АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
И. С. НАРСКИЙ
СОВРЕМЕННЫЙ
ПОЗИТИВИЗМ
КРИТИЧЕСКИЙ
ОЧЕРК
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР
с7/ о с к ( а • 1 у 6 i

Ответственный редактор
II.	В. ТАВАНЕЦ

ВВЕДЕНИЕ
Современный позитивизм выражает характерные чер¬
ты буржуазной философии эпохи империализма: прогрес¬
сирующий кризис и распад буржуазного сознания, со¬
циальный пессимизм, неверие в существование объектив¬
ной истины, а также стремление к ограничению получае-
♦мых наукой XX в. выводов в духе узкого практицизма.
Влияние школы неопозитивизма в буржуазном обще¬
стве распространилось широко. Как замечает, например,
один из буржуазных историков философии, даже «Окс¬
форд, это древнее небо идеализма и благочестия, стал го¬
родом философского ажиотажа, где лингвистическим ана¬
лизом (имеется в виду неопозитивизм.— И. Н.) увле¬
каются повально» L
Можно считать неоспоримым фактом, что именно
неопозитивизм — наиболее влиятельное философское те¬
чение в среде буржуазной интеллигенции, причастной к
научной деятельности, и по преимуществу укоренившееся
в ведущих странах капиталистического лагеря — США и
Англии. Если экзистенциализм особенно соответствует
упадническим настроениям, прагматизм — обывательскому
и авантюристскому поведению североамериканских бизнес¬
менов, а почву для неотомизма подготавливает обработка
умов верующих-католиков многочисленной армией теоло¬
гов-проповедников, то неопозитивизм, выступая под фла¬
гом «философии науки», весьма активно стремится в на¬
стоящее время не только сохранить прежних сторонников,
но и завоевать новых.
1	Morton White. Toward reunion in philosophy. Cambridge,
1956, p. VIII.
3

Философия прагматизма, возведя в принцип буржуаз¬
ный практицизм, пытается обосновать пренебрежитель
ное отношение к теориям вообще. Но прагматистская
концепция «антитеоретичности» с точки зрения некоторых
апологетов буржуазного образа мышления чересчур откро¬
венна. Поэтому ей противопоставляют неопозитивизм,
которому, по выражению Бертрана Рассела, свойственно
своего рода «очарование интеллектуальной респектабель¬
ности».
Однако «антифилософская» по видимости и субъектив¬
но-идеалистическая по сущности тенденция неопозити¬
визма не только не противоречит антитеоретичности праг¬
матизма, но, наоборот, легко сочетается с нею. Это нагляд¬
но продемонстрировано в позитивизме так называемым
конвенционализмом, а также учением «общей семантики».
Философия позитивизма, пытающаяся «преодолеть»
противоположность между материализмом и идеализмом
и подняться «выше» ее, при самом своем возникновении
в 30-х годах XIX в. была использована ее основателем
О. Контом для приглушения и ослабления основного со¬
циального антагонизма буржуазного общества. Недаром
термин «позитивное» означал для Огюста Конта, в част¬
ности, «нереволюционное», что было лишь осторожным
наименованием антиреволюционности. Именно в
последнем содержалась главная задача позитивизма, хотя
сам Конт и предпочитал ее формулировать иначе, а имен¬
но как поиски «постоянного соглашения между консерва¬
тивным и прогрессивным направлениями» 2. Таким обра¬
зом, О. Конт пытался оправдать лицемерную либерально-
оппортунистическую линию политического соглашатель¬
ства.
Неудивительно, что позитивизм в конце XIX в. был
использован ренегатами рабочего движения в качестве
философского обоснования политического ревизионизма,
а следовательно, в качестве одной из форм философского
ревизионизма. Это произошло как с позитивизмом XIX в.,
так и с эмпириокритицизмом, который в роли «типичного
философского ревизионизма» 3 был взят на вооружение
2 О. Конт. Дух позитивной философии (Слово о положитель¬
ном мышлении). СПб., 1910, стр. 42—43.
3 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 8.
4

русскими махистами. Уже самим «махистам мы ставим
в упрек... их чисто ревизионистский прием — изменять
сути материализма под видом критики формы его...»4.
Аналогичное применение нашел и «третий» позитивизм,
т. е. неопозитивизм, или логический позитивизм.
Ревизионисты неопозитивистского толка стремятся
обособить все специальные науки от диалектико-материа¬
листической философии. В конечном счете они разделяют
в этом вопросе воззрения Б. Рассела, утверждавшего, что
«философия... не должна надеяться найти ответ на прак¬
тические проблемы жизни» 5. В этой связи мы видим одну
из задач данного исследования в разоблачении ложных
утверждений неопозитивистов о соотношении философии
и конкретных наук и искажения ими существа философ¬
ского материализма.
Неопозитивизм, считая, что материализм не нужен
для развития научного знания, вынужден вместе с тем
использовать отдельные положения материализма в своих
же собственных интересах. Следует, кроме того, иметь в
виду, что незнание буржуазными учеными диалектики и
их склонность к агностицизму (в сочетании с отвращени¬
ем их как ученых к умозрительным спекуляциям) препят¬
ствует их стихийному тяготению к материализму.
Некоторые из них питают иллюзию, будто позитивизм
играет роль «материализма XX в.». Поэтому раскрыть его
действительную роль очень важно не только для того,
чтобы помочь ученым освободиться от позитивистских
заблуждений, но и для защиты материалистической филосо¬
фии от искажений, в том числе со стороны ревизионистов.
В процессе критики логического позитивизма, прошед¬
шего несколько этапов развития, следует учесть значи¬
тельное разнообразие оттенков внутри позитивизма, выз¬
ванное различиями философских источников, а также
специальностей его представителей, так как эта школа
исторически складывалась на основе определенного истол¬
кования не только логики и математики, но и истории
философии, лингвистики, физики и смежных с ними дис¬
циплин.
4 Там же, стр. 238—239.
5 В. Russell. Our knowledge of the external world as a field
for scientific method in philosophy. London, 1952, p. 40. (Далее: Our
knowledge of the external world.).
5

Проблематика, которой занимается неопозитивизм, как
философское направление весьма обширна: соотношение
логики и философии, проблема критерия истины и «науч¬
ной осмысленности» предложений наук, пути построения
и объединения наук, происхождение законов и правил
логики, истолкование причинности, вероятности и индук¬
ции, анализа и синтеза, проблема универсалий и многие
другие вопросы. И сам по себе неопозитивизм как учение
весьма сложен, на его формирование и эволюцию влияли
не только социальные идеологические причины и стрем¬
ления выковать новое «оружие» для защиты от критики,
ио и теоретические противоречия в развитии логики, мате¬
матики и физики. Именно в силу этого неопозитивизм в
своем развитии расчленяется на несколько разновидно¬
стей, отличающихся друг от друга по решению некоторых
вопросов.
Различают неопозитивизм континентальный (австрий¬
ский), британский и польский. Австрийский неопозити¬
визм 20—30-х годов, сложившийся «в Венском кружке»,
сыграл наиболее важную роль. Польский — представлен
так называемой Львовско-Варшавской логической школой,
которая не была последовательной в философском отно¬
шении (среди ее представителей были и субъективные
идеалисты и теоретики, либо соединявшие позитивизм с
католицизмом, либо тяготевшие к механистическому
материализму). Британский неопозитивизм избегает «край¬
ностей» «Венского кружка» и отличается некоторой неоп¬
ределенностью своих тезисов. По выражению английского
позитивиста Эрмсона, он не мог принять «аскетическую
доктрину» своих австрийских собратьев и «иллюстрирует
ортодоксальную британскую склонность (т. е. склонность
британской буржуазии.— И. И.) к компромиссу» 6. В кон¬
це 30-х годов в США образовалось неопозитивистское объ¬
единение «Энциклопедии унифицированного знания». Дея¬
тельность его относилась к тому периоду, когда в позити¬
вистскую доктрину временно входил как тезис «физика-
лизм».
Прямым развитием позитивистских идей «Венского
кружка» в 40—50 годах XX в. являются концепции, вы¬
сказываемые в трудах лидеров неопозитивизма, расплыв¬
6 J. О. U г m s о n. Philosophical analysis. Its development bet¬
ween the two world wars. Oxford, 1956, p. 92.
6

чато называемого его представителями в наши дни
«аналитической философией» (Р. Карнап, Б. Рассел,
А. Айер, А. Тарский, Ф. Франк, Г. Гемпель, А. Пап,
В. Куайн, Н. Гудмен, Г. Райль и др.). Некоторые авторы
называют эту концепцию «академической семантикой»,
но это неточно, ибо остается неясным, к чему отнесено
данное название: то ли к логической семантике — научной
дисциплине, имеющей все права па дальнейшее развитие,
то ли к неопозитивизму, принявшему семантическую
окраску,— т. е. к реакционной философии.
1 Наибольший интерес представляет критический анализ
концепции неопозитивизма в том виде, в каком она сло¬
жилась в «Венском кружке», с учетом наиболее сущест¬
венных изменений, внесенных в нее в 40—50-х годах с
целью «модернизации». Этому анализу и посвящена на¬
стоящая книга. Вопросы критики так называемой «общей
семантики» Кожибского и Рапопорта затронуты в книге
лишь попутно. j
Вот основные принципы «классического» неопозити¬
визма «Венского кружка»: 1) тезис о том, что опенка
борьбы материализма и идеализма в философии должна
исходить из того, что все утверждения прежней философии
лишены научного смысла. Кроме того, утверждается «ней¬
тральность» материала познания, с которым имеет дело
наука (позитивизм); 2) «Венский кружок» отрицал науч¬
ную осмысленность вопросов об объективном существова¬
нии предметов независимо от познающего сознания и сво¬
дил знание к «непосредственно данному» (метод верифи¬
кации) ; 3) утверждалось, что законы и правила логики
суть продукты условного соглашения (конвенционализм)'.
В данной книге автор преимущественно рассматривает
первые два из названных принципа (анализ первого из них
в свою очередь распадается на две части). Таким обра¬
зом, критическому рассмотрению подлежат три проблемы
современного позитивизма: а) предмет философии, б) по¬
нятие реальности, в) верификация и ее изменение под
влиянием логической семантики. Анализ этих трех про¬
блем позволяет подвергнуть критике такие существенные
пороки неопозитивизма, как подмена философии формаль¬
ной логикой, сведение реальности к «данности в созна¬
нии» и субъективистское искажение понятия практики
как критерия истины.
*1

При рассмотрении этих вопросов необходимо будет
сопоставить три главнейших философских результата,
к которым пришел неопозитивизм в своей теории познания:
•' отождествление реальности с осознанностью ее субъектом,
* отождествление осмысленности предложений с их чув¬
ственной проверяемостью и их истинности — с фактом
принятия предложений субъектом.
Понимание неопозитивистами предмета философии
как логического анализа языка ведет, в частности,
к чрезвычайно тесному сплетению философских и логиче¬
ских проблем. В связи с этим возникает вопрос о степени
применения в критике неопозитивизма аппарата матема¬
тической логики.
Неопозитивисты, побуждаемые к этому своим стремле¬
нием стереть границы между философским и логическим
анализом, во многих случаях безудержно используют для
выражения своих идей символический аппарат и приемы
математической логики. Однако иногда сами неопозити¬
висты вынуждены признать, что «в конце концов все, что
вообще можно высказать, поддается выражению в обыч¬
ном словесном языке» 7.
В этом духе высказался, например, основатель британ¬
ской разновидности неопозитивизма Бертран Рассел.
Считая, что, за исключением своих основ, математическая
логика как наука «относится скорее к математике, чем
к философии» 8, Рассел называл ее основы философской
логикой. Он пришел к выводу, что сама современная логи¬
ка должна быть не только средством, но и объектом фило¬
софского анализа. В своих изысканиях Рассел очень
ограниченно применяет логико-символический аппарат
как к логическому анализу и интерпретации философских
проблем, так и к философскому исследованию самого
логико-символического анализа. Однако Рассел все же не
избежал растворения философии в логике.
Логические позитивисты отрицают наличие в их воз¬
зрениях каких-либо онтологических предпосылок. На то
они и позитивисты. Учение Э. Маха и Р. Авенариуса о
«нейтральных элементах» мира иногда порицается неопо¬
7 S. Krohn. Der logische Empirismus. Eine kritische Unter-
suchung, Teil I. Annales Universitatis Turkuensis, Ser. B, t. XXXVI,
Turku, 1949, S. 33.
8 B. Russell. Our knowledge of the external world, p. 50.
8

зитивистами как доктринерское и в этом смысле «метафи¬
зическое». Несмотря на это, неопозитивисты приходят к
субъективно-идеалистическим философским выводам ни¬
чуть не в меньшей степени, чем их непосредственные
предшественники. Разница состоит в том, что выводы нео¬
позитивистов прикрываются не теорией о якобы «нейтраль¬
ности» мира, но теориями, вообще запрещающими какую-
либо философскую квалификацию реальности с точки зре¬
ния ее субстанциальности.
Софистические утверждения о философской «нейтраль¬
ности» мира при этом заменяются еще более софистиче¬
скими утверждениями о «нейтральности» фактов науки,
т. е. ее эмпирической основы.
Подвергая критике эти теории, прежде всего необхо¬
димо опереться на принципы критики махизма В. И. Ле¬
ниным в труде «Материализм и эмпириокритицизм».
Следование ленинской методологии оказывает неоце¬
нимую помощь в деле разоблачения субъективно-идеали¬
стического ядра современного позитивизма, замаскирован¬
ного его сторонниками при помощи средств логики середи¬
ны XX в. не менее хитроумно, чем это пытались сделать
махисты при помощи средств физики начала XX в.
Пытаясь обосновать свой философский «нейтрализм»,
неопозитивисты опираются на следующее понимание ими
современной формальной логики. Во-первых, исходят из
того, что узко логический подход к рассмотрению любого
содержательного движения мысли состоит только в том,
что анализируется логическое строение посылок, связь
между ними и связь между посылками и выводимыми су¬
ждениями. Вопрос об источнике посылок логического умо¬
заключения, а следовательно содержательная оценка по¬
сылок, как бы выходит за пределы собственно логического
анализа.
По этому поводу следует высказать принципиальные со¬
ображения, так как от них зависит критический анализ по¬
зитивизма. Вопрос о том, например, материален или идеа¬
лен мир, по своей природе выходит за пределы предмета
логики (это не значит, что он алогичен) в том смысле,
что решение его не входит в компетенцию формальной
логики как таковой. Если речь идет о выведении строго ло¬
гических следствий из утверждения о материальной при¬
роде мира, то формальная логика может судить лишь о
9

том, насколько формально верно получены эти следствия.
Если же речь идет о следствиях в смысле так называемой
каузальной импликации, то они обосновываются не через
логику, но через опыт и практику людей, опосредованно
учитываемые различными теоретическими дисциплинами.
Однако неправ был позитивист XIX в. Джон Стюарт
Милль, утверждая, что «логика представляет собой нейт¬
ральную почву, на которой могут встретиться и подать
друг другу руки последователи» различных философских
течений 9.
Неверно и то, что логика, если ее саму провозглашают
философией, может стать в положение как бы арбитра
боровшихся в философии течений, поскольку она будто
бы независима от последних.
Формальная логика лишь относительно независима
от вкладываемого в нее содержания и от философской
интерпретации ее самой. Коренное значение имеет при
этом решение вопроса об источнике законов и правил
самой логики. Этот источник, как доказывает диалектиче¬
ский материализм, представляет собой наиболее общие
связи и отношения самой действительности, превращен¬
ные, в результате их отражения в сознании человека,
в связи необходимой логической зависимости. То или иное
отношение к данному тезису оказывается существенной
исходной посылкой внутри самой логики.
Во-вторых, неопозитивисты в целях обоснования пре¬
словутого философского «нейтрализма» попытались
использовать происшедшее к началу XX в. сближение
методов логического и математического исследования.
Они стали отрицать, что логика — наука о законах и пра¬
вилах познающего, т. е. ведущего к достижению истины,
мышления. Стремление построить логику как строгую
математическую дисциплину, с одной стороны, и утвердить
математику на четких логических основах, с другой,
привело, как известно, еще в конце XIX в. к возникнове¬
нию математической (символической) логики. В процессе
своего развития символическая логика отчасти (но только
отчасти!) вобрала в себя традиционную формальную
логику. Я. Лукасевич показал, например, что силлогистика
9 Д. С. Милль. Система логики силлогистической и индук¬
тивной. М., 1900, стр. 9—10.
10

в преобразованном виде отображает связи родо-видовых
отношений, строго говоря, через посредство четырех так
называемых двуместных функторов в поле общих тер¬
минов.
Неопозитивизм постарался использовать символиче¬
скую логику для утверждений об отсутствии будто бы
всякой качественной грани между логикой и математи¬
кой, а отсюда — между мышлением и количественными
свойствами объективной действительности. Начав с истол¬
кования математической логики как науки, одновременно
«пограничной» (между логикой и математикой) и весьма
общей, неопозитивизм перешел далее к выводу, будто она
обладает функциями универсальной научной дисциплины
и своим развитием доказывает ненужность философии в
старом ее значении. Стремясь обособить математическую
логику от философии, неопозитивисты использовали также
ее развитие в сторону различных чисто «технических» при¬
ложений 10 11.
С точки зрения диалектического материализма матема¬
тическая (символическая) логика, как и обычная фор¬
мальная логика, не безразлична для философского иссле-
дования. Это своего рода наука как бы «пограничная,
расположенная на рубеже математики и философии, одина¬
ково принадлежащая к той и другой,... как и всякая
логика, она не является независимой от гносеологии» п.
Необходимы как использование отдельных понятий мате¬
матической логики в теоретико-познавательных исследо¬
ваниях, так и теоретико-познавательный анализ самой
математической логики. Но она отнюдь не является ни
универсальной наукой, ни наукой, стоящей якобы над
философией.
Третий раздел книги посвящен анализу центральной
проблемы теории познания неопозитивизма — критерию
истины. Сводя предмет философии к логическому анализу,
неопозитивисты попытались превратить во внутр ил огиче-
ский вопрос и вопрос о критерии истины. В соответствии
10 С. А. Я п о в с к а я. О некоторых чертах развития матема¬
тической логики и отношения ее к техническим приложениям.
В сб.: «Приложение логики в науке и технике». Изд-во АН СССР,
1960.
11 Сб.: «Логические исследования». Изд-во АН СССР, 1959,
стр. 16.
И

с этим развивается своеобразная «логическая гносеоло¬
гия», например, в книге Артура Папа «Аналитическая
теория познания» (1955). Эта книга включает в себя ис¬
следование проблем зависимости истинности и вероятно¬
сти одних суждений и предложений от других, а на этой
основе — изучение достоверности логических выводов и
объяснений эмпирических фактов при помощи гипотети¬
ческих теорий 12, а также анализ логической необходимо¬
сти, закономерности и причинности. Однако многие суще¬
ственно важные гносеологические вопросы обойдены здесь
молчанием, как-то: отношение восприятий к внешним
объектам, соотношение сущности и явления, относитель¬
ной и абсолютной истины.
С точки зрения марксистско-ленинской философии,
логическая проблематика, как бы ее ни «поворачивали»
в сторону гносеологии, не в состоянии заменить собой
всего комплекса теоретико-познавательных проблем. Мало
того, все собственно логические проблемы не могут быть
удовлетворительно разрешены без обращения к опреде¬
ленным общефилософским гносеологическим предпосыл¬
кам.
Проблема же критерия истины в целом не формально¬
логическая, а философская проблема. Именно эти установ¬
ки положены нами в основу настоящей книги.
Пятьдесят лет назад В. И. Ленин в труде «Материализм
и эмпириокритицизм» писал: «О философах надо судить
не по тем вывескам, которые они сами на себя навеши¬
вают („позитивизм", философия „чистого опыта",
„монизм" или „эмпириомонизм", „философия естествозна¬
ния" и т. п.), а по тому, как они на деле решают
основные теоретические вопросы, с кем они идут рука об
руку, чему они учат и чему они научили своих учеников
и последователей» 13. Эти слова в полной мере сохраняют
свою актуальность и в наши дни; они могут быть приме¬
нены и к философам из неопозитивистского лагеря.
При анализе философии неопозитивизма необходимо
учитывать научное значение некоторых логических иссле-
12 Под «объяснениями» имеется в виду мышление по типу:
имеем В и конструируем теорию Л, такую, что при достаточной
убедительности А строим схему «если Л, то В».
13 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 205,
12

даваний, осуществленных его представителями (например,
в области создания многозначных логик), а также и то,
что за последние два десятилетия взгляды отдельных
позитивистов, в том числе Рудольфа Карнапа, Казимежа
Айдукевича и других, под влиянием достижений науки
стали приближаться к стихийному материализму. Однако
следует иметь в виду, что большей частью неопозитивисты
не признают крушения своего прежнего философского
кредо и выдают свою философскую эволюцию за «усовер¬
шенствование» позитивистской позиции, которая будто бы
полностью себя «оправдала». Что же касается предполо¬
жения, будто успехи в специальных логических исследо¬
ваниях «реабилитируют» неопозитивизм, то напомним
мудрые слова В. И. Ленина: «Ни единому из этих профес¬
соров, способных давать самые ценные работы в специаль¬
ных областях- химии, истории, физики, нельзя верить ни
в едином слове, раз речь заходит о философии. Почему?
По той же причине, по кото-рой ни единому профессору
политической экономии, способному давать самые ценные
работы в области фактических, специальных исследова¬
ний, нельзя верить ни в одном слове, раз речь заходит об
общей теории политической экономии. Ибо эта послед¬
няя — такая же партийная наука в современном обществе,
как и гносеология» 14. Можно говорить о некотором вкладе
в науку логических позитивистов, имея в виду прежде все¬
го символическую логику, которая, как математика и линг¬
вистика, внеклассова и пе является партийной наукой, хо¬
тя гносеологические основы символической логики партий¬
ны и в них, как бы этого ни отрицали неопозитивисты, опа
нуждается не меньше, чем другие науки.
Отдавая должное научным достижениям отдельных
неопозитивистов в области разработки логической семан¬
тики, теории вероятностей и др., никоим образом нельзя,
однако, пойти по пути «реабилитации» или хотя бы
«амнистии» неопозитивизма как философского учения. Те
же неопозитивисты, которые ищут пути к материализму,
но еще не полностью освободились от иллюзии, будто
позитивизм представляет собой одну из форм материализ¬
ма, должны встретить со стороны марксистов поддержку
14 В. И. Лепи н. Сочинения, т. 14, стр. 327—328.
13

и помощь в своих стремлениях стать на почву действи¬
тельно научного мировоззрения.
Автор воздержался от унификации логической симво¬
лики, применяемой в различных цитируемых им работах,
т. к. в ряде случаев это могло бы привести к искажению
подлинных точек зрения.
В заключение автор выражает признательность профес¬
сору С. А. Яновской, высказавшей автору ценные замеча¬
ния по основным проблемам, рассматриваемым в книге.

Глава I
ПРЕДМЕТ ФИЛОСОФИИ
ПОЗИТИВИЗМ В РОЛИ «УПРАЗДНИТЕЛЯ»
ФИЛОСОФИИ
Первая проблема, с которой мы неизбежно сталкива¬
емся, приступая к критическому анализу неопозитивиз¬
ма,— это проблема предмета философии.
Неопозитивизм прокламировал своего рода «револю¬
цию» в понимании задач и целей философского исследова¬
ния; содержание этой пресловутой «революции» непосред¬
ственно касается вопроса об отношении философии и кон¬
кретных наук вообще, философии и формальной логики в
особенности.
С позитивистским отрицанием философии, в крайних
случаях превращающимся в открытый философский ни¬
гилизм, более или менее тесно связаны ложные представ¬
ления некоторых естествоиспытателей, будто всякая
философия приносит вред науке, а потому излишня.
В 1956—1958 гг. ревизионисты попытались распростра¬
нять порочные взгляды, согласно которым диалектический
и исторический материализм исторически сложились не
как наука, но как «идеология» и в силу этого препятст¬
вуют якобы процессу изгнания беспочвенных спекуляций
из сферы строго обоснованного фактами знания. В этих
рассуждениях ревизионисты извратили точное значение
термина «идеология», употребляя его в данном случае
исключительно в узком смысле, т. е. как совокупность
иллюзорных взглядов на общественную жизнь, вызванных
узостью классовых интересов идеологов L При этом реви¬
зионисты ложно отбросили значение идеологии как систе¬
мы воззрений внутри общественного сознания, которая
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 18 и след.
15

при определенных условиях может адекватно отражать
общественное бытие, т. е. может быть научной идеоло¬
гией2. Употребляя термин «идеология» весьма произволь¬
но, ревизионисты, кроме того, сплошь и рядом не разли¬
чают понятия «общественное сознание», «теоретическая
часть общественного сознания», «классовая часть общест¬
венного сознания» и др.
Все эти представления находят в позитивизме теоре¬
тическую и методологическую основу. Заметим, что у
естествоиспытателей, которые не признают философии,
весь их собственно позитивистский «символ веры» сводит¬
ся лишь к этому отрицанию философии. Ревизионисты же
нередко заявляют, будто -никакого позитивизма давно не
существует, а есть лишь «современное научное миропони¬
мание», под которым они все-таки подразумевают сово¬
купность именно позитивистских взглядов, необходимых
будто бы для внесения «поправок» в марксизм.
Иногда полагают 3, что основоположником позитивист¬
ских взглядов на философию был Жап Даламбер (1717—
1783). Ссылаются при этом на его «Вступительную
статью» (Discours preliminaire, 1751) к знаменитой
«Энциклопедии», где он утверждал, что философия должна
стать наукой о принципах всех наук в том смысле, что
главная ее задача заключается в создании классификации
прочих наук.
Взгляды Даламбера вели к сужению задач филосо¬
фии и недооценке основного философского вопроса. Но
свойственное Даламберу отвращение к спекулятивной
философии и его борьба за построение наук на твердой
осЬнове фактического знания носили все же не позитивист¬
ский, а материалистический по своей тенденции характер.
Это относится и к Этьену Бонно де Кондильяку (1715—
1780) и к Анну Роберту Жаку Тюрго (1727—1781). В их
сочинениях нередко чувствовался агностицизм. Однако
Кондильяк, Даламбер и Тюрго выступили не против мате¬
риализма XVIII в., а против идеалистической метафизики
XVII в. Кондильяк, как показал немецкий исследователь
Г. Лей, поставлял сенсуалистическое оружие для фран¬
2 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух
томах, т. I. Госполитиздат, 1948, стр. 97.
3 W. Tatarkiewicz. Historia filozofii, t. II. Warszawa, 1949,
str. 194. Даламбер назван здесь подлинным позитивистом.
16

цузского материализма; Даламбер был надежным союзни¬
ком Кондильяка в борьбе за науку, а Тюрго, как и другие
физиократы, защищал деистический вариант француз¬
ского материализма. Мировоззрение Тюрго, как явствует
из его писем к аббату Сисэ Старшему о философии
Беркли 4, было в основном материалистическим.
. Позитивистское учение О. Конта о предмете филосо¬
фии возникло во Франции в 30-х годах XIX в., когда
конфликт французской буржуазии с феодальной аристо¬
кратией, который привел к падению монархии, потерял
свою актуальность. Сложился блок буржуазии и обуржуа¬
зившегося дворянства против народа и прежде всего про¬
тив самого непосредственного и опасного противника бур¬
жуазии — пролетариата.
В области идеологии этот блок породил несколько
вариантов либерально-консервативной философии. Одной
из самых типичных среди них оказалась позитивистская
философия Огюста Конта (1798—1857).
Возникновение позитивизма как своего рода «аптифи-
лософского» направления в философии было знаменатель¬
ным явлением, обозначавшим начало упадка и вырожде¬
ния буржуазной мысли, отказ идеологов буржуазии от
достижений своей духовной культуры. Хотя исторически
философия позитивизма во Франции начала складываться
как реакция на атеизм и материализм XVIII в., чуждый
и опасный для буржуазии послереволюционной эпохи,
окончательно она оформилась, противопоставив себя ос¬
вободительной пролетарской идеологии. Буржуазию при¬
влекала в позитивизме его враждебность материалисти¬
ческому мировоззрению, которая прикрывалась мнимой
враждебностью к любому мировоззрению вообще. Пози¬
тивистское учение о предмете философии вполне соответ¬
ствовало как отвращению буржуазии к теории революци¬
онной диалектики, так и ее желанию «обезвредить» новое
естествознание, поскольку позитивистская критика фило¬
софии пыталась изолировать науки от материалистиче¬
ского мировоззрения и вытекающих из него атеистиче¬
ских и революционных выводов.
Свойственное позитивизму стремление замаскировать
свою идеалистическую сущность проявлялось, во-первых,
4 А. Р. Т ю р г о. Избранные философские произведения, Соцэк-
гиз, 1937, стр. 42.
|г®тагстз /Г
2 И. С. Нарский
17

в том, что позитивизм, используя разочарованию буржуаз¬
ных идеологов в гегелевской системе и надуманных кон¬
струкциях «эклектика» В. Кузэна, выдавал себя за осво¬
бодителя действительной науки из-под ига догматической
натурфилософии, а, во-вторых, в том, что, изображая себя
противником любых теологических и философских пост¬
роений, он рекламировал свою позицию как «высшую»
по сравнению с позициями двух основных лагерей в фило¬
софии.
, Используя недостатки старого, метафизического ма¬
териализма, позитивизм начал выступать в роли знаменос¬
ца нового, будто бы «третьего» пути в философии. Он на¬
стойчиво апеллировал к нефилософскому «здравому смыс¬
лу», но эти апелляции были ложны; за ними крылся три¬
виальный образ мышления, лицемерие и склонность к
компромиссу, свойственные поведению буржуазного обы¬
вателя. Девиз «наука не нуждается в философии» отнюдь
не обеспечивал свободы действительного научного твор¬
чества, но зато открывал дорогу идеализму в науку.
«Естествоиспытатели воображают, что они освобождают¬
ся от философии, когда игнорируют или бранят ее... в ито¬
ге они все-таки оказываются в подчинении у философии,
но, к сожалению, по большей части самой скверной...» 5.
«Третий» путь в философии оказывался на поверку лишь
новым вариантом агностицизма (отличающимся от преж¬
них форм агностицизма более резкими декларациями про¬
тив философии) и попыткой философского обоснования
теоретического и политического соглашательства.
Правда, некоторых представителей интеллигенции по¬
зитивизм привлекал своей иллюзорной связью с материа¬
листическим, научным миропониманием и воинственными
декларациями против объективного идеализма. Для боль¬
шинства же его сторонников позитивизм представлял со¬
бой иное: он стал знаменем контрреволюции, давал теоре¬
тическое обоснование узкого буржуазного реформизма.
Главными задачами своей деятельности Огюст Конт
считал борьбу с материализмом, атеизмом и социализмом,
укрепление капиталистического «порядка» и ликвидацию
«революционного духа». Позитивисты рассматривают
5 Ф. Энгельс. Диалектика природы. Госполитиздат, Woo,
стр. 1*64—165.
18

атеистов, заявлял Конт, как людей стремящихся «удли¬
нить до бесконечности революционное состояние», а по¬
тому как «своих естественных противников», в материа¬
лизме же видят «анархическое» направление мысли, ко¬
торому позитивизм «глубоко противоположен... не только
по своему философскому характеру, но и по своему полити¬
ческому назначению» 6. Что же касается борьбы пролета¬
риата за социализм, то основатель позитивизма определял
ее как «бесплодное и губительное предпочтение собственно
политических мер...» 7. Конт предлагал рассматривать свою
философию «как единственно прочное основание социаль¬
ного преобразования», которое вызовет исчезновение собст¬
венно революционного духа 8 и поможет преобразовать ре¬
волюционный принцип, как он выразился ВО' «Введении»
к «Системе позитивной политики», «в простое моральное
движение».
Воззрения Огюста Конта па предмет философии со¬
стояли в том, что он признавая существование философ¬
ской проблематики как таковой, по утверждал, что фило¬
софия в обычном ее понимании бессильна разрешить по¬
ставленные перед нею задачи. От старой философии Конт
считал возможным сохранить почти в неприкосновенно¬
сти лишь постулат скептицизма или же агностицизма,
высказанный за столетие до Конта Юмом. Почти потому,
что безоговорочное принятие этого постулата Конт считал
возвращением к «догматизму». Место прежней философии,
согласно Конту, должна занять «позитивная» философия,
ставившая своей задачей создание «теории науки», т. е.
сведение всех основных наук к «строго научному» виду,
который может им быть придан посредством построения
единой классификации наук.
Новая, «позитивная» философия и должна была, сог¬
ласно О. Конту, представлять собой совокупность прин¬
ципов построения классификации наук. Иногда Конт фор¬
мулировал предмет «позитивной» философии несколько
иначе, понимая его как приведение в стройную систему
всего того, что относится к человеческому существованию,
6 «Родоначальники позитивизма». Выпуск четвертый. Огюст
Конт. Общий обзор позитивизма. СПб., 1912, стр. 82, 83, 85.
7 «Родоначальники позитивизма». Выпуск пятый. Огюст Конт.
Общий обзор позитивизма, стр. 33.
8 Там же, стр. 8
2*
19

йли как «общую систему Человеческих понятий» 9. Глав¬
ная характерная черта этой философии «состоит в приз¬
нании всех явлений подчиненными неизменным естест¬
венным законам, открытие и низведение числа которых до
минимума и составляет цель всех наших усилий...» 10 11.
Нас не должно вводить в заблуждение выражение
«естественные законы», поскольку Конт сводил задачи
наук лишь к описанию и упорядочению явлений, а содер¬
жание научных законов — только к указанию на относи¬
тельно постоянное сосуществование явлений и к конста¬
тации функциональных взаимозависимостей между ними.
Общий смысл этих заятений Конта заключался в
отождествлении задачи философии с выработкой общих
принципов обозрения явлений, то есть упорядочения наук
в соответствии с устанавливаемым «единством их методов
и доктрин». При таком решении вопроса о задачах фило¬
софии предметом ее оказываются отношения между дан¬
ными специальных наук; понятие самой философии весь¬
ма приближается к понятию суммы конкретных наук:
науки классифицируют, «сближают» факты, а философия
классифицирует, «сближает» науки. В курсе философии,
по Конту, отдельные науки рассматриваются лишь по от¬
ношению к «ее главным результатам».
Именно идеи О. Конта использует современный неото¬
мист Г. Веттер, когда он утверждает, что позитивизм и
диалектический материализм родственны друг другу в по¬
нимании предмета философии и.
Дальнейший критический анализ свойственного О. Кон¬
ту понимания предмета философии связан с рассмотрением
выдвинутых им принципов классификации наук, что выхо¬
дит за рамки обсуждаемой здесь проблемы. Отсылая в этой
связи читателя к исследованиям Б. М. Кедрова 12, подчерк¬
нем здесь чисто утилитарный характер этой классифика¬
ции, которая, говоря словами Ф. Энгельса, служит Конту
«лишь ради расположения учебного материала и в целях
9 О. Конт. Курс положительной философии, т. I, СПб., 1900,
стр. 2.
10 Там же, стр. 8.
11 G. Wetter. Der dialektische Materialismus. Seine Geschichte
und sein System in der Sowjetunion. Freiburg, 1956, S. 16.
12 Б. M. Кедров. Классификация наук. Изд-во ВПШ и АОН,
1961, т. I, стр. 99—141.
20

преподавания...» 13. Включая в себя некоторые элементы
материалистического понимания общей взаимосвязи наук
и отражения этой взаимосвязи в познании (порядок сле¬
дования паук от общего к частному и от простого к слож¬
ному), классификация Конта все же неуклонно сбивалась
на использование точки зрения субъекта в качестве основ¬
ного критерия (порядок изучения наук от легкого к труд¬
ному, от точного к приблизительному). В сочетании с отме¬
ченным выше пониманием Контом существа законов пауки
его классификация паук, объявленная им «философской»,
отрицала собственно философскую значимость самой про¬
блемы классификации (то есть рассматривала эту пробле¬
му вне вопроса об отношении материи и сознания) и тем
самым мешала научно-философскому, материалистическо¬
му ее разрешению. Когда неопозитивисты 30-х гг. XX в.,
искавшие «историческую задачу философии в установле¬
нии единства познания» 14, попытались обрести единство
наук через посредство «физикализма», т. е. перевода пред¬
ложений всех наук на предложения, составленные из тер¬
минов, употребляемых в физике, они последовали, в част¬
ности, заветам Конта.
Стремясь ликвидировать философию в прежнем смыс¬
ле слова, Конт исходил пе из действительных потребно¬
стей современного ему естествознания, ибо последнее
нуждалось не в позитивистской, а в материалистической
философской базе, но из социально-классовых позиций
внешне либеральной, а по существу консервативной фран¬
цузской буржуазии 30—40-х годов XIX в. Конт пытался
бороться с материализмом так, чтобы не заглушить молву
о своей «беспристрастности» и не утратить ореола «стро¬
гой научности» и «умеренной прогрессивности». Многим
сторонникам контизма, как и самому Конту, казалось,
что эти три атрибута его учение сохранило в полной мере.
Позитивистское учение о предмете философии скла¬
дывалось в виде антитезы по отношению к гегелевскому
пониманию ее роли как «науки наук». Если гегелевская
«наука паук» совершенно односторонне утверждала зави¬
симость конкретных наук от философии, то позитивизм
13 Ф. Энгельс. Диалектика' природы, стр. 199.
14 V. Kraft. Der Wiener Kreis. Der Ursprung des Neopositi-
vismus. Wien, 1950, S. 147.
21

стал не менее односторонне утверждать обратную зависи¬
мость философии от конкретных наук, свидетельствую¬
щую якобы о «паразитарном» характере прежних фило¬
софских учений по отношению к естествознанию.
Крушение претензий «науки наук» на полноту позна¬
ния мира было истолковано позитивизмом в том смысле,
что попытки философов разрешить вопрос об отношении
бытия и сознания потерпели фиаско. Однако мотивам ге¬
гелевского учения не только не противоречили, но даже
соответствовали отчетливо выявившиеся в английском по¬
зитивизме XIX в. две точки зрения на предмет филосо¬
фии — как на метод познания (Д. С. Милль) и как на
науку о наиболее общих законах (Г. Спенсер),— которые
были Гегелем совмещены, поскольку из его принципа то¬
ждества бытия и мышления вытекало, что метод есть фор¬
ма движения самого познаваемого в науке содержания 15.
Позитивистский взгляд О. Копта на философию был
развит в доктрине Герберта Спенсера (1820—1903). Спен¬
сер представил все же несколько иной вариант «упразд¬
нения» философии. В большей степени, чем Конт, Спен¬
сер рассматривал философию как своего рода результат
процесса суммирования данных отдельных наук. Тем са¬
мым усиливался акцент па «содержательность», якобы при¬
сущую позитивистской философии. Эти различия француз¬
ского и английского позитивизма в вопросе о предмете фи¬
лософии можно объяснить различием социально-полити¬
ческой обстановки, в которой эти философские направле¬
ния развивались.
Во второй половине XIX в. английская буржуазия по¬
жинала плоды своего морского и колониального могуще¬
ства. Как и во Франции, сложился союз промышленной
буржуазии и земельной аристократии против трудящихся
масс, по его участники чувствовали себя сравнительно бо¬
лее уверенно, чем их французские собратья, поскольку на¬
деялись до некоторой степени ослабить остроту классовых
цротмворечий в метрополии, используя для этой цели
часть своих огромных сверхприбылей, получаемых за счет
грабежа колоний. Вера в прочность экономического по¬
ложения и «блистательные» перспективы монопольного
положения Англии на мировом рынке вызвали популцр-
15 Г. Гегель. Сочинения, т. I. Соцэкгиз, 192*9, стр. 33 и 35;
т. IX, 1932, стр. 25.
22

ность идеи о плавном социальном прогрессе, которому
способствуют пауки. Однако отношение идеологов назван¬
ного союза к наукам определялось узкими рамками бур¬
жуазного практицизма, который не может обойтись без
того, чтобы не опереться на религиозные верования.
В этой духовной атмосфере сложился британский по¬
зитивизм, продолживший традиции юмовского агности¬
цизма и попользовавший свойственный ему способ разме¬
жевания областей деятельности между наукой и религи¬
ей. Философии при таком размежевании выпадает роль
наиболее общей науки, своего рода «мировоззрения», но
только по отношению к явлениям, а не к сущности вещей.
Подобно О. Конту, Г. Спенсер считал, что вся прежняя
философия оказалась несостоятельной, за исключением
разве агностической. Разновидностью последней оказа¬
лась и философия «преобразованного реализма», как Спен¬
сер обозначил выдвинутые им позитивистские формулы,
которые сам он отнес к числу психологических учений.
Разрешение вопросов, выдвигаемых «традиционной»
философией, передается, согласно Спенсеру, религиозной
вере. «Мы... приходим к заключительной истине, соеди¬
няющей Науку и Религию. Рассматривая данные... мы
видим, что все эти данные могут быть сведены к одному,
без которого невозможно сознание: к постоянному бытию
Непознаваемого как необходимого коррелятива Позна¬
ваемого» 16. Постижения «непознаваемого» и можно ожи¬
дать, по мнению Спенсера, только от религии. Помимо это¬
го, он выдвигает также свое новое понятие позитивист¬
ской философии.
Спенсеровское понимание предмета философии пози¬
тивизма не вполне точно совпадает с контовским. Роль
новой философии, согласно Спенсеру, должны сыграть
обобщенные формулировки тех наиболее общих законо¬
мерностей изменения явлений, которые совпадают во всех
специальных науках. «Давая определению философии са¬
мую простую и ясную форму, мы скажем: знание низшего
порядка есть знание необъединенное; наука—знание
отчасти объединенное; философия — знание вполне объе¬
диненное» 17. Спенсер неоднократно подчеркивал, что
16 Г. Спенсер. Основные начала; СПб., 1886, стр. 61.
17 Там же, стр. 6.
23

философские законы, во-первых, совершенно не дают зна¬
ния сущности вещей, которая недоступна ни для науки, ни
для философии, во-вторых, фиксируют именно «совершен¬
ное совпадение во всей области нашего опыта», то есть оди¬
наковые для всех областей явлений их признаки 18.
Сохраняющийся, по мнению Спенсера, от старой фи¬
лософии постулат агностицизма оказывается тем звеном,
которое связывает философию в новом ее понимании с ре¬
лигией. Спенсер формулирует это так: «Как и религия,
философия допускает то первоосновное начало, которое
невысказанно подразумевается сознанием...»19. Наличие
связующего звена предполагает все же качественное от¬
личие философии от религии: для религии «непознавае¬
мое» является основным объектом рассмотрения, для
философии же оно — исходная предпосылка и завершаю¬
щий итог, который кладет предел собственно философско¬
му исследованию.
Какого рода граница существует, по мнению Спенсера,
между философией и конкретными науками? Разграничи¬
вая философию и конкретные науки, Спенсер не видит
их качественного отличия. Философия отличается от
остальных наук только максимальной степенью общности
рассматриваемых ею законов. «Истины философии так же
относятся к высшим научным истинам, как эти послед¬
ние— к научным истинам низшего порядка»20.
Кроме того, следует отметить, что процесс познания
общих законов был понят Спенсером глубоко метафизи¬
чески, как выделение схожего в наблюдаемых структурах
явлений при помощи приемов, недалеко ушедших от ме¬
тодологии Д. Локка и не позволяющих обеспечить выяв¬
ление действительно существенных закономерностей. Фи¬
лософия, по Спенсеру, лишь систематизирует опыт как
всю совокупность явлений, описываемых по частям спе¬
циальными науками. Неудивительно что, исходя из фи¬
лософии, открещивающейся от подлинно философских за¬
дач, Спенсер делает вывод, что «борьба, возгоревшаяся
между материалистами и спиритуалистами, есть спор о
словах, в котором обе стороны одинаково абсурдны...»21.
18 Г. Спенсер. Основные начала, стр. 12, 132.
19 Там же, стр. 26.
20 Там же, стр. 6.
21 Там же, стр. 373.
24

Не смущаясь тем, что он впадает в явное противоречие,
Спенсер полагает, однако, что «вполне оправдывается
спиритуалистическое понятие, по которому внешний мир
представляет собой нечто по сущности своей тождествен¬
ное тому, что мы называем духом» 22.
Подобное же понимание Спенсером задач философии
отражено и в его классификации наук, где философия не
находит места пи среди конкретных дисциплин, ни среди
дисциплин абстрактных, изучающих формы, в которых вы¬
ступают перед нами явления 23. К числу последних Спенсер
относил математику и формальную логику, но даже не по¬
ставил вопроса о самостоятельном научном значении тео¬
рии познания. Философия же в специфически спенсеров¬
ском значении полной (вполне объединенной) системати¬
зации опыта объемлет все отдельные науки, не начиная и
не завершая их ряда, а скорее распределяясь в них как
совпадающая и общая для всех них часть.
Таким образом, и для Конта и для Спенсера характер¬
но понимание философии как сокращенной сводки дан¬
ных конкретных наук, как своего рода их «выжимки», что
вело к утрате качественного отличия предмета филосо¬
фии от предмета других паук. Отличие философии от дру¬
гих наук состоит в том, что, согласно О. Конту, философия
суммирует и (располагает в определенном порядке фик¬
сируемые в частных науках с их внешней стороны явле¬
ния, тогда как, согласно Спенсеру, опа выделяет черты
явлений, общие всем паукам.
Уже в рамках позитивизма XIX в. возникла тенденция
нового истолкования предмета философии. Эта тенденция
возникла в английской философии до появления систе¬
мы идей Спенсера и восходила к Юму.
Давид Юм считал, что собственно философия должна
быть «моральной философией, или наукой о человеческой
(духовной) природе»24. Согласно принятому в XVII в.
словоупотреблению, это означало исследование как
моральных, так и гносеологических процессов сознания.
22 Там же, стр. 375.
23 Сб. «Классификация наук Герберта Спенсера». М., 1897,
стр. 12.
24 Давид 10 м. Исследование о человеческом уме. Пг., 1916,
стр. 1. Ср.: Д. Ю м. Трактат о человеческой природе, кн. I. Юрьев,
1906, стр. 4.
25

Развитая Юмом философия агностицизма находилась на
грани позитивистского отрицания самой философии; не¬
даром его заявления иногда звучали как прямое пред¬
восхищение тезисов позитивизма. «...Спор между скепти¬
ками и догматиками,— читаем мы в ,Диалогах о естест¬
венной религии",— идет исключительно о словах...» 25.
В своем «Трактате о человеческой природе» Юм, интер¬
претируя основной вопрос философии как вопрос о выве¬
дении друг из друга первичных и вторичных качеств, при¬
шел к выводу, что вопрос лишен научного смысла (что
соответствует мотивам позднего позитивизма). Но агно¬
стицизм Юма все же не был позитивизмом; последний
возникает тогда, когда агностическую теорию познания
доводят до вывода, что сама она есть лишь предпосылка
к упразднению всякой теории познания и всей прежней
философии вообще, в том числе агностической.
Юмистское понимание философии как учения о приро¬
де и границах человеческого познания было использовано
Джоном Стюартом Миллем (1806—1872). Он предла¬
гал заменить философию не суммой частных наук, но ме¬
тодологией субъективно-идеалистического феноменализма.
Эта методология призвана сформулировать правила пре¬
образования изучаемых чувственных данных с целью их
генерализации и совпадает у Милля с формальной логи¬
кой, которую он считал «наукой самой науки» 26. Широко
толкуя содержание логики и рассуждая в этой связи о
«логике нравственных наук», Д. С. Милль был весьма бли¬
зок к приведенному выше юмовскому определению пред¬
мета философии.
Линия Юма — Милля приводит к пониманию предме¬
та философии, характерному для второй исторической
формы позитивизма, т. е. для эмпириокритицизма (ма¬
хизма). Однако махистское учение о предмете философии
содержало в себе и выводы, соответствующие линии Кон¬
та — Спенсера. В силу этого позиция махизма оказывается
объединяющей различные мотивы предшествовавшего ему
этапа в истории позитивизма. Перейдем к рассмотрению
этой позиции.
25 Д. Юм. Диалоги о естественной религии. М., 1908,. стр. 150.
26 Д. С. Милл ь. Система логики силлогистической и индук¬
тивной. М., 1900, стр. 7.
26

В отличие от позитивизма XIX в., «второй» позити¬
визм, т. е. эмпириокритицизм, пытался, как известно, за¬
нять промежуточную позицию в философии не путем ут¬
верждения невозможности доказательного выбора между
двумя философскими лагерями, но посредством разра¬
ботки аргументации в пользу некоей, будто бы вполне
определенной «третьей» позиции. В. И. Ленин в книге
«-Материализм и эмпириокритицизм» вскрыл несостоятель¬
ность махистских аргументов, сводящихся к догматиче¬
ским утверждениям «нейтральности» элементов мира,
в которых объективное и субъективное будто бы совпа¬
дают.
Р. Авенариус и Э. Мах увенчали обычные для позити¬
визма нападки на «традиционную» философию истолко¬
ванием своей философии как метода комбинационного
«чистого описания» «нейтральных элементов» мира. В со¬
чинении «Философия как мышление о мире сообразно
принципу наименьшей меры сил» (1876) Авенариус
утверждал, что задача философии состоит в нахождении
такого варианта «упорядочения данного материала», ко¬
торый позволит получить наиболее простую и легко обоз¬
римую картину мира, создаваемую при условии «наимень¬
шей траты усилий» ума. Объявив свою философию «под¬
линной естественнонаучной философией», Авенариус
считал, что она должна ограничиться разработкой при¬
емов приложения принципа наименьшей траты усилий
или, иными словами, принципа «экономии мышления» к
ощущениям с целью рассмотрения всего данного «в це¬
лостном единстве» 27. Софистически ссылаясь на принцип
так называемой «бритвы Оккама» (выдвинутое англий¬
ским критиком схоластики положение: «Нельзя умножать
сущности сверх необходимости»), Авенариус сформулиро¬
вал следующее требование: «Тратить на мышление не
больше сил, чем этого требует сам предмет мышления» 28.
Характер эмпириокритической философии определяет¬
ся субъективистским характером принципа «экономии
мышления». Авенариус связывал этот принцип с «неудо¬
27 Р. Авенариус. Философия как мышление о мире сооб¬
разно принципу наименьшей меры сил. СПб., 1913, стр. 30: ср.:
Эрнст Мах. Популярно-научные очерки. СПб., 1909, стр. 160.
28 Р. Авенариус. Философия как мышление о мире сооб¬
разно принципу наименьшей меры сил, стр. 42.
27

вольствием» души, когда ей цриходится расходовать свои
силы, а также с «нелюбовью» и даже «отвращением» ее
ко всему новому. Мах усматривал в этом принципе моти¬
вы «простоты и красоты» и психологической «приятно¬
сти». В. И. Ленин показал, что если положить принцип
«экономии мышления» в основу теории познания именно
в таком его понимании, он «не может вести ни к чему
иному, кроме субъективного идеализма. „Экономнее" все¬
го „мыслить", что существуют только я и мои ощуще¬
ния...» 29.
«Экономность», лаконичность допустима в науках, как
указывал В. И. Ленин, только в совершенно иных значе¬
ниях, а именно: 1) как более короткий путь обнаружения
и доказательства новых истин, 2) как простота формы из¬
ложения уже завоеванных истин, 3) как строгая система¬
тичность в изображении научной картины мира, реали¬
зуемая, по возможности, без уклонений от действитель¬
ного положения вещей, так, что достигается отражение
глубоких существенных связей между процессами действи¬
тельности. «Мышление человека,— писал В. И. Ленин,—
тогда „экономно", когда оно правильно отражает объек¬
тивную истину...» 30.
Таким образом, философия эмпириокритицизма есть,
с точки зрения ее основателя, способ определенной трак¬
товки обозреваемых субъектом «элементов мира», а имен¬
но метод их соединения в удобное для обозрения един¬
ство. Предметом (объектом) философии оказываются
продукты деятельности субъекта (принципы и приемы
упорядочения «элементов», разработанные его «эконом¬
ным» мышлением). В этом смысле Авенариус писал:
«И если философия в этом теснейшем смысле слова пе¬
рестает быть наукой в существенном значении этого сло¬
ва, то она все же остается научным мышлением» 31. Это
понимание сущности философской деятельности продол¬
жает и развивает традиции Юма — Милля в духе пози¬
тивизма.
Сведение философии к методу или теории познания
почти одновременно с эмпириокритиками прокламировали
29 В. И. «Пени н. Сочинения, т. 14, стр. 157.
30 Там же.
31 Р. Авенариус. Философия как мышление о мире, сооб¬
разно принципу наименьшей меры сил, стр. 54.
28

и неокантианцы, начиная с Г. Когена, а также Ё. Вундт
в своем «учении о методе». Неокантианец Э. Кассирер, на¬
пример, усиленно подчеркивал, что философская проблема
возникает только тогда, когда элементы бытия (атомы, их
движения и т. д.) рассматриваются как «мыслительные
продукты», то есть как содержание познающего созна¬
ния 32. Отождествляя фактически объект, процесс и про¬
дукт познания, Кассирер из принятого им субъективно-
идеалистического принципа выводил слияние философии
с гносеологией. Эта линия философствования влилась в нео¬
позитивизм как один из его источников преимуществен¬
но через работы Г. Файгингера.
Шуберт-Зольдерн представитель «имманентной» фило¬
софии, близкой к эмпириокритицизму, прямо утверждал,
что его взгляды, совпадая с теоретико-познавательным
солипсизмом, суть в этом смысле теория познания. Одна¬
ко было бы неточностью полагать, будто эмпириокрити¬
цизм и родственные ему течения в философии действи¬
тельно являются теоретико-познавательными учениями в
точном смысле этого слова, поскольку, согласно доктрине
эмпириокритицизма, конструирование картины мира не
есть проявление познавательного отношения субъекта к
субъективному порядку вещей, но лишь выражает актив¬
ное отношение субъекта к своим ощущениям. Эрнст Мах
утверждал что «...не существует никакой философии Ма¬
ха...» 33, а есть только «методология и психология». Следо¬
вательно, махистская методология — это не теория позна¬
ния, но лишь теория психологического упорядочения
субъектом «явлений». В каком же виде получила в эмпи¬
риокритицизме реализацию линия Конта — Спенсера?
В этой связи небезынтересно мнение теоретика «энергетиз¬
ма» В. Оствальда, общефилософские взгляды которого бы¬
ли весьма близки к эмпириокритицизму, о том, что фило¬
софия есть сжатое выражение наук своего времени34. Но
более важно утверждение основателя эмпириокритицизма
32 Ernst Cassirer. Das Erkenntnisproblem in der Philosophic
und Wissenschaft der neuern Zeit. Berlin, 1911, Bd. 1, S. 3.
Впрочем, очень ясно выразил мысль, что философия есть толь¬
ко теория познания, уже Э. Целлер в начале своей «Философии
греков в ее историческом развитии» (1869).
33 Э. М а х. Познание и заблуждение. М., 1909, стр. 3, 22.
34 W. Ostwald. Vortriige und Abhandlungen. Leipzig, 1904,
§ 246.
29

Р. Авенариуса о том, будто его теория представляет собой
наиболее общее обозрение мира. Философия эмпирио¬
критицизма оказывается не только методом упорядоче¬
ния чувственного материала, но и теорией его расположе¬
ния, то есть своего рода позитивистской онтологией,
зачаток которой был дан в классификации наук у Конта и
положении об общих законах изменения явлений у Спен¬
сера. Впоследствии Б. Рассел в «Анализе духа» (1921)
поступил аналогично, назвав проводимое им конструиро¬
вание духа и материи из ощущений «истинной метафизи¬
кой».
По мысли Авенариуса, эмпириокритицизм как филосо¬
фия не совпадает с суммой данных естествознания или же
с их сжатой сводкой. «Философское понятие,— писал Аве¬
нариус,—охватывает мир только в абстрактной форме
того, что обще всем отдельным вещам» 35. Различие между
философскими и естественнонаучными закономерностя¬
ми оказывается количественным по степени обобщенно¬
сти, поскольку и философия и все прочие науки, согласно
концепции махизма, обращены па общий для них
объект — «опыт», имея общей своей целью «очищение»
его от метафизики. Может показаться, что это различие
является сверх того качественным, ибо объект (предмет)
философии отличается от объекта естественных паук тем,
что есть «абстрактная совокупность данного» 36. Возни¬
кает видимость того, что Авенариус устранил слабое место
воззрений Спенсера, который не учитывал качественного
отличия философии от прочих наук.
Но это «устранение» иллюзорно. Понимание философии
Авенариусом не составляет подлинного прогресса по срав¬
нению с контовско-спенсерианским ее пониманием. «Аб¬
страктное» и «экономное» описание чувственных явлений
у Авенариуса осуществлялось с помощью метафизиче¬
ских приемов, аналогичных «объединенному» описанию
движения явлений у Спенсера, и отличалось от концеп¬
ции последнего только тем, что в первом случае явления
выдаются за единственную существующую реальность,
а во втором — за действие Непознаваемого. Мало того,
цраница между философией и всеми конкретными наука¬
35 Р. Авенариус. Философия как мышление о мире сооб-
разно принципу наименьшей меры сил, стр. 35.
36 Там же, стр. 53; ср.; стр. 50.
30

ми оказывается в махизме еще менее отчетливой, чем в
спенсерианстве: если возможность «объединенного» опи¬
сания явлений Спенсер видел в том, что к данным различ¬
ных наук в принципе применимы одни и те же способы
обобщения, то Мах и Авенариус усматривали эту возмож¬
ность, кроме того, также в том, что между различными
специальными науками реальные границы будто бы от¬
сутствуют вследствие однородности «элементов» по их
природе, поскольку последние все (или почти все) суть
ощущения.
Этот вывод совпадает с точкой зрения Петцольда, счи¬
тавшего, что философия и конкретные науки сольются,
и предвосхитившего тем самым принцип «механицистов»
20-х годов XX в. в СССР, согласно которому наука долж¬
на заменить собой философию. Принцип этот, подобно
взглядам вульгарного материалиста Я. Молешотта
(1822—1893) 37, оказался крайней формой выражения ли¬
нии Конта — Спенсера в понимании предмета философии.
Заметим, что «механицисты» 20-х годов выступили в
Советском Союзе также в роли последователей анархист¬
вующих интеллигентов первых лет революции. «Наука —
сама себе философия» — заявил И. Боричевский38. Фило¬
софию следует «без остатка вышвырнуть за борт»,— тре¬
бовал Минин 39.
Своеобразным развитием махистского понимания
предмета философии явилось в России учение А. А. Бог¬
данова о « гекто логии» как науке «об организационных
законом'ерностях» элементов опыта 40. Усматривая единст¬
во мира в «принципе организации», Богданов пытался тем
самым оставить в тени вопрос о природе того, что «орга¬
низовано», но мало кого смог этим ввести в заблуждение.
«Организованное» описание явлений было в основном то
же самое, что и «экономное» их описание Авенариусом.
37 Я. М о л е ш о т т. Круговорот жизни. Харьков, 1866, стр. 2.
38 Ив. Боричевский. Введение в философию науки. Пг.,
1922, стр. 101.
39 Минин. Философию — за борт. «Под знаменем марксизма»,
1922, № 5-6, стр. 127.
40 А. А. Богданов. Всеобщая организационная наука (тек-
тология), кн. 1. Берлин, 1913, стр. 294; ср.: «Задача философии со¬
стоит в том, чтобы стройно систематизировать опыт, подвести ему
итоги и выяснить его связь» (А. А. Богданов. Философия жи¬
вого опыта. М., 1920, стр. 48).
31

Итак, несмотря на то, кто Спенсер переносит центр
тяжести в определении задач философии та фиксацию
результатов «объединенного» описания явлений, а Авена¬
риус — на выявление способов конструирования мира из
ощущений, между их взглядами имеется больше сходст¬
ва, чем различий. Махистскюе понимание предмета фило¬
софии примыкает к спенсерианской идее о том, что фило¬
софия «обобщает» знания, но более решительно требует,
вместо согласования философии с естествознанием, под¬
чинения естествознания позитивистской философской си¬
стеме и растворения его в ней.
Но поскольку в махизме (эмпириокритицизме) имеет¬
ся также и тенденция свести философию к методу упоря¬
дочения ощущений, есть основание считать, что в махиз¬
ме две различные линии в истолковании предмета фило¬
софии — юмистско-миллевская и контовско-спенсеров-
ская — соединяются вместе.
Еще более широкий синтез в этом отношении, как уви¬
дим ниже, попытался осуществить неопозитивизм.
Г
НЕОПОЗИТИВИЗМ — МНИМАЯ ФИЛОСОФИЯ НАУКИ
В позитивизме XX в. соединились и получили развитие
все основные особенности ранее сложившихся позитиви¬
стских истолкований предмета и задач философии. Ут¬
верждение «первого», т. е. коптовско-спенсеровского, по¬
зитивизма о неразрешимости вопросов, над которыми би¬
лась прежняя философия, было доведено неопозитивизмом
до тезиса об отсутствии научного смысла у всей прежней
философии. Позитивисты не оставили в стороне и мотивы
Д. С. Милля, у которого философия в значительной степе¬
ни совпадала с формальной логикой.
Утверждение «второго» позитивизма, т. е. эмпирио¬
критицизма, о том, что порядок, вносимый философом-эм¬
пириокритиком в комплексы научных данных, зависит
только от точки зрения субъекта, было усилено конвенцио¬
налистскими идеями, а тезис о «нейтральности» мира пре¬
вращен в более «гибкий» тезис о «нейтральности» мате¬
риала науки. В учении Карнапа о логическом конструиро¬
вании действительности вновь возникла идея позитивист¬
ской онтологии, намечавшаяся уже у Спенсера. Неопози¬
тивистская концепция предмета философии соединила,
33

таким образом, воедино тенденции в его истолковании,
идущие, с одной стороны, от Юма, Милля, Маха и Аве¬
нариуса, а с другой — от Конта и Спенсера. Не было утра¬
чено и неокантианское положение о том, что вопрос об
отношении мышления и бытия «есть досадное наследие
средневековья» (Форлендер), а задача философии состоит
в конструировании «научной действительности» (Коген).
При первых шагах развития неопозитивизма взгляды
его основателей на философию, как это нередко бывает в
период становления новой точки зрения, были еще недо¬
статочно отмежеваны от взглядов более ранних позитиви¬
стов.
Если уже Ганс Корнелиус, один из деятелей «второ¬
го» позитивизма, считал абсурдными любые ответы на ос¬
новной вопрос философии, а также суждения об объектив¬
ности действия закона причинности, о принципиальной
познаваемости мира и т. д., то основатели неопозитивизма
Шлик и Витгенштейн в ранних своих работах еще не от¬
казались окончательно от взгляда на философию как на
теорию познания в широком смысле слова. Витгенштейн
в «Заметках по логике» (1913) писал, что «теория позна¬
ния есть философия психологии» 41. Эту же формулу мы
найдем и в его «Логико-философском трактате» (1921),
однако там она подчинена уже иным идеям.
Неопозитивистское учение о предмете философии сло¬
жилось в «Венском кружке». Возникло это объединение
неопозитивистов в условиях, во многом отличавшихся от
условий появления и развития «первого» и «второго» по¬
зитивизма. Общеевропейская ситуация кризиса капитализ¬
ма после конца первой мировой империалистической вой¬
ны отразилась на идеологии в различных формах, в том
числе в форме глубокого разочарования в эффективности
философского знания вообще, в пользе его для решения
социальных проблем в особенности. Кризис естествозна¬
ния, послуживший питательной почвой и для махизма,
распространился в начале XX в. на сферу методологи¬
ческих основ логики и математики, что и обусловило
41 Цит. по: «The journal of philosophy», 1957, vol. LIV, № 9,
p. 232; ср. M. Schlick. Allgemeine Erkenntnislehre. Berlin, 1918,
S. 3, 198.
3 Ц. С. Нарский
33

специфический облик естественнонаучных предпосылок
неопозитивизма 42.
«Венский кружок» сложился в 1922—1923 гг. в соста¬
ве М. Шлика, О. Нейрата, Р. Карнапа, Ф. Вайсмана,
Г. Фейгля, В- Крафта, Ф. Кауфмана, Э. Цильзеля и др.
К кружку примкнули математики Г. Ган и отчасти Г. Гё¬
дель.
Значительное влияние на идейную эволюцию круж¬
ка с самого начала оказывал Л. Витгенштейн. Тесное
взаимодействие возникло с «Обществом эмпирической фи¬
лософии» в Берлине, к которому принадлежали Г. Рай¬
хенбах, В. Дубислав, Ф. Крауз и др.43 Б. Рассел, а позд¬
нее и А. Айер в Англии, а К. Айдукевич и отчасти
А. Тарский в Польше сыграли в развитии неопозитивизма
немалую роль.
Первоначальная формулировка зрелого неопозитивиз¬
ма по вопросу о сущности философии выражена Людви¬
гом Витгенштейном в его «Логико-философском тракта¬
те», который стал своего рода библией этого направления.
«Большинство предложений и вопросов, высказанных по
поводу философских проблем, не ложны, а бессмыслен¬
ны,— писал Витгенштейн.— Поэтому мы вообще не мо¬
жем отвечать на такого рода вопросы, мы можем только
установить их бессмысленность. Большинство вопросов и
предложений философов вытекает из того, что мы не по¬
нимаем логики нашего языка... И не удивительно, что са¬
мые глубочайшие проблемы на самом деле не есть пробле¬
мы» 44. Подобную мысль изложил затем в своей програм¬
мной статье «Поворотный пункт в философии» (1930) и
Мориц Шлик, объявивший о «великом конце» всей «тра¬
диционной» философии. Бертран Рассел сравнил отказ от
решения философских проблем как якобы «находящихся
за пределами человеческих сил» с прогрессом, который
42 Сб.: «Современный субъективный идеализм». Госполитиздат,
1957, стр. 219—240; А. Д. Гетманова. О взглядах Бертрана Рас¬
села на соотношение математики и логики. «Вестник МГУ», 1959,
Яг 1,
43 Подробности истории «Венского кружка» изложены в книге:
V. Kraft. Der Wiener Kreis. Der Ursprung des Neopositivismus.
Wien, 1950; Erkenntnisth eerie. Wien, 19*60.
44 Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат. ИЛ,
1959, 4.003.
34

«Галилей внес в физику» В 1957 г. ib Лондоне вышел в
свет неопозитивистский сборник, безапелляционно оза¬
главленный «Революция в философии» 45 4б. В предисловии
же к изданию «Собрания сочинений. 1926—1936» М. Шли¬
ка утверждалось, что эта пресловутая «революция» при¬
вела к тому, что неопозитивистская философия уже «вы¬
ше» всякой философской борьбы.
К концу 20— середине 30-х годов относится ряд ста¬
тей и брошюр наиболее продуктивного мыслителя-докт¬
ринера рассматриваемого нами течения — Рудольфа Кар¬
напа (род. 1891), специально посвященных уничтожению
философской науки. Таковы его сочинения: «Мнимые
проблемы в философии» (1928), «Преодоление метафизи-
зики логическим анализом языка» (1931), «Философия и
логический синтаксис» (1935). Основная аргументация,
используемая в этих сочинениях, сжато изложена в пя¬
том разделе книги Карнапа «Логический синтаксис язы¬
ка» (1934).
Карнап объявил предложения (суждения) всех ранее
существовавших философских теорий лишенными науч¬
ного смысла. Отсутствие научного смысла (Sinnlosigkeit)
следует, согласно терминологии Карнапа, отличать от
полной бесмысленности или нелепости (Unsinn), которая
появляется в случаях искусственного соединения обоз¬
начений предметов из чуждых друг другу областей в мыс¬
ли («дважды два — сапоги всмятку»), незаконченности
мысли («арбуз старше») или соединения знаков, не со¬
ставляющих даже и отдельных слов («дебабра ребаброт»).
Предложения, не имеющие научного смысла (sinnlos),
следует также отличать от предложений логики и матема¬
тики, которые Карнап считает «свободными» от содержа¬
тельного смысла (sinnleer). Лишенными научного смысла
Карнап считает все те предложения, которые, по его мне¬
нию, принципиально не поддаются эмпирической проверке
(верификации), состоящей из конечного числа наблюде-
45 В. Russell. Our knowledge of the external world. London,
1952, p. 6*9 (первое издание —1914).
По мнению Рассела, традиционная философия могла суще¬
ствовать только за счет не решенных пока наукой проблем, так
что ее проблематика все время находится на «периферии» по¬
знания.
46 «The revolution in philosophy». London, ed. by G. Ryle, 1957.
3*	35

Иий. Карнап относил требование эмпирической проверки,
строго говоря, не к отдельным терминам (понятиям), но
к предложениям (суждениям). Поэтому когда он в про¬
цессе своей критики «традиционной» философии говорил
о том, что она пользуется псевдотерминами, то имел в виду,
что последние таковы постольку, поскольку определения
этих терминов разворачиваются в псевдопредложения.
Не занимаясь б данном разделе книги специальным
исследованием принципа верификации, подчеркнем, одна¬
ко, что исключение им философских предложений из клас¬
са осмысленных предложений следует в данном случае тол¬
ковать не как применение этого принципа в рамках трех-
значпой (трехзпачимой) логики (здесь оперирующей зна¬
чимостями «истинно», «ложно» и «неосмысленно»), но в
пределах обычной двузначной логики, учитывающей, одна¬
ко, класс предложений, не подлежащих логической квали¬
фикации (т. е. квалификации с точки зрения их истинно¬
сти или ложности).
Заметим, что уже в эмпириокритицизме возникла тен¬
денция к «обессмысливанию» основного вопроса филосо¬
фии именно таким образом, хотя эмпириокритицизм еще
пе. располагал принципом верификации и соответствую¬
щим ему логическим аппаратом. Тенденция эта заключа¬
лась в том, что, согласно пресловутому «третьему» реше¬
нию основного вопроса философии эмпириокритицизмом,
дилемма этого вопроса была объявлена несостоятельной;
предлагалось подвергнуть сомнению логическую правиль¬
ность самой формулировки его именно как дилеммы. Ин¬
терпретируя основной вопрос философии как вопрос о
различии между содержанием субъекта и средою, Авена¬
риус пришел к выводу, что «этот вопрос лишен всякого
логически правомерного смысла» 47.
В статье «Преодоление метафизики логическим ана¬
лизом языка» 48 (1931) Карнап рассматривал вопрос об
отсутствии научного смысла у предложений «традицион¬
ной» философии следующим образом.
Во-первых, существуют лишенные научного смысла
термины, значение которых пе поддается эмпирической
47 Р. Авенариус. О предмете психологии. М., 1911, стр. 58.
48 R. Carnap. Die Uberwindung der Metaphysik durch logische
Analyse der Sprache. «Erkenntnis zugleich Annalen der Philosophic»,
1931, Bd. 2, H. 4, Leipzig, S. 219—241.
33

проверке. Поэтому философские предложения, элемента¬
ми которых являются эти термины, научной осмыслен¬
ностью обладать не могут. Эти философские псевдотерми¬
ны относятся к вещам, находящимся по ту сторону опыта,
а «то, что принципиально лежит по ту сторону опыта, не
может быть ни выражено, ни мыслимо, ни спрашиваемо»
(§6 статьи Карнапа). В качестве примеров псевдотерми-
нов Карнап указывает на такие употребительные в фило¬
софии слова, как «первопринцип», «абсолют», «сущность»
и др. Заметим, что псевдотермины Карнапа следует отли¬
чать от поевдотерминов в понимании Рассела. Б. Рассел
к таковым относит «неполные термины», то есть те, кото¬
рые приобретают смысл только в сочетании с терминами,
обозначающими качества (например, слово «объект», при¬
обретающее, с точки зрения Рассела, смысл только после
включения его в выражения вроде следующего: «это —
красный объект», где последнее слово может быть заме-
щ ено п ер ем ен ной).
Во-вторых, согласно Карнапу, существуют предложе¬
ния, лишенные научного смысла. Эти псевдопредложения
оказываются таковыми либо в силу того, что в их состав
входят псевдослова (например, «вода есть первопринцип»,
«числа — сущность мира»), определения которых не под¬
даются проверке, либо вследствие того, что входящие в
состав этих предложений слова соединены так, что вери¬
фикации не поддается их сочетание в целом (например:
«четные числа темнее, чем нечетные»). Лишенным смыс¬
ла предложениям (суждениям) соответствуют лишенные
смысла вопросы (псевдовопросы), по отношению к кото¬
рым псевдопредложения играют роль ответов.
Отрицания псевдопредложений сами являются псев-
допредложениямп, поэтому Карнап считает, что паука не
может пойти по пути отрицания псевдопредложений (то
есть квалификации их как ложных), по должна исклю¬
чить их из числа предложений вообще, объявить их ли¬
шенными научного смысла.
С точки зрения Карнапа, вся философия насыщена
псевдопредложениями, обоих видов. Не делая, казалось
бы, в этом пункте никакого различия между философски¬
ми учениями материализма и идеализма, он относит всю
философию, вместе с ранним позитивизмом XIX в., к обла¬
сти «метафизики», то есть к бездоказательной догматике.
37

М. Шлик в своей «Всеобщей теории познания» утвер¬
ждал, что любое слово, а не только псевдослова, содержит
опасность возникновения псевдовопроса и, соответственно,
появления псевдопредложения. Это происходит при наме¬
рении кого-либо установить, каков предмет, обозначаемый
данным словом, вне зависимости от самого этого слова.
Желающий это установить «поставил бы бессмыс¬
ленную проблему, ибо каждый вопрос вызывает в ответ
суждение, то есть стремление к обозначению, и поэтому
эта формулировка так же бы пала, как если бы кто-нибудь
пожелал спросить: как слышится звук, когда его никто не
слышит?»49. Здесь нет расхождения между Шликом и
Карнапом по существу, и это нетрудно доказать на лю¬
бом примере. Допустим, что поставлен вопрос о том, что
собой представляет «стол» вне зависимости от того,- что
понимается под словом «стол». Очевидно, что то гипоте¬
тическое предложение, которое могло бы быть построено
в качестве ответа, будет обладать примерно следующей
формой: «независимая от денотации (обозначения) сущ¬
ность того, что называют столом, есть то-то и то-то». Как
мы видим, в этом предложении фигурирует философское
слово (то есть, по Карнапу, псевдослово) «сущность», по¬
явлением которого может быть объяснен факт отсутствия
научного смысла у полученного предложения.
Одну из причин губительного засорения философии
псевдословами Карнап усматривал в нарушениях филосо¬
фами правил строгой логической дедукции. Карнап при¬
водит по этому поводу доказательство Ренэ Декартом су¬
ществования человеческой личности («я мыслю, следова¬
тельно, я существую»), аналогичное ему выведение Спи¬
нозой реальности из понятия субстанции, а также «опера¬
ции Гегеля и впоследствии Хайдеггера с термином
«ничто».
Взяв под обстрел декартово «cogito ergo sum», Кар¬
нап указывает, что это умозаключение можно рассматри¬
вать двояко: либо как продукт интуиции (и тогда оно не
есть, собственно говоря, умозаключение и не относится к
доказательной науке), либо как формулировку дедуктив¬
ного движения мысли. В последнем случае предикат су¬
ществования личности строго логически не вытекает из
49 М. S ch lick. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 179.
30

предиката мышления, так что из «я мыслю» может сле¬
довать не «я существую», но лишь «имеется нечто мысля¬
щее».
Карнап в данном случае не оригинален. Аналогичные
упреки в адрес Декарта выдвигали Бейль и Лихтенберг.
Критику Декарта в этом вопросе мы обнаружим у Гоб¬
бса50 и Канта 51. Мах 52 в этом отношении не говорит уже
ничего существенно нового. Рассуждения, аналогичные
взглядам Карнапа, можно встретить и у его единомыш¬
ленников. Шлик, например, считает, что cogito выражает
лишь «факт существования содержания сознания»53. Если
я думаю — поясняет идеи Карнапа Айер — то «я есть»
только в том смысле, что «я именно думаю», но еще
остается весьма неясным, что такое «я» 54. В том же духе
высказывается и Рассел55.
Единодушие в критике Декарта объясняется тем, что
в случае «cogito ergo sum» мы имеем дело с бесспорным
слабым пунктом идеализма, который вскрыт был перво¬
начально не позитивистами, а материалистами. Присоеди¬
няясь к критике исходного метафизического принципа
Декарта, неопозитивисты не рискуют быть опровергну¬
тыми, как и в том случае, когда они, как это делает Кар¬
нап, критикуют гегельянцев и экзистенциалистов за
употребление ими термина «ничто» в самых различных
смыслах и за конструирование на основе этого термина не
поддающихся проверке предложений («ничто существу¬
ет»). Заметим, что в действительности декартово cogito
ergo sum весьма сложно. «В положении „Я мыслю, сле¬
довательно, я существую" ударение падает не на бытие
личного я, а на бытие мысли, точнее говоря, не столько
даже на само существование мысли, сколько на безуслов¬
ную достоверность существования мысли...»56 Поэтому,
хотя Гоббс и Гассенди и были безусловно правы, порицая
Декарта за попытку сделать cogito отправным пунктом
50 Т. Гоббс. Избранные сочинения. М., 1926, стр. 144.
51 I. Kant. Kritik der reinen Vernunft. Leipzig, 1878, S. 687.
52 Э. Max. Анализ ощущений. M., 1908, стр. 44.
53 М. S с h 1 i с k. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 70—71, 140.
54 А. А у е г. The problem of knowledge. London, 1956, p. 48; cp.:
A. Ayer. Language, truth and logic. London, 1936, p. 42.
65 B. Russell. Mind and matter. «Portraits from memory and
other essays». London, 1956, p. 137.
56 В, Ф. Асмус. Декарт. Госполитиздат, 1957, стр. 33d
39

для философии, их критика но означает, что в знамени¬
том умозаключении Декарта не содержалось правильной
идеи. Неопозитивисты же пе увидели в этом умозаключе¬
нии даже той содержащейся в ней и безусловно прогрес¬
сивной для своего времени мысли, что здравый человече¬
ский рассудок — несравненно более надежный критерий
истины, чем авторитет схоластических философов и рели¬
гиозная традиция.
Однако нельзя признать правильным квалификации?
всех философских понятий и суждений как научно неос¬
мысленных, поскольку многие и даже большинство утверж¬
дений идеалистов проверяемы, в результате чего обнару¬
живается их ложность. Ложным, например, является ут¬
верждение И. Фихте о том, что «Я полагает самого себя и
не-Я». Положения же материалистической философии
в результате их практической проверки обнаруживают
неоспоримую свою истинность. Истинно, например, поло¬
жение о том, что случайность, если ее понимать как бес¬
причинность, не существует.
Здесь же мы должны заметить, что в философии, а так¬
же в естественнонаучных теориях иногда действительно
встречаются «лишенные научного смысла» понятия и суж¬
дения. Таким было, например, понятие «боязнь пустоты»
в физике XVI в. В. И. Ленин указывал, что лишено науч¬
ного смысла утверждение Богданова: «физический опыт
„выше" в цепи развития, чем психический» 57. В подобных
случаях «отсутствие смысла» означает крайнюю спекуля¬
тивность, субъективизм в употреблении понятий и т. д.,
или иными словами,— безусловную ложность, когда мо¬
жет оказаться, что не только ложно предложение в целом,
но и что беспочвенны входящие в него понятия. Это зна¬
чение «отсутствия смысла» отличается от значения, при¬
даваемого данному термину Карнапом.
Р. Карнап предложил исключить из научного знания
все философские псевдотермины и псевдопредложения.
В период, когда он еще не занялся логической семанти¬
кой, он искал средство этого исключения в построении ло¬
гического синтаксиса языка наук таким образом, чтобы он
обладал свойством автоматической элиминации из речи
всех псевдопредложений. И он надеялся, что это может
быть реализовано.
57 Цит. по кп.: В. И. Л е пин. Сочинения, т. 14, стр. 213..
40

«Но что остается тогда вообще философского,— писал
Карнап,— если все предложения, которые высказывают
нечто, обладают эмпирической природой и принадлежат
науке о реальности? То, что остается, это не предложения,
не теория, не система, но лишь метод... выше мы показа¬
ли его негативное применение: он служил для искорене¬
ния слов, не имеющих значения, для устранения бессмыс¬
ленных псевдопредложений» 58.
Таким образом, Карнап предлагает все же допустить
существование философии. Но это будет «философия», су¬
щественно отличающаяся от всех прежде существовав¬
ших философских учений, и цель ее будет необычная.
Она должна научить людей конструировать предложения
так, чтобы не впадать в философские «ошибки». Итак,
Карнап предлагает философии стать методом искорене¬
ния прежней философии.
Исходные позиции этого метода таковы: люди, дове¬
ряющие «традиционной» философии, допускают ошибку,
принимая за утверждения о реальных фактах (эти ут¬
верждения либо истинны, либо ложны) такие утвержде¬
ния, которые в действительности ими не являются, но
представляют собой либо словосочетания, не имеющие
научного смысла (они и не истинны и не ложны), либо
предложения о формальных связях между словами и сим¬
волами (эти предложения либо правильны, либо непра¬
вильны). Среди всех возникающих в процессе познания
вопросов, по Карнапу, следует строго различать вопросы
о фактах (ответы на них составляют эмпирические осно¬
вы специальных наук), вопросы о «языке» науки (они
относятся к логике) и, наконец, псевдовопросы, на кото¬
рые невозможно ответить, так как эмпирически они не-
цроверяемы (из псевдоответов на эти вопросы состояла
прежняя философия). «Традиционная» же философия —
утверждал Карнап — указанного различия не учитывала и
была переполнена псевдопредложениями. Предлагаемый
Карнапом метод призван «рассеять» эти заблуждения и
освободить науки от философских псевдопредложений,
играя, по выражению английского позитивиста Айера,
роль полицейского, не позволяющего ученым вступать
** R. Carnap. Die Uberwindung der Metaphysik durch logische
Analyse der Sprache, § 6.
41

в сферу «метафизики». Этот метод ставит целью разрабо¬
тать приемы проверки, позволяющие автоматически и
безошибочно распределять предложения по трем указан¬
ным выше рубрикам. К псевдопредложениям Карнап от¬
носил и тезисы философского агностицизма, а также ут¬
верждения, принадлежащие к теоретической этике и
эстетике.
Если из философии хотят сделать метод устранения
философских суждений и очищения наук от философии,
то, следовательно, сфера деятельности философии -велика;
ведь «очаг философии —в каждой науке...»59. Каким же
должно быть теоретическое построение метода антифило-
софской деятельности?
Основатели позитивизма иногда отрицали необходи¬
мость построения антифилософского метода как новой фи¬
лософской теории. Витгенштейн заявил, что «философия
не теория, а деятельность... Результат философии — не не¬
которое количество „философских предложений*4, но про¬
яснение [любых] предложений» б0. Аналогичное заявление
сделал Шлик в статье «Поворотный пункт в философии»
(1930). Связывая этот вывод со своим мнением о невоз¬
можности построения логического синтаксиса в качестве
метатеории наук, Витгенштейн считал формулировки
предложений «новой» философии невозможными. «Кри¬
тика языка» не может стать теорией языка науки, поэто¬
му критик философии, по выражению Витгенштейна,
должен «отбросить лестницу, после того как он взберется
по ней наверх». Тем не менее сам Витгенштейн развил
в «Логико-философском трактате» своеобразную систему
метафизики языка, в которой свойствам языковых эле¬
ментов соответствуют свойства дискретных моментов чув¬
ственного опыта.
Другие логические позитивисты пошли по несколько
иному пути.
В основу рассуждений о предмете неопозитивистской
философии Карнап положил следующую идею: «...на ме¬
сто не поддающегося распутыванию комплекса проблем,
59 М. S с h 1 i с k. Allgemeine Erkenntnislehre, S. VII.
60 Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат, 4.112.
Ср. идею, высказанную неокантианцем Г. Когеном: «Филосо¬
фия есть не «доктрина», но критика» (Н. Cohen, Kants Theorie
der Erfahrung. Berlin, 1885, S. 577),
42

который называют философией, вступает логика нау¬
ки» 61. Под «логикой науки» Карнап понимал теорию ис¬
следования логической структуры терминов и предложе¬
ний языка наук и связей (логических отношений) между
ними, выражаемых в символической форме. «Наука ищет
истины, а философия их только анализирует. Наука стре¬
мится дать решение проблем, а философия не идет даль¬
ше того, чтобы учить, как ставить проблемы. Иначе гово¬
ря, науку интересует истинность утверждений, а филосо¬
фию их логический смысл. Другими словами, наука утвер¬
ждает истины, а философия учит, как их выражать» 62.
Шлик называл позитивистскую философию методом разъ¬
яснения различных значений таких научных понятий, как
причинность, необходимость, случайность, существование
и т. д.
Утверждение, что сущность философии — это фор¬
мальная логика, было высказано еще неокантианцами, но
их собственная философия (например, в марбургской шко¬
ле неокантианства) еще далеко не была «заменена» фор¬
мальной логикой.
Требуя замены прежней философии логическим анали¬
зом языка наук, Карнап предложил тем самым заменить
философию символической логикой, но в специфическом ее
« антифи лософском» применении. Поскольку в начале 30-х
годов Карнапа интересовала разработка логического син¬
таксиса, он склонился к выводу, что именно логический
синтаксис языка наук и должен стать философией нового
типа, будучи (в соответствии с мыслью Лейбница об ак¬
сиоматизации философского метода) построен как аксио-
матически-дедуктивная схема. «...Все имеющие значение
философские проблемы относятся к синтаксису» 63.
Логический анализ языка наук имеет в качестве основ¬
ных объектов своего изучения логические связи внутри
предложений и между предложениями (в этой связи нау¬
ка о логическом анализе языка занимается частично также
методологическими вопросами современного теоретическо-
го естествознания). В числе изучаемых логическим ана¬
61 R. С а г n а р. Logische Syntax der Sprache. Wien, 1934, S. 205.
62 W. Tatarkiewicz. Historia filozofii, t. III. Warszawa, 1950,
str. 471.
63 R. Carnap. The logical syntax of language. London, 1954,
стр. 280; ср. стр. 283, где отвергается тезис Витгенштейна о нефор-
мулируемости теории логического синтаксису.
43

лизом предаожений оказываются и предложения «тради¬
ционной» философии; логический анализ должен раскрыть
присущую им всем якобы научную неосмыслениость.
Следовательно, Карнап допустил существование содер¬
жательных (истинных) философских предложений, по
только в смысле предложений о бессмысленности обычных
философских утверждений, т. е. в смысле метафилософ-
ских предложений 64. Язык логического синтаксиса Кар¬
нап определял как «язык, на котором мы говорим о син¬
таксических формах предметного языка» 65. Отсеивая при
помощи этого языка псевдопредложения, подлежащие иск¬
лючению из предметного языка, «новая философия» пред¬
ставляет собой металогическую или метаязыковую теорию,
в которой логический синтаксис играет роль средства,
а также может быть и объектом исследования, поскольку
логика сама есть специальная наука.
В этой связи отметим, что сами же логические позити¬
висты вынуждены признать, что их философия не может
полностью совпасть с формальной логикой: последняя как
особая наука имеет много специфических задач, не имею¬
щих общего с неопозитивизмом как таковым. Теория
дедукции, исследование проблемы разрешимости и т. д.
входят в число этих задач. Здесь же подчеркнем, что логи¬
ческий позитивизм как философия состоит в частности в
интерпретации материала формальной логики, и эта ин¬
терпретация заключается прежде всего в попытке пере¬
вести логику с органически соответствующей ей материа¬
листической основы на позитивистскую.
Первым разделом метаязыковой теории, которая стро¬
ится именно как метафилософская теория, оказывается
развитое Карнапом учение о так называемых квазисиптак-
сических предложениях.
При помощи этого учения, по его мнению, могут быть
сформулированы приемы безошибочного устранения «тра¬
диционной» философии.
Общетеоретические предпосылки учения о квазисин-
таксических предложениях восходят к различению теорий
(языков) разных уровней, которое диктуется интересами
64 «Erkenntnis zugleich Annalen der Philosophic», 1931, Bd. 2,
H. 5—6, S. 435. (Далее: «Erkenntnis».)
65 R. Carnap. The logical syntax of language, p. 4,
44

научного мышления и само по себе не 'имеет ничего обще¬
го с позитивизмом.
В обычном разговорном языке, по мнению Карнапа,
точное (различение уровней отсутствует, что приводит к
нечеткости в значениях предложений и требует допол¬
нительных уточнений. Сам факт существования различ¬
ных уровней в языке бесспорен. Это можно показать на
следующем примере: (О) «х есть то-то и то-то» или в сим¬
волической записи: А (х), где остаются неуточненными
ни область предметов (х), ни свойство (Л), ее элементам
приписываемое. Эта функция-предложение, возникшая в
обычном языке, может быть превращена в определенное
предложение посредством замены Л различными опреде¬
ленными значениями, которым будут соответствовать опре¬
деленные предметные области х. Приведем некоторые из
возникающих результатов:
1) х есть искомая величина в алгебраической задаче
из области вещественных чисел (в этом случае значения
х «пробегают» область чисел); 2) «гг» есть обозначение
искомой величины (символ); 3) «я» есть сочетание двух
взаимоскрещениых косых черточек (структурное описа¬
ние символа); 4) «я» есть двадцать первая буква латин¬
ского алфавита (историко-генетическое описание симво¬
ла); 5) «х» есть сочетание звуков «И», «К» и «С» (фоне¬
тическое назначение описания символа).
Нами приведено несколько видов значения исходного
предложения (О). Опи могут быть сведены к трем уров¬
ням значений, и переход к каждому следующему означает
подъем па более высокую ступень абстракции. В общих
чертах можно считать, что первый уровень объемлет 1 слу¬
чай, второй — 2, 3 и 4 случаи, а третий — 5 случай.
Соотношение уровней может быть истолковано следу¬
ющим образом: па первом уровне функционирует данный
язык, на втором — высказываются утверждения об эле¬
ментах (символах) данного языка, а на третьем — утверж¬
дения об утверждениях.
В логико-языковых исследованиях следует различать
язык, в котором функционирует данный логический строй
(«предметный язык»), и язык, при помощи которого могут
получать соответствующие определения элементы этого
логического строя, например, его синтаксис, то есть язык
45

о языке («метаязык», или, йо Терминологии Карнайа ДО-
семантического периода, «синтаксический язык»).
Одним из первых на важность строгого различения
уровней языков указал Д. Гильберт. Он создал метод, по¬
зволяющий превращать математические системы в объек¬
ты изучения их в метасистемах. «Основания геометрии»
(1899) Гильберта представляют собой образец метаматема¬
тической теории. «Метаматематика должна изучать фор¬
мальную систему как систему символов и т. п., которые
рассматриваются совершенно объективно. Это означает по¬
просту, что символы и т. п. сами по себе являются окон¬
чательными предметами и не должны использоваться для
обозначения чего-либо, отличного от них самих. Матема¬
тик смотрит на них, а не через них и не на то, что за
ними; таким образом, они являются предметами без ин¬
терпретации» 66.
Научная теория строения слов и предложений любого
живого языка соответственно относится к его действую¬
щей грамматике как метаграмматика. Как переход от язы¬
ка к метаязыку можно иногда истолковать перевод с од¬
ного национального языка на другой. Например, «если мы
говорим о том, что wilde Rosen в немецком языке выража¬
ет единое понятие, мы делаем это прежде всего потому, что
метаязыком выступает у нас здесь русский язык, где соот¬
ветствующее понятие оформлено единым звуковым комп¬
лексом „шиповник" 67.
Пренебрежение различием предметного языка и мета¬
языка в логике приводит к ряду ошибок. Так, Карнап от¬
мечал, что нередко путают предложения импликации
(iS’i->52) с предложениями об импликации («предложение
5’1 влечет за собой предложение S2»). Иногда вследствие
смешения уровней языков возникают так называемые се¬
мантические антиномии, представляющие собой группу
внутри более широкого класса логикоматематических ан¬
тиномий.
На связи антиномий с характером употребления язы¬
ка впервые указал Г. Фреге, опубликовавший в послесло¬
вии ко II тому «Основных законов арифметики, выведен-
68 Стефен К. Клини. Введение в метаматематику. М., 1957,
стр. 62.
67 «Вопросы языкознания», 1957, № 2, стр. 38.
46

ИЫх Понятийным путем» (ЮОЗ) так называемую первую
антиномию Б. Рассела (1901).
Данная антиномия была истолкована Расселом как
результат нарушения принципа «чистоты» логико-ма¬
тематических рядов объектов (типов), т. е. следствие оши¬
бок неполного различения между понятиями индивидуаль¬
ных предметов, множеств, отношений между индивидуаль¬
ными предметами, отношений между множествами, отно¬
шений между множествами и отношениями и т. д. «...В ло¬
гике можно говорить только о предметах, имеющих точно
определенный тип. Каждая переменная может изменять¬
ся только в пределах множества определенного типа» 68.
Антиномия Рассела возникает при попытке ответить на
вопрос, «является ли элементом самого себя множество
всех не самосодержащих множеств?». Она разрешается на
путях строгого различения типов. Замысел предложенной
Расселом теории типов и состоял в том, чтобы путем стро¬
гого различения логических типов исключить возможность
появления антиномий. Так, в случае указанной антиномии
множество не может быть элементом самого себя, так как
множество и его элемент не могут быть объектами одного
и того же типа.
Собственно семантические антиномии происходят от
нарушения границы между теорией и метатеорией. Как
пример типичной семантической антиномии можно при¬
вести антиномию Берри: если мы даем описательное опре¬
деление следующего числа «наименьшее натуральное чис¬
ло, которое нельзя на русском языке определить с по¬
мощью выражения, заключающего в себе менее, чем ты¬
сячу букв», то оказывается, что тем самым мы уже обо¬
шлись при его определении меньшим количеством букв.
Эта антиномия возникает в силу того, что описательное
определение числа относится к области метаарифметики,
но ошибочно было принято за обозначение числа в систе¬
ме самой арифметики. Другой семантической антиномией
является знаменитая антиномия «лжец» (парадокс Эвбули-
да), возникающая при попытке ответить на -вопрос, «истин¬
но или ложно- предложение „я сейчас лгу“» 69. Невозмож¬
ность квалификации утверждения «лжеца» ни как истин¬
68 A. Mostowski. Logika matematyczna. Warszawa — Wroc¬
law, 1948, str. 214.
69 В древности у философов мегарской школы эта антиномия
выступала в недостаточно строгой форме, в виде так называемо¬
47

ного (в этом случае возникает вывод, что оно ложно), ни
как ложного (тогда оно окажется, наоборот, истинным)
проистекает из того, что истинность и ложность как харак¬
теристики предложений предметного языка могут употреб¬
ляться только в метаязыке; в данном случае в предложе¬
нии предметного языка утверждалась его собственная лож¬
ность, что является нарушением указанного травила.
Смешение языка и метаязыка в одной из своих част¬
ных форм выступает как саморефлективность живых язы¬
ков, проблема которой занимает видное место в критике
языка, развиваемой так называемыми общими семантика¬
ми. Они утверждают, будто такие выражения, как «идея
идеи», «страх страха» и другие, приводят в обычном язы¬
ке к путанице значений, влекущей за собой серьезные
практические ошибки, когда слова вызывают реакции, ко¬
торые должны были бы вызываться только явлениями, при
помощи этих слов обозначаемыми.
Возможность появления ошибок вследствие самореф-
лективности в повседневной речи семантическими идеали¬
стами значительно преувеличена, но в формализованных
системах опасность эта реальна. «Невероятно, чтобы мы
перепутали нашего друга по имени Джон с последователь¬
ностью из четырех букв, но, излагая ...метаматематику, мы
должны были соблюдать осторожность,— писал С. Кли¬
ни,— потому что рассматриваемые объекты сами были
лингвистическими» 70.
В своем учении о квазисинтаксических предложениях
Карнап выделил в качестве объекта анализа те предло¬
жения, которые в обычном, не уточненном виде поддаются
двоякой интерпретации: либо как предложения предмет¬
ного языка, либо как предложения метаязыка (утвержда¬
ющие нечто о свойствах символов предметов). Эти предло¬
жения Карнап и назвал квазисинтаксическими предложе¬
ниями. Возможность их появления в повседневном, науч¬
ном и философском языках заложена в возможности неко¬
торого, хотя и весьма неполного соответствия свойств
предметов и свойств обозначающих их слов. Например, пе¬
ред нами высказывание «пять есть число». Свойству «быть
го парадокса Эпименида-критяпина, заявившего, что «все критяне
лгут». Ср. М. Сервантес. Дон Кихот, ч. II, гл. LI, Гослитиздат,
1959 г.
70 Стефен К. К л и и и. Введение в метаматематику, стр. 224.
48

таким-то по порядку числом» в данном случае соответст¬
вует свойство «быть таким-то по порядку именем числи¬
тельным». В приведенном высказывании неясно, что имен¬
но подразумевается в качестве его субъекта, и оно может
быть понято по крайней морс двояко: (1) «пять есть цис- •
ло»; (2) «,,пять“ есть имя числительное».
Данное высказывание Карнап отнес к классу квази-
синтаксических предложений. Аналогичные квазиеиптак-
сические предложения возникают, по мнению Карнапа,
и в философии, когда в качестве субъектов тех или иных
утверждений выступают слова «объект», «время», «сово¬
купность пространственных координат» и т. д. Квазисин-
таксические предложения всегда таят в себе псевдопред¬
ложения и запутывают философов.
Для того, чтобы из языка были устранены квазисин-
таксические предложения и связанные с ними опасности,
Карнап предложил строго различать (1) и (2) предложе¬
ния, всегда указывая с помощью дополнительных средств
(например, посредством закавычивания термина в мета¬
языке), о терминах какого языка — предметного или ме¬
таязыка — идет речь.
При этом предложение (1) истолковывается как пред¬
ложение содержательного модуса языка, а (2) — как пред¬
ложение формального модуса языка, то есть предложение,
говорящее только о логико-синтаксических отношениях
между словами. Карнап полагал, что требование перевода
всех философских утверждений в формальный модус язы¬
ка позволяет обрести средство автоматического исключе¬
ния из речи всех псевдопредложений, так как последние
в формальный модус языка не переводятся. «Переводи- .
мость в формальный модус образует пробный камень для
всех философских предложений или вообще для всех пред¬
ложений, которые не принадлежат языку какой-либо спе¬
циальной науки» 71.
Но если познакомиться с примерами Карнапа насчет
перевода предложений в формальный модус языка, то об¬
наруживается, что этот перевод во многих случаях суще¬
ственно изменяет их смысл. Нельзя, например, согла¬
ситься с Карнапом, будто предложения «вчера была лек¬
ция о Вавилоне» и «во вчерашней лекции употреблялось
71 R. Carnap. Logische Syntax der Sprache, S. 241.
4 И. С. Нарский
49

ЪЛово „Вавилон11 и его синонимы» могут считаться имею¬
щими в принципе одинаковый смысл.
Кроме того, переводу в формальный модус не поддает¬
ся само требование этого перевода, сформулированное в
виде предложения, и, следовательно, его само можно счи¬
тать псевдопредложением. В самом деле, это требование
может быть выражено так: «...Всякое предложение S под¬
лежит переводу в формальный модус, то есть замене пред¬
ложением S'». Данное требование обозначим как предло¬
жение (1). Однако оказывается, что в предложении,
полученном в результате перевода предложения (1) в фор¬
мальный модус, S должно быть одновременно и логико¬
синтаксическим предложением (как часть предложения
формального модуса) и содержательным, так как в против¬
ном случае S и S' внутри переведенного предложения (1)
совпадут, и вышесформулированное требование (1) станет
бессмысленным. Возникает антиномия, для разрешения
которой придется признать, что предложение (1) не под¬
дается переводу в формальный модус языка, а это само
по себе ведет к дискредитации учения Карнапа о двух мо¬
дусах.
В середине 30-х годов Карнап полагался на эффектив¬
ность формального модуса речи как искоренителя «тради¬
ционной» философии, так как был убежден, что все
утверждения прежних философов переводу в формальный
модус не поддаются, тогда как цредложения специальных
наук переводятся в него без исключения. Карнап исходил
из ложной предпосылки, заключавшейся в том, будто бы
интерпретация метаязыка как формального модуса речи
является единственно приемлемой для анализа философ¬
ских утверждений. Он не желал учитывать, что формаль¬
ная эквивалентность двух модусов языка далеко не
означает сохранения действительного содержания пред¬
ложений при переводе их в формальный модус. Если
употребление термина «перевод» в значении «формирова¬
ние предложения метаязыка, которое соответствует пред¬
ложению предметного языка» не вызывает возражений,
то употребление его в значении «замена предложения
предметного языка адекватным ему предложением мета¬
языка» не может быть принято. Это можно показать на
квазисинтаксических предложениях модальных высказы¬
ваний. Предложение «существует необходимость» Карнап
50

считал квазйсинтаксическим, поскольку оно может быть
понято как утверждение о существовании объективной не¬
обходимости в природе, которое, по его мнению, лишено
научного смысла72. 11оэтому он предлагал основываю¬
щиеся на нем единичные предложения вида «В необходи¬
мо, так как соответствует закону природы Л» переводить
в формальный модус «предложение о В вытекает из пред¬
ложения об А». Употребление в логике формулировок о
необходимости в смысле «аналитической выводимости» не
вызывает возражений, но не может быть принято стрем¬
ление Карнапа заменить этим понятием понятие необхо¬
димых причинно-следственных связей в природе. Считая
такую замену возможной, Карнап смешивал различные
значения термина «перевод».
В период своей приверженности семантике Карнап по
существу остался на тех же ошибочных позициях, хотя и
стал вместо термина «квазисинтаксическио» предложения
употреблять понятие «квазилогические» предложения.
Понимание им путей разрешения философских проблем
по сути дела, как мы увидим ниже, не изменилось.
Логический анализ языка, предлагаемый в качестве за¬
менителя философии, представляет собой, по замыслу Кар¬
напа, применение символической логики для такого иссле¬
дования, которое якобы не имеет ничего общего с прежней
философией.
Еще в 1928 г. Карнап возражал против того, чтобы на¬
зывать логический анализ языка гносеологической теори¬
ей, считая, что его, Карнапа, гносеология сводится к
72 Неопозитивистскую позицию в этом вопросе можно обнару¬
жить в книге Ф. Франка «Закон причинности и его границы»
(1932). В применении ко вселенной в целом — утверждает он —
говорить о действии закона причинности не имеет смысла, так как
сказать «все происходит каузально» равносильно тому, чтобы ска¬
зать «все происходит так, как оно происходит», т. е. сводится
к тавтологии. В применении же к отдельным фрагментам мира
законы каузальных связей суть, по мнению Франка, не более как
правила приблизительного предсказания будущих ощущений.
В пользу этого вывода он приводит чисто метафизическое рассуж¬
дение о том, что признать, что событие А влечет за собой собы¬
тие В, можно лишь тогда, когда мы убеждены, что А произошло
вновь. Последнее же возможно лишь на основании ощущения про¬
явлений А, т. е. опять-таки на основании ощущений, которым мы
дали название «событие В». Таким образом, Франк отклоняет
существование объективной каузальности. ,
4*
51

единственному тезису: переживания поддаются логическо¬
му конструированию в систему73.
Рассел, которого его биограф А. Вуд назвал философом
без философии, или же философом всех философий,
утверждал еще в начале XX в., что сущность философии
есть логика (обоснованию этого тезиса была посвящена
специальная глава в его книге «Наше познание внешнего
мира», 1914). Рассел подчеркивал, что эта логика не име¬
ет никакого отношения к внешнему миру, поскольку «по¬
знание логических форм есть нечто совершенно отличное
от познания существующих вещей» 74.
Утверждение Рассела касается как форм внутри самих
логических исчислений, так и логических форм, заимство¬
ванных из языка остальных наук. Относясь в настоящее
время с полным равнодушием к диалектической логи¬
ке, Рассел, однако, избрал в качестве удобного объекта для
критики именно логику Гегеля, которую он назвал логикой
мистицизма.
Не должно вызывать при этом удивления другое заяв¬
ление Рассела о том, что «логика не является частью фило¬
софии» 75, где речь идет о философии уже в позитивист¬
ском ее значении и которое, казалось бы, противоречит по¬
этому его формуле о логике как сущности философии.
Смысл этого заявления, как правильно указывает один из
философских комментаторов Рассела 76, состоит в том, что
логика как учение о конструировании дедуктивных систем
есть специальная наука, родственная математике. Таким
образом, в данном случае речь идет о символической логи¬
ке, употребляемой в иных, чем логический анализ языка,
функциях. Отчасти в этом именно смысле Айдукевич пи¬
сал, что «современная логика порывает с философией» 77.
В утверждении же Рассела о том, что «логика есть сущ¬
ность философии», речь идет о логике как именно о логи¬
ческом анализе предложений и «фактов» наук, а также
строения самой логики.
73 R. Carnap. Der logische Aufbau der Welt. Berlin, 1929,
p. 250.
74 B. Russell. Our knowledge of the external world, p. 52.
75 Б. Рассел. Человеческое познание. ИЛ, 1957, стр. 29.
76 John Passmore. A hundred years of philosophy. London,
1957, p. 219.
77 K. Ajdukiewicz. Zagadnienia i kierunki filozofii. War¬
szawa, 1949, str. 11.
52

Задачей философии в новом ее значении Рассел счита¬
ет чисто логическое исследование таких понятий, как «не¬
прерывность», «число», «бесконечность», «время», «выво¬
димость», «определение», «познание» и т. д.
Отличие логического исследования от собственно гно¬
сеологического наглядно обнаруживается, если сопоставить
вопросы, соответствующие первому и второму направле¬
ниям исследования: 1. Какое значение этим понятиям
придают ученые разных областей знания, как эти значе¬
ния можно строго формализовать и как они соотносятся
логически друг с другом? 2. При каких значениях эти по¬
нятия соответствуют отражаемым ими связям и отноше¬
ниям познаваемой действительности?
Заметим, что обособление логики от гносеологии не
всегда декларируется неопозитивистами. Казимеж Айду-
кевич, например, определял неопозитивизм как теорию по¬
знания, очищенную от психологических моментов. Ганс
Райхенбах еще более определенно утверждал теоретико-
познавательный характер «новой философии»: «...филосо¬
фию нового эмпиризма,— писал он,— можно назвать
функциональной концепцией знания. В этой интерпрета¬
ции знание не относится к другому (то есть объективному,
от субъекта независимому.— И. И.) миру, но изобра¬
жает вещи этого мира (то есть мира человеческих воспри¬
ятий.— И. Н.) так, чтобы осуществить функцию, служа¬
щую цели предсказания будущего» 78. Хотя в этом утверж¬
дении знание, добываемое логическим анализом, и но
обособляется от эмпирического познания, таковое отож¬
дествляется Райхенбахом лишь с предсказанием будущих
восприятий, тогда как задача философии усматривается
им в уточнении логических средств такого предсказания
на основе ранее полученных чувственных данных. «Позна¬
ние», о котором идет речь в определении Райхенбаха, по
существу своему оказывается далеким от подлинного по¬
знания, так же как обосновывающая его философия — от
истинной теории незнания. Упорядочение ощущений не
есть познание в подлинном смысле этого слова.
Каковы гносеологические источники неопозитивист¬
ской критики прежней философии и истолкования пред¬
мета философии как логического анализа языка науки?
78 II. Reichenbach. The rise of scientific philosophy. Ber
kely and Los Angeles, 1956. p. 255,
53

Безусловно, характер критики неопозитивистами филосо¬
фии как науки был не случаен; эта критика имела гносео¬
логические корни в изменениях соотношения филосо¬
фии и других наук за последние десятилетия. Прогресс
естествознания и математики в XX в. все более обнаружи¬
вал беспочвенность идеалистических философских систем
как чисто спекулятивных построений. Это было использо¬
вано неопозитивизмом для отрицания всей «прежней»,
в том числе и материалистической, философии на основе со¬
фистического отождествления всякой философии со спеку¬
ляцией.
Кроме того, не прошел без следа факт углубления раз¬
рыва между наукой и искусством в буржуазном обще¬
стве, связанный с распространением веяний иррациона¬
лизма в искусстве (в формах экспрессионизма, сюрреализ¬
ма, абстракционизма и т. д.). Это способствовало постули¬
рованию абсолютного разрыва между логическим мышле¬
нием и сферой человеческих эмоций, а следовательно,—
между «новой» философией, с одной стороны, эстетикой и
этикой — с другой.
Из прогресса естествознания неопозитивисты сделали
ложный вывод о том, что на всю «традиционную» филосо¬
фию должна быть распространена критика, которой в свое
время подлежало «паукоучение» И. Фихте 79, а затем и
«наука наук» Гегеля (о том, что на роль «науки наук» от¬
части претендовала и задуманная таким авторитетным для
неопозитивистов философом, как Г. Лейбниц, mathesis uni¬
versalis они предпочитали умалчивать). Неопозитивисты
стали утверждать, будто вся современная философия
(включая диалектический материализм) стремится стать
«наукой наук». Излагая эту мысль, Ф. Франк демагоги¬
чески заявлял: «Из средневекового ,,философия есть слу¬
жанка теологии44 часто хотят теперь сделать ,,наука есть
служанка философии44. Прежняя служанка поднялась на¬
верх и хочет подражать своей прежней госпоже; она ищет
79 Следует отметить, что при всех своих увлечениях спекуля¬
цией Фихте иногда отдавал себе отчет в опасности безудержного
системосозидания, которое может привести к «владычеству систе¬
мы фантастики». В первом «Наукоучении» (1794) он выдвигал
понятие философской системы преимущественно как своего рода
регулятивную цель философской деятельности,
54

себе слуг для повседневной работы и считает их работу
за работу низшего сорта» 80.
Упадок искусства в буржуазном обществе был исполь¬
зован для ложного вывода о том, что всякая «традицион¬
ная» философия в силу своей якобы ненаучности имеет
больше общего с искусством, чем с наукой, т. е. относится
к эмоциональной сфере жизни человека.
У концепции «новой», неопозитивистской философии
имелись свои предпосылки. Состояли они в прогрессирую¬
щем «отпочковании» специальных наук от философии, что
привело к изменению соотношения философии и специ¬
ального знания.
Процесс «отпочкования» (точнее было бы сказать: обо¬
собления) специальных наук зашел в XX в. весьма далеко:
самостоятельными научными дисциплинами стали психо¬
логия, этика, в значительной мере эстетика. В самостоя¬
тельную научную дисциплину превратилась формальная
логика. Подобно королю Лиру, раздавшему свои владения
дочерям, философия как бы «теряет» ранее входившие в
нее области знания. Представители буржуазного философ¬
ского направления феноменологии, как, например, М. Ше-
лер в работе «Философское мировоззрение», на основании
этого считают, что философия должна ограничиться своей
совершенно специфической и абсолютно независимой об¬
ластью — сферой самосознания (если философия будет
опираться на данные других наук, это сделает ее, по мне¬
нию Шелера, их служанкой).
Неопозитивисты же считают, что дело кончается тем,
что, согласно образному выражению Шлика, философия
остается «королевой паук», но сама «королева наук» уже
больше не является наукой. Этот вывод перекликается с
мнением Витгенштейна, что философия неопозитивизма
есть не теория, а «деятельность прояснения» мыслей. Ло¬
гический анализ и получил в «Венском кружке» наимено¬
вание «философии науки». Как отмечал Мей Бродбек в ста¬
тье «Природа и функция философии науки», из четырех
различных значений термина «философия науки» — со¬
циологическое исследование истории науки, моральная
оценка деятельности и роли ученых в общественной жиз¬
80 Ph. Frank. Das Kausalgesetz und seine Grenzen. Wien, 1932,
S, 282—283,
55

ни, спекулятивная натурфилософия и анализ научного
языка — за философией остается только последнее. На¬
турфилософии пришел конец, а социологический и этиче¬
ский виды исследования, согласно неопозитивизму, не сов¬
падают с философским.
Следует отметить, что натурфилософии действительно
пришел конец, но по мере увеличения отраслей знания не¬
обходимость в общем мировоззрении отнюдь не исчезает.
И функции мировоззрения отнюдь не сводятся к пяти сле¬
дующим задачам, которые польский феноменолог Р. Ин-
гарден в статье «Является ли делом философии синтез спе¬
циальных наук» (1937) выделил как содержание понятия
«наиболее общая наука»: упорядочение научных утверж¬
дений, разрешение пограничных проблем разных наук, на¬
хождение общего принципа для частных научных тезисов
или же общей теории для частных научных теорий и клас¬
сификация наук.
Из этих задач только последняя относится к числу соб¬
ственно философских, но отнюдь не исчерпывает содержа¬
ния философии. В остальных перечисленных задачах фи¬
лософский аспект содержится лишь в качестве методоло¬
гических предпосылок для того или иного их пазрешения.
Что касается «упорядочения научных утверждений», то
О. Нейрат настойчиво проводил мысль о том, что главной
задачей логического позитивизма должна быть «энцикло¬
педическая интеграция» знания, о которой мечтал Лейб¬
ниц 81. Нейрату вторил Р. Мизес, утверждавший, что в со¬
здании «единства науки» лежит главная задача филосо¬
фии позитивизма 82.
Между тем, действительно философской задачей явля¬
ется здесь совсем иная, а именно — получение ответа на
вопрос, в чем состоит подлинное единство самого мира, от¬
ражением которого естественно считать единство науки об
этом мире. По мере развития и специализации паук в них
возникают все новые и новые действительно философские
•проблемы (например, проблема категории «факта» в со¬
временной логике) и новые аспекты в ранее известных фи¬
лософских проблемах (например, насчет природы изомор¬
81 «International encyclopedia of unified science», vol. I. Chi¬
cago, 1955, p. 15.
82 R. Mises. Positivism. A study in human understanding,
N. Y., 1956, p. 7.
56

физма и принципа аналогии в свете идей кибернетики).
На первое теоретики неопозитивизма не обратили долж¬
ного внимания, а второе — истолковали в духе доктрины
логического анализа.
Отношение философии к действительности меняется с
развитием специальных наук в смысле увеличения зави¬
симости от последних. На современном этапе это отноше¬
ние существенно отличается не только от непосредствен¬
ного созерцания мира в философии античности и от диле¬
тантизма многих мыслителей эпохи Возрождения, но и от
мышления тех философов начала XIX в., которые занима¬
лись спекулятивным конструированием «рационального
естествознания», как, например, Шеллинг, Окен, Гегель
и др.
Лидеры неопозитивизма извращенно истолковали и
ото обстоятельство, утверждая, во-первых, что до сих пор
зависимость философии от специальных, например естест¬
венных, наук, если не носила характера спекуляций, вно¬
симых философами в науку, то сводилась, наоборот, толь¬
ко к присвоению философией данных, ранее полученных
этими науками. Этот взгляд Ф. Франк выразил в форме
утверждения: «...нынешняя философия — это позавчераш¬
няя физика», что, иными словами, означает, будто фило¬
софы-материалисты, как правило, некритически опирались
на давно устаревшие данные естествознания и занимались
лишь их пересказыванием. Во-вторых, неопозитивисты,
по-своему решая воцрос об отношении философии к со¬
держанию специальных наук, интерпретируют процесс воз¬
растания опосредований между философией и действи¬
тельностью таким образом, будто понятия специальных
наук отгораживают философию от реальности. Поэтому
роль философии и стала пониматься только как анализ по¬
нятий наук и логических отношений между науками.
«...Философ как аналитик не имеет прямого отношения
к физическим свойствам вещей. Он имеет отношение
только к способу, которым мы говорим о них» 83. Бывшая
«королева наук» превращается в своего рода «учетчика»
их логической структуры.
Обособлению неопозитивистами философии от дейст¬
вительности способствовало и формалистическое течение в
?3 A. Ayer, Language, truth and Jogjc, p. 61.
57

истолковании логико-математических исчислении, посколь¬
ку оно позволяло соответствующим образом истолковать
понятия логического анализа.
Превращая философию в логический анализ, неопози¬
тивизм по-своему откликнулся на то бесспорное обстоя¬
тельство, что философия обязана способствовать уточне¬
нию научных понятий, изучать связи и отношения
между категориями наук, не говоря уже об исследовании
категорий процесса познания.
Обращая внимание на необходимость анализа научных
понятий, неопозитивизм поступает вполне справедливо.
Однако разрешать эту задачу по существу неопозитивизм
не собирается, ибо ориентирует философию не на исследо¬
вание познавательных функций научных понятий, а на
конструирование различных способов упорядочения тер¬
минологического и символического аппарата наук. Учение
о псевдопредложениях в квазисинтаксических предложе¬
ниях оказалось очень удобным для неопозитивистов, так
как позволяло им отказываться от всякой проблемы, в ко¬
торой речь идет об изучении действительного познаватель¬
ного содержания наук, а тем самым отклонять от себя об¬
винение в агностицизме.
Превращение неопозитивистами философии в специ¬
фическую разновидность формальной логики было облег¬
чено тем, что последняя всегда была очень тесно связана
с философией. Факт обретения ею относительной само¬
стоятельности по своим последствиям был двойственным:
с одной стороны, он позволял сосредоточить внимание на
развитии «техники» логического мышления, но с другой —
создавал возможность для порочных в своей основе утвер¬
ждений о полной «независимости» логики от философ¬
ских теорий.
Для того чтобы формальная логика могла полностью
выполнить свою роль в процессе познания, необходима от¬
носительная элиминация ее от философии, что позволяет
сосредоточить внимание на собственно логической стороне
дела. Например, проблемы построения аксиоматических
систем отделяются от проблем их философской и техниче¬
ской интерпретации. Но элиминация логики от философии
может быть только относительной; за ней должно последо¬
вать не только применение логико-математического аппа¬
рата к решению научных и философских проблем, но и
философское исследование с позиций диалектического ма¬
териализма самого этого развившегося аппарата.
Неопозитивистское учение о предмете философии за¬
вершает процесс ее субъективизации, начатый основате¬
лем позитивизма.
Если Конт видел задачи философии прежде всего в
классификации наук о «внешних явлениях», а Спенсер —
в выведении общих описательных закономерностей явле¬
ний любого вида, то Шлик и Карнап усматривают задачи
философии в анализе форм логического преобразования
явлений, истолковываемых как «материал», данный субъ¬
екту. Вместо прокламированного Контом «бессилия» ста¬
рой философии теперь утверждается ее неосмысленность,
то есть «вненаучность». Мы здесь видим прямое подтверж¬
дение возрастающей неприязни идеологов буржуазии к
научному мировоззрению, то есть к диалектическому ма¬
териализму. Именно с этим связаны часто раздающиеся
ныне голоса о неизбежной субъективности и ненаучности
какого бы то ни было мировоззрения и о том, что настала
пора окончательно обособить мировоззрение от всех фило¬
софских теорий 84.
Неопозитивизм объявил всю историю философии цепью
псевдонаучных утверждений, собранием вопросов и отве¬
тов, лишенных научного содержания. История философии
истолковывается неопозитивистами антиисторично. Карл
Поппер, например, поносит Платона и Гегеля как неких
вдохновителей спекулятивного образа мыслей, вне вре¬
мени и пространства подходя к оценке их творчества. Ганс
Райхенбах называет историю философии «историей ошибок
философов», а науку о ней — «философским музеем оши¬
бок» 85. Таким образом, как будто бы и не было Гегеля
(не говоря уже о Марксе и Энгельсе), который убедитель¬
но показал ограниченность и духовную нищету философ¬
ского антиисторизма! Уже Гегель справедливо писал, что
история философии — «это не просто собрание случайных
событий, путешествий странствующих рыцарей, которые
сражаются и несут труды бесцельно и дела которых бес¬
следно исчезают; и столь же мало здесь один произвольно
84 Ср.: Е. Topitsch. Vom Ursprung und Ende der Metaphysik.
Eine Studio zur Weltanschauungskritik. Wien, 1958.
85 H. Reichenbach. Der Ursprung der wissenschaftlichen
Philosophic. «Physikalische Blatter», 1958, N 4, S. Г58, 157.
59

выдумал одно, а там другой — другое; пет: в движении
мыслящего духа есть существенная связь...» 86.
* Райхенбах возвратился к давно высмеянному Гегелем
взгляду на историко-философский процесс.
В манифесте неопозитивистов «Научное миропонима¬
ние» (1929) историко-философский нигилизм получил, и,
видимо, не без влияния *со стороны австро-марксизма
О. Бауэра и М. Адлера, своеобразное выражение. В мани¬
фесте ссылались на надстроечный, а потому будто бы ил¬
люзорный характер всякого философствования.
Так сходятся крайности: позитивистский скептицизм
подает руку мнимо «левым» спекуляциям философствую¬
щих ревизионистов марксизма. Л. Колаковский на страни¬
цах польской газеты «Аргументы» (1959 г., ноябрь) ис¬
пользовал фактически ту же аргументацию для обоснова¬
ния позитивистского требования «освобождения» науки
от всякой «идеологии».
Несколько иной, не столь нигилистический, как у Рай¬
хенбаха, но не менее ошибочный взгляд па историю фило¬
софии развил Р. Карнап в статье «Преодоление метафизи¬
ки логическим анализом языка пауки» (1931), частично
уже затронутой нами выше.
Карнап пытается дать свое объяснение факту длитель¬
ного исторического существования «традиционной» фило¬
софии, не удовлетворяясь простой, но мало убедительной
позицией прямолинейного нигилизма. Свое объяснение
Карнап завершает известным оправданием «традицион¬
ного» идеализма. В отличие от Витгенштейна, предлагав¬
шего окружить прежнюю философию заговором молчания,
поскольку следует «не говорить ничего, кроме того..., что
не имеет ничего общего с философией» 87. Карнап рассуж¬
дает о философии как о разновидности мифологии, после
чего оказывается, что экзистенциализм и близкие ему те¬
чения представляют собой будто бы «естественное» и наи¬
более отвечающее потребностям человеческой души ми¬
ровоззрение 88.
86 Г. Г е гель. Сочинения, т. IX. М., Соцэкгиз, 1932, стр. 25.
87 Л. В и т г е н ш т е й н. Логико-философский трактат, ИЛ,
1059, 6.53.
88 Кроме того, Карнап и другие неопозитивисты выискивают в
истории философии малейшую возможность для зачисления тех
или иных мыслителей прошлого в число своих предшественников,
60

Карнап использует некоторые мотивы из схемы 1|рёХ-
стадийного развития человеческой мысли, сконструиро¬
ванной Коптом, согласно которой человеческое мышление
исторически проходит три последовательные ступени раз¬
вития: теологическую, метафизическую и, позитивную.
Теологическая ступень означала господство религиоз¬
ных воззрений, метафизическая — увлечение философ¬
скими системами, на позитивной же стадии человечество
должно отказаться от философии. Из этой схемы Карнап
воспринял мысли о родстве религии и философии (мета¬
физики) , нашедшие свое выражение прежде всего в общ¬
ности мотивов их появления, а также о принципиальной
чужеродности позитивистского и религиозно-философско¬
го взглядов на вещи.
Однако Карнап отнюдь не считает, что религиозно-тео¬
логическое миропонимание потеряло или должно потерять
значение для людей. Он придерживается мнения, что «ме¬
тафизика» (прежняя философия) «также возникла из по¬
требности дать выражение чувству жизни», т. е. особой
эмоции мировоззрения, как и мифология, религия, вообще,
а следовательно, по-своему необходима 89. Но философские
теории как теории менее всего адекватны эмоциям «чувст¬
ва жизни». Карнап высказывает здесь мысль, в более рез¬
кой форме сформулированную Анри Бергсоном в его
«Творческой эволюции», о неадекватности «рассудка»
и интуитивной «жизни». И подлинное, т. е. не рассудочное
философствование, по мнению Бергсона, «состоит в том,
чтобы через реализацию интуиции переместиться в сам
объект» 90. Шлик упоминает о том, что стремление слиться
с сущностью бытия коренится в поэтической интуиции 91.
Карнап считает наиболее адекватным средством постиже-
Шлик возводил генеалогию неопозитивизма к Эпикуру и Фейер¬
баху; Франк считает позитивистами Галилея и Ньютона; Мизес
отнес к их числу Вольтера и Гете; Пап обнаруживает зачатки
семантического анализа у Аристотеля (во «Второй аналитике»),
Лейбница, Локка, Беркли и Юма. Райхенбах увидел в неопозити¬
визме «великий триумф» рационализма и эмпиризма. (Н. Reichen¬
bach. Modern Phylosophy of Science. Selected Essays. L., 1959,
p. 104).
89 Аналогично’ мнение Б. Рассела: «Философия есть боковая
ветвь теологии». (Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 229).
90 Н. Bergson. Einfiihrung in die Metaphysik. Jena, 1909,
S. 26.
91 M. S ch lick. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 281; cp.: S. 154.
61

ййя й выражения чувства жизни искусство, в особенности
музыку. «Вероятно, музыка,— писал Карнап,— является
наиболее чистым средством выражения чувства жизни, так
как она в сильнейшей степени свободна от предметности».
Философию он называет суррогатом искусства, а филосо¬
фов — музыкантами, лишенными способности к музыке.
Из сказанного Карнап делает следующие выводы: по¬
требность в философском выражении чувства жизни не¬
истребима, поэтому на существование имеют право две фи¬
лософии: логический анализ, с одной стороны, и философ¬
ское выражение эмоций личности, с другой. Очевидно, что
философии во втором ее значении наиболее соответствуют
учения, обладающие наименьшей теоретической опреде¬
ленностью и наибольшей иррациональностью. Заметим,
что уже основатель позитивизма Конт мечтал о том, чтобы
философия превратилась в эмоциональную любовь к муд¬
рости, выражая сущность «жизни аффективной» 92.
Характерно, что и Рассел в 1912 г. писал, что «фило¬
софия должна вскрыть иерархию наших инстинктивных
убеждений...» 93. Карнап прямо указывает, что мыслители,
наиболее верно понявшие задачи философии во втором
значении последней,— это «философы жизни» Дильтей и
Ницше. Но именно к ним, как известно, восходит генеало¬
гия экзистенциализма Хайдеггера, которого тот же Карнап
избрал в качестве объекта критики, когда занялся «разру¬
шением метафизики».
Нельзя сказать, будто, например, экзистенциалистское
понимание предмета философии совершенно не отлича¬
ется от понимания Карнапом философии во втором ее зна¬
чении. Карл Ясперс в своем «Введении в философию»
считает, что дать точное определение задач философии во¬
обще невозможно. «Философия — это значит быть в пути.
Ее вопросы существеннее, чем ее ответы, и каждый ответ
делается новым вопросом» 94.
Таким образом, философия это не учение, но лишь по¬
иски его, что отчасти аналогично мнению Витгенштейна
о том, что философия это не теория, но «деятельность».
92 «Родоначальники позитивизма». Выпуск четвертый. Огюст
Конт, стр. 52, 89.
93 Б. Рассел. Проблемы философии. М., 1915, стр. 18.
94 К. Jaspers. Einfiihrung in die Philosophie. Munchen, 1953-
S. 14.
62

Впрочем, «поиски» Ясперса и «деятельность» Витген¬
штейна не одно и то же. Ясперс желает обрести «филосо¬
фию без науки» 95, которая ищет «границы того, чем мы
есть и что для нас есть» 96. Витгенштейн же стремится к
выяснению логической структуры предложений науки. Ту¬
манное заявление Ясперса получает, однако, более опреде¬
ленный смысл, когда он определяет философию так же как
«мировоззренческую психологию» 97.
Еще до Ясперса неогегельянец и «трагический диалек¬
тик» Артур Либерт, принявший активное участие в ирра-
циоиализации философии, довольно ясно выразил смысл
интерпретации ее содержания как мировоззренческой пси¬
хологии: «...философская проблема как таковая имеет...
свое первичное значение в основном чувстве страха... Ос¬
новное чувство страха... имеет характер метафизического
исходного переживания» 98 99 100. Но возникающая в результате
©того философская «метафизика» совсем особого рода. Ре¬
лигиозный идеалист Н. А. Бердяев в «Назначении челове¬
ка» писал по этому поводу, что «философия совсем не
должна иметь объекта... Познавать из человека и в чело¬
веке и значит не объективировать». Итак, философская
«метафизика» без объекта «метафизики»... «Безобъектив-
пость» философии экзистенциализма выражена и в изве¬
стном заявлении Альберта Камю: «Существует только
единственная философская проблема серьезного- значения,
а именно самоубийство» ".
О содержании философии экзистенциализма томист Бо-
хеньский язвительно заметил: «...она часто делается чи¬
стой автобиографией, которая уже не в научной, но скорее
в поэтической форме выражает только чистые чувства и
притом довольно бессмысленно» 10°.
Как бы то ни было, очевидны точки соприкосновения
между экзистенциалистским и неопозитивистским понима¬
нием философии «жизненного чувства», и общность
95 Ibid., S. 10.
96 К. Jaspers. Pliilosophie, t. I. Berlin, 1956, S. XXXV.
97 K. Jaspers. Psychologic der Weltanschauungen. Berlin,
1954, S. 6.
98 A. Libert. Geist und Welt der Dialektik. Berlin, 1929, Bd. 1,
S. 268.
99 A. Camus. Le mythe de Sisyphe. Paris, 1942, p. 15.
100 I. Boehen ski. Europaische Philosophic der Gegenwart.
Bern, 1956, S. 206.
63

ё^гляДов йа роль Последней предопределяется здесь не
только оправданием неопозитивистами самого чувства,
в котором Витгенштейн усматривал мудрую мистику,
а Карнап — непреодолимую потребность души, но и тем,
что неопозитивизм в принципе ограничивает задачи фи¬
лософии логическим анализом приемов теоретической об¬
работки «фактов».
Такое ограничение позитивизмом сферы деятельности
философа-аналитика в принципе развязывает руки экзи¬
стенциалистам и прочим иррациопалистам, обеспечивая
им, если они того пожелают, монопольное право на выра¬
жение и толкование наиболее глубоких человеческих эмо¬
ций, оставляя, впрочем, в распоряжении неопозитивистов
обуревающие их «эмоции» веры во «всесилие» формальной
логики 101. Здесь возникает своеобразное «разделение тру¬
да»: неопозитивизм занимается интерпретацией данных
естествознания, а изучение человека как субъекта отда¬
ется на откуп иррационалистам. Такое «разделение тру¬
да» — проявление выгодного обеим сторонам идеологиче¬
ского союза. Каждая из этих сторон по-своему выражает
апофеоз агностицизма, получая возможность ссылаться на
мнимые «завоевания» другой стороны.
Так осуществляется завет Конта, писавшего, что по¬
зитивизм «никогда ничего безусловно не отрицает, даже
там, где речь идет об учениях наиболее противных совре¬
менному состоянию человеческого разума...» 102.
Реализация философского союза между позитивизмом
и иррационализмом облегчается существованием такой
разновидности идеализма, как прагматизм.
Прагматистское понимание предмета философии ока¬
зывается своего рода посредствующим звеном между по¬
ниманием этого вопроса неопозитивистами и экзистенци¬
алистами. Оно перебрасывает мостик к позиции нео¬
томизма, которая, казалось бы, полярно противополож¬
на неопозитивистской концепции. Не случайно многие бур¬
жуазные историки философии, как, например, М. Уайт в
книге «В направлении воссоединения в философии»
(1956), предсказывают, что в процессе сближения различ¬
ных систем философской мысли Запада прагматизм сыг-
101 Ср.: R. Carnap. Der logische Aufbau der Welt. S. V.
102 О. К опт. Дух позитивной философии. СПб., 1910, стр. 35.
64

(рает выдающуюся роль (что, заметим, и показала деятель¬
ность Ч. Морриса и Д. Дьюи).
С точки зрения В. Джемса, философия должна быть
средством достижения удовлетворенного состояния лично¬
сти 103. «...Философия,— пояснял Д. Дьюи,— в первую оче¬
редь имеет дело с ...теми целями, для достижения кото¬
рых действуют люди» 104. Такие рассуждения, с одной
стороны, приводят к лишению философии собственно фило¬
софских проблем, что свойственно и философии позитивиз¬
ма. С другой стороны, философия прагматизма почти столь
же иррациональна и лишена теоретической определенно¬
сти, как экзистенциалистское выражение «чувства жизни».
И наконец, прагматизм оправдывает существование не
только иррационализма вообще, но и религии. «...Прагма¬
тизм,— заявлял Джемс,— сумеет объединить в одно гар¬
моничное целое эмпирический склад мышления с религи¬
озными потребностями человечества... Рационализм
прилепляется к логике и к небесам. Эмпиризм прилепля¬
ется к внешним чувствам. Прагматизм же готов остано¬
виться на чем угодно... готов считаться и с мистическим
опытом...» 105.
Среди различных религиозных истолкований предмета
«истинной» философии неотомистское истолкование наи¬
более распространенное. Несмотря на свое отличие от пе¬
речисленных субъективно-идеалистических течений, кон¬
цепция неотомизма не только не противоречит учению
Карнапа о существовании двух видов философии, но, на¬
оборот, даже согласуется с ним.
Согласно неотомизму, «философия есть наука о вещах
в их окончательных причинах, полученная с помощью
одного лишь естественного разума» 106. Поскольку томисты
окончательную причину бытия видят в боге, то философия
должна разумом «понять бога», а через бога — сущность
человека и его дела. Объектом (предметом изучения) фи¬
лософии, как считают томисты, являются, следовательно,
вещи, поскольку они сотворены богом, и сам бог, сотворив¬
ший вещи. Поэтому в условиях XX в. именно неотомизм
103 В. Джемс. Прагматизм. СПб., 1910, стр. 37.
104 J. D е w е у. Problems of men. N. Y., 1946, p. 165.
105 В. Джем с. Прагматизм, стр. 48, 54.
106 J. R у a r. Basic principles and problems of philosophy, 1956,
p. XL
5 И. С. Нарский
65

возродил и поддерживает концепцию философии как «нау¬
ки наук», правда, уже не столько в смысле универсально¬
сти ее содержания, сколько в смысле бесконечного будто
бы «превосходства» ее над конкретными науками. Точка
.зрения на философию, как на «служанку богословия», при¬
нятая в средние века, при этом не отпадает, но лишь вы¬
сказывается менее категорично. Выступая в роли «преам¬
булы теологии», неотомизм смыкается с богословием и в
этом своем качестве действует в принципе в той же свобод¬
ной от логического анализа сфере, что и экзистенциализм.
Неопозитивистские же методы, с точки зрения неотомиста
Ж. Маритэна, превосходны для описания чувственных яв¬
лений. Кроме того, логический анализ языка относится и
к анализу языка... книжных авторитетов церкви.
Итак, общая для четырех перечисленных выше разно¬
видностей идеализма точка зрения состоит в том, что сфе¬
ра сущности сознания и бытия должна быть отдана в ве¬
дение иррациональной психологии (экзистенциализм), а
затем религиозной спекуляции (неотомизм), а область ис¬
следования эмпирических явлений — в ведение логиче¬
ского анализа (неопозитивизм).
Вспомним еще раз высказанную Энгельсом в «Диалек¬
тике природы» мысль о том, что эмпирики-позитивисты,
чурающиеся философии, в итоге оказываются в подчине¬
нии у «самой скверной» философии. Если спекулятивным
мыслителям за их пренебрежение к фактам опытное зна¬
ние мстит тем, что они нередко впадают в «грубейшую
эмпирию доморощенного филистерского опыта» 107, как это
случалось с Гегелем, то ограниченным эмпирикам прихо¬
дится поплатиться за свое пренебрежение философией тем,
что они оказываются во власти философских спекуляций
худшего сорта. Так сходятся крайности. Современные по¬
зитивисты, которые декларировали наиболее полный раз¬
рыв со всякой философией, на деле расчищают путь фило¬
софии иррационализма и религиозного псевдорационализ¬
ма. И никакого строгого взаимообособления сфер деятель¬
ности науки и ее логического анализа, с одной стороны,
и философии «сердца», с другой, при этом не происходит.
В свете этих соображений нетрудно отдать «должное»
следующему красноречивому заявлению позитивиста
107 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 232.
66

Айера: «Важно не спутать этот взгляд (то есть воззрения
логических аналитиков —II. II.) на религиозные утвер¬
ждения со взглядом, принятым атеистами или агностика¬
ми... Логической почвы для антагонизма между религией
и естествознанием не существует» 108. Аналогична и мысль
Витгенштейна, что скептицизм (т. е. «умеренный» атеизм)
в религиозных вопросах должен быть отклонен как бес¬
смысленный, ибо никакое решение религиозных проблем,
как и сами эти проблемы, в терминах науки, строго гово¬
ря, невыразимо 109. И даже Рассел, считающий, что рели¬
гия относится к науке как косный авторитет к опытно¬
му знанию, и подвергающий критике христианство, тем
не менее пишет: «Поскольку религия состоит в способе чув¬
ствования, а не в совокупности верований, наука не может
затронуть ее... В области эмоций я не отрицаю ценность
опыта, который породил религию» 110 111. Нельзя не согласить¬
ся с мнением Мак-Ферсона, занимавшегося исследовани¬
ем отношения позитивизма к религии 1И, который сформу¬
лировал свой вывод следующим образом: «Позитивисты,
возможно, являются врагами теологии, но друзьями рели¬
гии». Ф. Франк в книге «Философия науки» (1957), где он
усматривает задачу философии в установлении связи меж¬
ду теориями науки и «повседневным опытом», заявляет в
то же время, что весь мир, по-видимому, имеет бога-твор¬
ца. Таков финал его позитивистских исканий...
Вступление неопозитивизма в конце 30-х годов в семан¬
тическую фазу своей эволюции вызвало некоторые изме¬
нения во взглядах его представителей на предмет филосо¬
фии. Казалось бы, развитие логической семантики должно
было внести коррективы в эти взгляды, которые устранили
бы не только сведение философии к логическому синтак¬
сису, но и вообще изоляцию ее от содержательного зна¬
ния. Однако произошло иное. Вследствие конвенциональ¬
ного понимания неопозитивистами основ логической се¬
мантики, трактовка отношения «новой» философии к «тра¬
диционным» видам философии отнюдь не утратила ранее
присущего ей субъективизма.
108 А. А у е г. Language, truth and logic, p. 174, 177.
109 Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат. 6.51.
110 В. Russell. Religion and science. London, 1953, p. 17, 189.
111 T. McPherson. Positivism and religion. «Philosophy and
phenomenological research», 1954, vol. XIV, № 3, p. 319—330.
5*
67

В неопозитивизме на семантической его стадии Карнап
и американский позитивист Ч. Моррис стали рассматри¬
вать «новую» философию как совокупное учение о логи¬
ческом синтаксисе (т. е. об отношениях внутри логики
[языка] паук), семантике (об отношениях языковых средств
к десигнатам, то есть к обозначаемым ими предметам)
и прагматике языка (об отношениях языковых средств к
субъекту). В статье Карнапа «Эмпиризм, семантика и он¬
тология» (1950) о материализме говорится как о «тради¬
ционной метафизике», исключенной из пределов науки и
ее «языковых каркасов». Но этим дело не ограничивается.
Альфред Тарский в статье «Семантическая концепция
истины» делает следующий знаменательный вывод: «Мы
можем оставаться наивными реалистами, критическими
реалистами или идеалистами, эмпириками или метафизи¬
ками, кем бы ни были раньше. Семантическая концепция
истины абсолютно нейтральна ко всем этим направлени¬
ям» 112 113. Если рассматривать это утверждение в рамках
узко логической проблематики, то оно правильно постоль¬
ку, поскольку речь идет о чисто логическом аспекте отно¬
шений между знаками и десигнатами из. Но Тарский отож¬
дествляет формальную логику с «научной» философией,
перенося приведенное выше утверждение и на отношение
«научной» философии к «традиционным» философским
учениям.
Возникает представление, будто это «подлинная» «но¬
вая» философия относится примирительно к любой фило¬
софской системе. Термин «нейтральный» в применении к
соотношению логических концепций и их философских
интерпретаций не может быть признан, точным, поскольку
речь здесь может идти не о «нейтральности», но лишь об
относительной независимости первых от вторых. Тарский
же употребляет термин «нейтральный» с целью подчерк¬
нуть приемлемость им любой философской интерпретации
результатов логического анализа. Это значит, что теперь
неопозитивисты реабилитируют не только иррационализм,
112 Сб.: «Semantics and the philosophy of language». Urbana,
1952, p- 34-
113 Логическая «семантика гносеологически инвариантна по
отношению к точкам зрения» разных философий (W. S t е g m u 1-
ler. Das Wahrheitsproblem und die Idee der Semantik. Wien, 1957,
S. 236),
68

но вообще любую разновидность философии без «различия
имени и звания» (за исключением материализма). Карнап
подчеркивает свою полную терпимость к различным реше¬
ниям вопроса о надэмпирическом существовании каких-
либо сущностей: «Давайте согласимся на свободу исполь¬
зования любых форм выражения, которые кажутся полез¬
ными...» 114.
При определении логиком своей собственной философ¬
ской принадлежности все зависит, с точки зрения Карна¬
па, от лингвистической конвенции то есть от решений
определенным образом согласовывать слова и предложения
друг с другом и вкладывать в них определенный смысл.
Таким образом, Карнап отошел от своего прежнего те¬
зиса о том, что «традиционная» философия в принципе
противоречит правилам языка, поскольку признал, что не
существует привилегированного логически корректного
языка и конвенциально допускаются языки с различными
семантическими правилами, например, «языки» материа¬
лизма и идеализма. Конвенциональное решение о выборе
того или иного философского «языка» ни в коей мере не
затрагивает, по мнению Карнапа, возможного решения о
действительном, а не о конвенциональном принятии того
или иного направления философии как истинного в смыс¬
ле содержания. «Принимать мир вещей не означает ниче¬
го более, как принятие конкретной формы языка; другими
словами, принимать мир вещей значит принимать правила
для формулировки предложений и для проверки, принятия
или отвержения их» 115.
Таким образом, формулировка Карнапом задач филосо¬
фии («Введение в семантику», 1942) как семантического
анализа структуры языка наук и теоретической части по¬
вседневного языка 116 с позитивизмом не порывает. Не ме¬
няет дела, о чем будет речь в III главе работы, и вклю¬
чение в состав семантического анализа исследования фор¬
мальных условий истинности, ибо оно проводится в узко-
логическом плане, а отношение полученных результатов
к той или иной философской теории познания отбрасыва-
114 «Semantics and the philosophy of language», p. 228.
115 Ibid., p. 211.
116 R. Carnap. Introduction to semantics. Cambridge, 1048.
p. 250; Foundations of logic and mathematics. 1'938.
69

ется неопозитивистами при помощи их обычных оговорок.
Финский исследователь неопозитивизма Свен Крон выска¬
зывает мнение, что на семантическом этапе Карнап стал
«значительно ближе к традиционному понятию филосо¬
фии» 117, поскольку проблема соотношения прагматики и
логического синтаксиса аналогична будто бы основному
вопросу философии. Но это неверно. Речь идет об отноше¬
нии между двумя видами отношений: а) между субъектом
и языком и б) между элементами языка. Но данное мета¬
отношение целиком относится к субъективной сфере, по¬
скольку вопрос об источнике языка решается конвенцио¬
нально, а следовательно, это метаотношение не соответст¬
вует отношению субъекта и объекта.
Американский аналитик Артур Пап, следуя идеям
Шлика, считает, что основной вопрос неопозитивистской
философии на семантическом ее этапе заложен в самой се¬
мантике, и формулирует его следующим образом: «Каково
значение у понятия „значение"?» 118. Действительно, это
семантическое понятие уже свыше 30 лет, если считать
хотя бы с выхода в свет книги Ричардса и Огдена «Значе¬
ние значения» (1927), является объектом различных, в ко¬
нечном счете философских, интерпретаций. Согласно од¬
ним концепциям, «значение» обозначает самые разные
фазы знаковых процессов и не соответствует единому по¬
нятию (Моррис). Согласно другим точкам зрения, «значе¬
ние»— это идеальное свойство самих предметов (Пап),
идеальный предмет или особое свойство мысли (Гуссерль),
отношение между знаками (Нейрат), отношение между
знаком и предметом (Карнап в период его занятий логиче¬
ской семантикой), между знаком и мыслью о предмете
(Локк), между знаком и операциями субъекта (Пирс) или
же, наконец, понятие «значения» есть отношение между
людьми, общающимися при помощи знаков (Шафф) 119.
Однако только некоторые из приведенных вариантов
ответа на вопрос о том, что такое «значение», свидетель¬
ствуют об идеалистических взглядах их сторонников. Если
117 S. Krohn. Der logische Empirismus. Teil II. Turku, 1950,
S. 184.
118 A. Pap. Elements of analytic philosophy. N. Y., 1949, p. 306.
119 A. Schaff. Wst^p do semantyki. Warszawa, 1960, str.
374-436.
В работах Г. Фреге и в учении Карнапа о верификации были
выдвинуты иные виды проблематики «значения» (см. стр. 388),
70

считать «значение», например, отношением между знаком
и предметом, то требуется очень важное дополнительное
уточнение: что при этом понимается под «предметом»?
А. Пап, формулируя основной вопрос аналитической фи¬
лософии, забывает о том, что им молчаливо принята оши¬
бочная предпосылка, состоящая в том, что анализ понятия
«значение» можно якобы осуществить в абсолютной изоля¬
ции от вопроса об отношении сознания и бытия.
В книге А. Папа «Элементы аналитической филосо¬
фии» (1949) усиленно подчеркивается мысль, что предме¬
том этой философии должен быть анализ не только науч¬
ного языка, но также и языка философского, языка повсе¬
дневного и языка самой логики. Выражаясь образно, заяв¬
ляет Пап, можно «философствовать и о вторнике, и о фун¬
те стерлингов, и о леденцах, и о самой философии» 12°, ко¬
роче говоря,— обо всем. Следовательно, аналитическая фи¬
лософия представляет собой, в частности, своего рода фи¬
лософию философии, аналогично тому, что в качестве ло¬
гического анализа самой логики она есть металогическое
исследование.
Принципиально новые нюансы в рассуждениях А. Папа
можно увидеть в том, что повседневный язык он понимает
как объект аналитической философии, а аналитикам при¬
писывает «либерализм по отношению к «традиционным»
философским направлениям (по сравнению с позицией
«Венского кружка»). Он считает, что после 25 лет свое¬
го развития логический эмпиризм стал менее «негативист¬
ским» и более уступчивым в отношении «конструктив¬
ного реализма». А. Пап приближается к истолкованию
неопозитивистского анализа как своего рода метода, под¬
дающегося присоединению если не к любой, то к многим
философским системам. Поэтому Пап заявляет, что все
логические позитивисты — аналитические философы, но
не все аналитические философы — логические позитиви¬
сты. В рассуждениях самого Папа можно заметить элемен¬
ты платонизирования, а иногда и довольно прозрачные
высказывания в духе объективного идеализма.
Аналогичную «либерализацию» пытается внести в нео¬
позитивизм Р. Мизес. В начале своей известной книги
«Позитивизм» он пишет, что для него «метафизика не есть *
120 А. Р а р. Elements of analytic philosophy, p. 478.
71

бессмыслица», как это утверждал в начале своей философ¬
ской деятельности Карнап, но есть совокупность попыток
найти подлинную научную философию.
В неопозитивистском учении о предмете философии по¬
следняя выглядит как своего рода новая «наука наук».
Неокантианец А. Риль в свое время писал: «...философия
в своем новом критическом значении есть наука о науке,
о самом познании» 121. Теперь философию превращают из
науки о познании в науку о логическом строении всех
наук. Философия воспринимает черты метатеории, и для
того чтобы она стала новым вариантом наукоучения, ей
осталось придать безапелляционно нормативный характер,
что в 30-х годах и пытался сделать Р. Карнап.
Теоретики Львовско-Варшавской школы с самого нача¬
ла появления этого логико-философского течения (20-е
годы XX в.) в большинстве своем отнеслись к тезису о бес¬
смысленности философских предложений в его крайней
форме сдержанно. Я. Лукасевич писал, что идеи «Венского
кружка» недостаточно «трезвы» и чересчур «рискованны»,
М. Кокошиньская в статье «По вопросу борьбы с метафи¬
зикой» (1938) настаивала на «компромиссе» между «ло¬
гическими эмпириками», которые должны согласиться с су¬
ществованием некоторых неподтвержденных философских
предложений, и «метафизиками», которые должны отка¬
заться от надежд, что эти предложения будут подтвержде¬
ны научным образом. Правда, еще в 1921 г. Т. Котарбинь-
ский писал, что философия есть «конгломерат, который
трудно сравнить с химерой, ибо это было бы тогда все же
нечто органически целостное... Словом, пусть великий уро¬
дец — «философия»,— планета, обращающаяся вокруг
солнца истины, раздираемая центробежными силами, рас¬
падется на группу планетоидов: тогда солнце им будет
сильнее светить» 122. Однако в большинстве своем теорети¬
ки «Львовско-Варшавской школы» лишь частично прибли¬
жались к следующей точке зрения, наиболее отчетливо
выраженной К. Айдукевичем. Характеристика философ¬
ских предложений как осмысленных или же как лишенных
смысла зависит от того, какая именно языковая система
121 А. Риль. Научная и ненаучная философия. СПб., 1901,
стр. 18.
122 Т. Ко tarbin ski. Wybor pism, t. II. Warszawa, 1958,
str. 442, 445.
72

используется нами: можно подобрать систему, в которой
предложения будут иметь смысл, но именно в пределах
этой системы и для этой системы, но не более того. Таким
образом, при соответствующих усилиях можно обеспечить
конвенциональное принятие любой философии как доба¬
вочного интерпретационного 1аппарата, присоединенного к
суждениям науки. Этот философский аппарат может,
в свою очередь, быть снабжен метаинтерпретацией, ана¬
логичной формальному модусу речи Р. Карнапа.
В то же время сторонники таких взглядов допускали
философию «личного убеждения», подобно тому как Кар¬
нап оправдывал существование философии личного «чув¬
ства жизни». Эта философия оказывалась у разных пред¬
ставителей Львовско-Варшавской школы весьма различ¬
ной. Я. Лукасевич был католиком, Т. Котарбиньский —
материалистом, вначале конвенционалистского—толка.
Однако все они в той или иной мере связывали свою фило¬
софию личных убеждений с логическим анализом. Ст. Лес-
невский считал возможным назвать «онтологией» разрабо¬
танное им логическое исчисление названий, по это не была
философская онтология, хотя эта теория и опиралась на
некоторые общефилософские посылки номиналистического
материализма. Что касается Я. Лукасевича, то в статье
«Логистика и философия» (1936) он совместил утвержде¬
ние о том, что «логистика... не связана ни с каким направ¬
лением в философии» 123, со следующим красноречивым
заявлением: «Научная философия не хочет ни с кем бо¬
роться, ибо имеет перед собой великую позитивную за¬
дачу: она должна сконструировать новый взгляд на мир и
жизнь, основанный на методически точном мышлении...
Я полагаю, что человек, верящий в существование доброй
и мудрой Силы, господствующей над этим миром, человек,
верящий в существование бога, с доверием может смотреть
на будущие результаты этой работы» 124. Лукасевич, вслед
за основателем Львовско-Варшавской школы К. Твардов¬
ским, высказал пожелание, чтобы религиозные чувства
пронизывали всю «разумную деятельность» логиков.
Котарбиньский в работе «Элементы теории познания,
формальной логики и методологии наук» (1929) определял
123 «Przegl^d filozoficzny», t. XXXIX. Warszawa, 1936, str. 118.
124 Ibid., str. 130-131.
73

свои философские взгляды как общую теорию науки, как
ее методологическую критику и как учение о логических
формах науки. В то же время он утверждал, что «сущест¬
вуют только внешние предметы, содержания же (имеются
в виду содержания человеческих восприятий как тако¬
вые.— И. Н.) не существуют» 125, развивая в этой связи ва¬
риант метафизического материализма. Аналогично обстоя¬
ло дело и с этикой. Помимо эмпирической (описательной)
этики, фиксирующей реально существовавшие и существу¬
ющие формы поведения людей, а также оценки поведения
в ту или иную эпоху, которая допускалась также и «Вен¬
ским кружком», Котарбиньский счел возможным создать
собственную систему нормативной этики 126, отнюдь пе
разделяемую всеми представителями школы.
В довольно огрубленной, вульгаризованной форме пози¬
тивистскую точку зрения па предмет философии пропаган¬
дируют ныне идеалисты из группы «общих семантиков».
Они стремятся обесценить все существующие и существо¬
вавшие философские учения, утверждая, что таковые вы¬
ражают не что иное, как лишь особенности психического
склада различных наций, сказывающиеся на характере
национальных языков, а через их посредство и на филосо¬
фии. Так, Э. Глин в докладе на второй конференции «об¬
щих семантиков» утверждал, что картезианская философия
вытекает из склада французского языка, а прагма¬
тизм — английского 127, Соответственно, о немцах писа¬
лось, что их классический идеализм начала XIX в. соответ¬
ствовал синтаксису и семантике немецкого языка.
Семантические идеалисты предлагают заменить фило¬
софию семасиологией, понимаемой в широком значении
как синтетическое учение о роли знаков в физиологиче¬
ском, психическом и социальном поведении человека.
В этом значении семасиология выступает как некая уни¬
версальная дисциплина, наподобие всеобщей организаци¬
онной науки А. Богданова; объектом ее изучения 'является
«знак» в любых его связях и опосредствованиях. Поэтому
125 Т. Kotarbinski. Elementy teorii poznania, logifci formal-
nej i metodologii nauk. Lwow, 1929, str. 96.
126 T. Ko tarbinski. О istocie oceny etycznej. Wybor pism.
Warszawa, 1957, t. I, str. 699—707.
127 «ETC. A review of general semantics», 1954, vol. XI,N 3. (Да¬
лее: «ЕТС».)
74

едва ли прав Карнап, полагая, что «общая семантика»
близка но своему содержанию к прагматике как части ло¬
гического анализа. В эту дисциплину ее создатели (во гла¬
ве с Альфредом Кожибским) включают все, что угодно,
начиная от антропологии и изучения лингвистических при¬
вычек шизофреников и кончая политической пропагандой.
Кожибский рассматривал «общую семантику» как своего
рода новую антропологию, как чуть ли не всеобщую науку
о человеке.
Расплывчатость нового универсального учения и не¬
определенность его границ заставили семантика А. Рапо¬
порта сделать следующее характерное признание: «Общая
семантика не есть направление академической философии.
Это сложное и странное явление... Это, скорее, есть убеж¬
дение, подобное вегетарианству, нюдизму или магометан¬
ству, экзистенциализму или (?) социализму. Это род куль¬
та» 128. Но А. Рапопорт мечтает и о новой семантической
философии и в качестве ее центрального объекта и поня¬
тия выдвигает «операцию» в различных частных ее 'значе¬
ниях. Используя идеи Дьюи и Бриджмена, Рапопорт по¬
лагает, что есть возможность говорить о существовании
некоей операционной философии, то есть «философии це¬
ленаправленных действий» 129 130. Эта философия, по его мне¬
нию, увенчивает собой процесс исторического изменения
характера философских учений: на смену античной науке,
игравшей роль философии, и «науке наук» нового времени,
пытавшейся саму философию превратить во всеобъемлю¬
щую науку, пришла философия, «выявляющаяся» из самой
науки. В чем же заключается это «выявление»? Как оказы¬
вается, в том, что к понятию (а в конце концов к слову)
«операция» Рапопорт сводит понятия объекта, познания и
истины. Центральное понятие операционной философии
Рапопорта совпадает с прагматистским понятием «инстру-
мента», служащего для достижения тех или иных целей
личности. Сам Рапопорт пишет о том, что взгляды Дьюи
на значение и истину практически тождественны соответ¬
ствующим взглядам логических позитивистов 13°, а следо-
128 «ЕТС», 1954, vol. XIII, N 4, р. 235, 243.
129 A. Rapoport. Operational philosophy. Integrating know¬
ledge and action. N. Y., 1953, p. 222.
130 Ibid., p. 215.
75

вательно, и его собственным. Различия между взглядами
Рапопорта и Дьюи на предмет философии несущественны.
Своеобразной разновидностью неопозитивистского ис¬
толкования предмета философии являются идеи, высказан¬
ные Л. Витгенштейном в его посмертно изданной книге
«Философские исследования» (1953). Идеи эти завершают
эволюцию его собственных блужданий, первый этап кото¬
рых, относящийся к «Логико-философскому трактату»
(1921), мы разобрали выше. В конце концов Витгенштейн
пришел к мысли о почти полном превращении философии
в отрасль филологии, занимающуюся уточнением значений
слов. Такой бесцветный финал обесценил многолетние его
поиски философской «истины». И это не случайно. Прежде
всего данный вывод следует 'поставить в связь с общей для
британских аналитиков тенденцией избегать точной квали¬
фикации своей философской принадлежности. Мур, Рассел
и Айер считали «метафизической ошибкой» причисление
логического позитивизма именно к позитивизму. Они пред¬
почитали слыть не философами логического анализа, но
логиками, анализирующими философию. Это стремление
свойственно и Витгенштейну, взгляды которого вообще
связаны с английскими философскими традициями. В чем
заключаются конечные «достижения» этой тенденции?
Один из мотивов «Философских исследований» Вит¬
генштейна заключался в отрицании того, что их автор за¬
нимает какую-либо определенную философскую позицию,
хотя бы и позитивистскую. Что же остается в его работах
от философии? По его словам, только «деятельность про¬
яснения предложения». О ней уже шла речь в •«Логико¬
философском трактате», но теперь эта деятельность не при¬
водит и к тем мизерным результатам, которые были до¬
стигнуты в «Трактате». Считая свои прежние взгляды на
предмет философии «догматическими», Витгенштейн пред¬
ложил теперь философам заняться анализом слов уже не в
их научно-теоретических, но именно в «повседневных»
(с его точки зрения, столь же конвенциональных) значе¬
ниях. Эти конвенции не имеют, по мнению Витгенштейна
никакого отношения к анализу языка, то есть находятся за
пределами «реформированной» им философии. Иными сло¬
вами, философия обязана придерживаться чисто описа¬
тельных методов, констатируя, в каких именно значениях
76

люди употребляют данные слова, и не помышляя о какой-
либо оценке этих значений и их преимущественном отборе.
Это значит, что Витгенштейн превратил философию во
вспомогательный метод классификации значений слов. Та¬
кой результат содержался в скрытом виде, как возмож¬
ность, уже в первых определениях Карнапом предмета фи¬
лософии, а в более явной форме — в рассуждениях Папа.
Как заявил Витгенштейн, задача состоит в том, чтобы от
философского употребления слов «возвратиться» к повсе¬
дневному их употреблению. Всякая проблема теперь, по
словам Витгенштейна, может быть названа философской,
коль скоро она неясна и требует уточнения, и в то же вре¬
мя никакая проблема уже не является собственно фило¬
софской, поскольку всякая традиционно-философская
проблема сводится, в конечном счете, к проблематике сло¬
воупотребления в обычном языке. Философия как таковая
исчезает, заменяясь «игрой» в индивидуальные языки.
Усмотрение задач философии в логическом анализе
структуры и взаимоотношений фиксированных в языке
фактов (как это было у молодого Витгенштейна) или в ло¬
гическом анализе структуры научного языка (точка зре¬
ния Карнапа) не порывало еще с философской проблема¬
тикой окончательно. Когда же Витгенштейн свел задачу
философии к устранению неясностей повседневного языка
путем филологического анализа грамматической структу¬
ры и семантики последнего, то от философии как таковой
не осталось уже совершенно ничего, а философ превратил¬
ся в филолога, занятого исправлением и редактированием
языка. Философ — заявил Витгенштейн — обходится с тем
или иным вопросом, «как с болезнью»; задача филосо¬
фии— «указать мухе выход из бутылки» 131, т. е. помочь
человеку уйти от философских проблем.
В «Философских исследованиях» Витгенштейн, как и
его последователи Раиль, Остин, Уисдом, фактически
остался на принципиальных позициях логического позити¬
визма со всеми присущими ему неразрешимыми трудностя¬
ми, но добавил к ним еще одну: как отличить философию
в его, Витгенштейна, понимании от обычной филологии?
По этому поводу томист Фредерик Коплестон заметил:
181 L. Wittgenstein. Philosophical investigations. Oxford.
1953, p. 103.
77

«...зрелый Витгенштейн исключил часть догматизма моло¬
дого Витгенштейна, но можно сказать, что вместе с тем он
исключил и философию» 132. Действительно, что же остает¬
ся от философии, если считать, что «|результаты философии
есть обнаружение какой-либо бессмыслицы и кочки, на ко¬
торую разум наскочил в своем беге к границе языка»? 133
Совершенно справедливо Морис Корнфорт приходит к
выводу, что зрелый Витгенштейн превратил философию в
своего рода собрание случайных заметок 134.
Многие буржуазные историки философии чувствуют,
что результаты вроде тех, к которым пришел Витген¬
штейн,— это своего рода Геркулесовы столпы деградации
философии. Так, например, И. Фишль признал, что «фило¬
софия современности не есть прямолинейное продолжение
философии нового времени, но ее крушение и конец» 135.
Буржуазные философы (а позитивисты оказались здесь сре¬
ди них первыми) сами приложили силы к тому, чтобы раз¬
валить ими же сооруженное философское здание.
Строгая логическая «последовательность», которой нео¬
позитивисты пытались огородиться от упреков в субъекти¬
визме, привела их философию к самоотрицанию. Но
причина здесь заключалась не в логической непоследова¬
тельности мышления, а в ложности исходных его посылок,
порочности изначального замысла создания «абсолютной
антиметафизической» философии. Создание такой филосо¬
фии невозможно, возможны только либо материалистиче¬
ская философия (таковой неопозитивизм не является,
о чем свидетельствует хотя бы его отношение к иррациона¬
лизму и религии), либо философия антиматериалистиче¬
ская (неопозитивизм является именно такой философией,
хотя его представители и отрицают это).
Как бы ни было велико число ученых-естествоиспытате¬
лей, стоящих на стихийно материалистических позициях и
надеющихся обрести в позитивизме их обоснование, какой
бы острой ни была полемика откровенных идеалистов с по¬
132 Frederick Charles Copleston. Der friihe und der spate
Wittgenstein. Munster, 1957, S. 12.
133 L. Witt gens t ein. Philosophical investigations, p. 48.
134 M. Корнфорт. Наука против идеализма. ИЛ, 1957,
стр. 199.
135 J. Fisch 1. Materialismus und Positivismus der Gegenwart,
Graz, 1953, S. 4.
78

зитивистами, а позитивистов — с «метафизиками» вообще
и каким бы искренним пи было стремление некоторых по¬
зитивистов к очищению пауки от примеси безоснователь¬
ных спекуляций — а это стремление их, но- только оно
одно, безусловно совпадает со стремлением материали¬
стов,—все-таки неопозитивизм есть безусловно антимате¬
риалистическая философия.
Иногда неопозитивисты прикрывают свою борьбу с ма¬
териализмом утверждением, будто бы последний не имеет
отношения к философии, но «приемлем» в естествознании.
«Материализм,— заявлял позитивист Филипп Франк,— по¬
скольку он говорит о сведении жизненных процессов к фи¬
зическим, есть естественнонаучная теория и не имеет от¬
ношения к учениям школьной философии о действитель¬
ном мире» 136. В данном случае Ф. Франк в интересах пози¬
тивизма попытался «обезвредить» материализм, взяв его за
одну скобку с «физикализмом» Карнапа, т. е. с лингвисти¬
ческой концепцией перевода предложений всех наук в
предложения, состоящие из терминов физики. Однако фи¬
зикализм как таковой не имеет ничего общего с проблемой
действительного взаимоотношения психических и физиче¬
ских процессов, а тем более взаимоотношения материи и
сознания.
Свою неприязнь к материализму затушевывают и пред¬
ставители британского логического анализа во главе с Рас¬
селом и Айером, указывая, что они допускают «веру» в пра¬
воту материализма, так как она «удобна» для ученых.
Альфред Айер в своих последних работах делает вид, что
для него одинаково приемлемы и позитивизм и материа¬
лизм, причем различие между этими двумя системами
взглядов будто бы не так уже существенно. «...Не так уж
важно, скажем ли мы, что объекты, фигурирующие в тео¬
рии,— это теоретические конструкции, или же, в соответ¬
ствии с обычным взглядом на вещи, предпочтем сказать,
что они реальны независимо [от нас]. Основание для того,
чтобы сказать, что они не суть конструкции, заключается
в том, что отношение к ним не может быть заменено отно¬
шением к чувственным данным. Основание же для того,
чтобы сказать, что они — конструкции, состоит в том, что
только через их отношение к нашему чувственному опыту
36 Ph. Frank. Das Kausalgesetz und seine Grenzen, S. 272.
79

Приобретает смысл то, что мы говорим о них» 137. Иными
словами, формальнологически вопрос неразрешим, а ве¬
рить в истинность той или ин'ой философии никому не воз¬
браняется... Сей шахматный ход (далеко, впрочем, не ори¬
гинальный, так как он есть лишь подражание Д. Юму)
/преследует цель вывести материализм за пределы теорети¬
ко-философского рассмотрения и тем самым объявить во¬
прос о его правоте ненаучным.
Антиматериалистическая сущность неопозитивизма об¬
наруживается уже тем фактом, что для многих идеалисти¬
ческих концепций приемлемы как отрицание философской
теории вообще (достаточно договориться о том, что всякое
иррациональное учение не следует считать «теорией»), так
и квалификация вопроса об отношении мышления и бытия
как лишенного научного смысла (достаточно принять,
что этот вопрос имеет не научный, но «эмоциональ¬
ный» или же «моральный» смысл).
Но для философского материализма указанные тезисы
принципиально неприемлемы. Принятие первого из них по¬
ставило бы философский материализм на одну доску с
«наивным реализмом», а это чревато многочисленными
ошибками, поскольку последний связан с поверхностным
взглядом на вещи, что было неоднократно использовано
субъективным идеализмом. Второй ведет к агностицизму.
Неудивительно, что современные ревизионисты сплошь
и рядом аплодируют позитивизму за его «антиметафизиче-
скую», то есть антиматериалистическую, в конечном счете,
направленность. Позитивизм чрезвычайно удобен и для де¬
кларативного сглаживания противоположностей между бо¬
рющимися лагерями, как в философии, так и в политике,
и для скрытого подрывания влияния материалистической
философии. «Замену» диалектического материализма по¬
зитивизмом, над чем трудились многие ревизионисты и
буржуазные мыслители, начиная с К. Каутского, О. Бауэ¬
ра, М. Адлера, О. Нейрита и кончая М. Марковичем и
А. Лефевром удобнее всего проводить тогда, когда чита¬
телей и слушателей удается убедить в «невраждебности»
отношения позитивизма к марксистскому мировоззрению
137 A. Ayer. The problem of knowlege. An inquiry into the main
philosophical problems that enter into the theory of knowledge. Edin¬
burgh, 1967, p. 132.
80

6 и. С. Нарский
пли хотя оы в том, что к последнему возможно негативное
отношение, которое не было бы в то же время открыто вра¬
ждебным, поскольку философские предложения считают¬
ся лишенными научного смысла, но не ложными.
Могут ли марксисты согласиться с тем,, что философ¬
ские утверждения вообще и утверждения материалистиче¬
ской философии в особенности либо «нетеоретичны», либо
имеют «языковый» характер? Безусловно, нет.
Обе формы дискредитации позитивизмом философского
материализма обнаруживают свою несостоятельность, если
напомнить о том, что положения материалистической фило¬
софии складываются и подтверждаются в принципе тем же
самым путем, что и положения теории любой частной пау¬
ки, а определенное решение философских вопросов жиз¬
ненно важно для развития науки и практики людей.
В конечном счете неопозитивистская критика философ¬
ского материализма базируется па тезисе, что к материа¬
лизму не в меньшей мере, чем к идеализму, относится дей¬
ствие принципа неподтверждаемости чувственным опы¬
том (поэтому и остается одно из двух: либо «верить» в ма¬
териализм, либо считать его лингвистической конвенцией).
Этот принцип, который как таковой рассмотрен в треть¬
ей главе нашей работы, может быть применен к самому
идеализму, и он свидетельствует о произвольности утвер¬
ждений последнего. Так, не может быть никакого чувствен¬
ного подтверждения положения Платона о том, что сущест¬
вует особый мир идей и положения Фомы Аквинского о
том, что существует единый бог в трех лицах. Правда, сто¬
ронники этих тезисов всегда могли бы сослаться на невос-
принимаемость указанных объектов или приписываемых
им свойств. Но именно абсолютная их невоспринимаемость
свидетельствует не о супранатуральности этих объектов, но
о беспочвенности утверждений об их существовании.
Нередко отдельные результаты экспериментов, факты
опыта подкрепляют истинность тех или иных положений
философии, но в целом отдельные эксперименты действи¬
тельно не могут рассматриваться как окончательное под¬
тверждение истинности материалистического ответа на во¬
прос об отношении мышления и бытия, ибо многие обособ¬
ленные факты могут быть истолкованы таким образом, что
возникнет впечатление, будто они не влияют на результат
спора двух лагерей в философии. Не существует такого
£1

бэконовского experimentum crucis, который разрешал бы
многовековый спор между материалистами и идеалистами
одним единственным ударом.
Критерием, (разрешающим спор, является обществен¬
ная практика человечества, и она разрешает этот спор безу¬
словно в пользу материализма, доказывая ложность идеа¬
лизма. Общественная критика не сводится к сочетанию от¬
дельных наблюдений й поступков людей, а включает все
многообразие форм человеческой практики в их взаимо¬
действии на всем пути исторического развития.
В силу своей всеобщности практика не только не замы¬
кает человека в его личной субъективной сфере, за пределы
которой позитивизм отказывается выводить и науку и фи¬
лософию, но, наоборот, самым надежным образом «соеди¬
няет» его с другими людьми, со всей действительностью,
подтверждая ее объективное, то есть не зависимое от соз¬
нания людей существование. Общественная практика чело¬
вечества доказывает, что неверно сводить все философские
проблемы к чисто «языковым проблемам»; она приводит
к материалистическому пониманию соотношения филосо¬
фии, языка и действительности. Это понимание чрезвычай¬
но важно для успеха человеческой деятельности.
Если бы существование материального мира вне нас,
вне человеческого сознания было только «языковой проб¬
лемой», то не могли бы получить никакого удовлетвори¬
тельного объяснения, ни факт единства нашего опыта,
единства последовательных этапов развития явлений, ни
преемственность в науке, ни принципиальное отличие сно¬
видений от обычных восприятий вещей вне нас и отличие
вообще субъекта от среды.
Философские проблемы возникли в связи с запросами
развивающегося естествознания и борющихся обществен¬
ных классов, и то или иное их разрешение в конечном сче¬
те сказывается на трудовой, научной и политической дея¬
тельности людей. В зависимости от решения таких вопро¬
сов, как происхождение жизни и сознания, зависит на¬
правление развития и успехи биологии, антропологии, пси¬
хологии и других естественных паук. От решения пробле¬
мы свободы воли зависит обоснование различных принци¬
пов политической деятельности, основанной на знании, или
же пассивного фатализма, или же, наконец, субъективист¬
ского авантюризма.
82

Опыт показывает, что абсолютная изоляция от фило¬
софии не была достигнута в теоретическом мышлении ни¬
кем и никогда; она практически невозможна, ибо всякая
теория неразрывно связана с интерпретацией ее отноше¬
ния к внешнему миру и к субъекту.
Попытка позитивизма изолировать науку от философии
в лучшем случае оправдывает стихийный материализм,
а в худшем влечет за собой агностические ошибки, свой¬
ственные позитивизму как философии. Позитивизм зама¬
скированный не лучше позитивизма откровенного, ибо так¬
же ведет к неверию в познание объективных законов, раз¬
вития природы и общества, а от неверия этого рода один
шаг до того, чтобы искать прибежища в религии. Мы уже
приводили слова Ф. Энгельса о том, что тот, кто отказыва¬
ется от философии, на деле подпадает под влияние филосо¬
фии худит его сорта, то есть идеализма. Заметим, что даже
К. Ясперс писал, что «кто отклоняет философию, сам зани¬
мается философией, хотя и не сознает этого»138.
В то же время некоторые философские проблемы свя¬
заны с проблемами языка. Морис Корнфорт писал по это¬
му поводу: «Случаи, в которых противоречащие положе¬
ния относительно мира действительно можно свести к раз¬
личиям языка, возникают вследствие возможного выбора
между различными возможными способами действия для
выражения свойств вещей. Наше описание мира может
оказаться весьма различным соответственно тому, какой
метод мы применяем» 139. Приводимый Корнфортом при¬
мер относится к динамической и кинематической школам
времени; он, впрочем, свидетельствует не о том, что реше¬
ние философских проблем зависит от характера принято¬
го научного языка, а о том, что от этого зависит ясность,
четкость и всесторонность данных проблем и ясность, точ¬
ность формы выражения философских выводов.
В некоторых случаях изложение философской позиции
может оказаться настолько неточным, что сущность по¬
ставленных вопросов в значительной степени скрадывает¬
ся. Недаром В. И. Ленин, подвергнув эмпириокритицизм
всесторонней критике, считал, в частности, необходи¬
мым рассмотреть махинации его лидеров с различными
138 К. Jaspers. Einfiihrung in die Philosophic, S. 13.
139 M. К о p п ф о p г. Наука против идеализма, ИЛ. 1059, стр. 269.
6*
83

Значениями слов «опыт», «нейтральный элемент», «совпа¬
дать», «энергия», «реализм», «экономия» и т. д., почерпну¬
тыми из оттенков значений этих слов в повседневном
языке. Двусмысленное употребление терминов, говорил
В. И. Ленин, неспособно изменить философскую линию по
существу, но способно ее завуалировать и ввести в нее чу¬
жеродные элементы. А. Богданов, вслед за Э. Махом, воз¬
двигал свою идеалистическую систему на словечке «опыт»,
но нередко, опять-таки вслед за Махом, сбивался на мате¬
риалистическое толкование этого слова, поскольку «из опы¬
та брать» означает в повседневном языке опираться на
объективные факты ио. Сами «Мах и Авенариус тайком
протаскивают материализм посредством словечка „эле¬
мент", которое якобы избавляет их теорию от „односторон¬
ности" субъективного идеализма...» 140 141, поскольку в самом
слове «элемент» есть оттенок чего-то объективного.
Лингвистическая многозначимость терминов «метафи¬
зика», «лишенность смысла», «язык», «факт», «филосо¬
фия» и проч., несомненно, играет значительную роль в
рассуждениях современных позитивистов, позволяя им, как
только это представляется необходимым, именовать себя
«друзьями науки». Когда современных позитивистов оце¬
нивают как идеалистов, они пытаются отвести это обвине¬
ние при помощи ссылки па то, что их утверждение о «ли¬
шенности смысла» предложений философского материализ¬
ма означает лишь «неверифицируемость» последних.
Однако чаще всего неопозитивисты вкладывают в то же
самое понятие значение бесполезности для науки, что, ко¬
нечно, далеко не одно и то же.
Социальная функция неопозитивистской концепции
предмета философии выходит далеко за пределы исполь¬
зования ее реакционерами в целях критики материализма
и последовательного атеизма. Уже было сказано, что к фи¬
лософской позиции позитивизма примыкают как к своему
надежному союзнику крайне реакционные иррационалис-
тские учения, которые в свою очередь претендуют на
«преодоление» ими противоположности идеализма и ма¬
териализма. Даже такое псевдорационалисгическое учение,
как томизм, изображается ныне его сторонниками как фи¬
лософия, стоящая будто бы «выше» противоположности
материализма и идеализма в «узком» значении последних.
140 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 137.
141 Там же, стр. 44.
84

Не только уживается с позитивизмом, по и тяготеет к нему
современный ревизионизм.
Для ревизионизма вообще характерна тенденция к по¬
зитивистскому извращению предмета философии, ибо при
изоляции ого от диалектического материализма легче де¬
формировать и извратить учение о социализме.
Уже К. Каутский в ответе рабочему социал-демократу
(1909) заявлял, что рассматривает марксизм «не как фи¬
лософское учение, а как эмпирическую науку».
А. Богданов в статье «Чего искать русскому читателю
у Эрнста. Маха», предпосланной русскому изданию «Ана¬
лиза ощущений» (1908), писал, что марксисты должны
поучиться у Маха... революционности в разрушении «идо¬
лов», т. е. всех прежних понятий о философии, а русский
махист А. А. Богданов поучал социал-демократов тому, что
хотя философия — это лишь «временная замена» науки 142,
гем не менее понятие комплексов ощущений в философии
Авенариуса и богдановский «коллективный опыт» соот¬
ветствуют... чувству пролетарского коллективизма.
Некоторые ревизионисты наших дней докатились даже
до утверждения, что Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге» отстаи¬
вал философскую позицию, родственную позитивизму.
Они следуют в этом вымысле откровенным врагам мар¬
ксизма, например неотомисту Веттеру, познакомившему
своих читателей с подобным «открытием» еще в 1947 г.
Желанным «открытием» для ревизионистов явилось и
утверждение неопозитивизма о том, что всякая философия
лишена смысла. Теперь им можно было вздохнуть с пол¬
ным облегчением — диалектический, а следовательно,
и исторический материализм «лишены смысла»!
НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ПОЗИТИВИСТСКОГО РЕШЕНИЯ
ВОПРОСА О СООТНОШЕНИИ ФИЛОСОФИИ
И ФОРМАЛЬНОЙ ЛОГИКИ
В критике неопозитивистского учения о предмете фи¬
лософии нельзя ограничиться общими рассуждениями о
том, что человечество в своем социальном развитии ну¬
ждается в философии, или, говоря словами Ф. Шиллера,
142 Н. Вернер [А. А. Богданов]. Наука и религия. Очерки
философии коллективизма. СПб., ЮОО, стр. 18.
85

Пу, так которая из философии пребудет?—
Не знаю.
По философия быть, думаю, вечно должна.
Верное решение вопроса о предмете научной филосо¬
фии дано диалектическим материализмом. Не вдаваясь
здесь в детальное исследование, сформулируем основные
положения, которые представляются нам бесспорными и
которые важны для критики неопозитивистской концеп¬
ции.
Марксистская философия возникла и развивалась в
процессе борьбы как против объективно-идеалистической
концепции «науки наук» (в смысле учения, согласно кото¬
рому все специальные науки являются подчиненными по
отношению к философии), так и против мнимого позптп-
в и стского анти догма ти з м а.
Ф. Энгельс связывал понятие «конца» немецкой бур¬
жуазной философии классического периода и начала раз¬
вития диалектического материализма с крушением геге¬
левской натурфилософии, которая устраняется в результа¬
те (развития паук. «Теперь натурфилософии пришел конец.
Всякая попытка воскресить ее не только была бы излиш¬
ней, а была бы шагом назад» 143.
С другой стороны, Ф. Энгельс подчеркивал, что естест¬
вознание должно избавиться «от своего собственного, уна¬
следованного от английского эмпиризма, ограниченного
метода мышления» 144, иными словами, должно преодо¬
леть позитивистскую методологию.
Заметим, позитивисты в одном весьма существенном
пункте последовали Гегелю, а именно в обвинениях по ад¬
ресу материализма, будто бы «злоупотребившего» эмпири¬
ческим познанием.
С точки зрения марксизма-ленинизма, философия есть
определенное мировоззрение, это наука о наиболее общих
законах развития природы, общества и познания, основ¬
ным вопросом которой является вопрос об отношении бы¬
тия и сознания. В силу этого марксистско-ленинская фи¬
лософия является одновременно и наиболее общей и спе¬
цифической наукой. Последнее очень важно, ибо «разгра¬
. . -Н3 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. И.
Господитиздат, 1948, стр. 370.
144 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. Госполитиздат, 1957, стр. 14.
86

ничение сфер в науке основывается именно на специфиче¬
ских противоречиях, содержащихся в объектах научного
исследования» 145. Специфичность философии как науки, ее
качественное отличие от других наук связаны прежде все¬
го с ее основным вопросом, второй стороной которого яв¬
ляется вопрос о познаваемости мира.
Исходной точкой рассуждений некоторых философов-
марксистов о предмете философии ошибочно была синкре¬
тическая концепция Гегеля, согласно которой философия
есть не только высшая ступень в развитии самого бытия,
по и наиболее существенное знание о мире 146, и знание
исторически развивающихся форм познания 147, т. е. иссле¬
дование законов познающего мышления 148, и, наконец, кон¬
центрированное выражение духа своего времени, так как
философия есть «современная ей эпоха, постигнутая в
мышлении» 149.
Вольно или невольно опираясь на некоторые из пере¬
численных идей Гегеля, одни стали истолковывать марк¬
систскую философию как науку о мире в целом 150, дру
гпе — только как метод познания 151, третьи — как тожде¬
ство теории и метода 152, четвертые, наконец,— только как
«идеологию», выражающую классовые интересы. Извест¬
но, что всякий рецидив догматического и оторванного от но¬
вейших фактов науки изложения диалектического и исто¬
рического материализма косвенно способствует возрожде¬
нию гегелевской концепции философии как «науки наук».
Сведение философии к методу познания аналогично
тем мотивам, которые возникли в лоне позитивистского
движения (Д. С. Милль, Г. Райхенбах). Кроме этого, были
и отдельные попытки прямого перенесения позитивист¬
145 Мао Цзэ-дун. Избранные произведения, т. 2. ИЛ, 1953,
стр. 423.
146 Г. Гегель. Сочинения, т. I, стр. 33; ср.: т. IX, стр. 19.
147 Там же, т. III, стр. 353.
148 Там же, т. I, стр. 35.
149 Там же, т. VII, стр. 16; ср.: т. IX, стр. 54—55.
150 R. О. Gropp. Der dialektische Materialismus. Leipzig, 1957,
S. 9.
181 Иосиф Д иц г ей. Избранные философские сочинения.. М.,
1941, стр. 184—185.
162 А- Деборин. Введение в философию диалектического ма¬
териализма. Пг., 1916, стр. 217, 232; Т. П а в л о в. Теория отраже¬
ния. Госполитиздат, 19*19, стр. 332 и 337.
87

ских концепций предмета философии в марксизм, напри¬
мер, механистическая ревизия марксизма, имевшая целью
заменить философию выводами естественных и других
специальных наук 153.
В противоположность всем этим ошибочным толкова¬
ниям, диалектический материализм исходит из того, что
всякая философия есть элемент общественной надстройки,
а именно есть выражение идеологии определенного класса
и в этом смысле партийна. Специфической особенностью
марксистско-ленинской философии является полное слия¬
ние в ней идеологического и научного аспектов в том смы¬
сле, что впервые в историко-философском развитии фило¬
софия стала представлять собой научную идеологию.
Диалектический материализм рассматривает филосо¬
фию как органическое единство теории и метода.
Диалектический материализм подчеркивает внутрен¬
нее единство объективной и субъективной диалектики; вто¬
рая отражает собой первую. Законы диалектического раз¬
вития объекта, будучи познаны, преобразуются в челове¬
ческой голове в диалектические законы познания этого
объекта. Соответственно, если в качестве объекта позна¬
ния выступает сам процесс познания, гносеология фор¬
мируется на основе отражения в сознании основных зако¬
номерностей исторического развития познания. В теорию
познания диалектического материализма входит диалекти¬
ческая логика, понятие которой совпадает с понятием ди¬
алектического метода познания, поскольку она исследует
процесс познания. Очевидно, что диалектико-материали¬
стическая теория дает исходные посылки для построения
органически с ней связанной диалектико-материалистиче¬
ской гносеологии.
Что касается самой теории диалектического материа¬
лизма, то она отнюдь не представляет собой простого
обобщения данных естественных и прочих наук, как это
утверждают позитивисты и ревизовавшие марксизм «ме¬
ханицисты». Решить вопрос о содержании философии
диалектического материализма — значит решить вопрос
о соотношении философии и специальных наук. Диалек¬
тический материализм рассматривает самое широкое,
153 И. И. С к в о р ц о в - С т о п а и о в. Исторический материа¬
лизм и современное естествознание. М., 1926, стр. 55.
88

наиболее «общее» из всех существующих в действителЬ’
пости -отношений — отношение бытия и сознания, и в силу
этого исследует природу объекта и субъекта, а также диа¬
лектические закономерности возникновения субъекта
«сознания» как продукта объекта (материи). Таким обра¬
зом, диалектический материализм имеет вполне опреде¬
ленные, специфические задачи (сказанное отнюдь не
означает, что содержание диалектического материализма
сводится к содержанию основного вопроса философии).
Все это совсем не говорит также о том, что философия
отдаляется от конкретных наук. Наоборот, диалектиче¬
ский материализм находится в тесной связи с конкретны¬
ми науками, в чем выражается единство философии и
практики, доказывающее несостоятельность противопо¬
ставления философии всем прочим наукам. Философские,
т. е. наиболее общие, законы действительности могут быть
установлены только па основе обобщения данных п ре¬
зультатов специальных наук — физики, химии, биологии,
психологии и т. д. Говоря словами А. И. Герцена, частные
науки — «питание» философии 154 или, если выразиться бо¬
лее точно, составляют ее естественнонаучную основу. Это
не означает пи того, что исчезает качественная грань, от¬
деляющая философию от других наук, ни того, что отно¬
шение между философией и остальными науками только
одностороннее; что первая получает от вторых материал в
виде конкретных фактов и теоретических обобщений, ни¬
чего не давая им взамен. Более того, К. Маркс п Ф. Эн¬
гельс, впервые в истории философии исчерпывающе обос¬
новав качественное отличие философии от других наук,
теснейшим образом связали эти свои выводы с вопросом о
зпачении философии для развития конкретных наук. Диа¬
лектический материализм вооружает другие науки верным
решением основного вопроса философии, истинным поня¬
тием материи, учением о материальном единстве мира,
о вечности движения и разнообразии его форм, принципа¬
ми классификации наук, концепцией всеобщности дейст¬
вия законов диалектики и знанием других философских
законов. Конкретным наукам необходим теоретически
разработанный на основе философского материализма
154 А. И. Герцен. Избранные философские произведения, т. I.
Госполитиздат, 1948, стр. 101.
89

метод познания, который вооружает ученых определенным
мировоззрением, помогает осмыслить гносеологическое со¬
держание основных законов и категорий той или иной об¬
ласти знания. В этом смысле философия есть наука специ¬
фическая и не может быть заменена другими науками. Но
специфика философии заключается отнюдь не в том, в чем
полагают неопозитивисты. Специфика философии как нау¬
ки состоит не в том, что она якобы должна изолироваться
от решения вопроса об отношении бытия и сознания и су¬
зить свои задачи до логического анализа «языка», но нао¬
борот, в том, что она стремится к всестороннему исследова¬
нию отношения между сознанием и бытием в интересах
передовой практики борьбы за социальный прогресс.
* * &
Неопозитивистская концепция предмета «новой» фило¬
софии сводит, как мы уже знаем, философию к формально¬
логическому анализу языка. Согласно этой точке зрения,
«научная» философия есть постольку специфическая
паука, поскольку специфической наукой является фор¬
мальная логика. Согласно мнению некоторых неопозити¬
вистов. специфичность их философских взглядов является
несколько большей, поскольку понятия логического анали¬
за и формальной логики не совпадают.
Артур Пап, например, считает, что аналитическая фи¬
лософия не тождественна логике, так как для современной
формальной логики характерны, помимо анализа понятий,
многие иные задачи: аксиоматизация логических истин,
разработка формализованных доказательств в рамках
таких аксиоматизированных систем, металогические иссле¬
дования с целью доказательства непротиворечивости, не¬
зависимости и полноты аксиоматик и т. д. Аналитическая
философия родственна логике, поскольку она не только
пользуется логическим аппаратом, но и исследует научные
понятия, а в числе их и понятия самой логики, как логиче¬
ские постоянные, так п металогические понятия (как-то:
логическое «следование» и др.). Однако именно вследствие
этого она отличается от логики как таковой, поскольку
логика оказывается лишь одной из. областей применения
философии логического анализа. Аналитическую филосо¬
90

фию интересует, кроме того, ц весь комплекс вопросов
вероятного знания, и теория истины, п природа самого ло¬
гического анализа. Поэтому Л. Пап считает, что сферы
логики и аналитической философии взаимно перекрещи¬
ваются 155.
Не приходится возражать против утверждения, что
формальная логика отличается от других наук, а логиче¬
ский анализ не совпадает с формальной логикой. Однако
Л. Пап ошибается, выдвигая свой тезис о «перекрещении»
сфер логики и философии логических аналитиков. Стрем¬
ление последних навязать логике позитивистскую методо¬
логию было бы в корне ошибочно понимать как «перекре¬
щение», т. е. как частичное совпадение логики и позити¬
визма. В полной мере признавая большое научное значение
формальной логики, в особенности ее значение для теории
познания, а следовательно, для философии, мы считаем
тем не менее совершенно необходимым отклонить всякое
стремление отождествить хотя бы частично формальную
логику и логический позитивизм пли вообще в той или
иной степени стереть качественную разницу между фор-
мальной логикой и философией 156.
Вопрос о соотношении формальной логики и филосо¬
фии есть для марксиста в конечном счете вопрос о соотно¬
шении формальной логики п субъективной диалектики.
Проблема эта чрезвычайно многосторонняя и сложная,
вызвавшая за последнее десятилетие обширную полемику.
Для более полного решения этой проблемы желательно
всестороннее исследование вопросов о происхождении
законов традиционной формальной логики и их места в
математической логике, об изменениях отношения логики,
диалектики и теории познания на протяжении истории
философии, о соотношении формы (формализма) п содер¬
жания в логике, об отношении аксиоматического, индуктив¬
ного и дедуктпвно-диалектйческого способов построения
науки и т. д.
155 A. Pap. Elements of analytic philosophy, ch. 1. N. Y., 1949.
156 Послужит это и целям критики буржуазных фальсифика¬
торов советской философии. Один из таких фальсификаторов,
Бохеньский, например, счел возможным утверждать, что значи¬
тельная часть советских философов делится на две группы: «ге¬
гельянцев» (противников формальной логики) и «аристотеликов»
(ее сторонников).
91

В настоящей книге мы рассмотрим стороны проблемы,
имеющие прямое отношение к критике неопозитивистско¬
го понимания формальнологических исследований. Это
поможет нам, в частности, избежать односторонних выво¬
дов, которые ошибочно приуменьшали бы роль формаль¬
ной логики в познании, ибо такие выводы лишь обесцени¬
ли бы нашу критику логического позитивизма. Мы не бу¬
дем специально рассматривать частный вопрос о соотно¬
шении символической и «традиционной» формальной
логики 157, а также вопрос о гносеологическом происхож¬
дении законов формальной логики, по которому имеется
уже обширная литература. В стороне оставим и вопрос об
искажении в позитивизме вообще и в неопозитивизме в
частности проблем диалектического исследования позна¬
ния 158.
Для того чтобы решить указанные выше задачи, необ¬
ходимо, с одной стороны, опровергнуть тезис о «независи¬
мости» формальной логики от диалектики, а с другой —
хотя бы вкратце осветить более широкий вопрос о «преде¬
лах» действия формальной логики на рациональной стадии
познания, ошибки при решении которого в равной мере
вредны для марксизма п выгодны для позитивизма.
Сформулируем прежде всего основные положения по
вопросу об отношении формальной логики и диалектики:
1) формальная логика относится к познанию как относи¬
тельно устойчивых, так и движущихся, изменяющихся
объектов, в силу чего отождествление содержания фор¬
мальной логики и метафизического метода ошибочно;
2) формальная логика как наука имеет свой вполне опре¬
деленный предмет, а именно способы получения так назы¬
157 А. Л. С у б б о т и н. Математическая логика — ступень в раз¬
витии формальной логики. «Вопросы философии», 1960, № 9.
158 Речь идет об анализе таких мпимодиалектических тезисов
позитивистов, как, например: имеется «основное тождество, неиз¬
бежно существующее между индивидуальной и коллективной эво¬
люциями» (О. Конт. Дух позитивной философии, стр. 70); диф¬
ференциация и интеграция явлений играют также роль законов
развития самого познания («Философия Герберта Спенсера». СПб.,
1892, стр. 181); «нейтральные» элементы мира переживают своего
рода историю (Р. Авенариус. Философия как мышление о мире
сообразно принципу наименьшей меры сил, стр. 80); «теоретико¬
познавательный порядок (событий.— И. Н.) подобен историче¬
скому порядку» (В. Russell. An inquiry into meaning and truth.
London, 1943, p. 17) и др.
92

ваемого выводного знания, а потому попытка «включе¬
ния» формальной логики в диалектику в качестве ее со¬
ставной части является ошибочной по существу.
Исторически формальная логика была тесно связана
с метафизическим методом мышления и в большинстве
случаев развивалась философами-метафизиками. Поэтому
Гегель не проводил в своей критике метафизического ме¬
тода мышления определенного различия между метафи¬
зикой и формальной логикой. Верно и то, что формальная
логика и ее результаты сравнительно легко поддаются ме¬
тафизической абсолютизации, в силу чего Ф. Энгельс счи¬
тал возможным критиковать абсолютизированную, т. е.
метафизически истолкованную формальную логику и ме¬
тафизические учения о сущности формальной логики вме¬
сте с метафизическим методом мышления как таковым,
иными словами, не разделяя строго объекты критики.
Ф. Энгельс рассуждал так, например, в тех случаях, когда
писал о «низшей математике логики», изучающей «непод¬
вижные», или «метафизические», категории 159. В современ¬
ных условиях оснований для указанного совмещения
объектов критики уже нет, поскольку созданы серьезные
общефилософские предпосылки для развития формальной
логики на основе диалектического материализма. Мы счи¬
таем несомненным, что в речи «Еще раз о профсоюзах»
В. И. Ленин подверг критике именно метафизический ме¬
тод мышления как таковой, а, отмечая, что ограничиваться
формальной логикой можно лишь при познании простей¬
ших отношений вещей, вовсе не имел в виду, что эти от¬
ношения метафизичны по своей природе. Но это не озна¬
чает, однако, что может возникнуть такая формальная ло¬
гика, которая одновременно является диалектической.
Как показало обсуждение вопроса на страницах жур¬
нала «Вопросы философии», никто из сторонников пре¬
словутой «единой формально-диалектической логики»
(в смысле учения об элементарных формах мысли) не смог
привести примеров существования особых диалектических
суждений и умозаключений, которые отличались бы от
суждений и умозаключений, изучаемых в прежней фор¬
мальной логике, именно по форме отношения между преди¬
катами и форме необходимого логического следования.
159 Ф. Энгельс Диалектика природы, стр. 162, 169.
93

В тех случаях, когда казалось, что такие «особые» су¬
ждения найдены, обнаруживалось, например, что предика¬
ты, которые одновременно будто бы приписываются и не
приписываются одному и тому же субъекту, берутся в
действительности в различных смыслах и отношениях,
т. е. представляют собой различные предикаты.
В других случаях, когда казалось, что обнаружена диа¬
лектическая по форме, т. е. внутренне противоречивая
конъюнкция двух п более суждений, на деле речь шла о
случаях неявного абстрагирования от различных для пер¬
вого и второго суждений связей и условий. Мнимо диалек¬
тические по форме, внутренне противоречивые суждения и
умозаключения оказываются либо замаскированными су¬
ждениями формальнологического типа, либо фиксацией
возникших в науке антиномий, которые требуют разреше¬
ния в процессе развития последней.
Можно даже сказать, что внутренне противоречивые
диалектические суждения все же существуют, но не как
истинные суждения, которыми можно оперировать в пауке,
а как антиномии, обнаруживаемые в процессе данного эта¬
па познания и являющиеся побудителем для дальнейшего
исследования. Именно в таком смысле К. Маркс сформу¬
лировал тезис: прибыль возникает и не возникает из обра¬
щения (т. е. возникает из иного источника).
Логически же противоречивые суждения формальноло¬
гического типа — это суждения, принятые за истинные
(в действительности же из них вытекают конъюнкции двух
суждений, признание истинности одного из которых влечет
за собой признание ложности другого). Такие противоре¬
чивые суждения в принципе безусловно ложны. Они не
дают адекватного отражения противоречий объективной
действительности. Именно из диалектики процесса позна¬
ния вытекает, что адекватное познание объективно суще¬
ствующих противоречий может получить свое выражение
только в непротиворечивых логических формах.
Противоречия должны познаваться непротиворечиво в
том смысле, что субъект не должен привносить в познавае¬
мые им объективные противоречия элементы субъектиВ'
ного (в смысле ошибочного). «... Наше субъективное мы¬
шление и объективный мир подчинены одним и тем же за¬
конам и... поэтому они и не могут противоречить друг1
ДРУГУ в своих результатах, а должны согласовываться
94

между собой» 16°. Формальнологический закон запрещения
противоречия указывает на несовместимость суждений
и их •отрицаний (в одном и том же смысле и отношении),
т. е. в конечном счете на несовместимость истины и лжи
с точки зрения интересов познания. Диалектический же
закон всеобщей противоречивости процессов и явлений
указывает (в применении его к теории познания) на про¬
цесс познания как движения от незнания к истине,
непрерывного преодоления заблуждений и противоречий
в научных теориях.
В каком же смысле существует, следовательно, диалек¬
тическая логика? В смысле субъективной диалектики, т. е.
учепия о диалектических законах развития познания на
рациональной его ступени. В этом своем главнейшем и
определяющем значении диалектическая логика сов¬
падает с диалектическим методом рационального познания.
Поэтому она изучает пе какие-то особые «диалектические
по форме» суждения и умозаключения, а диалектическое
движение мысли в широком смысле слова, то есть процесс
восхождения от абстрактного к конкретному в теории.
Диалектическая логика реализуется в сложной «це¬
почке» отдельных суждений и умозаключений, каждое из
звеньев которой реализуется в формах и законах фор¬
мальной логики, так что в правильно развивающемся по¬
знающем мышлении, приблизительно говоря, происходит
постоянное соединение двух сторон,— формальной строго¬
сти мысли и диалектического ее направления.
Таким образом, и формальная и диалектическая логи¬
ка действуют на всех этапах действительно научного ра¬
ционального познания и применительно ко всякому содер¬
жанию. Не существует какой-то особой области явлений,
где не действовала бы объективная диалектика (а следова¬
тельно, и субъективная диалектика, как отражение и спо¬
соб познания первой), и наоборот, за пределами которой
теряли бы свою силу законы и правила формальной логи¬
ки. И формальная и диалектическая логики относятся к
логике мышления как об устойчивых объектах, так и об
объектах движущихся.!! развивающихся * 161. И формальная
и диалектическая логика служат для отражения
16,0 Ф. Энгель с. Анти-Дюринг, стр. 349.
161 «Deutsche Zeitschrift fur Philosophies Berlin, 1951. N 3,
S. 341, 351.
95

познанием движения, но отражение это происходит по-
разному. Формальная логика обеспечивает отражение дви¬
жения в суждениях так, что это неизбежно равнозначно
фиксации лишь результатов движения. Диалектическая
же логика отражает движение объектов через движение
самого познания, то есть исследуя процесс последователь¬
ной смены способов все более точного отражения резуль¬
татов движения объективных форм бытия материи.
В конечном счете каждый этап познания представляет
собой попытку построения системы абстракций, призван¬
ных «остановить текучее», то есть зафиксировать опреде¬
ленный момент движения материи, ибо без относительной
«остановки движения» средствами познания люди но в со¬
стоянии ориентироваться в мире.
Это послужило основанием для неправильного истолко¬
вания формальной логики в том смысле, что она может
быть применена будто бы лишь для познания физически
неподвижного. Позитивисты же, исходя из того факта, что
формальная логика через последовательность «остановок»
способна фиксировать не только состояния покоя, но и фи¬
зическое движение, сделали ложный вывод, что диалек¬
тическая логика вообще для познания излишня.
Формальнологический закон тождества отнюдь не пре¬
кращает своего действия при мышлении об изменяющихся
предметах, а закон запрещения противоречия не только
не противопоказан мышлению о противоречивых объек¬
тах, но и необходим для последнего. Говоря о разграниче¬
нии между областями действия формальной и диалектиче¬
ской логик, следует иметь в виду, что дело здесь не в раз¬
ном объеме содержания познания, с которым они имеют
дело, а в том, что эти науки выявляют различные стороны
познавательного движения мысли.
Однако, указанное соотношение можно понимать по
крайней мере в трех различных смыслах: 1) формальная
логика изучает формы отражения состояний и изменений
действительности в отдельных мыслях и в сочетаниях от¬
дельных мыслей, а логика диалектическая — законы по¬
строения теорий, всесторонне отражающих историческое
развитие объекта; 2) формальная логика изучает средства
соблюдения правильности теоретического мышления, а ло¬
гика диалектическая — средства обеспечения истинности
теорий; 3) формальная логика изучает определенность
96

как свойство форм логического мышления, ведущего к по*
знанию как статистических и динамических явлений, так
и процессов исторического развития, а логика диалектиче¬
ская — черты процессов развития мышления и переходов
его на все более высокие уровни проникновения в сущ¬
ность объектов (независимо от того, об относительно устой¬
чивом и частично изменяющемся или же об исторически
развивающемся объекте идет речь) 162.
Перечисленные варианты решения вопроса являются
неточными, и потому на их основе невозможна основа¬
тельная критика неопозитивистской концепции отношения
формальной логики к философии вообще и к теории по¬
знания в особенности.
Так, (1) решение вопроса возрождает в ослабленной
форме ограничение деятельности формальной логики обла¬
стью статики, правда, уже не в смысле «неподвижных» или
устойчивых явлений, но в смысле явлений «на данной сту¬
пени развития» объекта. Это решение не учитывает также
того факта, что формальнологическая дедукция позволяет
получать чрезвычайно резветвленные теоретические кон¬
струкции, используемые в современном точном естество¬
знании. Хотя эти дедуктивно-аксиоматические построения
и подлежат диалектическому исследованию, тем не менее
было бы странно отрицать их формальнологический ха¬
рактер, а следовательно, применимость формальной логики
к изучению структуры теории, а не только к изучению от¬
дельных суждений и умозаключений.
С другой стороны, решение (1) неправомерно сужива¬
ет область применения диалектики познания, так как спо¬
собствует закреплению взгляда, будто отдельные мысли и
их сочетания для нее интереса не представляют (что в ко¬
нечном счете влечет за собой вывод, будто в форме отдель¬
ных мыслей и их сочетаний объективная диалектика изу¬
чаемых объектов якобы вообще не отражается).
Между тем, всякий «объект» развивается диалектиче¬
ски, в том числе даже и такой, как сама формальная логи¬
ка в целом, как бы это ни пытались отрицать позитивисты
(в смысле исторического развития ее как науки, которое
включает в себе смену точек зрения, преодоление возника¬
ющих в логических системах и теориях противоречий
162 Сб.: «Вопросы логики». Изд-во АН СССР, 1955, стр. 19.
7 и. С. Нарский
97

и т. д.), или аксиоматическая геометрия (опять-таки в
смысле исторического развития ее как науки). Кроме того,
в математическом творчестве «формальные методы преоб¬
ладают в отдельных предложениях, а диалектические — в
процессе конструирования математической дисциплины
как целого. Но и доказательство каждого более или менее
значительного предложения часто имеет сложное строе¬
ние, (разбивается на значительные части; и в отношении
каждого предложения возникают те же вопросы, что и по
отношению к целому» 163.
Явления «на данной ступени (развития» объекта отно¬
сительно изменчивы, и их изменчивость подчиняется зако¬
нам объективной диалектики не в меньшей мере, чем про¬
цесс развития объекта в целом. Объективная диалектика
событий и явлений «на данной ступени развития» объекта
отражается как в содержании отдельных суждений (на¬
пример, «данный объект или такая-то его сторона содер¬
жит в себе такое-то противоречие») и их простых соеди¬
нений, так и в форме суждений. Диалектика действует
всюду, в том числе и в структуре формальной логики. Одна¬
ко указанное отражение отнюдь не вызывает к жизни не¬
ких особых «истинных диалектических суждений», но про¬
является в присущем даже самым простым суждениям
(например, суждениям типа «Иван есть человек», о кото¬
рых В. И. Ленин писал в заметках «К вопросу о диалекти¬
ке») единстве противоположных категорий единичного и
всеобщего, абстрактного и конкретного и т. д.
Не отличается точностью и решение (2). В самом деле,
логическая правильность мышления как по своему проис¬
хождению, так и по ее роли в процессе познания не только
не может быть обособлена от условий истинности сужде¬
ний и теорий, но, будучи одним из таких условий, в конеч¬
ном счете определяется объективным источником истин¬
ности. Правильность мышления, то есть его связность, по¬
следовательность, доказательность и непротиворечивость,
определяется фактом адекватного отражения в мысли един¬
ства материального мира. Адекватность отражения и озна¬
чает содержательную истинность, а на этой основе — и
формальную правильность. Существуют формально непро¬
163 В. Коган. Теоретические основания математики. Энцикло¬
педия «Гранат», т. 41—VII, стр. 468.
98

тиворечивые системы, для которых в целом не имеется йй
непосредственной, ни косвенной интерпретации 164. Одна¬
ко всякая так называемая со-непротиворечивая фор¬
мальнологическая или математическая система уже в силу
своей непротиворечивости в принципе может получить если
не непосредственную, то косвенную (то есть через по¬
средствующие истолкования) материальную интерпрета¬
цию, а следовательно, в этом смысле «истинна».
Сказанное можно пояснить на примере неевклидовых
геометрий. Оставив в стороне вопрос о степени их адек¬
ватности свойствам реального пространства, обратим вни¬
мание на то, что планиметрия Лобачевского — Больяи и
планиметрия Римана в узком значении последней «техни¬
чески» выполняются (т. е. наглядно интерпретируются)
на некоторых поверхностях обычного евклидова простран¬
ства; первая (частично) — на поверхностях отрицатель¬
ной кривизны, а вторая — на сферической поверхности.
Таким образом, одни непротиворечивые геометрические си¬
стемы интерпретируются как значимые для нашего мира и
в этом смысле «истинные» через посредство другой геоме¬
трической системы. Приведем еще более близкий к нашей
теме пример: существование различных аксиоматических
двузначных систем символической логики и систем с чи¬
слом логических значимостей более двух. Косвенная,
а именно техническая интерпретация различных вариантов
таких логик в смысле моделирования высказываний и свя¬
зей между ними (когда различным значениям истинности
высказывания взаимооднозначно соответствуют различ¬
ные возможные свойства или состояния объекта; объекты
и высказывания в свою очередь ставятся во взаимоодно¬
значное соответствие) в принципе возможна. В таком
смысле эти исчисления отражают структуру как объектив¬
ной реальности, так и структуру познающего мышления,
что позволяет считать символическую логику специальной
дисциплиной, отчленившейся от философии и прежней
математики и изучающей наиболее общие отношения меж¬
ду объектами любой природы (однако она получает имен¬
но от философии это гносеологическое обоснование). В то
же время сказанное не означает, что все варианты много¬
164 А. Тарский. Введение в логику и методологию дедуктив¬
ных наук. ИЛ, 1948, стр. 186, 308.
7*
99

злачных логических систем (и все варианты интерпрета¬
ции принятых дополнительно, то есть кроме «истинно» и
«ложно», значимостей какой-либо из этих систем) соот¬
ветствуют ступеням, формам, оттенкам значений «истин¬
но», «вероятно», «ложно» и т. д. в рамках диалектико-ма¬
териалистического учения о движении от относительной
истины к истине абсолютной, то есть в рамках марксист¬
ской теории познания. Иными словами, не все эти систе¬
мы интерпретируются в гносеологическом (а уже не в «тех¬
ническом») смысле слова, то есть не все они «истинны»
с точки зрения отражения ими структуры человеческого
мышления. Гибкое многообразие логических значимостей
в формальных системах Хейтинга, Неймана и других тео¬
ретиков отнюдь не превращает их в диалектическую ло¬
гику.
Глубоко ошибочны заявления позитивистов, появив¬
шиеся на страницах «Журнала символической логики»
(США), о том, что диалектику неплохо было бы рассмат¬
ривать как частный случай формальной логики.
Правильность мышления (его связность, последова¬
тельность, доказательность и непротиворечивость) есть не
только предпосылка и условие, но и частичное следствие
адекватного процесса рационального познания и тесней¬
шим образом связана с истинностью достигнутых резуль¬
татов, хотя и не тождественна ей. Формула (2) поэтому
неточна, ибо не только диалектическая, но и формальная
логика изучает проблему истинности (как проблему пере¬
хода от истинности одних предложений к истинности дру¬
гих и как проблему логических условий технических ин¬
терпретаций формальных систем). Критерий правильно¬
сти получает свое гносеологическое обоснование в диалек¬
тической логике (как проблема соотношения правильно¬
сти и относительной истинности, проблема философского
обоснования возможности «технических» интерпретаций
и границ выполнимости философской, т. е. гносеологиче¬
ской, интерпретации логически «правильных» систем).
Следовательно, верное решение вопроса идет по пути
анализа различных аспектов истинности в фомальной ло¬
гике, с одной стороны, и в логике диалектической — с дру¬
гой. Формальная логика как наука отнюдь не «элементар¬
на», как не «элементарна» низшая математика, например
арифметика. Поэтому указание Энгельса на аналогию
100

между отношением «двух» логик и отношением низшей
и высшей математик не может быть, как это пытались
иногда делать, использовано для подкрепления мнения
о том, что формальная логика есть «низшая», т. е. предва¬
рительная ступень логики. Энгельс писал, что «даже фор¬
мальная логика представляет прежде всего метод для оты¬
скания новых результатов, для перехода от известного
к неизвестному» 165. Формальная логика имеет для процес¬
са познания определенное методологическое значение, так
как изучает приемы операций с понятиями и суждениями,
хотя она и не является общефилософским методом, и диа¬
лектика есть метод «в гораздо более высоком смысле» 166.
К. Маркс в «Капитале», следуя диалектической логике по¬
знания, блестяще использует в то же время для своих
доказательств средства формальной логики.
Нельзя признать за достаточно точное и (3) решение
вопроса о соотношении формальной логики и диалектики,
хотя ценность его заключается хотя бы в том, что оно учи¬
тывает способность формальной логики оперировать пара¬
метром времени. В самом деле, логическая «определен¬
ность» мышления в смысле его отчетливости и устой¬
чивости (сохранения неизменности или точно указанной
преемственности значений понятий и правил на протяже¬
нии всего рассуждения) органически необходима не только
в формальной, но и в диалектической логике. Это необхо¬
димо не только в том смысле, что «определенность» явля¬
ется объектом изучения в диалектической логике с точки
зрения гносеологических источников «определенности» и
роли ее в процессе познания, но также и в том смысле,
что «определенность» необходимо присуща и самим про¬
цессам развития мышления, а следовательно, и самой диа¬
лектической логике, которая необходимо использует сред¬
ства формальной логики для решения своих же специфи¬
ческих задач. С другой стороны, было бы неверно полагать,
что формальная логика не занимается изучением процессов
развития мысли, ибо развитием мысли оказывается уже
самый элементарный переход от общего предложения
к предложению частному. Процесс формальнологического
уточнения («заострения») понятия есть также процесс
165 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 126.
166 Там же, стр. 127.
101

развития мышления, и он подлежит не только диалекти¬
ческому, но и формальнологическому анализу.
Решение (3) оказывается, по крайней мере по своей
формулировке, ослабленным вариантом ошибочной точки
зрения, согласно которой только диалектическая, но не
формальная логика имеет отношение к процессу познания
сущности развивающихся объектов. Эта точка зрения,
в свою очередь, представляет собой ослабленный вариант
еще более ложного мнения, будто формальная логика изу¬
чает только структуру форм мышления и не имеет отно¬
шения к структуре самих отражаемых в мышлении объек¬
тов. Между тем, математическая (символическая) логика
изучает отношения между объектами любой природы, вы¬
полняемые во многих случаях более естественно именно
на внешних объектах, а не на формах мысли как таковых
(еще Эйлер показал, как наглядно интерпретируется ари¬
стотелевская формальная логика с помощью геометриче¬
ских образов). Поэтому современная символическая логи¬
ка в смысле широты своего применения к объектам внеш¬
него мира (но не в смысле глубины достигаемого позна¬
ния!) не уступает науке объективной диалектики. На этом
факте и пытались, в частности, спекулировать неопози¬
тивисты, заявляя о «ненужности» диалектики.
Таким образом, и формальная и диалектическая логи¬
ка имеют отношение как к анализу определенности, так и
к анализу развития мышления.
Правильное решение вопроса о разграничении предме¬
тов формальной и диалектической логик, исходя из при¬
знания всеобщности действия их обеих в сфере рациональ¬
ного познания, состоит в следующем: 1) формальная и
диалектическая логики — обе относятся в своем действии
как к отдельным мыслям (и их сочетаниям), так и к науч¬
ным теориям познаваемых объектов; 2) формальная и диа¬
лектическая логики — обе изучают условия истинности
суждений и теорий, но в различных аспектах; 3) формаль¬
ная и диалектическая логики — обе изучают как опреде¬
ленность, так и движение мыслей (с точки зрения измене¬
ния формы мыслей), однако не в одном и том же смысле.
В каких же именно различных аспектах формальная
и диалектическая логики изучают условия истинности
мышления?
Формальная логика изучает условия истинности слож¬
ных предложений и их систем в зависимости от истинно-
102

сти простых предложений, а также вообще условия истин¬
ности выводных предложений в зависимости от принятых
исходных посылок. Что касается логики диалектической,
то она изучает гносеологические закономерности процесса
противоречивого формирования и развития мысли в ее
движении от относительных истин к истине абсолютной.
Закономерности этого процесса сказываются на зави¬
симости истинности выводных суждений от истинности
посылок. Например, конъюнкция двух истинных суждений
без дополнительно зафиксированных уточнений может
оказаться ложной, хотя каждое из этих двух суждений
истинное, если это относительно истинные (и притом для
различных и даже для исключающих друг друга условий)
суждения. Например, пусть у нас есть сложное суждение:
«атомы суть поддающиеся делению частицы веществ,
и атомы делимы». Эта конъюнкция ложна, однако каждый
из ее членов в отдельности истинен в рамках процесса
движения от относительной к абсолютной истине. Дело не
в том, что истинность их зависит от того, понятие химиче¬
ской или же физической «делимости» принято нами как
предмет обсуждения. Речь в данном случае идет, следова¬
тельно, не о том, что после формальнологического уточне¬
ния значений термина «делимость атомов» можно считать,
что эти значения в первом и втором суждениях различны.
Здесь имеется в виду то, что члены данной конъюнкции
могут быть интерпретированы как суждения, возникшие
в исторически разные моменты единого процесса познания
(но при одном и том же значении «делимости»), причем из
этих суждений первое является для периода до XX в. от¬
носительной истиной (до открытия искусственной радио¬
активности люди действительно не могли делить атомы и
высказывать научно обоснованное суждение о возможности
такого деления). Дело при этом не сводится просто к тому
«техническому» обстоятельству, что в предложения, со¬
ставляющие рассматриваемую нами конъюнкцию, следу¬
ет включить указание на параметр времени, к которому
относится тот или другой элемент конъюнкции.
Вопрос о соотношении относительной и абсолютной
истины пытается охватить и символическая логика свойст¬
венными ей средствами, но опять-таки с точки зрения за¬
висимости истинности одних систем от истинности других.
Именно в таком аспекте символическую логику интере¬
103

сует, например, соотношение логических структур меха¬
нической (Ньютон), электромагнитной (Фарадей), «гео¬
метрической» (Эйнштейн) и микроструктурной (Иванен¬
ко, Гейзенберг и др.) концепции физической реальности.
Диалектическую же логику в указанном выше примере,
как и во многих других случаях, интересует процесс появ¬
ления новых противоречий в физических концепциях, воз¬
никших в результате преодоления противоречий предше¬
ствующих концепций, и процесс преодоления этих новых
противоречий с точки зрения приближения к полноте
содержательного знания о строении материи. Диалектиче¬
ская логика изучает также специально вопрос об условиях
истинности исходных понятий, которыми оперируют уче¬
ные в своей области знания, в том числе вопрос об усло¬
виях истинности исходных предложений (аксиом) фор¬
мальнологических систем. Это объясняется тем, что диа¬
лектическая логика есть метод и теория рационального
познания и предмет ее значительно более широкий, чем
предмет формальной логики; она включает в состав объек¬
тов своего рассмотрения и саму формальную логику.
Отсюда следует, что диалектическая логика дает гно¬
сеологическое обоснование формальнологических систем,
а следовательно, и формальной логики в целом.
В число задач диалектической логики входит изучение
гносеологического применения формальной логики в целом
и гносеологических ее источников, то есть исследование
проблемы соотношения ее законов, правил и принципов с
объективной реальностью я деятельностью субъекта. Диа¬
лектической логике присуща, следовательно, функция тео¬
ретико-познавательного и методологического обоснования
формальной логики в целом, то есть она играет роль своего
рода метанауки по отношению к формальной логике.
Против этой точки зрения немедленно могут возник¬
нуть два возражения. Во-первых, известно, что понятие
металогики используется и внутри современной символи¬
ческой логики, которая к тому же сама в значительной
степени складывается как метаматематическая теория. Ме¬
талогической теорией является, например, семантическая
концепция формальнологической истины.
Следовательно, и символическая логика решает гно¬
сеологические проблемы. Понятие метатеории как теории,
104

в «которой описывается и изучается... (некоторая) фор¬
мальная система» 167, безусловно, относительно, по роль
этого понятия в современных логических учениях непре¬
рывно возрастает и вполне доказала свою плодотворность.
В этой связи возникает сомнение в том, что диалектиче¬
ская логика должна играть роль метатеории в отношении
формальной логики. На это следует в свою очередь возра¬
зить, что метатеоретические задачи диалектической логи¬
ки, как увидим ниже, не совпадают с функциями метатео¬
рий, действующих в рамках современных формальной ло¬
гики и математики как наук.
Во-вторых, возникает сомнение в применимости поня¬
тия «металогики» к диалектической логике, поскольку
последняя, являясь диалектическим методом, не может
вылиться в некую новую разновидность формализованных
систем, какими являются металогические построения. Реа¬
гируя на это сомнение, следует указать, что хотя диалек¬
тико-материалистический метод и не должен строиться
как некая формальная система, он не только допускает,
но и предполагает использование в подчиненном виде
средств формализации в интересах углубленного исследо¬
вания диалектических связей в явлениях вообще и иссле¬
дования диалектики количественно-структурной стороны
явлений в особенности.
Для уточнения нашего знания диалектики объективно¬
го мира и диалектики его познания субъектом необходимы
не только вообще формальнологические средства, но и,
в частности, средства символических логик и металогик.
Символические металогики помогают изучать содержа¬
тельную сторону формальных систем, то есть частично от¬
вечают на вопросы, поставленные диалектикой. Это изу¬
чение в свою очередь необходимо предполагает формализа¬
цию, которая несет с собой неизбежную односторонность 168,
преодолеваемую (но опять-таки неполно) на новом этапе
метаисследования.
Формализация является необходимым условием даль¬
нейшего развития всякой науки об объектах с неисчер¬
167 Стефен К. Клини. Введение в метаматематику, стр. 63.
168 Ср. мысль В. И. Ленина: «Мы не можем представить, выра¬
зить, смерить, изобразить движения, не прервав непрерыв¬
ного, не упростив, угрубив, не разделив, не омертвив живого».
В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 255).
105

паемым содержанием, а такими являются все подлинные
объекты научного исследования. Столь же необходимым
условием познания является устранение всякого исчерпав¬
шего свои главные возможности этапа формализации. Диа¬
лектический метод устанавливает как ограниченность дан¬
ного этапа формализации и необходимость его преодоле¬
ния, а следовательно, неизбежность новых, более высоких
этапов формализации, так и недостаточность, в свою
очередь, последних. Несмотря на безусловную очевидность
сказанного, могут, однако, возникнуть допущения, будто
диалектика есть... разновидность (или «часть») формаль¬
ной логики 169, или что формальная логика и диалектика
взаимно обусловливают друг друга, играя роль метанауки
одна в отношении другой, подобно тому как это можно ска¬
зать о соотношении диалектического и исторического мате¬
риализма. Может, наконец, даже появиться предположе¬
ние о том, что отношение между диалектикой и формаль¬
ной логикой допустимо выразить в виде бесконечной цепи,
звенья которой обе логики занимают поочередно в каче¬
стве метатеории по отношению к предшествующему звену.
В качестве подкрепления последней точки зрения мог бы
послужить тот факт, что в истории логики периоды расцве¬
та формальнологического и диалектического мышления
сменяли друг друга, причем после Гегеля начался «ренес¬
санс» формальнологического мышления.
В приведенных выше рассуждениях правильно лишь
то, что Гегель действительно не понял, что формальная
логика далеко не исчерпала колоссальных «резервов» сво¬
его плодотворного развития. Бесспорно и то, что само со¬
держание формальной логики составляет один из объектов
диалектического анализа, а диалектика как наука не
может пренебрегать формальнологическими законами и
правилами в своих изысканиях, обязана их придерживать¬
ся. Недаром едва только Гегель в своих спекуляциях на¬
рушал законы формальной логики, как она немедленно
169 В таком духе рассуждает американский неопрагматист
Эрнст Нагель, который обвинил марксизм в пренебрежении к фор¬
мальной логике и объявил осмысленными в диалектике только те
положения, которые сводимы к правилам формальной логики
(Е. Nagel. Logic without methaphysics. Glencoe, 1956).
Особенно развязно он поносит диалектику в предисловии к
антисоветской книжке белоэмигранта А. Филиппова «Logic and
dialectic in the Sovjet Union». N. Y., 1952.
106

«мстила» ему тем, что он терял способность проводить
принципиальное различие между широкими понятиями,
требующими дальнейшего уточнения, и понятиями гибки¬
ми (те и другие понятия необходимы в процессе познава¬
тельного движения от относительной истины к истине аб¬
солютной), с одной стороны, и понятиями неустойчивыми,
путаными, т. е. такими, в которых «гибкость» выходит
из-под контроля мыслящего теоретика и превращается в
тормоз познания, нарушая его точность,— с другой 170.
Диалектическая логика является металогикой в отно¬
шении формальной и символической логики приблизитель¬
но в том смысле слова, в котором субъективная диалекти¬
ка, может быть названа «метатеорией» специальных наук
о человеческом сознании (например, психологии), а объ¬
ективная диалектика как наука — «метатеорией» спе¬
циальных наук о внешнем мире (например, физики).
Однако диалектическая логика является метатеорией
в отношении логики формальной в ином смысле, чем в от¬
ношении психологии и лингвистики, поскольку проблема
истины в конечном счете есть проблема философская и тот
факт, что этой проблемой занимается до некоторой степе¬
ни формальная логика (в частности, металогика в ее сов¬
ременной символической форме), свидетельствует о том,
что ее связь с философией и зависимость ее от последней
значительно более тесная, чем у других наук, изучающих
человеческое сознание.
Подчеркнем, что роль диалектической логики в процес¬
се познания отнюдь не сводится к тому, чтобы быть только
метатеорией формальной логики. Обоснование формальной
логики как общей совокупности формальнологических си¬
стем есть лишь одна из задач диалектико-материалистиче¬
ского метода рациональной ступени познания. Заметим, что
диалектическая логика исследует вопрос о философской
интерпретации формальнологических систем, тогда как
символическая металогика этим вопросом не занимается.
Казалось бы, в пользу мнения неопозитивистов, что
формальная логика «независима» от философии, свиде¬
170 Развернутая Гегелем критика формальнологического закона
тождества доказала в действительности нечто совершенно проти¬
воположное тому, что было- задумано ее автором: не метафизич¬
ность законов формальной логики, но наличие диалектических мо¬
ментов в действии самих этих законов.
107

тельствует то, что если грамматика осуществляет абстрак¬
цию общего в структуре и содержании языка от единич-
пых слов и сочетаний слов, то формальная логика отвлека¬
ется сверх того и от смысловой, то есть содержательной
стороны языка, а следовательно, в еще большей степени,
чем грамматика, изолируется от содержательного изуче¬
ния действительности, а тем самым и от теории познания.
Однако уже в древности Аристотель и стоики смогли уви¬
деть в самих логических формах «смысловую» сторону
грамматических форм; в современной символической логи¬
ке «истинность» и «ложность» выступают как смысловой
аспект абстрактных структур (хотя вопрос об интерпрета¬
ции «истинности» и «ложности» и является уже особым
вопросом). Таким образом, формальная логика отнюдь не
влечет за собой абсолютной изоляции от смысловой сторо¬
ны языка, а следовательно — от проблем гносеологии.
Соотношение диалектической и формальной логики ха¬
рактеризуется и той особенностью, что если применение
формальной логики должно быть обосновано диалектикой
и контролируется ею, то, с другой стороны, диалектическая
логика не может отбросить формальную логику из процес¬
са познания. Не случайно В. И. Ленин обратил специаль¬
ное внимание на мысль Ф. Энгельса о том, что марксизм
использует как положительное наследие от старой филосо¬
фии также и формальную логику 171.
Таким образом, существует органическая взаимосвязь
формальной логики и диалектики. Определяющим момен¬
том в этой взаимосвязи является то, что законы формаль¬
ной логики являются своего рода «следствиями» из зако¬
нов диалектики. Поясним это на следующем примере.
В марксистской литературе считается почти общепризнан¬
ным, что формальнологический закон тождества есть отра¬
жение факта относительной «определенности» в существо¬
вании вещей и в человеческом познании. «Определен¬
ность» формальнологического мышления не противоречит
диалектическому характеру движения и развития мышле¬
ния в целом. Однако она не является «предпосылкой» диа¬
лектического принципа конкретности истины, как пола¬
гают некоторые позитивисты, пытающиеся поставить диа¬
лектику в прямую зависимость от формальной логики.
171 В. И. Ленин. Сочинения, т. 21, стр. 38.
108

В действительности «определенность» является чертой
мышления и нормативным требованием, вытекающим не¬
посредственно из факта конкретности предметов и явле¬
ний, а также опосредовано из самого принципа конкретно¬
сти, то есть содержательной определенности истины. Слово
«вытекающий» здесь употреблено не в смысле строгой де¬
дукции, но в широком смысле основы для объяснения. Та¬
ким образом, формальная логика нуждается в диалектико-
материалистическом, то есть философском обосновании.
Учитывая все это, целесообразно ли считать формальную
логику «частным случаем» логики диалектической?
Такая мысль была высказана Г. В. Плехановым в его
предисловии (1905) ко второму изданию труда Ф. Энгельса
«Людвиг Фейербах и конец классической немецкой фило¬
софии», где автор писал: «Как покой есть частный случай
движения, так и мышление по правилам формальной логи¬
ки (согласно «основным законам» мысли) есть частный
случай диалектического движения» 172.
Г. В. Плеханов имел в виду, что формальная логика
сохраняет свою силу в отношении суждений об отдельных
предметах, находящихся в состоянии относительного по¬
коя, «а поскольку они изменяются и перестают существо¬
вать как таковые, мы обязаны апеллировать к логике про¬
тиворечия» 173. Такое решение вопроса не может быть при¬
нято, поскольку оно связано с ошибочным представлением
о прекращении действия формальной логики при познании
движения. В качестве примера, доказывающего ошибоч¬
ность этого представления, служит любое истинное сужде¬
ние о движении, изменениях и развитии.
Одним из источников иллюзии, будто формальная логи¬
ка прекращает свое действие при познании движения, яв¬
ляется то, что мышление отражает движение, которое
необходимо содержит в себе момент покоя. Статический
момент, отображаемый формальной логикой, однако, нель¬
зя считать неподвижностью, но он означает относительную
устойчивость структур и состояний познаваемых объектов
и самого процесса мышления, что вытекает из факта отно¬
сительной «устойчивости» каждого данного процесса дви¬
жения материальных объектов.
172 Г. В. Плеханов. Избранные философские произведения,
т. III. Госполитиздат, 1957, стр. 81.
173 Там же.
109

Когда понятие «устойчивость» подменяют понятием
«неподвижность», возникает названная иллюзия, стираю¬
щая грань между формальной логикой и метафизическим
методом мышления. Заметим, кроме того, что различие
между формальной логикой и метафизикой становится не¬
уловимым, когда к первой присоединяют тезис об оконча¬
тельности данной стадии «фиксации» вещей, уточнения
отношений между ними и гносеологической «остановки» их
движения, то есть, иными словами, тезис о безусловном
применении законов и правил формальной логики, а следо¬
вательно,— о независимости ее от диалектики.
Метафизична не фиксация результатов движения в
познании через посредство гносеологических «остановок»,
но абсолютизация каждой такой «остановки».
Соотношение конечного и бесконечного, актуального и
потенциального в самой бесконечности — это, безусловно,
вопросы, непосредственно касающиеся диалектики, не го¬
воря уже о проблеме парадоксов вообще.
Однако символическая логика «вобрала в себя значи¬
тельные элементы диалектики. Служа обоснованию совре¬
менной математики, которая давно вступила в диалекти¬
ческую область, она не могла не приобрести некоторые
диалектические черты. Считая ее все же — поскольку диа¬
лектический элемент не входит в нее в явном виде 174 —
дальнейшим развитием логики формальной, мы не долж¬
ны забывать, что она решительно отличается несравненно
большей гибкостью понятий от традиционной логики» 175.
Но позитивисты, пользуясь символической логикой, пе
применяют сознательно диалектику, а в лучших — увы,
не частых — случаях «стихийно» реагируют на требования
последней; ведь аппаратура символической логики, как и
всякая символика, лишь приблизительно, неполно, одно¬
сторонне отражает неисчерпаемое богатство диалектиче¬
ского содержания связей и отношений между объектами,
поскольку она сложилась для решения специфических
формальных задач.
Поэтому символическая логика в интересах своего даль¬
нейшего развития не в меньшей мере, чем традиционная
174 Примером диалектики, входящей в неявном виде в симво¬
лическую логику, может служить известная теорема К. Гёделя.
175 Э. К о л ь м а н. Значение символической логики. Сб. «Логи¬
ческие исследования». Изд-во АН СССР, 1959, стр. 15.
110

формальная логика, нуждается в диалектико-материали¬
стическом методе как в гносеологической метатеории.
Следовательно, символическая логика не менее, чем
традиционная формальная логика, зависит от философии,
и формула неопозитивистов «все науки зависят от фор¬
мальной логики, логика же независима ни от какого пред¬
шествующего знания» ложна.
Рассуждения неопозитивистов об «автаркии» формаль¬
нологического анализа, а следовательно и формальной ло¬
гики, в отношении к философии являются предпосылкой
как их конвенционализма, так и их вывода о том, что сам
логический анализ есть «новая философия».
Рассуждения эти восходят к соответствующим заявле¬
ниям Д. С. Милля, а в наши дни возможны только потому,
что авторы их вольно или невольно закрывают глаза как на
факты гносеологической обусловленности принимаемых в
тех или иных формальных системах аксиоматик и правил
вывода, так и на факты диалектической противоречивости
процесса развития логических исчислений.
Неопозитивисты в случаях, когда они сталкиваются с
подобными явлениями, пытаются решить вопрос при помо¬
щи ссылки на конвенциональный характер аксиом и фор¬
мальных средств, изыскиваемых для преодоления внутрен¬
них трудностей в развитии науки. Исходные же понятия
и принципы логики неопозитивисты приравнивают к поня¬
тиям, заимствуемым из других наук (такие понятия име¬
ются в каждой науке; в математике таковы законы и пра¬
вила логики), объявляя их результатом соглашения уче¬
ных. В рассуждениях неопозитивистов улетучивается гно¬
сеологический аспект проблемы существования разных ак¬
сиоматик («разные» геометрии и логики).
Отождествляя истинность в смысле интерпретируемо¬
сти вообще и истинность в гносеологическом смысле, они
объявляют все эти аксиоматические системы в равной мере
«истинными». Поскольку «технической» интерпретации
поддаются многие внутренне непротиворечивые системы
(гносеологический источник этого явления опять оставля¬
ется неопозитивистами в тени), то нетрудно сделать вывод
о «равноправии» систем, после чего принятие той или иной
среди них естественно считать делом конвенции.
Конвенционализм, подкрепленный соответствующим
истолкованием семантической природы ряда антиномий в
111

науке, играет существенную роль в стремлениях неопози¬
тивистов изолировать логику от философии. Стремления
эти далеко не всегда обнаруживаются в явной форме; иног¬
да они реализуются не путем открытой пропаганды кон¬
венционализма (или какой-либо иной разновидности «ап¬
риоризма»), но лишь путем утверждения «эмпиричности»
логики, не нуждающейся якобы ни в каких философских
интерпретациях, в том числе и конвенциональных, но это
не меняет существа дела.
Логический «эмпиризм», пусть в неявной форме, но по
самой своей природе предполагает принятие конвенциона¬
листских принципов и чем более от них отказывается, тем
более оказывается от них зависимым, поскольку оставляет
соответствующие вопросы нерешенными.
Всякая новая попытка решения вопроса о соотношении
логики и философии вновь ставит исследователя перед
дилеммой: либо материализм, либо конвенционализм, яв¬
ляющийся парафразой субъективно-идеалистического ин¬
детерминизма. Нежелание пойти по пути материализма
неизбежно толкает на второй путь (что касается объектив¬
но-идеалистического истолкования философских основ ло¬
гики, к которому близки Рассел и Пап, то оно промежуточ¬
но и недостаточно четко определилось).
Интересно отметить, что в сравнительно недавней ста¬
тье одного из основателей современного конвенционализ¬
ма, К. Айдукевича, «О вопросах логики» (1956) уже не
содержится явных конвенционалистских постулатов. Еще
в 1949 г. в книге «Проблемы и направления философии»
Айдукевич попытался устранить из конвенционализма
идеалистическое содержание, истолковав его как одобре¬
ние учеными того или иного уточненного значения упот¬
ребляемых ими терминов (остается, однако, открытым во¬
прос о мотиве такого одобрения). Однако в статье «О во¬
просах логики» налицо полное умолчание о проблемах
отношения диалектико-материалистического метода к ло¬
гике и о факте гносеологической односторонности всяко¬
го конечного набора посылок формальнологической дедук¬
ции. В неявной форме в статье проводится мысль о неза¬
висимости логики от философии, так что автор остается
тем самым в рамках позитивистской традиции 176.
176 «Deutsche Zeitschrift fur Philosophic», 1956, N 3, S. 318—338.
112

К. Айдукевич решил, что ему удалось избавиться окон¬
чательно от антиномичности механического движения при
помощи очень простого средства, заменив суждение «тело
в каждый момент времени находится и не находится в со¬
ответствующей точке траектории своего пути» суждением
«тело в каждый интервал времени проходит определенный
отрезок траектории». При этом Айдукевич, вслед за Ари¬
стотелем, указывает на ошибку Зенона Элейского, неправо¬
мерно перенесшего на понятие «момент времени» рас¬
суждения, которые могут относиться только к «интервалу
времени». Однако Айдукевич заблуждается, полагая, что
замена термина «находится» термином «проходит» прин¬
ципиально изменяет дело.
Антиномия, о которой говорил В. И. Ленин, при этом не
исчезает, но лишь заслоняется: Айдукевич просто указы¬
вает на факт движения, не понимая того, что проблема вы¬
явления объективного источника его противоречивости
(т. е. специфика самого движения как такового) полностью
остается в силе.
По-прежнему остается в силе и проблема неполноты,
приблизительности отражения движения через фиксацию
его результатов: у всякого интервала должны быть
конечные точки, т. е. моменты, от фиксации которых в по¬
знании уйти невозможно. Считать моменты идеально «то¬
чечно» зафиксированными можно только условно. Айдуке¬
вич же молчаливо предполагает их абсолютную фиксацию
в принципе осуществимой! Тем самым он делает уже не
формальнологическое, но метафизическое допущение со
всеми вытекающими отсюда последствиями.
Рассуждения К. Айдукевича об антиномии движе¬
ния — типичный пример односторонности результатов
формальнологического анализа. С точки зрения диалекти¬
ческого материализма, логический анализ, если его пони¬
мать как объяснение («перевод») и уточнение (дефини-
рование), разложение сложного и выявление сложных
отношений в том, что кажется простым, применим ко всем
фактам действительности, в том числе к языку и мышле¬
нию. Однако абсолютизация логического анализа неизбеж¬
но приводит к метафизическому огрублению и идеалисти¬
ческим ошибкам. Это и произошло у неопозитивистов, пы¬
тавшихся найти в логическом анализе новый предмет фи¬
лософии.
8 И. С. Нарсний
113

Глава 11
ПРОБЛЕМА РЕАЛЬНОСТИ
В ЛОГИЧЕСКОМ ПОЗИТИВИЗМЕ
Неосновательность претензий неопозитивистов на ре¬
шение основного вопроса философии можно проследить
прежде всего, исследуя решение ими проблемы реально¬
сти.
Вопрос о существовании и характере объективной ре¬
альности неопозитивисты считают лишенным научного
смысла. Вопрос о природе реальности для неопозитивистов
есть вопрос о природе «материала» научного знания, о ха¬
рактере «опыта», являющегося главной предметной кате¬
горией неопозитивизма, подобно тому как «верификация»
является его главной операционной категорией. Вопрос об
«опыте» для неопозитивистов — это вопрос о специфике их
«научного эмпиризма», как Р. Карнап, Г. Райхенбах и
Ф. Франк предпочитают называть современный позити¬
визм.
Известно, что, согласно точке зрения основателя пози¬
тивизма О. Конта, опыт есть совокупность «внешних ощу¬
щений» В этом понятии эклектически соединялось допу¬
щение отличия «внешних» ощущений от «внутренних»
(исследованием последних Конт пренебрегал) со свойст¬
венной учению Конта в целом посылкой агностицизма, от¬
рицавшей возможность преодоления наукой границ обла¬
сти чувственных явлений и проникновения ее в области
сущности.
1 О. Конт. Курс положительной философии, т. I. СПб., 1900,
стр. 16; ср. О. Конт. Дух позитивной философии. СПб., 1910,
стр. 46.
114

В ходе эволюции позитивизма указанная двойствен¬
ность в трактовке опыта устранена не была.
Подходя к вопросу с точки зрения отношения опыта к
субъекту, Д. С. Милль в большей степени, чем О. Конт, под¬
черкивал феноменалистский характер опыта, а Г. Спен
сер — существование внешнего источника опыта. Но в то
же время с точки зрения отношения опыта к науке они пы¬
тались рассматривать опыт как нечто совершенно изна¬
чальное. Двойственность понимания опыта была заменена
двояким рассмотрением опыта, что не смогло устранить
противоречия в его истолковании.
Попытка преодоления двойственности в понимании
опыта была предпринята эмпириокритицизмом.
Согласно воззрениям Э. Маха и Р. Авенариуса, опыт
является «средством познания» самого себя, так как оп
представляет собой абсолютно изначальную реальность в
обоих отношениях — онтологическом и гносеологическом,
будучи одновременно, во-первых, сочетанием «элементов»
мира и, во-вторых, абсолютным фундаментом научного зна¬
ния. Неверность первого утверждения совершенно очевид¬
на; второе — весьма двусмысленно. Эта двусмыслица вве¬
ла в свое время в заблуждение Г. В. Плеханова, полагав¬
шего, что квалификация Фр. Карстаньеном опыта как
«предмета исследования» свидетельствует о материали¬
стических взглядах автора.
«Плеханову показалось,— замечает в этой связи
В. И. Ленин,— может быть, что Карстаньен сказал: „объ¬
ект познания, независимый от познания", а не „предмет
исследования"? Тогда это был бы действительно материа¬
лизм» 2.
Дело в том, что опыт есть и средство и «предмет иссле¬
дования», причем то и другое не только с точки зрения эм¬
пириокритицизма, но и с точки зрения диалектического
материализма, однако с весьма существенной разницей.
Для эмпириокритицизма опыт представляет собой в
конечном счете не что иное, как совокупность ощущений
субъекта, которые рассматриваются в полном обособлении
их от внешнего источника (разговоры Авенариуса о «не¬
зависимости» самого опыта от человека носили лишь «дип¬
ломатический» характер).
2 В. И. Лепин. Сочинения, т. 14, стр. 140.
8*
115

Согласно диалектическому материализму, опыт связы¬
вает субъекта с внешним источником опыта, т. е. с объек¬
тивной реальностью как конечным объектом познания.
Опыт вторичен по отношению к объективной реальности.
Это ни в коей мере не означает, что опыт — это ощущения
субъекта как таковые, и только. Марксистская философия
рассматривает опыт в органической связи с общественной
практикой людей, в которой люди имеют дело не со своими
ощущениями и переживаниями как таковыми, но с пред¬
метами объективного мира, находясь с ними в активном
взаимодействии.
Опыт не может возникнуть, если нет практически дей¬
ствующих и обладающих сознанием людей, но содержание
опыта не зависит от человеческого сознания и в этом
смысле объективно. Взаимосвязь опыта с практикой за¬
ключается в том, что опыт является как ее подчиненным
элементом (когда выступает в узко чувственной форме
ощущений и восприятий), так и ее итогом (когда выступа¬
ет в суммарной форме приобретенных в результате прак¬
тики навыков и сведений). Другими словами, следует
различать два вида опыта, в которых он оказывается либо
средством, либо же завершением практической и познава¬
тельной деятельности вместе. Роль опыта в познании ана¬
логична поэтому функции его в практической деятельно¬
сти человека. Но опыт может оказаться и относительно
самостоятельным предметом исследования, когда изучают
механизм возникновения чувственных образов в сознании
людей, а также критерий истины. «...Под словом «опыт»,
несомненно, может скрываться и материалистическая и
идеалистическая линия в философии, а равно и юмистская
и кантианская но ни определение опыта как предмета
исследования ни определение его как средства познания,
ничего еще не решает в этом отношении» 3.
Неопозитивизм попытался преодолеть двусмысленность
и противоречивость махистского учения об онтологиче¬
ской «нейтральности» опыта. Его основатели приняли эм¬
пиризм как принцип, снабдив его позитивистскими оговор¬
ками вроде следующей: «Эмпиризм может быть истинной
философией, но если он действительно истинен, мы 8
8 В. И. Лепи н. Сочинения, т. 14, стр. 139—140.
116

все-таки не можем (твердо) знать этого...» 4. Кроме того,
неопозитивисты заявили, что в их понимании «опыт» —
это конечная реальность исключительно в гносеологиче¬
ском смысле; вопрос о существовании онтологической ре¬
альности и о ее сущности считается псевдовопросом.
Айер сформулировал эту точку зрения таким образом:
оптологические положения «нейтральны» по отношению
к наличию и отсутствию чувственных фактов.
Опыт, рассуждают неопозитивисты, есть все то, что
непосредственно дано субъекту; поэтому он слагается не
только исключительно или по преимуществу из совокупно¬
сти «элементов»-ощущений, как это утверждали Мах и
Авенариус, но из «переживаний» человека в любой их
форме (т. е. из любых состояний сознания).
Составные элементы опыта, с точки зрения теории поз¬
нания неопозитивистов, суть «факты» (Рассел и Уайтхэд
назвали их «явлениями», events).
Неопозитивизм трактует «опыт» как совокупность чи¬
сто психических (чувственных, эмоциональных и мысли¬
тельных) элементов, т. е. как содержание сознания, взятое
в изоляции от связи с внешним миром. Отсюда происте¬
кает непринятие неопозитивистами тезиса об объективно¬
сти содержания «материала» науки, а свойственное нео¬
позитивизму стремление к «эмпирическому» подходу к
логике превращается в рассмотрение ее как чистого про¬
дукта сознания. Однако неопозитивисты стремятся
завуалировать разрастающийся субъективизм, и, не отка¬
зываясь от признания объективного, они ищут его в самих
состояниях сознания, в самом субъективно понимаемом
опыте. Путь, намеченный Беркли, неопозитивисты исполь¬
зовали не только в смысле субъективизации объективного
(вещи— «комплексы ощущений»), но и в смысле объек¬
тивизации субъективного (ощущения суть «объекты»):
отсюда и рассуждения об «интерсубъективности» опыта
(Нейрат), о наличии в нем «инвариантного начала» (Ра¬
попорт) и т. д.
Опыт действительно есть источник и обоснование всех
нам известных синтетических суждений, причем синтети¬
ческих суждений внеопытного происхождения пе суще¬
ствует.
4 Б. Рассел, Человеческое познание, ИЛ, 1957, стр. 212,
117

Последнее утверждение само по себе рассматривается
неопозитивистами также как синтетическое, обосновыва¬
емое через наблюдение «фактов». Поскольку положения
о том, что находится или могло бы находиться за предела¬
ми опыта, считаются лишенными научного смысла5, то
именно опыт дает возможность науке ответить на все
возникающие вопросы. Наука, с1ледовательно, не имеет
таких пределов, за которыми оставались бы нерешенные
вопросы, агностицизм поэтому повержен якобы в прах.
Однако детальный анализ неопозитивистской концеп¬
ции опыта показывает, что она не только не преодолела
агностицизма, но использует его как средство, маскирую¬
щее субъективный идеализм.
Согласно учению неопозитивизма о природе и струк¬
туре реальности, реальность (опыт) нейтральна в гносео¬
логическом и дискретна (атомарна) в структурном
отношении.
Оба эти признака проявляются якобы в природе эле¬
ментов реальности, т. е. «фактов».
ФАКТ И ОБЪЕКТ
Понимание неопозитивистами факта наиболее ярко
выражено Людвигом Витгенштейном (1889—1951), кото¬
рого с немалым основанием буржуазные историки фило¬
софии считают зачинателем неопозитивистского движе¬
ния: «...Можно думать о Витгенштейне почти как о
Марксе того движения, которое имеет Рассела и Мура
в качестве своих Сен-Симона и Фурье» 6 7.
В «Логико-философском трактате» (1921) Витген¬
штейн писал: «Мир есть совокупность фактов, а не ве¬
щей... факты в логическом пространстве суть мир»1.
Подобно одному из героев Диккенса, мистеру Гредграйн-
ду, Витгенштейн мог бы сказать, что, по его мнению,
«факты — единственное, что нужно в жизни». Каждое
восприятие, отличающееся от других восприятий субъекта,
5 М. Шлик сравнивал такие утверждения с попыткой ответить
на вопрос, как звучит звук,, когда его никто не слышит.
6 М. White. Toward reunion in philosophy. Cambridge — Mass.,
1956, p. 11.
7 Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат. ИЛ, 1959.
1.1 и 1.13.
И8

есть «факт». Поэтому «это —синее» есть факт, по¬
скольку синий цвет — отличный от красного. Для выделе¬
ния факта как такового достаточно в конечном счете, с
точки зрения Витгенштейна, отличия данного восприя¬
тия от других состояний сознания — предшествующих
и последующих, так что «факт», по его мнению, может
быть определен как поддающееся установлению измене¬
ние состояния сознания.
Эта формулировка включает понимание фактов как
«положения дел» и как «описания положения дела», как
процесса, происшедшего в сфере вещей и как восприятия
этого процесса субъектом. Получается примерно так, как
у Диккенса в «Тяжелых временах»: «Школа Мак Хокам-
чайлда была только фактом, и отношения между хозяином
и слугою были только фактом, и все было только фактом».
Таким всеобъемлющим понимание факта может быть
только потому, что, как предполагается, «факт» — это,
в конечном счете, «нечто», существующее в феноменаль¬
ном поле субъекта, и это «нечто» и не материально и не
идеально. Факт, по выражению Витгенштейна, образует
«формальную субстанцию» мира и вообще, как заявил
впоследствии по этому поводу Б. Рассел, «не определяет¬
ся» 8.
Что касается классификации «фактов», то Рассел, ко¬
торый этим занимался, различает среди «фактов» единич-
ные, частные и общие, положительные и негативные.
Понятия «общего» и «негативного» факта были введены
им под влиянием неореалистической традиции с целью
указать на те ситуации, которые могли бы послужить
средством непосредственной проверки общих и отрица¬
тельных предложений. Рассел, например, допускал, что
есть факт несуществования флогистона (общий негатив¬
ный факт), факт несуществования Сократа в наши дни
(единичный негативный факт) и т. д. Таким образом,
узкие границы понимания факта Локком как «существо¬
вания чего-то единичного» 9 оказались раздвинутыми, од¬
нако, ценой устранения материалистического понимания
8 В. Russell. An inquiry into meaning and truth. London,
1948. p. 293.
9 Д. Локк. Опыт о человеческом разуме, кн. IV.- гл. 16, § 5.
Избранные философские произведения в двух томах, т. I. Соцэк-
гиз, 1960,	.
119

факта как объективного состояния, изменения и движе¬
ния вещей.
Известно, что факты фиксируются в науке в соответ¬
ствующих предложениях. Но вопрос здесь в том, что же
именно следует все-таки считать за «базис» науки, то есть
за исходную гносеологическую реальность,— факты или
фиксирующие их предложения? Вопрос этот получил свое¬
образное онтологическое истолкование, что превратило
его в задачу, состоящую в том, не будет ли правильнее
считать за факты не элементарные сочетания восприятий,
но фиксирующие их предложения?
Возникшую задачу Карнап решает следующим обра¬
зом: «Вопрос о том, являются ли факты предложениями
неопределенного рода или же сущностями различной при¬
роды, спорен... Вопрос этот до определенной степени
является терминологическим и, следовательно, должен
быть разрешен путем условного соглашения... Я склонен
думать, как и Дюкас, что не было бы большим отклоне¬
нием от обычного словоупотребления, ес|ли мы будем опре¬
делять термин «факты» как относящийся к определен¬
ному виду предложения» 10 11. Карнап допускает обозначе¬
ние «факт» и по отношению к «общим названиям» свойств
индивидов и классов.
Взгляд К. Дюкаса на вопрос о реальных фактах пере¬
дан историком общественной мысли М. Коэном следую¬
щим образом: «... „реальное“ является первично оценоч¬
ным термином, зависящим от вкусов и интересов... такие
термины, как „реальное*4 и „нереальное44, отбрасываются
за ненадобностью, подставляются лишь как технические
термины в наши описания всего, что является данным» н.
«Онтологический либерализм» Дюкаса и Карнапа не
есть некое новшество в рамках позитивистской традиции.
Хотя Мах и Авенариус писали обычно о вещах как о кон¬
стантных группах ощущений и относительно устойчивых
комплексах свойств, т. е. опять-таки ощущений, однако
уже у Авенариуса мы обнаружим включение в понятие
реальной среды (R) не только физиологических раздра¬
жений субъекта, но и содержания высказываний другого
индивида (£*), которое охватывает не только восприятия
10 R. Carnap. Meaning and necessity. Chicago, 1947, p. 28.
11 Моррис P. Коэн. Американская мысль, ИЛ, 1958, стр, 352,
120

по и воспоминания, понятия и т. д. Термин «вещь» Аве¬
нариус прилагал также и к Е — «ценностям» 12.
Итак, Карнап оставил границы класса реальных «фак¬
тов», а следовательно и производных от «фактов» вещей,
открытыми. Спрашивается, имел ли он право поступить
так и если да, то не возникла ли здесь опасность философ¬
ских злоупотреблений?
Действительно, Карнап как логик имел право посту¬
пить таким образом, ибо в пределах формальной логики
в качестве внутрилогических «эмпирических» фактов мо¬
гут рассматриваться любые предложения и термины,
любые субъекты, предикаты и отношения, а также выска¬
занные по их поводу утверждения и т. д. Вообще все то,
что поддается фиксации в логике, может быть истолкова¬
но в качестве «фактов» или их совокупностей. Такое пони¬
мание «факта» приводит к отождествлению его с понятием
логического «предмета», или «объекта». Карнап называет,
например, объектами логики «предложения» 13.
В качестве объектов специального логического иссле¬
дования могут выступать и приписываемые предложени¬
ям (и суждениям) признаки истинности и ложности, а
также обозначения (названия)истинных и ложных пред¬
ложений (в метаязыке). Список логических объектов мо¬
жет быть продолжен до бесконечности.
Таким образом, Карнап придерживается понимания
«факта» не только как события, восприятия, но вообще
как всего того, о чем может быть высказано предложе¬
ние (суждение). При этом следует учитывать, что пред¬
ложение может быть высказано и о другом предложе¬
нии как об особом «факте». В этом смысле есть не только,
например, факт небытия флогистона, но и факт ложности
суждения о существовании флогистона, факт доверия уче¬
ных к понятию флогистона в XVII в., факт отсутствия это¬
го понятия в современной нам науке и т. д. Такое пони¬
мание факта допустимо в формальной логике, но в филосо¬
фии оно может быть использовано, в случае его абсолюти¬
зации, для стирания грани между вещью и мыслью о вещи.
12 Ср.: Фридрих Карстаньен. Введение в «Критику чистого
опыта». СПб., 1899, стр. 3.
13 R. С а г ц а р. The logical syntax of language, London, 1954,
0,
121

Это понимал и Витгенштейн, который считал, что
факт — это то, что делает данное предложение истинным
или ложным (4.25). Поэтому то, что обозначается как
«черное», «четырехугольное», «предложение» и так далее,
не есть факты, но «это — черное», «это — четырехуголь¬
ное», «это — предложение» и другие суть соответствую¬
щие фиксирующим их предложениям факты. Таким обра¬
зом, предполагается, что факты обладают как бы той же
структурой, что и фиксирующие их предложения. В этом,
заметим, один из источников концепции Витгенштейна от¬
носительно того, что «язык является образом действитель¬
ности» 14.
Концепция эта возникает в результате «переворачива¬
ния» отношения между признаками фактов и признаками
предложений о фактах, ранее постулированного самим же
Витгенштейном. Иными словами, субьект участвует в «со¬
здании» фактов, как об этом писал конвенционалист Ле¬
руа, сравнивая процесс «выделения» фактов из потока
опыта с вырезыванием фигурок из листа бумаги 15.
Опасность философских злоупотреблений возникает при
решении Карнапом вопроса, что считать «фактом», не в
силу того, что класс объектов логики неограниченно раз¬
нообразен в качественном отношении, а в силу того, что
им, Карнапом, не указано общее качество всех входящих
в этот класс разновидностей объектов. Иными словами, им
не указано, в чем состоит отличие объектов логики, по¬
скольку они являются ее объектами, от объектов, взятых
независимо от рассмотрения их в логике.
В результате этого стирается граница между логиче¬
скими объектами и различными видами объектов действи¬
тельности, граница между сознанием и бытием. Это и есть
то. что желанно для позитивизма и близко притом к спе¬
цифически махистской его разновидности, сводящей само
бытие к состояниям сознания.
Отсюда вытекает и отрицание качественной границы
между идеальными (мыслимыми) и материальными (не¬
посредственно или косвенно отражаемыми в мышлении)
14 Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат. 1.11;
2.151 и 3.032. .
15 Леруа прав лишь постольку, поскольку без деятельности
субъекта невозможна фиксация факта в предложении, а выделе¬
ние фактов для исследования зависит от интересов субъекта.
122

объектами, что означает отрицание факта отражения бы¬
тия в сознании. Неудивительно поэтому, что М. Шлик оп¬
ределял соответствие между внешними объектами и фак¬
тами сознания как «упорядочение» и разновидность «со¬
подчинения, которое мы можем обнаружить между
данными сознания» 16, Р. Карнап истолковывал переход
от констатаций чувственно воспринимаемых фактов к
предложениям о предложениях как всего лишь изменение
способа выражения — переход от содержательного к фор¬
мальному модусу речи, а Б. Рассел рассматривает термины
«материя» и «дух» как «различные условные группировки
данного (субъекту) материала» 17.
Сказанное не означает, что попытка неопозитивистов
поставить факты внешнего мира и факты сознания на од¬
ну доску, пренебрегая качественным их различием, уда¬
лась. Ведь понятие «фактов бытия» в неопозитивизме про¬
изводно от понятия «научные данные». «Факты бытия»,
называемые также «объектами науки», трактуются в каче¬
стве сложных образований, в которые входят чувственные
«научные данные» и перерабатывающие их рациональные
моменты сознания. Но «объективированные» таким спосо¬
бом факты бытия оказываются уже не первичными, а про¬
изводными от фактов сознания.
С точки зрения гносеологии марксизма, логические
(Ьакты суть явления процесса познания, а потому по своей
форме не материальны. Но все факты материальны по сво
ему конечному источнику и происхождению.
Рассмотрим гносеологическую сторону процесса воз¬
никновения «объектов науки» в понимании неопозитиви¬
стов, что достаточно ясно изложено в учении об уровне
молчания в книге основателя общей семантики Альфреда
Кожибского «Наука и здравомыслие».
Термин «уровень молчания» был применен Кожибским
к первой ступени абстрагирования в процессе познания
(абстрагированием он называл всякое и не обязательно ра¬
циональное отвлечение). На этой ступени возникает чувст¬
венное восприятие какого-либо объекта именно как объек¬
та. «Мы должны рассматривать объект как ,,первую абст-
ракцию“ (с конечным числом характеристик) от бесконеч-
16 М. S ch lick. Allgemeine Erkenntnislehre. Berlin, 1925,
S. 220.
17 B. Russell. The analysis of mind, London, 1924, p. 35.
123

лого числа характеристик, свойственных событию» 18.
Напрашивается вывод, что «объект» есть обозначение ре¬
зультата отражения в сознании (пусть не полного, сокра¬
щенного) «события» как объективного процесса в точном
смысле этого слова, т. е. происходящего вне и независимо
от сознания субъекта.
Однако, с точки зрения Л. Кожибского, его единомыш¬
ленников и учеников, само «событие» есть результат логи¬
ческого конструирования, поскольку скрытые в фундамен¬
те всякого «события» движения электронов, позитронов,
мезонов и других частиц суть якобы не что иное, как логи¬
ческие конструкции, возникшие в головах ученых, т. е.
продукты мыслительной деятельности людей.
Следует пояснить, что учение А. Кожибского об
«уровне молчания» — частная форма свойственного неопо¬
зитивизму учения о логических конструкциях как резуль¬
татах и объектах естественнонаучного познания. То, что
А. Кожибский назвал «событием», называется другими
представителями этого учения «объектом науки» (в отли¬
чие от содержания чувственных данных пауки, которое
именовалось А. Кожибским как просто «объект»), У этого
учения есть долгая философская предыстория.
Джордж Беркли в «Трактате о началах человеческого
знания» (1710) уже приближался к понятию объекта зна¬
ния как логической конструкции. Спрашивая, «что подра¬
зумевается под термином «существует» в его применении
к ощущаемым вещам», основатель субъективного идеализ¬
ма нового времени в «Трактате...» отвечал, что, например,
некоторый предмет в комнате, где нет никого из людей,
существует как убеждение субъекта в том, что в таких-то
и таких-то условиях (т. е. войдя в комнату и осматривая
ее) он увидит этот предмет. Понятие стола, существующе¬
го в отсутствие данного субъекта, образуется при этом
условно, как выводная логическая конструкция па базе
ощущений, полученных в те моменты, когда субъект видел
данный стол.
Аналогичным образом объяснял Давид Юм мнение, что
предмет (например, письмо из Америки) существует не¬
прерывно, т. е. также и в те периоды времени, когда субъ¬
ект (адресат письма) его .не воспринимает. Намеченный
18 A. Korzybski. Science and sanity. N. Y., 1941, p. 389.
124

Юмом ход мысли получил завершение в определении Джо¬
ном Стюартом Миллем материи как «постоянной возмож¬
ности ощущения» 19, то есть как понятийной конструкции
на базе осознания такой возможности.
Эмпириокритицизм трактовал объекты (и соответствен¬
но результаты) научного знания (например, атом и поня¬
тие атома) как объединенные единым символом относи¬
тельно устойчивые и похожие друг на друга комплексы
ощущений (в данном случае возникающих у наблюдателя
при лабораторном исследовании микроявлений). Отличие
позиции неопозитивизма в этом вопросе от позиции эмпи¬
риокритицизма достаточно четко сформулировал в статье
«К критике основных понятий пауки» Ганс Корнелиус,
философ переходного от «второго» к «третьему» позити¬
визму типа: «Вещи суть нечто иное, чем суммы явлений...
Вещь есть не чистая сумма явлений, но закон явлений...»20.
Неопозитивизм попытался по-своему выразить в ло¬
гике понятий, что научные абстракции не поддаются не¬
посредственному сведению к чувственным образам.
В этом отчасти состояла предпосылка тезиса, что объект
научного знания» являющийся одновременно продуктом на¬
учной теории (как научно осознанный объект), есть логи¬
ческая конструкция на основе воспринимаемых явлений.
Однако не может не насторожить следующее пояснение
Морица Шлика: «Атом, электрон должны рассматриваться
как объединение качеств, которые взаимосвязаны опре¬
деленными законами, а не как субстанциональная
вещь...» 21. Сразу же мы сталкиваемся, таким образом, с
другой стороной содержания рассматриваемого тезиса, а
именно идеалистической.
Б. Рассел определяет «логические конструкции» как
логико-технический термин, обозначающий так называе¬
мые неполные символы, а употребление этих конструкций
истолковывает как лингвистическую процедуру. Непол¬
ные символы были определены Б. Расселом в III главе
труда «Принципы математики» («Principia mathematica»;
19 Джон Стюарт Милль. Обзор философии сэра Вильяма Га¬
мильтона и главных философских вопросов, обсужденных в его
творениях. СПб., 1869, стр. 187. Ср. пример о ледяных горах Аркти¬
ки (там же, стр. 120).
20 «Erkenntnis», 1931, Bd. 2, Н. 4, S. 201.
21 М. S с h 1 i с k. Allgemeine Erkenntnislehre. Berlin, 1918, S. 244,
ср.: S. 252.
125

Далее — Р. М.) следующим образом: это символы, не иМе
ющие изолированного значения и дефинирумые только в
определенных контекстах (например, математический
символ интеграла, выражение «такой-то» в логике и др.).
Поэтому понятие «электрическое напряжение» считается
логической конструкцией, так как оно не имеет якобы .-зна¬
чения вне контекста «силы тока» и «сопротивления». Вод¬
ной из своих последних работ «Мое философское разви¬
тие» (1959) Рассел называет конструкции «гипотетиче¬
скими сущностями», но это мало, что изменило.
К числу логических конструкций неопозитивисты от¬
носят объекты (результаты) научного исследования сле¬
дующих трех видов: а) объекты, не наблюдаемые в непо¬
средственной форме, например микрочастицы 22; б) фено¬
мены макромира, не поддающиеся непосредственному
чувственному наблюдению, как-то: факты прошлого и бу¬
дущего времени (смерть Сократа), астрономические явле¬
ния за пределами досягаемости телескопов (планеты
в туманности Андромеды и т. д.); в) понятия, законы и
теории науки, в особенности не имеющие наглядных моде¬
лей, например пси-функция в квантовой механике. Моде¬
ли же они считают за условное звено-«метафору» между
опытом и теориями (Хаттен).
«Логические конструкции», а в особенности типа (а) и
(в), являются специфическим нововведением неопозити¬
визма. Их идея навеяна тем, что в современной субатомной
физике «конечная» реальность не поддается непосредст¬
венному чувственному наблюдению и понятие физиче¬
ского «факта» неразрывно связано с экспериментаторской
деятельностью субъекта. Способ образования и истолкова¬
ния «логических конструкций» хорошо виден на примере
следующего рассуждения Филиппа Франка: «...я могу пе¬
режить молекулярное расстояние только так, что из мате¬
матического допущения дистанции в 10 “8 см вывожу ма¬
тематические следствия, к которым могут быть приурочены
(zugeordnet) переживаемые события. Если я, следователь¬
но, говорю, что в «действительности» имеется кубик
22 Н. Reichenbach. Der Aufstieg der wissenschaftlichen
Philosophic. Berlin, 1957. Рассел определяет «кусок» материи как
«логическую структуру, состоящую из событий» (В. Russell.
The analysis of matter. London, 1927, p. 384; ср.: B. Russell. My
philosophical development. N. Y., 1959, p. 17, 22, 139).
126

Каменной соли из молекул с рассЮяййЯМй между нимй в
10~8 см, то я этим подразумеваю, что из этого допущения
с помощью законов механики и оптики я могу вывести
следствия, которым соответствуют действительные пережи¬
вания» 23.
Понимание термина «логическая конструкция» в не¬
опозитивизме имеет различные оттенки, приближающиеся
в конце концов к понятию теоретической функции. Путь
к этому пределу избран неопозитивистами неявный. На¬
пример, казалось бы, что скорее всего лишь упрек в но¬
минализме, но не в субъективном идеализме может выз¬
вать сведение к логическим конструкциям таких понятий,
как «народ Англии», «сила тяжести» и т. д. Когда, напри¬
мер, финский позитивист Э. Кайла рассматривает как ло¬
гическую конструкцию утверждение «эта струна колеблет¬
ся с частотой п» в том смысле, что оно равнозначно беско¬
нечному классу высказываний о восприятии, то с этим
материалисту, казалось бы, спорить не приходится (если
ему дополнительно не известно, что с точки зрения Э. Кай¬
ла внешний мир, а следовательно и струна, суть лишь си¬
стемы отношений восприятий и отношений этих отноше¬
ний) .
Мориц Шлик в своей «Всеобщей теории познания»
(1918) писал, что сторонники имманентной философии,
полностью отрицавшие существование вещей в себе, не¬
правы, ибо допущение их не означает ничего иного, кроме
признания возможности говорить о тех или иных вещах
в отвлечении от воспринимающего их субъекта. Понятие
так называемой вещи в себе «должно быть образовано для
того, чтобы обеспечить (zu wahren) однозначность кау¬
зальных отношений в природе» 24. Шлик подчеркивал да¬
лее, что «вещи в себе» суть логические конструкции, к
числу которых в равной степени должны быть отнесены и
микрообъекты (например, протоны) и ненаблюдаемые
макрообъекты (например, центр Земли).
В статье «Позитивизм и реализм» (1932) Шлик допол¬
нительно разъяснял, что микрочастицы «не являются ни¬
какими метафизическими вещами». И все же от этого
23 Ph. Frank. Das Kausalgesetz und seine Grenzen. Wien, 1932,
S. 253.
24 M. S ch lick. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 190; cp. S. 170,
185.
127

Нёйсйость не устраняется. Остается открытым вопрос,
соответствует или не соответствует «вещь в себе», если ее
понимать как логическую конструкцию, реальным объек¬
там познания, которые независимы от познания и только
частично, неполно им охватываются?
Существование объекта познания вне познания для
Шлика —это псевдопроблема, а понятию «реальный», ко¬
торым он иногда оперирует, он придает следующий, услов¬
ноконструктивный смысл: «Все, что в соответствии с ме¬
тодами конструирования занимает определенное место
в пространственно-временной схеме, называется «реаль¬
ным» 25. Что касается понимания Шликом пространства
и времени, то он отказывается проверять различие между
утверждениями типа «время не реально» и «время — ло¬
гическая конструкция». Таким образом, позиция Шлика
остается уклончивой...
То и дело перемещается в пределах амплитуды значе¬
ний между «фикцией» и «отображением реальных вещей»
термин «логическая конструкция» в сочинениях второго,
после Б. Рассела, выдающегося английского позитивиста
XX в. —Альфреда Айера. Он проводит ту мысль, что тер¬
мин «логическая конструкция» в принципе равнозначен
терминам «физический объект», «личность иного челове¬
ка» (если речь идет именно о ее конструировании) и так
далее в том смысле, что нет большой разницы между вы¬
ражениями «эта вещь есть теоретическая конструкция» и
«эта вещь независимо реальна»: оба выражения позволяют
будто бы делать предсказания будущих ощущений на ос¬
нове теоретических данных 26.
Б. Рассел в решении рассматриваемого вопроса, пожа¬
луй, проявляет наибольшую непоследовательность, вызы¬
вая у читателей временами иллюзию своей близости к ма¬
териализму, ио его непоследовательность в вопросе о ло¬
гической конструкции выражает его стремление остаться
«между стульями» идеализма и материализма. Последним
же словом Бертрана Рассела оказывается агностицизм
юмистского толка.
В «Исследовании значения и истины» (1940) Рассел за¬
вершил свои рассуждения о смысле термина «логическая
конструкция» в применении к книге как объекту следую¬
25 Цит. по Г. Фейглю. «Erkenntnis», 1988, Bd. 7, Н. 5—6, S. 410.
26 А. А у е г. Language, truth and logic. London, 1936, p. 205, 225.
128

щим заявлением: «Все, что мы более или менее знаем, это
то, что если мы выполним определенные условия, то мы
увидим книгу»27. В «Человеческом познании» (1948) Рас¬
сел в поисках выхода из дилеммы понимания заряда и
массы электрона либо как реальных свойств последнего,
либо же как чисто математических величин не находит
ничего лучше как заявить: «...мы гораздо более уверены
в значении этих постоянных, чем в той или иной их интер¬
претации» 28.
Но нельзя долго занимать позицию между двух стуль¬
ев. Нет-нет, да и вынуждены любители ее откровенно
проговориться! Ганс Райхенбах признается в том, что, при¬
держиваясь логического позитивизма, «мы не можем рас¬
сматривать наши высказывания о ненаблюдаемых вещах
как верифицируемые утверждения, но должны их рас¬
сматривать как конвенции, вводимые нами для упроще¬
ния нашего языка» 29. Иными словами, логические кон¬
струкции суть не более как конвенции, т. е. условные
соглашения между людьми, относящиеся к употребляемо¬
му ими языку, а следовательно, с точки зрения дей¬
ствительно объективного знания,— фикции. С таким вы¬
водом вполне согласуются слова Шлика: «Психическое
обладает реальностью, физическое есть только знак» 30.
Уже Ганс Корнелиус, о чем говорилось выше, истол¬
ковывал понятие вещи как логической конструкции в
смысле «закона явлений». Но законы науки, в свою оче¬
редь, рассматриваются неопозитивистами как искусствен¬
ные порождения логического анализа.
Остановимся в этой связи на проблеме содержания в
неопозитивизме понятия «научный закон» вообще. Ана¬
лиз этого понятия неибежно приводит в свою очередь к
анализу понятия «закон причинности», которое Витген¬
штейн называл формой всякого закона.
Для эмпириокритицизма характерно сведение законов
наук к количественному выражению функциональных
27 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 234.
28 Б. Рассел. Человеческое познание. ИЛ, 1957, стр. 64.
29 Н. Reichenbach. Der Aufstieg der wissenschaftlichen
Philosophic, S. 203.
30 M. S c h 1 i c k. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 259;
M. Э. О м e л ь я и о в с к и й. Диалектический материализм и проб¬
лема реальности в квантовой физике. В сб.: «Философские вопросы
современной физики». Изд-во АН СССР, 1959, стр. 13, 29.
9 И. с. Нарский
129

Зависимостей между явлениями, что имело своей методоло¬
гической основой прямое отрицание существования дей¬
ствительной причинно-следственной связи между различ¬
ными «элементами». Такое решение вопроса, однако, не
может удовлетворить современную науку: те законы, ко¬
торые выражают функциональные зависимости, почти в
той же мере, что и законы, относящие явления к опреде¬
ленному их классу, недостаточно проникают в глубь явле¬
ний, далеко не полностью вскрывают их сущность.
В качестве определений понятия научный закон» нео¬
позитивизм ввел в обращение новые формулировки.
М. Шлик определил законы науки как «рецепты для обра¬
зования (на их основе) индивидуальных высказываний» 3’.
Р. Карнап на досемантическом этапе своих теоретических
взглядов трактовал законы наук как логиксьсинтаксиче-
ские правила научного языка. Ф. Франк в книге «Закон
причинности и его границы» пришел к выводу, что не
существует закона «причинности вообще», однако есть
частные законы причинно-следственной связи в науках.
Но эти законы наук есть лишь формулы, которые подби¬
раются так, чтобы из них вытекали как следствия уже
известные чувственные факты и чтобы они смогли быть
«схемами предвидения» будущих ощущений. Такой же
взгляд на законы науки был принят и Г. Райхенбахом
с той разницей, что он счел более правильным писать о
вероятностных схемах предвидения. В более поздней
своей книге «Философия науки. Связующее звено между
наукой и философией» Ф. Франк допускает использова¬
ние принципа причинности в науке, но лишь в вероятно¬
стном (он называет его неопределенным) и приблизитель¬
ном функционировании.
Авторы приведенных формулировок сознавали, что
определение ими общего в понятиях различных наук
неизбежно сводится к определению содержания понятия
причинно-следственной связи как такового. Но проблему
определения этого понятия логические позитивисты
истолковали как проблему выяснения и уточнения смыс¬
ла различных понятий причинности.
Примерно так к проблеме научного закона подошел
современный американский логический аналитик Артур
81 «Erkenntnis», 1939, Bd. 7, Н. 5—6, S. 408.
130

Пап. Позицию Папа хорошо сформулировал польский ис¬
следователь М. Гордон: «Пап ищет соответствующую ло¬
гическую форму для формулировки законов природы, то
есть таких предложений, которые выражали бы все свой¬
ства, приписываемые закономерностям природы специа¬
листами естественных наук... Задача состоит не столько в
том, чтобы спрашивать представителей соответствующих
дисциплин, как они понимают принципы, лежащие в ос¬
нове их методики, сколько в том, чтобы объяснить глав¬
ные тенденции, которые обнаруживаются в развитии дан¬
ной науки, интерпретировать их и таким способом преоб¬
разовывать „интуицию44 в ясно осознанные нормы и прин¬
ципы» 32. На деле философ-аналитик видит свою задачу
только в том, чтобы находить логически адекватные спо¬
собы символического выражения распространенных в нау¬
ке (а также и в различных видах традиционной филосо¬
фии) понятий причинно-следственной связи, совершенно
не касаясь проблемы адекватности этих понятий по отно¬
шению к объективно существующим связям и зависимо¬
стям внешнего мира.
Например, философ-аналитик приходит к записи сле¬
дующих символических выражений двух различных аспек¬
тов понятия причинноч^ледственной закономерности, ко¬
торыми наиболее часто оперировал в своих рассуждениях
Давид Юм:
(уж) {АхТ) (Ну) [(у следует после х)-Ву]},
(уж) {Bx^D (Ну) [(ж следует после у)-Ау]},
где ZD есть знак материальной импликации, а Л и В —
свойства, возникающие у предметов ж и у 33. Относитель¬
но применения здесь знака G А. Пап высказывает, кроме
того, свое личное мнение, что предпочтительнее было бы
для записей юмовских понятий использовать знак эмпири-
чески-причинной импликации которую он стремится
отличать от материальной и формальной импликации.
Следует подчеркнуть, что закон причинности, а сле¬
довательно и все случаи действия закона причинно-след-
32 М. Gordon. Zagadnienie powtarzalnosci... «Studia filozo-
ficzne», 1958, N 4(7), str. 56, 63-64.
33 A. Pap. Analytische Erkenntnislehre. Wien, 1955, S. 112.
9*
131

ственпой связи, в науках рассматриваются логическими по¬
зитивистами как фикции особого рода. Согласно их взгля¬
дам, законы паук отнюдь не есть фикции с точки зрения
их использования в теоретической деятельности ученых-
специалистов той или иной конкретной области знания,
и философ-аналитик не думает спорить с этими учеными,
но законы наук суть фикции с точки зрения невозможно¬
сти доказать наличие подлинной объективной подоплеки
их действия. С другой стороны, закон причинности, если
он даже и понят как объективно действующий закон, не
является для логического позитивиста фикцией, но уже в
том смысле, что он, как и всякая иная понятийная кон¬
струкция, может и должен стать объектом логического
анализа, но не более того.
Эта позиция придает логическому позитивизму види¬
мость «научной объективности». Однако можно показать,
что она противоречит действительному содержанию и за¬
дачам наук, а также несостоятельна с точки зрения внут¬
ренней логики образования понятия «теоретическое по¬
строение».
Когда Эйно Кайла определяет понятие «Сократ»
«с точки зрения исторической науки XX в.» как частич¬
ную систему всеобщих закономерностей восприятия, кото¬
рые позволяют историку ожидать определенных ощуще¬
ний, вызванных чтением книг о Древней Греции V в. до
н. э., то это может быть воспринято как своего рода шут¬
ка. Если читателю предложат считать логической кон¬
струкцией всех ученых и писателей XIX в., он, несомнен¬
но, возмутится.
Приведем, однако, примеры из естествознания. Уравне¬
ния, составленные Карлом Фридрихом Гауссом, позволили
довольно точно вычислять магнитные потенциалы для лю¬
бой точки земного шара и таким образом «предвидеть» их.
Удовлетворяет ли эта стадия в исследовании земного маг¬
нетизма позитивистов? Безусловно, да, поскольку их за¬
просы не идут далее предвидения будущих ощущений,
имея в виду наблюдение поведения стрелок компасов и
т. д. Самое большое, о чем могла бы идти речь,— это об
уточнении формул Гаусса, о введении в них новых чис¬
ловых коэффициентов и т. п. Но могла ли эта стадия в ис¬
следовании земного магнетизма полностью удовлетворить
пауку и общественную практику? Очевидно, нет. И не по¬
132

тому, что примерно через каждые пять лет расчеты по
формулам Гаусса «стареют» и необходимы новые эмпири¬
ческие измерения (они все равно будут необходимы), но
прежде всего потому, что наука еще не познала реальные
причины возникновения основного магнитного поля Зем¬
ли, в силу чего невозможно приложить выявленные мате¬
матические закономерности нм к другим планетам, ни к
исследованию истории и будущих судеб нашей планеты,
ни к решению аналогичных задач о естественном магне¬
тизме больших масс и т. д.
Приведем другой пример. В 1956 г. физиком Луисом
Альварецом была поставлена серия опытов по изучению
тяжелых микрочастиц — 7Г-мезонов — при помощи фо¬
тографирования следов, оставляемых их траекториями в
так называемой пузырьковой камере. На некоторых фо¬
тоснимках был зафиксирован след движения попутно воз¬
никающих частиц мю-мезонов, причем в ряде случаев он
оказался прерывистым, как если бы движение последних
временами прекращалось. Спрашивается, как объяснил бы
это явление неопозитивист? Он мог бы прибегнуть к по¬
мощи какой-либо логической конструкции, например та¬
кой, в которой использовался бы закон сохранения энергии
с «поправками», допускающими временную потерю ча¬
стицей энергии своего движения. Это не могло бы вызвать
возражений позитивистски мыслящих теоретиков, по¬
скольку закон сохранения и превращения энергии для
них есть тоже не более как логическая конструкция. И это
был бы «удобный» выход из положения, но лишь в том
смысле, что он исключает из задач дальнейшего иссле¬
дования возникшую проблему, ни на шаг, однако, не про¬
двигая вперед ее действительное разрешение.
Физики-материалисты не могли, разумеется, удоволь¬
ствоваться таким «решением». Теоретическая и экспери¬
ментальная работа продолжалась и привела к следующе¬
му объяснению этих физических процессов: отрицатель¬
ный мю-мезон, попадая в атом жидкого водорода
(который имеется в пузырьковой камере), замещал в нем
электрон. Тем самым атом водорода превращался в мезо¬
протон, который вел себя некоторое время как обычный
атом жидкости, а затем сталкивался с атомом дейтерия,
всегда содержащегося в качестве примеси в естественном
водороде. В результате происходила реакция синтеза двух
133

ядер в ядро гелия с выделением энергии, которую полу¬
чал мю-мезон, обретая тем самым возможность для про¬
должения своего самостоятельного движения. Материа¬
листический подход к новой проблеме, возникшей в ядер-
ной физике, привел, таким образом, к открытию «холод¬
ного синтеза» атомных ядер, тогда как позитивистский
подход закрывал путь к этому открытию.
Невыгодная для неопозитивистов ситуация склады¬
вается ныне и в другой области научных исследований —
в астрономии. Неопозитивисты охотно ссылались, говоря
о теоретических фикциях, на понятие «планеты за преде¬
лами солнечной системы». Однако недавно советский аст¬
роном А. Н. Дейч установил не только наличие, но массу
и орбиту темного спутника двойной звезды № 61 — Лебе¬
дя. Начиная с работ Шлика, обратная сторона Луны была
у неопозитивистов своего рода «классическим» приме¬
ром «логической конструкции». Но наступило время, ког¬
да советская космическая ракета позволила увидеть скры¬
тую до сих пор от глаз человечества обратную сторону
Луны, обнаружить на ней горы и кратеры и дать им на¬
именования.
В рассуждениях неопозитивистов по поводу понятия
логической конструкции часто возникает своеобразный
крут. Это ясно обнаруживается в уже упоминавшейся
книге А. Кожибского «Наука и здравомыслие», где чув¬
ственные данные познания рассматриваются как абстрак¬
ция от «события», то есть от того, что per definitionem
является логической конструкцией, а следовательно, про¬
дуктом теоретических абстракций. Оказывается, что ло¬
гические конструкции возникают на основе того, что
само... производно от логических конструкций. И в 'конце
концов придется признать, что логические конструкции,
а следовательно вся наука, возникают, согласно подлин¬
ному смыслу учения их авторов, на основе ощущений
субъекта как таковых, после чего субъективный идеализм
этого учения обнаруживается во всей своей непригляд¬
ной наготе.
Возникший в сочинении А. Кожибского круг взаимо-
обоснования «объекта» и «события» нельзя, однако, счи¬
тать результатом его личной оплошности. Нечто аналогич¬
ное уже раньше появилось в концепциях Б. Рассела и
Р. Карнапа.
134

На протяжении всей эволюции философских взглядов
Бертрана Рассела происходил своеобразный процесс «смы¬
кания» объективного и субъективного в плоскости ощуще¬
ний субъекта, а затем нового их «размыкания» ради обре¬
тения твердой почвы объективности, чего Расселу добить¬
ся так и не удалось. Поясним сказанное.
В «Проблемах философии» (1912) Рассел проводил
различие между якобы объективными чувственными дан¬
ными (sense-data) и ощущениями (sensations) чувствен¬
ных данных, которые присущи субъекту. В его статье
«Отношение чувственных данных к физике» (1914), где
появляется термин sensibilia, т. е. «нечувствуемые дан¬
ные», это различие запутано, а в книге «Анализ духа»
(1921)., от которой обычно датируют существование уже
вполне сложившейся концепции так называемого' ней¬
трального монизма, оно' исчезает вообще: чувственные дан¬
ные — это то же ощущения, но воспроизведенные в памя¬
ти. «...Объекты, которые мы сознаем, суть данные»34.
Здесь же появляется новый термин для обозначения «объ¬
ектов», а именно «особенности» (particulars). Достаточно
привести один из даваемых самим Расселом примеров
«особенностей», чтобы увидеть, насколько иллюзорна их
объективность: «...зрительное ощущение, занимавшее
центр моего поля зрения в полдень 1 января 1919 г.» 35.
В 30-х годах Рассел прибегнул к новым терминологи¬
ческим ухищрениям, дабы возродить различие объекта
и субъекта в теории познания. Его нейтральный монизм,
который был своего рода возрождением махизма, дал
заметную трещину.
Не отказываясь от ранее высказанного им утвержде¬
ния, что материя и дух суть лишь два «частных вида»
бытия и покрываются понятием «субъект логического
предложения», Рассел стал в то же время проводить раз¬
личие между «опытом» (в терминологии Кожибского—
это совокупность «объектов») и «фактами» (в значении,
отличном от «фактов» у Витгенштейна и близком к поня¬
тию «события» у Кожибского). «Факты» существуют не¬
зависимо от субъекта. Иными словами, кроме «фактов»,
воспринятых в опыте, бывают и «факты» невоспринятые.
34 В. Russell. The analysis of mind, p. 298.
35 Ibid., p. 193,
135

«Факты шире (по крайней мере, в возможности), чем
опыт» Зб.
Поскольку Рассел не отверг ранее развитой им кон¬
цепции нейтрального монизма, различие между «факта¬
ми» и «опытом» может быть понято как различие между
«слоями» «нейтрального» бытия. Приходя к этому выво¬
ду, Бертран Рассел вновь и вновь упорно заявлял: «Я не
материалист, хотя и от идеализма я точно так же далек» 37.
Однако конечный результат этих рассуждений оказы¬
вается идеалистическим, причем рассуждения вновь за¬
мыкаются в круг: «факты» оказываются логическими кон¬
струкциями, воздвигнутыми над опытом, т. е. над... поз¬
нанием фактов. Отождествление фактов с логическими
конструкциями следует не из того, что в число фактов
Рассел включает и логические отношения, но из того, что,
согласно мнению Рассела, факты в случае их познания не
отражаются в понятиях, но включаются в понятийную
«ткань». Последнее можно представить себе только при
условии их однородности с логической «материей» поня¬
тийного знания. Отвечая на вопрос о том, субстанциональ¬
ны ли факты, Рассел ограничивался ссылкой на то, что в
данном случае мы имеем дело с чисто логической пробле¬
мой, решение которой зависит от того, что мы условимся
в нашем языке считать субстанцией — сами факты или по¬
знание их в опыте. Иными словами, Рассел ставит реше¬
ние вопроса о субстанциональности фактов в зависимость
от того, считаем ли мы категорию субстанции относящей¬
ся к фактам.
Заметим, что Рассел не был последователен в своей
аргументации в пользу нейтрального монизма. В «Анали¬
зе материи» (1927) он заявлял, что нейтральный монизм
основывается на последовательном проведении принципа
экономии мышления. Между тем как в «Проблемах фи¬
лософии» он ссылался на «принцип простоты», т. е. на ту
же экономию мышления, в интересах обоснования тезиса
об отличии чувственных данных от их ощущений субъ¬
ектом.
Появившееся у Рассела отождествление фактов с ло¬
гическими конструкциями связано с удобным для фор-
36 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 293.
37 B. Russell. Why I am not a communist? «The meaning of
Marx», N. Y., 1934, p. 83.
1Л5

малыюй логики пониманием фактов как вообще всего
того, что делает предложение истинным или ложным. Но
было бы ошибкой полагать, будто признание понятия
«факта вообще» изгнало из неопозитивизма понятие фак¬
та как чувственной данности. Понятие «чувственных дан¬
ных» стояло* у колыбели позитивизма и было прямым след¬
ствием завещанной Юмом философской традиции.
М. Шлик писал: «...Действительно-быть — означает сто¬
ять в определенной связи с данным» 38. Хотя в класс «дан¬
ного» неопозитивисты так или иначе включают и логиче¬
ские константы39, однако они никогда пе отрекались от
понимания «данного» как прежде всего ощущений и вооб¬
ще переживаний субъекта вне их соотнесенности с объек¬
тивным источником.
О чувственных данных (sense-data) в неопозитивизме
возникла большая полемическая литература. Дискути¬
руются вопросы об отношении чувственных данных друг к
другу (атомарность), об отношении их к предложениям
науки (протоколируемость) и к сознанию субъекта (ха¬
рактер их существования). В последнем случае многие
неопозитивисты отрицают необходимость квалифициро¬
вать чувственную данность как субъективную или как за¬
висимую по своему содержанию от внешнего мира.
Альфред Айер считает, например, что по поводу воз¬
можной объективности чувственных данных логический
аналитик должен воздержаться от определенных выводов.
«...Суждение, что чувственно данное существует только в
уме, не вытекает из суждения, что чувственные данные не
могут существовать неощущаемыми» 40. К чувственным
38 М. S с h 1 i с k. Gesammelte Aufsatze. Wien, 1936, S. 105.
39 В австрийском неопозитивизме этому способствовал конвен¬
ционализм, а в британской его разновидности — выдвинутое Рас¬
селом еще в неореалистический период его философствования мне¬
ние, будто логические отношения обладают особым существова¬
нием: «...универсалии не существуют в таком смысле (т. е. во
времени.— И. Н.); мы скажем, что они подсуществуют (subsist)
или имеют бытие, где „бытие“ противоположно „существованию”
как безвременное ,,бывание“». В. Russell. Problems of philo¬
sophy. Oxford, 11912, p. 99). В обоих случаях логические отношения
считаются независимыми от чувственного материала знания и вы¬
ступают в роли самостоятельных «данных».
40 A. Ayer. The foundations of empirical knowledge. London,
1940, p. 76,
137

данным, пишет он, неприложим вопрос о том, что, соб¬
ственно говоря, они собой представляют, ибо они не суть
ни «фазы субстанции», ни объекты. Их бытие совпадает
с их восприятием, а что сверх того, то от лукавого: «Сле¬
довательно, интересующий нас вопрос — не о том, как
чувственные данные должны быть включены в категории
духа или материи или где они должны быть помещены в
физическом мире, но скорее о том, как наши концепции
„духа“ и „материальной вещи“ и „физического простран-
ства“ должны быть анализированы в терминах чувствен¬
ных данных» 41. Свой метод А. Айер иллюстрирует «реше¬
нием» вопроса, поставленного Гильбертом Райлем: сколь¬
ко звезд видел человек, получивший удар по глазу? По
мнению Айера, если в этом случае имеются в виду «звез¬
ды на небе», то ответ должен быть таким: человек увидел
не точно то количество звезд, которое можно увидеть 42.
И этот примитив нам предлагают считать за решение
вопроса!
Юмистско-берклианская тенденция подобных рассужде¬
ний еще более очевидна в заявлении Р. Карнапа о том,
что добавление к понятию чувственных данных признака
объективности не имеет научной ценности и есть лишь
своего рода «вчувствование». «Вчувствование не есть по¬
знание,— писал Карнап,— оно не добавляет к теоретиче¬
скому содержанию ничего, поддающегося высказыва¬
нию» 43.
Все эти теоретические изыскания говорят о попытках
истолковать позицию самого Беркли в позитивистском
духе. А. Уайт в статье «Лингвистическое истолкование фи¬
лософии Беркли» высказывает мнение, что принцип
Беркли «быть — значит быть воспринимаемым» не свиде¬
тельствует о субъективном идеализме автора, а лишь ре¬
комендует описывать восприятия не на языке вещей, но
на языке чувственных данных. Модернизация взглядов
Беркли и затушевывание его позиции субъективного идеа¬
лизма — это явные передержки в рассуждениях А. Уайта.
Основаны они на позитивистском извращении того гносео¬
41 A. Ayer. The foundations of empirical knowledge, p. 78; cp.:
p. 281, 266.
42 Ibid., p. 124.
43 R. Carnap. Scheinprobleme in der Philosophic. Das Fremd-
psychische und der Realismusstreit. Berlin, 1928, S. 40.
13$

логического факта, что в пределах самого восприятия
объекты существуют именно как восприятия 44.
Неопозитивистское учение о чувственных данных весь¬
ма тесно связано с позицией махизма, что можно проиллю¬
стрировать на следующем примере.
В «Исследовании значения и истины» (1940) Б. Рассел
вразрез с идеями «классического» неопозитивизма заяв¬
лял: «Утверждение, что- не поддающееся проверке пред¬
ложение существования, как, например, те предложения,
которые имеются в физике, лишено смысла, должно быть
отвергнуто» 45. Но в той же самой книге при анализе вопро¬
са о собственных именах, за которым кроется онтологиче¬
ская проблема существования индивидуальных объектов,
Рассел приходит к прямо противоположному результату,
отождествляющему бытие вещей с восприятием чувствен¬
ных данных.
Рассел поставил следующий вопрос: если в Париже и
в Нью-Йорке субъект чувственно воспринимает две абсо¬
лютно одинаковые башни (если допустить, например, что
в Нью-Йорке выстроена точная копия Эйфелевой башни),
то спрашивается: можно ли рассматривать этот факт как
существование двух различных башен или же существует
одна башня? От решения этого, казалось бы, несложного
вопроса зависят далеко идущие философские следствия.
Первое решение связано с признанием существования
материальных объектов независимо от субъекта, а вто¬
рое — с интерпретацией объектов как комплексов ощуще¬
ний, поскольку от тезиса о совпадении восприятий делают
переход к заключению об абсолютном тождестве воспри¬
нимаемых объектов.
Рассел — сторонник второго решения, на которое опре¬
деленное влияние оказал, несомненно, «принцип неразли-
чаемого тождества» Лейбница, пригодный для математиче¬
ских объектов, но нецриложимый к данному случаю: X и У,
по Лейбницу, тождественны только тогда, когда У имеет
44 Аналогично поступают и объективные идеалисты. Гегелев¬
ское тождество субъекта и объекта, например, имеет одним из
своих источников абсолютизацию того гносеологического факта,
что субъект «пуст», если нет познаваемых объектов, а объекты
в свою очередь не существуют в познании, если нет познающего
субъекта (ср.: К. С. Бакрадзе. Система и метод философии Ге¬
геля. Тбилиси, 1958, сто. 192).
45 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 305.
139

все свойства, которыми обладает X, а X имеет все свойст¬
ва, которыми обладает У46. По поводу такого понимания
тождества Витгенштейн, между прочим, заметил, что го¬
ворить о тождестве двух предметов бессмысленно, а о тож¬
дестве одного предмета с самим собой — значит не сказать
ничего.
Рассел в данном вопросе исходил все же прежде всего
из своего (во всяком случае в период написания им «Ис¬
следования...») истолкования чувственных данных в духе
махизма (нейтрального монизма): «... то, что обычно на¬
звали бы «вещью», есть не что иное, как пучок сосущест¬
вующих качеств, таких как краснота, твердость и т. д.» 47.
Рассел предложил даже заменить формулировку «это одна
башня в двух различных местах» следующим образом:
«это одна ,,башенность“ с двумя разными пространствен¬
ными параметрами». После этого оговорка Рассела о том,
что «по может быть аргументов против физического мира,
поскольку опыт будет тем же самым, независимо от того,
существует ли мир или не существует» 48, воспринимается
читателем в прямо противоположном смысле, а именно:
Рассел считает, что нет аргументов, которые воспрепятст¬
вовали бы отрицанию существования внешнего, независи¬
мого от наших ощущений мира.
Очевидно, что принятое Расселом решение вопроса
заставляет отказаться от понятия объективного простран¬
ства, что он и делает, ставя перед философией задачу
сконструировать пространственно-временные свойства из
«пучка» чувственных качеств. Это приводит Рассела к
чисто феноменалистскому описанию мира, что влечет за
собой все связанные с этим противоречия и трудности
субъективного идеализма.
Перед Расселом возникает, например, старая пробле¬
ма, беспокоившая в свое время Беркли: являются ли вос¬
приятиями одного и того же предмета, например, мухи,
восприятия, полученные в одном случае невооруженным
46 Ср.: A. Tarski. Introduction to logic and to the methodology
of deductive sciences. N. Y., 1941, p. 55. Впрочем, еще у Фомы Ак¬
винского высказана идея: «Если две вещи тождественны, то другая
имеет те же предикаты, что и первая» (Thomas A q u i. Summa
Theol., р. 1, qu. XL, art. 1, 3).
47 В. R и s s e 11. An inquiry into meaning and truth, p. 97.
48 Ibid., p. 234.
140

глазом, а в другом — через микроскоп? Вслед за Беркли
современному позитивисту придется принять нелепый вы¬
вод, что это восприятия двух разных предметов.
Аналогичная — и при данных гносеологических уста
новках неразрешимая — трудность возникает и в собствен¬
но логической области. Придется, например, признать, что
слова «победитель при Иене» и «побежденный при Ватер¬
лоо» (пример восходит еще к Гуссерлю) обозначают совер¬
шенно различные понятия, а отнюдь не суть синонимы,
обозначающие один и тот же субъект, т. е. императора На¬
полеона.
Никакая внутриязыковая договоренность, как это спра¬
ведливо указала М. Кокошиньская 49, не сможет обеспечить
такого описания многообразных эмпирических фактов, при
котором применяемые нами языковые правила исключили
бы в принципе появление подобных несообразностей. В
примере с Наполеоном имеется несовпадение не чувствен¬
ных данных, но признаков понятий, однако вывод напра¬
шивается такой же, как в приведенном случае с мухой.
В обоих случаях мы приходим к субъективно-идеалисти¬
ческому отрицанию объективности их существования.
Феноменалистская трактовка познания кажется очень
удобной для перехода к новым способам (теориям) упоря¬
дочения фактов. Следуя выдвинутому О. Контом принципу,
согласно которому «конечная цель физических теорий со¬
стоит в сколь возможно точном предвидении всех явле¬
ний» 50, можно, казалось бы, не заботиться при этом о
познании внешних по отношению к субъекту объектов
как таковых. Но уже приведенные нами примеры показы¬
вают, в какой тупик заводит эта трактовка: при помощи ее
невозможно объяснение такого простого факта, почему две
одинаковые башни возникли в разных местах.
Феноменалистская трактовка восприятий башни зато
превосходно согласуется с субъективным идеализмом.
У Рассела мы найдем по этому поводу признание, доста¬
точно красноречивое и ясное: «Относительно вопроса о ма¬
териале, из которого сконструирован физический мир,
взгляд, защищаемый в этом томе, имеет, вероятно, более
49 См. «Erkenntnis», 1938, Bd. 6, S. 159.
50 О. Конт. Курс положительной философии, т. II, отдел 2,
стр. 7—8.
141

родства с идеализмом, чем с материализмом» 51. Интерес¬
но, что Альберт Эйнштейн, проявлявший неоднократно ин¬
терес к философии Рассела, выступил с материалистиче¬
ской по существу критикой его решения проблемы «двух
башен».
А. Эйнштейн упрекает Рассела в том, что «боязнь мета¬
физики» завела его слишком далеко: «Эта боязнь, как мне,
например, кажется, дала повод к тому, чтобы рассматри¬
вать „вещь44 как ,,пучок качеств44, стремясь отвлечь „каче¬
ства44 от чувственного сырого материала. И то, что в этом
случае (пип) две вещи должны быть только одной и той
же вещью, если все их качества совпадают, принуждает
к тому, чтобы причислить к качествам вещей и их взаим¬
ные геометрические отношения... В противоположность
этому, я не вижу никакой „метафизической44 опасности
в том, что вещь (объект в физическом смысле) принимает¬
ся в систему в связи с принадлежащей ей пространственно-
временной структурой как самостоятельное понятие»52.
Противоречия во взглядах Рассела А. Эйнштейн поставил
в связь, как он выразился, с «плохой интеллектуальной
совестью» британского философа.
Но дело не в «интеллектуальной совести», а в нежела¬
нии стать на материалистические позиции, в методологи¬
ческой беспомощности при решении вопроса об отношении
объективного содержания и субъективной формы в воспри¬
ятиях. Отсюда проистекает то, что Рассел не смог провести
различия между объективным фактом (существование
двух башен в разных местах) и фактом его отражения в
человеческих восприятиях. Башня как объект оказалась
подмененной фактом восприятия башни. В 1960 г. Б. Рас¬
сел в предисловии к книге Э. Гельнера «Слова и вещи»
признал недостаточность чисто языкового решения проб¬
лем философии, но ни словом не обмолвился о своей соб¬
ственной прежней философской деятельности, о том, что
он на протяжении многих лет пропагандировал именно
такое их решение.
Науку и человеческую практику не может удовлетво¬
рить ни превращение объекта в субъект псевдопредложе¬
ний (Карнап), ни вычленение объекта внутри «феноме¬
нальной сферы сознания», будь то в форме фактов вос¬
51 В. Russell. The analysis of matter, p. 387.
52 Albert Einstein. Mein Weltbild. Berlin, 1955, S. 39—40.
142

приятия (Рассел), будь то в форме пресловутых логи¬
ческих конструкций.
Единственная приемлемая для науки точка зрения со¬
стоит в признании того, что объекты входят в состав реаль¬
ности, существующей до, вне и независимо от сознания
человека. Чувственные качества объектов отражаются в
ощущениях, а их предметное единство — в восприятии
людей. Диалектика отношения субъекта и объекта такова,
что в факте восприятия невозможно отделить субъектив¬
ную форму от объективного его содержания без утраты
при этом предметного характера восприятия. Однако пред¬
метность восприятия определяется не его формой, но тем,
что внешний предмет отражается в содержании восприя¬
тия, делая его «похожим» на отражаемый объект. «Бес¬
спорно, что изображение никогда не может всецело срав¬
няться с моделью, но одно дело изображение, другое дело
символ, условный знак» 53, не похожий на модель, не име¬
ющий с нею никакого сходства. Человеческие восприятия
суть изображения, но не символы. Но они и не совпадают
с самими объектами, будучи лишь их приблизительно
адекватными отражениями. Необходимо поэтому разли¬
чать, с одной стороны, факты внешнего мира (процессы,
изменения в объектах, их состояния и изменения их состо¬
яний и отношений) и, с другой стороны, отражение этих
фактов в сознании и, соответственно, факт существования
внешних объектов и факт их отражения в сознании.
Смешение различных значений понятия «факт» и пред¬
ставляет собой одну из причин порочного круга в определе¬
нии зависимости фактов и объектов. Такой же круг возни¬
кает и вследствие злоупотреблений различными значени¬
ями понятия «реальность» в применении к логическим
конструкциям. Этот круг можно выявить на примере ста¬
тьи Р. Карнапа «Эмпиризм, семантика и онтология»
(1950). Поставив вопрос о значении слова «реальный»,
Карнап выдвинул следующее положение: «Быть реальным
в научном смысле слова — значит быть элементом в струк¬
туре; следовательно, понятие реальности не может быть
применено со значением к самой структуре»54. Итак,
63 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 223.
64 «Semantics and the philosophy of language», Ed. by L. Linski.
Urbana, 1952, p. 210—211.
143

реальны впутриструктурпые отношения, поскольку они
зависят от принятия определенной формальной (логико¬
математической) структуры (исчисления). На естествен¬
но возникающий вопрос, можно ли считать реальной саму
структуру, Карнап предпочитает не отвечать. Почему? По¬
тому, что ему пришлось бы обнаружить присущий ему ход
мысли: структура в целом реальна постольку, поскольку
она принята в науке как таковая, т. е. поскольку приняты
свойственные именно ей внутриструктурные отношения.
Таким образом, реальность элементов структуры по¬
ставлена в зависимость от реальности структуры в целом,
а реальность структуры (системы) выводится из реально¬
сти образующих ее элементов.
Если бы Карнап имел определенное мнение о реально¬
сти структуры, это могло бы заставить его выйти из наме¬
ренно-узко очерченных им границ собственно логического
рассмотрения проблем, с которым было1 связано резкое
разграничение фактов на два вида: внутрилогические и вне¬
логические. Объявив, что реальность структуры зависит
только от ее принятия субъектом, Карнап пришел бы к
выводу, что источником реальности структуры и внутри-
логических фактов является субъект, конструирующий
формальные логико-математические структуры в науке.
Отвлечение от самого содержания отношения какой-
либо системы и ее элементов к внешнему миру условно
допустимо при решении вопросов, касающихся внутренней
структуры формальных исчислений, но оно оказывается
порочным, едва только его абсолютизируют и превращают
в аргумент против теоретического значения проблемы от¬
ношения этой системы к внешнему миру. К тому же
проблема связана с другой: каков внешний мир по своей
природе. В чем бы конкретно ни реализовалась формаль¬
ная структура — в сочетаниях ли знаков, отпечатанных
типографской краской на бумаге, или же в наглядной
модели,— возникает вопрос как о том, что представляет
собой с философской точки зрения реальность, которая
приобрела данную структуру, так и о том, какие отноше¬
ния реальности этой структурой отражены. Оставлять эти
вопросы без ответа — значит исключить из теоретического
рассмотрения проблему гносеологической природы позна¬
ваемых структур, или проблему независимости объектов
познания от субъекта. А такое исключение проблем есть
144

скрытое отрицание указанной независимости, т. е. призна¬
ние позиции субъективного идеализма.
Открыто же неопозитивисты этого не делают. Поэтому
В. Штегмюллер считает, что введенное Карнапом различие
между реальностью внутри структуры и реальностью вне
структуры чрезвычайно целесообразно. Если бы удалось
сохранить это различие как различие между аналитиче¬
скими и синтетическими предложениями, иначе говоря,
полностью отбросить проблему происхождения данной
логической структуры, то можно было бы, как надеется
Штегмюллер, «привести всякую онтологическую пробле¬
матику к исчезновению» 55.
Трактовка реальности как «принятости» учеными и как
«чувственной данности» основана на одинаковых позити¬
вистских предпосылках. Именно поэтому в унисон Кар-
папу, переносящему вопрос о реальности в область вопро¬
сов внутриструктурного характера, звучит заявление
Ф. Франка о том, что в чисто научном мировоззрении
можно говорить о реальности только внутри мира пере¬
живаний» 56.
Рассмотренная точка зрения Р. Карнапа органически
связана со специфическим пониманием термина «реаль¬
ность». В рассуждениях о реальности в отношении к сис¬
теме обнаруживается и необходимость анализа значения
термина «существование». Термин этот выступает в каче¬
стве предиката в предложениях следующих видов:
1) «данная дедуктивная структура предложений существу¬
ет»; 2) «это предложение внутри структуры существует».
Значения этого термина оказываются различными: в пер¬
вом случае он означает «принятость», а во втором — «ло¬
гическую выводимость». Очевидно, что понятие существо¬
вания тесно связано с понятием «реальность».
СУЩЕСТВОВАНИЕ И РЕАЛЬНОСТЬ
Еще на раннем этапе развития неопозитивизма воз¬
никла задача уточнения понятия «существование». Задача
эта непосредственно связана с проблемой различных зна¬
55 W. S t е g m u 11 е г. Ontologie und Analytizitat. «Studia Philo-
sophica», vol. XVI, Basel, 1956, S. 205.
56 Ph. Frank. Das Kausalgesetz und seine Grenzen, S. 273.
Ю С. Нарский	145

чений термина «реальность». Эт5 вытекает хотя бы уже
из того, что при рассмотрении понятия «существования»
как предиката тому или иному значению «реальности»
соответствует свое значение предиката «существует».
Иначе говоря, каждая вещь существует свойственным
ей образом. Следует иметь в виду, что задача анализа зна¬
чения предиката «существовать» значительно более узкая,
чем задача анализа значений предиката «быть». Отметим,
что главнейшие среди значений термина «есть» (от
«быть») следующие: 1) присоединение предиката; 2) от¬
несение к классу предметов; 3) выражение тождества
и 4) утверждение существования.
Вопрос значения понятия «существование» очень заин¬
тересовал неопозитивистов. Побудительную роль сыграли
здесь «антиметафизические», т. е. враждебные к онтологии,
устремления британских философов «логического анализа».
Однако с данным вопросом была связана и собственно ло¬
гическая проблематика.
В обычной речи часто употребляются выражения типа
«эта вещь существует». Что это значит? Логик не может
пройти мимо подобных определений, ибо они требуют
уточнения.
Б. Рассел обратил внимание на то, что в некоторых слу¬
чаях употребления термина «существует» как предиката
возникает своеобразная антиномия, которую он назвал
парадоксом существования. Поясним сущность этого пара¬
докса на примере.
Допустим, мы имеем предложение «Пегас не существу¬
ет». Оно означает, что «Пегас есть несуществующий пред¬
мет». Данное предложение, которое обозначим через (I),
истинно, но спрашивается, какой существующий факт про¬
веряет и подтверждает его истинность? Если Пегас дейст¬
вительно не существует, то о каком предмете высказано
данное предложение? Пегас должен как-то существова*'*
в противном случае о нем было бы невозможно даже ска¬
зать, что его нет. Но что же это за «сущность», о которой
мы можем высказать парадоксальное утверждение: «это
существует как несуществующий предмет»? Таким обра¬
зом, в употреблении предиката «существует» возникает
трудность: всякий предмет существует, а если он не суще¬
ствует, то он уже не есть предмет. Складывается ситуация,
подобная той, в которой оказываются спорщики в «Туску-
146

ланских беседах» Цицерона: если считать умершего несча¬
стным, значит он существует, однако умерший не сущест¬
вует, ибо он умер.
Возникшую проблему Рассел попытался разрешить, ис¬
ходя из посылки, что источником данного парадокса явля¬
ется несовершенство употребляемого нами языка; он при¬
шел к выводу, что необходимо уточнить значение термина
«существование», а затем перестроить предложения, подоб¬
ные предложению (I), в соответствии с уточненным значе¬
нием термина.
Следует сказать, что проблема существования того, что
не существует, возникла еще в древности как философская
проблема бытия—«небытия», где небытие рассматрива¬
лось как зафиксированный в субъекте суждения объект.
Буддисты секты дзен рассматривали бытие как подчи¬
ненную форму существования небытия. Для представите¬
лей элеатской школы в древнегреческой философии небы¬
тие было не мыслимым, а потому не существующим. Мате¬
риалист Демокрит, в противоположность мнению Парме¬
нида о том, что небытие не существует, решал вопрос пу¬
тем придания небытию физического значения: небытие су¬
ществует как пустота, в которой перемещаются материаль¬
ные атомы (бытие). Некоторые исследователи полагают,
что к демокритову пониманию небытия как пустого про¬
странства приближался в своих рассуждениях о «перво¬
бытной материи» (,/an:eipog)B «Тимее» Платон.
Для Платона проблема существования того, что отли¬
чается от всего существующего, «отрицательно» по отно¬
шению к последнему, была весьма широкой проблемой,
связанной с установлением значения отрицательных суж¬
дений и отрицания вообще 57. Поэтому он считал небытие
принципом всякого различения и уже поэтому чем-то су¬
ществующим. В тех или иных аспектах данную проблему
Платон затрагивал в диалогах «Теэтет», «Евтидем» и «Со¬
фист», связывая небытие то с идеей несуществующего, «ли¬
шенного» (как всякая идея, эта идея также должна суще¬
ствовать), то с понятием материи (она есть небытие по
сравнению с высшим бытием — идеями, но не может быть
полным ничто и отличается от бытия тем, что оно есть
неопределенное бытие, p/rf'ov). Как бы то ни было, вывод
57 И. Н. Бродский. Категория небытия в древнегреческой
философии. «Вестник ЛГУ». Л., 1959, вып. 2, № 22.
10*
147

Платона таков: «...и нужно уже прямо сказать, что небы¬
тие наверное существует и имеет свою природу» 58.
Философы неоднократно возвращались к проблеме бы¬
тия небытия, решая ее в более или менее точном соответ¬
ствии с той позицией, которая была ими занята в борьбе
двух основных философских лагерей. В истории филосо¬
фии нового и новейшего времени—от Гегеля и Шопенга¬
уэра до Николая Гартмана и Хайдеггера — эта проблема
вставала вновь и вновь то в форме вопроса о существова¬
нии различных видов бытия, то в форме вопроса о содержа¬
нии понятия «ничто». Хайдеггер, например, утверждает,
что «ничто» — это трансцендентность, к которой неприло¬
жимо слово «существует», но которая все же как-то суще¬
ствует. Само «существование», по его мнению, неопреде¬
лимо, его можно только переживать.
Собственно логической стороной проблемы существова¬
ния и несуществования занялся, опираясь на исследования
математиков Фреге и Пеано, Бертран Рассел. Выдвинув ее
первоначально на страницах журнала «Майпд» в статье
«Об обозначении» (1905), Рассел подверг ее анализу в
труде «Principia mathematica», неоднократно затем к ней
возвращался и подвел итоги своего исследования в статье
«Логика и онтология» (1957), помещенной в английском
«Журнале философии». Вслед за Расселом этой проблемой
занялись и другие теоретики логического анализа. Упомя¬
нем в этой связи, например, статью Казимежа Айдукевича
«О понятии существования» (1949) и книгу Уилларда Ку¬
айна «С логической точки зрения» (1953), где автор в ре¬
шении данного вопроса следует в общем Расселу59.
По мнению Рассела, парадокс существования исчезает,
если в предложениях науки употребление слова «сущест¬
вовать» логически будет уточнено следующим образом.
Предмет, о котором высказано предложение существования
(экзистенциальное предложение), следует обозначить не
через свое название, а через описательное (дескриптивное)
53 Платон. Полное -собрание творений в 15 томах. Том. III.
Academia, 1929. Софист, 258 В.
59 A. Whitehead and В. Russell. Principia mathematica,
vol. I. Cambridge, 1925, 2 ed., p. 30—32, 66—71, 173—186; B. Rus¬
sell. Logic and ontologie. «The journal of philosophy», 1957, vol. LIV,
N 9; K. A j d u k i e w i c z. On the notion of existence. «Studia philo-
sophica», vol. IV, 1949—1950. W. V. 0. Q u i n e. From a logical point
of view. Cambridge — Mass., 1953.
148

определение присущей ему совокупности свойств. «Под
дескрипцией — писал Рассел,— мы подразумеваем оборот
формы „такой-то и такой-то (the so-and-so) “ или какой-
либо (иной) эквивалентной формы» 60.
Учение о так называемых дескриптивных определени¬
ях, выдвинутое Б. Расселом в «Principia mathematica»,
имело несколько аспектов. Один из этих аспектов связан,
например, с проблемой так называемой антиномии отноше¬
ния именования 61. Но в данном случае речь идет не о ши¬
рокой теории дескрипций, согласно которой большинство
собственных названий суть скрытые описания, и не об уз¬
кой теории единичных дескрипций, но о приложении прие¬
ма фиксации предмета через описание его свойств (descrip¬
tion) к проблеме предицирования существования. В соот¬
ветствии с этим, описательное определение предмета ис¬
пользуется для того, чтобы существование или несуще¬
ствование предмета зафиксировать уже не при помощи
обычного предиката, но через посредство оператора. В при¬
веденном выше примере данная трансформация приведет
к образованию следующего предложения, записанного че¬
рез посредство символики функции-предложения:
(3$) [А (х) • 2? (;г) ], где И — свойство «конеобразный», В —
свойство «крылатый», а все предложение можно прочитать
так: «ложно, что у какого-нибудь предмета совмести¬
мы свойства копеобразности и крылатости». Здесь термин
«предмет» означает, «то, о чем мыслим», предметом отри¬
цания, является сама совместимость свойств А и В.
Говоря языком символической логики, в процессе опи¬
санной процедуры несуществование Пегаса уже не преди-
цируется, но преобразуется в форму оператора, а именно
квантификатора существования с отрицанием. Предмет
«Пегас» (крылатый копь) как таковой уже не выступает
в качестве субъекта предложения, о котором утверждалось,
что он не существует. Оба свойства А и В, при помощи ко¬
торых ранее был образован субъект предложения и кото¬
рые используются при описательном определении субъек¬
та, превращаются в новый предикат, а переменная, связан¬
60 A. Whitehead and В. Russell. Principia mathematica,
vol. I, p. 30. Речь идет о единичных дескрипциях с квантором 1
(см. стр. 1'51).
61 Р. Карнап. Значение и необходимость. ИЛ, 1959, § 32,
метод IV.
149

ная квантификатором существования,— в новый субъект.
Итак, «существование» интерпретируется теперь уже не
как предикат, но как оператор. Иными словами, пояснил
Куйан, в логически уточненном научном языке «быть —
значит быть значимостью некоторой переменной» 62, то есть
относить истинность или ложность к предикату. В пред¬
ложениях, сформулированных согласно этому указанию,
утверждается, что предикат, состоящий из признаков, по¬
средством которых можно описать предмет, принадлежит
либо не пустому, либо пустому классу вещей. Предложен¬
ный Расселом способ употребления термина «существует»
состоит в том, что вместо того чтобы утверждать, что
«этот предмет не существует», нам предлагают утвер¬
ждать, что описательное название этого предмета (заме¬
няемое затем совокупностью частных предикатов, исполь¬
зуемых при описании) есть название «пустого класса».
Следовательно, высказать на языке математической логи¬
ки, существует или не существует данный предмет, значит
констатировать, что предикат, составленный из признаков
этого предмета, «заполнен» или «пуст» или что данное со¬
четание признаков (свойств) обладает свойством «запол¬
ненности» или «пустоты».
Заметим, кроме того, что термин «существование» мо¬
жет быть устранен, так же как и само слово «существова¬
ние», как из названия квантора существования, так и из
его прочтения: «существует х, для которого...»
На самом деле предложение, связанное квантором су¬
ществования, т. е. малым квантификатором, равносильно
предложению, состоящему из дизъюнктивного ряда: (а)
(Аа-Ва) V (b) (Ab-Bb) V ..., где а, в... суть индивидуаль¬
ные значения, которые принимает переменная х. Это пред¬
ложение можно прочитать так: «либо для ,,а“ совместимы
свойства А и В, либо для ,,Ь“ —свойства А и В... и т. д.» 63.
62 W. Quin е. Designation and existence. «The journal of philo¬
sophy», 1939, vol. XXXVI, N 26, p. 708.
63 Возможна, кроме того, замена квантора существования и
через предложенную Д. Гильбертом так называемую эпсилон-
функцию (Д. Гильберт. Основания геометрии. Статья: Обосно¬
вания математики. М., 1948, стр. 368). Здесь же заметим, что, со¬
гласно 8-теореме Гильберта, можно вводить в математику объекты,
существование которых не доказано, но при условии, что они не
вводились в начальные посылки рассуждения и будут исключены
в конечных выводах.
150

Что касается теории единичных дескрипций, то сделаем
замечания о мотивах ее возникновения.
Одним из таких мотивов было стремление устранить из
пауки предложения с неуточненным содержанием, к тому
же не поддающиеся, с точки зрения логических аналити¬
ков, точной эмпирической проверке. Например, мы имеем
предложение «Вальтер Скотт есть автор „Веверлея"». Здесь
фигурирует эмпирически не обнаруживаемый объект —
«автор ,,Веверлея“». Неясно также, в каком смысле упо¬
треблено предложение «есть автор»: утверждается ли, что
Скотт был единственным автором этого произведения и
никто другой не написал «Веверлея», или же утверждает¬
ся только то, что Скотт был одним из авторов данного со¬
чинения.
Лучшим выходом из подобных ситуаций Рассел счел
переход к квантифицированным предложениям через ис¬
пользование механизма операторов и дескрипций. При
этом есть возможность произвести выбор из серии операто¬
ров («для некоторых...», «по крайней мере для одного я...»,
«самое большее для одного я...», «только для одного х...»
и т. д.) 64. Можно, например, ограничиться оператором
«для некоторых х...». В предложении (Яя) [А (х) • 2?(я)],
где А—свойство «обладать именем Вальтера Скотта»,
а В — свойство «быть автором ,,Веверлея“», утверждается
только то, что есть точка пересечения двух линий, на од¬
ной из которых помещены предметы, обладающие свойст¬
вом Л, а на другой — предметы со свойством В. Вопрос о
количестве первых и вторых, а также о числе точек пере¬
сечения для содержания данного предложения не суще¬
ствен, поскольку мы выявляем только бесспорное содер¬
жание предложения «Вальтер Скотт есть автор „Вевер¬
лея"».
Если мы все же пожелаем выявить не только бесспор¬
ную (т. е. независимую от вариантов в толковании) часть
содержания предложения обычного языка о Скотте как
авторе «Веверлея», а его содержание в полном объеме, то
изберем оператор дескрипции «только для одного х...» [(iz )
(...я...)]. Исходя из него, мы сможем затем выразить сле¬
64 Нами даны такие прочтения операторов, в которых слово
«существует» отсутствует. Последний из операторов читается и
так: «тот (предмет), который...».
151

дующее точное содержание нашего исходного предложе¬
ния: «««гг написал ,,Веверлея“» всегда эквивалентно «х есть
Скотт»», что значит: «х написал ,,Веверлея“» истинно, если
х есть Скотт и ложно, если х не есть Скотт» 65. Здесь опи ¬
сание — «автор ,,Веверлея“» — уже не фигурирует.
С логической точки зрения, переход от рассмотрения
предметов к рассмотрению их через их свойства оказы¬
вается приемлемым и целесообразным, позволяя вносить
уточнения в смысл предложений при помощи чисто фор¬
мального аппарата. Вполне приемлемы, с логической точ¬
ки зрения, мотивы теории дескрипций и для исключения
парадокса существования.
Парадокс исчезает в результате того, что заимствован¬
ные из этой теории приемы позволяют ясно отчленить
проблему реального существования предметов, о которых
нечто высказывается, от формальной логики. Иными сло¬
вами, это не собственно логическая проблема, и формаль¬
ная логика как таковая ею не занимается. «Как бы то ни
было,— писал Карнап,— понятие существования (в логи¬
ке.— И. Н.)... не имеет отношения к онтологическому по¬
нятию существования или реальности»66. В формальной
логике рассуждают следующим образом: если нам известны
некоторые свойства (А и В) и некоторые предметы, кото¬
рым эти свойства присущи, то не дело логики доказывать,
что это так или не так, но ее дело точно выразить это от¬
ношение между предметами и свойствами на формально¬
логическом языке и установить, какие из этого могут быть
получены выводы.
С точки зрения диалектического материализма, приве¬
денные тезисы Куайна и Карнапа сами по себе не являют¬
ся ошибочными, так как выражают качественные границы
всякого формальнологического исследования.
В качестве типичного примера формальнологического
аспекта анализа понятия существования приведем рассуж¬
дения одного из представителей Львовско-Варшавской
школы — Лесневского 67. Стремясь выявить соотношения
65 A. Whitehead and В. Russell. Principia mathematica,
vol. I, p. 68.
66 R. Carnap. Meaning and necessity. Chicago, 1947, p. 43.
67 St. Lesniewski. Uber die Grundlagen der Ontologie.
«Sprawozdania z posiedzen Towarzystwa Naukowego Warszawskiego»,
Wydzial III, 1930, vol. 23, Zs. 4—6, Warszawa, str. Ill—132.
152

между понятиями «существует», «существует только один
предмет», «есть объект» и др., оп принял в качестве акси¬
ом следующие определения:
(1)	ex a=d^x) (хеа), то есть а существует, если и
только если для некоторого х имеем, что х есть а.
(2)	sola=df(x, у) [(хеа • yea)Zjxsyl то есть существует
самое большое одно а, если и только если выполняется
требование «если х есть а и у есть а, то х есть у».
(3)	ob a=dffax) (аъх), т. е. а есть объект, если и только
если для некоторого х имеем, что а есть х.
На основании первых двух определений и определения
(4) а (b=di (x)(xsa'jxsb) Лесневский принимает следую¬
щую дефиницию понятия «есть»:
(5) aeb=dfa(b • ex а • sol а, то есть а есть Ъ, если и толь¬
ко если а входит в Ъ, существует а и притом самое большее
одно а.
После этого из (3) и (5) вытекает, что
оЪ а = (Зх) (а (х • ex a- sol а)
или
(fi)ob а = (Зх) (« (х) • (ех а • sol а).
Но из (4), заменив Ъ через а и применив к правой части
выражения закон тождества /Ор, получаем как всегда ис¬
тинное предложение а (а. Следовательно, таковым будет и
(Л х) (а(х). Это выражение на правах всегда истинного
члена может быть, согласно правилам логики, опущено из
правой части формулы (6). В итоге имеем: (7) оЪ
ех а • sol а.
Основные определения Лесневского, близки обычному
словоупотреблению. Например, «предмет а существует,
если нечто есть а», «а есть объект, если а есть нечто». Од¬
нако понятия, которыми оперирует Лесневский, отнюдь не
онтологические, хотя сам он и назвал свой анализ «онто¬
логией». То, что он именует объектами, суть логические
«предметы», т. е. то «нечто», о котором оп ведет рассуж¬
дение и которое сохраняет относительно устойчивую струк¬
туру. Неудивительно поэтому, что из (3) дефиниции Лес¬
невского следует вывод, аналогичный точке зрения Рассе¬
ла: «несуществованием» как предикатом в логике опери¬
ровать нельзя, ибо если а не есть нечто (т. е. х), то а вооб¬
ще нет, оно не может быть записано, и, следовательно, не
о чем высказывать суждение о несуществовании.
153

Мотивы учения Рассела о дескрипциях подверглись,
однако, ошибочной философской абсолютизации самим
Расселом, а также Шликом, Айером и Карнапом. Рассел
придал исключительно большое философское значение вы¬
водам, которые он и его единомышленники сделали из тео¬
рии дескрипций. Он считал их «верховным (supreme) прин¬
ципом философии» и даже «бритвой Оккама XX в.», т. е.
тем же, чем теоретики «Венского кружка» назвали прин¬
цип верификации.
Главной причиной повышенного интереса неопозити¬
вистов к учению о дескриптивных определениях была воз¬
можность использовать его в целях отрицания предициру-
емости «существования вообще». Поскольку предикации
подлежат свойства (как то, что отличает одну вещь от
другой), отрицание предицируемости существования озна¬
чает утверждение, что «существование» не есть свойство.
Именно эту идею Рассел проводил в уже упомянутом своем
учении о неполных символах. В предисловии к «Логико¬
философскому трактату» Витгенштейна он писал о том,
что предикат «есть объект», аналогичный предикату «су¬
ществует» (например, в предложении «А есть объект» [но
не: «сам А...»]) не означает ничего, а потому есть неполный
символ и приобретает смысл только в связи с какими-либо
«определенными» качествами объекта, ибо в этом случае
совместно с А может быть заменен переменной (в итоге
возникает, например, функция-предложение вида: «х крас¬
ный») 68. Рассел определил как неполный символ и поня¬
тие «существование». В лучшем случае, говорят нам, «су¬
ществование» или «бытие в качестве объекта» в предикате
оказывается излишним повторением само собой разумею¬
щегося утверждения о данности данного предмета (соот¬
ветственно: субъекта предложения) сознанию логика.
Заметим, что проблема, рассматриваемая Расселом в
учении о неполных символах, а отчасти — ив учении о
дескрипциях, затрагивает логическую проблему границ
применения определения через род и видовое отличие.
Витгенштейн касается этой проблемы на примере слова
68 Учение о неполных символах Рассел использовал и для
обоснования своего «нейтрального монизма»: как в познании, так
и в самой действительности имеют значение якобы не «субстан¬
ции» (предметы), но «свойства» (процессы).
154

«игра вообще», Мур —на примере слов «добро вообще»,
«реальность вообще», «доказательство вообще», Айдуке¬
вич — «определение вообще».
Мысли о принципиальной ненужности предици|рования
«существования» появились еще в исследовании Ф. Брен¬
тано «Психология с эмпирической точки зрения» в конце
XIX в. (но он не отверг традиционного субъективно-преди¬
катного строения суждений). Эти мысли проводятся нео¬
позитивистами во многих работах: в статье М. Шлика «По¬
зитивизм и реализм», в книге А. Айера «Язык, истина и
логика» (1936)69, в обобщающем сочинении А. Папа «Эле¬
менты аналитической философии» (1949), а также в ранее
упомянутом исследовании В. Куайна. «Никакой общей де¬
финиции „реального" и „нереального",— писал Артур
Пап,— не может быть дано, поскольку эти слова не явля¬
ются дескриптивными предикатами. Короче говоря, это не
свойства, подлежащие анализу» 70.
Поскольку эти идеи связаны с простейшим, элементар¬
ным случаем существования в кванторе (в отличие, напри¬
мер, от случая предложений с двумя кванторами — суще¬
ствования и общности — одновременно), подобный случай
и будет рассмотрен.
В этой связи небезынтересно привести несколько исто¬
рико-философских фактов, имеющих к этому вопросу пря¬
мое или косвенное отношение.
Аристотель считал бытие наиболее общим предикатом,
лишенным, однако, качественных разновидностей. «Бытие
вообще» присуще и предметам и категориям, оно соприча-
стно последним 71. Таким образом, «бытие» есть свойство,
цричем оно коренится в сущности.
Р. Декарт, конструируя свое онтологическое доказа¬
тельство существования бога 72, по сути дела оперировал,
как он и признал в своих ответах на критику со стороны
69 A. Ayer. Language, truth and logic, p. 185.
70 A. Pap. Elements of analytic philosophy. N. Y., 1949, p. 142.
71 Аристотель. Метафизика, Соцэкгиз, 1934, кн. VII, гл. I,
1028а 10—а 30.
72 «...Из одного того, что в идее существа высочайшего совер¬
шенства содержится необходимое и вечное бытие, она (душа.—
И. Н.) должна заключить, что такое существо высочайшего совер¬
шенства есть, или существует» (Ренэ Декарт. Избранные произ¬
ведения. Госполитиздат, 1950, стр. 432).
155

Гассенди 73, понятием существования как своего рода свой¬
ствам, атрибутом, способностью предмета.
Большой интерес представляет точка зрения И. Канта
на существование или бытие: он не считал существование
свойством вещей, т. е. предикатом, способным увеличивать
содержание субъекта в суждении. В этом вопросе Кант,
как и польский критик Декарта Л. Вольцоген, использовал
идеи Гассенди.
«Бытие, очевидно, пе есть реальный предикат, то есть
не понятие о чем-то таком, что могло бы быть (аналитиче¬
ски) выявлено в понятии вещи (was zu dem Begriffe...
hinzukommen konne). Это только полагание (Position) ве¬
щи или некоторых определений в себе самих. В логи¬
ческом употреблении это только связка в суждении».
Иными словами, Кант считает, что, когда субъект выска¬
зывает предикат «есть» (от слова «быть»), этим он лишь
мыслит «предмет как просто данный» 74.
Эти рассуждения Канта были направлены против онто¬
логического доказательства бытия бога. Из «существова¬
ния» как признака, вкладываемого людьми в понятие бога,
не вытекает «существование» как свойство, необходимо
будто бы присущее самому богу (мы помним при этом, что
сам Кант верил в бога). «...Мы должны выйти из понятия,
чтобы придать предмету существование» 75.
Заметим, однако, что из рассуждений Канта вытекает
в конечном счете вывод, прямо противоположный его же
оценке содержания предиката «быть». Если для утвержде¬
ния реального существования предмета нужно «выйти из
понятия», следовательно, мы сообщаем новое, и притом
важное знание о вещи. Это знание не сводится к содержа¬
нию понятия вещи как таковой или к констатации факта,
что данное понятие существует. Поэтому предикат «есть»
в смысле «существует» может означать не только данность
предмета в мышлении (наличие в мышлении понятия
предмета), но и реальное его существование, иными слова¬
ми, предикат «есть» способен стать и реальным предика¬
том. Последнее происходит в том случае, если истинность
73 R. Descartes. CEuvres. Paris, 1904, t. VII, p. 179—196;
t. IX, p. 133-152.
74 Immanuel Kant. Kritik der reinen Vernunft. Leipzig, 1878,
S. 472.
75 Ibid., S. 474.
156

суждения о реальном существовании предмета удостоверя¬
ется апостериорно, т. е. на основании опыта.
К. Маркс в «Приложении» к докторской диссертации
«Различие между натурфилософией Демокрита и натурфи¬
лософией Эпикура» указал и на другое проявление непо¬
следовательности в рассуждениях Канта, Если речь идет
не о самом боге, но лишь о понятии бога, то и в этом слу¬
чае предицирование существования есть нечто большее,
чем простая констатация данности понятия тому, кто о
нем рассуждает. Понятие бога или — пример Канта — сто
талеров (в форме денежного знака) имеют значение для
сознания людей, а следовательно, оказывают влияние на
человеческую жизнь, далеко не всегда и пе везде. Но там,
где понятие бога обладает значением, поскольку в него
уверовали как в истинное, оно выступает как действенный
социальный фактор (другой вопрос, чем вызвана вера в
его истинность и в чем выражается его активная роль). То
же касается и денежных знаков. Поэтому, пишет К. Маркс,
«пример, приводимый Кантом, мог бы подкрепить онтоло¬
гическое доказательство. Действительные талеры имеют
такое же существование, как воображаемые боги. Разве
действительный талер существует где-либо, кроме пред¬
ставления, правда, общего, или, скорее общественного
представления людей?» 76- С другой стороны, положитель¬
ным моментом в рассуждениях Канта является то, что он
проводит четкое различие между реальным существова¬
нием предметов и существованием их в понятиях и счи¬
тает проблему реального существования выходящей за
пределы логики, но тем не менее гносеологической
проблемой.
Линия Канта в критике предицировавия термина
«быть» продолжена Ремке, Брентано и Расселом. Однако в
их рассуждениях утрачено то положительное, которое
было в учении Канта. По мнению Рассела, «существова¬
ние» и «бытие» в том виде, в каком они появляются в тра¬
диционной метафизике, суть гипостазированные формы не¬
которых значений [слова] «есть» 77. «Существование» и
«бытиё» означают, по Расселу, данность предмета в мыш¬
лении. «Бытие (being) — это то, что относится к каждому
понимаемому термину, к каждому возможному объекту
76 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. Гос-
политиздат, 1956, стр. 98.
77 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 65.
157

мышления — короче, ко всему, что может появиться в ка¬
ком-либо суждении, истинном или ложном, и ко всем [са¬
мим] таким суждениям» 78. Иных значений «существова¬
ния» Рассел в теории познания именно как теории не при¬
нимает.
Есть в неопозитивизме и другая гносеологическая ли¬
ния, которая сводит «существование» к «данности» в ощу¬
щениях и чувственных представлениях. Линия эта восхо¬
дит к учениям Беркли и Юма и опирается на понимание
факта как чувственной данности.
«...Идея существования,— писал Юм,— тождественна с
идеей того, что мы представляем как существующее...
Представляя себе объект просто, а затем представляя его
существующим, мы в действительности не вносим никакой
прибавки, никакого изменения в нашу первоначальную
идею» 79. Существование неощущаемого и чувственно не
представляемого, с точки зрения Юма, не есть предмет для
научных утверждений.
«Быть — значит быть воспринимаемым»,— утверждал
безапелляционно Беркли.
Так же, как и Юм, рассуждают в данном вопросе многие
неопозитивисты. Райхенбах, полагая, что «в высшей степе¬
ни вероятно» мнение о существовании физической реаль¬
ности, не придает, однако, этому мнению значения досто¬
верного научного тезиса 80. Он считает, что достоверно су¬
ществует только то, что существует в ощущениях людей,
и было бы странно говорить о существовании ненаблюда¬
емого, ибо это равносильно якобы утверждению о наблюда¬
емости ненаблюдаемого.
Таким образом, в обеих линиях рассмотрения «сущест¬
вования» — как данности в мышлении и как данности в
ощущениях — отрицается качественная определенность
«существования». Коль скоро «существование» совпадает с
данностью, то отвергается и предицирование «существова¬
ния» как гносеологического свойства. Эту традицию, осно¬
ванную на тавтологии, так как из нее следует утверждение
78 Б. Russell. The principles of mathematics. London, 1903,
p. 427.
79 Д. Ю м. Трактат о человеческой природе, кн. I. Юрьев, 1906,
стр. 66, 91.
80 Н. Reichenbach. Der Aufstieg der wissenschaftlichen
Philosophic, S. 298.
158

сознанием данности того, что дано сознанию, воспринял
неопозитивизм. Не избежал этой традиции и немецкий мар¬
ксист Г. Клаус в книге «Введение в формальную логику»
(i960),—см. стр. 73 его книги.
Ознакомимся с рассуждениями о предицируемости
«существования» неопозитивиста новейшей формации
У. Куайна в его книге «С логической точки зрения» (1953).
Куайн считает, что парадокс существования возникает
вследствие смешения понятий «значение» слова и «обозна¬
чение» предмета словом. В различении этих двух понятий
Куайн следует за Г. Фреге, который в работе «О смысле и
значении» («Uber Sinn und Bedeutung») продемонстриро¬
вал в этой связи пример двух выражений с разными значе¬
ниями (например, «Утренняя звезда» и «Вечерняя звез¬
да»), которые обозначают один и тот же предмет (планету
Венеру) 81. По мысли Куайна, в результате ошибочной
подмены значения слова обозначаемым через посредство
этого слова предметом приходят к выводу, что предмет
«Пегас» должен существовать, поскольку слово «Пегас»
имеет значение. Поскольку «значение» представляют себе
как некое интенциональное бытие в сознании, то «Пегас»,
которого до этого смешивали со значениями слова «Пегас»,
завершает свою карьеру как идея.
Объявляя себя борцом против гипостазирования значе¬
ний, т. е. превращения их в самостоятельные идеальные су¬
щности типа ens intentionale, Куайн предлагает в качестве
единственного возможного, по его мнению, выхода из ситу¬
ации отказаться от употребления понятия «значение». То,
что считают «значениями», есть, по Куайну, лишь правила
оперирования названиями (обозначениями) вещей. После
этого Куайн сформулировал уже упомянутое нами опреде¬
ление существования в логике как существования в фор¬
ме значимости переменной.
Оценивая приведенный нами ход основных мыслей Ку¬
айна, обратим внимание на тесную связь значения слова и
гносеологического образа (понятия). Вследствие этого на¬
падения Куайна на гипостазирование слов направляются
против иного объекта — материалистической теории отра¬
жения. Вместо элиминации «значений» происходит исклю¬
чение из теории познания такой важной категории,
как «результат отражения». По поводу отношения между
81 «Zeitschrift fur Philosophic und philosophische Kritik», 1892,
vol. 100, S. 25—50.
159

значением и понятием происходят дискуссии между линг¬
вистами. Чтобы правильно решить этот вопрос, необходимо
учитывать различие между языковой и мыслительной сто¬
ронами единого познавательного процесса. Различие это
предполагает и их единство, но не тождество. Поэтому от¬
казываться от «значений» было бы такой же ошибкой, как
и отрицать существование понятий.
Куайн еще последовательнее придерживается своей
гносеологической позиции в других рассуждениях. Он со¬
глашается с материалистическим, по сути дела, тезисом,
что применение логико-семантического понятия существо¬
вания еще не решает онтологического вопроса о том, что
существует и что не существует, т. е. не чисто языкового
вопроса. Но какую же онтологию принять? И здесь Куайн,
противореча самому себе, сползает на позиции конвен¬
ционализма и сводит дело к выбору онтологического язы¬
ка, как более «удобного». Мало того, он отдает пальму
первенства феноменалистскому языку, поскольку тот-де
более «последовательно», чем материализм, выступает
против «мифов» гипостазирования сущностей, относя
к числу «мифов» и понятие физического объекта.
Отрицание предицируемости «существования» на осно¬
ве позитивистского истолкования мотивов учения о дес¬
крипциях связано с особой разновидностью понятия дан¬
ности в мышлении.
Мы уже отмечали, что данность исходных посылок для
умозаключения рассматривается логикой как объективный
для нее факт. Формальную логику интересует не анализ
происхождения того факта, что такие-то посылки даны,
но то, к каким логическим следствиям эти посылки при¬
водят, коль скоро они уже даны. Таким образом, данность
в мышлении расчленяется на данность посылок мышле¬
нию и логическую необходимость выведения из них след¬
ствий (используя строго определенные правила вывода).
Неопозитивизм осуществляет здесь три следующие одна
за другой ложные операции: 1) утверждает, что факт дан¬
ности исходных посылок должен рассматриваться с точки
зрения его генезиса не только вне логики, но и вне теории
познания; 2) декларативно изолирует формальную логику,
отождествляемую при этом с теорией познания, от онто¬
логии, а в то же время стремится саму логику объявить
«новой онтологией»; 3) рекомендует трактовать данностг
160

исходных посылок в научном исследовании как данность
конвенциональную, т. е. как продукт чисто условного
соглашения между учеными.
В соответствии с этим К. Айдукевич в статье «О поня¬
тии существования» (1949) (развивал идею, что истинность
утверждения о том, существует или не существует какая-
либо вещь, зависит от согласования данного утверждения с
правилами конвенционально принятого языка. Речь идет о
том, что согласованным или не согласованным с этими
правилами будет значение слова «существует». В зависи¬
мости от этого предложение, в которое это слово входит,
может оказаться истинным (ложным) или же неприемле¬
мым, т. е. лишенным научного смысла.
Айдукевич, подобно Куайну, отрицает существование
интенционального бытия, зачисляя фактически в число сто¬
ронников концепции «объектов в уме» не только феномено¬
логов, но и материалистов, стоящих на позициях теории от¬
ражения, а всех противников этой концепции объявляет
реалистически мыслящими людьми. Сам Айдукевич до¬
пускает такой онтологический язык, в котором было бы
принято понятие только «реального существования», но
сильно запутывает все дело, так как, с его точки зрения,
существовать реально — значит существовать в чувствен¬
ном опыте субъекта.
С точки зрения К. Айдукевича, спор между материализ¬
мом и идеализмом по вопросу трактовки понятия «суще¬
ствование» не имеет смысла. Допустим, что один философ
утверждает: «деревья существуют реально» (1), другой
же философ-идеалист, феноменолог, заявляет, что «де¬
ревья существуют интенционально» (2). Решение вопроса
Айдукевич ставит в зависимость от того, считать ли согла-
соьанным с правилами употребляемого нами языка пред¬
ложение (1). При этом у Айдукевича возникает следую¬
щая ситуация: «...есть две альтернативы: метаязыковое
суждение, утверждающее, что суждение «деревья суще¬
ствуют реально» удовлетворяет критерию (т. е. соответ¬
ствует правилам принятого языка.— И. Н.), либо истинно,
либо ложно. Если оно ложно, то идеалист утверждает
безосновательно вторую, интенциональную часть своего
тезиса, согласно которой деревья существуют в интенцио¬
нальном значении этого слова. Если же, наоборот, мета¬
языковое суждение истинно, идеалист не может утвер¬
11 И. С. Нарский
161

Ждать первую часть своего тезиса на своем родном языке
(т. е., говоря по-английски, пе может отрицать, что де¬
ревья существуют [реально]). И, воздерживаясь от выра¬
жения нашего мнения относительно истинности тезиса
объективного идеалиста, который мы не в состоянии пере¬
вести на наш собственный язык, мы считаем, что либо
идеалист выдвигает этот тезис без основания, либо он
не может утверждать его вообще, не нарушая при этом
язык, на котором он хочет это сделать» 82. Таким образом,
получается, что идеалиста критиковать невозможно, по¬
скольку его позиция либо не поддается выражению, либо
не поддается противопоставлению противоположной ей
позиции 83. Иными словами, идеализм уходит из-под уда¬
ров критики, как только сам занимает позицию критика
материализма! Вывод для идеализма очень удобный.
Но критикует ли Айдукевич феноменологическую разно¬
видность идеализма как убежденный противник идеализма
вообще? В статье «Проблема идеализма в семантической
формулировке» (1936) он выступил против одной из форм
идеализма — неокантианского априоризма.
Однако такую же аргументацию, как и против идеализ¬
ма, он попытался использовать в свое время и против ма¬
териализма, подчеркнув тем самым свои позитивистские
воззрения.
Ошибочность «критики» Айдукевичем идеализма фено¬
менологов состоит в неправильности исходного его тезиса о
82 К. A j d u k i e w i c z. On the notion of existence. Some remarks
connected with the problem of idealism. «Studia philosophica», Poz¬
nan, 1949—1950, vol. IV, p. 22.
83 Имеется в виду следующее. Предложение (2) может быть
развернуто так: «деревья не существуют (в реальном смысле),
но существуют интенционально (т. е. нереально)». Если в употреб¬
ляемый феноменологом язык слово «существуют» в реальном его
смысле не включено, то тезис (2) оказывается составленным из
выражений двух различных языков. По мысли Айдукевича, сопо¬
ставление выражений из различных языков друг с другом неосу¬
ществимо, а потому отрицание позиции «реализма» в тезисе (2)
оказывается лишенным основы. Если же, согласно конвенции,
слово «существуют» в реальном его смысле включено в употреб¬
ляемый феноменологом язык, то отрицание существования деревь¬
ев (в первой части тезиса) на этом языке невыразимо, ибо, в со¬
ответствии с идеями Рассела и Лесневского, невозможно припи¬
сывать предикат тому, чего вообще нет.
162

взаимонепереводимости различных философских языков,
на которые он неправомерно перенес свойства аксиомати-
чески-дедуктивных систем. Парадокс «существования» не
может служить средством для опровержения идеализма,
точно так же как и материализма.
Если «существование» понято, о чем уже говорилось,
как условная данность посылок (а следовательно, предло¬
жений, входящих в их состав терминов и обозначающих их
знаков), то в совокупности с двумя выше отмеченными
значениями «существования» как данности в мышлениях
и в ощущениях это приводит к следующему результату.
Существование предмета сводится к восприятию и пред¬
ставлению или же наличию мысли о данном предмете,
а также к факту фиксации (данности) предложения о
предмете.
Принятие подобных предложений оправдывается их со¬
ответствием исходным посылкам (аксиомам) и правилам
некоторой системы предложений, т. е. оправдывается фак¬
том их логической приемлемости для системы.
Для познания, в неопозитивистской его трактовке, ока¬
зывается важным не то, что существует, а то, что именно
данная система приемлет как существующее. В итоге полу¬
чается, что проблема существования сводится к проблеме
допустимости в рамках данной системы или же к фиксиру¬
емое™ в предложениях, которая и выдается за «новое» он¬
тологическое понятие существования.
Это новое понятие в предицировапии не нуждается.
Ведь нет никакого научного резона, пишет американский
исследователь неопозитивизма Г. Бергман, утверждать су¬
ществование самих предложений: коль скоро предложение
принято, оно само показывает, что существует; с предложе¬
ниями нужно «просто» оперировать, не рассуждая о их су¬
ществовании 84.
Как мы увидим в III главе книги, аналогичное поло¬
жение возникло в теории познания неопозитивизма, где к
допустимости фиксации предложения в системе (оно фик¬
сируется, поскольку оно допустимо, а потому принято) был
сведен смысл утверждения истинности этого предложения.
84 G. Bergmann. The metaphysics of logical positivism. N. Y.,
1954, p. 36.
11*
163

Таким образом, с одной стороны, к данности в сознании
неопозитивисты сводят факт существования предметов, а с
другой — к тому же самому сводят факт истинности позна¬
ния предметов. Последнее вытекает из того, что истинность
превращают в формальный признак нахождения предложе¬
ния в сознании, а этот признак может быть «без убытка»
опущен. Стало быть, в принципе отрицается как свойство
объективного существования предметов, так и гносеологи¬
ческое свойство истинности суждений.
«Данность» поглощает и внешнее по отношению к себе
бытие объектов и гносеологическое отношение субъекта и
объекта.
Первый шаг на этом пути сделал еще Беркли, рас¬
сматривая ощущения как несубстанциональные данные со¬
знания. В таком же духе рассуждал и Мах, считавший, что
не имеет смысла спорить о том, является ли мир действи¬
тельным или же он есть только состояние сознания. Неопо¬
зитивисты поняли отношение субъекта и объекта как непо¬
средственное выражение „данного" в образе, совершенно
не учитывая процесса отражения объективного мира в со¬
знании человека и диалектики этого процесса.
В результате этого в гносеологии неопозитивизма утра¬
чиваются как специфика субъекта, так и тот факт, что
субъект является в конечном счете продуктом объекта,
по активно воздействует на него. Путь к субъективному
идеализму оказывается открытым, так как в результате
отождествления объективного с непосредственно данным
происходит подстановка чувственных данных как непо¬
средственных объектов познания на место существующих
объективно вещей.
Значительное искажение претерпевает вся теоретико-по¬
знавательная проблематика: вопрос о путях отражения яв¬
лений в сознании и сущности внешнего материального ми¬
ра в восприятиях (не совпадающих по форме и не полно¬
стью совпадающих по содержанию с качествами объектов
вне нас) снимается; па его место ставится вопрос о путях
перехода от чувственных данных к понятиям физических
объектов, истолкованным в качестве «удобных» логических
конструкций.
Неопозитивизм включил в класс «данных» также и
предложения в словесной и символической форме как свое¬
го рода «эмпирические» объекты.
164

В этом состоит своеобразие некоторых разновидностей
неопозитивизма (например, физикализма Нейрата), исхо¬
дящих из платоновской традиции и состоящих в абсолю¬
тизации свойства относительной самостоятельности мате¬
матических и логических объектов. Однако неопозитивисты
вместо превращения их в идеальные (понятийные) сущно¬
сти трактуют математические и логические объекты как
чувственно воспринимаемые формальные структуры.
С другой стороны, с платоновской традицией их сближает
проводимое Расселом, а за последние годы и некоторыми
другими позитивистами-логиками различение между пред¬
ложением и суждением как идеальной «сущностью» пред¬
ложения.
Но при всех вариантах трактовки предложений —
как видимого, звучащего или осязаемого набора символов,
как элементов логико-языковой системы или как оболочки
суждений — предложения в неопозитивизме рассматри¬
ваются пе как форма отражения фактов и событий внеш¬
него мира, а как разновидность «данного», которое не нуж¬
дается в присоединении к нему предиката «существует».
Действительно ли существование предмета не есть при¬
сущее ему свойство и потому не подлежит предициро
ванию?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо проанализи¬
ровать проблему видов «существования» в философии и
логике с точки зрения диалектического материализма.
Гегелевские рассуждения о диалектике понятий «суще¬
ствования» и «качества» здесь помогут очень мало. Рас¬
смотрение этих вопросов с позиции старого материа¬
лизма также недостаточно, так как самое большее, к чему
оно может привести, это к отрицанию правомерности како¬
го бы то ни было онтологического истолкования «существо¬
вания» в символической логике. «Мы придерживаемся того
мнения,— писал Т. Котарбиньский,— что слово „существу¬
ет*‘, при помощи которого можно переводить в словесное
выражение малый квантификатор, используемый для ут¬
верждения альтернативы, столь далеко отличается по сво¬
ему значению от слова „существование44, понимаемого как
философский термин, что утверждая, например, (3 /) (ч х)
(fx) и читая это при помощи слов „существует такое
свойство и существует такой индивидуум, что этот индиви-
дуум обладает этим свойством44, мы тем самым ничего пе
165

предопределяем о существовании в философском смысле
ни индивидуумов, ни свойств» 85.
В разделе своих «Лекций по истории логики» (1957),
посвященному вопросу о «действительности, которую ис¬
следует логика», Котарбиньский обращает внимание не на
отношения логических индивидуумов и классов к объек¬
тивному миру, но на отношения между индивидуумами и
классами внутри логики, т. е. на характер существования
универсалий, «целого» и т. д. В то же время, если и согла¬
ситься с тем, что философский анализ проблемы отноше¬
ния логики к объективному миру в полном объеме этой
проблемы и не есть дело самой логики, то все же логика
не может стоять в стороне от философского анализа своих
исходных понятий, ибо результаты этого анализа влияют
на истолкование результатов логики в целом.
Невозможность абсолютного обособления логики от фи¬
лософии признал Б. Рассел в статье «Логика и онтология»
(1957), где он отрицает онтологическое значение кванто¬
ра существования. Рассел приводит обычное определение
квантора существования: «... если мы имеем выражение
/х, содержащее переменную х, и через подстановку [опре¬
деленных] значений вместо переменной получаем сужде¬
ния, то скажем, что выражение (Е#)/# должно означать,
что имеется по крайней мере одно значение х, для которого
/гг истинно». После этого он приходит к следующему выво¬
ду: «То, что делает математическая логика, состоит не в
установлении онтологического статуса там, где он сомни¬
телен, но скорее в уменьшении числа слов, имеющих
прямое значение указания на объект» 86. Однако Рассел в
названной статье ни единым словом не обмолвился об
ошибочности отождествления понятия существования с
данностью сознанию.
С позиций диалектического материализма поставленная
проблема решается следующим образом.
Следует признать, что существование предмета не есть
свойство того же порядка, что и, например, «твердость»,
«желтизна», «прямоугольность», «дискретность», «движе¬
ние», «электропроводимость» и другие чувственно или
85 Т. Kotarbinski. Wyklady z dziejow logiki. Lodz. 1957,
str. 158—159.
86 B. Russell. Logic and ontologie, p. 227, 230.
166

рационально воспринимаемые качества объектов. Но это
не значит, что «существование» вообще не есть свойство.
С целью отрицания того, что существование предмета
есть его свойство, неопозитивисты приводят ряд аргумен¬
тов. Среди них мы найдем и ссылку чисто эмпирического
характера на то, что «существовать», в отличие от «быть
тяжелым», «быть левее, чем...» и т. д. не свидетельствует
ни о конкретной качественной определенности предмета,
ни о его отношениях к другим предметам. Встретим мы и
аргумент логико-философского характера.
Например, полагают, что взгляд на существование как
свойство приводит к возрождению онтологического доказа¬
тельства бытия бога, но на этот раз уже в применении к
бытию материи. Здесь имеется в виду попытка Спинозы
использовать онтологическое доказательство в интересах
материализма. Согласно идее Спинозы, заимствованной у
мыслителя XI в. Ибн-Сины, существование субстанции
вытекает из ее сущности. «Под причиною самого себя
(causa sui),— этими словами Спиноза начинает свою
«Этику»,— я разумею то, сущность чего заключает в себе
(involvit) существование, то есть, то, чья природа может
быть представляема не иначе, как существующей» 87.
«Существование» рассматривается в данном случае как
необходимый признак сущности, входящий в содержание
ее понятия, лак что суждение «сущность существует»
оказывается аналитическим. Будучи существенным при¬
знаком понятия сущности, «существование» тем самым
оказывается свойством сущности. Что касается модусов, то
их существование, согласно Спинозе, из их сущности не
вытекает.
Однако Спиноза как рационалист онтологического на¬
правления допустил серьезную ошибку, перенеся в своем
рассуждении о субстанции признак понятия сущности на
саму сущность (у Спинозы: субстанция). Из того, что
субстанция мыслится философом как безусловно сущест¬
вующая, еще но вытекает, что она существует и на самом
деле. Следовательно, существование не есть свойство,
органически присущее субстанции только потому, что оно
приписано понятию субстанции. Существование субстан¬
87 В. S р i п о z a. Opera quotquot reperta sunt. Haag, 1082. Ethica,
I, def. 1.
167

ции как объективной реальности подлежит установлению
на основании опыта.
Приведенные аргументы, однако, не доказывают, что
существование не есть свойство. Из того, что существова¬
ние не есть непосредственно чувственное свойство или
свойство пространственного, временного и т. д. отношения,,
не вытекает, что оно не есть свойство иного рода. Из того»
факта, что предикат «быть свойством» неприложим к неко¬
торым видам «существования», не следует, что он неприло¬
жим ни к какому его виду. Из того, что в одних случаях
суждения существования носят синтетический характер
(например, «снежный человек существует» 88), не вытекает
отрицания того, что в иных случаях они могут оказаться
аналитическими (например, «мое самосознание существу¬
ет»). Из того факта, что иногда предицирование «суще¬
ствования» дает в результате абсолютную тавтологию (на¬
пример, «существующее существует»), не вытекает отри¬
цания того, что в некоторых иных случаях оно может при¬
соединять к субъекту суждения новый для него признак.
Мы полагаем, что «существование» следует рассматри¬
вать во многих случаях как свойство (точнее качество)
предметов, но не в конкретно-эмпирическом, а в гносеоло¬
гическом смысле. Под свойством мы понимаем здесь то,
что отличает один предмет (явление) объективного мира
от другого и соответственно получает в логике выражение
в качестве признака. Наличие или отсутствие признака
изменяет содержание имеющегося знания.
О свойстве «существования» мы говорим как о наиболее
широком свойстве явлений объективного мира. Различие
между свойством «существования» («несуществования»)
и прочими свойствами предметов в принципе аналогично
различию между истинностью (ложностью) и остальными
свойствами суждений.
Приступая к рассмотрению различных видов понятия
«существования», мы должны, во-первых, напомнить, что
88 При этом, разумеется, следует учитывать, что после того,
как существование предмета, обозначенного субъектом предложе¬
ния, доказано апостериорно, «существование» может войти в со¬
став понятия как признак «реального существования». На этом
основании имеется существенное различие, например, между по¬
нятиями «вечный двигатель» и «баллистическая ракета».
168

речь идет при этом не о различных «видах оытия», как
это получилось в работе австрийского неореалиста А. Мей-
понга «О предметной теории» (1904) 89, но о различных
предикатах, соответствующих бытию различного рода
предметов (употребляя здесь слово «предмет» в значении,
принятом в логике, т. е. в смысле «всего того, о чем идет
речь»). Уже здесь можно сказать, что данная концепция
противоположна как взглядам Т. Котарбиньского (анало¬
гичную позицию занял Ф. Брентано к 1911 г.; в послед¬
нее время к семантической интерпретации, согласно кото¬
рой в конечном счете десигнаты — только «вещи», стал
приближаться Карнап), так и точке зрения Б. Рассела,
считающего, что существуют только «процессы». Что
касается Котарбиньского, то его концепция существования
претерпела ряд изменений: вначале он считал, что свойства
и состояния как таковые не существуют буквально, позд¬
нее же признал, что тезис об их «несуществовании» озна¬
чает лишь, что свойства и состояния тел существуют не
самостоятельно, но производно, вторично, и их несущество¬
вание утверждается не в онтологическом смысле, а лишь
как семантическая норма.
Во-вторых, следует иметь в виду, что ограничение видов
«существования» каким-то определенным их числом воз¬
можно только условно. В действительности число этих
видов безгранично, хотя все они, как увидим, могут рас¬
сматриваться как производные от одного вполне опреде¬
ленного вида «существования», т. е. от существования
объективных предметов. Многообразие производных видов
существования вытекает из многообразия видов и форм
отражения объектов в сознании.
Предметы (понимая здесь под «предметом» всякий
объект рассуждения) существуют по-разному:
89 Мейнонг относил к числу предметов также и несуществую¬
щие предметы, поскольку и последние являются объектами иссле¬
дования. Им присущ, по его мнению, особый вид бытия (Nichtsein),
тогда как логические абстракции обладают иным его видом (So-
Sein); чувственно воспринимаемые вещи существуют по-своему
(Sein) и т. д. (А. М е i п о n g. Untersuchungen zur Gegenstands-
theorie und Psychologie. Leipzig, 1904, S. 37). Мейнонг разрешал
парадокс существования очень просто, относя «Пегаса» в класс
вещей, которым присущи Nichtsein. Это решение в силу явного
своего мистицизма и нарушения закона противоречия не могло
удовлетворить Рассела.
169

(1)	вне и независимо от субъекта, т. е. существуют
объективно;
(2)	как гносеологические образы, т. е. результаты отра¬
жения объективных предметов в сознании; условно обозна¬
чим это как «субъективное существование» в адекватных
действительности восприятиях, представлениях и в поня¬
тиях;
(3)	как фантастические и ошибочные образы, т. е. иска¬
женные результаты отражения действительности;
(4)	как абстрактно-теоретические, не имеющие непо¬
средственного прообраза логические и математические
построения и их элементы, с которыми оперируют как
с условно самостоятельными объектами (таково существо¬
вание чисел и точек величин и символов, терминов и пред¬
ложений, формул и логико-математических систем);
(5)	как психологические и гносеологические процессы;
в данном случае имеется в виду существование состояний
психики и их изменений, мыслительных операций и форм
чувственного и рационального познания;
(6)	как логические значимости истинности и ложно¬
сти суждений, в том числе суждений о существовании тех
или иных видов вещей; в данном случае в качестве «пред¬
метов» выступают сами логические значимости 90.
Соответственно приведенному перечню видов «сущест¬
вования» предметов и их отражений можно построить в
качестве примера следующую последовательность сужде¬
ний:
(1)	«атом объективно существует»; (2) «атом как
научное понятие существует в современной физической
науке»; (3) «атом как неделимая частица существовал в
учении Демокрита»; (4) «символы атомов существуют
в физике и химии»; (5) «понятие как форма рациональ¬
ного познания атома существует»; (6) «существует лож¬
ность суждения „неделимые атомы объективно суще-
ствуют“».
90 Кроме того, возможны и некоторые иные виды «существо¬
вания». Так, А. И. Смирницкий в брошюре «Объективность суще¬
ствования языка» (1954) отмечает, что язык актуально существует
лишь в реальной речи, когда осуществляется общение людей.
В односторонней речи и при мышлении молча имеет место «непол¬
ное» существование языка, а ; форме скрытого его знания —
потенциальное существование языка.
170

Объективное существование является главным и фун¬
даментальным видом существования. Оно представляет
собой существенное философское свойство, которое при¬
суще материальным объектам. Некоторые ранее сущест¬
вовавшие объекты перестали существовать, но это отнюдь
не приравнивает их к вещам, которые вообще никогда не
существовали, а следовательно, не оставили после себя
материальных следствий, влияющих на дальнейшее раз¬
витие мира. Говоря словами поэта:
Не говори с печалью, что их нет,
Но с благодарностию,— были.
Фиксация в суждении факта существования или не¬
существования предметов составляет определенный, иног¬
да весьма значительный шаг вперед в процессе развития
науки. Утверждение Демокрита «атомы существуют» (хотя
истинность этого утверждения при его жизни не была до¬
казана) имело большое познавательное значение.
Не касаясь детально вопроса о том, в каком именно
смысле материальны пространственные отношения, на¬
помним, однако, что движение есть способ существования
(Daseinsweise) материи, а пространство и время — основ¬
ные формы ее бытия и в этом смысле они материальны,
хотя и не являются сами по себе материей. Посмотрим
теперь, является ли «объективное существование» свойст¬
вом, которое предицируется (используется в качестве
предиката в суждениях) применительно не к отдельным
материальным объектам, а к материи вообще.
Вне и независимо от субъекта существует материаль¬
ный мир. Материя как объективная реальность существует.
В познающем сознании этот факт отражается в форме
суждения «реальность вне человеческого сознания, не за¬
висимая от сознания, существует» (1). Это суждение от¬
нюдь не представляет собой тавтологии в узком смысле
слова (где Р есть простое повторение S), как это могло
бы показаться, если это суждение заменить другим, по¬
добным ему: «Объективная реальность существует объек¬
тивно» (2).
Не может быть материи помимо свойства объективного
существования, как и этого свойства — помимо материи.
Материю нельзя рассматривать как состоящую из «себя»
(субъекта) и «существования» (добавленного к этому
171

субъекту предиката). Объективное существование орга¬
нически присуще материи, «ибо единственное „свойство"
материи, с признанием которого связан философский ма¬
териализм, есть свойство быть объективной реальностью,
существовать вне нашего сознания» 91.
В. И. Ленин в свое время критиковал махиста В. Ост¬
вальда, заявившего, что энергия не обязана иметь носи¬
теля. «На деле мысленное устранение материи, как „под¬
лежащего", из „природы", означает молчаливое допуще¬
ние мысли как „подлежащего" (т. е. как чего-то первич¬
ного, исходного, независимого от материи) в философию.
Устрапяется-то не подлежащее, а объективный источник
ощущения, и „подлежащим" становится ощущение, т. е.
философия становится берклеанской...» 92
Аналогично обстоит дело и с попыткой устранить су¬
ществование материи как «сказуемого». Устранить объ¬
ективное существование — значит превратить существова¬
ние материи только в факт мысли: признаётся не бытие
материи, а только допущение понятия материи в науке.
Это значит, что устраняется не «сказуемое» как таковое,
а качественное отличие бытия вне мышления от бытия
в мышлении, т. е., иными словами, отличие действитель¬
ного существования материи от мысли об этом существо¬
вании. В качестве «сказуемого» выступает тогда уже ут¬
верждение существования материи только в мысли, а это
и есть идеализм.
Суждение (2): «объективная реальность существует
объективно» аналитично (и в этом смысле тавтологично),
если его рассматривать с точки зрения логической формы,
но оно синтетично, если его считать констатацией факта,
который обосновывает тем самым применение суждения
(2) как посылки в последующих логических умозаключе¬
ниях. ‘Иными словами следует различать два вида сужде¬
ния (2). Сочетание их дает следующее суждение (3): «если
реальность вне сознания (действительно) существует, то
объективная реальность существует» (в символической
записи: pIDp).
Здесь возникла элементарная логическая тавтология,
которая, однако, в данном случае может быть прочитана
в свободной интерпретации так: из истинности утвержде¬
91 В. И. Л е и и и. Сочинения, т. 14, стр. 247.
92 Там же, стр. 257.
172

ния о факте существования реальности вне субъекта вы¬
текает допустимость последующего оперирования этим
утверждением как безусловно истинным93. В отличие от
безусловно аналитического суждения «бытие существу¬
ет» суждение (2) аналитично лишь постольку, поскольку
оно до этого было обосновано апостериорно. Это значит,
что признание объективного существования свойством не
означает онтологического доказательства существования
материи.
По поводу суждения (2) следует также заметить, что
оно не равноценно суждению (4) «материя существует»,
хотя единственное философское свойство материи и со¬
стоит в том, чтобы быть объективной реальностью. Дело
в том, что суждение (4) более определенно выражает важ¬
ную философскую истину: все существующее вне и до на¬
шего человеческого сознания, само по себе также созна¬
нием не является.
Философия логического анализа, как мы уже отчасти
видели, не отрицает того, что различные виды «существо¬
вания» в принципе возможны. Перефразируя слова ска¬
зочника Льюиса Кэролла, можно сказать, что трудно было
бы отрицать различие существований растения вида «ка¬
пуста», королевской власти и куска сургуча.
Чрезвычайно характерно, однако, что именно понятие
«объективное существование» полностью устранено логи¬
ческими позитивистами из анализа как якобы псевдопро-
блематичное. «Обычные онтологические вопросы о ,,реаль¬
ности' ‘,— вновь писал недавно Р. Карнап,— суть псевдо-
вопросы без понятийного содержания» 94.
Диалектический материализм с полным основанием
рассматривает объективное существование предметов и
явлений как основной, первичный вид «существования».
С точки же зрения логических позитивистов, предициро-
вание этого вида «существования» не только излишне (как
они утверждают в отношении «существования», рассмат¬
риваемого вне конкретизации его видов) или ложно,
но якобы лишено научного смысла.
93 Рассел в «Принципах математики» (1903) использовал вы¬
ражение р эр с иной целью, а именно — для символической записи
утверждения «р есть предложение».
94 «Minnesota studies in the philosophy of science», vol. I. Min¬
neapolis, 1959, p. 44.
173

Анализ (2) и (3) видов «существования», т. е. суще¬
ствования результатов адекватного и иллюзорного отраже¬
ний действительности в сознании, связан со специальным
рассмотрением соотношения различных видов отражения.
В полном объеме эта проблема выходит за пределы наших
задач, хотя ее решение и необходимо для точного понима¬
ния понятия «отражение».
Как указывал В. И. Ленин, понятие «отражение» вклю¬
чает, во-первых, процесс познания действительности людь¬
ми и, во-вторых, что нас в данном случае интересует, ре¬
зультат (содержание) процесса познания. «Отражение»
не есть результат некоего чисто зеркального воспроизве¬
дения в сознании внешней стороны познаваемых объектов
(это неверно даже в отношении отражения в восприятиях),
не есть оно и результат пассивного созерцания. Как про¬
цесс отражения, так и получаемые в сознании в резуль¬
тате его образы по своему источнику и содержанию ма¬
териальны.
Но, будучи продуктом активного взаимодействия объ¬
екта и субъекта, отражение неизбежно содержит в себе
субъективный элемент, состоящий в специфичности форм
отражения, а также в неполноте и некоторой неточности
его результатов.
Понятие «отражение» в более узком его значении вклю¬
чает, во-первых, процесс рационального познания и, во-
вторых, если отражение адекватно, содержание теоретиче¬
ского и вообще научного знания. Обращаясь опять-таки
к анализу понятия «отражение» только с точки зрения
содержания знания, мы обнаружим, что в этом случае
оснований трактовать его как зеркальное (наглядное)
воспроизведение еще меньше, так как система научных
понятий и законов не отражает внешние объекты нагляд¬
но, но отражает их существенные свойства.
Отражение выступает в нескольких разновидностях
в зависимости от характера объекта, поскольку познанию
подлежат, во-первых, содержание и связи объектов, во-
вторых, процессы причинно-следственного характера, свя¬
зывающие субъект с отражаемым объектом (в том числе
условия и формы познания), и, в-третьих, сам результат
отражения как особый объект познания.
Результат отражения может познаваться как с точки
зрения анализа его гносеологического соответствия с
174

внешним объектом, так и с точки зрения выявления при¬
чин неадекватности отражения.
В последнем случае даже совершенно искаженное,
ложное отражение действительности может послужить объ¬
ектом для вполне адекватпого познания гносеологических
и социальных причин, породивших иллюзорные идеи у
идеологов эксплуататорских классов. Это ложное отраже¬
ние действительности может, в конечном счете, истинно
отражать социальное положение этих классов, поскольку
оно опосредованно отражает те интересы эксплуататор¬
ских классов, которые обусловили это искажение.
(2)	и (3) виды понятия «существование» взаимосвя-
занны друг с другом. Познав истинные причины ложности
отражения, люди в состоянии внести соответствующие по¬
правки в свое знание и получить в результате этого более
истинное отражение объективного мира. С другой стороны,
сам факт неадекватности отражения может быть конста¬
тирован вполне адекватно (когда мы признаем суждение
или сочетание их за ложное, каким оно и есть) либо неаде¬
кватно (когда мы ошибочно принимаем его за истинное).
Адекватным либо неадекватным может быть и познание
причин самого возникновения неадекватного отражения.
Что же касается воззрений неопозитивистов по вопросу
о различии между (2) и (3) видами «существования», т. е.
существованием адекватного отражения действительности
в сознании и существованием иллюзий и заблуждений, то
весьма типичным является следующее мнение Б. Рассела
относительно чувственного познания: «... нет таких вещей,
как ,,иллюзии ощущения". Объекты чувств, если они даже
появляются во сне, суть самые бесспорные, реальные
объекты, известные нам» 95. Оно и понятно. Если чувст¬
венная данность рассматривается в качестве безусловного
основания науки, то понятие отражения теряет смысл
и различие адекватного и неадекватного восприятия ис¬
чезает.
Неопозитивизм затушевывает различив между адекват¬
ным и неадекватным познанием действительности вообще,
поскольку конструкция понятийных систем им ставится
в зависимость от принятых субъектом конвенций. Разли¬
95 В. Russell. Our knowledge of the external world. London,
1952, p. 92—93.
175

чие же между объективным существованием и существо¬
ванием в отражении неопозитивизм вообще не може-i вы¬
разить, поскольку (1) вид понятия «существования», ь :
уже отмечалось, исключается им из научного рассмотрения.
Однако было бы неверно сделать вывод, что неопози¬
тивизм оперирует только (2) и (3) видами «существова¬
ния» в их нерасчлененном единстве (исключив из второго
вида признак его отношения к объектам внешнего мира).
Мы уже видели, что большую роль в неопозитивизме игра¬
ет понятие «принятости» в символической системе. Это
способствует растворению понятий в знаковых элементах,
т. е. ведет к результату, сформулированному для других
целей еще в 1904 г. лидером прагматизма В. Джемсом:
«С мыслями надо обращаться, как с ,,вещами“» 96. Перей¬
дем в этой связи к анализу (4) вида «существования».
Существование логико-математических объектов, или,
как иногда говорят в логике, бытие «абстрактных сущно¬
стей», впервые затронутое еще пифагорейцами, было пред¬
метом спекуляций философов-феноменологов и неореали¬
стов — Ф. Брентано, А. Мейнонга, Э. Гуссерля и Н. Гарт¬
мана,— которые рассматривали его как самостоятельный
и нередко резко противопоставляли его существованию
чувственно-эмпирических вещей. Высказываются сужде¬
ния: «точка существует», «несчетные множества суще¬
ствуют». Что под этим подразумевается? Отвечая на этот
вопрос, буржуазные философы впадают либо в гипостази-
рование логико-математических объектов как неких чуть
ли не мистических сущностей, либо в фетишизацию зна¬
ков.
Рассмотрим сначала вопрос о связи специфического су¬
ществования логико-математических символов с другими
свойственными этим объектам видами существования.
Соотношение существования логико-математических
символов и других видов «существования» можно показать
па примере символа <г. «Икс» существует как своего рода
математический объект, независимо от различных спосо¬
бов его написания и частных значений в различных фор¬
мулах и уравнениях. Объект этот существует постольку,
поскольку он есть символ «неизвестной величины», «пере¬
менной» и т. д. Существование символа х приобретает
96 W. J a m е s. Does «consciousness» exist? Classic american phi¬
losophers. Selections by Max H. Fisch a. o. N. Y., 1951, p. 160.
176

смысл только па основе существования собственно мате¬
матических объектов (количеств, протяжений, объемов,
соотношений и т. д.), которое в свою очередь зависит от
того, что в каждой конкретной алгебраической задаче под
х кроется объективно существующий искомый материаль¬
ный объект, а в случае переменной — на первой коорди¬
нате откладываются различные, но в каждом случае опре¬
деленные количественные значения и т. д. Это относится и
к иным случаям значения х 97.
«Икс» как математический символ, «живущий» отно¬
сительно самостоятельной жизнью, нуждается в своем ма¬
териальном воплощении. В этом смысле «икс» существу¬
ет как эмпирический объект в виде определенного
сочетания звуков, в виде определенного графического изо¬
бражения чернилами, графитом, типографской краской
и т. д. Иными словами, «икс» — это факт, употребленный
для того, чтобы изобразить другой факт объективной дей¬
ствительности или класс фактов (последний может ока¬
заться использованным для аналогичной цели) 98 99.
Теперь остановимся на специфике существования соб¬
ственно математических объектов особенно в рамках ис¬
числений, с тем, чтобы выяснить проблему: какой смысл
присущ «существованию» в математике и вообще в фор¬
мализованных исчислениях.
В настоящей работе мы можем лишь указать па основ¬
ные направления в решении этой проблемы, не вдаваясь в
специальное ее исследование".
Теоретики формалистического направления (Гильберт)
интерпретировали существование в математике как впут-
97 X' может символизировать, например, десятку ib римской си¬
стеме числовой нотации, атом ксенона в химии, вид лучей в физ и
ческих исследованиях начала XX в., первую часть декреталий ка¬
нонического права в церковной юриспруденции и т. д.
98 В соответствии с принципами построения метаязыков х вы¬
ступает также в роли названия символа х и описания названия.
Название и описание названия сами могут выступать в роли отно¬
сительно самостоятельных объектов, что будет соответствовать
одному из путей перехода к языкам более высокого уровня. Од¬
нако переход от языка уровня п к языку уровня п + 1 далеко
пе всегда означает при этом переход к более высокому виду
« существования ».
99 A. A. Fraenkel. Sur la notion d’existence dans les mathe-
matiques. «L’Enseignement Mathematique», t. XXXIV, 1935—1936,
p. 52-69.
12 И • Г- IlapCKiiii
177

реннюю непротиворечивость системы. Эта интерпретация
имеет ощутимую связь с традицией номинализма. Она вос¬
ходит генетически также к Лейбницу, считавшему, что
существовать может все то, что логически непротиворечи¬
во, и, следовательно, наиболее широкой философской проб¬
лемой в данном случае является изучение не содержания
самого понятия существования, а логических условий при¬
нятия суждений существования. Д. Гильберт оперировал
в своих трудах понятием «непротиворечивого существова¬
ния» 10°. В свое время формалистический подход к реше¬
нию проблемы был резюмирован математиком А. Пуан¬
каре в следующих словах: «В математике слово существо¬
вать может иметь только один смысл,— оно означает
устранение от противоречия» 100 101.
Абсолютизация указанного понимания «существова¬
ния» сводит к нулю онтологический аспект логического
утверждения и прокламирует полную независимость фор¬
мальных систем от существования систем объектов во
внешнем мире. Формалисты понимают классическую ма¬
тематику как «игру» знаков, лишенных значения.
Представители интуиционистского направления (Брау¬
эр, Вейль) сочли понятие «существование» в математике
в смысле осуществимости в системе, т. е. в смысле возмож¬
ности непротиворечивого выведения, неточным. С точки
зрения этих ученых, математические объекты существуют
только в случае их реализации в человеческом мышлении.
Поэтому интуиционисты в математике считают себя на¬
следниками традиции концептуализма, оставляя в тени то
важное обстоятельство, что среди концептуалистов в исто¬
рии философии были и идеалисты и материалисты.
Г. Вейль утверждал: «Там, где речь идет только о возмож¬
ности конструкции, не имеется никакого содержательного
суждения; утверждение существования приобретает смысл
только тогда, когда имеем удавшуюся конструкцию, при¬
веденное доказательство» 102. Тем самым признается зави¬
симость формальных систем только от мышления.
100 Д. Гильберт. Основания геометрии, стр. 337.
101 А. П у а н к а р э. Наука и метод. М., 1908, стр. 124.
102 Н. Weil. Philosophic der Mathematik und Naturwissen-
schaft. «Handbuch der Philosophic». Munchen und Berlin, 1926, 4.
Lieferung, S. 41.
178

Заметим, что Куайн указывает как на продолжателей
третьей, «реалистической», традиции спора об универса¬
лиях — на логицистов Фреге, Рассела, Уайтхэда и Черча.
Оба направления — формалистическое и интуициони¬
стское — подлежат собственно математической критике.
Заметим лишь, что не только первое из них, но н второе
исходит из тезиса о том, что исходное условие «существо¬
вания» в математике — это непротиворечивость построе¬
ния, так как внутренне противоречивая конструкция в ма¬
тематическом мышлении реализована быть не может.
Основная философская ошибка обоих направлений со¬
стоит в непонимании того, что непротиворечивость в ма¬
тематике означает, в конечном счете, существование по
крайней мере одной системы объектов, в которой данная
непротиворечивая формальная система находит свое вы¬
полнение. Объекты системы, в которой реализуется интер¬
претация, могут быть либо вещественными, т. е. матери¬
альными, либо абстрактными, т. е. идеальными, однако
находящимися на более низкой ступени абстракции, чем
элементы интерпретируемой системы. Последнее означает,
что система объектов ближе к объективной реальности, чем
интерпретируемая формальная система, и отражает неко¬
торые связи и отношения внешнего мира 103. «...Что значит
существовать в математике... В математике имеет право
на существование, то, что отражает в конечном счете
какую-либо сторону материальной действительности, а по¬
тому к чему-нибудь применимо» 104. Иными словами, во¬
прос о существовании в математике решает в конечном
счете критерий практики. Он отбрасывает формально про¬
тиворечивые системы, т. к. в них выводимы и ложные
утверждения, т. е. в пих «существует всё», а это противо¬
речит практике.
Приведем записанное в логической форме математиче¬
ское утверждение (Яг/) (х) (у>х), которое прочитаем
так: неверно, что существует такой г/, что при всяком х
этот у будет больше, чем х, Слово «существует» означает
здесь «математически возможен». Отрицание этой возмож-
103 С. А. Яновска я. Идеализм в математике. В сб. «Филосо¬
фия математики». М., 1936, стр. 67.
104 В. М о л о д ш и й. К вопросу о происхождении и значении
аксиом геометрии. Там же, стр. 42.
12*
179

пости зависит от свойств количественных соотношений
внешнего мира. Допустим теперь, что нам предлагают при¬
нять в систему утверждения (х) ( (у > х). Мы отка¬
жемся это сделать из чисто формальных соображений: ког¬
да кванторы как бы «поменялись местами», отрицание над
квантором существования не должно было сохраниться.
Если пренебречь этим правилом, мы придем к противо¬
речиям в системе: окажется, что мы сможем в ней вывести
одновременно и утверждение и отрицание одного и того же
предложения. И тем не менее основание для нашего отка¬
за в конечном счете вполне содержательно.
Второе утверждение означало, что ни для какой вели¬
чины х не может быть найдена величина у, которая будет
больше, чем х. Иными словами, всякая подставленная
вместо х величина, согласно этому утверждению, оказы¬
вается наибольшей. Очевидно, что этот тезис несовместим
именно с реальным положением вещей, отображаемым, на¬
пример, в обычной арифметике и проверяемым практикой.
Формальное противоречие, сигнализирующее нам об оши¬
бочности принятия второго утверждения, в конечном счете
коренится в нарушении реальных отношений внешнего
мира. Критерий практики показывает, что в математике
имеет место гипотетическое существование, согласно кото¬
рому высказываются утверждения типа «если такое-то
предложение будет существовать (т. е. если будет указан
способ построения его содержания), то оно обнаружит та¬
кие-то и такие-то свойства, проверяемые, после исключения
идеализирующих абстракций, на практике (в общей фор¬
ме: «для всякого х, если удастся ему придать некоторые
определенные свойства, х будет обладать такими-то и та¬
кими-то [иными] свойствами»).
Неопозитивисты занимают в данном вопросе противо¬
положную позицию, рассматривая специфическое сущест¬
вование логико^математических объектов как самостоя¬
тельный, а в ряде случаев и как основной с точки зрения
«интересов науки» вид существования. Этот вид существо¬
вания они переносят часто из собственно логической, «ка¬
тегориальной» области также и в сферу эмпирического
знания, приписывая его предложениям о фактах. Харак¬
терно в этой связи мнение Шлика (даем его в изложении
Г. Фейтля): «„Физическое", следовательно вовсе не есть
особая часть или перспектива действительного. Это поня-
180

тинная система, язык, который наиболее подходящ для
систематического обозначения фактов» 105. Перенесение
центра тяжести с чувственно воспринимаемого на «язы¬
ковое» существование характерно и для известного учения
Карнапа о формальном модусе речи 106.
Несколько слов о существовании (5) различных форм
сознания, отражающих действительность. Человеческое
сознание не существует отдельно от своего содержания,
т. е. не существует помимо отражения объективной реаль¬
ности. Поэтому следует в принципе отвергнуть понимание
сознания идеалистами, согласно которому содержанием
сознания является сам процесс сознания. Не существует
содержания сознания в «чистом» виде, помимо идеальных
форм if процессов его образования, что ошибочно допуска¬
ется в рассуждениях неопозитивистов о существовании
объектов как данности их в сознании. Нельзя согласиться
и с точкой зрения Т. Котарбиньского, согласно которой не
проводилось различие между существованием гносеологи¬
ческих образов, идеальных объектов (сконструированных,
например, в теории) и свойств вещей вне сознания.
Безусловно, без анализа форм познания создание науч¬
ной теории познания невозможно. Было бы неверно ска¬
зать, что неопозитивисты пренебрегают изучением форм
познания. Логические формы являются, как известно,
предметом их пристального внимания, а в последние два
десятилетия они включили в свой анализ проблему отно¬
шения предложений и суждений. Однако логические фор¬
мы анализируются ими не как формы отражения, а только
как знаковые структуры. Подобный аспект анализа, разу¬
меется, также необходим, но принципиально неверно толь¬
ко им и ограничиваться, т. е. идти по пути сведения суще¬
ствования форм познания к существованию логико-грам¬
матических и математических объектов. Если исследовать
значение понятия «существование» по отношению к терми¬
ну «предложение», то обнаружится, что «предложение»
существует как форма суждения лишь постольку, посколь¬
ку суждение есть логическая форма отражаемого в позна¬
нии содержания. Но закономерностей процесса отражения
неопозитивизм учитывать не желает. Заимствованное им
105 «Erkenntnis», 1939, Bd. 7, II. 5-G, S. 412.
'Ofi R. Carnap. The logical syntax of language, p. 303.
181

из логической семантики рассмотрение предложения как
сочетания знаков в трех отношениях — синтаксическом,
семантическом и прагматическом — также не охватывает
отношения отражения.
Кроме объектов как таковых и их образов в сознании,
существует гносеологическое отношение между последни¬
ми, зависимое от деятельности субъекта. Поскольку истин¬
ное -знание состоит в объективно правильном отражении
объектов, то опо воплощается в соединении суждений в
научную теорию, адекватную действительности. Именно
значимости «истинности» или «ложности» характеризу¬
ют отношение отражения с точки зрения достигаемых им
результатов. Поскольку же познание истины в целом есть
противоречивый процесс развития, все более адекватно,
всесторонне отражающего изменяющиеся и взаимодейству¬
ющие объекты, но никогда не достигающего полного сво¬
его завершения, то истинность суждений науки относи¬
тельна. Однако на каждой определенной ступени развития
науки, и в том числе математических и логико-математи¬
ческих исчислений, можно условно рассматривать истин¬
ность и ложность вне прямой зависимости этих гносеоло¬
гических значимостей от последующей истории развития
познания.
В символической логике значимости истинности и лож¬
ности связаны с гносеологическим пониманием этих зна¬
чимостей через философскую их интерпретацию, которую
следует отличать от технической интерпретации 107. Логи¬
ческие значимости в самой логике как таковой понимают¬
ся либо как утверждение и отрицание, либо как приемле¬
мость и неприемлемость. В случае многозначных логик
значимости определяются через характер соответствующих
им структур матриц, т. е. через взаимоотношения значимо¬
стей. С другой стороны, «истина» и «ложь» могут рассмат¬
риваться в логике как своего рода десигнаты классов всех
истинных или всех ложных предложений. В рамках фор¬
мальнологической семантики предложений такая интер¬
претация осуществима.
Отношение же неопозитивистов к проблеме существо¬
вания логических значимостей определяется тем, что они
107 Ср.: А. А. Зиновьев. Философские проблемы многознач¬
ной логики. Изд-во АН СССР, 1960, стр. 82—S3.
182

предпочитают оперировать логико-математическими объ¬
ектами, склоняясь чаще всего к истолкованию их только
как знаковых структур и в этом смысле как эмпирических
объектов.
В так называемой формальной версии физикализма,
предложенной в начале 30-х годов О. Нейратом, интерпре¬
тация знаков как эмпирических объектов сделалась даже
основой целой гносеологической концепции. В результате
этого логические значимости интерпретируются как толь¬
ко формальные признаки предложений. Иными словами,
отрицаются ситуации, в которых философская (гносеоло¬
гическая) интерпретация логических значимостей была бы
необходимой.
Существование логических значимостей на этой основе
утрачивает свою специфику и совпадает с существованием
тех логико-математических объектов, которым эти значи¬
мости приписывались. Именно так может быть расшифро¬
вано позитивистское понимание выдвинутой А. Тарским
так называемой формулы условия материальной адекват¬
ности семантической дефиниции истины («р» истинно = р).
Одной из разновидностей существования логических
значимостей является логическая оценка отрицания суще¬
ствования объектов, как, например, в преддоя ении «су¬
ждение ,,теплород не существует44 истинно». Эта своеоб¬
разная разновидность существования (логически зафикси¬
рованное несуществование) играет в науке роль не мень¬
шую, чем утверждения о существовании вещей.
Для науки важно не только высказать, например, су¬
ждение «атом существует», но и прийти к выводу о бес¬
спорной его истинности, т. е. практически убедиться в том,
что физические атомы существуют не только в мнениях
философов и ученых, но и действительно. Это удалось
доказать через две с половиной тысячи лет после того, как
философы впервые высказали предположение о существо¬
вании атомов. Но столь же важно в познавательном отно¬
шении и установление истинности суждений о несущест¬
вовании.
Теория теплорода, например, была подвергнута крити¬
ке в конце XVIII в. Гемфри Дэви, но учение о теплоте как
форме движения смогло по-настоящему развиваться толь¬
ко тогда, когда ложность этой теории была установлена
окончательно, т. е. в XIX в.
183

Не следует отождествлять существование предметов,
поскольку они фигурируют в виде объектов суждений, ут¬
верждающих небытие самих этих предметов, как, напри¬
мер, «Пегас» (и утверждений об истинности таких сужде¬
ний), с фактом небытия, присущего бесконечному классу
предметов, «которые реально не существуют и о которых в
то же время никто не высказывает суждений как о суще¬
ствующих или как о несуществующих. Сказанное очевид¬
но, поскольку высказывание о факте и сам факт, о котором
высказываются, пе одно и то же. Предметы указанного
класса «пе существуют» в смысле, контрадикторном смы¬
слу «существование вообще», которое охватывает все зна¬
чения данного понятия. Этот вывод может показаться
излишней и чуть ли не схоластической тонкостью, по в
действительности он имеет определенное значение для
критики позитивизма. Перейдем к этому вопросу.
Вспомним прежде всего, слова В. И. Ленина о том, что
наиболее общие понятия, такие как материя и сознание,
определимы лишь соотносительно, т. е. одно через посред¬
ство другого 108. Такая соотносительность полностью учте¬
на В. И. Лениным в данном им определении материи. Мало
того, она служит основой этого определения, ибо полностью
соответствует диалектико-материалистической постановке
вопроса о материи. Определение материи было сформули¬
ровано В. И. Лениным при помощи предицирования объ¬
ективного существования в его отношении к существова¬
нию различных видов отражения. В свете этого обнару¬
живается совершенная безосновательность попытки томи
стов 109 доказать, будто материя в ленинском понимании
включает духовное бытие, т. е. сознание. Объективная
реальность в ленинском понимании есть то, что именно
не есть акт сознания или его образ. Объективная реаль¬
ность существует не в виде отражающего сознания, а как
то, что отражается сознанием, но существует вне, до и
независимо от последнего. Эта мысль В. И. Ленина имеет
принципиальное методологическое значение и непосредст¬
венно применима к анализу понятия «существование».
108 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 133.
109 Неотомист Густав Веттер пытался доказать, будто под
ленинское определение материи можно подвести и... божественное
сознание, как якобы существующее «вне нашего сознания», а так¬
же все виды реальности в неореалистском ее понимании.
184

Через соотношение с каким понятием можно было бы
попытаться определить такое чрезвычайно широкое поня¬
тие, как «существование вообще»? Можно было бы попы¬
таться определить его через отношение к пустому классу
предметов (-класс абсолютно несуществующих предметов
эквивалентен пустому классу существующих предметов),
т. е. через отношение к «несуществованию вообще». Но эти
два соотносительных понятия отражают одно в другом
лишь свою бессодержательность. Анализ понятия «факт»
в широком смысле приводит к выводу, что «существование
вообще» присуще и факту несуществования нереальных и
никем не мыслимых предметов, так как и этот «факт» су¬
ществует! Аналогичный ход мыслей привел в свое время
Парменида к убеждению, что небытия быть не может. Та¬
ким образом, существование и несуществование сливаются
воедино, наподобие шеллингова абсолюта, в сумраке кото
рого «все кошки серы».
Гегель определял «чистое бытие» как «абсолютное без
различие... отсутствие определений до всякой определен¬
ности» 10. Бытие вообще есть «чистая абстракция и,
следовательно, абсолютно отрицательное, которое, взятое
также непосредственно, есть ничто» ш. Стирание грани
между «существованием вообще» и фактом несуществова¬
ния превращает «существование» в аналог мысленного
«ничто» и оказывается таким образом своеобразной фор¬
мальнологической парафразой тезиса Гегеля о диалектиче¬
ском превращении «чистого бытия» в «ничто».
Оставляя в стороне вопрос о потенциальном содержа¬
нии понятия «ничто» в философии Гегеля, следует под¬
черкнуть, что и в современном позитивизме понятие «не¬
существование» обладает своего рода скрытыми силами.
В результате неограниченного оперирования термином
«факт», понятие «несуществование вообще» играет роль
«противовеса» соотносимому с ним понятию «существова¬
ние вообще». Однако на поверку оказывается, что оба по¬
нятия тяготеют к совпадению.
Тезис Гегеля был использован в XIX в. полупозитиви¬
стом Е. Дюрингом, который считал, что понятие бытия
представляет собой «мыслительный взор на целостность * *
1,0 Г. Гегель. Сочинения, т I. Соцэкгиз, 1929, стр. 146.
111 Там ясе, стр. 148.
185

вещей и отвлечение от специфических форм» 112. Дюринг
оперировал понятием «бытие вообще», аналогичным по
пятию «существование вообще».
В. И. Ленин не отрицал понятия «существование вооб¬
ще» как такового. Обратим в этой связи внимание на сло¬
ва Ленина о том, что, разумеется, «и мысль и материя
„действительны" т. е. существуют» 113. И далее В. И. Ленин
заявляет, что неверно «будто материализм утверждал
„меньшую" реальность сознания...» 114. Однако Ленин пре¬
дупреждал против свободного оперирования понятием «бы¬
тие (существование) вообще», ибо материя и сознание —
«предельно широкие, самые широкие понятия, дальше ко¬
торых по сути дела (если не иметь в виду всегда возмож¬
ных изменений номенклатуры) не пошла до сих пор гно¬
сеология» 115.
Понятие «бытие вообще» не только стирает различие
в позициях материализма и идеализма, ню оно философски
вообще бессодержательно. В. И. Ленин, как мы уже под¬
черкивали, определял материю через соотнесение ее с про¬
изводным от нее сознанием. Заметим, кроме того, что свой¬
ство материи быть объективной реальностью не является
для нее единственным, так как ей присущи такие атрибу¬
ты, как всеобщность ее движения, бесконечность во вре¬
мени и пространстве, неисчерпаемость многообразия ее
свойств и конкретных ее форм. Наличие у материи этих
атрибутов обусловлено тем, что материя, будучи объектив¬
ной реальностью, обладает признаками, которых либо
у сознания нет, либо они свойственны последнему как спе¬
цифическому свойству высокоорганизованной материи
в неполной и отраженной форме. Выделение указанных
выше признаков в их отличии от специфических призна¬
ков сознания с позиций ложного понимания материи как
того, что «существует вообще», было бы невозможно.
Ошибочна, следовательно, трактовка неопозитивистами
понятия материи как фиксации существования реаль¬
ности в абсолютном отвлечении от свойств ее, в том числе
и от гносеологического свойства «иметь способность от¬
112 Е. Duhring. Logik und Wissenschafttheorie. Berlin, 1878,
S. 175 Ср.: Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. Госполитиздат, 1953, стр. 42.
113 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 231.
114 Там же, стр. 267.
11Там же, стр. 133.
186

ражаться в субъекте». Сторонники такой трактовки по¬
нятия материи, которые имеются в ГДР 116, ссылаются на
слова Ф. Энгельса: «Материя как таковая, эго — чистое
создание мысли и абстракция. Мы отвлекаемся от каче¬
ственных различий вещей, когда объединяем их, как те¬
лесно существующие, под понятием материи. Материя
как таковая, в отличие от определенных, существующих
материй, не является, таким образом, чем-то чувственно
существующим» 117. Однако, как нетрудно увидеть, про¬
следив движение мысли Ф. Энгельса, здесь имеется в виду
отвлечение от эмпирических качеств, вскрываемых есте¬
ственнонаучной теорией, но отнюдь не изоляция понятия
материи от генетического и гносеологического отношения
материи и сознания. Энгельс специально останавливается
па этом в процессе критики взглядов Е. Дюринга.
Неверно толковать слова Энгельса и в том смысле, буд¬
то помимо философского понятия материи существует осо¬
бое ественнонаучное понятие материи, образуемое путем
отбрасывания конкретных ее признаков, без последующего
гносеологического соотнесения с сознанием. Если допу¬
стить правомерность такого самостоятельного естествен¬
нонаучного понятия материи, то, конкурируя с философ¬
ским ее понятием, оно приобретает черты либо «телесного
бытия» (и тогда мы окажемся отброшенными вспять, па
уровень физики XIX в.), либо «бытия вообще» (и тогда мы
беззащитны против упрека в неразграничении нами «объ¬
ективного существования» и «существования вообще»).
Именно позитивизм, как на примере махизма показал
В. И. Ленин, тяготеет к замене понятий материи и созна¬
ния понятием существования вообще, якобы выражающим
«нейтральную» природу мира (или к подчинению этих
двух понятий последнему). Об этом свидетельствуют и
взгляды Дюринга.
Ф. Энгельс критиковал тезис Е. Дюринга о том, что
единство мира состоит в его бытии. «Когда мы говорим о
бытии и только о бытии,— писал Энгельс,— то единство
может заключаться лишь в том, что все предметы, о ко¬
116 Сб.: «Der dialektische Materialisnius and der Aufbau des
Sozialismus». Berlin, 1958, S. 107—109.
117 Ф. Энгельс. Диалектика природы. Госполитиздат, 1948,
стр. 205.
187

торых идет речь, суть, существуют. В единстве этого
бытия,—а не в каком-либо ином единстве,— они объеди¬
няются мыслью, и общее утверждение, что все они суще¬
ствуют, не только не может придать им никаких иных,
общих или необщих, свойств, по на первых порах исклю¬
чает из рассмотрения все такие свойства... Единство мира
состоит пе в его бытии, хотя его бытие есть предпосылка
его единства, ибо сначала мир должен существовать, преж¬
де чем он может быть единым. Бытие есть вообще от¬
крытый вопрос, начиная с той границы, где прекращается
паше поле зрения. Действительное единство мира состоит
в его материальности, а эта последняя доказывается не
парой фокуснических фраз, а длинным и трудным разви¬
тием философии и естествознания» 118. Отсюда следует,
что мир не может существовать «вообще», не будучи в то
же время материальным миром. Существование вообще в
«чистом» его виде, если его рассматривать в отрыве от
материального существования, возможно только в мышле¬
нии. Таким образом, Дюринг в своих рассуждениях о
бытии мира потихоньку воспользовался гегелевским поня¬
тием бытия, т. е. приплыл в гавань идеализма.
Аналогично, только в сознании возможно существова¬
ние «движения вообще», понятого безотносительно к
тому, имеется ли в виду материальное движение или же
производное от него движение сознания, т. е. вне учета
того, что «движению представлений, восприятий и т. д.
соответствует движение материи вне меня» 119.
Более поздний позитивизм в вопросе о содержании по¬
нятия «существование» следовал по дорожке, проторенной
Дюрингом, подменяя понятие объективного (материально¬
го) существования мира существованием вообще.
Р. Авенариус выразился, что он не знает «ни физиче¬
ского, ни психического, а только третье». Расшифровывая
понятие «третьего», И. Петцольд пояснял, что «третье»
не имеет соотносительного себе содержательного понятия.
Таким образом, пресловутое «третье» оказывается наделен¬
ным логическим признаком понятия «существование во¬
обще». Это не значит, что «третье» полностью совпадает
с «существованием вообще». Как известно, махисты назы-
118 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 41—42.
1,9 В. И. Лепин. Сочинения, т. 14, стр. 254.
J88

шиш «треты"р> ощущения суоъекта, взятые «сами по
себе» т '• вне Диллемы основного вопроса философии.
что Авенариус усматривал единство мира
.изможности мышления о мире согласно принципу эко¬
номии мышления. Мыслящий субъект приводит свои ощу¬
щения, из которых, согласно взглядам махистов, склады¬
вается мир в некое единство.
Для неопозитивизма же главную роль играет «сущест¬
вование вообще», поскольку существование логико-мате¬
матических объектов и логических значимостей рассматри¬
вается им как в принципе не отличающееся от «сущест¬
вования вообще».
Исходя из всего этого, М. Шлик выдвинул тезис, что
единство мира состоит в его познаваемости 120. Что это
означает? Утверждение Шлика основано на следующих
предпосылках: 1) свойства, которые предицируются по от¬
ношению к объектам наукой, существуют в науке постоль¬
ку, поскольку наука их формулирует; 2) единство этих
свойств существует постольку, поскольку наука подводит
их под структурное единство. В русле этих субъективист¬
ских воззрений двигались неопозитивисты в поисках «уни¬
фикации» науки: речь шла не о том, чтобы вскрыть един¬
ство объективного мира, а лишь о том, чтобы обрести «язы¬
ковое» единство науки. При этом неопозитивисты, напри¬
мер Карнап, оперировали понятием «существование в еди¬
ном языке».
Но что значит существование в языке? Под этим можно
понимать существование, например, логико-математиче¬
ских объектов, а также их логических значимостей.
И когда утверждают, что единство мира состоит в его по¬
знаваемости (имеется в виду познание путем применения
символической аппаратуры), то это значит, что единство
мира усматривают в (4) и (6) видах «существования»
(т. е. в существовании логико-математических объектов
п в существовании логических значимостей), которым, как
затем оказывается, приписывают своего рода онтологи¬
ческую роль. Происходит это при помощи «нелегального»
120 М. S ch lick. Allgemeine Erkenntnislelire, S. 283. Отметим
для сравнения, что русский махист А. Богданов усматривал един¬
ство мира в его «организованности», а сам Э. Мах — в его «ней¬
тральности».
189

замещения (4) и (6) видов «существования. «(.у]цествова_
пием вообще». Обратим в этой связи вниманиеCJienvi(L
щее тонкое замечание А. Папа о стиле мышлений „
*	тт	логи¬
ческих аналитиков: «Логическое понятие ,,значимостям
связанных переменных играет... ту же роль, что и старое
понятие субстрата, мыслимого как бескачественный носи¬
тель всех качеств...» 121.
Неопозитивисты в своей гносеологии начинают с рас
смотрения существования символов объектов и отношений,
а также символов логических значимостей безотноситель¬
но к тому, что в действительном научном познании они
не могут возникать и функционировать иначе, как в мыш¬
лении, которое познает внешний по отношению к сознанию
мир. Допустимое в узких границах формальной логики,
такое рассмотрение существования оказывается явно недо¬
статочным и в этом смысле ошибочным для теории позна¬
ния в целом, приводя к тому, что существование логико¬
математических объектов и значимостей приобретает
значение «существования вообще», т. е. истолковывается
как заменитель всех остальных видов существования.
Именно в этом и состоит допускаемая позитивистами
в данном вопросе философская ошибка. Понятие «сущест¬
вование вообще» не может заменить понятия «объектив¬
ное существование предметов вне, до и независимо от по¬
знающего субъекта». Итак, «существование вообще» не
есть ни физическое, ни гносеологическое свойство или ка¬
чество (ибо не связано с различием между субъектом и
объектом), а следовательно, его нельзя считать свойством
вообще, а значит и признаком в логике. Его предикация
действительно излишня, с этим можно безусловно согла¬
ситься. Однако логики-позитивисты, без сомнения, непра¬
вы, отрицая необходимость определения границ понятия
«существование вообще» и подменяя этим понятием поня¬
тие объективного существования вещей.
В конечном счете именно для идеалистов «существова¬
ние вообще» может быть достаточным для гносеологиче¬
ской характеристики символических (и символизованных)
объектов. Идеалистический характер носит именно даль¬
нейший вывод неопозитивистов: существование — это дан¬
ность логико-математических объектов сознанию логика.
121 A. Pap. Analytische Erkenntnislehre, S. 154.
190

Неверно толкуя отношение к оптологическим вопросам
со стороны логики, которая в своей области может свобод¬
но пользоваться разобранной нами выше операцией
выражения «существования» различными способами
(через предикат или же через квантор), неопозитивисты
пришли к субъективно-идеалистическому искажению ло¬
гических идей. Неудивительно поэтому, что историк неопо¬
зитивизма Виктор Крафт после рассуждений о неопреде¬
лимости понятия «объективное существование» приходит
к общефилософскому выводу: «...мы не можем противопо¬
ставить мысленно выведенной действительности вне наше¬
го сознания еще другую действительность, которая не была
бы выведена точно так же мысленно» 122. Иными словами,
субъект замкнут в сфере своих переживаний и мыслей и
не может идти дальше них. Феноменализм оказался «выс¬
шей мудростью» «Венского кружкам.
Поняв все это, можно судить и о том, позволяет ли при¬
нятая в исчислении предикатов символическая форма
записи предложений о существовании и несуществовании
устранить предицируемость понятия «существование» из
теории познания и справедливы ли в этом отношении пре¬
тензии Айера, Карнапа и Куайна. Для подобного истолко¬
вания операции символической логики никаких оснований
не дают. Позитивистское истолкование этой операции
связано с неправомерной абсолютизацией относительной
независимости содержания выражения квантора существо¬
вания («для некоторых от существования в объектив¬
ном его значении. А это, в свою очередь, возможно в
результате рассмотренных выше совмещений разных
значений понятия «существование».
Предложенный Б. Расселом способ уточнения записи
«существования» в логике сам по себе безвреден, так как
позитивистско-идеалистические извращения возможны и
при традиционном в прежней формальной логике введении
«существования» в предложения через предикат. Другое
дело, что Рассел, предлагая устранить традиционное
субъектно-предикатное строение предложения, воевал как
философ против субстанционально-атрибутивного понима¬
ния действительности, а в конце концов против материа¬
лизма.
122 V. Kraft. Der Wiener Kreis. Der Ursprung des Neopositivis
mus. Wien, 1950, S. 166.
191

Логическая концепция Рассела не смогла увести логи¬
ка от онтологии, ибо остается открытым вопрос, на каком
эмпирическом основании утверждается существование того
или иного предиката (предикатов) как непустого или как
пустого. Ведь, отрицая, что «существование» есть свойство
предметов, он ввел «непустоту» как свойство предикатов,
а оно в свою очередь требует обоснования.
ПРОБЛЕМА «АТОМАРНОСТИ» ФАКТОВ
В НЕОПОЗИТИВИЗМЕ
При рассмотрении проблемы понятий «факт» и
«существование факта» нельзя обойти молчанием вопрос
о так называемой атомарности фактов.
Тезис об атомарности фактов основан на следующем
истолковании понятия «факта» логическими позитивиста¬
ми. «Факт» — это все то, что поддается фиксации в утвер¬
дительном или отрицательном предложении. Это опреде¬
ление органически связано с пониманием «данного» как
сочетания ощущений и переживаний субъекта, обо¬
собленного от других подобных сочетаний.
Зачаток идеи об «атомарности» ощущений был выска¬
зан еще в эпоху позднего средневековья оккамистами.
В новое время Д. Беркли сформулировал понятие мини¬
мально малых, «элементарных» ощущений. Он писал, что
не следует представлять малые части конечных линий
«меньшими, чем minimum sensibile (наименьшее ощущае¬
мое); скажем больше: очевидно, что иначе никогда и не
делается, ибо делать это невозможно» 123. Д. Юм употреб¬
лял в своей философии термин «простые впечатления».
Соответственно Р. Авенариус стоял на точке зрения «ато¬
мистической... индивидуализации ощущений» 124. Указан¬
ные понятия были зародышем учения о существовании
неких якобы неделимых «атомов» познания.
Говоря о неопозитивистском учении об атомарности
фактов мы остановимся прежде всего на том, каким
123 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания.
СПб., 11905, стр, 16-1.
124 Р. Авенариус. Философия как мышление о мире сооб¬
разно принципу наименьшей меры сил. СПб., 1913, стр. 80.
192

образом здесь искажается истинное понимание природы
познания и объективной реальности; во-вторых, нас будет
интересовать этот тезис как предпосылка соответствую¬
щего подхода к интерпретации актов проверки истинно¬
сти в неопозитивистской теории познания.
Л. Витгенштейн в число исходных тезисов «Логико¬
философского трактата» включил следующий: «Мир рас¬
падается па факты... Существование атомарных фактов
само есть факт. Атомарный факт есть соединение объектов
(вещей, предметов)». Под соединением объектов автор
имел в виду, что во всяком факте, а соответственно и в
фиксирующем его предложении, содержится то или иное
событие, т. е. те или иные простейшие отношения, напри¬
мер «стол стоит здесь», «эта степа желтая», где зафикси¬
рованы отношения между столом и местом, где он находит¬
ся, стеной и желтым цветом. В этом смысле «стол» и «сте¬
на» входят в некоторые отношения, т. е. в состав атомар¬
ных фактов, но сами фактами не являются.
Атомарные факты, по мнению Витгенштейна, незави¬
симы друг от друга (см. 2. 061), так что из существования
или несуществования одного из них логически не вытека¬
ет существование или несуществование другого факта.
Атомарные факты логически псвыводимы один из другого.
Это мнение заимствовано из ложной интерпретации тради¬
ционной формальной логики, где факт считается просто
комбинацией «формальных сущностей» 125, т. е. отноше¬
нием субъекта и предиката. Всякую такую комбинацию
можно рассматривать как самостоятельно образованную,
т. е. рассматривать независимо от сочетаний других субъ¬
ектов и предикатов. Это правило формальной логики Вит¬
генштейн и другие логические эмпирики перенесли на дей¬
ствительность, которая для них не идет далее чувственных
данных как основы научного познания: «Мир есть тоталь¬
ность независимых атомарных фактов» 126.
Естествознание и на основе его данных диалектический
материализм установили, что объекты материального мира
и происходящие в нем процессы находятся во взаимо¬
связи и взаимодействии, и абсолютно обособленных друг
125 J. R. Weinberg. An examination of logical positivism. Lon¬
don, 1936, p. 38.
126 Ibidem.
3 И. С. Нарский
193

от друга объектов (а также фактов) не существует. В фи¬
зике установлены факты дискретности масс, зарядов энер¬
гии и движения. Все эти факты взаимосвязаны, и никакая
степень дискретности не является абсолютным пределом
структурного «упрощения» строения материи. И атом,
и нуклоны, и электроны «неисчерпаемы».
Не существует и абсолютно изначальных, изолирован¬
ных друг от друга «атомов» познания объективного мира.
В процессе познания всякий отдельный отражающийся в
ощущениях факт осознается человеком, а следовательно,
формируется в сознании как факт познания. «...Даже в
сфере предметного мышления взрослый далеко заходит за
пределы чувственности» 127, ибо восприятие объекта имен¬
но как объекта необходимо включает в себя деятельность
рассудка со свойственными ему приемами синтеза и ана¬
лиза (это относится и к восприятию событий, процессов
и т. д.). Будучи зависимыми от мышления, а следовательно,
в той или иной мере и от его содержания, чувственные
факты не могут быть, следовательно, абсолютно первичны¬
ми «атомами» знания. Познание начинается с восприятий,
и ощущения как таковые — это своего рода абстракция от
интегрального процесса восприятия вещей и процессов,
в них происходящих. Ощущения как таковые осознаются
и выделяются в познании лишь на основе уже имеющегося
восприятия. Участвующий в восприятии элемент мышле¬
ния исторически способствовал дифференциации человече¬
ских ощущений как именно человеческих. Еще Джозеф
Пристли, критикуя учение Локка о соотношении «про¬
стых» и сложных идей, указывал на то, что «простота» так
называемых простых идей, внешнего опыта, о которых
писал Локк, весьма относительна, ибо эти идеи вычленя¬
ются только в результате длительной абстрагирующей де¬
ятельности человеческого ума.
Определяющее воздействие на указанный процесс ока¬
зывает развитие общественной практики. При этом проис¬
ходит не только дифференциация, но и развитие самой
чувственной стороны познания. По мере включения того,
что воспринимается, в новые связи, оно выступает во все
новых характеристиках, которые более всесторонне
127 И. М. Сеченов. Избранные произведения, т. 1. Изд-во
АН СССР, 1952, стр. 274.
194

раскрывают его сущность и углубляют тем самым и чув¬
ственное познание.
Чувственные данные в познании не играют роли неких
замкнутых в себе «атомов» в том смысле, что их воздей¬
ствие на развитие логического познания сводилось бы толь¬
ко к роли начальных данных познавательного процесса.
На любой стадии познания чувственное содержание обра¬
зов отражения не только не исчезает, но, наоборот, необхо¬
димо присутствует как своего рода постоянный отправной
пункт (в виде представления, образной аналогии, модели,
хотя бы и опосредованно, но связанной с данной теорией
и т. д.), который предохраняет «бесцветные» абстракции в
процессе их развития от превращения в аморфную массу.
У Гегеля же опосредствование лишь понятийно.
Морис Корнфорт в книге «Наука против идеализма»
(1946) справедливо критиковал концепцию атомарных
предложений, в которых, согласно доктрине логического
эмпиризма, фиксируются атомарные факты. Всякое ато¬
марное предложение, которое считают относящимся к чи¬
слу изначальных утверждений науки, в результате анали¬
за оказывается отнюдь не изначальным, а следовательно,
и не атомарным 128. Если ученый получил и зафиксировал
в предложении такой атомарный факт, как «стрелка на
приборе передвинулась на два деления вправо», следует
иметь в виду, что содержание этого предложения опирает¬
ся па ранее полученные обобщения: «прибор» (и какой
именно), «градуировка шкалы» (и какая именно), «усло¬
вия нормальной работы измерительного прибора» и т. д.
Догматичность концепции «атомарного факта» у Вит¬
генштейна отметил и Б. Рассел, который пришел к выводу,
что никакие абсолютно изначальные данные обнаружить
невозможно. «[Средства] анализа недостаточны,— писал
он,— для доказательства истинности принципа атомарно¬
сти, хотя он и не доказывает, что этот принцип ложен» 129.
Следует заметить, что Витгенштейн, чувствуя, видимо,
шаткость своих позиций, иногда трактовал принцип ато¬
марности как относительный принцип формального стро¬
128 По форме оно может и в этом случае оставаться атомарным,
поскольку это предложение (р) входит в некоторое молекулярное
предложение (например, р • д • т).
129 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 273. Cp.:
B. Russell. The analysis of mind, p. 188.
13*
195

ения теорий. Он допускал даже, что число «объектов»,
входящих в атомарный факт и составляющих его структу¬
ру, может быть бесконечно большим (4.221). Принцип
атомарности применительно к предложениям был сформу¬
лирован им следующим образом: «Каждое высказывание
о комплексах может быть разложено на высказывания об
их составных частях и на предложения, полностью описы¬
вающие эти комплексы» (2.0201). В этой формулировке
говорится не только о субординации сложных и простых
предложений в логике, но и выдвигаются определенные
постулаты в отношении фактов, а следовательно, объектов
познания: факты якобы таковы, что каждый сложный (мо¬
лекулярный) факт расчленим на его составные части
(именно расчленим), а каждая из входящих в него частей
поддается полному описанию в соответствующих предло¬
жениях. Следовательно, Витгенштейн отнюдь не соби¬
рался расстаться с идеей атомарной структуры исходного
материала познания, т. е. и в данном случае не избежал
своего рода онтологической позиции.
Учение Рассела об атомарных фактах во многом схоже
с учением Витгенштейна, хотя Рассел, в отличие от Вит¬
генштейна, обсуждал существование отрицательных фак¬
тов (Витгенштейн считал, что отрицание есть всего лишь
операция над положительным фактом). В работах Рассела
начала XX в., да и впоследствии, фигурирует, как мы уже
отмечали, понятие «события» или «явления», «того, что
имеется (event). «...„Событие" может быть определено как
законченная совокупность сосуществующих качеств, то
есть как совокупность, имеющая два свойства: (1) все ка¬
чества совокупности сосуществуют и (2) ничто вне сово¬
купности не сосуществует с каждым членом совокупно¬
сти» 130. Рассел охотно называл свою философию «логиче¬
ским атомизмом», связывая это понятие с отрицанием един¬
ства воспринимаемых предметов, то есть «событий». «Мы
воспринимаем события, а не субстанции» 131,— писал он.
Таким образом, «материал познания» оказывается, по
Расселу, состоящим из обособленных множеств чувствен¬
ных качеств. И хотя концепция множественности событий
у Рассела опирается на плюралистические воззрения
130 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 117.
131 В. R u s s е 11. The analysis of Matter, p. 284.
196

Лейбница и Мура, под ней охотно подписались бы Беркли
и Мах. Последним потребовалась бы лишь замена термина
«материал познания» термином «мир».
Р. Карнап специальной пропагандой идеи атомарности
чувственных данных познания не занимался, хотя практи¬
чески исходил именно из этого принципа. Он предпочитал
называть атомарные факты «элементами» потока пережи¬
ваний, то есть элементами совокупности «данного», не под¬
лежащего никакой философской квалификации 132.
В результате словесной фиксации «элементов» возни¬
кают «протокольные предложения», которые Карнап в на¬
чале 30-х годов предложил положить в основу науки; как
ему казалось, тем самым он уходил от щекотливой пробле¬
мы установления природы фактов. «Протокольные предло¬
жения» Карнапа, несколько отличаясь от атомарных пред¬
ложений Витгенштейна по форме (вопрос об этом отличии
относится больше к проблематике III главы книги), в то
же время совершенно не отличаются от них именно с точ¬
ки зрения признака атомарности. Поскольку, однако, Кар¬
нап значительно сильнее, чем Витгенштейн, стал подчер¬
кивать, что наука начинается не с фактов, но с предложе¬
ний, то в его рассуждениях сложилась своеобразная «сло¬
весная» интерпретация опыта. Это не сглаживало, но, на¬
оборот, усугубляло метафизичность концепции атомарной
расщепленности опыта, поскольку простые предложения
друг от друга независимы и их сближает лишь наличие
общей логической (языковой) формы, позволяющей произ¬
водить над ними операции обобщения.
Принцип атомарности сыграл в неопозитивизме роль
методологического правила, влияние которого было усиле¬
но тем обстоятельством, что в различных разделах совре¬
менной символической логики применимы правила, по
форме с этим принципом совершенно совпадающие.
На самом деле в так называемом двухзначном исчисле¬
нии высказываний из элементарных (атомарных) предло¬
жений при помощи символов образуются сложные (моле¬
кулярные) высказывания. С определенными изменениями
правило образования «логических молекул», т. е. сложных
предложений, применимо и ко всем другим логико-матема¬
тическим исчислениям. Приведем пару примеров: (1)
1S2 R. Carnap. Der logische Aufbau der Welt, S. 86.
197

|— [p*== (p->p)] (утверждение А. Тарского о равнозначи¬
мое™ возможности р и импликации р из не-p, принадле¬
жащее трехзначному исчислению высказываний); (2)
(х) F (я, х) • (а:) (Я у (х, у) (формула из узкого исчис¬
ления предикатов, выполнимая при некоторых значениях
предиката F и некоторых значениях области предметов
я и у).
В экстенсиональной логике истинность молекулярных
предложений рассматривается как функция истинности
входящих в их состав атомарных предложений, так что
происходит своего рода «атомарная парцелляция» истин¬
ности. Проверка истинности молекулярных предложений
зависит от проверки истинности атомарных предложений,
с учетом чисто логических отношений между ними в соста¬
ве логической «молекулы».
Заметим, кроме того, что в теории вероятностей каждый
«случай», например изъятие биллиардного шара из ящика
или соударение двух молекул, рассматривается как «отно¬
сительно простой факт» 133, т. е. как своего рода атомарный
факт. В вероятностной логике «атомизация» вероятностей
отдельных предложений определяется потребностями фор¬
мализации, без которой бесполезно и мечтать о построении
соответствующего исчисления.
Все это не может вызвать возражений со стороны фило¬
софа-материалиста.
Витгенштейн уверял, что принцип атомарности пере¬
несен им в сферу предложений, т. е. языка науки, из сфе¬
ры чувственного опыта, т. е. «из мира».
Безусловно, действительному, иначе говоря, материаль¬
ному миру присуща атомарность строения (это ясно хотя
бы из всем известного факта, что материя состоит из моле¬
кул и атомов). Чувственно воспринимаемый мир дискре¬
тен, и этот факт есть следствие дискретности внутренней
структуры самого объективного мира. Дискретность при¬
суща ощущениям людей, и с ней, в частности, связано дей¬
ствие психофизиологического закона Вебера — Фехнера,
устанавливающего так называемый порог сенситивного
возбуждения. Дискретное строение предметов обнаружи¬
вают человеческие восприятия, представления, мысли, ло¬
гика и вообще все акты познания и проверки знания. Все
133 См.: Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 424.
198

эти факты производны от дискретной структуры внешнего
мира. Ни в одном из этих случаев, однако, дискретность
структуры предмета не абсолютна; наоборот, она, как уже
говорилось, относительна. Это происходит потому, что ус¬
ловием ее существования являются взаимосвязь и взаимо¬
действие материальных частей и объектов внешнего мира,
объекта и субъекта, восприятий и понятий, истинных и
ложных высказываний и т. д. Ф. Энгельс в «Диалектике
природы» подчеркивал, что взаимодействие — характер¬
нейшая черта материального мира. Даже близкий к пози¬
тивизму Б. Рассел признал, что «взаимодействие — вот
первое, что выступает перед нами, когда мы рассматрива¬
ем движущуюся материю в целом с точки зрения тепереш¬
него естествознания» 134. Мало того. Для философа-мате¬
риалиста очень важно, что сама формальная логика учиты¬
вает в ряде случаев относительность осуществляемой ею
атомизации «фактов» и «случаев». Так, с одной стороны,
всякое сложное предложение может быть символически со¬
кращенно обозначено (например, через Р), после чего им
можно оперировать как атомарным предложением. С дру¬
гой стороны, атомарное выражение (название «а», предло¬
жение я и т. д.) может трактоваться как сложная структу¬
ра, в которой кавычки, штрих и тому подобные знаки будут
рассматриваться как нечто особое. В теории вероятностей
нередко приходится вводить дополнительные уточнения,
от которых зависит, как именно мы будем выделять из по¬
тока событий отдельные «случаи», подлежащие формали¬
зации. Например, в пруду находится п одинаковых рыб,
которые нужно выловить; в первом случае сеть вытащит
а рыб, а во втором — в рыб. Возникает вопрос, будем ли мы
считать за «случай» возвращение пустой сети? Таким об¬
разом, понятие «случая» здесь также относительно.
Все это выглядит совсем иначе в устах философа-неопо¬
зитивиста (который, кстати говоря, может вполне обосно¬
ванно рассуждать об узко логических вопросах). Приве¬
денные здесь примеры он постарается истолковать конвен¬
ционально, а принцип атомарности применит с нарушени¬
ем пределов его действия.
Логические эмпирики, во-первых, абсолютизировали
дискретность структуры предложений, во-вторых, истолко-
134 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 424.
199

вали ее чисто субъективистски, в-третьих, перенесли ее па
структуру ощущений и восприятий.
Если использовать терминологию Витгенштейна, то
можно сказать, что сам он не перенес принцип атомарно¬
сти из «мира» в язык науки, но наоборот, из языка науки
привнес его в «мир». Известно, что так поступают именно
субъективные идеалисты. Поскольку в сфере формальных
исчислений дискретность выражена сравнительно резко
(в силу особенностей символического «материала»), то
при перенесении ее в сферу чувственно воспринимаемого
мира возникают резко выраженные черты плюралиста че¬
ской и метафизической философской концепции.
В метафизической концепции атомарности фактов вы¬
разилась попытка неопозитивистов «избавиться» от диа¬
лектики 135. Теоретико-познавательной предпосылкой «ло¬
гического атомизма» является попытка гносеологически
«остановить» подвижное, текучее. Математик в своих рас¬
суждениях бывает вынужден раздробить геометрическое
пространство на дискретные точки, механик — разделить
движение тела на «моменты» его. «нахождения» в различ¬
ных «точках» траектории, а логик — расчленить поток со¬
бытий на факты, фиксируемые в «устойчивых» предложе¬
ниях. Все это более или менее «сильные» допущения. Нео¬
позитивист абсолютизирует эти допущения и превращает
их в неявные онтологические утверждения, согласно кото¬
рым будто бы сам мир устроен «жестко», абсолютно ато¬
марно, как и «значения» его элементов.
Неопозитивистская концепция атомарности связана и
с метафизическим отрицанием противоречивости развития
объектов. Всякий объект рассматривается как нечто в
принципе непротиворечивое, включенное в серию непро¬
тиворечивых фактов. Если обнаруживается противоречие,
оно, с точки зрения неопозитивистов, может говорить толь¬
ко об антиномичности, а следовательно, некорректности
того или другого понятия.
Один из источников рассматриваемой концепции состо¬
ял в стремлении отыскать абсолютные опорные пункты для
чувственной проверки теоретических гипотез, иными
135 Особой задачей является исследование косвенной связи «ло¬
гического атомизма» со свойственным буржуазному миропонима¬
нию воззрением на общество как на конгломерат отдельных инди¬
виде в- « атомов ».
200

словами, заключался в метафизической абсолютизации
критерия чувственной проверки.
Интересно провести сопоставление логического эмпи¬
ризма XX в. и абсолютного идеализма конца XIX в. Если
Брэдли и Бозанкет стремились при помощи логики сделать
вывод о единстве мира, то Витгенштейн и Рассел пытают¬
ся, используя логику, доказать, что мир имеет плюралисти¬
ческую структуру. В первом случае надежды возлагались
на идеалистическую диалектику, а во втором — на позити¬
вистски истолкованную формальную логику.
Интересно также показать, как концепция «логичес¬
кого атомизма» привела ее авторов к бесплодным схо¬
ластическим изысканиям. Рассел, например, много сил
уделил такой головоломной и в общем мало плодотворной
«проблеме»: куда следует отнести предложение «А верит,
что р» — к атомарным или к молекулярным предложениям.
Что касается утверждений об атомарности истины, то
следует иметь в виду, что содержательная истинность
теорий или гипотез далеко не сводится к комбинациям
истинности, входящим в теории суждений. Логик С. Бер-
кер в книге «Индукция и гипотеза» (1957) справедливо
признает, что наука в теоретической ее форме связана с
«эмпирическим уровнем» знания в конечном итоге как
«целое», т. е. как органическое единство ряда частных
теорий и гипотез. Этот вывод не отрицается и диалектиче¬
ским материализмом, который рассматривает всякую дей¬
ствительно научную теорию прежде всего как более или
менее верное единое отражение •определенной стороны или
части единой объективной реальности.
Истинность (или ложность) отдельных предложений
относительна в той же мере, в какой и их атомарность.
Относительна и атомизация истинности в символической
логике, когда истинность молекулярных предложений рас¬
сматривается как функция истинности атомарных предло¬
жений. Относительна и атомарность «значений».
Многие «вечные истины», например констатации фак¬
тов, выражаются не общими предложениями, но простыми
атомарными предложениями. Часто их истинность оказы¬
вается непостоянной. Достаточно сослаться на судьбу по¬
стулата Евклида «через точку вне прямой на данной плос¬
кости можно провести только одну прямую, параллельную
201

данной», аксиомы «целое больше части» и такого утвер¬
ждения как «философ Эдвард Дембовский родился в Вар¬
шаве». Эти положения оказались либо ошибочными
(третье), либо относящимися только к определенной
аксиоматической системе (первое), либо действующими
лишь применительно к определенным классам объектов
(второе).
Новые измерения позволяют исправить и уточнить по¬
ложения из области тех или иных наук, ранее казавшиеся
бесспорными. Это приводит к изменению и уточнению по¬
нятий, а в некоторых случаях — к выводу о несовмести¬
мости предиката и субъекта в том суждении, в котором
они ранее считались вполне совместимыми, причем этот
процесс никогда нельзя считать окончательным. Напри¬
мер, положение «всякая частица тела имеет температу¬
ру» оказалось не безусловным, когда было установлено,
что теплота есть молекулярное движение. Было признано,
что нельзя говорить о температуре атомов. Позднее же по¬
нятие температуры пришлось отнести и к атомарным со¬
стояниям вещества, в результате чего ранее произведен¬
ное ограничение пришлось изменить вновь.
Все это говорит о том, что истинность и ложность в
процессе познания не остаются неизменным уделом тех
или иных отдельных предложений, как это условно — и,
с точки зрения логического формализма, естественно —
допускается в рамках символических исчислений. Следо¬
вательно, отношения между фактами и фиксирующими их
суждениями подвижны и многообразны. Только абстраги¬
руясь от этого обстоятельства, можно допускать, что эти
отношения разделяются для логики на следующие «посто¬
янные» 6 элементов: 1) отличие данного факта от осталь¬
ных; 2) точное отнесение факта к пространственно-времен¬
ным параметрам; 3) фиксация факта в суждении; 4) запись
суждения символическими средствами; 5) присоединение
к полученному предложению признака «истинный»,
6) включение предложения о том или ином факте в систе¬
му знания, где предложение вступает в логические связи,
которые не зависят от того, когда это предложение было
сформулировано.
Если упустить из виду, что названные элементы отно¬
шения между фактами и суждениями нельзя рассматри¬
вать как нечто абсолютное и неизменное, как нельзя
202

рассматривать и сами факты, то образуется неподвижная,
застывшая в конечном счете метафизическая схема.
Подводя некоторые итоги, касающиеся проблемы ато¬
марности фактов, подчеркнем, что возникновение тезиса
об «атомарной структуре опыта» в специфическом смысле
было также резлуьтатом субъективистского перенесения
на понятие опыта принципов формальной логики. Иными
словами, оно было результатом отнесения к сфере чув¬
ственного «опыта» черт логической формы познания,
а именно: строгой расчлененности, четкой определенно¬
сти, а также субординированности.
Всякий субъективизм представляет собой значительную
опасность для научного познания, так как ведет к произ¬
вольному обращению с фактами и даже к «насилиям» над
ними. Напомним в этой связи мудрые слова В. И. Ленина,
сказанные по иному поводу, но вполне применимые и в
этом случае: «Факты, если взять их в их целом, в их связи,
не только „упрямая”, но и безусловно доказательная вещь.
Фактики, если они берутся вне целого ,вне связи, если они
отрывочны и произвольны, являются именно только игру¬
шкой или кое-чем еще похуже» 136.
Атомарные факты, в понимании неопозитивистов,—
это факты, находящиеся всегда в поле сознания субъекта.
Если нет констатации факта, то нет и самого факта. Если
нет субъекта, констатирующего факт, нет и констатации.
Неудивительно, что неопозитивистская концепция понима¬
ния факта ведет к солипсизму: факт в поле сознания дан¬
ного субъекта оказывается производным от его действий.
К солипсизму ведет и операционное учение об опыте,
характерное для многих современных позитивистов, на¬
пример концепция «операционного» понятия существова¬
ния у П. Бриджмена. Согласно этой концепции, физическая
реальность в конкретных ее видах сводится к операциям
ученых, получающих в своих лабораториях такие результа¬
ты (чувственные данные), которые при материалистичес¬
ком понимании их истолковываются как следствия дейст¬
вий этой физической реальности. Эта трактовка была пе¬
ренесена на общее понятие реальности (существования).
Ф. Франк ввел «операционное» понятие материи как сово¬
136 В. И. Ленин. Сочинения, т. 23, стр. 266.
203

купности устойчиво воспринимаемых чувственных качеств,
утверждая, что под словом «материя» больше ничего не
подразумевается137. В статье «Диалектический материа¬
лизм и общая семантика» А. Рапопорт писал о том, что
экспериментальные процедуры должны быть включены в
определения существования 138.
Отношение операционализма к проблеме реальности
рассматривается в книге А. Рапопорта «Операционная фи¬
лософия» (1953), где эта философия соединена с семан¬
тическим идеализмом. Рапопорт (это уже не ново для нас)
рассматривает вещи как логические конструкции, получен¬
ные на базе чувственных данных. Оа воспользовался по¬
нятием логической конструкции, «усовершенствовав»
его при помощи понятия инварианта результатов научных
операций, примененного также и А. Айером. «Операцион¬
ная философия,— пишет Рапопорт,— избегает много раз
дебатированного вопроса о том, существует ли мир неза¬
висимо от наших наблюдений» 139 140.
Операционализм предпочитает ставить иной вопрос:
«какой вид опыта обычно приписывается вещи, когда го¬
ворят, что нечто „реально"». Ответ Рапопорта гласит: «От¬
крытие реальности есть открытие устойчивых инвариан¬
тов. Хронический вопрос философии „реален ли Х“, при¬
обретает значение тогда, когда он поставлен как вопрос,
„насколько устойчива инвариантность, к которой отно¬
сится Х?“... Измерение устойчивости есть инвариант неза¬
висимых опытов... Реальность — это предполагаемый но¬
ситель инвариантности» 14°.
Простой пример, приведенный самим Рапопортом, по¬
может обнаружить подлинную сущность его концепции.
Если два человека, не сговариваясь друг с другом, предва¬
рительно рассказывают нам одну и ту же историю о неко¬
тором факте, то этот факт следует считать «реальным».
Степень его «реальности» возрастает по мере увеличения
числа лиц, рассказывающих нам (опять-таки независимо
друг от друга) эту историю. Это значит, что на основе
137 «International encyclopedia of unified science», vol. 1, part 1.
Chicago, 1955, p. 484.
138 «ETC», vol. V, 1948, № 2, p. 94.
139 A. Rapoport. Operational philosophy. Integrating knowled¬
ge and action N. Y., 1953, p. 22—23.
140 Ibid., p. 27, 232.
204

восприятия нами словесных сообщений других лиц,
сопоставляемых нами друг с другом, мы делаем вывод
(создаем логическую конструкцию) о существовании того
или иного «факта» как причины этих сообщений. Основой
логической конструкции здесь служит не коллективный
опыт непосредственно, а предшествующий вывод (тоже
логическая конструкция), сделанный на основании сло¬
весных раздражителей, сигнализирующих нам о наличии
коллективного опыта, в котором есть определенные совпа¬
дающие моменты для всех его участников (инвариант).
Атомарный факт возникает в результате логического кон¬
струирования, создается при помощи операций.
Таким образом, с точки зрения Рапопорта, не факты
чувственного опыта есть продукт воздействия внешнего
мира на субъект, а внешний мир есть продукт воздействия
фактов чувственного опыта на мышление субъекта.
«Внешний мир» возникает только посредством операций
субъекта над фактами опыта. Отсюда рукой подать до
солипсизма.
В тех случаях, когда факт принимается за «реальный»
в смысле указанного выше «инварианта» ощущений субъ¬
екта, который возникает вследствие операций простого
«накладывания» разных ощущений друг на друга, а не
через посредство более сложных логических операций, воз¬
никают рассуждения, очень близкие к философии Эрнста
Маха 141. В других случаях солипсизм складывается не¬
сколько иначе.
Некоторые лидеры неопозитивизма пришли к солипсиз¬
му, потерпев фиаско при попытке обнаружить объектив¬
ную реальность через понятие «существование вообще».
Этим понятием, по мнению некоторых из них, устраняется
различие реального, действительного, с одной стороны, и
нереального, кажущегося —с другой. Различие это, как пи¬
сал «общий семантик» Рассел Мейерс в статье «Реаль¬
ность и нереальность», состоит «в значительной мере в сте¬
пени, а не в роде...»142. Мориц Шлик считал это различие
«не принципиальным по природе» 143. Ганс Райхенбах ви¬
дел границу между сном и действительностью в том, что
141 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 82—85.
142 «Language, meaning and maturity. Selections from ,,ETC“,
1943—1953». N. Y., 1953, p. 278.
143 M. S c h 1 i c k. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 208.
205

«сны не дают нам наблюдений, которые позволяли бы
предсказывать о будущем опыте» И4. После этого «откры¬
тия» он все же допускал существование физического мира,
но условно, рассматривая его как схему, позволяющую
объяснять появление новых явлений, непрерывность вос¬
приятий вещей и т. д. Но Райхенбах не учитывал, что и
сновидения в принципе можно включить в «предсказатель-
скую систему», если допустить возможность создания тако¬
го сонника, который учитывал бы все многообразные слу¬
чаи косвенного и опосредованного соответствия «вещих
снов» будущим физиологическим состоянием субъекта,
а там, где такого соответствия нет, конструировал бы его
при помощи фиктивных параметров.
Еще у истоков неопозитивистского движения Людвиг
Витгенштейн вполне откровенно признавался в солипсиз¬
ме. «Границы моего языка означают границы моего
мира... То, что в действительности подразумевает солип¬
сизм, вполне правильно, только это не может быть ска¬
зано, а лишь показывает себя» 144 145.
Солипсизм Витгенштейна не был лишен особенностей:
субъект, по Витгенштейну, есть «граница» мира. «Я соли¬
псизма сокращается до непротяженной точки, и остается
соотнесенная с ним реальность» 146. Витгенштейн попы¬
тался как бы «растворить» субъект в сфере существования
вообще. Сам он оправдывал свою «поправку» к солипсиз¬
му тем, что субъект есть «неэмпирическое понятие». Для
кого же писал в таком случае Витгенштейн свой трактат?
Английский критик логического позитивизма Ю. Вейн¬
берг назвал солипсизм Витгенштейна «метафизическим
эгоизмом» 147. Но в новом ярлыке нет никакой нужды.
Понятие Я как «непротяженной точки» давно уже было
предвосхищено «потенциальным центральным членом»
теории принципиальной координации Р. Авенариуса.
Что касается мнения Витгенштейна, что солипсизм не
поддается высказыванию, то оно неверно. Б. Рассел во
введении к трактату Витгенштейна отметил, что послед¬
144 Н. R е i с h е n b а с h. Der Aufstieg der wissenschaftlichen Phi¬
losophic, S. 293.
145 JI. Витгенштейн. Логико-философский трактат, 5.6 и
5.62.
146 Там же, 5.6 и 5.64.
147 J. R. Weinberg. An examination of logical positivism,
p. 201.
206

ний вполне выразил средствами своего языка тезис о не¬
возможности логики переступить свои собственные грани¬
цы, сделав отсюда вывод, что этот тезис и означает солип¬
сизм. Мы можем добавить, что, наоборот, логика невольно
для себя «переступает» свои границы, поскольку источ¬
ник ее законов и правил носит объективный внелогиче¬
ский (не алогический) характер, ибо, как указывал
В. И. Ленин, логика изучает наиболее общие отношения
и связи объективной реальности.
Не миновал солипсизма и Р. Карнап. В книге «Логи¬
ческая конструкция мира» (1928), рассуждая о том, что
первооснову мира следует искать в лично психических
переживаниях, Карнап признавал, что его взгляды не про¬
тиворечат солипсистскому идеализму «ни в каком пунк¬
те» 148. Не обошелся Карнап и без оговорок, заявив, что
его солипсизм «безличный» и «методологический». «Су¬
ществование Я не есть первоначальный атомарный факт
данного... Я есть класс первоначальных переживаний» 149.
Напомним, что под «переживаниями» Карнап понимает
любое содержание человеческого сознания, все то, что
существует в сфере последнего.
Трактовка субъекта (Я) у Карнапа смыкается с иде¬
ями, изложенными в пятой главе четвертой книги «Трак¬
тата о человеческой природе» Давида Юма и отличается
лишь большей расплывчатостью, поскольку Карнап избе¬
гает ясных и определенных «метафизических» утвержде¬
ний. Ссылаясь на «методологический» (а не оптологиче-
ский) характер своего солипсизма, он высказался против
формулировки таких утверждений, как «нет других
субъектов», «нет материального мира» и тому подобное,
но в общем признавал, что его система весьма близка к
солипсистской системе Шуберт-Зольдерна. В 1934 г. Кар¬
нап заявил о замене «методического» солипсизма методи¬
ческим «материализмом», но материализма в нем не было
ни грана: в книге «Логический синтаксис языка» речь
шла только о соответствующем употреблении языковых
форм, а ле о действительной правоте материализма.
К солипсизму вело и учение Морица Шлика о замене
протокольных предложений науки (типа «NN тогда-то,
148 R. Carnap. Der logische Aufbau der Welt. Berlin, 1928,
S. 249.
149 Ibid., S. 226 (курсив снят.— И. H.).

там-то, видел то-то») предложениями наблюдения (типа
«сейчас здесь наблюдаемо то-то»), т. е. констатациями без¬
личных переживаний, а фактически — констатациями пе¬
реживания данного субъекта и притом только в момент
переживания. В статье «Позитивизм и реализм», напеча¬
танной в 1932 г. в журнале «Эркеннтнис», Шлик отрицал,
что он солипсист. Но его антисолипсистская аргумента¬
ция сводилась к оговорке того же типа, что у Витген¬
штейна и Карнапа, с той только разницей, что эти филосо¬
фы говорили об «уточнении» солипсизма, а он, Шлик, —
об «опровержении» солипсизма. В названной статье, как
и четыре года спустя, в статье «Значение и верификация»
(1936), Шлик убеждал читателей, что принятие эмпири¬
ческой реальности в смысле «сейчас происходящего пере¬
живания» не означает будто бы солипсизма, ибо «мир не-
метафизика (т. е. сторонника идей Шлика.— И. Н.) есть
точно такой же мир, как у всех остальных людей; в этом
мире не отсутствует ничего из того, что необходимо для
придания осмысленности всем высказываниям науки и
всем поступкам жизни».
Шлик переименовал солипсизм в «эмпирический реа¬
лизм» и окружил его густым туманом словесных хитро¬
сплетений. Чего стоит, например, такое его изречение:
«Последовательный эмпиризм не отрицает существования
внешнего мира, он лишь указывает эмпирический смысл
этого утверждения о существовании». И далее оказывает¬
ся, что искомый «эмпирический смысл» найден солипсис¬
тами, которые-де вполне правы, считая, что переживают
лишь свои переживания и ошибаются лишь в том случае,
если претендуют на создание ими философии солипсизма.
Аналогично Айер писал: «...не отрицаю солипсизма как
якобы ложное учение, но отрицаю, что он есть необходимое
следствие из нашей теории познания» 15°.
Рассуждения Карнапа о «методологическом», а Шли¬
ка — об «эмпирическом» солипсизме были увенчаны изощ¬
ренным анализом Рассела, высказавшегося в том смысле,
что солипсизм неубедителен, но и неопровержим.
В книге «Человеческое познание» Рассел категоричес¬
ки отвергает откровенный оптологический солипсизм, на¬
зывая его догматическим. Впрочем, и ранее он высмеивал 150
150 А. А у е г. Language, truth and logic, p. 200.
208

принцип «ничего нет, кроме данных моего опыта». Так, в
«Анализе духа» он замечал, что онтологический солипсист
без труда может объявить себя Ньютоном или Шекспиром,
прочитав их произведения и усвоив их идеи и образы» 151.
Рассел подвергает критике и «скептический» солип¬
сизм, принцип которого он формулирует примерно так:
«... неизвестно, можно ли вывести из уже имеющихся
(подразумевается: у данного субъекта,— И. Н.) предложе¬
ний pi, р2 ... Рп, полученных невыводным путем, другие
предложения, утверждающие фактические данные». Ины¬
ми словами, «скептический» солипсизм ставит под сомне¬
ние переход от чувственных данных субъекта N к утверж¬
дению о наличии фактов за пределами опыта субъекта N.
Нарочитая искусственность приведенной формулировки
объясняется стремлением Рассела избежать прямых ука¬
заний на субъект «Я» или N. Рассел не приемлет «скепти¬
ческого» солипсизма, ибо «в него психологически невоз¬
можно верить» 152. Но в то же время он признает, что
«солипсистская альтернатива не может быть опровергнута
посредством дедуктивного доказательства, если только мы
исходим... из того, что то, что мы знаем без выводов, сос¬
тоит исключительно из пережитого нами в опыте (или,
точнее, из переживаемого в настоящем) и из принципов
дедуктивной логики. Но мы не можем знать, истинна ли
гипотеза эмпиризма, поскольку знание этого было бы та¬
ким знанием, которое сама гипотеза запрещает» 153.
Велико ли отличие позднего творчества Рассела от
ранних произведений Витгенштейна? Последний, не ставя
точек над i, предлагал следовать солипсизму, а первый
открыто утверждает недоказуемость ложности солипсизма.
Однако вели они себя отнюдь не как солипсисты, полеми¬
зируя, например, со своими противниками как с реальны¬
ми субъектами, а не как с сочетаниями (или конструк¬
циями) своих же переживаний. Иное дело в теории. Здесь
Витгенштейн всерьез заявляет, что со смертью субъекта
«мир не изменяется, но прекращается», а Рассел поучает:
«Мы не должны говорить „это кошка“, но „это восприя¬
тие, которое мы ассоциируем с кошками44 или „это кошко-
восприятие44... То, что мы прямо познаем, когда мы говорим
151 В. Russell. The Analysis of mind, p. 201.
152 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 213.
153 Там же, стр. 212.
14 И. С. Нарский
209

„это кошка“ — это наше состояние, подобное тому, когда
нам жарко» 154.
Чтобы как-то отмежеваться от солипсизма, некоторые
неопозитивисты выдвинули постулативное утверждение,
что «существование чувственно данного» якобы отличает-
от «существования ощущений субъекта». Нетрудно уви¬
деть, что перед нами еще одна модификация утверждения
о якобы принципиальном отличии «ничьих» ощущений от
ощущений субъекта, которое было краеугольным камнем
эмпириокритицизма.
Но «ничьих» ощущений, ощущений «самих по себе»,
вне определенных нервно-физиологических функций орга¬
низма людей не существует. «...Если элементы суть ощу¬
щения, — писал В. И. Ленин, — то мы не вправе прини¬
мать ни на секунду существование «элементов» вне
зависимости от моих нервов, от моего сознания... Либо
«элемент» есть ощущение, как говорят все эмпириокри¬
тики..., — тогда ваша философия, господа, есть идеализм,
тщетно пытающийся прикрыть наготу своего солипсизма
нарядом более «объективной» терминологии. Либо «эле¬
мент» не есть ощущение,— и тогда с вашим «новым» сло¬
вечком не связано ровно никакой мысли, тогда это просто
важничанье пустышкой» 155.
Следуя логике ленинской мысли, мы придем к выводу,
что и «существование чувственно данного» либо абсолют¬
но тождественно «существованию ощущений и пережива¬
ний субъекта», либо есть не более как словесная уловка.
Отто Нейрат, например, считал, что обрел спасение
от солипсизма в физикализме, что сводилось (не касаясь
концепции физикализма в целом) к следующему: если
субъект имеет дело лишь со своими собственными пере¬
живаниями как таковыми, то в мозгу возбуждаются только
речевые центры, а если он имеет дело с чувственными дан¬
ными, то приходят в возбужденное состояние также и
центры восприятия 156. Что же понимается под мозговыми
центрами? Если бы имелись в виду существующие объек¬
тивно, в пространстве и времени нервные центры, локали¬
зованные в объективно существующем мозгу, то остается
154 В. R u s s е 11. An inquiry into meaning and truth, p. 114.
155 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 43—44.
156 «Erkenntnis», 1931, Bd, 2, S. 403.
210

откровенно признать, что солипсизм преодолевается пос¬
редством материализма. Если же признается объективное
существование мозга, то следует признать и объективное
существование природы, частью которой является мозг
всякого человека. Если же стать на позицию Б. Рассела,
то, согласно ее, мозг и нервные центры мозга суть «мысли»
данного субъекта и лишь кажутся ему анатомическими
образованиями, когда он рассматривает мозг другого субъ¬
екта 1€7. Нейрат придерживался именно второй позиции.
Он имел в виду не объективно существующие нервные
центры, а опять-таки ощущения и переживания субъекта,
именуемые им ощущениями и переживаниями нервных
центров. А если так, то вся его концепция рассыпается,
как карточный домик. Ссылка на «мозговые центры» ока¬
зывается словесной уловкой.
Только с позиции диалектического материализма мож¬
но преодолеть солипсизм в любой его форме. Доказатель¬
ством объективного существования внешнего мира, отра¬
жаемого в ощущениях, восприятиях, понятиях и сужде¬
ниях людей, служит общественная практика человечества.
Если, например, до 1955 г. нельзя было быть полностью
уверенным в том, что античастицы, предсказанные физи¬
кой, существуют объективно, то теперь, когда в научных
лабораториях их стали открывать одну за другой, а затем
использовать для того, чтобы вызывать взаимопревраще¬
ния других микрочастиц, для подобного рода неуверенно¬
сти нет оснований. Проникновение советских космических
ракет в межпланетную область космоса наносит мощный
удар по субъективному идеализму в истолковании поня¬
тия «космическое пространство». Именно практика людей,
производственная и политическая, определяет в качестве
бесспорных фактов существование других субъектов, по¬
мимо данного субъекта, определяет, что законы природы
действуют непрерывно, а человек последовательно усили¬
вает свое господство над природой. Факты безусловно
свидетельствуют об объективном существовании мира и
ни с каких позиций, кроме материалистической, они удов¬
летворительно объяснены быть не могут.
Перейдем к критическому анализу теоретико-познава¬
тельной стороны проблемы «опыта» в неопозитивизме.
157 В. Russell. Му Philosophical development, р. 25.
14*
211

Глава III
КРИТЕРИЙ ИСТИНЫ
Рассмотрение учения неопозитивистов о критерии ис¬
тины, естественно, связано с вопросом о понимании исти¬
ны вообще. Разумеется, нельзя отождествлять проблему
истины с вопросом критерия истины, «о котором надо
говорить особо, не смешивая этого вопроса с вопросом
о том, существует ли объективная истина?» h Но с другой
стороны, нельзя и изолировать друг от друга эти два
вопроса. В. И. Ленин, критикуя стремления махистов
исключить практику как критерий истины из своей тео¬
рии познания, подчеркивал, что они тесно связаны с субъ¬
ективистским пониманием махистами самой истины1 2.
В неопозитивизме понятие истины конструируется как
понятие, не имеющее самостоятельного значения3 и про¬
изводное от способа проверки, от возможности последней
или от «операций», реализующих проверку.
Но понятие истины, как и понятие ее критерия, в нео¬
позитивизме производны от свойственного этой философ¬
ской школе понимания «опыта», от воззрений неопозити¬
вистов на природу, строение и функции эмпирического
материала познания.
По сей день неопозитивисты нередко называют свою
философию логическим, или научным эмпиризмом, стре¬
мясь представить ее как современную, высшую стадию
развития эмпирической теории познания, согласно кото¬
рой опыт — единственный источник знания.
1 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 110.
2 Там же, стр. 125—130.
3 Ср.: A. Ayer. Language, truth and logic. London, 1936, p. 122,
124.
212

Лидеры этой философии утверждают, что неопозити¬
визм развил теоретико-познавательный эмпиризм по край¬
ней мере в двух отношениях. С одной стороны, говорят
нам, понятие «опыта» положено теперь в основу процесса
познания и истолкования материала познания якобы бо¬
лее последовательно, чем это было достигнуто в рамках
эмпирической традиции прошлого. В результате этого
впервые за всю историю философии и логики удалось будто
бы с предельной полнотой применить эмпирический метод
исследования к средствам самого исследования, в том чис¬
ле к логике (в итоге, как нас убеждают, была обнаружена
конвенциональная природа последней). При этом ссылают¬
ся на то, что понятие «опыт», пройдя через горнило неопо¬
зитивизма, освободилось от стеснявших его оков метафизи¬
ческих философских истолкований, т. е. от пут онтологии.
С другой стороны, понятие «опыта» было использовано
неопозитивистами для выработки будто бы «точной» фор¬
мулировки эмпирического критерия истины — так называ¬
емого принципа верификации. В результате этого, заявили
неопозитивисты, наука впервые получила возможность
оперировать безупречным, с логической точки зрения, кри¬
терием истинности своих предложений и теорий. Принцип
верификации обеспечивал, по мнению его авторов, полное
исключение из сферы эмпирического и надстраивающегося
над ним теоретического знания многих дисциплин, кото¬
рые, как считалось до этого, с меньшей или большей сте¬
пенью убедительности, но на деле ошибочно претендуют
на научность.
В процессе критики любой формы позитивизма рассмот¬
рение различных трактовок понятия «опыт» играет значи¬
тельную роль, ибо это понятие используется позитивиста¬
ми для замещения понятий источника и основы познания,
а также критерия истины.
Критика неопозитивистского толкования опыта позво¬
ляет отчетливо выявить подлинную философскую природу
неопозитивизма, который, как и его философские предше¬
ственники, пытается термином «опыт» прикрыть и мате¬
риалистическую и идеалистическую линию в философии,
«освящая их спутыванье» 4,
4 В. И. Л е н и я. Сочинения, т. 14, стр. 135.
213

ПОЗНАНИЕ И ИСТИНА
Остановимся прежде всего на вопросе, какое содержа¬
ние вкладывают неопозитивисты в понятие «познание».
Неопозитивизм стремится опровергнуть материалисти¬
ческое понимание познания как отражения и скрыть в то
же время идеалистический характер того понятия, которое
выдвинуто в качестве заменителя понятия «отражение».
В статье «Мориц Шлик», посвященной трехлетию со
дня смерти основателя «Венского кружка», неопозитивист
Герберт Фейгль особую заслугу Шлика видел в том, что
последний различал «непосредственное переживание» и
собственно «познание» 5. Познание есть, согласно Шлику,
нечто большее, чем чувственное восприятие факта. Пример¬
но так же рассуждал и Айер, указывая на то, что «осведом¬
ление» (to be aware) о чувственных данных еще не есть
познание 6, так как чувственные данные сами по себе не
истинны и не ложны, но лишь «случаются» (вопрос об их
отношении к объективной реальности снимается Айером
как не имеющий якобы научного смысла).
Но что же такое познание? «Всякое познание,— корот¬
ко формулирует Фейгль содержание статьи Шлика «Пере¬
живание, познание, метафизика» 7,— есть упорядочение,
сравнение, включение в отношения, обнаружение равного
в различном, сведение одного к другому. Высшая цель
познания, к которой в особенности стремятся точные на¬
уки, лежит в сведении максимума опытных фактов к мини¬
муму теоретических основных понятий и принципов. Чи¬
стое переживание, напротив, есть только исходный пункт,
сырой материал познания» 8.
В этом рассуждении правильно то,’ что познание не
может ограничиться констатацией эмпирических фактов.
Неправильно же стремление к выводу, будто познание свя¬
зано только с логической формой действительности, сво¬
дится как бы к логическому конструированию, которое не
есть отражение. Об этой тенденции свидетельствуют откро¬
венные формулировки в манифесте неопозитивистов
(1929): «В науке не существует «глубин»; всюду — поверх¬
5 «Erkenntnis», 1938, Bd. 7, Н. 5—6, S. 402.
6 A. Ayer. The foundations of empirical knowledge. London-
1940, p. 78.
7 «Kantstudien», 1926, Bd. 31.
8 «Erkenntnis», 1938, Bd. 7, H. 5—6, S. 402.
214

ность... В научном познании нет „сущности"» 9. Карнак
позднее стал понимать познание как выражение суждения
(то есть содержания факта, по его новой терминологии)
в предложении. Характерны и заявления самого Шлика:
«...Понятие соответствия тает под лучами анализа, посколь¬
ку оно- должно означать равенство или сходство, и что
от него остается — это только однозначное соотнесение
(Zuordnung). На этом соотнесении базируется отношение
истинных суждений к реальности, а все те наивные тео^ ии,
согласно которым наши суждения и понятия могли бы как-
то «отражать» реальность, тем самым окончательно опро¬
вергаются. Слово «соответствие» не сохраняет здесь
никакого иного значения, кроме значения однозначного
отнесения» 10 11. Шлик постулирует, что познание есть «на¬
хождение одного в другом» в смысле отождествления
логических структур и, знакового описания, т. е. „назва¬
ния" явлений, с тем чтобы свести незнакомые структуры
описания к уже известным, непривычное к привычному.
Последний из названных мотивов — излюбленный у
Рассела. «Сказать, что нами «познано» понятие,— писал
он,— это значит сказать, что оно отложило в мозгу опреде¬
ленную привычку». Например, «знание» о луже состоит
в привычке обходить ее всякий раз, когда она встречается
на пути пешехода. Но в таких случаях речь идет уже не об
отождествлении логических структур, а о совпадении реф¬
лекторного поведения. Эти рассуждения Рассела не выхо¬
дят за пределы бихевиористских воззрений, заменяющих
сознание машинальным поведением, а знание — сочета¬
нием условных рефлексов. Недаром Рассел считал ошиб¬
кой в познании все то, что вызывает эмоциональную реак¬
цию «неожиданности». Позиция Рассела, как и вся пози¬
ция бихевиоризма, в этом вопросе не только не противо¬
речит идеалистическому интроспекционизму, но наоборот,
является его следствием.
Так как неопозитивисты не рассматривают познание как
содержательное отражение действительности, то, строго
9 «Wissenschaftliche Weltauffassung. Der Wiener Kreis». Wien,
1929, S. 15, 20.
10 M. Schlick. Allgemeine Erkenntnislehre. S. 57: cp.:
S. 141.
11 Ibid.. S. 9, 13,19, 21,62, 291. «Отождествление» здесь’— ре¬
зультат сравнения дефиниции слов о переживаниях.
215

говоря, они воооще имеют дело не с познанием как тако¬
вым, но с условными обозначениями и их упорядочением.
Из гносеологической концепции неопозитивизма, как
правило, выпадает принципиально важное понятие «гно¬
сеологический образ»; остаются переживания, классы пе¬
реживаний и обозначающие (упорядочивающие) их знаки.
Эта номиналистическая по своему духу концепция позволи¬
ла Нейрату сделать следующий вывод: «...внутри после¬
довательного физикализма не может быть никакой
,,теории познания", по крайней мере в прежних формах...
никакой ,,философии"; никакой „теории познания"; ни¬
какого „нового мировоззрения" наряду с другими миро¬
воззрениями» 12.
Неопозитивизм на стадии логического синтаксиса стре¬
мился даже обходиться без «истины» как собственно гно¬
сеологического понятия. С самого начала существования
неопозитивизма его сторонники проводили различие между
истиной в области фактического и в области логико-мате¬
матического знания. В начальный период развития неопо¬
зитивизма считалось, что в области фактического (эмпири¬
ческого) знания истина есть совпадение или соответствие
содержания предложения и чувственно воспринимаемого
факта, а критерий истины состоит в чувственной проверке
верификации). Эту точку зрения (так называемую теорию
корреспонденции) можно встретить у Витгенштейна и У
Шлика. «Суждение,,которое однозначно обозначает поло¬
жение вещей, называется истинным» 13.
Что касается Рассела, то он пришел к выводу, что
истинность и ложность эмпирических предложений опре¬
деляются в соответствии с верой в то, что факты суть
«прототипы» содержания идей 14. Рассел заявил даже, что
истинность или ложность присущи самим верованиям как
особым фактам сознания и лишь через посредство верова¬
ний — суждениям и предложениям.
Однако в восприятии фактов и фиксации их в предло¬
жениях, т. е. в «названиях» фактов, Шлик усматривал
лишь преддверие «познания». Поэтому понятие «фактиче¬
ской» истины (F-истцна) трактовалась как выходящее за
12 «Erkenntnis», 1931—1032, Bd. 2, Н. 5—6, S. 404, 465.
18 М. S с h 1 i с k. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 56.
14 В. R u s s е 11. An inquiry into meaning and truth. London, 1943,
p. 188-
216

пределы логики, а следовательно, почти что исключалось
им из теории познания.
В области логико-математического знания неопозитиви¬
сты усматривали истину (истинность) 15 и ее критерий, ес¬
ли речь идет об истинности отдельного предложения, в
возможности аналитического выведения данного предложе¬
ния из других, уже принятых за истинные, а если речь
идет о системе предложений,— во взаимосогласованности
(когеренции) предложений с законами логики и правила¬
ми логического синтаксиса, а на этой основе — друг с дру¬
гом. Что касается законов логики (так называемых тавто¬
логий), то они суть предложения, всегда истинные для
данной принятой системы предложений, что опять-таки
есть следствие согласованности предложений с правилами
построения данной системы.
Таким образом, понятие логической истинности выте¬
кает из понятия логической правильности, поскольку
«предложение называется правильным, если его можно
без труда включить в систему (eingliedem)» 16. //-истин¬
ность как взаимосогласованность предложений друг с дру¬
гом рассматривалась до возникновения логической семан¬
тики как чисто синтаксическая категория и нередко даже
не именовалась истиной в собственном смысле этого слова,
несмотря на то, что понятие истинности как взаимосогла¬
сованности имело долгую философскую предысторию17.
Исследования в области логической семантики застави¬
ли неопозитивистов реабилитировать понятие «истина».
Не рассматривая пока проблемы семантического определе¬
ния истины, отметим, что на семантической стадии эволю¬
ции неопозитивизма в соответствии с понятиями, вырабо¬
танными логической семантикой, понятие /-истинности в
15 Под «истиной» имеется в виду содержательное понятие,
а под «истинностью» — логическая характеристика того или иного
утверждения как истинного. В этой связи отметим, что под Ристи¬
нами в символической логике понимаются предложения, сохраняю¬
щие свою истинность при всех значимостях входящих в них пере¬
менных, т. е. законы логики (например: p Vp в двузначном исчис¬
лении предложений).
16 «Erkenntnis», 1931-1932, Bd. 2, S. 397.
17 Достаточно напомнить об «истинах разума» у Лейбница и
«формальных истинах» у Канта (cm.:G. Leibniz. Fragmente zur
Logik. В., 1960. S. 263—88, 420. I. Kant. Logik. Konigsberg, 1800,
S. 72).
217

принципе все же не изменяло своего содержания, хотя и
стало именоваться «истинностью».
Возникновение логической семантики значительно спо¬
собствовало сращиванию понятий /-истинности и //-истин¬
ности, поскольку, с точки зрения логической семантики,
истинность всегда рассматривается в рамках определенной
системы предложений, т. е. в согласовании с ней. Но еще
ранее начался процесс замены /-истинности /-истинно¬
стью, в результате того что Карнап предложил рассматри¬
вать в гносеологии факты, зафиксированные в предложе¬
ниях (протоколы), в изоляции от отношения их к чув¬
ственно воспринимаемым фактам как таковым. Однако
оказалось, что все предложения, входящие в состав
научных теорий, находятся в равном положении (так как
все они находятся, строго говоря, вне чувственного опыта),
и можно говорить о проверке их истинности только
в смысле их взаимопроверки, то есть взаимосогласован¬
ности (когеренции).
Полностью соответствовало концепции когеренции тре¬
бование Карнапа, высказанное в статье «Физикалистский
язык как универсальный язык науки» (1931), о переводе
предложений в формальный модус языка (т. е. о согласо¬
вании их с предложениями этого модуса). Концепцию ко¬
геренции приняли за универсальную концепцию истины
Гемпель (1935) 18, Карнап, а затем и другие неопозитиви¬
сты, кроме Шлика и Рассела.
Замене /-истинности /-истинностью способствовало пе¬
ренесение конвенционалистской интерпретации на всякое
определение истины, в том числе и на определение /-истин¬
ности, что превращало его в одно из правил оперирования
предложениями, причем предложения данной теории долж¬
ны были быть согласованы с определением /-истинности,
которое также есть предложение, в силу той же самой
конвенции. Способствовало замене /-истинности /-истин¬
ностью и утверждение, что общим принципом построения
науки должен быть принят постулат «простоты» теории,
родной брат махистского принципа «экономии мышле¬
ния» 19. Все эти понимания истинности сходились в одном
18 «Analysis», Oxford, Jan. I'9i35, v. II, 4.
19 Ph. Frank Philosophy of science. The link between science
and philosophy. N. Y., 1957, p. 353.
218

и том же пункте: понятие истинности они рассматривали
не как адекватное отражение объективной реальности,
в суждениях, но исключительно как формальное свойство
предложений («принятость», «приемлемость», «зафикси¬
рованное^» и т. д.).
Впрочем, и после возникновения семантической дефи¬
ниции истины, сконструированной на основе формальной
интерпретации отношения между предложениями и обоз¬
начаемыми ими фактами, неопозитивизм, как и логическая
семантика, не отверг полностью существования F-истин-
ности как таковой. «...Я подчеркиваю,— писал Р. Карнап
в 1942 г.,— различие между фактической истиной, завися¬
щей от случайности фактов, и логической истиной, не за¬
висящей от фактов и зависящей только от значений, де¬
терминированных семантическими правилами»20. Но
^-истина в собственном ее смысле не включалась в логи¬
ческий анализ, а потому неопозитивисты продолжали счи¬
тать ее «внетеоретической». L — истина (истинность) за¬
няла в воззрениях неопозитивистов господствующее поло¬
жение.
Традиции предыстории и истории позитивизма могли
лишь способствовать такому результату. Если уже
Беркли в поисках критерия истины ссылался на «упорядо¬
ченность» впечатлений21, то Мах видел задачу познания в
«приспособлении мыслей друг к другу» 22. Весьма харак¬
терный взгляд имманента В. Шуппе на данный вопрос
приводит Н. Лосский: «В случае столкновения двух мне¬
ний, противоречащих друг другу, узнать, которое из них
есть заблуждение и которое из них служит выражением
действительности, можно только путем сопоставления их
с системою остальных суждений, обнаруживающего, кото¬
рое из них способно составлять с остальными суждениями
согласное целое. Отсюда следует, что истинность сужде¬
ния, признание его за выражение действительности осно¬
вывается на отношении его к системе остальных сужде¬
ний» 23.
20 R. Carnap. Introduction to semantics. Cambridge-Mass.,
1948, p. VII.
21 Д. В e p к л и. Трактат о началах человеческого знания. СПб.,
1905, стр. 86.
22 Э. Ма х. Познание и заблуждение. М., 1909, ст. 11, 169.
23 «Новые идеи в философии», СПб., 1913, сб. № 3, стр. 37.
219

Следует признать, что //-истинность, если понимать под
этим термином взаимосогласованность предложений или
логическую «правильность», необходима для того, чтобы
теоретическое познание было наиболее адекватно действи¬
тельности. В силу материального единства мира должна
иметь место взаимосогласованность результатов познания
с познаваемыми объектами, о чем писал Энгельс во фраг¬
менте «О прообразах математического бесконечного в дей¬
ствительном мире»; из последнего вытекает единство и
взаимосогласованность между разными элементами единой
теории, отражающей действительность. Правильность как
форма истинного мышления в конечном счете есть отраже¬
ние свойств структуры внешнего мира.
Истинность мышления ио своему содержанию обосно¬
вывает его логическую правильность: теория, вполне пра¬
вильно отражающая действительность, будет тем самым и
логически правильной, т. е. формально непротиворечивой.
С другой стороны, логически правильные схемы умо¬
заключений допускают не единственную, но различные ин¬
терпретации, как это и подразумевается в тезисе о прило¬
жимости логических форм мышления к различному
содержанию. Логически правильные утверждения, относя¬
щиеся к области самой логики (и математики), в свотп летл-
редь поддаются содержательным (вещественным) интер¬
претациям. Но правильные по своей логической форме
связи могут иметь место, разумеется, и в случае умозаклю¬
чений, построенных на заведомо неверных посылках (со¬
ответственно, неверными будут и получаемые результаты).
Могут создаваться и непротиворечивые, т. е. логически
правильные теории, не отражающие, однако, объективной
действительности. Отсюда следует, что класс логически
правильных структур мышления и их элементов, истин¬
ных в содержательном смысле, и класс всех истинных на¬
учных теорий совпадают, но класс логически правильных
суждений, умозаключений и теорий, вообще говоря, шире
класса истинных утверждений.
Поскольку логическая правильность содержания мыш¬
ления — необходимый, но недостаточный признак его
истинности, то можно говорить об относительной незави¬
симости правильности от истинности. Данный факт и был
абсолютизирован неопозитивистами, которые превратили
Z-истинность в независимое от F-истинности понятие, а за-
220

гем подчинили второе первому. Неправомерно абсолюти¬
зирован был узко логический подход к этому вопросу у
Рассела и Уайтхэда еще в их совместном труде «Р. М.».
«Итак, с формальной точки зрения не относится к делу,
что же именно составляет истину или ложь: важно то, что
суждения разделяются на два класса в соответствии с оп¬
ределенными правилами» 24. Достаточно было бы заменить
выражение «с формальной точки зрения» выражением
«с гносеологической точки зрения», как, в отличие от допу¬
стимого в узких рамках формальнологической концепции,
возникла порочная концепция неопозитивизма.
Неправомерность абсолютизации формального пони
мания «истины» особенно ярко проявляется в рассужде¬
ниях неопозитивистов о соотношении «истины» и «знания
истины», аналогичном в известном смысле соотношению
«истины» и «проверки истины».
Четверть века назад в неопозитивизме не проводилось
различия между истиной и ее знанием, поскольку вопрос
о существовании истинных предложений, независимых от
знания субъекта о них, отбрасывался как «лишенный науч¬
ного смысла». Однако это различие принял Рассел, утвер¬
ждая, что «истина и знание различны, и предложение
может быть истинным, хотя не существует метода откры¬
тия того, что оно истинно» 25.
Занявшись логической семантикой, Карнап стал прово¬
дить различие между истиной как семантическим поняти¬
ем и знанием истины как понятием прагматическим, что
было отчасти аналогично проводимому Расселом различию
между истинностью суждения (proposition) и истинностью
предложения (sentence), а точнее говоря,— истинностью
высказывания.
Карнап сопоставил следующие четыре утверждения,
в которых «я» означает некоторое предложение.
1)	«х» истинно;
2)	N знает, что х',
3)	N знает что «х» истинно;
4)	N говорит, что «х» истинно.
Карнап отождествлял (2) и (3) утверждения, так как
из семантической дефиниции истины вытекает, что з^«х»
24 A. Whitehead and В. Russell. Principia mathematica,
2 ed., vol. I. Cambridge, 1925, p. 660.
25 B. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 287—288.
221

истинно. Что касается (4) предложения, то Карнап согла¬
сился с мнением Нейрата о том, что это предложение со¬
общает только о языковом поведении субъекта N, но не о
знаниях, которыми обладает N. Далее, однако, обнаружи¬
вается, что (2) и (3) предложения, по мнению Карнапа,
тоже не дают содержательного знания и принципиально
отличаются от предложения «;,х“ истинно», так как сооб
щают только о психологической уверенности в существо^
вании предложения «х» 2Q. В этом пункте Карнап подверг¬
ся нападкам прагматистов, упрекавших его за то, что он
недооценивает» участия субъекта в предложении
истинно» и поэтому ошибается, противопоставляя (2) и
(3) предложения как субъективные (1) предложению как
несубъективному26 27. Возникшая полемика затемнила су¬
щество дела; состоит же оно в следующем.
Прагматисты усиленно подчеркивают роль субъекта в
«создании» истины, но это делается ими не из желания ос¬
мыслить особенности процесса отражения объекта субъек¬
том. Они истолковывают роль субъекта в познании идеа¬
листически, утверждая, что для субъекта истинно то, что
ему удобно. Если исходить из этой точки зрения, то счи¬
тать, что (1) предложение независимо от мнения субъек¬
та, разумеется, нельзя. Но напрасно полагать, будто Кар¬
нап считает (1) предложение объективным по своему со¬
держанию. С точки зрения семантической концепции
Карнапа, (1) предложение «объективно» лишь в том
смысле, что это предложение дано в семантическом мета¬
языке, подобно тому как «х» дано в предметном языке.
Вопрос же о действительной объективности содержания
(1) предложения остается для Карнапа-семантика таким
же псевдовопросом, каким он был для Карнапа-синтак-
тика, хотя, занявшись логической семантикой, он и стал
считать истинность суждения предикатом, независимым от
времени его признания 28.
26 R. С а гп а р. Remarks on induction and truth. «Philosophy and
phenomenological research», vol. VI, 1946, p. 590 etc.
27 A. F. В e n 11 e y. Inquiry into inquiries. Essays in social theory.
Boston, 1954, p. 325—336.
28 Карнап вынужден был так поступить, ибо если допустить,
что предикат истинности зависит от времени в смысле момента
его признания, то тем самым открывается путь к формулировке аб¬
сурдных выражений. Допустим, что «р» истинно для времени t.
222

Марксистская гносеология отнюдь не отрицает того
факта, что истинность независима по своему содержанию
от знания истины данным субъектом. Мало того, диалек¬
тический материализм признает относительную независи-
хмость формулировки истинного суждения от обоснования
его. Так, например, Кеплер ошибочно расшифровал
анаграмму Галилея об открытии кольца Сатурна как от¬
крытие двух спутников Марса. Эти два спутника — Фобос и
Деймос — были открыты Галле с помощью сильного те¬
лескопа только в 1877 г., т. е. два с половиной столетия
спустя после Кеплера. Следовательно, Кеплер случайно за¬
фиксировал истину «люди увидели двух спутников Мар¬
са» задолго до того, как действительно их увидели29.
Однако диалектический материализм категорически от¬
рицает превращение истины в некую логическую сущ¬
ность, абсолютно независимую как от познавательной дея¬
тельности субъекта, так и — в особенности — от объектив¬
ной реальности. Между тем, превращение истины в
сущность, независимую от субъекта, было проделано Рас¬
селом, заявившим, что «познание должно быть определено
в терминах „истины", а не наоборот» 30. В действительно¬
сти же истина зависит от субъекта в том смысле, что он
ее выявляет, узнает, признает, фиксирует и передает дру¬
гим субъектам. Однако содержание истины не зависит от
субъекта, но зависит, как и весь процесс познания, от объ¬
ективной реальности, познаваемой субъектами, которые
являются продуктом этой реальности и практически воз¬
действуют на нее.
«Истина» и «ложь» суть не некие «логические объекты»
в том смысле, в каком эти термины ввел в обиход Г. Фреге
Допустим далее, что р означает «в Вене идет дождь во вре¬
мя t». Через подстановку получим: «„в Вене идет дождь во вре¬
мя t“ истинно для времени i» (1). Предложение (1) отвечает на
вопрос, в какое время истинно, что в Вене во время t идет дождь.
Согласно семантическому правилу «р=„р“ истинно», мы можем
преобразовать этот вопрос в другой вопрос, оказывающийся явно
абсурдным: в какое время в Вене во время t идет дождь (А. Р а р.
Analytische Erkenntnislehre. Wien, 1955, р. 64).
29 Заметим, что, с точки зрения теории вероятностей, Кеплер
смутно представлял себе содержание анаграммы, поскольку не учи¬
тывал иных возможностей ее расшифровки. С другой стороны, если
бы он открыл подлинный смысл анаграммы лишь как вариант рас¬
шифровки, это было' бы далеко от подлинного знания о кольце
Сатурна.
89 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 22.
223

в работе «Функция и понятие» (1891), где он условно рас¬
сматривал все истинные предложения как класс (предло¬
жений, имеющих в качестве общего десигната «истинность
вообще» (как логически сконструированное понятие).
«Истина» и «ложь» отнюдь не сводятся и к «лингвистиче¬
ским терминам».
Диалектический материализм учит, что «истина» и
«ложь» — категории, зависящие от отношения между
субъектом и объектом. Истина есть воспроизведение в по¬
знании действительности так, как она существует вне и
независимо от познающего субъекта. Поэтому истина есть
соответствующее объективной реальности содержание на¬
ших восприятий, представлений, понятий и суждений.
В конечном счете истина есть адекватное отражение объ¬
екта, выраженное в форме утверждений или отрицаний,
т. е. в виде определенных суждений или их соединения в
научную теорию.
Диалектический материализм понимает истину не как
непосредственное и законченно-неизменное отражение объ¬
екта, а как бесконечную связную последовательность ре¬
зультатов противоречивого процесса углубления познания
человеком взаимодействующих и непрерывно изменяю¬
щихся объектов. В этом смысле истина есть процесс. Из¬
вестно, что на каждом отдельном этапе этого процесса тем
или иным суждениям присуща истинность, под которой
следует понимать гносеологическую характеристику (и
логическую значимость) отношения объективного содер¬
жания знания к самой объективной реальности. В случае
неадекватности указанного отношения суждение будет
ложным. Между истинностью и ложностью существуют
промежуточные градации, соответствующие пониманию
истины как процесса углубления познания.
Диалектико^материалистическое определение истины
в принципе противоположно теориям, которые рассматри¬
вают истину как акт мысли, согласный с идеальным бы¬
тием (идеями, категориями, нормами, постулатами ит. д.),
либо как свойство самих объектов вне их отражения в со¬
знании, либо, наконец, как формальный атрибут сужде¬
ний. Понимание истины в философии марксизма про¬
тивоположно тем идеалистическим теориям, которые,
усматривая истину в согласии мышления с собой, интерпре¬
тируют это согласие в качестве изначально необходи¬
224

мого (Кант) или же конвенционального (Карнап) усло¬
вия. Противоположно марксистское понимание истины и
тем концепциям, которые ищут истину в согласии мнений
с ощущениями субъектов (Юм, Мах) либо, наконец, в
соответствии идей и поступков людей их стремлениям и их
«комфорту» (Джемс).
Диалектико-материалистическое понятие истины про¬
тивоположно также утверждениям, которые считают, что
истина есть вечное, вневременное и безусловное свойство
идеальных сущностей (Платон) или же самоотражение
идеальных объектов в себе (Гегель).
Определение истины в марксистско-ленинской теории
познания учитывает материалистическое ядро аристоте¬
левского определения истины 31, а также учения Ф. Бэ¬
кона об отражении «действительности существующего» в
«истинности знания» 32, идей Л. Фейербаха об адекват¬
ности чувственного познания и других близких к верному
пониманию вопроса воззрений философов-материалистов.
Однако марксистская теория познания, критически вос¬
принимая эти взгляды, выдвигает концепцию истины на
качественно новой, диалектико-материалистический ос¬
нове.
Диалектический материализм определяет истину как
объективную по своему содержанию, но в то же время
субъективную по форме, учитывая специфику, свойствен¬
ную человеческому сознанию вообще и рациональной фор¬
ме познания в особенности. Субъективной по всему своему
содержанию истины не существует. Объективность же
истины состоит в том, что она отражает объект, соответ¬
ствует ему по своему содержанию и не зависит от воли,
желаний субъекта, а также от его способности проверить
истинность данного суждения. «Считать наши ощущения
образами внешнего мира — признавать объективную исти¬
ну — стоять на точке зрения материалистической теории
познания,— это одно и то же» 33. Понятия же истинны или
ложны постольку, поскольку в них заключен признак объ¬
ективного или субъективного существования, что позволяет
31	Аристотель. Метафизика, кн. 9, гл. X, 1051в4.
32	Ф. Бэкон. Собрание сочинений, т. I. СПб., 1895, стр. 127.
33	В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 117.
386
15 п. с. Нарокий
образовать на их основе суждения существования (напри¬
мер, истинными являются следующие понятия в соответ¬
ствующих суждениях: «космические корабли для межпла¬
нетных путешествий будут существовать», «кентавры су¬
ществуют как образы античной мифологии», «perpetuum
mobile существует как понятие в истории научных исканий
и заблуждений» и т. д.).
Признание объективного содержания в человеческих
знаниях влечет за собой новый вопрос: «...могут ли чело¬
веческие представления, выражающие объективную исти¬
ну, выражать ее сразу, целиком, безусловно, абсолютно1 или
же приблизительно, относительно? Этот второй вопрос
есть вопрос о соотношении истины абсолютной и относи¬
тельной» 34.
Домарксовский материализм в основном понимал исти¬
ну как раз навсегда данное и завершенное знание, абсо¬
лютно противопоставляя истину заблуждению (Спиноза).
Однако история науки и философии многократно доказы¬
вала несостоятельность такой точки зрения. Как мы отме¬
чали выше, поскольку истина с точки зрения ее развития
есть процесс, то, следовательно, должно быть признано су¬
ществование относительных истин. Их относительность
заключается не только в субъективности форм познания
истины, но и в приблизительной точности суждений, не¬
полноте научных теорий и их элементов, а также в огра¬
ниченности области применения некоторых вполне истин¬
ных суждений (так называемых вечных истин).
Дальнейшее развитие познания стремится преодолеть
относительность научных суждений и теорий, что полно¬
стью никогда не достигается.
В интересах критики гносеологии неопозитивизма целе¬
сообразно уточнить понятие «вечных истин». Вечные
истины либо относятся лишь к узкой группе предметов
или даже к единичным предметам, фиксируя их некоторые
конкретно-фактические свойства («Локк родился в
1632 г.»), либо, наоборот, точно, но лишь в определенном
отношении характеризуя значительные группы объектов и
в этом качестве оказываясь элементами абсолютной исти¬
ны («материя есть объективная реальность, существу-
34 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 110.
226

кидая вне, до н независимо от субъекта л отражаемая им»).
Во многих случаях вечные цетины являются таковыми
лишь в определенных границах, которые иногда по мере
углубления человеческого знания могут (раздвигаться или
сужаться. Например, суждение «целое больше своей части»
потребовало уточнения после того, как благодаря теории
множеств в науке появилось понятие «равномощность».
Не оказались абсолютно истинными переместительный за¬
кон сложения и пятый постулат Евклида. Под сомнение'
ныне поставлены утверждение об изотропности прост¬
ранства (об отсутствии в нем «привилегированных» на¬
правлений физических процессов) и о подчинении физи¬
ческих процессов так называемому «закону сохранения
четности» и т. д.
Кроме того, содержащиеся в некоторых вечных исти¬
нах утверждения могут быть вполне истинными лишь при
совершенно точном соблюдении всех необходимых усло¬
вий, которые, однако, невозможно исчерпать полностью ни
в их познании, ни в их реализации (например, в случае»
суждения «при нормальном атмосферном давлении и дру¬
гих условиях вода кипит при 100° по Цельсию»). Даль¬
нейшее развитие истин такого рода происходит через вклю¬
чение в выражающие их суждения все более полных
уточнений (в приведенном примере к числу уточнений
следует отнести указание на то, что вода должна быть нор¬
мальной смесью своих изотопов).
Некоторые близкие к неопозитивизму философы, на¬
пример основатель Львовско-Варшавской школы К. Твар¬
довский, утверждали (присоединяясь к утверждениям
Платона, а также молодого Рассела), что истина не может
зависеть от каких-либо условий, и признавали в -качестве
истин только безотносительные предложения.
Большинство неопозитивистов отрицают существова¬
ние абсолютной истины и приходят к полному релятивиз¬
му, трактуя логическое строение суждений и теорий нау¬
ки как результат конвенций. Однако релятивный момент,
присущий процессу познания, нельзя превращать в субъ¬
ективизм. В. И. Ленин писал: «Диалектика,—как разъ¬
яснял еще Гегель,— включает в себя момент релятивизма,
отрицания, скептицизма, но не сводится к релятивизму...
т. е. признает относительность всех наших знаний не в
смысле отрицания объективной истины, а в смысле исторп-
227
15*

ческой условности пределов приближения наших знаний к
этой истине» 35.
Относительная и абсолютная истины образуют нераз¬
рывное единство, что доказывается человеческой практи¬
кой. Относительная истина на основе развития познания
все более обогащается, приближаясь постепенно к абсо¬
лютной истине как своему пределу, под которым понима¬
ется полнота знания о всех состояниях действительности.
Энгельс и Ленин неоднократно указывали на то, что поз¬
нание никогда не достигает полностью указанного преде¬
ла, но что нет также и никаких принципиальных преград,
мешающих бесконечно близкому приближению познания
к этому пределу. Отсюда вытекает, что во всяком объек¬
тивно правильном отражении действительности есть и от¬
носительная истина и элементы абсолютной. Таким обра¬
зом, противоположность между относительной и абсолют¬
ной истиной также относительна. Абсолютная истина как
бы складывается из относительных истин, «но пределы
истины каждого научного положения относительны, буду¬
чи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом
знания» 36.
Развитием и конкретизацией марксистского понимания
диалектической связи и взаимозависимости между абсо¬
лютной и относительной истинами является принцип кон¬
кретности истины, получивший всестороннее развитие в
трудах В. И. Ленина и деятельности КПСС. Ленин гово¬
рил, что то или иное положение является конкретной исти¬
ной, т. е. истиной в точном смысле слова, только тогда,
когда оно учитывает многообразие сторон предмета и ус¬
ловий его существования, их познание и отношение друг
к другу. Например, истинность утверждения о равенстве
суммы углов треугольника 2d зависит от метрических
свойств определенных материальных процессов, а следо¬
вательно, от того, какой вид геометрии им адекватен.
Истинность утверждения, что материя существует в виде
вещества, обладающего различными модификациями и
свойствами, зависит от конкретности наших знаний о ве¬
ществе, о различных видах материи и их взаимодействии.
35 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 14, стр. 124.
3(3 Там же, стр. 122.
228

XX съезд КПСС, развивая идею основоположников марк¬
сизма-ленинизма о возможности при определенных исто¬
рических условиях ненасильственного революционного пе¬
рехода от капитализма к социализму, указал на реальную
возможность превращения в новой конкретной обстановке
буржуазно-демократического парламента в орган народ¬
ной воли, т. е. в одно из средств революционного преобра¬
зования общества. В. И. Лепин указывал, что истина скла¬
дывается из совокупности всех сторон явлений и их
взаимоотношений.
Понятие истины в диалектическом материализме прин¬
ципиально отличается от понятия ^-истины в неопозити¬
визме, поскольку последнее сводится лишь к понятию
фиксации ощущений и переживаний субъекта в предложе¬
ниях. Диалектико-материалистическое понятие истины
в принципе отличается также от неопозитивистского поня¬
тия L-истины в конвенционалистском истолковании, когда
оно обособлено от чувственного знания,
С точки зрения диалектического материализма, поня¬
тие логической правильности (выводимость, аналитич¬
ность) в конечном счете производно от понятия содержа¬
тельной истины, является вытекающим из него
следствием.
Характерной особенностью теории познания неопози¬
тивистов является нежелание анализировать процесс поз¬
нания, который они понимают лишь как область психоло¬
гии человеческого поведения. Они ограничивались
анализом признаков «готового» знания, отличающих его
от незнания или же от лжи (ошибок).
Поэтому они усматривали объект исследования в тео¬
рии познания логического позитивизма, в частности, не в
критерии содержательной истины, но в критерии истинно¬
сти, т. е. в критерии отграничения всех истинных предло¬
жений от ложных.
Согласно этой метафизической позиции, знание рас¬
сматривается как нечто данное, аналогично «данности»
чувственной его основы. Об этом пишет, например, Г. Бу-
чиньская в работе «Венский кружок. Начало неопозити¬
визма» (1960); из аналогичной трактовки познания ис¬
ходит Л. Веттенберг в книге о верификации в социологии
(1954) и именно ее критикует М. Бунге в своей книге
«Причинность» (1959).
229

Что касается процесса восхождения от ощущений к аб¬
страктным теориям, то, как мы уже видели, его интерпре¬
тируют не как познание, по как создание логических кон¬
струкций. Таким образом, неопозитивисты исключают
познание как процесс из рациональной сферы, и видят его,
самое большее, в сопоставлении «старых» и «новых» дан¬
ных.
Шлик не раз заявлял, что, в отличие от скептиков и
агностиков, он убежден в достоверности чувственной ос¬
новы знания. Однако элементы этой основы понимаются
неопозитивистами в рамках процесса познания лишь как
сигналы, управляющие реакциями, т. е. поведением чело¬
века (в особенности реакциями, фиксирующими сигналы
в форме знаков), но не как знание в собственном смысле
слова. Недаром Рассел термин «подкласс веры», т. е. позна¬
ние (в его понимании), сопоставил с показаниями термо¬
метра, реагирующего на повышение температуры.
В системе же знания элементы чувственности истолко¬
вываются как нечто, условно «названное» при помощи зна¬
ков. Отсюда, в частности, и появляется тезис неопозитиви¬
стов, что в знании «выразимы» (Шлик), или «представле¬
ны» (Карнап) не факты, но лишь отношения между ними.
Последние (например, отношения тождества) разными
субъектами переживаются в принципе по-разному, поэтому
знании воплощаются, по их мнению, лишь так называе¬
мые имплицитные формальные определения отношений,
фиксируемые не как виды отношения между объектом и
субъектом, но как отношения внутри языка, позволяющие
объяснять одни его элементы через другие.
При таком понимании протокольное предложение «это
зеленое» интерпретируется как символическое выражение
отношения языкового тождества между членами серии вы¬
сказываний разными лицами предложения «это зеленое»,
за которыми кроются далеко не одинаковые чувственные
переживания этих лиц.
Форма знания еще не есть знание. Но у Шлика полу¬
чается, что знание — это лишь форма, в которую вложены
переживания. Познавательное отношение существует не
между субъектом и объектом, во лишь между «данными»
субъекта и оформляющим эти «данные» языком субъекта.
С таким мнением и связано утверждение Шлика, будто
он смог преодолеть противоположность внешнего и внут¬
реннего (по отношению к субъекту) только при помощи
механизма логических конструкций.
Но феноменализм остается феноменализмом, и все
рассуждения лидера «Венского кружка» и его последова¬
телей не выходят за пределы юмовского агностицизма.
Одним из коренных пороков неопозитивистского поня¬
тия истины является обособление его от практической, ма¬
териальной деятельности людей.
Анализ указанного порока гносеологии неопозитивизма
предполагает исследование принципа верификации, рас¬
сматриваемого как критерий истины. В результате истол¬
кования неопозитивистами философии как логического
анализа языка вопрос о проверке значения (смысле) и
истинности языковых выражений стал в неопозитивизме
одним из центральных вопросов.
ПРИНЦИП ВЕРИФИКАЦИИ II ЕГО ПРЕДЫСТОРИЯ
Принцип верификации, как об этом заявляют неопози¬
тивисты, есть в широком его значении принцип проверки
научной осмысленности предложений, понимая под осмыс¬
ленностью формальнологическую характеристику истин¬
ности или же ложности 37. Как критерий осмысленности
37 Здесь и в дальнейшем речь идет об осмысленности как о по¬
нятии, противоположном по своему значению лишенности смысла
(Sinnlosigkeit у Карнапа), а не абсурдности (Unsinn). Лишенность
смысла означает неспособность данного предложения (не проводя
здесь различия между предложением и суждением) быть при опре¬
деленных условиях истинным или ложным, следствием чего яв¬
ляется исключение неопозитивистами «неосмысленных» предложе¬
ний из области логики и научного познания. Однако иногда уже в
ранних сочинениях неопозитивистов «осмысленность» использо¬
валась как понятие, противоположное абсурдности, т. е. бралась в
обычном словоупотреблении. Так, например, «можно также попять
его (т. е. предложение.— И. Н.), не зная, истинно ли оно» (Л. Вит¬
генштейн). Интерес к обоим значениям «осмысленности» был про¬
явлен логической семантикой, в которой важную роль играет про¬
блема критерия смысла предложений как такового. Оба значения
осмысленности не абсолютно отграничены одно от другого, но вза¬
имосвязаны, что будет показано ниже. Следует напомнить, кроме
того, что неопозитивисты называют свободными от смысла (sinn-
leer) логические тавтологии, т. е. всегда истинные предложения как
например, (р Z) р) ZD (<7 ZD <?), и контрадикции, т. е. всегда ложные
предложения, как, например, (р • р) V (д • д).
231

этот принцип используется в современной символической
логике, где возникает собственно логический вопрос: как
зависит осмысленность сложных (и вообще производных)
предложений.от осмысленности элементарных (исходных)
предложений.
В философии неопозитивизма принцип верификации
рассматривался прежде всего под углом зрения установ¬
ления осмысленности предложений в зависимости от чув¬
ственных данных, причем М. Шлик, например, интересо¬
вался по преимуществу принципом верификации в более
узком его значении, а именно как критерием истинности
предложений. Истинность предложений, согласно Шлику,
как частный случай научной осмысленности фиксируется
положительной верификацией того или иного предложе¬
ния, тогда как ложность — отрицательной верификацией.
Принцип верификации в неопозитивистской трактовке
гласит, что субъект может проверить истинность (или
ложность) того ли иного предложения только путем сопо
ставления его с переживаниями в опыте. Если сопостав¬
ление испытуемого предложения с данными опыта непо¬
средственно неосуществимо, то при помощи средств логи¬
ческой дедукции следует совершить переход к такому
предложению, которое поддается сравнению с опытом. Ес¬
ли сопоставление с опытом не удается осуществить ни не¬
посредственно, ни опосредствованно1, то предложение счи¬
тается неосмысленным, -т. е. лишенным научного смысла.
В высказываниях неопозитивистов 20—30-х годов об¬
наруживается, что принцип верификации в характерной
для досемаптической стадии неопозитивизма форме вклю¬
чал несколько различных, но, как увидим ниже, взаимо¬
связанных тезисов: (1) критерий истинности предложения
состоит в его опытной проверке; (2) опытная проверка
заключается в сравнении предложения с «непосредственно
данным»; (3) истинность тождественна проверяемости,
устанавливающей истинность данного предложения, а
истина совпадает со способом ее проверки; (4) осмыслен¬
ность предложения тождественна его проверяемости,
устанавливающей истинность или ложность данного пред¬
ложения, а конкретный научный смысл предложения тож¬
дествен совокупности операций проверки этого предло¬
жения; (5) очевидно, что третий и четвертый тезисы
основаны на формальнологическом истолковании осмьтс-
332

ленности предложений как обобщении понятий истинности
и ложности.
Тезис (1) дает наиболее общую характеристику прин¬
ципа верификации. Если его взять обособленно от других
четырех тезисов, то его содержание не позволяет достаточ¬
но полно раскрыть сущность принципа верификации в
неопозитивизме. Тезис (2) уточняет понятие опытной про¬
верки, характеризуя «материал», с которым, согласно
принципу верификации, следует сравнивать предложения.
В ранний период неопозитивизма «непосредственно дан¬
ное», о котором идет речь в тезисе (2), понималось как
чувственный, ограниченный конечным числом случаев
восприятия опыт субъекта. Тезис (3) отрицает принципи¬
альное отличие истинности от условий истинности, т. е.
от ее проверяемости, и тем самым отождествляет опреде¬
ление критерия истины и определение истины.
Указанное отождествление, свойственное не только не¬
опозитивизму, представляет собой одну из наиболее харак¬
терных особенностей принципа верификации, в корне от¬
личающую его от принципа практики как критерия
истины. Это отождествление, как увидим, ведет к глубокой
субъективизации верификационного процесса. Отождеств¬
ление проверяемости и осмысленности в тезисе (4) озна¬
чает далее, что предложение, которое принципиально не
поддается проверке, следует считать лишенным смысла.
Значение термина «лишенное смысла» состоит здесь в том,
что данное предложение относится к научным дисципли¬
нам, стремящимся изучать объективную реальность.
Сведение в тезисе (5) истинности к частному случаю
осмысленности предложений само по себе не имеет ничего
специфически позитивистского. Оно предполагает наличие
«отрицательной» осмысленности в ложных предложениях.
Все предложения делятся на истинные и ложные, а кроме
того, лишенные научного смысла «псевдопредложеиия»,
причем из трех указанных значимостей только две (истин¬
ность и ложность) применимы к утверждениям, имеющим
право на существование в науке (допустима в трехзнач¬
ной логике и третья значимость предложений, но ею бу¬
дет не логическая неосмысленность, но неопределенность,
вероятность и т. д.).
Однако в неопозитивизме тезис (5) служит не только
для очищения науки от всего, с его точки зрения, необос-
233

кованного и спекулятивною, но и для изгнания из науки
материалистических идей, а также для того, чтобы убе¬
речь тезисы идеалистической философии от обвинения их
в ложности.
В чем же действительная основа объединения всех
этих тезисов в единый принцип верификации? Оспова эта
в абсолютном отождествлении непроверяемое™ предложе¬
ний с их научной неосмысленностью, а отсюда — в отожде¬
ствлении реальности с познаваемостью.
Шлик провозгласил принцип верификации «великой
бритвой Оккама XX в.» 38. Но Уильям Оккам (живший в
XIV в.) не имеет к этому принципу никакого отношения,
так как его знаменитая «бритва» была оружием против
спекулятивных, пе опирающихся на факты домыслов схо¬
ластики, и только.
Элементы принципа верификации могут быть обнару¬
жены во взглядах представителя другого направления в
философии — основателя субъективного идеализма нового
времени Джорджа Беркли (1685—1753).
Беркли усматривал критерий истинности в восприя¬
тиях, к которым и сводилась опытная проверка в его пони¬
мании. В «Трактате о началах человеческого познания»
он писал, что те идеи, т. е. чувственные представления,
которые человеческая душа вызывает по своему усмотре¬
нию, «бледны, слабы, неустойчивы по сравнению с темп,
которые мы воспринимаем в чувствах. Эти последние идеи,
будучи запечатлеваемы в нас по известным правилам или
законам природы, свидетельствуют о действии ума, более
могущественного и мудрого, чем ум человеческий. Такие
идеи, как говорят, имеют больше реальности, чем предыду¬
щие; это значит, что они более ясны, упорядочены, раз¬
дельны и что они не являются фикциями ума, восприни¬
мающего их...» 39
Таким образом, критерий истинности состоит, по Берк¬
ли, в максимальной ясности восприятия, что в принципе
верификации соответствует тезису (1). Может показаться,
что Беркли в приведенном высказывании имел в виду
истинность или ложность ощущений, а пе предложений.
Однако в конечном счете вопрос об истинности ощущений,
38 Н. Hahn. XJberfliissige Wesenheiten. Occams Rasiermesser.
Wien, 1929.
39 Цит. по kh.: В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 49,
234

как он рассматривается Беркли, сводится к вопросу об
условиях истинности предложений следующего вида: «это
ощущение — продукт нормального восприятия в условиях
бодрствования», «это ощущение — продукт сновидения»
и т. д.
Беркли усматривал критерий истинности не только в
актуальной чувственной проверке, но и в возможности
таковой, что также соответствует тезису (1). Напомним о
следующем заявлении Беркли: «Я говорю: стол, на кото¬
ром я пишу, существует,— это значит, что я вижу и осязаю
его; если б я находился вне моего кабинета, то также бы
сказал, что стол существует, разумея тем самым, что
находясь в моем кабинете, я мог бы воспринять его...» 40
Близкая аналогия между взглядами Беркли и тезисом
(2) принципа верификации, т. е. между пониманием про¬
верки как сравнения предложения с непосредственными
данными, проявилась в высказывании о том, что чувствен¬
ное восприятие есть «непосредственно данное», и в
трактовке им проверки истинности восприятий как срав¬
нения предложения о них с взаимосогласованными ощуще¬
ниями различных субъектов, а также с взаимосогласован¬
ными прошлыми, настоящими и будущими ощущениями
данного субъекта. Так, Беркли утверждал, что превраще¬
ние воды в вино на брачном пиршестве в Кане Галилейской
действительно произошло, поскольку присутствовавшие за
столом ощущали вкус вина и его действие на себе. Беркли
считал, что степень силы впечатления зависит от степени
упорядоченности ощущений. Наиболее ясны те представ¬
ления, которые нельзя упрекнуть в «несвязности и несо¬
гласованности с предшествовавшими и последующими
событиями нашей жизни» 41. Однако нельзя сказать, что в
философии Беркли уже отчетливо сформулировано пони¬
мание истинности как взаимосогласованности предложе¬
ний. Пальма первенства в этом отношении безусловно при¬
надлежит неопозитивизму.
Отождествление истинности со способом ее проверки
характерно уже для «классического» берклианства. Отвер¬
гая существование объектов вне человеческого сознания,
40 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 62.
41 Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филопусом.
М., J937, стр. 9|,
235

Беркли неизбежно утратил объективный критерий истины
и тем самым впал в субъективизм. С точки зрения Беркли,
истинность состоит в непосредственности и ясности ощу¬
щения, совпадая, следовательно, по определению с собст¬
венным своим критерием.
Что касается тезиса (4), т. е. отождествления осмыслен¬
ности и проверяемости, то небезынтересно привести
следующий ответ Беркли на вопрос о существовании
вещей вне субъекта: «...то, что говорится о безусловном
существовании немыслящих вещей без какого-либо отно¬
шения к их воспринимаемости, для меня совершенно
непонятно. Их esse est percipi, и невозможно, чтобы они
имели какое-либо существование вне духов или восприни¬
мающих их мыслящих вещей» 42. Следовательно, высказы¬
вание о фактах в изоляции от их чувственного наблюдения
Беркли отвергает как не имеющее научного значения. Из
тезиса (4) принципа верификации, как мы увидим ниже,
также вытекает, что существовать — значит быть воспри¬
нимаемым.
Однако берклианский принцип esse est percipi далеко
не совпадает с принципом верификации. Главное не в том,
что Беркли не проводил в своих формулировках четкого
различия между проверкой чувственно воспринимаемого
факта и проверкой предложения (суждения) о нем, по¬
скольку, как мы уже отметили, в конечном счете он имел
в виду все же второе. В теории познания неопозитивизма,
правда, речь идет совершенно определенно о проверке
предложений, поскольку позитивисты твердо исходят из
того, что сами события не могут быть истинными или
ложными: они могут либо происходить, либо не происхо¬
дить.
Отличие состоит здесь только в том, что неопозити¬
визм дал отчетливую формулировку тезиса, которого
интуитивно придерживался и Беркли.
Заметим, что, согласно диалектическому материализму,
объекты сами по себе не являются «истинными» или
«неистинными», таковыми могут быть только их «образы»,
получаемые в процессе отражения и фиксируемые в ко-
42 Д. Берк л и. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 62.
236

печном итоге в понятиях и суждениях. Если и имеется
некоторое сходство точек зрения логического позитивизма
и современного материализма, то оно чисто внешнее, по
существу же они принципиально различны: диалектиче¬
ский материализм исходит из того, что объекты и происхо¬
дящие в них процессы существуют независимо от конкрет¬
ной возможности сформулировать в данный момент
истинное предложение об этих процессах; неопозитивизм
же, как правило, исходит из того, что факт не существует
вне его познания, дающего возможность сконструировать
предложение о том или ином факте.
Главное отличие берклианского esse esl percipi от нео¬
позитивистского принципа верификации заключается в
том, что Беркли открыто отрицал существование мате¬
риальных объектов вне и помимо их восприятия. Восприя¬
тия свойств объектов человеком он превратил в сами
объекты. Бесспорный факт, что люди познают вещи через
ощущения, Беркли исказил в том смысле, что вещи суще¬
ствуют только в ощущениях. Безусловно верное положение,
что все знания людей проистекают в конечном счете из их
ощущений, Беркли исказил, превратив в утверждение, что
из ощущений людей проистекает само существование ве¬
щей. Теория познания Беркли была концепцией откровен¬
ного субъективно-идеалистического сенсуализма, с той,
впрочем, особенностью, что для существования бога и
человеческих душ Беркли делал исключение из своего
принципа отрицания бытия объектов вне чувственного
познания. Таким образом, в теории познания Беркли допу¬
скал предложения, обладающие осмысленностью, т. е. в
одних случаях ложностью, а в других — истинностью, и за
пределами досягаемости операций проверки. Что касается
неопозитивистов, то, как мы уже видели, они относят
вопрос о бытии предметов вне человеческих ощущений к
числу не верифицируемых (а значит не ложных), но
лишенных научного смысла предложений, что непосред¬
ственно связано с субъективным идеализмом, но отличает¬
ся от откровенного его варианта.
Большинство элементов принципа верификации содер¬
жалось и в философии Давида Юма, хотя и он не
употреблял этот термин.
Критерием истинности «идей», т. е., согласно юмовской
терминологии, представлений, Юм считал впечатления
237

(impressions), или чувственные восприятия. «Все наши
идеи скопированы с наших впечатлений» 43.
Достоверность самих впечатлений не вызывала у Юма
сомнений, но не потому, что сам он склонялся к вере в
адекватность отражения ими мира, а потому, что считал
естественным для гносеологии их рассмотрение в качество
непосредственною данного1. «Раз все, что проникает в соз¬
нание, в действительности есть перцепция, то невозможно,
чтобы оно сознавалось (переживалось) как нечто иное» 44.
Вопрос о критерии истинности логических понятий и тео¬
рий, по Юму, решается, в конечном счете, их сводимостью
к впечатлениям. Именно в этом смысле в «Трактате о чело¬
веческой природе» говорилось, что «ухищренность ясно до¬
казывает ложность любой теории, тогда как простота до¬
казывает, наоборот, истинность таковой» 45. Термин «про¬
стота» здесь означает кратчайший путь установления соот¬
ветствия между системой понятий и чувственными впечат¬
лениями.
Возможно ли определенно ответить на вопрос об объек¬
тивном существовании вещей независимо от впечатлений
(ощущений) этих вещей? Юм считал, что сама постановка
этого вопроса излишня в теории познания. Интерпретируя
позицию Юма в своих терминах, неопозитивисты приходят
к выводу, что отказ от решения данного вопроса Юмом
соответствует отнесению возможных решений его к неос¬
мысленным предложениям. Полной аналогии взглядов
Юма с принципом верификации все же не возникает, так
как Юм отнюдь не перевел полностью все свои рассужде¬
ния в термины трех логических характеристик (истинно,
ложно, научно неосмыслено).
Взгляды Юма не вписываются полностью в рамки
неопозитивистского принципа верификации также потому,
что он считал объем класса предложений, которые могут
оказаться истинными, большим, нежели объем класса
предложений, поддающихся чувственной проверке. Правда,
Юм отбросил мнение Беркли о существовании «духов»,
которое Беркли считал неоспоримым фактом и притом не
зависящим от того, воспринимают ли что-либо «души»
43 Д. Ю м. Трактат о человеческой природе, кн. I. Юрьев, 1906,
стр. 71.
44 Там же, стр. 179.
45 Там же, стр. 167.
238

людей и. воспринимаются ли они кем-либо сами. Но с дру¬
гой стороны, Юм в письме к Джоиу Стюарту писал, что
рассматривает предложение «причинность существует»
как такое, которое в принципе могло бы оказаться истин¬
ным, хотя чувственно оно, по его мнению, и не доказуемо.
При этом Юм уверенно допускает истинность этого пред¬
ложения в психологическом смысле, понимая здесь «истин¬
ность» как «веру в истинность».
Допуская существование независимой от логических
доводов реальности как психологического объекта веры,
Юм (впоследствии и Рассел) вопрос о существовании
мира, независимо от субъекта вообще, решал с позиций
агностицизма, но не в этом заключается расхождение
между принципом верификации и позицией Юма.
Отметим еще одну особенность в воззрениях Юма. Он
считал проверяемость и осмысленность предложений про¬
изводной от проверяемости и осмысленности слов. Ведь
идеи, истинность которых он имел в виду, суть впечатле¬
ния, зафиксированные в предметных словах. В данном
случае Бертран Рассел также следует за Юмом: «Значения
слов должны получаться из опыта, а значение предложе¬
ний не нуждается в этом» 46, поскольку «значение пред¬
ложения производно от значений составляющих его
слов» 47, соединенных при помощи определенного логико¬
грамматического синтаксиса.
Таким образом, Юм приписывал осмысленность словам
как таковым, в то время как Шлик и Витгенштейн считали
возможным ставить вопрос только о проверке предложе¬
ний в их целостности 48.
Позиция Юма приводила к возможности допущения
относительной самостоятельности смысла предложений по
отношению к смыслу, т. е. к проверке значения составляю¬
щих эти предложения слов. Отсюда вытекает, что в прин¬
ципе допускается существование таких осмысленных, хотя
и непроверяемых предложений, у которых отдельные их
элементы проверяемы.
46 Б. Рассел. Человеческое познание. ИЛ, 1957, стр. 184.
47 В. Ru я s е 11. The analysis of mind. London, 1924, p. 273.
48 «Только предложение имеет смысл, только в контексте пред¬
ложения термин имеет значение» (Л. Витгенштейн. Логико¬
философский трактат. ИЛ, 1959, 3.3.).
239

Принцип верификации начал складываться в позити¬
визме XIX в. в форме, подобной отчасти рассуждениям
на эту тему Беркли. Но если Беркли прямо отрицал суще¬
ствование материальных объектов вне и помимо их во¬
сприятия, то Конт и Спенсер не исключали и положитель¬
ного решения этого вопроса. Корни их позиции вели к
«психологически допускаемой реальности» Юма.
С одной стороны, Конт предвосхитил принцип верифи¬
кации в «законе постоянного подчинения воображения
наблюдению»: «... всякое предложение, которое недоступно
точному превращению в простое изъяснение частного или
общего факта, не может представлять никакого реального
и понятного смысла» 49. Под «фактами» Конт имел в виду
чувственные восприятия. Но с другой стороны, Конт пола¬
гал, что «внешний мир» существует 50, хотя это допущение,
по его мнению, не является строго обоснованным. По
Спенсеру, за областью описываемых и упорядочиваемых в
пауке явлений существует сфера «непознаваемого», доступ¬
ная лишь религии, и возможно, что это «непознаваемое»
вызывает человеческие ощущения, исполняя роль, подоб¬
ную кантовским «вещам в себе». «Материя, движение и
сила — только символы неведомых реальностей» 51. Эти
допущения опирались только на «веру» в юмовском смы¬
сле, так что не выходили из рамок теоретического агности¬
цизма.
Поэтому, если попытаться выразить позицию позити¬
визма XIX в. в терминах верификации, то тезис (4),
отождествляющий осмысленность и проверяемость, выгля¬
дел бы примерно так: вероятно, что смысл предложений
не выходит за пределы содержания операций проверки
этих предложений, хотя это и не твердо доказано.
Юма, Конта и Спенсера в данном отношении сближает
мнение, что человечество не может решить основной воп¬
рос философии, но по своей природе он не лишен познава¬
тельного смысла. Соответственно ими допускалось, что те
или иные решения основного вопроса философии могут
оказаться либо истинными, либо ложными, хотя люди не в
состоянии доказать, какой именно из этих ответов истин¬
ный.
49 О. Конт. Дух позитивной философии. СПб., 1910, стр. 17.
50 Там же, стр. 18, 46.
51 Г. Спенсер. Основные начала. СПб., 1886, стр. 374.
240

Махистский вариант позитивизма исходил из идей,
которые во многом были довольно близки к принципу вери¬
фикации. У русского махиста А. Богданова в его диалогах
«Наука и философия» можно найти буквальное предвосхи¬
щение формулы верификации в приложении ее к оценке
традиционных философских теорий как якобы ненаучных:
«Если техническая проверка идей возможна, то это науч¬
ная идея; если техническая проверка невозможна — идея
философская» 52.
Когда Э. Мах и Р. Авенариус назвали человеческие
ощущения объективными элементами мира, произошло
своего рода возвращение к берклианскому esse est percipi,
с двумя коррективами, приблизившими это утверждение
к принципу верификации. Коррективы состояли в том, что
вслед за Юмом Мах отрицал существование духовной суб¬
станции, а проблема существования чего-либо за предела¬
ми ощущений интерпретировалась махистами следующим
образом: «...существует ли бытие за пределами бытия?»
Неудивительно, что Р. Авенариус утверждал, что такой
«вопрос лишен всякого логически правомерного смысла» 53.
Отсутствие логической точности в гносеологических
изысканиях Р. Авенариуса привело к тому, что в данной
формулировке оказались смешанными воедино различные
понятия «неоомысленности», требующие дифференциро¬
ванного подхода. 54.
В других случаях вместо неопозитивистской «неосмыс-
ленности» Мах и Авенариус оперировали понятием
«ложность». Это вытекало уже не из логической нечеткости
их рассуждений, а из специфики отстаиваемой ими разно¬
видности позитивизма. Так, они часто1 прямо отрицали
трансцендентность внешнего мира, что дало Шлику воз¬
можность упрекнуть эмпириокритиков в «метафизике» 55.
Поскольку непроверяемое, с точки зрения Авенариуса,
предложение «существует мир вне ощущений» оказывается
осмысленным (обладающим ложной значимостью),
52 «Очерки философии коллективизма», сб. первый. СПб., 1909,
стр. 16.
53 Р. Авенариус. О предмете психологии. М., 1911, стр. 63.
54 Вопросы можно считать осмысленными или же неосмыслен¬
ными, так как их можно рассматривать по аналогии с суждениями
(ср.: «Язык и мышление». Изд-во АН СССР, 1957, стр. 306).
55 М. S ch lick. Gesammelte Aufsatze. Wien, 1938, S. 115.
16 И. С. Нарский
241

эмпириокритицизм отклонялся от принципа верификации.
От принципа верификации отклонялась, с другой стороны,
и мнимо «объективная» трактовка Махом «элементов»,
согласно которой последние могут существовать и вне того
их комплекса, который составляет сознание человеческой
личности.
Тем не менее, из всех идеалистических течений XIX —
начала XX в. махизм (эмпириокритицизм) наиболее род¬
ствен философскому содержанию неопозитивизма, кон¬
центрированным выражением которого является принцип
верификации. Особенно нагляден в этом отношении прин¬
цип наименьшей траты сил (экономии мышления), оха¬
рактеризованный эмпириокритиками как их «нововведе¬
ние» в теорию познания.
Принцип максимально простой взаимосогласованности
чувственного содержания познания, или принцип «эконо¬
мии мышления», был связан с невольным допущением его
внечувственной природы. «В самом деле, если не призна¬
вать объективной реальности, данной нам в ощущениях,
то откуда может взяться „принцип экономии44, как не
из субъекта? Ощущения, конечно, никакой ,,экономии44 не
содержат. Значит, мышление дает нечто такое, чего нет в
ощущении! Значит, „принцип экономии” берется не из
опыта (= ощущений), а предшествует всякому опыту,
составляет логическое условие его, как категории Канта» 56.
Если подвергнуть принцип экономии мышления крити¬
ке с точки зрения результатов его применения, то оказы¬
вается, что он укладывается как в ложе солипсизма, так и
в ложе принципа верификации, т. е. позитивистского
сенсуализма. «... во имя „экономии мышления44 объяв¬
ляется существующим только ощущение.., „Экономнее44
всего „мыслить”, что существуют только я и мои ощуще¬
ния,— это неоспоримо, раз мы вносим в гносеологию столь
нелепое понятие» 57. В такой же мере «экономным» было
бы считать предложения типа «существует мир вне ощу¬
щений» не ложными, но лишенными научного смысла, т. е.
считать их псевдопредложениями. «Экономия мышления»
есть не что иное, как требование нахождения кратчайших
путей сведения ощущений к объединяющим их понятиям
56 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 14, стр. 159.
57 Там же, стр. 157.
242

и, наоборот,— сведения понятий и суждений к ощущениям
субъекта. Критерием истинности суждений, согласно этому
принципу, оказывается сравнение их с субъективным ми¬
ром непосредственно данного, что именно и провозглашает
тезис (2) принципа верификации.
Принцип «экономии мышления» содержал в себе, кро¬
ме того, предпосылки, ведущие от сенсуалистического к
чисто формальному пониманию верификации, т. е. к пони¬
манию ее как проверки предложения через сопоставление
его с другими предложениями данной системы. В самом
деле, Авенариус писал, что «привычные реакции являются
и наиболее легкими, вот почему душа так предпочитает
их» 58. Поэтому душа «сводит с помощью ассоциаций но¬
вое к старому, чуждое к привычному и знакомому...» 59.
Действительно, наука стремится, поскольку это возмож¬
но, осмыслить новое знание в терминах и законах уже
имеющегося знания. Однако это возможно далеко не всег¬
да, и действительно новое знание требует выведения новых
законов и создания качественно новых понятий. Авенариус
же абсолютизировал особенность познающего мышления,
связанную с его тяготением его к привычному, «старому».
Лучший способ удовлетворения «стремления души», о
котором говорит Авенариус, состоит в том, чтобы игнориро¬
вать новые факты и предпочитать им факты, которые уже
удалось включить в систему. Избегая в своих выражениях
крайностей, Авенариус тем не менее утверждал, что «в
каждой системе, как системе, ео ipso уже заключается боль¬
шая экономия силы...» 60.
Первоначальный набросок принципа верификации был
дан и американскими прагматистами. В прагматистском
варианте учения о верификации получил наибольшую ак¬
центировку тезис о том, что истинность предложения тож¬
дественна совокупности операций проверки предложения.
Истинность какой-либо идеи —«это на самом деле событие,
процесс, и именно процесс ее... самопроверки. Ее ценность
и значение — это процесс ее подтверждения» 61. Основа¬
тель прагматизма Чарльз Сандерс Пирс в статье «Как
58 Р. Авенариус. Философия как мышление о мире соглас¬
но .принципу наименьшей меры сил. СПб., 1913, стр. 14.
59 Там же, стр. 17.
60 Там же, стр. 12.
61 В. Джемс. Прагматизм. СПб., 1910, стр. 124.
16*
243

сделать паши идеи ясными?» (1878) выразил имению этот
основной тезис, утверждая, что «наша идея о какой-либо
вещи есть наша идея о ее чувственных последствиях» 62,
т. е. ощущениях. Эта формулировка была названа «прин¬
ципом Пирса». Сам Пирс заявил, что впервые тезис о том,
что наука может состоять только из верифицированных
предложений, был высказан в 1864 г. Джорджем Генри
Льюисом в его книге об Аристотеле. Пирс утверждал далее,
что истинность понятий есть верование в способность их
быть полезными для деятельности субъекта. Аналогично
рассуждал и Уильям Джемс: «... косвенные или лишь по¬
тенциальные процессы прооверки могут быть столь же
истинными, сколько и полные процессы проверки» 63.
Под подтверждением, проверкой идеи прагматисты
понимают следствия использования данной идеи в опыте
субъекта и оценку субъектом этих фактов в качестве
удачи, успеха. «Под проверкой какой-нибудь идеи мы и
понимаем этот процесс приятного руководства (this functi¬
on of agreeable leading) » 64.
He занимаясь здесь специально критикой субъекти¬
вистского содержания прагматистского понятия «успеха»,
остановимся на соотношении прагматистского критерия
истины и принципа верификации.
Лидеры прагматизма наметили все тезисы принципа
верификации, хотя он у них еще не получил достаточно
точной и полной логической формулировки. Прагматисты
считают предложения, которые не верифицированы «успе¬
хом» или «неуспехом» личности, лишенными жизненного
смысла, подобно тому как неопозитивисты считают их ли¬
шенными научного смысла. Шлик писал, что заслуга праг¬
матистов состоит в том, что «они отчетливо указали, что
(по крайней мере для утверждения о реальности) вообще
нет никакого иного пути к констатации истины, кроме
верификации65. В. Джемс по сути дела рассуждал как
неопозитивист, заявив, что вопрос об объективном сущест¬
вовании бога лишен смысла 66.
62 Ch. S. Peirce. Chance, love and logic. N. Y., 1956, p. 45.
03 В. Джемс. Прагматизм, стр. 127, 128.
64 Там же, стр. 124.
65 М. S с h 1 i с k. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 144.
66 См. В. Russell. Му philosophical development. N. Y., 1959.
p. 181.
244

Есть, правда, некоторая разница между пониманием
содержания проверки прагматизмом и неопозитивизмом,
состоящая в том, что первый понимает проверку преимуще¬
ственно как биологическое поведение человека, а второй —
как совокупность логически точно фиксируемого содержа¬
ния деятельности ученого.
Принцип верификации у неопозитивистов в определен¬
ной мере был стимулирован субъективистской интерпре¬
тацией ими идей новейшей физики. Альберт Эйнштейн,
формулируя принципы теории относительности, пришел,
как известно, к выводу, что невозможно поставить экспе¬
римент, которым можно было бы установить одновремен¬
ность двух событий, независимо от той или иной определен¬
ной системы отсчета 67. Абсолютной констатации одновре¬
менности процессов не существует. Поэтому в безусловной
форме суждение «события Ли В одновременны» теряет
физический, т. е. научный смысл. Значение этого вывода
для физики состоит в доказательстве несостоятельности
концепции эфира как абсолютной среды, относительно ко¬
торой происходят все процессы. Если рассматривать этот
вывод с точки зрения формальной логики, то увидим, что
утверждения об абсолютной одновременности событий ока¬
зываются неосмысленными. Следовательно, критерий
истинности или ложности суждения о факте одновременно¬
сти явлений сводится к нахождению средств установления
одновременности, т. е. к возможности указания способа
проверки. Эйнштейн установил, что абсолютной одновре¬
менности не существует; она носит относительный харак¬
тер. Это значит, что факт одновременности зависит от объ¬
ективных условий, в которых протекают события. В раз¬
личных условиях материальные процессы происходят
по-разному, а изменения в характере процесса необходимо
вызывают изменения временных и пространственных форм
существования материальных объектов.
Однако, с точки зрения неопозитивизма, «относитель¬
ность» одновременности состоит только в зависимости ее
от действий проверяющих ее субъектов. Определение од¬
новременности при такой ее интерпретации вытекает из
способа ее проверки, из ее критерия. Но операционное
67 Б. Г. Кузнецов. Основы теории относительности и кван¬
товой механики. Изд-во АН СССР, 1957, стр. 22—25.
245

определение одновременности, как показал польский иссле¬
дователь 3. Аугустыпек, есть не более как лишь описание
метода Эйнштейна при получении определения одновре¬
менности и подменяет состояния вещей операциями созда¬
ния этих состояний. М. Шлик абсолютизировал это опре¬
деление и неправомерно перенес его на другие физические
явления. Таким образом, неопозитивисты отождествили ис¬
тинность и проверяемость, т. е. в конечном счете — дейст¬
вительность и ее познаваемость.
Приступая к рассмотрению принципа верификации по
существу, необходимо ознакомиться с механизмом верифи¬
кации в изложении М. Шлика. «Допустим, что мы должны
осуществить верификацию какого-либо реального утверж¬
дения £7,— писал М. Шлик.— Из U можно вывести новое
суждение U\, обращаясь к помощи иного суждения U', ко¬
торое выбрано так, что U и U' вместе служат посылками
силлогизма, выводом из которого и является именно U\.
Суждение U' может быть, во-первых, снова реальным ут¬
верждением либо, во-вторых, дефиницией, либо, в-третьих,
чисто' понятийным предложением, в отношении которого
примем, что его истинность абсолютно определена. Из £Л
можно, обращаясь в свою очередь к помощи суждения U",
вывести следующее суждение t/г, причем, если речь идет
о характере U", существуют те же самые три возможности,
что и в случае с U'. Из U2, а также нового U'" мы полу¬
чаем Uз и т. д., пока не приходим к суждению Un, которое
обладает формой примерно такого вида: ,,в том-то и том-то
месте, в то-то и то-то время, в тех-то и тех-то условиях
можно наблюдать и пережить то-то и то-то“. Идем па ука¬
занное место, так чтобы оказаться там в указанное время,
реализуем указанные условия и описываем, т. е. обозна¬
чаем полученные при этом наблюдения или переживания
некоторым суждением W (суждение наблюдения), причем
наблюдаемое или переживаемое иа основе актов повторно¬
го познания подводят под соответствующие понятия и обо¬
значают употребляемыми для этого словами. Если W тож¬
дественно с Un» то это означает верификацию Un> а тем
самым и первоначального U» 68.
Мы видим, что Шлик изобразил общую схему верифи¬
кации предложений, которые непосредственно с чувствен-
68 М. Schlick. AUgemeine Erkenntnislehre, S. 142—143.
246

ным опытом несопостави¬
мы, но сопоставимы с ним
опосредствованно через
дедуктивное преобразова¬
ние их в иные предложе¬
ния, которые уже подда¬
ются верификации. Это
преобразование (происхо¬
дит либо путем выведения
единичного предложения
из общего, либо путем та¬
кого преобразования ис¬
ходного предложения, что
оно окажется эмпирически
проверяемым. В последнем
случае предложение U'
может быть не законом ло¬
гики, но уже эмпирически
проверенным другим по¬
ложением той же области
знания, к которой отно¬
сится предложение U. Так,
например, для того чтобы
предложение U «эта де¬
таль прибора сделана из
железа» могло стать про¬
веряемым, можно исполь¬
зовать предложение U'
«железная деталь притя¬
гивается магнитом», с по¬
мощью которого из U по¬
лучим предложение U\
«эта деталь притягивается
магнитом», которое и под¬
лежит экспериментальной
проверке.
Предпоследний этап
верификации Шлик пони¬
мал как фиксацию в пред¬
ложении (суждении) W
посредством терминов
внешнего наблюдения чув-
(Ь
Схема механизма верификации
по М. Шлику
1 — проверяемое (общее) предложе¬
ние; 2 — предложения, принятые для
того, чтобы обеспечить выведение еди¬
ничного предложения науки (напри¬
мер, конвенция логики); 3 — предложе¬
ния, выводимые из проверяемого пред¬
ложения, с целью получения единич¬
ного предложения науки, непосред¬
ственно поддающегося проверке;
4 — единичное предложение науки;
5 — протокольное предложение, фик¬
сирующее факт; 6— факт, необходимый
для верификации единичного предло¬
жения науки и фиксируемый прото¬
кольным предложением.

ствешю воспринимаемого результата какого-то единичного
опыта, эксперимента или конечного числа нескольких опы¬
тов. Терминами «опыт» и «переживания субъекта» Шлик
оперировал при этом как тождественными по смыслу, ис¬
ходя из того, что «смысл каждого предложения полностью
состоит в его верификации по' отношению к тому, что явля¬
ется данным» 69, потому объективность опыта, если бы она
и была ему присуща, якобы недоказуема.
Последним звеном процесса опосредствованной провер¬
ки во всех случаях является сравнение двух предложений
(И7, Un) с целью установления их тождественности. В ко¬
нечном итоге «верификация всегда сводится к установле¬
нию тождества двух суждений» 70, а именно суждения,
фиксирующего переживания наблюдателя W, и того суж¬
дения, которое было выведено из суждения U с целью сде¬
лать его доступным для верификации.
Шлик исходил из тезиса об отсутствии твердой досто¬
верности у общих суждений, полученных на основе непол¬
ной индукции и имеющих в составе своего подлежащего
слово «все» в смысле класса, который представляет собой
так называемое открытое количество. Поэтому он призна¬
вал, что результат верификации есть не более как удосто¬
верение некоторой вероятности знания, содержащегося в
таких общих суждениях; даже если они ложны, могут
быть подысканы отдельные инстанции, которые соответ¬
ствовали бы их мыслимой истинности71. В чем суть этих
рассуждений? Например, необходимо верифицировать
предложение «все люди не могут жить без пресной воды».
Мы будем рассматривать истинность этого предложения
как функцию истинности входящих в конъюнкцию атомар¬
ных предложений, говорящих о том, что такой-то (в каж¬
дом случае иной) человек не смог прожить длительное
время, потребляя лишь морскую воду. В этом случае про¬
верка чувственным опытом предложений «А не может про¬
жить года па морской воде», «Б не может прожить года
на морской воде» и т. д. полной достоверности исходному
общему предложению не сообщает, так как мы не в состо¬
янии достигнуть конъюнкции, объемлющей все случаи.
Возникает трудность, аналогичная так называемой пробле¬
69 М. S ch lick. Gesammelte Aufsatze, S. 114.
70 M. S c h 1 i c k. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 144.
71 Ibid., S. 147.
248

ме обоснования неполной индукции в формальной логике.
В связи с этим абсолютную верифицируемость Шлик до¬
пускал только для аналитических предложений, где вери¬
фикация состоит в наглядном обнаружении (после неслож¬
ных логических преобразований) тождества субъекта и
предиката.
Таковы были представления М. Шлика об операциях,
входящих в механизм верификации, совпадающие в общем
со взглядами на данный вопрос и других лидеров неопози¬
тивизма на начальном этапе его развития. Операции вери¬
фикации состоят, во-первых, в получении предложений,
поддающихся непосредственной опытной проверке, а во-
вторых, в проверке опытом, т. е. в сопоставлении получен¬
ных предложений с чувственными переживаниями инди¬
вида, носящими определенный и законченный характер и
фиксируемыми в свою очередь в предложениях72.
ПРОБЛЕМА ПРОВЕРКИ ОБЩИХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ НАУКИ
Тезис (1) принципа верификации, выдвигающий в ка¬
честве критерия истины опытную проверку предложения,
внешне выглядит вполне материалистически. Напомним,
что диалектический материализм понимает чувственный
опыт как одну из сторон общественной практики людей, а
в последней видит основу познания и критерий истины.
Главное условие диалектико-материалистического понима¬
ния опыта состоит при этом в признании внешнего объек¬
тивного его источника.
Если, однако, это принципиально важное уточнение не
сделано, то вопрос философской оценки тезиса об опытной
проверке предложения остается открытым. «... Под словом
,,опыт“, несомненно, может скрываться и материалистиче¬
ская и идеалистическая линия в философии, а равно и
юмистская и кантианская, но ни определение опыта, как
предмета исследования, ни определение его, как средства
познания, ничего еще не решает в этом отношении» 73. Не
72 Обзор различных аспектов принципа верификации см. в ра¬
боте: С. G. Н е m р е 1. Problems and changes in the empiricist criteri¬
on of meaning. В сб.: «Semantics and the philosophy of language».
Urbana, 1952 (впервые опублик. в 1950 г.).
73 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 13'9—140. Это же отно¬
сится к слову «практика», которую неопозитивисты отождествля¬
ют с «деятельностью вообще».
249

давая пока философской оценки тезису (1), посмотрим,
к каким трудностям он привел неопозитивистов. Характер
этих трудностей поможет определить его подлинную фи¬
лософскую сущность. Анализируя тезис (1), мы будем ис¬
ходить из того, что он всегда сочетается с остальными те¬
зисами принципа верификации.
Тезис об опытной проверке предложений сначала пони¬
мали в смысле требования актуального сопоставления пред¬
ложений с опытом. Иными словами, сопоставление пред¬
ложения с опытом трактовалось как происходящий в дан¬
ный момент факт. Такую верификацию философы логиче¬
ского анализа назвали строгой. Главный ее признак: пол¬
ное тождество факта данного момента и утвердительного
предложения о факте по их содержанию.
При анализе утверждения «общие предложения прове¬
ряются опытом» логические позитивисты столкнулись с
значительными для них трудностями.
Как уже говорилось, с точки зрения неопозитивизма,
опыт представляет собой совокупность отдельных воспри¬
ятий, используемых для верификации единичных предло¬
жений. Если следовать принципу строгой верификации с
учетом указанной особенности опыта, то придется сделать
вывод, что полная проверка общих предложений естествен¬
ных наук, т. е. законов природы, невозможна. Законы при¬
роды в большинстве случаев не выявляются на основе пол¬
ной индукции. Не удается получить проверки всех частных
и единичных инстанций этих законов. Законы природы не
поддаются, следовательно, строгой верификации, а потому,
согласно (4) и (5) тезисам принципа верификации, не ос¬
мыслены и представляют собой псевдопредложения, под¬
лежащие... изгнанию из науки. В таком случае, согласно
неопозитивистам, следует изгнать из современной науки
многие положения субатомной физики, поскольку невоз¬
можно найти непосредственные опытные (наглядные) эк¬
виваленты для выражаемых в них понятий и отношений.
Однако такое решение вопроса было бы слишком непри¬
крыто обскурантистским.
Возникшую проблему истолкования законов природы
попытались по-разиому разрешить Шлик, Райхенбах и
Нейрат.
Шлик предложил считать законы природы не предло¬
жениями (суждениями), но «указаниями к образованию
250

высказываний» 74. Но всякое «указание» само по себе уже
не является истинным (или ложным), но может быть ква¬
лифицировано как «полезное» или «бесполезное».
Такое решение вопроса можно оценить только как псев¬
дорешение. В самом деле, если законы не истинны, то их
следует изгнать из области научного знания. Если же за¬
коны, выдвинутые учеными, не ложны, то следует изгнать
из науки отрицания этих законов, ибо последние уже не
есть ни законы, ни предложения, ошибочно считавшиеся
законами. Ссылка на то, что истинными или ложными мо¬
гут быть по крайней мере единичные следствия из законов,
которые будут либо подтверждать, либо опровергать «по¬
лезность» применения законов, не спасает положения.
Кроме того, с позиции, занятой Шликом, невозможна стро¬
гая верификация не только общих, но и единичных пред¬
ложений. Это значит, что не существует верифицируемых,
т. е. осмысленных предложений вообще. Шлик зашел в ту¬
пик; построение науки на основе его концепции оказалось
невозможным.
Тупик этот оказывается безвыходным, если обратить
внимание на то, что сам принцип верификации играет в
неопозитивизме роль общего закона. Поскольку путей до¬
стоверного перехода к этому закону от единичных случаев
его успешного действия быть не может, то ясно, что данный
принцип в науке применять нельзя, ибо его невозможно
считать истинным. Здесь не поможет введение некоего по¬
стулата, который гарантировал бы правильность перехода
от верификации единичных предложений к выводу, что
тем самым верифицировано и общее предложение. Ведь
такой постулат тоже есть общее предложение.
Блуждая в поисках выхода из создавшейся ситуации,
Шлик в статье «Являются ли законы природы конвенция¬
ми?» (1935) перешел к менее строгому толкованию вери¬
фикации. Он истолковал законы природы как гипотезы,
претендующие лишь на вероятную значимость и не тре¬
бующие для своего принятия абсолютно строгой проверяе¬
мости. Следовательно, согласно Шлику, гипотезы могут
быть «приблизительно» истинными или ложными, т. е. мо¬
гут быть осмысленными независимо от полной их проверки.
Но что же в таком случае является источником их
74 М. S с h 1 i с k. Gesammelte Aufsatze, S. 57.
251

осмысленности? Ответа Шлик не дал. Эти рассуждения
Шлика близки к варианту трактовки законов природы
Гансом Райхенбахом.
Стремясь обойти тот факт, что общие предложения
невозможно проверить на основе принципа строгой вери¬
фикации, Райхенбах предложил считать законы природы
не общими предложениями, но предложениями о единич¬
ных импликациях вероятности.
Это означало понимание законов природы как пред¬
сказаний единичного события в следующей форме: если
происходит событие А, то с определенной степенью веро¬
ятности происходит и событие В, где вероятность пони¬
мается как предел относительной повторяемости случаев,
при которых происходит событие В, по отношению к клас¬
су случаев всех констатируемых событий, при которых
могло бы произойти событие В. Понимание Райхенбахом
вероятности, а следовательно, и существа законов природы
связано с идеей, будто степень вероятности как логическая
квалификация предложения не есть форма выявления
объективных причин событий, но как бы «заменяет» собой
и причинность и истинность75. Райхенбах считал, что
истинность и ложность предложения могут рассматривать¬
ся как предельные случаи вероятности, когда последняя
равна соответственно 1 или же 0. С узко логической точки
зрения, такая интерпретация в принципе возможна, но
гносеологическая ее абсолютизация 76 приводит к выводу,
к которому стал склоняться и сам Райхенбах, а именно:
формулировки законов природы суть не предложения
(суждения), но лишь так называемые полагания (Setzun-
gen) в том смысле, ® каком игрок на конных скачках пола¬
гается, например, на выбор именно данной ставки в тота¬
лизаторе. Иными словами, «полагания» — субъективные
предположения. Они не поддаются окончательной проверке
на предмет установления их истинности или ложности, но
лишь «испытыватбтся» с целью выявления, удачны они
или нет (т. е. какова степень приближения их к «преде-
лу»).
75 Б. Р а с с е л. Человеческое познание, ч. V, гл. IV.
76 А. Пап пришел даже к выводу, что только «вероятность», но
не «истинность» является гносеологическим термином (А. Р а р.
Elements of analytic philosophy. N. Y., 1949, p. 368).
252

В результате этого, как казалось Райхенбаху, законы
природы выводятся из сферы действия принципа верифи¬
кации, факт певерифицируемости общих предложений ис¬
чезает, принцип верификации спасен. Этот желаемый ре¬
зультат достигнут, по мнению Райхенбаха благодаря тому,
что принцип верификации, согласно его определению, не
применяется к предложениям о единичных импликациях.
Однако Райхенбах отнюдь не разрешил поставленной им
задачи: по сути дела он смог предложить пе интерпрета¬
цию законов природы как таковых, по лишь интерпрета¬
цию вытекающих из них следствий.
Развитие квантовой механики подрывает принцип ве¬
рификации. Как известно, важную роль в квантовой ме¬
ханике играет соотношение неопределенностей, согласно
которому увеличение «точности» измерения импульса мик¬
рочастицы достигается ценой уменьшения «точности» из¬
мерения ее координаты и наоборот:	где
q — координата микрочастицы, р — ее импульс, А — не¬
определенность соответствующей величины, h — квантовая
постоянная Планка. На основе приведенного соотноше¬
ния неопределенностей могут быть сформулированы общие
предложения, которые, с логической точки зрения, пред¬
ставляют собой конъюнкции из пар предложений. В каж¬
дой из таких конъюнкций одно предложение сообщает
о количественной величине координаты микрочастицы,
а другое — о количественной величине ее импульса. По¬
скольку совместное точное измерение импульса и коорди¬
наты невозможно, то конъюнкцию в целом приходится от¬
нести к неверифицируемым, т. е. неосмысленным предло¬
жениям.
Н. Бор и В. Гейзенберг именно этому и последовали,
принимая принцип верификации в строгом его значении,
т. е. в значении актуальной проверки. Рассматриваемая
конъюнкция логически не осмыслена, поскольку одновре¬
менно оба составляющие ее элемента пе поддаются опыт¬
ной проверке. Данная трактовка соотношения неопреде¬
ленностей превращала его в предложение, относящееся
только к данному моменту и изолированное как от прош¬
лого, так и от будущего опыта. В конечном итоге получа¬
лось, что принцип верификации ослабляет научную
значимость одного из важнейших положений квантовой
253

Механики. Этот результат возникал не из самого соотноше¬
ния неопределенностей Гейзенберга, но из субъективист¬
ской его трактовки в «принципе дополнительности» Н. Бо¬
ра, выдвинутом им в позитивистский период.
Как известно, Райхенбах, чтобы избавить соотношение
неопределенностей от обвинения в неверифицируемости, а
следовательно, в его логической неосмысленности, попы¬
тался использовать трехзначпую логику 77. Однако нас ин¬
тересует здесь пе судьба соотношения неопределенностей,
но эволюция в интерпретации принципа верификации.
Для обеспечения верификации общих предложений
того же вида, что и предложение о соотношении неопреде¬
ленностей, Райхенбах предложил расширить тезис верифи¬
кации в рамках трехзначной логики, рекомендуя считать
неопределенные предложения (предложения и не истин¬
ные и не ложные) проверяемыми, а следовательно осмыс¬
ленными, поскольку неопределенность можно трактовать
как «вполне законную» третью логическую значимость,
наряду с истинностью и ложностью 78. Иными словами.
Райхенбах предложил считать установление невозможно¬
сти проверить, истинно или ложно данное предложение,
таким же верифицирующим фактом, как и установление
его истинности или ложности.
I? чему же привели рассуждения Райхенбаха? Превра¬
щение законов природы в «полагания» вероятности приво¬
дит к субъективизму уже в силу искажений трактовки по
нятия вероятности. Считая последний вопрос предметом
особого рассмотрения, обратим здесь внимание лишь на
противоречия в концепции Райхенбаха, имеющие непо¬
средственное отношение к проблеме верификации общих
предложений.
Шлик обратил внимание на неприемлемость некоторых
последствий отождествления истинности со значением ве ¬
роятности, равным единице 79. Допустим, перед нами два
предложения: «четвертый знак мантиссы десятичного ло¬
гарифма числа 527 687 есть либо четное, либо нечетное
число» и «четвертый знак мантиссы десятичного логариф¬
77 Сб.: «Современный субъективный идеализм». Госполитиздат,
1957, стр. 391.
78 Н. Reichenbach. Reply to Ernst Nagel’s criticism. «Jour¬
nal of philosophy», vol. XLIII, p. 245—246.
79 M. S c h 1 i c k. Gesammelte Aufsatze, S. 335.
254

Ма числа 527 687 ость 3». У оОоих предложений вероят¬
ность равна 1, между том, с точки зрения содержания,
истинность их весьма различна: ведь второе предложение
для науки несравненно важнее, чем первое. Интересно, что
в данном случае Шлик критиковал Райхенбаха с позиций
стихийного материализма, поскольку апеллировал к содер¬
жательному пониманию истинности.
Еще один аргумент против подмены истинности веро¬
ятностью привел логик Штумпф 80. Допустим, рассуждал
он, что вероятность какого-либо общего утверждения о за-
999
кономерностях природы равна . Если вероятность
истолковывать как предположительный вывод па основе
статистических сведений о предшествующих наблюдениях,
то позволительно спросить, сколь велика вероятность того,
что указанная вероятность определена точно? Вторая ве¬
роятность будет зафиксирована также в виде некоторой
дроби, которую для получения общего ответа о степени ве¬
роятности нашего утверждения придется помножить на
первую дробь. Однако далее встает вопрос о вероятности
вероятности и т. д., т. е. возникает regressus ad infinitum.
Произведение бесконечного числа дробей, у которых
числитель меньше знаменателя, дает величину, стремя¬
щуюся к нулю. Отсюда вытекает, что исходная вероятность
понизится ниже любой конечной величины, а следователь¬
но, данный (и всякий другой) закон природы... невероятен.
Райхенбах не смог выдвинуть веского возражения на при¬
веденное здесь соображение; его совет прекратить беско¬
нечный ряд вероятностей решением, что какую-то из них
мы принимаем уже без дальнейшего обоснования, т. е. как
он выразился, «слепо» полагаемся на нее, прозвучал
весьма неубедительно, субъективистски.
На неудачу была обречена и попытка Райхенбаха рас¬
ширить принцип верификации таким образом, что невоз¬
можность верификации само по себе будет считаться вери¬
фикацией. Иначе говоря, нам предлагают верифицировать...
неверифицируемость. Райхенбах уничтожил принцип ве¬
рификации в самой его основе, хотя и выдавал свой проект
за... «улучшение» этого принципа. Во-первых, далеко не
всякая неверифицируемость есть неопределенность содер-
80 Цит. по кн.: S. Krohn. Der logische Empirsmus. Teil II. Tur¬
ku, 1950, S. 95.
255

жапия высказываемого утверждения. Во-вторых, невоз¬
можность непосредственной опытной проверки какого-либо
суждения, коль скоро она установлена, сама по себе ’есть
определенный факт опыта, по фактом она может быть
только при условии качественно иного, чем верифика¬
ция, понимания проверки, а -именно проверки как прак¬
тики.
С точки зрения диалектического материализма, провер¬
ка истинности суждений представляет собой взаимодейст¬
вие субъекта и объекта, где субъект играет активную, а
объект — определяющую роль. Ненаблюдаемость, затруд¬
ненность наблюдаемости в определенных условиях и т. д.
не есть абсолютное препятствие на пути познания, «несов¬
местимое» со знанием и его проверкой, а есть проявление
определенных свойств объекта.
Если те или иные явления при определенных условиях
’непосредственно не наблюдаемы, это является важным
стимулом к углубленным исследованиям, для того чтобы
опосредованно познать их свойства и добиться косвенного
их наблюдения. Методы объективного исследования вполне
позволяют, например, установить, что электроны сущест¬
вуют и что они не суть живые тела, что собака ощущает
боль, если ей отдавили лапу, хотя в своем личном «опыте»
мы не можем ни увидеть электронов или поставить себя в
их положение, ни превратить себя в собак.
Что касается соотношения неопределенностей в физике,
то опытная проверка этого принципа вовсе и не должна
совпадать с неверифицируемостью как необходимым свой¬
ством вытекающих из него конъюнкций суждений, так как
проверке подлежала не формула соотношения неопреде¬
ленностей, а лежащий в ее основе закон, который свиде¬
тельствует о действительно обнаруженной зависимости
между наблюдаемыми величинами. Поэтому нет ничего
удивительного в том, что в данном случае неверифициру-
емость формы подтверждает истинность утверждения, со¬
держащегося в данном законе.
Отто Нейрат, в соответствии с тезисами физикализма, о
чем речь впереди, попытался истолковать законы природы
как предложения, подлежащие верификации путем сопо¬
ставления их с другими предложениями и правилами выво¬
да. Это решение опиралось уже не на сенсуалистскую, а
на формально словесную верификацию и лишало законы
!56

природы всякого внутрешпего смысла, ибо сводило их
смысл к зависимости от паче|ртальной структуры форму¬
лировки.
Ни одно из рассмотренных решений вопроса о харак¬
тере общих предложений не оказывалось удовлетворитель¬
ным при сохранении принципа верификации в строгой его
форме, но неопозитивисты не решились отказаться от это¬
го принципа, предпочтя пойти по пути поисков «ослаблен¬
ных» его вариантов.
Впрочем, неопозитивисты и до этого уже подметили
удобство несколько «ослабленной» формулировки прин¬
ципа верификации, истолковывая его не как требование
актуальной проверки, но как указание на способ ее осуще¬
ствления, т. е. как требование возможности проверки. Ве¬
рификацию заменили, следовательно, верифицируемо-
стью. Л. Витгенштейн уже в «Логико-философском трак¬
тате» писал: «Смысл предложения есть его согласование
или несогласование с возможностями существования и не¬
существования атомарных фактов»81. К. Поппер заявлял:
«Мы ведь требуем не того, чтобы каждое предложение
действительно бы проверялось, но лишь того, чтобы каждое
предложение могло бы быть проверено...» 82. М. Шлик от¬
стаивал понятие верифицируемости в статье «Значение и
верификация» (1936) 83. Э. Нагель впоследствии сделал
общий вывод, что понятие актуальной верификации при¬
менимо только внутри логических систем как понятие
взаимопроверки предложений 84.
Казалось, это не может плохо отразиться на развитии
науки, так как людям нет необходимости немедленно и
постоянно проверять всякое новое (и старое) знание. Но
данное допущение не только не проливало нового света
на проблему проверни общих предложений, но вызвало
много неясностей из-за двусмысленности значения терми¬
на «возможность», который можно было понимать и в
смысле нереальной, чисто воображаемой возможности.
81 Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат, 4.2.
82 К. Popper. Logik der Forschung. Zur Erkenntnistheorie der
modernen Naturwissenschaft. Wien, 1935, S. 19; ср.: C. J. Lewis.
Experience and meaning. «Philosophical review», 1934, vol. XLIII.
83 «Readings in philosophical analysis», ed. H. Feigl and W. Sel¬
lars. N. Y., 1949, p. 150, 152.
84 E. Nagel. Logic without metaphysics. Glencoe, 1956, p. 147.
17 и. С. Нарский	257

Карнап в 1936 г. предложил даже, например, считать пред¬
ложение «подтверждаемым» (bestatigungsfiihig) и в том
случае, если мы сможем лишь «вообразить», какое ощу¬
щение могло бы его верифицировать, хотя совершенно не
знаем, каким способом могли бы мы обеспечить появление
именно такого ощущения в сфере нашего сознания.
Главное возражение, с которым пришлось встретиться
неопозитивистам при замене верификации верифицируе-
мостью, состояло в том, что эта замена может иметь неко¬
торый резон только при условии, если имеется в виду, что
актуальная верификация данного предложения в конечном
счете все же осуществима. В противном случае верифици-
руемость оказывается мнимым свойством предложений.
Поэтому логические позитивисты решили достигнуть бо¬
лее эффективного «ослабления» принципа верификации
путем допущения не полной, но лишь частичной верифи-
цируемости предложений, которая не требовала бы реаль¬
ной возможности проверки всех единичных случаев, выте¬
кающих из испытуемого общего предложения.
Частичная верифицируемостъ выразилась прежде все¬
го во введенном Шликом, например в статье «Значение и
верификация», различении между принципиальной (или
логической) и технической (или эмпирической) прове¬
ряемостью и непроверяемостью.
Допустим, мы имеем предложение «на обратной сторо¬
не Луны существует гора высотой 3000 м», что пока еще
не поддается фактической проверке. Но в будущем это по¬
ложение может быть верифицировано, поскольку есть все
основания предполагать, что ученые и инженеры сумеют
соорудить ракету, которая сможет облететь вокруг Луны и
возвратиться на Землю, доставив более подробную инфор¬
мацию, чем это было сделано до сих пор. Не противоречит
это и данным об особенностях рельефа той части обратной
половины Луны, которая показывается нам вследствие ли¬
брации, и данным, полученным через фотографирование
обратной стороны Луны советской ракетой в 1959 г. Стало
быть данное предположение науки вполне осмысленно.
Логическая верифицируемостъ, по замыслу Шлика,
не зависит от исторически достигнутого уровня развития
технических средств исследования, а зависит лишь от при¬
нятого языка. Ее следует понимать как теоретически обо¬
снованную возможность верификации в рамках средств
258

данного языка. Это значит, что если какое-либо предложе¬
ние противоречит известным нам законам природы, то
цри помощи имеющегося языка разрешается показать, как
следовало бы эти (законы изменить, чтобы верификация
стала возможной. Таким образом, Шлик истолковал логи¬
ческую верифицируемость как выразимость в языке и, по¬
ставив на голову действительные отношения, сделал эмпи¬
рическую проверяемость зависимой от логических конст¬
рукций, возможных в данном языке.
Райхенбах выделил четыре различных вида принципи¬
альной верифицируем ости: физическая (соответствие при¬
нятым в науке законам природы), надэмпирическая (со¬
ответствие принятым этическим, эстетическим и другим
нормам, если таковые приняты), логическая (внутренняя
непротиворечивость) и синтаксическая (соответствие при¬
нятым правилам логического синтаксиса) 85.
В классификации видов верифицируемое™ Райхенбаха
фигурируют конвенциональные условия, особенно в оп¬
ределении трех последних ее видов.
Признание различия между принципиально физической
и эмпирической верифицируемостью, при условии мате¬
риалистического понимания этого различия, помогло бы
объяснить, почему законы науки могут быть истинными,
несмотря на то, что вытекающие из них единичные след¬
ствия верифицированы пока лишь частично и что их опыт¬
ная проверка вообще будет проведена только в далеком
будущем.
Ключ к объяснению независимости истинности от (Про¬
веряемости лежит в признании существования объектив¬
ной реальности, не зависимой от ее познания. Неопозити¬
визм же не в состоянии объяснить названный факт, нехотя
и уклончиво признаваемый иногда его представителями,
в результате чего он запутывается в им же порожденных
противоречиях, что можно показать на следующем при¬
мере.
Возьмем предположение: «в глубоких недрах земли
имеется железо» (1). При современных технических сред¬
ствах мы не в состоянии проникнуть в землю даже на глу-
85 Н. Reichenbach. The verifiability theory of meaning. «Re¬
adings in the philosophy of science», N. Y., 1953, p. 97 etc.
17*
259

билу 10—15 км и проверить истинность данного утвержде¬
ния. Однако нет основания сомневаться, что в будущем
люди доберутся до этих глубин. Поэтому и неопозитивист
и материалист согласятся с предложением: «если мы
произведем такие-то действия, мы обнаружим на данной
глубине железо» (2). Правда, материалист постарается
уточнить значение термина «такие-то действия», опираясь
па данные современной техники геологоразведочных работ.
Для неопозитивиста же эти действия останутся совокупно¬
стью условных мыслительных допущений, и конкретная
их форма его не интересует. Как бы то ни было, и матери¬
алист и неопозитивист, следующий за Райхенбахом, на
основании вышесказанного сочтут это предложение (1)
принципиально проверяемым и истинным. Но даже не¬
большое изменение предложения покажет, что это совпа¬
дение взглядов внешнее, а не по существу.
Допустим, что под «глубокими недрами» имеются в ви¬
ду глубины в 1000 км. Смогут ли люди попасть в такие
глубокие недра земли при существующих там высоких тем¬
пературах и давлении? Очевидно, что не смогут. Но сторон¬
ники материализма считают, что для доказательств суще¬
ствования железа на глубине 1000 км не обязательно тре¬
бовать спуска самого человека на эту глубину. В продол¬
жении (2) выражена возможность установления этого
факта опосредствованным путем. Поэтому предложение
(2) не может быть использовано для доказательства спо¬
собности предложения (1) быть непосредственно проверяе¬
мым во всех случаях значения слов «глубокие недра».
Согласно неопозитивизму 20-х — середины 30-х годов,
предложение (2) совершенно так же, как и в случае пер¬
вого варианта значения термина «глубокие недра», свиде¬
тельствует о верифицируемое™ предложения (1). М. Шлик
обошел спорный вопрос, возможна или невозможна эмпи¬
рическая проверка предложения (1). Достаточно того, что
в предложении (2) выражена «принципиальная» (точнее,
воображаемая) возможность верификации. Шлик закрывал
глаза на то, что эта принципиальная возможность, в случае
понимания верификации как присутствия субъекта на лю¬
бой заданной глубине, может оказаться практически нео¬
существимой.
Абсурдность шликовского положения делается еще бо¬
лее очевидной, если мы уже приведенный пример пред-
260

ставим в несколько иной редакции: принципиальная вери-
фицируемость предложения «железо находится в земных
недрах, куда люда не могут проникнуть» (3) доказывает
ся конструируемостью не противоречащего законам геоло¬
гии предложения «если мы углубимся в землю и доберемся
до мест, в которых люди не могут находиться, то мы об¬
наружим железо» (2). Последнее предложение не проти¬
воречит законам геологии, но оно противоречит самой эле¬
ментарной логике, так как нам предлагают поместить ги¬
потетического наблюдателя там, где он per definitionem не
может находиться!
Только со липе ит согласится иметь дело с «предложе¬
ниями», подобными (2) и (4), ибо в любом варианте они
не будут иметь никакого отношения к объективным фак¬
там, а сведутся к чисто мыслительным гипотезам субъекта.
Только признание существования независимой от субъек¬
та объективной реальности открывает такой выход для
установления проверяемости предложения (3), который
избавляет от конструирования нелепых предложений. Этот
выход неопозитивистскими теориями принят не был.
Туманный намек на признание существования объек¬
тивной реальности содержался в словах о различении ме¬
жду принципиально физической и эмпирической верифи-
цируемостыо (неверифицируемостью). Однако при более
внимательном анализе обнаруживается, что с позиций ло¬
гического позитивизма невозможно логически объяснить,
что собственно подразумевается под эмпирической невери-
фициру е мостью.
Возвращаясь к приведенному примеру, мы могли бы
сконструировать следующее предложение, построенное по
схеме: «что было бы, если бы дело обстояло иначе, чем оно
обстоит». Оно будет выглядеть примерно так: «При изме¬
нении технических условий можно эмпирически верифи¬
цировать наличие железа на глубине 1000 км». Но любое
предложение, содержащее гипотезу такого рода, не подда¬
ется верификации — ни эмпирической, ни принципиаль¬
ной,— так как здесь подразумевается такое положение ве¬
щей, которое не отражает фактов. Все это подтверждает
безуспешность попыток логических позитивистов миновать
опасную для них Сциллу материализма так, чтобы не по¬
пасть в лапы Харибде солипсизма. Противоречие легко
разрешилось бы при vnere и признании того, что в буду¬
261

щем могут возникнуть такие объективные факты, которые
пенаблюдаемы ныне. Именно этого неопозитивисты
теоретически признать и обосновать не в состоянии.
Из положения о неосмысл енности (неверифицируемо-
сти) предложений, говорящих об эмпирической неверифи-
цируемости в данный момент времени, следует еще один
характерный для неопозитивизма вывод. Он состоит в том,
что требование проверки того, будут ли существовать в бу¬
дущем существующие теперь факты, теряет смысл. Если
говорить о нашем примере, то можно прийти к выводу, что
требовать проверки предложения «железо существует на
земле всегда, а не только тогда, когда я его обнаруживаю»
якобы не имеет научного смысла!
Но обладает ли научным смыслом (то есть верифици¬
руется ли) утверждение об эмпирической верифицируемо¬
сти общего предложения? Если такое предложение эмпи¬
рически верифицируемо, это означает, согласно неопози¬
тивистам, что в данное время мы можем эмпирически под¬
твердить все частные следствия из этого предложения.
Однако здесь возникает ситуация, аналогичная той, о ко¬
торой уже была речь выше.
«Утверждение того, что предложение доступно провер¬
ке, само оказывается недоступным проверке,— пишет Рас¬
сел.— Это происходит потому,что утверждение, что все бу¬
дущие следствия общего предложения истинны, само есть
общее предложение, примеры которого не могут быть пере¬
числены, а ни одно общее предложение не может быть
основано на чисто эмпирическом свидетельстве, кроме та¬
кого, которое применяется к списку частных случаев, ко¬
торые все полностью наблюдались» 86.
Если, например, мы имеем предложение «железо су¬
ществует в горных породах земли на глубине 1—3 км, по¬
тому что все живущие люди могут его увидеть», то для
проверки его, согласно эмпирической верификацди, потре¬
бовалось бы, чтобы все живущие сейчас люди удостовери¬
лись в существовании железа па этой глубине. Если даже
допустить, что это было бы осуществлено, возникает новое
требование: железо должны увидеть все люди будущих по¬
колений. Поскольку это невозможно, то приходится при¬
менять правило эмпирической верификации в «ослаблен¬
86 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 481.
262

ном виде», как правило частичной проверки, т. е. не тре¬
буя осуществления всех ее случаев. Но тогда верификация
теряет, с точки зрения неопозитивизма, строгую достовер¬
ность. В истинность же самого правила частичной вери¬
фикации остается лишь «верить». Другими словами, пра¬
вило частичной эмпирической верификации также придет¬
ся признать... неверифицируемым.
Верный выход из создавшегося положения следует ис¬
кать в диалектико-материалистическом понимании индук¬
ции, и иного пути быть не может.
Возвратимся к вопросу о принципиальной верифициру-
емости. В определениях ее видов Райхенбахом, как
отмечалось, сыграл роль конвенционализм. К какому
результату приводит конвенционализм при выявлении
логической верифицируемости? Поскольку от условного
соглашения зависит, какие термины в предложениях будут
приняты нами за логически неанализируемые, то от нас
самих, следовательно, зависит, считать ли приемлемыми
(принципиально верифицируемыми) предложения того
или иного типа. Допустим, это относится к предложению
«эта поверхность синяя и желтая одновременно». По Рай¬
хенбаху, решение зависит от того, согласимся ли мы счи¬
тать «синее» и «желтое» терминами, которые определя¬
ются только через наглядное указание на чувственные
факты, или же попытаемся дать им логические определе¬
ния, включающие в себя исключение иных цветов («си¬
нее — это цвет, который не есть желтый... и т. д.»). Таким
образом, логическая приемлемость или неприемлемость
предложения зависит от воли субъекта.
В этой связи интересно посмотреть, к чему ведет кон¬
венционализм в случае принципиально физической вери¬
фицируемости. Нетрудно убедиться, что здесь он также
толкает к субъективизму. Можно «принять» конвенцио¬
нально совокупность таких «законов природы», которые
приведут к признанию принципиальной верифицируемо¬
сти (при этом, возможно, придется подобрать и новые кон¬
венции в логике), а следовательно, к признанию способно¬
сти быть истинными и у совершенно ненаучных поло¬
жений.
Таким образом, проведение различия между принци¬
пиальной и эмпирической проверяемостью не только не
обеспечило установления верифицируемости научных
263

положений, но принесло с собой новые трудности и проти¬
воречия.
Карл Поппер выдвинул еще один вариант «ослаблен¬
ного» принципа верификации. Если различие между прин¬
ципиальной и эмпирической верифицируемостыо позволя¬
ло — правда, лишь по замыслу — считать верифицируемы¬
ми предложения, эмпирически в настоящее время не под¬
дающиеся верификации, то Поппер ввел в качестве метода
верификации общих предложений науки (соответственно
верифицируемости) так называемую фальсификацию
(фальсифицируемость), при которой верификации подле¬
жат не утвердительные, а отрицательные предложения.
Этот метод сводится к следующему.
Например, мы имеем общее утверждение «все лебеди
белые» (1). Мы не можем его точно верифицировать, ибо
не в состоянии рассмотреть всех лебедей. Верификация
выведенного из (1) предложения «имеются белые лебеди»
(2) не решает вопроса, поскольку предложение (1) может
оказаться ложным и в случае истинности предложения (2).
Поппер предложил считать предложения вида (1) гипоте¬
зами, а логически вытекающие из них, т. е. мыслимые,
следствия вида (2) называть базисными предложениями,
чтобы отличить их тем самым от протокольных предложе¬
ний87, которые твердо опираются на факты. Базисные
предложения могут быть и отрицательными. Именно такие
предложения, по Попперу, являются самыми удобными для
проверки.
Если, например, удастся найти хотя бы одного черного
лебедя, то, приняв фиксацию этого факта за базисное пред¬
ложение, можно считать предложение (1) точно верифи¬
цированным в отрицательном смысле, т. е. считать лож¬
ным. Опытное подтверждение базисного предложения
«имеются черные лебеди» (3) Поппер и назвал фальси¬
фикацией, т. е. установлением ложности предложения (1).
«...Мы требуем, чтобы логическая форма системы позво¬
ляла себя выделить (auszeichnen) на пути методологичес¬
87 Термин «базисные предложения» употребляется также
А. Айером и Б. Расселом, но в значении, более близком к значе¬
нию термина «протокольные предложения». Базисные предложе¬
ния— это «подкласс.эпистемологических посылок, а именно те по¬
сылки, которые, насколько это возможно, обусловлены (аге caused)
чувственным опытом» (В. Russell. An inquiry into meaning and
truth, p. 137).
264

кой проверки негативно: эмпирически научная система
должна с помощью опыта поддаваться опровержению» 88.
Но как же быть, если не удастся сформулировать пред¬
ложение (3) на опытном материале? Для того, чтобы из¬
бежать отнесения всех «нефальсифицированных» общих
предложений к псевдопредложениям, Поппер предложил
дополнительно считать отсутствие фальсификации доста¬
точным условием проверки. Если, допустим, нигде, в тОхМ
числе и в Австралии, не обнаружен ни один лебедь иных
окрасок, кроме белой, то предложение (1) следовало бы
считать верифицированным в положительном смысле.
Таким образом, Поппер истолковал законы природы
как своего рода «запрещения существования» (например,
«небелые и нечерные лебеди не существуют»). Верифика¬
цией этих «запрещений» служит само отсутствие фальси¬
фикации, зафиксированное, например, в предложении «ле¬
бедь небелой и нечерной окраски не найден».
К отказу от принципа верифицируемое™ и к приня¬
тию принципа фальсифицируемости Поппера побуждали
и другие причины. Например, если а означает какой-либо
закон логики, т. е. всегда истинное предложение, то а бу¬
дет логически противоречивым предложением (оно гласит:
«всегда истинное предложение ложно»), которое принци¬
пиально не верифицируемо и лишено, следовательно, ло¬
гического смысла. Как известно, а-^а. При принятом нами
значении а данная логическая тавтология превращается в
нелепость: «отрицательное предложение (по отношению
к неосмысленному) осмысленно».
В этой связи стоит указать еще на одну антиномию ве¬
рификации. Если мы имеем единичное предлож шие вида
(дж) гДе F есть некое наблюдаемое свойство, и, следо¬
вательно, это предложение верифицируется, то естествен¬
но считать верифицируемым (научно ос мысленным) и его
отрицание, т. е. предложение вида (дж) Fx. Однако, сог¬
ласно правилам логики,— второе предложение эквивалент¬
но предложению (уж) Полученное общее предложение,
однако, невыводимо ни из какого конечного класса предло¬
жений наблюдения, а следовательно, оно не верифицируе-
мо. Возникает странное положение: считая (3 ж)Fx вери¬
88 К. Popper. Logik der Forschung. Zur Erkenntnistheorie der
modernen Naturwissenschaft, S. 12—13. (Далее: Logik der For¬
schung.) .
265

фицируемым, мы должны в то же время, чтобы избежать
антиномии, признать отрицание этого предложения неве-
рифицируемым. Предложение Поппера о замене верифи¬
кации фальсификацией именно и было направлено на то,
чтобы устранить из науки лишенные строгого ограничения
гипотезы существования вида (^x)Fx.
Карл Поппер чувствовал, что его рецепт оставляет яв¬
ную лазейку для субъективизма, и предложил поэтому
для случаев верификации на основании отсутствия «фаль¬
сификации» употреблять более «скромное», чем «верифи¬
кация» словечко, а именно «оправданность» (Bewahrung),
понимая под ним временное практическое принятие тео¬
рии. «...Всякое научное суждение предварительно»89. Но
новое словечко не спасает положения. Отсутствие «фаль¬
сификации» далеко еще не доказывает истинности верифи¬
цируемого предложения.
Дело в том, что выявление «фальсификации» служит
лишь вспомогательным приемом проверки. Признание его
отсутствия может быть следствием незнания частных ус¬
ловий, в которых возникает то или иное явление,
или незнания некоторых новых областей, в которых оно
существует. Например, астрофизика нигде во вселенной
не смогла обнаружить миров, состоящих главным образом
из античастиц. Но значит ли это, что этим уже в принципе
доказано несуществование таких миров? Разумеется, нет.
Если нет фактов, прямо отрицающих существование на
Марсе мыслящих существ, то это не означает, что утвер¬
ждение о существовании на Марсе мыслящих существ сле¬
дует принять за «оправданное».
Нетрудно обнаружить, что при замене верифицируемо-
сти понятием «фальсифицируемости» вновь возникают и
собственно логические антиномии: в логике придется, в ча¬
стности, считать осмысленной конъюнкцию осмысленного
и неосмысленного предложений, поскольку для фальси¬
фикации конъюнкции достаточно опровержения (т. е. «от¬
рицательной» верификации) одного из ее членов 90. Так, на¬
89 К. Popper. Logik der Forschung, S. 208.
90 He дают выхода из положения, так как ведут к новым анти¬
номиям, ни комбинированный принцип верификации и фальсифи¬
кации, ни те частные логические модификации, которые предло¬
жил А. Айер (W. Stegmuller. Das Wahrheitsproblem und die
Idee der Semantik. Wien, 19'57, S. 268—270).
266

пример, если мы имеем конъюнкцию А 'В, где А —осмыс¬
ленное, а В — неосмысленное предложение, то для опро¬
вержения конъюнкции достаточно, по правилам логики,
если установлена ложность А, В этом случае вся конъюнк¬
ция должна считаться ложной, т. е. осмысленной, несмот¬
ря на то, что в ее состав входит неосмысленное предложе¬
ние В, что нелепо.
Отсутствие фальсификации только в том случае может
рассматриваться как существенный факт познания, если
наука в состоянии выяснить те причинные связи, которые
обусловливают появление фактов, благоприятных для по¬
ложительной верификации, и препятствуют появлению
фактов, необходимых для «фальсификации» предложения,
т. е. для его опровержения. Поскольку Поппер игнорирует
эту — и притом главную — сторону вопроса, отсутствие
«фальсификации», или успешной проверки ложности
предложения, не обеспечивает верифицируемости общих
положений науки, в том числе и законов природы. Если
же проверяемое предложение фальсифицировано, то это
опровергает не законы природы, но лишь наше мнение о
том, что такое-то утверждение есть выражение определен¬
ного закона природы, т. е. перечеркивает лишь имеющую¬
ся формулировку этого закона. Характерно, что Карл
Поппер сам расписался в своем фиаско, что явствует из
следующего пессимистического высказывания: «Наша
наука не есть система надежных предложений и не есть
система, которая в постоянном прогрессе стремится к окон¬
чательности. Наша наука не есть знание: она не может до¬
стигнуть ни истины, ни вероятности» 91.
Неопозитивисты могли бы попытаться разрешить
проблему верифицируемости законов науки, лишив их об¬
щего (в логическом смысле) характера путем преобразо¬
вания внутренней логической структуры. Но это свело бы
законы науки на уровень узкой эмпирии и лишило их пра¬
ва предсказывать будущие события. Поэтому Карнап вы¬
двинул предложение конвенционально рассматривать зако¬
ны науки как правила для образования следствий вида:
(рх) М(^) ZD В(я/], где А и В — различные события.
От трактовки М. Шликом законов наук как «указаний
91 К. Р о р р е г. Logik der Forschung, S. 207.
267

к образованию высказываний» такие «правила» отличают¬
ся строгим логическим характером. Они представляют со¬
бой генерализацию с кванторами общности (\х) или суще¬
ствования (Зх ). Но правила для образования следствий
могут быть верифицированы только через проверку этих
следствий, что не так-то просто осуществить.
В квантовой механике, например, существуют гипоте¬
зы вероятности, обладающие формой предложений одно¬
временно с двумя кванторами: общности и существования,
т. е. (V$) (Зж). Как оказывается, такого рода гипотезы не
поддаются верификации. Квантор общности («для всех...»)
не позволяет осуществить верификацию, если только со¬
знательно не ограничить себя конечным числом прошлых
случаев, по тогда, как уже говорилось, правило не может
относиться к будущим случаям. Квантор существования
(«для некоторого...») не позволяет произвести проверку
через фальсификацию, поскольку она может оказать свое
действие только при проверке общих предложений.
Впрочем, и в случаях предложений только с квантором
общности или только с квантором существования дело об¬
стоит неблестяще, ибо истолкование научных законов в
виде квантифицированных обобщений, т. е. утверждений,
связанных кванторами, не исчерпывает всего содержания
понятия «закон природы» и прежде всего не отражает
объективного характера закона как следствия объективно-
сти причинных связей, лежащих в его основе.
По сути дела Карнап, как и Райхенбах (о чем была
речь выше), перенес центр тяжести вопроса с проблемы
верификации объективного закона на проблему верифика¬
ции формулировки закона. Это делает попытку Карнапа
избежать верификации общих суждений неудачной, так
как остается открытым вопрос, всегда ли приводят на¬
званные правила к истинным следствиям. Чтобы это выяс¬
нить, необходимо верифицировать, то самое общее положе¬
ние науки, на основе которого было записано правило для
образования следствий, а поэтому мы возвращаемся к
тому пункту в рассуждениях, от которого отправились!
В общем результат исканий позитивистов 30-х годов
ясен: истинность законов науки средствами верификации
недоказуема.
268

ПРОБЛЕМА ПРОВЕРКИ
ЕДИНИЧНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ НАУКИ
Рассмотрим теперь тезис (2) принципа верификации,
раскрывающий содержание опытной проверки как сравне¬
ния предложения с «непосредственными данными». Что
такое непосредственные данные? Неопозитивисты связы¬
вают этот вопрос с анализом проблемы «материала позна¬
ния», или, что одно и то же, с проблемой «реальности»
(поскольку, с их точки зрения, материал познания («не¬
посредственное данное») есть та единственная реаль¬
ность, с которой сталкивается наука.
Уже говорилось, что в качестве «непосредственных
данных» познания неопозитивисты рассматривают эле¬
менты чувственного опыта субъекта. Однако в своих ис¬
ходных положениях неопозитивисты, в отличие от махи¬
стов, не сводят опыт исключительно к ощущениям. Кар¬
нап понимал опыт как «переживания», включая в них на¬
ряду с ощущениями также эмоции, рациональную интуи¬
цию и т. д. Шлик, как это было отмечено, принимал усмот¬
рение разумом тождества подлежащего и сказуемого за
акт верификации, т. е. признавал существование и логиче¬
ского опыта. Неопозитивисты, следовательно, придержива¬
ются генетического сенсуализма, отнюдь не сводящего по¬
знание к ощущениям, но усматривающего в ощущениях
исходный пункт познания.
Согласно диалектическому материализму, «иначе, как
через ощущения, мы ни о каких формах вещества и ни о
каких формах движения ничего узнать не можем» 92. Но
сенсуализм, как известно, бывает материалистическим и
идеалистическим. В первом случае ощущения трактуют¬
ся как основа познания, обладающая внешним источни¬
ком, во втором — как источник познания, по отношению
к которому внешняя его причина отрицается либо объяв¬
ляется духовной, либо, наконец, непознаваемой. «Софизм
идеалистической философии состоит в том, что ощущение
принимается не за связь сознания с внешним миром, а за
перегородку, стену, отделяющую сознание от внешнего
мира,— не за образ соответствующего ощущению внешне¬
го явления, а за „единственно сущее“» 93.
92 В. И. Л е н и п. Сочинения, т. 14, стр. 288.
93 Там же, стр. 40.
269

Уже говорилось, что сенсуализм Шлика, Витгенштей¬
на и их последователей принципиально отличается от ма¬
териалистического сенсуализма, во-первых, тем, что в со¬
ответствии с конвенционализмом отрицает зависимость
логического познания как такового от ощущений, а во-
вторых,— что тоже очень важно,— тем, что снимает вопрос
об источнике ощущений как якобы лишенный смысла.
Что же произошло с принципом верификации в ре¬
зультате истолкования «непосредственных данных» как
элементов чувственного опыта субъекта, находящегося по
сути дела в изоляции от внешнего источника этого опыта?
Неопозитивисты рассматривают науку как совокуп¬
ность теорий, состоящих из логически взаимосвязанных
отдельных предложений.
Для верификации научных теорий необходимо прежде
всего верифицировать те предложения данной науки, кото¬
рые содержат утверждения о конкретных переживаниях
субъекта. Это должно привести к косвенной верификации
и остальных частных и общих предложений данной науч¬
ной теории. Однако мы уже установили, что возможность
опосредствованной верфикации общих предложений логи¬
чески обосновать не удается. Поддается ли логическому
обоснованию верификация предложений о конкретных пе¬
реживаниях? Речь идет, таким образом, о верификации
единичных предложений, фиксирующих чувственно вос¬
принимаемые факты.
Являющиеся отправным пунктом науки предложения
о фактах, согласно воззрениям неопозитивистов, друг с
другом, «по прямой линии», логически не связаны. Соот¬
ветственно этому, и область фактов представляется неопо¬
зитивистам состоящей из отдельных элементов, т. е.
«атомарных фактов», независимых друг от друга. Поэто¬
му акты верификации различных единичных предложе¬
ний также считаются друг от друга независимыми; их
интерпретируют как обособленные друг от друга завершен¬
ные совокупности операций сравнения предложений с не¬
которым конечным числом определенных индивидуаль¬
ных переживаний. Все это превращает каждый верифи¬
кационный акт в своего рода метафизически истолкован¬
ный «атом» познавательной деятельности.
Верификация «молекулярного» утверждения о некото¬
рой совокупности явлений понимается логическими пози-
270

тивистами как конъюнкция проверок этих утверждений о
тех чувственно воспринимаемых элементах, которые вхо¬
дят в состав сложных явлений. Механизм же единичной
верификации, как указывалось, состоит, по Шлику, из
операций, осуществляющих необходимый физический
эксперимент, фиксирующих затем его в протоколе и срав¬
нивающих протокол с единичным предложением науки
Un)- Таким образом, при рассмотрении единичной верифи¬
кации необходим анализ трех операций: наблюдения
факта, фиксации его и сравнения двух предложений
(W и ип).
Проблема осуществления верификации единичных
предложений науки — это, во-первых, вопрос о том, про¬
исходит ли действительное гносеологическое «включение»
фактов в науку и притом происходит ли оно непосредст¬
венно или же через посредство протокольных предложений.
Во-вторых, это вопрос о том, можно ли удовлетвориться
верификацией не единичного предложения науки (Un),
ио того предложения fli), которое фиксирует (протоко¬
лирует) факт? Иными словами, можно ли само протоколь¬
ное предложение (W) принять в качестве единичного
предложения пауки? Если нет, то фактом и его протоколь¬
ной фиксацией можно в некоторых случаях пренебречь;
если да, то данную научную систему в случае появления
новых фактов надлежит всегда перестраивать. В-третьих,
осуществление верификации предложений науки — это
вопрос о том, может ли и каким именно образом происхо¬
дить сравнение протоколов (и фактов), с одной стороны
и единичных предложений науки, с другой; может ли это
осуществляться лишь путем сравнения их содержания
или же через сравнение только внешней их формы.
Проблема «включения» факта в науку оказалась для
неопозитивизма камнем преткновения, поскольку логиче¬
ские позитивисты не смогли разрешить самых элементар¬
ных гносеологических вопросов, касающихся механизма
фиксации факта.
Исследуя вопрос о «включении» факта в науку в мо¬
мент записи предложения о нем и в момент его верифика¬
ции, логические позитивисты споткнулсь о свой же вывод,
касающийся качественной разнородности чувственного
материала и логико-языковой структуры предложений.
Этот вывод следовал из бесспорного отличия логических
271

форм познания от чувственной, но был доведен до край¬
ности в результате конвенционалистского истолкования ло¬
гики. Логические позитивисты признали, что сравнение
предложений пауки с самим чувственным фактом всегда
остается проблематичным. Проблематичным оказывается
уже соответствие протокольного предложения с зареги¬
стрированным в нем чувственным фактом. Поэтому ни по¬
ложительная, ни отрицательная верификация не может
считаться достоверным фактом, так что в науке «факти¬
ческие посылки не могут быть достоверны, но нет ничего
более достоверного, что показало бы, что они лож¬
ны» 94. Рассел предложил поэтому «верить» в достовер¬
ность элементарного акта верификации. Включение
«веры» в юмовском смысле в науку свидетельствовало о
начавшемся отступлении логических позитивистов с их
антионтологических позиций.
Как снежный ком, падающий с горы, выросли новые
трудности в связи с вопросом о значении для науки фак¬
тов той или иной верификации в последующее после ве¬
рификации время. Допустим, например, что изучается
вопрос о явлениях прохождения электрического тока че¬
рез жидкий гелий при сверхнизких температурах. Для то¬
го чтобы проверить (так же, как и предварительно уста¬
новить) закон, выражающий изменение электропроводи¬
мости в зависимости от изменения температур, исследо¬
вателю необходимо располагать верифицированными
предложениями об отдельных случаях определенной
электропроводимости при различных температурах. Каж¬
дый случай фиксируется в то или иное определенное вре¬
мя несколькими протоколами, в которых записаны эле¬
ментарные чувственно воспринимаемые события, напри¬
мер: «такая-то стрелка на таком-то приборе тогда-то пе¬
редвинулась на два деления вправо», «столбик ртути в
таком-то измерительном приборе сдвинул верхнюю грани¬
цу вдоль шкалы на пять делений вниз» и т. д. Спраши¬
вается, имеется ли вполне обоснованное право считать пос¬
ле этого единичные предложения науки, соответствующие
всем этим протоколам, действительно верифицирован¬
ными?
94 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 317.
272

Нетрудно обнаружить, что, с точки зрения неопозити¬
визма, такого нрава исследователь не имеет, так как в
следующий после своей фиксации момент протокольные
предложения утрачивают право на то, чтобы быть средст¬
вом верификации соответствующих единичных предложе¬
ний науки*
Действительно, казалось бы, всякое протокольное
предложение, если оно соответствует фиксируемому фак¬
ту в данный момент, должно соответствовать другим ана¬
логичным фактам более позднего времени. Но это соответ¬
ствие означает лишь верифицируемость самого протокола.
Всякое предложение о каком-либо случившемся факте
спустя мгновенье после самого события и после фиксации
его в протоколе автоматически превращается в предложе¬
ние о факте прошлого времени, а тем самым теряет спо¬
собность быть верифицируемым. Это происходит потому,
•что, во-первых, одно и то же предложение спустя неко¬
торое время не может уже быть понято абсолютно так,
как оно было понято раньше. Во всяком случае, гарантии
•того, что событие, зафиксированное в нем, произойдет и в
дальнейшем, нет. Во-вторых, если бы даже предложение
и было понято абсолютно так, как прежде, то утвержде¬
ние о его верифицируемости пришло бы в противоречие
с фактом неверифицируемости совершенно такого же
предложения, но впервые высказанного не в момент
прошлого события, а в другое, более позднее время. Это
второе предложение не может быть верифицировано по¬
тому, что содержит утверждение о событии, которое ни¬
кем более уже не наблюдается.
В-третьих, факты не могут в точности повториться
дважды, они могут быть лишь аналогичны, подобны друг
другу.
«...События, о которых мы теперь утверждаем, что они
происходили две секунды назад,— писал Шлик,— при до¬
полнительном испытании могут быть объявлены галлю¬
цинацией или вовсе не происходившими»95. Поэтому
Шлик пришел к выводу, что фиксации событий в предло¬
жениях не имеют значения для науки, и повторил совет
, древнегреческого релятивиста Кратила, рекомендуя не
95 «Erkenntnis», 1934, Bd. 4, Н. 2, S. 83; ср.: А. А у е г. Language,
1 truth and logic, p. 93.
118 И. С. Нарекай
273

говорить, но лишь указывать на предметы перстом. Итак,
согласно позитивистам, верификации имеющегося прото¬
кольного предложения (1) посредством нового факта про¬
изойти не может, а прежний факт уже не имеет силы. Ве-
рифицируемость протокольного предложения совпадает,
таким образом, с его первоначальной фиксацией и отнюдь
не выходит за пределы последней.
Несколько иной вариант отрицания абсолютной на¬
дежности утверждений (протоколов) о чувственных фак¬
тах выдвинул Н. Малькольм, один из последователей
Л. Витгенштейна. Каждый факт, рассуждает он, познает¬
ся по своим следствиям, но число следствий необозримо;
не все они произойдут и тем более не все будут воспри¬
няты.
Кроме того, каждое следствие само есть факт, и оно
тоже может быть, в свою очередь, познано лишь по своим
следствиям, к которым вновь относятся ранее высказан¬
ные сомнения, и т. д. Возникает «бесконечный регресс».
Следовательно, оснований для сомнения в истинности про¬
токола об исходном факте всегда будет более чем доста¬
точно 96.
Может быть, для признания верифицируемости прото¬
кола достаточно свидетельства о том, что он возник в
свое время как точная фиксация того факта, о котором
этот протокол сообщает? Такое решение вопроса было бы
равносильно ссылке на верификацию, произошедшую в
прошлом. Но свидетельство или ссылка в свою очередь
представляет собой предложение, обладающее следующей
формой: «такое-то протокольное предложение было вери¬
фицировано в момент своей первоначальной фиксации»
(2). Это новое предложение само по себе есть предложе¬
ние о прошлом факте. Следовательно, оно не поддается
верификации в настоящее время. Значит предложение (2)
нужно признать лишенным научного смысла, как и тот
протокол, о котором идет речь в данном предложении.
Если бы даже, наконец, допустить, что предложение (2)
верифицировано через посредство (3) предложения
[«предложение (2) было верифицировано в момент фик¬
сации предложения (1)»], немедленно возник бы вопрос
м А. Р а р. Analytische Erkenntnislehre, S. 44.
274

о верификации предложения (3) и т. д. Вновь мы очути¬
лись перед бездной regressus ad infinitum.
Таким образом, исследователь, изучающий явления
электропроводимости, располагает для выведения зако¬
нов этих явлений крайне мизерным материалом; всего-
навсего теми одним-двумя протоколами, которые он в со¬
стоянии сформулировать на основе экспериментов в своей
лаборатории, производимых только в данный мом!ент. Оче¬
видно, что на столь узкой базе невозможны какие-либо
важные научные открытия. Тезис (2) верификации пре¬
вращает сам принцип верификации из средства построе¬
ния, уточнения и проверки научной теории в средство ее
разрушения. В науке возникает зияющая пропасть между
предложениями (фактами) настоящего момента и пред¬
ложениями (фактами) прошлого и будущего. Неопозити¬
визм — уже в который раз! — оказывается на грани со¬
липсизма.
Сознавая эту опасность, неопозитивисты попытались
внести такие изменения в свое прежнее понимание базиса
науки, которые должны были сделать возможной верифи¬
кацию единичных предложений. Некоторые, например
М. Шлик, признав невозможным включение в науку не¬
посредственно самих фактов, признали, что базис науки
должны составлять предложения в момент фиксации ими
фактов. Другие же, как Карнап и Нейрат, объявили бази¬
сом науки протокольные предложения вне их зависимости
не только от момента процесса их первоначальной фор¬
мулировки, но и от самих фактов, которые при их помощи
зафиксированы, т. е. пошли по пути изоляции науки от
фактического материала.
Мориц Шлик в статье «О фундаменте познания» (1934)
предложил в качестве базиса науки использовать не обыч¬
ные протокольные предложения типа «некто там-то
тогда-то увидел то-то», а так называемые констатации,
или предложения наблюдения (Beobachtungssatze), кото¬
рые не требуют никакой особой верификации и вместе с
тем сами же будто бы вполне достаточны для верификации
любых предложений науки. Что представляют собой пред¬
ложения наблюдения? «Они вовсе не тождественны с тем,
что описывается или воспринимается, а следовательно с
тем, что вполне законно можно назвать „протокольными
предложениями" но они лишь дают повод к образованию
18*	275

Последних» 97. Если взять в качестве констатации пример
«здесь — сейчас — голубое», то соответствующий ей про¬
токол будет выглядеть примерно так: «NN тогда-то там-
то сделал на основании наблюдения констатацию
„здесь — сейчас — голубое"» или же так: «NN тогда-то
там-то увидел нечто голубое».
Констатации — это, по Шлику, акты сознания, посред¬
ствующие между восприятием факта и фиксацией его в
протоколе. Это как бы сами акты верификации, как бы
протокольные предложения в момент их формирования
перед их окончательным оформлением, фиксацией. Кон¬
статации, или предложения наблюдения, строго говоря,
не высказываются, по «переживаются». Едва мы их за¬
фиксируем, как они перестают быть самими собой.
«...Функция предложений о переживаемом в настоя¬
щее время сама лежит в настоящем» 98 99. Функция эта зак¬
лючается в том, что «процесс понимания одновременно
является процессом верификации» ". Именно в обоснова¬
нии этой «функции» и состоял замысел Шлика, когда он
возвестил о своем намерении заменить протоколы усколь¬
зающими от устойчивой фиксации предложениями наблю¬
дения.
Но спасают ли своим присутствием предложения на¬
блюдения принцип верификации, обеспечивают ли они
проверку единичных предложений науки?
Если основывать науку на предложениях наблюдения,
то придется создавать особую систему для каждого от¬
дельного периода сбора констатаций каждым отдельным
субъектом, поскольку констатации только для того момен¬
та, когда происходит переживание, и имеют силу и, едва
появившись, поглощаются, по выражению Шлика, пламе¬
нем» протоколов. Шлик не желал подобного солипсист-
ского разрушения науки. Его замыслы не шли столь
далеко. Он имел в виду, что констатации того или иного яв¬
ления, исчезая сразу же после своего появления, тем не ме¬
нее дают все же «права гражданства» порожденным ими
протокольным предложениям на все время использования
последних. Протоколы, фиксирующие констатации, как бы
обретают «бессрочный паспорт». Но на основании чего?
97 «Erkenntnis», 1934, Bd. 4, Н. 2, S. 92.
93 Ibid., S. 93.
99 Ibid., S. 97.
276

Если верификация предложений наблюдения действи¬
тельна только для момента их появления и фиксации, то
нет серьезных мотивов считать действительной эту вери¬
фикацию и в дальнейшем. Шлик софистически перенес
условия верификации предложений наблюдения на про¬
токольные предложения, несмотря на то, что сам считал,
что это не одно и то же.
Иное средство спасения метода верификации было
предложено Карнапом и Нейратом, которые объявили
предложения, фиксирующие факты прошлого, независи¬
мыми от... фактов. Рудольф Карнап в статье «О прото¬
кольных предложениях» (1932) рассматривал сравнитель¬
ную ценность и приемлемость для гносеологии двух раз¬
личных видов протокольных предложений. Протоколы
первого вида (1), по Карнапу, находятся «вне языка си¬
стемы», т. е. тесным образом связаны с фактами. В каче¬
стве протоколов (1) можно рассматривать даже сами
чувственные восприятия, сводя протокол к «всякому
наблюдаемому процессу». Протоколы вне «языка системы»
напоминают нам констатации Шлика, ибо они суть как бы
констатации перед моментом своей фиксации.
Протоколы вида (2) находятся «внутри языка систе¬
мы». Иными словами, зависимость их от фактов не играет
для системы той роли, как в первом случае, где протоко¬
лы могут даже совпадать с фактами. Карнап рекоменду¬
ет строить науку на базисе протоколов второго вида.
В случае протокольных предложений этого вида гносеоло¬
гическое значение имеет не зависимость их от фактов, но
степень согласованности их с другими предложениями
данной системы. Необходимо, следовательно, заняться пре¬
имущественно анализом условий согласованности предло¬
жений друг с другом. Тем самым Карнап открыл путь к
формально-вербалистскому толкованию процесса верифи¬
кации.
Оставляя пока в стороне вопрос о вербалистской интер¬
претации верификации, обратим внимание на попытку
Карнапа обосновать преимущество протокольных предло¬
жений «внутри языка системы» (2) перед протоколами
«вне языка системы» (1). Он аргументировал это, пытаясь
доказать неосуществимость верификации протоколов (1),
поскольку никогда невозможно установить, действительно
ли мы имеем дело с элементарным, атомарным фактом и,
277

следовательно, соответствующим ему атомарным протоко¬
лом. Если, например, мы имеем протокольное предложе¬
ние «здесь в такие-то периоды времени этот маятник со¬
вершает колебания», то нетрудно убедиться, что предложе¬
ние не является атомарным протоколом. В состав этого
предложения входят результаты фиксации весьма слож¬
ных и различных чувственных восприятий, которые име¬
ют примерно следующий вид: «это действительно маят¬
ник», «периоды времени колебания маятника установлены
по таким-то часам, которые ходят верно», «лицо, воспри¬
нимающее данные о движении маятника, воспринимает их
правильно» и т. д. Названные протоколы в свою очередь
опираются на протоколы о том, что маятник состоит из
определенных частей, что мы имее^м дело с таким-то маят¬
ником и т. д. Протоколы о частях маятника, о часах и так
далее не могут апеллировать непосредственно к ощуще¬
ниям, так как восприятия шарнира, тела маятника, часов
и их частей именно как таковых предполагают наличие в
сознании человека понятий, а следовательно, теоретиче¬
ских представлений о маятниках (физических или мате¬
матических), часах (песочных, с маятником, хронометрах).
Итак, невозможно найти абсолютно исходные прото¬
кольные предложения, которые были бы органически
слиты с неделимыми атомарными фактами. «Нет никаких
абсолютно начальных предложений для построения нау¬
ки» 10°. Невозможно выявить исходные верификационные
акты, которые позволили бы нам определить тем самым
начало проверки системы предложений науки.
Поэтому Карнап предлагает отдать предпочтение про¬
токолам (2), которые не предполагают соответствия их
атомарным чувственным фактам. Попутно Карнап «ре¬
шает» и ту проблему, что всякая .проверка, после того как
она состоялась, уже теряет право на свою значимость:
если судьба протоколов зависит не от фактов, а от дру¬
гих предложений, то указание на время первоначальной
формулировки протокольных предложений утрачивает
свое роковое влияние.
Аргументация Карнапа отчасти справедлива, так как
исходных атомарных предложений действительно не су¬
ществует, о чем нам известно из критики учения об ато- 100
100 «Erkenntnis», 1*932, Bd. 3, S. 224.
278

мерных фактах. Объективная реальность неисчерпаемо
сложна; не существует никаких изначальных, в метафи¬
зически абсолютном смысле, атомарных фактов. На «абсо¬
лютные» атомы не разлагаются ни человеческая практи¬
ка, ни суждения, возникающие в процессе познания.
Несмотря на некоторую справедливость, рассуждения
Карнапа в целом софистичны. Он воюет против метафизи¬
ки абсолютно атомарных предложений, но опять-таки с
позиций метафизики. Признав несостоятельность представ¬
лений «абсолютно начальных» фактов чувственного позна¬
ния, он не сделал напрашивающегося вывода о диалекти¬
ческом взаимоотношении между различными фрагмента¬
ми опыта, а направил свой вывод на метафизическую изо¬
ляцию суждений (предложений) от чувственного познания.
Итак, Карнап попытался упразднить чувственную
верификацию как средство проверки единичных предло¬
жений науки. Изложенные нами выше идеи М. Шлика
развивались в том же направлении: изменяя трактовку
протоколов, он стремился тем самым создать условия для
устранения верификации протоколов о недавнем прошлом
как якобы излишней.
В еще большей степени тенденция отказа от чувствен¬
ной верификации проявилась при попытке логических по¬
зитивистов решить проблему верификации предложений
о фактах далекого прошлого, в особенности таких, кото¬
рые произошли до появления данного субъекта или чело¬
веческих субъектов вообще. В спорах вокруг данной про¬
блемы были высказаны требования резкого ограничения
поля действия чувственной верификации, доходящие даже
до отрицания существования для науки фактов прошлого
вообще, т. е. до крайнего солипсизма.
Особенно ярко это можно проиллюстрировать на ре¬
шении вопроса, который поставил В. И. Ленин перед
эмпириокритиками: «Существовала ли природа до чело¬
века?».— В. И. Ленин указывал на три варианта его реше¬
ния в эмпириокритицизме и родственных ему учениях.
Роберт Вилли, после неудачных ссылок на «сознание
червяка», воспринимавшего природу до человека, прими¬
рился с. солипсизмом. Другой выход из положения был
предложен Р. Авенариусом. Как известно, он заключался
в допущении потенциальной формы существования субъек¬
та, воспринимающего природу. Потенциальный централь¬
279

ный член принципиальной координации субъекта и объ¬
екта «примысливается» к природе до появления челове¬
ка. Это означает, что природа далекого прошлого рассмат¬
ривается не как нечто реально существовавшее, но сама
«примысливается» эмпириокритиками к субъектам нашей
эпохи, поскольку потенциальный центральный член есть,
иллюзия, которая никак не может выступать в роли усло¬
вия существования природы доисторических эпох. Об этом
проговаривался сам Р. Авенариус: «... каким образом из¬
мененной я должен мыслить мою теперешнюю среду, что¬
бы гипотетически получить то ее состояние, которое я
первоначальным образом нашел бы, если бы я тогда стоял
к ней в отношении центрального члена к его противочле-
нам (к своей среде)» 101. Следовательно, учение Авенариу¬
са о существовании природы далекого прошлого в созна¬
нии потенциального центрального члена есть учение о
гипотетическом изменении чувственных данных о приро¬
де, получаемых людьми в настоящее время, т. е. о комбина¬
ций чувственных данных.
Третий вариант решения проблемы существования при¬
роды до человека связан с именем Иосифа Петцольда, счи¬
тавшего, что человеку необходимо мыслить таким обра¬
зом, чтобы события, о которых он мыслит, располагались
как бы по временной оси и соединялись друг с другом при¬
чинной связью. Существование природы в прошлом ока¬
зывается необходимым звеном во временной рядоположен-
ности событий, тем звеном в комбинациях теоретически
предполагаемых ощущений, без которого человеческий рас¬
судок обойтись не может. Точка зрения Петцольда, следо¬
вательно, была близка, как указывал В. И. Ленин, к апри-
ористской.
Все три махистских варианта решения проблемы су¬
ществования природы до человека были связаны с отрица¬
нием действительного, объективного существования ее в
прошлом и неизбежно вели к принятию солипсизма.
С той же самой проблемой столкнулся неопозитивизм.
Наметились три не вполне совпадающих варианта разре¬
шения ее, причем третий, окончательный, обнаруживает
явную преемственность между позициями эмпириокрити¬
цизма и неопозитивизма.
101 Р, А Р е н а р и у с. О предмете психологии. М., 1911, стр. 83.
?80

Первый вариант исходил из полного неверия в возмож¬
ность приспособить принцип верификации к проверке со¬
бытий давно прошедшего времени. Данную проблему нео¬
позитивисты предлагали отклонить как псевдопроблему,
поскольку невозможно требовать верификации положения
вещей при отсутствии субъектов, которые могли бы осуще¬
ствить верификацию.
Это решение было применено и к протоколам, фиксиру¬
ющим факты недавнего прошлого. Всякое событие прош¬
лого исчезло безвозвратно: протоколы, зафиксировавшие
его в настоящем времени, теряют в дальнейшем силу досто¬
верности, поскольку их верифицируемость неминуемо
должна кануть в вечность вместе с самим событием. Нео¬
позитивисты в данном случае рассуждали подобно гетев¬
скому Мефистофелю:
Прошло... что это значит? Все равно,
Как если б вовсе не было оно.
Поэтому предложения о прошлом времени уже не суть
предложения науки, но лишь «воспоминания», важные
только в психологическом отношении. Для науки прошлое
теряет свою значимость.
Наука, однако, никак не может обойтись без включе¬
ния в свою систему суждений о событиях прошлого. Для
того чтобы наука была в состоянии предвидеть будущее
она должна прежде всего рассмотреть настоящее как след¬
ствие прошлых причин, т. е. как будущее по отношению к
прошлому а затем анализировать тенденции, обусловлива¬
ющие превращение настоящего в прошлое по отношению к
грядущим событиям, которые опять-таки станут новым
«настоящим» и т. д. Сами суждения о будущем требуют
своей интерпретации как суждения о прошлом (по отноше¬
нию к суждениям о более позднем времени), подобно тому
как суждения о прошлом требуют своей интерпретации как
суждения о будущем (по отношению к суждениям о собы¬
тиях прошедшего времени). Поэтому явное отнесение про¬
блемы существования природы до человека к числу псевдо¬
проблем неприемлемо для науки даже с точки зрения нео¬
позитивистов.
Вследствие этого они выдвинули другой вариант реше¬
ния проблемы о существовании природы до человека. Он
был связан с условным принятием понятия прошедшего
281

времени и гипотетической верификацией по отношению к
минувшим фактам. Предложения о прошедшем времени
были интерпретированы как предложения о настоящем
времени.
М. Шлик заявил, что Земля существовала до человека
в том смысле, что если бы мы жили в то время, то увидели
бы Землю такой, какой она в то время была. Анало¬
гичное решение вопроса было применено и к предложени¬
ям о недавнем прошлом. Б. Рассел приводит в качестве
примера утверждение о том, что на столе в комнате лежала
книга: «Что мы более или менее знаем,— это то, что если
нами выполнены некоторые условия, мы увидели бы кни¬
гу» 102.
Прошлое конструируется как совокупность возможных
переживаний субъекта настоящего времени. Но что озна¬
чает утверждение гипотетической верификации: «...я уви¬
дел бы Землю»? Это равнозначно выражению «...тогда было
бы истинно предложение ,,я вижу сейчас землю"». Нетруд¬
но заметить, что мы имеем дело с ложным решением, соз¬
дающим лишь видимость устранения из протокола прошед¬
шего времени, поскольку «тогда» означает не какое-либо
условное, но вполне реальное прошедшее время. Получа¬
ется смешение понятий гипотетического и реального прош¬
лого: прошедшее время превратить в настоящее не удалось.
Кроме того, гипотетическое условие применительно к
вопросу о существовании природы до людей оказывается
явно абсурдным. Бертран Рассел, подметив это, писал, что
получается нелепая формула: «Если бы я был жив тогда,
то я увидел бы, что нет ничего живого» 103. Мое «Я» пере¬
несено в эпоху, отстоящую от нашей па миллиарды лет
назад, причем мое «Я» должно ухитриться воспринимать
Землю без жизни на ней так, чтобы мое присутствие все
же не внесло никакого элемента жизни. Это не научная
гипотеза, а иррациональная фантазия, уместная разве лишь
в сказках. Замена «Я» неким «субъектом вообще» настоя¬
щего времени не спасает положения, ибо «субъекта вооб¬
ще» не существует. Единственное, на что может быть по¬
хож такой «субъект вообще», так это на потенциальный
центральный член пресловутой авенариусовской коорди¬
102 В. R u s s е 11. An inquiry into meaning and truth, p. 234.
103 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 480; ср.: А. Ayer.
The foundations of empirical knowledge, p. 67.
282

нации. Может быть, эти неопозитивистские спекуляции
по-своему и остроумны, по -ничего нового, а тем более
научного в них нет.
Не кто иной как Беркли, допускал, что вещи вне
восприятия существуют как возможность восприятия их
реальным субъектом. В этом смысле они существуют и в
прошедшем времени, до восприятия. Здесь, конечно, есть
некоторая разница по сравнению с рассуждениями неопо¬
зитивистов. Беркли допускал гипотетическое восприятие
реальным субъектом, а Шлик говорит о восприятии гипо¬
тетическими субъектами (причем существование самого
Шлика превратится в гипотезу, если относить его к тому
времени, когда Земля еще не имела твердой коры). Но это
между прочим.
Обратим внимание на следующие слова Беркли: «Но,
скажете Вы, без сомнения, для меня нет ничего легче, как
представить себе, например, деревья в парке или книги в
кабинете, никем не воспринимаемые. Я отвечу, что, конеч¬
но, вы можете это сделать, в этом нет никакого затрудне¬
ния; но что же это значит, спрашиваю я вас, как не то, что
вы образуете в своем духе известные идеи, называемые
вами книгами и деревьями, и в то же время упускаете об¬
разовать идею того, кто может их воспринимать?... Это не
приводит, следовательно, к цели и показывает только, что
вы обладаете силой воображать или образовывать идеи в
вашем духе...» 104
Беркли настойчиво проводил мысль, что существование
вещей как возможность восприятия их субъектом обра¬
щается в прах, если у субъекта нет представления об их
существовании; без субъекта вещи суть ничто. Шлик внес
в этот вопрос некоторое усложнение, конструируя «гипоте¬
тические субъекты». Но разве «гипотетические субъекты» с
их пресловутым «творчеством» событий прошлого времени
независимы от реальных субъектов настоящего времени?
Они сами не что иное, как продукты мышления вполне
определенного субъекта XX в.— Морица Шлика, и в 1960 г.
могут существовать не иначе, как в сознании ег^ едино¬
мышленников (поскольку сам Шлик был убит в 1936 г.).
Если же настаивать на том, что гипотетические субъекты
104 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 76—77.
283

могут существовать 'независимо от фантазий реальных
субъектов, то, говоря словами В. И. Ленина об Р. Авенариу¬
се, «разве это не мистика, не прямое преддверие фидеиз¬
ма?» 105. Точно так же гипотетическая верификация гипоте¬
тическим субъектом событий эпохи, когда не существовало
людей, есть либо пустой звук, либо абсурдное допущение
того, что эти события... сами себя верифицировали. Таким
образом, интерпретация событий прошедшего времени как
фактов настоящего времени путем введения гипотетиче¬
ской верификации не дает желаемого результата.
Третий вариант решения проблемы существования
природы до человека предполагает, что суждения о про¬
шедших событиях принимаются в науку как условная
интерпретация суждений о будущих ощущениях субъекта
(субъектов). Верификация предложений о фактах прошед¬
шего времени допускается здесь в виде верификации пред¬
ложений о будущих фактах.
Вопрос о существовании природы до человека будет
выглядеть так: природа существовала до человека в смысле
логической конструкции понятий, созданной учеными на
базе их настоящих ощущений. Если у Авенариуса прош¬
лые состояния природы оказывались мысленной комби¬
нацией возможных ощущений, то в теории Карнапа и
Айера они оказываются понятийной конструкцией, обра¬
зуемой на базе протоколов настоящего времени 106. Выбор
той или иной конструкции понятий определяется вытекаю¬
щими из этой конструкции следствиями: предпочтение
оказывают той системе понятий, следствия из которой под¬
тверждаются протокольными фиксациями будущих ощу¬
щений.
Если, например, исследователь протоколирует факты
обнаружения при палеонтологических раскопках ископае¬
мых, принадлежащих ныне несуществующим видам живот¬
ных и растений, то эти протоколы хорошо согласуются с
выводами из теоретической гипетезы о постепенном обра¬
зовании земной коры и развитии на ней жизни. Если
исходить из того, что теория о существовании природы до
человека была создана еще до раскопок, то вытекающие
из теории частные следствия подтвердят ее, если результа¬
105 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 14, стр. 64.
10в А. А у е г. Language, truth and logic, p. 215.
284

ты будущих геологических, палеонтологических, геофизи¬
ческих и прочих изысканий, а следовательно, их будущие
протоколы, совпадут с этими следствиями. С этими сообра¬
жениями может согласиться и материалист, но постольку,
поскольку указанные факты будут свидетельствовать в
пользу признания объективного существования Земли в
далеком прошлом. С точки же зрения неопозитивиста, это
будет свидетельствовать только о «приемлемости» теории в
смысле понятийной конструкции, используемой для пред¬
сказания будущих ощущений исследователей.
Палеонтолог, согласный с непозитивизмом, будет рас¬
суждать примерно следующим образом: если я увижу при
раскопках в слоях девонских отложений отпечатки опреде¬
ленных ископаемых растений и животных, их можно будет
истолковать как знаки, верифицирующие приемлемость
для науки предложения «Земля существовала до челове¬
ка». Если же указанные наблюдения истолковывать совер¬
шенно по-другому, в палеонтологической теории наступит
путаница, появятся внутренние несообразности, возникнут
большие неясности. Таким образом, предложение «Земля
существовала до человека» верифицируется, согласно
неопозитивистам, протоколами будущих фактов, но не
как предложение о событиях реального прошлого, а как
составная часть теоретической конструкции. Эта конструк¬
ция создана исключительно для утилитарных целей пред¬
восхищения фактов будущего, а не для познания объектив¬
ной истины об исторических судьбах нашей планеты.
Предложение «Цезарь перешел Рубикон» может также
интерпретироваться пишет Рассел, как логическая конст¬
рукция, следствия из которой объяснят нам те или иные
места в сочинениях древних историков, которые мы поже¬
лаем прочесть в будущем 107.
Рассуждающий таким образом присоединяется к мне¬
нию, что теоретическая (логическая) конструкция носит
фиктивный характер, если и не в полном смысле слова
«фикция», как утверждал в свое время неокантианец
Г. Файгингер, то, во всяком случае, практически. Возмож¬
ность двусмыслицы остается при этом неустраненной, что
и позволило, например, М. Шлику, основателю принципа
верификации, в статье «Значение и верификация» высту¬
107 В. Russell. The analysis of mind, p. 270.
285

Пить под маской стороннйка материализма, поскольку он
допустил здесь верифицируемость предложения о незави¬
симом от субъекта существовании физической действи¬
тельности (на деле речь шла опять-таки лишь о создании
логической конструкции на базе ощущений субъекта).
Итак, предложения, фиксирующие факт прошлого,
истолковываются как своего рода фикции, удобные для
образования предложений о фактах будущего: верифици¬
руются не сами эти фикции, так как абсурдно говорить о
верификации того, что не существует, а «эффективность» и
«неэффективность» их применения.
Надо сказать, что подобное истолкование предложений
о фактах прошедшего времени в зачатке было уже в писа¬
ниях прагматиста В. Джемса, считавшего, что прошлое
существовало в той степени, насколько для нас приемлема
вера в его существование. Критерием же приемлемости он
считал удобство, доставляемое нам выводами, получаемы¬
ми на основании указанной веры.
Казалось бы, принцип верификации, а значит и наука,
спасены. Но какой ценой?
Последовательность в мышлении требует того, чтобы к
предложениям о фактах будущего времени были сведены
не только отдельные предложения о фактах прошлого, но
и вся совокупность утверждений о непрерывном и продол¬
жительном существовании во времени изучаемого объекта.
В противном случае было бы невозможно именно к данно¬
му объекту относить факты (и фиксации их в протоколах)
о его прошлом, настоящем и будущем состояниях в раз¬
личные моменты. «Существование объекта во времени оз¬
начает продолжительную возможность верифицирования
этого» 108, т. е. возможность получения серии проверенных
предложений, касающихся прошедшего, настоящего и
будущего времени.
Поскольку предложения, зафиксировавшие события
прошлого, согласно принятому требованию, переводятся в
предложения, касающиеся будущего, то эта операция
должна быть применена ко всей серии предложений о
состояниях предмета во времени, так что все эти предложе¬
ния как бы оказываются на луче времени беспрестанно
108 С. Lewis. Analysis of knowledge and valuation. III. La Salle,
1947, p. 20.
286

ускользающем в будущее. Возникает нелепый результат:
наука оказывается составленной из суждений только на¬
стоящего и будущего времени и лишается даже своего
собственного прошлого!
Неопозитивисты для обоснования «расправы», учинен¬
ной ими над прошедшим временем, ссылались на то, что
предложение «природа существовала до человека» не мог¬
ло быть высказано до появления людей на Земле, а следо¬
вательно, оно может относиться только к тому времени
когда появились люди. Но этот аргумент есть не более как
софизм, основанный на отождествлении формы и содержа¬
ния суждений. Истинные суждения, как указывал В. И. Ле¬
нин, имеют «содержание, которое не зависит от субъекта,
не зависит ни от человека, ни от человечества...» 109 110. По¬
этому содержание суждения о существовании природы до
людей не зависит от того, в какое время оно высказано.
Оно относится и к тому вполне реальному времени суще¬
ствования нашей планеты, когда она не была обитаема.
Посмотрим, что происходит с принципом верификации
после ограничения его применения только областью на¬
стоящих и будущих событий.
Факты, которые еще не произошли,— это факты воз¬
можные, вероятные, весьма вероятные или же, наконец,
факты, в появлении которых мы совершенно уверены, но
это еще не реальные факты. О реальных фактах, как счи¬
тают материалисты, можно говорить по отношению прош¬
лого и настоящего. Что касается положений о том, что
произойдет в будущем, то мы можем оценивать некоторые
из них как научное предвидение. С точки зрения неопози¬
тивистов же, научное предвидение в принципе не может
быть обосновано, что чревато роковыми последствиями для
принципа верификации.
В самом деле, следуя идеям Д. Юма, неопозитивисты
считают закон так называемого единообразия причинных
связей, т. е. связей между прошедшими и будущими состоя¬
ниями вещей, как и вообще закон причинности, лишь свое¬
го рода удобным допущением 11°. Отличие позиции неопо¬
зитивистов от взглядов Юма состоит лишь в том, что они
гораздо обстоятельней, чем Юм, подошли к проблеме
логически точного выражения взглядов на причинность у
109 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 14, стр. НО.
110 A. Pap. Analytische Erkenntnislehre, S. 40.
287

различных естествоиспытателей (эту проблему мы Здесь
не затрагиваем).
Но поскольку тезис об объективности закона причинно¬
сти ими не принимается, то мы не имеем оснований ожи¬
дать соответствия будущих ощущений частным и единич¬
ным следствиям любой научной теории, принятой нами.
Нет также оснований приписывать строгую истинность
каким бы то ни было предложениям о фактах будущего
времени. Предложения о фактах, которые могут произойти
в будущем, для настоящего времени, согласно неопозитиви¬
стам, не верифицируемы и, следовательно, фиктивны. Близ¬
кий к неопозитивизму философ Дюкас в статье «Предло¬
жения, истина и окончательный критерий истины» (1934)
заявлял, например, что предложения о будущих событиях,
т. е. предложения, заключающие в себе предвидения, вооб¬
ще не являются предложениями в логическом смысле (pro¬
positions), но лишь свидетельствуют о психологическом
факте принятия или непринятия нами этих предложений;
они являются «мнениями», а следовательно,— псевдопред¬
ложениями 1И.
Принцип верификации в применении к единичным
предложениям о фактах будущего времени лишен логиче¬
ского смысла. Это обнаруживается, например, из того
обстоятельства, что не верифицируемо, следовательно
фиктивно, предложение «предложение о фактах будущего
будет верифицировано в будущем». Мало того. Принцип
верификации как верифицируемости вообще также лишен
смысла, так как верифицируемость означает возможную
верификацию, относящуюся именно к будущему времени!
Кроме того, сами неопозитивисты обнаружили, что
предложения, содержащие предвидения фактов будущего,
во многих случаях нельзя включать в научную теорию да¬
же и при условии признания закона причинности, связыва¬
ющего в единую цепь настоящие и будущие состояния ис¬
следуемого предмета. Это относится к предвидениям со¬
вершенно новых явлений. Например, пусть в некоторой
физической теории делается следующий вывод: «при опре¬
деленного рода экспериментах мы увидим на чувствитель¬
ном экране своеобразное явление, которое до сих пор еще
111	А. Шафф. Некоторые проблемы марксистско-ленинской
теории истины. ИЛ, 1953, стр. 407—408.
288

Не наблюдалось». Это предложение, которое обозначим
как (1), в настоящее время не верифицируемо, и нам не¬
известно, что именно будет из себя представлять это яв-
ление. В будущем, когда оно станет фактом, фиксация его
в протоколе, который обозначим как предложение (2),
даст утверждение, несомненно, отличающееся от (1). И
нет никакой гарантии того, что явление, которое мы смо¬
жем наблюдать в будущем, окажется именно таким, о ко¬
тором как о «своеобразном явлении» говорилось в предло¬
жении (1). Сравнение (2) и (1) предложений не даст,
следовательно, искомой верификации. Таким образом,
предложение (1) не верифицируемо ни для настоящего,
ни для будущего времени, т. е. раз навсегда лишено науч¬
ного смысла.
Б. Рассел предлагал следующий выход из возникшего
затруднения: интерпретировать предложение (1) согласно
следующей схеме: «имеется X, который может стать явле¬
нием, обнаруживающимся при таких-то действиях» (3);
это предложение, по Расселу, можно считать поддающимся
верификации, но в несколько более широком, чем обычно,
«значении» последней 112. Рассел предложил в данном слу¬
чае формулировать будущее протокольное предложение
не как точную и конкретную фиксацию верифицирующего
факта, а лишь как описание типа факта. Например: «на
экране замечается своеобразно расположенная серия вспы¬
шек» (4). Это предложение, по замыслу Рассела, поддается
сравнению с предложением (3). Можно, однако, обнару¬
жить, что это далеко не так. В самом деле, где основание
для уверенности, что факт, описанный в предложении (4),
относится к классу именно того типа явлений, который
предсказан в предложении (3)? Ведь нельзя же интерпре¬
тировать предложение (3) как оповещение о том, что в
случае таких-то экспериментов произойдет «нечто», а что
именно — неизвестно! Таким образом, введение квантора
существования не обеспечивает верификации предложений
о фактах будущего.
Эта трудность применения метода верификации дей¬
ствительно непреодолима в рамках логического позити¬
визма, ибо она противоречит, в частности, требованию, вы¬
двигаемому неопозитивистами: абсолютно точно знать,
112	В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 288.
19 И. С. Нарскмй
289

какое именно протокольное предложение будущего сможет
верифицировать испытуемое утверждение науки. Поня¬
тие «предвидения» отождествляется здесь с полным зна¬
нием того, как будут обстоять дела.
Это означает, что неопозитивисты выдвинули невыпол¬
нимое требование обладать знанием, которое еще неизве¬
стно и возможно лишь в будущем, когда события произой¬
дут во всей их конкретной полноте. Излишне говорить о
метафизичности этого требования. Авторы его не принима¬
ют во внимание того, что предвидение не абсолютно
тождественно знанию будущего.
Надо сказать, что всякое знание всего носит более или
менее общий характер и о нем можно говорить как о пред¬
видении. G другой стороны, научное предвидение не оз¬
начает совершенно точного и полного знания о будущем,
поскольку для этого необходимо знание всего бесконечного
многообразия деятельности людей (если речь идет о пред¬
видении в общественной жизни). Таким образом, пред¬
видения всегда представляют собой единство случайного
и необходимого. Неопозитивисты не в состоянии также
понять того, что не может быть никакого мгновенного
скачка от незнания к знанию. Кроме того, не существует
зияющей пропасти между новым и старым: в каждом но¬
вом явлении есть некоторые черты, роднящие его со свой¬
ствами ранее наблюдавшихся явлений.
Поскольку предложения о фактах будущего времени
могут быть приняты теорией познания неопозитивизма
только условно, то судьба прошедшего и будущего времени
в неопозитивистской гносеологии оказывается по существу
одинаковой; значение придается только данному моменту
времени.
Б. Рассел порой сам не прочь поиронизировать над зло¬
ключениями неопозитивистов, истолковывающих факты
прошлого как условные логико-языковые конструкции.
«Если ледниковый период,— писал он,— это только линг¬
вистическая конвенция, то ваши родители... тоже являются
таковой» 113. Добавим, что такой «конвенцией» оказывает¬
ся и вся концепция неопозитивизма в целом, поскольку,
будучи зафиксирована в предложениях, она также пре¬
вращается в совокупность утверждений о фактах прошлого
118 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 281.
290

времени. Йо избегает ли субъективно-идеалистической по¬
зиции сам Рассел?
Приведем его высказывание из «Исследования о зна¬
чении и истине»: «... истина и знание различны, и предло¬
жение может быть истинным, хотя не существует метода
открытия этого. В этом случае мы можем принять метод
исключенного третьего (т. е. отказаться от отнесения не¬
которых предложений к числу неосмысленных.— И. Н,).
Мы будем определять „истину44 через отношение к „собы¬
тиям44 (я говорю о нелогической истине), а „познание44 —
через отношение к „восприятиям44. И „истина44 будет бо¬
лее широким понятием, чем „познание44» 114. Последнее по¬
ложение может быть истолковано и в материалистическом
и в объективно-идеалистическом смысле, однако мы стал¬
киваемся со следующим многозначительным вопросом
Рассела: «Почему, например, когда какое-то количество
людей видит солнце, мы должны верить, что вне их вос¬
приятия имеется солнце, и не должны думать, что просто
имеются законы, определяющие обстоятельства, при кото¬
рых мы испытываем переживание, называемое „видением
солнца44» 115. Нужно немного воображения, чтобы приме¬
нить это рассуждение и к предложению о существовании
Земли до человека. Что это, как не полупризнание субъек¬
тивного идеализма?
С другой стороны', нельзя пройти мимо характерного
для Рассела вывода, что теория верификации требует реви¬
зии. Мы уже отмечали, что верификацию предложения о
происходящем событии он предложил закрепить «верой»
субъекта в успех верификации. Убедившись в бессилии
метода верификации по отношению к предложениям о про¬
шлых событиях (историческим предложениям) и о собы¬
тиях будущего времени (предвидения), он признал, что
«нет основания полагать будто все истинные предложе¬
ния поддаются верификации» 116 и что «мы должны от¬
бросить отождествление значения (смысла) с верифика¬
цией» 117. Казалось бы, все это могло привести к тому, что
английский философ сделает решающий шаг к материа¬
листическому учению об объективной истине. Но он пред¬
114 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 287—288.
115 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 241; ср.: стр. 144.
116 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 305.
117 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 481.
»1
19*

почёл выдвинуть крайне искусственную концепцию Фай
называемой «логической теории верификации».
В этой концепции Рассел проводит различие между эпи¬
стемологическим и логическим пониманием верификации.
Теория познания позитивистов, как он отмечает, основана
на способе верификации (I), состоящей в сравнении пред¬
ложений с опытом (эту верификацию он называет «вери¬
фикация I»). Не отрицает ее в своей «логической теории»
и Рассел, но считает, что ей должен предшествовать тот
способ верификации, который придает предложениям зна¬
чимость (осмысленность). В чем же состоит этот способ
верификации, которую он называл «верификация II»?
В сравнении предложений не с опытом, но с... «факта¬
ми» 118.
Особенность терминологии Рассела заключается в том,
что он отличает термин «опыт» от термина «факт», под¬
разумевая под опытом совокупность определенных при¬
вычек, связанных с формированием в сознании человека
данного предложения 119. Рассел истолковывает различие
между «фактом» и «опытом» как различие между «собы¬
тием» и «познанием» (события). «Факт», в его понима¬
нии,— это опыт, независимый от субъекта. «Факт» пре¬
вращает предложение в осмысленное еще до верифика¬
ции этого предложения опытом. Поэтому предложения,
касающиеся прошлого и будущего, могут стать осмыслен¬
ными (истинными или ложными) независимо от того,
применима ли к ним верификация первого вида, т. е. не¬
зависимо от сравнения предложения с опытом. То, что
рекомендует Рассел, есть вариант неореалистической кон¬
цепции независимости от субъекта ему же имманентных
предметов познания. Рассел признал фактические данные
независимыми от субъекта и от операции верификации (I).
Однако остается совершенно неясным принцип разграни¬
чения им «опыта» и «фактов», а также и то, как происхо¬
дит верификация посредством «фактов».
Близкий к концепции Рассел вариант «исправления»
метода верификации был предложен Папом, который ис¬
пользовал проводимое Расселом разграничение между
proposition (суждение) и sentence, der Satz (предложение).
«...Предикат „истинный" первично применим к proposition,
118 В. Russell. An inquiry into meaing and truth, p. 289.
110 Ibid., p. 297.
292

а не к Satze, то есть если определяют den Satz как
истинное, то полагают, что истинно proposition, обозначае¬
мое через Satz» 120. А. Пап, следовательно, считает возмож¬
ным признать, что хотя предложение «Вселенная сущест¬
вовала задолго до появления языка», т. е. до появления
людей, обладающих речью, не могло быть высказано как
Satz, а следовательно, не могло быть верифицировано, pro¬
position (как содержание данного предложения) было
истинным и до этого времени. «Истинность», следователь¬
но, есть (в отличие от «верифицируемости») независимый
от времени предикат. Тем самым А. Пап присоединяется к
тезису о том, что содержание суждения «Земля существо¬
вала до человека» истинно для всего периода существова¬
ния Земли, а не только для периода, когда люди стали
существовать.
Но признание А. Папа не доходит до материалистиче¬
ского учения об объективности истины, и поэтому вполне
справедлив упрек одного из рецензентов его книги, что
Пап в этом случае куда более близок к объективному
идеализму платоновского типа, поскольку он понимает
суждения как некие вневременные сущности, причем пла¬
тонизм для Папа как бы «оказывается фатумом» 121. Как
бы то ни было, А. Пап, как и Б. Рассел, отвергает характер¬
ное для «классического» принципа верификации отождест¬
вление проверяемости и смысла и признает, что суждение
имеет эмпирический смысл до его верификации. Этот вы¬
вод Рассела и Папа расшатывает принцип верификации
в самой его основе, не давая, однако, взамен никакого
определенного критерия истинности.
В чем состоит основная философская порочность те¬
зиса (2) метода верификации, который сводит проверку
предложения к сравнению его с чувственным опытом
субъекта?
Тезис (2) метода верификации порочен в философском
отношении потому, что из него вытекает непроверяемость
(а значит, научная неосмысленность) предложений, кото¬
рые не поддаются сравнению с ощущениями. В определен¬
ной степени это относится и к так называемым «идеализи¬
рованным» абстракциям механики: «изолированный комп¬
лекс тел», «абсолютно твердое тело» и другие,— или же
120 A. Pap. Analytische Erkenntnislehre, S. 68—69.
W «The journal of philosophy», vol. LVI, N 2, 1959, p. 77.
293

к такому понятию, как «идеальный газ». Лишенными науч¬
ного смысла, с этой точки зрения, в еще большей мере бу¬
дут утверждения современной физики о существовании
пси-функции или же о существовании потенциальной энер¬
гии.
Райхенбах считает, например, что физическое поня¬
тие потенциальной энергии приходится рассматривать как
продукт конвенционального определения122. Это значит,
что в конечном итоге для науки отрицается .существо¬
вание всего того, что не наблюдаемо непосредственно (и
несводимо к непосредственно наблюдаемому). Таким об¬
разом, объективное существование сводится к ощущае-
мости. А это есть принцип субъективного идеализма, что
мы видели на примере философии Беркли. Плодотворно
же можно критиковать принцип верификации только
с диалектико-материалистических позиций, с позиций от¬
крытой борьбы против субъективного идеализма, содержа¬
щегося в принципе верификации.
Неопозитивисты упорно отрицают зависимость принци¬
па верификации от какой-либо определенной философии.
Можно привести, например, категорическое утверждение
Шлика, что для анализа проблемы верификации «не тре¬
буется никаких посылок, касающихся вопроса о природе
действительности (des Wirklichen) 123. Однако это не поме¬
шало ему через несколько страниц той же книги исходить
из метафизической (в смысле философского метода)
посылки, что «истина есть просто константа, вечно неиз¬
менное, однозначное...» 124. Согласно этой посылке, вери¬
фикация должна приводить к установлению полного тож¬
дества проверяемого и протокольного предложений.
Нетрудно обнаружить и идеалистический характер
принципа верификации, т. е. враждебность его материа¬
лизму. Враждебность его материализму вообще и диалек¬
тическому материализму в особенности выявляется на сле¬
дующем примере. Согласно этому принципу, предложение
«существует независимая от существования субъекта объ¬
ективная реальность» должно быть отнесено к неверифи-
цируемым, а следовательно неосмысленным, предложе¬
122 Н. Reichenbach. Philosophic foundations of quantum
mechanics. Berkeley and Los Angeles, 1946, p. 29.
123 M. S ch lick. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 142.
124 Ibid., S. 146.
294

ниям, поскольку субъект не может верифицировать то, что
per definitionem требует несуществования самого субъекта.
На примере предложений о наличии железа в глубоких
недрах земли и о существовании природы до человека
можно было видеть расправу неопозитивистов с положе¬
ниями философского материализма. То же относится и к
таким, например, предложениям, как об объективном
существовании микрочастиц (электрон, нейтрино и т. д.)
и о законах причинных связей как в макро-, так в микро¬
мире. Выдвинутый В. Гейзенбергом в 1925 г. так называе¬
мый принцип наблюдаемости в физике вполне укладывал¬
ся в ложе принципа верификации.
Защитники неопозитивизма могут сказать, что тезис
принципа верификации, сводящий проверку предложения
к сравнению его с переживаниями субъекта, направлен не
столько против философского материализма, сколько
против объективного идеализма. Действительно, в сочине¬
ниях Шлика, Рассела, Карнапа и других позитивистов мы
обнаружим немало иронических замечаний по адресу пред¬
ложений о «метафизических сущностях», тезисов об «аб¬
солютном духе», о «берклианском боге» и т. д. Утвержде¬
ния о существовании бога, абсолютного духа, абсолютного
Я и тому подобные действительно не поддаются верифика¬
ции. Но что это значит?
Рассмотрим следующие предложения:
а) «существует независимо от человеческого субъекта
невидимый и неслышимый бог»; б) «до рождения я суще¬
ствовал как замысел в уме бога»; в) «я переживу свою
телесную смерть».
Все они принципиально не поддаются верификации, так
как исключают необходимое для нее присутствие субъекта.
Но это значит, что хотя каждое из них неопозитивисты и
считают непроверяемым, но отнюдь не считают ложным.
Если на основании нашего опыта мы сможем получить
протоколы «я не обнаружил нигде бога», «я не имею ни
малейших воспоминаний о моем существовании до рожде¬
ния», «я ощущаю столы, стулья и прочие предметы
только одновременно с ощущениями моего телесного
бытия», то эти протоколы не позволяют нам считать пере¬
численные предложения опровергнутыми. Неопозитивисты
отрицают не истинность этих предложений, но включение
их в число научно осмысленных. А большего для религии
295

и не требуется! Исключение указанных предложений из
сферы теоретического познания только на руку религиоз¬
ному иррационализму. Превращение этих предложений в
псевдопредложения не препятствует трактовке их как
«голоса сердца», «сверхразумной догмы», «предчувствия
души» и т. д.
И Р. Карнап вполне с этим соглашается: одно дело счи¬
тать, что понятие «бог» есть псевдопонятие, а другое дело,
верить или не верить в существование прообраза этого по¬
нятия 125. Карнап отнюдь не был склонен воевать с рели¬
гией; он всегда стремился лишь к размежеванию сфер дея¬
тельности религии, логики и чувственного опыта. Его.
идеалом являлось «мирное отношение между различными
жизненными сферами» 126.
Приемлемость для религии принципа верификации,,
казалось бы столь далекого от вопросов социально-полити¬
ческой жизни, и, в частности, его понимания проверки как
сравнения предложения и переживаний (ощущений)
субъекта свидетельствует о его реакционном характере.
Но действительно ли принцип верификации, и в част¬
ности его тезис (2), неотразим и неопровержим?
Это совсем не так.
Во-первых, даже самим неопозитивистам отнюдь не
удалось последовательно применить тезис (2), т. е. исклю¬
чить при его помощи из науки все понятия о ненаблюдае¬
мых вещах. Ведь содержание самого тезиса (2) не под¬
дается наблюдению (речь идет не о наблюдении буквен¬
ной его записи) и, следовательно, сам он не верифицируем!:
Во-вторых, этот тезис означает сведение операций про¬
верки какого-либо предложения к тому или иному конеч¬
ному определенному числу отдельных наблюдений, про¬
изводимых субъектом. В каждом таком отдельном;
наблюдении действительно фигурирует то или иное чувст¬
венно воспринимаемое явление, процесс, но не «объектив¬
ная реальность вообще». Тем не менее, есть основание
указать на номиналистическую ошибку неопозитивизма
(она подлежит специальной критике), тем более, что с ней
в определенной мере связан субъективизм верификацион¬
ного принципа, не желающего иметь дело с познанием об¬
,25 R. Carnap. Logische Syntax der Sprache. Wien, 1934, S. 237.
,26 R. Carnap. Der logische Aufbau der Welt. Berlin, 1928,
S. 258.	r ~	 	 •	’
396

щих причин одинаковых явлений. Однако главный порок
тезиса (2), понимающего проверку как сравнение пред¬
ложения с ощущениями, состоит все же не в этом, а в
ошибочном усмотрении критерия осмысленности и истин¬
ности именно в ощущениях или переживаниях субъекта.
Согласно диалектико-материалистической теории по¬
знания, критерий истины не может быть субъективным. Не
может быть он обнаружен и в «глубинах» объекта как
такового. Критерием истинности суждений, а также и
ощущений, восприятий, представлений и понятий являет¬
ся общественная практика людей. (Мы должны учитывать
при этом, что ощущения, восприятия, представления и
понятия истинны или ложны только в том случае, если они
соединены субъектом с определенной оценкой отношения
их к объективной действительности.) В. И. Ленин писал:
«У Энгельса вся живая человеческая практика врывается
в самое теорию познания, давая объективный критерий ис¬
тины... Господство над природой, проявляющее себя в
практике человечества, есть результат объективно верного
отражения в голове человека явлений и процессов при¬
роды, есть доказательство того, что это отражение (в пре¬
делах того, что показывает нам практика) есть объектив¬
ная, абсолютная, вечная истина» 127.
Практика как критерий истины есть материальная дея¬
тельность людей, целенаправленно изменяющая объекты
в человеческих интересах, есть активное взаимодействие
субъектов и объектов, в ходе которого люди стремятся
достигнуть поставленных целей. «...Если мы достигнем
нашей цели, если мы найдем, что вещь соответствует
нашему представлению о ней, что она дает тот результат,
какого мы ожидали от ее употребления,— тогда мы имеем
положительное доказательство, что в этих границах наши
восприятия о вещи и ее свойствах совпадают с существую¬
щей вне нас действительностью» 128. Иными словами, как
заметил Г. В. Плеханов в связи с работой Ф. Энгельса
«Людвиг Фейербах и конец немецкой классической фило¬
софии», если созерцательное понимание критерия истины
означает истолкование его как соответствия мысли пред¬
мету, то диалектико-материалистическое понимание
127 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 177.
128 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух
уомах, т. П. Госполцтиздат, |953, стр. 90—91.
§97

критерия истины позволяет, наоборот, истолковать его как
достижение своего рода соответствия предмета по отноше¬
нию к мысли. Здесь имеется в виду именно то, что люди,
стремясь подчинить вещи своим потребностям, преобразо¬
вывают эти вещи, более или менее существенно их изме¬
няют.
Понятие практики, в частности, включает в себя:
1) признание независимого от субъекта существования объ¬
екта во времени (т. е. в настоящем, прошлом и будущем);
2) зависимость практически действующего субъекта от
объективной реальности, поскольку субъект есть ее про¬
дукт; 3) независимость истинности или ложности сужде¬
ний (и их содержания) от процесса познания их субъек¬
том, хотя сами суждения и не могут существовать незави¬
симо от мыслящего, т. е. «судящего» субъекта: практика
выявляет и проверяет истинность суждений, но не создает
ее; 4) субъект в процессе практики влияет на объект и из¬
меняет его (применяя различные виды практических опе¬
раций: наблюдение, трудовой процесс, эксперимент, моде¬
лирование, конструирование машины или прибора и т. д.);
5) в процессе практики субъект подвергается воздействию
изменяющегося объекта и изменяется вследствие этого сам;
это углубляет взаимодействие материальной основы прак¬
тики и сознания; 6) практика носит общественный, а соб¬
ственно социальная практика — классовый характер. Об¬
щественная практика представляет собой, говоря словами
В. И. Ленина, не только критерий истинности знаний, но и
основу познания и указатель его целей; существует тесное
единство теории и практики. Высшим видом практики яв¬
ляется материально-производственная и политическая дея¬
тельность прогрессивных классов, революционная дея¬
тельность народных масс.
Отсюда ясно, что проверку истинности суждений нель¬
зя свести к сравнению ощущений субъекта с отдельными
предложениями, т. е. к актам верификации. Содержание
отдельного предложения только в ограниченном числе слу¬
чаев может быть проверено путем элементарных операций
сравнения этого предложения с ощущениями субъекта.
Если мы имеем, например, предложение «я сейчас ощу¬
щаю зеленое», то оно действительно может быть проверено
апелляцией к зрительным ощущениям человека, хотя и в
этом случае констатация данным человеком состоявшейся
29$

проверки возможна лишь благодаря сознанию и речи. «Со¬
знание... с самого начала есть общественный продукт и
остается им, пока вообще существуют люди» 129.
Но знание отнюдь не сводится к констатации подобных
явлений. В огромном числе случаев непосредственная про¬
верка либо невозможна, либо недостаточна. Как правило
мы проверяем не разрозненные предложения, а научные
теории. Установление соответствия теории и отдельных
фактов еще далеко не доказывает истинности этой теории.
Известный опыт Физо с распространением луча света
в движущейся среде согласовывался, как известно, и с вол¬
новой теорией света, признающей существование мирово¬
го эфира, и с теорией относительности, отрицающей суще¬
ствование эфира. Приведем другой пример. Из астрономи¬
ческих наблюдений известен факт скопления горячих звезд
в созвездии Единорога NGG — 2244, окруженного кольце¬
видной газовой туманностью с темным пространством по¬
среди ее. Этот факт пока более или менее правдоподобно
объясняется по крайней мере шестью различными спосо¬
бами: одни астрономы истолковывают это как результат
случайного вторжения звезд в туманность и «всасывания»
ими газа из центральной ее части, другие считают, что,
наоборот, произошел выброс газа из звезд или же послед¬
ние просто-напросто отталкивают от себя газ световым
давлением. Нельзя пока исключить и такие допущения,
как образование самих звезд из газа центральной части
туманности или физическое преобразование газа, ставше¬
го в итоге этого невидимым, и т. д.
Проверка истинности научных теорий требует рас¬
смотрения в совокупности всех сторон объекта, на позна¬
ние которого претендует данная теория, и соответствен¬
но,— всех сторон самой этой теории. Такая проверка
может осуществляться только в ходе взаимодействия тео¬
рий с жизнью людей, преобразующих природу и свои соб¬
ственные, социальные отношения. Под «взаимодействием»
людей и теорий мы имеем в виду, что люди применяют
теории на практике и это ведет, с одной стороны, к более
или менее полному подтверждению одних теорий, к отри¬
цанию других ввиду необходимости их частичного изме¬
нения или полной замены иными теориями, а с другой —
К. М а р к с и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 29.
299

к изменениям в самой дальнейшей практической и позна¬
вательной деятельности людей. Единый процесс общест¬
венной практики разделяется, разумеется, на составные
части в виде практической проверки отдельных теорий,
отдельных законов, отдельных научных предвидений
и т. д. Но он не членится на совершенно обособленные
друг от друга акты верификации и не представляет собой
конгломерат последних.
Каким образом решаемся вопрос о проверке суждений
относительно событий прошедшего и будущего времени?
Как проверяется материалистическое положение о суще¬
ствовании объективной реальности?
Диалектический материализм исходит из признания
объективности времени как одной из форм существования
материи. События прошлого и будущего могут быть осно¬
ванием для высказывания истинных или ложных сужде¬
ний не в меньшей мере, чем события настоящего времени.
Практическая проверка истинности или ложности
суждений, высказанных в прошедшее для нас время о
фактах того времени, не теряет своей значимости и для
более позднего времени. С другой стороны, суждения, вы¬
сказываемые в настоящее время о будущих фактах (пред¬
сказания, предвидения), могут быть вполне истинными
задолго до наступления возможности практической их
проверки. Не всякое истинное суждение сразу же оказы¬
вается практически проверяемым: иногда интервал может
составлять многие годы и даже века. Так, идея летатель¬
ного аппарата, более тяжелого, чем воздух, была сформу¬
лирована еще Леонардо да Винчи, а претворилась в жизнь
только спустя четыре столетия. Идеи научного социализ¬
ма были высказаны К. Марксом и Ф. Энгельсом в середи¬
не XIX в., практическая же их реализация произошла в
XX в.
Проверяемость суждений о прошлом и о будущем име¬
ет общее основание. Оно заключается в каузальных отно¬
шениях между явлениями самой объективной действи¬
тельности и связью между настоящей и будущей практики
людей. Объективные факты были, есть и будут независи¬
мыми от существования субъекта (субъектов). Практика
прошедшего времени обусловливает теперешнее ее состо¬
яние и сохраняет гносеологическую значимость для всего
последующего времени. Предвидения событий будущего
300

вытекают из научных теорий на основании логических
законов и правил, которые сами по себе получают много¬
кратное практическое подтверждение. Но не только эго
подтверждает истинность того или иного предвидения.
Относительное постоянство объективных причинно-след¬
ственных отношений позволяет экстраполировать их и на
прошедшее и будущее время и в результате этого строить
относительно верную картину прошлого и будущего.
Что касается истинности суждения о существовании
объективной реальности, то эта истинность подтвержда¬
ется не частичной, фрагментарной практикой, а всей сово¬
купностью практической деятельности людей, направ¬
ленной, в конечном счете, на создание лучших условий су¬
ществования общества. Именно вся совокупность
человеческой практики доказывает нелепость агностициз¬
ма, в том числе позитивистской его формы. «Вопрос о том,
обладает ли человеческое мышление предметной истин¬
ностью,— вовсе не вопрос теории, а практический вопрос.
В практике должен доказать человек истинность, т. е. дей¬
ствительность и мощь, посюсторонность своего мышле¬
ния. Спор о действительности или недействительности
мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схо¬
ластический вопрос» 13°.
Путь от практики к суждениям научных теорий ле¬
жит через статистическое, а затем и собственно теорети¬
ческое обобщение результатов самой практики. Всякая
практическая деятельность сама уже связана в большей
или меньшей мере с предвидением (знанием) ее резуль¬
татов. Схоластицизм неопозитивистов и заключается, в ча¬
стности, в том, что их принцип верификации отгоражива¬
ет познающее мышление от практического взаимодействия
субъекта с окружающей его действительностью. Он обре¬
кает его на утомительные, но бесплодные попытки раз¬
решить проблему овладения истиной при условии сохра¬
нения «трансцензуса», т. е. якобы существующей
принципиальной непереходимой грани между субъектом
и миром его переживаний и ощущений, с одной стороны,
и объектом, т. е. миром материальных вещей и процес- 130
130 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. II,
стр. 383; Сб. «Практика — критерий истины в науке». Соцэкгиз, 1960,
стр. 15—52.
301

сов,— с другой. На самом же деле такой непереходимой
грани не существует, и отсутствие ее позволяет в процессе
практики подвергать проверке сами ощущения, которыми
неопозитивисты в своей теории познания оперируют
совершенно некритически.
В начале нашего рассмотрения тезиса (2) принципа
верификации, истолковывающего проверку как сравнение
предложения с ощущениями, мы поставили несколько во¬
просов, связанных с концепцией верификации единичных
предложений (см. стр. 271). Нам известны ответы
на первые два из них. Факт не может быть включен в нау¬
ку, если следовать концепции неопозитивизма, ни непо¬
средственно, ни через посредство протокольных предложе¬
ний. Включение в науку протоколов в качестве единичных
предложений бесполезно, потому что протоколы действи¬
тельны только для момента их фиксации.
Третий вопрос касался возможности сравнения прото¬
колов и единичных предложений науки, т. е. сравнимости
одних предложений с другими. Он стал приобретать в нео¬
позитивизме все большее значение по мере усиления тен¬
денции отказа от чувственной верификации и перехода к
верификации формально-лингвистической.
ИСТИННОСТЬ И ПРОВЕРЯЕМОСТЬ ПРЕДЛОЖЕНИЙ.
ТЩЕТНЫЕ ПОИСКИ ОБЪЕКТИВНОСТИ НЕОПОЗИТИВИСТАМИ
И КОНЦЕПЦИЯ «ФИЗИКАЛИЗМА»
Нам предстоит рассмотреть теперь третий тезис вери¬
фикации, который отождествляет истинность с проверяе¬
мостью, а истину — со способом ее проверки, что, иными
словами, означает характерное для многих идеалистиче¬
ских философских систем совпадение самого понятия
истины и критерия истины.
Всякий идеализм враждебен принципу отражения ма¬
териального объекта субъектом, что проявляется, как пра¬
вило, в отрицании существования материального объекта,
иногда — в отрицании возможности познания вообще, а в
других случаях — в истолковании познания как процесса
«самообнаружения», т. е. отражения идеального в идеаль¬
ном, или же как своего рода «поглощения» объекта субъек¬
том.
302

Ё прагматизме, например, эти понятия растворяются в
понятии «успеха» личности, в махизме — в принципе
«экономного» осознания опыта.
Как мы уже отмечали, в области фактического знания
неопозитивизм усматривает истинность и ее критерий в
совпадении содержания предложения и чувственно вос¬
принимаемого события. Совпадение истины и ее критерия
вытекает здесь не только из выраженного в принципе ве¬
рификации отождествления истинности и проверяемости,
но и из характерного для неопозитивизма вообще отожде¬
ствления ощущаемости и существования. Совпадение оп¬
ределений понятия истины и критерия истины возникает
и в логико-математической области, где неопозитивизм ус¬
матривает истину в конвенционально устанавливаемой
взаимосогласованности предложений.
Изменения в понимании истины в неопозитивизме при¬
вели к определению истинности и ее критерия для любой
области познания (как логической, так и чувственной)
как взаимосогласованности (на жаргоне неопозитиви¬
стов — когеренции) предложений. Нас интересует здесь
прежде всего вопрос, как были связаны эти изменения с
принципом верификации и как они отразились на его
дальнейшей судьбе.
Переход к пониманию истины и ее критерия как вза¬
имосогласованности предложений для любой области зна¬
ния отчасти был вызван признанием Карнапом логиче¬
ской необоснованности чувственной верификации, что
было сделано им в статье «О протокольных предложени¬
ях». Если невозможно обнаружить абсолютно исходные ве¬
рификационные акты,— говорилось в статье,— то нет, сле¬
довательно, и безусловного чувственного базиса науки.
В качестве этого базиса, по Карнапу, должны быть при¬
знаны не ощущения, но протокольные предложения, как
наименее удаленные среди всех предложений от чувст¬
венного опыта. Иначе говоря, Карнап превратил верифи¬
кацию в процесс сравнения предложений системы научно¬
го знания с протокольными предложениями.
Однако нетрудно было обнаружить, что поскольку про¬
токолы рассматриваются, как это сделал Карнап, как нечто
самостоятельное, то нет и оснований считать протоколь¬
ные предложения базисом науки. В таком случае нет
причин, которые помешали бы всякое иное предложение
303

научной системы в сво1о очередь использовать как вхо¬
дящее в базис науки 131. Наука, следовательно, не имеет
никакого бесспорно изначального базиса, и остается при¬
знать, что ее предложения верифицируются только путем
выяснения их логической согласованности друг с другом*
G конца 30-х годов, когда неопозитивизм стал развиваться
па основе идей логической семантики, в понятие взаимосо¬
гласованности стали включать, помимо соответствия пред¬
ложений действующим в данной системе законам логики
и правилам логического синтаксиса, также и единство зна¬
чений (смыслов) предложений в данной теории. Это не
изменило понимания верификации как взаимоверифика-
ции предложений. Заметим здесь же, что в пределах самой
логики принцип взаимоверификации как способ установ¬
ления осмысленности предложений вполне целесообразен.
Переход к понятию истины и критерия истины как вза¬
имосогласованности предложений друг с другом означал
отказ от принципа чувственной верификации по существу.
Потеря протокольными предложениями «авторитета»
обесценивала и подразумевавшиеся под протоколами чув¬
ственные факты. Поэтому Карнап писал: «Опровержения
(фальсификации) в строгом смысле для гипотезы нет, ибо
если она логически неприемлема в отношении к опреде¬
ленным протокольным предложениям, то в принципе всег¬
да имеется возможность сохранить гипотезу и отказаться
от признания протокольных предложений» 132, которые не
поддаются формулировке с помощью тех логико-языковых
средств, при помощи которых построена данная гипо¬
теза. Например, если в качестве гипотезы мы имеем уче¬
ние о евклидовых свойствах фигур эмпирического про¬
странства, стороны которых составлены отрезками
прямых, а в качестве протокольного предложения — ре¬
зультат измерения Гауссом суммы углов космического
треугольника, оказавшейся не равной 2 d, то данный про¬
токол может быть отведен без дальнейшего анализа как
якобы не содержащий термина «прямая линия» и потому
не относящийся к вопросу, поскольку его можно истолко¬
вать как свидетельство о непрямолинейности путей свето¬
вых лучей.
131 «Erkenntnis», 1933, Bd. 3, S. 224.
132 R. Carnap. The logical syntax of language. London, 1937,
p. 318.
304

Отождествление истинности и проверяемости, т. е.
истины и критерия истины вообще, привело к тому, что
волна субъективизма захлестнула неопозитивистскую кон¬
цепцию критерия истины. Это означало отождествление
факта отражения объекта и процесса проверки отношения
результата этого отражения к объекту, т. е. устраняло раз¬
личие между процессом проверки и его результатом (или
новым знанием), а значит перечеркивало весь смысл по¬
знавательной деятельности.
Возникло отождествление истины с «успехом» дейст¬
вий субъекта, т. е. появилась тенденция к нрагматистским
формулировкам. От понятия «успеха» в смысле эффектив¬
ности проверки оставалось еще сделать один только шаг
к понятию «успеха» в прагматистском смысле удовлетво¬
ренности личности. Однако в действительности, если ка¬
кие-либо концепции истинны, «надо еще узнать, истинны
ли они потому, что имеют успех, или они имеют успех
потому, что они истинны» 133. Кроме того, далеко не всякий
успех опирается на истинные идеи. Временному, прехо¬
дящему успеху реакционных общественных групп могут
способствовать и ложные идеи. С другой стороны, далеко
не всякая истина приносит непосредственный и немедлен¬
ный «успех». Таким образом, отождествление истины
и «успеха» ошибочно.
Субъективистскому принципу взаимосогласованности
предложений (принципу когеренции) непосредственно
предшествовал принцип «коллективной организованности
опыта», выдвинутый махистами, который оправдывал, как
писал В. И. Ленин, даже прямо фантастические представ¬
ления. Неопозитивистский принцип когеренции также до¬
пускает создание антинаучных концепций при условии
их внутренней логической непротиворечивости в преде¬
лах определенной системы предложений. Например, воз¬
можно построение системы предложений, в которой поня¬
тие «агрессия» будет определяться как «мера по обеспе¬
чению безопасности», понятие «атомное нападение» —
как «средство безболезненной чистки территории от насе¬
ления», а «опасность атомной радиации» — как «психоло¬
гическое преувеличение».
133 В. И. Ленин. Сочинения, т. 38, стр. 458. Слова А. Рея, под¬
черкнутые В. И. Лениным.
20 И. С. Нарский
305

Отождествление истины и критерия истины, в особен¬
ности в форме теории взаимосогласованности предложе¬
ний, приводит и к другим последствиям. Если истинность
полностью отождествлять, как это получается у неопози¬
тивистов, с проверяемостью, а истину — со способом ее
проверки, то, следовательно, не существует истин, которые
были бы независимы от субъекта по своему содержанию
(хотя неизбежность зависимости их от субъекта по способу
их выражения не может вызывать сомнений). Таким об¬
разом, объективная истина исчезает.
При анализе тезиса (2) верификации как сравнения
предложений с ощущениями мы видели, что из него выте¬
кало сведение существования предметов, о которых выска¬
зываются, к ощущаемости. При сенсуалистском понима¬
нии верификации этот результат в сочетании с тезисом
(3), который отождествляет истинность и проверяемость,
приводит к отождествлению существования с установлени¬
ем истинности, т. е. с познанностью. После же перехода к
понятию верификации как взаимоверификации предложе¬
ний существование оказывается сведенным к возможности
конструирования предложений внутри той или иной си¬
стемы.
Факты действительной истории познания учат, что,
во-первых, базисом для возможных ощущений служит
неисчерпаемая по своему содержанию й далеко еще не по¬
знанная объективная реальность и, во-вторых, что мы не
можем принимать или не принимать факты по своему про¬
изволу. Если мы даже и не подозреваем о существовании
некоторых определенных фактов и причинных связей
между ними, они тем не менее существуют независимо от
нас, и наука предполагает или констатирует их существо¬
вание по косвенным свидетельствам. Поэтому на опреде¬
ленном этапе развития той или иной науки возникает
своеобразное положение, о котором В. И. Ленин писал
так: «...не зная этой необходимости, мы знаем, что она су¬
ществует» 134.
Переход к формальному пониманию верификации как
сравнения предложений («взаимоверифицируемость
предложений) с особой остротой поднял еще ранее возник¬
ший вопрос о том, как именно может происходить это
134 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 14, стр. 177.
306

сравнение. Чувственная верификация ставит серьезный
вопрос сравнимости протокольного предложения W (полу¬
ченного на основании опыта данного субъекта) и единич¬
ного предложения Un науки (вытекающего из системы
науки, построенной другими субъектами). Проблема срав¬
нимости этих двух предложений может быть истолкована
как проблема перевода каждого из этих предложений на
язык другого (эта проблема не снимается и в том случае,
если оба предложения сформулированы на одном и том же
национальном или символическом языке, ибо разные субъ¬
екты, строго говоря, по-разному могут понимать одно и то
же предложение).
Кроме того, оставался нерешенным вопрос и о том, как
можно сравнивать ощущения различных людей, фиксиру¬
емые в протоколах разных лиц. Существует ли возмож¬
ность обеспечить для науки необходимый ей «безличный
опыт»? Подоплекой споров вокруг этих вопросов было же¬
лание неопозитивистов избежать компрометирующего их
гносеологического солипсизма, и замена сенсуалистского
понимания верификации пониманием ее как взаимовери-
фикации предложений не остановила, но наоборот, еще бо¬
ле разожгла эти споры.
Подлинно научное знание не может быть узко индиви¬
дуальным, оно общезначимо, а в конечном итоге — объек¬
тивно. Неопозитивисты «Венского кружка» на словах при¬
знали все это, но истолковали «объективность» сначала
почти в кантовском смысле, а затем выдвинули следую¬
щую формулировку: «...объективность научных предложе¬
ний заключается в том, что они должны подпадать под ин¬
терсубъективную проверку» 135. Рудольф Карнап писал:
«Наука — это система интерсубъективно значимых пред¬
ложений» 136.
Интерсубъективиость — это обоснование согласованно¬
сти результатов верификаций, производимых различными
субъектами, и взаимообмена этими результатами. В то же
время проблема интерсубъективности связана с обоснова¬
нием возможности перевода друг на друга протокольных
предложений (и вообще предложений науки), которыми
располагают в своем «языке» различные субъекты.
1>s К. Popper. Logik der Forschung, p. 16.
,M «Erkenntnis», 1931, Bd. 2, H. 5-6, S. 448.
20*
307

«Решение проблемы интерсубъективности предполагает ги¬
потезу о различных рядах опыта, у которых могут быть об¬
щие части, то есть части, структурно тождественные в не¬
которых отношениях» 137.
К интерсубъективному знанию неопозитивисты предъ¬
являют следующие требования: оно не должно быть ис¬
ключительной принадлежностью какого-то одного субъекта
и в этом смысле от него «зависеть». Для того чтобы раз¬
личные субъекты были в состоянии обмениваться знания¬
ми и согласовывать их в единую научную систему, необхо¬
димо, чтобы знание различных субъектов обладало
некоторыми общими чертами. С точки зрения неопозити¬
вистов, знание должно «зависеть» от совокупности субъек¬
тов в смысле обязательной проверяемости его не одним,
а многими субъектами. Это не должно, однако, означать
зависимости интерсубъективного знания от внешнего
мира: последнее допущение отклоняется как якобы «ме¬
тафизическое».
М. Шлик критиковал Маха и Авенариуса за то, что они
не смогли удовлетворительно объяснить одинаковости кау¬
зальных законов, устанавливаемых в мире различными
субъектами, т. е. объяснить их интерсубъективность, и
пришли в результате этого к идее плюрализма знания.
Возникшую концепцию Шлик сравнивает с лейбницеан-
ской монадологией 138.
Но деятели «Венского кружка» не могли ограничить¬
ся лишь критикой своих предшественников. Им необхо¬
димо было охарактеризовать механизм, который создает
общность результатов теоретической обработки индиви¬
дуальных переживаний: иными словами, разобраться в
источнике интерсубъективности знания. Интерсубъектив¬
ность какого элемента знания — фактов или предложе¬
ний — поддается обоснованию? Зависит ли интерсубъек¬
тивное знание от опыта или же от теоретической деятель¬
ности людей? Если оно обусловлено опытом, то чувствен¬
ная верификация не может потерять полной значимости
для науки; если же оно зависит только от теоретической
деятельности, то сохранение в какой-либо форме метода
137 J. R. Weinberg. An examination of logical positivism. Lon¬
don, 1936, p. 304.
138 M. S c h 1 i c k. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 195.
308

чувственной верификации лишь мешает процессу дости¬
жения единства науки.
В процессе эволюции взглядов неопозитивистов на ве¬
рификацию менялись и взгляды на интерсубъективность,
менялся соответственно и смысл, вкладываемый в это по¬
нятие.
Лидеры «Венского кружка» — Шлик и Карнап — пы¬
тались вначале установить интерсубъективность фактов,
иными словами, доказать, что основа общего для различ¬
ных субъектов всецело коренится в опыте. Р. Карнап пи¬
сал: «...интерсубъективность есть именно существенное
свойство „действительности^..» 139, т. е. чувственного опы¬
та. Однако эта точка зрения поставила логических позити¬
вистов в очень затруднительное положение.
Проще было бы согласиться с тем, что мир индивиду¬
альных переживаний не может быть интерсубъективным
по своему существу. Тот или иной субъект никогда не мо¬
жет посредством собственных ощущений верифицировать
предложение «ты ощущаешь боль». Следовательно, такие
предложения следовало бы признать неосмысленными.
Но если это было естественно, например, для «классическо¬
го» бихевиоризма, утверждавшего, что миры индивидуаль¬
ных сознаний есть нечто эпифеноментальное, т. е. побоч¬
ное, и для науки несущественное, то неопозитивистам было
не так-то просто присоединиться к этому мнению: при изо¬
ляции от мира субъективных переживаний образовать соб¬
ственно эмпирические протоколы мудрено.
Поэтому некоторое время неопозитивисты настойчиво
пытались найти какое-либо основание для сравнения раз¬
личных индивидуальных опытов. В их работах появилось
немало недомолвок и путаных формулировок, которые ни¬
когда не были с достаточной четкостью отмежеваны от би¬
хевиористских воззрений. Впоследствии, наоборот, как
увидим, произошло их тесное сближение с бихевиоризмом
(на стадии физикализма).
Интерсубъективность в неопозитивизме сперва пони¬
малась, таким образом, как интерсенсуализм, т. е. «кол¬
лективный опыт». Наиболее типичным примером попыток
обосновать интерсенсуализм является книга Рудольфа
Карнапа «Логическая конструкция мира» (1928).
R. Carnap. Der logische Aufbau der Welt, S. 90.
309

В отличие от Витгенштейна, рассматривавшего ато¬
марные факты как базис науки, Карнап взял за исходный
пункт построения системы знания массу впечатлений,
«просто так, как она дана», или как «поток пережива¬
ний» 140. Карнап считал, что интерсубъективность прису¬
ща потоку переживаний в силу того, что «данное безсубъ-
ективно» 141. Но, не удовлетворившись этим, он приложил
много усилий для объяснения интерсубъективности чув¬
ственного опыта при помощи предложенного им метода
логического конструирования понятий, который растворял
«мои впечатления» и «впечатления другой личности» в
едином структурном описании опыта. Метод Карнапа со¬
стоял в установлении сходства, аналогии между классами
элементарных впечатлений; в результате этого «констру¬
ируются», как он выражался, понятия классов качеств,
затем классов ощущений, «временного и пространствен¬
ного порядков», зрительно воспринимаемых вещей, «мо¬
его» тела, прочих психических, а затем и физических
предметов.
Попытка Карнапа окончилась полной неудачей; до¬
биться обоснования интерсубъективности знания ему не
удалось. В самом деле, образование понятий объектов
различного рода происходит в книге Карнапа на основе
психического опыта данной личности, а именно — самого
Карнапа. Мир переживаний всякой другой личности вос¬
принимается данным субъектом только через ее действия
и слова, т. е. как физические процессы в «моем мире».
Это весьма близко к бихевиористской трактовке.
В системе Карнапа оказалась совершенно невозмож¬
ной даже элементарная коммуникация между субъекта¬
ми, т. е. взаимообмен одинаковой для них информацией.
Это можно проиллюстрировать на следующем примере.
Допустим, что в комнате сидят спиной друг к другу
два неопозитивиста — поклонники идей «логической кон¬
струкции мира» — и, созерцая желтые обои, произносят
одну и ту же фразу: «Я вижу желтую стену». Затем они
спрашивают друг друга о том, что означают их слова. Ока¬
зывается, что по этому поводу неизбежно возникает спор,
которому не видно исхода: каждый из двух считает свои
140 R. Carnap. Der logische Aufbau der Welt, S. 86.
141 Ibid, S. 194, 197.
310

слова относящимися к факту, который он видит, а слова
партнера — к процессам, происходящим в его теле. Слова
партнера будут восприняты каждым из двух неопозитиви¬
стов как сообщение о «лингвистическом поведении» (звуки
я+в + и + ж + у и т. д. свидетельствуют о процессах в
речевых органах другого человека). Допустим, что фраза
«я вижу желтую стену» в устах первого партнера есть про¬
токольное предложение, а второй партнер высказывает ее
не только как утверждение о своем восприятии, но и как
единичное предложение знания. Поскольку смыслы этих
двух предложений, как мы только что видели, оказываются,
с точки зрения логических позитивистов, несовместимыми,
то верификация единичного предложения науки через со¬
ответствующий протокол невозможна. Принцип чувствен¬
ной верификации получает еще один удар.
Свидетель приведенного нами спора легко мог бы уста¬
новить ошибку обоих неопозитивистов, но ничем не смог
бы им помочь. Он может убедить их, что слова соседа есть
не только сообщение о состоянии его тела, но и предсказа¬
ние, адресованное первому партнеру: «Если ты обернешься
в сторону, куда смотрю я, то увидишь желтую стену».
Но остается непонятным, почему состояние тела одного
партнера должно соответствовать будущему переживанию
другого. Столь же загадочным остается, почему они оба
произносят одну и ту же фразу, хотя она означает для каж¬
дого из них совершенно различные вещи: сообщение о фак¬
те (когда фразу произносил он сам) и сообщение о состоя¬
нии тела в соединении с предсказанием (когда эту же фра¬
зу произносит второй участник спора).
Возникший тупик безвыходен, разумеется, только для
последователей Рудольфа Карнапа, считающих, что каж¬
дый человек замкнут в мире своих переживаний. Для ма¬
териалиста же ясно, что нет никакой принципиальной гно¬
сеологической разницы между значением фраз для произ¬
носящего и слушающего (разница может сохраниться лишь
в пределах психологических нюансов). Длительная обще¬
ственная практика людей привела к однозначности языко¬
вых формулировок, тождественных по структуре. В устах
материалиста вышеприведенная фраза означает только од¬
но: «я вижу желтую стену как отраженный в моем позна¬
нии предмет, существующий вне меня».
311

Следует заметить, что если бы даже Карнапу и удалось
теоретически обосновать искомый им интерсенсуализм, это
не вывело бы его из тупика субъективизма, так как Карнап
принципиально неверно понимал отношение опыта к внеш¬
нему миру. Коллективный опыт представляет собой, с его
точки зрения, результат сравнения переживаний субъек¬
тов, в котором в принципе стерта разница между реально¬
стью и фантазиями, действительностью и сновидениями.
Рассуждения Карнапа перекликаются с эмпириомониз¬
мом А. Богданова, который писал о «социально орга¬
низованном опыте живых существ». «Опыт» трактовался
Богдановым как нечто первичное по отношению к физиче¬
ской природе и духовным предметам, однако этот «опыт»
не мог быть ничем иным, как совокупностью состояний
сознания. Поэтому В. И. Ленин с полным основанием пи¬
сал: «Думать, что философский идеализм исчезает от за¬
мены сознания индивида сознанием человечества, или опы¬
та одного лица опытом социально организованным, .это все
равно, что думать, будто исчезает капитализм от замены
одного капиталиста акционерной компанией»142.
Остановимся на аргументации А. Богданова. Он ут¬
верждал, что «поскольку данные опыта выступают в зави¬
симости от состояния данной нервной системы, постольку
они образуют психический мир данной личности; посколь¬
ку данные опыта берутся вне такой зависимости, постольку
перед нами физический мир. Поэтому Авенариус обозначил
эти две области опыта, как „зависимый ряд“ и „независи¬
мый ряд“ опыта» 143.
Аналогичные рассуждения мы встречаем иногда и в нео¬
позитивистских писаниях об интерсубъективности: опыт
якобы независим от отдельной личности и от понятия
внешнего мира, так что сам превращается во «внешний
мир» по отношению к субъекту. А. Айер заявлял, что запре¬
щение «естественного» перехода от личного к коллектив¬
ному опыту — это лишь словесная конвенция, и для отме¬
ны ее достаточно применять противоположную конвенцию.
Разве «нельзя дать универсальные правила игры в солитер
или в пасьянс, только потому что это игры для одного
игрока?» 144 — демагогически вопрошал он.
142 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 217—218.
143 А. Богданов. Эмпириомонизм, кн. I. СПб., 1904, стр. 18.
144 А. А у е г. The foundations of empirical knowledge, p. 157,
312

В допущении «независимости» опыта от отдельной
личности проявляется, по словам В. И. Ленина, характери¬
зующим махистов, «протаскивание материализма, незакон¬
ное, произвольное, эклектическое с точки зрения филосо¬
фии» 145 (т. е. субъективного идеализма). Но признание
зависимости опыта от коллектива личностей при игнориро¬
вании внешнего материального источника означает
субъективный идеализм.
Каким образом с позиций диалектического материализ¬
ма разрешается проблема перехода от индивидуальных
ощущений и восприятий к общезначимому знанию? Преж¬
де всего общезначимость знания понимается марксистско-
ленинской философией как его объективность, т. е. как
приблизительно адекватное отражение в сознании людей
свойств и законов единой объективной реальности. Поэто¬
му источник общезначимости следует искать не в «общем
согласии» людей, а в общности объективных законов ма¬
терии, продуктами развития которой являются люди и их
сознание. Индивидуальные переживания людей не интер¬
субъективны, однако в человеческих ощущениях и воспри¬
ятиях есть общее для всех субъектов, так как в них отра¬
жается одна и та же объективная реальность, а органы
чувств и нервная система людей на протяжении многих
тысячелетий постепенно приспосабливались к все более
точному отражению действительности. Факты же объек¬
тивного мира не интерсубъективны, а объективны. Отра¬
жение этих фактов в сознании людей происходит в анало¬
гичных друг другу, но, разумеется, индивидуальных фор¬
мах, и в этом смысле отражение субъективно. Однако по
содержанию знание различных людей, поскольку оно отно¬
сится к одним и тем же объектам, истинно, объективно и
приблизительно одинаково.
Итак, чувственно эмпирическая интерсубъективность
оказалась для неопозитивизма недоказуемой. Верифика¬
ция через сравнение единичного предложения науки (С7П)
с протоколом (W), сформулированным на основе чувствен¬
ного опыта, оказалась невозможной.
Карнап и Нейрат эволюционировали к так называемому
физикализму. не имевшему ничего общего с материализ¬
мом. Они признали, что при взаимообмене данными знания
145 В. И. Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 48;
313

передаче от одного субъекта к другому поддаются только
языковые структуры, предложения. Иными словами, они
стали считать, что интерсубъективность присуща только
языковой структуре знания. Следовательно, они отождест¬
вили понятие верификации предложения V пс понятием
«переводимость Un на язык протокола W и наоборот».
В том случае, если предложения U л и W сформулированы
в одних и тех же терминах одного и того же языка, пробле¬
ма их взаимоперевода сводится к проблеме установления
тавтологии: например, предложение «часы упали на пол»
(Un) проверяется предложением «часы упали на пол»
(РИ) 146. Следовательно, понятие «условий истинности»
(осмысленности) предложения отделяется от понятия чув¬
ственной верифицируемости.
В статье «Форма и содержание» Шлик оперировал по¬
нятием интерсубъективности в смысле зависимости пред¬
ложений науки от согласованного «языкового» мнения уче¬
ных. В гораздо большей степени, чем Шлик, такое понима¬
ние интерсубъективности развили Карнап, Нейрат,
Гемпель и Кайла. Они предложили считать приемлемыми
для науки только те предложения, которые описывают все
явления в однородных языковых терминах, а именно
только в терминах, употребляемых в физике (физикалист-
ские предложения). Предложения различных наук подле¬
жат переводу в физикалистские предложения и в случае
невозможности такого перевода считаются научно не
осмысленными. Данная концепция приближала неопози¬
тивистское понимание науки к пониманию ее в духе
бихевиоризма Уотсона.
Неопозитивистами была сделана попытка обосновать
интерсубъективность физикалистских предложений. В ка¬
честве единичных предложений науки Р. Карнап и сто¬
ронники его учения стали рассматривать сами протоколь¬
ные предложения. Они пришли к выводу, будто
интерсубъективность присуща языковой форме самих про¬
токолов при условии, что их удастся выразить при помощи
единого физикалистского языка науки, т. е. сделать их
«его частью». В этом случае сравнение единичных предло¬
жений науки протоколов в процессе верификации превра¬
щается в чисто формальную операцию, так как оно равно¬
146 А. Р а р. Analytische Erkenntnislehre, S. 17,
314

сильно сравнению протокола самого с собой. Верификация
частных и общих предложений науки сводится к сопостав¬
лению (проверке взаимосогласованности) их с физикали-
стскими протоколами.
В физикалистских протоколах, согласно замыслу, гово¬
рится не о вещах, существующих объективно, и не о
«моих переживаниях теперь», а о выраженных на языке
физики физиологических процессах того лица, которое
сформулировало протокол. При обычной записи некоторого
факта протокольное предложение имеет, например, следую¬
щий вид: «я вижу камень»; после согласования же с
физикалистским языком оно будет выглядеть примерно
так: «здесь есть камень, поскольку я нахожусь в состоянии
оптического восприятия камнеобразной формы». «Обычное
указание протокольного предложения на некоторое состоя¬
ние окружения субъекта есть таким образом косвенное
указание, состоящее из собственно указания (на состоя¬
ние тела) и каузального заключения» 147. Общность же тер¬
минологии всех физикалистских протоколов и логических
средств, применяемых для их формирования, служит будто
бы порукой их интерсубъективности.
Попытка физикалистского обоснования интерсубъектив¬
ности также окончилась неудачей. Это предопределялось
прежде всего ошибочностью мнения, будто протокол,
сформулированный данной личностью, не нуждается в ве¬
рификации другими людьми. Если некоторый деятель
науки видит, например, записанный кем-то протокол, то
этот протокол представляет для него совокупность черных
фигур на белом фоне. Ученый может вникнуть в смысл на¬
писанного при условии, что он обладает знанием соответ¬
ствующей научной теории, к которой относится данное
предложение. Знание же это предполагает наличие «опы¬
та», полученного этим ученым в процессе своей деятельно¬
сти. Однако правоверный физикалист не имеет права обра¬
щаться к опыту других людей; он обязан ограничиваться
только действиями с предложениями...
Противоречие, неизбежно возникающее при попытке
физикалистского толкования неопозитивистами интер¬
субъективности и верификации, хорошо раскрыл англий¬
147 «Erkenntnis», 1931—1932, Bd. 2, Н. 5—6, S. 460.
315

ский исследователь логического эмпиризма Юлий Вейн¬
берг 148.
Если мнения других ученых, рассуждает Вейнберг, поз¬
воляют данному ученому понять смысл предложенного ему
одного или нескольких протоколов и принимаются за
«факт» по отношению к этим протоколам, то физикалист
обязан принять меры к тому, чтобы этот «факт» был выра¬
жен в предложении, поддающемся включению в систему
предложений науки. Все это возможно осуществить
посредством следующей формулы: «Правильная система
той или иной науки содержит предложение „все утвержде¬
ния этой системы приняты учеными N, N' N" и т. д.“ (1).
Но оказывается, что само это предложение (1) нельзя
включить в систему, так как, если, с одной стороны, по
своей форме оно не отражает специфики утверждений
именно данной их системы, и его можно поэтому отнести
ко всякой системе, то(, с другой стороны, оно не поддается
включению ни в какую систему предложений.
Неверифицируемость предложения (1) Вейнберг дока¬
зывает следующим образом. Обозначим предложение (1)
через 51. Оно может быть интерпретировано таким пу¬
тем: для всех S (где S означает то или иное предложе¬
ние данной системы Lx) верно, что утверждение «5 при¬
нято учеными N, N', N" и т. д.» эквивалентно утвержде¬
нию «5 принадлежит к системе Lx». Однако, согласно ис¬
ходному допущению, само 5j принадлежит к системе Lx,
так что выведенное нами правило применимо и к 5ь В ре¬
зультате мы получаем предложение (2): «,,5j принадле¬
жит к системе	принято учеными TV, N', N" и т. д.“».
Предложение (2) также может рассматриваться как
одно из предложений S в системе Lx. После этого мы при¬
ходим к следующему выводу: для того чтобы точно знать,
что 51 принадлежит к системе Lx, необходимо верифициро¬
вать истинность 5, т. е. предложения (2), но для верифи¬
кации последнего следует, наоборот, уже иметь доказа¬
тельство того, что 51 принадлежит системе Lx. Возникает
безвыходное положение.
На тупик, возникающий в физикалистской концепции
верификации, указывали также Б. Рассел и А. Айер:
в физикалистской системе не поддается верификации пред¬
148 J. R. Weinberg. An examination of logical positivism, ch. XII.
316

ложение, утверждающее о другом предложении, что оно
высказано неким определенным ученым.
Исследователи неопозитивизма, указавшие на его
неразрешимые противоречия, были правы. Но не все они
ведали, в чем заключена суть выявленных ими противоре¬
чий. Круг, о котором писал Ю. Вейнберг, возникает
действительно, но он ничего не сказал о том, что причина
этого круга состоит в ложности исходного обособления
физикалистской системы от чувственного опыта. Между
тем только опыт, при условии его материалистического
понимания как общественной практики, может обеспечить
проверку предложений научной системы. Именно практика
человечества разрывает замкнутый круг взаимозависимо¬
сти предложения (2) и предложения слева от знака экви¬
валентности ( = ), имеющегося внутри предложения (2).
Неудача физикалистокого обоснования интерсубъек¬
тивности связана также с тем, что физикалистские прото¬
колы не могут быть в силу самого своего определения без¬
личными. В них включено (либо подразумевается) имя
субъекта, наблюдающего свои телесные восприятия и фор¬
мулирующего их в терминах физики и родственных ей
наук. И здесь не поможет предложение Нейрата в статье
«Протокольные предложения» заменить имена людей коор¬
динатами и физическими величинами, что будто бы немед¬
ленно * устранит проблематику «психики другого субъек¬
та» 149. Для того чтобы свести протоколы разных лиц в еди¬
ный физикалистский язык науки, представляется еще одна
возможность, а именно перевести протоколы субъекта 51
или S2 в протоколы субъекта NN по следующей форме: «A7V
говорит, что 51 фиксирует в протоколе то-то и то-то». «AW
говорит, что 51 говорит, что S2 фиксирует в протоколе то-то
и то-то», и т. д. Но такое сведение протоколов разных лиц
к протоколам одного лица, как отметили Стеббинг и Ней¬
рат, приводит не к интерсубъективности, но к солипсизму,
требуя к тому же от одного субъекта, чтобы он был в курсе
149 Любопытно, что тот же Нейрат выступал, наоборот, против
изгнания указаний на лица из протоколов, считая, например, что
предложение «люди XVII в. говорили, что видят огненные мечи на
небе» более удобно для науки, чем предложение «в XVII в. на небе
появлялись огненные мечи», так как позволяет обойти стороной во¬
прос, были ли или не были мечи на небе («Erkenntnis», 1985, Bd. 5,
Н. 5, S. 362).
317

дела во всех отраслях современной ему науки 150. Следова¬
тельно, верификация системы «безличной» науки невоз¬
можна.
Для сокращения рассуждений оставим в стороне аргу¬
менты, направляемые обычно против психологического
бихевиоризма и действительные также и против логиче¬
ского бихевиоризма Карнапа.
Следует заметить, что если бы физикалистам (Карнап,
Гемпель, Нейрат, Кайла) и удалось избежать в своей си¬
стеме противоречий (на минуту допустим это), это ни в
коем случае не обеспечило бы достижения действительно
научной системы, гарантирующей познание действитель¬
ности, т. е. интерсубъективность и верифицируемость зна¬
ния. Геоцентрическую теорию Птоломея можно было бы
назвать интерсубъективной в том смысле, что она была
построена на базе естественнонаучных терминов, была
внутренне достаточно логически согласованной, пользова¬
лась полным признанием ученых в течение многих столе¬
тий и казалась соответствующей опыту. Тем не менее, как
показала более поздняя физическая и астрономическая
практика человечества, она оказалась ошибочной.
Запутавшись в противоречиях физикалистской версии
интерсубъективности, неопозитивисты еще раз продемон¬
стрировали свой отказ от материализма. Ими была сконст¬
руирована еще одна, третья версия интерсубъективности —
формальная, связанная теснейшим образом с так называе¬
мым переводом физикализма в «формальный модус» языка.
Карнап попытался преодолеть разрыв между записью
протоколов отдельных лиц и искомым интерсубъективным
языком науки, убедительным не только для данного лица,
но и для других, типичным для неопозитивизма способом:
за решение проблемы выдавался уход от проблемы.
В статье «Физикалистский язык как универсальный
язык науки» (1931) Карнап рассуждал следующим обра¬
зом: «Протокольный язык субъекта Si говорит о пережива¬
ниях сознания субъекта Si, а протокольный язык субъекта
S2 говорит о переживаниях сознания субъекта S2; но о чем
должен говорить интерсубъективный физикалистский
язык? Он должен был бы говорить как о содержании пере¬
150 J. R. W е i n b е г g. An examination of logical positivism,
p. 276.
318

живаний Si, так и о содержании переживаний S2; но это
невозможно, так как сферы содержаний переживаний двух
субъектов не захватывают друг друга. На этом пути не
оказывается решения, свободного от противоречий... Про¬
тиворечия тотчас исчезают, как только мы ограничимся
формальным модусом» 151.
Прежде чем перейти к дальнейшим рассуждениям, не¬
обходимо сделать несколько пояснений.
Как известно, в концепции физикализма в результате
схоластических ухищрений Карнапа и Нейрата возникли
четыре разновидности «языка»: физикалистский и логико¬
синтаксический модусы выступили в двух вариантах каж¬
дый: в содержательном («материальном») и формальном.
Если сторонники физикализма записали предложение
«все вещи суть объекты», то это не значит, что они придер¬
живаются материалистических взглядов. Правда, Карнап
заявлял, что тезис об универсальности физикалистского
языка можно обозначить как «методический материализм».
«...Нашу точку зрения называли часто „позитивистской";
если угодно, ее можно назвать также „материалистиче¬
ской"» 152. Однако в предложении «[все] вещи суть объек¬
ты» (1) слово «объекты» представляет собой лишь физи¬
калистский термин для обозначения переживаний лично¬
сти, смысл его не отходит от субъективного идеализма.
Предложение «вещи суть объекты» может быть, с точки
зрения Карнапа, переведено в логико-синтаксический мо¬
дус, в котором физикалистские термины и отношения меж¬
ду ними заменены терминами частей языка и грамматиче¬
скими (формальнологическими) отношениями между ни¬
ми. В результате этого перевода мы получили предложение
(2) «вещи суть имена существительные». Нередко Карнап
называл предложения этого типа предложениями в фор¬
мальном модусе языка и считал, что перевод в модус (2)
освобождает по сути дела ученого от проблем соотношения
физикалистского языка науки и протокольного языка
(а значит и проблем интерсубъективности и верифика¬
ции), поскольку все эти проблемы перенесены в плоскость
отношений между элементами логико-синтаксического
строения речи.
151 «Erkenntnis», 1931, Bd. 2, Н. 5—6, S. 456.
152 Ibid., S. 461-462.
319

Однако Нейрат пошел дальше в формализации прото¬
колов науки. Согласно его идее, предложения типа (2)
сохраняют все же некоторую содержательность. Более пол¬
ное «освобождение» от содержательности достигается, по
его мнению, путем перевода как физикалистского, так и
логико-синтаксического модусов в формалыгознаковый
вариант, при котором предложения (1) и (2) лишаются
внутреннего смысла и понимаются только как черточки на
бумаге, колебания воздуха от звуков речи и т. д. «Связи чер¬
нильных пятен на бумаге и колебаний воздуха, которые
могут приравниваться при определенных условиях, мы
называем предложениями» 153.
Неправомерно использовав для широких гносеологиче¬
ских обобщений основную мысль учения Д. Гильберта о
доказательствах в математике, позволявшего трактовать
доказательства как набор знаков, Нейрат выдвинул требо¬
вание: «Высказывания сравниваются с высказываниями,
но не с „переживаниями44, не с „миром44 или еще с чем-ли¬
бо» 154 155. Как заметил Шлик в статье «О фундаменте позна¬
ния» (1935), Нейрат, превращая предложения в бессмыс¬
ленный набор физических объектов, имел в виду, что после
этой операции они претендуют на право быть «реальными
событиями» (Vorkomnisse) в мире, и они должны предше¬
ствовать во времени другим реальным процессам 1&ь. Эти
«события» и сравниваются друг с другом.
Как по мановению перста волшебника, Нейрат «устра¬
нил» одним взмахом целую группу проблем: отношения
протокольного предложения к опыту, интерсубъективности
и верификации опыта. Все это было достигнуто путем под¬
мены действительного чувственного опыта «опытом»,
основанным на восприятиях только пятен чернил, типо¬
графской краски и звуков речи. Возник своего рода «фор¬
мальный материализм», в котором материализмом на деле
и не пахло. В силу выдвинутого Нейратом чисто условного
положения следовало оперировать предложениями как яко¬
бы исходными интерсубъективными «объектами», отвле¬
каясь от естественных вопросов о том, откуда взялись эти
«эмпирические объекты». Если в «опыт» не входит дви¬
153 «Erkenntnis», 1932, Bd. 3, S. 209; ср.: «Analysis», 1935, N 2.
154 «Erkenntnis», 1931—1932, Bd. 2, H. 5-^6, S. 397.
155 Ibid, 1934, Bd. 4, H. 2, S. 81.
320

жение пера по бумаге, то что собой это движение подстав¬
ляет? Ответа на эти вопросы от Нейрата не последовало.
Превращение предложений науки в эмпирические объекты
(не с точки зрения полиграфического искусства, а с точки
зрения гносеологии) привело в тупик саму идею эмпириз¬
ма в теории познания.
В поисках решения проблемы интерсубъективности
и верификации предложений науки Нейрат решился на
изгнание из научных предложений присущего им содер¬
жания. Если Карнап с унынием признал, что «каждое
предложение протокольного языка какого-либо субъекта
имеет смысл только для этого субъекта» 156, то Нейрат ре¬
шил, что «спокойнее» всего будет, если и этот субъект
откажется от известного ему смысла предложений. Но бы¬
ло бы неверно считать, что понятия смысла и научной
осмысленности вообще не интересовали Нейрата. Он не
просто устранил, но перетолковал понятие «смысл»,
а именно интерпретировал его как формальную зависи¬
мость одних предложений от других. И в этом деле
Карнап был его полным союзником. «...Построение систе¬
мы,— писал он,— должно осуществляться чисто формаль¬
но, следовательно безотносительно к значению знаков...» 157.
В системе формального физикализма значения сводятся
либо к переводу на другой язык, например «слон есть
Elefant», либо к номинальному определению: «слон — это
животное с такими-то признаками», или же к определению
через указание: «слон — это то, что находится в такой-то
вольере Московского зоопарка в такое-то время»; причем
приведенные определения опять-таки трактуются как ли¬
шенные внутреннего смысла сочетания черточек. Доктри¬
ну физикализма также следует рассматривать как лишен¬
ную внутреннего смысла. С утратой смысла она приобре¬
158 «Erkenntnis», 1931, Bd. 2, Н. 5—6, S. 454.
157 Ibid., S. 435—436. Особая задача состоит в том, чтобы под¬
вергнуть критике подобные формальные определения, которые ни¬
когда не в состоянии дать безошибочное средство для выделения
определяемого объекта из числа других объектов. Например, абсо¬
лютно невозможно собрать все возможные случаи определения
через указание, и на этой почве возник бы совершенно казуисти¬
ческий вопрос: является ли слоном то, что стоит сейчас в таком-то
месте на берету Ганга? За «слона» в случае формального номи¬
нального определения мог бы сойти и надутый резиновый мешок
с привязанным хоботом.
21 И. С. Нарский
321

тает столь желанное для Нейрата свойство — не нуждать¬
ся ни в какой верификации, но теряет значение для науки.
С какой целью О. Нейрат включил в понятие опыта
предложения науки, а чувственные восприятия устранил
из пределов опыта? Превращение Нейратом предложений
науки в эмпирические объекты призвано было снять во¬
прос об источнике их интерсубъективности. Это должно
было снять, согласно замыслу Нейрата, и вопрос об их
верификации, так как «проверять» объекты, коль скоро
они налицо, бессмысленно. Ни о какой «проверке» не мо¬
жет идти речь, если предстоит «проверять» палочки
и кривые черточки, к которым вообще нет смысла при¬
лагать понятия «истинный» и «ложный» 153. Все дело
в том, чтобы взаимосогласовать различные предложения,
одинаково безличные. Среди этих предложений нет «при¬
вилегированных» протоколов; все они находятся в совер¬
шенно равном положении, поскольку все лишены внутрен¬
него содержания. Гносеологическая проблема превраща¬
ется в проблему чисто формального упорядочения.
Софистичность предложенного Нейратом решения во¬
проса об интерсубъективности и верификации в науке
не требует долгих доказательств. «Решение» это оказа¬
лось пирровой победой, ибо наука «освободилась» от вери¬
фикации, а заодно и от научного содержания. Ю. Вейн¬
берг закончил свое «Исследование логического позитивиз¬
ма» меланхолическим выводом о том, что без интерсубъ¬
ективности нет науки, неопозитивизм же обосновать
интерсубъективностъ не в состоянии, а следовательно,
«нуждается в улучшении...».
Дальнейшие поиски иптерсубъективности состояли,
в частности, в отказе от физикализма в обоих его вариан¬
тах. Бить отбой в отношении физикализма пришлось
и потому, что попытки построить «унифицированную»
систему знания на базе предикатов исключительно только
физики оказались неосуществимыми. Да иначе и не могло
быть, так как эти попытки были лингвистической разно¬
видностью механистических иллюзий о достижении един¬
ства всего знания на базе изучения «элементарной», про¬
стейшей формы движения. Физикализм был заменен ме- 158
158 Несмотря на это, сам Нейрат категорически отрицал, что
формальный физикализм превращает предложения науки в ли¬
шенные научного смысла псевдопредложения.
322

нее «строгим» принципом сведения (reduction) предложе¬
ний науки к предложениям непосредственного наблюдения,
т. е. произошло частичное возвращение' к чувственной
интерсубъективности. Затем Карнап предложил (1936)
считать достаточным сведение даже к предложениям
с воображаемыми чувственными предикатами 159. Физика-
лизм превратился в туманное положение: стремиться «по
возможности» к сближению и объединению на простейшей
основе различных отраслей знания. Весьма наглядно про¬
демонстрировал крушение физикализма Г. Фейгль: «Аль¬
тернатива» между философией «не что иное, как...» (име¬
ется в виду физика л истский тезис: организм животного
есть не что иное, как машина.— И. Н.) и философией
«нечто большее, чем...» решается как философия, «то, что
есть» 16°. Иными словами, Фейгль предлагает: описывайте
«данное» и не мудрствуйте! Не будем в рамках нашей те¬
мы прослеживать дальнейшую деградацию физикализма,
новый удар по которому наносят выдвигаемые ныне кон¬
цепции единой полевой теории строения материи, посколь¬
ку в этих концепциях, наоборот, из более сложных движе¬
ний и свойств выводятся более простые. Мы сделаем здесь
еще лишь несколько замечаний относительно концепции
формальной интерсубъективности.
Данная концепция переносит центр тяжести в понима¬
нии истоков интерсубъективности на единство логической
структуры системы предложений науки. Заранее предпо¬
лагаемая общность логических средств, используемых раз¬
ными субъектами при формулировке протоколов, играла
определенную роль в обосновании интерсубъективности
не только в физикалистском, но и в сенсуалистическом
ее варианте. Но откуда возникает единство логической
структуры предложений, т. е. подчинение их общим для
всех них законам логики и правилам дедуктивного вывода?
Неопозитивисты, как правило, объясняют возникнове¬
ние логического единства через конвенционализм. Но
159 В статье «Проверяемость и значение» Р. Карнап рассматри¬
вает понятие «сводимости» (reducibility) на конкретном примере
так называемых диспозиционных предикатов (растворимый в воде,
снотворный и т. д.), которые свести к конъюнкции простейших
(primitive) чувственных предикатов (жидкий, тяжелый и т. д.)
непосредственно (точно) невозможно.
1°° цит по кн . «Readings in philosophical analysis», p. 4.
21*	323

именно конвенционализм несовместим с интерсубъектив¬
ностью, если только и ее не считать продуктом конвенции.
Принцип конвенционализма не носит объективного харак¬
тера, так как навязывается науке ex hypothesi как произ¬
вольный постулат. С равным успехом можно «просто»
постулировать и саму иптерсубъективность научного зна¬
ния, но для кого могли бы быть вескими доказательствами
постулаты, об источнике которых нам рекомендуют не рас¬
суждать?
Следует подчеркнуть, что диалектический материализм
объясняет логическое единство науки материальным един¬
ством внешнего мира. Правда, в своем развитии формаль¬
ная логика, как и любая наука, приобретает относительную
самостоятельность от чувственной основы познания, а
практическое применение логики относительно самостоя¬
тельно по отношению к вопросам ее внутренней структуры.
Однако чувственную основу знания отнюдь нельзя рассмат¬
ривать как некий пассивный материал, подвергающийся
затем логической обработке, «оформлению». Отражая
объективную реальность, чувственные восприятия являют¬
ся неисчерпаемым источником не только для познания
объектов, но и для пополнения и изменения наших сведе¬
ний о логической структуре знания, в конечном счете за¬
висящей от вкладываемого в эту структуру содержания.
Развитие логической структуры обусловлено прежде всего
небходимостью полнее отразить структуру чувственного
звания, а в конечном счете — структуру предметов и свя¬
зей внешнего мира.
Логический момент в знании, будучи наиболее общим
отражением свойств содержания познания и имея объек¬
тивную основу, принадлежит в то же время именно к сфере
мыслительной деятельности. Логической форме познания
присущи поэтому многие специфические особенности.
Содержанию логики как науки (ее содержанием является
выявление исследуемых ею логических форм) присуща
своего рода «интерсубъективность». Это следует понимать
в том смысле, что структурные связи, изучаемые в логике,
субъективны по форме своего выражения (они как таковые
существуют лишь постольку, поскольку существуют логи¬
чески мыслящие люди); субъективным представляется,
на первый взгляд, и создание различных систем много¬
значных логик; вместе с тем логические связи объективны,
324

что доказывается общественной практикой человечества, в
которой законы и фигуры обычной двузначной логики
повторялись миллионы и миллиарды раз прежде чем полу¬
чили свое теоретическое закрепление и выражение, а систе¬
мы многозначных логик в конце концов получают прак¬
тическое применение на основе их интерпретации.
Но именно общественный характер человеческой дея¬
тельности не учитывается неопозитивистами. В своей
повседневной практике сами они интуитивно исходят из
общественного характера науки (иначе было бы непонятно,
для кого и с какой целью они пишут свои многочисленные
статьи и брошюры). Однако в вопросе о методологии изу¬
чения процесса самого познания они придерживаются су¬
губо индивидуалистской точки зрения. Ее откровенно
выразил Бертран Рассел: «Всякая теория познания должна
начинать с того, „что Я знаю?“, а не с того „что человече¬
ство знает?“» 161. С таких гносеологических позиций проб¬
лема интерсубъективности и верификации, вне всякого сом¬
нения, удовлетворительно разрешена быть не может.
Поиски интерсубъективной основы знания логическими
позитивистами толкали их к выводу об узости принципа
верификации в той его форме, которая отождествляла
истинность и проверяемость и тем самым ставила истину в
полную зависимость от деятельности субъекта.
* * ♦
В 1936 г. Р. Карнап опубликовал статью «Проверяе¬
мость и значение», в которой он отказался от ранее приня¬
того им отождествления осмысленности предложения
(т. е. его способности быть истинным или ложным) с его
проверяемостью.
Например, мы имеем предложение «6 мая 1935 г. в
4 часа дня в моей комнате стоит круглый черный стол» (1).
Согласно традиционному взгляду неопозитивистов, это
предложение истинно при условии истинности предложе¬
ния «если 6 мая 1935 г. в 4 часа дня кто-то войдет в мою
комнату и посмотрит, то увидит черный круг на четырех
ножках» (2) или же при условии истинности предложений,
аналогичных предложению (2). Однако простые логиче¬
ские преобразования показывают, что предложение (2)
161 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 143.
325

может быть истинным и в том случае, если (1) ложно. На
самом деле, предложение (2) имеет форму (x)[P(x)Z)
ZD(?(;r)], где Р означает «входит в комнату 6 мая 1935 г. и
смотрит», a Q — «воспринимает черный круг на четырех
ножках». Согласно логическому правилу/О<7=р\У<Л3апи‘
санное в символической форме предложение преобразовы¬
вается в следующее (х) [Р(я)\/ Q(x)], которое, как извест-
но, истинно уже при условии того, что имеем (х) Р (х),
т. е., иными словами, при условии, что никто не входит
в комнату, независимо от того, увидел бы или не увидел
этот человек, войдя в комнату, черный круг. Таким обра¬
зом, истинность и осмысленность предложения (1) не сов¬
падают с эмпирической проверяемостью предложения (2).
Соответственно этим рассуждениям, Карнап сделал вы¬
вод, что если некоторое предложение (суждение) не под¬
дается проверке, это еще не значит, что оно научно
неосмысленно. Карнап предложил различать знание усло¬
вий истинности суждения (осмысленность) и знание
конкретного способа осуществления проверки истинности
(проверяемость). Он расчленил понятие проверяемости
(верифицируемое™) на два различных понятия, из кото¬
рых первое назвал «подтверждаемостью» (Bestatigungsfa-
higkeit, confirmation), а второе — собственно «проверяемо¬
стью» (Priifbarkeit, testability).
«Мы будем называть предложение проверяемым (test¬
abale), если мы знаем способ проверки, и мы называем его
подтверждаемым (confirmable), если знаем, при каких
условиях предложение было бы подтверждено. Как мы
увидим, предложение может быть подтверждено без про¬
верки, т. е., если мы знаем, что наше наблюдение такого-то
и такого-то хода событий подтвердило бы предложение, а
наблюдение такого-то хода событий подтвердило его отри¬
цание, хотя мы не знаем, как провести то или иное наблю¬
дение» 162. Но знание «хода событий» требует учета беско¬
нечного ряда условий.
В своей статье Карнап писал, что утверждение, напри¬
мер, о растворимости какого-либо вещества в воде не было
бы лишено научного смысла для индивидов тех миров, где
вообще не существовало бы жидких агрегатных состояний
тел и, следовательно, были бы неизвестны конкретные
приемы проверки истинности этого утверждения. Данное
162 «Readings in the philosophy of science», p. 47.
326

утверждение осмысленно (и, в частности, истинно) и по¬
мимо знания конкретных операций проверки (confirmable
without being testable), причем степень его подтверждае¬
мости (confirmation) подлежит вероятностной оценке.
Карнап ввел в логический обиход так называемую формулу
проверяемости Q\ 2Э((?з=(?2), где Q3 — проверяемое пред¬
ложение, Q2 — запись экспериментального результата, а
Q\ — символическое обозначение конкретных операций,
необходимых для реализации проверки. На примере раст¬
воримости вещества в воде данная формула может быть
прочитана так: «Если данное вещество опущено в воду, то
истинность или ложность предложения „вещество раство¬
римо" логически равносильна истинности или ложности
предложения „вещество растворилось в воде"» 163.
Не касаясь частной проблемы отношения учения Кар¬
напа о предикатах типа «растворим» к теории так называе¬
мых «вторичных качеств», рассмотрим теперь общефило¬
софскую сторону вопроса. Карнап квалифицировал свое
признание несовпадения условий истинности с проверяе¬
мостью как преодоление позитивизма и переход на позиции
«либерального' эмпирицизма». Ход мыслей Карнапа пока¬
зывает, однако, что позитивизм по существу им не прео¬
долен. Как оказывается, Карнап понимает под позитивиз¬
мом требование ограничить круг употребляемых в пауке
термов (термины, под которые подставляются предметы)
теми термами, которые полностью сводятся к данным чув¬
ственного опыта. Таким образом, Карнап отождествил по¬
нятия «позитивизм» и «физикализм непосредственного на¬
блюдения». «Эмпирицизм» же, с его точки зрения, ограни¬
чивается требованием косвенной подтверждаемости пред¬
ложений, т. е. совпадает с понятием «ослабленного» физи-
кализма. «Как сторонники эмпирицизма, мы требуем...
чтобы описательные предикаты и, следовательно, синтети¬
ческие предложения не принимались, пока не будет уста¬
новлена их связь с возможными наблюдениями» 164. Таким
образом, Карнап и не помышляет о том, чтобы подвергнуть
163 Формула проверяемости образуется через соединение после
символизации так называемых редукционных пар вида: 1) если
данное вещество опущено в воду, то если оно растворимо в воде,
оно в это время растворяется; 2) если данное вещество опущено в
воду, то если оно нерастворимо в воде, оно в это время пе раство¬
ряется.
164 «Readings in the philosophy of science», p. 84.
327

философской переоценке само позитивистское понятие
«опыта», а без этого не может быть и речи о действитель¬
ном преодолении позитивизма.
Карнап заявил, например, что Шлик ошибался, считая
эмпирически неверифицируемым предложение: «Если бы
все живые существа исчезли из вселенной, небесные
светила продолжали бы двигаться своими путями». По
мнению Карнапа, вторую часть данного предложения мож¬
но рассматривать отдельно, поскольку «законы небесной
механики совершенно независимы от этого вопроса» 165
(имеется в виду вопрос о существовании живых существ,—
И. Н.). По отношению ко второй части предложения, рас¬
суждает Карнап, возможно решить проблему установления
подтверждаемости (т. е. перечня условий истинности), а
частично даже проблему проверяемости, ибо из известных
нам астрономических законов выводимы такие предвиде¬
ния относительно движения светил независимо от жизне¬
деятельности людей, которые могут быть чувственно про¬
верены еще при жизни теперешнего поколения 166.
Эти рассуждения Карнапа не что иное, как уступка
тезису материализма об объективном характере законов
природы. Однако со всей определенностью следует подчерк¬
нуть, что об этом не заявляется прямо: уступка делается,
во-первых, без открытого признания правоты материализ¬
ма, а во-вторых, далеко не доводится «до конца».
В самом деле, в каком смысле, согласно Карнапу, зако¬
ны природы «независимы» от субъекта? В том смысле, в
каком выражение (я)Р(гг) в вышеприведенном примере
«независимо» от выражения Q(x). «Независимость» этого
рода проистекает из несовпадения матриц изменения логи¬
ческих значимостей у предложений, соединенных знаком
дизъюнкции, т. е. в данном случае Р(х) и Q(x), что в свою
165 «Readings in the philosophy of science», p. 88.
166 Карнап преувеличивает отличие своей позиции от взглядов
Шлика. У самого Шлика рассуждения по поводу этого предложе¬
ния (они содержатся в его статье «Значение и верификация»)
представляют собой пример эклектического смешения идеалисти¬
ческих и материалистических положений. Шлик преобразовал это
предложение в следующее: «небесные светила существуют незави¬
симо от жизни и смерти отдельных людей», причем в таком виде
признал его положительно верифицируемым опытом, но категори¬
чески высказался против каких-либо философских выводов из дан¬
ного обстоятельства.
328

очередь зависит от того, какой смысл придан знаку дизъ¬
юнкции. По мнению Kapinrra, последнее происходит в силу
логической конвенции, положенной в основу данного
исчисления. Здесь материализмом уже и не пахнет! Сле¬
дует добавить, что те исчисления предложений и предика¬
тов, которыми воспользовался Карнап для своих гносеоло¬
гических выкладок, вообще далеко не достаточно сильны,
чтобы избежать грубых упрощений при анализе гносеоло¬
гических проблем. Понятие причинной связи (тп->м) в
рассуждениях по вопросам теории познания не может быть
адекватно заменено ни «материальной» (p^q), ни «фор¬
мальной» [(...х) (...х...р ...)], ни строго логической (А-$ В)
импликациями в символической логике.
В 1958 г. была опубликована книга польского позити¬
виста Г. Мельберга «Пределы досягаемости науки» 167, в
которой автор движется, по сути дела, в рамках понятий,
введенных Карнапом, но оперирует ими куда более софи¬
стически. Он заявляет, что непроверяемые предложения
необходимы для науки и поэтому их следует считать ли¬
шенными не научной, но «всего лишь»... логической значи¬
мости. Выходит, что Мельберг милостиво разрешает науке
пользоваться такими утверждениями, об истинности кото¬
рых... нельзя ставить вопроса!
В заключение параграфа рассмотрим позицию диалек¬
тического материализма в решении проблемы соотношения
истинности и проверяемости вообще. С точки зрения мате¬
риализма, вопрос о критерии истины есть вопрос о провер¬
ке отношения содержания гносеологического образа к
отражаемой в нем объективной реальности. Критерий
истины должен быть органически связан с процессом
взаимодействия субъекта и объекта. Именно таким крите¬
рием, согласно марксизму-ленинизму, и является общест¬
венная практика человечества.
С другой стороны, с точки зрения марксистской филосо¬
фии, мерило истинности и ложности не должно зависеть от
самого процесса познания, но не должно быть производным
и в этом смысле зависимым от проверяемого при его помо¬
щи результата познания, так как в этом случае оно не
могло бы быть объективным. Поэтому критерий истины
должен отличаться от теоретических средств достижения
167 Н. Mehlberg. The reach of science. Toronto, 1958.
329

истины, и следовательно, он несводим к совокупности
чисто теоретических операций. Однако анализ критерия
истины, безусловно, входит в теорию познания.
Если видеть в критерии истины (как и во всяком дру¬
гом суждении науки) только некоторое теоретическое по¬
ложение, то тогда неизбежно возникает вопрос: что
является критерием истинности критерия истины. Ни одно
теоретическое положение не может служить критерием
истинности другого, так как оно, в свою очередь, требует
критерия своей истинности, и так далее без конца. Возник
бы своего рода regressus ad infinitum, получивший ь дан¬
ном случае название «парадокс Нельсона». Разрешения
этого парадокса не могла найти ни одна идеалистическая
школа.
Однако критерий истины не может быть изолирован
от теоретической формы достижения истины, так как в
этом случае не мог бы вообще быть применен для ее про¬
верки. Мало того. Он должен быть органически связан с
такими действиями, которые ведут к познанию истины, по¬
тому что в противном случае эффективность его приме¬
нения к полученному знанию была бы необъяснимой.
Признание практики критерием истины вполне соответ¬
ствует ее фундаментальной роли в процессе познания.
Понятие практики как критерия истины не может совпа¬
дать с понятием объективной истины, так как практическое
взаимодействие субъекта и объекта существенно отличает¬
ся от гносеологического их взаимодействия как в началь¬
ных и промежуточных звеньях процесса познания, так и
при завершающей конкретные этапы познания формули¬
ровке истинных законов науки и научных теорий.
Практика и исторически и логически предшествует
познанию человеком объективной реальности, а также
завершает его, будучи целью познания. Практика обладает
достоинством всеобщности; познание же является только
одной из подчиненных ей сторон, хотя затем, в свою оче¬
редь, ведет к расширению и качественному развитию прак¬
тики.
Практика во всех своих функциях, в том числе и в
функции критерия познания, включает в себя деятельность
мышления в том смысле, что трудовая и всякая иная дея¬
тельность человека носит сознательный характер. Практика
включает в себя и ощущения постольку, поскольку актив¬
330

ные наблюдения, являющиеся одним из элементов прак¬
тики, связаны прежде всего с ощущениями. Поэтому
К. Маркс определял практику как человеческую чувст¬
венную деятельность 168. В. И. Ленин указывал, что «в прак¬
тику, служащую нам критерием в теории познания, надо
включить также практику астрономических наблюдений,
открытий и т. д.» 169.
Одним из наиболее эффективных видов практической
проверки является активный эксперимент, выявляющий
попутно особенности изучаемых явлений и новые факты,
требующие дальнейшего объяснения. Эксперимент должен
воспроизводить исследуемый процесс в относительно чи¬
стом виде, без привходящих компонентов, и уже поэтому
применим далеко не всегда. На помощь эксперименту при¬
ходит моделирование, которое основано на структурных
аналогиях между процессами в различных областях дейст¬
вительности и широко применяется, например, в строитель¬
ном деле, аэродинамике, физиологии, кибернетике и других
отраслях знания. Как вид эксперимента можно рассматри¬
вать построение новых логико-дедуктивных исчислений, а
как разновидность моделирования — материальные интер¬
претации этих исчислений.
Эксперимент и моделирование — лишь две частные
формы практической проверки истины. Техника их реали¬
зации зависит от уровня познания и возможностей произ¬
водства на данном этапе его развития. Всякая серия
экспериментов охватывает лишь конечное число фактов, а
результаты экспериментирования фиксируются лишь
ограниченным числом субъектов.
В общественной жизни, ввиду исключительной слож¬
ности происходящих в ней процессов в зависимости
действий людей от их интересов, эксперимент как средство
проверки истинности суждений мало применим. Проверка
истинности общественных теорий происходит через под¬
тверждение научных предвидений, касающихся основных
тенденций социального развития, обнаруживающихся в
процессе производственно-экономической и политической
деятельности тех или иных классов и в результате классо¬
вой борьбы. Эта деятельность представляет собой главный
168 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. II,
стр. 383.
189 В. И. Л е н и н. Сочинения, т. 14, стр. 127.
331

вид практики как критерия истины в марксистском пони¬
мании. Известны, однако, и классические примеры предви¬
дения отдельных и притом принципиально важных
событий. Таковы предвидение в 1852 г. К. Марксом пора¬
жения Франции Наполеона III в военных авантюрах, в
которые она будет ввергнута ее правителями в недалеком
будущем; предвидение Ф. Энгельсом в письмах и статьях
80-х годов мировой войны между капиталистическими дер¬
жавами и падения царского самодержавия; предвидение
в 1894 г. В. И. Лениным победоносной социалистической
революции в России.
Хотя эксперимент и моделирование включают в себя
деятельность логического мышления, эти формы практики,
как и практика вообще, несравненно шире по содержанию,
чем ощущения и мышление. Без ощущений практическая
связь людей с естественной и общественной средой невоз¬
можна. Но чувственное созерцание, не опирающееся на
всестороннюю практическую проверку, нередко приводит
к заблуждениям (например, в представлении о неподвиж¬
ности Земли). Всесторонняя практическая проверка может
подтвердить такие выводы теории, которые вообще не под¬
даются непосредственному чувственному наблюдению
(например, строение атомных ядер из нуклонов и т. д.).
В словах К. Маркса о том, что практика есть «человеческая
чувственная деятельность», подразумевается не только
важная роль человеческих ощущений как таковых в раз¬
витии практики, но и чувственная «осязаемость», «предмет¬
ность», материальность практики.
Поэтому понимание включения практики в теорию
познания как средства обретения окончательного критерия
истины коренным образом противоположно позиции сен¬
суалистов-идеалистов и позитивистов, которая может быть
резюмирована так: чувственная «практика» есть критерий
истины. Из всего изложенного следует, что, в их понима¬
нии, практика сводится к ощущениям человека, рассматри¬
ваемым как совокупность пассивных «фактов» познания
либо в полной изоляции от проблемы их внешнего источни¬
ка и материальной природы воспринимающего их субъекта,
либо в соединении с утверждением, что ощущения и есть
единственная существующая реальность. В такой «практи¬
ке» нет ни грана действительной практики и такое ее
понимание неизбежно ведет к ложным и путаным выводам
332

(например, возвращение временно исчезавшего ощущения
светимости экрана телевизора, согласно неопозитивистам,
может быть объяснено тем, что глаза после временного
заболевания «вдруг» выздоровели, а не тем, что была осу¬
ществлена починка кинескопа или замена радиоламп) 170.
Взаимодействие субъекта и объекта на материальной основе
изчезает, понятия истинности и чувственной проверяемо¬
сти совпадают, субъект замыкается в сферу личных ощу¬
щений, переживаний, полностью «доверяя» непосредствен¬
ности их содержания и не доверяя их способности
связывать субъект с внешним миром. В неопозитивизме
20 — первой половине 30-х годов именно отождествление
истинности и проверяемости было краеугольным камнем
принципа верификации с вытекающими отсюда субъек¬
тивноидеалистическими последствиями.
Истинность как гносеологическая характеристика суж¬
дений и их логическая значимость не существует, разу¬
меется, вне познания и его результатов. Однако истин¬
ность суждений независима от проверки. Область объек¬
тивно' существующего и количественно и качественно бес¬
конечно шире области истинных суждений, формулируе¬
мых людьми. В этом смысле истинность и познаваемость
не совпадают, хотя опять-таки нет никаких определенных
границ, создающих принципиальный предел возможности
человеческого познания и выделяющих, следовательно,
некий класс истинных, но тем не менее в принципе не
проверяемых суждений.
В области логико-математического знания тезис о не¬
совпадении истинности и проверяемости получил подкреп¬
ление, в частности, благодаря теореме К. Гёделя (1931).
Гёдель доказал, что для всякого богатого средствами логи¬
ко-математического исчисления достижение внутренней
непротиворечивости несовместимо с доказательством не¬
противоречивости при помощи средств этого же исчисле-
ния. Для всякого такого исчисления существуют истинные
предложения, которые можно в нем выразить, но нельзя
170 Впрочем, для сенсуалиста-солипсиста указанные «выводы»
вообще не являются необходимыми. Нелепость его позиции состоит,
в частности, в том, что он «получает право» вообще закрыть глаза
на проблему того или иного объяснения происходящих в сферу его
чувственного восприятия событий.
333

формальнологически ни вывести, ни опровергнуть 171. Сле¬
довательно, эти истинные предложения имеют внетеорети-
ческое (по отношению к данной теории) происхождение.
Их истинность не совпадает с их выводимостью (и в этом
смысле с их проверяемостью) в данном формальном исчис¬
лении.
Что касается соотношения истины и способа ее провер¬
ки, то сама по себе истина не зависит ни от проверки, ни от
способа этой проверки, хотя, безусловно, процесс познания
в целом не может считаться независимым от последней.
Содержание истинных суждений и теорий, как правило,
гораздо шире содержания описания конкретного способа
их проверки. Например, мы имеем совокупность двух мате¬
матических утверждений, где истинность каждого доказа¬
на. Их истинное содержание не сводится к способу их до¬
казательства (и проверки); оно лишь постепенно раскры¬
вается в процессе получения многообразных следствий из
взаимодействия этих утверждений друг с другом и другими
положениями математики.
Для доказательства несовпадения истины и проверки ее
можно взять почти любой пример и из области чувственно¬
го знания, хотя бы даже уже упоминавшийся пример
Б. Рассела относительно лужи. Разве знание того, что «это
есть лужа», сводится лишь к описанию какого-либо одного
определенного способа проверки этого предложения (через
сравнение результатов перехода через лужу напрямик,
когда ноги окажутся промоченными, и в обход, когда этой
неприятности не произойдет)? И метеоролог, и почвовед,
и биолог, и химик могут каждый с точки зрения своей нау¬
ки рассказать о луже как об объективно существующем
явлении и иметь еще больше вопросов о ней, на которые
предстоит ответить в будущем. Истина, следовательно, да¬
леко не совпадает с знанием способа ее проверки.
ОСМЫСЛЕННОСТЬ И ОПЕРАЦИИ ПРОВЕРКИ.
КОНВЕНЦИОНАЛИЗМ
Перейдем к рассмотрению тезиса (4) принципа вери¬
фикации, согласно которому осмысленность предложений
совпадает с их проверяемостью, а совокупность операций
171 Стефен К. Клини. Введение в метаматематику. ИЛ, 1957,
стр. 184 и след.
334

проверки предложения составляет смысл этого предложе¬
ния. Тезис этот занимает весьма важное место в филосо¬
фии неопозитивизма, поскольку она кладет в основу пони¬
мания принципа верификации заимствованное ей из симво¬
лической логики истолкование его как критерия осмыслен¬
ности.
Указанный тезис выделяет в принципе верификации
проблему отношения между субъектом и проверяемым
предложением в процессе его проверки.
Под операциями проверки имеется в виду совокупность
действий (включая их техническую часть), которые могут
вызвать в поле восприятия тот факт, протокольная запись
которого (W) будет затем подвергнута сравнению с еди¬
ничным предложением науки (Un). К операциям проверки
относится также и процесс сравнения, предполагающий
операции над фактом и над предложениями. В случае фор-
мально-вербалистского понимания факта соответствующий
характер приобретают и операции проверки.
В тезисе (4) речь идет, с одной стороны, об «осмыслен¬
ности» предложений, т. е. о способности предложения быть
истинным или ложным, а с другой —о «смысле», т. е. о кон¬
кретном содержании научного предложения. В этой связи
необходимо остановиться на проблеме содержания поня¬
тий «смысл» и «значение» в формальной логике, а также в
логическом позитивизме.
Логические позитивисты отнюдь не отрицали много¬
образия значений термина «смысл». Р. Карнап, например,
приводил в качестве примера различных оттенков значе¬
ний термина «лишенность смысла» ряд фраз, расположен¬
ных по принципу постепенного перехода от полной «аб¬
сурдности» к «научной неосмысленности»: (1) V& ; (2) «бу
ба би»; (3) «если или и»; (4) «Ганс Сократ зеленый»; (5)
«этот круг печальный»; (6) «в этом облаке сидит Юпи¬
тер» 172.
Содержание понятий «смысл» и «значение» в течение
последнего пятидесятилетия было предметом многочислен¬
ных исследований лингвистов, логиков, математиков и фи¬
лософов. Обзор этой проблематики, анализ ее с марксист¬
ских позиций и главнейшая библиография содержатся в
172 R. Carnap. Scheinprobleme in der Philosophic. Das Fremd-
psychische und der Realismusstreit. Berlin, 1928, S. 28.
335

книге А. Шаффа «Введение в семантику» (1960) 173. Проб¬
лема значения понятия «значение» в сочинениях современ¬
ных американских «аналитических философов», преврати¬
лась даже, как отмечалось, в главный вопрос «аналитиче¬
ской философии». Решения вопроса о значении понятия
«значение» предложены были самые различные: если Фре¬
ге отождествил значение с обозначаемым предметом,
Ф. Брентано — с идеальным бытием как неким абсолюти¬
зированным свойством мысли и «интенциональным» актом,
а Мэд — с реакциями субъектов на знак, то Рассел коле¬
бался между пониманием «значения» как физиологической
реакции организма и как образа, или репродуктивного
представления. Витгенштейн склонился к отождествлению
«значения» с употреблением (the use) знака, а Кожибский
стал понимать значение как отношение между знаком и
обозначаемым предметом.
В неопозитивистской проблеме верификации понятия
«значения» и «смысла» совпадают, и весь вопрос перено¬
сится в иную плоскость, а именно в плоскостьz соотноше¬
ния смысла и способа проверки, а также научной
«осмысленности» (т. е. способности предположения быть
истинным или ложным) и проверяемости. Отождествление
этих двух пар понятий, соответственно, как мы уже виде¬
ли, было характерно для Шлика. Взгляды Карнапа на этот
вопрос эволюционировали от отрицания понятия «смысл»
(на стадии логического синтаксиса) к различению смысла
и способа проверки (на стадии логической семантики),
о чем еще будет идти речь. Изыскания неопозитивистов в
вопросе о содержании «смысла» как логического понятия
опирались отчасти на исследования математика Фреге, но
воспроизвели их в искаженном виде.
В работе «О смысле и значении» (1892)174 Фреге ввел
различие между отношением слова к обозначаемому пред¬
мету (это отношение он назвал «значением» — Bedeutung,
denotation, reference) и смыслом слова (Sinn, connotation,
sense). Указанное различие делается более выпуклым,
173 A. S chaff. Wst^p do semantyki. Warszawa, I960, str. 300—
436; ср.: И. С. Нарский. Лекции польского философа-марксиста
по теории значения. «Вестник МГУ», 1960, № 1, стр. 94—96.
174 Б. В. Бирюков. Теория смысла Готлоба Фреге. Об. «При¬
менение логики в науке и технике», Изд-во АН СССР, 1960,
стр. 502—555.
336

приобретая вид различия между «номинагумом» (самим
объектом, которому дают наименование) и «смыслом» т/ е.
способом, через который «номинатум» получает свое вы¬
ражение в языке (уже отмечалось, что планету Венеру
можно обозначить и как «Утреннюю звезду» и как «Вечер¬
нюю звезду» — смыслы этих выражений различны, но но-
минатум один и тот же). Указанное разграничение Фреге
применил затем к самим предложениям и пришел к выво¬
ду, что смысл предложения заключается в суждении, кото¬
рое в этом предложении выражено, а номинатум предло¬
жения есть его логическая значимость (т. е. истинность,
ложность и т. п.). Действительно, весьма различные по
смыслу предложения могут быть одинаковы с точки зрения
своих логических значимостей (истинность выступает в
данном случае как общий десигнат всех истинных предло¬
жений независимо от их смысла). Таким образом, Фреге
рассматривал категорию «смысла» как нечто субъективное,
а логическим значимостям придал условно объективное
существование. Решение вопроса Фреге было далеко не
бесспорно и вызвало ряд возражений 17'5, но это уже особая
проблема.
При абсолютизации неопозитивистами выводов Г. Фре¬
ге по вопросу о значении понятия «смысл» возникло сле¬
дующее допущение: если различные «смыслы» относятся
к одному и тому же номинатуму, то почему бы не считать
их несущественными с логической точки зрения и не со¬
гласиться с тем, что для логики «смысл» имеет значение
только как совокупность условий логической «истинности»
(или «ложности») того или иного предложения? Ины¬
ми словами, значения и смыслы предложений считаются
совпадающим, если эти предложения истинны при одинако¬
вых логических условиях. В этом случае предложения
«2X2 = 4» и «3x3 = 9» можно будет истолковать как
одинаковые по их значению («смыслу»).
В учении Карнапа до его перехода к семантическим
воззрениям смысл предложений, как правило, считался
продуктом логической выводимости их из определенной
совокупности других предложений и отождествлялся, со¬
ответственно, с возможностью вывести из данного пред- 175
175 Ср.: Р. Карнап. Значение и необходимость. ИЛ, 1959,
стр. 185—201; ср.: стр. 209.
22 и. С. Нарский	337

ложения путем логической дедукции некоторый класс
иных предложений 176.
Что касается понятия «осмысленности», то в 20-х годах
оно было отождествлено неопозитивистами, как мы уже
знаем, с верифицируемостью предложения, поскольку в
это время различие между условиями истинности и вери-
фиццруемостью не проводилось. Однако, оперируя поня¬
тием чувственной верифицируемое™ предложения, необ¬
ходимо было исходить из наличия у этого предложения не¬
которого содержательного смысла, не зная которого пред¬
ложение верифицировать невозможно. Знать смысловое
содержание предложения необходимо было и в случае его
чувственной неверифицируемости, ибо иначе, как заметил
польский философ Р. Ингарден (1934), невозможно уста¬
новить, что оно неверифицируемо.
Вообще говоря, полного разрыва между различными
значениями понятия «смысл» не существует, и Карнап
был отчасти прав, говоря о существовании «градации»
между этими значениями. Если предложение не истинно,
то оно в той или иной степени лишено и содержательного
смысла для науки. Недаром В. И. Ленин писал, что бес¬
смыслица «свойственна всей и всякой идеалистической фи¬
лософии» 177, поскольку такую философию человеческий
опыт никогда не сможет подтвердить. Если оказывается,
что нет средств установления истинности или ложности
данного предложения, то оно для науки бесполезно. Если
условия, при которых предложение ясно обнаруживает
свою истинность или ложность, известны, то значит оно
обладает и содержательной определенностью, т. е. смыс¬
лом. Поэтому В. И. Ленин подчеркивал, что в философии
махизма, при всей ее абсурдности с точки зрения здравого
смысла, есть свой гносеологический и социально-классо¬
вый смысл, подлежащий разоблачению и критике.
В период занятий Карнапа логическим синтаксисом
(начало 30-х годов) главным понятием в гносеологии
представленного им варианта неопозитивизма оказалось
не понятие истинности, а понятие непосредственной вы¬
водимости (истинность сводилась к свойству выводимости
из предложений). В системе логического синтаксиса Кар-
176 «Erkenntnis», 1931, Bd. 2, Н. 5—6, S. 460.
177 В. И. Лени н. Сочинения, т. 14, стр. 213.
338

папа отсутствовали правила обозначения предметов и спе¬
циальные правила установления истинности, поскольку
эти правила заменялись правилами преобразования пред¬
ложений. Смысл (значение) одних предложений понимал¬
ся как класс предложений, являющихся следствием дан¬
ного предложения, и это сводило на нет установление
смысла эмпирическим путем 178. Если мы имеем строго
аналитическое предложение, то все следствия, вытекаю¬
щие из него, суть не более как само это аналитическое
предложение, лишь измененное по форме. Поэтому Кар¬
нап вслед за Витгенштейном назвал аналитические пред¬
ложения, с точки зрения их смысла, пустыми (sinnleer).
Однако понятия и терминология логического синтак¬
сиса не привели к полной перестройке философии неопо¬
зитивизма на досемантическом этапе ее развития. Эмпи¬
рическое содержание понятия «смысл» продолжало играть
в пей определенную роль.
Как же повлияло на принцип верификации на досеман¬
тическом этапе эволюции неопозитивизма сведение
смысла (условий установления истинности) предложений
к совокупности действий (операций) проверки?
Отождествление смысла предложения с операциями
проверки возникло не только в неопозитивизме, но и в
родственной ему концепции операционализма, впервые
высказанной в 1921 г. английским физиком Норма¬
ном Кэмпбеллом и развитой в относящихся к разному вре¬
мени сочинениях американского физика Перси Бриджме¬
на «Логика современной физики» (1927), «Природа
некоторых наших физических понятий» (1952) и др.
Операционализм как трактовка различных понятий есте¬
ствознания требует особого анализа 179. Здесь мы вынуж¬
дены ограничиться рассмотрением основного содержания
операционализма.
П. Бриджмен утверждал, что понятия, с которыми име¬
ет дело наука, отнюдь не отражают чего-то такого, что
178 А. Р а р. Analytische Erkenntnislehre, Cap. I. Das empiris-
tische Sinnkriterium.
179 См. в этой связи статью: Е. Poznanski. Operacjonalizm
ро trzydiestu latach. В сб.: «Fragmenty filozoficzne», ser. 2. Warsza¬
wa, 1959. В статье содержится обширный фактический материал,
хотя с трактовкой его далеко не во всех случаях можно согла¬
ситься.
22*
339

существует в действительности, по являются но своему
значению лишь синонимом для совокупности (the
corresponding set) операций ученого над исследуемьим чув¬
ственным материалом, т. е., в конечном итоге, выражают
«поведение» этого ученого. Главный тезис операционализ-
ма, являющийся отправным пунктом для дальнейших рас-
суждений, состоит ® отождествлении объектов с операци¬
ями их лабораторного исследования (1). Отрицая, что
операции ученых в лабораториях лишь средства обнару¬
жения объективно существующих микрочастиц, процессов,
с ними происходящих и т. д., операционалисты приходят
к выводу, что сами операции формируют, создают реаль¬
ность. Включая в понятие операций исследования также
и измерение, П. Бриджм>ен в своих рассуждениях нередко
подменял весь многосторонний процесс познания процес¬
сом измерения. На методологической основе отождествле¬
ния свойств объектов и человеческой деятельности, обра¬
щенной на эти объекты, абсолютизация операций измере¬
ния привела к отождествлению этих операций и с содер¬
жанием объектов (2). Затем операционалисты стали
отождествлять объекты логико-математических исчис¬
лениях с совокупностью мыслительных операций образова¬
ния определений этих объектов (например, «число», «мно¬
жество» и т. д. (3).
Три приведенные формулировки сводят операционное
определение к решению того, что надо делать субъекту,
чтобы в его опыте возникла определяемая вещь. Форму¬
лировка (3) сводит предмет к результату его дефиниции,
приписывающей этому предмету способность к тем или
иным действиям в своей области применения. Это создает
почву и для иной трактовки самого операционного опре¬
деления: речь идет уже не о том, что делает субъект, а о
том, что происходит с самим «объектом», понимая, однако,
под объектом лишь теоретическое понятие, термин, сим¬
вол, терм.
Это значит, что операционалист, как считает П. Бридж¬
мен, выявляет смысл понятия через указание на опера¬
ции его применения. Понятия и символы отождествляются
с теоретическими операциями, осуществляемыми с поня¬
тиями и символами, т. е. с операциями, которые эти поня¬
тия и символы, согласно принятым для них определениям,
могут «исполнять» в соответствующих исчислениях (4).
340

Формулировки операционализма тесным образом свя¬
заны с принципом верификации, особенно в [рассуждениях
Ф. Франка, который подчеркнул, что операционной трак¬
товке подлежат, строго говоря, не термины, но предложе¬
ния наук. В концепции Ф. Франка различные операции ве¬
рифицируют предложения науки. Он считает, например,
что уравнение Ньютона, выражающее силу через массу
и ускорение (f=md), носит не объективно реальный, но
чисто операционный характер. Такой же характер присущ,
по его мнению, предложениям о положении и скорости
наблюдаемых тел (согласно принципу дополнительности
Н. Бора) и предложениям о волнах де-Бройля в квантовой
механике, описываемых посредством пси-функции.
П. Бриджмен выдвинул требование применять и при¬
знавать в качестве осмысленных в научных формулах и
уравнениях величины, только наблюдаемые или же опе¬
рационно выводимые из предложений о наблюдаемых
фактах. Это его требование вполне соответствовало прин¬
ципу верификации. Операционализм не придает объектив¬
ного значения теоретическим построениям наук, считая
их за логические конструкции, применяемые только как
средство предсказания будущих операций. К. Гемпель
справедливо отметил 18°, что операционные идеи нашли
прямой отзвук в учении Карнапа об отличии проверяемо¬
сти от подтверждаемости. В операционализме есть даже
своеобразная «атомарная» концепция опыта: каждое по¬
нятие науки атомарно, оно порождено только соответст¬
вующими ему операциями, которые вызывают или изме^
ряют то, что ученый с этим понятием связывает.
Из операционализма вытекают формулировки дефи¬
ниции истины, которые соответствуют определениям ее
через верификацию: истина тождественна операциям ее
проверки (5), истинность теоретического понятия (сим¬
вола) тождественна «успеху» его функционирования (6).
Последняя формулировка близка к утверждениям праг¬
матистов, согласно которым «„истинное", говоря коротко,
это просто лишь удобное (expedient) в образе нашего
мышления...» 181.
В трактовке операционализма произошли изменения, * 191
180 «Scientific monthly», 1954, vol. 79, р. 209—231.
191 В, Джемс. Прагматизм. СПб., 1910, стр. 136,
341

соответствовавшие тем изменениям в направлении ко все
более формалистической трактовке, которые произошли в
принципе верификации. П. Бриджмен включил в. число
операций так называемые «бумажно-карандашные» (pa¬
per-pencil) операции, понимая под ними мыслительные
и словесные действия с символами. Удельный вес «сло¬
весных» операций в концепции операционализма с года¬
ми возрастал. Этот процесс привел к тому, что стало не¬
понятным, существует ли вообще какая-либо разница
между эмпирическим и рациональным, а само понятие
«операции» стало чрезвычайно расплывчатым.
Сведение смысла предложений к операциям их вери¬
фикации в случае трактовки операций как словесных про¬
цедур превращается почти что в парафразу формально-
вербалистского (словесного) физикализма, но с одним раз¬
личием. Если физикализм безусловно предполагает необ¬
ходимость конструирования внутренне согласованной си¬
стемы предложений, то операционалистское истолкование
словесной верификации оставляет субъекту, высказываю¬
щему данные предложения, несколько большую свободу
действий. Согласовывать или не согласовывать данное
предложение с другими зависит от решения субъекта, не
вытекающего из самого принципа операционализма.
Отождествление смысла предложений с операциями
их верификации означает сведение класса всех предложе¬
ний о реальности к классу операционно установленных
предложений, т. е. слияние понятий реальности и познан-
ности. «С операционной точки зрения,— заявляет Бридж¬
мен,— бессмысленно пытаться отделять „природу" от
,,знания природы"» 182. Объективная действительность сво¬
дится к операциям, т. е. к деятельности субъекта. С этой
точки зрения, например, «гипотеза, что звездное небо су¬
ществовало во все времена, и гипотеза, что оно существует
только тогда, когда я его вижу, совершенно тождественны
во всех тех следствиях, которые я могу проверить» 183. Го¬
воря точнее, операционалмст отбросит именно первую ги¬
потезу, как высказывающую больше того, что сообщается
посредством операций субъекта, и тем самым распишет-
182 Р. W. Bridgman. The logic of modern physics. N. Y., 1927,
p. 62.
183 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 482.
342

вя в своем солипсизме. Так возникает разновидность со¬
липсизма, и притом с волюнтаристским привкусом.
Операционная концепция истины была принята одним
из лидеров семантической философии А. Рапопортом.
В своей уже упомянутой нами книге «Операционная фи¬
лософия» он расчленил теорию познания на пять проблем:
дефиниции (что такое я?), реальности (реален ли х?), ве¬
рификации (истинен ли х?}, дедукции (обладает ли х зна¬
чимостью?) и причинности (почему имеется х?). Содер¬
жание ответов на поставленные проблемы А. Рапопорт
сводит к фиксации различных оттенков отношения субъ¬
екта к своим операциям над чувственным опытом и сим¬
волами этого опыта. Такую трактовку проблем Рапопорт
объявил единственным средством преодоления «разрыва
между 'мыслью и действием» 184. Польский историк опе-
рационализма Э. Познаньский считает, что операционная
философия А. Рапопорта не имеет с операционализмом
ничего общего. Однако он совершенно упускает из виду,
что Рапопорт лишь придал операционализму сугубо се¬
мантический характер.
Нам осталось рассмотреть тезис (5) принципа верифи¬
кации, отождествляющий осмысленность со способностью
предложения быть истинным или же ложным. Будучи
чисто логическим условием (3) и (4) тезисов и в этом
смысле не относясь к философии непоредственно, этот те¬
зис не дает чего-либо принципиально нового для осве¬
щения философской сущности принципа верификации в
неопозитивизме. Однако следует подчеркнуть, что логиче¬
ские позитивисты попытались при помощи тезиса (5)
превратить принцип верификации в основную силу в их
борьбе с философскими противниками, маскируемую яко¬
бы нейтральной философской позицией. Принцип верифи¬
кации «отлучает» несогласные с неопозитивизмом фило¬
софские учения от истины, уподобляя их судьбу участи ан¬
гелов в «Божественной комедии» Данте. Ангелы, не совер¬
шившие ни добрых, ни злых дел, попадают не в ад, а в его
преддверие, т. е. «по- ту сторону добра и зла»:
Их свергло небо, не терпя пятна,
И пропасть Ада их не принимает,
 Иначе возгордилась бы вина.
184 A. Rapoport. Operational philosophy. Integrating knowledge
and action. N. Y., Ii963, p. 17, 29, 230 etc.
343

В сочинениях лидеров и эпигонов неопозитивизма не¬
редко можно встретить, как мы уже упоминали, демагоги¬
ческое сравнение принципа верификации со знаменитой
«бритвой Оккама»,— номиналистическим тезисом, запре¬
щавшим вносить в философию сущности и принципы
«сверх необходимости» (sine necessitate) и направленным
против средневекового реализма во всех его видах. В один
голос неопозитивисты утверждали, что принцип верифи¬
кации есть незаменимое средство для изгнания из науки
всех «метафизических» предложений и теорий. В дейст¬
вительности принцип верификации используется неопо¬
зитивистами весьма пристрастно и односторонне: против
философского материализма, против учения об отражении
действительности в искусстве, против теорий, враждебных
субъективизму в социологии и этике.
, При помощи принципа верификации неопозитивисты
пытаются поставить под сомнение фундаментальные по¬
ложения философского материализма о существовании
объективной реальности. «...Утверждения о материальных
вещах,— писал А. Айер,— доказательно не верифици¬
руются» 185. Принцип верификации используется и против
тезисов о»б объективном характере причинности и объек¬
тивной обусловленности человеческого опыта.
В эстетике этот принцип используют для пропаганды
абстракционизма и символизма, а в этике — для обоснова¬
ния аморализма и беспринципности. Г. Райхенбах сфор¬
мулировал «этический принцип терпимости»: «Предста¬
витель научной философии в основе своей терпим и позво¬
ляет каждому думать, что он хочет... Каждый имеет право
выдвигать свои собственные этические императивы и тре¬
бовать, чтобы все другие люди им следовали» 186.
А. Айер в свое время утверждал, например, что присо¬
единение оценки «неморально» к сообщению о факте, на¬
пример, какой-либо кражи не добавляет к этому сообще¬
нию ничего такого, что могло бы быть верифицировано,
а потому эта оценка должна быть опущена как «псевдо¬
предикат» (наподобие терминов «истинно», «существует»
и т. д.) 187. Более позднее заявление Айера о том, что
185 A. Ayer. The foundations of empirical knowledge, p. 239.
186 H. Reichenbach. Der Aufstieg der wissenschaftlichen
Philosophie. Berlin, 1957, S. 289, 330.
187 A. Ayer. Language, truth and logic, p. 152,
344

оценки «морально», «аморально», «хорошо», «плохо» и
им подобные все же кое о чем сообщают, а именно о взгля¬
дах данного субъекта, субъективизма не устраняет.
Р. Авенариус в сочинении «Философия как мышление о
мире...» утверждал в свое время, что из принципа эконо¬
мии мышления вытекает необходимость следовать дву¬
личному требованию si vis pacem, para bellum (хочешь
мира,— готовься к войне). Спустя полвека О. Нейрат
заявил, что утверждения, клеймящие пропаганду войны,
лишены смысла и не имеют значения для социологиче¬
ской науки. Согласно 'Принципу верификации, суждение
«агрессивная война есть преступление против человече¬
ства» проверке не поддается, а потому его следует трети¬
ровать как утверждение, лишенное научного смысла.
В политике принцип верификации служит скрытой
методологической основой для пропаганды некоего
«третьего пути» между войной и миром. Еще Огюст Конт,
заявляя, что его философия способна осуществить «вели¬
кое сочетание духа порядка с духом прогресса», понимал
это как обоснование «постоянного соглашения» между
консерватизмом и прогрессом. Ныне отнесение неопози¬
тивистами тезиса о необходимости выбора между двумя
диаметрально противоположными течениями в общест¬
венной жизни к числу предложений, лишенных научного
смысла, вполне соответствует соглашательской политике
современных ревизионистов, что показала, например, псев-
дотеоретическая деятельность А. Малевского в Польше.
Принцип верификации в недавние годы применялся
«общими семантиками» С. Чейзом и А. Кожибским для
защиты капитализма и оправдания фашизма. Чейз отри¬
цал социальные язвы капитализма, заявляя: «Безработи¬
ца не является вещью. Вы никаким способом не сможете
доказать, существует она или не существует реально,
а не только как слово» 188. Правда, Чейз не отрицал того
факта, что у многих рабочих в США нет работы и что этот
факт верифицируется, но он категорически утверждал,
что безработицы как экономического явления, необходи¬
мо присущего капитализму, не существует, так как поня¬
тие безработицы связано с неверифицируемым принци¬
пом каузальных связей. Кожибский в своей книге «Нау-
188 St. Chase. Roads to agreement. N. Y.? 1951, p. 133.
345

ка и здравомыслие» рассматривал фашизм всего-навсего
как разновидность индивидуального «эгоизма», т. е. как
лишь морально-психологическое явление 189. Как социаль¬
ной проблемы фашизма будто бы не существует. В этом
смысле фашизм есть якобы не более как эфемерная «ме¬
тафизическая сущность».
Номиналистическими мотивами принципа верифика¬
ции проникнуты такие основополагающие для так назы¬
ваемой «эмпирической социологии» работы, как труд
Флориана Знанецкого и Уильяма Томаса «Польский
крестьянин в Европе и Америке» (1918), брошюра Отто
Нейрата «Эмпирическая социология» (1932) и книга
Джорджа Ландберга «Социальное исследование. Изучение
методов собирания данных» (1942). В этой книге прово¬
дится гонение на общие понятия и законы науки и допу¬
скаются лишь эмпирические «законы», не претендующие
на выявление сущности явлений. Эти законы должны
быть, по мнению Ландберга, «статистическим обобщением
эмпирических наблюдений, которое описывает, как имен¬
но данный объект поведет себя при установленных ус¬
ловиях» 19°.
Принцип верификации внешне выглядит как угроза
для всех исследователей, которые рискнули бы им пре¬
небречь. Но для диалектического материализма и созна¬
тельно опирающихся на него ученых его опасность не¬
реальна, ибо он является ярким примером безоснователь¬
ной догматической «метафизики».
В самом деле, как уже говорилось, принцип верифи¬
кации основывается на утверждении, что человеческий
опыт состоит из неких «изначальных данных». Это ут¬
верждение ложно, но оно без всяких доказательств при¬
нято неопозитивизмом как безусловно истинное. Принцип
верификации связан с убеждением, что фиксация опыта
в предложениях достижима. Это убеждение истинно (если
его понимать материалистически), но сам неопозитивизм
оказался совершенно не в состоянии объяснить природу
взаимодействия чувственного и рационального191.
189 A. Korzybski. Science and sanity. N. Y., 1941, preface.
190 G. A. Lundberg. Social research. A study in methods of
gathering data. N. Y., 1942, p. 12.
191 Проблема соотношения чувственного и рационального рас¬
сматривается неопозитивистами обычно как проблема соотношения
346

Принцип верификации, наконец, сам по себе немыс¬
лим без признания причинности. Однако неопозитивизм
не приемлет тезиса об объективном характере причинно¬
сти вследствие чего принцип верификации превращается
в чисто субъективистский постулат, а следовательно,
неизбежно обесценивается.
Отрицая объективность причинности, логические по¬
зитивисты (если отвлечься здесь от частных различий
между ними) считают законы науки (все законы опи¬
раются на признание причинности) и сам закон причин¬
ности формальнологическими конструкциями, упорядочи¬
вающими материал опыта и полезными для предсказания
данных будущего опыта. В статье «Картина мира и поня¬
тийная аппаратура» (1936) К. Айдукевич рассуждал
о том, что, пользуясь той или иной понятийной аппарату¬
рой,- т. е. совокупностью терминологически и символиче¬
ски закрепленных понятий науки, мы вынуждены при¬
нять определенные данные опыта. Затем Айдукевич спе¬
циально оговорил, что недопустимо смешивать выраже¬
ние «необходимость принятия» с «каузальным принуж¬
дением». Говоря об этом «принуждении», писал Айдуке¬
вич,— «мы подразумевали гипотетическую связь» 192. Вот
что имелось здесь в виду.
Если мы говорим: «опытные данные Е принуждают
нас, в случае, если мы стоим на почве понятийной аппа¬
ратуры В, к признанию суждения С7», то это означает:
,,в понятийной аппаратуре В можно столкнуться с такой
проблемой, что ее решение в случае, когда даны опытные
данные Е, может последовать только при позитивном
принятии суждения U и никак не иначе". Выражение же
«данные восприятия Е принуждают нас абсолютно (та¬
ким образом, не взирая на понятийную аппаратуру) приз¬
нать суждение U» означает: «в каждой понятийной ап¬
паратуре имеется такая проблема, решение которой
эмпирического и теоретического знания, хотя здесь нет полного
тождества, поскольку в каждом эмпирическом утверждении содер¬
жится рациональный момент. Соотношение эмпирического и теоре¬
тического знания полностью отождествляется неопозитивистами с
соотношением синтетических и аналитических предложений. В дол¬
гих спорах на протяжении последних лет «аналитические филосо¬
фы» вынуждены были признать, что границу между этими двумя
видами предложений следует считать относительной.
192 «Erkenntnis», 1934, Bd. 4, Н. 4, S. 267.
347

в случае данности опытных данных Е может последовать
только через позитивное принятие суждения С7» 193. Та¬
ким образом, Айдукевич всячески пытается обойти тот
факт, что именно объективная, т. е. независимая от
субъекта реальность является той причиной, которая при¬
нуждает нас к высказыванию таких-то, а не иных сужде¬
ний о ней.
Факт единства материальной природы и действующих
в ней законов Д. С. Милль подменил в свое время субъек¬
тивно-психологическим принципом «единообразия». К. Ай¬
дукевич подменил этот факт ссылкой на наличие у всех
понятийных аппаратур некоторых общих черт и особен¬
ностей. Но Айдукевич не делает ни малейшей попытки
ответить на вопрос: по какой причине именно эти осо¬
бенности имеются у тех понятийных аппаратур, которые
оказываются в науке эффективными?
Однако принцип верификации, эта основа неопозити¬
визма, рушится, как только его лишают предпосылки кау¬
зальности. В самом деле, принцип верификации склады¬
вался при невыска1зываемом прямо неопозитивистами
предположении, что он причинно необходим для науки
и что развитие науки причинно обусловлено необходимо¬
стью приспособления людей к окружающей их среде.
Опыт есть причина существования фиксирующих его
протоколов и верификации предложений науки. Если
предложения о состоявшейся верификации суть логиче¬
ское основание для вывода об истинности или ложности
того или иного положения науки, то сама состоявшаяся
верификация понимается как определенный эмпириче¬
ский факт, который в свою очередь есть причина того,
что с данным положением в дальнейшем обращаются как
с истинным. Несмотря на очевидность всего этого, неопо¬
зитивисты не в состоянии принять закон причинности
именно потому, что принцип верификации объявляет за¬
кон причинности неверифицируемым! 194
Аналогичная картина возникает и с принципом индук¬
ции. Если он не будет признан наукой, то, как об этом го¬
ворилось, переход от верифицированных единичных пред-
193 «Erkenntnis», 1934, Bd. 4, Н. 4, S. 267.
194 Ср.: М. Gordon. Zagadnienie powtarzalnosci jako cechy pra
widlowsci koegzystencjalych i przyczynowych w uj§ciu Arthura Papa
i Philippa Franka. «Studia filozoficzne», 1958, N 4(7),
348

ложеиий к общим предложениям науки невозможен,
а потому система науки в целом верифицирована быть не
сможет. Но сам принцип верификации не позволяет объ¬
яснить и принять индукцию. Попытки же отдельных нео¬
позитивистов изобразить принцип индукции как «требова¬
ние инвариантности» (априорный принцип — Э. Кайла),
или же как «приказ» оперировать предложениями мак¬
симально упорядоченно (императив — Г. Фейгль) явно
противоречат существу неопозитивизма, так как оказы¬
ваются стремлением включить «метафизику» в «антиме-
тафизическое» по замыслу учение.
Неопозитивизм находился все перед той же дилем¬
мой: либо открыто признать правоту материалистического
учения, либо продолжать путь по зыбкой почве субъек¬
тивизма и двусмысленных оговорок. Предпочтя второе,
неопозитивисты вновь зашли в тупик: если принцип вери¬
фикации не основан на признании объективной причинно¬
сти, то в чем заключается его обоснование? Попытки
ответить на этот вопрос привели к новым злоключениям.
Если признать, что принцип верификации является
синтетическим, то он, как и всякое синтетическое, а сле¬
довательно, эмпирическое предложение сам подлежит
верификации, ибо неопозитивизм отрицает существова¬
ние синтетических предложений a priori. Предложение,
которое констатировало бы верифицированность самого
принципа верификации, в свою очередь подлежит вери¬
фикации и так далее без конца. Возникает очередной
бесконечный регресс.
Поскольку допущение синтетического характера прин¬
ципа верификации завело в тупик, логические позитиви¬
сты стали высказывать предположения, что он носит ана¬
литический характер. Иными словами, этот принцип дол¬
жен аналитически вытекать из понятия истины, т. е. из
ее определения. Но вытекает ли он из этого понятия на
самом деле? С одной стороны, да, поскольку эмпириче¬
скую истину усматривают в том же, в чем и верифика¬
цию: в одинаковости содержания предложения и факта
опыта. С другой стороны, нет, так как неясно, почему не
поддающееся проверке предложение в принципе не может
быть включено ни в класс истинных, ни в класс ложных
предложений. Кроме того, если из предложения «истин¬
ность есть одинаковость содержания предложения и факта
349

опыта» может быть дедуцировано предложение «проверяе¬
мость есть истинность», то не видно, откуда нами получено
исходное определение истины. В проблеме обоснования
принципа верификации логический позитивизм остается
все в том же тупике.
В конце концов лидеры неопозитивизма (К. Поппер,
К. Айдукевич, Ф. Франк и другие) пришли к признанию
конвенционального характера принципа верификации: он
представляет собой условное соглашение, принятое груп¬
пой ученых в силу его «удобства», «динамической эффек¬
тивности», «простоты», «экономии мышления» и т. п.
Конвенционализм, как неизлечимая болезнь, охватил всю
доктрину неопозитивизма, постепенно разъедая ее. Соз¬
давая иллюзию «разрешения» проблемы происхождения
логики и математики путем одновременного преодоления
и индуктивизма и кантовского априоризма, а в этой свя¬
зи иллюзию преодоления противоположности между мате¬
риализмом и идеализмом, теоретики конвенционализма
претендовали на нейтральную позицию в мировоззренче¬
ских вопросах.
Конвенционализм прошел стадии развития, обозначен¬
ные «принципом терпимости» Карнапа и принципом «ра¬
дикального конвенционализма» Айдукевича. Уже А. Пу-
анкарэ рассматривал геометрические аксиомы как услов¬
но принятые дефиниции. Этот мотив был теперь усилен
Карнапом, заявившим, что «наше дело не выдвигать
запрещения, но — достигать соглашения... В логике нет
морали. Каждый свободен строить свою собственную
логику, то есть свою собственную форму языка, какую он
желает» 195. Выбор же определений тех правил, которые
будут использованы при построении «формы языка», за¬
висит, по мнению Карнапа, от мнений «ученых нашего
культурного круга» 196, а согласно Нейрату — от психоло¬
гии ученых 197.
К. Айдукевич распространил конвенционализм из об¬
ласти логики и математики на все исходные принципы
и понятия наук и выдвинул на первый план понимание
195 R. Carnap. The logical syntax of language. London, 1954,
p. 51—5i2.
196 «Erkenntnis», 1932, Bd. 3, S. 180.
197 Ibid., 1934, Bd. 4, S. 358—359.
350

Конвенций как условных яЗЬхковЫх дефиниций 198. В отли¬
чие от взглядов Пуанкарэ, понимавшего определение
как простые номинальные дефиниции, Айдукевич стал
рассматривать их в качестве производных от условно при¬
нятых семантических правил. «Итак, в науке нет положе¬
ний, которые имели бы характер конвенций. Конвенцио¬
нально, произвольно нечто иное. Конвенционален смысл,
придаваемый в науке терминам...» 199.
Не анализируя здесь специально гносеологических
источников конвенционализма (они весьма многообраз¬
ны), отметим лишь, что одним из таких источников было
избранное сторонниками конвенционализма направление
в логическом анализе понятия «взаимосогласованность
предложений». От анализа этого понятия прямой путь
вел к анализу внутренней непротиворечивости формаль¬
но-аксиоматических систем, а далее — логической ана¬
литичности (а затем //-осмысленности, или «//-детерми¬
нированности» в терминологии Карнапа). В процессе
указанного анализа неопозитивисты отклонились от стро¬
го научного исследования вопроса. Они сами же иногда
признавали, что «аналитичность» и «тавтологичность»
не совсем одно и то же (поскольку в аналитических пред¬
ложениях, к которым относят предложения, истинные
независимо от других предложений, содержатся нетавто¬
логические дефинированные знаки, как, например, в слу¬
чае уже принятого за истинное суждение «объективная
реальность существует объективно»). Однако, несмотря на
это, в ходе дальнейшего исследования вопроса неопозити¬
висты фактически подменили аналитичность «тавтоло-
гичностью». Обратим особое внимание на то, что послед¬
ний термин был истолкован в смысле абсолютной незави¬
симости принятых в данной системе законов логики от
вкладываемого в них содержания200.
Этот ход рассуждений привел к тому, что тавтологич¬
ность законов логики была истолкована в смысле «бессо¬
держательности», а логика была сведена к совокупности
198 К. A j d u k i e w i c z. Das Weltbild und Begriffsapparatur.
«Erkenntnis», 1934, Bd. 4, S. 261—274.
199 K. A j d u k i e w i c z. Konwencjonalne pierwiastki w nance.
«Wiedza i zycie», 1947, Zs. 4, s. 312.
200 П. В. T а в а н e ц. О так называемом тавтологическом харак¬
тере логики. «Вопросы философии», 1957, № 2.
351

тавтологий201. Оставалось принять, что логические тавто¬
логии имеют чисто конвенциональную природу.
В качестве источников конвенционализма сыцрало
свою роль, как известно, субъективистское истолкование
факта существования различных (n-значных) логик
и различных геометрий. На формирование конвенциона¬
лизма оказала аналогичное влияние также и возможность
конструирования исходных понятий математики через
предшествующие им и их полагающие чисто формальные
(не обязательно «очевидные») определения. Упомянем,
наконец, о широкой проблеме интерпретации формаль¬
ных систем вообще: аксиоматические системы логически
истолковываются как «пустые» формы для различных
содержательных интерпретаций (теорий), что и вызыва¬
ет иллюзию полной независимости этих форм от внешних
причин.
Сторонники конвенционализма не желали видеть то¬
го, что возможность различной интерпретации формаль¬
ных систем, являющейся частным случаем изоморфизма,
т. е. одинаковости структуры связей в различных обла¬
стях действительности, коренится в материальном един¬
стве мира. Интерпретируемость формально непротиворе¬
чивых систем на материале различных объектов («выпол¬
нимость») не есть следствие некоего «всемогущества»
этих систем, но следствие их зависимости от объективного
мира, определяющей их приемлемость или неприемле¬
мость: здесь, как и в других случаях, решает критерий
практики, а не .произвол мыслящего субъекта. «Выпол¬
нимость» систем и исчислений производна от истинности,
но не наоборот.
Несостоятельность конвенционализма доказывается и
известной теоремой К. Гёделя, согласно которой для каж¬
дого достаточно богатого средствами логико-математиче-
ското исчисления существуют истины, выразимые в его
терминах, но из этого исчисления не выводимые. Сам
Гёдель вначале примыкал к «Венскому кружку», но Дея~
201 Л. В и т г е н ш т е й н. Логико-философский трактат, 6. 1. Ср.
слова Б. Рассела: «Математика перестала казаться мне нечеловече¬
ской по своему содержанию. С неохотой, но я вынужден был при¬
знать, что она состоит из тавтологий» (В. Russell. Му philoso¬
phical development. N. Y., 1959, p. 211).
352

тельность его как математика развилась в стихийно мате¬
риалистическом направлении.
Перенесение неопозитивистами конвенционализма из
логики и математики в сферу эмпирического знания ска¬
залось, в частности, как на решении вопроса об источнике
принципа верификации, так и на трактовке механизма
верификации.
Принцип конвенционализма в неопозитивизме претер¬
пел немало перипетий 202, связанных с желанием так или
иначе замаскировать его. Одной из последних попыток
такой маскировки была статья У. Куайна «Истина через
конвенцию», где автор, указывая на то, что для самого
выведения логики из конвенций уже нужен аппарат неко¬
торой логики, колеблется между априоризмом и прагма¬
тизмом и кончает беспомощным выводом о том, что ло¬
гика «просто принята» 203 в языковом поведении людей.
Таким образом, в новой словесной оболочке перед нами
выступает все та же избитая идея конвенционализма.
Уже с момента возникновения принципа верифика¬
ции в него проник конвенционализм, органически связан¬
ный с логической стороной действия верификационного
механизма. Выведение предложений Un из U происходит,
с точки зрения неопозитивистов, при помощи аксиоматиче-
ски-конвенциональной системы, которая, заметим, в
ряде случаев должна содержать, кроме собственных логи¬
ческих конвенций, также и редуктивно образованные вы¬
сказывания (дело в том, что поскольку U не есть закон
логики, но есть положение некоторой иной науки с экспе¬
риментальной основой, то для выведения следствий из U
одних только «чистых» логических законов и правил уже
недостаточно). Предложения U', U”\ U'"... Un заимству¬
ются из конвенциональной логической системы, но, разу¬
меется, не из разных систем: иначе в движении от U к Un
возникли бы логические противоречия.
Но этим не ограничивается влияние конвенционализ¬
ма на механизм верификации.
Механизм верификации может быть интерпретирован
по своей логической форме как процесс так называемой
202 См. об этом в журнале «Вестник МГУ», 1961, № 1,
стр. 88—97.
203 «Readings in philosophical analysis». N. Y., 1949, p. 273.
23 И. с. Нарский
353

прогрессивной редукции, т. е. умозаключения по типу
«1) если U, то Un. 2) Un есть. 3) Следовательно, есть U».
Но, как известно, такое умозаключение не дает полной
достоверности, так как Un может оказаться консеквентом
не только по отношению к U. Наглядно обнаруживается
неполнота достоверности этого умозаключения в упоминав¬
шемся уже наиболее простом случае, где U представляло
собой обобщение по отношению к Un. В этом случае редук¬
ция сливается с индукцией, причем вывод от верификации
Un к верификации U оказывается тем менее достовер¬
ным, чем меньшее число случаев Un нами проверено (все
случаи Un, как правило, проверить невозможно).
Какую же роль, с точки зрения неопозитивистов, играет
в описанных логических связях конвенционализм? Весьма
существенную. Во-первых, конвенционально определяют
смысл логического отношения «если... то...». Во-вторых,
именно по конвенции можно ограничиться проверкой
лишь некоторого' числа предложений серии Un. Кроме того,
конвенциональные (из уже принятой системы) логические
средства используются для выведения правил логически
точного формулирования протокола W и сопоставления
(сравнения) W и Un.
После того как неопозитивисты отказались от анализа
отношения восприятий к протоколам W и свели процесс
верификации к взаимоверификации предложений, т. е. к
установлению их взаимосогласованности, конвенционально
принятые логические средства оказались единственным су¬
дьей в вопросе о наличии взаимосогласованности Un и W
(где W стало играть роль обычного единичного предложе¬
ния науки).
Вопрос о взаимосогласованности стал решаться только
конвенцией (прежде всего в смысле непротиворечивости)
различных общих предложений U, Ua,Ub,Uс ... данной си¬
стемы знания, имея в виду уже не только чисто логическую
систему (//-язык), но и всякую систему, в которую входят
эмпирические правила преобразования (в терминологии
Карнапа — Р-язык). Что касается верификации предло¬
жений внутри Л-языка, то она происходит путем прямого
рассмотрения их символической формы.
Кроме того, конвенционализм был использован, как об
этом мы сказали выше, и для объяснения происхождения
самого принципа верификации.
354

Если конвенционализм проникает в эмпирическое зна¬
ние, то вся наука (а не только логика и математика) ока¬
зывается чисто условным сооружением и трещит по швам.
Применение принципа конвенционализма привело к пре¬
дельной субъективизации категории «смысл» в неопозити¬
визме, а отсюда и к субъективистскому истолкованию нау¬
ки. Еще на заре неопозитивистского движения Л. Витген¬
штейн советовал не пускаться в «опасные» исследования
гносеологических основ этой философии. Искать, по его
мнению, источник принципа верификации не следует, ибо
это были бы «метафизические» поиски. По этому вопросу,
как и по другим вопросам философского обоснования нео¬
позитивистской доктрины, он рекомендовал воздержаться
от суждений. «О чем нельзя говорить, об этом следует мол¬
чать» 204. Но, как справедливо заметил Рассел в своем пре¬
дисловии 1922) к «Логико-философскому трактату» Вит¬
генштейна, требование не высказываться о «метафизике»
есть само по себе «метафизика». Высказывание «антимета-
физического» тезиса превращает самого автора в «метафи¬
зика». Никакой «чистой» от онтологии теории познания
создать Витгенштейну и его последователям не удалось.
Не удалось и замаскировать субъективизм принципа вери¬
фикации.
Завершая анализ принципа верификации в досеманти-
ческой версии неопозитивизма, следует указать на одну
весьма характерную его особенность, обнаруживающую
полную непригодность его для науки и практики. Громад¬
ную роль для развития науки играет предвидение будущих
явлений. Принцип же верификации по существу своему
противоположен научному предвидению.
Вопрос о возможности научного предвидения имеет не¬
посредственное практическое значение для жизни людей.
Признавая это, еще О. Конт утверждал, что назначение
«положительных законов» состоит в рациональном предви¬
дении, позволяющем использовать законы наук в интере¬
сах людей (prevoir pour рои voir). Ганс Райхенбах считал
возможность предвидения будущего опыта критерием ис¬
тинности научных теорий. Он утверждал, что «высказыва¬
ние ,,существует физический мир“ мы можем отличить от
высказывания „нет физического мира44, ибо мы можем
204 Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат, 7.
23*	355

представить паши переживания, делающие одно высказы¬
вание вероятным, а другое — невероятным. Оба высказы¬
вания отличаются друг от друга в смысле их предсказа¬
тельного содержания. Функциональное понимание позна¬
ния дает гипотезе о физическом мире верифицируемый
смысл» 205. Казалось бы, перед нами позиция материалиста.
Однако именно метод логического эмпиризма делает
предвидение принципиально невозможным. Во-первых, как
мы уже видели, принцип верификации лишает будущее
объективно реального характера. Во-вторых, отрицание
объективного характера причинных связей ведет к тому,
что не допускается совпадение теоретических выводов с
теми явлениями, которые обнаруживаются позднее; подоб¬
ное совпадение рассматривается как чистый случай, «уда¬
ча» теоретика. Отрицание объективного характера причин¬
ности несовместимо с предсказанием превращения реаль¬
ных возможностей в действительность. В-третьих, согласно
принципу верификации, истина рассматривается безотно¬
сительно к процессу отражения и вне отношения содержа¬
ния суждений к объективной реальности. Учение неопози¬
тивизма об истине и ее критерии по духу чуждо задачам
науки по предвидению будущих состояний объективной
реальности. Отто Нейрат в статье «Социология в физика-
лизме» (1931) отрицал практическую применимость вы¬
водов из социологии, построенной на позитивистской осно¬
ве, проводя резкое различие между «предсказаниями»
(будто бы вытекающими из социологии неопозитивизма)
и «приказами» (Befehle — предсказаниями, пригодными
для практического применения). «Из системы высказыва¬
ний,— писал Нейрат,— никогда не может быть выведен
приказ!... То, что часто путают приказы и предсказания,
связано, видимо, с тем, что и те и другие имеют дело с „бу-
дущим“. Приказ есть процесс, в отношении которого пола¬
гают, что он вызовет определенные изменения [у людей]
в будущем; предсказание же есть высказывание, о котором
полагают, что оно будет согласовываться с будущим выска¬
зыванием» 206.
205 Н. Reichenbach. Der Aufstieg der wissenschaftlichen Phi-
losophie, S. 2l99. Совершенно противоположное первому мнение вы¬
сказано им на стр. 203.
206 «Erkenntnis», 1931, Bd. 2, S. 430.
356

В различении между теоретическими выводами («пред¬
сказаниями») и указаниями для непосредственной их
практической реализации («приказами») есть доля прав¬
ды, так как далеко не всегда возможен непосредственный
переход от теории к практическому ее применению. Одна¬
ко, с нашей точки зрения, абсолютного разрыва между тео¬
рией и ее практическим применением быть не может.
О. Нейрат не желал видеть того, что значимость предска¬
заний, касающихся социальных явлений, если им не сле¬
довать в практических действиях, выветривается (не гово¬
ря уже о том, что социология неопозитивизма вообще
ложно представляет себе сущность социальных явлений,
и статистические «предсказания», даваемые ей, являются
примером крайнего крохоборства).
Будущее состояние общества принципиально нельзя от¬
членить от активной деятельности людей в настоящее вре¬
мя. В своей деятельности люди руководствуются тем, что
Нейрат назвал «приказами», ибо их деятельность целена¬
правленна даже и в тех случаях, когда ее результаты рас¬
ходятся с намеченными ими целями. «Приказы» могут
иметь различное происхождение: они могут вытекать либо
из ложных общественных теорий, возникающих в соответ¬
ствующей общественно-политической обстановке, либо из
научной теории. Но во всех случаях реализация их так
или иначе влияет на характер дальнейшей человеческой
истории.
Нейрат признавал, правда, что люди, следуя тем или
иным «приказам», воспринимают их как нечто внешнее по
отношению к своему сознанию или же считают их исходя¬
щими из собственной головы. Но Нейрат принципиально не
допускал и мысли о том, что люди в своей деятельности
могут руководствоваться теоретически обоснованными
«приказами», т. е. руководствоваться теорией! В то же вре¬
мя он считал, что задачей различных политических теорий
должен быть подбор таких «приказов», которые, влияя на
людей при помощи различных средств пропаганды, заста¬
вили бы их осуществлять ту или иную политику. Эти
взгляды Нейрата как нельзя более удобны для беспринцип¬
ных буржуазных политиканов, считающих, что хорош тот
лозунг, который поможет им увлечь за собой «толпу»...
Последнего Нейрат не сознавал. О путанице его обществен¬
ных взглядов свидетельствует то, что свои рассуждения он
357

считал совместимыми с ...марксизмом и даже утверждал,
что марксизм — это... «эмпирическая социология» наших
дней 207. У Нейрата нашлись последователи из лагеря реви¬
зионистов. Это и неудивительно, поскольку сам Нейрат был
австро-марксистом. Австро-марксисты О. Бауэр и К. Рен¬
нер немало заимствовали из методологии Нейрата. К. Рен¬
нер в статье «Является ли марксизм идеологией или нау¬
кой» (1928) утверждал, что марксизм — это только «эмпи¬
рическая борьба» и идеология Маркса его лишь «дискреди¬
тирует». Подобно Нейрату, некоторые ревизионисты ныне
пытаются использовать принцип верификации для опро¬
вержения исторического материализма.
Так, Анджей Малевский в статье «Эмпирический смысл
теории исторического материализма» 208 пытается с пози¬
ций позитивизма и ревизионизма «очистить науку от иде¬
ологии», объявив, что надо «переформулировать» положе¬
ния исторического материализма в «чисто эмпирическом»
духе. Малевский попытался вычеркнуть из марксистской
теории все научные положения о закономерностях разви¬
тия производства, о социальных революциях и т. д.
Мы уже видели, что принцип верификации неприменим
не только к будущим событиям, но и к событиям настоя¬
щего, неприменим, следовательно, к повседневной практи¬
ческой деятельности.
Отношение свое к повседневной практике неопозитиви¬
сты, когда они покидают рамки своих «теорий», не очень-
то строят на принципе верификации, а тем более — на вы¬
текающих из него солипсистских выводах. Так, в статье
«Позитивизм и реализм» (1932) М. Шлик назвал себя «эм¬
пирическим реалистом» и утверждал, что в повседневной
жизни позитивист должен вести себя как «реалист-метафи¬
зик»: «...мир неметафизика является точно таким же ми¬
ром, как у всех остальных людей; в этом мире не отсут¬
ствует ничего из того, что необходимо для придания осмыс¬
ленности всем высказываниям науки и всем поступкам
жизни» 209. Сходные мысли мы встретим и у Рассела: «Я
не думаю, что найдется человек, который, ясно осознав эту
альтернативу, честно и искренне выберет вторую гипотезу
207 «Erkenntnis», 1986, Bd. 6, Н. 5—6, S. 422. Ср. «Der Kampf»,
19128, S. 252.
208 «Studia filozoficzne», 1957, N 2, str. 61—78 etc,
209 «Erkenntnis», 1932, B. 3. S. 10,
358

(имеется в виду альтернатива между признанием сущест¬
вования мира вне восприятия и солипсизмом данного мо¬
мента.— И. Н.)» 210 *.
Это значит, что для гносеологии неопозитивизма харак¬
терен разрыв между теорией и практикой. В этом отноше¬
нии она следует «традиции», типичной для всех буржуаз¬
ных философских учений XX в. В. И. Ленин писал:
«... в практике своей люди руководятся всецело и исклю¬
чительно материалистической теорией познания, попытка
же обойти ее „теоретически44 выражает лишь гелертерски-
схоластические и вымученно-идеалистические стремления
Маха» 21L Тот же самый отрыв практики от теории позна¬
ния, позволивший солипсистам из махистского лагеря за¬
крывать глаза на явное противоречие между их учением и
жизнью, свойствен и защитникам принципа верификации
в неопозитивистском лагере.
Диалектический материализм оценивает предвидения
как одно из подтверждений истинности научных теорий,
их внутренней связи с практикой. Такую роль играют, в
частности, предсказание Леверье в 1846 г. местонахожде¬
ния орбиты планеты Нептун, предвосхищение Д. И. Менде¬
леевым свойств новых химических элементов, теоретиче¬
ское открытие в 1924 г. В. Ю. Визе нового острова в Кар¬
ском море, предрешение в математической логике вопроса
о вещественной интерпретируемости формальных исчисле¬
ний, гениальные предвидения Марксом, Энгельсом и Лени¬
ным победы социалистической революции, диктатуры про¬
летариата, победы социализма и построения коммунизма.
Крушение предвидений сигнализирует о ложности тео¬
рий, из которых они вытекали, но не о их научной неос-
мысленности. Теорий, полностью не осмысленных, т. е. не
содержащих в себе ни истинных, ни ложных положений,
фактически не бывает.
Предвидение может в определенном смысле относиться
и к прошлому времени, в случае, например, гипотез, отно¬
сящихся к свойствам некоторых древних языков, которые в
достаточно полном объеме будут изучены лишь впоследст¬
вии (например, расшифровка письменности и изучение
языков шумерийского и майя). Как мы уже подчеркивали,
проверка истин практикой, в том числе через предвидение,
210 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 214.
?11 Р, JL Ленин. Сочинения, т. 14, стр. 127.
359

есть не конгломерат изолированных друг от друга элемен¬
тарных операций проверки, но единый и разветвленный
процесс. Каждая «операция» проверки отнюдь не атомарна;
она всегда состоит из действий, каждое из которых связа¬
но прямо или опосредствованно с другими действиями и
обусловливает следующую их группу.
Успех процесса проверки в значительной мере зависит
от критической оценки людьми практической деятельно¬
сти. Так возникает гносеологическое взаимодействие тео¬
рии и практики: истина проверяется через практику,
взаимодействующую с теорией. Поэтому, если то или иное
предвидение не оправдалось, это еще не означает, что сле¬
дует автоматически сразу же перевести эту теорию из раз¬
ряда истинных в разряд ложных. Само по себе отсутствие
ожидавшегося факта, подтверждающего предвидение (в от¬
личие от возникновения факта, прямо противоположного
по своему содержанию), недостаточно для того, чтобы ка¬
кое-либо положение признать научно не осмысленным.
Стоит отметить, что в последнее время Р. Карнап и дру¬
гие неопозитивисты стали оперировать принципом верифи¬
кации как средством отнесения предложений в разряд
научно не осмысленных более осторожно, чем прежде. По¬
зитивистская «бритва Оккама» притупилась. В статье «Ме¬
тодологический характер теоретических понятий» (1958)
Карнап уже не связывает понятие «осмысленности» исклю¬
чительно с наблюдаемостью, но ставит его также в зависи¬
мости от языка теории (Ат), языка наблюдения (LQ) и
характера теоретической системы науки (Кт), признавая
наличие многостороннего взаимодействия Ат, Ао, Кт и
некоторых других ранее установленных теоретических
факторов с эмпирическими данными. В этой статье Карнап
признает, что было бы ошибочно считать положения физи¬
ки, касающиеся, например, электромагнитного поля, неос¬
мысленными только потому, что последнее как таковое
чувственно не воспринимаемо. В этой связи он упрекает
принцип операционализма П. Бриджмена в «чрезмерной
узости» 212. Но и в этой статье Карнапа мы не найдем при¬
212 R. Carnap. The methodological character of theoretical con¬
cepts. В сб.: «Minnesota studies in the philosophy of science», vol. 1,
Minneapolis, 1959, p. 65,
360

знания истинности материализма. Его заявление о том, что
он допускает существование «ненаблюдаемых реальностей»
сформулировано столь туманно, что вполне приемлемо и
для объективных идеалистов.
Специфические трудности возникли при узком понима¬
нии принципа верификации как установления осмысленно¬
сти сложных предложений через осмысленность входящих
в них элементарных предложений. Теоретики символиче¬
ской логики сформулировали «антиномии верификации»,
две из которых мы уже указали при рассмотрении учения
К. Поппера о фальсификации. Укажем еще на следующую
антиномию: согласно правилам исчисления высказываний
для осмысленности дизъюнкции (например А\/В) доста¬
точно осмысленности какого-либо одного ее члена (напри¬
мер А). Поэтому, если выражение В будет научно не ос¬
мысленно и даже абсурдно, дизъюнкцию в целом следует
все же считать осмысленной.
«Антиномии верификации» еще раз свидетельствуют
о том, что формализм в любом его виде не может обеспе¬
чить полного и всестороннего познания действительности.
Во всякой формальной системе могут быть построены не¬
разрешимые (т. е. «неосмысленные»), с точки зрения дан¬
ной системы, предложения, которые, однако, вполне могут
быть осмыслены вне этой системы 213. Соотношение научно
осмысленных предложений почти неисчерпаемо сложно, и
на всякой данной ступени формализации содержание этих
соотношений может быть лишь частично исчерпано. «Ан¬
тиномии верификации» возникают неизбежно в результате
так называемых остановок процесса познания и рассмо¬
трения отдельных его результатов (в том числе и неудач)
в качестве застывших и неизменных.
Вообще в формальной логике преодоление одних анти¬
номий влечет за собой немедленно появление других. Это
можно показать на следующем примере. А. Тарский, как
подробнее рассмотрим ниже, путем перенесения предикатов
«истинный» и «ложный» в метаконтекст исключил из
213 Характерно, что данный вывод из теоремы К. Гёделя
П. Бриджмен в своей книге «Вещи, как они существуют» (195Q)
попытался истолковать совершенно субъективистски как аргумент
якобы в пользу того, что любой данный субъект неизбежно обре¬
чен оставаться на личностных позициях, т. е в том смысле, что
агностицизм неистребим,
361

обычного языка парадоксы типа известного парадокса
«лжец». Однако аналогичный парадокс возникает и в новой
ситуации, хотя и выступает в более усложненной форме.
Приведем два высказывания:
1)	Иванов говорит, что сказанное сейчас Петровым ис¬
тинно;
2)	Петров говорит, что сказанное сейчас Ивановым
ложно.
Очевидно, что мы не в состоянии квалифицировать вы¬
сказывание (1) ни как истинное, ни как ложное, хотя гно¬
сеологические предикаты у нас содержатся только в мета¬
контексте, после чего приходится изыскивать новые фор¬
мальные средства для исключения возникшего парадок¬
са и т. д.
«Всесилие» формальной логики — лишь иллюзия. Ло¬
гика не может заменить человеческой практики и диалек¬
тического метода познания; так называемый формальный
контекст никогда не может без остатка заменить собой кон¬
текст содержательный. Непонимание этого влечет за собой
метафизическую, а следовательно, глубоко ошибочную
трактовку роли формальной логики в познании.
Логические позитивисты не смогли правильно истолко¬
вать «антиномии верификации». Карнап в статье «Прове¬
ряемость и значение» предложил устранить антиномии пу¬
тем такой перестройки правил языка науки, которая в
принципе бы устранила возможность появления в нем не¬
осмысленных предложений. Карнап отождествил при этом
понятия «эмпирически осмысленно» и «выразимо в науч¬
ной системе £», избавившись тем самым от самой верифи¬
кации. Но спрашивается, где же найти критерий исключе¬
ния из языка неэмпирических предикатов и достаточно
безошибочного пополнения его новыми подлинно эмпири¬
ческими предикатами? Нежелание стать на материалисти¬
ческие позиции заводит Карнапа в тупик. В. Штегмюллер
ссылается, правда, на то, что выбор новых предикатов дол¬
жен определяться «совестью» ученых 214, но эта ссылка вы¬
глядит весьма жалко.
214 W. Stegmiiller, Das Wahrheitsproblem und die Idee der
Semantik, S. 281,
362

ЛОГИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА
И НЕОПОЗИТИВИЗМ ОБ ИСТИНЕ.
ВЕРОЯТНОСТЬ И МЕТОД ВЕРИФИКАЦИИ
Во второй половине 30-х годов лидеры логического по¬
зитивизма на основе интерпретации идей логической се¬
мантики попытались вновь использовать эмпирический ва¬
риант принципа верификации, включив его в свою концеп¬
цию «формальной истины». Выдвинутое в логической
семантике определение истины было истолковано как
сравнение одного предложения с другим. Таким образом,
при формализации эмпиризма не был забыт прием, свой¬
ственный вербалистскому физикализму Нейрата. Позити¬
вистское истолкование семантической концепции истины
не смогло, однако, спасти принцип верификации, а только
обесценило1 его.
Нельзя забывать, что семантическая концепция истины
одновременно положила начало развитию семантики как
логической науки, изучающей обозначающие фукции зна¬
ков и значения понятий и суждений (в том числе и прису¬
щие им значения истинности и ложности). Семантическая
концепция истины в том расширительном философском
истолковании, которое ей придали неопозитивисты, приво¬
дит к неверному пониманию познания, в своем же узко ло¬
гическом значении опа сыграла в науке прогрессивную
роль. Как известно, логическая семантика 215 помогает раз¬
рабатывать рациональные системы записи научных сведе¬
ний и автоматического перевода с одних языков на другие.
На протяжении двух последних десятилетий логиче¬
скую семантику за рубежом развивают по преимуществу
главные теоретики неопозитивизма. Смешивая разные про¬
блемы, они приписывают позитивизму роль побудительно¬
го стимула в разработке самой семантики, а логическую се¬
мантику интерпретируют в духе позитивизма. Представи-
215 Под логической семантикой понимаются две не вполне сов¬
падающих науки: 1) теория значений, изучающая значения
слов, их синонимичность, аналитичность, логическое содержание
вообще; 2) теория обозначений, или теория истинности, изучающая
значения через посредство интерпретаций, т. е. через анализ отно¬
шения предложений, терминов, символов семантических "систем к
предметам, обозначаемым с их помощью. См.: Д. Г. Л а х у т и,
И. И. Ревзин, В. К. Финн. Об одном подходе к семантике. «Фи¬
лософские науки», 1051, № 1, сто. 203
363

тели же «общей семантики» (популярной разновидности
семантического идеализма) соединили позитивистскую
трактовку семантической концепции истины с прагматиз¬
мом. Они сохранили принцип верификации в сенсуалисти¬
ческой форме, но вульгаризовали его. Эти деятели откры¬
ли дорогу в логику и языкознание иррационалистским
влияниям.
В логической семантике строго учитывается различие
между условиями истинности и внутренним смыслом пред¬
ложений, с одной стороны, и проверяемостью их (верифи-
цируемостью), с другой. Этим была преодолена одна из
слабостей, свойственных ранее принципу верификации.
Как мы уже видели, идея этого различия появилась в нео¬
позитивизме не только в связи с возникновением логиче¬
ской семантики. Уже в вербалистской версии физикализма
О. Нейрата учитывалось различие между смыслом (усло¬
виями истинности) и чувственной верификацией, которая
оказалась за пределами науки, поскольку сами предложе¬
ния рассматривались Нейратом как окончательные, исход¬
ные «факты». Прямо указал на необходимость разграниче¬
ния-двух указанных понятий Р. Карнап в статье «Прове¬
ряемость и значение».
Семантическое определение истины интересует нас в
первую очередь с точки зрения его неопозитивистской ин¬
терпретации и его влияния на принцип верификации.
Семантическая проблематика относительно самостоя¬
тельна. Альфред Тарский в статье «Семантическая кон¬
цепция истины», как мы уже отмечали, заявил по- этому
поводу: «... мы можем принять семантическую концепцию
истины, не отказываясь от нашей эпистемологической по¬
зиции. Мы можем оставаться наивными реалистами, кри¬
тическими реалистами или идеалистами, эмпириками или
метафизиками, кем бы мы до этого ни были. Семантическая
концепция абсолютно нейтральна ко всем этим направле¬
ниям» 216. С этим отчасти можно согласиться, так как ло¬
гика имеет свои специфические законы и тенденции раз¬
вития, не зависящие от ее философского истолкования. Но
это только до определенных границ. Поэтому говорить о
216 «Semantics and the philosophy of language». A collection of
readings, ed. by L. Linski. Urbana, 1952, p. 34. Cp.: W. Stegmiil-
ler. Das Wahrheitsproblem und die Idee der Semantik, S. 222,
364

присущей якобы логике «философской нейтральности»
неверно.
Философия вступает в свои права, каж только речь за¬
ходит о смысловом истолковании исходных логических по¬
нятий и законов и об интерпретации полученных в логике
результатов. Общее направление в развитии логического
учения зависит от того или иного мировоззрения. Этим и
объясняется, что некоторые положения теории истины в
логической семантике получили ложное позитивистское
истолкование.
С возникновением логической семантики были исправ¬
лены некоторые ошибки метафизического и идеалистиче¬
ского свойства, присущие учению об истине в ранний пери¬
од деятельности неопозитивистов. Однако это было достиг¬
нуто цри помощи средств, которые в свою очередь подверг¬
лись позитивистскому истолкованию. Невольные уступки
материализму в вопросах теории познания были истолко¬
ваны либо как «усовершенствование» позитивизма, либо
как признание некоторого значения «онтологии вообще».
Большей частью современные позитивисты (Карнап, Гем-
пель, Франк и др.) отнюдь ие ищут «сближения» и «при¬
мирения» с'материализмом, но продолжают с ним борьбу,
только в более завуалированной форме.
Переход логических исследований в стадию семантики
наметился в середине 30-х годов, вскоре после выхода в
свет наиболее типичного произведения Карнапа досеманти-
ческого периода «Логический синтаксис языка». Начало
развития логической семантики было положено публика¬
цией на немецком языке (1936) работы А. Тарского «Поня¬
тие истины в формализованных языках» 217, которая впер¬
вые появилась в 1931 г. на польском языке в виде доклада,
представленного Варшавскому научному обществу 218. Пя¬
тый конгресс логических эмпиристов (Гарвард, 1939) про¬
шел уже под знаком победного шествия новых идей, а книга
217 A. Tarski. Der Wahrheitsbegriff in den formalisierten
Sprachen. «Studia philosophica», vol. I. Lwow, 1936, p. 261—405. Пере¬
печатана в англ, издании: A. Tarski. The concept of truth in for¬
malized languages. «Logic, semantics, metamathematics. Papers from
1923 to 1938». Oxford, 1956, p. 152—278. Цитаты взяты нами из это¬
го издания.
218 A. Tarski. О poj§ciu prawdy w odniesieniu do sformalizo-
wanych nauk dedukcyjnych. «Ruch filozoficzny», 1931, vol. XII, § 1.
365

Карнапа «Введение в семантику» подытожила результа¬
ты первых лет развития новой ветви символической логики.
Польский логик А. Тарский ставил своей задачей уточ¬
нить понятие истины (истинности) применительно к по¬
вседневному (разговорному) языку таким образом, чтобы,
во-первых, это определение восходило к «материально аде¬
кватному» понятию истины (т. е. к истине как соответ¬
ствию предложения и чувственно воспринимаемого факта),
а, во-вторых, было бы формально точным (действующим
в рамках строго определенного языка) 219. С первым усло¬
вием было связано стремление А. Тарского учесть содер¬
жание принципа чувственной верификации, а со вторым —
формально-языковое преобразование этого принципа. В
рассуждениях Тарского речь шла об истинности предло¬
жений (или, что более точно, «высказываний», имея в
виду, что различные люди вкладывают различное содер¬
жание в одно и то же высказываемое ими предложение),
ио не суждений, так как термин «суждение» он считал
недостаточно четким. Однако в процессе развития логиче¬
ской семантики стали оперировать также понятием ис¬
тинности суждений.
Исходным пунктом рассуждений Тарского явилось
предложение: высказывание (Aussage) истинно, если и
только если оно гласит, что дело обстоит именно так-то
и так-то, причем дело обстоит именно так (1). Предложе¬
ние (1) соответствует пониманию истины как соответ¬
ствия гносеологического образа и реальности, и в конеч¬
ном счете оно не противоречит материалистическому по¬
ниманию истины. Однако Тарского это совершенно не ин¬
тересовало. Он предпочел использовать понятие «коррес¬
понденции» (т. е. соответствия) предложения и положе¬
ния вещей только потому, что оно перекликается с при¬
вычками повседневного языка, а потому наиболее «ясно»
и «удобно» для формализации. Это понятие вводится как
своего рода конвенция.
Предложение (1) представляет собой так называемую
имплицитную дефиницию, получаемую из уже известных
элементов языка посредством оборота «если и только- если».
Тарский, как мы сейчас увидим, истолковывает это опре¬
219 Поэтому Карнап во «Введении в семантику» рассматривал
истинность как двуместный предикат: истинно (S, L), где S — пред¬
ложение, a L — определенная логическая система («язмк»).
366

деление как предложение метаязыка, имеющее своим объ
ектом предложение предметного языка внутри самого опре¬
деления (рассуждение же о данном определении ведется
им, соответственно, в языке более высокого уровня, чем ме¬
таязык, т. е. в метаметаязыке). Целью дальнейших рассуж¬
дений является придание определению истины обобщенной
символической формы.
Если мы имеем серию различных конкретных предло¬
жений типа «х есть истинное высказывание», то общая
схема, определяющая истинность этих предложений, бу¬
дет следующей препозиционной функцией:
2) х есть истинное высказывание, если и только если
имеет место р.
В предложении (2) р есть символ какого-либо выска¬
зывания, а х — символ любого единичного названия этого
высказывания. Название высказывания применительно
к некоторому данному высказыванию р будет «р», т. е.
функция от р, принимающая в качестве своих значений
различные названия аргумента.
Логическая семантика рассматривает разного рода
названия, например, через употребление кавычек, т. е.
подразумеваемое название. Так, закавыченное предложе¬
ние «снег идет» можно интерпретировать как название
того же предложения (взятого без кавычек), иначе говоря,
как наглядную демонстрацию графического строения это¬
го предложения 220. Строго говоря, название предложения
само не является предложением, оно есть своего рода «яр¬
лык» предложения. Однако если взять предложение в ка¬
вычки и считать его названием, то оно оказывается как бы
копией самого предложения и способно выполнять его
функции. В случае «кавычкового названия» пример,
построенный по схеме (2), будет выглядеть следующим
образом: (3) «снег идет» есть истинное высказывание, если
и только если снег идет.
Возможны и иные виды названий, например через
обозначение предмета особым символом или словами
220 Следует иметь в виду, что название означает не только дан¬
ную индивидуальную совокупность элементов графического строе¬
ния предложения, но весь класс именно таких совокупностей
(т. е. все предложения вида «снег идет»). Кроме того, в предложе¬
нии «снег идет» подразумевается некоторое определенное время
и место падения снега.
367

иностранного языка, путем указания местонахождения
предложения (например, в такой-то книге, на такой-то
странице) или через описание структуры словесного
и буквенного состава предложения. Структурно-описа¬
тельное название предложения не нуждается в использо¬
вании кавычек, но при условии, что буквы описываемой
структуры имеют свои особые, принятые для данного
языка названия (например, эн как название для буквы
«н»). Название предложения через перевод само есть пред¬
ложение (напр.: «snieg pada истинно, если снег идет»).
Предложение (3) есть вариант индивидуального опре¬
деления истины по отношению к высказыванию «снег
идет». Основываясь на утверждениях вида (3), Тарский
попытался получить обобщенное формализованное опре¬
деление истины, из которого (3) предложение и аналогич¬
ные ему высказывания вытекали бы как частные и инди¬
видуальные случаи.
Применяя подстановку препозиционных переменных
в (3) и допустив, что полученная формула будет действи¬
тельна для всякого значения переменных, имеем:
(4) для произвольного р, «р» есть истинное высказы¬
вание, если и только если имеет место р.
Эта формула еще не является искомой, так как она
говорит об истинности только тех предложений, которые
являются названиями других предложений. Однако не
вызывает сомнения, что каждому названию предложения
соответствует называемое предложение. Учитывая это,
Тарский получает следующее искомое семантическое
определение истины: (5) для произвольного х, х есть
истинное высказывание, если и только если для некото¬
рого р имеет место тождественность х и «р» и притом име¬
ется р.
В записанном определении истины возникает, однако,
трудность: полученная формула истинности относится не
к предложению, а к букве (р) и поэтому логически нет
никакого права подставить что-либо вместо «р» кроме
названия р, ибо р и его кавычки есть единое целое. Из (5)
вытекает явно абсурдное следствие, согласно которому
буква р есть единственно истинное высказывание. Кроме
того, обнаруживается, что в ряде случаев подстановка
определенных предложений вместо р прямо ведет к появ¬
лению уже упоминавшейся антиномии «лжеца», простая
368

ft точная форма которой была дана Яном Лукасеви-
чем221.
Эта антиномия возникает следующим образом. Пусть
по образцу (3) будет построено предложение:
(6) «с» есть истинное высказывание, если и только
если (есть) с. Что касается входящего в (6) символа с,
то: (7) с есть символическое сокращение в предметном
языке предложения, находящегося в такой-то книге, на
такой-то странице, на такой-то строке. Разыскав указан¬
ную строку, мы обнаружим на ней следующее предложе¬
ние: (8) с не есть истинное высказывание. Мы имеем
право подставить предложение (8) согласно (7) в предло¬
жение (6) внутрь кавычек « », заменяя тем самым назва¬
ние символа предложения, сконструированное через по¬
средство кавычек, названием самого предложения в раз¬
вернутом его виде. Одновременно подставим предложение
(8) в (6) вместо последнего в нем знака. В результате
получим:
(9) «с не есть истинное высказывание» есть истинное
высказывание, если и только если с не есть истинное вы¬
сказывание. Так как из (7) и (8) вытекает, что (10) с
тождественно предложению «с не есть истинное высказы¬
вание», то, заменив на основании (10) закавыченное выра¬
жение внутри (9) через с, получаем антиномию: (11) с
есть истинное высказывание, если и только если с не есть
истинное высказывание.
По мнению Тарского, приведенная семантическая ан¬
тиномия возникает вследствие применения понятия
«истинно» внутри предметного языка, что произошло
в предложении (8).
Тарский предложил запретить употребление понятий
«истинно» и «ложно» в области предметного языка, самым
неукоснительным образом различая уровни языков. Однако
при решении вопроса Тарский не учитывал содержатель¬
ной его стороны; между тем она проливает новый свет
на вопрос.
Приведенная антиномия возникает по сути дела пото¬
му, что при ее построении Тарский попытался рассмот¬
реть вопрос об истинности вне связи с возможностью
221 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 62. Cp.:
A. Mostowski. Logika mathematyczna. Warszawa, 1948, str. 319.
24 H. c. Парений
36 9

проверки содержания предложений. В случае данной
антиномии Тарский манипулирует предложением, в отно¬
шении которого реальный критерий истины принципиаль¬
но не применим, ибо оно не имеет содержания, к которому
вообще применим признак истинности или ложности. Как
писал польский философ-марксист А. Шафф, «по существу
дела эти предложения не отражают никакого объективно
существующего состояния вещей ни верно, ни неверно.
Они говорят о себе, что они являются неверным отображе¬
нием действительности. Между тем, они совсем не являют¬
ся ее отображением. Разделяя точку зрения теории отра¬
жения, мы должны, таким образом, признать, что эти пред¬
ложения не высказывают никакого суждения так как они
не являются выражением в словах какого-либо отражения
действительности. Итак, с точки зрения теории отражения,
содержанием суждения не может быть его высказывание
о своей собственной истинности...» 222. Поэтому Тарский
неправ, полагая, что обычное (материалистическое) опре¬
деление истинности суждений, будучи примененным
в рамках разговорного языка, непременно ведет к анти¬
номиям.
Датский логик И. Иергенсен отклоняет данную анти¬
номию путем отрицания существования так называемых
саморефлективных отношений, частным случаем которых
является приписывание предложением истинности самому
себе. Он считает, что предложение «это предложение лож¬
но» вообще не есть предложение в логическом смысле
(т. е. суждение) и лишено смысла. Правда, как он отме¬
чает, вполне осмысленным, а именно ложным, будет пред¬
ложение «предложение „это предложение ложно" явля¬
ется ложным», но объектом утверждения, высказанного
в данном предложении, выступает уже не содержание
предложения «это предложение ложно», а только его
грамматическая форма. Однако Иергенсен недалек от Тар¬
ского в том смысле, что сам сводит проблему исключитель¬
но к формальнологической стороне дела. Вопрос о само-
рефлективности требует содержательного подхода. Напри¬
мер, предложение «я сейчас пишу по-русски и думаю об
этом предложении по-русски» саморефлективно и притом
222 А. Шафф. Некоторые проблемы марксистско-ленинской
теории истины. ИЛ, 1953, стр. 114.
370

именно по своему содержанию; оно вполне осмысленно,
а именно истинно. Утверждение «это предложение ложно»
действительно лишено познавательного смысла, так как
в этом предложении, кроме утверждения о его ложности,
не содержится абсолютно ничего. Но Иергенсеи оставляет
причину его неосмысленности без объяснения; между тем,
причиной его неосмысленности является именно указанное
выше обстоятельство, т. е. отсутствие гносеологического
отношения этого предложения к действительности.
Антиномия, рассмотренная Тарским, отнюдь не под¬
крепляет его исходных позитивистских позиций, а наобо¬
рот, свидетельствует об их ошибочности, так как основана
на изоляции вопроса об истинности от проблемы практиче¬
ской проверки отношения наших суждений к объективной
реальности. Не существует такого формального критерия
истины, который позволял бы безошибочно судить об
истинности или ложности предложений во всех случаях
исключительно по одному их внешнему (формальнострук¬
турному) виду, в отрыве от процесса отражения действи¬
тельности и практической проверки его результатов.
Между тем, именно такой формальный критерий истины
надеялись обрести в семантическом определении истины
неопозитивисты.
Следует подчеркнуть, что все семантические антиномии
в конечном счете возникают в силу гносеологической огра¬
ниченности всякого этапа, «ступени» формализации. Путем
строгого разграничения предметного языка и метаязыка
можно устранить одни антиномии, но немедленно возни¬
кают, как мы уже отметили, новые антиномии 223.
Что представляет собой семантическое определение
истины по существу?
А. Тарский заявлял, что истинность предложения за¬
ключается в его «согласии с реальностью». В левой части
семантического определения истины стоит предложение р
(точнее говоря, символическое сокращенное выражение
этого предложения), записанное через посредство названия
этого предложения. Это предложение сопоставляется
с чувственным фактом, записанным в правой части опре¬
деления истины посредством предложения р и как бы
223 W. Stegmiiller. Das Wahrheitsproblem und die Idee der
Semantik, S. 29.
24*
371

«просвечивающим» через это предложение 224. Признание
А. Тарским до некоторой степени гносеологической содер¬
жательности предиката «истинный» вытекает из того, что
он рассматривает истинность как случай выполнимости
предложения в некоторой области предметов.
Однако с точки зрения диалектического материализма,
выполнимость, наоборот, производна от истинности: если
мы проверяем, для всякого ли х выполняется предложение
«верно, что все х имеют свойство S», то мы должны прежде
всего ответить, истинно ли приписывание этого свойства
каждому данному х. Тарский принципиально оставил вне
поля гносеологического исследования процесс самого сопо¬
ставления (сравнения) предложения и факта и проблему
содержания факта как такового, не желая в частности,
повторить блужданий Карнапа в проблеме протокольных
предложений. Тарский заявил даже, что совершенно не¬
важно, какой смысл придан словам «снег идет». Они могут
означать любое событие, например, «зубы болят». Что
именно понимается под «реальностью» фактов, остается
неясным. Как бы то ни было, указанная трактовка семан¬
тического определения истины А. Тарским соответствовала
сенсуализму (без дальнейшего философского уточнения
последнего).
Одновременно в трактовку семантического определения
истины проник иной мотив, состоящий в том, что это опре¬
деление превращает /’-истинность в разновидность
/-истинности. Тарский рассматривает предложение пред¬
метного языка, например о том. что идет снег, как принятое
(и при таком ходе рассуждений для него неважно, почему
оно принято: на основании ли твердого знания факта, по
догадке пли чисто конвенционально), причем факт его
принятия уже обязывает нас считать утверждение «снег
идет» истинным. При данном, втором варианте трактовки
семантического определения истины происходит сопостав¬
ление выражения в метаязыке (а именно названия «р»
предложения) и предложения предметного языка (р), т. е.
операция взаимоотождествления двух предложений.
При этом варианте трактовки определения истины огра-
224 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 284. Для
большей точности А. Тарскому следовало бы в правой части опре¬
деления истины поставить не р, но р, т. с. «утверждение (фак¬
та) р».
372

пичиваются анализом логико-лингвистических явлений,
изолированным не только от вопроса об отношении вос¬
приятий к фактам внешнего мира, но и от вопроса об
отношении суждений к восприятиям.
Обратим внимание, что В. Штегмюллер ссылается имен¬
но па понимание семантического определения истинности
как взаимосогласованности предложений, чтобы избежать
упрека в неверифицируемости этого определения (так
как оно не аналитично, то оно должно было бы подлежать
верификации): рассматриваемое определение, утверждает
он, не относится к эмпирическому знанию как таковому,
а потому и не требует верификации 225.
При истолковании семантического определения истины
как операции сопоставления двух предложений возникает
даже сомнение в правомерности употребления понятий
«истинно» и «ложно» в рамках семантической дефиниции
истины. Понятия «истинный» и «ложный» действительно
неприложимы ни к 'Названиям предложений, пи к самим
фактам. Факты (явления, предметы) не истинны и не
ложны; они существуют, либо их нет. Названия предложе¬
ний не истинны и не ложны, они либо даны (и в этом
смысле «соответствуют») предложениям предметного
языка, либо им не даны.
Правда, частично вопрос об этом «соответствии» все же
относится к проблеме истины. Если, например, мы перево¬
дим какое-либо предложение немецкого языка (скажем,
«das Pferd wiehert») на русский язык («лошадь ржет»), то,
естественно, поставить вопрос, об истинности или ложно¬
сти перевода. Но перевод с языка (1) па язык (2) интер¬
претируется как установление соответствия между предло¬
жением внутри метаязыка (1), которое исполняет
функции названия предложения, и предложением пред¬
метного языка (2), т. е. именно того соответствия, о кото¬
ром идет речь в семантическом определении истины.
Поэтому это определение соответствует общей идее
конструирования машин автоматического перевода с
одного языка на другой. Однако в указанном случае термин
«истинность» не употребляется здесь в гносеологическом
смысле. Вариант истолкования определения истины как
_ 225 W. S t е g m ii 11 с г. Wahrheitsproblem und die Idee der Se-
mantik, S. 237.
373

взаимосогласованности предложений таит в себе возмож¬
ность позитивистских ошибок. Возможность эта заключа¬
лась не в самом факте ограничения анализа истины линг¬
вистической сферой, но в мнении А. Тарского, считавшего,
что отношение предложений и чувственно воспринимае¬
мых фактов принадлежит к «внетеоретической» области.
Аналогично Карнап и Шлик переносили его в область
«жизни», а Рассел — в область «психологии» 225а.
Было бы неправильно упрекать Тарского за то, что он
поставил проблему лишь формальных условий истинности
предложений, которую можно было бы сформулировать
так: какие формальнологические последствия возникнут
при условии, если для определения истинности элементар¬
ных предложений системы мы используем «обычное», т. е.
материалистическое в конечном итоге 225 226 понимание исти¬
ны и формализуем его. Стремление А. Тарского исследо¬
вать возможности строгого определения истины по отноше¬
нию к дедуктивным системам было плодотворным и про¬
грессивным; оно повело к развитию логико-семантических
исследований нашего времени, начатых еще Пирсом.
Но почему именно материалистическое понимание
истины оказывается «обычным»? Чем объясняется уверен¬
ность подавляющего большинства людей в его правильно¬
сти? Как быть, когда ib языке появятся новые слова и вы¬
ражения, еще не учтенные принятой в данной языковой
системе формализацией? А. Тарский не только не пожелал
поставить и решить эти вопросы, ио и считал их не имею¬
щими теоретического, научного смысла, поскольку в том
случае, когда дефиниция истины уже записана, вопросы
эти теряют будто бы свою остроту. Поэтому можно сказать,
что позитивистское истолкование определения и вообще
проблемы истины как якобы чисто лингвистической проб¬
лемы возникает в отношении не формулы истины, но ее
записи.
Идеи семантического определения истины Тарского
были восприняты Карнапом. Подобно Тарскому, он ис¬
пользует понятие истины как соответствия предложения
и факта: «Атомарное предложение в 51 (т. е. в определен¬
225* В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 21.
226 Оно является таковым, если понятия «положение дел»,
«факт» и тому подобные будут истолкованы строго материалисти¬
чески.
374

ной семантической системе.— И. //.), состоящее из преди¬
ката, за которым следует индивидная постоянная, истинно,
если и только если тот индивид, к которому относится
индивидная постоянная, обладает свойством, которое
обозначается предикатом» 227. В дальнейшем обнаружива¬
ется, что «индивиды» (индивидуальные объекты) вне
языка не интересуют Карнапа, и он предпочитает иметь
дело с предложениями. Карнап превращает F-истинность
в разновидность //-истинности, что вытекает из его исход¬
ного тезиса: можно говорить об истинности только приме¬
нительно к определенной в каждом случае семантической
системе.
Прежнее понятие //-истинности (ее Карнап, называет
теперь С-истиностью) было им сохранено, но как чисто
синтаксическое понятие доказуемости предложения в дан¬
ной системе. Так, если мы имеем предложение «это есть
целое число, которое больше, чем 2, и меньше, чем 4», то по
отношению к нему //-истинным будет аналитически выве¬
денное предложение «это число есть 3». Карнап сохранил
понятие и F-истинности, но уже как совершенно внелоги¬
ческое понятие.
Кроме того, Карнап ввел понятие Z-истинности в за¬
висимости от правил смысла (семантических правил)
в данной системе, «Предложение Ф L-истинно в се¬
мантической -системе 5, если и только если сгг- истинно
в S таким образом, что его истинность может быть установ¬
лена на основе одних лишь семантических правил системы
5, без всякой ссылки на (внеязыковые) факты» 228« Приве¬
денная формулировка составляет условие определения
//-истинности, по еще не само определение //-истинности,
которое будет выглядеть так: «Предложение Gt //-истинно
(в 5) — это означает, по определению, что О/ выполняется
в каждом описании состояния (в 5) » 229. Этому оцределе?
нию соответствуют логические тавтологии, т. е. всегда ис¬
тинные предложения, //-истинным является, например,
предложение Ра V Ра, где Р — предикат, а — постоянная,
227 Р. Карнап. Значение и необходимость, стр. 33.,
228 Там же, стр. 40.
229 Там же, стр. 41. Описание состояния есть описание возмож¬
ных фактов и представляет собой конъюнкцию атомарных предло¬
жений и Их отрицаний. Так, например, для системы, имеющей толь¬
ко две индивидуальные константы а и b и только два простых пре¬
диката Р и Q, возможно такое описание состояния: Pa \Qa • РЬ • Qb.

подставленная вместо переменной. Это предложение всегда
истинно на основании одних лишь правйл логического син¬
таксиса и семантических правил системы S, определяю¬
щих, какое свойство подразумевается под Р и какие
предметы — под а, Ъ, с..., и отнюдь не предполагающих
обращения к внелингвистическим фактам, т. е. проверки,
есть ли в действительности Р, а, Ь, с... Действительно, если
Ра выполняется в некоторых описаниях состояния данной
системы, то Ра выполняется во всех остальных ее описа¬
ниях, а дизъюнкция их — в каждом описании состояния.
Продолжая начатый Тарским процесс «втягивания» в
формальную систему эмпирических посылок путем их фор¬
мализации, Карнап в статье «Постулаты значения» (1952)
предложил считать конвенционально включенными в си¬
стему все так называемые постулаты смысла (как вид се¬
мантических правил), которые именно и определяют, какие
чувственные предикаты включаются в систему как про¬
стейшие и независимые друг от друга. В этом случае воз¬
никает следующее определение истины: р Л-истипно в си¬
стеме S, если и только если из конъюнкции всех постулатов
смысла в данной системе вытекает р.
Казалось бы, в этом определении понятия истины
«усилена» зависимость истинности предложения р от
эмпирических предпосылок, свидетельствующих о прием¬
лемости тех или иных чувственных свойств ^(фактов) для
данной системы. Но эти эмпирические предпосылки пре¬
вращены Карнапом в предложения, включенные в систему
на основании условной договоренности. Следовательно,
истинность р принимается зависящей от логической согла¬
сованности р с другими предложениями при конвенцио¬
нальном понимании этой согласованности.
Карнап распространил на семантическое понятие
истины действие конвенционалистского «принципа терпи¬
мости» и в том смысле, что принятие правил истинности,
соответствующих «обычному» понятию истины, но строго
формальных, есть не более как соглашение, продиктован¬
ное субъективным желанием. Вообще принятие того или
иного определения «,,р“ истинно в 5, если...», как и приня¬
тие той или иной семантической системы (т. е. системы ин¬
терпретированных, с точки зрения их смысла, предложе¬
ний) в целом, представляет собой, по мнению Карнапа,
конвенцию. Исходя из этого, придется считать, что семан¬
376

тических понятий истины может быть столько, сколько
сконструировано разных семантических систем.
Как отразилось семантическое понятие истины на ха¬
рактере принципа верификации?
Семантическое определение истины как бы «впитало»
в себя формальную сторону верификации: собственно чув¬
ственный элемент верификации остался за бортом, а выра¬
жение ее в предложениях (W и Un) и взаимосравнение
предложений получило общую интерпретацию как сравне¬
ние предложения метаязыка (С7Л) и предложения предмет¬
ного языка (РИ), т. е. как «перевод» предложения одного
языка в предложение другого языка.
Для сенсуалистического понимания верификации, как
мы видели, было характерно отождествление условий
истинности с фактической проверяемостью. Это отожде¬
ствление сохранялось и в случае понимания проверки как
взаимоверификации предложений па стадии логического
синтаксиса. На стадии логической семантики указанное
отождествление было устранено. Если условия истинности
предложения заключаются в согласованности его с выра¬
жающим его названием внутри метаязыка, то понятие фак¬
тической проверяемости предметного предложения исклю¬
чается из теоретической системы как часть внетеоретиче-
ской проблемы отношения знаков к тому, что этими знака¬
ми обозначается.
Заметим, что различие между понятием проверяемости
и условиями истинности было закреплено в логической
семантике еще более четко в результате того, что в 40-х
годах ее теоретики стали делать различие между проверяе¬
мостью истинности предложения и истинностью суждения
(proposition). Проверяемость истинности предложения
(т. е., с их точки зрения, выявление тех возможных усло¬
вий, в которых люди произносят именно такие предложе¬
ния) может еще не означать истинности подразумеваемого
в этом предложении суждения, так как следует установить,
какой именно смысл вкладывал в суждение субъект, про¬
износя то или иное предложение (например: «луна круг¬
лая» означает по смыслу далеко не одно и то же для астро¬
нома, геометра и художника).
Указанное изменение в соотношении проверяемости и
условий истинности произошло под влиянием логических
причин и означало уточнение понимания формальнологи¬
377

ческой стороны вопроса о верификации. Философский
аспект вопроса возникает при обнаружении, что логики-по¬
зитивисты рассматривают осуществленное ими уточнение
лишь как очередную конвенцию, «удобную», но отнюдь не
способствующую более адекватному отражению в рацио¬
нальном познании свойств объектов и отношений между
ними.
Позитивистские философские идеи, связанные с вы¬
кладками А. Тарского, обнаруживаются при анализе раз¬
личных истолкований так называемой формулы условия
материальной (содержательной) адекватности семантиче¬
ского определения истины:
р = «р» истинно,
что означает: утверждение истинности предложения, наз¬
вание которого есть «р», эквивалентно факту принятия на¬
ми этого предложения 230 231. «...Утверждать истинность пред¬
ложения значит то же самое, что утверждать само предло¬
жение» 23!.
Нельзя отрицать рационального содержания этой фор¬
мулы. Действительно, если мы утверждаем какое-либо
предложение, это значит, что мы считаем его истинным.
Выражение «утверждаем» означает, что коль скоро некото¬
рое предложение зафиксировано на основании правил си¬
стемы, допускающих фиксацию именно этого предложения,
то в рамках дайной системы (поскольку мы ее приняли)
мы обязаны принять и это предложение. Таким образом,
отнюдь не имеется в виду, что всякое записанное предло¬
жение уже самим фактом записи превращается в истинное.
Неудивительно поэтому, что в зачаточном виде форму¬
ла «р = „р“ истинно» была высказана задолго до возник¬
новения логической семантики. Еще у Д. С. Милля мы
встречаем мысль о том, что «невозможно отделить идею
суждения от идеи истинности суждения» 232. Аналогично
Ф. Брентано писал о том, что «А истинно» и «А есть»
230 Знак == употреблен в формуле в смысле материальной экви¬
валентности, т. е. означает, что предложения, соединенные этим
знаком, оба одновременно истинны или оба ложны, независимо
от того, тождественны или различны они по своему содержанию.
231 R. Carnap. Introduction to semantics, p. 26; ср.! P. Kap-
ir а п. Значение и- необходимость, стр. 34.
232 J. S. Mill. An examination of sir W. Hamilton’s philosophy.
London, 1865, p. 348.
378

суть предложения, тождественные по своему содержа¬
нию 233. Витгенштейн в начале своей деятельности выска¬
зывал идею, что истина непосредственно «себя показы¬
вает».
В логической семантике формула «р = „р” истинно» вы¬
ражает факт перенесения предиката истинности из пред¬
метного языка в метаязык, а также тот факт, что р и «,,р“
истинно» истинны и ложны оба в одних и тех же случаях.
Действительно, в двузначном исчислении предложений на¬
писание символа интерпретируется как утверждение
истинности символизируемого им предложения (р), а на¬
писание его же со знаком отрицания, — соответственно, как
утверждение ложности предложения 234. Все это оказывает¬
ся уже неприменимым к трехзпачным и вероятностным
логическим исчислениям 235.
Формула «р = „р” истинно» практически неприменима
также в случае общих предложений обычного двузначного
исчисления. Пусть, например, мы имеем формулировку
принципа умозаключений modus ponendo ponens: «всякое
предложение, вытекающее из истинных предложений,
истинно». Применив знак материальной импликации Z),
можно записать эту формулировку, в соответствии с фор¬
мулой Тарского, без употребления слова «истинно»:
[/>•(?=>?)] =)</■
Но как только мы попытаемся доказать эту формулу,
сразу же обнаруживается, что мы вынуждены при доказа¬
тельстве пользоваться самим же доказываемым принци¬
пом ponendo ponens в содержательной его формулировке
(т. е. со словом «истинно»). Таким образом, как особый
принцип (в отличие от его аналога в предметном языке)
этот modus действует и в метаязыке, и надо вновь доказы¬
вать его истинность.
233 F. Bren tan о. Psychologic voni empirischen Standpunkt,
Bd. 1. Wien, 1874, S. 279.
234 Следовательно, формула «р=,,р” истинно» приобретает так¬
же вид «^р=„р” ложно». В этой связи Рассел усматривает труд¬
ность в четком различении языка и метаязыка, так как знак
(«не»), записываемый при р, как бы высказывается относитель¬
но р, так что можно считать, что он играет метаязыковую роль;
это может быть сказано и в отношении остальных логических кон¬
стант (В. Russell. An inquiry into meaning and truth,, p. 64).
235 «Erkenntnis», 1935, Bd. 5, S. 277.
379

Следовательно, логическая формула «р ,,р” истинно»
не может послужить для полного исключения предиката
истинности из логичёских языков, которые играют роль
предметных языков по отношению к языкам более высоко¬
го уровня.
Какова же интерпретация данной формулы в неопози¬
тивизме?
Логические позитивисты рассматривали возможность
исключения из предложений предиката «истинно» как
свидетельство чисто формального «лингвистического» яко¬
бы характера этого предиката 236. Несмотря на то, что
знак = не означает непременного тождества выражений,
соединенных этим знаком логической равносильности, воз¬
никли ссылки на формулу Тарского как якобы на доказа¬
тельство достаточности исключительно «вербального» рас¬
смотрения истинности. Если полностью согласиться с та¬
ким пониманием этой формулы, тогда, как справедливо за¬
метил Т. Котарбиньский, «проблема соответствия истины
с действительностью расползлась бы в ничто, как мнимая
проблема» 237'.
Позитивистское понимание формулы «р =},р" истин¬
но» придает ей операционную трактовку: верификацией
истинности предложения оказывается операция написания
принятого нами предложения (или точнее: допустимость
операции написания предложения) •
Эта трактовка до некоторой степени напоминает опре¬
деление истины семантического идеалиста А. Рапопорта
в книге «Операционная философия» (1953), где понятие
истины сводится к проверке предложения при помощи опе¬
раций верификации дедуцированной из предложения сово¬
купности следствий (предсказаний) 238. Верификация по¬
нимается в обычном позитивистском смысле, т. е. как срав¬
нение единичных предложений с ощущениями субъекта.
Отличие операционного понятия истины на основе форму¬
лы «р = ,,р“ истинно» от понятия истины у Рапоцорта со¬
стоит в том, что первое понятие заменяет операции верифи-
кации чисто формальными операциями фиксации предло-
236 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 75;
A. Ayer. Language, truth and logic, p. 88—89.
237 T. Ko tarbin ski. Wybor pism, t. II. Warszawa, 1958,
str. 824.
238 A. R а р opor t. Operational philosophy. Integrating knowled¬
ge and action, p. 33.
380

жепия, в полной изоляции от категорий процесса отра¬
жения.
Было бы неверно полагать, будто логические позитиви¬
сты всегда совершенно безоговорочно исключали предикат
«истинно» из предметного языка.
Т. Котарбиньский (впрочем, его можно причислить к
логическим позитивистам только на первых шагах его фи¬
лософской деятельности) отмечал, что содержательное по¬
нимание истинности не позволяет опускать указание на
истинность предложения. Котарбиньский ссылался
при этом на случаи следующего вида: «мысль, высказан¬
ная автором N в таком-то месте такого-то его сочинения,
истинна». В связи с этим А. Шафф справедливо отмечал,
что выделение этих случаев в особую группу «имеет вто¬
ростепенное значение и в той принципиальной форме, в
какой оно излагается Котарбиньским, лишь вводит в за¬
блуждение...» 239. В случаях, приведенных Котарбиньским,
опустить слово «истинный» нельзя просто потому, что суж¬
дения перестанут быть суждениями, вследствие утраты
предикатов. С другой стороны, достаточно интерпретиро¬
вать сочетание слов, расположенных слева от слова «истин¬
на», как название предложения и затем развернуть это
название (т. е. изложить содержание «мысли», высказан¬
ной автором), как возможность избавиться от предиката
«истинный» в соответствии с формулой Тарского появится
вновь. Во всех же прочих случаях Котарбиньский согла¬
шался с допустимостью исключения предиката истинности
из предложений.
Б. Рассел по вопросу об исключении предикатов
«истинно» и «ложно» выдвигал свои оговорки. Он проводил
различие между написанием предложения со знаком отри¬
цания и утверждением его ложности, подходя к решению
вопроса с чисто психологических позиций. «...Если вы за¬
интересованы в объекте, писал Рассел,— вы говорите
,,пе р”, а если в утверждении, то вы говорите „р ложно’’» 240
Таким образом, по мнению Рассела, опускать гнесеологи-
ческие предикаты не рекомендуется в тех случаях, когда
представляет интерес само предложение как таковое (ес¬
ли нужно, например, убедить кого-либо принять это пред¬
239 А. Шафф. Некоторые проблемы марксистско-ленинской
теории истины, стр. 469.
240 Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 78.
381

ложение и т. д.). Но едва ли можно квалифицировать со¬
ображения Рассела иначе, как внесение в данный вопрос
путаницы. В самом деле, остается неясным, что следует
понимать под интересом к «объекту», если само понятие
«объекта» в философии Рассела до чрезвычайности неяс¬
но? «Заинтересованность» же субъекта в том или ином
предложении Рассел отнюдь не интерпретирует в смысле
внимания субъекта к оценке результата процесса отраже
ния (поскольку Рассел сами предложения отнюдь не ис
толковывает как фиксацию итогов отражения).
Не вносит в этот вопрос ясности Артур Пап, который
склоняется к выводу, что невозможно полностью исклю¬
чить из языка предикаты, имеющие гносеологическое зна¬
чение, считая, что предикат «истинно» «имеет более, чем
только психологическую функцию» 241. Предикат «истинно»
отнюдь не является «псевдопредикатом», как его опреде¬
лил Альфред Айер в книге «Язык, истина, логика». Но Пап
оставляет без определенного ответа вопрос о содержании
предиката «истинно», хотя по ряду косвенных его замена
ний можно сделать вывод о его симпатиях к платонизму.
О чем свидетельствует несовпадение логических значи¬
мостей предложения и утверждения об его истинности?
Мы считаем, что наличие предиката истинности в том
или ином суждении имеет принципиальное познавательное
значение и вносит в его содержание новый гносеологиче¬
ский признак. Знание о том, что то или иное суждение
истинно, не заключается просто в том, что «повторяем»
содержание этого суждения, но есть действительное про¬
веренное нами или еще кем-либо знание о том, что содер¬
жание данного суждения адекватно отражает факты объ¬
ективной реальности.
Можно согласиться с тем, что формула «р = „р” истин¬
но» поддается нескольким вполне рациональным интер¬
претациям (помимо уже указанного выше чисто логическо¬
го ее значения).
Если истолковать р не как предложение о факте, а как
символ самого чувственно воспринимаемого факта, то в
этом случае «р» соответственно «опустится» на уровень
ниже, т. е. будет означать предложение, фиксирующее
факт. На основании этого прочитаем формулу так: если
241 А. Р а р.. Analytische Erkennlnislohre, S. 61.
382

существует данный факт, то предложение о том, что он
есть, истинно. Перед нами «обычное» (в конечном счете,
материалистическое) понятие истины 242. Оно принципиаль¬
но отличается от понимания формулы Тарского Айером в
книге «Проблема познания» (1956), где Айер заявил, что
сами по себе наши ощущения не истинны и не ложны,
они «просто имеют место», а потому предикат «истинно»
при них излишен 243. Существенное различие между мате¬
риалистической интерпретацией формулы Тарского и ин¬
терпретацией ее Айером состоит в том, что в первом слу¬
чае речь идет о фактах объективной реальности, а во вто¬
ром — о «фактах» как ощущениях и переживаниях субъ¬
екта в обособлении их от объективной реальности-
Формула Тарского может получить рациональное
гносеологическое истолкование и в том случае, если ее от¬
носить только к предложениям, В этом случае ее следует
истолковывать как гносеологический постулат: в научный
язык (в теорию) включаются только истинные утвержде¬
ния. Кроме того, возможны редкие случаи, при которых
формула «р = ,,р” истинно» может быть принята и в абсо¬
лютном ее значении: факт написания (или произнесения)
предложения автоматически говорит о его истинности, не¬
зависимо от включения и невключения этого предло¬
жения в определенную теоретическую систему. Примером
этого рода может быть предложение: «это предложение
напечатано типографской краской».
Познавательное значение предикатов «истинное» и
«ложное» и несводимость их к понятиям «принятое» и
«непринятое» (предложение) отчетливо обнаруживается
при постановке вопроса о приложении этих предикатов
к отношениям не между предложениями, а между предло¬
жениями (суждениями) и объективной реальностью, а так¬
же между теоретической системой в целом, с одной сторо¬
ны, и объективной реальностью, с другой. В этом случае
оказывается, что опустить гносеологические предикаты —
это значит уйти от вопроса о характере названных отноше¬
ний. Отношение теоретических систем к объективной
242 Такая трактовка рассматриваемой формулы дана в статье:
М. К о к о s z у ri s к а. «А refutation of the relativism of truth». «Stu-
dia philosophica», vol. IV, Poznari, 1951, p. 140.
243 Cm.: A. Ayer. The problem of knowledge. Edinburgh, 1956.
p. 54.
383

реальности — как было уже отмечено — есть вопрос об
интерпретации абстрактного содержания этих систем.
Предикаты «истинно» и «ложно», примененные к этому
отношению как его оценка, целесообразно, на наш взгляд,
рассматривать как свидетельства об успехе непосредствен¬
ной интерпретации системы (это означает, что она выпол¬
нима в той области явлений внешнего мира или самого
процесса познания, для отражения которой непосредствен¬
но по своему содержательному смыслу предназначалась).
Помимо этого формальные системы могут иметь различ¬
ные «технические» интерпретации в иных областях явле¬
ний, в том числе и в абстрактных (хотя существуют, как
это было установлено А. Тарским, и неинтерпретируемые
системы).
Под влиянием критики философы «логического анали¬
за» вынуждены были пойти на полупризнание содержа¬
тельности предикатов «истинное» и «ложное», что про¬
явилось в различении ими семантического и так называе¬
мого абсолютного понятия истины.
На стадии логического синтаксиса неопозитивисты от
вергали «абсолютное» понятие истины (истинности), ибо
сводили истинность к понятию выводимости. «...Абсолют¬
ное понятие истины, — писала М. Кокошиньская,— ненауч¬
но и, следовательно, должно быть исключено из науки» 244.
Абсолютное понятие истины при зарождении логической
семантики не употреблялось, поскольку истинность как ха¬
рактеристика относилась только к предложениям, но не к
суждениям. Поэтому К. Айдукевич в статье «Язык и
смысл» писал, что вопрос о содержании суждений и их
истинности не касается логика, оперирующего предложе¬
ниями. Если, следовательно, говорят «х признает предло¬
жение «снег идет», то отсюда не следует, что х полагает,
что идет снег» 245. Для субъекта х указанное предложе¬
ние может означать, что угодно, но логика это интересовать
не должно.
Задолго до появления «абсолютного» понятия истины
Б. Рассел настойчиво указывал, что следует различать
истинность предложения и истинность суждения (proposi¬
tion), на что мы уже обращали внимание в связи с пробле-
мой чувственной верификации. Содержание суждения Рас¬
244 «Erkenntnis», 1936, Bd. 6, Н. 3, S. 165.
245 Ibid., 1934, Bd. 4, S. 104.
384

сел рассматривал как некую самостоятельную логическую
сущность, оставаясь верным традиции неореализма и еще
раз демонстрируя свое нежелание прибегнуть к помощи
материалистической теории отражения. «Содержание ве¬
ры, если оно выражено в словах, есть сама вещь (или по¬
чти сама вещь), как то, что в логике зовут суждением» 246-
Впрочем, понимание содержания понятия «суждение» у
Рассела не всегда было одинаковым; иногда его точка зре¬
ния была близка взглядам Карнапа, который определял
суждение как инвариант значений разных переводов дан¬
ного предложения, а иногда — бихевиористской концепции.
«Абсолютное» понятие истины уже не относится, в от¬
личие от собственно семантического понятия, к предложе¬
ниям, по говорит об истинности суждений и оказывается
как бы «независимым» от языка 247. Например, суждение
«вселенная существовала до человека» истинно, незави¬
симо от возможностей произнесения (и проверки) соответ¬
ствующего предложения. В полном противоречии с обыч¬
ными позитивистскими недомолвками Артур Пап без
обиняков заявил, что «мы ведь все верим, что вселенная
существовала уже задолго до человека» 248. Уже на этом
примере обнаруживается, что сам факт допущения «абсо¬
лютного» понятия истины явился уступкой материализму,
выдаваемой, впрочем, за «усовершенствование» «аналити¬
ческой теории познания». Однако формула «абсолютного»
понятия истины ограничивается, как сейчас увидим, тре¬
бованием учета лишь языкового контекста истинности.
Формула «абсолютного» понятия истины, данная на
основе семантического понятия истины, такова:
И (р) = (L) (5) [Des (5, р, £)оистинно (£, L)J,
где И (р) — «истинное суждение», Des есть трехместное
отношение, означающее, что предложение S выражает в
конвенционально принятой языковой системе L сужде¬
ние р. Как видим, определение «абсолютного» понятия
истины дано лишь посредством имплицирования семанти¬
ческой истины (как двуместного предиката при S, L) из
248 В. Russell. The analysis of mind, p. 241, Cp.: Baylis.
Facts, propositions, exemplification and truth. «Mind», Oct. 1948;
B. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 189.
247 R. Carnap. Meaning and necessity. Chicago, 1947, p. 94.
248 A. Pap. Analytische Erkenntnislehre, p. 69.
25 И. С. Нарский
385

трехместного отношения. Сама «абсолютная» истинность
представляет собой одноместный предикат цри р и истол¬
ковывается как некая самостоятельная логическая сущ¬
ность, а не как производная от процесса отражения харак¬
теристика.
«Абсолютное» (в терминологии Карнапа «несеманти-
ческое») понятие истины «абсолютно» в том смысле, что
оно не зависит от времени высказывания предложения S,
но оно в принципе зависит от существования S и некото¬
рой языковой системы L, в средствах которой S могло бы
быть сформулировано. «Абсолютное» понятие истины за¬
висит также от степени точности выражения суждения р
в предложении S.
Применение «абсолютного» понятия истины в логике
приводит, в частности, к следующим двум результатам.
Во-первых, «возникает расхождение между формулой
«р = „р” истинно» и, казалось бы, эквивалентной ей фор¬
мулой «р= истинно, что р». Вторая формула говорит об
истинности суждения, а это, согласно различию абсолют¬
ного и семантического понятий истины, не одно и то же.
Что касается первой формулы, она поддается истолкова¬
нию такого рода: р — это суждение, а «р» — суждение,
выраженное через свое название (это название будем счи¬
тать предложением). В этом случае вступает в силу сооб¬
ражение о том, что предложение лишь приблизительно и с
некоторой степенью вероятности выражает соответствую¬
щее ему суждение.
Во-вторых, введение «абсолютного» понятия истины
углубляет несовпадение между условиями истинности и
проверяемостью. Поскольку теперь проводится различие
между истинностью суждения и семантической истинно¬
стью предложения, то внутренний смысл (условия истин¬
ности) суждения еще более отличается от проверяемости
предложения. Тем самым еще более подрывается один из
главных устоев, на которые опирался принцип верифика¬
ции в «классической» его форме.
♦ * *
Рассмотрим теперь изменения в понятии истины, выз¬
ванные вероятностным подходом к проблеме, интересую¬
щие нас главным образом с точки зрения влияния их на
принцип и механизм верификации.
386

С проблемой вероятностей мы сталкиваемся уже прй
рассмотрении «абсолютного» понятия истины, поскольку
имеется лишь некоторая степень вероятности, что то или
иное предложение точно выражает заключенное в нем су¬
ждение. Например, предложение «Жанна д’Арк за обще¬
ние с нечистой силой была осуждена на смерть» выражает
в XX в. далеко не то суждение, которое выражалось при
его помощи в XV в.
Вероятностный аспект возникает и в случае соотнесе¬
ния истинности и знания истинности, причем в психологи¬
ческом плане, в смысле выяснения отношения субъекта к
предложению.
Именно этот аспект привлек внимание Р. Карнапа в его
исследованиях по вопросу о вероятности.
С проблемой вероятности мы сталкивались, впрочем,
уже при анализе механизма чувственной верификации, где
обнаружилось, что логические позитивисты имели право
говорить не о достоверности, но лишь о вероятности точной
фиксации факта в протоколе, о вероятности точного вос¬
произведения значения протокола в последующее время,
о вероятности точного сравнения предложений W и Un и
сохранения результатов верификации в будущем времени.
Неопозитивисты все более склонялись к мнению, что
познание вообще состоит исключительно из вероятных, но
атнюдь не достоверных истин (логические же конвенции
нельзя считать познанием). Этому выводу соответствовала
замена истинности аморфными понятиями «оправданно¬
сти» у Поппера (Bewahrung) и вероятной «подтверждае¬
мости» (Bestatigungsfahigkeit) у Карнапа. Логики-позити¬
висты занялись разработкой вероятностной интерпретации
всего процесса познания.
Исчисление вероятностей безусловно необходимо для
развития теории познания, так как часть наших знаний
всегда остается вероятной. Точно также не вызывает сом¬
нения, что логическая разработка проблем вероятностей
способствовала частичному устранению метафизического
догматизма из неопозитивистского учения о верификации.
Но поскольку достигнутые результаты были соединены с
программным непринятием материализма (в лучшем слу¬
чае — с декларативным принятием «онтологии» вообще, не
уточняя, какой именно), они уводили от одних преодолен¬
ных метафизических и идеалистических догм к другим.
26*
387

' Поэтому необходимо строго различать собственно логи¬
ческое (и математическое, физическое и т. п.) содержание
проблем исчисления вероятностей и философское (в дан¬
ном случае позитивистское) его обоснование и интерпре¬
тацию, подлежащие критике. Нас будет интересовать не
исчисление вероятностей, но гносеологическая его интер¬
претация, т. е. теория вероятностей. Иными словами, для
нас представляют интерес интерпретации понятия «веро¬
ятность» и источника истинности или ложности суждений
о вероятности, а более всего — воздействия различных кон¬
цепций теории вероятностей на механизм верификации.
Вопрос же о роли принципа верификации в построении са¬
мих учений о вероятности не столь важен для нас, так как
рассмотрение его не прольет нового света на уже известное
нам содержание этого принципа.
Проблема вероятности возникла перед логиками не
только в связи с вопросами теории истины и проверки ис¬
тины, но и в связи с интерпретацией понятия причинно¬
сти, а следовательно, и закона науки вообще. Связь этих
вопросов самая тесная, что подметил еще Д. Юм. Г. Рай¬
хенбах стремился к тому, чтобы заменить причинность ве¬
роятностью. Однако вероятностное истолкование причин¬
ности как таковое не является объектом нашего анализа и
может быть в нем затронуто только косвенно.
Для ориентировки в проблеме необходимо коротко оста¬
новиться на некоторых вариантах логико-философского
истолкования вероятности.
До конца XIX в. господствовало так называемое клас¬
сическое понятие вероятности, выдвинутое еще Лапласом
(1813). Вероятность рассматривалась как внеэмпирически
исчисляемое отношение числа (р) мысленно представляе¬
мых случаев, благоприятствующих событию А, к общему
числу (д) всех подлежащих рассмотрению случаев, при
которых в принципе (согласно законам природы) выявле¬
ние события А возможно. Это понятие вероятности можно
выразить предложением ( ^) =х.
Классическое понятие вероятности не опиралось на
познание причинных связей и не было связано с экспе¬
риментальной проверкой (поскольку оно оперировало за¬
ранее сконструированным понятием абстрактной «равно-
возможности»), но одновременно опиралось на поверхност-
388

ио эмпирические представления (поскольку исходило из
очевидных соображений, что, например, на число выпав¬
ших очков влияет не цвет сторон бросаемой кости, а сме¬
щение ее центра тяжести, если оно произойдет.
Физик и математик Р. Мизес отбросил «классическое»
понятие вероятности, противопоставив ему статистическую
(частотную) концепцию, которая впоследствии оказалась
тесно связанной с понятием эмпирической верификации 249.
Вероятность, согласно статистической концепции, есть
предел, к которому, при достаточно большом количестве
случаев, приближается эмпирически устанавливаемое от¬
ношение числа случаев, при которых данное событие дей¬
ствительно произошло, к числу всех случаев, при которых
данное событие в принципе могло бы произойти. Если об¬
щее число случаев->оо, то численное выражение статисти¬
ческой и математической вероятности совпадает. В концеп¬
ции Мизеса понятие вероятности имеет смысл только в
применении к ансамблям (классам) событий, ио не к еди¬
ничным случаям, в отношении которых ею допускаются ги¬
потетические предложения (например, «вероятно, он
жил»), но не категорические предложения о вероятности
вида: «вероятность того, что он жил, составляет тп». Непри¬
менимо понятие вероятности Мизеса и к будущим, еще не
происходившим событиям, поскольку статистическая кон¬
цепция исходит из того, что установление истинности су¬
ждения о степени вероятности совпадает с его эмпириче¬
ской верификацией и предшествовать последней не мо¬
жет.
Ограниченность понятия вероятности у Мизеса делает
неприменимым это понятие тогда, когда необходимо выяс¬
нить вероятность правоты какой-либо научной гипотезы.
Критике со стороны математиков подверглось и понятие
«предела» эмпирических отношений вероятности. Они
справедливо отметили некорректность понятия «предела»,
подлежащего замене понятием колебания величин вероят¬
ности при достаточно большом числе случаев в районе не¬
которой постоянной величины. Понятие «предела» (в ми-
зесовском его значении) не поддается эмпирической вери¬
фикации, так как невозможно точно верифицировать
249 См.: Richard von Mises. Wahrscheinlichkeit, Statistik und
Wahrheit. 2 Aufl., Wien, 1936.
26 И. С. Ндрский
389

бесконечно большое число случаев, если же допустить при¬
близительную верификацию, то в свою очередь возникает
вопрос о ее пределе.
Главный же порок учения позитивиста Мизеса о веро¬
ятности заключается в рассмотрении вероятностей только
со стороны констатации «случаев» в опыте, что совершен¬
но недостаточно для науки. Это вполне соответствует гно¬
сеологическим предпосылкам принципа верификации в нео¬
позитивизме и приводит к скольжению по поверхности яв¬
лений. Вероятности порождаются, согласно этой теории,
как отмечал А. Я. Хинчин, не внутренними особенностями
самих явлений, а операциями экспериментирования, что
говорит о родстве этой концепции с позитивистским one-
рационализмом.
Однако это не означает, что мы вообще отрицаем пра¬
вомерность понятия статистической вероятности в приме¬
нении к однородным объектам, выступающим в форме кол¬
лективов внутри коллективов. Статистическую вероятность
следует, по-видимому, рассматривать как внешнее выра¬
жение внутренней структуры явлений, которая и подле¬
жит изучению. От установления статистических законов
наука переходит к выявлению законов причинно-следствен¬
ной связи. Таким образом, понятие статистической вероят¬
ности необходимо, но недостаточно для познания законо¬
мерностей массовидных процессов.
Другой позитивистский вариант статистического поня¬
тия вероятности был развит Г. Райхенбахом, который в
книге «Учение о вероятности» (1935) 250 относил это по¬
нятие не к самим событиям, как Мизес, но к предложе¬
ниям о событиях. Райхенбах истолковал вероятность как
среднее отношение числа предложений, констатирующих
факты, которые по своему содержанию соответствуют про¬
веряемой гипотезе, к общему числу эмпирических предло¬
жений о событиях, при которых в принципе могут быть
факты, соответствующие гипотезе. Иными словами, веро¬
ятность понимается как относительная частота появления
предложений, положительно верифицирующих гипотезу,
среди прочих предложений о событиях, которые в принци¬
пе могли бы быть использованы для верификации. Если
250 См.: Н. Reichenbach. Wahrscheinlichkeitslehre. Leiden,
1935. Ср.: его же. Experience and prediction. An analysis of the
foundations and structure of knowledge. Chicago, 1938.
390

n	<
частота окажется = - т. е. = 1, гипотеза истинна, если
же частота =	= 0 (иными словами, установлено, что
предложения во всех случаях негативно верифицируют ги¬
потезу) , то гипотеза должна быть признана ложной.
Остальные случаи относятся к промежуточным.
Понятие вероятности у Райхенбаха превращает обыч¬
ный редуктивный способ верификации научных гипотез
в вероятностный способ. С точки же зрения численного вы¬
ражения вероятность по Райхенбаху (обозначим ее как
«вероятность II») непосредственно выводима из вероятно¬
сти по Мизесу, поскольку предложение о вероятности
II является фиксацией эмпирических событий. Следо¬
вательно, вероятность II разделяет недостатки, присушке
трактовке вероятности по Мизесу.
Как мы видели, концепции вероятности II присуще по¬
нимание истинности и ложности как частных случаев ве¬
роятности. «Истина поэтому будет определяться как по¬
граничный случай вероятности»,— писал Райхенбах в ста¬
тье «Физика листское понятие истины»251. Он предложил
заменить двузначную логику бесконечно-значной веро¬
ятностной логикой, в которой вместо дизъюнкции «каждое
предложение либо истинно, либо ложно» действует беско¬
нечная дизъюнкция различных возможных степеней веро¬
ятности между 0 и 1. Совокупность всех этих логических
значимостей Райхенбах назвал «шкалой истинности», на
которой истинность как таковая оказывается лишь крайней
точкой, определяясь на основе понятия вероятности как
производное от него. На шкале Райхенбаха находят место
и предложения с неопределенной вероятностью, которые,
по Карнапу, считались лишенными смысла.
В понимании истинности и ложности Райхенбахом сли¬
ты два различных аспекта вопроса — логический и фило¬
софский. С позиций формальной логики вполне возможно
определить истинность через вероятность или, что было
бы более правильно, вероятность через истинность. Рай¬
хенбах так и поступает, устанавливая вероятность собы¬
тий в ансамблях через истинность (достоверность) еди¬
ничных событий. Но смешение логического аспекта с фи¬
лософским приводит к подмене гносеологического понятия
251 «Erkenntnis», 1031, Bd. 2, S. 162
26*
391

истинности (т. с. адекватного отношения результата отра¬
жения к отражаемой реальности) понятием совпадения
числа предложений, фиксирующих «случаи», подтвержда¬
ющие наши ожидания, с общим числом всех возможных в
данной ситуации и происшедших «случаев». В конечном
счете получается, что понятие истинности не выходит за
пределы полной чувственной верификации, приводя к
ошибкам и трудностям, характерным для раннего периода
неопозитивизма, и соответствуя пониманию механизма ве¬
рификации как фиксации наблюдаемых «случаев» — без
проникновения в их сущность.
Одно из философских последствий абсолютизации пре¬
вращения истинности в разновидность вероятности отме¬
чает Рассел: «...все предложения обладают только различ¬
ными степенями вероятности и [никогда] не достигают
достоверности. Трудность заключается в том, что тем са¬
мым мы, по-видимому, осуждены на бесконечный ре¬
гресс» 252.
Допустим, например, что необходимо установить веро¬
ятность предложения о том, что в таких-то условиях на фо¬
тографии физического микропроцесса будет зафиксирова¬
на так называемая звезда, т. е. точка распада атомного
ядра или входящих в атом частиц. Нам придется пере¬
брать протокольные записи всех прошлых случаев, при ко¬
торых в аналогичных условиях такая «звезда» была за¬
фиксирована. Все эти протокольные записи были в свое
время верифицированы (для протоколов, как мы знаем, ве¬
рификация совпадает с их фиксацией), согласно Райхен¬
баху, с той или иной степенью вероятности. Для установ¬
ления же степени вероятности необходимо предваритель¬
но выяснить, в свою очередь, степень вероятности вери¬
фикации утверждений типа «верификации протоколов
вида W были осуществлены субъектом N в состоянии пол¬
ного внимания», «записи протоколов вида Wi были сдела¬
ны в адекватных выражениях научного языка» и т. д. Для
установления степени вероятности верификации назван¬
ных утверждений необходимы новые предложения, также
вероятные и в свою очередь требующие установления сте¬
пени их вероятности через посредство верификации.
В результате возникает бесконечный регресс, и общая
вероятность верификации (получаемая, согласно исчисле¬
252 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 403.
392

нию вероятности, как произведение всех отдельных веро¬
ятностей) стремится к нулю 253.
Сама верификация в вероятностной интерпретации
Райхенбаха перестает играть роль средства проверки истин¬
ности предложений, из науки устраняется достоверная ис¬
тинность, и она превращается в своего рода недостижимый
«кантовский идеал».
Райхенбах устраняет из пауки не только истинность,
но и причинность, так как он и последнюю заменяет веро¬
ятностью, что приводит в конце концов к тем же послед¬
ствиям. «...Каузальное понятие есть слишком узкая интер¬
претация...,— писал Райхенбах,—следует принять более
общую закономерную связь природы — вероятност¬
ную...» 254. Может быть, эти слова означают, что вероят¬
ность есть форма выражения и познания причинных свя¬
зей или что понятие взаимосвязей в природе значительно
шире узкого понятия механической причинности? Отнюдь
нет. Речь здесь идет совершенно о другом, о том, что
«причинная структура физического мира заменена ве¬
роятностной структурой» 255 *. Если Ф. Франк считал поня¬
тие причинности в применении ее ко всей действительно¬
сти лишь констатацией того, что все происходит так, как
оно происходит, а в точном приложении к отдельным со¬
бытиям — чем-то весьма приблизительным, то Райхенбах
растворяет понятие причинности в понятии ожидания со¬
бытий, аналогичных ранее происходившим. Он весьма про¬
зрачно излагает подлинный смысл своей формулы, приве¬
денной выше: «События в природе — скорее падающие
игральные кости, чем вращающиеся звезды; над нами гос¬
подствуют законы вероятности, а не строгой каузальности,
и ученый скорее походит на игрока, чем на пророка. Он
может лишь сказать, каковы его ставки, но он не знает
заранее, оправдается ли то, что он на них поставил» 25в.
268 Райхенбах предлагал устранить эту трудность, прервав бес¬
конечный регресс в любом его звене и начав со «слепого посту¬
лата» (т. е. с решения считать некоторое утверждение науки истин¬
ным, хотя бы оно и было только вероятным). Не приходится дока¬
зывать очевидный субъективизм этого предложения.
254 «Erkenntnis», 1931, Bd. 2, S. 164.
255 Н. Reichenbach. The rise of scientific philosophy, p. 164.
258 H. Reichenbach. Der Aufstieg der wissenschaftlichen
Philosophic, Berlin, 1957, S. 280.
393

Эта точка зрения но нова: Мах похвалил ее еще в «Прин¬
ципах учения о теплоте», примкнул к ней и Авенариус.
Имя ей, по словам В. И. Ленина,— «вполне определенный
субъективизм» 257.
Замена причинности статистической вероятностью II
ведет к лишению объективного смысла понятий необходи¬
мых событий и событий невозможных. Для всего на свете
сохраняется некоторая степень вероятности того, что оно
может произойти или не произойти (вроде той формаль¬
ной возможности, о которой писал Гегель).
Учение о статистической вероятности II было обстоя¬
тельно проанализировано Карлом Поппером в «Логике
исследования» (1935), указавшим на присущие этому
учению внутренние противоречия. Например, некоторая
гипотеза разлагается на ряд предложений о том, что в
таких-то условиях должен произойти факт F. Допустим
далее, что каждое второе предложение этого ряда будет
верифицироваться отрицательно. На этом основании
вероятность гипотезы, по Райхенбаху, подлежит признать
равной V2.
Однако здравый смысл подсказывает нам, что гипотеза,
которая в половине всех случаев не подтверждается, лож¬
на, так что вероятность ее равна не V2, а 0.
В данном случае Поппер, критикуя Райхенбаха, ука¬
зывал (вопреки собственным субъективным взглядам) на
правоту материализма, так как из нее следовал вывод,
что только содержательный анализ «случаев» может убе¬
речь от субъективистских результатов. В этой критике
содержалась верная идея о том, что относительная часто¬
та случаев положительной верификации следствий из
гипотезы и степень приближения гипотезы к истине не
одно и то же (это относится также к гипотезам вероят¬
ностного типа.) Эмпирические следствия из гипотезы мо¬
гут оказаться верифицированными даже не в 50%, как
в примере у Поппера, а чуть ли не в 99% известных для
своего времени случаев. Несмотря на это, гипотеза может
быть не приблизительно верной и лишь нуждающейся
в частичном исправлении и уточнении, но ложной, если
впоследствии анализ покажет, что она чисто формально
257 В. И. Лени и. Сочинения, т. 14, стр. 145.
394

охватывала большую часть ранее зарегистрированных
случаев, но отнюдь не вскрывала существа процесса их
возникнув енпя.
Такой оказалась, например, в истории физики гипоте¬
за теплорода, которая, как это казалось ученым, «объяс¬
няла» значительное число фактов.
Р. Карнап пришел к выводу, что трудности понятия
статистической вероятности II проистекают от того, что
Райхенбах не довел до конца процесс «освобождения»
понятия вероятности от зависимости его от опыта. Кар-
пап предпринял попытку довести этот процесс до конца,
разработав так называемое понятие вероятности I.
Согласно этому понятию, вероятность относится
исключительно к области предложений как таковых и
представляет собой степень логической уверенности
в истинности предложения 258. Вероятность при таком ее
толковании оказывается метатеоретическим понятием по
отношению к истинности и ложности и конструируется
на основе определения в рамках конвенционально из¬
бранной языковой системы.
Степень обоснованности гипотезы четко определяется
Карнапом только для некоторых формализованных языков
достаточно простой структуры, начиная с «языков», в ко¬
торых идет речь лишь о конечном числе индивидов, так,
что к каждому предложению может быть отнесена так на¬
зываемая вероятностная мера. Обоснованность гипотезы
может быть истолкована как отношение вероятностной ме¬
ры конъюнкции гипотезы h и данных (наблюдения или
ранее выдвинутой и разработанной теории) е к вероят¬
ностной мере данных е. Итак, с (е, h)	где c(e,h) —
степень логической обоснованности гипотезы при наличии
данных е, а т — символ вероятностной меры 259. Ясно, что
в случае, если гипотеза следует из строго достоверных дан¬
ных е, то т (e'h) — тп(е), а следовательно вероятность
I гипотезы Д равна единице.
255 См. В, Carnap. Logical foundations of probability. Chicago,
1950; R. Carnap. Two concepts of probability. «Philosophy and phe¬
nomenological Research», vol. 5, 1945.
259 Ср. В. C. Ill в ы p e в. Критика неопозитивистской концеп¬
ции индуктивной логики. «Вопросы философии», 1961, № 3.
395

Например, на основании предложения «он сын худож¬
ника» можно построить следующее предложение о вероят¬
ности: «вероятность того, что сын художника сам будет об¬
ладать способностями отца, равна р». Это предложение
может быть, согласно точке зрения Карнапа, переведено
в метаязык и выражено символически следующим образом:
Нт	= Р, где М — число класса предложений,
выполняющих препозиционную функцию «х есть сын ху¬
дожника, и х имеет способность к рисованию», a 7V —
число класса предложений, выполняющих препозицион¬
ную функцию «х есть сын художника»; р означает оценку
степени обоснованности (подтверждаемости) предложения
о способности к рисованию у детей художников.
По мнению Карнапа, Райхенбах в своей концепции
вероятности смешал понятие значимостей истинности
(Wahrheitswerte) с понятием степеней обоснованности
(GewiBheitsgrade) гипотезы. Карнап был прав, указывая
на то, что степень логической уверенности, с которой мы
можем судить об истинности гипотезы на основании имею¬
щихся у нас знаний, есть особый вопрос, отличающийся от
вопроса о степени приблизительности самой гипотезы.
С этой точкой зрения Карнапа согласился Рассел, который
также понимал вероятность как неполную уверенность в ис¬
тинности данного утверждения. «Мне кажется, что «,,р“
вероятно» точно эквивалентно «,,«р» истинно" вероятно», и
если мы говорим, что «,,р" вероятно», мы нуждаемся в [по¬
нятии] вероятности того, что это утверждение истинно» 26°.
Для нас источником всякого знания является опыт.
Неудивительно поэтому, что в математическом выраже¬
нии применительно к повседневному языку вероятности
I и II совпадают26,1. Поэтому было бы бесполезно ожи¬
дать, что Карнап сумеет действительно освободить поня- 260 261
260 В. Russell. An inquiry into meaning and truth, p. 318;
см. также: Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 451.
261 Например, предложение «вероятность выпадения шестерки
при бросании кости равна ’/б» может быть истолковано и в смысле
вероятности II (гипотеза об эмпирических предложениях, которые
в Ve части случаев будут положительно верифицированы фактом
выпадения шестерки) и в смысле вероятности I (степенная оценка
истинности гипотезы о будущем индивидуальном случае, которая
гласит: «при бросании кости выпадает шестерка»),
396

тие вероятности от эмпирической зависимости. Сам Кар¬
нап при первой же методологической трудности обра¬
щается к помощи своих обычных конвенционалистских
оговорок насчет ©неопытного характера исходных поло¬
жений логики и «внетеоретичности» вопроса о происхож¬
дении исходных эмпирических посылок. Что же собой
представляет истинность, ложность или приблизитель¬
ность самой проверяемой гипотезы (а не субъективности
мнения на этот счет), остается у него неясным.
Развивая понятие вероятности I, Карнап двигался
в русле определенной философской тенденции, которая,
как указывает исследователь логического позитивизма
Ю. Вейнберг, стремится «избежать всякой реалистиче¬
ской (т. е. близкой к материализму.— И. Н.) интерпре¬
тации естественного закона» 2бе. В соответствии с этой
тенденцией Карнап пытался включить в рамки дедуктив¬
ной логики, «свободной» от влияния эмпирии, все без
исключения операции, требуемые понятием вероятности
I. При этом индуктивная логика, с которой, естественно,
связано исчисление вероятностей, оказалась бы ветвью
дедуктивной логики.
Безусловно, проблема вычисления степени логической
обоснованности (подтверждаемости) подлежит формаль¬
нологическому анализу, и Карнапу надо воздать должное
за то, что он это проделал.
Остаются, однако, неисследованными не только во¬
прос о происхождении теоретических (или опытных) дан¬
ных (е), но и пути устранения наиболее коренных поро¬
ков, присущих вероятности II в понимании ее Райхенба¬
хом.
Какое влияние оказывает понятие вероятности I на
логическую сторону механизма верификации?
Допустим, нам необходимо верифицировать положе¬
ние науки U: «пустынные муравьи ориентируются днем
в пути по ярким звездам». Верификация этого утвержде¬
ния зависит от верификации положений Un вида «этот
муравей (разновидность пустынных муравьев) ориенти¬
руется днем по звездам». Степень верифицированности
U зависит от того, каким количеством подтвержденных
262 J. R. W е i n b е г g. An examination of logical positivism,
p. 107.
307

опытом предложений Un оно обосновано, что следует пони¬
мать в том смысле, что степень верифицированности U
непосредственно зависит от степени охвата опытной про¬
веркой поведения всех пород пустынных муравьев (чем
больше их видов и разновидностей изучено, тем больше
степень обоснованности, что U истинно). Степень обос¬
нованности U в зависимости от количества верифициро¬
ванных предложений Un можно исчислить в соответствии
с понятием вероятности I.
Кроме того, следует иметь в виду и обратное направ¬
ление логической зависимости: можно так сформулиро¬
вать предложение Un, что обоснованность содержания
Un содержанием U будет неполной. Если, например,
исследователь так сформулировал одно из предложений
серии Un: «каждая разновидность муравьев из группы
гмуравьев-понерин способна ориентироваться по звездам»,
то эмпирическая проверка этого предложения ведет
к вычислению степени его логической обоснованности в со¬
отношении с U, поскольку некоторые понерины встречают¬
ся в умеренной полосе, где звезды днем па небе не видимы,
а многие пустынные муравьи не относятся к понеоинам.
Соответственно, верификация Un не будет означать полно¬
ты верификации U.
Но к сказанному вопрос, разумеется, не сводится, так
как верификация предложений Un в свою очередь может
быть истолкована как логическое обоснование Un через
посредство предложений типа W. Это происходит через
введение понятия так называемого поля действия предло¬
жения (des Spielranms des Satzes), которое означает
класс возможных фактов, фиксируемых в протокольных
предложениях и способных верифицировать данное пред¬
ложение в качестве истинного. Или, при формализации до¬
пускаемых предикатов, поле действия предложения есть
класс состояний, в которых данное предложение истинно.
Например, в качестве Un мы имеем предложение:
«индивидуумы данного вида муравьев, обитающих в Ту¬
нисе, ориентируются днем по звездам». Оно поддается
верификации чепез сравнение с соответствующим про¬
токольным предложением И7, сформулированным тунис¬
ским мирмекологом Санчи в различных вариантах, в за¬
висимости от характера опытов, и Фиксируемых им с
помощью протокольных предложений Wi,2...n.
J398

Опыты позволили сформулировать серию близких друг
другу по содержанию, но далеко не тождественных пред¬
ложений: «длинные, узкие фасетки сложного глаза инди¬
видуумов этого вида муравьев с единственной светочув¬
ствительной клеткой па дне каждой из них улавливают
направленный свет от далеко расположенных световых
точек» (РИ1); «эта группа тунисских муравьев реагирова¬
ла па далеко от них находящуюся зажженную спичку из¬
менением направления своего движения» (W2); «эта груп¬
па тунисских муравьев потеряла ориентацию, когда на
небе появились облака» (ТУз) и т. д. Совокупность W],
W2, W3,..Wn и составит поле действия предложения Un.
Поскольку поле действия выражается в сочетании соот¬
ветствующих предложений, то можно сказать, что досто¬
верность Un зависит от степени логической обоснованно¬
сти предшествующими ему (в логическом смысле) пред¬
ложениями вида W.
В свою очередь, каждый из элементов класса предло¬
жений W может быть рассмотрен с точки зрения его обо¬
снованности классом различных чувственных восприятий,
которые верифицируют предложения класса W. Напри¬
мер, в случае W3 различные чувственные восприятия бу¬
дут получены в результате таких чувственно восприни¬
маемых фактов как «эта группа муравьев повернула на¬
зад», «эта группа муравьев прекратила свое движение»
и т. д. Эти восприятия в совокупности образуют поле дей¬
ствия протокола Жз, причем есть основание поставить
вопрос о степени логической обоснованности W3 в зави¬
симости от характера и определенности тех предложе¬
ний, в которых может быть за фиксирована часть чувст¬
венных фактов поля действия W3, действительно воспри¬
нятая исследователем. От объема зафиксированной части
поля действия W3 зависит логическая вероятность I
истинности этого протокольного предложения.
Наконец, логическая вероятность I применима и в от¬
ношении того звена механизма верификации, в котором
происходит акт непосредственного сравнения W и Un,
поскольку это сравнение истолковывается как перевод
предложения W на язык Un и возникает вопрос об уве¬
ренности в адекватности этого перевода.
Например, в 1863 г. Нейтральный польский повстан¬
ческий комитет составил инструкцию, посланную видному
399

«революционеру Зигмунту Падлевскому, возглавившему
один из органов революционной власти на местах. Этот
документ в подлиннике не сохранился, но «в варшавском
Архиве древних актов имелся русский перевод его, кото¬
рый и был опубликован в 1954 г. в обратном переводе
на польский язык. Данный документ представляет собой
большой исторический интерес; но когда в 1957 г. возник
вопрос о публикации его на русском языке, речь могла
идти только о новом обратном переводе текста на русский
язык.
При решении вопроса о целесообразности данной пуб¬
ликации определенную роль сыграло выяснение степени
научной обоснованности вывода о достаточной близости
окончательного перевода к оригиналу, который восстано¬
вить в совершенно аутентичном виде ныне уже невоз¬
можно.
Остановимся теперь на примере из области астрофи¬
зики, подтверждающем значение для процесса познания
вероятностной оценки корректности логического отноше¬
ния U (или Un) и W.
Пусть мы имеем суждения «все эти звезды являются
цефеидами» (1) и «данная звезда относится к классу фи¬
зически переменных звезд» (2). Первое из них — J7, вто¬
рое — W. Примем второе положение в качестве прото¬
кольного предложения, которое позволит верифицировать
одно из предложений необходимых для верификации
исходного тезиса U и выглядящих, примерно, так: «данная
звезда есть цефеида». В этом случае сразу же в«озникнут
вопросы о степени логической обоснованности делаемого
нами при этом допущения и последующих выводов: ведь
необходимо учесть, что далеко не все физически перемен¬
ные звезды относятся к цефеидам, т. е. к коротко-перио¬
дическим пульсирующим звездам, так как существуют,
кроме того, мириды (долго-периодические переменные
звезды) и другие виды физически переменных звезд. Без
решения названных вопросов использование предложения
(2) может привести к грубым ошибкам.
Таким образом, с собственно логической точки зре¬
ния применение понятия вероятности, данного Р. Карна¬
пом, к процессу установления истинности тех или иных
утверждений науки целесообразно. Такое понятие вероят¬
ности не вносит принципиальных изменений в механизм
400

верификации, по могло бы помочь учету условий, от ко¬
торых зависит истинность проверяемых предложений.
Есть, однако, и иная, собственно философская сторо¬
на проблемы, а именно оценка той гносеологической тен¬
денции, которую Карнап связывал с [разработкой учения
о вероятности I. Карнап, как правило, не только оставлял
без рассмотрения, но даже не упоминал об объективно ка¬
узальной стороне вопроса о вероятности. Ведь степень обо¬
снованности выводов о способе ориентации 'муравьев,
о доверии к тройному переводу с польского на русский
язык и об отнесении звезды к классу цефеид существенно
изменится на основании содержательного исследования об¬
раза жизни муравьев, учета теоретической квалификации
лиц, осуществивших переводы, а в последнем случае —
изучения характера периода кривых изменений блеска
звезд.
Неправильность общей гносеологической тенденции в
разработке Карнапом учения о вероятности I состоит так¬
же в том, что он не устранил до конца односторонность
«атомарного» понимания верификации. Подтверждение
той или иной теории как логически единой совокупности
утверждений зависит не только от вероятностной эмпири¬
ческой верификации отдельных ее утверждений (вероят¬
ность II) и не только от логической обоснованности одних
ее утверждений другими и обоснованности данной теории
в целом иной теорией (вероятность I), но и от взаимо¬
обусловленности целых групп теорий. Подтверждение ис¬
тинности одной из этих теорий далеко не одинаково ска¬
зывается на степени истинности остальных теорий этой
группы, потому что последняя зависит от их содержания,
а не только от логической формы. Кроме того, при оценке
логической обоснованности отдельного научного суждения
теории следует иметь в виду, что в изолированном виде оно
поддается (через введение соответствующих, в том числе
фиктивных, параметров) обоснованию при помощи сужде¬
ний, относящихся к другим, иногда даже противоположным
друг другу теориям (например, суждения о видимом дви¬
жении планет на небесном своде поддаются обоснованию,
с точки зрения логического строения, и в теории Копер¬
ника и в теории Птоломея). Таким образом, самостоятель¬
ное применение вероятности I не может надежно уберечь
от субъективизма.
401

Если учение Карнапа о вероятности носит узко логиче¬
ский характер, то рассуждения Б. Рассела по этому поводу
основаны на психологической концепции вероятности. Ча¬
стично использовав мотивы учения о вероятности буржуаз¬
ного экономиста Дж. М. Кейнса, Рассел рассматривает
вероятность как степень веры в наступление события «а»,
поддающуюся численному, но далеко не точному выраже¬
нию. Вероятность в трактовке Рассела — это одноместный
психологический предикат, обозначающий «степень правдо¬
подобия» того, что событие а произойдет.
Точка зрения Рассела на вероятность не нова и возрож¬
дает в общем воззрения Д. Юма, который считал, что вся¬
кое знание «превращается в чистую вероятность». Задача
ученого, по Юму, состоит в том, чтобы каждому своему
утверждению (сообщению и т. д.) обеспечить ту степень
психологической убежденности в его истинности, какой
оно «заслуживает». «Когда кто-либо говорит, что видел,
как умерший человек ожил, я тотчас же сам с собою об¬
суждаю, что вероятнее: то ли, что это лицо обманывает
меня, или само обманывается, или же, что факт, о котором
оно рассказывает, действительно случился. Я взвешиваю
оба чуда и высказываю свое решение в зависимости от того,
которое из них одержит верх, причем отвергаю всегда
большее чудо»263. Феноменализм философских взглядов
Д. Юма и Б. Рассела выветривает из понятия «психологи¬
ческой убежденности» следы объективности его содер¬
жания: убежденность зависит от пашей «привычки» к
тому, а не иному порядку наших впечатлений и пережи¬
ваний.
Что же происходит с принципом верификации, если к
нему применить понятие вероятности Рассела? Вопрос этот
тем более правомерен, что сам Рассел стремился приме¬
нить учение о «степени правдоподобия» к предложениям,
«которые настолько близко, насколько это возможно, при¬
ближаются к простому выражению опытных данных» 264,
т. е. к протокольным предложениям верификации. Назы¬
вая степень правдоподобия какого-либо эмпирического
предложения «данным», Рассел поставил типичный для
его образа мышления вопрос, можно ли считать предло-
263 Д. Ю м. Исследование о человеческом уме. Пг., 1916. стр. 134.
264 См.: Б. Рассе л. Человеческое познание, стр. 417.
402

же-ние и степень его правдоподобия ие двумя различными,
но одним и тем же «данным», и склонился к положительно¬
му на него ответу 265.
Рассел рассматривал чувственную верификацию и вза-
имоверификацию предложений в духе своей психологиче¬
ской концепции вероятности, т. е. как взаимодействие раз¬
личных «верований», ослабляющих или усиливающих друг
друга, подобно «опоре моста». Всякий акт верификации он
считает только правдоподобным, подвергающимся искаже¬
нию из-за ограниченной способности органов чувств к диф¬
ференцировке ощущений, из-за ошибок памяти, несовер¬
шенства мышления и т. п. В точность фиксации факта в
протоколе, так же как и в точность всех последующих дей¬
ствий с протокольными предложениями, мы можем, соглас¬
но Расселу, не более как только «верить». Рассуждения
Рассела о «верованиях» складываются в концепцию скеп¬
тического отношения к содержанию научного знания.
Не ставя своей задачей подробное рассмотрение уче¬
ния о вероятности, мы считаем тем не менее необходимым
подчеркнуть, что в рамках диалектического материализма
проблема вероятности подлежит анализу прежде всего в
плане превращения возможности в действительность, а
проблематического и приблизительного знания — в зна¬
ние достоверное и точное. Иными словами, проблема веро¬
ятности — это проблема реализации скрытых возможно¬
стей развития материи и преодоления относительности зна¬
ния на пути его к абсолютной истине. Категория «возмож¬
ности» — это прежде всего категория внутренних тенден¬
ций развития объекта. Объективная возможность возник¬
новения того или иного свойства или события опирается нг
существующие качественные особенности данного объек
та, определенное направление его развития и внешние ус¬
ловия. Этого не хотели понять Д. С. Милль и В. Ленцен.
Это довольно верно, хотя и в абстрактной форме, указал
еще Гегель, называя вероятность «налично сущим много¬
образием относящихся к возможности обстоятельств», или
основанием возможности, обратив внимание на то, что
основания возможностей не остаются неизменными 266*. Онв
изменяются, либо увеличиваясь, либо уменьшаясь. С точки
265 Там же, стр. 427.
266 См. Г. Гегель. Сочинения, т. V, стр. 659—662.
403

же зрения марксистской философии, вероятность есть
количественно выраженная мера обоснованности возмож¬
ности 267.
В различных рассмотренных выше концепциях теории
вероятности, получило свое отражение объективное суще¬
ствование различных разновидностей вероятности. Однако
в своих концепциях Мизес, Райхенбах, Карнап и Рассел
это абсолютизировали, а потому исказили. В их теориях
вероятность представлена как 1) соотношение групп эмпи¬
рических случаев; 2) соотношение групп предложений об
эмпирических фактах; 3) степень логической обоснован¬
ности и, наконец, как 4) психологическая уверенность.
Авторы этих понятий претендовали каждый на установле¬
ние наиболее «верного» понятия вероятности и развивали
их на позитивистской основе, противоположной материа¬
листической теории отражения. Всем этим концепциям
почти в одинаковой мере свойствен агностицизм, поскольку
вероятное знание рассматривается в них как полный заме¬
нитель истинного знания. Точка зрения материалистов на
этот вопрос была совершенно иной: «Вероятность,-— писал
Джон Локк,— восполняет (is to supply) недостаток позна¬
ния» 268, а не быть замещающим познание суррогатом.
Развитие диалектико-материалистической концепции
вероятности предполагает установление при помощи мате¬
матического аппарата связей между эмпирически под¬
тверждаемыми статистическими закономерностями и объ¬
ективным каузальным объяснением устойчивости статисти¬
ческих частот. Именно эту цель ставит перед собой метод
так называемых произвольных функций в теории вероят¬
ности.
Что касается применения исчисления вероятностей к
актам единичной (и многократной) практической провер¬
ки, то плодотворность этого не может вызывать сомнений.
Однако вероятностное истолкование верификации неопо¬
зитивистами не выполнило стоявших перед ним задач, по¬
скольку было связано с ложным гносеологическим истол¬
кованием самой вероятности.
267 См.: Л. В. Смирнов. Категория вероятности. «Вопросы
философии», ЮбВ, № 112.
268 Д. Л о к к. Избранные философские произведения в двух
томах, т. I. Соцэкгиз, 1960, стр. 634.
404

m ♦ *
Подведем итоги рассмотрения неопозитивистского прин¬
ципа верификации. Ахиллесовой пятой принципа вери¬
фикации как критерия научной осмысленности предложе¬
ний в первоначальной его форме было отождествление
истинности (условий истинности) и проверяемости. Когда
Р. Карнап и А. Тарский, исходя из различных мотивов,
устранили это отождествление, трактовка принципа
верификации стала носить несколько менее субъективно¬
идеалистический характер. Но теоретики, внесшие по¬
правки в принцип верификации, в общем руководствова¬
лись позитивистской методологией, поэтому на месте
прежних ошибок появились новые. Независимость истин¬
ности от проверяемости либо оставили без объяснения,
рассматривая ее в то же время как довод в пользу при¬
знания необходимости «онтологии вообще» (Рассел, Пап),
либо стали ссылаться на конвенциональный характер но¬
вой точки зрения (Карнап). Вероятностное же истолкова¬
ние принципа верификации отчасти устранило метафизи¬
ческий догматизм прежней его трактовки, но в то же
время привело к усилению агностических мотивов.
Мы считаем, что принцип верификации, поскольку ои
претендует на роль гносеологического критерия осмыслен¬
ности, должен быть отброшен без сожаления, разделив
судьбу интерсубъективности, физикализма и прочего нео¬
позитивистского инвентаря. Наука развивалась и разви¬
вается отнюдь не при помощи этого принципа.
В самом деле, приведем такой характерный и важный
эпизод в истории пауки, как процесс доказательства не¬
состоятельности понятия «эфира». Концепция «эфира»
как особой непрерывной среды, которая является носите¬
лем электромагнитного и гравитационного полей, отнюдь
не была повержена в прах каким-либо «атомарным» вери¬
фикационным актом. Единичный верификационный акт не
мог, в частности, окончательно упразднить гипотезу
«эфирного ветра». Известно, что знаменитый эксперимент
Майкельсона — Морлея (1887) оказался для этого недо¬
статочным. Для доказательства неверности концепции
эфира потребовалась сложная совокупность практически
установленных фактов (отсутствие абсолютных, т. е. про¬
исходящих по отношению к «эфиру», движений тел, от¬
405

сутствие продольных волн при переходе света из одной
среды в другую, невозможность объяснения с помощью
концепции «эфира» законов электромагнитного поля и дви¬
жения электронов и др.). Эти факты были установлены и
подтверждены многократно и в различных их сочетаниях.
Если с точки зрения неопозитивистского принципа
верификации чувственно наблюдаемые факты (именно как
факты чувственности) суть последние инстанции проверки,
то с точки зрения материалистической теории познания
такими инстанциями могут быть только процессы (собы¬
тия), происходящие в объективно материальном мире. Не¬
желание признать это ведет к разрушению науки. Напри¬
мер, позитивист Сальваторе Руссо дошел до того, что вы¬
ступил с отрицанием объективного характера понятия
«болезнь». «Поиски скрытой истины, „истинных" причин
болезни,— утверждал он,— это старые поиски вещей в
себе. Симптомы — это единственная реальность, данная
нам» 269. Нетрудно представить, в какой безысходный
тупик пришла бы медицина, если бы ученые-медики по¬
следовали совету С. Руссо.
С точки зрения марксистской теории познания для до¬
казательства истины требуется не только сопоставление
одних фактов с другими (необходимости этого не отрицает
и неопозитивизм, но дает этому неверное истолкование,
добиваясь прежде всего создания непротиворечивых логи¬
ческих конструкций), но и проверка одних фактов дру¬
гими.
Принцип верификации существенно отличается от по¬
нятия практики как критерия истины в теории познания
диалектического материализма. Он не может быть исполь¬
зован в ней для обозначения отдельных актов чувственной
проверки. Для анализа проблем единичной проверки в
марксистской философии никоим образом не приемлемо
метафизическое противопоставление одних актов про¬
верки другим и абсолютизация их значения, которое проис¬
ходит в учении о верификации.
269 «ЕТС», vol. XIV, № 2, 1957, р. 131. Характерно и заявление
семантика-педагога Брока Чисхольма, который пришел к выводу,
что ученикам было бы бесполезно стремиться к овладению зна¬
ниями и они должны удовольствоваться выработкой эффективных
реакций на внешнюю среду методом проб и ошибок.
406

Иное дело современная символическая логика. Понятие
верификации и сам термин в силу исторических традиций
развития символической логики получили в ней права
гражданства. Но в символической логике это понятие оз¬
начает установление логической осмысленности предло¬
жения в зависимости от осмысленности его элементов и
других предложений. Оно не претендует на роль общего
критерия истинности и ложности. Но это понятие в логике
должно быть очищено от позитивистских интерпретаций
и основано на материалистической гносеологии, обосновы¬
вающей действие формальной логики в целом.
Логики, воспитанные на неопозитивистской традиции
(Н. Гудмен, У. Куайн, А. Тарский) обычно подчеркивали
необходимость употребления понятия верификации в
символической логике, а также то, что логическая семан¬
тика не философская, а специальная дисциплина. Они ут¬
верждают, что в итоге своего развития принцип верифика¬
ции утратил специфически философский характер, но рас¬
ширил в то же время сферу своего применения и может
быть ныне взят на вооружение любой или почти любой
философской (гнесеологической и онтологической) тео¬
рией. Однако в действительности концепция «логического
анализа» далеко не освободилась от позитивистского
багажа, она сохранила конвенциональное истолкование
принципа верификации и кредо философского агности¬
цизма.
Агностицизм расцвел пышным цветом в «общей семан¬
тике». Если теоретики неопозитивизма, оперировавшие
материалом логической семантики, исключили из гносеоло¬
гии проблему отношения чувственного факта и фиксирую¬
щего его предложения, то А. Кожибский (1879—1950) и его
ученики — Хаякава, Рапопорт и другие — превратили эту
проблему, которая в терминах верификации формулирует¬
ся как отношение протокольных предложений и слов (РИ)
к фактам (F), в одну из центральных.
В сочинениях «общих семантиков» названная проблема
разрабатывается по преимуществу в трех главных направ¬
лениях: 1) соотношение слов и фактов, 2) соотношение
терминов и понятий, 3) соотношение формализованных и
повседневных языков. Эти аспекты в свою очередь дают
возможность для широкой интерпретации следующих трех
вопросов учения о верификации: 1) поддаются ли факты
407

точной их фиксации в протокольных предложениях, 2) как
соотносятся логическая и грамматическая стороны прото¬
кольного предложения; 3) как соотносятся символическая
и смысловая стороны протокольного предложения. Не
останавливаясь на анализе гносеологических спекуляций
«общей семантики» 270, мы должны отметить агностиче¬
ский характер выводов теоретиков этого направления: во-
первых, они постулировали «разрыв» между словами и
обозначаемыми ими предметами (десигнатами) и, во-вто¬
рых, настаивали на принципиальном отсутствии согласо¬
ванности между грамматической, логической и содержа¬
тельной сторонами обычного языка.
Большое значение, в частности, придали «общие семан¬
тики» своему тезису о «саморефлективности» языка и
выводу, будто слова деформируют и затемняют отношение
F — W в результате возникновения в словах серии внут¬
ренних отношений с переменчивым смыслом.
Вместе с тем эти выводы дискредитировали принцип
верификации и тем самым невольно способствовали его
обесценению как именно философского принципа, который
столь упорно рекламировался неопозитивистами.
270 Отчасти эта проблематика освещена в книгах: A. S с h a f f.
Wst$p do semantyki и Г. Б. Б р у т я н. Теория познания общей
семантики. Ереван, I960; В. А. 3 в е г и н ц е в. Теоретико-лингви¬
стические предпосылки гипотезы Сепира — Уорфа. Сб. «Новое в
лингвистике», ИЛ, 1960; Сб. «Критика современной буржуазной
философии и социологии». Изд-во ВПШ и АОН при ЦК КПСС,
1961, стр. 59—109.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Удалось ли теоретикам современного позитивизма более
убедительно, чем их предшественникам, обосновать свою
«нейтральность» в борьбе двух основных лагерей в фило¬
софии? Иными словами, оказалась ли логико-математиче¬
ская форма обоснования философской «нейтральности»
более действенной, чем психологически-биологическая,
свойственная отжившим свой век учениям Милля, Спен¬
сера и Маха? Явился ли логический антипсихологизм, про¬
кламированный Карнапом, эффективным средством пре¬
одоления идеализма?
Неопозитивизм периода «Венского кружка» оставался
субъективно-идеалистической концепцией в философии,
о чем можно судить на основании сопоставления трех рас¬
смотренных нами тезисов, получивших в неопозитивизме
этого периода ложное философское истолкование.
А. Согласно учению о дескриптивных определениях
предикат «существования» заменяется квантификатором
существования. Если Р — свойство предметов, которым об¬
ладает хотя бы один из них, то с помощью квантификато¬
ров это выражается в виде предложения ( fix) Р(х).
Б. Основа принципа верификации, принятого в «Вен¬
ском кружке»,— положение о тождестве истинности и
проверяемости: «р» истинно =«р» проверяемо;
В. Формула условия материальной адекватности семан¬
тической дефиниции истины «р =„р“ истинно» означала
эквивалентность истинности и принятия предложения в
данной теоретической системе. Эти тезисы при узко¬
логическом их истолковании означают: а) исключение он¬
тологических вопросов из сферы собственно логики и
27 и. С. Нарский	409

отнесение их к числу проблем, разрешение которых должно
предшествовать логическому анализу; б) требование уст¬
ранения из науки бездоказательных и не обнаруживающих
себя в следствиях положений и принципов; в) призна¬
ние гносеологической значимости логического утверждения
(и отрицания).
Эти же три тезиса при позитивистском их истолковании
означают: а) отождествление существования предмета и
данности его сознанию логика; б) отождествление суще¬
ствования и познанности (наблюдаемости) факта; в) отож¬
дествление истинности и фиксированности (данности)
предложения. Эти тезисы аналогичны по своей струк¬
туре и непосредственно сопоставимы, несмотря на то, что
в первом из них идет речь о предмете, во втором — о факте,
а в третьем — о предложении, фиксирующем факт.
В неопозитивизме эти три положения означают отрица¬
ние качественного различия между существованием, по-
знанностью и утверждением истинности познанного факта.
Такие выводы возможны лишь для философии, которая не
признает процесса отражения предметов объективной дей¬
ствительности в гносеологических образах. Предметы,
с точки зрения этой философии, «даны» субъекту в его
ощущениях, ввиду чего предикаты «истинности» и «лож¬
ности» считаются не имеющими содержательного значе¬
ния. Следовательно, различие между существованием
факта и его восприятием стирается. Существовать —зна¬
чит быть воспринимаемым (esse est percipi).
Неопозитивизм 20-х — начала 30-х годов XX в. пред¬
ставлял разновидность берклиапского субъективного идеа¬
лизма, а никак не «чисто» логическую и философски «ней¬
тральную» концепцию, которая в равной степени якобы
не признает никакой философии или же, как стали утверж¬
дать с середины 30-х годов, допускает любую. Если в
прежнем позитивизме потерпели крушение его изыскания
в отношении чувственного познания, то столь же несо¬
стоятельной оказалась и гносеология неопозитивизма, спе¬
куляции которой связаны по преимуществу с рациональной
ступенью познания. Неопозитивизм отличается от откро¬
венного субъективного идеализма лишь тем, что не отри¬
цает открыто бытия объектов, существование которых
органами чувств не установлено. Неопозитивизм относит
утверждения об их существовании к классу предложений,
лишенных научного смысла. Неопозитивизм, следователь
410

iio, отличается от берклианства том, что феноменализм
развит им в терминах не двух, но трех логических значе¬
ний. Кроме того, идеалистические спекуляции перенесе¬
ны им на более широкий круг видов «существования», чем
это сделал в свое время Беркли.
Логические позитивисты иногда скрепя сердце при¬
знают неправомерность перехода от узкологического зна¬
чения рассмотренных выше трех тезисов к позитивист¬
скому их истолкованию. Герберт Фейгль писал, например,
что вопрос о том, существует ли данное независимо от его
переживания субъектом, «логически решить невозможно,
ибо пока данное не дано, никакое полное, научное, симво¬
лическое познание не может приблизить к данному» 27 L
Гуго Дингер на III конгрессе философов ФРГ
(Бремен, 1950) заявлял, что формальная логика не в состо¬
янии решить вопросы о своем собственном происхождении:
«для решения этих вопросов логистика не имеет своего
подхода, ибо она не в состоянии вытащить себя из болота
за свои же собственные волосы».
Но этот факт давно уже установлен классиками диа¬
лектического материализма. К. Маркс во втором тезисе о
Фейербахе писал: «Спор о действительности или недей¬
ствительности мышления, изолирующегося от практики,
есть чисто схоластический вопрос». В. И. Ленин под¬
черкивал, что «недостаточно одних доводов и силлогиз¬
мов для опровержения идеализма, что не в теоретических
аргументах тут дело» 271 272.
В поисках выхода из созданных ими тупиков логиче¬
ские позитивисты были вынуждены вносить в свои по¬
строения коррективы, как, например, отказ от формали¬
стической концепции физикализма и от тезиса о неос-
мысленности неверифицируемых предложений, различение
условий истинности и проверяемости (на стадии логической
семантики), включение принципа верификации в рамки
вероятностного анализа и т. д. Но никто из представителей
логического позитивизма или из числа близких к нему
философов — за исключением Тадеуша Котарбиньского и
его учеников — не признал честно и открыто победы, одер¬
жанной материализмом в многолетнем споре, что свиде-
271 «Erkenntnis», 1939, Bd. 7, IL 5-6, S. 410.
272 В. И. Лени и. Сочинения, т. 14, стр. 24.
27*
411

тольствует об идеологическом бездорожье, о половинча¬
тости и неопределенности их философских заявлений.
В. И. Ленин в свое время писал: «Кусочек правды есть
в этом усиленном подчеркивании нейтральности махизма:
поправка Маха и Авенариуса к их первоначальному идеа¬
лизму всецело сводится к допущению половинчатых усту¬
пок материализму... точка зрения агностицизма неизбежно
осуждает на колебания между материализмом и идеализ¬
мом» 2731
Есть, соответственно, «кусочек правды» и в усиленном
подчеркивании неопозитивистами «нейтральности» их уче¬
ния в той или иной его форме: их аптифилософские заяв¬
ления сочетаются с невольными уступками материализму.
Если махисты утверждали, что позитивизм «выше»
материализма и идеализма, то неопозитивисты попытались
скачала отрицать научный характер самой этой проблемы
вообще, а в настоящее время пытаются подняться «выше»
самого позитивизма и всей прочей философии.
Для теоретиков «логического анализа» 50-х годов («нео¬
прагматисты» Пап, Куайн, а также Уисдом, Страусон и др.)
характерно некоторое забвение аптифилософских девизов
прежнего неопозитивизма «Венского кружка». Адепты
«аналитической философии» (как стали теперь называть
неопозитивистов), например, Н. Гудмэн в книге «Символи¬
ческая логика и эпистемология» (1959), все чаще объявля¬
ют ее только методом, приложимым уже не к задачам ис¬
требления философии, но, вонпервых, к чисто логическим
проблемам (в этой связи старый вопрос о соотношении чув¬
ственного и рационального в познании превратили в вопрос
о соотношении синтетических и аналитических предложе¬
ний в логике), а во-вторых, к уточнению и развитию по¬
нятий любого из существующих философских учений.
Г. Фейгль в принципе признал теперь допустимость вне¬
сения в теорию познания «каких-либо онтологических
предпосылок» вообще 274. Неопозитивизм перестает быть
«чистым» неопозитивизмом. Но это не означает, что со¬
временный позитивизм утратил антиматериалистический
характер, а лишь то, что его сторонники не особенно жаж¬
273 В. И. Лени н. Сочинения, т. 14, стр. 54.
274 См. Н. F е i g 1. Some major issues and developments in the
philosophy of science of logical positivism. «Minnesota Studies in the
Philosophy of Sciences», vol. I, Minneapolis, 1959.
412

дут вдаваться в полемику при все более невыгодных для
них условиях. Они пытаются замолчать крах надежд по¬
зитивизма на создание якобы «независимого» от филосо¬
фии метода логического анализа и «единого и непротиво¬
речивого» формального знания, т. е. кризис неопозити¬
визма.
Но поражение неопозитивизма несомненно. И это по¬
ражение позитивизма именно как определенного мировоз¬
зрения, которое объявило войну всем философским миро¬
воззрениям, а на деле связало свою судьбу с субъективным
идеализмом и пошло на примирение с религией.
Так же, как и махизм, неопозитивизм представляет со¬
бой пустоцвет на древе научного познания. Если махизм
вырос на основе кризиса в физике, то неопозитивизм, в
первую очередь,— на основе кризиса логических устоев
математики 275 и крушения метафизической веры в абсо¬
лютность действия двузначной аристотелевской логи¬
ки 276. К неопозитивизму вполне применимы слова, сказан¬
ные о его махистских предтечах В. И. Лениным: сопостав¬
ление гносеологии Маха и Авенариуса с теорией позна¬
ния диалектического -материализма «показывает по всей
линии гносеологических вопросов сплошную реакцион¬
ность эмпириокритицизма...» 277. Вместе с тем, лидеры нео¬
позитивизма, в отличие от эмпириокритиков, внесли дей¬
ствительный вклад в логическую науку (в уточнении ло¬
гической аппаратуры, в разработке модальных логик и ло¬
гического аппарата теории вероятностей, в анализе поня¬
тия «значение» и т. д.). Признавая в полной мере положи¬
тельное значение разработки этими учеными понятий сим¬
волической логики, следует в то же время отбросить без
сожаления их порочную неопозитивистскую интерпрета¬
цию, которая возникла под влиянием определенного ми¬
ровоззрения, отрицательно повлиявшего на саму логику.
Позитивизм потерпел поражение, но не окончательное,
ибо он оживляется духом буржуазной идеологии и много¬
численными гносеологическими трудностями современного
275 А. Д. Гетманова. О соотношении логики и математики
в системах типа Р. М. Сб. «Логические исследования», Изд-во АН
СССР, 1959.
276 Стефен К. Клини. Введение в метаматематику. ИЛ, 1957,
стр. 184 и след.
277 В. И. Лен и и. Сочинения, т. 14, стр. 342.
413

естествознания. Хранителями конвенционалистских тради¬
ций остаются К. Гемпель, К. Поппер и Ф. Франк. Фин¬
ский исследователь неопозитивизма Свеп Крон был
вполне прав, когда предвещал: «Мы еще, как полагаем,
встретимся снова с логическим эмпиризмом в новых
одеждах и новых формах... И этот дух наверняка не умрет
внезапно» 278. Иное дело — судьбы неопозитивизма в стра¬
нах народной демократии. Могикане Львовско-Варшав¬
ской школы отходят от неопозитивизма и переходят по¬
степенно на позиции материализма, хотя с другой стороны
оказали довольно противоречивое влияние на методологию
польских марксистов.
В соответствии с новомодным вариантом двоякой
истины современный позитивизм как семантический ана¬
лиз языковой структуры познания явлений мирно уживает¬
ся и с биологическим практицизмом прагматистов, и с ир¬
рационализмом экзистенциалистов, и с догматикой супра-
натуральных сущностей в неотомизме. Теоретики этих фи¬
лософских школ платят той же монетой. Ч. Моррис давно
уже занялся соединением прагматизма с семантическим
анализом 279. Не случайно также, что в папской энциклике
«Humani generis» (1950), где речь идет, в частности, о
трактовке содержания первых одиннадцати глав книги
«Бытия» в библии и пресловутой догмы непогрешимости
главы католической церкви, используются семантические
приемы — отрицается адекватность человеческих слов и
«божественных идей» 28°. Понятием позитивистской вери¬
фикации нередко оперируют ныне и теисты, как например,
католик Хартшорн 281.
Какой «замечательный» пример ревизионистам марк¬
сизма для подражания! Их не смущают пи вполне откро¬
венные нападки Ф. Франка на диалектический материа¬
лизм на XII Международном конгрессе философов в Вене¬
ции (1958), ни устранение от политики, свойственное в
настоящее время Р. Карнапу и А. Тарскому. Зато они ста¬
рательно берут уроки политического соглашательства у
278 S. К г о h n. Der logische Empirismus, S. 287.
279 См. Ch. Morris. Logical positivism, pragmatism and scien¬
tific empiricism. Paris, 1937; его же. Signs, Language and Behavior.
N. Y., 1946; M. White. Toward reunion in philosophy. N. Y., 1956.
280 См. сб. «Gott — Mensch — Universum». Graz, 1956, S. 223.
281 См. сб. «Review of metaphysics», 1958, t. XTT, N 1.
414

остальных неопозитивистов, которые кичатся своей «на¬
учностью» и академической «бесстрастностью», но в то
же время поставляют липгвистически-конвенционалист-
ские аргументы в пользу практики беспринципных ком¬
промиссов. «Венский кружок» в свое время сложился под
сенью идей австромарксизма, как об этом прямо объявили
его лидеры в своем манифесте «Научное миропонимание».
Личную унию этих двух течений буржуазной мысли осу¬
ществляли О. Нейрат, О. Бауэр, К. Реннер и другие па
страницах журнала «Der Kampf». В наши же дни некото¬
рые ревизионисты попытались «соединить» ревизионизм с
марксизмом. В этой связи напомним о французском
ревизионисте А. Лефевре, польском — Л. Колаковском,
югославском — М. Марковиче, которые настойчиво' изобра¬
жали деление философов на материалистов и идеалистов
плодом «грубого вторжения» идеологии в пауку, результа¬
том догматизма и «ненаучного» применения устаревших
политических принципов и т. д. Современные ревизионисты
стремятся использовать в своих интересах ту исключи¬
тельную способность к мимикрии и перевоплощениям, ту
гибкую приспособляемость ко всем прочим буржуазным фи¬
лософским направлениям, которая характерна для позити¬
визма вообще, а для новейших его форм — в особенности.
Пятьдесят лет назад Ленин в труде «Материализм и
эмпириокритицизм» писал: «... за гносеологической схо¬
ластикой эмпириокритицизма нельзя не видеть борьбы
партий в философии, борьбы, которая в последнем счете
выражает тенденции и идеологию враждебных классов со¬
временного общества. Новейшая философия так же партий¬
на, как и две тысячи лет тому назад» 282. Эти слова в пол¬
ной мере справедливы и в отношении современного нам
логического позитивизма, который претендовал на то, что
ему удалось доказать бессмысленность борьбы двух основ¬
ных партий в философии, попытался использовать в этих
целях аппарат и круг понятий символической логики —
одного из замечательных результатов развития человече¬
ской теоретической мысли,— но своим собственным со¬
держанием продемонстрировал нечто совершенно противо¬
положное, а именно тщетность и реакционность подобных
усилий.
282 В. И. Лепи и. Сочинения, т. 14, стр. 343.
415

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Авенариус Р. 9, 27—32, 36,
84, 115—121, 188—192, 206,
241-243, 279-280, 284, 308,
345, 394, 412-413
Адлер М. 60, 80
Айдукевич К. 13, 34, 52—53,
72, 112—113, 148, 155, 161 —
162, 347-351, 384
Айер А. 7, 34, 39, 66, 76—78,
113, 128—129, 137, 154, 204,
208, 214, 264, 266, 284, 312,
316, 344, 382-383
Альварец Л. 133
Аристотель 61, 108, ИЗ, 155,
225, 244
Аугустынек 3. 246
Бакрадзе К. С. 139
Бауэр О. 60, 80, 358, 415
Бейль П. 39
Бергман Г. 163
Бергсон А. 61
Бердяев Н. А. 63
Беркер С. 201
Беркли Д. 61, 117, 124, 138,
140—141, 158, 164, 192, 197,
219, 234—237, 240, 283, 294,
411
Берри Д. 47
Богданов А. А. 31, 40, 74, 84—
85, 189, 239, 241, 312
Бозанкет Б. 388
Больяи Я. 99
Бор Н. 253—254, 341
Боричевский И. А. 31
Бохеньский И. 63, 90
Брауэр Л. 178
Брентано Ф. 155, 157,	169,
336, 378
Бриджмен П. 75, 203, 339—342,
360-361
416
Бродбек М. 55
де Бройль Л. 341
Брэдли Ф. 200
Бунге М. 229
Бучиньская Г. 229
Бэкон Ф. 82, 225
Вебер Э. 198
Вейль Г. 177
Вейнберг Ю. 206, 316—317,
322, 397
Вейсман Ф. 34
Веттер Г. 20, 85, 184
Визе В. Ю. 359
Вилли Р. 279
Витгенштейн Л. 33—34, 42,
55, 60—67, 76-78, 118—122,
129, 133, 135, 140, 154, 193 —
197, 200-201, 206—210, 216,
231, 239, 257, 270, 274, 310,
336, 339, 355
Вольтер Ф. 61
Вольцоген Л. 156
Вуд А. 52
Вундт В. 29
Гаусс К. 132, 133, 304
Галилей Г. 35, 61, 223
Ган Г. 34
Гартман Н. 148
Гассенди П. 39, 156
Гегель Г. 22, 38, 52, 54, 57 —
60, 66, 86—87, 93, 106—107,
148, 165, 185, 195, 225—227,
394,403
Гедель К. 34, 335, 352, 361
Гейзенберг В. 104, 253 254,
295
Гедьнер Э. 141

Гемпель К. 7, 218, 314, 318,
341, 365, 414
Герцен А. И. 89
Гете В. 61, 281
Гильберт Д. 150, 177 — 178, 320
Глин Э. 74
Гоббс Т. 39
Гордон М. 131
Гудмен Н. 7, 407, 412
Гуссерль Э. 70, 141
Даламбер Ж. 16, 17
Данте А. 343
Декарт Р. 38, 40, 155
Дембовский Э. 202
Демокрит 147, 157, 170—171
Дейч А. Н. 134
Джемс У. 65, 225, 244, 286
Диккенс Ч. 118, 119
Дильтей В. 62
Дингер Г. 411
Дубислав В. 34
Дьюи Д. 65, 76
Дюкас К. 120, 288
Дюринг Е. 185—188
Евклид 227, 304
Зенон Элейский ИЗ
Зеттенберг Л. 229
Знанецкий Ф. 346
Иваненко Д. Д. 104
Иергенсен И. 370
Ингарден Р. 56, 338
Кайла Э. 127, 132, 314, 318, 349
Камю А. 63
Кант И. 39, 156-157, 217,
994 4Q4
Карнап Р. 7, 13, 32-51, 59-
74, 77-78, 114, 120—122,
130, 134, 138, 143—145, 152 —
154, 169, 173, 181, 189-191,
197, 207—208, 215, 218—219,
221—224, 230—231, 258, 268,
275—279, 284, 295-296, 303 —
304, 307—314, 318-329, 335 —
339, 341, 350-351, 354, 362,
364—365, 374—376, 385-387,
395—397, 400—405, 409, 414
Карстаньен Ф. 115
Кассирер Э. 29
Каутский К. 80, 85
Кауфман Ф. 34
Кедров Б. М. 20
Кейнс Д. 402
Кемпбелл Н. 339
Кеплер И. 223
Клаус Г. 159
Коген Г. 29
Кожибский А. 7, 75, 124, 134—
135, 336, 345, 407
Кокошиньская М. 72, 141, 384
Колаковский Л. 60, 415
Кондильяк Э. 16, 17
Конт О. 4, 17—22, 25—26,
29-33, 59, 62, 64, 114-115,
141, 240, 345, 355
Коперник Н. 401
Коплестон Ф. 77
Корнелиус Г. 33, 125, 129
Корнфорт М. 78, 83, 195
Котарбиньский Т. 72—74, 165 —
166, 169, 181, 380—381, 411
Коэн М. 120
Кратил 273
Крауз Ф. 34
Крафт В. 34, 191
Крон С. 70, 414
Куайн У. 7, 140, 148—152,
155, 159—160, 179, 191, 353,
407, 412
Кузен В. 18
Кэролл Л. (Доджсон Ч.) 173
Ландберг Д. 346
Лаплас П. 388
Лейбниц Г. 43, 54, 56, 139,
178, 197, 217, 308
Лей Г. 16
Ленин В. И. 5, 9, 12 — 13, 27 —
28, 40, 83-84, 93, 98, 105,
108, 113, 115, 172-174, 184—
187, 203, 207, 210, 212, 227 —
228, 279-280, 284, 287, 297,
305—306, 312-313, 332, 338,
359, 394, 411—413, 415
Ленцеп В. 403
Леонардо да Винчи 300
Леруа Э. 122
Лесневский С. 73, 152—153, 162
Лефевр А. 80, 415
Либерт А. 63
417

Лихтенберг Г. 39
Лобачевский Н. И. 99
Локк Д. 24, 61, 70, 129, 194,
226, 404
Лосский Н. О. 219
Лукасевич Я. И, 72—73, 369
Льюис Д. Г. 244
Майкельсон А. 405
Мак-Ферсон Т. 67
Малевский А. 345, 358
Малькольм Н. 274
Маритэн Ж. 66
Маркович М. 80, 415
Маркс К. 59, 89, 94, 101, 118,
157, 301, 331, 332, 411
Мах Э. 9, 27—29, 31—32, 39,
84—85, 115—117, 120, 164,
189, 197, 212, 218, 225, 241,
308, 332, 359, 409, 412-413
Мейерс Р. 205
Мейнонг А. 169
Мельберг Г. 329
Менделеев Д. И. 359
Мизес Р. 56, 61, 71, 390—391,
404
Милль Д. С. 10, 22, 26, 28, 33,
87, 111, 115, 125, 348, 378,
403, 409
Минин С. 31
Молешотт Я. 31
Моррис Ч. 65, 68, 70, 414
Мур Д. 76, 118, 154, 197
Мэд Д. 336
Нагель Э. 106, 257
Нейман Д. 100
Нельсон Л. 330
Нейрат О. 56, 70, 80, 117, 165,
183, 210, 217, 221, 250, 256,
275—277, 313—314, 317—322,
345—346, 350, 356—358,
363—364, 415
Ницше Ф. 62
Ньютон И. 61, 104, 341
Огден С. 70
Окен Л. 57
Оккам В. 234, 344, 360
Оствальд В. 29, 171
Остии 77
Парменид 147,185
Пап А. 7, 12, 61, 71—72,90, 112,
131, 155, 190, 292—293, 382,
385, 405, 412
Пеано Д. 148
Петцольд И. 189, 280
Пирс Ч. 70, 243, 244, 374
Платон 59, 81, 147—148, 225,
227, 293
Плеханов Г. В^ 109, 115, 297
Познаньский Э. 343
Поппер К. 59, 257, 264—267,
350, 361, 381, 394, 414
Поул Д. 77
Пристли Д. 194
Птоломей 318, 401
Пуанкарэ А. 178, 350
Райль Г. 7, 77, 138
Райхенбах Г. 34, 53, 59—61,
64, 87, 114, 129—130, 140,
158, 205—206, 250, 252, 259,
260, 262—263, 268, 294, 344,
355, 388-396, 404
Рапопорт А. 7, 75, 117, 343,
380, 407
Рассел Б. 4, 7—9, 30, 34—35,
37, 52, 61—62, 67, 70, 76, 78,
112, 117—119, 125—126, 128—
129, 132-143, 146—162, 169,
175, 179, 191—192, 195—196,
199—201, 207—209, 215—223,
227, 230, 239, 253—255, 264,
268, 272, 282, 285, 289—295,
316, 325, 334—336, 355, 374,
381-382, 384, 396, 402-405
Ремке И. 157
Реннер К. 358, 415
Риль А. 72
Риман Б. 99
Ричардс А. 90
Руссо С. 406
Санчи 398
Сен-Симон А. 117
Сервантес М. 48
Сократ 120, 127
Спенсер Г. 22—26, 29—33, 59,
115, 240, 409
Спиноза Б. 38, 167, 226
Стеббинг С. 317
418

Страусон Р. 412
Стюарт Д. 239
Тарский А. 7, 34, 68, 183, 198,
364—374, 376, 379, 381, 384,
405, 407, 414
Твардовский К. 73, 227
Томас У. 346
Тюрго Л. 16, 17
Уайт А. 138
Уайт М. 64
Уайтхэд А. 117, 179, 220
Уисдом Д. 77, 412
Уотсон Д. 314
Файгингер Г. 29, 285
Фарадей М. 104
Фейгль Г. 34, 180, 214, 323, 349,
411
Фейербах Л. 61, 109, 225, 297,
411
Фехнер Т. 197
Физо И. 299
Филиппов А. 106
Фихте И. 40, 54
Фишль И. 78
Фома Аквинский 81, 139
Фреге Г. 70, 148, 159, 179, 223,
336-338
Франк Ф. 7, 51, 54, 57, 61, 67,
79, 114, 126, 130, 145, 203,
341, 350, 365, 414
Фурье Ш. 118
Хайдепер М. 38, 62, 148
Хартпюрн 414
Xаттен Е. 126
Хаякава С. 407
Хейтинг А. 100
Цильзель Л. 34
Цицерон М. 147
Чейз С. 345
Чёрч А. 179
Чисхольм Б. 406
Шафф А. 70, 336, 370, 381
Шелер М. 55
Шеллинг Ф. 57, 185
Шиллер Ф. 86
Шлик М. 33-38, 42—43, 55,
59, 61, 70, 118, 125-130, 134,
139, 154-155, 180, 189, 205,
208, 214-218, 231—232, 239,
241, 244—260, 269—273, 275—
276,	282—285,	294—295,
308—309, 314, 320, 328, 336,
358 374
Штегмюллер В. 145, 362, 373
Штумпф 255
Шуберт-Зольдерп Р. 29, 207
Шуппе В. 218
Эйлер Л. 102
Эйнштейн А. 104, 142, 245—246
Эпикур 61, 157
Эрмсон Д. 6
Юм Д. 19, 23, 25-26, 28, 33,
61, 80, 124, 131, 137—138,
158, 192, 207, 225, 231, 237 —
241, 272, 287, 388, 402
Яновская С. А. 14
Ясперс К. 62—63, 83

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
Анализ логический 8, И, 43,
71, 90, ИЗ, 146, 410
антиномии логико-семантиче¬
ские 47, 94, ИЗ, 369—371;
см. семантическая антино¬
мия истины
бихевиоризм 216, 309—311,
318, 385
бытие 185, 187, 189
«Венский кружок» 6, 7, 34, 74,
191, 214, 231, 307-309,
352, 412
верификация 7, 213, 216, 231 —
411
— негативная (фальсификация)
265—268, 304, 361
— ослабленная	257 —362
— «строгая» 247, 249—256
— ее антиномии 265—266, 361 —
363
верифицируемость 257, 364
взаимоверификация предложе¬
ний 304, 306, 354, 377
вероятность и вероятностей
теория 12* 199, 240, 252, 267,
386—404, 411
возможность 403
выполнимость 352
данные чувственные 135, 137;
см. существование как дап-
ность в ощущениях
дескрипции 149—151, 409
дополнительности принцип
253-254, 341
единство мира 189
законы природы 249—268; см.
предложения общие
знание (познание) 214—216, 216,
229—231
значение 70, 75, 159, 200,231,
239, 291, 304, 323, 325, 328,
336; см. смысл
идеализирующие абстракции
180, 293
интерсубъективность 307—315,
318-320, 322-325
интерсенсуализм 309, 312
интерпретация 111, 129, 182 —
183, 220, 289, 352, 363, 384
— логико-математическая 399
— техническая 58, 182
— философская 58
истинность (истина)
— абсолютная 228
— вечная 226—227
— относительная 228
— как адекватное соответствие
98, 100, 366, 383
— как взаимосогласованность
предложений 98, 219, 305, 373
— как принятость в системе 219
— логическая (L) 217—220, 229,
372, 375
— фактическая (F) 216—220,
229, 372, 375
истинности (истины) знани з
221, 223
— подтверждаемость 326, 387
— проверяемость 8, 233, 301
— абсолютное понятие 385—386
— семантическое понятие 68,
221, 363-378
— условие материальной адек¬
ватности семантического
понятия 183, 378—383,
409-410
— физикалистское понятие 391
— когеренция см. истинность
как взаимосогласованность
предложений
конвенционализм 4, 69, 112 —
ИЗ, 129, 160, 175, 213, 224,
249, 251, 263, 290, 294, 323,
347, 350—355
420

констатации см. предложения
наблюдения
логика
— диалектическая 91 — 113
— математическая
(символическая) 8, 10, И, 13,
43, 73, 90-113, 232, 409,
415
— формальная 8—10, 25, 43,
68, 90—113
логическая (теоретическая) кон¬
струкция 124—128, 134, 143,
164, 204-205
логический атомизм 196, 200—
201 (см. фактов атомар¬
ность)
Львовско-Варшавская школа
6, 72-73, 152, 227, 414
Материализм 5, 6, 261, 328
—	диалектический 88, 223,
224-226, 237, 329
—	метафизический 74, 165
материальный модус речи см.
язык
материя 89, 138, 171-172, 184,
186, 203—204, 239
махизм см. эмпириокритицизм
метаязык (метатеория) 45—48,
90, 104—107, 177, 367, 372—
373
мировоззрение см. философия
как мировоззрение
модель 126, 195, 331
наблюдаемости принцип 295
название (имя) см. предложе¬
ний названия
нейтральный монизм 136, 154
неопределенностей соотношение
223-226
неотомизм 3, 4, 184, 414
неполные символы 125—126,
154
несуществование 146—148, 153,
169; см. существование
вообще
номинализм 127, 217, 296, 345
объект 117—143
операционализм 75, 202—203,
339—343, 380, 390
описание состояния 374—375,
398
оправданность 387
опыт 84, 115—118, 214, 232,
248—249, 269, 320—322,
347-348
осмысленность см. смысл
плюрализм 200; см. фактов ато¬
марность, логический ато¬
мизм
псевдопредложения см. пред¬
ложения мнимые
прагматизм 65, 222, 243—244,
303, 305, 341
практика 81—82,	297—301,
318, 330—334, 360
предвидение 290, 347, 359
предложения:
— аналитические 168, 175, 351
—	атомарные 279
— базисные 264
— единичные 269—301, 307, 335,
354, 377, 398—400
— квазисиптаксическпс 48--
49, 58
— мнимые (псевдопредложения)
41-42, 58
— наблюдения 275—276
— общие 245—268
— протокольные 264, 273 —
284, 303, 307, 311, 313,
320, 335, 354, 377, 398—400
— их названия (имена) 367—372
— функции 45, 149, 154
принципиальная координация
280, 282; см. Авенариус Р.
причинность 51, 130—132, 239,
329, 347, 393
пустые предикаты 150, 192
реальность (объективная реаль¬
ность) 144, 146, 172, 203,
294,344, 351; см. существова¬
ние
ревизионизм 5—6, 15—16, 60,
80, 358, 415
саморефлективность 48, 370—
371
семантика
— логическая 68, 363—386
— «общая» 4, 7, 74—75, 204—
205, 343, 364, 407—408
—	филологическая 77
—	философская 7, 380
семантическая антиномия исти¬
ны 47, 369-371
42j

семантическое определение ис¬
тины см.« истинности (истины)
семантическое понятие
событие 124, 196
солипсизм 205—211, 261, 279—
280, 307
смысл 6, 8, 35, 159, 231—232,
239, 334—339, 362, 407; см.
значение
субстанция 167, 195
существование 137,145—146, 154,
156—163, 170, 174—205, 303,
306, 409-410
— вообще 184, 180—187,190,205
— как данность в ощущениях
145, 163—164
— как принятость в системе 145,
163, 176
— в кванторе 149, 165, 191
— объективное 156,168, 170—174
существования парадокс 148
тавтология 168, 171—173, 231,
351-352
терпимости принцип
—	в логике 350
—	в этике 344
тождество 139
факт 118-145, 185, 194, 211,
214, 216, 240, 270-271,
292, 300, 364, 373, 376
—	атомарность фактов 192—
203; см. логический атомизм
—	отрицательный 129, 196
фальсификация см. верифика¬
ция негативная
феноменология 161—162
физикализм 7, 21, 79, 165, 183,
209, 216, 218, 313, 322 —
323, 363-364, 411
—	ослабленный 323
—	содержательный 301, 309,
313-318
— формальный 319—321, 342
философия
—	как идеология 87
—	жкак метод познания 26, 87
—’как мировоззрение 86, 90
—^как наука о наиболее общих
законах развития объектив¬
ного мира 86—89
— аналитичеткая и как анализ
языка 32—84, 90, 412
формальный модус речи см. язык
функция-предложение см.
предложения — функции
экзистенциализм 3, 62, 75, 414
«экономия мышления» 27—28,
238, 242—243, 303
эмпиризм 262, 364
эмпириокритицизм 5, 115, 125,
280, 303, 413
эмпирическая социология 346,
356-358
язык см. анализ логический
(языка), метаязык
— его материальный модус
49—50
— его формальный модус49—50,
123, 181,318

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение

Глава I. Предмет философии	 15
Позитивизм в роли «упразднителя» философии ....	15
Неопозитивизм — мнимая философия пауки	 32
Несостоятельность позитивистского решения вопроса
о соотношении философии и формальной логики .	85
Глава II. Проблема реальности в логическом позитивизме .	114
Факт и объект	 118
Существование и реальность	146
Проблема «атомарности» фактов в неопозитивизме . .	19^
Г лава III. Критерий истины	.	 212
Познание и истина	214
Принцип верификации и	его предыстория	231
Проблема проверки общих предложений науки . . . 24$
Проблема проверки единичных предложений пауки . . 269
Истинность и проверяемость предложений. Тщетные
поиски объективности неопозитивистами и концеп¬
ция «физикализма»	302
Осмысленность и операции проверки. Конвенцио¬
нализм 	334
Логическая семантика и неопозитивизм об истине. Веро¬
ятность и метод варификации

Заключение	 409
Именной указатель	 416
Предметный указатель	420

Игорь Сергеевич Нарский
Современный позитивизм
(Критический очерк)
Утверждено к печати
Институтом философии
Академии наук СССР
Редактор издательства И. А. Мораф
Технический редактор Г. Н. Романов
РИСО АНСССР К9 45-98В Сдано в набор 2/II1961 г.
Подписано к печати 17/1V 1961 г.
Формат 84ХЮ81/а2 печ. л. 13,25 усл. печ. л. 21,73
уч-издат. л. 22,5 Тираж 5500 экз. Т-03473.
Изд. № 5211 Тип. зак. 1477.
Цена 1 руб. 55 коп.
Издательство Академии наук СССР
Москва, Б-62, Подсосенский пер., 21
2-я типография Издательства. Москва,
Г-99, Шубинский пер., 10