В. А. Коршунков
ГРЕКОЛАТИНИКА
Отражения классики
ФОРУМ
НЕОЛИТ


УДК 008
ББК71.1
К66
Рецензенты:
Ирина Анатольевна Василевская — кандидат филологических наук; Татьяна Владимировна Кудрявцева — доктор исторических наук, профессор
Коршунков В. А.
К66 Греколатиника: отражения классики / В.А. Коршунков. — Μ.: НЕОЛИТ, 2018. — 528 с.
ISBN 978-5-9500805-6-2
Помещённые в этой книге заметки и очерки знакомят с античной культурой и цивилизацией, с греко-римским наследием в современном мире. Предоставляются важнейшие сведения о классических языках — древнегреческом и латинском. В разбираемых сюжетах поясняются, комментируются, исследуются греческие и латинские слова, фразы, языковые явления, а также античные, библейские, средневековые культурные и бытовые ситуации. Книга будет полезна старшеклассникам, студентам, аспирантам и всем, кого интересуют историко-культурные традиции Западной Европы и России.
УДК 008
ББК 71.1
ISBN 978-5-9500805-6-2
© В. А. Коршунков, 2018
© Издательский дом «НЕОЛИТ», 2018


ПРЕДИСЛОВИЕ
Европейская культура выстроена на античном (греко-римском) наследии. Для нашего современника знакомство с этими основами бывает нелёгким. Понять иное — значит уяснить иной способ говорения о мире и человеке, когда использовались другие термины, обороты речи, способы мышления. Мировоззрение проявляется в языке, потому требуется освоение хотя бы самых начал классических языков — древнегреческого и латинского.
А классические языки непросты. В школе и университете не вырабатывается привычка упорно и систематически познавать обширные, многоаспектные знаковые системы — те, что сложнее разговорного английского. Даже поверхностное изучение этих двух языков (либо только латыни) на гуманитарных факультетах зачастую вызывает у неподготовленного ученика отторжение. Вроде бы то, что кроется за полузнакомыми словесами, любопытно и важно, но каково зубрить неправильные глаголы! Да ещё когда на школьных уроках так и не уразумел, чем склонение отличается от спряжения и зачем нужны падежи!..
Сейчас имеется некоторое количество неплохих учебников и словарей по классическим языкам — не сравнить с ситуацией моего первого курса, когда для обучения азам древнегреческого нам раздали фотокопии страничек из австрийского гимназического учебника (фразы из Нового Завета, пояснения по-немецки и просьба вернуть на кафедру по окончании семестра). Однако у нас ещё нет книги, где греколатиника предлагалась бы в виде по возможности коротких, просто изложенных заметок и очерков. Несколько подобных научно-популярных книг написано известными филологами. Но в них всё подаётся применительно к родному языку, и даже если тема ведёт в сторону греколатиники, это там не главное.
Я же стараюсь начинать как раз с примечательных и неожиданных греко-латинских слов, фраз, языковых и мировоззренческих явлений, с античных, библейских, средневековых культурных и бытовых ситуаций. В этих заметках немало того, что может оказаться уже известным. Но всё же иногда будут и нестандартные версии. Тот же читатель, кто и при такой подаче сочтёт что-либо затруднительным для себя, пусть утешится тем, что на соседних страницах непременно попадётся что-нибудь вполне понятное и забавное.


4
Предисловие
Заметки и очерки в своей совокупности дают общее представление об античной культуре и цивилизации, о греко-римском наследии в современном мире и предлагают важнейшие сведения о самих классических языках. Большинство заметок — это, по сути, комментарии к тому или иному греческому или латинскому термину, выражению, цитате, образу. Но есть и такие, где речь заходит о примечательной ситуации, о состоянии дел или умов — конечно, если это связано с отношением к античности, с изучением древних языков и классического наследия. Одни заметки очень коротки и просты, а другие разрастаются до нескольких страниц. Разделение на главы во многом условно. В какую бы главу ни была помещена та или иная история, примеры для неё могут быть взяты из самых разных стран и времён. Чаще всего это примеры из российской жизни, литературы и публицистики — вплоть до наших дней. Использованы также архивные источники и собственные наблюдения.
Я показывал заготовки этой книги многим и разным людям — от студентов до профессоров. Всем им я благодарен за высказанные мнения и сомнения. Особенная признательность Сергею Александровичу Исаеву, который даже и сам изложил здесь некоторые сюжеты, а также Ирине Анатольевне Василевской и Татьяне Владимировне Кудрявцевой — они читали весь текст и сделали немало поправок и уточнений. Но за то, что в итоге получилось, ответственен я один.


ГРЕЧЕСКИМ АЛФАВИТ
Начертание
Название
Произношение
А а
альфа
а
Bß
бэта
б
Γγ
гамма
г
Δ δ
дельта
Д
Ε ε
эпсилон
э
Ζζ
дзэта
Дз
Η η
эта
э
Θ θ
тэта
т
I ι
йота
и
К к
каппа
к
Λ λ
лямбда
ль
Μ μ
мю
Μ
Ν V
ню
н
ξ ς
КСИ
КС
Ο ο
омикрон
О
Π π
пи
п
Ρρ
ро
Р
Σ σς
сигма
с
Τ τ
тау
т
Υ υ
ипсилон
ü (нем.), и (фр.)
Φ φ
фи
ф
Χχ
хи
X
Ψ ψ
пси
ПС
Ω ω
омега
О


ЛАТИНСКИМ АЛФАВИТ
Начертание
Название
Произношение
А а
a
а
вь
бэ
б
Сс
ЦЭ
к
D d
Дэ
Д
Ее
Э
э
Ff
эф
ф
Gg
гэ
г
Hh
га (ха)
X
Ii
и
и
Jj
йота
й
Kk
ка
к
L1
эль
ль
Μ m
эм
Μ
N n
эн
н
Oo
О
О
Pp
ПЭ
п
Qq
ку
к
R r
эр
Р
Ss
ЭС
с
Tt
тэ
т
Uu
У
У
Vv
вэ
в
Xx
икс
КС
Yy
ипсилон
и
Zz
зэта
3


ГЛАВА 1.
ВРЕМЯ ДАВНЕЕ НЕПРОШЕДШЕЕ
Пытливые греки две с половиной тысячи лет назад выявили и создали идеи, смыслы, образы, которые остались с человечеством навсегда. Греция, взятая в плен римлянами, пленила суровых завоевателей своими достижениями. Греческий язык благотворно повлиял на грубоватую тогда ещё латынь. Римляне научались мыслить и творить. И затем люди различного происхождения, приобщившиеся к этим идеям, смыслам и образам, распространяли греко-латинскую культуру и цивилизацию по всему Средиземноморью и даже шире — за пределы Римской империи. Чего бы мы, нынешние, стоили без этой основы основ?
Древнегреческий и латинский языки принято называть «классическими». Соответственно, классическая филология — это наука о языках и литературах древних греков и римлян. Классическое образование в точном смысле — такое, когда главными предметами являются именно древнегреческий и латинский языки. В XVIII - первой половине XX века среднее образование такого типа получали в классических гимназиях, которые существовали в наиболее развитых странах мира. Кроме греко-латинской премудрости, там основательно учили математике и новым языкам. «Классиками» тогда называли писателей античной эпохи, даже не обязательно первостепенного уровня. Ещё так могли в шутку или всерьёз именовать гимназистов или же студентов-гуманитариев и тех филологов, которые преподавали древние языки.
Латинское существительное «classis, classis/» буквально означает: «разряд, класс». Предпоследний римский царь Сервий Туллий (Servius Tullius), который правил в 578-534 годах до н. э., разделил всё мужское население Рима на несколько имущественных разрядов. К первому разряду относились самые богатые граждане, у которых и прав было больше, чем у прочих. Они назывались «classici, classicorum т». В переносном смысле прилагательное «classicus, а, um» стало значить: «первоклассный, образцовый». Так что античность, которую именуют «классической древностью», — это древность образцовая. Позднейшие эпохи европейской истории


8
Глава 1. Время давнее непрошедшее
ориентировались на античность, находя там для себя проверенные культурные и цивилизационные образцы.
Или морпехи?
Латинским существительным «classis, classis/» называли также военный флот. Ну, и ещё — группу школьников. А словом «classici, classicorum т» могли обозначать моряков или, так сказать, морскую пехоту — тех воинов, которых сажали на корабли для абордажного боя.
Древнегреческий учёный Эратосфен из Кирены (III век до н. э.) заведовал знаменитой Александрийской библиотекой и занимался разными науками: филологией, историей, математикой, астрономией, географией. Он сделал много, но всё же получил прозвище «Бэта», поскольку ни в одной области не достиг первенства. Значит, всё время оставался вторым. Как вот эта буква — «В ß».
Дельта
Устье большой реки при впадении в озеро или море, разделённое на рукава, называется дельтой. Притом дельта — это ещё и греческая буква. И как раз от названия буквы произошло обозначение устья. Прописной вариант буквы дельта («Δ δ») напоминает треугольник. Такой же формы — нижнее течение реки Нил возле Средиземного моря. Древние греки хорошо представляли себе эту территорию в Нижнем Египте.
Кулачество
Пигмеи — мифологические карлики. Древние греки повествовали, что жило это племя в Африке — в Ливии, Эфиопии. Говорили, что Геракл победил обитавшего в Ливии, у крайних пределов Ойкумены, великана Антея, сына Геи-Земли. И вот, когда Геракл отдыхал после борьбы, пигмеи, укрывавшиеся, подобно насекомым, в песке, повыползали из своих норок и, вооружившись, напали на него. Они хотели отомстить за Антея, так как тоже были детьми Геи. Однако Геракл завернул их в имевшуюся при нём одежду — львиную шкуру — и унёс с собой. А ещё рассказывали, будто пигмеи постоянно воевали с журавлями. Эта комическая война нередко изображалась на античных вазах. «Журавль» по-древнегречески — «ό γέρανος, ου»,


Трижды могучие
9
а «битва» — «ή μάχη, μάχης», поэтому в антиковедческой литературе сюжет о битве пигмеев с журавлями называют «гераномахией» (см.: Шталь И. В. Эпические предания Древней Греции: гераномахия. Опыт типологической и жанровой реконструкции. — Μ., 1989).
Греческое существительное «ή πυγμή, πυγμής» означает «кулак», а прилагательное «πυγμαίος, α, ον» — «кулачный, ая, ое». Так что слово «пигмеи» («οί Πυγμαίοι») значит: «люди величиной с кулак». Части человеческого тела в прошлом бывали обычными в повседневном обиходе измерителями небольших расстояний: локти, прямые и косые сажени, шаги, английские футы («foot» — «ступня»).
Античные пигмеи — праотцы позднейших сказочно-литературных существ: тут и Мальчик-с-пальчик, и мужичок с ноготок, и гарантийные человечки, и Дюймовочка, и хоббиты (слово, произведённое от латинского «человека» — «homo, hominis τη» и английского «кролика» — «rabbit»), да всякие прочие недорослики.
Трижды могучие
Трибаллы (по-гречески «οι Τριβαλλοί») — это фракийская народность (или, следуя научному словоупотреблению советской эпохи, — союз племён). Трибаллы жили к северу от Греции, между реками Дунаем и Моравой — там, где сейчас Сербия и частично Болгария. В V-IV веках до н. э. они были свирепы и могущественны. Греки же нередко подшучивали над ними, потому что само их название звучало нелепо и смешно. Стоило только заменить одну букву, а именно бэту на фи (звуки «б» и «ф» — губные, они похожи), как выходило сущее неприличие! Отголоски таких насмешек можно найти в комедии афинского драматурга Аристофана «Птицы» (414 год до н. э.). Вот диалог героя комедии Писфетера с Прометеем:
ПИСФЕТЕР А что за имя носят боги варваров,
Каких зовут?
ПРОМЕТЕЙ Трибаллы.
ПИСФЕТЕР Всё понятно мне:
Трибаллы — это нечто непотребное?
ПРОМЕТЕЙ Да, да, ты прав.
(Aristoph. Aves. 1528-1530)
К этому месту автор комментариев к Аристофановой комедии, филолог-классик Виктор Ноевич Ярхо (1920-2003) сделал примечание: «Трибаллы — фракийское племя; для афинян являлись символом дикости» (Аристофан. Комедии: В 2 т. / Пер. с древнегреч.; коммент. В. Ярхо. — Μ., 1983. — Т. 2. — С. 481). Реплика эта деликатная


10
Глава 1. Время давнее непрошедшее
(иначе в те годы было и не сказать!), но, в общем, точная. Действительно, сексуальная распущенность и вообще всякое фаллическое непотребство, на что вроде бы намекает лихое словечко, у древних греков ассоциировались с дикостью и нецивилизованностью. Сами-то они впадали в дионисийский раж лишь по религиозным праздникам. Греки вполне сознательно отделяли временное вакхическое буйство (ставя ему чётко очерченные границы во времени и пространстве) от рационально обустроенной повседневности.
В старом, популярном у русских гимназистов словаре древнегреческого языка сакраментальное слово «ό φαλλός, φαλλού» объясняется так: «мужской член или изображение его, носимое в процессиях Вакха» (Греческо-русский словарь, составленный А. Д. Вейсманом. — 2-е изд., доп. и испр. — СПб., 1882. — Стлб. 1292). А вот в подробнейшем, двухтомном, но готовившемся в глухие советские времена словаре Иосифа Ханаановича Дворецкого из двух значений этого слова осталось только одно: «фалл (культовый символ плодородия)» (Древнегреческо-русский словарь / Сост. И. X. Дворецкий. — Μ., 1958. — Т. 2: Μ-Ω. — С. 1713).
Звёздное молоко
Один из крупнейших производителей молочных продуктов в России — группа компаний «Галактика» из Ленинградской области.
Название это точно указывает на самую суть. Существительное «τό γάλα, γάλακτος» по-гречески означает «молоко». А Млечный Путь древние греки называли «ό γαλαξίας, ου». От этого же греческого корня происходит термин «галактика», который поначалу относился как раз к Млечному Пути. Сейчас известно, что эта, видимая на ночном небе протяжённая дорожка из множества звёзд (всего их там около 100 миллиардов) — и есть наша галактика, та самая, в которой расположена Солнечная система.
В некоторых современных языках Млечный Путь, по примеру греческого языка, тоже называется термином, производным от слова «молоко». Например, по-английски — «Milky Way» (буквально: «молочный путь»).
Изготовитель строк
Греческий глагол «ποιέω» означает: «делаю, изготовляю; совершаю; творю». Отсюда — существительное «ό ποιητής, ποιητού», буквально: «делатель, изготовитель; изобретатель». А ещё: «стихотворец». Поэт.


Лицо или тело?
11
Творить для народа
Слово «демиург» нередко доводится видеть напечатанным с прописной буквы. Вот так, торжественно — Демиург. Им обозначают Бога-Творца.
Между тем поначалу слово «ό δημιουργός, ου» у греков обозначало мастера-ремесленника. Оно и понятно: первый его корень — от существительного «ό δήμος, δήμου» («народ, простолюдины»), второй — от глагола «εργάζομαι» («работаю»). «Демиурги» — это те ремесленники, что жили в поселениях-общинах и работали, так сказать, на народ, обслуживая своих соседей. В некоторых государствах Древней Греции так называли выборных должностных лиц: они ведь тоже «слуги народа». Лишь со временем у древнегреческих поэтов и философов слово это превратилось в обозначение «создателя, творца» (в высоком смысле). Тогда-то уж и божество, понимаемое в возвышенно-философском смысле, стали называть Демиургом.
Вождество
Вообще-то «демагог» — буквально: «вождь народа». Греческое существительное «ό δημαγωγός, ου» происходит от «ό δήμος, δήμου» («народ, простолюдины») и глагола «άγω» («веду»). Поначалу так называли государственных деятелей, ориентировавшихся в своей политике на демос. Возникло у этого слова и то значение, которое филолог-классик, лексикограф Иосиф Ханаанович Дворецкий (1894-1979) сформулировал так: «своекорыстный искатель народной популярности» (Древнегреческо-русский словарь / Сост. И. X. Дворецкий. — Τ. 1: А-А. — С. 358). Оно и закрепилось в современных языках.
Лицо или тело?
«Подлинным “зеркалом души” было для античных греков не лицо, а тело. Вот уж чему их скульпторы и живописцы постоянно уделяли самое повышенное внимание, тщательнейшим образом прорабатывая мускулатуру торса, рук, ног, прилагая все усилия к тому, чтобы резцом или кистью передать сложные движения. Подобная разница подходов отразилась и на языковом уровне. Наверное, во всех современных европейских языках слово “лицо” сплошь и рядом употребляется в значении “человек” (даже в выражениях типа “лицам в нетрезвом состоянии вход воспрещён” и т. п.). А в Элладе в значении “человек” очень часто употреблялось, напротив, слово “тело” (soma). “Телесность” античного мироощущения не уставал подчёркивать выдающийся философ и исследователь древне¬


12
Глава 1. Время давнее непрошедшее
греческой культуры Алексей Фёдорович Лосев: “Термин «тело» как раз и употреблялся в античности в значении «человек»... Вещественно-материальное тело как раз и являлось в античности субстанцией всех человеческих жизненных событий, субстанцией, так сказать, всей его судьбы”» (Суриков И. Е. Сон и смерть, тело и душа, Артеми- дор и Фрейд: заметки о некоторых специфических чертах античного греческого менталитета //Античный мир и археология: Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. С. Ю. Монахов. — Саратов, 2011. — Вып. 15. — С. 7-8. Курсив И. Е. Сурикова и А. Ф. Лосева. —В. К.).
Наше официально звучащее «лицо» в значении: «личность, человек» (даже в выражениях типа «юридическое лицо», «физическое лицо», «лицо кавказской национальности») восходит к значениям латинского «persona, ае />>: «маска, личина; характер; личность, лицо». От маски — к лицу, от лица — к личности, человеку. А у греков слово «τό σώμα, σώματος» означало: «тело; человек».
Всё это интересно, но дело в том, что древние греки архаической и классической эпох (VIII—VI века до н. э.; 500-334 годы до н. э.) не только физиономии, но и тела изображали весьма условно. Поэтому идеально-прекрасное тело бога, героя или выдающегося человека в скульптуре и вазописи вряд ли может отражать его индивидуальность.
Идиотская приватизация
Древние греки были людьми коллективистскими, с развитым чувством гражданственности. Народное собрание существовало во всех полисах, а в демократических так и вовсе было главным органом власти. Многие полисные граждане охотно пользовались своим правом судить-рядить о государственных делах, а затем голосованием определять вектор политического развития. И было в их языке слово «ό ιδιώτης, ου», которое обозначало человека частного, не интересующегося и не занимающегося общественно-государственными делами. Так могли называть простого обывателя — незнатного, заурядного. Однокоренное прилагательное — «ίδιος, α, ον» («свой, собственный; частный»), откуда некоторые современные термины, вроде: «идиолект», «идиосинкразия» и т. д. Греческое существительное вошло в латынь — «idiöta (либо же прямо с греческим окончанием, не олатинивая — idiötes), ае т» («необразованный, несведущий человек; неуч, невежда, профан»).
Саратовский преподаватель и лексикограф Иван Фёдорович Синайский (1799-1870) для перевода русского «мужика» подобрал средь божественной эллинской речи, наряду с «ό άγρικός, ου», именно


Идиотская приватизация
13
его — «ό ιδιώτης, ου» (Русско-греческий словарь, сост. Иваном Синайским. — 2-е изд., испр. и доп. — Μ., 1869. — С. 309).
Общественно-психологический контекст, в котором у древних греков бытовало слово «ιδιώτης», лаконично и точно характеризует культуролог Игорь Григорьевич Яковенко, крупный специалист по российской цивилизации (своё рельефнее видится по контрасту): «Античный грек исходит из примата политического, из идеи неустранимости политики как фундаментального аспекта бытия. Он принимает политику как воздух. Жизнь грека (как, впрочем, и жизнь римлянина) развёртывалась в публичном пространстве. Эта особенность античной культуры плохо схватывается российским сознанием, ибо не имеет опоры в социальном опыте. <...> Взятие на себя общественной должности и исполнение государственных обязанностей рассматривалось как свидетельство человеческой и гражданской полноценности» (Яковенко И. Российская политика — развёртывание и свёртывание // Нева. — 2008. — № 3. — С. 182). И. Г. Яковенко далее, разумеется, вспоминает о древнегреческом слове «идиот» и пишет, что у нас на Руси, в противоположность этим античным представлениям, под влиянием христианства установился доброжелательный взгляд на подобных «отстранённых» людей (например, на юродивых).
У римлян в эпоху Республики было так же, как у греков — по крайней мере, до периода Гражданских войн (133-31 годы до н. э.). С точки зрения современного человека, поразительно, как у них именовались ступени политической карьеры: «cursus honörum», то есть что-то вроде «пути почестей» (вообще-то «cursus, cursus т» буквально: «бег; путь», ср.: «курс», «курсив» — «беглый» шрифт).
Любопытно, как менялся смысл греческого слова, начиная, собственно, уже с латыни и далее — в современных языках, вплоть до его нынешнего, вполне интернационального, ругательного значения. Эта многозначность просматривается в заглавии знаменитого романа Ф. Μ. Достоевского «Идиот» (1868).
У известного богослова протодиакона Андрея Кураева журналистка брала интервью и заметила ему, что он, дескать, не особенно сдерживается, когда высказывается о своих «коллегах по церкви». Отвечая на эту реплику, Кураев заявил: «Я официально представляюсь на своих лекциях: “Здравствуйте, я идиот”. Идиот — это никем не уполномоченное лицо, то есть он не посол какой-то державы, не наместник кого-то где-то, то есть я равен самому себе. Вот если в таком контексте я вам интересен, останьтесь, продолжим общаться, но я не позиционирую себя как оракула с небес или как посланника державы или Православной церкви. Таких в Древней Греции называли “идиотами”, и это слово я с радостью принимаю к себе» (Масюк


14
Глава 1. Время давнее непрошедшее
Елена. Протодиакон Андрей Кураев: заказ на акцию Pussy Riot исходил из путинского штаба // Новая газета. — 2012. — № 85 (1 авг.). — С. 9).
Современные лингвисты используют термин «идиома» взамен прежнего термина «идиотизм». Так обозначаются своеобразные выражения речи, иначе именуемые фразеологизмами. «Идиотизмами раньше называли идиомы — неразложимые сочетания слов. А потом термин показался неприличным, и его заменили другим» (Колесов В. В. История русского языка в рассказах. — 3-е изд., перераб. — СПб., 2005. — С. 83). Вот пример, относящийся к той эпохе, когда термин этот ещё употреблялся. В книге о русских пословицах историка и филолога, профессора Московского университета, преподавателя латинского языка, римской словесности и римских древностей Ивана Михайловича Снегирёва (1793-1868) сказано: «От известных нам в истории сношений россиян с Византиею и Римом... входил в союз с российским постепенно греческий и латинский язык, того и другого идиотизмы и пословицы, кои так обрусели, что усвоились отечественному слову нашему...» (Снегирёв И. Русские в своих пословицах: рассуждения и исследования об отечественных пословицах и поговорках. — Μ., 1831. — С. 67).
А в латыни исходный смысл греческого «идиота» передаётся прилагательным «privatus, а, um» («частный, личный, собственный; не занимающий государственных должностей; рядовой»). Так что, если бы не столь значительное смещение смысла греческого термина, то словосочетание «идиотская приватизация» могло бы звучать тавтологично — как «масло масляное».
Где совесть?
Из текста, написанного православным литератором и опубликованного в консервативном, ультрапатриотическом журнале: «...B греческом языке нет такого понятия, как совесть... Русское народное богословие стоит на понятии совесть, что подразумевает участие силы духа» (Грунтовский Андрей. Разговор в письмах о материке Россия // Москва. — 2011. — №9. — С. 176. Курсив автора. —В. К.). Разбирать всерьёз этакое «народное богословие» смысла нет. Однако же любопытна убеждённость автора, что древние греки, в отличие от нашего народа-богоносца, не имели понятия о совести. Значит, отголоски давней уже интеллектуальной бучи, поднявшейся когда-то в узких кругах, распространяются всё шире и всё дальше.
В скучноватые брежневские времена, в 1972 году, научный сборник по классической филологии и античной культуре оказался украшен научной статьёй известного учёного, московского филолога-классика Виктора Ноевича Ярхо (1920-2003) с феерическим назва¬


Где совесть?
15
нием: «Была ли у древних греков совесть?» Ярхо изучал древнегреческую трагедию, и в подзаголовке работы уточнялось, о чём пойдёт речь: «К изображению человека в аттической трагедии».
Вот начало статьи: «Поставленный таким образом вопрос может показаться неискушённому читателю не только парадоксальным, но и противоестественным: применяя современный масштаб моральных ценностей к героям древнегреческой литературы, мы не можем не заподозрить мучений совести у Ахилла, подвергавшего осквернению тело Гектора, или у Ореста, убившего собственную мать, или у Неоптолема, вкравшегося обманом в доверие к Филокте- ту». В. Н. Ярхо напоминал: «Совесть... предполагает самооценку героя, не зависящую от осведомлённости окружающих о его поступках». И он показывал, что для героев трагедий Эсхила, Софокла и Эврипида — Федры, Геракла, Аякса, Ореста, Неоптолема — «основным движущим мотивом является не “внутренний голос”, а ориентация на объективно существующие нравственные нормы, доступные для проверки и оценки извне». То есть эти герои соотносили свои действия не с внутренним голосом совести, а с оценкой окружающих. В. Н. Ярхо завершал статью так: «Соответственно и сам человек (конечно, имеется в виду герой трагедии, мифологический персонаж. — В. К.) либо судит себя не по внутренним стимулам, а по объективному результату (Федра, Геракл), либо, страшась смерти, попросту стремится избежать всякой ответственности — и перед коллективом, и перед собой (Орест, Гермиона). Совесть и в том, и в другом случае оказывается ненужной — как самим героям древнегреческой трагедии, так и их создателям». И вывод: значит, понятие «совесть» в классической Греции ещё не было выработано (Ярхо В. Н. Была ли у древних греков совесть? (К изображению человека в аттической трагедии) // Античность и современность: к 80-летию Ф. А. Петровского / Ред. кол.: Μ. Е. Грабарь-Пассек [и др.]. — Μ., 1972. — С. 251-263).
Наше нынешнее слово «совесть» является калькой греческих существительных, образованных от одного и того же корня и с одинаковой приставкой «συν-»: «τό συνειδός, συνειδότος» и «ή συνείδησις, συνειδήσεως». Корень «-είδ-/-οίδ-» обозначает знание, а приставка «συν-» — совместность действия. Латинское «conscientia, ае/» («совесть») сложено таким же образом, от корня и приставки с теми же значениями. В русский же язык существительное «совесть» вошло из древнерусского, а в древнерусский (уже с XI века) — из старославянского. Греческое «συνείδησις» и латинское «conscientia» буквально означают что-то вроде «со-ведения, co-знания», то есть совместного (с кем-то ещё) знания. Так стали называть известные всем людям, общепризнанные нормы поведения. И только в более позднем,


16
Глава 1. Время давнее непрошедшее
христианском, понимании это нечто вроде осознания «Божьего гласа» в грешном человеке.
По объяснению филолога-слависта Татьяны Ивановны Бендиной, совесть в старославянском языке — «это совместное знание (со-знание) или совместное с Богом (о)со-знание своей жизни, способность отдавать себе отчёт в своих деяниях и поступках...» (Бендина Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. — Μ., 2002. — С. 249-250). А по словам лингвистки Нины Давидовны Арутюновой, «в основе концепта совести... лежит идея “совместного знания (co-знания)”»; «в русском языке со-весть и co-знание являются этимологическими дублетами» (Арутюнова Н. Д. О стыде и совести // Логический анализ языка: языки этики / Отв. ред.: Н. Д. Арутюнова [и др.]. — Μ., 2000. — С. 70, 72. Курсив автора. —В. К.\ Специалист по древнерусской культуре Гелиан Михайлович Прохоров изучил развитие этих дублетных слов — «совесть» и «сознание». Первое из них — древнее: «до переводов с греческого слово съвЬсть в славянском языке не существовало». А второе в его современном значении существует только со второй четверти XIX века (Прохоров Г. Μ. Древнерусское съвЪсть и современные русские слова совесть и сознание: (заметки историка культуры) // Тр. Отд. древнерусской литературы. — СПб., 2004. — Т. 55 / Отв. ред. Л. В. Соколова. — С. 523-535. Исходный вариант статьи вышел по-болгарски в 1973 году. Статья положена в основу 1-й главы с названием «СъвЪстпь / совесть, сознание и сознательность» в его книге: «Некогда не народ, а ныне народ Божий...» : Древняя Русь как историко-культурный феномен. — СПб., 2010. — С. 8-28).
Исконное, дохристианское значение этих терминов ориентировано на внешнее, коллективное знание должной нормы, исходящее от окружающих людей или же от грозных сверхъестественных сущностей, а не на своё собственное осознание и внутреннее нравственное убеждение. За пределами христианского культурного ареала (и, наверное, даже шире: авраамического ареала, включающего также культуры, основанные на иудаизме и исламе) привычное для нас понятие «совесть» может отсутствовать. Например, в китайском обиходе нет этого понятия, и, скажем, сделки и договоры принято заключать при свидетелях. Древнегреческий поэт Гесиод, живший, по-видимому, в VII веке до н. э., советовал поступать так же: «С братом, — ис тем, как бы в шутку, дела при свидетелях делай» (Hes. Opera et dies. 371. Пер. с древнегреч. В. Вересаева). Вот и русские люди в последние век-полтора всё больше становятся ориентированными на внешние условия, обстоятельства, договорённости, на мнение окружающих, а не на твёрдую внутреннюю убеждённость, подсказывающую морально допустимые действия.


Где совесть?
17
Американская исследовательница-антрополог Рут Фултон Бенедикт (Ruth Fulton Benedict, 1887-1948), занявшись в годы Второй мировой войны изучением национальной психологии таких, весьма отличающихся от европейцев и североамериканцев, врагов Соединённых Штатов, как японцы, подметила существенное различие в том, как именно происходит регулирование повседневного поведения в обществах разных типов («The Chrysanthemum and the Sword», 1946; см. её книгу по-русски: Бенедикт Р. Хризантема и меч: модели японской культуры. — Μ., 2004; 2-е изд.: Μ.; СПб., 2013). С тех пор у специалистов по культурной антропологии принято делить человеческие сообщества на те, которые, подобно японскому, основаны на «культуре стыда» («shame-culture»), и те, что, подобно тогдашнему европейскому и североамериканскому, основаны на «культуре вины» («guiltculture»). Первые — это такие, где самоощущение человека принимает в расчёт, прежде всего, реакцию окружающих людей. И если что-то в поведении человека не так, как должно, то ему стыдно — оттого стыдно, что он не соответствует принятым в обществе нормам. Для него важно, как его оценивают окружающие, значима его репутация. То есть «культура стыда» соотносится с идеями чести и славы. Сообщества же, где господствует «культура вины», устроены таким образом, что поведение индивидуума ориентируется на внутренние, воспринятые человеком, убеждения, ценности и нормы. И здесь гораздо существеннее становится то, что принято называть совестью.
Учёными уже отмечалось, что в Греции начала I тысячелетия до н. э. заметен постепенный процесс перехода от «культуры стыда» к «культуре вины». Например, во 2-й главе знаменитой книги британского филолога-классика Эрика Робертсона Доддса (Eric Robertson Dodds, 1893-1979) «Греки и иррациональное» («The Greeks and the Irrational», 1951; имеются русские переводы: СПб.: Алетейя, 2000; СПб.: Университетская книга, 2000) речь идёт о послегомеровской Греции, рассматриваются письменные источники эпохи архаики (VIII—VI века до н. э.) и некоторые авторы V века до н. э. Эта глава называется: «От культуры стыда к культуре вины». Гомеровское общество, безусловно, основано на «культуре стыда»: герои Гомера, прежде всего, стремятся к славе. А эта слава выражается в уважении, почтении, преклонении, в воспевании подвигов героя современниками и потомками. В конечном счёте, главное для благородного мужа — отношение к нему других людей. Позже ситуация меняется.
Дискуссия об античной «совести» в антиковедческой науке вообще-то началась задолго до выступления В. Н. Ярхо. Об «отсутствии совести» у древних греков некоторые учёные подробно писали ещё в первой половине XX века. И после статьи В. Н. Ярхо это утверждение осмыслялось и разъяснялось, например, так: «Понятие совести


18
Глава 1. Время давнее непрошедшее
практически не было известно античности. Античная этика сугубо рационалистична и натуралистична. Её мало интересовало субъективное отношение человека к своему поведению; важнее было установить, насколько это поведение подходит под объективный, разумный, надындивидуальный стандарт» (Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии: латинская патристика. — Μ., 1979. —С. 325-326).
Правда, такие обобщения («не было известно античности», «античная этика сугубо рационалистична») слишком неточны. Античность весьма разнообразна, многоцветна, сложна, и даже одна только раннегреческая цивилизация не может сводиться к несколько упрощённым схемам. Вот, к примеру, ещё и такое суждение — из статьи со странным в этом контексте подзаголовком: «На вопрос о самом существовании античной совести, по нашему мнению, следует без колебаний ответить утвердительно». Впрочем, согласно этому автору, в античности более заметна и более развита была иная категория — рациональное правовое мышление, то есть человеческие действия осмыслялись прежде всего с точки зрения общепринятых правил. И античное моральное сознание отличалось правовым характером: «“Сфера” христианской совести значительно превышает “сферу” всякого правового сознания, и с этой точки зрения античный моральный закон и античная совесть совершенно неморальны и “бессовестны”. Именно здесь таятся корни настороженной предвзятости, побудившей ряд исследователей отказать античности в “совестливости”» (Столяров А. А. Феномен совести в античном и средневековом сознании: (к постановке проблемы) // Историко-философский ежегодник. 1986 / Отв. ред. Н. В. Мотрошило- ва. — Μ., 1986. — С. 31, 34).
Так что сам по себе вывод В. Н. Ярхо вполне приемлем. Но надо иметь в виду, что Ярхо сознательно ограничивался материалами аттической трагедии, считая их вполне показательными для характеристики тогдашнего греческого мировоззрения. Хотя, с другой стороны, у нас слишком мало источников, которые бы могли осветить столь тонкие душевные движения простых людей (а не героев трагедий и не великих писателей-мудрецов, которые были авторами этих трагедий и интерпретаторами архаической мифологии).
Демонический философ
Это Сократ, знаменитый философ, живший в V веке до н. э. в Афинах. Может быть, странно звучит выражение «демон Сократа». Но он сам говорил друзьям, что иной раз слышит голос этого «демона». И когда в 399 году до н. э. Сократа привлекли к суду, то одним из пун¬


Демонический философ
19
ктов обвинения было то, что он, не почитая полисных богов, вводил, дескать, новых — ну, хотя бы того «демона», которого он так уважал и всегда слушался. Вот как об этом повествует вообще-то неплохое справочное пособие, подготовленное группой восточногерманских (как бы сейчас сказали, «коммунистических») учёных-античников: «Представители распадающейся афинской рабовладельческой] демократии приговорили С[ократа] к смерти по ложному обвинению в растлении юношества и поклонении “новым богам” (его заставили выпить чашу с ядом)» (Словарь античности / Сост. Й. Ирмшер в сотрудничестве с Р. Йоне; отв. ред. В. И. Кузищин. — Μ., 1989. — С. 535).
Словом «ό, ή δαίμων, δαίμονος» древние греки называли некое сверхъестественное существо, которое принадлежало к «иному миру» и при этом могло влиять на людей. Оно не было обыденным, явным и ясным божеством с именем собственным («ό, ή θεός, θεού»). Не было оно и вполне понятным для простых людей полубогом-героем, который перешёл в «иной мир» и мог подавать оттуда помощь людям («ό ήρως, ήρωος»). Это существо представлялось чем-то трудноуловимым, неоформленным — некой божественной эманацией или чем-то вроде личного ангела.
Древние римляне называли подобное же личное божество «гением» («genius, i т»). Они считали, что каждый мужчина имеет своего собственного «гения» (а женщины находятся под покровительством Юноны, богини семьи). Иногда думали, что у каждого человека — два «гения», добрый и злой, которые и руководят его действиями. Предполагалось, что «гении» бывают не только у отдельного человека, но также у корпораций, воинских подразделений и даже у местностей (ср. выражение «genius loci» — «гений места»).
Этот внутренний голос в некоторых случаях и диктовал Сократу, как ему надлежит поступать. Например, велел ему отказаться от политической деятельности (так что Сократа вполне можно называть «идиотом» — «ό ιδιώτης, ου»). В очерках о Сократе и суде над ним историк-античник Эдуард Давидович Фролов писал, что в то время как современники философа «по традиции продолжали общаться с богами и угадывали их волю исключительно через обряды, через разного рода внешних посредников — жрецов, жертвы, приметы, Сократ сумел услышать голос бога в собственной душе, а стало быть, задолго до стоиков и обнаружить бога в себе» (Фролов Э. Д. Факел Прометея: очерки античной общественной мысли. — 2-е изд. — Л., 1991. — С. 265). Впрочем, в беседах с друзьями и учениками Сократ чаще упоминал не «δαίμων», а «τό δαιμόνιον, ου» — нечто совсем уж неопределённое и в среднем роде (а иногда использовал это слово как прилагательное в сочетании с существительными — имея в виду, например, «божественное» знамение или проявление).


20
Глава 1. Время давнее непрошедшее
Поэтому некоторые учёные, рассказывая о Сократе, предпочитают использовать слово «демоний», а не «демон». Конечно, встречается и такое написание по-русски — «даймон» Сократа. Тогда можно избежать двусмысленности и излишней «демонизации» (в стиле Μ. Ю. Лермонтова и Μ. А. Врубеля) Сократова внутреннего голоса. В общем, прочесть слово «δαίμων» можно по системе итацизма (тогда получится «демон») либо по системе этацизма (тогда получится «даймон»).
А вот в христианской традиции нейтральное греческое слово, широко использовавшееся поэтами и учёными, стало чаще пониматься в негативном смысле — как злой дух, бес. В таком, скорее негативном, значении оно прижилось на отечественных суглинках да чернозёмах. И пошло в народ.
У Николая Семёновича Лескова в романе «Некуда» (1864), действие которого происходит с конца 1850-х годов и до 1864 года, есть эпизод, в котором живущие в доме-коммуне петербургские социалисты испугались громкого топота на лестнице. Они решили, что явилась полиция, а на самом деле это топотал мужик-привратник Мартемьян Иванов, сопровождая мелочного торговца, который зашёл напомнить «гражданам», что те 40 рублей ему задолжали.
«— И твой муж, Марфа, тоже хорош, — продолжал Белоярцев, — лезет, как будто целый полк стучит.
— Батюшка мой, да у него, у моего мужа, сапожищи-то ведь демоны, — оправдывала Марфа супруга.
— Демоны! демоны! отчего же...
Белоярцев по привычке хотел сказать: “отчего же у меня сапоги не демоны”, но спохватился и, уже не ставля себя образцом, буркнул только:
— Пусть другие сделает. Нельзя же так... тревожить весь дом своими демонами».
Несколько позже этот Мартемьян не смог пробежаться за повозкой, на которой, как показалось обитателям дома, воры увозили похищенные у них вещи. Жена его, Марфа, и тут заступалась за мужа: «Он бы и всей своей радостной радостью рад, да где ж ему догнать лошадь! Когда бы у него была обувка, как у добрых людей, ну ещё бы, а то ведь у него сапожищи-то —демоны неспособные». В это самое время «Мартемьян Иванов посидел среди улицы, вздел предательски свалившегося с ноги неспособного демона и, разведя врозь руками, в унынии пошёл назад, чтобы получить новые инструкции» (Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1956. — Т. 2: Некуда: Роман в трёх книжках. — С. 646, 703).
Инспектор народных училищ, лингвист и этнограф Василий Константинович Магницкий (Велелепов, 1839-1901) в составлен¬


Неделимость
21
ный им обширный словарь уржумского диалекта вписал такое: «Демон проклятой. Брань» (Магницкий В. Особенности русского говора в Уржумском уезде, Вятской губернии: (сб. областных слов и выражений). — Казань, 1885. — С. 17). А в 1950 году в селе Вожгалах Ку- мёнского района Кировской области записан глагол «демониться» (с ударением на первом слоге) со значением «безобразничать». Вот пример его употребления: «Демонятся демоны, учительнитца-та растраивалася с има» (Словарь русских народных говоров / Гл. ред. Ф. П. Филин. — Л., 1972. — Вып. 7: Гона — Депеть. — С. 349). Значит, жившие в Вятском крае мужики да бабы запросто обзывались этакими словами. А в Костромской губернии начала XX века «демони- цей» называли живший в воде женский мифологический персонаж, который в иных краях именовали русалкой (Там же).
Всё же интересно, что термин «демон», в отличие от его исконного славянского синонима «бес», в старославянских и церковнославянских текстах мог употребляться не только негативно, но и вполне нейтрально, соответствуя слову «бог» и производным от него. «Таким образом, у грецизма (“демон”. — В. К.), по сравнению с его славянским синонимом, отрицательная оценочность была выражена слабее, и эта его особенность сказалась на последующей истории слова» (Пичхадзе А. А. О функционировании греческих книжных заимствований в древнерусском языке // Русский язык в научном освещении. — 2007. — № 1 (13). — С. 76). Однако же в народе, кажется, было иначе: «демон» и производные от него стали словами резко отрицательными.
Неделимость
Атомистика — античное учение об атомах как основе материи — считается важнейшим достижением науки. Многие сейчас восхищаются тем, что задолго до открытий современной науки античные философы каким-то способом сумели выяснить, что всё состоит из мельчайших частиц — атомов.
На деле всё куда проще. Древнегреческие философы высказывали различные догадки о первооснове всего сущего. То ли это вода, то ли огонь, то ли эфир... Такие рассуждения были умозрительными, они строились только на логических предположениях, и проверка теорий с помощью приборов не предусматривалась. Когда усилиями философов Левкиппа (V век до н. э.) и Демокрита (V-IV века до н. э.) в эти споры было введено понятие «атом», то, собственно, никакого прорыва в изучении природы не случилось. Просто подобрали подходящий термин «ατομος, ατομον» (буквально: «неделимый»; это так называемое прилагательное двух окончаний, то есть


22
Глава 1. Время давнее непрошедшее
у него для форм мужского и женского рода имеется одно окончание («-ος»), а для среднего — другое («-ον»)). Мысль понятна: если всё окружающее нас состоит-таки из чего-то мельчайшего, то явно должен найтись предел делимости этих частиц. Если бы такого предела не существовало, то не существовало бы и самой материи. Тогда появляется резон обозначить микрочастицу материи словом «неделимое» — и закончить спор.
Хороним
Украинско-русский писатель Василий Трофимович Нарежный (1780-1826) в изданном впервые в 1824 году романе («малороссийской повести») «Бурсак» описывал случай, когда к главному герою — семинаристу-бурсаку Неону, от лица которого ведётся повествование, — приехал из родного села пастух по имени Вакх с известием, что отец Неона, дьячок, при смерти. Пастух сказал, что с отцом произошло несчастье, «ибо без несчастного случая он мог бы прожить ещё очень долго». Неон, который в своей семинарии изучал латынь, риторику, философию, богословие, вопросил пастуха, невольно перейдя на привычный возвышенный слог: «Случая? — вскричал я, — случай, или судьба, или то, что мы, учёные, называем fatum turcicum». Турки-мусульмане считались фаталистами, так что «fatum Turcicum» (буквально: «турецкая судьба, турецкий рок», даже «турецкая судьбина») — очевидно, особенно тяжкая и неотвратимая судьба. Когда же они отправились в дорогу, то Неон стал обстоятельно расспрашивать пастуха о случившемся с отцом.
«— В чём же заключается тот несчастный casus, который преждевременно доводит отца моего до вод Стигийских?
Вакх молчал.
— Каким определением рока, — продолжал я спрашивать, - отец мой должен последовать сыну Майну, который передаст его с рук на руки угрюмому Хорону?
Вакх продолжал хранить молчание.
— Естественные ли силы или сверхъестественные, — возвыся голос, спросил я, — указывают отцу моему берега реки Леты, из коей испив воды он навеки забудет и своё дьячество, и сына Неона, и кри- лос, и колокольню?»
Только когда «такой стоицизм» спутника привёл учёного бурсака в отчаяние, он задал вопрос по-простому: «Скажи, пожалуй, отчего отец мой сделался болен и близок к смерти?» И пастух Вакх наконец стал отвечать ему (Нарежный В. Т. Бурсак, малороссийская повесть // Нарежный В. Т. Соч.: В 2 т. — Μ., 1983. — Т. 2: Романы и повести. — С. 32-33. Курсив автора. — В. К.).


Хороним
23
Латинское существительное «casus, casus т» означает: «падение; погрешность; случай», а как грамматический термин — «падеж». Собственно, в этом специальном значении и латинское «casus», и русское «падеж» являются кальками древнегреческого «ή πτώσις, πτώσεως» (буквально: «падение»), образованном от глагола «πίπτω» («падаю»). С отцом-дьячком, как выяснил наконец Неон, случился именно «casus»: выпив на зимний Николин день (6 декабря по старому стилю), он полез на колокольню, стал мешать пономарю звонить, и тот (конечно же, пьяный тоже) спихнул его по лестнице вниз, отчего бедняга получил переломы и сильные ушибы. «Воды Стигийские» — это воды загробной реки Стикс из древнегреческой мифологии («ή Στύξ, Στυγός», буквально: «река ужаса», от глагола «στυγέω» — «чувствую ужас, отвращение»). В следующем риторическом пассаже помянуты «берега реки Леты» — другой загробно-мифической реки, глоток воды из которой приносил умершим забвение их земной жизни («ή Λήθη, Λήθης», буквально: «забывание, забвение», от глагола «λανθάνω» — «являюсь скрытым, остаюсь незамеченным; предаю забвению»). «Сын Майн» — это, конечно же, Гермес (ό Ερμής, Έρμου), сын верховного бога Зевса и нимфы Майи. Обязанностью Гермеса было провожать души умерших в загробное царство — Аид. Вообще Неон очень старался блеснуть риторической премудростью, он даже созвучия использовал: «доводит отца моего до вод Стигийских» (курсив мой. —В. К.).
Особо отмеченный автором «Хорон» — это искажённое и ославя- ненное имя мифического перевозчика душ через загробную реку Харона («ό Χάρων, Χάρωνος»). Так в речи украинского бурсака из романа В. Т. Нарежного древнегреческий Харон становится похоронным агентом.
А «хороним» из заголовка к этой заметке — не глагол, а существительное. Лингвисты, среди прочего, занимаются ономастикой, то есть изучают имена собственные. Термин «ономастика» — от греческого «ή ονομαστική τέχνη» (что-то вроде «искусства называния»). «То όνομα, ονόματος» — это «имя; название». Диалектная форма существительного «όνομα» — «όνυμα» (поэтому у филологов имена собственные могут называться «онимами»). Среди имён собственных, которые изучаются ономастикой, например, топонимы («ό τόπος, τόπου» — «место»), антропонимы («ό άνθρωπος, ου» — «человек»), зоо- нимы («τό ζώον, ζώου», иногда чуть иначе: «τό ζώον, ζώου» — «животное»), астронимы («ό άστήρ, άστέρος» и «τό άστρον, άστρου» — «звезда»). А среди топонимов имеются урбанонимы (от латинского «urbs, urbis/» — «город»), гидронимы (от греческого «τό ύδωρ, ΰδατος» — «вода») и т. д. Ну, и «хоронимы» тоже. Это названия сельских объектов, от греческого «ή χώρα, χώρας» — «страна, земля; сельская местность».


24
Глава 1. Время давнее непрошедшее
Цивилизация досуга
Древнерусский глагол «упражняти ся», однокоренной с существительными «праздность» и «праздник», первоначально имел значение «быть свободным (от дела, работы)». Но, как известно, у него появилось значение «упражняться, тренироваться». Это потому, что словом «упражняти ся» в древнерусских текстах переводили греческий глагол «σχολάζειν». А этот глагол (в основной форме — «σχολάζω») связан с существительным «ή σχολή, σχολής». Существительное «σχολή» у древних греков означало: «досуг, свободное время», глагол «σχολάζω» — «имею досуг, являюсь не занятым чем-либо». Вот и в древнерусском для передачи этого понятия подобрали слово с корнем, обозначавшим праздность, незанятость — «упражняти ся» (см.: Копыленко Μ. Μ. О греческом влиянии на язык древнерусской письменности: семантические и фразеологические кальки // Русская речь. —1969. — № 5. — С. 101).
Профессор Э. Д. Фролов в книге «Факел Прометея», посвящённой общественно-политической и творческой жизни древних греков, первую (и, по сути, вводную) главу назвал так — «Цивилизация досуга». В ней он писал: «В античном мире отличительным качеством свободного человека считалось в принципе обладание досугом, и замечательно, что одно и то же слово у древних греков — “схоле” — обозначало и свободное время, и интеллектуальные занятия, которыми мог заниматься свободный человек (отсюда, через средневековое посредство, и наше слово — “школа”). Сложившаяся в античном обществе ситуация создавала исключительно благоприятные условия для творческого труда свободных людей, для развития своеобразной духовной культуры, которая соответственно социальной природе своих создателей была столь же народной, сколь и аристократической. Следствием интенсивной интеллектуальной и художественной деятельности был расцвет философии, истории, поэзии, искусства, архитектуры и пр[очего]» (Фролов Э. Д. Факел Прометея: очерки античной общественной мысли. — 2-е изд. — Л., 1991. — С. 12. См. также: Феномен досуга в античном мире / Под ред. Э. Д. Фролова.—СПб., 2013).
И действительно, слово «σχολή» с исходным значением: «свободное время» — стало означать также: «занятие на досуге, учёная беседа; учебное занятие, упражнение; сочинение, трактат; школа». Слово это вошло в латынь — «schola, scholae/» («учёное собеседование, лекция; школа; научное направление»), а из латыни попало во многие европейские языки. В таком развитии значений — от безделья к учебному делу — проглядывают мировосприятие и образ жизни древних греков. Они, подобно джентльменам традиционной Ан¬


Показывать фиги
25
глии, предпочитали заниматься чем-либо интересным для души, а не по принуждению и не ради заработка.
Интересно, что от русского существительного «досуг» образованы и такие слова, что означали «навык, мастерство»: «человек с досугом или конь с досугом» — значит, «с уменьем или с особенно добрыми качествами»; «досужий» («умеющий, способный к делу, ловкий, искусный, хороший мастер своего дела или мастер на все руки»); «досужесть, досужество, досужство» («уменье; ловкость, способность к делу, к мастерству» и фраза: «Досужество дороже досуга»); «досужествовать» («заниматься временно по найму мастерством, ремеслом») (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. — Μ., 1956. — Т. 1: А-3. — С. 481). Последнее приведённое здесь слово с его толкованием, кажется, поясняет развитие значения: от свободного времени — к навыку, мастерству. Основное занятие русского крестьянина в старину — земледелие. И если он, кроме того, чаще всего зимою, принимался на досуге за какие-либо промыслы или ремёсла, то разумное проведение досуга приводило к мастеровитости. В русских народных говорах прилагательное «досужий» могло означать: «трудолюбивый, прилежный; затейливый; находчивый, изобретательный; бойкий, разбитной; смелый, отважный; любопытный» (Словарь русских народных говоров / Гл. ред. Ф. П. Филин. —Л., 1972. — Вып. 8: Дер — Ерепениться. — С. 150).
Разница с древними греками, пожалуй, в том, что у тех понятие «свободное время» стало обозначать учёбу, науку, школу, а у русских на основе такого понятия возникали слова, указывавшие на умелые навыки физической работы.
Показывать фиги
В «Искре» — популярном русском сатирическом журнале, который выходил (с перерывами из-за цензурных притеснений) с 1859 по 1873 год, было принято переиначивать фамилии тогдашних знаменитостей, попадавших на острое перо демократически настроенных публицистов. Редактора газеты «Московские ведомости» и журнала «Русский вестник» — публициста, учёного, общественного деятеля Михаила Никифоровича Каткова (1818-1887) — там обычно именовали «Сикофантовым». Это было прозвище оскорбительное, намекавшее не просто на его охранительные, консервативные взгляды, но и на тесную близость властям, которые постоянно преследовали слишком уж вольнолюбивые выступления демократов-искровцев.
Действительно, книжное слово «сикофант» в современных языках означает доносчика. Слово это греческое («ό συκοφάντης, ου»).


26
Глава 1. Время давнее непрошедшее
Его происхождение не вполне ясно, хотя и сами древние, да и многие современные знатоки объясняли, что сикофант буквально означает: «показыватель фиг». «Фига» («τό σύκον, σύκου») здесь — это плод фигового дерева (смоковницы). Эти «фиги» иначе называются смоквами, винными ягодами, инжиром. Кстати, русское слово «фига» происходит от латинского названия дерева смоковницы, которое звучит так привычно: «ficus, fici f» (также «ficus, ficus/»). И появившееся с середины XIX века в русском языке слово «фига» в значении «кукиш» — то же самое слово, которое сперва обозначало лишь съедобный плод, и только. А второй корень греческого слова «сикофант» восходит к глаголу «φαίνω» («показываю, обнаруживаю; выявляю»).
В Древней Греции судопроизводство в гораздо большей степени, чем ныне, основывалось на личной инициативе заинтересованных граждан. Не было государственных обвинителей вроде наших прокуроров: тот, кто мог и хотел, — он и заявлял на обидчика. В демократических Афинах полисом (то есть обществом и государством) поощрялась личная инициатива в общественно значимых судебных делах. В афинском праве V-IV веков до н. э. практиковалась «жалоба на противозаконие» («[ή] γραφή [τών] παρανομών»). Каждый гражданин мог выступить со специальным заявлением, что принятый народным собранием закон противоречит законодательству (так сказать, неписаной конституции демократического государства) или же он проведён с нарушением установленного порядка. Тогда действие закона приостанавливалось, и начиналось разбирательство в народном суде Афин — гелиэе («ή ηλιαία, ήλιαίας»). Если заявление признавалось справедливым, то закон отменялся, а его инициатор подвергался наказанию за то, что ввёл демос в заблуждение. Впрочем, когда по итогам судебного процесса правомерность закона подтверждалась, то гражданин, возбудивший «жалобу на противозаконие», тоже наказывался.
По объяснению древних авторов, «сикофантами» поначалу называли тех, которые, дескать, доносили на людей, нарушавших запрет на вывоз из Аттики фиг. А потом прижившееся словечко стали применять для обозначения всякого доброхота-доносчика. Афинские сикофанты обычно бывали вымогателями: нередко они, как это впоследствии практиковал и Остап Бендер, собирали компромат и предъявляли его своей жертве, шантажируя и требуя откупных. Ещё сикофантом могли назвать того, кто возбуждал такой иск, по которому обвинитель получал часть штрафа. Или того, кто обвинял кого-либо за деньги, то есть был, скажем так, обвинителем- наёмником.
Профессиональное доносительство вызывало у современников- афинян бурю осуждающих эмоций. По наблюдениям специалистки


Показывать фиги
27
по судопроизводству в древних Афинах Татьяны Владимировны Кудрявцевой, сикофанта называли «дурным» и «подлым», его клеймили «зверем», «дикарём», «злодеем», «святотатцем», «чумой», «варваром», «всеобщим врагом». При этом «сладить со злом сикофант- ства афинская демократия так и не захотела, но даже если бы захотела, вряд ли смогла бы: чтобы искоренить его, надо было менять всю судебную систему, построенную на добровольной инициации иска и добровольном обвинении». И далее: «Профессиональное доносительство удачно вписывалось и в контекст социально-политических отношений: демос утверждал таким образом свою власть над элитой, осуществлял своеобразный контроль над нею, заставляя её богатых и знатных представителей трепетать при виде выискивающих свою добычу сикофантов». Однако, по её мнению, «ни о какой позитивной роли сикофантов для афинской демократии говорить не приходится» (Кудрявцева Т. В. Народный суд в демократических Афинах. — СПб., 2008. — С. 190,196, 200).
Что же до Μ. Н. Каткова, то едва ли его можно было обвинять в примитивном корыстолюбии. Столь обидное прозвище в устах публицистов-демократов намекало на иное —на его политическую ангажированность: ведь и у античных сикофантов самыми действенными угрозами были обвинения в общественно-политических преступлениях — государственной измене, религиозном нечестии и т. п. Надо только иметь в виду, что в эпоху расцвета полисной жизни, при заинтересованности большинства в общественных делах, при полисном патриотизме, гражданственности, коллективизме — тогда само обращение гражданина к властям не было столь одиозным, как в позднейшие времена. Во всяком случае, если сообщалось о готовящемся или свершившемся злодеянии, особенно направленном против большинства, против граждан и их общего дела (ср. латинское выражение «res publica»), то это нередко представлялось правильным и морально приемлемым поступком. Мол, если мы в интересах большинства запретили вывозить фиги, то и поделом ему!.. Правда, судя по всему, словом «сикофант» с самого начала стали называть людей беспринципных. А если смотреть шире, то изменение отношения к доносам может быть явным признаком упадка гражданской инициативы и — в противоположность ей — симптомом распространения эгоистичного корыстолюбия и подлости.
В русском уголовном жаргоне XIX века было словечко «фига» в резко негативном смысле: «сыщик, шпик; доносчик». Очевидно, на такое значение повлиял тот самый книжно-школярский термин «сикофант» — значит, без лингвистического участия школяров не обошлось. А ведь и вправду: в России на протяжении многих веков доносительство (по крайней мере, среди простого народа) считалось


28
Глава 1. Время давнее непрошедшее
неприличным и презренным. У нас, в отличие от полисной Греции и от современного Запада, государственная власть в народе никогда не считалась «своей». А потому апеллировать к ней, особенно для усмирения кого-либо из «своих» — к примеру, разбушевавшегося соседа, подростка-воришку, дворового хулигана или неверного супруга, — такое казалось недопустимым. И уж вовсе не пришло бы в голову сообщить о каком-нибудь транспортном зайце-безбилетнике или автомобильном лихаче, тем более что и сам-то наш гражданин обычно с сочувствием относится к нарушителям этаких «чужих», бездушно-казённых, установлений.
Лошадиная фамилия
В России лошадь была преимущественно рабочим животным: её держали ради пахоты и перевозки тяжестей, да ещё на ней вывозили на поля навоз — удобрений в наших краях вечно не хватало. Поэтому крестьяне непременно старались заводить в своих хозяйствах лошадей. Вот и русская фамилия Конев — крестьянская, да и вообще не слишком частая: не так уж престижно было называться «лошадиной фамилией».
В античное же время поля обычно пахали на быках и волах, и там лошади нужны были для быстрого передвижения верхом, для охоты, спорта, войны. И они очень высоко ценились, стоили дорого, их приобретали честолюбивые и богатые аристократы. Недаром существовало множество имён, образованных от древнегреческого слова «ό ίππος, ίππου» («лошадь, конь»). Эти имена считались звучными и аристократическими: Гиппий, Гиппарх, Гиппократ, Гиппо- ник, Филипп, Аристипп, Хрисипп, Ипполит и т. д.
В комедии «Облака» древнегреческого драматурга-комедиографа Аристофана, которая была поставлена в Афинах в 423 году до н. э., речь идёт о старике Стрепсиаде и его сыне Фидиппиде. Стрепсиад скуповат, а сынок живёт не по средствам, проматывает деньги на конских состязаниях. Старик жалуется зрителям:
Позднее сын вот этот родился у нас, Ох, у меня и у любезной жёнушки. Тут начались раздоры из-за имени. Жене хотелось конно-ипподромное Придумать имя: Каллипид, Харипп, Ксантипп. Я ж Фидонидом звать хотел, в честь дедушки. Так спорили мы долго; согласясь потом, Совместно Фидиппидом сына назвали.
Ласкала мать мальчишку и баюкала: «Вот вырастешь, и на четвёрке, в пурпуре,


Украшательство
29
Поедешь в город, как Мегакл, твой дяденька». Я ж говорил: «Вот вырастешь, и коз в горах Пасти пойдёшь, как твой отец, кожух надев». Но слов моих сыночек не послушался, В мой дом занёс он лихорадку конскую.
(Aristoph. Nubes. 60-74.
Пер. с древнегреч. А. И. Пиотровского.)
Имя, которое родитель хотел дать сыну, происходит от глагола «φείδομαι» («жалею, скуплюсь, бываю бережливым»). А жена предлагала «конно-ипподромное» имя, второй частью которого было бы слово «ίππος». В итоге получилось бессмысленно-забавное «о Φειδιππίδης, ου», в котором соединились оба значения — и скуповатое, и лошадиное. Правда, судя по всему, имена такого типа и вправду бывали: в греческой поэзии классической эпохи встречается словосочетание, означающее «оберегая коней». В древних индоевропейских традициях конь ассоциировался с доблестью, воинственностью, славой, богатырством. Так что коней нужно было беречь (см.: Валянтас С. Двусоставные антропонимы — реликты поэзии балтов // Балто-славянские исследования / Отв. ред. серии В. В. Иванов. XVI: Сб. науч. тр. — Μ., 2004. — С. 202).
Украшательство
Греческое слово «ойкумена» («ή οικουμένη, ης») — буквально: «заселённая» земля или «населённая» территория. Это греческое существительное по своей форме является причастием настоящего времени, медиально-пассивного залога (participium praesentis medii- passivi) от глагола «οίκέω» («живу, обитаю»). При этом причастии подразумевалось существительное «ή γή, γης» («земля»). Обычно ойкуменой называли пространства, известные древним грекам, населённые ими и прочими цивилизованными людьми. Сходное выражение было и у древних римлян, они в таких случаях поминали «римский круг» — «orbis Romänus», имея в виду «круг земель» («orbis terrarum»). Калька греческого «ойкумена» в старославянском языке — это и есть наше слово «вселенная». Любопытно, что в последние века словом «вселенная», вопреки его буквальному смыслу, мы стали называть пустынный и безжизненный космос.
«Космос» — тоже греческое слово («ό κόσμος, κόσμου»), обозначавшее миропорядок и мироздание, то есть, в общем, соответствующее теперешнему его пониманию. Интересно тут вот что: по происхождению греческое «κόσμος» связано с понятием красоты: ведь тем же словом называли наряд, украшение. Это существительное восходит к глаголу «κοσμέω» («выстраиваю; привожу в порядок; укра¬


30
Глава 1. Время давнее непрошедшее
шаю»). Очевидно, древние греки, обозревая ночное небо, видели там не пугающе-манящую пустоту, как многие из нас, а изящную стройность и соразмерность — именно то, что они и соотносили с понятием красивого и с корнем «κοσμ-». Так было, по крайней мере, с VI века до н. э., когда жил знаменитый математик и философ Пифагор, который, кажется, первым употребил слово «κόσμος» в этом новом значении. А в текстах Нового Завета оно употреблялось в том числе и для обозначения людских множеств. Так и в новогреческом языке, где существительное «о κόσμος» имеет значение: «народ, люди».
Измышленный тремя писателями (А. К. Толстым, А. Μ. Жемчужниковым и В. Μ. Жемчужниковым) литератор-графоман Козьма Прутков в «Мыслях и афоризмах» изрёк: «Человек! Возведи взор свой от земли к небу, — какой, удивления достойный, является там порядок!» (Прутков Козьма. Полное собрание сочинений. — Μ.; Л., 1965. — С. 147). Прутков, хоть и был чиновником — директором Пробирной палатки, однако, подобно многим поэтам того времени, любил щегольнуть античным стилем и латинским словцом. Скажем, предуведомления к некоторым своим произведениям он заканчивал указанием точной даты и после русского слова «год» ставил в скобках выписку из латинского словаря. Это выглядело, например, так: «11 августа 1860 года (annus, i)». Вот и в этом афоризме Козьма Прутков следовал мудрому античному миросозерцанию.
Получается, что слово «косметика» («ή κοσμητική τέχνη», то есть что-то вроде «искусства украшать») не просто созвучно, а и родственно «космосу». Оба слова: и «космос», и «косметика» — в русском языке недавно, с первой половины XIX века. А прежде греческое «κόσμος», встречавшееся в христианских текстах, переводили на древнерусский как «красота», «мир», «свет».
А по-нашему получается так: косметика спасёт космос!
Седалище душевных аффектов
«Рассматривая историю европейской древней, т. е. греческой, философии, мы видим, что на первых порах и затем ещё — очень долго — душу никак не могут отличить от тела, смешивают их» (Бобров Е. А. Психологические воззрения древних греческих философов. — 2-е изд., испр. и доп. — Варшава, 1910. — С. 4).
Душа пребывала в той или иной части человеческого тела. И само понятие души отличалось в древности от того, что стали разуметь впоследствии, под влиянием философии и развитых религиозных систем, вроде христианства.
Вот словарная статья из проверенного и надёжного гимназического пособия: «Φρήν, р[одительный падеж] φρηνός, ή, собственно


Седалище душевных аффектов
31
значит:] грудобрюшная перепонка, отделяющая сердце и лёгкие от прочих внутренностей, обыкновенно] во множественном числе]; в пер[еносном значении] ή φρήν и αί φρένες дух, душа, сердце, ум (так как древние считали эту часть тела седалищем душевных аффектов)» (Греческо-русский словарь, сост. А. Д. Вейсманом. — 2-е изд., доп. и испр. — Стлб. 1312).
А вот отрывок из письма студентки факультета истории искусств Российского государственного гуманитарного университета Натальи Сергеевны Петровой (11 апреля 2008 года): «И, конечно же, страсти по древнегреческому: замученные аористом культурологи попросили преподавателя учить язык “в контексте культуры”, поэтому теперь мы не только Козаржевского одолеваем, но и читаем Онианса и Тахо-Годи в надежде выяснить, как правильно переводится “френес” и чем же всё-таки думали древние греки — лёгкими или диафрагмой?»
Действительно, у ранних греческих авторов существительное «φρήν» могло означать не диафрагму, а лёгкие (Онианс Р. На коленях богов: истоки европейской мысли о душе, разуме, теле, времени, мире и судьбе. — Μ., 1999. — С. 45-65). Оно стало обозначать не только душу и сердце, но даже мысль: этот корень содержится в названии болезни «шизофрения» (буквально: «расщепление сознания»). Многие древние народы представляли себе вместилище души, мысли, сознания весьма конкретно. «Седалищем» чувств, эмоций, разума в человеческом теле могли быть голова, горло или ямочка под горлом, сердце, диафрагма, живот (недаром слово «живот» в славянских языках означало «жизнь», аналогично — ив германских). Это всё потому, что «на той стадии мышления, когда возникали эти представления, человек с трудом воспринимал всё, кроме материальных понятий» (Там же. — С. 71-72).
«У Гомера голова вовсе не есть центр духовной жизни человека. Центр этот есть φρήν, или во множественном] ч[исле] φρένες, т. е. диафрагма, грудобрюшная преграда. Здесь именно локализуются ощущения и чувства человека, а также и его настроения. Сознание, разум, память, любовь, ненависть, похоть, сострадание, радость, страх, стыд и т. д. — всё это имеет своё средоточие в диафрагме, отсюда исходят и все человеческие побуждения, импульсы воли...» (Кулаковский Ю. А. Смерть и бессмертие в представлениях древних греков. — Киев, 1899. — С. 8).
«Только в XVII в. Рене Декарт связал жизнь человека с его мозгом, а не селезёнкой: “Я мыслю, — следовательно, существую”. И современная наука это подтверждает. Человек живёт ровно столько, сколько живёт его мозг» (Красухин К. Г. Откуда есть пошло слово: заметки по этимологии и семантике. — Μ., 2008. — С. 83).


32
Глава 1. Время давнее непрошедшее
Так чем же всё-таки думали древние греки — диафрагмой, что ли?.. По крайней мере, головой они стали думать не сразу.
А что у русских находится в том месте, где диафрагма? Вот у Антона Павловича Чехова там гнездилась душа! В письме от 5 февраля 1893 года из своего поместья Мелихова в Серпуховском уезде Московской губернии он сообщал: «Солнце светит вовсю. Пахнет весной. Но пахнет не в носу, а где-то в душе, между грудью и животом» (Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1957. — Т. 12: Письма 1893-1904. — С. 10).
Голытьба голимая
Вошедшее во многие современные языки слово «гимназия» — греческого происхождения. «Γυμνάζω» — «упражняю в гимнастике, тренирую», так что «τό γυμνάσιον, ου» (по-латыни «gymnasium, i η», а по-русски «гимнасий») буквально: «место для упражнений». Связано это слово с прилагательным «γυμνός, ή, όν» — «голый». Дело в том, что для занятий спортивными упражнениями раздевались — иначе одежда, в которой не использовались ни пуговицы, ни резинки, ни «молнии», ни липучки, ни кнопки, просто-напросто не могла бы удержаться на теле. От этого же греческого корня происходят также слова «гимнастика» и «гимнастёрка» (рубашка для занятий гимнастикой).
Уже в античности слово «гимназия» стало обозначать школу, и в самом выборе термина заметно, насколько важными считались тогда физические упражнения. Именовавшиеся гимназиями учебные заведения стали впоследствии создаваться в Западной Европе, примерно с XVI века. А со второй половины XVIII века это слово стало повсеместно употребляемым. Например, в Пруссии с 1812 года гимназиями стали называть те средние учебные заведения, окончание которых давало право поступать в университеты. В России, где старались воспроизводить германскую систему образования, затем устроили так же. Особенное внимание в западноевропейских и русских гимназиях уделялось уже не физкультуре, а классическим языкам и математике. Да и голыми по ним не бегали: для поддержания строгости, дисциплины, а также ради некоторой элитарности в гимназиях обычно вводили форменную одежду.
I
«Лицо, для которого учебно-воспитательная деятельность является его профессией» — это, конечно, педагог. Слово греческое. Но вот у самих древних греков оно обозначало не учителя и не воспитателя, а приставленного к ребёнку дядьку-надзирателя. Неред¬


Нахлебник, компаньон, чужехлеб
33
ко это был доверенный раб. Он присматривал за дитятей, ну и сопровождал его — например, на учёбу. Но сам не учил! Слово «о παιδαγωγός, ού» вполне ясно выражает суть: от существительного «ό, ή παΐς, παιδός» («дитя, ребёнок; мальчик, подросток; девочка, девушка») и глагола «άγω» («веду»). Буквально: «детовод», то есть тот, кто провожает ребёнка. Не обучает, а ведёт его — в прямом смысле слова. Правда, постепенно слово «ή παιδαγωγία, ας» всё-таки получило значение: «образование; воспитание; образованность». Было у древних греков и ещё одно замечательное слово — «ή παιδεία, ας» (это не только «воспитание; учение», но и «образованность» тоже). Так что «пайдейя» — это учёность вместе с учтивостью, что-то вроде нашей «интеллигентности». Римляне заимствовали греческое слово для обозначения дядьки-провожатого (да и прочие однокоренные слова), и у них появилось существительное «paedagogus, i т». А живший в первой половине II века до н. э. римский комедиограф Публий Теренций Афр (или Афер; Р. Terentius Afer) в шутку именовал словом «paedagogus» воздыхателя, который провожал свою возлюбленную в школу и обратно.
Нахлебник, компаньон, чужехлеб
Лингвист Константин Геннадьевич Красухин писал, что слово «паразит» «довольно необычно»: «Дело в том, что все слова по большей части относятся к какому-нибудь слою языка. <...> Что же касается паразита, то это слово, кажется, кочует по всем слоям и подъязыкам. Подвыпивший пролетарий выразит свой гнев восклицанием: “У, паразит!” О паразитах говорят медики и биологи. Политологи и экономисты бурно обсуждают вопрос о паразитических группах населения, языковеды — о паразитарных словечках и частицах (типа э-э, стало быть, это самое, типа, употребляемых не к месту). Даже юристы включают это слово в свою терминологию: советский уголовный кодекс осуждал людей, ведущих паразитический образ жизни (к числу осуждённых, как известно, относился Иосиф Бродский)» (Красухин К. Г. Откуда есть пошло слово: заметки по этимологии и семантике. — С. 167. Здесь и далее курсив автора. —В. К.).
Существительное «ό σίτος, σίτου» по-гречески значит «хлеб», а приставка «παρα-» — «около, возле». Получается, что «ό παράσιτος, ου» — это, по толкованию старого гимназического словаря, «кушающий или обедающий у кого, нахлебник, тунеядец, паразит» (Греческо-русский словарь, сост. А. Д. Вейсманом. — 2-е изд., доп. и испр. — Стлб. 939). Судя по всему, поначалу слово «παράσιτος» не имело пренебрежительного оттенка, им называли прислужников — например, при религиозных церемониях (многие из этих церемоний


34
Глава 1. Время давнее непрошедшее
сопровождались пиршествами). Или же так могли называть гостей, приглашавшихся к общественно-государственной трапезе. В Афинах дежурная часть Совета пятисот, численно составлявшая десятую часть и дежурившая в течение одной десятой части года, именовалась «пританами» («οί πρυτάνεις», а в единственном числе — «ό πρύτανις, πρύτανεως»). Они заседали и угощались в специальном круглом здании — пританее («τό πρυτανεΐον, ου»). Приглашение кого-либо постороннего к такому пиру считалось большой честью. Затем в средней аттической комедии (IV век до н. э.) и новой аттической комедии (с конца IV века до н. э. и далее), где преобладали семейно-бытовые сюжеты, стал особенно распространённым типаж «парасита» — льстеца, угодника, который ради угощения на дармовщинку готов пресмыкаться перед хозяином и его гостями.
Попав в латинский язык, это слово стало писаться так: «parasitus, i т». А вообще-то у римлян ему соответствовало их собственное, образованное от понятного им корня слово «conviva, ае m,f» — «сотрапезник» (ср. глагол «vivo, vixi, victum, vivere 3» — «живу» и существительное «vita, vitae/» — «жизнь»). Римляне и пирушку-то называли существительным «convivium, i п», которое буквально значит что-то вроде «совместной жизни».
«Хлеб» по-латыни — «panis, panis т». Приставка «соп-», нередко изменявшаяся в «сот-», означает совместное действие. Существительное «compania, ае/» в так называемой народной (или «вульгарной») латыни стало обозначать сообщество, то есть тех, кто вместе столуется. К нему восходит наше «компания». Однокоренное слово — «компаньон». Оно вошло в русский язык из французского, а в нём существительное «compagnon т» — от народно-латинского «companio, companiönis т» («тот, кто ест хлеб вместе с кем-либо»).
По наблюдению К. Г. Красухина, «паразит» и его точный перевод (калька) на русский язык — «нахлебник» — не одно и то же. Мол, нахлебник — «это не тот, кто живёт чужим трудом, а тот, кто столуется в чужой семье, обычно оплачивая свои обеды и ужины». И пример: «Всем памятный Александр Иванович Корейко был нахлебником у ребусника Синицкого, но никто бы не обвинил его в паразитировании на семье Синицких». Хотя Красухин уточнял: «Правда, в современном языке слова нахлебник и паразит сблизились» (Красухин К. Г. Указ. соч. — С. 168). Конечно, сблизились: оба они в обыденной речи — ругательные, равносильные по содержащейся в них экспрессии.
А в старинном и несколько забавном русско-греческом словаре Ивана Фёдоровича Синайского «παράσιτος» переводится как «чу- жехлеб» и «чужехват», при производных словах «чужехлебство», «чужехлебствую» (Русско-греческий словарь, сост. Иваном Синайским. — 2-е изд., испр. и доп. — Μ., 1869. — С. 698).


Как поёт реактивная артиллерия
35
Как поёт реактивная артиллерия
Как она поёт? Да прекрасно поёт!
Среди оружия Второй мировой войны известна американская многоствольная реактивная установка, которую устанавливали на башню танка «Шерман» («Sherman»). Её прозвали «Каллиопой». Американцы пишут это слово своей привычной латиницей так: «Calliope». А в одном из российских справочников по военной технике реактивную установку обозвали странным словом мужского рода — «Каллиоп» (Мощанский И., Хохлов И. Агония Рейха: операции в Германии и Чехословакии 16 апреля — 17 мая 1945 года. — Μ., 2006. (Сер. «Бронетанковый музей». — Вып. 9). — С. 4-5). Очевидно, авторы решили на английский манер не читать последнюю, «немую», по их мнению, букву «е». И напрасно! Имя этого монстра — греческого происхождения. Последняя буква в английском написании отражает греческое окончание у существительного женского рода («-η»). В общем, это девочка.
Собственно, поначалу «Каллиопой» называли музыкальный инструмент, похожий на орган. И уже затем — реактивную установку, из-за её внешнего вида, схожего с органом (конструкция из множества труб, с которых устремлялись ракеты), да ещё с намёком на издаваемый ею жуткий, громкий и тягучий звук. Звук тут важен!
У древних греков Каллиопа (ή Καλλιόπη, ης) — одна из девяти муз, дочерей Зевса и Мнемозины. Она покровительствовала эпическому стихосложению. Её имя происходит от прилагательного «καλός, ή, όν» («красивый, прекрасный») и существительного «ή όψ, οπός» («голос, звук; речь, слово»; родственно греческому «τό έπος, επεος» — «слово, речь; поэтическое произведение» и латинскому «vox, vocis/» — «голос, звук; слово»). Так что имя музы Каллиопы значит: «прекрасноголосая». Да, древние эпические поэмы некогда напевали под аккомпанемент музыкального инструмента. В пластическом искусстве Каллиопу часто изображали девушкой с навощёнными дощечками и палочкой («стилем») в руках — мол, она всегда готова записывать очередной шедевр.
Биологи назвали «каллиопами» симпатичных певчих птичек — соловьёв-красношеек, выделив подрод «Calliope». Ведь они певчие, «прекрасноголосые»!
В романе Ивана Сергеевича Тургенева «Дворянское гнездо» (1858) об одной из второстепенных героинь, немолодой женщине, говорят: она так глупа, «что только тряпки не сосёт». О ней даже «почти сказать нечего: звали её Каллиопой Карловной; из левого её глаза сочилась слезинка, в силу чего Каллиопа Карловна (притом же она была немецкого происхождения) сама считала себя за чувствительную


36
Глава 1. Время давнее непрошедшее
женщину; она постоянно чего-то всё боялась, словно не доела, и носила узкие бархатные платья, ток и тусклые дутые браслеты» (Тургенев И. С. Дворянское гнездо // Тургенев И. С. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1954. —Т. 2: Рудин. Дворянское гнездо. — С. 182,183-184).
Значит, таковым могло быть личное женское имя, и оно контрастировало с ничтожностью его носительницы. Среди русских личных имён оно встречается только в мужском варианте — Каллиоп (Петровский Н. С. Словарь русских личных имён: около 2600 имён. — Μ., 1966. —С. 127).
Так вот и вышло, что изящная, прекрасноголосая муза на войне обернулась смертоносным чудищем.
Не на жизнь, а на смерть
Словом «ό αγών, άγώνος» древние греки называли состязание, соперничество, борьбу. Особенно такое соперничество, которое не было непременно связано с материальным вознаграждением: когда человек соревновался из честолюбия, охваченный азартом, чтобы доказать, что именно он — самый-самый. Учёные-античники считают так называемый агональный дух важнейшей характеристикой общества, культуры, мировоззрения античных греков и возводят к такому социально-психологическому свойству многие их достижения.
Вот от этого-то слова и происходит современный медицинский термин «агония». Из греческого — в позднюю латынь, оттуда — во французский, а из него — в другие языки. Собственно, у греков была и такая форма — «ή αγωνία, αγωνίας».
Кажется, впервые стал именовать предсмертное мучительное состояние «борьбой» живший в V-IV веках до н. э. греческий врач Гиппократ, который описал его с медицинской точки зрения. Образованные медики до сих пор употребляют латинское выражение «facies Hippocratica» («Гиппократово лицо»). Так говорят об особом предсмертном выражении лица у тяжело больного, изнурённого страданием человека — именно Гиппократ обратил серьёзное внимание на такой признак близкой кончины.
В подборе «агонального» термина ощущается эвфемистическое табуирование смерти и слышится надежда — ведь борьба же! Да и то: ведь и в толковом словаре подчёркивается, что агония — это не обязательно конец. Пишут так: «...Изменения во время А[гонии] в ряде случаев обратимы, на чём основана реанимация» (Новый словарь иностранных слов: более 60 000 слов и выражений / Гл. ред. В. В. Адамчик. — Μ.; Минск, 2005. — С. 21). Вот какое сравнение приводил датский философ, богослов и писатель Сёрен Обю Кьеркегор


Не на жизнь, а на смерть
37
(Soren Aabye Kierkegaard, 1813-1855) в трактате «Болезнь к смерти» (1849): «...B отличие от расхожего мнения, будто от отчаяния умирают и само оно прекращается с физической смертью, главная его пытка состоит в том, что не можешь умереть, как если бы в агонии умирающий боролся со смертью и не мог умереть» (Кьеркегор С. Болезнь к смерти: изложение христианской психологии ради наставления и пробуждения // Кьеркегор С. Страх и трепет / Пер. с дат. С. А. Исаева — Μ., 1993. — С. 259). С. Кьеркегор, несомненно, знал этимологию греческого слова «агония». Кстати, он предпочитал публиковать свои работы под греко-латинскими псевдонимами.
Восприятие смерти как нападающей на человека воинствующей, вооружённой захватчицы было широко и повсеместно распространено среди простых людей в разные эпохи. Агония могла пониматься как борьба за человеческую душу. Чёрт, несколько чертей (либо целая свора бесов) ратоборствовали с ангелами или же с самой душою. В средневековой Западной Европе было представление о состязании демонов и ангелов за душу умирающего (Махов A. E. Hostis antiquus: категории и образы средневековой христианской демонологии: опыт словаря. — Μ., 2013. — С. 65-69; Его же. Hortus daemonum: словарь инфернальной мифологии Средневековья и Возрождения. — Μ., 2014. — С. 56-58). На Руси, по крайней мере, с XVII века бытовала книжная притча с примечательным названием «Прение Живота со Смертью», которая пошла в народ и стала духовным стихом «Об Анике-воине». Видимо, не случайно и Владимир Иванович Даль начинал толкование слова «агония» с указания на «борьбу», да ещё в этаком старорусском духе: «Борение жизни со смертью; издыхание, отход, лежание на смертном одре; последний час; беспамятство, бессознательность умирающего» (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. — Т. 1: А-3. — С. 5). В Лешуконском и Вилегод- ском районах Архангельской области диалектологами Московского государственного университета записано выражение «бороться с душой», которым в народе обозначали отделение души от тела в момент смерти. Говорили: «Ужэ з душой бореца, а не можэд долго помереть, уш последни здохи»; «3 душой борюця» (Коконова А. Б. Народные представления о душе: (по материалам Архангельской области) // Живая старина. — 2012. — №2. — С. 31).
Явно под воздействием осознаваемого значения этого греческого слова у Владимира Александровича Соллогуба в повести «Тарантас» (она создавалась в первой половине 1840-х годов) говорилось: «Долго продолжалась борьба жизни со смертью, долго мучился и томился больной. Наконец он умер» (Соллогуб В. А. Тарантас: путевые впечатления // Соллогуб В. А. Избранная проза. — Μ., 1983. — С. 318). Вот и сановник Дмитрий Александрович Оболенский (1822-1881)


38
Глава 1. Время давнее непрошедшее
описывал в дневнике кончину своего отца, случившуюся 15 апреля 1855 года, теми же словами: «Надежды на спасение не было никакой. <...> Борьба жизни со смертью была довольно продолжительна. Несколько раз казалось, что наступает последняя минута. Дыхание становилось редким, и вслед за сим пульс поднимался и силы возвращались» (Записки князя Дмитрия Александровича Оболенского. — СПб., 2005. — С. 69. Курсив мой. — В. К.).
У Николая Семёновича Лескова в финале романа «Соборяне» (1872) представлена смерть героя — дьякона Ахиллы:
«Ахилла был в агонии и в агонии не столько страшной, как поражающей: он несколько секунд лежал тихо и, набрав в себя воздуху, вдруг выпускал его, протяжно издавая звук: “у-у-у-х!”, причём всякий раз взмахивал руками и приподнимался, будто от чего-то освобождался, будто что-то скидывал. <...>
...В это самое время Ахилла вдруг вскрикнул сквозь сжатые зубы: — Кто ты, огнелицый? Дай путь мне!
Захария робко оглянулся и оторопел, огнелицего он никого не видал, но ему показалось со страху, что Ахилла, вылетев сам из себя, здесь же где-то с кем-то боролся и одолел...» (Лесков Н. С. Соборяне: хроника // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. — Т. 4. — С. 318).
Большой Змей
Драконовскими законами называют всякие чрезмерно суровые, жестокие установления. И не потому, что такие жестокости напоминают способ действий сказочного змея-дракона. Просто так звали законодателя древних Афин, который впервые в этом формирующемся полисном государстве ввёл в 621 году до н. э. писаные законы, составленные на основе устного права. Они касались главным образом уголовных дел и были в самом деле немилосердны к преступникам. Серьёзным преступлением, каравшимся смертной казнью, считалась даже кража плодов из чужого сада. Ну, если в основе Драконовых законов лежало обычное право, то эта суровость объяснима: простой народ в таких случаях почти всегда безжалостен (а государь или избранный правитель, опытный и ответственный, бывает и милосерден). В дореволюционной России сплошь и рядом случались чудовищные по жестокости самосудные расправы с ворами, совершавшиеся вопреки законодательным запретам и церковным увещеваниям. Причём творили эти лютые зверства люди самые обычные — крестьяне справные, трезвые, работящие, уверенные в своей правоте: ведь поймали-то злодея, а сами они — приличные люди!
По-гречески имя афинского законодателя — «ό Δράκων, Δράκοντος». Значит, по-русски его можно называть или Драко¬


Большой Змей
39
ном, или Драконтом. А вообще-то существительное «ό δράκων, δράκοντος» означает: «змей». Так что мальчика в Афинах VII века до н. э. папа с мамой назвали Змеем! Священная змея жила на афинском Акрополе, жрецы подкармливали её. В ней видели воплощение змеевидного местного героя Эрихтония («ό Έριχθόνιος, ου»). Про Эрихтония говорили, что он являлся то ли сыном, то ли воспитанником главной богини города Афины. Там издавна был архаический культ змеи, которая, очевидно, в некоторой степени ассоциировалась с самой Афиной, выявляя её потаённую, подземную, хтониче- скую сущность.
Обыкновение давать людям имена, обозначающие животных, бывало у разных народов. Конечно, этакое имя даётся в честь животного почитаемого, мифологического. У германцев бывали мужские имена, означавшие «волк» и «медведь». «Волчьи» имена популярны у немцев по сей день — Wolf, Wolfgang. Для южных славян характерно мужское личное имя Вук, то есть «волк». Или вот греко-латинские «львиные» имена — Леон («ό Λέων, Δέοντος»), Леонид («ό Λεωνίδας (либо Λεωνίδης), ου»). Такое именование человека было перенято не только римлянами, оно прижилось и в наших северных широтах — русское Лев. У современных израильтян есть мужские имена Ари (лев) и Ариэль (Божий лев). Судя по всему, большая популярность «звериных» и особенно «птичьих» фамилий у восточных славян тоже может быть связана с традицией уподоблять человека животному, наделяя его таким прозвищем.
О вице-президенте Российской Академии наук, филологе-эпиграфисте, специалисте по греческому языку Петре Васильевиче Никитине (1849-1916) рассказывали:
«В 1893/94 учебном году он, тогда ректор Санкт-Петербургского университета и профессор историко-филологического факультета, вёл обязательные в то время занятия по греческому языку со студентами второго курса. Читали и переводили историческое сочинение Геродота. Речь шла об архонте-законодателе Драконе. Студент... не знал ничего о Драконе и затруднился переводом.
— Кто же это Дракон? — басит Никитин.
— Это животное, — басом отвечает студент.
— Какое же это животное?
— Это морское животное.
— Ну, всё же, какое?! Быть может, кит?
— Нет, не кит. Морское животное!!
— Так, может быть, селёдки?!
— Нет, не селёдки!.. Морское животное.
Тогда Никитин разъясняет студенту его ошибку» (Васенко П. Г. Мелочи прошлого быта: анекдотические факты из жизни «высоко¬


40
Глава 1. Время давнее непрошедшее
поставленных» лиц, артистов, происшествий театрального мира, духовных, академиков, профессоров и других учёных, педагогов, директоров учебных заведений. — СПб., 2004. — С. 45).
А ведь студент не так уж прост! Кажется, он догадывался, что сказочно-мифологические драконы — это существа, связанные с водной стихией. Пройдут десятилетия, прежде чем такой взгляд на дракона станет обосновывать знаменитый фольклорист Владимир Яковлевич Пропп (1895-1970) (Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. —Л., 1986. —С. 253-258).
Многоножки
Среди обозначений рабов в древнегреческом языке, кроме обычного «ό δούλος, δούλου» («раб»), было и такое словечко — «то άνδράποδον, ου». Начальный корень этого существительного — от «ό άνήρ, άνδρός» («мужчина, муж»), а само оно родственно именам Андрей, Александр и слову «ό άνθρωπος, ου» («человек»). Второй же корень — от «ό πούς, ποδός» («нога, ступня»), которое родственно латинскому «pes, pedis т» («нога, ступня»). Значит, раба обзывали существом «человеконогим»! Это, конечно, ругательное обозначение вроде нашего «тварь». Тем самым раба-человека как бы уравнивали с бессловесными животными и даже с предметами домашнего обихода — например, с треножником и со столиком.
Даже живший в IV веке до н. э. величайший греческий учёный Аристотель — и тот именовал раба «одушевлённым орудием труда» («τό έμψυχον οργανον»). Римский учёный-энциклопедист I века до н. э., автор множества трудов по различным отраслям знания Марк Теренций Варрон (Μ. Terentius Varro) в своём трактате «О сельском хозйстве («De re rusticä») писал, что раб — это «сельское говорящее орудие труда» («instrumentum rusticum vocale»). Для Варрона рабы были одной из трёх разновидностей орудий, наряду с «немым» («instrumentum rusticum mutum») и таким, что способно издавать звуки («instrumentum rusticum semivocale» — буквально: «полуговорящим»).
Древние греки с самых ранних эпох своей истории очень ценили треножники — металлические котлы на трёх длинных опорах (иногда — только подставки, без котлов). Это были полезные в быту предметы: на них кипятили воду и подогревали пищу. Но у них имелись также иные, более значимые функции: треножники служили призами в ритуальных состязаниях, их подносили в дар богам, на треножнике в Дельфах восседала пророчица-пифия. Они бывали богато украшены орнаментом. По-гречески «треножник» — «ό τρίπους,


Рабыня Лидия и счастливчик Аркадий
41
τρίποδος», где первый корень — от числительного «τρεις, τρεις, τρία» («три»).
Похожее слово — «τό τετράπουν, τετράποδος» («четвероногое», sc.: животное), где первый корень — от числительного «τέσσαρες, τέσσαρες, τέσσαρα»; в Аттике говорили: «τέτταρες, τέτταρες, τέτταρα» («четыре»). Существительное «ή τράπεζα, ας» («стол») происходит от таких же двух корней, то есть оно буквально означало: «четырёхногий» (предмет). И хотя греки классической и эллинистической эпохи во время пиршества не сидели за столами, а возлежали на ложах, тем не менее именно от этого древнегреческого существительного происходит наше нынешнее слово «трапеза».
Известно такое латинское выражение: «ex pede Hercülem» — «по ноге Геркулеса» (sc.: можно узнать), то есть по отпечатку ступни, по отдельной части чего-либо можно догадаться обо всём остальном, о целом. Ступни Геркулеса-Геракла, судя по всему, были и впрямь значительны. Согласно мифу, этот греческий герой своими ступнями промерил и установил длину дистанции для игр в Олимпии. Более известна латинская поговорка, восходящая к древним грекам: «Ex ungue leonem» — «по когтю льва» (sc.: узнают).
Так что количество и, скажем так, качество ног было важным смыслообразующим признаком для предметов, животных, а также некоторых антропоморфных сущностей вроде рабов и мифологических героев.
Рабыня Лидия и счастливчик Аркадий
Некоторые распространённые личные имена — так сказать, географического происхождения. Слово «Лидия» вообще-то является названием древней страны в западной части Малой Азии («ή Λυδία, ας»), так что это женское имя обозначает уроженку страны Лидии. Мужское имя «Анатолий» происходит от Анатолии — внутренней области Малой Азии. Нередко таким словом («ή Ανατολή, ής») греки именовали страны Востока, поскольку это существительное в буквальном смысле означает: «восход солнца».
В общем-то, такие имена очень напоминают клички покупных рабов. Греки и римляне не озабочивались воспроизведением варварских имён своих рабов и иной раз предпочитали называть их попросту Скифом, Ливийцем, Сирийцем и т. п. На некоторых античных вазах встречаются оставленные мастером-гончаром надписи такого типа: «Сделал Скиф». Историки-античники, основываясь на таких случаях, прежде иногда утверждали, что рабский труд играл очень важную роль в ремесленном производстве, раз уж рабам доверяли расписывать вазы. Однако, судя по всему, это не обязательно


42
Глава 1. Время давнее непрошедшее
могли быть прозвища рабов. В одном из эпиграфических памятников Херсонеса Таврического упомянут некий Сириек, составивший историю явлений почитаемой херсонеситами богини Девы (Парфе- нос, «ή Παρθένος, ου»). Его имя можно перевести как «маленький сириец» (от названия страны Сирии — «ή Συρία, ας»), и нет оснований думать, что он был по происхождению раб-варвар. А брат греческого поэта Гесиода (жившего, очевидно, в VII веке до н. э.) носил имя Перс («ό Πέρσης, ου») — точно так же называли уроженца Персии. Похоже, что этнические греки могли давать своим детям имена, звучавшие как прозвища-этнонимы. В одной из отечественных работ на эту тему говорится, что имя Скиф стоит в ряду «племенных наименований» — таких, как Египтянин (Αίγυπτας), Армянин (’Αρμένιος), Ассириец (Άσσύριος), Перс (Πέρσης), Киммериец (Κιμμέριος). Особенно примечательным является греческое имя Киммериец, встречавшееся далеко от места обитания полулегендарных северопричерноморских киммерийцев (а именно в городе Эфесе и на острове Родосе) да и довольно поздно, когда от киммерийцев уже и следа не осталось — в V-III веках до н. э. (см.: Кадеев В. И. Об этнической принадлежности носителей имени Σκύθας в Херсонесе Таврическом // Советская археология. — 1974. — № 3. — С. 56-63). Среди русских тоже бывало что-то похожее: «Ясно, что иногда родители находили удовольствие, давая своим детям экзотические имена. Это очевидно на примере трёх братьев Кошкиных (XVI в.), которых звали Басурман, Арман и Аргун» (Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. — 2-е изд., испр. — Μ., 1995. — С. 167. Курсив автора. — В. К).
Имя Аркадий происходит от названия центральной части Пелопоннеса — страны Аркадии («ή ’Αρκαδία, ας»). В эллинистической и римской поэзии жизнь аркадских пастушков и пастушек рисовалась идиллическими красками («Et ego in Arcadia»), так что это имя стало ассоциироваться со счастьем. Комический актёр по фамилии Счастливцев, действующее лицо драмы Александра Николаевича Островского «Лес» (1871), носит подходящее имя Аркашка. Хотя мог бы, наверное, обозначаться и латинским именем Феликс (ср. прилагательное одного окончания «felix, felicis» — «счастливый, ая, ое»).
Летом 1925 года в городе Вятке выступал вместе с циркачами заезжий куплетист Николай Георгиевич Емельянов, взявший себе именно такой псевдоним — Аркадий Счастливцев. И вот «заведующий Вятским гублитом, губцензор» Бабкин обвинил его в том, что тот уже в первом своём выступлении, на эстраде городского сада «Аполло» декламировал много не представленных предварительно цензуре текстов. А среди них были «еврейские анекдоты с акцентированием, подчёркнуто двухсмысленные куплеты и репризы». Эстрадного артиста допрашивали местные чекисты. Ему запрети¬


Психопомп и огурчики
43
ли всякие выступления, а чем вообще всё это дело закончилось, неизвестно (Государственный архив социально-политической истории Кировской области. — Ф. 1. — Оп. 3. — Д. 51. — Л. 1-3). Этот Емельянов-Счастливцев, кажется, был из Питера. Между тем на Вятке и своих, натуральных Счастливцевых немало — это известная в тех местах фамилия.
Психопомп и огурчики
Имя древнегреческого бога Гермеса («ό Έρμης, Έρμου») стало основой для прилагательного «герметичный» («герметический») — «неявный, скрытый, тайный, закупоренный».
Как известно, Гермес был богом дорог, путешественников, торговли, плутовства, пастушества, вестником богов. И ещё его функцией было сопровождение умерших в загробный мир.
Распространённые эпитеты Гермеса — Психагог и Психопомп. Первый корень в этих словах — существительное «ή ψυχή, ψυχής» («душа»). А второй — от глагола «άγω» («веду») или же от глагола «πέμπω» («посылаю, отправляю; провожаю»). Оба эпитета: «Ψυχαγωγός, όν» и «Ψυχοπομπός, όν» — обычно бывают так называемыми прилагательными двух окончаний. И означают они соответственно: «Ведущий души (sc.: в Аид)» и «Проводник душ».
В городе Вятке летом 2017 года обнаружилась фирмочка с приметным названием «Гермес. Ритуальные услуги».
Непременный атрибут Гермеса — жезл «кадуцей» (от греческого названия жезла как принадлежности вестника «τό κηρΰκειον, ου» или, точнее, от слова на дорийском диалекте древнегреческого языка «τό καρύκειον, ου», которое было заимствовано латынью — «caduceus, i т»). Кадуцей украшен двумя извивающимися змеями, а это твари хтонические и смертоносные. Жезлом он умел вызывать мгновенный сон (ср. представления, что олицетворённые Сон-Гипнос («ό 'Ύπνος, ου») и Смерть-Танатос («ό Θάνατος, ου») — братья). Так что Гермес связан и со смертью, и с путями-дорогами. По обочинам и на перекрёстках стояли столбообразные его изображения — гермы. Интересно, что по Русскому Северу ещё в недавнем времени в подобных же местах располагались почитаемые часовенки-голбцы — иногда просто в виде большого деревянного креста с углублением для иконы. Проезжие дороги и нахоженные тропы всегда и у всех бывали связаны с реальными опасностями для путешествующего (дорожные споры и раздоры, столкновения, переворачивание экипажей на склонах, хлипкие мостки, разбойники, волки), а ещё — с тем обстоятельством, что в традиционном, мифологизированном


44
Глава 1. Время давнее непрошедшее
мировосприятии дальний путь мог привести в «иной мир», как это случалось с героями волшебных сказок.
Связь Гермеса с опасной, тёмной стороной мироздания привела к тому, что в эллинистическую эпоху (IV—I века до н. э.) он стал считаться покровителем тайных, оккультных знаний, умений и наук. Всё сокровенное находилось в ведении Гермеса, почитавшегося в ипостаси Трисмегиста («ό Τρισμέγιστος, ου»). Это его обозначение происходит от слов «τρις» («трижды») и «μέγιστος, η, ον» («самый большой; величайший»). «Трижды Величайший»! Такой эпитет, возможно, появился под влиянием свойственных египетским божествам эпитетов. Например, египетского бога мудрости и магии Тота, покровителя учёности, помощника умерших в загробном мире, именовали «Дважды Величайшим» и «Трижды Величайшим». Про Гермеса Трисмегиста, которого во времена поздней античности стали называть уже не богом, а легендарным египетским мудрецом, говорили, будто он изобрёл способ наглухо закрывать стеклянную трубку с помощью таинственной печати. Вот оттого-то и прижилось в современных языках слово «герметичный». Отсюда же происходит термин «герменевтика», обозначающий способы познавать истинный, неявный, сокровенный смысл текста — например, литературного текста или нарративного (повествовательного) исторического источника. А слово «герметичный» («герметический») в нашей нынешней речи слишком уж опростилось, характеризуя всё подряд: и герметичный детектив (это где число подозреваемых строго ограниченно), и утеху огородников — герметически закупоренные в трёхлитровую банку огурчики.
Заседаем — воду льём!
Античный прибор для измерения сравнительно небольших отрезков времени — водяные часы — назывался «клепсидрой». Принцип его устройства прост: вода равномерно капала сверху вниз — из одной ёмкости в другую. Чаще всего это был терракотовый сосуд с отверстием в днище, куда вставлялась бронзовая трубка. Эту трубку опускали в другой сосуд, поставленный ниже. При раскопках афинской агоры одна такая клепсидра была обнаружена. По объёму перетёкшей воды судили о том, сколько времени прошло. Вот, мол, сколько воды утекло!.. Так же устроены и песочные часы, которые до сих пор иногда применяются, например, при медицинских процедурах. Клепсидрами оснащались древнегреческие суды. До нас дошли тексты судебных и политических речей знаменитых ораторов. Речи в суде произносились при ограничении времени, чтобы тяжущиеся не слишком забалтывались. Но когда надо было процитировать


<;Ква» в переводе
45
закон, то нужное для этого время не учитывалось. Поэтому в речах встречаются призывы «остановить воду» («έπιλαμβάνειν τό ΰδωρ»). И сразу вслед за тем читали текст закона.
Так вот, греческий термин «ή κλεψύδρα, ας» буквально означает: «крадущая воду». Он происходит от глагола «κλέπτω» («краду»; ср. «клептомания») и существительного «τό ύδωρ, ΰδατος» («вода»).
«Ква» в переводе
Вообще-то в России лягушки не лают, не шипят, не скрежещут, не стрекочут, а квакают, произнося «ква-ква!». Но вот в «Балладе о кустах» (1996) Дмитрий Быков обронил фразу: «Звучит лягушачье “бре-ке-ке”. Вокруг цветёт резеда» (Быков Д. Л. Письма счастья: двадцать баллад и другие стихотворения. — Μ., 2009. — С. 419). Кроме квакания, лягушки также бре-ке-ке-кают! Причём «бре-ке-ке», в отличие от «ква-ква», — это, так сказать, термин интернациональный.
...И тогда старая жаба решила, что Дюймовочка вполне годится в жёны её сынуле. А тот реагировал этак: «Брекке-ке-кекс! — молвил сын, больше он ничего не умел сказать» (пер. с дат. А. Ганзен). Почему же знаменитый датский поэт, драматург и писатель-сказочник Ганс Христиан (иначе по-русски: Кристиан) Андерсен (Hans Christian Andersen, 1805-1875), автор сказки «Дюймовочка», решил, что лягушачьи и жабьи реплики должны звучать именно так?
Задолго до Андерсена лягушачья тематика громко прозвучала на сцене афинского театра Диониса. В 405 году до н. э. в Афинах была поставлена комедия Аристофана «Лягушки». Пьеса о том, как бог театральных представлений Дионис отправился в царство Аида, чтобы там выяснить, который драматург всё-таки лучше — Эсхил или Эврипид. Оба великих афинских трагика V века до н. э. к тому времени уже пребывали в загробном мире. Как это часто бывало в античной драме, название пьесы связано с тем, в масках каких именно персонажей выступал хор. А тут хор изображал лягушек — потому что, оказывается, на пути в Аид расположено огромное болото. Вот они и квакали:
Брекекекекс, коакс, коакс! Брекекекекс, коакс, коакс! Болотных вод дети мы, Затянем гимн, дружный хор, Протяжный стон, звонкую нашу песню. Коакс, коакс!
(Aristoph. Ranae. 208-213.
Пер. с древнегреч. А. И. Пиотровского.)


46
Глава 1. Время давнее непрошедшее
Ключевое слово таково: «βρεκεκεκέξ».
Античный классик Аристофан и задал моду во всяческой земно- водности. А уж образование-то создатель «Дюймовочки» худо-бедно, но получил!
Киники-циники
«...Вот, кстати, характернейшее для оверграунда извращение смысла враждебных ему понятий — название этих самоотверженных моралистов превращено в ярлык безнравственности, да только Бог шельму метит — не было в греческом корне никакого “ц”, это они взяли огласовку средневековой латыни, уроды!» (Ремизова Μ. С. Весёлое время: мифологические корни контркультуры. — Μ., 2016. —С. 15).
О звуке «ц» — верно. По-гречески они «киники». Это значит: «собачники», от существительного «ό ή κύων, κυνός» («собака»). Мол, вели себя, как собаки — бесстыже. «Самоотверженные моралисты», да? Ну, смотря как мораль понимать.
На лицо ужасные
Живёт в Африке и Юго-Западной Азии группа птиц, которых по-русски именуют абиссинскими дроздами. По латинской классификации, это «Crateropus». В густых кустарниках восточной Африки обитает один из этих видов — белолицый абиссинский дрозд (Брэм А. Э. Жизнь животных: В 3 т. — Μ., 2007. — Т. 2: Птицы. — С. 29).
Личиком, значит, она бела, эта птичка. А латинское её название таково: «Crateropus leucopygius». Стоящее вторым прилагательное вполне очевидно — уже буква ипсилон («Y у») в этом латинском слове указывает на его греческое происхождение. По-гречески «λευκός, ή, όν» — это «белый, ая, ое», а вот «ή πυγή, πυγής» — «зад»!
Известно мраморное изображение античной богини любви и красоты Афродиты (Венеры) из Национального музея в итальянском Неаполе. Эту статую именуют «Каллипигой» («ή Καλλίπυγη, ης»). Первый корень этого названия — от прилагательного «καλός, ή, όν» («прекрасный, ая, ое»), а второй корень — от этого самого существительного. Богиня представлена в длинной тунике, подол которой она плавным движением приподняла, и, оглядываясь назад, приобнажилась в изящном повороте. Возможно, эта найденная в Риме статуя — подражание скульптуре, что находилась в греческих Сиракузах и была посвящена Афродите некой молодой женщиной, превзошедшей на конкурсе красоты свою сестру. Древние греки вообще весьма ценили эту часть тела. «Эстетическое наслаж¬


Сатанинский конь
47
дение, очарованность каллипигией не оставили столь глубокого следа в сознании ни одного другого народа и не нашли такого отражения в любом другом искусстве и литературе» (Лихт Г. Сексуальная жизнь в Древней Греции. — Μ., 1995. — С. 137. Курсив автора. —В. К.).
Значит, слово «leucopygius» куда как ясное! Так что там белеет у абиссинского дрозда? Лицо?..
Сатанинский конь
В юмористическом рассказе Николая Александровича Лейкина (1841-1906) «Около бегемота и носорога» (1906) городские обыватели, толпящиеся в зоологическом саду возле клетки, в которой сидит бегемот, перебрасываются репликами:
«— Как вы его назвали?
— Гиппопотам, мадам.
— А ведь это бегемот. Вот даже и на дощечке написано.
— Его зовут и бегемот, и гиппопотам, и нильская лошадь.
- Нильская лошадь, вы говорите, господин? А нешто актёр Нильской на этой животине ездить будет? — задаёт вопрос длиннополый сюртук.
— На юродивые вопросы я не отвечаю. В бытность в Париже, сударыня, я видел...
— В реке Ниле ловится — ну вот и нильская лошадь, — пояснил сюртуку чиновник.
— А я думал, что актёру Нильскому для игры такую лошадку приготовили. Их, барин, из Сибири с Ледовитого моря привезли?»
А какой-то купец втолковывал своей супружнице:
«— Сейчас вон барин рассказывал, что в заграничных землях на них по рекам ездят, а потому они по-тамошнему речными лошадями называются. Запрягут их парой в барку — вот те и пароход.
— Ни в жизнь бы, кажись, на таком звере не поехала.
— Жрецы ездят... Попы ихние. Ведь это в Египте, и по реке Нилу... В фараоновой земле, — поясняет чиновник» (Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Повести. Рассказы. — Μ., 1992. — С. 270-272).
Прибывший летом 1903 года в Германию петербургский подросток (он стал впоследствии знаменитым филологом) Виктор Максимович Жирмунский (1891-1971) занёс в свой дневник замеченное в берлинском зоологическом саду: «Тут же близко в клетках, в бассейне воды, находится бегемот, или нильская лошадь...» (Жирмунский В. Μ. Начальная пора: Дневники. Переписка. — Μ., 2013. — С. 31).
Кажется, первым из европейцев описал африканского гиппопотама живший в V веке до н. э. Геродот, «отец истории». В самой-то Греции эти твари не водились. Вот каким Геродот увидел гиппопо¬


48
Глава 1. Время давнее непрошедшее
тама: «...Это четвероногое животное с раздвоенными бычьими копытами, тупорылое, с лошадиной гривой и выдающимися вперёд клыками, с лошадиным хвостом и голосом, как у лошади, величиной с огромного быка. Кожа гиппопотама такая толстая, что, когда высохнет, из неё делают древки для копий» (II. 71. Пер. с древнегреч. Г. А. Стратановского). Наименование животного, использованное Геродотом, вполне прозрачно: «ό ίππος ό ποτάμιος». Существительное «ό, ή ίππος, ίππου» значит: «конь». А прилагательное «ποτάμιος, а, ον» образовано от существительного «ό ποταμός, οΰ» («река») и, следовательно, означает: «речной». Похоже, что Геродот в самом деле пытался найти что-нибудь лошадиное в облике и повадках гиппопотама — хоть бы и голос (вообще-то этот зверь ревёт, и рёв его, переходящий в низкий рык, едва ли напоминает лошадиное ржание).
Знаменитый немецкий зоолог, путешественник и писатель-натуралист Альфред Эдмунд Брэм (Alfred Edmund Brehm,1829-1884), описывая в своей «Жизни животных» этого зверя, замечал: «...C лошадью он не имеет и тени сходства, хотя греки, а за ними и немцы и окрестили его именем водяной лошади (Hippopotamus, Flusspferd); арабское название бегемота джамус-дэль-баар (речной буйвол) тоже нельзя назвать особенно удачным; всего лучше сравнить его с колоссально откормленной свиньёй, да и то лишь отчасти» (Брэм А. Э. Жизнь животных: В 3 т. — Т. 1: Млекопитающие. — С. 418). Ну, гиппопотам хотя бы ревёт низким тоном, как буйвол. А уж на лошадь — и верно, никак не похож.
Почему ж он — «лошадь»? Возможно, дело в том, что всякий древний грек был готов обнаружить в воде именно коня. У греков, как у многих иных народов Евразии, водная стихия могла олицетворяться в виде коня и потому с этим-то животным и ассоциировалась. К примеру, древнегреческий бог Посейдон изначально был подателем плодородия, в его власти была влага не морская, а пресная. Он и сам, судя по мифам, не раз оборачивался конём, да и непременными спутниками его бывали кони, на которых он, став уже богом морей, умудрялся разъезжать по морским волнам. В прежние времена случалось, что русские рыбаки по весне, в начале летнего промыслового сезона, приносили в жертву водяному лошадь, топя её в реке. Если не живую лошадь, то хотя бы конский череп. Так что конь - пусть и не водное животное, но тесно связанное с водой в мифах, легендах, преданиях греков и других европейцев. Кстати, древние египтяне, которые, конечно же, куда лучше жителей Европы представляли себе гиппопотама и даже умели охотиться на него, именовали его вовсе не «конём», а «водяной свиньёй» и ещё, вероятно, «водяным быком».


Сатанинский конь
49
Русским людям было непросто разобраться в том, как выглядит южное экзотическое животное гиппопотам, притом что его название намекало на коня. На иллюстрациях, сопровождавших древнерусский перевод трактата жившего в VI веке византийского автора Козьмы Индикоплова «Христианская топография», «коня водного» или «коня речного» изображали в виде копытного животного с головой собаки либо волка, а иначе — как обыкновенного коня, только с двумя или тремя клыками (Белова О. В., Петрухин В. Я. Фольклор и книжность: миф и исторические реалии. — Μ., 2008. — С. 171).
Гиппопотам в наше время иначе называется «бегемотом». Слово это древнееврейское. В 40-й главе ветхозаветной Книги Иова так названо некое огромное и мощное животное. Там дано выразительное, запоминающееся описание: «Вот сила его в бёдрах его, // И крепость в мышцах чрева его. // Напрягает хвост свой, словно кедр, // Сухожилья на ляжках его переплелись. // Кости его — медные трубы, // Кости его, как железный брус». Там же говорится, что это самое величественное из созданий Бога. И что чудище Бегемот питается травой, а обитает при водных потоках и болотах, отдыхая под зарослями лотосов и тростника (Иов. 40: 10-19. Пер. Μ. И. Рижского, см.: Рижский Μ. И. Книга Иова: из истории библейского текста. — Новосибирск, 1991. — С. 81; коммент, на с. 142-143).
Судя по всему, обрисованный в Ветхом Завете монстр — это действительно гиппопотам, разве что преувеличенный, мифологизированный. Само слово «бегемот» является формой множественного числа от того слова, которое означало: «домашняя скотина». То есть у грозного древнееврейского бога Яхве (ставшего Богом единым, когда сложилась монотеистическая система иудаизма, и затем — христианским Богом-Отцом) даже этакая страхолюдная тварь — всего лишь домашнее животное. Ну, а множественное число, очевидно, использовано для пущей гиперболизации зверя. И Бегемот в самом деле вошёл в мифологию и фольклор некоторых народов Азии и Африки как баснословное чудище. Палестинские арабы рассказывали, что Аллах велел ангелу держать Землю и поставил его на скалу, а скалу водрузил на спину (или на рога) быка по имени Бегемот. Быка же поставил на кита по имени Левиафан. Мусульмане Судана считали этого зверя не созданием Аллаха, а сотворённым Сатаной исчадием ада, оборотнем. Знаменитый аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес (Jorge Luis Borges, 1899-1986), эрудит и выдумщик, в своей «Книге вымышленных существ» (писавшейся в 1950-1960-х годах) сообщал: «Молва о бегемоте достигла аравийских пустынь, где его образ был изменён и возвеличен. Жители Аравии превратили его из слона или гиппопотама в рыбу, плавающую в бездонном море...» Там его стали называть Багамутом. И был


50
Глава 1. Время давнее непрошедшее
«столь громаден и ослепителен Багамут, что глазам человеческим не под силу его лицезреть» (Борхес X. Л. Книга вымышленных существ / Пер. с исп. Е. Μ. Лысенко. — СПб., 1999. — С. 12-13).
Филолог и культуролог Юрий Михайлович Лотман (1922-1993) писал: «...По мере развития “культа сатаны” (sc.: в Западной Европе. — В. К.) в XV-XVII вв. Книга Иова стала подвергаться специфической и неожиданной для нынешнего читателя интерпретации. В Библии, в частности, в Ветхом Завете, искали подтверждений демонологическим увлечениям времени. Найти их было нелегко, так как невротический сатанизм совершенно чужд Священному писанию. Тогда, в соответствии с традицией аллегорического истолкования Библии, начались поиски образов, которые можно было бы принять за метафоры дьявола. <...> В упоминаемых там Левиафане и Бегемоте видели аллегорическое описание дьявола или собственные имена его демонов-служителей. Показательно, что в Книге Иова действительно упоминается дьявол (“приидоша Аггели Божии предстати пред Господем и диаволъ прииде посреде их (Иов 2,1)”), но образ этот был слишком беден, и его затмили красочные фигуры Бегемота и Левиафана». Позднесредневековые католические специалисты по ведьмам стали описывать дьявола и его приспешников выражениями, взятыми из Книги Иова и относившимися там к Бегемоту (и постоянно упоминавшемуся вместе с ним чудовищному Левиафану). Когда Михаил Афанасьевич Булгаков в романе «Мастер и Маргарита», который он писал в 1930-е годы, назвал одного из приспешников разгуливающего по красной Москве Сатаны Бегемотом, то его выбор оказался вписанным в устойчивую традицию обозначать таким именем некоего могущественного, звероподобного, похотливого демона (Лотман Ю. Μ. Об «Оде, выбранной из Иова» Ломоносова // Из истории русской культуры. — Μ., 1996. — Т. 4: XVIII — начало XIX века / Сост. А. Д. Кошелев. — С. 637-656.).
Да, и похотливого тоже. Про Бегемота в Книге Иова говорится, что жилы его гениталий напряжены. В основных славянских изданиях сказано смягчённо: «чресла», «бёдра», а в тексте принятой у католиков латинской Библии (Вульгаты) вполне откровенно: «nervi testiculorum ejus». Столь же недвусмысленно — ив первопечатной чешской Библии 1488-го года («zily narokuow jeho spojene jsu»), и в славянском переводе Библии, сделанном жившим в XV веке белорусским издателем и просветителем Франциском (Георгием) Скориной («жилы ядер(ъ) его споены суть») (Мурьянов Μ. Ф. Несколько уточнений к «Словарю языка Скорины» // Мурьянов Μ. Ф. История книжной культуры России: очерки. — СПб., 2007. — Ч. 1 / Сост. и вступ. ст. Т. А. Исаченко. — С. 499). Охарактеризованный так Бегемот считался дурашливым, шутовским демоном.


Помесь воробья и верблюда
51
Вот не повезло животному: одно его имя, греческое, — несуразно; другое же, еврейское, сперва было безобидным обозначением домашнего скота, а в позднем Средневековье стало зловещим именем демонским!
Помесь воробья и верблюда
Как малоизвестного им гиппопотама греки обозвали «конём», так и малознакомого страуса они называли «воробьём». Воробей по-гречески — «ό, ή στρουθός, οϋ». И этим же словом стали называть африканского страуса! Приходилось, правда, иной раз уточнять, что речь идёт отнюдь не о малом греческом воробушке. Тогда указывали: «ό μέγας στρουθός» («большой воробей»), «στρουθός κατάγαιος» («наземный воробей»), «στρουθός ό Λιβυκός» («ливийский воробей»), «στρουθός ό έν Λιβύη» («тот воробей, что в Ливии»).
И наконец, древние греки предпочли именовать страуса «воро- бьеверблюдом»! Существительное «ό κάμηλος, ου» значит: «верблюд», так что слово «ό στρουθοκάμηλος, ου» именно так и переводится. Означает оно страуса. Пожалуй, это слово обрисовывает гигантскую африканскую птицу несколько точнее, чем «воробей». Но всё равно забавно.
Воробьям вообще везёт на нелестные сравнения и прозвища. В античные времена подметили, что воробьи спариваются довольно часто, и потому их стали считать птицами Афродиты. Слово «воробей» («στρουθός») у греков было ругательством в адрес мужчины или же прозванием гетер (благо это существительное могло быть и мужского, и женского рода). А сейчас иной раз приходится слышать, что воробьи — это и вовсе крысы с крыльями...
В латыни страуса называли заимствованным греческим словом — «struthio, struthionis т». Из латыни это наименование вошло в современные языки и в итоге превратилось в привычную для нас форму — «страус». Притом что принятое в биологии обозначение одного из видов африканских страусов — всё то же фантасмагорическое «struthio camelus».
Интересно, что тверской купец, путешественник Афанасий Никитин, побывавший в 1466-1472 годах в Персии и Индии, в описании своего странствия для обозначения страуса использовал слово «девякуш». Это тюркское слово состоит из двух корней, которые также означают «верблюда» и «птицу».
Живший в России в первой половине XVI века православный учёный по прозванию Максим Грек написал для поучения русских своих читателей короткий текст «Слово о хранении ума». Вот это сочинение целиком в переводе на современный русский язык: «Есть


52
Глава 1. Время давнее непрошедшее
животное струфокамил, находящееся в странах ливийских, величиною с собаку, имеющее крылья кожаные, тело голое, без перьев, ходит, но не летает, яйцо приносит большое, белое и очень гладкое, которое церковники, обыкновенно, вешают в церкви под паникадило — не для красоты, а для назидания: ибо этим они учат нас, чтобы мы свои мысленные очи, то есть ум, всегда с прилежным вниманием имели устремлёнными к Самому Создавшему нас преблагому Богу, если, действительно, желаем сделать души свои плодоносными, а не бесплодными, подражая этой птице, которая, положив яйцо своё против себя, неуклонно устремляет к нему своё око и непрестанным взиранием своим оплодотворяет его; если же по какому-либо случаю отведет от него своё око, то оно загнивает и цыплёнок в нём не зачинается» (Сочинения преподобного Максима Грека в русском переводе. — Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1911. — Ч. 3: Разные сочинения. — С. 180-181).
К греческому слову «στρουθοκάμηλος» восходят церковнославянские и старинные русские наименования сказочных птиц: «струфокамил», «стратил», «стратим». В русском фольклорном «Стихе о Голубиной книге» «матерью всех птиц» названа птица «страфил(ь)». По бесчисленным вариантам текста «Голубиной книги» встречаются такие слова, как «естрафиль», «истрофиль», «страхиль», «стрихиль», «вострихиль», «страхвирь», «страфель», «стрефел». Так что баснословие вознесло страуса в высший птичий ранг, сделав его равным «царю зверей» льву.
В написанной в 1833 году пушкинской «Сказке о рыбаке и рыбке» был и такой, не вошедший в напечатанный вариант текста, эпизод превращений корыстной и честолюбивой старухи. Перед тем как она возжелала быть владычицей морскою, ей захотелось стать римским папой. Вернулся старик с берега морского и увидал нечто вроде католического монастыря:
Перед ним вавилонская башня На самой на верхней на макушке Сидит его старая старуха На старухе сорочинская шапка На шапке венец латынский На венце тонкая спица На спице Строфилус птица.
Филолог, пушкинист Михаил Фёдорович Мурьянов (1928-1995), обративший внимание на этот отрывок, писал: «Картина оригинальна, не имеет ничего общего с описанием этого эпизода в сказке братьев Гримм и тем более с церемониалом Ватикана: она выглядит как непонятный гротеск в сравнении с меткими штрихами реалистических


Помесь воробья и верблюда
53
портретов старухи в роли столбовой дворянки и царицы». По его мнению, «наиболее обещающим для текстологического разбора должно быть ключевое слово Строфилус, в русской лексикографии отсутствующее». Уже до Μ. Ф. Мурьянова учёные, в связи со «Строфилус-пти- цей» пушкинской сказки, указывали на «Голубиную книгу», в которой фигурирует подобная «матерь птиц». Μ. Ф. Мурьянов не отрицал этого. Он тоже полагал, что Пушкину мог быть известен фольклорный «Стих о Голубиной книге». Однако он не придал значения многочисленным и разнообразным вариантам имени волшебной птицы из русской «Голубиной книги». Его интересовал только тот вариант, что встретился у Пушкина — Строфилус, который не засвидетельствован «в русской лексикографии». Он настаивал: «Но существует упрямый факт — название Строфилус в этой фонетической форме мы обнаружили не в записях русских фольклористов, а только в материалах средневековой латинской лексикографии...» Слово «strofilus» известно по рукописи английского происхождения, датированной 1200 годом. Это вариант более правильного написания «trochilus», которое происходит от древнегреческого «ό τροχίλος, ου». Так называли небольшую птичку, в том числе, очевидно, крапивника (по биологической классификации — Troglodytes parvülus). А крапивник в западноевропейском фольклоре — птица знатная, это птичий «царь». Правда, крапивник крохотный, но зато с необычайно звучным голосом. По старинному преданию, между птицами было устроено состязание, кто выше взлетит, и выше всех поднялся орёл, но в последний момент с его спины вспорхнул крапивник. По-немецки его обычно именуют названиями, в которых подчеркивается королевское достоинство: «Schneekönig т» (буквально: «снежный король»), «Zaunkönig т» (буквально что-то вроде «королька на заборе») (Мурьянов Μ. Ф. К тексту «Сказки о рыбаке и рыбке» // Временник Пушкинской комиссии, 1969 / Ред. Μ. П. Алексеев. — Л., 1971. — С. 103-106).
В общем, Μ. Ф. Мурьянов предположил, что фольклорная птица, залетевшая в пушкинскую сказку, — это крапивник. Между тем вся совокупность сведений указывает на то, что отмеченное в средневековой рукописи слово «strofilus» (как вариант названия «trochilus») появилось под влиянием хорошо известного латинского обозначения страуса («struthio»). Именно огромная, быстрая, сильная и экзотическая птица страус по праву могла бы считаться «царём птиц». Крапивник же в легенде — царёк самозваный, добившийся своего звания обманным путём. Просто его греко-латинское обозначение оказалось, в конце концов, созвучно греко-латинскому наименованию страуса.
...Рассказывали, что императрица Анна Иоанновна (1730-1740), которая вообще очень любила зверей и птиц (охотиться на них люби¬


54
Глава 1. Время давнее непрошедшее
ла ещё больше), в саду при своём петербургском дворце, среди прочих диковинных птиц, держала двух «строфокамилов». Жена дворцового управителя вспоминала, как провела день 16 июня 1738 года во дворце: «...И ходят две птицы величиною и от копыт вышиною с большую лошадь, копыты коровьи, коленки лошадиные, бедры лошадиные, а как подымешь крыло — бедры голы, как тело птичье, а шея как у лебедя длинна, мер в семь или восемь, длинняя лебяжьей; головка гусиная и носок меньше гусиного; а перье на ней такое, что на шляпах носят. И как я стала дивиться такой великой вещи и промолвила: как та их зовут, то остановил меня лакей: “постой”. И побежал от меня во дворец и прибежа ко мне возвратно — “изволила государыня сказать: эту птицу зовут строкофамиль; она де яицы те несёт, что в церквах по паникадилам привешивают”» (Русский быт в воспоминаниях современников: XVIII век / [Предисл. А. В. Буторова]. — Μ., 2012. — С. 329).
В Москве второй половины XVIII века эту заморскую диковину демонстрировали за деньги: благородные платили по своему изволению, купцы — по 24 копейки, простому же народу объявляли цену при входе. «Показывалась также на Тверской, в екатерининское время, у жены Шаберта де Тардия, привезённая из Африки птица “струс”, которая больше всех птиц в свете, чрезвычайно скоро бегает, имеет особенную силу в когтях, на бегу может схватить камень и так сильно оным ударить, как бы из пистолета выстрелено было; оная же птица ест сталь, железо, разного рода деньги и горящие уголья» (Пыляев Μ. И. Старая Москва: Рассказы из былой жизни первопрестольной столицы. — Μ., 2000. — С. 107).
Николай Семёнович Лесков в очерках «Печерские антики» (1883), где он вспоминал о Киеве середины XIX века, приводил такую историю. Два офицера, решив поиздеваться над встречным монахом, обращаются к нему:
«— Нам очень хотелось бы отыскать здесь одного нашего земляка иеромонаха.
— А какой он такой и как его звать?
— Отец Строфокамил.
— Строфокамил? не знаю. У нас, кажется, такого нет. А впрочем, спросите братию.
Несколько человек подвинулись к офицерам, которые, не теряя ни малейшей тени серьёзности, повторили свой вопрос братии, но никто из иноков тоже не знал “отца Строфокамила”. Один только сообразил, что он, верно, грек, и посоветовал разыскивать его в греческом монастыре на Подоле» (Лесков Н. С. Печерские антики: (отрывки из юношеских воспоминаний) // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1958. — Т. 7. — С. 182).


Слонопотам
55
И докажите, что не верблюд!..
Итак, «верблюд» по-гречески — «ό κάμηλος, ου». Ещё одним экзотическим зверем для древних греков был жираф. Современное, распространённое во многих языках слово «жираф» — арабского происхождения. А греки называли это животное причудливым существительным «ή καμηλοπάρδαλις, εως». В слове очевиден первый корень (он откуда? — от верблюда!), а второй корень — от существительного «ή πάρδαλις, εως», которым обозначали большую кошку — леопарда, барса, пантеру. То есть жирафа древние греки назвали «верблю- добарсом» или «верблюдопантерой»! Экие химеры копошились в их головах...
В Саратове обитал учёный эллинист И. Ф. Синайский, который, мысля уже совершенно по-гречески, и родной язык подтягивал под эллинские образцы. В свой словарь он поместил хорошее русское слово «верблюдопард» и объяснил его: «ή καμηλοπάρδαλις, εως» (Русско-греческий словарь, сост. Иваном Синайским. — 2-е изд., испр. и доп. — С. 67).
Название это было заимствовано римлянами — «camelopardälis, is/». Альфред Брэм в «Жизни животных» так его пояснял: «...Во всём животном царстве нет ни одного представителя с более странной фигурой тела. Необыкновенно длинная шея, высокие ноги, круглое туловище с покатой спиной и красивая голова, украшенная тёмными умными глазами, — такова общая наружность жирафа, этого высочайшего из всех зверей: при длине в три аршина его тело достигает трёх сажен высоты! Подобная наружность вполне оправдывает его название верблюдо-пантеры». И следом А. Брэм счёл нужным добавить пассаж в стиле Геродота: «Скажем больше: жираф, по нашему мнению, представляет смесь не только верблюда и пантеры, но и многих других животных. В самом деле, его толстое стройное туловище и продолговатая голова походят на лошадиные, широкие плечи и длинная шея словно взяты от верблюда, большие подвижные уши — от быка, лёгкие ноги — от антилопы, наконец, желтоватая, с бурыми пятнами шкура чрезвычайно похожа на мех пантеры» (Брэм А. Э. Жизнь животных: В 3 т. — Т. 1: Млекопитающие. — С. 418).
Принятое у биологов латинское название этого зверя («camelopardälis giraffa») до сих пор несёт в себе память о давнем вер- блюжье-барсовом недоразумении.
Слонопотам
Появившееся в древнегреческом языке восточное по происхождению название слона (ό έλέφας, έλέφαντος) вошло затем в латынь


56
Глава 1. Время давнее непрошедшее
(«elephantus, i m»), а оттуда и во многие европейские языки. Правда, у славян появилось иное обозначение этого животного — «слон». Существительное «слон» неясного происхождения: его то сближали с тюркским «аслан, араслан» («лев»), то производили даже от глагола «(при)слонять(ся)» — мол, про слона говорили, будто он спит стоя, прислоняясь к дереву (так в славянской книге «Физиолог», по рукописи XV века: «егда хощетъ спати дубе ся вслонивъ спитъ»). Однако в русском языке всё же объявился и «элефант», но в неожиданном виде, утратив по дороге своё истинное обличье. Латинское «elephantus» было заимствовано готским языком — «ulbandus». А уже готское слово вошло в славянские языки, ср. древнерусские формы «вельбудъ», «вельблудъ», откуда позднейшее русское «верблюд». По пути изменился и смысл: античный слон, то есть могучее животное-тяжеловоз, превратился в иного тяжеловоза-гиганта — верблюда. И тот, и другой зверь были для германцев и славян баснословными. А если этимология, производящая славянское «слон» от тюркского «аслан», верна, то и в таком случае одно животное обернулось другим: лев стал слоном.
Свинка-щетинка
Гиене не везёт. Мало того, что она считается животным мерзким — трусливым, злобным, некрасивым, так у неё вдобавок имечко какое- то сомнительное. По-гречески «ό, ή ΰς, ύός» — это «свинья». А свинью недолюбливали во все времена. Точнее, любили только в хорошо приготовленном виде. Вот от этого-то слова древние греки и вывели обозначение для несчастной твари — «ή ύαινα, ας» («гиена»).
Что общего между ночным, стайным, плотоядным животным и свиньёй? Кажется, всё дело в том, что у гиены по хребту — щетина. А ведь свиньи в античные времена тоже были «длиннощетинистые»! Такой, весьма отдалённой похожести грекам хватило, чтоб обозвать гиену словом, которое означало что-то вроде: «свиноподобная». Или, как пояснял слово «ύαινα» филолог-классик Александр Константинович Гаврилов, «свинуха» (Древнегреческо-русский словарь / Сост. Т. Майер, Г. Штайнталь; рус. версия А. К. Гаврилова. — СПб., 1997. — С. 121). Вообще заметно, что древние греки отличались неумеренной фантазией: они хватались за весьма отдалённые ассоциации, когда им приходилось подыскивать имена для экзотических зверей.
В России зверя гиену иной раз (нарочно или умышленно) путали с геенной огненной, то есть адской преисподней, где вечный плач и скрежет зубовный. В написанной в первом десятилетии XIX века и изданной впервые в 1818 году книге, автор которой скрылся за


Фараонова фара
57
подписью «С. фон Ф.» (много позже стало ясно, что им являлся учитель немецкого языка в гимназии города Владимира С. К. фон Фе- рельцт), есть такой отрывок: «Во всей природе нет ни одного живот- наго, столь хитраго и злобнаго, как вы. Безопаснее можно идти на плачь геенны, нежели на ваши ласковыя приглашения» (Путешествие критики, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частию сам был очевидным свидетелем: сочинение С. фон Ф. — Μ., 1951. [Памятник русской сатирической публицистики начала XIX века.] — С. 50. Курсив мой. — В. К.).
Антон Павлович Чехов в письме к Марии Владимировне Киселёвой от 13 сентября 1887 года сообщал о том, как поживают их общие знакомые — собака и кот. Про первую сказано: «Собачка без спины, которую наш Корнеев зовёт гееной (так! —В. К.), здравствует» (Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1956. — Т. 11: Письма 1877-1892. — С. 155). Адская собачка?..
Пресмыкающийся лев
Хамелеон! Название этой твари — греческое: «ό χαμαιλέων, χαμαιλέοντας», оно происходит от наречия «χαμαί» («на земле; на землю») и существительного «ό λέων, λέοντος» («лев»). Что-то вроде земляного, приземлённого, пресмыкающегося льва. Такое обозначение хамелеона встречается у Аристотеля (IV век до н. э.), причём уже тогда слово имело также переносное значение: «переменчивый человек».
Но при чём тут вообще лев? Объясняют так: «...По некоторому (весьма, конечно, отдалённому) внешнему сходству (в уменьшенном виде) с “царём хищников”» (Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: 13 560 слов. — 2-е изд., стереотип. — Μ., 1994. —Т. 2. — С. 331).
Фараонова фара
В русский язык слово «фара» вошло поздно (должно быть, только в первые годы XX в.) из французского языка. «Phare т» по-французски означает «маяк, фонарь маяка; фара», и сами такие значения с очевидностью указывают на происхождение этого слова. Во французском оно — из латыни («pharus, phari т»), а в латынь пришло из греческого. По-гречески же «ή Φάρος, Φάρου» — название островка при входе в гавань Александрии Египетской, того самого островка, на котором в III в. до н. э. было воздвигнуто одно из семи чудес света, гигантский маяк. Это название у древних греков стало нарица¬


58
Глава 1. Время давнее непрошедшее
тельным и относилось уже ко всякому маяку: «ό φάρος, φάρου» — «маяк». Вот и в новогреческом слово это обозначает как маяк, так и фару.
Брачное узилище
В юмористическом рассказе Николая Александровича Лейкина «В монументной лавке» (1906) купчиха заказывала памятник новопреставленному супругу. На монументе должны быть стихи, которые она принесла с собой, ей «один сочинитель написал на записке». Как она заявила, «он хоть и полоумный, а пишет славно». Стихи вот такие:
Сей памятник супругу, Как истинному другу, Поставила жена.
Быв с ним двадцать годов, три месяца и шесть дён сопряжена.
(Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Повести. Рассказы. — Μ., 1992. — С. 200)
Удачная рифма: жена — сопряжена!
«Отчего ж не ожениться, отчего ж не вступить в супружество, что не совокупиться узами-το брачными?» — рассуждал герой повести писателя и этнографа Сергея Васильевича Максимова «Питерщик (похождения кулачка)», которая была создана в середине 1850-х годов, а позже вошла в его книгу «Лесная глушь» (1871). Таковы были слова главного героя — немолодого уже «питерщика», то есть крестьянина, пожившего в Петербурге на заработках, а потом вернувшегося в родимую деревню, где он стал учить ребятишек грамоте и прислуживать в церкви. В общем, человек он бывалый, грамотный, да и церковный. И речь у него складная. Оттого в его разговоре со старухой-матерью о возможной женитьбе — эти старинные, чинные словеса: «супружество», «брачные узы» (Максимов С. В. Собр. соч.: В 7 т. — Μ., 2010. — Т. 6: Лесная глушь: очерки. — С. 514). В письме А. П. Чехова к Н. А. Лейкину от 21 июня 1888 года традиционные «узы» появляются в ироническом контексте: «Я сам охотно бы зануздал себя узами Гименея, но увы! Обстоятельства владеют мною, а не я ими» (Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1956. — Т. 11: Письма 1877-1892. —С. 237).
В древней Италии, где в I тысячелетии до н. э. жили индоевропейские народы, был такой воинский ритуал: побеждённых врагов, сложивших оружие и сдавшихся, заставляли проходить «под игом». Прямо на месте битвы втыкали два копья, а сверху, поперёк, прикре¬


Брачное узилище
59
пляли третье, делая тем самым что-то вроде ворот. Это и было позорное «иго», под которым одного за другим прогоняли сдавшихся воинов. Так поступали со своими пленниками римляне, но и сами они иной раз терпели этот позор от других италиков — например, от самнитов. Русским словом «иго» передаётся латинское «iugum, i η», которое означало: «ярмо, хомут; парная запряжка волов», а в переносном смысле — «рабство». Прошедшие «под игом» разгромленные враги, став пленниками, уподоблялись рабочей скотине да ещё «говорящему скоту» — рабам.
Показательно, что однокоренным существительным «coniunx, coniügis m,f» римляне называли супруга или супругу. «Соп-» — это приставка со значением соединения, вроде нашей «с(о)-», а корень тот же, что и в слове «iugum». В древнегреческом языке был глагол «συζεύγνυμι» («запрягаю вместе; соединяю, связываю; сочетаю браком»), где «συ-» — приставка (её полный вариант «συν-»), со значением соединения, а корень такой же, что и в существительных «τό ζεύγμα, ζεύγματος» («иго, ярмо; связь, соединение»), «τό ζεύγος, ζεύγεος» («парная запряжка; запряжённая парой повозка»), «ό ζυγός, ου» и «τό ζυγόν, ού» («ярмо, иго; бремя»). От глагола «συζεύγνυμι» происходят существительные «ή συνζυγία, ας» («соединение, связь; спаривание, любовная связь») и «ό, ή σύζυξ, σύζυγος» («супруг; супруга»). Вот и славянское «супруг» строится по той же модели, оно родственно глаголам «прясть», «запрягать» и существительному «упряжка».
У древних греков был глагол «δαμάζω», означавший применительно к животным: «приучаю к ярму, укрощаю», а ещё: «подчиняю, смиряю; поражаю насмерть, убиваю». Он мог использоваться также по отношению к девам, женщинам, богиням и тогда имел значение: «насильно отдаю в жёны, выдаю замуж». В этих смысловых оттенках проглядывает не только идея принуждения к брачному сожительству, но и возможное уподобление тягловой скотины и замужней женщины, подпадающей под власть мужчины.
Выходит, что «супруги» — буквально: «сопряжённые», «соединённые», «одноупряжники», наподобие пары тягловых животных. В древнерусских текстах встречаются такие примеры: «Имамъ же два супруга воловъ...»; «Вы в напастехъ утеха и в темници освобождение, супруго Борисе и Глебе!»; «Повелевають намъ гонити десять супругъ». Специалист по истории русского языка Владимир Викторович Колесов, приведя эти свидетельства, так их прокомментировал: «И волы в упряжке — супруги, и братья — тоже супруги. <...> Два вола в одной упряжке, два брата, погибшие одновременно и за одно дело; наконец, двадцать упряжных животных, которых нужно пригнать из стада, — это всё супруги. Соединённые навечно ка¬


60
Глава 1. Время давнее непрошедшее
ким-либо чисто внешним образом» (Колесов В. В. История русского языка в рассказах. — 3-е изд., перераб. — СПб., 2005. — С. 111).
Интересно, что в Вятской губернии отмечено колоритное слово «подпряга» (то есть «любовница, наложница»; вот пример: «У него, поди, в городе-то подпряга есть») (Областной словарь вятских говоров. — Киров, 2012. — Вып. 8: П / [Под ред. 3. В. Сметаниной]. — С. 76). Оно явно происходит от глагола «подпрягать», наподобие того, как к кореннику в тройке подпрягали ещё двух пристяжных лошадей. И действительно, во Владимирской губернии это же самое слово имело такое значение: «молодая лошадь, которую приучают к полевой работе» (Словарь русских народных говоров / Гл. ред. Ф. П. Соро- колетов. — СПб., 1994. — Вып. 28: Подель — Покороче. — С. 150). Тем самым любовницу уподобляли лошади, причём не главной в запряжке, а пристяжной. Было на Вятке и словечко «подстёга» («бранное слово по отношению к гулящей женщине»; примеры: «Уй ты, подстёга, целые дни и ночи где-то шатаешься»; «Ну и баба подстёга!») (Областной словарь вятских говоров. — Вып. 8. — С. 83). Это слово в значении «любовница» известно также в Ярославском и Костромском краях, а в бранном значении («дрянь, сволочь, паскуда, непотребная женщина») — ив других местностях, от Курской губернии до Пермской (Словарь русских народных говоров. —Вып. 28. — С. 197). Глагол «подстёгивать», от которого происходит существительное «подстёга», в русских говорах означает: «впрягать пристяжную лошадь» (Там же). Согласно метафоре, лежащей в основе этих диалектизмов, близкие отношения — нечто вроде упряжки, которую надо с усилием, напрягаясь, тащить.
Крестьянин-поэт из Вятской губернии Иван Григорьевич Зыков (1873-1924) в стихотворении «Женитьба» (1907) рассуждал о том, что вступать в брак нужно с оглядкой, обдуманно, всё взвесив. Надо, мол, ещё до засылки сватов подробно разузнать о невесте, потому что, пожалуй, жену свою не сможешь этак запросто на другую какую-нибудь обменять. Вот как это у него звучит:
...Дай себе задачу Прежде сватовства, Ведь жена не кляча (тут же вписано: плохая лошадь. — В. К.), Нет ей меновства?
(Государственный архив Кировской области. — Ф. Р-128. — On. 1. — Д. 420. — Л. 10 об.; ср. л. 63)
Та же символика запрягания содержится в прозрачных по смыслу старинных русских словах «подъяремник» и «подъяремница», которыми обозначали супругов. В незаконченном романе Василия Трофимовича Нарежного (1780-1826) «Гаркуша, малороссийский раз¬


Брачное узилище
61
бойник», над которым писатель работал в последние годы жизни, жена священника названа «подъяремницею»: «Вероятно, что и отец Евплий с своею подъяремницею от стуку громового и молнийного блику всю ночь не спали...» (Нарежный В. Т. Гаркуша, малороссийский разбойник // Нарежный В. Т. Избранные сочинения: В 2 т. — Μ., 1956. —Т. 2. —С. 544).
У славян отмечено немало обрядовых действий с хомутом (ярмом), терминов и выражений со словом «хомут», которые относились к свадьбе и супружеской жизни. Это, например, девичьи гадания о замужестве с использованием хомута, это диалектные фразеологизмы, вроде: «хомут надеть» (женить, выдать замуж), «в хомуте ходить» (о замужестве), «найти хомут» (нарожать много детей) и т. п. (Белова О. В. Хомут // Славянские древности: этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н. И. Толстого. — Μ., 2012. — Т. 5. — С. 457-458).
Примечательный образ использовал герой повести Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка «Верный раб» (1891, из цикла «Уральские рассказы»). Двое мужчин, доверенных слуг у богатых господ, сговариваются меж собой. Им нужно подставить под гнев грозного супруга барыню-генеральшу, и они решают, что можно будет действовать через её горничную Мотьку. Для этого один из них, Савелий, должен завязать близкие отношения с Мотькой, чтобы выведать все тайны барыни. Другой говорит ему: «А Мотька всё знает и всё тебе обскажет, ежели ты её в оглобли заведёшь... Бабы на это просты» (Мамин-Сибиряк Д. Н. Верный раб: Повесть // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: В 10 т. — Μ., 1958. — Т. 4: Уральские рассказы. — С. 528).
Русский этнограф и фольклорист Дмитрий Оттович Шеппинг (1823-1895), рассуждая о мифологическом значении «навязов и нау- зов» (то есть всевозможных узлов и связываний), касался и символики брака. Он упоминал о слове «супруг», образованном от «прястпъ, пряду, пряжа и прячь (неупотреб.) — запрягать...», однако утверждал: «Но несмотря на этот обычай покупки невест, брак нисколько не теряет значения свободного договора между мужем и женою... и это добровольное и обоюдное соединение принимает имя супружества (супруг от “прячь”)» (Шеппинг Д. О. Русская народность в её поверьях, обрядах и сказках. — Μ., 2012. — С. 159, 160. Курсив автора. — В. К ). Однако все данные свидетельствуют скорее о том, что брачное соединение понималось как весьма жёсткое и едва ли добровольное.
Латинское «iugum», греческое «ζυγός», старославянское и древнерусское «иго» — всё это слова родственные, восходящие к одному и тому же древнейшему индоевропейскому корню, который запечатлелся в балтийских, германских, индоиранских и других язы¬


62
Глава 1. Время давнее непрошедшее
ках. Так что древнейшие носители индоевропейских диалектов, ещё до окончательного разделения праиндоевропейской общности, судя по всему, уже знали парную запряжку домашних животных, умели пахать на них землю и перевозить грузы.
В индоевропейских языках лингвистически выраженный образ связывания, соединения переходил в значение: «договор, союз». Например, латинское существительное «nodus, nodi т» («узел») означало также: «связь; обязанность; договор». И тот же древний корень «*nedh-» («свивать, завязывать»), который имелся в латинском «nodus», в других языках обозначал «договор». А слова, которыми называли способную выдержать значительное усилие жилу или верёвку, в индоевропейских языках стали выражать понятие силы (Мурьянов Μ. Ф. Сила (понятие и слово) // Этимология. 1980 / Отв. ред. О. Н. Трубачёв. — Μ., 1982. — С. 50-56). Вот и русские слова «обязать», «обязанность» родственны глаголу «вязать». В них смысл принудительной обязательности производен от связывания, закрепления. «Обязанный» (исходно: «обвязанный») как бы связан своим обязательством.
Представление о супружестве как о парной запряжке — очень древнее. Брак в традиционном обществе при моногамии — дело обязательное, серьёзное, общественно значимое: коли взялся за брачный гуж, так живи семейно, как все приличные люди, и не отлынивай от деторождения. Замечено, что славянское название обрядового хлеба на свадьбе — «каравай» — очевидно, является родственным слову «корова», и невеста у славян уподоблялась корове (а жених — быку). Эта обрядовая символика явно восходит к глубочайшей древности, когда позднепервобытные индоевропейские племена были в первую очередь скотоводами (знавшими и земледелие тоже). Стада коров и быков почитались у них главной ценностью.
На рубеже XX-XXI веков в странах Европы, Дальнего Востока и бывшего СССР внезапно возник и тут же укоренился новый обычай — при заключении брака навешивать замочек на ограждении какого-либо моста (или даже просто где-нибудь на решётке, ограде), а ключи бросать вниз, в воду. Обычай-το это новый, но смысл его схож с древней символикой брачного соединения — прочного и чуть ли не принудительного, как у волов в запряжке.
Интересно, что у героя повести С. В. Максимова «Питерщик» разговоры с матушкой и затем с дядей о вероятной женитьбе как-то сами собою обернулись скотоводческими образами и метафорами. Вот он матери заявляет: а что, если жена будет строптивая, «согру- бления станет делать, да взвозжает тебя? — волком взвоешь». А старуха-мать рада, что сынок наконец-то решил «ожениться», и отвечает: не беда, мол, — такую, как водится, бить надо. И дядюшка


Пить или жить?
63
ему советует: «...Умей дать жене ход, не пущай вожжей, что лошади, и брыкаться не станет; а не стегай по щекотливому-то месту — и норову не покажет и повезёт тебя ходко, и набок, в колею какую, не свалит». Тогда уж сам герой «лично отправился уторговывать невесту...» (Максимов С. В. Указ. соч. — С. 515, 517).
Уторговывать. Словно рабочую скотину.
Когда будущее позади
«Представления о находящемся впереди прошедшем и позади — будущем свойственны многим языкам. В латыни прилагательное antiquus “старый, прежний” (от которого происходит античный, антиквар) произведено от предлога ante “впереди, перед”, posterus “дальнейший” — от post “позади, после”. В древнегреческом предлог πρό “перед” часто имеет значение “раньше”». То же и в славянских языках. Например, в русских словах «прошлое», «прошедшее» содержится приставка «про-», которая вообще-то означает движение вперёд. А в основе слов «предок», «прежний» лежит церковнославянское наречие «предъ» (соответствующее русскому «перед»). Предлогами и приставками «после», «по» (например, в словах «пополудни», «пополуночи») мы обозначаем будущие события. (Красухин К. Г. Откуда есть пошло слово: заметки по этимологии и семантике. — Μ., 2008. — С. 36. Курсив автора. —В. К.)
Древние греки были общительными и компанейскими. Они любили под вечер собираться в чьём-нибудь гостеприимном доме и пировать. Вино приличные люди пили разбавленным, так что опьянение достигалось не сразу и обычно бывало не чрезмерным. А ещё на званых вечерах-пирушках обсуждали всякие интересные темы, забавлялись виноплесканием — коттабом («ό κότταβος, ου»), заигрывали друг с другом, с флейтистками и гетерами.
Такое приятельское пиршество у греков называлось словом «τό συμπόσιον, ου» (по-русски можно говорить «симпосион» или «сим- посий»). Слово это происходит от глагола «συμπίνω». «Συμ-» — фонетически изменённый вариант приставки «συν-», значение которой, так сказать, соединительное, оно соответствует русскому слову «вместе» и приставке «с-». А «πίνω» — значит: «пью»; от этого глагола происходит, к примеру, существительное «ή πόσις, πόσεως» («питьё; напиток; попойка»).
Дружеские пиры были столь важной составной частью греческой частной и общественной жизни, что у живших в V-IV веках до н. э.


64
Глава 1. Время давнее непрошедшее
философа Платона, писателя и историка Ксенофонта имеются произведения, так и озаглавленные — «Пир» («Симпосий»). А знаменитый греческий автор I-Π веков н. э. Плутарх написал большое сочинение «[Тсс] Συμποσιακά», в котором излагаются рассуждения на всяческие любопытные темы во время застолий (см.: Плутарх. Застольные беседы / Изд. подгот. Я. Μ. Боровский [и др.]; отв. ред. Я. Μ. Боровский, Μ. Л. Гаспаров. —Л., 1990; переизд.: СПб., 1994). Впрочем, если собрать все-все античные тексты, в традиционном обозначении которых есть слово «пир», то они выстроятся целой библиотечной полкой.
Слово это вошло в латинский язык («symposium, i η»), а оттуда в иные языки и в русский тоже — «симпозиум» (в облике этого русского слова явно видны следы латинского произношения). Значение его с древнегреческих времён несколько изменилось: теперь им называют научные собрания и заседания, конференции и съезды учёных. И не потому, что учёные, встречаясь, тоже устраивают вечеринки и банкеты, а в память о Сократе, Платоне и других великих, которые, выпивая в дружеском кругу, умели сочетать это с умными рассуждениями, выискивая истину не только на дне своего килика.
Что и говорить, слово для обозначения попойки у греков было достаточно откровенным — дескать, совместная выпивка. Римляне же для этого использовали и своё собственное, незаёмное слово — «convivium, i и». Приставка «соп-» в латыни соответствует греческой «συν-», а глагол «vivo, vixi, victum, vivere 3» означает: «живу». Так что латинский термин, по контрасту с греческой прямолинейностью, можно сказать, камуфлирует своим уклончивым переносным смыслом совместное употребление лёгких алкогольных напитков.
Предупредительность
В 390 году до н. э. войско галлов напало на римлян и захватило город, вокруг которого тогда ещё не было укреплений. Последним оплотом обороны стал Капитолийский холм. Там располагалось святилище покровительницы женщин богини Юноны, высшего женского божества в римском пантеоне. Вместе с Юпитером и Минервой Юнона числилась в составе так называемой капитолийской триады, то есть среди трёх главных божеств, почитавшихся на Капитолии. В святилище Юноны обитали её священные птицы — гуси. Римские авторы впоследствии так рассказывали о случившемся. Глухой ночью галлы стали карабкаться на холм. Стража их не заметила. И только гуси тревожно загоготали, разбудили римских воинов, которые сумели дать отпор подкравшимся врагам. Капитолий взят не был, галлы вступили с римлянами в переговоры и, получив большой выкуп, ушли.


Сжалься
65
Согласно одной легенде, после того, как гуси богини Юноны предупредили римлян и тем самым спасли их, богиня получила прозвание Монета (Moneta, ае /), от латинского глагола «moneo, monui, monitum, monere 2» («обращаю внимание, предупреждаю; ободряю; предвещаю; вдохновляю; наказываю»). По другой легенде, Юнону стали так называть после того, как она предупредила свой народ о землетрясении.
При храме Юноны Монеты начали чеканить деньги. Оттого металлические деньги и стали называться «монетами».
Три весёлых буквы
«Римлянин вора (fur, φώρ) по числу букв называл homo trium literarum, человек трёх букв, немец — lange Finger, длинные пальцы, а рус[с]кий —у него руки долги, или с ящичком» (Снегирёв И. Русские в своих пословицах: рассуждения и исследования об отечественных пословицах и поговорках. — Μ., 1831. — С. 165. Курсив автора. — В. Кд. Правда, греческое существительное «ό φώρ, φωρός» — всё же с острым, а не с облечённым ударением.
Сжалься
Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891) по своим рано определившимся склонностям — литератор, по образованию и первоначальному занятию — врач, затем дипломат. Он был консервативным публицистом — знатоком и ценителем Востока, недоброжелателем Запада, а под конец жизни стал монахом. В посмертно опубликованном тексте под названием «Моё обращение и жизнь на св. Афонской горе» К. Н. Леонтьев вспоминал о детстве в поместье Кудинове Калужской губернии и об отце: «Отец жил давно особо, не с нами, в небольшом флигеле, бедно убранном; в нём он заболел ужасною болезнью (miserere), в нём умер, в нём и лежал на столе в довольно тесной комнате» (Леонтьев К. Н. Моё обращение и жизнь на св. Афонской горе // Леонтьев К. Н. Египетский голубь: Роман, повести, воспоминания. — Μ., 1991. — С. 503).
Та же болезнь упомянута и в медицинском анекдоте, который приведён в рассказе Николая Семёновича Лескова «Кадетский монастырь» (1880). Речь там шла об упрямце — главном враче некой лечебницы. Подходит он к больному и спрашивает у сопровождающего доктора, что с ним. Ему отвечают: мол, «так и так... весь аппарат бездействует, что-то вроде miserere». Тогда главный врач рекомендует тому лечебное масло, да в большом количестве — двадцать капель. И на следующий день осведомляется: «А что больной


66
Глава 1. Время давнее непрошедшее
с miserere: дали ему двадцать капель?» Оказалось, что дали, но он всё равно умер. «Однако проняло?» — спрашивает этот врач. А что больной умер, ему дела нет — главное, что проняло... В комментарии к рассказу слово «miserere» переведено и пояснено: «Жалеть, иметь сострадание (латп.); здесь — безнадёжное состояние больного» (Лесков Н. С. Кадетский монастырь // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. — Т. 6. — С. 341). Перевод неточен: эта глагольная форма — не инфинитив (неопределённая форма), а императив (повелительное наклонение). Да и смысл передан неверно: так обозначалось не «безнадёжное состояние» вообще, а совершенно определённый недуг.
Эта «ужасная болезнь» — кишечная непроходимость, вызванная заворотом кишок. Возникает она по разным причинам: от непереваренной пищи, от попадания в кишечник посторонних предметов, от грыжи либо опухоли и т. п. Начаться может внезапно. Сильнейшая боль, рвота, упадок всех сил, а дальше, если больному не помочь, — смерть в страшных мучениях. Кроме всего прочего, от несчастного отвратительно разит, его рвёт каловыми массами.
В общем, такой припадок — внезапен, мучителен, он омерзителен для окружающих и он фатален. В старину этот ужас носил расхожее название «miserere» или, на французский лад, «colique de miserere» («colique />> — значит: «колика, резь»). Латинское слово «miserere», собственно, означает: «сжалься, помилуй». Это форма повелительного наклонения (imperativus praesentis activi) в единственном числе от так называемого отложительного глагола (verbum deponens) «misereor, miser[i]tus sum, —, misereri 2» («имею сожаление, испытываю сострадание, жалею»). Одна из самых употребительных католических молитв, покаянный 50-й псалом, начиналась так: «Miserere mei, Deus, secundum magnam misericordiam tuam» («Помилуй меня, Боже, по великому милосердию твоему»). «Secundum» в этой фразе — предлог, который употребляется с винительным падежом (Асе.) и означает: «вдоль; вслед за, после; соответственно, по причине». Кроме того, при богослужении у католиков читалась молитва «Agnus Dei» («Агнец Божий», то есть «ягнёнок» — имеется в виду Иисус Христос), в которой повторялись слова: «Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis» («Агнец Божий, искупающий прегрешения мира, помилуй нас»). В XVII-XVIII веках европейскими композиторами было написано немало религиозных музыкальных произведений с названием «Miserere».
Так что наименование страшного припадка кишечных колик сделано по ключевому слову католической молитвы. Это походит на заклинание, на мольбу о спасении — о том, чтобы чаша сия миновала. Издревле люди, опасаясь болезней, обозначали их иносказательно, уклончиво, вежливо. Например, лихорадку русские именовали


Немецко-латинские волки
67
«тёткой», «кумой» (мол, родственница и кума не станут вредить). И догадывались: имя — столь значимая часть всякого существа, что не стоило бы называть олицетворённую, демоническую болезнь истинным либо прямолинейно-грубым именем — вдруг она проявит свой нрав!
Галльский петух
«Gallia, Galliae f» — это латинское название древней страны, Галлии (нынешней Франции). «Gallus, Galli /и», соответственно, — житель Галлии, «галл». Галлы принадлежали к группе кельтских народов. Кельты по-гречески: «οί Κελτοί, Κελτών» или «οί Κελταί, Κελτών», а по-латыни: «Celtae, Celtarum m».
Большая группа воинственных кельтов, которых называли галатами («οί Γαλάτσι, Γαλάτων», «Galatae, Galatarum m»), вторглась в III веке до н. э. в Грецию и Малую Азию, производя повсюду большие разрушения. Многие из них осели в центре Малой Азии — в области, которая стала именоваться Галатией («(ή Γαλατία, ας», «Galatia, ае />>). Лишь царь Пергамского государства Аттал I Сотер (241-197 годы до н. э.) смог разгромить галатов.
По-гречески «галатом» («ό Γαλάτης, ου») могли называть всякого кельта, а «Галатией» («Γαλατία») — даже и Галлию. Вошедшие в греческий и латинский языки слова «кельты», «галлы», «галаты», судя по всему, являются вариантами одного и того же этнонима.
В латинском языке было своё слово «gallus, galli т», которое произносилось так же, как обозначение галла. «Gallus» — это «петух», «gallina, gallinae/» — «курица» (а вот женское имя Галина тут ни при чём). По созвучию домашней птицы и человека из страны Галлии петух сделался символом Франции.
«Когда я училась в инязе, один нерадивый студент, запамятовав, что “петух” и “галл” переводятся одним словом — gallus, зачитал преподавателю такую фразу: “У галла есть шпоры”, за что и схватил “двушечку”» (Новодворская Валерия. У каждого галла есть шпоры // Дилетант: исторический журнал для всех. — 2013. — № 9 (21). — С. 51).
Немецко-латинские волки
В XIX веке классическая образованность была очень востребованной. Особенно в Германии — самой просвещённой стране тогдашнего мира, где лучше всего было налажено образование: и начальное, и особенно гуманитарное — гимназическое и университетское. Недаром говорили, что Франко-прусскую войну 1870-1871 годов (как


68
Глава 1. Время давнее непрошедшее
и предшествующую ей войну Пруссии с Австрией в 1866 году) выиграл прусский школьный учитель.
Учёный и публицист Карл Генрих Маркс (Karl Heinrich Marx, 1818-1883) жил со своей большой семьёй бедно, часто переезжал, преследовался полицией, ради заработка сотрудничал с различными периодическими изданиями. Уже в студенческие годы он читал по-латыни римских авторов эпохи ранней Империи — Тацита и Овидия. Его докторская диссертация называлась: «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура» (1841). Да и позже он почитывал античных авторов (в подлинниках, разумеется) в свободное время и ради познавательного интереса, отдыхая от своих главных трудов.
А немецкий социалист и публицист Вильгельм Фридрих Вольф (Wilhelm Friedrich Wolf, 1809-1864) был близким другом Маркса. Это ему Маркс посвятил первый том трактата «Капитал». Вольф завещал своё состояние Марксу, и в 1864 году, после неожиданной смерти Вольфа, эти деньги Марксу очень помогли.
Так вот, среди товарищей у Вольфа была кличка «Лупус» (ср. немецкое «Wolf τη» и латинское «lupus, lupi т» — «волк»).
Эта фамилия, как нередко бывает, происходит от личного имени. «Волчьи» имена Вольф (Wolf) и Вольфганг (Wolfgang) распространены у германцев с давних времён. У сербов тоже были мужские и женские «волчьи» имена — Вук (это существительное, собственно, и означает волка), а ещё Вучко, Вукадин, Вукослав, Вукодраг, Вучи- на — всего более пятидесяти вариантов.
Римляне древнейшей эпохи почитали волков. Полагали, что они — звери Марса, популярного бога плодородия и войны, покровителя римских воинов. Встретить волка означало у римлян удачу. Одно из самых ранних скульптурных изображений древней Италии — так называемая Капитолийская волчица (Lupa Capitolina). Это изображение волчицы, которая, согласно легенде, вскормила Ромула и Рема — будущих основателей Рима. Ежегодно 15 февраля древние римляне отмечали Луперкалии (во множественном числе: Lupercalia, Lupercalium или Lupercaliorum η) — праздник плодородия и очищения, который начинался возле святилища бога плодородия Фавна («Faunus, i т»; а женой его считалась Фауна — «Fauna, ае />>). Фавну покланялись также под именем отождествлявшегося с ним древнего бога стад Луперка («Lupercus, i т»). Имя Луперка образовано от существительного «lupus» и глагола «arceo, arcui, —, arcere 2» («ставлю преграду, запираю; удерживаю, препятствую; отгоняю»).
У римлян, как и у некоторых других народов, слово «lupus» могло быть прозванием человека. Например, таков был когномен (прозвище) римского консула Публия Рутилия Лупа (Р. Rutilius Lupus), погиб¬


Немецко-латинские волки
69
шего в 90 году до н. э. во время Союзнической войны римлян с италиками (91-88 годы до н. э.). Точно так же (Р. Rutilius Lupus) звали и жившего в I веке н. э. римского ритора, автора сочинения о «фигурах речи». А впоследствии Лупусом Феррьерским называли жившего в IX веке учёного-филолога, аббата Феррьерского монастыря, собирателя и знатока рукописей античных авторов. Известен и живший в XIV-XV веках третий генерал католического ордена иеронимитов Лупус де Ольмедо. Так что латинских и латинизированных Волковых было немало.
Культуролог и филолог Вадим Юрьевич Михайлин, вслед за некоторыми другими учёными, писал об архаических обрядовых традициях мужских воинских инициаций у древних иранцев, кельтов, германцев, римлян, греков. Во время ритуализированных походов юноши, отправлявшиеся на дальние границы обжитого пространства, представлялись, а для архаического мировосприятия —действительно являлись, волками (как вариант — собаками). В связи с этим В. Ю. Михайлин замечал: «Напомню также о статистически невероятном обилии в Европе и в России “волчьих” имён и фамилий. Действительно, Волковых в России в несколько раз больше, чем, к примеру, Медведевых, хотя медведь и считается традиционным национальным символом. А если к Волковым добавить ещё и Бирюковых с Одинцовыми, статистика станет ещё более показательной» (Михайлин В. Ю. Тропа звериных слов: пространственно ориентированные культурные коды в индоевропейской традиции. — Μ., 2005. — С. 337).
Ну, положим, не все «бирюки» да «одинцы» — «волчьи». К тому же если Медведевых у нас и меньше, чем Волковых, то ненамного. А слова, обозначавшие медведя, тоже были основой личных имён. И вообще: на самом деле не «медвежьи», не «волчьи» и не «заячьи», а «птичьи» фамилии у русских бьют рекорды популярности. Хотя архаично-обрядовые отождествления и ассоциации людей с мифологическими «волками» (инициационные, воинские, юношеские, свадебные) у древних народов, действительно, бывали — тут В. Ю. Михайлин прав.
Личные имена, образованные от названий зверей и птиц, давались для того, например, чтобы беззащитный младенец мог заручиться поддержкой могущественного покровителя — мифологизированного зверя или птицы. Кроме того, наделение ребёнка таким именем могло делаться и ради обмана злых сил, которые готовы были его погубить — теперь это, мол, уже не человеческий детёныш. Знаменитый сербский филолог Вук Караджич (Вук КарациИ, 17871864) писал, что родители дали ему это имя потому, что в семье «не держались» дети: «Если у какой-нибудь женщины не живут дети, то


70
Глава 1. Время давнее непрошедшее
она даёт ребёнку имя Вук, так как думает, что детей поедают вешти- цы, а на волка они не посмеют напасть (вот поэтому и меня назвали таким именем)» (цит. по: Толстой Н. И., Толстая С. Μ. Имя в контексте народной культуры // Язык о языке: Сб. ст. / Под общ. рук. и ред. Н. Д. Арутюновой. — Μ., 2000. — С. 606).
И болгарско-греческий волк
В Болгарии, где существует удивительное разнообразие личных имён, был период увлечения греческим языком и греческой культурой, и тогда люди меняли свои славянские имена на те же по смыслу, но «более благозвучные» греческие — то есть калькировали их. Специалистка по традиционной культуре болгар Ирина Александровна Седакова приводит в своей книге такие примеры: «Вълко стал Ликаоном, Драгомир — Харилаосом, Люба — Ератпо и т. п.». И далее: «Наступившие впоследствии времена антигреческих настроений вызвали обратный процесс: греческие имена менялись на болгарские или “болгаризированные”» (Седакова И. А. Балканские мотивы в языке и культуре болгар: родинный текст. — Μ., 2007. — С. 110. Курсив автора. —В. К.). Имя Вълк по-болгарски означает «волк». Другие мужские и женские «волчьи» имена у болгар — это Вълчо, Вълка, Вълчана, Вълкана. А красочное имя Ликаон (ό Λυκάων, Λυκάονος), которое отмечено ещё в древнегреческих мифах, — от греческого слова «ό λύκος, λύκου» («волк»).
I римские волчицы
Латинское словечко «lupa, lupae/» («волчица»; ср. «lupus, lupi m» — «волк», например, тот люпус, что «in fabülä») в разговорной речи древних римлян стало обозначать проститутку. Соответственно, существительным «lupanar, lupanaris η» называли публичный дом. Можно себе представить, сколько насмешек бывало по этому поводу, особенно если учесть, что Капитолийская волчица, выкормившая Ромула и Рема, стала гордым символом великого города! Рассказывают, что сандалии этих жриц любви (конечно, жриц той богини, что по-гречески именовалась бы эпитетом Пандемос — «ή ’Αφροδίτη Πάνδημος», а не Урания — «ή ’Αφροδίτη Ούρανία») при ходьбе оттискивали на песке букву «i». Слово «i» было формой повелительного наклонения, настоящего времени, единственного числа (imperativus praesentis activi) от глагола «eo, ii, itum, ire 4» («иду»). Мол, иди давай, поспешай, следуй за мной по пятам...
А в Древней Греции проститутку могли назвать «кобылкой» («ή ίππος, ίππου»), и ещё всякими иными словами.


Семейный капитал
71
Чему свидетелями были?
Профессор-медик Лев Ефимович Этинген (1930-2011) в издаваемом Российской академией наук иллюстрированном научно-популярном журнале «Человек» вёл рубрику с поэтическим названием «Дано мне тело». В одной из его статей сравнивались половые органы мужчин и женщин, с привлечением этнографических, мифологических и культурно-исторических данных. Л. Е. Этинген писал: «“Тестис” (лат. “яичко”) не только общепринятый анатомический термин, но и дословно “маленький свидетель”. В древнем Риме при даче клятвы рука прикладывалась именно к месту нахождения половых органов» (Этинген Л. Е. Половые органы мужчины и женщины // Человек. — 2011. — № 1. — С. 171).
Насчёт того, что свидетель это «маленький», — неправда. В латинском термине величина никак не акцентирована. Но, действительно, значения «мужское яичко» и «свидетель» по-латыни выражаются совершенно одинаково, существительным «testis, testis τη». Правда, чаще «мужское яичко» обозначается словом «testicülus, i т» (ср. русский медицинский термин «тестикулы») — вот в этом слове и вправду есть уменьшительный суффикс «-cui-».
Сколько месяцев в году?
Название сентября (по-латыни: September, Septembris τη) происходит от числительного «septem» («семь»), октября (October, Octobris τη) — от «octo» («восемь»), ноября (November, Novembris τη) — от «novem» («девять»), а декабря (December, Decembris τη) — от «десятки» («decem»). Следовательно, последний месяц года в календаре римлян — десятый! Как так? Просто первоначально у них год состоял из десяти месяцев. Да и начинался год весной — с марта. Потом год стали вести с зимы, добавили январь и февраль, число месяцев достигло двенадцати. Тогда сентябрь стал девятым, октябрь — десятым, ноябрь — одиннадцатым, а декабрь —двенадцатым. Так и поныне.
Антон Павлович Чехов в письме к брату Александру Павловичу от 17 января 1887 года то ли в шутку, то ли всерьёз заклинал: «Ввиду твоего бедственного состояния и дабы не умножить пролетариата, не роди больше. Этого хотят Мальтус и Павел Чехов» (Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1956. — Т. 11: Письма 1877-1892. — С. 117). Под «пролетариатом» он имел в виду бедноту. Однако Чехов окончил


72
Глава 1. Время давнее непрошедшее
классическую гимназию и наверняка знал, что латинское слово «пролетарии» накрепко связано с деторождением.
Согласно реформе римского царя Сервия Туллия (578-534 годы до н. э.) всё мужское население формирующегося Римского государства стало подразделяться на пять имущественных классов. Вне классов стояли те, кто обладал собственностью на сумму менее чем 12 500 (по другой версии — 11 000) медных монет — ассов («as, assis τη»). Таких малоимущих граждан называли «пролетариями» («proletarii»).
Латинское существительное «proles, prolis f» означает: «отпрыск, потомок; род, потомство». От него происходит прилагательное «proletarius, а, um» («производящий потомство; простонародный»). А существительное «proletarius, i т» стало обозначением человека из низшего имущественного разряда. Почему? Потому что, когда собственности или вовсе нет, или очень мало, то всё богатство — дети. В Риме той эпохи у главы семейства («pater familias») власть над домочадцами была огромной (она называлась «отеческой властью» — «patria potestas»). Пенсий по старости не платили. Удачно выдать замуж дочь — прибавка к семейному бюджету. Сын вырастет — и станет содержать старика-родителя. В крайнем случае, папаша, пользуясь своей «patria potestas», мог ребёнка и в рабство продать.
Рассчитайсь!
Римские женские имена были, на нынешний взгляд, несколько странными. Дочь в качестве личного имени получала родовое имя отца. Так называемое родовое имя (nomen gentile) — второе по порядку в наборе имён мужчины. Скажем, у человека по имени Марк Туллий Цицерон (Marcus Tullius Cicero) дочь стала бы называться Туллией (Tullia), а у Гая Юлия Цезаря (Caius Julius Caesar) — Юлией (Iulia). И если у мужчин имена бывали трёхчастными, то женщины довольствовались одним-единственным именем. Разве что уточняли, кому именно эта Туллия или Юлия приходится дочерью, а после замужества — чья она жена.
Если в семье рождалось несколько дочерей, то для различения их, одинаково названных, применяли в качестве своеобразных прозвищ прилагательные или числительные: Старшая (Maior), Младшая (Minor); Первая (Prima), Вторая (Secunda), Третья (Tertia) и т. д.!
Медный век
«Очень интересна судьба ещё одного слова, обозначавшего крупный промежуток времени, — эра. Оно заимствовано из латыни


Деревенька моя
73
(aera), но тщетно было бы его искать в речах Цицерона или стихах Горация, поскольку слово эра в современном понимании появилось гораздо позднее. До средних веков в латыни известно было слово aes (родительный падеж aeris) “медь”. Поскольку же из меди чеканились монеты, слово получило новое значение — “деньги, ценности”, а также “долги” и “жалованье”. Возникшее из множественного числа слово aera получило значение “счёт, цифра”. И только в VI веке н. э. появилось современное значение — “промежуток времени”. Впервые его употребил в этом значении замечательный испанский учёный-энциклопедист Исидор Севильский» (Красухин К. Г. Откуда есть пошло слово: заметки по этимологии и семантике. — С. 41-42. Курсив автора. — В. К.). Латинское существительное «aes, aeris η» — среднего рода, так что форма именительного падежа множественного числа (Nom. pl.) у этого слова, действительно, такова: «aera».
Эта известная филологическая шутка приводится, к примеру, в учебнике А. А. Реформатского: «...Два римлянина поспорили, кто скажет (или напишет) короче фразу; один сказал (написал): Eo rus [эо рус] — “я еду в деревню”, а другой ответил: I — “поезжай”. Это самое короткое высказывание (и написание), которое можно себе представить, но вместе с тем это вполне законченное высказывание...» (Реформатский А. А. Введение в языковедение. — Μ., 1996. — С. 35. Курсив автора. —В. К.).
Александр Александрович Реформатский (1900-1978) писал свой знаменитый учебник (впервые опубликованный в 1947 году «Учпедгизом») как «пособие для учительских институтов». И тем не менее он, кажется, полагал, что пединститутские первокурсники обязаны сами разобраться в этом латинском диалоге. Наверное, стоило бы уточнить, что имеется в виду глагол «eo, ii, itum, ire 4» («иду; передвигаюсь»). Существительное же «rus, ruris η» — это «деревня». Глагол «ео» — переходный; для обозначения направления (куда?) он употребляется с винительным падежом (Асе.) без предлога.
Деревенька моя
«О rus!.. Ног. О Русь!» Таков эпиграф ко второй главе пушкинского «Евгения Онегина». «О rus!» (то есть «о, деревня!») — это из «Сатир» жившего на рубеже нашей эры римского поэта Горация: «О rus, quando ego te aspiciam!» («О деревня! Когда я увижу тебя!» — II. 6. 60). Интересно совпадение с тем словом, которое писатель и учёный Владимир Владимирович Набоков (1899-1977), растолковывая его


74
Глава 1. Время давнее непрошедшее
западным читателям, назвал «древним поэтическим названием России». В. В. Набоков писал, что он обнаружил такой же каламбур в дневнике Стендаля: дескать, в 1799 году французские аристократы в Гренобле, бежавшие от революционного разгула и ожидавшие из Швейцарии спасительного для них А. В. Суворова, высказывались так, имея в виду русские войска. У Стендаля Горациева фраза отмечена, по крайней мере, дважды и в его литературных текстах, причём один раз — с такой же каламбурной отсылкой к Руси-Рос- сии (см.: Набоков В. В. Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. — Μ., 1999. — С. 239; Бабичев Η. Т., Боровский Я. Μ. Словарь латинских крылатых слов. — Μ., 1982. — С. 562). Любопытно, что во многих европейских языках одним и тем же словом обозначается и страна, и сельская местность: по-английски «country», по-французски «pays т», по-немецки «Land и».
Деревенщина
От латинского глагола «colo, colui, cultum, colere 3» («обрабатываю, возделываю землю; занимаюсь чем-либо; почитаю, уважаю, поклоняюсь») происходят существительные «cultus, us т» и «cultura, ае /», буквально означающие «обработка земли, возделывание», а также «поклонение, почитание; занятие; воспитание, образование». Эти значения отразились и в нашем словоупотреблении: с одной стороны, мы говорим о культуре личности и общества (в высоком, так сказать, смысле), а с другой — о сельскохозяйственных культурах и их произрастании. «Колонистом» может также называться поселенец, занимающийся возделыванием земли. Да и само существительное «colonia, ае/>>, обозначающее: «земельный участок; выселки; группа переселенцев» — хорошо характеризует захватнические устремления римлян, которые, в отличие от древних греков, морскую колонизацию не проводили, зато стремились занять, освоить и обработать плодородные земли в Италии.
Как известно, сельские жители зачастую воспринимаются — по контрасту с городскими — отсталыми, косными, неразвитыми. От латинского «rus, ruris и» («деревня») происходит слово «rusticus, i т», которое означает сразу и «крестьянин», и «грубиян». Да и русские слова «деревня», «лапоть (лапоть деревенский)», «лапотник», «колхозник» либо выражение «ну ты и село!» (произносимые с особой интонацией) звучали издевательски. Вот эпизод из рассказа Ивана Сергеевича Шмелёва (1873-1950) «Родное» (1920), где говорилось о путешествии на поезде по дореволюционной России: «...Радостно-пьяный возглас ввалившегося во 2-ой класс овчинного мужика с пилами, — “никак, мать честная, не туды!?” — и насмешливый окрик


Камешки
75
проводника — “прёшь-то куда, де-ре-вня!..”» (Шмелёв И. С. Родное (из потерянной рукописи) // Шмелёв И. С. Избранные сочинения: В 2 т. — Μ., 1999. — Т. 2: Рассказы. Богомолье. Лето Господне: Романы. — С. 62). Есть у нас и иные обзывательства — всё о том же: «Алёха сельский», «сельпошник», «хуторской», «плуг» и др. (см.: Березович Е. Л. Язык и традиционная культура: этнолингвистические исследования. — Μ., 2007. — С. 140-141).
Так вот, от латинского «colönus, i т» («земледелец; крестьянин- арендатор, колон; житель колонии») происходит германское существительное, которое с середины XVI века появилось в английском языке, — «clown». Оно затем было заимствовано другими языками. В русском это слово — с середины XIX века. Развитие значений таково: неотёсанный деревенский парень — шут в старинных пьесах — цирковой артист-клоун.
Камешки
Г _ . - .
Приборчик для подсчётов называют калькулятором. Эта штучка по происхождению совсем недавняя. А само слово «калькулятор» — давнишнее. По-латыни «calx, calcis/» — «известняк, известь». Поскольку финишную мету на древних ристалищах обозначали, посыпая известь или мел, то это же самое слово стало обозначением финиша, призовой цели, а также конца, итога. И ещё одно его значение — «игральный камень». (Кстати, точно так же — «calx, calcis/» — называли и пятку.)
Уменьшительная форма этого слова, образованная с помощью распространённого латинского суффикса «-cui-», — «calcülus, i ш» («камешек»). Камешками играли, и слово «calculus» может обозначать: «ход в игре; действие, мероприятие». Камешками также и голосовали. В афинских судах, при равном количестве поданных «за» и «против» голосов, выносился оправдательный вердикт. Считалось, что сама покровительница города, богиня Афина, незримо присутствуя, выступает в защиту. И её белый камешек решает дело, оправдывая обвиняемого. Так что выражение «calcülus Minervae» («камешек Афины») означает: «голос в защиту, в оправдание кого-либо». Греческую Афину римляне отождествляли со своей богиней Минервой, и даже в этом устойчивом выражении имя римское, а не греческое.
А ещё камешками было удобно считать. «Calculus» — это также и счётный камешек. Существительное же «calculator, calculatoris т» обозначало счётчика, счетовода, преподавателя арифметики. Вот и для современного счётного устройства стали использовать старинное, латинское по происхождению, слово, в котором запечатлён


76
Глава 1. Время давнее непрошедшее
древний прообраз счётной машинки — простенький набор камешков для всевозможных подсчётов. Собственно, так были устроены античный абак («ό αβαξ, αβακος»; «abacus, i m») и более поздние бухгалтерские счёты — деревянная рама с параллельно протянутыми металлическими прутиками, на которых были нанизаны свободно передвигающиеся влево и вправо круглые бусины. На одном прутике — единицы, на другом — десятки и т. п. Ещё не очень старые люди прекрасно помнят эти созданные на античный манер счёты и издаваемый ими дробный щёлкающий звук, а ведь место им уже в музее! Правда, с точки зрения иностранца, ещё в начале XIX века русским счётам было самое место в какой-нибудь западноевропейской палате чудес. Французская писательница баронесса Жермена де Сталь (1766-1817), которая в 1812 году побывала в России, среди прочих диковин и самобытностей нашей страны, мимоходом отметила и такую: «Крестьяне считают посредством особого счётного прибора: его я видела у служащих на почте» ([де Сталь Ж.] 1812 год. Баронесса де Сталь в России // Россия первой половины XIX в. глазами иностранцев / Подгот. текстов и вступ. ст. Ю. А. Лимонова; пер. с франц. Н. Ржиго — Л., 1991. — С. 57). Похоже, что это те самые счёты. Если они использовались почтовиками, то, значит, они были не только «крестьянским прибором» — им пользовались и те служащие, которым необходимо было постоянно что-либо подсчитывать.
Стимулирование или подстрекательство?
Существенное существительное «стимул» отчего-то не попало ни к Преображенскому, ни к Фасмеру, ни к Черных (см.: Этимологический словарь русского языка / Сост. А. Преображенский. — Μ., 1910-1914. — Т. 1-2; Μ.; Л., 1949. — Т. 3; Фасмер Μ. Этимологический словарь русского языка. — 3-е изд., стереотип. — СПб., 1996. — Т. 1-4; Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. — 2-е изд., стереотип. — Μ., 1994. — Т. 1-2). Оно латинское. По-латыни «stimülus, i m» — это «стрекало», то есть палка с заострённым концом, которой погоняли животных. И ещё «стимулами» называли колья, употреблявшиеся в военном деле: воткнутые в землю остриями кверху и расположенные плотными рядами, они препятствовали движению вражеской конницы. Выражение «calcitrare contra stimülum (adversus stimülum)» значило «идти (буквально: брыкаться) против рожна». По наблюдению специалиста по русскому языку академика Виктора Владимировича Виноградова, в русском литературном языке это слово распространяется как неологизм с 1840-х годов. Оно вошло или прямо из латинского, или через посредство польского и немецкого языков. И в 1860-х годах по¬


Слово и дело
77
пало в активный лексикон русской журналистики (Виноградов В. В. История слов: около 1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связанных. — Μ., 1999. — С. 1019-1020).
Такое вот стимулирование... Или подстрекательство?
Агитатор
По-латыни «agitator, agitatoris τη» — «погонщик животных». И конкретно — возница на конских бегах в цирке. Иначе возницу называли «auriga, aurigae т», но, согласитесь, первое слово звучит убедительнее.
Слово и дело
Распространённейшее латинское существительное «res, rei/», как известно, означает: «предмет, вещь; дело», а ещё: «обстоятельство; состояние» и многое другое. Традиционный римский общественно-государственный уклад именовался «res publica» («общественное дело»). А вот как пояснялось значение существительного «res» в старом гимназическом словаре: «собственно,] предмет, о котором идёт или может идти речь; отс[юда] предмет в широком смысле...» (Петрученко О. Латинско-русский словарь. — 9-е изд., испр. — Μ., 1914 (репринт, переизд.: Μ., 1994). — С. 553. Курсив автора. —В. К.).
«Идёт или может идти речь»... Значит, это слово поначалу имело отношение к говорению, речи, к тому, что сказано, произнесено вслух. Однокоренное слово из родственного индоевропейского языка — это, например, греческое существительное «τό ρήμα, ρήματος» («сказанное; речь», а в языке Нового Завета ещё и «вещь; событие; обстоятельство»), которое восходит к глаголу «εϊρω» («говорю»). От глагола «εϊρω» происходит наше слово «ирония». Сперва «ή ειρωνεία, ας» означало заданный, «проговорённый» вопрос, потом — вопрос, ставящий в тупик, то есть насмешку. Так называли сократовский метод ведения беседы и рассуждения — нарочитое незнание, притворное самоумаление, связанное с несколько насмешливым, «ироническим» отношением к собеседнику. В частности, за эту, раздражавшую многих, манеру диалога философ Сократ и пострадал: народный суд («гелиэя») демократических Афин приговорил его в 399 году до н. э. к смертной казни.
А существительное «ρήμα» связано с «ритором» («ό ρήτωρ, ρήτορος») и «риторическим искусством» («ή ρητορική τέχνη»). Однокоренным глаголом в латинском языке является «ого, orävi, orätum, oräre 1» («говорю; прошу»), откуда существительные «оратор»


78
Глава 1. Время давнее непрошедшее
(«orator, oratoris /и») и «оракул» («oracülum, i η»). В русском языке однокоренной им — глагол «орать» (то есть произносить громко).
Родственно этим словам и русское существительное «речь», связанное со старинным глаголом «реку» (говорю), а отсюда: «изрекать», «пророк», «рок» (в значении: «судьба»; буквально: «изречённое») и др.
В некоторых славянских языках корень «-рек-/-реч-» может означать не только «сказанное», но ещё и «вещь, дело». Таковы словенское «гее» и польское «rzecz», так же и в других славянских языках. Например, по-польски «stan rzeczy» — «положение дел», «biuro rzeczy znalezionych» — «бюро находок» (буквально: «найденных вещей»). Под влиянием польского слово «речь» получило дополнительное значение: «вещь, предмет» — ив русском языке. В одном из лечебников XVII века сказано: «камень есть речь суровая». То же — в украинском. Петербургский физик Арсений Борисович Березин в одном из своих рассказов вспоминал, как в 1956 году он, вместе с другими ленинградскими участниками проводившейся во Львове всесоюзной научной конференции, ездил на экскурсию по Прикарпатскому краю: «Хозяйка открыла сундуки и начала вытаскивать оттуда разные “речи” По-украински “речи” значит “вещи”. И когда мы с Жорой первый раз увидели в Киеве вывеску “Речи напрокат”, мы очень удивились. “Надо же, у нас в Ленинграде речи сочиняют кустарно ко всякому удобному и неудобному случаю, мучаются, переживают, а здесь пожалуйста — «Речи напрокат!»” Мы зашли. На полках стояли керогазы, фотоаппараты “ФЭД”, бритвы “Харькив”, магнитофоны “Днепр”, но речей нигде не было видно» (Березин, Арсений. Рассказы // Звезда. — 2009. — № 4. — С. 97).
Так вот, когда латинское выражение «res publica» переводили на польский язык, то для передачи существительного «res» использовали этот старинный славянский корень — по-польски «rzecz» (сейчас читается: «жэч»). И получилось привычное обозначение Польского государства — «Речь Посполитая» («Rzecz Pospolita» или, как пишется ныне, — «Rzeczpospolita»). И хотя так обычно называют именно Польшу, но в официальных ситуациях используется и полное наименование: «Rzeczpospolita Polska» (то есть «Польское государство»).
С другой стороны, и «дело; вещь» может обозначаться корнем, имеющим отношение к говорению: «Ведь для человека вещь становится реальной только тогда, когда она названа. Любопытно, что само слово вещь содержит корень, обозначающий “голос, говорение”. Прасла- вянскому *uek-tis соответствует древнеиндийское vivakti “говорить”, латинское vox (вокал), греческое έπος “голос”. Называние — приспосабливание предмета к говорящему и начало его познания» (Красухин К. Г. Откуда есть пошло слово: заметки по этимологии и семантике. — С. 180). Латинское существительное «vox, vocis f» — «голос;


Нервический мужчина
79
слово, термин». А древнегреческое существительное «τό έπος, επεος» основными значениями имело всё же не «голос», а «слово; речь; стихотворное произведение (особенно эпическое)». Но также и «дело»!..
Здравомыслие
Выражение «Mens sana in corpore sano» («В здоровом теле — здоровый дух») обычно употребляют в таком смысле: мол, дух (хотя вообще-то точнее — ум) бывает здравым, если и тело здорово. На самом деле, живший в I-Η веках римский поэт-сатирик Ювенал в своих «Сатирах» сказал чуть иначе и уж во всяком случае — о другом. У него так: «Orandum est ut sit mens sana in corpore sano» (X. 356). Мол, будем же молиться, чтобы ум... Или, как в переводе Д. Недовича и Ф. Петровского: «Надо молить, чтобы ум был здравым в теле здоровом». В «Словаре латинских крылатых слов» Николая Тихоновича Бабичева и Якова Михайловича Боровского о смысле этой фразы сказано чересчур витиевато: «Стих “orandum est ut sit mens sana in corpore sano” направлен против одностороннего увлечения телесными упражнениями. В настоящее время слова “mens sana in corpore sano” обычно употребляются в противоположном смысле — против односторонности в обратном направлении» (Бабичев Н. Т., Боровский Я. Μ. Словарь латинских крылатых слов. — С. 446). По поводу переиначенной нынешним восприятием латинской сентенции филолог и культуролог Вадим Юрьевич Михайлин заметил: «[Новой] Европе... не впервой отыскивать в античности обоснование собственных идей и иллюзий, вчитывать в древний текст современные смыслы и подпиливать цитаты под заказ. Любой, кто читал Ювенала, знает, что максима насчёт здорового тела и здорового духа в оригинале звучит несколько иначе. Это не утверждение, а едва ли не безнадёжное пожелание тупым современным Ювеналу атлетам-профессионалам...» (Михайлин В. Ю. Тропа звериных слов: пространственно ориентированные культурные коды в индоевропейской традиции. — Μ., 2005. — С. 310).
Нервический мужчина
Латинское слово «nervus, i т» означает: «жила, сухожилие; струна, тетива; сила, мощь», а также то, что в латинско-русских словарях обозначается латинским же словосочетанием «membrum virile» (буквально: «мужской член»). Соответственно, прилагательное «nervösus, а, um» — это «жилистый, мускулистый, сильный, крепкий, мощный». Например, «vir nervosus» — «крепкий мужчина». Марк Туллий Цицерон таким эпитетом наградил Аристотеля (разумеется,


80
Глава 1. Время давнее непрошедшее
в переносном смысле) — «Aristot61es nervösus». Имя римского императора Нервы от того же латинского корня — Μ. Cocceius Nerva (96-98 гг.). В греческом языке существительное «τό νεϋρον, νεύρου», однокоренное латинскому «nervus», значило: «жила, мускул; сила, мощь», в более поздних текстах — «нерв». Вообще в некоторых древних языках слова со значением связующей ткани, нити, верёвки, тетивы — всего того, что, будучи натянутым и напряжённым, скрепляет и удерживает, — выражают также понятие силы, мощи.
Интересно, что в русском языке латинское по происхождению слово «нервный» стало указывать на свойство, едва ли не противоположное тому, которое имелось в виду в соответствующих латинских словах.
Девушкин
Римский поэт I века до н. э. Вергилий полностью именовался так: Публий Вергилий Марон (Р. Vergilius Maro). С V века закрепляется чуть иная форма его имени, с другой гласной в первом слоге: Вир- гилий (Virgilius). Это вариант, явно подтянутый под латинское существительное «virgo, virginis/» («девушка»), от которого, дескать, имя и произошло. В средние века полагали, будто великий поэт был по-девичьи скромен. Тогдашних ценителей поэзии не смущало, что Virgilius (Vergilius) — это родовое имя (nomen gentile) мужчины-римлянина, которое наследовалось, наподобие нашей фамилии. Поэт Вергилий Марон был сыном своего отца Вергилия Марона (в его случае было унаследовано также «прозвище», или иначе когно- мен — «cognomen, cognominis л»). Кроме того, и по сведениям античных авторов, и по сохранившемуся портрету заметно, что поэт отличался грубыми, совсем не девичьими чертами лица (Хафнер Г. Выдающиеся портреты античности: 337 портретов в слове и образе. — Μ., 1984. —С. 87).
Сапожок
Император по имени Калигула? Не было такого!
Был римский император Гай Юлий Цезарь (С. lulius Caesar), который правил с 37 по 41 год н. э.
В латыни имелось существительное «caliga, caligae/» («сапог»). Такую обувь носили военные, и само это слово в переносном смысле стало обозначать солдатчину, военную службу. A «caligati, caligatorum τη» (во множественном числе) — это обычные, рядовые солдаты.
Будущий император родился в семье знатного римлянина, полководца Германика (С. lulius Caesar Germanicus, 15 год до н. э. —


Буквальность
81
19 год н. э.). В детстве он бывал с отцом в военных лагерях и одевался, как маленький воин. Легионеров умиляли сапожки мальчика. «Сапожок» — по-латыни: «caligüla, ае /»; слово с уменьшительным суффиксом «-cui-». Вот ребёнка и прозвали военным «сапожком» — Калигулой. А уж потом он стал императором и придавил собою Рим.
Так что Калигула — это вовсе не имя и даже не часть длинного императорского имени.
Горячит Выпивохович Крепкий
Римский император Нерон (Nero, Nerönis) правил с 54 по 68 год н. э. Он был усыновлён своим предшественником, императором Клавдием, и стал зваться Тиберием Клавдием (Tiberius Claudius). Живший в I-П веках историк и писатель Гай Светоний Транквилл (С. Suetonius Tranquillus) сообщает о его поведении в те годы: «Ещё новичком его называли в лагерях за безмерную страсть к вину не Тиберием, а “Биберием”, не Клавдием, а “Калдием”, не Нероном, а “Мероном”» («...Pro Tiberio Biberius, pro Claudio Caldius, pro Nerone Mero vocabatur». Suet. Tib. 42. Пер. с лат. Μ. Л. Гаспарова).
«Caldum (или calidum), i η» — «вино, разбавленное горячей водой»; «bibo, bibi, — , biböre 3» — «пью»; «merum, i n» — «неразбавленное вино».
Буквальность
Вошедшее во многие современные языки слово «элемент» — из латыни («elementum, i η»). Происхождение его с достоверностью не выяснено. Но есть гипотеза, что это оформленные как единое существительное названия трёх латинских букв: «1», «т», «п» (многие из таких существительных в латыни заканчиваются на «-tum», они среднего рода). До XVI века в латинском алфавите не было йоты («j»), так что именно с буквы эль («1») начинался второй десяток букв алфавита. Слово «elementum» означало: «первичная материя, стихия, первоначало; возникновение», а во множественном числе (Nom. pl.: «elementa, örum n»): «буквы; начальные правила». Прилагательное «elementarius, а, um» — «начальный; начинающий учиться»; отсюда распространённое и у нас слово «элементарный» применительно к основам наук и школьным учебникам — например, что-нибудь такое: «Элементарная греческая грамматика».
По крайней мере, когда живший в первой половине I века до н. э. римский поэт и философ Тит Лукреций Кар (Т. Lucretius Carus) в поэме «О природе вещей» («De rerum natura») излагал атомистическую теорию своих предшественников — греческих мыслителей, то гре¬


82
Глава 1. Время давнее непрошедшее
ческий философский термин «άτομος, άτομον» (буквально: «неделимый, ая, ое») он передавал, среди прочего, и словом «elementum».
Почему же буквы из второго десятка по алфавиту могли дать название для «первоосновы»? Вероятно, оттого, что первая десятка символизировала мир очевидный, находившийся вблизи наблюдателя. А вторая десятка — мир метафизический (то есть буквально по-гречески: лежащий по ту сторону природы — «μετά τά φυσικά»), постигаемый умом. Именно он многим философам представлялся первичным, основным, главным.
Латинским «elementum» римляне переводили древнегреческий термин «τό στοιχεΐον, ου» («тень от стрелки солнечных часов; буква; основание, элемент, основополагающий принцип»), а во множественном числе «τά στοιχεία, ων» — «алфавит; первоначала, элементы». Это существительное происходит от глагола «στοιχέω» («выстраиваюсь в военном порядке; следую по порядку»). Однокоренным словом является существительное «ό στίχος, ου» («ряд; строка в книге или стихотворении»). В русском же языке близкое родство заимствованных из греческого слов «стих» и «стихия» не ощущается.
Уй!
Вот целиком одна статья из хорошего и большого латинско- русского словаря: «hui! interj. (возглас изумления, негодования или насмешки): h., tam cito? Тег как, так скоро?; h., tardus est! Ter ах, как он бестолков!» (Дворецкий И. X. Латинско-русский словарь. — 2-е изд., пе- рераб. и доп. — Μ., 1976. — С. 481). «Тег» — конечно, Terentius, римский комедиограф Публий Теренций Афр (или Афер; Р. Terentius Afer, II век до н. э.). Кстати, прилагательное «tardus, а, um» — «медленный, ая, ое». Может, тогда для перевода комедийной реплики лучше: «тормоз»?..
Однако произносилось это словцо хитро. Буквой «h» передавался гортанный придыхательный звук. А дифтонг «ui» звучал подобно немецкому «ü», вслед которому быстро следовал гласный «i». Получается так: «Латинское междометие hui передаёт звук присвиста при выражении удивления» (Линдсей В. Μ. Краткая историческая грамматика латинского языка / Пер. и дополнения Ф. А. Петровского.—Μ., 1948. —С. 22).
Старушенция
В латинском языке есть два слова, внешне очень похожих: «änus (также: annus), i m» — «круг, кольцо; заднепроходное отверстие», а ещё «änus, us f» — «старуха». А ведь имеется и «annus, i m» — «год» (ср.: «анналы», «историки-анналисты»).


Благосклонный
83
Благосклонный
В обращённом к широкой публике российском журнале был напечатан отрывок из книги итальянского популяризатора науки Альберто Анджелы «Один день в Древнем Риме: повседневная жизнь, тайны и курьёзы». Вот абзац из этой публикации: «Поразительно, что мужской половой орган, имеющий много разных имён (mentula, virga, hasta, penis; а словом cunnus называют женский орган), обозначается также и словом fascinus; слово это происходит от латинского fas, “благосклонный”, ибо он является источником семени — синонима плодовитости и процветания. Именно поэтому он в состоянии отгонять несчастья и оберегать от злых духов. Вот почему его живописные или скульптурные изображения можно встретить повсюду: на улицах, в лавках и частных домах» (Анджела Альберто. Секс в Вечном городе // Огонёк. — 2010. — № 31 (9 авг.). — С. 48).
Латинское «fas п» — очень важное для римлян понятие. Существительное это несклоняемое (indeclinabile). И означает оно нечто вроде высшей, божественной воли; нечто, предопределённое судьбой, дозволенное самими богами. Им обозначалось то, что имело сакральное, религиозное значение — в противоположность тому, что называлось существительным «nefas indecl. п» («беззаконие, нечестие, грех»). В общем, перевод слова «fas» прилагательным «благосклонный» не слишком точен. К тому же какая бы то ни было скло- нённость, даже благая, в таком контексте абсолютно неуместна.
Существительное «fascinus, i т», как и близкое к нему существительное «fascinum, i п», действительно, могло обозначать то, что в словарях именуется «membrum virile». Но исходными значениями слова «fascinum» были такие: «околдовывание, наговор; фаллический амулет». Известно, что и в Древнем Риме, и в иных странах изображения мужских и женских половых органов нередко служили для наведения порчи, а ещё чаще — для отгона порчи. Так что становится понятным общее значение этого слова (околдовывание) и конкретное (охранительный амулет как средство от колдовства). Да-да, амулеты бывали именно такими по своей форме, оттого и сам мужской половой орган мог называться «fascinus» или «fascinum».
Существительные «fascinus» и «fascinum» происходят от глагола «fascino, fascinavi, fascinatum, fascinare 1» («околдовываю, завораживаю»). А сам этот глагол — от того же корня, что и существительное «fascis, fascis т» («связка, вязанка, пучок»). Это же существительное во множественном числе («fasces») обозначало «фасции», то есть пучки прутьев, в которые иногда втыкали топорик. Фасции были сакральной принадлежностью следовавших за высшими римски¬


84
Глава 1. Время давнее непрошедшее
ми магистратами стражников — ликторов («lictor, lictöris τη») и служили символом жёсткой власти (такая власть называлась по-латыни «imperium, i η»). Вязанка хвороста называлась также словом «fascina, fascinae/» («фашина»). От этого латинского корня в итальянском языке произошло существительное «fascio т» — «связка, пучок, пачка; союз, объединение», а уже от него на рубеже 1910-1920-х годов образовались политические термины «fascismo т» («фашизм») и «fascista т» («фашист»), с очевидной отсылкой к суровому римскому государственному порядку и жёсткой, «имперской» власти. Кроме того, древнеримские фасции могли символизировать также единство и сплочённость, то есть в некоторой степени — социалистические идеалы. А итальянские фашисты, как и германские национал-социалисты, идеологически были близки к прочим разнообразным социалистическим течениям, особенно в начале своей (к счастью, недолгой) истории. «Не зря товарищ Сталин обозвал немецких нацистов (национал-социалистов, биологических социалистов) — фашистами. Социалистический, общинный смысл латинского корня “фашио” (пучок, то есть единство) в русском языке совершенно неуловим. А вот социализм, пусть даже “национал”, — он в любом языке социализм. Зачем же признавать такое родство?» (Кудрин Олег. Фон Кихот Готический // Октябрь. — 2011. — № 1. — С. 133). Строго говоря, «фашио» — это не «латинский корень», а итальянское слово, восходящее к латинскому корню. Однако смысл этой образности — пучок прутьев как символ сплочённости, — разумеется, остаётся.
Конечно, латинские слова «fascino», «fascinus», «fascinum», «fascis» родственны по происхождению слову «fas», но всё же обозначение мужского полового члена («fascinus») в этой группе слов явно вторично, производно и лишь косвенно соотносится с понятием сакрально должного, одобряемого богами («fas»).
В разговорной речи обычно имеется множество разнообразных терминов для обозначения половых органов. Часто это слова с растительной или животной символикой, применительно к мужчинам — разнообразные «петушки» да «корешки». Вот и другие упомянутые Альберто Анджелой именования мужского полового члена — эвфемизмы. «Virga, ае/> — это буквально: «ветвь; палка», «hasta, ае/» — «копьё». Слово «mentüla ае/» в большом латинско-русском словаре деликатно объясняется по-латыни же как «membrum virile», а следующее за ним прилагательное «mentulatus, а, um» (ой, разве могут у него быть формы женского и среднего рода?) — так: «majore mentula instructus» (Дворецкий И. X. Латинско-русский словарь. — 2-е изд., перераб. и доп. — Μ., 1976. — С. 631). А вот слову «penis, is т» в этом словаре повезло больше, оно объяснено прямо-таки русским


Нехороший человек
85
языком, и первое значение — «хвост». Слово же «cunnus, i т» тоже удостоилось внятного перевода, исходное его значение («хлебец, булка, плюшка») указано не в начале. (Там же. — С. 738, 278.)
Нехороший человек
Нехорошим человеком можно назвать радикала. А потому что редиска!
«Radix, radicis/» — по-латыни: «корень», а также, в переносном смысле: «основание, база». Римляне ещё называли так всякий съедобный корнеплод, преимущественно редьку и редиску. Неудивительно, что этим латинским словом, когда оно вошло наконец в славянские языки, и у нас начали называть съедобный огородный корень, а именно «радис» (такая форма засвидетельствована в XIX веке), «редис» или, с применением уменьшительного суффикса — «редиску». Этот же латинский словесный корень, обозначавший корень растительный, стал использоваться для такого человека, который «зрит в корень», доходит до корней, отталкивается от корней, стремится к коренному переустройству чего-либо (от позднелатинского прилагательного «radicälis, е» — «корневой; коренной»). В общем, используя иное латинское слово, такого можно было бы назвать и «фундаменталистом» тоже («fundamentum, i η» — «основание»).
От латинского «radix» происходит и «редька».
В «Воспоминаниях» литератора Владимира Александровича Соллогуба (1813-1882), опубликованных впервые в 1886 году, приведён анекдот об Иване Сергеевиче Тургеневе. Дескать, как-то раз в Париже в кругу друзей Тургенев рассказывал о том, как он вместе со своим приятелем чиновником Николаем Михайловичем Жемчужниковым обедал в лондонском клубе. Тургенев согласился на обычный, принятый в клубе «обед дня», а Жемчужников заявил, что будет, увы, «как всегда, есть свои бараньи котлеты», поскольку его желудок «уже ничего более варить не может!». И вот торжественно разряженные дворецкие церемонно подносили Жемчужникову одно за другим серебряные блюда под серебряными крышками, возглашая: «first cotlett», «second cotlett», «third cotlett» (по-английски правильнее: «cutlett». —В. К.). Тургенев не выдержал: «...Мною вдруг обуяло какое-то исступление: что есть мочи я ударил об стол кулаком и принялся как сумасшедший кричать: “Редька! Тыква! Кобыла! Репа! Баба! Каша! Каша!” “Иван Сергеевич? Что с вами? Что это вы?!” — с испугом воскликнул Жемчужников. Он подумал, что я лишился рассудка. “Мочи моей нет! — ответил ему я, — душит меня здесь, душит!.. Я должен себя русскими словами успокоить!”»


86
Глава 1. Время давнее непрошедшее
Правда, Жемчужников сразу после выхода в свет мемуаров Соллогуба опровергал этот рассказ. В комментарии к изданию мемуаров сказано: «Однако трудно представить себе, что рассказ, вызвавший возражения Жемчужникова, явился в полной мере вымыслом Соллогуба» (Соллогуб В. А. Воспоминания / Коммент, и текстология И. С. Чистовой; предисл. А. С. Немзера. — Μ., 1998. — С. 188-190, 334. Примеч. 10).
Недлинный ряд исконных и обыденных русских слов (по версии Тургенева) начинается с заимствования из латыни.
Блистательный
В Римской республике было такое обыкновение: тот, кто хотел добиваться какой-либо выборной должности (квестора, эдила, претора, консула), появлялся на людях в выбеленной тоге. (Вообще-то тога — традиционная одежда римских граждан — могла быть и тёмной, и расшитой разноцветьем, и с пурпурной каймой.) В столь выделяющейся одежде гражданин обходил тех людей, которых просил подавать за него голос, а во время выборов стоял рядом с должностным лицом.
Эта тога именовалась «белоснежной» («toga candida»). Прилагательное «candidus, а, um» происходит от глагола «candeo, candui, — , candere 2» — «являюсь белым, блестящим; блистаю, сияю». Соответственно, и прилагательное «candidus» означает: «ослепительно белый, белоснежный; блистающий красотой; ясный, яркий, лучезарный; благоприятный, одобрительный; радостный». Таким образом, буквальное значение белизны и чистоты переходило в переносный смысл ясности, благоприятствования и одобрения. От этого названия одежды происходит слово «candidatus, i τη» — «претендент на должность, кандидат».
Слово получилось, что и говорить, удачное — серьёзное и красивое. Вот в рассказе писателя Эдуарда Ароновича Шульмана (19362014) говорится о том, как парнишка-ремесленник накануне Первой мировой войны поступил в одной из западных губерний России в учительский институт:
«Первоначально его зачислили кандидатом в воспитанники. Никаких официальных прав или преимуществ это звание не давало, однако с его помощью заполучил он рублёвые уроки на Рудницкой, Торговой, Квасной улицах, где сочетание “кандидат в воспитанники” внушало даже больший трепет, нежели голое “воспитанник”.
Ибо “кандидат”, слово звучное и яркое, как медная труба, украшало убогие домишки, подобно свежеокрашенным наличникам


Собачья пора
87
или подновлённому крыльцу» (Шульман Э. Чужая смерть // Лехаим: ежемес. лит.-публицист. журнал. — 2005. — № 1. — С. 64).
Герой повести Алексея Феофилактовича Писемского «Тюфяк» (1850) — Павел Бешметев. Он окончил Московский университет и по семейным обстоятельствам был вынужден вернуться на родину, в провинциальный городок. Однако Павел не оставлял мечту сдать в университете экзамены «на кандидата», чтобы в конце концов стать профессором. «Фектиста Саввишна, внимательно осмотрев Павла, начала с ним разговаривать, вероятно, для узнания его умственных способностей; она сначала спросила его о матери, а потом и пошла допытываться — где он, чему и как учился, что такое университет, на какую должность кандидат; и вслед за тем, услышав, что учёный кандидат не значит кандидат на какую-либо должность, она очень интересовалась знать, почему он не служит и какое ему дадут жалованье, когда поступит на службу» (Писемский А. Ф. Тюфяк // Писемский А. Ф. Собр. соч.: В 9 т. — Μ., 1959. — Т. 1. — С. 353).
Франсуа-Мари Вольтер в 1759 году в Женеве опубликовал повесть «Кандид, или Оптимизм», которая сразу стала настолько популярной, что за один год была издана восемь раз. Вот как она начинается: «В Вестфалии, в замке барона Тундер-тен-Тронка, жил юноша, которого природа наделила наиприятнейшим нравом. Вся душа его отражалась на лице. Он судил о вещах довольно здраво и очень простосердечно; поэтому, я думаю, его и звали Кандидом» (Вольтер. Кандид, или Оптимизм // Вольтер. Стихи и проза / Пер. Ф. Сологуба. — Μ., 1987. —С. 166).
Собачья пора
«Canis, canis т, f» — по-латыни: «пёс, собака». Собак подмечали и на звёздном небе: «Canis Maior» — созвездие Большого Пса. А самая крупная звезда этого созвездия называлась «Canicula» (или «Sirius»). «Собачьи» обозначения Сириуса и его созвездия были ещё у древних греков. Существительное «canicula, ае />> вообще-то является уменьшительной формой от «canis», то есть оно означает: «собачка». И вот когда в середине июля бывал ранний восход этого собачьего созвездия, тогда и наступала самая знойная пора года. В это время старались по возможности отдыхать. Так и закрепилось собачье прозвание каникулярных дней. В позднеантичную эпоху использовали слово «каникулы» уже в таком значении, говорили: «caniculares, ium» (подразумевая при этом прилагательном существительное во множественном числе «dies», то есть «дни»). Во французском, английском и немецком языках соответствующие, восходящие к латыни, словосочетания сохранили своё древнеримское значение


88
Глава 1. Время давнее непрошедшее
самых жарких дней лета: «jours caniculaires m», «dog-days», «die Hundstage» — словом, «собачьи дни». А «каникулы» в этих языках соответственно: «vacances />>, «holidays», «die Ferien». В русском языке тоже засвидетельствовано выражение «собачья жара». Хотя для нас понятнее и естественнее «холод собачий». Или вообще — «такая погода, что хороший хозяин собаку на двор не выгонит».
Дворец
Палатинский холм (Palatinus mons) — самый знаменитый из семи холмов города Рима, на котором первоначально и располагалось поселение. Позже этот холм стали называть ещё и «Палаци- ем» («Palatium, i η»). Император Август, правивший с 31 года до н. э. по 14 год н. э., воздвиг на нём свой дворец. После там строили дворцы Тиберий, Калигула, Нерон, а ещё императоры династии Флавиев. Получилось так, что название холма стало употребляться для обозначения роскошной императорской резиденции, то есть дворца. В современных языках дворец обычно именуется латинским корнем, восходящим к названию Палатинского холма: по-итальянски «palazzo m», по-испански «palacio т», по-французски «palais τη», по-английски «palace», по-немецки «Palast m» и т. д. Так же и в некоторых славянских языках. В немецком есть ещё образованное от того же латинского термина существительное «Pfalz/», которым в средние века называли императорскую резиденцию. Так стали именовать и одну из германских территорий.
А в древнерусском языке от этого латинского корня, через греческое посредство («τό παλατίον, ου»), образовалось слово «палата» (или «полата»), известное уже с XI века. В старину этим словом называли и дворец, и дом, и комнату, и шатёр. Начиная, по крайней мере, со времени Петра I «палаткой» обозначают полотняное передвижное временное жилище — например, солдатское.
Вот так у нас римский «дворец» преобразовался в туристическую палатку и в торговый навес. Нечто подобное произошло на русской почве и с персидско-тюркским словом «сарай», которое вообще-то означало: «ханская резиденция; дворец». А ещё от имперского Палати- на-Палация в русской речи получились «полати» деревенской избы.
Мышки под кожей
Латинское слово «mus, muris m» — значит: «мышь» (иногда также: «крыса» или какой-либо мелкий пушной зверёк). Звук «г» в косвенных падежах появился на месте звука «s» по так называемому закону ротацизма, согласно которому к IV веку до н. э. в латинском


Мышки под кожей
89
языке «s» между гласными сперва стал звонким, а затем перешёл в «г». Это произошло и в окончаниях глаголов неопределённой формы — например, окончание неопределённой формы глагола в настоящем времени действительного залога (infinitivus praesentis activi) некогда было «-se», а не «-ге» (ср. сохранивший верность старине глагол «esse»).
Латинская «мышь» с уменьшительно-ласкательным суффиксом становится «мышкой»: «muscülus, i т». Этим же словом называли и мускул, мышцу! Так что наше слово «мускул» — то самое, латинское, мышиное. Соответственно, и существительное «мышца» — это перевод латинского «мускул» на старославянский и церковнославянский (оно стало означать: «плечо; сила, крепость, могущество»). А из церковнославянского мышка прошмыгнула уже и в русский язык. В славянском слове «мышца» легко опознаётся уменьшительно-ласкательный суффикс (ср. «блюдо — блюдце», «дно — донце», латинское «sol, solis т» — русское «солнце»). Литератор и переводчик Василий Кириллович Тредиаковский (1703-1768) в своём «Слове о мудрости, благоразумии и добродетели» (1752) употреблял это слово (во множественном числе) в таком виде — «мышицы», сделав примечание: «musculi» (Тредиаковский Василий. Сочинения и переводы как стихами, так и прозою. — 2-е изд. — СПб., 2013. — С. 298).
Образное уподобление мускула мышке было ещё в древнегреческом языке. По-гречески «мышь» — «ό μυς, μυός», а однокоренное «ό μυών, μυώνος» — «мышечный узел; мускулатура». Вероятно, под влиянием греческого и латинского словоупотребления в некоторых других европейских языках (не только славянских) мускулатуру стали именовать терминами, производными от «мыши».
Почему словом, обозначавшим мелкого шустрого зверька, стали называть подкожные перекатывающиеся бугры? В этимологическом словаре немецко-русского лингвиста Макса Фасмера (1886-1962) сказано: «Это объясняется некоторым сходством между сокращающейся мышцей, особенно под кожей плеча, и бегущей мышью...» (Фасмер Μ. Этимологический словарь русского языка. — 3-е изд., стереотип. — СПб., 1996. — Т. 3. — С. 27). Профессор-медик Лев Ефимович Этинген писал: «Если заглянуть в латинский словарь, то окажется, что мышцы когда-то представлялись маленькими таинственными образованиями, напоминающими бегающее под кожей у человека животное, в особенности заметными на руках, что и дало основание для названия пучков этой биологической ткани “мышатами”. Латинское “musculus” означает маленького живого грызуна, имеющего головку, тело и хвост. Такие же отделы современные анатомы выделяют и в мышце» (Этинген Л. Е. Чем мужчина отличается от женщины: очерки сравнительной анатомии. — Μ., 2012. — С. 72).


90
Глава 1. Время давнее непрошедшее
Просто «город»
Известно, что римляне иной раз именовали свою столицу «Городом» («Urbs»). В «Фастах» жившего на рубеже нашей эры римского поэта Овидия говорится, что у римлян, в отличие от иных народов, «протяжённость города и мира одинакова» («spatium est urbis et orbis idem». — II. 684). Всякого вновь избранного римского папу XIII— XIV веков в качестве главы католической церкви как города Рима, так и всего мира благословляли с использованием формулы «городу и миру» («urbi et orbi»). И сам римский папа благословлял верующих в дни важных празднеств, обращаясь к «городу и миру».
По одной из версий, турецкое название Константинополя — Стамбул — также восходит к слову «город», только греческому. Жившие в Восточной Римской империи (Византии) греки назвали свою столицу на старинный римский манер просто «Городом» — «Πόλις» («ή πόλις, πόλεως» — по-гречески: «город»). После завоевания турками в 1453 году Константинополь по-турецки, да и во многих иных языках, именуется Стамбулом («Istanbul»). Возможно, это слово является искажённым греческим выражением «εις τήν πόλιν» (как ответ на вопрос: «Куда?» — «В город»). По тогдашним средневековым правилам чтения (ср. итацизм) дифтонг «ει» и гласная буква «η» (ита) читались как «и». Вот и получалось что-то вроде: «истинполин», да ещё и с турецким акцентом. В общем, Стамбул получился.


ГЛАВА 2.
БИБЛЕЙСКОЕ
Священные книги иудеев, собранные в Ветхом Завете, переведены на древнегреческий язык ещё в ΠΙ-II веках до Рождества Христова. Новый Завет был написан уже по-древнегречески. Иудеи и христиане много веков жили в Римской империи, где повсюду звучала латынь. Так христианская Библия — порождение Ближнего Востока — оказалась неразрывно связана с языками эллинов и римлян. Библейские понятия, идеи, образы, имена — для всего этого выбирался как можно более точный способ передачи. Священное Писание в латинском варианте распространялось по Западной Европе, а в греческом — по Европе Восточной. В тех краях Библию стали излагать на пока ещё варварских наречиях германцев, кельтов, славян. При этом формировались письменные языки европейских народов и преображались сами их культуры.
Финикийские книжки
«Библия в переводе значит: “писание”, то есть Священное Писание»; «Библия — это буквально: “книга”»; «Слово “Библия” в переводе означает: “священные книги”».
Такие утверждения встречаются часто, даже слишком часто.
Нет, не «писание». Нет, не «книга» и не «книги». Нет, не «священные».
На восточном берегу Средиземного моря, в Финикии, на территории нынешнего государства Ливан, в древности располагался город Библ, название которого по-гречески — «ή Βύβλος, Βύβλου». Во II—I тысячелетиях до н. э. у него были постоянные торговые и иные взаимодействия с фараоновским Египтом. Можно сказать, что Библ был средоточием влияния самобытной египетской культуры на Восточное Средиземноморье и сопредельные страны, центром, из которого распространялись достижения египетской цивилизации и культуры.
В Древнем Египте из росшего в долине Нила тростника папируса изготавливали грубую и шероховатую писчую бумагу. Её завозили в Библ, откуда она расходилась повсеместно. И потому словом, образованным от наименования города Библа, древние греки стали называть это египетское растение («ή βύβλος, βύβλου»). А термином


92
Глава 2. Библейское
«ή βίβλος, βίβλου» — «папирусный свиток; книгу». Уменьшительная форма от «βίβλος» — «τό βιβλίον, ου» («небольшой папирусный свиток; книжица»). Множественное число от этого существительного будет таким: «τά βιβλία, βιβλίων». Так что «Библия» — просто «книги». Точнее, «книжки». Их там — ив Ветхом, и в Новом Завете — много: по старой традиции, терминами «βίβλος», «βιβλίον» называются такие части текста, которые у нас теперь соответствуют большим главам. А в древности каждая такая «книга» умещалась на одном папирусном свитке.
«Библия в точном переводе с греческого вовсе не Книга, а Книжечки. Много Маленьких Книжечек. Вот формат человека. Человечества. <...> Люди потрясают Книгой, припадают к Книге, размахивают Книгой, как молотом и мечом. А для Бога она — книжечки. Он и назвал её так, с лёгкой улыбкой» (Шелехов Михаил. Левиафан: истории Городка Давидова // Новый мир. — 2013. — № 11. — С. 85).
Новое толкование генезиса
Карен Армстронг (Karen Armstrong) — британская писательница-религиовед, автор научно-популярных сочинений. Её стали издавать и по-русски. Вот, к примеру, небольшая книжка «А Short History of Myth». Перевод был напечатан в Москве в 2005 году немалым, десятитысячным тиражом под названием «Краткая история мифа». На 5-й странице этого издания указаны другие работы модного автора. И среди них — такая: «Истоки: новое толкование генезиса (1996)».
Уф... Ну, хоть бы слово «генезис» с прописной (заглавной) буквы напечатали бы. Это же название библейской книги! Первая книга Ветхого Завета по-гречески называется «ή Γένεσις, Γενέσεως», что значит: «рождение, творение; изготовление; происхождение, начало». По-латыни: «Genesis, Genesis,/». Так и на многих других языках, которые используют латиницу. А у нас она именуется «Книгой Бытия».
В действительности сочинение К. Армстронг таково: «In the Beginning: A New Interpretation of Genesis» («В начале: новое понимание “Книги Бытия”»).
Кажется, в одном старом русском романе обнаруживается слово «бытие» в таком же, необычном для нас сейчас, значении — «происхождение».
Это незаконченный роман Василия Трофимовича Нарежного (1780-1825) «Гаркуша, малороссийский разбойник», над которым он работал в последние годы жизни. Там рассказывалось, как хороший парень, пастух-бедняк Гаркуша, по прихоти судеб стал разбойни¬


Почему йота?
93
ком. Вот разбойница Олимпия, которая родилась «подданной богатого пана Гурждия», рассказывает Гаркуше о своём детстве: «Отец мой, походя нравом и ухватками на своего вздорного пана, был у него дворецким, следовательно, имел возможность удовольствовать своё и панское лихоимство, злость и прочие страсти. Он сквозь пальцы смотрел на сомнительное поведение жены своей, а моей матери, которая почти без всякого закрытия своевольно обходилась с паном, и по всему дому носился слух, что в бытии моём дворецкий не имел ни малейшего участия» (Нарежный В. Т. Гаркуша, малороссийский разбойник // Нарежный В. Т. Избранные сочинения: В 2 т. — Т. 2. — С. 575. Курсив мой. —В. К.).
Почему йота?
А почему, собственно, в поговорке упоминается греческая буква йота (йота)? Поговорка восходит к евангельскому изречению: «Ни одна йота, ни одна черта не пройдёт из закона, пока не исполнится всё» (Мф. 5: 18). Здесь речь о Законе Моисея; «не пройдёт» — то есть не исчезнет. Да, Новый Завет написан по-гречески, так что здесь греческая буква и упомянута. Но почему, скажем, не альфа? Конечно, йота — буковка худенькая, маленькая. Но суть, видимо, в том, что из всех букв греческого алфавита именно йота может писаться в уменьшенном размере — под строкой, в виде чёрточки. Это так называемая йота подписная. Она бывает в несобственных дифтонгах. Так называются дифтонги, где сперва идёт долгая гласная (обозначаемая буквами альфа, омега, эта), а следом — йота. В несобственных дифтонгах йота обычно не читается. Когда используют прописные буквы, то в несобственных дифтонгах применяется йота приписная, то есть йота пишется обычным порядком вслед за первой гласной дифтонга, но она всё равно не читается. А когда пишут буквами строчными, то тогда в несобственных дифтонгах изображают йоту подписную. Такая йота под другой буквой — под первой частью несобственного дифтонга — бывает уменьшенной. Например, слово «песнь» по-гречески можно написать так: «ωδή» либо так: «ΩΙΔΗ».
В общем, йота может быть меньше прочих букв. Но это не главное.
Известно, что греческий алфавит происходит от финикийского протоалфавита. И облик греческих букв, и большинство их названий, и даже их взаиморасположение друг за другом по условному, принятому порядку — всё это греки заимствовали у финикийцев, лишь кое-что переиначив и доделав (установив, например, буквы и для обозначения гласных звуков). А начертание греческой йоты восходит к финикийской букве юд. Такова же ивритская буква йод (или йуд). Финикийская юд писалась как небольшой штришок —


94
Глава 2. Библейское
наподобие апострофа. И была она меньше прочих. Так что даже уменьшенные размеры греческой йоты традиционны — связаны с обличьем финикийской буквы-прообраза.
Специалисты по Новому Завету знают, что греческий язык евангельских текстов прост — это язык тех людей, для которых он не был родным. А ещё он несколько неуклюж и своеобразен — такова бывает речь людей, которые думают на своём родном языке, а потом почти буквально воспроизводят это средствами чужого языка.
Судя по всему, в евангельском изречении поначалу имелась в виду именно эта буква-прообраз — финикийско-еврейский уменьшенный письменный значок. Значит, даже на такую крохотную буковку нельзя ничего менять в священном тексте.
В истории христианской Церкви имеется яркий пример значения йоты. «Здесь можно вспомнить классический пример из византийского богословия — историю с одной только изменённой “йотой”, внесённой арианами в термин “единосущный” (греческое “омоусиос”) и превратившей его в “подобосущный” (греческое “омиусиос”). Это искажало учение святого Афанасия Александрийского, закреплённое авторитетом Первого Никейского собора, о соотношении сущности Отца и Сына. Именно потому Вселенские соборы запретили под страхом анафемы любые, даже самые незначительные перемены в Символе веры» (Кожурин К. Я. Протопоп Аввакум: жизнь за веру. — Μ., 2011. — С. 143). Имеются в виду слова «όμοούσιος, α, ον» («единосущный, ая, ое») и «όμοιούσιος, α, ον» («подобосущный, ая, ое»).
У Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина в очерке «Опять в дороге» (1873, из цикла «Благонамеренные речи») приводится речь адвоката, а в ней — фраза: «Определение это до такой степени верно, что тут нельзя ни убавить, ни прибавить ни одного слова, ни одной буквы, ни одной йоты» (Салтыков-Щедрин Μ. Е. Собр. соч.: В 10 т. — Μ., 1988. — Т. 5: [Благонамеренные речи]. — С. 266). Интересно, что примеры выстроены тут, скажем так, по размеру: от «слова» — к «букве». И затем уже, в-третьих, следует конкретная буковка, самая малая из всех — йота.
Появились и варианты поговорки: «ни одна йота», «ни йоты» (совсем ничего, нисколько), «от йоты до йоты» (всё в точности, полностью). Например, в рассказе Михаила Илларионовича (Ларионовича) Михайлова «Поэт» (1852) говорится: «Самые близкие приятели его, у которых он перезанял столько денег, не знали ни йоты ни о его происхождении, ни о его воспитании, ни о его средствах к жизни; точно он с облаков свалился» (Михайлов Μ. И. Поэт: Рассказ // Михайлов Μ. И. Сочинения. — [Б. м.], 1915. — Т. 1. — С. 342). Или как у Петра Дмитриевича Боборыкина в романе «В путь-дорогу!..» (1863-1864), где сказано: «На улицах каждый день повторялась йота в йоту одна


Можно ли увидеть ад?
95
и та же история» (Боборыкин П. Д. В путь-дорогу!.. — СПб.; Μ., 1885. — Т. 3. (Боборыкин П. Д. Сочинения. — Т. 3). — С. 189).
И все эти вариации указывают на самую малую малость.
«— А зачем ему в игольное ушко? — машинально спросил Коно- ныхин, хотя верблюд к его делу никак не относился.
— Там, братан, лучше, чем в сплошной пустыне. Верблюд же в сплошной пустыне живёт! Кроме колючек ни одного колодца. Тут любой верблюд в царствие небесное захочет. Ты в царствие небесное хочешь?
— Не тороплюсь, — сказал Кононыхин, хотя в последнее время тоже жил в сплошной пустыне.
— Не истинно ты православный, сын мой! — укоризненно сказал Сапог-Мефодий. — Ты хоть крещёный?» (Лавришко Владимир. Даже верблюду легче...: Рассказ // Октябрь. — 2013. — №4. — С. 100).
И действительно, зачем верблюду пролезать через игольное ушко? А ведь определённо говорится: «Εύκοπώτερόν έστιν κάμηλον διά τρήματος ραφίδος (или βελόνης) διελθεΐνή».
Есть разные толкования этой новозаветной поговорки. В том числе такое. «Верблюд» по-гречески — «ό, ή κάμηλος, ου». А вот — очень похожее по звучанию и написанию слово «ό κάπηλος, ου», значение которого «мелкий торговец; обманщик». Получается, что даже верблюду проделать этот трюк легче, чем лукавцу.
Объясняют и по-другому. В Новом Завете встречается разночтение: «ό κάμιλος, ου», что значит: «толстая верёвка, канат». Разница в одной букве, и даже йота там — долгая по звучанию. Обычную-то нитку через игольное ушко проденешь, а верёвку потолще — никак.
Можно ли увидеть ад?
«Большие жизнелюбы, они (древние греки. — В. К.) представляли себе посмертную судьбу человека в неясных и довольно мрачных тонах: бесплотные души умерших ведут унылое и безрадостное существование на туманных лугах подземного царства — Аида. <...> Напомним тут, что позднейшее христианское слово “ад” напрямую происходит именно от “Аид”. Можно сказать, что древнегреческая религия — это религия “с адом, но без рая”. Или, по крайней мере, почти без рая: как мы видели, для некоторых величайших героев делалось-таки исключение. Но подавляющее большинство людей ждала за порогом смерти совершенно одинаковая судьба» (Суриков И. Е. Сон и смерть, тело и душа, Артемидор и Фрейд: заметки


96
Глава 2. Библейское
о некоторых специфических чертах античного греческого менталитета // Античный мир и археология: Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. С. Ю. Монахов. — Саратов, 2011. — Вып. 15. — С. 8, 9).
Загробный мир, как и бога, правившего в нём, древние греки именовали Аидом (ό Άιδης, Άιδου), то есть «невидимым» (и «невидящим») — от того же древнего индоевропейского корня, к которому восходят латинский глагол «video, vidi, visum, videre 2» («вижу») и русский «видеть». К корню «-ιδ-» добавлена приставка «а-» (так называемая «alpha privativum»), со значением отрицания, вроде наших приставок «не-» и «без-». Такое название страшного для живых загробного мира — эвфемизм, то есть заменительное, нейтрально звучащее слово. По-русски, в зависимости от способа чтения греческого текста, « Άιδης» иногда передают как «Гадес».
И действительно, слово «ад» восходит к греческому «Аид».
Баптист
Купец из города Слободского Вятской губернии Ксенофонт Алексеевич Анфилатов (1761-1820) в начале XIX века старался наладить торговлю с Соединёнными Штатами Америки напрямую. В 1806 году он отправил в Америку два корабля — один из Архангельска, другой из Санкт-Петербурга. В книге о Ксенофонте Анфилатове приведены их названия: «Иоганнес Баптист» и «Эрц-Энгель Михаель». К счастью, эти названия там пояснены: «Иоанн Креститель», «Архистратиг Михаил» (Ксенофонт Алексеевич Анфилатов: очерк его жизни и деятельности / Сост. Г. А. Замятин. — СПб., 1910. — С. 81-82).
Ну, всё же не «архистратиг» — «архангел». А вот Иоанн Креститель в переводных текстах и вправду нередко превращается в Иоанна (Иоганна, Джона) Баптиста.
Однокоренные греческие глаголы «βάπτω» и «βαπτίζω» означают: «погружаю» (обычно — в воду). В Новом Завете «βαπτίζω» может иметь значение: «мою; крещу», а в страдательном залоге («βαπτίζομαι») — «моюсь, крещусь». Соответственно, существительное «τό βάπτισμα, βαπτίσματος» — это «погружение в воду; крещение», а «ό βαπτιστής, οϋ» — «креститель». Последнее слово вполне можно выводить с прописной буквы: оно относится именно к древнееврейскому пророку Иоанну Предтече (Иоанну Крестителю). Он и над Иисусом произвёл обряд, при котором посвящаемый погружался в воды реки Иордан. Обряд этот на многих языках именуется греческим по происхождению словом (например, по-английски «baptism», «baptizing»), которое буквально значит «погружение». А у славян прижилось слово, производное от существительного «крест» (например, по-русски — «крещение»).


Помазанник
97
Поменяли имя на Христа
У историка и политолога Алексея Викторовича Малашенко в рассказе «Депутатами рождаются» есть эпизод, когда герой попал в Третьяковскую галерею: «Третьяковка его потрясла. Она была маленькой, чистой, на её стенах висели большие картины. Первая же картина художника Иванова поразила его наповал. Она была огромной, простиралась от дверей до дверей. Чтобы рассмотреть картину, нужно было ходить вдоль неё. Ещё больше поразило Семёна её название “Явление Христа народу”. Семён, конечно, знал, кто такой Христос, но, во-первых, почему ему поменяли имя на Христа, во-вторых, он не мог понять, для чего этот Иванов её вообще нарисовал» (Малашенко А. Депутатами рождаются // Ех libris-ΗΓ. — 2008. — № 40 (6 нояб.). — С. 4).
В общем, Семён слыхал, что был такой Христос, но не мог взять в толк, отчего «Христоса» называют Христом. Да и многие ли в наших палестинах знают отчего?..
Шутки шутками, а оговорки случаются. Последний руководитель Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачёв, например, тоже как-то раз при телекамерах и микрофонах ляпнул что-то вроде «Христоса».
В русском языке установилось правило передачи кириллицей древнегреческих и латинских терминов, согласно которому окончания «-ος» и «-us» (обычно у слов мужского рода), «-ον» и «-um» (у слов среднего рода) отбрасываются. Исключения допустимы. Например, короткие названия островов в Эгейском море на «-ος» (кстати, они в греческом — женского рода) сохраняют эти окончания и по-русски: Хиос, Наксос, Лемнос, Лесбос, Родос... Прижившаяся в русском языке форма имени «Христос» (а не «Христ») — в общем, тоже исключение. Бога требовалось обозначать абсолютно точно, вот потому-то и закрепилось у нас это заимствованное имя прямо с греческим окончанием. А в косвенных падежах, при склонении по-русски, окончание именительного падежа, как водится, заменяется соответствующими русскими окончаниями косвенных падежей: Христос, Христа, Христу...
Помазанник
Форма имени «Христос»?.. Строго говоря, это не имя. В древнегреческом языке был глагол «χρίω» («намазываю, умащаю»). От него образуется отглагольное прилагательное «χριστός, ή, όν» («намазанный, ая, ое»). Этим греческим термином перевели древнееврейское слово «мессия» (в греческом языке — «ό Μεσσίας, Μεσσίου», а в


98
Глава 2. Библейское
русском переводе — «помазанник»). И получилось так: «ό Χριστός, Χριστού», по-латыни же: «Christus, Christi т». Дело в том, что у древних евреев был торжественный обряд помазания маслом того, кто считался Божьим избранником. Христиане, по примеру древних евреев, стали «помазывать» епископов при их посвящении, да и монархов тоже — на царствование. У средневековых католиков государь мог обозначаться: «Christus Domini», то есть «помазанник Господень».
Кто спаситель?
«lesus Hominum Salvator» — это означает: «Иисус, Спаситель людей». А по первым буквам — «IHS». Греками же латинская аббревиатура могла восприниматься как начало имени Иисуса («ό ’Ιησούς, ’Ιησού»), как первые три греческие буквы его имени — «ΙΗΣ».
Рыба при могиле
В первые века христианства символом новой религии нередко бывало схематичное изображение рыбы. Такие изображения встречались на раннехристианских надгробиях и на стенах катакомб. Рыба по-гречески — «ό ιχθύς, ιχθύος». Это слово понималось христианами как аббревиатура. И они расшифровывали пять букв так: «ΙΧΘΥΣ» — это, дескать, значит: «’Ιησούς Χριστός Θεού Υιός Σωτήρ», то есть «Иисус Христос, Сын Бога, Спаситель». Последнее слово иногда определялось иначе, например: «ό σταυρός, σταυρού» («крест»).
Христиане стали наделять древнейший по своим истокам символ рыбы особыми смыслами. Среди первоучеников Иисуса, апостолов, было несколько рыбаков. Их, ловцов рыб, Иисус сделал «ловцами человеков». Поскольку верующий очищался посредством крещения в воде и приобщался ко Христу посредством евхаристии (вкушением и питием), то и вода, и рыба становились мистическими аллегориями. Рыба к тому же символизировала евхаристию. Живший во II-ΠΙ веках христианский богослов и писатель Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан (Q. Septimius Florens Tertullianus) называл собратьев по вере «pisciculi», то есть «рыбки» («pisciculus, i т» — это уменьшительно-ласкательная форма от «piscis, piscis т» — «рыба»).
Клеветник
У главного злого духа иудео-христианской мифологии, противника Бога — множество имён и прозваний. Оно и понятно: имена


Светильник
99
и обозначения всего опасного, смертоносного, недоброго древние люди табуировали, стараясь не называть прямо, выражаясь околь- но, именуя нейтральными или даже «добрыми», «приятными» заме- нительными терминами — эвфемизмами.
К тому же в формировавшейся монотеистической, выстроенной этически системе верований абсолютному Добру соответствовало абсолютное Зло. И то и другое складывалось постепенно, собираясь из многих различных богов, духов и демонов, каждый из них обладал своими особенностями, именами и культовыми эпитетами.
Слово «дьявол» — греческое: «ό διάβολος, ου». Оно стало использоваться при переводе иудео-христианских священных книг на греческий язык. Корень греческого слова — тот же, что в глаголе «βάλλω» («бросаю, кидаю, мечу»). Этот глагол с приставкой «δια-» (её основное значение «через, насквозь»). «Διαβάλλω» в прямом смысле означает: «перебрасывать; переводить, переправлять», а в переносном — «сеять рознь; оговаривать, клеветать; обманывать». Выходит, что «дьявол» буквально: «клеветник».
Так средствами греческого языка постарались передать смысл еврейского «satan», арамейского «satana» («Сатана»). Этими семитскими словами обозначали противостоящего, противника. В судебной практике древних евреев так называли обвинителя, который во время процесса перечислял проступки обвиняемого. Сатана мыслился обвинителем людей перед Богом. Должно быть, и клеветником!
«Если в Ветхом Завете дьявол осмыслен как обвинитель человека перед Богом, который ставит под сомнение верность человека Богу и предлагает Богу её испытать... но не клевещет на него, то позднее функция обвинителя была переосмыслена как роль клеветника...» (Махов A. E. Hostis antiquus: категории и образы средневековой христианской демонологии: Опыт словаря. — Μ., 2013. — С. 133).
Так вот по-гречески он и оказался назван «клеветником».
В старославянском и древнерусском языках дьявола иногда обозначали словом «супостат», которое буквально означает что-то вроде: «стоящий напротив; враждебный».
«Светильник» — это Люцифер. Значение слова вполне очевидно: латинское имя собственное «Lucifer, Luciferi, т» происходит от прилагательного «lucifer, lucifera, luciferum» — «светоносный, ая, ое». А само это прилагательное состоит из двух корней, ср.: «lux, lucis/» («свет») и «fero, tuli, latum, ferre 3» («несу»).
Так что имя Люцифера вполне себе светоносное. Тем более что, судя по оттенкам заключённого в слове «lux» смысла, дневной свет


100
Глава 2. Библейское
в эпоху античности связывался с пышным растительным произрастанием и самой жизнью; с ясностью, славой, спасением — то есть имел положительные ассоциации. Этот античный Люцифер считался сыном богини Зари (у греков её имя Эос — «ή Έως, Έω»; у римлян Аврора — «Aurora, ае/»). И сам Люцифер был божеством утренней звезды — планеты Венеры. Греки называли его Эосфо- ром («ό Εωσφόρος, ου») или Фосфором («ό Φώσφορος, ου») — слова тоже прозрачные и светоносные. По форме это прилагательные двух окончаний, то есть у них форма мужского рода (с окончанием «-ος») используется и для женского рода, а форма среднего рода — обычная, с окончанием «-ον»: «εωσφόρος, ον» и «φώσφορος, ον». Второй корень в этих словах — от глагола «φέρω» («несу»; очень похоже на родственный латинский глагол «fero»). Первый же корень означает либо «ή έως, έω» («рассвет, утренняя заря», а также имя собственное богини Зари — «Эос»), либо «τό φώς, φωτός» («свет»). Химический элемент, способный светиться в темноте, средневековыми алхимиками был назван «фосфором» (хорошо, что хоть не «Люцифером»!). Его витиевато именовали: «phosphorus mirabilis» («дивный светоносец»).
В славянских переводах Библии прозвище Люцифер передано как Денница (от слова «день»). Обычно «денницей» именовали Венеру — самую яркую из планет, которая на вечернем небе становится видна прежде иных планет, утром угасает после прочих, а при благоприятных обстоятельствах только она бывает видима и днём. Так что Венеру называли и вечерней звездой, и ещё чаще — звездой утренней (Мурьянов Μ. Ф. Названия планеты Венера в зеркале языка // Мурьянов Μ. Ф. История книжной культуры России: Очерки. — СПб., 2007. — Ч. 1. — С. 463, 465).
Как и почему благодатное слово «Люцифер» стало одним из имён дьявольских — не слишком ясно. В ветхозаветной книге пророка Исаии повествовалось о царе Вавилона, который-де бахвалился, что станет выше всех и уподобится Богу. О нём там сказано: «Как упал ты с неба, Денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы» (Ис. 14:12). Эту фразу принято было относить к Сатане, восставшему на Бога и низвергнутому с небес. Конечно, сверкнувший в небесах луч солнца — обращённый вниз, как бы упавший на землю — мог бы стать основой для такой метафоры. Но ведь и сам Христос в священных текстах именуется «звездой светлой и утренней», и вообще Бог уподобляется светящему солнцу. Да, Сатана — это что-то вроде пародии на Бога, он подражает Богу своей ложной светоносностью. Античные солнечно-звёздные (солярные и астральные) культы также были ранним христианам ненавистны — чего стоит культ иранского по происхождению солнечного божества Митры, этого главного соперника иудейского Бога в восточных провинциях Рим¬


Светильник
101
ской империи! Столь выдающийся знаток античной и средневековой традиции, как филолог Сергей Сергеевич Аверинцев (1937-2004), и тот писал: «Такое “светлое” обозначение сатаны не могло не быть парадоксальным...» (Аверинцев С. С. Люцифер // Мифы народов мира: Энциклопедия / Гл. ред. С. А. Токарев. — Μ., 1981. —Т. 2. — С. 84).
«Раннее Средневековье редко использовало это именование дьявола, поскольку традиция применяла его и к Иисусу Христу, однако в эпоху позднего Средневековья оно становится не менее распространённым, чем “Сатана”. Противоречие между внутренней формой слова (lucifer — несущий свет) и его применением к дьяволу несло большие затруднения для богословов и порождало многочисленные интерпретации, неуверенно утверждавшие, что имя Люцифера сознательно — из неясных риторических соображений — противоречит его сущности: “Поскольку он есть властитель тьмы, именован Люцифером по противоположности (per contrarium)”... Порой предполагали, что после падения Люцифер сменил не только внешность, но и имя, став “Люцифугом” (“бегущим от света”), — это имя (Lucifuge) фигурирует, в частности, в одном из французских текстов договора с дьяволом...» (Махов A. E. Hostis antiquus: категории и образы средневековой христианской демонологии: Опыт словаря. — Μ., 2013. —С. 243).
Поэт Георгий Владимирович Иванов (1894-1958), который эмигрировал через несколько лет после революции, в своей книге «Петербургские зимы» (первое издание вышло в 1928 году) вспоминал о жизни людей своего круга — столичной богемы — в первые годы Советской власти. Эти воспоминания — не документальные очерки, они в значительной степени искажают реальность, хотя некоторые сюжеты, которые вроде бы схожи с легендарными, оказываются точны. Итак, в 1920 году Г. В. Иванов стал случайным свидетелем разговора одного его знакомого с неким философствующим старичком-сапожником. А тот, похоже, был «чёртопоклонником». Он внушал собеседнику, что мало отвернуться от Бога, «надо ещё перед Ним заслужить», «в сердце своём его одного иметь». И говорил: «Потом, вот записочку эту возьми, переписать надо, знаешь. Да не на машинке, от руки. Потрудись во славу его». Через полгода знакомому Г. В. Иванова, поэту Николаю Степановичу Гумилёву пришло письмо, начинавшееся так: «Перепишите и разошлите эту молитву девяти вашим знакомым. Если не исполните — вас постигнет большое несчастье...» А далее — молитва: «Утренняя Звезда, источник милости, силы, ветра, огня, размножения, надежды...» Оказалось, что письмо прислал сапожник, услугами которого пользовался Гумилёв. И это был, конечно же, тот самый старичок-сапожник, что проповедовал преклонение «перед Ним». Н. С. Гумилёв, дескать, тог¬


102
Глава 2. Библейское
да заметил: «Странная молитва. Ведь Утренняя Звезда — звезда Люцифера» (Иванов Г. В. Петербургские зимы // Иванов Г. В. Чёрные ангелы. — Μ., 2006. — С. 22-24, 27. Курсив автора. — В. К.).
Текст «странной молитвы» относится к так называемым святым письмам. В России они отмечаются со второй половины XIX века, хотя истоки этого полуфольклорного жанра, характеризующего народную религиозность, — гораздо более ранние и, по-видимому, западноевропейские. Фольклорист, исследователь культуры Александр Александрович Панченко в книге о русских мистических сектах (хлыстах и скопцах) подробно разбирает малоизученный вопрос о «святых письмах» и «письмах счастья». Известно, например, одно такое пространное «письмо», обнаруженное среди бумаг, относящихся к поздней «христовщине» (секте скопцов), но и «оно не имеет специфических черт хлыстовского или скопческого происхождения». Так что, хотя Панченко всерьёз занимался культурными традициями сектантов, в его распоряжении не было существенных сведений о степени распространённости «святых писем» именно среди таких групп. По его предположению, «магические письма представляют собой “надконфессиональное” явление и могут, с определёнными различиями, иметь хождение и среди православных, и среди представителей других христианских вероисповеданий, и среди сектантов» (Панченко А. А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. — Μ., 2002. — С. 345).
Разумеется, приведённая в мемуарах Г. В. Иванова история может и не быть достоверной во всех своих деталях, однако само обнаружение вскоре после революции «святых писем», обращённых к «Утренней Звезде» —Люциферу, не удивительно. Недаром ведь рукописные магические послания особенно часто появлялись в эпохи социальных кризисов. Вполне возможно, что тогда активизировались сек- танты-«чёртопоклонники», которые занимались распространением, так сказать, «святых писем».
Игрища бесовские
«Представление о деяниях дьявола как о некоей игре отражено уже в раннехристианской словесности. Формированию этого представления способствовала и семантика самого латинского глагола (il)ludere, который несёт в себе сложное сочетание смыслов: “насмехаться” и “дразнить”, но в то же время и “играть”, и “обманывать” (создавать “иллюзию”). Игра, уже в силу многозначности глагола, обозначающего игровое действие, сопряжена с такими ключевыми темами демонологии, как обман и иллюзия (illusio — от illudere). <...>


Вестники
103
Играть, illudere, в демоническом контексте всегда означает “обманывать”, но также и “создавать иллюзию” (illusio). Игра демона обязательно — обман; но к обману как таковому, к обману как лжи здесь, в сфере демонического, прибавляется ещё и особый элемент иллюзорности: демон создаёт некую выморочную ситуацию, наполненную призрачными образами, фантазмами, на монашеском языке — “симулякрами”, среди которых человек теряет себя, совлекается с пути праведности» (Махов A. E. Hostis antiquus: категории и образы средневековой христианской демонологии: опыт словаря. — Μ., 2013. — С. 184-185. Курсив автора. — В. К.).
Вестники
«Ангел» — слово древнегреческое. Его использовали для передачи по-гречески тех упоминаемых в Ветхом Завете бесплотных существ, которые, в частности, были вестниками Божьей воли. Собственно, в греческом языке дохристианской эпохи слово «ό άγγελος, ου» и означало «вестник, посланец».
Двойную гамму («γγ») нужно читать как «нг». Греческое слово «άγγελος» на Руси писали, ориентируясь либо на его звучание — тогда выходило «ангелъ», либо же на его написание в греческом языке — выходило «аггелъ». В результате этакого лингвистического недоразумения появилось у нас два слова для обозначения духов. Обычно их различали так: мол, ангелы — это Божьи вестники, слуги Господа, а вот аггелы — злые духи, падшие ангелы, слуги Сатаны. Говоря словами Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, из его рассказа «Похороны» (1878, цикл «Из “Сборника”»), «область ангельская резко отличалась от области аггельской...» (Салтыков-Щедрин Μ. Е. Из «Сборника» // Салтыков-Щедрин Μ. Е. Собр. соч.: В 10 т. — Μ., 1988. —Т. 4. —С. 333).
Слово «Ангел» могло быть мужским именем — такое имя до сих пор популярно у болгар. Но ведь и «Аггел» тоже бывало именем крещёных младенцев! Ясно, что добрые христиане и в этом случае имели в виду доброго ангела Господня. Вряд ли такое имечко должно было злым своим смыслом обезопасить ребёнка от злых духов.
А вот как поясняется слово «аггел» в «Словаре устаревших слов»: «Искажённое греч. angelos — вестник». И — помета: «Не смешивать с ангел1» (Рогожникова Р. П., Карская Т. С. Словарь устаревших слов русского языка: по произведениям русских писателей XVIII-XX вв. — Μ., 2005. — С. 27. Курсив авторов. —В. К.). Смешивать и вправду не следует. Но что же тут искажено?.. Да и не «angelos» всё же, а скорее уж — «aggelos». Лучше объяснять так: «В церковно-славянском и русском народном обиходе иногда было принято в отличие от добрых


104
Глава 2. Библейское
Ангелов называть Б[есов] “аггелами” что соответствует написанию, но не произношению греческого слова άγγελος — “ангел”» (Аверинцев Сергей. Собр. соч.: София — Логос: словарь. — Киев, 2006. — С. 84).
Загробные таможни
Мытарства — это испытания, которые угрожают человеческой душе после смерти, но до окончательного решения её участи на Страшном суде. Для их обозначения в Библии применяется греческое существительное «τά τελώνια» (во множественном числе) от «τό τελώνιον, ου» («таможня, место взимания пошлины»). Старославянское, древнерусское и современное русское «мытарство» происходит от слова «мытарь» («таможенник, взиматель пошлины за ввоз; хитрец, обманщик»). А сама такая пошлина — «мыто» или «мыт». Так что у славян для точной, буквальной передачи библейского термина использовано точно соответствующее понятие.
Критический день
Страшный суд по-гречески обозначается словосочетанием «ή ήμέρα τής κρίσεως», то есть буквально: «день суда». Какой именно суд, поясняется латинским его прозванием: «indicium universale» («всеобщее судилище»). По-гречески использовано существительное «ή κρίσις, κρίσεως» («разбор, суд; спор, состязание; приговор, осуждение; решительный исход»). Это греческое слово вошло в русский и другие языки — «кризис».
Господи, помилуй!
В книге о коренном восточнославянском населении Молдавии приводится такой этнографический факт. Зимою, на Крещенье, когда бывало освящение воды у колодца, некоторые из присутствующих крестьян восклицали: «Кирилейса!» (Суляк С. Г. Осколки Святой Руси: очерки этнической истории руснаков Молдавии. — Кишинёв, 2004. — С. 114).
Этот возглас — переиначенное греческое, прочитанное по системе итацизма, выражение «Кириэ элеисон!» («Κύριε έλέησον»), то есть «Господи, помилуй!». Существительное «ό κύριος, κυρίου» означает: «господин, владыка; хозяин». Так могли называть и хозяина рабов. Это слово стали использовать христиане для именования Бога — недаром ведь они охотно называли себя «рабами Божьими». Существительное стоит здесь в звательном падеже (Voc.) — им призывают Бога. Точный перевод можно сделать, применив старинную, сохра¬


Господи, помилуй!
105
нившуюся в нашем языке именно для такого случая форму звательного падежа при обращении к Богу: «Господи!» А глагол «έλεέω» значит: «сострадаю», и «έλέησον» — это форма второго лица, единственного числа, повелительного наклонения в аористе (imperativus aoristi). То есть «смилуйся, пожалей», именно во втором лице единственного числа — как бы «на ты». Ведь даже в тех языках, где имеются специальные формы для вежливого обращения (по-русски это формы множественного числа: не «на ты», а «на вы»), к тому, кто несоизмеримо выше тебя, принято обращаться «на ты». У нас этого удостаивались Бог, царь, барин, а также покойник.
На православных богослужениях такое обращение к Господу обычно пропевается быстро-быстро, часто-часто. Англичанка Элизабет Джастис (Elizabeth Justice, 1703-1752), которая пожила в Санкт-Петербурге 1734-1737 годах и вскоре выпустила в Великобритании книгу о России, несколько наивно описывала бросившуюся ей в глаза особенность: «Русские ходят в церковь вечером, как и днём. Отправление обрядов состоит в том, что они крестятся, кланяются и бьются головой о пол, повторяя часто и быстро, как только возможно, слова: “Господи, помилуй нас”. И те, кто проговаривает это быстрее всех, считаются самыми набожными» (Джастис Э. Три года в Петербурге // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоанновны в иностранных описаниях: Введение. Тексты. Комментарии / Пер. с англ. Ю. Н. Беспятых. — СПб., 1997. — С. 97.). Как и некоторые другие иноязычные выражения (вроде «аллилуйя»), эти слова из уст священно- и церковнослужителей могли звучать непереведёнными, на языке оригинала. А значит, совсем уж странно для простых верующих. Ведь это даже не церковнославянизм, который иной раз бывал более или менее понятен для русского уха. И как только не переиначивали этакое, воспринимаемое обычно на слух, выражение! В древнерусских текстах первый его слог записывался то как «кюр», то как «кир», то как «кур». Да и дальше по-разному. Например, в рукописи новгородского мирянина Добрыни Ядрейковича (Андрейковича), который в конце XII или в самом начале XIII века побывал в Царь- граде (Константинополе), а впоследствии стал новгородским архиепископом с именем Антоний, так сказано о царьградском крестном ходе с мощами преподобного Стефана Нового: «...Святый Стефанъ новый въ монастыри лежитъ; и на память его главу приносятъ къ погребу идеже седелъ вверженъ; главу же его носитъ епархъ чрезъ всю нощь, со множествомъ людей со свещами, зовуще: киролесу» (Путешествие новгородского архиепископа Антония в Царьград в конце 12-го столетия / С предисл. и примеч. П. Савваитова. — СПб., 1872. — С. 127-128).


106
Глава 2. Библейское
Вот из греческого обращения к Богу и получился русский глагол, которого в других языках, даже славянских, нет — «куролесить» (то есть «озорничать, вести себя бесчинно и буйно»). И стали появляться в народной речи причудливые речения. Например, такая загадка: «Идут лесом, поют куролесом, несут деревянный пирог с мясом». Или поговорка: «Поёт куролесу, а несёт аллилую». Загадка-το, кстати, про похороны.
Слово, Дело, Идея?
«В начале было Слово». Или точнее — на тех древних языках, что некогда только и употреблялись для христианского богослужения: «Искони бе Слово», «In principio erat Verbum», « Εν αρχή ήν ό Λόγος». Так в Евангелии от Иоанна.
«В начале было Слово». С первых строк
Загадка. Так ли понял я намёк?
Ведь я так высоко не ставлю слова, Чтоб думать, что оно всему основа. «В начале Мысль была». Вот перевод. Он ближе этот стих передаёт.
Подумаю, однако, чтобы сразу
Не погубить работы первой фразой.
Могла ли мысль в созданье жизнь вдохнуть?
«Была в начале Сила». Вот в чем суть.
Но после небольшого колебанья
Я отклоняю это толкованье.
Я был опять, как вижу, с толку сбит:
«В начале было Дело», — стих гласит.
(Гёте И. В. Собр. соч.: В 10 т. — Μ., 1976. — Т. 2: Фауст: трагедия. — С. 47.
Пер. с нем. Б. Л. Пастернака)
Фауст, главный герой трагедии Иоганна Вольфганга фон Гёте (Johann Wolfgang von Goethe, 1742-1832), — учёный, замысливший перевести Библию на немецкий язык. Вообще-то в принятом немецком переводе Библии ключевая фраза звучит так: «Im Anfang war das Wort», а мудрствующий Фауст решил, что вернее будет: «Im Anfang war die Tat».
Философ Владислав Аркадьевич Бачинин, комментируя это место в трагедии Гёте, указывал на слишком вольное обращение героя с библейским текстом и на его домыслы при переводе: «Фауст читает Новый Завет особым образом. ...Фауст исполнен радикального недоверия. Он ведёт себя со Священным Писанием так, будто имеет дело с недобросовестным лавочником, норовящим его обмануть, обсчитать, обвесить. <...> Фауст не желает принимать во внимание, что


Слово, Дело, Идея?
107
речь идёт не о простом слове, а о Боге, именуемом Логосом, Словом. Предложенная им фраза “В начале было дело” звучит как вызов Божьему Слову и его Автору. Самонадеянное переиначивание библейского текста выглядит как дерзкий жест богоборца. <...> Радикально перетолковывая библейский смысл, он бестрепетно привносит грубую отсебятину, идущую наперекор смысловому зачину Евангелия от Иоанна. Тем самым он поднимает настоящий филологический бунт, где “дело” двинулось наперерез “Слову”, человеческое восстало против Божьего» (Бачинин В. А. Профессор Лютер и доктор Фауст: теологическая контроверза // Человек. — 2016. — № 2. — С. 62, 63).
Да, пожалуй, для Фауста замена в Священном Писании священного Слова «делом» (хотя тоже Божьим!) была решительным разрывом с традицией. Но так ли уж неправ был герой Гёте в своих попытках уразуметь, что имелось в виду в древнем тексте? Насколько подходящи для передачи различных оттенков смысла новозаветного «Λόγος» термины новых языков («Wort», «Слово»)?
Древнегреческое существительное «ό λόγος, λόγου», которое обычно переводят как «слово», достаточно рано стало обозначать также «идею, причину», а ещё: «суждение, определение, основание, категорию, счёт» и т. д. Это понятие — поистине ключевое для греческой мысли и речи. У него насчитывают около сорока значений. От этого корня происходят современные термины «логика», «логарифм» и множество иных, в которых «логос» (а точнее, «-лог-ия») — значит «наука».
Уже греческий философ VI-V веков до н. э. Гераклит мыслил Логос в качестве системообразующего принципа бытия. По Гераклиту, Логос вечен, и его познание равносильно познанию мира. Живший на рубеже нашей эры эллинизированный еврейский философ и богослов Филон Александрийский полагал, что Логос — труднопостижимый воплощённый смысл бытия, посредник между божеством и бесформенной материей. Учение Филона Александрийского было воспринято ранними христианами, а также гностиками, приверженцами так называемого гностицизма — религиозно-философского течения поздней античности (примерно со II века н. э.), которые называли себя «истинными христианами».
Понятый таким образом Логос начал отождествляться с Сыном Божьим — Иисусом. Вот почему Евангелие от Иоанна открывается стихом, ставшим хрестоматийным: «Έν αρχή ήν ό Λόγος, καί ό Λόγος ήν προς τόν Θεόν, καί ό Λόγος ήν ό Θεός» («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»). Полагают, что на развитие значения древнегреческого термина мог также повлиять древнееврейский (или арамейский) оригинал, который, судя по всему, существовал: ведь хотя Новый Завет написан по-гречески, соз¬


108
Глава 2. Библейское
дававшие его люди — евреи, разговорным языком которых на рубеже нашей эры был близкий древнееврейскому арамейский язык. А соответствующий греческому «логосу» древнееврейский термин «мемра» (или «маамар») означал не только «слово», но и «творческий импульс». Евангельское понятие «ό Λόγος» стало обозначать единство слова и дела; всеобщий принцип бытия; созидательный творческий принцип, соединявший дух и материю и т. п. Это явилось результатом долгого развития философско-религиозной мысли античного и ближневосточного миров.
Потому-то в статье лингвиста Константина Геннадьевича Красухина о древних индоевропейских истоках терминологии, обозначающей «слово» и тому подобные понятия, сказано: «... Общепринятый перевод евангельского текста... не вполне точен. Возможно, наиболее адекватная интерпретация была бы такой: В начале была Идея» (выделено автором. — В. К.). К этому месту сделано примечание: «Предложено в беседе с автором этих строк проф. И. Г. Добродомовым» (Красухин К. Г. Слово, речь, язык, смысл: индоевропейские истоки // Язык о языке: Сб. ст. / Под общ. рук. и ред. Н. Д. Арутюновой. — Μ., 2000. —С. 29).
Да, учёные допускают, что адекватным переводом греческого «Λόγος» на старославянский (и далее — на русский) язык мог бы стать иной термин, а не «Слово». Историк Игорь Николаевич Данилевский, обсуждая значение деятельности славянских просветителей, святых Кирилла и Мефодия, заметил: «Они переводят греческое “logos” как “слово”, а не как “дух” или “знание”. И в этом, на мой взгляд, весь смысл и значение реформы Кирилла и Мефодия. Если бы “logos” они перевели словом “дух” или “знание”, восточно-славянская культура была бы совсем другой» (Данилевский Игорь. Что читали в Древней Руси? // Знание — сила. — 2012. — № 3. — С. 100).
Предложенный в журнале «Знание — сила» перевод греческого «λόγος» как «знание» мог бы стать хорошей альтернативой в том случае, если бы «знание» у нас означало сразу и логически сделанный вывод, и мистическую интуицию. Или, точнее, если бы в результате такого перевода ключевого богословского термина в нашей речи и мысли сформировалось бы именно такое понимание того, что есть знание. А «дух» — не очень-то подходит по смыслу. Однако при сотворении мира он присутствовал: «...καί πνεύμα Θεού έπεφέρετο επάνω τού ύδατος» («...и Дух Божий носился над водою». Быт. 1: 2). И всё же это совершенно разные слова — «λόγος» («verbum») и «πνεύμα» («spiritus»). Было бы странно, если бы по-славянски эти различные понятия выражались одним и тем же термином. «Мы, как видно, зацепились за этот крючок, и даже самые просвещённые головы на ТВ призывают бережнее обходиться с родным языком, по¬


Поэт Урана и Геи
109
тому что, мол, как известно, в начале было Слово. Деталь, достойная человеческой комедии» (Крыщук Николай. Возвращение к слову // Звезда. — 2015. — Νθ 3. — С. 208-209).
Какое слово?
Бог есть Слово. Потому и учение, которое занимается истолкованием божественного, называется «богословием». Так?
Нет, не так.
Ну, в общем, правильно лишь то, что, по христианскому вероучению, Бог — это Слово, и толкуют об этом богословы. Но вот сам термин «богословие» (применимый, кстати, не только к христианской религии), — это русская калька греческого «ή θεολογία, ας» (от существительных «ό θεός, θεού» — «бог» и «ό λόγος, λόγου» — «слово»). А этот самый «λόγος» у греков был весьма многозначен. Так могли называть и каждое отдельное слово в речи, и прозаический текст целиком (что повлияло на славянскую и русскую терминологию, ср.: «Слово о полку Игореве», «Слово о Законе и Благодати», «Слово о погибели Русской земли» и т. п.). В конце концов так стали называть и учение, науку — ведь наука в античности была не экспериментальной, а умозрительной; это были именно изложения — связные, логичные (вот ещё один термин от того же корня). И у нас на Руси «словом» иногда называли учение. В позднеантичные времена так же могли именовать и нечто вроде космического Разума, великого Творца-Демиурга. Выходит, что библейское «Слово» — это на самом деле позднеантичный «Логос», со всеми сложными оттенками его значения.
Философ, профессор Московской духовной академии и Нижегородской духовной семинарии Николай Константинович Гаврюшин в своих воспоминаниях писал: «Я давно для себя вывел формулу, что филология — самая христианская наука, ибо она — “любовь к Слову-Логосу”» (Гаврюшин Н. К. «Александровская эпоха»: из воспоминаний о Московской духовной академии // Тр. Нижегородской духовной семинарии: Сб. работ преподавателей и студентов / Гл. ред. митр. Нижегородский и Арзамасский Георгий. — 2012. — Вып. 10. — С. 121).
Всё же в термине «теология», как и в десятках других, аналогичных ему, корень «-лог-» отражает значения античного «логоса» более узко: здесь это «прозаический текст; научный трактат; учение, наука».
Поэт Урана и Геи
«В христианском “Символе веры” — кратком изложении православного вероучения — говорится о едином Боге-отце, творце неба


110
Глава 2. Библейское
и земли. Однако на греческом языке (на котором и был первоначально записан “Символ веры”) фраза “Творец неба и земли” звучит неожиданно: “Поэт Урана и Геи”. Никто из образованных людей, конечно, не заподозрит христиан в языческом многобожии. Просто в греческом языке не имелось других слов, кроме этих, для обозначения физических неба и земли» (Иванов С. И. Детский курс античной мифологии. — Μ.; СПб., 2015. — С. 10. Примеч. 1). Действительно, выглядит это так: «ποιητήν ούρανοΰ και γής» (первое слово стоит в форме винительного падежа, единственного числа — Асе. sing.).
Заслуженный преподаватель 4-й Московской гимназии, филолог Александр Григорьевич Преображенский (ок. 1850 — 1918), составляя «Этимологический словарь русского языка», был озадачен, казалось бы, совершенно очевидным словом «прохлада». Дело в том, что у этого существительного есть и такое значение: «нега, праздность, лень». И произносится оно в народной речи нередко со звуком «к» — «проклада», «проклад». Преображенский основной формой счёл именно ту, в которой «к», и в словарной статье «Прохлада» он только лишь дал отсылку к основной статье «Проклада». О существительном же «проклада» он заметил, что «трудно установить первоначальную форму: проклад-: прохлад-». Если «прохлад-», то «ничто не мешает соединить схолод, холодить и проч.». Тогда, согласно Преображенскому, приходится предполагать старославянское влияние на это русское слово, ведь корень там «хлад», а не «холод». Далее он писал: «Если же первоначально проклад-, то это самостоятельная группа, труднообъяснимая» (Этимологический словарь русского языка / Сост. А. Преображенский. — Μ., 1910-1914. — Т. 2: П-С. — С. 137, 129-130. Разрядка автора. —В. К.).
В общем, Преображенский допускал, что слово «проклада» в значении «нега, праздность, лень» не является производным от «прохлада» и не связано с «хлад». Те, кто после него рассуждал о происхождении и значении существительного «прохлада», разумеется, не сомневались в том, что оно однокоренное с «хлад». И всё же, если «прохлада» — это холодок, то при чём же тут «нега, праздность, лень» (как, вслед за другими лексикографами, определял значение этого слова Преображенский)? Старославянское влияние, которое очевидно в краткогласном корне «хлад» (вместо предполагавшегося Преображенским полногласного восточнославянского «холод»), как будет показано, вполне тут закономерно. Можно сказать, что оно и является ключом, объясняющим странноватое значение этого слова. Жаль, что сам Преображенский не обратил внимания на этот ключ.


Cool
111
В известной книге французского историка-медиевиста и культуролога Филиппа Арьеса (Philippe Aries, 1914-1984) «Человек перед лицом смерти» (1977) есть такой отрывок, описывающий средневековые западноевропейские представления о рае: «В “Деяниях Павла и Теклы” “небо, где почиют праведники” описывается как “место освежения, насыщения и радости”. В надгробных текстах “свежесть”, “освежить” нередко используются вместо слов “покой”, “покоиться”. “Освежи нас, Ты, который всё можешь”, — гласит одна надпись из Марселя, которую можно датировать концом II века н. э. В Вульгате, латинском переводе Библии, в Книге Премудростей рай назван также refrigerium, местом свежести. В том же смысле употребляется это слово и в древнейшем каноне римской мессы, при поминовении усопших: “в месте свежести, света и мира”. Во французских версиях литургии этот образ исчезает: очевидно, по мнению переводчиков, свежесть прохлады не вызывала у жителей более северных стран таких приятных ассоциаций, как у южан Средиземноморья!» (Арьес Ф. Человек перед лицом смерти / Пер. с франц. В. К. Ронина. — Μ., 1992. —С. 56).
Латинское существительное «refrigerium, i п» (буквально: «прохлада, свежесть», а в переносном смысле: «облегчение, утешение»), действительно, использовалось преимущественно в христианской литературе — как античной, так и более поздней, средневековой. Оно происходит от глагола «frigeo, (frixi), —, frigere 2» («охлаждаюсь, остываю»). От этого же латинского корня образованы современные термины «фригидность» и «рефрижератор».
Вообще-то образ «прохладной воды» за гробом известен был и в дохристианские времена. Жители Римского государства в эпитафиях на могилах близких упоминали, например, «холодную воду» Осириса (Голубцов А. П. Из чтений по церковной археологии и литурги- ке. — СПб., 2006. — С. 433). Культ Осириса по происхождению — древнеегипетский, но во времена Римской империи он уже был широко распространён по средиземноморским землям.
Филолог, специалист по истории и культуре античности и Византии Юлиан Андреевич Кулаковский (1855-1919) в научно-популярной книге о древнегреческих воззрениях на смерть и бессмертие приводил сведения о надписях на золотых пластинках, которые были найдены на юге Италии, где в древности жили греки. В этих надписях можно заметить влияние знаменитых древнегреческих религиозно-философских учений — пифагореизма и орфизма. На золотых пластинках писалось наставление путнику, которому предстояло отправляться в загробный мир — Аид. В них упоминался источник с прохладной водой, из которого душа умершего должна будет испить. Кулаковский заключал: «Блаженство за гробом


112
Глава 2. Библейское
здесь есть награда за праведность, душа есть начало божественное, свою жажду утоляет она прохладной водой. Эта прохлада есть то самое, что римляне перевели своими словами refrigerium и refrigeratio, которые получили доступ и в христианские эпитафии: in refrigerio anima tua, deus te refrigeret. Образы и идеи древнего языческого Аида восприняты были христианством и примирены в нём с новой верой в Единого Бога» (см.: Кулаковский Ю. А. Смерть и бессмертие в представлениях древних греков. — Киев, 1899. — С. 110-111. Разрядка автора. —В. К.\
Впрочем, вполне возможно, что древнегреческие представления о прохладе подземной воды не имеют прямого отношения к христианскому образу рая и райского блаженства. В конце концов, и при средневековых процессах в Западной Европе над обвиняемыми в колдовстве использовался «суд холодной воды» («iudicium aquae frigidae»): «Подсудимого с связанными руками и ногами на верёвке бросали в воду, и если он держался на поверхности воды, это являлось доказательством его вины, если же он тонул, это являлось свидетельством его невинности. А не тонуть в таких условиях человек мог почти что только по злой воле палача, державшего в руках другой конец верёвки» (Сперанский Н. В. Ведьмы и ведовство: из истории борьбы церкви с еретическими движениями. XV-XVII вв. — 2-е изд.. — Μ., 2012. — С. 84). Так что, бывало, прохладная водица ассоциировалась с мучительством, а вовсе не с приятностью. Вода рек, озёр, ручьёв, родников вообще обычно называется холодной (таковы, к примеру, постоянные фольклорные эпитеты водных источников) — просто потому, что она в тёплое время года и впрямь холоднее воздуха, да и ощущения вымокшего человека тоже это подтверждают. Какими же ещё могли быть в представлении древних греков находившиеся в Аиде подземные источники вод, если не прохладными?..
Представление о райской «прохладе», вероятно, подкреплялось идеей огненного ада, который во всём противоположен раю. «Сочетание холода и жара с давних пор присутствует в описаниях ада. <...> И всё же именно огонь является главным орудием адской пытки; при этом огонь вполне реален, хотя и имеет совершенно особую природу» (Махов A. E. Hostis antiquus: категории и образы средневековой христианской демонологии: Опыт словаря. — Μ., 2013. — С. 39; см. также: с. 33-34,40).
Понятно, что в России, как и в иных странах, лежащих к северу от Средиземноморья, «свежесть прохлады» не могла служить постоянной метафорой блаженства. В XVIII веке при оплакивании умершего супруга его старая жена причитывала так: «Отец ты мой, я с тобою пожила, точно у печки погрелась» (см.: Снегирёв И. Μ. Воспо¬


Cool
113
минания // Снегирёв И. Μ. Старина Русской земли: историко-археологические исследования, биографии, учёно-литературная переписка, заметки и дневник воспоминаний. — СПб., 1871. — Τ. 1. — Книжка 1. — С. 153). Да и сам рай в русском народном понимании казался местом тёплым (Березович Е. Л. «Рай идёт в этом райке...»: к образу рая в русской языковой традиции // Этимология. 2009-2011 / Отв. ред. Ж. Ж. Варбот. — Μ., 2012. — С. 27-28).
А вот ад русским людям нередко представлялся не огненно-жгучим, а студёным. Живший на Русском Севере, на реке Печоре, старообрядческий книжник С. А. Носов (1902-1981), записывавший свои необычные религиозные видения, одно из них озаглавил так: «Суд и осуждение в студенец». Это видение, по классификации фольклористов, относится к жанру «обмираний», когда душа человека во время сна или обморока временно попадает в «иной мир» и там ей показывают рай и ад, причём подробнее всего — наказания грешников. Носову пригрезилось, что предстал он перед «Судьёй», который разбирал «содеянные дела в жизни». Когда Судья вопросил его: «Какое мучение по своим делам избираете возмездием?», — то он захотел только избавления от огня вечного. Судья объявил: «Низвести в студенец истления!» Под ним расступилась земля, его помчало куда-то — мимо горящей бездны, где мучились человеческие души, мимо долины пепла. Затем он почуял «почву вечной мерзлоты» и, прижатый сверху осьмиконечным крестом, недвижимый, очутился в «студен- це». Когда же через два года его освободили, то он поднялся и увидел вокруг себя осеннюю тундру (Носов С. А. Видения // Арт: республиканский лит.-публицист., ист.-культуролог., худож. журнал. Сыктывкар, 1998. —№ 1. — С. 139-143,153). Согласно представлениям книжника-старообрядца, в преисподней и вечный пламень есть, и «студенец истления», так похожий на привычную северянам тундру.
В 1997 году исследователи записали от женщины-старообрядки из Верхокамья (территории на границе Удмуртии и Пермского края) рассказ о рае и аде. Поведав об огне, она добавила: «Ешшо на холод ставят, а холод-то [адский], не наш! Я в книге маленькая видела» (Смилянская Е. Б. «Три дороги есть: одна в ад в муку, другая в огонь, а третья в рай...»: повествования о вере и спасении старообрядцев Верхокамья // О своей земле, своей вере, настоящем и пережитом в России XX-XXI вв.: к изучению биографического и религиозного нарратива / Под ред. Е. Б. Смилянской. — Μ., 2012. — С. 75).
Интересно, что в Толковом словаре Владимира Ивановича Даля слово «прохлада» объяснялось не только как «холодок», но и как «тепло»: «умеренная или приятная теплота, когда ни жарко, ни холодно; летний холодок, тень и ветерок». В народной речи и в старинных русских текстах это слово и его производные означали: «покой,


114
Глава 2. Библейское
нега, обилие, жизнь в довольстве, утеха»; во множественном числе — «забавы, игры, потехи, гульба, безделье, увеселенья» («У него только прохлады на уме. Брось эти прохладушки, неделанного дела много!»). Глагол «прохлаждаться» имел значение: «жить в неге, покое, довольстве, в роскоши; веселиться, забавляться, пробавляться, тешиться, покоиться в неге, отдыхать». «Прохладник или «прохлад- чик» — это «охотник до прохлад, лентяй, тунеяд, или праздный любитель забав и потех» (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. — Μ., 1956. — Т. 3: П. — С. 525).
Наблюдения В. И. Даля подтверждаются иными записями диалектизмов. Действительно, слова «прохлад» и «прохлада», а также прочие, образованные от этого же корня, описывали не только физически ощутимый холодок, но и удовольствия, развлечения, негу, безделье, покой — в противоположность труду. Слова с такими значениями часто встречаются в старинных народных песнях (Словарь русских народных говоров / Гл. ред. Ф. П. Сороколетов. — СПб., 1999. — Вып. 33: Протка — Разлука. — С. 25-26).
В драме Александра Николаевича Островского «Гроза» (1859) странница Феклуша, подлащиваясь к богатой купчихе Кабановой, говорит: «...Оттого у вас тишина в городе, что многие люди, вот хоть бы вас взять, добродетелями, как цветами, украшаются; оттого всё и делается прохладно и благочинно» (Островский А. Н. Гроза: драма в пяти действиях // Островский А. Н. Собр. соч.: В 10 т. — Μ., 1959. — Т. 2: Пьесы 1856-1861. — С. 252). Слог у Феклуши выспренний, и речь она ведёт по-учёному да по-церковному. «Делается прохладно» — не значит «с прохладцей», а значит: чинно, спокойно, благопристойно, богоугодно. Недаром вслед за тем она противопоставляла нравы тихого городка Калинова московской суете.
В самом начале очерков Николая Семёновича Лескова «Старые годы в селе Плодомасове» (1869) есть такая фраза: «Но, живучи во всём этом довольстве и прохладе, род Плодомасовых не размножился...» Непосредственно перед тем Лесков упомянул о «родном гнезде» Плодомасовых: «Это большое старое село лежало среди дремучих лесов, на берегу местности свежей, здоровой, богатой и лесами, и лугами, и водами, и всем тем, что восхитило очи творца, воззревшего на своё творение, и исторгло у него в похвалу себе: “это добро зело”, — это прекрасно» (Лесков Н. С. Старые годы в селе Плодомасове // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. — Т. 3. — С. 193). Заметно, что упоминание о ветхозаветном предании, вместе с цитированием по-церковнославянски, наводят автора на старинное славянское слово «прохлада» (в значении: «райский уют»).
Древнегреческий глагол «θάλπω» означал: «согреваю, сушу, жгу», а в языке Нового Завета — «согреваю; забочусь, лелею». Этот


Cool
115
глагол стали переводить как «прохлаждаю», а ещё: «покровительствую, прикрываю; согреваю» (Древнегреческо-русский словарь / Сост. И. X. Дворецкий. — Μ., 1958. — Т. 1: А-Л. — С. 768; Полный церковно-славянский словарь (со внесением в него важнейших древне-русских слов и выражений) / Сост. Г. Дьяченко. — Μ., 2004. (Репринт). — С. 520). Церковнославянское существительное «прохладъ», связанное с «хладом», «холодом», означало: «прохлада, свежесть» (Фасмер Μ. Этимологический словарь русского языка. — 3-е изд., стереотип. — Т. 3. — С. 385). Церковнославянское прилагательное «прохладный» значило: «отрадный, лёгкий», а глагол «прохлажда- ти, прохладити» — «утешать, давать отраду» (Седакова О. А. Церков- нославяно-русские паронимы: материалы к словарю. — Μ., 2005. — С. 289). Так что уже в церковнославянском языке у этого слова появлялось значение «теплота» (в том числе и в переносном смысле, как «забота» и «отдохновение»). И в древнерусском языке «прохладъ» — это «удовольствие», а «прохладьныи» — «пользующийся удобством, почётом» (Материалы для словаря древне-русского языка по письменным памятникам: труд И. И. Срезневского. — СПб., 1902. — Т. 2. — Стл. 1602-1603).
Да и вообще во многих языках термины, обозначавшие тепло, в переносном смысле означали заботу, ласку, уют; словами же, описывавшими холод, называли что-либо неприятное и в прямом, и в переносном смысле.
Библейская лексика и символика, связанная с характеристикой рая и ада, в средние века и в Новое время воздействовала на европейские языки, включая русский. Однако условия жизни европейцев, которые обитали в более холодных, по сравнению с Палестиной, северных землях, повлияли и на сами библейские образы. Так вот и получилось, что райские кущи, которые у древних евреев ассоциировались с лёгкой прохладой, у христиан Севера представлялись, скорее, местом, где тепло. Русским же людям ад иной раз казался не огненным пеклом, а студёной ледяной пустыней, вроде тундры.


ГЛАВА 3.
ЛАТИНСКИЙ ЗАПАД
Латынь была языком древних римлян. Это так. Но латынь продолжала жить и развиваться позднее, в эпоху средних веков и раннего Нового времени. Она столетиями оставалась языком науки и Церкви в странах Западной и Центральной Европы. Она сплачивала христианский мир, храня в своих текстах духовные ценности этого мира и соединяя его с античным наследием. Учёные люди использовали латынь для общения друг с другом. В родных местах человек получал, говоря по-нынешнему, среднее образование и при этом выучивал латынь. А потом мог покинуть отчий край. Он доучивался где угодно и в каком угодно учебном заведении: ведь в любом университете преподавание базировалось на общей для всех латыни.
Римский культурный слой
Город Аугсбург (Augsburg) расположен в германской земле Баварии. Это город красивый, старинный, связанный с важными историческими событиями. Он вырос из римской колонии Августы Вин- деликорум (Augusta Vindelicorum). Колонию эту римляне основали в 15 году до н. э., при императоре Октавиане Августе, после победы над местным племенем винделиков. В современном немецком названии города, кроме традиционного «Burg т» («город»), слышен отголосок слова «Augusta». Оно женского рода, потому что подразумевается существительное «colonia, ае/», то есть «выселки, поселение». Этим существительным древние римляне обычно называли поселение своих граждан на чужой территории.
Ещё одна такая римская колония была основана на реке Рейне, в той части германской территории, которая позднее стала Пруссией. Живший в I веке до н. э. римский полководец и государственный деятель Марк Випсаний Агриппа в 38 году до н. э. установил в этом месте, в земле племени убиев, постоянный лагерь для двух легионов. В этом лагере родилась его внучка Юлия Агриппина (15-59 годы н. э.), жена императора Клавдия (41-54 годы н. э.) и мать императора Нерона (54-68 годы н. э.). В 50 году на месте этого лагеря Агриппина велела основать колонию ветеранов, которая стала именоваться Colonia Agrippinensis (или Colonia Agrippina). Французы назы¬


Мы не рабы, рабы немы
117
вают этот город Cologne, и это французское название стало частью слова «одеколон», что буквально означает «кёльнская вода» («eau de Cologne»), по месту его изобретения. А по-немецки название города прежде писалось: «Cöln», сейчас же пишут: «Köln».
Что кричала ворона
О жившем в IV веке Афанасии, епископе Александрии Египетской, сложили такую легенду. Многие люди почитали его за волшебника. Однажды язычники обратились к нему с вопросом: «Что такое кричит ворона, которая сидит на крыше?» Афанасий Александрийский ответил: «Ворона кричит “cras”, a “cras” по-латыни значит “завтра”, а “завтра” не принесёт вам ничего хорошего». И правда, на следующий день, по приказанию императора, один из языческих храмов был закрыт.
Lapsus linguae
Венгерская переводчица и литератор Като Ломб (Lomb Kato, 19092003) писала о речевых ошибках, которые часто допускают те, кто изучает чужие языки: «Итак, не будем сердиться на ошибки и не будем их стыдиться. Они — источник многочисленных ценностей... в том числе и языков. Да, да, не удивляйтесь — именно языков! Такие романские языки, как французский, итальянский, испанский, португальский, провансальский, румынский, сложились в результате плохого усвоения латыни, овладеть которой как следует у народов, завоёванных римлянами, не было ни желания, ни возможностей» (Ломб К. Как я изучаю языки. — Μ., 1978. — С. 149. Авторизованный пер. с венгер. А. Науменко).
Культуролог Игорь Григорьевич Яковенко примерно о том же судил так: «Всякий раз, когда я сталкиваюсь с борцами за чистоту русского языка, у меня возникает вопрос: как с данных позиций следует оценивать разложение, лексическое обеднение и засорение варварскими заимствованиями высокой латыни, происходившие в эпоху между Ш-Х веками новой эры. Напомним, что в результате этих печальных процессов родились испанский, итальянский, французский, румынский и другие романские языки» (Яковенко И. Г. [Выступление на круглом столе к 90-летию со дня рождения А. И. Солженицына] // Нева. — 2008. — № 12. — С. 204).
Мы не рабы4 рабы немы
Это, конечно, гипотеза, но весьма убедительная. Французский историк-медиевист Жак Ле Гофф (Jacques Le Goff, 1924-2014) писал


118
Глава 3. Латинский Запад
о раннем Средневековье: «Англосаксы, славяне поставляли “человеческий скот” для средневековой торговли до того, как были интегрированы в христианский мир и защищены тем самым от рабства» (Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с франц. Ю. Малинина. — Μ., 1992. — С. 142).
Да, в эпоху раннего Средневековья множество славян попадало в плен и становилось рабами. Славян с VII века европейские народы называли склавинами (а также склавами, стлавами и т. п.). Эти термины явно производны от самоназвания славян, то есть от корня «слав/слов-» (со значением: «говорить словами, говорить по-человечески»). В греческом же языке буквосочетание «-si-» (точнее, «-σλ- ») невозможно, потому в нём закреплялись такие формы этого этнонима, в которых между звуками «s» и «1» были вставные согласные. В общем, из-за многолюдства пленников, которые были славянами по происхождению, для обозначения невольников начали использовать этноним. Наибольшее распространение получил термин, появившийся в тогдашней латыни. Раба стали называть словом «sclavus, i т». Хотя прежде довольствовались словом «servus, i m». А уже от латинского «sclavus» происходят слова со значением «раб» во многих европейских языках — например, английское «slave», немецкое «Sklave m», французское «esclave m, /», итальянское «schiavo т» и др.
Вообще в речи самых разных народов модель: чужестранец — значит, раб — была весьма продуктивной.
Популярный в своё время русский писатель и большой патриот Михаил Николаевич Загоскин (1789-1852), начиная 4-ю часть своего романа «Рославлев, или Русские в 1812 году» (1831), спорил с французскими авторами, которые, дескать, совсем не зная Россию, безапелляционно о ней судили, причём не в нашу пользу. Загоскин приводил перечень нелепостей и несообразностей, среди которых, насколько можно судить, и явные глупости, и всякие недопонятые иностранцами недослышки, и нарочито акцентированные Загоскиным неточности. Вот такое, например: «...Что в России нет соловьёв; но зато есть фрукт величиною с вишню, который называется арбузом; что русские происходят от татар, а венгерцы — от славян; что Кавказские горы отделяют Европейскую Россию от Азиатской; что у нас знатных людей обыкновенно венчают архиереи; что ниема глебониш попоиско рюскоф — самая употребительная фраза на чистом русском языке; что название славян происходит от французского слова esclaves и что, наконец, в 1812 году французы били русских...» (Загоскин M. Н. Рославлев, или Русские в 1812 году // Загоскин M. Н. Соч.: В 2 т. — Μ., 1988. — Т. 1: Историческая проза. — С. 539. Курсив автора. —В. К.).


Языческий гриб
119
«...Что название славян происходит от французского слова esclaves», это не так. Однако то латинское слово, к которому восходит французское, —по-видимому, и есть название славян.
Убогий
От латинизированного имени «Христос» («Christus, i т») происходит латинское обозначение христианина — «Christianus, i т». В южнофранцузском диалекте слово стало таким — «cretin» (при общефранцузском «chretien т»). Южнофранцузское диалектное словечко, поначалу имевшее значение: «христианин», превратилось в обозначение юродивого, а затем и человека слабоумного, крайнего дурака. Оно было заимствовано многими языками, включая русский.
Вот как выдающийся лингвист объясняет это: «...Потому что слабоумных считали угодными богу существами» (Фасмер Μ. Этимологический словарь русского языка. — 3-е изд., стереотип. — Т. 2. — С. 375).
Интересно, что у русских от обозначения христианина (видимо, от того же латинского существительного «Christianus») произошло слово «крестьянин». Поначалу «крестьянин» и значило «христианин», а нынешний его смысл — с XIV века. Появлению такого значения способствовало развитие монастырского землевладения. И вообще большинство наших «крещёных» жило по деревням да сёлам и занималось сельским хозяйством. Замена звука «х» на «к» в начале слова перед согласными «р» и «л» обычна для русского языка (ср. однокоренные слова: «крупа» и «хрупкий», «клобук» и «нахлобучить»).
Языческий гриб
Слово «pagus, pagi т» в латинском языке имело значение: «сельская община, село, деревня; область, округ, район». Соответственно, существительное «paganus, i т» обозначало крестьянина, а прилагательное «pagänus, а, um» означало: «сельский, деревенский».
В первые века христианства у этих слов появилось ещё одно значение: так стали называть язычников и всё языческое. Дело в том, что христианство поначалу распространялось по античному Средиземноморью как религия преимущественно городская. В отдалённых от крупных центров местностях да по деревням народ ещё долгое время оставался приверженным традиционным языческим верованиям и обрядам. Таков, можно сказать, социологический закон: «Уходя вперёд, город сбрасывает всё устаревающее в деревню; последняя является естественным хранилищем всех потерявших актуальность социокультурных форм. Деревня испытывает посто¬


120
Глава 3. Латинский Запад
янный дефицит формальности и получает её от города по мере устаревания последней; деревенская культура — своего рода музей форм, от форм религии до форм одежды» (Шипилов А. В. О русском и нерусском: заметки по истории допетровской Руси // Общественные науки и современность. — 2006. — № 3. — С. 83. Курсив автора. —В. К.).
Так вот и получилось, что словарный корень, обозначавший всё деревенское и отдалённое, начал ассоциироваться с прежним религиозным укладом. Даже само понятие язычества обычно выражалось словом «paganismus, i т», образованным от этого латинского корня при помощи распространённого греческого суффикса («-ισμ-»). Язычество называли также «сельской», «мужицкой» верой: «religio pagäna» (прилагательное в женском роде, потому что «religio, religionis f» — существительное женского рода).
Закрепившееся новое значение привело к тому, что у славян появилось давнее, эпохи христианизации, заимствование из латыни — прилагательное «поганый», которое первоначально означало: «языческий». А также: «богомерзкий; противный». Эпитетом «поганые» наделялись коснеющие в привычном идолопоклонстве «языци», то есть языческие племена и народы. В русских былинах говорится об Идолище Поганом — это такой враждебный богатырь, представитель тёмной, чужой силы, всякой «нехристи» да «татарщины». Его называли также «нечестивым», «некрещёным», «жидовским», «проклятым». А впоследствии, уже на русской почве, возник глагол «поганить» и прочие производные слова. Стало быть, представление о религиозной нечестивости и ритуальной нечистоте уступило место воплощённому в этом корне представлению о нечистоте обычной, бытовой — например, несъедобности. Так что имеющееся у нас слово «поганка» указывает вовсе не на использование такого гриба, ну, скажем, древними язычниками в обрядово-шаманских целях, а просто-напросто предупреждает о его ядовитости.
Латинское Средневековье
«Латынь в иерархии языков занимала первое место. Долгое время она была единственным языком письменности. Когда же её монополия была нарушена и наряду с ней стали складываться национальные литературные языки, латынь сохраняла привилегированное положение. То был сакральный язык, гарант единства веры. Профаны им не владели. Быть грамотным значило знать латынь. Соответственно сохранялось, как существенное и значимое, утвердившееся в поздней античности деление людей на litterati и illitterati. Первые — образованные, то есть знающие латынь. Вторые — неграмотные, “идиоты”. Idiota в тогдашнем понимании — человек, кото¬


Exempla
121
рый довольствуется знанием лишь грубого родного языка, данного ему от рождения, между тем как со знанием латыни не рождаются, его приобретают упорным, длительным трудом...
Таким образом, оппозиции “латынь — родной язык” и litteratus — illitteratus соответствует противопоставление школы и жизни, культуры и природы... Истины христианства должны были излагаться преимущественно на латыни, и именно на латыни нужно было обращаться к Богу. В Европе прочно забыли о том, что Вульгата («Biblia Vulgata» — «Общепринятая Библия», перевод с греческого и древнееврейского на латынь, официально принятый Католической церковью. — В. К.) есть перевод Библии, и господствовало убеждение, что латынь это и есть тот именно язык, на котором Господь высказал своё учение... Можно ли в таком случае отрицать, что произведения, написанные на латыни, уже в силу этого обстоятельства обладали привилегированным статусом, пользовались более высоким авторитетом, нежели сочинения на народных языках? Выкованный историками литературы и языка термин “латинское средневековье” выражает вполне реальное содержание. <...>
...Грамотность расценивалась в средневековом обществе как привилегия, как определённое социальное преимущество, и присущие этому обществу антагонизмы дополнялись и осложнялись высокозначимым противопоставлением грамотных, образованных, посвящённых — невежественным, неграмотным, непосвящённым. Docti имели доступ к сокровищнице знания, idiotae прямого доступа к ней были лишены, и им приходилось довольствоваться теми крупицами этого знания, которыми делились с ними litterati. Феодальная, политическая, экономическая зависимость осложнялась также и зависимостью духовной, проистекавшей уже из самого факта монополии элиты на литературу. Как сказано в анонимном трактате XIII века “О клире”, “тот, кто образован [сведущ в латыни], естественный господин над невеждами”...» (Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры // Гуревич А. Я. Избранные труды: культура средневековой Европы. — СПб., 2007. — С. 24, 26).
Exempla
В начале 1980-х годов в факультетском отделении библиотеки Ленинградского университета студентам-историкам старались не выдавать на руки книги, напечатанные до 1917 года. Но для студентов кафедры истории Древней Греции и Рима было сделано исключение: ведь им приходилось для занятий раздобывать тексты античных авторов — на древнегреческом и латинском языках. А многие такие издания были дореволюционными гимназическими пособиями.


122
Глава 3. Латинский Запад
Мне тогда понадобился римский писатель I века н. э. Валерий Максим (Valerius Maximus) с его «Достопамятными деяниями и высказываниями» («Factörum et dictorum memorabilia», в 9 книгах). Я знал по ссылкам, что у этого не самого известного античного писателя есть нечто любопытное для характеристики афинского демократического политика V века до н. э. Эфиальта, которым я тогда занимался. Эфиальт в 462 году до н. э. провёл в Афинах реформу старинного аристократического Совета Ареопага и вскоре после того был кем-то убит. Американский историк Роберт Сили писал о нём: «...Эфиальт — фигура обескураживающая и загадочная» (Sealey R. A History of the Greek City-States, c. a. 700-338 В. C. — Berkeley, 1976. — P. 258). А сам я решил так: «Не прервись его жизнь в момент первого триумфа — кто знает, может быть и Перикл остался бы в истории всего только младшим сподвижником Эфиальта» (Коршунков В. А. Эфиальт и значение реформы Ареопага // Античное общество и государство: (проблемы социально-политической истории): Межвуз. сб. / Отв. ред. Э. Д. Фролов. — Л., 1988. — С. 67).
MAXIMI DE FA¬
C Τ O R V Μ D 1 С Τ О R V E MEMORABILIVM EX* cmplis libri nouem, cura &. accurato Rudi о recogniti.
Hit adicdmus Exempla Chri Iliana mul* tiuarta>in ufurn Chriiliangiuucnruciejra uc cam trhnicorumiquani Cbriftiano- rum exemplorum rheiaurum co mundum habeat.
V N А* C V Μ
H m 1 C H 1 LQRITI GLAREA- К I, Fund) Clarooorfs >pud eundem VALERI VM MA¬
X! Μ VM Annotationi but. ·
Com gcmino Udhcc Return μ. Vabo- rum locupktifr.mo,
С мп Guin & Prinlrgio Csrf-Miitfl.
В 4 i f L E АЕ, EX OFFICINA HBNRICPmiNA,


Exempla
123
Валерия Максима переводить на русский язык не спешили (не так давно вышел наконец русский перевод, но совершенно не удовлетворительный). И вот я, студент-античник, спустившись в подвал истфака, где располагалась наша факультетская библиотека, попросил любое, какое найдётся, издание Валерия Максима. И там мне бестрепетно выдали старую латинскую книгу. Это был изданный в швейцарском городе Базеле томик 1577 года — ничего более позднего не нашлось: (Valerii Maximi de factorum dictorumque memorabilium exemplis libri novem, cura et accurato studio recogniti. His adiecimus Exempla Christiana multivaria, in usum Christianae iuventutis... Basiliae: ex officina Henricpetrina, 1577). Я отвёз раритетную книгу в общежитие и по ней стал переводить нужные мне отрывки.
Об Эфиальте римский автор писал под рубрикой «О постоянстве» (De constantia). И прочёл я там такое. Неподкупному и решительному государственному мужу Эфиальту, который обвинял своих политических противников из Совета Ареопага, пришлось подать судебную жалобу на некоего Демострата. Сделал он это, несмотря на мольбы своего возлюбленного, каковым был, оказывается, сын того самого Демострата, «мальчик выдающейся красоты» по имени Де- мохар. Валерий Максим выводил мораль: «Прежде чем одолеть преступника, Эфиальт победил самого себя» (III. 8. 4). Такое вот достопамятное «постоянство» на античный лад...
К этому изданию Валерия Максима был приложен средневековый сборник «примеров» («exempla»), повторявший структуру античного текста, с подобными же рубриками. Приложение так и называлось: «Exempla Christiana multivaria» («разнообразные христианские примеры»). Вообще такого рода религиозно-назидательные «примеры» были распространённым жанром средневековой европейской литературы. Я, разумеется, полюбопытствовал, что же помещалось там под той же рубрикой «О постоянстве». Обнаружилась захватывающая история об одном раннехристианском святом подвижнике, которого всячески искушал дьявол, но тот был крепок в своём постоянстве и не убоялся даже чудовищной повозки, что мчалась прямо на него, грозя задавить, но от слова Божьего вмиг исчезла.
А на одной из начальных страниц книги была читательская помета — чернильная надпись со словами из молитвы: «In manibus Domini sors est salusque mea» («В руках Господа судьба и спасение моё»). И название какого-то немецкого городка да ещё точная дата, относившаяся, насколько я помню, к началу XVII века.
Сия почтенная и назидательная книга достаточно належалась у меня в общежитской тумбочке и в конце концов была сдана обратно в подвал истфака.


124
Глава 3. Латинский Запад
Спустя некоторое время библиотека университета проводила для студентов встречу с сотрудниками отдела редких книг. Этим отделом в 1962-1984 годах заведовал Александр Хаимович Горфункель — кандидат исторических и доктор философских наук, специалист по философии эпохи Возрождения. Его помощником тогда был Николай Иванович Николаев. Когда народ стал уже расходиться, я подошёл к Горфункелю с Николаевым и осторожно заметил, что вот ведь какой раритет, а числится за факультетским отделом, и иным студиозам даже на руки выдаётся. Мне, конечно же, было сказано, что это непорядок и Валерия Максима надо непременно перевести в отдел редких книг.
Надеюсь, так и было сделано.
Труды Сеятеля
SATOR
AREPO TENET OPERA ROTAS
Это «магический квадрат», известный с древнеримских времён. Такой текст много раз находили и в Помпеях, и в Британии, и в Месопотамии. Обратите внимание: каждая строка читается снизу вверх и сверху вниз, а также справа налево и слева направо. И получается одна и та же фраза: «Sator Arepo tenet opera rotas». Значит, это особо изощрённый текст — и палиндром (слово или фраза, которые одинаково читаются слева направо и справа налево), и акростих (текст, в котором начальные буквы отдельных стихов, прочитанные вместе, представляют какое-либо имя или изречение). А ведь это ещё и собственно квадрат — буквы, вписанные в эту геометрическую форму, читаются одинаково сверху вниз и снизу вверх. Кстати, центральные оси квадрата составляют крест из многозначительного слова «tenet».
«Магический квадрат» писали или произносили, как заклинание. Его изображали над входом в дом, на люльках младенцев, на хлебном каравае перед отправкой в печь. Считалось, что он защищал от пожара, от сглаза и болезней. Нередко его писали на бумаге, которую потом сжигали, высыпали пепел в вино и это вино выпивали — так можно было добиться исполнения желаний. «Магический квадрат» распространялся вплоть до позднего времени — в рукописных сборниках, гадательных книгах, календарях. Из Европы он


Труды Сеятеля
125
проникал на территорию Российской империи: во второй половине XIX века в Витебской губернии знали, что после укуса бешеной собаки надо было писать или произносить эти слова.
«Sator, satöris т» — «сеятель»; «teneo, tenui, tentum, tenere 2» — «держу» или «удерживаю, сдерживаю; обладаю, имею; достигаю»; «opus, operis η» — «дело, работа; вещь, произведение»; «rota, rotae/» — «колесо; круг». Маловразумительное «Агеро» понимают как имя собственное. Выходит: «Сеятель Арепо держит...», а далее надо выбрать одно из двух оставшихся слов в качестве прямого дополнения (в форме винительного падежа, множественного числа — Асе. pl.) к глаголу «tenet» — или «opera», или «rotas». То есть сеятель Арепо либо «трудится» («tenet opera» придётся переводить именно так), либо «колёса держит». А второе оставшееся слово согласовать с прочими в связную фразу будет труднее всего. Ну, допустим, если «держит», то, так сказать, держит «по-деловому» или лучше: «со старанием». Похоже, что речь идёт о чём-то сельскохозяйственном. Что-то вроде: «Сеятель Арепо трудится над колёсами».
Хотя, разумеется, можно попробовать разглядеть в этой фразе и какое-нибудь иносказание — недаром ведь она считалась магической. Многозначные слова «teneo», «opus», «rota» позволяют при желании нагрузить тёмную фразу иными смыслами. Люди Средневековья охотно пускались на поиски сокровенного.
«Сеятелем» могли именовать божество, намекая на его созидательную, творческую сущность. Живший в I веке до н. э. римский поэт Публий Вергилий Марон именовал Юпитера сеятелем (то есть творцом) людей и богов («sator hominum deorumque»). Иисус рассказывал притчу о Сеятеле, где Сеятель — Бог, а семя — слово Божие (Мф. 13: 1-23; Мк. 4: 1-20; Лк. 8: 1-15). Христианское представление о Боге-Сеятеле встречается и позднее — например, в анонимном стихотворении VIII—IX веков, которое так и начинается: «Sancte sator» (оно приведёно в кн.: Хрестоматия по латинскому языку: Средние века и Возрождение / Авт.-сост. Н. А. Фёдоров. — Μ., 2003. — С. 200).
Есть предположение, что в Римской империи «магический квадрат» мог быть символом принадлежности к христианской общине. Из входивших в «магический квадрат» букв можно было сложить молитвенную фразу, обращённую к Богу: «Ого Те, Pater, ого Те, Pater, sanas». «Oro, orävi, oratum, oräre 1» означает: «говорю; прошу; молюсь», a «sano, sanavi, sanatum, sanare 1» — «лечу, исцеляю». «Pater, patris m» — это «отец», а местоимение «tu» («ты») в форме винительного падежа, единственного числа (Асе. sing.) будет «te». В переводе: «Молю Тебя, Отче, молю Тебя, Отче, [Ты] исцеляешь».
В любом случае надо помнить, что искать потаённое знание в искусственно подобранном наборе букв — такое же дело, как докапы¬


126
Глава 3. Латинский Запад
ваться до смысловых глубин в стишках-палиндромах: может, и подберётся любопытное, но разве что случайно.
Семь смертных грехов
Смертными грехами назывались те, что вели к погибели души. Имеется в виду смерть духовная. Эти греховные состояния считались первичными, исходными, из них проистекали все прочие грехи.
Обычно таких грехов насчитывали семь, но иногда восемь. Список семи смертных грехов сложился в середине I тысячелетия. А с XIV века стало употребляться искусственно созданное латинское слово «saligia». Оно составлено из первых букв латинских терминов, обозначавших семь грехов. В ходу был даже глагол «saligio, saligiävi, saligiätum, saligiäre 1», означавший: «совершаю смертный грех».
Вот эта «SALIGIA»: Superbia («гордыня»), Avaritia («алчность»), Luxuria («погоня за наслаждениями; похоть»), Invidia («зависть»), Gula («чревоугодие; обжорство и пьянство»), 1га («гнев; гневливая мстительность»), Acedia («леность; уныние»).
В других языках были свои мнемонические приёмы. Например, по-английски говорили: «PEGSLAW» — «peg’s law» (то есть что-то вроде «закона-ориентира») — от английских названий семи грехов: Pride («гордыня»), Envy («зависть»), Gluttony («чревоугодие»), Sloth («лень»), Lust («похоть»), Avarice («алчность»), Wrath («гнев»). Правда, грехи в этом английском варианте не вполне совпадают с латинским перечнем: лень («sloth») может подразумеваться и под латинским словом «acedia».
У православных нет общепризнанного списка основных грехов. То их семь, то восемь, а то и больше. Да и сам перечень изменчив.
Развратная механика Средневековья
Со времён поздней античности сложился канон из семи основных учебных предметов. Он существовал в Западной Европе в эпоху Средневековья и назывался «septem artes liberales», то есть «семь свободных искусств». Эти семь дисциплин подразделялись на «тривиум» («trivium, i η», буквально: «троепутье») и следующий за ним «квадривиум» («quadrivium, i и», буквально: «четырёхпутье»). Первый набор включал в себя грамматику, диалектику и риторику, а второй — арифметику, геометрию, астрономию и музыку.
Некоторые средневековые учёные полагали, будто прилагательное «liberalis, е» («относящийся к свободе; достойный свободного человека») происходит не от прилагательного «liber, ИЬёга, ИЬёгит» («свободный, ая, ое»), а от существительного «liber, libri т» («книга»).


Мостострой
127
Тогда выходило, что речь идёт о «семи книжных искусствах». Таковым противопоставлялись семь «механических» или «развратных» («septem artes adulterinae»). Это странное наименование получалось оттого, что прилагательное «mechanicus, а, um» («механический, ая, ое») сопоставляли с существительным «moechus, i т» («прелюбодей»). Семь «механических» или «развратных» искусств — это ткачество, кузнечное искусство, мореплавание, земледелие, охота, медицина и лицедейство (драматическое искусство).
Латинское существительное «moechus, i т» — заимствование из греческого языка («ό μοιχός, μοιχού» — «развратник, прелюбодей»). А латинское прилагательное «mechanicus, а, um» производно от существительного «mechanica, ае/>> («механика»), которое тоже в латыни — из греческого. По-гречески «ή μηχανή, μηχανής» — «вымысел, хитрость; сооружение; средство», и это существительное, попав в латынь, стало выглядеть так: «machina, ае/>>. А уж от него — и «машина», и «махина». Вместе с поговорочным «богом», который — «из машины» («deus ex machina»).
Папа римский именуется «понтификом» или, точнее, «верховным понтификом» («pontifex maximus»). Это любопытный пример того, как верховный жреческий титул языческой эпохи в конце концов стал званием высшего католического иерарха.
Существительным «pontifex, pontificis т» в Древнем Риме называли жреца. С царских времён в Риме существовала коллегия понтификов. Это была, по сути, высшая жреческая коллегия государства. Первоначально в неё входило пять человек, а позднее — пятнадцать. Руководил ею великий (или верховный) понтифик — «pontifex maximus». Понтифики надзирали за другими жреческими объединениями, ведали составлением календаря (служившего годовой программой культовых церемоний), вообще занимались обрядами и жертвоприношениями, имели отношение к сакральному праву и т. п. Великим понтификом был знаменитый полководец, политик, а после и правитель Рима Гай Юлий Цезарь (100-44 годы до н. э.). Эту должность занимал правивший Римом с 31 года до н. э. по 14 год н. э. император Октавиан Август, а затем и все следующие римские императоры. В итоге титул великого понтифика за тысячу лет стал чем-то вроде обозначения высшего религиозного руководителя Рима, сакрального «отца» римского общества и государства. Его-то и приняли на себя христианские первосвященники, руководители Римской епархии и всего западнохристианского мира — папы, считавшиеся епископами города Рима.


128
Глава 3. Латинский Запад
Само слово «pontifex» во многом загадочно. Точнее, второй-то корень этого существительного ясен — от глагола «facio, feci, factum, facere 3» («делаю, совершаю»). Этот распространённый глагол мог иметь и особенное значение, связанное с чудодейным сотворением чего-либо сакрального. Вот и в русском слове «чародей» второй корень (от глагола «деяти», то есть «делать») имеет тот же оттенок.
А относительно первого корня имеются разные точки зрения. Но с античных времён и до сего дня самой распространённой версией является та, что связывает его с существительным «pons, pontis m» («мост; настил»). Например, полагают, что жрецы-понтифики первоначально должны были наблюдать за постройкой и ремонтом свайного моста в Риме, который был не просто переправой, но также местом религиозных церемоний. Правда, латинское существительное «pons» восходит к индоевропейскому названию дороги — недаром оно родственно русскому «путь». Известно также, что ритуал мог осмысляться как своего рода дорога. Так что, вероятно, в древнем слове «pontifex» отразилось метафорическое обозначение ритуала как пути. И тогда понтифики — значит: «устроители ритуала».
Вообще же дороги, мосты, переправы у древних римлян, как и у многих других народов, имели важное ритуально-мифологическое значение. Известный филолог, специалист по разнообразным аспектам индоевропейских языков и культур, Владимир Николаевич Топоров (1928-2005) писал об этом так: «В мифопоэтической традиции [мост] выступает прежде всего как образ связи между разными точками сакрального пространства. В этом смысле М[ост] изофункцио- нален пути, точнее, — наиболее сложной его части. М[ост] мыслится обычно как некая импровизация ещё неизвестного, не гарантированного пути. М[ост] строится как бы на глазах путника, в самый актуальный момент путешествия и на самом опасном месте, где путь прерван, где угроза со стороны злых сил наиболее очевидна, подобно перекрёстку, развилке дорог (ср. мотив чудовища, хищного зверя, злого духа, дурного человека и др. у входа на М[ост] и обычай отмечать начало и конец М[оста] украшением, шестом, символическим знаком, зооморфным образом типа сторожевых львов, грифонов и т. п.). Постройка М[оста] сопровождалась особым ритуалом. <...> Наведение М[оста] открывает путь из старого пространства и времени к новому, из одного цикла в другой, как бы из одной жизни в другую, новую» (Топоров В. Н. Мост // Мифы народов мира: Энциклопедия / Гл. ред. С. А. Токарев. — 2-е изд. — Μ., 1992. — Т. 2. — С. 176-177).
В. Н. Топоров описал архаические представления о мостах и их наведении преимущественно по фольклорным и мифологическим данным. Но кроме того, почти все семейные обряды представляли собой упорядоченную череду передвижений в пространстве, причём


Устно или письменно?
129
это пространство осмыслялось как особенное, сакральное. Яркий пример — традиционная свадьба. Она даже в самое недавнее время у русских и соседних с ними народов России развёртывалась в мифологизированном, опасном пространстве, которое людям нужно было стремительно преодолевать, используя различные словесные и предметные обереги, потому что в нём свадебному поезду угрожали колдуны, оборотни и прочие тёмные силы. Точно так же родильные, инициационные и погребальные обряды представлялись движением по опасному пути, с заходом в «иной мир» или выходом из него, а в случае с инициацией — с временным в нём пребыванием. Многие календарные обряды тоже нередко разумелись как прибытие олицетворённого праздника (и всем надо его встречать), гостевание праздника у людей (с угощением и весельем), а затем — уход-отъ- езд-провожание-сжигание-растерзание этого мифологизированного персонажа. Такую структуру имела русская Масленица. Сюжеты волшебных сказок, как и некоторых иных жанров фольклора, тоже выстраивались вокруг путешествия главного героя в «иной мир».
Видимо, отдалённо схожей с римскими понтификами была религиозно-профессиональная, жреческая корпорация «мостовщиков» у древнего балтского народа пруссов.
В средние века одна группа ревностных католиков стала именоваться «Мостовым братством» (по-латыни — «Fratres pontifices», а по-французски — «Freres pontifes»). Это было монашеское объединение. Рассказывали, что основатель братства Бенедикт, бывший тогда ещё бедным пастухом, в 1178 году, во время солнечного затмения, возвестил во французском городе Авиньоне епископу и собранному народу, что он послан небесами, чтобы построить мост через реку Рону. Римский папа утвердил устав «Мостового братства» в 1189 году. В братстве состояли жившие без затворничества и обетов рыцари, монахи и рабочие. Ими руководил великий магистр. Они занимались общественными работами, которые тогда ещё не являлись особенной заботой государства. Это были устройство и поддержание в порядке мостов, дорог, перевозов, госпиталей для путешественников и паломников. Активнее всего братство действовало в южной Франции. После того, как братья-монахи накопили богатств и у них, по мнению современников, произошла порча нравов, папа Пий II в середине XV века «Мостовое братство» упразднил.
Устно или письменно?
Народно-поэтическое, обычно устное, повествование о жизни какого-либо человека или о каком-либо историческом событии, сохранившемся только в предании, — легенда. Слово «легенда» латин¬


130
Глава 3. Латинский Запад
ского происхождения, от глагола «lego, legi, lectum, legere 3» («собираю; читаю»). Соответственно, «legenda» — это герундив женского рода (gerundivum — отглагольное прилагательное, обозначающее необходимость действия), в именительном падеже, единственного числа (Nom. sing.). То есть переводится эта латинская форма так: «та, которую следует читать». Средневековые католики начали именовать этим словом похвалу («laudatio, laudationis/») и житие святого («vita, vitae f»), которые следовало прочитывать в храме в день, посвящённый празднованию памяти этого святого. Затем так же стали называть всякие благочестивые и назидательные религиозные сказания о чудесных событиях из жизни святых — в том числе и тех, кто не был канонизирован, но и не отвергался Церковью. Большой известностью в те времена пользовалась книга монаха-доминиканца, архиепископа генуэзского Якова Ворагинского (lacöbus a Voragine или lacöbus de Voragine, ок. 1230-1298), получившая название «Золотая легенда» («Legenda aurea»).
Конечно, содержавшиеся в таких повествованиях сведения малодостоверны. Например, рассказ о том, как святой Георгий одолел змея, — как раз оттуда. Да и вообще Георгий стал одним из самых популярных святых христианского мира после того, как этот рассказ оказался частью «Золотой легенды». Вот потому-то, с развитием исторической критики, легенды начали восприниматься скептически. И само слово «легенда» приобрело значение повествования о недостоверном.
Учёные обратили внимание также на устные, распространённые в народе, предания и легенды. В XIX и XX веках собирание и изучение фольклорных легенд стало одним из важнейших направлений фольклористики. Самым влиятельным в отечественной науке исследователем фольклорных и полуфольклорных легенд был филолог, основоположник сравнительно-исторического литературоведения, академик Александр Николаевич Веселовский (1838-1906).
Так слово «легенда», которым когда-то обозначался письменный текст для чтения вслух, стало относиться к повествованию з/стнолгу. Хотя у него есть и такое значение: «легендой» называют надписи на монетах, гербах, географических картах и т. п. В этом значении проступает старинный смысл средневекового латинского слова: надписи, знаки, пометы вместе с их расшифровками — они-то точно не для пересказа, а для чтения.
Бабка писателя Николая Семёновича Лескова (1831-1895) Акили- на (Александра) Васильевна Алферьева (ок. 1790 — ок. 1856), согласно семейным воспоминаниям, была простовата. Сын писателя, Андрей Николаевич Лесков (1866-1953), генерал-лейтенант и автор законченной в 1949 году объёмистой книги о жизни своего отца, писал о пра¬


Ут, ут — козёл тут!
131
бабушке: «...Многие, разговаривая с Акилиной Васильевною, улыбались, а то и морщились, когда она говорила “ехтот”, “лыгенда” или “мораль”, понимая второе слово как “переделку в народном духе” а последнее — оскорбительным» (Лесков А. Н. Жизнь Николая Лескова: по его личным, семейным и несемейным записям и памятям. — Μ., 1984. — Т. 1. — С. 82). О том, что «русский простонародный ум производил встарь слово “мораль” (“мараль”) от глагола “марать” (“ма- раль пущать”)», напомнил в одной своей работе филолог Сергей Сергеевич Аверинцев (1937-2004) (Аверинцев, Сергей. По поводу статьи А. Зубова «Пути России» // Континент. —1994. — № 81. — С. 174).
У Акилины Васильевны произношение и толкование некоторых важных словес сильно отдавало просторечием и простодушием, но вот в понимании того, что такое «лыгенда», она, пожалуй, не ошибалась.
Что, где, когда
До нас дошли десятки так называемых покаянных книг, которые составлялись начиная с VII—VIII веков и позднее. Они написаны на «вульгарной латыни», очень простой, чтобы их мог понять любой принимающий исповедь священник. О том, какие вопросы задавались на исповеди, можно судить по латинскому двустишию:
Quis, quid, ubi, per quos, quoties, cur, quomodo, quando, Quilibet observet animae medicamina dando.
В переводе:
Кто, что, где, посредством чего, как часто, почему, как, когда —
Пусть рассмотрит это каждый, давая душе целительное облегчение.
Ут, ут — козёл тут!
В очерке Николая Герасимовича Помяловского «Бегуны и спасённые бурсы» (1863) есть эпизод, в котором один бурсак попросил другого подучить его церковному пению. Тот сказал, что сперва надо ноты выучить. «Отправились они в Камчатку (на задний ряд. — В. К.) и затянули: “ут, ре, ми, фа” и т. д.» (Помяловский Н. Очерки бурсы // Помяловский Н. Мещанское счастье. Молотов. Очерки бурсы. — Μ., 1984. —С. 400).
Митрополит Евлогий (Георгиевский, 1868-1946) во второй половине 1930-х годов вспоминал о том, как он подростком проходил курс наук в духовном училище города Белёва Тульской губернии (1877-1882 годы):


132
Глава 3. Латинский Запад
«Помню учителя пения о[тца] диакона Бимберекова. Мы сложили о нём песенку и распевали её, поджидая его в классе:
Ут, ут, — козёл тут...
Ре, ре, — на дворе...
Ми, ми, — за дверьми...»
(Евлогий (Георгиевский), митр.
Путь моей жизни: воспоминания, изложенные по его рассказам Т. Манухиной. — Μ., 1994. — С. 24).
У Н. Г. Помяловского и митрополита Евлогия несколько непривычный перечень нот: открывает его нота «ут», а не «до».
«Ut, re, mi, fa, sol, la, si». Именно такими были названия музыкальных тонов, предложенные в XI веке итальянским музыкантом, монахом-бенедиктинцем Гвидо д’Ареццо. Собственно, он и придумал записывать музыку с помощью расположенных на разной высоте значков-нот (от латинского «nota, notae/» — «заметка»). Образованы эти названия от начальных слогов первой строфы оды к Иоанну Крестителю, написанной бенедиктинским монахом, выходцем из лангобардов Павлом Диаконом (VIII век):
Ut queant laxis resonare fibris
Mira gestörum/amüli tuorum Solve polluti Zabii reatum Sancte Johannes.
Чтобы струнами свободными могли воспеть Чудеса деяний рабы твоих,
Освободи уста виновного в речах греховных, Святой Иоанн.
Первая нота из-за соображений удобства и благозвучия при распеве была впоследствии заменена на другую — «do», от подходящего по смыслу слова «Dominus, i т» («Господь»). Но и название «ut» кое- где оставалось.
Как просклонять мужика
Социальная напряжённость на средневековом Западе проявлялась в том числе и в опасливом отношении к крестьянам-вилланам. Даже существовал специальный термин «виллания» — подлость, моральное убожество. Любопытно, что наименование древнеримского загородного поместья («villa, villae/»), которое и сейчас у нас является уважительно-престижным словом, в Средневековье обернулось названием грубого мужика: от слова «villa» произошло это позднелатинское «villanus, i τη».


Псы Господни
133
Деклассированные клирики — голиарды — бывали особенно непримиримы к мужланам. В голиардической поэме «Склонение крестьянское» предлагалось склонять слово «виллан» так:
Nom. sing.: hic villänus — этот виллан.
Gen. sing.: huius rustici — этой деревенщины.
Dat. sing.: huic tferfero — этому дьяволу.
Асе. sing.: hunc furem — этого вора.
Abi. sing.: ab hoc depredatöre — этим грабителем.
Voc. sing.: o, latro! — о, разбойник!
Nom. pl.: hi maledicti — эти проклятые.
Gen. pl.: horum tristium — этих презренных.
Dat. pl.: his mendacibus — этим лжецам.
Acc. pl.: hos nequissimos — этих негодяев.
Abi. pl.: ab his infidelibus — этими нечестивцами.
Voc. pl.: о, pessimi! — о, подлейшие!
(Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. — Μ., 1992. — С. 279-280. Пер. с франц. П. Уварова.
С исправлением опечаток. —В. К.)
Псы Господни
Католический орден братьев проповедников («Ordo fratrum praedicatorum») чаще именовался орденом доминиканцев — в честь основателя этого ордена святого Доминика (1170-1221). «Dominus, i т» — «Господь», отсюда мужское личное имя «Dominicus, i т», а «Dominicänus, i т» — член ордена доминиканцев. Герб ордена изображал собаку, которая несёт в пасти горящий факел. Так выражалось двойное назначение этой организации: охранять Церковь от ереси и просвещать мир проповедью истины.
Вот в научной статье украинского археолога говорится об античном золотом перстне эпохи раннего христианства, в котором была вставка из оникса с изображением собаки. Комментарий: «Собаку ранние христиане считали символом пастыря, его помощником, следящим за стадом». К этому месту редактор сборника и переводчик статьи (с украинского), археолог Юрий Юрьевич Шевченко сделал такое примечание: «Видимо, отголоски подобных представлений ещё на исходе XII в. отразились в названии католического ордена Доминиканцев. Дословно — “Господни собаки”, или “псы Господа”» (Левада Μ. Е. Заметки об археологических «древностях» // Христианство в регионах мира: (христианская мозаика) / Отв. ред. Μ. Ф. Альбедиль, Ю. Ю. Шевченко. — СПб., 2011. — Вып. 3. — С. 266). Так ли?


134
Глава 3. Латинский Запад
Всё же орден назван по имени основателя — святого Доминика. Но доминиканцы, действительно, бывали ревностными инквизиторами, преследовали еретиков и ведьм. Потому их стали называть «псами Господними», произнося слово «Dominican!» как два сходно звучащих слова: «Domini canes», от «Dominus, Domini т» («Господь») и «canis, canis m,f» («собака»).
В книге переводчицы Натальи Леонидовны Трауберг (1928-2009) заходит речь о нелепостях редактирования и комментирования хороших книг, написанных известными зарубежными учёными. В комментарии к одной из таких книг «кстати сообщается, что бернардинцы — “псы Господни”». Н. Л. Трауберг печально заметила: «Это не так. Лучше уж просто не писать» (Трауберг Н. Л. Невидимая кошка: Сб. ст. — Μ.; СПб., 2009. — С. 51). Разумеется, не названный по имени комментатор спутал с доминиканцами других монахов — бернардинцев, которые придерживались монашеского устава святого Бернара (Бернарда) Клервоского (Bernhard de Clairvaux, 1091-1153) — канонизированного Римско-католической церковью аббата монашеской общины во французском селении Клерво. А почему «псами» обозваны именно бернардинцы, мало ли было разных католических орденов? Наверное, по ассоциации с породой собак — сенбернарами! Монахи выводили эту породу специально для того, чтобы большие и умные псы спасали путников, заблудившихся в заснеженных Альпийских горах.
Лингвистические улики
Жившие в XV веке монахи-доминиканцы Яков Шпренгер и Генрих Кремер (латинизированная форма его фамилии — Инститорис; ср. латинское существительное «institor, institoris т» и современное немецкое «Krämer т» — оба слова означают: «мелкий торговец») были авторами печально известного бестселлера «Молот ведьм» («Malleus maleficarum», 1486/1487), руководства по борьбе с колдовством. Этот трактат на протяжении XV-XVII веков десятки раз переиздавался в различных европейских странах.
По оценке историка-медиевиста Арона Яковлевича Гуревича (1924-2006), «Молот ведьм» был проникнут «предельным антифеминизмом» (Гуревич А. Я. Ведьма // Словарь средневековой культуры / Под ред. А. Я. Гуревича. — Μ., 2003. — С. 64). Рассуждая о врождённых женских пороках, Шпренгер и Кремер подкрепляли свои убеждения в порочности женского пола лингвистическим аргументом. Само слово «femina, ае/» («женщина»), дескать, происходит от двух показательных слов: «fides, fidei/>> («вера»; слово, укороченное до простого «fe») и «minus» («меньше»). Вывод учёных инквизиторов таков: «Итак, женщина скверна по своей природе, так как она скорее сомневается


Злые яблоки и красная красота
135
и скорее отрицает веру, а это образует основу для занятий чародейством». Они также считали, что «слово “дьявол” (“diabolus”) происходит от “dia” (то есть duo, два) и “bolus” (то есть morsellus, укус, смерть), так как он несёт двойную смерть; а именно — телу и душе» (Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм / Пер. с лат. Н. Цветкова. — Б. м., [1930]. — С. 115-116). Хотя на самом деле слово «дьявол» — греческое, в нём есть приставка «δια-» (со значением сквозного действия и проникновения, то есть: «через, сквозь»). Да и числительное «два» по-латыни всё же не «dia», a «duo, duae, duo» (три варианта в зависимости от грамматического рода). И словечко «bolus» с таким значением они, похоже, сами измыслили. Существительное «bolus, i т» действительно имеется. Оно греческого происхождения («ή βολή, βολής»), но означает: «бросок (при игре в кости); выигрыш, удача; закидывание рыболовных сетей». Греческое существительное «βολή» происходит от глагола «βάλλω» («бросаю, кидаю, мечу»), то есть от того самого слова, от которого образовано «ό διάβολος, ου» (буквально: «клеветник»; по-латыни — «diabolus, i τη»).
Злые яблоки и красная красота
Средневековые этимологические упражнения забавны. Но они и показательны: они ярко высвечивают тогдашнее религиозно-символическое мировоззрение. «Подобные этимологии всегда перерастали в характеристику сущности, поскольку этимология воспринималась как способ проникнуть в характерологические глубины имени». При этом средневековые религиозные авторы могли предлагать несколько противоречащих друг другу вариантов подряд (Махов A. E. Hostis antiquus: категории и образы средневековой христианской демонологии: опыт словаря. — Μ., 2013. — С. 141). Это сло- вопонимание основывалось на произвольном истолковании латинских слов и выражений.
Например, яблоко считалось символом зла, потому что вроде бы одно и то же слово — «malum, i η» — обозначало «яблоко» и означало «зло». А яркий красный цвет казался особенно красивым, и средневековые клирики даже само прилагательное «pulcher, pulchra, pulchrum» («красивый, ая, ое») производили от «pelle rubens» («краснеющий кожею»): дескать, у того, кто красив, кожа красная, потому что под ней бьётся живая кровь (см.: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. — Μ., 1992. — С. 309-310, 312).
Слова, обозначавшие в латыни «яблоко» и «зло», не являются этимологически родственными. Они всего лишь созвучные, ставшие омонимами. В «яблоке» первый гласный был долог («mälum»), в «зле» же — краток («mälum»).


136
Глава 3. Латинский Запад
Котопоклонники
Катары (или иначе альбигойцы) — христианская секта, весьма популярная в ХП-ХШ веках на юге Франции, а также на севере Италии. Вероятнее всего, их название связано с греческим прилагательным «καθαρός, ά, όν» («чистый, ая, ое»). Католики же, их противники, утверждали, что катары на своих сходках поклонялись чёрному коту.
Вот как писал об этом историк и филолог Николай Васильевич Сперанский (1861-1921): «В первых рассказах про гнусности, которые творятся на шабашах еретиков — в “синагогах сатаны”, как окрестило католическое правоверие молитвенные собрания катаров — дьявол является еретикам ещё в человеческом образе, в виде арапа или даже в образе ангела света. Но позже утвердилось мнение, что чаще всего дьявол при этом принимает образ чёрного кота, заставляя лобызать себя не в губы, а под хвост. Иначе средневековая наука, при незнакомстве с греческим языком, затруднялась объяснить самое название “катары” (от греческого καθαρός — чистый). Cathari dicuntur a cato, quia, ut dicitur, osculantur posteriora cati, in cuius specie, ut dicunt, apparet eis Lucifer [Катары зовутся так от кота: ибо, как говорят, они целуют в зад кота, в виде коего, как говорят, является им Люцифер] — так писал Doctor Universalis, профессор богословия в парижском университете, схоластик Алан из Лилля. Явление сатаны в виде кота — опять-таки со слов очевидцев — не раз описывалось в литературе очень картинно» (Сперанский Н. В. Ведьмы и ведовство: из истории борьбы церкви с еретическими движениями. XVXVII вв. — 2-е изд.. — Μ., 2012. — С. 126).
«Кот» по-латыни — «cattus, i т». Или, как в цитированном здесь средневековом тексте, с одной буквой «t» — «catus, i т».
Получается, что «формированию демонической репутации кота в эпоху Средневековья немало способствовало звуковое сходство его названия в европейских языках (Katze, cat, chat) с именованием приверженцев еретического движения катаров» (Махов A. E. Hostis antiquus: категории и образы средневековой христианской демонологии: Опыт словаря. — Μ., 2013. — С. 142).
Латынь птичья и латынь детская
Учёные люди Запада во времена Средневековья не раз высказывали сожаление, что простой народ превращал основные католические молитвы на латинском языке в тарабарщину. Да и многие священники переиначивали малопонятные священные тексты. С другой стороны, даже для писавших на национальных языках авторов латынь являлась обозначением языка как такового: птицы-де тоже


Латынь птичья и латынь детская
137
«на своей латыни» поют (Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. — С. 258-259).
Мотив особенного птичьего языка, «птичьей латыни», встречается и в русской поэзии. У Осипа Эмильевича Мандельштама в стихотворении «Аббат» (1915, из сборника «Камень») находим:
Он Цицерона, на перине, Читает, отходя ко сну: Так птицы на своей латыни Молились Богу в старину.
(Мандельштам Осип. Камень. —Л., 1990. — С. 69.)
В романе Марии Рыбаковой «Гнедич» речь идёт о русских поэтах Николае Ивановиче Гнедиче (1784-1833) и Константине Николаевиче Батюшкове (1753-1817). Гнедич, знаток греческого языка, известен переводом Гомеровой «Илиады», а его друг Батюшков под конец жизни сошёл с ума.
Гнедич наклонился над другом, и тот шепнул ему по секрету, что, мол, сойти с ума — это и значит: превратиться в птицу, и кивнул на окно: слышишь их голоса в кроне дерева? Они говорят по-гречески.
(Рыбакова Μ. Гнедич: Роман. — Μ., 2011. — С. 14)
А вот целиком стихотворение Елены Пудовкиной «Мариинская больница»:
Икона неба В окне больничном. Здесь служат требы На древнептичьем — Полузнакомом, Полузабытом, Как сон о доме, На небе свитом.
(Пудовкина, Елена. Стихи // Звезда. — 2013. — № 3. — С. 88)
Известный специалист по культуре славян Дмитрий Константинович Зеленин (1878-1954) в одной из своих работ привёл новгородскую загадку о ласточке: «Мотовило-шитовило, под небиса подлитило, по-нимецки говорило, по-татарски лепетало». Спустя много лет лингвист, фольклорист, этнограф Анатолий Фёдорович Журавлёв опубликовал заметку, в которой писал, что мотив говорения на чужом языке встречается не только в новгородском фольклоре, а гораздо шире —


138
Глава 3. Латинский Запад
в восточнославянских загадках о птицах (сороке, журавле, ласточке, лебеде, гусе, утке). Пение, щебетание, чириканье птиц сравнивается в этих загадках с немецкой, татарской или же «панской» речью. А. Ф. Журавлёв продемонстрировал и литературные параллели этому фольклорному мотиву: «...Заметим, что обыгрываемый в славянских загадках мотив птиц, говорящих на наречиях чуждого племени, очень древний и обнаруживает связь с известными представлениями античности о варварском языке ласточек (на что, собственно, мы и хотели обратить внимание в настоящей заметке), находящими отражение и в современной поэзии». Далее А. Ф. Журавлёв упомянул соответствующий отрывок «в стихотворении “Ласточки” А. Тарковского, глубокого знатока европейских поэтических и мифологических традиций». Он отметил и стихотворение Мандельштама «Аббат», добавив: «Можно указать также на целый ряд параллельных образов у Н. Заболоцкого и других поэтов» (Журавлёв А. Ф. Об одном мотиве восточнославянских загадок: (к статье Д. К. Зеленина «Из быта и поэзии крестьян Новгородской губ.») // Проблемы славянской этнографии: к 100-летию со дня рождения чл.-кор. АН СССР Д. К. Зеленина: [Сб. ст.] / Отв. ред. А. К. Байбурин, К. В. Чистов. — Л., 1979. — С. 130-132).
У нас выражение «птичий язык» чаще всего обозначает скучную, казённую речь бюрократов (обычно — письменную); речь русскую, но становящуюся непонятной, как бы иностранной. Хотя и уподобление чириканья латыни нам тоже не чуждо.
В конце 1870-х годов даже в первом классе Вятского духовного училища было восемь уроков латинского языка в неделю. Один из тогдашних учеников позднее вспоминал о молодом преподавателе латинского языка В. П. Дрягине. Вот в какой манере вёл урок Дрягин: «“А знаете ли, как склоняется местоимение sui? А так же, как воробышки поют: sui, sibi, se, se”, — объясняя, говорил он нам. И мы повторяли за ним: “sui, sibi, se, se”. И смешно нам становилось, и точно казалось, что действительно так воробышки поют”» (Кибардин Н. В., свящ. В Вятском духовном училище: 1879-1883 гг. (Воспоминания и заметки бывшего воспитанника) // Вятский епархиальный вестник. —1913. — Νθ 27. — Отд. неофиц. — С. 819).
А некоторые из русских «заумных» считалок (например, «Эус, беус, космодеус...») также восходят к латинским молитвенным формулам. Тем более что нередки и такие варианты: «Эус, дэус...» Это же переиначенное на все лады, но узнаваемое латинское «deus, i /и» («бог»)!
Мрачный и роковой смысл
«Собор Парижской Богоматери» («Notre-Dame de Paris», 1831) —роман знаменитого французского писателя Виктора Мари Гюго (Victor


Галиматья
139
Marie Hugo, 1802-1885). Действие книги происходит в Париже во второй половине XV века. Автор был вдохновлён греческим словом, начертанным некогда на стене собора. Вот предисловие к роману:
«Несколько лет тому назад, осматривая Собор Парижской Богоматери или, выражаясь точнее, обследуя его, автор этой книги обнаружил в тёмном закоулке одной из башен следующее начертанное на стене слово:
ΑΝΑΓΚΗ
Эти греческие буквы, потемневшие от времени и довольно глубоко врезанные в камень, некие свойственные готическому письму признаки, запечатлённые в форме и расположении букв, как бы указывающие на то, что начертаны они были рукой человека средневековья, и в особенности мрачный и роковой смысл, в них заключавшийся, глубоко поразили автора.
Он спрашивал себя, он старался постигнуть, чья страждущая душа не пожелала покинуть сей мир без того, чтобы не оставить на челе древней церкви этого стигмата преступлений или несчастья.
Позже эту стену (я даже точно не припомню, какую именно) не то выскоблили, не то закрасили, и надпись исчезла. Именно так в течение вот уже двухсот лет поступают с чудесными церквами средневековья. Их увечат как угодно — и изнутри и снаружи. Священник их перекрашивает, архитектор скоблит; потом приходит народ и разрушает их.
И вот ничего не осталось ни от таинственного слова, высеченного в стене сумрачной башни собора, ни от той неведомой судьбы, которую это слово так печально обозначало, — ничего, кроме хрупкого воспоминания, которое автор этой книги им посвящает. Несколько столетий тому назад исчез из числа живых человек, начертавший на стене это слово; исчезло со стены собора и само слово; быть может, исчезнет скоро с лица земли и сам собор.
Это слово и породило настоящую книгу» (Гюго В. Собор Парижской Богоматери // Гюго В. Собр. соч.: В 6 т. / Пер. с франц. Н. А. Коган. — Μ., 1988. Т. 1. — С. 155-156).
«Ή ανάγκη, ης» — это значит: «необходимость; судьба, рок; нужда, бедствие».
Галиматья
Словечко это, судя по всему, заимствовано из французского, а там оно известно с XVI века («galimatias m»). Есть оно и в немецком («Galimatias m»). Откуда оно взялось во французском, не вполне ясно. Рассказывали, что один адвокат перепутал в своей речи латинское слово «gallus, galli т» («петух») и имя «Matthias» («Матвей»; вообще-то


140
Глава 3. Латинский Запад
в латинских христианских текстах это еврейское имя писалось так: «Matthaeus, i т» или так: «Matheus, i т»). Вместо «gallus Matthiae» он, дескать, говорил так: «Matthias galli», путая, кто кому принадлежит — петух человеку или человек петуху. Но, конечно же, не из этого забавного анекдота родилось слово «галиматья». Скорее, сам анекдот об адвокате-путанике с его маловразумительной латынью стал попыткой осмыслить и объяснить загадочное слово с позиций так называемой народной этимологии. А это слово, каково бы ни было его исходное, отдалённое происхождение, вошло в общеупотребительный французский язык (и оттуда — в другие европейские языки), очевидно, из старофранцузского студенческого жаргона.
Прощай, мясо!
Изначально карнавал был сходным с русской Масленицей итальянским народно-католическим праздником, шумно и весело отмечавшимся накануне весеннего поста. Есть мясо во время поста строго запрещалось. Так итальянское слово «carnevale» («карнавал») стали связывать со словами «carne/» («мясо») и «vale» («прощай»).
Впрочем, это типичная «народная этимология». Учёные-филологи предложили другую версию. Они обратили внимание на роль корабля в карнавальной процессии. В обрядовых шествиях у разных народов использовалась повозка в виде корабля или лодки. Так бывало и на масленичных процессиях в России, особенно у русских Сибири. По-латыни «морская (или, точнее, корабельная) повозка» — «carrus navälis», по-итальянски — «carro navale». Вот от этого-то словосочетания и могло произойти слово «carnevale». Правда, такое словосочетание — всего лишь учёная реконструкция, оно не встречается в письменных памятниках. Сами участники карнавальных действ не называли так свои повозки.
С другой стороны, связь слов, обозначающих карнавал или Масленицу, с «мясом» имеется не только в итальянском языке. Например, в России масленичная неделя именовалась «мясопустом». Так что возникла ещё одна гипотеза, согласно которой слово «carnevale» восходит к позднелатинскому выражению «carnem leväre» — от «caro, carnis/> («мясо») и «levo, levävi, levätum, leväre 1» («облегчаю, избавляю; лишаю, удаляю»).
Наше слово «мясопуст», по-видимому, является калькой слова «carnevale». А само это «carnevale» загадочно по своему смыслу: «...Как элемент carne-, так и элемент -vale допускает двоякое понимание: carne- можно понять как ‘мясо’ (пищу) или как ‘плоть’ (которую люди склонны ублажать), a -vale может интерпретироваться как приветствие или прощание (соответственно) carnevale может


Краснеет или нет?
141
получить одно из четырёх толкований: “прощай, мясо!”, “прощай, плоть!”, “да здравствует мясо!”, “да здравствует плоть!”)» (Шмелёв А. Д. Русский язык и внеязыковая действительность. — Μ., 2002. — С. 329. Курсив автора. —В. К.).
Колыбельные
Немецкий мастер-ремесленник Иоганн Гутенберг (Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg, ок. 1400-1468) изобрёл подвижные металлические литеры и с середины XV века стал заниматься книгопечатанием. Изобретение быстро было подхвачено, и до начала XVI века Гутенберговым методом было выпущено приблизительно 40 тысяч различных изданий общим тиражом около полумиллиона экземпляров. Это были богослужебные и научные книги на латинском языке, а ещё тексты античных авторов, книги на новых языках народов Европы, на древнегреческом и древнееврейском. Внешне они походили на рукописные книги: грубовато сделанные, большие по размеру, с крупным шрифтом, без нумерации страниц и титульного листа. Вот эти-то первопечатные издания, выпущенные в 1450-1500 годах, принято называть «инкунабулами».
Существительное «incunabula, incunabulorum и» (во множественном числе) по-латыни означает: «пелёнки; колыбель; младенчество; происхождение». Так что, когда первопечатные издания стали именовать «инкунабулами», имелись в виду, так сказать, «incunabula typographiae» — «младенческие пелёнки» типографского дела. Кстати, форма латинского множественного числа в современной речи превратилась в слово женского рода в единственном числе — нам так удобнее. Это же случилось с греческим по происхождению словом «Библия» («τά Βιβλία, Βιβλίων»).
Краснеет или нет?
Живший в I веке до н. э. римский писатель, оратор, политический деятель Марк Туллий Цицерон (Μ. Tullius Cicero) очень заботился о своём имидже. Потому, готовя к обнародованию (или, используя слово с латинским корнем, — к публикации) трактаты и тексты речей, он тщательно их отделывал. А вот обширную переписку с друзьями, родственниками, близкими передавать в чужие руки явно не желал. Однако письма его сохранились. Ныне они составляют три толстых тома, и это ценнейший источник по истории, культуре, повседневности поздней Республики. Письма рисуют личность Цицерона не совсем так, как он бы того хотел. Он там далеко не всегда выглядит достойным государственным мужем,


142
Глава 3. Латинский Запад
последним защитником Республики. Зачастую мы видим его обычным человеком, погружённым в мелкие заботы — суетливым, расчётливым, честолюбивым, пристрастным.
В июне 56 года до н. э. Цицерон письменно обратился к своему другу, историку Луцию Лукцею (Lucius Lucceius). Тот как раз заканчивал сочинение о гражданской войне между двумя римскими полководцами и политиками Гаем Марием и Луцием Корнелием Суллой, которые соперничали между собой и в первой половине 80-х годов до н. э. вели вооружённую борьбу. Вот Цицерон и предложил Лукцею взяться за трактат о его, Цицерона, деятельности на посту консула в 63 году до н. э., когда благодаря его мужественному поведению был разоблачён и подавлен заговор Луция Сергия Катилины — беспринципного демагога-политикана с уголовными замашками. Цицерон просил Лукцея как можно более приукрасить эти деяния. Он уверял, что хотел прямо сказать об этом при личных встречах, но, дескать, смущался. А теперь, находясь вдали, он обращается к другу письменно, «ведь письмо не краснеет» («epistula enim non erubescit». — Cic. Epist. V. 12. 1). Рассчитанные на широкую публику тексты малоизвестного историка Лукцея не сохранились, в отличие от частных писем знаменитого Цицерона.
Удачное выражение «epistula non erubescit» стало крылатым. Там использован глагол «erubesco, erubui, —, erubescere 3» — «становлюсь красным, краснею» (о человеке особенно: от стыда). Иногда при цитировании его заменяют более расхожим глаголом, который отличается только видовым оттенком (а переводить его можно так же): «rubesco, rubui, —, rubescere 3» («краснею, румянюсь; стыжусь»). Иной раз заменяют и существительное «epistüla, ае />> («письмо»; ср. современное прилагательное «эпистолярный») на другое — «charta, ае/» («лист папируса; бумага»; ср. «карта», «хартия»). Русская поговорка «бумага не краснеет» восходит именно к тому латинскому варианту, где упоминается «charta». А уже от этой поговорки с «бумагой» происходит наше расхожее «бумага всё (с)терпит» — там уже и смысл может подразумеваться несколько иной.
В общем, все, и в России тоже, привыкли, что бумага не краснеет. Но она всё же иногда краснеет — в начале параграфа, главы, газетной колонки. Потому что слово «рубрика» — от того же латинского корня, означающего покраснение. «Ruber, rubra, rubrum» — по-русски: «красный, ая, ое». Отсюда, например, название камня «рубин», отсюда и существительное «rubrica, ае />, которым называли красную краску. В записанных на «бумаге» (папирусе, пергаменте) текстах законов каждый новый параграф обычно выделяли красным (ср. выражение «красная строка»). Таким способом начали отмечать и заглавия во всяких рукописных книгах. Это делали даже в кни¬


Набальзамированная латынь
143
гах первопечатных: специальный человек («рубрикатор») тщательно вырисовывал и раскрашивал начальные буквы. Вот так слово «rubrica» в средние века стало означать ещё надпись в начале главы, да и сам текст закона, главу книги.
Набальзамированная латынь
«В истории Италии и её духовного развития, как и в истории итальянского языка, роль латыни была особенно велика. И это понятно: Италия исторически — метрополия Римской империи, “сад Империи”, Италия — прямая наследница Древнего Рима, колыбель европейского Возрождения. Именно здесь на протяжении веков латынь процветала как письменный язык, здесь необычайно долго длились противостояние и взаимодействие латыни и народного языка. Любопытно отметить, что даже ещё в начале нашего столетия (имеется в виду XX век. —В. К.) в Италии можно засвидетельствовать реликты присутствия латыни в литературной жизни, отголоски исторического конфликта двух языков. Имеется в виду, с одной стороны, латинская поэзия Джованни Пасколи (1855-1912), а с другой стороны, тот факт, что только в 1912 г. королевское правительство Италии официально узаконило переход итальянской высшей школы на итальянский язык, т. е. отмену преподавания наук по-латыни. <...>
Итальянский гуманизм, порождение золотого века идейного развития Италии... эволюционировал в сторону аристократизации, разрыва с народной средой, эзотерического любомудрия. Интеллектуальная элита, какой были и какой в ещё большей степени становятся гуманисты, отдаёт себя на службу могущественным меценатам и презирает толпу. “Я всегда подозрительно относился к массе” (“multitudinem... semper suspectam habui”), — признавался в 1400 году один из апостолов гуманизма, Леонардо Бруни Аретино. В сфере языковых отношений это находит свое выражение в том, что гуманисты, продолжая создавать выдающиеся духовные ценности, отказываются от volgare (народного, то есть итальянского, языка. — В. К.) и ратуют за латынь в качестве единственно возможного литературного языка, а некоторые из них даже слышать не хотят о народном языке. Говоря словами акад[емика] А. Н. Веселовского... “знание... уединяется... в блестящую латинскую фразу”. <...>
Известно, что в философских и моралистических трудах гуманистов Италии много места занимало понятие фортуны, судьбы, участи — участи великих мужей, народов, империй. Эрудиты Возрождения, конечно, знали два противоположных значения латинского слова fortuna — fortuna secunda и fortuna adversa (счастливая судьба и несчастная судьба. —В. К.). И вот на протяжении всё той же


144
Глава 3. Латинский Запад
исторической эпохи, которую мы именуем Возрождением, фортуна латыни в её блистательном беге на пути к статусу признанного общего языка Италии изменилась.
И дело здесь, разумеется, не в том, что по-итальянски именуется le vicende della fortuna (превратности судьбы), и не в коварной двусмысленности слова fortuna.
Взлёт латыни, её воскрешение имели свой внутренний и внешний предел. Очищенная и тщательно отделанная подражательная латынь, отрешившаяся от традиционной открытости этого языка на протяжении столетий, изгнавшая всё то, чего не было у Цицерона или Тита Ливия, риторически сублимированная, отдалилась от общественной практики, пришла к своему пес plus ultra. Латинская учёность, уединившаяся в “башне из слоновой кости”, презиравшая не только живой язык обыкновенных людей, но и будничную латынь цеховых статутов, обрекла себя на то, чтобы быть лишь временным, преходящим явлением в истории итальянской культуры. <...> Так возникали предпосылки для новой языковой ориентации, в том числе в среде гуманистов. Те из них, кто в наибольшей степени был связан с практикой, с реальными нуждами общества, с городской жизнью, становятся поборниками народного языка. <...>
Сублимированная и набальзамированная латынь как идеал языка утратила своё обаяние в глазах писателей и учёных, она окончательно отрешилась от реальной жизненной практики и общественных нужд. Упрямые адепты этого рафинированного языка оказались в изоляции. Позиции народного, т. е. литературного итальянского, языка, наоборот, окрепли, и именно этот язык вновь становится выразителем идейной программы Возрождения» (Касаткин А. А. Культ латыни в эпоху Возрождения: (генезис и исход) // Культура эпохи Возрождения: Сб. ст. / Отв. ред. А. Н. Немилов. — Л., 1986. — С. 36-41).
Свинолюбие
Современный литературовед Игорь Евгеньевич Лощилов, публикуя не выходившие при жизни автора шуточные поэмы врача, профессора, полковника медицинской службы Михаила Ивановича Касьянова (1902-1992), заметил: «Венерология как отдельная область медицинского знания, и самый термин сифилис, восходят к искусству поэзии...» (Лощилов И. Е. О «венерологических поэмах» Михаила Касьянова и об их авторе // Касьянов Михаил. Венерологические поэмы. —Madrid, 2010. — С. 18. Курсив автора. —В. К.).
Новый Свет был открыт в 1492 году итальянцем, адмиралом на испанской службе Христофором Колумбом (Cristoforo Colombo, а в ла¬


Свинолюбие
145
тинизированной форме — Christophorus Columbus, около 1450-1506). По-видимому, матросы Колумба на обратном пути и завезли в Старый Свет неизвестную там прежде болезнь, передававшуюся половым путём. Поначалу её называли «французской», «испанской», «неаполитанской», «португальской» и ещё множеством всяких иных обозначений. Итальянский врач и литератор Джироламо (Иероним) Фракасторо (Girolamo или Hieronymus Fracastoro, 1478 (или 1483) — 1553; латинизированная форма фамилии — Fracastorius) в 1525 году закончил написание и в 1530 году опубликовал в городе Верона дидактическую поэму «Сифилис, или Галльская болезнь («Syphilis, sive morbus Gallicus»). В поэме рассказывалось о пастушке-свинопасе Си- филе, который повздорил с богами. Он дерзко утверждал, что на земле больше богатых владельцев скота, чем на небе, потому как там всего двое парнокопытных — Телец и Овен. За такое он был наказан страшной болезнью: его тело покрылось струпьями (см.: Фрака- сторий И. Сифилис, или Галльская болезнь: бесчисленны способы борьбы, трудоёмки и разнообразны: поучительная поэма для распознавания и борьбы с заболеванием / Пер. с лат. А. И. Немченко. — Μ., 2007). После этого стали именовать новую болезнь «сифилисом» («syphilis»).
Имя героя поэмы, пастушка Сифила — условное греческое, как было принято в «пастушеской» поэзии, подражающей античным буколикам. «Сифил» буквально: «любитель свиней». По-гречески «о, ή σϋς, συός» — это «свинья», глагол «φιλέω» значит «люблю», а однокоренное ему существительное «ό φίλος, φίλου» — «друг». Сам Дж. Фракасторо в другом своём сочинении, более позднем, напечатанном впервые в 1546 году, говорил: «Я в своих стихах, написанных ради забавы, назвал эту болезнь сифилисом» (Фракасторо Джироламо. О контагии, контагиозных болезнях и лечении: В 3 кн. / Пер. с лат. В. О. Горенштейна и А. А. Садова. — Μ., 1954. — С. 75). В оставшихся при жизни учёного не опубликованными заметках «О сифилисе» («De morbo Gallico commentarii») он указывал: «Мы заимствовали название “сифилис” из предания» (Фракасторо Джироламо. О сифилисе / Пер. с лат. В. О. Горенштейна. — Μ., 1956. — С. 15). Мифологизированное название болезни, предложенное не вполне всерьёз, «не затрагивает чьего-либо национального самолюбия, выдержало испытание временем и дошло до нас» (Гусаков Н. И. Научный вклад Иеронима Фракастория Веронского в развитие учения о сифилисе // Дерматология та венеролопя. — Харьков, 2009. — №4. — С. 94).
Быть может, со «свиным» наименованием сифилиса связана грубоватая шутка из пьесы Николая Семёновича Лескова «Расточитель» (1867). В 5-м явлении 3-го действия на сцене присутствуют главный отрицательный герой — пожилой богатый купец, «первый человек


146
Глава 3. Латинский Запад
в городе» Фире Григорьевич Князев, другой немолодой купец, член Думы — Илья Сергеев (то есть Сергеевич) Гвоздев и Вонифатий Викентьевич Минутка — «думский секретарь, из поляков». Происходит такой диалог:
«Гвоздев. Хозяевам и Фире Григорьичу.
Князев. Здравствуй и ты, Илья Сергеич! А что, как твоя супружница?
Гвоздев. Благодарю покорно — опасности нет, — свинка у неё сделалась.
Минутка. В самой вещи свинка?
Князев. Ну... ты опять со своей самой вещью! У русских свинки в горле бывают. (Гвоздеву.) Фиалкового мёду надо давать» (Лесков Н. С. Расточитель: драма в 5 действиях // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1956. — Τ. 1. — С. 431-432).
Значит, где-то на теле человека, не обязательно в горле, может проявиться болезнь со «свинячьим» названием?..
Протест или свидетельство?
Слово «протестант» звучит несколько подозрительно для сторонних людей. Мало того, дескать, что эти протестанты — не православные и даже не католики, они ещё какие-то неуёмные, всё-то им чего-то не хватает, всё они «против»! Зачем нужно протестовать, к чему смущать народ?..
Некоторые христиане-протестанты, протестуя против недопонимания, утверждают: «протест» тут вообще ни при чём. Мол, в этом названии — латинское «pro» (что значит: «за») и латинский корень «testimon-» (sic!), означающий «свидетельство». И предлагают сравнить этот корень с хорошо известным английским «(New) Testament» — «(Новый) Завет».
Английское существительное «testament» («завет») происходит от латинского «testamentum, i л». Латинское же «testamentum» («завещание, завет») восходит к глаголу «testor, testatus sum, testäri 1» («свидетельствую, удостоверяю, утверждаю, делаю завещание»). Отсюда обозначение Ветхого и Нового Заветов (по-латыни: «Vetus et Novum Testamentum», по-английски: «The New Testament, The Old Testament», сходно и в некоторых других языках). А вот «завещание» по-английски — «testimony»; слово, происходящее от латинского «testimonium, i п» «свидетельство, показание; доказательство». Оба латинских существительных: «testamentum» и «testimonium» — однокоренные; глагол «testor» и существительное «testis, testis т» («свидетель») — от того же самого корня.


Фокус-покус
147
В общем, английские слова «testament» и «testimony» — однокоренные, но их родство очень дальнее, возникшее ещё в латыни, из которой оба они, в конце концов, вошли в английский язык.
А как же с «протестом»? Всё же слово «протестант» — именно от него. Существительное «протест» в русском языке — из немецкого («Protest т» — «протест»), а в конечном счёте — из латыни, от латинского глагола «protestor, protestatus sum, —protestari 1» («торжественно, открыто заявляю; свидетельствую»). Глагол «protestor» образован от глагола «testor» при помощи приставки «pro-» и родственен существительному «testis».
И «протестант» в русском языке — из немецкого («Protestant т»). Конечно, слово это восходит всё к тому же латинскому глаголу «protestor». Точнее, к форме причастия настоящего времени, действительного залога (participium praesentis activi) — «protestans, protestäntis» («заявляющий; свидетельствующий»).
В 1529 году в германском городе Шпейере (иначе: Шпайере; по-немецки — Speyer) съезд князей из разных государств Германии с участием императора Священной Римской империи германской нации Карла V (1519-1556) отменил те гарантии веротерпимости, которые ранее были обещаны последователям знаменитого церковного реформатора Мартина Лютера (Martin Luther, 1483-1546). И тогда 19 апреля 1529 года 14 свободных городов Германии и 6 лютеранских князей заявили письменный протест против этого решения. Они декларировали, что если уж придётся выбирать между Богом и кесарем (то есть светской властью), они выберут послушание Богу. Тем самым объявлялся протест и одновременно — исповедание своей веры. Поначалу «протестантами» называли только лютеран, причём так именовали протестовавших их оппоненты. Впоследствии же это наименование стало употребляться расширительно, обозначая всех тех христиан, кто, следуя Реформации, отпал от католической Церкви.
В общем, протестанты — не то чтобы «засвидетельствовавшие»... Они — объявляющие протест и тем самым выражающие своё «credo».
Фокус-покус
Словом «фокус» по-русски обозначается мастерски проделанный трюк. Есть у слова «фокус» и совершенно иное значение — центр пересечения параллельных лучей после их преломления или отражения (например, прозрачной линзой).
Вообще-то два разных по смыслу «фокуса» — это омонимы (слова различного происхождения, которые пишутся и произносятся одинаково). В значении «центр пересечения лучей» русское существительное восходит к латинскому «focus, foci т» («очаг»).


148
Глава 3. Латинский Запад
А вот «фокус» как трюкачество или хитрая проделка — куда интереснее. Есть несколько версий происхождения словечка с таким значением, но самая убедительная указывает на фразу Иисуса Христа, которая звучит во время литургии: «Нос est corpus Meum» («Сие есть тело Мое»). Её произносили во время евхаристии — таинства превращения хлеба и вина в Тело и Кровь Христа для причащения ими верующих. По-видимому, саркастическое искажение формулы богослужения случилось в Англии в середине XVI века. Тамошние англикане издевались над католиками — «папистами», твёрдо зная, что не могут заурядные папские священники сотворить чудо пресуществления, даже если они и подразумевают, что им в этом помогает сам Бог. И слова «hoc est corpus» обернулись забавным «hokus pokus» (именно в таком виде рифмованная реплика отмечена в немецком языке). Из немецкого сей «хокус-покус» попал в русский язык и стал «фокусом-покусом», явно притянувшись к уже имевшемуся существительному «фокус» (в значении «центр пересечения лучей»).
Этот «фокус» удачно прижился в русском языке, породив «фокусника» и иные слова того же корня. Интересно, что цирковые артисты в России в прошлые годы сопровождали свои рукотворные чудеса восклицанием: «Фокус, покус, филипокус!» Последнее словцо — переиначенное латинское «Filiöque» (то есть: «и от Сына»), знаменитое выражение, которое указывает, что Святой Дух исходит не только от Бога Отца, но и от Бога Сына. Именно таков догмат католицизма, в отличие от православия, где принято считать, что Святой Дух исходит лишь от Бога Отца.
Опыты
Французский философ Мишель Эйкем де Монтень (Michel Eyquem de Montaigne, 1533-1592) в детстве обязан был разговаривать по-латыни. Его отец пригласил знаменитого латиниста, чтоб тот проводил всё время с мальчиком, общаясь на этом языке. И остальные обращались к нему тоже по-латински. Монтень признавался, что в драматические моменты жизни из его груди вырываются фразы на латинском языке. Так что латынь стала вторым родным языком Монтеня. А вот от изучения древнегреческого отец его избавил, потому что ребёнок был слишком нежен и хрупок.
Пылкая духовность
«Неспроста по-латыни “алкоголь” — spiritus, т. е. “дух”. Следовательно, возвышенный религиозный опыт и алкоголь называются


Пылкая духовность
149
одинаково» (Пулькин Μ. В. Алкоголь и традиционная культура в XVIII — начале XX в.: (по материалам Олонецкой губернии) // Традиционная культура. — 2012. — № 2. — С. 115. Курсив автора. —В. К.).
Утверждение хлёсткое, но неточное. Да, верно, «spiritus, spiritus т» — по-латыни «дух, душа». То, что одухотворяет, оживляет плоть, но никак не «возвышенный религиозный опыт». Указание же автора этой статьи на изменение психического состояния выпившего человека (что в архаических культурах использовалось для общения с миром сверхъестественного) на деле не связано с этим латинским термином. Он был приспособлен для обозначения спирта в достаточно позднее время.
Значит, связь с «религиозным опытом» не вытанцовывается... В повести Николая Александровича Лейкина (1841-1906) «Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова» (1874) сопряжение этих понятий даётся в шутку: «...Открыл глаза и вижу, что надо мной стоит пожилая дама, в чёрном платье, и черномазый, молодой фертик с козлиной бородкой. <...> Дама закатила под лоб глаза и начала тараторить с фертиком по-французски. Слышу, поминает что-то: “спиритуалист, спиритуалист” Раз десять проговорила она это слово, потом обратилась ко мне и говорит: Послушайте, говорит, вы спиритуалист? Виноват-с, говорю. Это точно, что мы к спиртным напиткам пристрастие имеем и сегодня поутру маленько зашибли, но только без запоя...» (Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Повести. Рассказы. — Μ., 1992. — С. 70-71). Дама оказалась спириткой.
Литератор и журналист Дмитрий Быков несколько лет подряд сочинял стихотворные фельетоны на злобу дня — «письма счастья». Один такой текстик под названием «Божий спирт» стал поэтическим откликом на важное событие: астрономы обнаружили в нашей Галактике облако метилового спирта протяжённостью 463 миллиарда километров. Начало фельетона: «В небеса гляжу — и мне не спится. Выхожу курить, надев доху. Облако метилового спирта тихо проплывает наверху». Финал таков: «Впрочем, если бы он был этиловый, мы его бы выпили давно». А вот один из абзацев полностью: «Или, может, низкая доходность привела давно уже к тому, что вспорхнула русская духовность и снялась в космическую тьму? Может, средь космического флирта Марса и Венеры, не спеша, облаком метилового спирта проплывает русская душа? Тяготят объятия грехов нас, грустно нам на крайнем рубеже... Ищем, ищем: братцы, где духовность? А духовность в космосе уже...» (Быков Д. Л. Письма счастья: двадцать баллад и другие стихотворения. — Μ., 2009. — С. 600-601). У хорошо образованного, умного автора жгучая тема небесного спирта плавным облачком перетекает в рассуждение о духовности и русской душе.


150
Глава 3. Латинский Запад
От латинского глагола «spiro, spiravi, spiratum, spiräre 1» («дую; дышу») происходит существительное «spiritus, spiritus т» («дуновение; дыхание»). В конце концов, этим существительным стали обозначать дух (в христианском его понимании). «Spiritus Sanctus» — это Святой Дух, одна из трёх ипостасей Троицы, а вся формула Троицы такова: «Pater et Filius et Spiritus Sanctus» («Отец, Сын и Святой Дух»). Другое латинское слово — «anima, ае/» — означает сразу и «дуновение, ветерок», и «душу». Вообще во многих языках (в древнееврейском, греческом, в славянских) слова, обозначающие душу и дух, происходят от корней, связанных с движением воздуха, ветром, дыханием.
У Николая Васильевича Гоголя в начале повести «Тарас Бульба» (1835,1842) старый Тарас, встретив сыновей, учившихся «в киевской бурсе», угощает их и между делом спрашивает: «Ну, подставляй свою чарку; что, хороша горелка? А как по-латыни горелка? То-то, сынку, дурни были латынцы: они и не знали, есть ли на свете горелка» (Гоголь Н. В. Тарас Бульба // Гоголь Н. В. Поли. собр. соч. — Μ., 1937. — Т. 2: Миргород. — С. 45). Древние-το римляне, может, водки и не знали, но по-латыни её назвать любой бурсак умел. В повести Викентия Вересаева «Без дороги» (1894) есть такой эпизод:
«Он поставил рядом две рюмки и стал наливать в них из графинчика полыновку.
— А как водка будет по-латыни — aqua vitae? — спросил он.
-Да.
— Гм! “Вода жизни”... — Дядя несколько времени в раздумье смотрел на наполненные рюмки. — А ведь остроумно придумано!» (Вересаев В. Без дороги // Вересаев В. Соч.: В 5 т. — Μ., 1961. — Т. 1. — С. 83).
Да, в античную эпоху спирт в чистом виде ещё не был известен. Арабы научились выделять его из вина к X веку. Европейцы — в XIV веке. Спирт поначалу считали лекарством, поддерживающим жизнь, и называли «водой жизни» («aqua vitae»). Да и славянское слово «водка», появившееся поначалу только в русском и польском языках, тоже, в некотором роде, недоперевод этого словосочетания. Правда, известный российский историк, знаток истории водки Вильям Васильевич Похлёбкин (1923-2000), кажется, так не считал и даже не обсуждал такую возможность. По его наблюдениям, термин «водка» применительно к крепким спиртным напиткам прижился поздно: первое в России употребление этого слова для обозначения пока только лекарственной настойки на спирту — это 1533 год, а с середины XVII века оно встречается уже в современном значении. И вплоть до рубежа XIX-XX веков оно использовалось наряду со словом «вино». По мнению Похлёбкина, именование таких напитков «водкой», то есть уменьшительным от «воды» (чем-то


Пылкая духовность
151
вроде «водицы», «водички»), объясняется необходимостью разбавлять спирт водой, подобно тому, как издревле на Руси, по примеру византийцев, импортное виноградное вино водой разбавляли (Пох- лёбкин В. В. История водки. — Μ., 2008).
Итальянский учёный, иезуит, посланник папы римского Антонио Поссевино (Antonio Possevino, 1534-1611) в начале 1580-х годов бывал в России с дипломатическими поручениями. В сочинении «Московское посольство» (1584), составленном им по собственным впечатлениям и по заметкам его спутника, иезуита Джованни Паоло Кампани, Поссевино утверждал, что тогдашние русские употребляли пиво, мёд и ещё водку или иначе горилку («aquam ardentem»), которую нагревали на огне и пили на своих пирах (Поссевино А. Московское посольство // Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в.: («Московия», «Ливония» и др.). — Μ., 1983. — С. 206). Так что обжигающая водка, ещё и подогретая, по-латыни могла красиво именоваться «пылающей, жгучей» — «aqua ardens». «Ardens» — это причастие настоящего времени, действительного залога (participium praesentis activi) от глагола «ardeo, arsi, arsürus, ardere 2» («горю, пылаю»). Очевидно, этим объясняется существующее в некоторых славянских языках называние водки «горящей» (например, по-украински — «горхлка»). И в германских языках водку именовали «пылающей», буквально: «пожар-вином» (немецкое «Brandtwein m»). Это наводит на мысль о том, что германские и славянские термины восходят к латинскому выражению «aqua ardens». В. В. Похлёб- кин, уделивший в своей книге много внимания лингвистической, терминологической стороне вопроса, похоже, не заметил такой возможности. Он, кстати, не использовал и приведённое выше свидетельство Поссевино. По его наблюдению, «в Германии в 1520 году ещё не употреблялось слово “Brandtwein”, которым спустя столетие Олеарий, Родес, Кильбургер стали обозначать русскую “водку”» (Похлёбкин В. В. Указ. соч. — С. 33. Примеч. 1). Слова Поссевино показывают, что до того, как в широкое употребление среди немцев вошло существительное «Brandtwein», мог применяться его латинский аналог — «aqua ardens», и само слово «Brandtwein», скорее всего, было попыткой по-немецки обозначить «горение» той самой «воды», которая по-латыни именовалась «пылающей». А после Поссевино выходцы из германоязычных земель, упоминая русскую водку, использовали прижившиеся к тому времени германские термины. В. В. Похлёбкин писал: «Важно отметить, что уже с середины 30-х годов XVII века все иностранные путешественники, посещавшие Россию, подчёркивали в своих записках высокие качества и особый характер русской водки, хотя и называли её теми же терминами, что и хлебное вино на немецком или шведском языках, то есть


152
Глава 3. Латинский Запад
“brandtwein” или “brannvin”» (Там же. — С. 172). Да и сам процесс получения спирта обозначался «жгучими», «горючими» терминами. Вот отрывок из опубликованного в 1881 году очерка русского учёного-химика и публициста Александра Николаевича Энгельгардта (1832-1893), который вёл хозяйство в своём поместье на Смоленщине. Он писал, что мужики вовсе не были обрадованы дешевизной зерна и тем, «что массы лучшего хлеба пережигаются на вино». Несколько раз он повторял выражение «пережигать на вино» (кстати, под «вином» явно имелась в виду водка) (Энгельгардт А. Н. Из деревни. 12 писем: 1872-1887. — Μ., 1960. — С. 379).
А иное название спирта восходит к латинскому выражению «spiritus vini» — «дух вина» («vinum, i η» — «вино»). Если иметь в виду целебные свойства новооткрытой жидкости и значимость религиозно-философского термина «дух» в средние века, то становится ясно, что тогдашние учёные осмысляли исходную материю (вино) как своего рода «тело», внутри которого заключена оживляющая его субстанция («дух» вина). Потому-то латинское «дух» в современных языках стало обозначением спирта. И по примеру латинского «spiritus vini» образовались обозначения алкоголя во французском («esprit-de-vin m»), немецком («Weingeist т»), английском языках («spirit of wine»).
В магазинах нынешней России продаются бутылки с надписью на них: «Русскосельская». Рекламная формула, которая наносится прямо на крышку бутылки: «Вода жизни». Такое может озадачить образованного человека. Ведь «Русскосельская» — это бутилированная, слабоминерализированная питьевая вода. Её добывают из артезианской скважины у села Русского в Кировской области. В рекламе её называют «живительной водой» и превозносят её «природные живительные свойства». Вода, а не водка! А ещё у нас можно найти питьевую воду с корявым латинским наименованием «Aqua vita» (окончание второго слова именно таково). Чувствуется, что хотелось начертать название по-латыни, но даже основ её не ведают, воспринимая благородный древний язык наподобие какого-нибудь нынешнего аналитического языка, вроде английского или французского, где не нужны падежные окончания. И очевидная для грамотных людей прошлых времён связь «воды жизни» и спирта (никак не водички!) стала уже неотчётливой.
Танталова жажда
Герой древнегреческой мифологии Тантал («ό Τάνταλος, ου») сильно гневил богов. Рассказывали, будто он, приглашаемый на пиры олимпийцев, разглашал затем их тайны меж людьми; похи¬


Танталова жажда
153
щал у богов нектар и амброзию, а после раздавал напитки и яства бессмертных своим близким; украл (или припрятал у себя) золотую собаку из храма Зевса на Крите и преступно клялся, что невиновен. А главное: захотев проверить, всеведущи ли боги, он пригласил их к себе на пир и угостил мясом своего сына Пелопа (Пелопса). За такие преступления Тантал был наказан богами: в царстве Аида он обречён на вечные мучения. Стоя по горло в воде, Тантал не может напиться: только он наклонится, как вода убывает. Над его головой низко-низко нависают вкусные плоды, но едва он потянется к ним, как ветви с плодами взмывают вверх. Это вот и называют «танталовыми муками». По сравнению с вечно длящейся пыткой жаждой и голодом накренившаяся над Танталом скала, которая ежеминутно грозит падением, не вызывала, должно быть, у него особых переживаний — разве что вселяла надежду на то, что всё это наконец-то закончится.
Тантал и по-латыни — «Tantälus, i m», и по-английски — «Tantalus». В английском языке есть глагол «tantalize», который означает «мучить; искушать». Например, на упаковке чая с малиной («Rich Raspberry») фирмы «Pickwick» написано: «Bright fruity tastes to tantalize your senses» (что-то вроде: «яркий фруктовый вкус, дразнящий ваше восприятие»). Герой страшноватого мифа становится символом желанного в культуре потребления. И если античный Тантал никак не мог утолить жажду, то нынешний малиновый танталь- чик обеспечит это любому.
А ещё в английском имеется словечко «tantalus» (со строчной буквы) — образец британского юмора. Оно обозначает подставку для графинов с вином. И не просто какой-нибудь поднос, а такую, особым образом устроенную, подставку, из которой не вынешь графин, пока не отопрёшь её ключиком. Англичане и сейчас-το нация, приверженная отнюдь не только традиционному чаепитию. А вот в Средневековье и позже запойное пьянство даже среди высших слоёв английского общества бывало обычным делом. Англичанин Самуэль Коллинс (либо Коллинз: Samuel Collins, 1619-1669 или 1670), служивший в 1659-1666 годах в России придворным медиком, в книге о русских упоминал о пьянстве в весьма примечательном контексте — как о «болезни, свойственной не России одной, но и Англии» (Коллинс С. Нынешнее состояние России // Утверждение династии / Андрей Роде. Августин Мейерберг. Самуэль Коллинс. Яков Рейтенфельс. (История России и Дома Романовых в мемуарах современников. XVII-XX вв.) / Пер. с англ. П. Киреевского. — Μ., 1997. — С. 196). А современный англичанин, написавший книжку о привычках и обыкновениях своего народа, формулировал это в таких словах: «...Основной проблемой британского общества, существовав¬


154
Глава 3. Латинский Запад
шей ещё во времена Чосера, была любовь к алкоголю — в основном к элю, или современному пиву, а теперь и к вину. В самом деле, до середины XX века в Англии насчитывалось больше баров (известных как “публичные дома”, или “пабы”), нежели в любой другой стране мира. Говорили, что пабы стоят на каждом углу каждой улицы в каждом городе» (Норбури П. Великобритания / Пер. с англ. В. Яковлева. — Μ., 2006. — С. 75). Великий английский поэт Джефри Чосер жил в XIV веке — в 1340-1400 годах. Английское слово «паб» («pub») действительно является сокращением словосочетания «публичный дом» («public house») — поскольку в прежние времена такие заведения, по давней традиции, считались общедоступными и путешественники могли там получить ночлег, еду, выпивку и прочее.
Ну, если много веков подряд англичане славились пьянством прямо-таки в гомерических масштабах — так вот им на Гомера и Тантал!..
Кальки
Помнится, классе в восьмом (при тогдашней системе-десятилетке) было у нас, школьников, домашнее задание по английскому. Отрывок из учебника для перевода и слова к нему, которые надо выучить. Среди слов попалась такая парочка: «circumstance» («обстоятельство») и «consequence» («следствие»). Вроде бы ничего сложного, но тут как заело — не запоминается и всё!
А ведь и вправду: обычные, расхожие, предметные словечки-существительные запоминаются просто, тем более в юном возрасте. Те слова, что были на первых уроках английского в тогдашнем пятом классе, — вот они-то намертво засели в памяти: «place», «piate», «пате», «table» (из перечня примеров на открытые слоги и «немую» букву «е» в конце слов). Или такие вот: «cat», «dog», «boy», «реп», «wall», «window» (последнее — просто «окошко», без компьютерных намёков). Уже с глаголами — сложнее, они не настолько образны и предметны, не столь определённы для детского ума. И ещё нелегко — с абстракциями, с отвлечёнными существительными. А в моём-то несчастном случае две такие отвлечённости — «circumstance» да «consequence» — сошлись рядом на одном листке учебника, в одном тексте и в одной колонке под текстом, одинаково напечатанные назидательным жирным шрифтом. Ну и как это запомнить?! Точнее, запомнить-то на слух — просто, а вот как их различить по значению? Которое слово из злополучной пары — «обстоятельство», а какое — «следствие»?..
Два этих слова в английских текстах на серьёзные темы встречаются нередко. Не сразу, ближе к выпускному, я кое-как научился


Кальки
155
отличать их друг от друга. И уже с уверенной радостью обнаружил старых знакомцев на университетских занятиях по латыни. Конечно, английский язык — не романский (то есть не из латыни), а германский. Но, как известно, его лексика примерно наполовину — латинского происхождения. Такое стало возможным при посредстве старофранцузского языка, благодаря Вильгельму Завоевателю и его говорившим в XI веке уже по-французски норманнским рыцарям. Или же латинизмы входили напрямую, из церковной и учёной латыни.
Эти слова —разумеется, латинские. И они прозрачные, понятные, лёгкие! Глагол «sto, steti, statum, stäre 1» — «стою» (и даже родственен нашему глаголу), a «circum» — предлог (и приставка), означающий: «вокруг; кругом; около, вблизи» (ср.: «circus, i т» и «circülus, i т» — «круг; цирк»). Вот и получаются глагол «circumsto, circumsteti, —, circumstare 1» («стою вокруг, обступаю; тесню») и существительное «circumstantia, ае/>> («стояние кругом; окружающее; обстоятельство, условие, обстановка»). Буквальное значение стояния вблизи, рядом, возле, стояния-обступания — когда много всякого поблизости, и оно тебя теснит — это значение начало переосмысляться метафорически. И так стали называть более общую, абстрактную ситуацию — именно в значении «обстоятельства» и «обстановки».
«Sequor, secutus sum, sequi 3» (это так называемый отложительный глагол — verbum deponens, то есть имеющий только формы страдательного залога, хотя по смыслу он соответствует залогу действительному) — «иду вслед, следую», в том числе о причинно-следственной связи между какими-либо событиями. Приставка «соп-» — фонетическое видоизменение обычной приставки «cum-», и главное её значение: «быть вместе, рядом». «Consequor, consecutus sum, —, consequi 3 depon.» — «следую», а в переносном смысле: «являюсь следствием». Существительное «consequens, consequentis η» — «логическое следствие, вывод».
В общем, абстрактные значения двух английских слов латинского происхождения появились уже в латыни. Ну, а поскольку сами древние римляне находились под влиянием греков, многие латинские учёные слова и выражения, абстракции и умозрительности являются точной, калькированной передачей соответствующих греческих слов и выражений. «Обстоятельство» по-гречески — «ή περίστασις, περιστάσεως». Слово прозрачное: приставка «περί-» («вокруг») и существительное «ή στάσις, στάσεως» от глагола «ϊστημι» («стою»; корень тот же, что в русском «стою» и латинском «sto»). Существительное «στάσις» означает: «стояние; расстановка; стоянка», а ещё: «восстание, мятеж; буйство; политическая группировка» (и у русского «восстания» тот же смысл!). Так что и по-гречески, и по-латыни,


156
Глава 3. Латинский Запад
и по-французски («circonstance ш»), и по-английски, и по-немецки («Umstand /и»), и по-русски — всё то же «об-стояние».
В русском языке общеевропейские, античные по происхождению, кальки могли появляться совсем поздно и не обязательно напрямую из греческого или латыни. Вот «обстоятельству» у нас — всего-то лет двести с небольшим, и возникло оно под влиянием соответствующего французского или немецкого термина.
Покуда классические гимназии были в распространении, такие греко-латинские слова и выражения образованные люди усваивали ещё в податливом детском возрасте. И потом легко опознавали давних знакомых, изучая живые европейские языки. Я-то привёл пример из английского, однако ясно, что ещё больше таких, в основе своей греко-латинских, калькированных слов и выражений во французском, испанском, итальянском и в прочих романских языках. Если же в каком-либо развитом европейском языке понятия «обстоятельства» и «следствия» звучат иначе, то и тогда почти наверняка это будет калька тех же самых греко-латинских слов — просто сделанная на лексической основе и средствами именно этого языка. Русские слова «обстоятельство» и «следствие» — лучший тому пример. Ведь без античной подкладки эти слова у нас бы не возникли. Хотя они звучат так самобытно, так по-славянски.
По-отечески
Патроном («patronus, i m») в Древнем Риме называли того, кто оказывал покровительство. Например, такого патриция, который покровительствовал клиенту. Или господина, который отпустил своего раба на волю, но по-прежнему опекал вольноотпущенника, поскольку, согласно римским установлениям, вольноотпущенник не становился совершенно свободным и самостоятельным человеком, а поддерживал отношения с бывшим хозяином.
Существительное «patronus» связано по происхождению со словом «pater, patris т» («отец»), так что смысл его очевиден: патрон опекал клиента или вольноотпущенника по-отечески, становясь ему кем-то вроде отчима. Надо иметь в виду, что отцовская власть («patria potestas») главы семейства («pater familias», с архаическим окончанием родительного падежа (Gen. sing.) «-as» вместо обычного «-ае») в патриархальном Риме, по крайней мере в раннюю эпоху его истории, была чрезвычайно велика.
В XVII веке европейцы, совершенствуя огнестрельное оружие, придумали помещать порох в специальную оболочку, к которой присоединялась и пуля. Пороховой заряд вместе с пулей стал единым целым, которым и заряжали оружие. Правда, более или менее


Варит ли котелок?
157
удачные образцы такого устройства стали получаться только к середине XIX века.
Для обозначения такого заряда начали использовать распространённое и в средневековой латыни слово «patronus». Мол, «родитель; покровитель, опекун». И далее: «держатель, обхватыватель; образец, трафарет». Так закрепилось за этим латинским словом значение держателя, оболочки. А затем оно с таким значением прижилось в немецком языке («Patrone/») и в других языках, включая русский.
Дурашка
Английское прилагательное «nice» означает: «милый, приятный». Однако в прошлом оно значило «глупый». Дело в том, что это слово восходит к латинскому прилагательному «nescius, а, um» («незнающий, неспособный»). Латинское же слово происходит от корня глагола «scio, scivi, scitum, scire 4» («знаю»). А от исходного значения «глупый» уже и до нынешнего значения «милый» недалеко.
Примерно такой же путь прошли русские слова «прелесть» и «прелестный». Существительное «прелесть», как и родственное ему бесприставочное существительное «лесть», некогда означало: «обман; хитрость, коварство». «Прелестными письмами» в XVII веке называли подстрекательные грамоты самозванца Лжедмитрия, а в XVIII веке — самозванца Емельяна Пугачёва, выдававшего себя за императора Петра III.
Суди, дружок, не выше сапога
Слово «сноб» — английского происхождения («snob»). Его первоначальное значение — «сапожник». Затем так стали называть тех, чьи претензии и амбиции оказывались выше их реального социального статуса. Некоторые предполагают, что само слово «snob» происходит от сокращённого латинского выражения «sine nobilitate» (буквально: «без благородства»).
Ну, это вряд ли. Хотя забавно.
Варит ли котелок?
Латинское существительное «testa, testae /» означает: «горшок; черепок». Однокоренное слово — «testudo, testudinis/» («черепаха»). «Голова» в латыни — «caput, capitis п». А от латинского «testa» происходят обозначения головы в некоторых романских языках: итальянское и испанское «testa />, французское «1ё1е/». В иных языковых группах заметно такое же явление: немецкое «Kopf т» («голова»)


158
Глава 3. Латинский Запад
этимологически родственно английскому «сир» («чашка»); русское «голова» восходит к праславянскому «*golva», которое родственно слову «желвь» («черепаха», ср. производное от него «желвак»).
Вижу гору!
Столица южноамериканского государства Уругвай — город Монтевидео (Montevideo). Согласно одной версии, это название было дано учёным монахом, который находился в экспедиции знаменитого португальского путешественника Фернандо Магеллана (Fernäo de Magalhaes, 1470-1521). Будучи на испанской службе, Магеллан с несколькими кораблями в 1519-1520 годах плыл вдоль побережья Южной Америки с севера на юг, а дальше первым из европейцев прошёл в Тихий океан. И вот, дескать, некий монах (или некий грамотный моряк) первым разглядел гористый берег в том месте, где позднее, при горе Сьерро, был основан город. Он закричал по-латыни: «Montem video!» («Я вижу гору!»). Правда, мало кто из учёных-филологов доверяет этой легенде.
По другой версии, название связано не с латынью как таковой, а с римскими цифрами. Первые мореходы, достигавшие Южной Америки, имели при себе ещё довольно простые карты побережья. На них все возвышенности обозначались римскими цифрами и нумерация велась с востока либо с запада. Гора Сьерро, где ныне находится город Монтевидео, была обозначена цифрой «шесть». Судя по всему, на карте была такая сокращённая запись: «MONTE VI DE О», что полностью означает по-испански: «monte sexto de oeste», то есть «шестая гора с запада». Если в такой сокращённой записи римскую «шестёрку» (VI) прочесть как слог «vi», то и получится: «Монтевидео».
Нюрнбергский колокол на Вятке
Александр Андреевич Спицын (1858-1931) был учителем в городе Вятке и знатоком местных древностей, а затем переехал в Петербург и стал знаменитым археологом. В 1892 году он опубликовал небольшую работу о старинных колоколах Вятского края. Открывается эта статья утверждением: «Древнейшие колокола вятских церквей все заграничные — голландские, немецкие и французские». Изученные А. А. Спицыным колокола с имеющимися на них надписями датируются началом XVII века и более поздним временем. А. А. Спицын в своей работе приводит эти тексты (или только те части, которые можно было прочитать). Три из них — на латыни. Они короткие. В таких надписях обычно бывает указано имя мастера, место и дата изготовления. Встречается латинская формула «me fecit» — «меня


Мужик и купец
159
сделал» такой-то. Как и почему эти предметы оказались на Вятке, А. А. Спицын определить не мог: «К какому времени можно отнести появление в Вятской области больших иностранных колоколов и какими путями они проникали сюда, мы не можем сказать». Собственное же производство колоколов на Вятке начинается позже — по-видимому, только во второй половине XVII века (Спицын А. Старинные колокола вятских церквей // Календарь и памятная книжка Вятской губернии на 1893 г. — Вятка, 1892. — Год. 14-й. — Отд. 3. — С. 382-386. Переиздано с комментариями: Спицын А. А. Избранные труды по истории Вятки / Сост. и науч. ред. А. Л. Мусихин. — Киров, 2011. — С. 296-299, 365-366).
По сравнению с этими, известными А. А. Спицыну, краткими латинскими надписями интересны тексты на колоколе весом 25 пудов, который во второй половине XIX века принадлежал Вознесенской церкви села Загарского Вятского уезда Вятской губернии (ныне — Загарье Юрьянского района Кировской области). А. А. Спицын в своей работе сообщает о двух старинных колоколах русской работы из загарской церкви, а этот замечательный колокол вообще не упоминает (Спицын А. Старинные колокола вятских церквей. — С. 383). Описание нашлось в сведениях о древностях Загарского села, которые были собраны и представлены местным клиром в 1873 году по просьбе Вятского губернского статистического комитета.
Итак, на этом колоколе из Загарья помещалось несколько надписей на латинском языке. Из них следует, что он был изготовлен в 1626 году в немецком городе Нюрнберге. Самая обширная надпись, которая была прочитана и скопирована для статистического комитета, такова: «STA MARIA DEI GENETRIX VIRGO PATRONA HUIUS TEMPLI ORA PRO NOBIS». После первого слова в архивном документе пояснено, что это сокращение прилагательного «sancta» (Государственный архив Кировской области. — Ф. 574. — On. 1. — Д. 480.—Л. 61).
Примечательно, что перевод с латыни сделан не был. И сельские священнослужители, и провинциальные чиновники, которым была адресована бумага, могли разобрать простую латинскую фразу.
Перевод же таков: «Святая Мария, Богородица Дева, покровительница храма сего, молись за нас». Очевидно, колокол предназначался для какой-то Богородицкой церкви. А обнаружился он на церкви, посвящённой Христу.
Мужик и купец
У знаменитого немецкого учёного, специалиста по минералогии и горному делу Георга Бауэра (1490-1555) была простецкая фамилия:


160
Глава 3. Латинский Запад
«Bauer т» по-немецки — «крестьянин». Он предпочёл именоваться на латинский лад, тем более что и труды свои писал по-латыни. Перевёл он фамилию с немецкого и стал Агриколой («agricola, ае т» — «земледелец»).
Один такой знаменитый Агрикола был и в Древнем Риме — живший в I веке н. э. полководец, наместник Аквитании и Британии Гней Юлий Агрикола (Сп. lulius Agricöla), тесть римского историка Корнелия Тацита, который составил его жизнеописание.
В XV-XVI веках не только Георг Бауэр предпочитал зваться Агриколой. Иоганн Агрикола (1494-1566), чья настоящая фамилия Шнайдер (по-немецки «Schneider т» — «портной»), — религиозный деятель и собиратель немецкого фольклора. Микаэль Агрикола (15101557) — переводчик Библии на финский язык. Мартин Агрикола (1486-1556) — лютеранский церковный композитор.
Ещё один видный голландско-немецкий учёный — знаменитый картограф Герард Кремер (1512-1594). Немецкое слово «Krämer т» означает «торговец», по-латыни же «торговец» — «mercator, mercatoris т». И он стал Меркатором.
Родительного падежа
«В германских языках форма родительного падежа на -s часто использовалась как патроним и позднее как фамилия. Примеры: англ. Atkins, Johnes, Reynolds, Woods; нем. Albrechts, Eggers, Diederichs; голл. Cooremans, Janssens, Peetres.
Похожий способ, получивший распространение в эпоху Возрождения и особенно популярный у немцев, заключался в использовании формы латинского родительного падежа, например: Arnoldi, Petri, Andreae» (Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. — 2-е изд., испр. — Μ., 1995. —С. 7).
Чернозёмов и Домосветов
Знаменитый немецкий учёный — гуманист, педагог, протестантский богослов — Филипп Шварцерд (Philipp Schwarzerd; 14971560) переиначил свою фамилию на греческий лад. Тогда многие учёные так поступали. И стал он Меланхтоном (Melanchthon либо Melanthon). Немецкое прилагательное «schwarz» означает «чёрный», а существительное «Erde/» — «почва, земля». По-гречески же это соответственно будет: «μέλας, μέλαινα, μέλαν» и «ή χθών, χθονός».
Меланхтон был хорошо знаком с Эколампадием. Иоганн Эко- лампадий (Johannes Oecolampadius, 1482-1531), как и Меланхтон, — немецкий гуманист и религиозный реформатор. По-русски полу¬


Homo novus
161
ченную им при рождении фамилию обычно пишут так — Гейсген (Hausschein), то есть: «свет дома», от немецких существительных «Haus п» («дом») и «Schein т» («свет, сияние»). А по-гречески «дом» — «ό οίκος, οϊκου»; глагол же «λάμπω» означает «свечу, сияю», от него происходит существительное «ή λαμπάς, λαμπάδος» («факел; лампада»).
Homo novus
Йоахим Неандер (Joachim Neander, 1650-1680) — немецкий поэт и священник. Фамилия его, необычная для немецкого слуха, досталась ему от дедушки, тоже Йоахима, который был музыкантом. Дедушка же свою природную фамилию Нойман (Neumann) перевёл на греческий язык: она происходит от немецкого прилагательного «neu» («новый») и существительного «Mann т» («мужчина; человек»). По-гречески же «новый, ая, ое» — «νέος, νέα, νέον», а «мужчина» — «ό άνήρ, άνδρός». Сын музыканта Неандера (и отец поэта) стал преподавателем латыни. Кстати, такую же перемену фамилии произвёл и другой Нойман — немецкий педагог, писавший учебники по греческому языку и поэзии греков: Михаил (или Михаэль) Нойман (1525-1595) стал Михаилом Неандером (Michael Neander).
А поэт Йоахим Неандер обосновался в немецком городе Дюссельдорфе, служил директором классической школы. Он нередко гулял по долине реки Дюссель, притока Рейна. В нескольких своих стихотворениях он воспел красоты речной долины, а, став священником, проводил там богослужения. Спустя много лет эти места назвали в его честь «долиной Неандера» («Neanderthal»; немецкое существительное «Thal п» означает «долина»).
Именно там, неподалёку от Дюссельдорфа, в долине Неандера, в 1856 году было найдено несколько костей и часть черепа. Их обнаружили рабочие каменоломни в небольшом Фельдгоферском гроте, который находился над рекой, напротив большей по объёму Не- андерской пещеры. Не сразу, но всё же учёный мир признал в этих останках некогда обитавшего в Европе ископаемого человека, предшествовавшего человеку современного физического типа — кроманьонцу и ныне живущему «человеку разумному» («homo sapiens»). Назвали его «неандертальцем» («homo neanderthalensis»). Правда, сейчас уже доказано, что европейский неандерталец не мог быть предком современных людей, да и жил он с кроманьонцами долгое время бок о бок. Открытие в Неандерской пещере «положило начало изучению не просто нового человека, а нового, дотоле неведомого человечества» (Вишняцкий Л. Б. Неандертальцы: история несостояв- шегося человечества. — СПб., 2010. — С. 7).


162
Глава 3. Латинский Запад
Региомонтан
Иоганн Мюллер (1436-1476) — немецкий математик и астроном. Вернее, известен он стал под именем Иоганна Региомонтана. Называл он себя так: Joannes de Monte Regio. Дело в том, что Иоганн родился в германской земле Франконии, в городке Кёнигсберге Кобургского герцогства. Немецкое название поселения происходит от слов «König т» («король») и «Berg т» («гора»). Им соответствуют латинские слова «rex, regis т» и «mons, montis m». Так что родной Кёнигсберг, в честь которого Иоганн стал себя именовать, по-латыни звался бы Региомонтумом. Латинские псевдонимы европейских городов использовались в ту эпоху, к примеру, в книгопечатании: в книгах на латыни или греческом, издававшихся в другом Кёнигсберге, что находился в Восточной Пруссии, на титульном листе красовался этот латинский топоним как своего рода благозвучный классический псевдоним — Regiomonti.
Динамит Благородного
Альфред Бернхард Нобель (Alfred Bernhard Nobel, 1833-1896) — известный шведский химик, инженер, предприниматель. Он особенно прославился изобретением в 1867 году динамита. После его смерти остался огромный капитал — 35 миллионов крон. По завещанию Нобель передал часть этих денег в распоряжение Стокгольмского университета для учреждения премий за важнейшие исследования в области физики, химии, физиологии или медицины, за лучшее произведение изящной словесности идеалистического направления, за труды, ведущие к осуществлению идеи мира и к сближению народов.
Предки Нобеля жили в деревне Ноббелев, так что происхождение их родового прозвания понятно. Один из них, Петер Олафссон, поступив в университет, чуть подправил свою фамилию и стал именоваться Нобелиусом (Nobelius). Он явно имел в виду латинское прилагательное «nobilis, nobile» («знатный, ая, ое»). И вот название деревни, переиначенное под звучное латинское слово, с добавлением типичного латинского окончания «-us» превратилось в благородную фамилию. Правда, потомки убрали это окончание и стали писать фамилию короче — Нобель (Nobel).
Американская античность
Город Цинциннати (Cincinnati) в американском штате Огайо был основан в 1788 году и поначалу именовался Лосантивиль (искус¬


Разговорный язык школьников
163
ственный термин, образованный из слов четырёх языков и означающий: «город, расположенный напротив устья реки Линкинг-ри- вер»). Спустя два года название было изменено. Нынешнее название представляет собой форму латинского родительного падежа (Gen.) от имени древнеримского государственного деятеля V века до н. э. Люция Квинкция (Квинция) Цинцинната (L. Quinctius Cincinnatus).
Дело в том, что поселение располагалось на земле, предназначенной для членов «Ордена Цинцинната» — объединения офицеров, которые участвовали в Войне за независимость США (1775-1783). Они чтили главнокомандующего войсками колонистов, первого президента Соединённых Штатов Джорджа Вашингтона (George Washington, 1732-1799) как нового Цинцинната. Этот римский политик занимал высшие должности, побывав и консулом, и дважды — диктатором. Рассказывали, что он был скромен, чурался почестей. Когда в 458 году до н. э. к нему в поместье явились послы, чтобы известить о назначении диктатором для ведения тяжёлой войны, то застали его трудившимся в поле. Справив триумф после одержанной под его руководством блистательной победы, он вернулся к земледельческим занятиям.
В названии города подразумевается такая конструкция: город кого? — Цинцинната (Cincinnatus, Cincinnati m).
Разговорный язык школьников
«...Сочинения Шекспира пестрят обращениями к истории, параллелями из древних литератур и мифологическими именами и названиями. Для того чтобы их понять теперь... требуется классическое образование. А нам говорят, что средний лондонский зритель того времени, смотря “Гамлета” или “Лира”, глотал налету эти поминутно мелькавшие классицизмы и их успешно переваривал. Как этому поверить? <...> Совершенно переменился состав знаний. Латынь, которая теперь кажется признаком высшего образования, тогда была общим порогом низшего, как церковнославянский в древнерусском воспитании. В начальных, так называемых “грамматических” школах того времени, одну из которых закончил Шекспир, латынь была разговорным языком школьников, и, по сообщению историка Тревелиана, им запрещалось пользоваться английским даже в дворовых играх. Для лондонских подмастерьев и приказчиков, умевших читать и писать, Фортуны, Гераклы и Ниобеи были такой же азбукой, как зажигание в автомобиле или начатки электричества для современного городского подростка» (Пастернак Б. Л. Замечания к переводам из Шекспира [1946, 1956] // Пастернак Б. Л. Поли. собр. соч. с приложениями: В 11 т. — Μ., 2004. — Т. 5: Статьи, ре¬


164
Глава 3. Латинский Запад
цензии, предисловия. Драматические произведения. Литературные и биографические анкеты. Неоконченные наброски. Стенограммы выступлений. — С. 81-82).
Что угробило римлян
В старом стишке английских школяров говорилось:
Latin is a language as dead as dead can be, First it killed the Romans, now it’s killing me.
Это можно было бы перевести так:
Латынь — язык смертельный, мертвей, чем смерть сама, Сперва убила римлян, сейчас убьёт меня.
А вот другой вариант — петербургского историка Сергея Александровича Исаева:
Латынь — язык настолько мёртвый, Насколько мёртвым можно быть. Он римлян всех угробил к чёрту, Теперь решил меня убить.
Публикуя здесь перевод С. А. Исаева, сделанный специально для этого издания, должен по его просьбе уточнить, что сам переводчик такого отношения к латыни не разделяет.
Присоединяюсь. От латинского языка ещё никто всерьёз не пострадал.
Экая ведьма!
Вот ставшая афоризмом строчка римского поэта Горация, жившего в I веке до н. э.: «Naturam expellas furca; tamen usque recurret» (Horat. Epist. 1.10. 25). То есть: «Станешь гнать природу вилами — она всё равно прибежит обратно».
Датский поэт, писавший по-немецки и по-датски, Иене Баггезен (Jens Baggesen, 1764-1826) сделал такой шуточный перевод на немецкий:
Naturam furca pellas ex,
Sie kehrt doch wieder, diese Hex’.
(Михельсон Μ. И. Русская мысль и речь. Своё и чужое. Опыт русской фразеологии: сборник образных слов
и иносказаний. — Μ., 1994. — Т. 1. — С. 208.)


Поехавшее окончание
165
И. Баггезену пришлось ради рифмы усечь конечное слово: вообще-то природу здесь он обзывает «diese Нехе» («эта ведьма»). Но ещё причудливее поступил он с латинской цитатой, отделив, на немецкий манер, приставку от глагольного корня («expellas» — «pellas ex»), по примеру использованного для перевода глагола «wiederkehren» («возвращаться»).
Кобыле легче
Рассказывали, что знаменитый немецкий философ Артур Шопенгауэр (Arthur Schopenhauer, 1788-1860) был женоненавистником, причём подводил под эти убеждения теоретический фундамент. Он полагал, что женщины отличаются умственной близорукостью. То есть они способны различать только то, что близко, а заглянуть в будущее и в прошлое не умеют. И потому видимость принимают за суть. Правда, такая умственная близорукость позволяет им наслаждаться сегодняшним днём, быть жизнерадостными и расточительными. По самой своей натуре женщины, дескать, склонны к подчинению мужчинам и вообще стоят ниже их.
Похоже, что А. Шопенгауэр позволял себе весьма решительно обосновывать собственную правоту в спорах с женщинами. И вот швея Каролина Маркет, знакомая его берлинской квартирной хозяйки, в 1821 году привлекла философа к суду за оскорбление словом и действием: их поссорил квартирный вопрос... Дело с переменным для Шопенгауэра успехом тянулось долго, несколько лет, и закончилось таким вердиктом: его принудили выплачивать этой женщине пожизненную пенсию — 60 талеров в год. Платил он двадцать лет. В 1846 году А. Шопенгауэр получил извещение о её смерти, на котором начертал по-латыни: «Obit anus, abit onus» («Отошла старуха, ушло бремя»). Оба глагола тут — однокоренные, только с разными приставками, а в основе их — «eo, ii, itum, ire 4» («иду»). И если «abeo» означает: «ухожу, удаляюсь; прохожу», то слово «obeo» часто использовалось для обозначения смерти, гибели, уничтожения.
Поехавшее окончание
Старинный общественный транспорт — просторный экипаж на конной тяге для перевозки пассажиров за умеренную плату — назывался «омнибусом». В Париже и Лондоне омнибусы появились в 1820-х гг., после чего такие экипажи стали распространяться повсюду.
Слово «omnibus» представляет собою дательный падеж множественного числа (Dat. pl.) от латинского местоименного прилага¬


166
Глава 3. Латинский Запад
тельного «omnis, omne» — «каждый, всякий». То есть буквально: «всем, для всех» (значение латинского дательного падежа может по-русски передаваться с помощью предлога «для»). Латинское окончание «-bus» пережило век омнибусов и закрепилось в речи как своеобразный суффикс для обозначения самых разных видов транспорта. Оно стало прикрепляться к словам вроде «автобус» (от греческого «αύτός, αυτή, αύτόν» — «сам, сама, само»; ср.: «автомобиль», где ещё латинское «mobilis, е» — «подвижный»), «троллейбус» (от английского «trolley» — «провод»).
Известный лингвист Александр Александрович Реформатский (1900-1978) в середине XX века услышал или прочёл шуточное русское «топтобус», которое он толковал как «способ пешего передвижения» и пояснял: «где это -бус присоединено к своеязычному корню» (Реформатский А. А. Введение в языковедение. — Μ., 1996. — С. 109. Примеч. 3). А в России конца XX и начала XXI века бытует выражение «добираться пешкарусом (пешкариусом)»: наречие «пешком» скрещено с наименованием большого жёлто-оранжевого венгерского автобуса «Икарус», который был у нас популярен.
Мы надавали, и нам наподдали
Почтовая марка 1852-го года из Британской Гвианы должна была нести на себе девиз этой колониальной страны: «Damus petimusque vicissim», но во второй букве второго слова была сделана опечатка, и получилось: «Damus patimusque vicissim». Из-за этого марка стала необыкновенно ценной среди коллекционеров. Ещё бы! Смысл надписи поменялся радикально.
Девиз был взят из стихотворного «Послания к Пизонам» римского поэта I века до н. э. Горация. Два глагола стоят в одной и той же форме 1-го лица, множественного числа, настоящего времени, действительного залога (praesens indicativi activi): «damus» (от «do, dedi, datum, dare 1» — «даю») и «petimus» (от «peto, petivi (petii), petitum, petere 3» — «стараюсь, ищу; прошу, требую; получаю, беру»). Они соединены не с помощью сочинительного союза «et», а присоединением ко второму слову форманта «-que» (ср. то же в обозначении органов власти Римской республики, которое сокращалось до расхожей аббревиатуры «SPQR»). «Vicissim» — значит: «по очереди; в свою очередь, взаимно». То есть фраза означает: «Мы даём и мы получаем взамен». У Горация речь шла о поэтическом стиле. А в качестве девиза это должно было характеризовать взаимовыгодные отношения метрополии и колонии. Ну, а получившееся в результате «patimus» — та же форма, но от совсем другого глагола «patior, passus sum, pati 3» (это глагол отложительный — verbum deponens). «Patimus» переводится как «тер¬


Как быть болваном
167
плю, переношу; страдаю, мучаюсь» (ср. однокоренное «пациент» — в соответствии с поздним, «цекающим» произношением). В общем, мы-то даём, а в ответ терпим страдания!
В русском просторечии оба глагола: и «давать», и «получать» — могут использоваться, скажем так, в силовом значении. Как в шуточном присловье: «А мне дадут?» — «Дадут-дадут! Потом догонят и ещё раз дадут!» Со словом «получать» — так же: один получает премию, а другой — по шее. Латинский девиз в русском переводе: «Сами даём и от них получаем» — можно так продекламировать, с такой неподражаемой интонацией, что никакой опечатки не понадобится, и смысл будет однозначен.
Губит людей не пиво
«Но едва ли не самая развёрнутая и яростная серия пародий на римскую античность появилась в лондонской прессе 1830-1870-х годов. Дело в том, что название Темзы, на которой стоит Лондон, упомянул впервые в письменной традиции Юлий Цезарь (“О галльской войне” V, 11, 8). В эпоху классицизма английская аристократия любила подчёркивать это обстоятельство и весьма им гордилась, в XIX же веке оно стало предметом демократической критики в связи с нехваткой воды в Лондоне и использованием пролетарским населением её сточных заражённых вод. В прессе замелькали изображения Нептуна с кубком в руке, угощающего лондонских бедняков зловонной водой из Темзы с надписью “Salus populi suprema lex” (“Здоровье народа — высший закон”), изображения Темзы, обозначенной как Cloaca Maxima, или — Нептуна, тонущего в волнах нечистот, изливаемых в Темзу. Латинские надписи и античные сюжеты ещё внятны, ещё читаются, но только для того, чтобы составить издевательский контраст к реальности середины XIX века» (Кнабе Г. Тургенев, античное наследие и истина либерализма // Вопросы литературы. — 2005. — No 1. — С. 91).
Как быть болваном
Английский писатель Гилберт Кийт Честертон (Gilbert Keith Chesterton, 1874-1936) получил прекрасное образование. Но в своей автобиографической книге он вспоминал о годах школьного детства в главе с названием «Как быть болваном». Вот начало этой главы: «Переход от детства к отрочеству и таинственное преображение, создающее такое чудище, как школьник, можно пояснить небольшим примером. Заглавные греческие буквы — сфера тэты, препоясанная, словно Сатурн, или изогнутая чаша ипсилона сохраняют для меня


168
Глава 3. Латинский Запад
очарование и тайну, как будто они начертаны на приглашении в райские края зари. Обычные, маленькие буквы, которые я лучше знаю, кажутся мне неприятными, словно комариный рой. Что до ударений, я сумел не выучить их за все школьные годы и несказанно ликовал, узнав попозже, что греки их тоже не учили, — приятно быть таким же невеждой, как Платон или Фукидид. Греческие прозаики и поэты, достойные изучения, их не знали, а изобрели их, если не ошибаюсь, гуманисты времён Возрождения. Однако сейчас нам важен простой психологический факт: заглавные буквы радуют меня до сих пор, строчные вызывают равнодушие, слегка окрашенное неприязнью, а ударения приводят в праведную ярость, доходящую до кощунства. По-видимому, дело в том, что греческие маюскулы (как и английские) я узнал дома, мне показали их шутки ради, когда я был совсем маленьким, а со всем остальным я познакомился в те годы, когда, как говорится, получал образование, другими словами — когда незнакомые люди учили меня тому, чего я знать не хотел» (маюскулы — прописные буквы. —В. К.). В общем, по Честертону, так: то, с чем знакомишься в детстве между делом, как бы играя, усваивается прочно и с удовольствием. Он заключал: «...B шесть лет я был гораздо умней и свободней, чем в шестнадцать». И продолжал: «Может быть, теперь, в улучшенных школах, школьники избежали ударений, отказавшись от греческого». Однако Честертон полагал, что знакомство с классическими языками пошло ему на пользу: «Словом, я полностью на стороне учителей, а не на своей собственной. Я очень рад, что мне не совсем удалось увернуться от латыни, и я в какой-то мере заразился языком Аристотеля. Во всяком случае я знаю достаточно, чтобы посмеяться, когда говорят, что этот язык неуместен в эру демократии; правда, надо признать, что самое это слово перешло из греческого языка в газетный».
И вот досада — опечатка в комментариях к русскому переводу книги Честертона! Впрочем, нелепицы с печатанием греческих букв вездесущи и непреодолимы, они выскакивают почти всегда, в любых современных российских изданиях — даже, казалось бы, самых серьёзных и авторитетных. Короче, в комментарии напечатано так: «Тэта — Θ, ипсилон — γ» (см.: Честертон Г. К. Автобиография // Честертон Г. К. Человек с золотым ключом / Сост., пер. с англ., преди- сл. и коммент. Н. Л. Трауберг. — Μ., 2003. — С. 43-44, 306).
Единство
Впервые стульчак с чашей и смывом был продемонстрирован английской королеве Елизавете I (1558-1603) в 1596 году. Однако «неприличное» устройство прижилось не сразу, и ещё долго существо¬


Будь готов!
169
вали выносные «ночные чаши». Устройство с водяным смывом постепенно совершенствовалось. В начале 1880-х годов производитель керамики Томас Твайфорд (Thomas William Twyford, 1849-1921) сделал своё изобретение — сделанную из фаянса единую конструкцию из чаши и расположенного сверху бачка. Она-то и была названа «единой» (ср. латинское существительное «unitas, unitatis/>> — «единство»).
По крайней мере, так обычно рассказывают о появлении сего важного предмета и его наименования. Возможно, всё было иначе. «Unitas» — название фирмы, которая стала выпускать такую продукцию. И название фирмы перешло на предмет (как это произошло с копировальным прибором, изготовлявшимся фирмой «Ксерокс»). Но разве не прекрасно само по себе это слово, обозначающее единение?
«Канализация — это единство. Порукой тому знаменитое интервью, которое французский социолог и культуролог Жак Эллюль давал по поводу только появляющегося и набирающего силу интернета. “Разве это не чудо, мсье, — восторженно говорила журналистка, — каждый человек, каждое жилище, каждая обособленная личность будут связаны единой и общей сетью — не кажется ли вам, что это нечто невообразимое?” — “Простите, мадам, но нет, не кажется, — сухо отвечал культуролог, — мы давно уже связаны одной общей сетью — канализационной”» (Пищикова Евгения. Связанные одной сетью. Канализационной // Новая газета. — 2010. — № 101 (13 сент.). — С. 6).
Будь готов!
Австрийский конструктор-оружейник Георг Иоганн Люгер (Georg Johann Luger, 1849-1923) к 1900 году разработал так называемый пистолет Люгера. Другое название этого пистолета — парабеллум. Оно происходит от заключительных слов латинского крылатого выражения «Si vis pacem, para bellum» («Если хочешь мира, готовь войну»).


ГЛАВА 4.
СЛАВЯНСТВО И РОССИЯ
Россия всегда была частью большой европейской цивилизации, но частью отдалённой, находящейся на краю. Греко-римская культура не могла повлиять на нас так, как на страны, расположенные западнее — то есть воздействовать непосредственно, через кровь и почву. Даже византийское влияние оказалось не настолько значительным, как думалось прежде. Хранительница смыслов латынь тысячу лет опекала романо-германские народы, а мы росли сиротами, почти вслепую пробиваясь к культурным основам, ставшим естественными и привычными для многих европейцев. Но всякая империя брала за образец империю Римскую — вот и Российская империя вынуждена была, наконец, всерьёз заняться устроительством по классическим образцам и государственности, и образования, и науки. Ко второй половине XIX века, очень ненадолго, Россия заняла достойное место среди образованных и культурных стран тогдашнего мира.
Старинная мифогеография
«Да, скифы мы!..» — воскликнул русский поэт в ту эпоху, когда всяческое скифство одними нетерпеливо ожидалось, а другими предощущалось наподобие близкого нашествия варваров. Скифов, действительно, примерно до середины XIX века многие в России считали предками славян.
Собственно, так полагали ещё позднеантичные и византийские авторы. Например, латиноязычный готский историк VI века Иордан называл Скифией те северные страны, где обитали предки славян — венеты, анты, склавины. Живший в IX веке константинопольский патриарх Фотий, описавший первую осаду византийской столицы флотилией «росов» в 860 году, отмечал, что рос — это скифский, грубый, варварский народ. Кстати, именно у византийцев, которые именовали древних русичей «росами» («οί Ρώς»), появилось для обозначения этой северной страны слово Россия (ή Ρωσσία, Ρωσσίας). Византийский историк X века Лев Диакон в своей «Истории» презрительно называл древних русичей «скифами» и «тавроскифами», хотя, несомненно, отличал этих своих современников-варваров от


Старинная мифогеография
171
племён, живших там же, в Северном Причерноморье, за тысячелетие до того.
Итак, средневековые авторы отдавали себе отчёт в условности такого именования. Они понимали разницу между древними скифами и иными северными варварами, их современниками, которые жили на той же территории, что и скифы.
В 1783 году к Российской империи присоединили Крым и прилегающие земли Северного Причерноморья — Новороссию. Интерес к причерноморской античности приобрёл тогда жгучее политическое и пропагандистское значение. В вышедших в 1787 году «Записках касательно российской истории» императрицы Екатерины II (1762-1796) было прямо заявлено, что скифами греки называли «славян, сармат и татар». Под пером державной писательницы скифы представали людьми добродетельными. И притом утверждалось, что «северные скифы одного языка со славянами». По мнению историка и культуролога Андрея Леонидовича Зорина, «вероятно, именно в этом историческом труде Екатерины II оформилась параллель “русские — скифы”, наиболее мощно проартикулированная Блоком через полтора столетия» (Зорин А. Кормя двуглавого орла... Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII — первой трети XIX века. — Μ., 2001. — С. 110. Примеч. 1). Мнение императрицы на этот счёт было, безусловно, авторитетным, но всё же надо иметь в виду, что и до её выступления такое утверждение звучало уже не раз и являлось историографическим штампом. Интереснее другое: «скифство» русских, в отличие от того, каким оно выглядело у средневековых авторов, оценивалось в высшей степени положительно.
Все эти привязки русских к древним народам Севера — скифам и таврам — объяснялись не только географией. Это к тому же были явные отсылки к жестокостям северных дикарей: скажем, для просвещённых византийцев русы уподоблялись скифам с таврами из- за творимых ими зверств. Про тавров, легендарных обитателей Тав- рики (или Тавриды — нынешнего Крыма), античные авторы писали, что они приносили человеческие жертвы своей богине — то ли Артемиде, то ли Деве-Парфенос («ή παρθένος, παρθένου» — «дева»). И вообще в эпоху Средневековья и раннего Нового времени Россия- Московия, по старинной привычке, иногда именовалась Скифией. В 1812 году (да и после него) в русских журналах воспевали описанную «отцом истории» Геродотом скифо-персидскую войну конца VI века до н. э., сравнивая скифских налётчиков-партизан с воинством российским, тем более что стратегия и прежних, и теперешних обитателей Восточно-Европейской равнины была схожа.
Французский дипломат граф Луи-Филипп де Сегюр (Louis Philipp, comte de Sёguг, 1753-1830), посол в России с 1785 по 1789 год, не


172
Глава 4. Славянство и Россия
скрывавший удивления перед пышностью быстро выстроенной российской столицы, так писал о своих впечатлениях от России: «Петербург представляет уму двойственное зрелище: здесь в одно время встречаешь просвещение и варварство, следы X и XVIII веков, Азию и Европу, скифов и европейцев, блестящее гордое дворянство и невежественную толпу. С одной стороны — модные наряды, богатые одежды, роскошные пиры, великолепные торжества, зрелища, подобным тем, которые увеселяют избранное общество Парижа и Лондона; с другой — купцы в азиатской одежде, извозчики, слуги и мужики в овчинных тулупах, с длинными бородами, с меховыми шапками и рукавицами и иногда с топорами, заткнутыми за ременными поясами. Эта одежда, шерстяная обувь и род грубого котурна на ногах напоминают скифов, даков, роксолан и готов, некогда грозных для римского мира. Изображения дикарей на барельефах Траяновой колонны в Риме как будто оживают и движутся перед вашими глазами. Кажется, слышишь тот же язык, те же крики, которые раздавались в Балканских и Альпийских горах и перед которыми обращались вспять полчища римских и византийских цезарей. Но когда эти люди на барках или на возах поют свои мелодические, хотя и однообразно грустные песни, то вспомнишь, что это уже не древние независимые скифы, а москвитяне, потерявшие свою гордость под гнётом татар и русских бояр, которые, однако, не истребили их прежнюю мощь и врождённую силу» (Сегюр Л.-Ф. Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II // Россия XVIII века глазами иностранцев / Подгот. текстов, вступ. ст. и коммент. Ю. А. Лимонова / Пер. с франц. — Л., 1989. — С. 327-328).
Примечательны эти античные декорации, в которых простые русские люди должны играть роль варваров — и, прежде всего, скифов, от которых, как тогда думали, русские и происходили. (Кстати, особенно забавно обозначение лаптей — тоже на древнегреческий манер.) «Скифам» противопоставлены некие обобщённые «европейцы», то есть, конечно же, западноевропейцы, подобные которым уже и в самой России появились.
Тот же Л.-Ф. Сегюр, вместе с другими иностранными дипломатами и со множеством российских придворных, сопровождал Екатерину II при её знаменитом путешествии в недавно завоёванные земли Новороссии. Тогда, в конце апреля 1787 года, во время плавания по Днепру, высшее общество обсуждало и такое: «Мы сравнивали прежние времена с новыми, Францию с Грецией, Англию с Карфагеном, Пруссию с Македонией, империю Екатерины с Кировою...» (Там же. — С. 440). Блестящая Франция, на моды и нравы которой ориентировался весь просвещённый мир, — это, конечно же, Древняя Греция. Торгово-промышленная Англия будет Карфагеном. Во¬


Старинная мифо география
173
инственная Пруссия с её королём Фридрихом Великим (1740-1786), выдающимся полководцем, — это Македония. А где место России на этой псевдоантичной карте? Она похожа на Персидскую державу, созданную в середине VI века до н. э. Киром Великим — огромная, разноплемённая, и притом азиатская, варварская в своей основе.
Ещё одно древнее племя, которое некоторые учёные прежде считали предками русских, — это роксоланы. О роксоланах известно примерно с начала нашей эры и до VI века. Они вели кочевой образ жизни и обитали между Доном и Днепром, вблизи Меотиды (Азовского моря). Затем двинулись к Дунаю и вторглись в пределы Римской империи. Судя по всему, в названии роксоланов проглядывает имя аланов. Действительно, сейчас установлено, что роксоланы были частью сарматского мира, а к сарматам возводят и этногенез аланов (потомки аланов — современные осетины). Так что и роксоланы, и аланы, и сарматы, и скифы, и осетины — все они ираноязычны. В польской историографии XVI века роксоланов стали по созвучию отождествлять с русскими. Правда, уже Джайлс Флетчер (Giles Flatcher, 1548-1611), английский дипломат, выучившийся в Кембриджском университете и некоторое время преподававший древнегреческий язык, который побывал в Московии в 1588 году, начинал своё сочинение о России с того, что эта страна прежде называлась Сарматией, а позже стала именоваться Россией. Далее Дж. Флетчер писал: «Что касается предположения, найденного мной у некоторых космографов, будто русские заимствовали своё имя от роксоланов и составляли с ними один и тот же народ, то оно не заслуживает доверия как по словопроизводству (которое очень натянуто), так особенно и по месту жительства роксоланов, находившегося (по свидетельству Страбона) между двумя реками — Танаисом и Борисфеном, совершенно в противоположной стороне, чем Россия» (Флетчер Дж. О государстве Русском // Проезжая по Московии: (Россия XVI-XVII веков глазами дипломатов) / Отв. ред. и авт. вступ. ст. Н. Μ. Рогожин; сост. и авт. коммент. Г. И. Герасимова / Пер. с англ. А. А. Титова и Μ. А. Оболенского. — Μ., 1991. — С. 25). Тем не менее в учёной, латинизированной речи и сами русские могли своих предков именовать роксоланами. Например, преподававший в Вятской духовной семинарии учёный стихотворец, латинист, профессор риторики Михаил Евстафьевич Финицкий (ок. 1705 — после 1787) составил рукописный учебник пиитики и риторики «Idea artis роёзеоз ad usum et institutionem studiösae juventütis Roxolanae tradita...» (1741), то есть «Образец искусства поэзии, изложенный для употребления и наставления роксоланского юношества». Под «роксоланским юношеством» M. Е. Финицкий, в духе той эпохи, разумел юношество российское. Интересно, что хотя в латыни издавна прижилось


174
Глава 4. Славянство и Россия
греческое существительное «поэзия» («ή ποίησις, ποιήσεως») и даже склоняться оно стало по обычному образцу латинского третьего склонения («poesis, poesis /»), тем не менее Μ. Е. Финицкий предпочитал склонять его тоже по третьему склонению, но на греческий лад — «poesis, poeseos />>. При том что прилагательное «роксоланский» (здесь оно должно быть женского рода и в родительном падеже единственного числа — Gen. sing.) от существительного «Roxolani, Roxolanorum т», которое могло бы звучать так: «Roxolanicus, а, um», он произвёл без суффикса («Roxolänus, а, um»), по образцу таких прилагательных: «Poenus, a, um», «Punus, а, um», «Punicus, а, um» («пунический, ая, ое», то есть буквально: «финикийский», а для римлян конкретно — «карфагенский»).
Русский историк, автор известных учебников по отечественной и всеобщей истории для средних учебных заведений Дмитрий Иванович Иловайский (1832-1920) в гораздо более поздние и просвещённые времена считал роксоланов Русью. Д. И. Иловайский был человеком охранительных, патриотических взглядов, резко критиковал норманнскую теорию, настаивая на местных основах древнерусской государственности. Он также предполагал существование в древности некой Приазовской Руси. Так что несколько созвучные руссам роксоланы пришлись ему как нельзя кстати.
Иной традиционный латинизированный псевдоним России — Рутения («Ruthenia, ае/>>). Особенно часто «рутенами» («Rutheni» либо «Ruteni»), «русинами», «роксоланами» русские именовались в позднесредневековой польско-литовской традиции. Обычно так называли Киевскую, Приднепровскую Русь (Украину), которая долгое время находилась под властью Литвы и затем Польско-Литовского государства (Речи Посполитой). Вообще-то рутены были древним народом кельтской группы и некогда жили на северо-западе современной Германии. Так что название это на восточных славян было перенесено по недоразумению, разве что из-за созвучия слов «рутены» и «русские». Вот и живших до Первой мировой войны в прикарпатской Австро-Венгрии восточных славян австрийцы и поляки называли «рутенами» или «русинами» (по-немецки: «Ruthenen», «Russinen»), название «русины» употребляется и сейчас. После Первой мировой войны значительная часть русинских земель вошла в состав Чехословакии, а ныне русины живут в том числе и в Западной Украине.
Поскольку вполне нейтральное — книжное и учёное — именование «Рутения» закрепилось за Россией, то когда в лаборатории Казанского университета в 1844 году химиком Карлом Карловичем Клаусом (1796-1864) был открыт один из металлов группы платины, ему дали название в честь России — «рутений» («Ruthenium» или со¬


Старинная мифо география
175
кращённо «Ru»). Кстати, К. К. Клауса, немецкого учёного, работавшего в Казани, у нас привычно именуют русским учёным.
В середине XIX века в устроенном на немецкий манер Дерптском университете всё ещё существовала, среди прочих, студенческая корпорация, объединявшая преимущественно русских. И называлась она «Rutenia» (не произносившаяся в сочетании «th» буква «h» нередко выпадала). О жизни сравнительно немногочисленного русского студенчества в городе Дерпте того времени подробно рассказывается в 5 и 6-й книгах романа Петра Дмитриевича Боборыкина (1836-1921) «В путь-дорогу!..» (1863-1864). Автор писал об этом со знанием дела, он сам в Дерпте учился. Главный герой, приехав в этот университет, вскоре «узнал, что русское общество называется Рутения; для чего оно образовалось и существует, он не взял в толк; показалось ему, что для приятного препровождения времени, сообразного с правилами “чести”» (Боборыкин П. Д. В путь-дорогу!.. — СПб.; Μ., 1885. — Т. 3. (Боборыкин П. Д. Сочинения. — Т. 3). — С. 40. Курсив автора. — В. К.\ С конца 1830-х годов, на протяжении нескольких десятилетий, в Санкт-Петербургском университете, по примеру университета Дерптского и прочих, существовали русская и немецкая корпорации. Назывались они соответственно «Ruthenia» и «Baltica» (многие студенты-немцы были из прибалтийского немецкого дворянства). А сейчас известный русскоязычный сайт, устроенный учёными того самого Дерптского университета в Эстонии (университет ныне именуется на эстонский лад — Тартуским), посвящённый славистике и прочим гуманитарным дисциплинам, также несёт в своём обозначении это слово: www.ruthenia.ru.
Польшу же в прошлом часто именовали Сарматией, хотя ираноязычные сарматы в действительности никакого отношения к западным славянам не имели.
А вот татарам совсем не повезло. Вместо напрашивающегося «Tataria» у европейцев-латинян как-то само собою выходило: «Tartaria» — с очевидной отсылкой к инфернальному Тартару (ό Τάρταρος, ου). Ну, а поскольку Московию нередко путали с татарскими владениями, то на старинных картах размашистое слово «Tartaria» закрывало и собственно русские земли. Самое забавное (или печальное?), что этакое загробное обозначение до сих пор используется, например, в английском языке: «Tartar» по-английски: «татарин; татарка; татарский». И ещё: «человек дикого, необузданного нрава; мегера, фурия» (и тут без античной мифологии не обошлось!). Возможно, на развитие значения этого слова повлияло и сопоставление с прилагательным «tart» («кислый; едкий»; в переносном смысле: «резкий, колкий»). A «young Tartar» — по-английски и вовсе: «трудный, неконтролируемый ребёнок».


176
Глава 4. Славянство и Россия
Литератор Захар Прилепин в 2009 году издал сборник своих публицистических статей, выходивших в течение 2008 года. И озаглавил его «Terra Tartarara». В предисловии он так пояснил название книги: эти тексты «объединяет ощущение, что... Россия вот-вот обвалится на нас, а мы — обвалимся в неё, и будет это — Terra Tartarara. Земля Тартарара. В тартарары, в общем, обвалимся» (Прилепин Захар. Terra Tartarara: это касается лично меня: Эссе. — Μ., 2009. — С. 5).
У Владимира Сорокина в повести «Метель» (2010) одному из героев грезилось, будто его усадили в котёл, заполненный постным маслом, и разожгли внизу хворост. И он, судорожно пытаясь вырваться, умоляет простить его и кричит, бормочет, плачет. «Он раскаивается в содеянном. Он плохо отзывался о властях. Он желал России провалиться в тартарары» (Сорокин Владимир. Метель: Повесть. — Μ., 2010. — С. 171). Россия и здесь сопрягается с «тартарарами». А вот в романе В. Г. Сорокина «Теллурия» (2013), действие которого происходит примерно в середине XXI века, когда многие ныне существующие государства распались и на их месте образовались более мелкие, на просторах Евразии, где-то между Рязанью и Башкирией затерялась некая Тартария. Эта страна Тартария — лишь часть бывшей России.
In memoriam
В средневековых, латинских по происхождению, текстах упоминается пара языческих славянских божеств: богиня Лада и бог Ладо (или иначе Ладон). Писавшие по-латыни средневековые авторы воспринимали звучавшее на крестинах, свадьбах и в хороводах славянское слово «ладо» в соответствии с законами латинского языка, во-первых, как имя мужского рода и, во-вторых, как существительное третьего латинского склонения с полной основой, оканчивающейся на «-п»: «Lado, Ladonis т», то есть Ладон. По распространённому образцу: «Plato, Platonis т» (Платон); «Pluto, Plutonis m» (Плутон); «Cicero, Ciceronis m» (Цицерон), «Nero, Neronis m» (Нерон). В то время как слово «ладо» было, надо думать, формой славянского звательного падежа от имени женского рода «Лада». Уж мужская-το ипостась этой Лады (то есть бог Ладо или Ладон) — и впрямь результат недоразумения, смешения латинского с восточнославянским. Этакий подпоручик Киже, рождённый в чернильнице средневекового писателя (Коршунков В. А. «Ладушки» и народные обряды // Русская речь. — 2004. — №2. — С. 97-101).
Пневматический ортодокс
Лингвист Юрий Владимирович Откупщиков (1924-2010) — специалист по этимологии и классической филологии, долгое время воз¬


Боже правый
177
главлявший кафедру классической филологии Ленинградского (Санкт-Петербургского) университета. Он автор интересной и полезной научно-популярной книги «К истокам слова: Рассказы о происхождении слов» (5-е изд. — СПб., 2008). Помимо многого другого, там на страницах 244-246 есть сведения о своеобразных лексических дублетах, возникающих при заимствовании иноязычных слов. Поясняется это на примере греческих заимствований в старославянский и древнерусский языки. «Когда между двумя языками устанавливаются особенно тесные контакты, иногда возникают целые “волны” лексических заимствований. Поскольку кальки также представляют собой определённый тип заимствования, нередко случалось, что в эпохи массовых “нашествий” иноземной лексики одно и то же слово одновременно и заимствовалось, и калькировалось. В результате возникли дублеты, которые или оставались в языке как синонимы, или расходились в своих значениях, или, наконец, одно из этих слов устранялось из языка. Подобные дублеты могли возникать также в результате заимствования и калькирования, относящихся к разному времени». Далее Ю. В. Откупщиков указывал, как именно появлялись и приживались лексические дублеты, приводя для примера заимствованные греческие слова «метаморфоза» и «аморфный». Они однокоренные и происходят от существительного «ή μορφή, μορφής» («форма; образ»). Этот корень был переведён как «образ», приставка «μετά-», которая в этом случае имеет значение изменения, — как «пре-», приставка же со значением отрицания или отсутствия «а-» — как «без-». Вот и получились ставшие со временем такими привычными славянские кальки: «преображение» и «безобразный». Или ещё такие пары (где сперва — заимствование, а следом — калька): апатия — бесстрастие, филантропия — человеколюбие, пневматический — духовный, ортодоксальный — правоверный, анархия — безначалие, симфония — согласие, Афанасий — бессмертие, Евгения — благородие и т. п.
Боже правый
В связи с упомянутой у Ю. В. Откупщикова парой слов «ортодоксальный — правоверный» можно добавить, что греческое «ή ορθοδοξία, ας» (от прилагательного «ορθός, ή, όν» — «прямой; правильный» и существительного «ή δόξα, δόξης» — «мнение, представление; репутация, слава») было переведено ещё и так: «православие».
В пособии по палеографии учёного-слависта Вячеслава Николаевича Щепкина (1863-1920), где речь заходит о том, как можно установить язык оригинала, если памятник письменности переводной,


178
Глава 4. Славянство и Россия
сказано: «Язык оригинала всего надёжнее устанавливается по ошибкам и недоразумениям особого характера, возможным только при переводе с одного определённого языка. Так, например, ошибочный перевод “православие” вместо “правоверие” указывает на греческий оригинал, ибо по-гречески слово δόξα (читай doksa) имеет два значения “вера” и “слава”» (Щепкин В. Н. Русская палеография. — 3-е доп. изд. — Μ., 1999. — С. 184-185).
Известный филолог Сергей Сергеевич Аверинцев (1937-2004) уточнял, что «ή ορθή δόξα» — это вообще-то «правая вера», а не «правая (правильная) слава». По его словам, «распространённое толкование, согласно которому речь идёт о правильном способе славить Бога, этимологически невозможно». Первоначально вся христианская Церковь именовала себя и «ортодоксальной» (то есть православной), и «католической» (то есть всеобщей, а в традиционном славянском переводе — «соборной»), противопоставляя себя еретическим группировкам. После случившегося в 1054 году окончательного разделения (схизмы) название «католическая» стали применять к Церкви западной, а «православной» именовали Церковь восточную. Хотя официально оба титула оставались за обеими (Аверинцев С. С. Собр. соч. София — Логос: словарь. — Киев, 2006. — С. 346, 347).
«Так почему ж, спросить дерзну, никто не любит нашу левость, не ценит нашу левизну, и мы со всею нашей славой бредём одни, как конь в пальто?
Всё потому, что Боже — правый.
А левый — угадайте кто» (Быков Д. День левши // Огонёк. — 2008. — No 34 (18-24 авг.). — С. 26).
Если бы Русь так же знала греческий, как Запад — латинский!..
Русский философ Густав Густавович Шпет (1879-1937), как и многие другие мыслители, высоко ставил античное наследие и его роль в судьбе народов Нового времени. Но, в отличие от других, он полагал, что Россия очень и очень поздно приобщилась к нему. В 1-й части своей книги «Очерк развития русской философии» (1922) Г. Г. Шпет писал:
«Россия вошла в семью европейскую. Но вошла как сирота. Константинополь был ей крёстным отцом, родного не было. В хвастливом наименовании себя третьим Римом она подчёркивала своё безотечество, но не сознавала его. Она стала христианскою, но без античной традиции и без исторического культуропреемства. Балканские горы не дали излиться истокам древней европейской культуры на русские равнины. Тем не менее в наше время произносятся


Если бы Русь также знала греческий, как Запад — латинский!..
179
слова, будто Россия более непосредственно, чем Запад, восприняла античную культуру, так как-де она почерпала её прямо из Греции. Если бы это было так, то пришлось бы признать, что Россия эту культуру безжалостно загубила. Россия могла взять античную культуру прямо из Греции, но этого не сделала.
Варварский Запад принял христианство на языке античном и сохранил его надолго. С самого начала его истории, благодаря знанию латинского языка, по крайней мере в более образованных слоях духовенства и знати, античная культура была открытою книгою для западного человека. Каждый для себя в минуты утомления новою христианскою культурою мог отдохнуть на творчестве античных предков и в минуты сомнения в ценности новой культуры мог спасти себя от отчаяния в ценности всей культуры, обратившись непосредственно к внесомненному первоисточнику. И когда настала пора всеобщего утомления, сомнения и разочарованности, всеобщее обращение к языческим предкам возродило Европу.
Совсем не то было у нас. Нас крестили по-гречески, но язык нам дали болгарский (церковнославянский близок к староболгарскому. — В. К.). Что мог принести с собой язык народа, лишённого культурных традиций, литературы, истории? Солунские братья сыграли для России фатальную роль... И что могло бы быть, если бы, как Запад на латинском, мы усвоили христианство на греческом языке? Византия не устояла под напором дикого Востока и отнесла свои наследственные действительные сокровища туда же, на Запад, а нам отдала лишь собственного производства суррогаты, придуманные в эпоху её морального и интеллектуального вырождения. Мы, напротив, выдержали натиск монголов, и какое у нас могло бы быть Возрождение, если бы наша интеллигенция московского периода так же знала греческий, как Запад — латинский язык, если бы наши московские и киевские предки читали хотя бы то, что христианство не успело спрятать и уничтожить из наследия Платона, Фукидида и Софокла... Вместо того открывший собою наш московский “Ренессанс” первым провозглашением идеи третьего Рима старец Елизарова монастыря похвалялся: “Аз — сельский человек, учился буквам, а еллинских борзостей не текох, а риторских астроном не читах, ни с мудрыми философы в беседе не бывал, — учюся книгам благодатного закона, аще бы мощно моя грешная душа очистити от греха”» (Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии. I / Отв. ред., сост., коммент., археограф, работа Т. Г. Щедриной. — Μ., 2008. — С. 5455. Курсив автора. — В. К.).
В другом месте своей книги Г. Г. Шпет добавлял к этому, сравнивая опять же Русь и латинский Запад: «Языков древнего мира и, следовательно, языка евангелий и языков отцов церкви мы не знали.


180
Глава 4. Славянство и Россия
Мы не могли даже переводить. За нас переводили греки, болгары, сербы, и переводили не на наш русский язык, а на язык чужой, хотя и близкий к нашему. Но и переводной литературою мы были нищенски бедны. Невежество, как известно, не только не умеет отвечать на вопросы, но не умеет и задавать их» (Там же. — С. 79).
Родимое
В Кировском областном краеведческом музее имеется несколько книг жившего в XVI веке знаменитого русского первопечатника Ивана Фёдорова. Среди них три экземпляра так называемой Острож- ской Библии. Это первая полная Библия на славяно-русском языке, напечатанная Иваном Фёдоровым и его помощником Петром Мстиславцевым по поручению князя Константина Острожского в 1581 году в городе Остроге на Украине (во времена Российской империи это был уездный город Волынской губернии, сейчас — в Ровенской области Украины). Всего учёными описано не менее 300 экземпляров Острожской Библии, и во второй половине XX века 275 из них хранилось в различных книжных собраниях мира.
Судя по чернильному штампу-экслибрису, один экземпляр музейной «Острожской Библии» принадлежал Василию Титовичу Семёновых. Краткий текст экслибриса — имя, отчество, фамилия и ничего более — сделан по старой орфографии, а буквы выполнены в псевдоготической манере, что, очевидно, указывает на вторую половину XIX века (возможно, что и на самое начало XX века).
Именно этот экземпляр интересен чернильными владельческими пометами, многие из которых относятся к XVII веку. Например, на обороте 264-го листа, где оставалось свободное от печатного текста место, сделана скорописью и тут же, чуть ниже, повторена полууставом (с некоторыми изменениями) запись о рождении некоего Даниила. Там указан год его рождения — 1661-й.
В начале и в конце, где имеются чистые листы, пользовавшиеся Библией люди много всякого позаписывали. Это, в основном, служебные пометы, записи для памяти, цитаты. Они сделаны полууставом и по большей части рыжими (да ещё тёмными) чернилами. Что-то вроде указателя, вроде подсказок к самым важным для владельца и пользователя местам из Священного Писания: где именно и о чём там говорится. Тем же старинным почерком кое-где на полях книжных страниц начертаны пометы «Зри».
На пустом развороте в начале книги тёмными чернилами, разборчивым полууставом приведена большая запись с заголовком «Стих о покаянии». Это вариант одного из «покаянных» или «духовных стихов». «Покаянными» (или, как иногда говорили, «покаяльными»)


Родимое 181


182
Глава 4. Славянство и Россия
стихами принято называть старинные анонимные церковно-монастырские по происхождению поэтические произведения на духовно-нравственные, религиозные, эсхатологические темы. Содержание «стихов» заимствовалось из Священного Писания, из житий святых, из церковных поучений и песнопений, а также из апокрифов. Некоторые такие «покаянные стихи» становились основой уже не монастырских, книжно-церковных произведений, а фольклорных песнопений — так называемых духовных стихов. На Руси «духовные стихи» исполнялись «каликами» или «старчиками» — певцами-сказителями, зачастую слепыми, которые ходили небольшими группами по сёлам на церковные праздники и на ярмарки. «Духовные стихи» активно собирались во второй половине XIX и в начале XX века. При советской власти, разумеется, этим почти не занимались — как-никак, «религиозные предрассудки»! Сейчас фольклористам иногда удаётся записывать отрывки и краткие версии «духовных стихов», особенно старообрядческих. Так что наш рукописный текст, который, по всей видимости, относится к началу или первой половине XVIII века, является важным ранним письменным вариантом одного из сюжетов «покаянных стихов».
Вот цитата из этого рукописного «Стиха о покаянии»: «оумились ты душе моя грешна // всемъ сердцемъ возопи кбогу щедрому // рыдай горко изливай слезы теплыя // дабы возмогъ погасить родство огненное // дабы нася (на ся. —В. К.) привлещи милость отвышняго» (строки 41-45).
В тексте употреблено слово «родство», причём в таком контексте, который явно указывает на иной, непривычный его смысл. Действительно, на Руси «родство», помимо прочего, могло означать: «геенна, ад, преисподняя». Притом, что существительное «родство» — это то самое, старинное славянское слово, однокоренное таким, как «род», «родитель», «родина», «родник», «урод» и прочим общеизвестным. И вот — кажется, поначалу в Болгарии — в старославянский язык проникло выражение «родъ огьненъ», которое стало известно и на Руси, но вскоре в русской книжности заменилось на «родьство» или «съродьство». Как могло получиться, что славянским корнем «род» стали обозначать преисподнюю?..
К юго-востоку от Иерусалима, по пути от горы Сион к долине Ке- дронской, располагалась долина, которая по-древнееврейски называлась Ге-Хинном («долина [сыновей] Энномовых») или иначе Тофет. По преданию, здесь некогда приносились жертвы свирепому семитскому богу Молоху, в том числе и человеческие. Особенно угодны были Молоху дети. Учёные полагают, что словом «молох», возможно, называли не божество, а сам обряд жертвоприношения. Но, как бы то ни было, принесение в жертву детей в Палестине, Финикии,


Родимое
183
Карфагене в самом деле случалось. В иудаизме человеческие жертвоприношения, разумеется, были строго запрещены. Так что эта мрачная долина вызывала страх и ненависть иудеев. Царь-реформатор Иудейского царства Иосия (640-609 годы до н. э.) уничтожил языческие жертвенники в этой долине. Там стали сваливать отбросы, нечистоты, тела казнённых преступников. Оттуда распространялся смрад. Там обычно горели костры, на которых всё это сжигалось.
Название этой долины в текстах Нового Завета использовано для обозначения места загробных мучений (Мф. 5: 22, 29, 30; 10: 28; 18: 9; 23: 15, 33; Мк. 9: 43, 45, 47; Лк. 12: 5; Иак. 3: 6). Обычный эпитет при этом слове — «огненная». Говорится, что там и огонь, и червь. В греческом тексте Нового Завета название долины передано так: «ή Γέεννα, Γέεννας». По-латыни — «Gehenna, Gehennae f».
Славянские книжники почему-то решили, что это греческое существительное — однокоренное таким хорошо им известным греческим словам, как «τό γένος, γένεος» («рождение, происхождение; род»), «ή γέννα, γέννας» («род, потомство; происхождение»), «ή γέννησις, γεννήσεως» («рождение»), «ή γένεσις, γενέσεως» («рождение, происхождение; бытие»; в греческом названии ветхозаветной «Книги Бытия» использовано это именно слово). И они, спутав «ή Γέεννα» и «ή γέννα», постарались передать это «родственное» значение славянскими средствами: взяли славянский корень «род» и присоединили суффикс с обобщающим значением. Так слово «родство» стало обозначать геенну огненную.
Известный филолог Владимир Викторович Колесов, специалист по древнерусскому языку и русской культуре, писал об этом: «Уже в старославянских текстах слово родъ многозначно, что соответствует многозначности его греческих эквивалентов». (Действительно, многообразие значений того или иного старославянского, древнерусского термина, как правило, определяется теми греческими терминами из византийской богослужебной и светской литературы, для перевода которых используются соответствующие славянские слова.) В. В. Колесов пояснял, почему столь странный термин на какое-то время прижился в русской письменной традиции: «Патриархальные родовые отношения с их тяготением к языческому быту в глазах христианского писателя как нельзя лучше соответствовали этой игре слов (родъ — родъство), и, быть может, такое употребление поддерживалось искусственно в символических описаниях. <...> Понятия о рае и аде незаметно вплетались в представление о роде, хотя самим славянам такая символика была неизвестна; она осталась чуждой народу, никогда не вышла за пределы книжной культуры: “родство” не могло быть адом, это не укладывалось в сознании, привыкшем к другим представлениям о роде» (Колесов В. В.


184
Глава 4. Славянство и Россия
Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. — СПб., 2000. — С. 24. Курсив автора. —В. К.).
Конечно, суждение о том, что церковные писатели нарочито внедряли и поддерживали, с нравоучительными целями, столь странный для простого человека термин, обозначавший преисподнюю, — не более чем умозрительная догадка. У нас нет никаких данных на этот счёт. Даже и так: термин «родство» мог встретиться в старинных текстах не «народу» с его пережитками понятий о «роде», а человеку подготовленному, религиозному, «разумеющему грамоте», которого не нужно было наставлять в правой вере и отвращать от языческих пережитков таким необычным словоупотреблением. Кроме того, как известно историкам, родовые отношения бывали значимее не для простолюдинов, а для аристократов, которые уже изначально оказывались включёнными в принятую на официальном уровне религиозно-идеологическую систему христианства.
Однако нелепица с этаким значением общеупотребительного слова «родство» в старославянской и древнерусской книжности прямо-таки бросается в глаза. И требует объяснения. Принятое большинством учёных предположение о неразличении переводчиками в греческом тексте Библии слов, происходивших от разных корней, встречало возражения. Вот что, к примеру, сказано об этом в вышедшей в конце XIX века книге священника, преподавателя русского языка и словесности Григория Михайловича Дьяченко (1850-1903): «Трудно доказать, чтобы термины “род” и “родьство” употреблялись нашими переводчиками бессознательно — только вследствие плохого знания греческого языка...» Согласно ему, дело обстояло так: «По древне-языческим представлениям, жизнь по смерти была жизнию в среде усопших праотцев; “умереть” значило: удалиться в то загробное царство, где собираются все отжившие родичи — и добрые, и злые — “отойти к предкам”, вселиться в род. Когда, с принятием христианства, появилась необходимость резко разграничить области посмертного пребывания праведных и грешных, то переводчики предназначенную для последних геенну стали истолковывать “огненным родом”...» (Полный церковно-славянский словарь (со внесением в него важнейших древне-русских слов и выражений) / Сост. Г. Дьяченко. — Μ., 2004. (Репринт). — С. 552).
Мнение Г. Μ. Дьяченко, впрочем, куда менее убедительно, чем общепринятое — у него одна малодоказуемая версия громоздится на другую, столь же маловероятную. А ещё заметно, что он (как и другие российские учёные XIX века) исходит из подспудного убеждения, будто о загробном мире славян-язычников известно многое, если не всё. Современные исследователи гораздо осторожнее в этом тёмном вопросе: и полноценных, достоверных повествовательных источни¬


Парадиз
185
ков языческой эпохи у нас нет, да и едва ли в дохристианские времена могли существовать какие-либо цельные, внятные представления о посмертном бытии, о загробной стране (ещё и общие для различных племён).
Парадиз
Те, кто пишет о термине «родство» в значении: «геенна огненная», обычно упоминают ещё об одном редкостном славянском слове. Точнее, как и в случае с «родством», — о традиционном, хорошо понятном слове, только с необычным значением. А именно: существительное «порода» в славянской книжности могло обозначать: «рай». Понятно, что оно образовано всё от того же славянского корня «род». Тогда при чём тут рай?
Вот как в присущей ему манере рассуждения писал об этом учёный священник Г. Μ. Дьяченко: «Когда, с принятием христианства, появилась необходимость резко разграничить области посмертного пребывания праведных и грешных, то переводчики предназначенную для последних геенну стали истолковывать “огненным родом”, а для обозначения царства блаженных приняли термин “по рода”, на что, может быть, были наведены случайным созвучием этого слова с греческим παράδεισος (рай). Термин этот, однако, не удержался и сменился словом “рай” — вероятно потому, что самое название рай (цветущий сад) более соответствовало понятию библейского эдема, тогда как “порода” намекала на языческое представление о стране дедов» (Полный церковно-славянский словарь (со внесением в него важнейших древне-русских слов и выражений) / Сост. Г. Дьяченко. — С. 552). Г. Μ. Дьяченко прав: разумеется, в этом случае на значение славянского «порода» повлияло созвучие с закрепившимся в греческом языке восточным по происхождению термином «ό παράδεισος, ου» («сад», а в Новом Завете: «рай»; ср. вошедшее в русский язык слово «парадиз»). Хотя у него опять-таки проглядывает смелое и притом недоказуемое допущение, будто бы «породой» славяне-язычники некогда именовали совокупность предков.
Интересно, что в книге современного филолога-слависта Татьяны Ивановны Бендиной, в том разделе, где идёт речь о старославянских словах, обозначавших рай и ад, вообще не упомянут исходный, употреблявшийся в греческом языке термин «парадиз» («рай»). Т. И. Бендина писала, что рай и ад «в языковом сознании средневекового человека были семантически взаимосвязаны». Она указывала: оба слова — и «порода» (рай) и «род» (геенна) — восходили к одному и тому же корню «-род-». По её суждению, в раю, называвшемся «породой», душа возрождалась к новой жизни: ср. старославянский


186
Глава 4. Славянство и Россия
глагол «породити», то есть: «родить, породить» (Бендина Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. — Μ., 2002. — С. 238-240). Однако же ясно, что без использовавшегося греками слова «парадиз» и славянское «порода» (в значении «рай») не появилось бы.
А в целом — так: греческий язык был для славянских книжников малопонятен. По крайней мере, в его этимологических тонкостях.
Милашка Людмил
«Подчас осмысление имени возникает из разложения его на составные части. Так, в поговорке “При деньгах Панфил всем людям мил”... “всем мил” — перевод с греческого “пан-фил”» (Альтман Μ. С. Осмысление иноязычных наименований в русском фольклоре и у Пушкина // Культурное наследие Древней Руси: Истоки. Становление. Традиции / Отв. ред. В. Г. Базанов. — Μ., 1976. — С. 299).
Имеются в виду греческие слова: «πας, πάσα, παν» («весь, всякий») и «φιλέω» («люблю»; ср. ещё: «ό φίλος, ου» — «друг»).
Получается, что поговорку сложили люди, понимавшие, как переводится с греческого имя Панфил? Не факт...
Морские лежебоки
В древнерусских текстах неоднократно упоминаются «лежагы морьскыя». А в греческих оригиналах, которые переводили и которым подражали древнерусские книжники, говорится о китах. Получается, что греческое слово «кит» («τό κήτος, κήτεος») было ими воспринято как существительное, производное от глагола «κείμαι» («лежу»). Тем более что в форме 3-го лица, единственного числа, настоящего времени, действительного залога (praesens indicativi activi) глагол этот выглядит так: «κείται» («лежит»). Согласно принятой тогда системе этацизма гласная «η» и дифтонг «ει» читались одинаково — как «и». В общем, решили, что слово «кит» означает что-то вроде: «лежащий». Так вот и получилась ошибочная калька с греческого — «лежага».
Сладости
В церковнославянском языке слова «пища» и «пищный» имеют также значение: «сладость, наслаждение; роскошь», «сладостный, исполненный наслаждения». Это странное значение — следствие обычной переводческой ошибки: произошло смешение греческих существительных «ή τροφή, τροφής» («пища») и «ή τρυφή, τρυφής»


Язык любомудрия
187
(«наслаждение») (Седакова О. А. Церковнославяно-русские паронимы: материалы к словарю. — Μ., 2005. — С. 13, 242).
Мишка на Севере
Почему Россия, по крайней мере, с позднего Средневековья, ассоциировалась с медведем? Тому есть немало причин, но среди них и такая. Немецкий исследователь Ханс Лемберг в своей работе 1985 года писал о том, что Россия у западноевропейцев считалась страной северной. А с Севером был связан образ медведя, просто потому, что это Арктика. Слово же «Арктика» происходит от греческого существительного «ό ή άρκτος, άρκτου» (в текстах Нового Завета: «ό ή άρκος, άρκου»), что значит: «медведь; медведица». Так называли и созвездие Большой Медведицы. «Медведицами» («αί άρκτοι») именовали оба созвездия — Большую и Малую Медведицу. Поскольку важнейший ориентир для определения сторон света — Полярная звезда — входит в Малую Медведицу, то так Север и стал «Арктикой», а Россия — медвежьей (см.: Хрусталёв Денис. Происхождение русского медведя // Новое литературное обозрение. — № 107 (2011). — С. 139).
Россия — греческая?
Иван IV Васильевич (Грозный) стал великим князем всея Руси в 1533 году. А в 1547 году он венчался на царство, то есть стал цесарем. Русское слово «царь», как известно, происходит от имени Гая Юлия Цезаря (Caesar, Caesäris m), ставшего монаршьим титулом. Иван Васильевич уже как царь правил московской Русью до своей смерти в 1584 году.
Старинное название Русь при нём стало заменяться иным словом — Россия. Оно, разумеется, восходит к «Русь», но появилось оно у нас в то время из Византии, то есть из Греции. Это средневековые греки начиная с X века стали называть Русь Россией («ή Ρωσσία, Ρωσσίας»). Звук «у» греки передали долгим «о» (буквой омега — «ω»), а в конце слова поставили типичное греческое окончание «-ία», которое встречается в названиях многих стран. Когда Иван Васильевич венчался на царство, то было принято именно византийское обозначение Руси, чтобы московскому владыке придать больше политического веса.
Язык любомудрия
В старорусском письменном памятнике XVI века — «Летописном сказании о Флорентийском соборе» — говорилось: «Толмачи глаго-


188
Глава 4. Славянство и Россия
лютъ треми языкы греческий, фряжьскый и философский». «Фряжский» — это итальянский, тем более что и речь-το идёт о Флоренции. Тогда получается, что «философский» язык — латынь. В средние века именно на латинском языке создавались научные трактаты и философские сочинения, так что это его именование объяснимо (см.: Макеева И. И. Языковые концепты в истории русского языка // Язык о языке: Сб. ст. / Под общ. рук. и ред. Н. Д. Арутюновой. — Μ., 2000. —С. 137).
Конечно, латынь как язык философии употреблялась только на Западе, где живо было античное наследие. На христианском Востоке, то есть в Византии, такие тексты писались на другом классическом языке — греческом. Иная часть восточнохристианского мира — Русь, хоть и стала горделиво именовать себя «третьим Римом», была чужда светской учёности. Да и богословская наука на Руси не развивалась.
Русский XVII век называют «бунташным». А царя, во время правления которого случались разнообразные бунты и нестроения, Алексея Михайловича (1645-1676), именуют «Тишайшим». Как так?
«Тишайший» — это перевод титула римских императоров «clementissimus». При оформлении монаршьей власти тогдашняя Россия ориентировалась и на престижные западные образцы.
Латинское прилагательное «clemens, clementis» означает: «лёгкий; мягкий; умеренный; отлогий, покатый; спокойный»; применительно же к человеку — «мягкосердечный, кроткий, ласковый; снисходительный». А форма, образующаяся с помощью суффикса «-issim-», — это превосходная степень (gradus superlativus) прилагательного. «Clementissimus, а, um» — означает что-то вроде: «милостивейший, ая, ое». У нас латинское слово некогда перевели как «тишайший» (впоследствии переводили как «всемилостивейший»). Так что этот титул Алексея Михайловича не характеризует состояние дел в стране во время царствования. Он указывает на свойственное монарху личное качество.
Ты ведь, Михайлович, русак:
Знаменитый деятель русского старообрядчества и церковный писатель протопоп Аввакум Петров (1620-1682) в созданной им в середине 1660-х годов «Книге толкований» смело обращался к царю Алексею Михайловичу (1645-1676), обличая его и указуя путь к покаянию и исправлению: «Ведаю разум твой; умеешь многи языки


Равноухий
189
говорить, да што в том прибыли? С сим веком останется здесь, а во грядущем ничимже пользует тя. Вздохни-тко по старому... добренько, и рцы по русскому языку: “господи, помилуй мя, грешнаго!” А ки- релеисон-от оставь; так елленя говорят; плюнь на них! Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком; не уничижай ево и в церкви, и в дому, и в пословицах. Как нас Христос научил, так и подобает говорить. Любит нас бог не меньше греков; предал нам и грамоту нашим языком Кириллом святым и братом его. Чево же нам еще хощется лутче тово? Разве языка ангельска? Да нет, ныне не дадут, до общаго воскресения». И далее Аввакум призывал его, «миленького», посмотреть «в пазуху ту у себя»: мол, ты, царь христианский, не всех своих христиан любишь! «Еретиков никони- ян токмо любишь, а нас, православных християн, мучишь, правду о церкве божия глаголющих ти. Перестань-ко ты нас мучить тово! Возьми еретиков тех, погубивших душу твою, и пережги их, скверных собак, латынников и жидов, а нас распусти, природных своих. Право, будет хорошо» (Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. — Μ., 1997. — С. 247-248).
В этом отрывке сполна выразились и юмор, и непреклонная жёсткость мятежного протопопа, который любил изъясняться по-простому. «Собаки», «латынники», «жиды» — всё это у Аввакума ругательства из одного ряда, обозначение сторонников царя Алексея Михайловича и патриарха Никона (1605-1681; патриархом был в 1652-1666 годах). Царь и патриарх продвигали не принимавшиеся многими современниками церковные реформы по исправлению богослужебных книг, уточнению догматики и обрядности. Похоже, что греческие термины, за которыми стояла восходившая к античности византийская церковная образованность, тоже были ненавистны нашему протопопу. Жаль, что такой незаурядный и сильный духом человек, отстаивая отечественную культурную самобытность, разом отгораживался от античности и Европы.
На состоявшемся в 1666 году церковном суде над патриархом Никоном звучали обвинения, что тот, дескать, обзывал царя «латино- мудренником» и всю русскую Церковь порицал за то, что она впала в латинские догматы. Так что обвинения в «латинстве» бывали тогда расхожими — их прикладывали ко многим и без разбора.
Равноухий
Современный учёный-историк и старообрядческий публицист Кирилл Яковлевич Кожурин в написанной им биографии протопопа Аввакума указывал на многие и разные отличия старообрядческого понимания православия от новой Церкви, реформированной при


190
Глава 4. Славянство и Россия
патриархе Никоне. Разумеется, К. Я. Кожурин целиком на стороне древлеправославной Церкви. «В никоновских книгах было изменено само написание имени Христа: вместо прежнего Исус, встречающегося и у других славянских народов, было введено Иисус, причём единственно правильной была объявлена исключительно вторая форма, что возводилось новообрядческими богословами в догмат. Так, по кощунственному толкованию митрополита Димитрия Ростовского, дореформенное написание имени “Исус” в переводе якобы означает “равноухий” “чудовищное и ничего не значащее”» (Кожурин К. Я. Протопоп Аввакум: жизнь за веру. — Μ., 2011. — С. 143).
Еврейское личное мужское имя, которое носил основатель христианской религии, передаётся по-гречески так: «ό ’Ιησούς; Gen., Dat., Voc. — Ιησού, Асе. — Ίησούν». Соответственно, при воспроизведении этого греческого слова по-русски, если читать согласно принятой тогда в России системе итацизма, получается: «Иисус». Русскому человеку два «и» подряд, да ещё в начале слова, слишком трудно произнести, и на письме такое смотрится непривычно. Проще и естественней для русского — «Исус». Да и для греков это чужеземное имя «’Ιησούς» тоже поначалу казалось экзотическим...
А «равноухий» получается вот почему: «ίσος, η, ον» — это «равный, одинаковый», а «τό οΰς, ώτός» — «ухо». Так что если впритык приставить основу греческого прилагательного «равный» к греческому существительному «ухо» в именительном падеже, единственного числа (Nom. sing.), то будет что-то, несколько напоминающее написание имени «Исус». Правда, для верного образования греческого прилагательного «равноухий», производного от существительного «ухо», нужно брать не именительный падеж существительного, а основу косвенных падежей, то есть «-ώτ-».
Gorod novus
Нидерландский парусный мастер Ян Стрейс (или Стрюйс, Струе, Струф, Страус, Штраус; Jans Janszoon Strauss или Struys, 1630-1694) совершил три дальних путешествия и описал их в своей мемуарной книге, впервые вышедшей в 1676 году. Третье путешествие было таким. В 1668 году Я. Стрейс поехал из Западной Европы по морю и по суше в Москву. Затем на корабле «Орёл», вместе с командой из других «немцев», он был отправлен вниз по Волге в Астрахань. Спасаясь от восставших разинцев, несколько корабельщиков уплыло на шлюпке по Каспийскому морю. В Дагестане их обратили в рабство. В Персии Стрейса выкупил из рабства польский посланник. А в 1671 году, заплатив выкуп хозяину, Стрейс смог уйти из Персии.


Осторожно: латынь!
191
И только в 1673 году он наконец вернулся на родину, в Голландию. На русской службе, кстати, его именовали Иваном Ивановичем.
Итак, 31 октября 1668 года Я. Стрейс с другими корабельщиками подъехал к озеру Ильмень и переправился через него в Новгород. В своих воспоминаниях он писал: «Новгород (Novogorod) значит по-московски новый город. Novo —латинское слово, Gorod — московское» (Стрейс Я. Я. Три путешествия / Пер. Э. Бородиной. — Μ., 1935. — С. 148).
По его книге видно, что Я. Стрейс латыни не знал. Но, конечно, подобно всякому европейцу той эпохи, повидавшему мир и людей, имел о ней некоторое представление. В том же месте своей книги он заметил, что, уже въезжая в Новгород, смог научиться паре самых употребительных русских фраз. «И я так легко усваивал язык, что за короткое время знал его настолько, что мог объясняться» (Там же).
В общем, толком не ведая ни латыни, ни русского, он верно передаёт значение названия «Новгород», однако забавным образом полагает, будто первый корень этого слова — латинский. Сходство русского прилагательного «новый, ая, ое» с латинским прилагательным «novus, а, um», действительно, могло бы удивить не только голландского парусного мастера, но и какого-нибудь тогдашнего толма- ча-языкознавца. Тут и сходство в звучании, и тождество в значении. А про родство столь далёких между собой языков (один из которых к тому же древний, а другой новый) тогда ещё не знали. Всепобеждающая латынь царствовала по Европе всюду. Неужто она и на западную окраину Московии проникла, повлияв на название большого русского города?..
Осторожно: латынь!
Эту заметку написал историк Сергей Алексеевич Исаев. Итак...
В наше время одни любят латынь, другие не любят или равнодушны к ней. Но трудно найти человека, который боялся бы случайно заучить какое-нибудь латинское слово или считал бы другого человека осквернённым из-за того (только из-за того!), что тот знает латынь.
Представьте себе: в России середины XVII века такими были почти все!
Церковнославянский язык воспринимался как православный; татарский — как мусульманский; латынь — как католический. Для православного человека татарский и латынь были нечистые языки, оскверняющие того, кто их изучил и говорит на них. Когда в Москву прибыл Макарий, патриарх Антиохийский, его предупредили, чтобы он ни в коем случае не говорил по-турецки. «Боже сохрани, чтобы


192
Глава 4. Славянство и Россия
такой святой муж осквернил свои уста и язык этой нечистой речью!» — заявил царь Алексей Михайлович. «Латынскаго языка вседушне диавол любит», — авторитетно свидетельствовал книжник Иван Вишен- ский. Он верил, что церковнославянский язык, наоборот, настолько свят и замечателен, что на нём вообще невозможно высказать какую бы то ни было ложь. Иван Наседка — один из самых учёных и здравомыслящих священников той поры — писал, что католики
И латинскую грамоту свою всех болши похваляют. И глаголют про нея, яко всех мудряе, Мы же глаголем: несть латыни зляе.
После реформ Никона такое отношение к латыни сохранилось у старообрядцев. А в среде клириков господствующей Церкви начался спор о том, можно ли изложить православное учение на латыни (ведь православные Украины делали это уже давно) или же нельзя. Сильвестр Медведев возглавлял «латиномудров», которые считали, что это возможно. С ним яростно спорили «грекофилы» во главе с Евфимием, иноком Чудова монастыря. Евфимий особенно клеймил латынь за то, что на латыни «растленно» произносятся священные имена: «Самого Сына Божия спасительное имя Иисус глаголют Иез- ус, святых имена — Михаель, Даниель, Израель, Измаель, Иерузалем, Грегор; всех же стыдншее — святого многострадального праведного Иова зовут срамно Иоб...» Сильвестр Медведев поддержал в борьбе за власть царевну Софью, за что поплатился головой в 1691 году. Преподавание латыни греки Иоанникий и Софроний Лихуды начали в Москве, в Славяно-греко-латинской академии в 1687 году, однако в 1694 году оно было прекращено по настоянию Досифея, патриарха Иерусалимского. Лишь 7 июля 1701 года Пётр I издал указ, согласно которому «учения латинская» в Академии становились обязательными. (Успенский Б. А. Раскол и культурный конфликт XVII века // Успенский Б. А. Этюды о русской истории. — СПб., 2002. — С. 323-330.)
Солнышко лесное
«Игумен Иннокентий Монастырский писал Мазепе в декабре 1688 г.: “Пречестного монаха Медведева веру, труды, разум хвалю и почитаю... Я того пречестного Медведева не от медведя зверя, но от ведомости меда походити сужду...” а самому Сильвестру в письме от 9 февраля 1689 г. признавался: “Если б я писал к Лихудам, то сказал бы: для вас Сильвестр не silvester, но sol vester (солнце ваше. —В. К.У’. Сторонники греческой партии, издеваясь над Медведевым и следуя тому же приёму этимологизации имени, ставили имя Сильвестр в связь с латинским silva — лес: “Еже толкуется лесный или дикий,


Каменный апостол
193
лепо убо сего Сильвестра нарицати от имени или прозвания его: дикий или леший медведь”» (Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв.: Учебник. — 3-е изд. — Μ., 1982. —С. 32-33).
Чем держится Россия
Чиновник и литератор Михаил Александрович Дмитриев (1796— 1866) в обширных, написанных под конец жизни мемуарах делился наблюдениями над русскими людьми и российской жизнью. Вот, например: «Это кое-как есть одна из необходимых принадлежностей безурядицы, составляющей замечательную черту нашего русского характера. — Покойный Константин Аксаков нашёл на стене одного постоялого двора латинскую надпись: “Dei providentia et hominum confusione, Ruthenia dicitur”. Это совершенно справедливо!» (Дмитриев Μ. А. Главы из воспоминаний моей жизни. — Μ., 1998. — С. 310; Курсив автора. —В. К.\ В переводе примерно так: «Когда Божий промысел и человеческий беспорядок, то это и называется Россией».
Правда, в другом месте этого издания та же фраза у Μ. А. Дмитриева приводится с иной буквой в корне последнего слова: «Dei providentia et hominum confusione, Ruthenia ducitur» (Там же. - С. 482). Видимо, так точнее: не «dicitur» (от глагола «dico, dixi, dictum, dicere 3» — «говорю»), a «ducitur» (от глагола «duco, duxi, ductum, ducere 3» — «веду; тяну, длю»). В обоих случаях глаголы стоят в форме страдательного залога («-tur» — окончание 3-го лица, единственного числа, настоящего времени, страдательного залога). Тогда перевод такой: «Россия движима Божьим промыслом и человеческим беспорядком». Даже, пожалуй, здесь можно использовать не «беспорядок», а то приметное слово, которое употребил Μ. А. Дмитриев, — «безурядица».
Каменный апостол
Петровым днём в народе называли празднование, посвящённое апостолам Петру и Павлу. Это 12 июля по новому стилю. Как известно, греческое слово «ό πέτρος, πέτρου» означает: «камень; скала». Так в Новом Завете переводится арамейское слово «кифа» («камень; скала»). Апостол поначалу был рыбаком и носил имя Симон. Это уже Иисус дал ему прозвание Кифа. Новый Завет написан по-гречески, так что имя апостола по-гречески и дано. Иисус вкладывал в «каменное» имя Кифы-Петра особый символический смысл: Пётр — это тот камень, на котором будет зиждиться Церковь.
Простой народ в России охотно и разнообразно справлял Петровский праздник. Это была важная календарная веха — середина, или,


194
Глава 4. Славянство и Россия
как говорили, «межень» лета. В этот день кое-где особыми обрядами «провожали весну». После Петрова дня наступала самая страдная пора года. Только после этого повсеместно — от Финляндии до Якутии — русские люди начинали сенокос. Петровым днём заканчивался Петровский пост, народ разговлялся, устраивая, по давней, ещё древнерусской, традиции общественные пирушки — братчины и ссыпщины. В этот день бывали луговые хороводные гулянья, сопровождавшиеся молодёжными купаниями и обливанием водой. Ходили к водным источникам, там устраивались молебны с водосвятием, а то и сами люди делали приношения воде и живущим в воде мифологическим «хозяевам». Нередко тогда бывали ярмарки. А в 1739 году из Вятской епархии докладывали в Священный синод: «...От города Хлынова (Вятки. —В. К.) верстах в четырех при болоте имеется источник называемой нижной поток, к коему де месту издавна июня на 29 число приходят многой народ, ис коего де посланными в прошлом 1738 году пойманы при том месте мужеска (пола. — В. К.) 16, женска 8 человек, и в вятском духовном приказе женск пол допросами показали: ко оному де месту приходя они, по скаске мужеска полу, и молились и в тое воду бросали платы холщевые, денги, з головы нитки, которыми волосы привязывают, и тое воду пили и обливались и сказывали де им мужеской пол, что тут Бог есть и молились они якобы богу. И найдено в том месте хлеба куски, сыру, яйца, шапки, рубахи, платы и подчепешники». Затеялось расследование, и виновных простолюдинов примерно покарали — времена тогда были суровые, власти свирепо реагировали на любые идеологические отклонения, малейшие проявления всевозможных «суеверий» и «ересей» (Коршунков В. А. Петров день в Вятском крае: поклонение водным источникам // Традиционная культура. — 2001. — № 2. — С. 90-104).
Так вот, удивительно, что в обрядах, обычаях, поверьях этого народного празднования символика камня, столь очевидная для образованного священника или для прочитавшего Новый Завет мирянина, вроде бы никак не отмечена. Точнее, поклонение священным камням на Петров день бывало. В народе почитались камни-следо- вики (на поверхности которых видели отпечатки, «следы», оставленные Богородицей, святым, чёртом, богатырским конём), камни, лежащие в водном потоке или в озере. Но не сказать, чтобы именно в Петров день к таким камням ходили на поклонение чаще, чем в дни других весенне-летних праздников. Да и Петра-апостола в связи с поклонением камням как-то не особенно вспоминали. Его могли путать с императором Петром I. В 1990 году в селе Сепыч на Верхокамье (это территория на стыке Удмуртии и Пермского края) у женщины-старообрядки спросили: «Вот ныне Петров пост, а кто такой святой Пётр?» — и та отвечала: «Пётр Великий был, в Ленин¬


Император на камне
195
граде на коне — то ли апостол, то ли святой, то ли царь!» (Смилян- ская Е. Б. «Три дороги есть: одна в ад в муку, другая в огонь, а третья в рай...»: повествования о вере и спасении старообрядцев Верхока- мья // О своей земле, своей вере, настоящем и пережитом в России XX-XXI вв.: к изучению биографического и религиозного нарратива / Под ред. Е. Б. Смилянской. — Μ., 2012. — С. 119).
Похоже, что значение этого греческого имени вовсе не осознавалось русскими людьми и не повлияло на обряды Петрова дня. Такое несколько удивляет, потому что современными исследованиями народной культуры выявляется всё большее влияние христианства на то, что по привычке иногда ещё именуется «язычеством» либо «двоеверием», а на деле является народным (так сказать, низовым) вариантом православия. (Конечно, и само христианство, формировавшее и оформлявшее народную религиозность русских, надо понимать как сложную, многоаспектную систему. Таким христианство было ещё тогда, когда оно объявилось на Руси — вместе с укоренившимися в нём элементами византийской религиозной практики. Да и в дальнейшем, когда оно, уже в Московии, консолидировалось, становясь русским вариантом православия.) Видимо, нечувствительность к смыслу апостольского имени может косвенно свидетельствовать о недостаточной образованности сельского приходского духовенства — тех людей, которые имели самое непосредственное влияние на крестьянское мировоззрение и на формирование народно-христианской обрядности. Очевидно, что это означает также и недостаточность проповедования, растолковывания Священного Писания и христианской символики.
А вот пример другого славянского народа — болгар. Как известно, они были христианизированы раньше русских, хотя, с другой стороны, в их народной культуре до сих пор сохраняются весьма архаичные представления и обычаи. Так у них, живущих на многонациональных Балканах, в окружении различных народов и в соседстве с греками, имя Пётр вполне осознаётся как «каменное». Рождённых в день Петра и Павла мальчиков и девочек наделяют именами Камен, Каменка (Седакова И. А. Балканские мотивы в языке и культуре болгар: родинный текст. — Μ., 2007. — С. 114, 130).
Император на камне
Традиция почитания имени Пётр в Древней Руси не имела глубоких корней. Однако московский митрополит Пётр (он умер в 1326 году), заложивший традицию нахождения центра русской митрополии в Москве, русскими царями почитался, в том числе Иваном Грозным (великий князь с 1533 года, царь с 1547-го и по


196
Глава 4. Славянство и Россия
1584 год) и особенно Алексеем Михайловичем (1645-1676). При Алексее Михайловиче день памяти митрополита Петра (21 декабря по старому стилю) был в Москве большим праздником. Святой митрополит считался защитником Руси и, что особенно важно, — попечителем русских царей.
Сын царя Алексея Михайловича, Пётр I, поименованный в честь Петра-апостола, весьма почитал апостолов: Петра, Павла, Андрея. Высказывалось мнение, что в основании названной в честь апостола Петра новой столицы России и во всей сопутствующей деятельности Петра I можно разглядеть религиозную сверхзадачу. Её центральный пункт — идея священного камня. Новая столица, в качестве такого «камня», должна была стать воплощённым Словом, сборным пунктом всех христиан, фундаментом нового обустройства христианского мира. Пётр I запретил каменное строительство в России, кроме как в Санкт-Петербурге. «Поэтому за указами Петра I о запрещении на Руси любого строительства из камня во всех русских городах, кроме Петербурга, о направлении усилий народа на важнейшую для Петра I цель его жизни — строительство новой столицы, а значит, по его мысли, и нового всехристианского государства, — следует видеть не царя, принимающего неясные и ему самому, и множеству его современников и потомков поспешные волевые решения, а царя, осознающего и осуществляющего своё сакрально-историческое, а значит — и сверх-историческое предназначение и призвание» (Тафинцев А. И. Петербург. Религия. Музей // Сакральное в истории культуры: Сб. науч. тр. / Науч. ред. и сост. А. В. Коновалов, А. И. Тафинцев. — СПб., 1997. — С. 112-117).
Хорошо бы проверить эти красивые культурологические выкладки. Кое-что вполне поддаётся проверке: по-видимому, не так трудно разыскать и перечитать относящиеся к той эпохе документы, донесения и мемуары, в которых говорится хотя бы о запрете строительства из камня и о том, как это обосновывалось.
Как известно, в правление Екатерины II (1762-1796), которую, как Петра, провозглашали «великой», в Санкт-Петербурге на Сенатской площади возвели грандиозную конную статую работы французского скульптора Этьена Мориса Фальконе (Etienne Maurice Falconet, 1716-1791), изображавшую императора Петра (отливка закончена в 1775 году). Установившееся в начале XVIII века при российском дворе обыкновение пышно справлять 29 июня (по старому стилю) праздник апостолов Петра и Павла (или Петров день, как его называли в народе) при Екатерине II только укреплялось. Петров день сделался важнейшим календарным торжеством в государстве. Как уже отмечалось учёными, надпись на постаменте «Медного всадника»: «PETRO PRIMO CATHARINA SECUNDA» («Петру Первому —


Латышская латынь
197
Екатерина Вторая») — этими подряд идущими числительными («Primus» — «Secunda») как бы ставит рядом Петра и Екатерину, тем самым не беря в расчёт промежуточных правителей и правительниц. Мол, он, великий Пётр, был Первым, а она стала Второй.
Среди просвещённых придворных символика Петра-камня прекрасно осознавалась. И в связи с этим интересно заметить, что «кумир на вздыбленном коне» был мастерски установлен на гранитной скале, которую с большими трудами перевезли и установили в центре столицы. Транспортировка каменной глыбы и её обработка сами по себе являлись труднейшей задачей. По-видимому, было очень важно, чтобы Пётр вознёсся на скале. И скала эта в тех местах, откуда её перевезли, называлась «Гром-камень». Такое наименование, достаточно типичное для почитаемых в народе больших камней, указывает на связь с громовыми, «грозными» праздниками. К ним относился Петров день и иные, близкие по времени, даты второй половины лета — Прокопьев день, Ильин день (соответственно 8 июля и 20 июля по старому стилю) и т. д.
Император с каменным именем, основавший город, названный в честь его небесного покровителя, каменного апостола, находился в центре своей столицы и гордо высился, вздыбив коня, на Гром-камне. А на противоположном берегу широкой Невы возносился узкий шпиль построенного при императоре собора, посвящённого тому самому каменному апостолу (и его постоянному спутнику Павлу). Стены же Петропавловской крепости, берега Невы и прочих реки каналов становились «одеты камнем».
Император на коне — это обычный для Западной Европы тип парадного памятника монарху-победителю. Однако в России конский сюжет в связи с Петром и днём его почитания мог быть двусмысленным. На Петров день русские крестьяне нередко устраивали обрядовые проводы «весны», «ведьмы», «русалки» и прочих зловредных олицетворений. Чаще всего злую силу, которую необходимо было удалить из обжитых людьми мест, воплощал конь. Мастерили чучело коня или же несколько парней наряжалось кобылой, на шест насаживался лошадиный череп. И этого «коня» прогоняли, растерзывали, уничтожали. Однако вряд ли такие, сугубо простонародные, смыслы могли быть восприняты высшими сановниками тогдашней России. Слишком далеки они были от народа...
Латышская латынь
В романе знатока старинной русской жизни писателя Михаила Николаевича Загоскина (1789-1852) «Русские в начале осьмнадцато- го столетия» (1848) есть такой эпизод: в феврале 1711 года в средне¬


198
Глава 4. Славянство и Россия
русском поместье молодой офицер, пылкий приверженец Петровских реформ, беседовал со степенным помещиком — сторонником старых порядков. Офицер, который служил в Санкт-Петербурге, восхвалял новую столицу, которая процветает, «яко парадис», на дальнем севере. Помещик поинтересовался:
«— А что, молодец, правду ли мне также говорили, будто бы в вашей стороне не русский народ живёт, а какие-то латыши?
— Теперь и русских много.
— Что ж, эти латыши по-латыни, что ль, говорят?
— Да, речь у них совсем иная.
— Да, нечего сказать: далёконько же этот новый городок поот- шатнулся...» (Загоскин Μ. Н. Русские в начале осьмнадцатого столетия: Рассказ из времён единодержавия Петра I // Загоскин Μ. Н. Соч.: В 2 т. — Μ., 1988. — Т. 2: Комедии. Проза. Стихотворения. Письма. — С. 461).
Хм, получается так, будто офицер, человек неглупый, явно образованный и многое повидавший, вроде бы согласился со своим скептическим собеседником — да, там, на невских берегах, обитают латинские латыши... А ведь какие там латыши? Там финны.
Представления о говорящих на латыни латышах и теперь иной раз встречаются — правда, у совсем уж тёмных, анекдотически неотёсанных людей. Тот помещик, из романа Михаила Загоскина, просто разных слухов понаслышался да в Москве понавидался всяких иноземцев, которые лопочут по-немецки и по-латыни. Вот у него Европа да неметчина с латынью и ассоциируется. А что немцев и всяких иных западноевропейцев (ремесленников, учёных, моряков, офицеров) понаехало на Русь по приглашению царя Петра множество, — это он ведает. И оч-чень не одобряет...
Ибо пребываю
Датский богослов и лингвист, профессор и священник Педер фон Хавен (1715-1757) в молодости провёл несколько лет в России (с 1736го по 1739-й), да и после бывал там. В Санкт-Петербурге он познакомился с видным российским чиновником и дипломатом, вестфальским немцем по происхождению, Генрихом Иоганном (Андреем Ивановичем) Остерманом (1686-1747). Остерман переехал в Россию при Петре I, в 1704 году. Он быстро выучил русский язык и стал помощником императора в его реформах. А когда с ним виделся фон Хавен, Остерман был доверенным лицом императрицы Анны Иоанновны (1730-1740) и одним из руководителей России. Фон Хавен в своей книге о России писал о нём так: «...Он не только поднимался от одного почётного поста к другому и стал кавалером ордена, гра¬


Григорий Сартагин
199
фом и вице-канцлером, но и сохранял при дворе неизменное к себе доверие, хотя лишь немногие из других сановников умерли естественной смертью, большинство же впало в немилость. По этой причине я однажды предложил ему такую анаграмму его фамилии: Osterman. Nam Resto, которую он с удовольствием воспринял и принял». Публикатор этого текста, который переводил его с датского языка, историк Юрий Николаевич Беспятых прокомментировал: «Остроумная игра слов: лат. nam — “действительно, поистине”; resto — “уцелеть, спастись; сохраняться, длиться”» (Хавен Педер фон. Путешествие в Россию // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоанновны в иностранных описаниях: Введение. Тексты. Комментарии. — СПб., 1997. — С. 347, 380. Примеч. 81).
Анаграммой называют обратное чтение слова, словосочетания, фразы либо же перестановку букв — так, чтобы получились иные слова, словосочетания, фразы (например, «топор» — «ропот», «липа» — «пила»). Придуманная фон Хавеном анаграмма и вправду неплоха. Остерман мог оценить и её смысл, и форму — как-никак в молодости он учился в университете в немецком городе Йене (а значит, латынь понимал хорошо), да вот не доучился, из-за обычной для студентов того времени дуэли бежал в Амстердам, а оттуда — в Россию. Латинский же глагол выписан комментатором из словаря прямо в таком виде, как он, для удобства школяров, был дан, то есть с дефисом, показывающим, где приставка, а где корень. На самом деле глагол должен писаться так: «resto», а полностью: «resto, restiti, —, restäre 1». Стоит он в форме первого лица, единственного числа. То есть «resto» — «спасаюсь; остаюсь». Так точнее, да и по смыслу лучше получается. Ещё надо уточнить значение слова «пат»: оно может быть наречием («поистине, действительно») либо союзом («ибо, так как»). В общем, «ибо пребываю».
Увы, не помог этот девиз Андрею Остерману! Россия послепетровская была очень неудобной для жизни страной. Это относилось и к простолюдинам, и к вершителям её судеб. После воцарения в 1741 году дочери Петра I Елизаветы Петровны (1741-1761) Остермана, в числе некоторых других значительных персон (преимущественно немцев), приговорили к смертной казни, которую заменили ссылкой. И остаток жизни он, страдая тяжкой болезнью, провёл вместе с женой в западносибирском городке Берёзове.
Григорий Сартагин
Украинский философ и богослов Григорий Саввич Сковорода (1724-1794) очень высоко ставил классическую образованность. В его трактатах и письмах постоянно цитировались античные авторы,


200
Глава 4. Славянство и Россия
а многие фразы, словосочетания и отдельные термины он приводил прямо по-гречески и по-латыни. В 1787 году письмо к одному своему знакомому он подписал так: «Tuus servus Gr. Sartago» (Сковорода Г. С. Письма // Сковорода Г. С. Соч.: В 2 т. — Μ., 1973. — Т. 2. — С. 322). Он перевёл слово «сковорода» на латынь, ведь древние римляне называли кастрюлю и сковородку так: «sartago, sartaginis/».
Graecum est« non legitur
В Санкт-Петербурге, в Российской национальной библиотеке хранится рукописный сборник XVIII века. В нём несколько различных текстов: старинные сказания и повести, «Космография» первой половины XVII века, даже заметка о прогулке императрицы Анны Иоанновны, случившейся 25 апреля 1738 года. А на обороте одного из листов находится запись, представляющая собой криптограмму, то есть тайнопись. До поры до времени считалось, что она сделана «выдуманной азбукой». Двое учёных, знатоков старинной русской книжности, которые опубликовали тайную запись, — историк Анатолий Аркадьевич Турилов и археолог Алексей Владимирович Чернецов — выяснили, что это не так. Язык там русский, да и сами нелепо выглядящие буквы — отнюдь не выдуманные: «Использованная криптографическая система относится к числу простейших. Её основу составляет греческий алфавит, лишь в незначительной степени, весьма непоследовательно дополненный некоторыми кириллическими буквами. Специфический начерк некоторых греческих букв объясняется, по-видимому, не стремлением сознательно изменить их, а просто отсутствием навыка пользования ими и бессознательным сближением со сходными по графике славянскими».
Запись оказалась гадательной — некто сделал её 27 марта 1764 года, во время гадания либо сразу после него. Там говорилось о том, что он «ходил слушать к избе», «кидал костьми» и т. п. Всё это вот для чего: «А метил — женюсь ли на Зворыкиной». И далее: «Дай, Господи, как на ней женюсь, отслужу молебен Благовещению Богородицы молебен, и воду отсвятить, и всенощную».
По заключению А. А. Турилова и А. В. Чернецова, запись «отмечена христианским характером». А ведь само использование тайнописи означает: человек понимал, что это текст сокровенный, запретный. И всё же на укоренённое в нём христианское мировоззрение указывает как стремление писавшего заказать молебен с водосвятием в церкви Благовещения Богородицы, так и использование греческого алфавита: «До распространения в России классического образования знакомство с греческим языком и алфавитом было характерно лишь для образованного духовенства. В данном случае, можно


Имажинист
201
предполагать, что лицо, оставившее эту запись, получило начальное образование от представителя духовенства, который и познакомил его с греческой азбукой» (Турилов А. А., Чернецов А. В. Прогностическая запись 1764 г. // Отреченное чтение в России XVII-XVIII вв. / Отв. ред. А. Л. Топорков, А. А. Турилов. — Μ., 2002. — С. 542-549).
Человек, сделавший, по словам А. А. Турилова и А. В. Чернецова, «незатейливую тайнопись», и сам, похоже, был незатейлив в своих чаяниях да в безыскусной мешанине запретных суеверий и христианских упований. Смущает только вот что. Он использовал, кроме прочих греческих букв, и букву сампи («^»). Ею он передавал русские «ц» и «ч». Облик этой буквы хоть и весьма отдалённо, но всё-таки напоминает очертания наших «ц» и «ч». Однако сампи — архаическая буква греческого алфавита, которой уже не было в классическом варианте древнегреческой письменности, сложившемся в V-IV веках до н. э. И она, и две иные старинные буквы — коппа и стигма — продолжали применяться только для обозначения чисел. Буквой сампи обозначали число девятьсот. В дальнейшем, в Византии и в более поздней Греции, сампи также не использовалась. Букв, подобных ей, нет в латинском и в кириллическом алфавитах (которые, как известно, происходят от алфавита греческого, а потому в них так много букв, совпадающих по начертанию с греческими).
В общем, складывается впечатление, что составитель этой нехитрой тайнописи знал не только греческие буквы, но и греческий же способ обозначения чисел — даже такого, не слишком часто встречающегося числа, как девятьсот. В России числа тоже издавна передавались с помощью букв. У нас долгое время использовались даже типичные греческие кси, омега, ипсилон (называвшаяся ижицей) и др. Но буквы сампи у нас никогда не применялось.
Если так, то не простак! По крайней мере, человек любопытствующий.
Имажинист
Литератор и переводчик Василий Кириллович Тредиаковский (1703-1768), рассуждая в трактате «Слово о мудрости, благоразумии и добродетели» (1752) о действиях человеческого ума, писал, что ум «иногда... изображает себе вещи телесные ж, но отсутствующие и уже прежде от чувств ощущенные, образованием». К последнему слову В. К. Тредиаковский сделал примечание: «imaginatio» (Тредиаковский Василий. Сочинения и переводы как стихами, так и прозою. — 2-е изд. — СПб., 2013. — С. 285). Латинское слово «imaginatio, imaginationis /», происходящее от существительного «imago, imaginis/» («изображение, образ»), означает: «воображение». Так что


202
Глава 4. Славянство и Россия
славянским термином «образование» новатор В. К. Тредиаковский решил передать смысл латинского «imaginatio». Не прижилось...
Ирин гнев
Василий Тредиаковский, издавая в 1766 году в Санкт-Петербурге свою поэму «Тилемахида» (на античный мифологический сюжет, о приключениях героя Телемаха, сына Одиссея), предпослал ей предисловие. Там он теоретизировал, ставя героическую поэму в ряд с иными произведениями этого жанра. «Действо эпическое долженствует быть целое. Целость сия содержит три вещи: причину, узел и развязывание». Ну, в общем, понятно, о чём это. И вот — про «узел»: «Узлу достоит заплетаться естественно и взяту быть в самой внутренности действия. В “Одиссии” Омировой завязывается оный Посидоном. В Мароновой “Енииде” гневом Ириным. В “Тилемахиде” ненавистию Афродитиной» (Тредиаковский В. К. Предъизяснение об ироической пииме // Русская литературная критика XVIII века: сборник текстов / Сост., вступ. ст. и примеч. В. И. Кулешова. — Μ., 1978. — С. 104. Курсив автора. — В. К.).
Античные имена и названия прочитывались в ту пору в России по системе итацизма, оттого они выглядят, на современный взгляд, странновато: Омир, Посидон — вместо нынешних Гомер (по-гречески: «ό "Ομηρος, Όμήρου»), Посейдон (по-гречески: «ό Ποσειδών, Ποσειδώνος»). Поэма «Энеида», написанная жившим в I веке до н. э. римским поэтом Публием Вергилием Мароном, названа не «Верги- лиевой», как бы мы сейчас сказали, а «Мароновой». «Ирин» же гнев — это, конечно, гнев богини Геры. Её имя по-гречески пишется так: «ή "Ηρα, "Ηρας».
Икс или ица?
«Путь Т[редьяковского] в качестве придворного стихотворца был испещрён разнообразными терниями. Рассказывают, например], что при поднесении императрице Анне Иоанновне своих од Т[редьяковский] должен был от самых дверей залы до трона ползти на коленях. У священника Алексея Васильева оказался список песни Т[редьяковского], начинавшейся стихом: “Да здравствует днесь императрикс Анна”. Слово “императрикс” показалось подозрительным писцу духовного правления Семёну Косогорову, и он донёс о том своему начальству. Загорелось дело: “В титуле её императорского величества явилось напечатано не по форме”. Священник Васильев и дьякон Савельев, доставивший песню, были отосланы в Москву в контору тайных розыскных дел. Т[редьяковский] дол¬


И чтоб ни одной латинской книги!
203
жен был написать обширное разъяснение, причем не преминул коснуться свойств пентаметра. “Употребил я сие Латинское слово, Им- ператрикс, для того, что мера стиха сего требовала, ибо лишней бы слог был в слове Императрица; но что чрез оное слово никакового нет урона в высочайшем титле Ея Императорского Величества, то не токмо Латинский язык довольно меня оправдывает, но сверьх того еще и стихотворная наука”. Объяснения Т[редьяковского] были признаны резонными, и священник с дьяконом были освобождены без штрафа» (Ляцкий Евг. Тредьяковский // Энциклопедический словарь, начатый И. Е. Андреевским, продолжается под ред. К. К. Арсеньева и Φ. Ф. Петрушевского; издатели Ф. А. Брокгауз, И. А. Эфрон. — СПб., 1901. — Т. 33 а: Томбигби — Трульский собор. — С. 751).
В. К. Тредиаковский объяснялся ещё и так: «Слово сие импера- трикс есть самое подлинное латинское (от которого и нынешнее наше сие производится императрица) и значит точно во всей своей высокости императрица, в чем я ссылаюсь на всех тех, которые совершенную силу знают в латинском языке» (Тредиаковский Василий. Сочинения и переводы как стихами, так и прозою. — 2-е изд. — СПб., 2013. — С. 621. Курсив автора. —В. К.).
Латинское существительное в мужском роде: «imperator, imperatoris m», а в женском: «imperatrix, imperatricis/». Концовка «-ix» в именительном падеже, единственного числа (Nom. sing.) характерна для слов женского рода, ср., к примеру: «genetrix, genetricis/» («родительница»).
И чтоб ни одной латинской книги!
Принц Карл Петер (1728-1762), сын герцога Шлезвиг-Голштинско- го и по материнской линии внук российского императора Петра I, стал Петром Фёдоровичем — великим князем и наследником своей тётки, императрицы Елизаветы Петровны, а в 1761-1762 годах правил Россией под именем Петра III. Служивший в России немецкий учёный Яков Яковлевич Штелин (Jakob von Staehlin, 1709-1785), ставший учителем и библиотекарем великого принца, в своих «Записках о Петре Третьем, императоре всероссийском» так писал об отношении Петра к латыни:
«Для обучения латинскому языку, к которому принц имел мало охоты, был приставлен высокий, длинный, худой педант, Г. Юль, ректор Кильской латинской школы, которого наружность и приёмы заставили принца совершенно возненавидеть латынь.
Его Высочество, который имел способность замечать в других смешное и подражать ему в насмешку, часто рассказывал мне, как этот латинист входил обыкновенно в комнату для урока: сложив


204
Глава 4. Славянство и Россия
крестообразно руки на живот, он с низким поклоном глухим голосом, как оракул, произносил медленно, по складам слова: “Bonum diem tibi opto, Serenissime Princeps. Si vales, bene est”. Столько латыни ещё помнил Его Высочество, будучи великим князем, всё же остальное постарался он забыть. Он так ненавидел латынь, что в 1746 году, когда была привезена из Киля в Петербург герцогская библиотека, он, поручая её моему смотрению, приказал мне, чтоб я для этой библиотеки велел сделать красивые шкафы и поставить их в особенных комнатах дворца, но все латинские книги взял бы себе или девал, куда хотел.
Будучи императором, Пётр III имел тоже отвращение от латыни. У него была довольно большая библиотека лучших немецких и французских книг. По его приказанию должно было устроить полную библиотеку в мезонине нового Зимнего дворца по моему плану, для чего император назначил ежегодную сумму в несколько тысяч рублей, и строго приказал мне, чтобы ни одной латинской книги не попало в его библиотеку» (цит. по: Мыльников Александр. Пётр III: повествование в документах и версиях. — 2-е изд. — Μ., 2009. — С. 382-383).
Причина лингвистическая
Итальянский авантюрист и литератор Джакомо Джироламо Казанова (Giacomo Girolamo Casanova, 1725-1798) в 1764-1765 годах находился в России. В написанных им в конце жизни по-французски мемуарах он уверял: «Русские в большинстве своём суеверней прочих христиан. Язык у них иллирийский, но служба вся на греческом; народ не понимает ничего, а невежественные попы рады держать его в невежестве». И далее он приводил свой разговор с неким русским монахом, знавшим латынь. Казанова втолковывал монаху, «что единственная причина, по которой мы, в Римской церкви, крестимся слева направо, а в Греческой справа налево, это то, что мы говорим “spiritus sancti”, а они по-гречески “агиос пнеума”». Казанове пришлось растолковывать это суждение обстоятельнее:
«— Если б вы говорили, — сказал я, — “пнеума агиос”, вы бы крестились, как мы, или мы, как вы, если б произносили “sancti spiritus”
Он отвечал, что прилагательное должно предшествовать существительному, ибо нельзя произнести имя Божие, не предварив его хвалебным эпитетом. Такого рода почти и все прочие различия меж двумя сектами, не говоря о нагромождении лжи, что видел я и у них и у нас» (Казанова Д. История моей жизни / Пер. с франц. И. К. Стаф и А. Ф. Строева. — Μ., 1991. — С. 574-575).
Знакомство с богослужением Русской церкви у Дж. Казановы было весьма поверхностным. Служба велась, разумеется, на церковнославянском, а не на греческом (по-гречески могли звучать лишь


Pro te ergo pro me
205
отдельные фразы). И понимание русского языка как «иллирийского» объяснимо, пожалуй, лишь тем, что сам он был уроженцем Венеции и балканское побережье Адриатического моря, вдоль которого располагалась в античные времена Иллирия, соседствовало с его родными местами. Там в XVIII веке жили славяне, речь которых напоминала русский язык.
Тем не менее (а может быть, как раз поэтому) учёный иностранец лихо демонстрировал русскому монаху свою образованность. Не Дж. Казанова это придумал — разница между католическим и православным способом крестного знамения так обычно и объяснялась. В общем, у Дж. Казановы выходило, что обрядовые различия Римской и Греческой церквей восходят всего-навсего к порядку слов в том и в другом классическом языке. Раз одна из ипостасей Бога, Святой Дух, символизируется прикосновением к левой части груди — там, где сердце и душа, то это прикосновение должно совпадать с произнесением слова, коим называется Бог. Монах же принимал разницу в крестном знамении как данность и, не мудрствуя лукаво, тут же указывал на высшую мудрость в православном способе произношения божественных глаголов: мол, сначала должен следовать хвалебный эпитет и лишь затем — имя Божие.
В тексте Дж. Казановы словосочетание «Spiritus Sanctus» («Святой Дух») дано в родительном падеже единственного числа (Gen. sing.): «Spiritus Sancti». Именно так звучит оно в формуле: «In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti» («Во имя Отца и Сына и Святого Духа»), которую произносят, когда крестятся. Греческое существительное «τό πνεύμα, πνεύματος» значило: «дух», а прилагательное «άγιος, άγια, άγιον» — «святой, ая, ое». Словосочетание «Святой Дух» по-гречески будет, разумеется: «άγιον πνεύμα», а не «агиос пнеума».
Что же касается порядка слов, то, действительно, в латыни он в большинстве случае не такой, как в греческом и русском.
Pro te ergo pro me
Когда Джакомо Казанова был в Петербурге, одна его соотечественница посоветовала ему свести знакомство с некой «красавицей Про- те». Он, разумеется, последовал сему любезному совету: «Я прихожу и вижу: она превыше всяческих похвал. Деньгами я был не богат и мог полагаться только на свой ум, чтоб понравиться ей; я спрашиваю, как её имя, она говорит “Проте”, я отвечаю, что, значит, “Про- ме”\ я изъясняю игру слов, шучу, рассказываю истории, даю понять, какой огонь зажгла она в моей душе, не отчаиваюсь стать со временем счастливейшим из смертных, и вот мы друзья» (Казанова Д. История моей жизни. — С. 560-561).


206
Глава 4. Славянство и Россия
Приятнейшая армония и множество игры мыслей
Государственный деятель и полководец князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический (1739-1791) был верным слугой и, кажется, венчанным мужем императрицы Екатерины II. До того, как начать военную службу, он с 1755 года учился в Московском университете. Науки ему давались. Особенно успешен он был в греческом языке и богословии.
В начале 1784 года Екатерина направила Потёмкину разработанную при её участии программу обучения внуков Александра и Константина Павловичей. Его отзыв был таким:
«Весьма, матушка, хороши и достаточны предписания. Я одно только желал бы напомнить, чтоб в учении языков греческий поставлен был главнейшим, ибо он основанием других. Невероятно, сколь много в оном приобретут знаний и нежного вкуса сверх множества писателей, которые в переводах искажены не столько переводчиками, как слабостию других языков. Язык сей имеет армонию приятнейшую и в составлении слов множество игры мыслей; слова технические наук и художеств означают существо самой вещи, которые приняты во все языки.
Где вы поставили чтение Евангелия, соображая с латынским, язык тут греческий пристойнее, ибо на нем оригинально сие писано.
Рукой Екатерины II: Переправь по сему» (Екатерина II и Г. А. Потёмкин. Личная переписка 1769-1791 / Изд. подгот. В. С. Лопатин. — Μ., 1997. — № 695).
Фёдор Васильевич Ростопчин (1763-1826) стал известным генералом, вельможей, писателем. Летом 1786 года молодой Ростопчин поехал в Германию для завершения образования и пробыл там два года. Следствием этого стали его записки «Путешествие в Пруссию», опубликованные лишь посмертно, в 1849 году.
Вот как он описывал Берлинскую академию наук. «В том доме, где Академия имеет вверху свои заседания, в нижнем этаже конюшня жандармского полка. На фронтоне строения написано: ‘Apollini et Musis”, то есть Аполлону и Музам. Некто прибавил et mulis, и вышло:
“Аполлону, Музам и ослам”. Из тридцати тогдашних членов Академии более половины обиделись сим дополнением и предлагали переменить дом, не хотя себя утешить тем, что осёл хотя и есть скотина глупая, но весьма полезная» (Ростопчин Ф. В. Путешествие в Пруссию // Ростопчин Ф. В. Ох, французы! — Μ., 1992. — С. 36).


Мордовские календы
207
Строго говоря, латинское «mulus, muli т» означает: «мул, лошак», то есть помесь лошади и осла. Осёл по-латыни всё же называется иначе: «asinus, asini т». Однако мул — всё же наполовину осёл, да и ассоциация с глупым ослом более подходит для такого анекдота. Кстати, в другом своём тексте, написанном в 1823 году по-французски, Ростопчин сравнивал себя, упрямца, с мулом, а не с хрестоматийным упрямым ослом: «Я был упрям, как мул...» (Его же. Мои записки, написанные в десять минут, или Я сам без прикрас // Там же. — С. 223. Пер. с франц. С. Д. Полторацкого).
Мордовские календы
Литератор-этнограф Павел Иванович Мельников (1819-1883), писавший под псевдонимом Андрей Печерский, опубликовал в 1876 году в московском журнале «Русский вестник» свои «Очерки мордвы». Там есть такое место: «Накануне Рождества Христова у Мордвы, как и в русских деревнях, дети “колядуют”. Не вдаваясь в рассуждения о том, происходит ли слово “коляда” от латинского calendae или от славянского коло, заметим, что у Мордвы оно, по имени берёзового божества, покровительствующего домашним животным, называется кёля- да, что собственно значит берёзовый, от кёль или кёлу, берёза. Берёза... было любимое дерево Анге-Патяй или посвящённое этой богине. С свежею берёзкой ходят девушки и вдовы во время летнего праздника, а так как накануне Рождества нельзя иметь свежих берёзок, то мордовки распаривали берёзовые веники в горячей воде, в которую прибавляли молока, выпускали несколько яиц и кидали горсть проса. Этою водой после обмывали детские колыбели, ею же спрыскивали во время родов женщин» (Мельников П. И. [Андрей Печерский]. Очерки мордвы. — Саранск, 1981. — С. 94. Курсив автора. —В. К.\
Колядование — это славянский обряд обхода дворов на Святки (рождественско-новогодний период календаря) с пением коротеньких песенок-колядок.
Русские слова «колядовать», «колядки» и ещё «коляда» (то есть Святки, рождественский сочельник, а также сам этот народный святочный обряд) происходят, разумеется, не от старинного славянского слова «коло» («круг»), а от латинского существительного «Calendae (Kalendae), ärum f» (оно только во множественном числе). Календами римляне называли первый день каждого месяца. От этого латинского существительного происходит наше слово «календарь». Поскольку у древних греков не бывало такой ежемесячной хронологической даты, как календы, то когда намекали на затягивание какого-либо дела или на несбыточность надежд, в шутку говаривали, что это отложено «ad Calendas Graecas», то есть «до греческих календ».


208
Глава 4. Славянство и Россия
Итак, согласно наблюдениям П. И. Мельникова-Печерского, колядование у мордвы было, в общем, таким же, как у их русских соседей. Богиня Анге-Патяй, по П. И. Мельникову-Печерскому, — «мать-богиня», одно из главнейших языческих божеств мордвы. Она представлялась то юной девой, то матерью богов. Покровительствовала женщинам, помогала при родах, заботилась о здоровье матерей и новорождённых. Была также богиней животных. Праздновали ей и летом, и зимой. А берёза считалась её любимым деревом. В языке мордвы-эрзи, одного из двух мордовских этносов, берёза называется «килей», а у мордвы-мокши — «келу» (Мельников-Печерский писал: «кёлъ или кёлу»).
Получается, что латинское слово «календы», через русское посредство («коляды»), дошло до мордвы. И оно оказалось созвучным мордовским обозначениям берёзы. Согласно П. И. Мельникову-Печерскому, даже в песенках-колядках вместо «коляда» стало звучать «Кёль, Кёляда». Типичные для зимнего праздника мордовские пирожки с пшённой кашей и яйцами, изготовленные в виде овец, свиней и кур, назывались «кёлянгемен» (Там же. — С. 95).
Особенно же интересно указание П. И. Мельникова-Печерского на то, что в это зимнее время «мордовки распаривали берёзовые веники в горячей воде». Значит, если невозможно было посреди зимы использовать живую, зелёную берёзку, то брали берёзовый веник. И, добавляя в горячий берёзовый настой молоко, сырые яйца и просо, получали особенную, обрядовую воду, которой «обмывали детские колыбели» и «спрыскивали во время родов женщин».
У славян же берёзу в качестве ритуальной зелени активно использовали не в зимних, а в весенне-летних народных праздниках, особенно на Семик и Троицу. Существовал, правда, славянский обычай приносить в дома берёзовые прутья, приуроченный к зимнему (главным образом, святочному) периоду, но он был распространён далеко от мест расселения мордвы — в западнославянской и карпатской зонах (Виноградова Л. Н., Усачёва В. В. Берёза // Славянские древности: этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н. И. Толстого. — Μ., 1995. — Т. 1: А-Г. — С. 157-158).
Применение накануне Рождества берёзовых веников и водного берёзового настоя во многом объясняется созвучием слова «коляда» и мордовского названия этого дерева. Это любопытный пример того, как язык может формировать народную обрядность.
Собаки-аристократы
Беспородных собак в разговорной речи частенько именуют «дворянами». Мол, пёс дворянской породы — тот, что на дворе лает. Та¬


Собаки-аристократы
209
кой вот аристократизм. Хотя если у нас говорят о «псах-рыцарях» (рыцари — значит, заведомо аристократы), то почему бы и настоящим собакам не прозываться особами благородных кровей? И даже выше — особами августейшими?..
Расхожая кличка собак в России, причём нередко именно тех самых «дворовых аристократов», — Рекс. А латинское «rex, regis т» означает: «царь».
Клички собак вообще бывают причудливы. Нередко в популярных собачьих прозваниях проглядывают звучные имена легендарных героев прошлого.
Получеловек-полуконь по имени Полкан — один из героев старинной «Повести о Бове Королевиче». Эта «Повесть» восходит к французскому куртуазному стихотворному роману XIII века «Бюэве из города Анстона», который был «бестселлером» средневековой Европы. Итальянскую версию этого романа («Бово из Антоне») в XVI веке перевели на некоторые славянские языки, тогда она стала доступна и в России. Этот переводной рыцарский роман был у нас очень популярен. История о Бове пошла в народ, запечатлелась в бесчисленных лубочных книжках и картинках, стала частью русского фольклора. А богатырь Полкан был названным братом главного героя — Бовы. В первоначальной версии романа Полкан — получеловек-полупёс, рождённый знатной дамой от кобеля. У нас же его стали изображать не с пёсьими ногами, а с конскими. Полкан охранял жену и детей Бовы и погиб в схватке с напавшими львами. Поскольку он некоторым образом животное, да ещё полупёс-охранник, то его имя неплохо подходило для обозначения верных сторожевых собак. (Впрочем, в XIX веке Полканами иногда называли и лошадей.) Вообще-то в итальянской версии его звали Пуликане (Pulicane), но это иноземное имечко, как и прочие имена романа, русифицировалось, и Пуликане обернулся у нас Полканом.
Имя Руслан может быть и у человека, и у собаки: ср. повесть Георгия Владимова (1931-2003) «Верный Руслан» (писалась в 1963-1965 годах). Оно происходит от тюркского «арслан» («лев»). Распространенность такой собачьей клички, безусловно, связана с тем обстоятельством, что Руслан (точнее, Еруслан Лазаревич) — герой старинной переводной «Повести о Еруслане Лазаревиче». Она известна в России с первой половины XVII века.
Ну, а в «Барбосе», который исходно был свирепым усатым разбойником из старого переводного романа, по-видимому, проглядывает латинский корень («barba, barbae f» — «борода»).


210
Глава 4. Славянство и Россия
Тхе Беатлес
В Ленинграде (ещё не Санкт-Петербурге) в конце 1980-х годов в одном из домов культуры проходила большая выставка творчества неофициальных художников. В центре экспозиции красовался огромный лоскут материи, вывешенный, кажется, «митьками» — группой питерских художников, обозначаемых по имени одного из основателей, Дмитрия Владимировича Шагина (становление группы приходится на 1984-1985 годы). Они старательно создавали себе славу простецов и гомерических пьяниц, носили тельняшки и пытались разговаривать десятком слов: «дык», «ёлы-палы», «братишка» и т. п. На их самодельном плакате аршинными кривыми буквами было намалёвано: «Тхе Беатлес». Английская музыкальная группа «Битлз» («The Beatles») считалась духовным знаменем хиппи и примыкающих к ним молодых «неформалов». И «митьки» чудовищным написанием сакрального битловского имени демонстрировали: мол, мы такие — совсем простые, но душевные ребята!
Буквальное, побуквенное прочтение латиницы в английских словах создаёт впечатление, что английская латиница воспроизводится именно на латинский манер — текст читается как бы по-латыни. Тем более что правил чтения в латинском языке почти вовсе нет, в отличие от английского языка, в котором, согласно старой шутке, говорится «Манчестер», а пишется «Ливерпуль». У «митьков» в таком вот экзотическом способе озвучивания английских слов имеется замечательный предшественник — А. С. Пушкин.
Уже в детстве Пушкин познакомился с несколькими живыми и мёртвыми языками. Французский так и вовсе был ему вторым (или даже первым?) родным языком. Но английского он не знал. И вот уже став литератором (по-видимому, в 1820-м году, во время южной ссылки), он начал учить английский. Читать на нём Пушкин научился быстро. А разговаривать по-английски ему было не с кем, да и незачем. Так что он овладевал иностранным языком как мёртвым, учась переводить — и только. Английские буквы он условно произносил на латинский манер, тем более что латынь была ему знакома. И специфические английские сочетания букв, вроде «th», «sh», он выговаривал как бы по-латыни: «тх», «сх». Вот и получалось у него «Схакеспеаре» вместо Шекспир (Shakespeare). Ударение в этом имени он делал на предпоследний слог — очевидно, по аналогии с латинскими глаголами первого спряжения, которые в неопределённой форме действительного залога, настоящего времени (infinitivus praesentis activi) заканчиваются на «-äre».
Если бы Пушкин слышал о «битлах», то он бы и их называл «бе- атлесами»!


Латынь и мода
211
Усыновлённый греческим языком
В статье 1825 года «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова» А. С. Пушкин так писал о влиянии греческого языка на письменную и устную речь восточных славян (то есть на церковнославянский, древнерусский и на современный ему русский язык): «Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность» (Пушкин А. С. О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова // Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. — 2-е изд.. — Μ., 1958. — Т. 7: Критика и публицистика. — С. 27).
Латынь и мода
Пушкинский Онегин, как известно, латынь знал плоховато - так, всякие мелочи и обрывки в памяти у него застряли: «два стиха» из поэмы жившего в I веке до н. э. Публия Вергилия Марона «Энеида», стандартная концовка писем «vale!» («будь здоров!») и т. п. Мог он ещё «эпиграфы разбирать» (имеются в виду старинные надписи на памятниках, зданиях и гробницах) да поддержать беседу об античном поэте — например, о римском поэте-сатирике I-Π веков н. э. Дециме Юнии Ювенале.
В первоначальных вариантах этих стихов Пушкин перебирал разные античные имена и термины. Например: «Не мог он Тацита <понять>»; «Не мог он Ливия <понять>»; «Не мог он Федра понимать»; «Не мог он tabula спрягать»; «Не мог он aquila спрягать» (Якубович Д. П. Античность в творчестве Пушкина // Пушкин: временник Пушкинской комиссии / Редкол.: В. Д. Бонч-Бруевич [и др.]. — Μ.; Л., 1941. — [Вып.] 6. — С. 95).
Почему же это латынь тогда, в начале XIX века, «из моды вышла», если на протяжении целого ещё столетия латынь вместе с греческим будет основой всякого серьёзного образования в России?..
Просто тогда считалось, что латынь — не дворянское дело. Её, к примеру, знали воспитанники духовных семинарий, то есть священнослужители и учёные, но не дворяне.
В 1755 году был учреждён Московский университет, состоявший из трёх факультетов — юридического, философского


212
Глава 4. Славянство и Россия
и медицинского. Профессорами поначалу были преимущественно иностранцы, да и преподавание происходило большей частью на латинском языке. Профессором элоквенции (то есть красноречия; от латинского «eloquentia, ае/>>) на философском факультете стал Николай Никитич Поповский (1730-1760). При открытии университета он выступил с речью, начинавшей его курс лекций по философии. Н. Н. Поповский говорил о том, что преподавать философию следует на русском языке: «Нет такой мысли, кою бы по-российски изъяснять было бы невозможно». Забавно, что сама эта речь звучала на латыни. Профессор Поповский и впоследствии не раз предлагал читать философию по-русски хотя бы для части студентов. Профессора- иностранцы признавали, что это могло бы быть полезно для малого числа учащихся, однако опасались, что такое послабление увлечёт и остальных, отклонит их от изучения латинского языка. А именно изучение латыни, утверждали они, и есть «главная цель учреждения Университета и основание всех наук» (Феофанов А. Классическая словесность в Московском Университете в 1755-1825 гг. // Новый Гермес. — 2008. — Вып. 2. — С. 28-29). Затем уже императрица Екатерина II в своём указе от 19 ноября 1767 года объявила, что «пристойнее было бы в Университете читать лекции на русском языке». Так вот, поначалу на медицинский факультет молодые дворяне поступать не спешили: там уже с самого начала требовалось приличное знание латинского языка, а дворянские юноши, до того учившиеся в пансионах или дома, латыни обычно не знали. И тогда пришлось предлагать обучение на медицинском факультете желающим семинаристам, ведь в духовных семинариях с этим дело обстояло лучше.
Литератор Михаил Александрович Дмитриев (1796-1866) в своей мемуарной книге, изданной в 1854 году, так вспоминал о просвещении и образовании «в начале царствования» Александра I, то есть в первом десятилетии XIX века: «Учиться основательно и узнавать положительные предметы, нужные для просвещения, начали мы, собственно, только с указа 1809 года, 6 августа... <...> Например, о латинском языке было такое понятие (впрочем, тоже и нынче в провинциях), что он нужен только для лекарей и семинаристов. Как все удивились, что по этому указу требуется для дворянских детей знание языка латинского! Самое слово: студент, звучало чем-то не дворянским!..» (Дмитриев Μ. А. Мелочи из запаса моей памяти // Дмитриев Μ. А. Московские элегии: Стихотворения. Мелочи из запаса моей памяти. — Μ., 1985. — С. 152). Этот указ Александра I в целях искоренения невежества среди чиновников предписывал производить в чин коллежского асессора (8-й класс «Табели о рангах») и выше только при наличии документа об окончании университета или после специального экзамена в университете.


Сладкозвучнейшие имена
213
Как заметил филолог и культуролог Юрий Михайлович Лотман (1922-1993), «латынь для разночинной интеллигенции XVIII — начала XIX в. была таким же языком-паролем, как французский для дворянства». Тогда уже начинали осознавать роль латыни и вообще изучения античности для формирования чувства гражданственности. В последней трети XVIII века чиновники И. К. Стрелецкий и И. Н. Буйда написали антиправительственную прокламацию как раз по-латыни, очевидно, обращаясь именно к разночинцам. Стремившиеся к настоящему образованию дворяне тоже мало-помалу начали изучать латынь. Писатель и учёный, специалист по русской старине Андрей Сергеевич Кайсаров (1782-1813), приехав в начале XIX века в Геттингенский университет, прежде всего приступил к занятиям латинским языком. В 1806 году он уже защищал написанную на латыни диссертацию под названием: «Dissertatio inauguratis philosophico-politica de manumittendis per Russiam servis» (то есть «О необходимости освобождения рабов в России»). В русской дворянской среде в 1800-х годах была мода на воспитателей-иезуитов, что также способствовало усвоению латыни молодыми дворянами. Кстати, Евгений Онегин учился под руководством аббата-католика и, по мнению Ю. Μ. Лотмана, просто не мог не усвоить латынь весьма основательно. Так что Пушкин, принижая латинскую образованность своего героя, писал несколько иронически. В 1815 году иезуитские колледжи были закрыты, и латынь перестала быть частью светского образования — согласно Пушкину, вышла из моды. К 1820-м годам знание латыни свидетельствовало, что человек весьма образован. Сам Пушкин, как и многие его друзья (прежде всего те, что были близки к декабристам), хорошо знал латынь и даже мог читать малоизвестных античных авторов. А вот император Николай I (1825-1855) латынь, английский и немецкий, равно как и «науки политические», знал плоховато (См.: Лотман Ю. Μ. Пушкин. — СПб., 1995. — С. 554-555).
Сладкозвучнейшие имена
К 24-й строфе 2-й главы «Евгения Онегина», к тому месту, где приводится имя Лариной — Татьяна, А. С. Пушкин сделал примечание: «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фёкла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами» (Пушкин А. С. Евгений Онегин: Роман в стихах // Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. — 2-е изд.. — Μ., 1957. — Т. 5: Евгений Онегин. Драматические произведения. — С. 194). В черновике примечаний для издания 1835 года Пушкин приводил ещё и такие имена, как Агофоклея и Феврония (в русифицированном


214
Глава 4. Славянство и Россия
виде — Хавронья) (Набоков В. В. Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. — Μ., 1999. — С. 285).
Агофоклея? Вообще-то зафиксированное «стар, редк.» женское имя — Агафоклия, именно так (см.: Петровский Н. С. Словарь русских личных имён: около 2600 имён. — Μ., 1966. — С. 39). Первый корень имени — от прилагательного «αγαθός, ή, όν» («хороший, добрый»). Второй корень родственен существительному «τό κλέος» («слава; молва, весть»; у него имеются лишь формы именительного (Nom.) и винительного (Асе.) падежей обоих чисел — и единственного, и множественного). В обыденном русском употреблении возможны были оба варианта: и Агафоклия, и Агафоклея. Если Пушкин писал «Агофоклея», то, наверное, как и в случае с «Хавроньей», он приводил это имя в очень уж «русифицированном виде».
Властитель Вселенной
В 1828 году А. С. Пушкин в одном из петербургских салонов рассказал историю о бесе, который влюбился в ангелоподобную девушку, жившую на Васильевском острове. Пушкин давно уже вынашивал замысел повести «Влюблённый бес», пересказывал этот сюжет в разных компаниях. В тот вечер среди присутствовавших оказался один из его молодых знакомых — Владимир Павлович Титов (1807-1891). Он был хорошо образованным человеком, уже тогда занимался переводами, интересовался литературой, а впоследствии стал дипломатом. Титов по памяти записал этот сюжет и, обратившись в Пушкину, попросил благословения для начала собственного беллетристического поприща. Повесть «Уединённый домик на Васильевском» была напечатана в следующем, 1829 году. Автором был обозначен Тит Космократов. И некоторые другие свои произведения В. П. Титов подписывал тем же вымышленным именем (Королёв А. Влюблённый бес: история первого русского плагиата. — Μ., 2013).
Можно заметить, что этот псевдоним Владимира Титова представляет собою переставленные местами имя и фамилию. Причём имя «Владимир», истолкованное как «владыка мира», переведено на греческий. Греческое существительное «ό κόσμος, κόσμου» значит: «вселенная, мироздание», а существительное «τό κράτος, κράτεος» — «сила, власть, могущество».
Язык ангелов
Русский офицер, ставший декабристом и сосланный за это в Сибирь, Михаил Сергеевич Лунин (1787-1845) получил хорошее обра¬


Бунт незлобивого
215
зование. Среди языков, которыми он владел, были греческий и латынь. Он был религиозен, и ценил древние языки не только за то, что они открывают мир классической древности, но и потому, что это ключ к священным текстам. Греческий он называл «языком ангелов», прямо так и писал, по-гречески: «γλώσσα των αγγέλων».
Вот одно из его суждений, из заполнявшейся им по-французски «Записной книжки» (запись сделана в августе 1840 года): «Зачем называют эти языки мёртвыми? В них более жизни, чем в наших современных языках. Греческий язык остаётся орудием благодати, языком ангелов. Латынь принята среди учёных и подвергается тем же изменениям, что и языки живые. В беседе, какую мы ведём сами с собою, мысль наша порой заимствует их изящные формы. Мы прибегаем к их гармонической просодии, когда молимся духом: “стану молиться духом” (I кор. XIV. 15)». И далее: «Эти языки изучаются всеми народами. Такое единодушие подтверждает наши мысли, и т. д., и т. д.» (Лунин Μ. С. Записная книжка // Лунин Μ. С. Письма из Сибири / Пер. с франц. 3. Е. Александровой. — Μ., 1987. — С. 196-197).
Бунт незлобивого
Акакий Акакиевич Башмачкин — герой повести Николая Васильевича Гоголя «Шинель» (1841). Имя Акакий переводится с греческого как «незлобивый, кроткий, добрый; невинный, простодушный, не причастный к злу», ср.: «κακός, ή, όν» («плохой, злой»); «τό κακόν, κακού» («зло»); «άκακος, άκακον» («незлобивый, добрый, невинный, простодушный»; это прилагательное двух окончаний: у него для форм мужского и женского рода имеется одно окончание («-ος»), а для среднего — другое («-ον»)); «ή ακακία, ακακίας» («незлобивость, невинность»). За таким персонажем просматривается образ святого Акакия Синайского (VI век), который даже и после смерти проявлял должное христианское смирение и монашеское послушание. Правда, у гоголевской повести взрывной финал, в котором герой вырывается за рамки отведённой самим именем судьбы: в отличие от святого Акакия Синайского, маленький человек Гоголя посмертно бунтует, являясь привидением и срывая с генеральских плеч шинель (Коршунков В. А. Гоголевский Акакий Акакиевич: имя и судьба // Русская речь. — 1998. — № 3. — С. 3-10). И действительно, эпитет «ακακος» нередок на христианских эпитафиях, начиная с IIIIV веков (Голубцов А. П. Из чтений по церковной археологии и ли- тургике. — СПб., 2006. — С. 424. Там — с острым ударением на последнем слоге. — В. К.).


216
Глава 4. Славянство и Россия
Распутник или дурак?
В сборнике очень популярного в прошлом писателя Михаила Николаевича Загоскина (1789-1852) «Москва и москвичи» есть написанный в 1840-х годах цикл рассказов-анекдотов «Осенние вечера». Это несколько историй, которые были поведаны в кругу друзей, собиравшихся в затерянном посреди России имении, у радушного хозяина-помещика.
Среди прочего, там прозвучал рассказ о немецком студенте-медике, который по рекомендации почтеннейшего господина магистрата Блюдвурста (то есть, по-нашему, Колбасьева) учился в одном из университетов Германии. Историю рассказывал пожилой врач, прижившийся в России немец Богдан Фомич Бирман. И, в общем, было ясно, что герой повествования — его друг, студент Готлиб, уроженец одного с Бирманом города Швейнфурта (по-русски — Свинобродска, то есть что-то вроде пресловутого Скотопригоньевска) — это, конечно же, сам Бирман в молодости. Тем более что Бирман, приехав в Россию, поначалу звался Готлибом, а уж потом переменил своё прозвание на соответствующее славянское имя Богдан.
Итак, Бирман говорил: «Сначала всё шло наилучшим образом: Готлиб учился прилежно, жил смирно, не обижал филистимлян, — так называют немецкие студенты всех граждан, не имеющих ничего общего с университетом, — не буянил, не выходил ни с кем на дуэль и по воскресным дням выпивал только по одной кружке пива. Всё это весьма не нравилось его товарищам, зато профессоры были им очень довольны, и даже сам ректор университета, Бухфресер (Книгожоров. —В. К.), решился, наконец, не в пример другим, пригласить его к своему обеденному столу. Кому пришло бы в голову, что эта высокая честь будет причиною всех неудач и бедствий моего злосчастного приятеля?»
В давние времена в университетах Германии великовозрастные студенты, именовавшиеся «буршами», старались жить на широкую ногу — буйствовали, пьянствовали, дрались, задирали мирных обывателей. Немецкий политик, канцлер объединённой (во многом — его усилиями) Германской империи Отто Бисмарк (Otto-Eduard- Leopold, Fürst von Bismarck, 1815-1898) в семнадцать лет поступил в знаменитый Геттингенский университет для изучения юриспруденции. Он был здоров и задирист, не столько учился, сколько пьянствовал и с риском для жизни развлекался, проведя 27 дуэлей и получив шрам на щёку.
Публицист и писатель Иван Сергеевич Аксаков (1823-1886) во время путешествия по Германии побывал в знаменитом университетском городе Гейдельберге. И в письме домашним от 29 января


Распутник или дурак?
217
1860 года удивлялся, что там царят спокойствие и общественный порядок. «А между тем эти студенты систематически занимаются чуть не целый день питьём пива, дракою на рапирах, дуэлями и пеньем песен хором. Не могу понять ещё, откуда берутся учёные в Германии, потому что студенты, как меня уверяют, почти вовсе не посещают лекции» (Иван Сергеевич Аксаков в его письмах: эпистолярный дневник 1838-1886 гг. с предисл., коммент, и воспоминаниями А. Ф. Аксаковой: В 3 т. / Сост., подгот. текста, примеч. Т. Ф. Прокопова. — Μ., 2004. — Т. 3: Письма 1857-1886 гг. — С. 47).
Основанный в 1802 году на территории Эстляндии (теперь — Эстония) Дерптский университет (иначе, на русский лад — Юрьевский, сейчас — Тартуский) находился, понятное дело, в Российской империи, но по сути и духу был немецким. Поэт Николай Михайлович Языков (1803-1846) учился там аж восемь лет, с 1822 по 1829 год, но из-за чрезмерного увлечения вольной студенческой жизнью так курса и не окончил, зато в его стихах выразительно запечатлелись все эти забавы молодецкие. Другой поэт, Евгений Абрамович Баратынский (1800-1844), в стихотворении «Н. Μ. Языкову» (1831) обращался к нему: «Языков, буйства молодого // Певец роскошный и лихой!» (Баратынский Е. А. Полное собрание стихотворений. —Л., 1957. — С. 152).
Литератор Владимир Александрович Соллогуб (1813-1882) учился в Дерптском университете в 1829-1834 годах. В его «Воспоминаниях», опубликованных уже посмертно, в 1886 году, о Н. Μ. Языкове сказано так: «Поэта Языкова я уже не застал, но о нём в студентском кружке сохранилась лучезарная легенда. О разгульных пирах его времени, о попойках гомерических в наше время не было и помина; все мы были скромненькие...» (Соллогуб В. А. Воспоминания / Коммент, и текстология И. С. Чистовой; предисл. А. С. Немзера. — Μ., 1998. — С. 94). А с 1888 года там же учился будущий писатель и переводчик древнегреческих поэтов Викентий Вересаев (1867-1945). Вот как он отзывался о нравах дерптских буршей: «Никаких общественных интересов, презрение к “политике”, узкий национализм; кутежи, дуэли, любовные истории, — в этом проходила жизнь, это воспевали их песни. <...> Настоящий, лихой студент должен быть задирой, скандалистом, дуэлянтом. Всё совсем так, как у нас было лет сто назад среди гусар. <...> Чем больше у бурша было дуэлей, тем было для него почётнее; шрамами и рубцами он гордился, как орденами» (Вересаев В. Собр. соч.: В 5 т. — Μ., 1961. — Т. 5: Воспоминания. — С. 303, 304). В. А. Соллогуб в повести «Аптекарша» (1841) выразился о нравах германского студенчества несколько иначе: его герой «вступил в звание студента первого семестра и получил право гражданства в этом фантастическом мире, где так много высокого и так много комиче¬


218
Глава 4. Славянство и Россия
ского, что оба начала срослись вместе и стали нераздельны» (Соллогуб В. А. Аптекарша // Соллогуб В. А. Избранная проза. — Μ., 1983. — С. 171-172). Быт и нравы студенческих корпораций выразительно и подробно описаны в 5-й и 6-й книгах романа Петра Дмитриевича Боборыкина (1836-1921) «В путь-дорогу!..» (1863-1864). Боборыкин учился в Дерпте в 1850-1860-х годах. Главный герой у него жил там поначалу так: «Утром ходил он на фехтбоден (фехтовальный зал. — В. К.\ откуда компания отправлялась в кнейпу (пивная. —В. К.) пить пиво и набивать себе рот буттер-бродами; а с раннего послеобеда начиналось развивание “идеи”, т. е. толки о том, как сочинить попойку» (Боборыкин П. Д. В путь-дорогу!.. — СПб.; Μ., 1885. — Т. 3. (Боборыкин П. Д. Сочинения. — Т. 3). — С. 59-60).
Словечко «филистимлянин», промелькнувшее в рассказе Μ. Н. Загоскина о студенте Готлибе, — из немецкого студенческого жаргона. «Филистимлянин» по-немецки — «Philister т». Вообще-то филистимляне — народ, живший на рубеже Π-I тысячелетий до н. э. на побережье Палестины. С ними воевали древние евреи, потому в Ветхом Завете много говорится о злобных филистимлянах и о стычках с ними. Слово «филистер» («филистимлянин») было использовано основателем протестантизма Мартином Лютером (1483-1546) в его переводе Библии на немецкий язык. А затем оно стало употребляться и в переносном значении: «Начало этого слова приписывают драке между студентами г. Иены и обывателями пригорода его (1624 г.); в этой драке был убит студент, и пастор для надгробной речи взял текст из книги Судей “Philister über dir (Филистимляне (идут) на тебя)”» (Михельсон Μ. И. Русская мысль и речь. Своё и чужое. Опыт русской фразеологии: сборник образных слов и иносказаний. — Μ., 1994. — Т. 2. — С. 445). По другой версии, стычка в городе Йене произошла в 1693 году. В общем, по примеру заклятых врагов богоизбранного народа, студенты начали обзывать таким бранным словцом бюргеров, не причастных ни к премудростям науки, ни к своеобразному кодексу поведения студенческих корпораций. Есть, правда, другая версия, которой придерживался, в частности, лингвист и востоковед Евгений Дмитриевич Поливанов (1891-1938). Согласно этой версии, словцо происходит от немецкого существительного «Fister т» («пердун, бздун»). У буршей был в ходу свой потайной язык (так называемый «Li-Sprache»): в середину слова вставлялся слог «И», тогда слово начинало звучать непривычно и не слишком понятно для постороннего. Из «Fister» получалось «Filister» (Поливанов Е. Д. Стук по блату // Поливанов Е. Д. За марксистское языкознание. — Μ., 1931. — С. 157-158). Слово «филистер» вошло и в русский язык. Им и у нас стали называть обывателя и ханжу — отсталого, туповатого, самодовольного человека с ограниченным кругозором.


Распутник или дурак?
219
Правда, в романе П. Д. Боборыкина «В путь-дорогу!..» «филистра- ми» (в единственном числе: «филистр», с выпадением «е») именовали в том числе и тех бывших студентов-буршей, кто уже окончил обучение в университете, но продолжал обретаться в Дерпте и якшаться с буршами. Когда главный герой спросил, кто это такие, опытный бурш отвечал ему, что «это тот, кто выслушал все фахи и штрихнул- ся из буршей» (то есть прослушал учебные курсы и вышел из числа студентов). Но притом было слово «филистерия», которым именовали и вовсе непричастных к университету людей: «У меня нет никаких филистерий... так ведь бурши называют семейные дома» (Боборыкин П. Д. Указ. соч. — С. 39, 212.) Понимание «филистеров» как людей взрослых, самостоятельных, окончивших обучение в университете отразилось и в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин», при характеристике Ленского. По крайней мере, таково было словоупотребление в Дерптском университете. А когда-то в Германии, говоря «филистимлянин» («Philister»), имели в виду, прежде всего, упомянутого в Ветхом Завете легендарного гиганта-воина Голиафа, который родом был из Филистимской земли. Его победил еврейский воин Давид. С намёком на Голиафа так стали называть сильного и рослого мужчину. В общем, у существительного «филистер» было два значения: это и взрослый, уже отучившийся человек, и тот, кто не причастен к студенческому братству (Телетова Н. К. «Душой филистер геттингенский» // Пушкин: исследования и материалы. —Л., 1991. — Т. 14 / Отв. ред. Я. Л. Левкович. — С. 206-208).
...Отчего же навалились на студента Готлиба бедствия? А просто как-то раз в гостях у ректора Готлиб повстречал его дочь Шарлоту. И по уши влюбился. Но злобный ректор был против их счастия, товарищи-студенты начали насмехаться над беднягой, да и профессора стали к нему придираться. «Бывало, на всех экзаменах приятеля моего осыпали похвалами, а теперь, лишь только он разинет рот, кругом его поднимается неприязненный шёпот и по всем углам аудитории начнут повторяться, сперва потихоньку, а потом во весь голос, чрезвычайно обидные восклицания: “Азофус! Игнарус! Индок- тус! Инептус!” и даже “Азинус!!”»
В комментарии к этому месту даны такие переводы: «Азофус (лат. asotus) — распутник. Игнарус (лат. ignarus) — невежда. Индоктус (лат. indoctus) — неуч. Инептус (лат. ineptus) — глупец. Азинус (лат. asinus) — осёл» (Загоскин M. Н. Осенние вечера // Загоскин M. Н. Избранное / Сост. и коммент. А. Μ. Пескова и О. А. Проскурина. — Μ., 1988. — С. 327, 332, 467). Все эти латинские слова переведены на русский существительными. Но три из этих ругательств — прилагательные и причастия: «ignärus, а, um» — «незнающий; неопытный», «indoctus, а, um» — «неучёный», «ineptus, а, um» — «негодный, неле¬


220
Глава 4. Славянство и Россия
пый; глупый». В комментарии к другому изданию перевод такой: «Распутник, невежда, неуч, негодяй, осёл!» (Загоскин Μ. Н. Осенние вечера // Загоскин Μ. Н. Москва и москвичи: записки Богдана Ильича Бельского, издаваемые Μ. Н. Загоскиным / Сост., вступ. ст. и при- меч. Н. Г. Охотина. — Μ., 1988. — С. 590). Здесь словом «негодяй» переведено прилагательное «ineptus», хотя оно по смыслу ближе к русскому «глупый», чем к «негодный». Но это так, мелочи. Интереснее Другое.
Самое первое словечко («азофус») истолковано и переведено в обоих случаях неверно. Мысль комментаторов понятна: Готлиба обвиняли в неуместном любовном увлечении — оттого он «распутник». Однако его так честили не только лихие, острые на язык однокашники, но и почтенные профессора на экзамене. Ведь и прочие ругательства явно имели отношение к уровню знаний: Готлиба называли несведущим и ставили ему низкие оценки.
А главное: редкостное латинское существительное, заимствованное из греческого, «asotus, asoti τη» («мот; распутник; прожигатель жизни»), которое встречалось в I веке до н. э. у знатока и любителя эллинской культуры Марка Туллия Цицерона, не может быть прочитано как «азофус»!
В рассказе же Μ. Н. Загоскина, очевидно, имелось в виду греческое прилагательное двух окончаний «άσοφος, άσοφον» («неумный, бессмысленный»). Оно прочитано на латинский лад: с озвонченным «s» (между гласными) и с латинским окончанием («-us» вместо «-ος»).
Так что ругали Готлиба «бессофийным» — не вкусившим мудрости.
Акции, акции, инции, енции, а также ars naduvandi
Литератор Иван Тимофеевич Кокорев (1826-1853) в 1850 году напечатал в журнале «Москвитянин» написанный с изрядной долей юмора очерк «Публикации и вывески». Под «публикациями» он разумел частные газетные объявления.
Вот как он отзывался о них: «Публикация прикатила к нам вместе с первым кораблём, в одном и том же тюке, где заключались цивилизация, аттестация, рекомендация, амбиция, градация, генерация, вариация, грация, регистрация, нотация, экскузация, профанация, мистификация, традиция, эрудиция, композиция, кондиция, конкуренция, сентенция, протекция и многое множество всяких акций, анций, инций и енций, содействующих обогащению отечественного языка...»
«Первый корабль», привёзший на Русь тюк с этаким богатством, по версии И. Т. Кокорева, причалил, очевидно, при Петре Великом,


Об алтыне и латыни
221
когда случился массовый наплыв западной терминологии в русский язык.
И далее он писал: «Публикация породила у нас, в известном слое общества, поведенцию и надуванцию (ars naduvandi, по выражению одного остряка)...» (Кокорев И. Т. Публикации и вывески // Кокорев И. Т. Москва сороковых годов: очерки и повести о Москве XIX века. — Μ., 1959. — С. 61).
Наверное, сам Кокорев и был тем остряком...
Характерно, что все приводимые слова — в конечном счёте, латинского происхождения. В них проглядывает распространённый суффикс латинских существительных «-tio». В родительном падеже, единственного числа (Gen. sing.) суффикс вместе с окончанием выглядит так: «-tiönis». Эти слова — женского рода. Их принято передавать русскими существительными женского рода с концовкой «-ция».
Кстати, во 2-й Московской гимназии И. Т. Кокорев несколько лет проучился, хотя и не окончил её. И латинские суффиксы знал! Правда, они ему не нравились. Известно, что Кокорев любил живую простонародную речь, записывал колоритные словечки и охотно вставлял их в свои тексты. Кроме того, он обычно печатался в «учёно-литературном» журнале «Москвитянин» (1841-1856), которым руководил журналист и историк Михаил Петрович Погодин (18001875). Этот журнал был близок к славянофилам, поддерживал официальную линию в политике и культуре («православие, самодержавие, народность»). В нём вообще недолюбливали иностранщину и старались, где можно, заменять импортные словечки нашенскими. Например, так: вместо «пейзаж» — «краевид». И не «портрет», а «поличие».
Об алтыне и латыни
У того же Ивана Кокорева в повести «Саввушка» (1847) главный герой, простоватый и сильно пьющий молодой портняжка, отбрехивается от немца-мастера, который пристал к нему с какой-то надоедливой сентенцией. Саввушка бубнит себе под нос: «Ты как там не толкуй: по-латыни два алтына, по-русски шесть копеек, а выпить всё-таки надо» (Кокорев И. Т. Саввушка // Кокорев И. Т. Москва сороковых годов: очерки и повести о Москве XIX века. — Μ., 1959. — С. 171). В одном алтыне и впрямь было три копейки.
Забавно, что тюркское, уже обрусевшее, слово «алтын» то ли в шутку, то ли всерьёз принимается за латинское — по крайней мере, оно удачно рифмуется с «латынью». А ведь эта самая латынь в первой половине XIX века уже не где-то там за горами — в парижах,


222
Глава 4. Славянство и Россия
лондонах и прочих европах, она теперь и в Москве-матушке обретается — у докторов, юристов, студентов и прочей «чистой публики».
Поговорку об алтыне и латыни можно встретить и у других русских литераторов. Александр Константинович Шеллер (1838-1900), популярный беллетрист, писавший под псевдонимом А. Михайлов, в романе «Отщепенец» (1889) изображал такой эпизод. К гимназисту Ване зашёл его глуховатый старый «дедка». Ваня пытается с ним беседовать.
«— Я об учителе латинского языка, — громко кричит Ваня.
— Латинский язык?.. Да, да, по-латыни два алтына, а по-русски шесть копеек, — шутит старик. — Не учился, не учился, не стану врать! — продолжает он серьёзно. — И на что она, латынь? Аптекарям это точно нужно, а меня в чиновники готовили и не учили латыни. Там это не нужно. И ничего: на службу взяли чуть ли не ребёнком...
— У нас тоже говорят, что латынь и греческий язык ни на что, — вставляет глубокомысленно Ваня» (Шеллер-Михайлов А. К. Отщепенец: Роман // Шеллер-Михайлов А. К. Поли. собр. соч. — Μ., 1905. — Т. 14 (кн. 43). — С. 563-564).
Монах и девушка
В повести Михаила Ларионовича (Илларионовича) Михайлова (1829-1865) «Адам Адамыч» (1851) рассказано о горестной судьбе одинокого немца-гувернёра Адама Адамыча, который жил при барине и обучал его детей.
Вот он в компании «экс-студента» Закурдаева: «...Закурдаев забряцал на своей гитаре “По всей деревне Катеньку” и запел на этот голос любимую песню Адама Адамыча:
Es ging einmal ein Clericus
Wohl in den grünen Wald — Und vidit ibi stantem Puellam wohlgestalt’t!..»
То есть:
«Однажды монах
Пошёл гулять в лес
И увидел стройную девушку,
Которая там стояла!..»
(Михайлов Μ. Л. Адам Адамыч // Михайлов Μ. Л. Сочинения. — Μ., 1958. — Т. 2: Повести, романы, очерки. — С. 50.
Курсив автора. —В. К.)


Филемон и кто-то там ещё
223
Филемон и кто-то там ещё
Кульминация повести Михаила Михайлова «Адам Адамыч» — званый вечер, устроенный по инициативе одной вдовствующей дамы для «лучшего общества» уездного городка Забубеньева. По задумке хозяйки, на этом вечере некоторые из присутствовавших должны были выступать с декламациями и музыкальными номерами. Она заранее попросила Адама Адамыча написать специально для этого вечера стихотворение, причём непременно по-русски, а не по-немецки. Он честно исполнил просьбу, несмотря на свой неуклюжий русский язык.
Вот объявили его выступление, и он, смущаясь, вышел перед публикой:
«— Мой зочинение, — начал дрожащим голосом Адам Адамыч, — есть идиллия. <...> Она называется, — продолжал Адам Адамыч с усиливающимся дрожанием в голосе, — “Филемон”...
— Историческая тема! — сказала Софья Алексеевна Сафьянову.
— Сейчас последует Бавкида, — шепнул Закурдаев Погурову. <...>
— “Филемон”, — начал опять Адам Адамыч, почерпнувший силы во взгляде на вдову, — “Филемон и Бауцис”...
— Ха-ха-ха! — покатился Петенька, — какая Бауцис?
— Какая Бауцис? — спросил и Закурдаев.
— Ви не читаль Овид! — сказал, оборачиваясь к смеющемуся Петеньке, Адам Адамыч. — Бауцис...
Петенька продолжал хохотать и не мог произнести ни слова.
— По-русски говорят Бавкида, а не Бауцис, — заметил Закурдаев. <...>
— Это неправильно! — сказал Адам Адамыч, защищаясь с достаточной уверенностью от замечания Закурдаева».
Наконец Адам Адамыч начал читать. Он только произнёс первые два слова: «Один овец»... — и всё, на этом пришлось закончить. Поднялся невообразимый хохот и шум. Бедняга, ничего н понимая и совсем уж смутившись, бросился бежать куда глаза глядят. Добравшись до дому, он слёг в постель. И больше уже не вставал (Михайлов Μ. Л. Адам Адамыч // Михайлов Μ. Л. Сочинения. — Μ., 1958. — Т. 2: Повести, романы, очерки. — С. 109).
Филемон и Бавкида — античные мифологические герои, мирно поживавшие в горах малоазиатской страны Фригии. Они стали расхожим символом верности и супружеской любви. Их история была изложена в стихах жившим на рубеже нашей эры римским поэтом Публием Овидием Назоном в поэме «Метаморфозы» (Ovid. Metam. VIII. 620-725). В благодарность за приём и хлебосольство Зевс (Юпитер), по их просьбе, наградил Филемона и Бавкиду


224
Глава 4. Славянство и Россия
долгой счастливой жизнью. Хижина стариков превратилась в великолепный храм, а сами они стали там жрецами. И умерли они одновременно, превращённые в дуб и липу, которые росли рядом, из одного корня, а люди украшали их венками. Н. В. Гоголь в повести «Старосветские помещики» (1835), выводя своих героев — старичка Афанасия Ивановича и старушку Пульхерию Ивановну — писал: «Если бы я был живописец и хотел изобразить на полотне Филемона и Бавкиду, я бы никогда не избрал другого оригинала, кроме них» (Гоголь Н. В. Старосветские помещики // Гоголь Н. В. Поли. собр. соч.: В 14 т. — Μ., 1937. — Т. 2: Миргород. — С. 15).
По-гречески имя «Бавкида» писалось так: «ή Βαυκίς, Βαυκίδος», а по-латыни: «Baucis, Baucidis/». Получается, что Адам Адамыч произносил имя Бавкиды как раз по-латыни (недаром он ссылался на Овидия): в форме именительного падежа (Nom.) и с ударением на первый слог. Но по-русски, в XIX веке и впоследствии, слова латинского третьего склонения (как и соответствующие слова греческого языка), действительно (прав экс-студент Закурдаев!), принято было произносить, ориентируясь не на именительный падеж, а на основу косвенных падежей. То есть не «Бауц-», а «Бавкид-». А ещё латинские и греческие слова женского рода, попадавшие в русский язык, оформляли русским окончанием женского рода (чаще всего «-а»). Заметно, что Адам Адамыч придерживался позднеантичного и средневекового «цекающего» произношения латинской буквы «с», которая перед «i» в имени Бавкиды читалась как «ц». А русский вариант этого имени, очевидно, ориентировался вообще не на латынь, а на греческий. Вот потому там нет звука «ц» — греческая буква каппа («к»), разумеется, во всех случаях читается как «к». Дифтонг «ау» с укороченным вторым гласным «у», который имеется и в греческом, и в латинском вариантах имени «Бавкида», довольно часто у нас в языке пишется и произносится как «ав». В итоге получалось непохоже: по-латыни «Бауцис», а по-русски «Бавкида» — неравное количество слогов, разные концовки, различные ударения.
Адам Адамыч, с его хорошим немецким образованием, произносил это имя, как это было принято в немецкой гимназии, то есть по-латыни. И не мог взять в толк, почему по-русски имя классического персонажа надобно читать не по-гречески и не по-латински, а как-то совершенно навыворот. Да просто немецкий язык, из-за высочайшего уровня гуманитарного образования в тогдашней Германии, — он был, скажем так, ближе к классической древности, причём в латинском, а не греческом её варианте. А в русский язык слова греко-латинского происхождения проникали разнообразными путями — и непосредственно из греческого языка (из античного греческого и из византийского, то есть среднегреческого), непосредствен¬


Филемон и кто-то там ещё
225
но из латыни, но также через многочисленные языки-посредники: французский, немецкий, польский и т. д. Всё это окрашивало принятое в России прочтение того или иного античного имени либо термина весьма пёстро. Скажем, по утверждению написанной в начале XIX века книги, автор которой скрылся за подписью «С. фон Ф.» (как установлено, это был гимназический учитель С. К. фон Фе- рельцт), некие «два человека, муж с женою» жили меж собой как «Филемон и Бавцида» (Путешествие критики, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частию сам был очевидным свидетелем: сочинение С. фон Ф. — Μ., 1951. (Памятник русской сатирической публицистики начала XIX века.) — С. 125-126,128).
В 1859 году, готовя второе издание своей повести, Μ. Л. Михайлов сделал посвящение Ивану Сергеевичу Тургеневу. Действительно, у Тургенева есть написанная не без иронии поэма «Помещик» (1846), которую Виссарион Григорьевич Белинский назвал «стихотворным физиологическим очерком». Вот в ней-то пару раз промелькивает немец Адам Адамыч, состоящий при детях помещика. Правда, тургеневский Адам Адамыч, в отличие от героя повести Михайлова, назван «стариком». О нём сказано:
Сей
Адам Адамыч, очевидно, Был иностранный человек... Но для того ли целый век Он изучал Санхоньятона, Зубрил «Республику» Платона И тиснул длинную статью О божествах самофракийских, Чтоб жизнь убогую свою Влачить среди дворян российских?
(Тургенев И. С. Помещик // Тургенев И. С. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1956. — Т. 10: Стихотворения, поэмы. Литературные и житейские воспоминания. Переводы. — С. 187)
Санхоньятон (Санхуниатон, Санхуниафон) — полулегендарный финикийский жрец, мудрец и писатель, живший в незапамятной древности. Ему приписывается сохранившаяся в отрывках «Финикийская история». А вот сочинение жившего в V-IV веках до н. э. философа и писателя Платона «Республика» всё же правильнее по-русски именовать «Государством» — это по-латыни пишут: «Res publica». Самофракийские божества — кабиры, загадочные хтонические боги, покровители плодородия и мореходства, особенно почитавшиеся на острове Самофракия, что на севере Эгейского моря. Там в их честь


226
Глава 4. Славянство и Россия
устраивались мистерии, сходные с элевсинскими. Их также называли «Великими богами».
Словом, тургеневский Адам Адамыч, ставший прообразом одноимённого героя повести Μ. Л. Михайлова, — действительно, учёный человек. Вот и у Михайлова Адам Адамыч — учёный.
Сам Михайлов, разумеется, разбирался в том, как надлежит именовать мифологическую греко-латинскую старушку. Он знал античность. В 1847 году Михайлов опубликовал в одном из русских журналов этюд из древней литературы под названием «Сафо и лесбосские гетеры». Эта изысканно сформулированная тема, очевидно, находилась на пересечении его разноплановых интересов, потому что ещё больше, чем античностью, он увлекался социальным положением женщин (говоря по-нынешнему, гендерной проблематикой).
Но как бы ни объяснять и ни оправдывать затейливо звучащие античные имена, переиначенные на русский лад, Адам Адамыча из повести Μ. Л. Михайлова всё же очень жаль.
Наставление закоренелого классика
Героиня другого произведения Михаила Ларионовича (Илларионовича) Михайлова — рассказа «Поэт» (1852) — в детстве умела убедительно, не по возрасту, рассуждать на литературные темы и вовсю цитировала стихи. Один из гостей дома, старик, которого отец девочки Степан Лукич признавал за «знаменитого сочинителя», в ответ на приведённое ею торжественное двустишие заметил: «А! Вот как! Так ты желаешь славы Гомера, душенька?» — на что она высказала: «Не надо говорить: Гомер, папенька велит говорить: Омир». Правда, Степан Лукич был смущён: «Это всё равно, дружок! — подсказал папенька, несколько сконфуженный смелостью, с какою Анюта поправила маститого гостя». И в другом месте этого рассказа Михайлов писал: «Анна Степановна в детстве пропитывалась творениями классическими (Степан Лукич был самый закоренелый классик) и жаждала славы Гомера или, правильнее, Омира» (Михайлов Μ. И. Поэт: Рассказ // Михайлов Μ. И. Сочинения. — [Б. м.], 1915. —Т. 1. —С. 330, 332).
«Гомер» или «Омир» — такая разница в произношении имени «о "Ομηρος, Όμήρου» связана с двумя системами чтения древнегреческих текстов. Первый вариант — этацизм, второй — итацизм. Отец девочки, «закоренелый классик», ориентировался на итацизм, который был свойственен русской словесности XVIII и начала XIX века, в то время как позднее в светской (но не в церковной!) среде всё более и более стал распространяться этацизм.


Обрезываю ногти, кохти, копыта
227
«Обрезываю ногти, кохти, копыта»
В начале 1980-х годов, учась на историческом факультете Ленинградского университета и штудируя древнегреческий язык, я купил в букинистическом магазине за 12 с половиной рублей важную для меня книгу: «Русско-греческий словарь, составленный Иваном Синайским» (изд. 2-е, испр. и доп. — Μ., 1869).
Конечно, с ещё большей охотой я бы приобрёл словарь древнегреческо-русский (он для переводов нужнее), но хотя бы так! Ведь все словари, пособия и вообще книги по древним языкам тогда у нас были редкостью или, говоря по-советски, дефицитом.
Жительствовали мы, студенты-историки младших курсов, далеко за городом, в петергофском общежитии. Это были вовсе не царские палаты — серая пятиэтажка, где сплошной коридор тянулся из конца в конец, а по бокам — двери, двери, двери. И за каждой — комнатушка на четверых.
Я предусмотрительно обернул старинный корешок словаря плотной белой бумагой и подписал: «Русско-итальянский словарь», прикинув, что антикварная книжка может привлечь кого-либо из бесцеремонных сотоварищей. Да и любые английские, немецкие, французские, латинские словари могли бы им понадобиться. Обозначать книгу учебником либо словарём албанского, урду или хакасского языка тоже смысла не имело — в такую сразу бы полезли, просто из любопытства. И даже в итальянско-русский словарь кто-нибудь из медиевистов или «новистов» захотел бы заглянуть. А вот «русско- итальянский» — это казалось безопасным.
И действительно, не привлекая лишнего внимания, словарь И. Ф. Синайского благополучно пережил несколько бурных общежитских лет. В работе он у меня и поныне.
Однако я не мог не поделиться с теми из приятелей, кто умел такое ценить, причудливостью его словника. Вот, например, словарные статьи со страницы 372, подряд: «обрезанец»; «обрезанец, похотливый»; «обрезание»; «обрезанный»; «обрезок»; «обрез»; «обрезывание»; «обрезывание верхушек у дерев»; «обрезывание ногтей»; «обрезыватель, обрезывающий»; «обрезыватель ногтей»; «обрезываю (и тут же особо: «крайнюю плоть»)»; «обрезываю верхушку у дерев (и особо: «виноград»)»; «обрезываю ногти, кохти, копыта»; «обрезываю маленькие сучьки». Если вы заметили, что эти слова и словосочетания стоят не по алфавиту, то надо иметь в виду: в корне «рез-» в ту пору писалась гласная «ять» (Ь), а в конце многих русских слов ставился «ер» (твёрдый знак). Так что всё в порядке — в тогдашнем азбучном порядке.


228
Глава 4. Славянство и Россия
А вот — со страницы 681: «ходящий на ходулях»; «хожатай по делам»; «хождение за медом»; «хождение туда и сюда»; «хожу (и особо: «пешком»)»; «хожу на костылях»; «хожу за медом»; «хожу на пальчиках»; «хожу по харчевням». И, пролистнув пару страниц: «хочу себе наказания, у меня спина зудит»; «хочу ужинать, обедать»; «хочу упасть»; «хочу мочиться».
Когда я наткнулся на эту книгу в магазине, то не сообразил сразу, что И. Ф. Синайский вперемешку даёт и древнегреческие, и византийские, и даже новогреческие термины. (Вообще-то в XIX веке под «греческим языком» обычно понимался древнегреческий.) Но вот в словаре стали обнаруживаться такие статьи, как «галстух» (и там же: «галстух дамский, пелеринка»), «генералиссимус», «генерал фельдцехмейстер», «генеральный штаб», «Генриетта», «гербовая бумага». Это вовсе не модернизация древней истории. В предисловии И. Ф. Синайский писал, что «Русско-Греческий словарь, которого


Обрезываю ногти, кохти, копыта
229
СЛОВАРЬ
COCTA ВЛ КН II hl ■
ИВАНОМЪ СИНАЙСКИМЪ.
ИздвнЬ- второе, исправленное н дополненное.
1» О СК R А.
Нъ .Х'нпверситетскпА Тииогра^н (Катконг и К·), на Ctjuetieii Cyaaiapt.
. 180 9.
у нас доселе нет, есть одно из важнейших условий успешного изучения Греческой литературы в нашем отечестве и нашей литературы в воссозданной Элладе...» (Там же. — С. 3). Значит, книга была приспособлена и для перевода с русского на тогдашний греческий — новогреческий. Из словаря, к примеру, можно узнать, как на этом языке сказать: «губернаторствую» («σατραπεύω, έπάρχω, κυβερνάω») и конкретно: «губернаторствую в Саратове» («...τής Σαράτοβ»). Саратов — город, ставший для составителя словаря родным. Москва и Петербург у него в словаре тоже есть.


230
Глава 4. Славянство и Россия
372
ОБР.
ОБР.
Обрубаше, обрублеше. η περικοπή» χαταχοπή, ης. — платья, η υπόρ- ραψις. εως.
Обрубаю , περιχνπτω. περιτέμνω. χολοβοω. αχροτομέω. χοποοΰκτω. χολ«ω. ·— платье, υπορράπτω.
Обрубленный, о, η κολοβός» 8.
Обрубокъ, ο κορμός, 5.
Обрубъ у колодезя, το ξυλινόν κράσπεδου τ8 φρέατος.
Обругаже, ο ονειρισμός, β. τό όνειδος, εος. η διαφθορά, ας.
Обручальный, νυμφικός, ον.
Обручаю за кого дочь, έ'^/υάω rt- VI την παίδα. — кому въ жепу, τινί 7υναΓχα νυμφεύω.
Обручение, η β77ύησις, εως. ε7" 7^η, W- i μνηςεία, ας.
Обрученная, η νύμφη, ης. η μνη- ς>3, хе-
Обрученный, ο νυμφίος, 8- χαθ- ωμολογηρ£ν°ί· ον·
Обручникъ, обрученный съ какою либо, ό μνηςηρ, ρος.
Обручникъ, набивающ|й обручи, с λυγιςης, 8.
Обручь, ό κρίκος. κύκλος, 8. οί δεσμοί, ών. ο ςέφανος, 8.
Обрушение, η πτώσις, καταπτωσις, εως. το χαταπτωμα, τος.
Обрушиваюсь, καταπίπτω. καταφέρομαι. ζατερείπω.
ОбрываН1с, обрыпс, η περιόρυξις, εως.
Обрывате, общипываnie листьевъ, η φυλλοχοτηα, ας. η χλάδευσις, εως. η αποφύλλισις, εως.
Обрываю, окапывав, περιο^υττω.— обдираю, σχαλευω. αποτίλλω. αποδέρω.
Обрыэгиваше, η κατάρρανσις, εως. Обрызгиваю, χαταρραίνω. χαταρ- ραντίζω.
Обръзанецъ, o' περίτομος, 8.
0бр1занецъ, похотливый, ο ψω- λός, 8.
Göplsanie, η περιτομή, ης.
Обрезанный, ο* λειπόδερμος, 8, περίτομος, 8.
Обрезокъ, το πρίσμα, τος. Обрезъ, η τομή» ης.
Обрезыван1е, η περιτόμησις, αποτ- μησις, εως.
Обрезывание верхушекъ у деревъ, η βλαζ0Λ07<α, ας.
Обрезывание ногтей, ό ονυχισμός, 8. [ριτομευς, έως.
ОбрЪзыватель, обрззываюний, ό πε- ОбрЪзыватель ногтей, o' ονυχιςηρ, >3ρος, r
Обрезываю , περιτέμνω, κολοβο'ω. περικόπτω. — крайнюю плоть, περιτέμνομαι τα αίδοία.
Обрезываю верхушку у деревъ, βλαςολθ7έω. — виноградъ, οίνα- ρίζω.
Обрезываю ногти, кохтн, копыта, ονυχίζω, απονυχίζω.
Обрезываю маленыйе сучьки, φρο- 7ανίζω. [χάνω.
Обретаю, εορίσχω. εξευρίσκω, τυγ- Обр^тается гд$. ενεςι.
ОбрЪтен1е, τό εύρημα, τος. Обрюзглость, η ρικνότης, ητος. Обрюзглый, ρυσσός, ρικνός, η, όν. Обрядъ, ό θεσμός, 8. η θρησκεία, ας. Священным обряды, α« те- λεταί, ών, οί θεσμοί ιεροί.
Обсаживаю, περιφύω. περιφυτεόω. Обсаливаю, ςεατο'ω. ρυπαίνω.


Обрезываю ногти, кохти, копыта»
231
Иной раз только греческое слово может пояснить, что же имеется в виду. «Вельможедержавный» — это «αριστοκρατικός». «Обрез» — это «ή τομή, ής», то есть существительное, производное от глагола «τέμνω» («режу»), ср. слово «том» применительно к книге; буквально: отрез папирусного свитка.
По словарю щедро рассыпаны перлы: «алеюсь» (глагол такой); «баальник, чудодей» и «баальница, чудодейка, волшебница»; «баба, коею бьют сваи» и «баба, птица»; «басночревный»; «батюкаю, называю батею»; «безвечный, не имеющий век» (веки, веки — не века!); «безвещественность»; «безвизитный»; «безгодие» («ή ατυχία, ας»); «безженствую» («άγαμος είμί»); «беззавистие»; «беззубым делаю»; «безквасие» и «безквасный»; «безнаветие» и «безнаветный»; «блу- дилище»; «блядь и проч.»; «бранное слово, наименование непотребных женщин» («ή στηλίτευσις, εως»); «братовщина» («ή φρατρία, ας») и «братствую» («αδελφικώς έχω»); «бревенцо» и «бревно небольшое»; «бросаю за помет» («όλιγιποιέω, αποβάλλω»); «бушевание от опьянения»; «валандаюсь»; «весь шелковый»; «взголовьице»; «вид только один чего-нибудь» («τό φάντασμα, τος»); «виделось мне во сне»; «визжу по-лисьему» и «визжу по-свинячьи»; «винность» («τό αίτίαμα, τος»); «Винный Харон, прозвище Филиппа Македонского»; «виноградных ветвей много имеющий»; «висулька» (и тут же: «сосулька ледяная»); «вонько», «вонючий, душистый» и «вонючий, зловонный»; «воплю публично»; «вспрыгиваю от радости»; «выбарышничать» (почему здесь глагол приведён в неопределённой форме?); «выблядок»; «выжолубливаю»; «выколосиваюсь»; «голомя»; «голоса, писанные у Афинян на раковинах» («τα όστρακα, ων» — здесь перепутаны два значения существительного «τό όστρακον, ου»: «раковина» и «глиняный черепок»); «детородный уд»; «дико смотрю»; «досужек»; «древним делаю»; «дрочу» (вообще-то исходное значение этого русского глагола — «возбуждаю, дразню; глажу, ласкаю»); «желаю за муж, хочу жениться»; «женоподобно ходящий»; «женский тайный детородный член»; «женщина бешеная» («ή μαινάς, άδος»); «женщина, выставлявшая своих детей в горшке, коих она не хотела держать»; «женщино- правление» (тут опечатка: третья буква — «п»); «жеребца хочу»; «жи- вотненькое, маленькое животное»; «завираюсь» и «завироха»; «за- глядчивый»; «загнаиваюсь опять» и «загноеваюсь»; «загороженные места, куда выезжали на зрелищах для ристания»; «задок» и «задом, оборотя задницу»; «запахом горелым наполняю дом»; «звездогада- тельствую»; «зверинец заячий»; «звяцание» и «звяцаю»; «здравствующий еще» (да к тому же с опечаткой — вторая буква не «д», а «л»); «зловредствую»; «злостражду»; «злохитрый»; «знаком бываю хлебом и солью»; «зубоисторгательный инструмент»; «зуборастение, прорезывание зубов»; «имею позыв на рвоту»; «испроториться»; «испускаю


232
Глава 4. Славянство и Россия
мочу на что, или на кого»; «испускаю низом ветры» («πέρδω», «πέρδομαι» и тут же: «...тихонько» — «ύποπέρδω»); «истинствую»; «ис- теряние»; «калякаю пустяки»; «камневырезюватель» (кажется, тоже опечатка?); «коршунный, коршуновый»; «клокотание бутылки» (в отличие от обычного «клокотания»); «коею глаза»; «ктобы ты такой?»; «куколем делаюсь»; «кучею»; «кучусь»; «кущепочтение»; «лучина для поджоги»; «людскость» («ή φιλανθρωπία, ας» и др.); «люлюкаю»; «лягаться привыкший»; «молодое животное, у коего ещё зубы не падали»; «морщиноватость»; «мочою загаженный»; «муженеистовство» («ή άνδρομανία, ας; ή άνδρεραστία, ας»); «награжденьице»; «наддача» и «наддатчик цены»; «надежда преемничества»; «надлежащий до игры в кости и в зернь»; «надлежащий до солнечного зимнего поворота»; «надлежащий до собраний, или до речей, говоримых публично к народу» (более никаких надлежащих в словаре не отмечено); «надмеваю» и «надмеваюсь»; «надокучиваю»; «належу, стараюсь»; «наругание» и «наругатель»; «наядривание»; «наяню, наянюсь»; «небогобоязливый»; «нежноногий, нежноступающий»; «одетый в темноватое дымковое платье»; «околотень, лентяй»; «орудие на подобие цепа, из коего выскакивал кинжал, при взмахнутии оным»; «ору- жеборствую» («όπλομαχέω»); «остебеляюсь» (хм, компьютерная проверка правописания не протестует...); «островатенький»; «острови- стый»; «отъинуду» («άλλοθεν», «έτερώθεν», то есть: «из другого места, с другой стороны»); «письмя, буква» («τό γράμμα, τος»); «питьеце»; «по Божию насланию»; «подбиваю синевы»; «подбородошница»; «по- луусыпленный»; «поплевоха, оплеуха»; «потаскуша, женщина непотребная»; «пренесчастнейший»; «пренумерант»; «препространный»; «продавец покрывал пламенного цвета»; «пропиваю» (и там же: «пропиваю всю ночь» и «пропиваю имение»); «проплясываю»; «проси- явание» («ή έκλαμψις, εως») и «просияваю»; «птица, вьющая гнездо в терновом кустарнике»; «пужание», «пужанный» и «пужливый»; «пузырю» и «пузыреватым делаюсь»; «раждаю вместе» и «раждаю недоноска»; «разволновываюсь»; «расположенный к делам любви плотской»; «распукивание, показание глазков, почек» и «распуки- ваюсь, показываю глазки» (это, конечно, о распускающейся по весне растительности); «расширяю голени»; «ржу под чей-то голос»; «роста весьма малого»; «ртачливый» и «ртачусь»; «самодвиг» («τό αυτόματον, ου»); «самочетвертый» («αυτός τέταρτος»); «сарачинское пшено» («ή όρυζα, ης» — мы-то сейчас говорим: «рис»); «светлотень»; «свилеватость»; «свинья молодая, которая еще однажды поросилась»; «свы- шеестественный»; «середина черепа»; «сирота, сиротка, сиротина»; «сиська»; «скар, рыба, отрыгающая жвачку» («ό σκάρος, ου»); «сконче- ваю» и «скончеваюсь»; «слово и дело» («ή τής πατρίδος προδοσία», то есть «измена Родине»); «совоздыхаю»; «сосочик, у женских грудей»;


Обрезываю ногти, кохти, копыта»
233
«составляю часть тела»; «спобораю»; «спогребаюсь с кем»; «спуск быков на драку»; «сражаюсь общими силами»; «стиснутие»; «стойком» (по-гречески: «όρθώς» — значит, это русское наречие такое, мы бы сказали: «прямо», а в переносном значении: «правильно, истинно; верно»); «студный» («αισχρός, ά, όν»), «студныя части» («τό αίδοΐον, ου» и особо: «у женщин») и «студодейство» («αίσχροποιία, ας»); «суб- ботство» и «субботствую»; «сугубление» и «сугублю»; «сучье» («τά φρύγανα, ων», то есть «хворост»); «сывороткою делаюсь»; «сцеживаю, из одного судна, или сосуда в другой, или с дрозжей»; «тазаю»; «Таз, остр.» («ή Θάσσος, ου», то есть остров Тасос); «таинственный смысл Писания» («ό μυστικός, ου»); «топырю»; «трава, пользующая в паховых болезнях»; «трактирщица, продающая пироги с чесноком»; «убе- димый»; «ухлебываю»; «ухоботье»; «хрюкаю, визжу по-свинячьи»; «учетверяю»; «учитель блуда» («ό πορνοδιδάσκαλος, ου»); «чищу нужники»; «цыганю» («παρακρούω, ψευδολογέω» — вообще-то: «обманываю»); «цыплятник, хожатай за цыплятами»; «чур!» («κοινός Ερμής!»); «шалберничанье» («ή αργία, ας», то есть «безделье»); «ша- ренье»; «шкура (и там же особо: «блядь»); «шолудями страдаю, шолу- дивею»; «шпажный боец» («ό μονομάχος, ου»); «щотка у задних ног животных»; «ядотворец» и «ядотворка»; «яичистый». (Тут я постарался всё расставить по современному русскому алфавиту, не учитывая упразднённые ныне буквы.)
В статье «республика» («ή δημοκρατία, ας») имеются два конкретных варианта: «правление безначальственное» («ή άναρχία, ας») и «государственное правление» («ή πολιτεία, ας»).
В этом словаре нет слова «газета», вместо того даётся сразу форма множественного числа: «газеты» («αί έφημερίδες, ων»).
И хоть словарь довольно лаконичен в подборе синонимов, для «мужеского детородного уда» найдено аж шесть соответствующих греческих терминов!
И. Ф. Синайский не умел толком составлять словарные статьи, группируя однокоренные слова. У него «басистый» и «басист» (полная и краткая форма прилагательного) — отдельные статьи. В словаре много опечаток, нет списка сокращений, а немало нужных русских слов пропущено вовсе. Русские глаголы приводятся в форме первого лица единственного числа, вот на странице 102: «вспомоществую», «вспорхиваю», «вспотыкаюсь»... Следующее слово — отчего-то в неопределённой форме: «вспотеть». И далее по-прежнему, подряд: «вспрыгиваю на что», «вспрыгиваю от радости», «вспрыскиваю», «вспрядываю», «вспыхиваю от гнева»... И ведь при всех таких особенностях и недостатках это уже не первое издание!
Имя словарного мастера, саратовского преподавателя-эллиниста Ивана Фёдоровича Синайского (1799-1870) стало нарицательным.


234
Глава 4. Славянство и Россия
Скажем, когда в 1880 году в Одессе вышла брошюра, в которой доказывалось украинское происхождение числительных русского языка, санскрита и других индоевропейских языков, одна из рецензий называлась так: «Новоявленный Иван Синайский».
В наши дни Синайский подзабыт. Но те, кто набредает на его книжки, получают истинное удовольствие. В интернетовском «Живом журнале» под заголовком «Синайские откровения» есть небольшой перечень словесных блёсток из 1-й части другого его словаря — греческо-русского (Греческо-русский словарь, сост. Иваном Синайским. — 2-е изд., испр. — Μ., 1869. — Ч. 1-2). Выисканы такие, например, шедевры толкования: «вакханка, пьяная баба, — мадам, а иногда и мадемоазель (хуже свиньи)»; «морская рыба, похожая по голосу на кукушку»; «вишу с сосны на сосне»; «подбородок, борода, где первее и преимущественно розцветают, раскидываются волоса в виде пушистых маленьких цветочков»; «вешаю плоды с диких смоковниц на садовые»; «кусаю за укушение меня»; «одетый в малицу, в блюзу, в хитон, из выродков, выкидышей оленьих (житель Печоры, Мезени)»; «топорщусь как петух, накормленный чесноком» (http://andrei-koval.livejournal.com/332843.html).
А ещё об Иване Синайском обстоятельно и весьма сочувственно пишет профессор-античник из Саратова Владимир Иванович Кащеев, который изучает его жизнь и деятельность (Кащеев В. И. К истории классицизма в российской провинции первой половины XIX века: саратовский грецист Иван Фёдорович Синайский // Изв. Саратовского ун-та. Нов. сер. — 2012. — Т. 12. — Сер.: История. Международные отношения. — Вып. 4. — С. 62-71).
В общем, И. Ф. Синайский действовал так: зная множество разновременных греческих текстов, он брал за основу именно греческий язык, пренебрегая русским. Лексику, фразеологию, языковые штампы греков он переводил буквально, не обращая внимания на появлявшиеся во множестве словоформы, странно звучащие. Такое впечатление, будто русский был для него чужим языком: Синайский словно не чувствовал его. Погрузившись в стихию эллинской речи, он, не довольствуясь общепринятыми в тогдашнем русском литературном языке грецизмами, лихо втискивал в него свои собственные. (Кстати, лексикограф Владимир Иванович Даль (1801-1872) для своего знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка», публиковавшегося в 1860-х годах, тоже понапридумывал немало таких слов, которые одобрили бы ревнители славянофильства.) Примечательно, что некоторые неуклюжие неологизмы зазвучали у Синайского как- то очень по-церковнославянски. Вдобавок он не слишком заботился о том, чтобы свести однокоренные термины в продуманные, большие словарные статьи. А после расставлял всё получившееся по алфавиту.


Дело общее
235
Плут!
У Петра Андреевича Вяземского (1792-1878) есть юмористическое стихотворение «Последний олимпиец» (1862). «Олимпийцами» тогда, как и полагается, называли богов Олимпа, а не олимпийских чемпионов, как ныне. Те — «олимпионики». Да, впрочем, и Олимпийские игры во времена П. А. Вяземского ещё не были восстановлены.
Вот начало:
Гордясь осанкою своею
И отрешась от древних уз, Поэты вытолкали в шею С Олимпа всех богов и муз.
В общем, всем античным персонажам в новейшие времена пришлось несладко: «Пегас пошёл на живодёрню, // А лавры на дрова пошли». Боги скитались по миру, но люди стали безжалостными, не принимали их ни в дома, ни в стихи. Тут-то они «Голодной смертью уморились, // Своим бессмертьем не стеснясь». Но один выжил! Он оказался близок и прозаикам, и поэтам — всех сумел задобрить.
С мешками золота в запасе,
На бирже он пустил их в ход;
На упразднившемся Парнасе
Завёл он маленький приход.
Бог этот здравствует и ныне,
Все льнут к нему, все ладан жгут;
Слывёт он — Плутос по латыне, По-русски говорится — плут.
(Вяземский П. А.: неизвестный и забытый: (из поэтического наследия) / Изд. подгот. Π. Р. Заборов и Д. Μ. Климова. — СПб., 2013. — С. 329-330.)
По-гречески «ό πλούτος, ου» — «богатство», и «ό Πλούτος, ου» — бог богатства Плутос, сын богини земледелия и плодородия Деметры. И вообще-то по-латыни лучше было бы именовать сего бога так: «Плутус» (Plutus, i т).
Дело общее
Написанное в 1831 году стихотворение Μ. Ю. Лермонтова, которое начинается так: «За дело общее, быть может, я паду...», озаглавлено: «Из Андрея Шенье». Андре-Мари Шенье (1762-1794) — знаменитый французский поэт. Но у Шенье нет такого стихотворения. Так что


236
Глава 4. Славянство и Россия
это не перевод и не пересказ с французского языка, а собственный, авторский текст Лермонтова. Русский поэт прикрылся именем поэта французского. Известно, что Шенье сперва горячо приветствовал революцию во Франции, а затем выступал как политический публицист, критикуя якобинцев, и вскоре был казнён по подозрению в связях с роялистами. Однако в России он воспринимался именно как молодой вольнодумец, республиканец, революционер.
«Дело общее», за которое можно пожертвовать собой, — это и есть республика. Латинское словосочетание «res publica» дословно переводится на русский язык именно так. В декабристских кругах такое выражение было в ходу. Но сами древние римляне, противопоставляя свою «res publica» власти некогда правивших в Риме царей, не вкладывали в такое выражение особенного «республиканского» смысла. Когда император Октавиан Август, укрепившись у власти, 13 января 27 года до н. э. объявил в сенате и народном собрании, что складывает с себя полномочия триумвира и что «res publica restituta est», то едва ли он сильно лукавил. (То есть: «восстановлена»; глагол «restituo, restitui, restitutum, restituere 3» означает: «снова ставлю; возобновляю; восстанавливаю».)
Сейчас мы решительно разделяем большие эпохи древнеримской истории — Республику и Империю. Сами же римляне понимали свою «res publica» не так, как мы понимаем «республиканский строй» (в противоположность монархии и тирании), а как правильный, устойчивый общественно-государственный уклад, существующий в согласии с давними традициями. Римским же традициям вовсе не противоречила выдающаяся, авторитарная власть «первого гражданина». Так что иной раз латинское словосочетание «res publica» вернее было бы переводить просто как «государственный строй; государство». Политический жест Октавиана знаменовал окончание долгого периода Гражданских войн. И в таком, древнеримском, смысле «res publica» как нормальный порядок государственных дел и вправду была «restituta».
«Республиканское» значение за словосочетанием «res publica» и производными от него словами в европейских языках установилось в Новое время не сразу. В русском языке в течение почти всего XVIII века под «республикой» имели в виду просто «государство».
А на Лермонтова могло повлиять стихотворение высоко им ценимого Пушкина «Андрей Шенье» (1825), которое распространялось под названием «На 14 декабря» (это, как известно, дата восстания декабристов в Санкт-Петербурге).
У Николая Семёновича Лескова в романе «Некуда» (1864), действие которого происходит на рубеже 1850-1860-х годов, описано собрание свободолюбцев и нигилистов — поляков и русских. Один гово¬


Дело общее
237
рил, что «молодёжь теперь не прежняя, везде есть движение и есть люди на всё готовые». Его польский собеседник отвечал, что жаль ему этих молодых. А первый на это заметил: «Как же вы жалеете их? Нужно же кому-нибудь гибнуть за общее дело. Вы же сами сражались ведь за свободу» (Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1956. — Т. 2: Некуда: Роман в трёх книжках. — С. 294). У революционеров «общее дело» — это борьба и героическая смерть «за нашу и вашу свободу».
В романе Ивана Афанасьевича Кущевского (1847-1876) «Николай Негорев» (1871) описаны молодые провинциалы на рубеже 18501860-х годов. Некоторые из них станут социалистами и даже попадут на каторгу. Вот как-то раз брат главного героя, Андрей, завёл с ним осторожный разговор о «благомыслящих людях» в Петербурге и во всех губернских городах, предлагая присоединиться к их недавно возникшему кружку. Андрей, видимо, ожидал от брата Николая большего энтузиазма, но тот заявил, что это не что иное, как любезное приглашение «в каторжную работу». Андрей неловко пробормотал: «Этого не придётся; но что ж, если бы даже и в каторжную работу — во имя общего блага!» Николай стал издевательски выспрашивать: «Какого общего блага?!» — и затем: «Что такое общее благо? Дичь, вроде искусства для искусства» (Кущевский И. А. Николай Негорев, или Благополучный россиянин: Роман // Кущевский И. А. Николай Негорев: Роман и маленькие рассказы. — Μ., 1984. — С. 246). Заметно, что для Николая, который тоже интересовался жгучими социальными проблемами, «общее дело» — нечто вроде популярного в молодёжных кружках и передовых журналах лозунга. И для него этот лозунг маловразумителен, пустоват.
В романе Фёдора Михайловича Достоевского «Бесы» (1871-1872) рассказывается о кружке нигилистов, существовавшем в одном губернском городе. И конечно, меж ними в ходу это выражение — «общее дело» (особенно в 1-й части романа). Им обозначали нечто неопределённо-революционное и воодушевляющее, которое их всех должно было объединять. Но пару раз о том же упоминали в своих разговорах совершенно иные люди — губернатор и знатная дама. Для этих людей, когда они хотели продемонстрировать широту своих взглядов, «общее дело» — что-то в меру либеральное и привлекательное, но, конечно, не доходящее до бунта.
Популярный литератор-публицист Глеб Иванович Успенский (1843-1902) в очерке «Отцы и дети: время до и после Севастопольской войны» (1864, из цикла «Очерки переходного времени») в несколько шутливом тоне писал о том, как до чиновников одного из провинциальных городков стали доходить новые веяния, вызванные реформами 1860-х годов и названные там «всемирным потопом»: «Сначала с почты притащили объявление о какой-то газете, с поч¬


238
Глава 4. Славянство и Россия
тительнейшим письмом к управляющему канцелярией, в котором просили содействия и сочувствия общему делу у чиновников, находящихся под его управлением, — сочувствия, необходимого именно теперь, когда настала пора отличить истинное от ложного, злое от незлого, доброе от недоброго. В заключение говорилось, что настало время говорить своим голосом и что подписка принимается там- то. В доказательство же того, что он, редактор, отличил истинное от ложного, — прилагался нумер газеты, имевшей совершенно другое название, нежели “Московские ведомости”. <...> Упоминал ли в этой газете автор о тротуарном столбе, о который он споткнулся, возвращаясь домой, он не пропускал случая сказать: “пора нам, наконец, сознать, что в настоящее время” и проч. Упоминал ли он о покачнувшемся фонаре, — он и тут прибавлял то же» (Успенский Г. И. Из цикла «Очерки переходного времени» //Успенский Г. И. Собр. соч.: В 9 т. — Μ., 1956. — Т. 8. — С. 34-35). В общем, на скучном фоне официозной прессы это было нечто невиданное. И благодушный порыв тогдашних либералов выражался призывом к «общему делу».
У того же Г. И. Успенского в очерке «Чуткое сердце» (1889, из цикла «Невидимки») говорилось, как податной инспектор Гаврилов, отправившись из театра «хорошенько подзакусить», случайно встретил там давних своих товарищей, с которыми не виделся лет двадцать. «С половины шестидесятых и все семидесятые годы все эти старые товарищи были очень близки друг к другу. Почти все они были большею частью в Петербурге, а если и разъезжались по разным концам России, то всё-таки ни на минуту не теряли между собою взаимной связи. У всего тогдашнего молодого поколения было большое и действительно общее дело». Далее Успенский пояснял, что это за дело такое. Один, составляя учебник для сельской школы, заменял в арифметической задачке маловразумительный «локомотив» понятной «крестьянской телегой», а другой, крупный чиновник, отстаивал основные вопросы — «реформы налогов, земельное управление, кредит, деревенское самоуправление, сход, суд...». Во всём этом мерещилось «начало обновления жизни... самостоятельным старанием народных масс о собственном и взаимном благополучии». По словам Г. И. Успенского, «дела большого, а главное, общего, было много как для маленького человека, так и для большого» (Его же. Из цикла «Невидимки» // Там же. — С. 476-478. Курсив автора. —В. К.\
Писатель и литературный критик Александр Константинович Воронский (1885-1943) в автобиографической повести «Бурса» (1932) рассказывал, как у него, третьеклассника духовного училища, стали проявляться вольнодумные и народолюбивые задатки. Со знакомой девочкой, ещё моложе его, которой было всего-то двенадцать


Дело общее
239
лет, он решил распространять рукописные листовки с призывами убивать богатеев. Сам он называл это «общим делом». А с однокашниками-бурсаками герой повести создал библиотечку запрещённых в духовном училище авторов. Всё, что было связано с покупкой или кражей книг для библиотечки, а также выдачу книг сотоварищам и чтение тайком, они промеж себя тоже именовали «общим делом» (Воронский А. К. Бурса. — Μ., 1966. — С. 261, 264, 266, 269, 283).
Алексей Константинович Толстой в стихотворной сатире «Поток-богатырь» (1871) живописал пробуждение древнерусского героя от многовекового сна. Вот впечатление богатыря от современных поэту эмансипированных женщин-материалисток: «В третий входит он дом — и объял его страх: // Видит, в длинной палате вонючей, // Все острижены вкруг, в сюртуках и в очках, // Собралися красавицы кучей. // Про какие-то женские споря права, // Совершают они, засуча рукава, // Пресловутое общее дело: // Потрошат чье-то мёртвое тело» (Толстой А. К. Поли. собр. стихотворений: В 2 т. — Л., 1984. — Т. 1: Стихотворения и поэмы. — С. 176. Курсив автора. —В. К.\
Словом, у русских интеллигентов второй половины XIX века выражение «общее дело» стало расхожим. Многие тогда сетовали на отсутствие этого самого «общего дела», на неспособность общества и лучших его представителей объединиться какой-либо светлой, полезной, вдохновляющей целью. Интеллигенты-разночинцы из повести Николая Николаевича Златовратского (1845-1911) «Золотые сердца» (1877) бесконечно толкуют об этом, особенно тридцатипятилетний Морозов — сын мелкого фабричного конторщика, выучившийся в гимназии и ставший затем обладателем пяти дипломов разных высших учебных заведений, который в итоге всё бросит и уедет воевать на Балканы (Златовратский Η. Н. Золотые сердца: Повесть // Златовратский Η. Н. Деревенский король Лир: повести, рассказы, очерки. — Μ., 1988. — Гл. 1: Морозов).
«Общим делом», по уже сложившейся традиции, называлась также нелегальная русская газета, выходившая в Швейцарии с 1877 по 1891 год.
Так заурядное вроде бы словосочетание приобрело в тогдашних российских условиях особое звучание — решительное, радикальное, революционное.
Другой смысловой оттенок — не социально-радикальный, а религиозно-духовный (хотя по-своему не менее революционный) — высветился у «общего дела» в работах философа Николая Фёдоровича Фёдорова (1828/1829-1903). Он написал религиозно-мистическое сочинение «Философия общего дела», изданное уже посмертно. Философ и преподаватель Сергей Николаевич Мареев так резюмировал главную книгу Фёдорова: «...Идея... в общем-то до банально¬


240
Глава 4. Славянство и Россия
сти проста: друзьями-товарищами люди могут стать, только когда у них будет настоящее общее дело» (Мареев С. Философия для бизнесменов // Свободная мысль. — 2008. — № 11. — С. 97. Курсив автора. — В. Кд. Правда, надо уточнить: «общее дело», которое, по Η. Ф. Фёдорову, сплотит человечество, — это установление с помощью научно-технических достижений полного контроля над Вселенной для её совершенствования, преодоление смерти и всеобщее воскрешение мёртвых, точнее — воссоздание их из рассеявшихся атомов. Ну, да — сочинение-то религиозно-мистическое... Поэтому не спрашивайте, каким образом. Спрашивайте, зачем. Впрочем, как бы ни относиться к этому странному учению, оно до сих пор имеет немало сторонников, среди которых и вполне образованные люди, включая дипломированных философов. «Появившееся в конце XIX века учение Николая Фёдорова произвело действие настоящей мировоззренческой “бомбы”, взрывная волна от которой катится до наших дней» (Фрумкин Константин. Бессмертие: странная тема русской культуры // Новый мир. 2012. — Νθ 4. — С. 133).
А здесь важно заметить, что вот и у Η. Ф. Фёдорова словосочетание «общее дело» звучало, пусть совершенно в ином контексте, но столь же возвышенно и притягательно. Оно наполнялось смыслами благой русской коллективности-соборности (которая, как мы сейчас понимаем, не то чтобы искони была присуща русскому народу-богоносцу, а, скорее, привносилась в русский характер и традиционный российский уклад жизни ищущими гармонии религиозными философами и публицистами XIX века).
Цитировал же я С. Н. Мареева, собственно, ради завершения его реплики о фёдоровской «Философии общего дела»: «Но в наше время даже такие простые вещи совершенно не понятны обывателю. Его так напугали “общим делом”, что когда он хоть краем уха слышит об этом, понимает, что с него немедленно снимут последние штаны... на это самое “общее дело”» (Мареев С. Указ. соч. — С. 97).
Профессор-республиканец
Заметная часть создававшегося во второй половине 1860-х — начале 1870-х годов романа Николая Семёновича Лескова «Соборяне» — дневник главного героя, протоиерея Савелия Туберозова. 9 декабря 1849 года отец Савелий записал впечатление от званого завтрака у нового городничего: «Замечательность беседы сего Мрачковско- го, впрочем, наиболее всего заключалася для меня в рассказе о некоем профессоре Московского университета, получившем будто бы отставку за то, что на торжественном акте сказал: “Nunquam de republica desperandum” в смысле “никогда не должно отчаяваться


Ангелы революции
241
(sic! —В. К.) за государство”, но каким-то канцелярским мудрецом понято, что он якобы велел не отчаяваться в республике, то за сие и отставлен. Даже невероятно!»
Следующая запись в дневнике протоиерея, от 12 декабря, — такова: «Прочитал в газетах, что будто одному мужику, стоявшему наклонясь над водой, вскочила в рот небольшая щука и, застряв жабрами, не могла быть вытащена, отчего сей ротозей и умер. Чему же после сего в России верить нельзя? Верю и про профессора» (Лесков Н. С. Соборяне: хроника // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. —Т. 4. —С. 61).
Ангелы революции
Герой романа Н. С. Лескова «Соборяне» учитель по имени Варнава Препотенский предпочитал зваться не «нигилистом», а «негили- стом», отрицающим, дескать, всяческую гиль — ерунду. Слово «нигилист», происходит, разумеется, от латинского «nihil» («ничто»). Обозначает оно человека, который не преклоняется перед авторитетами и не принимает на веру никаких, даже весьма уважаемых, принципов, подвергая всё сомнению и проверке. Оно распространилось в русском языке после выхода в свет романа Ивана Сергеевича Тургенева «Отцы и дети» (1862). Модное словечко по-разному искажали — кто нарочно, кто по недоразумению.
В рассказе Николая Александровича Лейкина «Домовладелец» (1879) купец-домовладелец, грубоватый богач бесцеремонно вторгся в одну из квартир купленного им доходного дома и учинил расспрос жиличке: кто такая, замужем или нет, чем занимается да зачем это она волосы остригла. Ответ: «Захотела и остригла» — вызвал у него поток нравоучений. Он смекнул, что жиличка-акушерка — «из стриженных по своей собственной вере, по новомодности к учению», и вообще Бога забыла. «Право, нехорошо. Купи шиньон, что ли. Бога забывать не след. Ведь это по-вашему ангелизм, а по-нашему вольнодумство называется, и вы ангела-το напрасно к своему названию припустили. Скорей же вы чёрту поклоняетесь в своём окаянстве, потому что попу, что бабе волос стричь не показано» (Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Повести. Рассказы. — Μ., 1992. — С. 261).
А в повести Н. А. Лейкина «Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова» (1874) искажённое слово «нигилизм» приводится в несколько ином виде, на немецкий лад — «энгелизм» (ср. немецкое «Engel т» — «ангел»). По утверждению одного из героев, старого и глупого аристократа, «энгелисты» — это «стриженые девки и косматые семинаристы» (Там же. — С. 133,149,153-154).


242
Глава 4. Славянство и Россия
«Антично соотнесённый»
«Тургенев — наиболее “антично соотнесённый” из всех русских писателей XIX века. В 1838 году он занимается в Берлине латынью и греческим у знаменитых профессоров того времени Цумпта и Бёка. В 1842 году сдаёт магистерский экзамен по греческой и латинской филологии на латинском языке (не по, а именно на латинском!). В 1856 году пишет Герцену про то, что “проглотил Светония, Саллюстия, Тацита и частью Тита Ливия”. На следующий год приобретает первое издание только что появившейся “Истории Рима” Моммзена. “Я ею упиваюсь”, — пишет он Анненкову 31 октября (12 ноября) 1857 года. К1871 году относятся “Вешние воды”, пронизанные античными ассоциациями. В 1880-м создаётся важное эссе о Пергамском алтаре. В последний приезд на родину в 1881 году Тургенев, по воспоминаниям Полонского, “забыл по-гречески, но латинские книги читал ещё легко и свободно”» (Кнабе Г. Тургенев, античное наследие и истина либерализма // Вопросы литературы. — 2005. — № 1. — С. 84-85. Полужирный шрифт автора. — В. К.).
Узор на ситец и Горациевы оперы
В романе Ивана Александровича Гончарова (1812-1891) «Обрыв» (1869) есть эпизод, когда главный герой, Борис Райский, приехав в родной для него провинциальный город на Волге, встретился там с однокашником по Московскому университету Леонтием Козловым, который стал «учителем древней словесности» в гимназии. «Этот Козлов, сын дьякона, сначала в семинарии, потом в гимназии и дома — изучил греческий и латинский языки и, учась им, изучил древнюю жизнь, а современной почти не замечал». При встрече Козлов нахваливал свою жену.
«— Только вот беда, — продолжал Леонтий, — к книгам холодна. По-французски болтает проворно, а дашь книгу, половины не понимает; по-русски о сю пору с ошибками пишет. Увидит греческую печать, говорит, что хорошо бы этакий узор на ситец, и ставит книги вверх дном, а по-латыни заглавия не разберет. “Opera Horatii” — переводит “Горациевы оперы”!..» (Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. — Μ., 1979. — Т. 5: Обрыв: Роман: В 5 ч. — Ч. 1 и 2. — С. 87, 208).
Трудности перевода
Поэт и переводчик древнеримской поэзии Афанасий Афанасьевич Фет (1820-1892) был прекрасным рассказчиком и остроумцем. Вот одна из его язвительных шуточек, сохранённых в воспомина¬


Трудности перевода
243
ниях современников: «Ужасно трудно переводить с латинского на русский. В латинском слова все короткие, а в русском длинные, да ещё одним-то словом не всегда и обойдёшься. Например, по-латыни стоит asinus, а по-русски пиши: Е-го Вы-со-ко-пре-вос-хо-ди-тель- ство Гос-по-дин Обер Про-ку-рор Свя-тей-ше-го Си-но-да» (цит. по: Благой Д. Афанасий Фет — поэт и человек // Фет А. Воспоминания. — Μ., 1983. — С. 16. Примеч. 3).
Колоритное словечко «asinus, asini т» («осёл») запоминалось всем, кто учил латынь. Оно было самым расхожим латинским ругательством. Оттого-то, видимо, в то время и по-русски тупиц и упрямцев обычно обзывали «ослами». Это уже с середины XX века широко распространилось универсальное ругательство «козёл», прошедшее через тюремно-воровской жаргон и гораздо более грубое («За козла ответишь!»).
Чиновник и литератор Михаил Александрович Дмитриев (17961866) в 1811-1812 годах учился в Московском университетском благородном пансионе (а затем и в Московском университете). Директором пансиона был профессор Антон Антонович Прокопович-Антон- ский (1760-1848). Μ. А. Дмитриев вспоминал: «Мы, однако, любили Антонского и очень уважали, хоть и боялись. <...> Но когда рассердится, в каком-нибудь редком и крайнем случае, он топал ногами, махал руками и приговаривал: “Ат-та! Αχ-та! Вот asinus-та! Вот stupidus-та! Stupidissimus-та!” Он имел привычку ко всякому слову прибавлять “та!”» (Дмитриев Μ. А. Главы из воспоминаний моей жизни. — Μ., 1998. — С. 73). Директор обзывал нерадивого ученика по-латыни «ослом», «бестолковым», «бестолковейшим». А литератор Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) вспоминал своего гимназического учителя Радомирецкого, преподававшего латынь, а также русскую и славянскую грамматику. Не выучившему урок он говорил: «Стой столбом до конца класса. И тебе единица, азинус». И дальше у В. Г. Короленко: «Азинус идёт к... стенке» (Короленко В. Г. Собр. соч.: В 5 т. — Л., 1990. — Т. 4: История моего современника. Кн. 1-2. — С. 173). В очерке Николая Герасимовича Помяловского «Женихи бурсы» (1863) описан один из бурсаков по кличке Азинус.
Гимназический учитель и поэт, автор стихотворной сказки «Конёк-горбунок» Пётр Павлович Ершов (1815-1869) недолюбливал чрезмерную латинизацию в учебных заведениях. В не публиковавшейся при жизни эпиграмме «Поклонникам латыни», по-видимому, отразилось его отношение к новому гимназическому уставу 1864 года, согласно которому увеличивалось количество часов на освоение классических языков:


244
Глава 4. Славянство и Россия
Гибло наше просвещенье, Смерть была невдалеке, Вдруг — о радость! Есть спасенье — Во латинском языке.
Если ж нас латынь обманет, Всё же выигрыш и тут, Что ослов у нас не станет — Всюду asin’bi пойдут!
(Ершов Π. П. Конёк-горбунок. Стихотворения. —Л, 1976. — С. 259.)
Закон что дышло?
Литератор Александр Васильевич Дружинин (1824-1864) 17 января 1854 года сделал в своём дневнике такую запись о вчерашнем дне: «Часа в три явились Григорович, Фет, Каменский и брат с Олинькой. Хорошо, что некоторые из моих друзей не пришли: в столовой было тесно, и я, пожалуй, мог сказать им, как вчера Тургенев двум его друзьям: “Надеюсь, господа, что вы у меня не обедаете?” Фет был весьма мил, читал свои стихи и начало “Подражания Данту”, где, между прочим, рифмуют codex и podex, — мысль весьма счастливая» (Дружинин А. В. Дневник // Дружинин А. В. Повести. Дневник / Изд. под- гот. Б. Ф. Егоров, В. А. Жданов. — Μ., 1986. — С. 269).
Два зарифмованных А. А. Фетом латинских слова: «codex, codicis т» («деревяшка; книга; закон») и «podex, podicis т» («задница»).
Заметно, что у А. В. Дружинина в дневнике некоторые известные нам произведения Фета называются неточно. Вот и здесь. Что это за «Подражание Данту»? А где в текстах Фета столь богатая латинская рифма? Непонятно.
А. А. Фет не только сам был прекрасным стихотворцем, он много переводил с латинского языка. О том, что и А. В. Дружинин знал латынь, можно судить как по его текстам (включая «Дневник»), так и по такой забавной детали: черновику его повести «Полинька Сакс» (1847) предшествует пролог, написанный по-французски и частично — по-латински. Как сказано у комментаторов, пролог этот «фривольного содержания, явно не предназначавшийся для печати; он содержит прямую ссылку на Рабле...» (Примечания//Тамже. — С. 460).
В общем, как будет «зад» по-латыни, Александр Дружинин знал прекрасно.
Кикероны
У писателя Александра Ивановича Эртеля (1855-1908) в цикле Записки Степняка» есть рассказ «Серафим Ёжиков» (1880). Герой


Латынь «цекающая» и латынь «какающая;
245
рассказа, этот самый Ёжиков, — учитель, человек пылкий и деликатный, книгочей и народолюб. И вот он, пережидая вьюгу, случайно попав в гостеприимный дом, толкует хозяину о чём-то своём, важном, то и дело начиная горячиться и восклицать: «Всё, к чему я готовился, всё, чем я запасался с неутомимым рвением, всё, для чего я бросил гимназию с её Кикеронами и Саллюстиями (у нас почему-то произносили не Цицерон, а Кикерон), с её ранжиром и тупоумнейшим фарисейством — всё это оказалось совершенно ненужным...» (Эртель А. И. Записки Степняка. — Μ., 1989. — С. 188).
Да, в тогдашних гимназиях предпочитали средневековое «цека- ющее» произношение. «Цекающее» — это когда латинская буква «с» перед гласными «e», «i», «у», а также сочетаниями гласных «ае», «ое» читается как «ц» (а в остальных случаях — как «к»). Заодно и буквосочетание «ti» в большинстве случаев читается как «ци». Античные римляне такого произношения не знали: буква «с» у них всегда читалась как «к», a «ti» — как «ти». «Цекающее» произношение и до сих пор остаётся, пожалуй, более распространённым, особенно у московских филологов. Многие же петербургские филологи-классики предпочитают произношение на античный лад — так сказать, «какающее».
Видимо, в гимназии, где начинал учиться Серафим Ёжиков, нашёлся серьёзно относившийся к своему предмету латинист, который, поразмыслив, решил, что правильнее знакомить юношество с античностью, используя тот вариант звучания латинских слов, что исторически достовернее: в конце концов, Цицерон (Cicero, Ciceronis т) при жизни не мог именоваться «Цицероном», он был — «Кикэро». Вряд ли слова Ёжикова — мол, у нас в гимназии почему-то произносили, не как следует — надо толковать так, будто он совсем не понимал, что это за вариант произношения. Наверное, он просто-напросто недоумевал: и без того латынь, да и вся гимназическая премудрость, казалась ему оторванной от жизни, а тут ещё зачем-то этакий нестандартный подход к условному озвучиванию древних словес.
Очень жаль, что в тогдашней России гимназический классицизм воспринимался как ненужный, маловразумительный пережиток — и преподавание плоховато велось, да и школяры не могли уразуметь, к чему все эти страдания. Ведь Ёжиков-то гимназию с её латынью бросил!.. Ну, а если он и впрямь не понимал, что в школьной латыни допустимы оба варианта произношения и оба имеют свой резон, — тогда и вовсе беда!
Латынь «цекающая» и латынь «какающая»
Писатель Владимир Фёдорович Одоевский (1803-1869), будучи в германском городе Веймаре, в конце лета 1857 года занёс в свою


246
Глава 4. Славянство и Россия
записную книжку: «Иногда ошибка больше показывает учёность, нежели не-ошибка. Иной, не задумываясь, пишет: “скептики”; другой напишет раз: “скептики”, в другой — “сцептики” Эта ошибка знаменательнее не-ошибки. Другое дело — какой-то <человек> махнёт: “септики”». Историк Михаил Дмитриевич Филин (1954-2016), опубликовавший отрывки из дневников В. Ф. Одоевского, сделал такое примечание к странному слову «сцептики»: «По-видимому, автор произвёл это слово от латинского “scientia”, т. е. знание, наука» (Филин Μ. Д. Люди императорской России: (из архивных разысканий). — Μ., 2000. — С. 320, 341).
А ведь мысль В. Ф. Одоевского вполне ясна! Если вместо «скептики» напишут: «септики», то это — банальная школярская описка из- за невнимательности, случайный пропуск одной из букв. «Сцептики» — в общем, тоже ошибка, ведь так по-русски не писать не принято. Но тот, кто способен начертать такое, — по крайней мере, человек образованный.
Слово «скептик» — греческое по происхождению. Оно восходит к глаголу «σκέπτομαι» («смотрю», а в переносном смысле: «рассматриваю, взвешиваю, обдумываю»). Отсюда — обозначение философов-скептиков, которые подвергали всё сомнению: «οι Σκεπτικοί». А по-латински «скептик» — «Scepticus, i т». Соответственно, в средневековой («цекающей») латыни это слово могло прочитываться как «сцептикус». В общем, написавший так — он кое в чём разбирается.
Русские масоны
Алексей Феофилактович Писемский в 1878-1880 годах работал над романом «Масоны», который и был опубликован в 1880 году. Действие романа начиналось в середине 1830-х годов в одном из губернских городов. Масонское сообщество обрисовано вполне благожелательно. Главный герой отставной полковник Егор Егорович Марфин — человек умный, образованный, с большими связями в губернии и в столице, притом нравственный, трудолюбивый, гуманный и склонный к морализаторству. На склоне своих лет А. Ф. Писемский, разочаровавшись в современной ему общественной жизни, вдохновлялся убеждением, что в прежние времена люди были лучше. Сам он, родившийся в Костромской губернии, в юности знавал таких масонов — например, своего двоюродного дядю. В романе обрисованы как раз те годы, когда автор был провинциальным юношей.
Масонство, принесённое в Россию в первой половине XVIII века с Запада, уже во второй половине этого века широко распространилось в высших кругах русского общества. Сами масоны стремились


Русские масоны
247
возвести свою организацию к ветхозаветным временам, а также к древней мудрости Египта, античности, средневековых рыцарских орденов. Это, по-видимому, и способствовало тому, что их речь и символика были в значительной мере латинизированными. Вот как воспринимался масонский антураж капитаном Зверевым — человеком простоватым, который после подавления восстания в Польше (1830-1831) некоторое время служил там. Зверев рассказывал Марфину об одной московской церкви, не зная ещё, что тот и сам масон:
«Церковь эта очень известная в Москве; её строил ещё Меншиков, и она до сих пор называется башнею Меншикова... Потом она сгорела от грома, стояла запустелою, пока не подцепили её эти, знаете, масоны, которые сделали из неё какой-то костёл.
Егор Егорыч ещё более нахмурился.
— Что же в этой церкви похожего на костёл? — проговорил он мрачным тоном.
— Многое-с, очень многое!.. Я сам три года стоял в Польше и достаточно видал этих костёлов...» (Писемский А. Ф. Собр. соч.: В 9 т. — Μ., 1959. — Т. 8. — С. 146-147).
Конечно, на польский костёл московская церковь едва ли стала очень уж похожа, но общее ощущение у непричастных к масонству людей могло быть таким — всё это чужое, чуждое, западное, латинское.
В той самой московской церкви были некоторые символические надписи по-латыни. Вот как Марфин разъяснял эти изображения и подписи своим друзьям:
«Под куполом... как вы видите, всевидящее око с надписью: “illuxisti obscurum” — просветил еси тьму! А над окном этим круг sine fine... без конца.
— А это какой-то якорь у столба и крест, — сказал, заинтересовавшись сими изображениями, капитан.
— Это spe — надеждою и твёрдостью — fortitudine! — объяснил Егор Егорыч.
Капитан, кажется, его понял, потому что как бы ещё больше приободрился и сделался ещё твёрже.
— Чаша с кровию Христовой и надпись: “redemptio mundi!” — искупление мира! — продолжал Егор Егорыч, переходя в сопровождении своих спутников к южной стене. — А это агнец delet peccata — известный агнец, принявший на себя грехи мира и фе- номенирующий у всех почти народов в их религиях при заклании и сожжении — очищение заражённого грехами и злобою людского воздуха.


248
Глава 4. Славянство и Россия
Перед нарисованным сердцем, из которого исходило пламя и у которого были два распростёртые крыла, Егор Егорыч несколько приостановился и с ударением произнёс:
— Ascendit — возносится!.. Не влачиться духом по земле, а возноситься!
Сусанна и капитан слушали его с глубоким вниманием.
Далее в алтарь Сусанне нельзя было входить, и Егор Егорыч, распахнув перед ней северные врата, кричал ей оттуда:
— Молодой орёл, летящий и смотрящий прямо на солнце - virtute patrum — шествующий по доблести отцев.
Вслед за тем около жертвенника перед короною, утверждённою на четвероугольном пьедестале, а также перед короною со скипетром, он опять приостановился с большим вниманием и громко произнёс:
— Утверждена на уважение — existimatione nixa!.. Constanter et sincere!., постоянно и чистосердечно!.. <...>
На паперти Егор Егорыч ещё дообъяснил своим слушателям:
— Этими эмблемами один мой приятель так заинтересовался, что составил у себя целую божницу икон, подходящих к этим надписям, и присоединил к ним и самые подписи» (Там же. — С. 158159).
А ещё тогдашние русские масоны заводили себе латинские псевдонимы. Сам Марфин в письмах к своим подписывался «Firma rupes» (Твёрдая Скала; существительное «rupes, rupis /» — женского рода). Его друг и ученик в делах духовного просвещения, врач Свер- стов — «Lupus» (Волк).
Живот и штука
Есть старая шутка о забавном и двусмысленном переводе известнейшей латинской крылатой фразы. Эту шутку привёл в письме от 9 февраля 1888 года к вятскому статистику и историку Николаю Александровичу Спасскому (1846-1920) археолог и этнограф Николай Григорьевич Первухин (1850-1889; дата смерти — по старому стилю). Н. Г. Первухин окончил Тверскую семинарию и Московскую духовную академию, стал преподавать, а во второй половине 1880-х годов служил инспектором народных училищ Глазовского уезда Вятской губернии.
Первухин писал: «...Чтобы песня или пословица сохранила в себе, так сказать, колорит той местности, где она взята, необходимо, чтобы корректор её говорил наречием именно той самой местности, где она записана, иначе выйдет нечто, равное переводу чеха — учителя одной из гимназий: “vita — brevis, ars — longa” — “живот короток,


Тропин и атропин
249
штука длинная”» (Государственный архив Кировской области. - Ф. 574. — On. 1. — Д. 1156. — Л. 56).
Латинскую фразу: «Vita brevis, ars longa» — чаще произносят чуть иначе: «Ars longa, vita brevis» («Искусство длинно, жизнь коротка»). И в русском переводе слова «ars longa» обычно передают так: «искусство вечно». Смак в том, что переводчиком на русский в этом филологическом анекдоте выступает именно чех. Во второй половине XIX и начале XX века учёные чехи, получившие отличное образование в устроенных на немецкий лад университетах Австро-Венгрии и Германии, нередко бывали преподавателями древних языков в российских учебных заведениях. По-чешски «жизнь» — «zivot гп», «искусство» — «stuka/».
Тропин и атропин
Литератор Пётр Филиппович Якубович (1860-1911) в молодости был революционером. В 1882 году он окончил филологический факультет Санкт-Петербургского университета, а через два года его арестовали и заключили в Петропавловскую крепость. В 1887 году Π. Ф. Якубовича приговорили к смертной казни, заменённой 18 годами каторжных работ. До 1895 года он отбывал наказание в Нерчинском горном округе Забайкалья. И уже там начал писать беллетри- зированную книгу о сибирской каторжной жизни. Он опубликовал её под псевдонимом Л. Мельшин. По форме она представляет собой записки некоего Ивана Николаевича — интеллигентного «бывшего каторжника». В книге рассказывается, в частности, о студенте-медике Штейнгарте и об одном из самых гнусных обитателей каторги по фамилии Тропин. Этот Тропин отчего-то стал интересоваться ядами.
«...Тропин подошёл к Штейнгарту при всей камере и спросил с обычной развязной улыбкой:
— Скажите, пожалуйста, Дмитрий Петрович, что это за штука такая атропин? Правда ли, будто отрава такая существует, читал я в какой-то книжке?
Штейнгарт поглядел ему пристально в глаза и отчеканил:
— Действительно, есть такая штука. Первая буква этого слова а есть греческая частица, обозначающая отрицание: не нужно, мол... И выходит, что атропин есть то, о чём и не знать нужно Тропину! Вот это что такое.
Тропин весело захохотал: казалось, ему ужасно понравилась остроумная шутка» (Якубович Π. Ф. В мире отверженных: записки бывшего каторжника. — Μ., 1964. — Т. 2. — С. 109-110. Курсив автора. — В. К.).


250
Глава 4. Славянство и Россия
Aqua Isuschata
Сохранилась обширная переписка Антона Павловича Чехова (1860-1904) с его старшим братом Александром Павловичем (1855— 1913) — литератором, публицистом, мемуаристом. Александра нередко в шутку именовали Гусевым.
«Александр подписывает свои послания, часто используя притяжательное местоимение 2-го лица sing.: Tuus А. Чехов; Tuus Гусев; Tuus Gussew; Tuissimus Гусев; Tuus Гусиных; Туиссимус Гусиных; Tuus Гусятницын; Tuus Полугусев; Tuus А. Ч.; Туус Ал. Чехов. Он также называет себя: Tuus frater maior (твой старший брат); Tuus frater pauper (твой бедный брат); Tuus Vissarionis filius senior (старший сын Виссариона — так братья Чеховы называли своего отца Павла Егоровича); Agathopodus (ср.: Агафопод Единицын).
Аналогичные подписи мы встречаем в посланиях А. П. Чехова: Tuus А. Чехов; Tuus Antonio; Tuus fratepb; последние две буквы в латинском слове frater написаны здесь кириллицей (ять, рцы), и в конце добавлена буква ер, в соответствии с русским правописанием того времени... Есть и другие подписи Антона Павловича на латыни, например: Tuus bonus frater Antonius (твой добрый брат Антоний — несколько раз, в том числе и в письме, которое начинается обращением “Добрый Саша!”); Tuus magister bonus Antonius XIII (magister — глава, начальник, руководитель); Твой Цынцынатус» (Кащеев В. И. Vissarionis filius senior и bonus frater Antonius: латинский язык в переписке Александра и Антона Чеховых // А. П. Чехов: пространство природы и культуры: Сб. материалов Междунар, науч. конф. Таганрог, 11-14 сент. 2013 г. / Отв. ред. Μ. Ч. Ларионова. — Таганрог, 2013. — С. 143. Курсив автора. —В. К.).
«В переписке братьев множество медицинских и псевдомедицин- ских терминов. Наряду с подлинными рецептами здесь встречаются шутливые. Так, явно пародируя брата Антона — медика, Александр приводит следующий псевдолатинский рецепт...
Rp.
Pulv. Kirpitchicum
Aq. Isuschata
Elix, taracanorum
Возьми:
Порошок кирпичный
Вода из ушата
Эликсир из тараканов».
(Там же. — С. 147.)


Учитель и налоговый чиновник
251
Учитель и налоговый чиновник
В пьесе А. П. Чехова «Три сестры» (1900) есть такой персонаж — гимназический преподаватель латыни Фёдор Ильич Кулыгин. Он глуповат, при этом любит к месту и не к месту ввернуть латинское словечко. «Латинский язык — такой же атрибут Фёдора Ильича, как и его форменный фрак. К латыни наш герой обращается даже в тех ситуациях, когда достаточно изречения в русском переводе...» (Кащеев В. И. «Здравствуй, ut consecutivum»: формы латинской грамматики и формы жизни в жизненной драме Фёдора Ильича Кулыги- на // Наследие А. П. Скафтымова и поэтика чеховской драматургии: Материалы Первых междунар. Скафтымовских чтений (Саратов, 16-18 окт. 2013 г.): Колл, монография / Гл. ред. В. В. Гульченко. — Μ., 2014. —С. 62).
Маша, жена Кулыгина, в ответ на реплику мужа: «Жена моя хорошая, славная... Люблю тебя, мою единственную...» — сердито бормочет: «Amo, amas, amat, amamus, amatis, amant» (Чехов А. П. Три сестры: драма в 4 действиях // Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1956. — Т. 9: Пьесы 1886-1904. — С. 379). Это спряжение глагола «amo, amävi, amatum, amare 1» («люблю»).
Историк-античник Владимир Иванович Кащеев, подробно анализируя чеховского персонажа, выделяет такие его стороны: он «homo formalis», «homo gymnasialis», «homo grammaticus», «homo familiaris» (последнее, разумеется, означает: «человек семейный») (Кащеев В. И. Vissarionis filius senior и bonus frater Antonius: латинский язык в переписке Александра и Антона Чеховых // А. П. Чехов: пространство природы и культуры: Сб. материалов Междунар, науч, конф. Таганрог, 11-14 сент. 2013 г. / Отв. ред. Μ. Ч. Ларионова. —Таганрог, 2013. — С. 55-70).
Вот Кулыгин рассказывает: «Тут в акцизе служит некто Козырев. Он учился со мной, его уволили из пятого класса гимназии за то, что никак не мог понять ut consecutivum. Теперь он ужасно бедствует, болен, и я, когда встречаюсь, то говорю ему: “Здравствуй, ut consecutivum”. Да, говорит, именно, consecutivum, а сам кашляет... А мне вот всю мою жизнь везёт, я счастлив, вот имею даже Станислава второй степени и сам теперь преподаю другим это ut consecutivum. Конечно, я умный человек, умнее очень многих, но счастье не в этом...» (Чехов А. П. Три сестры. — С. 389).
Злополучное «ut consecutivum» — синтаксический оборот, который встречается в так называемых придаточных предложениях следствия. Они вводятся союзом «ut» (союз, соответствующий нашим «что», «так что»), а сказуемое в этих придаточных предложениях всегда стоит в сослагательном наклонении (конъюнктиве).


252
Глава 4. Славянство и Россия
Чехов несколько раз использовал в своих текстах выражение «ut consecutivum». Похоже, что для него оно стало символом гимназической зубрёжки.
Что же тут самое удивительное для современного читателя? То, что в те времена ученика можно было запросто отчислить из школы за неуспеваемость по одному из древних языков? Или то, что преподаватель среднего учебного заведения в небольшом городе получал за службу хорошее жалованье и ордена, а налоговый чиновник бедствовал ужасно?..
Чепухенция
В «Трёх сёстрах» А. П. Чехова учитель Кулыгин мало того что сыплет латинизмами, он вообще много болтает, вворачивает в свою речь разные истории — похоже, это у него профессиональное. Вот, к примеру, он рассказывает анекдот: «В какой-то семинарии учитель написал на сочинении “чепуха”, а ученик прочел “реникса” — думал, по-латыни написано... (Смеётся.) Смешно удивительно» (Чехов А. П. Три сестры. — С. 388).
Кстати, судя по букве «Y у» (ипсилон), слово «гепуха» — явно греческого происхождения. Профессор-физик Александр Исаакович Китайгородский (1914-1985) использовал его в качестве заглавия своей книги, в которой речь шла об ошибках и нелепостях в науке (Китайгородский А. И. Реникса. — Μ., 1967; 2-е изд.: Μ., 1973).
Кто виноват?
В юмористическом рассказе А. П. Чехова «Кто виноват?» (1886) выведен «мой дядя Пётр Демьяныч, сухой, жёлчный коллежский советник, очень похожий на несвежего копчёного сига, в которого воткнута палка», гимназический преподаватель латинского языка. Заметив, что «переплёт его синтаксиса изъеден мышами», он стал учить котёнка ловить мышей. Он кричал на него, тыкал его мордой в мышеловку, намеревался даже пороть. В итоге, подросший кот стал смертельно бояться мышей. Кот в ужасе убегал, завидя мышонка. И вот заключительный абзац рассказа: «Увы! Иногда и я чувствую себя в смешном положении бегущего кота. Подобно котёнку, в своё время я имел честь учиться у дядюшки латинскому языку. Теперь, когда мне приходится видеть какое-либо произведение классической древности, то, вместо того, чтоб жадно восторгаться, я начинаю вспоминать ut consecutivum, неправильные глаголы, жёлто-серое лицо дядюшки, ablativus absolutus... бледнею, волосы мои становятся дыбом, и, подобно коту, я ударяюсь в постыдное бегство»


Мирская слава
253
(Чехов А. П. Кто виноват? // Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1955. — Т. 4: Рассказы 1886. — С. 579-583).
Песнь гидальго
В шуточной миниатюре А. П. Чехова «Отвергнутая любовь (перевод с испанского)» (1883) представлен некий романтический испанский «гидальго», который всю ночь под окном прекрасной дамы усердно поёт серенады. Окно ему всё не открывалось. А он уж так старается! «Plenus venter non studet libenter! — поёт он наконец. — Imperfectum conjunctivi passivi!» К иностранным фразам Чехов сделал примечание: «В переводе сие значит: “О, лучше убей меня, но выйди! Коли не выйдешь, кровь моя брызнет в твоё окно! умираю!” Примеч. переводи.» (Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем. Сер. 1: Сочинения. — Μ., 1946. — Т. 2: Рассказы 1882-1883. Фельетоны 1882-1885. — С. 107-108).
Только не нужно верить переводам, которые предлагает здесь Чехов! В конце концов, у него в гимназии с классическими языками дело обстояло не лучшим образом.
A imperfectum coniunctivi passivi — и вправду для обычного гимназиста дело непростое! Зато в головах юношества навсегда застревала рифмованная латинская присказка, которую не вполне буквально, но тоже рифмованно переводили на русский так: «Сытое брюхо к ученью глухо».
Мирская слава
В опубликованной юмореске А. П. Чехова «Ночь перед судом. Рассказ подсудимого» (1886) рассказывается о человеке, который вынужден был перед случайными попутчиками изображать из себя врача. Пришлось припоминать остатки банальной гимназической латыни. Он тогда ещё не знал, что Федя, муж пациентки, - прокурор в том самом судебном процессе, где сам он фигурировал в качестве подсудимого. А юристы в те времена простую латынь понимали.
«Федя зашаркал туфлями и вышел. Я пошёл за ширму. Зиночка сидела на широком диване, окружённая множеством подушек, и поддерживала свой кружевной воротничок.
— Покажите язык! — начал я, садясь около неё и хмуря брови.
Она показала язык и засмеялась. Язык был обыкновенный, красный. Я стал щупать пульс.
— Гм!.. — промычал я, не найдя пульса.


254
Глава 4. Славянство и Россия
Не помню, какие ещё вопросы задавал я, глядя на её смеющееся личико, помню только, что под конец моей диагностики я был уже таким дураком и идиотом, что мне было решительно не до вопросов.
Наконец, я сидел в компании Феди и Зиночки за самоваром; надо было написать рецепт, и я сочинил его по всем правилам врачебной науки:
Rp. Sic transit 0,05
Gloria mundi 1,0
Aquae destillatae 0,1
Через два часа по столовой ложке.
Г-же Съеловой.
Д-р Зайцев» (Чехов А. П. Ночь перед судом: Рассказ подсудимого // Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1955. — Т. 4: Рассказы 1886. — С. 44-49).
Кажется, и до Чехова были в ходу подобные рецепты, с использованием настоящей либо шутливо искажённой латыни. А уж после этого его рассказа и подавно! Например, у поэта Алексея Николаевича Апухтина (1840-1893) в повести «Дневник Павлика Дольского» (1891) от лица главного героя сказано: «...Я насмотрелся на разные типы докторов. Фёдор Фёдорович принадлежит к самому противному типу: это доктор острящий и иронизирующий. Я всегда боюсь, что в рецепте он пропишет какой-нибудь латинский каламбур, от которого потом не поздоровится» (Апухтин А. Н. Дневник Павлика Дольского // Проза русских поэтов XIX века / Сост., подгот. текста и примеч. А. Л. Осповата. — Μ., 1982. — С. 313).
Винум плохиссимум
«— И к тому же, — басит доктор, отрыгивая после сельтерской, — мужья такая скучная история, что хорошо бы они сделали, если бы всегда спали. Эх, к этой водице да винца бы красненького.
— Чего ещё выдумали! — смеётся аптекарша.
— Великолепно бы! Жаль, что в аптеках не продают спиритуо- зов! Впрочем... вы ведь должны продавать вино как лекарство. Есть у вас vinum gallicum rubrum (красное французское вино. —В. К.)?
— Есть.
— Ну вот! Подавайте нам его! Чёрт его подери, тащите его сюда! — Сколько вам?
— Quantum satis!.. Сначала вы дайте нам в воду по унцу, а потом мы увидим... Обтёсов, а? Сначала с водой, а потом уже per se...
Доктор и Обтёсов присаживаются к прилавку, снимают фуражки и начинают пить красное вино.
— А вино, надо сознаться, препаскуднейшее! Vinum plochissimum. Впрочем, в присутствии... э-э-э... оно кажется нектаром. Вы восхи-


Влюблённый антропос
255
тительны, сударыня! Целую вам мысленно ручку» (Чехов А. П. Аптекарша // Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1955. — Т. 4: Рассказы 1886. —С. 303-304).
Влюблённый антропос
Запомнившийся многим образ гимназического учителя древних языков представлен А. П. Чеховым в рассказе «Человек в футляре» (1898). Существо это жалкое. Однако многие коллеги его побаивались: он был благонамерен и аккуратен, а это тогда особенно ценилось высоким начальством, которое надеялось классической схоластикой придавить в обществе всё живое и потенциально опасное.
«Да вот, недалеко искать, месяца два назад умер у нас в городе некий Беликов, учитель греческого языка, мой товарищ. Вы о нём слышали, конечно. Он был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в тёплом пальто на вате. И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он всё время прятал его в поднятый воротник. Он носил тёмные очки, фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх. Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, своё отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни.
— О, как звучен, как прекрасен греческий язык! — говорил он со сладким выражением; и, как бы в доказательство своих слов, прищурив глаз и подняв палец, произносил: — Антропос!
И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр. Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь. Когда в циркуляре запрещалось ученикам выходить на улицу после девяти часов вечера или в какой-нибудь статье запрещалась плотская любовь, то это было для него ясно, определённо; запрещено — и баста. В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кру¬


256
Глава 4. Славянство и Россия
жок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо:
— Оно, конечно, так-то так, всё это прекрасно, да как бы чего не вышло».
У знакомых возник план женить его, старого холостяка. И намеченная дама — Варенька Коваленко — вроде бы ему нравилась:
«...Вдруг видим, новая Афродита возродилась из пены: ходит под- боченясь, хохочет, поёт, пляшет... Она спела с чувством “Виют ви- тры”, потом ещё романс, и ещё, и всех нас очаровала, — всех, даже Беликова. Он подсел к ней и сказал, сладко улыбаясь:
— Малороссийский язык своею нежностью и приятною звучностью напоминает древнегреческий».
Всё испортила чья-то шуточка: «Какой-то проказник нарисовал карикатуру: идёт Беликов в калошах, в подсученных брюках, под зонтом, и с ним под руку Варенька; внизу подпись: “Влюблённый антропос”. Выражение схвачено, понимаете ли, удивительно».
Филолог Инна Семёновна Булкина написала статью, в которой хотела показать, что «человек в футляре» — это вовсе не тип «маленького человека», столь любимый школьным литературоведением. Это «реальная карикатура на реальных “героев” школьной истории». Она поясняла: «Профессия Беликова — учитель греческого языка — выбрана неслучайно, с точки зрения исторического и общественного контекста, это ключевая деталь. Я здесь попытаюсь прокомментировать “школьный рассказ” с помощью источников “гимназического” порядка. Иными словами, мы прочитаем “Человека в футляре” как рассказ об учителе греческого языка, чей девиз “как бы чего не вышло” и который “держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет”» (Булкина Инна. Карикатура: «Человек в футляре» А. П. Чехова и «школьный классицизм» графа Д. А. Толстого // Новый мир. — 2013. — No 2. — С. 177-178).
Кажется, никто из интересовавшихся судьбами классического образования в России и не сомневался в том, что чеховский антропос в футляре — карикатурное, но при этом «реальное» изображение гимназического учителя, воплощавшего всю мертвечину казённого классицизма. Похоже, специалисты по русской литературе видят тут проблему, которой по причине очевидности не существует для антич- ников. Но тогда получается, что герой это всё же — типический, он представляет вполне определённый типаж гимназического преподавателя, рьяно воспринявшего охранительные тенденции эпохи. Не все тогдашние наставники юношества были такими, однако как раз Беликов у Чехова — это тип. Это «маленький человек», благополучно существовавший в затхлой атмосфере классицизма. И почувствовавший себя очень неловко при соприкосновении с жизнью и любовью.


Зловещая фигура
257
Что же сталось с «человеком в футляре»?.. Да умер он, «месяца два назад умер» (Чехов А. П. Человек в футляре // Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1956. — Т. 8: Повести и рассказы 1895-1903. — С. 286-287, 289, 293).
Взорвать учителя греческого
Владимиру Германовичу Богоразу (1865-1936) при рождении было дано имя Натан (а имя Владимир он получил уже в подростковом возрасте, при крещении), и потому он нередко подписывался под своими публикациями так: Н. А. Тан. В. Г. Богораз-Тан, как его обычно именуют, — крупнейший российский этнограф, специалист по народам Сибири. В молодости он попал в ссылку на Колыму, заинтересовался этнографией, а после революции стал профессором и директором Музея истории религии и атеизма в Ленинграде.
В восемнадцатилетнем возрасте Богораз-Тан уже был революционером-народовольцем радикального толка. «Он активно включился в пропагандистскую работу — организовал политический кружок для гимназистов старшего класса, выпускал прокламации, а в сущности, не столько с революционным энтузиазмом, сколько с мальчишеским азартом, досаждал начальству. Как он сам позже вспоминал, политическая экономия юным революционерам быстро наскучила, и вскоре кружковцы под руководством Богораза приступили к “политическим и даже военным действиям” — к войне с новым учителем греческого языка, квартиру которого взорвали самодельным снарядом» (Михайлова Е. А. Владимир Германович Богораз: учёный, писатель, общественный деятель // Выдающиеся отечественные этнографы и антропологи XX века / Сост. Д. Д. Тумаркин; отв. ред. В. А. Тишков, Д. Д. Тумаркин. — Μ., 2004. — С. 96-97).
Зловещая фигура
«Представим на минуту, что была бы воплощена в жизнь, скажем, указом Президента, модель образования, где в основе исторической составляющей школьного курса осталась бы главным образом древняя история, а весь филологический компонент сводился бы прежде всего к изучению греческого языка и латыни. При этом (как это было сделано в 1871 г.) в программу вступительных экзаменов на все факультеты университетов будут введены оба древних языка. При всей утопичности и фантастичности этой картины, совершенно ясно, что идеально этой модели могла бы соответствовать только зловещая фигура “человека в футляре”» (Филимонов В. А. Audiatur et altera pars, или Ответ не в меру строгим критикам // Диалог со време¬


258
Глава 4. Славянство и Россия
нем: альманах интеллектуальной истории. — Μ., 2007. — Вып. 20 / Гл. ред. Л. П. Репина. — С. 368. Курсив автора. — В. К.).
Русско-латинские рифмы
«Русско-латинские рифмы с разной степенью мастерства используются современниками Ходасевича для создания как древнеримского колорита (Гумилёв, “Блудный сын”, 1911: “Цветов и вина, дорогих благовоний... Я праздную день мой в весёлой столице! / А где же друзья мои, Цинна, Петроний? / А, вот они, вот они, salve, amici’”), так и колорита средневекового (стилизованные под вагантов “Трели” Волошина, 1915: “«Filiae et filii!» — / Свищет соловей / На лесном развили / Радостных путей...”), для апроприации афористичных цитат из древних (Брюсов, “Ответ”, 1911: “Так не кляните нас, что мы упрямо / Лелеем песни всех былых времён, / Что нами стон Катулла: «Odi et amo» — / Повторён!”) и новых (финал “Благовещения” Блока, 1909: “Лишь художник, занавесью скрытый, —/Он провидит страстной муки крест / И твердит: «Profani, procul ite, / Hic amoris locus sacer est»”), для воспарения к высотам мистики («Museum anatomicum» Эллиса, 1911) и учёности (таково пристрастие к латинским философским терминам у Н. Μ. Минского, которое вызвало тяжеловесную пародию сатириконовца Евгения Венского: “Ведь nihil est in intellectu / Quod... quod non prius (Симеон! / Скажу ему я для эффекта!) / In sensu fuerit... Мэон!..”) или, наоборот, для отсылки к гимназической рутине (Мережковский, “Старинные октавы”, 1906: “От слез дрожал неверный голосок, / Когда твердил я: «Lupus... conspicavit... / In rupe pascebatur...» и не мог / Припомнить дальше; единицу ставит / Мне золотушный немец педагог...”) и т. п.» (Зельченко В. В. Русско-латинские рифмы: потерявшееся стихотворение В. Ф. Ходасевича // Philologia Classica. — СПб., 2016. — Vol. 11. — Fase. 1. — С. 86).
Парик и махер
Ставший впоследствии знаменитым филологом Виктор Максимович Жирмунский (1891-1971) во время Первой русской революции размышлял о «теперешнем времени». 13 декабря 1905 года он сделал такую запись в своём дневнике: «Меня теперешние обстоятельства только побуждают к работе: надо или работать, или поступить в боевую дружину. <...> Но можно ли нам теперь принять участие в вооружённом восстании? Пользы им принесём мало, скорее, принесём вред общему делу, растратив до времени свои силы. Гр<игорий> Як<овлевич> сказал, что будто бы в Петербурге организуется боевая дружина из гимназистов. Глупая затея! А кто будет потом вести Рос¬


Европейская культура — античная культура
259
сию на пути к прогрессу, когда проснутся её культурные силы и забьётся горячо ключ просвещения? Неужели опять придётся выписывать немецких “парик” и прочих “махеров”?»
В комментарии к этому месту сказано: «“Парик” по-гречески — “сосед”, “поселенец”. Возможно, цитата представляет собой каламбур со словом “махер” (“жулик”)» (Жирмунский В. Μ. Начальная пора: Дневники. Переписка / Публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской- Аствацатуровой. — Μ., 2013. — С. 220, 277).
Да, это, конечно, каламбурчик с использованием вошедшего в русский язык немецкого «Macher т» («делец»). Греческое прилагательное (двух окончаний) «πάροικος, ον» означает: «живущий возле, соседний», а существительное «ό πάροικος, ου» — «сосед». Это слово, прочитанное по системе итацизма, действительно, может быть передано как «парик». Правда, в знаменитом петербургском Тенишевском училище, где В. Μ. Жирмунский получал среднее образование, классические языки не изучались. Латынь (но не греческий) ему преподавал учитель, приходящий на дом. В общем, едва ли Жирмунский имел в виду довольно редкое греческое слово «πάροικος», которое ещё нужно было бы читать по системе итацизма. Скорее, здесь просто «парик», который слипается с «махером» в обычного немецкого мастера по причёскам. В заурядного парикмахера, а не какого-либо выдающегося иностранного специалиста, который, по мысли Жирмунского, нужен России — профессор, учёный, изобретатель.
Европейская культура — античная культура
«Чёткая ассоциация понятий европейская культура — античная культура, думается, была присуща читателям и любителям истории разных лет и стран, всем слоям российского образованного общества, независимо от того, насколько близко знакомы они были с европейской культурой. В России в определённые исторические периоды эта взаимосвязь приобретала особое значение и придавала актуальность и даже политическую остроту тем вопросам, которые могли бы считаться чисто академическими» (Селунская Н. А. «Читать по-русски»: классическое наследие в европейской интерпретации и русском переводе // Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории. — Μ., 2005. — Вып. 14 / Гл. ред. Л. П. Репина. — С. 218. Курсив автора. —В. К.).


ГЛАВА 5
БУРСА, ГИМНАЗИЯ, УНИВЕРСИТЕТ
Сколько-нибудь серьёзная система образования в России стала создаваться только с конца XVII века. Духовными школами на Украине в XVII веке и в России в XVIII веке перенимались западные подходы, в том числе использовавшиеся в иезуитских и протестантских учебных заведениях. Светское образование — прежде всего, военное, моряцкое, техническое — копировало западноевропейские образцы. Обучение даже таким дисциплинам, как механика, навигация, химия, ботаника, география, геология, основывалось в те времена на наследии античности и Возрождения, требовало умения разбирать тексты на латыни. Не говоря уж о богословии, философии, юриспруденции, медицине... Чем дальше, тем больше российские духовные семинарии и академии, гимназии иуниверситеты внедряли в учебные планы классические языки и греко-латинскую учёность. Даже с перехлёстом: во второй половине XVIII и начале XIX века бурсаки, которым приходилось и во внеурочное время разговаривать по-латыни, не всегда умели толково выразить свои мысли на родном языке, а гимназисты во второй половине XIX века страдали от ежедневных уроков древнегреческого и латыни (при том, что преподавание велось не лучшим образом). Однако вот непреложный факт: расцвет русской культуры и науки во второй половине XIX и начале XX века, несомненно, стал следствием классического образования, устроенного на западноевропейский лад.
Аргумент, фундамент, дефендент
Среди западнорусских богословов XVII века, которые сильно повлияли на учёность и образование в России, были две группы — грекофильская и латинизирующая. Первые ориентировались на изучение греческого языка, а значит, читали и переводили восточнохристианскую духовную и учительную литературу (включая некоторых античных философов). Другие находились под воздействием западнохристианской латинской книжности, причём и католической, и протестантской.


Аргумент, фундамент, дефендент
261
Аргументы против латыни в качестве языка богословия и науки в восточнославянском мире звучали тогда, к примеру, так: «Отколь безпечнейшая есть речь и увереннейшая философию и теологию славянским языком писати и з грецкого преводити, нежели латинским, который оскудный есть, же так реку до трудных, высоких и богословных речий недоволный и недостаточный». Это из предисловия («предмовы») жившего в XVI-XVII веках видного православного учёного Захарии Копыстенского к его изданной в 1623 году в Киеве переводной книге «Беседы Иоанна Златоуста на послание апостола Павла» (см.: Флоровский Г., прот. Встреча с Западом [глава из книги «Пути русского богословия»] // Из истории русской культуры. — Μ., 1996. — Т. 3: XVII — начало XVIII века / Сост. А. Д. Кошелев. — С. 280). Через год Копыстенский станет архимандритом знаменитой Киево-Печёрской лавры — важнейшего центра православного просвещения тех времён. Примечателен и сам письменный язык киевского священства, в котором ощущается смесь разговорных русских и украинских слов с церковнославянизмами и полонизмами. Кстати, чтобы цитата была понятна, надо заметить, что слово «речь», под влиянием польского языка, использовано в значении «дело».
Прививка ориентированной на западное богословие учёности воспринималась в России непросто. Монах Спиридон Потёмкин — образованный человек, учившийся в польских школах, знавший древние и новые языки — написал в конце 1650-х годов книгу «Слова на еретики». Тогда как раз начиналась великая трагедия раскола. И старец Спиридон сетовал на то, что в России богослужебные тексты были пересмотрены в свете книг, «полных злых догматов из Рима, Париси и Венеции». А ради «науки грамматики, риторики и философии» русские церковные власти «еллинских учителей воз- любиша паче апостолов Христовых» (Зеньковский С. А. Русское старообрядчество: духовные движения семнадцатого века. — Μ., 1995. (Репринт, воспроизведение). — С. 263).
А некий русский учёный автор XVII века (возможно, монах по имени Евфимий) в своём «рассуждении» обстоятельно разбирал особенности греческого и латинского языков на фоне языка «славенско- го» и горячо выступал за первый из них. Он доказывал, «что латинский строй от греческого и славянского, как “козлище инородное”, разнится, “греческая же письмена и славенская, яко овча с материю, обоя между собою подобствуют и согласуются”». Он уподоблял «латинское учение» намазанному мёдом ножу: «изначала лижущим сладок и безбеден мнится и елико болши облизуется, толико ближ- ше гортаню ближится и удобно лижущего заколет и смерти предаст». По его убеждению, греческий прекрасно подходит славянам: «Аще случится и преложити что на славенский с греческа, удобно


262
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
и благостройно и чинно прелагается, и орфография цела хранится». Восточнохристианская православная традиция, неразрывно связанная с греческим языком, — единственно правильная для славян: «Учение греческое наипаче в богословии — истина и свет» (цит. по: Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв.: Учебник. — 3-е изд. — Μ., 1982. — С. 13,14,16).
И всё же в России стала преобладать латинизирующая тенденция. Это произошло из-за сильного влияния украинской образованности: «В борьбе с католичеством духовенство здесь овладело высокой филологической культурой латинского Запада. В системе школьного обучения латинский язык постепенно занимает главнейшее место, соответственно тому уважению, которым он пользовался во всех европейских училищах. Кроме того, в Юго-Западной Руси трудно было обойтись без него и в гражданском быту — при политической зависимости от польского правительства...» (Там же. — С. 25).
Знаменитый киевский митрополит Пётр Могила (1596-1647), поборник просвещения и апологет православия, в 1631 году основал в Киеве училище «для преподавания свободных наук на греческом, славянском и латинском языках», позднее называвшееся Киево-Мо- гилянской академией. Выпускники Киево-Могилянской академии становились в Петровскую эпоху видными духовными руководителями России. Они были хорошо образованны, а многие из них к тому же вполне лояльны официальному, государственному православию и преданы идеям укрепления монаршей власти. Эти люди поддерживали петровскую политику своеобразного просвещения огромной страны жёсткими мерами — чуть ли не насильственным приобщением русских людей к учёности при подавлении малейшего свободомыслия в вопросах вероисповедания.
Кстати, в среде питомцев Киево-Могилянской академии был в ходу особый стиль речи. Они предпочитали изъясняться на смеси латыни, польского, церковнославянского, русского и украинского. Филологи именуют такую речь «макаронической». В Италии в эпоху Возрождения стали появляться шуточные стихи на итальянском, пересыпанные искажёнными латинскими словечками. И поэзию, в которой фигурирует множество иноязычных слов и выражений, называют макаронической — с намёком на простонародное итальянское кушанье.
Ещё одним крупным церковным деятелем Петровского времени был Стефан Яворский (1658-1722). Он руководил основанной в 1687 году в Москве Славяно-греко-латинской академией, с 1700 года являлся местоблюстителем патриаршего престола, в 1721-м был назначен президентом Синода. А знаменитый церковный писатель,


Аргумент, фундамент, дефендент
263
составивший «Минеи-Четьи» — многотомный свод житий святых, митрополит Димитрий Ростовский (1651-1709), который в 1757 году и сам был канонизирован, основал в Ростове Великом первую в России духовную семинарию с преподаванием греческого и латинского языков. Оба они учились в Киево-Могилянской академии. Известно, что Стефан Яворский в письмах к Димитрию Ростовскому использовал киевский школярский жаргон — макароническую речь, изобиловавшую латинизмами. Стефан и некоторые литературные свои сочинения писал на смеси польских и латинских текстов. А в руководимой им Славяно-греко-латинской академии он, как считается, вместо «эллинских» учений завёл «латинские», то есть западный метод учёной схоластики и организованные на западный («латинский») лад предметы.
Итак, в церковном просвещении победило «латинство». В России XVIII века в духовных школах и академиях воцарилась позднесредневековая схоластическая (то есть буквально: «школьная») латынь, проникнутая протестантским духом. Это означало, что ученики должны были изо всех сил зубрить латынь — их даже разговаривать заставляли по-латыни.
«Помимо лексики и семантики влияние латинского языка повело к изменению синтаксической системы русского литературного языка. Новый порядок слов, конструкция предложения и периода с глаголами на конце, отдельные обороты вроде accusativus cum infinitivo (вин[ительный] с инфинитивом), nominativus cum infinitivo (именительный] с инфинитивом) и др. укрепились в русской литературной речи конца XVII в. под воздействием латинского языка» (Там же. — С. 37-39).
А греческая образованность до поры была уделом немногих. Французский литератор и публицист Пьер-Никола Шантро (Pierre- Nicolas Chantreau, 1741-1808), автор пользовавшегося популярностью сочинения «Философическое, политическое и литературное путешествие в Россию, совершённое в 1788 и 1789 годах» (1793), должен был особо оговорить: «Те люди во Франции, которые полагают, что греческий — это общепринятый язык русских, очень сильно ошибаются, поскольку латинский язык более принят среди них, чем греческий» (цит. по: Митрофанов А. А. Образ России в политической публицистике Франции периода якобинской диктатуры: (на примере «Путешествия в Россию» П.-Н. Шантро) // Новая и новейшая история: Межвуз. сб. науч. тр. / Пер. с франц. — Саратов, 2008. — Вып. 23 / Под ред. В. С. Мирзеханова. — С. 59.).
Литератор Максим Иванович Невзоров (1763-1827), учившийся в Рязанской духовной семинарии и Московском университете, а затем получивший степень доктора медицины за границей,


264
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
в 1800 году приехал в Казань. В своих путевых записках, опубликованных в 1803 году, он упоминал, что Казанская семинария была в 1797 году преобразована в духовную академию, и вслед за тем писал: «Желательно, и умножающееся просвещение отечества нашего подаёт в том надежду, чтоб во всех духовных российских училищах не один латинский язык был предметом...» К этому месту Μ. И. Невзоров сделал примечание: «Желание сие сбылось» (Невзоров Μ. Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800 году // Ландшафт моих воображений: страницы прозы русского сентиментализма / Сост., авт. вступ. ст. и примеч. В. И. Коровин. — Μ., 1990. — С. 484). Мнение о том, будто в России XVIII века будущим священникам преподавали одну лишь латынь, — конечно, гротескное. Но весьма показательное.
Один из казанских учёных, исследовавший Петровскую эпоху, отмечал «излишнее увлечение латынью» в тогдашнем духовном образовании, что, в частности, «служило причиною малолюдства школ». Ведь «в школе, где изучался латинский язык, без последнего не могли ступить шагу ни ученики, ни учители» (Архангельский А. Духовное образование и духовная литература в России при Петре Великом. — Казань, 1883. — С. 16, 39). По словам другого учёного из Казани, историка тамошней семинарии, в ней в течение XVIII и начале XIX века господствовал «киевский, классическо-латинский дух во внутреннем строе преподавания» (Благовещенский А. История Казанской духовной семинарии с восемью низшими училищами за XVIII-XIX стол. — Казань, 1881. — С. 62).
Вот как при таком положении дел могло звучать наставление перед экзаменом: «Кто какие аргументы говорил, кто какой именно фундамент подложил своей опугны, как сольвован от дефендента и его учителя всякий аргумент» (цит. по: Флоровский Г., прот. Петербургский переворот [глава из книги «Пути русского богословия»] // Из истории русской культуры. — Μ., 1996. — Т. 4: XVIII — начало XIX века / Сост. А. Д. Кошелев. — С. 393). Существительные «аргумент» «фундамент» — типичные латинизмы: «argumentum, i η» («повесть, рассказ; содержание, тема; изображение; наглядное доказательство»); «fundamentum, i п» («основание»). Они в XVIII веке звучали непривычно, чересчур учёно и всё же удержались в русской речи, а сейчас уже совершенно обрусели. Нелепая «опугна» — от употреблённого в переносном смысле существительного женского рода «oppugnatio, oppugnationis />> («штурм, приступ; противоречие, возражение»); более часто встречается однокоренное существительное «pugna, pugnae /» («битва; борьба, спор»). Кстати, нынешнее слово «полемика» произошло подобным же образом: греческое существительное «ό πόλεμος, πολέμου» означает: «битва; война;


Русь Латинская
265
спор». У глагола «solvo, solvi, solutum, solvere 3» множество значений; главные: «отвязываю; раскрываю; исполняю; уплачиваю», а ещё: «разъясняю, решаю, разгадываю». От глагола «defendo, defendi, defensum, defendere 3» («отражаю, отвращаю, даю отпор; защищаю») образуется причастие настоящего времени, действительного залога (participium praesentis activi) — «defendens, defendentis». Даже странно, что здесь фигурирует русский «учитель», а не латинский «magister, magistri т».
Можно заметить, сколь дико выглядела во второй половине XVIII века этакая латинизированная сентенция, предвосхищающая смешение «французского с нижегородским». Французско-нижегородское наречие будет в ходу позже, в начале XIX века. Кроме того, по-французски станут щебетать светские щёголи, а тяжеловесная церковно-научная латынь была уделом самых образованных людей из сословия духовного.
Русь Латинская
Эту заметку написал историк Сергей Алексеевич Исаев.
При Петре I статус латыни в России изменился стремительно, чтобы не сказать волшебно. Из опального языка, который учили тайком, она на целых сто лет превратилась в единственный язык, на каком преподавали в православных духовных школах России. Литургия по-прежнему звучала, конечно, на церковнославянском, но богословские премудрости будущие батюшки должны были теперь осваивать, слушая лекции на латыни. Лишь отправившись в свои приходы, они научались доводить богословские знания до своей паствы по-русски.
Первое время при обучении будущих священников пользовались католическими пособиями. В 1740-1750-х годах их постепенно вытеснили пособия протестантские — лютеранские и кальвинистские. Лекторы, конечно, объясняли семинаристам, чем православная точка зрения по изучаемым темам отличается от католической или протестантской. Но экзамены приходилось обычно сдавать всё-та- ки по лекциям. Записи этих лекций на латинском языке в огромных количествах сохранились в архивах и в музейных рукописных коллекциях России и Украины.
Много лет эти латинские рукописи лежали мёртвым грузом. Они, конечно же, исторические источники — но источники по какой истории? Не античной же, и не русской, и даже не церковной. Это источники по истории преподавания в православных духовных школах. Ну кто в наше время будет зубрить латынь ради работы по такой непопулярной теме?


266
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
И всё же такой человек нашёлся — киевлянин Константин Владимирович Сапожников. Он написал диссертацию, где проследил историю духовного образования в России в те годы, когда языком преподавания являлась латынь, а пособия были католическими. Он изучил студенческие (реже преподавательские) латинские записи в Киеве, Санкт-Петербурге, Москве, Пскове, Харькове, Рязани, Смоленске, Великом Новгороде, Твери, Казани и Ярославле. Переселившись в Санкт-Петербург и сменив украинское гражданство на российское, Сапожников заодно перевёл на латынь свою фамилию и стал по паспорту Суториусом. «Sutor, sutöris т» по-латыни: «сапожник, башмачник». «Sutorius, а, um», если это прилагательное, - «сапожный, ая, ое», а если существительное («sutorius, i m») — «бывший сапожник». Оно и верно: фамилия Сапожников бывает у того человека, предок которого был сапожником, и, стало быть, его потомок — вроде как бывший сапожник. В общем, искать эту диссертацию (либо автореферат диссертации) надо на фамилию Суториус (Суториус К. В. Источники по истории преподавания православного латиноязычного богословия в России в первой половине XVIII века: Дисс.... канд. ист. наук. — СПб., 2008).
За более близкое нам время — когда пособия были уже протестантские — К. В. Суториус взялся лишь после защиты диссертации. С результатами нового цикла его штудий тоже можно ознакомиться (Суториус К. В. Богословие в Киево-Могилянской академии в 17511763 гг. // Религиозное образование в России и Европе в конце XVIII — начале XIX в. / Под ред. Е. Токаревой. — СПб., 2009. — С. 127-202).
Эпоха господства латыни в академиях и семинариях Православной Церкви Российской длилась до 1814 года, когда начался постепенный, растянувшийся на 30 лет, переход к преподаванию на русском языке. От этого времени латинских рукописей сохранилось, по оценке Суториуса, несколько меньше, однако обнаружить их можно в самых неожиданных местах. Я сам в феврале 2007 года видел громадный латинский рукописный фолиант в экспозиции краеведческого музея в городе Алексине Тульской области. Алексин — город литейщиков и оружейников, но некоторое время там действовала и духовная семинария. Как назло, хранительница оказалась больна, и я не смог подержать рукопись в руках и выяснить дату написания. По сведениям К. В. Суториуса, такой формат «российских латинских» фолиантов обычен для 1720-1770 годов.
При такой настойчивой дрессировке
«При такой настойчивой дрессировке в латинском языке ученики доходили до изумительной свободы в его употреблении, о ка¬


Лопатус, вилатус, рукатус
267
кой мы с трудом можем теперь составить себе понятие. У лучших учеников он делался чем-то вроде природного, так что они, кажется, и мыслили по-латыни; по крайней мере, когда им случалось что-нибудь записывать по-русски или, например, после, в высших классах, составлять про себя на бумаге план какого-нибудь русского сочинения, они невольно пересыпали свою русскую речь латинскими фразами, а некоторые знатоки так и все сочинения писали первоначально на языке латинском, а потом уже переводили с него на русский» (Знаменский П. В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. — Казань, 1881. — С. 740).
Автор этой старой книги, кажется, и сам употребил здесь латинский оборот в русском обличии. «Составлять про себя на бумаге план...» Почему про себя-то? Ведь не в смысле: о себе самом. И не в смысле: молча, не проговаривая вслух. Наверное, тут скрывается латинский предлог «pro», созвучный с предлогом русским. Однако у латинского предлога иное значение: «для, ради; за». Автор имел в виду: составлять для себя?
Лопатус, вилатус, рукатус
Русский учёный Николай Гаврилович Курганов (1725/1726-1796) выпустил в 1769 году свою книгу, которая при переизданиях получила наименование «Письмовник». Обретя большую популярность, она выходила в течение XVIII-XIX веков восемнадцать раз. Среди прочего, Н. Г. Курганов перерабатывал и пересказывал старинные западноевропейские истории-анекдоты — фацеции. В одной из них говорилось о том, как отец-крестьянин захотел дать образование сыну-лентяю, однако впоследствии усомнился в его успехах: «Отец вопроси: “Како вилы по латине, како навоз, како телега?” Сын отве- ща: “Отец! Вилы по латине вилатус, гной — гноатус, воз — возатус”. Отец аще и не ведал, но обаче уразумел, яко сын за школою учится, удари его вилами в лоб и вда ему вилы в руки, глаголя: “Отселя учися вместо школы. Возьми вилатус в рукатус и клади гноатус на возатус”» (цит. по: Молева Н. Этот непонятный XVII век // Знание — сила. — 1974. — № 2. — С. 24).
В предисловии к сборнику повестей Николая Васильевича Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831) этот анекдот пересказывал местный дьяк Фома Григорьевич в таком варианте: «...Один школьник, учившийся у какого-то дьяка грамоте, приехал к отцу и стал таким латыныциком, что позабыл даже наш язык православный. Все слова сворачивает на ус. Лопата у него — лопатус, баба — ба- бус. Вот, случилось раз, пошли они вместе с отцом в поле. Латынь- щик увидел грабли и спрашивает отца: “Как это, батьку, по-ваше¬


268
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
му называется?” Да и наступил, разинувши рот, ногою на зубцы. Тот не успел собраться с ответом, как ручка, размахнувшись, поднялась и — хвать его по лбу. “Проклятые грабли! — закричал школьник, ух- ватясь рукою за лоб и подскочивши на аршин, — как же они, чёрт бы спихнул с мосту отца их, больно бьются!” Так вот как! Припомнил и имя, голубчик!» (Гоголь Н. В. Вечера на хуторе близ Дикань- ки: повести, изданные пасичником Рудым Паньком // Гоголь Н. В. Поли. собр. соч. и писем: В 23 т. — Μ., 2003. — Τ. 1. — С. 70. Курсив автора. — В. К.).
Кляча по-латыни
В «Толковом словаре» языковеда, этнографа и литератора Владимира Ивановича Даля (1801-1872) приведена такая шутливая фраза из языка бурсаков-семинаристов: «Си лошадка нон эст, пеши ходаре дебет» (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. — Μ., 1956. — Т. 2: И-О. — С. 269). «Si» по-латыни — «если». «Debeo, debui, debitum, debere 2» — «являюсь должным, обязанным»; здесь форму третьего лица, единственного числа надо переводить так: «должно, нужно, полагается». «Ходаре» — это явно глагол первого спряжения в неопределённой форме, действительного залога (infinitivus praesentis activi), с концовкой «-аге». А «пеши» — видимо, наречие такое.
Другой писатель-этнограф — Сергей Васильевич Максимов (1831-1901) — записал фразу в несколько ином виде: «Квис нон габет клячам, пехотаре (или пеши ходаре) дебет». «Quis» — «кто». Глагол «habeo, habui, habitum, habere 2» («держу; имею») прочитан не через «х», а через «г», что вполне допустимо, а в те времена встречалось чаще (ср. чтение латинского «homo, hominis т» — «человек; мужчина» — как «гомо»). «Кляча» вполне обоснованно стоит тут в форме винительного падежа, единственного числа (Асе. sing.).
С. В. Максимов добавлял: «...Так весело подтрунивали школьники над собою, таскаясь гурьбою с котомками за сотни вёрст в родные сёла, когда на Кирика и Улиту (15 июля) [их] распускали на летний отдых, и т. п.». И сразу вслед за тем он приводил такой рассказ из собственных воспоминаний о школьных годах, проведённых в Костромской семинарии: «Наскочивши на тяжёлый камень преткновения, полагаемый в грамматике неправильными глаголами, наши латинисты, не устрашась ими, придумали свои особенные. Так, например, глагол testo обращён в неправильный и проведён по временам в таком виде: testo, slastisti, culagum, schaladare, что в переводе на русский язык означало с комментариями: если ржаное тесто подсластишь ты (солодом, например), то получишь кулагу — вкусное


Ego став на каменючку
269
и всеми любимое во время постов блюдо, особенно если упарить его в корчаге и в печи на вольном духу да подержать малое время на холодке» (см.: Максимов С. В. Крылатые слова. — Μ., 1955. — С. 109-110). Правда, глагола «testo» (в действительном залоге) нет, а есть отложительный (то есть имеющий лишь форму страдательного залога) глагол «testor, testatus sum, testari 1» — «свидетельствую, удостоверяю, утверждаю; делаю завещание». И этот глагол для семинаристов важен — от него происходит существительное «testamentum, i η» («завещание»), которое было использовано для обозначения Ветхого и Нового Заветов («Vetus Testamentum», «Novum Testamentum»). Хотя глагол «testor» — «правильный», это обычный глагол первого спряжения (разве что отложительный), и прочие формы от его основы образуются самым простым и лёгким для запоминания способом. А семинаристы переиначили его в глагол в форме действительного залога и учудили ему затейливые основы, как если бы он был «неправильным».
Едо став на каменючку
В 1721 году сподвижник Петра I, архиепископ Новгородский, вице-президент Синода, литератор и богослов Феофан Прокопович (1681-1736) подготовил «Духовный регламент» — основополагающий документ церковного устройства менявшейся России. Живший в России в 1736-1739 годах датский учёный Педер фон Хавен, познакомившись с Феофаном, характеризовал его так: «Во всякого рода учёности он мало имел, если имел вообще, себе равных, особенно среди русского духовенства». По его словам, Феофан знал много иностранных языков, в латыни был «искусен, как наилучший академик», а кроме того, «хорошо понимал греческий и древнееврейский и ещё в преклонном возрасте со всем прилежанием занимался ими, а также выказывал большую любовь к тем, кто понимал эти языки и мог их объяснить» (Хавен Педер фон. Путешествие в Россию // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоанновны в иностранных описаниях: Введение. Тексты. Комментарии / Пер. с дат. Ю. Н. Беспятых. — СПб., 1997. —С. 347).
Феофан Прокопович был эрудированным богословом и притом не терпел отклонения от правоверия и государственных интересов. Он был непримирим к тем, которых считал своими недругами. Этот выдающийся церковно-государственный деятель вполне подходил для радикальных преобразований в религиозной и просветительской областях. Его деятельность вполне соответствовала устремлениям Петра (а затем и политике правительства царствовавшей в 1730-1740 годах императрицы Анны Иоанновны). Тогда полностью


270
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
подчинили Церковь государству, упразднив патриаршество и сделав управляемую Синодом Церковь чем-то вроде министерства религиозно-нравственных дел. Одновременно усиленно искореняли всяческое свободомыслие, «нечестие» и «язычество». Петру «правильная вера» представлялась «более рациональной, лишённой “суеверий”, более учёной, требующей меньшего внешнего благочестия, с духовенством, послушным монарху, пекущимся об “общем благе” и не имеющим собственных экономических интересов и т. д. <...> ... Религиозное дисциплинирование слилось с государственным дисциплинированном, или, иными словами, стало лишь религиозным аспектом общего государственного принуждения» (Живов В. Из церковной истории времён Петра Великого: исследования и материалы. — Μ., 2004. — С. 42, 68).
Эти задачи требовали подготовки грамотных и верно понимавших текущие государственные задачи священнослужителей. Вот Феофан Прокопович, в полном согласии с волей Петра, и озаботился созданием системы духовного образования. Основываясь на предписаниях «Регламента», возникали духовные академии и семинарии, греко-латинские школы. Классические языки в этих учебных заведениях должны были, по замыслу Феофана, стать основой всего преподавания. Он наставлял: «Не надобе исперва многих учителей, но первый год довольно единаго или двоих, которые бы учили Грамматике, сиесть, язык правильно знать Латинский, или Греческий, или оба языка» (Духовный регламент Петра Первого: с прибавлением «О правилах причта церковного и монашеского». — Μ., 1897. (Репринт, переизд.: Μ., 2012). — С. 49).
Появился коллегиум и в Белгороде. Оттуда его вскоре перевели в Харьков. В ученической оде, посвящённой императору Павлу I, так было сказано о преподавании языков в Харьковском коллегиуме:
...И изъясняются языки здесь: славянский, Латинский, греческий, французский и германский.
Из древних языков главным там был латинский. По-латыни в первые десятилетия существования коллегиума читались лекции старшим студентам. И вообще это был важнейший предмет: из класса в класс переводили по итогам латинского экзамена, а прочие предметы на экзаменах спрашивали очень снисходительно. Один из питомцев Харьковского коллегиума, учившийся там уже в XIX веке, вспоминал: «Кто мог отвечать учителю латинской фразой и при этом вёл себя добропорядочно, тот сидел на первой скамье, как прилежный ученик, — а этой чести добивались многие, и оттого у учеников вошло в обычай говорить по-латыни и между собою, сперва с примесью русских слов, смотря по тому, какого класса был говорив¬


Язык выше человеческого
271
ший; но дойдя до риторического, уже каждый объяснялся свободно, без примеси русских слов. В моей памяти осталась жалоба ученика инфимы (низшего учебного класса. —В. К.)... на другого: “Ego став на каменючку; ille пхнув; ego покотывся, caput розбывся, a sanguis в дирочку дзюр-дзюр”» (см.: Любжин А. И. Латинский язык в Харьковском коллегиуме (1722-1830) // Древний мир и мы. Классическое наследие в Европе и России: альманах. — СПб., 2003. — Вып. 3 / Отв. ред. А. К. Гаврилов. — С. 147-153). В этой фразе, которая, судя по всему, стала уже почти фольклорной, примечательно смешение латинских слов с явными украинизмами. А «малороссийские» словечки, выражения и сам южный выговор — всё это стало восприниматься в Российском государстве как досадный налёт провинциальности, от которого получавшему образование человеку лучше избавляться.
Язык выше человеческого
Митрополит Московский и Коломенский Платон (в миру — Пётр Георгиевич Левшин, 1737-1812) — видный церковный учёный и деятель. В своих «Записках» он, упоминая о себе в третьем лице, вспоминал, как смолоду учился в московской Греко-латинской академии. Латыни-то его обучали, а вот греческий язык пришлось осваивать самостоятельно.
Митрополит Платон писал:
«Но много встречалось затруднений. Не было грамматики греческой: купить было не на что; да и учить некому. Но чего не преодолевает горячее желание и тщание? Выпросил на время у товарища грамматику греческую, на латинском языке сочиненную архимандритом Варлаамом Лащевским, и оную всю переписал: а чрез то и писать по-гречески изучился, как бы срисовывая буквы греческие с печатных: почему и почерк его письма по-гречески был сходен с греческим печатным. Достав таким образом грамматику, начал сам себя по ней учить: сам себе уроки задавать; сам себя выслушивать; сам себя или похвалять за прилежание, или осуждать за нерадение». Пришлось ему обращаться за подсказками к тем товарищам, кто изучал греческий язык. Он начал ходить на богослужения в греческий монастырь, находившийся вблизи его Академии, чтобы там слушать чтение и церковное пение греков. Затем он при случае стал заговаривать с греками.
«А к лучшему знанию в латинском языке много ему послужили книжка Цицеронова о должностях de officiis, которую мать, ходя по площади и сама не зная, для него купила; а другая: история Курци- ева, которую он выпросил у товарища для прочитания; он их с жад- ностию великою читал, и по особой склонности, и по неимению


272
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
других книг, многократно их чтение повторял; особливо услаждался пресладостным и остроумным слогом Курция; и казалось ему, что язык, коим говорил Курций, есть яко выше человеческого, поелику подобной сладости и остроты и умных переворотов ни в каком российском писателе найти ему не случалось, или так вкусу его нравилось» (Русский быт в воспоминаниях современников: XVIII век / [Предисл. А. В. Буторова]. — Μ., 2012. — С. 422-424).
Судя по тому, что митрополит Платон писал о себе в третьем лице, на него сильно повлияли не только Марк Туллий Цицерон и Квинт Курций Руф, но и Гай Юлий Цезарь. Ведь это Цезарь в «Записках о Галльской войне» и «Записках о Гражданской войне» упоминал о себе в такой манере.
Вертепная оратория
В допетровские времена или несколько позже в Россию из Польши и Украины, вместе со многим другим, проник и такой бурсацкий обычай. У поляков в торжественной, праздничной обстановке — обычно на Рождество — произносились или напевались особые поздравительные тексты. Они именовались «кантами», «виршами», «псальмами», «рацеями». А в XVIII веке, когда в провинциальных городах России стали открываться духовные учебные заведения, российские школяры тоже начали изучать классические языки и риторику. В их среде закрепилось одно из этих наименований — «рацея». Оно произошло от латинского существительного «oratio, orationis/» («речь»). У нас слово «рацея» произносили обычно с ударением на втором слоге, но иной раз — и на первом. Или переиначивали его в «рацейка», «рачея».
Первоначально такие «рацеи» представляли собой праздничную поздравительную речь, сопровождавшую пение «кантов» и «псальмов». Позже они стали напеваться и превратились в рождественские стихи и песнопения, которые уже и специально создавались для этих целей. Так стали именовать всё то, что нараспев звучало во время праздника после молитв.
От бурсаков-семинаристов обычай на Рождество и на Пасху «славить» Христа при обходе домов перешёл к ученикам других школ. Вот так, в сравнительно позднее время, прижился у нас обычай ритуального обхода дворов детьми, подростками, а то и взрослыми, по большим праздникам, с исполнением обрядовых песенок. Ходили с соответствующими атрибутами — «вифлеемской звездой», фонарём, переносным кукольным театром («вертепом»). Кое-где на Русском Севере носили специальную решётку, украшенную разноцветными лентами, — её тоже называли «рачеей». За своё усердие


Приветный кораблик
273
«христославщики» получали от хозяина каждого дома вознаграждение и угощение. И теперь это действо многие считают старинным русским (ну, ещё украинским, белорусским, польским) народным календарным обрядом.
Некогда при таком обходе «христославщики» старались поразить слушателей учёностью. Семинаристы произносили молитвы, пели на греческом и латинском языках. За такое простой люд награждал их особенно щедро. Дети других сословий также стремились славить Христа непонятными словесами. И тогда латинские тексты переписывались русскими буквами и выучивались наизусть (см.: Розов А. Н. Священник в духовной жизни русской деревни. — СПб., 2003. —С. 139-140, 152).
Кого воспевает декан
Сапе decane, cane de сапе сапо!
Это нарочито подобранные, как в скороговорке, слова. «Decänus, i m» — буквально: «десятник», ну и факультетский декан тоже. «Canus, а, um» — «седовласый, ая, ое». Первые два слова — в звательном падеже единственного числа (Voc. sing.). «Cano, cecini, cantum (cantatum), canere 3» — «пою»; этот глагол стоит в форме единственного числа, повелительного наклонения (imperatvus singularis). «Canis, canis m» — «пёс». Последние два слова — в отложительном падеже единственного числа (Abi. sing.). Смысл получается маловразумительный, как обычно в скороговорке и бывает. А именно: «О, седой декан, пой о седом псе!»
И таких забавных фразочек по-латыни — скороговорок, палиндромов, необычных сентенций, двусмысленных стишков — много набралось за те долгие века, когда латынь на Западе и у нас была основой всякой образованности.
Приветный кораблик
В сохранившихся записях Иоанна Васильевича Куртиева (ок. 1790-1869), протоиерея из города Слободского Вятской губернии, есть отголоски его семинаристской греко-латинской образованности: несколько латинских крылатых выражений, «Hymnus de vanitate mundi» («Гимн о суете мира») в одиннадцать строф — всё это с переводами на русский. Имеются и ученические шуточки-шарады.
Например, у Куртиева выведена латинская фраза: «Mitto tibi navem, prora puppique carentem». И дальше, в скобках, — так: «Ave!» (Государственный архив Кировской области. — Ф. 170. — On. 1. — Д. 424. —Л. 70).


274
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Существительное «prora, prorae /» означает: «нос корабля», a «puppis, puppis f» — «корабельная корма». Глаголы «mitto, misi, missum, mittere 3» и «careo, carui, —, carere 2» значат соответственно: «посылаю» и «не имею, являюсь лишённым (чего-либо)». Глагол «сагео» обычно употреблялся с отложительным падежом (АЫ.). Существительное «puppis» в единственном числе отложительного падежа может иметь как форму «puppe», так и «puppi». Здесь слова «prora» и «puppis» — как раз в форме отложительного падежа.
И действительно, получается слово «ave», что значит: «приветствую».
Бездушный сосуд
Украинско-русский писатель Василий Трофимович Нарежный (1780-1826) в изданном впервые в 1824 году романе («малороссийской повести») «Бурсак» приводил рассказ одного из героев, бывшего бурсака Сарвила. Тот, изгнанный из семинарии, скитался по Малороссии и вот как-то раз не смог в шинке заплатить за свой обед, поскольку вдруг обнаружил, что случайный приятель стянул все его деньги. Поняв, что наевшийся и напившийся хлопец не хочет платить, шинкарка кинулась на него с кулаками, но Сарвил ударил её, увернулся и бросился вон. После он вспоминал о своём приключении: «Тогда, пользуясь обстоятельствами, я схватил бриль и давай бог ноги, а выскочив за порог дома, зацепил в обе руки по доброй сулее с разными водками». «Бриль» — это такая украинская шляпа из войлока и соломы, а «сулея» — фляга для вина или масла, с широким горлом. На следующий день он в безлюдном месте повстречал молодого охотника, который пытался подстрелить высоко порхавшего жаворонка. Сарвил сказал ему, что с ружьём можно добыть поживу лучше, чем малая пташка. Тот, раззадорившись, передал ему ружьё. «Только лишь получил я в руки свои ружьё, как родилась и мгновенно укоренилась мысль овладеть оным. Поставя сулею на землю (другая, яко бездушная, оставлена на борозде, где ночевал), я сказал: “Молодец! выкушай-ка сколько-нибудь из сего дорогого сосуда, ты, верно, устал». Дальнейшее понятно: молодец приложился к выпивке, а Сарвил нацелил ружьё на бедолагу и потребовал, чтобы тот отдал ему свою сумку и пояс с зарядами. Так Сарвил завладел ружьём с боеприпасами и сумкой с продуктами (Нарежный В. Т. Бурсак, малороссийская повесть // Нарежный В. Т. Соч.: В 2 т. — Μ., 1983. — Т. 2: Романы и повести. С. 102,103).
Почему опустошённая и оставленная за ненадобностью сулея названа «бездушной»?


Пуговицы на страже чести
275
Действие в книге В. Т. Нарежного происходит во второй половине XVII века на Украине. Обратим внимание: Рассказчик — бывший бурсак, то есть парень, учившийся в духовной семинарии (и живший в общежитии — бурсе). Эти школяры учили латинский и польский языки. И разумеется, в православном учебном заведении они совершенствовали знание основного для них языка богослужения — церковнославянского. Сарвил, упомянув, что сулея была яко бездушная, по укоренившейся привычке использовал старинный, торжественный слог с церковнославянизмами. Бурсаки, как и выходившие из их среды клирики, вообще любили выпивать. Они охотно обозначали пьянку и всё, что к ней относилось, пародийно звучащими церковными и латинскими терминами.
В опорожненном сосуде из-под спиртного души, значит, не было. Какой «души»? Ясно какой — латинизированной: там уже не находился «spiritus vini» (буквально: «винный дух»), то есть спирт.
В рассказе Сергея Терентьевича Семёнова (1868-1922) «Сюрприз» (1903) один из героев — фабричный работник — заметил о выпивке: «...Да бутылка плёвое дело — приложился три раза, и дух вон» (Семёнов С. Т. Рассказы и повести. — Μ., 1983. — С. 344).
Пуговицы на страже чести
Литератор Денис Иванович Фонвизин (1745-1792) учился в Московском университете в 1760-1762 годах. В своих мемуарах он вспоминал «наш экзамен в нижнем латинском классе»: «Накануне экзамена делалось приготовление; вот в чем оно состояло: учитель наш пришел в кафтане, на коем было пять пуговиц, а на камзоле четыре; удивленный сею странностию, спросил я учителя о причине. “Пуговицы мои вам кажутся смешны, — говорил он, — но они суть стражи вашей и моей чести: ибо на кафтане значат пять склонений, а на камзоле четыре спряжения; итак, — продолжал он, ударя по столу рукою, — извольте слушать все, что говорить стану. Когда станут спрашивать о каком-нибудь имени, какого склонения, тогда примечайте, за которую пуговицу я возьмусь; если за вторую, то смело отвечайте: второго склонения. С спряжениями поступайте, смотря на мои камзольные пуговицы, и никогда ошибки не сделаете”. Вот каков был экзамен наш! <...> Как бы то ни было, я должен с благодар- ностию воспоминать университет. Ибо в нем, обучаясь по-латыни, положил основание некоторым моим знаниям. В нем научился я довольно немецкому языку, а паче всего в нем получил я вкус к словесным наукам» (Фонвизин Д. И. Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях // Сочинения Д. И. Фонвизина: полн. собр. оригинальных произведений. — СПб., 1893. — С. 231-232).


276
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Возможно, Д. И. Фонвизин в этом месте своих воспоминаний привёл расхожий анекдот. В романе Фаддея Венедиктовича Булгарина (1789-1859) «Иван Иванович Выжигин» (1829) есть эпизод, где описана подготовка к выпускному экзамену в частном пансионе: «Каждому ученику даны были прежде вопросы и ответы для выуче- ния наизусть, и учителя ежедневно делали репетиции, обучая нас по разным условным знакам, что должно отвечать, если кто-либо из посторонних спросит о том, что не было означено в прежних вопросах. Например, все пуговицы на фраке и на жилете у учителей языков означали части речи и все грамматические правила. Все их движения имели особенные значения. Нос у профессора фортификации значил бастион, рот крепостной ров, зубы палисады, подбородок гласис, глаза флеши, затылок тетдепон (по-французски: «tete de pont», предмостное укрепление. —В. К.) и т. п. Голова учителя географии представляла Вселенную. Маковка на голове его означала зенит, а подбородок надир; щёки поворотные круги, нос эклиптику, коса первый меридиан, рот океан, глаза неподвижные звёзды и т. д. Кроме учителей ученики также научились помогать своим товарищам посредством знаков» (Булгарин Ф. В. Иван Иванович Выжигин: Роман // Булгарин Ф. В. Сочинения. — Μ., 1990. — С. 90).
Не царское дело?
«В январе 1804 г. 9-летний великий князь Николай Павлович начал изучать немецкий язык, который ему преподавал профессиональный учитель [Фёдор Павлович] Аделунг. Этот же педагог преподавал великому князю латинский и греческий языки. Древние языки в то время были обязательной частью добротного образования. Но в аристократической среде изучение латыни и греческого языков широко не распространилось. Эти языки введены в образовательную программу Николая Павловича по настоянию матери — императрицы Марии Фёдоровны. С изучением латыни и греческого у Николая I связаны самые мрачные воспоминания. <...>
...Из плана обучения Александра Николаевича, подготовленного В. А. Жуковским в 1828 г., Николай I лично исключил латинский язык. То было эхо детского негативного опыта Николая I, буквально возненавидевшего латынь. В начале 1850-х гг. Николай Павлович прикажет передать все фолианты на латинском языке из библиотеки Императорского Эрмитажа в Императорскую публичную библиотеку, объяснив это своими мрачными детскими воспоминаниями об изучении латыни. Латинский язык не преподавался никому из детей Николая I. Впоследствии эта традиция сохранялась для всех последующих российских монархов.


Так ли мы знали в наше время! 277
В 1856 г. над старшим сыном Александра II “нависла угроза” изучения древних языков, поскольку дипломат князь А. Μ. Горчаков в составленной им программе преподавания высказался за возобновление их преподавания: “Мёртвые языки — школа слога, вкуса и логики. ...С русской национальной точки зрения следовало бы отдать предпочтение греческому языку. Но язык латинский легче и развивается логичнее. Если наследник будет учиться латыни, то греческому языку можно было бы научить одного из его братьев”. Однако в 1857 г. мысль об обучении великих князей одному из классических языков совершенно оставляется. И хотя во второй половине XIX в. в классических гимназиях мальчикам вдалбливали латынь и греческий, царских детей от этого на некоторое время избавили.
Начиная с Владимира, младшего брата Александра III, преподавание латинского языка для царских детей возобновляется. К. В. Кедров преподавал латинский язык великим князьям Владимиру, Алексею, Сергею и Павлу Александровичам. Мемуарист свидетельствует, что Александр II сам выступил инициатором возобновления изучения латыни, полагая её научной основой всякого языкознания» (Зимин И. В. Повседневная жизнь Российского императорского двора: вторая четверть XIX — начало XX в.: взрослый мир императорских резиденций. — Μ., 2010. — С. 480, 485-486).
Нет почвы для латынства
Поэт Пётр Андреевич Вяземский (1792-1878) так вспоминал свою учёбу: «...B разные времена первой молодости моей изучал я и латинский язык, римскую литературу, особенно Овидия и Горация. В старых бумагах моих отыскиваю целые страницы, исписанные мною на латинском языке. Но латынь не далась мне, не укрепилась за мною, как вообще не укрепляется она за нами, русскими. У нас нет ни исторической, ни народной почвы для латынства. В нас на севере нет ничего латынского, ничего того, что людям прирождённо на западе и на юге. Разумеется, не протестую против изучения классических языков; хочу только примером своим отметить, что, за весьма редкими исключениями, учение это легко испаряется из нас, потому что оно мало применимо к действительности» (Вяземский П. А. Автобиографическое введение // Вяземский П. А. Полн. собр. соч. — СПб., 1878. — Τ. 1. — С. LIX).
Так ли мы знали в наше время!
Поэт Яков Петрович Полонский (1819-1898), вспоминая под старость, в 1890 году, свою учёбу в старших классах Рязанской


278
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
гимназии, писал о новом учителе латыни, Яновском: «Как учитель, он был дорогой для меня человек: он первый осмыслил своё преподавание, первый показал нам, почему именно латинский язык необходим для нас; он первый заставил нас подозревать, какие поэтические красоты и какие совершенства скрываются в римских классиках. Мы стали переводить и Цицерона, и Горация, и Тита Ливия, и Виргилия. В поэтах он обращал внимание на размер стиха и на особенности этого размера, на меткость эпитетов, на сжатость формы, на силу некоторых выражений, ставших афоризмами. Всем этим он сам восхищался, а потому и сообщал нам свой восторг. Я чуть не плакал, сознавая, до какой степени я мало ещё знаю по-латыни. Я стал брать уроки у благовещенского священника, к которому ездил по вечерам, и доставалось же мне от него! Но он был не только недоволен мной — он был недоволен вообще упадком латыни в семинариях. “Так ли мы знали в наше время!” — говорил он. Глаза у него были серые, строгие, борода редкая, рыжеватая. Так, только с помощью посторонних уроков я мог порядочно учиться у Яновского, и, спасибо ему, он обращал на меня особенное внимание и ценил моё запоздалое рвение» (Полонский Я. П. Школьные годы: (начало грамотности и гимназия) // Полонский Я. П. Проза. — Μ., 1988. —С. 326-327).
Я. П. Полонскому вообще иностранные языки давались с трудом — и новые, и древние. Видимо, поэтому он и решил обратиться к репетитору-священнику. Окончив гимназию, он поступил в Московский университет, где его товарищем стал А. А. Фет.
Микстура laudatura
Поэт Афанасий Афанасьевич Фет (в детстве — Шеншин, 18201892) так вспоминал о своём начальном образовании в родительском поместье на Орловщине. Сперва кое-чему его пыталась учить мать. Немецкий-το она знала прекрасно. А вот с латынью было плоховато. «...Добрая мать... не подозревая, что ris и torum родительные падежи mare и cete — заставляла меня учить: mare — море и ris — море; cete — кит и torum — кит». Тут имеется в виду обыкновение указывать в словарях форму родительного падежа склоняемых частей речи сокращённо, давая только концовку слова. Например, если: «mare, ris η — море», значит, форма родительного падежа, единственного числа (Gen. sing.) от «mare» такая: «maris». Заодно по окончанию сразу видно, что это существительное принадлежит к третьему склонению. А существительное «cetus, i m», обозначавшее крупное морское животное (кита, дельфина, акулу, тунца), — греческого происхождения. По-гречески так: «τό κήτος, εος». У неко¬


Дико те...
279
торых древнеримских писателей встречается нестандартная латинская форма именительного падежа, множественного числа (Nom. pl.) вместо обычной, правильной — «ceti». Очевидно, в словаре, которым пользовались в семействе Шеншиных, была сделана такая запись: «cete, törum», что значит: именительный падеж, множественного числа — «cete», а родительный падеж, множественного числа (Gen. pl.) — «cetörum».
Наконец, в учителя был взят семинарист по имени Василий Васильевич. «Для возбуждения во мне соревнования в науках положено было учить вместе со мною сына приказчика Никифора Фёдорова Митьку. При тогдашнем детоубийственном способе обучения не могу не посочувствовать мысли посадить ко мне в класс Митьку». И далее: «Если laudaturus, laudatura была какая-то мутная микстура, и Архилай, Аргизелай, и Менелай и даже Лай являлись каким-то клубком, в котором поймать конечную мысль голова моя отказывалась, то при помощи Митьки у нас скоро развелось в доме множество пойманных птиц...»
Следующим домашним учителем стал Алексей Карпович. «Система образования “отсюда и досюда” оставалась всё та же, и проспрягав быть может безошибочно laudo, мы ни за что не сумели бы признать другого глагола первого спряжения». Этот учитель имел обыкновение повторять с детьми латинские слова и на прогулках: «...Когда мы вечером на прогулке возвращались с берега реки между посевами разных хлебов, [он,] слегка нахлёстывая нас тонким прутом, заставлял твердить: panicum — гречиха, milium — просо» (Фет А. Воспоминания. — Μ., 1983. — С. 47, 56, 72).
Может, учитель напутал или А. А. Фет подзабыл, но «panicum, i η» — это именно «просо». A «milium, i η» — тоже «просо» либо «пшено».
,ико те
В начале 1835 года А. А. Фет, получив начальное образование дома, поступал в частное учебное заведение, которое располагалось в уездном городе Лифляндской губернии Beppo (ныне это эстонский Выру). Вот как это происходило: «Навстречу нам после директора подошёл, как мы потом убедились, главный преподаватель института, многоучёный Мортимер. На уверения отца, будто бы я так же твёрдо знаю латинскую грамматику, как и русскую, — фраза, в которую я со слов моих наставников семинаристов готов был верить, — Мортимер попросил меня перевести на латинский язык слова: “Я говорю, что ты идёшь” Как я ни силился, но не мог попасть на винительное с неопределённым, пока Мортимер не подсказал


280
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
мне: “Dico te venire”. <...> Этим и кончился довольно плачевно мой вступительный экзамен» (Там же. — С. 104). Винительный падеж с неопределённой формой глагола (Accusativus сит infinitivo) — часто встречающийся в латыни оборот, которого нет в русском.
Однако то была лишь проверка уровня знаний мальчика, и Фета (тогда ещё — русского дворянина Афанасия Афанасьевича Шеншина), разумеется, приняли. Кстати, учебные заведения в Лифляндии в то время оставались немецкими: преподаватели, большинство учеников — это всё были остзейские (балтийские) немцы, да и говорили там по-немецки. Но он-то с детства знал немецкий в совершенстве: его выучила матушка, жившая до замужества в Германии, где её и встретил русский офицер Афанасий Неофитович Шеншин. Офицер женился на ней и вывез её в своё поместье в Орловской губернии. Так что немецкий для Афанасия Афанасьевича поистине был «Muttersprache/» — «материнский язык».
Только математикой и древними языками
Итак, с начала 1835 по конец 1837 года А. А. Фет получал среднее образование в немецком пансионе города Beppo. Он вспоминал: «Как ни плох я был в латинской грамматике, тем не менее, приготовившись, с грехом пополам следил за ежедневным чтением Цезаря...» В итоге «я учительской конференцией с директором во главе был переведён ввиду успехов моих в математике и в чтении Цезаря во второй класс».
В конце очередного семестра, перед каникулами и переводом лучших учеников в следующий класс, директор Крюммер выступал с напутственной речью. Спустя много лет А. А. Фет пересказал смысл одной такой речи — причём (видимо, по примеру античных историков) перелагая от лица того, кто её некогда произносил. Директор, дескать, говорил: «Мои милые (meine lieben!), родители ваши поместили вас сюда в надежде, что в своей школе я снабжу вас сведениями, необходимыми для образованного человека». Далее он стал втолковывать, что «помимо всяких ваших трудов влить вам в голову надлежащие сведения» — этого недостаточно, «так как главное значение школы в моих глазах не те или другие сведения, которые сами по себе большею частью являются совершенно бесполезными в жизни, а в привычке к умственному труду и способности в разнообразии жизненных явлений останавливаться на самых в данном отношении существенных». По его словам, «такой умственной зрелости возможно достигнуть только постепенным упражнением в логическом понимании вещей...». И вот кульми¬


Тацит без словаря и просто Непот
281
нация речи: директор утверждал, что история и география «составляют только богатство памяти, тогда как упражнять разум для будущего правильного мышления можно только над математикой и древними языками».
И эта программа воплощалась. «Латинских уроков Гульч давал нам ежедневно два: утром мы читали Ливия и через день переводили изустно с немецкого на латинский, а после обеда, с половины пятого до половины шестого, неизменно читали Энеиду, из которой, в случае плохой подготовки, приходилось учить стихи наизусть». И далее: «Со второго класса прибавлялся ежедневно час для греческого языка...»
Правда, А. А. Фет находил в себе «неспособность к языкам» и укорял себя за плохое понимание греческого. Кроме того, он был подвержен обычной школярской оплошности, когда поначалу самые основы предмета, вроде алфавита и основных правил, толком не усвоишь — и после уже всё прочее идёт поверхностно, приблизительно, наперекосяк. «Так, знакомившись с греческим алфавитом по соображению с русским, в котором не оказывается буквы “кси”, я по сей день, ища в лексиконе, затрудняюсь отыскивать место этого беглеца» (Там же. — С. 110,111,120-121,114, 87-88).
Много лет спустя, в 1880-1890-х годах, А. А. Фет перевёл стихами на русский язык множество античных поэтов — но только римских, с латыни.
Тацит без словаря и просто Непот
После окончания учёбы в Beppo А. А. Фет выехал в Москву и «отдан был для приготовления к университету к профессору Московского университета, знаменитому историку Μ. П. Погодину». Михаил Петрович Погодин (1800-1875) — историк и публицист, специалист по древней истории России, издатель журналов. При доме Погодина находился небольшой пансион для его учеников, куда Фет и поступил. Этому предшествовала проверка знаний.
«Вместо всякого экзамена Михаил Петрович вынес мне Тацита и, снабдив пером и бумагой, заставил в комнате, ведущей к нему в кабинет, перевести страницу без пособия лексикона. Не знаю, в какой степени удовлетворительно исполнил я свою задачу; полагаю даже, что почтенный Михаил Петрович и не проверял моего перевода, но на другой день я вполне устроился в отдельном левом флигеле его дома». Словом, Погодин хотел проверить только знание латыни.
Спустя некоторое время Фет держал вступительные экзамены в Московский университет. В таком порядке: закон Божий, латинский язык, история, математика. По его словам, он был силён в катехизисе


282
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
ещё со времени домашнего обучения — ведь там его учителями были семинаристы, так что на первом экзамене получил «пятёрку», что было отличной рекомендацией для следующих экзаменов. Вот как он вспоминал о втором экзамене: «Каково было моё изумление, когда на латинском экзамене, в присутствии главного латиниста Крюкова и декана Давыдова, профессор Клин подал мне для перевода Корнелия Непота. Чтобы показать полное пренебрежение к задаче, я, не читая латинского текста, стал переводить и получил пять с крестом» (Там же. — С. 126). «Не читая» — значит, не делая разбор и не проговаривая предварительно латинский текст.
В общем, поставили ему тогда «пятёрку с плюсом», и лишь по математике — «четвёрку». Это стало, по его словам, блестящим поступлением. Он выбрал юридический факультет, хотя вскоре перешёл на словесный. А окончив университет, поступил на военную службу, став, как и его отец, кавалерийским офицером.
Почему же он изумился, когда получил для перевода Корнелия Непота? Поскольку латынь он начал учить ещё дома да потом продолжал в немецком пансионе, то Корнелий Непот казался ему совсем нетрудным. Это живший в I веке до н. э. римский писатель- историк, автор небольшой сохранившейся книги (она была частью обширного труда) «О выдающихся полководцах иноземных народов» («De excellentibus ducibus exterarum gentium»). Книга представляет собой собрание коротких, иногда в одну страницу, биографий тех военачальников, которые были для римлян иностранными, — Мильтиада, Фемистокла, Ганнибала и др. Она изобилует историческими неточностями, зато написана простым языком и обычно включается в круг обязательного чтения для изучающих латынь.
Задолго до этого экзамена профессор Погодин, проверяя знания Фета, дал ему перевести Тацита без словаря! А ведь римский историк Корнелий Тацит (I-Π века) потруднее Непота будет. В общем, «каково было моё изумление!..». Ну, и поступил.
Не быть попугаем!
«Не упуская из вида главной цели образования, что вы проти- вупоставите изучению древних языков? <...> Новейшие языки? Но лучший способ научиться им — практический, т. е. тот, которым учат попугаев повторять ту же фразу на нескольких языках. Зато способ этот оказывается совершенно бессильным в применении к другим языкам. Не тот овладел латинским или греческим языком, кто запомнит наибольшее количество вокабул и фраз, а кто путём умственного труда и самостоятельного мышления вдумался в совершенно чуждый строй и порядок представлений. Употребление


Еразм — диаволос
283
малейшей частицы связано со строго логическим отчётом перед самим собою. Вот где скрывается трудность изучения древних языков и незаменимая заслуга их в деле умственного образования» (Фет А. А. Два письма о значении древних языков // Фет А. А. Наши корни: публицистика. — СПб.; Μ., 2013. — С. 40).
Еразм —диаволос
Профессор-богослов Александр Львович Катанский (1836-1919), будучи уже глубоким стариком, вспоминал, как он в 1859 году поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. Там в 1859-1860 годах «греческий язык преподавал природный грек — архимандрит Григорий Веглерис». Учил он студентов языку древнегреческому, но на свой лад, используя собственные возможности «природного грека» — например, сразу же заставил их писать «скорописным, употребительным между греками почерком...» (Катанский А. Л. Воспоминания старого профессора: с 1847 по 1913 год. — Нижний Новгород, 2010. — С. 109). Читали они по системе итацизма. Такой вариант чтения древнегреческих текстов был для грека естественен, к тому же итацизм применялся (и до сих пор используется) в русской церковной практике. «Если что осталось от о[тца] Веглериса в памяти, то это несколько греческих фраз, да ожесточённые его нападки на Еразма за введённое этим учёным произношение некоторых греческих слов. О[тец] Вергелис не находил слов для выражения своего негодования, когда говорил об этом произношении, усвоенном нашими светскими учебными заведениями. Он положительно выходил из себя, когда говорил об Еразме; самый обычный эпитет, к нему прилагаемый, был “диаволос”» (Там же. — С. 110).
«Еразм» — это, конечно, Дезидерий Эразм Роттердамский (Desiderius Erasmus Roterodamus, 1469-1536), нидерландский учёный-гуманист, литератор, переводчик, издатель. Он предложил читать древнегреческие тексты, опираясь на то, как отражалось их произношение в латыни. Букву «η» (называвшуюся «этой»), которой соответствовала латинская «е», согласно Эразмовому произношению, надо было озвучивать как «э». Оттого такая система чтения получила название «этацизм». В противоположность тому, немецкий учёный-гуманист и философ Иоганн Рейхлин (Johannes Reuchlin, 1455-1522) предпочитал при чтении древнегреческих текстов ориентироваться на более позднюю, византийскую традицию. Византийцы ту же букву «η» называли не «этой», а «итой», поскольку она в их времена обозначала уже звук «и». Разница между архаизирующей, приближенной к древнегреческому звучанию, системой Эразма


284
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
и системой Рейхлина, разумеется, не сводилась к разночтению одной только буквы, а составляла целый ряд особенностей и правил.
«Природному греку» Веглерису, конечно же, итацизм был естественнее, вот и ругал этот темпераментный человек Эразма Роттердамского словом «ό διάβολος, ου», произнося его на новогреческий лад, то есть по системе Рейхлина.
Узнает ли читатель Гебу, Эхо?
Поэт Николай Иванович Гнедич (1784-1833) более всего известен переводом Гомеровой «Илиады» непосредственно с древнегреческого (над ним он работал с 1807 по 1829 год). В предисловии к переводу Гнедич писал: «Впрочем, трудно сладить нам с собственными именами греческими. Одни из них введены в русский язык по произношению латинскому: Тезей, Феб, вместо Физей, Фив; другие по-грече- скому: Афина, Фивы, вместо латинского Атена, Тебы и проч. Надобно совершенно опрокинуть употребление; но тогда многие из имён зазвучат незнакомо, напр., под словами: Ива, Ихо узнает ли читатель Гебу, Эхо?» (Гнедич Н. И. Стихотворения. — Л., 1956. — С. 316).
Смехотворная заря российского этацизма
Историк Николай Иванович Костомаров (1817-1885) получал первоначальное образование в пансионах Москвы и Харькова, а с 1831 по 1833 год доучивался в Воронежской гимназии. И в этих пансионах, и в гимназии дело было поставлено плохо. Ко времени поступления в гимназию Н. И. Костомаров был «в древних языках совсем несведущ». Вот и там тоже всё шло кое-как. В гимназии латинский язык преподавал добряк-старичок Андрей Иванович Белинский, сам некогда выучивший латынь в бурсе. «Воспитанный по старой бурсацкой методе, он не в состоянии был ни объяснить... правил языка, ни тем менее внушить любовь к преподаваемому предмету». Ещё латинист Белинский сожалел, что в гимназии нельзя применить добрый обычай давней бурсы каждую субботу сечь для острастки и правых, и виноватых. «Греческий язык преподавал священник Яков Покровский, бывший вместе и законоучителем. Он отличался только резкими филиппиками против пансионского воспитания, вообще оказывал нерасположение к светским училищам, восхвалял семинарии и поставил себе за правило выговаривать так, как пишется, требуя того же и от учеников, чем возбуждал только смех. Это был человек до крайности грубый и заносчивый, а впоследствии, как мы узнали, овдовевши, был судим и лишён священнического сана за нецеломудренное поведение» (Косто¬


Паштет
285
маров Н. И. Автобиография // Костомаров Н. И. Русские нравы. — Μ., 1995. —С. 440, 441).
Если священник Покровский предпочитал в начале 1830-х годов выговаривать греческие тексты «так, как пишется», то, по-видимо- му, это значит, что он стал применять систему чтения, которая именуется этацизмом. А ведь в то время в России была принята иная система чтения — итацизм. И даже позже, когда (примерно с середины XIX века) в российских учебных заведениях постепенно закрепляется этацизм, духовные школы остаются верны традиционному итацизму — достаточно сравнить термин из школьного учебника истории («стратег»; «ό στρατηγός, οϋ») и эпитет архангела Михаила («архистратиг»; «ό αρχιστράτηγος, ου»). Этацизм действительно ближе к «тому, как оно пишется».
Паштет
Литератор Николай Герасимович Помяловский в очерке «Вукол» (1859) писал о мальчике по имени Вукол, которому в учителя был дан сельский дьячок Гаврилыч. Начиная урок, Гаврилыч обыкновенно говорил: «tempus zapregandi», тем самым образуя по правилам латинского языка герундий, то есть отглагольное существительное («gerundium, i n») от русской основы. Мол, время впрягаться и двигать!
«Дьячок, видя успехи своего ученика в иностранных языках, решился посвятить его и в латынь, то есть вдолбить во что бы то ни стало в голову ученика несколько латинских слов, которые бог знает каким образом удержались в собственной голове Гаврилыча. Замечательно, что в числе немногих слов Гаврилыч помнит artocreas. Как до сих пор он не забыл artocreas? ведь это довольно трудное слово — не то, что panis или homo. Однажды... учитель Лобов велел выпороть Гаврилыча. Начали драть Гаврилыча; но, о диво! Гаврилыч не пикнет; Гаврилыч молчит упорно под лозами, как будто дерут не его. Он хотел доказать, что умер для науки. Все товарищи притихли, каждый считал удары; только и слышен ужасающий свист длинных прутьев. Осьмнадцатилетнее дитя, наш мученик науки, молчит упорно. “Выдрать его на воздусях”, — сказал Лобов голосом Юпитера-громовержца. В одно мгновение подхватили Гаврилыча за руки и ноги, повис он на воздухе в горизонтальном положении, и справа и слева начался хлёст и свист розог. Наш будущий причетник молчит упорно... Тишина торжественная... У брившихся и не- брившихся товарищей от удивления дух замирает. “Посолить его”, — сказал Лобов опять голосом Юпитера-громовержца. Ужас пробежал по жилам товарищей. Бросили соли на Гаврилыча. В первую минуту


286
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
он стерпел, но потом... силы небесные!., как же и взвыл он молодым и диким, не перепитым ещё, уши мертвящим басом своим! “Довольно, — сказал Лобов. — А ты помни, — отнёсся он к Гаврилычу, — это называется artocreas, то есть пирог с мясом. На будущее время я тебе ещё не такой паштет устрою”. И Гаврилыч вовеки не забудет, что значит artocreas...» (Помяловский Н. Г. Вукол // Помяловский Н. Г. Сочинения. — Л., 1980. — С. 59-60).
«Artocreas, artocreätis η» — латинское существительное греческого происхождения. Вот распространённое греческое слово - «ό άρτος, άρτου» («хлеб», преимущественно пшеничный). А существительное «τό κρέας, κρέατος» означает: «мясо».
Латынь у Долбёжина
Опубликованные в начале 1860-х годов «Очерки бурсы» Николая Герасимовича Помяловского (1835-1863) описывали духовное училище при семинарии Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге. Самому автору в юные годы довелось отбыть там шесть лет — с 1845 по 1851 год. В очерке «Зимний вечер в бурсе» (1862) Помяловский со знанием дела представил уроки латыни.
«Второй класс, латинский, занимал некто Долбёжин. Долбёжин был тоже огромного роста господин; он был человек чахоточный и раздражительный и строг до крайности. С ним шутить никто не любил, ругался он в классе до того неприлично, что и сказать нельзя. У него было положено за священнейшую обязанность в продолжение курса непременно пересечь всех — и прилежных, и скромных, так чтобы ни один не ушёл от лозы. <...>
Сегодня были только два случая в классе. Вызван был Копыта. Он взял книжку латинскую и хотел было остаться переводить за партою.
— На средину! — сказал Долбёжин.
На серёдке отвечать было хуже, чем за партой, потому что в первом случае товарищи подсказывали ученику. Отвечающий способен был расслышать самый тонкий звук, а если не расслыхивал, то, глядя искоса, он угадывал слово по движению губ.
Копыта вышел на серёдку. Здесь он срезался (то же, что в гимназии провалился) и не мог перевести одного пункта.
— Не так! — сказал Долбёжин.
Тот перевел иначе.
— Не так!
Копыта на новый манер.
— К печке!


Латынь у Долбёжина
287
Копыте дали всего десять ударов. Он обрадовался, что так легко отделался, и уже направился за парту, но услышал голос Долбёжина:
— Переводи снова.
Тот перевёл ему на новый манер.
— Ещё раз к печке!
Копыте дали ещё десять лоз и снова заставили переводить. На этот раз Копыта сказал, что он не может и придумать ещё новой ва- рьяции, за что и услышал:
— К печке!
Десять дали, и снова переводить. Копыта напряг все усилия памяти и рассудка. Ничего не выходило.
— Ну! — сказал Долбёжин, и уже палец указательный его поднялся по направлению к печке.
Способности Копыты были страшно напряжены, мозг работал в сто сил лошадиных, и вот, точно озарение свыше, сложилась в голове новая варьяция. Он сказал её.
— Наконец-то! — одобрил его Долбёжин. — Довольно с тебя. Пошёл за парту. Вались дерево на дерево! — Вслед за тем Долбёжин обратился к Трезорке:
— Вокабулы приготовил?
— Нет.
— Что? который это раз?
— Если угодно, приготовлю, — отвечал Трезорка бойко.
Трезорка был городской и привык к довольно свободному обращению. Его развязность взбесила Долбёжина. Он побледнел, на лбу надулись жилы.
— Ах ты, подлец! — закричал он и сильной рукой поднял в воздухе здоровый лексикон Кронеберга. Лексикон взвился и пролетел через класс; ещё немного — так и влепился бы в голову бойкого мальчика» (Помяловский Н. Очерки бурсы // Помяловский Н. Мещанское счастье. Молотов. Очерки бурсы. — Μ., 1984. — С. 329, 330-331. Курсив автора. — В. К.).
«Здоровый лексикон Кронеберга», которым Долбёжин бросает в ученика, — это, конечно же, «Латино-русский словарь» (6-е изд. — Μ., 1860) известного в прошлом знатока античности, профессора, ректора Харьковского университета Ивана Яковлевича Кронеберга (1788-1838). Савватий Иванович Сычугов (1841-1902), выучившийся в духовном училище, а затем в семинарии города Вятки, помнил, что лексикон Кронеберга мог служить орудием пытки: «В большом ходу у нас было одно наказание, — это стояние с одним или двумя лексиконами Кронеберга. Употреблявшийся у нас лексикон был очень увесистый — фунтов 5-6. Вот такой-то груз, а иногда и два, провинившийся держит в приподнятых выше головы и вытянутых


288
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
руках, пока они выдерживают тяжесть. При этом он иногда стоит на ногах, а чаще на коленях» (Сычугов С. И. Записки бурсака. — Μ.; Л., 1933. —С. 158).
В очерке «Женихи бурсы» (1863) Н. Г. Помяловский писал уже о другом педагоге, Краснове, который преподавал арифметику, географию и греческий язык.
«Он нарочно вызывает самых ядрёных лентяев, отличающихся крутым, безголовым невежеством.
— Березин, скажи, на котором месте стоят десятки?
— На десятом.
— И отлично. А сколько тебе лет?
— Двадцать с годом.
— А сколько времени ты учишься?
— Девятый год.
— И видно, что ты не без успеха учился восемь лет. И вперёд старайся так же. А вот послушайте, как переводит у нас Тетерин. Следовало перевести: “Диоген, увидя маленький город с огромными воротами, сказал: «Мужи мидяне, запирайте ворота, чтобы ваш город не ушёл»”. Мужи по-гречески άνδρες (андрес). Вот Тетерин и переводит: “Андрей, затворяй калитку — волк идёт”. Он же расписался в получении казённых сапогов следующим образом: “Петры Тетеры получили сапоги”. — Ну, послушай, Петры Тетеры, что такое море?
— Вода.
— Какова она на вкус?
— Мокрая.
— Про Петры же Тетеры рассказывали, что он слово “maximus” переводил словом «Максим»; когда же ему стали подсказывать, что “maximus” означает «весьма большой», он махнул “весьма большой Максим”. Ну, а ты, Потоцкий, проспрягай мне “богородица”.
— Я богородица, ты богородица, он богородица, мы богородицы, вы богородицы, они, оне богородицы.
— Дельно. Проспрягай “дубина”.
— Я дубина...
— Именно. Довольно. <...>
— А умеешь ты говорить по-гречески?
— Нет.
— А я слышал, что да. Идет он с таким же, как сам, гусем. Один гусь говорит: “альфа, вита, гамма, дельта”; другой гусь говорит: “эпсилон, зита, ита, фита”. Не правда, что ли? Тогда ещё пирожник назвал вас язычниками. Вот вроде его один господин приезжает к отцу на каникулы. Отец его спрашивает: “Как сказать по-латыни: лошадь свалилась с моста?” — Молодец отвечает: “Лошадендус сва- лендус с мостендус”» (Помяловский Н. Очерки бурсы. — С. 346, 347).


Любимцы Аполлона в «Семинариаде:>
289
Любимцы Аполлона в «Семинариаде»
Эту песенку, где латинские слова и выражения вкраплены в русский текст, цитировал Н. Г. Помяловский в очерке «Зимний вечер в бурсе» (1862). По его словам, «Восьмипесенная “Семинариада” составлена давно и переходит по преданию от одного поколения к другому».
Любимцы... Аполлона Сидят беспечно in caupona, Едят селёдки, merum пьют И Вакху дифирамб поют: «О, как ты силен, добрый Вакх! Мы tuum regnum чтим в мозгах: Dum caput nostrum посещаешь, Оттуда curas выгоняешь, Блаженство в наши льёшь сердца И dignus Domini отца.
Мы любим Феба, любим муз: Они с богами нас равняют, Они путь к счастью прокладают. Они дают нам лучший вкус; Sed omnes haec плоды ученья Conjunctae sunt всегда с томленьем... Давно б наш юный цвет увял, Когда б ты нас не подкреплял!
«In caupöna» — «в кабачке»; «merum» (Асе. sing.) — «чистое, неразбавленное вино»; «tuum regnum» (Асе. sing.) — «царствие твоё»; «dum caput nostrum» (Асе. sing.) — «пока нашу голову»; «curas» (Асе. pl.) — «заботы»; «dignus Domini» — «достойный Господа» (вообще-то здесь относится к господину Аполлону); «sed omnes haec» — «но все эти»; «conjunctae sunt» — «соединены».
Другой отрывок дан в конце очерка с ремаркой: «Так “Семинариада” описывает ночь...»:
Уже в обители священной Привратник запер крепко вход, И схимник в келье единенной На сон грядущий preces чтёт... Морфей на город сыплет маки, Заснул народ мастеровой;
Одни не дремлют лишь собаки, Да кой-где вскрикнет часовой... Вторично петухи кричали...
Был ночи час; все крепко спали...


290
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
«Preces» — «молитвы» (Асе. pl) (Помяловский Н. Очерки бурсы. — Μ., 1984. —С. 288, 301).
Эта «Семинариада» родом, очевидно, из второй половины XVIII века. Само её название сделано по типу распространённых в русской литературе того времени «ироических» поэм, вроде изданной в 1779 году «Россиады» Михаила Матвеевича Хераскова (17331807). «Семинариада» — она «восьмипесенная». Имеется в виду разбивка на «песни» (в единственном числе — «песнь»). На так называемые «книги» и «песни», по давней традиции, принято разделять большие по объёму произведения античной литературы: прозаические — на «книги», поэтические — на «песни». Так что «Семинариада» явно была немалого размера. Отдельные её отрывки легко запоминались причастными к описываемому там миру школярами и потом, как в очерке Н. Г. Помяловского, могли к месту цитироваться.
Рак-ретроград
В романе Петра Дмитриевича Боборыкина (1836-1921) «В путь- дорогу!..» (1863-1864) много автобиографического. Вот эпизод из романа, в котором учитель терзает на экзамене великовозрастного гимназиста Горшкова, увлекавшегося музыкой, а вовсе не латынью:
«Вы пианист, — провозглашал Егор Пантелеич, — вы виртуоз, а невежественны, как школьник приходского училища. Где вам Горация переводить... вы с баснями не совладаете. Ну, переводите мне хоть басню, что в первом классе я вас заставлял учить наизусть... Ну-с, слушайте: “Cancrum retrogradum...” Что такое cancrum? Какое начало этого слова?
— Cancer — рак, — ответил Горшков с гримасой, тряхнув своими вихрями.
— Ну-с, a retrogradum, что это?
— Retrogradum, это от retrogrado...
— Ха-ха-ха, retrogrado, да что ж это такое retrogrado?., хорош! хорош пианист; ну, a monebat?
— От moneo, — отвечал Горшков, с уверенностью, — значит — бранить.
— Бранить... — и Егор Пантелеич залился хохотом.
Несчастный Горшков получил тройку» (Боборыкин П. Д. В путь- дорогу!.. — СПб.; Μ., 1885. — Т. 1. (Боборыкин П. Д. Сочинения. — Т. 1). — С. 476).
А вот что вспоминал П. Д. Боборыкин в своих мемуарах, которые он писал в 1900-х годах:
«Наша гимназия была вроде той, какая описана у меня в первых двух книгах “В путь-дорогу”. Но когда я писал этот роман, я ещё


Где смерть помогает жизни
291
близко стоял ко времени моей юности. Краски наложены, быть может, гуще, чем бы я это сделал теперь. В общем верно, но полной объективности ещё нет.
Если всё сообразить и одно к другому прикинуть, то выйдет, что всё было ещё гораздо лучше, чем могло бы быть, и при этом не забывать, какое тогда стояло время.
Начать с того, что мы, мальчуганами по десятому году, уже готовили себя к долголетнему ученью и добровольно. Если б я упрашивал мать: “готовьте меня в гусары”, очень возможно, что меня отдали бы в кадеты. Но меня ещё за год до поступления в первый класс учил латыни бывший приёмыш-воспитанник моей тётки, кончивший курс в нашей же гимназии.
И я без всякого отвращения склонял “mensa” и спрягал “amo”, повторяя вслух “amaturus, amatura, amaturum, sim, sis, sit”, и когда поступил, то знал уже наизусть езоповскую басню о двух раках: “Cancrum retrogradum monebat pater...”» (Его же. Воспоминания: В 2 т. — Μ., 1965. — Т. 1. — С. 45. Курсив автора. — В. К.).
Гимназист Горшков, бомбардируемый издевательскими репликами педагога, всё же хоть что-то отвечал! Правда, упомянул о несуществующем слове «retrogrado», в то время как это отложительный глагол (verbum deponens, у которого имеются только формы страдательного залога) «retrogradior, retrogressus sum, retrogradi 3» («иду назад»). И запамятовал значение глагола «moneo, monui, monitum, monere 2» («напоминаю, уговариваю, поучаю»). В общем, в наше время Горшков мог бы претендовать на «четвёрку»... Фраза же означает: «Рак поучает сына, привыкшего пятиться задом».
Где смерть помогает жизни
П. Д. Боборыкин, окончив гимназию в Нижнем Новгороде, поступил затем в Казанский университет. И герой его романа «В путь-дорогу!..» тоже, после «Верхнегородской гимназии», вместе с двумя однокашниками, приехал поступать в университет большого волжского города К. Происходило это, очевидно, в первой половине 1850-х годов.
В романе есть такой эпизод:
«— Ну, а это что, Абласов? — указал он на круглое здание с куполом, стоявшее позади памятника за садиком и соединённое арками с двумя двухэтажными домами особой учёной постройки.
— Это, должно быть, анатомический театр, — проговорил Абласов.
— Где ты, любезный друг, будешь мертвечину резать» (Боборыкин П. Д. В путь-дорогу!.. — Т. 2. (Боборыкин П. Д. Сочинения. — Т. 2). — С. 21).


292
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Через некоторое время герой романа, подобно самому автору, перевёлся в немецкий университет в пределах Российской империи, располагавшийся в городе Д., то есть Дерпте (ныне — Тарту в Эстонии). Вот он осматривает город и университетские здания: «В углублении виднелся анатомический театр с двумя небольшими флигелями. Телепнев сейчас же узнал его по куполу» (Там же. — Т. 3. (Боборыкин П. Д. Сочинения. — Т. 3). — С. 19).
В анатомических театрах проводились и обычные лекции для студентов-медиков, так что помещения это были просторные.
Здания открывшегося 5 ноября 1804 года Казанского университета были созданы в стиле классицизма как единый архитектурный ансамбль. В период с 1827 до 1846 года, когда ректором был знаменитый математик Николай Иванович Лобачевский (1793-1856), во дворе главного корпуса было построено сооружение, на котором большими буквами начертали: «Hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae» («Здесь место, где смерть рада помочь жизни»). Это анатомический театр. Так там и поныне.
«Основной лозунг “Мертвуария” — Hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae, что переведено администратором сайта как “похоронил — радуйся!”» (Сверлова Е. Л. Виртуализация смерти: современный интернет-погост // Интернет и фольклор: Сб. ст. / Сост. А. В. Захаров. — Μ., 2009. — С. 65-66).
Иной девиз, размещавшийся при входе в анатомические залы, — «Mortui vivos docent» («Мёртвые учат живых»).
«Оппоненты бормочут по-латыни...»
Главный герой романа П. Д. Боборыкина «В путь-дорогу!..» заканчивал университет в Дерпте. Это заведение было устроено на немецкий лад, почти все преподаватели набирались из немцев, да и большинство студентов тоже.
Итак, в первой половине 1860-х годов в Дерптском университете, с присутствием публики, проходит диссертационный диспут. Звучат речи и на латыни, и на немецком. «Все диспуты — большею ча- стию медицинские — на каких он бывал в этой зале, отличались крайней бесцветностью; оппоненты бормочут по-латыни, докторант отвечает — mihi videtur и concedo tibi («мне кажется» и «согласен с тобою». —В. К.), среди всеобщей страшнейшей скуки и зевоты».
Товарищ главного героя думал после окончания университета сразу работать лекарем, хотя ему советовали писать диссертацию, чтобы стать доктором медицины. Но он отвечал: «На лекаря у меня пороху хватит, а на доктора — куда! Да и возни, брат, меньше, пойдут эти диссертации, да по-латыни ещё нужно учиться, шут их по¬


«Как только подпили, так и по-гречески...»
293
бери совсем». Конечно, этот студент-медик знал латинские азы, но для звания доктора нужно было владеть латынью в совершенстве... А когда-то прежде главный герой, только приехав в Дерпт, осматривал городок и увидел надпись на арке при входе в городской сад: «Otium reficit vires». Как честно заметил автор романа, «малое знание латыни не разъяснило ему смысла этих слов» (Боборыкин П. Д. В путь-дорогу!.. — Т. 3. (Боборыкин П. Д. Сочинения. — Т. 3). — С. 363364, 398,18). А надпись означала: «Отдых восстанавливает силы».
«Как только подпили, так и по-гречески...»
В романе П. Д. Боборыкина есть эпизод, когда двое русских юношей, дерптских студентов (по-местному, на немецкий лад — бурши), едут за город, где намечается «шкандал», то есть дуэль в соответствии с традиционными студенческими правилами. Оба недолюбливают такие традиции, которых нет в русских университетах. И студент говорит другу, что во всём этом одно лишь хорошо: «Да то, вот видишь ли, что на попойках ругательства никакого нет. У нас в России, чай сам знаешь — как только подпили, так и по-гречески, и всякий дебош начнётся, ну а здесь нет; здесь как ты ни пьян, а всё-таки с тебя отчёт спросят, на другой день за каждое слово ответишь». Собеседник мысленно согласился с говорившим, подумав: «Действительно, ни разу, ни на одной попойке не случилось ему видеть грязной сцены, и слышать, чтобы кто-нибудь кого обругал или начал говорить цинические сальности. Даже пьяные речи буршей отличались целомудрием». А первый студент продолжал: «Я как приехал из Харькова, ну так знаешь, по русской привычке, подхожу этак вот к этому самому Манделыптерну (один из членов преимущественно русской студенческой корпорации «Рутения», к которой все они принадлежали. — В. К.), а у него сюртук расстёгнут — и лента. Я за ленту-то взял и говорю ему: “что это у тебя за ?” да и ввер¬
нул, знаешь, крепкое словцо. Так они на меня как все окрысились. Реприманд мне в полном собрании закатили: “оставь, говорят, свои обскурантские русские привычки, ты, говорят, не в кабаке с мужиками, а с благородными буршами находишься”» (Боборыкин П. Д. В путь-дорогу!.. — Т. 3. (Боборыкин П. Д. Сочинения. — Т. 3). — С. 82).
И в своих мемуарах Боборыкин вспоминал о том же: «И всё-таки в общем корпорации были культурнее того, как жили иные товарищеские компании Казани (то есть Казанского университета. —В. К.), с очень грубыми и циническими нравами. Самая выпивка была вставлена в рамки с известным обрядом, хотя я и нашёл в “Рутении” двух-трёх матёрых студентов-“филистров” (отслушавших лекции) — настоящих алкоголиков. Не было и цинизма, ни на деле, ни даже


294
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
на словах, и это обнаруживало несомненный культурный признак. В Казани в разговорах и прибаутках у многих всё уснащалось народной “родительской” бранью. Некоторые доходили до прямой виртуозности. У буршей, несмотря на то что половина приехала сюда из русских городов, — ничего подобного! Это считалось непростительным, даже и в пьяном виде» (Его же. Воспоминания: В 2 т. — Μ., 1965. —Т. 1. —С. 142-143).
«Народная “родительская” брань»... Именно среди чужих, в немецком университете, где и свои-то, русские, вели себя не так, как в России, заветные словечки воспринимались воистину родными! В Дерпте русские не матерились, и оттого виртуозная ругань слышалась, так сказать, голосом далёкой родины. У нас принято ассоциировать матерщину с настоящим русским языком: «Я тебе прямо, по-русски скажу...» — и дальше матом.
А вот «как только подпили, так и по-гречески» — это уже совсем другой поворот восприятия брани.
Греческие по происхождению слова среди русской ругани совсем не многочисленны. Да к тому же они — книжные. «В затруднительных ситуациях [русские] православные компиляторы использовали греческие термины: вместо русского термина рукоблудие (онанизм) использовалось греческое слово малакия, в запрещениях анального секса вместо непотребно естпъстпво и проход употреблялся греческий термин афедрон. Примерно к XVII столетию греческие аналоги всё ещё использовались в церковных текстах и литературном русском языке, но в его профанном варианте прочно закрепилось употребление в связи с сексуальным поведением одной лишь инвективной лексики — блудословья (“нечистословья”)» (Пушкарёва Н. Л. Сексуальная этика в частной жизни древних русов и московитов (X-XVII вв.) // Секс и эротика в русской традиционной культуре: Сб. ст. / Сост. А. Л. Топорков. — Μ., 1996. — С. 54. Курсив автора. —В. К). Впрочем, словцо, восходящее к греческому «малакия» (в отличие от оставшегося книжным «афедрона»), вошло в низовой пласт лексики, сблизилось с матерщиной и звучало в речи подростков даже во второй половине XX века.
Греческий язык для школяров был самым сложным из всех изучавшихся — труднее любого из новых языков, да и латыни тоже. А матерные словечки часто воспринимаются наподобие иностранных. Широко распространено мнение, что они вошли в русский язык во времена монголо-татарского ига, хотя любой филолог знает, что это не так и они славянские по происхождению. У нас, когда кто-либо ругнётся, он может в шутку извиниться за «свой английский» или «свой французский». И англичане при сквернословии извиняются за «французский» («pardon my French»). Когда-то у них это, действительно, было связано с нежелательным употреблением


Хорошо, плохо, глупец, отцы сенаторы — и порка
295
французской лексики и лишь постепенно стало означать любое ругательство. А одному русскому молодому человеку, увлекающемуся всем испанским, как-то пришло на ум в шутку говорить собеседнику, чтобы он «оставил свою кастильскую речь», если тот начинал изъясняться неприлично или не в достаточной мере ясно (редкостными, вычурными терминами).
Вот потому, должно быть, в середине XIX века мат и сравнивали с мучительно трудным чужим языком — греческим. Так сказать, забористый мат сопоставлялся с забористостью греческого, раскидистые парадигмы греческого спряжения — с виртуозностью многоэтажных ругательств. Парадоксально, что грубую брань в то же время считали истинно нашенской, «родительской».
Хорошо, плохо, глупец, отцы сенаторы — и порка
В неоконченном романе Н. Г. Помяловского «Брат и сестра» (1862) описывалось, в частности, семейство отставного полковника Пере- варова. При семействе этом состоял домашним учителем герой романа Потесин.
Семья обедает. В залу входит сам полковник и начинает жадно уплетать одно блюдо за другим, перемежая заглатывание пищи грубоватыми репликами и обращёнными к детям нравоучениями:
«— Да подлей же горячих-то, чёрт!
Она торопливо опустила разливательную ложку во щи.
— Оставь, позови мне Верочку.
Верочка пришла и налила ему щей.
— Вот это bene, — сказал он. — Много секли меня за эти bene, male, stultus, patres conscripti и всякую латынь... А тебя, Вася?
Вася молчал.
— И тебя тоже... Чего стыдиться! Секли так секли — экая беда. И я тебя сёк, потому что я отец, а вот вырос большой и пальцем не трону — сам возраст и разум имеешь. А тебя, Верочка, сёк я?
Верочка покраснела.
— Сёк ли я?
— Нет, — ответила она.
— Ну да. Я, Пётр Алексеич, — обратился он к Потесину, — баб не секу и не бью. Вот этих дураков драл, и то до шестнадцати лет только. Как шестнадцать лет стукнет которому, довольно: умён — благодарение господу, нет — убирайся к чёрту. Так ли я говорю?
Потесин промолчал».
Правда, тут же выяснилось, что девочек в этом семействе порола мамаша (Помяловский Н. Г. Брат и сестра: Роман // Помяловский Н. Г. Сочинения. — Л., 1980. — С. 523).


296
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Педагогическая часть тела
В польском языке есть словечко «sempiterna», означающее задницу. Оно имеется и в русском языке, как диалектное — «семпитерня». Возможно, это заимствование из польского. А может быть, объявилось оно в обоих языках независимо. Причём, понятно, откуда — из семинаристского жаргона. Оно образовано от латинского прилагательного «sempiternus, а, um» — «всегдашний, постоянный» (ср. наречие «semper» — «всегда»). Горький юмор бурсаков-семинаристов: седалище — оно всегда под тяжёлой рукой педагога, науки-το вбивали именно этак.
Бывший вятский бурсак Савватий Иванович Сычугов (1841-1902) вспоминал: его в духовном училище как-то секли не менее двух недель подряд: «Вся педагогическая часть тела была покрыта струпьями, а кальсоны от гноя и крови так заскорузли, что были точно кожаные». А припоминая семинарию, Сычугов писал: «Драли нас чрез одного палача с двумя обязательными держателями, драли в две лозы, драли слабо и жестоко, драли сухими, драли и распаренными розгами, драли, наконец, с прибаутками и шутками, со злостью и издевательством» (Сычугов С. И. Записки бурсака. — Μ.; Л., 1933. — С. 84,157).
Священник Николай Владимирович Агафоников (1876-1937) вырос в семье псаломщика, который в самом начале 1850-х годов недолгое время учился в том же Вятском духовном училище, где и Сычугов. В своей семейной хронике Агафоников-младший писал, что его отец «и за этот самый кратковременный период... видел и пережил ту ужасную и суровую дисциплину, какая царствовала всюду и везде в России при императоре Николае I, а также и в пресловутой Помяловской бурсе». Отец припоминал, что «особенным зверством» отличались два преподавателя-протоиерея — Редников и Добринский. О последнем «папаша с ужасом рассказывал, как он в порыве своего бешенства, во время занятий захвостал (застегал, засёк. — В. К.), в собственном смысле этого слова, некоего ученика Катаева, единственного сына у бедной вдовы-матери...» (Агафоников Н., сщмч. Моя Медяна: отрывок из «Семейной хроники». — Вятка (Киров), 2013. — С. 45-46).
Сциенсы, ерранты и другие
С. И. Сычугов в своих мемуарах о годах учения в духовном училище и в семинарии города Вятки несколько раз обращался к принятой тогда, в 1850-х годах, системе проверки знаний. По его словам, «такого позорного, развращающего нравственность детей, способа


Сциенсы, ерранты и другие
297
оценки знаний в гимназиях, кажется, не существовало...». В гимназиях — не было, а с будущими священнослужителями поступали так.
Какой-нибудь из учеников назначался авдитором. «Обязанность этого чина состояла в том, чтоб он каждое утро прослушивал уроки пяти своих товарищей и выставлял им отметки в нотате, которою называлась тетрадь, заготовленная на целый месяц, испещрённая клетками для отметок и вмещающая в себе список всех учеников. Отметки были таковы: sc. — т. e. sciens; er. — errans; nt — non totum и ns — nesciens». По-латыни «scio, scivi, scitum, scire 4» — «знаю»; «erro, erravi, erratum, errare 1» — «заблуждаюсь, ошибаюсь»; «totum, i n» — «всё, целое, совокупность» (ср. «in toto» — «в целом, вообще»). В переводе с латыни эти отметки соответственно означали: «знающий», «заблуждающийся», «не вполне» (либо «не всё»), «не знающий».
Сычугов уточнял: «Нотата хранилась у первого ученика, называвшегося цензором, в неё до 8 ч[асов] обязательно все авдиторы должны были внести отметки. В 8 ч[асов] являлся учитель; ему цензор подавал нотату, и все, получившие nt и ns, отправлялись к порогу, где их с особым удовольствием ожидали палачи — тоже товарищи, но только сидевшие в Камчатке (в заднем ряду, куда ссылали отстающих. — В. К.) и решившие не заглядывать ни в какой учебник». Один или два таких «палача» секли нерадивых розгами. Им помогали те, кто держал руки, ноги, голову жертвы.
А вот как производилась проверка знаний авдиторами: «Чтоб получить какую-либо из этих отметок, пятеро выслушиваемых почтительно становятся полукругом перед авдитором, который сидит на скамейке и с важностью китайского мандарина корчит серьёзную рожицу, а во время ответов не спускает с книги глаз, боясь, чтоб ученик не заменил одно слово другим. Едва кончится слушание уроков, как начинается вымогательство авдитором от подчинённых ему товарищей дани, которая некоторыми и вручается ему совершенно открыто в виде кусков чёрного, редко белого хлеба, иногда кусочка ржаного пирога и вообще чего-либо съедобного». Такие подношения делались «квартирными учениками» — то есть более или менее состоятельными, живущими на съёмных квартирах, где они обычно и кормились у хозяев за дополнительную плату. А те, кто обитает в общежитии (бурсе), «сами обыкновенно почти всегда бывают голодны». «Бурсаки же платили взятки гусиным пером, клочком бумаги; но были дани, о которых без омерзения и вспомнить не могу и о которых, если не забуду, скажу в другом месте, когда дойдёт речь до ученических пороков. <...> Чем больше была дань, тем выставлялась лучшая отметка и тем большему риску подвергался и авдитор. В случае обнаружения неправильности учителем обязательно еле-


298
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
довала взаимная порка... Сначала снисходительного авдитора выпорет воспользовавшийся его снисхождением ученик и тотчас же, передав лозу авдитору, ложится сам под неё. А учитель во время этого взаимного сечения изрыгает какие-либо нравственные сентенции».
И Сычугов добавлял: «Система эта, впрочем, разнообразилась, так как у нас было несколько учителей. <...> ...Был и такой педагог, который порку производил в течение класса 2 и даже изредка 3 раза. Просмотрит он нотату и всех учеников, у которых стоит в ней ns и nt, перепорет. Затем начнёт спрашивать урок у тех, против которых в нотате поставлено er и sc, и, если найдёт, что отметки эти выставлены, по его мнению, более снисходительно, чем следует, то назначается порка сциенсам и еррантам. Наконец снимают штанишки и те авдиторы, которые по доброте или за взятку поставили в нотате высшие, чем должно, баллы» (Сычугов С. И. Записки бурсака. — С. 78, 51-52, 79-80, 69-70).
Почти так же всё бывало и в Нижегородском духовном училище. В 1847 году туда поступил Александр Львович Катанский (1836-1919), ставший затем профессором-богословом Санкт-Петербургской духовной академии. Уже в старости он припоминал: «“Нотаторы” были во всех классах училища. Они назначались также из лучших учеников и обязаны были перед приходом учителя спрашивать и выслушивать у порученных им учеников (обыкновенно пять-шесть), их же товарищей, ответы на заданный урок и затем отмечать степень их знания в особых листках условными знаками: sc., err., nt., ns. (то есть: знает, с ошибками, не всё, не знает). Нотатор, в свою очередь, подвергался тому же со стороны другого своего товарища» (Катанский А. Л. Воспоминания старого профессора: с 1847 по 1913 год. — Нижний Новгород, 2010. — С. 109).
Сын сельского священника Александр Иванович Садов (1850— 1930), который, как и его родственник А. Л. Катанский, впоследствии стал доктором богословия и профессором Санкт-Петербургской духовной академии, поступил в то же самое Нижегородское училище в 1860 году. В 1912 году он записал, как обстояло там дело. Итак, ав- дитор выслушивал у каждого заданное и ставил ему в нотате оценку: «sciens», «erranter» (то есть «ошибочно»; это редко употреблявшееся наречие), «non totum», «nescit». Разница с оценками, о которых писал С. И. Сычугов, мала: не «errans» («ошибающийся»), a «erranter» («ошибочно»); вместо «nesciens» («незнающий») — «nescit» («не знает»). Различие в формулировках, скорее всего, связано с оплошностями памяти: А. И. Садов оговаривался, что оценки проставлялись, «может быть, и ещё какими-нибудь, мною забытыми» словами. А по поводу высшего балла («sciens») он писал: «Или “scit”? Вернее, однако “sciens”, потому что мальчиками, ещё не знавшими латыни, эта


Рекреация
299
отметка произносилась как “сиене”. Замечу мимоходом, что “поп totum” произносилось “нонтот”, “erranter” — “ерантер”. Сокращения в нотатах: “sc”, “er”, “ns”» (Садов А. И. Из воспоминаний о сельской жизни и школьном быте 60-50 лет назад // Тр. Нижегородской духовной семинарии: Сб. работ преподавателей и студентов / Гл. ред. ар- хиеп. Нижегородский и Арзамасский Георгий. — Нижний Новгород, 2010. — Вып. 8. — С. 99,108. Примеч. 11).
Сын сельского священника из Рязанской губернии, ставший профессором Санкт-Петербургской духовной академии, Дмитрий Иванович Ростиславов (1809-1877) поначалу учился в Касимовском и Рязанском духовных училищах. Он так вспоминал об оценках, которые там были приняты: «...По заведённому издавна обыкновению, отметки делались начальными буквами латинских слов, которые мы произносили по-своему. Знаки эти и слова были следующие: sc — sciens (знающий), ns — nesciens (ничего не знающий), nt — non totum (знающий часть урока), пг — non recitabat (отказался или не успел прослушаться), er — errans (не твёрдо знающий); кроме того, были ещё отметки: ag — aegrotus (болен), ab — absens (не пришол в класс по лености или по неизвестной какой-либо причине)» (Ростиславов Д. И. Записки // Русская старина. — 1882. — Год 13-й. — Т. 34. — No 6. — С. 588-589).
В других российских семинариях XIX века оценки могли выставляться такие: «хорошо — b. (bene), довольно хорошо — s. b. (satbene), с ошибками — er. (erravit), худо — m. (male)». Или так: sc. (scit), «по ученическому выговору сит». Либо же использовались цифры (Оборин Л. В. Детский фольклор в «Очерках бурсы» Н. Г. Помяловского: Дипломная работа. Μ., 2009. http://www.ruthenia.ru/folklore/ folklorelaboratory/OL_com.htm#_ftnref99).
Рекреация
С. И. Сычугов писал в своих воспоминаниях о так называемых рекреациях. Это были устанавливаемые особым способом выходные дни, проводившиеся на природе.
«Хочется мне сказать несколько слов об одном приятном и очень мне памятном развлечении, о котором в гимназиях и понятия не имели и которое в самих семинариях не практикуется уже слишком 40 лет. Эти развлечения назывались рекреациями, которых полагалось не более 12 в год, а именно: в мае часов в 5 вечера, если приметы предвещают на другой день хорошую погоду, несколько семинаристов, любимцев инспектора, просят у него позволения сходить в город к ректору за рекреацией. По получении дозволения составляется группа ходоков человек в 10-12 и отправляется версты за три


300
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
в монастырь, где жил ректор. Группа останавливается перед окном кабинета или перед балконом и жалобно начинает завывать хором: “Carissime, doctissime, sapientissime pater Rector! Da nobis recreationem!” Иногда это завывание приходится повторять раз десять, пока из окна услышано будет радостное: “do” [даю]» (Сычугов С. И. Записки бурсака. — С. 207-208).
Так устраивались выходные дни, очень любимые учениками. Сразу же, уже тем самым вечером, начинали трезвонить в колокола, и все играли во дворе в разнообразные игры до поздней ночи. А рано поутру разбредались небольшими группками в поля и луга, в лес, по ближайшим деревням. Играли, бродили, лакомились. К обеду возвращались и под вечер устраивали концерты для публики.
«Recreatio, recreationis/» — по-латыни что-то вроде «воссоздания»; «восстановления» сил. Такой термин хорошо подходил для обозначения свободного от учёбы дня в тёплое время года, с прогулкой, а затем подвижными играми, отдыхом и угощением на свежем воздухе.
Приводимое же Сычуговым прошение в переводе значит: «Дражайший, учёнейший, мудрейший отец ректор! Предоставь нам отдохновение!»
Во время майской рекреации происходит действие неоконченного рассказа из жизни бурсаков, под названием «Махилов». Рассказ этот Николай Герасимович Помяловский (1835-1863), ставший впоследствии известным литератором, писал в 1855 году, когда он ещё был учащимся старшего класса Санкт-Петербургской духовной семинарии.
Родившийся в Костромской губернии историк Церкви Евгений Евсигнеевич Голубинский (1834-1912) под конец жизни вспоминал обычаи Соликамского духовного училища, где он начал учиться в 1843 году. Там тоже бывали майские рекреации, которые, как писал E. Е. Голубинский, «оставили во мне, как и во всех моих товарищах, наиболее приятное воспоминание». По его словам, «обыкновенно по окончании дня ученики пытались просить рекреации и на другой день». Делалось это так: «Отправлялись к дому смотрителя или к тому, в котором он находился в гостях, целой толпой и под окнами пели: reverendissime et clementissime domine rector, rogamus recreationem et pro crastino die». Смотритель, если намеревался дать рекреацию и на другой день, что бывало нечасто, всё-та- ки обыкновенно давал не сразу и первоначально, подходя к окну, возглашал: non datur. Ученики после каждого non datur усиленно повторяли reverendissime et clementissime... А когда смотритель, изъявлявший желание дать рекреацию, возглашал: datur, тогда ученики с сильнейшими криками разбегались по домам» (Голубинский E. Е. Воспоминания // Полунов А. Ю., Соловьёв И. В. Жизнь и труды акаде¬


Рекреация
301
мика Ε. Е. Голубинского: с приложением «Воспоминаний» Ε. Е. Голубинского и именного указателя к «Истории Русской Церкви». — Μ., 1998. — С. 163-164). Пропевали ученики такое: «Почтеннейший и милостивейший господин ректор, просим отдохновения и на завтрашний день!» А ответом было поначалу: «Не даётся» — и уж после: «Даётся» (если переводить буквально).
Профессор Александр Львович Катанский в 1847-1852 годах учился в Нижегородском духовном училище. По его воспоминаниям, рекреации выпрашивались учениками у начальства с непременным пением слов: «Rogamus, rogamus, reverentissime pater Rector, recreationem». Иногда в дни рекреаций их заставляли перетаскивать дрова. Но чаще они либо уходили отдыхать домой, либо отправлялись в поле близ Печёрского монастыря, куда являлись учителя с начальством, принося для учащихся угощение — пряники, орехи (Катанский А. Л. Воспоминания старого профессора: с 1847 по 1913 год. — С. 36). Просьба эта в переводе означала: «Просим, просим, почтеннейший отец ректор, отдохновения».
Авторы других книг о тогдашних духовных учебных заведениях приводили просительные слова в таких вариантах: «Reverendissime pater atque illustrissime nostraeque seminariae dignissime Rector, rogamus recreationem!» («Почтеннейший отец и нашей семинарии блистательнейший, достойнейший ректор, просим отдохновения!»); «Reverendissime pater rector, illustrissime protopresbyter et magister, rogämus primam (secundam, tertiam, postremam, ultimam, posterrimam) recreationem!» («Почтеннейший отец ректор, блистательнейший протопресвитер и магистр, просим первого (второго, третьего, последнего, окончательного, самого последнего) отдохновения!») (Оборин Л. В. Детский фольклор в «Очерках бурсы» Н. Г. Помяловского. http://www.ruthenia.ru/folklore/folklorelaboratory/OL_3. htm#_ftn8).
Митрополит Евлогий (Георгиевский) (1868-1946), припоминая во второй половине 1930-х годов, как он учился в духовном училище городка Белёва Тульской губернии в 1877-1882 годах, упоминал о рекреациях, но не использовал это слово. Очевидно, в Тульской губернии в ходу был иной термин. Он писал: «Если пребывание в духовном училище бедно светлыми воспоминаниями, всё же они у меня есть. Таким воспоминанием остались “маёвки”. Мы отправлялись с учителями в дальнюю прогулку за город, например, в село Ми- шенское, где родился и жил В. А. Жуковский. После осмотра дома мы играли в лапту в парке, на лужке; нас угощали калачами; набегавшись вволю, мы возвращались довольные дальней и приятной прогулкой. Эти “маёвки” завёл у нас новый смотритель Μ. А. Глаголев, за что мы с благодарностью его вспоминали» (Евлогий (Георгиев¬


302
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
ский), митр. Путь моей жизни: воспоминания, изложенные по его рассказам Т. Манухиной. — Μ., 1994. — С. 25).
С. И. Сычугов утверждал, что в гимназиях о таком развлечении «и понятия не имели». Однако само слово «рекреация» было известно и там, только в ином значении. В повести Николая Георгиевича Гарина-Михайловского (1852-1906) «Детство Тёмы» (1892) речь шла о южном приморском городе начала 1870-х годов, в котором угадывалась хорошо знакомая автору Одесса. Когда в повести заходит речь о гимназической учёбе главного героя, несколько раз употребляется это слово. Например, учитель на уроке недоволен ответом ученика: «Да что вы скрипите, как немазанная телега? Ведь наверно же во время рекреации умеете говорить другим голосом». Или так: «Учитель задаёт по грамматике, потом фразы с латинского на русский, затем сам диктует с русского на латинский и, отняв ещё пять минут из рекреационных, наконец уходит» (Гарин-Михайловский Η. Г. Детство Тёмы: из семейной хроники // Гарин-Михайловский Н. Г. Собр. соч.: В 5 т. — Μ., 1957. — Т. 1: Детство Тёмы. Гимназисты. — С. 132,134). «Рекреация» здесь — это перемена между уроками.
В следующей повести Н. Г. Гарина-Михайловского «Гимназисты» (1893) упомянут «рекреационный зал» гимназии (Его же. Гимназисты: из семейной хроники // Там же. — С. 444). А в позднесоветских школах, выстроенных по типовому проекту, «рекреациями» назывались именно такие вот залы — просторные помещения с большими окнами, примыкающие к классным комнатам и переходящие в коридоры. Эти помещения служили для «восстановления сил» (либо, если использовать латинизм, для «рекреации») школьников на переменках, там они могли поразмяться.
Стон, рёв и с розгой amicitia
Статистик и публицист Иван Маркович Краснопёров (1839-1918; по другим данным, 1920 или 1923) так вспоминал духовное училище в уездном городе Вятской губернии Елабуге:
«Я запомнил тех из учителей, которые оставили во мне неизгладимое впечатление своей жестокостью и варварством. Вот учитель латинского языка Николай Дмитриевич Спасский, впоследствии священник в местном соборе... Придёт, бывало, в класс, возьмёт со стола “нотату”, в которую поимённо занесены все ученики с отметками против каждого в знании урока, сделанными “авдитором” (своим же товарищем-учеником), и начнёт перечислять по порядку всех не знающих и посылает к лозе.
Иногда с полчаса и более в классе стоит стон и рёв от подвергаемых экзекуции. Если это было весной или летом (учеников распу¬


Как съесть камень
303
скали на летние каникулы с 15 июля по 1 сентября), то во время сечения окна закрывали... чтобы на улице не слышно было. <...>
Слабонервные, впечатлительные ученики не всегда могли выносить издевательства учителя и просто выходили из класса.
— Николай Митрич, позвольте до ветру.
— Ступай, да смотри — не долго.
Николай Митрич придумал, однако, использовать эти отлучки учеников для латинской грамматики. Всякий, кто хотел выйти из класса во время урока, должен был предварительно выучить наизусть какое-либо правило из латинской грамматики и прочитать его Николаю Митричу. Что говорил учитель за уроком, — никто не слушал: многие долбили про себя правило, лишь бы только уйти.
В редкие минуты просветления и весёлого настроения Николая Митрича его издевательства проявлялись в своеобразной форме. Незнающих урока он ставил попарно на колени у дверей и клал на их плечи попеременно розгу, свитую жгутом и с хохотом говорил:
— Видите — у них с розгой amicitia...» (Краснопёров И. Отрывки из воспоминаний (1850-1860 гг.) // Вятская речь. — 1915. — № 17 (22 янв.). — С. 2. Цитирую с исправлением опечаток в латинских терминах. — В. К.).
Sapienti sat
«Sat, satis, abunde, affätim»... Эти латинские наречия — синонимы, они означают: «достаточно, вдоволь». Так их и зубрили, все четыре подряд. И придумали добавлять по-русски: «Sat, satis, abunde, affatim — сядем-ка, сват, да по рюмочке хватим» (Мамин-Сибиряк Д. Н. Из далёкого прошлого: воспоминания // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: В 8 т. — Μ., 1955. — Т. 8: Рассказы, очерки, легенды. Путевые заметки, статьи, воспоминания. Избранные письма. 1870-1912. — С. 537-538). Вот о чём, стало быть, напоминали эти слова ученикам! Правда, такая рифма приучала к ошибочному ударению в последнем слове.
Как съесть камень
В духовных школах России в XVIII веке латынь была основным языком обучения, школяров заставляли между собой общаться по-латински, даже на переменах. Те безбожно коверкали трудный язык, но считалось, что лучше уж так...
Того, кто сказал что-то не по-латыни, а по-русски, наказывали своеобразно. Ему передавали особую метку со словами: «En tibi calcülus» («Вот тебе камешек!»), чтобы далее он общался только


304
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
по-латыни и в свою очередь искал того, кому можно будет передать этот самый «калькулюс». На самом деле «камешек» мог быть запечатанным пакетом, свёрнутым в трубку листом бумаги, списком провинившихся или ещё чем-либо. Один учитель использовал в качестве «калькулюса» трёхкопеечную монету, а получивший её ученик купил на эти деньги булку — да «калькулюс» и слопал (см.: Анищенко О. А. Калькулюс // Русская речь. — 1999. — № 5. — С. 121-123).
«Калькулюс» внедрился в русскую систему преподавания вместе с усиленным изучением латыни. И, как многое в религиозном обучении начала XVIII века, всё это развивалось в России под влиянием киевской образованности. А в XVII веке в знаменитой Киевской коллегии (которая затем стала Киевской духовной академией) латынь господствовала. Там в обиходе был и «калькулюс». «Латинский употреблялся всюду. Требовался он и в обыкновенном разговоре. Кто проговаривался по-русски, тот записывался в calculus (лист в деревянном футляре). Если таковой оставался у виновного на ночь, то он на другой день подвергался наказанию» (Тальберг Н. Д. История Русской Церкви. — Μ., 2008. — Т. 2: От Святейшего Синода до восстановления Патриаршества. — С. 73-74). «Преподавание всех наук, исключая славянскую грамматику и православный катехизис, шло на латинском языке. Учеников заставляли не только писать, но и постоянно говорить на этом языке, даже вне коллегии — на улице и дома. С этой целью для учеников низшей конгрегации изобретены были длинные листы, вложенные в футляр. Сказавшему что-нибудь не по-латыни давался этот лист, и на нём вписывалось имя провинившегося; ученик носил этот лист до тех пор, пока не имел возможности навязать его кому-нибудь другому, проговорившемуся не по-латыни; а у кого этот лист оставался на ночь, тот подвергался порке» (Костомаров Н. И. История Руси Великой: В 12 т. — Μ., 2004. — Т. 2: Русская история в биографиях её главнейших деятелей. — С. 264). Однако не в Киевской коллегии был изобретён этот обычай. Его заимствовали из Западной Европы, где он существовал в учебных заведениях иезуитов.
В российских институтах благородных девиц, чтобы приохотить барышень к усердному изучению французского языка, их принуждали общаться на нём и во внеклассной обстановке. В 1860-х годах в одном из них был обычай наказывать провинившуюся девочку «маркой» или «языком». Это была красная деревянная дощечка в виде языка, которую нужно было носить на себе той воспитаннице, что заговорила по-русски (см.: Анищенко О. А. Генезис и функционирование молодёжного социолекта в русском языке национального периода. — Μ., 2010. — С. 124). А воспитанница Санкт-Петербургского Екатерининского института, учившаяся там в 1838-1844 годах, вспоминала, что девочки должны были прикалывать к плечу или


Зачем педагогу линейка
305
рукаву платья особые «кокарды» — чёрные или красные. «Господи! сколько было горя, когда за какую-нибудь шалость, непослушание, например, вроде разговора в классе по-русски или за обедом, передачи тетради при учителе с одной скамьи на другую, незнание урока... словом, все провинности за неделю отмечались чёрной кокардой.... Прилежные и смирные девицы круглый год каждое воскресенье получали свои красные кокарды и гордились ими; лишиться таковой считалось великим срамом» (Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц / Сост., подгот. текста и примеч. Г. Г. Мартынова. — Μ., 2013. — С. 31). В этом отрывке указано одно из показательных нарушений порядка в учебном заведении — разговор по-русски.
Одну девочку её гувернантка за провинности выставляла на стуле на балкон, выходивший в парк. При этом ребёнку на грудь прикалывали бумажку с выписанным крупными буквами обозначением её шалости. Другая гувернантка привешивала своей воспитаннице на шею «красный фланелевый язык» за ложь. Во французском пансионе в Томске дети вообще не должны были говорить по-русски. Ученику в наказание навешивали на спину жёсткую доску, и если вслед за тем не находился иной провинившийся, к которому переходила доска, то такого ученика наказывали — оставляли без обеда, лишали чая и т. п. (Бокова В. Честное слово дороже денег: как воспитывались купеческие дети. — Μ., 2013. — С. 208-209, 240).
Да, в тогдашней педагогике было принято провинившегося выставлять на позор. И мальчикам, и девочкам учителя или гувернёры могли привесить на спину, на грудь, прикрепить к голове листок с дурно написанным диктантом, плохо сделанную вышивку. В этом не видели ничего особенного.
Зачем педагогу линейка
Латинское существительное «ferüla, ferülae /» означает: «прут, розга». А розга, как известно, ещё недавно была необходимейшим атрибутом учителя и воспитателя. Это слово вошло в новые языки, в том числе и в русский. «Ферулой» называли указку и линейку (так и по-французски: «ferule/» — «линейка для наказания школьников»). «Быть под ферулою (под ферулой)» значило находиться под началом кого-либо, в подчинении. Педагог, знаток русской словесности, собиратель и толкователь фразеологии, Мориц Ильич Михельсон (1825-1908) пояснял слово «ферула»: «Ferula — жезл, палка, берёзовые прутья, лопатка, которою били учеников по рукам — у нас ещё в тридцатых годах (sc.: XIX века. —В. К.)» (Михельсон Μ. И. Русская мысль и речь. Своё и чужое. Опыт русской фразеологии: сборник образных слов и иносказаний. — Μ., 1994. — Т. 2. — С. 442). В общем,


306
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
учителю было удобно между делом на уроке хватить нерадивого ученика ферулой-линейкой. Гимназисты даже говаривали: «Скажи, какая у тебя линейка, и я скажу, какой ты педагог» (Анищенко О. А. Генезис и функционирование молодёжного социолекта в русском языке национального периода. — С. 83).
Такое использование линейки было педагогическим приёмом не только в России. Как известно, телесные наказания в школах Англии и Германии сохранялись долго, став чем-то вроде национальной традиции. Родившийся в 1923 году Евгений Борисович Пастернак, сын поэта Бориса Леонидовича Пастернака (1890-1960) и художницы Евгении Владимировны Лурье (Пастернак, 1898-1965), вспоминал, как ему пришлось осенью 1931 года начинать учёбу в Германии, где тогда жила его мать: «Меня отдали в немецкую школу. <...> Занятия начинались в 7 часов. Меня тошнило от непривычки к раннему вставанию и от страха перед учителями, которые били мальчиков линейкой по пальцам. Хотя мне самому это не грозило, — я был иностранцем, — но, видя остававшиеся от такого обучения синие полосы на руках своих сверстников, я страдал в полном смысле слова физически. Меня каждое утро рвало» (Пастернак Борис. Переписка с Евгенией Пастернак / Вступ. ст., публ. и коммент. Евгения Пастернака // Знамя. —1996. — № 2. — С. 175).
Так сочетались в одном педагогическом термине латинского происхождения два значения: «линейка» и «розга». Для прежнего времени это вполне объяснимо: оба предмета были взаимозаменяемы, они использовались в тогдашнем учебно-воспитательном процессе сходным образом.
У нас на Руси бывало и проще, без явных ассоциаций с традиционной средневековой розгой-ферулой, да и без латинского термина: линейка служила орудием восстановления порядка — да и всё тут.
Поскольку школьная линейка, частенько исполнявшая роль розги, стала символом наказания, то некоторые педагоги применяли её, ферулу-линейку, и в качестве «калькулюса». Писатель Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) в автобиографической книге вспоминал, как его лет в шесть отдали учиться в пансион пана Рыхлинского в Житомире. «Нельзя сказать, чтобы в этом пансионе господствовало последнее слово педагогической науки», — замечал Короленко. Да и сам Рыхлинский был немолод. В общем, методы обучения были старинные. «Языкам обучали очень оригинальным способом: с первого же дня поступления я узнал, что я должен говорить один день по-французски, другой — по-немецки. Я не знал ни того, ни другого языка, и как только заговорил по-польски (мать Короленко — полька, первый его язык — польский, да и пансион был польским. —В. К.) — на моей шее очутилась верёвочка с привешен¬


Зачем педагогу линейка
307
ной к ней изрядной толщины дубовой линейкой. Линейка имела форму узкой лопатки, на которой было написано по-французски “1а regle” (линейка. — В. К.), а на другой стороне по-польски “dia bicia” (для битья). К завтраку, когда все воспитанники уселись за пять или шесть столов... Рыхлинский спросил по-французски:
— У кого линейка?
— Иди! Иди! — стали толкать меня товарищи.
Я робко подошёл к среднему столу и подал линейку.
Рыхлинский был дальний родственник моей матери, бывал у нас, играл с отцом в шахматы и всегда очень ласково обходился со мною. Но тут он молчаливо взял линейку, велел мне протянуть руку ладонью кверху, и... через секунду на моей ладони остался красный след от удара...
— Хорошо, — сказал Рыхлинский. — Линейку возьми опять и отдай кому-нибудь другому. А вы, гультаи, научите малого, что надо делать с линейкой. А то он носится с нею, как дурень с писаной торбой.
Действительно, я носил линейку на виду, тогда как надо было спрятать её и накинуть на шею тому, кто проговаривался польским или русским словом... Это походило немного на поощрение шпионства, но при общем тоне пансиона превратилось в своего рода шутливый спорт. Ученики весело перекидывались линейкой, и тот, кто приходил с нею к столу, мужественно принимал крепкий удар» (Короленко В. Г. Собр. соч.: В 5 т. — Л., 1990. — Т. 4: История моего современника. Кн. 1-2. — С. 86-87).
Значит, в середине XIX века в частном польском пансионе Житомира пожилой педагог-руководитель — очевидно, по хорошо известному со времён его юности примеру — не только из линейки делал орудие наказания, но ещё и распорядился привешивать её на шею провинившемуся, как традиционный «калькулюс». Грозная линейка пана Рыхлинского учила, главным образом, языкам — так же, как условный «калькулюс» учил семинаристов латыни. Причём она тоже учила методом погружения в язык.
Генерал и мемуарист Лев Николаевич Энгельгардт (1765-1836) припоминал, как его, малолетнего, в 1778 году отдали в Смоленске в пансион некоего Эллерта. Учили там плохо и держали в строжайшей, «совершенно военной» дисциплине. Этот Эллерт «бил без всякой пощады за малейшие вины ферулами из подошвенной кожи и деревянными лопатками по рукам, секал розгами и плетью, ставил на колени на три и четыре часа; словом, совершенный был тиран». При обучении французскому строго следили, чтоб «никто не смел ни одного слова сказать по-русски, для чего учреждены были между учениками начальники...», и эти «чиновники» из числа


308
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
воспитанников «были должны смотреть, чтобы никто не говорил по-русски, не шалил и учил бы уроки наизусть, заданные для другого дня». Если кто скажет слово по-русски, то они наказывали, ударяя по руке ферулой (Энгельгардт Л. Н. Записки. — Μ., 1997. — С. 18,19).
Ферулы в смоленском пансионе были сделаны «из подошвенной кожи». Это значит, что само слово «ферула» перестало ассоциироваться с прутом или линейкой. Им начали называть самые разные школьные предметы, служившие для наказания.
И линейка тоже оставалась привычным и удобным для гневливого преподавателя средством вразумления на уроках. Вот показательный пример. Крестьянин села Окатова Меленковского уезда Владимирской губернии Филипп Осипов 17 марта 1908 года написал жалобу на земскую учительницу Горохову, выставив множество разных обвинений против неё. Горохова же в объяснении члену Училищного совета С. И. Лупандину оправдывалась: «Мордобитием с битьём об парту носом я не наказываю. Книгами бить детей не имею привычки, а линейкиу меня даже нет, потому что бумагу из Училищного совета дают разлинованную» (Подольская Ж. А. Правовое и материальное положение народных учителей России в пореформенный период // Преподавание истории в школе. — 2011. — № 7. — С. 76. Курсив мой. — В. К.).
Грязный праздник
Харьковский университет был открыт в 1805 году. Немецкий историк и филолог-классик Дитрих-Христофор Роммель (D.-Ch. von Rommel, 1781-1859) был приглашён туда из Марбургского университета на должность профессора по кафедре древних литератур. Он пробыл в Харькове до 1814 года, после чего смог, наконец, вернуться в Марбург. Д.-Х. Роммель оставил воспоминания о своих харьковских приключениях, где писал про русско-украинскую экзотику, про несусветные нелепости в организации учебного и научного дела и т. п. Воспоминания эти, по словам уроженца Харьковской губернии литератора Григория Петровича Данилевского (1829-1890), — «наивные и искренние». Город Харьков, писал Роммель, был до того грязен, что профессора учредили для студентов «грязные каникулы» — «feriae luti» (Данилевский Г. П. Харьковские народные школы: (с 1732 по 1845 г.) // Данилевский Г. П. Украинская старина: материалы для истории украинской литературы и народного образования. — Харьков, 1866. — С. 317). «Feriae, feriarum/» — «праздники; дни отдыха» (слово во множественном числе), a «lutum, luti η» — «грязь». Понятно, что каникулы на время распутицы ввели для того, чтобы бедные студиозусы не утопли в грязи, пытаясь добрести до храма науки.


Неудобопроизносимый
309
Между тем, служа в России профессором, Д.-Х. Роммель, по поручению Харьковского университета, издавал тексты древнеримских авторов I века до н. э.: оратора и философа Цицерона, историков Саллюстия и Корнелия Непота. Эти античные авторы обычно выбирались для чтения (разумеется, в подлинниках) и изучения в гимназиях и университетах.
Дряхлый мостик
Писатель Иван Александрович Гончаров (1812-1891) в 18311834 годах учился на словесном отделении Московского университета. В 1870-х годах он сделал наброски воспоминаний о своих студенческих годах.
За несколько месяцев до вступительных экзаменов вышло указание о необходимости сдавать при поступлении на словесное отделение греческий язык. И. А. Гончаров вспоминал: «Я знал порядочно по-французски, по-немецки, отчасти по-английски и по-латыни. Без последнего языка нельзя было поступать ни в какой факультет. Я переводил ä livre ouvert (по открытой книге, то есть без подготовки. — В. К.) Корнелия Непота, по которому все учились... а тут вдруг понадобился греческий язык!» За остававшееся время Гончаров немного поднаторел и в греческом. Оказалось, что на экзамене спрашивали нестрого. Короче, поступил.
В связи с этим он заметил: «Не учиться по-латыни считалось ещё ересью даже в обществе». «В обществе» — то есть в высшем свете. Когда Гончаров писал это, в России шли дискуссии о том, нужно ли изучать классические языки и в каком объёме. И дальше у него: «Бывало, претенденты на высшее образование притворялись знающими по-латыни и щеголяли заученными латинскими цитатами, часто не зная грамматики. О греческом же языке в обществе не поминал никто: его как будто не было на свете. Знали, что учат по-гречески в духовных училищах, что есть кафедра этого языка в университете — и только». По словам И. А. Гончарова, «не пройти, учась в университете, через эти классические ворота было нельзя: связь древнего мира с новым поддерживалась этим дряхлым мостиком...» (Гончаров И. А. Воспоминания // Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. — Μ., 1980. — Т. 7: Очерки. Автобиография. Воспоминания. «Необыкновенная история». С. 231, 233-234).
Неудобопроизносимый
Пётр Иванович Бартенев (1829-1912) — историк, археограф, библиограф. С 1847 по 1851 год он учился на словесном отделении


310
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
историко-филологического факультета Московского университета. Там Бартенев подружился с другим студентом — Степаном Никитичем Тьер-Мыкыртычьянцем (именно так он пишет эту армянскую фамилию). Бартенев вспоминал: «...Профессор Клин, бывало, затрудняясь произнести его имя, обращаясь к нему, говорил по-латыни tu cujus nomen difficile est dictu, т. e. ты, коего имя трудно выговорить». Этот профессор Клин был из славян, сам себя он называл «Lusatus Saxo» («лужицкий саксонец»), а лекции в Москве читал исключительно по-латыни (Воспоминания П. И. Бартенева / Публ. А. Д. Зайцева // Российский Архив: история Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв. / Ред. кол.: С. Г. Блинов [и др.]. — Μ., 1991. — Вып. 1. — С. 63, 72).
Латинская фамилия Стульцев
В романе Ивана Афанасьевича Кущевского (1847-1876) «Николай Негорев» (1871) одним из героев является некто Стульцев — патологический врун, бахвал, да и трус. В дружеском кругу молодёжи (в основном это студенты провинциального университета) сей комический персонаж всерьёз не воспринимался.
Как-то раз к главному герою заглянул его брат: «...Пришёл Андрей с какими-то рассказами о Стульцеве, решительно объявляя, что созвучие “Stultus” и Стульцев не может быть объяснено простой случайностью» (Кущевский И. А. Николай Негорев, или Благополучный россиянин: Роман // Кущевский И. А. Николай Негорев: Роман и маленькие рассказы. — Μ., 1984. — С. 276. Курсив автора. — В. К.).
Ну, да. Латинское прилагательное «stultus, а, um» означает: «глупый, ая, ое», а как существительное «stultus, i τη» — «дурак».
Господин Глютеус
Драма Алексея Феофилактовича Писемского (1821-1881) «Ваал» (1873) была создана на сюжет, который тогда был жгуче современным — о махинациях крупных купцов и подрядчиков. Один из героев, Куницын — «кандидат прав», «вольнопрактикующий адвокат» — рассказывал своему товарищу о случайной встрече на улице: «...Помнишь ты этого Хворостова, что ещё с первого курса вышел, по непонятию энциклопедии правоведения, и которого, по случаю сходства его физиономии с мускулюс глютеус, обыкновенно все мы называли: “господин Глютеус”. Он здесь, изволите видеть, судебным приставом служит... “Здравствуйте, говорю, господин Глютеус! Куда это вы путь ваш держите?” — “Что, говорит, ты бранишься всё...” Знаешь, с этими надутыми щеками своими и глупой харей шепелявит»


Толстовский классицизм и экстемподрале
311
(Писемский А. Ф. Ваал // Писемский А. Ф. Собр. соч.: В 9 т. — Μ., 1959. — Т. 9.—С.424).
Прозвище это, стало быть, нелестное: Хворостов такой кличке явно был не рад. «Надутые щёки», «глупая харя», да и сам-то — дурак дураком, коли его с первого курса вытурили. В общем, было в нём сходство с этаким «мускулюсом» — и внешнее, и по сути. «Musculus glutaeus» — это же медицинское, анатомическое обозначение одной из ягодичных мышц. Такие мышцы — скелетные, парные. И самая примечательная — большая ягодичная мышца («muscülus glutaeus magnus (либо: maximus)»). Иначе говоря, щёки у Хворостова, как пара «больших глютеусов». Латинское прилагательное «glutaeus, а, um» («ягодичный») восходит к греческому существительному «ό γλουτός, γλουτού» («ягодица»). А во множественном числе это слово обычно обозначало задницу — «οί γλουτοί, γλουτών» (или «τά γλούτια, γλουτίων»).
Чтобы угомонить молодёжь
Граф Дмитрий Андреевич Толстой (1823-1889) в 1866-1880 годах был министром народного просвещения. При нём латинский и греческий языки стали главными учебными предметами в гимназиях. И только выпускники классических гимназий получили право поступать в университеты. Д. А. Толстой заявлял: «Спасение юношества в изучении древних языков и в изгнании естествознания и излишних предметов, как способствующих материализму и нигилизму» (цит. по: Константинов Н. А. Очерки по истории средней школы: гимназии и реальные училища с конца XIX века до Февральской революции 1917 года. — 2-е изд., испр. и доп. — Μ., 1956. — С. 18).
Писатель, публицист, издатель, социалист Александр Иванович Герцен (1812-1870) в письме своему близкому другу, поэту и публицисту Николаю Платоновичу Огарёву (1813-1877), которое было написано в Париже 17-18 октября 1869 года, передавал такой слух: «Министр Толстой сказал одному из своих приятелей: “Ещё шесть лет латыни — и вы увидите, как угомонится наша молодёжь”» (Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. — Μ., 1964. — Т. 30: Письма 1869-1870 годов. Дополнения к изданию. — Кн. 1. — С. 220. Курсив автора. — В. К.).
Толстовский классицизм и экстемподрале
Воспоминания санитарного врача и статистика Сергея Михайловича Богословского (1870-1931) написаны около 1930 года. Речь в них идёт о 5-й Московской гимназии.
«Время, в которое я учился в гимназии, — я поступил в приготовительный класс в 1879 году, — было тяжёлым временем известного


312
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Толстовского классицизма, состоявшего в бесконечном зубрении латинской и греческой грамматики, в забивании головы различными наполнявшими эти грамматики “изящными” стихотворениями, вроде:
Много есть имён на ис
Masculini generis Panis, piscis, crinis, finis, Ignis, lapis, pulvis, cinis, Orbis, amnis и canalis, Sanguis, unguis, glis, analis и т. д., почти в еженедельном, на протяжении всего гимназического курса, писании составленных из нелепых фраз “extemporalia” (“экстемпод- рале”, как мы называли)» (Богословский С. Μ. Воспоминание о гимназии // Зубков И. В. Российское учительство: повседневная жизнь преподавателей земских школ, гимназий и реальных училищ: 18701916. — Μ., 2010. — С. 464. Привожу с исправлением опечаток в латинском тексте. — В. К.\
«Extemporalia» (латинское прилагательное среднего рода, множественного числа от «extemporalis, е» — «неподготовленный, импровизированный») — это трудные для учащихся письменные работы, когда нужно было без подготовки переводить с русского на греческий или латынь.
Загромождать головы этим хламом
Новый устав гимназий, утверждённый в 1871 году по инициативе министра народного просвещения Д. А. Толстого, усиливал классицизм в образовании. Вятский гимназист Пётр Неволин жаловался брату, петербургскому студенту: «Я уже писал тебе, что у нас в гимназии новый устав, и что в силу этого устава первым, главным предметом — это древние языки. Спрашивается теперь: на кой чёрт эти языки? Для чего загромождать головы этим хламом?.. История, математика, география сильно стушевались, а естествознание совершенно изгнано... из словесности только и упирают на древнюю литературу, а на новую наплевать... Недостаёт только розог, а будь розги — вышла бы бурса, которую так превосходно описал Помяловский...» (цит. по: Сергеев В. Д. Разночинцы-демократы Вятки. — Вятка (Киров), 2003. — С. 27).
Конфуз передового человека
Литератор Елизавета Николаевна Водовозова (1844-1923) в своих мемуарах вспоминала о писателе-демократе Василии Алексеевиче Слепцове (1836-1878):


Может, и decorum, но не dulce
313
«Слепцов был человеком разносторонних знаний и разносторонних способностей: он прекрасно знал французский, немецкий и латинский языки. Однажды на вечеринке кто-то из присутствующих привел в доказательство им сказанного латинскую поговорку и спросил Слепцова, правильно ли он её процитировал. Одна дама, сидевшая тут же, заметила, обращаясь к нему: “Я никак не думала, что вы, при вашей артистической натуре, можете быть знатоком мёртвого языка”. Он конфузливо проговорил: “Я совсем не знаток латинского языка, но когда-то ему учился”. Тут же было замечено, что его прекрасное знание латыни для многих не подлежит сомнению» (Водовозова Ε. Н. На заре жизни. — Μ., 1987. — Т. 2. — С. 437).
В. А. Слепцов был сконфужен. Как же! Ведь он социалист, организовавший в 1863 году в Петербурге знаменитую «слепцовскую коммуну», где собрались для совместной деятельности нигилисты и эмансипированные барышни. И признаваться, что он — передовой человек и при этом знаток «мёртвого языка», было неловко.
Хорошо, что ты — осёл
В юности гимназист Антон Павлович Чехов (1860-1904) учил латынь. После, став врачом, он тоже использовал этот язык — и по службе, и для шутки. Вот его письмо старшему брату Александру (лето 1875 года). Это вообще первое из сохранившихся его писем. Точнее, это приписка Антона к письму Александру от брата Николая. Антону 15 с половиной лет. Итак, он приписал в конце: «Желаю tibi optimum et maximum. А. Чехов» (Чехов А. П. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. Письма. — Μ., 1974. — Τ. 1: Письма, 1875-1886. — С. 13). Ну, мол, самого тебе лучшего и всего побольше.
А вот его письмо Александру от 6-7 ноября 1888 года: «Korbo, canis clarissimus, mortuus est. Gaudeo te asinum, sed non canem esse, nam asini diutius vivunt». То есть: «Корбо, достославный пёс, умер. Я рад, что ты не пёс, а осёл, поскольку ослы живут дольше» (Там же. — 1976. — Т. 3: Письма, октябрь 1888 — декабрь 1889. — С. 59).
Может, и decorum, но не dulce
Спустя год после того, как гимназист Антон Чехов известил брата о кончине пса Корбо, другой гимназист составил эпитафию собакам по древнеримскому образцу.
Учёный-химик, агроном и публицист Александр Николаевич Энгельгардт (1832-1893) в опубликованном в 1876 году очерке о деревенской жизни на Смоленщине рассказывал о том, как «целое стадо» волков совершило налёт на его усадьбу. Волки загрызли двух собак.


314
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
«Когда мы сообщили сыну о горестной потере Полкана и Лайки, его выкормленников, то он, как истый классический гимназист, отвечал нам письмом следующего содержания:
Ante die nono Calendas Martiales
Anno MDCCCLXXV post Christum Natum.
“Я получил твоё письмо. Невозможно описать той горести, которую я испытал, узнавши о смерти доблестных защитников нашей родины, героя Полкана и Лайки. Гораций сказал, что dulce et decorum est pro patria mori. Но, ведь, Гораций не испытал этого удовольствия и потому не знал, каково оно. Может быть, оно и decorum, но вероятно, не dulce. Кланяйся Лыске, ребятам, Ивану и т. д.
Salve soror!!
Ешь блины и толстей. Frater tuus”
А мы-то в эти годы не только не знали, что dulce et decorum est pro patria mori, но даже и того не знали, что существовал когда-то Гораций.
Нужно отдать справедливость, хорошо теперь учат в гимназиях» (Энгельгардт А. Н. Из деревни. 12 писем: 1872-1887. — Μ., 1960. — С. 182. Цитирую с исправлением опечатки в латинском тексте. —В. К.).
«Dulce et decorum est pro patria mori» — означает: «Сладостно и почётно умереть за родину» (Ног. Od. III. 2.13). А вот хорошо ли учился в гимназии Энгельгардт-младший? Возможно, учился с увлечением. Он цитирует известный афоризм и вставляет простые выражения: «привет, сестрица!», «твой брат»; он верно указывает год («в год 1875й от Рождества Христова»). Но его латынь не безупречна. Не станем придираться к слову «Kalendae», которое чаще пишут с буквой «к», а не «с»... А вот вместо «ante die nono Calendas Martiales» надо бы так: «ante diem nonum Calendas Martias» («за девять дней до мартовских календ», то есть до 1-го марта).
Как Ваня перестал быть «классиком»
О том, чем обернулся для тринадцатилетнего Вани Оттепелева неудачный экзамен по греческому языку, повествуется в рассказе А. П. Чехова «Случай с классиком» (1883). «Классиками» иронически называли гимназистов классических гимназий.
«Воротился он из гимназии поздно, в пятом часу. Пришёл и бесшумно лёг. Тощее лицо его было бледно. Около покрасневших глаз темнели круги». На расспросы матери Ваня, плача, отвечал: «Спросили меня, как будет будущее от “феро”, а я... я вместо того, чтоб сказать “ойсомай”, сказал “опсомай”. Потом... потом... облечённое ударение не ставится, если последний слог долгий, а я... я оробел... забыл, что альфа тут долгая... взял да и поставил облечённое. Потом


Как Ваня перестал быть «классиком»
315
Артаксерксов велел перечислить энклитические частицы... Я перечислял и нечаянно местоимение впутал... Ошибся... Он и поставил двойку... Несчастный... я человек... Всю ночь занимался... Всю эту неделю в четыре часа вставал...» Ване прочитали нотацию и затем выдрали. «Вечером, на семейном совете, решено было отдать его по торговой части» (Чехов А. П. Случай с классиком // Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1954. — Т. 2: Рассказы 1883-1884. — С. 109-112).
«...Занятно, замечу в скобках, что, сообщая читателю предположительно правильный ответ, Чехов, оставшийся некогда на второй год в Таганрогской гимназии из-за греческого языка, сам ошибается»; «Между тем, буд[ущее] время от глаг[ола] φέρω — οϊσω, а не οϊσομαι (буд[ущее] время медиального глагола φέρομαι)» (Богданов К. A. Vox populi: фольклорные жанры советской культуры. — Μ., 2009. — С. 141, 306. Примеч. 505). Да, Чехов, действительно, был второгодником (но всё-таки в гимназии доучился). Установлено, что описанные в рассказе обстоятельства во многом автобиографичны (Кащеев В. И. «Случай с классиком» и классическая гимназия в эпоху заката русского классицизма: к интерпретации чеховского рассказа // Современные проблемы гуманитарных наук в мире: Сб. науч, тр. по итогам междунар, науч.-практ. конф. / Ред. кол.: E. С. Бойко [и др.]. — Казань, 2017. — Вып. 4. — С. 52-54).
В гимназиях того времени не столько знакомили с культурноисторическим наследием, сколько заставляли вызубривать трудные грамматические правила древних языков. «...Каждому читателю чеховского рассказа, который окончил хотя бы три класса классической гимназии, понятно: Ваня “порезался” не из-за ошибок в понимании и переводе античных авторов, а из-за грамматических упущений в области морфологии глагола (супплетивные основы неправильных глаголов) и постановки ударения (энклитические частицы тоже относятся к разделу греческой акцентологии). Из-за этой грамматики его судьба рушится... <...>
Особый комизм эпизоду с экзаменом придает тот факт, что экзаменует Ваню Оттепелева учитель по фамилии Артаксерксов. Именно он требует от гимназистов безупречного знания греческого языка. Один из персонажей “Анабасиса” Ксенофонта — произведения, которое читалось на занятиях по греческому языку в гимназиях, — персидский царь Артаксеркс II. А персы всегда считались главными противниками греков и всего эллинского» (Там же. — С. 53-54. Курсив автора. —В. К.).
Ещё один забавно-нелепый случай, связанный с гимназической зубрёжкой (на этот раз — латинского языка), А. П. Чехов живописал в рассказе «Репетитор» (1884): старшеклассник проверяет знания двенадцатилетнего Пети Удодова, которому нужно посту¬


316
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
пать во 2-й класс гимназии. Папаша Удодов сидит рядом: «Звучный язык латинский! — замечает Удодов. — Алон... трон... бонус... антропос... Премудрость! И всё ведь это нужно! — говорит он со вздохом» (Чехов А. П. Репетитор // Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1954. — Т. 2: Рассказы 1883-1884. — С. 291-294). Историк-античник Владимир Иванович Кащеев заметил: «В рассказах “Случай с классиком” и “Репетитор” представлены три столпа классической гимназии: греческий язык, латынь и математика в арифметической её ипостаси. <...> В рассказе “Репетитор” противники “толстовского классицизма” найдут важный аргумент: гимназист VII класса знает и требует от своего подопечного редчайшие грамматические формы латинского языка, но не в состоянии решить простую задачу, в основе которой уравнение с двумя неизвестными» (Кащеев В. И. Указ, соч. — С. 54).
У Чехова ремнём драли за «двойку» по греческому ещё и в рассказе «О драме» (1884) (Чехов А. П. О драме: сценка // Там же. — Т. 2. — С. 416-418).
Потому и умные люди
В повести Николая Александровича Лейкина (1841-1906) «Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова» (1874) герою, продажному журналисту, выживший из ума старик-аристократ предложил написать повесть против нигилистов — «мерзавцев, циников и дураков». И чтобы им противодействовали графы и князья, которые были бы «классиками», отличавшиеся «самой строгой честностью». Журналист накропал нечто под названием «Акулина из “Зелёного Копыта” (повесть из быта графов, князей и нигилистов)». В одной из сцен князь Толстопузинский встречается с графом Заболотным: «Увидав графа, он тотчас заговорил с ним по-латыни. Оба они были классики до мозга костей, а потому и умные люди, до того классики, что даже в бане с парильщиками разговаривали не иначе, как по-латыни, и мылись не мочалками, а греческими губками» (Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Повести. Рассказы. — Μ., 1992. —С. 153-156).
Искушение гимназиста Смидовича
Писатель и переводчик древнегреческих поэтов Викентий Викентьевич Смидович (1867-1945), подписывавший свои произведения псевдонимом Викентий Вересаев, окончил Тульскую классическую гимназию. В своих воспоминаниях «В юные годы» (1927) он цитировал собственный дневник:


Уездная латынь
317
«Вторник, 19 мая 1881 г.
Сегодня у нас был греческий экзамен; я через два часа после начала попросился выйти: пришедши в сортир, я увидел, что там на окне лежат греческая этимология и синтаксис. Я сначала не хотел туда заглянуть, но уж очень мне хотелось знать, с чем ставится phthoneo, — с дательным или винительным? Я в переводе поставил с дат[ельным]; посмотревши в синтаксис, я увидел, что нужно с винительным]; пришедши в класс, я поправил мою ошибку; но потом мне сделалось совестно («плутовство! плут!» — думал я); я долго колебался, но, наконец, зачеркнул правильную форму и сделал прежнюю ошибку — ведь если бы я не сплутовал, то всё равно стояло бы так» (Вересаев В. Поли. собр. соч. — Μ., 1928. — Т. 11. — С. 128).
На экзамене гимназисты должны были сделать письменный перевод с русского на древнегреческий. Глагол «φθονέω» («завидую») требует после себя дательного падежа (Dat.), в этом он схож с русским «завидовать (кому / чему?)». Получается, что гимназист Сми- дович перепутал верный и неверный ответы? Или ошибся писатель Вересаев — когда он готовил воспоминания, нужно было уточнить по словарю?..
Уездная латынь
Протоиерей Василий Иоаннович Курбановский (1828-1906) в возрасте 11 лет поступил в духовное училище уездного города Яранска Вятской губернии. Через год он стал одним из лучших учеников. Сам он впоследствии вспоминал: «Товарищи мои были даровитые, особенно латынь нам давалась. Курс был в классе двухгодичный. Во второй год мы записки друг другу писали все цицероновскими фразами, выбирая их из лексикона. Таким образом привыкли, и учитель латин[ского] языка о[тец] Иоанн Диаконов приучал к тому, чтобы различать, как мысль выразить лучше по-латыни и как получше по-русски. Стихи из Виргилия переводили мы по-русски, не придерживаясь словорасположения латинского ни в предложениях, ни в периодах. На экзамене поверочном в семинарии мы удивили знанием латинского языка о[тца] инспектора семинарии прот[оиерея] Фармаковского. Где ни раскроет книги Лактанция, Корнелия, даже Цицерона, мы свободно переводили. И данное нам сочинение мы написали, не слыхав никаких правил, а только упражняясь в переводах с латинского и греческого, толково и без грамматических ошибок» (Государственный архив Кировской области. — Ф. 170. — Оп. 2. —Д. 81.—Л. 85 об.).


318
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Голова лопнет
Сын дьячка из Ярославской губернии Александр Геннадиевич Ширяев учился в Ярославской семинарии, а затем в 1896 году окончил Санкт-Петербургскую духовную академию. В 1930-х годах он написал воспоминания.
Вот какой случай произошёл во время его обучения в семинарии: «Весной было получено известие о приезде ревизора из Петербурга. Воцарилось нервное возбуждение. Занервничал и наш преподаватель греческого языка Η. Н. Тут наступило моё торжество. Η. Н., узнав о моих достижениях, пришёл в восторг и решил демонстрировать меня ревизору. Сказано — сделано. Демонстрация состоялась. Я ровно 45 минут без передышки декламировал третью речь Демосфена. На другой день Н. Н. с сияющим лицом вызвал меня из класса в коридор и говорит: — Знаешь, что сказал ревизор Пётр Иванович? Он говорит: “Я думал, что у вашего докладчика голова лопнет...” — Вот, брат, как ты его поразил! “Голова лопнет” Η. Н. это выражение показалось комплиментом. А в моих ушах этот комплимент теперь, спустя 45 лет, звучит если не ирониею, то выражением сожаления к мальчику, который убил массу времени и труда на совершенно никому не нужное дело...» (цит. по: Прахт Дм. В. Роль классических языков в дореволюционной семинарии // Тр. Тобольской духовной семинарии. —Тобольск, 2011. — Вып. 2 / Гл. ред. архи- еп. Тобольский и Тюменский Димитрий; отв. ред. диакон Пётр Шитиков. — С. 89).
Бурсаки и бураки
В романе литературоведа и писателя Александра Павловича Чудакова (1938-2005) «Ложится мгла на старые ступени» (2000) рассказывается о послевоенном детстве Антона, который жил в Казахстане, в бывшей казачьей станице, ставшей городком. Дед, оказавший на Антона большое влияние, до революции учился в духовной семинарии.
«Чтоб отбить время от скучного чтения, Антон спрашивал что-нибудь повеселее.
— Дед, а дразнилки у вас в семинарии были?
— А как же. Рядом был монастырь. Мы и дразнились: “Ай, монашка, ай, монашка, куда делась твоя ряска?” Или — к наставникам или духовному начальству весной: “Птички божии запели, книги к чёрту полетели”. Дело здесь, — пояснял дед, — в чёрте, запретном слове.
Дразнилки были так себе.
— Скажи лучше про свёклу.


Латынью душили
319
— Nos sumus boursaci, edemus semper bouraci. Мы бурсаки и едим всегда бураки.
Если рядом оказывался кто-нибудь, Антон начинал ёрзать на стуле.
— Я же предупреждал, — говорил дед. — Для ребенка столько сидеть — противоестественно. Что, храпесидии устали?
Храпесидиями в семинарии назывались ягодицы. Было для этого ещё одно слово, даже лучше первого: афедрон» (Чудаков А. П. Ложится мгла на старые ступени: Роман-идиллия. — 5-е изд., стереотип. — Μ., 2012. —С. 74-75).
«Edemus» лучше бы заменить на «edimus». Это глагол «edo, edi, esum (essum), edere (esse)» — «ем». «Edemus» — форма 1-го лица, множественного числа, будущего времени, изъявительного наклонения (futurum I indicativi activi), в переводе: «будем есть». А по смыслу должно быть настоящее время (praesens indicativi activi), то есть «edimus» («едим»). Не требуется также в словах «boursaci» и «bouraci» французистое «ои», достаточно «и». И латинскую букву «с» («цэ») лучше было бы заменить на букву «к» («ка»). Именно такая буква обычно писалась в словах, заимствованных латынью из других языков. А ведь украинское и южнорусское название свёклы «бурак», как и славянский суффикс «-ак/-як» в слове «бурсак», для латинского языка, конечно же, иноземные!
Двенадцать лет с тоской долбили
Из песни семинаристов:
Двенадцать лет с тоской долбили Мы одряхлевшую латынь;
Из-за нее нас били, били! — Она нам горче, чем полынь!
(Цит. по: Поздеев В. А. Фольклор и литература в контексте «третьей культуры». — Μ., 2002. — С. 150.)
Латынью душили
Некий ссыльный в 1875 году жил в уездном городе Котельниче Вятской губернии. Он отправил своему товарищу стихотворное послание, в котором были такие строки:
Под горькою сенью Я подрастал, — Смиренью, терпенью Отец обучал.


320
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
В бурсу свели.
«Учись», — наставляли...
Лоз принесли —
Меня отодрали.
Латынью душили,
Нелепостью разной,
Шпионству учили, Ябеде грязной.
(Сергеев В. Д. Вятские «нигилисты»: из истории разночинной интеллигенции Вятки. — Петропавловск-Камчатский, 1994. — С. 29.)
Ерунда
Обычно считают, что это слово — из жаргона русских семинаристов-бурсаков. Оно встречается в прозе Н. А. Некрасова, И. С. Тургенева, Н. С. Лескова. И образовано оно от наименования непростой для русских школяров латинской грамматической формы — «герундий» («gerundium, i п»). Латинский герундий — это отглагольное существительное; глагольная форма, обозначающая то, что должно будет быть сделано. Герундий образуется от основы инфек- та прибавлением к ней суффикса «-nd-» для глаголов 1-го и 2-го спряжения и «-end-» — для 3-го и 4-го спряжения. Склоняется по правилам 2-го склонения, причём только в единственном числе. На русский язык его можно переводить неопределённой формой глагола, отглагольным существительным, деепричастием. Например, «ars amändi» (от «amo, amävi, amätum, amäre 1» — «люблю») — это «искусство любви» или иначе: «искусство любить». В общем, в русском языке нет точного соответствия латинскому герундию, и это может вызывать затруднения. А ведь ещё в латыни имеется отглагольное прилагательное — «герундив» («gerundivus, i К примеру, «ars amända» — буквально: «искусство, которое нужно любить».
Так что ученики, действительно, мучились из-за этакой «герун- ды» и «ерундистики». Но и это ещё не всё! «Дело в том, что тема “замена герундия герундивом” является одной из самых запутанных тем латинской грамматики. В глазах семинариста это была поистине ге- рунда» (Откупщиков Ю. В. К истокам слова: Рассказы о происхождении слов. — 5-е изд. — СПб., 2008. — С. 332. Курсив автора. — В. К).
В написанных в начале 1860-х годов по воспоминаниям собственного детства «Очерках бурсы» Николая Герасимовича Помяловского слово «ерунда» обозначает как производимый бурсаками дикий шум («лай, мяуканье и кряканье, свист и визг»), так и систему обучения в бурсах, да и в других учебных заведениях 1840-1850-х годов


Ерунда
321
(«дремучая ерунда и свинство»). Ещё показательнее кличка одного из бурсаков, его назвали Ерундия (Помяловский Н. Очерки бурсы // Помяловский Н. Мещанское счастье. Молотов. Очерки бурсы. — Μ., 1984. — С. 289, 398, 279). Если «система обучения» — то это слово тут с намёком на зубрёжку или, как тогда говорили, «долбню», с помощью которой нужно было овладевать малопонятными герундиями и прочей подобной ерундой. Да и в кличке Ерундия явно слышатся отголоски «герундия».
Публицист конца XIX века, скрывшийся под псевдонимом «А. Б.», писал о «ерунде» так: «По гадательным предположениям, это дочь герундиума, которая, поглотив почти без остатка чушь, чепуху, гиль, галиматью, ахинею, дребедень, белиберду, ярко оправдала своё властное происхождение. Соревнования не переносит, да и нет молодых соперников; раздаётся по временам откуда-то писк некоей абракадабры, но дитя это являет мало едкости (по беззубию), чахло и недолговечно. Да, сильно опустела нива изящной словесности; хоть бы посеяли что-нибудь новое да позабористее, а то чем же пропитается наше полемическое красноречие» (цит. по: Колесов В. В. Гордый наш язык. — 2-е изд., перераб. — СПб., 2008. — С. 40-41. Полужирный шрифт автора. — В. К.\
Лингвист, фольклорист, этнограф Дмитрий Константинович Зеленин (1878-1954) в статье о словах и выражениях семинаристстов подтверждал: «Едва ли можно отделять это слово от термина ненавистной для бурсаков латинской грамматики gerundium». А производное от «ерунды» словечко «ерундистика», по Зеленину, оформлено латинским суффиксом «-к-» (в латыни — «-с-»), как и сходное с ним «зубристика». Ерундистика — «как бы правильный систематический курс ерунды». Оттого Зеленин полагал, что слово «ерундистика» «возникло, нужно думать, в университетах» (Зеленин Д. К. Семинарские слова в русском языке // Русский филологический вестник. — 1905. — No 3. — С. 115,118).
Ранее по времени употребление этого слова в очерке Николая Алексеевича Некрасова «Петербургские углы» (1845) показывает, что оно пока ещё было непривычно для читающей публики. У Некрасова оно встречается четырежды подряд в двух соседних абзацах и сопровождено примечанием: «Лакейское слово, равнозначительное слову — дрянь». В этом эпизоде повести один «дворовый человек» обзывает «ерундой» брошюрку высокопарных стишков. Сам же сочинитель-виршеплёт, «зелёный человек», протестует: мол, никакая это не ерунда! (Некрасов Н. А. Петербургские углы: из записок одного молодого человека // Некрасов Н. А. Поли. собр. соч. и писем: В 15 т. — Л., 1983. — Т. 7: Художественная проза 1840-1855 гг. — С. 348-349). В общем, и спившемуся поэту (о котором известно, что он окончил


322
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
семинарию, а потом учительствовал), и дворовому человеку слово понятно, оно из их лексикона. Возможно, оно изначально не «лакейское», как полагал Некрасов, а семинаристское.
Николай Семёнович Лесков в романе «Соборяне» (1872) устами вернувшегося из Петербурга дьякона Ахиллы заявлял, будто «ерунда» — столичное словцо, которое «все литераты употребляют» (Лесков Н. С. Соборяне: хроника // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. — Т. 4. — С. 278). В 1884 году Н. С. Лесков напечатал специальную статью «Откуда пошла глаголемая “ерунда”, или “хирунда”», где он возводил это слово к немецкому выражению «hier und da» («сюда и туда»). Дескать, немцы-колбасники так говорили о мясных остатках, которые сами по себе не годятся ни для «деликатесов», ни для колбасы низшего сорта, но могут быть прибавлены «туда и сюда» (Лесков Н. С. Откуда пошла глаголемая “ерунда”, или “хирунда”: из литературных воспоминаний // Там же. — 1958. — Т. 11. — С. 90-99). И впоследствии тоже звучали версии, возводящие «ерунду» к немецкому выражению «hier und da», которое твердили уже не колбасники, а, например, немецкие корабельные мастера: они, мол, так растолковывали русским устройство мачт и их установку.
Объяснения такого рода чересчур конкретизируют предполагаемую ситуацию возникновения слова — нечасто бывает, чтобы в языке приживалось и получало популярность выражение, которое слишком узко по своему первоначальному смыслу и кругу исходного распространения. Тут важно другое: Н. С. Лесков, прекрасный знаток церковного и семинаристского быта, был убеждён, что слово это — отнюдь не из речи семинаристов и священников.
Кстати, у того же Лескова в романе «Некуда» (1864), действие которого происходит с конца 1850-х годов, встречается слово «ерунди- ща», причём во вполне современном значении: «Ерундища какая- то, — произнёс Бычков. — Мёртвые берегут идеи для живых, вместо привета — вон, и толковать ещё о какой-то своей терпимости» (Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1956. — Т. 2: Некуда: Роман в трёх книжках. — С. 334).
В автобиографических романах Бориса Константиновича Зайцева (1881-1972) «Юность» (1950) и «Древо жизни» (1953) мать главного героя вместо «ерунда» произносила: «герунда» (а наряду с этим — «генварь») (Зайцев Б. К. Собрание сочинений: В 5 т. — Μ., 1999. — Т. 4: Путешествие Глеба: автобиографическая тетралогия. — С. 295, 519520, 522). В речи простых людей обычно бывало наоборот: непривычное, «учёное» словцо они переиначивали так, что начальный звук «г» терялся. К примеру, вместо «генерал» солдаты говаривали: «енерал». А в рассказе «В худых душах» (1882, из цикла «Уральские рассказы») Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка неграмотная


Гимназическая фита etc.
323
женщина, пожилая попадья упоминала «емназию» (Мамин-Сибиряк Д. Н. «В худых душах»: Рассказ // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: В 10 т. — Μ., 1958. — Т. 3: Горное гнездо. Уральские рассказы. — С. 281, 282). Может, потому героиня автобиографических романов Б. К. Зайцева предпочитала говорить «герунда» и «генварь», что она-то уж простой женщиной не была. Это у неё получалась гиперкоррекция такая. Тем более что форма «генварь», действительно, преобладала в XVIII и в первой половине XIX века.
Филолог, академик Виктор Владимирович Виноградов писал: «Этимология этого слова остается неясной. Конечно, каламбурное объяснение из немецкого hier und da, предложенное Н. С. Лесковым, не выдерживает критики. Оно опровергается и стилистическим употреблением слова ерунда и его социальной историей, которая не возводит начала этого выражения к речи петербургских немцев. Лишена фактической опоры и та этимология, которая связывает это слово с латинским gerundium и с бурсацким диалектом. Это объяснение тоже основано на созвучии. Культурно-исторических справок, подтверждающих предположение, что ученики бурсы всё непонятное называли ерундой, так как им было трудно понять употребление латинского gerundium’a, нет...» (Виноградов В. В. История слов: около 1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связанных. — Μ., 1999. — С. 154. Курсив автора. —В. К.)·
Против распространённого мнения о семинаристском происхождении «ерунды» выступил специалист по русскому языку Павел Яковлевич Черных (1896-1970). Он обратил внимание на то, что в русских диалектах «ерундой» могли называть напитки, в том числе жидкое, безвкусное питьё. А слова с первичным значением «хмельного напитка», действительно, часто используются в переносном значении (ср.: «буза», «кавардак») (Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: 13 560 слов. — 2-е изд., стереотип. — Μ., 1994. — Т. 1. — С. 286-287).
Такое предположение вкратце высказывалось и прежде П. Я. Черных. Эта этимология достаточно убедительна. Но иная форма этого слова — «герунда» — может свидетельствовать, что «ерунда», появившись в городском просторечии из народной речи, впоследствии прижилась также в языке гимназистов и семинаристов. Значит, потому и прижилась, что живо напоминала им о страшном латинском герундии.
Гимназическая фита etc.
У писателя из Екатеринбурга Евгения Петровича Касимова в рассказе «Синдбад-мореход» приводится такой случай: «И как-то


324
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
предложили мне круиз по Средиземному морю. И поехал. А что? Ну там Турция, Алжир, Египет — это всё ерунда. А вот в Греции... У нас в группе один мужик был — умница, говорун, — пойдём, говорит, я тебе всё покажу. Я уже в кабачок какой-то намылился, а он мне — гляди: “метро” написано. И только руками всплеснул — поразительно! Такими ж буквами Гомера записывали! И потащил меня по всем этим руинам. И говорит, говорит и всё восхищается. И как оглушило меня. Как тем кирпичом вашим — по темени. Я вот в Египте на пирамиды смотрел — и ничего. Вот все: грандиозно! Грандиозно! Ну да, наворочено порядочно. Да-а. А тут, знаете, как ветром древним дунуло... Мы вот как античку учили? По Тройскому, по хрестоматии. Сдали — и забыли. Школярство. А тут... И оливы те же самые! Ах, золотое время, золотые глаза! Словом, заболел. Вернулся, рассчитался — ив Крым, в археологическую экспедицию» (Касимов Е. Синдбад-мореход: Рассказ // Октябрь. — 2007. — Νθ 12. —С. 163).
«Античка» — это принятое у студентов-филологов обозначение учебного предмета «античная литература». Проходили её «по Тройскому», то есть по знаменитому учебнику (а не хрестоматии!) И. Μ. Тройского «История античной литературы» (последнее прижизненное издание, третье — Μ., 1957; с тех пор переиздаётся ещё: 6-е изд. — Μ., 2005). Кстати, филолог-классик Иосиф Моисеевич Тройский (1897-1970) свои научные работы, публиковавшиеся в первые годы советской власти, подписывал поначалу истинной своей фамилией — Троцкий, а после постарался чуть подправить фамилию и тем обезопасить себя от неприятных расспросов и суровых допросов. Вот как вспоминала писательница Руфь Александровна Зернова (1919-2004), поступившая на филфак Ленинградского университета в 1936 году, о преподавательнице филфака, филологе-германисте Марии Лазаревне Тройской, урождённой Гурфинкель (1896-1987): «Но её замужняя фамилия... ох, какая это была фамилия. В тот год — а может, и раньше, но в тот год особенно — чуть не в каждом номере газеты “Известия” люди читали объявления, начинавшиеся словами: меняю фамилию Троцкий на... обычно бывало “на Троицкий”. Но они с мужем, профессором античной литературы, изменили её иначе, они стали Тройскими» (Зернова Руфь. Незабываемый // Новое литературное обозрение. 2002. — № 55. — С. 33). Другая выпускница ленинградского филфака, окончившая университет в 1949 году, переводчица, эссеистка, мемуаристка Наталья Леонидовна Трауберг (1928-2009), в своих воспоминаниях упоминала его брата, Исаака Троцкого, «который в своё время сел, не успев сменить фамилии» (Трауберг Наталья. Сама жизнь. — СПб., 2009. — С. 64). А всё же сколь прихотливая смена фамилии, на грани риска — в ту пору, когда


Гимназическая фита etc.
325
живы были воспоминания (пусть и не слишком вразумительные) о том, как восставший народ, дескать, «царя Николашку с трона скинул»!
У героя рассказа «Синдбад-мореход» глаза на всю школярскую «древность» открылись, когда он уразумел, что современное словечко «метро» в Афинах пишется теми же самыми буквами, которыми две с половиной тысячи лет назад были записаны гомеровские поэмы. Ну да, слово-то это греческое, восходящее к «ή μήτηρ, μητρός» и «ή πόλις, πόλεως» («мать» и «город», то есть крупный город — метрополия, откуда и «митрополит», и «метрополитен»). Нынешние греки очень гордятся тем, что у их языка такая долгая история. В веках не потерялись ни язык (их новогреческий — прямой потомок древнегреческого), ни письменность (всё тот же алфавит, который сейчас для иноземца-обывателя выглядит как-то странновато на фоне всемирной латиницы и евразийской кириллицы).
В середине 1930-х годов в Греции побывали советские журналисты и литераторы Илья Арнольдович Ильф (1897-1937) и Евгений Петрович Петров (1903-1942). В очерке «День в Афинах» они весело писали о своём впечатлении от греческого алфавита: «Такие вывески могут только присниться. Весь греческий алфавит составлен из русских букв, есть даже фита, но понять ничего невозможно. <...> Но, несмотря на борщ, гимназическую фиту, одесский запах калёных орехов и каштанов, несмотря на батумско-тифлисский вид чистильщиков сапог с их ящичками, обитыми медью, — это был совершенно чужой тёплый мраморный город, окружённый голыми розоватыми холмами» (Ильф И., Петров Е. Поездки и встречи. — Μ., 2008. (Библиотека журнала «Огонёк»). — С. 16).
Упомянутая Ильфом и Петровым «гимназическая фита», вошедшая из греческого алфавита в русский (она же греческая тэта — «Θ Θ») и употреблявшаяся только в словах греческого происхождения, доставляла некоторые трудности тем, кто обучался русскому правописанию. И фита, и буква ферт (она же греческая фи — «Φ φ», современная русская «ф») читались одинаково, так что школярам приходилось запоминать, где какая пишется. В старину говорили, что «от фиты подвело животы» (Максимов С. В. Крылатые слова. — Μ., 1955. — С. 109), намекая на то, что из-за неё ученики могут остаться без обеда.
Поэт Яков Петрович Полонский (1819-1898), вспоминая детство, писал в 1890 году: «Старинное название букв, ныне всеми забытое, может быть, имело в себе некоторую силу действовать на воображение. Сужу по себе и, может быть, ошибаюсь. Для меня, шестилетнего ребёнка, каждая буква была чем-то живым, выхваченным из жизни». И приводил примеры: «стоять фертом», «похерить»


326
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
(от тогдашнего названия буквы «х» — хер), «он мыслете пишет», «это ещё буки», «ижица — розга близится», сравнение виселицы с глаголем и т. д. (Полонский Я. П. Школьные годы: (начало грамотности и гимназия) // Полонский Я. П. Проза. — Μ., 1988. — С. 326-327). Старинные названия букв русской азбуки, вместе с начертанием этих букв, давали волю образному воображению учеников — появлялись поговорки, шутки, присловья.
Герой повести Николая Семёновича Лескова «Очарованный странник» (1873), рассказывая, как он одно время служил в Петербурге «справщиком» в адресном столе, сетовал, что он там «на фиту попал», и оттого ему заработка было совсем немного: «Иные буквы есть очень хорошие, как, например, буки, или покой, или како: много на них фамилиев начинается и справщику есть доход, а меня поставили на фиту. Самая ничтожная буква, очень на неё мало пишется, и то ещё из тех, кои по всем видам ей принадлежат, все от неё отлынивают и лукавят: кто чуть хочет благородиться, сейчас себя самовластно вместо фиты через ферт ставит. Ищешь-ищешь его под фитою — только пропащая работа, а он под фертом себя проименовал» (Лесков Н. С. Очарованный странник // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. — Т. 4. — С. 502).
Правописание фиты, действительно, сложное, так что ошибки с фитой и фертом вполне естественны. Однако у Лескова говорится, собственно, не о путанице, а о сознательном выборе: при написании одинаково звучащих вариантов фамилии ферт, дескать, казался предпочтительнее фиты. Да, в фамилиях немецкого (или французского) происхождения, если ты какой-нибудь «фон-барон», для передачи звука «ф» именно ферт будет ставиться. А простые русские Фёдоровы или Феоктистовы писались с фитой, потому как эти фамилии на самом деле — от имён греческого происхождения, и первый корень в них — от слова «ό Θεός, Θεού» («Бог»).
А может быть, дело тут в том ещё, что фита в XIX веке считалась буквой малоприличной. Скажем, ругательство «фетюк» (тогда писали: «оетюкъ»), воспринимавшееся как своеобразная замена иного, матерного словечка, звучало оскорблением. В «Мёртвых душах» (1842) Н. В. Гоголя Ноздрёв выговаривал своему зятю, которого, как и Чичикова, он зазвал к себе в имение. Тот нудил, что ему пора уже ехать восвояси: мол, жена дома заждалась. Ноздрёв на это огрызнулся: «Ну её жену к...! важное в самом деле дело станете делать вместе!» И затем: «А и вправду! — сказал Ноздрёв. — Смерть не люблю таких растепелей! — и прибавил вслух: — Ну, чорт с тобою, поезжай ба- биться с женою, фетюк!» В другом эпизоде с участием Ноздрёва сказано: «...Весь растерялся неколебимый муж, и вышел из него жалкий трусишка, ничтожный, слабый ребёнок, или просто фетюк, как


Гимназическая фита etc.
327
называет Ноздрёв». При первом упоминании Гоголь сделал такое примечание: «0етюк — слово обидное для мужчины, происходит от Θ, буквы, почитаемой некоторыми неприличною буквою» (Гоголь Н. В. Мёртвые души // Гоголь Н. В. Поли. собр. соч.: В 14 т. — Μ., 1951. —Т. 6: Мёртвые души. I. — С. 76-77, 209).
Известный в своё время российский филолог-ориенталист, литературный критик и журналист Осип Иванович Сенковский (1800— 1858), публиковавшийся преимущественно под псевдонимом Барон Брамбеус, в статье о «Мёртвых душах» обвинял Гоголя в пристрастии к изображению всяческого уродства и низости, в использовании просторечных словечек и выражений и т. п. Сенковский особенно ехидничал из-за того, что эта, дурно, дескать, написанная, проза самим-то автором была наименована поэмой: «Поэма!., да ещё какая поэма!.. Одиссея, Неистовый Орланд, Чайлд-Гарольд, Фауст, Онегин, с позволения сказать, —дрянь в сравнении с этой поэмой. Поэт!., да ещё какой поэт... поэт, перед которым Гомер, Ариосто, Пушкин, лорд Бирон (Байрон. — В. К.) и Гёте, с позволения сказать... то, чем Ноздрёв называет Чичикова» (курсивом Сенковский помечал встречающиеся у Гоголя выражения, которые казались в тогдашней изящной словесности неуместными). Похоже, что сцена, где гоголевский герой ругался «фетюком», запомнилась читателям. Вот и в другом месте статьи Сенковский, указывая на принятый тогда в литературе обычай при употреблении какого-либо считавшегося «низменным» слова писать только начальную его букву, заменяя остальное точками, прибавлял: «У нашего поэта... все действующие лица говорят и бранятся полною прописью, не выпуская ни одной буквы, и ещё с примечаниями внизу страницы. Это гораздо яснее!» (Сенковский Осип. Похождения Чичикова, или Мёртвые души // Ех libris-ΗΓ. — 2009. — No 12 (2 апр.). — С. 4).
Литературовед Юрий Владимирович Манн более всего известен как знаток творчества Гоголя. Он подготовил к изданию также и двухтомник знаменитого в своё время украинского и русского писателя Василия Трофимовича Нарежного (1780-1826). У Нарежно- го встретилось словцо «фалалей», и Манн, с Гоголем в голове, прокомментировал его так: «простофиля, фетюк» (Нарежный В. Т. Сочинения: В 2 т. / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Ю. В. Манна. — Μ., 1983. — Т. 2: Романы и повести. — С. 471).
Понятно, что само начертание фиты могло побуждать школяров к странноватым ассоциациям. От названия этой буквы, судя по всему, и образовалось малоприличное словечко «фетюк». Оно сходно с просторечным вариантом греческого по происхождению мужского личного имени Феотих. Человека, названного при крещении Феотихом, в обиходе могли именовать Фетюком. Таким же способом,


328
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
с этим же суффиксом создавалось немало иных прозвищ и фамилий, особенно в южнорусских говорах, в Украине и Белоруссии: например, Карпюк от мужского имени Карп. Так что форма для вычеканивания ругательного словца «фетюк» в языке уже существовала. И вообще множество слов, негативно характеризующих людей по их качествам, образовано от просторечных форм личных имён: филя-простофиля, фалалей и т. д.
Лингвист Евгений Степанович Отин (1932-2015) упоминал о фите и гоголевско-ноздрёвском фетюке, определяя происхождение загадочного слова «фитюлька» (это что-то мелкое, незначительное — например, небольшая вещица или же не стоящий внимания человек). По его предположению, корень слова «фитюлька» происходит от названия буквы фиты. Если фита считалась «неприличною буквою» (а в жаргоне польских уголовников «fita» и означает: «vagina, ае/>>; слово, вероятно, было заимствовано в XIX веке из русского языка), то «оно употреблялось как синекдоха по отношению к женщине». Затем «это гендерное ограничение было утрачено, и фитюлькой стали пренебрежительно именовать всякого человека, не вызывающего уважения». Поскольку же фита выглядела как «маленький эллипсообразный кружок», то появилось значение: «что-то небольшое» — в тех случаях, когда слово «фитюлька» применялось к неодушевлённому предмету (Отин E. С. «Все менты — мои кенты...»: (как образуются жаргонные слова и выражения). — Μ., 2006. — С. 278-282. Курсив автора. —В. К.).
Такое объяснение слишком сложно и витиевато. Во-первых, слова «фита» и «фетюк» действительно засвидетельствованы как «неприличные», а вот «фитюлька» в таком значении, кажется, не отмечена. Во-вторых, неясны причины предполагаемого «гендерного» (термин неуместен; «гендер» — это социальные роли мужчин и женщин) перехода от грубого обозначения женщины к пренебрежительному именованию какого угодно незначительного человека. В-третьих, не понятно, почему именно фита могла ассоциироваться с небольшим размером: гораздо лучше подошла бы йота (йота), особенно в её «подписном» варианте; ср. выражение «ни на йоту» (не изменить чего-либо). А главное: до состоявшейся в 1917-1918 годах реформы русского правописания «фитюлька» писалась не через фиту, а через ферт («ф»)! Так что едва ли это слово может происходить от названия буквы фита.
Есть ведь и другое предположение. Специалист по русскому языку, академик Виктор Владимирович Виноградов (1894/95-1969) писал, что «фитюлька» — просторечно-бытовое видоизменение на русский лад французского существительного «futilite />> («тщетность, бесполезность»), которое вошло в литературный язык из жарго¬


Гимназическая фита etc.
329
на институток. При этом «фитюля» известна и народным говорам (на Тамбовщине — «размазня»). В устной народной речи со словом «фитюля» («фитюлька») контаминировалось другое слово, со значением «загогулина, закорючка», по-видимому, производное от «фита». Таким словом могли назвать, например, «калач» — непонятный значок в учебнике геометрии (Виноградов В. В. История слов: около 1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связанных. — Μ., 1999. —С. 717-718).
Буква же ферт своим обличьем напоминала подбоченившегося человека — стоящего, заложив руки за пояс. Говорили: «стоять фертом», «подпереться фертом». И само слово «ферт» (часто в творительном падеже — «фертом») стало означать: «франт, щёголь, хлыщ». Словечко это получило большое распространение: оно стало применяться и к тем существам, у которых рук на поясе ну никак не могло быть. Например, в рассказе И. С. Тургенева «Лебедянь» (1848, из цикла «Записки охотника»), о лошадях, что на ходу «вывёртывают и выкидывают передними ногами направо и налево, а вперёд мало подвигаются», сказано: «...Они хороши в одиночку, для гулянья после обеда: выступая фертом и скрутив шею, усердно везут они аляповатые дрожки...» (Тургенев И. С. Собр. соч.: в 12 т. — Μ., 1953. — Т. 1: Записки охотника. — С. 259-260).
Буйное воображение учеников углядело в облике буквы ферт вдобавок и ещё кое-что. Как и фита, ферт показался слишком уж выразительным по своим очертаниям. В повести «Бедовик» (1839) литератора и фольклориста Владимира Ивановича Даля отец главного героя, мелкий чиновник Стахей, провинциальный и не слишком грамотный, везде заменял ферт фитой, «потому что ф была, по мнению Стахея, буква вовсе неблагопристойная» (Даль В. И. Бедовик// Даль В. И. Избранные произведения. — Μ., 1983. — С. 28). Надо иметь в виду, что эти прихотливые фантазии возникали в те ханжеские времена, когда жеманные дамы даже ножки роялей тканью прикрывали... А потому что «ножки»!
Ныне о тогдашних «непристойных» буквах подзабыли. К тому же одна буква из этой парочки оказалась ликвидирована в ходе орфографической реформы 1917-1918 годов. Разве что учёные-гуманитарии ещё могут это припомнить.
В статье, высмеивающей крайности современного постмодернизма, публицист и учёный, знаток философии Станислав Юрьевич Яржембовский воспроизводит основанную на случайных ассоциациях логику тех учёных, которые подвержены такому восприятию культуры. Мол, если ферт символизировал мужское начало, а точно так же звучащая, но используемая в совершенно иных словах фита — женское, то из этого простого обстоятельства постмодерни¬


330
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
сты могли бы сделать далеко идущие выводы!.. «Более того, исчезновение после революции “фиты” из русского алфавита можно считать знамением окончательного исчезновения из русской души “вечно бабьего” (розановский, по Бердяеву, перевод гётевской “вечной женственности”)» (Яржембовский Станислав. Постмодерн как гебефренический синдром // Звезда. 2010. — № 8. — С. 209).
Сейчас же в широких массах скабрёзно воспринимается разве что старое русское название буквы хер, которая в нашем алфавите происходит от греческой хи («X χ»). А ведь были времена, когда наименованием буквы как эвфемизмом заменяли в речи неприличное русское существительное, то есть само слово «хер» звучало нейтрально. И глагол «похерить», тоже образованный от названия этой крестообразной буквы, означал: «перечеркнуть крест-накрест» - и не более того. Ещё «хером» могли называть пьяного — просто потому, что начертание этой буквы напоминало вид шатающегося человека, широко расставившего ноги.
Ну, а буквы зю ни у греков, ни в старой русской азбуке вовсе никогда не бывало! Что бы там ни придумывали школьники...
Дойдя до совершенства
В публицистической книге, текст которой датирован 1880 годом, критиковались реформы и разнообразные нововведения в жизни Церкви. По мнению составителя книги, при сравнении тогдашнего положения с прежними порядками даже страшноватая бурса первой половины XIX века кое в чём выигрывала. «Классическое образование в семинариях находится на самой низкой ступени. Принимаемые в семинарии ученики [духовных] училищ не могут написать по-латыни пяти строк без того, чтобы не сделать десяти ошибок, нередко весьма грубых. В семинариях положено чтение авторов латинских и греческих, но это чтение сводится обыкновенно на тот же перевод, которым ученики занимались в училище. И перевод этот делается, по большей части, небрежно, вяло, безжизненно: ученики при этом томятся, наставники зевают. На последнем году семинарского курса ученики, наконец, доходят до такого совершенства в знании классических языков, что забывают даже и то, что знали в училищах. Семинаристы двадцатых, тридцатых и даже сороковых годов, когда уже повсюду началось гонение на классическое образование, знали греческий и особенно латинский языки далеко лучше нынешних семинаристов» (Белое духовенство и его «интересы» / Сост. под ред. Н. В. Елагина. — СПб., 1881. — С. 63-64. Курсив составителя. — В. К.)·


Таинственный бурсацкий язык
331
Таинственный бурсацкий язык
Благодаря тому, что в течение XVIII-XIX веков многие тысячи будущих священнослужителей (да вообще — образованных людей) обучалось греческому и латыни, в русском языке закрепилось некоторое количество шутливо искажённых слов, например: «свинтус», «оболтус», «старушенция», «бабенция», «штукенция», «бумаженция», «надуванция» и др. В таких новообразованиях к привычной и узнаваемой основе присоединялись латинское окончание («-us») или латинский суффикс («-tio»). А в слове «стервоза» к русскому корню (ср. ругательное «стерва») присоединён латинский суффикс «-os-», по примеру: «forma, formae/» («вид, образ; наружность; красота») — «formosus, а, um» («красивый, -ая, -ое»).
Нередко при этом русские корни сближались с латинскими значениями. Например, «распеканция», то есть «выговор» (ср. латинское существительное «peccantia, ае/>> — «грех»; чаще, впрочем, «peccatum, i п»). В рассказе Сергея Николаевича Миловского (18611911) «Вдовцы» дьякон, любивший читать просветительские брошюрки и нахватавшийся учёных словес, покидая как-то раз дом своего друга-священника, пролез через дыру под его забором, и это заметила попова работница. Дьякону тогда подумалось: «Нажалуется попу, а тот и учинит мне при ней же распеканцию...» (Милов- ский С. Н. Вдовцы // Миловский С. Н. Неизреченный свет: (рассказы). — Сарапул, 2012. — С. 162).
Вот как в повести Александра Ивановича Куприна «Олеся» (1898) рассуждал полицейский урядник Евпсихий Африканович: «А вдруг всё это обнаружится или стороной дойдёт до начальства? Кто в ответе? — Я. Кого из службы по шапке? — Меня. Видите, какая штукенция». Про урядника мы мимоходом узнаём, что он «происходил из духовных» — эта реплика, кстати, брошена автором оттого, что Евпсихий умел мастерски, как бы невзначай и «по дружбе», выпрашивать мелкие подношения, а такое считалось неотъемлемым свойством дьякона да попа (Куприн А. И. Олеся // Куприн А. И. Соч.: В 3 т. — Μ., 1953. — Τ. 1. — С. 376, 374). Так что Евпсихию Африкановичу в наследство досталось не только причудливое имя-отчество, но и семинаристская лексика — разные «штукенции».
А в романе Алексея Феофилактовича Писемского «Люди сороковых годов» (1869) приводится рассказ бывшего семинариста Доброва, затейника и пьяницы: «...Вышла у меня вся эта пекуния, что матушка-дьяконица со мной отпустила, беда: хоть топись, не на что выпить!..» Этот Добров и ругается-то «бестией» (Писемский А. Ф. Люди сороковых годов // Писемский А. Ф. Собр. соч.: В 9 т. — Μ., 1959. — Т. 4. — С. 73). Кстати, фамилия у него явно искусственного


332
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
происхождения — очевидно, дана там же, в семинарии. И довольно редкое слово «пекуния», и шире разошедшееся в нашей речи «бестия» — это всё латинизмы, типичные для языка семинаристов и священников. Латинское «pecunia, pecuniae f» — «деньги», a «bestia, bestiae f» — «животное; зверь». Говорили ещё и так: «архибестия», добавляя греческую приставку «άρχι-» («сверх-», чрезмерно») — по аналогии с привычными церковными словами: «архиерей», «архиепископ», «архимандрит». Согласно воспоминаниям одной дамы, которая в 1843-1851 годах училась в петербургском Смольном институте благородных девиц, «самым грубым и оскорбительным словом между детьми было слово “зверь”, а прибавление к нему прилагательного “пушной” удваивало оскорбление» (Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц / Сост., подгот. текста и примеч. Г. Г. Мартынова. — Μ., 2013. — С. 90). Если обзывание «зверем» среди девочек-подростков из хороших семей в середине XIX века звучало столь сильно, то это, возможно, — влияние латинского ругательства «бестия».
Городничий в комедии «Ревизор» (1836) у Н. В. Гоголя ругал купцов даже и так: «архиплуты и протобестии». Точнее, эдак: «Что, са- моварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, на- дувайлы мирские!» (Гоголь Н. В. Ревизор // Гоголь Н. В. Поли. собр. соч.: В 14 т. — Μ., 1951. — Т. 4: Ревизор. — С. 83). Колоритное «протобестия» строится по примеру слов «протопоп», «протоиерей». В нём воспроизведён греческий корень «-πρώτ-», от «πρώτος, η, ον» («первый, ая, ое»). У Гоголя служака-дворянин в порыве гневного самодурства возгремел лексикой, скорее подобающей архиерею.
В рассказе Александра Ивановича Эртеля (1855-1908) «Барин Ли- старка» (1880, из цикла «Записки Степняка») живописуется этот самый барин — Аристарх Алексеич Тетерькин или попросту Листарка. В прежние, крепостнические, времена был он «малодушным» помещиком, то есть самым бедным и неказистым. А уж после освобождения крестьян и вовсе оплошал. Но гонору у него всегда хватало. Узнал «барин Листарка» от приезжего знакомца, что «земство ещё по три копейки наложило» ради общественных нужд — на школы, больницы. Только услыхал — и давай ругать земство! Мол, проходимцы они там все, «с мужичишками съякшались и грабят». Дворянство грабят — стало быть, таких благородных господ, как он. Ему втолковывают: какой же это грабёж — отчёты ведь делают... «Но Аристарх Алексеич окончательно рассердился, возвысил голос и забрызгался слюнами.
— А па-азвольте вас спросить, сударь мой, где эти самые распрото- канальские отчёты ихние-с?.. Кто их видел, эти отчёты-с, па-азвольте


Таинственный бурсацкий язык
333
полюбопытствовать?.. Я их не видал-с, могу вам сообщить...» (Эр- тель А. И. Записки Степняка. — Μ., 1989. — С. 154-156).
Экое словцо завернул — «распротоканальские»! От ругательства «каналья», да с греческим «-πρώτο-», да с приставкой «рас- / раз-», которая нередко добавляется для пущего колорита в разнообразных ярких выражениях. Наши люди могли при случае надстроить такой приставкой и «протобестию», соорудив многоэтажную «распрото- бестию», «распротоканалью» — и так далее, по всему списку. Герой А. И. Эртеля — понятное дело, не духовного сословия, однако видно, что семинаристские по происхождению обороты речи стали расхожими у всех более или менее образованных людей. И дальше в разговоре он станет каких-то подвернувшихся ему под язык соседей припечатывать: «бестия», «архибестия», «протоканалья».
Неслучайно и словечко «старушенция» (обработанное под латынь) появилось в церковном издании начала XX века, в статье приходского священника. Оно там заключено в иронические кавычки. Речь идёт о деревенских «тёмных людях» (само это выражение является калькой средневекового латинского «viri obscuri»). Они по необразованности и склонности к суевериям предпочитают непроверенные и даже вздорные средства врачевания. Так случилось, что одна женщина угорела в своей избе (обычное дело в старой русской деревне), и вот все вокруг пытаются помочь ей — уж как могут... «Пока охали да ахали, появилась древняя “старушенция” и принесла самое верное “снадобье” — человеческую мочу, которую тут же и выливала в рот угоревшей...» (Пр-ский Ал., свящ. Народная тьма // Олонецкие епархиальные ведомости. — 1908. — Год 11-й. — № 5. Нео- фиц. отд. — С. 108).
В очерке «Бурсацкие типы» (1862) Николая Герасимовича Помяловского приведён жаргонный диалог двух закоренелых бурсаков — Бенелявдова и Гороблагодатского. (Вот, кстати, прекрасные церковные фамилии! Первая, вероятно, — от латинских слов «bene» («хорошо») и «laus, laudis/» («хвала, похвала; слава, честь; заслуга», ср. глагол «laudo, laudavi, laudatum, laudäre 1» — «хвалю, прославляю»).) Выходя из бани, куда рано утром пригнали бурсаков, они обсуждали, как бы им теперь выпить. Один заметил: «Развезёт после бани-то натощак». Другой отвечал: «А мы сначала потрескаем, а потом разопьём одну лишь штофендию» (Помяловский Н. Очерки бурсы // Помяловский Н. Мещанское счастье. Молотов. Очерки бурсы. — Μ., 1984. — С. 310). Н. Г. Помяловский в своих очерках курсивом указывал типичную бурсацкую терминологию, куда, значит, входило и словечко «штофендия». Это, разумеется, обычный «штоф», только украшенный латинской концовкой.


334
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Лингвист, фольклорист, этнограф Дмитрий Константинович Зеленин, который специально изучал такие слова, считал, что «свинтус» появился в речи семинаристов под влиянием латинского «stultus, а, um» («глупый, ая, ое»). Он писал, что это «русское свинья с латинским окончанием — tus» (Зеленин Д. К. Семинарские слова в русском языке // Русский филологический вестник. — 1905. — № 3. — С. 116. Курсив автора. — В. К.). Действительно, в шутливой и разговорной речи «свинья» может употребляться в искажённоусечённом виде и в мужском роде (ср. у Маяковского: «Вырастет из сына свин...»). Да и специалисты по этимологии полагают, что исходное славянское название этого животного в мужском роде было именно таким: «*svinb». Вот к этой-то основе добавилась латинская концовка «-tus» (именно концовка, а не окончание). Уже Ноздрёв у Н. В. Гоголя в «Мёртвых душах» (1842), любивший вворачивать всякие необычные выраженьица, шутливо обзывал Чичикова: «Право, свинтус ты за это, скотовод эдакой!» (Гоголь Н. В. Мёртвые души // Гоголь Н. В. Поли. собр. соч.: В 14 т. — Μ., 1951. — Т. 6: Мёртвые души. I. — С. 66). В романе Александра Фомича Вельтмана (1800-1870) «Саломея» (из задуманной им серии «Приключения, почерпнутые из моря житейского», 1846-1848) сказано о слугах, что они «жили свинтусами, ходили замарантусами, зимой в серой дерюге, а летом в пестряди» (Вельтман А. Ф. Приключения, почерпнутые из моря житейского: Саломея. — Μ., 1957. — С. 253). В очерке Н. Г. Помяловского «Бегуны и спасённые бурсы» (1863) описан урок учителя арифметики Ливанова. Когда он являлся на занятие пьяным, бурсаки с ним особенно не церемонились. Он пытался обратиться к ним, чтобы утихомирить: «господа», «братцы», «ученики», а те кричали, что они всё не то. Наконец, он сообразил: «...Вы — свинтусы!» И затем: «Ах вы поросята!..» Он хмелел, а бурсаки издевались. «Господа, братцы, ученики, свинтусы, милые дети, поросята, черти и друзья захохотали...» (Помяловский Н. Очерки бурсы. — С. 403-404). Словечко быстро пошло в народ: уржумские крестьяне во второй половине XIX века понимали «свинтуса» как грубияна (Магницкий В. Особенности русского говора в Уржумском уезде, Вятской губернии: (сб. областных слов и выражений). — Казань, 1885. — С. 57).
А знаток русской этимологии Макс Фасмер (1886-1962) полагал, что и глагол «расквасить» может являться «семинаризмом» от латинского «quatio, (quassi), quassus, quatere 3» («разбиваю»), под влиянием русского слова «квас» (Фасмер Μ. Этимологический словарь русского языка. — СПб., 1996. — Т. 3. — С. 444).
В итоге сложился особенный жаргон бурсаков-семинаристов. Украинский литератор Григорий Федорович Квитка (1778-1843), подписывавший свои произведения псевдонимом Грицько Осно-


Жаргоновед Зеленин
335
вьяненко, в романе «Пан Халявский» (1840) устами своего героя сообщал о «таинственном бурсацком языке»: «И за обедом, при батеньке и маменьке, и на вечерницах, при сторонних людях, в нашем разумном обществе нужно было нам иногда передать мысли свои, чтобы другие не поняли. Как тут быть? Опытный наставник наш открыл нам таинственный бурсацкий язык. В один класс мы поняли его и свободно могли изъясняться на нём. По моему мнению, это язык — отросток латинского, трудного, неудобопонимае- мого, несносного языка. И для чего бы не оставить вовсе всех этих иностранных языков, за коими, как хвост, следует грамматика со своими глупостями? Тут же какая лёгкость и удобство! Вот вам пример. В молодости я твёрдо знал слов десять латинских, понимал и значение их; но теперь — хоть сейчас убейте меня! — не помню ничего; на том же бурсацком я могу и теперь свободно обо всём говорить. Прелёгкий и презвучный язык, достойнейший быть во всеобщем употреблении более, нежели теперь французский, за выу- чение коего французские мусьи... берут тысячами и морят ребенка года три; а этот язык можно без книги понять в полчаса и без копейки. Какая экономия даже и во времени!.. Даже прекрасный пол с восторгом принял бы этот язык, потому что на нём можно выражать все тончайшие нежности усладительнее, нежели на французском; не нужно гнусить, а говорить ярко; притом же, как пожелается, можно объяснять чувства свои открыто и прикрыто... Но, видно, не нам переучивать людей!..» И далее — обмен этакими репликами: «Домине Павлуся! Не могентус украдентус сиеус вишневентус для вечерницентус?» — «Как разентус; я украдентус у маментус ключентус и нацедентус из погребентус бутылентус» (Квитка-Ос- новьяненко Г. Ф. Пан Халявский // Русские повести 20-30-х годов XIX века / Подгот. текста и примеч. Б. С. Мейлаха. — Μ.; Л., 1950. — Т. 2. —С. 311).
Жаргоновед Зеленин
Дмитрий Константинович Зеленин (1878-1954) был сыном дьячка из села Люк Сарапульского уезда Вятской губернии (ныне — в Завья- ловском районе Удмуртии). Как и многие другие дети клириков, он в 1892-1898 годах учился «на казённый счёт» в духовной семинарии. А уже затем — в Юрьевском (Дерптском, ныне Тартуском) университете. Он опубликовал специальную работу о бурсацких словечках (Зеленин Д. К. Семинарские слова в русском языке // Русский филологический вестник. — 1905. — № 3. — С. 109-119). Это там говорится о «свинтусе», «семпитерне», «катавасии», «рацее», «бестии», «ахинее» и «ерунде»; о русских словах с латинскими суффиксами («заве-


336
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
денция», «потаканция», «поведенция», «изведенция», «лупсенция», «нужданция», «секуция»); о «полулатинской фразе» в таком варианте: «Квис нон клячам габет, пехотаре дебет». Д. К. Зеленин полагал, что и слово «прокурат» — обозначение плута — могло проникнуть в русский язык через речь семинаристов (от латинского «procurator, procuratoris τη» — «управляющий, уполномоченный; императорский наместник в провинции»). Он приметил колоритное словечко «сфурить», то есть «украсть» — от латинского существительного «fur, furis m,f» («вор; воровка»).
Согласно Д. К. Зеленину, «семинарские слова имеют то преимущество перед словами различных искусственных языков, равно как и перед техническими выражениями в других учебных заведениях, что они сравнительно легко проникают, через посредство сельского духовенства, в народный язык» (Там же. — С. 113). Под «искусственными языками» Зеленин здесь разумел жаргоны — например, нищенский, моряцкий, уголовную «феню» и т. п. А «техническое выражение» (или, как филологи чаще говорят, «технический термин», от латинского «terminus technicus») — специализированный термин; особенное, свойственное узкому кругу специалистов, любителей или знатоков слово либо выражение. «Технические выражения в других учебных заведениях» — это, следовательно, спецсловечки жаргона учеников уже не духовных заведений, а гимназий, реальных училищ и т. д. А то, что именно слова и выражения бурсаков-семинаристов оказывали большое влияние на речь народа (поскольку эти школяры становились священнослужителями на приходах и тесно соприкасались с простыми людьми), — это так. К тому же сельское духовенство и влияло-то на свою паству прежде всего словом: богослужениями на церковнославянском языке (слушателям далеко не всё понятно — тем важнее поднапрячься, истолковать, додумать, переиначить) да проповедями по-русски (тут уже понятно). А вот примером влияло куда меньше: коли бедный попик за плугом в поле, так не в этом же с него пример брать? Если же по церкви в облачении ходит, курильницей кадит да святой водой кропит, то потому он иерей, а не мужик — иной он, значит.
А ещё Зеленин обращал внимание, что в речи семинаристов могли быть особенные ударения. Так, слово «роман» (в значении «литературное произведение», но не имя собственное — Роман) у семинаристов и прочих «духовных» проговаривалось, вопреки обычному произношению, с ударением на первом слоге (Там же. — С. 117). Кстати, и в русском уголовно-тюремно-лагерном жаргоне XX века слово «роман», означавшее занимательную устную историю, произносилось так же, как у бурсаков XIX века — с ударением на первом слоге. По Зеленину, в укоренившемся у нас с начала XVIII века суще¬


Фурилла и супрафур
337
ствительном «библиотека» (или «вивлиофика») поначалу ударение стояло на третьем слоге. Семинаристы же предпочитали сохранять ударение, как в греческом оригинале (так же и в латыни), то есть на предпоследнем слоге («ή βιβλιοθήκη, ης», «bibliotheca, ae f» — «книгохранилище»). Таким оно, в конце концов, стало и в русском литературном произношении.
Пример влияния бурсацкого, прицерковного жаргона на специализированную речь другой профессиональной группы (и как раз из простонародья) — сразу далее.
Фурилла и супрафур
Русские семинаристы, изучавшие латынь, переиначивали некоторые обыденные слова и выражения родного языка таким вот хитрым способом. Например, вместо «ворона» говорили: «фурилла» («furilla»), вместо «на двор» — «супрафур» («suprafur»). Для этого они произвольным образом расчленяли слово «ворона» на «вор» и «она», а из «на двор» делали «над» и «вор». По-латыни «вор» или «воровка» — «fur, furis m,f»; русское личное местоимение «она» обычно передаётся латинским указательным местоимением «illa» (во всех трёх родах будет: «ille, illa, illud»); слово «supra» может быть и наречием, и предлогом, его значение — «сверху, выше; над, на». Далее они переводили получившиеся русские слова: «вор-она» — «furilla», «на двор» — «supra-fur». Можно было вместо «квас» говорить: «advos», переводя на латынь: «к» — «ad», «вас» — «vos». А вместо «рукавицы» — «манусвицы» («рука» — «manus, manus/»). Из «подьячий» у них получалось «subegocujus»; обломки русского слова: «под», «я», «чий» (так для этого случая произносилось вопросительное местоимение «чей») — превращались в латинские «sub», «ego», «cujus». Из «попадья» выходило «tenus-subego»: «tenus» (предлог, означающий «до; по; судя по»), «sub» («под»), «ego» («я»). Та часть слова «попадья», которая пишется «падь», воспринималась при переделке подобно предлогу «под». А ещё они изображали слова «подьячий» и «попадья» графически:
ego ego
cujus tenus
Тут и вправду «cujus» и «tenus» становятся под «ego» (См.: Анищенко О. А. Иноязычное влияние на словотворчество школьников в России XIX века // Вестник МГУ. Сер. 9: Филология. — 2007. — № 1. — С. 127).
А вообще что-то часто у бурсаков-семинаристов поминался «fur»...


338
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Играмус на ледамус
Литературный критик и писатель Александр Константинович Воронский (1885-1943) окончил в Тамбове духовное училище и семинарию. В повести «Бурса» (1932) он со знанием дела, хоть и сильно окарикатуривая, живописал духовное училище. Вот зарисовка бурсацкого вечера, когда ученики заняты подготовкой уроков: «Александр Рождественский поражён открытием: зубрил греческие слова и узнал: алексо — значит побеждать; анир, андрос — муж; Александр — победитель мужей. Рождеством он докажет родным свою учёность. Пименов склонился над учебником и что-то бормочет: со стороны можно подумать — зубрит урок; на самом деле в тридцатый, в сороковой раз он повторяет: нос играмус на ледамус, миги капут камень проломил (помесь латыни и русского: мы играли на льду, камень проломил мне голову)» (Воронский А. К. Бурса. — Μ., 1966. — С. 128). Схожую макароническую фразу («помесь латыни и русского») см. выше, в этой главе, в заметке «Ego став на каменючку».
Секуция
Словцом «секуция» ученики называли порку, а «секутором» — того, кто её задавал. Всё, что касалось порки и розги, было для них весьма болезненным. Кроме того, порку обозначали ещё и такими псевдолатинскими терминами: «лупсенция», «поронция» (Анищенко О. А. Генезис и функционирование молодёжного социолекта в русском языке национального периода. — Μ., 2010. — С. 105).
Н. Г. Помяловский в очерке «Зимний вечер в бурсе» (1862) писал о порядках в духовном училище при семинарии Александро-Невской лавры в Петербурге, где он отбыл срок с 1845 по 1851 год. У Помяловского упомянут ещё один, сходный с «секуцией», термин — только уже вполне официальный. Начальство училища установило должности для некоторых доверенных бурсаков, чтобы те контролировали всех прочих. Там были старшие спальные, старшие дежурные, авдиторы, цензоры, комиссары. Самой страшной для бурсаков оказывалась власть «секундатора». Это такой «ученик, который, по приказанию учителя, сёк своих товарищей». Выбранные из самих бурсаков секундаторы упоминаются у Помяловского в разных местах его очерков. Однако отставной солдат Захаренко, из «служителей», тоже назван «секундатором», и он, действительно, по приказу сёк провинившихся (Помяловский Н. Очерки бурсы // Помяловский Н. Мещанское счастье. Молотов. Очерки бурсы. — Μ., 1984. — С. 259, 358). Получается, что так называли всякого, кто проделывал экзекуцию розгами.


Секуция
339
Сын сельского священника Александр Иванович Садов (1850-1930), поступивший в Нижегородское духовное училище в 1860-м году, припоминая более чем через полвека о тамошних нравах и обычаях, называл ученика-исполнителя несколько иначе — «секутором». Он писал: «Вполне отчётливо представляю врезавшуюся в памяти фигуру “секутора” в моём классе, исполнявшего приказы о порке». Впрочем, через столько лет А. И. Садов не был уверен: «Так именно, помнится, называлось это должностное лицо». По его предположению, это «название можно производить от латинского “secutor” = “sequutor”» (Садов А. И. Из воспоминаний о сельской жизни и школьном быте 60-50 лет назад // Тр. Нижегородской духовной семинарии: Сб. работ преподавателей и студентов / Гл. ред. ар- хиеп. Нижегородский и Арзамасский Георгий. — Нижний Новгород, 2010. — Вып. 8. — С. 99,108. Примеч. 12). Латинское существительное «secutor, secutoris τη» производно от глагола «sequor, secutus (sequütus) sum, sequi 3» («иду вослед, следую, провожаю, преследую»). Видимо, А. И. Садов полагал, что так могли обозначать помощника учителя. У существительного «secutor» было ещё одно значение, связанное, так сказать, с вооружённым преследованием. Им обозначали гладиатора (буквально: «преследователя») со щитом и мечом, который на арене сражался с ретиарием («retiarius, i m»), у которого были сеть (по-латыни «rete, retis η») и трезубец. Однако едва ли есть какая-либо логическая связь между этой разновидностью гладиаторов и исполнителем наказания в школе.
Как и некоторые иные обозначения бурсацких должностей, слово «секундатор» даже по обличию своему латинское. В нём виден корень от латинского глагола «seco, secui, sectum, secäre 1» («срезаю; срубаю; секу, бичую»), который этимологически родственен русскому «сечь». При этом у «секундатора» имеется сходство с латинским глаголом «secundo, secundavi, — , secundare 1» («способствую, помогаю»). И глагол «seco», и слова, образованные от корня «-secund-», с их доброжелательным, благоприятным значением, часто встречаются в учебниках, словарях и латинских текстах. Так что двойственный смысл, который проглядывает за термином «секундатор», очевидно, улавливался не одними только педагогами. Но главное вот что. С начала XVIII века в русский язык вошли латинские по происхождению слова «экзекуция» («приведение в исполнение приказа»; ср. «exsecütio, exsecutönis f» — «выполнение, исполнение; исполнительная власть, администрация; судебное преследование») и, соответственно, «экзекутор» («exsecutor, exsecutoris m» — «исполнитель; каратель»). Существительное «экзекуция» в народе переиначили в «секуцию», сблизив с русским глаголом «секу, сечь» (Фасмер Μ. Этимологический словарь русского языка. — 3-е изд., стереотип. —


340
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
СПб., 1996. — Т. 4. — С. 515). Д. К. Зеленин в статье «Семинарские слова в русском языке» тоже писал о словах «секуция» и «секутор», что это «латинские executio, executor, осмысленные путём применения к секу» (Зеленин Д. К. Семинарские слова в русском языке // Русский филологический вестник. — 1905. — № 3. — С. 116. Курсив автора. — В. К.}. Так же и в словаре Морица Ильича Михельсона, где приводятся слова «секуция», «секутор», а ещё «секанция»: «...Намёк на экзекуцию, исполнение судебного приговора, наказание и — кстати — на слово “сечь”» (Михельсон Μ. И. Русская мысль и речь. Своё и чужое. Опыт русской фразеологии: сборник образных слов и иносказаний. — Μ., 1994. —Т. 2. — С. 239; см. также с. 354. Курсив автора. — В. К.).
Слово «экзекуция» часто употребляли как раз применительно к порке. К примеру, саратовский дворянин Виктор Антонович Шом- пулев (1830-1913) в очерке, напечатанном впервые в 1913 году, вспоминал, как в конце 1830-х годов он стал воспитанником Павловского кадетского корпуса в Санкт-Петербурге. Помощник инспектора классов, штабс-капитан Половцев должен был сечь розгами провинившихся мальчишек. Шомпулев писал: «Этот чудный человек Половцев, однажды произведя такую экзекуцию маленькому новичку кадету... утешал его...» (Шомпулев В. А. Записки старого помещика.—Μ., 2012.—С. 40).
Итак, в России XVIII-XIX веков в бурсацкой латыни исполнителя наказания («экзекутора») могли именовать «секутором», переосмысляя это слово как производное от глагола «seco» («секу, бичую») и перетолковывая его в «секундатора», то есть «помощника».
Особенно легко давалась устная латинская речь
Филолог Дмитрий Николаевич Корольков (1858-1942) в написанной им автобиографии вспоминал о своей учёбе в Санкт-Петербургском университете: «В 1877 году по конкурсному экзамену я был принят в б[ывший] С.-Петербургский Историко-Филологический Институт, который и окончил в 1881 году по отделению классической филологии. В числе моих профессоров были славные гуманисты Л. А. Миллер и А. К. Наук, которые, совершенно почти не зная русского языка, должны были вести все свои занятия на латинском языке. Студенты должны были записывать их лекции на латинском языке и представлять профессорам для просмотра и исправления. Особенно часто делалось это у Л. А. Миллера, который пользовался за свое добродушие и неизменно хорошее отношение к студентам большой их симпатией. На латинском языке комментировались латинские и греческие авторы, читались история римской литературы, греческая грамматика и метрика и велись privatissima (что-то вроде ны¬


Папаша-репетитор
341
нешних спецкурсов и спецсеминаров — особые занятия, которые проводились профессорами для небольших групп студентов. — В. К.). Все свои ответы студенты давали этим профессорам на латинском языке. Огромную роль в преподавании играли переводы с греческого языка на латинский и обратно. Сами прекрасно владея латинским и греческим языками, о чём свидетельствуют их учёные работы по классическим авторам, и Миллер, и Наук требовали от студентов вполне правильного классического, как письменного, так и устного, латинского языка и правильного слога в греческих переводах. Миллер преподавание начинал со второго курса, а Наук — на последних двух курсах у классиков. Естественно, что при таком ведении дела преподавания древних языков к концу IV курса студенты-классики могли хорошо овладеть древними языками. Особенно легко давалась студентам устная латинская речь, которой многие студенты увлекались и говорили по-латыни совершенно свободно» (цит. по: Корольков Алексей. Дмитрий Николаевич Корольков: биографический очерк. http://www.rusalbom.ru/articles/default/Korolkov.html).
Папаша-репетитор
В рассказе Александра Валентиновича Амфитеатрова (1862-1938) «Семейство Ченчи», который был написан, по-видимому, в конце XIX века, говорилось о свирепом купце-самодуре.
«Не зная по-латыни ни одного слова, отец вздумал репетировать сынишку-гимназиста.
— Как же это он ухитрялся?
— А он когда-то начинал учиться по-французски, — так буквы помнил. Спрашивает, бывало, у Коли слова и смотрит на первую букву, так ли начинается слово, как Коленька ответит. Стол?.. Если Коленька ошибается, скажет вместо “mensa”, положим, “mensis” — отец не замечает: хорошо, молодец!.. Но если бы он ошибся в первой букве — ну, обмолвился бы хоть “tensa” или “pensa”, — у отца сейчас же наливаются кровью глаза; так-то ты учишься, мерзавец? Ремень в руки — и пошло живодёрство» (Амфитеатров А. В. Бабы и дамы // Амфитеатров А. В. Собр. соч.: В 10 т. — Μ., 2001. — Т. 3. — С. 177-178).
Сейчас мы употребляем слово «репетиция» в несколько ином значении: мы называем так дополнительное занятие со знатоком предмета, которому обычно за это платят деньги. Но в рассказе А. В. Амфитеатрова слово использовано в самом прямом его смысле — оно ведь происходит от латинского «repetitio, repetitionis/» («повторение»). Повторение пройденного — не обязательно со знатоком, не обязательно по-умному. Просто папаша проверяет, как сынуля уроки приготовил. Не более того.


342
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Математика, классические языки и эпидемия самоубийств
Филолог Инна Семёновна Булкина в статье о рассказе А. П. Чехова «Человек в футляре» (1898) писала о спорах по поводу классического образования в России второй половины XIX века: «Нужно признать, что у школьного классицизма есть безусловные заслуги перед российским просвещением. Кроме классических языков, эта система держалась на математике — математика стала первым и главным предметом, с этого момента стало возможно говорить о появлении русской математической школы и в принципе — массовой математической традиции. Что же до классической составляющей, то в смысле долгосрочной пользы тут сложно судить, — защитники школьного классицизма говорят, что эффект его проявляется на “длинных временах”, а у русской классической школы длинного времени не было. Общественное мнение было решительно против классицизма в гимназиях, воспитательный и главным образом идеологический смысл, который вкладывался чиновниками в школьную реформу, прочитывался негативно. В конечном счёте это породило идею “омертвляющей” и “охранительной” функции классических языков. Причем омертвляющей — в буквальном смысле: в газетах стали появляться сообщения о том, что ученики, не сдавшие латынь и греческий, кончают с собой; слухи об эпидемии самоубийств среди школьников стали напрямую связываться именно с классическими языками. Классические языки в демократической риторике сделались синонимом реакции. Характерно, что главным камнем преткновения был именно греческий: в латыни ещё видели какой-то “общелогический” смысл, греческий же в риторике “реалистов” сделался своего рода жупелом». И. С. Булкина далее приводила отрывок из дневника Александры Викторовны Богданович (ок. 1835 — 1914) за 8 января 1881 года: «В Харькове во время масленицы были разные тенденциозные маскарады. На одной процессии был представлен Толстой, бывший министр народного просвещения, — идёт бледный, худой, а за ним несут трупы умершей молодёжи на носилках и идут за трупами тоже студенты, не краше мертвецов». Это было вскоре после ухода Дмитрия Андреевича Толстого с поста министра, когда закончилось его пятнадцатилетнее управление образованием и у многих в России появились надежды на уменьшение доли классических языков в учебных программах (Булкина Инна. Карикатура: «Человек в футляре» А. П. Чехова и «школьный классицизм» графа Д. А. Толстого // Новый мир. 2013. — № 2. — С. 179-180,181).


Сумерки
343
Сумерки
О том, как обычный гимназист-подросток зимним вечером вынужден делать домашнее задание, писал публицист и философ Василий Васильевич Розанов (1856-1919) в статье «Афоризмы и наблюдения» (1894), которая вошла в его книгу «Сумерки просвещения». Итак, на завтра заданы история, греческий язык, Закон Божий, латинский язык, алгебра и русский язык.
«Классный наставник, хоть и не классик сам, советовал всегда начинать приготовления с главных предметов, дабы именно они всегда и безусловно выучивались». Так что вначале — греческий.
«Небольшой отрывок из “Анабазиса” Ксенофонта... великое героическое отступление 10 000 греков, но Бог с ним! — требует только 9-10 справок в словаре, и из этих справок только одна, о давно забытом глаголе со странным аористом, заставила три-четыре раза справиться и ошибиться. Но вот первооснова его отыскана и с чувством большого облегчения вписана наряду с другими девятью словами в продолговатую тетрадь греческих вокабул. Теперь можно встать и, ходя из угла в угол по комнате, выучить приисканные слова; это не требует более десяти минут, но вместе с приискиванием и записыванием заняло их уже двадцать; основа греческого урока сделана, завтра ученик не встанет перед учителем совершенно растерянный, но нужно же и перевести отрывок. Некоторые фразы понялись без труда, но вот за ними длинный период, запутанная конструкция, запутанная для него, конечно, для его 14 лет; смысл полуясен: всё те же парасанги (эта такая мера длины. — В. К.) и тот же Клеарх, но совершенно непонятно, в каком они стоят отношении; однако часовая стрелка ещё передвинулась и послышался мерный удар — половина пятого. Мальчик рванулся — период так же неясен. Что, по крайней мере, далее за ним? Далее — лучше; смысл, правда, после непе- реведённого места, совершенно тёмен, но конструкция отдельных предложений прозрачна, и это одно, что нужно. Он их понимает совершенно грамматически, и ни в каком случае на них не пропадёт. Итак, лишь одно место, четыре строки в середине, не переведены, но слова в них известны; нужно ещё повторить по образцам вот это существительное и два глагола; грамматика раскрыта, небольшое усилие сделано, и ещё не пробило пяти, а с греческим уроком можно кончить, и пора приступить к русскому».
А уж за русским и после короткого вечернего чая — латынь.
«Корнелий Непот открыт, и лексикон придвинут; ещё приискивается 12-13 слов, и они заучиваются, когда пробило половина седьмого; слишком пора переводить, но что это: тут темно с самого начала. Все слова известны, и однако, в тексте полная бестолковщина. Без


344
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
сомнения, это оттого, что взяты не те значения слов; и вот, закладывая пальцы в 3-4 места лексикона, каждое слово ученик пересматривает вновь, и каждое из 6-7 значений, отмеченных в лексиконе, прикидывает к данному тексту и вновь комбинирует его со значением остальных слов; становится очень жарко, а текст так же тёмен, даже темны отдельные в нём предложения, т. е. непонятно, которое к которому и как относится. Ученик взглядывает на циферблат часов и, пугливо бросая первый период, переходит к следующим. Нет, это гораздо труднее греческого, и каждая фраза требует усилия; есть коротенькие и совершенно непонятные; зато какая радость, когда предложение строки в три величиной переводится после незначительного напряжения: редкое удовольствие. Пробило семь: что же, однако, сделано?»
Ужин — пол-одиннадцатого. И потом ещё упражнения, из последних сил, стремясь хоть что-то успеть. Толком не доделав уроки, он «засыпает — без грёз, без смешливого воспоминания за день, без молитвы, со стучащими в голове консулами и бочками, с “Того даде главу” и парасангами Клеарха» (Розанов В. В. Сумерки просвещения. — Μ., 1990. — С. 115-120).
По отношению к своим головам
В романе «Тишина» (1948, из автобиографической тетралогии «Путешествие Глеба») Бориса Константиновича Зайцева (1881-1972) есть эпизод, в котором к главному герою, гимназисту, который сидел и учил древнегреческий, обращается девочка, его родственница:
«— Ну на что тебе все эти глаголы? Что ты там всё зубришь? Ведь никто на этом языке теперь не говорит?
— “Апетметесан тас кефалас”, — отвечал Глеб. — Винительный отношения. “Апетметесан” — страдательный залог от “апотемно” — обрубаю. “Были обрублены по отношению к своим головам”.
— Как? Как? “Обрублены по отношению...”
— У нас так требуют. Чтобы было точно.
— Глеб, Глеб, эти твои греки были ужасные дураки. Брось, поедем лучше кататься. И-и-го-го!» (Зайцев Б. К. Собр. соч.: В 5 т. — Μ., 1999. — Т. 4: Путешествие Глеба: автобиографическая тетралогия. — С. 174).
Если бы Цезарь увидел своего поклонника!
Главный герой автобиографической тетралогии Б. К. Зайцева «Путешествие Глеба» сперва учился в Калужской гимназии, затем перешёл в реальное училище. «Ну, по крайности не будет больше
“хистеми” и “апетметесан тас кефалас”» (Там же. — С. 176). В учили¬


Если бы Цезарь увидел своего поклонника!
345
ще, которое он сумел окончить, действительно, древние языки не преподавали. Однако для поступления в университет нужно было сдать латынь и древнегреческий.
В романе «Юность» (1950) рассказывалось о том, как Глеб, живя в Москве, готовился к экзаменам в университет.
«А Глеб просто стал с сентября брать уроки латинского, греческого у известного латиниста, инспектора гимназии на Разгуляе. Угодно недюжинной жизни? Потрудитесь сначала вспомнить правила косвенной речи, ablativus absolutus и мало ли ещё что. А вот греческий: захотелось сбежать от глагола “хистэми” в Калуге, так поспря- гайте его теперь в Москве.
Глеб заявился к латинисту своему в четыре. Холодная каменная лестница, крепостные стены — Никифор Иваныч жил на казённой квартире. Рукоятка звонка, обитая клеёнкой дверь, молоденькая горничная. Небольшие окна в толстенных стенах — на подоконниках мещанские герани. Гостиная с блистающим паркетом и рододендроном в кадке, иногда невообразимо-накрашенная мадам-латинист, а чаще — прямо кабинет с теми же оконцами, с быстро вскакивающим Никифором Иванычем: он отдыхал после классов. Спал честно, крепко — как по загадочному залогу греческому (medium) говорится — “в своих интересах”. От интересов этих Никифора Иваныча отрывали внезапно. Он был вообще запуган штукатуренною супругой — взлетал мгновенно, с полоумным видом, конфузливо напяливал пиджачёк чечунчовый, вся правая щека его в багровых полосах, отлёжана крепчайшим сном. Половина бороды уехала вбок, остатки волос на голове тоже торчат косвенно — он улыбается, пожимает руку Глебу, бормочет смущённо:
— Прилёг, знаете ли... тово. Видите ли. На полчасика. Так сказать. Ну, ну... что там у нас сегодня?
Но как только брал в руки грамматику (собственного сочинения, очень известную) — сон соскакивал. Не то, чтоб впадал в восторг пред собою как автором. Но преклонялся пред латинским языком — заикающийся, помятый, кособокий Никифор Иваныч в пуху и перхоти...
Глеба он не раздражал. Даже и нравилось нечто нелепое в нём, выставленное насмешке, неказистое и скромное. Не могло быть и речи о самом Никифоре Иваныче. Но попробовал бы Глеб не совсем точно перевести фразу из Цезаря, Корнелия Непота: Никифор Иваныч начинал улыбаться, улыбкою сострадания к несчастному, который спутал один глагол с другим и не принял во внимание, что это косвенная речь. Блаженно начинал сам бормотать: “Цезарь, убедившись, что... ну что там... переправы... переправы, которые, не будучи досто- должно укреплены... не укреплены до ст о должно... тогда-то он, имея три легиона и отряд... да... всадников”...


346
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Никифор Иваныч почёсывал заросшую бородой щёку. Щека ещё пламенела от пламенного сна, борода все ещё была устремлена вбок, от него пахло тёпло-затхлым и домашним. Если бы Цезарь увидел своего поклонника!» (Там же. — С. 351-352).
Я не аист
Политик и публицист Василий Витальевич Шульгин (1878-1976), находясь в 1920-х годах в эмиграции во Франции, как-то раз был зван хорошей знакомой на ужин. В своих воспоминаниях, написанных уже на склоне лет, В. В. Шульгин так передавал её слова: «Одна интересная русская дама и я, дама неинтересная, приглашаем вас на ужин. Меню: шампанское и лягушки». Однако приглашённая дама оказалась совсем не интересной, а лягушки, как его и предупреждали, по вкусу действительно напоминали цыплёнка, хотя он всё равно пробовал их с отвращением.
«Я же был жестоко наказан. Быть может, потому, что не понравился даме? Нет, лягушке.
Я мучился всю ночь от нестерпимой рвоты. Хорошо, что у меня была не только отдельная комната, но и отдельный туалет. Из этого я вывел полезное заключение, что я не аист. “Ciconiae amant ranas” — “Аисты любят лягушек”. Это было первым, что мы изучали, приступив к латыни. Жалко. Аист священная птица».
Через некоторое время В. В. Шульгин путешествовал вдоль южного берега Франции. На одном островке находился старинный монастырь.
«В воротах и в других местах были латинские надписи. Я читал их вслух. Монах, сопровождавший меня, заметил:
— Вы читаете по-латыни так, как от нас требует святейший отец Папа. Но мы, французы, никак не можем достичь совершенства в этом языке и коверкаем его.
Я сказал:
— Так нас учили в России».
Действительно, В. В. Шульгин учился в Киеве, во Второй гимназии. Она числилась классической, и там изучались оба древних языка.
Из его воспоминаний следует, что занятия эти были плохи и скучны. «Лихотинский преподавал латинский язык, преподавал так, что я перестал учиться»; «Древнегреческую классику преподавал Иван Илиазарович Тимошенко. Он был оригиналом, ко всем обращался “господин”, хотя этому господину было 10-13 лет. <...> Читали Гомера, тут же он нам объяснял слова. Гомера ненавидели» (Шульгин В. В. Тени, которые проходят. — СПб., 2012. — С. 314, 393, 26).


Латынь vs кинематограф
347
Латынь vs кинематограф
Писатель Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) в 19041912 годах учился в Первой киевской мужской гимназии. В биографической книге «Далёкие годы» (1946, из цикла «Повесть о жизни»), в главах «“Живые” языки» и «Золотая латынь», он так вспоминал о своей учёбе:
«Из “мёртвых” языков мы изучали в гимназии только латынь. Она была главным предметом. Преподавал нам латынь наш классный наставник Владимир Фаддеевич Субоч, похожий на высокого, худого кота с оттопыренными светлыми усами. Он был добрый человек, и мы его любили, хотя он и позволял себе иногда неожиданные и стремительные разгромы всего нашего класса по латинскому языку.
Бодянский (Павел Николаевич, историк и преподаватель, специалист по Древнему Риму, 1857-1922. — В. К.) тоже строго следил за нашими познаниями по латыни и любил повторять:
— Латынская речь есть величайший феномен языкосложения!
Греческий язык был необязателен. Изучали его не многие. Преподавал этот язык старый, обсыпанный табачным пеплом чех Поспе- шиль. Он медленно продвигался по коридорам на больных, опухших ногах и всегда опаздывал на уроки. За это мы переименовали его из Поспешиля в Опоздаль».
А вот как реагировал Субоч на одну коллективную выходку гимназистов:
«Субоч всё узнал и пришел в ярость. Он произнес обличительную речь. Она была не хуже знаменитой речи Цицерона “Доколе, Кати- лина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением!”
Субоч сделал в этой речи неожиданный поворот. Он стыдил нас не за то, что мы ввели в обман его, Субоча, а за то, что мы осмелились вести себя так недостойно на уроке “золотой латыни”, на уроке самого великолепного из всех языков мира.
— Латинский язык! — восклицал он. — Язык Овидия и Горация! Тита Ливия и Лукреция! Марка Аврелия и Цезаря! Перед ним благоговели Пушкин и Данте, Гёте и Шекспир! И не только благоговели, но и знали его, кстати, гораздо лучше, чем вы. Золотая латынь! Каждое её слово можно отлить из золота. Люди не потеряют на этом ни одного золотника драгоценного металла, потому что в латинском языке нет словесного мусора. Он весь литой. А вы? Что делаете вы? Вы издеваетесь над ним! Вы позволяете себе превращать занятия этим языком в балаган. Ваши головы начинены дешёвыми мыслями! Мусором! Анекдотами! Футболом! Бильярдом! Курением! Зубоскальством! Кинематографом! Всякой белибердой! Стыдитесь!


348
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Субоч гремел. Мы были подавлены тяжестью этих обвинений и картиной собственного ничтожества. Но, кроме того, мы были обижены. Большинство из нас прекрасно знало латынь.
Примирение вскоре было достигнуто. А потом наступил и величайший триумф “золотой латыни”.
Стараясь загладить свою вину перед Субочем, мы яростно засели за латынь. Мы сжились с Субочем и очень его любили.
И вот пришёл наконец тот памятный день, когда Субоч вынужден был поставить всем, кого он вызвал, по пятёрке.
— Счастливое стечение обстоятельств! — сказал Субоч и усмехнулся в усы.
И на следующем уроке, как Субоч ни придирался к нам и ни гонял нас по “тёмному тексту”, он снова должен был поставить всем по пятёрке.
Субоч сиял. Но радость его всё же была отравлена некоторой тревогой. Происходило явление, небывалое в его практике. Творилось попросту чудо.
После третьего урока, когда опять все получили пятёрки, Субоч помрачнел. Он был, видимо, испуган. Блистательное знание латыни приобретало характер скандала. Об этом заговорила вся гимназия. Поползли вздорные слухи. Злые языки обвиняли Субоча в потворстве гимназистам, в том, что он создаёт себе славу лучшего латиниста.
— Придётся, — сказал как-то Субоч нерешительным голосом, — поставить хотя бы трём-четырём из вас по четвёрке. Как вы думаете?
Мы обиженно промолчали. Нам казалось, что теперь Субоч был бы доволен, если бы кто-нибудь из нас заработал двойку. Может быть, теперь он даже жалел, что произнёс свою вдохновенную речь о “золотой латыни”.
Но мы не могли уже знать латынь хуже, чем мы её знали. Никто из нас не соглашался нарочно провалиться по-латыни, чтобы заткнуть рты клеветникам. Мы вошли с головой в эту игру. Она нам нравилась.
Все это кончилось тем, что Субоч не выдержал общего недоверия и устроил нам общественный экзамен.
Он пригласил на один из уроков помощника попечителя учебного округа, директора, инспектора Варсапонта и знатока латыни ксендза Олендского.
Субоч придирался к нам неслыханно и лукаво. Он всячески старался запутать нас и ошеломить. Но мы мужественно встречали его удары, и экзамен прошёл блестяще.


Нетушиль и Поспешиль
349
Директор похохатывал и потирал руки. Варсапонт ерошил волосы. Помощник попечителя снисходительно улыбался. А ксендз Олендский только качал седой головой:
— Ой, полиглоты! Ой, лайдаки! Ой, хитрецы!» (Паустовский К. Г. Собр. соч.: В 9 т. — Μ., 1982. — Т. 4: Повесть о жизни. Кн. 1-3. — С. 169, 217-218).
Нетушиль и Поспешиль
В «Воспоминаниях» архитектора Александра Леонидовича Пастернака (1893-1982), который был сыном знаменитого художника и братом ещё более знаменитого поэта, говорится об учёбе в Пятой московской гимназии. Отрывок из этих воспоминаний перепечатали в «журнале друзей Санкт-Петербургской классической гимназии», название которого дано по имени мифического гиперборейского жреца Аполлона — «Абарис» (Пастернак А. Л. Тразимен- ский туман / Вступ. заметка Д. О. Торшилова // Абарис. — 2006. — No 7. — С. 9-11).
А. Л. Пастернак так писал о древних языках: «Когда сейчас я переношу себя в тот далёкий и невозвратимый мир гимназии и думаю о многом, с нею связанном, я не перестаю удивляться, как недаровито преподносили нам... особенно те два предмета, которыми и отличалась наша гимназия. Я имею тут в виду те два языка, которые назывались “мёртвыми”, что одно уже обеспечивало им возможное проявление скуки. Мы как-то преодолевали все трудности грамматики и синтаксиса и с трудом форсировали болота каких-то хрестоматийных фраз, взятых из античных текстов — только для подтверждения тех или иных правил — весьма учёными мужами с однородными и нерусскими фамилиями, стоящими на титульных листах ими составленных учебников, как Нетушиль и Поспешиль (что я не вру, свидетельствуют сами эти учебники, которые у меня на руках). Эти имена вызывали в нас острейшее желание придумать им другие схожие, но обидные фамилии — например, Надуриль или подобное.
А пока всё это кое-как шло, со скрипом и трудом, вперёд — мы либо отчаянно скучали, проклиная уроки, либо занимались чем-нибудь посторонним из недоделанных ещё домашних заданий. Я не думаю сейчас, что в те годы я был самым идиотичным учеником в нашем классе, однако же тогда, да и какое-то время после того, был вполне уверен, что все эти “примеры” из текстов, якобы Цезаря или Ливия, Ксенофонта или Платона, и других древних авторов (как значилось в конце каждой фразы), — что всё это на самом-то деле было состряпано вот этими самыми Нетушиль-Поспешилями и специально для правил на применения этих dum и cum».


350
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
Интересно, что и московский гимназист Пастернак, и киевский гимназист Паустовский заменяли одну букву в фамилии Посппши- ля. Гимназисты переиначили ему фамилию!
Вообще-то киевским ученикам начала XX века повезло: преподававший в мужской гимназии греческий язык Алексей (Алоиз) Осипович Поспишиль (1851-1929) был выдающимся филологом. Он изучал Платона, составил древнегреческо-русский словарь (1881), занимался историей чешско-русских связей, основал в Киеве педагогическое Товарищество Яна Амоса Коменского (1907). А Иван Вячеславович Не- тушил (1850-1928) — филолог, написавший несколько книг по латинскому языку, издававший и комментировавший античных авторов, специалист по Древнему Риму, член-корреспондент Российской академии наук, ректор Харьковского университета (1912-1919).
Фамилии двух этих филологов-классиков, которые были известны гимназистам своими учебными пособиями, обычно так в паре и произносили, комически искажая их фамилии.
Чем непонятнее^ тем прекраснее
Поэт Осип Эмильевич Мандельштам (1891-1938) в 1911 году поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета.
Много лет спустя, когда за границей стало известно о смерти Мандельштама, живший в эмиграции филолог, поэт, критик Константин Васильевич Мочульский (1892-1948) опубликовал в парижском сборнике 1945 года заметку, где вспоминал о таком эпизоде:
«Ему нужно было сдать экзамен по греческому языку, и я предложил ему свою помощь. Он приходил на уроки с чудовищным опозданием, совершенно потрясённый открывшимися ему тайнами греческой грамматики. Он взмахивал руками, бегал по комнате и декламировал нараспев склонения и спряжения. Чтение Гомера превращалось в сказочное событие; наречия, энклитики, местоимения преследовали его во сне, и он вступал с ними в загадочные личные отношения. Когда я ему сообщил, что причастие прошедшего времени от глагола “пайдево” (воспитывать) звучит “пепайдевкос”, он задохнулся от восторга и в этот день не мог больше заниматься. На следующий урок пришёл с виноватой улыбкой и сказал: “Я ничего не приготовил, но написал стихи”. И, не снимая пальто, начал петь. Мне запомнились две строфы:
И глагольных окончаний колокол
Мне вдали указывает путь, Чтобы в келье скромного филолога От моих печалей отдохнуть.


Легенда о профессоре Модестове
351
Забываю тягости и горести, И меня преследует вопрос: Приращенье нужно ли в аористе И какой залог «пепайдевкос»?
До конца наших занятий Осип Эмильевич этого вопроса не решил. Он превращал грамматику в поэзию и утверждал, что Гомер — чем непонятнее, тем прекраснее. Я очень боялся, что на экзамене он провалится, но и тут судьба его хранила и он каким-то чудом выдержал испытание. Мандельштам не выучил греческого языка, но он отгадал его» (Мочульский К. В. О. Э. Мандельштам / Публ. и при- меч. Р. Д. Тименчика // Мандельштам и античность: Сб. ст. / Под ред. О. А. Лекманова. — Μ., 1995. — С. 7-8).
Пресловутый «παιδεύω» («воспитываю») — это излюбленный подопытный глагол при изучении древнегреческого языка. Дело в том, что при всевозможных его видоизменениях (по числам, лицам, временам, залогам и т. п.) основа «-παιδευ-» остаётся неизменной, ясной, очевидной. На таком примере легко распознать все суффиксы, окончания, приращения, которые появляются при склонении и спереди, и позади основы. И сама парадигма спряжения вполне обычная — так сказать, правильная. А у многих других глаголов основа, взаимодействуя с суффиксами, окончаниями и приращениями, может видоизменяться, да и производные глагольные формы бывают непростыми. Оттого этот, так называемый чистый, глагол, по старой гимназической традиции, первым появляется при начальном изучении греческого и остаётся в грамматических таблицах. И действительно, причастие прошедшего времени (participium perfecti I activi) у него такое — «πεπαιδευκώς, υΐα, ός». Оно означает: «(уже) воспитанный, ая, ое».
К. В. Мочульский приводит русское написание греческих слов, и заметно, что он читает их по системе итацизма. А мне, учившемуся там же, только спустя семь десятилетий, глагол «παιδεύω» привычен несколько в ином произношении — по системе этацизма. Среди немногочисленных филологов-классиков советского Ленинграда закрепился этацизм — система чтения, воспроизводящая произношение древнегреческое (а не среднегреческое и новогреческое). Итацизм устойчиво сохранялся, прямо-таки с эпохи крещения Руси, в русской церковной среде. Это обстоятельство, которое до революции явно могло влиять на выбор одной из двух систем чтения, в советские времена было несущественным.
Легенда о профессоре Модестове
Платон Григорьевич Басенко (1874 — после 1935) — историк, специалист по России. Он был арестован по печально знаменитому


352
Глава 5. Бурса, гимназия, университет
«делу историков» (1929-1931 годы) и провёл три года в концлагере на Соловках. Затем был вынужден жить в провинциальном городе Владимире, бедствовал, искал заработка. В середине 1930-х годов П. Г. Васенко написал книжку «Мелочи прошлого быта», оставшуюся тогда неопубликованной. В ней более полутора сотен заметок. Это анекдоты (в старинном смысле слова) — виденное, слышанное, расхожее. П. Г. Васенко припоминал, главным образом, ситуации, характеризовавшие петербургскую элиту. Он рассказывал истории из жизни университета и гимназий, академиков, профессоров и студентов, настоятелей и попечителей, министров и сановников, видных священнослужителей и членов императорской фамилии.
Под девяностым номером в его сборнике идёт рассказик, озаглавленный «Вывезла хорошая латынь». Π. Г. Васенко в конце сделал пометку: «Слышано от И. А. Шебора», то есть от латиниста, профессора римской словесности в Санкт-Петербургском университете Иосифа Антоновича Шебора (он чешского происхождения, Josef Sebor, 18481928). Π. Г. Васенко там писал о филологе-классике и историке Василии Ивановиче Модестове (1839-1907), который в зрелые свои годы был профессором Новороссийского университета (в городе Одессе). В. И. Модестов в 1868 году защитил докторскую диссертацию «Римская письменность в период царей» (опубликована: Казань, 1868). Родом он был из духовного сословия и поначалу учился в Новгородской семинарии. Оттуда его блестящая латынь, которую он затем совершенствовал в других учебных заведениях, включая Санкт-Петербургский университет.
Вот эта заметка, целиком.
«Профессор классик Модестов представил довольно неудачную работу на степень доктора классической филологии. Официальный оппонент, с трудом допустивший труд Модестова до защиты, ожидал диспута, чтобы на нём “изничтожить докторанта”. Начался диспут. Прочитали curriculum vitae диссертанта. Затем тот взошёл на кафедру и произнёс блестящую речь на латинском языке, которым владел великолепно.
Пришлось и официальным оппонентам свои возражения Модестову делать по-латыни. А разговорной латинской речью они, особенно главный, несмотря на солидную эрудицию свою, владели гораздо хуже, чем диспутант. Между тем довольно многочисленная публика, плохо вникавшая в смысл речей, слышала: мямленье оппонентов, подбиравших выражения, несколько сбивавшихся, и бойкую, красивую, свободным потоком льющуюся речь диссертанта. Поэтому и вступительная речь, и все реплики Модестова покрывались внушительными аплодисментами.


Как рабы
353
И в результате Модестову была присуждена при громких овациях собравшихся искомая степень».
П. Г. Васенко к своим заметкам делал примечания, объясняя то, что могло быть непонятно читателям 1930-х годов. Все четыре примечания к этой заметке о Модестове я здесь приведу. Нетрудно понять, что именно в своём тексте Васенко решил пояснить. Итак, вот: «Переводчик и редактор словаря классической древности и других сочинений по филологии. Перевёл и очень удачно на русский язык сочинения знаменитого римского историка Тацита»; «Краткий биографический очерк»; «Латинский язык и по сие время на Западе считается международным языком науки. В старину же он всегда имел такое же и ещё большее в этом отношении значение»; «Учёность».
Ну, да. Автор счёл трудноватым слово «эрудиция». Ещё ему пришлось растолковывать, почему это в XIX веке при защите диссертации выступающие могли говорить на латыни... (Васенко П. Г. Мелочи прошлого быта: анекдотические факты из жизни «высокопоставленных» лиц, артистов, происшествий театрального мира, духовных, академиков, профессоров и других учёных, педагогов, директоров учебных заведений. — СПб., 2004. — С. 61-62).
Как рабы
«Для учащихся в России — да и для педагогов — также было бы весьма полезно осознать, что без греческого и латыни мы пользуемся русским языком, как рабы, то есть не понимая его теснейших исторических и культурных связей с двумя первыми языками европейской культуры и со своей собственной историей. Достаточно вспомнить только лексику, связанную со школой, школьной программой и педагогическим процессом: директор, класс и педагог, названия дисциплин (математика, арифметика, геометрия, физика, география, биология, история, литература, физкультура), лингвистические термины (грамматика, синтаксис, пунктуация, орфография, фонема, морфема, суффикс, префикс), гуманитарная (филологическая) специализация, математическая терминология (леммы, теоремы, аксиомы)... Но очень трудно объяснить, что значит свободное обучение и свободное мышление, тому, кто никогда не слышал, что в основе правильного образования лежат свободные искусства — artes liberales, — и не задумывался над тем, какую именно свободу они предполагают и дают» (Шичалин Юрий. Кому и для чего нужны классические гимназии // Отечественные записки. — 2012. — № 4 (49). http://magazines.russ.rU/oz/2012/4/17sch.html).


ГЛАВА 6.
РУССКАЯ ЦЕРКОВНАЯ ГРЕКОЛАТИНИКА
Духовенство в Российской империи вплоть до второй половины XIX века было сословием замкнутым. Сыновья наследовали батюшкам на приходах, дочери выходили замуж за семинаристов-выпускников и становились матушками. Церковное сословие отличалось ещё и тем, что это были грамотные люди. В основе образования лежало изучение культурного наследия великого прошлого (разумеется, в его религиозном изводе). Долгое время даже преподавание в духовных училищах, семинариях и академиях велось на латинском языке иуж во всяком случае — с помощью латинских пособий. А поскольку вера в России была греческой, то язык и словесность древних греков и греков-византийцев являлись необходимой частью образования. Знание классических языков, античного и средневекового прошлого становилосьу духовного сословия способом самоутверждения. Это происходило в стране, где простой народ оставался почти вовсе необразованным, а власть и аристократия ориентировались на сиюминутные западноевропейские образцы.
Знать Христа!
В Государственном архиве Кировской области хранится дело, озаглавленное: «Из воспоминаний моего детства и рассказов кое о чём из него матушки». Это рукопись большого формата, значительную часть которой занимают рукописные мемуары, а в конце — разнообразные выписки из журналов и книг, афоризмы и цитаты (в том числе латинские), записи о погоде и т. п. Заметки, как правило, снабжены точными датами, приходящимися на 1864-1881 годы. Их содержание выдаёт человека образованного и, очевидно, духовного звания. Да и в воспоминаниях — там, где приводятся рассуждения по тому или иному житейскому поводу, — встречаются уместные цитаты из Библии, что выдаёт привычку к проповедничеству. Установлено, что автор рукописи — Герасим Алексеевич Никитников (1812-1884), протоиерей, служивший в Вятской епархии. Родился он в селе Бёхово Тульской губернии, окончил Московскую духовную академию, затем был направлен в город Вятку учителем философии


Поп и попа
355
в Вятскую духовную семинарию (Коршунков В. А., Пакина Е. И. Деревенское детство поповича Гараси: из мемуаров протоиерея Герасима Никитникова // Родина. — 2014. — № 10. — С. 151-152).
Среди прочего, там есть запись 1871 года, под рубрикой «Педагогические заметки», со ссылкой на «Педагогическое обозрение»: «Si Christum nescis, nihil est, si caetera discis, et sine pietate eruditio est venenum» (Государственный архив Кировской области. — Φ. 170. — On. 1. — Д. 328. — Л. 61 об.). Эта латинская фраза означает: «Если не знаешь Христа, то ничего не значит, коли знаешь прочее, учёность без благочестия — яд».
Подобное изречение встречается у украинского философа и богослова Григория Саввича Сковороды (1724-1794). В послании к священнику Якову Правицкому от 25 апреля 1786 года он привёл удачно сформулированное двустишие:
Qui Christum noscit, nihil est, si cetera nescit.
Qui Christum nescit, nihil est, si cetera noscit».
(Сковорода Г. C. Письма // Сковорода Г. С.
Соч.: В 2 т. — Μ., 1973. — Т. 2. — С. 285)
То есть: «Кто Христа знает, то это ничего, если он чего-то другого не знает. Кто Христа не знает, то ничего не значит, если он знает что-либо другое».
Поп и попа
Небольшая книга украинского историка и общественно-государственного деятеля Александра Игнатьевича Лотоцкого (1870-1939) «На повороте» посвящена положению русского и украинского духовенства в XVIII веке, после реформ Петра I, когда Церковь стала, по сути, частью централизованного и жёстко выстроенного государственного аппарата. В книге приводилось множество примеров униженности и забитости рядовых церковнослужителей.
Однако А. И. Лотоцкий отмечал и такое: «Но вместе с тем в это же время, как и во все переходные эпохи, попадались случаи ложного и фальшивого понимания собственного достоинства. Униженное духовенство, почувствовав своё достоинство, начинает обнаруживать излишнюю, и даже подчас курьёзную, притязательность. Характерный пример такой притязательности представляет известный московский протоиерей Пётр Алексеев...»
Далее Лотоцкий писал: «В 1789 г. он, назвав себя протопресвитером, подал митрополиту Платону прошение, жалуясь, что указами московской консистории “приписано ему название протопоп, которое сложное речение по предшествующей своей частице прото, — с гре¬


356
Глава 6. Русская церковная греколатиника
ческого языка — значит — первый, а вторая часть, поп, ему, протопресвитеру, не вразумительна, ибо, при производстве его в московский Архангельский собор настоятелем, священнодействующий архиерей именовал его протопресвитером; да и все чины церковные, начав от епископа до диакона, теми именами называются в православной церкви, коими они произведены, например, никто не осмелится архиерея именовать архипоп, понеже поп есть речение варварское, в грубые времена вошедшее, ничего приличного к христианскому протопресвитеру не заключающее и в Св. Писании не употребительное”; потому протоиерей просил “сие гнусное прозвание протопоп вовсе уничтожить, и законно произведенных протопресвитеров писать и называть свойственными их званию именами” Чрезвычайно характерно отношение к этому курьёзному случаю митрополита Платона. Последний на прошении написал: “1) Прошение протопоповское есть неосновательно. Название протопоп почитает он невразумительным и варварским, что само себе противоречит, ибо, когда оно для него невразумительно, то и надлежало ему назвать то речение варварским и гнусным поудержаться, доколе бы в том вразумлен был, ибо речение протопоп есть греческое и составлено из прото — первый и папас — отец, батюшка, коим малые дети, по нежности выражения, родителей своих именуют. Сие тем доказательнее, что и ныне в греческой церкви священник называется папас, а протопоп — протопапас; от сего и произошло и наше российское название поп и протопоп; а потому оно не варварское и не гнусное”».
Затем митрополит Платон указывал, что, во-вторых, в официальных документах настоятели соборов (и московского Архангельского тоже) именуются как раз протопопами, а в-третьих, запретить общеупотребительное во всей России «сие гнусное прозвание протопоп» — не в его, митрополита, власти. Платон добавлял: «Что же протопоп при произведении именован протопресвитером, и сие правильно; так как и именование протопопа, по принятому издревле обыкновению и по силе его, есть не предосудительно и похвально. И потому все одно протопресвитером именоваться или протоиереем, так как и он, протопоп, обыкновенно не протопресвитером, но протоиереем подписывается, которое именование также с одного принято обыкновения».
Начертав такую свою резолюцию, митрополит передал дело в консисторию, требуя рассмотреть обстоятельства «произведения» дерзостного протоиерея Петра в настоятели Архангельского собора и определить тому должное наказание. Консистория долго со всем этим разбиралась, но дело там так и заглохло.
А. И. Лотоцкий подытоживал: «Как видим из этой курьёзной полемики, сам митрополит Платон, так убеждённо проповедывав-


Вы слыхали, как поют козлы?
357
ший “благородное честолюбие” и “сановитость” среди духовенства, слишком уж возмущается хотя бы и чересчур претенциозным проявлением духовного “честолюбия”, заслуживавшим в крайнем случае выговора, но никак не административного взыскания чрез посредство пущенной полным ходом консисторской машины» (.Потоцкий А. И. На повороте. — СПб., 1907. — С. 16-18).
Лотоцкий обращал внимание на «курьёзную притязательность» протоиерея Петра и резкую реакцию митрополита Платона. Но из этой истории следует также, что московский протоиерей в своих лингвистических аргументах был не прав, а митрополит — прав.
В самом деле, «отец, батюшка» — по-гречески: «ό πάππας, πάππου». К этому слову восходит наименование папы римского (по-латыни: «papa, papae τη»).
Вообще-то применительно к России того времени слова «протопоп», «протоиерей», «протопресвитер» — синонимы. Первый корень каждого из них — от греческого «πρώτος, η, ον» («первый, ая, ое»). А вошедшие в русский язык слова «иерей» и «пресвитер» — от греческих «ό ίερεύς, ίερέως» («жрец; священник») и «πρεσβύτερος, α, ον» (это сравнительная степень прилагательного «πρέσβυς, εΐα, υ» — «старый, ая, ое», то есть: «старший, ая, ее»).
Протоиерея Петра явно смущало неблагозвучие словечка «поп» для русского уха. Потому он и решил, будто оно вошло в обиход во времена варварские и грубые.
Вы слыхали, как поют козлы?
Церковнославянское слово «козлогласование» встречается в русских письменных памятниках, по крайней мере, с XI века. Вот его толкование: «нестройное пение, разноголосица» (Церковно-славянский словарь для толкового чтения Евангелия, Часослова, Псалтири, Октоиха (учебных) и других богослужебных книг прот. А. Свирели- на. — 7-е изд. — Μ.; Пг., 1916. (Репринт, изд.: Μ., 1991). — С. 79). Это слово — курьёзно звучащая калька с греческого, попытка точно передать по-славянски греческое слово «трагедия» («ή τραγωδία, ας», от «ό τράγος, τράγου» — «козёл» и «ή ωδή, ωδής» — «песнь»).
9 марта 1703 года вятским епископом была выдана «ставленая грамота» (документ на право церковного служения) пономарю Ан- дреяну Попову, «свещеносцу и вратарю» церкви села Архангельского Кирчанской (Кырчанской) волости Вятского края. И было в ней такое предписание: «Подобает ему... хранити себя от всякого соблазна... и не ходити в непотребныя домы, наипаче же в корчемныя, иде же пианство, козлогласование, сквернословие, скверныя песни и всякая безчиния совершаются...» (А. С. [Спицын А.] Несколько старин-


358
Глава 6. Русская церковная греколатиника
них ставленных и иных грамот // Вятские губернские ведомости. — 1889. — № 77. — С. 4).
Николай Семёнович Лесков в очерках «Мелочи архиерейской жизни» (1878) писал об одном генерале, который как-то раз заглянул в обычную приходскую церковь и остался весьма недоволен: «Служение генералу страшно не понравилось — особенно со стороны козлогласующих певцов» (Лесков Н. С. Мелочи архиерейской жизни: (картинки с натуры) // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. — Т. 6. —С. 513).
Литератор Николай Герасимович Помяловский (1835-1863) юные годы провёл в духовном училище, которое в обиходе именовалось «бурсой». В написанном им в 1863 году очерке «Бегуны и спасённые бурсы» словечко «козлогласование» мелькнуло в ироническом контексте при изображении одного из учебных предметов — «обихода церковного пения»: «Во всём блеске обиходное козлогласование являлось тогда, когда учитель назначал общее пение, хором всего класса... в то время в воздухе совершался террор музыкальный...» По словам Помяловского, когда вынуждены были петь «разные духовные песни» с их «замогильным какофонием» все бурсаки — голоси- ситые и безголосые, даровитые и бездарные, — это напоминало партитуру из какой-то «дикой византийской оперы», которую хотелось назвать «Заткни крепче уши». А в его очерке «Зимний вечер в бурсе» (1862) дано выразительное описание звуков и воплей, когда, в сумерках зимнего вечера, подростки, запертые в помещении, были предоставлены сами себе: «Ругань висит в воздухе, крики и хохот, коз- логлагольствуют, грегочут и поют на гласы и вкушают затрещины» (Помяловский Н. Очерки бурсы // Помяловский Н. Мещанское счастье. Молотов. Очерки бурсы. — Μ., 1984. — С. 396, 286-287). В первом случае слово «козлогласование» (пусть и с иронией сказанное), как и положено, относилось к церковному пению. Во втором же случае по его образцу образовано сходное слово — «козлоглагольствовать» (уже не от «гласа», а от «глагола»). У художника Ильи Ефимовича Репина (1844-1930) в «Письмах об искусстве» (1893-1894) встречается выражение «козлогласие клириков» (Репин И. Далёкое близкое. — 5-е изд. — Μ., 1960. — С. 415).
Возможно, под влиянием опростившегося церковнославянского словечка «козлогласование» возникли просторечные слова и выражения, характеризующие нестройное пение, вопли, пьяные выкрики: «козлетон», «петь козлом», «драть козла». На последнее из этих выражений мог повлиять и расхожий фразеологический оборот «драть как Сидорову козу». По околичному толкованию в старом словаре, «дратпъ козла (иносказательно) — говорится в смысле последствия тошноты, особенно — после попойки» (Михельсон Μ. И.


При чём здесь кот?
359
Русская мысль и речь. Своё и чужое. Опыт русской фразеологии: сборник образных слов и иносказаний. — Μ., 1994. — Т. 1. — С. 439). В одном ряду с такими словечками и выражениями — фразеологизм «пустить петуха» (о допущенной певцом фальшивой ноте). Специа- листы-фразеологи считают, что образное выражение «драть козла» основано на сравнении «петь, как козёл», «петь козлом» («петь козлиным голосом»), поскольку голос у козла резкий и неприятный. А по несколько иному варианту объяснения, выражение «драть козла» собственно русское, производное от «драть горло» и «петь козлом» (Бирих А. К., Мокиенко В. Μ., Степанова Л. И. Русская фразеология. Историко-этимологический словарь: ок. 6000 фразеологизмов. — 3-е изд., испр. и доп. — Μ., 2005. — С. 314). Интересно, что во всех таких образных выражениях, иронически характеризующих дурной голос, речь идёт о козле, а не о козе (хотя её голосок вряд ли заметно благозвучнее), и вообще — о козле, а не о быке, борове, баране. Во всяком случае, можно предполагать, что тут не обошлось без влияния греческой «козлиной песни» и церковнославянского «коз- логласования», ведь эти-то слова — точно от «козла» («τράγος»).
Русский этнограф и литератор Павел Иванович Небольсин (1817— 1893) в одной из своих книг мимоходом высказался о могущественном влиянии оперного искусства. Правда, и такое случается, писал он: «Тенор сорвётся с голоса, баритон не дотянет ноты или сопрано прокозлит: это оскорбит ваше нежное ухо и, поражённые этим диссонансом, вы пропускаете превосходные места и лишаете себя высокого наслаждения» (Небольсин П. И. Заметки на пути из Петербурга в Барнаул. — СПб., 1850. — С. 235. Курсив мой. —В. К.). Действительно, обидные словечки, вроде этого, в прошлом нередко звучали в адрес певцов, не попадавших в ноты. При том что из самых известных оперных певцов советской эпохи, которого благодаря радиотрансляциям знала вся страна, был прекрасный лирический тенор Иван Семёнович Козловский (1900-1993)...
В современном фольклоре семинаристов бытует перечень учебных предметов, в котором настоящие названия изучаемых дисциплин чередуются с шутливыми: аскетика, догматика, гомилетика, глупика, болваника, козлооглашение, беснование. Словечко «козло- оглашение» намекает на церковный термин «оглашение» (это иное название катехизации), но ясно, что оно едва ли могло появиться, не будь на слуху забавно звучащего старинного «козлогласования».
При чём здесь кот?
Слово «катавасия» употребляется сейчас в значении: «суматоха, кутерьма». А вот как в конце XIX века его объяснял учёный свя¬


360
Глава 6. Русская церковная греколатиника
щенник: «Так называется ирмос, для пения которого певцы с обоих клиросов сходятся (это бывает в монастырях) на середину церкви. К[атавасия], когда положена уставом, поётся в конце каждой песни» (Полный церковно-славянский словарь (со внесением в него важнейших древнерусских слов и выражений) / Сост. Г. Дьяченко. — Μ., 2004. — С. 246). «Устав» — понятное дело, церковный. «Клирос» (в народе говорили: «крилос», «крылос») — место в православном храме, где находится во время богослужения клир: чтецы, певчие, а также иногда и диаконы. Клиросов два, и оба — на некотором возвышении в предалтарной части храма. Ну, а если в серьёзных старых пособиях искать объяснение слова «ирмос», то придётся также выяснять, что такое канон, солея, тропарь. В общем, это такая богослужебная песнь. И при исполнении катавасии певчие, покинув свои клиросы, сходились внизу.
Слово «катавасия» — греческое. Глагол «καταβαίνω» — это слово, образованное с помощью приставки «κατα-», указывающей на движение сверху вниз, и глагола «βαίνω» («иду»). Означает такой глагол: «двигаюсь вниз, схожу». Сходным образом сложился другой известный греческий глагол — «άναβαίνω» (приставка «άνα-» указывает на движение снизу вверх). От глагола «άναβαίνω» происходит существительное «ή άνάβασις, άναβάσεως». Им вообще-то обозначали движение вверх, но в Афинах так говорили и о посещении народного собрания (потому что народные собрания проходили на холме Пниксе). А ещё с его помощью указывали на движение от кромки моря в глубь материка, и как раз это существительное стало наименованием знаменитого художественно-мемуарного произведения жившего в V-IV веках до н. э. афинского писателя, историка и военачальника Ксенофонта — «Анабасис». Или, как иной раз расшифровывают для русского читателя греческое название, — «Поход десяти тысяч». Ксенофонт сам участвовал в случившемся в 400-399 годах до н. э. походе десяти тысяч греческих воинов-наёмников под руководством персидского царевича Кира Младшего в глубь Азии, к центру Персидского государства, чтобы там свергнуть старшего брата Кира — царя Артаксеркса. Правда, сочинение Ксенофонта подробнее повествует не о «движении вверх», а об отступлении греков из Вавилонии обратно, к морю, то есть о «катабасисе». Однако название закрепилось именно такое — «Анабасис». И поскольку сочинение Ксенофонта во все века пользовалось заслуженной славой как увлекательное и поучительное чтение, то слово «анабасис» стало применяться к разным историко-приключенческим текстам. При обучении древнегреческому языку именно с «Анабасиса» Ксенофонта принято начинать чтение неадаптированных текстов. К примеру, так был назван труд жившего во II веке н. э. греческого писате¬


Ахинея
361
ля, историка, учёного (и римского государственного деятеля) Флавия Арриана о самом известном в истории человечества военном предприятии — походе Александра Великого (334-325 годы до н. э.).
Итак, словом «ή κατάβασις, καταβάσεως» назвали схождение певчих вниз с клиросов для исполнения ирмоса. Слово «κατάβασις», разумеется, надо читать по системе итацизма: «катавасис». Да ещё оно у греков женского рода. Так у нас и получился церковный термин «катавасия». Ну, а насмешливый народ стал понимать его по-своему. Ещё и в рифму добавляли: «катавасия (у дедушки Афанасия)» (Михельсон Μ. И. Русская мысль и речь. Своё и чужое. Опыт русской фразеологии: сборник образных слов и иносказаний. — Τ. 1. — С. 422). В таком, переносном значении оно фиксируется с середины 1840-х годов.
В 1857 году это слово употребил вятский священник Симеон Попов в официальном документе. Его обвиняли в серьёзных проступках: насильственном сожительстве с несколькими женщинами, драчливости, пьянстве. Свидетелем обвинения был служивший в том же селе дьякон Иоанн Моломин. На письменный запрос расследовавшего это дело протоиерея поп Попов письменно же ответствовал, что у него с дьяконом давние споры и раздоры, а посему доверять тому не следует. Один случай он описал так: в прошлом 1856 году на Пасху «дьякон Моломин, напившись порядочно в приходе, сделал дома катавасию и не стал со мной славить». Тогда Попов, дескать, явился к нему в дом, чтобы «узнать причину его отлучки и каково его положение, и нашёл столь нетрезвым, что он даже не мог встать с постели» (Государственный архив Кировской области. — Ф. 237. — Оп. 159. — Д. 438. — Л. 45 об. Дело о предосудительных поступках священника села Верхокобрского Симеона Попова, заключающихся в изнасиловании им женки Бересневой и проч. Курсив мой. —В. К.). Получается, что «катавасией» священник назвал непотребное, шумное поведение напившегося дьякона, то есть использовал хорошо знакомое всем служителям Церкви слово в том значении, с которым оно и прижилось в народной речи.
Ахинея
Существительное «αί Άθήναι, Άθήνων» (во множественном числе) означает город Афины, а прилагательное «’Αθηναίος, α, ον» — «афинский, ая, ое». Этот город уже в классическую эпоху древнегреческой истории считался центром учёности и культуры. Такая слава закреплялась за ним на протяжении последующих эпох — эллинистической и римской. Афинские школы философии и риторики были повсеместно известны. Именно туда из всех краёв Римской


362
Глава 6. Русская церковная греколатиника
империи направлялись юноши, желавшие получить полноценное (так сказать, высшее) образование. Так что «афинская премудрость» высоко ценилась. Вполне объяснимо, что в старинном тексте акафиста Пресвятой Богородице появились слова: «Радуйся, афинейския плетения растерзающая». Мол, все хитросплетения языческой премудрости превосходятся истинной, сердечной и любовной мудростью Богородицы.
Бывший митрополитом Тобольским и Сибирским Арсений Маце- евич (в миру — Александр, 1697-1772) стал затем членом Святейшего Синода и руководителем Ярославской епархии. В его сочинении «О благочинии церковном» (1742) критиковались разработанные сподвижником Петра I, архиепископом Новгородским Феофаном Прокоповичем (1681-1736) церковные установления. Арсений обвинял уже покойного к тому времени Феофана в том, что, составляя основополагающий документ той эпохи — «Духовный регламент» (1721), тот якобы «не стыдился в образец духовного синодального правления жидовских синагог и афинейских идолослужительных судей приводить...» (цит. по: Смолич И. К. История Русской Церкви: 1700-1917. — [Μ.], 1996. — Ч. 1 (История Русской Церкви. Кн. 8. Ч. 1). — С. 185). Очевидно, в первой половине XVIII века прилагательное «афинейский» для образованных русских людей было обычным словом, обозначавшим то, что относилось к древним Афинам. У Гаврилы Романовича Державина, судя его по стихотворению «Афинейскому витязю» (1796), слово «афинейский» также означало: «афинский».
Не случайно это прилагательное стало иронически переосмысляться: ведь уже в акафисте Богородице «афинейские плетения» — мудрость ложная и мнимоучёная, речь бестолковая. Дмитрий Константинович Зеленин в связи с этим заметил: «Наши предки были не особенно высокого мнения о “еллинской премудрости”» (Зеленин Д. К. Семинарские слова в русском языке // Русский филологический вестник. — 1905. — № 3. — С. 113).
А вот ранний пример использования этого прилагательного в ироническом контексте. В составе одного рукописного сборника первой четверти XVIII века находился пародийный «Лечебник». Он, дескать, «выдан от русских людей, как лечить иноземцев и от их земель людей; зело пристойные лекарства от различных вещей...» Там содержатся причудливо-нелепые «статьи» от болезней, чтоб пользовать «немцев». Скажем, «егда у кого будет понос...», — на этот случай приводятся «крепительные ахинайские статьи» (Русская сатирическая проза XVIII века: Сб. произведений / Сост., авт. вступ. ст., коммент. и словаря Ю. В. Стенник. — Л., 1986. — С. 55. Здесь и далее курсив мой. —В. К.).


Ахинея
363
Собственно, уже в старинных рукописных лечебниках (XVII века) есть ссылки на «афинейских философов», от которых, дескать, известны целебные рецепты: «Изыскано и испытано не ложно от царя Соломона и от царя Лукопера, и от всех философов мудрых афинейских, и еллинских и греческих христиан»; «Изыскано от всех философ мудрых афинейских и греческих и еллинских» (Блинов Н., свящ. Лечебник XVII века. — Сарапул, 1917. (Отд. оттиск). — С. 4, 22). Специалистка по рукописным «травникам» Александра Борисовна Ипполитова исследовала самый ранний из них (хранящийся в собрании Государственного исторического музея в Москве), который прямо так и был озаглавлен: «Указ травам афинеиские мудрости, розным имяны с отказом». Она отметила, что «отсылка к “афинской мудрости” сделана, вероятно, для придания тексту большей престижности» (Ипполитова А. Б. Севернорусский травник XVII века // Живая старина. — 2015. — № 4. — С. 6).
Это запоминающееся словцо через жаргон школяров-семинаристов — будущих священнослужителей — вошло в украинскую и русскую речь.
В словарях «ахинея» отмечается с конца XVIII века (Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: 13 560 слов. — 2-е изд., стереотип. — Μ., 1994. — Т. 1. — С. 61). Например, слово это встречается (в форме множественного числа) в шуточной поэме «Энеида» украинского литератора Ивана Петровича Котляревского (1769-1838). Полное название его знаменитой поэмы: «Энеида Вергилия, перелицованная на малорусскую мову». Она печаталась начиная с 1798 года. Кстати, Котляревский окончил Полтавскую семинарию, а значит, был сведущ в бурсацком жаргоне.
Литературный критик и писатель Александр Константинович Воронский (1885-1943) хорошо знал жизнь и быт бурсаков. В повести «Бурса» (1932) он описывал некое духовное училище, не особенно скрывая, что речь идёт о Тамбове. Один ученик, мимолётный герой повести, носит фамилию Ахинейский (Воронский А. К. Бурса. — Μ., 1966. — С. 111). Вообще-то у Воронского названо по именам и фамилиям немало учащихся, и у всех — обычные для детей священно- и церковнослужителей фамилии. Только эта выглядит несколько издевательской.
Звук «ф» некогда был чужд всем славянским языкам, а в просторечии и в русских диалектах он вызывал затруднения до самых недавних пор. В этом слове он заменился на звук «х». Такое в восточнославянских языках нередко происходило: «Феврония» у нас стала «Хавроньей», вместо «офицер» говаривали «ахвицер». Так вот и могло получиться словечко «ахинея». Предположение Д. К. Зеленина, что звук «ф» поменялся на «х» под влиянием так называемой


364
Глава 6. Русская церковная греколатиника
народной этимологии, по ассоциации с междометием «ах!» (Зеленин Д. К. Указ. соч. — С. 113), представляется излишним.
Как писал известный филолог и знаток российской культуры, академик Александр Михайлович Панченко (1937-2002), «почтительная “афинея” переделана нами в озорную “ахинею”» (Панченко Александр. О специфике славянской цивилизации // Знамя. — 1992. — No 9. — С. 205). Специалист по истории российского образования Ольга Евгеньевна Кошелева, комментируя слово «ахинея», заметила: «...B таких понятиях осмысливалась в православии высшая “эллинская” и латинская образованность» (Кошелева О. Е. Обучение в русской средневековой православной традиции // Одиссей: человек в истории. 2010-2011: Школа и образование в Средние века и Новое время / Гл. ред. А. О. Чубарьян; сост. С. И. Лучицкая. — Μ., 2012. —С. 55).
вошь!
Писатель Дмитрий Николаевич Каралис публиковал собственные дневники, которые он вёл в недавнее время. Вот запись, датированная 16 апреля 2006 года — это Вербное воскресенье: «Были с Ольгой в Андреевском соборе на службе. Ольга исповедовалась и причащалась. Служил митрополит Петербургский и Ладожский Владимир. Потом награждал от имени Патриарха Всея Руси Алексия церковными знаками поощрения и званиями служителей собора. Троекратно пели “Аксиус!” (кажется, так)» (Каралис Дмитрий. 2006: из дневников // Нева. — 2010. — № 12. — С. 22).
Не совсем так. Не «аксиус». Аксиос!
Одно из церковных таинств — посвящение (или иначе — рукоположение) в сан священника — называют «священством». Посвящаемый человек преклоняет голову, а епископ возлагает руку на его голову, читает молитвы и выстригает ему волосы в виде креста. Присутствующий при торжестве клир трижды воспевает: «Аксиос!» Греческое прилагательное «άξιος, α, ον» означает: «достойный, ая, ое». Этим возгласом подтверждается, что посвящаемый достоин принятия священного сана. Подобным же образом проходило посвящение в дьяконы.
В повести Олеси Николаевой есть эпизод, где мужу героини советуют принять духовный сан. Знакомый архиепископ говорит ему: «Собирай документы для рукоположения, пиши прошение, вот тебе моя рекомендация, а вот — рекомендация владыки 3., он тебя ещё по Лавре знает. “Аксиос” — так и сказал, как о тебе от меня услышал» (Николаева Олеся. Тутти: Повесть // Новый мир. — 2008. — No 7. — С. 44).


Ахти, вошь!
365
А у семинаристов — будущих дьяконов и священников — слово «аксиосы» стало жаргонным обозначением волос (обычно именно так — «аксиосы», во множественном числе, в подражание русскому слову). Семинаристам, как правило, не благословлялось носить длинные волосья, поскольку это уже привилегия священнослужителей — недаром попов в народе «долгогривыми» обзывали. Литератор Евгений Платонович Иванов (1884-1967), который в 1930-х годах готовил книгу о «зрелищно-театральном» и «бытовом» скоморошестве, в очерке о «цирюльниках и парикмахерах» приводил такие слова кого-то из цирюльников: «Священников стричь нельзя по положению и брить неловко. Они дома, как бы никто не знал, сами через матушку делают... Молодые даже завиваются против совести!» (Иванов Е. П. Меткое московское слово. — Μ., 1982. — С. 213). Семинарист начинает отращивать подобную прическу только перед рукоположением, при котором пострижение и возглас «аксиос!» занимают центральное место.
Савватий Иванович Сычугов (1841-1902) в своих мемуарах вспоминал, как его возводили в сан дьякона: «Это посвящение памятно мне, потому что во время его совершения последовала милостивая собственноручная расправа его преосвященства над моими волосами. Во время облачения архиерея мне в этой китайской церемонии показалось что-то смешным, а мою улыбку он, вероятно, заметил. Поэтому, когда я благоговейно преклонил грешную главу свою перед его преосвященством, оно очень больно дёрнуло меня за волосы и, вместо маленького клочка их, выстригло такой пук, что у меня образовалась заметная плешь на голове» (Сычугов С. И. Записки бурсака. — Μ.; Л., 1933. — С. 225).
В рассказе Фёдора Михайловича Решетникова (1841-1871) «Никола Знаменский» (1867) главный герой — поп из глухого северного села, совсем без образования, толком не умевший даже службу церковную вести, вспоминал о пострижении в дьяконы: «...Большой дьякон подвёл меня к архирею, а он сидит... Ничего потом не помню, окромя того: как вдруг большой дьякон рявкнет: ах-тпи, вошь! Ну, я, брат, больно испугался... А штучки-то эти у меня таки водились. Помню ещё, што волоса мне стригли; ну, да это куда ни шло» (Решетников Ф. Μ. Никола Знаменский: Рассказ доктора // Решетников Ф. Μ. Поли. собр. соч. — Свердловск, 1936. — Т. 1. — С. 110). Ф. Μ. Решетников в феврале 1866 года в черновом варианте письма к своему издателю Николаю Алексеевичу Некрасову уточнял: «Если вы найдёте неудобным некоторые слова, вроде: с палатей на палаши (или испола- ети деспотат), ахти вошь (или аксиос), то хоть и жалко, <а придётся> с ними расстаться, потому что все крестьяне, относясь с уважением к личности архиерея, почти так же коверкают греческие слова»


366
Глава 6. Русская церковная греколатиника
(Решетников Ф. Μ. Письма // Там же. — Свердловск, 1948. — Т. 6. — С. 353. Курсив и написание греческих слов — как в собрании сочинений. — В. К.). Значит, греческое «аксиос!» переиначивали в «ахти, вошь!», тем более что у редкого человека в волосах вши не водились.
В драме Алексея Феофилактовича Писемского «Просвещённое время» (1875) один из героев — Препиратов —жаловался на слабое здоровье, поясняя это так: «В молодости я учился в семинарии, и нас тогда сильно там истязали... Классы были почесть нетопленные; сами профессора сидели в шубах, мы в своих халатишках — простуда, значит! Потом дурное питание: я всё время ученья ел только так называемые купоросные щи, то есть из одной протухлой капусты, без всего! Наконец наказания несоразмерные: ежели мало-мальски в уроке не твёрд, профессор подкликнет тебя к себе: “Дай-ка, говорит, твои аксиосы!” — и таскает, таскает тебя за волосы; а бросит, его же поблагодари, что наказал» (Писемский А. Ф. Просвещённое время // Писемский А. Ф. Собр. соч.: В 9 т. — Μ., 1959. — Т. 9. — С. 476).
Герой создававшегося во второй половине 1860-х — начале 1870X годов романа Н. С. Лескова «Соборяне» могучий дьякон Ахилла Десницын грозился покарать «просвириного сына учителя Вар- навку». Он восклицал: «Да я за безбожие кого вам угодно возделаю. Это-с, батюшка, закон, а не что-нибудь. Да-с, это очень просто кончается: замотал покрепче руку ему в аксиосы, потряс хорошенько, да и выпустил, и ступай, мол, жалуйся, что бит духовным лицом за безбожие...» (Лесков Н. С. Соборяне: хроника //Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. — Т. 4. — С. 19-20).
Интересно, что это слово вошло также в жаргон («условный» или «тайный» язык) обитавших в уездном городе Костромской губернии Галиче торговцев и рыбаков. Эти ушлые деловые люди на своём тайном наречии Галич именовали «Галивоном», а самих себя — «алеманами». Кстати, А. Ф. Писемский, знавший бурсацкое словцо «аксиосы», был уроженцем Чухломского уезда Костромской губернии, соседнего с Галичским уездом (Виноградов Η. Н. Галивонские алеманы: условный язык галичан (Костромской губернии). — Пг., 1915. (Отд. оттиск из «Изв. Отд. русского языка и словесности».) — С. 7, 9).
Вообще-то слово «аксиосы» («волосы») было зафиксировано в городе Галиче ещё в 1816 году литератором и чиновником Фёдором Николаевичем Глинкой среди прочих офенских слов. Современный лингвист Игорь Георгиевич Добродомов по этому поводу заметил, что «не подтверждённое дальнейшими записями офенского языка в Галиче, оно может подозреваться как слово семинарского происхождения...» (Добродомов И. Г. Заметки о русском семинарском жаргоне: взъефантулитъ, сморозить, аксиос(ы) // Ξίονέηε / Словёне. — 2013. — Т. 2. — № 2. — С. 162). Во-первых, как раз дальнейшие запи¬


Домочадцы
367
си «условного» языка галичан, опубликованные спустя столетие Η. Н. Виноградовым, подтверждают, что оно постоянно присутствовало в тамошней речи. Во-вторых (и это главное), офенский жаргон, как и иные «условные» и «тайные» языки, содержит немало слов греко-латинского происхождения. Они попадали в жаргон от семинаристов, священников и дьяконов, прицерковных людей.
А ведь ещё в галичском торгово-промышленном жаргоне имелось словечко «склавыга» («слуга»), которое явно происходит от латинского существительного «sclavus, i т» («раб») (Виноградов Η. Н. Указ. соч. — С. 7). Я бы к этому добавил, что концовка указывает на его уподобление широко распространённому слову (не вполне ясного происхождения) — «сквалыга» (то есть «скряга, попрошайка»).
Эти примеры подтверждают догадку о значительном влиянии семинаристского и прицерковного жаргона на специализированные русские жаргоны, а может быть, в конечном счёте — и на широко распространившийся в ΧΧ-ΧΧΙ веках жаргон уголовных преступников. Правда, греко-латинская и церковнославянская терминология в XX веке не могла получить большого распространения у «блатных» советской эпохи: церкви и богадельни позакрывали, нищих (наряду со «служителями культа») стали разгонять и «перевоспитывать», прицерковная субкультура стала потаённой.
Хорошо знавший русскую жизнь литератор и этнограф Сергей Васильевич Максимов (1831-1901) в своей книге «Бродячая Русь Хри- ста-ради» (1877) писал о некоем условном местечке на Русском Севере с названием Погост. Всё-то поселение — это только старинная церковь да несколько домов для клира. Настоятелем был тамошний благочинный, то есть священник, чьему попечению вверялись окрестные церковные приходы. В назначенный зимний денёк священники съехались в Погост, чтобы в доме благочинного обсудить пришедшую от архиерея бумагу и сообща сформулировать ответ на неё. Вот они поговорили, угостились, ответ составили, уже и песни запели. А кучерами у батюшек были их дьячки и пономари. Они сидели отдельно от священников, не мешая важному делу. Но вот благочинный послал за ними. «Оправились и отправились все к благочинному на кухню». Работница велела «долговолосым» проходить «в покой».
«Раскачиваясь всем телом и нетвёрдо стоя на ногах, выдвинулся навстречу вошедшим отец Корнилий. Он открякивался и непрестанно широко ахал правой рукой вниз и вверх, вправо и влево и говорил с весёлой улыбкой и раскрасневшимся лицом.


368
Глава 6. Русская церковная греколатиника
— Ну-ко, доместики, становись, споём “Богородичен”» (Максимов С. В. Бродячая Русь Христа-ради // Максимов С. В. Собр. соч.: в 7 т. — Μ., 2010. — Т. 3: Бродячая Русь Христа-ради. Год на Севере. Ч. 1. Гл. 1-5. —С. 361).
Отец Корнилий, будучи навеселе, обозвал низших служителей Церкви словом, которое он явно ещё в семинарии затвердил. Латинское прилагательное «domesticus, а, um» означает: «домашний, яя, ее». А в качестве существительного, в мужском роде множественного числа («domestici, domesticörum m»), оно указывает на «домочадцев», причём в самом широком древнеримском смысле, включая прислугу, домашних рабов, друзей, клиентов, вольноотпущенников. В общем, где «domestici», там и «dominus, i m» — «господин; хозяин рабов». Тем более что оба слова происходят от «domus, domus f» («дом»).
Медицина и богословие
В книге очерков Николая Семёновича Лескова «Мелочи архиерейской жизни» (1878) немало говорится о митрополите Киевском и Галицком Филарете (в миру — Фёдоре Георгиевиче Амфитеатрове, 1779-1857). Лесков в молодости жил в Киеве, а в его книге многое восходит к собственным впечатлениям и к рассказам его знакомых.
H. С. Лесков писал, что Филарет сам всем управлял и делал всё самостоятельно, вот разве что под конец жизни перестал в университет ездить, чтоб не слышать о «конкубинах». «Concubina, ае />> по-латыни — «наложница, любовница». А Филарету как монаху выслушивать разговоры о любовницах, разумеется, не пристало. Объясняя, при чём тут вообще конкубины, H. С. Лесков сделал такое авторское примечание:
«Преосвященный Филарет приехал на защищение диссертации, в которой разбиралась разница прав детей, прижитых от сожительства connubium и concubinatum [в законном и незаконном браке — лат.]. Митрополит долго крепился и слушал, но, наконец, не выдержал и встал. Насилу упросили его “не смущать диспутанта”. Он это уважил, но жаловался.
— 	Что же, — говорит, — я монах, а только и слышу connubium да concubinatum. Не надо было звать меня.
И в этом он был прав. Но замечательно: это так осталось у него в памяти, что он, когда речь касалась университетов, всегда любил за них заступаться, но шутливо прибавлял:
— 	Одно в них трудно монаху, что всё “connubium” да “concubinatum”, — а больше всё хорошо.
Впрочем, из всех так называемых “светских” наук мне известно определительное отношение митрополита Филарета только к меди¬


Обдирация-облупация
369
цине. Тяжко страдая мочевыми припадками, он беспрестанно нуждался в помощи врача 3-го и, получив облегчение от припадка, говорил со вздохом:
— Медицина — божественная наука» (Лесков Н. С. Мелочи архиерейской жизни // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. — Т. 6. — С. 458. Примеч. 1).
Мысль Н. С. Лескова переходит тут от университета, с «защищенном диссертаций» по юриспруденции, к иной «светской науке» — медицине. Интересно, что наряду с этим можно подметить также переход от латинских юридических терминов к ещё одному латинскому выражению. Иначе говоря, хвалебные слова митрополита о медицине — это, по всей видимости, перевод с латыни.
Дело в том, что по-латыни все эти три слова звучат рифмованно: «Medicina — disciplina divina». Даже если заменить существительное «disciplina, ае/» («учение, обучение, образование; наука») словами «doctrina, ае/» («наука; обучение; образованность») или «scientia, ае />> («учение, наука»), даже если добавить глагол-связку «est» — рифмовка останется.
В старинных университетах, где на соседствующих факультетах преподавали и богословие, и медицину, богословие называли «divina studia», то есть «божественное знание» (это во множественном числе, а в единственном было бы «divinum studium»). Про обучение на теологическом факультете говорили так: «divina discere» («изучать божественное»). В общем, «божественной наукой» обычно именовали богословие. Очевидно, имея это в виду, митрополит Филарет и переадресовал столь высокопарные слова иной почтенной и полезной для него науке — медицинской.
Обдирация-облупация
«Consistorium, i η» — по-латыни «место сбора». Римский император Адриан (117-138) реорганизовал государственный совет — «consilium principis» («совещание при принцепсе»). Затем этот орган переименовали в «consistorium principis» («собрание при принцепсе»). Это был совещательный орган при императоре, преимущественно по вопросам законодательства. По-русски древнеримское учреждение можно называть «консисторием». В Российской империи новообразованные духовные советы и епархиальные канцелярии поначалу, в XVIII веке, так в мужском роде и называли. А затем — очевидно, под влиянием такого церковного термина, как «епархия», — переиначили в «консисторию» (слово женского рода).
Духовная консистория в России — это, как говаривали прежде, «присутственное место» при епархиальном архиерее. В консистории,


370
Глава 6. Русская церковная греколатиника
под руководством архиерея, вершились управление епархией и суд над священно- и церковнослужителями, а по некоторым делам (например, бракоразводным) — и над светскими людьми.
А. Ф. Писемский в рассказе, вышедшем в 1879 году, приводил слова бывшего исправника, то есть высшего в уезде полицейского начальника: «Ну, а для всякого попа, знаете, попасть в лапы консистории, всё равно, что очутиться на дороге между разбойниками — оберут нагло!» (Писемский А. Ф. Уже отцветшие цветки: капитан Рухнев // Писемский А. Ф. Собр. соч.: В 9 т. — Μ., 1959. — Т. 7. — С. 410). А в напечатанной в 1871 году повести Н. С. Лескова «Смех и горе» священник говорил: «...По осени вдруг меня и вызывают к преосвященному. Знаете, дело это у нас, по духовному состоянию, столь страшное, что только вспомянешь про всеобжирающую консисторию, так просто лытки (ноги. —В. К.) трясутся. Изволите знать сами, великий государь Пётр Первый в регламенте духовном их наименовал: “оные архиерейские несытые собаки”... Говорить не остаётся, сударь!..» (Лесков Н. С. Смех и горе // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Т. 3. — С. 473).
Юрист и литератор Анатолий Фёдорович Кони (1844-1927) на склоне своих лет, уже в советские времена, написал очерк «Петербург. Воспоминания старожила». Он припомнил некогда бытовавшее шутливое изречение (в подражание латинским афоризмам) о взяточниках в епархиальных учреждениях: «...Здание духовной консистории, где чинится расставшимися с соблазнами мира монахами своеобразное правосудие по бракоразводным делам, нередко при помощи “достоверных лжесвидетелей”, и проявляется начальственное усмотрение под руководством опытной канцелярии по отношению к приходскому духовенству, вызвавшее весьма популярное в его среде якобы латинское изречение: “Consistorium protopoporum, diaconorum, ponomarorumque obdiratio et oblupatio est”» (Кони А. Ф. Петербург: воспоминания старожила // Кони А. Ф. Собр. соч.: В 8 т. — Μ., 1969. — Т. 7. — С. 27). Произнося эту фразу, лучше было бы после подлежащего, которое тут на первом месте, делать паузу (по-русски на письме мы бы в этом месте поставили тире). Или же и вовсе поместить сказуемое, глагол «est», сразу за подлежащим (такое в латыни встречается, хотя обычно в повествовательных предложениях сказуемое в конце ставится). Собственно, кроме существительного «consistorium» и глагола «est» прочие словечки — никак не древнеримские: это псевдолатинские «обдирация» да «облупация», ну и нашенские, российские «протопопы, дьяконы, пономари». Ах, да — приходские мудрецы-латинисты (или сам А. Ф. Кони?) воткнули туда, для соединения слов при перечислении, ещё и колоритное латинское «-que» (вместо союза «et»), которое с ходу запоминается всем, кто учит латынь.


Обдирация-облупация
371
Эта же фраза, но в несколько ином виде и со ссылкой на того, кто, дескать, первым её сформулировал, содержится в книге протопресвитера Георгия Шавельского (1871-1951) «Русская Церковь пред революцией» (1937), которая обобщила его знания и личные наблюдения о церковной жизни России: «Раньше консистория имела весьма дурную славу. В иерейских кругах о ней повторяли слова Щербины: “Consistoria порочит, diaconorum, djacorum, ponomarorum obderantio est”. Ещё называли консистории “Пилатовскими конторами”». И далее у отца Георгия — лаконичная и выразительная характеристика консисторских «обдирателей» (Шавельский Г, протопресвитер. Русская Церковь пред революцией. — Μ., 2005. — С. 175).
В том издании книги отца Георгия, которым я пользовался, второе слово псевдолатинской сентенции — зачем-то вставленный посреди латиницы русский глагол «порочит». Если написать его от руки, то причина такой нелепицы становится ясной: в рукописном варианте с русским «порочит» сходно записанное латинскими буквами словечко «poporum». Это, конечно, тоже русизм — в латыни нет слова «popus». Ежели так, я бы не поручился и за то, что в рукописи А. Ф. Кони в рядом написанных словах стояли разные латинские буквы: «и» («i») — «йота» («j»): «diaconorum, d/acorum». Короче говоря, у отца Георгия должна быть такая фраза: «Консистория — это обде- ранция попов, дьяконов, дьячков, пономарей».
В повести Д. Н. Мамина-Сибиряка «На рубеже Азии» (1882) отец главного героя, заводской священник, бурно возмущался при упоминании о былом своём товарище, с которым они вместе в семинарии учились. Тот стал секретарём консистории и, когда они из-за каких-то пустяков рассорились, сумел перевести своего врага из богатого прихода в самый захудалый. Отец говорил: «А ведь когда-то из одной чашки ели, на одной скамье сколько лет высидели... А теперь попал в консисторию, и чёрту не брат? А что такое консистория? Мне плевать на их консисторию... Quid est consistoria? Consistoria est oblupatio poporum, diacanorum (именно так, через “а”. — В. К.), diatschcorum cum prosvirhibus... Ха-ха-ха!.. Вот что такое консистория... подлец сидит на подлеце, подлецом понукает! Ха-ха!» (Мамин-Сибиряк Д. Н. На рубеже Азии: очерки захолустного быта // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: В 10 т. — Μ., 1958. — Т. 1: Рассказы, очерки 1881-1884. — С. 173). В этом варианте предпринята лихая попытка передать по-латыни давно уже ставшие русскими слова: «...дьячков с просвирнями». Так что в последнем слове вместо буквы «h» явно требуется «п».
Различия одной и той же псевдолатинской фразы у трёх авторов указывают на устное её распространение. Приведённое А. Ф. Кони слово «consistorium», пожалуй, вернее и ближе к латыни, где оно


372
Глава 6. Русская церковная греколатиника
именно среднего рода, с таким вот окончанием. Однако же у него перечень бедолаг духовного звания начинается с протопопов, за которым сразу следуют дьяконы, и при этом обычные священники (попы) не упомянуты. Как раз «попы» встречаются в тексте Д. Н. Мамина-Сибиряка, да и отец Георгий Шавельский явно их имел в виду в своей рукописи. Варианты «obderantio» и «obdiratio» отражают чередование «е» / «и» в русском корне «дер/дир». А буква «п» в первом из этих слов — стремление уподобить его многочисленным латинским существительным, у которых имеется концовка «-ntio». «Obderantio» звучит совершенно на латинский лад.
Усы Кутейкина
«...Безусое нельзя было... представить Кутейкина».
Вообще-то «кутейниками» называли семинаристов, священно- и церковнослужителей. «Кутия» или попросту «кутья» — обрядовая, обычно поминальная, сладкая каша из цельных зёрен. Иногда так называли и сладкое питьё. Кутью употребляли на поминках и тогда же приносили в церковь. А про церковников злословили, будто они жадные, не брезгуют кутьёй и прочими подношениями на поминках и похоронах. В написанной в 1731 году IV сатире «О опасности сатирических сочинений к музе своей» Антиоха Дмитриевича Кантемира (1708-1744) есть такое сравнение: «Проворен, весел спешу, как вождь на победу, // Или как поп с похорон к жирному обеду» (Кантемир Антиох. Собрание стихотворений. —Л., 1956. — С. 113). Про служителей Церкви в народе говорили: «Где чует кутью, туда идёт. Без него и кутья не святится. <...> Вари кутью, а кутейники придут. Была бы кутья, а кутейники будут» (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. — Μ., 1956. — Т. 2: И-О. — С. 227); «У попа да захотел ты кутьи!» (Пушкарёв Л. Н. Духовный мир русского крестьянина по пословицам XVII-XVIII вв. — Μ., 1994. — С. 79). Вятские крестьяне второй половины XIX века, по толкованию Николая Михайловича Васнецова (1845-1893), учителя и автора вятского диалектного словаря, словечком «кутья» обзывали духовных лиц. Семинаристам тоже адресовали прозвище «кутёс» (искажённое «кутья») и дразнили: «Кутейки на копейку!» (Васнецов Н. Μ. Материалы для объяснительного областного словаря вятского говора. — Вятка, 1907. — С. 119, 306). В забавный русско-греческий словарь Ивана Фёдоровича Синайского помещено и словечко «кутейник», причём с таким разумным переводом, который выдаёт отношение к этим самым кутейникам: «ό εκκλησιαστικός, ου», то есть буквально: «церковник» (Русско-греческий словарь, сост. Иваном Синайским. — 2-е изд., испр. и доп. — Μ., 1869. — С. 273. Тупое ударение поставлено Синайским от¬


Усы Кутейкина
373
того, что предложение считается не законченным, оно продолжено указанием на окончание родительного падежа (Gen.) — «ου», хотя вообще-то это лишнее: можно было оставить острое ударение. В поэме Николая Алексеевича Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», которую он писал в 1860-1870-х годах, мельком сказано о корыстолюбивом писце, что обирал крестьян: «Тот ни строки без трёшника, // Ни слова без семишника, // Прожжённый, из кутейников — // Ему и бог велел!» (Некрасов Н. А. Кому на Руси жить хорошо // Некрасов Н. А. Сочинения. — Μ., 1954. — Т. 3. — С. 56). А в комедии Дениса Ивановича Фонвизина «Недоросль» (1782), где действующие лица, как это было принято в литературе XVIII века, имеют «говорящие фамилии», Кутейкин — дьячок, обучавший туповатого недоросля Митрофанушку грамоте. Видимо, с намёком на этого фонвизинского персонажа и у А. С. Пушкина в эпиграмме «На Φ. Н. Глинку» (1825) имеется такой образ — «Кутейкин в эполетах». Фёдор Николаевич Глинка (1786-1880) — офицер-гвардеец и чиновник, литератор и редактор, он писал, кроме прочего, сочинения духовного и мистического направления. Пушкин обозвал Глинку ещё и Фитой — с буквы фита начиналось имя Фёдор, и сам Глинка так подписывал свои сочинения. Вот эпиграмма Пушкина: «Наш друг Фитпа, Кутейкин в эполетах, // Бормочет нам растянутый псалом: // Поэт Фита, не становись Фертом! // Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах!» (Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. — 2-е изд.. — Μ., 1957. — Т. 2: Стихотворения 1820-1826. — С. 302. Курсив автора. —В. К.). Ижица была последней буквой азбуки. Назвать дворянина, гвардейского полковника «дьячком» означало сильно его обидеть. (Пушкин, впрочем, не публиковал эту эпиграмму.) Главный герой романа Николая Семёновича Лескова «Соборяне» (1872) протоиерей Савелий Туберозов в своём дневнике сокрушённо называл «ненужного человека», «русского попа» — «кутейным сердцем» (Лесков Н. С. Соборяне: хроника // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. —Т. 4. —С. 57).
Александр Константинович Воронский в 1890-х годах учился в Тамбовском духовном училище. В автобиографической повести «Бурса» (1932) он приводил эпизод, когда героя повести, от лица которого велось повествование, грубо окрикнул полицейский: «Эй, кутейник! Что надо? Иди доедать кутью свою!» (Воронский А. К. Бурса.—Μ., 1966. —С. 228).
Савватий Иванович Сычугов (1841-1902), учившийся в городе Вятке в духовном училище и затем в семинарии, вспоминал, как начал было по молодости баловаться писательством, но известный тогдашний литератор Николай Филиппович Павлов (1805-1864) отсоветовал ему этим заниматься и для памяти начертал ему в тетрадь стихи Пушкина:


Глава 6. Русская церковная греколатиника
374
Пиитику прошед, Крылатого Пегаса Наш Кутейкин оседлал. Он мнил взлететь на верх горы Пернаса (sic! —В. К.), Но быстрый конь на колокольню отомчал.
К этому месту мемуаров С. И. Сычугова издатель сделал примечание: «У Пушкина таких стихов нет» (Сычугов С. И. Записки бурсака / Ред., предисл. и примеч. С. Я. Штрайха. — Μ.; Л., 1933. — С. 261263). Действительно, таких нет: Пушкин написал о Кутейкине - Ф. Н. Глинке. Но поповича-бурсака, каким был Сычугов, вполне можно было обозвать Кутейкиным.
Слово «кутейник» воспринималось как ироническое и даже презрительное, ругательное. Вот показательный пример. Известный писатель-этнограф и путешественник, знаток русской жизни Сергей Васильевич Максимов (1831-1901) в 1855 году отправился из Москвы во Владимирскую губернию. Ехал он на извозчике. Ямщик спросил его, кто он таков. Максимов предложил отгадать.
«— По речи твоей равно бы ты из кутейников. Они больно на язык-το зубасты бывают.
— Зачем же ты изругался-то?
— Кутейником назвал? Извини! Так я тебя и духовенством могу взвеличать — изволь, сделай милость!
Так и вышло: всю дорогу до Вязников я слыл под именем духовного. Замешкался ли я на станции — “духовного нет”, замечал ямщик. “Какого духовного?” спрашивали товарищи. “А что в белом-то”» (Максимов С. На Востоке. Поездка на Амур: дорожные заметки и воспоминания. — 2-е изд.. — СПб., 1871. — С. 4-5). Назвать «кутейником» — значит обидеть, «изругаться»... Вот и С. И. Сычугов своих мемуарах отмечал брезгливость и презрение, которые выражались в кличках «кутейник», «кутьехлёб» (Сычугов С. И. Указ. соч. — С. 137, 194).
В другой книге С. В. Максимова, «Бродячая Русь Христа-ради» (1877), рассказывалось о мирянине, чудаковатом человеке, скажем так, из прицерковного круга, который находил утешение в добровольно взятых на себя заботах о местной церкви. Домашние же и соседи над ним насмехались, прозвав «кутьёй» и «дурьей породой» (Максимов С. В. Бродячая Русь Христа-ради // Максимов С. В. Собр. соч.: В 7 т. — Μ., 2010. — Т. 3: Бродячая Русь Христа-ради. Год на Севере. — Ч. 1. Гл. 1-5. — С. 22).
В общем, кутейник либо Кутейкин — это презрительно-иронические обозначения церковника. А при чём здесь его усы? Ну, окладистая борода — это понятно... Усы при ней прилагаются по умолчанию. Зачем вообще на них внимание обращать?..


Усы Кутейкина
375
Митрополит Евлогий (Георгиевский) (1868-1946) во второй половине 1930-х годов вспоминал, как он учился в 1882-1888 годах в Тульской духовной семинарии. Тогда в среде бурсаков распространялись народнические идеи и даже равнодушие к вере. По его мнению, вина за это во многом лежала на преподавателях. Он писал: «Начальство было не хорошее и не плохое, просто оно было далеко от нас. <...> Начальство преследовало семинаристов за усы (разрешалось одно из двух: либо быть бритым, либо небритым, а усы без бороды не допускались), но каковы были наши умственные и душевные запросы и как складывалась судьба каждого из нас, этим никто не интересовался» (Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни: воспоминания, изложенные по его рассказам Т. Манухиной. — Μ., 1994. — С. 27). Так что во второй половине XIX века семинаристское руководство требовало определённости во внешнем виде учеников: усы, оставленные на выбритой физиономии, не приветствовались. Однако же Кутейкин — именно с «усами»...
Цитата, приведённая в начале этой заметки, — из краткого, но весьма едкого отзыва на такую вот книжку: «Детское лото с 8-ю таблицами, по которому всякий, игравший в оное, может легчайшим образом выучить начальные слова полной русской и французской азбуки» (Μ., 1839). Отзыв был помещён в библиографическом отделе 8-го тома журнала «Отечественные записки» за 1840 год. Известный журналист Андрей Александрович Краевский (1810-1889) в 1839 году купил права на издание этого журнала, который уже выходил в 1820-1830 годах, но потом из-за недостатка подписчиков был приостановлен. И как раз к тому моменту, когда вышел 8-й том за 1840 год, в журнале Краевского уже несколько месяцев работал знаменитый литературный критик Виссарион Григорьевич Белинский (18101848). Вообще первая половина 1840-х годов была временем расцвета «Отечественных записок». Они по праву считались, пожалуй, лучшим в России общественно-литературным журналом. Библиографический отдел был обилен и ярок. Мелкие заметки, вроде этой — о глуповатой книжке «Детское лото», появлялись в журнале без подписи. Конечно, такими заметками мог пробавляться В. Г. Белинский, но и сам А. А. Краевский тоже любил и умел писать рецензии.
Рецензент указывал на явную устарелость книжки и той методики, на которой она основывалась. Вот более пространная цитата из критического отзыва — и это почти половина всей рецензии: «Бьёмся об заклад: эта книжечка есть произведение человека, весьмапо- чтенного... по летам, современника нашим дедам, одного из тех, которые не имели других знаков препинания, кроме точки, да и ту ставили так, не для какой-либо потребы, а единственно для прикрасы письма. Блаженное время! чудное время! Тогда буквы называ¬


Глава 6. Русская церковная греколатиника
376
лись словами, и детина, ростом чуть не с тамбур-мажора, говаривал басом: я все слова знаю. Тогда Phomme произносили лом, comment — каман... и каждое латинское речение непременно долженствовало оканчиваться на us: без усов нельзя было и вспомнить семинарии, ни представить Кутейкина» (Отечественные записки: учёно-литературный журнал, издаваемый Андреем Краевским. — СПб., 1840. — Год 2-й. — Т. 8. — Отд. 6: Библиографическая хроника. — С. 28. Курсив автора. —В. К.).
Или из-за авторского изыска (стал бы кто-нибудь там править Белинского или Краевского?), или просто по недогляду (известно, что сотрудники журнала работали на износ) тут две лингвистические диковины: прилагательное «весьмапочтенный» да под конец «и» вместо ожидаемого «ни».
В романе Петра Дмитриевича Боборыкина (1836-1921) «В путь-дорогу!..» (1863-1864) есть эпизод, когда в присутствии барышень один студент спрашивал другого: «А уроки французского языка начнутся?» И в ответ: «Как же, братец, — отозвался Горшков, — я уж и тетрадку купил, буду вокабулы учить; человек: лом, лом, душа: лам, лам». И далее ремарка: «Смех девиц провожал наших приятелей» (Боборыкин П. Д. В путь-дорогу!.. — СПб.; Μ., 1885. — Т. 2. (Боборыкин П. Д. Сочинения. — Т. 2). — С. 156. Курсив автора. — В. К.). В воспоминаниях литератора Дмитрия Ивановича Стахеева (1840-1918) об издателе журнала «Русское слово» Григории Евлампиевиче Благо- светлове (1824-1880) и его помощнике, редакторе журнала Николае Александровиче Благовещенском (1837-1889), говорилось: «Благовещенский, как и сам глава журнала, Благосветлов, имел тоже угловатые манеры, говорил на ό, иностранные слова, вставляемые в разговор, произносил по-семинарски, в роде, например: лом — мужчина, лафам — женщина» (Стахеев Д. И. Группы и портреты: листочки воспоминаний // Стахеев Д. И. Благоприобретение: избранные сочинения. — Елабуга, 1999. — С. 189).
Выходит, что у басовитых детин, «ростом чуть не с тамбур-мажора», в далёкие дедовские времена «каждое латинское речение непременно долженствовало оканчиваться на us». Иначе какая ж это латынь?..
Поэт-графоман Дмитрий Иванович Хвостов (1757-1835) в басне «Учитель и Ученик» вывел карикатурный образ преподавателя латыни со «стадом латынским», то есть с мальчиками-учениками. Вот как начинается басня:
Почтенной древности воспитанник на «ус», Не Немец, не Француз;
Наперсник муз,


Латинизированный Митя
377
Русак простой в латыню погруженной И не осел, ослинус уваженной...
(Граф Дмитрий Иванович Хвостов. Сочинения. — Μ., 1999. — С. 85-86).
У Николая Гавриловича Курганова в книге, которая была издана в 1769 году и при переизданиях получила наименование «Письмовник», а также у Николая Васильевича Гоголя в предисловии к сборнику повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831) приведены варианты старинного анекдота о лукавом школяре, который толком не выучил латынь и потому изъясняется на ней такими словами, как «вилатус», «гноатус», «возатус», «лопатус», «бабус» (см. заметку «Отселя учися вместо школы» в предыдущей главе).
Вот таков он, анекдотический кутейник с «усами»!
Латинизированный Митя
Дмитрий Наркисович Мамин (1852-1912), известный как писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк, был внуком дьякона и сыном священника. И сам он окончил духовное училище в Екатеринбурге, а затем выучился в Пермской духовной семинарии. В мемуарном очерке «Дедушка Семён Степанович», созданном в конце XIX века, он вспоминал своего деда — дьякона, жившего в селе Горный Щит, что в шестнадцати верстах от Екатеринбурга.
Д. Н. Мамин-Сибиряк писал: дедушка «всегда называл меня Ми- тусом». Например, он говорил так: «Для чего мне часы, Митус?»; «Ну, Митус, разве мы сегодня в баньку сходим?»; «Ну, Митус, пора тебе в город». Мамин-Сибиряк добавлял: «Впоследствии я разыскал в кладовой какие-то необыкновенные синие рукописи, переплетённые в тома. Это были семинарские сочинения дедушки, писанные на латинском языке. Он учился в ту пору, когда в семинариях царил этот язык и семинаристы свободно не только писали, но и вели диспуты по-латыни» (Мамин-Сибиряк Д. Н. Из далёкого прошлого: воспоминания // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: В 8 т. — Μ., 1955. — Т. 8: Рассказы, очерки, легенды. Путевые заметки, статьи, воспоминания. Избранные письма. 1870-1912. — С. 473, 474, 481, 477.)
«Синие» рукописи — то есть написанные на синеватой плотной бумаге. Такая была в обращении в начальные десятилетия XIX века. А слова о том, что «семинарская» (то есть семинаристская) латынь тогда царила, конечно, не означают, будто во времена учения Д. Н. Мамина-Сибиряка латинского языка в семинариях не бывало вовсе. Просто ему представлялось, что прежде латынь вызубривали лучше. И дедушка Семён Степанович, помнивший бур¬


378
Глава 6. Русская церковная греколатиника
сацкую латынь, предпочитал шутливо видоизменять имя внука Мити, присоединяя к такой, уменьшительно-ласкательной, форме имени типичное латинское окончание слов мужского рода «-us». Без «усов» никак!
Церковные фамилии
Некоторые подростки, поступавшие в духовные училища или духовные семинарии, были бесфамильными. Например, какой-нибудь Иван, отцом которого был некий Пётр, делался «Иваном, Петровым сыном» и имел возможность, став солидным человеком, в будущем получить именование «Иван Петрович» (отчества на «-ич» считались уважительными и прилагались к важным персонам). Правда, в духовные учебные заведения обычно зачисляли детей не из податных сословий, а из духовенства, но ведь и среди клириков до 1832 года многие фамилий не имели. Вот и давали будущим священно- и церковнослужителям фамилию прямо в семинарии.
У Николая Семёновича Лескова в романе «Некуда» (1864), действие которого происходит на рубеже 1850-1860 годов, есть эпизод, в котором дьякон Александровский объяснял своим знакомым, «как у нас образуются фамилии»: «У нас это на шесть категорий подразделяется. Первое, теперь фамилии по праздникам: Рождественский, Благовещенский, Богоявленский; второе, по высоким свойствам духа: Любомудров, Остромысленский; третье, по древним мужам: Демосфенов, Мильтиадский, Платонов; четвёртое, по латинским качествам: Сапиентов, Аморов; пятое, по помещикам: помещик села, положим, Говоров, дьячок сына назовет Говоровский; помещик будет Красин, ну дьячков сын Красинский. Вот наша помещица была Александрова, я, в честь её, Александровский. А то, шестое, уж по владычней милости: Мольеров, Расинов, Мильтонов, Боссюэтов» (Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1956. — Т. 2: Некуда: Роман в трёх книжках. — С. 178).
Вернее сказать, лучших учеников наделяли звучными фамилиями, образованными от названий тех храмов, где служили их отцы, а не от церковных праздников как таковых (Вознесенский, Рождественский, Успенский, Преображенский, Крестовоздвиженский, Никольский, Петропавловский). Мои предки по материнской линии, сибирские мещане, звались Предтеченскими, и это должно означать, что далёкий основатель рода учился в духовном учебном заведении.
О знаменитом церковном деятеле и писателе Петровской эпохи Феофане Прокоповиче (1681-1736) впоследствии вспоминали: «Кажется, Феофан был первый из архиереев, который стал давать про¬


Церковные фамилии
379
звища семинаристам, сообразно с усмотренными в них склонностями, или по наружности, или по случаю какому-нибудь. Так, в числе его питомцев встречаются следующие странные прозвища: Яков Монокулюс (одноглазый), Михаил Живицкий (Vives), Симеон Седяк (Sedens), Яков Мультянский, Андрей Типик, Иван Сыч, Алексей Чиж, Алхимист, Утёнок, Барашек и т. д.» (Пыляев Μ. И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. — СПб., 2004. — С. 283). «Vives» — так в книге, но, очевидно, нужно «vivens» (по-латыни это значит: «живущий»).
Нередко будущих служителей Церкви именовали по каким-либо топонимам или реалиям, упоминавшимся в Библии. Фамилия Синайский была дана родившемуся в семье дьячка Ивану Фёдоровичу Пулькину (1799-1870), который впоследствии стал известным преподавателем-эллинистом, в годы его учёбы в Вологодском духовном училище. Учился он отлично: в списке выпускников Иван (уже Синайский, а не Пулькин!) оказался вторым (Кащеев В. И. К истории классицизма в российской провинции первой половины XIX века: саратовский грецист Иван Фёдорович Синайский // Изв. Саратовского ун-та. Нов. сер. — 2012. — Т. 12. — Сер.: История. Международные отношения. — Вып. 4. — С. 64). Или, например, Эммаусский (от библейского города Эммаус) — такова фамилия Анатолия Васильевича Эммаусского (1898-1987), профессора-историка, работавшего в пединституте города Кирова (Вятки).
Звучные и удачные по смыслу церковные фамилии — это «Каллистов» (от греческого «κάλλιστος, η, ον» — «прекраснейший, ая, ее») и «Соллертинский» (от латинского прилагательного «sollers, sollertis» — «искусный, умелый; изобретательный, хитрый; затейливый»). В романе Алексея Феофилактовича Писемского «Тысяча душ» (1858) есть такой второстепенный персонаж — чиновник Ме- диокритский. Его фамилия явно происходит от латинского существительного «mediocritas, mediocritatis /». Известно ставшее крылатым словосочетание из оды жившего в I веке до н. э. римского поэта Квинта Горация Флакка «aurea mediocritas» («золотая середина»). Интересно, что имелось в виду, когда отец или дед Медиокритско- го получал в семинарии такую фамилию — этакая вот благая «середина» по-горациевски или же основное значение латинского существительного: «посредственность, незначительность, заурядность»? В романе А. Ф. Писемского этот персонаж — отрицательный.
Интересна фамилия вятских по происхождению священников и учёных Фармаковских (от греческого «τό φάρμακον, ου» — «лекарство», ср. «фармацевтика»), среди которых знаменитый античник — археолог и искусствовед — Борис Владимирович Фармаковский (1870-1928), который долгие годы, идо, и после революции, раскапывал древнегреческий город Ольвию в Северном Причерноморье.


380
Глава 6. Русская церковная греколатиника
Типичными бурсацкими фамилиями были и те, что производились от имён некоторых (уместных, так сказать) античных богов. Это, например, Минервин и Аполлонов. Римская Минерва (псевдоним греческой Афины) — как-никак, богиня мудрости. Аполлон же — предводитель муз, среди которых не только легкомысленные любительницы лирической поэзии и танцев, но также покровительницы серьёзных, возвышенных занятий: астрономии, истории, трагедии, эпоса.
В дореволюционной России были два литератора с редкостным, «античным», сочетанием имени и фамилии — Платон Афинский и Аполлон Коринфский. Протоиерей, автор популярных учебников по церковно-духовным предметам Платон Иванович Афинский (1816-1875) — сын дьякона. Его отец сумел-таки подобрать прихотливое, исторически выверенное имя сыну (живший в V-IV веках до н. э. философ Платон был афинянином), да ещё с учётом своей типично церковной фамилии! Аполлон Аполлонович Коринфский (1868 — после 1917) — поэт, очеркист, издатель, этнограф. Его прадед был мордовским крестьянином, а дед выучился в Казанской гимназии и поступил в Академию художеств в Петербурге. Там он отличился выполненным в коринфском стиле проектом, за что, по распоряжению императора, получил этакую фамилию. Говорят, что памятью о деде-архитекторе стало множество зданий, построенных в городах Поволжья с использованием элементов коринфского ордера. Знаток русских фамилий, лингвист Борис Генрихович Унбегаун (1898-1973) — немец, родившийся в России (по-немецки — Boris-Ottokar Unbegaun) и ставший в Германии известным учёным, — писал об Аполлоне Коринфском, не упоминая его отчества: «Любопытен случай замены фантастически звучащего подлинного имени на непритязательный псевдоним. Поэт Аполлон Коринфский, чью фамилию духовного происхождения в комбинации с каноническим именем можно было бы понимать, как Аполлон из Коринфа, иногда пользовался псевдонимом В. Колюпанов, представляющим собой традиционную фамилию, связанную, возможно, с глаголом колупать» (Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. — 2-е изд., испр. — Μ., 1995. — С. 186. Курсив автора. — В. К.). Исследователь, как видно, не принимал легенду о деде-архитекторе, считая, что эта фамилия — «духовного происхождения».
Бывало и так: наряду с очевидно «античными» фамилиями у священников появлялись и такие, что выглядели вполне русскими, однако они представляли собой кальки — точные переводы на русский язык соответствующих греко-латинских прозвищ. Вот, скажем, распространённые у русских священнослужителей латинизированные фамилии — Сперанский и Беневоленский. Они происходят от латинских слов «spero, speravi, speratum, speräre 1» («на¬


Церковные фамилии
381
деюсь») и «benevolentia, ае» («доброжелательство, благосклонность, благоволение, милость»). А вот каковы их дублеты, фамилии-кальки — Надеждин и Добровольский.
Ну, а если ничем особенным семинарист не отличался, то и тогда на помощь приходили греческий с латынью. И появлялись красиво звучащие фамилии, которые простыми прихожанами могли восприниматься со всем должным уважением, зато искушённые собратья легко их расшифровывали. Скажем, фамилия Гумилёв (как и Гумилевский) — от латинского прилагательного «humilis, е» — «низкий; низменный, простой; раболепный, смиренный» (ср. «humus, humi f» — «земля»). Б.-О. Унбегаун переводил эту фамилию так: «смирный», сравнивая её со священническими фамилиями Смирницкий и Смиренский (Там же. — С. 178). В «Записках» литератора Бориса Александровича Садовского (1881-1952) рассказывалось о селе Личадееве Ардатовского уезда Нижегородской губернии, где с 1885 года стала жить его семья. Б. А. Садовской упомянул и о тамошнем священнике Иоанне Лепорском (Садовской Борис. Записки (1881-1916) / Публ. С. В. Шумихина // Российский Архив: история Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв. / Ред. кол.: С. Г. Блинов [и др.]. — Μ., 1991. — Вып. 1. — С. 118). Такая фамилия образована от латинского существительного «lepus, leporis m, f» - «заяц». Очевидно, это просто-напросто перевод на латынь прозвища Заяц или уже оформившейся фамилии Зайцев. Но ведь красиво же звучит: Гумилевский, Лепорский!
Родившийся в Костромской губернии Евгений Евсигнеевич Голубинский (1834-1912), ставший известным историком Церкви, вспоминал:
«Когда мне исполнилось семь лет, отец начал помышлять о том, чтобы отвести меня в училище.
Первым вопросом для него при этом было, какую дать мне фамилию. В то время фамилии у духовенства ещё не были обязательно наследственными. Отец носил такую фамилию, а сыну мог дать, какую хотел, другую, а если имел несколько сыновей, то каждому свою особую (костромской архиерей Платон прозывался Фивейским, а братья его — один Казанским, другой Боголюбским, третий Невским). Дедушка, отцов отец, прозывался Беляевым, а отцу, в честь какого-то своего хорошего знакомого, представлявшего из себя маленькую знаменитость, дал фамилию Пескова. Но отцу фамилия Песков не нравилась (подозреваю потому, что, учившись в училище и семинарии очень не бойко, он слыхал от учителей комплимент, что у тебя-де, брат, голова набита песком), и он хотел дать мне новую фамилию, и именно — фамилию какого-нибудь знаменитого в духовном мире человека. Бывало, зимним вечером ляжем с отцом


382
Глава 6. Русская церковная греколатиника
на печь сумерничать, и он начнёт перебирать: Голубинский, Делицын (который был известен как цензор духовных книг), Терновский (разумел отец знаменитого в свое время законоучителя Московского университета, доктора богословия, единственного после митрополита Филарета), Павский, Сахаров (разумел отец нашего костромича и своего сверстника Евгения Сахарова, бывшего ректором Московской Духовной Академии и скончавшегося в сане епископа симбирского...), заканчивая своё перечисление вопросом ко мне: “Какая фамилия тебе более нравится?” После долгого раздумывания отец остановился наконец на фамилии “Голубинский”. Кроме того, что Фёдор Александрович Голубинский, наш костромич, был самый знаменитый человек из всех, перечисленных выше, выбор отца, как думаю, условливался ещё и тем, что брат Фёдора Александровича, Евгений Александрович, был не только товарищем отцу по семинарии, но и был его приятелем и собутыльником (ещё во время учения в семинарии оба были весьма не дураки насчёт водки, как большая часть семинаристов).
Когда мы учились в последнем классе училища, из семинарии пришло предписание отобрать у всех произвольно данные фамилии и дать им отцовские фамилии. Мы весьма сокрушались, и некоторые плакали. Один из товарищей прозывался Сперанским, а отцу его была фамилия Овсов, и он очень плакал, не желая превращаться из Сперанского в Овсова. Но остаётся для меня совершенно неизвестным, почему мне фамилия не была переменена; в то время, как моего брата младшего Александра превратили из Голубинского в Пескова, меня оставили с громкой фамилией» (Голубинский Ε. Е. Воспоминания // Полунов А. Ю., Соловьёв И. В. Жизнь и труды академика Ε. Е. Голубинского: с приложением «Воспоминаний» Ε. Е. Голубинского и именного указателя к «Истории Русской Церкви». — Μ., 1998 —С. 149-150).
Да, обыкновение наделять будущего клирика условно выбранной, нарочитой фамилией приводило к парадоксу: у него могла быть иная фамилия, чем у отца и братьев. Так что люди из духовного сословия неохотно отдавали сыновей в учёбу в том числе из-за боязни утратить наследников. Только в середине XIX века Синод издал несколько указов, регламентировавших наименование священнослужителей. Тогда стали требовать, чтобы у всего семейства была единая фамилия (как правило, чтобы сын-священник наследовал фамилию отца).
Переводчик Николай Михайлович Любимов (1912-1992), вспоминая своё детство, проведённое в городке Перемышле Калужской губернии, писал: «Острякам доставляло удовольствие пародировать сложные фамилии, которыми блистало духовное сословие, как, на-


Параллельные фамилии
383
пример, Световостоков, Смиренномудренский. Наибольшую популярность заслужили “Наколокольнестоященский” и “Черезза- борвзиранский”» (Любимов Николай. Неувядаемый цвет: главы из воспоминаний // Дружба народов. 1992. — № 7. — С. 135). Своего рода классикой таких шуточек стала анекдотическая фамилия Превы- шеколокольниходящинский.
В юмореске Антона Павловича Чехова «Каникулярные работы институтки Наденьки N» (1880) есть измышленная весельчаком Антошей Чехонте фантасмагорическая фамилия, стилизованная под священническую. Вот какую фразу составила Наденька, выполняя задание по русскому языку на «сочетание предложений»: «Я обожаю свою подругу Дуню Пешеморепереходященскую за то, что она прилежна и внимательна во время уроков и умеет представлять гусара Николая Спиридоныча» (Чехов А. П. Каникулярные работы институтки Наденьки N // Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1954. — Т. 1: Рассказы 1880-1882. — С. 81). В ранних рассказах Чехова — множество персонажей с забавными прозваниями. И уж если речь заходит о священнике, дьяконе, дьячке, то будьте уверены — фамилия у него будет самая причудливая!
Пародийной кличкой семинариста могла быть и такая — Че- рез-забор-на-девок-глядященский (Селищев А. Μ. Происхождение русских фамилий, личных имён и прозвищ // Учёные записки МГУ. — Вып. 128: Тр. кафедры русского языка. —1948. — Кн. 1. — С. 129).
Параллельные фамилии
Случаи перевода фамилий священно- и церковнослужителей с русского на греческий или латынь бывали часто: Орлов или Орловский становился Аквиловым или Аквиловским (от латинского «aquila, ае f» — «орёл»), Воробьёв — Струтинским (от греческого «ό, ή στρουθός, ού» — «воробей»). Лингвист Б.-О. Унбегаун приводил длинный перечень «искусственных» фамилий духовенства, которые «существуют в двух параллельных формах — одна русская или церковнославянская, а другая латинская...»: Доброписцев — Бенескриптов, Законов — Юстицкий, Звездинский — Стеллецкий, Красновский — Руберовский и т. д. Так же обстояло дело и со славянско-греческими дублетами: Донской — Танаисов, Первенцев — Протогенов, Петухов — Алекторов, Соловьёв — Аедоницкий и т. д. А бывало и по три варианта — русский (церковнославянский), латинский и греческий: Барсов — Пантеровский — Пардалицкий, Беднов — Павперов — Ленинский, Великов — Магницкий — Мегалов, Зайцев — Лепорский — Лаговский, Надеждин — Сперанский — Елпидин (Елпидинский) (Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. — 2-е изд., испр. — С. 178-179).


384
Глава 6. Русская церковная греколатиника
Как стать Смирновым
«...Первоначальной фамилией Якова Ивановича Смирнова (17541840), священника русской посольской церкви в Лондоне, была Ли- ницкий. Выходец из Харьковской семинарии, он вместе с другими учащимися в 1776 г. был направлен в Лондон для службы в посольской церкви, а также для обучения земледелию; по пути в Санкт-Петербург им рекомендовали изменить фамилии, ввиду предубеждения некоторых официальных лиц (от которых зависела их поездка) против украинцев. Линицкий стал Смирновым, считая, что его фамилия образована от лат. lenis ‘кроткий, смирный’; когда в 1778 г. к нему присоединился в качестве переводчика его младший брат Иван, он также стал называться Смирновым. <...> Перевод фамилии Линицкий в Смирнов, когда латинское слово заменяется его русским эквивалентом, находит соответствие в практике образования так называемых семинарских фамилий, (т. е. искусственных фамилий, принятых в духовном сословии), когда, напротив, русский корень заменяется на латинский — например, Орлов становится Ак- вилевым, Зайцев — Лепорским и т. п...» (Успенский Б. А. Социальная жизнь русских фамилий // Успенский Б. А. Избранные труды. — 2-е изд., испр. и доп. — Μ., 1996. — Т. 2: Язык и культура. — С. 209-210, 234-235. Примеч. 32. Курсив автора. —В. К.).
Славнов-Целебровский
«Фамилия этого человека очень редкая. Историю её возникновения проясняет автобиографический рассказ Милия Целебровского... “Род ведёт своё начало от крепостных крестьян Славновых, проживавших в какой-то деревеньке (или слободе), недалеко от города Мурома. Дед по отцовской линии Алексей Иванович Славнов отличался мягким характером, послушанием, исполнительностью — и помещица решила дать ему какое-то образование: он был направлен в бурсу. Он хорошо учился и экзамен сдал успешно. На экзаменах присутствовал какой-то высокий духовный чин, которому ответы Алексея Ивановича понравились, и он спросил:
— Какая у тебя фамилия?
— Славнов Алексей, — ответил дед.
— А как эта фамилия будет по-латыни?
— Целебров...
— Пусть будет так: носи теперь фамилию Целебровский...
Вот так и носим мы эту фамилию уже больше века”» (Михеева И. В. О чём рассказала фамилия на могильной плите // Кирово-Чепецк православный: Материалы третьих православных краеведче¬


Фамилии по указу
385
ских чтений / Отв. за вып. прот. Николай Федько. — Кирово-Чепецк, 2011. —С. 55-56).
Латинское прилагательное «celeber, celebris, celebre» означает: «многолюдный; торжественный; знаменитый, известный». Правда, к русскому существительному «слава» ближе по смыслу более точное латинское «gloria, gloriae f». Но всё же про «имя» и «мужа» по-латыни тоже могли сказать: «nomen celebre», «vir celeber». Так что, похоже, искусственная фамилия Целебровский и в самом деле — переделка русской фамилии Славнов. Переделка, разумеется, основана на «цекающем», позднем произношении латыни.
Вот только фамилия Славнов не очень-то похожа на простолю- динскую — «от крепостных крестьян». Едва ли кого-нибудь из муромских мужиков односельчане могли прозвать «Славным». А имя Слава (уменьшительно-ласкательное от Вячеслав, Ярослав и т. д.) в крестьянской среде не было тогда распространено. Она тоже напоминает искусственную, бурсацкую. Клирики, ученики-бурсаки и даже обычные дети в старину ходили «славить», то есть совершали обход дворов с молитвами и пением духовных песен, например, на Святках, на Пасху. И «Славнов», и «Целебровский» — фамилии-пе- ревёртыши, одна может быть переводом другой. Такое бывало нередко: русскую искусственную фамилию ученика духовного училища или семинарии ему меняли на греко-латинскую, и наоборот.
Фамилии по указу
Ставший профессором-богословом Александр Львович Катанский (1836-1919) и сам был сыном дьякона Льва Герасимовича Катан- ского, и вся его родня была духовного звания. В 1847 году он поступал во 2-й класс Нижегородского духовного училища. Спустя более чем полвека он вспоминал, как ему при поступлении определяли фамилию: «...Экзамена совсем не было. Предложен был нашим родителям только вопрос, чему нас учили и что мы знаем, а затем зашла речь о том, под какими фамилиями нас записывать в список. На это отец мой заявил, что желал бы дать мне фамилию “Невский” по имени моего ангела, св. Александра Невского. Но тут о[тец] ректор с живостью заметил, повысив голос: “Ну уж нет, довольно менять фамилии; только что вышел указ Священного] Синода, запрещающий давать детям произвольные фамилии. Пусть фамилия твоего сына будет Катанский, — то есть твоя фамилия”. Но затем тут же сам о[тец] ректор совершил нарушение синодского указа. Когда мой дед, сам по фамилии Владимирский, имея трёх сыновей с различными фамилиями (Катанский, Садов и Елеонский), заявил в свою очередь, что желал бы своему четвёртому сыну, Фёдору Герасимовичу,


386
Глава 6. Русская церковная греколатиника
дать фамилию “Фаворский”, о[тец] ректор пришёл в негодование, воскликнув: “Что же это такое? что за пестрота? Я знаю, что твой третий сын учится в семинарии (П. Г. Елеонский...), так пусть будет твой четвёртый сын также Елеонский”. Почему же не “Владимирский” по имени отца его, моего деда? — о[тец] ректор этого не объяснил, а возразить ему, конечно, не посмели смиренные отцы диаконы» (Катанский А. Л. Воспоминания старого профессора: с 1847 по 1913 год. — Нижний Новгород, 2010. — С. 25).
Получается такая картина. Дед по фамилии Владимирский, трое его сыновей — с фамилиями Катанский, Садов, Елеонский; четвёртый же сын — ещё один Елеонский. А в третьем поколении уже намечается нынешний порядок наследования фамилии: сын Катан- ского — Катанский. Кстати, любопытно, что, согласно желанию отца, сам мемуарист должен был именоваться Александром Невским!
Фамилия из учебника
Учёный-латинист, заслуженный профессор Санкт-Петербургской духовной академии Александр Иванович Садов (1850-1930) был родственником А. Л. Катанского. А. И. Садов родился в семье сельского священника, а его дед по отцу был дьяконом. В 1912 году в записках о детстве он мимоходом упоминал о том, как отец, ребёнком поступая в Нижегородское духовное училище, стал Садовым, хотя дед носил фамилию Владимирский: «Моему батюшке на приёмном экзамене в училище было предложено просклонять слово “hortus” (сад); ответ был дан надлежащий. Тогда экзаменатор (вероятно, смотритель) решил и объявил экзаменованному: “Ну, и будь ты Садов”» (Садов А. И. Из воспоминаний о сельской жизни и школьном быте 60-50 лет назад // Тр. Нижегородской духовной семинарии: Сб. работ преподавателей и студентов / Гл. ред. архиепископ Нижегородский и Арзамасский Георгий. — Нижний Новгород, 2010. — Вып. 8. — С. 107. Примеч. 8).
Короткое и простое существительное «hortus, horti т» часто выбиралось для того, чтобы на этом примере показать, как склоняются существительные мужского рода, принадлежащие ко второму склонению. Также намертво входили в память тех, кто когда-либо начинал учить латынь, глагол первого спряжения «amo, amavi, amätum, amäre 1» («люблю»), существительное первого склонения «anima, ае/» («душа») и др. В общем, слово из учебника.
Почему Миловский стал Елеонским
Провинциальный литератор-бытописатель Сергей Николаевич Миловский (1861-1911) и по отцовской, и по материнской линии про¬


Почему Миловский стал Елеонским
387
исходил из духовенства, учился в духовном училище и семинарии, затем в Казанской духовной академии. Он получил степень кандидата богословия. Преподавал языки, в том числе древнегреческий. С 1895 года С. Н. Миловский стал смотрителем (то есть, по-нынешнему, директором) духовного училища в городе Сарапуле Вятской губернии.
Себя Миловский кратко характеризовал так: «автор рассказов из жизни духовенства», благо эта среда была ему хорошо знакома. Герои его рассказов и повестей — зачастую люди расчётливые, мелочные, вздорные. Начальство было недовольно, и он начал использовать псевдонимы. Самый частый из них — Елеонский. Для Ми- ловского это псевдоним, хотя у некоторых других людей духовного звания — искусственная священническая фамилия, которая, как считается, происходит от названия священной горы Елеон (Масличной) в Палестине (Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. — 2-е изд., испр. — С. 137; Успенский Б. А. Социальная жизнь русских фамилий: (вместо послесловия) // Там же. — С. 341). «То ελαιον, ου» — по-гречески: «(растительное) масло», откуда и наше «елей». Оливковое масло, то есть елей, использовалось в православном богослужении. И название горы Елеон, на которой росли оливы, происходит от того же слова.
По женской линии в его роду были священники с фамилией Масловские. Если переиначить её на греческий лад, то получится — Елейские. Сам С. Н. Миловский, выводя на страницах своих произведений некоторых окружавших его людей, использовал именно такой приём — перевод фамилии прототипа на русский язык, если она была греко-латинской. Например, в рассказе «Купальня» он изобразил малопривлекательного персонажа с фамилией Счастнев, прообразом которого был сарапульский чиновник Феликсов. Латинское прилагательное (одного окончания) «felix, felicis» означает: «счастливый, ая, ое».
Прозываться Елейским было бы не слишком приятно (ср. отрицательный смысл эпитета «елейный» применительно к какому-либо человеку и его поведению). А вот Елеонский —другое дело: тоже слово «масляное», известное и как реально существующая фамилия священников, причём вполне благозвучная.
Случай с С. Н. Миловским показывает, что фамилия Елеонский могла получиться путём подбора греческого соответствия для русской священнической фамилии Масловский (которая была у его родственников по материнской линии). И соответствующее слово «подтянуто» под библейский топоним — гору Елеон (Елеонскую).
Кстати, иной его псевдоним, странноватый для смотрителя духовного училища — Спирит — тоже получает внятное объяснение,


388
Глава 6. Русская церковная греколатиника
если иметь в виду буквальный смысл этого латинского по происхождению слова. «Spiritus, us m» по-латыни — «дух»; например, в словосочетании «Spiritus Sanctus» это «Святой Дух». А Миловский — и сам из духовного сословия, и по службе он постоянно имел дело с духовенством (Коршунков В. А. Почему смотритель Сарапульского духовного училища С. Н. Миловский стал С. Елеонским // Герценка: вятские записки / Сост. Η. П. Гурьянова; науч. ред. В. А. Коршунков. — Киров, 2014. — Вып. 26. — С. 19-25).
Надёжа, он же — издыхающий телёнок
Чиновник и мемуарист Филипп Филиппович Вигель (1786-1856) в своих «Записках» весьма нелестно отзывался о знаменитом государственном деятеле, реформаторе Михаиле Михайловиче Сперанском (1772-1839), утверждая, что тот — «тайный недруг православия, самодержавия и Руси...». Однако, согласно Вигелю, Сперанский был хитёр! «Когда сей зловещий дух показался на нашем горизонте, никто его не понял; все любили, ласкали его, дивились ему, даже гордились им, для всех был он надёжа-Сперанский» (Вигель Φ. Ф. Записки. — Μ., 1928. — Τ. 1. — С. 156).
Μ. Μ. Сперанский родился в семье священника Михаила Васильевича Третьякова (1739-1801) и оттого по отцу звался Михайловым. Когда же около 1780 года он поступил в семинарию губернского города Владимира, его записали под фамилией Сперанский (от латинского глагола «spero, speravi, speratum, speräre 1» — «надеюсь»; откуда причастие настоящего времени, действительного залога (participium praesentis activi) «sperans, sperantis» — «надеющийся»). Этот латинский корень многим был понятен. Вот потому-то Μ. Μ. Сперанский, став видным государственным служащим, мог почитаться «надёжей».
Однако его фамилию могли толковать иначе — издевательски. Издатель, историк, литературовед Пётр Иванович Бартенев (18391912), публикуя «Записки» Φ. Ф. Вигеля, сделал такое примечание: «Одна умная современница Сперанского говорила нам, что глаза у него были точно у издыхающего телёнка (veau expirant), что подтверждают некоторые его портреты» (Там же. — С. 157. Примеч. 1).
Французское слово «expirant» восходит к тому же самому латинскому корню: термины для обозначения души во многих языках производятся от корней, означающих «дыхание». Так в русском языке, древнегреческом, латинском и в происходящих от латинского романских языках, включая французский (см. заметку «Пылкая духовность» в главе «Латинский Запад»).


Роза и тубероза
389
Как пьяный стал трезвым
Б.-О. Унбегаун, приведя перечень забавных семинаристских фамилий, образованных от греческих и латинских корней, добавлял: «Нам остаётся только гадать, почему присваивались такие фамилии. Хотя один случай раскрывает причину. В 1838 г. в московскую Духовную Академию был принят студент по фамилии Пьянков (от слова пьяный): она была изменена на Собриевский (от лат. sobrius 'трезвый')» (Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. — 2-е изд., испр. — С. 177. Курсив автора. —В. К.).
Уроженец Пермской губернии Павел Егорович Пьянков (1815 или 1816 — 1882) впоследствии стал известен как епископ Палладий. Он служил в разных местностях России, опубликовал несколько книг. В работе историка Елены Витальевны Кустовой говорится, что он учился в Академии в 1836-1840 годах, то есть поступил туда двумя годами ранее, чем указано в книге Б.-О. Унбегауна. Е. В. Кустова писала: «По поводу его фамилии в ученической среде было немало насмешек. Его историю даже записал один из современников, указав, что студент академии Пьянков (от слова пьяный) изменил свою фамилию на Собриевский (от лат. sobrius “трезвый”). В связи с этим в некоторых работах он подписывался Пьянков-Собриевский, хотя в официальных документах фигурирует только фамилия Пьянков» (Кустова Е. В. История Вятского Успенского Трифонова монастыря. — Вятка [Киров], 2012. — Т. 2: Справочные материалы. — С. 46).
Роза и тубероза
Главный герой романа Николая Семёновича Лескова «Соборяне» (1872) — протоиерей Савелий Туберозов. Рядом с ним действовали другие персонажи, которые тоже служили в соборе одного из провинциальных городов: священник Захария Бенефактов и дьякон Ахилла Десницын.
Фамилии всех трёх «соборян» — искусственные, которые обычно давались в бурсе. Смысл фамилии Бенефактова становится ясен при переводе с латыни: «bene» («хорошо») и «facio, feci, factum, facere 3» («делаю, совершаю»). А у дьякона Ахиллы ручищи хоть и вправду были могучи, прозвание его явно намекает на десницу Господню. Поскольку в России XVIII и значительной части XIX века должности священно- и церковнослужителей обычно наследовались, возможно, такие фамилии могли быть присвоены не самим им, а их отцам или дедам.
У самого H. С. Лескова в роду были священники. И в герое другого его романа — «Некуда» (1864), враче Розанове, принято усматривать


390
Глава 6. Русская церковная греколатиника
автобиографические черты. Фамилия Розанов — типичная священническая.
Про фамилию же Туберозова в литературоведческой работе сказано: «Одним из самых ёмких в ассоциативном плане является антропоним главного героя — Савелий Ефимыч Туберозов, аллюзив- но-ассоциативный характер которого по мере прочтения текста медленно “набирается” и затем складывается из множества значений, от прямого — роза ‘растение’ — до розы как одного из центральных в христианской мифологии символов, которое и “открывает” предназначение этого героя на метафизическом уровне романа — несения жителям причта (sic! —В. К.) христианской идеи спасения» (Вязовская В. В. Автобиографизм антропонимов главных героев романа Н. С. Лескова «Соборяне» // Материалы первой международной интернет-конференции «Лесковиана» (2008 г.). http://leskoviana. narod.ru/vjazovskaya.htm). То есть предполагается, что и Туберозов — фамилия искусственная.
В повести «Счастливица» (1931) Сергея Николаевича Сергеева- Ценского (1875-1958) немолодой врач Вознесенский растолковывал даме по фамилии Ландышева: «Я сам из духовного звания, потому что Вознесенский... Есть такое предание о древнем московском академическом начальстве, как оно перекрещивало бурсаков... Кто был тихого поведения и громких успехов, тот, видите ли, получал фамилию от праздников, — например, Рождественский, Богоявленский, Успенский, Троицкий или Вознесенский, как я... Горжусь своим неведомым предком: был он высокой марки... Хорошо, должно быть, знал философию Николая Кузанского... Кто был тихого поведения и тихих успехов, — этим скромникам, в тиши процветавшим, давали фамилию от цветов... Вот тогда-то и пошли все Розовы, Туберозо- вы, Гиацинтовы, Фиалковы, а также Ла-нды-ше-вы... Да, да, да... Но были ещё и такие, что успехов-то тихих, а зато поведения громкого, — эти получали прозвище от язычества: Аполлонов, Посейдонов, Архитриклинов, Илионский, Амфитеатров и прочее и прочее... Так говорит семинарское предание...» (Сергеев-Ценский С. Н. Счастливица: Повесть // Сергеев-Ценский С. Н. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1967. — Т. 3. —С. 155).
С. Н. Сергеев-Ценский упоминал фамилию Туберозов вместе с другими «цветочными» бурсацкими фамилиями. Б.-О. Унбегаун также писал, что она образована от слова «тубероза» (Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. — 2-е изд., испр. — Μ., 1995. — С. 175).
Тубероза — это такой душистый цветок (Polianthes tuberösa). Было известно шутливое присловье, в котором указывалось, как именно будущие священники наделялись фамилиями: «По церквам, по цве¬


Роза и тубероза
391
там, по камням, по скотам и яко восхощет его преосвященство». Цветы тут на втором месте, сразу за «церквами»!
В общем, нет сомнения, что у протоиерея из романа Н. С. Лескова, как и у двух других «соборян», — фамилия, типичная для священника. Но вот верно ли, будто она — от именования цветка? От туберозы и розы?
Во-первых, стоит ли понимать розу как один из «центральных в христианской мифологии символов»? Это ж не крест, не голубь и даже не рыба, и не добрый пастырь с заблудшей овцой. Действительно ли роза «несёт идею спасения», да ещё, так сказать, «жителям причта»? Символика розы многопланова. Скажем, известное латинское крылатое выражение «sub rosa» («под розой») означает: «втайне». А в средневековом западном христианстве роза могла, конечно, восприниматься как символ Богородицы, но таким символом был не только этот цветок, а ещё лилия, фиалка, гвоздика, нарцисс, примула, маргаритка. Кроме прекрасного бутона, розе присущи шипы, и это как-то не очень подходило к образу Богородицы (Мурьянов Μ. Ф. Символика розы в поэзии Блока // Мурьянов Μ. Ф. История книжной культуры России: Очерки. — СПб., 2008. Ч. 2 / Сост. Т. А. Исаченко; вступ. ст. Р. Н. Кривко. — С. 438-439. См. ещё: Веселовский А. Н. Из поэтики розы // Веселовский А. Н. Избранные статьи. — Л., 1939. — С. 132-139). Специалист по символике этого цветка вынужден задаваться вопросом о том, почему, скажем, в культуре древних греков было столь много его значений (Колосова В. Б. Рец. на: G0czi J. The Rose and its Symbols in Mediterranean Antiquity. Tubingen, 2011 // Антропологический форум. — 2014. — Νθ 21. — C. 308).
А во-вторых, тубероза к розе никакого отношения не имеет. Это разные растения, и они названы словами, образованными от различных корней. Тут лишь некоторое сходство по созвучию. Роза — она и есть «rosa, rosae/». Название же «Polianthes tuberosa» — греко- латинизм. Первое слово, существительное, — от греческого «πολιός, πολιά, πολιόν» («седой, серый, светлый») и «τό άνθος, ανθεος» («цветок»), то есть что-то вроде «беловатого цветка». Прилагательное «tuberosus, а, um», происходящее от существительного «tuber, tuberis л» («горб; нарост; шишка; клубень; изъян»), означает: «кочковатый; шишковатый, бугристый». На корнях у туберозы клубни, потому её так прозвали: «полиантес клубневый» (иногда говорят: «клубненосный»). А древние римляне могли, например, упомянув слово «frons, frontis/> («лоб; лицо»), сказать о внешности человека: «frons tuberösa».
Если бы фамилия Туберозов действительно происходила от названия душистого цветка туберозы, то, по правилам образования русских фамилий, от слова женского рода она, при помощи суф¬


392
Глава 6. Русская церковная греколатиника
фикса «-ИН/-ЫН», получилась бы такой — Туберозин. А коль фамилия кончается на «-ов/-ев», значит, она — от существительного мужского (или среднего) рода, то есть от латинского прилагательного «tuberosus». Похоже, шишковат был бурсак — «бурсакус туберозус», как над ним подшучивали бы товарищи... Или же это латинизированный Шишков? Известна, кстати, священническая фамилия Ту- беровский. Писатель и филолог Лев Васильевич Успенский (19001978) писал, что она происходит от латинского «tuber» в значении «клубень» (Успенский Л. В. Ты и твоё имя // Успенский Л. В. Ты и твоё имя. Имя дома твоего. — Μ., 1972. — С. 183), но всё же, скорее, от иного значения этого латинского прилагательного.
Если от цветка, то он должен быть Туберозин? Но дело в том, что фамилии духовенства иной раз бывали чересчур уж «искусственными», вплоть до того, что образовывались вопреки обычным правилам русского языка. Тогда от слова женского рода могла получиться фамилия, оканчивавшаяся не на «-ин/-ын», а на «-ов/- ев». И наоборот... То есть прибавление к слову женского рода «мужского» притяжательного суффикса «-ов/-ев» в таких искусственных фамилиях бывало нередко. Вот и в перечне из повести С. Н. Сергее- ва-Ценского мелькнули «цветочные» Фиалков да Розов, в то время как от «фиалки» и «розы» фамилии были бы Фиалкин и Розин. В России вообще Розовых куда больше, чем Розиных (хотя Розин — не обязательно бурсацкая фамилия от названия цветка, она может быть образована и от женского имени Роза). Прихотливая фантазия церковного руководства бывала непредсказуема. Возможно, начальник имел в виду цветок, а что концовка фамилии не такая, так это ерунда, лишь бы звучно! Лингвист Борис Андреевич Успенский писал об этом: «Отличительным признаком типичных семинарских фамилий является вообще их искусственность, которая может проявляться, между прочим, и в чисто формальном аспекте: ср., например, наличие форманта -ов там, где по слоовобразовательной структуре ожидается -ин, в таких характерных семинарских фамилиях, как Розов, а также Палладов, Авроров и т. п.» (Успенский Б. А. Социальная жизнь русских фамилий // Успенский Б. А. Избранные труды. — 2-е изд., испр. и доп. — Μ., 1996. — Т. 2: Язык и культура. — С. 226-227. Курсив автора. —В. К.). Отмечал это явление в фамилиях духовенства и Б.-О. Унбегаун, который полагал, что «такое нарушение правил образования фамилий обусловлено широким распространением суффикса -ов...» (Унбегаун Б.-О. Указ. соч. — С. 170. Курсив автора. —В. К.).
Отрицательный же герой романа «Соборяне» Термосёсов несколько раз назвал отца Савелия не Туберозовым, а Туберкуловым. Похоже, Термосёсов поначалу оговорился, а затем стал делать это нароч¬


Пролетариатская фамилия
393
но. Вот как выглядело послание Туберозову с требованием явиться на собеседование к чиновнику-ревизору, помощником которого был Термосёсов: «Протопоп (Савелий Туберозов. —В. К.) взял... разносную книгу и, развернув её, весь побагровел; в книге лежал конверт, на котором написан был следующий адрес: “Благочинному Старогородского уезда, протопопу Савелию Туберкулову” Слово “Туберкулову” было слегка перечёркнуто и сверху написано: “Туберозову”». Отец Савелий воспринял такую оговорку как нарочитую обиду: «Фу ты, прах вас возьми, да уж это не шутка ли глупейшая?.. Неужто уж они вздумали шутить надо мною таким образом?!.. Но нет, это не шутка: “Туберкулову”... Фамилия моя перековеркана с явным умыслом оскорбить меня...» (Лесков Н. С. Соборяне: хроника // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. — Т. 4. — С. 173, 205, 206).
Основа переиначенной фамилии «туберкул-» — от того же латинского слова «tuber», что и прилагательное «tuberosus». Существительное «tubercülum, i η» —уменьшительная форма от «tuber», и оно значит: «бугорок, небольшое вздутие, шишка». Название болезни туберкулёз происходит как раз от латинского «tuberculum». Дело в том, что при этой болезни в поражённых тканях организма возникает множество узелков. В России прежних времён туберкулёз называли бугорчаткой, переводя таким образом латинское слово «туберкулёз» на русский язык (и ещё чаще называли чахоткой). Так что фамилию Туберкулов иначе и понять было нельзя — что-то вроде «шишковатый».
Зловредный Термосёсов, чуть подправив именование протоиерея Туберозова, лишил его семинаристскую фамилию цветочного аромата и выявил её грубоватую сторону: мол, не Цветков ты, а Шишковатое. Или так: не Шиповников, а Шипов...
Тогда получается, что, по убеждению самого Савелия Туберозова, его фамилия всё же «цветочная», происходившая от растения туберозы. По крайней мере, он предпочитал понимать её именно так.
Пролетариатская фамилия
В том же романе Н. С. Лескова «Соборяне» есть иронично обрисованный персонаж — вольномыслящий учитель по имени Варнава Препотенский. А в раннем варианте романа, который был напечатан под названием «Божедомы», этот герой появлялся под фамилией Омнепотенский. Он учился в бурсе, но порвал с религией и стал нигилистом.
Омнепотенский — фамилия явно бурсацкая, в которой видны латинские прилагательные «omnis, omnis, omne» («всякий, ая, ое; весь, вся, всё») и «potens, potentis» («сильный, могучий»). В латыни


394
Глава 6. Русская церковная греколатиника
было и прилагательное «omnipotens, omnipotentis» («всемогущий»). В 3-й главе «Божедомов» упоминалось, что Омнепотенского в насмешку звали Омнеамеамекумпортинским.
А в 11-й главе «Божедомов» есть сцена, в которой заезжий делец Термосёсов — бывший нигилист, нагловатый шантажист и подлец — знакомится с Омнепотенским:
«Термосёсов встретил Омнепотенского на самом крыльце. <...>
— Термосёсов, — сказал он, рекомендуясь, — негилист из Петербурга, а впрочем, отвсюда, откуда хочете, везде сый, вся исполняй, Андрей Термосёсов, будемте друзьями. Вас выгнала сейчас наша хозяйка, а я её уговорил за вами послать. Побалакаемте.
— Я сам нигилист, — отвечал Омнепотенский, смотря на Термо- сёсова, как подсолнечник смотрит на солнце.
— Полноте, пожалуйста: сами на себя клеветать. Нигилисты это сволочь. Я вам сказал, что я негилист, а не нигилист. Надо всё признавать кроме гили. Современное движение в расколе даже происходит, а вы ещё всё на нигилизме полагаете пробавляться... Этак нельзя! Ваша фамилия Омнеамеамекумпортенский.
Учитель удивился.
— Омнепотенский, — сказал он.
— А мне больше нравится Омнеамеамекумпортенский, omnia mea mecum porto. Знаете латинское: “всё своё с собою ношу”, отличная, настоящая пролетариатская фамилия. — Я вас буду так звать.
— Как вам угодно, — отвечал Омнепотенский».
В первом эпизоде шутовски переиначенная фамилия пишется через «и» («Омнеамеамекумпортенский»), а во втором через «е» («Омнеамеамекумпортенский»). Но как бы то ни было, Лесков хотел обыграть «Всемогущенского», представив его «Всетаскающим». А затем и вовсе отказался от таких игр, сделав его Препотенским. В этакой фамилии ещё слышатся отголоски бурсацкой латыни, с намёком на «могущество». Но, с добавлением славянской приставки «пре-» (которая по значению несколько сходна с латинским словом «omnis»), фамилия всё же приобрела курьёзный оттенок — мол, потел много, аж упарился...
Немудрёное прозванье
В рассказе Михаила Ларионовича (Илларионовича) Михайлова (1829-1865) «Скромная доля» (1852) две кумушки — Кононовна и Матрёна — судачили о невесте, которую они могли бы предложить своему знакомцу Петру Иванычу:
«—А как бишь зовут-то, Кононовна?
— А Марьей Петровной.


Священные глаголы
395
— А прозванье-то? Экое мудрёное! Всё-то забываю.
— Что за мудрёное? Херсонисова. Какая мудрость тут? Херсонисо- ва — и вся недолга.
— Херсонисова, — повторила Матрёна. — Ну, вот теперь буду помнить. А зовут Марья Петровна» (Михайлов Μ. И. Скромная доля: Рассказ // Михайлов Μ. И. Сочинения. — [Б. м.], 1915. — Т. 1. — С. 239).
Когда непременно хочется свести холостяка с девицей, то невеста во всём хороша — «как есть писана картина», «скромница да рукодельница». И даже прозванье самое немудрёное, что такого — Херсонисова!
Им удастся уговорить Петра Иваныча, он даже нанесёт визит вдове Херсонисовой и её дочери. Правда, тут же и сбежит, самым невежливым образом...
Кажется, ничто в рассказе Михайлова не намекает на происхождение семейства Херсонисовых — это обычные небогатые мещане. Однако можно догадаться, что по мужской линии род невесты — из духовного сословия.
Основанный в V веке до н. э. на южном берегу Крыма город Херсонес Таврический (который существовал и в средние века, будучи тогда окраинным поселением Византийской империи) по-гречески именовался так: «ή Χερσόνησος, ου», иногда с уточняющей прибавкой: «Ταυρική». Вообще-то существительное «ή χερσόνησος, ου» означало: «полуостров», и немало древнегреческих колоний, располагавшихся по морским берегам, носило такое название. Иногда Херсонесом Таврическим, то есть буквально: полуостровом, где обитали тавры, — именовали весь Крым. В России XIX века древний город Херсонес был известен, прежде всего, тем, что там, согласно легенде, в X веке крестился древнерусский князь Владимир Святой. И как раз потому искусственная фамилия, образованная от названия этого города или всего полуострова, вполне годилась для священно- или церковнослужителя.
Есть и ещё один признак того, что изысканная фамилия Херсо- нисов — церковного происхождения. Слово «Χερσόνησος» прочитано по системе итацизма, иначе было бы — Херсонесов. Такое чтение греческих слов принято в Русской церкви.
Священные глаголы
Иван Яковлевич Корейша (он умер в 1861 году) был, пожалуй, самым известным в тогдашней России юродивым и прорицателем. Когда-то он учился в семинарии родного Смоленска, некоторое время служил учителем, затем странствовал по монастырям. Говорили, что во время войны 1812 года он плёлся за неприятельской арми¬


396
Глава 6. Русская церковная греколатиника
ей, и солдатня насмехалась над ним. Став признанным юродивым и пророком, Иван Яковлевич поначалу жительствовал в Смоленске, а затем его поместили в московскую больницу для умалишённых. Впрочем, и туда к нему стекались толпы поклонников и почитателей, а он пел религиозные гимны собственного сочинения, выкрикивал маловразумительные словеса.
Сакральная речь древних жрецов, бардов, проповедников отличалась от повседневного, профанного языка. Пророчества должны были изрекаться необычным образом и особой речью. Тёмные предсказания античных оракулов стали притчей во языцех. Священный язык древних индоариев — санскрит — это особенный, несколько искусственный извод языка, предназначенный для декламации сакральных гимнов и религиозных песнопений. Вот и те полоумные да сумасшедшие, которые почитались на Руси за блаженных, юродивых, прозорливцев, должны были чудесить-куролесить, даже кощунствовать, и притом бормотать бессвязные слова. И лишь человек искренне верующий, доверяющий «божьим людям», мог иной раз проникнуть в сокровенный смысл сказанного, пропетого, выкашлянного, выплюнутого... Как впоследствии обычно обнаруживалось, предсказанное — сбывается.
Интересно, что получивший семинаристское образование Иван Яковлевич в своих бормотаниях сбивался на вдолблённые в его бедную голову греко-латинские словечки. Он-то, в отличие от большинства других «божьих людей», был грамотен и потому славился тем, что собственноручно отвечал на переданные ему записочки с вопрошаниями. Вот некоторые из его начертаний. На вопрос: «Что ожидает Петра, женитьба или монастырь? О чём думает Пётр?» — он ответствовал: «Я не думала и не гадала ни о чём во свете тужить. А когда пришло времицко взяла грудь тамить. Несте под лексом (законом), но под благодатию». На вопрошание: «Идти ли ей в монастырь?» — ответ: «Цорная риза не спасёт, а альпа (белая) риза у ереси не уводит. Будте мудри, яко ехидны и цели, яко колюмны (голуби), и нетленен, яко арпорс (деревья) кипариси, и певки, и кедри... 185д рока, мензис (месяц) иулия XXII. Студент холодных вод Иоаннус Ия- ковлев». На спрашивание: «Что ожидает рабу А.?» — таковое респон- сум: «Дух Агиос». На запрос: «Что случится с рабом Александром?» — ошмётки школярской мудрости: «Александрос Львос Филиппа Ви- силавсу Македону урбсу».
Я цитирую сии «священные глаголы» по краткому жизнеописанию, которое содержится в написанной в 1864 году книге историка и литератора, затем революционера-нечаевца и каторжанина, Ивана Гавриловича Прыжова (1827-1885). Это он в реплики Корейши вставлял свой перевод греко-латинских терминов (в скобках). По¬


Плебейская песня на языке кухонной латыни
397
ясняя орфографию Ивана Яковлевича, И. Г. Прыжов замечал: «Московский оракул пишет вместо “б” — “п”...» Так что «альпа» — это латинское прилагательное «alba» («белая») (см.: Прыжов И. Г. Двадцать шесть московских лжепророков, лжеюродивых, дур и дураков // Прыжов И. Г. История кабаков в России. — Μ., 1992. — С. 328-330).
Плебейская песня на языке кухонной латыни
Евгений Александрович Бобров (1867-1933) — русский философ и литературовед. До революции он преподавал последовательно в Юрьевском, Казанском, Варшавском университетах. Помимо иных многочисленных публикаций, Е. А. Бобров в начале XX века издал два многотомника, у которых был одинаковый подзаголовок («Материалы, исследования и заметки»): первый, в четырёх томах, — о литературе и просвещении в России XIX века, а другой, в шести выпусках, — о философии в России.
В те годы в Варшаве издавался хороший научный журнал «Русский филологический вестник», и в нём Е. А. Бобров поместил статью «Мелочи из истории русской литературы». Среди «мелочей» оказалась и такая заметка, названная автором «Обрывок народной песни в латинском переводе». Вот она:
«Латинский язык, как известно, усердно культивировался около двух столетий в наших русских православных духовных школах. Хороший бурсак старого времени, прошедши через такую школу, обыкновенно совершенно осваивался с латынью: он свободно писал и говорил на этом языке. В обладании латинским языком питомцы старой бурсы видели свою привилегию, отличавшую их, как учёных, от необразованного плебса.
Чтобы ещё более подчеркнуть свою умственную обособленность от плебса, старые бурсаки даже перевели ряд народных песен на язык кухонной латыни, — и эти плебейские простонародные песни распевали на своих пирушках всё-таки по-латыни.
Такие переводы народных песен попадались нам неоднократно. Особенно интересною показалась нам одна песня в печатном источнике, а именно в высокоинтересном даже и до сих пор романе И. Калашникова «Камчадалка» (Спб., 1833, ч. II, стр. 97 и 99).
В романе выводится один “образованный” дьячок, за вольнодумство сосланный в Камчатку. Подвыпивши, “дьячёк запел во всё горло на латинском языке известную (?) русскую песню:
«Между дубом и берёзой река протекала»”
Inter querqum et betulam Flumen promanavit,


398
Глава 6. Русская церковная греколатиника
Flumen flumen promanavit, Aqua frigida.
Nemo potest aquam bibere, Nec illam haurire, Apud virum seniorem Femina formosa.
Castigari negat uxor, Neque maculari;
Castigabat una hora, Flevit hebdomade.
Последний стих приведён и по-русски:
Бил жену один час, а плакал неделю.
Быть может, на Камчатке в то время (изображается конец XVIII в.) эта песня и считалась известною, но мне она показалась совершенно неизвестною. Желая проверить себя, я обратился к самому новому и полному собранию: “Великорусские песни”, изданные А. И. Соболевским. Песни этой я не нашёл, но кое-что похожее на начало её отыскалось».
Е. А. Бобров указал тамбовскую песню из фольклорного свода А. И. Соболевского:
Между двух белых берёзок река протекала, Течёт река невеличка, речка глубокая, Речка, речка глубокая, вода холодная.
Нельзя, нельзя к этой реке, нельзя подойтити, Нельзя, нельзя подойтити, воды почерпнути.
Далее он писал: «Та же песня, которую в латинском переводе приводит в своём романе Калашников, в настоящее время, по-видимо- му, по крайней мере, в этой редакции утрачена» (Бобров Евгений. Мелочи из истории русской литературы // Русский филологический вестник. — 1905. — №2. — С. 184-186. Курсив автора. — В. К.).
Упоминаемый здесь филолог Алексей Иванович Соболевский (1857-1929) составил и опубликовал самое полное собрание русских фольклорных песен (Великорусские народные песни. — СПб., 18951902. — Т. 1-7). А Иван Тимофеевич Калашников (ум. в 1855 году) — родом сибиряк, автор нескольких романов из провинциальной жизни.
В том же самом номере «Русского филологического вестника», в конце его, была помещена небольшая заметка:
«Спешим исправить недосмотр господина] Боброва.
Песня, о которой он говорит, поётся ещё и теперь. Так, она имеется в нашем издании “Материалы для изучения говоров и быта Me-


Плебейская песня на языке кухонной латыни
399
щовского уезда” (см. Сборник Отделения русского языка и словесности И[мператорской] А[кадемии] Н[аук], т. LXX, стр. 4, № 20; а также и в отдельном оттиске). У А. И. Соболевского несколько таких песен находится в III томе под №№ 578-574» (Чернышев В. Об одной народной песне // Там же. — С. 407).
Мещовский уезд находился в Калужской губернии.
Ясно, что на латынь был переведён вариант весьма распространённой русской народной лирической песни. Песен на такой сюжет известно много, даже и в Соболевского заглядывать необязательно. К примеру, в середине XIX века в Мологе, уездном городе Ярославской губернии, звучала такая плясовая:
Как на горке дубик, дубик — Белая берёза.
Как подле этой берёзы
Речка протекала.
Речка, речка глубокая,
Вода холодная.
Мне нельзя воды попити, Нельзя почерпнути.
Мне нельзя жены побити, Нельзя поучити.
Уж я бил жену денёчек, Сам плакал недельку.
Правда, там далее, в этой ярославской песне, идёт уже другой фольклорный мотив: мол, «во новом городе» такие указы читали: «Кому деньги, кому платье, // Кому красна девка» (цит. по: Богданов Г. Ф. Как заморская фигура «шен» стала русской «шиной» // Живая старина. — 2009. — № 3. — С. 52). Добавочный мотив связан именно с тем, что песня-то — плясовая: под этот напев молодцы выбирали девушек.
Всякий перевод неточен — и тот семинаристский, с русского на латынь, да обратный, который сделал я. Скажем, в русских народных песнях слово «женщина» не используется. Если «муж», то у него «жена». И если «старый муж», то жена у него, разумеется, «молодая». Про «мужа старого» и его «жену молодую» пели в прежние времена много и часто, и пели обычно женщины. В разных вариантах этого сюжета дальше повествовалось или о наказании мужем молодой жены, или о том, что наказывать её никак нельзя, или о том, как молода жена старого, дряхлого мужа обманет (либо даже убьёт). В латинском же тексте, наряду с подобающим словом «uxor, uxöris/» («жена, супруга») есть и «femina, feminae/» («женщина»). Да ещё эта самая femina — «formösa», то есть «красивая» (вместо более подходя¬


400
Глава 6. Русская церковная греколатиника
щего «молодая»). Вот и в моём переводе прилагательное «красивая» выпирает из текста неточным своим ударением (хотя и такое в народной поэзии возможно), а на его место так и просится другой эпитет— «молодая».
И очень забавен глагол «promanavit», исходная форма которого, стало быть, такова: «promäno, promanävi, promanätum, promanäre 1». Однако в классической латыни глагол с такой приставкой не употреблялся. Достаточно было глагола «mano, manävi, manätum, manäre 1» («теку, льюсь; проистекаю»). Говорили: «fons manat» («источник течёт»). А латинская приставка «pro-» применительно к пространственной ориентации могла иметь значение «впереди, перед». Так что русское «река текла» нельзя передать латинским «flumen promanavit», лучше так: «flumen manävit». Откуда же здесь ненужная приставка «pro-»? Должно быть, это неосознанный русизм, появившийся под влиянием русского «река протекала». Перелагавшие народную песню на великий и могучий латинский язык попросту не учли, что русская глагольная приставка «про-» имеет иное значение — не «перед» (как «pro-» в латыни), а «вдоль, по».
Кроме того, глагол «promanavit» стоит в форме прошедшего совершенного времени (perfectum), хотя лучше было бы поставить его в форму прошедшего несовершенного времени (imperfectum).
Вот перевод. Стихотворный размер латинского варианта, который почти наверняка сохраняет размер оригинала, сохранён и здесь. Так что спеть можно, хотя бы на мотив «Во саду ли, в огороде».
Между дубом и берёзой
Река протекала.
Река, река протекала —
Студёна водица.
Нельзя, нельзя пить из речки, Нельзя почерпнути.
А у старого у мужа
Жена красивая.
Нельзя, нельзя жену бити, Нельзя поучити — Бил жену часок единый, Плакал всю неделю.
Сразил нас с тобой этот центифарис!
Иван Фёдорович Горбунов (1831-1895) был известным в своё время актёром, бытописателем и непревзойдённым мастером изображать сценки из повседневной жизни — и деревенской, и столичной. В одном из своих очерков он представлял «то блаженное вре¬


Сразил нас с тобой этот центифарис!
401
мя» — 1830-1840-е годы, когда в Москве полицейские обязанности находились в ведении мелких чиновников, творивших произвол: «Все дела были компетенции комиссаров, квартальных надзирателей, в редких случаях — частных приставов, а если дело восходило до обер-полицмейстера и обращалось в управу благочиния, то (такие дела. —В. К.) сейчас же переносились обвиняемыми на консультацию к Иверским воротам, в институт иверских юристов, дельцов, изгнанных из московских палат, судов и приказов».
«Какой-то приказный от Иверских ворот» упомянут в повести И. С. Тургенева «Первая любовь» (задумана в 1858 г., опубликована в 1860 г.). У пожилой княгини Засекиной, что жила летом 1833 года на окраине Москвы, были запутанные денежные обстоятельства, вот она и призвала этого человека (Тургенев И. С. Первая любовь // Тургенев И. С. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1955. — Т. 6: Повести и рассказы 1854-1860 годов. — С. 293).
Иверские, или Вознесенские ворота — непосредственно рядом с Красной площадью. Там находилась часовня, устроенная для хранения списка чудотворной иконы Иверской Божьей Матери. При большевиках ворота и часовню снесли, чтобы во время демонстраций и парадов колоннам трудящихся и военной технике удобнее было заходить на Красную площадь. В послесоветское время всё было отстроено заново. Словом, в первой половине XIX века адвокатами и юрисконсультами для простонародья бывали, по воспоминаниям И. Ф. Горбунова, собиравшиеся на людном месте в центре Москвы у Иверских ворот специальные люди. «В числе этих дельцов были всякие секретари — и губернские, и коллежские, и проворовавшиеся повытчики, бывшие комиссары, и архивариус, потерявший в пьяном виде вверенное ему на хранение какое-то важное дело, и ведомые лжесвидетели, и честные люди, но от пьянства лишившиеся образа и подобия божия». Собирались они также в Охотном ряду, в трактире, который был ими прозван «Шумла» — там они и выпивали, и вершили свои делишки.
И. Ф. Горбунов далее изображал одного из этих бедолаг — губернского секретаря Никодима Кипарисова. Тот, дескать, говорил, обращаясь к коллеге и собутыльнику: «Эх, Петя, сразил нас с тобой этот центифарис! (Центифарисом иверские юристы называли водку.) Не пей я — кто бы теперь я был? Может быть, епископом, может быть, профессором, может быть, гражданской палатой ворочал; а чем я кончил? — магистром, да и то с таким формуляром, что самому в него смотреть стыдно!» И Кипарисов добавлял: «Epistola поп erubescit, а я как, глядя на неё, краснею!.. Две диссертации написал по-латыни, да какие! Преосвященный пред всей семинарией меня в пример поставил. “Кто, говорит, у нас, отец ректор, писал диссерта¬


402
Глава 6. Русская церковная греколатиника
цию на тему «Mens agitat molem»?” Никодим Кипарисов, сын заштатного дьячка. Велел мне из-за парты выйти и преподал благословение. Диоген в бочке не переносил таких лишений, какие переношу я... У тебя хоть зимняя оболочка есть, а я с ужасом ожидаю пришествия борея: не в чем будет на улицу выйти. А никому я не завидую!.. Сам себе такую дорогу проложил. Ведь мне придёт время, “грядет час и ныне есть” — полетим мы все вниз, как с Тарпейской скалы, и “пронесут имя наше яко зло”» и т. д. (Горбунов И. Ф. Из московского захолустья [II] // Горбунов И. Ф. Избранное. — Μ.; Л., 1965. — С. 89-91.)
Вот таков этот тип прежних времён, запомнившийся актёру Горбунову. Он сын дьячка, то есть из духовного сословия. А по тогдашним порядкам, сын священнослужителя и сам должен был учиться в духовном училище и семинарии. Он сумел стать магистром, но похоже, что уже в те юные годы сильно попивал. Вот и вытурили его с таким формуляром, что он, глядя в эту бумагу, краснеет — а бумага-то, как водится, non erubescit. Две его диссертации — это кандидатская и магистерская (следующей ступенью в те времена могла стать докторская). В отличие от скромной кандидатской диссертации, магистерскую уже требовалось представлять в напечатанном виде и защищать на публичном диспуте. «Mens agitat molem» («Ум двигает массу» или, не столь буквально: «Дух животворит») — судя по всему, тема его кандидатской диссертации. То есть в его случае кандидатская — это всего лишь написанное по-латыни богословское рассуждение. Сама же цитата — из поэмы жившего в I веке до н. э. римского поэта Публия Вергилия Марона «Энеида» (Verg. Аеп. VI. 727). Такая фраза могла быть ёмким и точным выражением религиозного, идеалистического мировоззрения.
Итак, несчастного пропойцу сразила водка. Сетования на спиртное, которое губит человека, а не то бы он далеко пошёл, — самое привычное дело, речевой штамп, основа нескольких поговорок. В романе Михаила Николаевича Загоскина «Рославлев, или Русские в 1812 году» (1831) один солдат, хвастаясь перед другим, что он- де и по-немецки разумеет, восклицал: «Эх, Ваня! как бы не чарочка сгубила молодца, так я давно бы был уж унтером» (Загоскин M. Н. Рославлев, или Русские в 1812 году // Загоскин M. Н. Соч.: В 2 т. — Μ., 1988. — Т. 1: Историческая проза. — С. 395). А уж как славились своим пьянством бурсаки-семинаристы! Савватий Иванович Сычугов (1841-1902), выходец из семьи потомственных священников, прошедший Вятское духовное училище, Вятскую семинарию и ставший в конце концов врачом, в письме к другу от 28-29 февраля 1900 года вспоминал текст пародийного «Апостола». С. И. Сычугов «на студенческих кутёжках» (то есть уже в Московском университете, куда он поступил после окончания семинарии) «нередко провоз¬


Сразил нас с тобой этот центифарис!
403
глашал его своим могучим, хотя и диким, похожим на звук иерихонской трубы, басищем». Вот отрывок из этого «Апостола»: «Ныне пре- вознеслася еси сивуха, преславная горелка, прошла еси сквозь огнь и воду и медные трубы, покрылася еси пенкою, яко бисером. Возведи душу мою во кабак и даруй кошельку моему очищение». В своих мемуарах Сычугов так писал о привычках вятских бурсаков: «Великовозрастные, а глядя на них, и малыши при случае напивались до скотства. Настоящего регулярного пьянства если и не было, то лишь по безденежью. Зато пили редко, но метко. <...> Будь у бурсаков побольше случаев да побольше денег, и пьянство приняло бы широкие размеры». Это — о подростках в духовном училище. А семинаристы пировали по-взрослому: «Пьянство между семинаристами развито было сильно, особенно в старших классах. <...> Сильно, а некоторые и до потери сознания напивались в годовые праздники. <...> Но особенно грандиозных размеров пьянство достигало в дни отпуска на святки и на летние каникулы: начиналось оно слегка ещё в городе, достигало же своего апогея на первых от него станциях. Дикое и даже ошеломляющее впечатление на проезжающих производил поезд в 30-40 повозок с доброю сотней пьяных пассажиров, мчавшихся во весь опор с гиканьем, песнями и площадною бранью. Хорошее, должно быть, впечатление производили на народ эти оргии будущих его пастырей». С. И. Сычугов признавался, что не раз встречал совсем молодых попов — «заправских алкоголиков, для которых водка стала не меньшею потребностью, чем воздух» (Сычугов С. И. Записки бурсака. — Μ.; Л., 1933. — С. 23,148,194,196). Статистик и публицист Иван Маркович Краснопёров (1839-1918; по другим данным, 1920 или 1923) тоже, как и Сычугов, с 1859 года учился в Вятской духовной семинарии. Он вспоминал: «Пьянствовали семинаристы жестоко, “до положения риз” Чтобы протрезвить упившихся, прибегали к самым радикальным мерам... <...> Помнится, однажды умер с перепою один из учеников, Попов, родной брат профессора семинарии, живший вместе с ним в семинарии на казённой квартире. Ни поленья, ни отливание водой — ничего не помогло. Говорили, что этот 17-летний мальчик накануне вечером выпил целую бутылку рому и в ту же ночь умер» (Краснопёров И. Μ. Записки разночинца.—Μ.; Л., 1929. —С. 42).
Водка в сценке И. Ф. Горбунова названа загадочным словом «центифарис», которое, мол, у «иверских юристов» было в обиходе.
«Centum» — по-латыни «сто». Украинский религиозный деятель, писатель, архиепископ Лазарь Баранович (ок. 1620-1693) в одном из своих пышнориторических произведений так обращался к Богородице: «Аще быхом были центипедес, стоножны (стоножки), все мы бы к Богородице прилежно притекали яко грешный. Аще быхом


404
Глава 6. Русская церковная греколатиника
были арги (аргусы) стоочныи, все мы бы на Тебя смотрели, яже милосердия двери нам отверзаеши. Аще быхом были центимани, сто- ручныи, все мы бы Твоей ризе посвященней прикасалися» (цит. по: Костомаров Н. И. История Руси Великой: В 12 т. — Μ., 2004. — Т. 3: Русская история в биографиях её главнейших деятелей. — С. 145. Курсив мой. —В. К.).
«Far, farris η» по-латыни: «зерно; мука; хлеб». А производные слова пишутся и с одной «г» — например, «farina, farinae f» («мука; тесто»). Стало быть, «центифарис» означает что-то вроде «стозерния».
Зерно — основа для производства спирта и водки. Скажем, в немецком языке настоящие водки — продукт чистейшей перегонки спирта из зерна — называются «Kornbrand т» или «Kornbranntwein т» (от «Korn η» — «зерно»). К их числу относится и «двойной корн», то есть получаемый путём двойной перегонки («Doppelkorn л»).
Нередко фигурирует числительное в названии спиртного напитка. Уже у древних римлян было устойчивое выражение: «vinum trifolinum» («трёхлиственное вино»). Судя по всему, имелась в виду трижды случившаяся смена листьев, то есть три года, прошедших со времени сбора винограда. Вообще счёт лет, в течение которых настаивались вина или коньяки, весьма важен для определения качества напитка.
У Д. Н. Мамина-Сибиряка в рассказе «Из уральской старины» (1885, из цикла «Уральские рассказы»), где речь шла о середине XIX века, священник, угощая избитого парня, говорил: «Вот тут есть настойка на сорока травах, от сорока болезней. Весьма помогает». И в его же повести «Охонины брови» (1892) о пугачёвщине в Зауралье, упоминался монастырский травник «от сорока немощей» (Мамин-Сибиряк Д. Н. Из уральской старины: Рассказ // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: В 10 т. — Μ., 1958. — Т. 3: Горное гнездо. Уральские рассказы. — С. 275; Его же. Охонины брови: Повесть // Там же. — 1958. — Т. 7: Три конца. Охонины брови. — С. 351). А в рассказе Максима Горького «Вечер у Сухомяткина» (1916, из цикла «По Руси») упомянута особенная водка: «В центре стола — четвертная бутыль желтоватой водки, настоянной на сорока травах» (Горький Μ. Собр. соч.: В 16 т. — Μ., 1979. — Т. 7: По Руси. — С. 232). В семействе Бахрушиных в начале XX века гостям подносили водку на двадцати травах, рецепт которой сохранялся у них чуть ли не с XVIII века (Бокова В. Честное слово дороже денег: как воспитывались купеческие дети. — Μ., 2013. —С. 132).
Знаменитая русская горькая настойка «ерофеич» стала известна во второй половине XVIII века. Она изготавливалась на основе водки, с добавлением трав. Единого, общепризнанного рецепта «ерофеича» нет, травяные пахучие добавки могли быть самыми разноо¬


Сразил нас с тобой этот центифарис!
405
бразными и по количеству, и по набору. Водку настаивали, к примеру, на смеси мяты, аниса, кардамона, зверобоя, тимьяна, майорана, тысячелистника, донника, полыни и померанцевых корочек (Ку- рукин И. В., Никулина Е. А. Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина. — Μ., 2007. — С. 149).
В старину водку называли также «хлебным вином». Считается, что после того, как в течение нескольких веков эти два названия свободно заменяли друг друга, официальное признание термина «водка» для продукта винокуренного производства произошло в 1751 году, с выходом указа о том, «кому дозволено иметь кубы для двоения водок» (Там же. — С. 43). Однако в разговорной речи обозначение водки «хлебным вином» оставалось ещё долго.
У писателя и знаменитого собирателя народных речений, обычаев и обрядов Владимира Ивановича Даля (1801-1872), публиковавшего свою прозу под псевдонимом Казак Луганский, есть рассказ из малороссийской жизни под названием «Бочка вина». В рассказе постоянно упоминается именно «вино», и только в самой первой фразе автор приводит полное обозначение продукта — это, конечно же, «хлебное вино». И следом — про откупную систему, жульничество и т. п. Так что, по крайней мере, водка («хлебное вино») имелась в виду в первую очередь, а уж потом в рассказе Даля поминалось под точными названиями всякое прочее спиртное, что водилось в корчмах, — наливки, пиво и мёд. (Даль В. (Казак Луганский). Бочка вина // Даль В. (Казак Луганский). Поли. собр. соч.: перв. полн. посмертн. изд., доп., сверенное и вновь просмотр, по рукописям. — СПб.; Μ., 1897. — Т. 5: Повести и рассказы. — С. 314-329.1 А в повести Михаила Ларионовича (Илларионовича) Михайлова «Адам Адамыч» (1851) есть эпизод, где упомянут античный бог вина Дионис (Вакх) при ироническом описании попойки с водкой: «...Не преминули сделать приличное, хотя и умеренное возлияние в честь бога гроздий (не имевшего, впрочем, ни малейшего представления о хлебенных напитках)...» (Михайлов Μ. Л. Адам Адамыч // Михайлов Μ. Л. Сочинения. — Μ., 1958. — Т. 2: Повести, романы, очерки. — С. 63). Литератор Алексей Алексеевич Перовский (1787-1836), писавший под псевдонимом Антоний Погорельский, в первой части своего романа «Монастырка» (1830) упоминал о том, что в Малороссии съестные припасы весьма дёшевы, да к тому же обычно домашнего приготовления. По его словам, там даже ром бывает самодельный: «...A для редких гостей подают ром, который в новейшие времена умудрились также дома делать из хлебного вина» (Погорельский Антоний. Монастырка // Погорельский, Антоний. Двойник, или Вечера в Малороссии. Монастырка. — Μ., 1960. — С. 183). Понятно, что этот старинный «ром» был из самогона. Украинский и русский


406
Глава 6. Русская церковная греколатиника
писатель Василий Трофимович Нарежный (1780-1826) в книге «Бурсак, малороссийская повесть» (1824) приводил рассказ одного из героев, бывшего бурсака Сарвила: «В шинок наш начал учащать один черноморец, настоящий гигант Енцелад. Когда он шёл, то земля стенала; а когда, бывало, наполняясь хлебной эссенции, всхрапнёт, об- локотясь на стол, то стены дрожали и звенели окна» (Нарежный В. Т. Бурсак, малороссийская повесть // Нарежный В. Т. Сочинения: В 2 т. / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Ю. В. Манна. — Μ., 1983. — Т. 2: Романы и повести. — С. 100). «Хлебная эссенция» — это крепкое спиртное из хлеба, то есть водка.
У Дмитрия Васильевича Григоровича (1822-1899) в повести из народной жизни «Антон-Горемыка» (1847) есть эпизод, когда крестьянина Антона на постоялом дворе старались напоить сам хозяин и какой-то его плутоватый знакомец — «рыженький». Хозяин уговаривал: «Э! полно, чего кобенишься, пра, выпей, вино у меня знатное, хошь пригубь...» Вот и рыжий мужик настаивал:
«— Да пей же, брат, пей, без опаски... хлеб ешь?
Ем.
— Ну, а разве вино не тот же хлеб! маненько только пожиже будет... валяй!»
Когда же Антон, совсем захмелев, повалился спать, «рыженький подошёл к столу, выпил оставшуюся в штофе водку...» (Григорович Д. В. Антон-Горемыка: (Повесть) // Григорович Д. В. Соч.: В 3 т. — Μ., 1988. — Τ. 1: Повести и рассказы (1844-1852). — С. 190-191). Пили-то они не вино, а водку, только называя её по старинке «вином». Да и приговаривали, что это — тот же хлеб. Вот и в загадочном «центи- фарисе» из очерка И. Ф. Горбунова явно есть латинский корень, указывающий на зерно.
В юмористической прозе Николая Александровича Лейкина (1841-1906), где вообще немало алкогольных терминов, можно обнаружить вариант слова «центифарис», да ещё и словосочетание с тем же значением, а именно: «сентифарис» и «сентифарисные воды». Эти забавные словечки появляются уже в самом начале рассказа «Перед акробатами» (1906): «К сумеркам воскресная публика “Ливадии” значительно уже подгуляла. Купцы из Ямской и с Калашниковского берега, “засобачив” в буфете по десятой штучке “самопля- су белого”, раскраснелись и начали распахивать “пальты”». Когда компания поглазела на воздушных гимнастов, один из купцов захотел продолжения развлечений: «А что, не поводить ли нам медведя по сентпифарисным водам? — спросил он. — Так бы вкупе и опрокинули по белой собачке». Они и двинулись к буфету, причём тоже затейливо: «Ходи, ребята, гуськом! Давай железную дорогу изображать. Фёдор Иванов, пыхти впереди паровозом, а ты, Сеня, свистни


Сразил нас с тобой этот центифарис!
407
почаще, вот мы к станции-то и подкатим» (Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Повести. Рассказы. — Μ., 1992. — С. 192,194). «Собачья» лексика именно в таком контексте встречается у Н. А. Лейкина нередко (Там же. — С. 66, 72, 246). Да и само слово «сентифарис» появляется в его повести «Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова» (1874). Вот какую запись сделал этот самый Касьян Яманов о приятеле-французе: «Как там ни говори, а без Мутошки будет скучно. Хоть он и француз, а всё-таки человек: по херам с ним поговоришь, рюмочку-другую сентифарису толкнёшь, о француженках потолкуешь и всё эдакое...» (Там же. — С. 77). «По херам» — старинный способ простой шифровки быстрой разговорной речи. В той же повести Лейкина приводится фраза, пародирующая реплики в романе Всеволода Владимировича Крестовского «Петербургские трущобы» (1867): «Веденей! — произнёс он, обращаясь к гребцу. — Хер-о-ста-хер- но-хер-вись-хер хер-у-хер хер-вхо-хер-да-хер!» (Там же. — С. 111. Курсив мой. —В. К ). Хотя, быть может, Касьян Яманов имел в виду что- либо иное...
И всё же что это за водочное «стозерние» у И. Ф. Горбунова и Н. А. Лейкина? В. В. Похлёбкин, уделивший много внимания терминологии водки и других спиртных напитков, привёл в своей книге разнообразные названия — и технологические, и эвфемистические, и официальные, и простонародные, но ничего подобного не отметил. Хотя, возможно, в его книге имеется ключ к разгадке «центифариса». Вот в этих словах: «Однако самым характерным русским рецептурным приёмом при составе затора (исходного сырья для производства пива или водки. —В. К.) следует считать добавки к основному ржаному зерну небольших, но акцентирующих количеств других зерновых компонентов: ячменной, гречневой муки, гречишного продела, овсяных хлопьев, пшеничных отрубей, дроблёного пшена, то есть тех или иных остатков зернового хозяйства, которые обычно скапливались на мельницах и крупорушках, в крупных помещичьих разноотраслевых хозяйствах как остатки от обработки разного зерна на муку и крупу. Такие добавки делали не специально и не систематически, но было всё же подмечено, что они, составляя не более 2-3% от общего веса зерновой части затора, способны придавать водке какой-то неуловимый, но органолептически весьма ощутимый вкус, придавать каждому выпуску водки своё индивидуальное лицо, нисколько не меняя в то же время её общего традиционного облика» (Похлёбкин В. В. История водки. — Μ., 2008. —С. 189-190).
Значит, в России иной раз добавляли к основному зерну некоторое количество различных иных зерновых добавок и в результате получали напиток с особым привкусом. Может, там бывало и не по


408
Глава 6. Русская церковная греколатиника
сотне разных зёрен, но всё же по нескольку видов. «Сто» зёрен, как и «сорок» трав для водочной настойки, — это, понятное дело, расхожее, обобщённо-округлённое обозначение большого количества.
Итак, зерновой напиток «центифарис» — это она и есть, губительница! Разве что названная латинским словом... Такое обозначение могло быть в речи бывших бурсаков и всякого мелкого прицерковного люда — хоть бы тех самых «иверских юристов», один из которых у И. Ф. Горбунова назвал так водку. А в прозе Н. А. Лейкина у купцов и у отставного приказчика, который вспоминал о приятеле-французе, слово это зазвучало на французский лад, с первой буквой «с».
Башка с Медальоном
В рассказе Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка «Башка» (1884, из цикла «Уральские рассказы») есть сценка, где в убогом подвале собрались на пирушку трое забулдыг и пьяниц: опустившаяся актриска по кличке Фигура, бывший семинарист Башка и Медальон — сын некогда богатых, но разорившихся родителей:
«Медальон, выпив две рюмки, несколько пришёл в себя и с аппетитом принялся есть печёнку. Проглотив последний кусок, он проговорил с комическим пафосом:
— Sic transit gloria mundi!
— Domine, ты знаешь по-латыни? — обрадовался Башка, протягивая руку.
— Да, немножко...
— Медальон кончил гимназию с золотой медалью, — объяснила Фигура не без удовольствия, — а таких там называют “медальонами”.
— Ага! — проговорил Башка. — У нас в семинариях первых учеников звали “башками”, я и имел несчастье быть таким первым учеником; значит, мы с вами одного поля ягоды...
Они молча пожали друг другу руки и засмеялись» (Мамин-Сибиряк Д. Н. Башка: из рассказов о погибших детях // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: В 10 т. — Μ., 1958. — Т. 3: Горное гнездо. Уральские рассказы. — С. 300).
Русско-нищенский словарь
Приблизительно с середины XIX века отечественные лингвисты стали собирать и всерьёз изучать различные жаргоны (арго). Одним из первых был писатель и фольклорист, составитель знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимир Ивано¬


Русско-нищенский словарь
409
вич Даль (1801-1872). А свои особенные словечки и выражения бывали у бродячих торговцев — офеней, у разных групп ремесленников, у профессиональных преступников и каторжан. Нередко распространённость жаргонов имела не только социально-сословные границы, но и границы территориальные, то есть именно такой вариант жаргона был известен и использовался отдельной группой людей на определённой территории. Некоторые из них можно называть «искусственными» или «условными» языками.
В 1881 году в «Записках Императорской Академии наук» (это была главная наша Академия, её преемниками стали Академия наук СССР и нынешняя Российская академия наук) напечатали словарь, присланный священником Минской губернии Ф. Сцепуро. Словарь был сделан не слишком хорошо, толкования давались не всегда точные, слова и выражения были сгруппированы иной раз неудачно. Однако в кратком отзыве филолога-профессионала, помещённом там же, вслед за словарём, говорилось, что материалы эти важны и интересны. Потому их и опубликовали в серьёзном научном журнале. Это был словарь «нищенского жаргона». (Сцепуро Ф. Русско-нищенский словарь, составленный из разговора нищих Слуцкого уезда, Минской губернии местечка Семежова // Зап. Имп. Академии наук. — 1881. — Т. 37. — С. 188-197; Бычков А. Ф. Отзыв о словаре о. Сцепуро // Там же. — С. 198-199. Помета «о.» в названии публикации Бычкова означает сокращение слова «отец».)
Вот некоторые пары слов из этого словаря: «камень — питрус»; «низкий — микрый»; «мало — микро»; «маленький — микренький»; «меньший — микрейший»; «мясо — креасо» (в другом месте словаря есть и такое: «сало — крэасо»); «скамейка — трепезик».
А. Ф. Бычков указал на польское влияние в речи минских нищих и на то, что немало специфических жаргонных слов образуется добавлением слога «бе» или «ку», который ставится взамен первого слога какого-либо общеизвестного слова (такая подмена начального слога либо же наращивание лишнего слога в начале слова — обычный для различных жаргонов способ образования терминов «для своих» и возможность камуфлирования речи). А ещё он подметил, что иные из записанных Ф. Сцепуро слов сходны со словами офеней (мелких торговцев) Владимирской губернии. Например, у владимирских офеней «мясо» — «кресо».
Всё это верно. Только следовало бы отметить и влияние греческих слов на речь нищих. Ведь ясно, что эти жаргонные слова воспроизводят с небольшими искажениями греческие корни: «τό κρέας, κρέατος» означает: «мясо», «ό πέτρος, πέτρου» — «камень», «μικρός, ά, όν» — «маленький, ая, ое». Ну, а «ή τράπεζα, ης» — «стол», притом что в жаргоне нищих «трепезик» — это «скамейка».


410
Глава 6. Русская церковная греколатиника
Сравнение греческого «τράπεζα» с жаргонным «трепезик» (где звучание дзэты воспроизводится русской буквой «з») выявляет, что греческие слова озвучивались по системе итацизма. Во второй половине XIX века при обучении древнегреческому в гимназиях и в университетах обычно использовалась уже система этацизма, при которой дзэта передавалась бы буквосочетанием «дз». Однако в бурсах и в церковном обиходе, по старинной традиции, применялся итацизм. (Всё это притом, что жившие в Минской губернии белорусы «дзекали».) Впрочем, именно этот пример, показывающий, что в «нищенский жаргон» греческие термины входили, так сказать, в церковной огласовке, пожалуй, не слишком убедителен: ведь и в обычной русской речи уже существовало «итацистское» слово «трапеза» (в значении «столованье»).
Интересно, что в речи вятских крестьян второй половины XIX века существительное «трапезник» обозначало церковного сторожа, а глагол «трапезничать» значил: «отправлять службу церковного сторожа» (Васнецов Η. Μ. Материалы для объяснительного областного словаря вятского говора. — Вятка, 1907. — С. 320). Такое обозначение сторожа (уже школьного) залетело и в Сибирь, оно было отмечено в 1970-х годах в Кемеровской области (Словарь русских народных говоров / Гл. ред. Ф. П. Сороколетов. — СПб., 2012. — Вып. 45: Транбовать — Тыча. — С. 7).
Отмеченные детали наводят на мысль о том, откуда могли взяться грецизмы в разговорах нищих. Греческая терминология проникала в их речь, должно быть, потому, что эти нищие были из прихрамовой среды — они побирались на паперти, просили подаяния Божьим именем, постоянно сталкивались с богомольцами, паломниками, церковными служками. Вот ещё показательные термины из словаря Ф. Сцепуро: «петь — псалить»; «голос — псалм». В общем, если что и поют, так церковные псалмы да стихи духовные. Привлекают внимание и слова: «работа — склавота», «работать - склавотить». Видимо, тут переиначивается латинское «sclavus, sclavi т» («раб»). Типичное русское восприятие: это в нашем языке «раб» и «работа» — слова однокоренные, в латыни-то не так: «sclavus» и «labor, laboris т» («труд, работа»).
Путешественник, литератор, знаток русской жизни Сергей Васильевич Максимов в своей книге «Бродячая Русь Христа-ради» (1877) приводил много сведений о людишках, которые промышляли сбором доброхотных подаяний якобы на постройку или починку церквей. В действительности эти пройдохи сами тем кормились. Подробнее всего С. В. Максимов писал о «кубраках». Так называли «особого рода промышленников белорусского племени из Мстиславских мещан, занимающихся сбором подаяния на церкви по всей России,


Русско-нищенский словарь
411
в Москве, за Москвой и в Петербурге» (Максимов С. В. Бродячая Русь Христа-ради // Максимов С. В. Собр. соч.: В 7 т. — Μ., 2010. — Т. 3: Бродячая Русь Христа-ради. Год на Севере. — Ч. 1. Гл. 1-5. — С. 69). Мстис- лавль — город в Белоруссии, в Могилёвской губернии. У кубраков, как у многих иных, подобных им, бродяжьих групп населения, был потайной способ вести разговор. С. В. Максимов, однако, затруднялся определить сколько-нибудь точно их «язык», заметив только: «Впрочем, до кубрацкого языка я при всех усилиях и стараниях добраться не мог. Кажется, это не офенский язык (иначе бы выскальзывали эти слова в обыденном разговоре). Вероятнее, это разговор вроде семинарского по херам или, в самом деле, тарабарского, весь секрет которого состоит в том, чтобы приобрести привычку говорить скоро, бойко, смешивая и перепутывая слоги слов с условными бессмысленными вставками...» (Там же. — С. 679. Примеч. 6). В примечании к другой книге, «Сибирь и каторга» (1871), С. В. Максимов приводил пример «семинарского разговора по херам» (правда, разговора неудачного): «Существует анекдот о братьях-семинаристах, которые начали сговариваться по херам при отце: “Хер-брат!” — “Хер-что?” — “Хер-пойдём”. — “Хер-куда?” — “Хер в кабак!” “А хер-плеть!” — возразил на неумело составленную речь отец, лежавший на полатях» (Его же. Собр. соч.: В 7 т. — Т. 1: Сибирь и каторга. — Ч. 1-2. — С. 636. Примеч. 246). На самом деле нужно было вставлять это «хер» после каждого слога и произносить всё бегло. А ещё вот что: семинаристы — дети служителя Церкви, и если папаша сам когда-то учился в бурсе, то понимал такую речь не хуже своих сыновей. (О разговоре «по херам» см. также выше — в этой главе, в заметке «Сразил нас с тобой этот центифарис!».)
Так что и в центральной Белоруссии (под Слуцком в Минской губернии), и в восточной Белоруссии (в Мстиславле Могилёвской губернии) имелись организованные группы сборщиков милостыни. Они нищенствовали при церквах либо притворялись людьми церковными. И были у них собственные словечки, выражения, способы разговаривать.
Получается, что белорусские нищие поднахватались православных словес да умных терминов из проповедей и из разговоров с бурсаками и церковнослужителями. Кроме того, не все бурсаки оканчивали свои учебные заведения. Некоторые же, кое-как доучившись, не становились священнослужителями. Иные шли на государственную службу (хоть бы и писцами — грамотные же!) да мало-помалу спивались. Иные сбегали, начинали якшаться с отребьем, воровать... А беглые семинаристы в качестве героев повестей и романов запросто делали карьеру в разбойничьих шайках, даже до атаманов дорастали. Так что очень может быть, что и в среде при¬


412
Глава 6. Русская церковная греколатиника
церковных нищих бывшие бурсаки с их греко-латинскими словечками и старинными оборотами речи занимали не последнее место.
Между тем и количество греко-латинизмов в жаргонах («искусственных языках»), и способ их проникновения в эти «языки» — всё это долгое время учёным было не вполне ясно. В. И. Даль в статье, опубликованной впервые в 1852 году, характеризуя «наречия русского языка», особо выделял среди них «языки искусственные». По поводу «языка» бродячих торговцев-офеней он заметил: «...Мнимое же сходство офенского языка с греческим едва ли не ограничивается словом хирки руки, при чём надо вспомнить, что и в Нерехте и Галиче рукавицы зовут нахирегами. Впрочем, пенда пять, и декан десять, в счёте офенском также замечательны, по такому же сближению» (Даль В. И. О наречиях русского языка: по поводу опыта Областного великорусского словаря, изданного Вторым отделением Императорской Академии наук // Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. — Μ., 1956. — Т. 1: А-3. — С. LXXVII). По-гречески «ή χειρ, χειρός» — «рука», «πέντε» — «пять», «δέκα» — «десять». Галич — уездный город, располагавшийся в центре Костромской губернии, а Нерехта — другой уездный город той же губернии, примерно в ста километрах к юго-западу от Галича. Галичанские ремесленники, рыбаки, торговцы-офени использовали особую разновидность жаргона.
В. И. Даль всё же не был вполне уверен в том, что греческий язык почти никак не повлиял на речь офеней. К этому месту статьи он сделал такое примечание: «Позднейшие розыски о сём П. А. Бессонова, который находит в офенском много греческих слов и относит их к древним временам торговли нашей на Сурожском море, должны, кажется, опровергнуть взгляд мой на это дело, — хотя, например, не знаю, греческое ли слово: костёр, город (castrum), или это придумано, потому что город срублен, сложен, и издали дымится?» (Там же. — С. LXXVII. Примеч. Курсив автора. —В. К.). Древнерусское «костьръ» («башня, крепость»), действительно, восходит к латинскому «castrum, i п» («укрепление»). Восходит, судя по всему, через среднегреческое слово «τό κάστρον, ου». А слово «castrum» в форме множественного числа («castra», что значит: «военный лагерь») стало основой для названий многих городов, выросших на местах, где первоначально существовали римские военные лагеря (например, в английском это наименования городов на «-ehester»). Но к обозначению разложенного древесного огня («костёр») и родственным ему существительным «костерь» и «костра» («жёсткая кора растений, идущих на пряжу») древнерусское «костьръ» не имеет прямого отношения.


Русско-нищенский словарь
413
С. В. Максимов также полагал, что в «искусственных языках» (конкретно — в языке офеней) «греческая примесь идёт недалеко». По его наблюдениям, «встречается больше слов нового образования и исковерканных польских и других славянских» (Максимов С. В. Собр. соч.: в 7 т. — Т. 1. — С. 636. Примеч. 246).
Но в наше время, в общем-то, уже понятно, что греческих заимствований в старинных «искусственных языках» не так уж и мало.
Вот ещё только пара примеров. Павел Иванович Якушкин (1822— 1872) — писатель-этнограф, странник, собиратель русского фольклора. В своём «Журнале пешеходца» он поместил перечень слов тайного языка бродячих портных под заголовком: «Афонский язык, который мне выдаётся за ходебский». Среди прочего, там имеется такая запись: «Ножик — махарь» ([Якушкин П. И.] Журнал пешеходца // Собрание народных песен П. В. Киреевского: записи П. И. Якушкина. — Л., 1983. — Т. 1. — № 310). Слово это явно греческого происхождения, от существительного «ή μάχαιρα, ας» («нож»).
На востоке Подмосковья, в нынешнем Орехово-Зуевском районе, рядом с одним из центров старообрядчества — Гуслицами, в деревне Елизарово в XX веке сохранялись следы «искусственного языка», возможно, связанного по происхождению с владимирскими офенями. Гуслицкие люди славились как мошенники, профессиональные попрошайки, фальшивомонетчики. О них рассказывали и как о разбойниках. Среди записанных слов их жаргона встречаются такие явные грецизмы, как «микро», «микрый» (это значит «малый»), «ми- кры» («дети») (Михайлов С. С. Тайный «масойский» язык гуслицкой деревни Елизарово // Традиционная культура. — 2010. — № 3. — С. 85).
Греческие заимствования смыкаются со словами, пришедшими из латинского и церковнославянского. Общим у всех этих слов было то, что они имели отношение главным образом к прицерковной сфере — к миру низшего духовенства, семинаристов, церковных нищих, побирушек, лирников, исполнителей полуфольклорных «духовных стихов». Но едва ли эти слова могут относиться к «древним временам торговли нашей на Сурожском море», то есть на море Азовском (и вообще в Северном Причерноморье).
Нищенские слова и выражения становились частью русского криминального жаргона — той самой «блатной фени», которая пышно расцвела на просторах отечества уже в XX веке. Уголовная братия была интернациональна, и в «блатной фене» запечатлелись не только редкостные, малопонятные большинству диалектизмы, но также иностранные слова — из идиша и немецкого, из татарского, французского, цыганского, польского. Есть исследования и о словах греческого происхождения в восточнославянских жаргонах. Только надо иметь в виду, что греческие термины, как можно заметить,


414
Глава 6. Русская церковная греколатиника
попадали в русскую жаргонную речь не только из языка понтийских греков — живших по черноморским берегам России греческих торговцев, моряков, контрабандистов, — но также, в конечном итоге, из прицерковной среды.
Правда, те слова греческого происхождения, которые были записаны в речи нищих Минской губернии, всё же не вошли в общерусский уголовный жаргон XX века.
В старой России существовал низовой тип объединения людей в компактные группы для совместных предприятий — хозяйственных, промысловых, криминальных. Когда-то такие, тесно спаянные, коллективы, очевидно, назывались ватагами, а позже они стали именоваться артелями. Им были свойственны строгая дисциплина, единоначалие, взаимовыручка, круговая порука, более или менее равномерное распределение доходов и убытков. У артельщиков бывали свои обряды и обычаи. В артели сплачивались рыболовы, бурлаки, охотники, старатели, но также нищие, бродяги, лирники, конокрады. И разбойничьи шайки были организованы на артельных принципах. Коллективы нищих, как и банды профессиональных преступников, имели сходную, артельную структуру.
Для старинной народной культуры славян характерны странствующие певцы-нищие, которые нередко образовывали потаённые, закрытые объединения. Такие группы непременно бывали религиозно ориентированными — например, они формировались вокруг монастырей. Им были присущи тайные знаки, особенные обычаи, собственный «язык» (Михайлова К. О семантике странствующего певца-нищего в славянской народной культуре // Язык культуры: семантика и грамматика: к 80-летию со дня рожд. акад. Н. И. Толстого / Отв. ред. С. Μ. Толстая. — Μ., 2004. — С. 149).
«Смычку» (если использовать раннесоветский термин) низшего прицерковного круга с нищими, бродягами, люмпенами, профессиональными преступниками можно проиллюстрировать на таком примере. Известный учёный-фольклорист Сергей Юрьевич Неклюдов, автор исследований о так называемом «постфольклоре» — о различных, недавнего происхождения, фольклорных и полуфольклор- ных текстах — написал несколько статей об «уличных» («блатных», «дворовых») песнях XX века. Изучив варианты широко бытовавшей песни «Гоп-со-смыком», он заключил: «Обращает на себя внимание незаурядная для низовой песенной традиции “богословская эрудиция” авторов — в сочетании с ничем не сдерживаемым богохульством. Всё это позволяет довольно уверенно предположить, что первотекст был создан в семинаристской среде...» В ранних вариантах этой песни, по наблюдениям С. Ю. Неклюдова, отразилась также и криминальная традиция. Вот его вывод: «Итак, первотекст, скорее


Лаборанты
415
всего, был составлен в деклассированной и криминализированной среде бывших семинаристов или низшего духовенства». Согласно С. Ю. Неклюдову, песня появилась в Киеве в начале 1920-х годов: там, на Украине, бушевал бандитизм, а тюремные сроки в годы НЭПа были минимальны. На Киев указывает и место жительства лихого героя: «Жил-был на Подоле Гоп-со-смыком» (Неклюдов С. Ю. «Гоп-со- смыком» — это всем известно... // Фольклор, постфольклор, быт, литература: Сб. ст. к 60-летию Александра Фёдоровича Белоусова / Ред. кол.: А. К. Байбурин [и др.]. — СПб., 2006. — С. 65-85). К киевским реалиям можно было бы, наверное, добавить вот что. Герой песни заявляет о своей грядущей смерти: «А потом, как мумия, засохну». Именно в Киеве, где в катакомбах Киево-Печерской лавры сохраняются нетленные тела монахов-подвижников, этакое уподобление (кощунственное, разумеется!) звучит, по крайней мере, понятно.
Если в начале XX века уголовная терминология была уделом лишь нескольких тысяч профессиональных преступников да нескольких сотен профессиональных сыщиков-криминалистов, то к концу века все эти «ксивы», «малины», «менты» и прочие жаргонные перлы стали достоянием миллионов, их знают и понимают все — от пионеров до пенсионеров. И такое является результатом и очевидным итогом советской истории, когда одна часть страны сидела, а другая сторожила. В те свирепые десятилетия все так или иначе соприкасались с мертвящим сквозняком из-за колючки. Он заносил из тюремно-лагерного мира лютые словечки и неразрывно связанные с ними блатные обычаи, нормы поведения, эстетические пристрастия. Под обаянием этих обычаев, песен и выражений выросло несколько поколений. Да и теперь в ценностных установках, в замашках, в языке подростков явно проглядывает уголовная по своему происхождению доминанта.
Лаборанты
Вторая часть книги С. В. Максимова «Бродячая Русь Христа-ради» (1877) озаглавлена так: «Кубраки и лабори». Если «кубраки» были бродячими сборщиками пожертвований якобы на церковное строение и украшение, которые обитали в белорусском городке Мстислав- ль, то занимавшиеся тем же лукавым промыслом «лабори» происходили главным образом из местечка Янов и деревни Мотоль Кобринского уезда Гродненской губернии. Эта земля — на стыке Белоруссии и Украины, «лабори» были украинцами.
О самом этом слове С. В. Максимов писал: «...Слово “лаборь” любят производить от латинского labor (“труд, трудник”), хотя у малороссов название это превратилось в лобырь и местами просто в лодырь,


416
Глава 6. Русская церковная греколатиника
что по-великорусски уже совсем нехорошо, а впрочем, очень пригодно, потому что лодырем зовут человека, который в одно и то же время и шатун и плут (см. словарь Даля)» (Максимов С. В. Бродячая Русь Христа-ради // Максимов С. В. Собр. соч.: В 7 т. — Μ., 2010. — Т. 3: Бродячая Русь Христа-ради. Год на Севере. — Ч. 1. Гл. 1-5. — С. 85). Вот только не нужно это понимать так, будто существительное «лодырь» происходит от местного термина «лаборь»...
С. В. Максимов далее пояснял ситуацию с украинским латинизмом: «Может быть, в цветущие времена Польши, столь искусившейся в знании латыни, народилось это слово для отличия людей этого рода, — мудрёного в том нет уже и потому, что с давних времён в Польше jus patronatus — право подаяния — давалось только известным церквам по выбору и по протекции, в расчёте на благотворительность православных русских» (Там же).
Да, очевидно, слово «лаборь» получилось в результате перевода нашего «труд, работа» на латынь («labor, laböris /и»). Поскольку миряне, добровольно работающие на Церковь, помогающие ей, называются «трудниками».
Лярва, сильва, ментула
Это русские жаргонизмы прошлого времени. «Лярва» — «проститутка», «сильва» — «ребятишки», «ментула» — «хлеб». Их в своей статье об уголовном жаргоне приводил Борис Александрович Ларин (1893-1964) — известный специалист по русскому языку. Он занимался проблемами социолингвистики (такого раздела языкознания, который имеет дело с социальной природой языка, его функционированием в обществе, взаимодействием общества и языка). В частности, его интересовал жаргон (арго) профессиональных преступников. В 7-м томе изданного в 1931 году Научно-исследовательским институтом речевой культуры сборника «Язык и литература», где было помещено четыре работы разных авторов о русском «воровском» жаргоне, вся эта подборка открывалась статьёй Б. А. Ларина «Западноевропейские элементы русского воровского арго» (Язык и литература. — Л., 1931. — Т. 7. — С. 113-130).
Уголовные жаргоны европейских языков — немецкого, французского, польского и др. — к тому времени уже были исследованы монографически, а в России изучение речи преступников только начиналось. Б. А. Ларин, ссылаясь на иностранную научную литературу, писал о своеобразной аристократии уголовного мира Западной Европы эпохи Средневековья и Нового времени — об «учёных ворах», какими становились некоторые из тогдашних студентов. Именно из речи бывших школяров появлялись латинизмы, например, в не¬


Лярва, сильва, ментула
417
мецком арго. Переходя к российским реалиям, он заявлял: «Следы латыни и греческого, теперь уже исчезающие, наиболее отчётливо сохраняют память об участии школяров, бурсаков в создании арго»; «Тщательное обследование жаргона нищих, лирников на Украине даст возможность уяснить роль киевских бурсаков в обогащении классической лексикой наших арго».
«Классическая лексика» — это слова и выражения греко-латинского происхождения. Сам Б. А. Ларин родился в Полтаве и окончил Киевский университет, так что особенности украинской жизни знал хорошо. А православные учебные заведения Украины в течение нескольких веков поставляли образованных священников для всей России.
По мнению Б. А. Ларина, имеются «у нас любопытнейшие примеры» греко-латинского влияния на жаргон: «лярва», «сильва», «ментула». «К этой теме я ещё вернусь в другой работе», — добавлял он.
Однако в СССР наступали такие времена, что продолжать исследование жаргона, особенно «воровского», стало невозможно. С одной стороны, усиливалось идеологическое давление. Согласно советской пропаганде, уголовники в процессе социалистического строительства успешно перевоспитывались, а их субкультура и жаргон — это всё пережитки проклятого прошлого, которые активно преодолевались. С другой стороны, драматическое увеличение количества раскулаченных, сосланных, посаженных в тюрьмы, отправленных в лагеря в ходе коллективизации, индустриализации, непрекра- щающихся кампаний по чистке партийных и профсоюзных кадров приводило к стремлению приглушить всякое упоминание о криминальной, тюремно-лагерной тематике.
Жаль, что Б. А. Ларин не пояснил подробнее, почему и как указанные им три «классических» словечка вошли в русский «воровской» жаргон. И самое главное: он не отметил, в каких источниках они встречаются. Очевидно, он рассчитывал в скором будущем всё это разъяснить подробнее. А ведь все три слова — довольно редкие. Разве что «лярва» ещё иной раз встречается в наше время. Два других слова, кажется, не использовались в середине XX века в речи заключённых сталинского ГУЛАГа, да и в современных жаргонах они тоже не звучат.
Вот указанное Б. А. Лариным жаргонное «лярва». Латинское существительное «larva, larvae/» переводится как «злой дух, привидение; скелет; маска, личина», а также бранное: «рожа, образина». Этот термин латинского происхождения стал обозначением проститутки, а женщин вообще (и продажных женщин в частности) называли в криминальной среде именно такими, презрительными словами.


418
Глава 6. Русская церковная греколатиника
Или жаргонное «сильна». Латинское «silva, silvae f» — «лес», а также (обычно во множественном числе) — «деревья; множество, обилие, масса». Б. А. Ларин, очевидно, мог предполагать оттенок множественности у этого латинского слова и определил в воровском жаргоне значение «ребятишки».
А «ментула» — от латинского существительного «mentüla, ае /», которое в известном латинско-русском словаре поясняется не по-русски: «membrum virile» (Дворецкий И. X. Латинско-русский словарь. — 2-е изд., перераб. и доп. — Μ., 1976. — С. 631). Для обозначения половых органов и соответствующих физиологических действий нередко используется метафора пожирания, поглощения. Неужели поэтому, согласно Б. А. Ларину, появилось у жаргонного «ментула» такое значение — «хлеб»? Или здесь какая-то неточность?


ГЛАВА 7.
ГРЕКОЛАТИНИКА В СОВЕТСКУЮ ЭПОХУ
Большевики учинили разгром имевшейся на момент переворота системы образования — неплохой, выстроенной по лучшим европейским образцам. Десятки тысяч тех высокообразованных гуманитариев, кто остался в стране и сумел выжить, оказались под подозрением и не у дел. И тут выяснилось, что основательная гимназическая или семинаристская подготовка позволяла людям оставаться людьми: преподавать русский и немецкий, математику и географию, заниматься переводами, быстро осваивать новые сферы приложения своих сил и, по крайней мере, обучать и воспитывать собственных детей. Новому поколению — столь же хорошо образованным знатокам, ценителям, творцам культуры — в красной России поначалу неоткуда было взяться. Послевоенная сталинская попытка создать из советской трудовой школы нечто вроде гимназии свелась разве что к формальным внешним проявлениям. Оказалось, однако, что те, совсем немногие, хранители культурного наследия, кто дожил до воссоздания университетов, сумел пережить войну и репрессии, кто смог вернуться к преподаванию, передали эстафету своим ученикам. В более вегетарианские, позднесоветские времена появилось новое поколение гуманитарно образованных людей.
Без мыла
Поэт Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924) принял Октябрьскую революцию и стал работать в советских организациях. Поэт Владислав Фелицианович Ходасевич (1886-1939) в 1922 году навсегда уехал из красной России.
В 1920 или в 1921 году Ходасевич написал такую эпиграмму на Брюсова:
Без мыла нынче трудно жить Литературным ветеранам — Решился Брюсов проложить Свой путь ad gloriam per anum.
(Ходасевич В. Ф. Стихотворения. — Л., 1989. — С. 260)


420
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
Простославие
«Вложенная Максимом Горьким в уста сормовского рабочего характеристика Ленина “Прост как правда” вошла в идеологический лексикон на правах фольклорной паремии. <...> Формулировка Горького удачно воспроизвела идею, имевшую в России длительную традицию церковноучительного и литературного пафоса. В православных текстах подобная синонимия была результатом передачи греческого ορθός (“прямой, единственно верный, настоящий»”) словами “правый” и “простыи”. Синоним “православия” — “простославие”. В библейском тексте Господь именуется “Богом правды” (Ис. 30, 18); “Бог есть истина”<...> (Ин. 14, 6. См. русские поговорки, приводимые в словаре В. И. Даля: “Не в силе Бог, а в правде”, “Бог правду видит”, “Бог в правде помогает”). А в церковнославянском переводе “Богословия” Иоанна Дамаскина Бог — “прост”...» (Богданов К. A. Vox populi: фольклорные жанры советской культуры. — Μ., 2009. — С. 61).
Лжеапостол
Среди откликов на смерть В. И. Ленина в 1924 году была статья большевистского вождя Льва Борисовича Каменева (1883-1936). Вот каковы сокровенные побуждения автора этой публикации, согласно наблюдению современного израильского филолога и культуролога Михаила Вайскопфа:
«Каменев рисует... благостную картину, подёрнутую нежной евангельской дымкой. Изображая нечто вроде одинокого томления Ильича на Елеонской горе, он в качестве утешительного контрапункта вводит тему этой его смиренной веры в “массы”, которые, однако, незамедлительно отождествляются у него с самой партией. <...> Всю эту Гефсиманскую картину панегирист, несомненно, проецирует на своё собственное многократное отступничество от Ленина в 1917-м: против него он выступил сперва весной (вместе со Сталиным и большинством ЦК), в октябре (вместе с Зиновьевым) и, наконец, в ноябре, после переворота (совместно с Зиновьевым и множеством других лидеров партии). В новозаветном аллюзионном контексте Каменев предстаёт неким перевоплощением своего нестойкого тёзки — св. Петра (petros — камень, скала), который в роковую ночь сперва не захотел (как и другие апостолы) бодрствовать с одиноким Учителем, а потом трижды от него отрёкся. <...>
За показом ленинского смирения перед “партией” у Каменева следует, однако, новый ассоциативный ход, по контрасту напоминающий о триумфе прощёного апостола-отступника: автор приписыва¬


Трагедия Вагинова
421
ет Ленину аллюзию на евангельское речение, связующую именно с ним, Каменевым, идею наместничества, замещения, преемства.
Он говорил не раз <...>: мы будем ошибаться, мы будем переделывать, но непреходящим, непреложным, единственным камнем будущего является творчество самих масс.
В Евангелии это звучит так: “Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее” (Мф. 16:18). Иными словами, кодируя в апокрифической ленинской цитате своё собственное имя, Каменев соединил его с сакральными для большевизма “массами”, т. е. партией как прямым аналогом Церкви» (Вайс- копф Μ. Писатель Сталин. — 2-е изд., испр. — Μ., 2002. — С. 221-222. Курсив автора. — В. К.)
В языке раннесоветского официоза в ходу было слово «твердокаменный», то есть твёрдый как камень (по-гречески: «ό πέτρος, πέτρου»). Это звучало положительной характеристикой настоящего, «несгибаемого», большевика. Твердь, камень, сталь, молот — от таких именно слов производили они самохвалебные эпитеты и собственные псевдонимы.
Трагедия Вагинова
Литератор Константин Константинович Вагинов (1899-1934) по материнской линии происходил из семьи богатых сибирских промышленников. А отцом его был немец по происхождению, кадровый военный, полковник Константин Адольфович Вагенгейм, который взял себе фамилию Вагинов в 1915 году, во время Первой мировой войны, когда так поступали многие российские немцы.
Молодой поэт Константин Вагинов учился на юридическом факультете Петроградского университета, а потом на курсах при Институте истории искусств. Он увлекался античностью: изучал литературу по античной истории и археологии, собрал коллекцию античных монет. В 1922 году Вагинов опубликовал книгу прозы с затейливым названием «Монастырь Господа нашего Аполлона». Две самые известные его прозаические книги — романы «Труды и дни Свистонова» (1927) и «Козлиная песнь» (1929). И вот такому человеку в шестнадцатилетнем возрасте досталась странноватая, почти латинская фамилия!
«Труды и дни Свистонова» своим заглавием отсылают к поэме Гесиода (VIII-VII века до н. э.) «Труды и дни» («Έργα καί ήμέρες», а по- латыни: «Opera et dies»). И, казалось бы, нелепое заглавие «Козлиная песнь» — это же перевод на русский язык греческого слова «трагедия» («ή τραγωδία, ας», от «ό τράγος, τράγου» — «козёл» и «ή ωδή, ωδής» — «песнь»).


422
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
Бендер-латинист
Историк и филолог, специалист по русской истории и культуре Яков Соломонович Лурье (1921-1996), автор исследования о творчестве Ильи Ильфа и Евгения Петрова, доказывал, что герой двух знаменитых романов Остап Бендер был образованнее выгнанного из пятого класса гимназии интеллигентствующего страдальца Васису- алия Лоханкина: «Конечно, эрудиция Остапа пародийна, и застрявшие в его памяти неправильно склоняемые латинские существительные “пуэр, соцер, веспер, генер...” отнюдь не свидетельствуют о глубокой образованности. Но многие ли из послереволюционных интеллигентов могли похвастаться более серьёзным знанием классических языков?» (Лурье Я. С. [Курдюмов А. А.] В краю непуганых идиотов // Лурье Я. С. Россия древняя и новая: избранное. — СПб., 1997. — С. 248). Надо иметь в виду, что сам Я. С. Лурье был сыном известного античника Соломона Яковлевича Лурье (1891-1964).
Эти латинские существительные второго склонения — они не то чтобы совсем «неправильные». Просто в них при склонении сохраняется буква «е»: «puer, pueri т» («мальчик; юноша»), а в большинстве существительных второго склонения, заканчивающихся на «-ег», эта краткая гласная выпадает: «liber, libri т» («книга»). Филолог-классик Александр Константинович Гаврилов, рецензируя книгу голландского учёного Маринуса Веса, посвящённую русскому классицизму XVIII и первой половины XIX века, мимоходом деликатно указал на «неисправленные опечатки»: «При склонении русского имени Павел... следует ориентироваться не на puer, pueri, а на liber, libri» (Гаврилов А. К. Из новейшей историографии русского антиковедения // Древний мир и мы. Классическое наследие в Европе и России: альманах. — СПб., 2003. — Вып. 3 / Отв. ред. А. К. Гаврилов. — С. 339. Примеч. 11. Курсив автора. —В. К.).
Лужков
В дореволюционные времена многие вполне русские люди, становясь священниками, меняли свои русские фамилии на причудливо звучащие библейские и греко-латинские. А в советскую эпоху чаще бывало наоборот: иноземные по происхождению фамилии — немецкие, еврейские, латышские, тюркские — нередко преобразовывались в складные славянские. В середине XX века, да и позже, в стране победившего интернационализма лучше было бы не привлекать к себе лишнего внимания, если ты от рождения Шульц, Леви, Калныньш или Абдрахманов. Вот и священнические по про¬


Шуточки «короля бестактности;»
423
исхождению фамилии вызывали подозрение, причём с самых первых лет советской власти.
Литератор Борис Николаевич Полевой (1908-1981) стал известен своей «Повестью о настоящем человеке» (1946) о лётчике-герое Алексее Петровиче Маресьеве, который в этой книге назван Мересьевым. В 1962-1981 годах Б. П. Полевой был главным редактором популярного журнала «Юность». Настоящая же его фамилия — Кампов. Именно под этой фамилией он опубликовал первую свою книгу — «Мемуары вшивого человека» (1927). А псевдоним Полевой получился от перевода фамилии с латыни на русский язык. Родом он был из семьи потомственных священнослужителей, так что настоящая фамилия — похоже, действительно, искусственная — семинаристского происхождения.
По-латыни «campus, campi т» — «открытая равнина, поле». Campus Martius (Марсово поле) — так называлась площадь на окраине Рима, по берегу реки Тибр. Там в эпоху Республики проходили народные собрания. И по примеру римского «поля» возникли подобные же Марсовы поля в Париже и Санкт-Петербурге. Поскольку латинское существительное «campus» приобрело оттенок воинственности, то так стали называть военный лагерь (который разбивали в «поле»). Там, в открытом поле, случались боевые столкновения, оттого однокоренные слова стали обозначать длительные и последовательные военные действия (ср.: «кампания» и немецкое «Kampf т» — «борьба»). Воины в «поле» жили в палаточных лагерях, потому появились термины, обозначающие временный лагерь (ср. английское «camp» — «лагерь» и пришедшие в нашу речь из английского языка слова «кемпинг», «кампус»).
Шуточки «короля бестактности»
В 1934 году в некоторых вузах СССР были воссозданы исторические факультеты. Или, точнее, созданы заново. Ведь, во-первых, до революции истфаков не было вовсе, тогда в университетах существовали историко-филологические факультеты. Во-вторых, основой высшего исторического образования стал догматизированный марксизм с учением о пяти общественно-экономических формациях, а сама история становилась пристрастной и пропагандистской партийной дисциплиной — это также превращало советские истфаки в нечто, совсем не похожее на те историко-филологические факультеты, что были в XIX и начале XX века в Российской империи.
Тогда же, в середине 1930-х, были восстановлены отменённые после революции учёные степени. Самым авторитетным учёным их предоставляли без защиты диссертации. Степень доктора историче¬


424
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
ских наук присудили в том числе известному специалисту по античности Соломону Яковлевичу Лурье (1891-1964), который стал преподавателем кафедры истории Древней Греции и Рима на истфаке Ленинградского университета. (А во время Великой Отечественной войны он подготовил и защитил докторскую диссертацию по филологическим наукам.)
Сын С. Я. Лурье в своей книге об отце называет его «королём бестактности». Тот нередко был резок, не придавал значения принятым формам вежливости, и, не будучи слишком смелым человеком, всё же иной раз позволял себе поступки, которые в тогдашних условиях могли быть истолкованы даже как политический вызов. Вот примеры.
С. Я. Лурье был рад, что после нескольких лет отлучения от преподавания античной истории мог теперь работать со студентами-историками. «Для уроков греческого языка он подготовлял тексты, которые были бы не слишком сложными в грамматическом и лексическом отношении, но вместе с тем интересными по содержанию. Иногда он и сам сочинял их. Он любил популярный анекдот тех лет, имевший форму басни. Прыгал по дороге воробей, шла корова и обгадила его. Воробей зачирикал, подбежала кошка и съела его. “А мораль?” — спрашивал слушатель. “А мораль такая: если тебя обгадили, не чирикай: кошка съест”. Анекдот этот был очень актуален в конце 30-х годов, как и в последующие годы. С. Я. перевёл его на древнегреческий язык и снабдил заголовком: “Из Эзопа” (он учитывал, что в эзоповский цикл постоянно включались анекдоты более поздних времён) и поместил в самодельную греческую хрестоматию для студентов».
В послевоенное время С. Я. Лурье смог издать книгу об античной науке (Лурье С. Я. Очерки по истории античной науки: Греция эпохи расцвета. — Μ.; Л., 1947). Она возникла в процессе подготовки им большого собрания текстов древнегреческого философа-атомиста VIV веков до н. э. Демокрита. Правда, взгляд С. Я. Лурье на Демокрита несколько отличался от того, который был принят у марксистских историков философии. «Но наибольшая бестактность содержалась не в самой книге, а в её начале. Тексту предшествовало посвящение, написанное на греческом языке в стихах. В переводе (которого в книге не было) оно означало:
Преподнося этот дар Льву, Соломонову сыну, Вскоре надеюсь тебя встретить, мой друг дорогой.
Речь шла о Л. С. Полаке, кончавшем в это время свой лагерный срок, но находившемся ещё в заключении. Неизвестно, что произошло бы, если бы книга вышла в свет с посвящением, но такая по¬


Царский выкормыш и классовая борьба
425
пытка была пресечена — в самый последний момент. Издательский экземпляр книги попался на глаза одному из коллег С. Я., который получил классическое образование и понимал по-гречески. Он успел предупредить — правда, не соответствующие органы, а редактора книги, президента Академии наук С. И. Вавилова. С. И. Вавилов знал Л. С. Полака, хорошо относился к С. Я. Лурье, помнил, что среди репрессированных был его родной брат Н. И. Вавилов, но допустить появление книги с таким посвящением он, конечно, не мог. Не вынося, по-видимому, этой истории за пределы издательства, он приказал его сотрудникам вырвать вручную посвящение книги из всего тиража (3 тысячи экземпляров). Что это было? Трусость? Оппортунизм? Или всё же неизбежная жизненная мудрость?» (Лурье Я. С. История одной жизни. — 2-е изд., испр. и доп. — СПб., 2004. — С. 152,172).
Царский выкормыш и классовая борьба
Интереснейшим эпиграфическим памятником Северного Причерноморья является найденный в 1878 году херсонесский декрет в честь Диофанта. Это сделанная на рубеже Π-I веков до н. э. надпись на каменной стеле. В ней от имени античного государства Херсонеса Таврического (городской центр находился на месте нынешнего Севастополя) воздаются почести Диофанту из Синопы, полководцу понтийского царя Митридата VI Эвпатора (121-63 годы до н. э.).
Митридат Эвпатор был царём раскинувшегося на южном берегу Понта Эвксинского (Чёрного моря) государства — Понтийского царства, которое при его предшественниках и при нём самом сделалось обширным и могучим. Митридат стал непримиримым врагом Римской республики. Про него ходила молва, что он отличался прекрасной памятью, мог общаться более чем на двадцати языках тех народов, что обитали в его державе, писал сочинения по медицине и естественной истории. Притом он был жесток, коварен и крайне недоверчив к своему окружению. Рассказывали, что, готовясь к исполнению непростых царских обязанностей, он уже в юности закалил тело и даже приучил свой организм переносить яды.
Всего прошло три войны Рима с Понтийским царством — это так называемые Митридатовы войны: в 89-84, 82-80, 74-64 годах до н. э. Первая и третья были особенно масштабны и кровавы. В итоге Рим победил, Митридат бежал на Боспор. Его предал сын Фарнак, наместник Боспора. Узнав об измене собственного сына, Митридат предпочёл смерть плену. По сообщениям античных авторов, он пытался принять яд, но это было бесполезно, и тогда он бросился на


426
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
меч. Находящаяся в центре нынешней Керчи гора, где располагалась боспорская столица — Пантикапей, ныне носит название Митридат.
Итак, перед началом жестокой борьбы с Римом Понтийское царство, ещё не столь давно — малозначительное, объединяло под своей властью окрестные земли Малой Азии, Закавказья и даже северные берега Черного моря. Там, в Северном Причерноморье, Митридат Эвпатор настойчиво навязывал свой протекторат Херсонесской республике и Боспорскому царству. В конце II века до н. э. Боспором правил царь Перисад V, вступивший на престол около 125 года до н. э. Судя по всему, он заранее завещал своё царство Митридату. Доверенный чиновник и военачальник Митридата Диофант уже находился в Крыму, защищая Херсонес от напавших на его земли скифов, и в это время в Боспорском царстве вспыхнуло восстание. Диофант с наёмным войском был вынужден двинуться на Боспор.
О том, что именно произошло во время пребывания Диофанта на Боспоре, в почётном декрете в честь Диофанта сказано так: «Когда же скифы с Савмаком во главе произвели мятеж и убили вскормившего его боспорского царя Перисада, а против него самого составили заговор, он, избежав опасности, прибыл в Херсонес, призвал на помощь граждан... а Савмака, убийцу Перисада, захватил в свои руки». Значит, согласно этому эпиграфическому источнику, Диофант сумел справиться с мятежом. А других источников об этом событии в нашем распоряжении нет.
Так Боспор оказался подчинённым понтийскому царю. После того, как преданный своим сыном Митридат Эвпатор покончил с собой, сын-предатель Фарнак был признан римлянами независимым правителем и союзником — царём Фарнаком II (63-47 годы до н. э.). Он ещё долго правил Боспором. А в Риме в те годы то затихали, то вспыхивали вновь гражданские войны. Фарнак же становился всё более враждебным римлянам. Дело дошло до открытых столкновений. И вот в 47 году до н. э. римский полководец и политик Гай Юлий Цезарь, который тогда находился в Египте, выступил против него, без труда разгромил его войско в битве при городе Зеле в Малой Азии и отправил в Сенат лаконичное донесение: «Veni, vidi, vici» («Пришёл, увидел, победил»). Вскоре Фарнак, бежавший после этого разгрома на Боспор, там и погиб в бою. Сам он, будучи наместником Боспора, некогда предал своего отца, вот и теперь его наместник Асандр предал своего царя и убил его. Вскоре и Боспор, и Херсонес стали частью Римской державы.
Долгое время учёные считали, что Савмак был скифским царевичем, которого воспитал царь Боспора Перисад. Да-да, воспитал. Буквально говоря, вскормил. В декрете использовано причастие аориста I (иначе: слабого аориста), действительного залога (participium


Царский выкормыш и классовая борьба
427
aoristil activi) от глагола «εκτρέφω» («выкармливаю, вскармливаю; воспитываю»). Причастие это мужского рода, в тексте оно стоит в форме винительного падежа, единственного числа (Лее. sing.) — «έκτρέψαντα (αυτόν)» («вскормившего, воспитавшего (его)»). Известный специалист по античности, эпиграфист, академик Сергей Александрович Жебелёв (1867-1941), занявшись декретом в честь Диофанта, предположил: поскольку глагол «έκτρέφω» и производные от него термины обычно употреблялись для обозначения домашних рабов (это их «вскармливали» в доме хозяина), то скиф Савмак был царским рабом! Главное тут — рабский его статус. Как мы знаем из того же декрета, он поднял восстание. Значит, это наш крымский герой-революционер, вождь восстания рабов!
В 1932 году С. А. Жебелёв опубликовал заметку с ярким заглавием и со скромным подзаголовком: «Первое революционное восстание на территории СССР (историческая справка)» (Сообщения Государственной Академии истории материальной культуры. — 1932. — № 9-10. — С. 35-37). Возможно, такое «ррреволюционное», в духе эпохи, заглавие было предложено редакцией журнала. В следующем году в «Известиях Государственной Академии истории материальной культуры» вышла и развёрнутая статья под невзрачным заглавием: «Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре», впоследствии перепечатанная в академическом и тогда единственном в огромной стране журнале по древней и раннесредневековой истории «Вестник древней истории» (1938. — № 3. — С. 49-71).
При переиздании редакция «Вестника» поместила примечание: «Данная работа акад. С. А. Жебелёва напечатана в 1933 г. в “Известиях ГАИМК” очень ограниченным тиражом. Ввиду большого интереса, который представляет эта статья, редакция с согласия акад. С. А. Жебелёва вновь печатает его статью с изменениями и дополнениями». Тут упомянуто о «большом интересе» — редколлегия явно желала привлечь внимание общественности и управлявших советской исторической наукой партийных органов к открытию маститого учёного, которого в одном предложении дважды уважительно поименовали «акад. С. А. Жебелёвым». А этот номер «Вестника древней истории», третий в 1938 году, был всего лишь четвёртым по счёту. Журнал, появившийся на свет в 1937 году, должен был стать не только научным, но прежде всего направляющим органом советских историков. В том же номере печаталось постановление ЦК ВКП(б) «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском “Краткого курса истории ВКП(б)”» и вслед за ним — две статьи профессора Московского университета, исполняющего обязанность редактора Александра Васильевича Мишулина (1901-1948) «Неоцени¬


428
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
мый вклад в марксистскую историческую науку» и «О наследстве русской исторической науки по древней истории».
В книге об историке-античнике профессоре Соломоне Яковлевиче Лурье (1891-1964), который в студенческие годы учился у С. А. Же- белёва и под его руководством занимался эпиграфикой, сын Лурье, Яков Соломонович писал об этом эпизоде так: «Едва ли можно сомневаться в научной добросовестности этого толкования, но, конечно, С. Я. очень хорошо понимал, как оно будет звучать в тогдашней обстановке. Уже создана была схема общественных формаций — античность признана рабовладельческой формацией; в феврале 1933 г. было объявлено (самим Сталиным на съезде колхозников-ударников. — В. К.) о “революции рабов”, свергнувшей рабовладельческий строй. И в этой-то обстановке происходит открытие рабского восстания на территории нашего отечества — открытие, сделанное почтенным, заслуживающим полного доверия учёным! Жебелёв даже острил: «“Теперь мне большевики вот такую медаль выдадут!” — и показывал руками колесо. Медаль ему не выдали, но со всеми разговорами о “махровом черносотенце” было покончено; статья 1933 г. несколько раз переиздавалась (в том числе по-французски — в годы, когда печатанье за границей в принципе не допускалось); раб-революционер Савмак вошёл во все учебники, а Жебелёв вплоть до своей смерти в 1941 г. считался авторитетнейшим представителем советской науки об античности» (Лурье Я. С. История одной жизни. — 2-е изд., испр. и доп. — С. 201-202). Современный историк Эдуард Давидович Фролов в книге по отечественной историографии античности расценивал статью С. А. Жебелёва как «унизительный духовный компромисс с новой властью и идеологией» (Фролов Э. Д. Русская наука об античности: историографические очерки. — 2-е изд., испр. и доп. — СПб., 2006. — С. 443).
О С. А. Жебелёве рассказывали, что шёл он как-то с одним из коллег, беседовал. И обронил посреди разговора: «Вот они всё о классовой борьбе да о классовой борьбе... Ну, что ж, будет им классовая борьба!» Или так: «До сих пор передают слова академика, смысл которых сводился к тому, что “раз хотят революцию — будет им революция”» (Гаврилов А. К. Скифы Савмака — восстание или вторжение? (IPE I2, 352 — Syll.3 709) // Этюды по античной истории и культуре Северного Причерноморья / Ред. кол.: А. К. Гаврилов (отв. ред.) [и др.]. — СПб., 1992. — С. 57). И действительно — вскоре он выдал свою статью о рабском статусе руководителя восстания! Надо иметь в виду, что Жебелёв, как и многие другие выдающиеся учёные-гуманитарии старой школы, подвергался нападкам со стороны новоявленных советских историков-пропагандистов. Такое преследование


Царский выкормыш и классовая борьба
429
вполне могло стоить свободы и жизни, причём задолго до пресловутого «тридцать седьмого».
Вокруг статьи развернулась пропагандистская кампания. Партия большевиков и её верные историки на примере открытого академиком С. А. Жебелёвым восстания рабов учили, как надо понимать классовую борьбу в древнем мире.
В 1-м номере «Вестника древней истории» за 1940 год был опубликован блок материалов, посвящённых С. А. Жебелёву. Среди них: Приветствие акад. С. А. Жебелёву; проф. И. Толстой. Акад. Сергей Александрович Жебелёв в развитии русской историографии по античности; Д. Каллистов. Роль акад. Сергея Александровича Жебе- лёва в исследовании Северного Причерноморья античного времени; акад. Б. Греков. Значение работы С. А. Жебелёва «Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре» для истории нашей страны; Биография академика Сергея Александровича Жебелёва и список его печатных трудов.
Спустя пять военных лет, уже после кончины С. А. Жебелёва, ар- хеолог-античник, специалист по Боспорскому царству, Виктор Францевич Гайдукевич (1904-1966) писал: «В полном смысле блестящей является широко известная работа С. А. “Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре” (1933 г., вторично в 1938 г.), в которой С. А. удалось выяснить революционный характер восстания скифов на Боспоре под предводительством Савмака, благодаря произведённому С. А. тонкому и глубокому анализу текста декрета в честь Диофанта и имеющегося в нём термина έκτρέψαντα, определяющего отношение боспорского царя Перисада к Савмаку. Установив, что Савмак был царским рабом, С. А. убедительно доказал, что не “дворцовый переворот” произошёл в Пантикапее в конце II в. до н. э., а грандиозное восстание боспорских рабов-скифов, являющееся одним из звеньев в цепи восстаний II в. до н. э., потрясших античный рабовладельческий мир» (Гайдукевич В. Ф. Академик Сергей Александрович Жебелёв как исследователь Северного Причерноморья // Советская археология. — 1945. — Вып. 7. — С. 11). Спустя много лет, уже не при Сталине, В. Ф. Гайдукевич, возвращаясь к этой теме, обосновывал всё ту же точку зрения: «...Сквозь сухие строки декрета, повествующие о скифском восстании, явственно ощущается большого накала взрыв, совершившийся при участии значительной массы людей»; «Надлежит, прежде всего, категорически отвергнуть попытки некоторых оппонентов С. А. Жебелёва превратить вопрос о характере восстания Савмака в некую “филологическую проблему”, связанную с вопросом о значении глагола εκτρέφω» (Гайдукевич В. Ф. О скифском восстании на Боспоре в конце II в. до н. э. //


430
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
Античное общество: Тр. конф, по изучению античности / ред. кол.: Т. В. Блаватская [и др.]. — Μ., 1967. — С. 17-22).
Итак, к 1960-м, послесталинским годам появились учёные, критиковавшие прежнюю железобетонную гипотезу о классовой борьбе рабов на Боспоре. На них-то и обрушивался В. Ф. Гайдукевич.
Соломон Яковлевич Лурье уже в послевоенные годы, перечитывая текст декрета в честь Диофанта, задался вопросом: в ключевом выражении «έκτρέψαντα αύτόν» («вскормившего его») — к кому относится слово «αύτόν» («его»)? С. А. Жебелёв полагал, что к Савмаку. С. Я. Лурье настаивал: весь декрет посвящён Диофанту, и в этом предложении тоже идёт речь о Диофанте. И вообще невероятно, стилистически невозможно, нигде не засвидетельствовано, чтобы в одном и том же предложении слово «αύτόν» сперва относилось к одному человеку, а тут же следом — к другому. В 1948 году на конференции в Симферополе он выступил с докладом на эту тему. Автор отчёта о конференции, опубликованной в главном историческом журнале страны «Вопросы истории», писал о выводах С. Я. Лурье аккуратно, ссылаясь на собственные слова докладчика: «Стремясь истолковать эту надпись, как сказал докладчик, без априорных суждений, на основании только грамматических и стилистических соображений, С. Я. Лурье выдвинул новую точку зрения на восстание Савмака. Он считает, что Савмак был, скорее всего, скифским царьком, присоединившим к своим владениям Боспор. О борьбе с Савмаком в декрете говорится лишь как об одном из эпизодов большой войны со скифами; воспитанником царя Перисада был не Савмак, а Диофант. Выступление Савмака против Митридата было, по всей видимости, не восстанием рабов, каковые вообще характерны для II—I вв. до н. э., а одним из звеньев “варварского” наступления на рабовладельческий мир — наступления, которому, в конечном счёте, предстояло сыграть решающую роль в сокрушении этого мира» (Альтман В. Сессия по истории Крыма // Вопросы истории. — 1948. — № 12. — С. 183). Несмотря на предусмотрительно сделанное уточнение, что восстания рабов «были характерны» для той эпохи, С. Я. Лурье тем не менее заявлял о решающей роли варварских вторжений в грядущем крушении «рабовладельческого мира». То есть, в полном соответствии с исторической истиной, причиной падения Рима он полагал именно нашествия варваров, а не революцию рабов.
Опубликовать в Советском Союзе свои аргументы С. Я. Лурье не мог. Притом что выступившие против его вывода оппоненты, разумеется, все свои возражения тут же беспрепятственно печатали. И только после смерти Сталина С. Я. Лурье изложил свои наблюдения подробно, да и то в польском журнале. Там он, среди прочего, предлагал каждому, хоть немного знающему греческий язык,


Царский выкормыш и классовая борьба
431
проанализировать аналогичную фразу: «Убили его отца, а против (н)его самого составили заговор», — и убедиться, что слово «его» относится к одному и тому же человеку (Lurie S. J. Jeszcze о dekrecie ku czci Diofantosa // Meander. —1959. — Rok 14. — Zeszyt 2. — S. 67-78).
После выхода этой статьи среди советских историков прошла дискуссия о Савмаке. По оценке сына и биографа С. Я. Лурье, «последствий эта дискуссия не имела»: «Спор о Савмаке и Диофанте в советской исторической науке закончился как бы вничью. Но С. Я. должен был убедиться, что его надежды на восстановление нормальной возможности заниматься филологическими исследованиями по-настоящему, на основе одних лишь источников, не осуществимы. <...> Все гуманитарные науки, включая филологию, по-прежнему строились от “концепции”, от заданных схем; если что и изменилось, то не метод, а содержание самих этих схем. Прежняя концепция исторического процесса становилась менее определённой и менее важной с идеологической точки зрения; теория формаций сохранялась, но скорее по инерции; социологические схемы сменялись национально-патриотическими эмоциями. <...> Если бы его работа задевала национальные эмоции, ему так же не поздоровилось бы, как в предшествующие годы. Но речь шла... о потерявшей свою актуальность революции рабов, о классовой борьбе — сюжетах, давно уже не волновавших законодателей отечественной исторической науки» (Лурье Я. С. Указ. соч. — С. 205-206).
Тут надо только уточнить: о фантасмагорической «революции рабов», действительно, старались не вспоминать в 1960-е годы (и тем более впоследствии): и потому, что длившаяся семь веков революция — нелепость; и потому, что вовсе не рабы сокрушили Рим, а варвары. К тому же сказанул-το об этом Сталин, которого велено было позабыть. А вот классовая борьба долго ещё оставалась одной из главных тем официозной исторической науки — пусть и в смягчённом виде, пусть и в сочетании с «патриотическими эмоциями» (которых, надо признать, в 1960-1980-х годах стало чуть меньше, чем во времена позднего сталинизма).
Что же до восстания рабов под руководством Савмака, то, по словам Э. Д. Фролова, «несмотря на защиту этой гипотезы рядом авторитетных историков старшего поколения (В. В. Струве, В. Ф. Гайдукевичем и некоторыми другими), к началу 70-х гг. практически не осталось ни одного серьёзного исследователя, который продолжал бы верить в рабский статус Савмака, а вместе с тем и в возможность самого восстания рабов на Боспоре». Правда, Э. Д. Фролов замечал и такое обстоятельство: «Занятно, однако, что в школьных учебниках истории древнего мира сюжет с Савмаком до недавнего ещё времени оставался одной из наиболее ярких иллюстраций марксист¬


432
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
ской исторической концепции. Это говорит о том, насколько оторвана средняя школа от университетов и Академии наук, как медленно просачиваются в обиход школьного образования новые научные представления» (Фролов Э. Д. Указ. соч. — С. 452-453).
Современные учёные, действительно, не рассматривают восстание Савмака как классовую борьбу рабов с рабовладельцами. Например, филолог и историк Александр Константинович Гаврилов, опубликовавший несколько статей по этой теме, считает так: «... Когда-то Перисад V вскормил, взрастил, выпестовал Диофанта из Синопы, создав условия для того, чтобы одарённый эллин имел возможность сформировать и держать наготове для Боспора боеспособное наёмное войско. Войско Диофанта, таким образом, первично служило боспорскому царю, его содержавшему (тут мы узнаём нечто, чего не знали бы без разобранных нами слов); лояльность обеих сторон признают, как видим, и соседи-херсонеситы. В момент драматического поворота судеб эллинства в Тавриде возмездие за смерть Перисада, не говоря о победах над предприимчивым и опасным предводителем скифов Савмаком, составляло моральный долг Диофанта, теперь бодро перешедшего на службу к молодому и амбициозному понтийскому царю. Свой долг перед прежним партнёром и нанимателем Диофант, по свидетельству херсонесского декрета, выполнил» (Гаврилов А. К. Как Перисад Диофанта вскормил (IPE I2, 352) // Боспорский феномен: греки и варвары на евразийском перекрёстке: Материалы междунар, науч. конф. (С.-Петербург, 19-22 нояб. 2013 г.) / Ред.: Μ. Ю. Вахтина [и др.]. — СПб., 2013. — С. 201. Курсив автора. — В. К.\
Как выяснилось, глагол «έκτρέφω» и производные от него слова могли характеризовать не только домашних рабов, но и свободных людей. Царским «выкормышем», то есть воспитанником, оказался вовсе не скиф Савмак, а греческий полководец Диофант. Восстания рабов на Боспоре не было.
Сталин по-древнегречески
В книге филолога, специалиста по истории культуры Константина Анатольевича Богданова о ключевых понятиях советской культуры, связанных с «фольклорными» и «квазифольклорными» формами, есть очерк о судьбе классической филологии при Сталине. Завершается он так: «По рассказам учившихся в конце 1940-х годов, на возглавляемой И. И. Толстым кафедре классической филологии среди абитуриентов, поступавших в университет по разнарядке МВД, высказывалось похвальное пожелание о необходимости перевода сочинений Сталина на древнегреческий язык. Рассказ этот, вероят¬


За советскую латынь без кровожадных скифов!
433
но, вполне анекдотичен, но иллюстративен для атмосферы послевоенных лет и безудержного культа Сталина. Собственно, и само намерение подготовить перевод Сталина на древнегреческий язык не выглядит слишком эксцентричным: мировая история должна знать своих героев...» В примечании к этому месту книги сказано: «Я слышал этот рассказ в середине 1980-х годов из уст доцента кафедры классической филологии ЛГУ Гайяны Галустовны Анпетко- вой-Шаровой. Трудоёмкое намерение не было осуществлено, и русская культура так и не получила текста, который бы опередил существующее латиноязычное издание сочинений Ким Ир Сена или недавно изданный перевод бестселлера Джоан Роулинг “Гарри Поттер” на древнегреческий язык, сделанный Эндрю Уилсоном...» (Богданов К. A. Vox populi: фольклорные жанры советской культуры. — Μ., 2009. — С. 152, 310. Примеч. 550).
За советскую латынь без кровожадных скифов!
«Сегодня мало кто знает о том, что во второй половине сороковых — первой половине пятидесятых Сталин, пытаясь справиться с полной неспособностью так называемой трудовой школы давать хоть какое-то — не говоря уже о качественном — образование, попытался вернуть в школы латынь. Эта метаморфоза советской школы была связана с деятельностью Владимира Петровича Потёмкина, выпускника Тверской классической гимназии и историко-филологического факультета Московского университета, бывшего в 19401946 годах наркомом просвещения РСФСР.
Под его руководством началась реформа школы, проводившаяся в значительной степени параллельно с интенсивным развитием военных учебных заведений и прочими преобразованиями в армии, в которую, в частности, была возвращена форма, схожая с прежней, царской, введены погоны и жёсткая иерархия.
Многие установки дореволюционной школы, уничтоженные революцией и деятельностью трудовых школ, были снова взяты на вооружение. Были созданы новые программы, включавшие, в частности, зарубежную литературу, введены домашние задания и экзамены после окончания начальной, неполной средней и полной средней школы, появилась школьная форма, одно время на этой волне проводилось раздельное обучение мальчиков и девочек, а также были введены элементы классического образования: в ряде школ началось преподавание латыни, и в 1948 году был выпущен учебник латинского языка для 8-10-х классов, написанный С. Кондратьевым и А. Васнецовым. В 1950 году была издана составленная теми


434
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
же авторами хрестоматия Aula linguae Latinae. Составители писали во введении:
...Чему бы мы ниучили, важнейшей нашей задачей является воспитание любви к своей Родине и гордости ею. Поэтому большая часть взятых нами отрывков относится к истории нашей Родины и её выдающимся деятелям. Мы отказались от традиционных “Описаний Галлии”, ничего не говорящих ниуму, ни сердцу обычного советского школьника, и заменили их описанием жизни нашей родной страны в античную эпоху и средневековье.
Профессор H. Н. Пикус, преподававший на нашем курсе в 1970 году историю Греции, написал рецензию на хрестоматию С. Кондратьева и А. Васнецова, в которой, похвалив авторов за современный подход, советовал “исключить, как мало удовлетворительный с педагогической точки зрения, отрывок о «кровожадности» скифов”.
В учебнике мы найдем замечания авторов о том, что valete часто употреблялось в переписке Марксом и Энгельсом, a NB и etc. встречаются в произведениях Ленина... Тем не менее факт остается фактом: имперские амбиции Сталина требовали восстановления хотя бы элементов классического образования, вполне сознательно уничтоженного Лениным в 1918 году. Тогда же был налажен выпуск комментированной серии латинских текстов “Римские классики”... Однако вскоре после смерти вождя латынь была совершенно изъята из школьных программ» (Шичалин Юрий. Кому и для чего нужны классические гимназии // Отечественные записки. — 2012. — № 4 (49). http://magazines.russ.rU/oz/2012/4/17sch.html. Курсив автора. —В. К.).
Забыть так скоро?
Филолог Михаил Леонович Гаспаров (1935-2005), учившийся на филфаке Московского университета в 1950-е годы, так вспоминал об этом:
«Сталин под конец жизни захотел наряду со многим прочим возродить классические гимназии: ввёл раздельное образование и школьную форму, а потом стал вводить латинский язык. Для этого нужно было очень много латинских учителей, их должны были дать классические отделения, а на классические отделения никто не шёл: молодые люди рвались ближе к жизни. Поэтому тем, кто не набрал проходной балл на русское или романо-германское отделение, говорили: или забирайте документы, или зачисляйтесь на классическое. На первом курсе набралось 25 человек, из них по доброй воле — двое; как все остальные ненавидели свою античную специальность, объяснять не надо. Прошло три года, Сталин умер, стало ясно, что классических гимназий не будет, и деканат нехотя


Забыть так скоро?
435
предложил: пусть, кто хочет, переходит на русское, им даже дадут лишний год, чтобы досдать предметы русской программы. Перешла только половина; 12 человек остались на классическом до конца, хорошо понимая, что с работой им будет трудно. Это значит, что на классическом отделении были очень хорошие преподаватели: они учили так, что люди стали любить ненавистную античность.
Хорошие — не значит главные или славные. Заведующим кафедрой был Η. Ф. Дератани — партийный человек, высокий, сухой, выцветший, скучный; когда-то перед революцией он даже напечатал диссертацию об Овидии на латинском языке, где вместо in Tristibus всюду было написано in Tristiis. Он уже был нарицательным именем: “Дератани” называлась хрестоматия по античной литературе, по которой учились 40 лет. Самым популярным был С. И. Радциг — белоснежная голова над чёрным пиджаком, розовое лицо, сутулые плечи и гулкий голос, которым он пел над завороженным первым курсом всех отделений строчки Гомера по-гречески и пересказы всего остального: он читал общий курс античной литературы, и когда учившиеся на филфаке при встрече обменивались воспоминаниями, то паролем было: “А Радциг!..” Но глубже, чем для первого курса, он не рассказывал никогда и ничего. Больше всего мне дали преподаватели языков. Греческий нашей группе преподавал А. Н. Попов (тоже нарицательный: “Попов и Шендяпин” назывался учебник латинского языка), латынь — К. Ф. Мейер. Попов — круглый, быстрый, с седой бородкой, с острой указкой, ни на секунду не дававший отвлечься, — был особенно хорош, когда... приводил примеры из семантики по Бреалю своей молодости (“по-русски «клеветать» — от «клевать», а по-гречески «диабаллейн» — «разбрасывать» худую молву, отсюда — сам «диавол»-клеветник”). <...> Мейер, медленный и твёрдый, с больной ногой, тяжело опиравшийся на палку с белым горбуном на головке, не отвлекался никогда; но латинские правила выстраивались у него в такие логические батальоны, что следить за ними было интереснее, чем за любыми отвлечениями. Все они были дореволюционной формации, все они пересиживали двадцать пореволюционных лет, как могли: Дератани писал предисловия к античным книжкам “Академии” (выводя всех поэтов из товарно-денежных отношений, это было как заклинание), Попов, кажется, работал юрисконсультом, Мейер преподавал математику в артиллерийском училище. Когда перед войной филологию возобновили и С. И. Соболевский стал собирать преподавателей, Мейер сказал было: “Да мы, наверное, всё забыли...”, но Соболевский ответил: “Не так мы вас учили, чтобы за какие-то двадцать лет всё забыть!” — и Мейер смолк.


436
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
С нами им было скучно: кончали мы приблизительно с такими же знаниями, с какими дореволюционный гимназист кончал гимназию. Я учился плохо: рано понял, что литературоведение мне интереснее лингвистики, а латинская литература интереснее греческой, и сосредоточился только на ней. Это потому, что у меня нет способности к языкам, и латинский мне давался легче, чем греческий, — как и всякому. (Старый А. И. Доватур говорил: латинский язык выучить можно, а греческий нельзя, потому что это не один язык, а много: в разных жанрах, диалектах, эпохах итд.). По-латыни я рано стал, сверх университетских заданий, читать неурочные тексты, а по-гречески это не получалось. По-латыни научился читать без словаря, по-гречески — только со словарём» (Гаспаров Μ. Л. Записи и выписки. — Μ., 2000. — С. 265-266).
Можно ли выучить древнегреческий?
Профессор Аристид Иванович Доватур (1897-1982), на которого ссылался Μ. Л. Гаспаров, — известный петербургский филолог-классик и историк-античник. Я слышал (правда, не от него самого, а со ссылкой на него) эту сентенцию в несколько ином варианте: мол, греческий знать нельзя — можно знать разве что того древнегреческого автора, которого ты читаешь.
Легенда о классическом филологе
«Вот Аристид Иванович Доватур — чем не чудак? Петербуржец, румыно-французского происхождения, классический филолог, отроду и довеку холост и одинок. Оторвали его от Геродота и Цезаря, как кота от мясного, и посадили в лагерь. В душе его всё ещё — не- доистолкованные тексты, и в лагере он — как во сне. Он пропал бы здесь в первую же неделю, но ему покровительствуют врачи, устроили на завидную должность медстатистика, а ещё раза два в месяц не без пользы для лагерных свеженабранных фельдшеров поручают Доватуру читать им лекции! Это в лагере-то — по латыни! Аристид Иванович становится к маленькой досочке — и сияет как в лучшие университетские годы! Он выписывает странные столбики спряжений, никогда не маячившие перед глазами туземцев (Архипелага ГУЛАГ. —В. К.), и от звуков крошащегося мела сердце его сладострастно стучит. Он так тихо, так хорошо устроен! — но гремит беда и над его головой: начальник лагеря усмотрел в нём редкость — честного человека! И назначает... завпеком (заведующим пекарней)! Самая заманчивая из лагерных должностей! Завхлебом — завжизнью! Телами и душами лагерников изостлан


Да здравствует!
437
путь к этой должности, но немногие дошли! А тут должность сваливается с небес — Доватур же раздавлен ею! Неделю он ходит как приговорённый к смерти, ещё не приняв пекарни. Он умоляет начальника пощадить его и оставить жить, иметь нестеснённый дух и латинские спряжения! И приходит помилование: на завпека назначен очередной жулик» (Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956: опыт художественного исследования. — Т. 2. — Μ., 1990. — С. 322. Курсив автора. —В. Кд.
Изложение вполне художественное, потому и легенда. Но Аристид Иванович Доватур и вправду с 1937 по 1947 год был в лагерях.
Да здравствует!
Даниил Натанович Альшиц (1919-2012) — историк, писатель. Свои литературные произведения он обычно подписывал так: Даниил Аль. С 1949 по 1955 год он отбывал срок заключения. Об этом у Даниила Аля написаны воспоминания с весёленьким заглавием «Хорошо посидели!».
«Однажды Фейгин пришёл с допроса в странном состоянии. Он был взволнован. Ему было предъявлено новое, совершенно неожиданное обвинение. Веселиться по этому поводу не приходилось. Тем не менее, рассказывая нам о том, что произошло на допросе, Фейгин то и дело разражался смехом.
А произошло вот что.
<...> Следователь старательно заполнил начальную страницу бланка протокола допроса, занёс туда в который раз все данные Фейгина: фамилию, имя, отчество, год и место рождения, национальность, партийность, социальное положение и так далее. Затем он поднял со своего стола и предъявил подследственному... его собственную трость, с которой тот в течение многих лет ходил обычно на прогулку. <...>
— Узнаёте ли вы этот предмет? — торжественно спросил следователь, протягивая Фейгину его трость.
— Конечно, узнаю.
— Подтверждаете ли вы, что эта трость была изъята у вас в квартире во время обыска в вашем присутствии?
— Да, подтверждаю.
Фейгин подумал тогда, что его хотят обвинить в намерении убить набалдашником трости какого-нибудь ответственного партийного работника. Он было уже приготовился дать отпор подобным диким наветам. Однако его воспалённое воображение было слишком маломощным для того, чтобы вообразить то, что он услышал. <...>


438
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
— Значит, палка принадлежит вам, — констатировал следователь. — Расскажите чистосердечно: как она оказалась в вашем владении?
Теперь старик Фейгин подумал, что его начнут уличать в краже трости из Русского музея или из Эрмитажа. Но он снова не угадал.
— Эту трость подарил мне мой отец, когда я был ещё студентом.
Откровенный хохот раздался в ответ на эти слова. <...>
Следователь снова протянул Фейгину его палку, верх которой украшали серебряная втулка и набалдашник из слоновой кости.
— Вы можете прочитать надпись, которая выгравирована здесь на серебре?
— Прочитать не могу, а наизусть знаю: здесь по-латыни — “Vive Vita!”, что означает “Да здравствует жизнь!”.
Присутствовавшие вновь расхохотались.
— Ох, и хитёр! Во даёт старый еврей!
— Прекратите вводить следствие в заблуждение, Фейгин, — отсмеявшись, произнёс следователь с металлом в голосе. — Вы что думаете, здесь дураки собрались, которых вы можете за нос водить?! Не выйдет, Фейгин! Вы не хуже нас знаете, кому эта палка принадлежала до вас и кто, следовательно, вам её в действительности подарил. Гравировка, как обычно, означает имя владельца трости. И написано здесь “Vive Vita!” что означает: “Да здравствует Витте!”
Фейгин, которому так и не предложили сесть, аж покачнулся от неожиданности.
— Позвольте, гражданин следователь.
— Прекратите болтать! Отвечайте на вопрос: вы знаете, кто такой Витте?
— Конечно, знаю. Граф Сергей Юльевич Витте, председатель Совета министров при царе с 1904 по 1906 год. И вообще великий политик и реформатор.
— Запишите в протокол эти откровенные монархические заявления, — приказал следователю один из “понятых”, видимо, какой-то начальник.
- Ишь, как хорошо знаком с графом Витте. По имени-отчеству его величает, — заметил второй “понятой”. — Может быть, вы и адрес знаете, где граф изволили проживать?
— Конечно, знаю, — сказал Фейгин. — На Петроградской стороне. Я знаю даже, где царь проживал: зимой в Зимнем дворце и в Петергофе, а летом в Царском Селе.
— Ну, хватит издеваться, Фейгин! — прервал старика следователь. — Отвечайте честно и прямо: в каких отношениях вы находились с махровым контрреволюционером, монархистом графом Витте, и при каких обстоятельствах у вас оказалась его трость?


Когда надо учить латынь?
439
Напрасно старик Фейгин пытался взывать к разуму своих следователей, объясняя, что ему — в те давние времена бедному студенту-еврею — было так далеко до царского премьер-министра графа Витте, как нынче до Калинина, к которому он собирается обратиться с просьбой о заступничестве. Ещё меньше внимания было обращено на его замечание, что фамилия Витте должна быть написана с двумя, а не с одной “т” в середине, и с буквой “е”, но не “а” на конце. <...>
Рассказ бедного старика вызвал в камере бурное обсуждение. <...> Кто-то из сокамерников предложил Фейгину объявить себя незаконным сыном Витте. Во-первых, ослабнет политический характер связи с царским премьер-министром, а во-вторых, могут и зауважать. Приученные к холопству “сталинские соколы”, сознательно или подсознательно, в душе уважают всяких бар и “графьёв”.
Я тоже, в шутку, конечно, предложил Фейгину признаться в том, что “черносотенец” Витте подарил ему свою палку при вступлении Фейгина в “Союз Михаила Архангела”, с тем, чтобы Фейгин мог использовать её тяжёлый набалдашник, участвуя в еврейских погромах. Пусть, мол, так запишут в протокол. А на суде вскроется вся дичь этого обвинения. Тем более что Витте был врагом черносотенцев.
— Не вскроется, — печально покачал головой старик Фейгин. — Осудят как миленького: и за то, что состоял в “Союзе Михаила Архангела”, и за то, что участвовал в погромах. И если незаконным сыном самого царя признают — всё равно упекут. Нет уж, дорогие мои, пусть будет, как будет.
Чем кончилась эта история, толком не знаю» (Альшиц Д. Н. Хорошо посидели! — СПб., 2010. — Глава «Vive Vita!»).
Правда, «да здравствует» по-латыни иначе будет: «vivat». Это форма 3-го лица, единственного числа, сослагательного наклонения, настоящего времени, действительного залога (coniunctlvus praesentis activi) от глагола «vivo, vixi, victum, vivere 3» — «живу».
Когда надо учить латынь?
Профессор Виктор Сергеевич Соколов (1889-1967) был руководителем созданной на историческом факультете Московского университета в 1949 году кафедры древних языков. Он уже в детстве получил блестящее образование с прекрасным знанием иностранных языков. Когда его однажды спросили, помнит ли он то время, когда ещё не знал латинский язык, он ответил: «Нет, я его всегда знал» (Фёдорова Е. В. Профессор В. С. Соколов — основатель кафедры древних языков // Труды кафедры древних языков: (к 50-летию кафедры) / Отв. ред. И. С. Чичуров. — СПб., 2000. — С. 10).


440
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
Патриарх
Михаил Леонович Гаспаров вспоминал о профессоре Сергее Ивановиче Соболевском (1864-1963), который во второй половине 1950X годов заведовал сектором античной литературы в Институте мировой литературы Академии наук СССР:
«Когда я поступил под его начальство, ему шёл девяносто второй год. Когда он умер, ему шёл девяносто девятый. Было два самых старых античника: историк Виппер и филолог Соболевский. Молодые с непристойным интересом спорили, который из них доживет до ста лет. Виппер умер раньше, не дожив до девяноста восьми. Виппер был хороший учёный, я люблю его старый курс греческой истории. Зато Соболевский знал греческий язык лучше всех в России, а может быть, и не только в России.
Он уже не выходил из дома, сектор собирался у него в квартире. Стол был чёрный, вроде кухонного, и покрыт газетами. Стены комнаты — как будто закопчённые: ремонта здесь не было с дореволюционных времен. У Соболевского было разрешение от Моссовета не делать ремонта — потому что от перекладки книг с его полок может потерять равновесие и разрушиться весь четырёхэтажный дом в Кисловском переулке.
Над столом с высочайшего потолка на проводе свисала лампочка в казённом жестяном раструбе. Соболевский говорил: “А я помню, как появились первые керосиновые лампы. Тогда ещё на небе была большая комета, и все говорили, что это к войне. И правда, началась франко-прусская война”. <...>
“Никогда не начинайте писем «уважаемый такой-то», только «многоуважаемый». Это дворнику я могу сказать: «уважаемый»”.
Античных авторов он читал, чтобы знать древние языки, а древние языки знал, чтобы читать античных авторов. Когда нужен был комментарий о чём-то кроме языка, он писал в примечании к Аристофану: “Удод — такая птица”. О переходе Александра Македонского через снежные горы: “Нам это странно, потому что мы привыкли представлять себе Индию жаркой страной; но в горах, наверное, и в Индии бывает снег”. О “Германии” Тацита: “Одни учёные считают, что Тацит написал «Германию», чтобы предупредить римлян, какие опасные враги есть на севере; другие — что он хотел показать им образец нравственной жизни; но, скорее всего, он написал её просто потому, что ему захотелось”. Две последние фразы — из “Истории римской литературы”, которую мне дали редактировать, когда я поступил в античный сектор; я указал на них Ф. А. Петровскому, он позволил их вычеркнуть. <...>


Патриарх
441
Из античных авторов он выписывал фразы на грамматические правила, из фраз составлял свои учебники греческого и латинского языка — один многотомный, два однотомных. Фразы выписывались безукоризненным почерком на клочках: на оборотах рукописей, изнанках конвертов, аптечных рецептах, конфетных обёртках. Клочки хранились в коробках из-под печенья, из-под ботинок, из- под утюга, — умятые, как стружки. Он был скуп.
“Какая сложная вещь язык, какие тонкие правила, а кто выдумал? Мужики греческие и латинские!”
Библиотеку свою, от которой мог разрушиться дом, он завещал Академии наук. У Академии она заняла три сырых подвала с тесными полками. Составлять её каталог вчетвером, по два дня в неделю, пришлось два года. Среди полных собраний Платона ютились пачки опереточных либретто 1900 г. — оказывается, был любителем. В книгах попадались листки с русскими фразами для латинского перевода. Один я запомнил. “Недавно в нашем городе была революция. Люди на улицах убивали друг друга оружием. Мы сидели по домам и боялись выходить, чтобы нас не убили”.
“Преподавательское дело очень нелёгкое. Какая у тебя ни беда, а ты изволь быть спокойным и умным”. <...>
Когда ему исполнилось девяносто пять, университет подарил ему огромную голову Зевса Отриколийского. “И зачем? Лучше бы уж Сократа”. За здоровье его чокались виноградным соком. <...>
“А Сергей Михайлович Соловьёв мне так и не смог сдать экзамен по греческому языку”. <...>
Работал Соболевский по ночам под той самой лампой с казённым жестяным абажуром. В предисловии к переводу Эпикура он писал: “К сожалению, я не мог воспользоваться комментированным изданием Гассенди 1649 г.... В Москве он есть только в Ленинской библиотеке, для занятия дома оттуда книг не выдают, а заниматься переводом мне приходилось главным образом в вечерние и ночные часы, имея под рукой все мои книги... Впрочем, я утешаю себя той мыслью, что Гассенди был плохой эллинист...” итд.
В институте полагалось каждому составлять планы работы на пятилетку вперёд. Соболевский говорил: “А я, вероятно, помру”. Когда он слёг и не мог больше работать, то хотел подать в отставку, чтобы не получать зарплату ни за что. Петровский успокаивал его: “У вас, С. И., наработано на несколько пятилеток вперёд”.
Он жил неженатым. Уверяли, будто он собирался жениться, но невеста перед свадьбой сказала: “Надели бы вы, С. И., чистую рубашку”, а он ответил: “Я, Машенька, меняю рубашки не по вторникам, а по четвергам”, и свадьба разладилась. Ухаживала за ним экономка, старенькая и чистенькая. Мы её почти не видели. Лет за десять


442
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
до смерти он на ней женился, чтобы она за свои заботы получила наследство. Когда он умер, она попросила сотрудников сектора взять на память по ручке с пером из его запасов: он любил писчие принадлежности. Мне досталась стеклянная, витая жгутом, с узким перышком. Я её потерял» (Гаспаров Μ. Л. Записи и выписки. — С. 265-266).
Филолог-классик Виктор Ноевич Ярхо (1920-2003) добавлял к этому выразительному портрету С. И. Соболевского ещё некоторые штрихи: «Легендарным же “патриархом” С. И. стал просто потому, что не дожил полутора лет до своего столетия... Одно лишь долгожительство Соболевского при сохранении здравого ума, памяти и зрения было достойно “умиления”. <...> В плане научном уже нашему поколению была ясна методологическая несостоятельность С. И., его неосведомлённость о новых изданиях и исследованиях, его нелюбовь к сравнительному языкознанию... его упрямое сопротивление всяким “идеям”; знали мы и о его дореволюционных симпатиях» (Ярхо В. Письмо в редакцию // Новое литературное обозрение. — 2002. — No 55. — С. 445-446).
О «дореволюционных симпатиях» С. И. Соболевского, действительно, многие в Московском университете знали. Он, ставший в 1909 году действительным статским советником (на военный лад — генерал-майором), а в 1945 году — кавалером ордена Ленина, недолюбливал собак, коммунистов и евреев.
Совок
«Популяризация словосочетания homo sovieticus связывается с одноимённым сатирическим романом Александра Зиновьева, в котором оно широко используется и определяется наряду с его транслитерированным сокращением “гомосос” (Zinovjev A. Homo sovieticus. London, 1979, русский перевод: 1982). Стимулы к созданию прилагательного sovieticus, -а, -um существовали, впрочем, и раньше, в частности — в практике естественнонаучных изданий: см., напр.: Flora Reipublicae Sovieticae Socialisticae Ucrainicae. Vol. 1-12. Kijiv, 19361965; Horae Societatis Entomologicae Unionis Sovieticae. Vol. 43-70. Μ., 1951-1988 (предыдущие тома, с 1861 года, выходили под названием Horae Societatis Entomologicae Rossicae). Введение латинского языка в школьную программу в конце 1940-х годов также, вероятно, не исключало политически актуального словотворчества, созвучного методическим указаниям о “насущной необходимости” “разработки идейно выдержанных хрестоматийных текстов для изучающих латинский язык”... По утверждению Михаила Геллера, студенты советских медицинских вузов начинали изучение латыни с фразы


Для выписки рецептов?
443
“Homo sovieticus sum”...» (Богданов К. A. Vox populi: фольклорные жанры советской культуры. — Μ., 2009. — С. 261-262. Примем. 77).
Советская поправка к Декарту
«В первом издании учебника Попова и Шендяпина “Cogito ergo...” было на первой странице как идеальный пример презенса; во втором цензура досмотрелась, и напечатано было “Sic Carthesius, at nos: Sumus ergo cogitamus”» (Гаспаров Μ. Л. Записи и выписки. — С. 266).
«Carthesius, i m» — латинизированная форма имени французского философа Рене Декарта (Renatus Cartesius или по-французски: Rene Descartes, 1596-1650), который в своём трактате «Начала философии» («Principia philosophiae», 1643) сформулировал знаменитую сентенцию: «Cogito ergo sum» («Я мыслю — следовательно, существую»). Но у материалистов должно быть наоборот!
Друг, товарищ и брат
«“Осовременивание” древних языков в СССР ограничилось отдельными попытками цензурирования хрестоматийных текстов и древних авторов. В “Учебнике латинского языка для 8-10 классов средней школы” А. И. Васнецова и С. П. Кондратьева свирепая поговорка “Homo homini lupus est” гуманистически отредактирована как “Homo homini amicus, collega et frater est”; воинственное “Si vis pacem para bellum” заменено миротворческим: “Si vis pacem para pacem”...» (Богданов К. A. Vox populi: фольклорные жанры советской культуры. — С. 310. Примеч. 550).
Для выписки рецептов?
Врач и ценитель литературы Галина Георгиевна Коршункова так вспоминает о преподавании латыни в Новосибирском мединституте в конце 1950-х годов: «Фразу “лошадендум ходендум по мостовен- дум” говорил нам наш незабвенный латинист Соломон Соломонович Риф. Он, почти как В. Ф. Субоч у Паустовского, распекал нас за то, что мы не понимаем золотую латынь, а больше всего сердился, что у нас отменили экзамен по латыни, заменив его в 1957-1958 годах зачётом. Он всем и поставил зачёт — мол, всё равно вы ничего не знаете! А сам садился к роялю в зале и пел надтреснутым дрожащим голосом романсы, чаще всего: “Вы просите песен, их нет у меня...” Из латинских выражений обычно нам говорил, когда мы хихикали: “Пер ризум мультум дебес когносцере стультум!” (и попробуй не переведи на русский!). И ещё: “Арс лонга, вита бревис эст”; “Кво вадис?” Да и то — разве для выписки рецептов предназначена золотая латынь?!»


444
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
Мы знали латынь не хуже Онегина
«В конце 50-х одна из нас (А. И. Орлова) окончила Ленинградский университет, в котором в течение двух лет нам преподавали латынь “могикане” из XIX в.: Иван Осипович Бычков (в нашей группе), имя второго преподавателя я, к сожалению, забыла. Они в перерывах держались в сторонке от натиска студентов, бегущих в буфет, и разговаривали на латыни. Мы изощрялись несколько раз пройти мимо них, чтобы услышать, как они говорят на этом “мёртвом” языке. И нам становилось и завидно, и стыдно, что мы с таким трудом одолеваем этот язык. Мы читали Цезаря “Комментарии к галльской войне”, речи Цицерона против Катилины, стихи Овидия, Горация, которые я до сих пор помню. Не помню более трудных экзаменов, которые мне довелось сдавать: это были латынь и русский язык. Через почти полтора века мы знали латынь не хуже Онегина» (Орлова А. И., Маркова С. Г. «Латынь из моды вышла ныне...»? // Вестник Удмуртского университета. Сер.: Филологические науки. — 2007. — №5 (1). — С. 53-54).
Не университет
В июле 1975 года состоялся совместный советско-американский эксперимент в космосе. Советский космический корабль «Союз-19» с двумя космонавтами и американский «Аполлон» с тремя астронавтами проделывали манёвры сближения, состыковались через специальный стыковочный отсек, и экипажи некоторое время провели вместе. После чего корабли разделились и летали ещё несколько дней до возвращения на Землю. Две передовые космические державы хотели тем самым проверить возможность взаимодействия, разработать совместные спасательные процедуры на тот случай, если чей-либо экипаж окажется на орбите в трудном положении. Однако в брежневском СССР этому научному эксперименту было придано звонкое пропагандистское звучание: мол, хоть американцы — империалисты, но могут ведь, когда захотят, а мы-то всегда открыты для всего хорошего и вообще за мирное сосуществование!..
Появилось множество картинок, фотографий, почтовых марок. Выпустили даже специальные сигареты. Всюду были улыбающиеся герои космоса, силуэты космических кораблей и надписи: «Союз — Аполлон» (нашенский «Союз» — непременно на первом месте, хотя официальном наименовании этой программы слово «Аполлон» ставилось перед «Союзом»). Название американского космического корабля на этих изображениях могло писаться и латиницей, а вот «Союз» на своём борту гордо демонстрировал кириллицу.


Не университет
445
Латиницей американское название выписывалось так: «Apollo». Это начертание верное. Английский язык, как и язык латинский, использует ту же самую систему письменности — латиницу. В английском естественным образом сохраняется побуквенно точное латинское имя древнегреческого бога. А в латыни этот бог обозначается так: «Apollo, Apollinis т». Римляне воспроизводили этим греческое «ό ’Απόλλων, ’Απόλλωνος».
Если в СССР в середине 1970-х по-русски писали «Аполлон» (а не «Аполло»), то это, по-моему, было добрым знаком. То есть те люди у нас, которые транскрибировали англоязычное наименование космического корабля, понимали, что имеется в виду античный бог. А имя этого бога по-русски принято писать с конечной буквой «н». Задачка-το вроде нехитрая, но многие ли теперешние газетчики и пропагандисты, видя на своём мониторе слово «Nero», способны уразуметь, что компьютерную программу назвали в честь императора Нерона?
Правда, бывало и по-другому. Находящийся в центре города Вятки (Кирова) детский парк, который прежде был садом при доме губернатора, получил своё наименование ещё до революции. В 1890-х годах «в саду были открыты летний театр и кинотеатр “Аполло”, от которого сад и получил своё неофициальное название, известное


446
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху


Гениальный
447
жителям Кирова до сих пор» (Тинский А. Г. Планировка и застройка города Вятки в XVII-XIX веках. — Киров, 1976. — С. 133). В послесо- ветское время название это стало вполне официальным. Понятно: Аполлон — покровитель муз, вот театрик и обозначили в честь их предводителя. Ну почему же в старинном губернском центре, с гимназиями и некоторым количеством хорошо образованных людей, говорили «Аполло», а не «Аполлон»? И ведь это бывало не в одной только Вятке: прежние названия садов и парков, ресторанов и кафе, театров и кинотеатров именно в такой вот форме — «Аполло» — были распространены повсюду в России в XIX и начале XX века.
Политик и публицист Василий Витальевич Шульгин (1878-1976), будучи уже пожилым, вспоминал, как он в 1914 году в Киеве познакомился с артистками-цыганками. Началось с того, что к нему пришёл племянник и стал укорять: мол, нельзя так много работать: «Ты не выдержишь». Затем, понизив тон, сказал:
«— Тут есть такое учреждение... на Николаевской улице... “Аполло”. — Кабак?
— Во всяком случае, не университет».
В. В. Шульгин задним числом оправдывался: «Я не был завсегдатаем таких заведений, но сейчас необходимо было как-нибудь отвлечься от политики». Заведение имени Аполлона оказалось рестораном, в котором проводились представления — с жонглёром, шансонетками, цыганским хором (Шульгин В. В. Тени, которые проходят. — СПб., 2012. — С. 99).
Гениальный
«Я инженер — на сотню рублей. И больше я не получу», — пел в глухие брежневские времена Борис Борисович Гребенщиков, в ту пору самодеятельный рок-музыкант, солист группы «Аквариум» (песня «25 к 10» из альбома «Акустика» 1982 года). И действительно, имевшиеся в каждом областном центре институты выпускали тогда огромное количество специалистов с высшим техническим образованием. Абитуриенты-парни, которые мало-мальски смыслили в технике да в физике и математике, поступали в областные «политехи» (девушки же массово шли в «педы» и «меды»). А власть всё ещё, по раннесоветской инерции, ценила простых работяг и техников со средним специальным образованием, в которых партийному начальству виделись правильные марксовы пролетарии. Вот и выходило, что получка инженеров составляла сотню — полторы сотни рублей, а малопьющие, надёжные и сколько-нибудь удачно пристроившиеся заводские рабочие запросто могли получать раза в два-три больше. Так и само слово «инженер» стало обозначением


448
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
стандартной, не слишком удачливой мужской судьбы. А ведь сколь звучным оно было когда-то!
Девальвация инженерных должностей началась в нашей стране примерно с середины XX века. До революции инженеры были видной, завидной, престижной частью интеллигенции. Вот, к примеру, вспоминает филолог и литератор Евгений Германович Водолазкин о своём бывшем руководителе — академике Дмитрии Сергеевиче Лихачёве (1906-1999): «Д. С. Лихачёв родился в 1906 году в семье петербургского инженера. В ту пору профессия его отца ещё не заключала в себе удручающего (120 р. в месяц) советского оттенка и никоим образом не являлась синонимом карьерной неудачи. Инженер Сергей Михайлович Лихачёв снимал вполне комфортабельную квартиру, абонировал ложу в Мариинском театре и увлекался фотографией» (Водолазкин Е. Г. Инструмент языка. О людях и словах: [эссе]. —Μ., 2012. —С. 121).
Да и в 1920-1930-х годах слово «инженер» произносилось с куда большим уважением: носителей такого звания числилось сравнительно немного, они были хорошо образованными (особенно на убогом ликбезовском фоне), принимали важные производственные решения, получали немалую зарплату. Правда, в «рабоче-крестьянском» государстве, при стальном гнёте чекистов и партийцев, они постоянно находились под подозрением и первыми отправлялись в лагеря — например, из-за недоперевыполнения безграмотно намеченных властью планов индустриализации, когда надо было свалить вину на «буржуазных специалистов» и «классово чуждых элементов». Так что в СССР старались вырастить «своих» инженеров- производственников, и к середине века большинство из них было именно таковыми.
«С 1980-х годов всё чаще появлялись “инженеры по озеленению”, “инженеры по технике безопасности” и прочие, прочие, прочие. Профессия деградировала, социальный статус падал. “Инженер” становился именем прилагательным, требующим приложения к чему- нибудь ещё...» (Малинецкий Г. Инженеры, никто, кроме вас! // Знание — сила — 2012. — Νθ 7. — С. 35).
Слово «инженер» появилось во Франции в XVI веке («Ingenieur /и»), а затем вошло во многие другие языки. В русском оно известно уже в середине XVII века, а с начала XVIII века, с эпохи Петра I, — закрепляется и распространяется. Это французское существительное связано с глаголом «ingenier» — «ухищряться; проявлять изобретательность». Так что для обозначения специалиста высшей квалификации в области механики и техники оно было вполне подходяще. Это слово — латинского происхождения. Существительное «genius, genii т» у древних римлян означало «гения», то


Типитит и тахитит
449
есть особенный дух, который бывал присущ отдельному человеку, семье, месту и т. п. (ср. расхожее афористичное словосочетание «genius loci»). Слово «genius» могло быть заменой более прямого обозначения кого-либо — например, вместо местоимения «tu» («ты») говорили и писали: «genius tuus» («твой гений»). Однокоренное существительное «ingenium, ingenii п» означало: «врожденные способности, природные свойства». А затем так стали называть уже не только первичные свойства личности, но и дарования, ум, изобретательность, талант, знания, образованность — то есть свойства и качества приобретённые. Вот это латинское существительное, у которого появились оттенки значения, связанные с образованностью и изобретательностью, стало основой для французского слова «Ingenieur».
И в конце концов звучный латинский корень начал использоваться для обозначения заурядно-массовой профессии.
Полис и хора
Археолог-античник Александр Николаевич Щеглов (1933-2009) три с половиной десятилетия начиная с 1959 года, руководил раскопками в Северо-Западном Крыму. Эти территории были некогда присоединены к Херсонесскому государству, центр которого Херсонес Таврический располагался на месте нынешнего Севастополя. А. Н. Щеглов исследовал эту отдалённую округу Херсонеса. В 1970-х годах в тогдашней крымской столице, Симферополе, выходила научно-популярная книжная серия «Археологические памятники Крыма». Рассказывали, что А. Н. Щеглову заказали для этой серии книжку о Херсонесской державе. Только, мол, пишите просто, книжка маленькая, простая, зато тираж будет — 50 тысяч (для областного издательства в те годы — немало). Ну, он и написал. Книжка, действительно, получилась хорошая. Вот только заглавие... Назвал он её точно и чётко: «Полис и хора» (Симферополь, 1976). И даже без уточняющего подзаголовка. Когда её издавали по-французски, то пришлось-таки дать подзаголовок: «Polis et chora: cite et territoire dans le Pont-Euxin» (Paris, 1992) — «Полис и хора: город и его окрестности на Понте Эвксинском».
«Помню, читал про деревенского мальчика, который нашёл учебник алгебры и сам вывел дифференциальное и интегральное исчисления, причём не подозревал, что на свете бывают иные, кроме русского, языки, и потому у него фигурировали понятия “типитит”


450
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
и “тахитит” — minimum и maximum» (Вайль Пётр. Очень Дальний Восток // Знамя. —1996. — № 5. — С. 180).
Эта байка напоминает анекдот о псевдолатинском слове «реникса», которым обернулось русское «чепуха» (см. заметку «Чепухен- ция» в главе «Славянство и Россия»).
Экснострис
«Вдруг вспомнилось словечко из детства: экснострис. Его часто употребляли бабушка с дедушкой: “Он экснострис? — Разумеется”.
Я: “Бабуля, что такое экснострис?”
Бабушка Вера: “М-м... Умный человек”.
И усмехалась ангельским своим, голубиным смешком, когда я рассказывала про кого-то из класса — кажется, Олю Никифорову, — что она “ужасно умная, прямо настоящий экснострис”.
Много позже, уже учась в инязе, я наконец-то сообразила: ех nostris — по-латыни “из наших”. Еврей, стало быть.
Вот и латынь пригодилась» (Бородицкая Марина. Насчёт мики- дации: из ненаписанного // Знамя. — 2016. — № 11. — С. 142. Курсив автора. —В. К.).
Уходящий
Помню: заглядывавших летом 1978 года в приёмную комиссию Новосибирского университета робеющих выпускников-десятиклассников встречал развесёлый плакатец, на котором было начертано: «Не тушуйся, абитура!»
Хорошо, хоть не всякий абитуриент разумеет, что на самом деле означает его временный титул. А слово это велит ему уходить, проваливать, убираться!
Нынешнее существительное «абитуриент» восходит к латинскому «abeo». Глагол «abeo» является приставочным образованием (приставка «ab-» означает удаление) от глагола «eo, ii, itum, ire 4» — «иду; передвигаюсь». Значит, «abeo, abii, abitum, abire 4» — «ухожу, удаляюсь». От глагола «abeo» может быть образована форма причастия будущего времени, действительного залога (participium futuri activi) — «abiturus, a, um» (что-то вроде «собирающийся уходить»). А в средневековой латыни слово с тем же значением закрепилось в несколько иной форме: «abituriens, abiturientis». Так именовали выпускника. Поскольку многие из выпускников намеревались продолжать обучение, то это слово со временем начало обозначать и тех, кто готовился поступать в учебные заведения более высокой ступени.


Гамэр
451
Однако наименованием поступающего в вуз оно стало недавно. В русской литературе первых десятилетий XX века оно обозначало, в соответствии с этимологией, выпускника-старшеклассника. Так, например, в рассказе «Верность» (1928) Бориса Пильняка: «...Этот профессор навсегда был гимназистом-абитуриентом, осьмиклассни- ком, которому тесна гимназическая тужурка и надо расстёгивать ворот гимназических уставов, грозящих кондуитом, и у которого весь мир впереди...» (Пильняк Б. А. Верность // Советский русский рассказ 20-х годов / Сост., общ. ред. Е. Б. Скороспеловой. — Μ., 1990. — С. 280).
В 1939 году выпускник одной из школ Казани Григорий Наумович Вульфсон (1920-2002), ставший затем известным историком, профессором Казанского университета, отправился в Ленинград поступать в университет. В конце 1990-х годов он вспоминал: «К вечеру добрался до общежития. Спросил, в какую комнату мне поселиться. Комендант попросила направление, назвала номер комнаты, этаж, где она находится, и добавила: “Абитуриент, вы должны строго соблюдать правила внутреннего распорядка. Нарушите — выселим”. Сказала грозным голосом, но поразило не это, а новое для меня слово “абитуриент”. В Казани, в школе, я его не слышал. Спросить у тех пятерых, которых уже поселили в этой комнате, постеснялся: не хотел выглядеть провинциалом. Наутро, уже в библиотеке, взяв словарь иностранных слов, прочёл: “Абитуриент — это выпускник средней школы, поступающий в высшее учебное заведение”. Я был доволен этим определением. Преисполненный чувства собственного достоинства, говорил про себя: “Я — абитуриент Ленинградского университета”» (Вульфсон Г. Н. Страницы памяти. — Казань, 2010. — С. 42-43).
Филологи долгое время обсуждали и осуждали новое значение латинизма в русской речи, доказывая, что оно этимологически ошибочно. Но в конце концов смирились.
Интересно, что в XIX веке тех выпускников гимназий, кто приезжал в большие города для подготовки и сдачи университетских вступительных экзаменов, на школьном жаргоне именовали «футу- русами» или «футурами», от латинского «futurus, а, um» — «будущий, ая, ее» (Анищенко О. А. Иноязычное влияние на словотворчество школьников в России XIX века // Вестник МГУ. Сер. 9: Филология. — 2007. — No 1. — С. 125-126). Видимо, тогда многие ещё понимали истинное значение слова «абитуриент».
Гамэр
На историческом факультете Ленинградского университета в 1970-1980-х годах училось некоторое количество иностранцев, в том числе из так называемых капиталистических стран. Их на¬


452
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
правляли к нам тамошние коммунистические, социалистические, демократические, рабочие (в советском понимании, разумеется) партии. Обычно это были родственники заграничных партийных боссов, да и сами эти парни и девушки в свои юные годы уже могли стать партийными активистами. Их привлекало бесплатное университетское образование и возможность пожить несколько лет в своё удовольствие в большом городе, где их, иностранцев, заведомо ценили и уважали. Правда, лишь немногие стремились заниматься всерьёз и учиться именно тому, в чём наши преподаватели бывали сильны. Они предпочитали то, что казалось проще. Девушка из Португалии записалась на кафедру новейшей истории стран Запада (нашим-то иностранные языки давались с трудом, а она уже владела двумя-тремя иностранными, включая свой родной). А те студенты из Греции, которых судьба заносила в Ленинград, стремились пристроиться на единственную в Советском Союзе кафедру истории Древней Греции и Рима.
В начале 1980-х годов я был свидетелем того, как заведующий кафедрой Эдуард Давидович Фролов беседовал с одним таким студентом-греком, которого зачисляли, кажется, сразу на второй или на третий курс. Разговор вёлся по-русски, студент его более-менее освоил. «Ну а древнегреческий-το язык вы, конечно же, изучали?» — спрашивал профессор. — «Да, изучали, его в наших гимназиях проходят, для нас это не так трудно», — отвечал парень. — «И, наверное, вы в гимназии читали древних авторов?» — «Конечно, мы читали. Латинских — немного, а своих греческих — много». — «И кого же вы читали? Ксенофонта?» — «Да». — «Кого ещё? Трагиков? Комедиографов? Геродота?» — «Да, всех». — «А Гомера?» — «Кого?» — «Гомера, Гомера?..» — «Нет. Не знаю такого». — «Как не знаете?» — «Не знаю, не слышал». — «Даже не слышали?» — «Нет. Как вы сказали: Гамэра? Нет». Пауза. И профессор: «Омирос, Омирос!!» — «Да, Омирос! Конечно, знаю! Читали-читали — Илиас, Одиссеа! Конечно, Омирос!»
Новогреческое произношение, понимаете ли. Имя великого старца — «ό Ομηρος, Ομήρου». По системе итацизма густое придыхание не произносится, а буква «η» (эта) даже именуется-то итой — она звучит как «и». По-русски к этому добавляются ещё аканье, разница в ударениях, да и греческие окончания у слов мужского и среднего рода («-ος», «-ον») обычно отбрасываются... Вот и выходит из «Омирос» — «Гамэр»!
Фортуна Гениса
Это российско-американский писатель Александр Александрович Генис, чья юность прошла в Риге:


На «Родине
453
«От Генисов нам не осталось ничего, кроме странной фамилии. Её первую букву остряки всегда переправляли на “П”. Так я заинтересовался латынью и пошел её изучать на русское — за неимением классического — отделение филологического факультета Латвийского государственного университета имени Петра Стучки. Сейчас, говорят, из всего названия уцелело меньше половины. Даже здание раскололось, как дом Эшеров, — трещина прошла от крыши до столовой. Но латынь, в отличие от Стучки, на прежнем месте. В моё время она начиналась уже в уборной. Войдя туда впервые, я прочел на стене: “Fortuna non penis, in manu non tenis”. Посчитав знакомое слово добрым предзнаменованием, я вышел из сортира с поднятой головой.
Поскольку латынь я открыл вместе с половой зрелостью, то Цицерон мне, как Онегину, нравился меньше Апулея, не говоря уже о Петронии. Вылавливая у классиков пикантности, я купил большой латинский словарь, потому что в малом не нашлось перевода слову “mentula”, которое значит то же самое, что и моя фамилия, когда её пишут образованные хулиганы» (Генис А. А. Трикотаж: автоверсия // Новый мир. 2001. — No 9. — С. 112).
Увы, туалетно-заборная латынь, с которой так или иначе встречается каждый филолог, медик или юрист, почти всегда — с ошибками. Вот и здесь глагол «teneo, tenui, tentum, tenere 2» («держу, удерживаю; достигаю») приведён с невозможным окончанием. Вывод: латынь слишком трудна для обычного студента!
На «Родине»
влнл» алсиЛЕвскля
РОДИНА
«г? >
··»«■·4 < ·♦*»«··»·
Е. ГОНЗАГО


454
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
Отпечатано на бумаге Краснонишср· скию бумкомбнната им. Менж1ф|ского.
Редактор И. Четуиоаа
Технический редактор Т. Гсе1чарова Корректора К). Стружестрах и В. Покровская Художник Д. Бажанов
Сдано н набор Ι7Λ' 11936 г. Подписано к псч. 13 IX 1936 г. Формат бум. 82X1 ΙΟ»/-, Печ. л. 16«учети. авт. 14,03 Зак изд. № 28«. Инд. Х-30. ВИ» Зак. тип. № 105. У пол. Глав. Б-26656 Тираж 10.000.


ГЛАВА 8.
ВРЕМЯ НАСТОЯЩЕЕ ПРОДОЛЖЕННОЕ
Кажется, современный мир очень уж далёк от истинных — античных и библейских — основ европейской культуры. Пожалуй, это так. И ничего хорошего в этом нет. Такое положение сказывается на культуре и образовании: достойные образцы встречаются в наше время не слишком часто, а тиражируемые популярные варианты всё больше напоминают какую-то серую слизь. Нить Ариадны порвётся? Или нет?
Классики
На филологических факультетах крупных наших университетов (например, Московского и Ленинградского — того, что ныне Санкт-Петербургский) среди многих кафедр, по которым проводится специализация студентов, бывают и кафедры классической филологии. Название у них звучное — можно даже подумать, что они там самые главные. В позднесоветские, брежневские, времена пытливое юношество каждое лето во множестве устремлялось штурмовать гуманитарные факультеты Ленинградского университета. Филологический и исторический факультеты были самыми престижными. Формально зачисление и на филфак, и на истфак было общим для всего потока, хотя абитуриенты в заявлении должны были указывать желаемую кафедру. А потом, по осени, поступивших в Университет счастливчиков распределяли по кафедрам — специализация начиналась сразу, с первого курса.
Рассказывали, что чуть ли не ежегодно при этом случались казусы. На филфаке непременно находилось некоторое количество вчерашних школьников-отличников, которые жаждали специализироваться по кафедре классической филологии. Между тем мест там бывало немного, и зачислить можно было только нескольких. Так вот, когда их спрашивали, почему они мечтают именно о классической филологии, они отвечали, что их привлекает возможность углублённо изучать писателей-классиков — ну, Гомера, Шекспира, Пушкина...
Гомер был бы им обеспечен по полной программе! А вот Шекспира с Пушкиным на этой кафедре не больше, чем обычно даётся на


456
Глава 8. Время настоящее продолженное
общих для всех студентов-филологов учебных курсах, вне зависимости от специализации. Потому что «классиками», «классическими авторами» у специалистов принято именовать создателей античной литературы — древнегреческих и древнеримских писателей. Точно так же, как «классической древностью» называют античность, «классическими гимназиями» — те средние учебные заведения, где основное внимание уделяется греческому и латинскому языкам, «классицизмом» — имитацию, подражание, воспроизведение в культуре нового времени греко-римских образцов. Латинское прилагательное «classicus, а, um» означает: «образцовый, ая, ое». Так что когда Шекспира и Пушкина стали называть классиками, тем самым их отчасти уподобили великим писателям древности, причислили к тем, кто, безусловно, прошёл проверку временем, к числу «бессмертных» — наряду с Гомером, Гесиодом, Геродотом, Платоном, Ксенофонтом, Плутархом, Цезарем, Катуллом, Горацием, Вергилием.
Насколько в прежние годы слова «классический», «классик» ассоциировались именно с античностью, видно, например, по такому отрывку из рассказа Николая Семёновича Лескова «Бесстыдник» (1877):
«— Позвольте, позвольте, — перебил Порфирий Никитич, — во-первых, это совсем не я выдумал, а это сказал один исторический мудрец.
— Ну, к чёрту этих классиков!
— Во-первых, мой исторический мудрец был вовсе не классический, а русский и состоял на государственной службе по провиантской части...» (Лесков Н. С. Бесстыдник // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — Μ., 1957. — Т. 6. — С. 147).
«Исторический» —для тогдашних людей это значит: «классический», то есть греко-римский. Вот Порфирию Никитичу и пришлось заметить, что мудрец, о котором он упомянул, — никакой не «классик», а русский, офицер-интендант...
А в очерках Н. С. Лескова «Печерские антики» (1883), где речь идёт о Киеве середины XIX века, живописуется некий полицейский — квартальный надзиратель. По словам Лескова, «это квартальный — классик», «латынист». Дело в том, что он был «тунеядского вероисповедания» (униатского), воспитание получил «в каких-то иезуитских школах», а потому «знал отлично по-латыни и говорил на этом языке с каким-то престарелым униатским попом...». Собеседникам латынь служила «для объяснений на базаре по преимуществу о дороговизне продуктов и о других предметах, о которых они, как чистые аристократы ума, не хотели разговаривать на низком наречии плебеев» (Его же. Печерские антики // Там же. —1958. — Т. 7. — С. 162-163).
Оба этих текста написаны Н. С. Лесковым не без юмора. Но всё же...


Польза латыни
457
Политик и публицист Василий Витальевич Шульгин (1878-1976) после революции стал бороться с большевиками, затем эмигрировал. Он был арестован советскими спецслужбами в 1944 году в Югославии и до 1956 года находился в заключении, а потом тихо доживал свой век в Советском Союзе. Будучи уже пожилым, он вспоминал, как майор-следователь признавался ему, что заинтересованно читает его мемуары о войне, и говорил, что их, в общем-то, можно было бы напечатать. На реплику В. В. Шульгина: «Навряд ли они кому-нибудь интересны», — майор возразил: «Как не интересны! Ведь теперь даже классиками зачитываются. Я вот, например, прочитаю их всех, а потом снова начинаю». Тут в своей книге В. В. Шульгин, будучи человеком старорежимным, с хорошим образованием, уточнял: «Под классиками в Советском Союзе разумеются не римляне и греки, как было раньше, а Пушкин, Лермонтов, Тургенев и так далее. Словом, дворянская литература» (Шульгин В. В. Тени, которые проходят. — СПб., 2012. — С. 463-464).
Кто латинский изучает, тот мышленье развивает
«В наше время, когда достижения в сфере науки всё чаще и чаще опрокидывают привычные представления и человеку необходимо уметь оперативно усваивать и применять на практике новые знания, решающее значение... приобретает умение научить учащихся логике мышления и выражения мыслей, развить у них силы и способности ума, научить их, как усваивать новые знания, научить учиться, а эта способность очень хорошо развивается при изучении латинского языка. Перефразируя известное выражение, можно сказать: “Linguae Latinae studere — cogitare (est)” — “Изучать латинский язык — значит мыслить”» (Кацман Н. Л. Методика преподавания латинского языка. — 2-е изд., перераб. и доп. — Μ., 2015. — С. 213. Полужирный шрифт и курсив автора. —В. К.).
Простой и общедоступный
А вот мнение другой преподавательницы латыни об этом языке: «Универсальный, простой в изучении, общедоступный, практичный латинский язык...» (Козлова Г. Г. Самоучитель латинского языка: Учебник. — 6-е изд. — Μ., 2014. — С. 7).
Польза латыни
«Если же человек не владеет “вежливой” частью соответствующего словаря, могут создаваться ситуации, когда коммуникация


458
Глава 8. Время настоящее продолженное
просто невозможна. Ср. в этой связи неоднократно приводившийся в специальной литературе анекдотический случай с английским солдатом викторианских времён, которого дама из высших слоёв общества спросила, куда он получил ранение. Так как рана была в ягодицу, а солдат, по-видимому, знал только вульгарный вариант названия этой части тела, он замялся и ответил: “Простите, мадам, я не знаю. Я никогда не изучал латынь”» (Жельвис В. И. Поле брани: сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира. — Μ., 1997. — С. 120).
Славный
Лев Самуилович (Самойлович) Клейн — известный современный учёный-гуманитарий. По образованию и по исходной своей научной деятельности он археолог. Он занимался теорией археологии, много сделал в археологии славян и скандинавов, в гомероведении, в древнейшей истории Балкан и в целом Евразии, затрагивал разнообразнейшие мифологические, этнографические, культурные сюжеты — от палеолита до уголовной субкультуры. А ещё у него немало учеников.
К 75-летнему юбилею Л. С. Клейна был задуман сборник научных работ в его честь. В таких случаях всегда важно подобрать толковое название. Нередко при этом используют чеканные греко-латинские формулы, а уж подзаголовком расшифровывают — кому посвящено, какова тематика и т. п. У юбиляра — прозрачная германоязычная фамилия (ср. немецкое «klein» — «маленький»). Однако обыгрывать значение фамилии, конечно, не стали. И тут мелькнула счастливая мысль назвать сборник греческим словом, всего лишь созвучным с фамилией, но зато каким!
Прилагательное «κλεινός, ή, όν» — значит: «славный, ая, ое». От этого же корня — имя античной музы истории Клио («ή Κλιώ, Κλιούς»), то есть музы «прославляющей». Однокоренное существительное — «τό κλέος» («слава; молва, весть»; у него имеются лишь формы именительного (Nom.) и винительного (Асе.) падежей обоих чисел — и единственного, и множественного). Это «κλέος» часто входило в состав греческих личных имён — наподобие того, как у славян старинные аристократические имена были с корнем «-слав-».
Правда, потом от столь яркого названия всё же отказались. Да и сам сборник вышел позже, чем планировалось, уже после юбилея. Примечательной его особенностью стало посвящение непривычно выглядящей, «некруглой» дате — 77-летию со дня рождения (см.: Археолог: детектив и мыслитель: Сб. ст., посвящ. 77-летию Льва Самойловича Клейна / Отв. ред. Л. Б. Вишняцкий, А. А. Ковалёв, О. А. Щеглова.—СПб., 2004).


Славный
459
А к 90-летию Л. С. Клейна — сборник такой: Ex ungue leonem: Сб. ст. к 90-летию Льва Самуиловича Клейна / Отв. ред. Л. Б. Вишняцкий. — СПб., 2017.
В первом случае хотели звучным греческим словом намекнуть на фамилию юбиляра, в другом — при помощи латинского афоризма обыграли его имя.


460
Глава 8. Время настоящее продолженное
Серпентарий
Историк Сергей Александрович Исаев рассказывал, как его знакомый, шотландец Стюарт Робертсон, будучи в России, обратил внимание на вездесущее ныне у нас словечко «офис». Робертсон сказал: «Когда я вижу слово “офис”, я вспоминаю, что это означает по- гречески».
Это, разумеется, шутка: английское «office» к греческому «ό οφις, οφεως» («змея») отношения не имеет. Английское слово происходит от латинского «officium, i п» («обязанность, долг; должность», ср.: «офицер»). Характерно, что так пошутил англоязычный иностранец: ведь по-английски «office» пишется с двумя «f», а по-русски — с одной «ф». Английское написание, сохраняя зримую связь с латинским прообразом, едва ли навело бы на мысль сопоставить «должностное присутствие» со «змеюкой».
Датив-аблатив
Историк-американист Сергей Александрович Исаев вспоминал: «В годы учёбы в университете я латынью толком не занимался, и лишь начав работать учителем в сельской школе, понял, что она мне нужна. Однажды, сидя в комнате, которую снимал в обычной избе, открываю учебник латыни и читаю одно из первых правил: у существительных и прилагательных во множественном числе формы дательного падежа и аблатива всегда совпадают... Господи, думаю, как же я это запомню?! И вдруг из-за стенки слышу, как моя хозяйка — псковитянка — воспитывает внучка: “Сколько раз тебе говорить — не становись ногам на диван! А ты — грязным ботинкам!” Оказывается, в псковском диалекте русского языка это правило тоже действует! С тех пор я его усвоил накрепко».
Такая же усечённая форма творительного падежа, без конечного «и» («ногам» вместо «ногами»), нередка в других русских диалектах. Говорят, что в какой-то сельской столовой красовалось объявление: «Яйцам и пальцам в солонку не лазить».
Встречается такая падежная форма и на Вятке. Лингвисты и краеведы давно уже обращали внимание на эту особенность вятского диалекта. В середине XIX века так было у русских жителей Елабуги — уездного города Вятской губернии: «...Употребляют также часто дательный падеж вместо творительного, напр[имер,] граблям, вилам вместо граблями и вилами» (С[авинов И. Н.] Очерк г. Елабуги в историческом, статистическом и этнографическом отношениях // Вятские губернские ведомости. —1858. — Отд. 2. Ч. неофиц. —№ 32. — С. 205. Курсив автора. —В. К.\ Служивший в городе Вятке учитель


Датив-аблатив
461
Александр Петрович Тиховидов (1819-1865), который составил публиковавшийся в 1847 году словарик диалектных слов и выражений, отмечал «сокращение творительного падежа множественного числа» — например, так: «смотреть обем глазам» (см.: Долгушев В. Г. Собиратели вятских слов: пос. по курсу «Лингвистическое краеведение». — Киров, 2009. — С. 14). Вятско-казанский лингвист и этнограф Василий Константинович Магницкий (Велелепов, 1839-1901) в свой словарь уржумского диалекта, на букву «м», поместил такую статью: «Между делам, горам, лесам и т. д. В такой форме им[ена] существительные] являются и после глаголов; напр[имер,] ударил палкам, взял рукам, пришёл за деньгам и т. д.».
Кажется, в вятском диалекте вообще могли путаться дательный и творительный падежи. Вот и в другом месте словаря, на букву «п», В. К. Магницкий записал: «По. После предлога по в уржумском говоре ставится дат[ельный] пад[еж] в форме твор[ительного] падеж[а]. Напр[имер,] Хожу по лугами, судят по статьями (закона).
“Кто нам килы-το снимать Будет с хомутами, От родимца кто шептать Станет по зарями”.
(Из рукописного стихотворения “Знахарка” поэта-самоучки, крестьянина с. Лопъял, А. П. Грудцына)» (Магницкий В. Особенности русского говора в Уржумском уезде, Вятской губернии: (сб. областных слов и выражений). — Казань, 1885. — С. 33, 46). В стихе крестьянского поэта замечательно не только сохранение местного произношения, но и этнографические реалии («кила» и «хомут» — народные названия болезней, которые считались напущенными злою колдовской силою; «родимец» — это ещё одна болезнь в системе народной классификации; а знахарки, действительно, часто «шептали», творя своё дело, «по зорям».
Известный учёный-этнограф Дмитрий Константинович Зеленин (1878-1954), который родился в Сарапульском уезде Вятской губернии, а первые шаги в науку делал как языковед, в одной из ранних своих статей писал о сарапульском говоре: «Особенно замечательно очень часто встречающееся смешение окончаний дательного и творительного падежа множественного] числа: идти за губалг или за грибалг, щи с кускалг, я сам с усалг и т. д.». И молодой учёный делал такой, несколько поспешный, вывод: «Не говорят ли все такие и подобные формы о том, что значение окончаний уже утрачивает свой век?! что язык наш приближается к языкам аналитического строя?..» (Зеленин Д. Особенности в говоре русских крестьян


462
Глава 8. Время настоящее продолженное
юго-восточной части Вятской губернии // Живая старина. — 1901. — Вып. 1. (Отд. оттиск). — С. 3, 4. Курсив автора. —В. К.).
Вот запись из дневника за 1894 год деревенского подростка Алёши Лалетина, жителя деревни Катаевщины Слободской волости Слободского уезда Вятской губернии: «Я хотя раз[с]тался с сильям, но они не выходили у меня из головы...» Диалектное существительное «сило» (множественное число: «силья») означает: «силки» — сплетённая из конского волоса снасть для ловли птиц. Алёша как- то раз отправился ночью воровать чужие силья. Этот дневник он регулярно показывал своей учительнице Лидии Владимировне, а она правила ошибки и делала свои заметки на полях. В слове «си- льямъ» она поправила последнюю букву, вписав требуемое литературным языком «и» (Государственный архив Кировской области. — Ф. Р-128. — On. 1 а. — Д. 8. — Л. 38).
Вятский краевед Василий Георгиевич Пленков (1896-1987), составивший неопубликованный словарь говора Орловского (Халтуринского) района Кировской области, тоже замечал особенность тамошнего наречия: «Употребляется дательный падеж вместо творительного — мужикам(и) сделано, рукам(и) взял, черналам(и) написано и т. д.» (Пленков В. Вятский говор: материалы для областного словаря вятского говора [Машинопись]. — Киров, 1945. (Краеведческий отд. Кировской обл. науч, библиотеки им. А. И. Герцена). —Л. 4).
Много таких примеров можно найти в хрестоматии по вятским говорам. Вот, скажем, диалектологами Кировского пединститута в 1949 году от неграмотной жительницы деревни Божгалы Слободского района Кировской области Акулины Емельяновны Полушкиной (1884 года рождения) записана фраза со вполне книжной пословицей: «Ну, я ведь пошла, соловья басням не кормят» (Долгушев В. Г. Хрестоматия вятских говоров. Лексика. Тексты. Контрольные задания для студентов: Пос. для практических занятий по курсу «Русская диалектология». — Киров, 2009. — С. 196).
Тот латинский падеж, что именуется «аблативом» (ablativus), и в самом деле частично совпадает по способу употребления с русским творительным падежом. Но только частично. Он также иногда может соответствовать русскому предложному падежу. И вообще он иной. Ведь если бы он точно совпадал с нашим творительным, то он бы тогда и назывался «Instrumentalis» (от латинского «instrumentum, i η» — «орудие», то есть буквально: «орудийный» падеж). Вот, к примеру, терминологически точное, калькированное для русской грамматики, обозначение «дательный падеж» — от латинского «dativus». И буквальный перевод латинского названия этого самого «аблатива» на русский язык лишь подчёркивает его несходство с нашим творительным — говоря по-русски, это «отложительный» или «отде¬


NT и NN
463
лительный» падеж (от глагола «aufero, abstüli, ablatum, auferre 3» — «уношу, убираю; отнимаю, отделяю»).
Считается, что в индоевропейской языковой системе исконно было восемь падежей. Впоследствии разные индоевропейские языки утратили некоторое количество этих древнейших падежей, и их значения перераспределились между оставшимися. Поэтому на русский язык с его шестью падежами латинский аблатив иногда переводится творительным (это потомок индоевропейского падежа «инструменталиса»). А иногда — предложным: такого падежа в исконной древней системе вовсе не было, он — результат сложения аблатива и «локатива» («locativus» — «местный» падеж). Кстати, поэтому предложный падеж такой непростой, сравните: «в лесу» (предложный падеж тут соответствует локативу), но «о лесе» (а тут предложный падеж соответствует аблативу). Получается, что падеж тут вроде бы один — предложный, а смысловые значения и даже окончания разные.
Кстати, в древнегреческом дательный падеж, как и в латыни, тоже может употребляться в «инструментальном» смысле. Вот как об этом сказано в 993-м параграфе самого подробного из наших учебников этого языка: «Дательный падеж выражает орудие (как материальное, так и нематериальное), употреблённое для совершения чего-либо (dativus instrumenti). В латинском языке ему соответствует ablativus instrumenti, в русском — творительный падеж» (Соболевский С. И. Древне-греческий язык: Учебник для высших учебных заведений. — Μ., 1948. — С. 263).
В том-то и состоит одна из трудностей в освоении иного языка, в котором есть система склонения (а это, кроме классических языков, — санскрит, старославянский, древнерусский, польский, немецкий, финский и великое множество других): то же самое, что на нашем родном, с нашими шестью падежами, можно выразить и на иностранном языке, только зачастую — применяя иные падежи и иные падежные конструкции (не те, что приняты у нас).
NT и ММ .
Филолог Михаил Леонович Гаспаров (1935-2005) обратил внимание на примечательный факт. В своих «Записях и выписках» он коротко написал: «Утка газетная, Ente от N. Т., non testatur».
Прочтение двух латинских букв («эн-тэ») совпадает с немецким обозначением птицы — «Ente/» («утка»). А сами эти буквы намекают на выражение, которое означает: нечто не является засвидетельствованным. Там тот же глагол «testor, testatus sum, testäri 1» («свидетельствую; завещаю»), к которому восходит латинское обозначе¬


464
Глава 8. Время настоящее продолженное
ние Ветхого и Нового Заветов (Vetus et Novum Testamentum). «Non testatur» — значит: «не засвидетельствовано». И у немецкого слова «Ente» появилось второе значение: «утка газетная», то есть газетная небылица, сенсационное и при этом недостоверное известие.
И далее Μ. Л. Гаспаров продолжал: «A NN значит nomen nescio» (Гаспаров Μ. Л. Записи и выписки. — Μ., 2000. — С. 411). В переводе с латыни: «имени не знаю». Так что принятое в наши дни обыкновение шифровать некую персону только одной буквой «N» есть явный признак упадка гуманитарной образованности. В позапрошлом веке приличный человек, выучившийся в гимназии или хотя бы в духовном училище, такого себе не позволил бы.
Страсти-ужасти
«В заповедниках Алтайского края появились пафосные лоси. Они отказываются лизать соль, пока им не принесут текилу». Это шутка из репертуара «Клуба весёлых и находчивых», намекающая на обыкновение употреблять на «пафосных вечеринках» текилу с солью и лимоном.
В последние годы слова «пафос» и «пафосный» приобрели новый оттенок значения. Прежде это были термины высокого стиля, обозначавшие духоподъёмные свойства чего-либо возвышенного. А нынче они стали синонимами всяческого «гламура», разнообразной молодёжной «продвинутости» и «прогрессивности» (и это всё сейчас тоже понимается в тусовочной среде несколько иначе, чем раньше; всё — с общим оттенком чванства). Вот показательная цитата из вятской газетки: «Согласно данным одного независимого опроса, в тройку самых приоритетных профессий, после банкира и “олигарха”, выбился ди-джей. Молодые люди (и девочки, кстати, тоже!) в космос полететь уже не мечтают. Они желают крутить музыку на пафосных городских вечеринках» (Преце4ент Вятка: еженедельная общественно-политическая газета. — 2008. — № 17 (26). — С. 7. Курсив мой. —В. К.).
Между тем греческое существительное «τό πάθος, πάθεος» образовано от глагола «πάσχω» («страдаю; терплю»; не нужно путать с еврейским по происхождению названием праздника «τό Πάσχα» — «Пасха», которое, кстати, является существительным несклоняемым— indeclinabile). Существительное «πάθος» означает: «несчастье, горе; страдание; поражение». Это понятие стало одним из ключевых терминов античной поэтики. Так обозначали страсть, которая влекла за собою страдание. И само претерпеваемое героем античной трагедии страдание тоже так называли. Русским языком был заимствован греческий термин (прочитанный по системе итацизма) —


Страсти-ужасти
465
и получилось наше «пафос». Иной вариант того же термина пришёл к нам через латынь (прилагательное «patheticus, а, um») и западноевропейские языки — так появилось наше прилагательное «патетический». «Патетическим» именуют, например, эмоционально насыщенное музыкальное произведение кого-либо из великих — например, Восьмую сонату Людвига ван Бетховена или Шестую симфонию Петра Ильича Чайковского.
Возвышенное греческое слово «πάθος» стало использоваться ранними христианами для обозначения страданий и мучений — в самом высоком смысле, то есть когда это происходило за веру. В старославянском языке греческое «πάθος» обычно передавалось славянским «страсть», которое, по всей видимости, родственно слову «страх». В 3-м издании «Церковного словаря» (Μ., 1819) архангельского протоиерея, члена Российской академии Петра Алексеева, долгое время преподававшего в Московском университете, существительное «страсть» определялось как «бедность, напасть», а прилагательное «страстный» — как «окаянный, бедный» (см.: Лотман Ю. Μ. О соотношении поэтической лексики русского романтизма и церковно-славянской традиции // Из истории русской культуры. — Μ., 1996. — Т. 4: XVIII — начало XIX века / Сост. А. Д. Кошелев. — С. 809). Вот и в народной речи «страстями» ещё долго называли страдания да ужасы.
К XIX веку в речи образованных сословий с этим словом стали ассоциировать в том числе и любовные страдания-переживания. Знаменитый в прошлом писатель Михаил Николаевич Загоскин (17891852), который был большим патриотом, воспевал «русского мужичка» и недолюбливал иноземщину, в своём романе «Рославлев, или Русские в 1812 году» (1831) восклицал: «То, что в свете называют страстию, это бурное, мятежное ощущение всегда болтливо; но чистая, самим небом благословляемая любовь, это чувство величайшего земного наслаждения, не изъясняется словами» (Загоскин Μ. Н. Рославлев, или Русские в 1812 году // Загоскин Μ. Н. Соч.: В 2 т. — Μ., 1988. — Τ. 1: Историческая проза. — С. 355. Курсив автора. —В. К.\ Слово «страсть», выделенное Загоскиным, — это, в его понимании, что- то вроде специального термина, причём с негативным оттенком значения. Такая «страсть» — уже привычный в высшем свете термин, это что-то фальшивое, поверхностное, чужое, на французский лад. Не то, что настоящая любовь. Правда, сама реплика Михаила Загоскина — слишком уж пафосна.
В повести Николая Герасимовича Помяловского (1835-1863) «Молотов» (1861) есть диалог немолодого чиновника, «статского генерала» Подтяжина, с главным героем — Егором Молотовым. Чиновник


466
Глава 8. Время настоящее продолженное
хотел дать понять Молотову, что ему всё равно, к какой из двух приглянувшихся ему девиц свататься:
«— Знаете дочь Касимова? — спросил генерал, не отвечая на слова Егора Иваныча...
— Знаю.
— Какова она?
— Прекрасная девица.
— Сколько ей лет?
— Двадцать три года...
— Умеет держать себя в обществе?
-Да.
— Хорошая хозяйка?
— Почти весь дом на её руках...
— К страсти неспособна?
— О нет.
— И ко всему этому недурна?
— Почти красавица...
— Чего же лучше! Вот я на ней и женюсь; мне решительно всё равно. <...>
Молотов радовался такому обороту дела и с любопытством рассматривал лицо Подтяжина. Оно было важно, степенно, во всеоружии генеральского чина, и показывало, что этот форменный человек никогда не позволит вступить в законный брак с женщиной, которая не только полюбит другого, помимо его, но и с такой, которая полюбила бы его самого, генерала Подтяжина. <...> Молотов благословил судьбу, что генерал имеет такой абсолютно архивный темперамент, что у него такой огромный запас сухости в сердце, что зачаделый лик его боится страстных поцелуев» (Помяловский Н. Молотов // Помяловский Н. Мещанское счастье. Молотов. Очерки бурсы. — Μ., 1984. — С. 246-247). Для хладнокровного, чуждого порывам, сановника, который расчётливо планировал свою дальнейшую жизнь, страстное увлечение, сумасшедшая влюблённость — дело неверное, гибельное, в его кругу не принятое и потому неприемлемое в будущей супруге.
При этом возникало курьёзное недопонимание между барами и крестьянами: они «страсть» воспринимали по-разному. Один такой анекдот запечатлён Александром Сергеевичем Пушкиным. В очерке 1834 года, который остался неозаглавленным и неопубликованным, а теперь печатается под условным названием «Путешествие из Москвы в Петербург», Пушкин писал: «Спрашивали однажды у старой крестьянки, по страсти ли она вышла замуж? “По страсти, — отвечала старуха, — я было заупрямилась, да староста грозился меня высечь”. — Таковые страсти обыкновенны» (Пуш¬


Страсти-ужасти
467
кин А. С. Путешествие из Москвы в Петербург // Пушкин А. С. Поли, собр. соч.: В 10 т. — 2-е изд.. — Μ., 1958. — Т. 7: Критика и публицистика. — С. 287-288). Для старухи «страсть» — это страдание и страх.
В другом тексте того времени о замужестве говорится так: «Вести- мо дело, они выходят по страсти, если какую не пристрастишь — ни за что не пойдёт...» (цит. по: Пушкарёва Н. Л. Мир чувств русской дворянки конца XVIII — начала XIX века: сексуальная сфера // Человек в мире чувств: очерки по истории частной жизни в Европе и некоторых странах Азии до начала нового времени / Отв. ред. Ю. Л. Бессмертный. — Μ., 2000. — С. 112. Примеч. 31).
А вот стихотворение Льва Александровича Мея (1822-1862) «Ви- хорь» (1856). Л. А. Мей обычно писал на темы исторические и из народной жизни. Это стихотворение — о трагической судьбе красавицы-крестьянки, к которой в поле привязался некто «серый» — демон, что перемещается в крутящемся пыльном вихре (действительно, в русской народной мифологии есть такое представление). Демон обратился к девушке.
Её догоняет серый:
«Что ж не молвишь слова, Что не приголубишь?
Аль ещё не знаешь — Что за зелье страсть?»
Красавица, обороняясь от преследовавшего её демона, бросила в середину вихря острый серп, и брызнула кровь. Но и её судьба свершилась: вскоре она стала чахнуть и умерла. И вот концовка:
Старики-то скромны —
Видно, не учили:
«От беды да страсти
Оградись крестом».
(Мей Л. А. Избранные произведения. —
Л., 1972. — С. 163-167)
На ключевые термины, которые нужно произносить особенным образом, Л. А. Мей нередко указывал шрифтом, так что и здесь курсив — его. Смысл, в общем, понятен: против нечистой силы крест куда лучше серпа. А слово «страсть» — то самое, которое для поэта было значимым, терминологическим — оно тут сразу с двумя оттенками смысла. В речи демона «страсть» — в значении книжном, романтическом. Это любовное томление и эротическое побуждение. Старики же могли бы научить девушку, как ограждаться крестным знамением от страсти-напасти, то есть от «страсти» в народном и религиозном смысле.


468
Глава 8. Время настоящее продолженное
В романе «Хлеб» (1895) Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка (1852-1912) приводится характерная реплика: «И не пойму я вас, нонешних, — жаловалась старушка. — Никакой страсти в нонешних бабах нет». Конечно, имелся в виду страх и порождённая им скромность в поведении, недаром следующая фраза у старозаветной старушки была такая: «Не к добру это, когда курицы по-пету- шиному запоют» (Мамин-Сибиряк Д. Н. Хлеб: Роман // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: В 8 т. — Μ., 1955. — Т. 7: Черты из жизни Пепко. Хлеб. —С. 495).
В ноябре 1863 года на водяной мельнице, что стояла на речке Чер- ненице (Чернянице) Котельничского уезда Вятской губернии, произошёл прорыв запруды. Крестьяне соседнего поселения, которое названо в документе «деревней над речкой Черняницей», не позволяли содержателю мельницы Петру Кускову чинить прорыв. Дело в том, что, по их убеждению, вода мельничного пруда затапливала их сенные покосы. Один из мужиков, Александр Кощеев, особенно буйствовал. Однако позднее он пояснил полицейскому — становому приставу, что, «хотя имел в руках палку, которою не ударял Кускова по спине, а только замахивался, давал ему страсть остановиться от запруживания прорыва...». В тех показаниях, что были записаны непосредственно от Кощеева, о том же самом сказано так: «...Не ударил Кускова, а только говорил ему: “Смотри, тебя палкою ударю”, для устращивания» (Государственный архив Кировской области. — Ф. 55. — On. 1. — Д. 420. — Л. 2 об. — 3, 4 об.). Получается, что в речи вятских крестьян и мелких чиновников «страсть» — это, иначе говоря, «устращивание».
Деревенский парень Алёша Лалетин из Слободского уезда Вятской губернии в своих дневниковых записях за 1894 год подробно повествовал, как отправился он раз ночью на мелкую кражу, что с ним там происходило, что он тогда чувствовал и думал. Описание излишне литературное, но это тоже показательно для характеристики парнишки, учившегося в земском училище, любившего читать и ещё больше любившего записывать всякое-разное в дневнике, который он давал читать только своей учительнице. «Много я испытал в эту страшную ночь, и ещё много ждало меня страстей впереди...» Он называл свой поступок так: «это страшное дело». И писал по свежим следам: «За это меня совесть не упрекает ещё: я украл на копейку, а страсти принял на рубль» (Государственный архив Кировской области. — Ф. Р-128. — On. 1а. — Д. 8. — Л. 39, 39 об.). Характерны два слова, употребляемые им подряд, вперемешку — и «страсть», и «страшный». Видно, что они для него синонимы. С другой стороны, он понимает и «возвышенное», книжное значение слова «страсть», когда утверждает: «У меня есть две страсти великие: это читать да


Стр а сти-у ж а с ти
469
писать. Эти две страсти борются между собой и всегда побеждает больше письмо: письмо победит и пишу (дневник. —В. К.), а чтенье уступит, так и лежит (книжка. —В. К.)» (Там же. —Л. 72).
Интересно, что у некоторых молодых вятчан и в послевоенные годы слово «страсть» могло означать «страх», хотя это уже воспринималось как курьёз. Вот отрывок из воспоминаний журналиста и краеведа Игоря Владимировича Порошина (1928-2008) об одном из преподавателей Кировского государственного педагогического института, где он тогда учился: «Любили мы все бывшего фронтовика Петра Петровича Распопова, читавшего психологию. Так и звучит в ушах его размеренный, чётко издающий каждый звук голос: «На мой вопрос: “Что та-ко-е стра-сть?” — од-на сту-дент-ка от-ве-ти-ла: “Стра-сть — это страх!” И пред-ставь-те же се-бе, что это слы-ша-ли мои соб-ствен-ные слу-хо-вы-е ре-цеп-то-ры...» (Порошин И. В. Из воспоминаний о годах учёбы на истфаке КГПИ им. В. И. Ленина (19451949) // Герценка: вятские записки / Сост. Η. П. Гурьянова; науч. ред. В. А. Коршунков. — Киров, 2009. — Вып. 15. — С. 251).
В речи русских жителей Советского (Кукарского) района Кировской области, согласно толкованию составителей диалектного словаря, существительное «страсть» означало: «драка, скандал, свара». Вот пример: «Куды ты такой здоровеннушой нож купил, разве что для страсти. — А скотину-то чем резать?» (Смирнов Г. С. Словарь бабы Нюры: составлен на основе говора жителей деревни Мокруша Советского района Кировской области / Под ред. 3. В. Сметаниной. — Киров, 2011. — С. 351).
Впрочем, и в народной речи у слова «страдание» появился оттенок любовного томления: например, «страданиями» стали называть песенки-частушки о любви; стало быть, «страдают» любовью. Да и вятские крестьяне второй половины XIX века распевали песни со словами «стражданьё» и «страждать». Составитель вятского диалектного словаря, учитель Николай Михайлович Васнецов (18451893), который записал эти слова, уточнял, что они означали соответственно: «сердечное страдание» и «страдать, изнывать». Примеры Н. Μ. Васнецов приводил из народных песен: «Незабудь (sic!), милой, // Мово стражданья»; «Кто любовь эту не знает, // Тот и сердцем не страждает» (Васнецов Н. Μ. Материалы для объяснительного областного словаря вятского говора. — Вятка, 1907. — С. 304).
В советскую эпоху официальный язык пропаганды и просвещения нередко использовал слово «пафос» в его возвышенном значении — как указание на героизм и жертвенность. Например, в опубликованной «Политиздатом» брошюре об успехах состоявшейся после Гражданской войны денежной реформы есть звонкая и притом вполне типичная фраза: «Большинство работ производилось вруч¬


470
Глава 8. Время настоящее продолженное
ную, но рабочие Страны Советов трудились с невиданным прежде энтузиазмом и созидательным пафосом» (Мельникова А. С. Твёрдые деньги. — 2-е изд., доп. — Μ., 1973. — С. 53).
Пафос — страсть, пафос — страдание, пафос — энтузиазм и созидание. Патетические симфонии. И вот, наконец, пафосные вечеринки да пафосные лоси! Смысл возвышенного греческого термина оказался размыт окончательно.
Херр Геродот
У античников разных стран издавна принято делать ссылки на классических авторов особым образом — не так, как обычно ссылаются на прочие источники и на всякую иную литературу. Им ни к чему выписывать полностью название цитируемого тома, не обязательно упоминать место и год издания, не нужно указывать страницу. Всё проще и короче. Да к тому же — прямо в тексте (в скобках), не вынося такую ссылку в примечание под страницей или в конец текста.
Собственно, этот лаконичный способ делать ссылки и является изначальным — уже сами античные писатели иной раз указывали труды своих предшественников подобным образом. Листаем наугад трактат «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» жившего в III веке до н. э. древнегреческого автора Диогена Лаэрция (Лаэртского) — ив разделе о философе-кинике IV века до н. э. Диогене Синопском находим ворох таких ссылок на более ранние повествовательные источники: «Феофраст в своём “Мегарике” рассказывает...»; «Впрочем, Фаворин в “Разнообразном повествовании” приписывает эти слова Аристиппу»; «Именно за это Платон и обозвал его собакой (как пишет Сотион в IV книге)»; «Евбул в книге “Продажа Диогена” рассказывает...»; «Так пишет Гекатон в I книге “Изречений”»; «Однако Сосикрат в I книге “Преемств” и Сатир в IV книге “Жизнеописаний” говорят, что всё это Диогену не принадлежит, а трагедийки, по словам Сатира, написаны Филиском из Эгины, учеником Диогена»; «...Афинодор в VIII книге “Прогулок” сообщает, что он всегда казался блестящим благодаря притираниям» (Diog. Laert. VI. 2. 22, 25, 26, 30, 32, 80, 81. Пер. с древнегреч. Μ. Л. Гаспарова).
Короче говоря, при таких ссылках принято записывать лишь имя автора и название его произведения, а если у этого автора сохранилось, дойдя до наших дней, только одно сочинение, то название приводить не нужно — его и так все должны знать! А дальше надо указывать не страницу современного издания, а порядковый номер большого раздела — так называемой книги (если же текст поэтический, то песни), и далее — номер параграфа (в поэтическом тексте —


Жжот!
471
номер строки). На одинаковые части — книги (песни) и параграфы (строки) — на протяжении многих веков единообразно разделяются любые публикуемые тексты античных авторов и все издания Библии (причём как в подлиннике, так и в переводах). Имена античных авторов и названия их сочинений обычно даются в латинском написании или в переводе на латынь, даже если автор — грек (как в случае с Диогеном Лаэрцием). Ну, а в популярных русских книжках или в студенческих курсовых работах допустимо имена писать кириллицей и названия давать по-русски. Почти всегда эти имена и названия сокращаются — опять-таки потому, что sapienti sat. Вот, например, «Thuc.» — это «Фукидид», «Хеп.» — «Ксенофонт», «Plut.» — «Плутарх», «Caes.» — понятное дело, «Цезарь». Фукидиду дописывать наименование его труда не надо, а прочим — требуется: например, «Хеп. Hell.» — «Греческая история» Ксенофонта (ничего адского!), «Plut. Alex.» — написанная Плутархом биография Александра Великого из большого свода Плутарховых «Сравнительных жизнеописаний», а «Caes. Bell. Gall.» — «Записки о Галльской войне» Цезаря.
Соответственно, и «отца истории» — жившего в V веке до н. э. древнегреческого автора Геродота — тоже принято в научных ссылках упоминать сокращённо. Иногда его записывают так: «Herod.», а можно и так: «Her.». Встречается и этакое написание: «Hdt.», которое вообще-то выглядит несколько необычно — ведь, как правило, выписывают первые буквы имени подряд, а не выковыривают несколько согласных. Интересно, что варианты «Herod.» и «Hdt.» встречаются преимущественно в русскоязычной научной литературе. Почему бы так?..
Жжот!
t г
Мастера разнообразных компьютерных дел — программисты, системные администраторы, продавцы «железа» и программного обеспечения — это зачастую люди молодые, образованные и умные. Вот хотя бы те герои, что в 2002 году учредили компьютерный магазинчик в городе Вятке (Кирове) на улице Герцена, в доме № 45, как раз напротив главного корпуса областной научной библиотеки имени Герцена, рядом с которым чернеет насупившийся бюст Герцена (одна местная девушка объяснила приезжей, что не «бюст», а «торс»; мол, бюст — это у женщин). Точнее, это был «специализированный торговый центр по оргтехнике», но там продавали именно компьютерную технику. Так вот, свой магазинчик они назвали «Колокол»!
Столь же затейливые люди дали название компьютерной программе для записи дисков (вернее, для создания «резервных копий») — «Nero». Ещё недавно она была очень популярна. Наши люди


Глава 8. Время настоящее продолженное
472
обычно говорят: «Нэро». Хотя если по-английски, то тогда правильнее было бы читать: «Ниро» или даже «Нироу». Но английское произношение тут вовсе лишнее. Слово-то латинское. Собственно, это латинское мужское имя. Для непонятливых — намёк: «иконка» программы изображает маленький такой колизейчик, с одного бока объятый пламенем. Значит, это тот самый Нерон — римский император, правивший с 54 по 68 год! Во время его владычества, в 64 году, страшный пожар уничтожил почти всю столицу. Говорили, будто Рим подожгли по наущению Нерона, чтобы он, баловавшийся стихами и сценическими декламациями, мог вдохновиться зрелищем гибнувшего великого города для создания поэмы о разрушении Трои. Этот любитель прекрасного перед смертью, дескать, воскликнул: «Qualis artifex pereo!» (в приблизительном переводе: «Какой артист погибает!» — это он о себе, любимом). Нерон, кстати, обвинял в поджогах евреев и христиан. Правда, римский амфитеатр Колизей (по-латыни: «Colosseum, i η») при Нероне ещё не был воздвигнут, его выстроили позже, при императорах из династии Флавиев, закончив в 80 году при Тите Флавии. Но это уже мелочи. Главное, что Нерон связан в памяти поколений с поджогами.
Эта огненная тема — потому, что технологический процесс записи информации при помощи лазера на пустой диск («болванку») по-английски обозначается термином «burning», а по-русски соответственно — «прожигом». А почему прожиг у компьютерщиков связался с именно Нероном, зажигающим Рим? Очевидно, по созвучию названия Рима (по-английски «Rome») и искусственного словечка «ROM». Это аббревиатура, сокращение по первым буквам английского словосочетания «read only memory» («память, доступная только для чтения»). Так иногда называют «постоянные запоминающие устройства», то есть приспособления, используемые для хранения массива неизменяемых данных и не требующие постоянной подпитки электроэнергией. Например, лазерные диски — те самые «болванки», на которые можно «прожигом» записать информацию.
Вот в компьютерах Нерон и зажигает...
Нерон, Нерон, а не какой-нибудь бессмысленный для русского уха «Нэро»! В латыни его имя изменяется по третьему склонению, и в именительном падеже (Nom.) не видна вся основа, она проявляется только в косвенных падежах: «Nero, Nerönis т». В русском языке издавна принято в таких случаях использовать полную основу. Так что — Нерон.
Однако прежде нередко встречались псы по кличке Неро. Так у Антона Павловича Чехова в рассказе «Событие» (1886): «...Неро, большой чёрный пёс датской породы, с отвислыми ушами и с хвостом, твёрдым, как палка. Этот пёс молчалив, мрачен и полон


Забирает в оковы
473
чувства собственного достоинства» (Чехов А. П. Событие // Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т. — Μ., 1955. — Т. 4: Рассказы 1886. — С. 547). В рассказе Константина Георгиевича Паустовского «Этикетки для колониальных товаров» (1924) — тоже пёс Неро: «Неро! — крикнул он чёрному псу, вертевшемуся под ногами. — Рекомендую — старый корабельный пёс, злой, как дьявол. Я уже заплатил за него порядочный штраф» (Паустовский К. Г. Этикетки для колониальных товаров // Паустовский К. Г. Собр. соч.: В 9 т. — Μ., 1983. — Т. 6: Рассказы. — С. 35).
Обратим внимание: в обоих случаях псы — чёрные. Так что это другой случай, и назвали их не в честь римского императора Нерона. По-итальянски «пего» значит: «чёрный».
Забирает в оковы
Политолог Алексей Михайлович Салмин (1951-2005) делал записи о самых разных, в том числе причудливых, обстоятельствах и ситуациях, которые случались с ним и его коллегами, перемежая их собственными размышлениями. Эти заметки были опубликованы уже посмертно. Вот одна из них.
«В 1992 году в Киеве появляется новый сорт горилки “Оковита”.
Спрашиваю, что бы это значило. Говорят — возрождённое исконно украинское слово: в оковы, мол, пьющего забирает.
Берусь, однако, доказать, что эта горилка — двоюродная сестра шотландского виски».
По мнению А. Μ. Салмина, «оковита» может через посредство шведского языка («не во времена ли Мазепы?») восходить к латинскому обозначению спирта «aqua vitae». Однако он допускал возможность, что «“оковита” пришла и прямо из латыни», через знаменитую во всей Восточной Европе Киево-Могилянскую академию, где учили греческому, славянскому и латинскому языкам.
«Шотландское “Whisky” и ирландское “Whiskey” — исковерканное (наверное, иронически) французское “eau de vie”, которое представляет собой кальку всё с той же “aqua vitae”» (Салмин А. Μ. Шанский слон. — Μ., 2006. — С. 212).
Действительно, эти обозначения крепких напитков — и «whisky», и французское «eau-de-vie />> («водка»), и польское «okowita» («водка») — являются производными от многозначительного латинского словосочетания «aqua vitae».
В романе Владимира Сорокина «Теллурия» (2013) действие происходит примерно в середине XXI века. Родители связываются из Кёльна с находящимся в Осло взрослым сыном и, услыхав, что он готов на радостях пойти в паб и напиться, умоляют: «Сынок, только не пей норвежского аквавита! Он вызывает депрессию!» (Сорокин


474
Глава 8. Время настоящее продолженное
Владимир. Теллурия: Роман. — Μ., 2013. — С. 39). «Аквавит» (по-датски и по-шведски — «akvavit») числится в Скандинавии чем-то вроде национального напитка.
В заметке из популярного журнала читаем: «Жившие на территории современной Шотландии кельты именовали виски “водой жизни”. Этот живительный напиток производили в монастырях, в ограниченных дозах виски принимали внутрь при простуде, а в целях профилактики напиток использовали при лечении инфекционных заболеваний» (10 народных способов оздоровления // Огонёк. — 2012. — № 16 (23 апр.). — С. 40). Как будто это кельты выдумали «воду жизни» и первыми стали её так называть!..
А вот в нынешней России нелепым «aqua vita» (и «aquavita») обычно называют бутилированную питьевую воду! Имея в виду, что это такая живая вода, как в сказках. Ну, уж нет: «водой жизни» со времён Средневековья обозначали только спирт и водку!
Мере Фило и некто Нанк Димиттис
Переводчица художественной и научной литературы Наталья Леонидовна Трауберг (1928-2009) в статьях, составивших одну из её книг, неоднократно возвращалась к примерам переводческих нелепостей. Скажем, она писала о том, что «первоначальный текст» дурных переводов обычно изготавливается милыми, настороженно-обиженными особами. «Это прискорбное качество способствует тому, что большое невежество пробуют погасить большими претензиями. Претензии приводят к достаточно печальным результатам: человек, не знающий, что Неро — это Нерон, Фило — это Филон, Довер — это Дувр (все примеры из жизни), берётся не за чтиво для лотков, а за любой, просто любой текст — религиозный, философский, сложнейшего писателя. Текст требует огромного опыта, сомнений, самопроверок, тончайшего вслушивания — а его гонят на компьютере, часто даже не прочитав (тоже из жизни)». Н. Л. Трауберг приводила и такое: «“у Нанка Димиттиса” (Nunc Dimittis — “ныне отпущаеши”)...» (Трауберг Н. Л. Невидимая кошка: Сб. ст. — Μ.; СПб., 2009. — С. 42-43).
Кроме римского императора Нерона («Nero, Nerönis т»), тут помянут живший на рубеже нашей эры еврейский религиозный мыслитель Филон Александрийский («Philo, Philönis m»). В компанию к ним попал и английский портовый город Дувр («Dover»).
«Nunc dimittis servum Tuum, Domine» — слова, которые, согласно евангельской легенде, произнёс старец Симеон Богоприимец, обречённый жить до тех пор, пока не увидит Христа Господня. Сказал он это, встретив Деву Марию, пришедшую в сороковой день после Рождества с младенцем Иисусом в Иерусалимский храм. То есть


Хтонь
475
буквально: «Теперь Ты отпускаешь раба Твоего, Господи», а вернее так: «Ныне отпущаеши меня, по глаголу Твоему, с миром, ибо очи мои видели спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех людей, свет во откровение народам и славу Израиля» (Лук. 2: 29).
Эстонский композитор Арво Пярт написал балет «Nunc dimittis». В Санкт-Петербурге на площади Искусств (бывшей Михайловской) расположен Михайловский театр оперы и балета имени Μ. П. Мусоргского. В марте 2011 года в Михайловском театре испанский хореограф Начо Дуато, возглавлявший там балетную труппу, сделал постановку этого балета. Газета писала о премьере спектакля: «Nunc Dimittis продемонстрировал, что перед необходимостью овладения новой ситуацией и новой фактурой Дуато растерялся». Что ж, из такой цитаты хотя бы не следует, будто и в этом случае Нунк Димит- тис — имя собственное. Далее в статье сказано, что постановщик Дуато «под музыку на текст молитвы Симеона Богоприимца “Ныне отпущаеши...” сочинил нечто вполне среднестатистическое и неожиданно не по-европейски претенциозное» (Звенигородская Наталия. С чего начинается новая Родина... // Независимая газета. — 2011. — No 52 (17 мар.). — С. 8).
Авторитетное суждение
«Латынь тренирует память лучше любой гимнастики.
Профессор Плейшнер».
Таков эпиграф к книге: «Вечные истины на вечной латыни: de verbo in verbum. Латинские изречения» (сост. С. Б. Барсов. — Μ., 2008).
Хтонь
В газете для любителей интеллектуального чтения журналист, литератор, философ Михаил Евгеньевич Бойко представлял литературного критика и писателя Льва Александровича Данилкина. И, предваряя интервью с ним, заявил: «Главной заслугой Льва Данилкина я считаю введение термина “хтонь”, так точно передающего топкий хаос русской души и присущие ей архаичные качества» (Вивисектор русской хтони: [интервью с Львом Данилкиным] / беседовал Михаил Бойко // Ех libris-ΗΓ. — 2008. — № 15 (24 апр.). — С. 2). Правда, если начать разбираться, то выяснится, что Л. А. Данилкин стал «в конце 90-х употреблять слово “хтонь”, кажется, параллельно с издателем Сашей Ивановым». А сам Данилкин говорит: «По-моему, это слово придумал Сорокин... или нет?» (см. интервью А. Цветкова с Л. Данилкиным, 24 апреля 2010 г. http://www.bigbook.ru/articles/ detail.php?ID=9401).


476
Глава 8. Время настоящее продолженное
«Хтонь» сразу встала в ряд с другими выразительными современными словами — например, с «хренью», что обеспечило ей дополнительную популярность в узких кругах. Вообще слова, начинающиеся на «х», для человека с русским языковым сознанием звучат колоритно и смачно. И пошла «хтонь» в народ — разумеется, в народ преимущественно столичный, гуманитарный, приунивер- ситетский.
Вот, к примеру, Шаши Мартынова (из издательства с хитромудрым названием «Гаятри/Livebook») ведёт свои рассуждения — и не обходится без «хтони»: «Россиянам не грозит переизбыток игры. Мы генетически серьёзны! У нас — хтонь, у нас Достоевский, масса серьёзных людей за спиной, наших великих предков-классиков, которые не позволяют нации скатиться в веселуху кромешную» («Время усложнений заканчивается»: [беседа О. Шатохиной с Ш. Мартыновой] // Литературная газета. — 2008. — №8 (27 февр. — 4 мар.). — С. 8). В речи интеллигентной дамы «хтонь» противопоставлена «веселухе» — ещё одному яркому словечку, которое было простым и народным, а теперь его чаще услышишь в разговоре людей непростых и из народа давно вышедших. А писатель Алексей Иванов в статье об уральских изобретателях и мастерах сопрягает «хтонь» с блеску- чим выражением, которое весьма дорого ему самому, — с уральской «матрицей»: «Мастера уходят в землю, в хтонь, в “уральскую матрицу”, и кресты на их могилах не могут устоять — в чёрством суглинке, будто в зыбком болоте» (Иванов Алексей. Мастер, http://northural.ru/ article/master/).
Лев Данилкин, который в студенческие и аспирантские годы учился на филологическом факультете МГУ, производя свою «хтонь», явно имел в виду модный в последние несколько десятилетий культурологический термин — прилагательное «хтонический». Оно образовано от древнегреческого существительного «ή χθών, χθονός» — «почва, земля». Хтоническими называют богов и прочих мифологических персонажей, связанных с плодородием. Давно уже замечено, что земное плодородие в мировоззрении людей традиционного общества бывает связано с женским чадородием. А ещё хтонические боги и демоны обычно имеют отношение к смерти и загробному миру. В книге филолога Юлиана Андреевича Кулаковского (1855— 1919) о мифологии и философии древних греков это объяснялось так: «Существует целая категория подземных богов, χθόνιοι или καταχθόνιοι. Эти боги, помимо своего отношения к мёртвым, имеют огромную важность для живых людей: они боги недр земных. В недрах земных зарождается и оттуда выходит в пределы света тот покров почвы земной, который поддерживает жизнь всех живых существ на земле. Подземные боги суть владыки и созидатели пло¬


Хтонь
477
дородия земли» (Кулаковский Ю. А. Смерть и бессмертие в представлениях древних греков. — Киев, 1899. — С. 46).
Изучавшие мифологическое мышление учёные XX века часто использовали термин «хтонический». Согласно принятой ими схеме, хтонические качества были присущи античной мифологии на раннем этапе становления древнегреческого общества. С развитием общества и полисной государственности это преодолевалось, уступая место ясности, рационализму и строгой логической красоте. Так понятие «хтонь» становится почти синонимом греческому же «хаосу» и тоже включается в оппозицию «хаос — космос», обозначая исходный пункт движения к стройности и порядку.
В стихотворении петербургской поэтессы Елены Елагиной о языке, который иссякает «в новом варварстве», порождая слова-уродцы, сказано: «Не гармония, нет, грамматический хаос и хтонь, // Первобытный пра-пра...» (Елагина Елена. Стихи // Знамя. — 2007. — No 12. —С. 75).
Вот ещё пример. Филолог и культуролог Вадим Юрьевич Михайлин, сравнивая культурные характеристики разных народов прошлого, находил, что у викингов «границу между миром и хтоном... определяет море...». А в древнегреческой культуре заметна «откровенная хтоничность корабельщиков и корабельного плавания...» (Михайлин В. Ю. Тропа звериных слов: пространственно ориентированные культурные коды в индоевропейской традиции. — Μ., 2005. — С. 110. Примеч. 1). Другой современный учёный — израильский славист, филолог и культуролог Михаил Вайскопф — обнаруживает «первобытно-кавказскую хтонику» в стилистических манерах Сталина: «Даже если Сталин обращается к орнитологическим метафорам, то они тоже связаны у него не столько с небом, сколько с земной толщей. Пусть Ленин — “орёл”, но орёл всё-таки “горный”, т. е. воплощающий экспансию хтоники» (Вайскопф Μ. Писатель Сталин. — 2-е изд., испр. — Μ., 2002. — С. 22).
Заметно, что красочные термины «хтон», «хтоничность», «хто- ника» понимаются весьма широко, даже расплывчато. Они далеко ушли от буквального, «почвенного», смысла соответствующего греческого корня.
Некто Смирнов рассуждает о причинах постоянно вспыхивавших конфликтов между Россией и Белоруссией из-за природного газа и его транспортировки, а не слишком известная газета перепечатывает его текст из интернетовского «Живого журнала». Начинает Смирнов так: «Попробую изложить существо российско-белорусского газового конфликта таким, каким его вижу. <...> Для начала я скажу именно о формальной стороне дела, а не о “хтонических” его причинах» (Smirnoff. О газе // Точка Ру. — Киров, 2010. — № 9


478
Глава 8. Время настоящее продолженное
(45). — С. 6). Для этого автора прилагательное «хтонический» — всего лишь модная, учёная замена таких слов, как «тайный», «скрытый», «подспудный».
У филолога и литератора Евгения Германовича Водолазкина есть небольшой очерк «Подземный мир», где говорится об известном филологе академике Александре Михайловиче Панченко (1937-2002). А. Μ. Панченко возглавлял Топонимическую комиссию Петербурга, в ведении которой были наименования-топонимы. «Встретив академика в коридоре Пушкинского Дома, я спросил его, нельзя ли “Спортивной” присвоить то название, которое предполагалось при её проектировании». Имеется в виду станция метро, которая могла бы именоваться «Тучков мост». «Александр Михайлович грустно покачал головой: “Знаете, это — подземный мир. С этим трудно что-либо сделать”». Е. Г. Водолазкин продолжает: «С тех пор труднопреодолимые и, в общем, малоприятные обстоятельства в моём сознании прочно связались с подземным миром. Определение вышло для меня далеко за пределы Петербургского метрополитена». Знаки подземелья стали множиться: «Оказавшись на поверхности, подземный мир начал рваться в небеса. Это стало понятно с объявлением конкурса на строительство газпромовского небоскрёба. Сначала проект назвали “Газпром-сити”, затем название изменили на “Ох- та-центр”. Не решились, видимо, обозначить подземные (газ всё-та- ки) источники финансирования» (Водолазкин Е. Г. Инструмент языка. О людях и словах: [Эссе]. — Μ., 2012. — С. 101-103). Разумеется, А. Μ. Панченко не говорил ни о каком «хтонизме» — таких словечек он чурался. Однако же и в этом случае нечто труднопреодолимое и малоприятное обозначено как мифологическое, «подземельное».
И ещё суждение: «Из других видов животных “слепыми” относительно регулярно у русских называют кротов, чья слепота связана с их хтонической природой...» (Толстая С. Μ. Пространство слова: лексическая семантика в общеславянской перспективе. — Μ., 2008. — С. 150. Разрядка автора. — В. К). Конечно, согласно архаическому, мифологизированному мировосприятию, живущие в почве животные — хтоничны, а поскольку слепота ассоциировалась со смертью и пребыванием в загробном мире, то свойством слепоты наделялись персонажи, связанные со смертью и «иным миром». Но ведь кроты действительно видят плохо! Их подслеповатость — не от «хтонической природы», а просто от природы. Иначе говоря, это не культурный конструкт, а природная данность.
Похоже, что в последние десятилетия увлечённость всякого рода «структурами» да «конструктами» настолько въелась в сам способ мышления продвинутых учёных-гуманитариев, что они готовы замечать сконструированность, конвенциональность, нарочитость,


Хтонь
479
придуманность, социокультурную обусловленность даже там, где налицо естественность — где не культура, а самая что ни на есть природа.
Примечательно, что на кафедре истории Древней Греции и Рима Ленинградского университета в позднесоветские времена, когда у нашей гуманитарной интеллигенции уже входили в моду те увлечения, что будут названы культурологическими и постмодернистскими, слово «хтонический» обычно вызывало ироническую усмешку. Преподаватели кафедры занимались «событийной» историей, то есть историей в традиционном понимании, как у Геродота и Фукидида, — политической и дипломатической, социально-политической, военно-политической. Греки и римляне, хотя они и назывались «древними», судя по их собственным текстам, выглядели всё же людьми более или менее современно мыслящими и адекватно действующими. Приписывать им качественно иное, чем у нас, мышление казалось почти кощунством — ведь они тем самым ставились на одну доску с дикарями и варварами, при изучении которых и была выработана теория первобытного «мифологического мышления». По крайней мере, так тогда воспринималась историка- ми-античниками эта многозначительная «хтоничность». Видимо, потому спустя несколько лет, в 1990-е годы, малолетний сын моей однокурсницы — выпускницы той самой кафедры, — получил в её семье прозвание «хтонический ребёнок». За Никитой — живчиком и непоседой — нужен был глаз да глаз. Буйные его свойства и запечатлелись в таком вот эпитете.
Выпишу целиком одно примечание к современному литературоведческому исследованию: «В этой связи огромный интерес представляет работа А. Ф. Лосева “Хтоническая ритмика аффективных структур в “Энеиде” Вергилия” в сборнике “Ритм, пространство и время в литературе и искусстве” (Л., 1974. С. 143-160)» (Грибанов А. Заметки по поводу третьей стансы из «Станс на смерть отца» Хорхе Манрике // Natales grate numeras? : Сб. ст. к 60-летию Георгия Ахилловича Левинтона / Ред.: А. К. Байбурин и А. Л. Осповат при участии С. В. Николаевой, А. Μ. Пиир и Н. А. Славгородской. — СПб., 2008. (Studia Ethnologica: тр. факультета этнологии. — Вып. 6). — С. 211. При- меч. 4). Известный философ и филолог-классик Алексей Фёдорович Лосев (1893-1988) в советские времена не имел возможности выстраивать собственную философскую систему. Он был вынужден преподавать в пединституте, писать объёмные тома по мифологии, по «истории античной эстетики». Этот уважаемый патриарх стал одним из провозвестников моды на всяческую «хтоничность», выискав даже «хтоническую ритмику аффективных структур». Именно эта мода и такие её проявления вызывали скептические улыбки учёных,


480
Глава 8. Время настоящее продолженное
которые предпочитали изучать «событийную», фактическую сторону античного мира, чураясь веяний структуралистских, семиотических, психоаналитических — в общем, культурологических.
Обращаясь сегодня к этим, давним уже спорам, замечаешь, что и те и другие были в своих интенциях несколько односторонни. Античные люди всё же отличались от наших современников, их мировоззрение во многом оставалось архаичным. Такими были греки доклассического периода и римляне вплоть до поздней Республики. Да и в иные периоды античности то, что по-английски называется «не-современностью» («non-modern») и что не отнести ни к архаике, ни к модерну, вполне было грекам и римлянам присуще. Историки-рационалисты, не принимавшие концепцию «мифологического мышления» и следовавшие старым позитивистским канонам изучения того, «как оно было на самом деле», закрывали для себя целые пласты важнейшей мировоззренческой реальности. Но и увлечение мифологическо-символической архаикой да всевозможной «хто- ничностью» привело, в конце концов, к постмодернистской игре терминами, слабо связанными с историко-культурной реальностью.
Вот ещё один современный филолог — Павел Эдуардович Лион. Он взял себе литературоведческий по происхождению псевдоним Псой Короленко (из шутки писателя Владимира Галактионовича Короленко (1853-1921), который иронизировал: мол, родись я в день святого Псоя — быть бы мне Псоем Короленко). Он выступает с музыкально-вокальными композициями, достигая бурного успеха среди тех, кто понимает. Сам себя он аттестует так: «Псой Галактионович Короленко — молодёжный филолог, акын, боди-сингер, современный скоморох, вагант». И на бис исполняет зажигательную песенку с названием «Хтонический», а первые слова в ней: «Помолимся Великому Хтоническому Принципу...»
В общем, пора писать диссертации. Актуальная тема: что-нибудь не слишком приземлённое о теллурической хтоничности андерграунда (на примере работ Николая Гумилёва и Николая Эрдмана). Монографию выпустить в издательстве «Терра». Научным руководителем мог бы стать философ Сергей Николаевич Земляной. Ведущая организация — факультет почвоведения. Защита может состояться на географическом факультете.
Афедрон
Вообще-то священники и прочие учёные люди именовали эту часть тела и по-гречески: «афедрон» («τό άφεδρών, άφεδρώνος»). При этом можно было сослаться на слова самого Иисуса Христа, которому, судя по новозаветному свидетельству, как-то раз пришлось по¬


Афедрон
481
вествовать о том, как чрез седалище происходит извержение: «εις άφεδρώνα έκβάλλεσθαι». Характерно, что в церковнославянском тексте Библии это греческое словцо оставлено без перевода — так прямо и записано кириллицей. Вошло оно и в древнерусский язык. Среди заимствований из греческого в старославянский и древнерусский языки нередко встречаются эвфемизмы, особенно в физиологической сфере. Существительное «афедрон» как раз к ним и относится, ведь в распоряжении книжников имелись и такие славянские термины, как «проходъ», «оходъ» (Пичхадзе А. А. О функционировании греческих книжных заимствований в древнерусском языке // Русский язык в научном освещении. — 2007. — № 1 (13). — С. 74-75).
В служебных церковных текстах «Правило о верующих в гады» (XIV век) и «Вопрос мужам» (XV век) говорилось: «Есть же и другой грех содомский, если с женою лежать и в афедрон блудить, это противоестественно, это — великое беззаконие, и несытное согрешение, и богоотметное»; «Если со своею женою в афедрон, сказать, в задний проход, или в пьянстве, епитимьи — год» («А се грехи злые, смертные...» : любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X — первая половина XIX в.): Сб. ст. / Под ред. Н. Л. Пушкарёвой. — Μ., 1999. — С. 26, 31). Известный деятель русского старообрядчества и самобытный церковный писатель протопоп Аввакум Петров (1620-1682), обличая ненавистных ему «никониан» — сторонников церковных новшеств, возмущался, что и разговоры-то они ведут всё больше о том, «как продавать, как куповать, как есть, как пить, как баб блудить, как робят в олтаре за афедрон хватать» (Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. — Μ., 1960. — С. 139-140). Украинский философ и богослов Григорий Саввич Сковорода (1722-1794) в прозаической басне «Старуха и горшечник» писал: «Известно, что в царских домах находятся фарфоровые, серебряные и золотые урыналы, которых, конечно, честнее глиняная и деревянная посуда, пищею наполняемая, так как ветхий сельский храм божий почтеннее господского бархатом украшенного афедро- на» (Сковорода Г. С. Басни харьковские // Сковорода Г. С. Соч.: В 2 т. — Μ., 1973 —Т. 1—С. 102).
А в 1960-х годах развесёлая компания московских студентов-физиков, привыкших к разнообразным единицам измерения, использовала сей церковный термин применительно к девушкам. Вот так барышень и мерили — одна была ноль семьдесят пять афедрона, а другая и все полтора афедрона.
Краевед и книгочей Александр Львович Рашковский (1946-2017), делая отзыв на справочную книгу о сложных случаях употребления в устной и письменной речи схожих меж собою слов, припомнил «очень яркий пример» ошибочного словоупотребления,


482
Глава 8. Время настоящее продолженное
«приведённый в письме известного российского книговеда Владимира Безъязычного к Евгению Петряеву от 26 ноября 1983 года». В. И. Безъязычный тогда писал: «Несколько лет назад сотрудник Института славяноведения и балканистики АН СССР В. Е. Ушаков опубликовал “Акцентологический словарь древнерусского языка середины XIV века (в сборнике “Славянское и балканское языкознание”, Μ.: Наука, 1975). Там, среди прочих, появилось слово “Афедрона”, раскрытое как “имя географическое”. Какой-то досужий читатель решил уточнить это название и обратился в редакцию журнала “Рашен лингвистик” (так в тексте. —В. К.)... <...> Некто из Москвы... просил редакцию журнала помочь найти на географической карте местоположение Афедроны или Афедрона... Ответил на страницах журнала его редактор Александр Исаченко. <...> “На географических картах нам не удалось найти название «Афедрон» или «Афедрона». Это и не удивительно, ибо слово это, как читатель, несомненно, уже догадывается, не является географическим названием. Оно обозначает часть тела — «задний проход»” и так далее. <...> И далее, в том же тоне, рекомендуется искать это слово “не в географических, а предпочтительнее в анатомических атласах”» (Рашковский А. Л. Где находится афедрон // Книжное обозрение. — 2012. — № 9. — С. 9).
Это колоритное словечко вынырнуло из забвения в декабре 2010 года. Тогда литературной премией «Русский Букер» был награждён опубликованный годом ранее роман Елены Владимировны Колядиной «Цветочный крест». Повествование ведётся о северном городке Тотьме второй половины XVII века. Начало романа таково:
«— В афедрон не давала ли?..
Задав сей неожиданно вырвавшийся вопрос, отец Логгин смешался. И зачем он спросил про афедрон?! Но слово это так нравилось двадцатиоднолетнему отцу Логгину, так отличало его от тёмной паствы, знать не знающей, что для подперделки, подбзделки, срачницы, жопы и охода есть грамотное, благолепное и благообразное наречие — афедрон. В том мудрость Божья, что для каждого, даже самого греховного члена мужеского и женского, скотского и птицкого, сотворил Господь, изыскав время, божеское название в противовес дьявольскому. Срака — от лукавого. От Бога — афедрон! Отец Логгин непременно и как можно скорее хотел употребить древлеписанный “афедрон”, лепотой звучания напоминавший ему название греческой горы Афон».
Феодосья, пришедшая к священнику на исповедь, охотно признавалась, что да, она давала... И не сразу выяснилось, что она имела в виду совсем не то.
«— В афедрон давала, от того не отказываюсь, а в... Господи, прости!.. — А что же по-твоему значит сие слово — “афедрон”?
— Сим мудрёным словом отче дальний путь нарек?


Фамилия Логин
483
— Ах, мракобесие... Ах, бескнижие... — принялся сокрушаться отец Логгин.
Молодица хлопала очами.
— Да жопа же, али ты, Федосия, не знаешь? — быстрым шёпотом пояснила случившаяся рядом просвирница...» (Колядина Е. В. Цветочный крест: Роман-небылица. — Μ., 2011. — С. 7,10-11).
Многие обнаружили в книге Елены Колядиной явные признаки безвкусия и графомании. Сотрудники книжного приложения к «Независимой газете», подытоживая букеровский скандал 2010 года, писали: «Да, “Цветочный крест” не шедевр. Художественный язык, эротическая фактура... ну, в общем, хорошая профессиональная редактура не помешала бы. <...> В-третьих, все всласть наговорились и нашутились про новое слово “афедрон”» (Вот они и взбесились // Ex libris-ΗΓ. — 2010. — № 12 (23 дек.). — С. 2). В газете «Книжное обозрение» в «итоги года» зачислили книгу Елены Колядиной, пометив: «Разочарование». И написали: «Но вот что действительно разочаровывает, так это наша матушка-блогосфера: стоило бессильному опусу Колядиной букеровски опозориться — так немедля сеть заполнилась афедронами. Меж тем не только цитируемый всеми Пушкин, но и Стругацкие со Штерном употребляли сие словечко. Не отдадим наш афедрон Колядиной!» (Наше не отдадим // Книжное обозрение. — 2010. — № 28. — С. 4). Журнал «Вопросы литературы» писал: «Что же до языковых дерзаний, надо признать за Колядиной новое слово — одно, как шутили. “Афедрон” и вправду создал особое направление сетевого фольклора (филологи, за диссертации!), обогатил лексикон любовных игр...» (Пустовал В. Богородица на пне и другие фрески: Елена Крюкова // Вопросы литературы. — 2011. — № 3. — С. 134). А Дмитрий Быков в очередном своём стихотворном фельетоне, последнем в уходящем 2010 году, расставив по алфавиту ключевые термины года, открыл перечень таким «знаком культуры», как «афедрон»: «Любезный читатель! Позволь мне, как встарь, пока позволяет свобода, тебе предложить лаконичный словарь две тыщи десятого года. А то позабудешь, чем славился он. На “А”: Аватар и ещё Афедрон, два знака культуры...» (Быков Дмитрий. Азбучное // Новая газета. — 2010. — № 145 (24 дек.). — С. 21).
Фамилия Логин
В скандале, разразившемся после награждения Букеровской премией в 2010 году романа Елены Колядиной «Цветочный крест», кроме афедроноведческой темы, звучали и другие упрёки. Алла Латынина, вслед за иными читателями и критиками, судившими о романе, обратила внимание на то, как пишется имя одного из героев:


484
Глава 8. Время настоящее продолженное
«Тут сделаем небольшое отступление касательно имени главного героя. Оно тоже вошло в сумму претензий, предъявленных Колядиной.
Иеромонах Симеон и здесь сурово поправляет романистку: “Ло- ггин на самом деле должен быть Лонгином”. Немзер иронизирует: “...два «г» в этом имени — новация автора”. Ну зачем уж так? В русской православной традиции существуют оба написания. В святцах сказано, что 29 октября — память мученика Лонгина сотника. Однако вот в Житии (то есть в Житиях. — В. К.) святых святителя Дмитрия Ростовского будет упоминаться “Святой Логгин сотник, который стоял на страже при кресте Господнем и исповедовал, что Иисус есть воистину Божий Сын”. И Николай Лесков в “Сошествии во ад”, пересказывая апокрифическое сказание, пользуется формой Логгин и цитирует: “Воин же Логгин, прием копие, удари в ребра Иисуса”.
А в лекциях по русской истории Ключевского упоминается муромский протопоп Логгин...» (Латынина Алла. В декорациях семнадцатого века // Новый мир. — 2011. — № 2. — С. 161).
Да, разумеется, обе формы имени — и Лонгин, и Логгин — в русских текстах вполне допустимы (Петровский Н. С. Словарь русских личных имён: около 2600 имён. — Μ., 1966. — С. 143). По-гречески это имя пишется так: «ό Λογγίνος, ου». Было такое правило: двойная гамма (γγ) читается как «нг». Подобный же случай — существительное «ό άγγελος, αγγέλου» («вестник, посланец; ангел»): где пишется «γγ», а читать нужно: «нг». Грамотные люди на Руси, знавшие основы греческого языка, могли и написанное через две «г» имя «Логгин» прочесть как «Лонгин». А те, кто не понимал такого правила, конечно, пытались произнести неудобосказуемое «Логгин» прямо так, запинаясь на этих «г-г».
В книге Елены Колядиной и вправду нагромождены неточности, нелепости, неправильности, неуклюжести. Забавно, что обсуждавшие книгу люди не смогли избежать того, чтоб не добавить собственных ляпов к тем, которые в романе уже имелись. Но ещё пуще закипел несуразностями интернет. Алла Латынина в своей статье привела кое-что из обмена репликами. Один укоряет Колядину в безграмотности: мол, это не «стилизация» под старинную речь и не её «реконструкция», а просто графоманщина. Кто-то другой ему отвечает: «Господин ничего не понял! Это жанр “СТЁБ”. В текст намеренно введены слова, которых в принципе не могло быть тогда. Например “АЭР” или “Олей! Олей!” и фамилия “Login”. Это же стёб. Сатира!» (Латынина Алла. Указ. соч. — С. 164).
Сколь писания Колядиной ни ужасны, но, кажется, она была в этих случаях права. Она имела в виду восходящее к греческому существительному слово «аэр», то есть «воздух» (ср.: «ό αήρ, άέρος»


И Моська
485
и заимствованное в латынь «аёг, aeris m»). А «Олей!» — конечно, не крик болельщиков, а греческое по происхождению существительное, обозначавшее «(растительное) масло»: «τό έλαιον, ου», откуда и в латыни слово с тем же значением: «oleum, i п». Из греческого оно вошло в старославянский язык: «елей». У нас начальное «е» впоследствии сменилось на «о», и «езеро» стало «озером», а «елень» — «оленем». Вот и «елей» мог произноситься как «олей».
Но особенно впечатляет «фамилия Login»! Написавший об этом современный человек хорошо знаком с интернетно-компьютерным термином «логин», который происходит от английского слова «login» и обозначает имя учётной записи пользователя в интернете. Но и только.
Скольки время?
«Мусью, скольки время?» Эта реплика — из стихотворения Ильи Львовича Сельвинского (1899-1968) «Вор» (1922). Продолжение, натурально, такое: «Легко подхожу. // Дзззысь промеж роги... — и амба». Герой стихотворения проделывает всё это ради того, чтоб снять с «буржуя» часы (Сельвинский И. Л. Стихотворения. — Μ., 1971. — Т. 1. — С. 102). Но речь сейчас не о профессиональных преступниках, а о студентах-гуманитариях.
Ирина Анатольевна Василевская, преподававшая латынь в провинциальном вузе, упоминала о стандартной, повторяющейся из года в год ошибке при переводе простого латинского предложения. Она задавала своим студентам упражнения из широко известного учебника Ярхо и Лободы. Там есть такая нехитрая фраза: «Quid times?» (Латинский язык: Учебник для пед. вузов / Под ред. В. Н. Ярхо и В. И. Лободы. — 4-е изд. — Μ., 1994. — С. 225). «Quid» — понятное дело, «что», a «timeo, timui, —, timere 2» — «боюсь». И, разумеется, многие, находясь под гипнозом великого и могучего английского языка, где есть понятное даже самым простым ребятам и девчатам слово «time», переводят: «Сколько времени?»
И Моська
Преподавательница латыни И. А. Василевская рассказывала, что её студенты, разгадывая расхожую латинскую фразу о слоне и мухе «Elephantum ex musca facis», нередко переводят её с оглядкой на дедушку Крылова. «Facio, feci, factum, facere 3» — «делаю». А если «elephantus, i m» — как всякому понятно, «слон», то тогда «musca, ае/» — это она и есть, Моська! Делаешь, стало быть, из Моськи слона!


486
Глава 8. Время настоящее продолженное
Соковыжимательное
И. А. Василевская вспоминала, что её научный руководитель в Московском университете профессор-лингвист Олег Сергеевич Широков (1927-1997) как-то раз обыграл распространённую русскую фамилию Поликарпов. Он перевёл её на латинский язык, сделав кальку. И фамилия эта обернулась слишком уж современным обличьем. Поликарп — имя греческого происхождения, от слов «πολύς, πολλή, πολύ» («многий, ая, ое») и «ό καρπός, καρπού» («плод»). В общем, «Многоплодный». По-латыни же «многий, ая, ое» — «multus, а, um», а «плод» — «fructus, fructus т». И получалось нечто соковыжимательное — Мультифруктов.
То есть невкусное
«...Анекдот про студентов-античников, которые после экзамена по латыни пошли пить пиво... “Что-то пиво сегодня какое-то пенистое”, — замечает один из них. “Ну, что ты сегодня всё по-латыни да по-латыни, сказал бы попросту, по-русски!”» (Шмелёва Елена, Шмелёв Алексей. Преподаватели и студенты в русских анекдотах // Троицкий вариант. — 2015. — № 178 (5 мая). — С. 5. http://trv-science. ru/2 015/0 5/0 5/ргер od avateli-i-st udent y-v-russkikh-anekdotakh/#_ ftnref6).
В рассказе Людмилы Петрушевской «Бацилла» — тот же каламбур: «Игра на флейте зимой в подземном переходе давала немого, дозу надо было увеличивать (дозу наркотиков), денег не было, Бацилла начала бесхитростно брать чужое, причём у своего же брата из Системы, у которого всегда с деньгами пенисто (выражаясь по-латыни), т. е. хреново» (Петрушевская Людмила. Дом девушек: Рассказы из книги «Реквиемы» // Знамя. —1996. — № 11. — С. 29).
Два слова на букву «х»
«Пенис бревис — вита лонга — ирон.: у кого короткий пенис, у того долгая жизнь.
Передел, лат. пословица Panis brevis — ars longa — жизнь (буквально: хлеб) коротка, искусство вечно (буквально: долго, длинно)» (Елистратов В. С. Словарь русского арго. Материалы 1980-1990-х гг.: около 9000 слов, 3000 идиоматических выражений. — Μ., 2000. — С. 322. Курсив и полужирный шрифт автора. —В. К.).
Ну, нет: по-латыни «хлеб» и «жизнь» — понятия разные, они не взаимозаменяемы. И такой латинской пословицы о хлебе не бывало. Тут просто скабрёзная переделка известнейшего афоризма «Ars


Лапидарность
487
longa, vita brevis» (обычно переводят: «Искусство вечно, жизнь коротка»). A «penis» и без подсказок-созвучий входит в студенческие псевдолатинские присловья!
Лапидарность
Западные политологи иной раз используют англоязычный термин «petrostate». Что они под этим разумеют, понятно из такой цитаты: «Хотя в целом развитие России характеризуется позитивной динамикой, её будущее далеко не безоблачно. <...> Другой, более вероятный вариант “срыва” — это неумение побороть коррупцию, превращение в “нефтегосударство” (petrostate), маргинализация России и её политическое перемещение на европейскую периферию из-за деградации здоровья населения, дальнейшего выхолащивания демократии, стагнации науки и техники, снижения качества образования» (Барановский В. Рец. на: Trenin D. V. Getting Russia Right. Washington, 2007 // Pro et contra. 2008. — № 1 (40). — C. 97-98). В общем, это что-то вроде привычного и давно прижившегося выражения «банановая республика» — так уже давно принято обозначать убогое и несамостоятельное, несостоявшееся государство. «Нефтегосударство» — это примерно то же, только в ресурсно-сырьевой модификации.
Английское слово «state» («государство») пояснения не требует. А корень «petro-» в этом термине — от традиционного названия нефти в английском языке («petroleum»). Это издавна существующее английское обозначение нефти — книжное, учёное, греко-латинского происхождения. В слове «petroleum» первый корень греческий. По-гречески «ό πέτρος, πέτρου» — «камень; скала». Одного жившего на рубеже нашей эры в Палестине еврейского рыбака звали Симоном. Когда он познакомился с Иисусом и стал его учеником, то получил от Учителя прозвание Кифа, что на разговорном языке тогдашних евреев — арамейском — означало: «камень» (Мф. 16: 17-19). Поскольку язык Нового Завета — греческий, то этого человека знают как апостола Петра.
Второй корень термина «petroleum» — от латинского слова «oleum, olei и» («масло»). Оно родственно названию оливы, или иначе маслины («oliva, olivae/») и само является заимствованием из греческого. По-гречески «масло» — «τό έλαιον, ελαίου». Подразумевается масло не сливочное, которое в античную эпоху было не слишком популярно, а растительное (или, как говаривали у нас в старину, «деревянное») — обычно именно оливковое. Это греческое название вошло в старославянский язык — «елей». И ещё от того же греческого слова, через латинское посредство («oleum») и не без влияния термина «petroleum», образовалось в английском языке нынешнее слово,


488
Глава 8. Время настоящее продолженное
которым чаще всего обозначают нефть — «oil». В современном английском «petroleum» — термин, скорее, специальный, а вот «oil» — это расхожее, общеупотребимое, повседневное слово.
Получается, что нефть некогда именовалась «каменным маслом», «горным маслом». То есть в этой природной субстанции видели нечто сходное с растительным маслом, только она находилась в каменных глубинах земли. И вот при сокращении в английском языке слова «petroleum» получилось так, что от него остался только первый корень. Выходит, что политологический термин «petrostate» вообще-то буквально значит: «каменное государство»!
Нечто подобное произошло и со столицей Российской империи: город, названный в честь святого апостола Петра, с началом Первой мировой войны вдруг превратился в «Камнеград»! А ещё в Санкт-Петербурге есть расположенный на острове район, который сперва именовался Петербургской стороной, а позже стал известен как Петроградская сторона. И к этому-то «каменному» району-острову примыкает отделённый от него неширокой протокой ещё один островок — так называемый Каменный остров. Считалось, что это название он получил оттого, что возле него, в протоке Малой Невки, лежал большой камень, от которого получалась заметная струя на воде. Да и на самом острове, дескать, было немало каменьев (См.: Пыляев Μ. И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. — СПб., 2004. —С. 40).
Сенат и народ
По Театральной площади города Кирова (Вятки) шёл парень. Сзади на его куртке красовалась надпись: «SPOR». Вряд ли это было не- дописанное китайскими или турецкими швейными мастерами слово «sport» — в этом случае справа оставалось бы пустое место и надпись выглядела бы несимметрично. Скорее всего, копировавшие некий образец высокой моды трудяги просто не обратили внимания на маленькую чёрточку в третьей букве.
На штандарте римского легиона (такой штандарт именовался «aquila, ае /», то есть «орёл») помещали буквы: «SPQR». Это принятое у древних римлян сокращение формулы «Senatus populusque Romänus» («Сенат и народ римский»). Такая формула лаконично обозначала римское государство и гражданское общество.
Эта аббревиатура вообще стала частью современной массовой культуры и вовсю тиражируется, прилепляясь к разной ерунде — как изображение Нефертити или силуэт пирамиды. В нынешнем Риме это самое «SPQR» буквально преследует заезжего туриста и встречается где угодно: на мусорных баках, канализационных люках... Сейчас


Заклинания Геры Чайникова
489
это всего лишь знак того, что перед вами — имущество города Рима. Вот как воспринимается такое зазнайство сторонним человеком: «Запахи римской улицы. <...> Кругом гомон. <...> Бешеная собака укусила мотороллеры, и теперь в городе эпидемия, болезнь перекинулась и на машины, и на автобусы, носятся как ошалелые. Спятили даже канализационные люки, возомнили себя Бог знает кем: куда ни глянь, везде S.P.Q.R.» (Шишкин Μ. П. Венерин волос. — Μ., 2005. — С. 171).
...А другой вятский обыватель появлялся на улицах с той же надписью, выполненной грамотно. К его велосипеду крепился самодельный ящичек, на котором красовалось древнеримское «SPQR».
Что некогда звенело, ныне стало вульгарно-попсовым. Sic вот и transit gloria mundi.
Заклинания Геры Чайникова
Студентка-первокурсница кафедры классической филологии филологического факультета Московского университета Яна Сергеевна Садакова осенью 2011 года на одном из занятий по латинскому языку обсуждала с подругой что-то связанное с Гарри Поттером. Яна упомянула одно из популярных заклинаний Поттера и его друзей — «Expecto Patronum». Им вызывают защитника Патрона, который может спасти от опасных инфернальных сущностей — дементоров. Заклинание это латинское: глагол «expecto» или, чаще, «exspecto, exspectavi, exspectatum, exspectare 1» («жду, ожидаю») и существительное «patronus, i т» («покровитель, патрон»). Эта фраза означает: «Ожидаю Покровителя». И тут подружка Яны воскликнула: «Надо же! Мы учим язык волшебника!» А ведь и правда.
В серии очень известных книг современной английской писательницы Джоан Мюррей Роулинг (Joanne Murray Rowling) о приключениях юного волшебника Гарри Поттера (Harry Potter) нередки сцены с упоминанием или применением заклинаний. Большинство этих магических словесных формул — в основе своей латинские. Некоторые из них записаны по-латыни точно, а иные воспроизводят латинские слова, словосочетания, короткие фразы весьма приблизительно. Такое впечатление, что Дж. Роулинг подбирала для заклинаний те латинские корни, что имеются в английском и потому более или менее понятны англоязычным читателям. Некоторое искажение латинизмов, возможно, тоже объясняется нацеленностью текста на преимущественно молодую, современную аудиторию. Сейчас для читателей популярных книжек, в общем-то, не нужно, чтобы автор использовал латынь лингвистически точно. Важнее хотя бы смутно улавливаемая похожесть волшебных слов на слова родного языка.


490
Глава 8. Время настоящее продолженное
Безопасен ли?
«Латынь считается серьёзным и строгим языком. Названия, произведённые на его основе, выглядят более благородными. Компании, имеющие такие названия, вызывают больше доверия. Компании, занимающиеся финансами и банковским делом, используют латинские названия чаще других, чтобы получить преимущество от такого восприятия. В Финляндии известная компания под названием SECURUS стала банкротом. Возможно, её организаторы не знали, что первоначальное значение securus — “беспечный, ничем не обременённый”, не обязательно “безопасный”» (Кетола К., Хелен Т. Латынь живёт! В Финляндии и не только / Пер. с англ. Μ. А. Ямщикова. — СПб., 2006. — С. 37-38. Курсив авторов —В. К.).
Фортуна: от Глории к Стиксу
В 1993-1995 годах литератором Тамарой Константиновной Николаевой было собрано почти две тысячи наименований фирм в городе Кирове (Вятке) и Кировской области. Среди них немало таких, которые ориентированы на звучные греко-римские имена и названия.
«...Прямо-таки фонтан громокипящий античной мифологии и прочих греко-римских словечек. Так... подтверждается давнее наблюдение, что европейская цивилизация нового времени в переломные моменты своей истории обращается к классической древности, находя в ней лучшие и проверенные формы, идеи, образцы. <...> Правда, это похвальное намерение в сочетании с невеликой образованностью приводит иной раз к комическому эффекту.
Итак, у нас на Вятке есть своя Троя и свой Гектор. Видимо, не смущает хозяев, что Троя пала и была разграблена, а её защитник Гектор был убит в поединке. А ещё есть и Карфаген — тот самый, который “должен быть разрушен”! И ведь был разрушен... Тот, который в Африке. Есть и Колизей. <...> Есть в Вятке и свой Акрополь. Хорошо бы им выглядеть посохраннее, чем руинам римского амфитеатра и афинского кремля.
Есть, конечно, у нас и боги, покровительствующие бизнесу. Осеняет родные просторы крылышками своих сандалий римский Меркурий. Правда, адаптировавшийся к “нашенским” условиям — Восточный Меркурий. Греческий же его двойник тоже есть... Вятка- Гермес. Тут, кстати, нелишним будет напомнить, что Гермес ведь не только бог торговли, но и покровитель оккультных наук, тайных махинаций и хитрых операций. Недаром от его имени произошло слово герметический, то есть наглухо закрытый, секретный. Ну, а других античных богов и героев развелось на вятских ува¬


Фортуна: от Глории к Стиксу
491
лах видимо-невидимо: Амур, Аполло-Вятка, Аргус, Ариадна (нитками торгуем?..), Борей, Вулкан, Вятка-Титан, Гелиос, Гефест, Гея, Диана, Дионис-Артур, Марс, Медея (яды, чёрная магия, детоубийство?), Нептун, Орфей, Нимфа, Парис-Либер (вот такой получился кентавр из малоазиатского героя и италийского бога), Пегас, Сатурн, Селена, Сфинкс, Фаэтон (оба последних, как известно, расшиблись при падении с большой высоты...), Феникс (неужели регулярно прогорает?..), Улисс, Юпитер и тут же, конечно, его любовница Даная. А именем одной из законных жён Зевса-Юпитера —Дионы — названа почему-то баня. Кроме жён и любовниц, Юпитеру полагается бронежилет античного образца — Эгида.
В осаждающем древнюю Трою воинстве было, согласно слепому Гомеру, двое Аяксов — Большой и Малый. Вот и у нас имеется просто Аякс и таинственный Аякс-MC. Есть и Колосс — неужели на глиняных ногах?.. А вообще-то раньше недаром говорили: “nomen est omen” — то есть “имя является предзнаменованием”. Впрочем, мы уже не раз могли заметить случаи пренебрежения этой мудростью. Зато прямо в точку попал Плутон — это кооператив владельцев овощных ям. Чувствуется и зримая точность, и даже какое-то гусарство в том, чтобы именовать свои земляные норы в честь грозного бога подземелий и адских огней. А вообще-то у нас есть и Олимп целиком.
<...> Но зачем было называть своё коммерческое детище именем знаменитого греческого киника (в латинском произношении — циника) Диогена?'. Он, конечно, философ, но философ-то юродивый — хамоватый, бомжеватый (жил в бочке-пифосе), а главное — нищий, как уличный пёс. От того, собственно, к нему и привязалось это словцо — киник, ведь кион (родительный падеж кинос) — по-гречески собака.
Но круче всех — отважные люди, которые назвали свой магазин в нашем мирном российском краю неудобопроизносимым для вятского человека именем не слишком известных у нас древнеримских братьев-политиков, смутьянов и популистов. Гракхи — это звучит гордо! А ещё у нас есть свой Рубикон. Не нашёлся, правда, пока для него свой Цезарь. В наличии только некий анонимный Консул. Может, ещё появится? К его услугам наверняка уже закалённый в финансовых битвах Центурион. И уже готов Триумф. Есть также Глория (по-латыни — слава) и Фортуна, чтобы он пронёс свою римскую Викторию (или греческую Нику) везде — Passim (ей-богу, на латыни это значит — повсюду). А для мирных дел может пригодиться и Кворум. Заготовлено даже ходовое римское приветствие, пожелание здоровья — Salve! Но быстро проходит мирская глория. Так что есть и Стикс.
Для высоколобых любителей античности предназначены, очевидно, Генезис, Логос и Эйдос. Но есть и Лабиринт — хорошо хоть без Минотавра. А ещё у нас есть Спарта, а также Спарта и Ко. А вот


492
Глава 8. Время настоящее продолженное
и Эврика — неужели она расположена где-то на заколдобистой окраине, куда надо долго добираться по тёмным переулкам, чтобы наконец воскликнуть сакраментальное “Нашёл!”. А может, там торгуют архимедовыми ваннами и прочей сантехникой? Есть в наших палестинах Атлант и ещё Атлант-торг. Хотя торг, который вёл Атлант с Гераклом о том, кому из них небо на плечах держать, закончился не в пользу Атланта. А есть, кстати, и Атплант-сервис-Эфа\ Вот разве что клуб любителей камня и музей при нём именуются хотя и по-гречески, но совершенно естественно —Петрос (в переводе — камень).
Отдельный сюжет — варварское словцо Tezej. Если это имя греческого героя Тезея, победителя того чудовища, которое сидело в лабиринте, то латинскими буквами оно пишется так — Theseus.
Вообще латинские литеры коварны, лучше коммерсантам их без крайней надобности не трогать. Пусть себе пишут иностранные слова кириллицей, так надёжнее будет» (Николаева Т. К., Коршунков В. А. Новые названия в старой Вятке // Русская речь. — 1997. — № 4. — С. 89-91. Курсив авторов. —В. К.).
И собачка
Значок &, который при письме на любом языке заменяет собою союз «и», называется «амперсанд». Этот значок — лигатура. Лигатурой называют графическое соединение, как бы сплав двух или нескольких букв. Лигатуры имеются и в русском письменном обиходе. Наша буква «ю» представляет собой лигатуру из трех букв — ioy («и десятеричное», которое прежде имелось в русском алфавите, обозначало звук «и» перед гласными, а сочетанием «оу» передавался звук «у»). Буква «щ» — лигатура из букв «ш» и «т» (ср. диалектное слово «шти», то есть «щи»).
Лигатура & — старинная, используемая примерно с VIII века. Она латинского происхождения: это слитно написанный латинский союз «et» («и»). Интересно, что сокращение «etc.» (от латинского «et cetera» — «и прочее; и так далее») прежде тоже могли изображать при помощи амперсанда, вот так: &с.
Да и название амперсанд — латинско-английское. Сам этот значок был настолько распространённым, что он стал своеобразной буквой и в XIX веке мог входить в состав английского алфавита. Его произносили как «and» и помещали на последнее в алфавите место. А те буквы, которые одновременно могли быть и словами (например, английская буква «I i» — это же ещё и личное местоимение «я»), при произношении сопровождались добавлением латинского выражения «per se» («само по себе»). Говорили: «per se I» («пэр сэ ай»), то есть собственно буква «ай», а не местоимение «ай». Применительно


Офицеры Капитолины Вульф
493
к значку-букве & это звучало так: «and, per se and». Так и получилось слово амперсанд.
Широко распространившийся ныне значок @, применяемый в электронных адресах, — тоже латинский по происхождению. У нас он, как известно, называется «собачкой». Правда, в других языках его именуют иначе. В Голландии это «обезьяний хвост», в Болгарии — «обезьянье “а”», в Германии — «обезьяна с цепким хвостом», в Финляндии — «кошачий хвост», в Венгрии — «гусеничка» или «червячок». Французы и итальянцы разглядели улитку, китайцы — мышку. А в Норвегии и Израиле в этом значке видят местные завитушки-лакомства — соответственно «канельболле» (спирально закрученная булочка с корицей) и штрудель.
«А вот собачку... придумал сам русский язык (точнее, неизвестный автор, или, как в таких случаях говорят, народ). Опять же подобрал нечто похожее, изобрёл новую метафору, хотя, надо сказать, сходство с собачкой весьма сомнительно. Я сначала не мог ответить на вопрос, который часто задают иностранцы, — почему именно собака, а потом придумал будку с собакой на длинной цепи, и это почему-то помогает, создаёт некий образ. Иностранцы поначалу недоумевают, но потом обречённо принимают странную русскую метафору. <...> ...Собачку заметили только мы, такой вот особый русский взгляд» (Кронгауз Μ. Русский язык на грани нервного срыва. — Μ., 2008. — С. 20. Курсив автора. — В. К.).
Наша «собачка», то есть знак @, — это лигатура латинского предлога «ad», который требовал после себя винительного падежа (Асе.) и обозначал направление движения к какой-либо цели или же нахождение возле чего-либо. Он соответствует русским предлогам «на», «в», «к», «у», «около», «при»: «ad patres!» («к праотцам!», то есть на «тот свет»); «ad fontes!» («к источникам!», в том числе в переносном смысле: к источникам знания о чём-либо); «ad maiörem Dei gloriam» («к вящей славе Божией»); «Hannibal ad portes» («Ганнибал у ворот»).
Так что адрес «kolya@provider.ru» означает: почтовый ящик Коли на сервере фирмы «Провайдер» в России.
Офицеры Капитолины Вульф
В книге американского фантаста Рэндалла Гаррета (Randall Garrett, 1927-1987) «Экспресс на Неаполь» («The Napoli Express», 1979, из цикла «Lord Darcy») есть кое-что о римской полиции в некоем альтернативном мире. Вот как этот отрывок перевёл с английского А. Соколов: «Римская полицейская префектура не имела аналогов где-либо ещё в Империи. <...> Префекты не носят форму; символами их официального положения служат лишь идентификационные


494
Глава 8. Время настоящее продолженное
карточки и маленькие золотые значки с буквами SPQR над рельефным портретом Капитолины Вульф, серийным номером и словами “Префектура полиции” под ним». На самом деле у Р. Гаррета говорится: «They wear по uniforms; their only official identification is card and a small golden shield with the letters SPQR above a bas-relief of the Capitoline Wolf» (см.: Ad absurdum! //Абарис: журнал друзей Санкт-Петербургской классической гимназии. — 2002. — С. 14.)
Разумеется, это Lupa Capitolina (Capitulina) — Капитолийская волчица!
Травматическое
«В русском издании книги Бенедикта Андерсона “Воображаемые сообщества” есть ссылка на знаменитую книгу Марка Блока “Les rois thaumaturges”.
Как сказал мне С. К., корректор исправил непонятное “thauma” на, казалось бы, очевидное “trauma”. Благодаря одной букве из “чудотворцев” короли превратились в “худотворцев”» (Салмин А. Μ. Шанский слон. — Μ., 2006. — С. 232).
Имеются в виду известные книги двух учёных — британского и французского: Андерсон Б. Воображаемые сообщества: размышления об истоках и распространении национализма. — Μ., 2001 (Bendedict Anderson, 1936-2015. «Imagined Communities»); Блок Μ. Короли-чудотворцы: очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространённых преимущественно во Франции и в Англии. — Μ., 1998 (Marc Block, 1886-1944. «Les rois thaumaturges»). Книга Марка Блока по-французски вышла в 1924 году, а книга Бенедикта Андерсона по-английски — в 1983-м.
То самое французское слово — из древнегреческого. Греческое «τό θαύμα, θαύματος» — «чудо; изумление». А греческое же «τό τραύμα, τραύματος» — «рана, повреждение». Второй корень в обоих словах («- ург-») — от греческого глагола «έργάζομαι» («работаю; делаю»).
Благоволительницы
Джонатан Литтелл (Jonathan Littell) — современный американский писатель, род которого (Лидские) происходит из Российской империи. Он написал на французском языке роман «Благоволительницы» («Les Bienveillantes»), в котором речь идёт, среди прочего, об уничтожении евреев в годы Второй мировой войны. Главный герой романа — германский офицер, оберштурмбанфюрер СС Макс Ауэ, а действие происходит на оккупированной немцами территории Советского Союза.


На кабацко-цыганский мотив
495
Одна из тем этого обширного, сложно устроенного произведения — тема рока, которая звучит там, как в античной трагедии. Вот финал этой книги: «Душа болела, но у меня не было возможности осознать, отчего именно. Я вдруг ощутил всю тяжесть прошлого, боль жизни и неумолимой памяти. Я остался один на один... со временем, печалью, горькими воспоминаниями, жестокостью своего существования и грядущей смерти. Мой след взяли Благоволи- тельницы» (Литтелл Джонатан. Благоволительницы / Пер. с франц. И. Мельниковой. — Μ., 2012. — С. 778).
Мелькнувшие в последней фразе романа Благоволительницы, которые дали название всему роману, — тоже античного происхождения. Вот как об этом пишет литературовед и культуролог, знаток французской литературы Сергей Николаевич Зенкин: «Как известно, таков смысл имени “Эвмениды”, которым древние греки опасливо называли злобных Эриний, богинь мщения. Не будет ошибкой так и переводить название романа — “Эвмениды”, — но поскольку автор всё же выбрал для заголовка не греческий, а французский вариант “Les Bienveillantes”, то и в переводе предпочительным оказывается не греческое слово, а русский неологизм» (Зенкин Сергей. Джонатан Литтелл как русский писатель // Там же. — С. 787. Примеч. 2).
Русский неологизм — калька с греческого, да и с французского тоже. По-русски издавна привычно называют «Эвменидами» одну из трагедий Эсхила — заключительную часть трилогии «Оре- стея» («ή Όρέστεια, ας», 458 год до н. э.). «Эвмениды» по-гречески: «αί Ευμενίδες, ων» (от прилагательного двух окончаний «εύμενής, εύμενές», то есть: «благосклонный, милостивый, доброжелательный». В древних Афинах так эвфемистически называли Эриний («αί Έρινύες», а в единственном числе — «ή Έρινύς, Έρινύος»), имя которых буквально означает: «Гневные». Согласно мифу, который был использован Эсхилом в трагедии «Эвмениды», страшных богинь мщения Эриний назвали «Благосклонными» после того, как суд в Афинах оправдал Ореста, убившего свою мать. Эринии были обвинительницами Ореста. И вот, чтобы они после проигрыша в суде не затаили ненависть к афинянам, те учредили в своём городе их культ (святилище этих богинь и вправду располагалось чуть ли не в центре города, у подножия холма Ареопага). И стали звать их Эвменидами.
На кабацко-цыганский мотив
Это сон такой.
«Я сижу на кафедре классической филологии, но не тогда, сорок лет назад, когда учился, а сейчас, в эти дни. На огромном столе наставлены откупоренные бутылки. Остатки колбасы и сыра на кар¬


496
Глава 8. Время настоящее продолженное
тонных подложках. Пробки, конфетные бумажки. Подсыхающие лужицы пролитого вина.
Оля Смыка и Оля Савельева поют латинские пословицы на русский, даже какой-то кабацко-цыганский мотив.
mala herba cito crescit, эх/ epistola non erubescit, эх/ ars longa, эх, да/ vita brevis sit tibi, ой, да/ terra levis».
(Драгунский Д. Ночник: 635 микроновелл. — Μ., 2011. — С. 8-9. Курсив автора. —В. К.)
Две латинские пословицы из тех четырёх, что были спеты на кабацко-цыганский мотив во сне Дениса Драгунского, фигурируют и в этой самой книге. Одна — тут неподалёку, несколькими страницами выше.
Неуместная буква «ж»
Один из корпусов Вятского государственного университета именуется «Инженериум». Там с 2015-го года располагаются некоторые университетские учебные и научные подразделения, а также музей инженерных наук. Название своим латинским окончанием (среднего рода — «-um») намекает на респектабельность и следование традиции. Всё бы хорошо, да только при латинском обличье этого звучного слова в нём неуместна буква «ж». Такого звука в латыни не было!


Хуже гимназиста, семинариста и даже ученика духовного училища
497
Хуже гимназиста, семинариста и даже ученика уездного духовного училища
«Говорят, Яков Михайлович Боровский пострадал от гневного возмущения коллег и даже вынужден был оставить преподавание в Ленинградском университете из-за того, что сравнил выпускника отделения классической филологии ЛГУ им. А. А. Жданова с гимназистом 3-го класса Поливановской гимназии, а гимназиста старших классов с аспирантом соответственно. И всё же мы, мужественно прикрывшись псевдонимом, не побоимся со всей серьёзностью утверждать, что нынешний учёный знает латынь хуже не только гимназиста либо семинариста, но даже ученика уездного духовного училища... то же относится к владению родным языком, национальным культурным наследием и даже европейским. Теперь добавим сюда нравственность и добродетели, едко осмеянные российской интеллигенцией, и задумаемся о соотношении hinc (с одной стороны. — В. К.) научно-технического и социального прогресса, illinc (с другой стороны. — В. К.) духовного и гуманитарного состояния общества» (Лев Морских-Касаткин [Чебыкин Константин]. О смертях преследователей (или апофеоз гуманистической науки). http://krotov.info/libr_min/24_ch/eb/ykin_01.htm#sdfootnote63sym).


УКАЗАТЕЛЬ
ИМЁН И ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
Абарис 349
Аввакум Петров, протопоп 188-189,
481
Август (Октавиан Август) 88,127, 236
Августа Винделикорум, рим. колония
116
Аверинцев С. С. 101,104,131,178
Авиньон, а 129
Аврора 100
Австрия 68
Австро-Венгрия 174, 249
Агафоников Н. В., свящ. 296
Агрикола 160
Агриппа 116
Адамчик В. В. 36
Аделунг Φ. П. 276
Адриан, император 369
Адриатическое море 205
Азия 46, 49,172, 360
Азовское (Сурожское) море 173,
412^13
Аид, бог 45, 96,153
Акакий Синайский, св. 215
Аксаков И. С. 216-217
Аксаков К. С. 193
Аксакова А. Ф. 217
Александр I 206, 212
Александр II 276-277
Александр III 277
Александр Великий (Македонский)
361, 440, 471
Александр Невский, св. 385
Александрия Египетская 8, 57,117
Алексеев Μ. П. 53
Алексеев Пётр, прот. 355-357, 465
Алексей Александрович, вел. князь
277
Алексей Карпович, учитель 279
Алексей Михайлович, царь 188-189,
192,196
Алексий, патриарх 364
Алексин, г. 266
Алжир 324
Алтайский край 464
Алферьева А. В. 130-131
Альбедиль Μ. Ф. 133
Альпийские горы 172
Альтман В. 430
Альтман Μ. С. 186
Алыииц Д. Н. (Аль Даниил) 437, 439
Амстердам 199
Амур, бог 491
Амур, р. 374
Амфитеатров А. В. 341
Амфитеатров Ф. Г. см.: Филарет, митр.
Анатолия 41
Анге-Патяй 207-208
Англия (см. тж.: Великобритания)
24-25,148,153-154, 172, 306
Андерсен Г. X. 45
Андерсон Б. 494
Анджело А. 83-84
Андрей, апостол 196
Аника-воин 37
Анищенко О. А. 304, 306, 337-338, 451
Анна Иоанновна, императрица 53,
105, 198-200, 202, 269
Анненков П. В. 242
Анпеткова-Шарова Г. Г. 433
Антей 8
Антоний, архиеп. см.: Добрыня Ядрей- кович
Анфилатов К. А. 96
Аполлон 206, 289, 349, 380, 421,
444^47, 491
Апулей 453
Апухтин А. Н. 254
Аравия 49
Аргус 491
Аретино Л. Б. 143
Ариадна 455, 491
Ариосто Л. 327
Аристотель 40, 57, 79
Аристофан 9, 29-29, 45-46, 440
Аркадия, область в Греции 42
Арктика 187


Указатель имен и географических названий
499
Армстронг К. 92
Арриан Флавий 361
Арсеньев К. К. 203
Артаксеркс II 315, 360
Артемида 171
Арутюнова Н. Д. 16, 70,188
Архангельск 96
Архангельская обл. 37
Архангельский А. 264
Арьес Ф. 111
Асандр 426
Астрахань 190
Атлант 492
Аттика 26, 41
Аугсбург, г. 116
Афанасий Александрийский 94,117
Афина 39, 75, 284, 380
Афинодор 470
Афинский П. И. 380
Афины 18, 26-28, 34, 38-39, 45, 75, 77,
122, 325, 360-362, 495
Афон, гора 65
Афр (Афер) Публий Теренций 33, 82
Африка 8, 46, 49, 54, 490
Афродита 46, 51, 70, 202
Ахилл 15
Аякс 15, 491
Бабичев Η. Т. 74, 79
Бабкин, цензор 42
Бавария 116
Бавкида 223-225
Баггезен И. 164-165
Базанов В. Г. 186
Базель, г. 123
Байбурин А. К. 138, 415, 479
Байрон (Бирон) Дж. 327
Балканы 172,195, 239, 458
Баранович Лазарь, архиеп. 403
Барановский В. 487
Баратынский Е. А. 217
Барнаул 359
Барон Брамбеус см.: Сенковский О. И.
Барсов С. В. 475
Бартенев П. И. 309-310, 388
Батюшков К. Н. 137
Бауэр Г. 159-160
Бахрушины, купцы 404
Бачинин В. А. 106-107
Башкирия 176
Башмачкин А. А. 215
Безъязычный В. И. 482
Бёк А. 242
Белгород 270
Белев, г. 131, 301
Белинский А. И. 284
Белинский В. Г. 225, 375-376
Белова О. В. 49, 61
Белоруссия 410, 415
Белоусов А. Ф. 415
Бендер Остап 26, 422
Бенедикт Р. Ф. 17
Бенедикт, св. 129
Бердяев Н. А. 330
Березин А. Б. 78
Берёзов, г. 199
Березович Е. Л. 75,113
Береснева, «жёнка» 361
Берлин 242
Бернар (Бернард) Клервосский 134
Беспятых Ю. Н. 105,199, 269
Бессонов П. А. 412
Бетховен Л. ван 465
Библ, г. 91
Бимбереков, дьякон 132
Бирих А. К. 359
Бирон Дж. см.: Байрон Дж.
Бисмарк О. фон 216
Блаватская Т. В. 430
Благовещенский А. 264
Благовещенский Н. А. 376
Благой Д. Д. 243
Благосветлов Г. Е. 376
Блинов Η. Н., свящ. 363
Блинов С. Г. 310, 381
Блок А. А. 171, 258
Блок Μ. 494
Боборыкин П. Д. 94-95, 175, 218-219, 290-293, 376
Бобров Е. А. 30, 397-398
Бова 209
Богданов Г. Ф. 399
Богданов К. А. 420, 432^33
Богданович А. В. 342
Богораз-Тан В. Г. 257
Богородица (Божья Мать, Дева Мария)
362,391, 401,403, 474, 483
Богословский С. Μ. 311-312
Бодянский Π. Н. 347
Божья Мать см.: Богородица
Бойко Μ. Е. 475
Бокова В. Μ. 305, 404
Болгария 9, 70,182, 493
Бонч-Бруевич В. Д. 211
Борей 491


500
Греколатиника
Борис, св. 59
Борисфен 173
Боровский Я. Μ. 64, 74, 79, 497
Бородина Э. 191
Бородицкая Μ. Я. 450
Борхес X. Л. 49-50
Боспор (Боспорское царство) 425—427,
429^32
Бреаль Μ. 435
Брокгауз Ф. А. 203
БрэмА. Э. 46, 48,55
Брюсов В. Я. 258, 419
Буйда И. Н. 213
Булгаков Μ. А. 50
Булгарин Ф. В. 276
Булкина И. С. 256, 342
Буторов А. В. 54, 272
Быков Д. Л. 45,149,178, 483
Бычков А. Ф. 409
Бычков И. О. 444
Вавилов С. И. 425
Вавилон 100
Вагенгейм К. А. 421
Вагинов К. К. 421
Вайль П. Л. 450
Вайскопф Μ. И. 420-421, 477
Вакх 10, 289, 405
Валерий Максим 122-124
Валянтас С. 29
ВарботЖ. Ж. 113
Варрон Марк Теренций 40
Варсапонт, инспектор гимназии
348-349
Варшава 397
Васенко П. Г. 39, 351-353
Василевская В. Л. 453-454
Василевская И. А. 4, 485^186
Василий Васильевич, семинарист 279
Васильев Алексей 202
Васнецов А. И. 433
Васнецов Н. Μ. 372, 410, 469
Ватикан 52
Вахтина Μ. Ю. 432
Вашингтон Дж. 163
Веглерис Григорий, архимандрит
283-284
Веймар, г. 245
Вейсман А. Д. 10, 31, 33
Великобритания (Британия; см. тж.:
Англия) 105,124
Вельтман А. Ф. 334
Венгрия 493
Бендина Т. И. 16,185-186
Венеция 205
Венский Евгений (Пяткин Е. О.) 258
Вергилий 80,125, 202, 211, 278, 317, 363, 402, 456, 479
Вересаев В. 16,150, 217, 316-317
Верона, г. 145
Beppo (Выру), г. 279-281
Верхокамъе 113,194-195
Вес Μ. 422
Веселовский Ал-др Н. 130,143, 391
Вигель Ф. Ф. 388
Византия 90,187-188, 201, 395
Виктория, богиня 491
Вильгельм Завоеватель 155
Виноградов В. В. 76-77,193, 262, 323, 328-329
Виноградов Η. Н. 366-367
Виноградова Л. Н. 208
Виппер Р. Ю. 440
Виргилий см.: Вергилий
Витебская губ. 125
Витте С. Ю. 438-^39
Вишняцкий Л. Б. 161, 458-459
Владимир Александрович, вел. князь 277
Владимир Святой, князь 395
Владимир, г. 57, 352, 388
Владимир, митр. 364
Владимирская губ. 308, 374, 409
Владимов Г. Н. 209
Водовозова Е. Н. 312-313
Водолазкин Е. Г. 448, 478
Волга 190, 242
Вологда 379
Волошин Μ. А. 258
Волынская губ. 180
Вольтер Ф.-М. 87
Вольф В. Ф. 68
Воронеж 284
Воронский А. К. 238-239, 338, 363, 373
Восточная Европа (Восточно-Европейская равнина) 171, 473
Врубель Μ. А. 20
Вулкан 491
Вульфсон Г. Н. 451
Вяземский П. А. 235, 277
Вязовская В. В. 390
Вятка (Хлынов, Киров), г. 42-44,138, 194, 264, 287, 296, 354-355, 373, 379, 389, 402-403, 410, 445, 460, 462, 471, 477, 488, 490-492, 496


Указатель имен и географических названий
501
Вятская губ. (Кировская обл.) 21, 60, 152, 158-159, 194, 248, 273, 302, 312, 317, 319-320, 335, 357, 372, 387-388, 460-462, 468-469, 490-492
Гаврилов А. К. 56, 271, 422, 428, 432
Гаврюшин Н. К. 109
Гайдукевич В. Ф. 429-431
Галич, г. 366, 412
Галлия 67
Ганзен А. 45
Ганнибал 282, 493
Гарин-Михайловский Н. Г. 302
Гаррет Р. 493-494
Гарри Поттер 433, 489
Гаспаров Μ. Л. 64, 81, 434, 436, 440, 442-443, 462-463, 470
Гассенди П. 441
Гвиана Британская 166
Гвидо д’Ареццо 132
Геба 284
Гейсген И. 161
Гекатон 470
Гектор 15, 490
Геллер Μ. Я. 442
Генис А. А. 452-453
Георгий, архиеп. (митр.) 109, 299, 339, 386
Гера 202
Геракл 8,15, 41, 492
Гераклит 107
Герасимов Г. И. 173
Германик 80
Германия 47, 67,147, 151,174, 206, 216, 219, 224, 249, 280, 306, 440, 493
Гермес 23, 43-14, 490
Гермиона 15
Геродот 39, 47-18, 55, 171, 436, 452, 456, 470^71
Герцен А. И. 242, 311,471
Гесиод 16, 42, 421, 456
Гёте И. В. фон 106, 327, 347
Гефест 491
Ге-Хинном (Тофет), долина 182
Гея 8,110, 491
Гипнос 43
Гиппократ 36
Глаголев Μ. А., смотритель дух. училища 301
Глеб, св. 59
Глинка Φ. Н. 366, 373-374
Гнедич Н. И. 137, 284
Гоголь Н. В. 150, 215, 224, 267-268, 326-327, 332, 334, 377
Голиаф 219
Голландия 191, 493
Голубинский Ε. Е. 300-301, 381-382
Голубинский Ф. А. 382
Голубцов А. П. 111,215
Гомер 17, 31,137,154, 202, 226, 324, 327, 346, 350-351, 435, 452, 455-456, 491
Гончаров И. А. 242, 309
Гораций 73,164,166, 242, 278, 347, 379, 444, 456
Горбачёв Μ. С. 97
Горбунов И. Ф. 400^03, 406^08
Горенштейн В. 0.145
Горохова, учительница 308
Горфункель А. X. 124
Горчаков А. Μ. 277
Горький Максим 404, 420
Грабарь-Пассек Μ. Е. 15
Гракхи, братья 491
Гребенщиков Б. Б. 447
Греков Б. Д. 429
Гренобль, г. 74
Греция - passim
Грибанов А. 479
Григорович Д. В. 406
Гримм, братья 52
Гродненская губ. 415
Грудцын А. П. 461
Грунтове кий А. 14
Гульч, преподаватель латыни 281
Гульченко В. В. 251
Гумилёв Н. С. 101, 258, 381, 480
Гуревич А. Я. 121
Гурьянова Η. П. 388, 469
Гусаков Н. И. 145
Гуслицы 413
Гутенберг И. 141
Гюго В. 138-139
Давид 219
Давыдов, декан 282
Дагестан 190
Даль В. И. (Казак Луганский) 25, 37, 113-114, 234, 268, 329, 372, 405, 408^09, 412, 416, 420
Дальний Восток 63
Даная 491
Данилевский Г. П. 308
Данилевский И. Н. 108
Данилкин Л. А. 475-476
Данте (Дант) А. 244, 347


502
Греколатиника
Дворецкий И. X. 10,11, 82, 84,115, 418
Дева (Парфенос), богиня 42,171
Дева Мария см.: Богородица
Декарт Р. 31, 443
Дельфы 40
Деметра 235
Демокрит 21, 68, 424
Демострат 123
Демосфен 318
Демохар 123
Денница 100
Дератани Η. Ф. 435
Державин Г. Р. 362
Дерпт (Юрьев, Тарту), г. 175, 217, 219, 292-293, 335, 397
Джастис Э. 105
Диаконов, И., свящ. 317
Диана 491
Димитрий (Дмитрий) Ростовский, митр. 190, 263, 484
Димитрий, архиеп. 318
Диоген Лаэрций (Лаэртский) 470-471
Диоген Синопский 470, 491
Диона 491
Дионис 45, 405, 491
Диофант из Синопы 425^26, 429-132
Дмитриев Μ. А. 193, 212, 243
Днепр 173
Добринский, прот. 296
Добродомов И. Н. 366
Добрыня Ядрейкович (Андрейкович)
105
Доватур А. И. 436-137
Доддс Э. Р. 17
Долгушев В. Г. 461-162
Доминик, св. 133-134
Дон 173
Досифей, патриарх 192
Достоевский Ф. Μ. 13, 237, 476
Драгунский Д. В. 496
Дракон (Драконт) 38-39
Дружинин А. В. 244
Дрягин В. П. 138
Дуато Н. 475
Дувр, г. 474
Дунай, р. 9,173
Дьяченко Г. Μ. 115,184-185, 360
Дюймовочка 9, 45
Дюссель, р. 161
Дюссельдорф, г. 161
Евбул 470
Евлогий (Георгиевский), митр.
131-132, 301, 375
Евразия 48,176, 458
Европа -passim
Евфимий, монах 192, 261
Египет 8, 91, 247, 324, 426
Егоров Б. Ф. 244
Екатерина II 171-172,196-197, 206, 212
Екатеринбург (Свердловск) 323,
365-366, 377
Елабуга, г. 302, 376, 460
Елагин Н. В. 330
Елагина Елена 477
Елеон (Масличная), гора 387
Елизавета I, англ, королева 168
Елизавета Петровна, императрица
199, 203
Елистратов В. С. 486
Емельянов Н. Г. (Аркадий Счастливцев) 42^3
Еруслан Лазаревич 209
Ершов Π. П. 243-244
Жданов А. А. 497
Жданов В. А. 244
Жебелёв С. А. 427430
Жельвис В. И. 458
Жемчужников А. Μ. 30
Жемчужников В. Μ. 30
Жемчужников Н. Μ. 85-86
Женева 87
Живов В. Μ. 270
Жирмунская-Аствацатурова В. В. 259
Жирмунский В. Μ. 47, 258-259
Житомир 306-307
Жуковский В. А. 276-277, 301
Журавлёв А. Ф. 137-138
Забайкалье 249
Заболоцкий Н. А. 138
Заборов Π. Р. 235
Забубеньев, г. 223
Загоскин Μ. Н. 118, 197-198, 216,
219-220, 402, 465
Зайцев А. Д. 310
Зайцев Б. К. 322-323, 344
Закавказье 426
Замятин Г. А. 96
Захаров А. В. 292
Звенигородская Н. 475
Зевс 23, 35, 153, 223, 441
Зеленин Д. К. 137-138, 321, 334-336,
340, 362-364, 461
Зельченко В. В. 258


Указатель имен и географических названий
503
Земляной С. Н. 480
Зенкин С. Н. 495
Зеньковский С. А. 261
Зернова Р. А. 324
Зимин И. В. 277
Зиновьев А. А. 442
Зиновьев Г. Е. 420-421
Златовратский Η. Н. 239
Знаменский П. В. 267
Зорин А. Л. 171
Зыков И. Г. 60
Иван IV (Грозный) 187, 195
Иванов Ал-др 475
Иванов Алексей 476
Иванов Вяч. Вс. 29
Иванов Г. В. 101-102
Иванов Е. П. 365
Иванов С. И. 110
Идолище Поганое 120
Иерусалим 182, 474
Израиль 493
Иисус Христос см.: Христос
Иллирия 205
Иловайский Д. И. 174
Ильмень, оз. 191
Ильф И. А. 325, 422
Индия 51, 440
Иннокентий Монастырский 192
Инститорис см.: Кремер
Иоанн Дамаскин 420
Иоанн Златоуст 261
Иоанн Креститель (Иоанн Предтеча)
96,132
Иоанн, евангелист 106-107
Иов 49-50
Иордан 170
Иордан, р. 96
Иосия 183
Ипполитова А. Б. 363
Ирмшер Й. 19
Исаев С. А., историк 4, 164,191, 265,
460^61
Исаев С. А., переводчик 37
Исаия 100
Исаченко А. 482
Исаченко Т. А. 50, 391
Исидор Севильский 73
Италия 58, 68, 84,111,143-144, 262
Иудейское царство 183
Йена (Иена), г. 199, 218
Йоне Р. 19
Кадеев В. И. 42
Казак Луганский см.: Даль В. И.
Казанова Дж. 204-205
Казань 174-175, 264, 267, 291-294, 352, 380, 387, 397, 451,461
Казахстан 318
Кайсаров А. С. 213
Калашников И. Т. 397-398
Калигула 80-81, 88
Калинин Μ. И. 439
Каллиопа 35-36
Каллистов Д. П. 429
Калуга 344-345
Калужская губ. (обл.) 65, 382, 399
Каменев Л. Б. 420—421
Каменный о-в 488
Кампани Дж. П. 151
Камчатка 397-398
Кантемир А. Д. 372
Капитолийский холм 64
Караджич Вук 69
Каралис Д. Н. 364
Карл VI47
Карская Т. С. 103
Карфаген 172, 183, 490
Касаткин А. А 144
Касимов Е. П. 323-324
Каспийское море 190
Касьянов Μ. И. 144
Катанский А. Л. 283, 298, 301, 385-386
Катанский Л. Г., дьякон 385
Катилина 142, 347, 444
Катков Μ. Н. 25, 27
Катулл 258, 456
Кацман Н. Л. 457
Кащеев В. И. 234, 251, 315-316, 379
Квитка-Основьяненко Г. Ф. 334-335
Кедров К. Е. 277
Кедронская долина 182
Кёльн, г. 116-117, 473
Кемеровская обл. 410
Кёнигсберг, г. 162
Керчь 426
Кетола К. 490
Кибардин Н. В. 138
Киев 54, 78,150, 261-261, 266, 304, 346-347, 350, 368, 415, 417, 445, 456, 473, 477
Киево-Печерская лавра 415
Киже, подпоручик 176
Киль, г. 204
Ким Ир Сен 433
Кир Великий 173


504
Греколатиника
Кир Младший 360
Киреевский П. В. 153, 413
Кирена, г. 8
Кирилл, св. 108
Киров, г. см.: Вятка
Кирово-Чепецк, г. 385
Кировская обл. см.: Вятская губ.
Киселёва Μ. В. 57
Китайгородский А. И. 252
Клавдий 81,116
Клаус К. К. 174-175
Клейн Л. С. 458-459
Климов Д. Μ. 235
Клин, проф. 282, 310
Ключевский В. О. 484
Кнабе Г. С. 167, 242
Кобылинский Л. Л. см.: Эллис
Ковалёв А. А. 458
Коган Н. А. 139
Кожурин К. Я. 94,189-190
Козаржевский А. Ч. 31
Козлова Г. Г. 457
Козловский И. С. 359
Козьма Индикоплов 49
Коконова А. Б. 37
Кокорев И. Т. 220-221
Колесов В. В. 14, 59-60,183, 321
Коллинс (Коллинз) С. 153
Колосова В. Б. 391
Колумб X. 144-145
Колыма 257
Колюпанов В. 380
Колядина Е. В. 482-484
Коменский Я. А. 350
Кондратьев С. П. 433-434
Кони А. Ф. 370-371
Коновалов А. В. 196
Константин Острожский 180
Константин Павлович, вел. князь 206
Константинов Н. А. 311
Константинополь (Стамбул) 90,105,
170
Копыленко Μ. Μ. 24
Копыстенский Захария 261
Корбо, достославный пёс 313
Корейко А. И. 34
Корейша И. Я. 395-396
Коринфский А. А. 380
Корнелий Непот 282, 309, 317, 343, 345
Коровин В. И. 264
Королёв А. 214
Короленко В. Г. 243, 306-307, 480
Короленко Псой (Лион П. Э.) 480
Корольков А. 341
Корольков Д. Н. 340-341
Коршунков В. А. 122,176,194, 215, 355,
388, 469, 492
Коршункова Г. Г. 443
Космократов Тит 214
Косогоров С. 202
Костомаров Н. И. 284-285, 404
Костромская губ. (обл.) 21, 60, 246,
300, 366, 381, 412
Котельнич, г 319
Котляревский И. П. 363
Кошелев А. Д. 50, 261, 264, 465
Кошелева О. Е. 364
Кощеев А. 468
Краевский А. А. 375-376
Красная пл. 401
Краснопёров И. Μ. 302-303, 403
Красухин К. Г. 31, 33-34, 63, 73, 78,108
Кремер (Инститорис) Г. 134-135
Кремер, Герард 160
Крестовский В. В. 407
Кривко Р. Н. 391
Крит 153
Кронгауз Μ. А. 493
Кронеберг И. Я. 287
Крылов И. А. 211, 485
Крым 171, 395, 426, 430, 449
Крыщук Η. П. 109
Крюков, преподаватель 282
Крюкова Е. 483
Крюммер, директор пансиона 280
Ксенофонт 64, 315, 343, 349, 360, 452,
456, 471
Кудрин О. 84
Кудрявцева Т. В. 4, 27
Кузищин В. И. 19
Кулаковский Ю. А. 31,111-112, 475^76
Кулешов В. И. 202
Куприн А. И. 331
Кураев А. В., дьякон 13-14
Курбановский В. И., прот. 317
Курганов Н. Г. 267, 377
Курдюмов А. А. см.: Лурье Я. С.
Курская губ. (обл.) 60
Куртиев И. В., свящ. 273
Курукин И. В. 405
Курций Руф 271-272
Кусков П. 468
Кустова Е. В. 389
Кущевский И. А. 237, 310


Указатель имен и географических названий
505
Кьеркегор С. 36-37
Лавришко В. 95
Лада 176
Ладо (Ладон) 176
Лактанций 317
Лалетин А. 462, 468
Ларин Б. А. 416-^18
Ларионова Μ. Ч. 250
Латынина А. Н. 483^184
Ле Гофф Ж. 117-118,133, 135,137
Лев Диакон 170
Левинтон Г. А. 479
Левкипп 21
Левкович Я. Л. 219
Левшин П. Г. см.: Платон, митр.
Лейкин Н. А. 47, 58,149, 241, 316, 406-408
Лекманов О. А. 351
Лемберг X. 187
Лемнос, о. 97
Ленин В. И. 420, 434, 442, 469
Ленинград см.: Санкт-Петербург
Ленинградская обл. 10
Леонтьев К. Н. 65
Лепорский Иоанн, свящ. 381
Лермонтов Μ. Ю. 20, 235-236, 457
Лесбос, о. 97
Лесков А. Н. 130-131
Лесков Н. С. 20, 38, 54, 65-66,114, 130-131, 145-146, 236-237, 240-241, 320, 322-323, 326, 358, 366, 368-370, 373, 378, 389-391, 393-394, 456, 484
Лета, р. 23
Лжедмитрий 157
Либер 491
Ливан 91
Ливия 8, 51
Лидия 41
Лимонов Ю. А. 76,172
Линдсей В. Μ. 82
Линицкий Я. И. см.: Смирнов Я. И., свящ.
Линкинг-ривер 163
Лион П. Э. см.: Короленко Псой
Литва 174
Литтелл Дж. 494^95
Лифляндская губ. 279-280
Лихачёв Д. С. 448
Лихачёв С. Μ. 448
Лихотинский, преподаватель 346
Лихт Г. 47
Лихуды, братья 192
Лобачевский Н. И. 292
Лобода В. И. 485
Ломб К. 117
Ломоносов Μ. В. 50
Лонгин, сотник 484
Лондон 165,167,172, 384
Лопатин В. С. 206
Лосантивилъ 162
Лосев А. Ф. 12, 479
Лотман Ю. Μ. 50, 213, 465
Лотоцкий А. И. 355-357
Лощилов И. Е. 144
Лукопер, царь 363
Лукреций Кар 81, 347
Лукцей 142
Лунин Μ. С. 214-215
Луп Публий Рутилий 68-69
Лупандин С. И. 308
Луперк 68
Лупус де Ольмедо 69
Лупус Феррьерский 69
Лурье Е. В. см.: Пастернак Е. В.
Лурье С. Я. 422, 424-425, 428, 430
Лурье Я. С. (Курдюмов А. А) 422, 425, 428,431 '
Лучицкая С. И. 364
Львов, г. 78
Любжин А. И. 271
Любимов Н. Μ. 382-383
Люгер Г. 169
Лютер Μ. 147, 218
Люцифер 99-102
Ляцкий Е. 203
Магеллан Ф. 158
Магницкий (Велелепов) В. К. 20-21,
461
Мазепа И. С. 473
Майер Т. 56
Майоров Г. Г. 18
Майя, богиня 23
Макарий, патриарх 191
Македония 172-173
Макеева И. И. 188
Максим Грек 51-52
Максимов С. В. 58, 62-63, 268-269, 325,
367-368, 374, 410-411, 413, 415-416
Малашенко А. В. 97
Малая Азия 41, 67, 426
Малая Невка, р. 488
Малинецкий Г. 448
Малинин Ю. 118
Малороссия см.: Украина


506
Греколатиника
Мальтус Т. Р. 71
Мальчик-с-пальчик 9
Мамин-Сибиряк Д. Н. 61, 303, 322-323, 371-372, 377, 404, 408, 468
Мандельштам О. Э. 137-138, 350-351
Манн Ю. Μ. 327, 406
Манухина Т. 132, 302, 375
Марбург, г. 308
Мареев С. Н. 239-240
Маресьев А. П. 423
Марий 142
Мария Фёдоровна, императрица 276
Марк Аврелий 347
Маркет К. 165
Маркова С. Г. 444
Маркс К. 68, 434
Марс 68, 491
Марсель, а 111
Марсово поле 423
Мартынова Г. Г. 305, 332
Мартынова Ш. 476
Масюк Е. В. 13-14
Махов А. Е. 37, 99,101,103,112,135-136
Мацеевич Арсений, митр. 362
Маяковский В. В. 334
Медведев Сильвестр 192-193
Медея 491
Мезень 234
Мей Л. А. 467
Мейер К. Ф. 435
Мейлах Б. С. 335
Меланхтон Ф. 160
Мельникова А. С. 470
Мельникова И. 495
Мельников-Печерский П. И. 207-208
Мельшин Л. см.: Якубович Π. Ф.
Меотида 173
Мережковский Д. С. 258
Меркатор 160
Меркурий 490
Месопотамия 124
Мефодий, св. 108
Миллер Л. А. 340-341
Миловский С. Н. 331, 386-388
Мильтиад 282
Минерва 64, 75, 380
Минская губ. 409—411, 414
Минский Н. А. 258
Мирзеханов В. С. 263
Митра 100
Митридат VI Эвпатор 425—426, 430
Митрофанов А. А. 263
Михаил, архангел 285, 439
Михайлин В. Ю. 69, 79, 477
Михайлов Μ. И. (Μ. Л.) 94, 222-223,
225-226, 394-395, 405
Михайлов С. С. 413
Михайлова Е. А. 257
Михайлова К. 414
Михеева И. В. 384
Михельсон Μ. И. 164, 218, 305, 340, 358,
361
Мишулин А. В. 427
Мнемозина 35
Могила Пётр, митр. 262
Могилёвская губ. 411
Модестов В. И. 351-353
Моисей 93
Мокиенко В. Μ. 359
Молдавия 104
Молева Н. Μ. 267
Молога, г. 399
Моломин Иоанн, дьякон 361
Молох 182
Моммзен Т. 242
Монахов С. Ю. 12, 96
Монтевидео, г. 158
Монтень Μ. 148
Морава, р. 9
Морских-Касаткин Л. (Чебыкин К.)
497
Мортимер, преподаватель 279
Морфей 289
Москва 50, 54, 92, 190, 192,195-196, 229,
262, 266, 281, 284, 309-310, 345, 363,
374, 401, 441, 455, 465-467, 482, 486
Московская губ. (см. тж.:
Подмосковье) 32
Мотрошилова Н. В. 18
Мочульский К. В. 350-351
Мощанский И. 35
Мстиславль, г. 411, 415
Мстиславцев Пётр 180
Музы 206
Мурьянов Μ. Ф. 50, 52-53, 62,100, 391
Мусихин А. Л. 159
Мыльников А. С. 204
Мюллер И. 162
Набоков В. В. 73-74, 214
Наксос, о. 97
Нарежный В. Т. 22-23, 60-61, 92-93,
274-275, 327, 406
Наук А. К. 340-341
Науменко А. 117


Указатель имен и географических названий
507
Неандер Й. 161
Неандер Μ. 161
Неаполь 46, 493
Небольсин П. И. 359
Нева 197
Невзоров Μ. И. 263-264
Неволин П. 312
Недович Д. 79
Неклюдов С. Ю. 414^115
Некрасов Н. А. 320-322, 365, 373
Немзер А. С. 86, 217, 484
Немилов А. Н. 144
Немченко А. И. 145
Неоптолем 15
Нептун 167, 491
Нерва 80
Нерехта, г. 412
Нерон 81, 88,116,176, 472-474
Нетушил И. В. 349-350
Нижегородская губ. 381
Нижний Новгород 283, 291, 298-299,
301,339, 385-386
Ника 491
Никитин Афанасий 51
Никитин П. В. 39
Никитников Г. А., прот. 354-355
Николаев Н. И. 124
Николаева О. А. 364
Николаева С. В. 479
Николаева Т. К. 490, 492
Николай 1 213, 276, 296
Николай II 325
Никон, патриарх 189-190,192
Никулина Е. А. 405
Нил, р. 8
Нобелиус П. 162
Нобель Ф. 162
Новгород Великий 191, 266, 362
Новодворская В. И. 67
Новороссия 171
Новосибирск 443, 450
Нойман Й. 161
Нойман Μ. 161
Норбури П. 154
Норвегия 493
Носов С. А. 113
Оболенский Д. А. 37-38
Оболенский Μ. А. 173
Оборин Л. В. 299, 301
Овидий 68, 90, 223-224, 347, 435, 444
Огайо 162
Огарёв Η. П. 311
Одесса 234, 302, 352
Одиссей 202
Одоевский В. Ф. 245-246
Октавиан см.: Август
Олендский, ксёндз 348-349
Олимп 235, 491
Ольвия, г. 379
Омир см.: Гомер
Онегин Евгений 211, 213, 444, 453
Онианс Р. 31
Оренбург 264
Орест 15, 495
Орлова А. И. 444
Орловская губ. 278, 280
Орфей 491
Осирис 111
Осло, г. 473
Осповат А. Л. 254, 479
Остерман А. И. 198-199
Островский А. Н. 42,114
Острог, г. 180
Отин Е. С. 328
Откупщиков Ю. В. 176-177, 320
Охотин Н. Г. 220
Павел Александрович, вел. князь 277
Павел Диакон 132
Павел, апостол 193,196, 261
Павлов Η. Ф. 373
Пакина Е. И. 355
Палатинский холм 88
Палестина 115,182, 218-219, 387, 487
Палладий, еп. 389
Пантикапей 426, 429
Панченко А. А. 102
Панченко А. Μ. 364, 478
Париж 85,138-139,165,172, 311, 423,
449
Парис 491
Парнас (Пернас - sic!) 374
Пасколи Дж. 143
Пастернак (Лурье) Е. В. 306
Пастернак А. Л. 349
Пастернак Б. Л. 106, 306
Пастернак Е. Б. 306
Паустовский К. Г. 347-349, 443, 473
Пегас 37, 491
Пелоп (Пелопе) 153
Пелопоннес 42
Первухин Н. Г. 248
Перемышль, г. 382
Перикл 122
Перисад V 426^27, 429-432


508
Греколатиника
Пермская губ. (обл.; Пермский край) 60, 113,194, 389
Пермь, г. 377
Перовский А. А. (Погорельский
Антоний) 405
Перс, брат Гесиода 42
Персия 42, 51,173, 190, 360
Песков А. Μ. 219
Петергоф 438
Пётр I 88, 192,194, 196-199, 220, 265, 269-270, 355, 362, 370, 448
Пётр III 157, 203-204
Пётр, апостол 193-194,196, 420-421,
487^88
Пётр, митр. 195-196
Петров Е. П. 325, 422
Петрова Н. С. 31
Петровский Н. С. 36, 484
Петровский Ф. А. 15, 79, 82, 214,
440^41
Петроград см.: Санкт-Петербург
Петроградская (Петербургская) сторона 488
Петроний 453
Петропавловская крепость 197, 249
Петропавловск-Камчатский 320
Петрухин В. Я. 49
Петрученко О. А. 77
Петрушевская Л. С. 486
Петрушевский Ф. Ф. 203
Петряев Е. Д. 482
Печора, р. 113, 234
Пий II129
Пиир А. Μ. 479
Пикус Η. Н. 434
Пильняк Б. А. 451
Пиотровский А. И. 29, 45
Писемский А. Ф. 87, 246-247, 310-311,
331, 366, 370, 379
Пифагор 30
Пичхадзе А. А. 21, 481
Пищикова Е. В. 169
Платон 64,176,179, 225, 349-350, 380, 441, 456, 470
Платон, митр. (Левшин П. Г.) 271, 355-357
Плейшнер, проф. 475
Пленков В. Г. 462
Плутарх 64, 456, 471
Плутон 176, 491
Плутос 235
Погодин Μ. П. 221, 281-282
Погорельский Антоний см.: Перовский А. А.
Подмосковье (см. тж.: Московская губ.) 413
Подольская Ж. А. 308
Поздеев В. А. 319
Покровский Я., свящ. 284-285
Полак Л. С. 424-^25
Полевой Б. Н. 423
Поливанов Е. Д. 218
Полкан 209
Полонский Я. П. 242, 277-278, 325-326
Полтава 363, 417
Полторацкий С. Д. 207
Полунов А. Ю. 382
Полушкина А. Е. 462
Польско-Литовское государство 174
Польша 78, 247, 272, 416
Помпеи 124
Помяловский Н. Г. 131-132, 243, 285-290, 295, 299-301, 320-321, 333-334, 338, 358, 465-466
Понт Эвксинский см.: Чёрное море
Понтийское царство 425-426
Попов А. Н. 435, 443
Попов Андреян, пономарь 357
Попов Симеон, свящ. 361
Поповский Η. Н. 212
Порошин И. В. 469
Посейдон 48, 202
Поспишиль А. О. 349-350
Поссевино А. 151
Потёмкин В. П. 433-434
Потёмкин Спиридон 261
Потёмкин-Таврический Г. А. 206
Похлёбкин В. В. 150-151, 407
Правицкий Я., свящ. 355
Прахт Дм. В. 318
Предтеченские, сибирские мещане
378
Преображенский А. Г. 76,110
Приазовская Русь 174
Прикарпатье 78
Прилепин Захар 176
Прокопов Т. Ф. 217
Прокопович Феофан 269-270, 362, 378
Прокопович-Антонский А. А. 243
Прометей 9
Пропп В. Я. 40
Проскурин О. А. 219
Прохоров Г. Μ. 16
Пр-ский Ал., свящ. 333


Указатель имен и географических названий
509
Пруссия 32, 68,116,162,172-173, 206
Прутков Козьма 30
Прыжов И. Г. 396-397
Псков 266
Псой, св. 480
Пугачёв Емельян 157
Пудовкина Е. 137
Пуликане 209
Пулькин И. Ф. см.: Синайский И. Ф.
Пулькин Μ. В. 149
Пустовал В. Е. 483
Пушкарёв Л. Н. 372
Пушкарёва Н. Л. 294, 467, 481
Пушкин А. С. 73-74, 210-211, 213-214, 219, 236, 327, 347, 373-374, 455, 457, 466-467, 483
Пыляев Μ. И. 54, 379, 488
Пьянков (Собриевский) Π. Е. 389
Пярт А. 475
Пяткин Е. О. см.: Венский Евгений
Рабле Ф. 244
Радомирецкий, учитель 243
Радциг С. И. 435
Распопин Π. П. 469
Рашковский А. Л. 481-482
Региомонтан И. 162
Редников, прот. 296
Рейн, р. 116,161
Рейхлин Иоганн 283-284
Рем 68, 70
Ремизова Μ. С. 46
Репин И. Е. 358
Репина Л. П. 257, 259
Реформатский А. А. 73,166
Решетников Ф. Μ. 366
Ржиго Н. 76
Рига 452
Рижский Μ. И. 49
Рим- passim
Риф С. С. 443
Робертсон С. 460
Ровенская обл. 180
Рогожин Н. Μ. 173
Рогожникова Р. П. 103
Родос, о. 42
Розанов В. В. 343-344
Розов А. Н. 273
Роммель Д.-Х. 308-309
Ромул 68, 70
Рона, р. 129
Ронин В. К. 111
Россия - passim
Ростиславов Д. И. 299
Ростов Великий 263
Ростопчин Ф. В. 206-207
Роулинг Дж. 433, 489
Рутения 174-175
Рыбакова Μ. А. 137
Рыхлинский, директор пансиона 306-307
Рязанская губ. 299
Рязань 176, 266
Савваитов П. 105
Савельев, дьякон 202
Савельева О. 496
Савмак 426-432
Садакова Я. С. 489
Садов А. А. 145
Садов А. И. 298-299, 339, 386
Садовской Б. А. 381
Саллюстий 242, 245, 309
Салмин А. Μ. 473, 494
Салтыков-Щедрин Μ. Е. 94,103
Самофракия, о. 225
Санкт-Петербург (Петроград,
Ленинград) 43, 58, 78,105,158,172, 194-198, 200, 202, 204-205, 210, 229, 236-237, 257-258, 266, 286, 318, 340, 350-352, 359, 380, 384, 386, 421, 423^24, 451—452, 455, 466-157, 475, 478^79, 488, 494, 497
Санхоньятон (Санхуниатон) 225
Сапожников К. В. 266
Сарапул, г. 363, 387
Саратов 55, 229, 234
Сарматия 175
Сатана 49, 100-101
Сатир 470
Сатурн 491
Сафо 226
Сахаров Евгений, еп. 382
Свердловск см.: Екатеринбург
Сверлова Е. Л. 292
Светоний 81, 242
Свирелин А., прот. 357
Севастополь 425, 449
Северное Причерноморье 171, 379, 413, 425, 428
СегюрЛ.-Ф. де 171-172
Седакова И. А. 70,195
Седакова О. А. 187
Селена 491
Селищев А. Μ. 383
Селунская Н. А. 259


510
Греколатиника
Сельвинский И. Л. 485
Семёнов С. Т. 275
Семёновых В. Т. 180
Сенковский О. И. (Барон Брамбеус) 327
Сербия 9
Сервий Туллий 7, 72
Сергеев В. Д. 312
Сергеев-Ценский С. Н. 390, 392
Сергей Александрович, вел. князь 277
Сибирь 140, 257, 362, 410
Сили Р. 122
Симеон Богоприимец 474^75
Симферополь 430, 449
Синайский (Пулькин) И. Ф. 12,13, 34, 55, 227-228, 233-234, 372, 379
Сион, гора 182
Сиракузы 46
Сирия 42
Сифил 145
Скандинавия 474
Скифия 170-171
Сковорода Г. С. 199-200, 355, 481
Скорина Франциск (Георгий) 50
Скороспелова Е. Б. 451
Славгородская Н. А. 479
Славнов А. И. 384-385
Слепцов В. А. 312-313
Слободской, а 273
Сметанина 3. В. 60, 469
Смидович В. В. см.: Вересаев В.
Смилянская Е. Б. 113,195
Смирнов (Smirmoff) 477
Смирнов (Линицкий) Я. И., свящ. 384
Смирнов Г. С. 469
Смоленск 266, 307, 395-396
Смоленская губ. 152, 313
Смолич И. К. 362
Смыка О. 496
Снегирёв И. Μ. 14, 65,112-113
Соболевский А. И. 398-399
Соболевский С. И. 435, 440-442, 463
Соединённые Штаты Америки 17, 96, 162-163
Соколов А. 493
Соколов В. С. 439
Соколова Л. В. 16
Сократ 18-20, 64, 77
Солженицын А. И. 437
Соликамск, г. 300
Соллогуб В. А. 37, 85-86, 217-218
Соловецкие о-ва 352
Соловьёв И. В. 382
Соловьёв С. Μ. 441
Сологуб Ф. 87
Соломон, царь 363
Сорокин В. Г. 176, 473-475
Сороколетов Φ. П. 60,114, 410
Сосикрат 470
Сотион 470
Софокл 15,179
Софья, царевна 192
Спарта 491
Спасский Н. А. 248
Спасский Н. Д. 302
Сперанский Μ. Μ. 388
Сперанский Н. В. 112,136
Спицын А. А. 158-159, 357
Средиземное море (и Средиземноморье)
8, 91, 112, 324
Срезневский И. И. 115
Сталин И. В. 84, 420-421, 428-430,
432^34, 477
Сталь Ж. де 76
Стамбул см.: Константинополь 90
Стаф И. К. 204
Стахеев Д. И. 376
Стендаль 74
Стенник Ю. В. 362
Степанова Л. И. 359
Стефан Новый, св. 105
Стикс, р. 23
Столяров А. А. 18
Страбон 173
Стратановский Г. А. 48
Стрейс Я. 190-191
Стрелецкий И. К. 213
Строев А. Ф. 204
Струве В. В. 431
Стругацкие, братья 483
Стучка П. И. 453
Субоч В. Ф. 347-349, 443
Суворов А. В. 74
Судан 49
Сулла 142
Суляк С. Г. 104
Суриков И. Е. 12, 96
Суториус К. В. 266
Сфинкс 491
Сцепуро Ф., свящ. 409-410
Сычугов С. И. 287-288, 296-300, 302,
365, 373-374, 402-403
Сьерро, гора 158
Таврика (Таврида) 171
Таганрог, г. 315


Указатель имен и географических названий
511
Тальберг Н. Д. 304
Тамбов 338, 363, 373
Танаис173
Танатос 43
Тантал 152-154
Тарковский А. А. 138
Тарпейская скала 402
Тартария 175-176
Тарту см.: Дерпт
Тасос, о. 233
Тафинцев А. И. 196
Тахо-Годи А. А. 31
Тацит 68, 211, 242, 281, 353, 440
Твайфорд Т. 169
Тверь 266
Тезей 284, 492
Телемах 202
Телетова Н. К. 219
Темза, р. 167
Тер-Мыкыртычьянц (sic!) С. Н. 310
Тертуллиан 98
Тибр, р. 423
Тименчик Р. Д. 351
Тимошенко И. И. 346
Тинский А. Г. 447
Тит Ливий 144, 211, 242, 278, 281, 347, 349
Тит Флавий 472
Титов А. А. 173
Титов В. П. 214
Тихий океан 158
Тиховидов А. П. 461
Тишков В. А. 257
Тобольск 318
Токарев С. А. 101,128
Токарева Е. 266
Толстая С. Μ. 70, 414, 478
Толстой А. К. 30, 239
Толстой Д. А. 256, 311-312, 342
Толстой И. И. 429, 432
Толстой Н. И. 60, 70, 208, 414
Топорков А. Л. 201, 294
Топоров В. Н. 128
Торшилов Д. О. 349
Тот, египетский бог 44
Трауберг Н. Л. 134,168, 324, 474
Тревельян (Тревелиан) Дж. 163
Тредиаковский В. К. 89, 201-202
Третьяков Μ. В., свящ. 388
Тройская (Гурфинкель) Μ. Л. 324
Тройский (Троцкий) Иосиф Моисеевич 324
Троцкий Исаак Моисеевич 324
Троя 472, 490^91
Трубачёв О. Н. 62
Тула, г. 316
Тульская губ. (обл.) 131, 266, 301, 354,
375
Тумаркин Д. Д. 257
Тургенев И. С. 35-36, 85-86, 225, 241-242, 320, 329, 401, 457
Турилов А. А. 200-201
Турция 324
Уваров П. Ю. 133
Удмуртия 113,194, 335
Уилсон Э. 433
Украина (Малороссия) 174,180, 192, 265, 272, 274-275, 405, 415, 417
Улисс 491
Унбегаун Б.-О. 42,160, 38Ö-381, 383,
387, 389-390
Уран 110
Уругвай 158
Усачёва В. В. 208
Успенский Б. А. 192, 384, 387, 392
Успенский Г. И. 237-238
Успенский Л. В. 392
Ушаков В. Е. 482
Фавн 68
Фальконе Э. 196
Фармаковский Б. В. 379
Фармаковский, прот. 317
Фарнак 425-426
Фасмер Μ. 76, 89,115,119, 334, 339
Фауна 68
Фауст 106-107
Фаэтон 491
Феб 284, 289
Фёдоров Иван 180
Фёдоров Н. А. 125
Фёдоров Η. Ф. 239-240
Фёдорова Е. В. 439
Федр 211
Федра 15
Федько Николай, прот. 385
Фемистокл 282
Феникс 491
Феофанов А. 212
Фео фр а ст 470
Ферельцт С. К. фон 57, 225
Фет (Шеншин) А. А. 242-244, 278-283
Фивейский Платон, архиерей 381
Фивы, г. 284


512
Греколатиника
Филарет, митр. (Амфитеатров Ф. Г.) 369
Филемон 223-225
Филимонов В. А. 257
Филин Μ. Д. 246
Филин Ф. П. 21, 25
Филипп Македонский 231
Филиск 470
Филоктет 15
Филон Александрийский 107, 474
Финикия 91,182
Финицкий Μ. Е. 173-174
Финляндия 194, 490, 493
Флавии, династия 88, 472
Флетчер Дж. 173
Флоренция, г. 188
Флоровский Г. 261, 264
Фонвизин Д. И. 275-276, 373
Фортуна, богиня 491
Фосфор 100
Фотий 170
Фракасторо Дж. (Фракасторий И.) 145
Фракия 9
Франция 67,129,172, 236, 263, 346, 448
Фригия 223
Фридрих Великий 173
Фролов Э. Д. 19, 24,122, 428, 431-432, 452
Фрумкин К. Г. 240
Фукидид 179, 471
Хавен Педер фон 198-199, 269
Харьков 266, 270, 284, 287, 293, 308-309, 342, 350, 384
Хафнер Г. 80
Хвостов Д. И. 376-377
Хелен Т. 490
Херасков Μ. Μ. 290
Херсонес Таврический, г. 42, 395, 425^26, 449
Хиос, 0.97
Хлынов, г. см.: Вятка
Ходасевич В. Ф. 258, 419
Хохлов И. 35
Христос 66, 97-98,101,107,119,125, 148, 190, 192, 193, 272, 354-355, 474, 480, 484
Хрусталёв Д. 187
Царское Село 438
Царьград см.: Константинополь
Цветков А. 475
Цветков Н. 135
Цезарь 72,127,167,187, 272, 280, 344-347, 349, 426, 436, 444, 456, 471
Целебровский Μ. 384
Цинциннат163
Цинциннати, г. 162-163
Цицерон 72-73, 79,141-142,144,176, 220, 245, 271-272, 278, 309, 317, 347, 444, 453
Цумпт К. Г. 242
Чайковский П. И. 465
Чебыкин К. см.: Морских-Касаткин Л.
Чернецов А. В. 200-201
Чёрное море (Понт Эвксинский)
425-426, 449
Черных П. Я. 57, 76, 323, 363
Чернышев В. 399
Честертон Г. К. 167-168
Чехов Ал-др Павл. 71, 249-250, 313
Чехов Антон Павл. 32, 57-58, 71-72, 249-256, 313-316, 342, 383, 472-473
Чехов Ник. Павл. 313
Чехов Павел Егорович 71
Чехословакия 174
Чистов К. В. 138
Чистова И. С. 86, 217
Чичуров И. С. 439
Чосер Дж. 154
Чубарьян А. О. 364
Чудаков А. П. 318-319
Шавельский Г., протопресвитер
371-372
Шагин Д. В. 210
Шантро П.-Н. 263
Шатохина О. 476
Шварцерд Ф. 160
Швейцария 74,123, 239
Шебор И. А. 352-353
Шевченко Ю. Ю. 133
Шекспир У. 163, 210, 347, 455
Шелехов Μ. 92
Шеллер-Михайлов А. К. 222
Шендяпин П. Μ. 435, 443
Шеншин А. А. см.: Фет А. А.
Шеншин А. Н. 280
Шенье А.-Μ. 235-236
Шеппинг Д. О. 61
Шипилов А. В. 120
Широков О. С. 486
Ширяев А. Г. 318
Шитиков П., дьякон 318
Шичалин Ю. А. 353, 434
Шишкин Μ. П. 489


Указатель имен и географических названий
513
Шмелёв А. Д. 141, 486
Шмелёв И. С. 74-75
Шмелёва Е. 486
Шнайдер И. 160
Шомпулев В. А. 340
Шопенгауэр А. 165
Шпейер (Шпайер), г. 147
Шпет Г. Г. 178-179
Шпренгер Я. 134-135
Штайнталь Г. 56
Шталь И. В. 9
Штелин Я. Я. 203
Штрайх С. Я. 374
Шульгин В. В. 346, 447, 457
Шульман Э. А. 86-87
Шумихин С. В. 381
Щеглов А. Н. 449
Щеглова О. А. 458
Щедрина Т Г. 179
Щепкин В. Н. 177-178
Щербина Η. Ф. 371
Эвмениды 495
Эврипид 15, 45
Эгейское море 225
Эзоп 424
Эколампадий И. 160
Эллерт, директор пансиона 307
Эллис (Кобылинский Л. Л.) 258
Эллюль Ж. 169
Эммаус, г. 379
Эммаусский А. В. 379
Энгельгардт А. Н. 152, 307-308, 313-314
Энгельс Ф. 434
Эос 100
Эосфор 100
Эпикур 68, 441
Эразм (Еразм) Роттердамский 283-284
Эратосфен из Кирены 8
Эрдман Η. Р. 480
Эринии 495
Эрихтоний 39
Эртель А. И. 244-245, 332-333
Эстония (Эстляндия) 175, 217, 292
Эсхил 15, 45, 495
Этинген Л. Е. 71, 89
Эфес, г. 42
Эфиальт 122-123
Эфиопия 8
Эфрон И. А. 203
Эхо 284
Ювенал 79, 211
Югославия 457
Южная Америка 158
Юлия Агриппина 116
Юль Г. 203
Юнона 19, 64-65
Юпитер 64, 223, 285, 491
Юрьев см.: Дерпт
Яворский Стефан 262-263
Языков Н. Μ. 217
Яков Ворагинский 130
Яковенко И. Е 13,117
Якубович Д. П. 211
Якубович Π. Ф. (Мелыпин Л.) 249
Якутия 194
Якушкин П. И. 413
Ямщиков Μ. А. 490
Яновский, учитель 278
Яранск, г. 317
Яржембовский С. Ю. 329-330
Ярославль 266
Ярославская губ. (обл.) 60, 318, 362, 399
Ярхо В. Н. 9,14-15,17-18, 442, 485
Яхве 49


УКАЗАТЕЛЬ
ГРЕЧЕСКИХ И ЛАТИНСКИХ ВЫРАЖЕНИЙ
άβαξ 76
βάπτω (βαπτίζω) 96
αγαθός 214
Βαυκίς 224
άγαμος 231
Βιβλία 141
άγγελος 103 104, 484
βιβλιοθήκη 337
άγιος 205
βίβλος 92
άγω 11, 33, 43
βρεκεκεκέξ 46
άγών 36
άγωνία 36
βύβλος 91
άήρ 484
γάλα 10
Άθήναι 361
γαλαξίας 10
"Αιδης 96
Γέεννα 183
αίδοΐον 233
γένεσις 92, 183
αισχρός 233
γένος 183
αίτίαμα 231
γέρανος 8
άκακος 215
γή 29
άλλοθεν 232
γλουτός 311
άνάβασις 360
γλώσσα τών άγγέλων 215
άνάγκη 139
γράμμα 232
άναρχία 233
γραφή παρανομών 26
άνατολή 41
άνδράποδον 40
γυμνάσιον 32
άνδρομανία (άνδρεραστία) 232
δαιμόνιο ν 19
άνήρ 40, 161
δαίμων 19-20
άνθος 391
δαμάζω 59
άνθρωπος 23, 40
δέκα 412
άξιος 364
δημαγωγός 11
άποβάλλω 231
δημιουργός 11
'Απόλλων 445
δημοκρατία 233
άργία 233
δήμος 11
άριστοκρατικός 231
διάβολος 99, 135, 284
άρκτος (άρκος) 187
δόξα 177-178
άρτος 286
δούλος 40
άρχιστράτηγος 285 άσοφος 215
δράκων 39
άστήρ (άστρον) 23
είρω 77
άτομος 21, 82
ειρωνεία 77
άτυχία 231
έκκλησιαστικός 372
αυτός 166
έκλαμψις 232
αυτόματον 232
έκτρέφω 427, 429430, 432
άφεδρών 480 '481
ελαιον 387, 485 έλεέω 105
βαίνω 360
έλέφας 55
βάλλω 99, 135
έμψυχον όργανον 40


Указатель греческих и латинских выражений
515
έν άρχή ήν о Λόγος 106
έπάρχω 229
έπος 35,78-79
'Έργα και ήμερες
εργάζομαι 11, 494
Έρινύς 495
Έρμης 23, 233
έτερώθεν 232
ευμενής 495
εωσφόρος 100
ζεύγμα 59
ζυγός 59, 61
ζώον (ζώον) 23
ήλιαια 26
ήμερα τής κρισεως 104
'Ήρα 202
ηρως19
θάλπω 114
θάνατος 43
θαύμα 494
θεολογία 109
θεός 19, 109, 326
ίδιος 12
ιδιώτης 12-13, 19
ιερεύς 357
Ιησούς 190
Ιησούς Χριστός Θεού Υιός Σωτήρ 98
ίππος 29, 48, 70
ίππος ποτάμιος 48
ίσος 190
ιστημι 155
ιχθύς 98
καθαρός 136
κακός 215
κακόν 215
Καλλιόπη 35
καλός (κάλλιστος) 35, 46, 379
καμηλοπάρδαλις 55
κάμηλος 51, 55, 95
κάμιλος 95
κάπηλος 95
καρπός 486
κάστροV 412
κατάβασις 361
κείμαι 186
κηρύκειον 43
κήτος 186, 278 κλεινός 458 κλέος 214, 458 κλέπτω 45 κλεψύδρα 45 Κλιώ 458 κοινός Ερμής! 233 κόσμος 29-30, 214 κότταβος 63 κράτος 214 κρέας 286, 409 κρισις 104 κυβερνάω 229
Κύριε έλέησον 104 κύριος 104 κύων 46
λαμπάς 161 λάμπω 161 λευκός 46 λέων 39, 57
Λήθη 23
Λογγΐνος 484 λόγος 107’109 λύκος 70
μαινάς 231 μάχαιρα 413 μάχη 9 μέγιστος 44 μέλας 160 Μεσσιας 97 μετά τα φυσικά 82 μήτηρ 325 μηχανή 127 μικρός 409 μοιχός 127 μονομάχος 233 μορφή 177 μύς 89 μυστικός 233 μυών 89
νέος 161 νεύρον 80
οίκος 161 οικουμένη 29 όλιγιποιέω 231 "Ομηρος 202, 226, 452 όμοιούσιος 94


516
Греколатиника
όμοούσιος 94
όνομα (όνομα) 23
όπλομαχέω 232
Όρέστεια 495
ορθοδοξία 177
ορθός 177-178, 420
όρθώς 233
όστρακον 231
ούς 190
όφις 460
όψ 35
πάθος 464 '465
παιδαγωγός 33
παιδεία 33
παιδεύω 351
παΐς 33
παλατίον 88
πάππας 357
παράδεισος 185
παρακρούω 233
παράσιτος 33
πάρδαλις 55
παρθένος 42, 171
πάροικος 259
πας 186
Πάσχα 464
πέμπω 43
πέντε 412
πέρδω (πέρδομαι) 232
περίστασις 155
πέτρος 193, 409, 421, 487
πίνω 63
πλούτος 235
πνεύμα 108, 205
ποιέω 10
ποίησις 174
ποιητής 10
πόλεμος 264
πολιός 391
πόλις 90, 325
πολιτεία 233
πολύς 486
πορνοδιδάσκαλος 233
Ποσειδών 202
ποταμός 48
πούς 40
πρέσβυς 357
πρεσβύτερος 357
πρώτος 332, 357
πρυτανείαν 34
πτώσις 23
πυγή 46
Πυγμαίοι 9
πυγμή 9
ρήμα 77
ρήτωρ 77
'Ρώς 170
Ρωσσία 170,187
σατραπεύω 229
σίτος 33
σκέπτομαι 246
στάσις 155
σταυρός 98
στηλίτευσις 231
στίχος 82
στοιχεΐον 82
στρατηγός 285
στρουθοκάμηλος 51-52
στρουθός 383, 516
Στύξ 23
σύζυξ 59
συκοφάντης 25
συμπόσιον 63
συνειδός (συνείδησις) 15 σύς 145 σχολή 24 σώμα 12
Τάρταρος 175
τελώνιον 104
τέμνω 231
τέσσαρες 41
τομή 231
τόπος 23
τράγος 357, 359
τραγωδία 357, 421
τράπεζα 41, 409’410
τραύμα 494
τρεις 41
Τριβαλλοί 9
τροφή 186
τρυφή 186
ύαινα 56
ύδωρ 23, 45
ύπνος 43
ύς 56
φαλλός 10
φάντασμα 231
φάρμακον 379


Указатель греческих и латинских выражений
517
φάρος 58
φέρω 100, 315 φθονέω 317 φιλανθρωπία 232 φιλέω 145, 186 φίλος 145, 186 φρατρία 231 φρήν 30-31 φρύγανα 233 φώρ 65
φως 100 φώσφορος 100
anima 150, 386
annus 82
antiquus 63
anus 82
Apollini et Musis 206
Apollo 445
aqua ardens 151
aqua vitae 150, 473-474
aquila 383, 488
arceo 68
ardeo 151
argumentum 264
ars amandi 320
χαμαιλέων 57 Χάρων 23 χειρ 412 χερσόνησος 395 χθων 160, 476 χριστός (Χριστός) 97!'98 χρίω 97 χώρα 23
ars longa, vita brevis 248-249, 444, 486-487, 496
artocreas 286
as 72
asinus 207, 219, 243-244? 3133
asotus 220
aufero 463
aurea mediocritas 379
avaritia 126
ψευδολογέω 233
ave! 273
ψυχή 43
barba 209
ωδή 93, 357, 421
Baucis 224
bene 299, 333, 389
benevolentia 381
bestia 332
abacus 76
abeo 450
abituriens 450
absens 299
abunde 303
acedia 126
ad 337
ad absurdum 494
ad Calendas Graecas 207
ad fontes 493
ad gloriam 419
ad maiorem Dei gloriam 493
ad patres 493
aegrotus 299
aer 485
aes 73
affatim 303
agitator 77
Agnus Dei 66
agricola 160
albus 397
amicitia 303
amo 251, 386
Biblia Vulgata 121
bibliotheca 337
bibo 81
bolus 135
caduceus 43
Caesar 187
calcitrare contra stimulum (adversus
stimulum) 76
calculator 75
calcülus 75, 303-304
calcülus Minervae 75
caldum (calidum) 81
Calendae (Kalendae) 207, 314
caliga 80
calx 75
camelopardalis 55
campus 423
Campus Martius 423
candeo 86
candidus 86
canis 87, 273, 313
cano 273


518
Греколатиника
caput 157, 271
careo 274
caro 140
castrum (castra) 412
casus 23
cattus (catus) 136
celeber 385
centum 403
cetus 278-279
charta 142
Christianus 119
Christus 98,119, 335
christus Domini 98
Cicero 176, 245
circus (circulus) 155
classicus 7, 456
classis 7-8
clemens 188
codex 244
cogito ergo sum 443
cognomen 80
colo 74
colonia 74,116
colonus 75
Colosseum 472
concubina 368
coniunx 59
conscientia 15
consequens 155
consilium principis 369
consistorium 369-371
conviva 34
convivium 34, 64
cras 117
credo 147
cultura 74
cultus 74
cunnus 83, 85
cursus honorum 13
damus petimusque vicissim 166
debeo 268
decanus 273
decem 71
defendo 265
Dei providentia et hominum confusione
Ruthenia ducitur 193
deus 138
deus ex machina 127
diabolus 135
dico 193
disciplina 369
divinus 369
do 300
doctrina 369
Domini canes 134
Dominicanus 133
dominus (Dominus) 132-134, 368, 408
domus 368
duco 193
dulce et decorum est pro patria mori 314
duo 135
edo 319
ego 271, 337-338
elementum 81-82
elephantum ex musca facis 485
elephantus 57, 485
eloquentia 212
en tibi calculus 303
eo 70, 73, 65, 450
epistula (epistola) non erubescit 142, 401,
496
erro 297
esse 89
et cetera 492
et ego in Arcadia 42
ex nostris 450
ex pede Herculem 41
ex ungue leonem 41, 459
exempla 120, 123
exsecutio 339-340
exspecto 489
extemporalis 312
facies Hippocratica 36
facio 128, 389, 485
far 404
farina 404
fas 83-84
fascinus 83
fascis 83
fatum Turcicum 22
felix 42, 387
femina 134, 399
feriae 308
fero 99-100
ferula 305
ficus 26
fides 134
Filiöque 148
focus 147
forma 331
formosus 331, 399


Указатель греческих и латинских выражений
519
fortuna adversa 143
fortuna non penis, in manu non tenis
(sic!) 453
fortuna secunda 143
frigeo 111
frons 391
fructus 486
fundamentum 85, 264
fur 65,336-337
futurus 451
gallina 67
gallus 67,139-140
Gehenna 183
Genesis 92
genetrix 159, 203
genius 448
genius loci 19
gerundium 285, 320-321, 323
gerundivus 320
gloria 385
Graecum est, non legitur 200
gula 126
gymnasium 32
habeo 268
Hannibal ad portes 493
hasta 83-84
hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae 292
hoc est corpus Meum 148
homo 268
homo homini amicus, collega et frater
est 443
homo homini lupus est 443
homo neanderthalensis 161
homo novus 161
homo sapiens 161
homo sovieticus 442-443
homo trium literarum 65
hortus 386
hui 82
humilis 381
humus 381
idiöta (idiötes) 12,120-121
lesus Hominum Salvator 98
ignarus 219
ille 271, 337
illitteratus 120-121
illudere 102-103
imago 201
imperator 203
imperatrix 203
imperium 84
in manibus Domini sors est salusque
mea 123
in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti 205
in principio erat Verbum 106
in toto 297
incunabula 141
indoctus 219
ineptus 219
ingenium 449
institor 134
instrumentum rusticum mutum 40
instrumentum rusticum semivocale 40
instrumentum rusticum vocale 40
invidia 126
ira 126
iudicium aquae frigidae 112
iudicium universale 104
iugum 59, 61
jus patronatus
Kalendae см.: Calendae
labor 410, 415-416
Lado 176
larva 417
laudatio 130
laudo 333
laus 333
Legenda aurea 130
lego 130
lenis 384
lepus 381
levo 140
liber 126, 422
lictor 84
litteratus 120-121
lucifer 99
lupa 70
Lupa Capitolina 68
lupus 68, 70, 248
lupus in fabula 70
lutum 308
lux 99
luxuria 126
machina 127
magister 265


520
Греколатиника
mala herba cito crescit 496
male 299
Malleus maleficarum 134
malum 135
mano 400
manus 337
mare 278
maximum 450
me fecit 158
mechanicus 127
medicina 369
mediocritas 379
membrum virile 79, 83, 418
mens agitat molem 402
mens sana in corpore sano 79
mensa 341
mensis 341
mentula 83-84, 418, 453
mercator 160
merum 81
milium 279
minimum 450
minus 134
miserere 65-66
miserere mei, Deus, secundum magnam
misericordiam tuam 66
mitto 274
mobilis 166
moechus 127
moneo 65, 291
mons 162
montem video! 158
multus 486
mulus 207
mus 88
musca 485
musculus 89, 311
nam 199
naturam expellas furca; tamen usque
recurret 164
nec plus ultra 144
nefas 83
Nero 176, 471-472, 474
nervus 79-80
nescius 157
nihil 241
nobilis 162
nodus 62
nomen gentile 72
nomen nescio 464
novem 71
nunc dimittis servum Tuum, Domine 474
о rus, quando ego te aspiciam! 73
obit anus, abit onus 165
octo 71
officium 460
oleum 485, 487
oliva 487
omnia mea mecum porto 394
omnipotens 394
omnis 166, 393-394
Opera et dies 421
opus 125, 242
oraculum 78
oratio 272
orator 78
orbis Romanus 29
orbis terrarum 29
oro 77,125
oro Te, Pater, oro Te, Pater, sanas 125
otium reficit vires 293
paedagogus 33
paganus 119
pagus 119
Palatium 88
panicum 279
panis 34
pater 125,156
Pater et Filius et Spiritus Sanctus 150
pater familias 72,156
patheticus 465
patria potestas 72,156
patronus 156-157, 489
peccatum (peccantia) 331
pecunia 332
penis 83-84, 453, 486^87
per anum 419
per risum multum debes cognoscere
stultum 443
per se 492—193
persona 12
pes 40
Petro Primo Catharina Secundal96
pharus 57
Philo 474
phosphorus mirabilis 100
pisciculi 98
Plato 176
plenus venter non studet libenter 253
Pluto 176
podex 244


Указатель греческих и латинских выражений
521
Poenus (Punus, Punicus) 174
poesis 174
pons 128
pontifex maximus 127
posterus 63
potens 393
privatissima 340
privatus 14
pro 267
proles 72
proletarius 72
prora 274
protestor 147
puer 422
pugna 264
pulcher 135
puppis 274
quadrivium 126
qualis artifex pereo! 472
quatio 334
quid 485
quis 268
quo vadis? 444
radix 85
recreatio 300-301
refrigerium 111-112
religio pagana 120
repetitio 341
res 77-78
res publica 27, 77, 225, 236, 240
resto 199
rete 339
retiarius 339
retrogradior 291
rex 162, 209
rosa 391
rota 125
ruber 142
rubrica 142-143
rupes 248 rus 73-74 rusticus 74 Ruthenia 174
saligia 126
salus populi suprema lex 167
sanctus 159
sanguis 271 sano 125 sapienti sat 303, 471
sartago 200
satis (sat) 303, 471
SATOR 125
sator Arepo tenet opera rotas 124-125
sator hominum deorumque 125
schola 24
scientia 246, 369
scio 157, 297
sclavus 118, 367, 410
seco 339-340
secundo 339
securus 490
semper 296
sempiternus 296
senatus populusque Romanus (SPQR)
166, 488^89, 494
septem 71
septem artes adulterinae 127
septem artes liberales 126
sequor 155, 339
servus 118
si 268
si Christum nescis, nihil est, si caetera discis 335
si vales, bene est 204
si vis pacem, para bellum 169, 443
sic transit gloria mundi 408
silva 192, 418
silvester 192
sine nobilitate 157
sit tibi terra levis 496
sobrius 389
sol 89,192
sollers 379
solvo 265
spatium est urbis et orbis idem 90
spero 380, 388
spiritus 108,148-150,152, 205, 388
spiritus vini 152, 275
spiro 150
stimulus 76
sto 155
struthio 51, 53
struthio camelus 51
stultus 310, 334
sub 337
sub rosa 391
superbia 126
supra 337
sutor 266
symposium 64
syphilis 145


522
Греколатиника
tardus 82 Tartaria 175 teneo 125, 453 tenus 337 terminus technicus 336 testa 157 testamentum 146, 269 testiculus 71 testimonium 146 testis 71,146-147 testor 146, 269, 463 testudo 157 Theseus 492 timeo 485 totum 297 trivium 126 tu 125, 449 tuber 391, 393 tuberculum 393
unitas 169 urbi et orbi 90
urbs 23, 90
ut 251
ut, re, mi, fa, sol, la, si 132
uxor 399
vale (valete)! 211, 434
veni, vidi, vici 426
verbum 106,108
vester 192
Vetus et Novum Testamentum 146, 269,
464
video 96
villa 132
villänus 132
vinum 152, 404
virga 83-84
virgo 80
viri obscuri 333
vita 34,130, 438-439
vivo 439
vox 35, 78


1
СОДЕРЖАНИЕ
3 Предисловие
5 	Греческий алфавит
6 	Латинский алфавит
7 	Глава 1. Время давнее непрошедшее
7 	Классики
8 	Или морпехи?
8 	Бэта
8 	Дельта
8 	Кулачество
9 	Трижды могучие
10 	Звёздное молоко
10 	Изготовитель строк
11 	Творить для народа
11 	Вождество
11 	Лицо или тело?
12 	Идиотская приватизация
14 Где совесть?
18 Демонический философ
21 	Неделимость
22 	Хороним
24 	Цивилизация досуга
25 	Показывать фиги
28 	Лошадиная фамилия
29 	Украшательство
30 	Седалище душевных аффектов
32 Голытьба голимая
32 	Детоводство
33 	Нахлебник, компаньон, чужехлеб
35 	Как поёт реактивная артиллерия
36 	Не на жизнь, а на смерть
38 Большой Змей
40 Многоножки
41 Рабыня Лидия и счастливчик Аркадий
43 	Психопомп и огурчики
44 	Заседаем — воду льём!
45 	«Ква» в переводе
46 	Киники-циники
46 	На лицо ужасные
47 	Сатанинский конь
51 Помесь воробья и верблюда
55 И докажите, что не верблюд!..
55 	Слонопотам
56 	Свинка-щетинка
57 	Пресмыкающийся лев
57 	Фараонова фара
58 	Брачное узилище
63 Когда будущее позади
63 	Пить или жить?
64 	Предупредительность
65 	Три весёлых буквы
65 Сжалься
67 Галльский петух
67 Немецко-латинские волки
70 И болгарско-греческий волк
70 	I римские волчицы
71 	Чему свидетелями были?
71 Сколько месяцев в году?
71 	Семейный капитал
72 	Рассчитайсь!
72 	Медный век
73 	Пшолты
73 	Деревенька моя
74 	Деревенщина
75 	Камешки
76 	Стимулирование или подстрекательство?
77 	Агитатор
77 Слово и дело
79 Здравомыслие
79 	Нервический мужчина
80 	Девушкин
80 	Сапожок
81 	Горячит Выпивохович Крепкий
81 	Буквальность
82 	Уй!
82 	Старушенция
83 	Благосклонный
85 	Нехороший человек
86 	Блистательный
87 	Собачья пора
88 	Дворец
88 Мышки под кожей
90 Просто «город»


524
Греколатиника
91 Глава 2. Библейское
91
Финикийские книжки
99
Светильник
92
Новое толкование генезиса
102
Игрища бесовские
93
Почему йота?
103
Вестники
95
Лукавец или канат?
104
Загробные таможни
95
Можно ли увидеть ад?
104
Критический день
96
Баптист
104
Господи, помилуй!
97
Поменяли имя на Христа
106
Слово, Дело, Идея?
97
Помазанник
109
Какое слово?
98
Кто спаситель?
109
Поэт Урана и Геи
98
Рыба при могиле
110
Cool
98
Клеветник
116
Глава 3. Латинский Запад
116
Римский культурный слой
146
Протест или свидетельство?
117
Что кричала ворона
147
Фокус-покус
117
Lapsus linguae
148
Опыты
117
Мы не рабы, рабы немы
148
Пылкая духовность
119
Убогий
152
Танталова жажда
119
Языческий гриб
154
Кальки
120
Латинское Средневековье
156
По-отечески
121
Exempla
157
Дурашка
124
Труды Сеятеля
157
Суди, дружок, не выше сапога
126
Семь смертных грехов
157
Варит ли котелок?
126
Развратная механика
158
Вижу гору!
Средневековья
158
Нюрнбергский колокол на Вятке
127
Мостострой
159
Мужик и купец
129
Устно или письменно?
160
Родительного падежа
131
Что, где, когда
160
Чернозёмов и Домосветов
131
Ут, ут — козёл тут!
161
Homo novus
132
Как просклонять мужика
162
Региомонтан
133
Псы Господни
162
Динамит Благородного
134
Лингвистические улики
162
Американская античность
135
Злые яблоки и красная красота
163
Разговорный язык школьников
136
Котопоклонники
164
Что угробило римлян
136
Латынь птичья и латынь детская
164
Экая ведьма!
138
Мрачный и роковой смысл
165
Кобыле легче
139
Галиматья
165
Поехавшее окончание
140
Прощай, мясо!
166
Мы надавали, и нам наподдали
141
Колыбельные
167
Губит людей не пиво
141
Краснеет или нет?
167
Как быть болваном
143
Набальзамированная латынь
168
Единство
144
Свинолюбие
169
Будь готов!
170
Глава 4. Славянство и Россия
170
Старинная мифогеография
180
Родимое
176
In memoriam
185
Парадиз
176
Пневматический ортодокс
186
Милашка Людмил
177
Боже правый
186
Морские лежебоки
178
Если бы Русь так же знала
186
Сладости
греческий, как Запад —
187
Мишка на Севере
латинский!..
187
Россия — греческая?


Содержание
525
187 Язык любомудрия
188 Тишайший
188 Ты ведь, Михайлович, русак!
189 Равноухий
190 Gorod novus
191 Осторожно: латынь!
192 Солнышко лесное
193 Чем держится Россия
193 Каменный апостол
195 Император на камне
197 Латышская латынь
198 Ибо пребываю
199 Григорий Сартагин
200 Graecum est, non legitur
201 Имажинист
202 Ирин гнев
202 Икс или ица?
203 И чтоб ни одной латинской книги!
204 Причина лингвистическая
205 Pro te ergo pro me
206 Приятнейшая армония и множество игры мыслей
206 Музы и мулы
207 Мордовские календы
208 Собаки-аристократы
210 Тхе Беатлес
211 Усыновлённый греческим языком
211 Латынь и мода
213 Сладкозвучнейшие имена
214 Властитель Вселенной
214 Язык ангелов
215 Бунт незлобивого
216 Распутник или дурак?
220 Акции, анции, инции, енции, а также ars naduvandi
221 Об алтыне и латыни
222 Монах и девушка
223 Филемон и кто-то там ещё
226 Наставление закоренелого классика
227 «Обрезываю ногти, кохти, копыта»
235 Плут!
235 Дело общее
240 Профессор-республиканец
241 Ангелы революции
242 «Антично соотнесённый»
242 Узор на ситец и Горациевы оперы
242 Трудности перевода
244 Закон что дышло?
244 Кикероны
245 Латынь «цекающая» и латынь «какающая»
246 Русские масоны
248 Живот и штука
249 Тропин и атропин
250 Aqua Isuschata
251 Учитель и налоговый чиновник
252 Чеггухенция
252 Кто виноват?
253 Песнь гидальго
253 Мирская слава
254 Винум плохиссимум
255 Влюблённый антропос
257 Взорвать учителя греческого
257 Зловещая фигура
258 Русско-латинские рифмы
258 Парик и махер
259 Европейская культура — античная культура
260 Глава 5. Бурса, гимназия, университет
260 Аргумент, фундамент, дефендент
265 Русь Латинская
266 При такой настойчивой дрессировке
267 Лопатус, вилатус, рукатус
268 Кляча по-латыни
269 Ego став на каменючку
271 Язык выше человеческого
272 Вертепная оратория
273 Кого воспевает декан
273 Приветный кораблик
274 Бездушный сосуд
275 Пуговицы на страже чести
276 Не царское дело?
277 Нет почвы для латынства
277 Так ли мы знали в наше время!
278 Микстура laudatura
279 Дико те...
280 Только математикой
и древними языками
281 Тацит без словаря и просто Непот
282 Не быть попугаем!
283 Еразм — диаволос
284 Узнает ли читатель Гебу, Эхо?
284 Смехотворная заря российского этацизма
285 Паштет
286 Латынь у Долбёжина


526
289
290
291
292
293
295
296
296
299
302
303
303
305
308
309
309
310
310
311
311
312
312
313
313
314
354
354
355
357
359
361
364
367
368
369
372
377
378
383
384
384
385
386
Греколатиника
Любимцы Аполлона 316
в «Семинариаде» 316
Рак-ретроград
Где смерть помогает жизни 317
«Оппоненты бормочут по- 318
латыни...» 318
«Как только подпили, так и по- 319
гречески...» 319
Хорошо, плохо, глупец, отцы 320
сенаторы — и порка 323
Педагогическая часть тела 330
Сциенсы, ерранты и другие 331
Рекреация 335
Стон, рёв и с розгой amicitia 337
Sapienti sat 338
Как съесть камень 338
Зачем педагогу линейка 340
Грязный праздник
Дряхлый мостик 341
Неудобопроизносимый 342
Латинская фамилия Стульцев
Господин Глютеус 343
Чтобы угомонить молодёжь 344
Толстовский классицизм 344
и экстемподрале
Загромождать головы этим 346
хламом 347
Конфуз передового человека 349
Хорошо, что ты — осёл 350
Может, и decorum, но не dulce 351
Как Ваня перестал быть 353
«классиком»
Потому и умные люди Искушение гимназиста Смидовича
Уездная латынь
Голова лопнет
Бурсаки и бураки
Двенадцать лет с тоской долбили
Латынью душили
Ерунда
Гимназическая фита etc.
Дойдя до совершенства Таинственный бурсацкий язык Жаргонов ед Зеленин Фурилла и супрафур Играмус на ледамус
Секуция
Особенно легко давалась устная латинская речь Папаша-репетитор
Математика, классические языки и эпидемия самоубийств Сумерки
По отношению к своим головам Если бы Цезарь увидел своего поклонника!
Я не аист
Латынь vs кинематограф Нетушиль и Поспешиль Чем непонятнее, тем прекраснее Легенда о профессоре Модестове Как рабы
Глава 6. Русская церковная греколатиника
Знать Христа!
Поп и попа
Вы слыхали, как поют козлы? При чём здесь кот?
Ахинея
Ахти, вошь!
Домочадцы
Медицина и богословие Обдирация-облупация Усы Кутейкина Латинизированный Митя Церковные фамилии Параллельные фамилии Как стать Смирновым Славнов-Целебровский Фамилии по указу Фамилия из учебника
386 Почему Миловский стал Елеонским
388 Надёжа, он же — издыхающий телёнок
389 Как пьяный стал трезвым
389 Роза и тубероза
393 Пролетариатская фамилия
394 Немудрёное прозванье
395 Священные глаголы
397 Плебейская песня на языке кухонной латыни
400 Сразил нас с тобой этот центифарис!
408 Башка с Медальоном
408 Русско-нищенский словарь
415 Лаборанты
416 Лярва, сильва, ментула


Содержание
527
419
Глава 7. Греколатиника в советскую эпоху
419
Без мыла
439
Когда надо учить латынь?
420
Простославие
440
Патриарх
420
Лжеапостол
442
Совок
421
Трагедия Вагинова
443
Советская поправка к Декарту
422
Бендер-латинист
443
Друг, товарищ и брат
422
Лужков
443
Для выписки рецептов?
423
Шуточки «короля бестактности»
444
Мы знали латынь не хуже
425
Царский выкормыш и классовая
Онегина
борьба
444
Не университет
432
Сталин по-древнегречески
447
Гениальный
433
За советскую латынь без
449
Полис и хора
кровожадных скифов!
449
Типитит и тахитит
434
Забыть так скоро?
450
Экснострис
436
Можно ли выучить
450
Уходящий
древнегреческий?
451
Гамэр
436
Легенда о классическом филологе
452
Фортуна Гениса
437
Да здравствует!
453
На «Родине»
455
Глава 8. Время настоящее продолженное
455
Классики
485
Скольки время?
457
Кто латинский изучает, тот
485
И Моська
мышленье развивает
486
Соковыжимательное
457
Простой и общедоступный
486
То есть невкусное
457
Польза латыни
486
Два слова на букву «х»
458
Славный
487
Лапидарность
460
Серпентарий
488
Сенат и народ
460
Датив-аблатив
489
Заклинания Геры Чайникова
463
NT и NN
490
Безопасен ли?
464
Страсти-ужасти
490
Фортуна: от Глории к Стиксу
470
Херр Геродот
492
И собачка
471
Жжот!
493
Офицеры Капитолины Вульф
473
Забирает в оковы
494
Травматическое
474
Неро, Фило и некто Нанк
494
Бл а гов олител ьницы
Димиттис
495
На кабацко-цыганский мотив
475
Авторитетное суждение
496
Неуместная буква «ж»
475
Хтонь
497
Хуже гимназиста, семинариста
480
Афедрон
и даже ученика
483
Фамилия Логин
уездного духовного училища
498 Указатель имён и географических названий
514 Указатель греческих и латинских слов и выражений


Владимир Анатольевич Коршунков
Греколатиника
Отражения классики
Издание не подлежит маркировке
в соответствии сп. 1 ч. 2 ст. 1 ФЗ № 436-Φ3
Корректор О. Картамышева
Верстка А. Силъванович
Дизайн переплета Ю. Боркунова
Подписано в печать 7.11.2017.
Формат 60x90 1/16.
Усл. печ. л. 17,0. Уч.-изд. л. 17,3.
Печать цифровая. Бумага офсетная.
Тираж 500 экз. Заказ
ООО «Издательский дом «НЕОЛИТ»
107023, Москва, Мажоров пер., д. 8, стр. 2
Тел. +7(977)700-67-12
E-mail: forum-knigi@mail.ru
http://www.forum-books.ru
Отдел продаж
E-mail: forum-ir@mail.ru
Тел. +7(977)700-67-12