальной политики, даже когда они сами сотрудничали с госу¬
дарственными учреждениями на повседневной основе. Уход на вой¬
ну сам по себе, казалось, не отменял принципиального отсутствия
интереса к делам правительства и не препятствовал стремлению к
удовлетворению личных потребностей и интересов. Ситуация от¬
личалась только для рабочих, связанных с сетью социалистических
организаций, многие из которых разделяли убеждение, что начало
войны дает им исключительный шанс доказать серьезность их по¬
литических усилий.
В целом политика Eigensinn применительно к деятельности как
«неорганизованных», так и «организованных» рабочих, которая
основывалась на специфических [«автономных»] практиках «пребы¬
вания сам по себе», в моменты острого кризиса могла вести в различ¬
ных, неоднозначных направлениях. В своих самых обычных формах
Eigensinn не посягало на арену «большой», официальной политики.
Очевидно, что в августе 1914 г. — и весной 1933 г., когда фашисты
захватили власть в Германии, — государственные чиновники и вы¬
сокопоставленные партийные функционеры смело смогли рассчиты¬
вать на это отчуждение и дистанцирование. В обоих случаях может
122
показаться, будто политика Eigensinn привела к тому, что рабочие
на все «махнули рукой». И все же Eigensinn несло в себе определен¬
ную двойственность. Так, в силу того, что это были акции подлинного
своеволия людей в социалистических организациях, они способство¬
вали возникновению антивоенного сопротивления 1917—1918 гг. и
последующим революционным событиям в Германии. И — следует
добавить — помогли некоторым организованным рабочим пережить
фашистский террор.
Приложение: О превратностях
рабочей жизни (вторая половина XIX — начало XX в.)65
Количественные данные, охватывающие длительные периоды вре¬
мени, а также качественные исследования, которые посвящены ра¬
бочим германской машиностроительной промышленности, в особен¬
ности токарям, подчеркивают относительную гомогенность опыта
этой группы рабочих и её повседневной жизни. Предполагается так¬
же, что имело место в целом устойчивое повышение уровня жизни
работников и вообще социально-экономический прогресс в сторону
их более «пристойной» повседневной жизни. Этим предположением
также косвенно укрепляется концепция рабочей аристократии.
Важно иметь в виду, что рабочие машиностроительной отрасли
Германии были не просто консервативными реформистами. Они —
или, точнее, их профсоюзные представители — не стремились к
крупным забастовкам и не принимали активного участия в предвоен¬
ных дискуссиях о «массовой стачке», организованных профсоюзным
движением. Но, с другой стороны, они не становились и «изменника¬
ми» рабочего дела в периоды стачек до 1914 г. и массового движения
1917—1919 гг. Токари, по крайней мере в Берлине, являлись ини¬
циаторами внезаводских [уличных] действий, направленных как на
отстаивание их непосредственных интересов (повышение зарплаты,
улучшение условий труда), так и на демонстрацию их недовольства
военной политикой правительства, причем с самого начала Первой
65 Данная часть взята из ст.: Liidtke A. Cash, Coffee-Breaks, Horseplay:
Eigensinn and Politics among Factory Workers in Germany circa 1900 //
Confrontation, Class Consciousness, and the Labor Process. Studies in Proletarian
Class Formation / ed. M. Hanagan, C. Stephenson. New York; Westport (Conn.);
London, 1986. P. 65.
123
мировой войны. Тут, кстати, важно обратить внимание вот на какое
обстоятельство: сообщения о борьбе этих рабочих против проф¬
союзных лидеров и против государства создают образ гомогенной
группы, чьи восприятие и действие подчинены непротиворечивому
набору стандартов и предпочтений. Это мужчины, о которых один из
наиболее активных рабочих и борцов того времени Рихард Мюллер в
1924 г. сказал, что им свойственно «холодно и деловито рассчитывать
[шансы на] успех и неудачу», прежде чем отправиться на организо¬
ванные политические выступления.
Различные, отчасти противоречивые оценки политических пози¬
ций и действий рабочих, занятых в машиностроительной промыш¬
ленности, в особенности токарей, подчеркивают в значительной
мере их гомогенность и последовательность. Данное предпо¬
ложение, имплицитно в них заложенное, настолько сильно, что
выглядит бесспорным. Соответственно акцентируются: профес¬
сиональная структура, уровни квалификации, количественные по¬
казатели миграции рабочих — одним словом, формальные харак¬
теристики, — и разные группы, которые можно анализировать на
уровне таких характеристик, рассматриваются как сущности. Таким
способом мы никогда не сможем добраться до многогранных, даже
противоречивых практик и опыта. Поэтому необходимо взглянуть
на рабочих иначе.
Возьмем все тех же токарей. Современники — например, Па¬
уль Гёре — и более поздние авторы имплицитно или эксплицитно
исходили из предположения, что с начала 1870-х гг. система труда
и заработной платы в целом базировалась на сдельном принципе.
Однако некоторые краткие замечания в мемуарах Морица Бромме66
заставляют в этом усомниться. Он вспоминает, что несколько раз
переходил со сдельной оплаты на повременную и обратно. Бромме
признает, что предпочитал работать сдельно и просил мастера на¬
значить ему именно такую систему начисления зарплаты. Благодаря
ей он мог приносить домой в субботу вечером не 13—15, а по 20 и
более марок. Конечно, очевидно, что Бромме стоял перед необхо¬
димостью ежедневно обеспечивать выживание свое и своей семьи.
Работая на своем токарном станке быстрее ради собственного зара¬
ботка, он играл на руку капиталистам (и посредникам между ними и
рабочими). Но, главное, мы наблюдаем здесь одновременное дей¬
ствие обеих систем оплаты труда. Согласно запискам Бромме, со¬
66 Bromme М. Т. W. Lebensgeschichte eines modernen Fabrikarbeiters.
Nachdruck der Ausgabe von 1905. Frankfurt a. M., 1971.
124
отношение видов продукции, подлежащих оплате по той и подругой
системе, можно было менять, и это делали администрация и масте¬
ра, основываясь на своих расчетах.
По крайней мере отчасти их расчеты определялись дисциплинар¬
ными соображениями: желанием наказать или, как в случае с Бром-
ме, стимулировать того или иного работника, тем самым заодно уси¬
ливая внутренний раскол между коллегами-рабочими. Но решающее
значение имели соображения себестоимости продукции. Выпускае¬
мые изделия или серии изделий бывали очень разными. Токари дела¬
ли болты, винты, рукоятки, трубки, валы, детали кривошипных меха¬
низмов; ритмы и циклы рабочего процесса менялись в зависимости от
вида, размера и количества заготовок. Чтобы добиться максимальной
прибыли, разумнее было работать по системе повременной оплаты,
особенно если следовало изготовить небольшое количество изделий
сложной формы.
Мы располагаем очень скудными Источниковыми данными, поэто¬
му более детальную картину приходится восстанавливать на основе
сведений о зарплате работников механических мастерских металлур¬
гического завода «Гутехофнунгсхютте» в Оберхаузене (Рейнская об¬
ласть Германии). Хотя эти ведомости по зарплате относятся ко вре¬
мени на 30 лет раньше, мы можем их использовать применительно
к 1890—1900 гг., так как известно: структура организации труда и
рабочие процессы в машиностроении — по крайней мере, в изготов¬
лении металлорежущих станков — стали меняться сколько-нибудь
заметно только после 1910 года.
Эти ведомости начинаются с сентября 1869 г. и охватывают не¬
полные три года, до апреля 1872 г.; однако они дают детальную ин¬
формацию о структуре заработной платы примерно двухсот рабочих.
Поскольку нам известно, сколько у рабочих удерживали в счет штра¬
фов и принудительного заводского медицинского страхования, мы
можем подсчитать реальное количество денег, которые они получали
на руки каждую вторую пятницу.
Приводимые ниже таблица и график показывают расчет зарплаты
для выбранных нами шести человек с этого предприятия. У всех этих
работников, кроме одного (по фамилии Альтеркамп), на протяжении
12 недель имело место повышение суммарного заработка на 50 % и
более, в одном случае (Менцен, 1—5 сентября) даже примерно на
80 %, а еще в одном случае (Дикман, 1 —15 сентября) почти на 70 %.
Но всем шестерым случалось получать и гораздо меньше обычного
заработка — порой наполовину, а иногда и на три четверти (Дикман,
15—30 сентября).
125
В начале этого периода заработки троих рабочих из этой груп¬
пы — токарей Альтеркампа, Шлагермана и Мелиса — сравнительно
мало отличались друг от друга. Все они получали от 11 до 14 талеров;
двое других членов выборки зарабатывали значительно меньше: то¬
кари Дикман и Менцен получали по 7—8 талеров. И, наконец, раз¬
норабочий Вевель получал ещё меньше, чем все токари: его зарабо¬
ток составлял лишь чуть больше 3 талеров. Две недели спустя, когда
выдавали зарплату, различия увеличились, а ещё через две недели
(15 сентября) ситуация наблюдалась обратная. В середине сентября
зарплату всех пятерых токарей можно отобразить почти в виде одного
кластера, т. е. различия между ними стали сравнительно невелики —
около 1 талера.
Но уже в день следующей получки все опять было совсем иначе.
Заработок токаря Дикмана составил менее четверти от того, что он
получил двумя неделями ранее. Одновременно Альтеркамп и Шла-
герман, с одной стороны, и Мелис и Менцен, с другой, остались почти
на прежнем уровне, однако разница между этими двумя парами со¬
ставляла теперь более 5 талеров.
В октябре заработки Альтеркампа и Шлагермана были высоки,
хотя у Шлагермана наблюдается небольшое понижение, и разница
между ними оставалась сравнительно небольшой. А вот Менцель
получал теперь меньше — столько же, сколько в начале августа.
Рассмотрим подробнее изменение доходов, например, у Дикмана.
С конца сентября до середины октября его заработок удвоился. Но в
конце октября он получил намного меньше, чем за несколько недель
до этого: всего 1,2 талера, т. к. из-за болезни ему оплатили только
два дня. Принудительная медицинская страховка, существовавшая на
предприятии, не предусматривала выплат за первые семь дней болез¬
ни, а в последующие дни выплаты составляли не более одной десятой
от предшествующей зарплаты. Поэтому Дикману и его близким (мы
предполагаем, что он вносил существенный вклад в бюджет семьи),
должно быть, жилось очень тяжко в конце октября и в ноябре. Сум¬
ма, которую токарь Дикман получал на руки во время своей болезни,
составляла меньше половины того, что зарабатывал разнорабочий
Вевель. Но если у Вевеля заработок от 2 до 4 талеров был нормой, то
для Дикмана это означало очень сильное понижение дохода. Данный
пример показывает, что необходимо учитывать при анализе дни и не¬
дели, во время которых рабочие из-за болезни или травмы не рабо¬
тали: эти перерывы, по большей части непреднамеренные, вносили
значительный элемент неопределенности в повседневное существо¬
вание рабочих.
126
Но наш источник содержит в себе и другую информацию. В нем
указаны номера производственных заданий и, таким образом, пере¬
числены все сдельные работы, выполненные рабочими. Тех, кто ра¬
ботал над выполнением того или иного задания, можно идентифици¬
ровать по номерам, а обращаясь к регистрам заданий, можно по этим
номерам установить, о каких изделиях шла речь (винты, трубки, валы
и др.). Это позволяет детально реконструировать состав рабочих
групп и их выработку за каждый день. Становится очевидным, что со¬
став и структура рабочих групп менялись. Иногда для выполнения за¬
дания требовался всего один человек, иногда трое, девятеро или даже
пятнадцать. Один человек (работая на условиях повременной или
сдельной оплаты) мог изготовить, например, вал сложной конструк¬
ции, а заданием для пятнадцати токарей было, например, нарезать
резьбу одинакового шага или диаметра для деталей одной машины
или для серии станков (обычно такая работа оплачивалась сдельно).
Изменения — зачастую непредсказуемые — в рабочем процессе и в
системе оплаты влияли, со своей стороны, не только на фактический
заработок, но и на взаимоотношения между рабочими.
Предприняв попытку анализа данных о зарплате рабочих, мы мо¬
жем сформулировать предварительный вывод: необходимо уделять
большее внимание переменам как в рабочих заданиях, так и в формах
и степени кооперации между работниками на предприятиях. Менял¬
ся характер изделий, менялся и состав рабочих групп. Одновременно
использовались две разные системы оплаты труда, и, самое главное,
реальная сумма, которую человек мог рассчитывать получить в день
зарплаты, очень часто и очень сильно колебалась. Одной из причин
такой нестабильности заработка были производственные травмы,
опасность которых существовала постоянно и повсеместно.
Ежедневные и еженедельные перепады в заработке оказывали
сильное воздействие на социальный и эмоциональный опыт и поведе¬
ние рабочих. Они не только не способствовали, но, напротив, даже про¬
тиворечили соблюдению требований производственной дисциплины,
а также порождали у работников определенное ощущение изоляции,
разделявшее даже тех, кто трудился плечом к плечу у токарного или
сверлильного станка. Реальная сумма, выдаваемая каждому работни¬
ку в день получки, начальством не разглашалась: каждый получал свою
зарплату в запечатанном конверте. Чтобы узнать о перепадах в зара¬
ботке, рабочие должны были беседовать друг с другом на данную тему,
что было невозможно без взаимного доверия. Однако в то же самое
время это взаимное доверие подрывалось: если один рабочий откровен¬
но говорил с другим об оплате труда, тот мог захотеть вытребовать себе
127
лучшие условия, в том числе и в ущерб интересам первого. К примеру,
Бромме неоднократно сообщает в своих записках о таких случаях. В ко¬
нечном счете для работника могло оказаться более выгодным сохра¬
нять определенную дистанцию в отношениях с коллегами и не слишком
быстро и тесно сближаться с ними. Даже при коллективных выступле¬
ниях [против администрации] между всеми их участниками могло оста¬
ваться чувство непреходящей внутренней враждебности друг к другу.
Постоянные изменения заработка сильно ограничивали способ¬
ность человека [систематически] покупать такие необходимые про¬
дукты повседневного спроса, как хлеб, пиво, молоко или сыр, не го¬
воря уже о том, чтобы откладывать что-то «на черный день». Как ни
парадоксально, этой нестабильностью дохода наемных работников
сильно тормозился процесс превращения социальных отношений в
капиталистические, т. е. превращения каждого человека в участника
потребительского рынка. Но если взглянуть на дело иначе, непред¬
сказуемые перепады в заработках могли стимулировать творческую
энергию людей: как приобрести желаемые или даже самые необхо¬
димые товары? Как получить свою долю благосостояния с помощью
доступных средств?
По всей видимости, нестабильность и непредсказуемость дохода
оказывала прямое воздействие и на способность людей строить пла¬
ны даже на ближайшее будущее. Возможно, в связи с этим нам сле¬
дует видоизменить аналитическое представление о «жизненной тра¬
ектории»? Может быть, ожидания, связанные с получением доходов
в будущем, включая бедную старость, относительное или абсолютное
уменьшение денежных поступлений после 45 лет, были менее важны
сто лет назад, чем мы сегодня предполагаем? Если это действительно
так, то причина могла заключаться в том, что работники среднего и
старшего возраста в 1890-е гг. и в начале XX в. получали на руки
относительно больше денег, нежели можно предположить, экстрапо¬
лируя те заработки, которые в прежние годы получали их отцы, дяди
или старшие коллеги. Этот опыт сравнительного благополучия на ра¬
боте и на потребительском рынке можно рассматривать как основной
фактор, повлиявший на восприятие времени рабочими и их семья¬
ми. А представление о времени, в свою очередь, влияло на все их ми¬
ропонимание в течение всей жизни.
Перевод с английского
Ю. Е. Белявского,
А. Ю. Телицыной,
К. А. Левинсона
128
Публикуемые фотографии относятся к концу
1920-х и 1930-х гг. и отражают трудовые процессы на
заводе фирмы «Ханомаг» в Ганновере. Они извлечены
из сохранившихся фотоальбомов фирмы. Снимки
сделаны в основном профессиональным фотографом,
специально нанятым компанией. На них изображены
производственные участки и работы, связанные
с производством грузовиков, тракторов и легковых
автомобилей. После изготовления локомотивов это
было второе по значимости крупнейшее производство
в фирме «Ханомаг»
Литейный цех
Токарная обработка коленчатых валов
(для четырехцилиндровых двигателей)
Фрезерование моторных корпусов
Сложные сверлильные станки за обработкой цилиндров
для двигателей
Индивидуальные сверлильные станки за обработкой цилиндров
для двигателей
Контроль качества деталей двигателя (зубчатые колеса, валы)
и самих двигателей
Токарная обработка цилиндров
Установка двигателя и трансмиссии на автомобильную раму
Сборка осевого блока автомобиля
Установка автомобильных рам на колеса
Штамповка пластин для автомобильных крыльев
Кройка и шитье материала для внутренней отделки автомобиля,
на переднем плане - работницы завода
Один из примеров конечного продукта завода: люксовая версия
небольшого пассажирского авто (одноцилиндровый автомобиль,
модель «Р», 10 л. с., годы производства с 1925-го по 1928-й,
за свою компактность и внешний вид получил прозвище «Kommis-
brot» - пайка солдатского хлеба)
Размер зарплаты в талерах (Т1г)
Случайная выборка
№ по ведомости
фамилия
специальность
из зарплатной ведомости,
201
Альтеркамп
токарь
включающей от 218
229
Менцен
токарь
до 234 фамилий
260
Шлагерман
токарь
274
Мелис
токарь
316
Дикман
токарь
424
Вевель
разнорабочий
Рис. 2.3. Изменения заработной платы
129
1 авг. 1869
11 авг.
1 сент.
11 сент.
1 окт. И окт. 1869
Белые поля показывают долю зарплаты, полученную по системе повременной (почасо¬
вой) оплаты. Заштрихованные поля показывают долю, полученную по системе сдельной
оплаты. Сегменты этих полей, заштрихованные в различном направлении, показывают
производственные задания, обозначенные различными номерами. Размер каждого такого
сегмента показывает, какую долю в сдельном заработке каждого рабочего составила плата
за то или иное задание.
Рис. 2.4. Соотношение сдельной и повременной оплаты
Раздел 3
РАЦИОНАЛИЗАЦИЯ ИЛИ «ЧЕСТЬ ТРУДА»?
ГЕРМАНСКИЕ РАБОЧИЕ В ГОДЫ ВЕЙМАРСКОЙ
РЕСПУБЛИКИ И В ПЕРИОД НАЦИЗМА1
В публикуемом ниже разделе Альф Людтке показывает
важность «символической практики» в Третьем рейхе —
того аспекта нацизма, который ранее социальные историки
были склонны отвергать как поверхностную и бессмысленную
риторику, призванную маскировать реальные экономические
и политические интересы, которым служил нацизм. В середи¬
не 1930-х гг. Вальтер Беньямин привлек внимание к нацист¬
ской «эстетизации политической жизни» в форме гигант¬
ских митингов, маршей и массовых спортивных мероприятий.
Но Людтке полагает, что эти массовые зрелища не должны
заслонять силу воздействия [на немцев] менее театрали¬
зованных, но ежедневно используемых нацистами символов.
В частности, он сосредотачивает внимание на богатстве
символизма, окружающего и олицетворяющего физический
труд. Он утверждает, что даже рабочие, которые поддер¬
1 В основе данного раздела книги лежит статья А. Людтке «“Ehre der Arbeit”:
Industriearbeiter und Macht der Symbole. Zur Reichweite symbolischer
Orientierungen im Nationalsozialismus», вызвавшая большой резонанс в научном
мире. Она увидела свет в 1991 г. на немецком языке в сборнике под красноречи¬
вым названием «Рабочий вXX веке» (Arbeiterim 20. Jahrhundert/hg. К. Tenfelde.
Stuttgart, 1991), а затем была переведена на английский язык. Англоязычная
версия статьи под названием «The “Honor of Labor”: Industrial Workers and the
Power of Symbols under National Socialism» («“Честь труда”: промышленные ра¬
бочие и власть символов при национал-социализме») опубликована в сб.: Nazism
and German Society, 1933-1945 / ed. D. F. Crew. London; New York, 1994.
P. 67—109. При этом редактор англоязычной версии Дэвид Кру счел необходи¬
мым сопроводить авторский текст своими вводными комментариями. По согла¬
сованию с А. Людтке в данном издании мы сохранили эти редакторские коммен¬
тарии без изменений (они выделены курсивом), поскольку они помогают русско¬
язычному читателю глубже понять смысл непростого для восприятия авторского
текста. — Прим. ред.
131
живали социал-демократов или коммунистов во времена
Веймарской республики, после 1933 г. демонстрировали не¬
однозначное отношение к пришедшему к власти в Германии
нацистскому режиму. Нацисты пытались усилить это «скеп¬
тическое молчаливое согласие» с помощью «символического
подношения», например, в виде настойчивого подчеркивания
общественной значимости «качественной немецкой работы»
и «чести труда». Тем самым происходило внедрение в немец¬
кое общество этих «культурных икон», способных завоевать
симпатии широкого круга простых немцев: от заводских ин¬
женеров до квалифицированных рабочих, причем независимо
от их прежних политических убеждений.
В доказательство этого тезиса Людтке углубляется в
многочисленные, иногда неоднозначные и противоречивые
пласты тех значений, которые сами немецкие рабочие свя¬
зывали с промышленным трудом. Он показывает, что само¬
идентификация немецких рабочих-мужчин была тесно связа¬
на с картинами, звуками, запахами, текстурами, символами
и образами, окружавшими и изображавшими промышленный
труд. По мнению Людтке, нацистский язык труда обладал
средствами, располагавшими простых рабочих к труду, чего
не делал до этого марксистский классовый язык. Немецкие со¬
циалисты признавали, что физический труд был источником
гордости и достоинства для германского рабочего движения.
Но в марксистской теории «отчужденный» физический труд
служил бесспорным признаком притеснения и эксплуатации
немецкого рабочего класса капитализмом, уничтожить ко¬
торые могла только социалистическая революция. Национал-
социализм стал первым политическим режимом, публично
взявшим на себя обязательство поощрять «честь труда» в
рамках существующей [капиталистической] экономической
системы. Нацисты прославляли «качественную немецкую ра¬
боту» и «национальную рабочую силу»; они говорили о «ра¬
дости в труде», о «производственном сообществе» (Werks-
gemeinschaft) и о «национальном единении». Все эти идеи и
образы ни в коем случае не были уникальным изобретением
нацистов. Задолго до 1933 г. группа [германских] национали¬
стически настроенных консерваторов — экспертов по эффек¬
тивности труда и управленцев промышленных предприятий
уже разработали «язык труда», который включал главные
понятия, использовавшиеся затем нацистским режимом.
132
Таким образом, то, что нацисты говорили о работе в про¬
мышленности, представляется в большей мере специфическим
выражением давней традиции, чем лицемерной попыткой за¬
камуфлировать реальный политический и экономический урон,
нанесенный немецкому рабочему классу захватом Гитлером
власти в 1933 г. Нацистский режим не уничтожил классовые
барьеры, но действительно предложил германским рабочим
новые формы признания, новый статус, новые возможности и
новые надежды. Это способствовало его принятию рабочими,
что в конечном итоге привело их в той или иной форме к учас¬
тию в строительстве кровавого нацистского режима. Под¬
держка нацистами «чести труда», как минимум, повышала
шансы рабочих на выживание и предоставляла им физическое и
символическое пространство, в рамках которого они имели воз¬
можность каждодневно предпринимать осторожные попытки
отстоять свои права на производстве (проявлять Eigensinn).
Нацисты часто использовали письменное и устное слово для
распространения своего образа «чести труда», но они так¬
же привлекали невербальные, воздействующие на чувства,
визуальные средства. Например, фотографии тел [мужчин-
рабочих] в процессе труда, которые, как показал Вальтер
Беньямин, могли бесконечно воспроизводиться и распростра¬
няться в массовой аудитории. Читатели и слушатели, для
которых эти слова и образы предназначались, были, впрочем,
преимущественно тоже мужчинами. Как подчеркивает Людт¬
ке, тот труд, который нацисты пытались удостоить почета
и с помощью которого промышленные рабочие формировали
свою идентичность и самооценку, являлся именно оплачивае¬
мым наемным трудом, выполнявшимся тренированными, силь¬
ными телами немецких мужчин. Другое дело — традиционный
бесплатный труд в домашнем хозяйстве немецких женщин: его
общественная значимость недооценивалась.
k W W
Роберт Лей: «Я протянул им руку»
Немецкий трудовой фронт (НТФ) предполагал раз и навсегда по¬
ложить конец конфликтам интересов и тем самым прекратить «клас¬
совое противостояние» на фабриках и заводах страны. Эта нацист-
133
ская организация была основана 10 мая 1933 г., т. е. спустя всего
несколько дней после актов насилия и всколыхнувших Германию со¬
бытий 1 и 2 мая 1933 г.: проведения «Дня национального труда» и рос¬
пуска профсоюзов. Эти акции в отношении независимых форм орга¬
низации и деятельности рабочего движения Германии явились одной
из первых вех в развертывании массированного нацистского террора,
который бушевал на всех уровнях, причем как против «черных», так
и против «красных» рабочих; против «коммуны» (КПГ) и против не¬
организованных «работяг»2. Рейхсляйтер нацистской партии Роберт
Лей был назначен «фюрером» (с 1934 г. — председателем) НТФ3.
В ноябре 1933 г., когда в условиях сильного давления власти в Герма¬
нии проходила подготовка к пересмотру трудового законодательства,
НТФ удалось провозгласить себя единственной организацией всех
наемных работников в промышленности и в торговле. В соответствии
с законом о защите национального труда (так называемым «Законом
об упорядочении труда» от 20 января 1934 г.) заводскому руководите¬
лю и его администрации вменялось в обязанность создавать и укреп¬
лять заводской коллектив4. Этот закон также требовал защищать
«общественное достоинство» работников. Поэтому «злостная экс¬
плуатация рабочей силы» должна была преследоваться в судебном
порядке — в суде чести, хотя и не по непосредственному ходатай¬
ству самого истца5.
2 О разработке и в особенности о приготовлениях и последовательности
ритуалов празднования «Дня национального труда» 1 Мая в Германии см.:
Heuel Е. Der umworbene Stand. Die ideologische Integration der Arbeiter im
Nationalsozialismus, 1933—1935. Frankfurt; New York, 1989. S. 42—187. Рас¬
шифровку стенограммы речи Гитлера, а также части радиопрограммы с
выступлением хора см.: Ibid. S. 577—623. Объявление 1 мая 1919 г. официальным
нерабочим днем в честь труда было разовой акцией: рабочее движение не сумело
в последующие годы сделать этот день пролетарской борьбы официально
признанным или санкционированным государством. О захвате нацистами
помещений, занимаемых профсоюзами, и конфискации их фондов 2 мая 1933 г.
см.: Winkler Н. A. Der Weg in die Katastrophe. Arbeiter und Arbeiterbewegung in der
Weimarer Republik, 1930—1933. Berlin; Bonn, 1987. P. 867 ff. О промышленном
центре см.: Hetzer G. Die Industriestadt Augsburg. Eine Sozialgeschichte der
Arbeiteropposition // Bayem in der NS-Zeit / hg. M. Broszat u. a. Miinchen; Wien,
1981. Bd. 3. S. 93 ff.
3 Smelser R. Robert Ley. Hitlers Mann an der «Arbeitsfront». Paderborn, 1989.
S. 135 ff.; см. также: Heuel E. Der umworbene Stand. Кар. 4, 5.
4 Heuel E. Der umworbene Stand. S. 539 ff., 505 ff; далее: S. 531 ff.
5 Количество таких дел было очень небольшим. В период между 1934 и
1942 гг. (за исключением 1938 г., по которому данные не сохранились) были
134
Притязания лидеров национал-социализма на то, что они пер¬
выми в германской истории оказались способными оценить «досто¬
инство труда» и активно способствовать его утверждению в обще¬
стве, также проявились в ходе празднования «Дня национального
труда» 1 мая 1933 г. — важнейшего события в истории нацистско¬
го «захвата власти». Усилия нацистов вышли за пределы демон¬
стративных действий и принесения ритуальных клятв «народному
сообществу» (Volksgemeinschaft), которое якобы уже начало пре¬
одолевать разделение на классы. Жесты и церемонии должны были
в менее высокопарной форме продемонстрировать намерения на¬
цистов серьезно отнестись к «чести труда». Имелась в виду преж¬
де всего практика, которой Роберт Лей неоднократно похвалялся:
«Я протянул людям руку»6.
Лей ссылался на многочисленные (но точно не названные) посе¬
щения заводов, которые, по его словам, он предпринимал начиная с
лета 1933 г. Правда, «подача руки» [в рабочей среде] могла представ¬
лять «большую опасность», поскольку Лей мог легко превратиться
здесь в самое настоящее посмешище! В прежние времена [для пред¬
ставителя власти] было просто немыслимо «прийти на предприятия,
не предлагая людям каких-либо материальных благ». А что мог дать
им он? Он мог «только протянуть им... свою руку». Лей заявлял, что
ходил «от станка к станку», выясняя у людей, «как идут дела, есть ли
у них какие-либо проблемы или заботы». Его целью, как он отмечал
впоследствии, было говорить с «народом», «способствовать вовле¬
чению его в беседу, укреплять связи с ним». И опять: «Я собирал всю
свою энергию, я сосредотачивался на каждом отдельном человеке, я
хватал его за руку, я не расслаблялся». Даже позже, в воспоминани-
инициированы судебные иски против 11 264 чел., причем в 496 случаях приговоры
не вынесены. После 1937 г. наблюдалось безусловное снижение уровня реального
судебного преследования заводских руководителей за невыполнение ими своих
обязанностей, что и с самого начала происходило не часто. См. об этом: Kranig А.
Lockung und Zwang. Zur Arbeitsverfassung im Dritten Reich. Stuttgart, 1983.
S. 235 ff.
6 Ley R. Ich gab den Menschen die Hand // Ley R. Soldaten der Arbeit.
2. Aufl. Munchen, 1939. S. 69 f. (выступление 2 июня 1937 года на заводе «Лейна»).
См. также: Ley R. Sechs aktuelle Fragen // Ley R. Wir alle helfen dem Fuhrer.
Munchen, 1937. S. 209. Там же, между с. 48 и 49, см. вкладку «Nicht den Maschinen,
den Menschen gilt das Interesse bei den Betriebsbesuchen Dr. Leys», а также: W. K.
Der deutsche Arbeiter zieht mit // Der Vieijahresplan. 1937. Bd. 1. S. 24 f. Лей заявлял,
что имел «бесчисленные откровенные беседа» во время посещения заводов «после
начала реализации нового четырехлетнего плана», другими словами, начиная с
осени 1936 г.: Ibid. S. 24.
135
Рис. 3.1. «Сотоварищи»: доктор Роберт Лей, руководитель Немецкого
трудового фронта, пожимает руку неизвестному рабочему (справа)
Schmiede des Schwertes. Der deutsche Arbeiter im Grossdeutschen
Freiheitskampf. Munchen, 1942. S. 161
136
ях, эффект казался ему удивительным. Он отмечал, что сначала ему
подавали руки, хотя и не без некоторого колебания, только немно¬
гие рабочие; затем подходили другие; в итоге его окружал народ, «ив
конце концов они водружали меня на плечи». Вспоминая все это, на¬
стоящей победой он считал то, что «народ присоединился к борьбе».
История о «протянутой людям руке» вошла в речь Р. Лея 1 мая
1934 г., которую он произнес на приеме для представителей дипло¬
матического корпуса, организованном Альфредом Розенбергом.
Там Лей назвал рукопожатия своим «новым методом»7. После ста¬
дии массовых парадов, говорил он, встал вопрос «о завоевании сер¬
дец этих людей». «Было удивительно наблюдать, как преодолевались
робость, уныние, до некоторой степени даже оппозиционная нена¬
висть и гнев». Медиумом объявленного «чуда» служил физический
жест (язык тела), демонстрация взаимного уважения равных между
собой людей: пожатие рук, или, вернее, «простое рукопожатие двух
мужчин».
Настойчиво повторяющееся упоминание [рукопожатия] наводит
на мысль, что оно должно было восприниматься и оцениваться как
уникальный жест. Эта история настоятельно обыгрывалась как опыт
обращения людей в свою веру. Стоило разыскать, приветствовать,
обратиться — и как будто в мгновение ока все прежние скептики
становились восторженными сторонниками [идей нацизма]. Но во
всем этом имелась и вторая составляющая. Лей представлял себя в
качестве одного из непосредственных руководителей движения, при¬
званного привнести абсолютно новое начало в политику и в общество
через стимулирование «национальной революции», на которую упо¬
вали нацисты8. Ритуалы присяги на верность народу сформировали
часть коронационного ритуала новых правителей, утверждая связь
между «вступлением в должность» и одобрением масс9. «Массы»,
7 Ley R. Die Deutsche Arbeitsfront, ihr Werden und ihre Aufgaben. Munchen,
1934. S. 11.
8 Cm.: Paul G. Der Sturm auf die Republik und der Mythos vom «Dritten Reich».
Die Nationalsozialisten // Politische Identitat und nationale Gedenktage. Zur politi-
schen Kultur in der Weimarer Republik / hg. D. Lehnert, K. Megerle. Opladen,
1989. S. 255-279.
9 Формы репрезентации «знатных особ» лишь недавно стали предметом
научных исследований. См. об этом: Rituals of Royalty. Power and Ceremonial in
Traditional Societies / ed. D. Cannadine, S. Price. Cambridge, 1987. Соответ¬
ствующие практики в наполеоновской Франции (и ее сателлитах), а также при
Наполеоне III заслуживают более пристального рассмотрения. О ссылке на
образы революции см.: Agulhon М. Marianne au combat. Paris, 1980; о
137
таким образом, проходя перед взорами лидеров, чувствовали сопри¬
частность и приближались к центрам власти. Люди демонстрировали
свидетельства своего подчинения и одобрения в тех местах, которые
новые правители определяли как ключевые для своей власти.
Р. Лей утверждал, что полностью изменил ритуалы такого рода; он
не выжидал, но самолично шел к рабочим. При этом часто разыски¬
вал именно тех людей, которых хотел расположить к себе, делая это
в цехе, на рабочем месте — в одном из главных средоточий жизни
трудящихся. Вместо того чтобы вызывать их к себе [в кабинет руко¬
водителя], он выходил в народ и расспрашивал безымянных рабочих,
не имевших достаточной уверенности в себе и ранее считавших со¬
вершенно невозможным непосредственное общение с «вождем», об
их надеждах и чаяниях. Таким образом, утверждал Лей, он полностью
отверг дистанцию иерархии и даже преодолел ее. Действительно,
этот важный чин Третьего рейха без колебания пошел к простым
людям. И даже когда он говорил с женщинами-работницами, тре¬
бование свободного обмена мнениями все равно облекалось в фор¬
му разговора... «мужчины с мужчиной». Это дополнялось «простым
рукопожатием», которым он обменивался с как можно большим ко¬
личеством людей. Р. Лей представлял себя как «фюрера», одновре¬
менно утверждая, что является одним из многих [обычных] «солдат
(физического)труда».
Символы и практика доминирования
В следующей части работы Людтке утверждает, что
«символическая практика» является неотъемлемой частью
нормальной повседневной жизни даже в развитых индустри¬
номенклатуре и — чрезвычайно захватывающе — о вербальной символике
организованных политических групп в германской Веймарской республике см.:
Politische Identitat und nationale Gedenktage / hg. D. Lehnert, K. Megerle. Об
анализе ритуалов в СПГ и КПГ этого периода см. исследования Манфреда
Гайлуса и Детлефа Ленерта в том же издании (Ibid. S. 61 ff., 89 ff.). О визуальных
и театрализованных формах репрензентации см.: Fahnen, Fauste, Кбгрег.
Symbolikund KulturderArbeiterbewegung/hg. D. Petzina. Essen, 1986(особенно
у Готфрида Койтфанда и Герхарда Хаука: S. 27 ff., 69 ff.). О революционно¬
республиканских инвеститурных ритуалах (например, о праздновании
ратификации конституции США в 1788— 1789 гг.) см.: Heideking J. Die Verfassung
vor dem Richterstuhl. Vorgeschichte und Ratifizierung der amerikanischen
Verfassung, 1787-1791. Berlin; New York, 1988. S. 709 ff.
138
альных обществах. «Символические практики» — это дей¬
ствия и взаимодействия в обществе, через которые рабочие
конструируют и выражают смыслы, обозначающие «реальный
мир» промышленного труда. Подобные «символические прак¬
тики» могут принимать исключительно форму ритуалов, та¬
ких, как празднование дня рождения или годовщины компании,
помогут также быть весьма прозаическими, такими, как еже¬
дневный уход за инструментами. После общих теоретических
рассуждений Людтке подробно прослеживает, как символиче¬
ские практики действуют в разнообразных обстоятельствах.
Он показывает многозначность и часто противоречивость
порожденных и выраженных немецкими рабочими смыслов про¬
мышленного труда, что создавало нацистам трудности при
навязывании «сверху» необходимого им единственного смысла
«символических практик». Будучи не способными манипулиро¬
вать рабочими, просто обращаясь к понятию «честь труда»,
нацисты были вынуждены находить точки соприкосновения с
теми смыслами, которые сами рабочие приписывали промыш¬
ленному труду, и использовать символы, способные привлечь
рабочих к активному участию в нацистском режиме.
* * *
В неформальном списке прозвищ, которыми карикатурно награж¬
далось поведение многих нацистских воротил, — что до некоторой
степени также делало их [в глазах общественного мнения 1930-х гг.]
родными и близкими простым немцам, — Роберт Лей значился как
«пьяница рейха»10. Однако совершенно независимо от его привычек
(и склонностей), а также от его политических поз, Лей не сумел в ко¬
нечном счете занять стратегического положения в «поликратичном»
[фрагментированном, со множеством центров] властном поле правя¬
щих группировок нацизма. Примерно после 1938 г. он утратил спо¬
собность расширять свое ранее завоеванное политическое влия¬
ние11.
10 См., напр.: Deutschland-Berichte der Sozialdemokratischen Partei
Deutschlands (SOPADE), 1934-1940 / hg. K. Behnken. Bd. 4: 1937. Frankfurt,
1980. S. 1290; Smelser R. Robert Ley. S. 300.
11 По этому вопросу в целом см.: Hiittenberger Р. Nationalsozialistische
Polykratie // Geschichte und Gesellschaft (далее GG). 1976. Jg. 2. S. 417—442. О
Роберте Лее см. упоминавшуюся выше работу: Smelser R. Robert Ley. Passim.
139
И все же ссылки на главных персонажей и властные структуры не
слишком хорошо объясняют влияние нацистского движения на мас¬
сы, обнаруживаемое и среди промышленных рабочих — мужчин и
женщин, а также членов их семей. Что касается признания массами
режима и их участия в его деятельности в первый период после при¬
хода к власти нацистов, то здесь решающим фактором влияния стала
практика господства, присущая германскому фашизму. Но каковы
были методы, с помощью которых воля и приказы ведущих функционе¬
ров партии и государства осуществлялись на практике, и последствия
этих методов?12 Какое значение имеет обращение к «чести труда» в
данном контексте? О чем именно символические практики, такие, как
разыскивание тружеников на рабочем месте, которое Р. Лей в своем
рассказе постарался представить «значимым», говорят нам на самом
деле?13 Или поставим вопрос иначе: какие символы и повседневные
практики немецкие (промышленные) рабочие допускали по отноше¬
нию к себе; с какими из них они соглашались, а с какими нет?
Символы ни в коем случае не относятся к мифическим мирам,
оторванным от исторического контекста и процесса. Скорее, сим¬
волы передают значения, которые всегда многослойны. Это разно¬
образие значений, однако, тесно связано с тем, как именно символы
представлены и использованы, а следовательно, реинтерпретирова-
ны. Их действительная привлекательность — и соответственно их
сила — основывается на том факте, что символы в одно и то же время
состоят из как будто несопоставимых конструкций смыслов; при этом
они, безусловно, «манят» и заостряют эти различные смыслы. В ре¬
зультате самые разные надежды, а также опасения становятся весь¬
Особенно в заключении — важную ссылку на «новую форму власти», которую
якобы установил НТФ: как пишет автор, эта «рассредоточенная власть» зависе¬
ла от «постоянно собираемой индивидуальной информации, от работы и от бла¬
госостояния» (Ibid. S. 297).
12 Упоминание определения власти и доминирования Макса Вебера должно
напомнить нам о связи между легитимацией и угрозой насилия. Конечно, Вебер
либо оставлял вопрос открытым, либо просто не признавал существования проб¬
лемы производства и формирования «убежденности в легитимности» (курсив
мой. — А.Л.). См.: WeberМ. Wirtschaft und Gesellschaft. 5. Aufl. Tubingen, 1964.
S. 27, 38 ff., 157 ff.
13 В изданиях НСБО и НТФ в 1934 и 1935 гг. имелись многочисленные сообще¬
ния с заводов, которые подразумевали подобное. Иногда помещались анонимные
речи или даже фотографические снимки реальных людей. См. об этом: Heuel Е.
Der umworbene Stand. S. 561 ff. О действенности личного свидетельства см.:
Zimmermann М. Ausbrachshoffnung // Die Jahre weiss man nicht, wo man die
heute hinsetzen soil / hg. L. Niethammer. Berlin; Bonn, 1983. S. 116.
140
ма конкретными и реальными, по крайней мере на некоторое время.
Виктор Тернер пояснил нам, что символы как бы примиряют две по¬
лярности: нормативную и эмоциональную14. Последнюю в особенно¬
сти отличают «сенсорные» качества. Символы апеллируют непосред¬
ственно к чувствам, например через звуки, изображения, запахи. Мы
можем вспомнить здесь о фотографиях или о скульптурах, обращен¬
ных к зрительному восприятию — чувству, которое считалось осо¬
бенно присущим квалифицированному рабочему. Такие образы одно¬
временно проецировались зрителем на себя и вызывали культурные
представления о добросовестном высококлассном работнике.
Символы воплощались в ритуальных практиках, во взаимодей¬
ствиях, определенным образом связанных с представлениями и ожи¬
даниями всех заинтересованных сторон. Для участников интеракций
они были «полны смысла». Так, для рабочих в машиностроении
управление инструментами тесно связывалось с их индивидуальным
мастерством. Одновременно ожидания и понукание со стороны на¬
чальников и коллег, так же как и собственное самоутверждение ра¬
ботников (Eigensinn), формировали характер взаимодействия людей
на производстве друг с другом, но также и с инструментами15. Тем са¬
мым инструменты стали повседневными символами этого смешения
возможности действия и его ограничения, символами удовлетворения
и неудач, окрашивавших выживание на рабочем месте16. В мужских
трудовых коллективах забота об инструментах соотносилась с оказа¬
14 О такой интерпретации символов см.: Turner V. The Forest of Symbols.
Aspects of Ndembu Ritual. Ithaca; London, 1973. P. 27 ff., 48 ff. См. также: Tur¬
ner V. Symbols in African Rituals // Symbolic Anthropology / ed. J. L. Dolgin et al.
New York, 1977. P. 183—194; Firth R. Symbols. Public and Private. London, 1973.
P. 193 ff.
15 Об уникальных свойствах этого самодистанцирования от всех видов
ожиданий, которое в то же самое время пренебрегает ежеминутными расчетами
доходов и расходов, см. мою статью: Liidtke A. Cash, Coffee-Breaks, Horseplay:
Eigensinn and Politics among Factory Workers in Germany circa 1900 // Class,
Confrontation and the Labor Process / ed. M. Hanagan, C. Stephenson. New York,
1989. P. 65-95, 78 ff.
16 По этой теме более подробно см. предпринятую автором попытку «плотного
описания» в статье «Wo blieb die “rote Glut”? Arbeitererfahrungen und deutscher
Faschismus», опубликованной в кн.: Alltagsgeschichte. Zur Rekonstruktion histo-
rischer Erfahrungen und Lebensweisen / hg. A. Liidtke. Frankfurt; New York, 1989.
S. 224—282. Этой нетипично «реальной» значимости символов избегает Клаус
Высоцки в своей во многих отношениях яркой работе: Wisozky К. Der Ruhrbergbau
im Dritten Reich. Studien zur Sozialpolitik im Ruhrbergbau und zum sozialen
Verhalten derBergleute 1933 bis 1939. Dusseldorf, 1983. S. 99.
141
нием необходимой (взаимоподдержки. С этим были связаны карти¬
ны деятельности, которая, имея дело преимущественно с металличе¬
скими заготовками и станками, считалась сугубо «мужской».
Символическая практика также проявлялась в прегрешениях в
области трудовой дисциплины в цехе и у станка. Среди этих нару¬
шений были и умышленные, и допустимые. Связь коллегиальности
и заводской иерархии делалась физически осязаемой в ритуалах, ко¬
торые сопровождали празднование дней рождения [членов коллек¬
тива] и юбилеев компаний17. В этих случаях иерархия соподчинения
становилась относительной (если не приостановленной), по край¬
ней мере, на короткий период времени. В длительной же перспек¬
тиве кратковременный опыт «совместного времяпрепровождения»
служил тому, чтобы лишний раз напомнить о неравенстве между
членами производственного коллектива и бригадирами, с одной
стороны, и владельцами (и даже инженерами и руководством ком¬
пании), с другой. Во время таких демонстративно компанейских ме¬
роприятий, заключавшихся в приостановке работы и в совместной
еде и выпивке, причем в том самом месте, где эти действия обычно
запрещались, все участники праздника толпились вокруг виновни¬
ка торжества. Они и те, кто к ним присоединялся, запечатлевались
на юбилейной фотографии. Присутствие непосредственных началь¬
ников делало сокращение иерархической дистанции очевидным.
В то же время человек, в честь которого был организован празд¬
ник, мог казаться особо ценным и уважаемым работником. Но уже
в следующую смену это ранее произошедшее послабление иерар¬
хии соподчинения на самом деле позволяло еще более определенно
подчеркивать дистанцию между начальниками и их подчиненными
и, где это было возможно, требовать ее соблюдения даже с мень¬
шей сдержанностью. Такого рода празднования имели дополнитель¬
ный смысл. Они проводили черту, отделяющую участников от «всех
остальных» — от других коллег, а также от начальников, занимаю¬
щих высокое положение на заводе, от членов других производствен¬
ных коллективов и цехов и в целом — от всех «посторонних», вне
зависимости от того, рабочие они или нет.
17 Пример празднования в честь св. Ильи — покровителя в первую очередь
рабочих-металлистов, проведенного в конце 1920-х гг. в кузнице автомобильной
компании «Рено», также очень стимулирует исследования по этой теме, см.:
Gdrdme N. Das Sankt-Eligius-Fest in den Schmieden der Renault-Betriebe von
Billancourt// Arbeiterkulturen zwischen Alltag und Politik/hg. F. Boll. Wien, 1986.
S. 143-154.
142
А. Гитлер: «Нет ничего недостойного
в физическом труде»
«Честь труда» — одна из главных тем речи Адольфа Гитлера,
произнесенной на праздновании 1 Мая 1933 г. в форме обращения к
«народному сообществу» (Volksgemeinschaft), которое транслиро¬
валось по радио на всю Германию. По его словам, «дух, разум и ку¬
лак, рабочий, фермер и гражданин»18 — составляют единое целое.
У каждого из них своя честь, и каждый обязан уважать честь дру¬
гого. Но наивысшей ценностью обладает физический труд. Соглас¬
но Гитлеру, «служение труду» должно научить каждого, что «фи¬
зический труд не пачкает, не позорит». Физический труд надлежит
возвеличивать в особенности, когда «он выполняется преданно и
добросовестно». При прослушивании магнитофонной записи этого
выступления можно услышать громкие аплодисменты присутствую¬
щих там, где Гитлер добавляет: «Мы хотим приобщить каждого, по
крайней мере раз в жизни, к физическому труду». Речи рабочих в
«День национального труда», которые передавались по радио зара¬
нее, уже подчеркивали, что подлинным рупором немецкого народа
должен быть именно голос рабочих. Ведь это они правильно пони¬
мают и оценивают все происходящее в стране, это они закатывают
рукава и делают свою работу.
Несколько дней спустя в речи по случаю празднования образо¬
вания НТФ Гитлер заявил о себе как о рабочем: он утверждал, что
[в прошлом] трудился на стройплощадке и «этим зарабатывал себе
на жизнь»19. И что, кроме того, как простой солдат он узнал жизнь
широких масс много лучше большинства происходивших из «тех [не
трудовых] классов». «Азбука национал-социализма», опубликован¬
ная между январем и летом 1933 г. в шести изданиях общим тиражом
40000 экз., тоже представляла Гитлера как человека, хорошо све¬
дущего в жизни простых людей, о которой он говорит. В «Азбуке»,
в частности, сообщалось, что в Вене до 1914 г., прежде чем стать
чертежником и «рисовальщиком для архитекторов», он существовал
18 Heuel Е. Der umworbene Stand. S. 616, 618. Текст «отчета очевидца» с
речами рабочих, которые транслировались в 10 часов утра, см.: Ibid. S. 583 ff.
Гитлер выступал на общем собрании после 8 часов вечера.
19 Hitler A. Rede auf dem Kongress der Deutschen Arbeitsfront in Berlin am
10. Mai 1933 // Reden des Reichskanzler Adolf Hitler, des neuen Deutschlands
Fuhrer. Berlin, [1933]. S. 55.
143
«благодаря тяжелому физическому труду» в качестве «рабочего на
бетономешалке и в строительстве»20.
Нужно сказать, что лидеры национал-социализма часто разгла¬
гольствовали о «чести (физического) труда». Эти заявления имели
по меньшей мере три цели. Во-первых, использовать враждебность
(народа) к партийно-политическим делам [Веймарской] республики:
высмеивая якобы ленивых «(партийных) боссов», можно было экс¬
плуатировать широко распространенное [среди простых людей] недо¬
верие к профессиональным политикам и партийным функционерам21.
Во-вторых, несмотря на всю ритуально-риторическую оценку физи¬
ческого труда (также, например, в метафоре «руки» или «кулака»),
требовалось показать обязательность строгой субординации соб¬
ственно в производственных отношениях. Принималось как долж¬
ное, что рабочему физического труда полагается «повиноваться» не
только контракту, но и начальникам. Точно также сам рабочий пони¬
мал физический труд, что позволяло начальнику легче им управлять.
Работа изображалась как «трудовая битва», как борьба, требующая
дисциплины и повиновения22. Соревнование на заводе, среди рабо¬
чих и производственных коллективов, и даже «борьба» между заво¬
дами представляли одну из форм этой битвы. Но производительный
труд должен был также обеспечить экономическую независимость,
призванную принести победу нацистскому государству в интернацио¬
нальной «борьбе» народов и рас23.
20 Rosten С. Das ABC des Nationalsozialismus. 6. erw. Aufl. Berlin, 1933. S. 11.
См. также: Heuel E. Derumworbene Stand. S. 311 f.
21 Mason T. Bandigung der Arbeiterklasse im nazionalsozialistischen Deutschland.
Eine Einleitung // Sachse C., Siegel T., Spode H., Spohn W. Angst, Belohnung,
Zucht und Ordnung. Herrschaftsmechanismen im Nationalsozialismus. Opladen,
1982. S. 37; Lumpenproletarier— Bonze—Held der Arbeit. Kulturfiguren und
Sozialcharaktere des 19. und 20. Jahrhunderts / hg. G. Stein. Frankfurt, 1985.
S. 114 ff., 149-209.
22 Heuel E. Der umworbene Stand. S. 386 ff., 390 ff.
23 Гизела Бок показала, в какой степени расово-политические руководящие
принципы национал-социализма основывались на настойчивом подчеркивании
различий между полами (т. е. базировались на «культе отца» и на «культе муж¬
чины и мужского»). См.: Bock G. Zwangssterilisation im Nationalsozialismus.
Studien zur Rassenpolitik und Frauenpolitik. Opladen, 1986. S. 462. Слова о по¬
читании фигуры рабочего, в которых Эрнст Юнгер в 1932 г. выразил кризис мен¬
тальности контрреволюционеров, зафиксированный в Германии после Первой
мировой войны, несмотря на некоторое их сходство, тем не менее отличались от
трактатов лидеров национал-социализма по тому же вопросу, как по намерени¬
ям, так и по аргументации. Если заводской труд был для Юнгера и незначитель¬
144
Однако это уже выходило за рамки наставлений о необходимости
повиноваться и бороться. Непосредственно связанным со всем этим,
но все же несколько иным, был третий аспект — почитание усердия
и «исполнения долга», почитание внутренней составляющей трудо¬
вой дисциплины. «Усердие» и «долг» упоминались в самых различ¬
ных смыслах: как эквивалент бережливости среднего класса, служа¬
щей удовлетворению потребностей человека, но также и в связи с
теми предрассудками в понимании прогресса и роста по отношению
к расширению промышленного производства, которые одинаково
разделяли как «правые», так и «левые». Отличительными харак¬
теристиками этих терминов служили организованность и сноровка;
на рабочем месте должен был господствовать порядок; проворные
руки гарантировали, что непосредственно в процессе производства
заказы на выполнение работ и технические чертежи превратятся в
требуемое тщательно изготовленное, добротное изделие.
«Достоинство труда»: спектр значений
В следующей части своей работы А. Людтке прослеживает
развитие в Германии в период до 1933 г. (и особенно во время
Веймарской республики) таких важных понятий, как «качест¬
венная немецкая работа», «радость в труде» и «трудовое со¬
общество», которые нацисты позже включили в свой собст¬
венный «язык трудовой деятельности». Но Людтке не прос¬
то рассматривает средства, с помощью которых господ¬
ствующие группировки немецкого общества конструировали
понятие «честь труда». Он также пытается показать, как
сами рабочие наделяли это центральное понятие собствен¬
ными специфическими значениями. Чтобы лучше передать
различие между этими двумя уровнями и типами значений, в
ного круга его читателей примером par excellence из реального мира естествен¬
ной ежедневной всеобщей ситуации «друг—враг» и необходимости «силы» и
«порядка», то имело смысл ощутить в рабочем совершенно новую всемирно-
историческую «формацию». Для Юнгера это означало, что «рабочий класс есть
единственно возможный наследник прусского духа» (см.: Junger Е. Der Arbeiter,
Herrschaft und Gestalt. Stuttgart, 1981. S. 67, 69). Естественно, в «реально су¬
ществующем» рабочем Юнгер видел только проявление расширяющегося дви¬
жения к новому миру. Только в этом будущем мире труд сможет быть осмыслен
как внутренняя потребность.
145
данной части работы используется различный перевод одно¬
го и того же немецкого термина Ehre der Arbeit [в зависимости
от смысла, он может быть переведен и как «честь труда», и как
«достоинство труда». — Прим. ред.\. Если понятие «честь тру¬
да», по мысли автора, относится к первому уровню и смыслу,
инициированному «сверху» [самой властью], то понятие «до¬
стоинство труда» относится к способам, с помощью кото¬
рых сами рабочие присваивали, интерпретировали или иными
способами придавали собственные значения термину Ehre der
Arbeit.
Ie Ie Ie
Здесь нам предстоит провести «раскопки» сразу на нескольких
«уровнях». Только реконструкция устойчивых конфигураций, в ко¬
торых извлекалось и упоминалось понятие «честь труда», позволит
более точно обрисовать значимость символов, связанных с этим тер¬
мином и образом. Итак:
1 .Дисциплина и физическая сноровка имели классовую специфи¬
ку, а также межклассовые смыслы и спектры представлений. Внут¬
ри рабочего класса дисциплина была важнейшим водоразделом, от¬
делявшим тех, кто представлял «чтимый рабочий класс» (то есть
«всеми уважаемых рабочих»), от немалого числа остальных. Красно¬
речивые признаки этого разделения наглядно проявлялись во время
празднеств, но также и в повседневном общении: отчетливые разли¬
чия между неквалифицированными рабочих, с одной стороны, и ква¬
лифицированными и высококвалифицированными, с другой, — по
месту проживания, а также на рабочих местах.
Стороннему наблюдателю, представителю других классов и иной
среды, эта негласная упорядоченность на работе оставалась невиди¬
мой. Это еще больше усиливало важность форм ее (реПрезентации
внешнему миру. Так, например, упорядоченные шествия на демонстра¬
циях 1 Мая были больше, чем просто тактической уступкой средним
классам. Когда в кайзеровском рейхе немецкие рабочие появлялись в
формированиях военизированного типа, они заслуживали похвалу как
в социал-демократических газетах, так и в буржуазной прессе24.
24 Nolan М. Social Democracy and Society. Working-Class Radicalism in
Dusseldorf, 1890—1920. Cambridge, 1981. P. 138; Friedemann P. Festeund Feiern
im rheinisch-westfalischen Industriegebiet. 1890—1914 // Sozialgeschichte der
Freizeit / hg. G. Hauck. 2. Aufl. Wuppertal, 1982. S. 167.
146
Год за годом (до 1914 г.) социал-демократические плакаты ко
дню 1 Мая призывали своих последователей понять, что освобож¬
дение «из оков [эксплуатации]», преодоление нужды, избавление от
работы на износ и бедности требует не упразднения, а увеличения
промышленного труда25. На первомайских плакатах преобладали
изображения упорядоченности, частично связанные со стереотип¬
ными образами эмансипированного мира: рядом с аллегорическими
девушками, которые, по общему признанию, больше напоминали
динамичную Марианну, чем пышнотелую Германию, стояли про¬
летарии, чьи тела источали силу. Эти мускулистые молодые люди
склонялись над молотами и наковальнями: на плакатах по преиму¬
ществу изображались ручное производство и физический труд, а не
машинный26. И даже если женская фигура явно олицетворяла не
реального человека, а лишь символ, то в отношении символиче¬
ских изображений мужчин за работой это было менее очевидным.
Все равно «иконами труда» в то время являлись, конечно, только
рабочие-мужчины.
2. На незыблемую многозначительность символа не влияли изме¬
нения жизненных ситуаций, подъемы и спады общественной актив¬
ности. На почве этой многозначительности малоквалифицированный
рабочий находил общее со многими людьми, не принадлежащими к
рабочему классу и его политическому лагерю. В процессе труда про¬
ворство рук сочеталась с остротой глаз, а физическая сила и «твер¬
дость» — с «тяжелой работой». «Труд» составлял важнейшую часть
повседневного выживания. Домашняя работа, конечно, отсутство¬
вала в данной репрезентации — работа с инструментами, у станков
и в цехах была наполнена идеалами именно «мужского» овладения
миром. Этот труд не просто служил средством достижения цели. Его
инструментальный характер смешивался с такими значениями, в ко¬
торых труд выступал как изматывающее, но завораживающее «еди¬
25 Отдельные примеры см.: Korff G. Rote Fahnen und Tableaux Vivants. Zum
Symbolverstandnis der deutschen Arbeiterbewegung im 19. Jahrhundert // Studien
zur Arbeiterkultur / hg. A. Lehmann. Munster, 1984. S. 103—140. См. также:
Hauk G. Armeekorps auf dem Wegzur Sonne. Einige Bemerkungen zur kulturellen
Selbstdarstellung der Arbeiterbewegung// Fahnen, Fauste, Korper. Symbolikund
Kultur der Arbeiterbewegung / hg. D. Petzina. S. 69—89.
26 См. собрание плакатов и открыток ко дню Первомая в Архиве социал-
демократии (Бонн, Бад-Годесберг). См. также, например, отдельные упоминания
оДоме профсоюзов в Гамбурге в периоды 1906 и 1912—1913 гг.: Jaeger R. Von
Merkur bis Bebe. Die Ikonographie der Industriekultur // Industriekultur in
Hamburg / hg. V. Plagemann. Munchen, 1984. S. 346 f.
147
нение с природой»27. Особо опасные, резистентные производствен¬
ные ситуации могли переноситься работниками только благодаря
демонстрации ими подлинного «своеволия» (Eigensinn), даже если
из вас выжимали все соки, например, в горячих цехах тяжелой про¬
мышленности, на очистке резервуаров на нефтеперерабатывающем
заводе, на дорожных работах или в забое в шахте.
Понятие «хорошая работа» относилось к успешным результа¬
там наемного труда за плату. Работа по дому в него не включалась.
Главными на рабочем месте, в производственном коллективе были
порядок и производительность труда. Даже на относительно немно¬
гих специализированных обособленных рабочих местах, как, напри¬
мер, на сборочном конвейере, поощрялось стремление к достижению
определенного индивидуального успеха («ein Griff herauszuholen»).
Тут существовало две возможности: получить дополнительный запас
времени в промежутках между операциями и продемонстрировать
свое превосходство над машиной и над инженерами, которые органи¬
зовывали этот производственный процесс.
Безупречная работа подразумевала такое качество, как органи¬
зованность; она настоятельно требовала непрерывного исполнения
поставленной задачи28. Только такого рода люди в состоянии быть
хозяевами настоящего и гарантами будущего! Другая сторона — ин¬
дивидуальные страдания от тягот труда, а также судьба безработного
(равно как переход из одного класса в другой и изменение полити¬
ческих взглядов) — или переживались как личная неудача, или от¬
носились на счет порочной политической системы. Но принципиаль¬
ная ценность труда, ручного или механизированного, и в том и другом
случае оставалась незыблемой. И в каждой из этих двух форм труд
был неотделим от повседневного существования. Этот опыт, не тре¬
27МагхК. Das Kapital. Bd. 1//MEW. Bd.23. Berlin/DDR, 1965. S. 192. Этому
уделено совсем мало внимания в важной работе Детлефа Стендера, посвящен¬
ной реконструкции историй жизни двух рабочих: из сборочного цеха и с листо¬
прокатного стана алюминиевого завода. Данное исследование, тем не менее, вы¬
деляется трепетным отношением ко многим аспектам действительности и одно¬
временно — вниманием к взаимосвязям между впечатлениями внутри и за
пределами завода (см.: Stender D. Lebensgeschichten zweier Metallarbeiter //
Arbeiterleben in einer Randregion / hg. G. Zang. Konstanz, 1987. S. 159—176).
28 См. об этом у Карла Зонненшайна — одного из организаторов «Volksverein
fur das katholische Deutschland» (Народного союза католиков Германии), высту¬
павшего перед «христианскими» рабочими-металлистами в 1911 г. (Sonnen-
schein С. Dersittliche Wert dergewerkschaftlichen Arbeit. 3. Aufl. Duisburg, [1912].
S. Ilf.).
148
бовавший точных формулировок, определял чаяния коллег, соседей,
родных.
3. Спектр смысловых значений, которые мог бы включать термин
«достоинство труда», был маргинализирован рабочим движением, а
также публичным дискурсом партий и германского парламента, как
во времена империи Вильгельма, так и в период Веймарской респуб¬
лики. Требование полного или справедливого вознаграждения за
труд, а также справедливости вообще, являлось основополагающим
идеологическим принципом в немецких производственных ассоциа¬
циях 1860-х и 1870-х гг.29 Но в политической программе, которая, по
крайней мере в риторике, с 1870-х гг. и далее все больше ориентиро¬
валась на марксистский критический анализ капитализма, о «спра¬
ведливости» можно было помыслить только после осуществления
революционного переворота30.
В массовых организациях, которые по окончании XIX сто¬
летия обратились к частичным реформам общества, также отсут¬
ствовало пробуждение или обновление интереса к «достоинству»
и к «справедливости». «Достоинство труда» служило не более чем
пустой формулой в профсоюзной деятельности, если только не спо¬
собствовало лоббированию интересов отдельных групп. При таком
подходе лишь коллективные (и законные коллективные) гарантии и
совершенствование системы заработной платы могли создать мате¬
риальные предпосылки, способные обеспечить работникам достаточ¬
но высокий уровень жизни — и тем самым возвратить труду «досто¬
инство». Опыт по изменению режима занятости обострил недоверие
к ссылкам на значимость работника, которая не может измеряться
в деньгах. Если физический труд действительно такой привлека¬
29 По этой теме имеется исследование, содержащее много поучительных при¬
меров: Engelhardt U. «Nur vereinigt sind wir stark...» Die Anfange der deutschen
Gewerkschaftsbewegung 1862/63 bis 1869/70. Stuttgart, 1977. См. также пере¬
чень забастовочных требований работников с нач. 1870-х гг.: Machtan L. Streiks
und Aussperrungen im Deutschen Kaiserreich. Berlin, 1984. Отдельное упомина¬
ние о шахтерах см.: Bis vor die Stufen des Throns. Bittschriften und Beschwerden
von Bergleuten im Zeitalter der Industrialisierung / hg. K. Tenfelde, H. Trischler.
Munchen, 1986. О периоде 1880-х гг. особенно интересно написано в кн.:
Mahnruf einer deutschen Mutter an die gemiBhandelten deutschen Soldaten sowie
andere Gedichte, die Arbeiterinnen und Arbeiter an die Redaktion des illegal
vertriebenen «Sozialdemokrat» geschickt haben und die nicht abgedruckt wurden /
hg. H.-J. Steinberg. Bremen, 1983.
30 См. по этому вопросу: Stephen C. «Genossen, wir durfen uns nicht von der
Geduld hinreissen lassen!» Aus der Urgeschichte der Sozialdemokratie. Frankfurt,
1977. S.192 ff., 212 ff.
149
тельный, то почему им не занимаются все люди? Как можно объяс¬
нить тот факт, что даже после многочисленных улучшений условий
труда31 за физический труд все еще платят так мало, что повседнев¬
ная жизнь рабочего продолжает оставаться настоящей битвой за
существование?32
Только в нескольких регионах и отраслях промышленности Гер¬
мании организации рабочего класса сумели удержать в своих рядах
бблыиую часть тех, на кого они действительно ориентировались в
своей деятельности33. Тем не менее требования «справедливого»
отношения к работникам физического труда можно было не только
услышать на съездах Социалистической партии или обнаружить на
страницах партийной печати, они пользовались популярностью и сре¬
31 Вопрос о действительных трудовых доходах остается все еще открытым;
краткое обобщение текущего состояния его обсуждения см.: Hohorst G. и. а.
Sozialgeschichtliches Arbeitsbuch II: Materialien zur Statistik des Kaiserreichs,
1879—1914. Munchen, 1975. S. 97 ff. О различиях между слоями внутри рабочего
класса и, в ряде случаев, о специфичном для этих слоев характере изменений
стандартов потребления в индивидуальных домашних хозяйствах в начале XX в.
см.: Spree R. Klassen- und Schichtbildung im Spiegel des Konsumverhaltens
individueller Haushalte zu Beginn des 20. Jahrhunderts // Haushalt und Verbrauch
in historischer Perspektive. Zum Wandel des privaten Verbrauchs in Deutschland im
19. und 20. Jahrhundert/hg. T. Pierenkemper. St Katharinen, 1987. S. 56-80. Cm.
также: Laer H. van. Die Haushaltsfuhrung von Maschinenbauarbeiter- und
Textilarbeiterfamilien in derZeit bis zum Ersten Weltkrieg// Ibid. S. 152—184.
32 Об отражении таких переживаний, сопровождавших после 1929 г. попытки
пережить «великую депрессию», см. мою статью: Liidtke A. Hunger in derGrossen
Depression. Hungererfahrungen und Hungerpolitik am Ende der Weimarer
Republik// Archivfur Sozialgeschichte. 1987. Jg. 27. S. 147—176.
33 Это количество может ввести в заблуждение относительно реальной чис¬
ленности организованных рабочих в то время. Немало тех, кто вступил и платил
взносы, будучи относительно молодыми людьми, затем после одного или двух лет
членства оставляли организацию. Только меньшинство состояло на постоянной
и продолжительной основе в партии или профсоюзе, а также в многочисленных
организациях, которые пытались сопровождать и организовывать различные
аспекты жизни рабочего класса. На примере социал-демократических профсою¬
зов в кайзеровском рейхе это хорошо показано в работе К. Шёнхофена (особен¬
но в ее 3-й части): Schonhoven К. Expansion und Konzentration. Studien zur
Entwicklung der Freien Gewerkschaften im wilhelminischen Deutschland 1890 bis
1914. Stuttgart, 1989. Об организационной «конъюнктуре» см.: Steinisch I. Die
gewerkschaftliche Organisation der rheinisch-westfalischen Arbeiterschaft in der
eisen- und stahlerzeugenden Industrie 1918 bis 1924 // Arbeiterbewegung und
industrieller Wandel / hg. H. Mommsen. Wuppertal, 1980. S. 117-139; Doman-
sky E. Arbeitskampf und Arbeitsrecht in der Weimarer Republik // Reprint:
Gewerkschafts-Zeitung Vol. 34, 1924 / ed. D. Dowe. Introduction. P. 47ff., 58 ff.
150
ди ее рядовых членов. Адольф Левенштайн, который в 1910 г. провел
опрос около 6000 состоявших в профсоюзе шахтеров, текстильщиков
и рабочих машиностроительной промышленности в нескольких раз¬
личных регионах, опубликовал перечень высказываний рабочих по
этому поводу34. «Я не буду деградировать до состояния машины», —
протестовал один штамповщик, а рабочий на врубовой машине заяв¬
лял: «Человечность становится постыдной». Безусловно, подобные
мнения не всеми разделялись: машинное производство в определен¬
ной степени воспринималось как облегчение от тягот труда, даже как
некое освобождение от несправедливости (не в последнюю очередь по
той причине, что в условиях машинного производства каждый «экс¬
плуатировался более равномерно»). Тем не менее в высказываниях
рабочих совершенно определенно звучало множество жалоб на от¬
сутствие человеческого обращения, требований к уважению ценно¬
сти личности, даже когда именно эти слова прямо не употреблялись.
4. Обращения к теме «чести труда» и оспаривание рабочими
сложившихся представлений по этому вопросу учащались также и в
других областях жизни. Параллельно с оттенками культурного пес¬
симизма, делавшего простой физический труд символом антииндуст-
риальной утопии (как, например, в сочинениях Вильгельма Ген¬
риха Риля или Густава Фрайтага 1850—1860-х гг.), в Германии
получила развитие риторика «национального труда»35. Наряду со
специфически классовыми моделями, в которых была представле¬
на «честь труда», получил распространение явно национальный (и
volkisch — народный) образец. Термин «национальный труд» гармо¬
нично сосуществовал, особенно в лексиконе литературных кругов,
относящихся к среднему классу, с доселе неизвестным понятием «че¬
ловек труда». Оно не означало, однако, реальных рабочих; напротив,
34 Levenstein A. Die Arbeiterfrage. Mit besonderer Beriicksichtigung der
sozialpsychologischen Seite des modernen Grossbetriebs und der psychophysischen
Einwirkungen auf die Arbeiter. Munchen, 1912. S. 51. О Левенштейне в целом см.:
Bonss W. Kritische Theorie und empirische Sozialforschung // Ernst Fromm,
Arbeiter und Angestellte am Vorabend des Dritten Reiches / hg. W. Bonss. Stuttgart,
1980. S. 19 ff. Баррингтон Мур весьма аргументированно подтвердил свой тезис
о важности для Германии тех лет требований справедливости и законности ссыл¬
ками на Левенштайна, см.: Мооге В. Injustice. The Social Bases of Obedience and
Revolt. White Plains, N.Y., 1978 (особенно гл. VI).
35 Много поучительного по этому вопросу можно найти в работе: Trommler F.
Die Nationalisierung der Arbeit // Arbeit als Thema in der deutschen Literatur vom
Mittelalter bis zur Gegenwart / hg. R. Grimm, J. Hermand. Konigstein/Ts., 1979.
S. 102—125. О христианском профсоюзном движении см. также: Sonnenschein С.
Der sittliche Wert der gewerkschaftlichen Arbeit. S. 13 ff.
151
пролетарии, по контрасту, казались «теми, кого слишком много», а
то и вообще «животными» (К.-М. Богдаль)36. Превозносилась в дан¬
ном случае абстракция.
Однако термин «национальный труд» не оставался исключитель¬
ной прерогативой буржуазных кругов или авторов. Его можно было
обнаружить в стихотворениях таких литераторов, как Пауль Лерш и
Карл Брогер, которые, будучи работниками физического труда, по¬
сле 1914 г. воспевали солдатские жертвы. Слова Брогера о том, что
«во время величайшей опасности для Германии ее самые бедные
сыны [показали себя] наиболее преданными ей», упали на подготов¬
ленную почву. «Национальный труд» развивал и укреплял взаимо¬
понимание между классами и политическими лагерями37. В военной
пропаганде 1914—1918 гг. представление о «национальном труде»
упорно связывалось с образом «качественного труда». В книгах, в
иллюстрированных журналах и газетах тех лет можно было найти,
например, такие утверждения: «Есть ли более прилежный, более
способный, более ловкий, лучше обученный, более надежный, бо¬
лее производительный, но также и лучше оплачиваемый рабочий,
чем немец? Кто содержит свое рабочее место, свой станок и свои
инструменты в большей чистоте, чем немец? Я однозначно говорю
о его рабочем месте, о его станке, потому что немецкий рабочий
любит свой труд и проявляет большую заботу об оборудовании, как
если бы это была его личная собственность. Никоим образом он не
чувствует себя рабом механизированного производства, нет, он хо¬
зяин своего станка»38.
Конечно, социал-демократическая печать в целом скептически и
критически высказывалась о поддержке партией (СПГ) войны39, но,
несомненно, было много поддерживавших СПГ или голосовавших за
эту партию солдат, которые, тем не менее, участвовали в операциях
на фронте или работали в военной промышленности.
Естественно, во время войны рабочие, мужчины и женщины, каж¬
дый день испытывали на себе, что значит настоящий каторжный труд,
36 Bogdal К.-М. Schaurige Bilder, Der Arbeiter im Blick des Burgers. Frankfurt,
1978. S. 47 ff., 117 ff.
37TrommlerF. Die Nationalisierung der Arbeit. S. 112.
38 Reichert J. Aus Deutschlands Waffenschmiede. 2. Aufl. Berlin, 1918. S. 75.
Курсив в оригинале.
39 Boll F. Frieden ohne Revolution? Friedensstrategien der deutschen
Sozialdemokratie vom Erfurter Programm 1891 bis zur Revolution 1918. Bonn,
1980. S. 104 ff.
152
особенно в военных отраслях промышленности, и при этом увеличе¬
ние интенсивности их усилий нисколько не вело к соответствующему
повышению заработной платы или хотя бы к гарантированному зара¬
ботку. Кроме того, во время войны взлетели цены на основные про¬
дукты питания; каждодневная жизнь была отмечена голодом, страда¬
ниями и смертью родных40. Тем не менее самосознание германских
рабочих во многих отношениях соответствовало представлению о
«национальном труде», что также играло на руку пропаганде войны.
Протесты «безымянных» (подобно Поландам в Бремене) против
широкого участия в акциях поддержки власти даже организованных
рабочих лишний раз свидетельствовали о большой степени этого
соответствия. Забастовки в январе 1917 г. и в 1918 г. не вышли за
рамки центров немецкого военного производства, где была сконцент¬
рирована в основном «молодая» рабочая сила. Но для большинства
заводской труд, безусловно, не мог быть сведен только к заработной
плате, к производству продукции одними и к ее присвоению другими.
Ухудшение жизни и условий труда не привело к избавлению от про¬
мышленного труда как образа жизни, как метода самоутверждения
и как «повседневной культуры», от необходимости выполнения кон¬
кретной работы, непосредственного взаимодействия с сырьем и со
станками, с коллегами — мужчинами и женщинами. Как раз наобо¬
рот: присвоение труда стало еще более важным как точка опоры в
попытках выжить в трудные времена.
5. Национальный оттенок изображения картин «труда» от¬
нюдь не исчез в Германии в 1920-е гг. Преимущественно социал-
демократическая по своей политической ориентации конфедерация
профсоюзов АДГБ (Всеобщее объединение немецких профсоюзов)
незначительно отличалась в этом отношении от лоббистских групп,
действовавших в промышленности. Действительно, как в своей ри¬
торике, так и в производственных практиках профсоюзы объединяли
специфически классовое понятие «качественная работа» с понятием
«национальный труд». В «качественной немецкой работе» обе сто¬
роны ясно видели подходящий стандарт измерения41. Национали¬
40 Коска J. Klassengesellschaft im Krieg. Deutsche Sozialgeschichte 1914—1918.
Gottingen, 1973. S. 12 ff., 43 ff.; Ullrich V. Kriegsalltag. Hamburg im Ersten
Weltkrieg. Koln, 1982; Die Pohlands im Krieg / hg. D. Kachulle. Koln, 1982; Nie-
huss M. Arbeiter in Krieg und Inflation. Berlin; New York, 1985; Daniel U.
Arbeiterfrauen in der Kriegsgesellschaft. Gottingen, 1989.
41 Об АДГБ см. мою статью: Ludtke A. «Deutsche Qualitatsarbeit», «Spielereien»
am Arbeitsplatz und «Fliehen» aus der Fabrik // Arbeiterkulturen zwischen Alltag
und Politik/hg. F. Boll. S. 182 f.
153
стический импульс снова составлял — или, скорее, все еще состав¬
лял — суть политической линии Всеобщего объединения немецких
профсоюзов или, по крайней мере, его руководства. Массовое забас¬
товочное движение 1919 г. не разрывало окончательно ни сотрудни¬
чества с работодателями в рамках Центрального трудового содруже¬
ства (Zentralarbeitsgemeinschaft), заключенного в ноябре 1918 г., ни
внутриполитического перемирия (Burgfriedenspolitik), достигнутого в
военные годы. Профсоюзы, так же как и большинство местных ра¬
бочих советов (Arbeiterrate), были обеспокоены обеспечением по¬
вседневных нужд рабочих. По окончании массовых выступлений,
и особенно после «Рурской битвы» 1923 г. (против французской и
бельгийской оккупации), национальная идентичность снова одержа¬
ла верх над классовыми различиями, по-видимому, даже внутри пред¬
приятий. Руководители профсоюзов определенно рассматривали эти
национальные интонации лишь как благоприятную возможность для
укрепления своих позиций, не в последнюю очередь потому, что не¬
мало подобных голосов обнаружилось среди их членов42.
Что касается ситуации на заводах Германии, то в период после
Первой мировой войны здесь доминировал культ профессионально¬
го мастерства и рабочей сноровки. Эти качества стали отличитель¬
ными признаками «рационализаторов производства», окруженных
почетом как в залах заседаний советов директоров компаний, так и
в фабричных советах43. Заводские специалисты-практики рассмат¬
ривали индивидуальный профессионализм немецких рабочих и их
творческий, рационализаторский подход к делу как прямую альтер¬
нативу тейлоризму — двигателю «американского массового произ¬
водства». Но риторические, а также финансово-организационные
усилия, связанные с поощрением «сноровки» в рабочей среде, коре¬
нились не только в интересах правящего класса. Они одновременно
(и, возможно, в первую очередь) вытекали из экономических инте¬
ресов промышленных управленцев (менеджеров). Ибо, несмотря
на весь пафос по поводу технической модернизации, исследование,
42 См.: Ruck М. Bollwerk gegen Hitler? Arbeiterschaft, Arbeiterbewegung und
die Anfange des Nationalsozialismus. Koln, 1988. S. 56—73.
43 См. мою статью: Liidtke A. «Deutsche Qualitatsarbeit», «Spielereien» am
Arbeitsplatz und «Fliehen» aus derFabrik. S. 156 ff., 174 ff. О проблеме на цеховом
уровне (в том числе относительно разделения труда) см.: «Morgen kommst Du
nach Amerika». Erinnerungen an die Arbeit bei Opel, 1917—1927 / hg. P. Schirmbeck.
Bonn, 1988. S. 58ff. Здесь, в частности, признавался разнообразный и продолжи¬
тельный характер личного вмешательства рабочих, благодаря которому осущест¬
влялось непрерывное производство.
154
проведенное в 1931 г. в Германии представителями профсоюзов, по¬
казало, что поточного производства не было на 84 % больших и сред¬
них предприятий, а на 95 % немецких заводов не имелось сборочных
конвейеров. Между тем на трех четвертях заводов были установлены
новые [высокопроизводительные] станки [требующие новых навыков
по их обслуживанию]44. Рабочим приходилось теперь значительно
чаще, чем несколько лет назад, осваивать одновременное управление
несколькими станками и работать в более быстром темпе: к старым
транспортным проблемам, по-видимому, добавились новые. Поэтому
в качестве подстраховки на заводе «желание трудиться» приобрело
значительно большее значение. Таким образом, производство росло
за счет «рационализации», на которую уповали не только управляю¬
щий персонал и инженеры, но также и сами рабочие. Она реализовы¬
валась как через техническое переоборудование и производственную
подготовку, так и через повседневную «адаптацию» рабочих к новым
технологиям и средствам производства. Кроме того, на заводе обуча¬
лись и взращивались новые профессиональные элиты. В 1920-е гг. и
затем еще раз во время бума производства вооружений в Германии
середины 1930-х гг. обособление группы неквалифицированных ра¬
бочих и деквалификация опытных кустарей дали среднеквалифициро¬
ванным рабочим (Angelernten) совершенно неожиданные возможно¬
сти для роста, связанные с формированием в стране новой иерархии
трудовых ресурсов45.
44 Die Rationalisierung in der Metallindustrie / hg. Vorstand des DMV. Berlin,
[1932]. S. 86 f., 94 f.
45 Недостает, к сожалению, исследований, которые позволили бы нам подсчи¬
тать распределение рабочих по уровню квалификации в зависимости, например,
от региона и отрасли промышленности и которые не включали бы множество
«стратегических» групп малоквалифицированных рабочих в категорию неквали¬
фицированных рабочих. По металлообрабатывающей промышленности
Германии имеется, однако, исследование Немецкого союза рабочих-металлистов
за 1931 г. (Die Rationalisierung in der Metallindustrie / hg. Vorstand des DMV). В
нем представители профсоюза сообщают, что квалифицированные специалисты
«вытеснены» с рабочих мест мало- и неквалифицированными рабочими в 10,5 %
случаев, о чем сообщается как о фактах рационализации в промышленности (см.:
Ibid. S. 89). Однако невозможно определить по числу этих случаев ни количество,
ни процентное соотношение людей, которые работали или которых затронули
проблемы в металлообрабатывающей промышленности в целом (не говоря уже
о других отраслях). Но индивидуальные интервью показывают, что вновь наня¬
тым, прежде всего неквалифицированным или малоквалифицированным, рабо¬
чим предоставляли возможность получить работу, которая, вероятно, намеренно
определялась как «малоквалифицированная». Это видно на примере токаря,
производящего детали, фрезеровщика, сверловщика и рабочего на листовых
155
Обеспечение «качественной работы» в промышленности стало
мотивом и оправданием серьезной научной и пропагандистской дея¬
тельности, которая финансировалась в это время в Германии как из
государственных, так и из частных источников 46. Одним из ее направ¬
лений были исследования по физиологии и «изучению усталости» ра¬
ботников (Эдгар Ацлер)47; другие занимались формированием чело¬
веческой психики (Formierung), или «психофизикой» (Фриц Гизе)48,
«производственным обучением» и, главное, — развитием «трудового
сообщества» (Werksgemeinschaft). В 1929 г. Альберт Фоглер, гене¬
ральный директор Объединенных сталелитейных заводов (Vereinigte
Stahlwerke), писал в приветствии к финансировавшемуся промыш¬
ленностью «Немецкому институту технического производственного
обучения» (сокращенно — DINTA, основан в 1925 г., после 1933 г.
вошел в нацистский Немецкий трудовой фронт), что его цель должна
состоять в распространении знаний и обучении «труду через труд»49.
ножницах, особенно после 1934—1935 гг. См. проведенные в 1984—1985 гг. уст¬
ные интервью соответственно с пятью и тринадцатью бывшими рабочими фирм
«Ханомаг-Ганновер» и «Хеншель-Кассель». Эту запись можно получить в
Институте истории Общества им. Макса Планка. См. также сведения по автомо¬
бильной промышленности США о значимости для профсоюзов новых или «мало¬
квалифицированных» специалистов: Babson S. Class, Craft, and Culture: Tool and
Die Makers and the Organization of the UAW // Michigan Historical Review. 1988.
Vol. 14. P. 33—56. Эти рабочие, которых усиленно обучали профессии на произ¬
водстве (Angelemte), как предполагалось, привлекались из частных (крупных) про¬
изводств. Относительно «Вернерверк» (Берлин, Siemens & Halske AG) см. в рабо¬
те: Hachtmann R. Industriearbeit im «Dritten Reich». Untersuchungen zu den Lohn-
und Arbeitsbedingungen in Deutschland, 1933-1945. Gottingen, 1989. S. 87. О
практике выплат заработной платы в соответствии с новым соглашением о заработ¬
ной плате 1937 г., которое уравнивало оплату труда рабочих — «неспециалистов»
и «обученных специалистов», см.: Ibid. S. 59; Fendt F. Derungelemte Industriearbei-
ter. Munchen; Leipzig, 1934. S. 18 ff. (о «новых неквалифицированных» рабочих), 27
ff. (рабочие задания в специфических областях промышленности), 65 ff. (зарплаты),
75 ff. (численность). Очень общий характер имеют сноски в работе: Mooser J.
Arbeiterleben in Deutschland, 1900—1970. Frankfurt, 1984. S. 58 ff.
46 Об этой теме в целом см.: Hinrichs Р. Um die Seele des Arbeiters.
Arbeitspsychologie, Industrie- und Betriebssoziologie in Deutschland. Koln, 1981.
47AtzlerE. Korper und Arbeit. Leipzig, 1927.
48 Dietrich I. Massenproduktion und Massenkultur. Btirgerliche Arbeitswissen-
schaft als Kulturwissenschaft // Freizeit als Lebensraum: Arbeitende Menschen im
Sozialismus — ihr Platz in der Freizeitkultur / Wissenschaftsbereich Kultur der
Humboldt-Universitat Berlin. Berlin/DDR, 1987. S. 45-59.
49 Факсимиле письма Альберта Фоглера, адресованного С. Арнольду, от
17 ноября 1929 г. Опубл.: Arbeitsschulung. 1929. Bd. 1. S. 1. См. также: Heuel Е.
Der umworbene Stand. S. 413 ff.
156
6. Термин «достоинство труда» заключал в себе некую претензию.
В его свете трудовая реальность представлялась многим наблюдате¬
лям как «отчуждение от труда» (Гёц Брифс). Это обстоятельство де¬
лало еще более важным пробуждение у работников ощущения «ра¬
дости от труда и чувства ответственности», которые должны были
высвободить якобы присущую рабочему «подлинно эмоциональную
непосредственную вовлеченность в процесс труда»50. Наряду с су¬
губо технологическими предложениями, можно также разглядеть
соображения, которые имели своей целью — по крайней мере, на
бумаге — не только поиск способов увеличения эффективности тру¬
да отдельного рабочего (и работницы — что, понятно, всегда мол¬
чаливо подразумевалось). Одна из концепций такого рода — идея
«коллективного производства». Приданной форме организации тру¬
да рабочие-одиночки должны были испытывать собственную значи¬
мость в расширенной рабочей группе, результаты деятельности кото¬
рой в целом зависели от вклада каждого индивидуума.
Психолог Вилли Гельпах участвовал в этом проекте вместе с Ри¬
хардом Лангом — одним из директоров автомобильной компании
«Даймлер»51. Среди работников компании Р. Ланг набрал экспери¬
ментальную производственную группу для изготовления моторных
картеров, в которой оказались различные категории рабочих — то¬
кари, сверловщики, слесари-сборщики. Им поручили сообща изго¬
тавливать различные детали, соединявшиеся впоследствии в единое
целое. Нужно сказать, что авторы эксперимента не пытались скрыть,
насколько трудно им было решить, достигли они успеха или нет. По¬
тому что внешне, «в выражениях, в позах и, конечно, в поведении
в целом тех рабочих, которые участвовали в эксперименте, не было
никаких признаков энтузиазма»; «особая унылость на обычном лице
50 Briefs G. Betriebsfiihrung und Betriebsleben in der Industrie. Stuttgart,
1934. S. 23 ff., 35, 51. Г. Брифс, чей Институт социологии производства (Institut
fur Betriebssoziologie) был в 1928 г. преобразован в Шарлоттенбургский техни¬
ческий институт (Technische Hochschule Charlottenburg), открыто и плодотвор¬
но работал над реализацией проекта национал-социалистов, связанного с пол¬
ной реорганизацией производственных отношений в промышленности (Ibid.
S. 131-142).
51 См.: Lang R., Hellpach W. Gruppenfabrikation. Berlin, 1922. S. 65 ff. О
Гельпахе, который в 1924—1925 гг. был избран президентом федеральной земли
Баден, а после 1933 г. выдвинулся на передний план, зарекомендовав себя в ка¬
честве уступчивого сторонника нацистов, написал X. Гундлах, в чье поле зрения
Гельпах попал впоследствии уже в качестве почетного профессора и затем руко¬
водителя института. См.: Gundlach Н. Willy Hellpach. Attributionen // Psychologic
im Nationalsozialismus/hg. C. F. Graumann. Berlin, 1985. S. 165—193.
157
нашего квалифицированного рабочего» не исчезала. Но специалист-
практик знал, что со стороны рабочих это могло быть также «созна¬
тельно надетой маской». Поэтому в ходе эксперимента продолжало
оставаться обязательным «обращение к рабочему с почтением, с ува¬
жением в нем человека»52.
Более важным, чем подробности такого плана, являлся тот факт,
что однообразие и «отупение» на рабочем месте не выглядели прос¬
тым проявлением недостатков, специфическихдля данной группы, или
технических неполадок в результате «психофизической усталости»53.
А главное — измененная организация труда должна была получить
признание рабочих одновременно с признанием полезности их дея¬
тельности. В отличие от преимущественно технологической ориента¬
ции, здесь делался упор на уважении к личности рабочего; она заслу¬
живала признания за ее «самоценность».
Требование со стороны работников достойного к себе отноше¬
ния — главная тема исследования под названием «Борьба за радость
52 Ойген Розеншток наверняка знал об эксперименте с производственной
группой. Во всяком случае, он некоторое время был связан с компанией
«Даймлер» и в течение 1919 г. руководил выпуском журнала этой компании. Он
исходил из предпосылки, что для рабочих основной девиз движения за повыше¬
ние заработной платы звучал как «Работы и хлеба для каждого!», а не «За ра¬
циональное использование рабочей силы!». Внимание следовало уделять прежде
всего условиям жизни рабочего, только после этого можно было начинать гово¬
рить об увеличении производительности труда и заработной платы. Подробнее
см.: Rosenstock Е. Werkstattaussiedlung. Untersuchungen uber den Lebensraum
des Industriearbeiters. Berlin, 1922. S. 79, 89 ff. «Существование» рабочих требо¬
вало, однако, «верного соотнесения со временем и местом» их «жизни и труда».
Предложения Розенштока, по общему признанию, уходили корнями к романти¬
ческому утопизму. В частности, он хотел дать буквально каждому рабочему свое
отдельное рабочее место, а идея создания «цехового поселения» [чтобы работ¬
ники не только трудились, но и жили цехами. — Прим, ред.] предполагала вос¬
становление единства места жительства и места работы, что должно было сде¬
лать возможным «бытие» рабочих. Только тогда, по мысли Розенштока, труд
смог бы стать «частью их собственной жизни и жизненной целью».
53 О современных дискуссиях и стереотипах в контексте европейских сравни¬
тельных исследований см.: Rabinbach A. The European Science of Work. The
Economy of the Body at the End of the Nineteenth Century // Work in France.
Representations, Meanings, Organization, and Practice / ed. S. L. Kaplan, C. J. Koepp.
Ithaca; London, 1986. P. 475—513. О направлениях современных исследований
см.: Bernays М. Untersuchungen uber die Schwankungen der Arbeitsintensitat
wahrend der Arbeitswoche und wahrend des Arbeitstages. Ein Beitrag zur
Psychophysik der Textilarbeit // Auslese und Auspassung/Anpassung der
Arbeiterschaft in der Lederwaren-, Steinzeug-, und Textilindustrie. Leipzig, 1912.
S. 382 ff.
158
в труде», которое доцент Академии труда во Франкфурте Хендрик де
Ман представил на суд публики в 1927 г.54 Исследование отражает
изрядную долю скептицизма в отношении возможности классового
сотрудничества. Де Ман взял интервью у 78 человек — работников
физического труда и «белых воротничков», которые побывали в его
Академии в 1925—1926 гг. Согласно этому исследованию, организа¬
ция труда, профессиональная деятельность, а также условия оплаты
формулировались работниками под влиянием базовых представле¬
ний о субординации: «Рабочий обычно испытывает ощущение, что он
находится под властью враждебной вышестоящей силы».
Эта «зависимость подчиненности» воспринималась трудящимися
не абстрактно, не «в целом», а вполне конкретно. Она ощущалась не
только в разнообразных ситуациях не зависящей от них неопределен¬
ности, испытываемых в особенности рабочими на сдельной системе
оплаты труда, но также проявлялась и в повседневной конфронтации
с «начальниками». Де Ман тем самым подтвердил более ранние ре¬
зультаты исследования А. Левенштайна, который пришел к выводу:
«Рабочий чувствует, что начальник, а не станок, является его злей¬
шим врагом». Имелся в виду не столько директор завода или его вла¬
делец. Неприязнь и даже чувство ненависти были направлены прежде
всего на непосредственных «надсмотрщиков» в цехе — на мастеров,
«воспитателей», «контролеров», «информаторов», нормировщиков;
в общем, на всех, «кто кланяется тем, кто выше их, и топчет тех, кто
ниже» [по служебному положению]. Согласно де Ману, рабочие чув¬
ствовали, что к ним предъявляются чрезмерные требования в части
контроля и субординации, которые обычно выходили за пределы нор¬
мальной общепринятой дисциплины, необходимой в промышленном
производстве.
Той же тональностью характеризуется исследование, которое
американский психолог, изучавший отношения на производстве, про¬
вел в трех железнодорожных ремонтных мастерских в промежуток
времени между осенью 1932 г. и летом 1933 г.55 Рекс Херси иссле¬
довал процесс труда или, точнее, — эмоции нескольких дюжин рабо¬
чих США. На основании интервью и наблюдений (результаты кото¬
рых сравнивались с более ранними исследованиями, проведенными
в одном из цехов в Америке) Херси показал, как несправедливость
«порождает не только спад в производстве и депрессию чувств», но
54Man Н. de. Der Kampf urn die Arbeitsfreude. Jena, 1927. S. 256 f., 276.
55 Hersey R. Seele und Gefiihl des Arbeiters. Psychologie der Menschenfuhrung.
Leipzig, 1935. S. 74,78.
159
может также «вызвать кризис в отношении рабочего к своей семье».
Больше всего работника приводили в бешенство понукания брига¬
дира или гнев мастера: «Когда на вас кричат, не имеет значения, ла¬
дится ли у вас дело, делаете ли вы работу быстро или должны делать
ее из последних сил...» Ощущение деспотичного и несправедливого
отношения к себе явно прослеживается в часто повторяющихся вы¬
ражениях разочарования и обиды, жалобах на зависимость, необхо¬
димость сносить ругань и публичные упреки. Исследование Р. Херси
появилось в Германии в 1935 г. Ему была предпослана краткая, но
выразительная похвала [лидера НТФ] Роберта Лея.
7. Концепции «производственной группы» и «радости в труде» как
средств «преодоления дистанции» между рабочими и «объективно
существующим производством» (Эрнст Михель)56 имели ограничен¬
ный научный резонанс. Эти идеи оставались без какого-либо реаль¬
ного применения в качестве руководства к действию в повседневной
заводской жизни Германии. Рабочие советы и профсоюзные деятели
также не видели возможности оказать какое-либо реальное влияние
на степень или темпы «модернизации»57.
В противоположность этому предложения о поддержке «произ¬
водственного сообщества» (Werksgemeinschaft) встречались с опре¬
деленным интересом (хотя исключительно среди предпринимателей,
работодателей и коммерческих директоров промышленных групп —
синдикатов). Развитие духа товарищества (esprit de corps), парал¬
лельно и в унисон с мерами по развитию и культивированию « рабочего
ядра», было также центральным элементом политики патернализма в
компаниях Круппа и Штумм-Гольберга (ведущих немецких промыш¬
ленных производителей тех лет). Но здесь вставал вопрос не только
о создании атмосферы, максимально способствующей преодолению
«трений» внутри коллективов на отдельных предприятиях, но так¬
же об организации крупномасштабных согласованных мероприятий,
охватывающих целые регионы и отрасли промышленности.
Понятие «производственное сообщество» заключало в себе двоя¬
кую основную идею. В первую очередь предполагалось, что общность
интересов всех работников на уровне завода, а также на макроэконо¬
мическом уровне «трудового партнерства» в рамках промышленного
производства возродит в новой форме антизабастовочную политику
56 Процитировано по кн.: Hinrichs Р. Um die Seele des Arbeiters. S. 155.
57 О позиции, занятой профсоюзом АДГБ в обсуждении производственной мо¬
дернизации, см.: Stolberg G. Die Rationalisierungsdebatte № 08-1933. Freie
Gewerkschaften zwischen Mitwirkung und Gegenwehr. Frankfurt; New York, 1981.
160
экономически миролюбивых «профсоюзов компаний». Во-вторых,
идея производственной общности интересов была нацелена на всю
группу предпринимателей, которые, например, хотели уклониться от
выполнения в полном объеме законодательства по регулированию
заработной платы, чтобы не ослаблять этим свои отраслевые объеди¬
нения.
Таким образом, смысл понятия «производственное сообщество»
распространялся далеко за пределы конкретного рабочего места.
В отличие от идей Ланга и Гельпаха, собственно сам трудовой про¬
цесс в нем полностью отсутствовал. Но зато намного больше вни¬
мания уделялось установлению всесторонних связей с рабочими и
с их семьями за пределами завода в «свободное время». В этом от¬
ношении места в детских садах, а также [организованные за счет
фирмы] курсы домоводства и кройки и шитья для жен и дочерей ра¬
бочих играли столь же важную роль, как и финансовая поддержка
садоводческих клубов, санаториев и домов отдыха. Расширение этих
[социально ориентированных] материальных благ широко реклами¬
ровалось: рекламный журнал индустриальной фирмы, как правило,
был передовым в техническом исполнении, а также «модерновым»
в части оформления и компоновки материала. Фотографии в нем ис¬
пользовались для документального подтверждения образа фирмы как
многосложного и успешно действующего организма. Помещая изо¬
бражения отдельных рабочих в визуальный ряд, например, участни¬
ков празднования годовщины крупной компании или в рубрику о по¬
ложении дел на отдельных участках завода или цеха, издатели имели
в виду, что конкретный человек всегда должен находиться в прямой
связке с коллективом в целом [т. е. ощущать себя частью «производ¬
ственного сообщества»].
Реализация такого сочетания вознаграждений и контроля, денеж¬
ных выплат и символов причастности, исключавших третьих лиц, ко¬
нечно, была за пределами возможностей мелких и средних предпри¬
ятий Германии тех лет. Тут все строилось вокруг стиля руководства
работодателя или управляющего и его посредников; дополнительные
меры отсутствовали. Но также и здесь важнейший вопрос отношений
на рабочем месте состоял в первую очередь в том, как хотя бы ча¬
стично может быть достигнута определенная «справедливость» для
рабочих, мужчин и женщин.
8. Гордость за качественную работу не была прерогативой одних
только немецких директоров и инженеров. Когда журнал для рабочих
советов, издаваемый Немецким союзом рабочих-металлистов, пи¬
сал, что в США каждая деталь должна иметь «защиту от дурака» [т.е.
161
от работника-неумехи. — Прим, ред.}, то и редактор журнала, и его
читатели могли с удовлетворением отметить, что на немецких заво¬
дах успех производства во многом зависит от знаний и способностей
опытных рабочих. И что здесь склонность вдумчиво отнестись к делу,
сначала «почесать в затылке», поразмыслить и лишний раз все пере¬
проверить считаются коллегами не тяжким грехом, а, скорее, показа¬
телем компетентности работника.
В этом можно увидеть специфический акцент, характерный
главным образом для представителей самого рабочего движения:
мотивы и символы, представлявшие труд, вращались вокруг об¬
раза компетентности, обогащенной опытом. Такое «ощущение
труда», по общему признанию, было присуще представителям тех
профессий на производстве, которые требовали предварительного
обучения (даже когда в действительности они являлись малоквали¬
фицированными рабочими). Так, например, коммунистически ори¬
ентированная, но также и коммерчески успешная «Рабочая иллюст¬
рированная газета» (Arbeiter-Illustrierte Zeitung) напечатала на об¬
ложке фотографию токаря (наладчика)58. Снимок был сделан при
следующих обстоятельствах. Редакторы газеты регулярно посеща¬
ли местные рабочие фотоклубы. Токарь Тео Гаудиг ходил в один из
таких фотокружков в Эссене, а данную фотографию с собственным
изображением сделал сам во время ночной смены на заводе Круп¬
па, где он трудился, с помощью автоспуска. Редакторам понравил¬
ся снимок, который изначально предназначался только для семьи и
друзей. «Фотография покажет, чем я занимаюсь на работе, лучше,
чем я смог бы рассказать об этом на словах», — прокомментировал
сам Тео Гаудиг обстоятельства памятной съемки 1927 г. в интер¬
вью со мной много лет спустя, в 1980 г., когда бывшему рабочему
было уже за восемьдесят59. Редакторы перед публикацией обрабо¬
тали оригинальную фотографию Гаудига — вырезали более темные
места по краям (см. рис. 3.3). Тем самым они сгладили довольно
58 Arbeiter-Illustrierte Zeitung (AIZ). 1928. Nr. 6. Обложку № 8 за 1926 г., на
которой также изображен токарь, см.: Willmann Н. Geschichte der Arbeiter-
Illustrierten Zeitung, 1921-1928. Berlin, 1974.
59 Подробнее об этом см.: Liidtke A. Industriebilder — Bilder der Industriearbeit?
Industrie- und Arbeiterphotographie von der Jahrhundertwende bis in die 1930er
Jahre // Historische Anthropologie. 1993. Jg. 1. S. 388 f. За ссылку на Teo Гаудига
из Эссена я хотел бы поблагодарить А. фон Плато (Хаген) и Р. Каниа (Эссен).
См. также мое интервью с Тео Гаудигом в Эссене 4 сентября 1985 г.
162
Рис. 3.2. Обложка «Рабочей ил¬
люстрированной газеты»
(Arbeiter-Illustrierte Zeitung) от
31 января 1928 г. Надпись на фо
тографии гласит: «Если этим
управляет твоя сильная рука...»
(начало широко распространен¬
ного профсоюзного лозунга, ко¬
торый заканчивался так: «...то
каждое колесико будет работать
бесперебойно»)
Рис. 3.3. Тео Гаудиг. Ночная смена у токарного станка, 1927
(сталелитейный завод Фрид, «Крупп АГ», Эссен)
Ruhrlandmuseum Essen
163
мрачное впечатление от изображенной на фото обстановки в цехе,
оставив лишь то, что, по их мнению, соответствовало задачам клас¬
совой борьбы — фигуру рабочего, склонившегося у станка. Именно
эта подретушированная версия и появилась на обложке очередного
номера газеты от 28 января 1928 г. Образ уверенного в себе, опыт¬
ного механика стал олицетворением идеала германского квалифи¬
цированного рабочего.
Типичное воплощение такого образа — токарь Мельмстер в ав¬
тобиографическом романе Вилли Бределя «Машиностроительный
завод N & К»60. Бредель, сам в прошлом токарь, азатем — рабочий-
писатель, рассказывал в романе, как овладение мастерством
токаря-многостаночника, в основе которого лежал производствен¬
ный опыт, позволило ему оспорить попытку нормировщика и бри¬
гадира доказать, что [на данном станке] возможно увеличить ско¬
рость резки металла (и, соответственно повысив норму выработки,
установить новые, невыгодные для работника сдельные расценки).
Непосредственный производитель — рабочий одержал победу по¬
тому, что он оказался в состоянии самостоятельно познать в де¬
талях все свойства сырья и инструментов, с которыми имел дело.
Он один управлял трудовым процессом на отдельном станке,
или — лучше сказать — на своем станке. «Прислужники капита¬
ла» (Маркс) были беспомощны в ситуациях неопределенности; в
таких случаях они рисковали стать всеобщим посмешищем. Образ
токаря Мельмстера также показывает, что классово сознательные
пролетарии одновременно хорошо разбирались в станках.
Знание свойств сырья, технических характеристик станков, ис¬
пользование рабочими различных «хитростей» — например, приспо¬
соблений для удаления металлической стружки — были обязательны
не только для получения признания со стороны коллег по цеху. Значи¬
мость этих качеств выходила далеко за рамки повседневной заводской
жизни. Хорошие трудовые навыки считались основным фактором до¬
верия в рабочей среде, качеством, превращавшим обычных коллег
в «товарищей». Конечно, в то время социальный состав компартии
Германии (КПГ) значительно меньше соответствовал этому образу
работника квалифицированного труда (высококвалифицированного
или средней квалификации), чем социальный состав партии герман¬
ских социал-демократов (СПГ). Но [упомянутый выше автобиогра-
60 Bredel W. Maschinenfabrik N&K[рукопись 1930 г.]. 3. Aufl. Weimar, 1982.
S. 67 ff., 74, 99 ff.
164
Рис. 3.4. Обложка книги Юргена Кучинского «Красная работа»
(Берлин, 1931)
Kaczynski J. Rote Arbeit. Berlin, 1931
165
фический] текст автора-коммуниста Вилли Бределя показывает, до
какой степени образ промышленного труда в Германии был сформи¬
рован идеями рабочей сноровки и насыщен непосредственным произ¬
водственным опытом рабочих.
Считалось политически важным, чтобы заводские специалисты-
практики, например инженеры-технологи и управленцы, имели более
точную картину промышленных трудовых процессов, чем функцио¬
неры многочисленных рабочих организаций, чьи образы и символы
труда ориентировались в первую очередь на показ труженика — по¬
литического борца. Для рабочего движения сомнительные средства
достижения цели и многочисленные способы «выклянчивания» [по¬
дачек у администрации] были особенно несовместимы с образом клас¬
сово сознательного пролетария. В лучшем случае трудовой процесс
рассматривался как тяжкая подготовка к собственно политической
деятельности. Заводским же властям для увеличения объемов произ¬
водства и роста производительности труда приходилось по меньшей
мере терпеть и, возможно, даже поощрять самостоятельность, неза¬
висимость работника и внедрять такие приемы труда, которые одно¬
временно позволяли каждому рабочему почувствовать собственные
возрастающие возможности.
9. Различные формы коммуникации и властных отношений играли
решающую роль в планах организации труда и деятельности «про¬
изводственного сообщества». Однако материальная сторона про¬
мышленного труда, хотя она едва ли могла игнорироваться непосред¬
ственно на рабочем месте, была в этих идеях представлена крайне
слабо. Эта материальная сторона начиналась с обильных чувствен¬
ных впечатлений, а также воздействия шумов и запахов. Она в основ¬
ном заключалась в постоянной борьбе работника с инструментами и
сырьем, с металлическими рукоятями орудий, с ткаными или дере¬
вянными деталями и оборудованием. Формовка, волочение, ковка и
кузнечные работы, штамповка и сверловочные работы, точение на
токарном станке и фрезерование; твердые и мягкие, часто непривыч¬
но тяжелые предметы, а также обломки, стружка и волокна, которые
легко могли причинить травмы, — всем этим определялась повсе¬
дневная заводская жизнь. Существовала тесная связь между мастер¬
ством, приобретенным через собственный опыт, и физической дея¬
тельностью, в которой сопротивление материалов, инструментов —
а также и коллег — ощущалось постоянно и повсюду.
Однако инструмент для работника представлял нечто большее,
чем просто орудие труда. Необходимые инструменты постоянно
следовало иметь под рукой, причем всегда готовыми к использова¬
166
нию. Поэтому тщательный уход за собственными инструментами,
а также уважительное отношение к инструментам других рабочих
лежали в основе отношений между коллегами по цеху. Де Ман
отмечал, что не только квалифицированным рабочим, таким, как
слесари-сборщики или столяры, но также и складским рабочим
или резчикам стекла было свойственно в процессе труда «всегда
воспринимать как свою собственность... предметы, которыми они
пользовались»61. На самом деле не имело особого значения, явля¬
лись ли эти инструменты действительно их собственными [и при¬
несенными на свое рабочее место] или же принадлежали заводу.
Действительно имела значение такая производственная ситуация,
при которой выполнение работы вызывает уважение коллег, а
также начальства и не воспринимается самим рабочим как нечто
чрезвычайно обременительное.
Наряду с этой «жаждой собственности», можно заметить также
своего рода «жажду власти» над нею. «Часто человек, должно быть,
испытывал по отношению к инструментам или машинам ощущение,
близкое к вожделению». Рабочие говорили о «любви» к своим ин¬
струментам. Так, машина, сортирующая сигареты, по их мнению,
обладала «душой», а к локомотиву они ласково обращались слова¬
ми, которые люди традиционно употребляют по отношению к лоша¬
ди62. Характер использования — по назначению и нет, употребление
уменьшительно-ласкательных имен и ругательств показывают, что
личные, почти всегда эмоционально окрашенные притязания на экс¬
клюзивное обладание и пользование станками и инструментами вос¬
принимались работниками действительно серьезно.
Понимание, что к чему при использовании сырья и инструментов,
способность ладить с товарищами по работе, но, когда нужно, сохра¬
нять дистанцию — все эти свойства в производственной повседнев¬
ности не были характерны исключительно для определенного круга
только квалифицированных работников или, скажем, именно для
рабочих-мужчин. Воспоминания пролетариев показывают, что раз¬
нообразные способности к импровизации и к экспериментам требо¬
вались на рабочем месте ежедневно, даже когда речь шла об очень
ограниченном, четко определенном круге операций на конвейерной
61 Man Н. de. Der Kampf urn die Arbeitsfreude. S. 160.
62 Ibid. S. 158 ff., 164. Случаи хищения инструментов чрезвычайно важны и
показательны. См. об этом в воспоминаниях о «Гутехофнунгсхютте» (GHH),
которые были задокументированы в 1939 г. и отражали ситуацию 1880—
1890-хх гг. (Historisches Archiv Haniel/GHH. Nr. 40016/91).
167
линии, где нужно было всего лишь «нажимать несколько рукояток»63.
Привлекательность творческой модели труда: «тебя испытывают, и
ты испытываешь себя» — здесь очевидна.
В то же время эти воспоминания показывают, что заводской труд
как «качественная работа» всегда имел материальное выражение.
Мастерство человека не было просто «встроено» в его глаза и руки.
Оно также запечатлевалось в разнообразных формах, проявлялось
в поведении и в жестах человека; его следы сохранялись, например,
в разрозненных заметках, которые делались по ходу работы. Такие
скрытые от чужих глаз зарисовки и записи, которые касались, на¬
пример, угла настройки ножниц для резки листового металла, порой
отражали наличие конфликтов с начальниками. Но они также пока¬
зывали, как профессиональный опыт и компетентность подпитывали
чувство самоуважения (или уважения к другим коллегам). И, нако¬
нец, поскольку такие (неразрешенные) памятки невозможно делать,
не создав резерв времени, они помогали сохранить или даже увели¬
чить рабочую силу человека.
Более того, такие зарисовки и заметки рабочих демонстриру¬
ют, что наряду с официальной системой обозначений «качествен¬
ной работы» (или «под нею», в «подполье») существовала еще и
значимая неофициальная система, тоже заслуживающая внимания.
В то время как в официальной риторике успешно изготовленное из¬
делие замещалось его ключевым признаком, к которому могли быть
добавлены другие измеряемые величины (такие, как необходимое
время или количество отходов), неофициальный дискурс исполь¬
зовал в качестве меры успеха количество усилий, потребовавших¬
ся для выполнения работы, и объем нагрузки, которую выдержал
рабочий. Эти два значения, однако, накладывались друг на друга:
они смыкались в фокусировке внимания на способности выполнить
задание — данных, тесно связанных с мастерством и сноровкой на
рабочем месте.
Миф о стремлении к рационализации
после 1935-1936 гг.?
В следующей части работы А. Людтке утверждает, что
существенные перемены в организации труда, осуществлен¬
63 «Morgen kommst Du nach Amerika» / hg. P. Schirmbeck. S. 83.
168
ные нацистами в середине 1930-х гг. для создания их военной
машины (которые Рюдигер Хахтман описал как новую стадию
модернизации и рационализации в немецкой промышленности),
качественно не изменили характер повседневного труда мно¬
гих рабочих. Людтке подчеркивает, что даже во время бума
производства вооружений трудно проследить такой едино¬
образный бескомпромиссный переход к массовому производству,
который лишил бы понятие «качественной немецкой работы»
бесспорной значимости, сделав обращение нацистов к «чести
труда» бессмысленным.
±
Требование «рационализации» промышленного труда, безуслов¬
но, не являлось изобретением нацистских руководителей производ¬
ства, разработчиков 4-летнего хозяйственного плана или специали¬
стов в области НОТ, обслуживавших НТФ. Тем более что споры о
модернизации и о провале рационализации в Германии стали пред¬
метом особого внимания, как в промышленных лоббистских ассо¬
циациях, так и в профсоюзах, по крайней мере с 1924 г. Однако даже
изыскания профсоюзов, которые не были, конечно, заинтересованы
в преуменьшении степени модернизации, показывали, что до 1931 г.
поточное производство, глубокое разделение труда, многостаночни-
чество, а также увеличение рабочей скорости станков использова¬
лись только на небольшом количестве немецких заводов или только
на отдельных участках предприятий.
И по сей день трудно однозначно утверждать, была ли фактически
осуществлена «модернизация промышленного оборудования... в зна¬
чительной части» немецкой обрабатывающей промышленности по¬
сле 1935—1936 гг., а также — дало ли результат «стремление к мо¬
дернизации» начиная с этого времени64. Но в любом случае имеются
некоторые свидетельства того, что противоречия между отраслями
64 См.: Hachtmann R. Industriearbeit im «Dritten Reich». S. 75; Produktivkrafte
in Deutschland 1917/18 bis 1945 / hg. R. Berthold. Berlin/DDR, 1988. S. 64-94.
В обоих исследованиях описано несколько крупных заводов, а в приложениях ко
второму из них собраны отчеты по техническому развитию или усовершенствова¬
нию, преимущественно касающиеся, к примеру, параллельного развития уни¬
версальных и автоматических узкоспециализированных станков или твердо¬
сплавных инструментов для обработки металлов, а также высокоскоростного
оборудования.
169
промышленности и регионами Германии в этот период углублялись.
Рабочие, задействованные на совершенно новых предприятиях (на¬
пример, в авиационной промышленности), наиболее сильно испы¬
тали изменения, ощущавшиеся во всех отраслях промышленности,
связанных с перевооружением вермахта: появились новые рабочие
места в новых фабричных зданиях, а также у новых станков. Эти ра¬
бочие трудились над изделием, которое покидало заводские помеще¬
ния не только для того, чтобы просто выполнять предназначенную ему
функцию; они придавали ему блеск и глянец. Самолеты выступали
единственными в своем роде символами той современности, которой
надлежит преодолеть пространство и время65. Автобусы открывали
новые транспортные возможности, а легковые автомобили пробуж¬
дали желание отправиться на экскурсии, освободиться от скучной
повседневности и путешествовать. Каждый самолет воплощал раз¬
нообразные надежды на преодоление земных помех и ограничений.
Но в реве самолетного двигателя также становилось отчетливо слы¬
шимым и видимым стремление к национальному могуществу и воен¬
ному превосходству.
Тем не менее во многих «старых» секторах промышленности и
на предприятиях ситуация заметно отличалась в худшую сторону.
Многие виды выпускаемых здесь изделий не выдерживали критики
в плане аналогичной передовым немецким заводам степени «гордо¬
сти за произведенную продукцию». И при этом не имелось реальной
возможности организовать производство и трудовые процессы по
принципу единого качества. Старые и новые машины и здания часто
располагались буквально бок о бок друг с другом [что только усили¬
вало впечатление от разницы между ними]. Но даже в этих условиях
в Германии имел место рост новых капиталовложений [в том числе и
не в самые передовые производства]. После периода экономической
депрессии значительно увеличилась потребность в ремонте, замене и
восстановлении заводских станков.
Однако решающим фактором служило то, что предписания, в со¬
ответствии с которыми определялась потребность в рабочей силе,
существенно не изменились. Независимо от отрасли промышленно¬
65 MarBolek I., Ott R. Bremen im Dritten Reich. Anpassung—Widerstand—
Verfolgung. Bremen, 1986. S. 153 f. (о предприятиях «Фокке-Вульф» и «Борг-
вард», а также о концентрационных трудовых лагерях); Pfliegensdorfer D. «Ich
war mit Herz und Seele dabei, und so, dass mir das gar nichts ausmachte». Bremer
Flugzeugbauer im Nationalsozialismus // Zeitschrift fur Sozialgeschichte des 20.
und 21. Jahrhunderts. 1988. H. 3. S. 49 ff., 60 ff., 64 ff.
170
сти, предпочтение продолжало отдаваться «тщательности» (pass-
genau) труда (Г. Шлезингер). Значительный рост продаж, достигну¬
тый производителями станков после середины 1930-х гг., не должен
скрывать того обстоятельства, что требования, предъявляемые к
производству каждого изделия, не изменились. Безусловно, старые
нормы препятствовали переходу к настоящему массовому производ¬
ству в Германии. Это было справедливо даже по отношению к тех¬
нически наиболее современным областям промышленности, таким,
как самолетостроение — основа военной промышленности страны,
которое развивалось после 1933 г. бешеными темпами. Неудиви¬
тельно, что известный слоган авиакомпании «Юнкере» в г. Дессау
«Работа на “Юнкерсе” — качественная работа» напрямую связан
с критерием «способности к физическому труду и сноровки», не¬
обходимых для того, чтобы обслуживать станки, «управлять» ими и
ухаживать за ними66.
Но даже в военном производстве, по крайней мере в обслужи¬
вавшей его обрабатывающей промышленности, во 2-й половине
1930-х гг. характер труда оставался неизменным67. Увеличение ско¬
рости работы станков, попытки уменьшить затраты на выпуск полу¬
фабрикатов и готовых изделий не изменили стандарт «заслуживаю¬
щего уважения труда» среди заводских экономистов и инженеров,
мастеров, бригадиров или рабочих. Решающими оставались «лов¬
кость человеческих рук, способность ума к критическому суждению
и производственный опыт», а не технический прогресс68. Причины
такого положения видятся в двух обстоятельствах. Во-первых, асин¬
хронность изменений в организации труда и производства делала не¬
обходимым создание (или сохранение) своеобразного «амортизато¬
ра» на случай поломок сложного механизма. Во-вторых, значимость
рабочего продолжала определяться через понятие «качественной
немецкой работы». Оба этих взгляда предполагали необходимость
исключительной точности при настройке станка, фиксации обраба¬
тываемой детали, при контроле над работой станка, проверке изме¬
нений формы детали в ходе использования режущих и формующих
66 Kern Н. Innenwerbung fur Wirtschaftlichkeit und Qualitat. Zwei Werbeakti-
onen der Junkers Flugzeug- und Motorenwerke AG, Dessau // Zeitschrift fur
Organisation. 1938. H. 12. S. 281 ff., 285.
67 Cm.: Overy R. J. Hitler’s War and the German Economy: A Reinterpretation //
Economic History Review. 1985. Vol. 32. P. 286.
68 Schlesinger G. Psychotechnik und Betriebswissenschaft. Leipzig, 1920. S. 15 f.,
51ff.
171
технологий, таких, как точение на токарном станке или фрезерова¬
ние, сверление или шлифовка, а также штамповка или прессование.
Эта установка зиждилась на основе принципа надежности трудового
опыта, заключающегося в способности человеческого глаза измерять
и способности человеческих пальцев чувствовать.
Работник и качественная работа — социальный статус
и шансы на выживание
«Национал-социалистическая германская рабочая партия
(НСДАП) — это примерно то же самое, как там (в бывшей ГДР), где
быть рабочим означает принадлежать к самому высшему слою обще¬
ства... Для меня как сына рабочего было возможно стать командиром
воинского подразделения (Fahnleinfiihrer). И моим подчиненным, по¬
зволю себе сказать, был выпускник классической гимназии»69. Че¬
ловек, который помнит прошлое таким, как зафиксировано в приве¬
денной выше цитате, родился в 1925 г. Его отец, квалифицированный
слесарь-сборщик, а затем механик военно-морского флота, будучи в
течение долгого времени безработным в Германии, получил, нако¬
нец, в 1925 г. место в мостостроительной фирме и [позже] трудился
по временному контракту в Советском Союзе. Его сын стал востор¬
женным членом гитлерюгенда и в 1940 г. начал трудиться в качестве
ученика слесаря-сборщика. Он жил в преимущественно католиче¬
ском рабочем районе Рура, был «убежденным нацистом» и, как он
сам говорил, «разоблачил бы любого». В тогдашнем восприятии и по
воспоминаниям этого (в то время молодого) человека, при нацистах
в Германии стало возможным нечто прежде абсолютно немыслимое:
человек из высших слоев общества должен был повиноваться рабо¬
чему или сыну рабочего. Основа социальной иерархии больше не яв¬
лялась столь же незыблемой, как ранее.
Опыт других рядовых немцев свидетельствовал скорее о совер¬
шенствовании их способности к выживанию, чем о преодолении соци¬
альных барьеров, отделяющих их от «тех, кто там, наверху». Статус
квалифицированного рабочего, особенно если он добивался произ¬
водительности выше средней, мог «окупаться» по-разному. Начать с
69 История жизни Гизберта Пола отражена в работе: Plato A. von. «Der
Verlierer geht nicht leeraus». Betriebsrate geben zu Protokoll. Berlin; Bonn, 1984.
S. 52, 54.
172
того, что при системе заработной платы, основанной на прогрессив¬
ной дифференциации ставок, имелось больше возможностей хорошо
зарабатывать. К тому же кто-то мог принимать близко к сердцу офи¬
циальные заявления властей о почтении к качественной работе и ува¬
жении к лучшим работникам. На практике это означало, что послед¬
ние избавлялись от постоянного контроля и наставлений со стороны
администрации. При соответствующем качестве изделий можно было
даже выработать свой собственный трудовой ритм, расширяя тем са¬
мым границы личной свободы на производстве и сохраняя Eigensinn.
Не последнюю роль играло и то, что статус лучшего работника мог дать
жизненно значимое или даже спасительное благо.
Как свидетельствовал один германский рабочий 1923 г. рождения,
в армии (в условиях войны) ему сильно помогло то обстоятельство,
что на «гражданке» он являлся сначала квалифицированным рабо¬
чим, а затем инженером-метрологом. Призванные на фронт моло¬
дые рабочие-мужчины, уже имевшие соответствующую подготовку
и опыт, часто получали военные специальности механиков и оста¬
вались до известной степени в стороне от основных зон боевых дей¬
ствий. У многих более пожилых квалифицированных рабочих-мужчин
имелась возможность получить статус «ик» (имеющего бронь), осво¬
бождавший от призыва в действующую армию и позволявший тем
самым оставаться дома. Вот слова немецкого рабочего 1910 г. рож¬
дения: «Я был прилежным рабочим, никогда не бегал от работы... был
всегда пунктуален, и им нужны были такие люди здесь, чтобы здесь
работать, и мы могли сделать многое, мы должны были делать здесь
на литейном производстве все... Были здесь также иностранцы (под¬
невольные работники), мы должны были также обучать их, и среди
них было много женщин»70.
В военном производстве [в условиях Второй мировой войны] «ка¬
чественную немецкую работу» нередко обеспечивали заключенные,
которые в глазах национал-социалистов считались «общественно
чуждыми» или «недочеловеками» и которых надлежало «уничтожать
трудом»71. Но их продукция точно так же, как и продукция трудив¬
70 Воспоминания Яна Везеля см.: Plato A. von. «Der Verlierer geht nicht leer
aus». S. 25. После 1943 г. в Германии возможности получения статуса «ик»
(имеющего бронь при призыве в армию) значительно сократились.
71 Например, в компании «Даймлер-Бенц» труд заключенных использовался
при изготовлении двигателей для самолетов, в производстве грузовых автомоби¬
лей и деталей для танков: Das Daimler-Benz Buch. Ein Riistungskonzern /
Hamburger Stiftung fur Sozialgeschichte des 20. Jahrhunderts // Tausendjahriges
Reich. Nordlingen, 1987. Teil II.
173
шихся на заводах немцев-«арийцев», мужчин и женщин, должна
была достигать того же самого высокого качества, которое считалось
непременным условием обретения вожделенной «окончательной по¬
беды» на фронте. В выступлении, являвшемся частью пропагандист¬
ской кампании лета 1943 г. по мобилизации ресурсов для «тотальной
войны», министр вооружений Германии Шпеер сформулировал об¬
щий прогноз кратко и точно: «Качество [одержит верх] над массовым
производством». Идея была ясна: победа над врагом будет обеспе¬
чена тем, что качественная немецкая работа превзойдет измеряемую
лишь «количественно» продукцию противника.
Символика труда и логика уступок
В заключительной части своей работы А. Людтке пытает¬
ся провести параллели между «обычным состоянием» повсе¬
дневной жизни немцев в период до 1933 г. и распространенными
социальными практиками времен Третьего рейха. Людтке со¬
глашается с наблюдениями Вальтера Беньямина относительно
значимости грандиозных символических представлений, таких,
как Нюрнбергский съезд национал-социалистической партии
1937 г., на котором нацисты пытались сформировать новое
расовое массовое сознание. Но вместе с тем Людтке утвержда¬
ет, что на самом деле наиболее эффективными инструмента¬
ми для завоевания нацистами лояльности многих немцев стали
внешне менее эффектные, «более нормальные», но хорошо себя
зарекомендовавшие повседневные формы символических прак¬
тик, связанных с миром физического труда. В этих символиче¬
ских практиках, которые вращались вокруг центрального об¬
раза «чести труда», Третий рейх обращался к отличительным
чертам рабочего класса и выражал те его потребности, кото¬
рыми профсоюзы и рабочие партии Веймарской эпохи слишком
часто пренебрегали. Нацизм, таким образом, оказался способен
захватить важное символическое пространство, которое в
значительной степени игнорировали его политические против¬
ники. Некоторым рабочим нацизм в практическом плане давал
больше, чем простое довольство символами; нацистское упор¬
ство в пропаганде «чести труда» и важности «качественной
немецкой работы» способствовало увеличению возможностей
для выживания квалифицированных немецких рабочих, хотя и
174
de facto за счет их превращения — пусть непреднамеренно — в
сообщников кровавого режима.
* * *
Тезис Хайнца-Дитера Шефера о том, что формы массового при¬
знания немцами нацистского режима после 1933 г. и их активное
участие в его мероприятиях демонстрируют пример «расщеплен¬
ного сознания», встретил [в начале 1980-х гг.] большое одобрение.
Мир пережитого, особенно связанного с «окончательным реше¬
нием еврейского вопроса», к тому времени воспринимался только
«в осколках». В условиях имевшего место террора и еще более
широко распространенной угрозы террора приводился в действие
механизм «игнорирования определенных вещей», автоматически
«отфильтровывавший» в сознании все то, что воспринималось как
невыносимое для человеческого восприятия. Предлагаемые по¬
рядок и национальное величие в глазах отдельных людей и вооб¬
ражаемого «сообщества» были неотделимы от подспудной трево¬
ги, враждебности к диктатуре, и это постоянно вызывало чувства
беспокойства и беспомощности, что, в свою очередь, порождало
«апатию, паралич воли и неконтролируемое желание плыть по
течению»72.
Ниже приводятся доказательства того, что подобные выводы от¬
ражают положение вещей, характерное отнюдь не исключительно
для [периода фашистской] диктатуры. Скорее, в то время активизи¬
ровался клубок сформировавшихся за предшествующие годы проти¬
воречий, в которых, как и раньше, тесно переплелись между собой
вынужденное согласие людей [с властью] и своенравная (eigensinni-
ge) отстраненность от нее; прямое соглашательство, а также (очень
редко) уход в оппозицию. Все это и прежде использовалось немца¬
ми в повседневных практиках жизни и выживания. Другое дело, что
теперь [в условиях национал-социализма] этот клубок противоречий
оказался на переднем плане. При этом формы одобрения режима не
ограничивались только «эстетизацией политической жизни», орга¬
низованной «сверху» [т.е. самой властью]. Данный тезис Вальтера
Беньямина, сформулированный им в 1935—1936 гг. перед лицом
реального фашизма, охватывает только одну, внешне эффектную
72 Schafer H.-D. Das gespaltene Bewusstsein. Deutsche Kultur und deutsche
Lebenswirklichkeit, 1933—1945. Munchen, 1981. S. 146, 159.
175
сторону символической практики73. Беньямин настойчиво привлека¬
ет внимание к «огромным праздничным процессиям», «громадным
митингам», «массовым спортивным соревнованиям», но больше
всего — к войне. Согласно Беньямину, эти массовые движения по¬
зволяли участникам «выразить себя», но, «конечно, не реализовать
собственные права». В двух вопросах Беньямин оказался жертвой
изолированности, связанной с его высылкой из Германии. С одной
стороны, он не смог увидеть преемственность: развитие [при Гитле¬
ре] прежних способов построения смыслов (Deutungsweisen). С дру¬
гой, от него ускользнуло разнообразие не столь внешне эффектных,
но значимых повседневных практик, благодаря которым на рабочем
месте, среди соседей, в семье, а также в массовых организациях сами
рядовые немцы — участники событий тех лет соучаствовали в творе¬
нии «новых времен» и даже испытывали очарование, извлекая из них
еще и личную выгоду.
Вожди и ведомства национал-социализма, конечно, использовали
«грандиозные жесты и сцены». Марши и массовые представления
организовывались не только 1 Мая 1933 г. Попытка Р. Лея с осени
1933 г. с помощью бесчисленных «Домов немецкого труда» придать
долговременную значимость его организации — НТФ — может быть
интерпретирована как попытка «увековечить» это массовое движе¬
ние74. Гигантские по масштабу, но все же расплывчатые планы, на¬
чавшие претворяться в жизнь с проведением с 1934 г. ежегодных
«соревнований профессионалов рейха» (Reichsberufswettkampf),
привели к появлению ведущих нацистских «шишек» на большой аре¬
не и сопровождались громкой шумихой в средствах массовой инфор¬
мации75.
В 1937 г. национальная партийная конференция НСДАП тоже
прошла под девизом «Партийный день труда». Обычные марши и
речи, традиционные фанфары и поклонение флагу должны были во¬
площать «триумф труда»; этой же цели служила «инсталляция мону¬
мента скважины», которую город Нюрнберг предоставил как подарок
к открытию партийного форума. Точнее, мэр города показал «модель
этой замечательной скульптуры» (которую в действительности так
73 Benjamin W. Das Kunstwerk im Zeitalter seiner technischen Reproduzierbar-
keit // Benjamin W. Gesammelte Schriften. Frankfurt, 1974. Bd. 1. S. 506.
74 По этому вопросу см.: Stommer R. Die inszenierte Volksgemeinschaft. Die
«Thing-Bewegung» im Dritten Reich. Marburg, 1985. S. 91,93 f.
75 Heuel E. Der umworbene Stand. S. 409 ff. См. также: Axmann A. Der Reichs¬
berufswettkampf. Berlin, 1938.
176
Рис. 3.5. Плакат 1934 г.: «Соревнование профессионалов рейха
для германской молодежи»
АхтаппА. Der Reichsberufswettkampf. Berlin, 1938 (илл. после с. 344)
177
и не создали)76. В зачитанном собравшимся приветственном адресе
Гитлер снова акцентировал внимание на факторе усердной работы:
по его словам, строительство новой Германии может «[явиться] толь¬
ко результатом непрерывного производства». Его представитель на
форуме Рудольф Гесс пошел еще дальше, провозгласив, «что только
благодаря труду Германия [уже стала] сильной и снова свободной».
Наряду с этим, в своей речи он продемонстрировал яркий пример ис¬
пользования словесных картин, с помощью которых «обыденность»
рабочих будней, так сказать, подытоживалась и воскрешалась в па¬
мяти каждого. «Некогда мертвые цеха заполнены жизнью, запахом
еды и сигарет. Колеса снова вращаются, штамповочные прессы сно¬
ва в движении, валки снова прокатывают [металл], поезда один за
другим движутся от одного экономического центра страны к другому,
корабль за кораблем прибывают и входят в некогда пустынные гава¬
ни», — говорил Гесс об успехах. Этот каскад обязательных клише и
образов, очевидно, должен был давать участникам массовых демон¬
страций, а также слушателям и читателям наглядное представление о
промышленном труде как факторе, созидающем одурманивающе за¬
мечательную жизнь.
Однако подобными массовыми ритуалами дело не исчерпыва¬
лось. Повседневная связь материальных достижений с чувствен¬
ными, осязаемыми символами становилась определяющей даже
при ограниченном числе этих символов. Очевидно, что в каждом
отдельном случае происходило обращение к переживаниям, бес¬
покойствам и надеждам рабочих — к факторам, которые органи¬
зованное рабочее движение Веймарской республики ранее едва за¬
мечало. Признание значимости рабочего места с его неудобствами
и вредностью нахождения на нем для здоровья относилось к ключе¬
вым моментам пролетарской жизни и практики выживания. Более
яркое освещение или больший размер окон, больше простора при
размещении станков, расширение умывальных комнат и раздева¬
лок для рабочих или, само собой разумеется, первое их открытие,
а также оборудование мест для отдыха во время перерывов в сто¬
роне от машин — такие «символические сообщения» сулили новое
76 Der Parteitag der Arbeit, vom 6. bis 13. September 1937. Offizieller Bericht
uber den Verlauf des Reichsparteitages mit samtlichen Kongressreden. Munchen,
1938. S. 13 ff. См. также о кинематографических репрезентациях всех партийных
съездов после 1934 г., степень воздействия которых едва ли можно переоценить:
LoiperdingerM. DerParteitagsfilm. «DerTriumphdes Widens» von Leni Riefenstahl.
Rituale der Mobilmachung. Opladen, 1987.
178
качество признания [важности труда] и повышения реального бла¬
госостояния работников. И отдельные конкретные примеры явля¬
лись убедительным подкреплением этой идеи. Главное: кто раньше
публично хотя бы признавал важность этой стороны повседневной
действительности или пытался что-либо изменить? В этом контек¬
сте профессионального опыта обращение к символам предвещало и
реальные улучшения в положении работников.
Среди других надежд появилась также надежда на получение
общественного признания. За стенами фабрики это означало преж¬
де всего оплачиваемые праздники (с Рождества 1937 г.) и право
на отпуск по требованию работника. Внутри предприятия это тоже
могло иметь значительные, хотя и неоднозначные последствия,
как, например, в случае организации «рабочего самоконтроля»
на заводе двигателей и тракторов компании «Клёкнер-Гумбольдт -
Дойц». Управлявший этим предприятием дипломированный ин¬
женер X. Штайн отобрал 300—400 своих работников (вероятно,
квалифицированных рабочих) и после 1937—1938 гг. разместил их
среди коллег-рабочих в качестве постоянно действующих «само-
контролеров». Эта акция получила горячее одобрение НТФ и на¬
цистской партии. «Фёлькишер беобахтер» считала ее бесспорным
доказательством «триумфа немецкого рабочего», который больше
не нуждался в контроле сверху. Как бы там ни было, завод в 1940 г.
завоевал Золотой вымпел НТФ77.
Понятие «честь труда» подразумевает «сообщество» (Gemein-
schaft), но в то же время оно обращено непосредственно к индиви¬
ду. Язык изображений придает ему конкретность. Картинные образы
мускульного труда, физических усилий и пота свидетельствовали о
реальном жизненном опыте. Они интенсивно тиражировались в на¬
цистской иллюстрированной печати. Впрочем, фотографии в иллюст¬
рированных газетах, главным образом в заводских многотиражках
1930-х гг., все чаще изображали тела и лица, которые, несмотря на
всю их стилизацию под абстрактное «тело из стали», нередко имели
77 Ruther М. Zur Sozialpolitik bei Klockner-Humboldt-Deutz wahrend des
Nationalsozialismus: «Die Masse der Arbeiterschaft muss ausgespalten
werden» // Zeitschrift fur Untemehmensgeschichte. 1988. H. 33. S. 98 ff. В нояб¬
ре 1940 г. «омбудсмен заводской производственной ячейки» 21-го машино¬
строительного цеха завода Круппа, протестуя против введения табельного
учета в начале и в конце выполнения определенных видов сдельно оплачивае¬
мых работ, использовал в качестве аргумента пример «самоучета и самокон¬
троля» в корпорации «Дойц». Это, однако, не имело успеха. См.: Historisches
Archiv Krupp. WA 41/6-10.
179
индивидуальные черты78. Это также не было для Германии чем-то со¬
вершенно новым, хотя печать рабочего класса в 1920-е гг. намного
более решительно проецировала личные цели на массовые и кол¬
лективные символы. Индивидуализирующие символы 1930-х гг., на¬
против, заключали в себе многообразие значений особым образом:
они привлекали внимание к фигуре рабочего, уверенного в своей
опытности, управляющего инструментом и станком, и тем самым эти
символы апеллировали к чувству гордости за труд и к чувству [про¬
фессиональной] гордости самого рабочего. Но в то же время — и
вот это как раз было новым — [в период национал-социализма] в
поясных портретах и изображениях рабочих с обнаженной грудью в
центр композиции помещались индивидуализированные лица. В этих
изображениях отдельных людей и небольших групп редко подчерки¬
вались демонстративно героические жесты. Много чаще они носи¬
ли сдержанный документальный характер. Пожалуй, впервые здесь
можно было увидеть прямое обращение к «печальному осознанию»
положения рабочих, и, хотя лишь несколько рабочих выставлялись
на обозрение, эти образы будоражили чувства очень многих.
Жизнь и выживание немецких промышленных рабочих, мужчин
и женщин, «подпитывались» из разных источников. Подсчет дохода
был непосредственно связан со страстным стремлением к «хорошей
жизни». Это стремление часто оставалось невысказанным, но про¬
являлось в моменты «своенравного упрямства» (Eigensinn), задей¬
ствовавшего тело, — оно сохранялось и запоминалось в символах.
В ходе осуществления подобных «своенравных» действий многие
смогли дистанцироваться от каждодневно повторяющихся ожиданий
и принуждений. Ощущение личного освобождения, а также личной
самореализации было возможно именно в процессе «своенравной»
борьбы работника на своем рабочем месте и через нее. Символы,
конечно, продолжали обладать множеством значений. Они были
78 См.: Winschuh J. Industrievolk an der Ruhr. Oldenburg; Berlin, 1935;
Schirmbeck P. Adel der Arbeit. Der Arbeiter in der Kunst der NS-Zeit. Marburg,
1984. См. также: Zeitschrift der Kruppschen Betriebsgemeinschaft. 1933/1934.
№ 26; 1938/1939. № 30. S. 161 ff., 273. См. иллюстрированное изд.: Hauser H.
Opel, ein deutsches Tor zur Welt. Frankfurt, 1937; а также: Hauser H. Im Kraftfeld
von Russelsheim. Munchen, 1940. См. также: Lange T. Literatur des technokrati-
schen Bewusstseins // Lili. Zeitschrift fur Literaturwissenschaft und Linguistik.
1989. Nr. 40. S. 61 ff. См. фотографические иллюстрации в кн.: Axmann A. Der
Reichsberufswettkampf (после с. 168, 232, 321, 344). Исключительно словесные
иллюстрации, которые стремятся к максимальной «поэтичности», можно обна¬
ружить в кн.: Ruf der Arbeit / hg. H. Kindermann. Berlin, 1942.
180
способны побуждать не только к своеволию (Eigensinn), но и к до¬
стижению согласия с властями; они могли содействовать получению
признания, которое преодолевало классовые и политические барье¬
ры, как зримые, так и эмоциональные. Прежде всего могли свобод¬
но расширяться граница личной самостоятельности и самоуважения
работника в цехе и чувство его принадлежности к сообществу, пред¬
ставленные символами. Одновременно поощрялись как готовность
к покорности, так и радость сопричастности. В случае сомнений у
рабочих существовала возможность сделать зримой собственную
значимость, изготовив совершенное изделие, все равно — танковую
гусеницу или колесо гражданского локомотива.
Силовое поле, в котором рабочие — мужчины и женщины, а так¬
же супруги рабочих очутились в нацистской Германии, трансформи¬
ровалось. Скрытое и открытое насилие заметно нарастало. Но в то же
самое время наличие множества символических практик и представ¬
лений способствовало трансформации немцами их самовосприятия.
Одинаково важное значение имело конкретное, чувственное, а так¬
же риторическое укрепление понятия «честь труда». Распростра¬
ненная на заводах риторика о чувстве «сообщества» стимулировала
личную заинтересованность на рабочих местах, а самоутверждение
квалифицированного рабочего, по сути, увеличивало его личную за¬
щищенность и повышало возможности [для самовыражения на про¬
изводстве]. Так беспрецедентным образом надежды пролетариев
на «хорошую жизнь» смогли получить эмоциональное воплощение
и восприниматься ими как оправданные. Конечно, в этом процессе
была неизбежна некоторая двойственность. Индивидуальное су¬
ществование, особенно использование новых возможностей [для са¬
мореализации], требовало от людей непрерывных уступок, а часто и
активного участия в фашистской военной мобилизации экономики.
Выжить и ощутить радость от получившей признание «чести труда»,
таким образом, одновременно означало стать сообщником в преступ¬
ной политике режима.
Перевод с английского
Ю. Е. Белявского,
Ю. П. Зарецкого,
А. Ю. Телицыной
Раздел 4
ЛЮДИ ЗА РАБОТОЙ.
ИНДУСТРИАЛЬНЫЕ ТРАЕКТОРИИ И ПУТИ
ВЫЖИВАНИЯ В ТРУДНЫЕ ВРЕМЕНА:
ГЕРМАНСКИЕ РАБОЧИЕ В XX ВЕКЕ*
Не предисловие, а замечание на полях
Историки, изучающие германский фашизм, в основном заняты
исследованием «базовых» мотивов, управляющих действиями либо
всего общества в целом, либо отдельных его индивидов. Однако при
таком подходе, когда внимание направляется на структуры и силы,
лежащие «в основе» действий, остается без внимания и даже утра¬
чивается то, что находится «на поверхности». Таким образом, акцент
на структуру перечеркивает те амбивалентные ситуации и поступки,
которые действующие лица истории переживают и осуществляют [в
реальной жизни]. Иными словами, как практические, так и эмоцио¬
нальные аспекты исторических процессов остаются для этого подхода
недоступными.
Чтобы вернуть в поле зрения эти аспекты, нам нужно вновь об¬
ратиться к историческому и к конкретному. На мой взгляд, этот «по¬
верхностный» материал истории перекликается с тем, что Марсель
Мосс назвал fait social total [тотальным социальным фактом] (хотя он
и не выступал за то, чтобы описывать все мельчайшие детали «мира»
или, применительно к нашему материалу, — «прошлого»): истори¬
чески «конкретное» порождается, воспроизводится и трансформиру-
1 В основе данного раздела — статья А. Людтке на английском языке: Liidt-
ke A. People Working: Everyday Life and German Fascism // History Workshop
Journal. 2000. Vol. 50. P. 74—92. Автор также неоднократно представлял свои
выводы и соображения на эту тему во время устных выступлений в Германии и
за рубежом. За стимулирующую смесь критики с ободряющими комментариями
он в особенности благодарит участников конференции «Макро- и микроисто¬
рия» в Калифорнийском университете США (Лос-Анджелес, 6—7 июня
1997 г.) и членов семинара CSST в Мичиганском университете (Анн-Арбор,
3 декабря 1997 г.).
182
ется встречами и взаимодействиями между людьми и тем, чтб люди
фактически делают.
Исследовать то, что я называю «конкретным», можно как ми¬
нимум двумя путями. Один путь — рассматривать порядок по¬
следовательности, который дает (или задает) язык. При этом
будет неважно, называются ли изучаемые тексты «нарративны¬
ми», «документальными» или еще как-либо. Другой путь заклю¬
чается в том, чтобы анализировать одновременность изобра¬
зительных репрезентаций. Историков редко беспокоит вопрос о
том, как могут — и могут ли вообще — эти два вида источников
(язык и изображения) сочетаться или хотя бы ставиться в один
общий ряд. Но такой вид источника, как коллаж2, обеспечивает
весьма удобный подход к проблеме взаимосвязи, потому что он
в художественной форме демонстрирует нелинейность, которую
порождают действующие лица истории и с которой каждое из них
встречается в своей повседневной жизни. Как ни странно, этот
подход стоит того, чтобы к нему отнестись серьезно: почему бы
истории не попробовать себя, хотя бы на время, в жанре дада3 4,
или почему бы не попытаться писать историю как бриколаж^
2 Коллаж (от фр. collage — наклеивание) — художественный прием, заклю¬
чающийся в наклеивании на «основу» (например, на ватманский лист) материа¬
лов, имеющих одновременно и самостоятельное смысловое значение (например,
фотографий, рисунков, этикеток, а также цитат, стихотворных и мемуарных тек¬
стов и др.). Один из известных примеров коллажа — стенгазеты. В данном слу¬
чае А. Людтке имеет в виду аналогию работы художника и историка, тоже созда¬
ющего свой «коллаж» из источников разного типа и вида для реконструкции про¬
шлого. — Прим. ред.
3 Дада (dada) — символ полной бессмыслицы, иррациональности и бес¬
системности; под этим термином часто подразумевается бессвязный детский
лепет. Отданного слова происходит «дадаизм» — авангардистское направ¬
ление в искусстве после Первой мировой войны, прославившееся эпатаж¬
ным нигилизмом и иррационализмом. В данном случае, противопоставляя
«железную логику» структурной истории, ведущей к упрощению реальности,
другой крайности — дадаизму, А. Людтке намеренно использует этот прово¬
кационный прием, чтобы подчеркнуть важность нарратива, обратить внима¬
ние на ограниченность традиционных подходов к изучению прошлого и заре¬
зервировать в нем место для «случайностей» и вообще всего того, что «не
поддается логике». — Прим. ред.
4 Бриколаж (от фр. bricolage) — процесс преобразования значения объектов
и символов посредством их нового использования. В литературе термин также
используется для обозначения практики создания вещей из любых подвернув¬
шихся под руку материалов. — Прим. ред.
183
Встречи и голоса — I
Начнем наше исследование повседневной жизни и политиче¬
ского режима фашистской Германии в прачечной на юго-востоке
Берлина. Надворе — жаркий майский день 1941 г. Несколько со¬
тен женщин и мужчин заняты тяжелой работой. Две женщины упа¬
ковывают чистую одежду и белье в большие картонные коробки.
Наиболее тяжелые коробки они носят вдвоем. Несколько месяцев
спустя одна из этих женщин, чудом избежав депортации в гетто
и в лагерь смерти на Востоке, решила записать свои воспомина¬
ния5. К этому решению ее подтолкнули дочери, которым пришлось
эмигрировать из Германии в 1937 г. Свой рассказ о шестимесяч¬
ной (с апреля по октябрь 1941 г.) трудовой повинности Элизабет
Фройнд — так звали эту женщину — назвала «На принудительных
работах в Берлине». Вот как она описывает одну из сцен во время
своей работы в прачечной: «Внезапно рядом с нами оказывает¬
ся директор. Мы даже не слышали, как он подошел, потому что у
него ботинки на резиновой подошве. Разумеется, нас охватывает
жуткий страх. Он спрашивает: “Какую работу вы выполняете?”
Отвечаем: “Мы заполняем коробки. Одиночными предметами”.
Начальник хочет знать, оказываем ли мы друг другу какую-либо
помощь. Ответ: “Мы помогаем друг другу, когда коробки слишком
тяжелые”. Пробормотав краткое “угу”, заведующий уходит. Время
сделать перерыв. Потом директор возвращается снова, на сей раз
в сопровождении заведующего отделением. Он начинает кричать:
“Вот что! Я выяснил: вам не разрешается помогать друг другу. Так
что смотрите, чтоб больше такого не повторялось! Ну и наглая же
эта еврейская смена! Если арийские женщины способны носить
коробки в одиночку, не станем же мы делать исключения для евре¬
ев, правда? Вам понятно?”»6
Две упомянутые выше женщины были классифицированы как
«еврейки» в соответствии с нацистскими расовыми критериями, вне
всякой связи с их религиозными верованиями и с их собственным
внутренним ощущением культурной идентичности. Но обе они тоже
со всей очевидностью [в разговорах между собой] употребляли слово
5 Ais Zwangsarbeiterin in Berlin. Die Aufzeichnungen der Volkswirtin Elisabeth
Freund / hg. C. Sachse. Berlin, 1996. О нацистских административных и полицей¬
ских мерах против тех, кого маркировали как «евреев», см. введение Заксе
(с. 10—12), а о принудительном труде — с. 31—35.
6 Ibid. S. 89 f.
184
«евреи»7 — выражение, которое было пущено в оборот отнюдь не
ими. С самого начала правления нацистов обособление по расово¬
этническому признаку и связанные с ним дискурсивные стратегии
принимались все более и более всерьез, причем не только активиста¬
ми НСДАП, но и огромным количеством государственных служащих
и чиновников местной администрации, а также журналистами и даже
простыми обывателями. Люди прочно усвоили это слово и начали на¬
вешивать его как ярлык на других.
Отграничение «евреев» в публичной и приватной сферах было
административно оформлено с помощью множества отдельных де¬
кретов и других законодательных актов, таких, как Нюрнбергские
законы сентября 1935 г., определявшие «арийство» и ограничи¬
вавшие браки между арийцами и неарийцами8. В то же самое вре¬
мя режим, по всей видимости, умел весьма ловко использовать эти
юридические нормы для того, чтобы создавать видимость законно¬
сти. Так, многие из тех, кто подвергся преследованиям (а не только
упомянутые две прачки), пользовались дискурсом своих гонителей.
Их слова на протяжении многих лет были вездесущими: они кра¬
совались повсюду в витринах, на рекламных вывесках, на знаках в
парках и на садовых скамейках.
С 1939 г. в Германии стала в несколько этапов реализовываться
программа трудовой повинности всех лиц, классифицированных как
«евреи». В апреле того же года «мобилизовали» и вскоре «напра¬
вили на отбытие трудовой повинности» и Элизабет Фройнд — ав¬
тора процитированного выше рассказа о прачечной. Тогда ей было
43 года. Она родилась в 1898 г. в Бреслау в семье невролога и по¬
лучила экономическое образование. Ее перу принадлежат несколько
книг с практическими советами домохозяйкам. Сама она тоже была
матерью и домохозяйкой. Ее семья, принадлежавшая к верхним сло¬
ям среднего класса, жила в Берлине. После того как ее мужа, кото¬
рый был значительно старше нее, [фашисты] вынудили оставить про¬
фессию юриста, Элизабет стала искать работу, чтобы прокормить
7 В оригинале — «die Juden». Использование определенного артикля в не¬
мецком языке превращает это слово в обобщающее обозначение какой-то еди¬
ной группы, известной участникам разговора. Передать смысловые нюансы на
русском можно лишь приблизительно, например, с помощью таких конструкций,
как «все эти евреи». — Прим. пер.
8 Более тысячи распоряжений и указов, непосредственно касающихся поло¬
жения евреев, см. в сб.: Das Sonderrecht fur die Juden im NS-Staat / hg. J. Walk.
Heidelberg, 1981.
185
семью. Сначала она научилась фотографировать, а потом, в апреле
1941 г., ее «призвали на службу»9.
Но вернемся в май того года, в прачечную, где работала госпожа
Фройнд. Она вспоминает: «Мы знаем, что арийские женщины, рабо¬
тающие тут же, всегда помогают друг другу таскать коробки. Та ко¬
робка, с которой поймал нас директор, весит около 17 кг... Разумеется,
каждая из нас работает сама по себе, в одиночку. Ильзе очень боится;
она так запугана, что даже не хочет воспользоваться тележкой... Ког¬
да тяжелая коробка заполнена доверху и еще не обвязана веревкой,
тонкий картон военного времени расползается. И тогда в одиночку с
коробкой не справишься. Ильзе теряет равновесие, одна из коробок
падает со стола и лопается, при этом все белье вываливается нару¬
жу... Нет, мы положительно не можем больше так работать»10.
Но если женщины будут помогать друг другу, директор может сде¬
лать так, что их отправят в концлагерь за саботаж. Ответственный
работник — заведующий отделением (разумеется, «ариец») — ока¬
зывается своего рода «тайным благодетелем». Во всяком случае, он
дает госпоже Фройнд совет: не выделяться, не привлекать к себе вни¬
мания. «Ведь на тебя, — говорит он, — есть жалобы. Говорят, ты
много сидишь. Дело, конечно, не в этом. Ты просто обратила на себя
внимание людей, тебя замечают. То, как ты работаешь: такое впе¬
чатление, будто тебе кажется, что это легко... Ты не раболепствуешь,
не съеживаешься от страха, понимаешь? А это кое-кому здесь не по
нраву». А затем он добавляет: «Ты тут расхаживаешь такая высокая
и прямая, и все-то тебе нипочем»11.
Элизабет Фройнд на это отвечает: «Я всегда так хожу, высокая
и прямая, — что я могу поделать? Может быть, кому-то кажется
вызывающей моя высокая фигура. А они не хотят, чтобы мы ходили
с распрямленной спиной. Они хотят, чтобы мы были рабами, бедны¬
ми, сжавшимися от страха рабами! Господи, я так не могу и никогда
этому не научусь!»
Наряду с немками из рейха (или так называемыми арийками) и
несколькими мужчинами, занимавшими руководящие посты, в этой
прачечной работало множество женщин, принадлежавших к различ¬
ным группам «иностранных» или «восточных» рабочих (данный тер¬
мин употребляли не только ярые нацисты). Эти группы делились, в
свою очередь, на различные подгруппы и категории.
9 Als Zwangsarbeiterin in Berlin / hg. C. Sachse. S. 13—20.
10 Ibid. S. 90.
11 Ibid. S. 91. Там же — о нижеследующем.
186
Госпоже Фройнд пришлось испытать на себе эти различия между
подгруппами рабочих во всех мельчайших и унизительных подроб¬
ностях. Большая часть ее ничтожных заработков (которые всегда
оставались на уровне зарплаты неквалифицированных начинающих
работников) переводилась на закрытый счет. Она не могла попросить
и о переводе на работу в другую фирму: это являлось исключительной
«привилегией» арийцев. Ей также не полагалось «дня домашней ра¬
боты» — выходного раз в четыре недели для того, чтобы выполнять
работу по хозяйству у себя дома. Дискриминация и исключение из
общества были всеобъемлющими: ей не разрешалось даже пользо¬
ваться «арийским туалетом». Она с горечью перечисляет все «мно¬
гочисленные мелкие тычки», которые стали частью ее повседневного
существования на работе. Но в то же самое время она с гордостью
пишет, что они не смогли сломить ее дух.
Через несколько дней после выговора [последовавшего за визи¬
том в прачечную директора] госпожу Фройнд в наказание перевели на
другую работу — к паровому гладильному прессу. Чтобы работать на
нем, требовалась отличная физическая форма — это первое, что ей
сообщили новые товарищи по работе. А у Элизабет были проблемы с
сердцем. Новый бригадир сказал ей, что теперь ей предстоит на деле
продемонстрировать, «хочет она работать или нет». Она вспоминала:
«Этот человек и еще один бригадир в том отделении никогда не смот¬
рели на еврея, с которым разговаривали: они словно бы изрекали
свои указания просто в эфир»12.
Не прошло и трех-четырех дней, как Элизабет стало плохо. Ей
удалось добиться, чтобы ее посмотрел врач из Службы здравоохра¬
нения: врач-еврейка объяснила ей, что справка от нее теперь будет
бесполезным клочком бумаги, а фабричный доктор выписал Эли¬
забет больничный на несколько недель, чтобы она могла отдохнуть
и поправиться.
Встречи и голоса — II
В своем дневнике, озаглавленном «Я хочу свидетельствовать до
последнего», Виктор Клемперер описывал результаты своего при¬
стального наблюдения за теми, кто, согласно Нюрнбергским законам
[1935 г.], считались «имперскими немцами» и «арийцами» (и зачас¬
12 Ais Zwangsarbeiterin in Berlin / hg. C. Sachse. S. 98.
187
тую гордо называли себя этими словами)13. Клемперер, в свое вре¬
мя сражавшийся добровольцем на фронтах Первой мировой войны,
затем профессор романской филологии в Дрезденском техническом
университете, заносил на бумагу, день за днем, детальные описания
своего повседневного опыта: это был его способ справляться с «по¬
зором Германии», с собственным незавидным положением и со стра¬
хом за свою жизнь14.
Клемперер отмечал тех, кого он назвал «стойкими»: людей, ко¬
торые проявили «стойкость» перед лицом различных ожиданий,
требований и соблазнов со стороны новых нацистских чиновников
(зачастую прежних административных работников и бонз, только
в новом обличье), по-видимому, оказалось немного. Встретить
кого-нибудь из таких «стойких» было редкой удачей. В основ¬
ном же самому Клемпереру, а также другим «евреям», синти и
рома (цыганам), — короче говоря, всем, кого исключили из гер¬
манского общества и преследовали как «врагов» или «лиц, чуж¬
дых народному сообществу», — приходилось иметь дело с другой
категорией людей — с теми, кого Клемперер назвал «тепловаты¬
ми». Он зафиксировал в своем дневнике бесчисленные нюансы
«тепловатого поведения». Были немцы, не желавшие слышать
ничего, что противоречило бы их возвышенным надеждам на Гит¬
лера: ни о методах, которыми пользовались нацисты, — возмож¬
но, нечестных, а то и вовсе преступных, — ни об их грубости и
жестокости. А кроме того, были еще «неукротимые оппортуни¬
сты» — люди, которые могли существовать, только будучи «час¬
тью целого». Возможно, к ним относился [рискнувший зайти в гос¬
ти к Клемперерам] врач из гёттингенского Исследовательского
института им. Кайзера Вильгельма. В записи от 15 мая 1941 г. сам
Клемперер так пишет о нем: «Мачеха неарийского происхожде¬
ния. Его собственное удостоверение об арийском происхождении
сомнительно. Жена его из Восточной Фрисландии, так что никаких
возражений не вызывает. Церковный брак. А у него — антиклери¬
13 Klemperer V. Ich will Zeugnis ablegen bis zum Letzten. Tagebticher 1933—
1945. 2 Bde. Berlin, 1995. К сожалению, русское издание (Клемперер В.
Свидетельствовать до конца. Из дневников 1933—1945. М., 1998) выполнено по
сокращенному немецкому изданию (Klemperer V. Das Tagebuch 1933—1945.
Eine Auswahl fur junge Leser / bearb. von H. Roth. Berlin, 1997) и не содержит
цитируемых далее пассажей. — Прим. пер.
14 Еврей по национальности, Клемперер, однако, числился заслуженным во¬
енным ветераном и был к тому же женат на немке, что ставило эту семью в осо¬
бое положение. — Прим. ред.
188
кальные, большевистские идеи! Однако это с его стороны смело,
трогательно, что он к нам пришел»15.
Были, разумеется, и те, кто сам занимался преследованиями, пре¬
данные, идейные нацисты, верные слуги режима. Одним из мест, где
обосновались «ревнители» порядков, служил стол вахтера на входе
в Технический университет в Дрездене. «Если ты не отдавал нацист¬
ское приветствие», они могли «поднять тебе руку силой», как сооб¬
щала в октябре 1935 г. одна из «стойких», некая фройляйн Май.
Клемперер неоднократно отмечает, что злобные лозунги никогда
не придумывали люди, с которыми человек близко общался: их всегда
пускали в оборот провокаторы, они приходили извне или «сверху».
Однако в свете [приводимых выше] наблюдений Элизабет Фройнд это
утверждение представляется сомнительным. И другие воспоминания
тоже подкрепляют подозрение, что во многих случаях именно люди
из ближнего окружения с великим усердием и даже с энтузиазмом
помогали делать «евреев» из людей (теперь — «неарийцев»), с кото¬
рыми жили по соседству. При этом они не обязательно руководство¬
вались меркантильными мотивами — например, стремлением захва¬
тить имущество евреев или устранить нежелательную конкуренцию
в бизнесе. Чтобы показать, что исключаешь человека из общности,
требовалось очень немногое — достаточно было просто отказаться
здороваться с бывшим знакомым. Конечно, почти повсюду велся счет
подобных проявлений той или иной формы «ариизации»16. Следова¬
ло просто переходить на другую сторону улицы и идти дальше или же
молча и не глядя проходить мимо изгоя на лестничной клетке либо в
подъезде дома. Такой молчаливый жест невозможно было не понять,
и он сам по себе являлся достаточным унижением!
Вообще в контексте режима принудительных работ в годы Вто¬
рой мировой войны стремление Клемперера подробно описывать
ежедневный террор, которому подвергались он и его жена, обесце¬
нило все его прежние усилия по категоризации соотечественников.
Особенно сильное впечатление производят заметки, относящиеся к
1943—1944 гг., когда его в рамках трудовой повинности мобилизова¬
ли на работу на небольшую фабрику по производству бумажных паке¬
15 Klemperer V. Ich will Zeugnis ablegen bis zum Letzten. S. 221,593.
16 Cm.: Barkai A. Vom Boykott zur «Entjudung»: Der wirtschaftliche Existenzkampf
der deutschen Juden im Dritten Reich, 1933-1945. Frankfurt a. M., 1988; Bruns-
Wiistefeld A. Lohnende Geschafte: Die «Entjudung» der Wirtschaft am Beispiel
Gottingens. Hannover, 1997.
189
тов17. Как пишет Клемперер, фирма была «не особенно нацистская».
Директор хоть и состоял в СС, но — опять же по сообщению Клем¬
перера — «поддерживал евреев на фабрике, где только возможно;
он вежливо разговаривал с ними и иногда приносил им что-нибудь
из столовой», что запрещалось законом. Рабочие фабрики вовсе не
были «нацистами» — во всяком случае, уже не были после Сталин¬
града. Клемперер дает несколько портретов «имперских немцев», с
которыми ему довелось вместе работать.
Среди них была женщина по имени Фрида. Она однажды спроси¬
ла его о его жене и время от времени передавала ему яблоко — во¬
преки всем предписаниям. Иногда она игнорировала строгие приказы
не разговаривать с «евреями». А однажды пришла к нему и сказала
как бы про себя, но обращаясь и к нему тоже: «Альберт говорит, что
ваша жена немка. Она и вправду немка?» По этому поводу Клемпе¬
рер отметил в своем дневнике: «Я тотчас потерял всякую охоту есть
это яблоко. В душу даже этой дружелюбной женщины, которая вовсе
не была нацисткой и у которой имелись человеческие чувства, проник
нацистский яд: она отождествляла немецкость с магическим поняти¬
ем арийскости. Для нее было непостижимым, что моя жена могла
быть немкой».
Этот рассказ наглядно показывает, насколько несостоятельны
оказались попытки самого Клемперера распределять людей по ка¬
тегориям. Иными словами: действуют ли люди в соответствии с тем,
в чем они убеждены, или с тем, во что верят? И как, почему (и ког¬
да) они переходят от одной позиции к другой, которая, казалось бы,
противоречит первой, а потом обратно, и так снова и снова? Явля¬
ется ли такое колебание способом, помогающим людям сочетать
(или разводить) потребности, конфликтующие, как им кажется,
друг с другом? Фрида была «симпатичным человеком», хорошей
сотрудницей по работе, она шла на изрядный риск, поддерживая
людей, которые явно нуждались в помощи. И в то же самое вре¬
мя была абсолютно убеждена в существовании фундаментального
различия между «евреями» и остальными, о чем, не колеблясь, и
заявляла. Более того, она считала, что евреи то ли «нехорошие»,
то ли, во всяком случае, хуже «остальных», то есть «арийцев» или
«немцев».
17 Klemperer V. LTI. Notizbuch eines Philologen. 3. Aufl. Halle, 1957. S. 101 f.
[Рус. изд.: Клемперер В. LTI. Язык третьего рейха. Записная книжка филолога.
М., 1998.]
190
Рассказы современников
Если так много немцев «шли вместе со всеми», то что мы можем
сказать об исторически сложившемся социальном и культурном не¬
равенстве, о длинных волнах конфликтов, о пропастях между соци¬
альными средами, лагерями и классами в германском обществе, —
о сложных социальных напряжениях внутри хваленого «народного
сообщества», которое старались создать нацистские пропагандисты
(а столь многие не состоявшие в партии их в этом поддерживали и
поощряли)?
Мелита Машман родилась в 1916 г. в семье, принадлежавшей
к среднему классу; она посещала гимназию в Берлине, а потом
провела обязательный год в Союзе немецких девушек, после чего
начиная с 1938 г. стала сотрудничать в этой организации на по¬
стоянной основе. В 1941 г. ее назначили руководить трудовым ла¬
герем в Вартегау — аннексированной части Польши. Спустя годы
после войны, в конце 1950-х, Мелита решила опубликовать свои
мемуары. Книга, называвшаяся «Итог», встретила в целом хоро¬
ший отклик; в ней видели первую попытку поднять некоторые бо¬
лезненные вопросы. Как она — женщина, считавшая себя привер¬
женной идеалам рейха, — стала пламенной и рьяной активисткой
нацистского режима и даже занимала при нем руководящий пост?18
Машман вновь и вновь использует слово «Hingabe» (самоотдача,
преданность делу). Но вместе с тем это понятие ее смущает; она не
знает, как объяснить его смысл. В ее воспоминаниях решающим
фактором является интенсивность работы. Это началось со сбора
урожая 1937 г. в Померании, когда она трудилась в поле так, что
потом с блаженством ощущала полное физическое изнеможение.
Позже она испытывала подлинное наслаждение, занимаясь орга¬
низационной деятельностью, командуя и чувствуя власть над под¬
чиненными.
Мелита Машман вспоминает, чтб она подумала 10 ноября 1938 г.,
во время событий в берлинском районе Шойненфиртель — центре
еврейской жизни, ставшем центром погромов в «хрустальную ночь»:
на какое-то мгновение у нее возникло чувство, будто произошло не¬
что страшное, ужасающе жестокое. Но затем ее мировосприятие
вернулось к стабильности, и она, так сказать, переключилась: стала
принимать случившееся как свершившийся факт. Как-никак, евреи
18 Maschmann М. Fazit. Kein Rechtfertigungsversuch. Stuttgart, 1963.
191
были «врагами новой Германии», и в ту роковую ночь их «заставили
почувствовать... что такое быть Врагом»19.
Но каков смысл этого «подведения итогов», этого допроса, учи¬
ненного самой себе? Изначально книга Машман задумывалась в
форме индивидуального свидетельства20. Она не имела целью под¬
тверждать старый и глупый предрассудок, будто именно «женщи¬
ны» или «нацистки», выступившие на историческую арену из небы¬
тия, помогли Гитлеру прийти к власти и не дали ему ее лишиться.
Харальд Менцель, который был на девять лет старше Мелиты
Машман и, как и она, не имел высшего образования, тоже пишет в
своих мемуарах нечто подобное21. Переменив множество профессий, в
1930-е гг. Менцель нанялся работать в церковную богадельню. В на¬
чале 1940-х он прослышал о том, что открылись возможности хоро¬
шей работы в германской гражданской администрации «на Востоке».
И вот в 1942 г. его по программе набора рабочей силы, осуществляв¬
шейся Министерством оккупированных восточных территорий, на¬
правили на Украину. Там его задачей было вербовать (или, как он
это называет в книге, «склонять» к поступлению) молодых мужчин
и женщин на германские военные предприятия в качестве «восточ¬
ных рабочих», — как утверждал автор, ради великого дела борьбы
против большевизма. И эту свою работу Менцель вспоминает как
необычайно увлекательное дело.
19 Maschmann М. Fazit. S. 61.
20 О немецкой молодежи 1930-х гг. см. несколько опубликованных воспо¬
минаний: Heck A. A Child of Hitler: Germany in the Days When God Wore a
Swastika. Frederick, CO, 1985; Bruyn G. de. Zwischenbilanz. Eine Jugend in
Berlin. Frankfurt a. M., 1992. О находившемся под контролем государства гит¬
лерюгенде см.: Die Hitlerjugend-Generation. Biographische Thematisierung als
Vergangenheitsbewaltigung / hg. G. Rosenthal. Essen, 1985. О солдатах см. уст¬
ную историю в кн.: Schrdder Н. J. Die gestohlenen Jahre. Der Zweite Weltkrieg
aus der Sicht ehemaliger Mannschaftssoldaten. Tubingen, 1992. О взрослых см.
глубинные интервью в кн.: Rosenthal G. «Als der Krieg kam, hatte ich mit Hitler
nichts mehrzu tun». Zur Gegenwartigkeit des «Dritten Reiches» in Biographien.
Opladen, 1990. Письма и дневники очень тщательно проанализированы в кн.:
Nieden S. zur. Alltag im Ausnahmezustand. Frauentagebiicher im zerstdrten
Deutschland 1943 bis 1945. Berlin, 1993. См. также сборник текстов того вре¬
мени: Sehr selten habe ich geweint. Briefe und Tagebiicher aus dem Zweiten
Weltkrieg von Menschen aus Berlin / hg. I. Hammer, S. zur Nieden. Zurich,
1992.
21 Menzel H. Zerrissene Heimkehr. Eine Autobiographic / hg. G. Altmann.
Leipzig, 1991.
192
На Украине он пользовался значительной свободой в принятии
решений и большими полномочиями. Предоставившийся таким об¬
разом шанс он хотел использовать и показать себя с лучшей сторо¬
ны в смысле «профессионализма [и] хорошо выполненной работы».
Но тут-то и случился сбой. В многовластии нацистского режима
столкнулись два противоположных подхода к эксплуатации трудовых
ресурсов: один предполагал скрупулезный расчет, другой — беспо¬
щадное использование рабочей силы до последней капли. На восточ¬
ных территориях второй подход олицетворял, в частности, гауляйтер
Восточной Пруссии Эрих Кох. Менцель подал служебную записку,
в которой критиковал подобную безоглядную практику, и за это его
уволили (правда, никаких других карательных мер по отношению к
нему не последовало). Речь, разумеется, не шла о том, что он сопро¬
тивлялся режиму: наоборот, это один из многих случаев, когда немцы
не просто принимали нацистскую политику, но старательно и энер¬
гично сотрудничали с режимом, предвосхищая его приказы, сообщая
импульс и поддержку дальнейшему развитию его планов.
В этой связи стоит вспомнить, что учителя и судьи, управленцы
и врачи, архитекторы и инженеры, — одним словом, все те, кто со¬
ставлял «функциональные элиты» режима, — не просто выполня¬
ли указания, подобно машинам22. Их эффективность обеспечивалась
только тогда, когда они исполняли свои обязанности с энергией и
инициативой, применяя свои профессиональные навыки в индивиду¬
альной манере и гибко приспосабливая их к конкретным ситуациям.
Это касалось и крупномасштабных задач, таких, как проектирование
авиационного завода, и гораздо более скромных, как «распределе¬
ние» подневольных работников в системе Министерства труда, или
организация транспортировки узников в лагерь уничтожения, или, в
конце концов, управление процессом их массового умерщвления, ко¬
торый постепенно приобрел индустриальный характер.
В каждом из названных случаев активное участие заведующих от¬
делами, администраторов и даже клерков в выполнении задач «своего
22 Об этом в более общем плане см.: Liidtke A. Funktionseliten: Tater, Mit-
Tater, Opfer? Zu den Bedingungen des deutschen Faschismus // Herrschaft als
soziale Praxis. Historische und sozial-anthropologische Studien / hg. A. Liidtke.
Gottingen, 1991. S. 559—590; Herbert U. Werner Best: biographische Studien uber
Radikalismus, Weltanschauung und Vernunft, 1903—1989. Bonn, 1996. Правда, в
противоположность собственным утверждениям, Херберт представляет идеоло¬
гию как нечто создаваемое исключительно «наверху» [во власти] и, таким обра¬
зом, являющее собой некую данность; он не показывает, как подобная «идеоло¬
гия» конструировалась в контекстах повседневной жизни людей.
193
учреждения» или «своей фирмы» предусматривало не просто меха¬
ническое подчинение приказам: это была деятельная, инициативная
работа ради общего дела, работа увлеченная, с самоотдачей. Она со¬
ставляла часть трудовой практики, равно как и рутинные организаци¬
онные технологии и бюрократические формы, создававшие и подкреп¬
лявшие впечатление порядка и регулярности в работе.
Включенные и удаленные наблюдатели
Как гестапо, так и активисты левых партий, особенно социал-
демократической и коммунистической, были убеждены, что самую
большую угрозу фашистскому режиму представляет промышленный
пролетариат. Клемперер, например, тщательно собирал все, какие
мог, слухи и прочие свидетельства крайнего напряжения, царившего
среди рабочих, сообщения о массовом сползании пролетариата в бед¬
ность, которое в перспективе могло бы привести к крупномасштаб¬
ному сопротивлению нацистскому режиму.
Но как обстоял о дело вне политических организаций? Каковы были
ориентация и поведение «масс» — на работе, в пролетарских квар¬
талах, в рабочих семьях?23 Было ли похожим положение в индустри¬
альных регионах западной, юго-западной и центральной Германии?
Какая ситуация сложилась в крупных столичных агломерациях вроде
Берлина или Гамбурга, в больших городах, таких, как Нюрнберг или
Хемниц? В частности, какую роль играли рабочие, недавно набран¬
ные из крестьян, — особенно там, где они составляли большую или
даже бблыиую часть промышленного пролетариата, — например, в
северном Вюртемберге, в Лужицах, на юге Нижней Саксонии и даже
в некоторых районах Рурской области?
Нелегальные корреспонденты СДПГ в изгнании неоднократно
упоминали «всеобщее недовольство среди рабочих». Однако сле¬
23 О промышленных рабочих см.: Ludtke A. What Happened to the «Fiery Red
Glow»? // The History of Everyday Life. Princeton, 1995. P. 198-252; Idem. «Ehre
der Arbeit»: Industriearbeiter und Macht der Symbole. Zur Reichweite symbolischer
Orientierungen im Nationalsozialismus // Idem. Eigen-Sinn und Fabrikalltag,
Arbeitererfahrungen und Politik vom Kaiserreich bis in den Faschismus. Hamburg,
1993. S. 283-350. С более структуралистских позиций об этом пишет Херберт:
Herbert U. Arbeiterschaft im «Dritten Reich» // Geschichte und Gesellschaft. 1989.
Jg. 15. S. 320—361; Idem. «Fremdarbeiter». Politik und Praxis des «Auslan-
dereinsatzes» in der Kriegswirtschaft des Dritten Reiches. Berlin; Bonn, 1985.
194
дом всегда говорилось фактически прямо противоположное: «Все
сообщения сходятся в том, что рабочие остаются пассивными».
Например, в одном сообщении из Рейнской области 1936 г. (а по¬
том еще раз в 1938 г.) подчеркивалось: «Основная масса [рабочих]
пассивна, они покорно все принимают и занимаются только свои¬
ми личными делами. Часто они из любопытства принимают учас¬
тие в заводских собраниях и дают деньги, когда проводится сбор
средств...»24
«Качественная работа»
как способ обособления
Сделаем в нашем повествовании шаг назад во времени. Начиная
с первых десятилетий XX в. характерным признаком немецких рабо¬
чих и германской промышленности стала считаться «качественная
немецкая работа» (deutsche Qualitatsarbeit). Причем такой пред¬
ставлялась работа немецких рабочих не только функционерам и жур¬
налистам: многие занятые в промышленности немцы и немки сами
относились именно так к своему повседневному труду, будь то ручной
труд или машинное производство. Приблизительно к 1930 г. этот по¬
всеместно распространенный миф повседневности (термин Рола¬
на Барта) распространялся и на простые ремесленные работы, и на
технически сложные операции с использованием станков. Но глав¬
ное — в нем образ качественной работы сливался с представлением
о «немецкости». Это было специфическое, эмоционально нагружен¬
ное представление о себе и о других, не связанное с классом, генде¬
ром или поколением. Качественная работа являлась определяющим
символом всех немцев.
Быть искусным работником — особенно при повышенной про¬
изводительности труда — было выгодно в нескольких отношениях.
Во-первых, имелось больше шансов получить хорошую зарплату:
система оплаты труда основывалась на дифференциальных ставках,
разница между которыми увеличивалась. Во-вторых, тот, кто отлич¬
но работал, избавлялся от постоянного надзора и советов. Рабочие,
чья продукция признавалась удовлетворительной, получали свобо¬
24 Deutschland-Berichte der Sozialdemokratischen Partei Deutschlands
(SOPADE), 1934-1940/hg. K. Behnken. Bd. 4: 1937. S. 1,238.
195
ду маневра и могли сами регулировать свой рабочий ритм. Тогда, в
свою очередь, они уделяли работе больше внимания и энергии; они
гордились тем, что выполняли задание, невзирая на трудности и пре¬
пятствия, такие, как поломки оборудования или недостатки в орга¬
низации труда. Применяя собственный опыт, они демонстрировали
самим себе и своим начальникам, что они не дураки, — в отличие от
американских рабочих, которым, как гордо сообщал своим коллегам
один германский профсоюзный деятель в 1928 г., выдавали инстру¬
менты, «защищенные от дурака»!
Труд представлял собой нечто ббльшее, нежели средство для до¬
стижения цели. Прагматические аспекты перемешивались с други¬
ми смыслами: труд есть утомительный, но увлекательный «обмен
веществ с природой», как сказал Карл Маркс. Превозмогая еже¬
дневно трудности и часто подвергаясь опасности несчастных случа¬
ев на производстве, многие рабочие обретали чувство своенравного
упрямства (Eigensinn). С этой упорной независимостью взглядов и
желаний, подпитываемой опытом, они стремились организовывать
пространство, время и ресурсы по своим потребностям. Наиболее
распространенным проявлением Eigensinn было не сопротивле¬
ние «верхам», а дистанцирование от всех, включая собственных
коллег по работе.
В такой матрице повседневности люди осваивают и усваивают
условия своей жизни и выживания, делают эти условия своими
собственными. Но происходит это не по доброй воле, как писал
К. Маркс в «Восемнадцатом брюмера»25. Освоение осуществляется
через символы, и одновременно оно же само эти символы формиру¬
ет. Говоря конкретнее: революционные политические утопии были
выдвинуты представителями германской социал-демократии около
1900 г. в образах и посредством образов, в которых господствовали
символы полиции и милитаризованного государства. В то же вре¬
мя это государство и его семиотическая репрезентация подверглись
массированной атаке. «Шаг масс» на социал-демократических ма¬
нифестациях открыто противопоставлялся армейскому «строевому
шагу»26. Но в реальной практике внешний вид колонны воинствен¬
25 Магх К. Der 18. Brumaire des Louis Napoleon (1851)// MEW. Bd. 8. S. 115.
[Рус. изд.: Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К. Избр.
произведения. М., 1983. Т. 1.]
26 Wameken В. J. «Die friedliche Gewalt des Volkswillens». Muster und
Deutungsmustervon Demonstrationen im Deutschen Kaiserreich// Massenmedium
StraBe. Zur Kulturgeschichte der Demonstrationen / hg. B. J. Wameken. Frankfurt
a. M.; New York; Paris, 1991. S. 97-119.
196
но настроенных демонстрантов зачастую являл поразительное сход¬
ство с видом полка в строю.
С другой стороны, организованный труд [в Германии] все больше
и больше представлялся в качестве труда национального. Люди сла¬
вили патриотическую или национальную цель, заложенную в труде на
полях и на заводах. Они признавали достижение хороших трудовых
результатов в промышленности и сельском хозяйстве своей обязан¬
ностью перед страной. Такая интерпретация труда получила сильней¬
ший импульс к распространению среди всего населения в 1914 г., в
момент начала военной мобилизации. А после поражения 1918 г.
большинство немцев, без различия класса, пола и возраста, было еди¬
но во мнении, что «реванш за Версаль» требует еще больше «качест¬
венной немецкой работы». Профсоюзы без различия политической
ориентации поддерживали призыв именно к такому труду. Представи¬
тели социалистического движения и даже коммунисты рассматривали
рост производства как единственный способ улучшить условия жизни
не только членов их партий, но всех трудящихся мужчин и женщин.
При этом важно учесть, что усилия, направленные на создание аль¬
тернативной республиканской идеологии и альтернативной символи¬
ки труда в бурные годы с 1918-го по 1923-й, когда страну сотрясали
революция и реакция, успеха не имели. Наоборот, профсоюзные дея¬
тели захватили «качественную немецкую работу» как первую линию
обороны в борьбе против разделения труда и конвейерного производ¬
ства, как способ сохранить хотя бы минимум «живого труда».
Два визуальных образа репрезентировали «немецкую качествен¬
ную работу». Около 1900 г. очень популярна была фигура мускулис¬
того кузнеца, который с уверенностью и удалью размахивал своим
молотом. В 1920-е гг. этот образ, вызывавший ассоциации с ремес¬
ленным ручным трудом, уступил место образу умудренного опытом и
«крутого» рабочего-станочника, который управлял токарным стан¬
ком или какой-нибудь еще сложной машиной. Разум, самодисципли¬
на и опыт пришли на смену мускулистому плечу и кулаку. В качестве
примера можно привести фотографию токаря, которая была поме¬
щена на обложке «Рабочей иллюстрированной газеты» — издания
коммунистической ориентации, одновременно пользовавшегося и
коммерческим успехом27 (см. рис. 3.2).
Мужественного вида рабочий излучает самообладание и спокой¬
ствие. Перспектива и кадрирование снимка подчеркивают его со-
27 Arbeiter-Illustrierte Zeitung. 1928. Nr. 7(31. Januar).
197
Рис. 4.1. Токарь с машиностроительного и паровозостроительного завода
фирмы «Ханомаг» в Ганновере, ок. 1925—1928
Из личной коллекции А. Людтке
198
средоточенность на инструментах, материалах и задаче, которую он
в данный момент выполняет. Снимок символизирует одновременно
сноровку и аккуратность. Портрет уверенного в себе, опытного ста¬
ночника вызывал в памяти облик идеального квалифицированного
рабочего, а это была та база, на которой коллеги могли становиться
«сотоварищами». Однако и тот, идеальный, и этот, реальный, обра¬
зы выделяли именно мужчину как модель пролетария и мужской труд
как модель труда вообще. То есть они предполагали и даже требовали
подчиненного положения женщины.
Понятия и символы «качественной немецкой работы» пол¬
ностью и бескомпромиссно исключали всех «не немцев». В конце
1920-х — начале 1930-х гг. германские рабочие тысячами еха¬
ли в Советский Союз, либо отчаявшись найти работу на родине,
либо влекомые желанием содействовать делу построения нового
общества. Несколько месяцев или даже лет спустя после приезда
в СССР некоторые из них направляли в советские профсоюзы под¬
робные письма-заявления, в которых сетовали на плачевную, с их
точки зрения, трудовую этику своих советских — или русских — то¬
варищей. Таким образом, даже самые преданные коммунисты [из
числа прибывших в СССР германских рабочих] соизмеряли свои
представления о том, что означает «работать, как следует», именно
с образцом «качественной немецкой работы»28.
Важно иметь в виду, что и визуальные репрезентации, и «образы в
головах людей» были не просто продуктами индоктринации или мани¬
пулирования сознанием «сверху». Эти образы перекликались с реаль¬
ными практиками и с повседневным жизненным опытом людей. Кроме
того, данные визуальные знаки в своей неоднозначности допускали
целый спектр вариаций, открывая тем самым дорогу своеобразному
игривому Eigensinn. Именно взаимодействие игривости и одновремен¬
но расчетливого осознания собственной выгоды, их взаимная дополни¬
тельность и напряжение между ними породили некую сферу деятель¬
ности, в которой люди могли чувствовать себя комфортно en masse.
После захвата власти нацистами в 1933 г. образы «качественной
немецкой работы» приобрели еще больше популярности благодаря
28 См. письма в профсоюзные организации СССР, присланные немецкими эко¬
номическими эмигрантами в 1931 — 1933 гг., и статьи на основе этих жалоб, на¬
печатанные впоследствии в московской ежедневной газете инорабочих «Немец¬
кая центральная газета» («Deutsche Zentral-Zeitung»): ГА РФ. Ф. 5451. Оп. 29.
Д.100.
199
Рис. 4.2. Немецкий рабочий, дважды побеждавший на соревновании
профессионалов рейха
АхтаппА. Der Reichsberufswettkampf. Berlin, 1938 (илл. после с. 321)
200
тому, что их использовали во время публичных торжеств, таких, как
1 Мая. Напомним: Первое мая стало официальным государствен¬
ным праздником в Германии только после того, как нацисты пришли
к власти! По словам Вальтера Беньямина, эти формы «эстетизации
политики» позволяли участникам «выразиться», хотя и не давали им
возможности «реализовать свои права»29 30. Именно это и составляло
привлекательность маршей, митингов и лагерей: возможность выра¬
зиться, дотоле неведомая многим^. Может быть, изоляция, в которой
жил эмигрировавший из страны В. Беньямин, помешала ему понять
политическую динамику, заложенную в этом царстве символическо¬
го. В то же самое время он недооценил и то, как плотно соединялись
друг с другом неприметные и яркие повседневные практики. Люди
пользовались и теми, и другими (или теми и другими вместе), чтобы
на свой лад смешивать «прежние времена» с «новыми временами».
Царство символического находилось в центре внимания нацист¬
ского режима и представляло собой важнейшую сферу его реали¬
зации, но в то же время режим оказывал влияние и на материаль¬
ное благосостояние немцев. Постепенно сокращалась безработица;
после 1936 г. подъем индустрии вооружений начал сказываться на
состоянии всей экономики. Например, один безработный столяр из
Саара решил переехать в Кассель и видел к тому веские основания:
компании «Хеншель» требовались рабочие для производства локо¬
мотивов, грузовиков, танков и артиллерии, и новичков обучали ра¬
боте на станках. Молодые женщины обнаруживали для себя новые
возможности в промышленности и переходили из прислуги в фабрич¬
ные работницы. Уровень заработков немного повысился, хотя и не
дотягивал еще до уровня конца 1920-х гг. Зато снова можно было
найти работу, снова был шанс заработать денег! Не только молодые
рурские шахтеры, но и мужчины и женщины многих других регионов
и отраслей обрели возможность наконец-то вступить в брак, обзавес¬
тись жильем и создать семью31.
29 Benjamin W. Das Kunstwerk im Zeitalter seiner technischen Reprodu-
zierbarkeit // Benjamin W. Gesammelte Schriften. Frankfurt a. M., 1974. Bd. 1/2.
S. 431—469,467. [Рус. изд.: Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его тех¬
нической воспроизводимости. Избранные эссе. М., 1996.]
30 В данном случае А. Людтке вновь прибегает к использованию термина «мно¬
гие» вместо «народные массы» или «массы». — Прим.ред.
31 Об этом аспекте биографического опыта народа см. первопроходческие ис¬
следования, опубликованные Луцем Нитхаммером: «Die Jahre weiB man nicht, wo
201
«Качественная немецкая работа»:
как соединить производство с уничтожением
Через свою занятость в индустрии вооружений немецкие работни¬
ки и работницы «арийского» происхождения напрямую вовлекались
в массовое убийство по этническому признаку, характерное для по¬
литики германского фашизма. А начиная с 1935 г. бывшие рабочие
составляли большинство военнослужащих Германии. В эти предво¬
енные годы и после начала войны в сентябре 1939 г. преобладали
настроения пассивного приятия и готовности участвовать в инициа¬
тивах режима. Но помимо того, что призывники с воодушевлением
поддерживали национал-социалистическое государство, их мыслен¬
ный взор то и дело обращался к дому: как там дела на родном заводе, в
родном цеху?32 Например, рядовой Карл Шрайбер, который трудился
до войны на заводе сельскохозяйственных машин в Лейпциге, писал
в июле 1942 г.: «Я слыхал от приятеля, что вы, ребята, сейчас очень
много работаете. И это главное. Но просто позор, что на заводе так
мало германских рабочих. Эти русские много не наработают. Мы-то
тут видим, что за народ русские. Самый лучший способ — поставить
пулемет и держать их на мушке. Мы, немцы, все еще слишком жале¬
ем их и им подобных. Они бы нас так не жалели, да и не жалеют. У вас
там полно таких на заводе [имеются в виду подневольные работники
и военнопленные. — Прим, ред.], так что сами увидите, из какого
они теста. По сути своей русский — врун, мы-то видели это сколько
угодно раз».
Другой солдат из рабочих в письме от декабря 1941 г. изложил
свою точку зрения: «Хотя самых квалифицированных рабочих нет на
месте из-за войны, я не думаю, что временные рабочие-иностранцы
снижают качество машин. Но вполне могу себе представить, что не¬
мецкую речь на заводе сейчас услышишь не часто».
Тогда же, в декабре 1941 г., еще один солдат, прежде работавший
на лейпцигском заводе сельскохозяйственного машиностроения, от¬
man die heute hinsetzen soli» / hg. L. Niethammer. Berlin; Bonn, 1983; «Hinterher
merkt man, daB es richtig war, daB es schiefgegangen ist» / hg. L. Niethammer.
Berlin; Bonn, 1983; «Wir kriegen jetzt andere Zeiten» / hg. L. Niethammer, A. von
Plato. Berlin; Bonn, 1985.
32 Нижеследующие цитаты — из ст.: Liidtke A. Arbeit, Arbeitserfahrungen und
Arbeiterpolitik. Zum Perspektivenwandel in der historischen Forschung// Liidtke A.
Eigen-Sinn und Fabrikalltag. S. 406 ff.
202
мечал, что «немецкого рабочего просто нельзя сравнить ни с каким
другим рабочим в мире».
По всей видимости, авторы этих слов принимали как нечто само
собой разумеющееся тот факт, что война означает убийство людей,
но практически никто из них прямо на эту тему не высказывался.
Если тема затрагивалась, то авторы писем изъяснялись обиняками:
такие замечания могли дать им возможность говорить о преступле¬
ниях, совершенных «другими», и, возможно, обеспечивали шанс вы¬
разить собственные нехорошие предчувствия или намекнуть на них.
Например, унтер-офицер вермахта Херберт Хабермальц писал в ав¬
густе 1943 г., что солдаты нашли и вскрыли под Винницей несколько
массовых захоронений: «Они находились в парке, в десяти метрах от
больших качелей. Ну, я, разумеется, не хотел пропустить такое зре¬
лище. Можно было с уверенностью сказать, что ГПУ поработало на
совесть: для нас такое дело было бы, конечно же, совершенно немыс¬
лимо... Там были трупы мужчин и нескольких женщин, очень хорошо
сохранившиеся, у всех руки были связаны за спиной... Конечно, и зре¬
лище, и вонь были поистине ужасные. А кроме того — вид множе¬
ства людей, которые плакали, разыскивая своих родственников среди
тел и одежды». Четырьмя днями ранее, на аэродроме своей части, он
написал, что «местность очень приятная», но, к сожалению, «покой
и тишину слишком часто сотрясает артиллерия Иванов. А то можно
было бы вообразить, что находишься где-нибудь на курорте».
За восемь недель до этого тот же самый Хабермальц пролетал на
самолете над Варшавой. После этого полета он писал в письме кол¬
легам со своего завода: «Мы сделали несколько кругов над городом
и с большим удовольствием увидели, что гигантская еврейская часть
его полностью разрушена. Там действительно хорошо поработали.
Ни одного дома не осталось, все снесены до основания». А через два
дня утром — отправка в Одессу. Перед взлетом каждому выдали
спецпаек: «50 галет, пол-литра молока, две упаковки сухофруктов,
сладости и черный шоколад».
Для многих из этих людей солдатская жизнь представляла со¬
бой совершенно новый опыт, однако не всегда отличия оказывались
кардинальными: существовала и масса сходных черт с повседневной
жизнью на заводе. В особенности это касалось физических нагрузок,
но не менее знакома была и субординация, хотя и приходилось «слу¬
шать» больше команд, чем «было бы приемлемо в гражданской жиз¬
ни». Подобно фронтовикам, рабочие в тылу тоже все больше риско¬
203
вали здоровьем и жизнью, по крайней мере начиная с 1941 г., когда
союзники переняли германскую стратегию воздушной войны против
Англии и стали бомбить германские промышленные объекты и жи¬
лые кварталы. И тем не менее, по крайней мере в теории, сохраня¬
лось различие в том, что солдаты могли стрелять в ответ и убивать
врага, а не только быть убитыми.
Но даже в бою убийство порой приобретало все больше черт, ха¬
рактерных для «качественной немецкой работы». Не удивительно,
что в одном из писем, рассказывая о продвижении на Восток, один
бывший рабочий, призванный в армию из Лейпцига, писал своим
коллегам по заводу, что ощущал себя не солдатом, а «рабочим». Ка¬
чества, которые солдаты — вчерашние рабочие — уже приобрели
или старались приобрести в своей гражданской специальности, были
необходимы и в армии: точность, добросовестное и внимательное
отношение к боевым приказам, а также сноровка в исполнении по¬
ставленных задач. Поэтому поощрять и оправдывать себя словами
«хорошо поработал» было для солдат вполне естественным. Превос¬
ходство «качественной немецкой работы» наглядно демонстрирова¬
лось на всех фронтах в ходе «победоносного» наступления на против¬
ника и «успешной обороны» от вражеских атак. Более того, каждый,
кто «хорошо поработал», производил после себя «зачистку». После
таких «операций по зачистке» никакого нежелательного «мусора»
остаться уже не могло.
Уровни анализа
Позволю себе сделать шаг назад в рассуждениях. Я постарался
проиллюстрировать свой исходный тезис примерами, но сам тезис
пока не сформулировал с достаточной точностью. Утверждаю же я
следующее: несмотря на различия в акцентах и допущениях, разные
исследователи, анализировавшие германское фашистское общество
и нацистский режим, почти все без исключения следовали единой
главной модели, которая предусматривает наличие одного злодея и
множества жертв33.
33 Более обстоятельно этот вопрос разбирается в ст.: Ludtke A. Die Praxis von
Herrschaft: Zur Analyse von Hinnehmen und Mitmachen im deutschen Faschismus //
Terror, Herrschaft und Alltag im Nationalsozialismus. Probleme einer Sozialgeschichte
des deutschen Faschismus / hg. B. Berlekamp, W. Rohr. Munster, 1995. S. 226—245.
204
В послевоенные десятилетия существовали и конкурировали два
основных взгляда на германский фашизм (или национал-социализм).
Несмотря на их различия, оба они были вариациями на тему обра¬
за «катастрофы». Это слово [применительно к эпохе Гитлера] ввел
в оборот историк Фридрих Майнеке — «республиканец умом»34 в
годы Веймарской республики, который в 1946 г. опубликовал книгу
под названием «Германская катастрофа: размышления и воспоми¬
нания», пользовавшуюся большой популярностью. С точки зрения
некоторых аналитиков, эту «катастрофу» спровоцировал новый био¬
логический вид «человек великий», а именно — великие негодяи у
микрофонов и за письменными столами: Гитлер, Гиммлер, Геринг и
Геббельс.
Те же исследователи, которые подходили к анализу прошлого с
позиций марксизма или «критической теории», подчеркивали, что
германский фашизм явился неизбежным результатом специфиче¬
ских стратегий накопления капитала. Между этими двумя взгляда¬
ми существовало неафишируемое согласие по одному важнейшему
пункту: народные «массы» рассматривались исключительно как
жертвы; считалось, что многих затерроризировали или соблаз¬
нили [нацистские вожди], но они сами, совершенно очевидно, не
являлись субъектами действия, а лишь пассивно следовали своей
участи.
С конца 1960-х гг. XX в. оба этих взгляда стали подвергаться все
более суровой критике. Исследователи сосредоточили внимание
на субъектах, действовавших в узловых точках и центрах власти, и
раскрыли более разнообразную картину случившегося. Образ при¬
митивной диктатуры, давящей «сверху вниз», уступил место образу
«институциональной поликратии»35. Так, нет более сомнений в том,
что военнослужащие и работники тех сегментов промышленности,
которые зависели от военных заказов или наживались на них, поддер¬
живали перевооружение и грабительски-завоевательную войну. От¬
34 Имеется в виду, что Майнеке (равно как и Штреземан, и ряд других деятелей
Веймарской республики), умом приемля республиканский строй как, по его мне¬
нию, на тот момент наименьшее зло, сердцем всегда оставался монархистом. —
Прим. ред.
35 Broszat М. Der Staat Hitlers: Grundlegung und Entwicklung seiner inneren
Verfassung. Munchen, 1969; Mommsen H. Beamtentum im Dritten Reich. Stuttgart,
1966; Idem. Der Nationalsozialismus und die deutsche Gesellschaft: Ausgewahlte
Aufsatze. Reinbek, 1991.
205
части они поддерживали эту войну активно, хотя по-прежнему трудно
сказать, до какой степени политика расовых «чисток» «немецкого
народного организма» и геноцид совпадали с интересами большин¬
ства правящих элит. «Массы» же «обыкновенных немцев» вновь
предстали более или менее пассивными объектами тех действий, ко¬
торые предпринимали люди, занимавшие «командные высоты» госу¬
дарственной власти и экономики.
От этой схемы отошел в начале 1960-х гг. Рауль Хильберг, кото¬
рый указывал на то, какую важную роль в уничтожении европейских
евреев сыграли люди, просто «стоявшие рядом»36. С этой точки зре¬
ния, те, кто молча смотрел на происходящее или даже аплодировал
(или просто отворачивался), в то время как другие такие же немцы из¬
девались над людьми, получившими знак «еврей», фактически обес¬
печили возможность массового их убийства. И уж самым непосред¬
ственным образом были причастны к этому массовому убийству те
десятки тысяч немцев, которые, например, водили локомотивы по¬
ездов, увозивших людей в концлагеря, или выполняли бумажную ра¬
боту в процессе конфискации ценностей у людей, определенных как
«недочеловеки» и обреченных на смерть.
«Массы» служили объектом изучения в исследованиях, предпри¬
нятых примерно в те же [ 1960-е] годы с целью проанализировать не
стратегии и практики власти, а социоструктурную динамику. Ральф
Дарендорф и Давид Шёнбаум выдвинули тезис, что главным резуль¬
татом (хотя и не движущим мотивом) почти всей фашистской по¬
литики является то, что она дала импульс всеохватной социальной
«модернизации», которая во многих отношениях стала реально видна
только после 1945 г. Для оценки этого процесса авторы применя¬
ли следующие критерии: ускоренная урбанизация и индустриализа¬
ция, рост участия женщин в общественном труде, распространение
коммерческой «массовой культуры». Даже при том, что некоторые
конкретные данные, полученные исследователями, были слишком
поспешно интерпретированы, они все же показали, что большинство
немцев, по крайней мере в период бума индустрии вооружений и по¬
бедоносных блицкригов, явно чувствовали себя в период нацизма не
только жертвами.
36 Hilberg R. The Destruction of the European Jews. New York, 1961 (2nd and rev.
ed.: 1975). См. также: Idem. The Goldhagen Phenomenon // Critical Enquiry. 1997.
Vol. 23. P. 721-728.
206
Но лишь с более глубоким изменением исследовательской пер¬
спективы миф о немцах как жертвах фашизма оказался отвергнут
открыто. Хотя исследования автобиографий, рассказанных людьми,
сейчас уже не новы, на протяжении десятилетий их встречали с боль¬
шим скепсисом. Труд Л. Нитхаммера и его коллег наглядно показал,
насколько позитивными остаются годы спустя воспоминания обыч¬
ных немцев о временах национал-социализма, включая воспомина¬
ния промышленных рабочих: это положительно окрашенные расска¬
зы об экономическом «взлете», наступившем после 1936—1937 гг.,
и о «мирных годах» до 1939 г.; позитивные нотки преобладают даже
в описаниях повседневной жизни на протяжении первых трех лет
войны37.
Кроме того, тщательные эмпирические исследования по истории
гестапо показали, что существовала широко распространенная прак¬
тика доносительства: это была одна из популярных точек координации
усилий частных лиц и государственных учреждений. Эти исследования
дают возможность увидеть, как велики были энтузиазм масс и их готов¬
ность идти в ногу и участвовать в формировании и практике нацистской
системы господства38. Именно это активное участие помогало режиму
осуществлять свою политику и, таким образом, способствовало обес¬
печению сравнительной стабильности германского фашизма. Около
десяти лет назад Райнхард Манн показал в своем новаторском ис¬
следовании по истории штаб-квартиры гестапо в Дюссельдорфе, что
55 % (!) гестаповских акций в этом городе не были инициированы ни
самим аппаратом тайной полиции, ни указаниями от партийных или
государственных органов: более половины расследований и арестов,
предпринятых гестаповцами, стали результатом доносов, поступавших
непосредственно от населения.
Роберт Джеллетли в недавней своей работе подчеркивал, что в
Германии существовал базовый консенсус, т. е. в обществе господ¬
ствовало положительное отношение к целям нацистского режима.
37 См. также важную работу: Kershaw I. «The Hitler-Myth». Image and Reality
in the Third Reich. 2nd ed. Oxford, 1987.
38 Mann R. Protest und Kontrolle im Deutschen Reich. Nazionalsozialistische
Herrschaft im Alltag einer rheinischen GroBstadt. Frankfurt a. M., 1987; Gellately R.
The Gestapo and German Society: Enforcing Racial Policy, 1933—1945. Oxford,
1992; Paul G., Mallmann P. Widerstand und Verweigerung im Saarland, 1935—
1945. Bd. 2. Bonn, 1991; Bd. 3. Bonn, 1995; Die Gestapo. Mythos und Realitat/hg.
G. Paul, P. Mallmann. Darmstadt, 1995.
207
В частности, автор обнаружил неопровержимые свидетельства мас¬
сового антисемитизма. Клаус Мальман и Герхард Пауль писали о бо¬
лее широком спектре интересов, включая заботу о личном выжива¬
нии и о повышении собственного статуса, смешанную с надеждами на
лучшую жизнь в будущем. Структуры нацистского режима обладали
способностью присоединяться к этим народным чаяниям и подпиты¬
ваться ими.
Разнообразие практик
Высвечивать идеологические мотивации и социально-экономи¬
ческие интересы, несомненно, важно. Однако такой подход, я думаю,
способен лишь частично объяснить мотивы, стоявшие за готовностью
людей принять режим и активно участвовать в осуществлении его по¬
литики и планов. Часто переоценивают сознательную компоненту
согласия. Многие исследователи исходят из предположения, что как
индивиды, так и группы ориентируют свое поведение прежде всего
посредством расчета, т. е. сознательно направляют его на достиже¬
ние максимальной личной выгоды. Но при подобном взгляде игнори¬
руется тот факт, что опыту людей множественный, сложносоставной.
Иными словами, не учитывается смешанный характер личного опыта
и занижается способность символов подтверждать опыт и способ¬
ствовать его развитию в определенном направлении. Множественную
логику поведения можно понять только в том случае, если обращать
внимание одновременно на мотивы, основывающиеся и на расчете,
и на опыте. Говоря более конкретно, заинтересованность рабочих в
том, чтобы на заводе оборудовали новые душевые, или в получении
премии от Немецкого трудового фронта подкреплялась старым и зна¬
комым образом рабочего, выполняющего «качественную работу».
Только теперь этот образ был еще и усилен пропагандистскими сред¬
ствами. Награды увеличивали вероятность того, что рабочие будут
участвовать в «великих делах» нацистских заправил и вермахтовских
генералов — или, по крайней мере, займут позицию «поживем —
увидим». Подходы, обращающие преимущественное внимание на сис¬
тему управления, идеологии, расчета и интересов, обычно упускают
из виду многообразие практик и ориентаций, которые люди реализу¬
ют совместно и в рамках которых они живут и действуют. Послушное
приятие режима или активное содействие ему осуществляются людь-
208
Рис. 4.4. Типичный молодой
рабочий — участник соревно¬
вания профессионалов рейха
Ахтапп A. Der Reichsberufs-
wettkampf. Berlin, 1938
(илл. после с. 56)
Рис. 4.3. Плакат 1937 г.
«Соревнование профессионалов
рейха для германской
молодежи состоится с 14
по 28 февраля 1937 г.»
Ахтапп A. Der Reichsberufs-
wettkampf. Berlin, 1938
(илл. после с. 344)
209
ми в динамической одновременности зависимости и независимости
или своевольных действий.
Реконструкция повседневных практик показывает, что они сле¬
довали принципу меандра39, который сильно перекликается с этой
одновременностью и, более того, сформирован ею. Люди участвуют
в отношениях власти—подчинения и следуют своему желанию (по¬
стоянному или периодическому) быть частью целого. Но именно это
участие подрывается вновь и вновь молчаливым или своенравным
дистанцированием, а порой даже актами сопротивления. Если гово¬
рить об отдельных индивидах, то отсюда возникала смешанная реак¬
ция, включавшая в себя согласие, пассивное приятие, добровольное
действие «заодно» и участие в мероприятиях, но также и «залегание
на дно», дистанцирование, а иногда и сопротивление. Эти позиции
не противоречили друг другу, они смешивались. Таким образом, если
взглянуть «изнутри», то принадлежность к целому могла снаружи
иметь много лиц.
Разумеется, в тисках возможных последствий и числа возможных
жертв разнообразие сокращалось. Соучастие в преступлениях режи¬
ма могло проистекать как из колеблющегося послушного приятия, так
и из «энтузиастической» поддержки. И вот на эту смесь германский
фашизм как система власти и эксплуатации полагался до самого по¬
следнего своего дня.
Перевод с английского
К. А. Левинсона
39 По названию извилистой реки Меандр в Малой Азии. Изгибы русла этой
равнинной реки, возникающие в результате действия ее разных течений, не сов¬
падают с направлением основного речного потока: поверхностные струи направ¬
ляются к вогнутому берегу, а донные — к выпуклому. Под «принципом меандра»,
таким образом, имеется в виду крайне извилистый, многоликий и противоречивый
характер развития, наличие в реальной действительности разнонаправленных
векторов и интересов, далеко не всегда заметных невооруженным глазом и за¬
частую не совпадающих с основной, очевидной линией. — Прим. ред.
Раздел 5
ВОЙНА КАК РАБОТА: АРМЕЙСКАЯ СЛУЖБА В ЭРУ
МИРОВЫХ ВОЙН
Колониальный аспект
«Пехота вела неторопливую стрельбу спокойно и бесстраст¬
но, поскольку враг был далеко, а офицеры бдительны. Кроме того,
солдатам была интересна их работа, и они выполняли ее очень ста¬
рательно. Однако вскоре простое физическое действие [нажатие
курка] стало наскучивать. Маленькие фигурки [неприятелей] вы¬
глядели крупнее через затворную раму прицела, но в то же время их
становилось все меньше после каждого последующего залпа. Вин¬
товки нагревались настолько, что их приходилось подменять ору¬
жием резервных рот. Пулеметы системы “Максим” израсходовали
всю воду в кожухах, и некоторые из них приходилось освежать из
бутылок с питьевой водой “Камерон Хайлендерз”, чтобы они могли
продолжать свою смертоносную работу. Пустые патронные гильзы,
со звоном падая на землю, образовывали маленькие, но постоянно
увеличивающиеся кучки около каждого стрелявшего солдата. И все
это время на противоположной стороне поля боя пули врезались в
плоть, дробя и разламывая кости, потоки крови лились из страшных
ран, а храбрые люди продолжали сражаться среди адского свиста
металла, взрывающихся снарядов и клубов пыли, — страдая, от¬
чаиваясь, умирая...»1
Молодой джентльмен и поднаторевший в своем деле кавалерий¬
ский офицер набросал данный текст всего несколько недель спустя
после того, как стал очевидцем действий британских войск в Судане в
1898 г. Автор этих строк — [будущий британский премьер] Уинстон
Черчилль участвовал в одной из колониальных войн и [в своих репор¬
тажах] снова наглядно показал широкой публике то, что никогда не
1 Churchill W. The River War: An Historical Account of the Reconquest of the
Soudan // The Collected Works of Sir Winston Churchill. 34 vols. London, 1974.
P. 247-248.
211
исчезало из реалий колониальной и имперской политики: физическое
уничтожение тех, кто не сгибался под натиском различных «цивили¬
зационных миссий» посланцев Запада.
Военные, за «работой» которых наблюдал Черчилль в 1898 г.,
были профессионально обученными «британскими солдатами, имев¬
шими за плечами 6-летний опыт армейской службы»2. С его точки
зрения, они коренным образом отличались от тех «мальчишек» или
«новобранцев», составлявших основу армии на европейском кон¬
тиненте, которые «в слепом невежестве следовали за своими офи¬
церами» и маршировали «рядами навстречу собственной смерти».
В отличие от них, в британских колониальных частях « каждый солдат
оставался расчетливым воином, думавшим и действовавшим само¬
стоятельно, испытывавшим гордость за себя и осознававшим свои
умственные способности». Поэтому, по наблюдениям Черчилля,
«профессиональная естественность, а не простое пассивное послу¬
шание, была характерна для их атак». Эти солдаты прошли интен¬
сивную подготовку на учебных базах дома, и большинство из них до
этого успело послужить в разных концах империи. Таким образом,
наблюдатель почувствовал себя очевидцем действий хорошо обу¬
ченного отряда зрелых военных специалистов. Их поведение было
подчеркнуто хладнокровным. При полном самоконтроле и контроле
над своими орудиями они успешно поддерживали взаимодействие с
сотоварищами и со старшими по званию.
Повторяющиеся действия
Регулярность повторяющихся действий являлась основной
чертой промышленного разделения труда с момента его возник¬
новения в XVIII в. Внедрение процессов индустриального труда
встретило одновременно и горячее признание, и яростное проти¬
воборство. И тем не менее, какую бы позицию ни занимали совре¬
менники этого процесса, они сходились в том, что в перспективе
индустриальный труд приведет к существенному изменению роли
2 Churchill W. S. War Correspondent, 1895—1900/ ed. F. Woods. London, 1992.
P. 150—151 (сообщение от 11 сентября 1898 г., через два дня после сражения при
Омдурмане и кавалерийской атаки, описанной Черчиллем в вышеприведенной
цитате).
212
«живого» или человеческого труда. В этом смысле Карл Маркс
высказал общее мнение: развитая промышленность превратит че¬
ловека «всего лишь в придаток» машины3.
Представления о машинном производстве предполагали хорошо
организованный и четко отлаженный его процесс. Однако недав¬
ний более пристальный анализ промышленного труда привнес иной
взгляд на него. Он вскрыл фундаментальную двойственность про¬
цесса производства и наличие противоречивых ситуаций, случаю¬
щихся на каждом из его этапов. В соответствии с таким взглядом
рабочие постоянно сталкиваются с неуверенностью, риском или
опасностью, например, работая у открытого огня плавильной печи
или управляя хрупким рыболовецким суденышком в зонах рыболов¬
ства, расположенных далеко от берега. Более того, такие плохие
условия окружающей среды, как жара и смрад, требуют строгого
следования дисциплинарным правилам и адаптации к сложностям
повременной и сдельной оплаты труда. Однако подобные условия
никогда не охватывают «полностью все предприятие» (Ирвинг Гоф¬
ман). Имеющиеся исследования также показывают, каким образом
рабочие справляются с этими особыми условиями труда и адапти¬
руются к ним, тем самым «осваивая» их. Вместе с тем усилия рабо¬
чих, направленные на создание «ниши» для себя и приспособления
«системы» под себя, явно не вызваны какими-то героическими по¬
рывами. Наоборот, такое их поведение направляется стремлением
выжить и «выкрутиться»4.
Тем не менее академические исследования десятилетиями кон¬
центрировали внимание на вопросах селекции рабочих и их адап¬
тации к промышленному процессу. К таковым относятся труды об
отдельных компаниях, созданных и работавших [в Германии] под
контролем Альфреда и Макса Веберов до 1914 г. (этим занима¬
лись, в частности, Мари Бернэйс и другие, при содействии гер¬
манского Союза социальной политики — Verein fiir Sozialpolitik).
В середине и конце 1920-х гг. круг подобных исследований рас-
3 Магх К. Das Kapital. 3 Bde. Berlin, 1965. Bd. 1. S. 445, 674.
4 Burawayo M. Manufacturing Consent: Changes in the Labor Process under
Monopoly Capitalism. Chicago, 1979; Kern H., Schumann M. Das Ende der
Arbeitsteilung: Rationalisierung in der industriellen Produktion. 4. Aufl. Munchen,
1990. (В данном случае под «нишей» понимается своеобразное пространство для
маневра — зона производственных отношений, в рамках которой работник мог
бы проявлять самостоятельность. — Прим, ред.)
213
Рис. 5.1. Опытный рабочий проверяет соответствие изготовленной
детали практическим требованиям
Ахтапп A. Der Reichsberufswettkampf. Berlin, 1938 (илл. после с. 168)
214
ширился5. Наряду с этим, немецкие руководители в промышлен¬
ности начали подчеркивать тот факт, что работники — мужчины
и женщины — тоже активно формируют процесс производства,
по-своему обращаясь с инструментами и материалами (иногда
упрямо и своевольно — eigensinnig). Растущее понимание важ¬
ности самостоятельных действий рабочих, направленных на при¬
способление производства к своим потребностям, инициировало
политику рационализации труда, категорически не соответство¬
вавшую [популярным в то время] идеям тейлоризма. В действи¬
тельности в 1920-е гг. тенденции промышленной рационализа¬
ции в Германии непосредственно опирались на особые умения и
сноровку квалифицированных и неквалифицированных рабочих.
Их руки и их головы следовало стимулировать и «пускать в дело»
при работе с инструментами или во время труда на конвейерной
ленте (как бы мало конвейеров в то время ни было!). Только в этом
случае предоставлялась возможность достичь «оптимума (работы
и ее результатов)».
Конечно, мы можем отбросить заинтересованность управляв¬
ших производством менеджеров и обойтись без романтизации этой
темы, свойственной многим группам историков труда. Тем не менее
микроисторические исследования повседневных практик работников
доказывают, что эти самые люди не являются послушными «автома¬
тами». Они проявляют себя в труде в качестве индивидуальных акто¬
ров, постоянно использующих восприимчивость собственных органов
чувств, свою физическую выносливость и умения. Лишь изредка они
солидаризируются или, наоборот, борются со своими товарищами по
работе.
Пространство для маневра
против смертельной угрозы
Во время боевых действий в Судане британцы использовали пуле¬
меты системы «Максим», шрапнель и винтовки с магазинами — три
вида «оружия цивилизации» (как их называет Черчилль в своем опи-
5 См.: Liidtke A. «Deutsche Qualitatsarbeit», «Spielereien» am Arbeitsplatz und
«Fliehen» aus der Fabrik: Industrielle Arbeitsprozesse und Arbeiterverhalten in den
1920er Jahren // Arbeiterkulturen zwischen Alltag und Politik / hg. F. Boll. Wien,
1986. S. 155-167, 173-177; Nolan M. Visions of Modernity: American Business
and the Modernization of Germany. Oxford, 1994.
215
сании6). Однако не только собственно эти пулеметы и снаряды зна¬
чительно увеличивали боевую мощь европейских войск. Часто опи¬
сывалась и индустриализация приемов ведения военных действий,
которая произошла после Гражданской войны в США, но особен¬
но — во время Первой мировой войны7.
Не вдаваясь в детали, я хотел бы подчеркнуть здесь аналогии с
промышленным производством, которые описаны выше. Работа
сложных агрегатов оставалась зависимой от человеческой деятель¬
ности, начиная с умелой эксплуатации систем транспорта и связи и
заканчивая все новыми поколениями машин уничтожения: солдаты
приводили в действие пулеметы, огнеметы и танки; матросы управ¬
ляли боевыми кораблями и подводными лодками; летчики заставляли
«работать» самолеты и другие воздушные суда.
В данном контексте решающую роль играет обнаружение внут¬
ренней логики руководства и подчинения, которая часто истолковы¬
вается неверно. Черчилль приписал британским профессиональным
солдатам, служившим по контракту, особые индивидуальные способ¬
ности в противовес солдатам континентальных частей, основанных
на призыве (такая система существовала тогда в Великобритании).
Тем не менее как уставы германской армии, так и воспоминания во¬
енных указывают на похожие подходы [применительно уже к этой
стране].
Не только немецкие офицеры, а практически все военные чины
должны были уметь самостоятельно «действовать в соответствии с
главной целью [определенной операции или самой войны в целом],
даже в случае отсутствия конкретного приказа». Учебники по во¬
енной подготовке подчеркивали важность данного аспекта еще до
1914 г. Приведенная выше цитата, однако, происходит из широко по¬
пуляризировавшейся в свое время трактовки В. Райбертом правил
для пехоты вермахта в издании 1940 года8.
На основании изложенного я хочу выдвинуть двойной тезис:
6 Churchill W. S. War Correspondent. Р. 133 (сообщение от 8 сентября
1898 г.).
7 Erster Weltkrieg — Zweiter Weltkrieg: ein Vergleich / hg. B. ThoB, H.-E. Volk¬
mann. Paderborn, 2002; Enzyklopadie ErsterWeltkrieg/hg. G. Hirschfeld. Paderborn,
2003.
8 Reibert [W.] Der Dienstunterricht im Heere: Ausgabe der Schiitzenkompanie.
12. Aufl. Berlin, 1940. P. 237. См. также мою статью: Liidtke A. «Fehlgreifen in der
Wahl der Mittel». Optionen im Alltag militarischen Handelns // Mittelweg. 2003.
Jg. 36. S. 61-73, 64-65.
216
Во-первых, наличие пространства для маневра на соответствую¬
щем этапе имело ключевое значение и для индустриального труда, и
для воинской службы. В обеих сферах деятельности необходимость
ловкости движений и умелого использования своего тела специали¬
стом имели похожее, если не одинаковое значение. Ведь только в
этом случае особые разнообразные виды деятельности могли соче¬
тать эффективность с оперативностью.
Во-вторых, однако, сферы деятельности и, более того, — особые
действия рабочих и солдат коренным образом отличались в другом от¬
ношении. Это различие основывалось на опыте или, по крайней мере,
перекликалось с ним, порождая у военных ожидание нависшей угро¬
зы быть убитым или раненым. Последнее, по воспоминаниям солдат,
было даже хуже.
Еще более мучительным был другой аспект солдатского опыта:
первого опыта убийства и своей власти над чужой жизнью, причем
не только в ее ужасающем, но и в притягательном смысле. Следует
оставить открытым вопрос, до какой степени реакции повышенной
эмоциональности отражали ощущение опасности и изоляции солдата
в бою или, напротив, помогали ему дистанцироваться от них. Чув¬
ства, испытываемые солдатом, очевидно, колебались в диапазоне от
отвращения и стыда до гордости и удовольствия, время от времени
как бы сливаясь воедино. Но независимо от того, что именно чувство¬
вали солдаты — беспокойство или влечение (либо и то и другое), —
убийство помогало трансформировать понятие «хорошо сделанной
работы» в возбуждение от совершения страшного греха.
Армия как «сталеплавильный завод»?
В 1941 г. Курцио Малапарте в течение нескольких месяцев осве¬
щал нападение Германии на СССР. Политическая карьера этого ав¬
тора была довольно переменчива — от стойкой приверженности и
поддержки Муссолини и его фашистов в 1922 г. до более критической
позиции, вызвавшей временный запрет на его работы в 1929 г. Од¬
нако спустя несколько лет он возобновил сотрудничество с действую¬
щей в Италии властью. Стремление Малапарте выглядеть незави¬
симой личностью также чувствовалось в его репортажах 1941 г. для
итальянской ежедневной газеты «Коррьере делла сера»: он не обви¬
нял солдат Красной армии в трусости и в неспособности сражаться,
как это делали немецкие военные корреспонденты. В отличие от них,
217
Мал апарте признавал наличие сходного «рабочего боевого духа» у
солдат противоборствующих сторон. Одновременно он писал, что на¬
блюдает «две армии, по сути своей сформированные из специализи¬
рованных рабочих и “индустриализированных” крестьян». Поэтому
«впервые в истории войн, в то время как две армии сражаются одна
против другой, их боевой дух замысловато переплетается с рабочей
моралью, соединяя военную дисциплину с технической дисциплиной
труда, поскольку обе армии укомплектованы и управляются квали¬
фицированными работниками»9.
Малапарте еще внимательнее присмотрелся к данному вопросу.
Изучая трупы советских солдат, погибших в бою, он, например, обна¬
ружил двух мертвых русских и отметил их «плотные» тела и «длинные
руки». Он увидел «их... широко открытые... ясные глаза»; для него
они были «специалистами, двумя рабочими-стахановцами». Свои на¬
блюдения он выразил так: «Это новая порода, совсем “новая” и толь¬
ко что родившаяся; посмотрите на их рты и сильные губы. Кресть¬
яне? Рабочие? Это специалисты, трудящиеся. Часть из тех сотен ты¬
сяч, что работают в колхозах. Или некоторые из тех сотен тысяч, что
трудятся на заводах Советского Союза... Все [эти люди] одинаковы,
они принадлежат к одной “серии выпуска”. Каждый из них похож на
остальных. Это твердое племя. Это тела рабочих, убитых на своем
рабочем месте»10.
Примечательно, что Малапарте начал свое повествование ссыл¬
кой на технологию и процессы индустриального труда. Наблюдая за
наступлением немецких войск [на Восток] в 1941 г., он обнаружил
«не просто армию, а огромный движущийся цех, колоссальный ста¬
лелитейный завод на колесах. Казалось, тысячи труб, тысячи кранов,
тысячи мостов, тысячи стальных крепостей, сотни тысяч шарикопод¬
шипников и шестеренок, сотни плавильных печей и прокатных ста¬
нов Вестфалии, вся Рурская область маршируют по равнинам Бес¬
сарабии. Казалось, огромные заводы Круппа... начали наступление
на холмах вокруг Зайкан... Я не видел армии, а только колоссальный
сталеплавильный заводе многочисленной рабочей силой, состоящей
из квалифицированных рабочих, выполнявших свои задачи в соответ¬
ствии с точными планами, что с первого взгляда скрывало интенсив¬
ность их труда»11.
9 Malaparte С. Die Wolga entspringt in Europa. Koln, 1989. S. 44.
10 Ibid. S. 45.
11 Ibid. S. 32.
218
Далее Малапарте замечает, что казалось, будто этот германский
«сталелитейный завод на колесах» двигался по полям, не нанося
никакого ущерба окрестным деревням. Атаковались только города.
Более того, он даже описал солдат, чей танк покалечил свинью. Не¬
сколько крестьян бросились спасать то, что осталось от животного,
однако, продолжал Малапарте, немецкие солдаты гарантировали
выплату денежной компенсации владельцу свиньи. В сообщении
Малапарте такой почти мирный обмен как будто напрямую связан
с властью современной техники и промышленного труда над ума¬
ми и душами людей. Однако именно этот отрывок должен вызвать
серьезные сомнения в достоверности: внутриармейские отчеты, а
также письма с фронта и воспоминания выживших участников вой¬
ны указывают на совсем иное поведение победоносных германских
войск12. В них часто упоминаются разрушенные города и села, а так¬
же довольно равнодушное, если не враждебное отношение немец¬
ких войск к мирному населению СССР. При этом военные не воз¬
держивались и от жестокого мародерства и насилия без какой-либо
компенсации.
По мнению Малапарте, образ «сталелитейного завода» сим¬
волизировал то, что отстаивали и практиковали противоборствую¬
щие армии и их солдаты. Именно в соответствии с подобным симво¬
лом всеохватной современности действовали армии с обеих сторон:
в репортаже Малапарте войска нацистской Германии и армии Со¬
ветского Союза не отличались друг от друга в этом отношении, сле¬
дуя одинаковой логике.
Однако какие горизонты смысла раскрывает символический об¬
раз сталелитейного завода? Во-первых, он отсылает нас к гигант¬
ским размерам. Ведь обычно сталелитейный завод располагается на
территории протяженностью в несколько километров. Многие его
составные части и подразделения также очень велики, в любом слу¬
чае — больше человека.
Во-вторых, сталелитейный завод символизирует профессиональ¬
ный подход к широкомасштабной трансформации веществ, одоле¬
12 См.: Hamburg М. Das Gesicht des Krieges: Feldpostbriefe von Wehr-
machtssoldaten aus der Sowjetunion, 1941 — 1944. Opladen, 1998; «Stets zu
erschieBen sind Frauen, die in der Roten Armee dienen»: Gestandnisse deutscher
Kriegsgefangeneriiber ihren Einsatz an der Ostfront / hg. H. Heer. 2. Aufl. Hamburg,
1996; Latzel K. Deutsche Soldaten — nationalsozialistischer Krieg?: Kriegserlebnis —
Kriegserfahrung, 1939—1945. 2. Aufl. Paderborn, 2000; Foto-Feldpost: geknipste
Kriegserlebnisse, 1939—1945/ hg. P. Jahn, U. Schmiegelt. Berlin, 2000.
219
вающий возможные опасности для здоровья и жизни людей в про¬
цессе производства. Накал плавильных печей возникает благодаря
нагреванию железа и других веществ до их соответствующих точек
плавления. Сам этот процесс и его результат — жидкая сталь — не
только содержит, но и обнаруживает разрушительную энергию, гото¬
вую поглотить живых людей.
Попытка безопасного обращения с этой угрозой отсылает нас к
третьему уровню ассоциаций. Хотя завод — это огромный комплекс,
использующий сотни, если не тысячи людей для работы, сами они —
личности, решающие разнообразные задачи и управляющие маши¬
нами и станками, предположительно используя свой мозг и руки со¬
ответствующим образом. И тем не менее эти индивидуумы образуют
специальные рабочие бригады, которые не просто объединяют их,
ставят перед ними различные задачи, но и обеспечивают поддержку.
Так образ сталелитейного завода символизировал конкретную
практику производства, функционирующего день и ночь и основанно¬
го на сложной системе социальных взаимодействий. Во время работы
у плавильной печи особенно важную роль играет «сотрудничество
по необходимости» в самых разнообразных и мельчайших трудовых
операциях. Люди обязаны поддерживать саму способность к взаимо¬
действию с помощниками и коллегами. Навыки отдельных работни¬
ков и их личная выносливость, а также мужество остаются надеж¬
ными и неизменными факторами только в случае соблюдения всеми
членами коллектива тонкого баланса, оставляющего пространство
для самостоятельного действия коллег и их вмешательства в случае
необходимости 13.
В-четвертых, образы умелых, а также сильных рук и тел ра¬
ботников одновременно символизируют испытания и гордость за
тех, кто укротил опасность: это и есть те люди, которые способны
управлять производственным процессом. Более конкретное изуче¬
ние вопроса показывает, что рабочие бригады численностью около
20 человек во время своей смены обслуживают все этапы работы
плавильной печи — от ее заполнения, работы с продуктами пере¬
13 Popitz Н. Technik und Industriearbeit: Soziologische Untersuchungen in der
Huttenindustrie. 3. Aufl. Tubingen, 1976 (1. AufL: 1957). Попутно относительно
других отраслей промышленности и производственных задач см. мои ст.: Liidtke А.
«Deutsche Qualitatsarbeit»... S. 155—197; Liidtke A. Polymorphous Synchrony//
International Review of Social History. 1993. Suppl. P. 39—84.
220
плавки и до момента их охлаждения. В ходе последующих этапов
производства снова действуют бригады той же численности, ко¬
торые прокатывают листы и полосы. Конечно, каждый выполняет
свою особую задачу, но большинство рабочих способны взять на
себя операцию коллеги из бригады в случае, если он отсутствует,
устал или совершает ошибку.
Более того, производственная деятельность не вращается толь¬
ко вокруг заводской плавильной печи. Пятым аспектом проблемы
является взаимосвязь производственных процессов после выхода
готовой продукции из печи: выплавка стали ведь лишь первое звено
в цепочке производственных процессов — от проката полос до про¬
изводства конечного продукта в диапазоне от танковых гусениц и
строительной арматуры до бронепластин и металлической фольги,
тонкой, как бумага.
Теперь перейдем к шестому аспекту. По крайней мере работа у
печи является процессом также и в ином смысле: по финансовым и
технологическим причинам она никогда не останавливается, а идет
непрерывно — день и ночь, семь дней в неделю. А отсюда — всего
шажок до седьмого аспекта — соединения конкретных впечатлений
и ощущений людей, непосредственно вовлеченных в производство, с
его фактической целью (результатом). И более того — с мистиче¬
скими понятиями источника промышленности и индустриализации:
открытого огня во всех его фазах — от освещения до плавки сырья
и переплавки материалов при их одновременной трансформации, на¬
пример из угля и руды — в железо и сталь. Так возникает сталели¬
тейный завод как место и символ созидания! Сталелитейный завод
символизирует управление человека огнем для производства полез¬
ных вещей и человеческого прогресса вообще.
В отличие от самоочевидного потенциала сталелитейного завода,
Малапарте в своем журналистском отчете с налетом литературности
ни разу прямо или косвенно не упомянул то, с чем сталкиваются сол¬
даты и что они ни в коем случае не могут игнорировать, — опасность
быть раненым или убитым, а также вероятность использования ору¬
жия и возможность с его помощью причинить вред или убить других
[случайных] людей или «врага». Образ сталелитейного завода, пред¬
ставленный Малапарте, послужил прекрасным средством метафо¬
рического переноса смертельных полей уничтожения в совершенно
иную плоскость. В этом свете мясорубка войны засияла как символ
производительности и созидательной силы.
221
Небольшие команды (бригады)
Взаимодействие в группах приблизительно по 20 человек можно
считать характерным как для производства, так и для ведения боевых
действий. Это утверждение не отвергает обязательного наличия уста¬
новленных правил и ограничений в соответствующей военной или
промышленной сфере. Какими бы ни были конкретные формы рабо¬
ты и их модификации, в обеих сферах деятельности группы, а также
отдельные личности оставались связанными субординационной це¬
почкой и включенными в сеть взаимодействий и коммуникации14.
В процессе пересмотра истории индустриализации одновременно
прослеживаются две коренным образом отличные формы промыш¬
ленного производства. Мы видим, что параллельно с «массовым
производством» (при его временном помешательстве на тейлоризме
и фордизме) едва ли не более интенсивно развивались отрасли, воз¬
никшие на основе «гибкой специализации» и стимулирующие ее 15.
Однако на микроуровне это различие не оказывает влияния на пред¬
ставление о ключевой роли небольших трудовых коллективов (бри¬
гад), что подтверждают исследования, проведенные в отношении
металлургических и сталеплавильных заводов. Они показывают, что
«массовое производство» переоценило центральную роль отдельных
«производственных рабочих» и небольших бригад16. Чарльз Сейбел
и Джонатан Цейтлин критиковали такие доминирующие концепции,
14 Небольшие бригады (в составе 20 и менее человек)характерны главным об¬
разом для работы в цехах металлообрабатывающих и машиностроительных пред¬
приятий. Однако и при кустарном производстве текстильных изделий основу про¬
изводственных единиц также составляли небольшие группы, чаще всего состоя¬
щие из членов одной семьи. Правда, механизация на фабричном производстве
создавала условия для быстрой интенсификации процесса разделения труда. Это,
в свою очередь, зачастую вело к выделению отдельных работников — женщин и
мужчин с их рабочими местами в качестве самостоятельных производственных
единиц, а также к деградации их физических умений и профессиональных навы¬
ков. Тем не менее недавние исследования подчеркивают тот факт, что даже в тек¬
стильной промышленности нельзя отметить «тенденцию в сторону господства
какой-либо одной производственной структуры». См.: Berg М. The Age of
Manufactures, 1700—1820. 1st ed. London, 1985. P. 228; 2nd ed. London, 1994.
P. 257—279.
15 Sabel C., Zeitlin J. Historical Alternatives to Mass Production: Politics, Markets
and Technology in 19th Century Industrialization//Past and Present. 1985. Vol. 108
(Aug.). P. 133-176.
16 Kern H., Schumann M. Das Ende der Arbeitsteilung? Rationalisierung in der
industriellen Produktion. Munchen, 1984.
222
как, например, тейлоризм и фордизм (или в данном случае — кон¬
цепция сталелитейного завода!) в связи с их упором на существова¬
ние «единственного наилучшего пути развития», что грубо искажало
многообразие исторических процессов и существующие социальные
практики действующих лиц истории (акторов), в данном случае —
трудящихся.
Сходное исследование изменений в военной области с конца
XVIII в. показывает сравнимые [с процессами в индустрии] широту
и направление траекторий развития армий европейских и северо¬
американских держав. Например, во Второй мировой войне — это
широкое применение самолетов и танков с двигателями внутреннего
сгорания, а также грузовиков и мотоциклов в подразделениях вермах¬
та. И все же в своем большинстве немецкие солдаты передвигались
и сражались в пешем строю, а для транспортировки багажа, пищи
и боеприпасов преимущественно привлекались лошади17. Даже ар¬
тиллерия и подразделения инженерных войск вермахта в основном
использовали лошадей для транспортировки и перемещения пушек,
пулеметов и другого военного оборудования, независимо от того,
было оно громоздким или нет. Ухаживала за лошадьми и правила ими
специальная категория солдат, выполнявших разнообразную работу.
Другие группы военнослужащих занимались вождением и техобслу¬
живанием грузовиков, танков или мотоциклов. Танки действительно
явились главным оружием побед германских сухопутных войск между
1939-м и концом 1941 г. Однако [в ходе Второй мировой войны в це¬
лом] их роль была все же скорее символической, нежели реальной18.
Ведь именно [настраивавшие население определенным образом] про¬
пагандистские киноролики «последних новостей» с фронта пестрели
вездесущими танками, самолетами (и мотоциклами!).
Таким образом, газовые, дизельные или электрические двигате¬
ли, а также передовые технологии в области связи являлись состав¬
ной частью военного планирования и практики, а отсюда — и задач,
выполняемых солдатами. Правда, действительное количество таких
[«технологичных»] солдат оставалось ограниченным; с немецкой же
стороны оно даже значительно уменьшилось в течение войны. Так,
17 Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg / hg. Militargeschichtliches
Forschungsamt. Bd. 4. Stuttgart, 1983. S. 1138 f.; Bd. 5/2. Munchen, 1999.
S. 636f., 648 ff.
18 Cm.: Frieser K.-H. The Blitzkrieg Legend: The 1940 Campaign in the West.
Annapolis, 2005 (1st ed.: Munchen, 1995); Mawdsley E. Thunder in the East: The
Nazi-Soviet War, 1941 — 1945. London, 2005.
223
независимо от пропорций значительное число немецких солдат про¬
должало обслуживать, например, по шесть — восемь лошадей каж¬
дый. Большей частью они выполняли эту работу самостоятельно и
индивидуально, хотя и входили в состав, скажем, артиллерийской
батареи, к которой были приписаны19. Подобным образом действо¬
вали также и водители автомобилей, грузовиков, операторы ком¬
мутаторов и беспроводной телеграфной связи, которые часто были
предоставлены сами себе и имели определенную свободу действий
в выполнении своих функций. Ситуация в ремонтных мастерских,
пекарнях и многих других мелких и средних арьергардных воинских
подразделениях, обеспечивавших действующую армию калориями
и боеприпасами, отличалась от вышеописанной. Здесь групповая
работа значительно превалировала над индивидуальной, что объяс¬
няет ее сходство по стилю исполнения с работой в гражданских мас¬
терских, а также в боевых частях.
Эмоциональная и культурная динамика
Полемика о промышленном производстве и труде за заработную
плату традиционно приводила к выводу о том, что люди, вовлечен¬
ные в производственный процесс, в своем поведении и деятельности
ориентируются на рациональный расчет своей (не)выгоды. Лишь
постепенно исследователи и люди, принимающие активное участие
в промышленном процессе, пришли к пониманию важности раз¬
носторонней эмоциональной и культурной динамики как силы,
также побуждающей людей работать лучше или не работать.
Данная проблематика впервые прозвучала в исследованиях ре¬
месленного производства, посвященных различным сферам трудо¬
вой деятельности. В этих работах скрупулезно изучалось исполь¬
зование работником инструментов и материалов. При этом в них
делался упор на различные аспекты человеческих усилий, связан¬
ных с борьбой людей за выживание, с их достижениями и поведе¬
нием на работе. Такой подход в конкретных терминах (и образах)
показал, как «еда, питье, жилье, женитьба, завещание и насле¬
дование собственности или прав на нее [являлись частью] самой
19 См. детальное рассмотрение этого факта у Магнуса Коха: Historische
Anthropologie. 2004. Jg. 12. S. 179—198.
224
работы»20. В своем детальном анализе поведения ремесленников
Парижа в XVIII в. Михаэль Зоненшер показал, что такая репродук¬
тивная практика «составляла часть среды неденежного маневра и
символической торговли между мастерами и ремесленниками, где
они встречались и взаимодействовали». Таким образом, если иссле¬
дователи игнорируют этот контекст, они упускают, например, зна¬
чение заработной платы, не в последнюю очередь подразумевавшей
именно покупательную способность наличных денег, поскольку ее
нельзя было увидеть в определенных суммах, которые истребова¬
лись, выплачивались или получались.
Работая в том же ключе, Роберт Дарнтон посвятил свои труды изу¬
чению социокультурных аспектов ремесленного производства. В но¬
ваторском исследовании с названием «Великое кошачье побоище»
он воспользовался [дошедшим до нас] описанием участника демон¬
стративных действий парижских ремесленников против их мастера и
его жены в 1730-е гг.21 Историк тщательно прослеживает символи¬
ческие и материальные претензии на статус и контроль со стороны
разных обитателей хозяйского двора, совмещенного с ремесленной
мастерской. Тем самым Р. Дарнтон воссоздает «силовые поля», ко¬
торые возникают благодаря ежедневным взаимодействиям людей,
оказавшихся в крайне ограниченном физическом пространстве [двор
и мастерская], и которые используются ими в борьбе за выживание
и признание их человеческого достоинства. Ремесленники, в осо¬
бенности подмастерья, считали, что к ним относятся несправедливо:
ведь не только сам хозяин (patron) раздавал им указания, но еще и
«посредник», причем женщина — его жена. Еще более унизитель¬
ным было презрение по отношению к работникам, выражавшееся в
скудной, если не отвратительной на вкус пище, которая им выдава¬
лась, поскольку ежедневное питание на хозяйском дворе входило в
натуральную часть их заработной платы. В то же время за хозяйки¬
ными кошками ухаживали превосходно. Затем Дарнтон подчеркивает
использование потенциала [средневекового] карнавального ритуала
20 Sonenscher М. Work and Wages in Paris in the Eighteenth Century //
Manufacturer in Town and Country before the Factory / ed. M. Berg, P. Hudson, M.
Sonenscher. Cambridge, 1983. P. 171. В более традиционной форме: взаимоотно¬
шений между производством и воспроизводством — там же.
21 Damton R. Workers Revolt: The Great Cat Massacre of the Rue Saint-Sdverin //
Darnton R. The Great Cat Massacre and Other Episodes in French Cultural History.
London, 1984. P. 75—104, 270—272. [Рус. изд.: Дарнтон P. Великое кошачье по¬
боище и другие эпизоды из истории французской культуры. М., 2002.]
225
для выражения возмущения: под покровом ночи несколько ремеслен¬
ников и подмастерьев убили тех самых кошек, которых так холила и
лелеяла хозяйская жена. Совершая эти действия, рабочие выразили
свой протест и «перевернули все вверх дном». Таким кровавым об¬
разом ремесленники предъявили свои претензии, жестоко отомстив
хозяевам за обиды. Однако формально они не перешли границ до¬
зволенного: физически не тронули ни тех двоих, кого хотели таким
способом унизить, ни их собственности.
Историко-этнографические исследования22 фокусируются как на
одновременности знаков, жестов и материальных действий рабочих,
так и на реакциях, вызванных ими. Они изучают взаимоотношения
людей в процессе деятельности, направленной на выживание, и в
то же время — их сближение с другими (или отдаление от других),
кого они считают равными себе, «выше» или «ниже» себя. В данном
случае имеется в виду исследование Джеральда Сайдера, связанное с
промыслом трески в Ньюфаундленде. Он изучил труд и социальные
взаимодействия, существующие сейчас и существовавшие в прежние
времена.
Сайдер проследил за поведением мужчин, которые поколениями
создавали рыболовные артели и привозили домой улов, и не менее
подробно — женщин, которые обрабатывали этот улов на берегу,
«доводя до ума» пойманную рыбу. Сайдер подчеркивал сезонный ха¬
рактер этих событий и взаимодействий: люди «раскрывались» и де¬
монстрировали то, что их занимало в прошедшие месяцы, но не во
время [требовавшего от них максимальной концентрации совместных
усилий] сезона рыбной ловли, а после него. Лишь после завершения
путины они делились радостью и злобой, которые до этого неделя¬
ми или месяцами вынужденно таили «в себе». Даже члены коман¬
ды «идеального состава, состоящей из земляков-родственников»,
22 См.: Sider G. Christmas Mumming and the New Year in Outport
Newfoundland // Past and Present. 1976. Vol. 71. P. 108. Относительно сходной
ситуации в промышленности см.: Burawayo М. Manufacturing Consent; Hare-
ven T. Family Time and Industrial Time: The Relationship between the Family and
Work in a New England Industrial Community. Cambridge, 1982. В своих попыт¬
ках найти и расшифровать следы прошлого историки возобновили изучение
modo ethnographico. По этому поводу см.: Scott J. The Glassworkers of Carmaux.
Cambridge, Mass., 1974; Joyce P. Work, Society and Politics: The Culture of the
Factory in Later Victorian England. Brighton, 1980; Briiggemeier F.-J. Leben vor
Ort: Ruhrbergleute und Ruhrbergbau, 1889-1919. Munchen, 1983; Wierling D.
Madchen fur alles: Arbeitsalltag und Lebensgeschichte stadtischer Dienstmadchen
urn die Jahrhundertwende. Berlin, 1987.
226
испытывали напряженность во взаимоотношениях. В свою очередь,
родственники обычно «совершенно избегали друг друга» по оконча¬
нии летнего [рыболовецкого] сезона. Однако они снова встречались
в середине зимы, когда, например, «начиналась совместная починка
и подготовка снасти и оборудования» к новой путине23.
Особая степень оживленности контактов, казалось, наблюдалась
почти во всех взаимоотношениях и также в индивидуальных (само)
презентациях. Их интенсивность усиливалась ритуальными дей¬
ствиями, связанными с Рождеством: карнавальными «шествиями
ряженых» и коротким, но бурным «переворотом всего мира вверх
тормашками». Это причудливое смешение игривости и рассчитан¬
ных действий со всей очевидностью обеспечивало возможность вос¬
становления нормального течения жизни с ее строгой упорядочен¬
ностью, но без жесткой иерархии в деловых отношениях и разделения
обязанностей; последние же, в свою очередь, четко делились по по¬
ловому признаку24.
Поразительным в этом плане является сходство между рыбаками
(и рыбачками) и небольшими воинскими подразделениями. В обоих
случаях группы людей не только работали, но и жили вместе днем
и ночью. Постоянное присутствие товарищей в казармах, в лагерях
или «в деле», а также непременное присутствие вышестоящих чинов
очень напоминает жизнь рыбаков. Точно так же существует опреде¬
ленное сходство в чередовании разных фаз: периода напряженных
совместных действий (и отношений), а также более «легкого» взаи¬
модействия и сотрудничества. Несомненно, ритуалы и множество
игровых действий [тренировки, маневры и др.] имеют в военной жиз¬
ни столь же важное значение, как и те, что описаны в исследованиях
Джеральда Сайдера.
Убийство — пробел в рассказе?
Отчеты Эрнста Юнгера о Первой мировой войне, написанные
им в 1920-е гг., в особенности его «Стальной приступ» («Storm of
23 Sider G. Christmas Mumming and the New Year in Outport Newfoundland.
P. 108 f.
24 Мужья и сыновья, братья и отцы (а также племянники и дяди) уходили на
работу в лодках, а женская половина тех же семей, в свою очередь, отдавала все
свое время и энергию переработке улова и разделке рыбы: Ibid. Р. 109.
227
Steel»)25, слишком часто неправильно понимались как очередная спи¬
раль бесконечной самогероизации офицера. Однако даже ретроспек¬
тивный взгляд и точка зрения военного (обе эти вещи применительно
к позиции автора очевидны!) не должны вводить нас в заблуждение.
Юнгер в мельчайших нюансах показал жизнь «на фронте», особен¬
но — в бою, где солдат одновременно испытывает смертельный страх
и сильнейшую радость. Оба эти чувства причудливо переплетены в
его описаниях: понимание неминуемой опасности соседствует с чув¬
ством полной самореализации и изведанной впервые «настоящей
жизни»26.
Часто, хотя и кратко, в дневниках, письмах и ретроспективных
оценках участников военных событий упоминаются ощущения неуве¬
ренности в себе и беспокойства. В этом смысле те свидетельства, что
относятся ко Второй мировой войне, не сильно отличаются от свиде¬
тельств о Первой мировой. Как бы ни различались между собой эти
собрания текстов, в них обычно обходятся молчанием эмоциональ¬
ные реакции на ранение или смерть противника от руки самого авто¬
ра, независимо от того, произошло это «лицом к лицу» или же враг
выглядел [сквозьушко прицела] едва различимой «точкой». При этом
в воспоминаниях снова и снова упоминается альтернатива по прин¬
ципу «или — или»: «либо я его, либо он меня», в живых останет¬
ся кто-то один. Утверждение неотвратимой силы экзистенциального
стремления к самосохранению не только вызывает в памяти события
прошлого, но также — и даже в большей степени — проливает свет
на моральные или любые другие культурные законы и правила, ко¬
торые, вероятно, ограничивают действия, способствующие убийству.
В то же время эмоциональная сила этих воспоминаний, таких пора¬
зительных у Юнгера, становится еще более очевидной, если сам язык
их текстов ограничен и неуклюж (как имеет место во многих устных
воспоминаниях27).
Некоторое время тому назад Михаэль Гейер напомнил историкам,
что военная история и даже история войн практически полностью обхо¬
25 Junger Е. Storm of Steel// In Stahlgewittern. London, 1928. Cm.: Weisbrod B.
Military Violence and Male Fundamentalism: Ernst Junger’s Contribution to the
Conservative Revolution // HistoryWorkshop Journal. 2000. Vol. 49. P. 69—94.
26 Cm.: Leed E. J. No Man’s Land: Combat and Identity in World War I. Cambridge,
1979. P. 150—162; Fussel P. The Great War and Modem Memory. Oxford, 1975.
27 Schroder H. J. Die gestohlenen Jahre. Erzahlgeschichten und Geschichts-
erzahlung im Interview: Der Zweite Weltkrieg aus der Sicht ehemaliger Mann-
schaftssoldaten. Tubingen, 1992.
228
дили «убийство»28. То же самое можно сказать и о пренебрежении чув¬
ствами [воюющих солдат]. При их анализе игнорируется тот факт, что
чувства успеха и самореализации, вероятно, тесно связаны со страхом
и беспокойством. Возможно, именно это переплетение, если не одно¬
временность, противоречили различным «нормальным» проявлениям,
с которыми люди сталкивались в обстановке мирного времени (конеч¬
но, также и во время службы в армии)29.
В свою очередь, эти аспекты «настоящей войны», о которой
«никогда не пишут в книгах»30, сохраняются в текстах мемуари¬
стов в виде многозначительных умолчаний или в [понятных только
самому автору] «шифровках», пробуждающих его воспоминания.
Или же они выходят наружу в кулуарной обстановке: при беседе за
столиком завсегдатаев пивного бара или за чашкой чая. На обоих
уровнях, однако, это — не подробное описание определенных собы¬
тий, а короткая констатация факта, что тот, другой [противник] был
erledigt («прикончен»), niedergemacht («повержен») или liquidiert
(«ликвидирован»)31.
Сущность воинского «товарищества»
и рассказы о нем
Автобиографические, а также литературные повествования о
Первой и Второй мировых войнах в значительной степени основаны
на рассказах о боевом товариществе и братстве (Kameradschaft). Это
относится ко всем комбатантам, независимо от стороны, на которой
они оказались или на которой сражались. Поэтому неудивительно,
что социологи Сэмюэл Маршал и Сэмюэл Стауфер подтвержда¬
ют центральную роль сотрудничества в небольших подразделениях
28 Geyer М. Von einer Kriegsgeschichte, die vom Toten spricht // Physische
Gewalt/ hg. T. Lindenberger, A. Liidtke. Frankfurt am Main, 1995. S. 136—161.
29 Именно на данном уровне это в других отношениях весьма глубокое иссле¬
дование «военной культуры» и ее «традиционной практики» в имперской
Германии не достигает своей цели: Hull I. Absolute Destruction: Military Culture
and the Practices of War in Imperial Germany. Ithaca; London, 2005. P. 92, 98 ff.
30 Bourke J. An Intimate History of Killing: Face-to-face Killing in Twentieth
Century Wars. London, 1998. P. 267 ff.
31 SchrdderH. J. Die gestohlenen Jahre. S. 565. (В данном случае для придания
усиления сказанному Альф Людтке намеренно поставил на первое место звуча¬
щие более жестко немецкие слова. — Прим, ред.)
229
(группах) [для выполнения боевых задач] также применительно и к
армии США32.
Что касается армий Германии, то этот тип взаимоотношений был
изучен Томасом Кюне и отнесен им к иным формам доверия. По его
мнению, солдаты испытывают особое «безликое» доверие, выраба¬
тываемое и воспроизводимое в небольших группах (подразделениях),
в рамках которых они воюют, а фактически и живут. С технической
точки зрения, мы рассматриваем взаимоотношения внутри воин¬
ских субподразделений: отделений (орудийных расчетов) или, самое
большее, — взводов, которые состоят приблизительно из тридцати
человек33.
В данном ракурсе сотрудничество среди товарищей по службе
имело решающее значение в борьбе с физическими и психологиче¬
скими трудностями, особенно [среди немецких солдат] на Восточ¬
ном фронте. Взаимоотношения, основанные на доверии, позволяли
им также обходить военную иерархию с ее строгими дисциплинар¬
ными предписаниями. Именно [важность взаимопомощи в бою
и осознание необходимости сохранить] доверие сбивало волны
агрессивности, возникавшие в процессе общения командиров с
подчиненными, а также рядовых солдат между собой. С этой точ¬
ки зрения, традиции, а также идеи, придававшие особое значение
доминирующему влиянию нацистской идеологии вообще и нацист¬
скому антисемитизму в частности, кажутся преувеличенными (что
подчеркивается Омером Бартовым34). Усилия военного руковод¬
ства [Германии периода Второй мировой войны], и особенно но¬
вовведенного института национал-социалистического высшего
офицерства (NS-Fuhrungsoffiziere), по созданию армии фанатиков,
конечно, не были совсем уж бессмысленными. Однако такие сви¬
детельства участников, как письма военных с фронта домой, днев¬
ники и извещения о смерти в газетах, указывают на то, что расизм у
немцев зачастую сочетался с понятием «отечество в опасности», а
32 Marshall S. L. A. Men Against Fire: The Problem of Battle Command in Future
War. New York, 1947; Stouffer S. The American Soldier: Combat and Its Aftermath.
Princeton, N.J., 1949. P. 130-137.
33 Kuhne T. Vertrauen und Kameradschaft. Soziales Kapital im «Endkampf» der
Wehrmacht // Vertrauen / hg. U. Frevert. Gottingen, 2003. S. 256-257,263-264.
См. также его полный отчет: Kuhne Т. Kameradschaft: die Soldaten des
nationalsozialistischen Krieges und das 20. Jahrhundert. Gottingen, 2006.
34 Bartov O. The Eastern Front 1941 — 1945: German Troops and the Barbariza¬
tion of Warfare. Basingstoke, 1985.
230
это, в свою очередь, перекликалось с особым чувством товарище¬
ства, испытанного солдатами внутри военной рабочей группы (во¬
инского подразделения).
Характерные черты боевого товарищества, описанные Т. Кюне,
чрезвычайно близки особым взаимоотношениям в промышленных
рабочих группах (бригадах). Знакомство с определенным кодом по¬
ведения, понимание того, как следует вести себя с коллегами и с
начальством, как обращаться с материалами, как выходить из раз¬
ного рода затруднительных положений и выполнять необходимые
требования (графики работ, схемы заработной платы), — были в
равной мере обычным делом как для мирной работы в цеху, так и на
войне — на линии огня (или за ней). В свидетельстве Кюне, правда,
отсутствует, по крайней мере частично, то, что также характерно
для взаимоотношений в небольших группах работников в промыш¬
ленности и солдат в армии, а именно: неприятная сторона общения,
включая социальный контроль и социальное давление35. Именно
анализ таких взаимоотношений, и в особенности — морального
давления на возможных отступников (несогласных с общими уста¬
новками коллектива), стал основным аспектом исследования, про¬
веденного Кристофером Браунингом относительно меняющейся
ситуации в ротах 101-го Полицейского батальона. Автор изучил
процесс превращения «обычных людей», призванных на войну, в
убийц в контексте катастрофы мирового еврейства в оккупирован¬
ной немцами Польше в 1942 и 1943 годах.
Индивидуальные судьбы I
Индивидуальные траектории — пути и судьбы людей играют
центральную роль в данном исследовании. Однако в нем не рассмат¬
риваются только «типичные» или «обычные» судьбы. Наоборот,
35 См.: Liidtke A. «Deutsche Qualitatsarbeit»... S. 155—197. На тему военных
подразделений см.: Browning С. Ordinary Men: Reserve Police Bataillon 101 and
the Final Solution in Poland. New York, 1992. См. (вне нашего контекста) воспо¬
минания, связывающие особый вид страха со стремлением к признанию: «Это
был страх не выполнить того, что ты должен, принять неверное решение в кри¬
тический момент и тем самым подвести команду». Это конкретное воспоминание
принадлежит американскому летчику, летавшему во время Второй мировой
войны на бомбардировщике: Davis J. М. In Hostile Skies: An American B-24 Pilot
in WWII / ed. D. L. Snead. Denton, 2006. P. 92.
231
важны особенности и отступления от общих правил, позволяющие
исследовать потенциальное разнообразие возможных вариантов.
Доминик Рихерт был солдатом прусской армии с начала [Первой
мировой] войны по 1918 г., когда он дезертировал из части. Родив¬
шись в 1893 г. в эльзасской деревне, молодой парень зарабатывал
себе на жизнь в качестве сельскохозяйственного рабочего, пока в
октябре 1913 г. его не призвали на военную службу. Пройдя основ¬
ной курс боевой подготовки в Баденском пехотном батальоне, он
первоначально служил на Западном фронте. Через некоторое время
его подразделение перебросили на Восток, а затем снова перевели на
Западный фронт. Спустя всего пару месяцев после своего дезертир¬
ства он написал длинный текст, который, к счастью, сохранился, был
обнаружен и подготовлен к печати несколько лет тому назад36.
В нем Рихерт в деталях рассказывает о разных боевых ситуациях
с точки зрения рядового солдата. Он повествует о ежедневных му¬
чениях, связанных с собственным и даже в большей степени — с
вражеским местонахождением «на карте», или, как ему тогда каза¬
лось, местонахождением «троглодитов» в окопах и под землей37. Он
дает безжалостный отчет очевидца смерти людей независимо от того,
кем они были — близкими товарищами или солдатами неприятеля.
И все эти описания непременно связаны с условиями жизни и с про¬
явлениями неравенства в отношениях между солдатами и офицерами.
Он резко критикует поведение офицеров, которые неуважительно и
грубо относятся к солдатам, а сами при этом пользуются величайшей
свободой (и, не стоит забывать, наслаждаются кулинарными изыска¬
ми). Как один из ярчайших моментов Рихерт также описывает время
досуга и спортивный фестиваль в его полку. Во многих отношениях
автору удалось реконструировать картину мира (cosmos) солдата,
страдающего от [недостатка свободного времени в силу] постоянной
загруженности каким-то делом и, вероятно, главным образом оттого,
как именно он проявляет себя «в этом деле»38.
36 Richert D. Beste Gelegenheit zum Sterben: Meine Erlebnisse im Kriege
1914-1918 / hg. A. Tramitz, B. Ulrich. Munchen, 1989.
37 Cm.: Leed E. J. No Man’s Land. Цитата из Анри Барбюса (с. 139).
38 Отчуждение между солдатами и офицерами испытывал не только Рихерт.
Исследования послевоенных лет, посвященные немецкой армии, подчеркивают
решающую роль именно этой черты в ее окончательном развале в 1918 г. Более
детально об этом см.: Deist W. Verdeckter Militarstreik im Kriegsjahr 1918? // Der
Krieg des kleinen Mannes. Eine Militargeschichte von unten / hg. W. Wette.
Munchen; Zurich, 1992. S. 146—167.
232
В начале 1918 г. Рихерт был переведен в сержанты и назначен
командиром пулеметного расчета. Из историй, которые он вспомина¬
ет, вырисовывается очень детальная картина его компетентности как
младшего воинского начальника и даже рвения в стремлении одно¬
временно быть «хорошим солдатом». Он лично стрелял из пулемета и
руководил своим боевым расчетом, создавая как можно большее про¬
странство для маневра, тем самым эффективно подавляя противника
и одновременно сохраняя жизни своих солдат. Немецкое верховное
командование в 1915 г. ввело в состав армии такие особые боевые
группы, являвшиеся частью новых штурмовых подразделений.
При внимательном рассмотрении заметна схожесть, если не иден¬
тичность, ежедневной деятельности солдат и сержантов в армии, с
одной стороны, и рабочих и мастеров на промышленном производ¬
стве — с другой. В обоих случаях исполнители стремились делать
«качественную немецкую работу». При этом решающую роль играли
правильное обращение каждого человека в отдельности с орудиями и
материалами, а также социальные взаимоотношения с вышестоящи¬
ми начальниками и с сотоварищами. Важнее всего было понимание
индивидуальным актором материальных и социальных аспектов по¬
ставленной задачи, как и его способность активного управления си¬
туацией.
Давайте сравним эти выводы с анализом процессов промыш¬
ленного производства. Пространство для маневра имело столь же
большое значение при работе в цеху как в 1910-х, так и в 1920-х,
1930-х и 1940-х гг. Отдельный работник — оператор машины дол¬
жен был постоянно принимать самостоятельные решения в ходе вы¬
полнения определенных операций с инструментами и материалами,
что, конечно же, включало и распределение им своего времени и
энергии. Не менее важную роль при этом играло внимание к со¬
циальным аспектам: взаимоотношениям с друзьями и коллегами по
работе, необходимым для обеспечения безопасности на производ¬
стве и для получения надежного заработка.
Поэтому такое «взаимодействие по необходимости» не только
формировало, но и стимулировало индивидуальный характер пове¬
дения. Став в звании сержанта командиром пулеметного огневого
расчета, [упоминавшийся выше] Рихерт особенно тесно столкнулся с
необходимостью пространства для маневра. В небольших штурмовых
подразделениях численностью от 25 до 30 чел., где он служил, солда¬
ты непосредственно взаимодействовали между собой и объединяли
усилия с различными специалистами, управлявшими, например, лег¬
кими пушками, огнеметами или легкими минометами. И боевая под-
233
Рис. 5.2. С величайшей заботой сработана каждая деталь
Front in derHeimat: das Buch des deutschen Riistungsarbeiters.
Berlin, 1942. S. 113
234
готовка, и требования реального боя базировались на независимых
действиях этих небольших подразделений и в конечном счете каж¬
дого солдата в отдельности. Не последнее значение имел тот факт,
что сержанты больше не должны были, как прежде, «подталкивать»
своих солдат сзади. Напротив, по новой схеме ведения боя они ру¬
ководили, находясь вместе с ними на передовой и выполняя задачи,
равнозначные задачам младшего офицерства. Таким образом, новая
тактика немецкой (в особенности прусской) армии [времен Первой
Мировой войны], ориентированная на выполнение боевой задачи,
прямо и непосредственно повлияла на «массу» сержантов и даже на
рядовых.
То же самое было характерно и для бригадной работы в промыш¬
ленности. Однако особенностью именно военной службы являлась
серьезная физическая подготовка [оказывавшая на военнослужащих
также и моральное воздействие]. Она имела целью вселить в каждо¬
го солдата чувство постоянной готовности к действию, чтобы он смог
преодолеть страх и сохранял спокойствие в реальном или грядущем
бою. Особенность немецкой военной тактики тех лет заключалась в
упоре на отработку слаженности действий для обеспечения оптималь¬
ного взаимодействия отдельных боевых групп и подразделений. В от¬
личие от практики британской и французской армий, командовавшие
подразделениями германские сержанты и офицеры заранее знали, что
во время выполнения боевой задачи они не получат приказа об отходе
одной только их части на резервные позиции [что ломало бы общую
тактику взаимодействия подразделений и неминуемо вело к обще¬
му поражению]. Кроме того, тактическая задача заранее никогда не
декларировалась в процессе боевой подготовки. Во время маневров
германской армии отмеченные особенности стали выделяться все в
большей степени, причем на уровне не только Генерального штаба,
но и обычных подразделений, вплоть до роты и даже отделения. Ста¬
новясь регулярной, такая практика бросала тень сомнения на полез¬
ность шаблонных действий на поле боя. Одновременно она помогала
привить военнослужащим творческий, нестандартный подход к веде¬
нию боевых операций [в соответствии с меняющейся обстановкой],
причем во всей армии, включая низшее офицерство и сержантский
состав. Военные игры становились все более важной составляющей
воинской службы39.
39 Gudmundsson В. I. Storm Troop Tactics: Innovation in the German Army,
1914-1918. New York; London, 1989. P. 50-53, 173-177.
235
Индивидуальные судьбы II
Рядовой, а также сержантский и унтер-офицерский состав герман¬
ского вермахта был укомплектован уже детьми представителей поколе¬
ния Рихерта. Эти молодые люди появились на свет после 1910 г. Валь¬
тер Янка — один из них. В конце 1920-х гг. этот квалифицированный
токарь по металлу стал активным коммунистом, за что в 1933 г. был
на два года заключен в тюрьму нацистами. После выхода на свободу он
скрылся за границей, где в 1936 г. присоединился к республиканским
силам, сражавшимся против мятежников Франко в Испании.
Янка остался в живых и в середине 1950-х гг. достиг высокого
положения в издательской системе Восточной Германии. Однако в
1957 г. его уволили с работы и сняли с высокого поста в правящей в
ГДР СЕПГ. Затем по обвинению в антипартийном заговоре пригово¬
рили к тюремному заключению. В это время Янка начал писать авто¬
биографию, включающую эпизоды его участия в боевых действиях во
время гражданской войны в Испании. Среди прочих ему вспомнился
эпизод, когда он служил в качестве ротного командира в испанском
дивизионе (не в Интернациональных бригадах). Его солдаты спря¬
тали пулеметы у обочины дороги в ожидании автобусов с солдатами
армии Франко: «Только заметив эти автобусы, я подал сигнал... В те¬
чение нескольких минут дорога превратилась в адское место: окна
полопались, масло и бензин разлились по всей дороге. Большинство
машин загорелось. Те, кого не расстреляли прямо в автобусах, были
убиты ручными гранатами солдат второй роты, а те, кто надеялся, что
сможет убежать, были расстреляны из винтовок. Через двадцать ми¬
нут там ничего не оставалось, кроме дымящихся обломков, зловония
и смерти. Мы не брали в плен. У нас не было времени на военноплен¬
ных... Явный успех на дорогах поднимал настроение. В действитель¬
ности это была уже вторая успешная операция за день»40.
Хорошо рассчитанное и концентрированное применение механи¬
зированной (и частично автоматизированной) огневой мощи являлось
основной частью работы этих солдат. Они координировали всю свою
энергию и движения таким образом, чтобы использовать оружие как
можно быстрее и эффективнее, что давало им возможность остаться
в живых самим и одновременно привести к поражению и к смерти
«других». Однако Янке, по крайне мере ретроспективно [когда он
40 Janka W. Spuren eines Lebens. Reinbek, 1992. S. 109— 110. Этот автор смог
опубликовать свой текст только после распада ГДР.
236
сам оказался в тюрьме], почти сразу же пришла в голову следующая
мысль: «Убийство людей — это не работа, но, вероятно, солдаты рас¬
сматривают его как работу, [ведь] большинство солдат — это [вче¬
рашние] рабочие, и то, что они делают, — для них просто работа».
В рассказе Янки дается слово солдатам, которые воспринимали
свои действия соответственно как «работу». На самом же деле они
просто расстреливали солдат неприятеля. А их командир вспомина¬
ет об этих действиях как об ужасных и утомительных, которые ни в
коей мере не могут доставлять удовольствие. Фактически же при рет¬
роспективном рассмотрении эти акции оказались тяжелой и напря¬
женной работой, к тому же еще и кровавой. Очевидно, что по край¬
ней мере для самого Янки именно кровопролитие проводило важную
грань между действиями солдат и приятной деятельностью, если не
удовольствием от удачно выполненной боевой операции.
И все же, что мы можем вынести из этого высказывания? Автор
сообщает читателям о своем полном замешательстве в вопросе о том,
правильно ли рассматривать убийство как работу. В конце 1950-х гг.,
как уже говорилось, Янка стал диссидентом в ГДР, за что был осуж¬
ден. В своем написанном в эти годы тексте Янка вспоминает как анти¬
фашистскую борьбу в Испанской республике, так и социалистическое
и коммунистическое рабочее движение в Веймарской республике в
Германии. В обоих случаях труд выступал в его рассказе ключевым
понятием и считался основой человеческой деятельности. Не только
тяжелый физический труд содействовал прогрессу человечества, но и
удовлетворение от «непосредственного труда» при создании потреби¬
тельской стоимости вещей или продуктов потребления. Таким обра¬
зом, производство и производительность формировали социальные и
политические перспективы развития, а также политический прагма¬
тизм рабочих на уровне цеха. Иными словами, труд приобретал особый
почетный ореол именно благодаря взаимосвязи с созиданием. Атам,
в боевой обстановке, по воспоминаниям Янки, рабочие-солдаты осу¬
ществляли исключительно разрушение. Точнее, используя всю свою
энергию, они производили работу по убийству других людей.
От работы за заработную плату до воинской службы
в годы Второй мировой войны
Во время Второй мировой войны большое число призывников и
добровольцев германского вермахта являлись бывшими рядовыми
рабочими и мелкими служащими, хорошо знавшими, что такое наем¬
237
ный труд за зарплату. В своей прежней гражданской жизни они тру¬
дились в качестве «белых» или «синих» воротничков (а многие из них
к тому же выросли в рабочих кварталах и в рабочей среде). Ранее, в
другом контексте, мной уже использовались письма некоторых сол¬
дат рабочего происхождения с фронта домой, бывшим сослуживцам
в родной город, где находились их бывшие предприятия, — в нашем
случае располагавшиеся в Лейпциге41.
Независимо от того, отправлялись ли эти солдатские письма в
1940 г. из Франции или два-три года спустя с Восточного фронта, но
вплоть до весны 1945 г. их авторы отмечали огромное сходство сол¬
датской службы с работой на промышленном предприятии или, как в
данном случае, в госпитале или в административном офисе. Автора¬
ми подчеркивались утомительность, рутина, если не скука, тяжелый
физический труд до изнеможения, а также разделение труда и недо¬
статок должного надзора. В этих письмах также присутствуют това¬
рищи по службе в контексте «сотрудничества по необходимости» (и
реже — «доверия»)42. Редкой находкой, однако, стало письмо немец¬
кого летчика — сержанта люфтваффе, датированное июнем 1943 г.
Он описал свои недавние впечатления от полета, во время которого
его самолет кружил над Варшавой сразу же после уничтожения здесь
еврейского гетто. Замечание о ликвидации гетто он закончил сле¬
дующей фразой: «Наши войска сделали очень хорошую работу [gute
Arbeit], разрушив еврейский квартал этого города»43.
Разрушение этой части города должно было непременно включать
убийство ее жителей или других людей, искавших убежища. Ну а ав¬
тор письма обобщил солдатские действия, использовав [знакомое ему
«нейтральное»] слово «работа». Отсутствие более точных слов мож¬
но понять как «говорящую» саму за себя фигуру умолчания. Конечно,
это «умолчание», если подвергнуть его строгому анализу, окажется
очень даже красноречивым для тех, кто причисляет чувства и их со¬
зидательную силу к движущим силам истории. Ведь в документах мы
как раз находим и можем проследить одновременность присутствия
широкой гаммы разнообразных чувств, испытываемых солдатами во
41 См.: Liidtke A. Arbeit, Arbeitserfahrungen und Arbeiterpolitik // Liidtke A.
Eigen-Sinn und Fabrikalltag, Arbeitererfahrungen und Politikvom Kaiserreich bis in
den Faschismus. Hamburg, 1993. S. 406—409.
42 См. письма врача и офицера 1907 г. рождения с Восточного фронта: Ihr
daheim und wir hier drauBen. Ein Briefwechsel zwischen Ostfront und Heimat, Juni
1941 — Marz 1943 / hg. I. Stauder. Koln, 2006.
43 Cm.: Liidtke A. Arbeit, Arbeitserfahrungen und Arbeiterpolitik. S. 408.
238
время крупных и мелких сражений, боевых действий и акций истреб¬
ления: от хладнокровия и чувства удовлетворения [от хорошо выпол¬
ненной «работы»] до ужаса и яростного экстаза, от оцепенелого без¬
действия до крайней степени активности.
Продолжение, 1943—1945 годы
Возникают два, на первый взгляд разных, но на самом деле взаи¬
мосвязанных между собой, вопроса. Во-первых, что заставляло сол¬
дат вермахта продолжать сражаться до самого конца [войны] и даже
после него? Во-вторых, чем была вызвана постоянная, если не на¬
раставшая жестокость, особенно у многих [германских военных],
ведших поначалу антипартизанскую борьбу на Восточном фронте, но
впоследствии также и на Юго-Восточном и Южном фронтах?44
Если мы снова рассмотрим черты товарищества и сотрудничества
в небольших воинских подразделениях, то они в значительной сте¬
пени совпадут с ситуацией на промышленном производстве. В соот¬
ветствии с этим многочисленные свидетельства подтверждают тот
факт, что шок, испытанный от первого столкновения с убийством на
поле боя, быстро проходил. Солдатам удавалось справиться с ним [в
том числе] благодаря такому качеству, как своенравное упрямство
(Eigensinn)45.
Последний германский пропагандистский художественный фильм,
завершенный и выпущенный нацистами в 1945 г. [когда исход вой¬
ны был уже предрешен], назывался «Жизнь продолжается» («Das
Leben geht weiter»)46. В этом названии слышится смесь беззаботно¬
сти с упрямством. Ведь именно чувство холодной решимости сплачи¬
вало немцев в поиске любого взаимодействия с другими людьми, как
и в поиске материальных способов выживания.
44 Имеются в виду войсковые карательные операции против югославских пар¬
тизан и др. — Прим. ред.
45 А. Людтке имеет в виду не только схожесть позитивного, по его мнению, зна¬
чения Eigensinn для человека как у станка, так и на фронте, но и тот очевидный
факт, что, будучи в прошлом рабочими, многие солдаты вермахта к моменту при¬
зыва уже имели своеобразную «фабричную прививку Eigensinn», что помогло им
адаптироваться к экстремальным условиям войны и сохранить свою психику. —
Прим. ред.
46 Blumenberg W. Das Leben geht weiter. Der letzte Film des Dritten Reiches.
Berlin, 1993.
239
Такой образ [пропагандируемый фильмом] соответствовал гибкому
и стойкому поведению, очевидно, свойственному многим опытным не¬
мецким солдатам. Однако призывники-новобранцы и безусые добро¬
вольцы сталкивались одновременно и с упрямой приверженностью в
военной среде к традиционным строгостям военщины («Kommiss»),
и со вседозволенностью в зоне боевых действий. Чтобы исследовать
не только данные сочетания, но и их пределы, можно обратиться к
воспоминаниям представителя немецкого полувоенизированного
подразделения помощников на зенитных установках («Flakhelfer»),
действовавшего во второй половине Второй мировой войны.
Как и многие юноши 16—17 лет, Рольф Шёркен и его товарищи
были призваны в армию в 1943 или в 1944 гг. для обслуживания ты¬
ловых зенитных батарей («Flak»). Большинство этих немецких юно¬
шей училось в старших классах, и все они были членами организации
гитлерюгенда. Становясь зенитчиками, они размещались в отдельных
казармах, чтобы днем посещать занятия в школе, а ночью обслужи¬
вать зенитные установки. Шёркен вспоминает, что одна из известных
черт военной иерархии, которые охотно перенимались гитлерюген¬
дом в повседневной жизни, заключалась в том, что «кто-то постоянно
от тебя чего-нибудь требовал»47. В свою очередь, Шёркен и его това¬
рищи упорно стремились, насколько это возможно, сохранить свой
собственный образ жизни. В частности, все они старались не высо¬
вываться и избегать ситуаций, в которых начальство «могло бы до¬
стать их». Осознание ими невозможности «повернуть мир вспять» и
нанести поражение армиям союзников [по антигитлеровской коали¬
ции] не приносило облегчения, а лишь навевало мрачные картины от¬
носительно будущего. А вот напряженная работа становилась в этой
ситуации средством отрешения от мрачных мыслей, хотя бы на не¬
сколько часов. Для этих молодых людей очень интенсивная деятель¬
ность, в особенности стрельба из зениток, стала искомым выходом
из положения48. В перерывах между сиренами тревоги эти зенитчики
47 Schorken R. Liiftwaffenhelfer und Drittes Reich: Die Entstehung eines politi-
schen Bewusstseins. Stuttgart, 1984. S. 141.
48 См. также реконструкцию биографии [немецкого] солдата сельского проис¬
хождения 1924 г. рождения, который с нетерпением ожидал призыва (в 1942 г.) и
стремился попасть во флот или в «танкисты»: Haupert В., Schafer F. J. Jugend
zwischen Kreuz und Hakenkreuz. Frankfurt am Main, 1991. S. 191—209, 235—237.
См. выдержку из письма [германского] офицера связи 1917 г. рождения из окку¬
пированной Франции своей девушке в июне 1940 г. Тогда он хотел пойти добро-
240
Рис. 5.3. Молодой немецкий обер-ефрейтор — наводчик у своего 88-милли¬
метрового зенитного орудия «Flak» батареи люфтваффе. Начальный период
Второй мировой войны. Автор снимка неизвестен
Из коллекции фотоальбомов немецких солдат, размещенной в
Интернете по адресу: http://www.reibert.info
241
были рады любому знаку взаимного признания и уважения со сторо¬
ны родных и друзей.
Однако на другом уровне отдельные личности, по крайней мере
иногда, высказывали пожелание не отождествлять работу и военную
службу, а, напротив, строго отделять их друг от друга. Рядовой немец¬
кой пехоты Генрих Бёль в своих письмах с фронта [Второй мировой
войны] описывал испытываемое им чувство «раздвоения». С одной
стороны, он представлялся себе вялым и послушным солдатом; а
с другой — «фанатичным индивидуалистом»* 49. Первый — солдат
Бёль — сводил к минимуму собственные военные усилия, дабы пере¬
жить своих врагов и командиров (и уж если на то пошло, то и своих
товарищей по службе). «Другой Бёль», видимо, чаще появлялся в
мечтах и в фантазиях писателя. Ему был присущ дух независимости,
побуждавший не считаться с воинской иерархией и с приказами вы¬
шестоящих чинов. Однако «другой Бёль», вероятно, испытывал не¬
кий дискомфорт внутри своей ниши «фанатичного индивидуализма».
Разве он не чувствовал искушения воспользоваться ситуацией и од¬
новременно испытать всю эту гамму чувств — от хладнокровия и удо¬
влетворения [от хорошо выполненной «работы»] до ужаса и яростно¬
го экстаза? Возможно, ему предоставлялось слишком много случаев,
чтобы поддаться этому искушению, которое не только давало выход,
но и стимулировало проявление жестокости в действиях солдат50.
вольцем в десантники и заметил, что, «если будет война, я не смогу пережить ее в
тылу». А уже в 1943 г. он мужественно противодействовал преследованию наци¬
стами семьи Софии Шоль: Scholl S., Hartnagel F. Damit wir uns nicht verlieren.
Briefwechsel 1937—1943 / hg. T. Hartnagel. Frankfurt am Main, 2005. S. 180.
49 Boll H. Briefe aus dem Krieg / hg. J. Schubert. Bde. 1—2. Koln, 2001.
S. 343. Эта мысль, высказанная автором летом 1940 г., прямо не прослеживается
в его записях последующих фронтовых лет. Например, в некоторых записях от
ноября 1943 г. он строго разделяет конкретные страхи перед ужасами войны на
«Востоке», с одной стороны, и чувство незаслуженной удачи остаться в живых и
снова наслаждаться маленькими радостями передышки после «очередного» боя,
с другой стороны (Ibid. S. 948—961).
50 См.: Ziemann В. Die Eskalation des Totens in zwei Weltkriegen // Erfindung
des Menschen: Schdpfungstraume und Korperbilder, 1500—2000 / hg. R. van
Dulmen. Wien, 1998 (каталог выставки). S. 424—428; Verbrechen der Wehrmacht:
Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941 — 1944 / hg. Hamburger Institut fur
Sozialforschung. Hamburg, 2001. В отношении жестокостей и зверств, чинимых
преимущественно немецкими тыловыми частями и в меньшей степени подразде¬
лениями на передовой, см.: Rass С. «Menschenmaterial»: Deutsche Soldaten an der
Ostfront. Innenansichten einerlnfanteriedivision, 1939—1945. Paderborn, 2003.
242
Этот «другой» или «второй» человек мог увлечься особой сторо¬
ной военной службы, отличающей ее от обычного гражданского труда
(неважно где — в промышленности, сельском хозяйстве или в домаш¬
них условиях), а именно: получением мгновенного и притом огромного
удовольствия от активной вовлеченности в боевой процесс. Это удо¬
вольствие могло нарушать установленную дисциплину и подчинение:
ведь, работая во имя доброго дела и действуя в соответствии с при¬
нятым планом, можно было вволю дать выход сильным чувствам по
отношению к себе и для себя51. Чтобы понять взаимосвязь продикто¬
ванных правилами и самостоятельных действий, следует обратиться к
рассмотрению научного труда Эрнста Юнгера 1932 г. под названием
«Рабочий» («Der Arbeiter»), посвященного фигуре рабочего-солдата.
«Нормальность» работы — и/или яростный экстаз
в местах массового убийства
Эрнст Юнгер представлял фигуру рабочего как прообраз (Gestalt)
новой эпохи. Такой идеализированный (и потому стереотипный) про¬
мышленный рабочий принципиально отличался от образа отчужден¬
ного «придатка машины», распространенного в то время как в среде
марксистов, так и среди интеллектуалов вообще. В отличие от него,
рабочий по Юнгеру представлялся человеком, «побуждаемым волей
к власти». Говоря конкретно, такой рабочий должен был сочетать
мирный труд с участием в военных действиях. Юнгер рассматривал
Первую мировую войну как «всеобъемлющий рабочий процесс», а
военные действия как «боевую работу», включающую «наступатель¬
ную работу» и «работу при потере позиции»52.
Однако выдвинутый Юнгером «героический реализм» не выдер¬
жал подлинной «стальной бури», которая стала неминуемой в войнах
конца 1930-х — 1940-х гг. В процитированном выше тексте Валь¬
тера Янки, написанном в скептических тонах, ставится вопрос о том,
можно ли действительно считать «работой» эффективные действия
по уничтожению десятков бойцов неприятеля. Тем не менее для мно¬
51 См. о похвалах автономности личности в теориях индивидуальности XVIII в.:
Stollberg-Rilinger В. Der Staat ais Maschine: Zur politischen Metaphorik des
absoluten Furstenstaats. Berlin, 1986.
52 Junger E. Der Arbeiter: Herrschaft und Gestalt. Stuttgart, 1982. S. 66. Три
следующих цитаты — на с. 153, 82, 113.
243
гих немецких солдат Второй мировой войны, независимо от того,
были они призывниками или добровольцами, умелые действия и эф¬
фективные методы выполнения ими соответствующих боевых задач
превращались в «работу». Для многих из них практика солдатской
службы, дававшая свободу действий при активном взаимодействии
рядовых солдат между собой и возможности личного вклада в общее
дело, напоминала «качественную немецкую работу».
При более широком рассмотрении этого вопроса бросается в
глаза схожесть черт таких воинских подразделений с рыбацкими
артелями, изученными Джеральдом Сайдером: начиная с суровых
условий жизни и грозящей опасности ранения и смерти — и за¬
канчивая формированием атмосферы внутреннего сотрудничества в
коллективе. Эти артели состояли из одной или двух дюжин мужчин.
Большинство из них отличались друг от друга навыками и характе¬
ром, но на определенное время они волей-неволей объединяли свои
усилия и действовали сообща, чтобы выжить любой ценой.
Бен Шеферд недавно проследил разнообразие и интенсивность тех
зверств, которые совершались немецкими войсками (и их местными
пособниками) [в 1942 г.] на одном из участков Восточного фронта [на
оккупированной территории СССР]. Но он также столкнулся со слу¬
чаями, когда поведение оккупантов по отношению к мирному населе¬
нию (и «партизанам») не было однозначным, укладываясь в [доволь¬
но широкий] диапазон между откровенной безжалостностью, с одной
стороны, и бездействием и сдержанностью, с другой53. Эти свидетель¬
ства тоже могут быть истолкованы как идеальный пример «раздвое¬
ния личности» (в терминологии Бёля)54. Однако понятие «раздвоения
личности» способно завуалировать постоянную внутреннюю связь и
непрерывную перекличку между двумя антагонистическими полю¬
сами. Так, потенциальная одновременность существования Бёля —
фанатичного индивидуалиста и Бёля — солдата, радеющего за общее
дело, могла внести в него эмоциональный заряд до, после или в про¬
цессе боевых действий. И этот заряд, возможно, воздействовал на
53 Shepherd В. The Continuum of Brutality: Wehrmacht Security Divisions in
Central Russia, 1942 // German History. 2003. Vol. 21. P. 49—81. Сходные выводы
можно обнаружить и в работе: Schulte Т. The German Army and Nazi Policies in
Occupied Russia. Oxford, 1989.
54 Бёль в одном из своих писем с восторгом описывает сцену, поразившую его
своей сияющей красотой: его лейтенант издалека приближался к своему подраз¬
делению верхом на лошади. Очевидно, яркое впечатление рядового Бёля от этого
образа также повлияло и на «другого» Бёля — «индивидуалиста». См: Boll Н.
Briefe aus dem Krieg. Bd. 1. S. 343—344 (письмо от 22 мая 1942 г., «с Запада»).
244
«фанатичного индивидуалиста», вовлекая его в — коллективные? —
военные действия.
В этом смысле само по себе «раздвоение» на «фанатичного ин¬
дивидуалиста» Генриха Бёля, который [в условиях войны] уклонялся
или противостоял, и другого Бёля, который сотрудничал с другими во¬
енными и «делал свою работу», часто не имело четких границ. Здесь,
однако, можно почувствовать скрытые эмоции, отличавшиеся от ра¬
дости, испытываемой рабочими при создании какого-либо «поряд¬
ка вещей». У солдат возникала жажда самореализации, вызванная
страхами, неуверенностью и внутренними изломами, но также — и
чувство будоражащего удовольствия от осознания того, что он остал¬
ся в живых после пребывания в местах массового убийства людей55.
Аллюзия «работы» давала тем самым возможность солдатам
«нормализовать» свои действия и поведение. Однако в то же самое
время сила ужаса и яростного экстаза в местах массового убийства
уводила их за пределы той самой «нормальности», к которой они так
стремились и которую одновременно презирали. Ведь именно эта
притягательность страха и фурора опровергала утверждения солдат
(и очевидцев) о том, что они воспринимали свои действия на войне
«исключительно как работу».
Перевод с английского
С. Клюмелъ
55 См. также выдержки из литературного свидетельства американского солда¬
та во Вьетнаме, посвященного солдатскому страху «позора бесчестия», а поэто¬
му — борьбе и также убийству. Одновременно он описывает сцены, где, по его
словам, «война не состояла исключительно из страха и насилия. Иногда там бы¬
вали и приятные в чем-то моменты»: O’Brien Т. The Things They Carried. New
York, 1998. P.21,31.
Раздел 6
РАБОЧИЕ В ВОСТОЧНОЙ
И В ЗАПАДНОЙ ГЕРМАНИИ: «КАЧЕСТВЕННАЯ
НЕМЕЦКАЯ РАБОТА» В ПЕРИОД
С 1950-х ПО 1990-е ГОДЫ1
Честь и доход в ГДР
В бывшей Восточной Германии Политбюро СЕПГ еженедельно
снабжало прессу своими «аргументами»2. 19 октября 1989 г. —
через день после отставки Эриха Хонеккера с постов Генерального
Секретаря ЦК СЕПГ и Председателя Совета Министров ГДР —
журналистам было сказано: «Отправляйтесь и пишите объективные
репортажи о том, что волнует трудящееся население, которое про¬
изводит наши материальные блага. Эгон [Кренц, преемник Хонекке¬
ра] говорил вчера [в своем телевизионном обращении] о немецком
качестве работы. Да, непременно апеллируйте к их чести. Немецкие
рабочие всегда работали хорошо».
Примечательно то, как в этих «аргументах» использована апел¬
ляция к «качественной работе» в попытке поддержать статус-кво и
сохранить социалистическое государство ГДР в то самое время, ког¬
да этот режим и его идеология постепенно клонились к закату. Это
понятие использовано здесь тремя способами, каждый из которых
по-своему показателен. Во-первых, в условиях политического кри¬
1 За исключением «Дополнительного замечания», этот раздел впервые увидел
свет в виде статьи, первоначально написанной автором по-немецки и затем пере¬
веденной на английский язык Полом Беттсом, Марией Арройо и Кэтрин Пенс.
Таким образом, данный раздел представляет собой исправленную и дополненную
версию статьи: Ludtke A. The World of Men’s Work, East and West // Socialist
Modem / ed. P. Betts, M. Arroyo, K. Pence. New York, 2008.
2 О текстах, исходивших из Политбюро СЕПГ, см.: Burger U. Das sagen wir
naturlich so nicht. Berlin, 1990. S. 228 ff.; Ludtke A. «Heiden der Arbeit»: Miihen
beim Arbeiten: Zur missmutigen Loyalitat von Industriearbeitem in der DDR //
Sozialgeschichte der DDR / hg. H. Kaelble, J. Коска, H. Zwahr. Stuttgart, 1994.
S. 188—213. Документы СЕПГ, приводимые в данной работе, были взяты из ар¬
хивной коллекции германского Бундесархива: Stiftung Archiv der Parteien und
Massenorganisationen der DDR im Bundesarchiv(SAPMO).
246
зиса культурное понятие «качественной немецкой работы» рассмат¬
ривалось «верхами» ГДР как источник надежды на стабилизацию;
во-вторых, умение качественно работать в этом случае отнесено
не только к ГДР, а приписывается вообще «немецким рабочим»;
в-третьих, «хорошая работа» понималась как основа «чести», то
есть, говоря другими словами, — уважения к себе и к другим — ка¬
чества, которое существовало задолго до образования ГДР или даже
появления советской зоны оккупации в Германии.
Немногочисленные требования заводских коллективов, которые
стали известны осенью 1989 г., косвенно подтверждали, что «хоро¬
шая работа» стала весьма значимой ценностью и для самих рабочих.
Работники предприятия «Бергман-Борзиг» в Берлине, например,
обращались к СЕПГ с призывом начать широкие реформы и обо¬
сновывали эти свои требования, прежде всего опираясь на понятие
«хорошей работы». В их понимании реформа была призвана устра¬
нить препятствия, мешавшие «качественной работе», и обеспечить
за нее вознаграждение в виде «реальных денег».
Другой пример относится к 1950-м гг. 25 сентября 1956 г. пред¬
седатель Госплана ГДР представил своему начальнику Бруно Лёйш-
неру служебную записку об эмиграции рабочих из ГДР в ФРГ (на
официальном языке это называлось «побег из республики» и рассмат¬
ривалось как измена родине посредством бегства из страны). В этом
документе руководитель планового ведомства подчеркнул роль ско¬
ординированных усилий западногерманской стороны, направленных
на то, чтобы переманивать квалифицированных работников из Вос¬
точной Германии. В то же время он признал, что такой «охоте за кад¬
рами» очень помогали «многочисленные недостатки в организации
труда на наших предприятиях и перебои в их работе». Последствия
были автору записки очевидны: «Во многих случаях рабочие уезжа¬
ют [из ГДР] именно потому, что “хотели бы работать, как следует”».
Цифры, приведенные в записке, демонстрировали серьезность проб¬
лемы: из 270000 эмигрантов, покинувших ГДР в минувшем (1955)
году, 102000 чел., т. е. почти 40 %, составляли рабочие.
На протяжении 1950—1960-х гг. главное место в ежемесячных
отчетах многих предприятий ГДР [в адрес вышестоящих органов] за¬
нимали требования о том, «чтобы можно было, наконец, работать,
как следует». То есть в них выражалась глубокая неудовлетворен¬
ность работников нерегулярностью плановых поставок, недостатка¬
ми в организации хозяйства, дефицитом материалов и инструментов.
Причем в этом вопросе местные организации СЕПГ были солидар¬
ны с профсоюзным руководством предприятий. На электромашино-
247
строительном заводе «Бергман-Борзиг», например, все признавали,
что неритмичность технологических процессов отрицательно влияла
на производительность, т. е. и на количество, и на качество выпускае¬
мой продукции. Неудивительно, что эта тема стала в то время поводом
для бесчисленных ходатайств с мест и записок в плановые органы.
А в качестве главного аргумента авторы ходатайств неизменно ссы¬
лались на авторитет самого В. И. Ленина, который всегда утверждал,
что превосходство в производительности труда является важнейшим
условием победы нового общественного строя [над капитализмом]3.
«Международная классовая борьба», а также развернутая в ГДР
в конце 1950-х гг. кампания под лозунгом «Перегоним, не догоняя»,
очевидно, способствовали мобилизации партийных и профсоюзных
функционеров. Что же касается рабочих, то они, как и почти все
остальные граждане страны, в большинстве своем хотели знать, что
этот лозунг означает применительно к их повседневной жизни, а так¬
же — в чем конкретно проявится намеченное «опережение» капита¬
листической Западной Германии. Отдельные рывки вперед — такие,
как окончательная отмена карточной системы в мае 1958 г., — время
от времени подпитывали мечты о восточногерманском «экономиче¬
ском чуде», сопоставимом с тем, которое наблюдалось в ФРГ. Но эф¬
фект от них не был долговременным. Со своей стороны, те, кого
К. Маркс называл «непосредственными производителями», не виде¬
ли веских причин доверять такой риторике. Тем не менее, поскольку
они считались «правящим классом» в ГДР, они умело использовали
свое положение и доставшуюся им идеологическую свободу для соб¬
ственной выгоды. В частности, во многих отраслях промышленности,
особенно в машиностроении, стала раздаваться внутренняя и также
публичная критика «неправильных» норм выработки на заводах. Ста¬
ло ясно, что прославляемые идеологической машиной «производите¬
ли социальных благ» фактически использовали предоставленные им
возможности для повышения собственного материального дохода.
Из года в год экономисты, партийные и государственные деяте¬
ли ГДР сетовали на то, что производственные планы предприятий
слишком легко выполнять и даже перевыполнять. Но все попытки
изменить ситуацию [в сторону повышения нормативов] с помощью
3 Цитату из работы В. И. Ленина «Великий почин» (Ленин В. И. ПСС.
Т. 39. С. 5—6) как авторитетное доказательство важности достижения новым
обществом наивысшей производительности труда каждый немец мог найти, на¬
пример, в издававшемся в ГДР массовым тиражом «Малом политическом сло¬
варе»: Kleines Politisches Wdrterbuch. 7. Aiifl. Berlin, 1988. S. 85.
248
введения «технически» или «научно» обоснованных норм выработки
в конечном счете оказались неудачными. Основной целью многих ра¬
бочих стало оптимизировать собственный труд таким образом, чтобы
трудиться как можно менее интенсивно, но в то же самое время полу¬
чать как можно более высокую зарплату. В этом смысле «денежные
отношения» между работниками и работодателями никоим образом
не были преодолены в ГДР; наоборот, они особенно ярко проявились
в период длительного кризиса восточногерманской экономики, про¬
должавшегося по крайней мере до конца 1960-х годов.
Протоколы дискуссий и сообщения с предприятий показывают,
насколько усилия по обеспечению достойного вознаграждения за труд
связывались с вопросами уважения к рабочему. Коллеги и началь¬
ство — не говоря уже об обществе и государстве в целом — должны
были демонстрировать признание труда человека и произведенной им
продукции. Однако даже среди коллег «добросовестная работа» уже
не рассматривалась как нечто само собой разумеющееся. В целом по¬
зиция работников производственной сферы характеризовалась только
заинтересованностью в зарплате и озабоченностью личным успехом,
а не заботой о «достижении высокого качества». Таков, во всяком
случае, был лейтмотив доклада, представленного в декабре 1962 г.
заводской партийной организацией берлинского инструментального
завода «8 Мая». Если верить содержанию этого доклада, работники
«еще не осознали» зависимость между низкокачественной работой,
продукцией, не соответствующей стандарту, и уменьшением зарпла¬
ты. В документе содержалась особая апелляция к рабочим старшего
возраста, которые, видимо, «частично забыли» (в черновике доклада
даже написано: «полностью забыли»!), какое внимание «они некогда
уделяли достижению более высокого качества работы на прежних ка¬
питалистических фабриках». В те времена «высокое качество» было
необходимо в силу борьбы за существование и стремления не поте¬
рять работу. Каждый работник понимал, что будет уволен, если ста¬
нет работать недостаточно качественно. Сегодня же, — говорилось
далее в докладе, — положение дел иное. В условиях социалистиче¬
ских общественных отношений занятость каждого человека гаранти¬
руется, и теперь «некоторые [в черновике — “они”] полагают», что
«закон качественной работы» можно просто игнорировать.
Авторы доклада считали необходимыми две меры. Во-первых, всем
нужно разъяснить «характер нашего государства» и вытекающую из
него ответственность по отношению к рабочим. Во-вторых, «следует
более активно, чем прежде, разъяснять новый характер труда при со¬
циализме». То есть в прежние времена, до социализма, «никому бы и
249
в голову не пришло читать газету во время работы станка, когда ма¬
шина находится в середине долгого автоматизированного процесса,
или сидеть рядом со станком и [просто] глядеть на него». Более того,
в прежние времена «обычно следили за поддержанием порядка на ра¬
бочем месте». В будущем, говорилось в заключительной части докла¬
да, «нам следует восстановить» эту трудовую этику. Причем речь шла
отнюдь не только о предупреждении поломок оборудования и о сокра¬
щении простоев. «Разве приведенные примеры не свидетельствуют о
пренебрежительном отношении к работе других автоматизированных
рабочих мест?» — вопрошали авторы доклада. Очевидно, мало кому
было дело до того, как коллеги, которые придут работать на том же
самом станке в следующую смену, будут решать проблему дефици¬
та материалов или работать с изношенным оборудованием. Теперь
акцент следовало сделать на «возрождение среди рабочих гордости
за свой труд, а тем самым — профессиональной чести». Каждому от¬
ныне полагалось «вкладывать все свое чувство чести в исполнение
высококачественной работы». Другими словами, «до сих пор про¬
фессиональная честь была недостаточна»!
Три года спустя профессиональная честь квалифицированных
рабочих и ее предполагаемый упадок стали темой для кинокартины.
В 1965 г. был снят фильм « Берлин за углом »(« Berlin urn die Ecke»),
главный герой которого — Пауль, старый токарь, показывает бри¬
гаде молодых рабочих пример того, что значит в повседневном труде
следовать требованию «качественной работы». В фильме, правда,
нет счастливого конца. Пауль (его играет Эрвин Гешоннек, один
из популярнейших актеров ГДР) умирает, а «дикая» молодежная
бригада распадается. Ее бригадир Олаф, которого играет Дитер
Манн (тоже звезда восточногерманского экрана), в конце фильма
исчезает в неизвестном направлении. Следует подчеркнуть: этот
фильм отнюдь не прославлял «своенравное упрямство» молодых
рабочих, думающих только о себе и, возможно, о нескольких своих
приятелях, а на весь остальной мир глядящих отстраненно. Таким
бунтарям посвящена другая кинокартина 1965 г. — «След кам¬
ней» («Spur der Steine»), где актер Манфред Круг играл бригадира
строителей Ханнеса Балля. И по стилю, и по основной мысли эти
два фильма сильно различаются, но оба они были запрещены Ми¬
нистерством культуры и оставались под запретом почти до самого
конца существования ГДР. Многие рабочие в этой стране, очевид¬
но, видели в себе черты двух героев — Олафа и Балля. Изобра¬
жения рабочих и процесса их труда в других фильмах навлекали на
себя такую критику со стороны настоящих представителей рабоче¬
250
го класса4, что напрашивается вывод: эти вымышленные фигуры
едва ли были достаточно «реалистичными».
Один рабочий химического комбината в Биттерфельде по имени
Вернер Хайдучек записывал в течение года, начиная с осени 1972 г.,
свои наблюдения5. В феврале 1973 г. он отметил такую практику,
ставшую типичной. Одно из подразделений фабрики получило знак
качества: его продукция — «единственное химическое изделие ком¬
бината, получившее этот знак». Замаячила премия... Но в разговоре
сХайдучеком один посвященный в дело человек шепнул, что «тут все
идет не так, как надо». Новый комбинат работал всего на 80 % про¬
ектной мощности. На протяжении последних нескольких лет власти
рассматривали предложения по интенсификации работы предприя¬
тия. Тем временем подразделение, продукция которого была призна¬
на высококачественной, получало большие премии и систематически
распределяло их среди рабочих. Для руководства это служило доказа¬
тельством того, что работники «могут производить даже еще больше,
если захотят». Но именно этого рабочие явно стремились избежать.
Главным для них было — контролировать производительность и по¬
лучать вознаграждение, не демонстрируя при этом максимума своих
возможностей по повышению производительности труда: «Так никог¬
да не прогадаешь». Все это знали, и все участвовали в этой «игре» —
не только непосредственные производители изделий, но и «техниче¬
ская интеллигенция», т. е. руководители подразделений и заводское
руководство, следившее за устойчивым, но строго контролируемым
ростом объемов производства и качества работы. Утверждение ав¬
тономии рабочих (выражающееся, в частности, в поддержании инди¬
видом дистанции от начальства, от коллег, от нижестоящих коллег)
превратилось в коллективную практику сохранения статус-кво6.
Вольфганг Энглер попытался интерпретировать это социальное
определение труда в ГДР с помощью заимствованного у Норберта
Элиаса понятия «рабочее общество» (Arbeiterliche Gesellschaft) —
4 О критике искусства со стороны рабочих в ГДР см.: Siebeneicker А.
Kulturarbeit in der Industrieprovinz: Entstehung und Rezeption bildender Kunst
im VEB Petrochemisches Kombinat Schwedt, 1960-1990 // Historische
Anthropologie. 1997. Jg. 5. S. 435—453.
5 Процитированные записки Вернера Хайдучека см. в кн.: Heiduczek W. Im
gewohnlichen Stalinismus — meine unerlaubten Texte. Leipzig, 1991. S. 20, 29.
6 В условиях СССР подобная практика, связанная с «круговой порукой»
работников против попыток интенсификации труда со стороны администрации,
тоже получила распространение. — Прим.ред.
251
на том основании, что большинство рабочих рассматривали себя
как «собственников труда»7. Эта формулировка не подразумевает,
что «рабочий класс» обладал политической властью в стране, но
она указывает на его господствующую роль на социальном уровне.
Энглер отмечает, что представление о труде как о собственности
каждого, которое пропагандировалось и поддерживалось в ГДР, вы¬
звало обратную реакцию среди рабочих мужского пола. Поскольку
их роль отцов и защитников все больше выхолащивалась, считает
Энглер, «они цеплялись за тело, а именно — за тела тех мужчин,
которые или не работали вообще, или не трудились физически.
Именно потому, что мужчина больше не был мужчиной, он придавал
огромное значение тому, чтобы, по крайней мере, выглядеть мужчи¬
ной». Мужской язык тела и образ жизни, таким образом, стали са¬
мостоятельным хабитусом для тех, кого социолог Дитрих Мюльберг
назвал «маленькими людьми». «Без всякого стеснения, — пишет
он, — мужчины демонстрировали свои пивные животы и свою сек¬
суальную мощь».
Часто, однако, упускается из виду оборотная сторона этого яв¬
ления. Ведь Энглер игнорировал ту работу, которую фактически
выполняли люди в трудных и зачастую в критических условиях дея¬
тельности бригады, цеха или завода в целом. Конечно, иногда уда¬
валось, «получив лимон, сделать из него лимонад». Знаменитый
пример — установка в телевизионной башне Восточного Берлина
лифтов, которую закончили вовремя, несмотря на то что западный
поставщик сорвал поставку важнейших компонентов для их элект¬
ронных систем. Этот случай стал поводом для триумфа, но и в буд¬
ничной практике ситуация «то пусто, то густо» вынуждала рабочих
почти ежедневно и еженощно находить импровизированные реше¬
ния, чтобы выполнять хотя бы минимальные производственные за¬
дания, в крайнем случае — чтобы только не остаться без зарплаты.
С годами рабочие перестали чураться и таких способов, как «до¬
бывание» материалов через личные связи или полулегальные кана¬
лы, поскольку постоянно имел место дефицит необходимых средств
производства. Например, не получив от поставщика специальные
винты, их доставали в соседнем цехе, на другом заводе или в другом
городе. Без этого производство вообще остановилось бы. У людей,
вовлеченных в подобную практику работы, что называется, «невзи¬
рая ни на что», такой стиль труда порождал личное упорство и изо¬
7 О концепции «рабочего общества» см.: Engler W. Die Ostdeutschen:
Kunde von einem verlorenen Land. Berlin, 1999. S. 198 ff., 200 ff.
252
бретательность. Неудивительно, что в ситуациях неопределенности
рабочие выглядели упрямыми и высокомерными или, как пишет
Энглер, «грубыми и несговорчивыми». Это всеобщее утверждение
своей «самости» основывалось на опыте бесчисленных подобных
ситуаций по всей стране, повторявшихся десятилетиями и доказы¬
вавших рабочим снова и снова, что они смогут выполнить свое дело.
Ни руководящие указания, ни планы, спускаемые сверху, не меня¬
ли и не могли изменить положения. «Трудности на нашем уровне»
(формула из названия вышеупомянутого романа Эриха Лёста) если
и можно было преодолеть, то только с помощью собственной изо¬
бретательности и собственной готовности «спасти план».
Бригитта Райман в своих мемуарах «Любимая, проклятая на¬
дежда» обратила внимание на то, что у людей, работавших на про¬
изводстве в ГДР, существовало «своего рода [особое] осознание
своих обязанностей». На ее взгляд, работа за письменным столом и
занятие писательским ремеслом не порождали такого чувства долга
по отношению к обществу, — по крайней мере, так ей казалось в
начале 1960-х гг. Только те, кто выпускал материальную, видимую
и поддающуюся непосредственному измерению продукцию, утверж¬
дала она, вели себя «правильно» и «приемлемо». Однако начиная с
1960-х гг. спектр разнообразных культурных репрезентаций труда и
рабочих в ГДР сильно расширился. Еженедельная кинохроника, жур¬
налы и телевидение все чаще показывали работу в офисе, работу по
планированию, проектированию, техническому конструированию, а
также труд работников социальной сферы, исправительных, образо¬
вательных и/или научных учреждений. Это не означало, однако, что
ручной производительный труд перестал занимать привилегирован¬
ное положение. Как раз наоборот. Вплоть до 1990 г. граждане ГДР,
которые согласно месту работы квалифицировались как занятые в
«производстве» и в «производстве средств производства», получали
налоговые льготы: они платили лишь пятипроцентный подоходный
налог, в то время как у «служащих с фиксированным окладом» он
составлял 20 %.
Подобная ситуация порождала множество конфликтов, которые
становились предметом постоянных открытых дебатов. Одним из
ключевых вопросов являлись зарплата и положение мастеров в про¬
мышленности. В 1950-е гг. в ГДР мастер цеха часто зарабатывал
меньше, чем простые рабочие. Правда, к концу 1960-х номинальные
оклады мастеров были повышены и стали на 10—20 % выше, чем у
рабочих. Но все равно из-за того, что они рассматривались как «слу¬
жащие с фиксированным окладом», их доход после вычета налогов
253
фактически оставался меньшим, чем у работников, которые находи¬
лись у них в подчинении. Многие мастера поэтому уходили со своих
должностей и зачастую сопровождали этот шаг злобными и горьки¬
ми письмами в адрес партийного начальства. Это свидетельствова¬
ло о том, что данная государственная система оплаты труда многими
воспринималась как несправедливая. С середины ноября 1989 г. до
конца 1990 г. редакция газеты «Трибюне» — центрального органа
Федерации свободных немецких профсоюзов ГДР — получала бо¬
лее трехсот писем в день. Показательно, что письма с жалобами на
систему налогообложения редакторы в то время складывали в папку
под названием «Справедливость». Подавляющее большинство пи¬
сем приходило от женщин-работниц, и это не случайное совпадение.
Вот цитата из типичного письма: «Когда же мы, низовые служащие
с фиксированным окладом, будем платить пятипроцентный подоход¬
ный налог, как рабочие?.. Треть нашего дохода вычитается, а ведь мы
работаем не хуже, чем наши коллеги в “производственной” сфере».
Или, как сказано в другом письме: «Мы работаем так же добросо¬
вестно, как рабочие на производстве». Под этим письмом стоят пять¬
десят подписей; большинство подписавшихся аттестовали себя как
«давние члены ФСНП».
«Качественная работа»:
определение и самовосприятие
Германские промышленные рабочие, которые в начале 1930-х гг.
отправились — будь то в поисках работы или же по политическим
причинам — в Советский Союз, часто испытывали сильное не¬
доверие к иностранцам [к советским работникам. — Прим. ред.].
В своих письмах они все время описывали поведение и жизненные
установки советских начальников и работников как свидетельство
глубоких культурных различий между немцами и русскими. Судя по
их письмам, одни из них считали, что «русские товарищи» не спо¬
собны сделать одноколесную тачку таким способом, чтобы она не
опрокидывалась под тяжелым грузом; другие писали, что у «рус¬
ских» с очевидностью отсутствуют даже начальные представления
о механике.
Германские эмигранты, возвращавшиеся в те же годы из США,
рассказывали примерно о том же: их американские коллеги требо¬
254
вали, чтобы все было «так просто, чтоб любой дурак справился»,
тогда как немецкие рабочие обычно были в состоянии самостоя¬
тельно решать [возникающие по ходу работы] технические проб¬
лемы8. Проявления подобной гордости по поводу характерных для
немцев находчивости, квалифицированности и мастерства встре¬
чались не только в рассказах самих рабочих. И инженеры, и пред¬
приниматели весьма ценили эти качества, составлявшие основу
«немецкого качества работы», как важный экономический ресурс.
Кроме того, очень многие солдаты тоже ценили в самих себе умение
хорошо работать руками. Немецкую армию называли «сталелитей¬
ным заводом на колесах» (Курцио Малапарте, 1941), и эту славу ей
принесли в равной мере и те, кто работал в тылу, на предприятиях
Эссена или Дортмунда, и те, кто проявлял инициативу непосред¬
ственно на фронте.
Скептическое отношение немцев к советской работе и методам
производства не исчезло после 1945 г. и даже долгое время проявля¬
лось после основания ГДР (1949 г.). Скепсис не ослабевал, а, наобо¬
рот, дополнительно усиливался под воздействием личного опыта и на
основании рассказов бывших [немецких] солдат, которые сражались
на Восточном фронте. Поведение победителей, особенно в период
демонтажа [по репарациям] того, что уцелело из индустриальной ин¬
фраструктуры Германии, никоим образом не способствовало смягче¬
нию весьма надменного и даже презрительного отношения немцев к
«русским» (именно так всегда называли советских солдат и чиновни¬
ков, кроме официальных мероприятий, когда требовалось называть
их «советскими товарищами»).
Когда в 1970-е гг. в ГДР завезли рабочих-контрактников из других
социалистических стран Восточной Европы и даже из далеких Юж¬
ной Африки, Вьетнама и Кубы, расистский компонент стереотипа
«качественной немецкой работы», никуда не исчезавший за минув¬
шие годы, быстро и открыто активизировался в отношении к ним.
Только иногда этот прочный стереотип давал трещину. Вот один
пример из британской оккупационной зоны. В 1945 и 1946 гг. го¬
родские власти Ганновера выпустили плакаты, призывавшие всех
8 О топосе «качественная немецкая работа» и его символике см.: Liidtke А.
Eigen-Sinn und Fabrikalltag, Arbeitererfahrungen und Politikvom Kaiserreich bis
in den Faschismus. Hamburg, 1993. S. 249 ff., 283—350, 406 ff.; там же имеются
письма лейпцигских рабочих из СССР и США с их мнениями о русских и аме¬
риканских работниках.
255
помочь людям, чьи дома были разрушены бомбежками, беженцам,
а также бывшим узникам концлагерей, подневольным рабочим и
всеми презираемым «перемещенным лицам». Гравюры на дереве,
помещенные на этих плакатах, изображали мужчин-рабочих (в под¬
черкнуто пролетарских кепках, а не военных пилотках), которые раз¬
бирали руины и помогали восстанавливать разрушенные дома. Таким
образом, основной акцент в представлении о труде по-прежнему де¬
лался на образе мужчины, занятого тяжелой ручной работой. В по¬
давляющем большинстве случаев и изображения, и подписи к ним
несли один и тот же тезис: немцы лучше всего проявят себя именно в
упорной и тяжелой работе.
Во всех зонах оккупации положение дел на заводах было почти
одинаковым. Работники — особенно организованные в профсою¬
зы мужчины — взяли на себя инициативу в деле уборки развалин и
мусора, в восстановлении разрушенного9, а также в сопротивлении
русским, которые конфисковали сохранившиеся объекты инфра¬
структуры страны. В первомайских лозунгах основных профсою¬
зов и Западной, и Восточной Германии подчеркивалась важность
восстановления и «труда», представлявших собой одновременно
и цель, стоящую перед нацией, и коллективный опыт. Эти лозунги
сопровождались утверждениями, что только упорный труд приведет
немцев к самоочищению, самооздоровлению и, таким образом, к
лучшему будущему.
В Западной Германии итальянские гастарбайтеры, которые при¬
были сюда в конце 1950-х гг., равно как и турецкие, приехавшие
несколько лет спустя, «вписались» в расистски окрашенные сте¬
реотипные представления об иностранных рабочих. Невзирая на все
официозные демонстрации солидарности с этими новыми «коллега¬
ми», очень многие немецкие рабочие и администраторы питали к ним
сильнейшее недоверие и считали, что им свойственно «отвращение
к труду». Из соображений целесообразности «проклятых иностран¬
цев» из Турции («папуасов») назначали чаще всего на самые трудо¬
емкие, опасные и грязные работы: на транспорт и во временные бри¬
гады неквалифицированного труда10.
9 См. об этом: Arbeiterinitiative 1945 / hg. L. Niethammer u. a. Wuppertal,
1976.
10 Об отношении к гастарбайтерам см.: 50 Jahre Bundesrepublik — 50 Jahre
Einwanderung: Nachkriegsgeschichte als Migrationsgeschichte / hg. J. Motte u. a.
Frankfurt a. M., 1999; Wallraff G. «Wir brauchen dich»: Als Arbeiter in deutschen
Industriebetrieben. Miinchen, 1966.
256
Сознание, ориентированное на достижения:
центральная тема на Западе?
В 1957 г. Генрих Попиц опубликовал книгу «Общество глазами
рабочих»11. В ее основу легло проведенное под его руководством в
1953—1954 гг. исследование на одном германском металлургическом
предприятии в г. Дортмунде. Сбор данных осуществлялся с помощью
анкетных опросов и статистической обработки этих источников. Ис¬
следователи пришли к выводу, что различные группы рабочих очень
по-разному воспринимали самих себя в социальном плане. Все при¬
знавали, что «хозяева [стали] получше», а начальники «ближе по
духу [к рабочим]». Однако авторы книги утверждали, что все еще со¬
хранялись существенные различия: «Все рабочие... видят общество
как дихотомию, одновременно жесткую и подвижную, недоступную
и “партнерскую”». Как правило, рабочие были склонны видеть себя
на стороне тех, чьи силы ограничены и кому в критические моменты,
скорее всего, не приходится надеяться на признание и на справедли¬
вость по отношению к себе. Этому, однако, противостояло отчетли¬
вое осознание ценности их собственного труда, независимо от уровня
квалификации. Каждая группа рассматривала себя как воплощение
истинного «человеческого труда», имеющего ценность, во всяком
случае, не меньшую, чем «мертвый капитал». Главным критерием
«человеческого труда» в их понимании служила «физическая рабо¬
та», т. е. «человеческая деятельность, наиболее очевидным образом
представляющая собою труд, в результате которого непосредствен¬
но создается ценность». Как выразился один из интервьюируемых:
«Ведь в конечном итоге они [т. е. другие] в самом деле живут за счет
производительности рабочих».
В особенности применительно к рабочим металлопрокатного про¬
изводства авторы книги показали, до какой степени уверенность в
собственном опыте и мастерском владении методами работы и техни¬
кой (а это зачастую означало просто хорошее знание одного конкрет¬
ного станка) предопределяли выпуск продукции высокого качества
и, с другой стороны, помогали избегать несчастных случаев в цеху.
Не менее существенно и то, что эта уверенность способствовала по¬
вышению чувства собственного достоинства и давала такому свое¬
11 Popitz Н., Bahrdt Н. Р., Jiires Е. A., Kesting Н. Das Gesellschaftsbild des
Arbeiters: Soziologische Untersuchungen in der Huttenindustrie. 5. Ausg.
Tubingen, 1977.
257
нравному рабочему больше пространства и времени для достижения
индивидуальной автономии на производстве (Eigensinn).
Тем не менее необходимо сделать две оговорки по поводу исследо¬
вания Попица. Во-первых, оно охватывало только рабочих молодых
и средних лет, оказавшихся в самом начале того прославленного пе¬
риода хозяйственного бума, который известен под названием «эко¬
номическое чудо»12. Всего несколько лет спустя эти процессы начали
набирать силу и приносить результаты, постепенно сводя на «нет» ту
нужду, в которой промышленный пролетариат Германии еще пребы¬
вал в середине 1950-х гг. Во-вторых, исследование сосредоточилось
исключительно на одном крупном предприятии в индустриальном ре¬
гионе. Оно не охватило основную массу немецких рабочих, ведь те
были заняты на малых и средних предприятиях в Рурской области и
за ее пределами, в городках или даже в деревнях других районов За¬
падной Германии.
Отмеченная связь между высокой общественной оценкой физиче¬
ского труда и утверждением, что именно люди, работающие руками,
являются истинным воплощением «производительного труда», за¬
фиксирована и в среде работников более мелких и домашних пред¬
приятий — в сельском хозяйстве, в садоводстве. Масштабность и
влиятельность этого представления о труде подпитывали то колле¬
гиальное и соседское сотрудничество, которое сыграло важнейшую
роль в преодолении последствий первого большого конъюнктурного
и структурного кризиса экономики после окончания Второй мировой
войны. Этот кризис перепроизводства и воспроизводства в начале
1970-х гг. особенно сильно сказался на металлургической промыш¬
ленности Германии. В сложившейся ситуации такой «удар судьбы»
фактически укрепил сети взаимопомощи среди тех работников, кто
испытал (и помнил) энергичный настрой и экономический подъем
конца 1950-х и 1960-х годов.
Рабочая гордость была тесно связана с гордостью за свою работу,
поскольку экономический кризис теперь заставлял тружеников свое¬
нравно «искать собственные решения» (проявлять Eigensinn) на
рабочем месте, но в кооперации друг с другом, ибо взаимопомощь
помогала преодолевать самые затруднительные обстоятельства.
В соответствии с этой гордостью за свою работу, которая распро¬
странилась [в германском обществе] в первые послевоенные деся¬
тилетия, изображение рабочего, занятого физическим трудом, было
12 О ментальных аспектах «экономического чуда» см.: Wildt М. Vom kleinen
Wohlstand: Eine Konsumgeschichte der funfziger Jahre. Frankfurt a. M., 1996.
258
даже установлено перед высотным зданием во Франкфурте-на-Майне
в 1954 г. в рамках Федеральной программы распространения искус¬
ства и скульптуры в общественных местах. Эта фигура высотой в не¬
сколько метров изображает шахтера и излучает ощущение, что этот
рабочий человек «держит все под контролем». Никогда впоследствии
культурное значение мужского ручного промышленного труда не по¬
лучало в ФРГ такой непосредственной и притом позитивной публич¬
ной репрезентации.
Работа вне предприятия:
определяющие «горячие точки»
И в Восточной, и в Западной Германии труд в течение многих де¬
сятилетий выступал в качестве целенаправленной деятельности для
мужчин, занятых в промышленном производстве. Продукция опре¬
делялась и оценивалась по ее практической полезности; ее меновая
стоимость была, конечно, тоже важна, и в этом контексте приобре¬
тала значение эстетика продукта. Но в значительной степени труд
определялся предметно (gegenstandlich): на материалы воздейству¬
ют инструментами рабочие, использующие свою физическую силу и
«умения и навыки». Такой труд организуется и управляется согласно
логике производственного предприятия. «Непосредственные произ¬
водители» включены в относительно горизонтальные «трудовые от¬
ношения» друг с другом. Даже в Западной Германии такая ситуация
в конечном счете приводила к определенной «солидарности среди на¬
емных работников». Однако ученые или политические деятели редко
обращают свое внимание на другой — «не фабрично организован¬
ный» и не наемный — труд [вне предприятия, на себя и близких], в то
время как он тоже занимает очень важное место в жизненном опыте
рабочих, их коллег и их соседей.
В середине 1980-х гг. социологи Ольденбургского университета
(ФРГ) провели исследование среди профессиональных докеров, тру¬
бопроводчиков и сварщиков, работавших в Северной Германии13.
Оно показало, что подавляющее большинство этих рабочих [помимо
основной работы на производстве] участвовало во множестве видов
13 Об этом ольденбургском исследовании см.: Jessen J., Siebel W., Siebel-
Rebell C., Walther U.-J., Weyrather I. Arbeit nach der Arbeit: Schattenwirtschaft,
Wertewandel und Industriearbeit. Opladen, 1988. S. 221,252.
259
производительной деятельности вне предприятия, таких, как ремонт,
установка и замена оборудования в доме, технические работы с авто¬
мобилем, лодкой и с бытовыми приборами. В половине из девяноста
восьми изученных случаев выяснилось, что доя этих рабочих сущест¬
венная часть их трудовой жизни была связана с работами в собствен¬
ном доме или в мастерской. Все их ресурсы мобилизовались для этой
цели, и эта работа велась ими «без перерывов». Другие в течение
длительных отрезков времени занимались теми или иными проекта¬
ми — от ремонта техники до садоводства, посвящая им из года в год
один или полтора дня в неделю. Почти треть опрошенных сказали,
что регулярно занимаются разнообразными квалифицированными
ремесленными работами. Поразительно, что, по ощущению — или,
во всяком случае, по словам — двух третей участников опроса, такой
труд вне предприятия [на себя] представлял нечто «совсем другое»,
нежели наемный трудна производстве.
Для большинства опрошенных труд вне предприятия обладал
множеством разных привлекательных черт. Приблизительно поло¬
вина из них считала, что только в таких условиях они могут развивать
свои способности, принимать самостоятельные решения и наслаж¬
даться полной властью над процессом труда. Не меньшее значение
имели также взаимопомощь и обмен с другими людьми вне предприя¬
тия. Интересно, что затраты сил на такой труд обычно нисколько не
смущали опрошенных. Только четверть из них считали, что время от
времени он бывал слишком утомительным. Как выразился один ра¬
бочий: «Если на работе [т.е. на производстве] меня погоняют, то мне
хочется, чтобы [в саду] я мог не спешить».
Однако приблизительно для двух третей опрошенных такая дея¬
тельность представлялась не столько «работой», сколько «хобби».
Многие из них видели ценность труда вне предприятия не просто в
том, что он приносил какие-то материальные выгоды. Больше они це¬
нили тот факт, что это работа «на себя». Многие поясняли: лишь по¬
сле работы «все на самом деле только начиналось», т. е. становилось
важным и интересным. Одним из важнейших результатов данного
исследования стало то, что оно показало: труд вне предприятия был
необходим мужчинам не только для экономического успеха, но и для
поддержания социального статуса. И прежде всего для того, чтобы ра¬
бочего признавали «настоящим мужиком» в семье, в доме, в округе.
Также стоит принять во внимание, что это исследование проводи¬
лось в период, когда в Западной Германии постепенно увеличивалась
безработица. Фактически она стала уже массовой: в 1987 г. 2,2 млн
чел., или 9 % трудоспособного населения, были зарегистрированы на
бирже труда. Особенно тяжелая ситуация сложилась на тех верфях,
260
где трудились участники исследования. Произошло, по всей видимо¬
сти, вот что: снижение занятости мужчин в сфере организованного на¬
емного труда компенсировалось за счет «работы в свободное время».
Возможно, такая работа и не приносила мужчинам много денег, но она
обеспечивала огромную психологическую поддержку, так как давала
им шанс ежедневно доказывать своим женам, детям, родственникам и
соседям, что на них еще рано ставить крест как на мужчинах.
Эти чувства нашли сходное выражение в одном документальном
романе конца 1970-х гг., посвященном большому индустриальному
городу ГДР — Лейпцигу14. В нем герой, который воскресным утром
чинит сушильную центрифугу, замечает: «Ия провозился с этой шту¬
кой намного дольше, чем необходимо, потому что я старый инстру¬
ментальщик и мне было так приятно снова заниматься настоящей
работой руками. Я раздумывал о том, каково было бы мне заниматься
этим все время — чинить сушилки и стиральные машины: ездишь от
дома к дому на своем микроавтобусе; приехал, поговорил немного,
выпил чашечку кофе, снял-поставил, — чем не жизнь?»
Сходство между этим лейпцигским эпизодом и тем, что сказано выше
о Западной Германии, имеет свой предел. Дальше становится видна
большая разница между Востоком и Западом. В восточногерманской
истории герой из Лейпцига продолжает свой монолог так: «Немного
чаевых мне в карман, снятые детали забирать домой, чинить и прода¬
вать по дешевке “налево” — да я мог бы так всю жизнь работать!»
Альтернативная модерность15 в ГДР?
Долгое время [на Западе, в том числе и по идеологическим при¬
чинам] основной характеристикой режима ГДР считалась репрес¬
14 Loest Е. Esgehtseinen GangoderMiihen in unsererEbene. Stuttgart, 1978;
Leipzig, 1978.
15 Слова «модерность», «модерный» в качестве русских эквивалентов анг¬
лийских терминов «modernity», «modern» и немецких — «Moderne», «modern»
пока еще не нашли своей трактовки в современных словарях русского языка.
Тем не менее они уже достаточно активно используются в научной и публици¬
стической литературе. Это оправдано преимуществами, которые данные нео¬
логизмы имеют по сравнению с такими вариантами перевода, как «модерн»,
«модерновый» (применительно к стилю в искусстве), «современность», «со¬
временная эпоха», «современный» (хронологические границы постоянно сдви¬
гаются), «новейшее время» (не позволяет образовать прилагательное). —
Прим. пер.
261
сивность, и акцент на этой теме еще более усилился после того, как
вследствие революционных событий 1989—1990 гг. стали доступны¬
ми архивы восточногерманских спецслужб. Однако в последнее вре¬
мя эта точка зрения стала подвергаться сомнению. Не был ли герман¬
ский социализм своеобразным вариантом «модерности» — другим,
«альтернативным» вариантом [по сравнению прежде всего с ФРГ]?
Правда, исследования16 модерных аспектов социальных отношений
или социального воображения, особенно в обыденных жизненных
практиках народа, не исключают возможности и важности тщатель¬
ного изучения структур, информационных возможностей и действий
власти в Восточной Германии, а также ее притязаний на неограни¬
ченный контроль надо всем и всеми.
Кроме того, интерес к таким вопросам переориентирует наше
внимание с попыток измерить «уровень модерности» общества на
сам процесс его борьбы за то, чтобы «стать модерным». Таким обра¬
зом, главным становится не сравнение государств или [общественно-
политических и экономических] систем. Напротив, анализ должен
выявлять признаки отличных или «альтернативных» практик, к кото¬
рым прибегают люди в своем стремлении «стать модерными».
Понятия, символы и практики, связанные с трудом, представляют
в этом отношении особый интерес. Трудящиеся ГДР — независимо
от того, заняты они физическим или интеллектуальным трудом, —
использовали унаследованные от «прежних времен» понятия и об¬
разы, чтобы описывать свою и чужую повседневную деятельность.
До конца 1960-х гг. этими «прежними временами» была эпоха капи¬
тализма, и люди открыто вспоминали ее. В одном из примеров конца
1962 г., который я приводил ранее, автор доклада в парторганизацию
предприятия ГДР, не предназначенного для разглашения, говорил о
том, что, по его понятиям, было типичным для «хорошего немецко¬
го рабочего»17. Эту традицию добросовестной и качественной работы
автор записки считал основой «рабочей чести», в которой новое со¬
циалистическое государство и, в частности, правящий рабочий класс,
по его мнению, очень нуждались. Он подчеркнул, что до 1945 г. —
т. е. в самый мрачный период германской истории, который служил
16 На основе эмпирических исследований дан дифференцированный, но в то
же время спорный анализ в кн.: Vester М. u. a. Soziale Milieus in Ostdeutschland:
Gesellschaftliche Strukturen zwischen Zerfall und Neubildung. Koln, 1995.
17 Имеется в виду охарактеризованный выше в данном разделе книги доклад,
представленный в декабре 1962 г. заводской партийной организацией СЕПГ
берлинского инструментального завода «8 Мая». — Прим.ред.
262
фоном для возникновения ГДР и появления мифа об «антифашизме»
[немецкого народа], — поведение рабочих обеспечивало более высо¬
кую эффективность и производительность, чем при социализме.
Таким образом, работая для новой [социалистической] Германии,
люди фактически должны были ориентироваться на прежний образец
«качественной немецкой работы». Большинству из них этот образец
служил олицетворением «лучшей Германии», т. е. всего того лучше¬
го, что, на их взгляд, было свойственно немцам и в период империи
(1871 —1918 гг.), и в Веймарской республике, и — даже в большей
степени — в годы нацистского Третьего рейха. Вместе с тем многие
восточные немцы аналогичным образом воспринимали социалисти¬
ческих «друзей» и соседей — например, Советский Союз или Поль¬
шу: они мерили их аршином «правильности» трудовых навыков и
результатов труда. При сравнении по такой шкале [в рамках СЭВ]
восточные немцы оказывались наиболее «передовыми», выступали
своеобразными представителями «Запада» в социалистическом ла¬
гере.
Надо сказать, что в годы существования ГДР действовали две кон¬
курирующих сферы, в которых формулировались представления если
не о «модерности» как таковой, то о том, чтб именно «модерно», и так¬
же выдвигались притязания на обладание «модерным». Во-первых, в
ГДР сравнивали ситуацию в республике и ее достижения с другими
странами — будь то социалистическими или капиталистическими, —
используя модерные критерии, такие, как эффективность и исчисли¬
мость. С этой точки зрения, важно было: «больше» или «меньше»?
Во-вторых, в то же самое время личные практики индивидов обнару¬
живали важные отличия от бинарной схемы «больше — меньше»,
равно как и от противопоставления по линии «традиционное — мо¬
дерное». Иными словами, восточные немцы не просто продолжали
поступать или воспринимать вещи (или других людей) привычными
способами. Они формировали специфические сочетания, комбини¬
руя такие практики, которые они воспринимали в прежние времена
как «хорошие» способы удовлетворения тех или иных потребностей
или реализации тех или иных возможностей, с теми, какие теперь
встречались им в реально существующих «данных» ситуациях.
Такие сочетания формировались в повседневной жизни, в част¬
ности, когда рабочие ГДР вырабатывали разнообразные способы
«инновационного» решения проблем. Например, таких, как хрониче¬
ский, ежедневный (и еженощный — в ночную смену) дефицит винтов,
выключателей, заготовок и даже сырья [на производстве и в быту].
В результате люди не становились зашоренными; они полагались на
263
собственные силы и были способны и готовы находить различные
творческие решения проблем, связанных с жестоким дефицитом или
с системными недостатками. Таким образом, восточные немцы объек¬
тивно имели — и все активнее использовали — возможность про¬
демонстрировать себе и другим, насколько предприимчивыми и про¬
изводительными бывают простые рабочие. Кроме того, за счет такого
творческого отхода от общепринятых стандартных трудовых практик
в ГДР изменилось само традиционное понимание «качественной не¬
мецкой работы». Понятие это прежде относилось преимущественно
к самой продукции, а также к наивысшим стандартам инструментов
и методов работы. А в восточногерманском контексте «качественная
немецкая работа» стала означать способность выполнить задачу, не¬
взирая на то и дело возникающие или даже постоянные препятствия,
мешающие спокойной работе и тем самым тормозящие производ¬
ственный процесс в целом.
Когда между официальными обещаниями и фактическими постав¬
ками снова и снова возникали непредсказуемые расхождения, многие
восточные немцы чувствовали себя в силах справиться с «постоян¬
ным непостоянством обстоятельств», и эта уверенность давала им
силы, чтобы остановить накатывающуюся катастрофу, по крайней
мере для себя. Конечно, эти рабочие составляли меньшинство, но
именно благодаря им работа предприятий не останавливалась. Толь¬
ко благодаря очень «модерной» энергии подобных людей, их способ¬
ности действовать творчески и независимо [на своем рабочем месте]
экономика ГДР не рухнула до конца 1980-х гг., хотя несколько раз
возникала такая угроза.
Рабочие в ГДР фактически практиковали «альтернативный»
вариант «качественной немецкой работы». Его специфическая мо-
дерность проявилась с наибольшей отчетливостью и силой, как ни
странно, уже после краха ГДР, в 1990-е гг., когда восточногерман¬
ским рабочим пришлось напрямую конкурировать за рабочие места
со своими коллегами из западных федеральных земель. Тут стало
очевидным, что умение трудящихся бывшей ГДР творчески справ¬
ляться с проблемами в процессе работы не уступало по эффектив¬
ности самым передовым методам индустриального производства и
управления, которые мог предложить капиталистической Запад.
Таким образом, та способность работать, используя индивидуальное
сочетание умелых рук и находчивого ума, которая служила и управ¬
ленцам, и рабочим в трудных условиях экономики ГДР, оказалась
воплощением не отсталости, а, наоборот, самого продуктивного
способа справляться с меняющимися производственными задачами
264
на новом [общегерманском] рынке. Однако лишь в нескольких слу¬
чаях восточногерманские рабочие смогли на деле воспользовать¬
ся преимуществом этого приобретенного ими ресурса. Успешный
перезапуск фабрики кинофотопленки в Вольфене (пленка ORWO)
концерном «Байер Леверкузен» в 1990-х гг. — один из таких ред¬
ких примеров18.
Дополнительное замечание
Понятия и трудовые практики, существовавшие в Германии, и их
соотнесение с идеалом «качественной немецкой работы» в данной
статье описаны как некое более или менее изолированное явление.
Предстоит еще выяснить, до какой степени похожие представления о
труде (а также его изображения) и их возможные межнациональные
переклички занимали людей, и в частности промышленных рабочих в
других обществах. Особенно интересным представляется сравнение
[имевших место на немецкой почве в XX в.] конкурировавших между
собой, а порой и противоречивших друг другу проектов общенацио¬
нальной (самоМобилизации ради прогресса собственного общества
и ради лучшего будущего всего человечества (или ради достижения
счастья любимой империи, будь то путем массовых убийств или войны
на уничтожение) в период с начала 1920-хдо конца 1980-хгг. Подобное
исследование могло бы преодолеть такие различия и противопостав¬
ления, как «капиталистический — социалистический экономический
строй», «парламентский — тоталитарный (диктаторский) режим».
Здесь я только вкратце скажу о недавней дискуссии по поводу
«изменения ценностей», которая показывает всего один аспект та¬
кого необходимого сравнительного исследования. В конце 1970-х гг.
американский социолог Рональд Инглхарт констатировал «тихую
революцию» ценностей у людей в западных обществах19. На благо¬
получном Западе, утверждал Инглхарт, относительное изобилие и
возросшая защищенность подталкивают людей к тому, чтобы вместо
18 О развитии событий после 1990 г. в германских федеральных землях, воссоз¬
данных на территории бывшей ГДР, и в особенности о сохранении производства
фотопленки в Вольфене, см.: Bittner R. Kolonien des Eigensinns: Ethnographic einer
ostdeutschen Industrieregion. Frankfurt a. M., 1998.
19 Ingiehart R. The Silent Revolution. Changing Values and Political Styles
among Western Publics. Princeton, 1977. Нижеследующие цитаты — на с. 53—
57, 83-84.
265
борьбы за физическое выживание стремиться к повышению качества
своей жизни. Если говорить более конкретно, исследуя результаты
опросов общественного мнения на тему «Что для Вас самое важное в
работе?», Инглхарт обнаружил важную разницу между поколениями.
Респонденты моложе 30 лет отдавали явное предпочтение таким за¬
нятиям, которые гарантируют «достижения» и позволяют «работать
с приятными людьми». А респондентов более старшего возраста на¬
много сильнее привлекала работа, которая была (или казалась) «на¬
дежной» и «хорошо оплачивалась». Другая возникшая в то время на
Западе тенденция — это желание лично участвовать в формулировке
тех задач, которые человеку придется решать на работе, т. е. сделать
ее более осмысленной. Эта тенденция тогда наиболее ярко прояви¬
лась среди молодых научных работников, но, как считал Инглхарт,
она постепенно распространялась на другие социальные эшелоны и
возрастные когорты западных обществ.
Что касается Германии, то аналитики не приняли на веру тезис
о «тихой революции» ценностей. Но, несмотря на все дискуссии и
возражения, в 1980-е гг. многие социологи сошлись во мнении, что
в общем и целом ценностные ориентиры в западных обществах дей¬
ствительно претерпели глубокие изменения. В частности, установ¬
ки на послушание и лояльность [на работе] утратили свою прежнюю
значимость; люди все больше и больше сосредотачивались на само¬
реализации [в процессе труда] и на удовлетворении своих потреб¬
ностей. Однако, в отличие от Инглхарта, немецкие исследователи,
такие, как Хельмут Клагес, не признавали, что в Западной Германии
произошел линейный переход «от одного к другому». Клагес отме¬
чал, что большинство взрослых жителей Западной Германии во всех
слоях населения и возрастных группах на практике реализовывало
различные сочетания этих ценностей: стремления быть лояльным
[к начальству] или, по крайней мере, мириться с необходимостью
подчинения / лояльностью и в то же самое время искать в работе
удовлетворения собственных потребностей.
В этой дискуссии Клагес подчеркнул, что люди, как правило, ма¬
неврировали между различными требованиями, стремясь иметь хо¬
рошо оплачиваемую и надежную работу, с одной стороны, и пользо¬
ваться независимостью и самостоятельностью (и получать при этом
удовольствие от труда), с другой20. Когда интервьюеры в 1980-е гг.
20 Klages Н. Wertwandel und Gesellschaftskrise in der sozialstaatlichen
Demokratie // Verhandlungen des 21. Deutschen Soziologentages in Bamberg 1982 /
hg. J. Matthes i. A. der Deutschen Gesellschaft fur Soziologie. Frankfurt a. M.; New
266
спрашивали немцев о том, какие ценности для них являются глав¬
ными в воспитании детей, молодые респонденты все чаще отдавали
предпочтение «независимости» перед «аккуратностью» и «трудо¬
любием». Однако популярность «трудолюбия» осталась на среднем
уровне, в то время как «послушность» и «субординация» утратили
почти всю поддержку, которой эти качества пользовались среди нем¬
цев еще в начале 1950-х годов.
Точно также значение, которое люди придавали «работе» по срав¬
нению с «потреблением» и «удовольствиями», изменялось не линей¬
ным образом. Например, в ходе проведенных около 2000 г. эмпири¬
ческих исследований среди молодых взрослых немцев каждый второй
респондент сказал, что жизнь для него (или для нее) не может быть
удовлетворительной без работы. Интересно, что существовавшие
прежде различия [в данном вопросе] между мужчинами и женщинами
теперь сглаживаются21. Во всяком случае, половина опрошенных, не¬
зависимо от пола, заявили, что не могут представить себе в будущем
удовлетворительной жизни без работы.
Однако наблюдается и кардинальное отличие от предыдущих по¬
колений: понятие о работе как о чем-то, имеющем очень важное,
если не решающее значение для самовосприятия людей и их пред¬
ставлений о хорошей жизни, приобретает новые качественные чер¬
York, 1983. S. 341-352; Idem. Die Realitat des Wertewandels. Ein Pladoyer fur den
faktenorientierten Blick // Grundwerte in der Demokratie / hg. A. Klein. Bonn, 1995.
S. 81-86.
21 Проблематика гендерных различий очень многогранна и не может быть от¬
делена от проблематики социальных классов. Например, исследование, в котором
сравнивались два среднего размера индустриальных города (Вольфсбург и Хамм,
оба расположенные в Западной Германии) на основе данных, собранных в 1992 г.,
показало, что работа вовсе не утратила своей фундаментальной значимости, по
крайней мере в среде рабочих этих городов. Однако ожидания, связанные с нею,
изменились очень сильно. Люди — особенно те, кому между тридцатью и соро¬
ка, — хотят, чтобы работа если не в первую очередь, то все же непременно при¬
носила им удовлетворение. Но в чем именно заключается это удовлетворение,
мужчины и женщины все еще понимают по-разному. Независимость на работе за¬
нимает одно из первых мест среди мужчин, в то время как женщины желают преж¬
де всего приятного социального климата в коллективе и «чтобы работа была инте¬
ресной и веселой». Женщины больше заинтересованы в гибком рабочем графике,
вто время как мужчинам важнее зарплата и возможности карьерного роста. См. об
этом: Herlyn U., Scheller G., Tessin W. Neue Lebensstile in der Arbeiterschaft?
Opladen, 1994. S. 130—149. См. также исследование на основе материала, со¬
бранного в конце 1990-х гг.: Brake A. Familie — Arbeit — Freizeit: Was zahlt?
Optionen der Lebensqualitat in den Vorstellungen junger Erwachsener. Opladen,
2003. S. 154-161.
267
ты. Работа, по-видимому, во все большей мере нагружается дву¬
мя смыслами. Во-первых, немцы все еще считают, что работа есть
основа их пропитания и материального благосостояния. Но помимо
этого респонденты рассматривают работу как определенное время и
определенное место, в котором они могут (или должны) действовать в
своих интересах, самостоятельно, а также в творческом сотруд¬
ничестве с коллегами22. Соответственно люди не пытаются избе¬
жать работы как таковой, но избегают однообразных и монотонных
видов работ или задач. Рисуя себе в воображении идеальную работу,
люди все чаще думают о такой работе, которая «каждый день застав¬
ляет решать новые задачи». Иными словами, работа ради заработ¬
ка не стала маргинальным фактором ни в реальности людей, ни в их
ожиданиях по поводу собственной жизни23. Однако ожидания явно
ориентированы на такие виды работы, которые не только допускают
инициативу и творчество индивида, но и требуют их или, по крайней
мере, не подавляют.
В конечном счете эти опросы общественного мнения и локаль¬
ные социологические исследования показывают смешанную карти¬
ну: работа остается если не главным, то одним из главных пунктов в
системе ценностных ориентаций жителей объединенной Германии в
начале XXI столетия. До какой степени это отражает специфически
немецкую ситуацию, я здесь не берусь сказать. Во всяком случае,
массированная дезиндустриализация в бывшей ГДР и движение в
сторону глобализации (будь то умно эксплуатируемое власть иму¬
щими или ощущаемое как неотвратимое требование времени) ока¬
зывают воздействие не на одних лишь молодых, которые еще только
выходят на рынок труда. Ведь для них работа все еще (или снова)
есть главная — по сравнению с домашними делами и досугом —
деятельность в их повседневной жизни. Но все же, наряду с этой
довольно «традиционной» иерархией приоритетов, существуют и
новые, высокие ожидания — по крайней мере, среди людей в воз¬
22 О соответствующих представлениях о труде в высокоразвитых индустри¬
альных обществах см.: Kern Н., Schumann М. Der neue Produktionsarbeit.
Munchen, 1984. Применительно к автомобильной промышленности: Kuhl¬
mann М. Modellwechsel? Die Entwicklung betrieblicher Arbeits- und Sozialstruk-
turen in derdeutschen Automobilindustrie. Berlin, 2004; Schumann M. Metamor-
phosen von Industriearbeit und Arbeiterbewusstsein: Kritische Industriesoziologie
zwischen Taylorismus-Analyse und Mitgestaltung innovativer Arbeitspolitik.
Hamburg, 2003.
23 Brake A. Familie—Arbeit—Freizeit. S. 154—161.
268
расте от 20 до 40 лет: работа должна обеспечивать им пространство
для маневра, для самостоятельной трудовой деятельности. А такие
ожидания перекликаются не только с «тихой революцией» ценно¬
стей на Западе, но также и с идеями и требованиями «качественной
немецкой работы».
Перевод с английского
К. А. Левинсона
Оглавление
Предисловие: История повседневности — новая исследовательская
программа для отечественной исторической науки.
С. В. /Куравлев 3
Введение: Alltagsgeschichte и изучение рабочей истории
в России. А. К. Соколов, С. В. Журавлев 28
Раздел 1. История повседневности в Германии:
от маргинальной к модной теме? Дискуссии
и историографическая практика с 1990-х годов.
Пер. с нем. В. С. Дубиной, К. А. Левинсона 53
Раздел 2. Рабочие, Eigensinn и политика на германских
предприятиях в 1880-е—1914 годы.
Пер. с англ. Ю. Е. Белявского, А. Ю. Телицыной,
К. А. Левинсона 84
Раздел 3. Рационализация или «честь труда»?
Германские рабочие в годы Веймарской республики
и в период нацизма. Пер. с англ. Ю. Е. Белявского,
Ю. П. Зарецкого, А. Ю. Телицыной 131
Раздел 4. Люди за работой. Индустриальные траектории
и пути выживания в трудные времена:
германские рабочие в XX веке.
Пер. с англ. К. А. Левинсона 182
Раздел 5. Война как работа: армейская служба
в эру мировых войн. Пер. с англ. С. Клюмель 211
Раздел 6. Рабочие в Восточной и в Западной Германии:
«качественная немецкая работа»
в периоде 1950-х по 1990-е годы.
Пер. с англ. К. А. Левинсона 246
Научное издание
Современная немецкая историография
Людтке Альф
ИСТОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ В ГЕРМАНИИ
Новые подходы к изучению труда, войны и власти
Редактор Л. Ю. Паншина
Художественный редактор А. К. Сорокин
Художественное оформление А. Ю. Никулин
Технический редактор At At Ветрова
Выпускающий редактор И. В. Киселева
Компьютерная верстка Т. В. Хромцева
Л. Р. №066009 от 22.07.1998. Подписано в печать 23.03.2010.
Формат 60x90 Бумага офсетная № 1. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 17,0. Тираж 1000 экз. Заказ № 3062
Издательство «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)
117393 Москва, ул. Профсоюзная, д. 82
Тел.: 334-81-87 (дирекция)
Тел. / Факс: 334-82-42 (отдел реализации)
Отпечатано с готовых файлов заказчика в ОАО «ИПК
«Ульяновский Дом печати». 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14
Альф Людтке
(Alf Ludtke, 1943 г. р.)-
немецкий историк, один из основателей
направления «история повседневности»,
специалист по истории Германии
XIX-XX вв. До выхода на пенсию
в 2008 г. - научный сотрудник Института
истории Общества им. Макса Планка
(Гёттинген). В настоящее время -
почетный профессор Эрфуртского
университета, один из организаторов
межуниверситетского аспирантского
класса «История и средства массовой
информации» для учащихся Эрфурта,
Веймара и Йены, приглашенный
профессор Университета Ханьян в Сеуле
(Южная Корея). Среди книг Людтке,
получивших международное признание:
State and Police in Prussia, 1815-1850
(1989); Alltagsgeschichte (опубл.
в Германии: 1989, франц, изд.: 1993, англ,
изд.: 1995, кор. изд.: 2002); Herrschaft als
soziale Praxis (1991); Eigen-Sinn. Fabrikall-
tag, Arbeitererfahrungen und Politik (1993);
The No Man's Land of Violence. Extreme
Wars in the 20th Century (2006).
ГЕРМАНСКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ В МОСКВЕ
Ж
МНЕ РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
978=5=8243=1405=2 (8) 13.4 (15
Людтке А.История повседневное
IIIWIIIII X
СОВРЕМЕННАЯ НЕМЕЦКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ