Община в Африке: проблемы типологии - Токарев С.А.

Author: Токарев С.А.

Tags: история африки

Year: 1978

Similar

Проблемы экономической истории

Проблемы дарвинизма

Проблемы этологии

Проблемы генезиса капитализма.

Text

©тша
IB АФРИКЕ
ПРОБЛЕМЫ
ТИПОЛОГИИ
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ АФРИКИ
ОБЩИНА
В АФРИКЕ:
ПРОБЛЕМЫ
ТИПОЛОГИИ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1978
902.7
0-28
Редакционная коллегия:
С. А. ТОКАРЕВ ।(ответственный редактор)
Ю. М. КОБИЩАНОВ (редактор-составитель)
Книга «Община в Африке: проблемы типологии» пред-
ставляет собой первый опыт научной типологии и система-
тики традиционных и неотрадиционных общин и институтов
общинного типа на материале стран и народов Африки. От-
дельные очерки посвящены кардинальным вопросам теории
и истории общины, системам общинного типа, хозяйственной
и социальной структурам земледельческой общины, земляче-
скому союзу.
Q 10602-018
013(02)-78
36-78
© Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», 19*78.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Изучение общины — одна из кардинальных задач африка-
нистики. До сих пор Африка остается своего рода историческим
заповедником общины. Здесь представлены самые разнообраз-
ные формы и типы общин — от весьма примитивных до таких
новых по времени, как землячества в городах и пр. Вместе с
тем община — основной традиционный институт современной
Африки, во многом определяющий темпы и пути развития не
только сельскохозяйственного производства, но и общества в
целом, а также национального строительства в молодых афри-
канских государствах. Этот институт проявляет себя во всех
сферах общественной жизни: экономических, социально-полити-
ческих, идеологических и семейных (или брачных) отношени-
ях, быте, психологии, художественном творчестве и т. д. На-
ряду с семьей община составляет элементарную социальную
ячейку, на которой зиждется вся система общественных отно-
шений. На докапиталистических стадиях и в условиях коло-
ниальной и постколониальной Африки общинные отношения
(в той или иной форме и степени) органически вплетаются в
ткань общественной структуры, пронизывают ее сверху донизу.
В сумме общинные институты представляют собой закон-
ченную, хотя и открытую подсистему, по отношению к которой
политическая надстройка африканских обществ, как традицион-
ная, так и появившаяся в новое и новейшее время, выступает
в качестве особой системы. Этот дуализм общинных и полити-
ческих структур является характерной особенностью феодаль-
ных и колониальных обществ Азии и Африки, а также некото-
рых других регионов и стран мира.
Проблема африканской общины в последние годы активно
обсуждается в марксистской науке, и в этом обсуждении при-
нимают участие ученые разных специальностей. Пристальное
внимание к африканской общине обусловливается несколькими
обстоятельствами, связанными с развитием науки и потребно-
стями общественной практики.
Прежде всего необходимо отметить расширение наших фак-
тических знаний об африканской общине. К настоящему вре-
мени накоплен большой и разносторонний этнографический
материал о различных формах общинной организации Тропи-
ческой Африки, начиная с низших, характерных для перво-
бытнообщинного строя, и кончая высшими, присущими классо-
вой, феодальной организации общества. Накопленный материал
свидетельствует о большом разнообразии типов, форм, локаль-
ных вариантов общины у народов Африки и вместе с тем о
неразрывной связи исторического развития обществ южнее Са-
хары (и Сахары) и самого существования этих обществ как
социальных организмов с общинным строем.
Никакая другая форма общественной организации не вопло-
щает в такой степени преемственность исторического развития
народов Африки, общее и особенное в процессе смены стадий
их общественного развития, как община. Возникнув еще на
стадии первобытнообщинного строя, африканская община не
только сохранилась до настоящего времени, но и продолжает
оставаться одной из главных форм общественной организации.
60—80% населения стран Тропической Африки в целом и 80—
90% населения Нигерии, Эфиопии, Сомали, Верхней Вольты,
Нигера, ЦАИ, Чада, Заира, Ботсваны по-прежнему являются
членами общин. Уже одно это — поразительная живучесть аф-
риканской общины при всем многообразии ее форм, разновид-
ностей, стадий развития — не может не привлечь внимания, не
породить споров и дискуссий. В чем причины такой устойчиво-
сти и в то же время подвижности и приспособляемости афри-
канской общины к исторической среде? Какую роль она сыгра-
ла и продолжает играть в развитии африканских обществ?
Другое обстоятельство, повышающее интерес к африканской
общине,— это продолжающаяся в марксистской науке дискус-
сия по общим вопросам классификации и периодизации дока-
питалистических обществ. В прошлом получил распространение
взгляд на соседскую общину как на неуклонно разлагающийся
институт, как на рудимент, препятствующий прогрессу. Этот
взгляд преобладает и в советской медиевистике, и в литерату-
ре по развивающимся странам.
Новейшие исследования показали несоответствие подобных
представлений реальной исторической действительности. И в
средневековых обществах Европы, Индии, Юго-Восточной,
Центральной и Средней Азии, Африки и арабского мира, и в
современных развивающихся странах община — живой соци-
альный институт.
Опубликованный в последние годы цикл исследований по
теоретическим проблемам докапиталистических обществ, где
выявляется специфика общественных отношений, существовав-
ших на этих стадиях, позволяет по-новому поставить проблему
общины, ее сущности как социального института и ее эволюции.
Корпоративность, принадлежность к какому-либо естественному
или исторически сложившемуся коллективу — неотъемлемая
черта докапиталистических обществ. Она органически вытекает
из характера докапиталистических способов производства, свя-
занных с низким уровнем производительных сил, с господством
естественных предметов и орудий труда, с ручной техникой, а от-
сюда с преобладанием живого труда над овеществленным. Об-
4
шипа с ее коллективным трудом выступает в условиях этих
• нособов производства не только как дополнительная, но и как
особая (а на первобытной стадии развития и как главная) про-
I! шодительная сила. Отмеченные особенности производства на
докапиталистических стадиях развития имеют соответствующий
жппвалент в его общественной форме — в производственных
отношениях. Прогресс в развитии производительных сил и об-
щественных отношений в конечном счете приводит к индиви-
дуализации производства и в конечном счете к выделению част-
ном собственности.
Проблема африканской общины включает почти все вопро-
сы, поставленные в ходе этой дискуссии: соотношение рода и
первобытной общины, место и роль экономических отношений
в общей совокупности общественных связей докапиталистиче-
ских формаций, типология докапиталистических формаций, ге-
незис феодализма, соотношение общины, класса и государства
н ходе разложения первобытнообщинного строя, а также на
более высоких стадиях развития докапиталистических обществ
п г. д.
Проблема африканской общины весьма актуальна и с точки
|репия насущных задач экономического, политического и куль-
турного строительства в независимых странах Африки. Но
прежде чем приступить к изучению закономерностей трансфор-
мации африканских общин сегодня, необходимо решить проб-
лемы их типологии, дать хотя бы самую общую классификацию
п систематизацию структур общинного типа на территории Тро-
пической Африки и Сахары.
В связи с этой задачей необходимо выделить факторы, оп-
ределяющие формирование известных типов общин, как тра-
диционных, доставшихся в наследство от доколониального вре-
мени, так и неотрадиционных, сформировавшихся в колониаль-
ное' время и продолжающих формироваться в современных ус-
ловиях. Проведенное нами изучение африканских обществ, на-
ходящихся на различных ступенях развития, подтверждает
неоднократно высказывавшийся марксистскими учеными взгляд,
согласно которому (с известным допуском) определенные типы
общин соответствуют определенному уровню развития произво-
дительных сил, который обусловливает способ ведения хозяй-
ства. Категорией, наиболее полно выражающей соответствие
производственных отношений в данной общине уровню и ха-
рактеру развития производительных сил, является разделение
н кооперация труда.
Первой всеобщей формой разделения общественного труда
является естественно выросшая половозрастная форма, вторич-
ной - рентально-кастовая, третичной — товарная, мало распро-
страненная в доколониальное время [120, с. 136 и сл.]. Поэтому
половозрастные, а также кастовые группы являются наряду с
ггмьей и родом важнейшими формами общинной организа-
5
ции в Африке. Смена форм разделения общественного труда —
определяющий фактор эволюции общины. При этом следует
в полной мере учитывать двойственную природу разделения
труда: как фактора производительных сил и одновременно про-
изводственных отношений (120, с. 133 и сл.]. В масштабе ин-
дивидуальном труд в общине не разделен, так как индивид
проходит все стадии социальной мобильности внутри общины,
а в масштабах общества труд общинника оказывается разде-
ленным между возрастными группами и семьями и, следова-
тельно, кооперированным. Община может выступать как элемент
классовых докапиталистических производственных отношений.
В свете сказанного выше весьма важно провести строгое
различие между производственными отношениями и правовой
формой их выражения. Двое из авторов настоящих очерков
(Ю. М. Кобищанов и И. В. Следзевский) видят в отношениях
владения специфическую для докапиталистических формаций
совокупность социально-экономических (имущественных и лич-
ных) отношений, которые принимают правовую форму отноше-
ний по поводу земли, воды, скота, людей [120, с. 237 и сл.],
а в отдельных случаях (как у пигмеев)—по поводу сети, со-
баки и т. п. Названные выше авторы считают, что взгляд на
африканское землевладение как на сложившуюся форму кол-
лективной собственности, отчужденной от непосредственных
ячеек производства, основывается на юридических представле-
ниях буржуазного права и искажает действительное содержа-
ние отношений собственности в африканской деревне. Действи-
тельная, экономическая сущность традиционных форм присвое-
ния земли в африканских обществах определялась соединени-
ем, органическим единством ячеек производства и объективных
условий труда (земли). Это соответствовало технико-агрономи-
ческому состоянию сельского хозяйства, уровню общественного
разделения труда, а также демографическим условиям.
Экономические отношения по поводу присвоения земли в
африканской деревне приобретали непосредственно личный ха-
рактер, определяясь продолжительностью личного и семейного
владения землей. В результате присвоение земли и личная
власть в общине (по старшинству, продолжительности про-
живания в деревне и т. д.) сливались в единый комплекс мате-
риально-личных отношений присвоения производительных сил
(средств производства и производителей).
В связи с этим находит свое решение проблема «африкан-
ской личности». Как показано в многочисленных произведениях
(научных, художественных и публицистических) африканских
авторов, «африканская личность» — это прежде всего личность
общинная, так как личные связи в традиционном африканском
обществе в основном опосредствовались общиной или замыка-
лись в ней. Однако личности в африканских системах типа
«индивид — община» не всегда выступали как равные, собратья
6
по общине; они могли быть связаны (через общину или, в мень-
шей степени, непосредственно) как старший и младший, вождь
и простолюдин, «государь» и подданный, патрон и клиент, сю-
tepcH и вассал, господин и невольник и т. д.
В условиях развития мелкотоварного производства трудовое
владение и в целом система общинно-корпоративного присвое-
ния земли претерпевают значительную эволюцию, все более
наполняясь вещным и денежным содержанием.
Таким образом, в основу классификации африканских об-
щин мы кладем признаки, выражающие их социально-экономи-
ческое содержание. Однако для более детальной классифика-
ции должны учитываться и различия в социально-организацион-
ной форме общин. Лишь при этих условиях можно построить
систему типологии, охватывающую как все традиционные, так и
нетрадиционные виды и формы общинных институтов.
В соответствии с этим авторы предлагаемой работы по-
строили ее как серию очерков, анализирующих основные типы
и формы общин в Африке. В решении вопросов типологии прин-
ципиальные позиции авторов совпадают, что не исключает раз-
личной трактовки ряда специальных вопросов, как, например,
отношений собственности в докапиталистических формациях
(о чем уже говорилось выше) или места земледельческой об-
щины в стадиально-типологической структуре организаций об-
щинного типа (ср. очерк Л. В. Даниловой и В. П. Данилова с
очерком И. В. Следзевского). Однако частные расхождения ни
в коей мере не нарушают единодушия авторов в их стремлении
создать систему типологии общины, руководствуясь марксист-
ско-ленинским учением об общественно-экономических форма-
циях и указаниями классиков марксизма-ленинизма о характере
и общем направлении развития отдельных типов и разновид-
ностей общины.
Первый очерк — «Проблемы теории и истории общины»
Л. В. Даниловой и В. П. Данилова посвящен методологическим
вопросам типологии общины. Авторы подчеркивают, что общи-
на является не только поземельной либо хозяйственной органи-
зацией, но также и институтом, которому изначально присущи
разнообразные социально-политические и идеологические функ-
ции. Этот взгляд опирается на известные высказывания
К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина о разных типах об-
щинной организации, в частности о восточной и русской об-
щине. Наряду с общей типологией общины очерк Л. В. и
В. П. Даниловых дает характеристику сельской общины (в ее
разновидностях: древневосточной, кастовой, русской соседской,
Марковой и т. д.). Анализ различных вариантов эволюции со-
седской сельской общины важен для решения проблемы исполь-
зования общины для некапиталистического пути развития стран
Африки и развивающихся стран вообще. В этом плане большое
историческое значение имеет опыт социалистического преобра-
7
зования общинной деревни у народов Советского Союза: рус-
ских, малых народов Севера и Приамурья, кочевых народов
Средней Азии, Казахстана, Калмыкии и др., чему посвящена
значительная часть очерка.
Очерк И. В. Следзевского «Земледельческая община в За-
падной Африке: хозяйственная и социальная структуры» по-
священ типологии форм общины, возникающих на грани пер-
вобытнообщинного и классового обществ. Характеристика этих
форм относится к числу наиболее сложных и нерешенных
проблем типологии общинных образований. В очерке ставится
вопрос о возможности выделения форм общинной организации,
характерных для земледельческих народов Западной Африки
и других регионов мира, в особый тип общины, однопорядко-
вый с родовым и сельским, или Марковым, типами.
Опыт систематизации структур общинного типа на мате-
риале доколониальных и традиционных обществ Африки пред-
лагает очерк Ю. М. Кобищанова «Системы общинного типа».
Здесь показано распространение на Африканском материке
различных форм раннеродовой и родовой общины, различных
вариантов соседско-родовых и соседских кастовых общин, груп-
пирующихся в широкие системы, наиболее развитые из которых
можно охарактеризовать как общинно-кастовые или (в Сахаре,
в Сомали, в некоторых районах Восточной Африки) как касто-
во-племенные. В связи с этим анализируются социальные груп-
пы кастового или полукастового типов, а также такие элементы
общинного и раннего общинно-государственного строя, как
система возрастных групп и рангов и тайные и полутайные
общества. На конкретном материале автор показывает, как ус-
ложнение социальной структуры и постепенное наполнение ее
классовым (в широком смысле) содержанием ведет к превра-
щению— через ряд переходных форм и типов — первобытной
раннеродовой общины в соседскую кастовую.
Краткий очерк Н. Б. Кочаковой «Земляческий союз — фор-
ма колониальной общины» посвящен одной из наиболее распро-
страненных форм неотрадиционной «вторичной» общинной ор-
ганизации, известной в большинстве африканских стран. Город-
ские землячества Западной Африки принадлежат к числу наи-
более характерных вариантов этого типа общины, однако в то
же время в Эфиопии или Египте (например, у нубийцев Каира)
они имеют свои специфические особенности. Поэтому Н. Б. Ко-
чакова ограничивается рассмотрением земляческих союзов в
городах Южной Нигерии и Ганы.
Авторы книги надеются, что поднятые в ней основные вопро-
сы типологии общины послужат отправным пунктом для даль-
нейшего изучения институтов «традиционного» типа, оставшихся
современной Африке в наследство от се доколониального прош-
лого.
8
ОЧЕРК ПЕРВЫЙ
ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ ОБЩИНЫ
Выход на историческую арену народов бывших колоний в
качестве самостоятельной силы общественного развития воз-
родил интерес к прошлому и настоящему сельской общины,
к возможностям ее использования в решении социальных проб-
лем. У большинства народов освободившихся стран — а это две
третьих человечества — община сохраняется до сих пор как жи-
вой организм и играет важную роль в общественном развитии,
прежде всего в развитии аграрных отношений. Вокруг пробле-
мы общины и ее роли в преобразовании отсталых традицион-
ных обществ развернулись горячие научные и идеологические
споры. С решением вопроса «за» или «против» общины часто
связываются будущие пути освободившихся народов — пути ка-
питалистического или некапиталистического развития. Поэтому
не удивительно пристальное внимание к истории общины и
выросших на ее основе институтов (социально-экономических,
политических и идеологических) во всех странах и на всех
этапах их истории. С новой силой возобновились, казалось уже
исчерпавшие себя, дискуссии о происхождении и судьбе общи-
ны в Западной Европе, где она исчезла в ходе становления
капитализма, и в России, где она дожила не только до Великой
Октябрьской революции, но и до социалистического преобра-
зования сельского хозяйства в начале 30-х годов. Опубликован
ряд содержательных конкретно-исторических исследований о
древневосточной, античной и средневековой общине. Особенно
активно изучаются проблемы общины на материалах современ-
ных развивающихся стран.
Сравнительно-исторический аспект обсуждения весьма со-
действовал постановке и решению вопросов типологии и стади-
альности развития общинных организаций, их места в системе
социальных институтов, их роли в общем историческом про-
цессе. Началась интенсивная работа по теоретическому осмысле-
нию истории общины в целом. Характерно, что все эти вопро-
сы возникли и в ходе обсуждения более общей методологи-
ческой проблемы марксистско-ленинской историографии — проб-
лемы общих и специфических экономических законов докапи-
талистических формаций [см. 165; 189 и др.]. Отмеченное обстоя-
9
тельство весьма плодотворно сказалось на развернувшихся вслед
за тем специальных дискуссиях, посвященных общине [82а; 83;
224; 225 и др.]. Важность и актуальность теоретического ас-
пекта в разработке общинной тематики не подлежит сомнению.
При исключительном разнообразии конкретных форм и вариан-
тов развития общины уяснение природы этого института явля-
ется обязательной предпосылкой для решения тех сложных
проблем, которые ставит перед исследователем исторический
материал. Только раскрытие сущности, механизма возникнове-
ния и основных закономерностей развития общинных органи-
заций в условиях разных регионов и разных стадий обществен-
ной эволюции может дать научно обоснованный ответ на ак-
туальный практический вопрос о путях преобразования общины
и связанных с нею традиционных институтов в развивающихся
странах.
Обостренный интерес к теории и истории общины, особенно
соседской, в настоящее время характерен не только для со-
ветской, но и для зарубежной историографии, как марксист-
ской, так и буржуазной. Трибуной основных направлений из-
учения общины в современной буржуазной медиевистике
явились конференции, проведенные в 1957—1960 гг. «Констанц-
ской исследовательской группой». При всех различиях в пони-
мании природы сельской общины и расхождениях во мнениях
относительно ее генезиса буржуазных медиевистов объединяет
подход к ней как к возникшему в специфических условиях сред-
невековья новообразованию, не имеющему генетической и сущ-
ностной связи с первобытной общиной. (Речь идет в данном
случае об общине европейского средневековья.) К. С. Бадер,
Т. Майер и другие авторитетные в буржуазной медиевистике
специалисты усматривают в первобытной и соседской общинах
(а также в отдельных формах и стадиях последней) разнород-
ные, лишенные преемственности социальные учреждения [см.
254; 291; 350; 379]. В конкретно-исторических исследованиях и
дискуссионных выступлениях названных авторов приводится
обширный и ценный фактический материал о внутреннем уст-
ройстве средневековых сельских общин в Европе (поземельной
организации, раскладке тягла, общинном праве и юрисдик-
ции, имущественных отношениях, мирской взаимопомощи и
иных сферах внутриобщинных отношений, различных общин-
ных институтах). Интерпретация же этого материала, общая
концепция буржуазных медиевистов открыто и прямо направ-
лены против общинной теории Маурера и его последователей,
против марксистского понимания истории.
Бесспорно, что германская марка в своем классическом виде,
в каком она существовала в пору развитого и позднего сред-
невековья, сложилась не ранее XII—XIII вв. В этом смысле
(и только в этом!) ее можно рассматривать в качестве ново-
образования, связанного с особыми условиями социально-эко-
10
комического и политического развития средневековых феодаль-
ных обществ. Но из заключения такого рода отнюдь еще не сле-
дует ни вывода об отсутствии сельских общинных организаций в
предшествующее время, ни основания для отрицания сущност-
ного родства родовой и сельской общины. Определенная
стадия в развитии общины, ее конкретная форма, локальный
вариант не должны отождествляться с общинной организацией
вообще. Стадиальные типы общины соответствовали основным
ступеням общественного развития, а ее конкретно-исторические
формы широко варьировались в зависимости от экологических,
социально-экономических и политических условий.
Нет, конечно, никакого сомнения в том, что в общем и це-
лом развитие общины в послепервобытных докапиталистических
обществах — это процесс постепенного разложения ее первона-
чального единства и .вытеснения учреждениями, вызванными к
жизни формирующимся классовым обществом и государством.
Однако в том или ином реальном воплощении общинная орга-
низация присутствует во всех докапиталистических структурах.
?)то социальный институт, имманентно присущий докапиталисти-
ческим стадиям развития, неизбежно порождаемый господствую-
щими здесь способами производства. Общинный коллектив,
имеющий чисто природную, кровнородственную основу, являет-
ся исходным пунктом человеческой истории, необходимой пред-
посылкой производства и всех сфер жизнедеятельности на ран-
них этапах общественной эволюции. Но и с переходом от пер-
вичной формации ко вторичной, от доклассового общества к
классовому, в виде соседской территориальной организации
крестьян община длительное время сохраняет значение основа-
ния общественной системы. Такая ее роль предопределяется
привязанностью индивида к земле как естественному базису
производства и его неразвитостью, натуральностью хозяйства
(г. е. таким хозяйством, при котором обмен с природой
преобладает над обменом в обществе, а экономической целью
является производство потребительных стоимостей), сращен-
постью непосредственного производителя с природными условия-
ми производства. Во всех обществах, где земледелие и связан-
ные с ним занятия, а соответственно и земельная собствен-
ность образуют базис экономического строя, отношение инди-
вида к объективным условиям труда опосредуется его при-
надлежностью к тому или иному общинному коллективу, со-
ставляющему основу социальной системы [6, с. 88; 9, с. 99—103,
461—487 и др.; 10, с. 19, 450—451] L Лишь с коренным измене-
нием материального базиса общественного производства, в ус-
ловиях разрыва субъективного и предметно-вещественных фак-
торов производства, с развитием общественного разделения
1 Обстоятельное раскрытие теоретических положений К. Маркса о ме-
си* кровнородственной и территориальной общины в социальной системе см.
155—57; 60—60а; 143а; 227—229].
11
труда и всеобщего обмена, создающих универсальную связь и
взаимозависимость индивидов в обществе, община утратит эту
свою роль. Для всех же докапиталистических обществ характер-
на неразвитость всеобщего обмена деятельностью и продуктами
труда. «Непосредственно общественной формой труда является
здесь его натуральная форма, его особенность, а не его все-
общность, как в обществе, покоящемся на основе товарного
производства» [6, с. 87]. Выросшие в результате разложения
первоначальной социальности общественно-производственные
системы, основанные на отношениях господства и подчинения,
будучи отрицанием общинной системы, одновременно являлись
ее видоизмененным продолжением, сохраняли (в снято?! форме,
разумеется) свойственные ей отношения 2.
По глубокому замечанию К. Маркса, в патриархальном,
рабовладельческом и феодальном обществах «собственно обмен
происходит... лишь от случая к случаю и не столько затрагива-
ет жизнь каждой общины в целом, сколько возникает между
различными общинами, вообще отнюдь не подчиняет себе все
отношения производства и общения» [9, с. 102]. В данном слу-
чае речь идет о вещном обмене, порождаемом общественным
разделением труда. Господствующим же видом обмена в пере-
численных обществах является обмен натуральный (деятель-
ностью и продуктами). Эта форма обмена связана с натураль-
ной природой производимого тогда продукта, с определенной
стадией в развитии труда, его дифференциации и кооперации.
Ей соответствуют такие черты классовых докапиталистических
обществ, как слияние отношений собственности с отношениями
политическими, проявление отношений собственности в виде не-
посредственного, естественно выросшего господства, прямых от-
ношений принуждения и подчинения [1, с. 65; 6, с. 88—89; 183—
184 и др.; 7, с. 353—355; 7а, с. 415], сочетание раздробленности
со сложной иерархичностью общественного строя, длительное
сохранение сельской соседской общины как организации не-
посредственных производителей. Докапиталистическое государ-
ство и все иные учреждения, обеспечивающие интересы господ-
2 «Если вместе с землей,— пишет К. Маркс,— завоевывают самого... че-
ловека как органическую принадлежность земли, то его завоевывают как
одно из условий производства, и таким путем возникают рабство и крепост-
ная зависимость, которые вскоре извращают и видоизменяют первоначаль-
ные формы всех общин, сами становясь базисом последних. Простая орга-
низация приобретает в силу этого негативное определение» J9, с. 480]. И да-
лее: «Основное условие собственности, покоящейся па племенном строе
(к которому сводится первоначально община)—быть членом племени. Это
значит, что племя, завоеванное, покоренное другим племенем, лишается соб-
ственности и становится одним из тех неорганических условий воспроизвод-
ства племени-завоевателя, к которым община относится как к собственным.
Рабство и крепостная зависимость являются поэтому лишь дальнейшими
ступенями развития собственности, покоящейся на племенном строе. Они
неизбежно изменяют все его формы» [9, с. 482]. См. также другие аналогич-
ные высказывания К. Маркса {1, с. 62].
12
сгвующих классов, не в состоянии полностью отторгнуть у сель-
ской общины ее социально-политические и идеологические функ-
ции. Они сохраняются за общиной в силу свойственной дока-
питалистическим стадиям исторического развития неполной
дифференцированности надстроечных и базисных учреждений3.
Органическая связь общины с докапиталистическими спосо-
бами производства находила свое выражение не только в дли-
тельном сохранении в феодальном и рабовладельческом общест-
вах трансформированных, приспособленных к классовым отно-
шениям учреждений родо-племенного строя, но также и в том,
что вновь возникающие институты приобретали корпоративную
структуру (городские коммуны, цехи, гильдии, рыцарские орде-
на, религиозные общины и т. п.) [см. 12, с. 229, 336—337; и др.].
Таким образом, возникнув как первичная, всеобъемлющая
форма социальной организации, зиждущаяся на природной ос-
нове, с образованием классового общества община трансфор-
мируется в соседскую организацию сельского населения. Про-
гресс в общественных отношениях, переход от одного способа
производства к другому ведут к дальнейшей эволюции общи-
ны. Вплоть до наступления капитализма это важнейший соци-
альный институт, проявляющий себя во всех сферах общест-
венной жизни: экономике, социально-политических, идеологиче-
ских отношениях, быте и т. д. И на послепервобытных дока-
питалистических стадиях общинные отношения, в различной
форме и степени, органически вплетаются в ткань общественной
структуры, пронизывая ее сверху донизу.
Ряд ученых считает возможным выделить даже общества, со-
четающие общинную структуру с зарождающимися отношения-
ми эксплуатации и господства-подчинения, в самостоятельную
общественно-экономическую формацию. Взгляд на раннюю со-
седскую общину как на базис азиатского способа производства
разделяет значительная группа советских и зарубежных марк-
систов. [Подробнее об этом см.: 62; 79; 97—99; 228; 229; и др.]
Проблема непервобытного общинного строя активно обсужда-
ется в ходе полемики по поводу определения формационной
принадлежности обществ, находящихся на стадии перехода от
доклассового строя к классовому [55—57; 79; 86—88; 155; 156;
108а; 160—162; 244а]. Особое звучание она приобрела в связи
с проведенными в последнее время исследованиями общинно-
кастового строя. В отдельных странах и регионах в силу естест-
венно-географических и исторических условий общинная струк-
тура сохраняется и при более зрелых формах классовых отно-
шений. Как показали исследования М. К. Кудрявцева на мате-
3 Если под воздействием неблагоприятно сложившихся конкретных об-
стоятельств (иноземных вторжений, стихийных бедствий и т. д.) община
погибает, она неизбежно возрождается вновь — подчас воссозданная сверху
в целях фискально-административных, а иногда и производственных.
13
риалах Хиндустана, она приобретает устойчивость в случаях
сочетаний с кастовой системой [141; 142],
Поскольку община органически связана со всеми другими
учреждениями тех обществ, где она существует, постольку из-
учение ее роли и места в социальной структуре важно с точки
зрения общей теории докапиталистических общественно-эконо-
мических формаций. Оно приобретает острую актуальность в
свете общественно-политических задач, стоящих перед разви-
вающимися странами. Соседство и взаимодействие общинного
уклада не только с другими традиционными укладами, но и
с растущим национальным капитализмом и государственным
сектором экономики, а также с мировой социалистической и
капиталистической системами создают особую сложность в из-
учении общины и решении вопроса о ее дальнейших судьбах.
Советскими и зарубежными учеными, а также практическими
деятелями развивающихся стран высказываются различные
мнения относительно перспектив общинного развития. Наряду
с представлением о том, что благодаря коллективистским и де-
мократическим традициям община может стать отправной со-
циальной формой некапиталистического развития, высказыва-
ется также противоположная точка зрения, оценивающая об-
щину как помеху на пути общественного прогресса4. Раздают-
ся голоса, требующие решительного и незамедлительного уст-
ранения общины как носительницы социальной косности и хо-
зяйственного застоя [см. 262а]. Однако большинство специа-
листов, учитывая повсеместное распространение общины, глу-
бокое проникновение ее институтов в общественную структуру,
с одной стороны, и неизбежность ее изживания по мере со-
циально-экономического прогресса — с другой, выступают как
против искусственного устранения общины, так и против ее
идеализации [260; 297—299].
Из сказанного ясна необходимость углубленной разработки
всего комплекса вопросов, относящихся к теории общины, вы-
явления специфических особенностей производительных сил и
производственных отношений, вызывающих к жизни этот инсти-
тут. Вопрос о смене кровнородственной первобытной общины
сельской соседской организацией — это вопрос о переходе от
первичной, доклассовой стадии общественного развития к ста-
4 Вот характерное заявление, завершающее одну из статей С. Д. Зака:
«Мы убеждены, что крестьянская община там, где она сохранилась, может
служить переходной формой к социализму в деревне» [99, с. 293]. Этому
заявлению противостоит, например, мнение С. И. Тюльпанова: «Сохранение
общины было одним из... проявлений застойности социально-экономической
жизни во многих странах Азии, Африки и Латинской Америки и в свою
очередь консервировало застойные общественные отношения... Более того,
община столетиями развивалась в этих странах как дополнение к феодаль-
ному укладу. Поэтому в сохранившемся виде община может лишь задержи-
вать развитие. Она почти повсеместно стоит на грани своего разложения»
[240, с. 225].
14
дни вторичной, представленной классовыми общественно-эконо-
мическими формациями, вопрос об условиях, формах и стадиях
трансформации первобытнообщинного уклада. Первостепенной
задачей является изучение механизма взаимодействия этого ук-
лада с господствующими общественными системами, которым
он подчинен в классовых докапиталистических обществах.
Следует заметить, что в теоретическом плане проблема об-
щины на протяжении длительного времени разрабатывалась
применительно к первобытной стадии общественной эволюции,
когда этот институт играл определяющую роль, а также при-
менительно к стадиям, переходным от доклассового общества
к классовому. Соседская сельская община в основном изучалась
с этнографической точки зрения. Она стала объектом всесто-
роннего исследования только в самые последние годы. Причем
в большинстве работ, посвященных периодам господства рабо-
владельческих или феодальных отношений, община обычно рас-
сматривалась в виде простого придатка к доминирующему укла-
ду5. Характеристике ее внутренней структуры, связям с други-
ми социальными институтами, этапам эволюции уделялось яв-
но недостаточное внимание. В обобщающих трудах, учебниках
и большей части конкретно-исторических работ нередко ставил-
ся знак равенства между победой рабовладельческого или фео-
дального способа производства и разложением сельской сосед-
ской общины. При этом сельская соседская община подчас
отождествлялась с поземельной организацией — важнейшей, но
далеко не единственной слагаемой общины. Роль же общины
как института, выполняющего широкие и многообразные функ-
ции, как одной из основных социальных ячеек докапиталисти-
ческого общества, не всегда учитывалась.
Регулирование поземельных отношений — только одна из
сфер жизнедеятельности общины, приобретающая в зависимо-
сти от конкретных естественно-географических и исторических
условий большее или меньшее значение. Сужение значения об-
щины до функций поземельной организации, ограничение дуа-
лизма коллективного и частного начал тем или иным соотноше-
нием общинного и индивидуально-семейного землевладения6 —
6 Критику этого взгляда см. [80, с. Г74—il75].
6 Взгляд на общину как на поземельную организацию не только прак-
тически проводился в исследованиях, но и обосновывался теоретически,
подкреплялся ссылками на односторонне интерпретированные положения
основоположников марксизма. В этом отношении типична работа П. Ф. Лапу-
тина, посвященная проблеме общины в русской историографии последней
трети XIX — начала XX в. Включив в монографию весьма содержательный
и интересный раздел по марксистской теории общины, где приводятся осно-
вополагающие указания К. Маркса о кровнородственной и соседской общи-
нах в их роли важнейших социальных институтов, Лаптин приходит в итоге
к ограничительному выводу о том, что к<Маркс рассматривал различные
формы общины как выражение различных видов земельной собственности,
т. е. различного характера отношения людей к земле. И это вполне естест-
15
один из наиболее существенных недостатков историографии
прошлых лет. Этот недостаток отрицательно сказался на изуче-
нии многих аспектов эволюции общины. Из него проистекает
укоренившийся взгляд на сельскую общину как на простой пе-
режиток первобытных отношений. Но им порожден и противо-
положный подход к сельской общине как к новому явлению,
генетически и сущностно не связанному с предшествующими
формами общинных организаций. В отсутствии развитого ме-
ханизма регулирования землевладения и землепользования сто-
ронники подобного подхода видят исчезновение общины вообще,
а в фактах усиления и умножения поземельных функций общи-
ны на стадии развитого или позднего феодализма — свидетель-
ство новообразования или даже искусственного создания общи-
ны [см. 32; 33; 36; 37]. Рассмотрение общины в качестве по-
земельной организации оказалось достаточно прочной историо-
графической традицией: применительно к русской общине она
восходит к работам Б. Н. Чичерина, В. И. Сергеевича,
В. О. Ключевского и в особенности Н. П. Павлова-Сильванского
[113; 176; 177; 206; 251а].
Сведение общинной организации к поземельной во многом
связано с распространенным в свое время (особенно в истори-
ческой науке) неправильным представлением о собственности,
как отдельном и независимом производственном отношении,
как о некоей основе производственных отношений, вынесенной
за их систему. Применительно к докапиталистическим стадиям
это проявлялось в такой трактовке земслыюй собственности,
когда последняя понималась в смысле обладания землею как
вещью, материальным богатством, реальным участком суши,
т. е. в смысле имущественных, правовых отношений. (Критику
такого понимания см. 208, с. 87—101; 217а.)
Определение стадии развития общины, степени ее крепости
или, напротив, разложения по удельному весу коллективного и
семейно-индивидуального землевладения, которое выдавалось
за отношения собственности в их экономическом значении, вело
к отождествлению общины (и первобытной, и сельской сосед-
ской) с хозяйственной организацией, т. е. к узко экономическо-
му, а точнее сказать к технологическому решению проблемы.
Неизбежное следствие изложенного здесь взгляда — выпадение
из поля зрения общины как целостного социального организма,
как важнейшего института докапиталистических обществ и ак-
центирование внимания лишь на одной стороне производствен-
ных отношений — обменных отношениях. (Последние к тому же
подчас рассматриваются как эквивалентные!) С позиций этой
концепции невозможно вписать в рамки общинной эволюции,
например, номовые структуры древнего Востока и античные
венно. Земля в докапиталистическую эпоху играла в жизни человека ре-
шающую роль, была всеобщим предметом его труда, основным объектив-
ным фактором производства» 1[ 1'44, с. 106].
16
полисы, несущие в себе — при всей глубине грани, разделявшей
доклассовые и классовые общества,— в трансформированном
виде многие учреждения архаической социальности. Характери-
зуя соседскую общину древнего мира, сторонники названной
концепции обычно обращаются к деревенской общине, упуская
из виду целостную общинную систему. При всем сходстве в
производственном быту, поземельной организации и иных сто-
ронах внутридеревенской жизни, нельзя не видеть существенной
разницы между крестьянской общиной средневековья и сель-
ской общиной древневосточного нома или античного полиса с
точки зрения их положения в обществе. Они представляют раз-
ные стадии эволюции общины как социального института.
Новейшие исследования убеждают в важности и значимости
сельской соседской общины. На материалах истории народов
СССР, различных стран Европы и Азии в древности, средние
пека, новое время и в современную эпоху, а также доколони-
альных и постколониальных обществ Африканского континента
и Латинской Америки раскрывается роль соседской общины
как социального института со многими и разносторонними
функциями [59; 76—81; 120; 121; 141; 178; 179; 195 и др.].
В результате стала складываться стадиально-типологическая
модель общины, раскрывающая сущностную связь родовой и
соседской стадий ее развития, устанавливающая основные за-
кономерности и формы перехода от первой ко второй [46—48;
54—57; 150—152; 203; 204]. Наконец, в последние годы опубли-
кован ряд ценных работ, с большей полнотой выявляющих
взгляды основоположников марксизма на коренные проблемы
первобытной и соседской общины [см. 60—62; 90—93; 97—99;
141; 142; 143а; 226—233а].
Введение в научный оборот во все возрастающем количест-
ве нового фактического материала, обнаружение таких типов
общинных организаций, которые существенно отличаются от
давно известных и обстоятельно изученных, неизбежно повлекли
за собой концепционные споры, попытки уточнить самое поня-
тие «община», установить критерии выделения ее стадиальных
типов.
В последнее время было выработано несколько различных
определений понятия «община». Так, Л. Б. Алаев именует об-
щиной малую социальную группу, обладающую способностью
к биологическому и экономическому воспроизводству, имеющую
собственную администрацию, отличающуюся религиозным един-
ством, определенной системой ценностей и другими признаками
[32]. Данное Л. Б. Алаевым определение слишком общо и фор-
мально; под него практически могут быть подведены самые раз-
нообразные сообщества. Перечисленные им признаки отнюдь не
специфичны для первобытной или сельской соседской общины.
С. Д. Зак видит в сельской соседской общине (он называет
ее также земледельческой, поземельной, деревенской) «естествен-
2 Зак. 464 17
но сложившийся или исторически развивавшийся местный со-
седский социально-экономический, политический (в классовом
обществе), идеологический и бытовой союз (или объединение)
непосредственных производителей —• крестьян и их домохо-
зяйств — с целью обслуживания и удовлетворения их нужд и
интересов как совладельцев (и сопользователей) земли, воды
и т. д.» [99, с. 295, 296].
В определении Зака обращает на себя внимание попытка
соединить различные, даже противостоящие взгляды, высказы-
вавшиеся в дискуссиях последних лет. В этом определении аль-
тернативно изложены генетические признаки: «естественно сло-
жившийся или исторически развившийся» местный союз. К со-
жалению, содержание и соотношение названных признаков не
раскрыто. Под «естественно сложившимся» можно понимать
союз, как возникший на природной (кровнородственной) осно-
ве, так и сформировавшийся органически в процессе социально-
экономического развития на любой стадии последнего. «Истори-
чески развившимися» могут быть явления и формы, сложившие-
ся и «естественно» (в том или другом понимании термина),
и «искусственно». (Известен, например, взгляд на русскую
крестьянскую общину XVII — начала XX в. как на искусствен-
ное изобретение крепостников-помещиков в целях внеэкономи-
ческой эксплуатации крестьян.)
Процитированное определение начато постулатом об общине
как институте с широкими функциями (социально-экономиче-
скими, политическими, идеологическими и бытовыми), а за-
вершается опровержением этого постулата, поскольку оказыва-
ется, что все эти функции подчинены целям организации земле-
пользования, т. е. в конечном счете община оказывается позе-
мельной организацией, выполнявшей в пределах земельных
отношений связанные с ними социальные, хозяйственные, идео-
логические и бытовые функции. Иначе говоря, в одном опреде-
лении сведены два существенно различных взгляда на общину.
Истина, конечно, рождается в столкновении мнений, но край-
не редко она обнаруживается как нечто среднее между ними,
а еще реже — как их простое соединение.
К числу очевидных недоразумений мы относим и утвержде-
ние, будто соседской общине присущи «личностные (родствен-
ные и связи по свойству) отношения как доминирующий тип со-
циальных связей» [99, с. 295] 7. В соседской общине домини-
руют не родственные, а территориальные, соседские связи, от
7 Следует, кстати, отметить и неверную трактовку автором личностных
отношений как отношений родства или свойства. Последние принадлежат
категории природных связей. Личностные же отношения не ограничиваются
кровными связями. Отношения зависимости и господства-подчинения при
рабстве и феодализме, не будучи связями по родству или свойству, являют-
ся тем не менее личностными. Напомним, что производственные и в целом
общественные отношения всех докапиталистических формаций выступают в
личностной форме [см. 6, с. 88 и др.; 7, с. 353—355; 8, с. 453—455 и др.].
18
которых она и получила свое наименование. Кстати сказать,
Д. А. Ольдерогге, построивший типологический ряд основных
социальных форм первобытного (и раннеклассового) общества,
связывает общину с непременным наличием территориального
единства. Именно локализация, по мнению Ольдерогге, отли-
чает деревенскую общину во всех ее исторических модифика-
циях от рода и его подразделений [172, с. 6—18].
Ю. М. Кобищанов относит к общине все социальные орга-
низации, зиждущиеся на основе коллективистских, демократи-
ческих принципов первобытного строя: родственной близости,
взаимопомощи и т. д. [121, с. 178].
Как легко убедиться из приведенных примеров, определения
общины, которые даются в литературе, зависят от понимания
авторами природы этого института. Отсюда полемика по пово-
ду роли и места общины в социальной структуре, характера
и стадий ее эволюции. Так, специалистами высказываются две
значительно расходящиеся точки зрения о соотношении хозяй-
ственной общины и рода. Согласно одной из них, род — основ-
ная структурная единица первобытного общества; первоначаль-
но община и род совпадали; иными словами, общинный кол-
лектив был представлен группой кровных родственников. Раз-
деление общины в качестве хозяйственного коллектива и рода
как экзогамного коллектива кровных родственников произошло
позднее, при переходе к патриархату. По представлениям сто-
ронников другой точки зрения, община в качестве производст-
венного, семейно-бытового коллектива и целостного социального
организма является основным и исходным институтом. Род же
как определенная организация кровнородственных отношений,
а также фратрия, племя, брачные и возрастные классы и про-
чие учреждения, составляющие в совокупности первобытнооб-
щинный строй, вторичны и производны. Они выражали отно-
шения, складывавшиеся между структурными элементами об-
щины, а также между отдельными общинами, как равноправ-
ными, самодовлеющими социально-экономическими ячейками8.
Названные точки зрения по-разному оценивают взаимодей-
ствие экономических и кровнородственных отношений в перво-
бытном обществе, хотя обе исходят из признания естественно
возникшей общности, являвшейся неизбежной и необходимой
предпосылкой присвоения на этой стадии общественного раз-
вития. В связи с происходящей в науке полемикой важно под-
черкнуть, что и хозяйственная община в разнообразных ее ви-
дах, и род (а равно и другие кровнородственные объедине-
ния)— это деление целостного социального организма, выра-
8 Наиболее развернутое теоретическое обоснование первой точки зрения
дано в работах Ю. И. Семенова [203; 204], второй — в работах В. М. Бахты,
И. А. Бутинова, И. Г. Гавриленко |[46—48; 54—56; 60—611]. Подробнее об
этом см. |[79, с. 31—41].
2*
19
жающее разные формы разделения труда и общественных функ-
ций в первобытном коллективе.
Продолжаются споры о месте большесемейной общины. Часть
специалистов рассматривает большую семью в качестве само-
стоятельного типа общины, равноценного кровнородственной и
соседской общине (М. О. Косвен, например) [см. 131].
Д. А. Ольдерогге, напротив, видит в ней элементарную ячейку
в ряду общинных структур не только первобытного, но и ран-
неклассового и даже феодального общества. В первобытном
обществе, по мнению Ольдерогге, «она сочетает признаки двух
таксономических рядов, а именно: будучи минимальной едини-
цей в иерархии общин, она одновременно сохраняет связь с
родовой организацией» [172, с. 13].
Большесемейная община действительно имела повсеместное
распространение на стадии развитого родо-племенного строя
и в период перехода к классовому обществу. Она фиксируется
источниками и позже, на разных этапах классовых докапита-
листических обществ в составе сельской общины9. Уже одно это
обстоятельство не позволяет квалифицировать ее как самостоя-
тельный стадиальный тип общинного развития. Главное же за-
ключается в том, что большая семья как первичная хозяйст-
венная форма являлась низовой ячейкой совокупного соци-
ального организма. И в качестве таковой она сама по себе не
могла определять стадии в развитии общины. Способ включе-
ния большой семьи в общинную структуру, ее место в ней оп-
ределяются характером этой последней и общественной систе-
мы в целом. Ольдерогге безусловно прав, указывая на связь
большой семьи при первобытном строе с родовой организаци-
ей. Но эта связь присуща и архаической общине как целост-
ной совокупности больших семей, а потому не может служить
критерием различения большой семьи и первобытной общины.
Определение грани, за которой кровнородственная община ут-
рачивает функции основной хозяйственной ячейки в пользу
большой, а затем и малой семьи,— теоретическая и конкретно-
историческая задача, требующая дополнительных исследова-
ний.
Общинный коллектив доклассового общества как целостный
социальный организм — сложная система накладывающихся
друг на друга хозяйственных общин (в том числе большесемей-
ных), кровнородственных объединений (родов, агнатных групп,
кланов и т. д.), возрастных подразделений, брачных классов
и т. п. При определении стадиального типа и конкретных форм
общины необходимо принимать во внимание эволюцию прежде
всего целостного организма, а не его отдельных составных
частей.
9 Сохранение, а иногда и возрождение этой формы помимо специфиче-
ских хозяйственных и экологических условий часто было связано с фис-
кальной политикой государства.
20
Разрешение спорных вопросов теории и истории первобыт-
ной общины в большой мере облегчается благодаря осуществ-
ленным в последнее время исследованиям теоретического на-
следия основоположников марксизма в изучении ранних стадий
общественной эволюции, а также работам, содержащим полит-
экономический анализ первобытных обществ. Особо следует от-
метить исследования Н. Б. Тер-Акопяна, интерпретировавшего
современные научные данные в свете взглядов К. Маркса и
Ф. Энгельса на существо первобытной социальности и движу-
щие силы развития на доклассовой и раннеклассовой стадиях
общественной эволюции. Тер-Акопян показал значение, которое
основоположники марксизма придавали воспроизводству чело-
века в его социальной сущности и соотношению этого вида ма-
териального производства с производством средств к жизни
[см. 226—229]. Пониманию природы и эволюции первобытной
общины, ее перехода к соседской общине классового общества,
специфических для первобытности форм труда, содействуют ра-
боты И. И. Чангли {251], П. П. Столярова [217а], И. Г. Гаври-
ленко [60, 61], Н. А. Бутинова [54—57], В. М. Бахты [46, 48],
Г. Г. Тер-Григоряна {230—233], Е. П. Дятла [90, 93], Г. Ф. Хрус-
това [250] и др.
С началом активного обсуждения проблем, касающихся
сельской соседской общины, перед исследователями возник ряд
сложных вопросов, приобретших дискуссионный характер. Один
из главных среди них — вопрос о наличии или отсутствии ста-
диальных, качественных изменений в соседской общине при
переходе от одного послепервобытного способа производства к
другому. В этой связи продолжается обсуждение вопроса о
земледельческой общине как форме перехода «от общества,
основанного на общей собственности, к обществу, основанному
на частной собственности» [5, с. 419]. К. Маркс и первоначаль-
но Ф. Энгельс связывали эту форму с наличием систематиче-
ских земельных переделов между отдельными семьями, состав-
лявшими общину, которая и являлась собственником всех ис-
пользуемых земель [5, с. 403—404, 417—419]. Впоследствии,
как известно, под влиянием работ М. М. Ковалевского Ф. Эн-
гельс изменил взгляд на земледельческую общину, подчеркнув
разнообразие форм трансформации кровнородственных общин
в сельские соседские организации. Известие Тацита о ежегод-
ной смене земель у древних германцев он стал трактовать в
агрономическом смысле: как оставление бывшей пашни под пар
или перелог {см. 15, с. 139—141].
Ряд специалистов считает земледельческую общину особым,
самостоятельным типом общинного развития, стадиально равно-
значным родовой и сельской общинам [см., например: 160—162].
Однако это мнение недостаточно аргументировано и в теорети-
ческом, и в конкретно-историческом плане. Что касается зе-
мельных переделов, которые обычно рассматриваются в ка-
21
честве характерной особенности ранней территориальной общи-
ны, то они совсем не обязательная ее принадлежность. Совре-
менные исследования (исторические и этнографические) свиде-
тельствуют, что переделы земли между составляющими общину
хозяйствами или их группами возникали лишь в определенных
естественно-географических и исторических условиях (в связи
с перенаселением и недостатком удобных земель и т. д.). Они
фиксируются источниками, относящимися к разным стадиям
развития в послепервобытную эпоху. Соотношение коллективно’
го и частного землепользования и землевладения не всегда
строго и неуклонно эволюционировало в плане сокращения пер-
вого при росте второго.
Главное состоит в том, что присущий сельской общине дуа-
лизм частного и коллективного начал, что подчеркивалось вы-
ше, отнюдь не сводится к дуализму поземельной организации.
Это сущностная черта территориальной сельской общины, ка-
сающаяся всего комплекса отношений между ее членами. Все
содержание эволюции этого социального организма от ранних
этапов до поздних и заключается в постепенном разложении
изначального единства, вычленении индивида из общности,
индивидуального из коллективного. Различия между этими эта-
пами— различия внутри одного крупного стадиального типа.
Выделенные К. Марксом азиатская, античная и германская
формы территориальной общины — это последовательные сту-
пени разложения первичной социальности. И в качестве тако-
вых лишь все вместе они могут противопоставляться родовой
общине, где принадлежность индивида к коллективу, его пол-
ное растворение в нем — непреложное условие самого сущест-
вования человеческого общества. Сохранение в территориаль-
ной общине в той или иной степени коллективных начал об-
условливается наличием ряда общих закономерностей развития
материального производства на докапиталистических стадиях
общественной эволюции, привязанностью последнего к природ-
ному базису. Показательно, что этот коллективизм сохраняется
даже в недрах зависимой, крепостной общины. По справед-
ливому замечанию С. Д. Сказкина, многое в истории феодаль-
ного зависимого крестьянства становится понятным только в
свете общинных порядков [208, с. 10]. Не случайно, новейшие
разыскания констатируют сходство многих важных черт и функ-
ций, в том числе и в области поземельных отношений, между
соседскими общинами древности и средневековья [86—89; 143;
225; 257], что, однако, вовсе нс отрицает (принципиальных раз-
личий их места и роли в целостной социальной системе.
Большой комплекс неясных и спорных вопросов стоит перед
исследователями кочевой общины. В прямой зависимости от
их решения находится оценка уровня общественного развития
кочевников. Рядом современных авторов ставится под сомне-
ние возможность самостоятельного (без контактов с земледель-
22
ческими обществами) выхода кочевой общины из раннеклассо-
вой стадии [128; 236].
Практически слабо изучен и теоретически недостаточно ос-
мыслен механизм взаимодействия мелкокрестьянского уклада
с другими укладами тех обществ, где существует община, и
прежде всего с господствующим, формационнообразующим ук-
ладом. Многое еще предстоит сделать в плане выяснения раз-
личия между первобытной экономикой (на начальных стадиях
производящего хозяйства) и экономикой крестьянского хозяй-
ства.
Можно было бы назвать и ряд других дискуссионных вопро-
сов, относящихся к проблеме общины. Однако специальный
историографический обзор не входит в задачу настоящей статьи.
Ее цель — определение роли и места общины как социального
института в доклассовом и классовых обществах, характеристи-
ка основных вариантов развития и изживания общины, а также
возможностей и путей использования общинных институтов в
ходе социалистического преобразования у народов, находящих-
ся на разных ступенях социально-экономического развития.
Следует сразу же оговорить и то обстоятельство, что, опираясь
на вовлеченные в научный оборот материалы о германской мар-
ке, русских сельских мирах, индийской кастовой общине, паст-
бищно-кочевых общинных организациях казахов и киргизов
(как наиболее обстоятельно изученных историками и этногра-
фами), авторы отнюдь не имеют в виду дать развернутую кон-
кретно-историческую характеристику этих или каких-либо иных
типов и вариантов общины. В статье идет речь об условиях
существования основных типов общины и их функционировании
в системе общественных институтов, в целостном социальном
организме10.
При неразвитости живого и овеществленного труда, с чего
начинается человеческая история, природная общность, пере-
ходящая затем в общность историческую, составляет основу,
на которой люди начинают трудиться, исходный пункт общест-
венного развития. Присвоение трудящимся индивидом условий
и средств производства, жизненных благ на первоначальных
стадиях развития возможно только через посредство коллек-
тива. Изолированный индивид не в состоянии устоять в борьбе
с природой, обеспечить необходимый минимум средств сущест-
10 Предметом исследования является родовая община как универсаль-
ный и всеобъемлющий социальный институт на первобытной стадии развю
тия и являющаяся прямым продолжением этого института в классовых до-
капиталистических формациях соседская организация крестьянства. Вторич-
ные общинные формы (землячества, ремесленные цехи, купеческие гильдии,
различные корпорации господствующего класса, религиозные общества
н т. п.) в статье не рассматриваются.
23
вования п. Принадлежность индивида к определенной общности
на этой стадии — непреложное условие производства матери-
альных благ и вообще самой жизни. Естественно сложившаяся
человеческая общность, по выражению Маркса, выступает не-
обходимым природным условием существования производителя,
«точно так же как его живое тело, воспроизводимое и развивае-
мое им, первоначально создано не им самим, а является пред-
посылкой его самого» [9, с. 478]. Человек существует лишь как
член семьи, рода, племени или иной естественно возникшей общ-
ности 11 12. Присвоение условий и средств производства — а на
этой стадии подавляющая масса их имеет природное проис-
хождение— предшествует труду, осуществляется посредством
общинного коллектива. Индивид присваивает землю — это пер-
воначальное орудие труда, лабораторию и хранилище сырья —
в качестве члена общности, к которой он принадлежит. Его
отношение к земле «сразу же опосредствовано естественно сло-
жившимся, в той или иной мере исторически развитым и видо-
измененным существованием индивида как члена какой-либо
общины, его естественно сложившимся существованием как чле-
на племени и т. д.» [9, с. 473]. Составляя естественный базис
производства, природная общность индивидов образует прису-
щую этой ступени развития форму собственности 13 14.
Примитивность орудий производства, неразвитость труда
обусловливали коллективность присвоения. Труд отдельного че-
ловека в первобытной общине не имеет самостоятельного су-
ществования; это составная часть, функция совокупного труда
общины и. В качестве «совокупного организма связанных меж-
11 «Чем дальше назад уходим мы в глубь истории, тем в большей сте-
пени индивид, а следовательно и производящий индивид, выступает
несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому» [9, с. 18].
1,2 «Естественно сложившаяся племенная общность (кровное родство,
общность языка, обычаев и т. д.) или, если хотите, стадность, есть первая
предпосылка присвоения людьми объективных условий как их жизни, так
и той деятельности, при помощи которой эта жизнь воспроизводится и об-
лекается в предметные формы ।(деятельность в качестве пастуха, охотника,
земледельца и т. д.)» {9, с. 462—463 и сл.].
13 «Первоначальное единство особой формы общины (племени) и с ней
связанной собственности на природу, или отношение к объективным усло-
виям производства как к бытию природы, как к опосредствованному общи-
ной объективному существованию отдельного человека, эго единство, кото-
рое, с одной стороны, выступает как особая форма собственности, имеет
свою живую действительность в самом определенном способе производства,
способе, являющемся в такой же мере отношением индивидов друг к другу,
в какой и их определенным действенным отношением... к неорганической
природе, их определенным способом труда...» [9, с. 484—485]. Эта же мысль
выражена К. Марксом и в другой форме: «Первоначальные формы собст-
венности в такой же степени образуют экономическую основу различных
форм общины, в какой они сами, в свою очередь, имеют в качестве пред-
посылки определенные формы общины» [9, с. 490].
14 «Община, [Gemeinwesen], являющаяся предпосылкой производства,—
разъясняет Маркс,— не позволяет труду отдельного лица быть частным тру-
дом и продукту его быть частным продуктом; напротив, она обусловливает
24
ду собой рабочих сил» [4, с. 391—392] община доставляет до-
полнительную производительную силу, компенсирующую нераз-
витость живого и общественного труда. На ранних стадиях
эволюции «в качестве первой великой производительной силы
выступает сама община» [9, с. 485]. Первобытная община —
первая известная истории социальная производительная сила.
Базируясь на природной основе (естественно сложившаяся
общность, функционирование живого труда прежде всего со сво-
ей телесной, физической стороны, половозрастное разделение
труда, сращенность с природными условиями производства),
ограниченная узкими, локальными рамками, община как об-
щественно-производственный организм придавала природному
началу социальное (надприродное) качество 15.
Специфика труда — этой главной сферы жизнедеятельности
первобытных коллективов — предопределила все структурные и
функциональные особенности общины. На начальных этапах
общественной эволюции община — универсальный институт, вы-
ступающий носителем и олицетворением всей совокупности об-
щественных отношений, существующих в нерасчлененном един-
стве. Производство, осуществление управленческих и идеологи-
ческих функций здесь не выделялись в особые общественные
сферы, представленные различными социальными слоями. Су-
ществующее внутри первобытной общины разделение труда ос-
новано на половозрастных различиях. Общественное же разде-
ление труда в собственном смысле этого слова зарождается на
границах отдельных общин, обменивающихся продуктами своей
деятельности.
Развивающееся в первобытной общине профессиональное
разделение труда не перерастало в социальное. Неравенство
в выполнении общественных функций, связанное с естественны-
ми различиями, на стадии укрупнения первобытных общностей
закреплялось в системе возрастных классов16. Эти последние
накладывались на хозяйственные общины и кровнородственные
объединения — роды, линьяжи, кланы и т. п., чем еще больше
подчеркивалось единство первобытной общности. Статус каж-
дого возрастного класса был жестко определен традицией. Об-
щественно полезные функции возрастных классов, а соответст-
венно их положение и доля в распределении материальных благ
были неодинаковыми. Однако последовательное прохождение
через возрастные градации — а такая возможность потенциаль-
но существовала для всех членов первобытного коллектива —
то, что труд отдельного лица выступает непосредственно как функция члена
общественного организма» i[3, с. 20].
15 Исследование вопроса о роли естественного и социального начал в
становлении общества и полемику вокруг этого вопроса см. [60—61; 90—93;
143а; 226—233а].
16 О системе возрастных классов в Африке см. помещенный ниже очерк
Ю. М. Кобищанова.
25
обеспечивало социальное равенство [46—48; 60—61; 90—93;
250—251 и др.].
Отмеченная нерасчлененность различных сфер деятельности
первобытного общества являлась результатом неразвитости его
объективных (предметно-вещественных) и субъективных (в ви-
де знаний, способностей, опыта и умения индивидов) произво-
дительных сил. В ходе исторического развития множились вы-
полняемые общиной экономические, идеологические, админи-
стративно-управленческие, военные и прочие общественные
функции. Соответственно усложнилось и изменилось взаимоот-
ношение составляющих первобытную общность элементов. Пер-
вобытнообщинный строй со временем вступил в противоречие
с новыми производительными силами, с ростом народонаселе-
ния, упрочивающимся положением семейной кооперации, про-
цессом отделения ремесла от земледелия и т. д.
Глубинную основу эволюции внутренней структуры перво-
бытных коллективов составило связанное с прогрессом в про-
изводстве орудий и развитием живого труда изменение в фор-
мах обмена взаимной деятельностью и ее результатами. Воз-
никновение производящего хозяйства и его дальнейшее разви-
тие, выразившееся в выделении в особые сферы земледелия,
скотоводства, ремесла, специализированных охоты и рыболов-
ства, а затем появление и более дробной специализации в
пределах этих сфер, интенсифицировали и усложнили взаимоот-
ношения внутри общин, родов и племен, а вместе с тем и вза-
имоотношения между ними. Показательно, что именно на период
перехода к производящему хозяйству приходится единодушно
отмечаемое археологами и этнографами укрупнение первобыт-
ных общин (до нескольких сотен людей) и установление более
тесных связей между ними, складывание иерархической систе-
мы родов, племен и их союзов17. Внутри же общин ранних
земледельцев и скотоводов заметно возрастает роль коллектив-
ных работ, трудовой кооперации.
Существенным фактором изменения социальной структуры
первобытных коллективов, а в дальнейшем и перехода к клас-
совому обществу явился тесно связанный с повышением при-
бавочного продукта рост народонаселения. Возрастание плотно-
сти населения вело к тому, что природа не успевала себя вос-
производить, к сокращению свободных земель, доставляющих
жизненные средства, а в силу этого и к обострению борьбы
между родами и племенами за среду обитания, за территорию.
Будучи следствием перехода к производящему хозяйству, уве-
17 Археологические исследования фиксируют приходящееся на стадию
возникновения раннеземледельческих культур резкое укрупнение первобыт-
ных поселков, смену однокомнатных жилищ многокомнатными: см. иссле-
дование В. М. Массона об эволюции поселений и жилищ в связи с обществен-
ным развитием [154].
26
личение численности населения, в свою очередь, стимулировало
его дальнейшее развитие18.
С появлением производящего хозяйства наряду с безраздель-
но до тех пор господствовавшим в первобытных коллективах
естественным (половозрастным) разделением труда, являющим-
ся реализацией природных качеств и свойств индивидов, разви-
вается действительно общественное разделение труда, распре-
деление индивидов, семей и целых коллективов по разным
видам трудовой деятельности, складывается профессионализм.
Но разделение труда, проявляющееся в обособлении трудовых
функций, в существовании различных профессий — это только
технико-организационная характеристика труда. И в качестве
такового оно не несет в себе социально-классового содержания,
а лишь создает предпосылку для развития последнего, вызывая
к жизни потребность в управлении растущим производством,
а соответственно и обменом. Распределение людей по видам и
родам производства, закрепление их за определенными, качест-
венно неоднородными видами трудовой деятельности приобре-
тает социальное содержание через исторически сложившиеся
системы общественно-производственных отношений, фиксирую-
щихся в определенной социальной структуре19. Это длительный
процесс. Пройдет не одно тысячелетие со времени возникнове-
ния производящего хозяйства (в передовых регионах мира —
IX—VIII тысячелетия до н. э.) и даже обособления таких круп-
ных его сфер, как скотоводство и ремесло (V—IV тысячеле-
тия до н. э.), прежде чем начнется переход к классовому об-
ществу (Передний Восток — IV—III тысячелетия до т?. э., Китай
и Индия — II—I тысячелетия до н. э.). Более того, как раз по-
явление производящего хозяйства и привело к смене раннеродо-
вых локальных групп развитой родо-племенной системой.
Со времени возникновения производящей экономики обмен
деятельностью все более и более начинает осуществляться че-
рез особый орган — институт родо-племенных старейшин, жре-
цов и вождей, сосредоточивших в своих руках распределение
территории, руководство коллективными трудовыми процесса-
ми, организацию военного дела, отправление культа и другие
общественно значимые функции20. Этот институт обеспечивал
сохранение и передачу от поколения к поколению обычаев и
традиций, коллективного производственного и социального опы-
18 Исследованиями И. Н. Хлопина убедительно показана взаимообуслов-
ленность роста народонаселения и обособления скотоводства в особую сферу
производящего хозяйства i[248; 249].
19 О теоретических аспектах проблемы общественного разделения труда
см. работы И. И. Чангли, И. Г. Гавриленко [251; 60; 60а].
20 В доколониальных и традиционных обществах Африки прослежива-
ются все стадии формирования совета старейшин: от собрания старшей воз-
растной группы с весьма ограниченными функциями (например, у ряда на-
родов Центральной и Восточной Африки) до постоянно действующего совета
глав знатных родов при «вожде» или главе примитивного государства. Под-
робнее об этом см. в помещенных ниже очерках.
27
та, что имело жизненно важное значение, ибо на первобытной
стадии общественной эволюции (особенно на самых ранних эта-
пах) прошлый труд овеществлялся не столько в орудиях и про-
дуктах труда, сколько в самом человеке, в виде трудовых на-
выков, умений и знаний21. Первоначально правящая прослой-
ка— это власть знания, авторитета. Она существует внутри об-
щины, не отделена от нее, однако в ее самостоятельности за-
ложена возможность перехода к власти политической, стоящей
над обществом 22.
Появление и постепенное умножение качественно неоднород-
ных видов трудовой деятельности порождало противоречия
между частным и общим интересом, требовало систематическо-
го регулирования взаимоотношений отдельных индивидов, се-
мей, общин и прочих коллективов23. Потребность в управлении
первобытными коллективами и составляющими их ячейками,
распределенными по разным сферам, отраслям и видам про-
изводственной деятельности, в конце концов привела к социаль-
ному разделению труда «между массой, занятой простым физи-
ческим трудом, и немногими привилегированными, которые ру-
ководят работами, занимаются торговлей, государственными
делами, а позднее также искусством и наукой» [13, с. 186]. При
существовавшем тогда уровне производительных сил (ручная
техника, преобладание живого труда над овеществленным), по-
глощенности трудящегося индивида материальным производ-
ством [10, с. 86] перерастание технологического разделения
труда в социальное было неизбежным.
По мере отчуждения функций управления общественными
процессами и концентрации их у специальных должностных
лиц эти последствия все более и более отрывались от коллекти-
вов, которые они представляли, конституировались в особый
общественный слой. Выполняемые ими функции превращались
в средство господства и угнетения, социальная власть перерож-
далась в политическую24. Если ранее община представляла со-
21 В этом плайе, по-видимому, и следует понимать положение Ф. Эн-
гельса о преобладании производства человека над производством средств
существования [см. 15, с. 25—26].
22 Теоретическое исследование причин возникновения института управ-
ления в первобытном обществе и механизма перерождения этого института
из власти социальной во власть политическую см. в работах II. П. Столя-
рова |[2Ш7а], И. И. Чангли [251], И. Г. Гавриленко [60, 60а] и Г. Г. Тер-Гри-
горяна [232].
23 Как справедливо отмечали К. Маркс и Ф. Энгельс, «вместе с разде-
лением труда дано и противоречие между интересом отдельного индивида
или отдельной семьи и общим интересом всех индивидов, находящихся в
общении друг с другом» |[ 1, с. 31 ].
24 «Все возрастающая самостоятельность общественных функций по от-
ношению к обществу,— пишет Ф. Энгельс,— могла со временем вырасти в
господство над обществом» [1'3, с. 184]. В другой работе Ф. Энгельс отме-
чает, что «планирующая работу голова уже на очень ранней ступени разви-
тия общества (например, уже в простой семье) имела возможность заста-
вить нс свои, а чужие руки выполнять намеченную сю работу» |[ 14, с. 493].
28
бой автономный, самоуправляющийся социальный организм, то
теперь она утрачивала самодовлеющий характер, превращаясь
в низовую ячейку формирующейся государственной системы.
С выделением особого слоя управителей изменяются взаимоот-
ношения и внутри родовых общин, и между ними. Новейшие
исследования показывают, что наиболее ранние формы социаль-
ного закрепления общественного разделения труда, являющие-
ся начальной ступенью возникновения классов и эксплуатации,
связаны, как правило, с межродовыми и межплеменными отно-
шениями [86; 88; 89; 155; 156; 128, с. 76—80, 125; 244а]. Для
раннеклассовых обществ древности весьма характерно совпа-
дение этнического и социально-классового моментов. Особенно
ярко это совпадение проявляется в развитых кастовых системах
[141; 142]. Социальное неравенство внутри родственных коллек-
тивов возникает значительно позднее. Общественное разделение
труда между родами, племенами и иными этническими объеди-
нениями, закрепленное социальным статусом, могло склады-
ваться как путем мирных союзов, так и в результате завоевания
(подчинения) одних этносов другими [193; 194]. При переходе
к классовому обществу война — этот один из самых первобыт-
ных видов труда [9, с. 480]—превратилась в регулярный про-
мысел, выродилась, по выражению Ф. Энгельса, в «системати-
ческий разбой на суше и на море в целях захвата скота, рабов
и сокровищ...» [15, с. 108].
Складывавшиеся различия в выполнении трудовых функций,
технологическая неоднородность труда вели к дальнейшему уг-
лублению социальной стратификации. Вместе с различиями в
распределении условий производства и трудовой деятельности
возникали различия классовые, формировались важнейшие
признаки классов — больших групп людей, различающихся «по
их месту в исторически определенной системе общественного
производства, по их отношению... к средствам производства, по
их роли в общественной организации труда, а следовательно,
по способам получения и размерам той доли общественного бо-
гатства, которой они располагают» [26, с. 15].
Перерастание технологического разделения труда в соци-
альное— длительный процесс, проходящий через ряд стадий.
На начальных стадиях процесса классообразования наряду с
экономическими (в узком смысле этого слова) факторами важ-
ную роль в развитии социальной стратификации играет такой
фактор, как социальный статус, обусловленный принадлеж-
ностью к определенному этносу, генеалогии и т. д. [244а]. До-
капиталистические общественные классы — это классы-сосло-
вия, отличающиеся помимо определенного места в производстве
и отношения к средствам производства закрепленным обычным
правом или государственной юрисдикцией объемом прав (в
том числе права на род деятельности), обязанностей, привиле-
гий [см. 22, с. 311].
29
Наиболее жесткая связь между профессиональной деятель-
ностью и социальным положением наблюдается при кастовой
системе — этой зародышевой форме классового общества, во
многом еще воспроизводящей отношения первобытнообщинно-
го строя. Невычлененность из общинной организации, выполне-
ние какой-либо частичной функции совокупного труда общины
(или системы общин), нетоварный характер обмена свидетель-
ствуют о том, что касты как институт имеют доклассовую при-
роду. В то же время кастовая стратификация выходит за рамки
отдельных общин; это стратификация в масштабах более круп-
ных социальных организмов. А главное состоит в том, что кас-
товая система связана с эксплуатацией. Высшие касты (воен-
ные, земледельческие) присваивают прибавочный продукт, про-
изводимый низшими кастами (ремесленными). Отмеченными
чертами кастовый строй смыкается с классовым. Наиболее пол-
ное развитие общинно-кастовая система получила в Индии, но
она известна и в других обществах — древнем Египте, доколо-
ниальной Тропической Африке, Океании, средневековой Японии
[141, с. 36]. По-видимому, кастовый строй имел более широкое
распространение, нежели принято считать, но по состоянию
источников его просто трудно фиксировать. Археологические
материалы характеризуют главным образом технико-организа-
ционное содержание труда: состав орудий, их характер, мастер-
ство работника, а через это и технологический аспект соедине-
ния субъективного и вещественного факторов производства;
о социальном разделении труда по ним судить трудно. Некото-
рая перспектива в плане изучения механизма возникновения и
распространения кастового строя открывается в сопоставлении
археологических материалов с данными письменных источников
и этнографии. Так, предположения некоторых археологов о на-
личии в среднеазиатской древности ремесленных каст подтвер-
ждается этнографическими свидетельствами, касающимися об-
щинного устройства25.
Судя по новейшим исследованиям, касты служили весьма
распространенным вариантом образования социальных страт.
В сложившемся виде кастовое общество — это общество ран-
неклассовое. Там же, где касты приобрели самодовлеющее зна-
чение, дальнейшее формирование классового общества замед-
ляется. Жестко закрепляя профессиональное деление, а также
натуральный характер обмена продуктами и взаимной деятель-
ностью, кастовая система усиливала присущие общине патри-
архальность и консерватизм, ставила преграды па пути разви-
25 В частности, А. Абдураимов обнаружил в отдельных районах быв-
шего Бухарского ханства такой архаичный тип сельской общины, при кото-
ром сохранялся натуральный обмен деятельностью между земледельцами
и ремесленниками. Последние получали плату за свои услуги («долю масте-
ра») после сбора урожая, практически независимо от масштабов этих услуг
[28].
30
тия городского ремесла и товарного обмена. Разложение касто-
вой общины происходит чрезвычайно медленно, ибо выделяю-
щиеся в результате имущественного расслоения эксплуататор-
ские элементы остаются внутри общинно-кастовой организации.
Кастовая система наложила печать своеобразия на процесс
перехода родовой общины в сельскую и на эволюцию последней.
Специфическое социальное закрепление профессиональных раз-
личий привело к консервации тех форм общественного разделе-
ния труда и социальных антагонизмов, которые начали скла-
дываться при переходе к классовому обществу. В течение мно-
гих и многих столетий эта община с присущим ей сложным
переплетением соседско-общинных и кастовых традиций сущест-
вовала в качестве низовой ячейки, подчиненной господствующе-
му классу в лице государственной организации. Обстоятельно
изучив деревню Хиндустана в XX в., М. К. Кудрявцев показал,
что многие явления имущественной дифференциации и социаль-
ного расслоения, обычно связываемые со вторжением товарно-
денежных и даже капиталистических отношений, на самом деле
оказываются порождением общинно-кастовой системы. Конечно,
на современном этапе функционирование и формы разложения
этой системы все более определяются влиянием индустриально
развитых обществ [141; 142].
Возникновение каст (и соответственно кастовой сельской
общины)—лишь один из путей процесса классообразования,
свойственный, по-видимому, самым ранним из известных исто-
рии очагов цивилизации, а также обществам, находящимся в
относительной изоляции. Переход к классовому обществу в бо-
лее позднюю эпоху, в условиях взаимодействия с более разви-
тыми социальными организмами, являет иную картину. Процесс
трансформации родовой общины, ее превращения в соседскую,
также имеет здесь существенные особенности. Так, на характер
раннего античного полиса как социального организма большое
влияние оказали, с одной стороны, государства Ближнего Вос-
тока с их развитой материальной и духовной культурой, а с
другой — наличие широкой варварской периферии.
В еще большей степени подвижными и гибкими в плане
роста классовых антагонизмов явились европейские варварские
королевства раннего средневековья. Их мобильность связана
прежде всего с тем, что они формировались при несравнимо
более высоком уровне развития производства, под влиянием ан-
тичного наследия. Железные орудия в земледелии и ремесле
обеспечивали более быстрое и полное выделение крестьянской
парцеллы из недр деревенской общины. Отделяющееся от зем-
леделия ремесло не оставалось здесь в рамках общины (как в
кастовом и охарактеризованном К. Марксом восточном типах
общины), а социально обособлялось, концентрировалось в го-
роде. Наряду с парцеллярным хозяйством крестьянина мастер-
ская городского ремесленника становилась ведущей формой
31
производства. Городские ремесленники образовали сословие,
характеризуемое особым типом собственности и социально-по-
литическим статусом.
И европейский средневековый вариант формирования ранне-
классовых обществ обнаруживает, конечно, сущностное родство
с кастовой системой. И при нем наблюдается «кастовость», т. е.
членение общества на сословия — прослойки, различающиеся
составом прав, привилегий, обязанностей, той или иной сте-
пенью свободы или несвободы, т. е. своим социальным стату-
сом. Варварские судебники раннего европейского средневе-
ковья (в том числе и «Русская правда») воспроизводят деталь-
но разработанную шкалу штрафов и возмещения ущерба для
различных социальных слоев. Но в этих обществах не было
столь жесткой регламентации и социальной закрепленности
разнородных видов трудовой деятельности, благодаря чему го-
раздо легче мог осуществляться вещный, товарно-денежный об-
мен. Ремесло и торговля в средние века в Европе оформились
в виде цехов и гильдий, выступающих в качестве равноправ-
ных структурных единиц наряду с корпорациями феодалов и
свободными общинами26.
Подчеркивая различие в характере общественного разделе-
ния труда при кастовом строе, с одной стороны, и иных ва-
риантах раннеклассовых обществ — с другой, следует иметь в
виду то обстоятельство, что и в этих последних развитие вещ-
ного обмена, подрывая первоначальное единство общины и спо-
собствуя возникновению имущественного неравенства и частной
собственности, отнюдь не было решающим фактором классооб-
разования и формирования эксплуататорской собственности.
Впереди еще длительная эпоха господства такого типа эксплуа-
таторской собственности, который являлся собственностью на
самих работников производства и природные факторы труда
(землю, скот). Рабовладельческая и феодальная собственность
(и соответственно производственные отношения) выступает, по
определению К. Маркса, как «естественно возникшее господст-
во» [1, с. 65], как отношения непосредственного господства-под-
чинения [7, с. 353—354 и др.]. Только при капитализме сред-
ства производства, представляющие собой овеществленный
труд, станут объектом монопольного присвоения со стороны
экономически господствующего класса.
За пределы начальной ступени формирования классовых от-
ношений, а вследствие этого и соседской общины нс выходят
кочевые общества. В советской историографии стала общепри-
нятой концепция кочевого феодализма. Однако в ряде совре-
менных исследований доказывается, что у кочевников, не свя-
занных с оседлостью, феодальный строй нс развился сколько-
2,; Не случайно, между прочим, основоположники марксизма характери-
зовали феодальный строй еще и как феодалыю-цеховой.
32
нибудь полно. Существовавшие там общественные отношения —
не более как феодально-патриархальные. Особенно обстоятель-
ные и веские доказательства в пользу такой точки зрения при-
ведены в последней монографии С. Е. Толыбекова [236]. Кон-
серватизм и ограниченные возможности развития кочевых об-
ществ связаны с кочевнической системой хозяйства, с характе-
ром производительных сил, на которых она базируется. По сво-
ей технологии и организации эта система хозяйства гораздо
более примитивна, нежели пашенное земледелие. Как справед-
ливо отмечает Толыбеков, различие в темпах и перспективах
развития земледельческих и скотоводческих обществ происте-
кает из различия используемых в них основных средств произ-
водства: земли — в одном случае, скота — в другом. Затраты
труда на совершенствование скота как главного средства про-
изводства и даже самая возможность совершенствования в си-
лу его биологической природы более низки и ограниченны по
сравнению с земледельческим хозяйством, при котором чело-
век более интенсивно использует и преобразует природные фак-
торы производства [236, с. 32—109 и др.].
Земледельческое производство представляет неизмеримо
большие возможности для общественного прогресса, роста об-
щественного разделения труда, и в частности для выделения
ремесла, которое, в свою очередь, обеспечивает дальнейшее по-
ступательное развитие земледелия. Поэтому именно земледель-
ческое производство явилось материальной базой цивилизации,
процесса возникновения классового общества и государства.
Кстати, и развитие животноводства (улучшение стада и выве-
дение новых пород скота) идет гораздо активнее с того време-
ни, когда оно превращается в составную часть многоотраслево-
го земледельческого хозяйства. И самое существование кочевых
скотоводческих обществ невозможно без контактов и обмена с
земледельческими. Благодаря военной организации кочевники
в древности и в средние века обычно политически господствуют
над соседними земледельческими обществами, что также спо-
собствует консервации отношений, свойственных стадии военной
демократии и раннеклассового государства. Кочевые скотовод-
ческие общества без взаимодействия с земледельческими об-
ществами и без перехода к оседлости, как правило, не пересту-
пают грани первоначальной стадии классового общества.
Необходимость коллективного выпаса и охраны стад, сезон-
ного перераспределения пастбищ, родовая взаимопомощь в слу-
чае падежа скота и других стихийных бедствий обусловливали
функционирование отдельного индивида или семьи (большой
или малой) лишь в качестве члена коллектива (обычно по-воен-
ному организованного). Район кочевья, занимаемый отдельной
хозяйственной единицей,— составная часть общей собственности
племени. «У кочевых пастушеских племен,— пишет К. Маркс,—
община фактически всегда собрана воедино; это — общество
3 Зак 464
33
совместно путешествующих людей, караван, орда, и формы
субординации развиваются здесь из условий этого образа жиз-
ни. Присваивается и воспроизводится здесь на самом деле
только стадо, а не земля, которую, однако, на каждом месте
стоянки временно используют сообща» [9, с. 480].
До возникновения политической, государственной власти
первобытный коллектив представлял собой автономный, само-
управляющийся общественный организм, систему органически
дополнявших друг друга в плане разделения общественных
функций хозяйственных общин, кровнородственных групп, воз-
растных классов, брачных подразделений и т. д. В классовом
обществе община становится организацией сельских непосред-
ственных производителей и утрачивает самостоятельное, систе-
мообразующее значение, подчиняется общественной макрострук-
туре, превращаясь в низовую ячейку последней. Упрочивающая-
ся государственная власть, на первых норах использующая
трансформированные общинные учреждения, изымает у общи-
ны одну за другой общественные функции, характеризовавшие
ее как всеобъемлющий социальный институт. Все более воз-
растающая часть этих функций переходит п к рождающимся
в классовом обществе новым социальным учреждениям: госу-
дарству, феодальной вотчине н т. д. Соседская община клас-
сового общества — элементарная ячейка сложного социального
организма, основанного па принципиально ином типе общест-
венных связей, отражающих развитие социальных антаго-
низмов.
Однако государство и все иные органы господствующего клас-
са в докапиталистических обществах не в состоянии полностью
вытеснить общину в ее роли важнейшего социального институ-
та, органической части общественной системы. Как самоуправ-
ляющаяся организация непосредственных производителей, ни-
зовая общественная ячейка, она существует вплоть до стадии
развитого капитализма, а при определенных условиях при-
сутствует и на начальных этапах строительства социа-
лизма.
В большинстве развивающихся стран, в том числе и в стра-
нах Африки, крестьянская соседская община с ее традицион-
ными институтами и поныне составляет микроструктуру обще-
ства.
Наиболее длительно удерживаются те функции общины, ко-
торые характеризуют ее как производственный коллектив, ибо
даже самое полное выделение парцеллы не исключает потреб-
ности в кооперации, выходящей за рамки отдельной семьи
(большой или малой). До утверждения крупного производства
в сельском хозяйстве община, будучи союзом непосредствен-
ных производителей по хозяйственному использованию земли
и иных природных производительных сил, практически неустра-
нима. Это кооперация, необходимо дополняющая ипдивидуаль-
34
ное производство27. Конкретные формы такой кооперации ши-
роко варьируются под влиянием экологических, экономических
и социально-политических факторов. При помощи общины как
сообщества мелких производителей поднималась целина, расчи-
щались леса, прокладывались дороги, возводились ирригацион-
ные и мелиоративные сооружения, строились мосты, плотины,
мельницы, военные укрепления, замки, культовые здания, вы-
полнялось множество других общественно полезных работ28.
В Европе община сыграла положительную роль в переходе к
трехполью и регулированию этой системы земледелия. Сущест-
вование общины в качестве организации непосредственных про-
изводителей-крестьян закреплялось в обычном (а иногда и пи-
саном) праве, обеспечивалось системой традиционных институ-
тов и учреждений. Община выступала хранителем националь-
ных традиций в материальной и духовной культуре. Она обес-
печивала передачу из поколения в поколение веками накоплен-
ного опыта.
С торжеством крупного землевладения община превратилась
в зависимую от господствующего класса и его государства ор-
ганизацию непосредственных производителей, используемую в
целях их внеэкономической эксплуатации. Но ее порядки и
институты продолжали действовать внутри феодального вла-
дения в качестве необходимого дополнения к парцеллярному
хозяйству крестьян, обеспечивая его нормальное воспроизвод-
ство и функционирование. По своей природе соседская общи-
на— учреждение демократическое. В отношении своих членов
друг к другу — это организация равных, трансформированное
продолжение доклассовой социальности, «осколок настоящего
родового строя» [15, с. 155; см. также 12, с. 337—345]. Сред-
невековая крестьянская община сыграла большую роль в ог-
раждении ее членов от натиска феодалов. Община сохранялась
«на протяжении всего средневековья в тяжелой непрерывной
борьбе с землевладельческой знатью» [12, с. 337].
Быстрее всего община утрачивает присущие ей ранее функ-
ции в решении военных дел, внешних сношений, общеплемен-
ного, а затем национального культа, которые переходят к фор-
мирующемуся государству и церковной организации, превраща-
27 Необходимость дополнения парцеллярного крестьянского хозяйства
более широкой производственной кооперацией весьма наглядно проявляется
в том факте, что в состав сельской общины, как правило, входили все жи-
тели, ведущие земледельческое производство. Как отмечает К. Маркс, да-
же крепостные и наемные сельские рабочие, владевшие небольшим участком,
являлись совладельцами общинной собственности. Совместно с крестьянами
они пользовались альмендой (пасли скот, заготовляли топливо и т. д.) [6,
с. 729, 734—736].
28 В доколониальных обществах Тропической Африки и Сахары почти
все работы такого рода производились путем кооперации труда мелких
производителей и лишь в отдельных, исключительных случаях — руками ра-
бов или наемных рабочих [см. 120, с. 87 и сл,, 197 и сл., 215, прим.].
3*
35
ясь в эффективное орудие установления отношений господства-
подчинения и эксплуатации. Тем не менее и эти функции не-
которое время частично выполняются общиной. (Само собою
разумеется, что срок и степень их сохранения за общиной и
форма проявления для разных обществ различны.) В некоторых
отношениях они становятся даже более разветвленными, соот-
ветствующими усложнившимся общественным потребностям.
И на этой стадии исторического развития общинная система в
известной мере продолжает служить механизмом, связывающим
разрозненные микромиры в единое целое. На ранних этапах
развития классового общества, а в отдельных странах (напри-
мер, в Норвегии) вплоть до наступления капитализма это ос-
новная структурная единица государственной системы. Даже
находившаяся в феодальной зависимости (в том числе и от
частных лиц) община могла служить низовым звеном адми-
нистративной системы; ее аппарат использовался центральной
государственной властью в управленческих целях. В этой сра-
щениости общины с государственным аппаратом проявилась
одна из характерных черт докапиталистического государства —
неполная расчлененность базисных и надстроечных учреж-
дений.
Новые социальные учреждения и институты, узурпирующие
социально-политические функции общины, на первых порах
во многом воспроизводят ее организацию. Почти все известные
раннеклассовые государства имели общинную структуру, пред-
ставляли собой систему соподчиненных общин. Эта черта ран-
неклассовых государств хорошо изучена на материале древне-
восточных обществ [86—89; 125; 129; 154; 155]. Так, в Шумере
большая община (уру) состояла из малых общин (е), а в Ас-
сирии государство представляло собой объединение мелких об-
щин (биту) и т. д. Организация войска, суда, управления
осуществлялась в них на основе принципов, выработанных еще
при господстве общинной системы. Характерные для классиче-
ской древности города-государства (государства-общины) были
гораздо более широко распространены, нежели это принято ду-
мать. Они существовали, в частности, у славян в средние века.
Типичные примеры таких государств — Великий Новгород с его
делением на пятины, концы, сотни, уличанские и сельские об-
щины; Полица и другие средневековые южнославянские рес-
публики [80]. Полисное устройство — притом в более раннее
время — известно и на Востоке, в частности в Шумере, Асси-
рии, Финикии, Индии [39а; 62; 87—89; 125; 159а]. Однако здесь
оно по получило выраженного развития. Формирование классо-
вою общества и государства в большинстве восточных регио-
нов пошло по пути сложения деспотий и теократий.
Ра шитие материального производства и вызванное им из-
менение социальной структуры, приведшее к обособлению орга-
нов управления в родо-племенном обществе и конституированию
36
представлявших их лиц в господствующий общественный
слой,— отправной пункт процесса классообразования. Темпы же
и конкретно-исторические формы этого процесса были обуслов-
лены воздействием окружающей среды — естественно-географи-
ческой и исторической.
В зависимости от стадии всемирно-исторического процесса,
от специфических условий исторической эпохи, в которую про-
исходило разложение архаической социальности, формы транс-
формации родовой общины в соседскую были различны. К. Маркс
выделяет три основные формы указанного процесса: азиатскую,
античную и германскую, характеризующиеся существенно раз-
личным соотношением коллективного и частного начал в их
внутренней структуре и жизнедеятельности, что находило соот-
ветствующее выражение в отношениях собственности, являв-
шейся (как и на первобытной стадии) собственностью на землю
и связанные с ней природные факторы и процессы.
Азиатская форма по существу своему является деформиро-
ванной естественной общностью, господствовавшей на перво-
бытной стадии исторического развития [9, с. 462—464, 479,
485 и др.]. Если говорить о землевладении, то это форма, в ос-
нове которой лежала еще общая собственность на землю (в
виде племенной, общинной или государственной). Надел же
отдельной семьи представлял неотъемлемую принадлежность
общины. Такого рода дуализм опирался на большой удельный
вес коллективного труда, на сочетание промышленной и сель-
скохозяйственной деятельности в рамках общины, на отсутствие
или слабость разделения труда между общинами [2, с. 130—
136, 216—223; 6, с. 369—370; 6а, с. 366; 9, с. 461—508; 10, с. 445].
К. Маркс приурочивал азиатскую форму общины к стадии пле-
менного строя, а также к выросшим на его основе восточным
деспотиям. Современные исследования показали широкое рас-
пространение этого пути разложения доклассовой социальности,
имеющего своим результатом создание системы сельских общин,
вычленившихся из родо-племенного единства [51; 67; 73; 86; 89;
101; 129; 141—142; 155—157; 160—162; 193—194 и др.]. Именно
эта форма общинности в ряде работ соотносится (либо отож-
дествляется) с азиатским способом производства. С перехо-
дом от родо-племенной общины к ранней сельской общине свя-
зано рождение патриархальных форм социальной стратифика-
ции, зависимости и эксплуатации (86—89; 108—1086; 193—
194 и др.].
Следующую ступень разложения первоначального единства
общины представляла античная форма, характеризующаяся не-
сравнимо большим вычленением индивида из общности. При
этой форме каждый индивид стал уже частным собственником
обрабатываемого надела. Используемая для общих потребно-
стей общинная собственность в качестве государственной собст-
венности (ager publicus) отделена здесь от частной собствен-
37
ности и имеет самостоятельное существование. «Собственность
отдельного человека сама непосредственно не является здесь
общинной собственностью как в первом случае, когда она,
следовательно, не была собственностью отдельного лица в от-
рыве от общины, а лишь владением этого лица» [9, с. 465].
Этими чертами античная община отличается от азиатской. Од-
нако и этой общине присуща такая степень единства, которая
в качестве предпосылки присвоения предполагает членство в
общине. Собственность трудящегося субъекта на природные
предпосылки труда здесь «опосредствована его существовани-
ем в качестве члена государства, опосредствована существова-
нием государства, стало быть, такой предпосылкой, которая
считается божественной» [9, с. 466]. Иными словами, член ан-
тичной общины лишь постольку земельный собственник, по-
скольку он является гражданином. Античный полис — социаль-
но-экономическое целое, для которого характерно органическое
единство всех его членов. Гарантией сохранения античной об-
щины служило равенство входящих в нее свободных крестьян,
самостоятельно обеспечивающих свое существование [1, с. 20—
21] 29. До тех пор пока это равенство не будет утрачено, полис
фигурирует как специфическая форма общественного устройст-
ва. Марксова характеристика этой формы позволяет понять, по-
чему именно в античном обществе рабовладельческий способ
производства получил наивысшее развитие. Античная собствен-
ность— это «совместная частная собственность активных граж-
дан государства, вынужденных перед лицом рабов сохранять
эту естественно возникшую форму ассоциации» [1, с. 21; ср. 9,
с. 466].
Германская община являет собой дальнейший шаг в обособ-
лении составлявших общину семей, в укреплении семейно-ин-
дивидуального крестьянского хозяйства как основной произ-
водственной ячейки. При этой форме коллективная собствен-
ность лишь дополнение к собственности отдельных домохозя-
ев30. Если в античном полисе положение индивида как частного
собственника было обусловлено его членством в общине (госу-
дарстве), то в германской форме, напротив, наличие самой об-
щины обусловлено потребностями семейно-индивидуального хо-
зяйства. Эта община функционировала как совокупность от-
дельных собственников31.
29 По заключению исследователя раннегреческого полиса Ю. В. Анд-
реева, «с экономической точки зрения и аристократический опкос и семья
рядового общинника — „мужа из народа"— были однотипными образова-
ниями» [39а, с. 1U.3. См. также 65].
30 «Не собственность отдельного индивида Bbiciynaer как опосредство-
ванная общиной, а, наоборот, в качестве опосредствованного выступает су-
ществование общины и общинной собственности, т. е. их существование
выступает как связь самостоятельных субъектов друг с другом» [9, с. 471].
31 Как писал К- Маркс, германская община «фактически существует
только в их действительном собрании ради общих целей, и в той мере, в ка-
38
Охарактеризованные К. Марксом формы разложения перво-
начального единства общины, будучи следствием несходства
конкретной, естественно-географической и исторической среды,
в которой протекал процесс разложения первичной (доклассо-
вой) социальности, выступали и как последовательные стадии
этого процесса. Отсюда различия развившихся на их почве
классовых докапиталистических способов производства.
Следует заметить, что некоторые исследователи видят в сель-
ской общине основную экономическую ячейку, исходное произ-
водственное отношение, из которого развертывается вся систе-
ма производственных отношений (по аналогии с ролью товара
в капиталистическом обществе). Больше того, община рассмат-
ривается в виде такой социальной структуры, которая «содер-
жит в латентном, недифференцированном состоянии простейшие
отношения всех будущих общественно-экономических форм ее
отрицания», т. е. всех последующих систем производственных
отношений — рабовладельческих, феодальных, капиталистиче-
ских и социалистических [99, с. 241—242, 285—287 и др.].
Если для докапиталистических способов производства общи-
на (на стадии разложения ее первоначального единства) дей-
ствительно служила исходным пунктом развития — что, кстати,
отнюдь не тождественно понятию «исходное производственное
отношение»,— то применительно к последующим общественно-
экономическим формациям, зиждущимся на коренных сдвигах
в материальном производстве и принципиально иных формах
общественной связи, подобный подход теоретически неправоме-
рен 32.
В послепервобытных обществах мелкокрестьянский общин-
ный уклад всегда является подчиненным. Сельская община
включена в целостную социальную систему в качестве ее низо-
вой ячейки. И в качестве таковой она не могла определять ха-
рактер и движение господствующих способов производства.
Совсем напротив, эти последние обусловливают формы сослов-
но-классового подчинения общины, а во многом и ее внутрен-
нюю структуру. При всей своей автономности община не носит
самодовлеющего характера. Социально-классовый облик общин-
ного крестьянства определяется производственными отношения-
ми той формации, в недрах которой он существует. Сельская
община вместе со всеми ее структурными элементами и отно-
кой она имеет особое экономическое существование в виде совместно ис-
пользуемых районов охоты, пастбищ и т. и., она используется каждым ин-
дивидуальным собственником как таковым, а не как представителем госу-
дарства (как это было в Риме). Это действительно общая собственность
индивидуальных собственников, а не собственность союза этих собствен-
ников, в самом городе имеющих существование, обособленное от них как
о г отдельных индивидов» [9, с. 472].
32 Напомним, что исходным производственным отношением капитализ-
ма, например, являются товарно-денежные отношения, а исходный пункт
iioro способа производства — простая капиталистическая кооперация.
39
шениями — низовая ячейка совокупного общественного орга-
низма, развивающаяся в соответствии с его общими закономер-
ностями. Ее воспроизводство и функционирование зависят от
целостной социальной системы. Конечно, внутри сельской об-
щины отмечалось поступательное движение, развивались про-
изводительные силы, обособлялось семейно-индивидуальное хо-
зяйство. Тем не менее община являлась наиболее консерватив-
ным элементом социальной системы. Основная линия общест-
венного прогресса лежала вне ее рамок. Смена способов произ-
водства может быть понятна лишь в плане всемирно-историче-
ского развития. Это результат сдвигов в общественном разде-
лении труда: отделения скотоводства, а затем ремесла и тор-
говли, концентрации их в городе, дальнейшей специализации
обособившихся отраслей, результат взаимодействия различных
социальных организмов. (На послепервобытных докапиталисти-
ческих стадиях это взаимодействие осуществляется в масшта-
бах регионов.)
Подчиненность мелкокрестьянского общинного уклада гос-
подствующему способу производства не исключает, разумеется,
проявления внутренних закономерностей этого уклада. Не слу-
чайно новейшие исследования выявляют все больше и больше
сходных черт во внутренней структуре и функциях сельской со-
седской общины древнего и средневекового Востока, античного
мира и европейского средневековья [87; 65; 125; 113; 257]. Не-
смотря на стадиальные различия, а также разнообразие кон-
кретно-исторических форм и вариантов, сельская соседская об-
щина обнаруживает сущностное родство на протяжении всего
периода своего существования, что объясняется действием ряда
общих для всех послепервобытных докапиталистических спосо-
бов производства закономерностей, связанных с мелким нату-
рально-потребительским хозяйством как основной формой ор-
ганизации производительных сил в докапиталистическую эпоху,
господством собственности па природные условия и факторы
производства. Анализируя формы разложения первоначального
единства общины, К. Маркс подчеркивал, что экономической
основой — явной или скрытой — всех рассматриваемых им моди-
фикаций (восточной, античной, германской) является первичный
тип собственности 33. Причем его существование, в свою очередь,
неизбежно предполагает наличие общины (в той или иной ее
форме) как предпосылки присвоения [9, с. 487, 490 и др.].
В анализе первоначального типа собственности особенно важ-
ны два момента: отношение производителя к земле и всем свя-
занным с ней природным факторам и процессам как к продол-
33 «Собственность означает... первоначально (и таковой она является в
ее азиатской, славянской, античной, германской формах) отношение трудя-
щегося (производящего или себя воспроизводящего) субъекта к условиям
своего производства или воспроизводства как к своим собственным» '[9,
с. 485].
40
жению своей субъективности и существование производителя
как части естественно возникшего или исторически сложившего-
ся коллектива34. Следовательно, община жизнеспособна до тех
пор, пока сохраняются способы производства, выросшие из раз-
ложения первичной социальности и связанные с первоначаль-
ным типом собственности35. Она утрачивает свое значение пос-
ле перехода к такому типу собственности, который означает гос-
подство накопленного труда, т. с. капитала.
По мере развития и повышения удельного веса в составе
производительных сил орудий и средств производства, представ-
ляющих овеществленный труд, происходит процесс ослабления
внутреннего единства, общины, рост внутри общины имущест-
венных различий. Однако в силу органической связи с архаиче-
ским типом собственности, до самых последних этапов сущест-
вования общины первоначальный коллективизм ее членов дает
себя знать. В этом отношении весьма показательны роль и
место трудового права в рамках традиционных общинных форм.
Сколь бы высокого развития оно ни достигло, при обнаружи-
вающемся недостатке земли для ведения сельскохозяйственного
производства принципы этого права нарушаются в интересах
общины как коллектива непосредственных производителей.
Таким образом, если кровнородственная община первобыт-
ности выступала как универсальный социальный организм, оп-
ределяющий всю систему общественных отношений, то сельская
община составляла микроструктуру классовых докапиталисти-
ческих обществ, подчинялась господствующему способу произ-
водства.
34 «Иными словами: первоначальные условия производства выступают
как природные предпосылки, как природные условия существования произ-
водителям точно так же как его живое тело, воспроизводимое и развивае-
мое им, первоначально создано не им самим, а является предпосылкой его
самого; существование (телесное) его самого есть такая природная пред-
посылка, которая не им создана. Эти природные условия существования,
к которым он относится как к принадлежащему ему неорганическому телу,
сами выступают в двоякой форме: 1) субъективной и 2) объективной. Про-
изводитель существует как член семьи, племени, рода и т. д., которые за-
тем, смешиваясь с другими семьями и т. д. и противопоставляя себя нм,
принимают исторически различную форму, и в качестве такового члена он
относится к определенным природным условиям... как к своему собствен-
ному неорганическому существованию, как к условиям своего производства
и воспроизводства. Как естественный член общины он имеет свою часть в
общей собственности и имеет в своем владении особую долю...» [9, с. 478—
479].
35 «Чем дольше сохраняются традиции в самом способе производства
(а в земледелии традиционный способ производства держится долго, еще
дольше он удерживается при характерном для Востока сочетании земле-
делия и промышленности), т. е. чем меньшим изменениям подвергается
действительный процесс присвоения, тем устойчивее старые формы собствен-
ности, а следовательно, и община вообще» [9, с. 484].
41
Охарактеризованные выше три основных типа соседской об-
щины в результате многообразия естественно-географической и
исторической среды, в которой оказывались общинные органи-
зации, выступали в различных конкретных формах. Их судьбы
зависели от тех конкретных общественных систем, в которые
они были включены и законам развития которых они подчи-
нялись.
Свободная от частной феодальной зависимости община доль-
ше удерживала черты старинной организации и традиции кол-
лективизма, нежели община частновладельческая и тем более
крепостническая. Так, община европейского Севера, где круп-
ное феодальное землевладение не получило развития, чуть ли
не до настоящего столетия сохраняла многие черты, присущие
ей в средние века. Вместе с тем под воздействием более продви-
нутых общественно-экономических систем здесь быстрее и легче
могли развиваться вещные, товарно-денежные отношения.
Развитая сельская соседская община лучше всего изучена
на материалах германской марки и поземельной общины Рос-
сии. Просуществовавшая до конца средневековья (а в ряде
стран и районов и дольше) германская марка с характерным
разделением земель па наделы отдельных семей н альменду,
принудительным севооборотом, системой открытых полей, раз-
личными сервитутами и самоуправлением в классическом сво-
ем варианте оформилась к XII XIII вв. С торжеством фео-
дальных отношений она оказалась подчиненной крупному зем-
левладению. Однако марковый строй, по словам Энгельса, «на
протяжении всего средневековья служил основой и образцом вся-
кого общественного устройства и пронизывал всю общественную
жизнь не только Германии, но и Северной Франции, Англии и
Скандинавии» [12, с. 329].
В русской общине отсутствие земельной тесноты не требо-
вало введения столь многочисленных сервитутов, ограничивав-
ших индивидуальное землепользование крестьянских семей, как
это было в германской марке. Этому способствовали и неболь-
шие размеры сельских поселений. В силу тех же причин аль-
менда (обычно весьма обширная по территории) в гораздо
меньшей мере использовалась в хозяйственном отношении кол-
лективно. (В этом русская община-волость обнаруживала боль-
шое сходство со скандинавской средневековой общиной.) При
верховной собственности государства на земли тяглых черносош-
ных общин крестьяне свободно распоряжались своими землями
(а в случае долевого землевладения, распространенного, напри-
мер, па Севере,— идеальными долями), передавали их по нас-
следству, дарили, меняли, закладывали и т. н. Община-волость,
обладая рядом верховных прав па территорию, па которой она
располагалась, практически не препятствовала мобилизации
крестьянских земель. Однако земельный надел, сколько бы он
пн менял своих хозяев, оставался частью мирского надела, и
42
«мир» старался не допустить, чтобы он запустевал. Общине же
принадлежало право регулирования использования земель, ког-
да в этом возникала необходимость. На передний план в дея-
тельности общины-волости выходили функции местного само-
управления, низшая юрисдикция и т. д. Распределение запустев-
ших земель, если в них возникала нужда, раскладка тягла,
избрание сельских властей (старост и волостных старшин), сбор
средств на мирские расходы, организация взаимопомощи (мир-
ские «помочи» и т. д.), решение гражданских и мелких уголов-
ных дел между сообщинниками — все это составляло компетен-
цию крестьянского мира, регулировавшуюся обычным правом.
Наряду с феодальным поместьем и вотчиной волость являлась тер-
риториально-административной ячейкой, частью государственно-
го организма. Выборные волостные власти выступали одновре-
менно и представителями государственной администрации в ее
низовом звене. Реформы местного управления в XVI в. законо-
дательно оформили эту роль волостных властей.
С развитием феодальных отношений, усилением фискально-
го гнета и крепостничества, а также ростом населения и воз-
никновением земельного «утеснения» сельская община в России
как на государственных, так и на частновладельческих землях
претерпевает существенные изменения. На протяжении XVII—
XVIII вв. становится нормой проведение уравнительных пере-
делов земли. Вместо фиксированного участка, находящегося в
частном распоряжении, крестьянская семья получает определен-
ную (меняющуюся по размеру и местоположению) долю в об-
щем владении общины. Возникновение передельного механизма
еще более усилило финансово-административные права общи-
ны как коллектива в отношении своих членов; с ним была свя-
зана круговая порука. Все это консервировало и упрочивало
мирскую организацию. Выход из общины отдельных членов
становился все более затруднительным. Отмеченные черты рус-
ской крестьянской общины, выявившиеся с XVII в., нс были
уникальными. Долевое землевладение, которое устанавливалось
с введением земельных переделов, явление широко распростра-
ненное в средневековье (особенно в тех районах, где долго сохра-
нялись большие семьи и патронимические объединения: Бал-
каны, Молдавия, Белоруссия, русский Север и др.). Коллектив-
ная ответственность за уплату налогов и ренты, за поведение
своих членов также повсюду присуща общине. Особенностью
русской общины было не столько самое наличие указанных
черт, сколько их стабилизация и укрепление в период позднего
феодализма. Эволюция общины в данном случае отражала об-
щую эволюцию феодально-крепостнического строя России, прис-
посабливающегося к условиям нового времени.
На частновладельческих землях отношения между вотчинной
администрацией и крестьянской общиной при всем многообра-
зии конкретных форм (от общего надзора за деятельностью
43
мирского самоуправления до полного его подавления) строились
на признании общины как поземельной организации и мира с
его выборными представителями как органа, регулирующего
хозяйственную жизнь деревни, ее повседневный быт. Община
пользовалась известной самостоятельностью в обеспечении вы-
полнения государственных повинностей (подушная подать, рек-
рутчина и т. д.), реже — в организации выполнения повинностей
перед помещиком (больше в оброчных, меньше в барщинных).
Как правило, помещики изымали из ведения мира функции
суда и расправы. (На казенных землях эти функции общины
в значительной мере сохранялись.) За общиной оставалось хо-
зяйственное распоряжение надельными землями, организация
производства в личном хозяйстве крестьян, регулирование
внутридеревенских гражданских и семейных отношений. Вовле-
чение представителей общинного самоуправления в систему
вотчинной администрации в качестве исполнительного звена
удешевляло аппарат управления, притупляло остроту классо-
вого антагонизма, перенося накапливающееся недовольство
против помещика на выполнявшие его волю органы мира [253;
34].
С ликвидацией крепостного права в 1861 г. крестьянский
мир и его выборные органы стали низшим звеном администра-
тивного управления в деревне па всех категориях земель, вклю-
чая бывшие частновладельческие. С реформой 1861 г. связано
и законодательное оформление общины в общегосударственном
масштабе. Общее положение о крестьянах определяло функции
самой общины, получившей наименование сельского общества,
права и обязанности сельского схода как собрания глав кресть-
янских дворов (семей) —домохозяев, а также избираемого схо-
дом сельского старосты. Последний являлся и представителем
общины, и представителем государственной администрации,
беспрекословно выполнявшим все законные требования влас-
тей. Сход избирал и других должностных лиц (сборщиков по-
датей, смотрителей хлебных магазинов, сторожей и т. п.). Сель-
ские общества, расположенные в округе с радиусом не свыше
12 верст и насчитывавшие от 300 до 2 тыс. душ мужского на-
селения, составляли волость — общинную организацию второй
степени, являвшуюся в то же время низшим звеном государст-
венной административной системы. Управление делами здесь
осуществлялось через волостной сход сельских должностных
лиц и представителей крестьянского населения, избираемых по
одному от каждых десяти дворов, волостного старшину с во-
лостным правлением и волостной крестьянский суд. Полицей-
ские и фискальные обязанности занимали определяющее место
в функциях волостной администрации [185; 96]. Однако и в
пореформенную эпоху продолжали существовать неоформлен-
ные законом органы мира («советы стариков» и т. п.), которые
оказывали влияние на внутреннюю жизнь общины (контроль
44
за деятельностью старост, поддержание норм обычного права
и т. п.) [100].
Раздробленность крестьянских масс на замкнутые патриар-
хальные союзы — локализованные микрокосмы, по выражению
Маркса.— и перекладывание на эти союзы фискально-полицей-
ских функций низового аппарата в огромной степени облегча-
ли функционирование самодержавно-бюрократической системы
государственного управления. Непосредственная власть отдель-
ных помещиков была заменена контролем мировых посредни-
ков— представителей класса помещиков. С введением института
земских начальников (1889) бюрократический контроль над
общинным самоуправлением приобрел характер мелочной опе-
ки [96]. В условиях обязательного прикрепления крестьян к зем-
ле и отсутствия свободы передвижения и смены занятий общи-
на являлась полукрепостнической обузой для деревни.
Развитие общины в процессе капиталистической перестройки
сельского хозяйства приобрело остро противоречивый характер.
Органы деревенского самоуправления все более попадали в ру-
ки зажиточных крестьян, использующих общину в целях зака-
баления сообщинников. В то же время состав сельского схода
стал расширяться в результате вовлечения молодых хозяев,
крестьян-отходников, приобщившихся к работе в промышленно-
сти, а местами и женщин (особенно в районах отходничества).
Сход становится ареной обостряющихся столкновений форми-
рующихся внутри общины новых социальных слоев — полупро-
летариев и буржуазии [100]. Тем не менее вплоть до Великой
Октябрьской революции 1917 г. русская крестьянская община
сохранилась как организация местного самоуправления, регу-
лировавшая внутридеревенские, прежде всего земельные, отно-
шения и в то же время продолжавшая выполнять полицейские
и фискальные обязанности по отношению к общинному кресть-
янству.
С середины XIX в. вопрос о сущности общины и ее роли в
жизни деревни становится одним из главных в идейной и об-
щественно-политической жизни России. Славянофилы, а вслед
за ними и официальная Россия считали общину исконным сла-
вянским институтом, одним из устоев самодержавно-крепостни-
ческого строя, спасающим его от революции. Отсюда охрани-
тельная политика самодержавия по отношению к крестьянской
общине (ограничение права выхода из нее, прежде всего), за-
держивавшая ее разложение и изживание. А. И. Герцен и
Н. Г. Чернышевский, а также народники, напротив, видели в
общине почти готовую ячейку социалистического общества, счи-
тали ее способной обеспечить России особый путь историче-
ского развития и избавить крестьянство от мучительного про-
цесса «вываривания в фабричном котле капитализма».
Отношение к общине было одним из вопросов, разделивших
в конце XIX в. народническое и марксистское направления рус-
45
ского революционного движения. Марксисты, прежде всего Ле-
нин, доказывали, что Россия уже вступила на путь капитали-
стического развития и что, следовательно, ее социалистическое
будущее может быть только результатом революционной борь-
бы пролетариата. Крестьянская община в конце XIX — начале
XX в., как показал Ленин, оставалась «средневековой», «ар-
хаической (de facto полукрепостной)». Использование в качестве
формы распределения среди крестьян надельных земель и тяг-
ла, а также интеграция в систему государственного управления
превращали общину, по выражению Лепина, «па три четверти»
в фискально-крепостническую обузу для деревни. Наиболее ре-
акционными ее чертами Ленин считал «сословную замкнутость»,
раздробляющую крестьян «на крохотные союзы» и поддержи-
вающую «традиции косности, забитости и одичалости», се «обя-
зательный, тягловый характер», отсутствие у крестьянина «пра-
ва выйти из общины, права заняться любым промыслом или
делом», «крепостническую власть земли», т. е. отсутствие права
отказа от земли [см. 17, с. 333; 18, с. 414, 420; 19, с. 148—149,
322; 20, с. 55—56; 21, с. 432; 22, с. 344; 23, с. 395; 24, с. 446
и др.].
Однако сущность общины и ее роль не исчерпывались об-
служиванием нужд помещиков и самодержавия. Крестьянская
община и в условиях самодержавно-крепостнического режима
представляла собой «союз по владению надельной землей»
[25, с. 264], оставалась объединением крестьянских хозяйств,
удовлетворявшим их нужды как совладельцев земли, связан-
ным с обычным способом расселения (село и деревня), являю-
щимся в то же время демократической организацией местного
самоуправления. Ленин видел в общине товарищеский союз
крестьян, нуждающийся в защите от самодержавного «попечи-
тельства»: «Общину, как демократическую организацию местно-
го управления, как товарищеский или соседский союз, мы без-
условно будем защищать от посягательств бюрократов» [22,
с. 344—345].
Очень важна постановка вопроса об отношении к общине в
разработанной В. И. Лениным первой аграрной программе
РСДРП. В статье «Аграрная программа русской социал-демо-
кратии», написанной и опубликованной в 1902 г., вслед за про-
цитированными нами словами о защите общины как товари-
щеского союза от посягательств царских бюрократов Ленин
формулирует вывод, имеющий принципиальное значение: «Ни-
кому и никогда не будем мы помогать ,,разрушать общину", но
отмены всех учреждений, противоречащих демократизму, мы
будем добиваться безусловно, какое бы влияние эта отмена ни
оказала на коренные и частные переделы земли и т. п.» [22,
с. 344—345]. Речь шла об отмене круговой иоруки, сословных
делений, отсутствии свободы передвижения и свободы распоря-
жения землей для каждого крестьянина.
46
Изложив затем обычное возражение, что право каждого
крестьянина свободно распоряжаться землей разрушит общи-
ну не только как форму землевладения, но и как товарищеский
союз, Ленин отвечал: «Право каждого крестьянина требовать
выдела земли непременно в особый участок из нашерй форму-
лировки еще не вытекает. Из нее вытекает только свобода про-
дажи земли, причем и этой свободе не противоречит право пред-
почтительной покупки земли сообщинниками. Отмена круговой
поруки должна превратить всех наличных членов крестьянской
общины в свободных совладельцев известного участка земли,—
а там, как уже они будут распоряжаться этим участком, это
их дело, это будет зависеть от общих гражданских законов н от
их специальных договоров между собою» [22, с. 345]. В дру-
гом месте Ленин разъяснял: «Наши требования не разрушают
товарищеского союза, а, напротив, создают на место архаиче-
ской (de facto полукрепостной) власти общины над мужиком —
власть современного товарищеского союза над свободно всту-
пающими в него членами» [24, с. 446].
Ленинская позиция в вопросе об общине вызвала кри-
тику других членов редакции «Искры» — Г. В. Плеханова,
Ю. О. Мартова и П. Б. Аксельрода, для которых община была
только крепостнической обузой, только реакционным пережит-
ком старины. Сами по себе эти возражения не были сколько-
нибудь определенными, но их резко отрицательный тон был
очевиден. Вот как ответил на них В. И. Ленин: «Автор замеча-
ний (Плеханов.— Авт.) пересаливает во вражде к общине. Тут
надо быть страшно осторожным... Я выражаюсь нарочно общее
и шире, автор же замечаний напрасно спешит рубить гордиев
узел. Неосторожным „отрицанием" общины (как товарищеско-
го союза) мы легко можем испортить всю свою „доброту" к
крестьянам» [24, с. 447].
Ленинские высказывания о русской крестьянской общине
не позволяют ни третировать ее как крепостнический институт,
созданный в целях эффективной внеэкономической эксплуатации
крестьян [см. 36; 37], ни представлять ее некоей спасительной
организацией, давшей крестьянину силу устоять в борьбе с по-
мещичьим хозяйством и сохранившей в России возможность
крестьянского пути аграрно-капиталистической эволюции [см.
123]. Та и другая точки зрения чрезмерно упрощали проблему,
решение которой требовало учета сложного взаимодействия
различных, часто противоречивых условий и факторов, осмыс-
ления многообразия возможных форм и вариантов развития об-
щины.
Широта и многосторонность ленинского подхода к проблеме
очень важна для исследования истории общины36. Иначе не-
36 Более обстоятельное изложение взглядов В. И. Ленина на русскую
крестьянскую общину см. [76].
47
возможно попять эволюцию общины и ее роль в жизни кресть-
янства накануне, в ходе и после Великой Октябрьской социа-
листической революции.
Представляя собой демократически самоуправляющийся то-
варищеский союз крестьянских хозяйств, община смогла в ус-
ловиях буржуазно-демократической революции сыграть опреде-
ленную роль в борьбе с помещиками. В ходе первой русской
революции община была использована крестьянами «как ап-
парат для воздействия на помещичьи усадьбы» [см. 25, с. 398].
Поэтому уже в 1905—1907 гг. политика помещиков и самодер-
жавия по отношению к общине коренным образом изменилась:
«защита общины... окончательно сменилась ярой враждой к об-
щине» [25, с. 350].
Уничтожение общины и замена общинного землевладения
единоличным участковым (хуторским пли отрубным), наиболее
отвечающим требованиям капиталистического способа произ-
водства, насаждение кулачества и обезземеливание трудящихся
слоев деревни составили задачу столыпинской аграрной рефор-
мы (начало 1906 г.). Реформа осуществлялась насильственны-
ми методами и встретила решительное сопротивление крестьян-
ства, которое требовало уничтожения крепостнических пере-
житков, прежде всего помещичьего землевладения, что объек-
тивно привело бы к быстрому отмиранию и общины. «Столыпин
уничтожает эту общину насильственно в пользу кучки богате-
ев,— писал Ленин.— Крестьянство хочет уничтожить се, заме-
нив свободными товариществами и землепользованием „отдель-
ных лиц“ на национализированной надельной земле» [25, с. 264].
Столыпинщина резко ускорила процесс капиталистической пе-
рестройки сельского хозяйства и разложения общины. Однако
разрушить общину до конца капитализм в России не успел. На
территории Европейской России накануне 1917 г. общинными
оставались примерно 2/з крестьянских хозяйств и 3/4 надельных
земель [78, с. 103—106; ср. 85].
Великая Октябрьская социалистическая революция открыла
новый этап в истории крестьянской общины в России. Первые
советские земельные законы — Декрет о земле от 26 октября
(8 ноября) 1917 г. и закон «О социализации земли» от 19 фев-
раля 1918 г.— осуществили требование крестьянских масс о
ликвидации помещичьего землевладения и передаче сельско-
хозяйственных земель в трудовое уравнительное пользование.
Па первом этапе аграрной революции (1917 — весна 1918 г.),
когда решалась задача ликвидации помещичьего землевладе-
ния и все крестьянство выступало как целое, община со своим
мирским самоуправлением облегчила организацию крестьян для
борьбы против помещиков, а передельный механизм оказался
вполне прпгоднЫхМ для распределения экспроприированных зе-
мель среди крестьянских хозяйств. В ходе уравнительных пере-
делов земли крестьянская община вновь ожила и окрепла, по-
48
глотив основную массу сельскохозяйственных земель. Эту роль
община сохранила вплоть до коллективизации сельского хозяй-
ства. В 1927 г. на территории РСФСР общинными были 91,1%
земель крестьянского пользования [78, с. 119]. Все реакцион-
ное, фискально-крепостническое в общинном праве было унич-
тожено. Крестьянская община превратилась в свободный союз
равноправных пользователей национализированной землей. Со-
ветским законом (особенно Земельным кодексом РСФСР
1922 г. и общесоюзным законом «Основные начала землепользо-
вания и землеустройства» 1928 г.) были оформлены и долевой
принцип определения размеров землепользования отдельных хо-
зяйств с периодическим уравнением их путем переделов (общих
и частных), и совместное использование общих угодий, и мир-
ская организация самоуправления в поземельных делах [196,
с. 156—169, 299—307].
Пролетарская революция создала подлинно демократические
органы государственной власти и самоуправления в деревне —
сельские и волостные Советы. Функции низового звена в аппа-
рате государственного управления с общины были сняты. Сфе-
ра ее компетенции ограничивалась поземельными делами. Ха-
рактерно, что закон именовал общину уже не сельским, а зе-
мельным обществом. Тем не менее традиционность и, главное,
нерасчлененность поземельных, хозяйственных и социально-по-
литических отношений, присущая мелкокрестьянской деревне
(в этом, в частности, находит выражение ее патриархальность)
приводили к тому, что фактическая роль общины и органов ее
самоуправления далеко выходила за рамки земельных дел.
Являясь непосредственным и полноправным распорядителем
земель, располагая значительными материальными средствами,
собираемыми путем самообложения (тогда как сельские Сове-
ты самостоятельного бюджета еще не имели), община приоб-
ретала большое влияние не только в хозяйственной, но и в по-
литической жизни крестьянства. В деревне сложилась система
своеобразного «двоевластия» Совета и мира, причем зачастую
Совет оказывался подчиненным мирскому сходу, на котором
пользовались равным правом голоса и бедняки, и середняки, и
кулаки. Возникла необходимость внесения коренных изменений
в статус внутриобщинных отношений. На протяжении 1927—
1929 гг. были приняты законодательные акты, обеспечивающие
подчинение общины сельскому Совету (утверждение решений,
принимаемых сходами, и контроль за их исполнением), пере-
дачу сельским Советам средств самообложения, лишение кула-
ков права решающего голоса на сходах и права избираться в
органы общинного самоуправления [78].
Общинное землепользование с характерной чересполосицей
и мелкополосицей, неустойчивостью надела и принудительным
севооборотом не обеспечивало необходимых условий для роста
сельскохозяйственного производства [75]. И крестьянство стре-
4 Зак. 464
49
милось избавиться от этих неудобств. Община служила исход-
ной формой землепользования, от которой был возможен пере-
ход и к капиталистическим формам путем индивидуализации
пользования землею, и к социалистическим — путем коллекти-
визации. С точки зрения задач социалистического преобразова-
ния сельского хозяйства существенное значение имели тради-
ции взаимопомощи и освященное веками сознание принадлеж-
ности земли коллективу, естественного права каждого члена
коллектива на долю в общей собственности, а также наличие
сложившегося комплекса сельскохозяйственных угодий, нахо-
дившегося в совместном пользовании более или менее значи-
тельной группы крестьянских хозяйств, чаще всего целого се-
ления. Для создания коллективного хозяйства здесь не было
нужды заново формировать комплекс земельных угодий. В ус-
ловиях советского общественного строя традиции взаимопомо-
щи и коллективизма в общине всемерно поощрялись и поддер-
живались. Однако застойность и консерватиЗхМ общины находи-
лись в непримиримом противоречии с революционным характе-
ром и темпом социалистического преобразования сельского
хозяйства. Более того, в ряде отношений община прямо проти-
востояла задачам такого преобразования. Присутствие и актив-
ная роль кулака в общине порождали не только тенденции ее
буржуазного разложения, но и ожесточенную классовую борь-
бу во всех сферах ее жизнедеятельности, особенно в области
земельных отношений.
Сплошная коллективизация сельского хозяйства (1930—
1932 гг.) устраняла самые условия существования общины как
соседского объединения крестьян-единоличников по совместному
пользованию землей. На смену общине шло коллективное хо-
зяйство. В соответствии с постановлением правительства зе-
мельные общества ликвидировались, когда 2/з их членов всту-
пали в колхоз. Все сельскохозяйственные земли и имущества
общего пользования (страховые семенные фонды, общественный
скот и инвентарь и т. н.) передавались колхозам. За хозяйст-
вами, не вошедшими в колхоз, сохранялось право пользования
выгонами и имуществами общего пользования. Все несельско-
хозяйственные земли и имущества, предприятия и обществен-
ные здания переходили в распоряжение сельского Совета [196,
с. 504—505, 517—518]. Таким образом, многовековая история
русской крестьянской общины завершилась в ходе сплошной
коллективизации сельского хозяйства 37.
37 Вопрос о роли общины в процессе подготовки и проведения коллек-
тивизации крестьянских хозяйств продолжает обсуждаться в советской
историографии. Ряд авторов считает, что земельные общества не только яви-
лись социальной формой, благоприятной для перехода крестьян к крупному
коллективному хозяйству, но и превратились «в опорные пункты социали-
стического преобразования сельского хозяйствам [см. 237, с. 64, 66; 238,
с. 7.1—84; 97, с. 38—41=; 256, с. 37- 55].
50
По-иному происходила перестройка общины у народов Севе-
ра, Сибири и Дальнего Востока и скотоводов-кочевников Ка-
захстана, Киргизии и Туркмении. Малые народы Севера, Сибири
и Дальнего Востока и после Великой Октябрьской революции
сохраняли еще в значительной мере первобытное скотоводче-
ское, охотничье и рыболовецкое хозяйство, общинно-родовой
быт. Советское строительство здесь должно было отправляться
от родовой общины как исходной общественной формы. Родовые
собрания и родовые Советы — первичная организация низового
звена советского управления, подготовившая переход в начале
30-х годов к территориальным оседлым и кочевым Советам,
которые оставались, однако, еще этнически однородными. При-
митивные формы коллективного производства и взаимопомощи
были широко использованы для создания простейших произ-
водственных объединений, охватывавших все население общи-
ны и все отрасли ее хозяйственной деятельности. В конце
30-х годов начался переход объединений этого типа на устав
колхозов, завершившийся уже в послевоенные годы. Первона-
чально колхозы создавались из представителей одной общины
на территории родового места с сохранением исконных отрас-
лей хозяйства и постепенной трансформацией методов его ве-
дения (сохранение производственного кочевания при прекра-
щении бытового кочевания, определявшего ранее весь образ
жизни). Постепенно изживались патриархально-родовые инсти-
туты и традиции. Преобразование родовой общины в коллек-
тивное хозяйство, проходя в порядке медленной трансформации,
являлось по существу глубоко революционным процессом [41;
77; 164; 188; 205; 244].
Пастбищно-кочевая община скотоводов Казахстана и Сред-
ней Азии 20-х годов — разновидность соседско-родовой общи-
ны 38. Первичной хозяйственной и социальной ячейкой кочующих
скотоводов был хозяйственный аул, состоявший из большесе-
мейной общины или группы родственных семей. Группа хозяй-
ственных аулов составляла административный аул, который и
являлся общиной, осуществлявшей коллективный выпас скота
на принадлежавшей ей территории. Для кочевой общины этого
времени была характерна глубокая социальная дифференциа-
ция, но она еще не разорвала общинную оболочку: феодальные
элементы находились внутри общины, а не вне ее. Структура
и жизнедеятельность кочевой общины определялись не только
глубоким дуализмом собственности, но и активной ролью родо-
вых институтов и связей. Только к середине 20-х годов созрели
условия для проведения мер, подрывавших родовые устои: со-
ветизации аула, передела пахотных и сенокосных угодий, лик-
видации хозяйств крупнейших баев-полуфеодалов. В ходе этих
38 О соседско-родовой общине как широко распространенной форме пере-
хода от родовой общины к соседской см. [55—57; 150—153 и др.].
4*
51
преобразований пастбищно-кочевая община делала шаги по
пути превращения из соседско-родовой в соседскую сельскую.
В то же время это были шаги к социализму. Общинно-родовые
связи и традиции оказали заметное влияние и на процесс кол-
лективизации скотоводческого хозяйства [29; 77; 82; 107; 108;
184; 200; 214; 236; 239; 255]. Большое число колхозов возника-
ло на основе и в рамках хозяйственных аулов, т. е. групп род-
ственных семей. Они отличались карликовыми размерами (10—
15 семей) и сохраняли во внутренней структуре, в производстве
и быту те или иные родовые начала. Попытки преодоления ро-
довых пережитков путем административного раздробления
таких колхозов и перетасовки их состава, искусственное созда-
ние колхозов со смешанным родовым составом давали отрица-
тельные результаты, оживляя родовую идеологию и родовую
вражду. ЦК В КП (б) в постановлении «О сельском хозяйстве
и, в частности, о животноводстве Казахстана» от 17 сентября
1932 г. указал на недопустимость «административного навязы-
вания населению размера поселков и колхозов... искусственного
механического соединения разных родов» [127, с. 538]. Пере-
житки традиций и норм большесемейной общины в быту кол-
хозников Казахстана и Средней Азии отмечаются до сих пор.
Однако это уже лишь отдельные следы прошлого. Коллектив-
ное хозяйство и порожденные им социалистические отношения
в производстве кардинально изменили всю жизнь скотовода-
кочевника, включая его быт и представления. На место иллю-
зорного равенства и братства в теспых пределах сородичей
пришло действительное равенство и братство тружеников со-
циалистического общества.
Исторический опыт показывает, что община не может быть
самостоятельным фактором перехода к социализму, такой пе-
реходной формой, которая служила бы своего рода промежуточ-
ной ступенью между мелким индивидуальным крестьянским хо-
зяйством и крупным коллективным хозяйством — социалистиче-
ским производственным кооперативом.
Будучи неотъемлемой частью докапиталистических способов
производства, их органическим порождением, крестьянская об-
щина классового общества в отличие от первобытной общины
не являлась самостоятельным и автономным организмом. Это
было низшее звено целостной общественной системы. В разви-
том виде сельская соседская община — совокупность крестьян-
ских семей, организация, служащая гарантом нормального вос-
производства парцеллярного хозяйства — этой главной формы
организации производительных сил на докапиталистических
стадиях развития. Роль и место сельской соседской общины как
крестьянской организации определялась господствующим спо-
собом производства, соответствующими этим способам произ-
52
водства формами классового подчинения крестьянства как ос-
новной массы непосредственных производителей в докапитали-
стических обществах.
История общины, рассматриваемая в целом, была историей
все большего отчуждения социально-политических институтов
и функций, присущих ей в полном объеме на ранних этапах
развития, историей передачи этих институтов и функций воз-
никающим и укрепляющимся надобщинным органам власти,
и прежде всего государству. Этот длительный и противоречивый
процесс завершается обычно вместе с завершением истории са-
мой общины.
Условия существования общины и самая община уничто-
жаются по мере разложения традиционных общественных от-
ношений. В капиталистических странах она исчезла, как прави-
ло, в процессе становления буржуазного общества. И напротив,
община сохранялась там и постольку, где и поскольку развитие
капитализма оказалось недостаточным, где и поскольку продол-
жали сохраняться докапиталистические уклады. Община пре-
вращается в препятствие на пути социального развития деревни,
в патриархальную обузу для крестьянства. В ее характере и
роли выявляются и с течением времени усиливаются реакци-
онные черты.
Традиционность и консерватизм, обеспечение нормального
функционирования и воспроизводства семейно-индивидуального
крестьянского хозяйства —сущностные черты сельской общины.
Сама по себе она содержит лишь один фактор развития — соб-
ственное разложение. Этим определяются ограниченность и
несамостоятельность роли общины в строительстве социализма,
который вырастает из материальных и социальных условий,
создаваемых развитием капитализма.
Сказанное выше объясняет место и судьбу общины в разви-
вающихся странах, экономика которых в основе своей сохраня-
ет традиционную мелкокрестьянскую структуру. Община в
системе социальных институтов этих стран и возможности ее
использования на путях преобразования отсталой экономики
привлекают пристальное внимание исследователей. К настоя-
щему времени мы располагаем рядом серьезных марксистских
произведений, выполненных в нашей стране и за рубежом. Ра-
боты Ж. Сюрэ-Каналя [221; 222; 223], Е. Клеера [112], К. Эрнста
[297—299], Б. Г. Гафурова [63], Р. А. Ульяновского Г241—243],
С. И. Тюльпанова [240], Л. Д. Яблочкова [259; 260], В. Б. Иор-
данского [103; 104], Б. С. Ерасова [95], А. В. Кивы [ПО],
Ю. М. Кобищанова [117—120], А. Д. Куршакова [1436] и других
авторов позволяют выявить основные моменты, характеризую-
щие положение общины в странах Азии и Африки периода ко-
лониализма и после его крушения, установить ее сущностные
черты в современную эпоху, ответить на вопрос о ее перспек-
тивах.
53
В развивающихся странах Азии, Африки и Латинской Аме-
рики община до сих пор — важнейший экономический и соци-
ально-политический институт, органическая часть общественной
системы. Ее характер, формы и место в жизни общества опре-
деляются общим уровнем развития той или иной страны. Ко-
лониальный режим деформировал общину, существенно изме-
нив направление и характер ее эволюции. Грабеж колонизато-
рами естественных ресурсов, прежде всего захват значительного
земельного фонда и оттеснение коренного населения на неудоб-
ные земли, резко сузил возможности расширения общинного
производства, диктуемого демографическим ростом, вызвал
массовую пауперизацию. Деградации общины способствовали
усилившееся при колониальном режиме развитие в се недрах
частнособственнических тенденций, имущественная и социаль-
ная дифференциация. При неизменности экономической базы,
основных принципов воспроизводства и потребления в общине
это вело к стагнации, к застойным формам разложения общин-
ных отношений (без замещения новыми, прогрессивными со-
циально-экономическими формами). Деформирующее влияние
колониализма на общину особенно сильно проявилось в тех
странах, где уже сложились классовые общества и внутри са-
мой общины имелись эксплуататорские слои (север и северо-
восток Африки, Индия и пр.). В Индии, например, введение
англичанами систем замипдари и райятвари--- К. Маркс видел
в них своеобразные аграрные революции [2, с. 221] -ускорило
разложение натуральных форм обмена, трансформацию выбор-
ных представителей общины в крупных земельных собственни-
ков, развитие арендных отношений.
Искусственно культивируя отсталость порабощенных стран,
колониализм использовал общину как опору и инструмент свое-
го владычества. Отсюда характерный для колониальных об-
ществ дуализм политической и общественно-экономической сис-
темы. Общинная структура, а также родо-племенное деление
(там, где оно сохранилось) легли в основу административно-по-
литического управления в колониях. Агентами колониальных
властей становились нс только господствующие слои (при со-
хранении традиционной системы их отношений с сельской об-
щиной), но также общинная и родо-племенная верхушка.
В странах, находившихся на ранних ступенях развития (Тропи-
ческая Африка, ряд стран Юго-Восточной Азии п др.), вожди
и общинные старейшины оказались в роли нижпего звена ко-
лониальной администрации. Наделение привилегиями общинно-
родовой знати усиливало се отрыв от рядовой массы п превра-
щение в эксплуататорскую элиту, стоящую над общиной. По-
ложение общины как коллективного объекта эксплуатации
порождало неразрешимые противоречия между населением и
колониальной администрацией, укореняло недоверие и враж-
дебность масс ко всякой надобщинной власти (что и поныне
54
продолжает сказываться в социально-политической жизни осво-
бодившихся стран). В периоды обострения классовой борьбы об-
щина и здесь часто становилась организационной формой кре-
стьянских выступлений. Исследование X. Фукудзавы показало,
например, что маратхская деревенская община (Индия) служи-
ла непосредственной организацией борьбы крестьян против рос-
товщиков вплоть до массовых восстаний — «деканских бунтов»
1875 г. [410].
В экономическом отношении община служила также и свое-
образной системой самообеспечения масс жизненными средства-
ми, и резервуаром всегда готовой к найму рабочей силы, кото-
рую можно было использовать сезонно и оплачивать на уровне
прожиточного минимума самого работника. Это, в частности,
позволяло создавать в колониях современные формы производ-
ства, целиком ориентированные на мировой капиталистический
рынок и остающиеся чужеродными в экономической жизни ко-
ренного населения. Формирование мелкотоварного и капитали-
стического укладов на местной почве также происходило по
преимуществу за пределами общины в виде автономной соци-
ально-экономической системы, не преобразующей патриархаль-
но-общинную структуру, а паразитирующей на ней. Товарно-
денежные отношения — в той мере, в какой они проникали в
общину,— искажали традиционные институты и нормы, исполь-
зовались богатыми семьями, родовой знатью, высшими кастами
для упрочения их экономических позиций и власти. Замкнутость
и изолированность, воспроизводство натуральной системы хо-
зяйства обрекали крестьянское население на прозябание в не-
подвижной общине, оставляли его за бортом общественного
прогресса.
Ликвидация колониальных режимов привела к освобожде-
нию местных хозяйственно-бытовых укладов, в том числе наи-
более массовых — общинно-племенных, от экономического и по-
литического гнета внешних сил, но не могла создать социально-
экономического единства в национальном масштабе. По-преж-
нему сохраняется резкий разрыв между городом и деревней,
современными индустриальными комплексами и традиционным
производством в общине. Для освободившихся стран в целом,
как подчеркивается в тезисах ЦК КПСС «К столетию со дня
рождения Владимира Ильича Ленина», свойственна «разоб-
щенность экономики, незавершенность процесса образования
наций и классов» [27, с. 46]. Все эти черты прямо связаны с
тем, что громадное большинство населения остается на стадии
общинных отношений. В Тропической Африке и ряде стран
Юго-Восточной Азии произошло как бы возвращение к формам
доклассовой социальности — общинно-племенным, большесемей-
ным, кастовым и прочим, над которыми возвышается надстрой-
ка нового государства.
Сохранение общины как преобладающей формы социальной
55
организации крестьянского населения послужило почвой для
вспышки популистских концепций («африканского социализма»
и др.) и попыток перехода к социализму в порядке спонтанного
развития примитивной общины. Известно, что к началу 60-х го-
дов в 32 странах Азии и Северной Африки были приняты об-
щинные проекты [31, с. 48]. К середине 70-х годов практический
опыт убедительно показал утопизм подобных проектов: все они
окончились неудачей. В Индии, например, программа общинно-
го развития осуществляется уже более 20 лет (с 1952 г.). Ее
действительным результатом, если не говорить о весьма скром-
ных культурных достижениях, было усиление позиции богатой
верхушки деревенского населения. Г. Мюрдаль свидетельствует:
«Хотя индийские лидеры утверждали, что стремятся к тому,
чтобы сельское хозяйство приобрело более „социалистическую
структуру", их собственная программа общинного развития
способствовала внедрению капиталистических методов в этой
отрасли производства» [157, с. 512]. Как видим, даже крупней-
шие буржуазные специалисты приходят к выводу, что причины
неэффективности общинных проектов состояли в отказе от ра-
дикальных социальных преобразований внутри общины, «по-
скольку при этом была обойдена важнейшая проблема равен-
ства» [157, с. 480, 510, 511].
Марксистские исследователи проблемы еще определеннее
формулируют вывод о том, что действительное решение задач
некапиталистического развития и мощного подъема экономики
может быть найдено только па пути коренных социальных пре-
образований, осуществляемых в интересах народных масс [см.,
например: 63; 1436; 241; 243]. Опыт африканских стран, в осо-
бенности Мали, где также были предприняты попытки в духе
народническо-утопических идей, показал, что традиционная об-
щина, как и другие патриархально-племенные институты, ока-
залась серьезным препятствием для развития современных про-
изводительных сил, оплотом политического и культурного неве-
жества и косности, удобной формой для грубой эксплуатации
и паразитизма [см. 45; 95; НО; 260; 297—299].
Потребительская направленность производства в общине,
ограниченность и примитивность постоянно воспроизводимых
потребностей, натуральность обмена (продуктами и деятель-
ностью) ставят непреодолимые преграды росту производитель-
ности труда, внедрению новой техники и технологии. В афри-
канской общине (но не только в ней) производство регулирует-
ся «законом наименьших усилий», а не стремлением к его
дальнейшему развитию и расширению [223, с. 214; 45, с. 149].
Система традиционной взаимопомощи, дарения вождям и куль-
товые жертвования лишают крестьянина любого излишка про-
дуктов, произведенного сверх обычного нищенского уровня по-
требления. Отсюда невозможность создания прибавочного про-
дукта и производственного накопления внутри общины. Только
56
разрыв с общиной позволяет создать товарное хозяйство, но
оно, как правило, вынуждено специализироваться на производ-
стве экспортных культур, поскольку внутренний рынок крайне
узок. Воспроизводство человека — главная цель трудовой дея-
тельности в общине, поэтому ее непременной функцией является
усиленный рост населения, придающий постоянную остроту про-
довольственной проблеме.
Общинно-родовая взаимопомощь и социальное единство в
узких рамках естественно возникших коллективов сочетаются
с характерной замкнутостью и автаркизмом мелких этнических,
общинных и семейных ячеек, межплеменной и межобщинной
отчужденностью, партикуляризмом, которые сильнейшим обра-
зом препятствуют формированию национальной общности, клас-
совой консолидации, политическому объединению. В современ-
ных условиях примитивный коллективизм, строгое повиновение
вождям и старшим вообще выливается в грубую эксплуатацию
рядовых общинников и паразитизм знати, порождает такое со-
циальное зло, как трибализм и непотизм, отравляющие жизнь
развивающихся стран снизу доверху. В ряде стран Африки и
Юго-Восточной Азии общинные структуры стали опорой бюро-
кратической власти, превратившей крестьянские массы в пас-
сивный объект эксплуатации для местной «элиты» и иностран-
ных капиталистических монополий. Национально-демократиче-
ские режимы встретили в общине не способность спонтанного
развития к социализму, а инерцию отсталости, застойность, мас-
совое иждивенчество, земляческий и родовой эгоизм, кастовость
и трибализм. Традиции и нормы общины, перенесенные в коопе-
ративные хозяйства, делали последние неэффективными, сохра-
няли власть родо-племенной верхушки и эксплуатацию ею ря-
довых общинников, приводили к падению производительности
труда, расхищению общественного имущества и доходов. Сред-
ства, направляемые государством на развитие общины, попада-
ли в руки кулацко-ростовщических и трибалистских элементов,
чиновничества. Попытки заменить родо-племенных вождей и
общинных старейшин государственными чиновниками при со-
хранении самой общины не дали результата: назначенные ру-
ководители врастали в традиционную структуру [45, с. 271; 95,
с. 87—88].
Община, бывшая в прошлом оплотом равенства и коллекти-
визма, все более утрачивает внутреннее единство, проникается
неразрешимыми противоречиями, становится обузой для кресть-
янских масс. Сохранение системы возрастных классов и свя-
занной с ней геронтократии, а также разного рода кастовых
разграничений лишает молодые поколения свободы действия,
перспектив перехода к новым формам труда, к изменению
культурно-бытовых условий. Отсюда массовое бегство молоде-
жи в города, усиливающее прогресс деградации общины и
всей системы традиционных институтов.
57
Практический опыт показал невозможность создания круп-
ного социалистического производства на основе традиционной
общины, использования ее в качестве непосредственной формы
перехода к социализму. По многим своим сущностным чертам
и отношениям община противоположна социализму. История
подтвердила теоретический вывод Ф. Энгельса о несовмести-
мости традиционной общины с задачами социалистического строи-
тельства: «...исторически невозможно, чтобы обществу, стояще-
му на более низкой ступени экономического развития, предстоя-
ло разрешить задачи и конфликты, которые возникли и могли
возникнуть лишь в обществе, стоящем на более высокой ступе-
ни развития» [16, с. 445]. Только коренная техническая и со-
циальная реконструкция сельского хозяйства, осуществляемая
целенаправленно и организованно в интересах трудящихся масс,
под руководством рабочего класса и его государства, создает
условия для замены как капиталистических, так и докапитали-
стических общественно-экономических структур социалистиче-
ской. Но таковы условия социалистического преобразования
сельского хозяйства и при отсутствии общины — в большинстве
социалистических стран Европы к моменту кооперирования
крестьянских хозяйств от нее не оставалось и следа.
И там, где община сохранилась, и там, где опа исчезла, путь
к социализму для крестьянских масс проходит через коопера-
цию. Выше отмечалось, что община во всех се модификациях
являлась кооперацией мелких крестьянских хозяйств. Однако
эта форма кооперации соответствовала докапиталистическим
способам производства. Она не содержит в себе предпосылок,
необходимых для функционирования в условиях индустриаль-
ного производства. Тем не менее разрушение общины, рекомен-
дуемое буржуазными теоретиками, вроде С. Амина [262а], не
может быть специальной задачей социалистической политики.
Применительно к современным развивающимся странам оно
означало бы не только массовую пролетаризацию крестьян и
форсированное насаждение мелкотоварного и капиталистиче-
ского производства, но и лишило бы миллионы людей единст-
венно доступной формы социального бытия и материального
обеспечения, обрекло бы их на пауперизацию и вымирание.
В странах социалистической ориентации политика по отно-
шению к общине призвана обеспечить преодоление общинных
институтов и отношений и постепенное замещение их отноше-
ниями и институтами, вырастающими в процессе кооперирова-
ния. Реформа сельской общины связана не только с социально-
экономическими проблемами (поземельными отношениями, не-
обходимостью коллективных форм труда), но и в не меньшей
степени с проблемами социально-политическими, социально-пси-
хологическими и идеологическими. Складывавшиеся в течение
веков общинные институты и отношения пронизывают все свя-
зи крестьянина внутри деревни и с внешним миром. Их ликви-
58
дация фактически означает переворот во всей общественной
системе [см. 243; 297], преобразование общины предполагает
соответствующую материальную базу и всестороннюю подго-
товку. Особое значение приобретают изживание замкнутости
общины и партикуляризма, решительное искоренение трибализ-
ма и непотизма, освобождение масс от оков общинной геронто-
кратии, глубокая перестройка общественного сознания. Таковы
условия классовой консолидации крестьянства, создания союза
революционных сил города и деревни, образования националь-
ного единства. Эти задачи решаются посредством политическо-
го объединения трудящихся в различных формах партийно-госу-
дарственной организации, в единых кооперативных системах
и т. п.
Убедительным подтверждением сказанному может служить
опыт многолетней, иногда решительной до жестокости, но мало-
успешной борьбы с кланами в современной китайской деревне.
Проведенные в последние годы исследования китайских мате-
риалов показали, что, несмотря на неоднократные заявления о
ликвидации кланов, последние обнаруживаются вновь и вновь,
в том числе и под оболочкой производственных бригад и ком-
мун. (Бригады по личному составу и земельной территории со-
ответствуют прежним кланам.) В повседневной жизни коммун
и бригад клановость выражается в таких антисоциалистиче-
ских явлениях, как непотизм, система родового вассалитета,
межродовая отчужденность и вражда. До сих пор отмечаются
факты преобладания клановых связей над классовыми и меж-
клановой борьбы над классовой. Больше того, непомерный на-
жим со стороны государственной власти, направленный на
изъятие всего прибавочного продукта и обрекающий крестьян
на нищенское существование, питает и усиливает клановые свя-
зи. В этих условиях клан оказывается единственной формой са-
мозащиты и взаимной поддержки, доступной традиционному
сознанию деревни [156а, с. 228—246; 194а, с. 247—261].
Современное крупное социалистическое производство возни-
кает как результат глубокого и сложного преобразования всей
совокупности общественных отношений; оно предполагает вы-
сокий уровень развития производительных сил, культуры и об-
щественного сознания, полное преодоление традиционных струк-
тур. Общинная собственность на землю и другие средства про-
изводства, формы и навыки коллективного труда и потребления,
традиции взаимопомощи, присущие общине, не только могут
быть, но и должны быть использованы, однако их содержание
в процессе социалистического переустройства экономики и об-
щественных отношений принципиально меняется.
Вопрос о возможности использования общины в строитель-
стве социализма не имеет однозначного решения. Его постанов-
ка зависит от характера самой общины, от ее места в жизни
крестьян, а главное, от способности революционных сил страны
59
осуществить социалистическое преобразование всего общества.
На опыте СССР мы видели, что в одних случаях происходило
постепенное и достаточно медленное перерастание общины в
коллективное хозяйство (родовая община Севера), в других —
радикальная и быстрая замена общины коллективным хозяйст-
вом в ходе сплошной коллективизации (русская крестьянская
община), в третьих — при ломке общины и замене ее коллектив-
ным хозяйством в процессе сплошной коллективизации старые
связи и традиции длительное время продолжали жить внутри
новых форм, лишь постепенно изменяясь и отпадая по мере ук-
репления и развития новых связей и традиций (пастбищно-ко-
чевая община). Но каким бы образом ни происходило преобра-
зование общины, формы, традиции и навыки коллективного тру-
да и потребления, взаимопомощи могут быть использованы в
процессе строительства социалистического хозяйства. Именно в
таком направлении решается вопрос об общине и ее использо-
вании в программных документах коммунистических партий
развивающихся стран Азии, Африки и Латинской Америки.
ОЧЕРК ВТОРОЙ
ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКАЯ ОБЩИНА В ЗАПАДНОЙ АФРИКЕ:
ХОЗЯЙСТВЕННАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА
Вопросы теории. Постановка проблемы
В набросках ответа на письмо В. И. Засулич К. Маркс вы-
делил три типа общинной организации, отнеся их к эпохам
бесклассового, классового (докапиталистического) обществ и к
промежуточной эпохе между ними. Наиболее древний тип об-
щины, приходящийся на эпоху господства первобытного строя
(«первичной формации» по терминологии К. Маркса), составля-
ет кровнородственная община, основанная «на отношениях
кровного родства» между ее членами [5, с. 418]. Наиболее позд-
ний тип- община-марка, «в которой пахотная земля является
частной собственностью земледельцев, в то время как леса,
пастбища, пустоши и пр. остаются еще общей собственностью...»
[5, с. 417]. Этот тип общин, образующий «общинные придатки
частной собственности», Маркс относил к эпохе господства
классовых обществ, основанных «на рабстве и крепостничестве»
(вторичная формация) [5, с. 419].
Промежуточное положение между кровнородственной общи-
ной и общиной-маркой занимает земледельческая община. «Бу-
дучи последней фазой первичной общественной формации, она,—
писал Маркс,— является в то же время переходной фазой ко
вторичной формации, т. е. переходом от общества, основанного
на общей собственности, к обществу, основанному на частной
собственности» [5, с. 419]. Отличительной особенностью земле-
дельческой общины является дуализм между общинной соб-
ственностью на землю, с одной стороны, и парцеллярным хо-
зяйством отдельных семей как источником частного присвоения —
с другой. От кровнородственного типа коллектива земледель-
ческую общину отличают парцеллярное хозяйство и соседский
тип связей, от общины-марки — общинное владение землей (па-
хотной и необрабатываемой).
К характерным чертам земледельческой общины Маркс от-
носил также уравнительно-передельный тип землевладения, при
котором «пахотная земля, неотчуждаемая и общая собствен-
61
ность, периодически переделяется между членами земледельче-
ской общины, так что каждый собственными силами обрабаты-
вает отведенные ему поля и урожай присваивает единолично»
[5, с. 418]. Дуализм земледельческой общины — это, следова-
тельно, не просто выражение ее переходного характера, но и
основа хозяйственной организации. Не случайно характерный
пример земледельческой общины Маркс видел в русской урав-
нительно-передельной общине: «Общая собственность на землю
предоставляет ей естественную базу коллективного- присвое-
ния...» [5, с. 419]. Единство частного пользования землей и об-
щинной собственности на землю, по Марксу, является основной
предпосылкой того, что дуализм, «свойственный строю земле-
дельческой общины, может служить для нее источником боль-
шой жизненной силы» и вместе с тем «со временем может стать
зародышем разложения» [5, с. 418, 419]. При сохранении неот-
чуждаемости земли ее дуализм «дает почву для накопления
движимого имущества, например скота, денег, а иногда даже
рабов или крепостных» и выступает как «элемент, разлагающий
первобытное экономическое и социальное равенство» [5, с. 419].
«Именно поэтому,— подчеркивал Маркс,— „земледельческая
община“ повсюду представляет собой новейший тип архаиче-
ской общественной формации, и поэтому же в историческом
движении Западной Европы, древней и современной, период зем-
ледельческой общины является переходным периодом от общей
собственности к частной собственности, от первичной формации
к формации вторичной» [5, с. 404].
Наброски письма к В. И. Засулич, относящиеся к началу
марта 1881 г.,— это последняя стадия в исследовании 1Марксом
проблем докапиталистических обществ. Содержание этих на-
бросков хорошо известно и подвергалось многократному анали-
зу в марксистской литературе. Тем не менее значение выводов
К. Маркса зачастую либо сводится к положению о двойствен-
ности территориальной общины (причем строго конкретная идея
Маркса о внутреннем дуализме земледельческой общины рас-
пространяется на все виды территориальных общин, включая
общину-марку, в которой обрабатываемая земля становится
или стала частной собственностью малых семей), либо исполь-
зуется для доказательства тезиса об исключительной связи об-
щины с первобытнообщинным строем [см., например: 221, с. 82—
83; 126, с. 122, 164; 38, с. 82].
Между тем наброски Маркса об общине при всей их отры-
вочности и незавершенности гораздо сложнее и по выводам,
и особенно по контексту, нежели абстрактная констатация эво-
люции общины от чисто родственных образований к образова-
ниям чисто соседского типа на основе зарождения и усиления
противоборства общинного и частного начал. Маркс ставит
проблему типологии общины, рассматривая ее в более общем
контексте развития общественно-экономических формаций.
62
Из набросков ясно вытекает, что Маркс отнюдь не отождест-
влял общинное присвоение условий и средств производства (че-
рез принадлежность производителя к коллективу) только с
первобытнообщинным строем. Община имеет несколько форма-
ционных типов, из которых только низший (кровнородственная
община) соответствует ступени первобытнообщинной («первич-
ной») формации. Коренное условие общинной связи — более или
менее нерасчлененное единство коллектива и условий его суще-
ствования— характерно и для коллективной (первобытнооб-
щинной) и для частной (парцеллярной) формы производства.
«В обеих формах,— подчеркивал Маркс,— индивиды ведут себя
не как рабочие, а как собственники и как члены того или иного
коллектива (Gemeinwesen), которые в то же время трудятся.
Целью этого труда является не создание стоимости,— хотя они
и могут выполнять прибавочный труд, чтобы выменивать для
себя чужие продукты, т. е. прибавочные продукты...— но целью
всего их труда является обеспечение существования отдельного
собственника и его семьи, а также и всей общины» [9, с. 462].
С появлением парцеллярного хозяйства, следовательно, гибнет
не община, как таковая, а лишь ячейки общинного производства
и кровнородственная община, тогда как община в широком
смысле переходит в свою высшую форму — соседскую общину-
марку, соответствующую (генетически и функционально) усло-
виям мелкого частного производства и классовых отношений.
«Индивидуальная земельная собственность,— писал Маркс о
германской общине-марке,— не выступает здесь ни как форма,
противоположная земельной собственности общины, ни как ею
опосредствованная, а наоборот, община существует только во
взаимных отношениях друг к Другу этих индивидуальных зе-
мельных собственников как таковых... Она фактически сущест-
вует только в их действительном собрании ради общих целей,
и в той мере, в какой она имеет особое экономическое сущест-
вование в виде совместно используемых районов охоты, пастбищ
и т. п.; она используется каждым индивидуальным собственни-
ком как таковым, а не как представителем государства (как это
было в Риме)» [8, с. 472]. В гл. XLVII «Капитала» Маркс отме-
чал, что собственность сельской общины образует «второе до-
полнение парцеллярного хозяйства» (наряду с кустарной про-
мышленностью), которое «только и дает ему возможность со-
держать скот» [7, с. 372].
В свою очередь, Ф. Энгельс писал в 1882 г., что на всем
протяжении западноевропейского средневековья «сельский строй
являлся исключительно Марковым строем самостоятельной
сельской марки и переходил в городской строй, как только село
превращалось в город... Из этого первоначального строя город-
ской марки выросли все позднейшие городские устройства... по
образцу маркового строя создавались уставы бесчисленных
вольных товариществ средневековья, основанных не на общно-
63
сти землевладения, особенно же уставы вольных цехов» [12,
с. 336]. Марка устарела экономически, лишь «потеряв жизне-
способность в качестве формы земледельческого производства»
[12, с. 337].
Но если кровнородственная община и сельская община
(марка) представляют собой высшую и низшую формы разви-
тия мелкого производства, относящиеся к различным форма-
циям— доклассовой и классовой, то между этими крайними ти-
пами общин должен быть промежуточный или переходный,
включающий элементы низшей и высшей форм. Таким переход-
ным типом, очевидно, и является земледельческая община: ее
дуализм — это дуализм перехода от общинного производства к
частному, от бесклассового общества к классовому. Связь меж-
ду выделением Марксом земледельческой общины в качестве
особого, переходного типа общины и идеей двух формаций в
истории человечества точно подметил Н. Б. Тер-Акопян: «Линия
водораздела между вторичной и первичной формациями прохо-
дит как раз по той самой земледельческой сельской общине,
которую Маркс ранее считал исходной точкой исторического
развития человечества. Она действительно оказалась исходной
точкой, но лишь вторичной формации, будучи в то же время
продуктом и вершиной первичной или архаической формации»
[229, с. 77].
Когда К. Маркс излагал свою концепцию развития общины,
он располагал более или менее достоверными сведениями толь-
ко о крайних полюсах этой эволюции — кровнородственной об-
щине (благодаря исследованиям американского этнографа
Л. Г. Моргана) и общине-марке (работы немецкого историка
Г. Л. Маурера), а также отрывочными историческими свиде-
тельствами Юлия Цезаря и Тацита о германской общине и
самыми общими сведениями о русской уравнительно-передельной
общине. Среднее звено этой эволюции — земледельческую общи-
ну Маркс мог реконструировать поэтому скорее умозрительно,
следуя путем ?Лаурера, обнаружившего «печать этой „земледель-
ческой общины“... в новой общине, из нее вышедшей...» [5, с. 417].
Вместе с тем это было вполне правомерное логическое допуще-
ние, поскольку оно восстанавливало недостающую генетическую
связь между столь различными типами общинной организации,
как кровнородственная община и община-марка.
Накопленный с тех пор обширный историко-этнографический
материал в целом подтверждает типологию Маркса, хотя и вно-
сит в нее неизбежные уточнения и поправки (соотношение об-
щины и рода, кровной и родовой общин и т. д.). Нашла реаль-
ное подтверждение и идея Маркса и Энгельса о решающей
роли мелкого производства в развитии общины (от кровнород-
ственной к сельской). В то же время было убедительно дока-
зано, что уравнительно-передельный тип землевладения и соот-
ветствующий ему тип общины — это лишь высшая форма земле-
64
дельческой общины, генетически развивающаяся из ее более
ранних форм.
Факт универсальности земледельческой общины как необхо-
димого этапа развития сельского хозяйства, складывания кре-
стьянства и в целом классового общества сейчас вряд ли может
вызвать сомнения: он зафиксирован многими этнографическими
описаниями вместе с присущими земледельческой общине мно-
гообразными проявлениями дуализма коллективного и частного
(обособленного) начала. Как справедливо отмечает француз-
ский исследователь Ж. Сюрэ-Каналь, «земледельческая община
со всем наследием, сохранившимся в ней от первобытнообщин-
ного строя, может служить основой племенного общества, отно-
сительно равноправного и демократического, так же как и ос-
новой классового общества» [221, с. 83]. Тем не менее существо-
вание земледельческого коллектива, как особого общинного
образования, однопорядкового с родовой общиной и сельской
общиной-маркой, представляет проблему достаточно сложную
и спорную.
Одна группа исследователей (А. И. Неусыхин, С. Д. Сказ-
кин, А. Я. Гуревич, Н. Б. Тер-Акопян, Ж. Сюрэ-Каналь) считает
возможным выделить земледельческую общину в качестве осо-
бого стадиального типа общины, особой структурной единицы
общества, типологически однопорядковой с родовой и сельской
общинами [160, с. 9—23; 207, с. 81—89; 73, с. 17—18; 226, с. 410
и сл.; 229, с. 77; 221, с. 82—83]. Как отмечал А. И. Неусыхин,
«феодальному обществу непосредственно предшествует не пер-
вобытность с характерной для нее родовой общиной, а общин-
ность без первобытности, т. е. такой строй, где родовые пере-
житки постепенно отмирают и где господствуют более высокие
формы общины — земледельческая, у некоторых племен перехо-
дящая в соседскую» {160, с. 60]. К основному типологическому
признаку земледельческой общины эта группа авторов относит
сочетание коллективной собственности на землю с раздельным
пользованием обрабатываемыми участками, выделяемыми до-
мохозяйствам больших и малых семей. К этой точке зрения
примыкает мнение Н. А. Бутинова, который, не употребляя са-
мого понятия «земледельческая община», тем не менее призна-
ет существование особого типа общины, занимающего «про-
межуточное положение между родовой общиной, с одной сто-
роны, и сельской — с другой», называя этот тип гетерогенной
общиной [55, с. 148].
Другая группа авторов (М. О. Косвен, И. М. Дьяконов,
М. В. Колганов), не отрицая существования переходного перио-
да между типами родовой и сельской общины, выделяет в ка-
честве основных структурообразующих единиц общинного строя
только эти типы общины [131, с. 120—121; 126, с. 122, 150—151,
155]. Этап перехода от одного типа общины к другому эти ав-
торы рассматривают как период временного совмещения двух
5 Зак. 464
65
генетически различных и противоположных форм социальной
связи — родовой и чисто соседской, территориальной — и потому
не выделяют земледельческую общину в качестве особого ста-
диального типа. По мнению М. О. Косвена, «содержание пере-
ходного периода составляет сосуществование и определенное
взаимодействие патронимии как общественно-хозяйственной
формы патриархального родового строя и соседской общины,
вытеснявшей и сменявшей патронимические отношения» {131,
с. 122]. «В патронимии, как бы она ни эволюционировала и
ни подвергалась распаду, основой совместного поселения и сов-
местного владения землей остается начало родственное. В со-
седской общине, являющейся в основном формой владения и
пользования землей, это владение и пользование основывается
на начале территориальном, соседском и ничего общего не име-
ет само по себе с отношениями родства» [131, с. 121]. Дуализм
коллективного и частнособственнического начал характеризует
одинаково патронимию и соседскую общину; «поэтому обе эти
формы обладают способностью к длительному сосуществованию
и вместе с тем особой устойчивостью» [там же].
М. В. Колганов выделяет три типа общины: родовую матри-
архальную, родовую патриархальную (в том числе большесе-
мейную) и сельскую общину [126, с. 122]. Переходной формой
между родовым (патриархальным) и сельским типами общинной
организации, согласно схеме М. В. Колганова, является сель-
ская родовая община: сельская по своей хозяйственной основе
(самостоятельные хозяйства больших и малых семей) и родовая
по форме (остатки одного или нескольких родов внутри сель-
ской общины). В отличие от сельской родовой общины «поряд-
ки, возникшие в сельской территориальной общине, определя-
лись уже не отношениями родства, а прежде всего условиями
материального производства. Территориальная сельская общи-
на— это уже организация не родового общества. Род в ней
окончательно исчезает, и только сохраняющиеся долгое время
порядки родовой сельской общины в отношении землепользо-
вания указывают на ее первоначальное происхождение» [126,
с. 151 —152]. Исходным пунктом зарождения и развития сель-
ской родовой общины автор считает распад родовой общины
«на ряд больших и малых патриархальных семей» [126, с. 150].
Поэтому различия между сельской родовой и сельской тер-
риториальной общинами — это скорее различия между двумя
стадиальными разновидностями одного и того же типа общин-
ной организации: соседского или территориального. Не слу-
чайно М. В. Колганов сельскую родовую общину называет мар-
кой, а черты дуализма, отмеченные К. Марксом применительно
к земледельческой общине, распространяет на территориальные
формы общины в целом (126, с. 152, 164—165]. Переходный
период между родовым и территориальным строем, по мнению
автора, знает только одну общину, присущую только ему, пере-
66
ходную по своему типу,— это большесемейная община, но она
входит либо в родовую, либо в сельскую общину и, как пишет
М. В. Колганов, является «часто просто побочным продуктом
этого развития» [126, с. 155].
Сходным образом оценивает промежуточный этап между
родовой и чисто соседской общинами Ю. В. Маретин. В основу
своей классификации индонезийских общин он кладет «приня-
тое в марксистской теории положение о двух главных после-
довательных типах общины: родовой и соседской, а также о
домашней общине, представляющей собой переходную ступень
между родовой и соседской общинами (и рассматриваемой не
изолированно, а в рамках большего коллектива, состоящего из
нескольких подобных общин)» [151, с. 332]. «Принимая за ос-
нову эти типы, являющиеся своеобразными узлами общинного
развития», автор выделяет несколько стадиальных форм „раз-
вития общины от раннеродовой к сельской^: раннеродовую об-
щину бродячих и полуоседлых охотников, рыболовов и собира-
телей, родовую общину оседлых и полуоседлых земледельцев
и, наконец, формы, «лежащие между родовой и соседской»,—
соседско-родовую и соседско-большесемейную общины.
В отличие от М. В. Колганова и Ю. В. Маретина И. М. Дья-
конов пишет о семейной (большесемейной) общине как о ячейке
доклассового строя, противопоставляя ее сельской или сосед-
ской общине, принадлежащей к эпохе классовых обществ [86,
с. 162].
Проблема земледельческой общины могла бы показаться
схоластической, если бы речь шла только о наименовании тех
переходных общественных форм, которые возникают на стадии
разложения первобытнообщинного строя и зарождения классо-
вых отношений. В действительности же речь идет о выявлении
основной структурообразующей ячейки, лежащей в основе гене-
зиса классового общества и его различных локальных и ста-
диальных вариантов. Данная ячейка складывается на грани
первобытнообщинного и раннеклассового общества и поэтому
приобретает весьма сложный, исторически противоречивый ха-
рактер. В основе проблемы земледельческой общины лежит во-
прос о сущности этой ячейки, ее типологических признаках, об-
щем и особенном в ее развитии. Понятно, что земледельческая
община может быть объектом самостоятельного, типологическо-
го изучения, только если она действительно обладает особенно-
стями одного уровня или одного логического порядка с особен-
ностями других типов общины, генетически более ранних или
более поздних (родовая община, с одной стороны, и соседская,
или сельская, община — с другой). Будучи промежуточным зве-
ном между бесклассовым и классовым обществами, земледель-
ческая община по самому типу своей организации должна обла-
дать в таком случае целостным комплексом непереходных черт,
исторически возникающих и умирающих вместе с ней,— струк-
5*
67
турой типологического порядка. Налицо как будто явное логи-
ческое противоречие: может ли историческое явление быть пе-
реходным и непереходным в одно и то же время?
Чтобы разобраться в этом вопросе, надо сопоставить раз-
личные подходы к самому определению переходного положения
земледельческой общины.
Авторы, которые признают так или иначе существование
только двух основных типов общинной организации — родового
и соседского, основное значение придают генетической (стади-
альной) характеристике развития общинного строя: процессу
вытеснения родственных связей соседскими. По словам
М. В. Колганова, «нас интересует вопрос о развитии родового
общинного строя и общинного землевладения. Для этого рас-
смотрим различные формы общин в их развитии, в их генети-
ческой связи» [126, с. 123]. На первый план, таким образом,
выступает характеристика общины как определенного «геноти-
па», основанного только на родственных или соседских связях
или же на их смешении. Проблема перехода от родовой орга-
низации общины к соседской переносится в плоскость взаимо-
противопоставления двух общинных структур по генетическому
признаку: низшее — высшее, старое — новое. Соответственно
сущность и функции этих структур ставятся в жесткую зависи-
мость от их исторического происхождения. Например, по схеме
М. В. Колганова, сельская родовая община представляет собой
высшую форму общины «и знаменует распад и упадок родо-
вого общества, переход его в гражданское общество, основанное
на принципе территориальной организации управления» [126,
с. 150]. В этой схеме не может быть места для земледельческой
общины как типологически равноценной родовой и сельской об-
щинам.
Однако характеристика земледельческой общины лишь как
переходной стадии между родовой и соседской формами общин-
ной организации отнюдь не решает проблемы основной общест-
венной ячейки на рубеже бесклассового и классового общества.
По мере расширения эмпирического анализа переходных форм
общины и уяснения их структурных особенностей возникает
сомнение в чисто генетическом характере переплетения элемен-
тов родового и соседского строя в земледельческой общине, а
тем самым и в правомерности ее толкования как исключительно
переходной разновидности общины. Накопленный фактический
материал свидетельствует о том, что разложение первобытнооб-
щинного строя и зарождение классовых отношений происходят,
как правило, в рамках особой, относительно устойчивой и це-
лостной общественной структуры, охватывающей последнюю
стадию первобытного общества и ступень раннеклассового об-
щества до окончательного утверждения господства классовой
государственной формы социальной связи, основанной на гос-
подстве отношений частной собственности, дифференциации эко-
68
комических и политических функций господствующего класса
(«вторичной формации» по терминологии К. Маркса). В рамках
этой структуры складываются, развиваются и функционируют
общественные институты, которые отличаются и от родовой об-
щины и от общины-марки. Таковы, в частности, большесемейная
община как основная экономическая ячейка общества, агнатная
группа (агнатный род), неразрывно сочетающая систему кров-
ного родства с элементами социального неравенства, различного
рода общинно-корпоративные группы, получающие законченное
развитие в общинно-кастовой системе, и т. д. Характерной осо-
бенностью этих институтов является то, что они сочетают эле-
менты общинных и классовых, родственных и соседских связей
в целостной, синтетической форме, «выступая,— как пишет
Ю. В. Маретин,— в двух сущностях, слитых в диалектическом
единстве» [151, с. 341] (правда, элементы подобного синтеза он
усматривает только в организации большесемейной общины).
Не менее важно то, что двуединая сущность переходных
форм общины детерминируется не столько их генетическими
связями с более ранними или более поздними типами общины
(хотя такая связь и может иметь место), сколько промежуточ-
ным характером всего общественного организма, в рамках ко-
торого общинно-классовые институты только и могут нормально
развиваться и функционировать. Так, А. И. Неусыхин доказал,
что возможность периодических переделов пахотной земли меж-
ду отдельными домохозяйствами (одна из главных особенностей
земледельческой общины раннего западноевропейского средне-
вековья) создается определенным уровнем развития производи-
тельных сил, при котором переложная (залежная) система сель-
ского хозяйства уже сменилась двупольем, в связи с чем воз-
никает общинная чересполосица и складывается практика пере-
делов пахотной земли с целью достижения нарушавшегося вре-
мя от времени равенства [160, с. 10—И].
Промежуточный структурно-функциональный характер но-
сят большая семья, как устойчивый и господствующий социаль-
но-экономический институт, и агнатный род, который закрепля-
ет наследование в рамках больших семей. Промежуточный, об-
щинно-классовый тип отношений отчетливо выражен в системе
кастовых связей.
Таким образом, переходный характер земледельческой об-
щины отнюдь не противоречит ее глубокому историческому свое-
образию в качестве особого типа общинной структуры. Это свое-
образие определяется синтезом в земледельческой общине об-
щинно-родовых и корпоративно-классовых начал, образующих
единый социальный субстрат, единое структурно-функциональ-
ное целое. «Это период сочетания классовых и общинно-родовых
отношений,— пишет о земледельческой (гетерогенной) общине
Н. А. Бутинов.— Сохраняется община, но она уже не та, что в
прошлом,— внутри нее протекают процессы имущественной и
69
социальной дифференциации. Род тоже сохраняется, хотя и не
в прежнем виде; он приобретает сословно-кастовый характер.
Социальное неравенство уже возникло, но оно существует в
условиях коллективной собственности на основные средства
производства и значительно отличается от будущего классового
общества. Община этого периода (как до сложения государства,
так и после) занимает промежуточное положение между родо-
вой общиной, с одной стороны, и сельской, с другой» [55, с. 148].
Обладающая собственной специфической структурой, земледель-
ческая община, очевидно, может быть выделена в качестве осо-
бого стадиального типа, промежуточной системы общественных
отношений, «которая уже не целиком доклассовая и еще не яв-
ляется полностью классовой» [55, с. 147]. Это полностью соот-
ветствует мысли Маркса о земледельческой общине как послед-
ней фазе первичной общественной формации и в то же время
переходной фазе к вторичной формации [5, с. 419].
В качестве промежуточной системы (или особой фазы об-
щественного развития) строй земледельческой общины пред-
ставляет собой диалектическое единство переходных и непере-
ходных черт. Земледельческая община переходна, поскольку
внутренне неоднородна, дуалистична ее сущность. Развитие это-
го типа общины может идти только в направлении постепенного
усиления и все более глубокого структурного развертывания
классовых отношений. В то же время земледельческая община
непереходна, как определенная форма общинной организации,
которая возникает, функционирует и развивается лишь на стыке
бесклассового и классового общества и распадается, как только
верх берет та или иная сторона ее дуалистической сущности.
Конечно, принципиальное признание земледельческой общи-
ны в качестве синтетической формы развития общинных и
классовых отношений еще не раскрывает типологической струк-
туры этого развития, ее общих и специфических компонентов.
Для построения такой структуры недостаточно выделить в зем-
ледельческой общине элементы первобытнообщинной и классо-
вой формаций и установить их соотношение: это скорее анализ
формационной природы общества, а не типологических особен-
ностей общины. Точно так же недостаточно подходить к опре-
делению земледельческой общины с точки зрения ее отдельных
свойств и элементов, не охватывающих всей системы общинных
отношений. В этом случае трудно избежать подмены общего
особенным, смешения типа общинной организации и его локаль-
ных и стадиальных разновидностей и т. п. Верно отмечает
А. Д. Люблинская: «Типологический метод предполагает дове-
дение в историческом познании сравнительного метода до его
полного и наиболее результативного выражения. Сравнению —
а вслед за ним и новому исследованию — должны подвергаться
не отдельные, хотя бы и важные явления и процессы, но целост-
ные комплексы важнейших структурных компонентов. Тогда
70
сравнение типологических объектов даст возможность вскрыть
глубокие сходства и отличия и установить их постоянную или
временную роль в развитии стран и континентов» [147, с. 9].
Типологическая характеристика земледельческой общины
требует рассмотрения ее как целостного системного объекта, т. е.
объекта сложного (обладающего собственной структурой), ис-
торически меняющегося и вместе с тем выступающего как
нечто целое, свойства которого не могут быть сведены к сумме
свойств слагающих его элементов. Разумеется, возможности та-
кого анализа зависят от уровня конкретных исследований и
сравнимости их результатов. Однако именно поэтому и сам
конкретный анализ должен вестись в рамках или с учетом сис-
темных критериев, а «е противоречить им. Логически можно вы-
делить несколько групп критериев земледельческой общины как
типологического объекта.
К первой группе критериев надо отнести признаки, харак-
теризующие своеобразное строение земледельческой общины:
ее структуру, организацию, функции. Как целое земледельче-
ская община представляет собой сложную комбинацию отдель-
ных социальных групп, выступающих в качестве микроструктур
по отношению к общине как целому. Кроме своего основного
структурообразующего элемента — домовой общины — земле-
дельческая община может включать и более широкие социаль-
ные группы, складывающиеся на смешанной соседско-родствен-
ной и корпоративной основе: патронимии (часто вместе с пере-
житочными формами рода), группы родственников по свойству,
сословные и сервильно-кастовые группы и т. д. Роль и место
этих групп, в свою очередь, определяются их положением в
иерархии общественных отношений, отдельные сферы которых
выступают в качестве подсистем земледельческой общины. Не-
обходимо выделить сферу производства и производственных от-
ношений (хозяйственная или производственная организация),
семейно-брачную организацию, структуру кровного родства, тер-
риториальную организацию, сферу управления и т. д.
В зависимости от исторического уровня развития земледель-
ческой общины эти подсистемы могут сливаться или, напротив,
обособляться друг от друга, все более дифференцируясь в функ-
циональном отношении. Например, по мере развития сельского
хозяйства и перехода от переложных (экстенсивных) форм зем-
леделия к интенсивным из сферы производственных отношений
выделяется поземельная организация как относительно само-
стоятельный и важный элемент всей организации земледельче-
ской общины. Поэтому необходимо учитывать вторую группу
критериев, отражающих уровень развития земледельческой об-
щины как социальной системы: степень и характер интеграции
и дифференциации отдельных подсистем общины. Решающее
значение здесь имеют уровень, соотношение и взаимодействие
собственно экономических отношений и отношений по поводу
71
производства человека, процесса и формы присвоения продук-
тов природы (как двух сторон собственности), экономических
и прочих видов социальной связи, вещных и личностных отно-
шений. Эти критерии выявляют прежде всего динамику и струк-
туру перехода земледельческой общины от естественносоциаль-
ной общности (основанной на перечисленном единстве экономи-
ческих и внеэкономических отношений) к общности преимущест-
венно экономического типа — сельской общине, основанной на
господстве экономических отношений (как самостоятельной фор-
мы социальной связи).
К типологическим признакам земледельческой общины надо
отнести также характер (способ) ее связей с окружающей есте-
ственной средой: уровень развития производительных сил в
сельском хозяйстве, зависимость агротехнических комплексов
от природных условий, характера сельскохозяйственных орудий,
количества земли и ее плодородия и т. д. (третья группа кри-
териев) .
Четвертая, исключительно важная группа критериев рас-
крывает место и роль земледельческой общины в более широкой
социальной системе, ее отношение к другим структурообразую-
щим элементам общества — классам, государству, городу и т. д.
(масштабы и характер функционального соподчинения этих эле-
ментов, степень социально-экономической обособленности об-
щин и формы их интеграции в этносоциальную структуру об-
щества, соотношение общинных, сословно-классовых и государ-
ственных институтов, роль общины в социальной организации
господствующего класса и т. д.).
Анализ земледельческой общины как исторически сложив-
шегося типологического объекта требует также выяснения ос-
новного системного качества этого типа общины, иначе говоря,
ведущего общественно-экономического отношения, которое воп-
лощает основное противоречие земледельческой общины, опре-
деляет характер взаимодействия и направление исторического
развития всех элементов ее структуры. В качестве такого от-
ношения, сущности земледельческой общины, иногда выделяет-
ся диалектическое противоречие между коллективной собствен-
ностью общины на землю и частным пользованием обрабаты-
ваемыми участками, принадлежащими отдельным домохозяйст-
вам. Все большее распространение получает, однако, точка
зрения, согласно которой отношения собственности как форма
стоимостных (возмездных) отношений людей по поводу вещей
получают развитие лишь на достаточно высокой стадии общест-
венного развития, когда выделяется парцеллярное хозяйство в
качестве основной ячейки производства. Отношениям собствен-
ности предшествуют отношения владения, для которых харак-
терно тесное, нерасчлененное единство вещных и личных фак-
торов производства, естественных и общественных условий
производства, производительных сил и производственных отно-
72
шений Дуализм коллективной собственности на землю и част-
ного пользования отдельными участками, о котором писал
К. Маркс в набросках письма В. И. Засулич, характеризует ста-
диально наиболее поздний тип земледельческой общины, непо-
средственно переходящий в тип сельской общины-марки. Для
выявления промежуточной сущности земледельческой общины
в соотношении и динамике ее различных исторических форм
необходим также анализ гетерогенных (общинно-семейных, об-
щинно-феодальных и т. д.) форм владения и присущей им струк-
туры общественных отношений. Структура отношений присвое-
ния— такова пятая группа типологических критериев земле-
дельческой общины.
В особую (шестую) группу критериев надо выделить ста-
диальные различия в развитии конкретных типов земледельче-
ской общины, отражающие последовательные фазы нарастания
социального неравенства на основе агнатного наследования зем-
ли, имущества и власти, выделения и усложнения сферы ор-
ганизационно-управленческого труда, роста эксплуатации в
специфических общинно-родовых и общинно-кастовых фор-
мах и т. д.
Особо сложную проблему представляют поиски критериев
общего и особенного в развитии земледельческой общины, ее
исторического положения в развитии отдельных обществ. Не
вдаваясь в специальное обсуждение этой проблемы, нам хоте-
лось бы лишь поставить вопрос о соотношении двух понятий:
земледельческая община как промежуточное звено между пер-
вобытнообщинной и классовой стадиями развития общества и
земледельческая община как переходная форма общины (от
родовой к сельской). Совпадают ли полностью эти понятия?
История многих обществ дает примеры включения земледель-
ческой общины (в тех или иных ее локальных формах) в ранне-
классовые и даже сложившиеся классовые общества в качестве
основы патриархально-феодального и государственно-феодаль-
ного укладов. Переход от бесклассового общества к классовому
на основе земледельческой общины, по-видимому, не обязатель-
но связан с полным разрушением самой земледельческой общи-
ны и окончательным переходом ее к соседской общине-марке.
Не следует ли в этом видеть один из существенных типологи-
ческих критериев не только различных вариантов эволюции са-
мой земледельческой общины, но и становления классового об-
щества и государства в различных странах и регионах? Чрез-
вычайный интерес в этом смысле представляют земледельческие
общины Тропической Африки, сохранившиеся до наших дней.
Господство территориальной или территориально-родовой об-
щины (на разных стадиях ее эволюции) зафиксировано у по-
давляющего большинства африканских народов, перешедших к
1 См. подобную трактовку экономических отношений владения у
Ю. М. Кобищанова :[ 120, с. 245 и сл.].
73
земледелию как основной форме хозяйства и находившихся
(в доколониальный период) на разных ступенях разложения
первобытнообщинного строя и становления классового общест-
ва. Несмотря на разнообразие природных, хозяйственных и об-
щественно-исторических условий, земледельческая община в
Тропической Африке (в ее традиционных формах) имеет ряд
бесспорных общих черт. Это прежде всего господство перелож-
ного земледелия и большесемейной общины в качестве основ-
ной (первичной) ячейки производства, широкое развитие ячеек
условно-крупного производства2 (системы простой крестьянской
кооперации труда), сочетание общинного владения землей (в
рамках деревенского коллектива) с формой обособленного (се-
мейного) владения обрабатываемыми участками, элементы иму-
щественного и социального неравенства и т. д.
Тем не менее, как ни странно, об африканской земледельче-
ской общине известно очень мало. В советской литературе эта
форма общины рассматривалась как особый объект исследова-
ния лишь в работах Н. Б. Кочаковой и Н. А. Ксенофонтовой
[132; 137, с. 174—197]. О слабой изученности земледельческой
общины и ее места в историческом развитии африканских стран
говорит неустойчивость терминологии, применяемой для ее обоз-
начения: крестьянская община, африканская община, сельская
община, территориальная община, сельская родовая община,
городская община, город-государство, территориально-родоьая
община, деревенская община, соседская община, смешанная об-
щина и т. д. [30, с. 142; 105, с. 94; 132, с. 65, 183; 174, с. 269;
114, с. 146; 145, с. 62; 137, с. 187; 146, с. 141; 149, с. 91].
Каждый автор придумывает собственный термин, полагаясь
на свою интуицию и опыт исследований3. В целом исследова-
тели склоняются к определению африканской земледельческой
общины как сельской (соседской), хотя и осложненной пере-
житками родового общества. Однако конкретный анализ функ-
ций, структуры и этапов развития земледельческой общины
обычно заслоняется либо проблемой развития классового об-
щества и государственности в доколониальной Тропической Аф-
рике, либо проблемой сохранения пережитков родового общест-
ва в процессе перехода от доклассового общества к классовому.
Что же касается основы этого процесса — эволюции самой об-
щинной организации, то она рассматривается скорее как ре-
зультат или побочный продукт развития классового, феодаль-
ного общества. Ряд авторов называет в качестве основной
ячейки социальной организации доколониальных африканских
государств не земледельческую общину, а большесемейную об-
щину, не выделяя более широких общинных коллективов [139,
2 О ячейках условно-крупного производства см. у Ю. М. Кобищанова
[1'20, с. 1'Г4 п сл., -211*5 и сл.].
3 Термин «земледельческая община» (в Марксовом понимании) исполь-
зуется лишь в книге Ж. Сюрэ-Капаля «[221, с. 82—84].
74
с. 168; 27, с. 584]. Отсутствие в земледельческой общине родо-
вой организации (как, например, в некоторых районах Северной
Нигерии) иногда рассматривается как проявление сугубо ис-
кусственного характера общины, якобы созданной чисто адми-
нистративным путем [149, с. 92].
Проблема земледельческой общины в Тропической Африке
назрела и ждет своего решения. В то же время нужно учиты-
вать почти полное отсутствие исследований африканской зем-
ледельческой общины в разнообразии ее форм и локальных и
исторических разновидностей. По-видимому, сейчас преждевре-
менно строить какие-либо типологические схемы, рассчитывая,
что они заменят конкретный фактический материал. Но наивно
думать, что и само по себе накопление фактов, не сопровож-
даемое уточнением и необходимым развитием понятийного ап-
парата, принесет решение проблемы земледельческой общины.
Свою основную задачу автор данного очерка видит в том, что-
бы обратить внимание на важность проблемы земледельческой
общины, специфику ее развития как общественно-экономическо-
го целого и основные направления ее исторической эволюции.
Спорные проблемы развития
земледельческой общины
в Тропической Африке
В марксистской литературе утвердился взгляд на африкан-
скую земледельческую общину как на организацию поземель-
ную, сущность которой составляют отношения коллективной
(общинной) собственности на землю. В книге «Аграрный вопрос
и крестьянство в Тропической Африке», например, прямо ут-
верждается: «Характерной чертой аграрного строя Тропической
Африки было почти повсеместное наличие поземельной кресть-
янской общины» [30, с. 142]. С аналогичной мысли начинается
анализ западноафриканских классовых обществ в книге «Исто-
рия Африки в XIX — начале XX в.»: «В большинстве стран За-
падной Африки, где сложилось классовое общество, существо-
вала сельская община, основывавшаяся на коллективном зем-
левладении. Она чаще всего была территориальной, объединяя
группу больших патриархальных семей, не связанных между
собой кровными узами. Однако рядом с ней могла уживаться
и сельская родовая община» [105, с. 94]. Ясно, что речь идет о
примате поземельных отношений внутри общины перед други-
ми формами общественных связей4.
4 Гораздо осторожнее оценивает природу африканской земледельческой
общины Ж. Сюрэ-Каналь: «...общность, основанная на связях по кровному
родству, отступает на второй план: главной становится солидарность, про-
истекающая из общности территории, ее совместного использования и ее
коллективной защиты» i[22il, с. 107]. Таким образом, на первый план выдви-
гается специфический корпоративно-соседский i(a не чисто экономический)
характер связей в общине.
75
Приоритет поземельных отношений доказывается с помощью
простейшего силлогизма: характер производственных отноше-
ний, лежащих в основе всех форм общественных отношений,
определяется уровнем и характером производительных сил;
земля в традиционных африканских обществах была основным
средством производства; следовательно, поземельные отноше-
ния определяют характер всех других форм общественной свя-
зи. Так, Н. Б. Кочакова пишет: «Изучение поземельных отно-
шений— главное для выяснения социальной сущности йоруб-
ского города-государства (последний определяется автором как
поземельная община.— И. С.), поскольку земля там была ос-
новным средством и условием производства» [132, с. 71].
Подобным же образом выводится и коллективная собствен-
ность на землю как основа, сущность земледельческой общины:
общинная собственность на землю исключает ее свободное от-
чуждение, куплю-продажу; африканское обычное право запре-
щает куплю-продажу земли и рассматривает ее как коллектив-
ное достояние; значит, земля находится в коллективной соб-
ственности общины. «Главное средство производства — земля,—
пишет Н. Б. Кочакова,— была общим достоянием жителей горо-
да-государства. Коллективный характер этого достояния и ос-
новного условия существования города проявлялся в сохране-
нии принципа неотчуждаемости земли. Само понятие ,,продажа
земли“ было неизвестно йорубам до прихода европейцев» [132,
с. 71]. В. В. Макаров также усматривает основной признак об-
щинной собственности в запрещении приобретать землю в част-
ную собственность: «Согласно... нормам обычного права, восхо-
дящим еще к первобытнообщинному строю, земля не может на-
ходиться в частной собственности, считается собственностью об-
щин. Земля — средство к существованию для всех членов общины,
но не источник наживы. Поэтому всякие земельные сделки, но-
сящие характер купли-продажи, запрещаются» [149, с. 91]. Та-
ково мнение и В. Б. Иорданского: «Ни один из членов общины
не имеет права продавать находящиеся в пользовании земель-
ные участки. Неотчуждаемость общинных земель — один из важ-
нейших принципов гвинейского традиционного земельного пра-
ва» [102, с. 40].
Ряд авторов (А. Б. Лстнев, В. В. Крылов, Н. Б. Кочакова)
не ограничиваются указанием на экономическую ценность зем-
ли, этого основного источника существования традиционного
общества, как основы земледельческой общины. В качестве важ-
нейшего фактора сохранения общины и общинного землевладе-
ния они отмечают органическую зависимость традиционного
мотыжного производства от коллективного труда членов одной
или нескольких производственных ячеек [145, с. 62 и сл.; 133,
с. 18—19; 135, с. 95]. Первым эту особенность отметил
А. Б. Летнев: «Коллективный характер землевладения был об-
условлен низким уровнем развития производительных сил. Зем-
76
ля могла давать людям средства к существованию только при
условии ее быстрой, диктуемой сжатыми сроками полевых ра-
бот в дождливый сезон, обработки теми несовершенными ору-
диями, которыми располагали крестьяне. Сделать это мог только
коллектив. В сознании земледельца объективная экономическая
необходимость — неотчуждаемость общинной земли — преломи-
лась как веление предков, как совместное владение землей жи-
выми и умершими. Согласно традиционным религиозным воз-
зрениям, отчуждение земли было немыслимо, ибо ставило под
угрозу благополучие всей общины» [145, с. 62—63].
Если собрать воедино все приведенные выше оценки эконо-
мической основы африканской земледельческой общины, то
складывается внешне целостная и логичная концепция. Кол-
лективная собственность на землю является основой земледель-
ческой общины, во-первых, потому что земля — основное достоя-
ние общины, источник ее существования, во-вторых, в виду того
что и сама земля и ее продукты могут быть присвоены только
коллективными усилиями. Таким образом, основа внутриобщин-
ных отношений полностью отождествляется с чисто экономиче-
скими связями (возникающими в процессе производства и при-
своения материальных благ и услуг), а эти последние, в свою
очередь, сводятся к чисто производственным отношениям (охва-
тывающим непосредственный процесс производства или собст-
венно экономический процесс — кооперацию, разделение и орга-
низацию труда). В результате община рассматривается как
преимущественно экономическое, а не социальное объединение.
Но как только мы переходим от общих абстракций и опре-
делений к анализу конкретного фактического материала, то
представления об африканской земледельческой общине как о
поземельном коллективе теряют свою четкость; возникают про-
тиворечия, которые концепция общинной поземельной собствен-
ности объяснить не может.
Известные трудности возникают уже тогда, когда мы пы-
таемся выделить собственно объект общинного землевладения,
разграничить права на землю всей деревни как общинного кол-
лектива и права отдельных составляющих его домохозяйств.
Разграничительным признаком служит обычно характер хозяй-
ственного использования земли. Неподеленные угодья (леса,
пастбища, целинные земли и т. п.) противопоставляются в ка-
честве коллективной собственности обрабатываемым землям как
объекту семейной собственности. «Земля в общине,— подчерки-
вает В. А. Субботин,— была одновременно объектОхМ владения
и всего коллектива и отдельных больших семей. Последние име-
ли наследственные наделы, которые могли обрабатываться со-
обща всеми родственниками, но могли быть также поделены
частично или полностью между индивидуальными семьями.
Часть угодий, прежде всего леса, пастбища и воды, не делилась
по большим семьям и находилась в коллективном владении»
77
[105, с. 95]. «Собственностью деревни,— пишет В. Б. Иордан-
ский,— считались целинные земли в тех районах, где они сохра-
нились. Что же касается обрабатываемых или залежных земель,
то на них деревня не имела никаких прав» [102, с. 40]. «В осно-
ве взаимоотношений между правителем и городским населе-
нием,— читаем у Н. Б. Кочаковой,— лежали поземельные отно-
шения. Каждая идиле (группа родственников по мужской ли-
нии.— И. С.) городской общины была полным хозяином своего
земельного участка и могла распоряжаться им по своему усмот-
рению. Ни при каких условиях, пока человек оставался членом
общины, участок не подлежал отчуждению... Право той или
иной идиле на владение участком из общегородского фонда
обосновывалось признанием того, что она расчистила целину
и возделала ее. Размеры участка не ограничивались» [132,
с. 77].
Однако имеющиеся источники (обычное право и наблюде-
ния этнографов) не подтверждают четкого обособления прав
отдельных хозяйств и деревенского коллектива как отдельных
юридических субъектов владения. Не существует каких-либо
специальных обозначений для целины как коллективной соб-
ственности селения. Согласно традиционному африканскому
праву жители деревни могут свободно использовать целинные
угодья для обработки и для других собственных нужд. «Кол-
лективистское» отношение африканского крестьянина к земле
отнюдь не ограничивается целинными и прочими неподеленны-
ми угодьями и имеет совсем другой смысл, нежели приписывае-
мое ему представление о земле как некоем коллективном до-
стоянии, которое может использоваться только для общих нужд
всего деревенского коллектива (наподобие римского ager publi-
cus). «Общинность» целинных угодий для африканского крестья-
нина означает, согласно традиционным нормам, только то, что
это — органическое, естественное достояние его и его семьи,
пользование которым доступно уже в силу личной, наследст-
венной принадлежности к данному сельскому коллективу. Раз-
личается лишь степень органической связи с землей в зависи-
мости от того, присваиваются целинные угодья для обработки
или нет.
Характерно, что, когда исследователи приводят выдержки из
обычного права, касающиеся порядка пользования неподелен-
ными угодьями, эти отрывки прямо опровергают существование
в земледельческой общине обособленных субъектов владения —
общины, с одной стороны, и отдельных домохозяйств — с дру-
гой. В. А. Субботин цитирует англичанина Талбота (специа-
листа по обычному праву йоруба): «Обычно считалось, что леса
находятся под опекой охотников, но каждый был волен исполь-
зовать их, как ему угодно» [105, с. 95]. Н. Б. Кочакова изла-
гает результаты одного из полевых исследований, проведенных
в конце 50-х годов в Западной Нигерии: «Всякий житель г. Адо
78
(город в северо-восточной части страны йоруба.— И. С.) может
охотиться на любом участке городской земли, хотя он обычно
должен сообщить о своем намерении старейшине той идиле,
которая владеет этим участком» [133, с. 46].
Африканская земледельческая община действительно знает
земли коллективного (точнее, публичного) пользования — земли
под общественными постройками (домами тайных союзов, об-
щинными храмами и святилищами), дворцами традиционных
правителей, участки, занятые рынками, оборонительными соору-
жениями и т. п. Но эти земли никак не могут рассматриваться
как экономическая основа общинного землевладения. По отно-
шению же к сельскохозяйственным угодьям строгое юридиче-
ское разграничение владельческих прав земледельческой общи-
ны и ее отдельных членов вообще не имело реального смысла
и не могло стать нормой уже потому, что расчистки свободных
(неподеленных) угодий в условиях потребительского хозяйства
определялись, как правило, непосредственными хозяйственными
надобностями семей и не исчерпывали земельных резервов.
Развитию общинного землевладения и установлению кол-
лективной собственности земледельческой общины и на обра-
батываемые угодья безусловно мешали традиционные аграрные
распорядки, соответствующие уровню переложного земледелия.
Основу этих распорядков составляла в большинстве районов
Тропической Африки свободная заимка, и уравнительно-пере-
дельная система как господствующая форма землевладения не
могла сложиться. Отсюда как будто следует, что единственно
реальной формой поземельной собственности в африканской де-
ревне являлось обособленное владение большесемейной общины
(как основной ячейки производства), в то время как роль зем-
ледельческой общины была больше вспомогательной, условной
и ограничивалась обеспечением неотчуждаемости занятых и об-
работанных участков. Собственно, к принципу неотчуждаемости
земли, элементам принудительного севооборота и т. п. и сводят-
ся реальные права деревни по отношению к обрабатываемым
угодьям. Правда, и принцип неотчуждаемости земли был не
безусловным. Запрещалось лишь отчуждение земли независимо
от ее обработки или в коммерческих целях. Вместе с тем афри-
канское обычное право признает и санкционирует зачаточные
формы отчуждения земли — некоммерческую передачу обрабо-
танных участков (потребительская аренда и временный залог
земли). Наконец, традиционное право некоторых африканских
народов допускает в исключительных случаях залог или пере-
дачу земли от имени вождя и с согласия общины. По традици-
онным нормам ашанти, вождь племени, если он попадает в тя-
желую долговую зависимость, должен собрать своих старейшин
и они могут согласиться заложить другому вождю часть нахо-
дящейся под их контролехм земли [371, с. 357]. У волофов (рай-
он Кайора) допускалось отчуждение земли в случае крайней
79
необходимости (стихийное бедствие, уплата дани или контри-
буции) и с согласия всех членов общины [289, I, с. 138]. У бам-
бара, по обычному праву, различаются две формы присвоения
земли: полное, или неотчуждаемое, владение (dugu-kobo-siguiya)
и временная аренда земли (foro или furu-siguiya) [289, II,
с. 115].
Однако при ближайшем рассмотрении право отдельной
семьи на обрабатываемый участок также выступает как нечто
довольно условное и специфическое, оно не укладывается в рам-
ки понятий «частная собственность» или «обособленное (семей-
ное) владение землей». И дело не только в том, что право на
владение землей по традиционному африканскому праву огра-
ничивается и обусловливается принципом потребительского ис-
пользования участка и невозможно без приложения к земле
личного труда владельца. За этим ограничением стоит более
общее, пронизывающее все традиционное мироощущение афри-
канских общинников, представление о коренном различии меж-
ду землей как естественным условием существования общины
и продуктами труда. Распоряжение землей, с одной стороны,
и плодами ее обработки — с другой, дуалистически раздваива-
ется, выступает в виде двух различных форм присвоения, двух
категорий права. Все, что произведено руками человека, вклю-
чая деревья, постройки и т. д., рассматривается как категория
вещного права и может свободно отчуждаться сообразно субъ-
екту собственности (отдельный индивид, малая семья, больше-
семейная община и т. д.). Напротив, земля выступает как мате-
риальная, объективная основа личных отношений между людь-
ми— семейных, территориальных, морально-религиозных, поли-
тических— и неотделима (по традиционным нормам) от чело-
века и коллектива.
Особая роль земли как основы существования, благополучия
и процветания общины проявляется в сакрализации владения
землей — наполнении поземельных отношений религиозно-мисти-
ческим содержанием. По традиционным поверьям, все угодья —
обрабатываемые и необрабатываемые — принадлежат особым
духам земли (или Аллаху — по представлению мусульман), на-
ходятся в совместном владении живых, умерших и еще не ро-
дившихся поколений.
Принцип сакрализации земли обычно рассматривается как
фетишизированное отражение объективных норм и отношений
коллективного землевладения, закрепленное при помощи рели-
гии отношение к земле как коллективному, неотчуждаемому
достоянию общины. «Религиозные воззрения,— пишет, напри-
мер, В. А. Субботин о поземельных отношениях у фульбе Фута-
Джаллона,— отражая нормы обычного права... санкционировали
исстари сложившееся коллективное землевладение. И действи-
тельно, если любой глава семьи мог принести духам жертву
на незанятых землях и тем самым получить их в наследствен-
80
ное пользование (т. е. владение), то фактически за ним призна-
валось право на вольный захват, заимку. Это право, освящен-
ное религиозными верованиями, которые фантастически отра-
жали вполне реальные общественные явления, передавалось
коллективу, формировавшемуся вокруг первопоселенцев»
[219. с. 1].
Однако это объяснение не так уж неуязвимо, как может
показаться на первый взгляд. Экономическое содержание сакра-
лизации земли оно сводит к чисто юридической категории вещ-
ного права — праву распоряжения землей как объектом хозяй-
ствования, как вещью, что как раз и не присуще африканскому
обычному праву. Африканская земледельческая община знала
различные виды коллективного движимого имущества, собствен-
ность на которое, действительно, закреплялась при помощи ка-
тегорий вещного права (коллективная собственность на дви-
жимое имущество). Почему, спрашивается, если собственность
на один вид коллективного имущества могла быть выражена
при помощи отношений вещного права, без привлечения сверхъ-
естественной силы, то коллективная собственность на землю
(сводившаяся к тому же к принципу неотчуждаемости земли)
была отрицанием вещного права и могла быть зафиксирована
только с помощью целой системы религиозных норм и санкций?
Ведь для юридического закрепления принципа коллективного
владения землей как объектом хозяйствования вполне достаточ-
но норм вещного права, основанных на разграничении субъекта
и объекта права. Приходится признать, что отношения общин-
ного землевладения были больше развиты в сфере обществен-
ного сознания, чем в сфере собственно поземельных отношений,
но это нелепо.
Конечно, как естественное условие существования земля
играет исключительную роль в жизни земледельческой общины,
но именно поэтому возникает вопрос: что означает земля для
общины — только материальную ценность (объект хозяйствова-
ния, объект собственности), средство производства, или же это
непосредственная материальная основа всей системы социаль-
ных связей, воспроизводства человека как существа общест-
венного?
По своему объективному содержанию принцип сакрализации
земли меньше всего связан с чисто вещным принципом разгра-
ничения прав на землю отдельных семей, принадлежащих к дан-
ной деревне, и деревенского коллектива в целом. Напротив, этот
принцип освящает органическое право каждого члена деревен-
ского коллектива, принадлежащего к нему по рождению, на
захват и использование в семейных нуждах части сельскохозяй-
ственных угодий. Но это и не просто экономический или иму-
щественный принцип пользования землей исключительно в ин-
тересах самообеспечения непосредственного производителя.
Объективно говоря, освящается не сама земля в качестве объ-
6 Зак. 464
81
екта присвоения, а единство определенного общественного кол-
лектива с природными условиями его воспроизводства, синтез
социальных и экономических связей, в силу чего поземельные
отношения сливаются с личностными. Через обращение к сверх-
чувственному миру духов и фетишей сакрализация земли как
бы снимает тот естественный разрыв в единстве земли и людей,
который создается чувственно воспринимаемой разницей в при-
родной субстанции земли, с одной стороны, и человека — с дру-
гой.
«Антивещное» содержание традиционных форм присвоения
земли и их глубоко отличный характер от возмездных отноше-
ний собственности (частной или коллективной) подчеркивают
и некоторые наиболее проницательные буржуазные исследова-
тели. «У африканских народов,— пишет, например, известный
английский этнограф Ч. Мик, много сделавший для записи и
изучения обычного права народов Нигерии,— традиционно нет
концепции „собственности" на землю в западном понимании
этого слова. Земля принадлежит богу. Ее использование при-
надлежит народу, который занимает землю. Таким образом, вы
можете легко найти неродственные коллективы, члены которых
совместно обрабатывают землю, однако без какого-либо пред-
ставления о присвоении земли» [354, с. 113]. Другой известный
английский исследователь, специалист по обычному праву
ашанти Р. Ратрэй, отмечал, в свою очередь: «...прежде земля
в известном смысле находилась во владении общины, однако эта
земля за редкими исключениями никогда не рассматривалась
просто как почва (т. е. как объект хозяйствования.— И. С.);
в ней скорее видели часть земной поверхности, по которой в
поисках пищи странствует человечество, часть, закрытая для
вторжения иноплеменников, и если речь шла о почве или земле
в собственном смысле слова, то лишь в связи с определенным
божеством, в котором персонифицировалась земля и которому
она принадлежала» {371, с. 345].
Еще более определенно высказывается французский иссле-
дователь М. Файет, записавший в конце 30-х годов некоторые
нормы обычного права волофов (округ Баол): «Собственность
во французском понимании этого слова не существует в районе
Баола. Единственное, что удается выделить,— это существова-
ние двух форм права, иногда отделенных друг от друга, иногда
же совпадающих... Право обработки земли (jus utendi) и при-
своения ее плодов (jus fruendi), которое здесь всегда означает
„право на урожай" и „право на определенные повинности". Это
различие носит совершенно явный и очевидный характер» [289,
I, с. 173—174].
Итак, нельзя согласиться с мнением, что сущность поземель-
ной организации африканской земледельческой общины состав-
ляют отношения коллективной собственности на землю (если
понимать ее в узком смысле как разновидность стоимостных
82
возмездных отношений, предполагающих дифференциацию субъ-
екта и объекта права). В экономическом смысле традиционная
поземельная организация сводится к обеспечению присвоения
земли (как природного вещества) в интересах удовлетворения
личных и общественных потребностей и одновременно исключа-
ет присвоение земли как объекта собственности, т. е. как вещи,
имеющей цену и определенный юридический титул. Поэтому так
трудно разграничить общинные и частные права на землю: они
сливаются в едином по своему общественному содержанию про-
цессе трудового присвоения земель общины.
Не случайно многие исследователи, говоря об африканской
земледельческой общине, предпочитают пользоваться более ус-
ловными и относительными понятиями «землепользование»,
«землевладение», подчеркивая ограниченный характер присвое-
ния земли, переплетение прав на землю, как на объект хозяй-
ствования, сразу нескольких субъектов присвоения- малой и от-
дельной большой семьи, родового коллектива, земледельческой
общины (деревенской или городской) в целом, отдельных пред-
ставителей знати, верховного правителя и т. д. «Земля,— пишет
В. А. Субботин о фульбе Фута-Джаллона,— была одновременно
объектом владения всей патронимии и индивидуальной семьи.
Последняя, будучи низшим субъектом присвоения земли, вла-
дела наследственным наделом. В пределах этого надела ее от-
дельные члены имели собственные (обычно приусадебные)
участки, доходами от которых они распоряжались самостоятель-
тельно» [219, с. 2]. Однако и понятия «владение» или «пользо-
вание землей» толкуются обычно как особые категории вещных
отношений, основанные на разграничении прав отдельных юри-
дических лиц на один и тот же объект присвоения (разделен-
ная или расщепленная собственность). Поземельная организация
общины рассматривается как многоступенчатая, иерархическая
структура землевладения: к основным ее «ступеням» относятся
право пользования приусадебными участками, закрепляемое за
малой семьей (входящей в большесемейную общину) и ее от-
дельными членами, обособленное наследственное право больше-
семейной общины на обрабатываемые угодья, общинное право
всего деревенского коллектива на коллективное пользование не-
поделенными угодьями и на неотчуждаемость их в частную
собственность и т. д. [105, с. 95—97; 219, с. 2—6].
Очевидный недостаток концепции коллективной собственно-
сти на землю (полной или разделенной) состоит в том, что сто-
ронники этой концепции пытаются найти строгую и расчленен-
ную организацию вещных прав на землю там, где, напротив,
существуют постоянная неопределенность, изменяемость, взаим-
ный переход частного и коллективного начал. Например, прин-
цип неотчуждаемости (в частную собственность) обрабатывае-
мой и необрабатываемой земли — это в равной степени право
коллективное (корпоративное) всего селения и право отдельного
6*
83
домохозяйства, условие существования всей общины как кор-
поративного объединения мелких производителей и отдельного
мелкого хозяйства. Иерархическая структура землевладения,
подобная отмеченной выше, могла сложиться только при усло-
вии весьма высокого развития вещных отношений, когда в свя-
зи с постепенным утверждением частного (парцеллярного) хо-
зяйства малой семьи и частной собственности на землю возни-
кает объективная потребность в правовом разграничении обще-
го и частного: земель общего пользования, имеющих особый
юридический титул, и пахотных земель, которые присваиваются
и отчуждаются по праву частной собственности. Но такое раз-
деление в целом не соответствовало уровню развития африкан-
ской земледельческой общины.
С концепцией коллективной собственности на землю тесно
связано и представление о земельных отношениях как эконо-
мической основе земледельческой общины, ее сущности как пре-
имущественно поземельного коллектива. Действительно, если
рассматривать землю общины прежде всего как определенный
вещный объект, который присваивается в пользование отдель-
ными группами или лицами и определяет, опосредствует общест-
венные отношения между людьми, то вполне логично видеть в
поземельной организации африканской земледельческой общины
самостоятельный вид общественных отношений, притом важ-
нейший, а саму эту организацию противопоставлять (как сугу-
бо экономическую) другим, непроизводственным формам об-
щественной организации (кровнородственной или родовой, по-
литической и т. д.). Вполне естественно, что и отношения есте-
ственной общности внутри земледельческой общины сводятся
при таком подходе к отношениям родства (родовым и кровно-
родственным), а специфические семейно-общинные формы про-
изводства (большесемейная община) оцениваются скорее как
пережиток или явление родовой организации [см., например:
174, с. 269; 145, с. 52].
Тенденция сводить сущность общинных связей к присвоению
земли как объекта хозяйствования проявляется подчас уже в
трактовке общественной сущности большесемейной общины, не-
смотря на то что по своим функциям она явно выходит за рам-
ки чисто производственного объединения и наряду с производ-
ственными отношениями включает и отношения по поводу про-
изводства самого человека (брачно-семейные отношения, кото-
рые, конечно, никак не могут сводиться к отношениям владения
имуществом). «Известно,— подчеркивает, например, Н. А. Ксе-
нофонтова,— что сущность связей в большесемейной общине
заключается в коллективном владении землей, скотом и ору-
диями труда, в совместном производстве и совместном потреб-
лении» 5 [137, с. 189].
5 В подтверждение этой мысли Н. А. Ксенофонтова ссылается на
М. О. Косвена. Однако М. О. Косвен пишет о «совместном... владении зем-
84
Коллективная обработка земли, действительно, составляет
естественную хозяйственную основу большесемейного коллекти-
ва и самым непосредственным образом влияет на имуществен-
ные отношения внутри большой семьи, связанные с распределе-
нием земельных участков (индивидуального и коллективного
пользования), распоряжением и потреблением продуктов труда,
имущественными правами малых семей, входящих в большесе-
мейную (домовую) общину. Соотношение коллективного и ин-
дивидуального хозяйства прямо определяет способ распределе-
ния совокупного продукта большой семьи. Урожай с общего
поля составляет общинную (коллективную) собственность об-
щины, он расходуется по мере надобности для удовлетворения
потребностей всей семьи. В то же время индивидуальные участ-
ки взрослых членов общины служат частичным или основным
источником существования малых семей, входящих в домовую
общину. Раздел общинной земли между отдельными малыми
семьями приводит к распаду большой семьи как ячейки про-
изводства. Однако сущность большой семьи как общественно-
экономической ячейки никак не исчерпывается поземельными
отношениями или даже имущественными отношениями в целом.
Одно лишь коллективное присвоение земли, как и в целом про-
цесс коллективного производства и распределения материаль-
ных благ, не обеспечивает еще постоянной основы существова-
ния (воспроизводства) большесемейного коллектива. При сла-
бом развитии материально-технической базы (вещных факторов)
земледельческого производства это существование может быть
обеспечено только благодаря тесному единству материального
производства (процесса присвоения земли), с одной стороны,
и производства самого человека (присвоения индивида коллек-
тивом) — с другой. Поэтому и общественная сущность больше-
семейной общины, очевидно, может быть раскрыта только как
непосредственное, функциональное объединение в рамках еди-
ной ячейки коллективного производства материальных благ и
коллективного (общинного) производства самого человека. Зем-
ля в этом единстве выступает лишь как природная предпосылка
общественного производства, притом не единственная (важное
значение имеет и существование большой семьи как естествен-
ной общности). Распоряжение землей определяется комплексом
семейно-брачных и семейно-производственных связей — но не
наоборот: земельные отношения и по содержанию, и по фор-
ме— здесь составная часть отношений наследования и брачно-
семейных уз, общего процесса естественного воспроизводства
лей, орудиями производства, домашним скотом и другим хозяйственным
имуществом, совместном производстве и совместном же потреблении» в
более узком смысле, как о хозяйственной сущности семейной общины, от-
мечая, что «эта хозяйственная сущность большой семьи составляет естест-
венное основание и ее общественной сущности» [131, с. 6].
85
группы6. Если верно, что коллективное присвоение земли со-
ставляет материальную (хозяйственную) основу, условие боль-
шесемейной общины, то столь же верно, что существование и
воспроизводство большой семьи, как естественной общности
(обеспечивающей воспроизводство самого человека), является
необходимой предпосылкой коллективного землевладения боль-
шой семьи.
Но, может быть, отношения коллективной земельной собст-
венности или коллективного землевладения играют решающую
роль в объединении всего деревенского коллектива, земледель-
ческой общины в целом? Ведь отношения кровного родства
уже не могут служить основой такого объединения, и на пер-
вый план выступают территориальные узы.
Земледельческая община не является производственной
ячейкой, подобно большесемейной общине. Поэтому отношения
по поводу земли в рамках территориального коллектива не сов-
падают с производственными отношениями. Отсюда создается
впечатление, что поземельная организация подобного коллекти-
ва— это совокупность отношений по поводу определенного вида
имущества (земли), по не по поводу производства, как таково-
го, и тем более воспроизводства самого человека. По словам
В. А. Субботина, у фульбе Фута-Джаллона владельческие пра-
ва па землю деревни (патронимии) «выражались в том, что
патронимия могла продать или сдать в аренду свою недвижи-
мость... Право патронимии на землю проявлялось и в том, что
она могла иметь плодовые деревья, находившиеся в коллектив-
ном пользовании, на наделах, отданных тем или иным семьям»
[219, с. 2—3]. Н. А. Ксенофонтова отмечает, что деревенская об-
щина, в рамках которой сохраняется «традиционная система
наделения общинников землей... ни прямо, ни косвенно не опре-
деляет распорядок земледельческих работ общинников и не кон-
тролирует их в выборе тех или иных земледельческих культур.
Семейные объединения (будь то большие или малые семьи)
представляют собой социально и экономически самостоятельные
ячейки, из которых состоит деревенская община» [137, с. 179,
182].
Можно было бы ожидать, следовательно, что распределение
и передача земли в земледельческой общине также приобрета-
ют чисто имущественный, вещный характер и нс зависят пол-
ностью от отношений естественной общности, связанных с про-
изводством и защитой самого человека. Однако подобный тип
земельных отношений не характерен для традиционной земле-
дельческой общины Тропической Африки. Кроме личного (тру-
дового) присвоения земли важнейшей предпосылкой владения
землей и всей системы земельных отношений была также лич-
G Речь идет о традиционном типе большесемейной организации, сущест-
вовавшем до утверждения в африканской деревне товарно-денежных отно-
шении. ! <
86
ная, наследственная принадлежность производителя к больше-
семейной общине, роду, локально-деревенской группе или касте,
племени, а иногда также к сословию и государству (этнополи-
тической общности). Права на землю как на объект хозяйство-
вания градуировались в точном соответствии с личностным ста-
тусом человека, определялись степенью его общественного пол-
ноправия, а не ценностью самой земли. Личностный характер
традиционных поземельных отношений особенно отчетливо про-
является в закреплении преимущественного права владения
участками за первыми поселенцами и их потомками (традици-
онный институт «владык земли», охраняющих корпоративные
права территориально-родового или территориально-земляческо-
го ядра земледельческой общины), в ограничении прав на зем-
лю «чужаков» (припущенников) до их полной ассимиляции об-
щиной, в наследственном характере передачи прав на землю
и отсутствии цены земли и т. д.
Таким образом, личностная, наследственная принадлежность
к земледельческой общине создавала право на землю, но не на-
оборот. Следовательно, надо признать, что традиционная зе-
мельная организация африканской деревни занимает подчинен-
ное место в системе общественных отношений и земледельче-
ская община в целом организована по принципу естественной
общности (хотя и отличающейся от кровнородственной органи-
зации), а не по признаку хозяйственно-собственнического объ-
единения (подобно сельской общине-марке, в которой владение
парцеллярным участком одновременно создает право и на зем-
ли коллективного пользования).
Конечно, нельзя противопоставлять личностные отношения
в земледельческой общине (кровнородственные, соседско-кор-
поративные, сословно-кастовые) отношениям владения землей
как экономическим или имущественным отношениям, как это
делают многие буржуазные исследователи. В этом смысле, без-
условно, прав В. А. Субботин: «Личные отношения... суть от-
ношения общественные, а следовательно и имущественные»
[105, с. 96]. Но это положение применимо к любому обществу
и еще не означает, что отношения по поводу земли (экономи-
ческие или имущественные по содержанию) должны обязатель-
но носить вещный, возмездный характер, быть самостоятельны-
ми и господствовать над отношениями естественной общности.
«Первоначальные формы собственности...— писал К. Маркс,—
в такой же степени образуют экономическую основу различ-
ных форм общины, в какой они сами, в свою очередь, имеют в
качестве предпосылки определенные формы общины» [9, с. 490].
Характерно, что ряд исследователей, специально изучавших со-
циально-экономическую организацию земледельческой общины,
так или иначе отмечает тесную связь или органическое единство
между отношениями по поводу присвоения земли и отношения-
ми естественной общности, вытекающими из общности террито-
<87
рии, необходимости ее защиты, кровнородственных уз и т. д.
[221, с. 107; 290, с. 179]. «У йорубов,— отмечает Н. Б. Кочако-
ва,— традиционный тип землепользования был групповым и ос-
новывался на связях по родству» [133, с. 19]. Но если земельные
отношения определяются связью по родству, то как они могут
сами по себе определять «социальную сущность йорубского го-
рода-государства»?
Но особенно ясно спорные аспекты вопроса о природе афри-
канской земледельческой общины проявляются в связи с более
общей проблемой предпосылок зарождения и развития классов
в Африке южнее Сахары. Подавляющее большинство иссле-
дователей решает эту проблему, исходя из тезиса о примате
земли как основного средства производства над другими эле-
ментами и условиями производительных сил традиционного аф-
риканского общества. Считается бесспорным, что именно в по-
земельных отношениях, и только в них надо искать главную, ре-
шающую предпосылку размежевания африканских обществ на
противоположные классы. По словам И. И. Потехина, «основу
феодальных отношений составляет феодальная земельная соб-
ственность: земля принадлежит ограниченному кругу крупных
земельных собственников, как это было в Европе, или феодаль-
ному государству, как это было во многих странах на Востоке;
непосредственный производитель, крестьянин, имеет в своей соб-
ственности все средства производства, за исключением основно-
го— земли; в таком положении находится по крайней мере ог-
ромное большинство крестьян» [186, с. 2].
Естественно, что при таком подходе к проблеме классообра-
зования исследователь должен искать основу отношений эксплу-
атации, господства и подчинения в той или иной форме моно-
полии представителей господствующего класса на определенный
материальный объект — землю как главное богатство общества,
т. е. в вещных отношениях собственности. Как, однако, совмес-
тить данное определение феодальных отношений с тем бесспор-
ным фактом, что традиционные африканские общества не знали
частной собственности на землю и земля при посредстве общин-
ных коллективов закреплялась за производителями и рассматри-
валась как условие существования коренного населения? Имен-
но факт неотчуждаемости земли, по мнению ряда ученых
(Ж. Вьейар, К. Бусиа, Д. Данква), опровергает существование
феодального способа производства и классовых отношений [289,
III, с. 142—143; 273, с. 57—60; 290, с. 6].
Чтобы согласовать бесспорный факт развития государствен-
ности во многих доколониальных африканских обществах с фак-
том неотчуждаемости земли, И. И. Потехин попытался приме-
нить к классовым обществам Тропической Африки понятие го-
сударственно-феодальной собственности как основной формы
поземельных отношений. Государственно-феодальный характер
землевладения в странах Тропической Африки, по мнению
88
И. И. Потехина, проявлялся в совпадении поземельной ренты с
налогом, в преобладании условных феодальных держаний и в
неограниченной власти правителей государств, как персонифи-
кации государственной собственности на землю [30, с. 115—
130]. Право деревенских старшин выделять участки для новых
поселенцев, распределять землю между главами больших семей,
определять сроки полевых работ, отгона и возвращения дере-
венского стада и т. д. И. И. Потехин также относил к призна-
кам феодальных отношений внутри общины, рассматривая его
как право феодального распоряжения землей [30, с. 135—142;
186, с. 5]. Что касается принципа неотчуждаемости земли, то
И. И. Потехин видел в нем проявление незавершенности моно-
полизации земельной собственности и общего процесса развития
феодализма наряду с сохранением большой семьи и пережитков
родовых отношений. Отсюда, как он считал, определенная двой-
ственность земельных отношений даже там, где государственно-
феодальное землевладение уже доминировало (эмираты Север-
ной Нигерии, государства йоруба и ашанти, королевства Ба-
ротсе, Руанда, Бурунди): феодальная знать уже может корпо-
ративно распоряжаться нераспределенной землей фактически
«как своей собственностью» и «получать ренту» с обрабатывае-
мых участков, принадлежащих крестьянам-общинникам, однако
еще не имеет права свободного распоряжения этими участками
[186, с. 7; 30, с. 118, 121, 127]. Вместе с тем И. И. Потехин от-
мечал особую трудность изучения аграрного строя Тропической
Африки в связи с неизученностью социальных отношений в де-
ревне, отсутствием аграрной статистики, определенной тенден-
циозностью буржуазных авторов в выборе объектов и методики
исследования и подборе фактического материала [30, с. 8].
Тезис о государственно-феодальном характере землевладения
в странах Тропической Африки широко вошел в советскую нау-
ку и, по существу, стал методологической основой изучения
всей системы поземельных отношений, включая и общинные
формы [105, с. 96—98; 174, с. 243—252; 149, с. 97; 199, с. 107—
108]7. В отдельных случаях тезис о феодальной собственности
на землю доводится до почти полного отрицания прав на землю
общинного крестьянства [134, с. 123].
Однако тезис о господстве государственно-феодального зем-
левладения как основе классовых отношений в странах Тропиче-
ской Африки по меньшей мере дискуссионен. Факты, которые
к настоящему времени удалось собрать сторонникам этой точки
зрения, доказывают наличие у главы государства права терри-
ториального верховенства, которое проявлялось в распределе-
нии различных областей страны между подчиненными правите-
лями и передаче им большей или меньшей части суверенных
7 Положение о государственно-феодальном владении землей как основе
феодального строя эмиратов Северной Нигерии разделял в середине 60-х
годов и автор этой статьи, см. [209, с. 151—172].
89
прерогатив (включая .сбор налогов), но не государственной мо-
нополии на землю, как таковой. О какой монополии на землю
может идти речь, если традиционное африканское общество
вообще не знало свободного отчуждения земли, а государство
не могло само распределять обрабатываемые наделы в земле-
дельческой общине? Не удается обнаружить и такой существен-
ный признак ренты-налога, как прямая зависимость между раз-
мерами налога и величиной земельной площади в качестве
основного источника дохода. Налогом обычно облагалась не
земля непосредственно, а трудоспособное население общины
(душевой принцип обложения) 8.
Принципиально иное толкование основ развития классовых
отношений в государствах Бенинского залива в XIX в. предло-
жила Н. Б. Кочакова, подвергнув развернутой и вполне обос-
нованной критике идею господства в доколониальных классовых
обществах южнее Сахары государственно-феодального земле-
владения [133]. Н. Б. Кочакова упрекает своих оппонентов
(И. И. Потехина, И. А. Сванидзе, А. С. Орлову) в том, что они
определяют экономическую основу развития классов в Тропи-
ческой Африке умозрительным путем, выводят существование
классов прямо из факта развития государственности в доколо-
ниальной Африке, собственность на средства производства —
из оценки общества как классового, а поземельную форму этой
собственности — из доминирующей роли земледелия в хозяйст-
венном строе данного общества. «Таков метод,— пишет Н. Б. Ко-
чакова,— при котором наличие различных форм собственности
на землю предполагается существующим a priori, как результат
дедуктивных умозаключений» [133, с. 38 и сл.]. Сомневаясь в
логичности и доказательности подобного, чисто дедуктивного
подхода к анализу классовых отношений, Н. Б. Кочакова спра-
ведливо подчеркивает, что оценки уровня классообразования и
форм собственности должны базироваться на внимательном из-
учении реальной основы развития классов, а не предрешать его
итоги. Чтобы подтвердить вывод о монополизации земельной
собственности в руках господствующего класса, пишет она, не-
достаточно объявить царя верховным собственником на землю,
«необходимо рассмотреть поземельные отношения в Бенине (или
в Конго), т. е. обратиться, по крайней мере, к двум темам:
к изучению поземельных отношений внутри деревенской общины
и к исследованию взаимоотношений общин и царя (правящего
слоя) по вопросу земли» [133, с. 40 и сл.].
Правда, и для Н. Б. Кочаковой проблема поземельных отно-
шений— это прежде всего вопрос о характере субъекта владе-
8 Так называемый поземельный налог, существовавший в эмиратах Се-
верной Нигерии и некоторых других государствах Тропической Африки,
представлял собой определенную долю вознаграждения, выплачивавшегося
владельцу участка за право временной аренды, и важной роли в системе
крестьянских повинностей не играл.
90
ния и его правах на распоряжение землей как вещью: «Конт-
роль над землевладением и землепользованием, распределением
и перераспределением земель, сроки землепользования, отчуж-
дение земли, отчуждение непосредственных производителей от
земли, их прикрепление к земле, характер податей и повин-
ностей и т. п.» [133, с. 41]. Почему, однако, проблема контроля
над землевладением и землепользованием, распределением и
перераспределением земель и т. д. наиболее актуальна для аф-
риканской общины XIX в., не знавшей ни малоземелья, ни то-
варного отчуждения земли? Дело, однако, не в анализе земель-
ных отношений, как таковых. Проблема контроля над земле-
владением представляется Н. Б. Кочаковой наиболее актуаль-
ной и заслуживающей внимания потому, что ее постановка поз-
воляет автору на конкретных примерах опровергнуть тезис о
монополизации земли как основе развития классов в государ-
ствах Бенинского залива.
Действительно, факты, которые приводит Н. Б. Кочакова,
убедительно свидетельствуют о том, что земля для традицион-
ного общества йоруба была естественным условием производст-
ва и существования общины и уже поэтому не могла служить
объектом собственности (вещной монополии) царя и правящей
верхушки; напротив, функция царя и нижестоящих вождей за-
ключалась в закреплении и усилении связей всего общинного
коллектива и его отдельных подразделений с принадлежащей
им территорией и землей как объектом хозяйствования. Статус
общинника предполагал наследственное, вечное владение зем-
лей как естественным условием существования. Царь и ниже-
стоящие вожди не пользовались правом отчуждать землю или
распоряжаться ею без согласия владельца участка. Даже в слу-
чае изгнания общинника за пределы государства его надел не
подлежал конфискации, он сохранялся за родичами преступника
[133, с. 48]. Дворцовые земли, по традиции, в свою очередь,
предназначаются лишь для личного содержания царя и его мно-
гочисленного двора, распоряжение ими «никогда в доколониаль-
ный период не переходило в монополию правителя на эти зем-
ли» [133, с. 56]. Будучи отрешенным от власти, царь терял свои
права в отношении земли. «Очевидно,— заключает Н. Б. Коча-
кова,— такие понятия, как верховное право собственности, от-
чуждение общинников от земли, монополизация земельной соб-
ственности, не имеют экономического смысла в обществе, по-
добном традиционному йорубскому, где земля считается
„божьим даром“, таким же, как вода, воздух, иными словами,
является естественным условием производства» [133, с. 48].
Но если понятие «право верховной собственности» не имеет
«экономического смысла», то, очевидно, не больше смысла и в
понятиях «общинная» или «коллективная собственность на зем-
лю». Вопрос о правах контроля над землевладением 'и земле-
пользованием, следовательно, явно производный от более глубо-
91
кой проблемы: реальное (экономическое) содержание поземель-
ных отношений и их действительное место в общественно-эко-
номическом базисе города-государства. Однако присвоение зем-
ли как условия существования общины Н. Б. Кочакова пол-
ностью отождествляет с исключительным (монопольным) пра-
вом общинного коллектива на землю; этого требует ее собст-
венная логическая схема, по которой поземельные отношения
определяют социально-экономический строй традиционного го-
рода-государства йоруба, но не наоборот.
Используя факты прежде всего для опровержения положе-
ния о существовании в государствах Бенинского залива верхов-
ной собственности на землю, Н. Б. Кочакова закономерно при-
ходит к совершенно иному выводу, чем ее оппоненты: правящая
верхушка присваивала лишь управленческие функции, выступа-
ла в качестве религиозных и административных глав «своего
народа», но, по существу, не имела собственной экономической
базы и не была отделена от общины. «Несмотря на фактически
полное социальное обособление от общины... правитель не был
отделен от общины и земли...» [133, с. 56].
Развитие в обществе йоруба «большой имущественной и со-
циальной дифференциации» Н. Б. Кочакова объясняет тем, что
«отчисления доли прибавочного продукта в пользу верхушки
общества основывались не на монополизации этой верхушкой
основных средств производства, а на монополизации хозяйст-
венно-организаторских (а также военно-организаторских) функ-
ций...» [133, с. 57]. Признавая, что этот процесс в государствах
Бенинского залива в доколониальный период «далеко еще не
был завершен», Н. Б. Кочакова тем не менее полагает, что со-
циальная дифференциация (по характеру труда) здесь созда-
вала предпосылки для расслоения экономического (по отноше-
нию к средствам и условиям производства), но не наоборот:
«...монополизация высоких должностей в традиционном йоруб-
ском обществе создает предпосылки для монополизации в ру-
ках их носителей основных средств производства» [133, с. 57,
58].
Чисто «логический» характер данной схемы вполне очеви-
ден. Земля, в силу ее исключительной важности как источника
существования общины, является монопольным достоянием кол-
лектива и не может отчуждаться. Поскольку же исключитель-
ные права общины на землю сочетаются в то же время со зна-
чительным развитием имущественной и социальной дифферен-
циации, то социальные различия выступают лишь как «над-
стройка» над экономическим (поземельным) базисом и лишь
частично подчиняют его себе.
Негативная по отношению к концепции верховной собствен-
ности на землю, эта схема, в сущности, доводит до предела
логическую противоречивость юридического подхода к отноше-
ниям собственности в африканской общине, классификации этих
92
отношений лишь по объему и распределению вещных прав на
землю.
Действительно, если правящая верхушка не играет само-
стоятельной роли в системе присвоения средств и условий про-
изводства и монополизирует функции управления, то она может
выступать только как бюрократия и быть связанной с общест-
вом политическими узами, а не экономическими (поземельны-
ми) отношениями. Иначе говоря, перед нами должно быть глу-
боко дифференцированное общество, в котором управление го-
сударством (политическая сфера) непосредственно отделяется
от вещных отношений собственности и экономического господ-
ства. Но тогда монополизация правящей верхушкой сферы уп-
равления не может быть единственным или решающим факто-
ром социальной дифференциации. Общество не может быть
одновременно классовым по характеру труда его членов и бес-
классовым по отношению их к средствам производства.
В марксистской литературе по вопросам социологии не раз
подчеркивалось, что социальные различия по характеру труда
(месту в системе разделения труда) не могут противопостав-
ляться различиям по отношению к средствам производства
(месту в системе отношений собственности в широком смысле
слова); эти различия образуют диалектическое единство, по-
скольку у них один источник: место отдельных групп людей в
системе общественного производства, общественной организа-
ции труда. Основное значение поэтому имеет вопрос о конкрет-
ном экономическом содержании отношения к средствам произ-
водства [см. 203, с. 98—99].
Вещный же подход к отношениям присвоения в африкан-
ской общине (по объему вещных, собственнических прав на
землю как материальный объект) отрывает друг от друга вопро-
сы труда и вопросы собственности. Концепция верховной (раз-
деленной) собственности на землю фактически игнорирует от-
ношения разделения труда в общине, социальная дифференциа-
ция прямо выводится из постулируемого различия вещных прав
на землю общинников и господствующего класса, само это раз-
личие выступает не как экономическое по своей природе, а как
«основанное на господстве и подчинении, на грубой силе» [219,
с. 4] . Концепция же управленческого слоя принимает за основу
социальной дифференциации традиционного африканского об-
щества только отношения разделения труда, противопоставляя
их отношениям собственности, как основе якобы чисто экономи-
ческой дифференциации. «Отделение управления от производ-
ственного труда в традиционном африканском обществе,— пи-
шет Н. Б. Кочакова,— достигает наивысшей точки, когда дело
касается обожествленного царя и его огромного двора, которые
находились на самой вершине должностной иерархии» [133,
с. 54 и сл.]. Однако, как признает сам автор, управленческие
функции обожествленного царя и нижестоящих вождей не от-
93
делились полностью от сферы экономики и присвоения земли
(т. е. не принимали чисто политического характера) и, более
того, представляли собой отчетливо выраженную форму моно-
полизации, присвоения господствующим слоем социальных свя-
зей между ячейками производства, а следовательно, и самих
ячеек производства как структурного элемента производитель-
ных сил9. Рядовые общинники могли присваивать лишь землю
как объективное условие своего воспроизводства и воспроиз-
водства всей общины. Однако присвоение самих производите-
лей (т. е. социальное закрепление их за определенным коллек-
тивом, территорией, земельным участком, общиной в целом)
вместе с условиями их существования находилось в руках пра-
вящей верхушки и было отчуждено от коллектива. Конечно,
присвоение ячеек производства в качестве фактора производи-
тельных сил никак не укладывается в понятия вещного права
(допускающего, в крайнем случае, присвоение людей как ве-
щей), выглядит непонятным и «неестественным»: ведь само это
право основано на расчленении основных элементов произво-
дительных сил и соединении их лишь при помощи товарной
формы обмена.
Таким образом, можно с полным основанием сделать вывод,
что вопрос о природе африканской земледельческой общины
отнюдь не решен; спорно понимание самой сущности, экономи-
ческой основы этого типа общины и ее места в общем процессе
классообразования. Сомнительной представляется сама возмож-
ность анализа социально-экономических отношений в доколо-
ниальных африканских обществах с точки зрения расчлененных
категорий вещного права (земля как объект хозяйствования и
объект присвоения, средства труда, абстрактный труд индиви-
да и т. д.). Нужна иная система понятий, которая учитывала бы
реальный экономический характер отношений присвоения в до-
капиталистических укладах и вместе с тем присущее докапи-
талистическим обществам постоянное и непосредственное вза-
имодействие, функциональное переплетение отношений присвое-
ния с прочими — непроизводственными и неэкономическими —
видами социальной связи.
В этом смысле нам представляется принципиально правиль-
ным подход к исследованию докапиталистических общественных
структур в Тропической Африке, намеченный в работах
Ю. М. Кобищанова и Е. П. Дятла [120; 93]. Оба они рассмат-
ривают присвоение средств и условий производства (собствен-
ность в широком смысле слова) как исторически конкретный
способ соединения субъекта и объекта собственности посред-
ством процесса производства и производственных отношений.
9 О роли ячеек производства как структурного элемента производитель-
ных сил и о возникновении эксплуатации путем монополизации господст-
вующим классом социальных связей между ячейками производства или их
кооперации см. у Ю. М. Кобищанова ([1'20, с. 313 и сл., 4 10 и сл., 233 и сл.].
94
Докапиталистические формы присвоения (пользование и владе-
ние) принципиально отличаются от собственности в узком смыс-
ле слова (возмездных отношений людей по поводу вещей), они
складываются на той стадии развития общественного труда,
когда его главными условиями и факторами являются естест-
венные предпосылки присвоения — природная среда (земля, воз-
дух, вода и т. д.) и естественная общность, обеспечивающая
воспроизводство самого индивида с его навыками и социальны-
ми связями (род, племя, семья, община), а не продукты или
средства труда. Экономический процесс ограничивается непо-
средственным (личным) присвоением природных естественных
условий существования — потреблением продуктов природы в
условиях присваивающего хозяйства или личным трудом при
господстве мелкого натурального производства — и тесно связан
с общим процессом воспроизводства индивида. Характерной
чертой присвоения как экономического процесса на этой стадии
является также слитность и самовоспроизводимость основных
элементов производительных сил — личных и природных фак-
торов производства, что проявляется в нерасчлененном типе
экономической ячейки. Экономические отношения между людь-
ми и отдельными ячейками производства приобретают характер
или форму отношений естественной общности (личностных от-
ношений), иначе говоря, опосредствуются личной принадлеж-
ностью индивида к родственному или общинному коллективу.
В результате отношения пользования и владения реализуются
как двуединый процесс присвоения природных условий произ-
водства, с одной стороны, и присвоения самого индивида (а не
только его рабочей силы)—с другой. Таким образом, пользо-
вание и владение представляют собой нерасчлененное, совокуп-
ное присвоение индивидом природных и социальных условий его
существования и одновременно присвоение самого индивида об-
щиной.
Экономическая категория «владение» позволяет глубже
раскрыть характер и сущность африканской земледельческой
общины в единстве отношений присвоения и других форм со-
циальных отношений — экономических и неэкономических. В то
же время анализ структуры земледельческой общины, в свою
очередь, дает более ясное и конкретное представление о специ-
фике самого владения как особой экономической категории.
Структура земледельческой общины
Анализ земледельческой общины как особой формы общин-
ного коллектива требует прежде всего выделения ее основных
структурообразующих элементов, способа их соединения как
между собой, так и с внешней средой, определения сущности
организации в целом,- в единстве ее основных сторон и элемен-
95
тов. Несомненно, отдельные элементы земледельческой общины,
как и вся ее организация, претерпевают определенные измене-
ния в процессе исторического развития общины и могут испы-
тывать, прямо или косвенно, влияние иных общественных струк-
тур, генетически более ранних, чем земледельческая община,
или, наоборот, возникающих в ходе ее внутренней трансформа-
ции, или же привнесенных извне. Поэтому структурная харак-
теристика земледельческой общины должна учитывать то общее,
что присуще ее различным стадиальным формам. Наш анализ
западноафриканской земледельческой общины строится на ма-
териалах сопоставимых этнографических обследований ряда
народов суданской и гвинейской зон, представляющих различ-
ные ступени общественной эволюции:
1) стадию разложения первобытнообщинного строя (народы
центральных районов Берега Слоновой Кости — гуро, беже и
Нигерии — тив);
2) различные стадии перехода к классовому обществу (бам-
бара, эдо, народы акан);
3) стадию раннеклассового общества (хауса Северной Ни-
герии) .
Структуру земледельческой общины у этих народов мы
сравниваем па двух уровнях общественно-экономической орга-
низации:
1) экономическая организация (система производительных
сил);
2) социальная организация (структура естественной общ-
ности) .
В силу ряда обстоятельств мы вынуждены отказаться от
анализа общественно-экономической организации общины в це-
лом — отношений присвоения и ведущего типа социальной
связи.
Экономическая организация. К основным типоло-
гическим критериям экономической организации мы относим
уровень развития и господствующий тип хозяйства, способ рас-
пределения материальных благ, характер производительных
сил.
Все перечисленные выше народы имеют относительно раз-
витую земледельческую культуру. Земледелие у них играет до-
минирующую роль в структуре сельского хозяйства, является
основным источником существования сельского населения и
лишь частично включает элементы присваивающего хозяйства
(собирательство, охота, рыболовство и т. д.). В то же время по
уровню развития земледелия и всего общественного производ-
ства эти народы значительно отличаются друг от друга. Про-
фессиональные ремесла выделились у хауса, эдо, бамбара,
ашанти, но отсутствовали у гуро, бете, тив, знавших лишь до-
машнее ремесло как придаток земледелия. Вместе с тем даже
у наиболее развитых народов обособление отдельных отраслей
96
и специальностей ремесленного производства не завершилось.
В частности, не завершилось обособление отдельных отраслей
в таких сферах (видах) ремесла, как обработка металла, изго-
товление кожевенных изделий и т. д. [145, с. 31; 210, с. 64—65;
271, с. 26]. Ремесленники бамбара зачастую совмещали несколь-
ко видов ремесла.
Заметны различия в уровнях развития земледельческой тех-
ники, степени дифференциации агротехнических комплексов и
интенсификации переложной системы земледелия, ассортименте
сельскохозяйственных культур. Например, традиционный сель-
скохозяйственный инвентарь хауса насчитывает в общей слож-
ности примерно 12 специализированных ручных орудий (моты-
ги различных типов, топоры, ножи, серпы), тогда как сельско-
хозяйственный инвентарь тив — только 5 простейших и много-
функциональных орудий [210, с. 41; 270, с. 115—118]. Традици-
онный ассортимент продовольственных культур у тив ограничи-
вается просо и сорго, тогда как у хауса он включает несколько
десятков видов культурных растений. Период возделывания бо-
гарных участков хауса доводят до трех-четырех лет (благодаря
интенсификации переложного земледелия — включению в него
элементов правильного севооборота и применению грядковой
агрикультуры), у тив он продолжается обычно не более двух-
трех лет [270, с. 6].
Тем не менее характер производительных сил в сельском
хозяйстве у всех указанных народов определяется в конечном
счете господством одного типа хозяйства 10 — мелкого мотыжно-
го земледелия (в прошлом исключительно натурального), допол-
няемого в качестве подсобных сфер деятельности животновод-
ством, собирательством, домашним ремеслом и т. д. Типологиче-
ское единство форм сельскохозяйственного производства и основ
экономической организации деревни проявляется в характере
ячеек мелкого натурального производства, формах кооперации
и разделения труда внутри ячеек производства и между от-
дельными хозяйственными единицами, в характере аграрных
распорядков, типе и структуре традиционных экономических
общностей и т. д.
Традиционную основу экономической организации, первич-
ную хозяйственную ячейку, образует большесемейная община.
У бамбара еще в 40—50-х годах основной хозяйственной еди-
ницей оставалось неразделенное хозяйство большой семьи (Ьа-
clenya), в которую входили глава семьи, его жена (жены), дети
(в том числе и женатые), братья с женами и детьми. Числен-
ность большой семьи, по данным В. Пак, могла достигать
80 человек [366, с. 53]. Большесемейной общине принадлежало
все, что было создано трудом и предков и здравствующих чле-
10 Под типом общественного хозяйства (хозяйствования) мы понимаем
исторически сложившуюся форму экономики, которой присуща своя, особая
система производительных сил и организации труда.
7 Зак. 464
97
нов семьи [145, с. 44]. В хаусанской деревне сосуществуют два
типа первичных ячеек: большесемейная община (gandu) и са-
мостоятельное хозяйство малой семьи (iyali), выделившейся из
большесемейного коллектива, но этот дуализм, по всей види-
мости, получил развитие только в колониальный период.
Универсальное хозяйственное значение большесемейная об-
щина (dumi) имела в прошлом у сонгаев [139, с. 168—173; 378,
с. 35].
Описание большесемейной общины у эдо относится к началу
50-х годов {271, с. 27—30]. В это время как экономическое це-
лое она находилась уже в ослабленном состоянии: женатые сы-
новья обычно выделялись из общины до или сразу же после
смерти ее главы, при этом старшему сыну иногда выделялось
отдельное поле еще при жизни отца. Вместе с тем большие
семьи, находившиеся под главенством отца, во многих случаях
все еще сохраняли хозяйственное и потребительское единство.
Домохозяйства, принадлежащие большесемейным общинам,
выявлены также у народов акан (ашанти, джанти) и у племен
северных районов Ганы [353, с. 26; 346, с. 32—33].
Большесемейные группы играют важную экономическую
роль и у народов, не достигших еще стадии классообразования.
У тив большесемейпая община образует отдельное домохозяй-
ство (уа), низшую структурную единицу общества [270, с. 13—
24]. Ядро домохозяйства составляет патрилинейная полигамная
семья, включающая отца (главу домохозяйства), его жен, млад-
ших сыновей и незамужних дочерей, женатых сыновей с их же-
нами и детьми, а иногда также и братьев главы общины с их
женами и детьми. В некоторых случаях такое домохозяйство
может насчитывать до 80 человек, хотя средняя численность
большесемейных общин составляет 14—17 человек.
Зарождение домовой или большесемейной общины можно на-
блюдать у народов западной и центральной части Берега Сло-
новой Кости (гуро, бете), сохранивших до последнего времени
родовую организацию. Ядро деревни у этих народов составляет
патрилинейная родовая община, которая тесно связана с родом
или его локальной частью и сохраняет общее потребление, тер-
риториальное и общественное единство. Однако это уже не хо-
зяйственное целое. У гуро родовая община (goniwuoza) распа-
дается на более мелкие производственные группы (nianawuo),
состоящие из отца, его сыновей (в том числе и женатых) вместе
с женами и детьми [355, с. 128]. Аналогичный тип общественной
организации был зафиксирован в 30-х годах и у соседей гуро —
беже: отдельная родовая община включала 15—30 большесе-
мейных групп, представлявших полусамостоятельные производ-
ственные единицы [289, III, с. 372].
Другая характерная особенность африканской земледельче-
ской общины — развитие общинных форм простой кооперации
труда. Институциональные формы этой кооперации заметно
98
варьируют, однако повсюду она выполняет одну и ту же эконо-
мическую функцию: обеспечивает рабочей силой весь цикл зем-
ледельческих работ. Это одна из основных задач всей общины,
поскольку потребность в рабочей силе носит весьма неравномер-
ный характер. Если наиболее простые операции (сев, прополка
посевов, возделывание огорода, починка рабочего инвентаря)
иногда могут быть осуществлены трудом отдельной малой
семьи, то для выполнения самых тяжелых работ (корчевка
леса, поднятие целины, уборка урожая) — а они в условиях
тропиков должны проводиться в предельно сжатые сроки — час-
то недостаточно трудовых ресурсов и отдельной большой семьи.
Эти работы требуют применения массовой рабочей силы или
простой кооперации труда (условно-крупного производства).
Недостающие трудовые ресурсы обеспечивали (при традицион-
ном типе общины) временные производственные объединения,
или ячейки условно-крупного производства, которые складыва-
лись на семейно-родственной и соседско-корпоративной основе.
Это был как бы второй ярус экономической организации общи-
ны, поскольку подобные коллективы функционировали на основе
первичных ячеек (подробнее о традиционной системе кооперации
труда в Тропической Африке [см. 120, с. 114—120]). В зависимо-
сти от характера работ в систему простой крестьянской коопера-
ции могли вовлекаться и несколько большесемейных общин, и
мужское население отдельного квартала, и жители всей деревни
(земледельческой общины), а иногда и несколько соседних де-
ревень.
Специфически общинный характер крестьянских ячеек услов-
но-крупного производства проявлялся не в том, что они обеспе-
чивали условия воспроизводства отдельных домохозяйств (это
свойственно любой форме крестьянской кооперации труда,
в том числе и основанной на применении наемного труда), а в
создании примерно равных условий производства для всех пер-
вичных ячеек, принадлежавших к данной общине. Система вто-
ричных хозяйственных ячеек выступала в то же время как пер-
вичная форма распределения совокупного общинного труда (не-
посредственно в сфере хозяйства) в пределах земледельческой
общины или отдельных ее сегментов (внутриобщинных терри-
ториальных и родственных образований).
Общинные формы простой крестьянской кооперации труда
(или их сохранившиеся элементы) удается обнаружить на про-
тивоположных полюсах развития традиционных западноафри-
канских обществ: как у земледельческих народов, живших еще
в условиях родового строя, так и в структурах, носивших уже
в определяющей степени классовый характер. В деревне хауса
каждый домохозяин — уроженец общины — мог использовать об-
щинный труд своих родственников, соседей, друзей, а также
групп молодежи, принимавших обязательное участие в такого
рода работах. Организацией совместной оаботы ведало особое
7*
99
лицо — sarkin huda («царь борозды»). Развитую систему вто-
ричных ячеек производства мы находим и в обществе гуро. Об-
щинная работа здесь может объединять взрослых членов родовой
общины, население всей деревни или же отдельные группы род-
ственников по браку [355, с. 177—181]. В обществе тив вторич-
ные ячейки производства организуются в основном по половоз-
растному признаку. К участию в общинной работе могут при-
влекаться по мере необходимости ближайшие друзья домохо-
зяина, его сверстники, отдельные члены матрилинейной родовой
группы [270, с. 73]. ’
Некоторые общие черты присущи земледельческой общине
в сфере разделения труда. К ним относятся широкое развитие
системы половозрастного разделения труда как основы внутри-
семейных экономических отношений; тенденция к выделению
функций организации и управления в особый вид труда, наибо-
лее престижный и материально обеспечиваемый (функции домо-
хозяев, владык земли, военных вождей и т. д.); узколокальная
основа развития хозяйственного (отраслевого) разделения тру-
да, которое обычно ограничивается отдельной деревней или
группой деревень и придает земледельческой общине экономи-
чески замкнутый характер и т. д. Даже в тех случаях, когда
экономическая организация общины включает профессиональ-
ное рс?лссло, обмен продуктами труда между ремеслом и зем-
леделием все же преобладает над обменом трудом внутри от-
дельных сфер производства. Совокупный труд ремесленников и
земледельцев в общине расчленяется в основном на две части,
непосредственно обмениваемые друг на друга: производство
простейших средств труда и производство предметов потреб-
ления.
Общим элементом экономики африканской земледельческой
общины является также способ хозяйственного использования
земли (аграрные распорядки), который определяется мотыж-
ным характером земледелия и преобладанием переложного типа
агрикультуры. Основу аграрного строя составляет захватный
способ землевладения, при котором расчистка и обработка поля,
его форма и размеры зависят почти исключительно от хозяйст-
венных возможностей ячейки производства и ее потребностей.
Относительное равновесие между численностью трудоспособ-
ного населения, необходимыми размерами земельной площади и
уровнем плодородия почвы достигалось (при господстве нату-
рального переложного земледелия) путем естественного регули-
рования рождаемости и демографической структуры населения,
а также благодаря стихийным процессам сегментации земле-
дельческой общины и переселения избыточного населения на
неосвоенные земли. Общинное регулирование аграрных распо-
рядков ограничивалось в основном определением срока начала
сельскохозяйственных работ, обеспечением коллективного выпа-
са скота на общинных землях, разрешением земельных споров
100
и т. д. Что касается надельной системы землепользования, то
она получила развитие лишь в рамках большесемейных общин
(выделение отдельных участков малым семьям).
Аграрные распорядки, таким образом, складывались в ос-
новном как естественная основа экономической организации
общины, составная часть ее природного окружения. Гарантией
присвоения земли при господстве традиционных аграрных рас-
порядков является не столько сама система землепользования,
сколько прочность самой общины, устойчивость ее социальной
организации. «Система распределения земли,— пишут об аграр-
ных распорядках тив английские исследователи П. и Л. Бохэн-
нан,— может быть определена следующим образом: тив „вла-
деют полем" на протяжении обычного земледельческого цикла,
т. е. в течение двух или трех лет. Но они не „владеют землей".
„Безопасность владения" у них заключена в самой социальной
организации, поскольку она гарантирует получение необходимых
средств производства» [270, с. 8].
Попытаемся теперь определить характер системы произво-
дительных сил в земледельческой общине, исходя из основных
элементов общинной организации производства и способа их
соединения между собой. С точки зрения абстрактно-теоретиче-
ской можно было бы предположить, что африканская община
знает столь привычное для современного наблюдателя расчле-
нение производительных сил на средства труда, предмет труда
и, наконец, сам труд как главный фактор материального про-
изводства. Однако расчленение хозяйства на составные элемен-
ты по чисто «вещному» или «трудовому» признаку как раз и не
свойственно социально-культурным нормам африканской общи-
ны. В африканской общине иные, хотя и не менее четкие и по-
своему логичные, представления о производительной силе че-
ловека, ее источниках и условиях. Прежде всего отсутствует
представление о труде вообще или о труде, как об основном
богатстве общества, всеобщем источнике благ и ценностей.
В традиционном представлении труд — это определенное и по-
лезное для всего коллектива занятие, конкретная работа, дело,
нормальное проявление жизнедеятельности человека в соответ-
ствии с его природными, естественными особенностями и ролью
в коллективе (полом, возрастом, положением в семье, роде
и т. д.). Как отмечают П. и Л. Бохэннан, у тив «труд... это одна
из сторон социальной организации. Производство пищи пред-
ставляет собой деятельность, в которой участвует вся семья.
Права и обязанности, сопряженные с трудовыми отношениями,
выражаются исходя из семейных и родовых ценностей, а не с
точки зрения „трудовых" ценностей и санкций, как это имеет
место на Западе. Участие членов семьи в сельскохозяйственных
работах определяется в соответствии с их полом, возрастом,
престижем и другими соображениями. По существу, у тив нет
понятия, которое можно было бы перевести словом „труд" в
101
собственном значении этого слова. Слово обычно пере-
водимое как „работа", в действительности обозначает выполне-
ние обязанностей, определяемых той или иной социальной
ролью» [270, с. 9].
Точно так же хаусанское слово «aiki» («работа», «дело»,
«задание») используется для обозначения конкретных видов
труда или конкретных обязанностей индивида, вытекающих из
его пола, возраста и социального положения. (Например, поня-
тие «matan aiki» — «женская работа» обозначает строго опре-
деленные обязанности женщины, связанные с ее социальной
ролью жены и матери.)
Столь же сомнительно и часто приписываемое африканским
крестьянам «утилитарное» отношение к земле как к «основному
средству производства», «основному виду материального богат-
ства». В традиционном праве земля вообще не мыслится только
как объект хозяйственного присвоения, самостоятельно от субъ-
екта присвоения — индивида и общинного коллектива; традиция
видит в земле прежде всего источник и воплощение личных
связей между людьми, а в ее использовании — средство приоб-
ретения и повышения общественного престижа и уважения, ее
ценят и боготворят нс за материальную стоимость и не за иск-
лючительную роль в производстве, а за те личностные связи,
которые создаст присвоение земли и которые, по традиционным
представлениям, заключены в самой земле и не отделены от
нее.
Многие примеры и наблюдения подтверждают специфически
социальную (а не чисто экономическую) функцию присвоения
земли: воспроизводство общины и связей между ее членами.
По словам П. и Л. Бохэннан, «тив заинтересованы в земле как
в пространственном выражении (the spatial dimension) социаль-
ных отношений; ее роль в какой-либо системе „собственности"
имеет второстепенное значение» [270, с. 7]. По обычаям ибо,
отмечает Ч. Мик, «земля обожествляется как источник всеоб-
щего плодородия и хранительница общественной морали» [353,
с. 24]. Один из вождей г. Ифе (прародины йоруба) заявил бук-
вально следующее: «Земля принадлежит жителям Ифе как свя-
тыня, мы вышли из земли, и мы уйдем назад в землю, поэтому
мысль о продаже земли представляется совершенно неуместной»
[354, с. 113]. Отсутствие вещного отношения к земле в обычаях
ашанти отмечает французский исследователь Ж. Буайон: «Земля
для жителей Ганы совсем не то, чем считает се классическая
экономика: не один из трех элементов средств производства.
Для ашанти, например, она уподобляется божеству, обладающе-
му своей собственной силой, благодетельной, если с ней счи-
таются, и пагубной, если сю пренебрегают. Считается, что зем-
ля — собственность предков, которые ей покровительствуют и
следят за ее использованием... У вождя... нет права собствен-
ности на землю; он — ее хранитель и обязан защищать ее „за-
102
коном и оружием". Земля принадлежит трону, т. е. предкам;
вождь может продать ее, только спросив мнения своего совета
и принеся жертву предкам... Отдельный индивид обладает лишь
правом пользования, передающимся по наследству по материн-
ской линии» [53, с. 133—134].
Личностный смысл отношения к земле как к источнику жи-
вого подчеркивает ганский экономист Н. Оленну: «Существует
убеждение, что через землю передается любая жизнь, кроме че-
ловеческой, что земля питает все живое. Поэтому на нее смот-
рят как на святой божественный дар, и в ряде мест она все еще
является объектом культа» [390, с. 251].
Обожествление земли как связующего звена между челове-
ком и природой, первоначала и естественного носителя всех свя-
зей между людьми — лейтмотив различных земледельческих ри-
туалов, праздников и обрядов. Чтобы завоевать расположение
земли, ей приносят в жертву птиц и мелких животных сразу
перед посевом и в знак благодарности после обильного урожая.
В обрядовых песнях славится живительная сила земли, ее щед-
рость и непосредственная благодетельная власть над всем жи-
вым. Например, в одной из старинных обрядовых песен ашанти
говорится:
Земля, будь милостивой,
Земля, будь милостивой.
Земля и прах —
Вы Высшее существо, на которое я опираюсь.
Земля, когда я умираю,
Я опираюсь на тебя.
Земля, когда я живу,
Я завишу от тебя <[273, с. 41].
Наделяя землю исключительными и притом чисто личност-
ными свойствами, африканская традиция фетишизирует един-
ство коллектива с землей, доводя это единство до полной не-
расчлененности, до превращения его в побудительный стимул
общественного поведения и отношения к другим людям и к при-
роде. Только недоразумением или «вещной» аберрацией взгляда
самого исследователя можно объяснить тот факт, что принцип
сакрализации земли в африканской общине истолковывается
как фетишизация материальной, вещной ценности земли (в ка-
честве главного средства производства). Подобное представле-
ние строится не столько на изучении самой общины, сколько на
возведении в норму отношений товарного фетишизма, которые
переносятся на общественные структуры, ничего общего не
имеющие с капиталистическим производством, с абсолютизаци-
ей вешных благ и вещной стороны человеческого труда.
Система производительных сил африканской земледельче-
ской общины в традиционном представлении крестьянина — это
не земля и не труд сами по себе и даже не способ приобрете-
ния материальных благ в целом, это сама община, ее способ-
ность обеспечить (по крайней мере на минимальном уровне
103
существования) воспроизводство своих членов. Земля выступает
в виде естественного, органического условия этого воспроизвод-
ства, данного вместе с общиной. Точно так же труд (живой и
овеществленный в виде отдельных орудий труда и движимого
имущества) «естественно» входит в процесс воспроизводства
общинников, как данный вместе с конкретным индивидом и его
социальными связями, но не отдельно от них. Поэтому произво-
дительные силы в общине совпадают с ее социальной организа-
цией (т. е. организацией воспроизводства индивида в системе
социальных отношений). Основным элементом подобной систе-
мы производительных сил является не труд в его структурных
и функциональных разновидностях (предмет труда, орудие тру-
да, живой труд, продукт труда), а ячейка производства как не-
расчлененная форма экономического процесса п. Общественное
содержание связей между ячейками производства, иначе гово-
ря, характер системы производительных сил определяется отно-
шениями «естественного» воспроизводства членов общины (а нс
процессом накопления вещного богатства). Экономическая ор-
ганизация общины функционирует по принципу естественной
общности. Отдельные элементы хозяйственной структуры (пер-
вичные и вторичные ячейки производства, земледельческая об-
щина в целом) выделяются по их функциональной роли в общей
системе воспроизводства индивида как существа общественного
и потому тесно переплетаются с другими, неэкономическими
элементами и сферами этой системы (семья, различные род-
ственные объединения, корпоративные, территориальные груп-
пировки и т. д.). Там, где исследователи — социологи или эко-
номисты — усматривают запутанную картину хозяйственных,
имущественных, брачно-семейных, родственных, территориаль-
ных, политических и т. д. отношений, сами общинники не видят
ничего другого, кроме естественно выросшей и единой системы
обеспечения существования членов общины: материального,
брачно-семейного, политического и т. д. Экономическое могу-
щество или богатство общины для общинника — это прежде все-
го широта и прочность социальных связей общины, ее «коллек-
тивность», как и естественная «коллективность» его самого.
Социальное (личностное) содержание традиционного богат-
ства в земледельческой общине на разных этапах ее раз-
вития отмечается в работах этнографов, непосредственно изучав-
ших традиционные (этнические) общества. «Так как у тив,—
пишут П. и Л. Бохэннан,— труд включен в родственные, воз-
растные и соседские взаимоотношения, а владение землей вклю-
чено в основанную на родовых связях общину... то и „капитал"
у тив включен в их родственные и соседские институты... Сло-
во „включен"... ясно выражает положение, при котором род-
ство и производство не столько взаимодействуют между собой
11 Такой взгляд на ячейку мелкого натурального производства обосно-
вывается JO. М. Кобищаповым {[120, с. Л22 и сл.].
104
сложным образом, сколько образуют институционно недиффе-
ренцированное единство...» [270, с. 119].
В отличие от тив хауса были издавна знакомы с товарной
формой обмена, однако и у них традиционная концепция богат-
ства носит личностный характер: воспроизводство индивида в
его непосредственных связях с землей и общинным коллекти-
вом рассматривается как основа, средство и цель материального
производства. Ж. Вьейар отмечает: в традиционном хаусанском
обществе «никому из местных жителей не пришла бы в голову
идея выразить богатство человека в словах: „у него много по-
лей". Понятие земельного собственника не имеет здесь экви-
валента... Поля и жилые хижины редко рассматриваются в ка-
честве богатства: первые — в силу своей доступности, вторые —
по причине простоты конструкции. Действительным капиталом
был человек: быть богатым значило входить в многочисленную
и крепкую семью, иметь рабов, а также скот, который приобрел
известное значение в качестве средства обмена» 1289, III, с. 144].
Фетишизация личностных отношений у хауса находит отраже-
ние в традиционном этносоциальном идеале «блага» (arziki),
которое понимается как божественное провидение и в то же вре-
мя как сугубо личностное качество (счастливая судьба, личное
благополучие и удача), отдельными «частицами» которого яв-
ляются социальные связи, материальная обеспеченность, покро-
вительство влиятельных лиц и т. п. [подробнее см. 209, с. 15—
21].
Качественная специфика производительных сил африканской
земледельческой общины вытекает из особенностей и самого
экономического процесса, основанного на мотыжном типе хо-
зяйства.
Всякий экономический процесс, как известно, движется меж-
ду двумя взаимосвязанными полюсами, определяющими харак-
тер общественного воспроизводства: между непосредственным
производством материальных благ и их потреблением, или, как
писал К. Маркс, идет от объективирования личности к субъек-
тивированию вещи [10, с. 25]. Производство и потребление вы-
ступают как две неразрывно связанные формы присвоения пред-
метов природы, единство которых определяет и характер всего
экономического процесса12. Присвоение предметов природы в
процессе производства есть присвоение или объективирование
(потребление) самого индивида посредством определенной ор-
ганизации труда, т. е. в форме объективных отношений между
человеком и обществом. Присвоение предметов природы (про-
дуктов труда) в процессе потребления есть присвоение условий
индивидуального воспроизводства посредством отношения че-
ловека к этим предметам как к своим, т. е. в форме субъектив-
ного отношения к природе и продуктам труда.
12 Интересный анализ форм присвоения как экономических категорий
воспроизводства содержится в статье Е. П. Дятла [90, с. 1124—il'2'б].
105
При капитализме предметы труда или овеществленный труд
отделяются от индивида и доступны ему главным образом в
процессе обмена. Присвоение предметов природы как в про-
цессе производства, так и в процессе потребления приобретает
объективированный характер, опосредствуется обменом «ове-
ществленного труда как меновой стоимости на живой труд как
потребительную стоимость», т. е. товарным отчуждением труда
[5, с. 507]. Целью всего экономического процесса становится
объективирование рабочей силы индивида во все большей массе
накопленного труда, тогда как непосредственная форма сущест-
вования трудящегося индивида — пользование произведенны-
ми продуктами и природой в целом — сводится лишь к вос-
производству субъективной способности к труду и выступает
как подчиненный элемент накопления овеществленного труда
(капитала).
Совершенно иной характер носит экономический процесс при
господстве докапиталистических способов производства, когда
«главным объективным условием труда является не продукт
труда, а находимая трудом природа», когда «с одной стороны
имеется налицо живой индивид, с другой — земля как объек-
тивное условие его воспроизводства» [9, с. 473]. В качестве ос-
новной формы присвоения предметов природы и продуктов тру-
да выступает индивидуальное воспроизводство или процесс
субъективирования вещей, а не накопление овеществленного
труда, как при капитализме. В качестве главной цели присвое-
ния продуктов природы и труда воспроизводство индивидов на-
кладывает отпечаток на весь экономический процесс, придает
ему субъективированный или непосредственно социальный (лич-
ностный) характер. Труд выступает как одно из субъективных
свойств индивида, воспроизводимое вместе с ним, и поэтому не
мыслится абстрактно, вне природной и социальной определен-
ности человека (пол, возраст, социальная роль). Отсутствует
типичная для капитализма самостоятельность объективных ус-
ловий труда (в данном случае природы) по отношению к тру-
дящемуся индивиду. Природа, как и труд, субъективируется,
рассматривается как природа человека, непосредственно с ним
связанная и предшествующая труду в качестве его предпосыл-
ки. Отсюда и размытость грани между субъектом и объектом
присвоения, незрелость вещного права на труд и его условия.
«Индивид просто относится к объективным условиям труда как
к своим собственным, относится к ним как к неорганической
природе своей субъективности, в которой эта субъективность
сама себя реализует» [9, с. 473]. Наконец, благодаря нерасчле-
пснности труда и его объективных предпосылок сам индивид
непосредственно принадлежит к объективным условиям общест-
венного производства (т. с. воспроизводства других индивидов).
Поэтому присвоение самого человека как условия производства
(вместе с другими факторами производительных сил) неизбеж-
106
но приобретает форму отношений естественной общности или
господства-подчинения, опосредствуется личностными, а не вещ-
ными связями.
Подчеркивая особую роль личностных связей как ведущей
формы общественного производства на докапиталистической ста-
дии, К. Маркс писал: «Отношения личной зависимости (внача-
ле совершенно первобытные) —таковы те первые формы об-
щества, при которых производительность людей развивается
лишь в незначительном объеме и в изолированных пунктах.
Личная независимость, основанная на вещной зависимости,—
такова вторая крупная форма, при которой впервые образуется
система всеобщего общественного обмена веществ, универсальных
отношений, всесторонних потребностей и универсальных потен-
ций» [9, с. 100—101].
В основе экономической организации традиционной африкан-
ской земледельческой общины, таким образом, лежит особый,
социальный тип производительных сил, вне которого не су-
ществует других (функционирующих) элементов производитель-
ных сил. Община превращается, как писал К. Маркс, в первую
великую производительную силу, обеспечивающую «воспроиз-
водство образующих общину индивидов как собственников, т. е.
воспроизводство их при том же объективном способе существо-
вания, который в то же самое время устанавливает отношения
членов общины друг к другу и потому образует саму общину»
[9, с. 483].
Вместе с тем экономически земледельческая община безус-
ловно отличается от первобытного типа общинной организации,
основанного на господстве присваивающего хозяйства. Эконо-
мическое содержание отношений в земледельческой общине не
сводится непосредственно к воспроизводству ее членов в про-
цессе потребления готовых продуктов природы. Процесс потреб-
ления здесь опосредствуется присвоением земли — важнейшего
объективного фактора социальных производительных сил и рас-
пределением продуктов земледелия, вследствие чего качествен-
но расширяется сфера труда в общине, появляется возможность
социального и имущественного неравенства. Развитие земле-
дельческого производства в Тропической Африке, однако, сопро-
вождалось не ослаблением, а усилением роли системы социаль-
ных производительных сил. Параллельно увеличению затрат
труда усиливалась регулирующая роль земледельческой общи-
ны в распределении и перераспределении совокупного общинно-
го труда 13.
;3 Мы не согласны с В. М. Бахтой, который, пытаясь доказать раздель-
ное существование отношений по производству материальных благ и отно-
шений по производству самого человека уже в первобытном обществе, вы-
водит труд за пределы отношений естественной общности и рассматривает
земледельческие общества как основанные главным образом на «производ-
стве средств труда» [48, с. 266—325].
107
Главной цели общинного производства — обеспечению усло-
вий воспроизводства всего коллектива — служит действующая в
пределах земледельческой общины система патронажного рас-
пределения продуктов труда, при которой членам общины гаран-
тируется известный минимум средств существования в соответ-
ствии с их положением внутри общины.
Патронажная система распределения и перераспределения
труда, характерная для земледельческой общины, представляет
собой специфическую форму обмена трудом и услугами. Эта
система отличается от равнообеспечивающего способа распре-
деления средств существования, типичного для первобытных
форм общины 14, хотя и включает его в качестве своего состав-
ного элемента. Патронажная система берет на себя функцию
обеспечения максимальных трудовых затрат в ходе земледель-
ческого цикла. В той мере, в какой она создает при этом бо-
лее или менее равные условия производства или примерно оди-
наковый уровень воспроизводства индивидов, она сохраняет
равнообеспечивающий характер. Однако главная функция пат-
ронажной системы состоит не в этом, а в обеспечении нерас-
члененности основных условий производства, отдельных ячеек
производства, хозяйственных единиц и общины в целом. На
основе патронажной системы осуществлялось и в известной
мере осуществляется до сих пор общинное распределение зем-
ли, людей, орудий труда, продуктов труда между отдельными
домохозяйствами как с целью укрепления последних в качестве
автономных хозяйственных единиц, так и в целях временного
создания вторичных ячеек производства. Человек, движимое
имущество, обрабатываемая земля не мыслятся вне труда, вне
хозяйства. В случае распада домохозяйства или его деградации
(в результате смерти взрослых мужчин, голода и т. п.) сохра-
нившиеся элементы хозяйства воссоединяются с полноценными
ячейками производства. В связи с этим общественная сущность
патронажной системы распределения труда и его условий со-
стоит в присвоении отдельных ячеек производства или их эле-
ментов, соединении условий производства с отдельными домо-
хозяйствами, слиянии последних в более крупные ячейки коопе-
рации труда, сохранении единства ячеек производства с родо-
вым коллективом и деревенской группой в целом. Поскольку
ячейка производства (даже вторичная) в рамках земледельче-
ской общины обычно не совпадает с родовым или деревенским
коллективом, то функция присвоения ячеек производства в той
или иной степени отделяется от присвоения продуктов приро-
ды, от производительного труда, выделяется в особую сферу
организационно-управленческого труда. Одной из задач патро-
нажной системы распределения становится поэтому воспроиз-
14 Подробнее о равнообеспечивающем распределении продукта з перво-
бытной общине см. [250, с. 434, 308—ЗГ2; 1’20, с. 63—65].
108
водство общины в соответствии с характером труда и социаль-
ного положения ее членов. Патронажная система, таким обра-
зом, в определенной степени отделяется от ячеек производства,
последние присваиваются не только в интересах продолжения
общинного производства, но и как объективная предпосылка
особого существования патриархально-общинной верхушки.
Основными каналами патронажного распределения труда и
его условий служат: во-первых, распределение земли по об-
щинно-корпоративному признаку; во-вторых, распределение са-
мих индивидов между ячейками производства (через отноше-
ния усыновления, функционального родства, клиентелы, в прош-
лом также на основе институтов рабства, наложничества и т. д.);
в-третьих, прямое распределение труда через систему вторич-
ных ячеек производства; в-четвертых, через систему матери-
альной взаимопомощи (институт даров, брачные платежи
и т. д.); в-пятых, регулирование процесса труда на основе вне-
экономической регламентации (патриархально-общинной, сос-
ловно-кастовой) объема потребления, образа жизни и исполь-
зования материальных излишков, форм вознаграждения за эко-
номические и социальные услуги и т. д. Таким образом, пря-
мое первичное распределение труда и его условий (через ячей-
ки производства) дополняется вторичной системой перераспре-
деления продуктов труда, непосредственно совпадающей с
брачно-семейными, родственными отношениями.
Благодаря патронажной системе распределения трудовых
ресурсов и продуктов труд в земледельческой общине приоб-
ретает совокупный характер, непосредственно подчиняется за-
даче воспроизводства всего общинного коллектива в единстве
материальных и социальных условий его существования. Доля
общинников в присвоении совокупного труда по традиции опре-
деляется не столько размерами их вещного богатства, сколько
потребностями в обеспечении воспроизводства отдельных хо-
зяйственных ячеек и связанных с ними семейных коллективов и
их социальным положением (половозрастньнм статусом, соци-
альной ролью и т. д.). Часть совокупного труда распределяет-
ся в порядке взаимопомощи между ячейками производства,
обеспечивая определенную массу необходимого труда, без ко-
торой невозможно выполнение всего земледельческого цикла,
другая часть расходуется в виде различных отработок, выплат,
отчислений на содержание общинной верхушки, которая при-
сваивает в той или иной степени ячейки производства.
Сочетание взаимопомощи с обязательным трудом на тех, кто
воплощает единство общины и руководит ею, характерно для
разных типов земледельческой общины, хотя формы такого со-
четания могут быть различны. В обществе гуро, например, вза-
имопомощь и собственно общинный труд представляют собой
два разных института. Взаимопомощь (klala) оказывают друг
другу родственники по браку. Чтобы получить помощь, не нуж-
109
но ни подарков, ни угощений, вознаграждением служит ответ-
ная помощь [255, с. 181]. Что же касается собственно общинно-
го труда (Ьо), то он организуется в пользу старейшин, зависит
от социального ранга лица и размеров его имущества и воз-
награждается подарками и угощениями (255, с. 177—179].
В общинной работе могут участвовать члены родовой общины,
союзы молодежи, жители всей деревни или нескольких дере-
вень. У эдо принцип взаимопомощи в работе между братьями,
близкими родственниками, друзьями также сочетается с прин-
ципом обязательной помощи отцу, старшим родственникам, од-
нако соблюдение этих принципов в большой мере зависит от
сохранения хозяйственных связей между родственниками [271,
с. 28—29]. У тив обязательная работа на старших по возрасту
и социальному положению не отделяется от института взаимо-
помощи, хотя и является одной из его функций [270, с. 73—76].
Раздвоение общинного труда в земледелии на собственно вза-
имопомощь и работу на патриархальную верхушку и верхов-
ную власть — характерная черта традиционной общинной орга-
низации у народов манде [139, с. 61]. Возрастные объединения,
служившие здесь одной из главных форм вторичных ячеек про-
изводства, использовались как для обработки полей будущих
или настоящих родственников, так и для работы на глав боль-
шесемейных общин, занимавших господствующее положение в
земледельческой общине. У хауса отчуждение прибавочного
труда на основе патронажного способа распределения приобре-
ло вполне классовое содержание: крестьянская кооперация яв-
лялась составной частью системы барщинного труда в сервиль-
ных поселках, создававшихся представителями феодальной
знати, тогда как институт даров приобрел роль феодальной по-
винности (подробнее см. 210, с. 185—191].
Итак, мы можем выделить следующие типологические осо-
бенности африканской земледельческой общины, относящиеся
к сфере ее экономической организации:
1. Основное содержание экономической деятельности в об-
щине составляет материальное обеспечение воспроизводства ее
членов путем кооперации труда и его совокупного распреде-
ления.
2. Система производительных сил носит нерасчлененный ха-
рактер. Основные факторы производства (земля, труд и т. д.)
выступают как условия существования индивида и рассматри-
ваются как часть его природы.
3. Традиционная экономика общины, основанная на нерас-
члененном (социальном) типе производительных сил, входит в
социальную организацию общины в качестве ее составной и
функционально подчиненной подсистемы. Основными элемента-
ми социальной системы производительных сил являются об-
щинные группы, которые обеспечивают присвоение продуктов
природы и труда: первичные ячейки производства (домохозяй-
110
ства), вторичные ячейки производства (общинная кооперация
труда), земледельческая община в целом (как субъект распре-
деления и перераспределения труда между отдельными ячейка-
ми производства).
4. Экономический характер отношений в общине определя-
ется патронажной системой распределения совокупного труда и
его условий между ячейками производства. Эти системы обес-
печивают, с одной стороны, нерасчлененность первичных хо-
зяйственных единиц, а с другой — присвоение самих ячеек про-
изводства общиной (в лице глав домохозяйств и общинной
знати).
Социальная организация (отношения естест-
венной общности). Производство потребительских благ
представляет материальную, или экономическую, основу земле-
дельческой общины. Однако воспроизводство индивидов никак
не может сводиться лишь к воспроизводству необходимого ко-
личества материальных благ, к распределению и присвоению
общественного труда, его продуктов и условий. Социальная
деятельность включает в себя и другие виды общественного
производства, которые непосредственно входят в общий процесс
воспроизводства индивидов. К ним относятся производство че-
ловека как существа общественного, производство (возобновле-
ние и поддержание) социальных отношений, или, точнее, соци-
альной формы общения, производство (порождение) потребно-
стей, духовная деятельность. Обусловленные (прямо или косвен-
но) господствующим способом присвоения материальных благ,
эти виды общественного производства составляют нематериаль-
ную сферу общественных отношений, на базе которых склады-
ваются неэкономические (или не чисто экономические) типы
объединений людей в общности (ячейки, коллективы, организа-
ции и т. д.).
Земледельческая община представляет собой весьма слож-
ное социальное образование: это система различных социаль-
ных групп со своими функциями и структурными особенностя-
ми, которая, в свою очередь, является элементом более широ-
ких общностей — племенных, территориально-политических, эт-
носоциальных и т. д. Чтобы избежать смешения частных и об-
щих, генетических и системных признаков общины, установим
два уровня типологизации ее социальной организации: 1) исто-
рически преобладающая форма социальной связи; 2) структур-
но-функциональные особенности земледельческой общины как
особого типа естественной общности.
Как историческая форма социальной общности земледель-
ческая община характеризуется дуалистическим переплетением
двух форм социальной связи и связанных с ними коллективов
(общественно-организационных ячеек): родственной (родовой)
связи, с одной стороны, и соседских (территориальных) отно-
шений— с другой. В зависимости от соотношения родственного
111
и соседского начал земледельческая община может принимать
различные формы: от родовой до территориальной. При господ-
стве родовой формы общины ее основной общественно-организа-
ционной ячейкой выступает родовая группа, которая объединяет
отдельные ячейки производства и, в свою очередь, входит (по
генеалогическому признаку) в более широкие родовые сегменты
и родо-племенную общность в целом. Территориальной форме
земледельческой общины свойственно объединение отдельных
больших и малых семей прежде всего по соседско-корпоратив-
ному признаку, тогда как родственные связи играют подчинен-
ную роль.
В Западной Африке мы находим обе разновидности земле-
дельческой общины, а также переходные и промежуточные фор-
мы. Самую раннюю форму развития земледельческой общины
представляет традиционная общественная организация народов,
у которых не завершилось выделение большесемейных ячеек
производства (гуро, бете и др.). Основной ячейкой деревенско-
го коллектива здесь до последнего времени оставалась родовая
община, а не большая семья. Родовая община включает лока-
лизованное ядро или сегмент рода (подрода), а также приш-
лых членов из других родов. Родовые связи между членами
общины выражены вполне отчетливо. Община объединяется
родовой экзогамией, ядро ее оформляется как предковый род
(отцовский), все его члены связаны друг с другом через общего
предка, реального или вымышленного. Община насчитывает не-
сколько десятков человек и сохраняет не только территориаль-
ное, но и потребительское единство. Индивидуальная семья не
играет большой общественной роли, вся семейная жизнь нахо-
дится под контролем главы общины. Социальный и имущест-
венный статус членов общины определяется исключительно их
положением в половозрастной иерархии.
Одна или несколько родовых общин, в свою очередь, обра-
зуют постоянное ядро деревни, вокруг него группируется приш-
лая часть деревенского населения: побочные родовые общины
или семьи, не принадлежащие к клану (агнатно-родовой груп-
пе) первонасельников. Глава старейшей родовой общины яв-
ляется одновременно и религиозным главой всей деревни (если
таких общин несколько, то в деревне и несколько религиозных
глав). Отдельные деревни связаны между собой родовыми или
брачными узами. Однако степень устойчивости отдельных родо-
вых общин различна. В лесистых, наименее населенных райо-
нах в родовой общине доминирует ее постоянное ядро, состоя-
щее из реальных и обычно достаточно близких родственников
по крови. В районах лесосаванны, где плотность населения
выше, пришлая часть родовой группы, не связанная родовыми
узами с ее постоянной частью, резко увеличивается; экономи-
ческое, общественное и территориальное единство такой группы
выражено значительно слабее [355, с. 62—63]. Группа деревень
112
объединяется по генеалогическому или территориально-полити-
ческому признаку в племя, которое, в свою очередь, может вхо-
дить в союз племен.
Община подобного типа, характерная для поздней стадии
первобытнообщинного строя, представляет собой скорее исклю-
чительное явление, историческую ступень, пройденную боль-
шинством народов Западной Африки. Более распространена
другая форма общины, типичная для стадии разложения родо-
вой общины и зарождения классового общества. Ее характер-
ные черты: община состоит из одного или нескольких сегмен-
тов— частей делокализованного рода; ядро земледельческой об-
щины образует коллектив родичей — потомков первопоселенцев,
в их руках сосредоточиваются основные организационные функ-
ции и распоряжение землей; родовые группы состоят из отдель-
ных домохозяйств, принадлежащих большим (а сейчас все чаще
и малым) семьям; земледельческая община представляет собой
низшую территориально-родовую ячейку в иерархии более круп-
ных территориально-родовых подразделений, образующих пле-
менную общность или союз племен.
Эта форма общины представлена несколькими локальными
вариантами, которые различаются степенью делокализации ро-
да и его сегментов, формой поселения, порядком родовой фи-
лиации, организацией управления и т. д. Например, тив не
знают компактных деревенских поселений, состоящих из не-
скольких домохозяйств. Общинники живут хуторами или ком-
паундами, населенными отдельными большими семьями или
патронимиями. Однако компаунд не рассматривается как тер-
риториальная ячейка. В основе родо-племенной общности тив
лежит так называемый tar (utar) —территория, занятая патри-
линейным родовым сегментом (ipaven) [270, с. 25—38; 269,
с. 1—4]. Более или менее постоянные связи (кровнородствен-
ные. производственные, отношения наследования и т. д.) объ-
единяют лишь представителей минимального родового сегмен-
та, который насчитывает 150—1500 человек и занимает терри-
торию в 200—300 га. В такой группе обычно четыре или пять
поколений родственников, а также пришлые члены из других
групп. Общественное и территориальное единство группы выра-
жено довольно слабо, в прошлом отсутствовал институт вож-
дей, власть принадлежала нескольким наиболее авторитетным
и уважаемым старейшинам и носила больше арбитражный ха-
рактер. Генеалогическая сегментация совпадает с территориаль-
ной. Минимальные родовые сегменты входят в более крупные
территориально-родовые подразделения, самые крупные из ко-
торых составляют племенную общность тив — tar tiv.
Более отчетливо делокализация рода и территориальное
единство общины прослеживаются у народов акан и племен Се-
верной Ганы. Как общество тив, традиционная социальная ор-
ганизация акан представляет собой генеалогическую структуру
8 Зак. 464
113
родов, подродов и минимальных родовых групп, включающих
(на основе матрилинейного счета родства) восемь — десять по-
колений родичей [346, с. 23—24]. Все эти родовые подразделе-
ния обозначаются одинаково — abusua, за каждым из них за-
креплена по праву первопоселения определенная родовая тер-
ритория. Членов рода объединяют экзогамия, общее имя и па-
мять о генеалогических предках. На родовой территории,
однако, проживает постоянно лишь часть рода, подрода и т. д.—
его ядро, которое окружено пришлыми членами из других ро-
дов. Вся общественная организация приобретает характер тер-
риториально-родовой иерархии. Земледельческая община совпа-
дает с компактным деревенским поселением, состоящим из
родового матрилинейного ядра — одной или нескольких групп
потомков основателей деревни и его оболочки — пришлых се-
мей и родовых групп. Родовая группа является основной орга-
низационной ячейкой в таких сферах общественных отношений,
как наследование, присвоение земли, семейно-брачные отноше-
ния, распределение должностей и титулов и т. д. Вождь дерев-
ни (odekuro), ответственный за организацию всего деревенского
коллектива и управление им, избирался главами матрилиней-
ных групп, постоянно живших в деревне. Группа кланов, объ-
единенных родовыми и территориальными узами, составляет пле-
мя (oman), которое группируется вокруг своего потомственного
ядра — династического рода; из числа его членов избирается
вождь племени (omanhene). Подобная форма общины характер-
на также для племен Северной Ганы (таллснси, гуренси, пам-
нам и др.) с той разницей, что патрилинейная филиация у них
доминирует над матрилинейной [346, с. 26—28].
Промежуточное положение между родовой и территориаль-
ной формами земледельческой общины занимает особый ее тип,
который может быть назван гетерогенной общиной. Ядро гете-
рогенной общины составляет кровнородственный коллектив
(патронимия или отдельная большая семья). Этот коллектив,
однако, выступает прежде всего как территориальная ячейка
общества и с другими подобными себе ячейками связан больше
соседско-корпоративными, чем родовыми, узами. Дуализм кров-
нородственного и территориального начал выступает здесь в
едином социальном субстрате, образует единую систему соци-
альных отношений. Гетерогенная форма общины наиболее ха-
рактерна для переходных, или промежуточных, общественных
структур, непосредственно сочетающих элементы бесклассовых
и классовых отношений.
На низшей стадии своего развития, когда классовые отно-
шения вызревают еще в рамках родо-племеииых институтов,
гетерогенная община сохраняет черты территориально-родовой
структуры. Это обычно коллектив, состоящий из патронимиче-
ского ядра (малый или агнатный род) и пришлых членов или
семей из других общин, сервильных категорий населения, кли-
114
ентов и т. д. Подобные коллективы часто носят экзогамный ха-
рактер, поэтому ядро территориально-агнатной общины включа-
ет лишь часть членов агнатного рода, совместно живущих в од-
ном доме или деревне. В отдельных случаях (например, у фуль-
бе Фута-Джаллона) земледельческая община сводится к ее
агнатному ядру [219, с. 2]. В то же время у йоруба мы находим
другой вариант развития агнатной общины: отдельные патрони-
мические общины (agbole) объединяются в территориальный
союз, который, в свою очередь, выступает как городская тер-
риториально-агнатная община, обеспечивающая нерасчленен-
ность ячеек производства и социальные связи между группами
патронимических общин.
Дальнейшее развитие гетерогенной формы общины связано
с усилением соседско-корпоративных связей в противовес родо-
вой организации. Более высокой формой гетерогенной общины
является соседско-большесемейный коллектив. Он представляет
территориальное объединение отдельных большесемейных об-
щин вокруг большой семьи потомков основателей деревни. Со-
седско-большесемейная община особенно характерна для наро-
дов Западного Судана. У народов манде селение (dugu) вклю-
чает несколько большесемейных домохозяйств. При этом, отме-
чает Л. Е. Куббель, «первоначально поселившаяся в данной
местности семья имела определенные преимущества — из нее из-
бирались главы селений dugu-tigi и это звание передавалось в
пределах семьи от старших братьев к младшим» [139, с. 58
и сл.]. В состав селения входили: семья главы селения и прим-
кнувшие к ней другие большесемейные общины; лица, поселив-
шиеся в деревне в более поздние времена, и их потомки. Между
отдельными большими семьями, населявшими dugu, не сущест-
вовало постоянного кровного родства, однако их связывало оп-
пределенное экономическое и общественное единство [139, с. 59;
366, с. 53—54]. В ряде случаев несколько соседних dugu объ-
единялись в территориальный союз (kafu или kafo), его глава
(kafu-tigo) выполнял по отношению к подчиненным ему общи-
нам те же функции, которые глава отдельной общины выполнял
по отношению к главам больших семей 15.
Община, подобная соседско-большесемейному коллективу у
манде, существовала, по-видимому, и в традиционном общест-
ве сонгаев [289, III, с. 308; 378, с. 43].
Поздние формы гетерогенной общины соответствуют стадии
патриархально-феодального строя, когда патриархально-общин-
ный уклад становится основой развития классовых отношений.
Утверждение классового общества и включение патриархально-
15 Соседско-большесемейная форма гетерогенной общины характерна и
для эдо, у которых патрилинейные группы не имеют большого экономиче-
ского и социального значения и отдельные большие семьи непосредственно
зависят от деревенского коллектива в сфере наследования земли и патронаж-
ного распределения общинного труда {270, с. 30].
Я*
115
общинного уклада в систему феодального способа производства
ведет к постепенному вытеснению гетерогенной формы земле-
дельческой общины территориальной, основанной прежде всего
на соседско-корпоративных узах. Отчетливую форму этот про-
цесс приобрел в крупнейших эмиратах Северной Нигерии, где
еще в доколониальный период утвердился территориальный тип
общинной организации. Типичный для земледельческой общи-
ны дуализм кровнородственного и соседского начал проявляется
здесь в окончательном отделении территориальной организации
деревни от большесемейного коллектива как основной экономи-
ческой ячейки общества.
Низшей территориальной единицей у хауса служит отдель-
ный квартал крупного сельского поселения, именуемого gari,
или небольшая деревня (kauye). Это — профессионально-земля-
ческое объединение, его постоянные члены связаны между со-
бой отношениями дружбы и взаимопомощи, предпочтительными
браками, общностью семейных и профессиональных интересов.
Родственные связи устанавливаются на основе соседских и про-
фессионально-корпоративных интересов, крупные и устойчивые
патронимические объединения отсутствуют. Ядро родственной
группы, сохраняющее реальное территориальное и обществен-
ное единство, составляют родственники по отцу во втором и
третьем поколениях, населяющие отдельную усадьбу или группу
соседних усадеб. Квартал или небольшая деревня являются так-
же низшими административно-фискальными ячейками.
Отдельные кварталы и деревни объединяются в территори-
альный союз, который именуется kasa («земля», в смысле «стра-
на»). Это — сугубо земляческое объединение: в него входят по
принципу земляческой принадлежности к данной территории и
в силу признания власти деревенского вождя, должность кото-
рого носит феодально-сословный характер и по традиции за-
крепляется за одним или несколькими агнатными родами, по-
стоянно живущими в gari. У каждой «земли» есть своя «столи-
ца» (крупное селение — birni), свой местный рынок и мечеть.
В сущности это — полузамкнутое, локальное общество, которое
насчитывает несколько тысяч человек. Жителей «земли» объ-
единяют присвоение земли (по соседско-корпоративному при-
знаку), разделение труда (между ремесленниками и земледель-
цами), территориально-земляческие связи, совместное несение
повинностей по отношению к деревенскому вождю и т. д. Гра-
ницы kasa четко определены, это основная общественно-органи-
зационная ячейка эмирата.
Итак, то, что мы называем земледельческой общиной, пред-
ставляет совокупность конкретных исторических форм, особых
для различных стадий перехода от первобытного строя к клас-
совому. Налицо разнообразие форм социальной связи внутри
общины, типов ведущей социальной ячейки, способов включе-
ния общины в более широкие социально-политические общности.
116
Однако неверно, основываясь на формальных различиях, отож-
дествлять земледельческую общину с родовой или соседской
общинами как историческими типами общинной организации.
В отличие от смены форм общины переход от одного типа об-
щинной организации к другому связан с глобальными, структур-
ными сдвигами в типе общественного производства, экономи-
ческой организации и соответственно во всей системе социаль-
ных отношений. В земледельческой общине могут преобладать
и родовые и территориальные (соседские) отношения, однако
типологическая разница между ними зависит в конечном счете
от характера общественного производства, лежащего в их осно-
ве. Родовой форме общины соответствует господство родовых
связей, родовому типу общины — воспроизводство индивида как
существа родового, принадлежащего к общине исключительно
в силу родственных уз. Точно так же соседской или территори-
альной форме общины соответствует господство территориаль-
ных связей, однако соседский тип общины (сельская община)
предполагает воспроизводство индивида как парцеллярного соб-
ственника, принадлежащего к общине исключительно или глав-
ным образом в силу парцеллярного владения средствами и ус-
ловиями производства. Соотношение родовых и территориаль-
ных форм общины, таким образом, дает представление о ста-
диальной динамике развития земледельческой общины, но не о
ее типе в полном смысле слова.
Для выявления типологической специфики земледельческой
общины сравнению должны подвергнуться не только ее формы,
но и структурно-функциональные особенности.
В структурно-функциональном плане земледельческая общи-
на (как и любая форма социальной общности) представляет
единство социальной структуры и социальной организации. Со-
циальная структура отражает место тех или иных групп, кол-
лективов, общностей в системе общественного производства.
Социальная организация характеризует способ соединения (ин-
теграции) отдельных групп, коллективов в общество на основе
данной системы общественного производства.
Рассмотрим прежде всего внутреннюю структуру и органи-
зацию особого вида общественного производства — производства
человека как существа общественного.
Социальная основа производства самого человека — брачно-
семейные и родственные отношения — приобретает в земледель-
ческой общине отчетливо выраженный экономический характер,
опосредствуется разделением труда между полами в сфере хо-
зяйства. Домашний труд как материальная предпосылка вос-
производства человека отделяется в той или иной степени от
собственно материального производства (земледелия, ремесла)
и становится почти исключительно сферой женских занятий. Ре-
зультатом этого процесса является усиление позиций семьи в
качестве особой общественной ячейки, объединяющей супругов
117
и их потомков. Эта ячейка становится основной общественной
формой материального производства и главным регулятором
брачных и родственных отношений. Укрепление семьи непосред-
ственно зависит от положения женщины в системе разделения
труда, от того, в какой степени она становится простым оруди-
ем производства нового поколения людей. В наименее развитых
обществах, сохраняющих первобытный характер (племена ле-
систых и лагунных районов Берега Слоновой Кости), женщина
сохраняет принадлежность к своему роду и продолжает пользо-
ваться почти такими же правами, что и мужчина,— правом раз-
вода без каких-либо формальностей, определенной свободой в
сфере половых отношений (до замужества). Дети принадлежат
патрилинейной родовой группе, а не супружеской ячейке, кото-
рая остается весьма неустойчивой и легко расторжимой. Там,
где сохраняется материнский счет родства, женщина обычно
принимает участие в семейном совете и может дублировать
роль вождя матрилинейной группы (у народов акан) или даже
занимать пост вождя селения или племени (у народов агни,
бауле). Более ограничены социальные функции женщины у тив.
Брачно-семейные отношения определенно предполагают при-
своение женщины мужем и его родовой группой. Муж и патри-
линейная группа могут приобретать всеобъемлющие права на
женщину и ее труд, как и право на се детей. Однако известна
и такая форма семьи, при которой муж и его родовая группа
могут распоряжаться только женщиной, но не детьми, принад-
лежащими матрилинейной группе [270, с. 232].
В гетерогенных и территориальных формах земледельческой
общины, основанных на господстве патриархальной семьи, жен-
щина почти полностью объективируется в отношениях детопро-
изводства. Всю жизнь она сохраняет статус младшего члена
семьи. Мужчина (отец, муж или официальный опекун) пред-
ставляет личные и имущественные интересы женщины. Соци-
альная роль женщины по традиции ограничивается главным об-
разом внутрисемейной сферой деятельности. Ислам еще более
усиливает неравноправное положение женщины и приоритет
семьи и семейных отношений над родственными связями.
Поскольку основу производительных сил в общине составля-
ют люди, т. е. живой, а не овеществленный труд, то производ-
ство средств существования и воспроизводство нового поколе-
ния могут осуществляться только в тесной функциональной
взаимосвязи. Производство средств существования служит за-
даче воспроизводства индивидов, тогда как производство нового
поколения непосредственно выполняет экономические функции:
воспроизводство и распределение рабочей силы в формах и
масштабах, обеспечивающих непрерывный процесс обществен-
ного производства. По мере того как семья выделяется в основ-
ную общественную ячейку, эти функции переходят к ней. Уста-
навливается тесное функциональное единство между домохозяй-
118
ством, как основной ячейкой материального производства, и
семьей, как ячейкой воспроизводства человека. Однако возни-
кающая на этой основе единая семейно-хозяйственная ячейка
принципиально отличается от парцеллярного (частного) хозяй-
ства одной малой семьи как по своей внутренней организации,
так и по функциям производства нового поколения. В условиях
мотыжного земледелия и господства натурального хозяйства
собственно семейная ячейка (т. е. родители и их дети) практи-
чески лишена возможности стать также и основной хозяйствен-
ной единицей. Численность малой семьи значительно ниже того
минимального уровня воспроизводства полноценной рабочей си-
лы, который необходим для поддержания хотя бы минимальных
условий существования семейного коллектива. Главной предпо-
сылкой воспроизводства индивида становится поэтому расшире-
ние чисто семейной (супружеской) ячейки до масштабов полно-
ценного хозяйственного коллектива, а не парцеллярная соб-
ственность на землю или продажа рабочей силы, как это имеет
место при господстве парцеллярного хозяйства 16.
Непосредственное совпадение экономической и семейной
ячейки в условиях традиционной агрикультуры достигается в
основном двумя путями: во-первых, на основе естественного
расширения и одновременной сегментации семейной ячейки; во-
вторых, путем адаптации (ассимиляции) семейно-хозяйственны-
ми коллективами новых членов, чуждых по крови. Благодаря
естественному расширению и сегментации супружеской ячейки
с ее потомством образуется ядро домовой (большесемейной)
общины — большая семья, сочетающая в себе функции экономи-
ческого и семейного коллективов. Большая семья занимает про-
межуточное положение между родом (подродом) и малой
семьей, она низводит родовую общину до уровня семейной груп-
пы и одновременно расширяет отдельную супружескую ячейку
или малую семью до уровня родственного коллектива, способ-
ного обеспечить необходимый минимум средств существования.
В условиях, когда большесемейная община является основной
экономической ячейкой, роль отдельной малой семьи, входящей
в состав общины, ограничивается преимущественно функцией
продолжения рода, тогда как остальные функции воспроизвод-
ства индивида (производственные, имущественные, социальные)
берет на себя коллектив родственников и земледельческая об-
щина в целом. Однако в отличие от родовой общины кровные
родственники — члены большой семьи — в той или иной степени
обособляются от остальных сородичей, не входящих в больше-
семейную ячейку производства.
Параллельно естественному расширению семейной ячейки
(в результате браков детей, братьев и т. д.) происходит про-
Речь идет о традиционных формах африканской земледельческой об-
щины, не знавшей парцеллярного типа экономической и семейной ячейки.
119
цесс ее сегментации на отдельные субсемейные коллективы, от-
дельные малые семьи или их группы. Продолжительность и
конечные результаты сегментации и распада первичного семей-
но-хозяйственного коллектива зависят от сложного комплекса
причин — хозяйственных, демографических, социально-культур-
ных и т. д., но в первую очередь от возможности обеспечить
непрерывность существования группы при данном уровне про-
изводительности земледельческого труда и общих доходов домо-
хозяйства.
Перерастание первичной семейной ячейки (малой семьи) в
полноценную социально-экономическую ячейку даже сейчас, в
условиях широкого распространения денежных приработков,
занимает определенный промежуток времени и в крестьянских
хозяйствах совершается сначала в рамках «материнской» боль-
шой семьи. В прошлом же естественная сегментация больше-
семейных и патронимических коллективов происходила гораздо
медленнее и в зависимости от конкретных условий совершалась,
по-видимому, не раньше третьего или четвертого поколения
родичей. Сегментация значительно ускоряется и переходит в
распад домовой общины по мере роста материального достатка
главы малой семьи. Немаловажное значение имеет также род-
ственная близость членов семьи. Например, у хауса распад от-
дельного домохозяйства начинается теперь еще при жизни отца,
когда из его семьи выходит старший сын (обычно после же-
нитьбы второго сына) [71, с. 53—56]. Однако даже после смер-
ти отца сегментация большесемейной общины не всегда бывает
полной. Обычно сразу же из общины выходят лишь сводные
братья (дети от разных матерей). Кровные братья чаще оста-
ются в большой семье (из отцовской она превращается в брат-
скую), чтобы быстрее накопить имущество, подлежащее разделу.
Члены братской большой семьи сами покупают сельскохозяйст-
венные орудия и могут самостоятельно платить налоги [68,
с. 20]. Чтобы избежать имущественных споров, они обычно ог-
раничиваются лишь совместным возделыванием продовольст-
венных культур.
У эдо большинство женатых мужчин предпочитает выходить
из хозяйства отца, незадолго до или сразу же после его смерти
[271, с. 27]. Сын, который основывает собственное хозяйство, мо-
жет по-прежнему жить в доме отца и помогать ему в основных
сельскохозяйственных работах. Женатые младшие сыновья
иногда сохраняют хозяйство неразделенным.
У народов манде домовая община сохранила большую ус-
тойчивость и самовоспроизводимость. В 50-х годах она по-преж-
нему доминировала в деревне и после смерти отца переходила
под контроль либо брата, либо старшего сына сестры умерше-
го (бамбара, малинке, диавара) [145, с. 45]. Сегментация боль-
шой семьи начиналась во втором или третьем поколениях.
Традиционный образец слабо сегментированной большой
120
семьи мы находим в обществе тив. Связь между членами домо-
вой общины, населяющей отдельный компаунд, представляет
собой условие и признак полноценного существования индиви-
да. «Согласно нормам тив,— пишут П. и Л. Бохэннан,— соци-
альные группы, включая компаунды, должны быть едиными, их
деление рассматривается как пятно на репутации их членов и
верное указание на то, что кто-то (в данном случае глава но-
вого компаунда) не выполнил своего долга по причине неспо-
собности сделать это или по злому умыслу. Это чувство разоча-
рования настолько велико, что не принято покидать компаунд
в течение первого года после смерти отца. На протяжении это-
го года каждый в компаунде и даже в общине подчеркивает
в разговорах единство компаунда и пытается игнорировать или
осуждать все проявления напряженности, возникающей между
его членами. По истечении примерно года, с началом ближай-
шего строительного сезона, компаунд либо ремонтируется и ос-
тается единой ячейкой, либо распадается» [270, с. 24].
Наряду с естественным ростом и сегментацией кровнород-
ственных коллективов необходимое расширение семейных ячеек
достигается также за счет адоптации отдельными семьями но-
вых членов, не принадлежащих по крови к домовой общине или,
во всяком случае, не состоящих с нею в близком родстве. Во-
влечение новых членов в земледельческую общину — это такой
же постоянно идущий процесс, как и естественное деление кров-
нородственного ядра семейно-хозяйственного коллектива. При
господстве натурального хозяйства значение процесса адопта-
ции (ассимиляции) возрастает тем больше, чем быстрее проис-
ходит естественная сегментация большой семьи и чем меньше
и слабее образующееся при этом кровнородственное ядро хо-
зяйственного коллектива. Принятие в общину новых членов
позволяет компенсировать неизбежное в этом случае сокращение
трудовых ресурсов, а при благоприятных условиях даже увели-
чить число рабочих рук значительно выше того минимального
уровня, который необходим для обеспечения существования всех
членов группы. Ассимиляция как способ воспроизводства инди-
вида играет также незаменимую роль в случае каких-либо сти-
хийных бедствий (голод, эпидемии и т. д.), нарушающих есте-
ственный цикл воспроизводства новых поколений и ставящих
под угрозу физическое существование индивида. В зависимости
от конкретной потребности группы в новых членах семьи адоп-
тация может обеспечивать воспроизводство оболочки больше-
семейного коллектива (т. с. пришлых членов, дополняющих
кровнородственное ядро домовой общины) или же частично воз-
мещать потери самого кровнородственного коллектива.
Формы ассимиляции и использование новых членов значи-
тельно варьируют в зависимости от степени развития и устой-
чивости семьи как основной ячейки производства человека,
наличия в общине социальной дифференциации, территориаль-
121
ной мобильности общинников и т. д. Во всех без исключения
типах земледельческой общины адоптация принимает форму
полной ассимиляции (усыновления) новых членов семьи, в силу
чего они становятся полноправными общинниками, либо асси-
миляции частичной, основанной на эксплуатации и личном непол-
ноправии номинального члена рода или семьи (различные ка-
тегории рабов, клиентов, неполноправных сводных и т. д.).
Имущественные права и степень личного полноправия по тра-
диции определяются близостью (потомственной или номиналь-
ной) человека к кровнородственному ядру группы.
У гуро адоптация новых членов служит, с одной стороны,
средством восстановления устойчивости и гомогенности (одно-
родности) родового ядра общины, а с другой — формой вклю-
чения в родовую общину домашних рабов, пришлых (гуро),
нуждающихся в покровительстве и помощи со стороны родовой
группы, первоначально поселившейся в данной местности [355,
с. 71, 169]. Устойчивость родового ядра обеспечивается в ос-
новном благодаря поддержанию баланса между трудоспособны-
ми и нетрудоспособными членами отдельных малых и больших
семей, входящих в родовую общину. В случае смерти главы
семьи остальные ее члены включаются в состав семьи наслед-
ника умершего либо распределяются между семьями старших
членов родовой группы. Адоптация выражается в перенесении
отношений кровного родства и свойства па новых членов семьи.
В результате, пишет К. Мейяссу, «биологическая семья, неспо-
собная удержаться в собственных генеалогических рамках, вы-
тесняется... функциональными семьями, члены которых связаны
между собой больше экономическими обязанностями, чем кров-
нородственными узами» [355, с. 169]. Напротив, адоптация от-
дельных семей или родовых групп, посторонних в данной дере-
венской общине, выражается в установлении экономической за-
висимости новых членов от родовых старейшин, возглавляющих
общину, в обмен на покровительство, предоставление земли
и т. д. Если адоптация новых членов семьи усиливает гомоген-
ность родовой группы и родовой характер всей общины, то час-
тичная адоптация по территориальному признаку ведет к раз-
витию гетерогенных форм земледельческой общины даже при
сохранении родового ядра деревенского коллектива.
У народов акан только часть родовой группы или подрода
действительно принадлежит к нему по крови, другая часть адоп-
тируется из числа других семей и групп, не принадлежащих к
данному клану [345, с. 3].
По мере развития гетерогенной структуры земледельческой
общины, усиления роли семьи и соседских связей процесс адоп-
тации приобретает все более корпоративный характер: продол-
жительность ассимиляции, права и обязанности новых членов в
той или иной степени определяются их социальным статусом,
личной близостью к агнатному ядру общины. Проводится раз-
122
личис не только между лицами, посторонними в данной общине
и принадлежащими к ней по рождению, но и между различны-
ми категориями родственников, принимаемых в семью. В тра-
диционной семье хауса, например, родные дети и дети, усынов-
ленные мужем, занимают привилегированное положение по от-
ношению к детям женщины от первого брака, последние имеют
статус пасынков (agolai) и могут быть изгнаны из дома [68,
с. 21].
Усиливается разница между фактической (т. е. полной или
почти полной) адоптацией новых членов семьи и формальной
адоптацией, связанной с номинальным приемом в семью различ-
ных категорий неполноправного и сервильного населения. В свя-
зи с этим и большие семьи приобретают в той или иной степе-
ни родственно-корпоративный характер. Права и обязанности
членов семьи, степень их родства определяются тем, включает-
ся индивид в ядро семейной группы или нет. Категории восхо-
дящего родства («отец», «дед» и т. д.), одновременно знаменую-
щие социальное старшинство, применяются только к тем взрос-
лым членам семьи, которые официально, по социальному статусу
принадлежат к кровнородственному ядру группы. Только часть
из них действительно является кровными родственниками, тогда
как другая принадлежит к семье по праву усыновления и чисто
искусственным путем включается в родословную семьи. (У хау-
са, например, каждая вторая или третья семья усыновляет од-
ного, двух или трех детей.) Принцип кровнородственной, ге-
неалогической связи последовательно выдерживается лишь при
определении главы домовой общины, символизирующего связь
группы с предками, т. е. непрерывность существования семьи
во времени. Главой семьи по традиции может быть только ли-
цо, старшее в поколении умершего, родившееся в домовой об-
щине и принадлежащее к свободнорожденным ее членам. На-
против, лица, не входящие в ядро группы (взрослые женщины,
клиенты, рабы и т. д.), всю жизнь остаются на положении млад-
ших категорий родственников. При этом существует строгая
градация между привилегированными клиентами, непривилеги-
рованными или домашними клиентами (свободными общинни-
ками, отдающимися под покровительство влиятельной семьи или
агнатного рода), неполноправными членами кастовых групп,
также включаемыми номинально в большесемейную общину или
агнатный род, и, наконец, рабами (которые, в свою очередь,
иерархизованы по своему экономическому и социальному поло-
жению), принадлежащими семейной группе как естественное
или природное условие ее существования [139, с. 58—60; 140,
с. 171; 170, с. 106—114; 210, с. 191 — 194].
Ясно выраженным корпоративным содержанием наполняет-
ся в структуре гетерогенной общины и традиционный институт
чужаков или припущенников (лиц, временно или недавно посе-
лившихся на территории общины). Их неполноправие непосред-
123
ственно определяется личностным статусом «неассимилирован-
ных» и смягчается по мере адоптации (брачно-семейной, соци-
ально-культурной и т. д.) общиной. Процесс адоптации при
этом сопряжен с установлением тесных соседских связей и за-
висит от времени пребывания чужака на территории общины.
Сегментация большой семьи и адоптация новых членов оп-
ределяют типологические черты отношений по производству че-
ловека, характерные для традиционных форм земледельческой
общины. Наряду с экономическими узами и в тесном единстве
с ними, членов земледельческой общины объединяет также спе-
цифическая организация брачно-семейно-родственных отноше-
ний, которая отличается от брачно-родственной организации,
типичной для родового строя и для строя мелких парцеллярных
хозяйств (сельской или соседской общины-марки). В процессе
зарождения, развития и укрепления большесемейной общины
определяется основной принцип брачно-семейно-родственной ор-
ганизации земледельческой общины: фиксация и поддержание
генеалогического ядра домовой общины, регулирующего сег-
ментацию семейно-родственного коллектива, адоптацию новых
членов и непрерывное существование общины во времени.
Усиление роли семейного ядра домовой общины ведет к раз-
витию системы так называемого агнатного родства, фиксирую-
щего специфическую (семейно-родственно-корпоративную)
структуру большой патриархальной семьи. Агнатное родство
отражает промежуточное положение патриархальной семьи
между родовой общиной и малой семьей: в нем органически
сочетаются принцип кровного родства, типичного для семейной
ячейки, и характерный для родовых отношений принцип слия-
ния отдельных линий родства (принцип родовства). Однако и
тот и другой принципы имеют иное общественное содержание,
чем кровное родство малой семьи и отношения родовства в
условиях господства родовой общины и рода как основных
структурных единиц общества. За кровнородственные отношения
в традиционной земледельческой общине принимаются не толь-
ко реальные гектильные связи (между отцом и его родными
детьми, между дедом и его прямыми потомками и т. д.), но и
любые отношения, объединяющие членов ядра домовой общины
или патронимии, даже если по рождению они принадлежат к
другим семейно-хозяйственным коллективам. Между приемны-
ми членами семьи и остальными ее членами устанавливаются
такие же отношения, что и между реальными кровными род-
ственниками: приемные дети не отличаются от родных; как и
последних, их называют «дочери», «сыновья» и т. д. Понятия
«общая кровь», «кровное родство», «близкая родня» приобрета-
ют, таким образом, в известной степени общинный, корпоратив-
но-функциональный характер.
Общинно-корпоративная функция агнатного родства прояв-
ляется и в том, что степень кровного ропстия определяется
124
исключительно по генеалогическому принципу, путем выделе-
ния прямой линии родства и общих предков. Поэтому родствен-
ная группа оформляется как малый или агнатный род, все чле-
ны которого связаны родством (реальным или номинальным)
по прямой линии. Это вполне соответствует общественно-эконо-
мическим порядкам большесемейной общины, при которых ма-
териальное положение человека и его социальный статус изме-
няются лишь по мере сегментации семейно-родственной группы,
и поэтому переход членов общины из одной категории кровного
родства в другую фиксируется больше в терминах восходящего
и нисходящего поколений. Вместе с тем в силу широкого раз-
вития в земледельческой общине процессов адаптации появля-
ется тенденция к искусственному «слиянию», «выпрямлению»
генеалогических линий. Например, у акан и тив человек, асси-
милированный родовой группой, начинает вести свое происхож-
дение от предков группы и его собственная генеалогическая ли-
ния сливается с родословной подрода и клана. В целях сохра-
нения единства клана родословная входящих в него подродов
и родовых групп может искусственно сохраняться на несколько
поколений. Генеалогическое (предковое) родство в связи с этим
приобретает агнатный характер, искусственно сливается с пат-
рилинией или матрилинией отдельной большой семьи или аг-
натного рода, включающего группу больших семей.
В связи с развитием большой семьи и агнатного рода в ге-
неалогической общине постепенно исчезает функциональная
необходимость в различении боковых линий родства как со сто-
роны отца, так и со стороны матери. Чисто родовая филиация
(экзогамное разделение родственников отца и матери) вытесня-
ется агнатной филиацией, не знающей экзогамии внутри основ-
ной социальной ячейки общества, так же как и различных сте-
пеней кровного родства по близости к прямой линии (свойст-
венных эпохе господства малой семьи). Утверждаются нормы
агнатного родства: выделение прямой линии родства, приобре-
тающей в той или иной степени генеалогический характер, и
слияние боковых линий родства.
Нормы агнатного родства характерны для всех форм земле-
дельческой общины, основанных на господстве большой семьи
и выделении патрилинии. Специфически корпоративный харак-
тер носит номенклатура агнатного родства у тив. Тив описыва-
ют членов большой семьи (компаунда) как группу близких род-
ственников (angibianev), однако каждого из них классифициру-
ют по его социальной роли, избегая при этом терминов родства:
глава семьи (ог или уа), младшие члены семей (wanye), жены
взрослых членов общины (kwase warn) и пришлые жители ком-
паунда — «гости» (ог или inya) [270, с. 16—17].
Специфически общинный характер агнатного родства про-
является и в том, что его термины могут распространяться на
всех постоянных жителей деревни, образующих соседско-род-
125
ственное ядро земледельческой общины. Действительная сте-
пень кровного родства (в боковых линиях) при этом не учиты-
вается. В постоянном ядре общины, объединяемом узами со-
трудничества и взаимопомощи, не может быть совершенно «чу-
жих» людей, как и совершенно изолированных друг от друга
групп родственников. Весь комплекс отношений по воспроизвод-
ству индивида, сосредоточенных в ядре земледельческой общи-
ны — материальных, брачно-семейных, земляческих, поземель-
ных и т. д., рассматривается как естественная связь по рожде-
нию, как форма родства, или, точнее, «родовства», обусловлен-
ного личной принадлежностью индивида к общинному коллек-
тиву. Земляческие связи обычно выражаются в терминах родства
и побратимства, а родство в то же время связано с принадлеж-
ностью индивида (по рождению) к территории рода, подрода,
общины и т. д.
Воспроизводству ядра домовой общины непосредственно под-
чиняются и традиционные нормы брака, характерные для зем-
ледельческой общины. Как и кровнородственные отношения,
брачные связи устанавливаются и регулируются в соответствии
с принципами агнатного родства и корпоративной принадлеж-
ности к общинному коллективу. Традиционный институт брака
функционирует в строгом соответствии с «ядерной» структурой
общины. Тесная зависимость хозяйства большой семьи и вос-
производства всей семейной группы от непрерывного производ-
ства нового поколения вызывает необходимость взаимных бра-
ков, при которых потеря права на потомство женщины (или
потомство мужа при матрилинейном счете родства) должна
компенсироваться приобретением права на женщину из другой
семьи или родовой группы. Основной формой брачных связей
в земледельческой общине становится обменный брак. Генети-
чески обменный брак может быть связан с более древней фор-
мой межродовых брачных связей, однако в земледельческой
общине он имеет и свои специфические структурно-функцио-
нальные особенности.
В случае сохранения родовой организации земледельческой
общины обменный брак регулируется обычаем родовой экзога-
мии. Экзогамия, однако, как правило, подчиняется социально-
экономическим отношениям агнатного рода. Основная социаль-
ная ячейка земледельческой общины — большая семья — эндо-
гамна. Поэтому функции родовой экзогамии в общине ограничи-
ваются в основном регулированием заключения браков. Члены
большой семьи, как правило, тесно связаны не только со своими
кровными родичами, но и с родственниками по браку, принад-
лежащими (в условиях родовой экзогамии) к другому агнатно-
му роду. Связи по свойству налагают на человека не менее зна-
чительные экономические и социальные обязанности, чем кровное
родство. На родственников по браку иногда ложится главная
обязанность участия в системе трудовой взаимопомощи. Тер-
126
мины ближайшего родства часто переносятся на отношения
свойства. Экзогамные границы агнатных групп могут изменять-
ся в результате адоптации новых членов. У народов акан, на-
пример, ассимилированные члены рода обязаны так же строго
соблюдать обычай экзогамии, как и действительные родственни-
ки, входящие в агнатное ядро домовой общины.
В то же время принцип экзогамии не применяется к домаш-
ним рабам, включаемым в состав большой семьи: они могут
вступать в брак с членами своего клана [345, с. 30]. Экзогамия
строится на основе патрилинии или матрилинии и обязательно
учитывает как родовое происхождение брачащихся, так и сте-
пень кровной близости от общего предка. Так, среди племен
Северной Ганы мужчина может наследовать жен умерших чле-
нов клана, за исключением жен своего отца и жен сыновей
[346, с. 29].
Независимо от того, сохраняется экзогамный род или нет,
обменный брак обычно связан с установлением более или менее
тесных брачных связей между двумя или несколькими больши-
ми семьями по принципу корпоративной принадлежности к од-
ному и тому же деревенскому коллективу, территории, к про-
фессиональной или земляческой группе. Брак заключается на
компенсационной основе и, по мере того как усиливается обо-
собленность отдельных семейных ячеек, начинает обусловли-
ваться уплатой брачного выкупа за невесту (брак-купля). Са-
мостоятельное заключение обменного брака между большими
семьями ведет к ослаблению и разрушению родовой экзогамии
как особого регулятора брачных отношений. Характерным при-
мером широкого развития обменных форм брака при одновре-
менном исчезновении родовой экзогамии могут служить брачные
отношения у тив [269, с. 72—73, 166]. Группа агнатов, удален-
ных от общего предка на два-три поколения, объединяется в
особую брачную группу (mbaye ingoli mom). Браки заключа-
ются между членами этой группы путем взаимного обмена
близкими родственниками — сестрами, дочерьми и т. д. Рань-
ше подобный «брачный клиринг» являлся единственной формой
брака.
Обменный брак был широко распространен и у тех запад-
ноафриканских народов, которые утратили родовую организа-
цию общества. Параллельно с ним в гетерогенной общине раз-
вивается также брак-купля. У народов манде обменный брак
господствовал вплоть до 30-х годов XX в. [289, II, с. 63; 132,
с. 46—47]. Брак, при котором две семьи обмениваются невеста-
ми (auren mutsaya), известен хауса; подобным образом брак
заключают семьи чужаков, не ассимилированных общиной.
Сохранение или отсутствие родовой экзогамии, в свою оче-
редь, оказывает влияние на социальную структуру земледельче-
ской общины. В сочетании с генеалогическим родством родовая
экзогамия обеспечивает выделение и воспроизводство гомоген-
127
кого агнатного ядра общины. Запрещение браков между по-
томками нескольких поколений родичей усиливает чувство кор-
поративной близости (между членами отдельных земледельче-
ских общин, входящих в родо-племенную общность). Где бы
ни поселился общинник, он может найти группу фактических
или номинальных родственников, готовых оказать ему необхо-
димую помощь и поддержку. Среди тех, кто входит в экзогам-
ную агнатную группу, как правило, сильно развито чувство кор-
поративной ответственности за каждого из ее членов: долг од-
ного из них ложится на всю группу, за преступление, совершен-
ное родичем, отвечает весь агнатный род, живущий в общи-
не, и т. д.
С ослаблением или исчезновением родовой экзогамии исче-
зает и эффективное средство воспроизводства мощного, устой-
чивого и относительно однородного агнатного ядра общины,
что отражается и на ее форме. Память о генеалогических пред-
ках сравнительно быстро стирается (обычно в третьем или чет-
вертом поколениях), агнатная группа становится менее устой-
чивой перед лицом посторонних членов общины, внешних втор-
жений и влияний. Агнатный род сводится к отдельным патро-
нимиям или объединениям патронимического типа. Основой
воспроизводства агнатного ядра становится не запрещение, а,
наоборот, поощрение предпочтительных браков между агната-
ми, определенное слияние родства и свойства, включение в сла-
бо расчлененную систему родства соседей, друзей и т. д. На-
пример, у хауса наиболее распространенная институционализи-
рованная форма брачного союза — брак между коллатеральны-
ми родственниками, соседями и друзьями. Существует по край-
ней мере восемь разновидностей этого брака: четыре из них
включают браки между различными категориями кузенов; две
основаны на отношениях дружбы (побратимстве), остальные
включают браки между соседями и членами профессионально-
земляческих объединений [68, с. 51]. Система предпочтитель-
ных браков позволяет приостановить быстрый распад связей
между агнатами, однако агнатное ядро общины постепенно те-
ряет собственно родовые черты, превращается в соседско-кор-
поративное объединение, основанное на нерасчлененном комп-
лексе кровнородственных, семейно-брачных и земляческих отно-
шений по воспроизводству человека.
Обратимся теперь к другому неотъемлемому виду общест-
венного производства — производству самой формы социально-
го общения, социальной связи между членами земледельческой
общины. Господство натурального хозяйства в традиционной
земледельческой общине отнюдь не означает, что социальные
ячейки существуют изолированно одна от другой. Мотыжный
тип производства порождает тесную кооперацию отдельных
ячеек производства, которая закрепляется патронажной систе-
мой распределения труда и его условий. Не приходится говорить
128
и о семейно-брачной обособленности социальных ячеек. Даже
внутри относительно устойчивого ядра земледельческой общины
происходит постоянное перемещение людей из одной ячейки в
другую в результате взаимных браков, усыновлений, трудовой
взаимопомощи, естественной сегментации большой семьи и т. д.
Грани между социальными ячейками весьма изменчивы и под-
вижны, они не столько разъединяют, сколько соединяют отдель-
ные семьи. Общинник по праву считает своим коллективом це-
лую иерархию групп и более или меиее постоянных объедине-
ний. «Состав жителей какого-либо данного компаунда,— пишут
о домохозяйстве тив П. и Л. Бохэннан,— может меняться быст-
ро и многократно. Некоторые молодые мужчины посвящают не-
сколько лет занятию торговыми промыслами и только часть
этого времени находятся дома. Дети поощряются в их жела-
нии навестить родственников в других районах. Мужчины с
большой готовностью и охотой переходят из своей агнатной
группы родичей в группу агнатных родственников матери или
в агнатную группу родственников матери отца. Население ком-
паунда постоянно перемещается» [270, с. 17].
Каким же образом организовано социальное общение в зем-
ледельческой общине и что определяет его внутреннюю струк-
туру, соотношение экономических и неэкономических форм об-
щения? В разделе, посвященном экономической организации
общины, мы рассмотрели экономический способ общения, свя-
занный с распределением живого труда, его продуктов и мате-
риальных условий. Присвоение средств производства опосред-
ствуется патронажным способом распределения труда и продук-
тов (по характеру труда и социальному статусу), но не товар-
ным обменом (по индивидуальным или общественным затратам
труда), иными словами, носит личностный, а не вещный ха-
рактер.
Вместе с тем, анализируя процесс производства новых no-
колений людей, мы могли убедиться в том, что эта форма об-
щения подчинена материальным нуждам воспроизводства ин-
дивида, находится в прямой связи с размерами и структурой
экономических ячеек. При этом и семейно-брачно-родственные
отношения тоже носят патронажный характер, регулируются в
точном соответствии с социальным положением человека внутри
ячейки производства и прочностью связей ячейки с ядром об-
щины.
Таким образом, социальное общение в земледельческой об-
щине охватывает и организует сферы материального и немате-
риального производства, но в конечном счете не сводится ни
к тому, ни к другому. Материальные и нематериальные формы
общения здесь вообще трудно разделимы, поскольку они имеют
общий объект и общее содержание: воспроизводство индивида
в единстве его материальных и социальных условий существо-
вания. Поэтому и в процессе социального общения индивид не
9 Зак. 464
129
может выступать только как производитель или только как
родственник, муж, жена и т. д. Его общение с другими инди-
видами отражает взаимоотношения отдельных семейно-хозяй-
ственных коллективов, вне которых (при данном уровне общест-
венного производства) невозможно существование человека.
Большая семья как основная социальная ячейка земледельче-
ской общины основана на нерасчлененном единстве основных
элементов и условий производства — земли, орудий труда, ра-
бочей силы индивида, семьи и т. д. Однако каждый из этих
элементов и каждое из этих условий могут быть присвоены
лишь в процессе межколлективных отношений между отдель-
ными домовыми общинами. С одной стороны, все, что распре-
деляется в земледельческой общине в процессе общения,— будь
то человек, земля, какая-либо вещь,— распределяется лишь как
элемент определенной социальной ячейки, условие ее воспро-
изводства. С другой стороны, все, что принадлежит домовой
общине, начиная от материальных объектов и кончая социаль-
ными ролями ее членов, дано ей в форме непосредственной
связи с другими социально-экономическими ячейками — отно-
шений взаимной помощи, межсемейного распределения части
произведенного продукта, предпочтительных браков и т. д. Ос-
новной формой социального общения становится связь индиви-
дов через семейно-производственные ячейки (а не через отдель-
ные их элементы — землю, труд, брачные отношения и т. д.).
Основу общения составляет постоянное комбинирование ячеек
между собой — соединение, расчленение и т. д.
Отсюда гибкость и вместе с тем простота и целостность со-
циального общения. Мобильность человека зависит от подвиж-
ности социальной ячейки, в которую он входит, и от степени
интеграции с нею. Индивид уже не полностью родовое сущест-
во, но и не атомарная личность. Социальная полноценность че-
ловека, его общественный ранг, статус и престиж определяют-
ся тем, с каким количеством социальных ячеек и насколько
прочно он связан. Ячейка порождает и воспроизводит индиви-
да, обусловливает его труд, но не наоборот.
Социальное общение через ячейки материального производ-
ства и воспроизводства человека отличается по своему харак-
теру от общения в первобытной общине и сельской общине,
основанной на господстве парцеллярного хозяйства. В отличие
от первобытной общины, в которой общественное производство
носит недифференцированный или слабо дифференцированный
характер и индивиды относятся друг к другу как к своему
собственному субъективному продолжению, социальная деятель-
ность индивидов в сложившейся большесемейной общине ка-
чественно неоднородна и неравноценна, естественные (половоз-
растные) различия приобретают экономически разделенный ха-
рактер. Социальная деятельность младших членов семьи (жен-
щин, неженатых сыновей, рабов, клиентов и т. д.) ограничи-
ло
вается воспроизводством отдельных условий существования
всей семейной группы (производство и воспитание нового поко-
ления, производство продуктов труда), тогда как социальная
деятельность женатых мужчин и главы домовой общины соеди-
няет отдельные условия существования семьи, обеспечивает
воспроизводство семейно-хозяйственного коллектива в целом.
Общение выступает как объективный процесс комбинирования
отдельных видов труда, а естественно выросшее общение (по
полу, возрасту) приобретает характер обмена трудом и услу-
гами. В то же время это не отношения мелких парцеллярных
производителей, связанных друг с другом и с объективными
условиями труда прежде всего через посредство парцеллярной
собственности на землю, дом, хозяйство и т. д. и вещных от-
ношений, из этой собственности вытекающих. В африканской
земледельческой общине, основанной на господстве ручного мо-
тыжного хозяйства, общение индивидов, комбинирование от-
дельных видов труда неизбежно приобретают характер коопе-
рации, совместной деятельности группы социальных ячеек по
воспроизводству и обеспечению общих условий существования
(совместное использование и коллективная защита территории,
патронажное распределение продуктов и условий труда, обеспе-
чение воспроизводства нового поколения и т. д.). Отдельные
элементы общественного производства — половозрастные разли-
чия, земля, накопленный труд (материальное богатство), рабо-
чая сила человека, сам человек с его способностями и социаль-
ными связями — непосредственно связаны между собой, взаимно
опосредствуют друг друга и поэтому могут быть основой со-
циального общения только при условии их совокупного при-
своения.
Связь непосредственно через социально-экономические ячей-
ки предполагает: 1) что основой общественного производства
и социального общения служит органическая связь индивидов
с определенным социальным коллективом, принадлежность к
коллективу в силу его объективного, предметного существова-
ния как нерасчлененной семейно-хозяйственной ячейки воспро-
изводства индивида, а не только в силу труда, или обмена тру-
дом, или половозрастных различий; 2) что сама семейно-хозяй-
ственная ячейка представляет собой продукт совокупной со-
циальной деятельности нескольких поколений общинников,
«труда социального коллектива — его исторического развития,
которое исходит не из труда отдельных индивидов и не из их
обмена трудом» [9, с. 507]; 3) что субъективные свойства от-
дельного индивида (половозрастные особенности, естественные
способности к тому или иному виду труда и т. д.) воспроиз-
водятся в процессе общения лишь как свойства, условия су-
ществования ячейки в целом; 4) что отношение индивида к
этим свойствам как к своим (независимо от того, принадлежат
ли они ему самому или другому человеку) определяется его объ-
9*
131
ективпой, личной принадлежностью (по рождению, территори-
альной близости) к системе социально-экономических ячеек,
связанных узами совместного воспроизводства; 5) что социаль-
ное общение приобретает совокупный характер, определяется
коллективной деятельностью всей земледельческой общины по
воспроизводству отдельных семейно-хозяйственных ячеек.
Как господствующая форма социального общения, связь
через социально-экономические ячейки (точнее, через процесс
их воспроизводства) определяет общественное содержание дру-
гих форм общения: материальной (обмена трудом и продукта-
ми труда) и нематериальной (отношений детопроизводства и
воспитания нового поколения). Постоянное перемещение мате-
риальных ценностей в земледельческой общине не может быть
объяснено только экономическими причинами: необходимостью
обеспечить возмещение непосредственных потребностей индиви-
дов, а также их трудовых затрат.
Обмен трудом и услугами в традиционной земледельческой
общине выступает как материализованная форма нерасчленен-
ной связи между индивидом, его трудом и определенной соци-
альной ячейкой. Поскольку основным фактором общественного
производства в традиционной общине является нерасчлененная
семейно-хозяйствсппая ячейка, в которой труд и сама личность
человека непосредственно, органически связаны с объективными
и субъективными условиями производства, то, обмениваясь тру-
дом и услугами, отдельные социальные ячейки фактически при-
сваивают друг друга, а не материальное богатство, как таковое.
Вещь — это одновременно материальная ценность и связующее
звено между человеком и определенной семейно-хозяйственной
группой, материальный «узел» социальных связей. Передача
вещи или какого-либо материального объекта другому лицу или
коллективу немедленно устанавливает определенную социаль-
ную связь между первоначальным обладателем вещи и ее по-
лучателем.
ОЧЕРК ТРЕТИЙ
СИСТЕМЫ ОБЩИННОГО ТИПА
В предыдущих очерках рассматривались отдельные типы
общин, каждый из которых представляет собой особую систе-
му, обладающую специфической для нее хозяйственной и соци-
альной структурой. Применяя метод системного анализа, мы
можем исследовать общины, как части более сложных соци-
альных систем, строящихся по общинной модели. В связи с
этим придется более детально, чем это сделали авторы пред-
шествующих очерков, коснуться вопроса о типологии форм как
собственно общин, так и различных институтов общинного типа,
играющих важную роль во внутриобщинной структуре и струк-
турах межобщинного и отчасти даже надобщинного типов.
Наш очерк по своему методу продолжает предшествующие
очерки и лишь в частностях расходится с типологией, предло-
женной их авторами. Как и последние, мы считаем, что типо-
логическую классификацию общин следует производить по со-
держанию и форме внутриобщинных связей, а также связей
общин с другими социальными институтами. По этому принципу
мы можем выделить такие основные типы общин, как первобыт-
ная раннеродовая (или «дородовая») община бродячих охот-
ников-собирателей, соседско-родовые (гетерогенные), чисто
соседские общины земледельцев и скотоводов, древние «колле-
гии», касты, общины-полисы, феодальные кланы, военно-кочевые
орды, крепостные общины, ремесленные цехи, религиозные ор-
дена и другие корпорации феодальной эпохи [117, с. 178—179;
80, с. 173 и сл.].
Первое и главное типологическое различие между разными
видами общин заключается в их социально-экономическом со-
держании.
Как известно, общинные структуры господствовали в перво-
бытнообщинной формации. Исторически общинная организация
служила прежде всего и по преимуществу формой существова-
ния первобытной (первобытнокоммунистической) социальности
(коллективизма, «общности»), основанной на принципах род-
ственной близости, солидарности и взаимопомощи.
133
Поэтому общинными мы считаем все формы организации
человеческих групп на основе родственной близости, солидар-
ности и взаимопомощи, а не на основе господства и подчине-
ния, эксплуатации и паразитизма, характерных для классовых
обществ. Эти основные черты первобытной социальности про-
являются не иначе как внутри семейной и общинной организа-
ции (именно поэтому первобытный коммунизм неразрывно свя-
зан с первобытнообщинным строем) [117, с. 177—180]. Разви-
ваясь и перерождаясь, общинные структуры продолжали су-
ществовать и на ранних и средних стадиях феодализма, окон-
чательно разрушаясь лишь под влиянием капиталистических
отношений. Поскольку община существует и при переходе от
первобытного к классовому обществу и на ранних ступенях
классового общества, она в определенных исторических услови-
ях, присущих большинству доколониальных и колониальных
обществ Африки, служила также формой элементов противопо-
ложного вида социальности, классовой (преимущественно фео-
дальной, а также смешанной феодально-капиталистической),
связанной с отношениями господства и подчинения, эксплуата-
ции и паразитизма. Эти элементы, умножаясь, трансформируют
и в конечном счете уничтожают заключающую их общинную
форму.
Различия в этой социально-организационной форме должны
учитываться при дальнейшей классификации общин. Так, родо-
вые и большесемейные (семейные, домовые) общины бывают
матрилинейными и патрилинейными, деревенские общины — ро-
довыми, соседско-родовыми, соседско-большесемейными, сосед-
скими и пр. Как правило, социально-организационная форма
связана с определенным социально-экономическим содержани-
ем, а именно: матрилинейность рода — с преобладанием экстен-
сивного мотыжно-палочного земледелия, в котором заняты пре-
имущественно женщины, над охотой — занятием мужчин; патри-
линейность и патриархальность — с развитием скотоводства,
интенсификацией земледелия, кристаллизацией семьи как ячей-
ки мелкого производства; поздняя соседская и кастовая общи-
на— с уже значительным развитием классов и т. д. Однако
нередко различные формы облекают сходное содержание — на-
пример, матрилинейные и патрилинейные «кланы» в Северной
Нигерии, Сенегале, Центральном и Южном Камеруне, Мозам-
бике, Замбии, Заире, на Новой Гвинее, в Индонезии, Южной
Индии [3156, с. 49—50, 53, 60, 63; 351, с. 29 и сл., 100—101,
113—114, 127, 141 — 143; 59, с. 52 и сл.; 405, с. 15 и сл., 36 и сл.,
46 и сл., 59 и сл., 67—68, 86 и сл.; 57, с. 71 и сл.; 55, с. 117 и сл.;
151, с. 331 и сл.], касты ремесленников, общины-«цехи» и при-
дворные ремесленные корпорации в ряде раннефеодальных об-
ществ Африки, Азии, Океании (см. ниже). В то же время сход-
ные формы могут скрывать различное социально-экономическое
содержание. Так, Н. А. Бутинов пришел к выводу о коренном
134
внутреннем отличии патрилинейных родовых общин у папуасов
и древних народов Средиземноморья: «Отцовский род папуасов
коренным образом отличается от того отцовского рода, который
связан с наличием патриархальной семьи, отцовского права
(наследование имущества родными детьми) и характерен для
периода разложения первобытнообщинных отношений. У боль-
шинства папуасских племен нет ни патриархальной семьи
(семья у них парная), ни отцовского права (имущество насле-
дуют члены рода). Необходимо поэтому различать ранний от-
цовский род (подобный папуасскому) и поздний отцовский род
(подобный античному), как стадиально разные явления. Позд-
ний отцовский род в отличие от раннего мы предлагаем назвать
патриархальным родом» [57, с. 8] (к сходным выводам при-
шел американский ученый Г. Хикерсон). У папуасов были силь-
нее элементы общинной социальности. И. В. Чкония, анализируя
грузинские материалы (средневековья и нового времени) [252],
подчеркивает различия между патрилинейной большесемейной
общиной доклассового общества и патрилинейной же большой
семьей классового общества, которую он предлагает назвать
собственно патриархальной. Известно множество случаев, когда
кровнородственные связи и узы общинной солидарности служи-
ли формой организации класса феодалов. В. В. Крылову при-
надлежит замечание, что общинная организация в ряде райо-
нов Африки скрывает теперь уже капиталистические производ-
ственные отношения [135, с. 12].
В доколониальной Африке, большинство этносоциальных ор-
ганизмов которой находилось на разных стадиях перехода от
первобытнообщинной к развитой феодальной формации, сущест-
вовало огромное разнообразие форм и видов общин, различаю-
щихся по своему относительному значению в жизни того или
иного народа.
В XIX—XX вв. они были дополнены рядом «неотрадицион-
ных» форм, сложившихся под влиянием, с одной стороны, тра-
диционной общинности в соединении с элементами феодализма
и отчасти рабовладения, а с другой — простого товарного произ-
водства на капиталистический рынок. Эти формы более универ-
сальны. чем традиционные.
Как внутреннее социальное содержание, так и форма об-
щинной организации зависят от особенностей социально-эконо-
мического и политического развития данного этносоциального
организма. Поэтому, исследуя вопрос о месте общины в систе-
ме социальных институтов, мы должны проанализировать свя-
зи, взаимовлияние между ними, их взаимообусловленность.
Кочевой или оседлый образ жизни, сфера хозяйствования,
степень самообеспеченности ячеек производства, материнский
или отцовский счет родства, наличие или отсутствие публичной
государственной власти налагают свою печать на тип и форму
общинной организации.
135
Первобытнообщинный строй
Основные формы первобытнообщинной организации — ло-
кальные группы и сезонные объединения локальных групп, вре-
менные (сезонные) производственные «артели» общинников на
время охоты, рыбной ловли, отгона скота на пастбища и земле-
дельческих работ, матрилинейные и патрилинейные роды, сосед-
ско-родовые общины рыболовов и земледельцев, возрастные
группы, побратимство (в том числе «система нкита», «система
каре» и др.), большесемейные общины — были широко распрост-
ранены в Африке (особенно Экваториальной и Южной) доко-
лониального, а также колониального времени. Различные ор-
ганизации общинного типа образуют здесь цельную и более или
менее сложную структуру, динамичную систему смешанного
типа, отдельные составляющие которой либо соподчинены
иерархически (как части целому), либо связаны между собой
(как таксономически равные или неравные части одного цело-
го), либо через общие для них элементы (институты и отдель-
ных членов) проникают друг в друга. Эта система и есть пер-
вобытнообщинный строй.
Внутри нее многие элементы взаимозаменяемы, и сосущест-
вование, взаимодействие и смена их не ведет к разрушению
системы. Матрилинейный и патрилинейный счет родства, сосу-
ществуя или вытесняя друг друга, не меняют сущности перво-
бытнообщинного строя. Побратимство, усыновление, связь меж-
ду собратьями по возрастной группе, соседями по деревне,
членами религиозных братств и союзов строились по модели
кровного родства, братства, которое они призваны были собой
заменить.
Причем это родство первоначально мыслится не как гене-
алогическое, патриархальное и матриархальное. Об этом
хорошо сказал Н. А. Бутинов: «С нашей точки зрения, братья
и сестры потому являются таковыми, что у них одни и те же
родители. Поэтому кровная община изображается как группа
лиц, происходящая от общего предка, но по обеим линиям,
мужской и женской. На деле эта группа не предковая. Она по-
строена не на вертикальном (через поколения), а на горизон-
тальном (в рамках одного поколения) родстве: два человека
считают себя братьями, потому что есть третий человек, кото-
рого каждый из них считает своим братом. Все члены ядра
общины считают себя сиблингами (братьями и сестрами), и
символом их кровного родства является тотем...» [55, с. 116—
117].
По нашему мнению, такая раннеродовая, или кровная, общи-
на — современница эпохи присваивающего хозяйства — являет-
ся характерным институтом основной стадии первобытнообщин-
ной формации (которую не следует смешивать с периодом рас-
цвета первобытнообщинного строя), так как внутри нее наибо-
136
лее полно и безраздельно господствуют принципы первобытного
равенства и братства — основного элемента родственной бли-
зости в социальном смысле. В родовом же обществе, внутри
родовых общин и над ними, уже начинают выделяться приви-
легированные, эксплуататорские элементы. Родо-племенной
строй — это не только начало конца первобытного, но и первая
заря классового общества [119, с. 36 и сл.].
Структура кровных общин, согласно Н. А. Бутинову, весьма
проста и в высшей степени динамична. Такая община состоит,
во-первых, «из кровного ядра, т. е. кровников, и „оболочки44,
включающей в себя мужей и жен кровников, подчас их роди-
телей и т. п.», и, во-вторых, из семей. Кроме того, «мужчины
и женщины общины взаимно отделены друг от друга». Отдель-
ные семьи более или менее свободно переходят из одной кров-
ной общины в другую, связанную с определенной территорией
[55, с. 129 и сл.]. Таким образом Н. А. Бутинов, в сущности,
признает не только дородовой, но и локальный (территориаль-
ный) характер кровной общины. Надо лишь подчеркнуть, что
члены ее не всегда родственники по крови или по браку, но
всегда соседи. Точно так же и в родовых общинах «постоянная
часть ядра общины полностью совпадает с локальной частью
рода» {55, с. 142; ср. 56], т. е. такая община носит одновремен-
но соседско-территориальный и родовой характер.
Вообще не существует типа общины, который игнорировал
бы соседские связи. В родовых общинах понятия «сосед» и «со-
родич» более или менее равнозначны, но черта соседства при-
сутствует во всех без исключения общинах, потому что лишь
в этом случае возможна кооперация мелких производителей в
области производства и защиты общих интересов. Тем не менее
относительное значение кровнородственных связей в общине,
матрилинейность или патрилинейность этих связей, соотноше-
ние между реальными генеалогиями и общинными структура-
ми, между родовыми и территориальными делениями — признаки,
далеко не безразличные для классификации общин.
Развитие социальных отношений, подобно всякому развитию,
идет в основном от простых форм к сложным. Поэтому общин-
ные структуры различаются помимо внутреннего, социально-
экономического содержания соединяющих их связей количест-
вом (сложностью) этих связей.
Сравнительно просты общинные структуры у охотников-со-
бирателей, к числу которых в Африке принадлежат бушмены
юго-западной части материка и горные дамара Намибии, пиг-
меи зоны экваториального леса, хадзапи, вахи, часть сандавс
и часть доробо Танзании, санье, теусо, некоторые группы до-
робо и вабони Кении, вабони, риби, мидган, йибир, дубеи и
рер-вардере Сомали, вату, манджо, часть йиди, иденич, дупи и
другие этнические группы в Эфиопии и Судане, немади Маври-
тании и пр. Основной тип организации в них — локальная груп-
137
па численностью от нескольких человек до нескольких десятков
человек, во главе которой стоит выборный вождь. Структурно
внутри такой общины выделяются отдельные семейные группы,
парные или полигинные семьи, зачатки возрастных и охотничь-
их групп и пр.
Половозрастное разделение труда приводит к тому, что все
женщины и дети образуют как бы хозяйственное ядро локаль-
ной группы, «общину в общине», наиболее сплоченную и кол-
лективистскую, которая совместно трудится и отдельные участ-
ники которой добывают примерно равное количество продукта,
тогда как мужчины в зависимости от возраста и других ка-
честв занимаются индивидуально или группами различными
видами охот. Старики становятся специалистами по изготовле-
нию орудий, знахарству и магии. В отдельные сезоны (сбора
урожая дикорастущих растений и т. п.) локальные группы бро-
дячих охотников-собирателей объединяются с соседними груп-
пами в более многочисленные общины, ведущие более оседлый
образ жизни. Так, у хадзапи Центральной Танзании различают-
ся общины трех видов в зависимости от сезона: 1) локальная
группа сезона муссонных дождей, не более 20 человек; в это
время члены группы занимаются собирательством и мелкой
индивидуальной охотой; 2) средние группы начала сухого сезо-
на, численностью до 40—70 человек, составленные путем объ-
единения двух — четырех локальных групп; в это время основ-
ную пищу дает облавная охота; 3) большие группы в разгар
сухого сезона, численностью до 100 человек и более, составлен-
ные из двух-трех средних групп вокруг «жатвенных полей» рас-
тения мтусси. При этом в средние группы у хадзапи не всегда
объединяются одни и те же локальные группы, хотя состав
больших групп более стабилен [158, с. 111]. Последнее явле-
ние, несомненно, следует поставить в связь с относительной осед-
лостью вокруг «жатвенного поля» и зарождением экономических
отношений владения на него.
У бушменов, по Л. Фури, экзогамия и реально осознаваемые
родственные связи объединяют в основном членов независимой
локальной группы. Несколько таких групп объединяются в бо-
лее широкую эндогамную общность, члены которой считают
себя потомками общего предка-мужчины [305а, с. 88 и сл.]. Ес-
ли локальную группу бушменов можно назвать раннеродовой
общиной, то более широкую общность можно считать зачаточ-
ным племенем.
У пигмеев-бамбути четыре — десять парных семей образуют
локальную группу, которую П. Шебеста называл «кланом». Пе-
риодически, на срок от одного до трех месяцев, пигмейские
«кланы» объединяются для производства облавных охот, сбора
урожая некоторых дикорастущих растений и пр. Так, в одном
из лагерей в течение одного месяца количество хижин возрос-
ло с 37 до 58, причем в каждой из них обитало по шесть —
138
десять человек. Иными словами, в лагере образовалась группа
пигмеев численностью около 400 человек. Собравшись вместе,
пигмейские «кланы» устраивают облавную охоту бегбе, во вре-
мя которой женщины гонят дичь на притаившихся в засаде
мужчин [93, с. 100—129]. Бегбе — это подобие укрупненной (ги-
пертрофированной) дородовой или раннеродовой общины, где
имеется и временный вождь — предводительница женщин-загон-
щиц. Добыча делится поровну между «кланами» — участниками
бегбе.
Сходное сооотношение между малыми, укрупненными и мак-
симально укрупненными локальными группами наблюдается у
аборигенов Австралии, причем это соотношение варьирует от
одной этносоциальной группы к другой [109, с. 229 и сл.].
Следует учесть то обстоятельство, что большинство этносо-
циальных групп охотников-собирателей Африки (за исключе-
нием части бушменов) развивалось не вполне самостоятельно,
но было связано с соседними скотоводческими и земледельче-
скими народами. Последним охотники-собиратели поставляли
мясо диких животных и другие продукты и оказывали различ-
ные услуги в обмен на продукты земледелия и ремесленные
изделия. Так, пигмеи снабжали своих высокорослых соседей-
земледельцев (различные народы банту, а также мангбету) мя-
сом диких животных, получая от них взамен некоторые про-
дукты земледелия, соль и железо. Хадзапи находились в анало-
гичных отношениях с банту исансу — земледельцами и кузне-
цами. Доробо снабжали медом скотоводов-земледельцев нанди,
которые, в свою очередь, давали им продукты своего труда.
Еще более тесными были экономические связи с соседними на-
родами у изолированных групп охотников-собирателей Эфио-
пии, Судана и Сомали. Особенно несамостоятельны были об-
щины охотников-собирателей в раннефеодальных государствах
(Кафа, Миджуртини, Руанда, Мономотапа, Конго, Куба, Суку-
ма и др.). В большинстве случаев эти этносы охотников-соби-
рателей находились на разных стадиях превращения в касты
раннефеодальных обществ.
Аналогичные формы организации мы находим и у полуосед-
лых рыболовов и рыболовов-земледельцев Африки. К их числу
принадлежат рыболовы-охотники, а также охотники на водных
животных и земледельцы: воито, харуро, часть вату и некото-
рые другие группы на берегах озер в Эфиопии; речные рыбо-
ловы Южной Эфиопии (некоторые «колена» керре и гелаба,
а также кортуми низовьев р. Галана и др.) {280, с. 55, 82, 99—
101]; бариязычные рыболовы-дупи и некоторые группы в Суда-
не; будума оз. Чад; бозо, сорко и сомоно Мали; имрагены и
шмагла Атлантического побережья Сахары (Мавритании и
Рио-де-Оро); лимба, монго, вовеа, оли, бодиман, исуву, яса,
танга Южного Камеруна; аматва Замбии, таннекве (ксане-кве)
болот Окованго (Ботсвана), а также многие этнические группы
139
Заира, Конго, Габона. В древности полуоседлые рыболовы су-
ществовали в Египте (итху, буколы).
Подобно охотникам-собирателям, общины полуоседлых ры-
боловов Африки развивались не вполне самостоятельно и также
либо находились на пути превращения в касты, либо уже пре-
вратились в низшие касты внутри скотоводческих и земледель-
ческих обществ.
Иерархия каст являлась отнюдь не единственной формой
связи общин охотников-собирателей и рыболовов с земледель-
ческими кастовыми общинами. Наряду с ней существовали и
такие типичные для первобытнообщинного строя формы соци-
альных связей, как побратимство и участие в деревенском со-
вете старейшин. Юные пигмеи проходят обряд инициации сов-
местно с юными банту-земледельцами, становясь каре-побрати-
мами. Аналогичным образом бозо превращаются в побратимов
земледельцев марка. Старейшины бозо заседают в деревенском
совете совместно со старейшинами марка [306, с. 179].
С появлением и развитием земледелия и скотоводства об-
щинная структура усложняется. Поскольку сохраняют некото-
рое значение присваивающие сферы хозяйства (особенно мяс-
ная охота и рыболовство, дающие мотыжным земледельцам эква-
ториальной зоны значительную, часто большую часть животных
белков), сохраняются и подобные описанным выше формы об-
щинной организации в виде «охотничьих партий» и «рыбацких
артелей». Так, у ряда земледельческих народов экваториальной
зоны мы находим те же виды охоты, что и у пигмеев, манджо,
доробо, те же формы производственной кооперации, приурочен-
ные к определенным видам охоты. Подобие максимальной пер-
вобытной общины образуют участники ритуальной охоты, ко-
торая обычно приурочена к началу сухого сезона. В ней участ-
вуют жители многих общин, часто принадлежащие к разным
социальным и даже этническим группам, а вся добыча делится
поровну между всеми участниками. Такие ритуальные охоты ши-
роко распространены в Тропической Африке, а также за ее пре-
делами (в частности, в Южной Аравии).
Ритуальные охоты у земледельческих народов напоминают
охоту бегбе у пигмеев-бамбути, а также ритуальный лов рыбы
у бозо, сорко, дуала и других рыболовов-охотников и рыболо-
вов-земледельцев Тропической Африки. У бозо такая рыбная
ловля называется яя и устраивается раз в год; она начинается
в конце мая и длится три недели, до середины июня. В яя при-
нимают участие все желающие: как бозо, так и представители
других народов. Никакой платы с «чужаков» не берут, пойман-
ную сетями рыбу делят поровну между участниками [343; 306,
с. 47 и сл., 134—143]. Подобные яя коллективные ловли устра-
ивают и сорко. В Нигерии традиционным центром сорко (сорка-
ва) является г. Кебби. Ритуальные коллективные ловли назы-
ваются здесь фашин рува, в них участвуют сотни рыболовов
140
ii крестьян, и дооыча также делится между всеми участниками
лова [203, с. 62]. У народов, живущих по берегам эстуариев
камерунских рек, в частности у высокоразвитого этноса дуала,
характер ритуального действа принимает ловля рыбы мбеатоэ.
Эта порода рыб на короткий срок (от трех дней до недели в
сентябре) раз в три года нерестится в эстуарии и низовьях рек
Сунго и Дибамбы. Ловят ее ночью, притом обязательно голы-
ми руками. В отличие от других видов рыбной ловли лов
мбеатоэ — мужское дело. На время лова объявляется всеобщий
мир, игнорируются все этнические и социальные различия; в это
время любой бедняк может оскорблять или высмеивать вождя
[360, с. 117—118, 177, 458; 263, с. 42].
У полуоседлых рыболовов-охотников выделилась социальная
группа наследственных жрецов-вождей, так называемых господ
воды (до у сорко, джитиги у бозо), которые контролируют ис-
пользование природных ресурсов. Аналогичные функции вы-
полняют «господа моря» у некоторых групп суахилийцев и «гос-
пода леса» у тех земледельческих народов Тропической Афри-
ки, в хозяйстве которых до недавних пор важную роль играла
сезонная охота.
Модель первобытной общины копируется в определенных
институтах более развитых земледельческих и скотоводческих
обществ. Как показывают материалы по различным африкан-
ским народам: галла XVI—XX вв. [167, с. 115; 275; 276; 278;
328, с. 41 и сл.], рендиле, джие Кении, мурле, горным нуба,
динка, нуэрам, шиллукам, бари, мондари, ньянгбара Судана
[274, с. 37, 56, 58, 116 и сл., 127; 382, с. 73; 178, с. 27], масаям
[327, с. 116—119], зулусам [58, с. 128], сонджо Танзании [312,
с. 237—238], бэле плато Эннеди [245, с. 86], бамбара Мали
[366, с. 65], масса Камеруна и Чада [308, с. 189—207], афарам
Эфиопии [341, с. 166], сомалийцам [341, с. 76 и сл.], половоз-
растные группы подростков и молодых людей в различных ла-
герях для инициаций и пастушеских лагерях живут «братской»
общиной, наподобие локальной группы охотников-собирателей.
Они не только пасут скот, но и охотятся на мелкую и среднего
размера дичь, особенно в сухой сезон. Эгалитарность такого
коллектива в общем тем больше, чем короче срок пребывания
в нем, но у ряда нилохамитских народов (джие, масаи) этот
срок растягивался на десятки лет.
Модель первобытной общины воскресала также в оргиасти-
ческих культах тайных и «танцевальных» обществ Западной и
Центральной Африки. Недаром крупнейшее из таких обществ
в Замбии называется Бутва — «Общество пигмеев», или «Об-
щество народа тва» [405, с. 23, 88—89].
Все это — не более чем остатки, пережитки первобытной об-
щины внутри более развитых общинных систем. Не эти пережит-
ки, а родовая община земледельцев-охотников стала прямой на-
следницей первобытной общины охотников-собирателей.
141
Родовая община земледельцев-охотников
Классические родовые общины, каждая из которых занимает
отдельное селение, мало характерны для Африки. К сожалению,
этот несомненный факт затемняется терминологией, принятой
во многих советских и зарубежных работах, где различные ти-
пы организации называются одним и тем же термином «род»
или «клан». «Кланом» англоязычные и даже некоторые фран-
коязычные авторы называют и тотемический род, и патрони-
мию, и архаичное племя, и целый ряд других организаций об-
щинного либо смешанного общинно-классового типа. Мы нахо-
дим возможным во многих случаях сохранить эту терминоло-
гию, поскольку она господствует в наших источниках. Однако
при этом термин «клан» (в кавычках) мы используем лишь с
определениями, поясняющими его социальную сущность, а клан
без кавычек — для некоторых родовых по форме, но уже клас-
совых по существу типов общественной организации, таких, как
царский клан, шотландский, ирландский, раджпутский клан,
японский самурайский и китайский кланы и пр.
К сожалению, до сих пор в общиноведении распространены
некоторые ошибочные положения, доставшиеся в наследство
от старой этнографии, а именно смешение таких понятий, как
«род», «родственная группа» и «родовая община», «тотемиче-
ский род» и «генеалогический род» и т. д. Против смешения
рода и общины много лет боролся Н. А. Бутинов. В последние
годы его решительно поддержал Д. А. Ольдерогге, привлекав-
ший в качестве иллюстративного материала данные по народам
Африки. Д. А. Ольдерогге справедливо указывает, что «в отли-
чие от общины все единицы родовой структуры, т. е. род и его
подразделения, не могут быть целиком локализированы. Все
члены рода никогда не живут вместе: либо жена уходит в се-
ление мужа, либо муж уходит к своей жене. Таким образом,
территориально объединенной оказывается лишь часть родствен-
ников» [172, с. 10]. Тем не менее для этносоциолога отнюдь не
безразлично, какова степень этой частичной локализированное™
родовой группы. Она может быть минимальной, когда отдель-
ные подразделения рода рассеяны по всей или большей части
территории данного этносоциального организма. Она может
быть максимальной, когда члены рода или одного из его под-
разделений собираются вместе для производственной или ри-
туальной деятельности. В полном согласии с фактами
Д. А. Ольдерогге указывает, что «в первобытнообщинном строе
род объединяют не только общие обряды, имя и обычаи, но
и совместное владение землями L На землях рода трудятся
1 Имеются в виду права владения землей. Согласно нашему взгляду,
они являются лишь правовым оформлением экономических отношений вла-
дения, причем права принадлежат к надстройке, а отношения владения —
к экономическому базису общества. Мы считаем, что в основном не род, а
142
члены рода, а также родственники по браку» [172, с. 11]. Соб-
равшись вместе, хотя бы на срок, члены рода или его подраз-
деления образуют родовую общину. Принцип локальности рода
не может быть решен одной лишь констатацией того факта,
что не все члены рода (или его подразделения) живут и рабо-
тают вместе. Н. А. Бутинов, исходя из принципа локальности,
подразделяет членов родовой общины на три категории: 1) по-
стоянная часть, наиболее многочисленная, 2) временная часть,
уходящая в другие общины, и 3) пришлая часть, примерно
равная по численности последней. «Постоянная часть ядра ро-
довой общины,— пишет Н. А. Бутинов,— полностью совпадает
с локальной частью рода. В этом родовом ядре сосредоточены
основные функции управления хозяйственной, социальной, се-
мейной и обрядовой жизнью общины. Пришлая часть полностью
не совпадает с родом. Это дислокальная часть другого рода.
На практике, однако, жены приходят из разных родов. Таким
образом, эта часть общины является пестрой, разнородной.
Временная часть общины совпадает с дислокальной частью
рода, но для общины эта часть временная» [55, с. 142—143].
Н. А. Бутинов предлагает следующую схему соотношения
родовой общины (а именно патрилинейной родовой общины)
с патрилинейным вирилокальным родом:
Община
Постоянная часть Временная часть яд- Пришлая часть об-
ядра общины чины) (муж- ра общины (девуш- ки, вдовы) Род щины (жены чин) муж-
Локальная часть ро- да (мужчины) Дислокальная часть рода (сестры и до- чери мужчин) Дислокальная другого рода мужчин) часть (жены
Общий вывод Н. А. Бутинова следующий: «Род тесно свя-
зан с [родовой] общиной. В значительной части община и род
перекрывают Друг друга, но все же не совпадают полностью.
Род нельзя противопоставлять общине, но и нельзя с ней отож-
дествлять» [55, с. 142]. Это совершенно верное заключение
не следует непременно связывать с идеей «вторичности рода»
и тем более с методологически неверным определением рода
как идеологической надстройки над экономикой общины. Тем
не менее для родовой общины род играет роль формы, которая
имеет, в числе прочих, и идеологический (религиозно-идеологи-
родовая община является действительным владельцем родовых земель (вер-
нее, совокупности ячеек производства, одним из элементов которых являются
родовые земли). С этих позиций мы решаем вопрос о форме и содержании
родовой общины и о том, можно ли относить род |(как это делают Д. А. Оль-
дерогге, Ю. В. Маретин и др.) к явлениям (базисного характера ,[.17(2, с. Ill;
153, с. 611].
143
ческий) аспект. Сопоставляя две параллельные формулировки:
«три различных по своему составу структурных единицы — род,
община и большая семья» [172, с. 8] и «род нельзя противо-
поставлять общине, но и нельзя с ней отождествлять» [55,
с. 142], мы предпочитаем последнюю, как принципиально более
содержательную.
Как и во всех других явлениях, в структуре родовой общи-
ны локальный фактор включает в себя и временной и не может
быть исследован независимо от последнего. Родовая община по-
тому и является родовой, что большая часть ее членов (включая
временную часть) — родственники по крови, сознающие себя
таковыми. Наличие в общине пришлой части членов, пока она
не превышает 20—25%, не может изменить родового характера
общины, даже если пришлые члены (жены родовичей) и не счи-
таются принятыми в доминирующий род.
Описанные выше закономерности можно представить в виде
следующей формулы родовой общины:
const + Cst + Cf ,
где Cs — родовая община;
СЛсоп^ — постоянная часть родовой общины;
CsZ —ее временная часть;
Ct —ее пришлая часть.
C.s const>Cst-\-Ct\
Эта формула позволяет определить, в каком случае мы име-
ем дело именно с родовой, а не с какой-либо иной формой об-
щины. Между тем само по себе наличие родовых структур еще
не означает, что данная община — родовая в полном смысле
слова. Как справедливо указывает Д. А. Ольдерогге, «при мно-
гоступенчатости подразделений рода или племени приходится
считаться с тем, что далеко не всегда легко бывает установить,
какое из этих подразделений следует признать родом» [172,
с. 8]. Он предлагает «родом... называть то подразделение ро-
довой структуры, которое характеризуется экзогамией» [172,
с. 12]. Действительно, экзогамия — хороший определитель функ-
циональной родовой группы. Он подразумевается и при выве-
дении нашей формулы. В случае же эндогамии рода она при-
обретает следующий вид: CS = CS const, при С~О и С^О. Это
чрезвычайно редкий случай, совсем не характерный для пер-
вобытнообщинного строя, но встречающийся в общинно-касто-
вых структурах раннефеодального общества.
Существенную поправку в предлагаемую нами формулу вно-
сят неправильные типы родовых общин, одним из которых яв-
ляется эндогамная родовая община.
144
Другой неправильный тип характеризуют следующие черты:
) подавляющее большинство членов общины является соро-
дичами по крови и по браку; 2) имеется родовое ядро матри-
линейных сородичей-мужчин; 3) преобладает вирилокальный
брак. В общинах такого типа господствуют родовые порядки,
но матрилинейное мужское родовое ядро общины составляет
абсолютное меньшинство, а большинство — жены и дети родо-
вичей — принадлежит к другим родам. Таковы деревенские и
волостные (окружные) общины у тонга, ила и ва в средней
долине Замбези (Замбия и Родезия), у балуба, бакуба, бакон-
го, майомбе, суку, пенде и других народов в Заире и соседних
странах. Значения формулы родовой общины в этом случае бу-
дут следующими:
5 Const р j л ! л к ♦
<5 (С/ ।
где Ct —жены родовичей;
Csm — их сыновья;
Csf — дочери.
Csm=Csf>Cf •
Такого типа общины можно считать родовыми только услов-
но, поскольку в них господствует родовой и брачный, а не со-
седский принцип членства.
Третьим неправильным типом родовой общины является об-
щина родни (kindred community), впервые открытая Э. Э. Эван-
сом-Притчардом в Южном Судане и Кении, где порой селятся
вместе родственники по отцу и по матери, а также свойствен-
ники по браку. Община родни распространена у ингассана, бу-
рунов и некоторых других народов Судана, ряда этносов плато
Баучи в Нигерии, суахилийцев, ашанти и др.
Матрилинейно-вирилокальную родовую общину и общину
родни можно рассматривать как переходные формы от матри-
линейной родовой к патрилинейной родовой общине, но также
и к большесемейно-соседской общине, распространенной в тех
же областях Африки. Общинная социальность, как мифический
Протей, меняет свои формы, но не исчезает; регенерируется да-
же родовая структура общины.
Развившись из раннеродовой общины, деревенская родовая
община сама становится моделью для различных форм общин-
ной организации. К их числу принадлежат племя, половозраст-
ные группы и другие деревенские ассоциации, домашняя семей-
ная община и т. д. Д. А. Ольдерогге справедливо указывает,
что «большая семья (домашняя община) —[это] объединение
лиц, принадлежащих к разным родам. Группа больших семей
составляет селение — деревенскую общину, которая по сравне-
нию с домашней общиной является большим объединением, но
стоит в одном с ним ряду... Домашняя община занимает особое
Ю Зак. 464 145
положение, находясь на пересечении обеих линий — родовой и
общинной» [172, с. 11, 13]. То же самое можно сказать и о ро-
довой деревенской общине, почему она и называется родовой
общиной.
В доколониальное и раннеколониальное время родовые об-
щины являлись основной формой общинной организации более
чем на Vs территории Африки и Уз Африки южнее Сахары.
Стадиально сравнительно ранние формы общин этого типа мы
находим у остаточных народов Восточной Африки: части доро-
бо, сандаве и др. [327, с. 65—66, 1371.
Родо-племенной стоой ленду
Стадиально близок к описанному выше первобытнообщин-
ный строй у народов северо-восточной границы экваториального
леса, захватывающей также пояс лесосаванн и высокотравных
саванн Заира, Уганды и Судана: мади, мору, лугбара, окебо,
ленду, бенди, келико, лого, авукая, момву, лесе, ньяли, би-
ра и др.
Характерный пример — ленду Заира и Уганды, занимающие-
ся земледелием в сочетании с козоводством и охотой2. Преда-
ния ленду и их соседей, а также косвенные данные позволяют
предполагать, что в сравнительно недавнем прошлом они за-
нимались в основном охотой и собирательством [385, с. 155].
Затем, может быть уже в новое время, они превратились в лес-
ных земледельцев-охотников, а в XIX—XX вв.— в земледельцев-
скотоводов.
Общество ленду отличается большим демократизмом и про-
стотой социальной структуры. Глава общины ленду — не более
чем старейшина низшей агнатной группы, ее предводитель и
жрец. Старейшиной становится чаще всего сын или брат умер-
шего старейшины, но лишь при условии, что он обладает не-
обходимыми качествами (достаточно зрелый возраст, старшин-
ство в данной агнатной группе, способность руководить хозяй-
ственной и ритуальной жизнью общины, охранять общину от
воров, горных духов и колдовства, пророчествовать). Знак
власти — деревянный магический свисток, которым пользуются
во время плясок [385, с. 168—169]. Внутри общины различаются
лишь четыре социальных статуса, передаваемых терминами род-
ства: 1) «братья» (мужчины одного поколения, обычно родные,
сводные, двоюродные или троюродные братья по крови либо
свойственники); 2) «сестры» (жены «братьев» либо их дочери);
3) «родители» (представители всех старших поколений) и
4) «дети» (представители всех младших поколений). Соответ -
2 От -собственно ленду отличаются ассимилировавшиеся с ними хема
(потомки хима Межозерья) и мамбиса (потомки нилотов-алуров).
146
ственно этому крайне скудна терминология родства (как пра-
вило, ленду употребляют четыре — шесть основных терминов).
По замечанию Э. У. Саутхолла, «ленду не признавали различий
в ранге внутри своего общества, и состояния социального ста-
туса (status position) были у них малочисленны и просты»
[385, с. 158]. Все социальное поведение ленду отмечается край-
ней простотой (хотя оно и более сложно, чем у пигмеев). У них
нет обычаев избегания определенных категорий родственников
или подчеркнутого уважения к «старшим» (по возрасту или
статусу), а именно «детей» к «отцам», женщин к мужчинам,
рядовых общинников к главам общин. Сыновья и дочери могут
оставаться жить в хижине старейшины, пока не женятся или
не выйдут замуж. Более того, они приводят сюда своих невест
и женихов и оставляют их здесь жить до окончательного оформ-
ления брака.
В сущности перед нами примитивная большесемейная общи-
на. Она строго экзогамна, и половая связь между ее членами-
родичами или их ближайшими потомками рассматривается как
инцест. Мужчина не имеет права жениться на женщине из аг-
натной группы своей матери, из агнатной группы и «субклана»
своего отца.
Генеалогии ленду обычно обрываются на глубине пяти-шести
поколений. Но средний крестьянин ленду, как правило, знает
имя своего отца, деда, редко прадеда [385, с. 159]. Иными сло-
вами, рядовой ленду знает членов своей патронимической груп-
пы, ее родоначальника и иногда отца ее родоначальника, а
также ближайших родичей по материнской линии. Что касается
старейшин, то они — с грехом пополам — могут довести свою
генеалогию до уровня «субклана».
«Кланы» ленду не экзогамны, но в большинстве все еще
локализованы. На западе страны ленду, где население более
редкое, расстояние между деревнями, принадлежащими к раз-
ным «кланам», больше расстояний, разделяющих деревни, при-
надлежащие к одному и тому же «клану» и тем более «субкла-
ну». Экзогамными группами являются «субкланы», которые
Э. У. Саутхолл характеризует как «наиболее ясно определяе-
мую социальную и территориальную общность» [385, с. 154].
Внутри одного «клана», по Саутхоллу, имеется до девяти «суб-
кланов». «Субкланы» подразделяются на агнатные группы чис-
лом до пяти-шести; есть небольшие «субкланы» в составе всего
одного линиджа (агнатной группы).
Названия «кланов» и «субкланов» у ленду оканчиваются
на слог це, а названия линиджей — на слог ду.
Слово ду значит «сын» (этот же суффикс — в названии
«ленду»); этимология суффикса це (вариант — ци) спорна, так
как слово, от которого он происходит, давно забыто [385, с. 159].
В этом можно видеть, по нашему мнению, один из аргументов
в пользу следующей гипотезы:
10*
147
1) «кланы» ленду первоначально были чем-то вроде пигмей-
ских «кланов», однако с превращением ленду в лесных земле-
дельцев-охотников «кланы» модифицировались в зародышевые
племена;
2) роды у ленду земледельческо-охотничьего периода сло-
жились в виде того, что Э. У. Саутхолл называет «субклана-
ми»; в то время основная (постоянная и временная) часть «суб-
клана» населяла одну деревенскую общину;
3) с превращением ленду в земледельцев-скотоводов, а их
страны— в сравнительно густонаселенную лесосаванную об-
ласть, произошел «демографический взрыв»: «субкланы» увели-
чились в численности (по данным Саутхолла, в среднем «суб-
клан» насчитывает 150, максимум — 300 человек [385, с. 161]);
родовой характер деревенской общины модифицировался, рас-
пространился тип деревенской общины, населенной подразде-
лением «субклана», или ранней большесемейной общиной.
Принадлежность к одному «клану» у ленду очень напомина-
ет принадлежность к одному племени у других народов, тогда
как «субклан» напоминает род. «Клан» фактически эндогамен.
«Ленду говорят, что они чаще вступают в браки с членами дру-
гих субкланов своего собственного клана, чем с членами других
кланов, так как вооруженная борьба и угроза потери жизни
в процессе ухаживания за девушками из других кланов пре-
пятствуют этому» [385, с. 159]. Между «кланами» часто проис-
ходили вооруженные столкновения, и путешествие человека по
территории чужого «клана» могло окончиться трагически [385,
с. 159—160]. Браки между членами разных «кланов» все же
встречались в прошлом и перестали быть редкостью в настоя-
щем. Однако обычно любовная связь мужчины ленду с девуш-
кой из другого «клана» рассматривалась как прелюбодеяние,
с девушкой из собственного «субклана» — как инцест, а с де-
вушкой из другого «субклана» своего «клана» — как норма [385,
с. 163]. Однако «клан» еще не представлял даже подобия по-
литического единства. Всякого рода сношения или войны между
«кланами» и «субкланами» на деле означали действия между
агнатными группами разных «кланов». Как правило, две или не-
сколько таких соседних групп, принадлежащие к «субкланам»
одного «клана», считали себя вправе действовать и действи-
тельно действовали от имени «клана» [385, с. 167].
По словам Саутхолла, «отношения между кланами, субкла-
нами и агнатными группами могут быть описаны следующим
образом: урегулирование правонарушений постепенно меняется
соответственно порядку общности... При убийствах или насили-
ях урегулирования путем компенсации практически не бывает;
обычно происходят сражения. Но в самых малых группах, в ко-
торых уровень общих интересов в достаточной мере преоблада-
ет для того, чтобы это предотвратить, и такие проступки рас-
сматриваются как сакральные прегрешения против самого строя
148
группы, требующие ритуального искупления. Другие распрост-
раненные виды проступков относятся к категории сексуальных,
и здесь градации соответствуют нисходящему порядку общно-
стей— это неограниченное применение силы, ограниченное при-
менение силы или компенсация и, наконец, ритуальное искупле-
ние» [385, с. 164].
Убийство или насилие, совершенное по отношению к члену
чужого «клана», могло быть урегулировано только отмщением,
что, как правило, и случалось на практике. Одно убийство влек-
ло за собой другое, пока старейшины обоих «кланов» не на-
ходили, что уже убито достаточно «наших и ваших» и что по-
ра прекратить войну «до другого дня». Военные действия между
«субкланами» развивались по той же схеме, но примирение до-
стигалось намного быстрее в силу более тесных личных связей
между старейшинами внутри «клана». По той же причине сра-
жения между агнатными группами внутри «субклана» прекра-
щались еще скорее, и старейшины враждующих групп достигали
примирения, совершив совместную жертву (зарезав и съев ко-
зу) в святилище агнатной группы убитого [385, с. 160—161].
В моральном плане убийство иноплеменника — члена чужого
«клана» — за грех не считалось, тогда как убийство «собрата»
по агнатной группе несомненно было грехом. Аналогичным об-
разом рассматривались и другие правонарушения, например
адюльтер. С женой иноплеменника (члена другого «клана») —
это не грех, но дело опасное, чреватое войной; с женой члена
своего «клана», но иного «субклана» — прелюбодеяние, которое
могло привести к сражению и убийству, но обычно родичи на-
рушителя заставляли его вернуть похищенную жену ее закон-
ному мужу; адюльтер с женой сородича по «субклану» вызы-
вал убийство преступников, похожее на казнь [385, с. 162].
По этому поводу Саутхолл говорит следующее: «Различие
между общностями этих трех порядков: клан, субклан и линидж
выражается в ценностном отношении к насилию. Вооруженные
столкновения и несдерживаемое насилие рассматривались как
естественный способ взаимоотношений между различными кла-
нами, как, например, между Ньярка и Яце, и урегулирование
раздоров между ними путем компенсации было невозможно.
Сражения между субкланами одного и того же клана, напри-
мер между Дуце и Юце, не запрещалось моралью, но в то же
время не рассматривалось в качестве нормального способа от-
ношений, так как определенное чувство отдаленного родства,
охватывающего весь клан, заключало в себе пусть и слабое, но
общее для всех обязательство. Между линиджами одного суб-
клана, такими, как Аухвиду и Хоцеду в Дуце или Бодрду и
Гбуньиду в Юце, вооруженные столкновения морально осужда-
лись и требовали искупления» [385, с. 160].
Социальная оппозиция «наши — чужие» («мы — они») отра-
жалась в семиотическом поле морали у ленду строго соответ-
149
ственно их общинному строю. Конфликты между интересами
индивидуумов и социальных групп (общин, «субкланов» и «кла-
нов») разрешались либо мирными средствами — переговорами,
жертвоприношениями и дарами, либо насилием — вооруженны-
ми нападениями, похищениями и т. д. Представим соответствен-
но структуре «кланов» это поле в виде концентрических кругов,
где деревня и «наша» агнатная группа в центре поля, а на
дальней периферии — чужие «кланы». Тогда, по мере удлине-
ния радиуса агнатных и (в меньшей мере) когнатных родствен-
ных связей, мирные средства разрешения конфликтов все более
уступают место насилию. Графически это выражается так:
где Он — комплекс отношений с преобладанием насилия;
Ом — комплекс отношений с преобладанием мирных кон-
тактов;
R — социальные связи;
Rx — связи внутри деревенской общины и линиджа
три — четыре поколения);
Ri — связи внутри «субклана» четыре — шесть поко-
лений);
Rs — связи внутри «клана» (свыше шести поколений);
Rn — связи внутри этноса ленду (п поколений).
Математически эта зависимость выражается следующим об-
разом:
(i) '•
OH=f (/?),
где f есть функция отношений от связей.
Подставив под значение R усредненное число поколений,
отделяющих одного индивида от другого в общинах ленду — R п
мы можем предугадать (на социологическом экспектационном
150
уровне), какая тенденция будет преобладать в случае конфлик-
та (и шире — контакта) между ними — к соглашению или к на-
силию 3.
Итак, tribe ленду [ср. 385, с. 166] отнюдь не племя, а то,
что С. А. Арутюнов и Н. Н. Чебоксаров предлагают называть
«соплеменностью» [44, с. 23 и сл.],— широкое этнокультурное,
а не этносоциальное единство. Крупнейшей этносоциальной общ-
ностью у ленду является «клан» (в сущности, примитивное
племя), объединенное обычаем эндогамии, сознанием отдален-
ного родства и личными связями старейшин — членов «субкла-
нов», входящих в данный «клан». «Клан» обладает территори-
альным единством (территориальной непрерывностью), которого
уже нет у «субклана», ибо отдельные входящие в «субклан»
агнатные группы расселены в чересполосице с такими же груп-
пами других «субкланов» [385, с. 161].
Солидарность внутри «клана» и «субклана» (т. е. в услов-
ном смысле внутри «предплемени» и рода) у ленду проявляет-
ся помимо брачных и моральных норм в координации ритуала
инициаций (обрезания). Координация достигалась тем, что
один из старейшин обходил все «субкланы» своего «клана»,
символически указывая срок инициации. Группа инициантов су-
ществовала всего несколько дней и распадалась сразу же после
обрезания. Она даже не получала группового названия, хотя
каждый инициант в отдельности получал при обрезании новое
имя. Ритуалы были крайне просты. Не было никаких табу, кро-
ме запрета на военные действия. В период инициации никто не
смел путешествовать с оружием в руках. Кто поднимал оружие
на другого, предавался смерти, причем для его наказания объ-
единялись многие общинники. Инициации заканчивались «по-
тешным боем» на копьях без наконечников между молодыми
воинами двух соседних «субкланов». Даже если кто-нибудь из
них при этом погибал, «потеха» не перерастала в настоящую
войну [385, с. 166—167].
Обычный способ проявления племенной («клановой») соли-
дарности у ленду — устройство массовых танцев, на которые
приглашаются члены своего «клана» и отчасти соседних «кла-
нов» (но последние всегда пляшут отдельно!). На время тан-
цев также воцаряется общий мир.
Наконец, еще один повод для собрания членов «субклана»
и соседних агнатных групп, принадлежавших к другим «суб-
кланам»,— это похороны [385, с. 168].
Основные экономические и социальные ячейки общества
ленду — это семейная группа и родовая община в форме патри-
локальной деревни, ядро которой составляют члены одного ли-
ниджа.
э Данные относятся к доколониальному периоду, следовательно, речь
идет о «прогнозе в прошлое».
151
Данные Саутхолла не позволяют с уверенностью судить, в
какой степени на базе семейной группы у ленду сформирова-
лись ячейки мелкого натурального производства (ЯМНП). Во-
обще этот исследователь приводит лишь отрывочные и случай-
ные сведения об экономической жизни ленду. Однако и эта
информация позволяет считать основной ячейкой условно-круп-
ного производства (ЯУКП) у них деревенскую общину, основ-
ную (постоянную и временную) часть которой составляет агнат-
ная группа. Ее члены называют друг друга юни — «братья»
[385, с. 162]. Такая община совпадает с небольшой деревней
либо с частью большой деревни. В последнем случае агнатные
группы в ней все принадлежат к одному роду («субклану»).
Численность населения деревни колеблется от 20 до 100 чело-
век. Хижины, каждую из которых занимает семья, вытянуты
в два ряда, образуя одну улицу, окруженную посадками ма-
ниоки и других культур (такие деревни характерны также для
мамбиса) 4 [145, с. 155—156]. Такая деревенская община явля-
ется переходной формой от родовой к большесемейной, посколь-
ку агнатные группы у ленду представляли собой зачаточные
большесемейные общины. Численность каждой из них колеба-
лась в пределах 30—40 человек, тогда как численность «субкла-
на» в среднем составляла 150 человек, иногда больше (но ни-
когда не свыше 300) [385, с. 161, 168]. По Саутхоллу, некоторые
виды общественных работ производились силами всего «суб-
клана» (или нескольких входивших в него агнатных групп?),
а также соседних «субкланов» [385, с. 168], так что существо-
вала или начала фомироваться ЯУКП, большая, чем деревен-
ская община. Известно также, что внутри «субклана» отдельные
агнатные группы и образованные ими деревенские общины тес-
нее связаны друг с другом, чем с остальными такими же груп-
пами «субклана». Все старейшины внутри «субклана» поддер-
живали контакты между собой, собираясь для совершения
жертвоприношения в святилище одного из них. Такое собрание
старейшин было наиболее авторитетным органом в обществе
ленду. При этом, очевидно, чаще всего собирались вместе, при-
глашая друг друга в свои святилища, старейшины наиболее
тесно связанных между собой агнатных групп [385, с. 169].
Очевидно, перед нами зародыши сельских соседско-родовых
общин и общинного совета старейшин.
То немногое, что известно об отношениях владения у ленду,
рисует эти отношения весьма неразвитыми.
4 В прошлом такие деревни, возможно, были у всех ленду, но теперь
южные ленду и ленду Уганды под влиянием скотоводов хема и скотоводов-
земледельцев алур перешли к другим типам поселений. Имеются также раз-
личия между восточными ленду, где лесосаванна образовалась уже сравни-
тельно давно и население более плотное, и западными, «лесными» ленду, уже
в новое время заселившими густые леса, где обитали до них лишь разроз-
ненные группы пигмеев и где до сих пор отдельные деревни далеко отстоят
одна от другой |[3185, с. '155—(166 и прим.].
152
В обычном праве ленду Саутхолл нашел два основных прин-
ципа: 1) «юридическая эквивалентность членов одной и той же
агнатной группы в делах субклана и членов одного и того же
субклана в делах клана» и 2) «неприкосновенность сыновей
сестры», позволявшая им даже путешествовать во время вой-
ны между «кланами» отца и матери [385, с. 165, 168].
Родовые общины других народов
Центральной Африки
Систему общин у ленду можно рассматривать не только
как наиболее простой тип родовой общины земледельцев-охот-
ников-козоводов, но и как исходный тип, от которого ведут свое
происхождение системы общин у окебо и лугбара (Заир и
Уганда), описанные соответственно Э. У. Саутхоллом [385,
с. 170—180, 380 и сл.] и Дж. Миддлтоном [359, с. 17 и сл.;
373, с. 327 и сл.]. Сходство общественного строя ленду, окебо
и лугбара очень велико. У них различаются три главных уров-
ня родовой сегментации: «клан», «субклан» и линидж, которому
соответствует иерархическая структура общин: «округ», «во-
лость», «деревня». Но у окебо и особенно у лугбара эта струк-
тура усложнилась.
У окебо в качестве основной экзогамной родовой группы
выступает «субклан», ядро которого локализовано. Некоторые
«субкланы» не вступали в браки между собой, но заключали
браки с членами других «субкланов» собственного «клана»;
другие же настолько часто заключали браки с «субкланами»
чужого «клана», что породнились с ними не меньше, чем сосед-
ние «субкланы» одного и того же «клана», и решили прекра-
тить обмен невестами. В то время как величина «субклана» у
окебо и ленду примерно одна и та же, число «субкланов» в
«клане» у окебо в среднем больше (до 30) и поэтому величи-
на «кланов» также больше. Но «клан» у них никогда не вы-
ступает как единое целое для производства работ или хотя бы
устройства танцев, похорон и пр. Особая связь некоторых «суб-
кланов» между собой создавала из них группы, промежуточные
между «кланом» и «субкланом», имевшие, впрочем, преимущест-
венно ритуальное значение [385, с. 170—173, 175, 179—180,
380—382].
Как и ленду, окебо имели очень краткие генеалогии (не
более трех-четырех поколений), но у окебо, как подчеркивает
Саутхолл, не так часто происходили вооруженные столкнове-
ния между «субкланами»; раненого врага старались вылечить;
вообще солидарность всего народа окебо была сильнее, чем у
ленду [385, с. 171—178].
Основной социальной и хозяйственной единицей у окебо,
как и у ленду, была деревенская община, населенная агнатами
153
и их женами, численность которой достигала 150 человек [385,
с. 177]. Старейшина — глава такой агнатной группы — был гла-
вой деревенской общины. Четко выраженной социальной еди-
ницей был патриархальный и вирилокальный «субклан», глава
которого — великий старейшина — был наиболее влиятельным
лицом в обществе окебо до появления алурских князей. Зани-
мая целостную территорию, «субклан» составлял ядро родовой
«волостной» общины. О ее хозяйственных функциях сведений
нет. Известно лишь, что более половины «субкланов» славились
своим искусством плавки железа и производством железных
орудий [385, с. 173 и сл.]. В целом общинная структура окебо
обнаруживает более прогрессивные черты, чем у ленду, но эво-
люция шла скорее в сторону формирования кастовых общин
металлургов-кузнецов, снабжавших железом и железными ору-
диями соседние народы (а также окебо-неметаллургов) и рас-
селявшихся среди них [385, с. 173].
Лугбара, земледельцы-охотники, испытали в прошлом куль-
турное влияние со стороны нилохамитов каква, куку и др., но
сохранили многие основные черты общественного строя народов
группы мору-мади. Основой социальной структуры лугбара яв-
ляется деревенская община, населенная тремя-четырьмя поко-
лениями агнатов с их женами, всего около 70—80 человек. Во
главе ее стоит старейшина с очень небольшой властью, являю-
щийся обычно старшим мужским потомком по старшей муж-
ской линии от основателя данной деревни. Агнатные группы,
родоначальники которых жили пять-шесть поколений назад,
образовали большие линиджи, потомки более отдаленных пред-
ков— максимальные линиджи, или «субкланы». «Субклан» со-
ставлял родовое ядро «округа» с 3—4 тыс. жителей, большой
линидж — ядро «волости» с 1 тыс. жителей. Дж. Миддлтон
называет деревенскую общину лугбара «большой семьей», а
максимальную территориально-родовую общность — «племенем»,
что, по нашему мнению, не вполне верно. Между отдельными
«волостями» особенно часто велись войны, тем не менее на се-
вере страны лугбара, где в каждом из «субкланов» появился
вождь-жрец (как правило, старший представитель старшей пат-
рилинии «субклана»), действительно начали складываться пле-
мена в границах «субклановых» округов. Главной же «полити-
ческой» общностью, особенно на юге, оставалась родовая об-
щина-волость.
На той же стадии общественного развития находились в
доколониальное время многие народы земледельцев-охотников,
живущие далее на запад от народов мору-мади, до Камеруна
включительно.
Так, у баненов (банана) Центрального Камеруна «племена»
делятся на патрилинейные, экзогамные, локализованные «кла-
ны». Поселение в основном вирилокально, но если человек захо-
чет, он может присоединиться к родовой группе своей матери,
154
переселившись к своему дяде на правах «сына сестры». Кроме
старейшин, банены не знают вождей; нет у них и особой со-
циальной группы жрецов. Вся система общественной регуляции
очень примитивна: нет даже формальных возрастных групп. Эт-
ническое и даже «племенное» самосознание баненов в предко-
лониальное время было очень слабо развито [351, с. 141 —
143].
К юго-западу и югу от названных выше народов простирает-
ся обширная область центральноафриканских банту, живущих
матрилинейными родовыми общинами. В доколониальное время
каждая деревенская родовая община была независимой и эко-
номически самостоятельной. По-видимому, основной и исходной
формой такой общины является матрилинейная община с уксо-
рилокальным поселением в небольшой деревеньке среди леса,
объединяющей потомков женщины, которую еще помнит стар-
шее поколение общинников. Во главе ее стоят два представите-
ля старшего поколения: женщина и мужчина, обычно родной,
сводный или двоюродный брат последней.
Несколько соседних деревень, основанных близкими родст-
венницами, считаются принадлежащими к одному «клану» (или
автономному «субклану»), которому принадлежит часть прав
владения землей в занимаемом им округе. Этот «клан» во мно-
гом носит тотемический характер. Он экзогамен. Солидарность
его членов очень велика. Даже переселяясь в общины своих
жен, мужчины «клана» редко уходят далеко от родных дере-
вень, постоянно поддерживают с ними связь, подолгу в них жи-
вут, работают в хозяйствах своих близких сородичей и, разво-
дясь с женами (а брак здесь сравнительно непрочен), возвра-
щаются в свои родовые общины.
Подобный тип общины преобладает даже у народов, имев-
ших в доколониальное время примитивную государственность,
например луба, куба, бемба и др., хотя здесь наряду с «клас-
сическими» матрилинейно-родовыми имелись патрилинейные
общины иноземного происхождения, патриархальные большесе-
мейные общины знати и «больших людей», гетерогенные сосед-
ско-родовые общины в княжеских селах, роды-«цехи» ремес-
ленников и т. д. Государственная организация также переплета-
лась с системой тайных и полутайных обществ.
Ядро родовой деревенской общины образует локальное под-
разделение «клана», или матрилиния, основательницей которого
чаще всего является прабабушка или прапрабабушка старшего
поколения общинниц. У бемба такая матрилиния называется
инанда, у амбо — читоко. Внутри нее наследуется имущество
умерших членов, она в основном решает вопросы брака и внут-
риродовой взаимопомощи. Однако этим, а также влиянием ро-
довой идеологии ограничивается роль инанда или читоко в эко-
номической жизни общинников. Что касается «кланов», то они
у бемба, луба, амбо и многих родственных им народов уже
155
утратили значительную долю локальности, экзогамии и даже
ритуально-духовного значения [405; 146].
Аналогичный процесс мы наблюдаем и далее на юго-восток
от Заира и Замбии, в Южной Танзании, Малави и Северном
Мозамбике, где также основной формой общинной организации
является деревня или «волость», родовое ядро населения кото-
рой составляет матрилинейная и уксорилокальная община. Так,
даже у ирамба, банту Центральной Танзании, обитающих по
соседству с небантускими народами, женатые мужчины живут
с родней своих жен, составляя пришлую часть деревенской ро-
довой общины, и настолько тесно связаны с ними, что при меж-
общинных столкновениях выступают вместе с родней жен против
своих собственных кровных родственников [367, с. 62 и сл.].
Матрилинейные тотемические «кланы» ирамба, по преданию,
прежде были строго локальны, но теперь отдельные матрили-
нии одного и того же «клана» можно встретить во всех частях
страны ирамба [367, с. 62 и сл.]. У яо, макуа, маконде, чева,
ньянжа и близкородственных им народов Южной Танзании,
Северного Мозамбика и Малави «кланы» в прошлом также
были экзогамны и локализованы, теперь же таковыми являют-
ся только матрилинии, составляющие ядро деревенских общин.
В колониальное время в Мозамбике эти общины модифициро-
вались: «хутора», прежде свободно разбросанные по террито-
рии «волости», были сведены в одно место, составив деревню
в полном смысле слова [173, с. 20—24; 259, с. 170].
По-видимому, модификацией древних матрилинейных общин
с уксорилокальным поселением является форма матрилинейной
общины с вирилокальным поселением, которую мы выше оха-
рактеризовали как одну из неправильных форм родовой общи-
ны. В таких обществах матрилинейные роды делокализованы,
но чаще всего еще сохраняют прежний ритуальный центр, где
проживает главный родовой старейшина (всегда мужчина) и
где периодически собираются члены родового коллектива для
выполнения ритуалов. Характерно, что даже в обществах с ук-
сорилокальным поселением тотемические роды неизбежно дело-
кализуются, как только усложняется социальная структура об-
щества. Вместе с тем растет число вирилокальных браков. Этот
процесс наблюдался в XIX в. и продолжает наблюдаться в на-
ши дни у бемба, луба и других народов Северной Замбии и
Юго-Восточного Заира. У народов Северного Мозамбика и
Южной Танзании уксорилокальными было большинство браков,
тогда как первородный сын, будущий глава большесемейной
общины, приводил жену в свой дом. У ряда народов Замбии,
северной части Родезии и юго-западной части Заира преоблада-
ют матрилинейные вирилокальные родовые общины. Это ила
и тонга средней долины Замбии, пенде, баконго, маюмбе и
суку Заира и др.
У ила и тонга «кланы» матрилинейны, экзогамны и делока-
156
лизованы. Число их невелико (14 у собственно тонга). Каждый
«клан» имеет святилище предков, его члены связаны обычаем
взаимопомощи (включая сбор вена и виры, а в прошлом —
и обычаем кровной мести). Но даже в этих вопросах, а также
при разделе наследства большее значение имела принадлеж-
ность к матрилинейной родовой группе, составлявшей ядро де-
ревенской общины. В зависимости от достатка и социального
статуса брачащихся поселение молодоженов могло быть и уксо-
рилокальным. Каждый ила и тонга имеет обязательства как
перед родственниками по матери, так и перед отцовской род-
ней, но первые охватывают более широкий круг лиц [286, с. 7—
10; 394, с. 48 и сл.; 372, с. 207 и сл.; 197, с. 72; 173, с. 32 и сл.].
Очень сходная организация общин с матрилинейным счетом
родства и вирилокальностью поселения существует у народов
низовьев р. Конго: баконго, маюмбе, маньянга, а также пенде
и суку {331; 332; 174, с. 257 и сл.; 173, с. 41—491.
Несомненно, у большинства народов Южного Заира, Зам-
бии, Малави, Северного Мозамбика и соседних с ними террито-
рий «кланы» уже в доколониальное время утрачивали прежнее
значение функциональных кровнородственных групп. Однако
они играли важную, хотя и вспомогательную (по сравнению
с государством) роль в формировании надобщинных социаль-
ных связей.
По традиции члены одного и того же «клана» были обязаны
оказывать друг другу гостеприимство, мстить за убийство со-
родича. участвовать в его похоронах и т„ п. Каждый «клан»
до сих пор имеет свой традиционный центр — деревню, осно-
ванную мифическим предком, где тот якобы и был похоронен.
Кроме того, существуют обычное и почетное название «клана»,
его девиз, особое приветствие, которым его члены приветствуют
друг друга, тотем и связанные с ним табу и пр. Все это под-
держивает чувство внутриклановой солидарности, которая не-
редко распространяется за пределы собственного этноса, так
как многие названия «кланов» совпадают у разных народов.
Например, у народов Северной Замбии и Юго-Восточного Заи-
ра очень развито внутриклаиовое гостеприимство даже по отно-
шению к иноплеменникам, если они члены «клана», носящего
то же название и имеющего тот же тотем.
Отдельные «кланы» связаны между собой отношениями «шу-
точного родства» и ритуальных услуг. У бемба, амбо и сосед-
них с ними народов человек не может хоронить своего сороди-
ча по «клану», не прибегая к услугам «чужаков». Эти связи
укрепляются браками между «кланами», связанными ритуаль-
ным обменом услуг. У ряда народов области южных саванн,
например у амбо и у этнических групп долины р. Луапулы,
«клановая» экзогамия нарушалась так часто, что не «клан», а
его местное, локализованное подразделение (читоко, чикота,
чисака) является экзогамной родовой группой. Обычно три-че-
157
тыре соседних матрилинии предпочитают заключать браки
между собой, образуя более широкое, чем деревенская матри-
линия, но более узкое, чем «клан», родственное объединение.
Это явление связано также с образованием у бемба, амбо и
других народов Замбии соседско-родовых общин.
Парам ритуально связанных между собой «кланов», харак-
терным для банту Юго-Восточного Заира, Замбии, Родезии, а
также Южного Камеруна и Габона, в Центрально-Северном
Заире соответствуют триады «кланов», образующих кольцевой
союз, каждый из членов которого берет жен у другого и дает
жен третьему («система нкита») [168].
В результате образуется обширная система родовых общин,
охватывающая огромную территорию лесов и саванн в центре
зоны расселения банту. Отношения «шуточного родства» от-
дельных «кланов» и целых этносов связывают эту систему с
народами Восточной Африки, где эти отношения распростране-
ны повсеместно [367, с. 134 и сл.]. По-видимому, исторически
матрилинейные общества можно рассматривать как древний
центр этой суперсистемы, а окружающие его со всех сторон
патрилинейные общества — как периферию, хотя некоторые из
них (в Межозерье и в двуречье Замбези и Лимпопо) сами с
развитием местных цивилизаций превратились в культурно-со-
циальные центры для окружающих бантуских и небантуских
(на севере Межозерья) обществ. На «патрилинейной» южной,
восточной и северо-западной периферии зоны расселения банту
мы находим родовые общины как основной (в доколониальное
время) элемент социальной организации. Они встречаются у
пахуинов и прибрежных банту Камеруна и Габона (262, с. 48—
49; 263, с. 52—61, 100 и сл.], но главным образом — у банту
Южной и Восточной Африки.
Родовые общины у банту Южной
и Восточной Африки
Скотоводы гереро, наиболее юго-западный из народов бан-
ту, вклинившийся (как и доколониальные нгуни и сото) на тер-
риторию койсанских народов, до XIX в. жили первобытнообщин-
ным строем. Гереро делились на множество матрилинейных
групп эанда и патрилинейных групп орузо. Первые были зна-
чительно менее локализованы, чем вторые. Орузо обитало в од-
ном селении, составляя здесь ядро деревенской родовой общины.
Выходя замуж, женщина переходила в орузо мужа. Кроме ро-
довичей и их жен в такой общине в XIX в. уже имелись чужаки,
например невольники или сородичи главы данной общины по
его эанда. Главой орузо и деревни был старший из мужчин,
которого можно считать старейшиной и патриархом. Патриар-
хально-родовой характер его власти не исключал элементов
158
эксплуатации сородичей, например посредством кабального
держания скота [389, с. 154 и сл.].
У нгуни крайнего юго-востока Африки в начале XIX в. было
до 800 независимых, экзогамных, локализованных и уже нето-
темических «кланов» и «субкланов». Каждый из них включал
в себя несколько большесемейных общин, главы которых пе-
риодически собирались вокруг могилы родоначальника «клана»,
находившейся в центре «клановой» территории [58, с. 260—270;
317, с. 28 и сл.]. В настоящее время у южноафриканских банту
«кланы» уже делокализованы, но в доколониальный период
они представляли собой не что иное, как родовые общины.
Сходный тип родовой общины существовал и у соседей
нгуни — тсонга Южного Мозамбика [259, с. 177], а также у дру-
гих южных банту, даже столь высоко развитых, как тсвана (бе-
чуаны) и шона (машона), но лишь как элемент более сложных
социальных систем.
У банту Восточной Африки мы также находим патрилиней-
ные родовые общины. Даже у шамбала, чагга, паре, зигуа,
нгуу Танзании, гикую и меру Кении, занимавшихся сравнитель-
но интенсивным мотыжным земледелием, родовая община до
недавних лет была одной из основ традиционной социальной
организации.
У шамбала существует свыше 40 патрилинейных, экзогам-
ных, делокализованных «кланов». Большинство из них не име-
ет ни особой территории, ни предводителей, ни совета старей-
шин, ни даже общих для всего «клана» церемоний. Лишь пра-
вило экзогамии и сознание общности происхождения объединя-
ет членов «клана» в одно целое. Столь же малофункциональной
общностью является «субклан». «Кланы» и «субкланы» пред-
ставляют собой не более чем конгломераты экзогамных родо-
вых групп — линиджей, которых в каждом из них насчитывает-
ся от двух-трех до нескольких десятков. Линидж — агнатное
ядро родовой общины. Численность линиджа обычно — 40—
160 человек, изредка — несколько сот. Такая группа объеди-
няет сородичей в третьей — девятой степени. Большинство ли-
ниджей локализовано в одной деревне, но, даже если отдель-
ные части линиджа живут в разных деревнях, они связаны
обычаем родственной взаимопомощи, правилами наследования
и периодически собираются для ритуальных действий.
В старину, как утверждали опрошенные Э. Уинансом шам-
бала, каждая ченго (линидж) населяла отдельную деревню.
До сих пор небольшие деревни, численностью обычно в несколь-
ко десятков человек, представляют собой линиджные общины.
Такова деревня Юмбу, подробно описанная Э. Уинансом.
В 1956—1957 гг. ее население составляло 57 человек, в подав-
ляющем большинстве членов одного ченго. Основатель деревни
и родоначальник ченго жил в начале XX в. Он родился в со-
седней деревне, связь с которой его потомки сохраняют до сих
159
пор. В Юмбу живут четыре поколения сородичей, а также по-
роднившиеся с ними люди (в основном жены членов ченго).
Обычно в такого рода деревнях бывает один-два мужчины из
других ченго, но, пока они не становятся главами отдельных
большесемейных общин, они не нарушают родового характера
данной деревенской общины. Однако более крупные поселения
шамбала в настоящее время представляют’ собой гетерогенные
общины двух основных типов [409, с. 34 и сл.].
Иными путями пошло развитие родовых общин у северо-
восточных банту и у прибрежных банту Кении и Танзании.
У северо-восточных банту в доколониальный и предколони-
альный периоды при господстве первобытнообщинного строя
произошла известная модификация общинно-родовой системы.
Она затронула «кланы» и подразделения «кланов», которые на-
чали развиваться в сторону иерархически подчиненных пирами-
дальных структур, вершины которых объединялись в одно ге-
неалогическое целое.
У гикую, крупнейшего народа этого субрегиона, имеется
всего 9 (по другим данным, от 10 до 13) патрилинейных, тоте-
мических «кланов»; некоторые из них носят те же названия,
что и «кланы» у мбере, камба, масаев и других соседних на-
родов. Эпонимы всех без исключения «кланов» считаются до-
черьми Гикую (эпонима народа гикую) и его жены Моомби.
«Кланы» гикую подразделяются на патрилинейные группы,
или «субкланы», которые, в свою очередь, делятся на мбари.
Численность «кланов» достигает рекордной для Африки цифры
в 100—300 тыс. человек (в доколониальное время — десятки ты-
сяч). Тем не менее чувство родственной солидарности присуще
всем членам «клана» в отношении к своим собратьям по этой
родовой общности, хотя и не в такой степени, как внутри
мбари.
Часть «кланов» была экзогамна, в других — экзогамиы «суб-
кланы», в третьих — мбари. Ответственность за убийцу несли
все его сородичи по «клану», которые должны были платить
компенсацию сородичам убитого. Члены одного и того же «кла-
на» принимали участие в ритуальных трапезах, совместно по-
едая мясо жертвенного животного. Кроме того, старейшины
«клана» периодически собирались для совершения и других
ритуалов и обсуждения земельных споров. Другими факторами,
поддерживающими единство всех членов одного и того же «кла-
на», были (и остаются до сих пор) усваиваемые в семье и
мбари элементы общеклановой субкультуры: клановые само-
названия, самосознание, имя-девиз, клич, тавро, тотемистические
табу, особые обычаи, отсутствующие у других «кланов», и т. д.
Наиболее действенной формой родовой общины у гикую яв-
ляется не «клан» или «субклан», а корпоративное подразделе-
ние последнего — мбари, включающее в себя большую группу
агнатов с их женами. Каждая мбари жила на собственной зем-
160
ле, которой владела на общинных началах (земельное владение
мбари называется гитака). Некоторые мбари занимали целые
«волостные» общины (итора), но чаще в одной итора жило бо-
лее одной мбари, либо крупная мбари расселялась в двух — че-
тырех итора ।[357, с. 42 и сл.].
Дж. Миддлтон характеризует мбари как большую семью
[357, с. 39, 41 и сл., 46]. Однако уже сама многолюдность
мбари очевидно свидетельствует не в пользу такого термина.
Обследование 109 мбари в самом начале 50-х годов показало,
что численность их колебалась от 32 до 5 тыс. человек, причем
в 34 мбари было от 500 до 1 тыс. душ в каждой, в пяти — от
1 тыс. до 2 тыс. и в пяти других — свыше 2 тыс.; в одной мба-
ри насчитывалось более 5 тыс. человек. Наиболее распростра-
ненной была разновидность мбари с населением от 200 до
500 душ [357, с. 43, табл.]. Очевидно, мбари-линидж — это патро-
нимия, а «корпоративная» мбари — это патронимическо-родовая
община.
У камба — во многом сходная организация общин: 25 пат-
рилинейных, локализованных, экзогамных и тотемических «кла-
нов», которые подразделяются на мбаи — аналогия мбари у
гикую. «Общность внутри клана постоянно поддерживается ви-
зитами его членов друг к другу» [357, с. 129]. У камба практи-
ковалась адоптация чужаков в «клан», причем новый сородич
получал все права прирожденного члена «клана» [357, с. 129—
131].
У гусии юго-восточного побережья оз. Виктория «кланы»
экзогамны, локализованы, патрилинейны. Нередко «кланы»
внутри племени враждовали между собой, если же все племя
воевало с другим, то ополчение каждого «клана» действовало
самостоятельно (как и у соседних нилохамитских народов, вой-
ну вели в основном группы неженатых молодых воинов, насе-
лявших пастушеские лагеря). Кланы разделялись на локали-
зованные, патрилинейные и патрилокальные линиджи (некото-
рые «кланы» — также на «субкланы»). Переселения редко со-
вершались индивидуально, чаще целыми родовыми группами.
Внутри «кланов» наряду с родовой существовала соседская
организация общин [340; 339, с. 63—66].
Очень сходная организация родовых общин существовала
у северных соседей и ближайших сородичей гусии — банту Ка-
вирондо, или лухья, разделявшихся на множество племен. Каж-
дое из последних подразделялось на большое число (от 30 до
77) патрилинейных, локализованных, экзогамных «кланов» чис-
ленностью в несколько сот человек. «Кланы» подразделялись
на большие линиджи, те—на средние, затем малые и, наконец,
минимальные линиджи, связи между которыми выражались ге-
неалогически. Линиджи занимали определенные округа, волости
и более мелкие территориальные единицы, представляя в каж-
дой из них ядро общины. Таким образом, родовое деление пле-
п Зак. 464
161
мени относительно совпадает с территориальным. Однако ре-
альной, подлинно функциональной родовой общностью у лухья
являлись объединения сородичей, происходивших от реальных,
сравнительно недавно умерших предков и легко устанавливав-
ших степень взаимного родства. Обычно взрослый лухья пом-
нил свою родословную до четырех-пяти поколений по отцовской
линии и до двух-трех — по материнской. Родня такой степени
поддерживала между собой более или менее постоянные связи
и помогала друг другу в различных делах. Производственная
кооперация между сородичами, особенно дальними, была мало
развита в связи с отсутствием у большинства племен лухья
деревень. Лишь у китош и части вугусу до колониального по-
рабощения были укрепленные деревни, заброшенные в 1895—
1896 гг. по требованию колонизаторов. Каждую такую деревню
населяла родовая община, ядро которой составлял отдельный
линидж. В «клане» в зависимости от его величины было от 2—
3 до 15—17 таких линиджей. В деревнях и вообще на террито-
рии родовой общины было мало мужчин-чужаков. Чаще всего
последними являлись родичи полноправных членов общины по
женской линии: мужья и сыновья «дочерей» линиджа, братья
женщин, вышедших замуж за членов линиджа, перекрестные
кузены и т. д. Как правило, они не оставались на территории
данной общины навсегда, а возвращались в свои родные об-
щины. Постоянные войны между «кланами» препятствовали
образованию гетерогенных общин и поддерживали родовой ха-
рактер внутриобщинных связей. Однако зачатки соседских об-
щин существовали у банту Кавирондо еще в доколониальное
время, правда как мало распространенная дополнительная фор-
ма при господстве родовой формы общинной организации [407;
402, с. 52—83; 31, 200—202, 383—388].
Эти элементы соседской организации получили дальнейшее
развитие за счет родовой организации общин у гису Восточной
Уганды. У гису есть родовые общности, которые Дж. С. Ля фон-
тен именует «линидж» и которые очень напоминают макси-
мальные родовые группы («кланы» и племена) у лухья, но без
«клановой» экзогамии и тотемизма. Весь народ гису подразде-
ляется на 23 патрилинейных «колена», родоначальники которых
жили 9—11 поколений назад; они занимают целые округа и в
большой степени эндогамны. Каждое из «колен» подразделяет-
ся на «подсекции», занимающие целые волости с населением
в 600—1000 человек. Волость представляет собой максималь-
ную родовую общину, а члены «подсекции» — ее родовое ядро.
«Подсекции» и волости, имеющие в основном ритуальное (в
прошлом также военное) значение, соответственно подразделя-
ются на агнатные и территориальные общности третьего поряд-
ка, основатели которых жили пять поколений назад. У такой
малой агнатной группы всегда есть собственное родовое свя-
тилище, а в прежние времена на войне она образовывала от-
162
дельное боевое подразделение. Эта группа не экзогамна и не яв-
ляется коллективным землевладельцем, но как основа местной
«деревенской» общины имеет большое социальное значение. Чле-
ны малых родовых групп хорошо помнят браки, заключавшиеся
их предками — родоначальником малой патрилинии и его сыно-
вьями, и поддерживают отношения «шуточного родства», основан-
ного не только на родственных связях родоначальника, но и
на его родстве по браку. От такой «родни» они не могут тре-
бовать регулярной экономической помощи, но, если молодые
люди угоняют нужный им для вена скот из «родственной» об-
щины, это не считается преступлением (а лишь выражением
«шуточного родства»). Минимальная патрилиния экзогамна
(в отличие от агнатных групп более высокого порядка) и объ-
единяет три-четыре поколения. Члены ее именуют друг друга
теми же терминами родства, что и члены малой семьи. Они
не составляют большесемейной общины, так как обычно живут
в разных концах, в чересполосице с другими минимальными
агнатными группами. Для общества гису с его тенденцией к
патриархальности характерно, что дед по отцу считается более
близким родственником, чем дед по матери, но главным авто-
ритетом для молодого крестьянина является его родной отец.
Считается, что внутри округа, волости и деревенской общины
все мужчины должны принадлежать к одной агнатной группе,
соответственно максимальной, большой и малой. Еще в доко-
лониальное время у гису начало вырабатываться право генеа-
логического старшинства, хотя власть вождей (выборных) еще
носила догосударственный характер [334, с. 24—31].
В то же время имеется известное сходство в структуре ро-
довых общин у гису и народов группы мору-мади, в частности
лугбара.
Основные виды родовых общин
и их распределение в Африке
Родовая община — это такая форма общины, основная часть
членов которой является сородичами, собратьями по роду. Та-
ким образом, общинная социальность (в чистом виде или чаще
в сочетании с классовой социальностью) является содержани-
ем, а родовые отношения — формой этого типа общины. Как
уже указывалось выше, родовые общины в наиболее чистом
виде распространены лишь в немногих районах Африки, пре-
имущественно Центральной и Юго-Западной, отчасти Восточ-
ной, и только здесь являются основной формой общины.
Родовая форма общины включает в себя целый ряд разно-
видностей, из которых одни являются исторически более арха-
ичными, чем другие, но в модифицированном виде могут оста-
ваться частью социально-политической системы, находящейся
11*
163
на одной из высших ступеней первобытнооищинного строя или
даже на низших ступенях феодализма. Например, разделение
родовой общины на две половины, характерное для ленду и
мамбиса, мы находим на более высокой стадии общественного
развития в виде дуального членения племени у нанди, чука,
эмбу, мвимби, мбери Кении, фали Северного Камеруна, марги,
рукуба и кагоро Нигерии, а также разделения на две полови-
ны традиционных городских общин у части суахилийцев.
Весьма архаичен тотемический род, однако в области юж-
ных саванн он еще в доколониальное время сочетался с клас-
совыми (феодальными) производственными отношениями, ран-
нефеодальными политическими структурами и значительными
элементами кастового строя.
Матрилинейность или патрилинейность — существенный при-
знак классификации тотемических родов. Как показал Н. А. Бу-
тинов, даже в тропическом доклассовом мире «материнский
род встречается... крайне редко, притом у племен более раз-
витых» i[57, с. 8; ср. 55, с. 100 и сл.]. Можно согласиться с
мнением Н. А. Бутинова, что матрилинейность и патрилиней-
ность рода не являются первостепенным признаком архаичности
и прогрессивности развития общинно-родовой организации.
Д. А. Ольдерогге, имея в виду социальные структуры прежде
всего народов Африки, поддержал идею Н. А. Бутинова: «Мож-
но сказать, что родовые структуры могут быть построены по
двум типам моделей — матрилинейной и патрилинейной. И тот
и другой типы в наши дни представлены самыми разнообраз-
ными обществами, причем среди тех и других мы находим при-
меры различного уровня развития. Поэтому нельзя сказать, что
матрилинейные родовые структуры более примитивны» [172,
с. 10]. Применительно к Африке кроме «обыкновенно приводи-
мых соображений общего характера в пользу большей их древ-
ности» [172, с. 10] можно привести также следующий аргумент.
В Африке матрилинейный и билатеральный счет родства рас-
пространены преимущественно в западных, центрально-запад-
ных и юго-западных районах континента. Интересно отметить,
что эти районы более чем наполовину совпадают с территори-
ей, где до XV—XVI вв. господствовал первобытнообщинный
строй (к середине XIX — началу XX в. это совпадение состав-
ляло 50—55%). Патрилинейный же счет родства и отцовский
род наиболее распространены в Северной, Северо-Восточной, Вос-
точной и Южной Африке. Переход от материнского к отцовско-
му счету родства во многих случаях можно объяснить влиянием
ислама (в Западном Судане и на побережье Индийского океана),
эфиопского христианства, а в новое время — европейской культу-
ры. Но в других случаях (у нилотов, например) внешние влияния
не доказаны и объяснить ими господство отцовского рода не
так-то просто. В то же время преимущественно полярное рас-
пространение материнского и отцовского счета родства по оси
164
юго-запад — северо-восток грубо совпадает с общим направле-
нием повышения уровня социального развития народов Африки
[120, с. 90 и сл.1.
Анализируя модификации родовой общины на столь обшир-
ном историческом материале, как африканский, мы видим сле-
дующую картину. Сначала родовые общины развитых типов
кристаллизируются из раннеродовых («кровнородственных»,
«дородовых»); иными словами, генеалогические отношения по-
степенно подменяют собой отношения братства между членами
общины. Развивается экзогамный тотемический род, в значи-
тельной степени совпадающий с общиной. Далее внутри об-
щин родство по крови и происхождению начинает противопо-
ставляться локально-соседским связям (тогда как прежде эти
отношения в основном совпадали, а частично дополняли и вза-
имно заменяли друг друга). Углубляется разрыв в функциях
и ценностных ориентациях между максимальной родовой общ-
ностью («кланом») и ее более локализованными частями, к ко-
торым в полной мере еще и применимо понятие родовой общи-
ны. Наконец, с дальнейшим развитием личностных отношений
как необходимой составной части отношений феодальных родо-
вые связи начинают играть роль преимущественного определи-
теля сословно-кастовой принадлежности.
Конкретные формы эволюции родовых общин в соседские не
были одинаковы в разных субрегионах Африки, в частности в
зависимости от формы поселений, которая, в свою очередь,
обусловлена ландшафтом и его хозяйственным освоением.
В лесных областях, где земледельческие родовые общины со-
средоточивались в отдельных деревнях, окруженных огородами,
родовые деревенские общины проявили поразительную истори-
ческую устойчивость, сохранившись вплоть до раннефеодально-
го и колониального периодов. Гетерогенными становились пре-
имущественно привилегированные деревенские общины — поли-
тические и торговые центры «сегментных» государств, или кня-
жеств. Следующей ступенью в их развитии было превращение
в гражданские общины-полисы. В саванных областях, в связи
с развитием здесь скотоводства и мотыжного саванного земле-
делия, деревни существовали далеко не везде, часто преобла-
дающим типом поселения была открытая система хуторов и
краалей, более или менее равномерно разбросанных по всей
стране. Здесь гетерогенные соседско-родовые общины склады-
вались в виде больших «общин-волостей», небольших «соседств»
и многолюдных сел с густым и вполне оседлым населением.
«Община-волость» родового периода сохраняла свои традици-
онные границы, связанные с циклом религиозных представле-
ний и ритуалов, но состав ее становился гетерогенным. Вместе
с тем при ослаблении родовых уз ряд соседних домохозяйств
внутри «волости» вступал в производственную ассоциацию и
тесные личностные отношения. Так, на территории «общины-во-
165
лости» формировалось множество «соседств», объединявших от-
дельные домохозяйства большесемейных общин независимо от
их родовой принадлежности. Наконец, с интенсификацией зем-
леделия, дальнейшим развитием скотоводства и в связи с уси-
ливающейся военной опасностью в отдельных наиболее бла-
гоприятных для производства и обороны местностях концентри-
ровалось население, образуя большие села, состоящие из ро-
довых общин-«кварталов».
В результате через ряд промежуточных форм «кланы» пиг-
мейского типа модифицируются в «кланы» западносуданского,
руандийского и арабского типов.
Вопрос об универсальности родовой организации при пер-
вобытнообщинном строе не вполне ясен. Известно, что сущест-
вуют безродовые и в то же время доклассовые общества Аустро-
незии (даяков Калимантана, меланезийцев южных Новогебрид-
ских островов), Южной Америки (некоторых племен Амазо-
нии), Берингоморья и американской Арктики (ительмены, ко-
ряки, чукчи, эскимосы), причем у даяков, например, не сохра-
нилось и следов рода. Согласно определению А. М. Хазанова,
«надстроечные функции рода перенесены у них на группу род-
ственных семей и территориальную общину, которая имеет
черты как родовой, так и рано развившейся соседской общины»
[246, с. 103]. Для Африки это явление не характерно.
Зато в ряде раннефеодальных африканских обществ встре-
чалось другое весьма распространенное явление: развитие по-
земельных отношений, характерных для соседской общины, в
рамках и под формальной оболочкой родовой или патроними-
ческой общины. Таковы, например, территориально-родовые об-
щины у шона Родезии, тиграй, амхарцев и сомалийцев Северо-
Восточной Африки и других народов. Следует со всей реши-
тельностью поддержать критику А. М. Хазановым, Д. А. Оль-
дерогге и Ю. В. Маретиным взглядов М. О. Косзена, «реши-
тельно противопоставившим патронимию соседской общине и
полагавшим, что последняя может существовать только как
территориальное объединение неродственных семей» [246,
с. 105].
Несомненно, развитие общины от дородовой (или раннеро-
довой) к родовой (матрилинейной или, может быть, также пат-
рилинейной), а от родовой к соседской — таково общее направ-
ление и генеральная линия эволюции общины.
Однако не следует представлять этот процесс как прямо-
линейный и инвариантный во времени и пространстве. Переход
от родовой организации общин к соседско-поземельной и от
первобытнообщинной к кастовой был осложнен мощным обрат-
ным воздействием родовых связей и всей первобытнообщинной
социальности. Многочисленные примеры тому дает доколони-
альная и раннеколониальная Африка, где в районах господства
доклассовых отношений и отсутствия государственной власти
166
соседские связи дополнялись и нередко сменялись родовыми и
территориальные общины превращались в соседско-родовые.
Как мы покажем ниже, этот процесс часто сопровождался за-
меной одной из форм родовой организации на другую, истори-
чески более прогрессивную форму родовой организации, равно
как и старая форма территориальной организации заменялась
новой, в результате происходила модификация всей системы
родовых и территориальных общин. Это хорошо видно на при-
мере «общин-волостей» Центральной и Восточной Африки, ро-
довых общин неправильных типов, превращавшихся в правиль-
ные с установлением отцовского счета родства, и т. д.
Кроме того, на примере «общин-волостей» мы видим, как
усложнение социальной системы вело к превращению родовой
общины в соседско-родовую.
Соседско-родовые «общины-волости» встречаются у ряда
народов банту, например у баконго, маюмбе, пенде, того, ги-
кую, камба, но более всего они характерны для нилотских
(включая нилохамитские) народов.
Соседско-родовые общины
нилотов и нилохамитов
У всех нилотских и нилохамитских народов имеются патри-
линейные, в большинстве случаев экзогамные, иногда тотеми-
ческие и всегда более или менее делокализованные «кланы».
Несмотря на неизбежные частные отклонения от этой мо-
дели5, в целом у народов Центрально-Восточной Африки (ни-
лотских, нилохамитских, «неклассифицированных»6, а также
габала и некоторых других южных кушитов) не «клан», а его
локализованная ветвь — агнатная группа в данной деревне и,
более высокого порядка, в данном племени (у динка, нуэров,
луо и других народов) или княжестве (у алуров и ачоли) —
играла роль ядра максимальной, но вполне функциональной
родовой общности. Патрилинии третьего порядка, расселенные
5 У части нилохамитских народов Южного Судана — лотуко, лулуба,
мондари, пёджулу, ньянгбара — «кланы» экзогамны и локализованы {326,
с. 53, 63, 69, 72, 74]; у каква экзогамны «суперкланы», или «семьи кланов»
[326, с. 53—54]; у центральных нилохамитов, а также у масаев и нилотов
ланго и ануаков экзогамны «субкланы» |[336, с. 56 и сл.; 327, с. 119—<120;
274, с. 98]; у бари и локоя '(Южный Судан) одни «кланы» были экзогамны
и локализованы, другие — нет {326, с. 74, ;811—82]; у нанди 5 из 17 «кланов»
имеют более одного тотема; разрешается вступать в брак лицам, имеющим
разные тотемы и, очевидно, принадлежащим к разным «субкланам» ([327,
с. 25—27].
6 Племена различного происхождения, населяющие широкую полосу зе-
мель вдоль эфиопско-суданской границы к югу от Голубого Нила и вплоть
до оз. Рудольф: мао, мурле, дидинга, масонго, тирма, сурма, сури, маджан-
гир, бома, бако, у которых «кланы» имеют те же основные черты, что и
у нилотов {280, с. 20, 45—46, 83; 387].
167
в нескольких соседних деревнях, проявляют высшую степень
родовой солидарности, особенно при кооперации труда в боль-
ших пастушеских лагерях, где собираются крестьяне многих
деревень, а также при разрешении различных конфликтов. Так,
в пастушеских лагерях сородичи по патрилинии ставят свои хи-
жины рядом и объединяют свои силы [234, с. 121]. Наиболее
тесно связаны между собой агнаты одной деревни, образующие
вместе с женами как бы родовую (но четко сегментированную)
общину внутри территориальной общины. При этом выделялись
два главных аспекта родовой принадлежности: родственные свя-
зи, как таковые, как основа родственной взаимопомощи и брач-
ного выбора, и принадлежность к одной из господствующих,
«исконных» (у всех нилотов) или аристократических (у шил-
луков, ануаков, ачоли, алуров и падола) агнатных групп.
Как в том, так и в другом случае родовые общины пред-
ставляли собой структурные элементы гетерогенных общин-во-
лостей.
Такие общины существуют у всех нилотских и нилохамит-
ских народов, хотя функции их не везде одинаковы. Например,
у итесо, джие, карамоджонгов, туркана, масаев, датога, динка,
луо, нуэров, джуров (джо-луо) соседская организация связана
преимущественно с военными и ритуальными функциями, а из
производственных — с организацией охоты и отчасти скотовод-
ства. У других, как у эндо, маракветов, горных суков, лотуко,
тиамусов и пр., в рамках территориальной общины, сверх того,
осуществляется кооперация труда мелких производителей в
земледелии и строительстве, особенно при проведении каналов.
У третьих — шиллуков, алуров, ачоли, отчасти ануаков, но в
какой-то мере и у многих других народов — происходила феода-
лизация общины, превращение территориальных общин во вла-
дения отдельных князьков или вождей.
Как правило, различия в функциональном содержании
(прежде всего — наличии или отсутствии определенных хозяй-
ственных функций) соседских общин находятся в зависимости
от хозяйственно-культурного типа (ХКТ), который проявляется
также в типе поселений (наличие или отсутствие постоянных
деревень). Однако у большинства нилохамитов поселения де-
ревенского типа отсутствуют и семейные общины обитают от-
дельными домохозяйствами, а молодежные — лагерями-лшиья-
тами.
У итесо, не имеющих сел, территориальная соседская общи-
на называется этем. Основное значение термина — «огнище во
дворе», «священный очаг», где в особых случаях зажаривалось
для ритуальной трапезы жертвенное животное. Вокруг огнища
происходили церемонии, собрания живущих по соседству боль-
шесемейных и родовых групп. Как правило, в центре этема
находится какая-нибудь скала, большое дерево, почитаемая и
охраняемая могила. Таким образом, термин «этем» указывает
168
на культовое происхождение территориальных общин у цент-
ральных и южных нилохамитов. В каждом из этемов живут
представители шести-семи разных «кланов». Это положение су-
ществует по традиции со времени заселения итесо их нынешней
страны, которое происходило путем «исхода» группы сверстни-
ков (иногда двух групп), принадлежавших к разным «кланам».
Члены этема вместе охотились, сражались с членами других
этемов, вместе проходили инициации [336, с. 68].
Дж. Лоуренс ничего не сообщает о трудовой взаимопомощи
членов этема; по-видимому, она выражалась лишь в совмест-
ной охране скота, притом в основном силами организации мо-
лодых воинов (см. ниже).
У нанди и близкородственных им народов уже имелись тер-
риториальные общины двух степеней: корет («волость») и более
широкая порорьет («округ»), причем последние входили в эме-
ты — «области». Члены корета связаны разнообразными личны-
ми узами. Корет принимает в свой состав новых членов, если за
них поручиться кто-либо из старых членов общины. Любой об-
щинник мог покинуть свой корет и перейти в другой, даже на-
ходящийся на территории другого порорьета и эмета.
Порорьет имел лишь военные и ритуально-политические, но
не хозяйственные функции. Во главе его стоял совет старей-
шин, поддерживавший мир внутри «округа» и разбиравший
споры между входившими в него коретами. Что касается эмета,
то он не имел ни политических, ни хозяйственных функций и
являлся просто географическим понятием [327, с. 32—33].
У кипсикисов, говорящих на диалекте языка нанди и очень
близких им по культуре, иерархия соседских общин отличается
большей сложностью. Домохозяйства, или большесемейные об-
щины, объединяются в теметы\ 15—60 теметов группируются
в кокуэт, который М. Перистиани и Дж. Хантингфорд считают
«основной политической и экономической единицей» общества
нанди. Судя по описаниям, это «волостная» община. Несколько
кокуэтов объединяются в общину-округ, которую М. Перистиа-
ни называет корет. Во главе этой общины стоят особые вожди.
Еще более широкие объединения — четыре традиционных воен-
ных округа, пурьета, функции которых примерно соответствова-
ли функциям порорьетов у нанди. Военные округа попарно
объединялись в две «половины» страны кипсикисов [327,
с. 49—50].
У масаев до XIX в. существовала сходная организация тер-
риториальных общин. У северных масаев (сумбуру), сохранив-
шихся на севере Кении, основной хозяйственной общностью яв-
ляется крааль, представляющий собой большесемейную общину.
Несколько краалей группируются в соседскую общину. Все об-
щины входят в один из восьми оль-мареита («округов»), послед-
ние— в одну из двух больших областей племени сумбуру [327,
с. 121]. У других масайских племен в XIX в. чисто военная
169
(военно-аристократическая) организация весьма модифицирова-
ла эту систему.
У нуэров основной формой общины является «волостная»
община численностью от пятидесяти до нескольких сот человек.
До прихода колонизаторов каждая такая община представляла
собой независимую и самодовлеющую единицу. Населяет она
«деревню», или «волость», где отдельные домохозяйства сво-
бодно разбросаны по местности среди полей и пастбищ и да-
леко отстоят одно от другого. Однако домохозяйства чужой
«деревни» находятся еще дальше, «за несколько миль кустар-
никовой саванны, болот и травянистых просторов». В отноше-
ниях с другими «деревнями» во время межобщинных столкно-
вений члены общины всегда выступали вместе со своими сосе-
дями даже против своих сородичей-агнатов из других общин
[302, с. 115 и сл.]. М. Гликмен, анализируя соотношение родо-
вых и соседских связей у нуэров, резюмирует, что нуэр имеет
обязательства (именно общинного типа) как по отношению к
своим соседям по «деревне», так и по отношению к своим агна-
там в условиях, когда эти две группы не совпадают, что приво-
дит к конфликту [310].
Более широкие общности, не имеющие ни собственных на-
званий, ни особых органов власти, образуют «округа», или груп-
пы близких «деревень», соединенных тропами и поддерживаю-
щих связи Друг с другом. В прошлом они объединялись для
совместного ведения войны, а также создавали общие для це-
лого подразделения племени пастушеские лагеря.
Еще не в столь отдаленном прошлом, а именно в начале
нового времени, нилотские общины были родовыми. До сих пор
нуэрские линиджи ассоциируются с определенными «деревня-
ми», хотя порой члены данной агнатной группы составляют в
соответствующей сельской общине лишь небольшое меньшинст-
во. Каждая сельская община представляет собой конфедерацию
малых родовых общин (линиджей) и отдельных семейных об-
щин; primus inter pares среди них является та, которая проис-
ходит от основателя «деревни» или древней, уже рассеявшейся
по стране родовой общины, традиционным центром которой бы-
ла данная «деревня» [302, с. 205 и сл., 216].
Аналогичная структура территориальных общин — у динка
[274, с. 120, 126]. У луо Кении родовой элемент в организации
соседско-родовой общины выражен сильнее, чем у нуэров [385,
с. 43].
У шиллуков территориальная, или «волостная», община име-
ет тот же вид, что и у их соседей — динка и нуэров: это — объ-
единение деревенек, или домохозяйств, населенных агнатными
группами или семейными общинами, для совместной обороны,
ритуалов и социализации подрастающих поколений. Иногда
села расположены настолько близко друг к другу, что с перво-
го взгляда трудно решить, где начинается одно и кончается
170
другое. Но внутренние структурные признаки позволяют про-
вести четкую грань между двумя соседними «волостными» об-
щинами, ибо все линиджи и семьи внутри них делятся (как и
у динка, нуэров, луо) на две «протокасты», которые ассоцииру-
ются лишь с определенной сельской территорией или землей.
Как и у нуэров, члены делокализованных линиджей у шиллу-
ков связаны «двойной лояльностью», а именно по отношению
к своим сородичам в других селах и к своим соседям по «во-
лостной» общине. Кроме того, вся страна шиллуков разделя-
лась на две половины: северную (Герр) и южную (Луак), ко-
торые подразделялись первая на шесть, а вторая — на пять ок-
ругов. Эти деления имели преимущественно ритуальное и воен-
ное, но не экономическое или политическое значение [274,
с. 46—48, 58—59].
У ануаков структура общины очень близка к шиллукской
модели. Чаще всего это село, ритуально ассоциирующееся с
определенным линиджем. Лишь в самых небольших деревнях,
с 50—70 жителями, представлен в основном один линидж.
В крупных селах, с населением от 500 до 2 тыс. душ, ли-
ниджи и семейные общины занимают отдельные «кварталы»,
или деревеньки. Характерный пример — деревня Пиныгуди в
Эфиопии. Она состоит из множества отдельных родовых дере-
венек и домохозяйств, растянувшихся прерывистой цепочкой на
добрых семь миль по берегам р. Гила. Эта община еще до при-
соединения к Эфиопии имела общего руководителя и военную
организацию [301, с. 35 и сл.]. Отдельные села и деревни груп-
пируются в «округа», представляющие собой чисто географиче-
ские единицы. Тем не менее, как отмечал Э. Э. Эванс-Притчард,
«деревни» одного «округа», занимающего речную долину, име-
ют больше связей между собой, чем с более отдаленными де-
ревнями других «округов» [301, с. 29—34].
У бари еще в начале нового времени существовала «столич-
ная» территория Шиндиру, которая в настоящее время заклю-
чает в себе пять «сел»: Куериджик, Джабур, Морсак, Меджи
и Уорогор. Каждое из них представляет собой не более чем
«обитаемую зону», или широко разбросанное скопление отдель-
ных домохозяйств, окруженных частоколами из железного де-
рева. В каждом из «сел» домохозяйства одного «клана» обра-
зуют корпоративное целое [326, с. 15, 36]. Что касается более
широких территориально-общинных объединений, то они появи-
лись у бари только при «турках» в XIX в. По-видимому, имен-
но тогда у бари появились и главы больших деревенских об-
щин.
У топоса домохозяйства настолько близко примыкают одно
к другому, что вдоль дорог они, по словам С. Дж. и Б. 3. Се-
лигменов, образуют «непрерывное поселение протяженностью
в несколько миль» [381, с. 364].
Туркана и нилохамиты ланго объединяют отдельные домо-
171
хозяйства в небольшие группы, которые можно назвать «де-
ревеньками». У туркана такие деревеньки, состоящие из трех-
четырех огороженных домохозяйств, широко разбросаны по са-
ванне [326, с. 15; 295, с. 10 и сл.].
У народов группы календжин также нет деревень, и насе-
ление живет отдельными неогороженными домохозяйствами-
хуторами, однако у тех групп, где применяется террасирование,
где искусственное орошение и земледелие достигло сравнитель-
но высокого уровня (у эндо, маракветов, горных суков и др.),
домохозяйства группируются в «обитаемые зоны» вдоль ороси-
тельных систем и на плодородных склонах холмов; в этих
«обитаемых зонах» можно видеть зачатки деревенских общин.
Напротив, у преимущественно скотоводческих групп хутора бо-
лее равномерно рассеяны по стране.
Очень сходную организацию соседско-родовых общин-воло-
стей мы находим и у некоторых народов банту Восточной Аф-
рики. Так, у того Танзании, занимавшихся скотоводством в со-
четании с примитивным земледелием, каждый из 85 «кланов»
имел ритуальную связь с одной из 85 «волостей» — йиси, где
данный «клан» доминировал, но не всегда численно преобла-
дал. Кроме доминирующего «клана», представленного здесь
«субкланом» — мулонго, в йиси имелись отдельные «линиджи»
других «кланов» и «субкланов». При полуоседлом образе жиз-
ни того и ведущей роли отгонно-пастбищного скотоводства у
этого народа не было деревень, и отдельные домохозяйства
разных «кланов» были разбросаны по всей территории йиси.
Последняя представляла собой «общину-волость» с очень слабо
развитыми органами общинного управления (ритуальная власть
главы доминирующего «клана», общая система половозрастных
групп и т. п.) и незначительными элементами коллективного
производства (в пастушеских лагерях) [374, с. 134 и сл.].
У гикую от 5 до 30 соседних родовых общин — мбари, часто
принадлежавших к разным «кланам», объединялись в «провин-
цию». Эти территориальные общины владели пастбищами, обо-
ронялись от общего врага и проводили церемонию итвика, от-
мечавшую переход возрастной группы на более высокую сту-
пень [357, с. 45—47, 60—61]. По сравнению с мбари «провин-
ции» играли незначительную роль в социально-экономической
жизни доколониальных гикую.
«У камба большие семьи (лучше—большесемейные общи-
ны.— Ю. К.) группируются в более крупные общности утуи
(мн. ч. мотуи) или кибало (мн. ч. ибало). В обоих случаях та-
кое объединение образуется на территориально-соседской основе
и может состоять из [больших] семей, принадлежащих к раз-
ным кланам» [357, с. 132]. Каждая утуи имеет совет старей-
шин, «клуб» (мужской дом) для неженатых молодых мужчин,
площадку для игр (китуто), святилище, в прошлом также во-
енный отряд и «трибунал» военачальников. В кибало — своя
172
площадка для общинных плясок и свое общинное святилище.
Система возрастных групп строится на основе кибало. Эта со-
циальная единица в большой степени эндогамна. В прошлом
ряд кибало объединялся для войны, однако это объединение
не имело ни названия, ни специальных органов власти [357,
с. 132—133].
У мбере «волостная» община называется итуура\ англоязыч-
ные авторы переводят это слово как village и parish. В каждой
итуура находится от полутора до нескольких десятков домо-
хозяйств, принадлежащих двум или более «кланам». Из числа
исследованных Д. Брокенша и Ж. Глязье итуура в четырех было
менее чем по 20 домохозяйств (принадлежавших двум различ-
ным «кланам» одной и той же «половины»); в пятой, самой
большой,— свыше 60 домохозяйств (принадлежавших ко многим
«кланам» обеих «половин»). Кроме того, группа соседних «во-
лостных» общин образует некоторое целое, которое названные
выше авторы именуют «соседством» [272, с. 184].
Аналогичную форму соседско-родовой общины, близкую к
той, которая рассматривалась нами на примере нуэров и того,
мы находим у шона Родезии и Мозамбика. «Кланы» шона пат-
рилинейны и делокализованы; они имеют почти чисто ритуаль-
ное значение, но в недавнем прошлом принадлежность к гос-
подствующему «клану» племени определяла социальный статус.
Ядром родовой общины внутри соседско-родовой общины яв-
лялся не «клан», а дунху — местное подразделение «клана».
По имени доминирующего в данном округе дунху называется
и сам округ [138, с. 58 и сл.], который также ассоциируется
в сознании людей с доминирующей родовой общиной внутри
округа. Благодаря бракам не только члены доминирующей ро-
довой группы, но и все жители общины-округа связаны между
собой родственными узами, на них распространяются обычаи
как родственной, так и соседской взаимопомощи [138, с. 61].
Общины-округа делятся на муша— деревенские общины, основ-
ное население которых (до двух третей) составляют агнаты с
их женами. Отдельные домохозяйства, входящие в муша, рас-
полагаются в ней более или менее разбросанно, но не бессис-
темно, окружая деревенскую площадь, служащую местом собра-
ний членов общины и загоном для мелкого рогатого скота. Му-
ши доколониального времени можно считать элементарными
родовыми общинами, основу каждой из которых составляет
патрилинейная родовая группа — рудзи [138, с. 62—67].
Община такого типа встречается и в западной половине
Африки, где она явно выступает как одна из переходных форм
к кастовой общине Западного Судана.
В саваннах Восточной Африки мы находим все стадии пе-
реходов от свободного расселения семейных общин по всей
территории своей общины-волости до их концентрации в дерев-
не, как сравнительно закрытой системе расселения, наиболее
173
законченные формы которой мы находим у южных кушитов
консо (Эфиопия).
Так, у шиллуков, ануаков, бари и близкородственных им
племен северных нилохамитов, у народов группы календжин
часто бывает трудно решить, представляет собой данная со-
седско-родовая община «волость» или подобие «деревни». При
этом преобладание в настоящем или в недавнем прошлом экс-
тенсивного скотоводства чаще всего сопровождается более сво-
бодной формой расселения, а преобладание земледелия с тен-
денцией к его интенсификации и необходимостью защиты от
воинственных скотоводов вело к скучиванию населения на хол-
мах или в речных долинах и формированию деревень. Одну из
ранних ступеней этого процесса мы видим у локоя Южного
Судана, у которых отдельные домохозяйства, расположенные
на искусственных террасах и окруженные изгородями, группи-
ровались в «обитаемые зоны», фактически соседско-родовые об-
щины [326, с. 15, 76, 77]. У близкородственных и соседних с
ними лотуко мы находим следующую ступень формирования
общины-деревни: домохозяйства, также расположенные на ис-
кусственных террасах и окруженные изгородями, группируются
в «кварталы», каждый из которых носит особое название и
имеет собственную субкультуру [326, с. 15].
Сходные общины (их всего шесть) у пари, или бёри, горы
Лафон (в Южном Судане) [274, с. 162—163].
У нилотов крайнего юга Судана и Северной Уганды (лан-
го, ачоли, алуров, палуо и падола) имелись некоторые специ-
фические черты территориально-общинной структуры.
У ачоли в доколониальное время преобладал тип укреплен-
ной большой деревни со 100—200 жителями, часто расположен-
ной (особенно на севере) на вершине холма, с тесно приле-
гающими друг к другу домами. Старые деревни населяют со-
седские общины, каждая со своим главой, подразделяющиеся
на соседские же общины второго порядка, называемые д. В де-
ревне в зависимости от ее величины имелось от двух до четы-
рех -пяти б.
О занимает «квартал», или группу домохозяйств. Ее цент-
ром является «клуб», или место собраний, где члены о сидят,
беседуют, курят, играют в игры и т. д. Как правило, члены
одной и той же б принадлежали к разным линиджам и «кла-
нам», но селились по соседству друг с другом. Каждая б имела
собственные песни, пляски, игры, особенности ритуала; ее чле-
ны противопоставляли себя членам других б своей деревни, со-
перничали с ними, высмеивали, вызывали на поединки на ду-
бинках, между б происходили порой столкновения.
В настоящее время в большинстве деревень осталось лишь
по одному б в связи с модификацией деревенской общины
ачоли. Дело в том, что ее традиционная организация (как и
у банту китош в Западной Кении) возникла под влиянием по-
174
стоянных войн и держалась благодаря военной угрозе. В XX в.,
с прекращением междоусобных войн, старые соседские деревни
начали распадаться. По единодушному свидетельству исследо-
вателей, «люди стали расселяться очень маленькими группами
патрилинейных сородичей» [274, с. 82—83, 55 и сл.].
Ф. К. Гёрлинг описывает Пайлим, деревенскую общину
ачоли, основанную в 1936 г., когда район, в котором она нахо-
дилась, был открыт для заселения. В 1950 г. в деревне было
34 домохозяйства со 156 душами. Все главы домохозяйств бы-
ли агнатами. В деревенской общине образовались две терри-
ториальные группы домохозяйств, которые все же не имели
достаточно прочных внутренних связей, чтобы их можно было
назвать «хутор» (hamlet) [309, с. 29, 48—49].
Иной характер имеет старая «аристократическая» деревен-
ская община Парвача. Она состоит из 83 домохозяйств, группи-
рующихся в 44 хутора, в каждом из которых от 1—2 до 2—
3 домохозяйств. Из них 35 домохозяйств и свыше половины
членов общины принадлежат к одной «аристократической» аг-
натной группе Рвача, тогда как 48 домохозяйств принадлежат
к различным «простым» «кланам». В эту и подобную ей дерев-
ню по-прежнему приходят бедняки из других общин и поселя-
ются в ней на правах «соседей-простолюдинов» [319, с. 51—52,
54].
Таким образом, из старых деревень на новые места пере-
селялись энергичные простолюдины, особенно старшие сыновья
крестьян со своими семьями, а на их место приходили одинокие
бедняки. Это было началом движения, которое можно назвать
«антифеодальной революцией» с оговоркой, что у ачоли фео-
дальные отношения были еще очень слабо развиты. В то же
время «простонародье» в новых деревнях, размножаясь и укреп-
ляя свою хозяйственную независимость, возрождало родовые
общины, которые прежде были крепки и многочисленны глав-
ным образом у «аристократов».
У ачоли первой половины XX в. мы видим редкий случай
частичного перехода от соседских к родовым формам общины.
Несомненно, в развитии этого феномена сказалась колоссаль-
ная живучесть родовых связей в условиях ослабления ранних
феодальных отношений и почти полного отсутствия товарного
производства. При этом отношения владения обрабатываемой
землей и охотничьими угодьями не претерпели серьезного изме-
нения. Коллективами землевладения являются сородичи, про-
живающие в данной деревне. Сохранились и традиции род-
ственной и соседской взаимопомощи. Как родовичи в старых
и новых деревнях, так и соседи по деревне связаны обычаями
трудовой взаимопомощи и кооперации в полевых работах [274,
с. 83; 309, с. 61].
У датога Танзании в новейшее время также наблюдался пе-
реход от более крупных к более мелким единицам поселения.
175
В доколониальное время датога жили крупными укрепленными
поселками, в каждом из которых обитало несколько родовых
групп. Числу таких линиджей соответствовало число ворот в
ограде поселка. Таким образом, перед нами типичная сосед-
ско-родовая община. В настоящее время господствующей фор-
мой общины у датога является объединение 10—20 семейных
домохозяйств, которое в англоязычной литературе принято на-
зывать neighbourhood (соседство). «Соседские общины могут
состоять из родственников как по браку, так и по происхож-
дению, но состав их, по-видимому, очень разнообразен» [177,
с. 172]. Скорее всего перед нами явление, известное и у ачоли:
продукт распада соседско-родовых общин на составные (пре-
имущественно родовые) части при сохранении ими в целом со-
седско-родового характера (хотя при этом родовой элемент
временно укрепляется).
У нилотов ланго и палуо, южных соседей ачоли, структура
деревенских общин была отчасти сходна с ачолийской. Дерев-
ни ланго, насчитывавшие от 10 до 150 хижин, не имели укреп-
лений, но в остальном походили на деревни ачоли. Каждая
из деревень ланго была независимым и самодовлеющим це-
лым, находившимся во враждебных отношениях с другими
деревнями.
Внутренняя организация деревенской общины строилась,
как и у всех нилотов, на сочетании родственных и соседских
связей. Один из линиджей господствовал, другие линиджи и
семейные общины признавали его верховенство и стремились с
ним породниться. Социализация подрастающих поколений через
систему возрастных групп была общим делом деревенской об-
щины. Ее члены были связаны обычаем соседской (или род-
ственной и соседской вместе) взаимопомощи и кооперации тру-
да, совместно владели охотничьими и рыбными угодьями, во-
доемами и пастбищами [295, с. 208—211; 274, с. 92—93, 96].
По замечанию О. Бутт, у ланго «жители деревни были более
высоко организованы для экономической деятельности, чем это
обычно бывает среди нилотов» [274, с. 93].
Власть вождей была весьма ограничена коллективом об-
щинников. «Деревенская организация базировалась на эгали-
тарных принципах, и джаго (деревенский вождь) обладал
властью лишь постольку, поскольку с ним свободно соглаша-
лось большинство односельчан» [274, с. 94]. Кроме джаго в об-
щинах имелись и другие предводители.
Хотя деревенские общины часто враждовали друг с другом,
между ними существовали разнообразные связи, система ко-
торых охватывала целый «округ». Дж. X. Дриберг перечисляет
эти связи:
1) линиджи одного и того же клана расселялись -среди ряда
деревень;
2) система возрастных групп и обряд вызывания дождя
176
строились на междеревенской основе в трех из четырех терри-
ториальных подразделений страны ланго;
3) несколько деревенских общин принимало участие в об-
лавных охотах арум\
4) часть скота перемещалась в краали других деревень во
избежание гибели всего стада от болезней, а возможно, и для
укрепления дружеских или родственных связей;
5) власть вождя (руота) и его агнатной группы распростра-
нялась на несколько деревень сразу; кроме того, деревенские
общины объединялись для совместного ведения войны [295,
с. 205 и сл.].
У алуров, западных соседей ачоли, процесс «маноризации»,
или соединения общины и феодального княжества (начальную
стадию которого мы видим у ланго, а следующую — у ачоли),
зашел дальше, чем у других нилотов. По аналогии с делением
деревень на простые и княжеские, общины делились также на:
большесемейные деревенские; более широкие соседско-ро-
довые, охватывающие ряд деревень, населенных сородичами по
«секции клана»; княжеские, сочетавшие в себе черты кастовых
и храмовых общин [274, с. 174 и сл.; 385, с. 62 и сл.]. По-ви-
димому, усиление родового и феодально-кастового принципов
в организации алурских общин происходило в новое время в
связи с заселением нилотами — предками алуров — территорий
их нынешнего обитания.
Это понятно: в условиях переселений на новые земли, на-
селенные иноплеменниками, родовые связи приобретали несрав-
ненно большую ценность, чем территориально-соседские, а под-
чинение аборигенных народов усиливало кастовый элемент в
обществе пришельцев.
Характерная для части нилотских и нилохамитских народов
форма соседско-родовой общины — деревня с родовыми «квар-
талами»— встречалась и у банту как Восточной, так и Цент-
ральной и Южной Африки, например у баротсе, цвана, шона,
а также в Западной Африке. В качестве примера приведем
сонджо — банту Северной Танзании и кпе — банту Северо-За-
падного Камеруна.
Все племя сонджо живет в шести укрепленных деревнях
численностью от 150—160 до 300 и более человек. Деревни де-
лятся на самоуправляющиеся кварталы в среднем по 50 жи-
телей, принадлежащих в большинстве к одному и тому же
экзогамному и патрилинейному «клану». Таким образом, внутри
«квартала» обитает одна родовая община. Ее члены избирают
старейшину, который вместе со старейшинами — главами дру-
гих «кварталов» — заседает в деревенском совете, управляющем
всей деревенской общиной. Как правило, мужчина женится на
женщине из своей деревни, но другого «квартала» и приводит
ее в свой дом. Таким образом, правило родовой экзогамии спо-
собствует сплочению отдельных родовых общин внутри эндо-
12 Зак. 464
177
гамной деревенской общины. Число «кварталов» в разных де-
ревнях различно: три, четыре, шесть. Дуализм родовой орга-
низации «квартала» и соседской организации деревни прони-
зывает всю социальную структуру сонджо. Однако не меньшее
значение имеет и система половозрастных групп. Работы по
ирригации и строительству оборонительных и оросительных со-
оружений организуются по половозрастным группам, равно как
и отгонно-пастбищное скотоводство (в прошлом также оборо-
на деревенской общины от набегов масаев).
В системе управления деревенской общиной как родовые,
так и возрастные группы играют весьма важную роль. В то
же время крайне варьирует роль отдельных семей. Главы осо-
бенно богатых и многочисленных семей пользуются значитель-
ным влиянием. Для этого существует достаточно прочная эко-
номическая база. В деревенской соседско-родовой общине сонд-
жо получили сравнительно высокое развитие права владения.
Земля принадлежит всей деревенской общине, родовым груп-
пам, семейным общинам и отдельным лицам, вода и основные
оросительные сооружения (один главный канал)—всей дере-
венской общине. Богатые люди могут купить у деревенского
совета преимущественное право на воду (дав козу для жертво-
приношения за право орошать свои поля в течение шести ча-
сов). Таким образом, богачи становятся еще богаче, тогда как
бедняки попадают к ним в зависимость. Оросительные соору-
жения, созданные коллективным трудом общинников, и архаич-
ный обычай жертвоприношений стали в общинах сонджо ору-
дием укрепления частного землевладения 1312, с. 252 и сл.].
Подобно другим народам зоны экваториального леса, кпе
живут деревнями, основу населения которых составляют соро-
дичи по линиджу. Деревня окружена оградой или частоколом,
отдельные участки которого обязан ремонтировать каждый из
взрослых мужчин деревенской общины. Вход в деревню снаб-
жен воротами, за которые несет ответственность особый вы-
борный смотритель. Хижины в деревне строятся в два ряда,
между которыми проходит главная тропа, ведущая к деревен-
ским воротам. Поля и плантации разбивают за пределами ого-
роженного поселения, но скот и небольшие, всегда тщательно
обнесенные изгородями огороды находятся возле самих хижин.
Население такой деревни составляет в среднем 50 человек; оно
делится на несколько агнатных групп, ведущих свое происхож-
дение от общего предка — основателя деревни. Однако близкие
родственники не всегда селятся бок о бок, но часто предпочи-
тают жить в разных концах деревни. Э. Арденер объясняет это
боязнью колдовства. Крупные деревни разделяются на квар-
талы, основное население каждого из которых составляет не-
большая агнатная группа. Однако помимо агнатов и их жеп
в таких кварталах живут утеринальные когнаты и просто друзья
членов агнатной группы [263, с. 51].
178
Общинные связи всегда объединяют в первую очередь
«ближних», соседей, независимо от того, являются ли они соро-
дичами или нет, лишь бы этот «ближний» не рассматривался
как член чужого общества, потенциальный враг. Поэтому с рас-
ширением границ родовых обществ, с ростом их гетерогенности
внутри соседско-родовых общин типа волостей развивается мест-
ная, узколокальная организация соседей, которая с течением
времени оформляется в соседскую (или соседско-родовую) де-
ревенскую общину.
Выше уже говорилось о небольших «соседствах» датога.
Такая форма общины сравнительно широко распространена в
Восточной Африке. Так, у гису Восточной Уганды элементар-
ной общиной является группа из 6—20 домохозяйств, которую
называют «соседством». Обычно главы домохозяйств являются
агнатами, но «соседство» отнюдь не совпадает с агнатным ли-
ниджем или его ответвлением. Члены агнатной группы, поссо-
рившись со своими сородичами и соседями, переходят в другое
«соседство». Внутри «соседства» отношения между отдельными
домохозяйствами строятся по модели отношений между членами
семьи и сородичами по родовой общине. Как домохозяйство,
так и «соседство» называются одним и тем же термином ханго.
Женщины в «соседстве» называют друг друга тем же словом,
что и жены одного мужа, незамужние девушки все вместе спят
в общей хижине, мальчики все вместе пасут скот, главы домо-
хозяйств без возражений дают взаймы (или просто дарят) друг
другу пищу, пиво, мотыги и пр. На основе «соседства» органи-
зовывались группы общинной трудовой взаимопомощи [334,
с. 29—30].
Несколько «соседств» группируются в «волостную» общину
(деревень у гису, как и у всех остальных северо-восточных бан-
ту, нет), основное население которой составляет агнатная груп-
па, «линидж». Таким образом, «волостная» община имеет родо-
вую форму, а ее главные функциональные подразделения —
соседскую, точнее, соседско-родовую, так как «соседства» и
соседские связи никогда не выходят за пределы границ «воло-
стной» родовой общины [334, с. 30]. Исторически «соседства»
можно считать продуктом разложения более древних и более уз-
ких локализованных родовых общин.
Аналогичный характер носят «соседства» у гусиев. Так, со-
гласно исследованию Р. Э. Ле-Вина, у гусиев племени ньяри-
бари имеются соседско-родовые общины рисага, большие (по
120—200 жителей) и малые (в среднем 50—80 человек). Одна
из больших рисага, Ньянсонго, делится на три малых. Все муж-
чины— члены общины Ньянсонго принадлежат к одному «кла-
ну», причем две «малые рисаги» населяют члены одного «суб-
клана», а третью — другого. В одной из них все старейшины
ведут свое происхождение от общего прадеда и его двух жен,
в другой — от общего прапрадеда и его трех жен, а в третьей,
12*
179
самой небольшой по размеру, живут два линиджа, принадлежа-
щие к различным «субкланам». Хотя эти линиджи соблюдают
«клановую» экзогамию, они составляют не родовую, а соседско-
родовую общину. Кроме того, отдельные их члены обитают и
в других местах на территории племени ньярибари [339, с. 65—
66; 121].
У таита «соседства» состоят из двух-трех родовых общин
описанного выше типа, связанных между собой частым заклю-
чением браков и разнообразными дружескими узами, возникаю-
щими при длительной жизни по соседству. Хотя каждая родо-
вая община внутри такого «соседства» владеет собственной
землей, земельные владения родовых общин часто образуют
чересполосицу. По мнению Э. и Г. Харрисов, «соседство» у таи-
та— общность землепользования. Такого рода соседско-родовая
община все же очень слабо оформлена и не имеет формального
руководителя, постоянного совета старейшин, сходок и т. д.
«Большие люди» — старейшины, фактически верховодящие в
ней, стремятся распространить свое влияние далеко за пределы
своих «соседств» [318, с. 123, 147].
«Соседство», состоящее из нескольких родственных или не-
родственных семейных общин, было и остается до сих пор
основной функциональной общиной у того Танзании [374,
с. 134 и сл.].
Как мы видели на примере гису, общинные отношения в
«соседстве» абсолютно господствуют, а эксплуататорские эле-
менты, как у таита, порой должны искать поле деятельности за
пределами собственных «соседств». Органы власти в такой об-
щине чрезвычайно слабо оформлены, она держится почти исклю-
чительно на солидарности своих членов. Недаром «соседства»
распространены в основном в наименее развитых обществах
Восточной Африки (таита составляют некоторое исключение,
хотя у них раннефеодальная государственность сочеталась с
весьма архаичными общинно-родовыми отношениями).
Стадиально более высокий тип соседско-родовой общины,
перерастающей в кастовую, мы видим у нуэров, шона, ачоли,
шиллуков, части ануаков и других народов, у которых в доко-
лониальный период уже начала складываться иерархия более
или менее знатных родовых групп внутри территориальных
общин. Так, у шиллуков имелись деревни (или «обитаемые зо-
ны»), где жили совместно представители трех-четырех сосло-
вий: кванъирет — члены царского рода, ороро — «полузнатные»,
потомки отверженной ветви того же рода, «простолюдины» —
голо, банг-рет — члены сервильной группы, образовавшей фик-
тивный «клан» и находившейся в личной зависимости от членов
царского рода. Каждое из этих сословий могло быть представ-
лено в соседско-родовой общине отдельными большесемейными
общинами, образовывавшими «кварталы» деревни. Главы этих
большесемейных общин властвовали, как старейшины, над свои-
180
ми домочадцами. Но вождем всей соседско-родовой общины яв-
лялся один из кваньирет. Внутри нее различались следующие
виды социальных связей: 1) родовые, связывавшие между со-
бой сородичей, например членов одного «клана» или дядю и
племянника по матери и т. д., 2) личностные, связывавшие
кваньирет с банг-рет, 3) сословно-иерархические [274, с. 48
и сл.].
Становление такого типа общины легко проследить на при-
мере тех обществ, в которых иерархия родовых групп, станов-
ление каст и государственности появились только в предколо-
ниальное время. К их числу относится общество шамбала Вос-
точной Танзании.
У шамбала кроме родовых деревень с развитием государ-
ства появились более крупные гетерогенные общины. Наиболее
распространенный тип таких общин — это килала, или «княже-
ские села». Все члены аристократического клана Килинди жи-
вут в килала. Каждая килала — центр княжества и резиденция
вассального князя или князька. Столица Шамбалы, село Ву-
га — самая большая килала. Кроме членов клана Килинди в
таком селе всегда проживает большее или меньшее число «про-
столюдинов», принадлежащих к нескольким линиджам разных
«кланов». Э. Уинанс приводит пример килала — село Квембаго
с 275 жителями. Оно представляет собой соседско-родовую об-
щину. Ядро килала образуют три линиджа клана Килинди, из
которых главный и наиболее многочисленный принадлежит
князьку и имеет в этой килала свой культовый центр, тогда
как два других аристократических линиджа связаны по про-
исхождению с другими селами и сохраняют связи с их культо-
выми центрами — святилищами местных княжеских предков.
Тем не менее все эти три линиджа признают взаимное родство
и привилегированный статус друг друга. Кроме того, в селе жи-
вет много «простого народа», группирующегося в четыре ли-
ниджа. Из них один линидж породнился с местной родовой об-
щиной Килинди путем браков и занимает промежуточное поло-
жение между аристократией и простонародьем. Три других
«простых» линиджа породнились между собой. С этими родо-
выми группами связаны также отдельные мужчины, родившие-
ся в других селах и деревнях и поселившиеся в килала Квемба-
го на земле своих жен, уроженок этого села. В княжеских
семьях всегда особенно много таких зятьев или просто беззе-
мельных пришельцев, работающих в хозяйствах деревенских
аристократов и мечтающих жениться на их дочерях. Рядом с
князьями и князьками селятся их советники и гонцы, также
заключающие браки с аристократией. Такие люди ста-
новятся родоначальниками «простонародных» линиджей в ари-
стократических сельских общинах-килала. Но не только их
семейные, большесемейные и патронимические группы придают
килала гетерогенный характер. Уже тот факт, что в Квембаго
181
имеется три разных линиджа аристократического клана (хотя
это и сравнительно редкий случай), усиливает гетерогенность
данной соседско-родовой общины [409, с. 70—74].
Есть у шамбала и гетерогенные неаристократические об-
щины, где наряду с родовым ядром в виде линиджной группы
первопоселенцев имеется один или несколько линиджей «при-
пущенников». В качестве примера такой деревни Э. Уинанс
приводит село Луандаи со 139 жителями [409, с. 67 и сл.].
Такого рода гетерогенные общины с группами первопосе-
ленцев или аристократов-княжичей в качестве родового ядра
мы находим и у других народов банту, имевших уже в доко-
лониальное время элементы политической организации, фео-
дальной эксплуатации и каст, например у бемба и других на-
родов Замбии, у баконго и ряда других народов Заира, Конго,
Анголы, а также у нилотских народов, которые либо уже соз-
дали зачатки государственности, либо еще жили в условиях до-
государственкого строя.
Параллельный процесс перехода родовой общины прими-
тивных земледельцев-охотников (или земледельцев-рыболовов,
как сомоно, гурманча, масса, прибрежные банту Камеруна
и пр.) в ранние кастовые общины происходил на западе Афри-
ки, как к северу, так и к югу от пояса экваториальных лесов.
В этом отношении весьма показательны традиционные общест-
ва Камеруна, расположенные на ближней, средней и дальней
периферии Двух очагов самобытной государственности: судан-
ского (представленного империей Борну, фульбско-хаусанской
империей Сокото и ее вассалом Адамауа) и локального (цент-
ром которого было царство Бамум в Центральном Камеруне).
Соседско-родовые общины
Центрального и Северного Камеруна
На дальней периферии обоих очагов цивилизации находит-
ся народ масса, территория которого одинаково удалена от
Центрального Судана (Борну), Бамума и морского побережья,
а также от области восточноафриканских культур. Тем не ме-
нее масса еще в доколониальное время перешли от материн-
ского к отцовскому счету родства. У них имеются патрилиней-
ные «кланы», некогда строго локализованные и экзогамные и
до настоящего времени сохраняющие свои традиционные цент-
ры и известную степень локальности. По традиции масса ожи-
дают от своих собратьев по «клану» помощи услугами, сред-
ствами или трудом. Практически «кланы» уже не имеют эко-
номического, политического и религиозного значения. Утратили
они и экзогамию. «Кланы» подразделяются на «субкланы» и
патронимии, к которым перешли такие характеристики древних
родов, как экзогамия и локальность. При этом «субкланы» эк-
182
зогамны, но локализованы на уровне входящих в них патрони-
мий. Члены патронимий с их женами компактно населяют на-
гата — деревенскую общину — и объединены чувством солидар-
ности, обычаем взаимопомощи, родословной [308, с. 16—18,
44—54].
Если не считать архаичных клановых округов, а также ад-
министративных кантонов, максимальной территориальной об-
щиной у масса является волостная община, или деревня (vil-
lage), как ее называет И. Гарии [308, с. 42 и сл.]. В качестве
характерного примера он описывает деревню Дорейссу, растя-
нувшуюся на 8 км в длину и 1 км в ширину на обоих берегах
р. Логоне. Собственно говоря, Дорейссу представляет собой
конгломерат, составленный из восьми кварталов, окруженных
полями и пастбищами и разделенных руслом реки, каждый ве-
личиной с большую деревню у нилотов.
Всего в Дорейссу более 2 тыс. жителей, таким образом на
один квартал приходится в среднем по 250 душ. Во главе каж-
дого из них находится собственный вождь, подчиненный вождю
всей деревни. Квартал является намного более функциональ-
ной общиной, чем деревня.
Сравнивая организацию деревень у масса и тупури, с одной
стороны, и у котоко, ким, эре, джумане, колобо в низовьях Ло-
гоне— с другой, французские авторы (Ж. Кабо, Ж. Кияр и др.)
отмечают «свободный», даже «анархический» характер и край-
нюю слабость внутриобщинных соседских связей у масса и
тупури в отличие от более северных народов, у которых дерев-
ня даже в плане представляет собой несравненно менее аморф-
ное объединение и отличается крепкой иерархической органи-
зацией [308, с. 42 и прим. 1 и 2].
При этом, как указывалось выше, округа, деревни и особен-
но кварталы у масса в значительной мере сохраняют свой ро-
довой характер. Так, в кантоне Ягуа большинство деревень на-
селяют сородичи по «клану», считающиеся прямыми потомками
некоего Алигосея. Алигоссй жил в деревне Геме. Его сыновья
и внуки, переселяясь все дальше и дальше на юг, достигли кан-
тона Саавусу. Сын Алигосея, Сулукна, основал деревню Цебе;
сын Сулукны, Даба,— деревню Чоншо; другой его сын, Туку,—
деревню Марао; его сын, Види,— деревню Картуа; сын послед-
него, Дардуму,— деревню Джокойди; сын Дардуму, по имени
Урфу, основал квартал Дина-Джониала, который в новейшее
время разросся в г. Ягуа. Вся территория, занимаемая этими
сельскими общинами, в то же время является традиционной зем-
лей «клана» Алигосей, «субклана» Туку [308, с. 45—47].
В квартале Варна деревни Дорейссу из 35 домохозяйств,
населенных семейными (большесемейными) общинами, 24 при-
надлежат сородичам и 11—чужакам, из которых 9 прибыли
из Чада в 1930 г. для культивации хлопка. Кроме того, в раз-
личных домохозяйствах жили 7 выходцев из деревни Маллум
183
и по одному из четырех других кварталов той же деревни До-
рейссу, в которую входит квартал Варна. Сходная картина
наблюдалась и в других кварталах. И. Гарин подчеркивает ге-
терогенность деревенской общины у масса [308, с. 48 и сл.],
которую, пользуясь терминологией Ю, В. Маретина, следовало
бы считать переходной от родовой к соседско-родовой. В самом
деле, в каждой из деревень преобладают и господствуют соро-
дичи по «субклану» или его местному подразделению; в каж-
дом квартале живет родовая община плюс некоторое число чу-
жаков— недавних пришельцев; однако основной экономической
и социальной единицей является не деревня и не квартал, а до-
мохозяйство большой семьи. Между тем имеются данные, что и
в прошлом в кварталах и деревнях поселялись чужаки; однако
они почти бесследно растворились в среде родовичей, приняв
их генеалогию. До поры до времени чужаки, поселяясь в ро-
довых общинах, не превращали их в соседские, но адаптирова-
лись в них. Зато постепенный процесс раздробления общин на
кварталы, а кварталов — на домохозяйства вел к развитию тер-
риториально-соседских связей. Однако в доколониальную эпоху
родовые связи у масса от этого не ослабевали, но переплета-
лись с соседскими, взаимно дополняя друг друга.
У фали, очевидно утративших собственную «номовую» го-
сударственность еще в доколониальное время, древние «кланы»
давно исчезли (сохранились лишь их пережитки в мифологии
и ритуале). Основной экономической и социальной группой у
них была патриархальная семейная община. Внутри волостной
общины все агнатные группы объединялись в две половины
(фратрии) — «Черепахи» и «Жабы», причем члены одной брали
себе жен только из другой. Ж.-П. Лебеф описывает две деревни
фали, где число большесемейных общин, принадлежащих к той
или другой половине, было равным (4 + 4, 6 + 6), и одну, со-
стоявшую всего из трех домохозяйств, где два принадлежали к
фратрии «Черепахи» и одно — к фратрии «Жабы» [338, с. 52—
57 и сл., 367 и сл.].
У фали основной территориальной общиной является дерев-
ня, насчитывающая от нескольких десятков до нескольких сот
(в горах) и до 1 —1,3 тыс. (на равнине) жителей. Во главе
деревенской общины стоят вождь, его помощники и совет ста-
рейшин, часть которых в то же время является главами боль-
шесемейных общин, населяющих отдельные кварталы [338,
с. 53 и сл.]. Таким образом, деревенскую общину у фали, как
и у других народов Центрального Судана, можно считать со-
седско-большесемейной. Как и у последних, у фали древние ро-
довые черты общины трансформировались в кастовые.
У марги западного склона гор Мандара, северных соседей
фали, патрилинейные «кланы» (фал) уже слабо локализованы.
Каждый фал отличается от другого ритуалами, обычаями, ве-
рованиями— словом, субкультурой, но их случайная замена
184
обычаями другого «клана» не считается серьезным проступком.
Местное ответвление «клана» имеет главу с чисто ритуальными
функциями. Правила экзогамии довольно сложны, но в общем
не «кланы» и «субкланы», а линиджи, объединяющие до четы-
рех поколений сородичей, экзогамны. У марги имеется два типа
территориальных общин: деревенская община гива, состоящая
из нескольких десятков семейных домохозяйств, и мелму, объ-
единяющая несколько десятков гива. Дж. X. Вогэн приводит
пример гивы Вирнгу, насчитывающей 54 домохозяйства и
355 жителей, и мелму Гулагу, где имеется 34 гивы и до 7 тыс.
человек. В каждой гиве, как правило, живут представители бо-
лее чем одного «клана», иногда два «клана» в одной и той же
гиве примерно равны по численности. Но при этом все члены
одного «клана» внутри деревенской общины рассматривают
друг друга как братьев и сестер и более тесно связаны между
собой, чем с прочими соседями. Гива — это типичная соседско-
родовая община с чертами кастовости. Что касается мелму, то
это в настоящее время преимущественно политико-администра-
тивное объединение. Традиционным главой мелму был князь,
правивший с помощью государственного совета, включавшего
глав местных «субкланов», но главным образом с помощью
своих слуг, вассалов и сородичей. В гиве два главы: ритуаль-
ный вождь-жрец — зули, представляющий «клан» первопоселен-
цев, и назначаемый князем вождь-наместник — булама. Иногда
булама назначается из числа потомков первопоселенцев гивы,
чаще — из «припущенников», но никогда должности зули и бу-
лама не соединяются в одном лице. Благодаря такой системе
влияние родовых коллективов внутри деревни уравновешива-
ется [399, с. 69—76]. (Сходная система «двоевластия» деревен-
ских вождей существовала и у эдо на юге Нигерии.)
Мелму можно сравнить с общинами-княжествами у шамба-
ла Танзании, ачоли Уганды и Судана, малых народов Северной
Ганы.
Сходную социальную организацию мы находим у различных
по языку и происхождению народов плато Баучи и соседних
районов Нигерии; некоторые из них, например чаваи, а также
живущие далее на юг гуре и коно, имеют матрилинейные экзо-
гамные «кланы», но большинство других — патрилинейные.
У ряда народов, например рукуба и кагоро, отмечена группи-
ровка «кланов» в две половины, или фратрии. Некоторые из
этнических групп этого района утратили экзогамию и локаль-
ность «кланов». Вплоть до покорения этого района феодалами
фульбе в XIX в. здесь существовали лишь независимые дере-
венские общины и кое-где волостные княжества-общины типа
мелму [315а; 315в].
Примерно тот же уровень социального развития существо-
вал в доколониальное время у тикаров и бамилеке Централь-
ного Камеруна, в такой же мере испытавших влияние Бамум-
185
ского царства, как марги и народы «Среднего пояса» Ниге-
рии — империи Борну и государств хауса.
У тикаров различаются патрилинейные и матрилинейные
племена, имеющие неодинаковую социальную структуру. Тем
не менее и патрилинейные племена считают родство по мате-
ринской линии немногим менее важным, чем по отцовской.
У тикаров племенного княжества Нсау «кланы» патрили-
нейны, патрилокальны, делокализованы и агамны. Они делятся
на две социальные категории: аристократические кланы князька
и его наследственных советников (вибаи) и простые кланы.
«Кланы» состоят из локализованных патронимий числом от 3
до 22—24. Каждая патронимия насчитывала от 20 до 70 членов,
живших в большинстве одной общиной. Даже те из взрослых
мужчин, которые переселяются из квартала своего патриарха
на другой конец деревни или в соседнюю деревню, остаются
под его властью. Очевидно, локализованные агнатные группы,
как большие, так и малые, составляют основу большесемейных
патриархальных, а самые крупные — родовых общин.
Эти агнатные группы в большинстве своем экзогамии, так
как браки у тикаров Нсау запрещены при родстве до пятого
колена.
Тикары сохраняют чувство родовой солидарности, признавая
власть главы «клана» и патронимии и периодически собираясь
вместе для «клановых» жертвоприношений. В то же время они
весьма ценят родство по материнской линии. Они часто посе-
щают членов агнатной группы своей матери, принимают уча-
стие в их родовых празднествах и ритуалах, почитают их пред-
ков, приносят им жертвы в случае болезни или другого не-
счастья. Девушка, если она первородная дочь, выдается замуж
старейшиной материнской патронимии, а мужчина имеет право
пользования землей в большесемейной общине, из которой про-
исходит его мать.
Сходные порядки — с неизбежными вариациями — существу-
ют и у других тикарских племен. В области Фунгом и в «пле-
менном княжестве» Ком, однако, сохранился матрилинейный
счет родства. Каждая деревенская община Фунгома делится на
секции, или кварталы. Как правило, квартал заселяет община,
основу которой составляет группа утеринальных когнатов, или
матрилиния. Каждая матрилиния имеет главу. Это пожилой
мужчина, избираемый своими сородичами (и утверждаемый
князьком); он является и главой квартала. Три матрилинии
уже делокализованы, не имеют своих кварталов и старейшин,
но все еще совершают родовые жертвоприношения в деревне
Мме. Кроме утеринальных в квартале живут и агнатные соро-
дичи, а также просто друзья и единоверцы (сочлены по рели-
гиозной общине — христиане, мусульмане) членов матрилинии.
Однако они не являются полноправными членами данной родо-
вой общины [351, с. 29—35, 37—38, 41—42].
186
У бамилеке, южных соседей тикаров, в крупных общинах-
княжествах имелись большие агнатные группы вождей, или
князьков, и большесемейные патриархальные общины просто-
народья. Древние «кланы» у бамилеке исчезли [296, с. 256;
351, с. 100—1011.
В этот доклассовый и раннеклассовый мир земледельцев-
общинников в XIX в. вторглись группы скотоводов-кочевников
фульбе, которых обычно называют «племенами» и «кланами».
У народов группы манде «кланы», превращаясь в кастовые
группы, сменяли родовую экзогамию на кастовую эндогамию.
У фульбе-буруре эндогамны не только племена и «кланы», но
даже агнатные группы более низкого порядка — в результате
предпочтения кузенных браков. В этом, как и во многих дру-
гих отношениях, родо-племенная система фульбе напоминает
берберскую и арабскую. Наиболее предпочтительным считается
брак с дочерью родного брата, затем — с дочерью сына отца от
его другой жены, на следующем месте стоит брак с внучкой
деда по отцу и, наконец,— с правнучкой своего прадеда по от-
цу или дочерью тетки по отцу. В крайнем случае женятся на
дальней родственнице по отцовской линии [388, с. 5, 42—46,
127].
Отдельные семьи буруре группируются в минимальные аг-
натные группы, последние — в малые, промежуточные и т. д.,
вплоть до «клана». До сих пор каждая семья, хотя и ведет са-
мообеспечивающее натуральное хозяйство, поддерживает тес-
ные экономические и другие связи с родственными семьями сво-
ей минимальной и малой патрилинии. В случае потери скота —
главного богатства и основы производства у буруре — патри-
архальный глава семьи обращается за помощью к своей аг-
натной группе. Он делает это не только в том случае, если
резко уменьшилось поголовье его стада, но и тогда, когда пали
или украдены животные, четко классифицируемые в стаде по
хозяйственным функциям: молочные коровы, быки-производи-
тели, вьючные быки и т. д. (телята, а также овцы, козы и
ослы — не в счет). Агнаты обязаны безвозмездно возместить по-
страдавшей семье ее потерю [388, с. 5, 41]. Подобно динка и
нуэрам, фульбе собирают свои стада в пастушеские лагеря
дождливого сезона. Как правило, большую часть года каждая
семейная община самостоятельно пасет свое стадо. Но с на-
ступлением дождей сородичи по малой агнатной группе вместе
со всеми своими домочадцами и стадами собираются в боль-
шом лагере. В доколониальное время таким образом стекались
не только ближайшие сородичи, но и целый ряд агнатных групп
одного «клана». Эти группы объединялись по принципу более
или менее отдаленного агнатного родства; это родство при не-
обходимости толковалось весьма свободно: родственными
признавались патрилинии, предки которых считались либо род-
ными братьями, либо сыновьями общего отца и разных мате-
187
рей, либо двоюродными братьями, либо дядей по отцу и пле-
мянником и т. д. Естественно, во многих случаях речь шла не
о действительном, а о мнимом родстве предков отдельных пат-
ронимий. Кроме того, обратное осмысление правила эндогамии
агнатных групп позволяло предполагать близкое родство и меж-
ду группами, если они в прошлом заключали между собой бра-
ки. Bice вместе сородичи по отцовской линии, действительные
или мнимые, регулярно собирающиеся в больших пастушеских
лагерях, составляли «клан» — общину родовую по форме, со-
седскую и кастовую по существу. Клиенты (настубе), неволь-
ники и члены низших ремесленных каст у фульбе не входили
в состав «клана», хотя и являлись членами общины — пасту-
шеского лагеря [388, с. 53—54]. Кроме совместного выпаса
скота в дождливый сезон агнатные группы одного «клана»
объединялись в лагеря для совершения обрядов плодородия,
инициаций юношей и девушек и т. д. Кроме того, малые родо-
вые группы соединялись с другими для защиты от врагов
[388, с. 5].
Каждая агнатная группа в пастушеском лагере занимала
определенное место, так же как и каждый член группы, строго
по принципу генеалогического старшинства.
Старшей считалась южная сторона, следующей — западная,
затем — северная и восточная. Посредине лагеря устанавлива-
лось домохозяйство вождя — ардо, посредине секции, занимае-
мой агнатной группой,— домохозяйство ее старейшины. Когда
женился старший сын патриарха, он строил свое домохозяйство
к северу от отцовского, следующий женатый сын — еще север-
нее и т. д. После смерти патриарха его сыновья продолжали
селиться вместе, но теперь первый сын строил свое домохозяй-
ство в южном углу секции (или отдельного лагеря), а его же-
натые сыновья (внуки покойного патриарха)—последовательно
в ряд к северу от своего отца; второй сын патриарха со своими
женатыми сыновьями строился в таком же порядке к северо-вос-
току от своего старшего брата, третий — еще далее в северо-
восточном направлении и т. д. С первого взгляда на пастуше-
ский лагерь фульбе можно определить родственные отношения
внутри составляющей его «однолинейной агнатной группы» [388,
с. 39—42].
У фульбе — номадов и полукочевников — основными ячейка-
ми общества являются малые линиджные группы, в принципе
эндогамные, кооперирующиеся в одно целое для нужд пасту-
шеского хозяйства и в общем ориентирующиеся на натурально-
потребительскую экономику малой или большой семьи. Линидж-
ные группы соединяются в кланы, образующие более широкое
поле эндогамии и кооперации и в известных ситуациях выпол-
няющие общинные ритуалы. Необходимые условия пастушеской
жизни определяли текучесть состава и статус семьи в линидже
и линиджа в клане [388, с. 73].
188
Захват отдельными племенами фульбе власти в государст-
вах Западного и Центрального Судана вызвал коренные пере-
мены во всем социальном строе этого народа. Изменилось со-
держание того территориально-родового сообщества, которое на-
зывают «кланом». Как ближние и дальние сородичи феодаль-
ных правителей, эти городские фульбе (филанин гида) превра-
тились в высшую касту завоеванных ими обществ, причем преж-
ние кланы (такие, как торобе и др. в Центральном Судане)
образовали нечто подобное старым феодальным «кланам» За-
падного Судана, но более аристократическое и элитарное, так
как членами кланов у фульбе считались лишь лица безупречно
свободного и гомогенного происхождения [170, с. 59 и сл.; 210,
с. .176 и сл.; 388, с. 73 и сл.]. В этих условиях основные крите-
рии клана и его подразделений в большей или меньшей степени
сохранились, но наполнились новым социальным содержанием.
Это хорошо показал Д. Дж. Стеннинг на примере клана фуль-
бе Водабе на северо-востоке Нигерии [388, с. 73 и сл., 194 и сл.].
«Если в прошлом эндогамия Водабе была всеобщей, то это
была эндогамия пришлых пастухов в чужом краю. Частичная
и градуированная эндогамия Водабе сегодня7 более сродни
кастовой эндогамии» [388, с. 124]. И. В. Следзевский правильно
характеризует две верхние подкасты «служилого сословия» Се-
верной Нигерии как «царский род» (Иан сарки Торобе) и «от-
дельные крупные агнатные роды филанин гида, не связанные
родством с правящей династией» [210, с. 177]. Впрочем, у хауса
и других народов Нигерии кастовые группы имелись до фульбе.
Эта модификация старых кланов фульбе происходила на
протяжении многих столетий в кастовых раннефеодальных об-
ществах Западного Судана, а затем — в XVIII — середине
XIX в.— в сравнительно более развитых обществах Центрально-
го Судана. Кланы фульбе представляли собой не более чем
элементы западносуданских общинно-кастовых систем. Поэтому,
водворившись на севере и в центре Камеруна, фульбе немед-
ленно приступили к организации здесь новой общинно-кастовой
системы, элементы которой уже имелись у некоторых народов
(например, у марги). Накануне захвата Камеруна Германией
кочевые и городские фульбе Адамауы уже образовали высшие
этносоциальные группы местного общества, еще крайне гетеро-
генного по языку, религии, культуре и уровню социально-эко-
номического и политического развития.
В сущности, завоевания фульбе в Камеруне насильственно
приобщали эту страну к социально-культурной системе Запад-
ного и Центрального Судана, для которой были характерны
различные варианты соседских, или гетерогенных, кастовых
общин.
7 Данные относятся к :50-м годам нашего века.
189
Соседско-кастовые общины
Западного Судана
Современная деревенская община в странах Западного Су-
дана— это соседско-кастовая община. В ряде районов она от-
личается также этнической гетерогенностью. Так, в области
средней дельты Нигера имеется не менее трех земледельческих
этносов, стоящих во главе кастовой системы в большинстве
деревень (марка, бамбара и сонгаи) и организованных в боль-
шесемейно-соседские общины. Кроме того, среди фульбе сущест-
вует непривилегированная земледельческая каста (римайбе).
В деревнях живут и перешедшие к оседлости «кланы» скотово-
дов: фульбе, туарегов и арабов, которые в недавнем прошлом
(XVIII—XIX вв.) стояли на пути превращения в высшие касты
местного общества. Еще одну высокую касту образовали арма —
потомки принявших ислам европейцев и марокканцев, правив-
ших в Томбукту в XVII—XVIII вв. Ниже этих каст стояли об-
щины рыболовов (сомоно, бозо и фаран-сорко), также отчасти
уже превратившихся или превращавшихся в касты. Еще ниже
в кастовой иерархии стояли сельские купцы — диула и прасо-
лы— дьявамбе (торговая каста у фульбе). Ниже торговцев
находились касты кузнецов (жены которых были горшечница-
ми)и гриотов. Последнее место в кастовой иерархии, наряду
с гриотами, занимали ткачи и скорняки.
Все эти касты различаются своим этническим происхожде-
нием и никогда не считаются равноправными. В одной дере-
венской общине порой обитают представители четырех — шести
разных каст, образуя строго иерархическую пирамиду. На-
верху ее всегда находилась большесемейная община земледель-
цев, происходящая от основателя деревни. Ниже, согласно кас-
товой иерархии, располагаются большие и малые семьи припу-
щенников — земледельцев, купцов, кузнецов, ткачей и пр. Тем
не менее семейные общины различных этнических и кастовых
групп являлись членами соседских деревенских общин, а их
представители — членами общих для всей деревни возрастных
групп.
В качестве примера приведем пять деревень средней дельты
Нигера — Тогоронго, Дьямбадугу, Манако, Сарафере и Марси-
ре, исследованных французскими учеными М. Форже и И. Вен-
саном. В Тогоронго (12 км севернее г. Мопти, Мали) обитает
570 человек. Из них 357 марка, 137 сомоно и 76 ремесленников
баило и мабо. Марка образуют четыре большесемейные общи-
ны, из которых семья Конта происходит по прямой линии от
основателя деревни — к этой общине принадлежит деревенский
вождь. Следующую ступень в кастовой иерархии Тогоронго за-
нимают сомоно, которые образуют две большесемейные общи-
ны; одна из них, возглавляемая джитиги, считается более знат-
ной. Еще ниже в деревенской иерархии идут кузнецы-лаибо и
190
их жены горшечницы (на некоторых деревенских праздниках
кузнецы выполняют функции гриотов). Наконец, последнее
место занимают мабо— ткачи, потомки пленников, захваченных
некогда марка и сомоно. Мабо в отличие от трех других каст
не образуют особых большесемейных общин, а живут в усадь-
бах своих прежних господ индивидуальными семьями. Поэтому
они не представлены на деревенском совете, где заседают гла-
вы больших патриархальных семей при участии деревенского
марабута из марка [306, с. 194—195].
В прошлом эти касты различались родом занятий: марка
были земледельцами, сомоно — рыболовами, баило — кузнецами
и горшечницами, мабо — ткачами. Эти профессиональные раз-
личия сохраняются и до сих пор, однако три последние касты
все более переходят к рисоводству — основному занятию марка.
Тогоронго как кастовая община сложилась более двух сто-
летий назад, когда марка из деревни Дьялангу (близ Севаре)
переселились на новое место под давлением фульбе, захватив-
ших ближайшие пастбища, и основали две новые деревни: То-
горонго и Карбайе. В середине XIX в. общинники Тогоронго
бежали в Масину от нашествия тукулеров (сенегальских фуль-
бе), но в самом конце XIX в. вернулись в родные места. Со-
моно, баило и маба участвовали в переселениях вместе со свои-
ми «господами» марка.
В общине Тогоронго не было жестких кастовых перегоро-
док «индийского» типа; отдельные большесемейные общины
марка, сомоно и ремесленников постоянно общались между со-
бой, а возрастные группы строились независимо от этнокасто-
вой принадлежности.
Основные возрастные группы образовывали старики, жена-
тые мужчины и неженатые юноши. Последние, в возрасте от
15 до 25 лет, подразделялись на пять групп. Каждая из них
имела свой «мужской дом» (сакого), который служил местом
собраний и общей спальней членов группы. Каждая группа
имела также общественную кассу, откуда брались средства для
организации определенных праздников, а также для подарков
родителям невест. Пополнялась эта каста деньгами, заработан-
ными группой в качестве «рабочей артели», образуемой на об-
щественных работах и работах по найму, преимущественно в
сельском хозяйстве [306, с. 195 и сл.].
Другой пример — деревенская община Дьямбадугу, в 20 км
северо-восточнее Мопти. Ее населяло 242 человека, говорящих
на языке фульфульде, но подразделявшихся на восемь этно-
кастовых и племенных групп, а именно: 144 римайбе, 50 фульбе
четырех племен (феробе, комогакобе, силлубе и соссобе),
30 дьявамбе, 16 баило и 2 секке. Баило и секке — касты куз-
нецов, причем секке занимают в кастовой иерархии более низ-
кое место. Все жители деревни занимались преимущественно
мотыжным земледелием в сочетании с разведением коз, однако
191
фульбе по традиции продолжали также разводить крупный ро-
гатый скот (у них всего 29 голов) и время от времени — тор-
говать козами и табаком, дьявамбе — заниматься торговлей
орехами кола, козами, овцами, тканями и покрывалами, баило
и секке—кузнечным, а их жены — гончарным ремеслами, при-
ходящими, впрочем, в упадок. На вершине кастовой пирамиды
стояли фульбе племени феробе, клана Сулали, вождь которых
издавна, еще во времена полукочевой жизни фульбе, обитал
в Дьямбадугу среди своих крепостных — предков римайбе.
Позднее здесь же были поселены пленные фульбе из племен
комогакобе, силлубе и соссобе. Они занимали в общине менее
почетное положение, чем феробе. За ними следовали дьявам-
бе— торговая каста фульбе, за дьявамбе — римайбе, далее баи-
ло и наконец секке.
В деревенской общине Манако, по соседству с Дьямбадугу,
обитал 541 человек, которые подразделялись на девять этни-
ческих и кастовых групп: 199 фульбе клана Дабобе, 193 ри-
майбе, 29 дьявамбе, 25 бамбара, 8 марка, 48 бобо, 13 догонов,
13 бозо и 13 мабо. Вождем деревни и потомком ее основателя,
«господином земли», является представитель народа бобо. Все
жители, кроме рыболовов бозо, занимались земледелием, но
марка — преимущественно рисосеянием, римайбе — рисосеянием
и выращиванием суходольных культур (просо, сорго, фонио, ма-
ис, арахис и хлопок), бобо и догоны — по-видимому, только вы-
ращиванием последних, фульбе — выпасом крупного рогатого
скота (209 голов), дьявамбе — торговлей скотом, мабо — тка-
чеством. Что касается рыболовов бозо, то они в Манако явля-
лись 'скорее заречными жителями деревни Дака-Вомина, рас-
положенной на противоположном берегу Нигера. К сожалению,
М. Форже не дает исчерпывающих сведений о социальной
иерархии в Манако, отмечая лишь верховенство бобо [306,
с. 223—227].
В деревенской общине Гировель, по соседству с Манако,
жило 650 человек, из которых свыше 350 (55%) —фульбе кла-
на Дабобе, остальные же — римайбе, догоны и представители
ремесленных каст. Фульбе здесь занимались преимущественно
отгонным скотоводством, разводя коров и овец, римайбе — земле-
делием и разведением коз, ремесленные касты — традиционны-
ми ремеслами в сочетании с земледелием и разведением коз
[306, с. 179—184].
Деревенская община Марсире, на восточной границе страны
бамбара, имела 182 жителя, из них 76 марка (8 больших се-
мей), 52 фульбе (7 семей), 11 римайбе (2 семьи), 25 дьявамбе
(3 семьи), 10 ткачей-мабо (одна семья) и 8 «кузнецов» (так-
же одна семья). Кастовая иерархия в деревне повторяла при-
веденный выше перечень населявших ее этнических групп.
Марка стояли во главе общины, как потомки ее основателя;
из их среды избирался деревенский вождь. В Марсире не было
192
даже языкового единства: фульбе, римайбе, дьявамбе и мабо
говорили на языке фульфульде, почти равная им по численно-
сти группа марка сохраняла свой язык, а «кузнецы» говорили
на диалекте бамбара. Из неземледельческих этнокастовых
групп лишь мабо и фульбе сохраняли свои традиционные заня-
тия— ткачество и разведение крупного рогатого скота. Дьявам-
бе и «кузнецы» почти целиком посвятили себя земледелию и
разведению коз, так как община Марсире слишком мала, чтобы
обеспечить дьявамбе скотом на продажу, а «кузнецов» — зака-
зами на изготовление орудий и украшений. Поэтому те и дру-
гие теперь лишь эпизодически занимаются своими традицион-
ными промыслами. Однако в принципе разделение труда в об-
щине между различными этнокастовыми группами еще сохра-
няется, как сохраняется и традиционная кастовая иерархия
[306, с. 112 и сл.].
Деревенская община Сарафере в настоящее время стоит на
пути превращения в город. Это большое базарное село с 2 тыс.
жителей, из которых более четверти живут торговлей. Жители
Сарафере подразделялись более чем на пятнадцать этнических
и кастовых групп. Среди них земледельцы бамбара, сонгай, до-
гон, марка, земледельцы-скотоводы фульбе, рыболовы сорко,
торговцы диула, дьявамбе, арма, белла, моей, представители
ремесленных каст. В руках диула, которых здесь 500 человек,
была сосредоточена большая часть крупной и мелкой торговли.
Крупнейшие торговцы в Сарафере — выходцы из округа Бурем.
(М. Форже описывает типичного представителя этой группы,
владеющего двухэтажным домом, где жили четыре его жены,
250 головами скота и пр.) Диула скупали рыбу у сорко, про-
дукты земледелия — у бамбара, сонгаев, марка, держали лавки
на базаре, снабжали товарами разносчиков. Последние при-
надлежали к туарегоязычной касте белла. Скотом по традиции
торговали дьявамбе, орехами кола — моей из Верхней Вольты.
Таким образом, сохранялась даже традиционная специализа-
ция отдельных каст ио видам торговли [306, с. 149—155].
Большинство деревенских общин марка имеет избыток зем-
ли в виде необработанных, но пригодных к культивации участ-
ков. Эти необработанные или давно заброшенные земли нахо-
дятся в распоряжении «господина земли», или деревенского
вождя. Однако участки, периодически обрабатываемые, т. е.
занятые той или иной большой или малой семьей, находятся в
ее владении, и ни «господин земли», ни вождь не имеют права
отобрать их у владельцев либо перераспределить эти земли
среди членов общины. Община Тогоронго занимала площадь
в 9 кв. км. Ее уже не хватало для возросшего населения.
В Тогоронго, как и в некоторых других деревнях марка,
расположенных на правом берегу Нигера, фонд незанятых зе-
мель уже исчерпан. Все пригодные для обработки участки за-
няты либо самими марка, либо сомоно, баило и маба. «Госпо-
13 Зак. 464
193
дин земли», он же деревенский вождь, не имеет в своем рас-
поряжении незанятых земель для распределения их среди чу-
жаков. Поэтому он сохраняет лишь одну традиционную функ-
цию «господина земли» — разрешает земельные споры.
По традиции марка Тогоронго считаются «господами зем-
ли», а сомоно — «господами воды» (хотя лишь одно лицо из
тех и одно из других являются соответственно «господином
земли» и джитиги общины). Экономически это выражается в
том, что марка за пользование землей не несут каких-либо по-
винностей в пользу «господина земли», но сомоно, баило и
маба должны это делать. М. Форже видит в них арендаторов
земли, находящейся в собственности марка. Однако он сам
приходит к выводу, что «арендная плата» непропорционально
мала по сравнению с нынешней реальной стоимостью участков
и скорее имеет символическое, чем экономическое значение [306,
с. 192, 201]. М. Форже считает также, что аренда возобновля-
ется ежегодно, хотя обычно «арендатор» из года в год обра-
батывает одно и то же поле. В качестве платы за землю сомо-
но, баило и мабо ежегодно делают марка подарки продуктами
своей традиционной деятельности: рыбой, железными орудия-
ми, тканями, а в последнее время — также рисом. В сущности
говоря, это по арендная плата, а иной тип рентных отношений,
характерный для кастовых общин. Положение «арендаторов»
настолько прочное, что, несмотря на недостаток земли, марка
нс забирают «свою» землю у сомоно, баило и мабо, а арендуют
участки у пяти соседних общин [306, с. 192—202].
В Западном Судане население соседско-родовых общин де-
лилось на касты не только соответственно сфере производства;
земледельческая часть жителей деревни подразделялась на
«владык» земли и «чужаков» — невольников, ремесленников и
припущенников. Последние представляли собой свободных
крестьян, которые (или предки которых) обратились к общине
с просьбой разрешить им поселиться на ее землях и получили
их в пользование.
Заручившись разрешением старосты и «владык земли», при-
пущенник мог взять себе для обработки пустующий, т. е. целин-
ный или заброшенный, участок, который мог в дальнейшем пе-
редавать по наследству.
Типичная деревенская община волофов следующим образом
описана Д. П. Гэмблом: «Это скопище домов (кер, компаунды
или усадьбы), сгруппированных вокруг открытой деревенской
„площади", осененной баобабом или ватными деревьями... Глав-
ная дорога проходит через площадь. В центре деревни нахо-
дится дат, или пенча,— крытая платформа, на которой мужчины
могут отдыхать в жаркое время дня, путешественники — делать
привал для отдыха и дружеской беседы, молодежь — встречать-
ся для игр, пения и плясок. Дат обычно строят под тенистым
деревом, которое считается обиталищем духа — покровителя
194
деревни. Женщины стараются собираться у источника и не ос-
танавливаться у пенчи, кроме случаев, когда приходят туда ве-
чером для пения и плясок. На востоке располагается мечеть,
окруженная высокой тростниковой оградой. Возле мечети —
кладбище. На одной стороне деревенской площади часто нахо-
дится кузница, а иногда возле деревни можно найти небольшое
поселение фульбе. Часто низшие кастовые группы — кузнецы и
кожевенники — занимают зону за пределами деревни» [307,
с. 41].
С неизбежными вариациями такой тип деревенской общины
распространен по всему Западному Судану.
Типичная деревенская община мапдинка в Восточной Гам-
бии насчитывает около 350 человек, которые делятся па пять —
семь кастовых групп. Земледельческое большинство деревни
принадлежит к нескольким патрилипиям, составляющим осно-
ву большесемейных общин. Одна из них, дипсара, выводит свое
происхождение от основателя деревни, носит его имя и счита-
ется «хозяйкой земли». Это обычно самая крупная и богатая
большесемейная общипа в деревне, но она не составляет боль-
шинства населения. Следующее место в общинно-кастовой
иерархии принадлежит земледельцам того же «клана», что и
динсара, более или менее отдаленно родственным «хозяевам
земли». Их права на землю общины практически не отличаются
от прав чужаков или припущенников и не идут в сравнение
с правами «хозяев земли». Однако в кастовой иерархии деревни
эти бедные сородичи стоят несколько выше, чем припущенники
из других «кланов», составляющие как бы третий сверху слой.
Еще ниже находятся кузнецы, гриоты, скорняки, иногда плотни-
ки и, наконец, потомки невольников. По отношению к «хозяе-
вам земли» все остальные социальные группы деревенской об-
щины считаются чужаками (фалифо) и клиентами, обязанны-
ми выполнять различные повинности в пользу «хозяев земли»,
включая барщину, оброк и пр. [404, с. 284].
Однако другие черты общинной организации у мандинка
смягчают и отодвигают па задний план противоречия между
чужаками и «хозяевами земли». Как указывалось выше, чужа-
ки вместе с «хозяевами земли» входят в члены общества Кафо,
которое одинаково карает всех нарушителей общественной мо-
рали независимо от их кастовой принадлежности (то же самое
отмечено у народов группы манде на северо-западе Либерии).
Подобно «хозяевам земли», чужаки имеют своего главу, в ка-
честве которого выступает старейший из них по возрасту, даже
если он принадлежит к одной из самых низших ремесленных
или сервильных каст. На народных собраниях деревенских об-
щин первым обязательно выступает главный «хозяин земли»—•
старейший представитель старшего поколения господствующей
патрилинии, являющийся обычно и традиционным деревенским
вождем. Вслед за ним выступает глава (или главный старей-
13*
195
шина) чужаков; пока он не закончит речи, никто не имеет пра-
ва брать слова. Согласие главы чужаков практически необхо-
димо для принятия собранием предложений, вносимых главным
«хозяином земли». Тот, в свою очередь, должен согласовать
свои действия с интересами и пожеланиями других старейшин
[404, с. 285, 287].
Таким образом, кастовость западносуданской общины л-
нюдь не исключает сохранения и дальнейшего развития в ней
элементов общинной социальности, коллективизма. Подлинным
праздником коллективизма, снимающим на время социальные
противоречия, являются обряды вызывания дождя. Обряды эти
устраиваются в самом конце сухого сезона и имеют своей
целью объединить всю общину перед началом земледельческих
работ в сезон дождей, морально подготовить общинников к ко-
операции труда на полевых работах, а также поддержать дух
солидарности. Празднество с его плясками, представлениями
масок и выступлениями гриотов заканчивается общим пиром
[404, с. 287].
Во всей организации, идеологии и ритуалах западносудан-
ской соседской кастовой общины мы видим ряды бинарных
оппозиций, возводимых к основной социальной противополож-
ности между эксплуататорами и эксплуатируемыми:
рыночная экономика — натуральное хозяйство коллектива,
государство — община,
вожди — общинники,
«хозяева земли» — чужаки,
земледельцы — ремесленники,
члены высшей касты — члены низших каст,
мужчины — женщины,
старейшины — младшие члены семейных общин,
тайное общество — непосвященные,
глава и совет тайного общества — младшие члены тайного
общества,
вождь -и совет старейшин — народное собрание.
Этим бинарным оппозициям соответствуют социальные про-
тиворечия, отмеченные Ж. Сюрэ-Каналем [221, с. 95—100].
Такой длинный ряд внутриобщинных противоречий указы-
вает на незавершенность процесса сервилизации крестьянства
в Западном Судане. С дальнейшим развитием феодализма внут-
риобщинные противоречия отступают на второй план перед
главным противоречием между эксплуататорами-феодалами и
эксплуатируемыми мелкими производителями.
Эта незавершенность была тем заметнее, чем дальше дан-
ное общество находилось от центра западиосуданской цивили-
зации XV — XIX вв.— сонгайских и хаусанских областей. К югу
и к северу от них существовали не только соседско-кастовые,
но и соседско-родовые общины, сохранявшиеся даже в начале
XX в. у хауса-язычников [210, с. 130, прим. 1] и остаточных
196
народов плоскогорий Северной Нигерии [315а; 315b]. К западу
от Томбукту родовые связи в крестьянской среде сохранялись
в более полном объеме, чем у сонгаев и хауса, и, кроме того,
существовали не только деревенские и городские общины, но
и союзы общин, являвшиеся важным элементом местных общин-
но-кастовых систем.
«Кланы» и союзы общин
Западного Судана
^Максимальными формами общинной организации в Запад-
ном Судане нового времени и, но-впдпмому, средневековья были
крупные «кланы», в структуре которых соединялись черты древ-
них родов, генеалогических родовых групп, племен, каст и
раннегосударственных образований. Наиболее характерный тип
такого «клана» мы находим у народов группы северных манде:
малинке, бамбара, хасонке и др., у которых «кланы» образо-
вывались следующим образом: несколько кастовых общин — дугу
объединялись в территориальную единицу — кафу (букв, «союз»).
«В результате тех или иных событий военного или экономиче-
ского характера какой-либо из кафу начинал возвышаться...
Такое возвышение всегда вело к подчинению соседних областей
и их превращению в данников возвысившейся группы. Посте-
пенное расширение сферы влияния последней приводило к сло-
жению больших территориальных объединений, которые обычно
включали весьма различные этнические элементы. В этом объ-
единении господствующее положение занимала определенная
группа дугу, члены которой образовали ту форму объединения,
которая именуется у французских авторов клан... Этот термин...
в известной мерс соответствует содержанию... шотландского
клана... Возвышение клана находилось в прямой зависимости от
количества рабов, принадлежавших ему... которых можно было
использовать в качестве военной силы... Эта категория людей...
на самом деле занимала привилегированное положение в кла-
не... Как и внутри патриархальной семьи, рабы были разделе-
ны на несколько категорий... Основная масса рабов клана раз-
делялась на группы, которые именовались по именам тех пра-
вителей, к чьему времени относилось создание соответствующей
группы» [139, с. 62—63].
«Кланы» средневекового Мали по своей структуре и харак-
теру очень близки к «кланам» средневекового Китая, в которые
кроме родичей правителя входили принявшие его фамилию
отряды воинов-невольников. Например, в танском Китае «су-
ществовал специальный конный корпус телохранителей, при-
надлежащих фамилии Ли, составленный из военнопленных и
домашних рабов» [70, с. 389]. Даже иноземцы, поселяясь в сред-
невековом Китае, образовывали «кланы» китайского типа: «на-
197
пример, безродные, разноплеменные хуннские кулы образовали
«клан» Ши, в который вошли лица различного, в том числе и
китайского, происхождения {71, с. 26, 28, 76 и сл., 100].
Такого рода «кланы» сыграли огромную роль в генезисе
общинно-кастовой системы в ее западносуданском варианте.
В результате прежде всего создавалась иерархия «кланов».
У малинке, хасонке и бамбара «возвысившийся клан объеди-
нял вокруг себя другие кланы, причем положение последних
могло быть весьма различным — от союзников, считавшихся
почти равноправными (так обстояло в средневековом Мали с
кланами Кейта и Канате, которые оба относились к группе...
,,потомков царей“), до простых данников» [139, с. 63].
Эти формы общинной организации не были специфичны
только для Западного Судана. Многие из них, если не все, мы
находим и на северо-востоке Африки. Так, у народов Африкан-
ского Рога: сомалийцев, афаров и др., как и у фульбе, мы
наблюдаем сложную общинно-кастовую систему, важней-
шими элементами которой были модифицированная родовая
община скотоводов-кочевников, соседско-родовая община пере-
шедших к оседлости и земледелию скотоводов, гетерогенная сер-
вильная община земледельцев, касты ремесленников, религиоз-
ная соседская община и пр.
Рер у сомалийцев
Сомалийское слово рер, подобно арабскому бану, имеет
весьма широкое значение, обозначая совокупность или общину
людей — от союза племен до группы моряков или объединения
торговцев. Однако чаще всего «основное и универсальное зна-
чение рер — это группа агнатов, и в этом не может быть ни-
какого сомнения. Таким образом, рер обозначает патрилиней-
ный линидж или клан, и все другие случаи представляют со-
бой расширенное употребление этого термина в отношении об-
щины, основанной на родственных связях... Часто рер обозна-
чает племя, состоящее из многих ,,колен“, также называемых
рер. Основание для столь растяжимого и широкого употребле-
ния этого термина лежит в динамической природе самой со-
циальной структуры. Клан растет с каждым поколением, и час-
ти его откалываются от него, развиваясь в новые кланы, в не-
прерывном процессе расщепления и слияния» [341, с. 116—
117].
И все же сомалиец никогда не спутает рер с агнатной груп-
пой меньшего порядка. «Минимальная структурная общность,
обозначаемая словом рер, имеет глубину во времени от 7 до
12 поколений, причем у пастушеских групп число поколений
обычно больше, чем у оседлых земледельцев юга» [341, с. 117].
Рер как ядро родовой общины может быть коленом племени,
198
или клановым сегментом, подразделением племени третьего
или четвертого порядка [там же].
Размеры рера весьма варьируют в зависимости от того, ко-
чевой он или оседлый, богатый или бедный, аристократический,
зависимый и т. д. Самые большие реры — у аристократических,
богатых скотом, многолюдных кочевых и полукочевых племен,
самые малые — это осколки некогда более богатых племен, осо-
бенно из числа племенной группы саб [341, с. 117—121]. Рер
как ядро родовой общины строго экзогамен [341, с. НО—112].
Но если у кочевых племен, обитающих по всей территории
Сомали и составляющих здесь относительное большинство на-
селения, община носит преимущественно родовой характер, мо-
дифицированный многовековым взаимодействием с другими
элементами общинно-кастовой системы, то у земледельцев-ско-
товодов двуречья Джубы — Шсбсли тип общины принципиально
иной. Здесь община также не является и не являлась в исто-
рически обозримый период самодовлеющим целым, хотя госу-
дарственная власть в этой части Сомали в доколониальное время
была крайне слабой и неоформленной. Общины земледельцев-
скотоводов двуречья Джубы — Шебели представляли собой эле-
менты сложной системы общинно-кастового типа. В этом районе
сосуществуют помимо различных кастовых и этнических групп
не менее шести хозяйственно-культурных типов и подтипов;
в том числе кочевых скотоводов, полукочевых скотоводов, со-
бирающих дань с земледельцев, полуоседлых скотоводов-земле-
дельцев, оседлых речных земледельцев-скотоводов, рыболовов
морского побережья и пр.
У племен и этнических групп сомалийского Двуречья рер —
это, как правило, не родовая, а территориальная община. На-
пример, «рер Ганана» значит «люди [долины реки] Ганана»;
«рер Брава» - «жители [города] Бра-ва»; «рер Маньо» — «люди
моря», или прибрежная община рыбаков и моряков. В г. Луг
торговая община называется «рер Кофур», по имени своего
легендарного основателя. Отдельные общины здесь весьма раз-
нятся по своему этническому происхождению и этнографиче-
скому (даже антропологическому) облику.
Э. Черулли и другие итальянские авторы, а также
А. М. Льюис приводят названия и краткие описания ряда пле-
мен и общин, живущих на территории сомалийского Двуречья.
Племя тунни, насчитывающее свыше 20 тыс. человек, живет
оседло между низовьями Джубы и берегом океана, занимаясь
полукочевым скотоводством (при сезонных перекочевках на
сравнительно небольшие расстояния), тогда как его «вассалы»-
земледельцы обрабатывают поля в долине Джубы. Близкород-
ственное тунни племя бегеда осело в области Афгой и перешло
к оазисному земледелию. Племена группы раханвейн также в
большинстве занимаются земледелием в сочетании с отгонно-
пастбищным скотоводством, так же как и большинство племен
199
хавия. Оседая на землю, некоторые родовые общины сохраняют
свой преимущественно родовой характер, другие модифициру-
ются в соседско-родовые и кастовые. Нередко в деревенских
общинах совместно живут члены разных линиджей одного пле-
мени, но сами общины представляют собой объединения агнат-
ных групп [341, с. 33—40, 44, 118 и сл.].
А. М. Льюис отмечает у племен саб еще более заметную,
чем у хавия, тенденцию к переходу от родовых общин к гете-
рогенным: «Среди преимущественно оседлых земледельцев саб
основной социальной общностью становится соседская деревен-
ская община (mixed village), имеющая гетерогенный родовой
состав и состоящая из мужчин различного происхождения...
Племя здесь имеет структуру господствующего клана; оно
идентифицируется с этим отдельным кланом, название которого
оно носит, но может состоять в большинстве из людей других
кланов. Клан больше не является территориальной группой,
и там, где традиционные политические связи выражаются ге-
неалогически, они идентифицируются с делокализованным гос-
подствующим кланом. Между тем во многих случаях господ-
ствующий клан уже не представляет собой территориального
распределения подразделений племени, и политические связи
регулируются пе генеалогически, а иными путями. Агнатная
политическая структура часто полностью дезинтегрируется. Не-
редко, однако, среди саб связи между племенами и союзами
племен все еще выражаются генеалогически, хотя связи между
меньшими составными секциями организованы независимо от
генеалогий... Иногда же среди саб, хотя линидж господствую-
щего клана все еще производит территориальное распределение
обрабатываемой земли, генеалогический строй политических
связей переходит на более высокий уровень и уступает место
объединениям, определяемым общим занятием земли..., где зем-
ля распределяется независимо от родовой аффилиации членов
племени» [341, с. 18].
Примером такого переходного состояния от родовых к со-
седско-родовым общинам могут служить земледельческо-ското-
водческие племена тунни в двуречье Шебели — Джубы. Один
из кланов (рер) тунни, населяющий район между Шебели и
протоком Гофта, разделяется на пять максимальных линиджей
(гамас), которые «никогда не встречаются как отдельные авто-
номные группы, осевшие на землю, но обитают в смешанных
деревнях». Из 19 таких деревень 13 были в 50-х годах населены
каждая отдельным гамасом, а в остальных шести жили члены
более чем одного гамаса в каждой. Пастбища в саванне и на
дюнах принадлежали всему племени, но ближайшие к деревням
уже перешли в их владение и даже в индивидуальное владение
жителей. В некоторых деревнях обрабатываемая земля еще рас-
пределялась по агнатным группам, но в большинстве деревень
сна распределялась между всеми членами деревенской общины
200
независимо от их принадлежности к тому или иному подразде-
лению «клана», а порой и среди членов разных «кланов» пле-
мени [341, с. 93—95].
Однако подлинно соседские общины появились в Сомали
лишь в двух формах: как невольничьи (сервильные) и как ре-
лигиозные типа джамаа.
Храмовые общины
Джамаа группируется вокруг мечети или могилы ее осно-
вателя. Во главе джамаа стоит шейх, обычно прямой потомок
основателя или его ближайшего ученика. Члены общины под-
разделяются на несколько разрядов, высших из которых могут
достичь далеко не все. Первый (низший) и самый многочис-
ленный разряд — муриды (тур. и ссвсрокавк. мюриды), вто-
рой— кутубы, третий — васили и высший — ваддады. Кроме
того, фактически членами общины является большое число не-
посвященных (обычно молодежь, женщины и др.). Порой джа-
маа имеет черты уравнительной общины. Особенно эти черты
характерны для джамаа ордена Салихия, основанного в конце
XIX в. и распространившего свое влияние преимущественно сре-
ди сервильных земледельцев шидле и других этнических групп
в сомалийском Двуречье, а также местами в Северном Сомали.
Джамаа приобретала права на землю того или иного аристо-
кратического племени скотоводов, становясь его клиентом. Гла-
ва джамаа распределял среди ее членов отдельные участки це-
лины, которые те расчищали и обрабатывали, строили на них
хижины, но нс могли ни продать, ни сдать в аренду. Членство
в джамаа считалось добровольным; из нее можно было выйти
или быть изгнанным, но в этом случае надел бывшего члена
этой храмовой -общины оставался в ее владении и передавался
другому лицу. Вместе с наделом община отбирала без какой-
либо компенсации все сооружения и часто даже урожай. Свои
поля члены джамаа обрабатывали коллективно в порядке оче-
редности. Земля разделялась на несколько участков, и каждый
день все члены общины мотыжили (или убирали) один из них
по древней традиции племен саб [341, с. 76]. Около 7ю урожая
поступало в общественный фонд, которым распоряжался глава
джамаа. В этот фонд поступали также канонические дары от
племени-патрона и плата за различные услуги религиозного и
ритуального характера (обучение Корану и грамоте, обрезание
детей племени и представителей «самой джамаа и шр.). Фонд
расходовался на помощь бедным, паломникам в Мекку, содер-
жание школ, мечети и т. п. Определенную часть община посыла-
ла руководству ордена.
Нередко внутри джамаа образуется аристократическая ро-
довая группа, происходящая от основателя общины, который
201
считается святым и могила которого превратилась в святилище.
Потомки святого «живут под сенью своего блаженного предка,
унаследовав его барака (благословение), которую они в пол-
ной мере используют в корыстных целях» [395, с. 248]. Они
связаны со святилищем как его кустоды и существуют в основ-
ном на те приношения, которые делают паломники, приходящие
к могиле их предка. Некоторые из таких семей развились в мно-
гочисленные жреческие кланы (реры), члены которых частью
сосредоточены у священной могилы, частью бродят по стране в
качестве проповедников и учителей — ваддадов. Иногда глава
такого клана становился кадием племени или подразделения
племени-патрона, с которым клан связал свою судьбу [341,
с. 146]. Все это находит свои аналогии в кланах марабутов
Западной Африки и Западной Сахары, а также шерифов и
сеййидов других мусульманских (особенно арабских) стран.
Характерный пример жреческого клана ваддадов — рер
Шейк Мумин, основатель которого, шейх Мумин, похоронен на
территории подразделения племени хелай области Бур-Хакаба.
Отдельные члены этого рера, шейхи и торговцы, в начале
XX в. обитали в городах Хакаба и Могадишо. Влияние этого
клана распространилось среди племен раханвейн вплоть до
г. Луг, причем члены его считались не только потомками му-
сульманского святого, но и опасными колдунами и носителями
«дурного глаза». Такая репутация не позволяла реру Шейк
Мумин собирать коранические налоги с окрестного населения
(он лишь получал приношения от паломников), ио его члены
компенсировали это грабежом караванов [341, с. 146]. В науч-
ной литературе описаны и другие жреческие кланы в Сомали:
Ау-Кутуб, Шихаль и др. '[277, с. 23; 341, с. 146].
Религиозные общины у сомалийцев были сложным образом
связаны с общинно-кастовой структурой племенного и ранне-
государственного общества. Некоторые из них инкорпорирова-
лись в племена. Нередко названия реров в племенах начинают-
ся терминами шейкаль, шихаль, шейкаш, ашераф, факи, фоги
и др., указывающими на их происхождение от шейхов и факи-
хов, адаптированных в племя посредством клиснтслы. Таков
жреческий клан Шейкаль Лобоги, составляющий автономное
колено сомалийского племени хераб. Члены этого клана, тра-
диционным центром которого является могила его основателя
шейха Саида (родом арусси-галла) в Гел ед и, широко рассели-
лись среди племен хавийя. Другой подобный рер, Валамодже,
поставляет духовных руководителей — шейхов различным коле-
нам племени хелай, причем с ним соперничает еще один жрече-
ский клан — Рер-фоги. В племени дабаррс имеется жреческий
клан Вакбарри, в племени сараман — Ашераф и т. д. [341,
с. 149—150]. Характерно, что, хотя среди святых — основателей
таких кланов — были галла, хавия и другие кушиты, все они
возводят свое происхождение к Мухаммеду, халифам или их
202
сподвижникам и в конечном счете считают себя потомками
арабских переселенцев. Однако и самые «благородные» племена
сомалийцев-скотоводов также возводят свое происхождение к
пророку. Таким образом вчерашние «клиенты» пытались урав-
няться с кочевой аристократией.
При общинно-кастовом строе значительные экономические,
моральные и культурные преимущества получают нс только
феодальные правители, консолидирующиеся в рамках государ-
ственного аппарата, но (в принципе) и все привилегированные
общины. В кочевых обществах Африки в роли привилегирован-
ных общин выступали «аристократические» и марабутские (ше-
рифские, сеййидские, ваддадскис) кланы, в оседлых земледель-
ческих обществах — столичные «городские» общины, либо ари-
стократические (княжеские, царские) роды, либо те и другие
вместе.
Сохранились некоторые документы, проливающие свет на
процесс «нобилизации» мусульманских шейхов в Африке. По-
добно современным им туркменам и казахам, африканские му-
сульмане XVI—XIX вв. готовы были считать каждого прихо-
дившего к ним араба святым человеком и потомком пророка.
Этим широко пользовались различные авантюристы. В этой
роли в Судане в 20-х годах XVI в. подвизался еврей Давид
Реубени, выдававший себя за шерифа. При дворе султана Фун-
гов Амары Дунки он встретил еще одного такого же самозван-
ца, правда араба и мусульманина из Хиджаза, но никак не
потомка Мухаммеда [320, с. 57—59].
«Мобилизация» помогала жреческим кастам не только под-
нять свой социальный престиж, ио и легче инкорпорироваться
в приютившие их племена.
В исламской Африке в разнос время образовались роды и
«кланы» потомков Мухаммеда, Али, различных мусульманских
святых, основателей сект и духовных братств. Для кастово-
племенной структуры иссрсдиземноморской части исламской
Африки характерно, что в секты и братства вступали сначала
отдельные лица, за ними -целые большие семьи и «кланы»,
а затем и племена и что в рамках духовных братств, или орде-
нов, создавались межплеменные объединения политического или
переходного общинно-политического типа.
У мусульманских племен Восточного Судана, Сомали, Во-
сточной Эфиопии, Сахары и Атласа, а также некоторых райо-
нов Западного Судана соединение религиозной и иных видов
общины приняло формы, иногда напоминающие некоторые ва-
рианты религиозных общин в христианской Эфиопии, а иногда
иные формы. В мусульманской Африке и Аравии, особенно в
новое время, получили распространение суфитские (дервишские,
марабутские) ордена, или братства (тарика): Кадирия, Фади-
лия, Ахмедия, Тиджания, Салихия, Рифаийя и др. Орден Ка-
дирия уже в XV в. основал завии и теократические государ-
203
ства в Алжире (в районе Орана) и Марокко, а также в об-
ласти Харэр, в начале XVI в. развернул пропаганду в Запад-
ной Сахаре и в Восточной Эфиопии, в XVIII в. основал завии
к северу от Томбукту и в Сенегале, а также среди сомалийцев
и фульбе. В XVIII в. в Западном Судане начал свою деятель-
ность орден Фадилия, в Сомали — орден Ахмедия, в Чаде и
Северной Нигерии — орден Тиджания, в XIX в. в Восточной
Сахаре — Сенусия, Тиджания, Кадирия. Расцвет деятельности
этих орденов приходится на XIX — начало XX в.— предколо-
ниальный период. Одной из причин успеха суфитских орденов
в Африке была известная близость их структуры к традицион-
ным тайным союзам типа комо и фаро и всему общинно-касто-
вому строю обществ горного Магриба, Сахары, Западного и
Восточного Судана, области Африканского Рога, Аравии. Зем-
ледельческие поселения орденов (рабаты, завии, джамаа) ор-
ганизовывались, как монастырские общины, члены которых объ-
единялись вокруг могилы мусульманского миссионера или
«святого»; потомки последнего становились наследственными
вождями и как бы высшей социальной группой внутри данной
религиозной общины.
В Сахаре центрами деятельности марабутов были оазисы,
население которых признавало авторитет проповедников ислама
и брало их на свое содержание. Постепенно авторитет марабу-
тов распространялся и на кочевые племена, которые прекра-
щали набеги на соседей, приходили для молитвы к могиле «свя-
того» в оазис, начинали платить саддаку и обращали свое
оружие против «врагов ислама», на которых им указывали ма-
рабуты. Такие же «кланы» марабутов имелись и среди фуль-
бе, диавара и некоторых других народов Западного Судана.
Первоначально они не претендовали на более высокое поло-
жение, чем второе-третье место после аристократических кла-
нов.
Динамизм общинно-кастовой системы сказывался, между
прочим, и в том, что периодически происходило повышение со-
циального статуса относительно низких социальных групп и,
наоборот, снижение статуса привилегированных общин. Так,
марабуты и ваддады в мусульманских государствах (особенно
теократиях Западного Судана, Сахары и Сомали) превраща-
лись из клиентов в привилегированное сословие. Таковы были
первые марабуты (Альморавиды) Мавритании XI в., создав-
шие империю от Сенегала до Центральной Испании, а также
их потомки.
В XVIII—XIX вв. в Западном Судане, от Сенегала и Гвинеи
до Адамауы, Чада и Нуле, начали создаваться теократические
государства фульбе, во главе которых стали марабутские кла-
ны. В Восточной Сахаре в конце XIX в. образуется государ-
ство ордена сенуситов, в стране мандингов — теократия Са-
мори.
204
Параллельный процесс шел и в Сомали. В первой полови-
не XIX в. происходит возвышение джамаа Бардера (в низовь-
ях р. Джуба), которая становится центром эфемерного теокра-
тического государства. Основанная незнатным выходцем из
местного племени джамбелуль, община стала центром притя-
жения изгоев и бедняков. С течением времени старейшее посе-
ление джамаа Бардера оказалось окруженным дочерними де-
ревнями и стало соперничать за власть с сильнейшими союза-
ми племен и городскими общинами Южного Сомали. Бардерцы
вели победоносные войны против племен раханвейн и подчини-
ли их своей власти. Они завоевали ряд областей и городов
(в том числе Луг и портовый город Брава), получив таким об-
разом выход к морю и захватив в свои руки важнейшие кара-
ванные пути. Прежние клиенты и крепостные стали членами
привилегированной религиозной общины. Однако в 1843 г. ко-
чевое сомалийское государство Геледи, объединившись с восстав-
шими раханвейнами, разгромило ополчение Бардеры и разру-
шило его поселение. В течение двух десятилетий место общины
пустовало и лишь затем начало вновь заселяться. Характерно,
что здесь возникла новая джамаа [341, с. 152]. Наконец, в са-
мом конце XIX — начале XX в. в Сомали возникло теократи-
ческое государство Мухаммеда Ибрагима ан-Нура, в социаль-
ной организации которого наряду с племенем играла большую
роль джамаа.
В Судане религиозные общины, созданные мусульманскими
орденами, стали базой движения махдистов, превративших эту
страну в 1881 —1898 гг. в теократическое государство. Неда-
ром в 1900 г. колонизаторы запретили деятельность мусуль-
манских братств и частных молелен в Судане, одновременно
восстановив мечети и назначив в них «ортодоксальных» сун-
нитских имамов [213, с. 177].
Джамаа представляет собой разновидность храмовой общи-
ны, различные формы которой были распространены во многих
странах Азии и Африки, а в древности и в средние века — так-
же и Европы. Характерные для древнего Ближнего Востока
формы храмовых общин имели большое значение в экономи-
ческой, социальной и культурной жизни Египта и Нубии II—
I тысячелетий до н. э., Карфагена, Северной Эфиопии
V в. до н. э.— IV в. н. э. В XIX в. сходные храмовые общины
формировались в Буганде, где наряду с архаичными родовыми
святилищами-некрополями (весьма доходными и находившими-
ся в руках феодализировавшихся родовых старейшин) имелись
храмы богов и обожествленных царей. Крупнейшие из храмов
обслуживались целой иерархией жрецов и иеродулов. Жречест-
во составляло привилегированную (освобожденную от налогов)
«протокасту», так как имелись целые роды жрецов. Царь конт-
ролировал деятельность храмов, назначал в них жрецов, да-
рил им невольников, скот, железные орудия и пр.
205
Кроме обычных святилищ в Буганде имелось 13 матамби-
ро — мест жертвоприношений. Некоторые из них соединялись с
храмами. В матамбиро в промежуток времени между двумя
жертвоприношениями содержали в заключении осужденных на
смерть. В матамбиро Бенга приносили в жертву принцев, в Эку-
лу — «государственных преступников» (мятежников; людей, об-
виненных в непокорности царю), в других — воров, шпионов
и пр. [375, с. 276, 279, 290, 308, 331—334, 341]. Принадлежав-
шие храмам земли обрабатывали невольники и лично зависи-
мые крестьяне — бакопи, составлявшие как бы низший социаль-
ный слой храмовых общин.
По-видимому, соединение храма предков царя со священ-
ной рощей, тюрьмой для преступников и местом для человече-
ских жертвоприношений было характерно и для древней Га-
ны, если судить по сообщению аль-Бакри (XI в.) [43, с. 156,
176].
Обожествление царя, характерное для большинства тради-
ционных африканских государств, приводило к тому, что цар-
ская резиденция рассматривалась в качестве храма, а двор
царя строился по типу храмовой общины. Однако эта обшир-
ная тема выходит за пределы нашего исследования.
Особого рода храмовые общины составляли монастыри.
В Эфиопии они подразделялись на две категории, из которых
одна (дебер) была организована по типу феодальной усадьбы,
где настоятель распоряжался трудом и имуществом монахов,
как сеньор, в другой же (геддам) монахи вели собственные хо-
зяйства и бедные нанимались в услужение к богатым [84,
с. 169 и сл.; 293, с. 158 и сл.; 319, с. 18| и сл.].
Помимо дебер и геддам в роли храмовой общины в Эфио-
пии выступает первичная территориально-административная еди-
ница— традиционный церковный приход. Он объединяет деся-
ток или более деревенских общин. Главным центром его дея-
тельности является местная церковь, дополнительным была усадь-
ба местного помещика — гультення, который играл роль нефор-
мального главы этой сельской и в то же время храмовой об-
щины. Земли внутри нее делились на две правовые категории:
владения светских феодалов — гультення — и владения церкви.
Церковные земли были освобождены от податей в пользу
гультення. Лица, обрабатывавшие эти земли, будь они духов-
ного или светского звания, были обязаны нести повинность в
пользу местного храма. Тем не менее власть и влияние феодаль-
ного правителя сельской общины простирались и на церковный
причт, который таким образом по традиции находился в под-
чинении как «князей церкви», так и светской феодальной
иерархии.
В сословном отношении население общины-прихода дели-
лось на три части: государственно-феодальная верхушка (гуль-
тення с его семьей и воинами, а также иногда представители
206
вышестоящих властей), духовенство (составляющее от 10 до
25% всего населения) и простые миряне — крестьяне и ремес-
ленники, составляющие подавляющее большинство общинников.
В кастовом отношении население прихода делилось на целый
ряд социальных групп, высшую из которых составляла военно-
феодальная знать (мекуаннынт), а низшие — эндогамные ре-
месленные касты.
Приходский клир также образовал подобие кастовой груп-
пы, в значительной степени эндогамной и разделенной па свое-
го рода «подкасты».
Эфиопское духовенство помимо вселенского разделения на
белое и черное состоит из священников (кес) и диаконов (в
прошлом, до конца XVIII в., также диаконис), с одной сторо-
ны, и дебтера — с другой. Последние образуют во время бого-
служения церковный хор, сопровождая службу пением и пляс-
ками. Кроме того, дебтера несли и иного рода повинности в
пользу своего храма, в частности заготовляли факелы, дрова
и пр. Дебтера напоминают иеродулов древнего Востока. Эфиоп-
ские диаконы — это мальчики, сыновья священников; достигнув
зрелости, они обычно получают священнический сан. При каж-
дой церкви в Эфиопии, как правило, служило несколько свя-
щенников (минимум двое), несколько диаконов (не меньше
трех) и иногда один или два иеромонаха. Вместе они образо-
вали высшую касту внутри эфиопской храмовой общины. Вне
этого слоя стоят духовные учителя (марегета), которые обычно
происходят из «подкасты» дебтера, но считаются лицами не-
сколько более высокого социального статуса (но ниже мальчи-
ков-диаконов и священников), и «мирские монахи» — обычно
старые люди, принявшие монашеский постриг, но живущие
вместе со своими семьями, в своих родных деревенских общи-
нах. Если к этому добавить разделение крестьян в деревенских
общинах на полноправных — рыстення, припущенников — тесен-
ня и ремесленников-земледельцев — тайб, а в недавнем прош-
лом— еще и невольников, то кастовая структура общины-при-
хода будет выглядеть достаточно сложной.
Для амхарского и других вариантов кастовых систем Эфио-
пии характерно, что главпос социокультурное разделение про-
ходит между светской феодальной знатью и крестьянством, с
одной стороны, духовенством — с другой, и особенно между
всеми этими группами и ремесленниками — тайб [321, с. 203
и сл.]. В Тигре церковная и общинно-патронимическая струк-
тура в значительной степени совпадают. В самом центре исто-
рической Тигре, на границе провинций Тигре и Эритрея, живет
«клан» логго. Подразделение этого «клана»—логго-сарда храни-
ло сборник своего обычного права в «своей» церкви, причем
он был записан на чистых листах в конце старинного Евангелия
[287]. Христианские меньшинства среди народов гураге, каф-
фичо, марья и др., обитавших на периферии Эфиопии в XVII—
207
XIX вв., были организованы в отдельные родо-племенные об-
щины, каждая из которых (например, род Амаро в Каффе)
содержала собственный христианский храм. Очень интересно
сочетание такой храмовой и родовой общины у кочевников
марья [395].
Внутри каждого церковного прихода имеется ряд традици-
онных и неотрадиционных добровольных ассоциаций, организо-
ванных по модели общины. Таковы ассоциации взаимопомощи
вабара и вомфаль, члены которых поочередно обрабатывают
поля друг друга и оказывают материальную помощь и помощь
трудом тем из членов, которые попали в беду (смерть кормиль-
ца, гибель рабочего или молочного скота, пожар и т. п.), ке-
бер — ассоциация для устройства похорон, существующая так-
же у галла Центральной Эфиопии (см. ниже), санбате и мах-
бар.
Санбате — это братство христиан-общинников данной де-
ревни для совместных трапез с явным филантропическим от-
тенком («богатые братья во Христе кормят бедных братьев»).
Термин «санбате» происходит от слова санбат — «день суббот-
ний», «воскресенье», «неделя». Членами санбате могут быть
лишь мужчины и христиане, но их сословная или кастовая при-
надлежность при этом игнорируется. Рабы (теперь — бывшие
рабы) и ремесленники наравне с полноправными и знатными
жителями деревни собираются раз в неделю, по воскресеньям,
после богослужения в особом помещении санбат-бет, устраивае-
мом при церкви. Обычно расходы на трапезу берут на себя
поочередно одна или две зажиточные семьи (по словам эфиоп-
ского информатора Е. Е. Долганева, церковный причт). Посто-
янные участники образуют ядро братства, из их среды изби-
рается председатель санбате, так называемый моисей (мусе),
который распределяет между всеми участниками хлеб (пресные
лепешки инжира), овощной соус, пиво телла, иногда мясо, а на
страстной неделе — горох. На трапезах обязательно присутст-
вует мамхер (законоучитель) [84, с. 214; 319, с. 24—25].
Махбар — это ассоциация для празднования ежемесячного
дня святого — покровителя данного махбара. Как и в других
религиозных сообществах, члены махбара регулярно собирают-
ся для праздничной трапезы. При этом они приглашают гос-
тей.
Характерная черта эфиопского христианства—детские ре-
лигиозные ассоциации, играющие большую роль в социализации
подрастающих поколений. Одним из святых покровителей дет-
ских ассоциаций является Мадхане-Алем («Спаситель мира»),
в посвященный которому день — 29-го числа каждого месяца —
собирается соответствующий детский махбар. Разумеется, все
приготовления для торжественной трапезы совершают роди-
тели.
Ассоциации санбате и махбар по традиции независимы от
208
церковной организации; они послужили основой массовых ре-
лигиозных обществ современной Эфиопии [319, с. 25—26].
Э. Хобен отмечает весьма низкий уровень солидарности в
больших территориальных общинах у амхарцев, «явно проявляю-
щийся в малочисленности групповых символов, в очень ограни-
ченном объеме ритуальной деятельности, специфически ассо-
циируемой с какой-либо группой, кроме „прихода", в почти
полном отсутствии санкций, налагаемых группой, и, сверх того,
в неспособности групп предпринять или продолжить плодотвор-
ную коллективную деятельность, если их члены не увещевают-
ся в индивидуальном порядке авторитетным лицом, которое
использует свое влияние не как член группы, а через роли,
не связанные с членством в ней». Американский исследователь
приводит, «возможно, самый поразительный пример» этого яв-
ления, а именно организацию простой кооперации общинников
для ремонта волостных церквей. «Несмотря на общую веру в
то, что коллективное и индивидуальное благосостояние членов
прихода связано с ритуальным функционированием их церкви,
общинники никогда не могут преодолеть взаимные подозрения
и опасения. Работы никогда не начинаются без вмешательства
знатного или влиятельного человека, чаще всего местного по-
мещика, владельца гульта (феода), где находится данная цер-
ковь» [321, с. 202]. Исторические материалы свидетельствуют
о том, что во всех известных нам случаях церкви в амхарских
областях Эфиопии строились и ремонтировались по инициативе
и под непосредственным наблюдением того или иного могу-
щественного лица (императора, князя и т. д.) [115, с. 81 —
87].
Соседско-родовые кастовые общины
в Эфиопии
В Эфиопии, где проживает чересполосно несколько десятков
этносов, где архаика сохраняется рядом с высокими формами
социального бытия, мы находим огромное разнообразие типов
и форм общины. Здесь мы можем рассмотреть лишь некоторые
из них, притом существующие лишь у трех наиболее многочис-
ленных народов страны: галла, амхарцев и тиграйцев.
У галла Эфиопии и Северной Кении развитие территориаль-
ных общин шло иным путем, чем у родственных им сомалийцев.
Максимальной функциональной общностью у них было племя,
которое делилось на ряд округов (коро), в свою очередь под-
разделявшихся на волости — ганда. В Южном Шоа центром ган-
да становилась укрепленная деревня, где поселялись знатные
семьи, которые, породнившись между собой, превращались в
наследственную общинную верхушку. В целом у галла была за-
метна тенденция к формированию соседско-родовых общин на
базе старых территориальных подразделений племени.
14 Зак. 464
209
У семитоязычных народов Эфиопии (тиграйцы, амхарцы,
гураге и др.) преобладают родовые и кастовые формы деревен-
ской общины, оказавшие несомненное влияние на соседние пле-
мена галла. Однако в Шоа, Бэгемдыре, Черчере, Лимму, Арба-
Мынче и в некоторых других местах, где образовались поселе-
ния отставных солдат и их потомков, согласно различным
сообщениям, развились чисто соседские (и соседско-патрони-
мические) формы общинной организации. Вообще для галла ха-
рактерна аморфность локальных общин.
У галла племени боран (Южная Эфиопия и Северная Ке-
ния) «нет постоянных автономных групп, связанных общими
интересами и основанных на происхождении от общего пред-
ка, родстве или локальности, более широких, чем семейная об-
щина» [266, с. 5]. Однако экстенсивное кочевое скотоводство,
особенно в сухое время года, продолжающееся 11 месяцев,
«требует больших ресурсов труда, чем те, которые могло пре-
доставить какое-либо одно домохозяйство. Это более всего об-
наруживается при водопоях скота из глубоких колодцев, когда
нужно несколько человек, чтобы поднять на поверхность верти-
кальную цепь бадей с водой и перелить воду в корыто, плюс
еще несколько человек, чтобы контролировать подход, питье и
отход животных от водопоя. К некоторым колодцам ведут кру-
тые, каменистые тропы, и самый прогон по ним стад требует
опыта и утомительного труда, который притом приходится на
время, когда удои молока самые низкие. В этих условиях, что-
бы напоить скот, нужны усилия от 4 до 40 человек» [266,
с. 6—7]. Другой фактор сплочения мелких производителей в об-
щину— неравномерность производства главного продукта жи-
вотноводства— молока. Порой в разгар сухого сезона даже
владелец небольшого стада коров не может надоить достаточ-
но молока хотя бы для своих детей. И только при наличии со-
седей «отец домохозяйства» может быть уверенным, что для
детей-то он молока добудет. Наконец, еще одна причина за-
ставляет боран объединять свои домохозяйства во временные
деревни — боязнь грабителей и львов [266, с. 7].
Такие деревни вырастают вокруг постоянных колодцев и
насчитывают от 2 до 40 домохозяйств, в Кении в среднем по
5—8, в Эфиопии несколько больше. Главой деревни является
«большой человек», не формальный, не выборный и не обяза-
тельно наследственный вождь, а просто уважаемый, влиятель-
ный, богатый «отец домохозяйства». Его как предводителя де-
ревенских жителей титулуют «отцом деревни», а самую дерев-
ню называют по его собственному имени. Домохозяйство «отца
деревни» является ее ядром, вокруг которого объединяются
друзья, родичи, товарищи по возрастной группе «отца деревни»
и пр. Таким образом, он выступает как основатель общины.
Состав такой общины теперь не отличается постоянством.
В сезон дождей большая или меньшая часть домохозяйств по
210
кидает деревню, и в сухой сезон возвращаются, как правило,
не все: многие по собственному желанию присоединяются к
другим «отцам деревни». В тех зонах, где наличие непересыхаю-
щих водоемов и пастбищ позволяет содержать молочных коров
и верблюдиц, большинство домохозяйств составляют постоянное
ядро деревни, связанное узами дружбы и свойства и вновь
соединяющееся здесь каждый сухой сезон [266, с. 7—9].
Самый способ ведения кочевого скотоводческого хозяйства
у галла обусловливает господство в общине соседских, а не
родственных связей, так как родные братья и другие агнаты
должны селиться в разных деревнях (см. ниже).
У галла провинции Шоа (Центральная Эфиопия) «нет слова
для передачи понятия „община“, и при отсутствии четко обоз-
наченных социальных или географических границ часто трудно
сказать, где начинается одна и кончается другая община. Од-
нако эти общины... основные объединения для кооперации и
взаимопомощи (в земледелии, строительстве домов, в беде)...
Престиж и влияние проявляются на местном уровне через ли-
дерство в деятельности общины, в добровольных ассоциациях
и в разрешении споров» [342, с. 167].
X. С. Льюис определяет общины шоанских галла как от-
крытые системы, в которые легко могут вступать новые члены
(прежде всего кооперирующиеся соседи). Новые поселенцы (не
только галла, но и амхарцы) охотно принимаются в общину,
если желают участвовать в ее деятельности. Большинство об-
щинников были (до недавней земельной реформы) арендатора-
ми-издольщиками, прочие же — потомками военных поселенцев
XIX в., также галла (реже амхарцев) по происхождению. Тем
не менее в западной части провинции Шоа контроль помещика
над общиной был сравнительно невелик и общину здесь нель-
зя было назвать сервильной.
При отсутствии четких границ между отдельными террито-
риальными группами основой общины являются сельские ассо-
циации взаимопомощи и трудовой кооперации, объединяющие
ближних или дальних соседей. Принадлежность к ассоциации,
называемой иддир, не обязательна для крестьянина, и форми-
руются они вполне добровольно. Некоторые крестьяне вступают
не в тот иддир, к которому принадлежит большинство их со-
седей, а в другой, сравнительно удаленный от их домохозяй-
ства. Наконец, случается, что крестьянин вступает в два-три
иддира одновременно.
Иддир включает в себя от 50 до 150 домохозяйств. Это,
как правило, четко оформленная организация с писаными уста-
вом и отчетами. Если среди ее членов есть грамотный человек,
его освобождают от всякой другой работы, кроме письменной
(ведения отчетности и переписки и пр.). Если такого грамотея
в своем иддире нет, его за плату приглашают со стороны.
Иддир на общем собрании избирает руководителей (обычно
14*
211
двух), главной обязанностью которых является надзор за вы-
полнением своих обязанностей каждым из его членов. Иддир
берет на себя устройство похорон и поминок, средства для ко-
торых собираются натурой и деньгами с членов ассоциации.
Кроме того, общинники в течение одного рабочего дня трудят-
ся на полях умершего члена иддира и половины дня — того,
у кого пал бык, восстанавливают сгоревшие дома, оказывают
помощь больным и т. д. Те члены иддира, которые манкируют
своими обязанностями, штрафуются и «могут быть исключены
из этой общины» {342, с. 170—171]. X. С. Льюис подчеркивает
господствующий в иддире дух равенства.
В то же время по традиции центральноэфиопских галла
богатый крестьянин 'мог послать вместо себя на похороны
члена иддира или на помочи его семье своего батрака [342,
с. 171], как в прошлом он посылал в этих случаях своего раба
для несения государственной барщины. Кроме похорон и по-
мочей члены иддира встречаются на ежемесячных собраниях,
сопровождающихся коллективными трапезами. Такие трапезы —
характерная черта и других добровольных деревенских ассо-
циаций галла, называемых мхабер и ик’уб.
Мхабер — институт, заимствованный от амхарцев [342,
с. 171]. Из различных источников нам известно несколько его
разновидностей, древнейшая из которых, по-видимому,— это
«клуб» тезок, ежемесячно собирающихся на праздничную тра-
пезу в день своего святого, в день своих ежемесячных именин.
У галла западной Шоа мхабер — группа от 15 до 30 друзей,
которые раз в месяц собираются для коллективной трапезы по
очереди в домах членов этой ассоциации. Члены мхабера свя-
заны обычаем взаимопомощи, обращаются друг к другу как
«братья», по-братски улаживают возникающие между ними
споры. Как и иддир, мхабер имеет формальные правила членст-
ва и выборных предводителей. Он строится по типу «братской
общины» (а у амхарцев — также по типу религиозной колле-
гии) [342, с. 171].
Ик’уб — это своеобразная касса взаимопомощи, по-видимому,
инновация (см. ниже). Кроме того, у галла Западной Шоа су-
ществуют объединения того же типа, что иддир и мхабер, но
создаваемые по принципу агнатного родства. «Некоторые груп-
пы агнатов организуют ассоциации взаимопомощи, которые, как
они надеются, соберут вместе их рассеявшихся сородичей, так
что они будут знать друг друга, помогать друг другу, дисцип-
линировать друг друга... Организация этих ассоциаций напо-
минает ик’уб и мхабер, она характеризуется выборными пред-
водителями, писаными правилами и штрафами за отказ при-
сутствовать на собраниях, которые созываются раз в месяц
поочередно в домах каждого из членов» [342, с. 172].
В отличие от деревенских ассоциаций Нигерии и Камеруна
ассоциации (кроме агнатных) у галла объединяют людей неза-
212
висимо от их богатства, социальной и этнической принадлеж-
ности. Но равенство и общинная солидарность, составляющие
идеологическую основу добровольных ассоциаций галла, соче-
таются с фактическим господством в них сельских богатеев
[342, с. 172].
Многие черты роднят общинную организацию шоанских гал-
ла с амхарской общиной, влияние которой первая испытывает
уже на протяжении целого столетия. Однако общий уровень
развития общины у амхарцев несравненно выше.
У амхарцев все полноправные члены деревенской общины
были объединены общим происхождением (по отцовской или
по материнской линии) от основателя деревни — человека, впер-
вые обработавшего землю, на которой возникло это поселение.
Все потомки такого человека считались его наследниками —
«рыстення», владельцами общинной земли вне зависимости от
своей генеалогии. Они являлись полноправными членами об-
щины в силу своего происхождения, образуя родовую группу, в
которую входила большая или меньшая часть (обычно до 50%)
жителей деревни. К числу рыстення мог принадлежать и фео-
дальный правитель сельской общины-прихода или округа, в
состав которых входит данная деревенская община. В таком
случае он имел наибольшие возможности осуществить в ней
свои права рыстення и занять в ней лидирующее место.
Полноправным общинникам — рыстення противостояли при-
пущенники-чужаки (течения), не имевшие прав наследственно-
го землевладения в данной деревенской общине; в Годжаме
они составляют почти половину всего деревенского населения.
Эта группа не была эндогамна и посредством браков имела
тенденцию интегрироваться с рыстення. Тем и другим противо-
стояли низкокастовые группы: бывшие невольники с их потом-
ками и члены ремесленных каст (тайб, или табиб). Как пра-
вило, они занимались также сельским хозяйством, но лишь в
качестве арендаторов или кабальных держателей земли, при-
надлежавшей рыстення [321, с. 202 и сл.]. Таким образом, де-
ревенская община у амхарцев может быть охарактеризована
как гетерогенная, соседско-родовая и кастовая.
Э. Хобен отмечает сравнительно «низкий уровень групповой
солидарности» у крестьян-амхарцев, ограниченный преимущест-
венно рамками своей деревенской общины. Но и в этих преде-
лах амхарский общинник в меньшей степени коллективист, чем
крестьянин других эфиопских этносов или других африканских
стран. «Его позиция в отношении выполнения ролевых обязан-
ностей, своих собственных и чужих, является, следовательно,
по сравнению с другими африканскими обществами более праг-
матической, чем морализаторской или ритуализирующей. Это
особенно заметно в сфере родства и происхождения» [321,
с. 202]. Речь идет о сравнительном ослаблении общинной со-
циальности у амхарцев соответственно высокому уровню разви-
213
тия феодальных производственных отношений и феодальной по-
литической организации в амхарском обществе.
У тиграйцев и тигре, родственных амхарцам по языку и
культуре, более двух с половиной тысяч лет развивавшихся и
условиях классового общества и государства, родственная и
вообще групповая солидарность общинников значительно более
ощутима. Всю территорию тиграйцев и тигре с ее трехмилли-
онным населением занимают сотни «кланов», причем некоторые
ведут свое происхождение от предков, живших в XIV—XVI вв.
Как и у арабов и сомалийцев, «клан» тигре называется по име-
ни его родоначальника. Этому имени предшествует слово декки
(«сыны») либо бет («дом»), энда, адди («село»), если «клан»
невелик или представляет собой осколок большего «клана». Наи-
более крупные кланы занимают целые округа. «Кланы» делятся
на «субкланы» и патронимические группы следующих порядков,
называемые декки (дек), бет, энда с последующим именем
своего родоначальника. Каждая из них занимает часть «клано-
вой» (и соответственно «субклановой» и т. д.) территории до
деревни включительно. Деревня (адди) представляет собой ос-
новную функциональную родовую общину. Большинство ее жи-
телей— агнатные сородичи, происходящие от общего предка.
Большие и средние деревни делятся на «кварталы», населенные
сородичами, общий прародитель которых жил три — пять поко-
лений назад.
Поземельные общины
Характерной особенностью амхарской общины в Шоа, Черче-
ре, Южном Годжаме и некоторых других областях являются
регулярные переделы пахотной земли между полноправными
общинниками — рыстення. Каждый женатый мужчина-рыстення
имеет право на равную долю общинной земли, которую полу-
чает по жребию. В зависимости от севооборота, принятого в
данной общине, передел обрабатываемых участков происходит
раз в три — шесть лет (чаще всего — раз в четыре или пять
лет). Как это было в старой русской общине, каждая семья
получает равную долю в нескольких полях, различающихся
своим плодородием (качеством почв, особенностями рельефа,
орошения и пр.). Долевому общинному землевладению соответ-
ствует правовая форма, называемая «рыст общины».
Интересно отметить, что, в отличие от русской общины, ос-
нованные на регулярных земельных переделах общины Эфио-
пии представляли собой элементы более широких общинно-кас-
товых систем. Это роднит их с общинами Северной и Южной
Индии и Цейлона, а также Западного Судана и Сахары, где мы
находим еще один очаг долевого общинного землевладения.
Этот очаг расположен в сахельской зоне Мали, в округе Гун-
214
дам (район оз. Фагибине), в деревенских общинах сонгаев и
белла (землевладельческая каста у туарегов). Ж. Трикар со-
общает, что в сонгайской деревне М’Буна общинная земля
периодически перераспределялась между отдельными крестьян-
скими семьями. Переделу подлежали только наиболее плодо-
родные, затопляемые водами Нигера земли, расположенные на
берегу оз. Фагибине, тогда как «высокие поля» на границе
Сахары каждый мог свободно занимать и использовать [393,
с. 50—58; 145, с. 64]. Систему долевого общинного землевладе-
ния у сонгаев деревни М’Буна переняли их соседи белла, по-
саженные своими господами-туарегами на землю вблизи
оз. Фагибине и образовавшие здесь сервильные общины — дебе.
П. Галлуа нашел в этих дебе периодические переделы земли
того же типа, что Ж. Трикар — в М’Буна [306, с. 22—34]. Зем-
ля здесь распределяется в зависимости от способности той или
иной семьи обработать большую или меньшую площадь. Впер-
вые эти переделы были отмечены М. Пало Марти в начале
XX в. П. Галлуа так описывает земельные переделы, которые
он наблюдал здесь в 1957 г.: «Достаточно большие парцеллы
резервируются для вождя племени, который передает всю эту
землю целиком старосте дебе кель-антессар, а тот распределя-
ет [участки] в соответствии с размерами семей в своем дебе.
Каждый глава семьи лично обязан [уплачивать] вождю племе-
ни половину урожая. Так принято в дебе кель-антессар Раз-
эль-Ма и часто в других дебе, а именно в окрестностях оз. Ка-
мангу. Преимущество этой системы состоит в том, что она по-
зволяет вести учет повинностей каждой семьи внутри дебе, так
как перед каждым сельскохозяйственным сезоном имеет место
частичное перераспределение ’[земли] в соответствии с увели-
чением или уменьшением семей. Существуют также земледель-
цы, принадлежащие к дебе, которые берут в пользование зем-
лю, находящуюся во владении оседлых негров сонгай или других
в таких деревнях, как М’Буна и Бинтагунгу» [306, с. 30—31].
В отличие от североэфиопской деревенской общины с ее
регулярными переделами земли общины белла и габиби — ярко
выраженные соседские и сервильные. Тем не менее в условиях
недостатка удобной для обработки земли общинники удержи-
вают привилегию на трудовое владение землей.
П. Галлуа совершенно справедливо заключает: «Солидар-
ность племени конкретизируется, между прочим, в системе
пользования землей, которая принадлежит номадам и которая
должна давать средства существования различным элементам
племени. Статья договора, заключенного между вождем пле-
мени кель-антессар и вождями всех подразделений этого пле-
мени в дополнение к соглашению о распределении земли, на-
ходящейся в коллективном владении в районе оз. Камангу,
является выражением этой племенной солидарности: ,,...решено,
что возделанные земли кель-антессар будут обрабатываться
215
исключительно белла племени кель-антессар“. Вождь и знать
племени для поддержания племенного единства в общих инте-
ресах должны гарантировать икленам (крепостным туарегам.—
Ю. /С.) их социальное и экономическое положение» [306, с. 33].
Н. А. Бутинову принадлежит верное замечание: «Для знати
собственность гетерогенной общины на землю является сред-
ством принуждения общинников к труду на полях» [55, с. 150].
В то же время права общинного землевладения (которые
Н. А. Бутинов называет «собственностью») в сочетании с лич-
ностными отношениями между феодалами и крестьянами яв-
ляются гарантией сохранения последними их места в жизни,
насколько это было возможно при периодически повторяющих-
ся стихийных бедствиях и междоусобных войнах.
Изобилие земли, не занятой постоянными культурными на-
саждениями, преобладание экстенсивного подсечно-огневого
земледелия препятствовали появлению поземельных общин в
полном смысле слова, т. е. основанных преимущественно на кол-
лективном владении землей, регулярно перераспределяемой
между членами общины. Поэтому типы общин, практикующих
регулярное перераспределение более или менее постоянно об-
рабатываемых участков земли, мало распространены в Аф-
рике.
Одну из ранних форм такой общины мы видим у ньякьюса
и нгонде Малави. У этих народов, занимающихся сравнительно
интенсивным мотыжным земледелием (зерновые и бананы) в
сочетании со скотоводством, уже имелась княжеская власть
(около 100 мелких и мельчайших княжеств у ньякьюса). Иногда
такое княжество состояло всего из одной деревни, порой из
двух-трех. Самое большое княжество ньякьюса насчитывало
около 15 тыс. жителей (у нгонде средний размер княжеств был
больше и степень централизации власти была выше). Вплоть до
недавних лет продолжалось образование новых, «дочерних»
княжеств путем «исхода» молодежи из родительских деревень.
Когда в селе набиралась достаточно большая группа десяти-
летних ребят, для них основывалась «деревня-спутник» на краю
родительского села. В последующие годы, по достижении деся-
тилетнего возраста, к ним присоединялись другие дети. Так
продолжалось до тех пор, пока старшим из новоселов не испол-
нялось 16—18 лет, после чего следующие группы десятилетних
подростков направлялись уже в другие дочерние поселения.
Иногда два села, принадлежавшие к одному княжеству, сов-
местно создавали одну новую деревню. Такие деревни в спе-
циальной литературе принято называть age-village — «деревни
сверстников». Это название может ввести в заблуждение, так
как развитой системы возрастных групп у ньякьюса и нгонде
нет; в то же время созданные на краю родительских сел «де-
ревни сверстников» сливались с ними в непрерывную цепь по-
селений. Каждая из деревень делилась на две половины, пер-
216
выми главами которых становились -старшие сыновья князя от
двух его старших жен {406—408; 314; 352]. М. Уилсон подчер-
кивает, что в результате «исхода» молодежи в общинах ньякью-
са и нгонде происходило периодическое перераспределение зем-
ли. Впрочем, наиболее плодородные участки вулканических
почв в потухших кратерах передавались по наследству, а с пре-
кращением «исходов», по-видимому, прекратились и переделы
земли [352, с. 104].
У ньякьюса и нгонде так и не сложились поземельные общи-
ны с долевым землевладением, хотя предпосылки для этого су-
ществовали.
«Деревни сверстников» — редкое, но не уникальное явление.
В Восточной Африке их известную аналогию представляют
маньяты и «компаунды» масаев, а еще более близкую — общины
пари горы Лафон (Южный Судан), где на вершине горы живут
люди старшего поколения, а у подножия — воины [274, с. 16].
К сожалению, сведений о распределении земельных участков у
пари в известной нам литературе нет.
В своеобразных общинах-княжествах ньякьюса и нгонде
уже существуют элементы феодального, по существу, патрона-
жа, личной зависимости «простонародья» от княжеского рода
(см. ниже), представители которого обязательно возглавляют
как старые, так и формирующиеся «деревни сверстников». Мо-
лодые ньякьюса, принося клятву верности своим сверстникам-
княжичам и их отцу-князю, становятся как бы «клиентами»
последних. Перед нами одна из ранних форм клиентелы, раз-
вивавшейся во многих доколониальных и колониальных об-
ществах Африки как внутри общин, так и в поле взаимодействия
межобщинных связей.
Клиентела и кабала
Латинским словом «клиентела» обычно называют довольно
разнообразные типы личностных отношений, близкие к средне-
вековому европейскому вассалитету и архаичной римской кли-
ентеле, связывающие арабского или африканского старейшину,
вождя, вельможу или монарха либо с целой общиной, либо
с отдельным тружеником, либо со знатным лицом. Несмотря на
все многообразие типов клиентелы в Африке, они имеют общие
черты: это — личностное отношение, дополняемое имущественны-
ми отношениями по поводу земли, скота, воды и пр., устанавли-
вавшими рентную, феодальную по существу, эксплуатацию мел-
ких производителей знатью, либо перераспределение ренты и
торгового дохода среди паразитических слоев общества. В отли-
чие от невольничества, где личность невольника в большей или
меньшей степени игнорируется, клиентела (вассалитет и т. п.)
предполагает взаимные обязательства клиента и патрона, одна-
ко эти обязательства не равные и не компенсаторные.
217
Весьма распространенный в Африке тип зависимой общины
представляла собой «община-клиент», подчинявшаяся тому или
другому феодальному покровителю. Таковыми являются в
Центральной и Западной Сахаре «племена» имрадов и других
«клиентов», находившиеся под покровительством вождей туаре-
гов-имхаров и арабов-хасанов (см. ниже).
Подобно тому как в долине среднего Нигера общины габиби
являлись «клиентами» туарегских вождей, в долине Сенегала
патронами земледельцев фульбе были арабские шейхи, кото-
рым «общины-клиенты» платили за покровительство ренту зер-
ном [218, с. 93].
В империи Борну (Северная Нигерия, Нигер и Чад) «клиен-
тами» отдельных знатных вельмож считались целые арабские
племена, которые должны были отдавать своим патронам за
покровительство своих доходов.
Связь общины как коллективного клиента с коллективным
или индивидуальным патроном — вполне типичное для феода-
лизма явление. Никаких моментов, архаичных для развитого
феодализма, эти отношения не обнаруживают. Тем не менее они
иногда встречаются еще на заре феодализма, как видно на
примере ачоли и алуров Северной Уганды и соседних с ней
территорий Судана и Заира.
Придя в места своего нынешнего расселения с востока, из
страны ачоли, нилоты алур застали здесь различные земле-
дельческие племена, говорившие на языках банту и мору-манг-
бету, не имевшие крупного рогатого скота и стремившиеся лю-
бой ценой получить этот вид богатства в свои руки. У алуров
в отличие от местных народов уже была зачаточная полити-
ческая организация в виде еще малоразветвленной иерархии
наследственных вождей, окруженных «двором» или «свитой»
из числа родни и клиентов-слуг, составлявших штат гонцов,
посланцев, приказчиков и прочих представителей вождя перед
его подчиненными и другими вождями. Вожди алуров переда-
вали аборигенным общинам коров за обязательство платить
дань продуктами земледелия и охоты. Вместе с тем крестьян-
ские общины алуров и подчинившихся им народов обязывались
нести барщину на полях вождей и их жен (назначаемых «ма-
терями»— патронессами — тех или иных общин) и снабжать
вождя и его свиту продовольствием во время «полюдий» [385,
с. 81].
Ачоли — восточные соседи алуров и ближайше родственный
им народ — имели ту же систему патронажа княжеских жен
над отдельными деревенскими общинами. Однако обычно у
ачолийского князя (руот) было больше жен, чем подвластных
ему деревень, и лишь главные жены назначались патронесса-
ми— каждая одной или (реже) двух деревенских общин. Не-
редко (но отнюдь не обязательно) княжеская жена происходи-
ла из того клана, к которому принадлежала данная община.
218
Все взрослые члены общины, как женщины, так и мужчины,
должны были дважды в год (при посеве и сборе урожая) ра-
ботать на полях своей патронессы. Они называли ее своей «ма-
терью» (мин-маа), она же их — «рабочей артелью» (лвая),
причем сама готовила им пищу и пиво в те дни, когда они нес-
ли барщину. В качестве примера распределения деревенских
общин между княжескими женами Ф. К. Герлинг приводит
следующий список, относящийся к ачолийскому княжеству Коич
(1900 г.) [309, с. 97—98]:
Имя жены князя Клан (и княжество), из которых она про- исходила Деревня-клиент
Алвоич (главная из жен) Ачваньо Пудье (Кал-Пайера) Кал и Патуда
Алкжолум (Пайера) » » »
Акулу Пабала Амар и Доло
Акер » » » »
Агичакайера Боло (Пуранга) Онгако и Пукуму
Айела Паватомеру (Пайера) Пунок
Аканга » Гуна
Акелло » Лакер
Аумалинг Алоколум (Пайера) Памва
Адоич » Оробо
Алвоич » Почара
Появившись на поздней ступени
первобытнообщинного
строя, клиентела устанавливает внутри него вместо родового
и территориального новый, личностный тип отношений и спо-
собствует классовому перерождению общин, а также развитию
феодального государственного аппарата. Развитие клиентелы в
Африке шло в целом параллельно генезису общинно-кастовой
системы.
Клиентела тесно связана с кастовой системой. Члены низ-
ших каст у сомалийцев ищут себе «знатных патронов», клиен-
тами которых они становятся [341, с. 52]. У гураге ремеслен-
ники— фуга также часто находились под покровительством
важных лиц, на которых они работали [342, с. 62]. Барды и му-
зыканты, принадлежащие к низшим кастам в Сомали, Руанде,
Северной и Юго-Западной Эфиопии, Западном и Центральном
Судане, являются клиентами (часто наследственными) лиц и
родов, которых они воспевают и развлекают.
В большинстве африканских земледельческих обществ, на-
ходившихся на раннефеодальной ступени развития или только
вступавших на нее, различались роды «владык земли», происхо-
дивших от первопоселенцев, и роды пришельцев-припущенни-
ков. «Владыки земли» одни имели право приносить жертву ду-
ху— «хозяину» поля, отождествлявшемуся с их предком. Это
давало им не только мистические, но и некоторые реальные
преимущества в деревенской общине. В частности, «владыки
земли» распределяли полевые участки между припущенниками
219
и получали от них некоторое вознаграждение за пользование
землей. Чаще всего в одном лице совмещались должности «вла-
дыки земли» и старейшины или вождя деревенской общины.
Отношения «владык земли» и припущенников в зачаточной
форме представляют отношения патронов и клиентов.
У скотоводческих (земледельческо-скотоводческих и ското-
водческо-земледельческих) народов Восточной и отчасти Юж-
ной Африки, а также у фульбе Западного Судана получили
распространение отношения кабальной клиентелы по поводу
скота [подробнее см. 120, с. 327—333]. Получая несколько го-
лов скота от богача и становясь его клиентом, бедный пастух
имеет право пользоваться молоком, навозом и пр., а также мя-
сом павших животных, но не имеет права их забивать. Скот
по-прежнему принадлежит патрону, и за пользование скотом
клиент должен его пасти и охранять, выращивать весь приплод,
принадлежащий владельцу стада, и оказывать ему почтение и
услуги. Увеличение поголовья стад показывает, что труд пасту-
ха-клиента эксплуатируется скотовладельцем. В некоторых слу-
чаях (у алуров, кипсикисов) владелец стада обычно награждает
пастуха одной-двумя телками, у шамбала часть приплода при-
надлежит пастуху, у ираку пастух может приобрести первую
телку приплода, в других случаях патрон дает своему клиенту
коров для внесения брачного выкупа. Таким образом, кабаль-
ная аренда скота сопровождается установлением отношений
личной зависимости типа клиентелы. У некоторых народов
(нанди, гереро и др.) кроме отношений экономической зависимо-
сти клиента по поводу скота имелись и более равноправные
отношения передачи части стад друзьям и сородичам с целью
лучшего сохранения скота от грабителей или стихийных бед-
ствий [327, с. 20]. Взамен владелец стада получал для выпаса
чужих коров. При этом между скотовладельцами также уста-
навливалась личная связь, перераставшая в клиентелу в случае
разорения одного из них.
У масса Северного Камеруна и Чада существует своего
рода «престижная ссуда» крупного рогатого скота, так назы-
ваемая голла. Владелец скота, передающий его в голла, может
в любой момент потребовать его обратно и сохраняет право
контролировать уход за ним. Арендатор скота отвечает за его
сохранность, однако может передать его в голла третьему ли-
цу. В случае падежа переданной в голла коровы ее мясо и шку-
ра должны быть возвращены владельцу; если же корова пала от
плохого ухода, вместо нее должна быть возвращена другая. Ни-
какой «дани», кроме «дани уважения» за пользование скотом,
владелец не получает. Всего в голла постоянно находится около
четверти всего поголовья крупного рогатого скота, имеющегося
в деревнях масса, причем свыше 35% этого количества пере-
дается соседям по «кварталу», часто брату, и около 33%—жи-
телям ближайших «кварталов» той же деревни, часто матери
220
первой жены; в целом 78% находящегося в голла скота поль-
зуются соседи владельцев, живущие в радиусе не более 4 км
от них. Партнеры по отношениям голла считаются «большими
друзьями». В целом отношения голла укрепляют личные связи
между родственниками по крови и по браку, а также соседями
и другими «ближними». Кроме того, отношения голла дают
владельцу скота высокий престиж [308, с. 181 —188].
То же самое сообщают и об отношениях по поводу скота
у кочевых фульбе, например племени водабе в Северо-
Восточной Нигерии. Такие отношения называются хаббанаэ.
Держатель скота, каббанадо — это обычно молодой человек,
желающий жениться, или бедняк. Он имеет право на молоко
полученной в хаббанаэ коровы, а также на первых трех телят
приплода. Возвращая корову се владельцу, каббанадо остает-
ся его другом-клиентом. Отношения хаббанаэ дают престиж
обеим сторонам и укрепляют личностные связи между ними
[388, с. 93 и сл.].
Высокий престиж — весьма важная составная часть кабаль-
ных отношений по поводу скота и у народов Восточной Африки,
от шамбала до алуров и руандийцев. У наиболее богатых ско-
том народов — ангони, матебели, зулусов, руандийцев, а также
арабов Африки и Аравии — имелись даже сакрализированные
«сверхпрестижные» стада животных особой редкой масти и фор-
мы рогов, например стада коров иньямбо в Руанде или стада
белых верблюдов у арабских племен Неджда.
У арабов кабальные отношения по поводу скота достигли
более высокого развития, чем у других народов Африканско-
Аравийского суперрегиона (за исключением центральной части
Межозерья). А. Жоссан следующим образом описывает прин-
ципы владения овцами у племен Сирийской пустыни в начале
XX в.: «а) стадо принадлежит собственнику; б) приплод де-
лится на две категории: все ярки возвращаются собственнику,
но пастух вправе забрать себе пятую часть всех баранов;
в) из настрига шерсти пастух берет себе десятую часть; г) раз-
дел масла подчинен особому порядку: с месяца ша’бана до
жатвы пшеницы масло принадлежит исключительно собствен-
нику; в остальное время оно идет в пользу пастуха; д) пахта
всегда принадлежит пастуху; е) пастух получает от собствен-
ника все приспособления, необходимые для того, чтобы хранить
и сбивать масло; кроме того, он имеет право на один комплект
одежды в год и на шатер для себя и своей семьи» [цит. по:
182, с. 125]. При кабальной аренде верблюдов пастуху доста-
валась вся шерсть, большая часть молока и половина приплода
[182, с. 125]. В общем отношения кабальной аренды овец у
арабов Сирийской пустыни, Северной Аравии и некоторых
районов Северной Африки начала XX в. по степени эксплуата-
ции труда пастухов и условиям пользования ими скотом боль-
ше напоминают порядки древнеримских сальтусов, чем восточ-
221
ноафриканских саванн. Нигде в Тропической Африке кабаль-
ные пастухи не подвергались такой степени эксплуатации.
Отношения клиентелы оформляли не только феодальную, но
и близкую к рабовладельческой эксплуатацию свободнорож-
денных бедняков, которые, сохраняя в большой мере личную
свободу, но не имея собственных ячеек производства, должны
были работать в чужих хозяйствах, притом не за плату, а лишь
за пропитание и кров. В Тропической Африке они описаны у
луо, логоли и вугусу Кавирондо, у соседних народов Межозерья,
у алуров, ленду, гереро и др. [402, с. 232; 347, с. 95; 385, с. 199;
356, с. 22, 64].
Характерно, что у алуров и у народов Межозерья, а также
у гереро существовали оба вида клиентелы, однако историче-
ски ведущими были отношения по поводу скота, которые вели
к установлению феодальной зависимости [385, с. 78, 195; 356,
с. 20 и сл.]. Тем не менее у всех названных выше народов кли-
ент, если не был изгоем, сохранял членство в своем прежнем
«клане», в общине, к которой он принадлежал по рождению.
Но в некоторых обществах Южного Судана клиент порывал
со своим прежним «кланом» и, вступая под покровительство
патрона, становился членом новой общины. У мондари сущест-
вовала категория зависимого населения тимиси (ед. ч. тимит);
это были бедняки из различных родовых общин («кланов») мон-
дари, а также динка, атвот, мору и ньянгабара, добровольно
переходившие под покровительство вождя чужого «клана». По-
следний наделял своего тимита землей, скотом и орудиями про-
изводства, снабжал его средствами для женитьбы и оказывал
моральную поддержку в спорах с соседями. Тимит считался
членом того «клана», вождь которого становился его патроном.
Он мог, вернув патрону полученное от него имущество, поки-
нуть его и перейти к другому вождю. Дж. У. Хантингфорд от-
мечает тенденцию к эндогамии внутри социальной группы ти-
миси, хотя обычное право мондари не запрещало тимиси же-
ниться на свободных [326, с. 63].
У ряда нилохамитских народов Южного Судана (бари, ку-
ку, педжулу, лулуба и др.) имеются кастовые группы кузнецов,
рыболовов, охотников, а также иеродулов, обязанных прислу-
живать вождям-жрецам в магическом действе вызывания дож-
дя. Эти группы называются дупи (опи, офи) [326, с. 29, 43, 46,
53, 63, 74]. У социально более развитых каква статус дупи стал
иным. Они уже не участвовали в вызывании дождя и из иеро-
дулов превратились в клиентов, обязанных оказывать различ-
ные услуги своим патронам, в роли которых выступали не толь-
ко вожди, но и богатые общинники. Социальная группа дупи
у каква пополнялась бедняками, которые нс имели достаточно
скота для внесения выкупа за невесту; получая от богача скот
и другие ценности, бедняк становился его дупи. Кроме того,
в эту категорию зачислялись военнопленные. Пленные женщины
222
обычно становились женами свободнорожденных, а дупи, как
правило, женились на свободных крестьянках.
Характерная черта клиентелы у мондари — тенденция к об-
разованию эндогамной касты тимиси, тогда как у каква клиен-
ты лишь формировали особые группы внутри экзогамных «кла-
нов». В том и другом случае клиентела вела к образованию
сервильных общин, оформленных как фиктивные «кланы» и
включенных в общинно-кастовую структуру этноса. У шиллу-
ков мы наблюдаем дальнейшее развитие этой тенденции.
У шиллуков клиенты правителя составляли сословие банг-
рет («царских людей»). Первоначально его членами делались
пленные, но с течением времени это сословие пополнялось так-
же преступниками и бедняками, не имевшими средств на при-
обретение себе жен. Кроме того, в банг-рет обращали братьев
убийц и тех, кто считался одержимым духом Ньиканга, бога —
предка царской династии. Бедняк, пожелавший стать банг-рет,
получал от царя скот для внесения брачного выкупа за жену;
дети от их брака и потомки последних являлись банг-рет от
рождения и были обязаны выполнять повинности в пользу царя:
обрабатывать его земли, пасти его скот, строить его резиден-
цию, участвовать в погребении царя и содержать в порядке
его могилу. Отдельные семьи банг-рет царь передавал своим
детям, которые следовали вместе с ними в отдаленные про-
винции страны шиллуков и образовывали там общины банг-
нйирет — «людей потомков царя». Для той стадии развития, на
которой находилось шиллукское общество, характерно, что
банг-рет составляли фиктивную родовую общину. Свободный
шиллук, становясь банг-рет, исключался из числа членов своего
прежнего рода. При патрилинейном счете родства у шиллуков
банг-рет не имели права жениться на женщинах своего сосло-
вия, но брали жен из числа «свободных простолюдинов» —
голо. Таким образом, подобно родовым общинам, общины банг-
рет были экзогамии в противоположность эндогамным кастовым
общинам у более развитых народов. Эта фиктивная родовая
община, как считалось, находилась в какой-то степени родства
по отношению к царю, который называл девушек банг-рет квара
(«моя внучка») и не мог брать их в наложницы.
Однако банг-рет в отличие от членов настоящих родовых
общин не имели разветвленных генеалогий и собственной об-
щинно-родовой знати. Их общины непосредственно управлялись
царем и членами царского рода [274, с. 49—50].
У банту лесного пояса, в частности у пахуинов, клиентела
выступает в несколько иных, довольно разнообразных формах.
Выше говорилось об отношениях между лесными банту и их
клиентами-пигмеями и между господствующими, «вассальны-
ми» и покоренными племенами в Бали-Ньонгс. Чужаки-припу-
щенники, поселившиеся в родовых общинах, становились «гостя-
ми», или клиентами, старейшины, но их потомки в силу браков
223
клиентов с внучками старейшины приобретали все права родо-
вичей. Кроме того, развитие трансатлантической работорговли
в XVIII — середине XIX в. привело к развитию у пахуинов эле-
ментов рабовладения. По-видимому, в рабство продавали
членов покоренных, непахуинских по происхождению племен
[262, с. 58]. В силу обратного влияния работорговли и связан-
ных с ней отношений по поводу рабов на всю систему личност-
ных отношений происходила сервилизация покоренных общин,
которые французские авторы даже называли «порабощенными»
(asservis) [262, с. 58, прим. 2].
Сервильные общины могли формироваться и путем «сажа-
ния на землю» пленников-невольников. Таким образом возник-
ли сервильные общины в царстве Куба (Заир): «Большая
часть несвободных, принадлежавших знати, жила в отдельных
деревнях, в стороне от основного поселения. Они возделывали
участки земли и несли те же повинности по отношению к зна-
ти, что и общинники» [146, с. 166]. И хотя «в третьем поколе-
нии потомки лично-зависимых получали полную свободу» [146,
с. 165], распространение «невольничьих» деревень неизбежно
вело к развитию сервильных общин.
У луба (Заир) неполноправное население общин делилось
на три категории: припущенники, клиенты (бабанзи) и неволь-
ники. «Человек, ставший клиентом знатного лица, порывал со
своей семьей. Он считался теперь членом семьи своего хозяина,
мог участвовать в ее социальной и религиозной жизни... Питал-
ся он за счет хозяина вместе с членами его семьи» \[146,
с. 158 и сл.]. Так как бабанзи выбирали своими патронами
знатных лиц, то, как правило, они не занимались производи-
тельным трудом (в земледелии, на строительстве хижин и т. д.),
но должны были сопровождать своего патрона на охоту и на
войну, а также играть роль его личных представителей. Ха-
рактерно, что «взаимные обязательства патрона и клиента...
у балуба превращались в наследственные. Несомненно, это
была одна из зачаточных форм феодальной личной зависи-
мости» [146, с. 160—161]. В то же время, спасаясь от усиления
феодальной эксплуатации, отдельные лица, семьи и даже це-
лые общины переселялись во владения другого феодального
вождя, превращаясь в припущенников, неполноправных по от-
ношению к коренным, полноправным общинникам. Эти припу-
щенники стояли вне деревенской общины, которая их приюти-
ла, не могли участвовать в обсуждении ее дел, добиться сколь-
ко-нибудь видного положения, быть избранными и избирать
наравне с другими общинниками. В. Бартон, определяя их как
крепостных (serves), отмечает: «Такие крестьяне, бежавшие от
произвола своего феодала, хотя и не утрачивали личной свобо-
ды, но попадали в значительно большую экономическую и пра-
вовую зависимость» [146, с. 158].
С увеличением числа припущенников, которое доходило до
224
30—40% общего числа крестьян-общинников в деревнях, дере-
венские общины у луба приобретали сервильный и соседский
характер [146, с. 155—156].
В государствах йоруба, где имелось несколько категорий
лично-зависимого населения, отношения типа клиентелы напо-
минали по своему экономическому и правовому содержанию
аналогичные отношения у луба. Чужаки-припущенники, посе-
лившиеся в общинах-агболе, находились под покровительством
их глав — бале, несли в его пользу повинности, делали ему по-
дарки и подчинялись его распоряжениям. Кабальные должни-
ки— ивофа, если это были взрослые мужчины, работали в соб-
ственных хозяйствах и общинах, к которым принадлежали по
рождению; но часть времени (по одним сведениям, 9 дней из
18, по другим — 5 из 6) ивофа трудились на своего господина-
ростовщика. Женщины и дети, ставшие ивофа, жили в доме
господина вместе с его рабами и младшими членами семьи.
Домашние рабы и другие невольники («рабы», превращенные в
мелких производителей, несущих повинности в пользу своих
господ, воины-невольники, «рабы»-чиновники, «рабы»-торговцы
и др.) составляли значительную часть населения йорубских го-
родов-государств. Большое значение при дворе имели корпора-
ции потомственных музыкантов, жрецов и жриц, сказителей,
палачей, слуг и другие, обслуживавшие царя, его гарем и его
род. Кроме того, царь имел клиентов — личных вассалов (ила-
ри). Они не занимались производительным трудом, но, приняв
вассальную присягу, становились телохранителями, гонцами и
сборщиками дани [132, с. 111 —116, 123 и сл., 145—147]. Сход-
ные порядки существовали в других обществах района Бенин-
ского залива [133, с. 17 и сл.].
У нуле, северных соседей йоруба, отношения клиента и пат-
рона, по-видимому, играли более значительную роль: «Система
патронажа, или клиентела,— важная черта общества нуле»
[305, с. 35]. Детально эти отношения были описаны С. Ф. Нейд-
лом [363, с. 122—127]. Клиент (бара) становился младшим
членом большесемейной общины патрона либо его доверенным
лицом; он мог упрочить свое положение, женившись на дочери
патрона. Согласно Нейдлу, все бара делились на три социаль-
ные категории. Низшую представляли собой бедняки, стремив-
шиеся улучшить свое материальное положение, следующую —
те, кто стремился получить защиту у могущественных лиц, но
не поступал к ним в услужение и не работал на них в их хо-
зяйствах; такие бара считались как бы «приемными детьми»
своего патрона. Наконец, высшую категорию бара составляли
честолюбивые клиенты царя и князей, стремившиеся с их по-
мощью приобрести богатство и власть.
Сходное значение имела клиентела и в обществе тив, северо-
восточных соседей нуле, крупнейшего из народов среднего поя-
са Нигерии.
15 Зак. 464
225
Таким образом, у нуле и тив в отличие от их южных сосе-
дей клиентела представляла собой один из основных элементов
генезиса феодальных отношений и сословно-кастового строя.
Напротив, у йоруба, тем более у ибо, эдо (бини, бенинцев),
фон (дагомейцев) и соседних с ними народов она играла срав-
нительно небольшую роль при становлении феодального общест-
ва. Более значительное место здесь имела долговая кабала, а
также невольничество [133, с. 26—37]. В странах Западного
Судана, например в Фута-Джаллоне, также получила некото-
рое распространение клиентела, но клиентами здесь станови-
лись не крестьяне, а торговцы, пришлые ремесленники, мусуль-
манские ученые [124, с. 168]. Многие марабуты-арабы из Мав-
ритании приходили в Сенегал и в долину Нигера, чтобы стать
мусульманскими правоведами и законоучителями. Здесь они
поселялись в качестве клиентов местных вождей и монархов.
В свою очередь, многие тукулеры, волофы, мандинги, желавшие
получить традиционное мусульманское образование, приходили
в кочевья арабских марабутов и оставались здесь на долгие
годы в качестве учеников-клиентов [396, с. 146—153]. Не кли-
ентела и не долговая кабала, а кастовый строй, невольничество
и завоевания сыграли решающую роль в становлении феодализ-
ма в Западном Судане.
В Восточном Судане историческое значение клиентелы было
столь же скромным, а закабаление крестьян феодалами-ростов-
щиками (в Нижней Нубии периода раннего средневековья —
арабскими ростовщиками из Асуана) [116, с. 93 и сл.] — явле-
нием сравнительно поздним и узколокальным.
Таким образом, отношения долговой кабалы и клиентелы
играли далеко не равнозначную роль в предфеодальных и ран-
нефеодальных обществах Тропической Африки, получая сравни-
тельно большее распространение там, где ведущей сферой про-
изводства являлось скотоводство (Восточная Африка, Сахара,
отчасти Южная Африка и страны фульбе). Развиваясь в нед-
рах общинно-кастового строя и параллельно с ним, кабала и
клиентела способствовали росту внеэкономического принужде-
ния мелконатуральных производителей (крестьян и ремесленни-
ков), их закрепощению феодальным классом.
Различные стадии этого процесса мы наблюдаем в Меж-
озерье, от сравнительно ранних на северной (у ачоли, алуров
и сога) и южной (у ха, зинза и других народов) периферии
до сравнительно развитой стадии в Руанде, где кабальные от-
ношения по поводу скота и клиентела оформляли уже вполне
феодальные отношения в экономике и политическом строе.
В Руанде существовали три формы феодальной зависимости:
территориальная, патриархально-«клановая» и по поводу скота;
они дополнялись личностными отношениями и внеэкономиче-
ским принуждением. Все население государства было обязано
повиноваться царю — мвами, его представителям на местах и
226:
военным предводителям; все три касты руандийского общества
(тутси, хуту и тва) платили натуральную ренту-налог продук-
тами скотоводства, земледелия, охоты и ремесел, а также «на-
лог кровью», будучи приписанными к определенным полкам
военного ополчения. Сверх того, хуту несли барщину на полях
феодальных правителей и вождей. Далее, каждый руандиец
должен был повиноваться своему родовому старейшине. Кроме
того, все владельцы крупного рогатого скота, от мвами до
простого крестьянина (если только у того была корова), были
связаны системой убухаке— отношениями верховного и про-
межуточного феодального владения этим скотом, с одной сто-
роны, и трудового владения — с другой. В Руанде, как и в
Бурунди, Ньоро, Нкоре, Торо и Карагве, существовала слож-
ная иерархия владельческих прав па крупный рогатый скот.
В этой системе каждый вышестоящий (шебуджа) имел своим
клиентом («вассалом», или «вассальным арендатором») несколь-
ких нижестоящих (гарагу). Почти каждый тутси был шебуджа
для одних и гарагу для других (как в средневековой Западной
Европе рыцарь был сеньором, или сюзереном, одних и вассалом
кого-то еще). Лишь царь — мвами не имел шебуджа, а крестья-
нин-хуту— гарагу. Крестьянин-хуту и обнищавший тутси, ста-
новясь простыми гарагу (а не посредниками в системе гарагу-
шебуджа), получали право на большую часть молока получен-
ных от шебуджи коров, а также коров, рожденных последни-
ми. Им принадлежали все бычки, мясо и шкуры коров, павших,
зарезанных хищниками или погибших по другим причинам. Ше-
буджа в случае нужды давал гарагу молоко для его детей, а в
некоторых случаях — даже мясо, а также угощал его пивом и
медовым напитком; если родня гарагу пе могла собрать для
него вена, шебуджа давал ему средства (корову) для женить-
бы, снабжал его мотыгами; если вдова и дети-сироты гарагу
не уходили к его родичам, шебуджа должен был помочь им,
приютив в своем доме. Шебуджа сохранял право владения
скотом, переданным гарагу, и коровами, родившимися от преж-
де принадлежавших шебуджс коров, т. е. стадом с его женским
потомством. Шебуджа получал от своего гарагу «приношения»
банановым пивом и, если хотел, молоком и сливочным маслом,
а также время от времени требовал известных услуг. Гарагу
помогал своему шебудже строить и ремонтировать усадьбу,
обрабатывал его поля и сады, сопровождал его во время обхо-
да владений и в походах, развлекал его по вечерам пением ве-
личальных песен, оказывая ему всяческое уважение и знаки
покорности, терпя даже сожительство шебуджи и его сыновей
со своей женой или дочерью. Строго установленного ритуала
коммендации не было, но обычно человек, желавший стать
гарагу более могущественного лица, брал у него горшок пива
или хмельного меда, разведенного в воде, и произносил форму-
лу: «Я прошу у тебя молока; сделай меня богатым; всегда ду-
15*
227
май обо мне; я буду твоим сыном». Если это предложение при-
нималось, богатый и влиятельный тутси давал просителю одну
или несколько коров. С этого момента последний становился
его гарагу.
Гарагу клялся в верности шебудже, и отныне между ними
устанавливались отношения особой личностной связи, которые
обычно наследовались и детьми. В свою очередь, шебуджа ока-
зывал своему гарагу покровительство (на суде, при требовании
компенсации за убийство и т. д.). Большинство тутси были ше-
буджа и гарагу одновременно, все хуту и меньшинство тутси —
только гарагу.
Значительная часть тутси была держателями феодальных
титулов-должностей, тогда как лишь некоторая часть низших
должностей (правителей холмов) оставалась в руках общинной
верхушки хуту. Это были, как правило, родовые старейшины
хуту, подобно тому как держателями феодальных титулов были
главы аристократических родов8. В одних руках обычно кон-
центрировались все формы феодальной власти: территориально-
административная, военная, патриархально-родовая, кастовое
превосходство тутси над хуту и господство шебуджа над свои-
ми гарагу. Правда, полное совпадение этих пяти структур
власти внутри динамической системы руандийского общества
существовало лишь в виде общей тенденции. Система усложня-
лась тем, что гарагу мог взять скот у нескольких шебуджей
и превратиться таким образом в «слугу многих господ». Он мог
владеть и стадами разных правовых категорий, в том числе ско-
том, полученным в качестве вена, компенсации, дара и т. д.
У нерадивого гарагу шебуджа мог взять обратно своих коров.
Вернув шебудже скот, руандиец переставал быть его гарагу
и не нес по отношению к нему никаких особых обязательств
[397, с. 45—48, 100—102; 347, с. 91 — 165; 348, с. 129—133; 349,
с. 118—120; 322, с. 70—89].
В отличие от Нкоре, где этнокастовые группы хима и иру
в основном составляли различные общины, в Руанде и Бурун-
ди члены разных каст жили на территории одних и тех же
общин-имений, которые П. Б. Гравель называет англосаксон-
ским термином «манор». К сожалению, основные материалы,
собранные им по «манору Гисака», остались для нас недоступ-
ными. Однако даже краткое описание этого «манора» рисует
яркую картину переплетения феодальных и общинных порядков
[311]. Таким образом, «манор», или «холм», доколониальной и
колониальной Руанды — это сервилизованная соседско-кастовая
община. В окраинных областях страны, особенно на севере и
северо-западе, все члены такой общины могли быть хуту (или
тва) и сородичами; в таком случае сервильный, соседский и
8 В отдельных случаях хуту и тва назначались «вождями земли»; на
должность же «вождя скота» (в каждом округе были «вождь земли» и
«вождь скота») по традиции могли назначаться только тутси [348, с. 127].
228
кастовый характер общины не был явно выражен. Но в боль-
шинстве центральных и южных провинций на каждом холме
жили представители двух основных каст, к которым периоди-
чески присоединялись бродячие ремесленники и скоморохи-тва.
Более простую соседскую общину составляло так называемое
соседство (neighbourhood), глава которого, умукореша, назна-
чался «вождем холма» из числа местных жителей. К сожале-
нию, более подробные сведения (например, о соотношении
«соседств» с системой убухаке) отсутствуют [348, с. 101 —102].
В Руанде имеется 13 патрилинейных, делокализованных
«кланов» («убвоко»), Число их постоянно уже в течение не-
скольких столетий. Правило экзогамии в большинстве «кланов»
уже давно отошло в прошлое, лишь немногие патрилинии внут-
ри них предпочитают «клановую» экзогамию. Для феодального
общества Руанды характерно, что каждый из «кланов» (кроме
царского рода Аба-Ньигинья и не исключая «клана царицы» —
Абега) объединяет представителей двух главных каст: аристо-
кратов тутси и крестьян хуту. Фактически убвоко являлись
формой социальной организации тутси и во многом напомина-
ют «кланы» феодальной Японии. Хуту были не более чем «вас-
салами» «кланов» тутси. Они не пользовались той внутрикла-
новой солидарностью, на которую мог рассчитывать аристократ.
О земледельцах хуту можно сказать, что они утратили архаич-
ную «клановую» организацию, тогда как тутси — потомки пасту-
шеских родовичей — модифицировали ее в «японском» феодаль-
ном духе. Что касается третьей касты Руанды, пигмеев-тва, то
у них имелась та же форма кровнородственной общины, что и
у других пигмеев, наполненная, однако, кастовым содержа-
нием.
Более функциональны и универсальны родовые общности
умулъянго и инзу. Их никак нельзя охарактеризовать в качест-
ве подразделений «кланов (убвоко)9. Инзу — более элементар-
ная из этих двух групп и в то же время более присущая родо-
вой организации хуту, чем тутси. Членами ее считаются живые
и мертвые родственники человека, прежде всего его патрили-
нейные предки (до пятого-шестого колена) и потомки, а также
жена, жены детей и т. д. Инзу носит имя того предка, которого
только может припомнить основатель инзу, обычно его прадеда.
Основатель инзу умирает, но его потомки продолжают оста-
ваться членами основанного им инзу, пока один из них не
образует новый, который назовет в честь своего прадеда. Обыч-
но в инзу находятся потомки человека, который жил шесть
поколений назад, но не обязательно рождение одного или не-
скольких представителей седьмого поколения приводит к рас-
паду старого инзу. Особенно неохотно образуют новые инзу
9 В популярной литературе по Руанде и Бурунди умульянго нередко
называются «кланами».
229
тутси, у которых инзу объединяет живых и мертвых предста-
вителей восьми или девяти поколений. Придворно-феодальный
образ жизни с его бесконечными интригами и борьбой за власть
заставлял дорожить знатным происхождением и особенно род-
ством; поэтому тутси старались сохранить как можно большие
инзу. Средний размер инзу, указанный Ж. Ж. Маке,— 100 че-
ловек [347, с. 32] — более подходит родовым общинам хуту;
у тутси, более зажиточных, имевших больше детей и более до-
роживших своими родословными, инзу были многочисленнее.
Тем не менее и тутси основывали новые инзу, главным образом
переселяясь из одной области в другую. Будучи лично-свобод-
ным, тутси легче мог переменить патрона и местожительство;
если он был достаточно богат, за ним следовали его клиенты-
хуту. На новом месте и тутси, и хуту основывали новые инзу.
Впрочем, хуту и в своем старом «маноре» (общине-поместье)
периодически выделялись в новые (или просто переименовыва-
ли старые) инзу.
Основатель инзу не только не становился ее эпонимом, но
и не всегда делался ее главой. В качестве главы инзу он мог
пригласить своего дядю, брата, двоюродного брата, сына.
Правда, этого старейшину еще должен был утвердить феодаль-
ный сеньор. Немедленно вслед за своим утверждением в долж-
ности глава инзу назначал себе наследника, обычно старшего
сына, но иногда одного из других сыновей или племянника.
Если же сеньор не утверждал предложенную ему кандидатуру,
то глава инзу избирался на собрании всех ее членов. В этом
отношении существовало фактическое различие между инзу
тутси и хуту, почти всецело зависевших от своего шебуджи.
Власть главы инзу была очень велика, но далеко не абсолютна;
даже для тех ее членов, которые жили вместе, он не являлся
патриархом. Все члены инзу всегда могли рассчитывать на
всевозможную помощь своих сородичей. Обязательным для них
была кровная месть, круговая порука при сборе податей, вза-
имопомощь трудом и средствами для уплаты вена.
Более широкая агнатная группа называется умульянго. Это
не что иное, как разросшаяся инзу. У тутси особенно трудно
провести грань между большой инзу, объединяющей родствен-
ников до седьмого — девятого колена, и умульянго. Обычно
(как у тутси, так и у хуту) несколько инзу, родственных по
агнатной линии, составляют умульянго.
Эта патрилиния приняла на себя многие функции рода, не-
когда присущие тотемическим «кланам». Умульянго экзогамна
и локализована более, чем «клан»-убвоко, хотя и менее, чем
инзу. Она имеет выборного главу (избираемого и утверждае-
мого таким же способом, как в инзу). Члены умульянго перио-
дически собираются вместе, они связаны обычаем родственной
взаимопомощи (хотя и в меньшей степени, чем члены инзу).
Выходя замуж, женщина переходит в инзу и умульянго своего
230
мужа. Вступая в армию, руандиец делал это не в индивидуаль-
ном порядке, но в составе подразделения, формируемого на
основе его инзу и умульянго.
Понятно, что для воинственных и родовитых тутси их
умульянго имело несравненно большее значение, чем для
крестьян-хуту. Поэтому умульянго, как и убвоко, можно счи-
тать преимущественно аристократической формой родовой орга-
низации. Ж. Ж. Маке, подчеркивая отличие этой крупной аг-
натной группы от «колена» («сегмента») у нуэров и других
нилотских народов, предлагает считать инзу первичной, а умуль-
янго вторичной «временной родственной группой, так как вто-
рая представляет собой производное от первой и имеет меньшее
значение для индивида и общества, чем инзу — основная родст-
венная группа в Руанде» {347, с. 34].
Сервильные общины
Как мы видели, в ряде доколониальных обществ Тропиче-
ской Африки и Сахары, находящихся на стадии перехода от
первобытнообщинного к феодальному строю, уже существовали
различные категории мелких производителей: полноправные
общинники, припущенники, члены низших каст, клиенты, ка-
бальные должники, невольники («рабы», ведущие отдельное
хозяйство). Поскольку с ростом феодальной эксплуатации про-
цент неполноправного и несвободного населения в общинах уве-
личивается, общины, даже если в них имеется прослойка сво-
бодного крестьянства, постепенно приобретает сервильные
черты.
Кроме того, у скотоводческих народов помимо перехода
к прочной оседлости и земледелию некоторых из потерявших
свой скот общин (как это было у части суков, масаев, фульбе,
арабов) нередко наблюдалось следующее характерное явление:
нуждаясь в продуктах земледелия, вождь племени сажал на
землю в специальных деревнях своих рабов или клиентов, про-
исходивших из земледельческих народов. Примеры мы. нахо-
дим у масаев, сомалийцев, беджа, туарегов, арабов Сахары и
фульбе.
У земледельческих народов Западной Африки, таких, как
дагомейцы-фон, бенинцы-эдо, бамум Центрального Камеруна,
куба Заира и др., сервильные общины создавались как посел-
ки посаженных на землю рабов, которых было много благода-
ря развитию работорговли с Новым Светом.
Наконец, в Западной Замбии (государство Макололо, за-
тем Баротсе) и в Эфиопии происходила сервилизация земле-
дельческих общин в результате раздачи крестьянских домохо-
зяйств представителям чужеземной этносоциальной группы за-
воевателей [120, с. 255—257].
231
Сервильные общины и общины-клиенты составляли непри-
вилегированные (наряду с низшими кастовыми группами) части
общинно-кастовой системы. В качестве привилегированных же
частей выступали в разных обществах Африки различные кор-
порации общинного или полуобщинного типа: царские, или кня-
жеские, роды, привилегированные ремесленные цехи и «роды-
гильдии» и даже целые городские общины, служившие местом
концентрации тех и других.
Гражданские общины-полисы
Долгое время считалось, что полис — переходная к государ-
ству форма соседской (соседско-родовой, кастовой) общины,
часто развивавшаяся на базе союза племен или синойкизма
различных родо-племенных групп,— присущ исключительно
древнему Средиземноморью. Позднее эта форма была открыта
в Шумере, древней Аравии, микенской Греции, древней и сред-
невековой Индонезии, а также у йоруба XIV—XIX вв. [132]. По
нашему мнению, полисная организация общества присуща мно-
гим народам Африки не только древней средиземноморской
(греки и пунийцы Средиземноморского побережья Африки, от
Навкратиса до Могадора), но и древней и средневековой Се-
верной и Восточной Африки (Эфиопия, Сахара, Сахпль-Бена-
дир и другие субрегионы) и по меньшей мере трех районов
Африки нового времени: Сахарско-Центральносуданского, Гви-
нейского и Восточного. Вплоть до начала XX в. и даже до на-
ших дней в этих районах можно было изучать чрезвычайно раз-
нообразные формы полисной организации, давно исчезнувшие
в других частях света.
Один из начальных этапов развития полиса мы наблюдаем
у консо Южной Эфиопии. Шестидесятитысячный народ консо
разделяется на ряд «городов» с населением от 300 до 3 тыс. че-
ловек. Каждый из «городов» занимает целый холм и обнесен
двойной «стеной» или насыпью из базальтовых глыб, с двумя
воротами, северными и восточными (в направлении центров
цивилизации и торговли). Города подразделяются на «кварта-
лы» (обычно четыре), разделенные деревянными изгородями.
Непременной принадлежностью квартала является мужской
дом; здесь же располагается святилище квартала, совет десяти
(по числу «кланов») старейшин, представляющих все «кланы»
консо, члены которых живут в данном «городе». Поблизости
находится резиденция наследственного вождя-жреца. Хотя, как
правило, большинство граждан такой общины принадлежит к
одному «клану», она проявляет несомненные черты соседской.
В силу родовой экзогамии «кланов» граждане разных общин
были связаны узами родства и свойства. Строго говоря, у кон-
со лишь имелась тенденция к образованию гражданских общин
232
из соседских деревенских общин, которые, в свою очередь, раз-
вились из родовых («клановых»). Циклическая система сра-
жающихся и правящих возрастных групп придает общине у кон-
со демократический характер, несмотря на значительное иму-
щественное неравенство между ее членами, наличие наследст-
венных вождей и низших ремесленных каст. Согласно
С. Р. Холлпайку, ведущие ценности в обществе коисо — это де-
мократизм, свобода, отвращение к тирании, дружба, гуманность,
правдивость и т. д. [316, с. 122 и сл.].
У некоторых соседних с консо и родственных им по куль-
туре этнических групп имелась тенденция к образованию сход-
ных общин, которые, однако, нс достигли даже того уровня
политического развития, что «города» у консо. Как и у консо,
поселки этих народов носят ярко выраженный аграрный ха-
рактер.
Иной путь развития деревенских общин в своего рода по-
лисы мы видим у суахилийцев — ближайшего к консо морского
народа. Города суахили развились из смешанных рыбацко-зем-
ледельческих деревень благодаря многовековой караванной и
трансокеанской торговле. Здесь свободно селились купцы и мо-
ряки из Аравии, Индии, Ирана, Египта и других стран. Сюда
же из глубин Африки прибывали караваны рабов, а также бег-
лецы и изгои. Все они в результате совместной жизни и мис-
цегенации давно сплотились в единую неплеменную («детриба-
лизированную») общность ширази10, разделившуюся между
рядом сельских общин и городов-государств. Примером послед-
них могут служить Ламу, Момбаса, Занзибар, Кильва, Мафия
и другие гражданские общины XII—XV вв., традиции которых
во многом сохранились до настоящего времени. У суахилийцев
(так же как и у древних греков, италиков, испанцев, финикий-
цев) наблюдается широкая гамма переходов от сельской сосед-
ской общины к городской торгово-ремесленной общине, центру
города-государства. Однако и к тем, и к другим в равной мере
применимо следующее описание Дж. Миддлтона: «Поселения
расположены в сравнительно немногих местах с глубоким сло-
ем почвы кинондо, которая пригодна для постоянной или полу-
постоянной культивации. Поселения располагаются отдельными
очагами и могут быть отделены одно от другого несколькими
милями коралловой земли, на которой редко разбросаны поля
подсечно-огневого земледелия, кустарниковые заросли и иногда
травянистые поляны... Поселение, или, точнее, главная единица
поселения (так как имеется несколько больших поселений, со-
стоящих более чем из одной единицы),— это городок (мджи,
мн. ч. миджи)... самодовлеющая социальная общность со своим
собственным понятием идентичности, собственными землями и
10 Так называемые племена суахили, или племена ширази ((тумбату,
пемба, хамиду, матембве, баджуни, амирани и др.),— не более чем этно-
графические и этнокастовые группы.
233
собственными органами местного управления. Если он невелик
и изолирован, его могут называть уменьшительной формой
киджиджи (мн. ч. виджиджй), но более обычно это слово упот-
ребляется для обозначения секции городка. Обычно городок
представляет собой совокупность деревень, каждая из которых
отделена от соседних пограничной линией из деревьев или ка-
менных столбов. Промежутки между деревнями заполняют ого-
роды и древесные насаждения. В каждом городке есть перво-
начально основанная деревня, в которой обычно находится
пятничная мечеть, где совершаются новогодние обряды (mwa-
ka). Эта деревня окружена деревнями поздних пришельцев и
младших линий рода ее основателя. Внутри деревни главная
единица — это квартал (мтаа, мн. ч. митаа, или китаа)..,» Все
большие города ширази делились также на «половины» (ytia-
нде). «Часто мужчины одной „половины" берут в жены девушек
из другой, и этот порядок считается если не обязательным, то
предпочтительным при заключении брака» {358, с. 16—17, 34,
56].
Весьма значительная роль, которую играют родовые связи
во всей экономической, социальной и духовной жизни суахи-
лийского города, в том числе в системе его общинного зем-
левладения, заставляет считать этот тип организации переход-
ным от соседско-родовой к соседской общине.
У суахилийцев (ширази, баджуни, коджапи, тумбату, хади-
му и др.), несмотря на многовековое арабское влияние, сущест-
вует билатеральный счет родства. Родство и происхождение
прослеживаются обычно до четвертого колена, т. е. до общих
прадедов и прабабок. Каждая группа сородичей, восходящая
к прадеду, или прабабке, или даже предку в седьмом колене,
называется укоо. Все ее члены считают друг друга ндугу
(братьями). Каждый ширази обычно бывает членом несколь-
ких укоо, часто четырех — шести. Для укоо характерна тен-
денция к эндогамии (что связывает этот тип родственной общ-
ности с арабами и противопоставляет банту). Предпочитаются,
как и у арабов, кузенные браки. Члены одного укоо обычно не
живут вместе, тем не менее они поддерживают тесные эконо-
мические связи друг с другом, а именно устраивают складчину
для похорон родича и некоторых жертвоприношений, участвуют
в сборе вена (по-арабски — махр, по-суахилийски — махари)
для первой женитьбы сородича, имеют право безвозмездного
пользования землей, принадлежащей сородичу по укоо. В склад-
чине участвуют даже члены укоо, живущие в отдаленных го-
родах и деревнях; например, у тумбату родственные семьи жи-
вут на островах Занзибар, Пемба, Тумбату, в Макундуни и дру-
гих местах, хотя их предки расселились с о-ва Тумбату уже
много поколений назад. Сами суахилийцы считают укоо раз-
новидностью джамаа, этим арабским словом они называют как
семью, так и общину.
234
Укоо подразделяется на мланго («двери»)—родовые груп-
пы второго порядка и тумбо («чрево») — третьего порядка
(обычно совпадающие с большой семьей). Каждая из них с
рождением новых поколений разрастается в более широкую
(тумбо — в мланго, мланго — в укоо). У одного лица обычно
имеется шесть тумбо (отца, матери, деда и бабки по отцу и
по матери). Тумбо, в меньшей степени мланго и в еще мень-
шей— укоо являются коллективными землевладельцами [358,
с. 18—21, 29—31, 48—51].
На о-ве Пемба эти родовые группы патрилинейны [358,
с. 53—54].
У тумбату (жителей одноименного острова и части Занзи-
бара) население деревенской и даже городской общины в ос-
новном принадлежит к одному и тому же укоо [358, с. 33—48].
У коджани о-ва Коджани и п-ова Мичевени (на Пембе)—тот
же тип деревенской общины.
У занзибарских ширази основу деревенской общины часто
составляет одна тумбо, члены которой нередко коллективно
возделывают деревенские плантации [358, с. 39]. Условно та-
кую общину можно назвать «родовой», но лишь при учете ее
места в более широкой общинной системе, центром которой яв-
ляется суахилийская община-полис.
В системе управления последней также проявлялся сосед-
ско-родовой принцип. Во главе каждой городской общины сто-
ял совет четырех старейшин, представлявших различные родо-
вые группы, и два должностных лица (одним из них иногда
могла быть женщина) [358, с. 17 и сл.]. Главой же города-
государства являлся султан, возводивший свое происхождение
к знатным арабским родам и правивший в согласии с древними
органами самоуправления.
На востоке Эфиопии весьма поздний тип городской общины
представлял Харэр XVII—XIX вв., однако она до сих пор почти
не изучена, как и предшествовавшая ей харэрская община
XVI в.
На побережье и островах Северо-Восточной Африки, от
Суакина и Массауа до Могадишо, имелся ряд гражданских об-
щин, основанных арабами при участии персов и аксумитов.
В отличие от суахилийских они были почти идентичны по сво-
ей структуре городским общинам Аравии.
В средние века особые гражданские общины представляли
собой города Южного Сомали: Брава и Могадишо. Могадишо
делился на четыре квартала (рукн), каждый из которых насе-
ляла местная ветвь одного из арабских (или считавшихся араб-
скими) племен: мукри, джидати, акаби и афифи. Каждое из них
делилось на ряд патронимических групп: мукри на 12, джида-
ти— тоже на 12, акаби — па 6 и афифи — на 3. Патронимия
внутри квартала была самоуправляющимся целым, а квар-
тал— полунезависимой общиной. Однако по отношению к внеш-
235
нему миру все четыре квартала обычно действовали согласо-
ванно, хотя решения даже трех из них не были обязательны
для четвертого. Некоторое единство обеспечивала гегемония
мукри над тремя другими племенами, мукри патронимии бану-
кахтан монополизировали в своих руках высшие религиозные
и судейские должности улемов, в первую очередь важнейшую
из них — кадия. Со второй половины XIII в. эту городскую об-
щину возглавил султан, и с этого времени Могадишо превра-
тился в столицу небольшого феодального государства. Однако
многие привилегии старых патронимических групп и кварталов
сохранились и в XIX в., и позднее [279, с. 135, 169; 292, с. 148
и сл.].
Другая, притом более обширная зона полисной государст-
венности и гражданских общин лежит на западе Африканского
материка, простираясь от Конго и Центрального Камеруна до
Северной Сахары.
В Конго, Камеруне и Юго-Восточной Нигерии мы находим
сравнительно ранние стадиальные формы городских общин.
Марги гор Мандара (на границе Нигерии и Камеруна) в
отличие от других народов Адамауа еще до прихода фульбе
в XIX в. создали собственные примитивные государства. Уже
к середине XVII в. возникло два княжества марги, позднее по-
явился еще ряд княжеств с населением несколько тысяч чело-
век каждое. В крупнейшем из них, Гулагу, в начале 60-х годов
нашего века насчитывалось 34 деревенские общины — гива.
«Столицей» была деревня Кирнгу, где находилась резиденция
царя-жреца. Почти все три с половиной сотни жителей Кирнгу
так или иначе находились в родстве с князем; жизненный уро-
вень их был выше, чем в других деревнях [399, с. 75, 78].
Это — привилегированная община.
В Лаокоме, столице «номового» государства Ком (у тика-
ров Камеруна), жили в основном члены четырех кланов: Эквю
(«царский» клан), Атчаф, Тинелаа и Эган, главы которых со-
ставляли совет вельмож. Эти четыре клана в совокупности об-
разовали наиболее привилегированную общину в Коме. В дру-
гом «номовом» государстве тикаров — Нсау — привилегирован-
ной общиной было столичное поселение Кимбау [351, с. 29—
42].
Фумбан, столица обширного и динамичного царства Бамум,
был организован как городская община. В середине XIX в. го-
род был окружен валом и специальными волчьими ямами для
защиты от набегов фульбе. В город вели восемь ворот, по чис-
лу кварталов, на которые он разделялся, управляемых каждый
особыми выборными вождями, магистратами и мужским домом.
Каждые три года собрание квартала избирало своего вождя,
который затем подлежал утверждению царем. Магистраты рас-
пределяли среди жителей землю, находившуюся в коллектив-
ном владении квартала. Некогда вожди кварталов созывали
236
ополчение для защиты города, но позднее эта функция (как и
многие другие) перешла к царскому двору. В особых кварта-
лах жили торговцы из народов хауса и бамилеке.
Известное значение имело и народное собрание, собиравше-
еся на базарной площади.
По-видимому, силами этой общины, первоначального горо-
да-государства, и проводилось в ранние периоды «собирание
земель» Центрального Камеруна, населенных бамумами и дру-
гими народами, в обширное и могучее царство [351, с. 66 и сл.].
Мушенгу, столицу царства Куба, населяла привилегирован-
ная и знатная по происхождению община царских сородичей,
которую составляли царский двор, 17 корпораций ремесленни-
ков [146, с. 159—160]. По-видимому, в средневековом королев-
стве Конго существовали аналогичные порядки. Некоторые ре-
месла, например кузнечное дело или изготовление тканей им-
пулъча, были привилегией знатных родов [146, с. 228], рядовые
члены которых, не получившие феодальных титулов и «кормле-
ний», жили главным образом этими ремеслами. Вероятно, на
это следует делать поправку, читая сообщение Джанантонио
Кавацци да Монтекукколо, итальянского миссионера XVII в.,
о паразитизме жителей Сан-Сальвадора, столицы королевства
[174, с. 276]. Очевидно, население этого города составляло при-
вилегированную, аристократическую и торгово-ремесленную об-
щину, тесно связанную с царским двором.
Сходные черты прослеживаются во внутренней структуре
г. Казембе, столицы одноименного королевства лунда в долине
р. Луапула (Замбия).
Характерная черта гражданских общин Конго и Камеруна
по сравнению с общинами у консо и отчасти суахилийцев — их
привилегированный характер по отношению к окружающим
сельским общинам.
По всему юго-востоку Нигерии в предколониальное время
были разбросаны торгово-земледельческие городки с населени-
ем от 400 до нескольких тысяч человек. Такие городки, разде-
ляющиеся на кварталы, каждый из которых управлялся свои-
ми старейшинами, представляли собой зародышевые полисы.
Примерами складывавшихся городов-государств могут служить
Дома и Кеана у этнической группы араго, Атьяуа и Акум у
идома, Агала у агала, ибах у игала, ряд городков у ибо и
ибибио и т. д. В Атьяуа насчитывалось до 5 тыс. жителей, не
считая подчиненных ему окрестных деревень. Городок Акум с
такими деревнями имел вдвое большее население. Ибах в 1841 г.
насчитывал 8—9 тыс. жителей. Город Агала был разделен на
13 кварталов, из которых 12 окружали княжескую резиденцию,
находившуюся в центре. В других случаях господствующая го-
родская община была окружена деревенскими поселениями
лично-зависимого населения (как это было в Нике у северных
ибо). Агала представляют собой племя, состоящее из трех
237
«субкланов», в том числе одного аристократического, две патри-
линии которого давали племени поочередно царствовавших кня-
зей. Всего этот «субклан» разделяется на восемь агнатных
групп, занимающих шесть «кварталов» прежнего города-госу-
дарства Агала. Другой «субклан» подразделяется на четыре
патрилинии, каждая из которых занимает по одному кварталу,
составляя родовое ядро «квартальной» общины, третий сосредо-
точен в одном квартале. Однако связи между кварталами мало
зависят от родства составляющих их патрилиний. Кроме того,
в городе имеются группы «чужаков» [305, с. 86—87, 119, 125—
127, 137—139, 151 — 152; 323].
Подобно суахилийским городам-государствам и городам
южносахарского Сахеля, экономическим фактором развития
гражданских общин на юго-востоке Нигерии была торговля.
Однако она не объясняет появления и расцвета в XIV—XV вв.
городов-государств йоруба, насчитывавших в XIX в. по не-
скольку десятков тысяч жителей каждый. Даже город-государ-
ство Лагос, возникший сравнительно поздно и обязанный своим
благосостоянием заморской торговле, был наследником древней
традиции городской цивилизации и полисной государственно-
сти йоруба, вершина которых приходилась на периоды Ифе и
Ойо.
Помимо устной традиции йоруба, бини, дагомейцев и хауса
о большой древности йорубских городов свидетельствуют и со-
общения европейских путешественников. К 1485 г. относятся
сведения о правителе Ифе (Огане) португальца д’Авейру, к
1505—1508 гг.— сообщение другого португальского путешест-
венника, Перейры, об «очень большом городе Джебу» (Идже-
бу-Оде), к 1698 г.— голландца Босмана об Ойо и т. д. [265,
с. 258].
Социальная структура йорубского города-государства де-
тально исследована Н. Б. Кочаковой [132], что освобождает нас
от необходимости подробно останавливаться на этом вопросе.
Для целей нашей работы важно отметить лишь следующие
ценные выводы исследовательницы. Она показала, во-первых,
общинную природу йорубского города («город-государство —
поземельная община» [132, с. 65 и сл.]) и, во-вторых, его по-
лисную структуру, т. е. особого рода неразрывную связь горо-
дов (илу) с деревнями (аба), при которой аба представляли
собой вспомогательную форму поселения (обусловленную гос-
подством полуэкстенсивного подсечно-огневого земледелия) и
одни и те же люди в разное время года находились то в илу,
то в аба [132, с. 68 и сл.].
Относительно социальной природы йорубского полиса
У. Баскомб категорически утверждает: «Город — вторичная
[социальная] группа, а линидж — первичная» [265, с. 261]. Как
показала Н. Б. Кочакова, основной социальной ячейкой в об-
ществе йорубов является большесемейная община — агболе, яд-
238
ро которой составляет минимальная патрилинейная линидж—
идиле [132, с. 73 и сл.].
К сожалению, общинная природа старых городов Централь-
ного и Западного Судана и городов-оазисов Сахары изучена
далеко не достаточно для того, чтобы дать сравнительно-исто-
рическое их описание в этом аспекте.
Изучая структуры общин-полисов как динамические систе-
мы, мы видим, что отдельные их элементы существуют и в об-
ществах, в которых нет городов. Некоторые из таких обществ
явно примитивнее городских цивилизаций, например все догосу-
дарственные общества; другие же, в том числе эфиопское хри-
стианское общество XIV—XVI вв. (до появления здесь первого
из городов — Гондэра — в XVII в.) или царства Межозерья, ни-
как не примитивнее городских цивилизаций Западной Африки
или побережья Индийского океана. В ряде случаев в Африке,
как и в средневековой Европе, имела место дезурбанизация.
Так было в Эфиопии, после того как пришли в упадок и исчез-
ли цветущие города аксумского периода (I тысячелетие п. э.),
в Сомали XVII—XIX вв., когда один за другим исчезли или
пришли в полный упадок города средневековья, в Зимбабве
XVIII—XIX вв. и т. д. Городские общины дезинтегрировались,
но составлявшие их элементы не исчезли. В частности, в Сома-
ли сохранились городские по происхождению роды факихов,
о которых говорилось выше, у шона и венда — этнокастовые
группы ремесленников и т. д. Главное же — сохранились об-
щины земледельцев и скотоводов, составлявшие основные эле-
менты общинно-кастовых систем, центрами которых были при-
вилегированные городские общины. Однако с уничтожением го-
родов эти системы приобрели другое качество, преобразовались
в новые общинно-кастовые системы, хотя и составленные в ос-
новном из прежних элементов. При этом последние в той или
иной степени модифицировались.
В целом системы трансформировались намного чаще, чем их
составные элементы, по и изменения внутри элементарных
единиц общинного строя были настолько необратимы, что по
характеру института можно судить о характере породившей его
системы.
Такую эволюцию, как мы уже проследили выше, претерпел
род. Одним из ее продуктов является царский, княжеский, или
аристократический клан, другим — «род-гильдия», третьим —
старшая ветвь рода, сыгравшие роль переходных, или промежу-
точных, форм в генезисе каст феодального общества. Парал-
лельно модифицировались и другие элементы первобытнообщин-
ного строя — половозрастные группы, племена, а также связан-
ные с ними представления о старшинстве, экзогамии, эндогамии,
идентификации и пр. При этом отличительные черты одного ин-
ститута порой переходили к другому, или же появлялись гиб-
ридные формы, более отвечавшие новому, частично уже классо-
239
вому (хотя в то же время еще во многом общинному) содер-
жанию.
Рассмотрим некоторые, сравнительно наиболее типичные
для Африки, структурные элементы общинно-кастовых систем,
являющиеся вторичными по отношению к первобытной общине
и даже по отношению к основным разновидностям соседско-
родовой общины земледельцев и скотоводов. Пожалуй, наибо-
лее универсальные и древнейшие из них — половозрастные и
«ритуально-профессиональные» группы.
Системы половозрастных групп
и рангов
Наиболее примитивные системы половозрастных групп мы
находим у бушменов, хадзапи, вахи и некоторых близких им
по уровню социально-экономического развития народов. Разли-
чаются прежде всего мальчики, взрослые мужчины и старики,
а также женщины, среди которых возрастные градации играют
меньшую роль. В общем эти основные категории (плюс поло-
возрастная группа девочек) почти исчерпывают системы поло-
возрастных групп у пигмеев, земледельцев-охотников и зем-
ледельцев-рыболовов Центральной Африки.
Но в Восточной и Западной Африке, где общий уровень
социального развития был выше, а вся общественная структу-
ра— сложнее, системы возрастных групп также были более
сложными. В Камеруне у кпе различались четыре зрелых воз-
раста: 35—40 лет (к суждениям людей этого возраста относи-
лись со вниманием), 50—65 лет (к этой возрастной группе при-
надлежали старейшины, управлявшие общиной) и старше 65 лет
(уважаемые, но не правящие старики) [263, с. 70—71]. Каждая
возрастная группа имела четко очерченный круг прав и обязан-
ностей в управлении общиной, но это еще не корпорации, а
лишь социальные категории. У пахуинов различались грудные
дети; необрезанные мальчики; юноши, не прошедшие инициацию;
взрослые воины-мужи; отцы сыновей; старейшины. Аналогичные
градации имелись и среди женщин. Коллективные инициации
производились раз в три года, поэтому продолжительность пре-
бывания на той или другой возрастной ступени равнялась в
среднем трем годам. Члены одной и той же возрастной группы
считали друг друга братьями, а членов старших по возрасту
групп — старшими братьями, отцами и предками [262, с. 56—57,
90 и сл.]. У социально более развитых, чем пахуины и кпе, дуа-
ла уже имелись настоящие корпоративные организации сверст-
ников, образованные на общеплеменной основе. Новые группы
создавались раз в два-три года, каждая из них имела особое
название, выборного предводителя и других должностных лиц
[263, с. 70]. По соседству с Камеруном, в Нигерии и располо-
240
женных далее на северо-запад странах, находился мощный очаг
развития системы возрастных групп, оказавший влияние и на
банту Камеруна. Так, у нуле Нигерии система возрастных групп
охватывает все мужское население в возрасте от 10 до 30 лет
и девушек до 15 лет. Каждая мужская группа последовательно
проходит три ступени: низшую (10—15 лет), среднюю (15—
20 лет) и высшую (20—30 лет). У девушек только одна сту-
пень— до замужества. Руководитель возрастной группы назна-
чается из членов группы, следующей по старшинству. Внутри
группы сверстников существуют почетные звания, копирующие
титулатуру зрелых «мужей» и старейшин и часто предваряющие
получение государственных титулов [305, с. 35]. У уфия и со-
седних с ними этнических групп Нигерии имелась сходная сис-
тема возрастных рангов [305, с. 152]. В обществе тив подобная
же организация групп сверстников играла важную роль в сис-
теме общинного производства, управления и социализации
подрастающих поколений [269, с. 157—159, 172 и сл., 181 и сл.,
197 и сл.].
У народов Западного Судана система возрастных групп ли-
бо отличается меньшей сложностью (как у догонов [361, с. 48—
49], бамбара [366, с. 56 и сл.], лебу [307, с. 94] и др.), либо
уже исчезла (у волофов, хауса, сонгаев и др.). Однако там,
где она сохранилась, она играет вспомогательную роль в про-
изводстве (так называемые бригады сверстников), в общинном
управлении (возрастные и квазивозрастные ранги в тайных
союзах), а также в деле социализации молодежи.
Однако ни в одном другом регионе или субрегионе мира
система половозрастных групп не достигла такого развития и
не приобрела такого значения в общественном управлении и
даже в религиозной идеологии, как на востоке Африки, у нило-
хамитских, кушитских и соседних с ними бантуских и других
народов.
Здесь различались циклические и линейные системы. По-
следние возникли во многих случаях при разрушении первых,
поэтому циклические системы возрастных групп можно считать
основными. Они существовали (а местами существуют до сих
пор) у итесо, джие, карамоджонгов, туркана, нанди, кипсики-
сов, суков и большинства других нилохамитских народов, у
нилотов ланго, у части банту Кавирондо, у галла, консо, да-
раза, сидамо, а в прошлом также и у некоторых других наро-
дов Южной Эфиопии. Линейные системы распространены на
периферии циклических — у масаев, гелаба, дидинга, бурджей,
сури, сомалийцев, афаров, у большинства нилотских народов,
у северо-восточных банту: гикую, камба, меру, чука, мбере,
мвимби, сонджо, самиа, тавота и др. Можно выделить нс менее
полутора-двух десятков вариантов таких систем, причем у круп-
нейших народов — галла, консо, итесо и др.— имеется по не-
скольку (у галла до пяти) основных вариантов, не считая вто-
16 Зак. 464
241
ростепенных модификаций. Тем не менее все они имеют следую-
щие общие черты.
Элементарной структурой системы возрастных групп и ран-
гов является лестница возрастных ступеней, по которой восхо-
дят члены соседско-родовых общин на протяжении жизненного
цикла. У всех перечисленных выше народов существует более
или менее детально градуированная шкала возрастных рангов.
Переход в следующий ранг — важнейшее событие в жизни как
отдельных лиц, так и общины в целом. Число рангов колеблет-
ся от трех до десяти, причем каждый имеет свой круг прав и
обязанностей. Связь возрастных групп с общинами многооб-
разна. Во-первых, группы сверстников формируются на основе
и в рамках общин и при переселениях нередко сами становятся
базой для регенерации общин. Об этом рассказывают устные
традиции итесо, рендиле, тигре, а также материалы по истории
как древних италиков, так и банту XIX — начала XX в. (ма-
тебеле, ангони, ньякьюса, мамбве, шамбала, камба и др.). Ини-
циации при вступлении в первый взрослый ранг обычно мо-
делируют общину. Это хорошо видно у лотуко [326, с. 84—85].
Более того, каждая группа сверстников образует подобие общи-
ны, а вся система возрастных групп — подобие модели некото-
рой системы неравноправных общин. Эта модель, особенно ярко
выраженная у масасв [327, с. 119 и сл.], воплотилась в общинно-
кастовой системе лишь на более высоком этапе социального
развития, чем тот, которого достигли нилохамиты. У наиболее
развитых нилохамитских народов мы находим лишь зачатки
этой системы и вместе с тем определенно выраженное неравен-
ство между воинами и младшими старейшинами, с одной сто-
роны, и необрезанными мальчиками — с другой, а также между
всеми возрастными группами [327, с. 32].
Однако внутри каждой группы господствуют отношения ра-
венства, братства и солидарности, т. е. общинная социальность
в чистом виде. У бари основная функция членов группы сверст-
ников — помогать друг другу во всех случаях жизни. Бертио —
сверстник — даже сопровождает своего собрата по возрастной
группе на свидание с девушкой, помогает ему собрать нужное
количество голов скота для уплаты вена [326, с. 35]. В то же
время организация возрастных групп всегда служит целям со-
циализации подрастающих поколений. У масаев одна из глав-
ных функций этой организации — воспитание у ее членов вы-
держки, дисциплины и уважения к старшим, а также качеств
охотника, пастуха и особенно воина [327, с. 119]. У нуэров и бан-
ту Северного Кавирондо была запрещена женитьба человека
на дочерях и сестрах его собратьев по возрастной группе, как
если бы они были его собственными сестрами или дочерьми
[302, с. 250 и сл.; 402, с. 376—377]. У гикую все однолетки счи-
тались братьями и сестрами и между ними не допускались
браки или внебрачные связи. Их связывали узы дружбы и вза-
242
имной поддержки, не менее важные, чем кровное родство. По
словам Джомо Кениаты, обида, нанесенная собрату-однолетку,
воспринимается так же остро, как обида члену своей семьи.
Собратья по возрастной группе помогают друг другу пасти
скот, обрабатывать землю, строить дома, собирать средства для
уплаты брачного выкупа и пр.
Молодые люди в маньяте у масаев, в различных «мужских»
и «женских» домах, «лагерях для скота», лагерях для инициа-
ций и т. д. живут коллективами общинного типа.
Одно из первых описаний такой молодежной «братской»
общины оставил эфиопский историк Бахрей (XVI в.): «И все
галла, как обрезанные луба, так и нсобрезанные квандала,
еще не женатые, называются керо. И двадцать среди них долж-
ны строить палатки, и часть их должна закалывать быков, двое
жарят мясо, и режут его, и раздают куски его всем поровну.
Пять человек обязаны доить коров для всех, двое черпают мо-
локо из подойников и выдают каждому его долю. Семь человек
загоняют скот и отыскивают отбившихся от стада животных.
И они выбирают также двух лиц из своей среды, чтобы они
наблюдали и били тех, кто имеет сношения с женщинами... Они
назначают также десяток мужчин, чтобы они выгоняли стада
из пастбища. Те, которые желают жениться, отделяются от
них» [167, с. 115].
У динка члены группы сверстников на возрастной ступени
молодых воинов устраивают коллективные охоты, пляски и тра-
пезы [274, с. 127]. У шиллуков группы сверстников также устраи-
вают совместные пиры и танцы; па общинных пирах каждая
возрастная группа занимает особое место и исполняет собст-
венные песни [274, с. 58]. Коллективные трапезы или «пивные
пиры» и танцы — характерная черта деятельности групп свер-
стников и у других народов Африки. В такого рода веселом и
дружном времяпрепровождении, сопряженном с эстетическими
и гастрономическими средствами общения, а также с большей
или меньшей свободой половых связей, находит свое выражение
мифологическая модель утраченного «золотого века» первобыт-
ных общин охотников-собирателей. Более того, у различных
африканских народов молодые люди, готовящиеся к инициации
и проходящие ритуальную изоляцию, живут «братской» общи-
ной, наподобие локальной группы охотников-собирателей. Не-
редко они питаются исключительно продуктами собственных
охоты и собирательства и вообще ведут -суровую бродячую
жизнь, давным-давно пройденную их предками. В то же время
жизнь «братской» общины в большей или меньшей степени
имитирует военный быт. Так, у давно исламизированных афа-
ров, уже три тысячелетия подвергающихся влиянию соседних
классовых обществ Эфиопии и Южной Аравии, инициации со-
храняют весьма архаичные черты. После коллективного обреза-
ния юноши-афары садятся на коней и отправляются на охоту,
16*
243
причем убивают любую дичь, даже ритуально «нечистую», как
хищные птицы и крысы. До вечера они ничего не едят, а ночью
устраиваются пир и пляски, на которых девушки воспевают охот-
ников, перечисляя принесенную ими добычу [341, с. 166].
У динка и нуэров Южного Судана и у горцев нуба (живу-
щих к северу от динка в окружении арабских племен) полу-
оседлое скотоводческо-земледельческое хозяйство обусловило
периодическое разделение общины на две возрастные супер-
группы: молодых и пожилых. В июле, с наступлением поло-
водья, молодые мужчины и женщины динка перегоняли стада
на высокие пастбища саванны, в «лагеря дождливого сезона»
вблизи постоянных деревень, а пожилые мужчины и женщины
с детьми оставались в деревнях для прополки и охраны полей.
В лагерях сезона дождей собирались главным образом юноши
и девушки одной или двух соседних деревень. В августе динка
собирали урожай ранних культур, в сентябре — более поздних;
в это время молодежь перегоняла стада на «праздные поля»,
где животные оставались на ночь, питаясь стернью дурры и
удобряя поля навозом. В декабре, с наступлением межени, до-
лины, прежде затопленные водой, высыхают и покрываются
сочной травой, а пастбища в саванне, где высыхают трава и
водоемы, теряют свои качества. В это время молодые люди
перегоняли стада в особые пастушеские «лагеря сухого сезона»,
где они оставались до мая. Эти лагеря располагаются на бе-
регах рек и болот и состоят из поставленных по кругу неболь-
ших хижин и изгороди из колючих веток, образующей внеш-
ний круг. Посредине лагеря на ночь располагается весь дере-
венский скот (за исключением небольшого числа молочных ко-
ров, которых оставляли в деревне для питания пожилых лю-
дей). В конце сухого сезона скот, принадлежащий разным де-
ревням одного и того же подразделения племени, собирается
вместе в большом лагере (vast subtribal camp), в котором каж-
дая деревенская община имеет свою секцию [274, с. 119, 120].
У нуэров мы находим практически ту же самую организа-
цию пастушеских лагерей. «Ранние» лагеря, куда пригоняют
скот в дождливый сезон, отличаются от «больших» лагерей
сухого сезона. В первых собирается молодежь из нескольких
домохозяйств, во вторых — целого подразделения племени, т. е.
от 100 до 1 тыс. человек. Э. Э. Эванс-Притчард отмечает более
высокую ступень кооперации труда мелких производителей-нуэ-
ров в пастушеских лагерях, чем в деревнях: в лагере весь скот
пасут и доят в определенное время, тогда как в деревне каж-
дое домохозяйство пасет свой скот в основном отдельно [302,
с. 166 и сл.].
У бари, когда они были скотоводами-земледельцами (до се-
редины XIX в.), также существовали лагеря влажного и сухо-
го сезонов. Во время дождей неженатые воины перегоняли
скот в лагеря, устроенные в саванне. Девушки носили им из
244
деревень молоко. В каждом из лагерей собиралась молодежь
из нескольких деревенских общин одного «клана» [326, с. 27].
Такие лагеря до сих пор сохранились у «речных» мондари,
ньянгбара, нуба и других народов Судана.
У масса Северного Камеруна, согласно описанию их быта
И. Гариным, существует культурный комплекс пастушеской об-
щины молодых мужчин, элементы которого мы видим также
у зулусов, части бечуанов, части тонга, большинства фульбе и
других скотоводческих народов африканских саванн, а из терри-
ториально и генетически близких масса этносов — у чамба.
В определенные периоды года мужчины масса собираются в
пастушеских лагерях, где питаются исключительно коровьим
молоком, совершают магические обряды, устраивают состяза-
ния по борьбе и т. д. Этот обычай называется гуру. Масса раз-
личают два вида гуру: «гуру коров», когда все труды участни-
ков направлены на уход за скотом, и «гуру рыбы», при котором
люди делят свое время между уходом за скотом и рыбной лов-
лей (последней обычно посвящают ночь). В зависимости от вре-
мени года различают пять разновидностей гуру. При одном из
них для питья молока уединяются только «друзья» (лица, свя-
занные отношениями по поводу скота), в другом случае вла-
дельцы скота собираются вместе с мужьями своих сестер, дя-
дями по матери и другими родственниками. При коллективных
формах гуру большие группы участников, от 10 до 40 человек,
собираются дней на двадцать между октябрем и февралем. На
время гуру его участники, молодые люди 18—30 лет, образуют
подобие временной пастушеской общины [308, с. 189—207].
У сомалийцев юноши общины (рера) вместе пасут верблю-
дов и зебу, причем доят коров (но не верблюдиц) и пьют их
молоко. К юношам приходят девушки, угощаются молоком и
иногда помогают доить коров-зебу. При обычной для сомалий-
цев суровости нравов отношения между неженатыми юношами
и девушками строго контролируются [341, с. 76 и сл.]. Внутри
сомалийской семьи, как и кочевой общины, существует четкое
разделение труда. Неженатая молодежь всегда образует отдель-
ное от взрослых производственное звено. Часто таких звеньев
в семье два или несколько, по числу жен патриархального гла-
вы семейства. Дети одной из жен образуют ядро одного про-
изводственного звена, дети второй — другого и т. д. К ним при-
соединяются неженатые братья патриарха и другие молодые
люди. Такая группа неженатой молодежи может объединиться
с подобной же группой из другой, обычно родственной семьи.
В результате они формируют общий пастушеский лагерь, иг-
рающий важную роль в экономической и социальной жизни
скотоводов-сомалийцев. Подобно южным и восточным галла,
сомалийцы разделяют свои стада по видам домашних живот-
ных и предоставляют каждому из производственных звеньев
семьи выпас одного из таких подразделений семейного стада.
245
Обычно наиболее продуктивный скот — коров и коз, часть
овец — оставляют себе патриарх, его жены и малые дети; верб-
людов пасут крепкие молодые парни, а другая группа молоде-
жи берет на себя попечение об овцах — наиболее прихотливых
животных.
У сомалийцев-раханвейн ассоциации неженатой молодежи
называются гохоб. Они трудятся на полях под руководством
двух вождей (бодан и галан) и предводителя молодых людей
(ау). Выход на работу гохоба обязателен; за неявку налагает-
ся штраф. Хозяин поля, на котором трудится гохоб, кормит его
членов, и это, по обычаю, единственное вознаграждение за
их труд [341, с. 73—74]. У народов, занимающихся более или
менее интенсивным мотыжным земледелием, организация воз-
растных групп используется для наиболее тяжелых полевых, а
также ирригационных и строительных работ. Вот несколько
примеров.
У консо Южной Эфиопии существует линейная система
возрастных групп — харрия, отдельные группы которой (муж-
ские и женские) формируются каждые 13 лет. Вступив в свою
харрию, консо остается в ней на всю жизнь. Члены харрии сов-
местно трудятся на полях, роют колодцы, сооружают стены
горных террас, строят мужские дома, воздвигают и ремонтиру-
ют стены, окружающие поселения, и т. д. [280, с. 55; 316,
с. 18 и сл.].
У сонджо Северной Танзании, согласно описанию Р. Дж. Грея,
возрастные группы играют важную роль в организации общест-
венных работ внутри территориально-родовых общин. Группы
мальчиков пасут общинный скот в специальных пастушеских
лагерях, а работы по строительству и поддержанию в порядке
ирригационных сооружений производят группы женатых муж-
чин. Женщины также организуются в группы для мотыжения
полей и подготовки их к посеву, причем члены таких групп
по очереди обрабатывают участки друг друга [312, с. 237—
239].
У сукума, крупнейшего и одного из наиболее социально
развитых народов Танзании, союз неженатых мужчин — элике—
помогал общинникам обрабатывать поля; в качестве платы
хозяин поля предоставлял угощение (пиво и пр.). Другой функ-
цией элике была организация барщины на полях деревенского
вождя и князька — итеми. Работая на полях вождя и князька,
члены элике также получали угощение пивом и зерном [163,
с. 134].
У шона (машона) неоформленные возрастные группы с само-
го начала функционируют как коллективы трудовой коопера-
ции; младшие возрастные группы выполняют работы в пользу
старших возрастных групп. Юноши все вместе отправляются
трудиться на поле будущей тещи одного из них, за что та дваж-
ды в день работы кормит их и поит пивом. Молодые замужние
246
женщины обрабатывают поля старых женщин, а мужчины —
поля стариков [138, с. 101—402, 138—140].
Особенно широко распространены производственные коллек-
тивы ровесников у народов Западной Африки (Западного Су-
дана и северного побережья Гвинейского залива). У сонгаев
они называются ко, у марка — сакого, у бамбара — флатон, у
малинке — кари, у догонов — тумо, у лебу — мае или мео.
Каждый мужчина и каждая женщина в течение своей жиз-
ни принадлежат к одному из таких объединений, члены которых
считаются как бы братьями или сестрами. Каждый из них
всегда может рассчитывать на помощь коллектива ровесников,
в который он входит. Особенно нуждаются в этой помощи те,
кто собирается жениться. В таких случаях коллектив выступает
в качестве организации трудовой взаимопомощи, построенной
на основе простой кооперации ее членов. «По указанию руко-
водителя флатона одни его члены обрабатывали поле будущего
тестя своего товарища, другие — помогали молодоженам по-
строить хижипу»,— рассказывает А. Б. Летнев, изучавший та-
кого рода организацию в Мали [145, с. 40]. По мнению
М. Форже, производственная кооперация — основная функция
таких коллективов у марка, сомоно и других народов Запад-
ного Судана [306, с. 195 и сл.}. Сходные мнения высказывались
и относительно «молодежных бригад взаимопомощи» и подоб-
ных им коллективов ровесников у народов Берега Слоновой
Кости, Народной Республики Бенин, стран северного побережья
Гвинейского залива.
У нуле «главная общественная функция возрастных групп
(объединяющих мужчин до 30 лет)—выполнение задач коопе-
рации» [305, с. 35]. У тив, как показывают документы, приво-
димые П. Бохаинаном, члены возрастной группы, насчитываю-
щей свыше 50 человек, вместе работают на общинных работах
(например, на строительстве дорог) i[269, с. 196—197]. По-ви-
димому, для основных народов Средней Нигерии (или «Сред-
него пояса» Нигерии), как и для народов Западного Судана,
характерны производственные «бригады» (артели) крестьян в
рамках организации сверстников. Однако у их общих соседей,
основных народов Центрального Судана — хауса, канури, сон-
гаев и др., которые в этой части Африки в доколониальное
время достигли наивысшего уровня развития,— возрастные
группы имеют лишь функции социализации подрастающих по-
колений [210, с. 126—128; 237].
Интересно отметить, что у волофов, одного из наиболее раз-
витых народов Западного Судана, у которого уже давно раз-
рушена традиционная система возрастных групп, производст-
венная кооперация молодежи сохранилась. Все молодые муж-
чины деревенской общины, в возрасте от 17 до 35 лет, объеди-
няются в неформальную организацию компин (от англ, compa-
ny), членство в которой не связано ни с какими ритуалами
247
[307, с. 53]. В то же время у близкородственных волофам лебу,
рыболовов-земледельцев Атлантического побережья, организа-
ция сверстников является, по мнению Д. П. Гэмбла, основой
кооперации в рыболовстве [307, с. 94].
Следующим по старшинству после возрастных рангов млад-
ших и старших пастушков следовал возрастной ранг воинов
либо ранги младших и старших воинов.
У всех африканских народов, но особенно у большинства
нилохамитов, система возрастных групп связана с военной ор-
ганизацией народа; в максимальной степени это проявляется
у масаев, несколько меньше — у нанди, кипсикисов и туркана,
еще меньше — у итесо, джие, карамоджонгов, лотуко и север-
ных нилохамитов, а также у банту Кении и Танзании.
У лотуко одной из первых забот вновь сформированной
группы воинов являлся ремонт палисадов и башен (одновре-
менно обрядовых и сторожевых), а одной из главных повседнев-
ных задач была защита производства (особенно скота) от вра-
гов-угонщиков [326, с. 85]. Структура возрастных групп у лоту-
ко представляет собой костяк ополчения общин. У нанди, кип-
сикисов, туркана и особенно у масаев военный аспект органи-
зации возрастных групп выражен еще резче. У нанди и кипси-
кисов возрастные группы — основная часть вооруженного наро-
да. Что же касается масаев, то у них, как у древних спартанцев,
вся система возрастных групп модифицировалась в преимущест-
венно военную организацию, где военная подготовка и военная
служба являлись главной целью общественного бытия.
В возрасте воинов, который у разных народов определялся
по-разному, главным занятием молодых мужчин было военное
дело. У меру, сонджо, лотуко, «горных» суков, кони, эндо, ма-
ракветов и других народов Восточной Африки, занимавшихся
сравнительно интенсивным земледелием, военная служба дли-
лась от 10 до 16 лет [357, с. 64 и сл.; 312, с. 237 и сл.; 326,
с. 84—85; 327, с. 43, 48, 72, 77, 82]; у гикую, чука, эмбу, камба,
мбере, сури—10 лет [357, с. 51—69, 133—136; 272, с. 187; 280,
с. 46]; у пибор-мурле — только 6 лет [280, с. 76]. Но у преиму-
щественно скотоводческих народов, как правило, намного дольше:
у галла — 16 лет [328, с. 41 и сл.]; у масаев, нанди, кипсикисов,
кони, камасья, части суков и итесо— 15—17 лет [327, с. 24 и сл.,
30—32, 82, 111 —112]; у джие, рендиле, части итесо — до 25—
30 лет [335, с. 267, и сл.; 336, с. 73 и сл.]; а у зулусов времен
Чаки и Дингаана — с 18 лет до старости или инвалидности [58,
с. 124 и сл.]. Весьма продолжительна была служба воинов у кон-
со Южной Эфиопии и у южных дородов Сомали [341, с. 20—21].
Такое исключительное положение молодых мужчин в об-
щине имело несколько аспектов — социально-политических, эко-
номических, идеологических, тесно связанных между собой,
взаимно друг друга обусловливавших и в целом создававших
обстановку незавершенности перехода к господству мелконату-
248
рального производства, общинно-кастовой системе, отношениям
рентовладения и эксплуатации.
Основой соседско-родовой общины масаев была группа мо-
лодых воинов — моранов, которая строила свой отдельный ла-
герь— манъяту. Здесь мораны жили со своими подругами-
сверстницами, а женившись и перейдя в группу старейшин,
селились поблизости от прежней маньяты отдельными домохо-
зяйствами— краалями. Маньята становилась центром общест-
венной жизни для всех краалей округи, т. е. общины. Возраст-
ная группа, населявшая маньяту, защищала краали от врагов
и в то же время кормилась и пополнялась за их счет. Большую
часть своей жизни, притом наиболее продуктивные годы, масай
проводил не в семейном домохозяйстве, а в маньяте со своими
сверстниками. Семья как ячейка мелконатурального производ-
ства у масаев так и не сложилась окончательно, и этому соот-
ветствовала большая сексуальная свобода неженатых и жена-
тых людей [327, с. 116—119].
Это положение характерно и для джие, карамоджонгов и
других нилохамитских народов, а также для соседних с ними
народов банту. Поэтому, несмотря на значительное развитие
техники земледелия, а также экстенсивное скотоводство, основ-
ной элемент и непосредственная форма производительных
сил — ячейка производства была у названных выше народов
примерно на той же стадии развития, что и у примитивных
земледельцев-охотников зоны экваториальных лесов и лесо-
саванн.
Самый характер разделения труда в большинстве «тради-
ционных» и доколониальных африканских обществ — не только
и не столько между половозрастными группами (преобладание
естественного разделения труда)—обусловливает чрезвычайно
важную роль возрастных групп в жизнедеятельности общин.
В настоящей работе мы не можем подробно остановиться
на развитии различных видов сельскохозяйственного производ-
ства и доземлсдельческих, присваивающих видов и сфер хо-
зяйствования на Африканском материке. Этому будет посвя-
щена другая работа. Здесь мы лишь укажем, что в обширных
районах Тропической Африки, населенных народами, сочетав-
шими и отчасти сочетающими до сих пор занятие экстенсивным
мотыжным земледелием с охотой, примитивным рыболовством
и собирательством, переход к мелконатуральному производству
(и тем более к мелкотоварному производству!) далек от завер-
шения. Поэтому не вполне выкристаллизовалась ячейка мелко-
натурального производства (ЯМНП)—парцеллярное крестьян-
ское хозяйство. Соперницей крестьянской семьи как ячейки про-
изводства выступают половозрастные группы, на основе которых
преимущественно образуются ячейки условно-крупного произ-
водства (ЯУКП). Например, в сухой сезон большесемейные и
деревенские общины регулярно расчленяются на такого рода
249
группы. Причем дети образуют «банды», занимающиеся мелкой
охотой, собирательством и т. п.; женщины составляют «рыбо-
ловецкую артель», переселяясь на берега рек и ручьев; муж-
чины формируют «охотничьи партии» и отправляются на 3—
7-дневную охоту; старики же остаются в деревне охранять по-
севы. В земледельческих работах и в уходе за скотом пред-
ставители разных семейных коллективов, но одной и той же
половозрастной группы также больше кооперируются друг с
другом, чем с членами своих семей. В это время половозраст-
ная группа выступает как не менее важный элемент общинной
организации, чем род или большая семья.
Экономический прогресс обществ шона, шамбала, ньякьюса
на юго-востоке Африки и ряда народов Западной Африки за-
ключался, между прочим, в том, что в них группы молодых
мужчин помимо военной службы и охоты сравнительно много
занимались полевыми работами. Молодые мужчины не только
содержали себя своим трудом, но и являлись объектом фео-
дальной эксплуатации. Напротив, в саваннах Восточной Аф-
рики молодых мужчин и юношей нередко содержали остальные
общинники. Так, у масаев воины практически не работали.
Кроме военной и охотничьей добычи средством их пропитания
являлось своего рода «колядованье»: обход окрестных краалей,
при котором мораны требовали от хозяев молока [327, с. 112].
У галла сходным образом «колядовали» подростки и юноши
первого возрастного ранга [328, с. 45]. У шиллуков в период
инициаций юноши совершают многомесячное путешествие, об-
ходя краали своих сородичей, угощаясь у них и получая по-
дарки [381, с. 47; 274, с. 56—58]. В настоящее время в связи
с прекращением межобщинных войн молодые воины больше
внимания уделяют скотоводству и, кроме того, массами уходят
на заработки.
Однако значение половозрастных групп в жизни общин не
исчерпывается их производственной ролью. В силу полифунк-
циональности институтов общинного (и феодального) типов
половозрастные группы выполняют роль органов внутриобщин-
ного управления. Эта роль оказалась настолько действенной,
что вплоть до установления колониального режима сложные
системы возрастных групп успешно обслуживали сравнительно
развитые предклассовые общества Северо-Восточной Африки,
а возникшие на их основе тайные союзы Западной и Централь-
ной Африки продолжают процветать до настоящего вре-
мени.
Поэтому возрастные группы воинов и старейшин играли в
ряде африканских обществ политическую роль. Для демократи-
ческих обществ южных галла, итесо, карамоджонгов, нанди,
кипсикисов, суков и территориально близких к ним народов ха-
рактерно, что в течение срока военной службы группа воинов
являлась господствующим фактором общественной жизни. Соб-
250
рания воинов часто были наиболее авторитетным органом
власти в племени или в соседско-родовой общине. Эта наибо-
лее сплоченная, многочисленная, динамичная и оформленная
(в связи с необходимостью развития военной организации) со-
циальная группа являлась тем, что европейские путешественни-
ки называли «правительством племени».
Более того, элементы потестарности в племенной организа-
ции на востоке Африки связаны прежде всего с организацией
молодых воинов. У лотуко, например, каждый вид общины
(«квартальная» родовая, деревенская, «дождевой округ») утверж-
дался формированием собственной группы молодых воинов с ее
собственным названием. Создавалась сложная иерархическая
структура групп воинов-сверстников, где элементарной группой
является «квартальная», более широкой — деревенская, а мак-
симальной— окружная [326, с. 84—85]. У гикую большие воз-
растные группы формировались по округам, образуя здесь мест-
ные «полки», которые имели общее командование в пределах
целой «провинции» [357, с. 51 и сл.]. У меру все возрастные
группы объединялись в два больших подразделения — нтиба и
кирука. Группы принадлежали к ним через одну по старшинст-
ву, по мере их формирования; поэтому — в лице отдельных воз-
растных групп — нтиба и кирука сражались и правили племе-
нем по очереди [357, с. 64 и сл.]. У ряда племен возрастные
группы создавались на основе округов, у других — целых «про-
винций», у некоторых — всего племени. Но известны и еще бо-
лее широкие образования. Так, масайское племя сумбуру и ку-
шитское рендиле, неродственные по языку и различные по хо-
зяйственно-культурному типу, установили общую для обоих
племен, весьма сложную систему возрастных групп и рангов в
целях поддержания межплеменного союза. На более позднем
этапе социально-политического развития, в королевстве Зулу,
система возрастных групп объединяла уже все население госу-
дарства и служила целям вербовки в армию и этнической ин-
теграции племен.
У зулусов и матебеле, вопреки мнению И. И. Потехина
[187], общественный строй уже не был военно-демократическим,
но у догосударственных племен Восточной Африки, от динка и
галла до южных масаев и датога, именно возрастные группы
молодых воинов составляли основу вооруженного народа и
вместе с тем военно-демократический элемент первобытнооб-
щинного строя.
Соответственно этому развивалась система идеологии.
У ряда восточноафриканских народов существовало представле-
ние о мистическом и магическом всемогуществе вооруженного
народа, равном колдовской силе рода жрецов-чародеев (см. ни-
же). Это представление входит в своеобразную систему рели-
гиозной «натурфилософии» кушитских и нилохамитских наро-
дов. Например, у итесо возрастные группы носят тотемические
251
названия и вся природа классифицируется на элементы, нахо-
дящиеся в ведении той или иной группы и как бы принадле-
жащие ей [336, с. 72]. Во многом сходные представления обна-
ружены у нанди и галла провинции Шоа {327, с. 43, прим. 53].
Очевидно, в столь фантастической форме отразилось развитие
отношений владения в общинах этих народов. Вместе с тем
претензии на магическую власть над природой отражают впол-
не реальную власть супергруппы молодых воинов в обществе.
Эта власть оставляет мало места влиянию и привилегиям вож-
дей-жрецов типа «вызывателей дождя». Недаром у итесо магия
«вызывания дождя» является привилегией возрастного ранга
«дождевых потоков», а у части итесо магическое «дождевое
действо» ассоциируется с пляской инициаций [336, с. 73,
прим. 2]. По нашему мнению, сами состязания на бичах, состав-
ляющие важнейшую часть праздника перехода в следующую
возрастную группу, связаны с «дождевой» магией. У нилотов
ланго в «вызывании дождя» обязательно участвует возрастная
группа воинов [295, с. 73; 274, с. 96—98]. Следы такого рода
обрядов мы находим и у других народов, в частности у афаров
и кушитских этносов Годжама в Эфиопии.
В то же время культ предков был развит у нилохамитских
народов сравнительно слабо, намного слабее, чем у народов
банту или у нилотов [ср. 254, с. НО]. Не находим мы у нило-
хамитов и длинных генеалогий, которыми так гордятся нилоты,
сомалийцы, арабы. Здесь мы не можем подробно рассматри-
вать формы культа предков, их историческую эволюцию и место
в различных религиях Африки. Скажем только, что в последних
имеется широкая гамма переходов от простого почитания клас-
сификационных «отцов» в обществах нилохамитов через культ
предков-старейшин (как его описал и проанализировал И. Ко-
пытов) [332] к обожествлению первопредка Ункулункулу у нгу-
ни и Мулунгу у ангони. Важная черта религии ряда нилотских,
кушитских и бантуских народов — развитие культа предков
аристократических или царских родов, ранние ступени которого
мы находим у джуров, алуров, ачоли и ануаков, более разви-
тые— у шиллуков, ньякьюса, мамбве, сукума, шамбала и весь-
ма высокие — уганда (баганда), ньоро и соседних с ними на-
родов Межозерья, кафа и ямма (джанджеро) Эфиопии, а также
у древних египтян, мероитов, аксумитов. Это явление связано
с выделением правящей кастово-родовой группы и генезисом
раннефеодального государства.
Эволюция культа предков находилась в функциональной
зависимости от развития социальной группы старейшин, кото-
рая, в свою очередь, зависела от кристаллизации ячеек мелко-
натурального производства и большесемейных общин. Подроб-
ное описание этих процессов — задача особого исследования.
Сейчас мы лишь укажем на различие функций и характера
власти старейшин в разных африканских обществах — от ми-
252
нимальной у бушменов, пигмеев и хадзапи, крайне ограничен-
ной у народов группы мору-мади и у восточноафриканских
нилохамитов, южных кушитов и северо-восточных банту, до
более значительной у матрилинейных и особенно патрилиней-
ных полуинтенсивных земледельцев и весьма значительной там,
где росту власти старейшин способствовали такие явления, как
тайные общества, торговля и связанные с ней работорговля и
рабовладение и т. д.
Отправление культа предков (включая жертвоприношения и
моления) — обязанность прежде всего их ближайших потом-
ков— старейшин. В максимальных общинах (у народов групп
мору-мади, южных нилотов, южных кушитов, части банту), а
также в тайных обществах старейшины нередко образуют жре-
ческие коллегии. Но рядом с ними с древнейших времен в об-
щинах существовали различные знахари и маги. Как особая
социальная группа они встречаются уже у бушменов [258, с. 82,
169, 225, 232, 241, 259] и аборигенов Австралии [159, с. 229
и сл.]. У нилотских, нилохамитских, южных кушитских и части
бантуских народов знахари и маги составляли основную часть
общинной верхушки, причем даже князьки являлись «по сов-
местительству» магами. Соединение магии с культом природных
сил и культом предков в условиях примитивного земледелия
привело к выделению социальной категории жрецов, ответствен-
ных за плодородие почв («владык земли» и т. п.). Формирова-
ние этой категории старейшин находилось в функциональной
зависимости также от развития права первородства и генеало-
гических родовых структур.
Старшая родовая группа в «клане»
Право первородства, известное многим африканским наро-
дам, сыграло важную историческую роль в развитии имущест-
венного неравенства внутри общин, особенно у скотоводов
(южных нилохамитов, фульбе и других народов) [120, с. 220
и сл.]. Вместе с тем постепенное перенесение права старшин-
ства из сферы наследования в семье в сферу наследования
титулов и привилегий внутри феодализирующихся родо-племен-
ных общностей привело к обособлению старшей ветви «клана»
и ее противопоставлению другим ветвям. Так внутри племен
образовались аристократические «колена», монополизировавшие
власть наследственных вождей, а также жреческие функции.
Одну из основных закономерностей этого процесса отметил
С. А. Токарев, предположив, что выделению родо-племенной
аристократии способствовал принцип генеалогического старей-
шинства, существовавший уже на известном этапе доклассового
общества и позволивший «генеалогической» верхушке захва-
тить средства производства [235, с. 150—151].
253
В условиях докапиталистических и особенно доклассовых
и раннефеодальных обществ с присущей им высокой ролью
родственных связей привилегии экономического и внеэкономи-
ческого характера распространяются не только на непосредст-
венных носителей публичной (как ритуальной, так и политиче-
ской) власти, но и на весь их род, на всю родовую группу
(«клан»), неотъемлемыми членами которой они являются.
У мондари внутри каждого «клана» выделилась старшая
ветвь (или «колено»), старший представитель которой является
«отцом земли» (моньекак), выполняющим обычные для этого
жреца ритуальные обязанности, а один из его ближайших ро-
дичей— вождем, или главным старейшиной «клана» с титулом
мар. У мондари-боронга мар, несмотря на наличие трех раз-
личных «ритуальных специалистов» (в том числе моньекак),
выполнял некоторые ритуальные функции, в частности касав-
шиеся общинных земель; иногда он выступал и в роли «закли-
нателя дождя» (у «речных» мондари мар не выполнял никаких
ритуальных обязанностей). Но главная функция мара — пред-
седательство в совете старейшин и ответственность за все во-
просы, касавшиеся войны. Сан мара передавался по наследству,
а ритуал его инаугурации включал всеобщий пир и присягу об-
щинников своему новому вождю [338, с. 64].
У динка, нуэров, луо имеются вожди-жрецы, сан которых
передается по наследству и которые являются духовными ру-
ководителями общин, «заклинателями дождя» и верховными ар-
битрами в спорах, возникающих внутри племени. Они принад-
лежат к генеалогически старшей агнатной группе «аристокра-
тической» родовой общины внутри общины-волости, но обяза-
тельно должны обладать определенными личными качествами:
физическим здоровьем, средним возрастом, хорошим характе-
ром, мудростью, мужеством {381, с. 142; 267, с. 125—130; 302,
с. 176; 274, с. Г12, 117, 122—126, 132, 142—143].
У фульбе-буруре (номадов) отдельные агнатные группы в
«клане» строго различались по старшинству. Соответственно
устанавливалась иерархия вождей и старейшин. Вождем «кла-
на» становился глава генеалогически самой старшей из входив-
ших в него патрилиний, затем — все более и более младших и,
наконец, патрилиний «настубе» (клиентов) [388, с. 54].
Общинно-кастовые системы
Но это уже территория более или менее сложных общинно-
кастовых или (у скотоводов) кастово-племенных систем, вос-
точным продолжением которой являлись общинно-кастовые и
кастово-племенные системы Южной и Средней Азии, Океании,
Японии, а также доколумбовой Америки.
Для большинства этносоциальных организмов (эсо) доко-
лониальной Африки характерно такое сочетание родовых, ге-
254
терогенных и соседских общин с кастовыми, сервильными и
религиозными общинами, которое позволяет охарактеризовать по
крайней мере самые развитые из этих эсо как общинно-касто-
вые системы.
Социальные системы кастового типа мы называем общинно-
кастовыми, если в их основе лежат две или три главные струк-
турные единицы, сложным образом сочетающиеся между собой:
община, каста и как третий член либо племя (в более при-
митивных социальных системах), либо сословие (в более раз-
витых). В первом случае можно говорить также о кастово-
племенных системах, во втором — о сословно-кастовых.
При всем разнообразии вариаций — от царского рода до
касты могильщиков (в Дагомее), отдельных ремесленных групп
между собой или числа кастовых групп внутри той или иной
общинно-кастовой системы — имеются черты, позволяющие нам
определить ту или иную социальную (или этносоциальную)
группу как касту. Каковы же общие черты каст?
Американский социолог Э. Бергель утверждает: «Кастовая
система представляет логически крайнее приближение к идеаль-
ному типу абсолютно непоколебимого порядка. Ее находят толь-
ко в Индии и соседних районах...» [268, с. 35 и сл.]. Такое и
подобные ему понимания кастовой системы вообще весьма рас-
пространены в «классической» буржуазной социологии, закры-
вающей глаза на широкие типологические общности, выходящие
за пределы какой-либо одной цивилизации. Более плодотворны
усилия тех из западных исследователей, которые сумели преодо-
леть эмпирическую узость страноведения и предубеждение своих
коллег против марксистского учения об общественно-экономиче-
ских формациях. Однако при этом многие из них останавлива-
ются на полпути, не связывая достижения социологии и полит-
экономии.
Американскому этносоциологу Дж. X. Богэну принадлежит
наиболее общее и лапидарное определение касты: «Каста есть
наследственная эндогамная группа, социально-дифференциро-
ванная предписанным поведением» [399, с. 62]. Недостатки
этого определения — в отрыве комплекса поведения от социаль-
но-экономических и социально-политических характеристик, про-
тив которых Дж. X. Богэн обращает оружие насмешки. По его
мнению, самые попытки найти в Тропической Африке, подобно
Индии и соседним с ней странам, иерархию каст и обязатель-
ную связь касты с родом занятий уводят нас от выяснения глав-
ных черт кастовой системы. Это заключение тем более странно,
что сам Дж. X. Богэн связывает возникновение каст с эконо-
мической организацией общества, когда общее для членов кас-
ты занятие «могло быть центральной... из функций касты в
обществе» [399, с. 62, ср. с. 81 и сл.]. Э. Р. Лич указывает
следующие основные характерные черты касты: эндогамия; ог-
раничение совместных трапез членов разных каст; иерархия
255
статусов; концепция ритуальной «нечистоты» и «осквернения»,
связь с традиционным занятием; членство в касте от рождения
[337, с. 2]. Эти характеристики в общем подходят и к кастовым
(или этнокастовым) группам в Африке [120, с. 182—183], одна-
ко их экстремальное выражение и полный набор встречаются
реже, чем в Индии или на Цейлоне.
Мы предлагаем следующее определение касты в дополнение
к определению Дж. X. Вогэна: каста — это социальная группа
внутри этносоциального организма или совокупности этносо-
циальных организмов, имеющая следующие характеристики:
1) социально-экономический характер данной касты как соци-
альной (или этносоциальной) группы отличает ее от других
групп; 2) связи касты с другими социальными группами осу-
ществляются на основе общественного разделения труда в его
рентальной или (во вторую очередь) товарной форме; 3) член-
ство в касте определяется генеалогическим происхождением по
отцовской и материнской линиям, что определяет эндогамию
каст; 4) касты не равны между собой, образуя особого рода
социальную пирамиду; 5) каста обычно состоит из ряда вза-
имосвязанных общин, либо отношения внутри касты строятся
по общинной модели (братство, взаимопомощь, уравнительные
принципы, солидарность, институт старейшин или «квазистарей-
шин», инициации, выборность предводителей и пр.). Поэтому
образование каст предполагает большее или меньшее распрост-
ранение общинных структур.
Исторически кастовая система рождается из диалектическо-
го соединения общинного строя с развитием классовых отно-
шений. Обе социальные стихии отражаются в присущей кастам
форме организации и ее содержании — социальных отношениях,
функционирующих внутри каст и между кастами. Каста может
рассматриваться как модификация родовой общины, утратив-
шей более чем наполовину свое прежнее социально-экономиче-
ское содержание (экзогамию, автаркию, в значительной степе-
ни отношения равенства и взаимопомощи), но во многом сохра-
нившей родовую форму.
Изучая касты Северной Индии, М. К. Кудрявцев пришел к
следующим выводам: «Структуру касты по нисходящей можно
представить в виде ряда социальных единиц: эндогамная кас-
та, часто делящаяся на эндогамные подкасты; готра или другая
равнозначная ей экзогамная группа; кунба или ванш, т. е.
группа родственных семей (линидж), и, наконец, большая или
малая семья. Нетрудно заметить, что эта схема копирует схе-
му родо-племенной организации, а именно: эндогамное племя,
экзогамный род, разного рода объединения родственных семей
типа линиджей и отдельная семья. И сходство кастовой орга-
низации с родо-племенной не только внешнее. Кровное родство
и родственные отношения пронизывают всю кастовую систему
п до последнего времени продолжали играть важнейшую роль
256
в индийском обществе» [141, с. 43, ср. с. 153]. Это замечание
вполне применимо и к африканским кастовым обществам.
Поэтому родовые общины и касты—такие же взаимоисклю-
чающие друг друга явления, как молодость и старость, равен-
ство и эксплуатация, или живые существа, занимающие одну
экологическую нишу. Будучи перенесены в кастовое общество,
родовые общины превращаются в касты, как это произошло с
«кланами» фульбе в Западном и Центральном Судане и с юж-
ными банту (бахурутсе, макололо, матебеле, ангони) в Юго-Вос-
точной Африке.
Замкнутость классовых отношений в рамках кастовой общи-
ны порождает замедленность процессов социально-экономиче-
ских изменений. Кастовое деление обеспечивает особую устой-
чивость и сохранность общинной системы. Поскольку в Африке,
как и в Индии, кастовая община и поныне еще действующий
социальный институт, ее изучение приобретает большое научное
и практическое значение.
Основа развития общинно-кастового строя — прогресс в
разделении труда между общинами и отдельными семейными
хозяйствами внутри общин. Этот же процесс обусловил и раз-
витие других социальных институтов, в том числе политическо-
го характера. Таким образом, имеется косвенная связь между
развитием общинно-кастовых систем и государственных, поли-
тических систем, а также различных систем смешанного и пере-
ходного типа.
Кроме того, между ними существовала и прямая связь, по-
скольку государственная власть законодательными средствами
нередко закрепляла или, напротив, разрушала кастовые града-
ции. Одной из привилегий государя в африканских обществах
была привилегия менять социальный, в том числе и кастовый,
статус своего подданного, по крайней мере в сторону его по-
вышения. Так, в сомалийском султанате Миджуртини богор
(султан) мог поднять любого представителя одной из низших
каст до статуса полноправного члена «суперплемени» миджур-
тинов. В Руанде мвами (царь) имел право нобилизации (вклю-
чения в высшую касту тутси) членов более низких каст хуту и
тва, если доверял им важные государственные посты. Положе-
ние в Руанде можно рассматривать и как частный случай! сле-
дующего явления: монархи, реформируя или создавая заново
государственный аппарат, включали в него лиц различной кас-
товой принадлежности, даже различного этнического происхож-
дения. Так, в частности, создавался государственный аппарат в
«королевстве» матебеле (Родезия). С другой стороны, феодаль-
ный гнет создавал тенденцию нивелировки кастовых градаций
внутри класса мелких производителей; он попросту «спрессовы-
вал» массу земледельцев в одно зависимое сословие. Так, объ-
единение разных кастовых групп в деревнях Южной Эфиопии
конца XIX в. в единое сословие лично-зависимых крестьян —
17 Зак. 464
257
геббаров способствовало некоторому размыванию кастовых
граней.
Характерно, что политика доколониальных африканских го-
сударств касалась в основном кастовых градаций внутри двух
главных классов феодального общества: господствующего клас-
са рентовладельцев и главной категории рентопроизводите-
лей — непосредственных тружеников в земледелии и скотовод-
стве. Ремесленники и купцы, хотя и делились на множество
этносоциальных групп кастового типа, все же были малочис-
ленны (не более 1—1,5% населения государств) и находились
где-то на грани данного социального организма (или. по вы-
ражению некоторых исследователей, даже «вне общества»).
В этом одно из отличий традиционных африканских обществ
от индийских, где к низшим ремесленным кастам принадлежит,
как известно, до 25—30% населения. Однако, говоря о кастовом
характере того или иного африканского общества, социологи
и этнографы обычно имеют в виду прежде всего низшие ремес-
ленные касты, которые являются незначительным, подчиненным
и не самым динамичным элементом в африканских общинно-
кастовых системах. Не меньшего, а большего внимания заслу-
живают полноправные и высшие кастовые группы, составляю-
щие подавляющее большинство населения в любом сельском
округе. Правда, их выделение встречает известные трудности.
С точки зрения семиотики социальные противоречия внутри
африканской кастовой общины можно представить в виде ряда
бинарных оппозиций:
«братья» (сиблинги и их супруги) — чужаки,
земледельцы (скотоводы) —ремесленники (и музыканты
и пр.),
полноправные общинники — неполноправные,
«деревенская аристократия» — «простонародье»,
«княжичи» — «простолюдины» и т. д.
В этом ряду каждая следующая пара может полностью или
частично включать в себя предыдущую. С известным допуском
можно считать, что каждый первый (левый) элемент следую-
щей пары включает в свой состав социально более узкие кате-
гории лиц, чем первый элемент предшествующей пары, а каж-
дый второй (правый) следующей пары — более широкие кате-
гории, чем второй элемент предшествующей пары. Так, в кате-
гории «простонародье» объединяются столь различные элементы
населения общины, как представители отдельных ветвей господ-
ствующей родовой (патронимической) группы, представители
иных родовых групп, ремесленники разных каст, невольники и
их потомки и т. д. В конечном счете весь этот ряд бинарных
оппозиций сводится к главной, классовой противоположности
эксплуататоры — эксплуатируемые.
Для дальнейшего изложения важно отметить, что этот ряд
грубо отражает определенную историческую эволюцию, в нача-
258
ле которой находятся сиблинги в общинах более примитивного
типа, а в конце — наиболее аристократизированные и кастово
замкнутые социальные группы. Условно мы называем их «кня-
жескими» и «царскими» кланами. С их появлением кастовая
(или «протокастовая») структура общества принимает вполне
пирамидальный вид, причем вершину социальной пирамиды об-
разует царский, княжеский или аристократический жреческий
род.
Экономические процессы, и прежде всего общественное раз-
деление труда, являются определяющим фактором развития
общинно-кастовых систем на всех этапах их исторической эво-
люции. Поэтому одним из важнейших показателей развития
систем такого типа служит положение в них наследственных
ремесленных групп, которые неизбежно появляются и в общест-
вах эпохи господства мелкого натурального производства. При-
спосабливаясь к общинно-кастовой системе, такие группы так
или иначе принимают внутреннюю общинную структуру.
По степени развития системы и положению в ней ремеслен-
ных групп всю доколониальную Африку можно разделить на
пять зон, неравных по площади и населению.
Первую из них составляет Северная Африка в узком смысле
слова; эту зону можно назвать средиземноморской. Ее отлича-
ли весьма развитые и сложные общинно-сословные системы, ко-
торые, например в Египте, за пять тысячелетий его истории
претерпели огромные изменения.
Вторую зону составляют Атлас, Сахара, Западный, Цент-
ральный и Восточный Судан, Эфиопия, Сомали и примыкающие
к трем последним странам территории кушитских и нилохамит-
ских народов, а также Южное Межозерье, испытавшее влияние
этих народов. Эту зону можно назвать «Северной и Восточной
Африкой». Исторически она является западной периферией зо-
ны цивилизации Передней, Средней и Южной Азии, для кото-
рых также характерен общинно-кастовый строй. Кастовые фео-
дальные (и раннефеодальные) общества Юго-Восточной Азии,
Японии и Океании можно рассматривать как восточную пери-
ферию этой системы.
Но и африканская ее часть (подсистема) имела свою ближ-
нюю, среднюю и дальнюю периферию (соответственно третью,
четвертую и пятую зоны). Ближней периферией исторически
являлись южные, кушитские, нилохамитские и некоторые сосед-
ние с ними общества, где кастово-племенной строй существовал
в условиях военной демократии половозрастных групп и при
отсутствии государства. Среднюю периферию составляли об-
щества экваториально-южной части Африки, располагавшиеся
к югу и юго-западу от кастовых обществ. Здесь, за исключени-
ем средней Ганы, Зимбабве и юго-востока Заира, цивилизация
и государственность начали развиваться сравнительно поздно,
лишь за несколько столетий или даже десятилетий до вторже-
17*
259
ния португальских (в Конго и Анголу, а также в Бенин) и
других европейских колонизаторов. В экваториально-южной зо-
не, простиравшейся от Сьерра-Леоне на северо-западе до страны
коса на юго-востоке, за столь короткий период и в условиях
бурных социальных и политических сдвигов не могла сложить-
ся даже неразвитая кастовая система, хотя и начали появлять-
ся отдельные ее элементы в виде аристократических родов,
родовых «цехов», «припущенников», «невольничьих» общин
и т. д.
Мадагаскар и Коморы занимают чрезвычайно оригинальное
положение: это стык западной — африканской, восточной —
аустронезийской, и южной — аравийской периферии кастовых
феодальных обществ Старого Света.
Наконец, дальнюю африканскую периферию представляют
собой общества бушменов, горных дамара и родственных им
народов доколониального времени.
Детальное описание различных общинно-кастовых систем,
исторически существовавших в Африке, не входит в нашу за-
дачу. Отметим лишь, что в исторических центрах цивилизаций
общинно-кастовая структура отличается наибольшим для дан-
ного региона развитием в сторону усложнения либо упрощения.
Так, в Западном Судане особенно сложна общинно-кастовая
система сонгаев, в Сахаре — туарегов кель-ахаггар, в кушитско-
нилотской Северо-Восточной Африке — у кафа и сидамо Эфио-
пии, в Межозерье — ньоро Уганды, в арабском мире — племен
горного Йемена и Хадрамаута. В колониальный период тради-
ционные общинно-кастовые системы были усложнены новой
кастовостью, присущей колониальным обществам, к числу ко-
торых относится и южноафриканское общество апартхейда. Од-
ним из условий развития кастовости в обществах колониаль-
ного типа были доколониальные общинно-кастовые системы, а
также феодальные по существу методы управления общинами
и эксплуатации крестьян колониальными властями.
Влияние общинно-кастовых систем весьма ощутимо и в се-
годняшней Африке, но это уже тема особой работы, где будут
проанализированы как связи общин с местными органами уп-
равления, так и различные формы неотрадиционных общин и
институтов смешанного общинно-государственного типа.
Новые социальные системы, складывающиеся в сегодняшней
Африке, не изолированы от первобытнообщинных, общинно-кас-
товых и кастово-племенных систем традиционных африканских
обществ, выступающих одновременно как социальный субстрат
и активно действующие подсистемы, сфера влияния которых
отнюдь не ограничивается так называемым традиционным сек-
тором современных африканских (и арабо-африканских) об-
ществ.
ОЧЕРК ЧЕТВЕРТЫЙ
ЗЕМЛЯЧЕСКИЙ СОЮЗ-
ФОРМА КОЛОНИАЛЬНОЙ ОБЩИНЫ1
Колониальное развитие вызвало к жизни не только разло-
жение и видоизменение традиционных социальных институтов;
появились также новые институты, отличные как от традицион-
ных, так и от современных капиталистических. Одним из них
являются земляческие союзы, создаваемые мигрантами, ушед-
шими из деревни в город в поисках работы.
Полевые исследования земляческих союзов проводились в
50—60-х годах рядом буржуазных социологов в ходе изучения
так называемых добровольных городских ассоциаций. Наибо-
лее распространенная точка зрения, отраженная в работах
К. Литла, рассматривает появление ассоциаций как исторический
процесс адаптации общинника к новым условиям, т. е. «не толь-
ко видоизменения африканских институтов, но и их развития
с тем, чтобы встретить требования индустриальной экономики
и городского образа жизни» [261, с. 340]. Такой подход к
изучению землячеств с методологической точки зрения диктовал-
ся критикой школы Б. Малиновского, развернувшейся на Западе
в послевоенный период. При изучении добровольных ассоциа-
ций исследователи стремились показать, что «африканец, уходя
из племенной местности, продолжает подвергаться влиянию
племенной культуры. Иными словами,— писал К. Литл,— вместо
того чтобы анализировать современную западноафриканскую си-
туацию в плане сопоставления двух совершенно разных культур,
нам следует рассматривать ее как процесс адаптации к новым
обстоятельствам и условиям. Культурные контакты еще продол-
жаются, но они осуществляются между „европеизированными"
африканцами и другими африканцами, равно как между евро-
пейцами и африканцами; поэтому происходящие изменения не
отличаются по своему характеру от тех, которые имеют место в
целостном обществе» [261, с. 326].
1 Термин колониальная община употребляется в социально-
экономическом смысле, для обозначения одного из институтов колониального
общества. Подразумевается, что колониальное общество может сохраняться
и после завоевания африканскими странами политической независимости.
261
Главной социальной функцией добровольных ассоциаций
западные социологи считают их деятельность в качестве при-
способительных механизмов, облегчающих процесс реориента-
ции и адаптации мигрантов из общинной деревни к условиям
городской жизни. При исследовании городских добровольных
ассоциаций ставится вопрос о том, до какой степени африкан-
цы, перебравшиеся в город из деревни, перестали зависеть со-
циально и экономически от родной общины, от ценностей об-
щинного общества и стали считать себя членами современного
города.
Исходя из степени адаптации, западные исследователи раз-
личают три основных типа добровольных городских ассоциа-
ций.
1. Союзы, члены которых и в городе связаны с традицион-
ными видами деятельности. Их можно назвать традиционными,
хотя и подвергшимися небольшим видоизменениям. Социальные
функции таких союзов ограничены организацией религиозных
обрядов и таких традиционных полуразвлекательных-полукуль-
товых действий, как определенные виды танцев, игра на бараба-
нах и т. п. Членство в таких союзах обычно ограничено выход-
цами из одной деревни или городского квартала и часто связано
с другими традиционными институтами, например с возрастны-
ми классами.
2. Ассоциации, традиционная деятельность которых значи-
тельно модифицирована или же расширена в соответствии с
требованиями современной жизни. Это «традиционно-модернизи-
рованный» тип, объединяющий по большей части лиц из одного
племени или местности (что чаще всего совпадает), так назы-
ваемые земляческие союзы.
3. Современные ассоциации, скорее общественные клубы, ор-
ганизованные по типу европейских и объединяющие, как прави-
ло, лиц с наиболее высоким образовательным уровнем. Членство
в таких «клубах» часто служит средством для завоевания об-
щественного престижа, но уже не в традиционном, а в европе-
изированном обществе.
Эти три типа рассматриваются исследователями как после-
довательные ступени в процессе адаптации африканцев в горо-
де. В данной работе будет рассмотрен лишь второй тип.
Западные исследователи подчеркивают следующие момен-
ты, определяющие живучесть и значимость земляческих сою-
зов.
Во-первых, мигрант, впервые попавший в город из деревни,
находит в союзе то, что он потерял в области моральных гаран-
тий. Союз восполняет ему утерю коллективной защиты и под-
держки, а также коллективного руководства в практической и
духовной жизни, которых он лишился, покинув родную деревню.
Во-вторых, в союзе он приобретает обязанности, отличные
от традиционных, но в то же время облеченные в привычные для
262
него традиционные формы. Поскольку союз и по своим функ-
циям и по формам организации имеет как традиционное, так
и современные черты, постольку для мигранта вступление в него
делает более приемлемыми современные новшества. «Таким об-
разом,— пишет К. Литл,— соединяя традиционные и современ-
ные цели и интересы, добровольные ассоциации создают мост
между сельским и городским мировоззрением. Таким путем они
также переносят мигранта от одной формы социальной общно-
сти к другой. Это происходит потому, что, обслуживая город-
ские потребности своих членов, добровольные ассоциации уже
приняли на себя традиционные функции социального контроля»
[344, с. 10—11].
В-третьих, эти союзы, по мнению западных исследователей,
обеспечивают постепенность социальных изменений в африкан-
ском обществе. С одной стороны, они затормаживают разрыв
с традиционным обществом, а с другой — обеспечивают бескон-
фликтное принятие современных социальных и духовных цен-
ностей. «В результате, играя свою новую социальную роль,
мигрант не становится урбанизированным настолько, чтобы
отказаться от своих личных связей с сельскими родичами или
прекратить отождествлять себя с племенем. В основном сеть
его социальных связей продолжает находиться преимуществен-
но в родной деревне. С социологической и психологической то-
чек зрения, однако, важно, что в результате своих контактов
и опыта пребывания в союзе мигрант начинает принимать, по
крайней мере частично, образованных европеизированных аф-
риканцев как свою референтную группу. Другими словами, он
начинает ассимилировать городские промышленные ценности»
[344, с. 12].
Подобный подход к оценке роли и места земляческих сою-
зов в современной Тропической Африке предопределен исходной
задачей западных исследователей — проследить эволюцию тра-
диционных и неотрадиционных институтов в общем русле раз-
вития африканских обществ по капиталистическому пути, труд-
ности этой эволюции, а также определить пути ее ускорения.
Может быть, отсюда в литературе, в том числе и отечественной,
появились представления о землячествах как о модификациях
традиционных институтов. Однако более детальный анализ
имеющихся данных показывает, что это не так.
Земляческие союзы — это институты не традиционного, а ко-
лониального общества как по времени их возникновения, так
и по структуре и функциям. Это объединения, ассоциации, член-
ство в которых основывается прежде всего на общности про-
исхождения из одной и той же деревни, города, административ-
ного района или какой-либо другой географической единицы,
причем в ряде случаев (но не обязательно) административное
деление совпадает с этническим делением. Многие географиче-
ские единицы, членами которых были созданы земляческие сою-
263
зы, не существовали в доколониальное время. Иными словами,
базой для формирования землячеств служит не традиционная
община, а общность, сложившаяся в колониальный период.
Неверно называть землячества племенными союзами не только
потому, что название «племенной» (по-русски иногда неверно
переводимое «трибалистский») имеет негативный смысл и скра-
дывает специфический характер землячества, но еще и потому,
что в основе этих ассоциаций лежат многие общности и не обя-
зательно племя. Общность происхождения является не только
основанием для членства, но и главным средством для укреп-
ления единства союза. В этом смысле землячество и копирует
традиционные общинные институты и одновременно отличается
от них: в традиционной общине в основе членства лежат под-
линные (или мнимые) связи родства и свойства, в землячест-
ве— связи по общности происхождения из одной административ-
ной единицы (города, деревни, административного района), ко-
торая, в свою очередь, является колониальным образовани-
ем, развившимся на базе частичного разрушения или измене-
ния традиционных общин.
Первые земляческие союзы появились в городах Нигерии,
Заира, Ганы, Сьерра-Леоне и других стран Тропической Африки
в конце 20-х годов нашего века, т. е. в тот период, когда уже
можно говорить о развитии колониального города и наемного
труда.
В середине 30-х годов в колониальных отчетах из афри-
канских стран с наиболее развитой экономикой уже регулярно
помещаются данные о таких союзах, или «ассоциациях», или
«обществах взаимопомощи». Например, в ежегодном отчете из
Нигерии за 1937 г. сообщалось: «Политические общества и об-
щества взаимопомощи продолжают расти в большом количест-
ве в южных провинциях. В пределах племени это — общество
молодых людей, которые встречаются для публичного обсужде-
ния социальных и политических вопросов с целью привлечь к
ним внимание туземных властей и правительства. Эти общества
втянуты в политику, особенно Союз благосостояния народа
ибибио, в который входят образованные люди всех классов из
шести дистриктов района, населенного ибибио. Они регулярно
собираются на собрания и обсуждают политические дела.
В больших городах они обычно представляют собой племенные
группы, членами которых являются мужчины, чьи занятия за-
ставляют их жить далеко от дома. Их главная цель — предо-
ставлять помощь членам союза, когда это требуется; выражать
свое мнение о положении дел перед местными властями; об-
суждать положение в их городах, время от времени заявляя об
этом тамошним властям» [364, с. 62].
Особенно быстро земляческие союзы стали расти после вто-
рой мировой войны, в период интенсивного развития торгового
земледелия в африканской деревне, которое сопровождалось
264
начиная с 50-х годов лавинообразным ростом африканских
городов.
Таким образом, земляческие союзы, какими они сложились
в сегодняшней Африке, являются результатом эволюции коло-
ниального общества на протяжении нескольких десятилетий.
Первые ассоциации еще мало походили на современные земля-
чества и по структуре, и по функциям. Как правило, они соз-
давались как ассоциации очень узкой и немногочисленной про-
слойки христианизированных африканцев, получивших европей-
ское образование,— клерков, учителей, священнослужителей
и т. п. Нередко первым толчком к созданию этих союзов была
деятельность христианских миссионеров. Так, ядром, из которо-
го вырос Союз по улучшению жизни уроженцев г. Абирибы в
Восточной Нигерии, была христианская община, организованная
английским миссионером с целью поддержания церкви. Позднее
же, по мере роста городского африканского населения, главной
функцией ассоциации становилась взаимопомощь, а состав рас-
ширялся за счет нехристиан и лиц, занятых физическим тру-
дом.
Колониальные власти не препятствовали образованию зем-
лячеств, поскольку последние добровольно заменили собой не-
существующую службу социального обеспечения. Колонизаторы
пытались даже использовать эти организации для контроля над
африканцами: для регистрации рождений, смертей и прихода
новых мигрантов в город и тому подобных административных
целей.
После второй мировой войны происходит заметная «модер-
низация» землячеств, усложняются их функции и структура.
Большинство землячеств послевоенного периода выбирают в
качестве своих руководителей лиц с европейским образованием,
отказываясь от руководства традиционных старейшин. Очень
многие союзы втягиваются в политическую борьбу. Большую
роль, как средство для укрепления земляческих связей и этни-
ческого самосознания, начинает играть культурная деятельность
союзов (возрождение традиционной музыки, танцев, организа-
ция всевозможных фестивалей н т. п.).
Короче говоря, земляческий союз — это институт колониаль-
ного общества, находящийся в постоянном развитии. Земляче-
ство — это объединение и средоточие деятельности мигрантов из
определенной местности. Оно в значительной степени воспол-
няет родственные и соседские связи и контакты, утерянные
мигрантом после переселения в город. В союзе мигрант вновь
обретает чувство принадлежности к общине, тем более что в
процедуре повседневной деятельности землячества используются
многие общинные традиции.
Важной составной частью деятельности многих союзов явля-
ется организация похорон членов землячества в соответствии с
традиционными обычаями и материальная помощь их семьям.
265
Землячества организуют также танцевальные группы, коллек-
тивно отмечают традиционные праздники.
Союз функционирует путем регулярных (раз в неделю, в две
недели или в месяц) собраний всех его членов. Процедура ве-
дения собраний демократическая, могут высказываться все.
Однако в соответствии с традициями разных общин особый по-
чет оказывается старейшинам.
Собрание выбирает должностных лиц союза — председателя,
финансового секретаря, казначея, распорядителя, следящего за
порядком на собрании. Кроме того, союз периодически образу-
ет специальные группы сборщиков взносов с членов земля-
чества на осуществление проектов по развитию разных общин
и т. п.
Собрание выступает как орган общинного контроля и вза-
имопомощи: на нем разбираются прошения членов союза о ма-
териальной помощи, собираются займы и взносы, предоставля-
ется помощь нуждающимся, дается информация о событиях в
родном городе или деревне, в соответствии с общинными тра-
дициями разбираются споры между членами союза, в том числе
семейные конфликты. Многие союзы имеют правила, согласно
которым любые споры между его членами, в том числе конфлик-
ты, подлежащие судебному разбирательству, должны сначала
направляться для разрешения в союз. Например, союзы выносят
решения по делам о драке, неуважении и оскорблении старших
младшими, о соперничестве за место работы, о семейных ссо-
рах, отравлении, колдовстве, подозрении в наговоре и т. п. Зем-
лячества редко разрешают передачу в суд споров между их
членами [283, с. 111].
Подавляющее большинство современных землячеств возглав-
ляют европейски образованные люди, полностью урбанизиро-
ванные по роду своих занятий, образу жизни и духовным за-
просам. Тем не менее традиционные обычаи и традиционные
символы охотно используются руководством союзов в их орга-
низационной структуре, в процедуре ведения собрания и т. д.
Они служат цементированию единства союзов и укреплению
его авторитета в обществе, значительная часть которого все
еще и духовно и физически тесно связана с традиционной об-
щиной.
В большинстве землячеств на собраниях председательствует
старейший член союза и старикам оказываются традиционные
знаки уважения. В довоенные годы возраст наряду с личными
качествами был главным критерием для избрания в руковод-
ство землячеством, однако в настоящее время старейшины и
носители традиционных титулов уже не обладают властью в
землячествах, превратившись в «патронов», почетных покрови-
телей союза. К их голосу по-прежнему прислушиваются, но он
не имеет решающего значения. Собрание обычно начинается
выполнением некоторых традиционных ритуалов и молитвами
266
о прогрессе и процветании членов землячества и их родной об-
щины. Молитву обычно возносит почетный покровитель земля-
чества. Завершаются собрания также традиционной молитвой
[283, с. 109—110].
Есть примеры и более активного использования землячества-
ми традиционных институтов. Например, Союз по улучшению
жизни уроженцев г. Абирибы в течение 25 лет, вплоть до 1966 г.,
когда он в числе других был распущен по декрету нигерий-
ского правительства, использовал в своей организационной
структуре и повседневной деятельности традиционный институт
возрастных классов.
Институт возрастных классов, ставший пережиточным еще
в доколониальный период у многих народов Тропической Аф-
рики, сохранил свои социальные и экономические функции у
многих этнических групп, в частности у ибо. Принадлежность к
тому или иному возрастному классу в традиционном обществе
ибо определяла круг обязанностей и общественный статус ин-
дивида в общине. В районе Абирибы в доколониальный период
большую общественную роль играли так называемые фестива-
ли— празднества, знаменовавшие переход из одного возрастно-
го мужского класса в другой.
Разумеется, в 50—60-е годы нашего века в таких больших
современных городах, как, например, Порт-Харкорт или Лагос,
где действовали отделения Союза по улучшению жизни уро-
женцев г. Абирибы, деление на возрастные классы не влияло
ни на род занятий, ни на общественное и материальное поло-
жение мигранта. Более того, в значительной мере под влиянием
христианизации ибо в Абирибе еще в 30-х годах исчез обычай
возрастных фестивалей ekpe, eguwamang и uche. Руководство
Союза по улучшению жизни уроженцев г. Абирибы возродило
все три фестиваля для увеличения своих финансовых фондов
и оживило институт возрастных классов, использовав его для
выполнения новых, неотрадиционных функций. Так, в отделении
землячества в Порт-Харкорте каждый возрастной класс состав-
лял список своих членов, живших в этом городе. Такие списки,
периодически предоставляемые руководству союза, образовыва-
ли основу для членства в землячестве и сбора членских взносов.
В течение нескольких лет возрастные классы были представле-
ны в исполнительных органах союза (по два представителя от
каждого возрастного класса). Когда союз испытывал финансо-
вые затруднения, он брал деньги взаймы у объединений по воз-
растным классам [324, с. 137].
Тот же Союз по улучшению жизни уроженцев г. Абирибы
для укрепления своего авторитета и престижа использовал тра-
диционный институт eze (почетный титул, право на который
имеют потомки предполагаемого основателя г. Абириба). Союз
сделал вождей eze покровителями землячества, не предоставляя
им возможности.активно влиять на его дела. Присутствие eze
267
как бы освящало традициями решения союза. Союз не только
использовал авторитет eze, но и способствовал его возрожде-
нию в современных условиях. В послевоенный период в тече-
ние нескольких лет союз вел политическую кампанию за то,
чтобы правительство Восточной области Нигерии признало eze
вождем первого класса с местом в палате вождей — церемони-
альном органе, созданном в 1959 г. [384, с. 28].
Большинство союзов письменно формулирует свои основные
цели. Например, в конституции Союза по улучшению жизни
уроженцев г. Абирибы провозглашались следующие цели, оста-
вавшиеся неизменными на протяжении 25 лет его деятельности:
улучшать благосостояние уроженцев Абирибы, где бы они ни
находились; развивать и сохранять те аспекты культуры и тра-
диций уроженцев Абирибы, которые согласуются с современ-
ностью; поощрять общинное развитие г. Абирибы; способство-
вать экономическому развитию родного города; поощрять обра-
зование членов союза на всех уровнях; способствовать миру,
единству и гармонии среди уроженцев Абирибы на родине и вне
дома, а также между союзом и другими объединениями подоб-
ного типа [383, с. 32].
Не все землячества одинаково активны, не все имеют столь
четкую и сложную программу. Однако бросается в глаза сход-
ство главных целей у разных союзов независимо от города, где
они созданы, и этнической принадлежности их членов. Напри-
мер, Прогрессивный союз Одже, созданный мигрантами-йоруба
(торговцами, чиновниками, ремесленниками и т. п., всего более
100 человек) в районе Одже г. Ибадана (Западная Нигерия),
провозгласил своими целями способствовать общему прогрессу
и развитию Одже; развивать дух единства среди людей Одже;
поощрять экономическое и социальное сотрудничество путем
моральной и финансовой поддержки членов союза; поощрять
бережливость [383, с. 82]. В том же Ибадане помимо йоруб-
ских землячеств в 60-х годах существовало несколько союзов,
образованных западными ибо. Главные цели всех этих союзов
состояли в том, чтобы трудиться для возвышения их членов в
духовном, культурном и материальном отношении; поощрять
развитие духа единства и сотрудничества; способствовать улуч-
шению жизни на родине мигрантов [384, с. 109].
Сравнение программ различных землячеств наводит на
мысль о том, что суть деятельности этого института определяет
не столько специфика традиционных общественных структур,
сколько общие для всех народов процессы колониального раз-
вития. Сравнение программ землячеств йоруба и ибо показы-
вает, что последние гораздо более тесно связаны с родными
общинами и всячески поощряют развитие таких связей. Это
характерная особенность именно землячеств Ибо. Значительное
место в их деятельности занимает помощь родному городу (или
деревне), составление и осуществление различных 'проектов по
268
их модернизации—строительство дорог, школ, больниц, ро-
дильных домов, сбор средств для обучения уроженцев родного
города или деревни за границей.
Африканский этнограф В. Ученду, сам ибо ио этнической
принадлежности, объясняет эту характерную черту деятельно-
сти землячеств ибо силой традиций и духа общинного коллек-
тивизма у современных ибо и сохранением экономических и
социальных связей с разными общинами мигрантов, образно
называемых «сыновьями вне дома».
Усилия, направленные к модернизации родной общины, пи-
тают дух общественного коллективизма. Принадлежность к
перспективному развивающемуся городу (или дерезне) состав-
ляет источник гордости для его жителей и «сыновей вне дома».
Придумать, как родной город (или деревня) может возвысить-
ся, и помочь ему реализовать эту задачу, значит для ибо быть
хорошим гражданином, человеком высокого престижа, «тем, кто
говорит и делает то, что он говорит» [400, с. 34],
В. Ученду проводит мысль о том, что в колониальный (и
послеколониальный) период происходило не столько ослабление
общинных связей между мигрантами и родными общинами,
сколько изменялось представление об общинных ценностях, к
которым следует стремиться. В доколониальный период, сооб-
щает он, наиболее славными деяниями зо имя процветания об-
щины считались воинская доблесть ее членов, наличие в дан-
ной деревне влиятельного оракула, большого рынка и т. п.
В колониальный, особенно в послевоенный, период произошел
существенный сдвиг в сознании — ключом к прогрессу родной
общины стало считаться образование. Для современного ибо,
пишет В. Ученду, школы, больницы и родильные дома являют-
ся новыми символами прогресса. Деревня, которая претендует
на подъем, должна иметь эти новые символы высокого статуса
на своей территории. Они отражают развитие общины, резуль-
тат добровольного общинного действия [400, с. 36]. После за-
воевания Нигерией политической независимости и перехода
власти в руки африканцев произошел новый сдвиг в понимании
основных рычагоз общинного развития. Опять-таки, как следует
из работы Ученду, не произошло ослабления связей мигрантов
с деревней. Напротив, они, может быть, даже окрепли через
усиление и усложнение системы землячеств; главное же изме-
нение заключалось в появлении новой ценностной установки.
Произошел сдвиг в сторону «инвестирования» общинных и
земляческих средств в людей—в обучение созрсменной эли-
ты: опыт борьбы за политическую независимость и первых лет
независимого развития страны показал, что политические лиде-
ры, получившие западное образование, необходимы для успеш-
ного подъема родных общин. На собраниях деревенской общины,
сообщает В. Ученду, высказываемая точка зрения облека-
ется в понятную для общинника форму: «Стыдно, что у нас
269
нет никого, нто бы обучался за границей. Другие города опе-
режают нас, и скоро .мы станем их рабами. Мы не може^м доль-
ше довольствоваться „равными головами". Мы должны иметь
„образованные головы" — уста, которые могут говорить за нас»
[400, с. 37]. Иными словами, община вкладывает средства в
образование своего земляка, обеспечивает ему тем самым до-
стижение высоких постов в правительстве, рассчитывая, что
он употребит свою власть для помощи другим членам земля-
чества— выгодного распределения правительственных дотаций,
резервирования за земляками выгодных постов на государст-
венной службе и т. п.
Взаимоотношения землячеств ибо с родными общинами по-
казывают, что в колониальном обществе не просто сохранились
некоторые традиционные общинные связи. Эти связи, скорее,
находились и находятся в процессе постоянного разрушения
(степень разрушения разнится от района к району), а их место
заняли неотрадиционные, или колониальные, общинные связи.
Можно, по-видимому, говорить о системе колониальных общин-
ных связей, сменившей традиционную. Земляческие связи со-
ставляют часть этой системы.
Можно говорить о сложении этой системы в 50—60-х годах,
когда земляческие союзы появились практически в каждом бо-
лее или менее крупном городе Тропической Африки; в одном
только г. Котону, как сообщает В. Б. Иорданский, в середине
50-х годов насчитывалось более 500 различных ассоциаций,
включая земляческие союзы [102, с. 160]. В 60-е годы в Южной
Нигерии, даже в городах с несколькими десятками тысяч жи-
телей, подобные объединения насчитывались десятками и сот-
нями и, как правило, имели своих представителей в органах
местного управления.
Сосуществование и связь между землячествами регулируют-
ся как их уставами, так и городскими властями. В отличие от
традиционной общины с ее замкнутостью, отгороженностью от
внешнего мира землячества наряду со своими «разделительны-
ми» функциями выполняют и большую интегрирующую роль.
В колониальном обществе именно землячество есть тот общест-
венный институт, через который осуществляется постоянная
связь современного африканского города с деревней. О распро-
страненности и разветвленности этих связей можно судить по
следующим цифрам: в середине 60-х годов при обследовании
71 деревни Восточной Нигерии (52 деревни, населенные ибо,
и 19 — ибибио) оказалось, что в разных городах страны 79%
деревень ибибио и 69% деревень ибо имели свои землячест-
ва [384, с. 55].
Толчком к созданию системы колониальных земляческих
связей была миграция в колониальный город, появившаяся до
начала интенсивных процессов разложения общинного строя в
деревне. Землячества зародились и стали складываться как
270
колониальный -социальный институт в тот период, когда тради-
ционная община еще обладала в полной мере (особенно у ибо)
силой экономического, социального и духовного влияния на
мигрантов.
Особенности колониального города также способствовали
созданию системы земляческих связей. Дело в том, что про-
мышленное развитие колониального города, за немногими иск-
лючениями, отставало от развития его административно-торго-
вых функций. Это оказало определяющее влияние на социаль-
но-профессиональный состав землячеств. Подавляющее боль-
шинство мигрантов становились в городе неквалифицирован-
ными рабочими, ремесленниками, различными торговцами, слу-
гами, пополняли ряды пауперов и люмпенов. Все эти профессии
не связывали или очень мало связывали мигрантов с крупным
машинным производством, что замедляло процесс преодоления
традиционно-общиннего сознания. Постоянные трудности с по-
лучением работы (а условия трудоустройства лишь ухудшались
по мере развития колониальной экономики), низкий жизненный
уровень большинства мигрантов, отсутствие социального обес-
печения— вот мощные экономические стимулы для образова-
ния земляческих связей. Думается поэтому, что неверно рас-
сматривать землячества лишь как средства адаптации и пере-
хода от общинно-деревенского к промышленно-городскому об-
разу жизни. В этом смысле землячества никак нельзя назвать
переходными институтами (при всем при том, что они являются
продуктом определенного этапа исторического развития и по-
тому преходящи); скорее это один из необходимых инструмен-
тов функционирования колониального общества.
В то же время землячества — это, очевидно, институт го-
раздо менее прочный и менее долговечный, чем традиционная
община, и в этом смысле они действительно являются переход-
ной ступенью к полному разрушению общинных связей. Ибо
самое главное различие между земляческим союзом и тради-
ционной общиной заключается в коренных отличиях их про-
изводственных основ. В противоположность традиционным тер-
р ито ри ал ь н ым об щи нам, являю щим с я объединен© ями первич-
ных производственных коллективов (больших семей) с поло-
возрастным разделением труда, в земляческом союзе производ-
ственные функции его членов отделены от землячества (если
говорить о собственно производстве, отвлекаясь от такой дея-
тельности землячества, как помощь при устройстве па работу,
социальное обеспечение и т. п.), они регулируются другими ин-
ститутами (промышленными ’предприятиями и т. п.). Если для
традиционной общины характерно единство производственных
и территориально родственных связей, то земляческий союз с
самого начала противопоставляет земляческие связи производ-
ственным, что предопределяет временный, преходящий характер
этого типа общины.
271
Крайняя бедность деревни, невозможность «выбиться в
лкда» без помощи (коллективных усилий способствовали инсти-
туц1ион а Ливадии, об л еч ени ю в оп р е деле hih ы е ор г а низ ацио н н ы е
формы земляческих связей взамен прежней традиционной об-
щинной взаимопомощи. По мере своего развития, усложнения
своей структуры землячества сами стали агентами консервации
земляческих связей. В настоящее время землячество уже пре-
вратилось в институт, который пытается 'искусственно затормо-
зить 'разрушение, размывание 'сложившейся системы неотради-
ционных связей.
Дело в том, что процесс социальной дифференциации внутри
землячеств зашел довольно далеко и в них появилась доста-
точно урб а н и зи ров анн а я, ев роп ей з прев ан н ая и с осто я те л ь н а я
прослойка, «не заинтересованная или мало заинтересованная в
первоначальных целях союзов —экономической и социальной
поддержке мигранта в городе. Есть данные об ослаблении ин-
тереса к деятельности землячеств среди их членов [383, с. 35].
Уже в 60-х годах тот самый «общинный дух», о .котором писал
В. Ученду, часто подкреплялся и поддерживался репрессивны-
ми мерами. Землячества выработали жесткую систему мер, ко-
торая не разрешает мигранту выйти из союза и превращает
обязательства общинной взаимопомощи в принудительную по-
винность.
Так, по правилам, принятым землячествами ибо, после того
как на ежегодных главных собраниях всех отделений земля-
чества одобрен тот или иной проект общинного развития и со-
ставлена финансовая смета, производится раскладка налога на
всех уроженцев данной общины, т. е. на всех членов данного
земляческого союза, в каком бы городе или деревне они ни
находились в данный момент. Союз формирует специальные
группы сборщиков налогов, уполномочивая их, если понадобит-
ся, пускать в ход физическую силу. Если кто-либо не уплачи-
вает свой взнос вовремя, на него накладывается большой
штраф. За неуплату могут быть конфискованы в пользу земля-
чества любые вещи должника, сборщики имеют право вломиться
в его квартиру, избить его. Если пострадавший обращается в
полицию и сборщиков штрафуют в суде за самоуправство,
должника, как виновного в нарушении правил землячества, из-
гоняют из союза. Это страшная мера, и пойти против решений
землячества отваживаются очень немногие, поскольку изгнание
автоматически влечет за собой разрыв всех родственных, всех
земляческих связей и клеймо позора для изгнанника. О его
провинности сообщается традиционным властям на родине и
всем отделениям землячества, где бы они ни находились. Все
земляки обязаны объявить ему бойкот, никто из родичей под
страхом той же кары не может его нарушить [263, с. 112].
По-видимому, укрепление земляческих уз связано также с
деятельностью их лидеров, заинтересованных в сохранении и
272
усилении землячеств: для «©которых африканских политических
деятелей земляческие союзы служат инструментом борьбы за
власть. Это обстоятельство особенно ясно обозначилось в за-
вершающий период борьбы африканских народов за (политиче-
скую независимость. В освободившихся странах Африки лиде-
ры различных политических (партий и группировок (в (качестве
своей социальной опоры также имеют, как правило, не столько
классы или социальные прослойки, сколько земляческие сою-
зы2. Например, Народная партия в Сьерра-Леоне, Демократи-
ческая партия в БСК, ТАНУ в Танзании и НСНК в Нигерии
имели в качестве первичных ячеек своих партий земляческие
союзы. В Нигерии до январского переворота 1966 г. главные
политические партии страны были тесно связаны с землячест-
вами; одной из важных функций последних была организация
предвыборных кампаний, (проведение предвыборной агитации,
выраженной в доступной простому народу форме.
Фактические руководители землячеств — представители так
‘называемой новой элиты, политические деятели, как правило,
заинтересованы в сохранении землячеств. Возможно, что в на-
личии взаимозависимости землячеств и «новой элиты» кроется
одна из главных причин наибольшего развития (института зем-
лячеств у тех народов, которые в доколониальный период име-
ли слабо социально дифференцированную общественную струк-
туру (например, ибо).
Вопрос о том, как отражаются на структуре и функциях
земляческих союзов количественный и качественный рост со-
временных классов и социальных групп, пока еще не стал пред-
метом специальных исследований. В литературе о землячествах
можно найти лишь отрывочные и самые общие данные на эту
тему. Так, английский социолог С. Оттенберг, исследуя земля-
ческие союзы, созданные народами ибо, йоруба и (бини в г. Аба-
калики (Восточная (Нигерия), отмечает (следующие изменения,
происшедшие в социальном составе землячеств и социальной
ориентации их членов между серединой 20-х и серединой 60-х го-
дов нашего века. В 20—30-х годах основу социального деления
в г. Абакалики составляло деление на местных уроженцев, за-
нятых в традиционном секторе экономики (земледелии), и миг-
рантов-чужаков, создавших около 15 землячеств и занятых в
колониальном секторе (в торговле, на административной служ-
бе, в сфере услуг и т. д.). Отход от традиционных форм об-
щественной жизни и общинного мировоззрения у чужаков-миг-
рантов происходил быстрее, чем у уроженцев Абакалики.
К 40-im годам в среде мигрантов уже выявилась серьезная иму-
щественная дифференциация; различия между образованными,
полуобразованными и необразованными, между торговцами и
2 О политических функциях землячеств и их союзах с партиями в пери-
од борьбы за независимость Нигерии см. |[.Ю9а; 1103].
18 Зак. 464
273
крестьянами, между ремесленниками и рабочими на государст-
венной службе начали разделять мигрантов в составе 'земля-
честв и объединять их ио профессионально-классовым интере-
сам, оттесняя связи по родству и по территориальной общности
происхождения. В 40-х годах эти процессы находились еще в
самом зародыше. В послевоенный период население города,
превратившегося в важный торговый и административный центр
Восточной области, увеличилось в 17 раз, главным образом за
счет притока мигрантов. Расширились возможности для неотра-
диционных занятий — разведения торговых сельскохозяйствен-
ных культур, торговли, участия в сфере обслуживания. Раз-
витие государственной службы в 60-х годах привлекло в го-
род группу хорошо образованных и квалифицированных
мигрантов. Специальный состав землячеств изменился за
счет увеличения числа рабочих, квалифицированных рабо-
чих и значительной прослойки государственных служащих,
в том числе крупных чиновников. Число землячеств в
этот период возросло до 100 (т. е. почти в пять раз по сравне-
нию с 40-ми годами). В числе их основных функций по-преж-
нему сохранялась функция экономической и .моральной помощи
членам союза; но вместе с тем для богатой чиновничьей и тор-
говой прослойки землячества участие его членов в (политиче-
ской жизни Восточной области служило также средством (при-
обретения опыта борьбы за выгодные посты на государственной
службе. В 60-е годы сохранялось социальное и политическое
деление на чужаков-мигрантов и на уроженцев Абакалики, од-
нако (наряду с этим появились политические ассоциации и клу-
бы, объединявшие в своих рядах богатую верхушку как из
числа уроженцев Абакалики, так и из наиболее зажиточных
представителей землячеств независимо от этнической принад-
лежности [см. 364, с. 183—191]. «Классовые линии разграни-
чения, основанные на разнице в имущественном положении и
образовании, все еще были зыбкими,— заключает С. Оттен-
берг,— и местные этнические и родственные связи все еще пре-
обладали. Крупный торговец по-прежнему с легкостью приве-
чал в своем доме бедного неквалифицированного рабочего, если
он был его земляком или родичем» [364, с. 191].
Существование института землячеств не только отражает
относительную неразвитость социально-классовой структуры
африканских стран, оно само по себе является сдерживающим
фактором процесса классообразования.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В приведенных выше очерках мы отнюдь не исчерпали всего
типологического разнообразия вадов и форм общины в Афри-
ке. Но и приведенные нами данные показывают, что говорить
о какой-то неопределенно взятой «африканской общине», без-
относительно к ее конкретным типам, формам и вну трио бодан-
ным и межобщинным структурам,— значит пускаться в безвоз?
душное пространство метафизических абстракций. Этим поро-
ком грешат все .идеализированные представления о «первобыт-
ном коллективизме африканской общины», игнорирующие слож-
ное сочетание первобытной и классовой по существу социаль-
ности в тех или иных структурах общинного типа, игнорирующие
как наличие более или менее явных элементов внутриобщинной
эксплуатации и неравенства, так и 'системные связи «родовых»,
«эгалитарных», «демократических» общин, являющихся нередко
лишь составными элементами более широких общинно-кастовых
систем. Даже самые универсальные факторы развития хозяй-
ственных и социальных структур в общинах выступают обычно
в виде местных, частных факторов, что обусловливает неизбеж-
ное разнообразие форм. Весьма значительное уже на стадии
первобытной общины, это разнообразие стремительно -возраста-
ет при переходе к феодализму и на ранних ступенях феодаль-
ной формации, т. е. на тех стадиях, на которых находилось
подавляющее большинство африканских обществ накануне ко-
лониального раздела материка. Генезис новых форм продолжа-
ется и в условиях колониального и послеколониального об-
ществ, параллельно модификации и распаду некоторых тради-
ционных форм общинной организации, таких, как системы поло-
возрастных групп и рангов, матрилинейные родовые общины
и пр.
Еще недавно в африканистике (и не только в африканисти-
ке) господствовала точка зрения, согласно которой вовлечение
африканских стран в систему мирового хозяйства, широкое
развитие товарно-денежных отношений и законы -рынка чуть
ли не автоматически превращают общину, докапиталистические
отношения и институты в пережиток прошлого или, во всяком
случае, делают их несовместимыми с так называемыми совре-
менными общественно-экономическими отношениями, привнесен-
ными в Тропическую Африку колониализмом (мелкотоварное
производство, капиталистический уклад, процессы пролетари-
зации мелких производителей, урбанизации, национальной ин-
18*
275
теграции и т. д.). Другой вариант данной точки зрения, внешне
противоположный, но по сути дела идентичный первому,— это
представление о социальной структуре современного африкан-
ского общества как о дуалистическом организме, состоящем из
«современного» и -«традиционного» обществ. При этом совре-
менные структуры рассматриваются как носители экономиче-
ского и социального прогресса африканских стран, тогда как
традиционные общества, прежде всего африканская община,
отождествляются с застоем и социальной архаикой.
Факты, однако, свидетельствуют о том, что в современных
странах Тропической Африки имеет место не сосуществование
и раздельное воспроизводство «традиционного» и «современно-
го», общины и капитализма, вещных и личностных отношений,
а, наоборот, их тесное взаимодействие, переплетение, взаимная
интеграция. Исчезновение или постепенное разрушение наибо-
лее архаических форм общинной организации, действительно
не приспособленных к условиям рынка, мобильности населения,
атмосфере города, сопровождается появлением и воспроизвод-
ством новообразованных форм общины, развивающихся на ос-
нове отношений, порожденных колониализмом, и тесно с ними
связанных. К числу таких новообразованных форм общины от-
носятся земляческие союзы, всевозможные 1профессионально-
земляческие союзы, ремесленные и торговые гильдии, племен-
ные ассоциации и т. д. Все эти формы сближает то, что они
строятся на корпоративной основе, оформляют новые отноше-
ния, интересы, институты по традиционному принципу общинно-
кастовой замкнутости и исключительности. Явления корпорати-
визма, кастовости, общинного изоляционизма воплощают кон-
серв ативн ую сторо н у р'азв ити я совр емен н ого аф ри к анского
общества, но это не просто традиция, остатки доколониального
прошлого Африки. За з-семи этими явлениями стоят определен-
ный тип, модель общественно-экономического развития, порож-
денные колониализмом: колониальная структура и организация
общества, не исчезающие с распадом колониальной системы
империал/изм1а.
Одно из доказательств тому — поразительная способность
общины регенерироваться на новой почве, даже в условиях тор-
гового земледелия и урбанизации. Такова, например, хуза-ком-
пания в лесном поясе Ганы. Н. Оленну и Дж. Беннех отмечают
характерное явление — перерастание хуза-компании по аренде
земли мигрантами в новую общину (211, с. 421]. Неоднократно
отмечалось и такое явление: всякого рода «кассы взаимопо-
мощи», «общества взаимопомощи», некоторые государственные
учреждения в ряде африканских стран настолько пронизыва-
лись духом родственности, кумовства и землячеств1а, что напо-
минали общину, правда не вполне традиционную (следователь-
но, неотрадиционную). С этим кругом явлений связана и тен-
денция к кастовости в среде африканской бюрократии, о чем
276
уже немало писалось. В условиях колониализма и в .послеко-
лониальное время община сохраняет все свои главнейшие фор-
мы и функции и, кроме того, приобретает новые. В связи с
этим необходимо классифицировать главные формы преобра-
зования общинного строя в послеколониальных обществах Аф-
рики и развивающихся странах вообще, где закономерно об-
разуются неотрадиционные социальные институты, неразрыв-
но связанные с общинным строем. Но это — тема отдельной
работы.
По-видимому, такой многофункциональный институт, как
соседско-родовая община, далеко не исчерпал себя в условиях
современной Африки. Исчерпали себя и отживают свой век
лишь отдельные типы и формы общинной организации. Но зна-
чит ли это, что родовая или соседско-родовая община в той или
иной ее разновидности может и должна стать базой социали-
стического строительства в африканской деревне?
Опыт Советского Союза показывает, что на этот вопрос не
может быть однозначного ответа, игнорирующего как тип об-
щины, так и всю совокупность социально-экономических и по-
литических условий данного общества. Ведь даже на террито-
рии РСФСР по-разному сложилась судьба русской крестьян-
ской общины, пастбищно-кочевой общины калмыков и тюркских
народов и родовой общины малых народов Севера. Можно ска-
зать лишь с уверенностью, что тысячелетние общинные тради-
ции неизбежно отразятся на многих сторонах процесса разви-
тия нового общества и что влияние общинных традиций будет
как положительным, так и отрицательным, учитывая сложность
и противоречивость самих этих традиций.
БИБЛИОГРАФИЯ*
1. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Т. 3.
2. М а р к с К. Военный вопрос.— Парламентские дела.— Индия. Т. 9.
2а. М а р к с К. Британское владычество в Индии. Т. 9.
3. М а р кс К. К критике политической экономии. Т. 13.
4. М а р к с К. Замечания на книгу А. Вагнера «Учебник политической
экономии». Т. 119.
5. Маркс К. Наброски ответа на письмо В. И. Засулич. Т. 49.
6. М а р к с К. Капитал. Т. I.—Т. 23.
6а Маркс К. Капитал. Т. III, ч. 1.— Т. 25, ч. I.
7. М а р к с К- Капитал. Т. III, ч. 2.—Т. 25, ч. II.
7а. Маркс К. Капитал. Т. IV.— Т. 26, ч. III.
8. М а р к с К- Формы, предшествующие капиталистическому производст-
ву. Т. 46, ч. I.
9. Маркс К. Экономические рукописи 1857—4859 годов. Ч. I. Т. 46, ч. I.
10. Маркс К. Экономические рукописи ’L857—11859 годов. Ч. II. Т. 46, ч. II.
11. Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке. Т. НО.
12. Энгельс Ф. Марка. Т. 19.
13. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Т. 20.
1’4 . Э н г е л ь с Ф. Диалектика природы. Т. 20.
15. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и госу-
дарства. Т. 21.
16. Энгельс Ф. Послесловие -к работе «О социальном вопросе в Рос-
сии». Т. 22.
17. Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против со-
циал-демократов? Т. 1.
48. Ленин В. И. Кустарная перепись 1894/95 года в Пермской губернии
и общие вопросы «кустарной» промышленности. Т. 2.
19. Л е н и н В. И. Развитие капитализма в России. Т. 3.
20. Ленин В. И. Рецензия: Р. Гвоздев. Кулачество-ростовщичество, его
общественно-экономическое значение. СПб., 4899. Т. 4.
21. Л е н и н В. И. Рабочая партия и крестьянство. Т. 4.
22. Л е н и н В. И. Аграрная программа русской социал-демократии. Т. 6.
23. Л е н и н В. И. Революционный авантюризм. Т. 6.
24. Л е н и н В. И. Ответы на замечания Плеханова и Аксельрода на
статью «Аграрная программа русской социал-демократии». Т. 6.
25. Ленин В. И. Аграрная программа социал-демократии в первой рус-
ской революции 1905—4907 годов. Т. 46.
26. Ленин В. И. Великий почин. Т. 39.
27. К столетию со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Тезисы ЦК
КПСС. М., 1969.
28. Абдураимов А. Пережитки сельской общины в узбекском кишлаке
Хумсан.— СЭ, 4(959, № 4.
29. А б р а м з о н С. М. Киргизы и их этногенические и историко-культур-
ные связи. Л., 4971.
30. Аграрный вопрос и крестьянство в Тропической Африке. М., 1964.
31. Аграрный вопрос в странах Азии и Северной Африки. М., 1968.
* Труды К. Маркса и Ф. Энгельса даются по второму изданию Сочи-
нений, произведения В. И. Ленина — по Полному собранию сочинений.
278
32. А л а е в Л. Б. Соседская община и кастовая община. (Рецензия на
книгу М. К. Кудрявцева).— НАА, 11972, № 4.
33. А л а е в Л. Б. Проблема сельской общины в классовых обществах.
(Историография вопроса) .— «Тезисы докладов и сообщений XIV сес-
сии межреспубликанского симпозиума по аграрной истории Восточной
Европы». Вып. 2. М., 1972.
34. Александров В. А. Сельская община в России \(<XVII — начало
XIX в.).М., 1976.
35. Алексеев Ю. Г. Аграрная и социальная история Северо-Восточной
Руси. XV—XVI 1вв. Переяславский уезд. М.—Л., 1966.
36. Алексеев Ю. Г. В. И. Ленин о некоторых чертах русской общины
конца XIX в.— «В. И. Ленин и проблемы истории». Л., 1970.
37. Алексеев Ю. Г. Основные этапы развития русской общины.— «Те-
зисы докладов и сообщений XIV сессии межреспубликанского симпо-
зиума по аграрной истории Восточной Европы». Вып. 2. М., 11972.
38. А н д р е е в И. Л. Общинные структуры и некапиталистический путь
развития. Владимир, 1973.
39. Андреев И. Л. Некапиталистический путь развития. М., 1974.
39а. Андреев Ю. В. Раннегреческий полис. Л., 1976.
40. Андрианов Б. В., Че бокс а ров Н. Н. Хозяйственно-культурные
типы и проблема их картографирования.— СЭ, 4972, № 2.
41. А н и с и м о в А. Ф. Родовое общество эвенков. Л., 1936.
42. А н о х и н Г. И. Общинные традиции норвежского крестьянства. М.,
1971'.
43. Арабские источники X—XII вв. по этнографии и истории Африки южнее
Сахары. Подготовка текстов и перевод В. В. Матвеева и Л. Е. Куббеля.
М.—Л., 11965.
44. Арутюнов С. А., Чебоксаров Н. Н. Передача информации как
механизм существования этносоциальных и биологических групп чело-
вечества.— «Расы и народы». М., 1972.
45. Африка: проблемы социалистической ориентации. М., 1976.
46. Б а х т а В. М. К вопросу о структуре первобытного производства.— ВИ,
1960, № 7.
47. Б а х т а В. М. Папуасы Новой Гвинеи: производство и общество.—
ПИДО.
48. Б а х т а В. М., С е н ю т а Т. В. Локальная группа, семья и узы род-
ства в обществе аборигенов Австралии.— «Охотники, собиратели, ры-
боловы». Л., 1972.
49. Бернар О. Северная и Западная Африка. М., 1949.
50. Бородай Ю. М., Келле В. Ж-, Плимак Е. Г. Принцип историз-
ма в социальных исследованиях. М., 11972.
511. Бромлей Ю. В. Становление феодализма в Хорватии. М., 4964.
52. Б р о м л е й Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973.
53. Буайон Ж. Гана. Рождение африканского государства. М., 11960.
54. Бутинов Н. А. Разделение труда в первобытном обществе.— «Проб-
лемы истории первобытного общества». ТИЭ. Н. сер. Т. 54. М.—Л., 11960.
55. Б у т и н о в Н. А. Первобытнообщинный строй (основные этапы и ло-
кальные варианты).— ПИДО.
56. Б у т и н о в Н. А. Этнографические материалы и их роль в изучении
общины древнего мира.— «Община и социальная организация у наро-
дов Восточной и Юго-Восточной Азии». Л., |Г967.
57. Бутинов Н. А. Папуасы Новой Гвинеи (хозяйство, общественный
строй). М., 1968.
58. Б р а й а н т А. Т. Зулусский народ до прихода европейцев. М., 1953.
59. В а с и л ь е в Л. С. Аграрные отношения и община в древнем Китае.
М., 1961.
60. Г а в р и л е н к о И. Г. Методологическая роль категории «разделение
труда» для исторического материализма.— «Труды Горьковского поли-
технического института им. А. А. Жданова». Т. XXVI. Вып. 3. «Методо-
логические проблемы научного познания». Горький, 1970, с. 78—<87.
279
60а. Гавриленко И. Г. Естественный и исторический факторы как
объективные формы и методологические принципы теории обществен-
ного развития.— Там же, с. 88—1101.
61. Г а в р и л е н к о И. Г. Методологические принципы исследования пер-
вичной социальной структуры. Автореферат канд. дисс. Л., 1971.
62. Гамаюнов А. С. Индия. Исторические, культурные и социально-эко-
номические проблемы. М., ,1972.
63. Г а ф у р о в Б. Г. Актуальные проблемы современного национально-
освободительного движения. Развивающиеся страны Азии и Африки.
М., 1976.
64. Г е н и н г В. Ф. Этнический процесс в первобытности. Свердловск, 1970.
65. Г л у с к и н а Л. М. О специфике греческого полиса в связи с пробле-
мой его кризиса.— ВДИ, 4973, № 2.
66. Голубцова Е. С. Сельская община в Малой Азии III в. до н. э.—
III в. н. э. М., ,1972.
67. Г о р е м ы к и н а В. И. Об общине и индивидуальном хозяйстве в Древ-
ней Руси.— /«История СССР», 11973, № 5.
68. Греков Б. Д. Киевская Русь. М., ,1939 (и последующие издания).
69. Г р е к о в Б. Д. Полица. Опыт изучения общественных отношений в
Полице XV—XVII вв. М., 4951.
70. Г у м и л е в Л. Н. Древние тюрки. М., 1967.
7/1. Г у м и л ев Л. Н. Хунны в Китае. М., 1974.
72. Гуревич А. Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе.
М., 1970.
73. Г у р е в и ч А. Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. М.,
1967.
74. Г у р е в и ч А. Я. Индивид и общество в варварских государствах. —
ПИДО.
75. Д а н и л о в В. П. Земельные отношения в советской доколхозной де-
ревне.— «История СССР», 19-58, № 3.
76. Д а н и л о в В. П. К вопросу о характере и значении крестьянской по-
земельной общины в России.— «Проблемы социально-экономической
истории России». М., 1971.
77. Данилов В. П. Община у народов СССР в послеоктябрьский пе-
риод. (К вопросу о типологии общины на территории советских респуб-
лик).—НА А, 1973, № 3.
78. Д а н и л о в В. П. Об исторических судьбах русской крестьянской об-
щины.— «Ежегодник по аграрной истории». Вып. VI. «Проблемы исто-
рии русской общины». Вологда, 1975.
79. Д а н и л о в а Л. В. Дискуссионные проблемы теории докапиталисти-
ческих обществ.— ПИДО.
80. Д а н и л о в а Л. В. Место общины в системе социальных институтов.—
«Тезисы докладов и сообщений XIV сессии межреспубликанского сим-
позиума по аграрной истории Восточной Европы». Вып. 2. М., 1972.
81. Данилова Л. В., Данилов В. П. Община.— «Большая Совет-
ская Энциклопедия». Изд. 3. Т. Г8. М., 1974.
82. Д а х ш л ей г е р Г. Ф. Социально-экономические преобразования в ауле
и деревне Казахстана (1921—11929 гг.). Алма-Ата, 1965.
82а. Дискуссия в Институте востоковедения АН СССР о роли общины и
перспективах ее эволюции в развивающихся странах.— СЭ, 1975, № 6.
83. Дискуссия по проблеме родовой и сельской общины на древнем Во-
стоке.— ВДИ, 1963, № 1.
84. Д о л г а н е в Е. Е. Страна эфиопов. М., 1896.
85. Дубровский С. М. Столыпинская земельная реформа. М., 1963.
86. Д ь я к о н о в И. М. Общественный и государственный строй древнего
Двуречья. Шумер. М., 4959.
87. Д ь я к о н о в И. М. Община на древнем Востоке в трудах советских
исследователей.— ВДИ, 1963, № 1.
88. Д ь я к о н о в И. М. Проблемы собственности. О структуре общества
Ближнего Востока до середины II тысячелетия до н. э.— ВДИ, 1967, № 4.
280
89. Дьяконов И. М. Проблемы экономики. О структуре общества Ближ-
него Востока до середины II тысячелетия до н. э.— В ДИ, йЭбв, № 3.
90. Д я т е л Е. П. Проблемы политической экономии первобытного обще-
ства.— «Экономические науки», 11974, № d'.
91. Дятел Е. П. Проблемы методологии исследования отношений собст-
венности.— «Труды Хабаровского политехнического института». Вып.
XXII. «Сборник трудов научно-теоретической конференции. Обществен-
ные науки». Хабаровск, 11970 (ротапринт).
92. Д я т е л Е. П. 'Формы присвоения и распределения у охотников-соби-
рателей Африки.— НАА, 1973, № 6.
93. Дятел Е. П. Присваивающее хозяйство у пигмеев, бушменов и тин-
дига: особенности воспроизводства и развития.— «Африка: возникно-
вение отсталости и пути развития». М., 1974.
94. Ежегодник по аграрной истории. Вып. VI. (Проблемы истории русской
о*бщины). Вологда, 1976.
95. Е р а с о в Б. С. Утопии и мистификации «африканского социализма».—
ВФ, 1970, № 10.
96. Зайончковский П. А. Отмена крепостного права. М., 1968.
97. Зак С. Д. Марксизм о природе и судьбах общинной собственности и
развивающиеся страны.— «Итоги и перспективы социально-экономиче-
ского развития молодых суверенных государств». Л., 1965.
98. 3 а к С. Д. Традиционная община и производительные силы в странах
Африки.— «Современные проблемы развития и размещения производи-
тельных сил в Африке». Л., ,1’969.
99. Зак С. Д. Методологические проблемы развития сельской поземель-
ной общины.— «Социальная организация народов Азии и Африки». М.,
1975.
100. Зырянов П. В. Обычное гражданское право в пореформенный пе-
риод.— «Ежегодник по аграрной истории». Вып. VI. «Проблемы истории
русской общины». Вологда, 1976.
101. Иванова Ю. В. Северная Албания в XIX — начале XX в. Общест-
венная жизнь. М., 1971.
102. Иорданский В. Б. Стратегия борьбы за независимость. Гвинея в
1945^1958 гг. М., 1968.
103. Иорданский В. Б. Тупики и перспективы Тропической Африки. М.,
1970.
104. И о р д а н с к и й В. Б. Расслоение африканского крестьянства.— «Ми-
ровая экономика и международные отношения», 4969, № 3.
105. История Африки в XIX — начале XX в. М.» 1967.
106. Итоги десятилетия Советской власти в цифрах. 1917—1927. М., 19*27.
107. Ильясов С. И. О сущности патриархально-феодальных отношений у
кочевых народов Киргизии.— «Материалы научной сессии, посвященной
истории Средней Азии и Казахстана в дооктябрьский период». Ташкент,
1955.
108. Ильясов С. И. Земельные отношения в Киргизии в конце XIX — на-
чале XX в. Фрунзе, 1963.
108а . Илюшечкин В. П. Аренда в системе частновладельческой эксплуа-
тации в древнем и средневековом Китае.— «Аграрные отношения и
крестьянское движение в Китае». М., 1974.
1086. Илюшечкин В. П. Господствующие способы эксплуатации в древ-
нем и средневековом Китае.— «Китай: общество и государство». М.,
1976.
109. Кабо В. Р. Первобытная община охотников и собирателей (по авст-
ралийским материалам).— ПИДО.
109а. Ка та гощин а И. Т. Становление нигерийской интеллигенции. Канд,
дисс. М., 1972.
1110. Кива А. В. Африканская община: что впереди? — «Международная
жизнь», 11971, № 9.
lid. Ким С. Р. Раннеклассовое государство в Центральном Камеруне (по
материалам султаната Бамум, XIV—XIX вв.).— ПИДО.
281
112. Клеер Е. Анализ общественно-экономических структур «третьего ми-
ра». М., 19'68.
1)13. Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. II. М., '1908.
144. Кобищанов ,Ю. М. Аксум. М., 11966.
1'115. Кобищанов Ю. М. Доходы аксумских царей.— «Социальные струк-
туры доколониальной Африки». М., 11970.
1116. К о б и щ а н о в Ю. М. К вопросу о социально-экономических отноше-
ниях в средневековой Нубии.— «Социальные структуры доколониальной
Африки». М., 1970.
11117. Кобищанов Ю. М. Типы и формы общины в Африке.— «Тезисы до-
кладов и сообщений XIV сессии межреспубликанского симпозиума по
аграрной истории Восточной Европы». Вып. 2. М., 1972.
148. Кобищанов Ю. М. Раннеклассовые общества на периферии фео-
дальных государств (на примере Северо-Восточной и Восточной Аф-
рики).— «Конференция „Возникновение раннеклассового общества". Те-
зисы докладов», М., 1973.
149. Кобищанов Ю. М. Пространственно-временные структуры истории
Африки.— «Африка: возникновение отсталости и пути развития». М.,
1974.
Г20. К о б и щ а н о в ,Ю. М. Африканские феодальные общества: воспроиз-
водство и неравномерность развития.— «Африка: возникновение отста-
лости и пути развития». М., 4974.
Г21. К о б и щ а н о в Ю. М. Община или класс? — «Аграрные структуры
стран Востока». М., 4977.
122. Ковалевский М. М. Общинное землевладение, причины, ход и по-
следствия его разложения. М., 4879.
1123. К о в а л ь ч е н к о И. Д. В. И. Ленин о характере аграрного строя ка-
питалистической России.— ВИ, 4970, № 3.
124. Козлов С. Я. Положение зависимых групп населения на Фута-Джал-
лоне в XIX — первой половине XX в.— «Africana», VI. ТИЭ. Н. сер.
Т. 90. М.—Л., 1966.
125. Козырева Н. В. Сельская округа в государстве Ларса.— ВДИ, 1975,
№ 2.
1'26. Колганов М. В. Собственность. Докапиталистические формации. М.,
49612.
127. Коллективизация сельского хозяйства Казахстана. Ч. 1. Алма-Ата, 1967.
Г28. Конференция «Возникновение раннеклассового общества». Тезисы до-
кладов. М., 1973.
129. Коростовцев М. А. О характере древневосточного общества.—
НАА, 4966, № 3.
130. Корсунский А. Р. О крестьянских сообществах в Астурии, Леоне
и Кастилии в IX—XIII вв.— «Тезисы докладов и сообщений XIV сессии
межреспубликанского симпозиума по аграрной истории Восточной Ев-
ропы». Вып. 2. М., 4972.
131. Косвен М. О. Семейная община и патронимия. М., 1963.
132. Кочакова Н. Б. Города-государства йорубов. М., 1968.
133. Кочакова Н. Б. Особенности производства и присвоения прибавоч-
ного продукта в странах Бенинского залива ((традиционные формы).—
«Социальные структуры доколониальной Африки». М., 1970.
134. К р и в е н ц о в Е. М. Роль феодального уклада в производстве какао
в Нигерии.— «Африканский сборник (экономика)». М., 1964.
135. Крылов В. В. Основные тенденции развития аграрных отношений в
Тропической Африке.— НАА, 4965, № 4.
136. Крюков М. В. Формы социальной организации древних китайцев. М.,
4967.
137. Ксенофонтова Н. А. Машона. Традиционные социальные связи
в общине.— «Социальные структуры доколониальной Африки». М., 1970.
138. Ксенофонтова Н. А. Народ Зимбабве. М., 1974.
139. Ку б бе ль Л. Е. Из истории древнего Мали.— «Африканский этно-
графический сборник». V. ТИЭ. Н. сер. Т. 76. М.—Л., 1963.
282
14U. Куб бель Л. Е. Сонгайская держава. Опыт исследования социально»
политического строя. М., 1974.
Ml. Кудрявцев М. К. Община и каста в Хиндустане. М., 1974.
1'42. Кудрявцев М. К. Кастовая община.— «Тезисы докладов и сообще-
ний XIV сессии межреспубликанского симпозиума по аграрной истории
Восточной Европы». Вып. 2. М., (1.972.
1'43. Кузищин И. Крестьянское хозяйство древнего Рима как экономи-
ческий тип.— ВДИ, 1073, № 1.
143а. Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии
К. Маркса. М., 11976.
1436. Куршаков А. Д. Создание государственно-кооперативного сектора
хозяйства в условиях некапиталистического развития. Л., 1969.
144. Л ап тин П. Ф. Община в русской историографии последней трети
XIX — начала XX в. Киев, 11971.
145. Лети ев А. Б. Деревня Западного Мали. Социально-экономический
очерк: 1950—1960 гг. М., 1964.
Г46. Львова Э. С. Социальная структура государств Куба и Луба.— «Со-
циальная структура доколониальной Африки». М., ,1970.
147. Люблинская А. Д. Типология раннего феодализма и проблемы ро-
мано-германского синтеза.— «Средние века». Вып. ЗГ. М., 4968.
148. Люблинская А. Д. Крестьянская община во Франции в XIII—
XVIII вв.— «Тезисы докладов и сообщений XIV сессии межреспубли-
канского симпозиума по аграрной истории Восточной Европы». Вып. 2.
М., 4972.
149. Макаров В. В. Нигерия (экономический очерк). М., 1962.
150. Ма ретин Ю. В. Община и ее типы в Индонезии.— «Труды VII Меж-
дународного конгресса антропологических и этнографических наук.
Москва, 3—40 августа 1964 г.». Т. 9. М., 1970.
151. Маретин Ю. В. Основные типы общин в Индонезии.— ПИДО.
152. Ма ретин Ю. В. Стадиальная типология общины.— «Тезисы докла-
дов и сообщений XIV сессии межреспубликанского симпозиума по аг-
рарной истории Восточной Европы». Вып. 2. М., 1972.
153. Маретин Ю. В. Община соседско-большесемейного типа у минанг-
кабау (Западная Суматра).— «Социальная организация народов Азии
и Африки». М., 1975.
154. Массон В. М. Средняя Азия и древний Восток. М.—Л., 1964.
154а. Массоп В. М. Экономика и социальный строй древних обществ
(в свете данных археологии). Л., 4976.
155. М е л и к и ш в и л и Г. А. Характер социально-экономического строя на
Древнем Востоке.— НА А, *1972, № 4.
156. М е л и к и ш в и л и Г. А. Некоторые аспекты вопроса о социально-эко-
номическом строе древних ближневосточных обществ.— ВДИ, 1975, № 2.
156а. М у г р у з и н А. С. Пути социально-экономического развития Китая
и судьба традиционного производства.— Китай: традиции и современ-
ность. М., 1976.
157. Мюрдаль Г. Современные проблемы «третьего мира». М., 1972.
158. Надь Г. Охотники и собиратели Восточной Африки.— «Охотники, со-
биратели, рыболовы». Л., 11972.
159. Народы Австралии и Океании. М., Г956.
159а. Неру Дж. Взгляд на всемирную историю. М., 4975.
160. Неусы хин А. И. Возникновение зависимого крестьянства в Запад-
ной Европе VI—VIII веков. М., 1956.
161. Неусыхин А. И. Судьбы свободного крестьянства в Германии в
VIII—XII вв. М., 1964.
162. Неусыхин А. И. Дофеодальный период как переходная стадия от
родо-племенного строя к раннефеодальному (на материале истории За-
падной Европы раннего средневековья).— ВИ, 1967, № 1.
163. Никифоров А. В. Поземельные отношения у народа васукума в
колониальный период.— «Экономическая история Африки». М., 1966.
283
L64. Никулыпин Н. Первобытные производственные объединения и со-
циалистическое строительство у эвенков. Л., 1939.
165. Общее и особенное в историческом развитии Востока. Материалы дис-
куссии об общественных формациях на Востоке. М., 1966.
166. Община и социальная организация у народов Восточной и Юго-Восточ-
ной Азии. Л., 1967.
167. Ольдерогге Д. А. Население и социальный строй.— «Абиссиния
(Эфиопия)». М.—Л., 1936.
168. Ольдерогге Д. А. Система родства баконго в XVII в.— «Африкан-
ский этнографический сборник». ТИЭ. Н. сер. Т. 52. М.—Л., 1959.
169. Ольдерогге Д. А. Система нкита.— «Проблемы истории первобыт-
ного общества». ТИЭ. Н. сер. Т. 54. М.—Л., 1960.
170. Ольдерогге Д. А. Западный Судан в XV—XIX вв. Очерки по исто-
рии и истории культуры.— ТИЭ. Н. сер. Т. 53. М.—Л., 1960.
1711. Ольдерогге Д. А. Японские исследования по этнографии Африки.—
СЭ, 11974, № 3.
Г72. Ольдерогге Д. А. Иерархия родовых структур и типы большесе-
мейных домашних общин.— «Социальная организация народов Азии и
Африки». М., 1975.
173. Ольдерогге Д. А. Типы домашней общины и матрилинейный род у
народов Экваториальной Африки.— «Социальная организация народов
Азии и Африки». М., 1975.
174. Орлова А. С. История государства Конго XVI—XVII вв. М., 4968.
175. Охотники, собиратели, рыболовы. Проблемы социально-экономических
отношений в доземледельческом обществе. Л., 1972.
176. П а в л о в - С и л ь в а н с к и й Н. П. Феодализм в древней Руси. СПб.,
1908.
177. Па в лов-Си льва иски й Н. П. Феодализм в удельной Руси. СПб.,
1910.
178. Переломов Л. С. Община и семья в древнем Китае (III в. до н. э.—
III в. н. э.). М., 1964.
179. Переломов Л. С. О характере сельской общины в период Хань.—
НАА, '1965, № .1.
180. Першин П. Н. Участковое землевладение в России. М., 1922.
181. Перш иц А. И. Общественный строй туарегов Сахары в XIX в.—
«Разложение родового строя и формирование классового общества».
М, 1968.
Г82. П е р ш и ц А. И. Хозяйство и общественно-политический строй Север-
ной Аравии в XIX — первой трети XX в. М., 1961.
183. Перш иц А. И., Монгайт А. Л., Алексеев В. П. История пер-
вобытного общества (учебник для вузов). М., .1974.
184. Погорельский П. [В.], Батраков В. [С.]. Экономика кочевого
аула Киргизстана. М., 1930.
1'85 . Положения о сельском состоянии. Особое приложение к тому IX За-
конов о состояниях. СПб., 1(876.
186. Потехин И. И. О феодализме у ашанти.— «XXV Международный
конгресс востоковедов. Доклады делегации СССР». М., 'I960.
187. Потехин И. И. Военная демократия матебеле.— «Родовое общество.
Материалы и исследования». М., 1951.
188. Преобразования в хозяйстве и культуре и этнические процессы у на-
родов Севера. М., 1970.
189. Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968.
190. Проблемы истории первобытного общества. ТИЭ. Н. сер. Т. 54. М.—Л.,
1960.
191. Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. М., 1969.
192. Проблемы этнографии и антропологии в свете научного наследия Ф. Эн-
гельса. М., (1972.
193. Рыбаков Б. А. Предпосылки образования древнерусского государст-
ва.— «Очерки истории СССР. III—IX вв.». М., 1958.
194. Рыбаков Б. А. Союзы племен и проблема генезиса феодализма на
284
Руси.— «Проблемы возникновения феодализма у народов СССР». М.,
11969.
194а. Салтыков Г. Ф. «Клановость» и политическая борьба в китайской
деревне (1970—119712 гг.).— Китай: традиции и современность. М., 1976.
195. Самаркина И. К. Община в Перу. Очерк социально-экономического
развития. М., <1974.
196. Сборник документов по земельному законодательству СССР и РСФСР.
11917—'1954. М., 4954.
197. Сванидзе И. А. Изменения в хозяйстве и обществе у тонга при ко-
лониальном режиме.— СЭ, 1960, № 6.
198. Сванидзе И. А. Сельское хозяйство Северной Родезии. М., 1963.
199. Сванидзе И. А. Королевство Бенин. История, экономика, социаль-
ные отношения.— «Некоторые вопросы истории стран Африки». М.,
1968.
200. Семевский Б. Н. Экономика кочевого хозяйства Казахстана в на-
чале реконструктивного периода.— «Известия Всесоюзного географиче-
ского общества». Т. LXXIII. 1941, вып. 4.
201. С е м е н о в В. С. Капитализм и классы. М., 4969.
202. Семенов Ю. И. Как возникло человечество. М., 1966.
203. Семенов Ю. И. Проблема начального этапа родового общества.—
ПИДО.
204. Семенов Ю. И. Проблема перехода от материнского рода к отцов-
скому.— СЭ, 4970, № 5.
205. Сергеев М. А. Некапиталистический путь развития малых народов
Севера. М.—Л., 4955.
206. Сергеевич В. И. Древности русского права. Т. III. СПб., 1903.
207. С к а з к и н С. Д., М е й м а н М. Н. Об основном экономическом зако-
не феодальной формации.— ВИ, 1954, № 2.
208. Сказкин С. Д. Избранные труды по истории. М., 1973.
209. Следзевский И. В. Феодальные отношения у современных хауса
Северной Нигерии.— «Проблемы истории Африки». М., 1966.
210. С л е д з евс к и й И. В. Хаусанские эмираты Северной Нигерии. Хо-
зяйство и общественно-политический строй. М., 4974.
214. Следзевский И. В. Колониальные общества. Некоторые проблемы
развития и воспроизводства многоукладное™ (на примере Западной
Африки).— «Африка: возникновение отсталости и пути развития». М.,
1974.
212. Следзевский И. В. Традиционный сектор хозяйства на современном
этапе развития.— «Нигерия. Современный этап развития». М., 1977.
213. С м и р н о в С. Р. История Судана. М., 1968.
214. Соколовский В. А. Казахский аул. Ташкент, 1'926.
215. Социальная организация народов Азии и Африки. М., 4975.
216. Социальная организация народов Азии. М., 1975.
217. Социальные структуры доколониальной Африки. М., 1970.
217а. Столяров П. П. Вопросы теории и исторического развития форм
собственности в работах К. Маркса. Киев, 1970.
218. Субботин В. А. Кочевое и оседлое население Суданского Сахеля в
XIX в.— «Некоторые вопросы истории стран Африки». М., 1968.
219. Субботин В. А. К вопросу о земельных отношениях в Фута-Джал-
лоне накануне колонизации.— «Труды VII Международного конгресса
антропологических и этнографических наук. Москва, 3—40 августа
1964 г.». Т. 9. М., 1970.
220. С юмов Ю. С. Обсуждение теоретических проблем общины (XIV Меж-
республиканский симпозиум по аграрной истории Восточной Европы).—
НАА, 1973, № 6.
221. Сюрэ-КанальЖ. Африка Западная и Центральная. География.
Цивилизация. История. М., 1961.
222. Сюрэ-Каналь Ж. Прогресс и община.—«За рубежом», 1966, № 49.
223. Сюрэ-КанальЖ. Гвинейская Республика, М., 1973.
285
224. Тезисы докладов и сообщений XIII сессии межреспубликанского симпо-
зиума по аграрной истории Восточной Европы. Вып. Г. М., 1970.
225. Тезисы докладов и сообщений XIV сессии межреспубликанского сим-
позиума по аграрной истории Восточной Европы. Вып. 2. М., 1972.
226. Тер-Акопян Н. Б. 2-е издание как источник для изучения развития
взглядов Энгельса на историю первобытного общества.— «Институт
марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Научно-информационный бюлле-
тень сектора произведений К. Маркса и Ф. Энгельса». М., 1966.
227. Тер-Акопян Н. Б. К. Маркс и Ф. Энгельс о характере первичной
общественной формации.— ПИДО.
228. Тер-Акопян Н. Б. Развитие взглядов Маркса и Энгельса на азиат-
ский способ производства и земледельческую общину.— НАА, 1965,
№ 2, 3.
229. Т е р - А к о п я н Н. Б. Маркс и Энгельс об азиатском способе произ-
водства и земледельческой общине.— «Из истории марксизма и между-
народного рабочего движения». М., 11973.
230. Тер-Григорян Г. Г. К вопросу об определении первобытной об-
щественно-экономической формы труда.— «Вестник общественных наук
Академии наук Армянской ССР». Ереван, 1966, № 2.
231. Тер-Григорян Г. Г. К вопросу о становлении первых форм чело-
веческого общества в работах К. Маркса и Ф. Энгельса.— «Сборник на-
учных трудов Ереванского политехнического института им. К. Маркса».
Т. 24. Ереван, 1966.
232. Тер-Григорян Г. Г. Проблема социального и экономического при
генезисе архаической формации.— «Сборник научных трудов Ереван-
ского политехнического института им. К. Маркса». Т. 28. Ереван, 1968.
233. Тер-Григорян Г. Г. О диалектике биологического и исторического
факторов в процессе антропогенеза.— «Вопросы антропологии», 4969,
№ 1.
233а. Тёкеи Ф. К теории общественных формаций. М., 1975.
234. Токарев С. А. Докапиталистические пережитки в Ойротии. М.—Л.,
1936.
235. Токарев С. А. Происхождение общественных классов на островах
Тонга.— СЭ, 495I8, № 1.
236. Толы беков С. Е. Кочевое общество казахов в XVII — начале XX в.
Политико-экономический анализ. Алма-Ата, 1971.
237. Трапезников С. П. Исторический опыт КПСС в социалистическом
преобразовании сельского хозяйства. М., 11959.
238. Трапезников С. П. Исторический опыт КПСС в осуществлении
ленинского кооперативного плана. М., 1967.
239. Турсунбаев А. Б. Победа колхозного строя в Казахстане. Алма-
Ата, 1957.
240. Т ю л ьп а н о в С. И. Очерки политической экономии (развивающиеся
страны). Л., 1.968.
241. У л ь я н о в с к и й Р. А. «Третий мир» — проблема социалистической
ориентации.— «Международная жизнь», 19711, № 8.
242. Ульяновский Р. А. Социализм и освободившиеся страны. М., 11972.
243. Ульяновский Р. А., Павлов В. И. Трагедия и надежда народов
Южной Азии. Предисловие к кн.: Г. Мюрдаль. Современные проблемы
«третьего мира». М., 1972.
244. Увачан В. Н. Переход к социализму малых народов Севера. М., 1958.
244а. Утченко С. Л., Дьяконов И. М. Социальная стратификация
древнего общества.— «XIII Международный конгресс исторических наук.
Доклады делегации СССР». М., 1970.
245. Фукс П. Народы Сахары.— «Сахара». М., 197Г.
2'46. Хазанов А. М. Разложение первобытного строя и возникновение
классового общества.— 1«Первобытное общество». М., 1975.
247. Хазанов А. М. Община в разлагающихся первобытных обществах
и ее исторические судьбы.— ВДИ, Т975, № 4.
286
248. Хлоп ин И. Н. Сегментация в истории первобытного общества.— ВИ,
.>1968, № 8.
249. X л о п и н И. Н. Возникновение скотоводства и общественное разде-
ление труда в первобытном обществе.— «Ленинские идеи в изучении
первобытного общества, рабовладения и феодализма». М., 1970.
250. Хрустов Г. Ф. К вопросу об отношениях собственности в первобыт-
ном обществе.— СЭ, 1959, № 6.
250а. Хрустов Г. Ф. О возникновении материального производства.—
ВФ, 1968, № 6.
251. Чанг л и И. И. Труд. Социологические и методологические аспекты
теории и методологии исследования. М., 1973.
251а. Чичерин Б. Н. Обзор исторического развития сельской общины в
России.— «Русский вестник», 1856, № 1.
252. ЧконияИ. В. О природе большой семьи. Тбилиси, 1964.
253. Шапиро А. Л. Крестьянская община в крупных вотчинах первой по-
ловины XVIII в.— «Ученые записки Саратовского государственного уни-
верситета». Т. 1 (XIV). Серия исторического факультета. Вып. 1. Сара-
тов, 1939.
254. Шаревская Б. И. Старые и новые религии Тропической Африки. М.,
1964.
255. Ш а х м а т о в В. Ф. Казахская пастбищно-кочевая община. Алма-Ата,
1964.
256. Широков М. М. Работа Коммунистической партии по овладению
земельными обществами и переводу их на социалистический путь раз-
вития (1927—4929 гг.).— «Вестник МГУ». Серия IX. 1966, № 4.
257. Шта ер м а н Е. М. Римская собственность на землю.— ВДИ, 1974,
№ 3.
258. Элленбергер В. Трагический конец бушменов. М., 1956.
259. Яблочков Л. Д. Этнический состав и занятия населения Мозамби-
ка.— «Африканский этнографический сборник». IV. ТИЭ. Н. сер. Т. 52.
М., 1962.
260. Яблочков Л. Д. Время выбирать. (Влияние внешнего мира на мо-
дернизацию Тропической Африки).— ВФ, 1970, № 6.
261. Africa. Social Problems of Change and Conflict. San-Francisco, 1965.
262. Alexandre P. et BinctJ. Le groupc dit Pahouin (Fang-Boulou-
Beti). Paris, 1958.
262a. Amin S. Trois experiences de developpement: le Mali, la Guinee et la
Ghana. Paris, 1965.
263. Ardener E. Coastal Bantu of the Cameroons (The Kpe-Mboko, Duala-
Limba and Tanga-Yasa Groups). London, 1956.
264. Bader K- S. Studien zur Rechtsgeschichte des mittelarterlichen Dorfes.
Weimar, 1957.
265. Bascomb W. Urbanization Among the Yoruba.— «Culture and Societies
of Africa» ,(S. and Ph. Ottcnberg eds.). New York, 1960.
266. Baxter P. T. W. Stock Management and the Diffusion of Property
Rights Among the Boran. Addis Ababa, 1966.
267. Bedri I. Notes on Dinka Religious Beliefs in Their Hereditary Rain-
Makers.— «Sudan Notes and Records», 4939, vol. XXII, № 1.
268. В e r ge 1 E. Social Stratification. New York, 1962.
269. Bohannan P. Justice and Judgement Among the Tiv. London e. a.,
1957.
270. Bohannan P., Bohannan L. Tiv Economy. London, 1968.
271'. Bradbury R. The Benin Kingdom and the Edo-Speaking Peoples of
the South-Western Nigeria. London, 4957.
272. Brokensha D. and Glazier J. Land Report Among the Mbeere
of Central Kenya.— «Africa», 1973, vol. XLITI, № 3.
273. В u s i a K. A. The Position of the Chief in the Modern Political System
of Ashanti. A Study of the Influence of Contemporary Social Changes on
Ashanti Political Institutions. London e. a., 1951.
287
274. Butt A. The Nilotes of the Anglo-Egyptian Sudan and Uganda, London,
1952.
275. Cerulli E. The Folk-Literature of Galla of Southern Abyssinia. Texts
on Ethnological Subjects.— «Harvard University Studies». III. «Varia Af-
ricana». III. Cambridge, 1922.
276. Cerulli E. I riti dell’iniziazione nelle tribu Galla.— «Rassegna degli
studi orientali». 1921i—4922, vol. IX.
277. Cerulli E. Note sul movimento musulmano nella Somalia.— «Rassegna
degli studi orientali», 1923, vol. X.
278. Cerulli E. Etiopia occidentale. Vol. I—III, Roma, 1932—il933.
279. Cerulli E. Somalia. Scritti vari editi ed inediti. Vol. I, Roma, 1957.
280. Cerulli Ernest a. Peoples of South-West Ethiopia and Its Border-
lands. London, 1'956.
281. Cheneaux J. Le mode de production asiatique: une nouvelle etape de
discussion.— «Eirene», III, 1964.
282. Cheneaux J. Ou en est la discussion sur le «mode de production asia-
tique»? — «La Pensee», 11965, № 1'22.
283. The City of Ibadan. A Symposium on Its Structure and Development.
Cambridge—Ibadan, 1967.
284. Colle P. Les Baluba. Vol. I. Bruxelles, 1913.
285. Colonial Reports — Annual. Nigeria, 4937. London, 1939, № 1886.
286. Colson E. Marriage and Family Among the Plateau Tonga, Northern
Rhodesia.— «African Studies», 1948, June — September.
287. Conti-Rossini C. Loggo e la legge dei Loggo-Sarda.— «Giornale
delle Societa Asiatica Italiana», 1904, t. XVII.
288. Conti-Rossini С. I Mecan e i Suro dell’Etiopia del Sud-Ouest e il
loro linguaggio.— «Rendiconti della Reale Accademia dei Lincei». Roma,
1920, t. XXII, № 7—110.
289. Coutumiers juridiques de 1’Afrique Occidentale Frangaise. T. I—III. Paris,
1939.
290. Danquah J. B. Gold Coast. Akan Laws and Customs and the Akim
Abuakwa Constitution. London, 1928.
291. Die Anfange der Landgemeinde und ihr Wesen. Bd 1—2, Konstanz —
Stuttgart, 1964.
292. Doresse J. Histoire sommaire de la Corne Orientale de 1’Afrique. Pa-
ris, 1971.
293. Doresse J. La vie quotidienne des ethiopens Chretiens (aux XVIIе et
XVIIIе siecles). Paris, 1972.
294. D о r j a h n V. R. The Organization and Functions of the Ragbenle Society
of the Temne.— «Africa», 1959, vol. XXIX, № 2.
295. D r i b e r g J. The Lango. London, 1923.
296. E ger t on F. C. African Majesty. London, 1938.
297. Ernst K. Tradition and Fortschritt im afrikanischen Dorf. Soziologi-
sche Probleme der nichtkapitalistischen Umgestaltung der Dorfgemeinde
in Mali, Berlin, 4973.
298. Ernst K. La communaute traditionelle et le progres social en Afrique
sub-saharienne.— «Transactions of the Seventh World Congress of So-
ciology». Sofia, 1972.
299. Ernst K. Die Agrar- und Bauernfrage im Kampf urn den sozialen
Fortschritt in West- und Zentralafrika. — Wissenschaftliche Zeitschrift
'[der] Karl-Marx-Universitat». Leipzig. «Gesellschafts- und Sprachwissen-
schaftliche Reihe», 1972, Jg. 41, H. 6.
300. Evans-Pritchard E. E. A Preliminary Account of the Ingassana
in Fung Province.— «Sudan Notes and Records», vol. X, № 1.
301. Evans-Pritchard E. E. The Political System of the Anuak of the
Anglo-Egyptian Sudan. Lund, 1940.
302. Evans-Pritchard E. F. The Nuer. A Description of the Modes of
Livelihood and Political Institutions of a Nilotic People. Oxford, 1940.
303. Evans-Pritchard E. E. Nuei Bridewealth. — «Africa», 1946,
vol. XVI, № 3—4.
288
304. Fallers L. A. The Eastern Lacustrine Bantu. London, I960.-
305. Forde D., Brown P., Armstrong P. O. Peoples of the Niger —
Benue Confluence: the Nupe, the Igbira, the Igala, the Idoma-Speaking
Peoples. London, (1955.
305a. Fourie L. The Bushmen of South-West Africa.— «Culture, and Societies
of Africa» (S. and Ph. Ottenberg eds.). New York, 1960.
306. G a 11 о у P., V i n ce n t Y. et Fo г get M. Nomades et paysans d’Af-
rique Noire occidentale. Etudes de geographic soudanaise publiee par les
soins de X. de Planhol. Nancy, il963.
307. G a m b 1 e D. P. The Wolof of Senegambia. London, il957.
308. Garine I. Les Massa du Cameroun. Vie economique et sociale. Etudes
ethnographiques. Paris, 1964.
309. G i rli n g F. K. The Acholi of Uganda. London, ,1960.
310. G lickman M. Kinship and Credit Among the Nuer.— «Africa», 1971,
vol. XLI, № 4.
3111. Gravel P. B. Life in the Manor of Gisaka (Rwanda).— «Journal of Af-
rican History», 19615, vol. VI, №’3.
312. Gray R. J. Sonjo Lineage Structure and Property.— «The Family Estate
in Africa. Studies in the Role of Property in Family Structure and Lineage
Community». Ed. by R. F. Gray and P. H. Gulliver. Boston, 1964.
313. G г о 11 a n e 11 i V. I. Missione etnografica neirUollega occidentale.
I Mao. Roma, 1940.
314. Gulliver P. Land Tenure and Social Change Among the Nyakyusa.—
«East African Studies», Kampala, 1958, № 11.
ЗГ5. Gulliver P. and Gulliver P. H. The Family Herds. London, 1966.
316a. Gunn H. D. Peoples of the Plateau Area of Northern Nigeria. London,
1953.
315b. Gunn H. D. Pagan Peoples of the Central Area of Northern Nigeria.
London, 1956.
316. Hallpike C. R. The Konso of Ethiopia. A Study of the Values of a
Cushitic People. London, 1972.
317. Hammond-Tooke W. D. The Morphology of Mpondomese Descent
Groups.— «Africa», 1968, vol. XXXVHI, № 11.
318. Harris A. and Harris G. Property and the Cycle of Domestic Gro-
ups in Taita.— «The Family Estate in Africa. Studies in the Role of Pro-
perty in Family Structure and Lineage Community». Ed. by R. F. Gray
and P. H. Gulliver. Boston, 1964.
319. Heyer Fr. Die Kirche Athiopiens. Berlin — New York, 1971.
320. H i 11 e 1 s о n S. David Reubeni, an Early Visitor to Sennar.— «Sudari
Notes and Records», il9i33j vol. XVI, № 3—^4.
3211. Hob en A. Social Stratification in Traditional Amhara Society.— «So?
cial Stratification in Africa». Ed. by A. Tuden and L. Plotnikov. New
York — Toronto, 11970.
322. Holy L. Social Stratification in Rwanda.— «Social Stratification in Tri-
bal Africa». Praha, 1948.
323. Horton W. R. C. The Ohu System of Slavery in a North Ibo Village
Group.— «Africa», 1954, vol. XXIV, №4.
324. Howell P. P. The Shilluk Settlement.— «Sudan Notes and Records»,
1941, vol. XXIV, № 1
325. Hunter J. M. The Clans of Nangodi. A Geographical Study of the
Territorial Basis of Authority in a Traditional State of the West African
Savanna.— «Africa», 1968, vol. XXXVHI, № 4.
326. Huntingford G. W. East Central Africa. Pt IV- The Northern Nilo-
Hamites. London, 1953.
327: Huntingford G. W. East Central Africa. Pt VIII. The Southern
Nilo-Hamites. London, 1953.
328. Huntingford G. W. The Galla of Ethiopia. The Sacred Kingdom of
Kafa and Janjero. London, 11955..
329. Kabwegyere T. B. Performance as an Incentive, in Traditional So-
cieties.— «Africa Spectrum». Hamburg, 1973, № 11.
19 Зак. 464
330. Kamberry P. M. and Chi I ver E. M. An Outline of the Traditional
Political System of Bali-Nyong, Southern Cameroons.— «Africa», 1961,
vol. XXXI, № 4.
331. Kopytoff I. Family and Lineage Among the Suku of the Congo.—
«The Family Estate in Africa. Studies in the Role of Property in Family
Structure and Lineage Community». Ed. by R. F. Gray and P. H. Gulliver.
Boston, 11964.
332. Kopytoff I. Ancestors .as Elders (in Africa.— «Africa», (10711, vol. XLI,
№2.
333. LabouretH. Le servage — etape entre 1’esclavage et la liberte en AL
rique occidentale.— «Afrikanistische Studien». Hrsg. von J. Lukas. Berlin,
1955 i(Deutsche Akademie der Wissenschaften zu Berlin. Institut fur
Orientforschung. Veroffentlichungen, № 26).
334. La Fontaine J. S. East Central Africa. Pt X. The Gisu of Uganda.
London, (1959.
335. Laughein Ch. D. and Laughein E. R. Age-Generations and Po-
litical Process in So.— «Africa», il974, vol. XLIV, № 3.
336. L a w r a n c e J. C. D. The Iteso. Fifty Years of Change in a Nilo-Hamitic
Tribe of Uganda. London, 1957.
337. Leach E. R. Aspects of Cast in South India, Ceylon and North-West
Pakistan. Cambridge, I960.
338. L e b e u f J.-P. L^abitation de Fali, montagnards du Cameroun Septen-
trional. Technique, sociologie, mythologie, symbolisme. Paris, 1961.
339. Le Vine R. The Gusii Family.—«The Family Estate in Africa. Studies
in the Role of Property in Family Structure and Lineage Community». Ed.
by R. F. Gray and P. H. Gulliver. Boston, 1964.
340. Le V i n e R. and L e V i n e B. Nyasongo: Gusii Community in Kenya.
New York, 1966.
341. Lewis I. M. Peoples of the Horn of Africa: Somali, Afar and Saho.
London, 1955.
342. Lewis H. S. Wealth, Influence and Prestige Among the Shoa Galla.—
«Social Stratification in Africa». Ed. by A. Tuden and L. Plotnikov. New
York — Toronto, 1970.
343. Ligers Z. Les Sorko (Bozo), maitre de Niger. T. I—IV. Paris, 1963—
1969.
344. Little K. Some Contemporary Trends in African Urbanization. Evan-
stone, 1966.
345. Ma nouki an M. The Akan and Ga-Adangme Peoples. London, I960.
346. Ma nouki an M. Tribes of the Northern Territories of the Gold Coast.
London, 1952.
347. M a qu e t J.-J. The Promise of Inequality in Ruanda. A Study of Political
Relations in a Central-Afrioan Kingdom. London, 1961.
346. M a qu e t J.-J. Le systeme des relations sooiales dans le Ruanda ancien.
Tervurem, 1934.
. 349. Maquet J.-J. Rwanda Casts.— «Social Stratification in Africa». Ed. by
A. Tuden and L. Plotnikov. New York — Toronto, 1970.
350. Mayer Th. Vom Werden und Wesen der Landgemeinde.— «Die Anfange
der Landgemeinde und ihr Wesen». Bd 2. Konstanz — Stuttgart, 1964.
351. M cC u 11 о ch M., Littlewood M. and Dugast I. Western Africa.
Pt IX. Peoples of the Central Cameroons: Tikar, Barnum, Bamileke, Banen,
Bafia and Balom. London, 11954.
352. McKenny M. G. The Social Structure of the Nyakyusa: a Re-Evalua-
tion.— «Africa», ,1973, vol. XLIII, № 2.
353. Meek С. K. Law and Authority in a Nigerian Tribe. A Study of Indi-
rect Rule. London, 1937.
354. Meek С. K. Land Tenure and Land Administration in Nigeria and the
Cameroons. London, 1957.
355. Meilliassoux C. Anthropologie economique des Gouro de Cote
d’Ivoire. De I’eoonomie de subsistence a 1’agriculture commercial. Paris,
1964.
290
356. Meyer F. Wirtschaft und Recht der Herero. Berlin, 1905.
357. Middelton J. Les Kikouyou et les Kamba de Kenya. Etude scientifique
sur les Mau Mau. Paris, 1954.
358. Middleton J. Land Tenure in Zanzibar. London, 1961L
359. Middleton J. The .Lugbara of Uganda. New York, 1965.
360. Monod Th. L’industrie des peches au Cameroun. Paris, 1928.
361. Monserrat Palau Marti. Les Dogon. Paris, 1957.
362. N a del S. F. The Nuba. An Anthropological Study of the Hill Tribes of
Kordofan. London, 1947.
363. N a d e 1 S. F. The Black Byzantium: the Kingdom of Nupe in Nigeria.
London, 194'2.
364. Ottenberg S: The Social and Administrative History of a Nigerian
Township.— «Politics and Social Change». Leiden, 1966.
365. P a r a i n C h. Le mode de production asiatique: une etape nouvelle dans
une discussion fondamentale.— «La Pensee», 1965, № 11114.
366. P a q u e V. Les Bambara. Paris, 1954.
367. P e n d e r - C u d 1 i p P. The Iramba and Their Neighbours.— «Foreign
Relations of African States». Ed. by K. Ingham. London, 1974.
368. P e c i г к a J. Die sowjetische Diskussion uber die asiatische Produktions-
weise und uber die Sklavenhaxterformation.— «Eirene», III. 1964.
369. Pec irk a J. Von der asiatischen Produktionsweise zu einer marxisti-
schen Analyse der ffiihen Klassengesellschaften.— «Eirene», VI, 1967.
370. Perlman M. L. The Traditional System of Stratification Among the
Ganda and Nyoro of Uganda.—«Social Stratification in Africa». Ed. by
A. Tuden and L. Plotnikov. New York — Toronto, 1970.
371. Rattray R. S. Ashanti Law and Constitution. London, 1956.
372. Richards A. I. Some Types of Family Structure Amongst the Central
Bantu.— «African System of Kinship and Marriage». Ed. by R. Radcliff-
Brown and C. D. Forde. Oxford, 4950.
373. {Richards A. L] (ed.). East African Chiefs. A Study of Political De-
velopment in Some Uganda and Tanganyika Tribes. London, '1959.
374. Rigby P. Joking Relationship, Kin Categories and Clanship Among the
' Gogo.— «Africa», 1968, vol. XXXVIII, № 2.
375. Roscoe J. The Baganda. London, 1911.
376. Roscoe J. The Bakitara or Banyoro. London, 1923.
377. R о s с о e J. The Banyankole. London, 1923.
378. R о u c h J. Les Songhay. Paris, 1954.
379. S ch 1 e s i n ge r W. Bauerliche Gbmeindebildung in den mittelelbischen
Landen in Zeitalter der mittelhlterlichen deutschen Ostbewegung. «Die
Anfange der Landgemeinde und ihr Wesen». Konstanz — Stuttgart, 1964.
380. Seligman C. G. and Seligman B. The Social Organisation of
the Lotuko.— «Sudan Notes and Records», 1925, vol. VIII, № 1—2.
381. Seligman C. G. and Seligman B. Z. Pagan Tribes of the Nilo-
tic Sudan. London. 4932.
382. S к a 1 n i к P., P о к о r a T. Beginning of the Discussion about the Asia-
tic Mode of Production in the USSR and the People’s Republic of China.—
«Eirene», V, 1966.
383. S m о с к A. C. Ibo Politics. The Role of Ethnic Unions in Eastern Nige-
ria. Cambridge, 1971.
384. Smock D. R. and Smock A .C. Cultural and Political Aspects of
Rural Transformation. Case Study of Eastern Nigeria. New York, 1972.
385. Southall A. W. Alur Society: A Study of Processes and Types of Do-
mination. Cambridge, 4953.
386. Southall A. W. Rank and Stratification Among the Alur and Other
Nilothic Peoples.—«Social Stratification in Africa». New York — Toronto,
1970.
387. Stauder J. Notes on the History of the Majangir and Their Relations
with Other Ethnic Groups of South-West Ethiopia. Addis Ababa, 1966.
388. S t e n n i n g D'. J. Savannah Nomads. A Study of the Wodaabe Pastoral
19* 291
Fulani of Western Bornu Province. Northern Region, Nigeria. Oxford,
1959.
389. S t u c h 1 i к M. Social Stratification of the Herero.— «Social Stratification
in the Tribal Africa». Praha, 1*9418.
390. A Study of Contemporary Ghana. Vol. II. London, 1967.
391. S v оb о do v a I. Social Stratification of the Bamileke.— «Social Strati-
fication in the Tribal Africa». Praha, 11948.
392. T a u x i e r L. La religion des Bambara. Paris, 4927.
393. Tri cart J. L’amenagement du lac Faguibine (Republique du Mali).—
«Thiers Monde». Paris, 1952.
394. T u d e n A. Slavery and Stratification Among the Ila of Central Afri-
ca.— «Social Stratification in Africa». Ed. by A. Tuden and L. Plotnikov.
New York — Toronto, ,1970.
395. T ri m in gh a m J. S. Islam in Ethiopia. London, .1952.
396. TriminghamJ. S. Islam in West Africa. .London, 1955.
397. Vanhove J. Essai de droit coutumier du Ruanda. Bruxelles, 1941.
398. Vansina J. Le royaume Kuba.— «Annales du Musee Royal du Congo
Centrale». Tervuren, 1965, vol. XXXIX.
399. Vaughan J. H. Cast System in the Western Sudan.— «Social Stratifi-
cation in Africa». Ed. by A. Tuden and L. Plotnikov. New York — Toron-
to, 1970.
400. Uchendu V. C. The Igbo of Southeast Nigeria. New York, 1965.
401. Wagner G. The Political Organization of the Bantu of Kavirondo.—
«African Political Systems». London, 1941.
402. Wagner G. The Bantu of North Kavirondo. Vol. I. London e. a., 1949.
403. Watson W. Tribal Cohesion in a Money Economy. Manchester, 1958.
404. Weil P. M. The Masked Figure and Social Control: the Mandinka Case.—
«Africa», 119711, vol. XLI, № 4.
405. Whiteley W., Stefaniszyn B. and Slaski J. Bemba and Re-
lated Peoples of Northern Rhodesia. London, 1951.
406. Wilson M. Nyakyusa Age-Villages.— «Journal of the Royal African
Institute», 1949, vol. 79.
407. Wilson M. Nyakyusa Kinship.— «African System of Kinship and Mar-
riage». Ed. by iR. Radcliff-Brown and C. D. Forde. Oxford, 1950.
408. Wilson M. Communal Rituals of the Nyakyusa. London, 1959.
409. Winans E. V. Shambala. The Constitution of the Traditional State.
Berkeley, 1962.
410. Fukazawa H. Maharashtrian Village Community of the Deccan Riots
of 1876.— «Hitotsubashi j. of economics». Tokyo, 1976, vol. 16, № 2.
СОКРАЩЕНИЯ
ВДИ — «Вестник древней истории», Москва.
ВИ — «Вопросы истории», Москва.
ВФ — «Вопросы философии», Москва.
НАА — «Народы Азии и Африки», Москва.
ПИДО— Проблемы истории докапиталистических обществ, М., 1968.
СЭ — «Советская этнография», Москва.
ТИЭ —«Труды института этнографии», Москва.
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие......................................................
Очерк первый. Проблемы теории и истории общины...................
Очерк второй. Земледельческая община в Западной Африке: хозяйствен-
ная и социальная структура ......................................
Вопросы теории. Постановка проблемы........................
Спорные проблемы развития земледельческой общины в Тропи-
ческой Африке..............................................
Структура земледельческой общины...........................
Очерк третий. Системы общинного типа.............................
Первобытнообщинный строй...................................
Родовая община земледельцев-охотников......................
Родо-племенной строй ленду.................................
Родовые общины других народов Центральной Африки
Родовые общины у банту Южной и Восточной Африки
Основные виды родовых общин и их распределение в Африке
Соседско-родовые общины нилотов и нилохамитов ....
Соседско-родовые общины Центрального и Северного Камеруна
Соседско-кастовые общины Западного Судана..................
«Кланы» и союзы общин Западного Судана.....................
Рер у сомалийцев...........................................
Храмовые общины............................................
Соседско-родовые кастовые общины в Эфиопии.................
Поземельные общины.........................................
Клиентела и кабала.........................................
Сервильные общины..........................................
Гражданские общины-полисы..................................
Системы половозрастных групп и рангов......................
Старшая родовая группа в «клане»...........................
Общинно-кастовые системы...................................
Очерк четвертый. Земляческий союз — форма колониальной общины
Заключение.......................................................
Библиография.....................................................
Сокращения.......................................................
3
9
61
61
75
95
133
136
142
146
153
158
163
167
182
190
197
198
201
209
214
217
231
232
240
253
254
261
275
278
293
ОБЩИНА В АФРИКЕ:
ПРОБЛЕМЫ ТИПОЛОГИИ
Утверждено к печати
Институтом Африки
Академии наук СССР
Редактор Г. С. Киселев
Млзхамие. редакторы Н. А. Кочнева,
К. А. Недорезова
Художник В. В. Петров
Художественный редактор Э. Л. Эрман
Технический редактор В. П. Стуковнина
Корректор К. И. Драгунова
ИБ 13433
Сдано в набор 13/VI—1977 г.
Подписано к печати 28/Х 1977 г. А-02989
Формат 60Х90*/|б- Бум. № 1. Печ. л. 18,5
Уч.-изд. л. 20,79. Тираж 1450 экз.
Изд. № 4016. Зак. № 464. Цена 3 р. 30 к.
Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука»
Москва К-45, ул. Жданова, 12/1
3-я типография издательства «Наука»
Москва Б-143, Открытое шоссе, 28