Author: Москвин В.П.
Tags: риторика устной речи ораторское искусство выразительность речи красноречие филологические науки в целом психология риторика учебник для вузов
ISBN: 978-5-534-09710-8
Year: 2022
Text
В. П. Москвин
РИТОРИКА И ТЕОРИЯ АРГУМЕНТАЦИИ
УЧЕБНИК ДЛЯ ВУЗОВ 3-е издание, переработанное и дополненное
Рекомендовано Учебно-методическим отделом высшего образования в качестве учебника для студентов высших учебных заведений, обучающихся по юридическим и гуманитарным направлениям
Книга доступна на образовательной платформе «Юрайт» urait.ru, а также в мобильном приложении «Юрайт.Библиотека»
Москва «Юрайт *2022
УДК 808.5(075.8)
ББК 80.7я73
М82
Автор:
Москвин Василий Павлович— доктор филологических наук, профессор Волгоградского государственного социально-педагогического университета, почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации, лауреат премии Волгоградской области в сфере науки и техники.
Рецензенты:
Волков С. С. — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник, заведующий отделом «Словарь языка М. В. Ломоносова» Института лингвистических исследований Российской академии наук (г. Санкт-Петербург);
Долгенко А. Н. — доктор филологических наук, заведующий кафедрой русского и иностранных языков Юридического института Московской академии Следственного комитета Российской Федерации;
Карасик В. И. — доктор филологических наук, профессор кафедры общего и русского языкознания Института русского языка имени А. С. Пушкина.
Москвин, В. П.
М82 Риторика и теория аргументации : учебник для вузов / В. П. Москвин. — 3-е изд., перераб. и доп. — Москва : Издательство Юрайт, 2022. — 725 с. — (Высшее образование). — Текст : непосредственный.
ISBN 978-5-534-09710-8
Учебник состоит из четырех глав, посвященных соответственно общим вопросам классической риторики, основам логической аргументации, приемам психологического манипулирования, приемам языкового манипулирования, включает список рекомендуемой литературы, предметный и именной указатели. Автор детально анализирует различные подходы к пониманию аргументации и ее тактик с античности до наших дней и предлагает обоснованную оригинальную концепцию классической риторики, в которой приемы убеждения рассматривается в логическом, психологическом и языковом аспектах.
Несомненным достоинством учебного пособия являются ясные определения понятий, энциклопедичность освещения материала, яркие и запоминающиеся иллюстративные примеры. Учебник органически включает хрестоматийные тексты, приглашая читателей вступить в диалог с автором.
Соответствует актуальным требованиям федерального государственного образовательного стандарта высшего образования.
Издание адресовано студентам высших учебных заведений, обучающихся по юридическим и гуманитарным направлениям, но будет весьма полезно и лингвистам, литературоведам, журналистам, педагогам, спичрайтерам, PR-менеджерам, а также всем, кто интересуется проблемами публичной речи и словесной культуры.
УДК 808.5(075.8)
ББК 80.7я73
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
ISBN 978-5-534-09710-8
© Москвин В. П., 2008
© Москвин В. П., 2019, с изменениями
© ООО «Издательство Юрайт», 2022
Оглавление
Предисловие....................................................8
Раздел 1 ОБЩИЕ ВОПРОСЫ КЛАССИЧЕСКОЙ РИТОРИКИ
Тема 1. Основные понятия риторики.............................19
1.1. Убедительность речи как предмет риторики и эристики...19
1.2. Соотношение понятий убеждения, доказательства и разъяснения.23
1.3. Сфера действия риторики как искусства убеждения.......26
1.4. Соотношение риторики и смежных дисциплин..............30
1.5. Этапы построения убеждающей речи. Классический канон........35
1.6. Краткий очерк истории риторики..............................42
Тема 2. Факторы, регулирующие выбор и применение аргументов.......................................55
2.1. Фактор уместности.....................................55
2.1.1. Фактор тематической уместности...................55
2.1.2. Фактор ситуативной уместности....................59
2.1.2.1. Фактор места и времени......................62
2.1.2.2. Фактор адресата.............................63
2.1.2.3. Фактор свидетеля............................66
2.2. Фактор цели...........................................67
Тема 3. Критерии классификации аргументов.....................71
3.1. Моральный критерий....................................71
3.2. Критерий релевантности................................74
Раздел 2 ОСНОВЫ ЛОГИЧЕСКОЙ АРГУМЕНТАЦИИ
Тема 4. Общая характеристика логической аргументации................85
4.1. Доказательство как форма логической аргументации......85
4.1.1. Структура доказательства.........................85
4.1.2. Формулировка тезиса. Понятие стасиса.............87
4.1.3. Композиционные типы доказательства...............91
4.1.4. Приемы доказательства............................93
4.1.4.1. Опора на факты..............................93
4.1.4.2. Опора на аксиомы............................96
4.1.4.З. Вопрос о моральной аргументации............103
4.2. Доказательство и опровержение...........................109
4.3. Этические границы доказательства и опровержения.........112
Тема 5. Вопрос об инвенции и методе общих мест..................115
5.1. Основные причины сложностей в осмыслении понятия инвенции.... 124
5.1.1. Переосмысление понятия инвенции в книгах общих мест..124
5.1.2. Неопределенность термина топ.......................140
5.1.3. Отождествление инвенции со смежными аргументативными стратегиями..............................144
5.1.3.1. Инвенция и обоснование........................144
5.1.3.2. Инвенция и диспозиция.........................145
5.1.3.3. Инвенция и стасис.............................146
5.2. Итоговое определение инвенции и метода общих мест.......148
5.3. Заблаговременная подготовка доводов. Понятие промптуария..155
5.4. Вопрос об источнике понятия инвенции....................157
Тема 6. Законы и правила аргументации...........................159
6.1. Из истории вопроса......................................159
6.2. Правила аргументации в парадигмах формальной и неформальной логики........................................162
6.3. Софизмы и паралогизмы как нарушения правил логической аргументации......................................166
Тема 7. Правила логической аргументации и приемы логического манипулирования.....................................169
7.1. Достаточность обоснования. Приемы обхода этого требования.169
7.1.1. Количественная достаточность аргументации..........174
7.1.2. Качественная достаточность аргументации............176
7.2. Тождество тезиса. Потеря и подмена тезиса...............185
7.3. Независимость аргументов от тезиса. Круг в аргументации.194
7.4. Выводимость тезиса из аргументов. Ошибка и фигура non sequitur.... 195
7.4.1. Типы демонстрации и демонстрационные типы non sequitur.... 199
7.4.1.1. Каузальная демонстрация и non sequitur каузального типа.......................................200
7.4.1.2. Квалитативная демонстрация и non sequitur квалитативного типа......................................213
7.4.1.3. Таксономическая демонстрация и non sequitur таксономического типа....................................218
7.4.1.4. Парциальная демонстрация и non sequitur парциального типа........................................229
7.4.1.5. Компаративная демонстрация. Вопрос о ложной аналогии.................................233
7.5. Достоверность аргументов. Ошибка и софизм ложного основания ....254
7.5.1. Аргумент к невежеству..............................265
7.5.2. Вопрос об эмпирической аргументации................268
7.6. Объективность аргументации. Приемы необъективной аргументации............................275
7.6.1. Паралогизм редукции и софизм изъятия.............289
7.6.1.1. Псевдодилемма...............................302
7.6.2. Техника двойных стандартов.......................308
7.6.2.1. Эристическая дефиниция......................316
7.6.2.2. Приемы политической эвфемии ................326
7.7. Основные постулаты и история развития софистики.......338
7.8. Вопрос об основных законах логики.....................346
Тема 8. Основы критической аргументации.......................349
8.1. Приемы обнаружения уловок и паралогизмов..............350
8.1.1. Ротация..........................................352
8.1.2. Субституция......................................353
8.2. Приемы нейтрализации уловок и паралогизмов............355
8.2.1. Использование противоречащих примеров............356
8.2.2. Reductio ad absurdum.............................362
8.2.3. Реторсия.........................................364
8.2.4. Антанагога.......................................368
Раздел 3
ПРИЕМЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО МАНИПУЛИРОВАНИЯ
Введение......................................................373
1. Понятие психологической уловки..........................374
2. Индикаторы психологического манипулирования.............376
3. Мишени манипулирования..................................378
4. Внушаемая группа как объект манипулирования.............381
5. Вопрос о классификации психологических уловок...........385
5.1. Функциональные типы психологических уловок.........386
5.2. Инструментальные типы психологических уловок.......389
Тема 9. Приемы психологического давления......................390
9.1. Аргумент к личности...................................391
9.1.1. Абьюзивный аргумент..............................393
9.1.1.1. Вопрос о клевете............................400
9.1.2. Обвинение в предвзятости.........................405
9.1.3. Указание на противоречие между словами и поступками.412
9.1.4. Софизм отравленного колодца......................414
9.2. Фигура tu quoque......................................417
9.3. Довод к страху........................................423
9.4. Аргумент к авторитету.................................436
9.4.1. Приемы усиления собственного авторитета..........462
9.4.2. Приемы завышения собственного авторитета.........469
9.4.2.1. Похвальба...................................470
9.4.2.2. Манипулирование именами.....................471
9.4.3. Приемы снижения авторитета противника............478
9.4.3.1. Despicio и negatio..........................478
9.4.3.2. Использование ошибок оппонента............480
9.4.3.3. Вопрос о самокритике......................490
9.5. Аргумент к традиции.................................491
9.6. Использование вопросов..............................495
9.7. Иллокутивная блокада................................499
9.8. Подхват.............................................501
9.9. Довод к смеху.......................................503
Тема 10. Приемы психологической аттракции...................506
10.1. Театральные приемы.................................510
10.2. Подстройка.........................................513
10.3. Аргумент к тщеславию...............................519
10.4. Аргумент к вере....................................524
10.5. Этос как стимул доверия ...........................539
10.6. Довод к кошельку...................................545
10.7. Аргумент к жалости.................................548
10.8. Argumentum ad amicitiam............................555
10.9. Фигура pro homine..................................558
10.10. Довод к ненависти.................................560
10.11. Трансфер..........................................562
Раздел 4 ПРИЕМЫ ЯЗЫКОВОГО МАНИПУЛИРОВАНИЯ
Тема 11. Вопрос о классификации фигур речи..................578
11.1. Общая классификация тропов и фигур.................578
11.2. Частные классификации тропов и фигур...............583
11.3. Понятие языковой уловки............................588
Тема 12. Использование эристически значимых качеств языкового знака.............................................590
12.1. Использование деривационных ассоциаций.............590
12.1.1. Довод к этимологии............................590
12.1.2. Буквализация..................................594
12.2. Использование ассоциаций по близкозвучию...........596
12.2.1. Ложное этимологизирование.....................596
12.2.2. Анаграмма.....................................598
12.2.3. Нотарикон.....................................599
Тема 13. Использование эристически значимых качеств речи ... 602
13.1. Использование двусмысленности......................602
13.1.1. Дилогия.......................................605
13.1.2. Антифразис....................................609
13.2. Использование однообразия..........................612
13.2.1. Argumentum ad nauseam.........................616
13.2.2. Эпимона.......................................619
13.2.3. Звуковые повторы..............................621
б
13.2.4. Хиазм.............................................623
13.2.5. Эквивокация.......................................625
13.3. Использование неполноты................................631
13.3.1. Энтимема и эпитроп................................631
13.3.2. Умолчание и молчание..............................637
13.4. Использование неясности................................642
13.4.1. Криптолалия.......................................648
13.4.2. Искусственная книжность...........................649
13.5. Использование пространности............................660
13.6. Использование неточности...............................664
13.6.1. Преувеличение и преуменьшение.....................664
13.6.2. Мелиоративная номинация...........................666
13.6.3. Адвокатский довод.................................668
13.7. Использование абсурда..................................680
13.7.1. Паралепсис........................................681
13.7.2. Парадокс..........................................682
13.8. Использование приемов изобразительности................686
13.8.1. Гипотипозис.......................................687
13.8.2. Опредмечивание....................................689
13.8.2.1. Аллегория....................................699
13.8.2.2. Хрия.........................................710
Рекомендуемая литература........................................723
Новые издания по дисциплине «Риторика и теория аргументации» и смежным дисциплинам.............................725
Предисловие
Научить аргументированно отстаивать свою точку зрения — одна из основных и, добавим, изначальных задач курса риторики. Как известно, риторика [греч. рг|тор1кг|, первоначально ‘мастерство ритора, оратора’1] появилась и долгое время развивалась именно как «искусство убеждать». В античной Греции учителя риторики, вербуя учеников, «обещали подготовить их к политической деятельности и научить при помощи красноречия слабому аргументу давать перевес над сильным»2. Горгий Леонтинский3 (ок. 483—375 до н. э.), один из первых греческих риторов, называл риторику «мастером убеждения»:
Сократ. Вот сейчас ты, Горгий, по-моему, ближе всего показал, что ты понимаешь под красноречием, какого рода это искусство; если я не ошибаюсь, ты утверждаешь, что оно — мастер убеждения: в этом вся его суть и вся забота. Или ты можешь сказать, что красноречие способно на что-то большее, чем вселять убеждение в души слушателей?
Горгий. Нет, нет, Сократ, напротив, по-моему, ты определил вполне достаточно: как раз в этом его суть.
Платон. Горгий
Знаменитый римский оратор Марк Туллий Цицерон (106—43 до н. э.) в трактате «Об ораторе» пишет: «Пусть зовется оратором тот, кто умеет своей речью убеждать»4. Существует два источника риторических умений, в том числе умения убеждать: 1) обучение и практический опыт; 2) определенная предрасположенность, талант. Протагор Абдерский (ок. 480—410 до н. э.), ученик Демокрита и один из теоретиков софистики, полагал, что «талант ничего не значит без практики, практика ничего не значит без таланта»5. Софисты Коракс из Сиракуз
1 Например: Schiappa Е. Protagoras and logos. A study in Greek philosophy and rhetoric. 2nd ed. Univ, of South Carolina Press, 2003. P. 45. Ритор [греч. рцтсор] — в Древней Греции: оратор и учитель ораторского мастерства.
2 Меликова-Толстая С. Античные теории художественной речи // Античные теории языка и стиля. СПб., 1996. С. 155—156.
3 По названию древнегреческого города Леонтины (Asoviivoi) в Сицилии, к северо-западу от Сиракуз. Город был основан в 729 г. до н. э., разрушен в 214 г. до н. э. во время войны Рима против Карфагена. Труды Горгия Леонтинского были утеряны, его суждения и взгляды известны прежде всего по диалогу древнегреческого философа Платона «Горгий», написанному ок. 405 г. до н. э.
4 Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 127—128.
5 Freeman К. Ancilla to the pre-Socratic philosophers. Cambridge, 1948. P. 127.
(V в. до н. э.) и его ученик Тисий считали, что главная составляющая риторики — талант1. Вот как оценивает силу этого фактора замечательный английский писатель и философ Лоренс Стерн (1713—1768) в романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена»:
Если уж говорить правду о моем отце, то он был прямо-таки неотразим, как в речах своих, так и в словопрениях; он был прирожденный оратор: OsoSiSoiKTog [греч. ‘наученный богом’. — В. М.]. Убедительность, так сказать, опережала каждое его слово, элементы логики и риторики были столь гармонически соединены в нем, и вдобавок он столь тонко чувствовал слабости и страсти своего собеседника, что сама Природа могла бы свидетельствовать о нем: «Этот человек красноречив». Короче говоря, защищал ли он слабую или сильную сторону вопроса, и в том и в другом случае нападать на него было опасно. А между тем, как это ни странно, он никогда не читал ни Цицерона, ни Квинтилиана «De Oratore», ни Исократа, ни Аристотеля, ни Лонгина из древних; ни Фоссия, ни Скиоппия, ни Рама, ни Фар-неби из новых авторов; и, что еще более удивительно, ни разу в жизни не высек он в уме своем ни малейшей искорки ораторских тонкостей хотя бы беглым чтением Кракенторпа или Бургередиция, или какого-нибудь другого голландского логика или комментатора; он не знал даже, в чем заключается различие между argumentum ad ignorantiam и argumentum ad hominem; так что, я хорошо помню, когда он привез меня для зачисления в колледж Иисуса в ***, достойный мой наставник и некоторые члены этого ученого общества справедливо поражены были, что человек, не знающий даже названий своих орудий, способен так ловко ими пользоваться.
Приведем мнение французского философа и математика Рене Декарта (1596—1650):
Я высоко ценил красноречие и был влюблен в поэзию, но полагал, что то и другое являются более дарованием ума, чем плодом учения. Те, кто сильнее в рассуждениях, и кто лучше оттачивает свои мысли, так что они становятся ясными и понятными, всегда лучше, чем другие, могут убедить в том, что они предлагают, даже если бы они говорили по-нижнебретонски и никогда не учились риторике.
Рассуждение о методе
Риторику регулярно сравнивают с «кулачным боем, борьбой» (Горгий Леонтинский), фехтованием (Артур Шопенгауэр), каратэ или айкидо2,
1 Connors R. J. Greek rhetoric and the transition from orality // Philosophy and rhetoric. Vol. 19. 1986. № 1. P. 41 & 48.
2 Например: Литвак M. E. Психологическое айкидо. Ростов-на-Дону, 2005; Вагин И. О. Заяц, стань тигром! М., 2005 (см. гл. 14 «Психологическое айкидо», гл. 12 «Психологическое каратэ»).
войной1, битвой: «Какова в битве сила стали, такова в государстве сила слова» (Деметрий Фалерский). Словесная схватка не только походит на потасовку, но иногда в нее же и переходит. Диоген из Лаэрты в Киликии (Диоген Лаэртский, или Диоген Лаэрций, лат. Diogenes Laertius), афинский грамматик первой половины III в. н. э., более известный как автор обстоятельной античной антологии «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов», пишет о философе Антигоне Карист-ском: «В разбирательствах был он, говорят, таким воинственным, что подчас уходил с подбитым глазом». А вот что Диоген пишет о Сократе: «Так как в спорах он был сильнее, то нередко его колотили и таскали за волосы»2.
Талантом или способностью убеждать, равно как физической силой или реакцией кулачного бойца, от природы наделены многие, но, конечно же, далеко не все. Те, кто не обладает физической силой и хорошей реакцией, пытаются компенсировать этот недостаток путем обучения боксу или айкидо; те, кто не обладает даром убеждения и словесных манипуляций, с тем чтобы не оказаться игрушкой в чужих руках, обучаются «речевому айкидо» — риторике. В результате такого обучения формируются знания и умения, составляющие аргумента-тивную компетенцию индивида, которая предполагает знание схем аргументации, системы приемов, уловок, манипулятивных техник и способов их нейтрализации и представляет собой определенную величину, поддающуюся измерению; с этой целью используются специальные тесты3.
Как искусство убеждения риторика, в узком смысле данного термина, определялась и в эпоху средневековья (V—XVI вв.), и в эпоху Просвещения (XVII—XVIII вв.)4. Именно так — как «искусство создания мнений, а не знаний»5 — эта наука определяется и в настоящее время. Профессор Роберт Джеймс Бранхэм в своей монографии «Спор и критический анализ: гармония конфликта» отмечает по данному поводу: «Люди — создания весьма внушаемые (opinionated)», вот почему так актуально всегда было, есть и будет искусство спора — «процесса,
1 Spence G. How to argue and win every time: at home, at work, in court, everywhere, everyday. New York, 1996. P. 23, ср.: «Война есть война независимо от того, ведется ли она с помощью артиллерии или слов».
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / перевод с древнегреч. М. Л. Гаспарова. М., 1986. С. 120 и 161.
3 Например: The United States-Canadian law school admission test (LSAT), The graduate record examinations (GRE), The graduate management admission test (GMAT) и др (Plumer G. Phenomenological argumentative structure // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 15. 2001. № 2. P. 173—189).
4 Например: WhatelyR. Elements of rhetoric comprising an analysis of the laws of moral evidence and persuasion with rules for argumentative composition and elocution. Kessinger Publishing, 2005. P. 13 (параграф «Определения риторики»). Ричард Уэйтли — английский архиепископ, живший в XVIII в.
5 McComiskeyB. Gorgias and the new sophistic rhetoric. Southern Illinois University, 2002. P. 25.
посредством которого мнения продвигаются, поддерживаются, обсуждаются и защищаются»1.
Настоящий учебник задуман как объяснительный курс теории аргументации в ее практическом приложении. Курс непосредственно связан с логикой, а также с психологией, поскольку ораторское искусство включает умение логически правильно выстраивать свою речь и оказывать определенное психологические воздействие на ее адресата с учетом его логической компетенции и эмоционально-психологического состояния. Основная цель курса — дать четкие, теоретически обоснованные представления о принципах построения риторически правильной и коммуникативно целесообразной речи, ознакомить с понятийно-терминологическим аппаратом современной классической, или аргументативной риторики, содействовать формированию коммуникативно-речевой культуры как важнейшего инструмента в профессиональной деятельности тех лиц, которые предполагают связать свою профессию со сферами так называемой повышенной речевой ответственности (т. е. деятельностью педагога, адвоката, политика, дипломата, etc.). Поставленной целью определяется следующая практическая задача: развитие навыков и умений в части построения выразительной, логичной, убедительной, ситуативно и тематически уместной речи. Материал курса позволяет обеспечить: 1) развитие и совершенствование навыков и умений в сфере производства риторически грамотной, в частности убедительной речи; 2) усвоение понятийно-терминологического аппарата изучаемой дисциплины; 3) ориентацию в специальной литературе, посвященной проблемам риторики и теории аргументации. В список рекомендуемой литературы (см. оглавление) включены учебные пособия, монографии, словари и энциклопедии, проработкой которых можно дополнить информацию, представленную в настоящей книге; рекомендуемая литература отмечена нами и в постраничных сносках посредством пометы «см.». В результате изучения дисциплины учащийся должен:
знать
• основные понятия риторики и теории аргументации, значимые для сфер повышенной речевой ответственности;
• основы логической аргументации, виды и структуру доказательства, его композиционные типы;
• понятийный аппарат инвенции и метода общих мест, а также причины сложностей в их осмыслении;
• законы и правила аргументации в парадигмах формальной и неформальной логики;
• приемы логического манипулирования, их виды и тактики использования;
1 Branham R. J. Debate and critical analysis. The harmony of conflict. New Jersey & London, 1991. P. 1.
• приемы обнаружения уловок и паралогизмов;
• основные классы психологических уловок;
• виды и стилевые тактики: а) психологического давления на оппонента; б) психологической аттракции; в) языкового манипулирования;
• приемы нейтрализации указанных уловок и манипулятивных тактик;
• словари, научную и учебную литературу по данной дисциплине;
уметь
• использовать виды, стили и тактики убеждающего воздействия в соответствии с требованиями конситуации;
• строить доказательство, формулировать тезис;
• анализировать тезис на предмет инвенции, т. е. поиска аргументов для его поддержки и опровержения;
• анализировать софизмы и паралогизмы как нарушения правил логической аргументации;
• использовать и нейтрализовать приемы логического манипулирования;
• адекватно анализировать: а) манипулятивные стили и тактики речи; б) психологические манипуляции; в) приемы психологического давления; г) приемы психологической аттракции; д) приемы языкового манипулирования;
владеть
• навыками эффективного убеждения, в частности тактиками эри-стической коммуникации;
• приемами доказательства и опровержения;
• навыками поиска доводов, их адекватной конситуативной оценки и уместного применения;
• техникой опознания логических ошибок и уловок;
• техникой использования и нейтрализации: а) приемов логического манипулирования; б) психологических уловок, в частности приемов психологического давления (таких, как аргумент к страху, к личности, к авторитету и др.) и тактик психологической аттракции (таких, как довод к тщеславию, к вере, к кошельку и др.); в) приемов языкового манипулирования (таких, как эквивокация, довод к этимологии, политическая эвфемизация и др.).
Основная часть курса представлена рядом параграфов, каждый из которых включает:
1. Краткое изложение теоретического материала, в доступной и популярной форме освещающего определенную проблему теории аргументации, тот или иной манипулятивный прием со всеми известными его разновидностями.
2. Иллюстративные примеры, в том числе и микротексты, специально подобранные нами для наглядного представления и эффективного анализа изучаемого вопроса. Источниками примеров послужили античная, западная и русская классика, пресса, Интернет, радио- и теле
передачи, а также современная разговорная и устная профессиональная речь.
3. Тематически связанные с анализируемой проблемой и критически прокомментированные выдержки из отечественной и зарубежной научной литературы. Информация, представленная здесь, знакомит учащихся с мнениями, наблюдениями и классификационными решениями таких авторитетных ученых прошлого и настоящего, как Арне Несс (Норвегия), Хейм Перельман (Бельгия), С. И. Поварнин (Россия), Бертран Рассел (Великобритания), Чарлз Хэмблин (Австралия), Артур Шопенгауэр (Германия) и др. Серьезное внимание уделено античной (Аристотель, Горгий Леонтинский, Демосфен, Зенон Элейский, Исократ, Квинтилиан, Коракс, Лисий, Платон, Сенека, Сократ, Филострат, Цицерон), средневековой, а также принадлежащей эпохе Просвещения (Пьер Абеляр, Рудольф Агрикола, Грасиан Бальтасар, Торк-ват Северин Боэций, Фрэнсис Бэкон, Фома Ирландский, Бернар Лами, Никколо Макиавелли, Филипп Меланхтон, Уильям Оккам, Петер Рамус, Иоганн Сузенбротус) и современной западной, в частности голландской (Р. Гроотендорст, Ф. X. ван Еемерен, Я. А. ван Лаар), канадской (Б. Годэн, Т. Гувье, М. Гилберт, К. Тиндал, Д. Уолтон, Д. Хитчкок) и особенно англо-американской риторической традиции как наиболее мощной и авторитетной в западном мире (Л. Битцер, Д. Бэйли, Э. Вестон, Р. Дж. Гула, Э. Дэймер, Р. Заулисс, Н. Капальди, Дж. Кеннеди, И. Копи, К. Коэн, Д. Лауэр, М. Лефф, Д. Либерман, В. Онг, Р. Пайн, М. Скривен, Ч. Стевенсон, С. Тулмин, Р. Чалдини, X. Юнис и др.).
Переводы всех выдержек и цитат из иноязычных научных работ, проанализированных в данной книге, а также целого ряда логических и риторических терминов, извлеченных нами из иноязычной специальной литературы, принадлежат нам. С тем, чтобы читатель смог проверить адекватность сделанного нами перевода, при терминах [в квадратных скобках] и внутри оказавшихся особенно сложными для перевода цитат (в круглых скобках) приводятся иноязычные эквиваленты отдельных слов и выражений.
4. Пояснение значений и этимологии ключевых терминов, относящихся к изучаемой теме. Терминологические проблемы аргумента-тивной риторики, с которыми мы столкнулись в процессе изучения (или, точнее, сопоставления) отечественной и иноязычной специальной литературы, увы, можно охарактеризовать следующими словами А. С. Пушкина:
Но панталоны, фрак, жилет — Всех этих слов на русском нет.
Ситуация в понятийно-терминологической сфере вполне отвечает уровню соответствующих навыков и умений. Приведем типовую констатацию: «Способность аргументированного доказательного рассуж
дения отнюдь не является, к сожалению, сильной стороной отечественного менталитета»1.
Ввиду того, что российская понятийно-терминологическая традиция в части теории аргументации (скорее всего, в силу известных исторических причин) оказалась крайне небогата, мы поставили перед собой непростую задачу перенести на русскую почву всю необходимую систему обозначений тех логических, психологических, языковых и иных приемов и уловок, которые традиционно изучаются на Западе, но, к сожалению, в нашей стране до сих пор неизвестны даже специалистам. Между тем именно уловки указанного типа составляют так называемое риторическое измерение аргументации2. Еще в 1910 году известный русский адвокат Петр Сергеевич Пороховщиков (псевдоним — П. Сергеич3) отметил следующий ряд обстоятельств, при рассмотрении которых невольно напрашиваются неприятные аналогии с современным состоянием нашей науки:
Изменение правил об уголовных доказательствах в нашем судопроизводстве с введением Судебных уставов имело одно несомненно вредное последствие: упраздненная формальная система поглотила собой и научное, логическое учение о судебных доказательствах. Эта область мышления осталась совершенно чуждой нашим судебным ораторам [здесь и далее курсив наш. — В. М.], и пробел этот сказывается очень определенно: в речах наших обвинителей не видно отчетливого и твердого разбора улик. И хуже всего то, что наши законники не только не знают этой важной отрасли их науки, но и знать не хотят. Между тем эта область давно и старательно разработана на Западе, особенно в Англии. Не все мы знаем английский язык, не все имеем средства выписывать дорогие английские или немецкие руководства. Но несколько месяцев назад в печати появилось третье издание сочинений проф. Л. Е. Владимирова «Учение об уголовных доказательствах» [СПб., 1910]. Не говорю о несомненных достоинствах этого труда, ведь одного названия достаточно, чтобы такая книга сделалась настольным руководством каждого товарища [= заместителя (устар.). —В. М.] прокурора: она представляет единственное систематическое исследование этого рода в нашей литературе. Я спрашивал у знакомых юристов их мнение о новой книге и, к удивлению, убедился, что ни один из них даже не слыхал о ней4.
Удаленность от этой понятийной системы значительно обедняет отечественную логику, а следовательно, и отечественную теорию аргументации, нынешний уровень развития которой (что становится
1 Швырев В. Культура аргументации как педагогическая проблема // Высшее образование в России. 2006. № 5. С. 163.
2 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 455.
3 Автор книги: Сергеич П. Уголовная защита. Практические заметки. Изд. второе, перераб. и доп. СПб., 1913. 243 с.
4 Сергеич П. Искусство речи на суде. М., 1988. С. 196—197.
очевидным для каждого, кто ознакомился с западной и особенно англо-американской логико-риторической традицией) оставляет желать лучшего. Так называемая культура аргументации [англ, the argument culture] состоит не только и не столько в соблюдении постулатов Грайса (в частности, максимы такта) и в умении выявлять «тонкости, нюансы и нестыковки в аргументации оппонента»1, сколько в использовании сложнейшего аппарата логических и иных доводов, а также способов опознания и приемов нейтрализации логических, психологических, информационных и языковых уловок и манипулятивных схем, нам пока, к сожалению, практически неизвестных. Задача настоящей книги — восполнить данный пробел в нашей национальной культуре.
Известный американский логик и математик Майкл Скривен полагает, что все логические и иные уловки и ошибки «требуют обозначения в том случае, если они оцениваются как достаточно распространенные и достаточно важные, чтобы получить терминологический “ярлык”»2. Однако такая оценка носит субъективный характер. Кроме того, ученые разных стран и эпох открывали риторические уловки независимо друг от друга, англоязычная традиция в этой части в течение многих столетий противостояла латинской и греческой; все эти обстоятельства стали причиной развития чрезвычайно сложной вариативной системы терминологических наименований.
Мы сочли необходимым привести все существующие в западной научной литературе варианты данных терминологических обозначений, а в некоторых случаях предложить несколько возможных вариантов перевода, — с тем, чтобы читатель смог самостоятельно выбрать наиболее подходящий. На наш взгляд, решение по данному вопросу должен принимать не отдельный специалист (в данном случае автор), а научная общественность: последнее слово должно здесь остаться за профессиональным узусом.
1 Таппеп D. The argument culture. New York, 1998. P. 256.
2 Scriven M. Fallacies of statistical substitution //Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 1. 1987. № 2. P. 333.
Раздел 1 ОБЩИЕ ВОПРОСЫ КЛАССИЧЕСКОЙ
РИТОРИКИ
Аргументация [лат. arguo ‘показываю, доказываю, выясняю’], по определению группы голландских логиков Амстердамской школы, «представляет собой вид словесной и социальной деятельности, задачей которой является увеличение (или уменьшение) приемлемости спорной точки зрения для слушателя или читателя посредством приведения ряда взаимосвязанных доводов, направленных на доказательство (или опровержение) этой точки зрения перед рациональным арбитром (before a rational judge)»1. Строго говоря, аргументация может иметь не только словесный, но и невербальный характер; в этой связи австралийский философ Чарльз Леонард Хэмблин (1922—1985) определяет аргументацию как любое речевое или неречевое [курсив наш. — В. М.] действие, которое «производится одним человеком для убеждения другого»2. По мнению бельгийского философа Хейма Перельмана (1912, Варшава —1984, Брюссель), «цель всей аргументации — создать
1 Eemeren F, Grootendorst R., Henkemans F. Fundamentals of argumentation theory. New Jersey, 1996. P. 5.
2 Hamblin Ch. L. Fallacies. London, 1970. P. 239.
или усилить приверженность умов к тезису, представленному для их одобрения»1.
Приемы убеждения, а значит, и приемы аргументации являются предметом так называемой классической, или аргументативной риторики. К общим проблемам данной дисциплины отнесем непростой вопрос об основных понятиях риторики, о сфере действия риторики как искусства убеждения, непосредственно связанный с проблемой внутреннего членения риторики и ее соотношением с рядом смежных дисциплин; вопрос об этапах построения убеждающей речи, вопрос о типах аргументации и типологии доводов, решение которого позволило бы нам уйти от списочного представления и, следовательно, механического их заучивания; вопрос о закономерностях развития риторики, определяющих ее историю.
1 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 45.
Тема 1
ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ РИТОРИКИ
1.1. Убедительность речи как предмет риторики и эристики
В зависимости от коммуникативной цели можно выделить следующие три функциональных, или целевых типа речи:
1. Речь информирующая, например отчет или сводка новостей. Типами информирующей речи являются описание и повествование (нарратив).
2. Носящая, как правило, торжественный характер «речь по случаю», например юбилея, защиты диссертации, новоселья, свадьбы, крестин, похорон и т. д. В соответствии с античной риторической традицией данный целевой тип речи именуют эпидейктическим. В Древней Греции выступление оратора перед публикой именовалось етпЗе^ц ‘демонстрация (ораторского мастерства)’. Умение показать свое ораторское искусство называлось ethSeiktikt] te%vt| ‘искусство показа’, данный термин был введен выдающимся древнегреческим философом Платоном (428—348 до н. э.). В английской терминологической традиции этот тип ораторской речи называется демонстративным [demonstrative rhetoric], в русской — показательным.
3. Речь убеждающая [англ, forensic oratory], или, в античной терминологии, совещательная — «когда перед говорящим стоит задача изменить мнение слушателей или побудить их выполнить какое-либо действие»1. Убеждающая речь может быть использована либо в быту, либо публично:
Дело речей совещательных — склонять или отклонять, потому что как люди, которым приходится совещаться в частной жизни, так и ораторы, произносящие речи публично [курсив наш. —В. М.], делают одно из двух: или склоняют, или отклоняют.
Аристотель. Риторика
Если информирующая речь вполне может быть бесстрастной и беспристрастной, то для второго и особенно третьего типа важна эмоциональность.
1 Ментцелъ В. Риторика. Искусство говорить свободно и убедительно. М., 2006. С. 9.
Считается, что «убедить — это значит изменить точку зрения читателя (слушателя) в свою пользу с помощью аргументов»1. Однако одних только аргументов здесь недостаточно. Это обстоятельство очень хорошо знают профессиональные ораторы. Приведем начало речи замечательного русского адвоката, «короля русской адвокатуры», как называли его современники, Владимира Даниловича Спасовича (1829—1906), автора известной монографии «О теории судебно-уголовных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством» (СПб., 1861):
Ставлю как тезис, который я должен доказать и который я надеюсь доказать; тезис, в полной истине которого я глубоко убежден и который для меня яснее белого дня [курсив наш. — В. М], а именно: что Н. Андреевская, купаясь, утонула и что, следовательно, в смерти ее никто не виноват.
Успешный американский адвокат Джерри Спенс советует: «Вы должны передать ваши чувства другим. Сосредоточьтесь на своих чувствах. Вы должны почувствовать ваши эмоции, страстность вашей аргументации»2. Современный отечественный философ отмечает, что «характерными чертами убеждения является не только уверенность субъекта в истинности мысли, но и эмоциональное отношение к этой мысли»3. Речь идет об эмоциональном заражении аудитории, о том, что выдающийся русский невропатолог Владимир Михайлович Бехтерев (1857—1927) именовал передачей психической инфекции. В этом процесс убеждения отчасти напоминает гипноз. Еще античными учеными было подмечено следующее обстоятельство:
Сократ. Оставим в стороне мелочи. Лучше вот что рассмотрим при ярком свете дня: как и когда красноречие воздействует своим искусством?
Федр. Оно действует очень сильно, Сократ, особенно в многолюдных собраниях [курсив наш. —В. МД.
Платон. Федр
Думается, что особая сила красноречия, проявляющаяся «в многолюдных собраниях», объясняется психическим взаимовлиянием внутри аудитории, которая затем подпитывает, «распаляет» и «заражает» своей эмоциональной энергией и самого оратора.
Убедить означает «довести до понимания идею (тезис) так, чтобы человек не сомневался в достоверности вывода, не испытывал коле
1 Дудина М. Г. Аргументация как одно из средств речевого воздействия (на материале текстов рекламы) // Проблемы прикладной лингвистики-2001. М., 2002. С. 22.
2 Spence G. How to argue and win every time: at home, at work, in court, everywhere, everyday. New York, 1996. P. 157.
3 Алексеев А. П. Аргументация. Познание. Общение. M., 1991. С. 29.
баний и неуверенности [курсив наш. — В. М.] в том, к чему призывает оратор»1. Умение убеждать всегда было востребовано в обществе по следующим двум причинам.
Во-первых, истинность тех или иных утверждений далеко не всегда и не для всех бывает очевидной, между тем как «одна из характерных особенностей homo sapiens проявляется в его стремлении найти причинную связь между явлениями», понять целесообразность того, к чему его призывают. Именно отсюда — «необходимость аргументировать, а не декларировать, доказывать, а не постулировать»2, так что «основой рационального поведения людей оказывается не монологическое предъявление истины, а диалог, в процессе которого истина оформляется»3.
Во-вторых, человек очень часто «действует на основе имеющихся у него убеждений», и поэтому «изменение убеждений является одновременно изменением его поведения»4. В этом случае аргументы нередко подбираются по известной схеме «цель оправдывает средства». Комментируя концепцию французского социолога Гюстава Ле Бона, известный психолог Серж Московичи (1925—2014) отмечает: «Идеи, — резюмирует Ле Бон, — никогда не утверждаются оттого, что они точны, они утверждаются только тогда, когда с помощью двойного механизма повторения и заражения оккупировали области подсознания, где рождаются движущие силы нашего поведения. Убедить кого-либо — не значит доказать ему справедливость своих доводов, но заставить действовать [курсив наш. —В. М.] в соответствии с этими доводами»5. Вот как определяет суть созданной им науки Горгий Леонтинский:
Сократ. Значит, красноречие принадлежит к тем искусствам, которые все совершают и всего достигают словом. Не так ли?
Горгий. Так.
Сократ. А на что оно направлено? Что это за предмет, на который направлены речи, принадлежащие этому искусству?
Горгий. Это самое великое, Сократ, и самое прекрасное из всех человеческих дел.
Сократ. Ах, Горгий, ты снова отвечаешь уклончиво и недостаточно ясно. Тебе, наверно, приходилось слышать на пирушках, как поют круговую застольную песню, перечисляя так: всего лучше здоровье, потом — красота, потом, по слову поэта, сочинившего песню, «честно нажитое богатство».
Горгий. Да, приходилось. Но к чему ты клонишь?
1 СтешовА. В. Как победить в споре. Л., 1991. С. 67.
2 Брутян Г. А. Философская природа теории аргументации // Философские науки. 1978. № 1. С. 53.
3 Гусев С. С. Третий собеседник // Логика, психология и семиотика: аспекты взаимодействия. Киев, 1990. С. 71—72.
4 Ивин А. А. Теория аргументации. М., 2000. С. 5.
5 Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М., 1996. С. 160.
Сократ. А к тому, что против тебя тотчас же выступят создатели благ, которые прославил сочинитель песни, а именно врач, учитель гимнастики и делец, и первым станет говорить врач. «Сократ, — скажет он, — Горгий обманывает тебя: не его искусство направлено на величайшее для людей благо, а мое». Так считай, Горгий, что тебя спрашивают не только они, но и я, и объясни, что ты имеешь в виду, говоря о величайшем для людей благе и называя себя его создателем.
Горгий. То, что поистине составляет величайшее благо и дает людям как свободу, так равно и власть над другими людьми.
Сократ. Что же это, наконец?
Горгий. Способность убеждать словом и судей в суде, и советников в Совете, и народ в Народном собрании, да и во всяком ином собрании граждан. Владея такою силой, ты и врача будешь держать в рабстве, и учителя гимнастики, а что до нашего дельца, окажется, что он не для себя наживает деньги, а для другого — для тебя, владеющего словом и уменьем убеждать толпу.
Платон. Горгий1
Как известно, искусство убеждать и, соответственно, риторика востребованы в демократических государствах, где основные политические и иные вопросы решаются в ходе полемики и диалога; в тоталитарных режимах необходимость аргументирования в общественной жизни сводится к минимуму, ибо «к аргументации прибегают в тех случаях, когда не обладают эффективными средствами управления»2 или же когда адресат «находится вне сферы жесткого управления»3. В настоящее (посттоталитарное) время «веской причиной возрастающего интереса к аргументационным процессам является освобождение от субъективизма в самых разнообразных областях нашей жизни»4.
Прямая связь между убеждением человека и его поведением свидетельствует о важности изучения приемов убеждения, а значит, разработки теории аргументации как науки и как учебной дисциплины. Убеждающая речь является предметом классической риторики, которая может быть определена, вслед за Аристотелем, как «наука об общих способах убеждения, основанных на четкой системе логических доказательств, мастерстве и искусстве находить эти способы»5. В определении современного ученого риторика представляет собой «науку о способах
1 Отношение Платона к Горгию как одному из основателей софистики является предметом нескончаемых споров. Одни специалисты полагают, что это отношение было презрительным, другие придерживаются противоположного мнения, третьи же считают, что Платоном в диалоге «Горгий» был создан объективный портрет последнего, со всеми его достоинствами и недостатками (McComiskey В. Gorgias and the new sophistic rhetoric. Southern Illinois University, 2002. P. 17—18).
2ЯскевичЯ. С. Научная аргументация: логико-коммуникативные параметры // Речевое общение и аргументация. Вып. 1. СПб., 1993. С. 98.
3 Брутян Г. А. Аргументация. Ереван, 1984. С. 85.
4 Берков В. Ф. Аргументация и вопрос // Речевое общение и аргументация. Вып. 1. СПб., 1993. С. 61.
5 Аристотель. Риторика // Античные риторики. М., 1978. С. 19.
убеждения, о тех многообразных приемах воздействия на аудиторию, которые позволяют изменить убеждения последней»1. Следовательно, актуальной задачей является описание и систематизация так называемых риторических фигур — приемов убеждения и воздействия на адресата (респондента) и аудиторию.
Частным случаем аргументации, «ее наиболее острой и напряженной формой»2 считается спор; искусство вести спор, полемику именуется эристикой [греч. ерютгка ‘искусство спора’, ср. лат. ars disputandi, ars disputatorid]. Основы современной эристики заложены немецким философом Артуром Шопенгауэром (1788—1860)3, в нашей стране это искусство получило известность преимущественно благодаря брошюре логика Сергея Иннокентьевича Поварнина (1870—1952)4. Эристика, по определению А. Шопенгауэра, — «это наука о стремлении человека показать, что он всегда бывает прав»; «искусство вести споры, но таким образом, чтобы всегда оставаться правым»5.
1.2. Соотношение понятий убеждения, доказательства и разъяснения
Известно, что «доказать ложное утверждение нельзя, но убедить человека в его истинности можно»6, именно поэтому «средства аргументации гораздо богаче, чем средства доказательства; это не только логические приемы, но и приемы, отвергаемые формальной логикой, вроде ссылки на авторитет или аргумента к личности»7, т. е. психологические или иные уловки, применяемые в случаях, когда аргументатор ставит своей основной целью «получить или усилить согласие аудитории с некоторым тезисом», «склонить или убедить слушателей, чтобы получить их согласие»8. Данная эристическая тактика была хорошо известна античным ораторам:
1 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 3.
2 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. С. 249.
3 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах / перев. с нем. Н. Л. д’Андре. СПб., 1900 (завершить данную книгу автор, как известно, не успел).
4 Поварнин С. Спор. О теории и практике спора. Изд. О. Богдановой. Пг., 1918.
5 Шопенгауэр А. Эристика. СПб., 1900. С. 7.
6 Уемов А. И. Логические ошибки. Как они мешают правильно мыслить. М., 1958. С. 18.
7 Тертпычный А. А. Понятие аргументации // Аргументация в публицистич. тексте. Свердловск, 1992. С. 7.
8 Рузавин Г. И. Методологические проблемы аргументации. М., 1987. С. 49. Трудно предположить возможность отождествления понятий аргументации и согласия, тем не менее есть и такой пример: «Аргументация (если понимать под аргументацией принятие выдвигаемых положений аудиторией) будет успешна, если [...]», etc. (Гудкова К. В. Перспективы изучения аргументации: аргументация как апелляция к когнитивной базе собеседника // Вестник русской христианской гуманитарной академии. Т. 7. 2006. № 1. С. 98).
Нет ничего важнее в речи, чем склонить слушателей на сторону оратора, и для этого слушатель должен быть так потрясен, чтобы им больше руководили сильное душевное волнение, экстаз, чем сила разумного рассуждения. Ведь люди судят гораздо чаще под влиянием ненависти, любви, страдания, раздражения, скорби, радости, страха, заблуждения, вообще под влиянием душевного движения, чем сообразно с истиной, с правовыми нормами.
Цицерон. Об ораторе
Таким образом, доказательство (как понятие формальной логики) представляет собой процедуру логического обоснования тезиса, аргументация же (как понятие не только формальной и неформальной логики, но и классической риторики) является, по сравнению с доказательством, более широким и емким понятием, поскольку может опираться на логические, психологические и языковые уловки, т. е. включать софистические элементы1.
Специалисты справедливо указывают на то, что процедуру доказательства следует отличать от процедуры разъяснения2. Доказывают то, в чем оппонент сомневается, разъясняют же нечто неясное, непонятное. Теорию можно и доказать, и разъяснить. Однако доказывают справедливость, правильность теории, разъяснить же можно непонятную, неясную теорию. Результатом доказательства является принятие мнения, результатом разъяснения — понимание, осмысление3. Таким образом, разъяснение — это процедура, посредством которой достигается понятность речи.
Приведение иллюстративных примеров с целью разъяснения (но не обязательно доказательства) некой абстрактной идеи называют экземплификацией [лат. exemplificatio ‘приведение примеров’, exemplum ‘образец’]4:
1 Образцы полного отождествления понятий аргументации и доказательства — следующие статьи под характерными заголовками: ЛисанюкЕ. Н. Софистика — это не аргументация // ЕХОАН. Философское антиковедение и классич. традиция. 2014. Т. 8. № 2. С. 268—284; Якунчев М. А., Киселева А. И. Аргументация как логическое действие и ее значение для общего образования // Известия Волгоградского гос. пед. ун-та. 2017. № 2 (115). С. 60—64. Здесь наблюдаем ограничение аргументации рамками формальной логики.
2 Например: Walton D. Persuasive definitions and public policy arguments // Argumentation and advocacy. Vol. 37. 2001. № 1. P. 127.
3 С этой точки зрения аргументацию нельзя определять «как процесс выражения в языке аргументатором определенной информации с целью ее передачи реципиенту, понимания и восприятия ее последним» [Толмачева М. В. Аргументация как медиадискурсивная стратегия в информационно-аналитич. программах франц, телевидения // Вестник Моск. гос. лингвистич. ун-та. Гуманит. науки. 2015. Вып. 12 (723). С. 220].
4 Ср. англ, argument by example ‘аргументация посредством примеров’ (Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Indianapolis, 2000. P. 10). Энтони Вестон указывает, что этот тип доводов «приводится в поддержку определенного обобщения» (ibid.).
Станешь остерегаться осуждать согрешающих [= тезис], если всегда будешь помнить, что Иуда был в соборе учеников Христовых, а разбойник в числе убийц; но в одно мгновение произошла с ними чудная перемена [= иллюстративный пример].
Преподобный Иоанн Лествичник. О злословии и клевете
Особую силу имеют цифровые примеры: «В прошлом году в России от употребления наркотиков скончалось 104 810 человек» (концовка авторской программы журналистки Елены Масюк о проблеме наркомании). В западной риторике такие данные именуют квантитативными, или нумеральными аргументами [англ, quantitative arguments, numerical arguments]1. Квантитативная аргументация может быть усилена аналогиями и сопоставлениями (например, «сейчас — тогда», «у нас — у них»), причем слушателями особо ценятся моменты контраста2. Цифровые и статистические данные рекомендуется представлять в виде таблиц, графиков и диаграмм3, т. е. подкреплять их доводом ad oculos [лат., букв, ‘к глазам’].
В качестве приемов разъяснения используются конкретизация сказанного (т. е. экземплификация), повтор изложенного в иной форме (герменея), сопоставление с другим понятием посредством сравнений и метафор, апелляция к внутренней форме слова (фигура этимологии) либо к родовому понятию (посредством логической дефиниции), противопоставление другому понятию (с помощью фигур контраста, в частности антитезы). Разъяснение слова является целью толкового словаря, разъяснение текста — целью герменевтики [греч. £ppr|V£i)TiKfj < £ppr|V£BG) ‘разъясняю, толкую’] — теории и искусства истолкования содержательно сложных литературных, философских, религиозно-мистических и др. непростых для понимания текстов, в том числе древних, первоначальный смысл и замысел которых затемнен вследствие использования намеков, эзопова языка, тай-норечия, фигур интертекста, фигур двусмысленной речи, аллегорий и символов, архаизации лексики и отдельных лексико-семантических вариантов слов, исчезновения некоторых исторических, мировоззренческих и культурных реалий, ошибок переводчиков и переписчиков (errata scribae), а также недостаточной сохранности либо даже фрагментарности носителей текста — папируса, пергамента, бумаги, камня.
1 Например: Rossman A. J. Quantitative reasoning: argument with data // College teaching. Vol. 45. 1997.
2 Abelson R. P. Statistics as principled argument. Hillsdale, 1995. P. 2—8, 105—107 и 125—126.
3 Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 63.
Процедуры разъяснения и доказательства в некоторых сферах пересекаются, что не раз отмечалось специалистами1. Так, используя аллегорию или хрию, мы одновременно и разъясняем, и убеждаем. Показательный (репрезентативный) частный случай или факт, приводимый и в доказательство, и в разъяснение тезиса, называется иллюстративным, или риторическим примером2. Фигура приведения иллюстративных примеров, подтверждающих и поясняющих либо опровергающих определенный тезис, в классической риторике именуется парадигмой [греч. лараЗыуца ‘наглядное подтверждение, доказательство, подобие’]. Сильная сторона парадигмы состоит в ее наглядности, слабая же — в том, что она, как и всякое умозаключение индуктивного типа, может привести к поспешному обобщению. К примеру, обобщение «Все лебеди белые», подтвержденное осмотром городского зоопарка, является поспешным, т. е. неправильным, поскольку, как известно, существуют и черные лебеди.
1.3. Сфера действия риторики как искусства убеждения
Под сферой действия риторики будем понимать диапазон ее влияния. При рассмотрении диапазона влияния риторики как искусства убеждения следует различать два вида объектов, каковыми являются:
1. Аудитория, на которую пытается воздействовать оратор. По степени внушаемости все аудитории можно подразделить на два типа:
А. Фанатично преданные определенной идее, не желающие делать определенные темы объектами дискуссий и не меняющие свои убеждения вне зависимости от применяемых аргументов и даже здравого смысла (представим себе, к примеру, спор Галилея с представителями инквизиции о том, вращается ли Земля вокруг Солнца). Аргументация в таких аудиториях считается неуместной3.
Б. Поддающиеся внушению. Этот второй тип иногда, вслед за американским философом Ллойдом Битцером, называют риторической аудиторией [англ, rhetorical audience']4.
Аудитории различаются и по способам воздействия. Одни, например женщины («слабый пол»), дети и молодежь, могут поддаваться психологическим уловкам и манипуляциям, другие же (чиновники, ученые) воспринимают прежде всего рациональную аргументацию. Таким обра
1 Например: Wright L. Reasoning and explaining // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 16. 2002. № 1. P. 33—46.
2 Corbett E. P., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 61.
3 Демъянков В. 3. Эффективность аргументации как речевого воздействия // Проблемы эффективности речевой коммуникации. М., 1989. С. 16—17.
4 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 695.
зом, сфера действия не только риторики в целом, но и любого довода, любой отдельно взятой уловки ограничена определенным типом аудитории1.
2. Сфера общественной деятельности, в которой применяется риторика. Умение убеждать — очень важное умение, именно поэтому сфера применения искусства убеждения «не имеет границ. Это искусство нужно и в церкви, и в суде, и во всех видах переговоров, и в простых беседах»2; оно используется «в рамках самых разных коммуникативных систем — от научных доказательств до политической пропаганды, художественного языка и торговой рекламы»3. «Нет другого искусства, которое так часто использовалось бы в жизни», — считает Бернар Лами4.
В старинных трактатах по риторике и философии читаем: «Тот, кто полагает, что, читая хорошее пособие по риторике, он научится разумно рассуждать о чем угодно, ошибается»5: без «прочного владения излагаемым предметом речь становится шаткой»6, поскольку «человек способен рассуждать только о том, что он знает в совершенстве»7. И действительно:
Тому, кто захотел бы давать советы относительно финансов, следует знать все статьи государственных доходов — каковы они и сколько их, чтобы, если какая-нибудь из них забыта, присоединить ее, и если какая-нибудь другая меньше, чем могла бы быть, увеличить ее; кроме того, необходимо знать также и все расходы, чтобы, в случае если какая-нибудь статья расхода окажется бесполезной, уничтожить ее, а если какая-нибудь другая окажется более значительной, чем следует, уменьшить ее, так как люди становятся богаче не только путем прибавления к тому, что у них есть, но и путем сокращения расходов. Все эти сведения нужно почерпать не из одного только опыта, касающегося местных дел: для того, чтобы подавать советы относительно этого, необходимо знать и те изобретения, которые сделаны в этом отношении другими.
Аристотель. Риторика
1 Последовательное проведение этой идеи находим в пособии: Rieke R. D., Sillars М. О., Peterson Т. R. Argumentation and critical decision making. Longman series in rhetoric and society. 6th ed. Allyn & Bacon, 2004. Здесь каждый тип довода увязан с той или иной сферой его преимущественного применения: юриспруденцией, наукой, бизнесом, религией и политикой.
2 Лами Б. Риторика, или Искусство речи // Пастернак Е. Л. «Риторика» Лами в истории французской филологии. М., 2002. С. 254.
3 Ивин А. А. Теория аргументации. М., 2000. С. 7.
4 Лами Б. Риторика, или Искусство речи. С. 252; Inch Е. S., Warnick В. Critical thinking and communication. The use of reason in argument. 4th ed. Allyn & Bacon, 2001. P. 49—52 (параграф «Argument Spheres»).
5 Лами Б. Риторика, или Искусство речи. С. 265.
6 Эмпирик С. Против риторов // Соч.: в 2 т. Т. 2. М., 1976. С. 132.
7 Лами Б. Риторика, или Искусство речи. С. 255.
Убедить в чем бы то ни было профессионала, специалиста — богослова (например, в религиозном диспуте), военного (на военном совете), врача (в процессе консилиума), лингвиста или историка (на научной конференции), юриста (на судебном заседании) — возможно только в том случае, если ты не только владеешь приемами убеждения, но и сам являешься профессионалом в соответствующей области. Может возникнуть вопрос, зачем военному или врачу искусство убеждения. Вот как отвечает на данный вопрос Горгий:
Мне часто случалось вместе с братом и другими врачами посещать больных, которые либо не хотели пить лекарство, либо никак не давались врачу делать разрез или прижигание, и вот врач оказывался бессилен их убедить, а я убеждал, и не иным каким искусством, а одним только красноречием.
Платон. Горгий
Однако к каждому врачу или полковнику ритора или штатного оратора не приставишь. Именно поэтому с течением времени постепенно появляются и развиваются профессионально ориентированные виды красноречия, или, выражаясь старинным слогом, элоквенции [лат. eloquentia ‘дар слова, красноречие’]: судебное (греч. Згкаугкц ‘судебное красноречие, адвокатское искусство’), дипломатическое, административное, политическое, парламентское, военное, торговое (используемое в рекламе), академическое, педагогическое, церковно-богословское, именуемое также духовным красноречием, или гомилетикой [греч. d|iikr|TiKf] ‘умение общаться с людьми, искусство беседовать’] и др. Все эти профессионально ориентированные виды красноречия являются предметом частных риторик1, в то время как задача общей риторики — рассмотрение «начальных, главных, общих правил»2 построения «речи вообще»3, независимо от ее профессиональной ориентации.
Каждой частной риторике могут быть поставлены в соответствие: 1) определенный специальный подъязык (а следовательно, и его тер-миносистема); 2) определенный функциональный стиль или подстиль. Так, судебному красноречию соответствует юридический подстиль официально-делового стиля, дипломатическому — дипломатический подстиль официально-делового стиля, политическому — ораторский подстиль публицистического стиля, академическому — научный стиль, военному — научно-технический подстиль научной речи и т. д.
1 Примеры частных риторик: Андреев В. И. Деловая риторика. Казань, 1991; Мурашов А. А. Педагогическая риторика. М., 2001; Сергеич П. Искусство речи на суде. М., 1996; Толмачев Я. В. Военное красноречие. СПб., 1825; Хазагеров Г. Г. Политическая риторика. М., 2002 и др.
2 Кошанский Н. Ф. Общая риторика // История русской риторики. Хрестоматия. М., 1998. С. 296.
3 Зеленецкий К. П. Общая риторика // История русской риторики. С. 370 и 372.
Теперь рассмотрим одну общеизвестную античную классификацию.
Есть три вида риторики, потому что есть столько же родов слушателей. Слушатель бывает или простым зрителем, или судьей, и притом судьей или того, что уже совершилось, или же того, что должно совершиться. Примером человека, рассуждающего о том, что должно быть, может служить член народного собрания, а рассуждающего о том, что уже было, — член судилища; человек, обращающий внимание только на дарование оратора, есть простой зритель. Таким образом, естественными являются три рода риторических речей: совещательные, судебные и эпидейктиче-ские [курсив наш. —В. М.].
Аристотель. Риторика
Нам представляется, что данная классификация риторических речей C«tria genera causarum», в латинской терминологической номенклатуре) лишена единого основания, поскольку, как было показано выше, основанием для выявления и противопоставления совещательного и эпидейктического родов риторических речей является коммуникативная цель, основанием же для выделения судебной (равно как деловой, дипломатической, парламентской, педагогической и т. д.) речи выступает сфера профессиональной деятельности, где этот «род риторической речи» по преимуществу используется. Сходную классификацию находим у Платона, который, как известно, был учителем Аристотеля:
Красноречие бывает шести родов. Когда увещают вступить с кем-нибудь в войну или в союз — это называется убеждением [здесь и далее курсив и пояснения наши. — В. М.]. Когда почитают за лучшее не войну и не союз, а сохранение спокойствия — это называется разубеждением. Третий род красноречия — это когда говорящий утверждает, что его кто-то обидел, и доказывает, что это было причиною многих бед, — такой род называется обвинением. Четвертый род красноречия — это когда говорящий доказывает, что он не причинил никакой обиды и не сделал ничего иного недолжного, — такой род называется защитою. Пятый род красноречия — это когда говорящий хвалит кого-либо, показывая, как он прекрасен и благороден, — такой род называется похвалой. Шестой род — когда обличают кого-либо, показывая, как он ничтожен, — такой род называется порицанием. Итак, красноречие бывает похвалой, порицанием [= эпидейктическая речь], убеждением, разубеждением [= совещательная речь], обвинением и защитой [= судебная речь, по Аристотелю]1.
Привязка двух целевых типов речи (обвинения и защиты) исключительно к сфере судебной деятельности, практиковавшаяся Аристоте
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 196.
лем, а до него — стоиками1, представляется слишком жесткой. Думается, что в настоящее время классификация видов речи и красноречия должна производиться не по одному, а по двум параметрам:
1) по коммуникативной цели: а) речь информирующая; б) речь эпи-дейктическая; в) речь совещательная, или убеждающая;
2) по профессиональной ориентированности: речь судебная, дипломатическая, политическая, академическая и др.
1.4. Соотношение риторики и смежных дисциплин
Определим место классической риторики (т. е. риторики в узком значении данного термина) среди других научных дисциплин. Наиболее тесным образом риторика связана с культурой речи в узком понимании этого термина (так называемой ортологией) и стилистикой, поскольку назначение, цель всех трех указанных дисциплин — развитие речевой компетенции носителя языка. Предметом ортологии является правильность речи. Овладение ортологическими нормами считается первым, или низшим этапом развития речевой культуры человека. Предметом стилистики является выразительность, предметом риторики — эффективность речи (прежде всего — степень ее убедительности, действенности с точки зрения целей коммуникации). Умение строить выразительную и эффективную речь считается вторым этапом развития речевой культуры (так называемый высший, или «элитарный» тип речевой культуры). Обобщим сказанное в следующей таблице:
Дисциплина Предмет Этап развития речевой культуры Назначение дисциплины
ортология правильность речи первый (низший) развитие речевой культуры носителя языка
стилистика Выразительность речи второй (высший)
риторика эффективность, убедительность речи
При широком понимании культуры речи последняя трактуется как наука, предмет которой охватывает не только правильность, но и выразительность, а также эффективность речи. Именно поэтому считается, что «понятие культуры речи можно толковать в двояком смысле, в зависимости от того, будем ли мы иметь в виду одну только правильную речь или же также речь умелую, искусную»2. При втором истолковании размываются границы между ортологией, стилистикой и риторикой;
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. С. 313: «Риторика, по их словам, разделяется на три части: совещательную, судебную и хвалебную».
2 Винокур Г. О. Из бесед о культуре речи // Русская речь. 1967. № 3. С. 10.
иными словами, широкое понимание ведет к понятийно-терминологической путанице.
Западный философ пишет: «Быть логичным означает тонко чувствовать язык и уметь эффективно использовать его, поскольку логика и язык неразделимы»1. Уточним: неразделимы язык, мышление и чувства, образующие триединое целое. Джордж Кеннеди (род. в 1928), известный американский филолог, занимающийся историей риторики, пишет:
«Риторика, в наиболее общем смысле, представляет собой заключенную в эмоции и мысли энергию, передаваемую через систему знаков, включая и языковые [курсив наш. — В. М.], с тем чтобы воздействовать на решения и действия других людей»2.
Воздействовать на убеждения человека можно, апеллируя либо к его логике, либо к его чувствам; однако при этом активно используются и многочисленные речевые фигуры. Именно поэтому классическая риторика является результатом тесного взаимодействия и переплетения трех наук: 1) логики, в части теории аргументации; 2) психологии; 3) лингвистики. Для того, чтобы разработать адекватную концепцию современной классической риторики, нам предстояло найти решение для следующих трех непростых задач:
1. Выявить и систематизировать фигуры речи, функционально связанные со сферой убеждения и аргументации. Предварительным условием данной процедуры явилась разработка общей классификации тропов и фигур с подробным их описанием3.
2. Построить номенклатуру психологических приемов, значимых для убеждающей речи, определить их место в общей системе средств убеждения, рассмотреть, а затем применительно и адаптивно к лингвистике описать стоящие за данными приемами механизмы психологического воздействия.
3. Определить тот релевантный минимум сведений по логике, который оказался бы необходимым для построения современной модели классической риторики. Здесь мы столкнулись с целым рядом серьезных сложностей.
Считается, что «для достаточно эффективного усвоения основ риторики необходим какой-то минимум логической теории»4, поскольку, «в отличие от квантовой теории, риторика должна иметь практическое применение, которое может быть осуществлено обычным человеком
1 Mclnerny D. Q. Being logical. A guide to good thinking. Random House, 2005. P. 1.
2 Kennedy G. A. Aristotle on rhetoric. Oxford Univ. Press. 1991. P. 7.
3 См.: Москвин В. П. Язык поэзии: Приемы и стили. Терминологический словарь. М., 2017; Москвин В. П. Теоретические основы стилистики. М., 2016.
4 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 216.
(после соответствующего инструктажа)»1. Реализуется ли эта рекомендация на практике? Для ответа сравним способы подачи информации по одному и тому же вопросу в логике и риторике. В узкоспециальном «Словаре по логике» А. А. Ивина и А. Л. Никифорова, изучая словарную статью «Силлогизм», читаем следующее:
«СИЛЛОГИЗМ (от греч. sillogismos — категорический) — дедуктивное умозаключение, в котором из двух суждений, имеющих субъектно-предикатную форму (“Все S суть Р”, “Ни одно S не есть Р”, “Некоторые S суть Р”, “Некоторые S не есть Р”), следует новое суждение (заключение), имеющее также субъектно-предикатную форму (см.: Суждение)».
Далее находим такие сведения:
«Модусами фигур силлогизма называются разновидности фигур силлогизма, отличающиеся качественной и количественной характеристикой входящих в них посылок и заключения. Посылка и заключение, таким образом, в каждом случае могут выступать как суждения вида А, Е, /, О (см.: Суждение). На первом месте в символическом выражении модуса записывается большая посылка, на втором — меньшая, на третьем — заключение. Так, выражение для модуса ЕЮ означает, что большая посылка в нем является общеотрицательным суждением, меньшая — частноутвердительным, а заключение — частноотрицательным. Всего с точки зрения всевозможных сочетаний посылок и заключения в каждой фигуре насчитывается 64 модуса. В четырех фигурах насчитывается 64 х 4 = 256 модусов. Из них правильными (то есть такими, которые при истинности посылок всегда дают истинное заключение) может быть 24, включая и так называемые ослабленные модусы, т. е. такие, для которых существуют модусы, дающие более сильные заключения. Модус считается более слабым, если мы получаем в заключении суждения вида I и О, хотя можем получить соответственно суждения А и Е. Неослабленных модусов фигур силлогизма — 19. Модусы 1-й фигуры: AAA, ЕАЕ, All, ЕЮ; модусы 2-й фигуры: ЕАЕ, АЕЕ, ЕЮ, АОО; модусы 3-й фигуры: AAI, IAI, All, ЕАО, ОАО, ЕЮ; модусы 4-й фигуры: AAI, АЕЕ, IAI, ЕАО, ЕЮ»2.
Авторы уверены, что данный словарь «будет полезен учителям, учащимся старших классов [курсив наш. — В. М.], студентам педагогических институтов» (с. 2). Мы очень сомневаемся, что приведенные выдержки из указанного словаря окажутся понятными кому бы то ни было, кроме специалистов по логике. Теперь посмотрим, как эта же информация, на наш взгляд, явно требующая адаптации и сокращения, представлена в одном из современных курсов риторики:
1 Еемерен Ф. X., Гроотпендорстп Р. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 95.
2 Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. М., 1998. С. 301 и 304.
«Силлогизмом называется умозаключение, в котором из двух суждений (одно из них является общеутвердительным или общеотрицательнь-ным), связанных общим термином, с необходимостью следует вывод».
Ниже читаем:
«Фигуры силлогизма. Если рассмотреть все возможные комбинации суждений АIЕ О в силлогизме, то их получится 64, но правилам силлогизма отвечают лишь некоторые из них — всего 11: AAA, AAI, ЛЕЕ, ЛЕО, All, АОО, ЕАЕ, ЕАО, ЕЮ, IAI, ОАО».
Далее автором приведены следующие сведения:
«Модусы фигур силлогизма. Если указанные выше 11 правильных сочетаний суждений в силлогизме рассмотреть во всех фигурах силлогизма, то должно получиться 44 возможных сочетания суждений, но правилам силлогизма из этих 44 сочетаний соответствуют только 19.
Такие правильные сочетания видов суждений в силлогизме называются модусами фигур силлогизма.
Модусы фигур силлогизма принято записывать специальными словами-формулами, гласные буквы которых символизируют виды высказываний, а начальные согласные буквы — отношения (так называемые редукции) модусов различных фигур.
Примеры модусов.
I фигура, модус Barbara1: обе посылки и вывод являются общеутвердительными суждениями. Пример:
Все студенты семинарии изучают Священное Писание’,
Все студенты 2 курса являются студентами семинарии;
Следовательно, все студенты 2 курса изучают Священное Писание.
Модус Celarent2: большая посылка является общеотрицательным суждением, меньшая — общеутвердительным, а вывод — общеотрицательным. Пример:
Ни один студент семинарии не является студентом университета’,
Все студенты 2 курса являются студентами семинарии;
Следовательно, ни один студент 2 курса не является студентом университета»3.
Далее на четырех страницах перечислены еще семнадцать модусов.
Подобного рода тексты, по справедливому мнению В. Ф. Беркова, «могут быть понятными и выполняющими свою коммуникативную функцию лишь для весьма узкого круга специалистов», поэтому давно
1 Имя Barbara содержит мнемоническую аллюзию к квантификатору all [англ, ‘все’]. — В. М.
2 Название Celarent — мнемоническая аллюзия к квантификатору aren’t [англ, ‘не являются’]. —В. М. (Shaw Ch. G. Logic and theory in practice. Kessinger Publishing, 2005. P. 149—151, параграф «The Nineteen Valid Moods»).
3 Волков А. А. Курс русской риторики. M., 2001. С. 159 и 164—165.
возникла необходимость в «построении теории, более конкретной по отношению к науке и практике, приближенной к удовлетворению живого, нерафинированного мышления и общения»1. Именно на такой теории, логической в своей основе, и должна строиться классическая риторика. Значительная отдаленность современной логики и, в частности, теории аргументации от практических нужд риторики обусловлена, на наш взгляд, тремя причинами:
1. С одной стороны, попытками отдельных языковедов перенести из этой чрезвычайно сложной науки в курсы риторики всю сумму никак не адаптированной для «среднего читателя» информации.
2. С другой стороны, отказом большинства филологов от рассмотрения вопросов и проблем, непосредственно связанных с логикой и теорией аргументации, поскольку такое рассмотрение предполагает решение двух сложнейших задач: во-первых, определения разумного «минимума логической теории» (А. А. Ивин), во-вторых, популяризации и адаптации такого минимума. Именно поэтому при рассмотрении учебной и научной литературы последнего десятилетия невольно создается впечатление, что теория аргументации (по крайней мере, в ее современном виде) существует как бы отдельно от различного рода правил и рекомендаций, которые находим в большинстве школьных и вузовских курсов риторики. Этот факт нередко приводит лингвистов (как правило, весьма далеких от проблем современной логики) к совершенно правильному выводу о том, что «аргументированное изложение остается практически малоизученным»2.
3. Наконец, недостаточной освещенностью отдельных теоретических вопросов в самой логике. Так, в отечественной специальной литературе по данной дисциплине мы не найдем ни исчерпывающего перечня логических уловок, ни сведений о типах демонстрации, ни свода правил аргументации3.
4. Нередко приходится слышать вполне справедливые нарекания учащихся на то, что в пособиях под типовыми названиями «Наука убеждать», «Искусство убеждать», «Как убедить кого угодно в чем угодно», «Убеждай и побеждай» и др. отсутствует даже видимость логической связи не только между отдельными главами, но и между отдельными параграфами внутри глав; на то, что чтение таких пособий ничем не отличается от чтения словарей. Это свидетельствует о крайней необходимости в разработке такой концепции, которая смогла бы представить все сведения, связанные с аргументацией и эристикой, в виде упорядоченного, а следовательно, запоминаемого целого.
1 Берков В. Ф. Аргументация и вопрос // Речевое общение и аргументация. Вып. 1. СПб., 1993. С. 62.
2ИлъиноваЕ. Ю. Смысловая организация текста аргументации. Волгоград, 1996. С. 11.
3 Иную картину наблюдаем в западной научной литературе. Ср., например: Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Indianapolis: Hackett Publ. Comp., 2000 (1-е изд. 1954); Walton D. N. Rules for plausible reasoning // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 14. 1992. № 1. P. 33—51 и др.
Актуальной задачей современной риторики представляется дальнейшая разработка указанных нами непростых вопросов и проблем; только при этом условии теория аргументации действительно станет «составной частью теории коммуникации»1. Предварительное решение этих и ряда других проблем представлено в данном учебнике.
1.5. Этапы построения убеждающей речи. Классический канон
В древнегреческом языке слово канон (Kavmv) изначально служило названием измерительного инструмента, определяющего прямое направление по вертикали (соответствует русскому слову отвес), в переносном смысле — как термин архитектуры, скульптуры, музыки и риторики — оно обозначало совокупность правил, определяющих идеальные пропорции объекта2 [ср. греч. Kavcbv ‘отвес, линейка для графления’, перен. ‘правило, норма’].
Назовем и кратко охарактеризуем этапы построения убеждающей речи, регламентируемые так называемым классическим каноном традиционной риторики, или, точнее, ее канонами3:
1. Инвенция [лат. inventio ‘изобретение, поиск’] — поиск аргументов, или, по Цицерону, их выдумывание («excogitatio»). В старинных греческих риториках этот раздел ораторского искусства именовался эвристикой [греч. еврюко) ‘делаю открытие’]. Раздел классической риторики, изучающий способы производства доводов, называется изобретением, или искусством изобретения [лат. ars inveniendi]. Так называемые топы, топосы, или топики [греч. голод ‘место’] представляют собой точки зрения («места»), с которых следует рассмотреть предмет спора для производства аргументов «за» и «против», отсюда — греческое именование этого раздела: топика [греч. тол1кт| t8%vt| ‘искусство топики’]. Поскольку предметом инвенции является содержание, т. е. главная составляющая речи, этому канону многими авторами, начиная с Аристотеля, уделяется самое серьезное внимание4.
2. Диспозиция [лат. dispositio, или composition — расположение, т. е. «синтез» аргументов по определенной схеме (в греческой риторической традиции этот этап именовался oivOsoig ‘связь, синтез’). В старинных риториках понятие диспозиции (dispositio) относили ко всему тексту, под композицией же (compositio) понимали особенности соединения
1 Берков В. Ф. Аргументация и вопрос. С. 62.
2 Канон // Словарь античности. М., 1997. С. 246.
3 В западной риторической традиции данный термин нередко используется в форме мн. ч., например: «the five canons of rhetoric» (Corbett E. P, Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 17).
4 Thonssen L., Baird A. C. Speech criticism. Development of standards of rhetorical appraisal. New York, 1948. C. 79.
слов в составе отдельной фразы (либо колона), а также особенности соединения фраз и периодов в составе текста1.
3. Элокуция [лат. elocutio ‘выражение, способ изложения, стиль’] — построение речи, предполагающие, во-первых, выбор [лат. electio] слов и конструкций в соответствии с темой и ситуацией, во-вторых, более или менее обильное украшение речи [лат. decorum, или ornamentd] посредством тропов и фигур, т. е. стилистическую отделку речи. В старинных греческих риториках аспект словесного наполнения речи именовался ‘слово, выражение, оборот, стиль’, аспект ее синтаксического оформления — (ppaoig ‘высказывание, фраза’. В англоязычных риториках данный канон называется style ‘стиль’. К стилистической составляющей классического канона, открывающей значительные возможности для языковых ухищрений и манипуляций, некоторые ученые поначалу относились сдержанно:
Справедливо сражаться оружием фактов, так, чтобы все, находящееся вне области доказательства, становилось излишним. Однако, как мы сказали, стиль оказывается весьма важным вследствие нравственной испорченности слушателя. При всяком обучении стиль необходимо имеет некоторое небольшое значение, потому что для выяснения чего-либо есть разница в том, выразишься ли так или этак; но все-таки значение это не так велико, как обыкновенно думают: все это относится к внешности и касается слушателя, поэтому никто не пользуется этими приемами при обучении геометрии. А раз ими пользуются, они производят такое же действие, как искусство актера.
Аристотель. Риторика
Однако с течением времени значимость стилистической составляющей ораторского мастерства постепенно возрастала, и уже в античности терминами elocutoria и elocutrix начали именовать саму риторику, т. е. учение об ораторском искусстве, что свидетельствует о признании важности третьего канона.
Центральным понятием элокуции является понятие фигуры речи2. По мнению британского философа Иеремии Бентама (1748—1832), «без фигур невозможно ни говорить, ни мыслить»3; оксфордский филолог Томас Линакр (1460—1524) полагал, что «без них речь становится грубой, неотесанной и инфантильной»4. Система выразительных средств и при
1 Encyclopedia of rhetoric and composition. Communication from ancient times to the information age / ed. Th. Enos. Routledge, 1996. P. 35. Об устройстве ритмического периода и о подходах к анализу этого непростого понятия см.: Москвин В. П. Ритм и язык. М., 2018.
2 Sonnino L. A. A Handbook to sixteenth-century rhetoric. London, 1968. P. VIII. Автор пишет: «Книга посвящена центральному [курсив наш. — В. М.] разделу риторики — элокуции, искусству выбора риторических средств» (имеются в виду тропы и фигуры).
3 J. Bentham to his fellow-citizens of France, on houses of peers & senates // The Works of J. Bentham. Vol. 4. Edinburgh, 1843. P. 422.
4 Linacre Th. De Emendata Structura Latini sermonis libri sex. Londini, 1524. P. 292.
емов языка — так называемых тропов и фигур — является предметом двух дисциплин: риторики и стилистики. Как известно, стилистика в ее современном виде и понимании возникла в результате отделения теории аргументации от теории украшения (decorum, ornamenta)1, в первую очередь в части тропов и фигур, открытие и описание которых происходило наиболее интенсивно в периоды античности, средневековья, а также эпохи Возрождения и Просвещения. Одних только фигур, которые составляют предмет не только риторики, но и стилистики, к настоящему времени известно более полутора тысяч2.
Теория тропов и фигур стала слишком сложна, чтобы продолжать оставаться всего лишь разделом классической риторики, а потому со временем приобрела самостоятельный статус отдельной дисциплины — так называемой риторики фигур [англ, figured rhetoric]. Систематизация и описание фигур являются актуальными, однако до сих пор не решенными задачами современной лингвистики. Американский лингвист Кэрол Постер пишет: «На протяжении более двух тысячелетий в числе наиболее важных задач риторов и грамматистов находилось создание книги, которая содержала бы определения и классификацию фигур речи и мысли»3.
4. Запоминание речи, предполагающее знание определенного набора приемов мнемотехники, чрезвычайно актуальных в античном и средневековом мире, но «по мере распространения печатной культуры (print culture)» постепенно вытесненных на дальнюю периферию риторики4. В греческих риториках данный раздел ораторского искусства именовался мнемоникой [|ivt||iovik6v ‘искусство запоминания и воспоминания’, ср. Мнемозина ‘богиня памяти’], в латинских — ars memoriae (отсюда русский термин мемория, ср. лат. memoria ‘память’). Считается, что первые приемы мнемоники открыл греческий поэт Симонид Кеосский (ок. 557—469 до н. э.). По Квинтилиану, запоминание того или иного материала предполагает использование двух процедур: а) подразделения его либо на обозримые части (фигура partitio, или divisio), либо от рода к видам (так называемый диерезис, от греч. Siaipsoig ‘разделение’); б) упорядочения в определенной логической последовательности от ряда общих положений к их частным подразделениям5. Иногда как мнемоническое средство применяется даже рифма:
Сократ. А прекраснейшему Евену с Пароса разве мы не отведем видного места? Он первый изобрел побочное объяснение и косвенную
1 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 209.
2 См. описания: Lanham A. R. A handlist of rhetorical terms. Berkeley, 1991; Москвин В. П. Язык поэзии. Приемы и стили: Терминологический словарь. М., 2017.
3 Poster С. Being, time, and definition: toward a semiotics of figural rhetoric // Philosophy and rhetoric. Vol. 33. 2000. № 2. P. 116.
4 Rossi P. Logic and the art of memory. Univ, of Chicago Press, 2000. P. Ill—IV.
5 Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 1—11.
похвалу. Говорят, он, чтобы легче было запомнить, изложил свои косвенные порицания в стихах — такой искусник!
Платон. Федр
Знание мнемонических приемов дает возможность выступать без конспекта и не читать речь, как говорится, «по бумажке», что очень ценится аудиторией.
5. Оратория, или исполнение речи [ср. англ, rhetorical performance'], т. е. ее произнесение [лат. pronuntiatio ‘произнесение’], сопровождаемое соответствующими теме и ситуации невербальными средствами — жестами, мимическими движениями (физиогномикой) и позами, а также повышением и понижением голоса, эмоционально насыщенными интонациями, ускорением и замедлением темпа речи, риторическими паузами:
Прежде всего, согласно естественному порядку вещей, поставлен был вопрос о том, что по своей природе является первым, т. е. о самих вещах, из которых вытекает убедительное [= inventio. —В. М.], во-вторых, о способе расположения их при изложении [= dispositio. —В. М.]. Затем, в-третьих, следует то, что имеет наибольшую силу, хотя еще не было предметом исследования — вопрос о декламации [курсив наш. — В. М. ]. В трагедию и рапсодию действие проникло поздно, а сначала поэты сами декламировали свои трагедии. Очевидно, что и для риторики есть условия, подобные условиям для поэтики, о чем трактовали некоторые другие, в том числе Главкон Тиосский. Действие заключается здесь в голосе; следует знать, как нужно пользоваться голосом для каждой страсти, например, когда следует говорить громким голосом, когда тихим, когда средним, и как нужно пользоваться интонациями, например, пронзительной, глухой и средней, и какие ритмы употреблять для каждого данного случая. Здесь есть три пункта, на которые обращается внимание: сила, гармония и ритм. И на состязаниях одерживают победу преимущественно эти, т. е. ораторы, отличающиеся в этом. И как на сцене актеры значат больше, чем поэты, так бывает и в политических состязаниях, благодаря испорченности государств.
Аристотель. Риторика
Антоний, один из героев трактата или, точнее, диалога1 Цицерона «Об ораторе», говорит, что оратор должен обладать «голосом трагика, игрою такой, как у лучших лицедеев»2. В латинской риторической традиции все неречевые, или «актерские», по Аристотелю, действия, сопровождавшие произнесение речи, именовались actio [‘действие’, перен. ‘сценическая игра’]3. В греческой традиции пятый канон имено
1 Sloane Th. О. Reinventing inventio // College English. Vol. 51. 1989. № 5. P. 461.
2 Цицерон M. T. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 100.
3 Encyclopedia of rhetoric and composition. Communication from ancient times to the information age / ed. Th. Enos. Routledge, 1996. P. 1, 32, 211—214, 302 и 595—597.
вался гипокризисом [влокрюц ‘сценическая игра, притворство, лицемерие’] ; данный термин гораздо более ярко, чем латинские, отражает суть риторики. Произнесение (pronuntiatio) и actio как составные части исполнения (гипокризиса) были разведены Квинтилианом. Как видим, «красноречие предполагает использование всего тела, а значит, и приучение тела к соответствию речи и телодвижений»1. И действительно: речь дидактическая предполагает одни интонации и телодвижения, речь ироническая или шутливая — другие; каждый речевой жанр, каждая аудитория требуют своего исполнения. Древнегреческий философ-стоик Аристон из Хиоса говорил: «Мудрец должен быть подобен хорошему актеру, который может надеть маску как Агамемнона, так и Ферсита и обоих сыграть достойным образом»2.
Пятичастное членение риторики ввел древнегреческий судебный оратор Гермагор из Темны (II в. до н. э.) в трактате «Искусство красноречия»3.
Рассмотрим некоторые редуктивные варианты классического канона.
В филологии традиционно большую значимость имеет третий раздел риторики (элокуция) — учение о словесном оформлении и украшении речи в соответствии с избранным стилевым и жанровым образцом. К учению об элокуции восходят поэтика (ars poetica) и стилистика, противопоставляемые риторике (ars oratorio) и логике (ars logica), подобно тому как «воображение противопоставлено логике, поэзия — убеждению, образ — наставлению, представление — аргументации»4. Некоторые специалисты считают элокуцию «основной частью риторики»5. Профессор Эдинбургского университета Хью Блэр (1718—1800) пошел далее, ограничив риторику сферой элокуции: «Риторика способствует полировке речи»6. Однако при таком подходе не удается провести границу между риторикой, стилистикой и поэтикой.
Средневековый французский философ Пьер де Раме, более известный как Петер Рамус (1515—1572), свел риторический канон к двум разделам: «Есть два раздела риторики: elocutio и pronuntiatio; именно эти части, конечно же, единственно присущи этому искусству»7. Однако раздел elocutio соответствует не только риторике, но и стилистике, раздел же pronuntiatio совершенно не значим для письменной формы аргументации.
1 Freda! J. Rhetorical action in ancient Athens: persuasive artistry from Solon to Demosthenes. Southern Illinois University, 2006. P. 20.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. С. 384—385 и 119.
3 Walker J. Rhetoric and poetics in antiquity. Oxford Univ. Press, 2000. P. 47.
4 Baldwin Ch. S. Ancient rhetoric and poetic. New York, 1928. P. 13-4—135.
5 Molinie G. Dictionnaire de rhetorique. Le Livre de Poche. Paris, 1992. P. 92.
6 Blair H. Lectures on rhetoric and belles lettres. London, 1838. P. 32.
7 Ramus P. Arguments in rhetoric against Quintilian (1549). Northern Illinois Univ. Press, 1986. P. 27.
Еще Аристотель определил риторику как науку о приемах «изобретения, расположения и выражения мыслей в речи»1. Отечественные исследовательницы пишут: «Наиболее интересными в риториках традиционно считались первые три части, отличавшиеся наибольшей обширностью», поэтому «традиционный каркас риторики строился по схеме: “изобрести, расположить, украсить”»2. Сторонники этой позиции, освященной авторитетом Аристотеля, явно недооценивают роль устного убеждения, предполагающего и запоминание, и исполнение речи.
По мнению американского ученого Дадли Бэйли, «сердцем риторики всегда были инвенция и диспозиция»3. Однако инвенция и диспозиция теряют свою значимость без стилистической и (в устной речи) мнемонической и игровой составляющих риторики.
Особенно важными для процесса убеждения некоторые специалисты считают расположение аргументов, стиль их словесного оформления, а также процесс их устного изложения — то, как исполнена, «сыграна» речь4. Однако при таком подходе, во-первых, недооценивается роль инвенции, во-вторых, появляется опасность сближения и даже отождествления риторики со стилистикой и поэтикой, в-третьих, игнорируется письменная форма аргументации, для которой канон actio практически не имеет значения.
Ричард Юнг и Алтон Беккер высказывают следующее мнение: «Сила и ценность риторики связаны, видимо, с искусством инвенции; риторика становится поверхностной, когда она пренебрегает методами системного исследования и проблемами содержания»5. Однако эту же оценку в полной мере можно применить и к другим канонам риторики.
Марк Туллий Цицерон в трактате «Об ораторе» пишет:
Все силы и способности оратора служат выполнению следующих пяти задач: во-первых, он должен приискать содержание для своей речи; во-вторых, расположить найденное по порядку, взвесив и оценив каждый довод; в-третьих, облечь и украсить все это словами; в-четвертых, укрепить речь в памяти; в-пятых, произнести ее с достоинством и приятностью. И ни в одной из этих частей оратор не может оказаться полностью беспомощным, ибо если бы он явно хромал в какой-нибудь из них, он не мог бы считаться оратором6.
1 Аристотель. Риторика // Античные риторики. М., 1978. С. 28.
2 ГраудинаЛ. К., Мисъкевич Г. И. Теория и практика русского красноречия. М., 1989. С. 22 и 84.
3 Bailey D. A plea for a modern set of topoi // College English. Vol. 26.1964. P. 115—116.
4 Bowker J. K., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 161.
5 Young R., Becker A. Toward a modern theory of rhetoric // Harvard educational review. Vol. 35. 1965. P. 454.
6 Цицерон M. T. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 102 и 299.
Эти пять задач соответствуют пяти этапам построения убеждающей речи и пяти разделам классической риторики, рассчитанной в первую очередь на устное исполнение, и именно в силу этого фактора в одинаковой степени важным. Вместе с тем четвертый и пятый каноны, по совершенно верному замечанию X. Перельмана, абсолютно незначимы для письменной формы аргументации1. Через год после выхода знаменитой «Новой риторики» X. Перельмана американский филолог Даниэль Фогарти пишет:
Термин «риторика», в моем использовании, обозначает искусство выражения мысли в прозе, письменной или устной. В античную эпоху риторика понималась как убеждение многих одним говорящим. Позже в это понятие были включены письменное убеждение и даже показ (exposition). В наше время этот термин обозначает убеждение во многих формах: не только в языковой, но и визуальной [имеется в виду возможности видеоряда в телевидении и прессе. — В. М.] и др.2
Ричард Энос, оценивая вклад X. Перельмана и важность открытого им направления в теории аргументации, отмечает, в частности, следующее:
«Новые риторики» двадцатого века — это не просто производство новых теорий риторики и новых методологий, обращающих исследовательское внимание на те или иные особенности дискурса. Новые риторики представляют в новой перспективе всю историю риторики. Направленность на исторические разыскания с этой позиции призвана обеспечить новое знание, которое сделает наше понимание риторики более полным путем разработки новых методов оценки непримиримых концепций и открытия новых точек зрения, с которых можно было бы взглянуть на данный предмет [курсив наш. — В. М.]3.
Переосмысление классического канона, предпринятое X. Перельманом с точки зрения века, в котором резко возросла важность и значимость печатного слова, целиком и полностью оправдано для письменной речи, однако применительно к устной речи ни одним из канонов пренебрегать не следует, поскольку, как показывает история, недооценка любого из пяти устоев классической риторики неизбежно ведет к перекосам всей ее конструкции.
1 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 6.
2 Fogarty D. Roots for a new rhetoric. New York, 1959. P. 3—4.
3 Enos R. L. Viewing the dawns of our past days // Defining the new rhetorics / ed. T. Enos & S. C. Brown. Newbury Park, 1993. P. 8.
1.6. Краткий очерк истории риторики
Иследователи истории той или иной научной дисциплины нередко подменяют ее простой хронологией. Английский философ Фрэнсис Бэкон (1561—1626) отмечает по этому поводу следующее:
В отдельных науках, например в юриспруденции, математике, риторике, философии, даются краткие упоминания об их истории или сухое перечисление различных школ, учений, имен ученых или же поверхностное изложение хода развития этих наук; встречаются даже отдельные трактаты — впрочем, весьма скудные и бесполезные — о создателях этих наук. Однако я с полным правом заявляю, что подлинной всеобщей истории науки до сих пор еще не создано.
Великое восстановление наук
История, по мысли выдающегося английского историка Арнольда Джорджа Тойнби (1889—1975), должна быть предметом объяснения и постижения1, а не простой хронологической фиксации, т. е. перечисления лиц, мест и дат, знание которых, конечно же, необходимо, однако должно служить именно объяснению и постижению исторического процесса. С тем, чтобы объяснить и адекватно прокомментировать узловые моменты непростой и противоречивой истории риторики, необходимо выявить универсалии ее развития.
1. Как искусство спора и убеждения риторика является продуктом и атрибутом демократического общества, основанного на свободной конкуренции и, соответственно, свободе слова, свободе полемики и, в частности, диалога с властью. Как известно, «востребованность искусства аргументации очевидна для каждого, кто живет в демократическом обществе»2, именно «аргументация и дебаты служат инструментами демократического управления»3, способность же «эффективно участвовать в аргументативных дискурсах и мыслить критически является важной чертой демократии»4. Поэтому и возникновение, и наиболее значительное развитие риторики произошли в государствах демократического устройства.
Как научная и прикладная дисциплина риторика появилась и сложилась в V—IV веках до н. э. в полисах (городах-государствах) Древней Греции, в условиях так называемой рабовладельческой демократии,
1 См.: Тойнби А. Д. Постижение истории. М., 1991.
2 Ziegelmueller G. W., Kay J. Argumentation, inquiry and advocacy. 3rd ed. Needham Heights, 1997. P. 6.
3 Bowker J. K.} Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 2.
4 Rieke R. D., Malcolm O. S. Argumentation and critical decision making. 4th ed. New York, 1997. P. XVII.
появление и распространение которой было связано с двумя политическими решениями.
1) В VI в. до н. э. афинский политик и реформатор Солон (638—559 до н. э.) передал власть в Афинах от ареопага (сената, высшего судебного и контролирующего органа, оплота аристократии) народному собранию — «совету четырехсот». Так называемая агора [ауора ‘форум, площадь, рынок’], древнегреческое народное собрание, послужила прототипом парламента.
2) В V в. до н. э. выдающийся полководец и оратор, стратег (военно-политический руководитель) Афинского полиса Перикл (490— 429 до н. э.), воспитанный древнегреческим философом Анаксагором, ввел в Афинах всеобщее избирательное право. Эту эпоху историки нередко называют «веком Перикла» и «золотым веком афинской демократии».
Идеи всеобщего избирательного права и парламента стали достоянием и основными ценностями европейской политической культуры. На народных собраниях, сначала в Афинах, а затем и в других полисах Древней Греции, в бурных дискуссиях обсуждались государственные проблемы; в принимаемых народом («демосом») законах и постановлениях закладывались основы политических и правовых знаний, послуживших отправной точкой в становлении и развитии европейской демократии и европейской цивилизации.
Роль греческой культуры состоит в том, что именно здесь появились понятие народовластия [калька греч. 8гцюкрат(а], понятие гражданина [калька греч. avr|p локткод букв, ‘человек городской’ < rcokig ‘город’, ср. гражданин < град: раб, крестьянин (18гсотт|д) не имел статуса гражданина] с присущими ему гражданскими правами (правом частной собственности, правом голоса, правом избирать и быть избранным) и свободами (свободой мысли, свободой волеизъявления, свободой слова), понятие «человека как меры всех вещей» (Протагор).
Изобретателем риторики считается ученик Пифагора, философ, поэт и врач Эмпедокл (ок. 490—430 до н. э.). Труды его («О природе», «Врачебное слово» и др.) утеряны, но до нас дошли его стихи о колдовской силе искусства, которому он обучал своих учеников, среди которых, по свидетельству Диогена Лаэрция, был и Горгий Леонтин-ский:
Зелья узнаешь, какими недуги и дряхлость врачуют:
Только тебе одному я открыть это все собираюсь.
Ветров, не знающих отдыха, ярость удерживать будешь, Что, устремляясь на землю, порывами пажити губят;
Если ж захочешь — обратное вновь их воздвигнешь дыханье.
Мрачного после ненастья доставишь желанное ведро, В летнюю засуху зелень питающий вызовешь ливень: Хлынет потоками влага с эфирного неба на землю. Даже усопшего мужа вернешь из чертогов айда!
Считается, что первым занялся преподаванием риторики знаменитый философ Сократ (469—399 до н. э.). Вот что пишет о нем античный поэт Тимон:
Всей чарователь Эллады, искуснейший в доводах тонких, С полуаттической солью всех риторов перешутивший1.
Термин риторика впервые встречается в трактате «Против софистов»2, принадлежащем перу древнегреческого философа и оратора Исократа (436—338 до н. э.). Исократ, по праву именуемый «отцом красноречия», известен как основатель первой риторической школы (391 до н. э.) и наставник знаменитого афинского оратора и политика Демосфена. К речам Демосфена (385—322 до н. э.) и политическим пьесам афинского комедиографа Аристофана (446—385 до н. э.), по мнению американского ученого Харви Юниса, исследовавшего этот вопрос, восходит так называемая политическая риторика, или политическое красноречие3. Современником, соучеником (оба учились у Платона) и ровесником Демосфена был Аристотель (384, г. Стагир — 322 до н. э.), которого иногда, по названию города, в котором он родился, именуют Стагиритом. В его трудах, прежде всего в трактате «Риторика», были систематизированы и кодифицированы основные принципы данной науки, известные к этому времени.
Во II—I вв. до н. э. греческие полисы были захвачены Римом. СI века до н. э. здесь начало распространяться искусство «греческого хитросло-вия». Характеризуя эту эпоху, М. Л. Гаспаров пишет, в частности, следующее:
Легко понять, что больше всего простора для развития красноречия предоставлял демократический строй. И действительно, два периода наибольшего расцвета античного красноречия приблизительно совпадают с двумя периодами большого подъема рабовладельческой демократии. В Греции это V—IV вв. до н. э., в Афинах — время от Перикла до Демосфена; в Риме это I в. до н. э., время Цицерона.
Уважение к ораторскому слову было в Риме древним и традиционным. Считалось, что как на войне римлянин служит своему отечеству с оружием в руках, так в мирное время он служит ему речами в сенате и народном собрании. «Vir bonus dicendi peritus» — «достойный муж, искусный в речах», — так определяет идеал древнего римского оратора Катон Старший. Однако чтобы правильно понять его, следует помнить, что «достойный муж» в латинском языке тех времен — синоним ари
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. С. 384—385 и 119.
2 Schiappa Е. Protagoras and logos. A study in Greek philosophy and rhetoric. 2nd ed. Univ, of South Carolina Press, 2003. P. 43 & 54.
3 Yunis H. Taming democracy. Models of political rhetoric in classical Athens / ed. A. R. Wayne. Cornell Univ. Press, 1996. P. 191.
стократа. Идеал красноречия был тесно связан с политическим идеалом, и когда был брошен вызов отжившему свой век политическому идеалу древней римской аристократии, заколебался и ораторский идеал. К новому красноречию греческого типа Рим пришел в бурный век гражданских войн. Поднимающаяся римская демократия — и всадники и плебеи — в своей борьбе против сенатской олигархии нуждалась в действенном ораторском искусстве. Фамильных традиций сенатского красноречия всадники и плебеи не имели — с тем большей жадностью набросились они на эллинистическую риторику, которая бралась научить ораторскому искусству всякого желающего. В Риме появились школы греческих риторов — сперва вольноотпущенников, потом свободных приезжих учителей. Обеспокоенный сенат стал принимать меры. В 173 и 161 гг. были изданы указы об изгнании из Рима греческих философов и риторов. Это не помогло: поколение спустя в Риме вновь свободно преподают греческие риторы, и появляются даже латинские риторы, преподающие на латинском языке и довольно удачно перерабатывающие греческую риторику применительно к требованиям римской действительности. Их уроки более доступны и этим более опасны, поэтому сенат оставляет в покое греческих риторов и обращается против латинских: в 92 г. лучший сенатский оратор Луций Лициний Красе (будущий герой диалога Цицерона «Об ораторе») в должности цензора издает указ о закрытии латинских риторических школ как заведений, не отвечающих римским нравам. Этим удалось временно покончить с преподаванием латинской риторики, но с тем большим усердием обратились римляне к изучению риторики греческой. С каждым днем все больше молодых людей отправлялось из Рима в Грецию, чтобы у лучших преподавателей учиться греческой культуре слова и мысли. Из этой толпы римских учеников, нахлынувших в Грецию, десятки и сотни шли в обучение к риторам и лишь единицы — к философам1.
В настоящее время, как и в прошлые эпохи, наиболее интенсивное развитие риторики наблюдаем в демократических странах: Бельгии («группа ц» в Льежском университете2), Голландии (Амстердамская школа) и др., особенно в странах англоязычной культуры, прежде всего в США, где данная дисциплина «в двадцатом веке, особенно последние несколько десятилетий, переживала ренессанс»3.
Ограничение свободы слова при тоталитарных и диктаторских режимах власти ведет если не к полному запрету, то к снижению востребованности риторики и постепенному ее вытеснению из общественной жизни. Начиная с так называемой перестройки, т. е. приблизительно со второй половины 80-х годов XX века, когда в СССР подошла к концу эпоха тоталитаризма, риторика вернулась и к нам. Отсчет развития
1 Гаспаров М. Л. Цицерон и античная риторика // Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 8.
2 Centre d’etudes poetiques, или «группа ц» [«мю», по названию первой буквы в греч. слове цатафора].
3 Schiappa Е. Isocrates’ philosophia and contemporary pragmatism // Rhetoric, sophistry, pragmatism / ed. St. Mailloux. Cambridge Univ. Press, 2004. P. 33.
этой дисциплины в демократической России можно вести с перевода французского пособия «Общая риторика» Жака Дюбуа и др. (1986), предисловие к которой, написанное С. С. Аверинцевым, носило очень характерное название: «Возвращение риторики».
2. Как искусство убеждения риторика восходит к эристике — искусству словесного боя, именно поэтому риторику регулярно сравнивают с «кулачным боем, борьбой» (Горгий Леонтинский), фехтованием (А. Шопенгауэр), войной (Дж. Спенс), каратэ (И. О. Вагин) или айкидо (М. Е. Литвак и др.), этот же смысл кроется в этимологии слова полемика [греч. локецод ‘сражение, битва’, перен. ‘спор’]. Выдающийся немецкий философ Иммануил Кант (1724—1804) пишет: «Речь — коварное искусство, которым люди в важных делах пользуются как стенобитной машиной». С самого начала своего существования это искусство оказалось наиболее востребованным прежде всего в парламенте и в суде:
Сократ. Искусство красноречия не есть ли вообще умение увлекать души словами, не только в судах [здесь и далее курсив наш. — В. М.] и других общественных собраниях, но и в частном быту? Идет ли речь о мелочах или о крупных делах, — оно все то же, и, к чему бы его ни применять правильно — к важным ли делам или к незначительным, — оно от этого не становится ни более, ни менее ценным. Или ты об этом слышал не так?
Федр. Клянусь Зевсом, не совсем так. Говорят и пишут искусно прежде всего для тяжб, говорят искусно и в народном собрании. А о большем я не слыхал.
Платон. Федр
Именно поэтому выдающиеся ораторы прошлого и настоящего — это либо политики (например, в Греции — Перикл, Деметрий Фалер-ский, Демосфен, в Риме — Плиний Младший, Луций Красс, Катон Старший; в Англии — Дж. Рассел, У. Гладстон, Б. Дизраэли, У. Черчилль и др.), либо адвокаты (в Греции — Лисий из Сиракуз, Горгий Леонтинский; в Риме — Марк Фабий Квинтилиан; в России — С. А. Андреевский, Н. П. Карабчевский, А. Ф. Кони, А. Я. Пассовер, Ф. Н. Плевако, П. С. Пороховщиков и др.), либо одновременно и адвокаты, и политики (например, Коракс, Марк Туллий Цицерон), либо юристы, ушедшие в политику (В. И. Ленин, Фидель Кастро, В. В. Жириновский и др.). Высказывается предположение о том, что «с появлением риторики как науки появился и адвокат (lawyer) как тот, кто знает эту науку и потому может представлять в суде того, кто этой наукой не владеет»1. Скорее всего, не адвокаты появились благодаря риторике, а риторика появилась благодаря адвокатам.
1 Levine L., Saunders К. Thinking like a rhetor // Journal of legal education. Vol. 43. 1993. P. 109.
Основателем риторики считается судебный и политический оратор Коракс из Сиракуз (V в. до н. э.), он же написал и первую риторику (ок. 467 до н. э.), текст которой, к сожалению, был утерян. Его учеником был афинский судебный оратор Лисий (459—380 до н. э.), учеником Лисия — Горгий Леонтинский (483—375 до н. э.), активно занимавшийся адвокатской деятельностью. На самом деле Коракс был основоположником двух эристических дисциплин: 1) софистики — искусства логического, психологического и языкового манипулирования; 2) судебной риторики, во многом основанной на софистике. О непростом характере этих дисциплин говорит следующая легенда:
Коракс договорился с Тиснем, бедным, но очень амбициозным молодым человеком, что возьмет его в ученики с тем условием, что тот уплатит ему деньги за обучение сразу же после первого выигранного им судебного процесса, если же он его проиграет, то платить не будет. Научившись у Коракса хитростям и уловкам судебного красноречия, Тисий заявил учителю, что платить не станет. Тот привлек ученика к суду. На суде Тисий сказал, что если он выиграет процесс, то платить не будет по решению суда, а если проиграет, то платить не будет по условиям договора с Кораксом.
По преданию, судьи выставили вон обоих, сказав следующее: «Негодное яйцо негодной вороны» (кбра^ по-гречески означает ‘ворона’)1. Прием манипулятивного использования недостаточно продуманной формулировки в документе, открытый Кораксом и блистательно примененный его учеником против собственного учителя, именуется адвокатским доводом.
Многие риторы-софисты (Коракс, Тисий, Горгий Леонтинский, Лисий из Сиракуз, Исократ и др.) зарабатывали либо как адвокаты, либо как логографы2; сама софистика выковывалась как искусство судебного хитрословия. Именно здесь, в суде, она продолжает жить и поныне. Внимательно всмотримся в карикатуру «Адвокат, которому хорошо заплатят», принадлежащую выдающемуся французскому художнику-пародисту Оноре-Викторьену Домье (1808—1879):
1 Это выражение, ставшее крылатым, подтверждает, что героем этой легенды был именно Коракс, а не Протагор, по Диогену Лаэрцию: «Есть рассказ, будто однажды он требовал платы со своего ученика Еватла, а тот ответил: “Но я ведь еще не выиграл дела в суде!” Протагор сказал: “Если мы подадим в суд, и дело выиграю я, то ты заплатишь, потому что выиграл я; если выиграешь ты, то заплатишь, потому что выиграл ты”» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 418).
2 Логограф [греч. Хбуод ‘речь’ и ypatp® ‘пишу’] — в античной Греции: оратор, писавший судебные речи по заказу. В античную эпоху эта профессия процветала в Афинах и Риме (vide, e.g.: Crook J. A. Legal advocacy in the Roman world. Cornell Univ. Press, 1995. P. 30).
Отношение софистов и, в частности, судебных ораторов к истине и справедливости было подчинено единственной, сугубо прагматической цели — выиграть спор, не проиграть процесс:
Сократ. Скажи мне, что делают на суде тяжущиеся стороны? Не спорят ли они, или назвать это как-то иначе?
Федр. Нет, именно так.
Сократ. Спорят о том, что справедливо и что несправедливо?
Федр. Да.
Сократ. И тот, кто делает это искусно, сумеет представить одно и то же дело одним и тем же слушателям то справедливым, то, если захочет, несправедливым? [здесь и далее курсив наш. —В. М.].
Федр. И что же? <...>
Сократ. По их мнению, тому, кто собирается стать хорошим оратором, совершенно излишне иметь истинное представление о справедливых и хороших делах или о людях, справедливых и хороших по природе либо по воспитанию. В судах решительно никому нет никакого дела до истины, важна только убедительность. А она состоит в правдоподобии, на чем и должен сосредоточить свое внимание тот, кто хочет произнести искусную речь. Иной раз в защитительной и обвинительной речи даже следует умолчать о том, что было в действительности, если это неправдоподобно, и говорить только о правдоподобном: оратор изо всех сил должен гнаться за правдоподобием, зачастую распрощавшись с истиной. Провести это через всю речь — вот в чем и будет состоять все искусство.
Платон. Федр
С манипулятивным характером софистики связан целый ряд запретов на риторику, наблюдаемых на всем протяжении ее истории. «Софист, — справедливо считает французский филолог Бернар Лами (1640—1715), — может быть в почете весьма недолго, ибо после того, как его искусство будет разоблачено, он может быть достоин
одного лишь презрения»1. Во многих греческих государствах (на Крите, в Спарте, Хиосе, где, по преданию, родился Гомер) риторика находилась под запретом. В Советском Союзе риторика также была запрещена, поскольку «пролетариат не нуждается в средствах обмана»2. Такие решения продиктованы либо отождествлением софистики и риторики, либо перенесением отношения к первой на вторую. Можно ли разделить эти две дисциплины и создать риторику, чистую от софистики? Думается, что нет. Риторика и софистика, по определению Платона, «переплетены в единое целое», и отделить их друг от друга невозможно3. Тем не менее, попытки создания идеальной риторики, свободной от элементов софистики, предпринимались в прошлом и продолжают предприниматься по сей день.
По наблюдениям Вальтера Онга (1913—2003), известного американского специалиста по средневековой риторике, в эпоху Возрождения (XIV—XVI вв.) «происходит сдвиг от риторики, с ее акцентом на возможное знание, к логике, с ее акцентом на строгие доказательства и истину, и сдвиг от воспринимаемой на слух устной аргументации к воспринимаемой визуально письменной демонстрации»4. Думается, что эти смещения, а также «имеющие характер маятника» моменты доминирования то риторического, то логического начала в обществе (с. 5) связаны со сменой отношения интеллектуальной и властной элиты к софистической компоненте риторики: от полного неприятия до признания возможности и даже необходимости ее использования в юридической, медицинской, педагогической практике, в политике и пропаганде, в частности при проведении тех или иных политических установок через средства массовой информации.
3. Слово риторика не только в русском, но и в других европейских языках ассоциируется с пустословием (ср. риторический — «малосодержательный; пустой, напыщенный»5, пустая риторика, впасть в риторику), На наш взгляд, существует несколько постоянно действующих причин снижения популярности риторики, наблюдаемых в разные эпохи.
Во-первых, недостаточно высокая квалификация преподавателей риторики и авторов соответствующих пособий. Т. Г. Хазагеров и Л. С. Ширина совершенно справедливо отмечают по данному поводу, что виновата в этом, конечно же, не риторика, «а тот уровень, на котором она изучается»6 и, добавим, пишется отдельными авторами. Рас
1 Лами Б. Риторика, или Искусство речи. С. 263—264.
2 Гофман В. Реторика, или риторика // Литературная энциклопедия: В 11 т. Т. 9. М., 1935. Стб. 640.
3 Mailloux St. Sophistry and rhetorical pragmatism // Rhetoric, sophistry, pragmatism / ed. St. Mailloux. Cambridge Univ. Press, 2004. P. 2 & 14.
4 Ong W. J. A Retrospective // Communication research trends. A quarterly review of communication research / ed. P. A. Soukup. Vol. 23. 2004. № 1. P. 4.
5 Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998. С. 1123.
6 Хазагеров Т. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 15.
кроем, к примеру, «Риторику» психолога В. П. Шейнова1 и проанализируем использованную здесь терминологию: «метод извлечения выводов» и «кажущаяся причинность» вм. non sequitur, «метод сравнения» вм. аналогия (с. 146), «использование авторитета» вм. аргумент к авторитету, «дискредитация собеседника» вм. аргумент к личности (с. 152) и проч. Удаленность от общепринятой терминологии приводит к понятийной неразберихе: так, понятие подмены тезиса на 144 именуется преувеличением, на с. 151 этот термин использован уже в значении ‘поспешное обобщение’, а на с. 153 подмена тезиса величается «вытеснением». В качестве примера понятийной путаницы приведем полностью и рассмотрим один из параграфов этого издания:
Метод «выведения»
Основывается на постепенном субъективном изменении существа дела. Можно указать такие удачные примеры: «Богатство не имеет границ, когда в больших размерах идет за границу»; «Мелкая сошка лучше всех знает, кому достанется мясо. Но кто будет слушать мелкую сошку?» (с. 149).
Судя по первому примеру, приведенному В. П. Шейновым, речь идет об эквивокации, однако второй пример эквивокации явно не содержит. Оба логически несовместимых примера никак не проясняют сути придуманного автором термина метод «выведения», который они призваны иллюстрировать.
История действительно имеет свойство повторяться. Еще Марк Фабий Квинтилиан (ок. 35—96 н. э.), римский адвокат и теоретик ораторского искусства, характеризуя наименования фигур, отметил: «Ученые дали всем этим фигурам названия, но разные, какие кто придумал (fingenti placuit)»2.
Во-вторых, обилие непродуманных концепций и классификаций. В этой связи специалисты справедливо сетуют на то, что «риторы создали практически необозримые списки фигур»; на то, что созданные классификации (а точнее, списки и умозрительные схемы) «вызывают отвращение» тем, что они «нудны, поверхностны (frivolous) и непригодны для использования»; на то, что именно такие списки и классификации «привели к кризису риторики»3 и, добавим, к дискредитации ее как науки.
4. С тем, чтобы выявить четвертую универсалию развития ораторского искусства, подразделим риторики на два исторических типа: а) риторики античного типа; б) риторики средневекового типа. Целью риторики античного типа является убеждение; соответственно, ее предметом является построение и критический анализ убеждающей
1 Шейнов В. П. Риторика. Научное издание. Минск, 2000. 591 с.
2 Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 119.
3 Vickers B. In defence of rhetoric. Oxford, 1998. P. 294—295.
речи. Расширение либо замена данного предмета неминуемо ведут к кризису риторики, на что справедливо указывают многие специалисты (Л. К. Граудина, Т. Г. Хазагеров и др.). В средние века ввиду ограничений на свободу мысли и слова, вызванных, в частности, диктатом церкви и деятельностью инквизиции, социальным неравенством и жесткой сословной иерархизацией общества, а также отсутствием каких бы то ни было гражданских прав у большинства населения, классическая риторика как искусство полемики оказалась невостребованной. Предметом риторики средневекового типа стала информирующая речь, т. е. произошла замена ее предмета. Результатами такой замены стали два следствия.
1) Переключение основного внимания на форму выражения — сферу элокуции. Развитие риторики в странах средневековой Европы отмечено появлением огромного количества трактатов, в которых находим пространные списки и подробнейшие, тщательно выполненные описания тропов и фигур. Среди известных и почитаемых трудов данного типа укажем «Epitome troporum ас schematum» Иоганна Сузен-бротуса (1484—1542, Германия), «Tabulae de Schematibus et Tropis» Питера Мозеллануса (1493—1524, Германия), «А Treatise of Schemes and Tropes» Ричарда Шерри (1506—1555, Англия), «Poetices Libri Septem» Юлия Скалигера (1484—1558, Франция), «Etymologiarum» Исидора Гиспалиса (570—636, Испания)1. Ученые этого времени открывают новые фигуры, выявляют разновидности старых, подыскивают для них терминологические обозначения, подбирают иллюстративные примеры, перечни которых порою занимают целые страницы, уточняют соотношения фигур, корректируют их дефиниции. Именно эта гигантская по своим масштабам работа считается наиболее значимой заслугой риторики эпохи средневековья2.
2) Перерождение «из искусства убеждающей речи в искусство красноречия»3. Т. Г. Хазагеров и Л. С. Ширина отмечают в этой связи следующее:
На смену античному миру, знавшему по преимуществу конфронтационное, судебное и парламентское красноречие, [пришло красноречие,] не связанное с противостоянием коммуникативных установок, а носящее преимущественно коммуникативный или информационный [курсив наш. — В. М.] характер, риторика все больше растворяется
1 К этому же типу отнесем и «Риторику» М. В. Ломоносова (1748), с которой начинается распространение данной науки в России. Во вступлении читаем: «Красноречие есть искусство о всякой данной материи красно говорить, и тем преклонять других к своему об оной мнению» (Краткое руководство к красноречию, кн. первая, в которой содержится риторика [...]. СПб., 1748. С. 1), однако состав терминов, используемых М. В. Ломоносовым, убеждает в преимущественно элокутивной их направленности, см. словарь: Бухар-кин П. Е., Волков С. С., Ветушко-Калевич А. А. и др. Риторика М. В. Ломоносова. СПб., 2017. 632 с.
2 Judson В. А., рец. на кн.: Murphy J. J. Rhetoric in the Middle Ages. A history of rhetorical theory from St. Augstine to the Renaissance // Speculum. Vol. 52. 1977. № 2. P. 41.
3 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. M., 2002. С. 14.
в искусстве произносить проповеди — гомилетике, и, естественно, ее авторитет поддерживается мощным авторитетом церкви1.
Риторика «постепенно преобразовалась [...] из ораторского искусства в грамматику литературного выражения»2. Так, «в Америке XIX века риторика стала пониматься как форма эстетического и литературного анализа на уровне игры слов, как нечто вроде элокутивного танца»3. Предметом современной риторики, наследующей, как нам представляется, основные признаки риторики средневекового типа, являются, по определению В. В. Виноградова, «монологи, разговоры, романы и вообще произведения “изящной прозы”, повести, басни, сказки, комедии, сатиры»4 и т. д., по мнению А. А. Волкова, — «письма по предметам общежития и литературные», «документы и деловая корреспонденция», «повествовательная (историческая) проза», «научнофилософская проза» и проч., т. е. все «те виды слова, которыми должен активно владеть всякий образованный человек [курсив наш. —В. М.]»5. Здесь, однако, следует, вслед за проф. К. Ф. Седовым, вполне резонно заметить, что даже очень образованный человек «абсолютно всеми языковыми жанрами в полной мере владеть не может»6.
Эдвард Шаппа не без основания констатирует неправомерное расширение понятия риторики по схеме «Риторика X» (риторика делового письма, риторика плаката, риторика гипертекста [англ, rhetoric of hypertext], риторика рекламы, риторика продаж, риторика презентаций, риторика повседневности, риторика мечтаний [англ, rhetoric of dreams], риторика молчания, риторика осуждения, риторика пропаганды, риторика холодной войны...), где «икс может быть в буквальном смысле слова чем угодно», в результате чего данная дисциплина на наших глазах превращается в «Большую Риторику (Big Rhetoric)», и с этой точки зрения «все, или практически все может быть описано как “риторическое”»7.
Риторика в широком смысле, иногда именуемая красноречием, определяется как наука о приемах эффективного общения. Последняя, по справедливому мнению А. А. Ивина, всегда отличалась слишком широким предметом изучения; именно поэтому она «и в настоящее
1 Хазагеров Т Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 22. В приведенном тексте явно содержится пропуск, который мы восполнили.
2 Безменова Н. А. Неориторика: проблемы и перспективы // Семиотика. Коммуникация. Стиль: Сб. обзоров. М., 1983. С. 38.
3 Jacob В. Е. Ancient rhetoric, modern legal thought and politics: a review essay on the translation of Viehweg’s ‘Topics and law’ // Northwestern Univ. Law Review. Vol. 89. 1995. P. 2.
4 Виноградов В. В. Поэтика и риторика // Избр. тр. О языке художественной прозы. М., 1980. С. 98.
5 Волков А. А. Курс русской риторики. М., 2001. С. 10.
6 Седов К. Ф. Анатомия жанров бытового общения // Вопросы стилистики. Вып. 27. Саратов, 1998. С. 19.
7 Schiappa Е. Second thoughts on the critiques of Big Rhetoric // Philosophy and rhetoric. Vol. 34. 2001. № 3. P. 260.
время [...] лишена единой парадигмы или немногих, конкурирующих между собою парадигм и представляет собой едва ли обозримое поле различных мнений на предмет этой теории, ее основные проблемы и перспективы развития. Можно сказать, что современная риторика находится в процессе бурного развития»1. Этим, видимо, и объясняется тот факт, что «риторика не имеет однозначного определения в современной филологии»2. Г. Г. Хазагеров и И. Б. Лобанов, отмечая, что «именно Квинтилиан первым предложил понимание риторики как искусства хорошо говорить», совершенно справедливо констатируют, что такое понимание оказалось роковым для риторики как искусства убеждения3.
Возрождение риторики, начавшееся во второй половине XX в., связано с ограничением ее предмета построением убеждающей речи. Риторика в узком смысле, так называемая новая риторика, неориторика, или аргументативная риторика (термины Хейма Перельмана), «описывает только приемы изменения убеждения»4, т. е. является прямым продолжением «старой», классической риторики (здесь стоит вспомнить поговорку о том, что все новое — это хорошо забытое старое). В настоящее время неориторика и, в частности, неософистика, бурно развивающаяся последние полтора десятилетия в США и в ряде стран Западной Европы, постепенно приходят на смену риторике средневекового типа.
Пособие X. Перельмана «Traite de Argumentation: La nouvelle rhetorique» (Paris, 1958) не переведено на русский язык. Небольшой фрагмент этой книги (Перельман X., Олбрехт-ТытекаЛ. Из кн. «Новая риторика: трактат об аргументации»), не дающий, впрочем, даже самого общего о ней представления, переведен на русский язык и представлен в сб.: Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. Перевод осуществлен по английскому изданию (т. е. является «переводом с перевода»); в английском варианте (Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969) заголовок и подзаголовок оригинала по какой-то причине, явно не зависящей от воли автора, поменялись местами; эта же «переводческая вольность» отражена и в русском переводе. Недоступностью данной книги для большинства российских специалистов объясняются некоторые досадные недоразумения, в частности применение термина неориторика для именования современной теории красноречия, распространившееся в последние годы в отечественной лингвопедагогике5. Такое использование данного термина не представляется оправданным.
1 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 14.
2 Стилистический энциклопедический словарь русского языка. М., 2003. С. 28.
3 Хазагеров Г. Г., Лобанов И. Б. Риторика. Ростов-на-Дону, 2007. С. 20.
4 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 15.
5 Например: Львов М. Р. Риторика. Культура речи. М., 2002 (гл. 9. Неориторика... С. 108—140).
История любой науки, в том числе и риторики, — это история развития ее категориального аппарата, история борьбы мнений в рассмотрении дикуссионных вопросов и преодоления заблуждений в их решении, поэтому ниже, в тех случаях, когда это представляется необходимым, нами будет представлена критическая ретроспектива каждой анализируемой проблемы.
Тема 2
ФАКТОРЫ, РЕГУЛИРУЮЩИЕ ВЫБОР И ПРИМЕНЕНИЕ АРГУМЕНТОВ
2.1. Фактор уместности
Уместность речи [греч. лрелоу, лат. aptum ‘соответствие’] представляет собой одно из ее достоинств, определяемое соответствием, во-первых, теме (назовем этот тип тематической уместностью), во-вторых — коммуникативной ситуации: а) ее составляющим: адресату, адресанту, третьим лицам; б) ее характеристикам, в частности, согласно учению софистов, «времени и месту»1 (данный тип назовем ситуативной уместностью). Иными словами, уместность есть «соответствие слов движеньям души, нравам и окружающим обстоятельствам»2. Тематически либо ситуативно неуместные поведенческие и речевые действия приводят к коммуникативным провалам:
— Почтительнейше осмелюсь доложить-с, — заметил Видоплясов, — что Коровкин изволит находиться не в своем виде-с.
— Не в своем виде? как? Что ты врешь? — вскричал дядя.
— Точно так-с: не в трезвом состоянии души-с...
В дверях появился сам Коровкин.
— Извините, господа, я... того... (тут он щелкнул по воротнику) получил!
Генеральша немедленно приняла вид оскорбленного достоинства.
Ф. М. Достоевский. Село Степанчиково и его обитатели
Рассмотрим подробнее указанные нами типы уместности речи применительно к проблеме выбора и применения аргументов.
2.1.1. Фактор тематической уместности
Тематическая уместность речи состоит в соответствии ее формы, прежде всего слов, теме и содержанию речи, ее образам и мотивам.
1 McComiskeyB. Gorgias and the new sophistic rhetoric. Southern Illinois University, 2002. P. 65.
2 Aristotelis De rhetorica libri tres. Oxonii, 1833. P. 176.
Согласно античной теории трех стилей (лат. genera dicendi, англ, levels of style ‘уровни стиля’, ср. у М. В. Ломоносова: «степени языка»), первое описание которой находим в анонимной «Риторике к Герен-нию» (I в. до н. э.), высоким стилем (stilus gravis, stilus grandiloquus) следует говорить о предметах возвышенных (образец — ода «Бог» Г. Р. Державина)1, средним (stilus mediocris, stilus temperatum) — о предметах обычных, житейских (см. начало поэмы А. С. Пушкина «Евгений Онегин»), низким, простым, или сниженным (stilus humilis, stilus rusticus, букв, ‘деревенский’) — на темы обыденные, малозначительные или ничтожные (пример — рассказы М. Зощенко).
В «Риторике к Гереннию» читаем: «Итак, существует три стиля, которые мы называем формами и в коих речь безошибочная употребляется: 1-й — важным (gravem), 2-й — средним, 3-й — скудным (extenuatam) именуем». Высокий («важный») стиль, в отличие от скудного, или «низкого (infimis)», требует «самых красивых слов» и предназначается для «важных мыслей (graves sententiae)»2. Греческая схема, к которой восходит римская, именует эти стили (yevr| или xapaKifjpeq тт|<; (ррасяког XapaKifjpec;): а) высоким (ysvoq Dyr|k6v), или изобилующим (ysvoq a8pov); б) средним (yevoq psoov); в) скудным (yevoq io%vdv). Противопоставление высокого и низкого стилей находим у Аристотеля (384—322 до н. э.) в «Риторике» (кн. 3, гл. 2) и в «Поэтике» (гл. 22):
«Достоинство слога — быть ясным и не низким. Самый ясный слог тот, который состоит из общеупотребительных слов, но это слог низкий... А возвышенный и свободный от грубоватости слог пользуется чуждыми обыденной речи словами. Чуждыми я называю глоссу, метафору, растяжение и все, что выходит за пределы обыденного говора»3.
Деметрий Фалерский характеризует фигуры относительно слога высокого, среднего и низкого: «Iambus autem humilis, & sermoni vulgari similis» ‘Ямб же низок и народную речь напоминает’; «Paeon autem est inter utrumque medius» ‘Пеон же меж ними [низким и высоким стилями. — В. М.] средний составляет’; «Paeonica igitur compositio in gravi dicendi genere itaquodammodo erit adhibenda» ‘Пеоника, таким образом, и сочиненьям, в высоком стиле составленным, в некоторой степени принадлежит’4.
1 Отечественная филология не признает существование высокого стиля как одной из составляющих стилевой парадигмы современного русского языка; критический анализ данного мнения, доводы в пользу существования высокого стиля и подробное его описание представлены в статье: Москвин В. П. О приемах возвышения стиля в русском языке // Russian linguistics. Vol. 41. Munchen, 2017. № 3. С. 283—315.
2 M. T. Ciceronis, ut ferunt, Rhetoricorum ad Herennium libri quattuor. Lipsiae, 1828. P. 264 & 265.
3 Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1957. С. 113.
4 Дгщг|тргои ФаХг|р£сод Перг 'Eppriveiag. Glasguae, 1743. Р. 39. Пеон — симметричное чередование ударных стоп и пиррихиев (стоп с отсутствующим словесным ударением): С неба полуденногожара не подступи. Конная Буденного раскинулась в степи (Н. Асеев).
Среди поздних национальных изводов теории трех стилей известны немецкая (JJreistillehre), французская (theorie des trois genres stylistiques), русская (теория трех штилей М. В. Ломоносова) и др. Считается, что классически точное воплощение этих трех тематических стилей представляют собой произведения Вергилия (70—19 до н. э.). Британский филолог Иоанн Гарланд (1180—1252), схематически изобразив систему трех стилей в виде разделенного на три сектора колеса («rota Virgilii», колеса Вергилия, или Вергилиева круга) поставил в соответствие высокому стилю героическую поэму Вергилия «Энеида» (типовые тематические мотивы: воин или правитель по имени Гектор или Аякс, боевой конь, меч, город, военный лагерь, лавр, кедр), среднему — его дидактическую поэму «Георгики» (мотивы: крестьянин по имени Триптолем или Колиус, корова, плуг, поле, яблоня, груша), низкому — сборник пастушеских стихов Вергилия «Буколики» (мотивы: праздный пастух по имени Титир или Мелибой, овца, посох, пастбище, бук)1.
Rota Virgilii
1 Poetria magistri Johannis anglici de arte prosayca metrica et rithmica // Romanische Forschungen. 1902. Vol. XIII. P. 900.
Характеризуя правило тематической уместности, известный русский адвокат пишет:
Красота и живость речи уместны не всегда; можно ли щеголять изяществом слога, говоря о результатах медицинского исследования мертвого тела, или блистать красивыми выражениями, передавая содержание гражданской сделки?1
Данное правило восходит к античности, ср.: «Речь о предметах величественных требует удлинения колонов»; следовательно, «гекзаметр по своей длине приличествует героической песне и < повествованию > о героях». И наоборот: «краткие колоны к предметам мелким применимы» (Деметрий)2. Различные варианты этого правила встречаем и позже. Так, итальянский историк и филолог Леонардо Бруни (1370—1444) учит: «Dictio praeterea rebus ipsis, quae tractentur, accomodanta est» ‘Речь, кроме того, к предмету своему, который трактует, приспособляется’3. Сходное предписание формулирует немецкий поэт и филолог Мартин Опиц (1597—1639), полагавший, что если одежда должна соответствовать статусу лица, то слог — теме: «Character ist unterschieden nach Unterschied der Dinge» ‘Стиль различен соответственно различию предметов’4. Используемые выразительные средства должны быть стилистически однородны; «ошибкой будет, если станем смешивать высокое с низким, старое с новым, поэтическое с простонародным (yulgaribus)»5.
Как известно, высокий стиль исключает применение приемов языковой игры, последние уместны только в низком и среднем стилях. Считается, что простой стиль удобен для обучения (docendi), средний — для агитации (movendi), высокий — для эмоционального воздействия (delectandi)6.
Искусство убеждения должно приспосабливаться к конкретным случаям использования и варьироваться в зависимости от типовой тематической сферы его применения: публичного выступления, научных или политических дебатов, судебного разбирательства, межличностной бытовой коммуникации, пропаганды, рекламы и т. д.7 Еще Г. А. Брутян отметил, что «специфичность предметных областей может повлиять
1 Сергеич П. (П. С. Пороховщиков). Искусство речи на суде. М., 1988. С. 17.
2 Агщг|тргов ФаХг|р£сод Перг 'Eppqveiag. Glasguae, 1743. Р. 7.
3 Bruni L. Humanistisch-philosophische Schriften. Leipzig, 1969. S. 128.
4 Opitz M. Prosodia germanica, oder Buch von der deutschen Poeterey. Frankfurt am Main, 1658. F. D ut.
5 M. Fabii Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 60.
6 Corbett E. P., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 21. В этом авторы видят «риторическую функцию стиля» (с. 338).
7 Ситуативно ориентированные типы убеждающей речи рассмотрены в пособии: Rogers W. Persuasion: messages, receivers and contexts. Rowman & Littlefield Publishers, 2006.
на характер и природу аргументации»1. Виды применяемых аргументов и их типовые наборы меняются и варьируются в зависимости от конкретной тематической сферы аргументации: вполне очевидно то, что на конференции по ядерной физике и, к примеру, на политическом митинге они будут совершенно различны.
Так называемый принцип релятивизма гласит: те доводы, которые допустимы в одной коммуникативной сфере, могут быть абсолютно неприемлемы для другой. Такие коммуникативно ориентированные типовые наборы доводов «одного логического типа» (аргументы гражданские [англ, civic arguments], теологические [лат. argumentum theologicum, англ, theological argument], философские [лат. argumentum philosophicus], политические [англ, political arguments], характерные «для массовых демократий», научные и др.) иногда именуют полями аргументов [англ, argument fields]. Английский логик и философ Стефен Тулмин (род. в 1922 г.), который в 1958 году ввел данное понятие, выражает свою идею следующим, на наш взгляд, несколько туманным образом:
«Два довода следует считать принадлежащими одному полю, если факты и выводы, соответствующие каждому из этих доводов, относятся к одному логическому типу; их следует считать принадлежащими разным полям, если фактуальная основа и выводы, соответствующие каждому из них, не относятся к одному логическому типу»2.
2.1.2. Фактор ситуативной уместности
Ситуативную уместность речи можно определить как соответствие ее формы и содержания условиям коммуникативной, или речевой ситуации. Речевая ситуация, по определению польского языковеда Ежи Куриловича (1895—1978), который ввел данный термин, «определяется координатами hie — ego — nunc»3, т. е., в переводе с латыни, «здесь — я — сейчас».
В античных риториках понятие ситуативной уместности выражалось латинскими терминами occasio ‘удобный случай’ и tempus speciale ‘подходящий момент’, а также греческим термином кагрбс; ‘благопри
1 Брутпян Г. А. Перспективы исследований актуальных проблем теории аргументации // Философские науки. 1983. № 6. С. 64.
2 Toulmin S. Uses of argument. Cambridge Univ. Press, 1958. P. 14 (раздел «Fields of argument and modals»). Cp.: «Two arguments will be said to belong to the same field when the data and conclusions in each of the two arguments are, respectively, of the same logical type: they will be said to come from different fields when the backing or the conclusions in each of the two arguments are not of the same logical type». См. также: Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 37—40, 69 & 627; Inch E. S., Warnick B. Critical thinking and communication. The use of reason in argument. 4th ed. Allyn & Bacon, 2001. P. 52—56 (параграф «Argument Fields»).
3 Kurilowicz J. The inflectional categories of Indo-European. Heidelberg, 1964. P. 5.
ятный момент’, ‘удобное место’, букв, ‘надлежащая мера, норма’, означавшим соответствие речи или высказываемой в ней идеи определенным обстоятельствам: во-первых, месту и, во-вторых, времени (точнее, «подходящему моменту»1):
Сократ. Он [оратор] должен учесть время, когда ему удобнее говорить, а когда и воздержаться: все изученные им виды речей — сжатую речь, или жалостливую, или возбуждающую — ему следует применять вовремя и кстати [у Платона это выражено одним словом: Katpov ‘вовремя, кстати’; курсив наш. —В. М.]: только тогда, и никак не ранее, его искусство будет разработано прекрасно и совершенно.
Платон. Федр
Это означает то, что форма выражения одной и той же темы, средства реализации одной и той же коммуникативной установки должны варьироваться в зависимости от ситуации. Энжел Дэй, английский ученый эпохи средневековья, сравнивал человека, нарушающего этот принцип, с «глуповатым башмачником, который делает всю обувь на один фасон и одного размера»2.
Джеймс Кинневи, обстоятельно исследовавший категорию кайроса, совершенно справедливо полагает, что ее разработка способствовала осмыслению речи и ее содержания не как безотносительных абстракций, существующих вне времени и пространства, а как феноменов, форма реализации которых напрямую зависит от «конкретных ситуаций и исторического времени»3. Таким образом, кайрос, по верному замечанию Майкла Картера, является ярким отражением социальной природы языка и речи4.
В римской риторике к обстоятельственному фактору, указанному греческими софистами, был добавлен личностный фактор. В трактате «Оратор», принадлежащем перу Марка Туллия Цицерона (106—43 до н. э.), читаем:
«Уместно» означает как бы соответствие и сообразность с обстоятельствами и лицами [курсив наш. — В. М. ]. Это относится как к поступкам, так и особенно к словам, а также к выражению лица, движениям и поступи; все противоположное будет неуместным5.
1 Untersteiner М. The sophists. Oxford, 1964. Р. Ill; Kinneavy J. Kairos. A neglected concept in classical rhetoric // Rhetoric and praxis. The contribution of classical rhetoric to Practical reasoning / ed. J. D. Moss. Washington, 1986. P. 75.
2 Day A. The English secretorie. 1586 / ed. R. C. Alston. Menston, 1967. P. 4—5.
3 Kinneavy J. Kairos: a neglected concept in classical rhetoric // Rhetoric and praxis. The contribution of classical rhetoric to Practical reasoning / ed. J. D. Moss. Washington, 1986. P. 88.
4 Carter M. Stasis and kairos: principles of social construction in classical rhetoric // Rhetoric review. Vol. 7. 1988. № 1. P. 110.
5 Цицерон M. T. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 345.
С точки зрения современной риторики кайрос представляет собой, по определению Дж. Кинневи, «соответствие дикурса особенностям времени, места, а также говорящего и аудитории»1.
Искусство убеждения является ситуативно (конситуативно, или контекстуально) ориентированным, поэтому виды применяемых приемов воздействия на оппонента варьируются в зависимости от конкретной аргументативной, или риторической ситуации [англ, argument situation, rhetorical situation]. По мнению Ллойда Битцера, детально проанализировавшего данное понятие, составными компонентами («constituent components»), а точнее, параметрами такой ситуации являются:
1. Необходимость решения определенной проблемы («exigence»). Думается, однако, что такая необходимость является, скорее, необходимым условием возникновения риторической ситуации, а не ее фактором.
2. Состав и характер аудитории, в частности ее внушаемость, восприимчивость, готовность изменить свои взгляды.
3. Обстоятельственные ограничители (constraints) — «лица, события, объекты и связи, вовлеченные в данную ситуацию и способные повлиять на нее»2.
Субъектами, или «аргументативными ролями»3 так называемого персуазивного диалога [англ, persuasion dialogue, от persuade ‘убеждать’] — спора, полемики, дискуссии, дебатов — считаются два участника: 1) пропонент, протагонист, или инициатор — лицо, доказывающее и отстаивающее определенный тезис; 2) оппонент, респондент, антатагонист, или резистор [англ, resist ‘сопротивляться’] — лицо, пытающееся данный тезис опровергнуть4. Эти два субъекта могут быть названы облигаторными, т. е. обязательными участниками такого диалога. Чрезвычайно важным фактором персуазивного диалога оказывается и наличие третьих лиц — факультативных участников, слушателей, «свидетелей» спора (= второй и третий параметры, указанные Л. Бит-цером). Здесь необходимо подчеркнуть тот до сих пор не отмеченный исследователями факт, что термин аудитория неоднозначен. В этой связи следует различать следующие три роли, которые в риторической ситуации может играть аудитория: 1) адресата речи; 2) свиде
1 Kinneavy J. Kairos: a neglected concept in classical rhetoric // Rhetoric and praxis. The contribution of classical rhetoric to Practical reasoning / ed. J. D. Moss. Washington, 1986. P. 84.
2 Bitzer L. F. The rhetorical situation // Philosophy and rhetoric. Vol. 1. 1968. № 1. P. 7 & 8.
3 Johnson K. L, RoloffM. E. The influence of argumentative role (initiator vs. resistor) on perceptions of serial argument resolvability and relational // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 14. 2000. № 1. P. 1—15.
4 Walton D. Dialectical relevance in persuasion dialogue // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 19. 1999. № 2 & 3. P. 120.
теля спора между пропонентом и оппонентом; 3) оппонента — в случае несогласия: а) с адресантом (агитатором, лектором, миссионером; преподавателем, проводящим семинар и т. д.); б) с одним из участников происходящего на их глазах персуазивного диалога. В случае общего несогласия аудитория может превратиться в коллективного оппонента.
Итак, поведенческие и речевые действия (слова, выражения, соответствующие темы, а также приводимые доводы) должны быть уместны по отношению: 1) к «обстоятельствам»: месту и времени; 2) к «лицам»: а) к адресату речи (в частности, оппоненту); б) ко всем другим вольным или невольным участникам общения, включая и посторонних свидетелей. Круг указанных «лиц и обстоятельств» составляет риторическую ситуацию.
Считается, что понятие кайроса как некого гармонизирующего начала в природе было введено древнегреческим математиком и философом Пифагором (580—500 до н. э.); позже это понятие — уже как выражение гармонизирующего начала в речи — было приспособлено Протагором и другими софистами (учеником Протагора Эмпедоклом и учеником Эмпедокла Горгием Леонтинским) к риторике1. Задача оратора — гармонизировать отношения между своей речью и всеми факторами, составляющими риторическую ситуацию. Выполнить данную задачу означает, как говорится, «овладеть ситуацией», именно поэтому категория кайроса считается «центральной в понимании персуазивной силы языка» и именно поэтому с ее открытия и разработки, по мнению Дж. Кинневи, «началась риторика»2.
Рассмотрим основные факторы риторической ситуации в указанной выше последовательности.
2.1.2.1. Фактор места и времени
Данный фактор имеет ярко выраженный относительный характер. Одни и те же слова и поведенческие действия в одних условиях могут оказаться невозможными, в других условиях — вполне возможными:
Волк проходил мимо дома, а козленок стоял на крыше и на него ругался. Ответил ему волк: «Не ты меня ругаешь, а твое место».
Эзоп. Волк и козленок
Известный адвокат, произнося речь в защиту группы художников-концептуалистов, обвиненных в оскорблении религиозных чувств нескольких граждан, случайно зашедших на их выставку, вполне резонно отмечает:
1 Carter М. Stasis and kairos: principles of social construction in classical rhetoric // Rhetoric review. Vol. 7. 1988. № 1. P. 102 & 103.
2 Thompson R. Kairos revisited: an interview with James Kinneavy // Rhetoric review. Vol. 19. 2000. № 1/2. P. 74 & 73.
Все действия и события следует оценивать в зависимости от контекста, в котором они совершаются [курсив наш. —В. М.]. Я не знаю, все ли верующие женщины в этом зале сидят в платках, но в церковь-то они простоволосыми не придут. Думаю, что и госпожа Новичкова, придя в православный храм, наденет на голову платок, потому что там появление женщины с непокрытой головой, в мини-юбке или брюках, безусловно, будет выглядеть нарушением канонов и может оскорбить молящихся. Мусульман можно смертельно оскорбить, если притащить в мечеть свиную тушу, но в Москве эти туши они видят каждый день в мясных лавках. И ничего, не слышно протестов типа «закройте мясные лавки или хотя бы уберите свинину с прилавков». Почему же в помещении музея, принадлежащего общественной организации и предназначенного для экспонирования художественных произведений, нельзя выставлять работы художников? Ведь никто не приносил их в храм, никто не пытался встать с этими изображениями на пути крестного хода, наконец, никто не заставлял и даже не призывал верующих людей приходить на эту выставку.
Речь адвоката Ю. М. Шмидта в защиту Ю. В. Самодурова
2.1.2.2. Фактор адресата
Вопрос об адекватной оценке речевой ситуации представляется очень сложным. Для такой оценки специалистами предлагается учитывать социальные различия между коммуникантами, в частности статусные, национальные и конфессиональные1. При наличии таковых коммуниканты оказываются разделенными определенной социальной дистанцией; в риторике это понятие именуется риторической дистанцией [англ, rhetorical distance]. Более высокий социальный статус адресата является стимулом для этикетных действий, в частности для эвфемии — как в следующем «гишторическом анекдоте» из коллекции В. 3. Санникова:
— Скажите, егерь, я убил зайца?
— Никак нет-с, ваше превосходительство изволили его помиловать [ср. промахнуться или промазать. —В. М.].
Журн. «Сатирикон», 1909
Нам представляется, однако, что знания только социальных различий между коммуникантами для определения оптимального применения выразительных средств в своей речи недостаточно. Для точной оценки речевой ситуации необходимо учитывать и такие различия, которые относятся к личностным особенностям адресата речи. Под таковыми мы имеем в виду внешность, комплекцию, состояние здоровья, пол, возраст, прошлое человека и его близких (как известно, в доме повешенного не говорят о веревке), его индивидуальные вкусы,
1 Байбурин А. К. Об этнографическом изучении этикета // Этикет у народов Передней Азии. М., 1988. С. 24—27.
в том числе индивидуально-речевые предпочтения, т. е. степень терпимости по отношению к определенным темам, известным словам и др. Затрагивать такие темы и употреблять такие слова не принято, к примеру, в общении с малознакомым человеком, женщиной, ребенком и т. д. Учет возрастного фактора лежит в основе так называемой эвфемистической адаптации художественных текстов — их сокращения с целью устранения ситуативно неуместных тем и выражений.
Речевые ситуации подразделяются на симметричные (при равенстве сторон) и асимметричные — при неравенстве коммуникантов по какому-либо одному либо ряду указанных выше параметров1. Коммуникативное неравенство (назовем это понятие таким образом) речевых партнеров тем значительнее, «чем больше признаков, по которым участники общения “не совпадают”»2. «Общение с чужими» (В. Е. Гольдин), в том числе «общение на социальной дистанции» (В. И. Карасик), «требует формального соблюдения приличий и сдержанности»3 и «усиливает обязательность выбора этикетных знаков в сравнении со случаями, когда общаются свои»4. Что это означает применительно к ситуации спора?
Соблюдению требований ситуативной уместности способствует, в частности, учет фактора адресата. Примером невнимания к данному фактору в сфере выбора темы может послужить следующий диалог из пьесы А. Блока «Незнакомка»:
Поэт. Вы послушайте только. Бродить по улицам, ловить отрывки незнакомых слов. Потом — прийти вот сюда и рассказать свою душу подставному лицу.
Половой. Непонятно-с, но весьма утонченно-с... (Срывается со стула и бежит на зов посетителя).
Великий древнегреческий философ Платон советует: «Надо рассматривать природу души и, определив, какой вид речи соответствует каждой натуре, так и строить и располагать свою речь, т. е. к сложной душе обращаться со сложными, охватывающими все лады речами, а к простой душе — с речами простыми. Без этого невозможно ни выбрать род речи, ни научить или убедить кого-нибудь»5. Известно, к чему привело невнимание к фактору адресата в сфере выбора слов в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н. В. Гоголя:
1 Крысин Л. П. Речевое общение и социальные роли говорящих // Социально-лингвистические исследования. М., 1976. С. 49—51.
2 Байбурин А. К. Об этнографическом изучении этикета. С. 24.
3 Карасик В. И. Язык социального статуса. М., 2002. С. 81.
4 Гольдин В. Е. Обращение: теоретические проблемы. Саратов, 1987. С. 76.
5 Платон. Диалоги. М., 1970. С. 266.
Иван Иванович чрезвычайно тонкий человек и в порядочном разговоре никогда не скажет неприличного слова и тотчас обидится [курсив наш. — В. М.], если услышит его. Иван Никифорович иногда не обережется; тогда обыкновенно Иван Иванович встает с места и говорит: «Довольно, довольно, Иван Никифорович; лучше скорее на солнце, чем говорить такие богопротивные слова».
Причиной ссоры между «приятелями, каких свет не производил», а затем и бесконечных судебных разбирательств стала, как мы помним, следующая беседа:
«А вы, Иван Иванович, настоящий гусак».
Если бы Иван Никифорович не сказал этого слова, то они бы поспорили между собою и разошлись, как всегда, приятелями; но теперь произошло совсем другое. Иван Иванович весь вспыхнул.
«Что вы такое сказали, Иван Никифорович?» спросил он, возвысив голос.
«Я сказал, что вы похожи на гусака, Иван Иванович!»
«Я повторяю, как вы осмелились, в противность всех приличий, назвать меня гусаком?»
«Начхать я вам на голову, Иван Иванович! Что вы так раскудахтались».
«Так я ж вам объявляю», произнес Иван Иванович: «что я знать вас не хочу».
Как уже было отмечено выше, исследователи эристических приемов нередко и не без основания сравнивают спор с кулачным боем, борьбой, фехтованием, каратэ или айкидо. Насколько точным является это сравнение? Для каждой ли ситуации подходит стиль айкидо? Допустим, молодому специалисту удалось эффектно выиграть приемом «психологического айкидо» словесную схватку со своим начальником (а именно такой случай получил рекомендательное описание в книге психолога М. Е. Литвака). Очень легко просчитать, что произойдет далее, и вряд ли стоит рекомендовать молодому человеку испытать эту «многоходовку» на своей судьбе. Бывают случаи, когда гораздо целесообразнее сделать уступку противнику, и в этом теория убеждения более сходна не с кулачным боем или айкидо, а с шахматной игрой. Так что настраиваться иногда следует не на сиюминутную тактическую победу в данной конкретной ситуации, а на стратегическую победу в сложной игре. Мудрый царедворец XVII века рассуждает следующим образом:
Язык мой должен я притворству покорить, Иное чувствовать, иное говорить И быти мерзостным лукавцам я подобен. Вот поступь, если царь неправеден и злобен.
А. П. Сумароков. Димитрий Самозванец
Использование каждого приема должно регулироваться правилом ситуативной уместности, в том числе фактором адресата. Поэтому каждый раз следует думать, с кем споришь (= играешь, борешься, фехтуешь, дерешься) и чем все это может закончиться в перспективе. Специалисты по конфликтологии предупреждают: «Остерегайтесь побежденного»1. Это хорошо знали и древние:
Здесь Пифагор прожил некоторое время; тогда-то он и помог самосскому атлету Евримену, который благодаря Пифагоровой мудрости, несмотря на свой малый рост, сумел осилить и победить на Олимпийских играх многих рослых противников. Дело в том, что остальные атлеты, по старинному обычаю, питались сыром и смоквами, а Евримен по совету Пифагора первый стал ежедневно есть назначенное количество мяса и от этого набираться сил. Однако потом, усовершенствовавшись в мудрости, Пифагор посоветовал ему хоть и бороться, но не побеждать, ибо человек должен принимать на себя труды, но не навлекать, побеждая, зависти: ведь и увенчанные победители небезупречны.
Порфирий. Жизнь Пифагора
2.1.2.3. Фактор свидетеля
Существует мнение, в соответствии с которым «этикетна лишь та ситуация, для которой существенны различия (половые, возрастные, социальные и др.) между участниками общения», и поэтому «под этикетом следует понимать правила общения между различными в половом, возрастном, социальном, конфессиональном и др. отношениях группами общества»2. Однако при определении степени этикетно-сти речевой ситуации следует учитывать не только фактор адресата, но и фактор слушателя3, или свидетеля, в качестве которого могут выступить присутствующие при общении взрослых дети, при общении мужчин — женщины (в таких случаях говорят: «Не при дамах», «Не при детях»), при общении знакомых — незнакомец, направленная на говорящих кинокамера и т. д. Данный фактор может превратить, казалось бы, абсолютно симметричную речевую ситуацию в асимметричную, ибо «если говорящие знают о случайных слушающих, они даже могут конструировать свои высказывания специально в расчете на них»4:
1 Корнелиус X., Фэйр Ш. Выиграть может каждый: Как разрешать конфликты. М., 1992. С. 14.
2 Байбурин А. К. Об этнографическом изучении этикета. С. 16 и 17, ср.: Цивьян Т. В. К некоторым вопросам построения языка этикета // Труды по знаковым системам. Вып. 2. Тарту, 1965. С. 144.
3 См., в частности: Кларк Г. Г., Карлсон Г. Б. Слушающие и речевой акт // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М., 1986; Почепцов Г. Г. Слушатель и его роль в актах речевого общения // Языковое общение: единицы и регуля-тивы. Калинин, 1987.
4 Кларк Г. Г., Карлсон Г. Б. Слушающие и речевой акт. С. 285.
Эвфемизация бывает подчас смешнее, чем то, что эвфемизации подлежит. Когда моей дочке было года четыре, мы снимали дачу. Однажды дачная хозяйка вызвала двух мужиков на предмет очистки колодца. Чистили они так. Один залез в колодец, второй стоял наверху и вытаскивал наружу ведра, наполненные илом. В какой-то момент ведро сорвалось и с грохотом ухнуло вниз. В ожидании естественной реакции того, кто был внизу, я инстинктивно зажал уши крутившейся тут же дочки. Но напрасно. Реакция была более чем неожиданной. Из колодца гулко донеслось: «Ну, ты меня, Толян, удивил!»
Л. Рубинштейн
Вспомним знаменитую фразу: «Василий Алибабаевич, нехороший человек, уронил мне на ногу батарею!» (К/ф «Джентльмены удачи»). Таким образом, степень этикетности и симметричности речевой ситуации определяются факторами не только адресата, но и слушателя (третьего лица), что соответствует известным постулатам Грайса, в частности, принципу вежливости, который предполагает: 1) максиму такта («Соблюдай интересы другого», «Не нарушай границы его личной сферы»); 2) максиму одобрения («Не хули других»); 3) максиму согласия («Избегай возражений»); 4) максиму симпатии («Проявляй благожелательность»)1.
2.2. Фактор цели
В соответствии с целью аргументации традиционно выделяется две ее функциональных разновидности: аподиктическая и эри-стическая. Основная установка аподиктической, кооперативной [англ, cooperative argumentation, coalescent argumentation], или, по Аристотелю, диалектической аргументации состоит в поиске истины, поэтому участники этого сугубо когнитивного процесса настроены на сотрудничество, «объединены общей целью» и «не добиваются первенства»2. Единственная цель эристической аргументации — победа над противником, «доказательство своей правоты и неправоты противника»3. В силу этого участники дискуссий данного типа настроены на соревнование или на конфронтацию, в связи с чем типичной разновидностью эристического диалога считается ссора4. Эристиче-ский стиль аргументации, по справедливому мнению американского
1 Grice Н. Р. Logic and conversation // Syntax and semantics. Vol. Ill: Speech acts / ed. P. Cole & J. L. Morgan. New York, 1975. P. 45—46.
2 Patterson J. W.,ZarefskyD. Contemporary debate. Boston, 1982. P. 7; GilbertM. Coaliescent argumentation. New Jersey, 1997. P. 103 & 120—128.
3 Crusius T. W., Channell С. E. The aims of argument: A brief rhetoric. Mayfield Publishing, 1995. P. 155.
4 Walton D. N. Types of dialogue, dialectical shifts and fallacies // Argumentation illuminated / ed. F. H. van Eemeren, R. Grootendorst, J. A. Blair & Ch. A. Willard. Amsterdam, 1992. P. 136.
логика Ларри Райта, однозначно «гарантирует контрпродуктивность дискуссии»1.
Известный шотландский философ и теолог, автор классического трактата «Философия риторики» Джордж Кэмпбелл (1719—1796) полагает, что поиск истины является целью логики, а убеждение — целью риторики2.
С тем чтобы одержать верх над оппонентом, активно используются логические, психологические и языковые уловки, именуемые в понятийном аппарате так называемой риторики конфронтации [англ, rhetoric of confrontation, confrontational rhetoric, adversarial model of reasoning]3 эристическими приемами. Абсолютно исключает агрессию, а следовательно, и применение таких приемов кооперативная модель аргументации, разрабатываемая и настойчиво внедряемая в своей педагогической практике сторонницами феминистического движения в риторике и неформальной логике, полагающими, что доминирующая в современной теории аргументации и разработанная исключительно мужчинами (Горгий, Аристотель, Цицерон, Макиавелли, Шопенгауэр и др.) эристическая парадигма отражает генетически присущую мужчинам воинственность и агрессивность4. Здесь справедливости ради следует заметить, что представителями мужской половины человечества была разработана не только эристическая, но и аподиктическая модель аргументации, отвечающая принципу кооперации Г. П. Грайса.
Аристотель противопоставляет диалектику эристике и софистике как противоположные «способы опровержения»5. Бесконечный спор специалистов о том, какой из данных двух типов аргументации лучше (с точки зрения морали, этики, коммуникативной целесообразности и т. д.), бесполезен и бесплоден: аподиктическая стратегия доминирует в науке, эристическая процветает в бизнесе, политике и бытовой аргументации, она же поощряется многими педагогами в студенческих группах (например, при проведении дебатов на практических занятиях по риторике)6, т. е. у каждой стратегии есть своя сфера действия.
1 Wright L. Practical reasoning. Orlando, 1989. P. 22.
2 Campbell G. The philosophy of rhetoric // The rhetoric of Blair, Campbell and Whatley / ed. J. L. Golden & E. P. J. Corbett. New York, 1968. P. 73.
3 Scott R. L., Smith D. K. The rhetoric of confrontation // Quarterly journal of speech. Vol. 55. 1969. P. 1—8; Moulton J. Duelism in philosophy // Teaching philosophy. Vol. 3. 1980. № 4. P. 419—433; Anderson V. Confrontational teaching and rhetorical practice // College composition and communication. Vol. 48. № 2. 1997. P. 197—214.
4 Foss S. K., Griffin C. L. Beyond persuasion: a proposal for an invitational rhetonc // Communication mofonographs. Vol. 63. 1995. P. 2—18; Shumake J. L. The application of feminist insights in communication and argumentation to the practice of argument. Thesis... master of arts. Windsor, 2000. P. 39—40.
5 Аристотель. О софистических опровержениях // Соч.: в 4 т. T. 2. М., 1978. С. 55-4— 557.
6 Wood J. Т. Diversity and commonality: sustaining their tension in communication courses // Western journal of communication. Vol. 57. 1993. P. 372.
Помимо уловок в аргументации эристического типа применяется целый ряд других способов психологического воздействия на противника, в частности «возбуждение гнева, ибо те, кто приведен в замешательство, менее способен защищаться»; средство же возбудить гнев — «делать так, чтобы ему [противнику] стало ясно, что хотят поступить с ним несправедливо и совершенно беззастенчиво»1. С этой же целью используются грубые выходки, оскорбления, издевательство, несправедливые обвинения, «сообщение крайне неприятного известия перед вашим выступлением»2 и проч.
При аподиктической аргументации (которая, в отличие от эристи-ческой, может и не предполагать наличия оппонента) использование софизмов, а также приемов психологического воздействия исключено, поскольку такие приемы, как известно, рассчитаны на некритическое восприятие тезиса3.
Уловки «имеют целью манипулирование сознанием человека»4 и не являются аргументами в узком смысле этого термина. Поэтому софизмы и психологические приемы нередко именуют неаргументационными способами воздействия. Последние широко применяются политиками и юристами (особенно адвокатами). Еще Цицерон отметил, что «наша речь стремится не столько вразумить, сколько взволновать судью»5, что отражено в старинном наименовании устного обращения к судье с надеждой или просьбой вершить правый суд: argumentum adjudicem. Для судебной речи характерны «насыщенный психологизм, установка на эмоции, впечатление»6, отсюда — особенно активное использование психологических приемов.
В науке, которая в целом ориентирована на поиск истины, употребление эристических приемов не приветствуется, поэтому идеальной моделью критической дискуссии считается научное обсуждение, в ходе которого «ни одна точка зрения не принимается без некоторой проверки, а аргументация проверяется на надежность»7.
Таким образом, при описании приемов аргументации следует учитывать «те параметры (коммуникативные, психологические), которые делают их эффективными в плане речевого воздействия либо обрекают на неудачу»8, поскольку тот или иной прием может считаться эффективным не только «с точки зрения знаний и убеждений определенной
1 Аристотель. О софистических опровержениях // Соч.: в 4 т. T. 2. М., 1978. С. 562— 563.
2 Поварнин С. И. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 101.
3 Стешов А. В. Как победить в споре. Л., 1991. С. 73—74.
4 Алексеев А. П. Аргументация. Познание. Общение. М., 1991. С. 22.
5 Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 173.
6 Голъдинер В. Д. Искусство судебной речи // Русская речь. 1968. № 3. С. 37.
7 Еемерен Ф. X., Гроотендорст Р. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 41—42.
8 Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. М., 2002. С. 110.
аудитории»1, но и «в зависимости от цели выступления»2. Именно поэтому актуальной научной проблемой является не только разработка типологии видов и приемов аргументации, но и описание функций и сфер действия каждого из таких приемов.
1 Еемерен Ф. X., Гроотендорстп Р. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 12.
2 Безменова Н. А. Неориторика: проблемы и перспективы // Семиотика. Коммуникация. Стиль: Сб. обзоров. М., 1983. С. 51.
ТемаЗ
КРИТЕРИИ КЛАССИФИКАЦИИ АРГУМЕНТОВ
3.1. Моральный критерий
В специальной литературе регулярно предпринимаются попытки подразделить приемы аргументации на корректные и некорректные с точки зрения морали и нравственности. Так, известный российский психолог Вячеслав Николаевич Панкратов относит к числу последних все психологические уловки, определяя их как «такие недопустимые с точки зрения нравственности приемы спора, дискуссии, полемики, которые основаны на психологическом воздействии на собеседника с целью ввести его в состояние раздражения, сыграть на его чувствах самолюбия, стыда, использовать проявления и других тончайших особенностей психики человека»1. Такой подход к трактовке уловок имеет типовой характер, ср.: «Под уловками понимают некорректные и непозволительные приемы, предназначенные для того, чтобы получить преимущество в коммуникативной ситуации, максимально удовлетворить собственные интересы, победить в споре и ослабить позицию противоположной стороны. Логические уловки — это умышленное нарушение законов логики и теории аргументации с целью усиления своей собственной позиции или дискредитации позиции оппонента»2.
Эта точка зрения отнюдь не нова: известно, что в высшем органе судебной и политической власти Древних Афин (так называемом ареопаге) уловки, возбуждающие гнев, жалость и другие чувства были законодательно запрещены3, а нескончаемые споры о целесообразности их использования велись еще в эпоху средневековья.
Понятие корректного приема аргументации, т. е. такого, который «апеллируют к разуму и логике», применимо лишь к так называемой универсальной аудитории (термин X. Перельмана), на которую распространяется сфера действия всех мыслимых моральных принципов
1 Панкратов В. Н. Манипуляции в общении и их нейтрализация. М., 2001. С. 16.
2 Култышева И. В. Уловки в доказательстве как способ аргументации в предвыборных листовках // Политическая лингвистика. 2010. № 2. С. 115.
3 Renaissance debates on rhetoric / ed. W. A. Rebhorn. Cornell Univ. Press, 1999. P. 88.
и которая отвечает некому абстрактному, а следовательно, недостижимому риторическому идеалу1, в связи с чем некоторыми специалистами высказывается небезосновательное мнение об избыточности понятия «универсальная аудитория» — ввиду отсутствия таковой в реальной действительности2.
Думается, однако, что абсолютно прав современный российский логик и философ Александр Архипович Ивин, утверждая следующее: «Невозможна последовательная и исчерпывающая классификация некорректных приемов аргументации. Прием аргументации, корректный в пропаганде, может оказаться чужеродным и некорректным в научной аргументации»3. Врачи, священнослужители, адвокаты, родители, учителя традиционно используют манипулятивные (т. е. с чьей-то точки зрения некорректные и аморальные) приемы во благо своих подопечных. Как известно, то, что в одних условиях необходимо и хорошо, в других условиях неприемлемо и плохо. Приемы риторики подобны боевым приемам, и невозможно определить, какие из них более, а какие менее моральны и этичны:
Если же кто-либо скажет, что человек, несправедливо пользующийся подобной способностью слова, может сделать много вреда, то это замечание можно до некоторой степени одинаково отнести ко всем благам, включая добродетели, и преимущественно к тем, которые наиболее полезны, как например, к силе, здоровью, богатству, военачальству: человек, пользуясь этими благами, как следует, может принести много пользы, несправедливо же пользуясь ими, может сделать очень много вреда.
Аристотель. Риторика
Любой прием, будь это прием самбо или психологическая уловка, может оказаться в распоряжении аморального лица, однако это обстоятельство не дает повода для объявления боевого самбо или эристики некорректными дисциплинами:
Злоупотребление тем или иным средством судебной борьбы не есть доказательство его непригодности или безнравственности. Можно увлекать людей на преступление и на подвиг, к ошибке и к правде; можно делать это честно и нечестно4.
Древние говорили: «Ab abusu ad usum non valet consequentia» ‘Злоупотребление при использовании — не довод против использования’; «Abusus non tollit usum» ‘Злоупотребление не отменяет использования’.
1 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 61 & 173; Кассен Б. Эффект софистики. СПб, 2000. С. 179.
2 Foss S., Foss К., Trapp R. Contemporary perspectives on rhetoric. 2nd ed. Waveland press, 1991. P. 138—139.
3 Ивин А. А. Теория аргументации. M., 2000. С. 365.
4 Сергеич П. Искусство речи на суде. М., 1988. С. 261.
Как нам представляется, предметом этической оценки в данном случае должны быть не риторические или иные приемы, а цели их применения, поскольку любой из них может быть применен как во благо, так и во зло1. Вот что говорит по этому поводу Горгий Леонтинский:
К красноречию, Сократ, надо относиться так же, как ко всякому прочему средству состязания. Ведь и другие средства состязания не обязательно обращать против всех людей подряд по той лишь причине, что ты выучился кулачному бою, борьбе, обращению с оружием, став сильнее и друзей, и врагов, — не обязательно по этой причине бить друзей, увечить их и убивать. Так же точно, если кто закалится телом и станет опытным кулачным бойцом, а потом поколотит отца и мать или кого еще из родичей или друзей, не нужно по этой причине преследовать ненавистью и отправлять в изгнание учителей гимнастики и всех тех, кто учит владеть оружием. Ведь они передали свое уменье ученикам, чтобы те пользовались им по справедливости — против врагов и преступников, для защиты [курсив наш. —В. М.], а не для нападения; те же, кто пользуется своей силою и своим искусством неправильно — употребляет их во зло. Стало быть, учителей нельзя называть негодяями, а искусство винить и называть негодным по этой причине; негодяи, по-моему, те, кто им злоупотребляет.
То же рассуждение применимо и к красноречию. Оратор способен выступать против любого противника и по любому поводу так, что убедит толпу скорее всякого другого; короче говоря, он достигнет всего, чего ни пожелает. Однако красноречием надлежит пользоваться по справедливости, так же как искусством состязания. Если же кто-нибудь, став оратором, затем злоупотребит своим искусством и своей силой, то не учителя надо преследовать ненавистью и изгонять из города: ведь он передал свое умение другому для справедливого пользования, а тот употребил его с обратным умыслом. Стало быть, и ненависти, и изгнания, и казни по справедливости заслуживает злоумышленник, а не его учитель.
Платон. Горгий
Рассматривая проблемы этической аргументации, известный канадский логик Дуглас Нэйл Уолтон (профессор философии, University of Winnipeg) совершенно справедливо отмечает относительный характер этических проблем риторики2. Думается, что при решении непростого вопроса о классификации эристических приемов с точки зрения
1 Д. Уолтон полагает, что вопрос о корректности или некорректности приема определяется контекстом и целью его употребления. См. обзор: Verheij В. Book review of D. Walton’s «The new dialectic», «Ad hominem arguments» and «One-sided arguments» // Artificial intelligence and law. 2001. Vol. 9. P. 305—313.
2 Walton D. Ethical argumentation. Lexington Books, 2003. P. 195. Автор называет свой (новый ли?) подход «новой диалектикой (new dialectic)» — вероятно, по аналогии с «новой риторикой» и «новой софистикой», для которых он как раз характерен. См. также: Walton D. The new dialectic. Conversational contexts of argument. Univ, of Toronto Press, 1998.
нравственности целесообразно придерживаться принципа этического релятивизма [ср. англ, moral relativism], в противном случае мы рискуем то, что существует на самом деле, подменить тем, что по чьим-либо убеждениям должно существовать или даже тем, что по чьим-либо убеждениям хорошо или плохо.
3.2. Критерий релевантности
Марк Туллий Цицерон в трактате «Об ораторе» отметил: «Все средства, служащие в речи для утверждения и опровержения, берутся или из самой сущности дела, или со стороны»1. Отсюда — два типа аргументов и два типа аргументации: 1) аргументы и аргументация ad rem; 2) аргументы и аргументация ad hominem. Эти два типа противопоставлены функционально: с помощью первых «устанавливается истинность тезиса», с помощью вторых — «целесообразность его принятия»2. Уточним: если аргументация ad rem служит доказательству тезиса [англ, conviction], т. е. его логическому обоснованию, то доводы ad hominem используются для продвижения тезиса [англ, persuasion ‘убеждение’, advancing a thesis], т. е. его манипулятивно-психологическому внедрению3.
По определению известного советского логика Г. А. Брутяна, «всякая корректная [курсив наш. —В. М.] аргументация включает в себя доказательство как обязательный, причем основной элемент»4. В формальной логике существует традиция, в соответствии с которой только апелляция ad rem считается апелляцией «ad argumentum», апелляции же ad hominem в статусе аргумента специалисты отказывают5, используя так называемый критерий релевантности [англ, relevance criterion]. Данный термин был введен в теорию аргументации американским логиком Эдвардом Дэймером. Критерий Дэймера предполагает подразделение доводов на сильные (valid') и слабые (invalid)6 и придает известной античной дихотомии «апелляция ad argumentum (= ad rem) / апелляция ad hominem» вид и силу классификации.
Аргумент ad rem [лат. ‘довод к делу’, ср. res ‘сущность, суть’], или рациональный аргумент, представляет собой довод, соответствую
1 Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 162.
2 Брутпян Г. А. Аргументация. Ереван, 1984. С. 21.
3 Encyclopedia of rhetoric and composition. Communication from ancient times to the information age / ed. Th. Enos. Routledge, 1996. P. 22.
4 Брутян Г. А. Аргументация. Ереван, 1984. С. 29.
5 К примеру, известный финский логик и философ Яакко Хинтикка пишет: «Argument, unlike the testimony of witness, has to be evaluated ad argumentum, not ad hominem, to use the traditional locutions» (Hintikka J. Inquiry as inquiry. A logic of scientific discovery. Springer, 2004. P. 89).
6 Allen D. Attributed favourable relevance and argument evaluation // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 18. 1998. № 2 & 3. P. 183—201.
щий «сущности дела» (М. Т. Цицерон); его называют также доводом к логосу [лат. argumentum ad logicam], к здравому смыслу [калька лат. argumen turn ad judicium или ad indicium], аргументом ad veritatem [лат. ‘довод к истине’, т. е. объективное доказательство], а также демонстративным способом доказательства, т. е. таким, в котором демонстрация перехода от доводов к тезису очевидна и логична. Довод ad rem обретает особую силу в случае, когда солидна и значима фактуальная основа утверждаемого тезиса; в этом случае из всех тонкостей ораторского хитрословия нужными оказываются лишь умение описать соответствующие факты да, пожалуй, расположить эти описания в определенной логической последовательности. Приведем любопытный случай реализации этой стратегии убеждения, описанный в книге «Искусство речи на суде» П. С. Пороховщиковым:
Будем искать доводов от имени закона и здравого смысла.
Шла сессия в уездном городе; два помощника из Петербурга, командированные для защиты, наперерыв топили подсудимых. Во время деревенской беседы молодой крестьянин ударил одного парня ножом в живот; удар был очень сильный, рана опасна; к счастью, пострадавший выжил. Свидетели разбились на две половины: одни утверждали, что Калкин ударил Федорова безо всякого повода, другие — что Федоров с несколькими другими парнями гнались за Калкиным с железными тростями в руках и что он ударил Федорова, настигшего его раньше других, не оглядываясь, защищаясь от нападения. На счастье подсудимого, молодой юрист, бывший на очереди защиты, не решился взяться за дело и заявил об этом суду. Произошло некоторое замешательство; судьи не хотели откладывать дела, но не решались приступить к разбору без защитника; в это время из публики неожиданно выступил отец Калкина и заявил, что защитник есть — родной дядя подсудимого.
В течение судебного следствия он часто вызывал улыбку, не раз и раздражение у судей; он не спрашивал свидетелей, а спорил с ними и корил их; после обвинения прокурора он произнес свою речь, обращаясь исключительно к председателю и совсем забыв о присяжных. «Ваше благородие, — начал он, — я человек необразованный и малограмотный; что я буду говорить, это все равно, как бы никто не говорил; я не знаю, что надо сказать. Мы на вас надеемся...» Он говорил, волнуясь, торопясь, затрудняясь; однако вот что он успел высказать:
1. Калкин не хотел причинить столь тяжкое повреждение Федорову, «он ударил его наотмашь, не оглядываясь; это был несчастный случай, что удар пришелся в живот».
2. Калкин не хотел этого; «он сам жалеет, что произошло такое несчастье; он сразу жалел».
3. Он не имел никакой вражды против Федорова; он не хотел ударить именно его.
4. Удар «пришелся» в Федорова потому, что он был ближе других: «тот ему топчет пятки, он его и ударил».
5. Он не нападал, а бежал от напавших на него.
6. «Их шестеро, они с железными палками, он один; он спасал свою жизнь и ударил».
7. Несчастье в том, что у него оказался этот нож: «ему бы ударить палкой, как его били; он сшиб бы Федорова с ног и только; тогда не было бы и такой раны; да палки-то у него с собой не случилось».
8. «Какой это нож? Канцелярский, перочинный ножик; он не для чего худого его носил в кармане; у нас у всех такие ножи для надобности, для работы».
9. Он не буян, он смирный; «они за то его не любят, что он с ними водку не пил и им на водку не давал».
10. «Он смирный; он не буян, если бы он остался над Федоровым, когда тот упал, да кричал: “Эй подходи еще, кто хочет”, — тогда бы можно сказать, что он их задирал; а он убежал; размахнулся назад, ударил и убежал». Кончил защитник тем, с чего начал: «Я не знаю, что надо говорить, ваше благородие, вы лучше знаете; мы надеемся на ваше правосудие...»
Вот защита, господа защитники!
Подсудимый не только по обвинительному акту, но и по судебному следствию рисковал арестантскими отделениями, потерей всех особых прав и высылкой на четыре года. Присяжные же признали рану легкой, признали состояние запальчивости и дали снисхождение. Судьи приговорили Калкина к тюремному заключению на два месяца.
В свете сказанного вполне приемлемой и логичной представляется констатируемая некоторыми учеными необходимость «разведения риторики и строго рациональной аргументации»1. И действительно: сфера риторики начинается именно там, где либо не хватает фактов (у адресанта), либо рациональная аргументация не действует (на данного адресата, на данную аудиторию).
Аргумент ad hominem [лат. ‘довод к человеку’], иррациональный аргумент, эмоциональный аргумент или довод к чувству [англ, appeal to emotion], представляет собой прием, употребляемый для психологического влияния на оппонента. Использование эмоционального языка [emotional language], т. е. эмоционально окрашенных выражений, апеллирующих к жалости, страху и другим чувствам, считается нечестной уловкой («dishonest trick»), в дискуссиях такие выражения рекомендуется заменять эмоционально нейтральными2. Аргументы ad hominem не относятся к «сущности дела», т. е. иррелевантны по отношению к нему; с точки зрения логики «argumentum ad hominem non est argumentum», поэтому доводы этого типа нередко именуют псевдоаргументами [англ, pseudoarguments], аргументами ad vanitatem [лат. ‘к пустословию’], а также нерациональными, недемонстративными, внелогическими способами доказательства. В латыни доводы именовали rationes, т. е., судя по внутренней форме данного термина, и в античной логике на статус аргумента могла претендовать только апелляция
1 Rescher N. The role of rhetoric in rational argumentation // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 12. 1998. № 2. P. 315.
2 Thouless R. H. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. 10.
к рациональному началу, к рассудку. Апелляции же ad hominem сравнивались с испорченным прибором:
В самом деле: сострадание, гнев и другие тому подобные движения души относятся не к рассматриваемому судьей делу, а к самому судье. Таким образом, если бы судопроизводство везде было поставлено так, как оно ныне поставлено в некоторых государствах, и преимущественно в тех, которые отличаются хорошим государственным устройством, эти теоретики не могли бы сказать ни слова. Все одобряют такую постановку судопроизводства, но одни полагают, что дело закона произнести это запрещение, другие же действительно пользуются таким законом, не позволяя говорить ничего не относящегося к делу (так это делается и в Ареопаге). Такой порядок правилен, так как не следует, возбуждая в судье гнев, зависть и сострадание, смущать его: это значило бы то же, как если бы кто-нибудь искривил ту линейку, которой ему нужно пользоваться [курсив наш. —В. М.].
Аристотель. Риторика
Релевантность (relevance) считается основным критерием приемлемости аргумента, его иррелевантность — одной из главных (basic) логических ошибок1. Аргумент, взятый из области, лежащей вне спорного вопроса, именуется argumentum externum, принадлежащий спорному вопросу — argumentum internum. К числу иррелевантных принадлежат психологические уловки, в частности аргумент к палке, аргумент к жалости, аргумент к кошельку, аргумент к вере, аргумент к тщеславию, аргумент к авторитету, аргумент к традиции и др. Наименования данного типа представляют собой синтаксические кальки старинных латинских терминологических обозначений типа argumentum ad baculum (к палке), argumentum ad misericordiam (к жалости), argumentum ad bursum (к кошельку) и др., в силу чего в английской традиции доводы этого класса иногда именуют «‘ad" fallacies»2. Поскольку апеллируют они не к разуму, а к эмоциям (страху, жалости, жадности и т. д.), аргументы данного разряда называют также доводами к пафосу [ср. англ, appeal to sentiment]. Доводы этого типа абсолютно исключены, к примеру, в сфере научной аргументации, однако в судебной практике они используются, хотя и с некоторыми ограничениями:
При нормальных условиях argumentum ad hominem есть свидетельство о бедности, выдаваемое оратором его делу или самому себе [курсив наш. —В. М.]. Но при ненадежных судьях приходится пользоваться и argumentis ad hominem, убедительными для данного состава суда, напри
1 Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 2.
2 Tindale Ch. W. Fallacies and argument appraisal. Cambridge Univ. Press, 2007. P. 104.
мер, когда подсудимый и судьи принадлежат к разным и враждебным сословиям или к враждующим политическим партиям. В этих случаях предпочтение настоящих доказательств мнимым может быть губительной ошибкой.
П. Сергеич. Искусство речи на суде
Сфера действия аргументации ad hominem ограничена определенными типами отдельных лиц и социальных групп, психологически неустойчивых и поддающихся внушению; аргументация ad rem (логическая и эмпирическая) эффективна в любой аудитории. Поэтому первая именуется контекстуальной (т. е. ситуативно ограниченной), а вторая — универсальной. При условии правильной социальной ориентации эмоциональная аргументация оказывается очень действенной, например в рекламе:
Были разработаны четыре рекламных текста, при помощи которых рекламировались четыре разных сорта ткани. В каждом тексте была применена разная аргументация.
Текст, содержащий рациональную положительную аргументацию, указывал, что предлагаемая ткань изготовлена из высококачественной шерсти, что стирать ее можно в домашних условиях, что она не сваливается и не линяет при стирке и что она имеет разные рисунки и тона (1). Текст, содержащий рациональную аргументацию с положительными и отрицательными элементами [то есть двустороннюю аргументацию. — В. М.], кроме отмеченных выше достоинств, указывал на один недостаток, а именно: ткань можно чистить только сухим способом — в химчистке (2). Объявление, содержащее эмоциональную положительную аргументацию, информировало, что платье, сшитое из предлагаемой ткани, гарантирует свежий и элегантный вид, поднимает настроение, что в этом платье женщина будет нравиться и т. д. (3). Текст, содержащий эмоциональную отрицательную аргументацию, указывал, что приобретенная ткань избавит женщину от хлопот и забот. (4). Самой действенной оказалась аргументация положительная эмоциональная (3), на втором месте — аргументация положительная рациональная (1).
Л. Н. Хромов.
Рекламная деятельность: искусство, теория, практика
Это означает, что указание отрицательных моментов, неизбежное при двусторонней аргументации («Все хорошо, но...»), а также при аргументации от противного («Это избавит Вас от хлопот»), ослабляет действенность речи, поскольку запоминаются отрицательные аргументы («но...») и отрицательно-оценочная лексика (хлопоты и заботы). Следовательно, для продвижения тезиса наиболее выигрышна односторонняя положительная эмоционально усиленная аргументация. Данный вывод справедлив по отношению к внушаемым социальным группам: в этом случае, по определению американского логика и математика
Алонзо Черча (1903—1995), используются «логика как теория дедуктивного рассуждения плюс все то, что потребуется»1.
Еще Пифагор, по свидетельству Диогена Лаэрция, утверждал:
Душа человека разделяется на три части: ум (voog), рассудок (сррцу) и страсть (Опцбд). Ум и страсть есть и в других живых существах, но рассудок — только в человеке. Власть души распространяется от сердца и до мозга: та часть ее, которая в сердце, — это страсть, а которая в мозге, — рассудок и ум [курсив наш. — В. М. ]; струи же от них — наши чувства2.
Доводы ad rem и ad hominem соответствуют двум объектам, которые возможно использовать с целью воздействия на адресата, а именно:
1. Разум, т. е. логика, или, в античной терминологии, логос (термин введен Гераклитом из Эфеса). Под многозначным термином логос [греч. коуос; ‘разум’] в античной, или классической риторике понимали разум, интеллект, здравый смысл, рациональное начало (ratio'), мудрость, а также «рациональную аргументацию»3.
2. Эмоции, чувства адресата, или, в античной терминологии, пафос. Под пафосом [греч. лабос; ‘событие, происшествие, несчастье, испытание’, перен. ‘ощущение, страдание, страсть, волнение, возбуждение, аффект’] в классической риторике подразумевались эмоции человека, его эмоциональное начало (emotio) и/или эмоции, которые он хочет вызвать у адресата.
Указанным двум объектам воздействия на адресата могут быть поставлены в соответствие два разряда приемов:
1. Фигуры мысли [калька лат. figura sententiarum,figura mentis, figura rerum < греч. охцца 8iavoia<;, ср. франц, figures depensees, англ, figure of logos] — определенные речемыслительные операции: противопоставление, уточнение, сравнение, определение и др., апеллирующие к разуму и логике адресата. Считается, что в отличие от фигур слова фигуры мысли затрагивают содержание, а не способ выражения. Давно замечено, однако, что фигура мысли может затрагивать языковую форму, фигура слова — содержание речи. Это обстоятельство вызывает затруднения при их разведении: так, Квинтилиан, размышляя о статусе сравнения, признается: «Не знаю, к фигурам ли речи его отнести или же мысли»4. К фигурам мысли на правах отдельного их подкласса отнесем логические уловки.
1 Черч А. Математика и логика // Математическая логика и ее применение. М, 1965. С. 209.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 375.
3 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 166.
4 M. Fabii. Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 109.
2. Психологические приемы, воздействующие на чувства адресата, его волю, предубеждения, особенностям восприятия (с этой целью используется закон края). Средневековое учение о фигурах «было попыткой классифицировать эмоциональные состояния и соответствующие речевые формы»1. Начиная с этой эпохи к числу фигур относят многие психологические тактики: некоторые приемы комического; приемы, используемые с целью привлечь внимание адресата к фрагментам речи (тактики акцентирования), заинтриговать его (таковы, например, парапросдокия и ретардация) и др. Фигуры данного типа, по определению античного филолога Лонгина, «придают речи страстность и выражают чувства»2. К психологическим приемам на правах отдельного их подкласса отнесем и психологические уловки.
Приемы воздействия на указанные два объекта (логос и пафос) составляют инструментальную часть риторики, ее инструментальное измерение.
Неясно, однако, какое место в этой традиционно дихотомической схеме занимают фигуры речи, в частности языковые уловки, которые, как известно, не только используются с целью убеждающего воздействия, но и осмысливаются как доводы, например довод к этимологии, довод ad nauseam.
Для выявления, адекватного анализа и систематизации приемов убеждающей речи целесообразно применить к ним понятие канала воздействия (со стороны адресанта) или канала восприятия (со стороны адресата). Таковым является, в частности, языковой канал. Если прием убеждающего воздействия жестко связан с использованием определенной фигуры речи, то данный прием является комбинированным: речевым и одновременно психологическим или речевым и одновременно логическим. Поясним сказанное на примере: угрозу палкой или ножом с целью получить от определенного лица деньги следует трактовать как чисто психологический прием (довод ad baculum ‘к палке’), а назойливый лексический повтор ad nauseam (например, в речи нищего или попрошайки), используемый с этой же целью, — как прием речевой (= фигуру речи) и одновременно психологический:
— Дай мне водки, ну дай, дай! Бесплатно дай! Ты богатый, а я бедный...
Е. Крюкова. Рассказ о жизни
Подчеркнем, что и логическое, и психологическое воздействие отнюдь не обязательно и не всегда выражены фигурами речи. Поэтому понятия «фигура речи», «фигура мысли» и «психологический прием»
1 Vickers В. In Defence of rhetoric. Oxford, 1998. P. 296—297.
2 Longinus. On literary excellence // Literary criticism: Plato to Dryden / ed. A. H. Gilbert. Wayne State Univ. Press, 1967. P. 181.
в пределах родового понятия «фигура» (= «прием») находятся в отношениях пересечения:
Понятие воздействия, а следовательно, и понятие приема воздействия представляются центральными для классической риторики. Логично поэтому сделать вывод о том, что типология эристически значимых приемов должна определить построение и рубрикацию курса классической риторики.
Объектами убеждающего воздействия являются разум и чувства, однако поскольку основным каналом такого воздействия является речь, то это дает возможность использовать в целях убеждения некоторые фигуры речи, воздействуя с их помощью либо на разум, либо на чувства. Именно поэтому приемы убеждения следует рассматривать не двумя, как это было принято до сих пор, а тремя отдельными блоками (с дальнейшим подразделением по частным параметрам). Данная идея определяет рубрикацию настоящего учебника. Во второй главе нами будут рассмотрены приемы логического убеждения и манипулирования, в третьей — приемы психологической манипуляции, в четвертой — используемые в эристических целях языковые уловки.
Раздел 2 ОСНОВЫ ЛОГИЧЕСКОЙ АРГУМЕНТАЦИИ
В крайне непростом и основанном, как некоторые утверждают, на волчьих законах («homo homini lupus est») человеческом обществе, в котором побеждает и выживает сильнейший, владение приемами самообороны жизненно необходимо. Это относится не только к физической, но и к словесной сфере:
Сверх того, если позорно не быть в состоянии помочь себе своим телом, то не может не быть позорным [курсив наш. — В. М.] бессилие помочь себе словом, так как пользование словом более свойственно человеческой природе, чем пользование телом.
Аристотель. Риторика
Многие ученые справедливо называют логику «средством самообороны» (defensive tool) или самозащиты (self-defense)1. Такое осмысление функциональной доминанты данной научной дисциплины имеет глубокие корни: так, очень показательным в этом плане представляется тот факт, что в Древней Греции Афина Паллада, покровительница
1 Например: Pine R. С. Essential logic. Basic reasoning skills for the twenty-first century. Oxford Univ. Press, 1995. P. 5; Blair J. A., Johnson R. Logical self-defense. Toronto, 1977; Adler J. Critical thinking: a deflated defense // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 13. 1991. № 2. P. 61—78.
искусств и наук, городов и земледелия, изобретательница флейты, была богиней и мудрости (т. е. рационально-логического начала), и войны; позже эти две функции объединяла римская богиня Минерва. Священными животными Афины считались сова (хищная птица, символ мудрости), змея (символ коварства и мудрости, вспомним: «и жало мудрыя змеи...») и петух (символ драчливости), ее щит именовался эгидой (ср. под эгидой = под защитой)1.
Если знаешь приемы защиты и нападения (т. е. уловки), если сам не допускаешь ошибок, если видишь и умеешь нейтрализовать и даже использовать к своей выгоде логические уловки и промахи в речи противника, то знание основ логического хитрословия превращается в серьезную силу.
1 Корш М. Краткий словарь мифологии и древностей. СПб., 1894. С. 47 и 120.
Тема 4
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЛОГИЧЕСКОЙ АРГУМЕНТАЦИИ
4.1. Доказательство как форма логической аргументации
Аргументация, по одному из определений, данных X. Перельманом, состоит в приведении доводов с целью доказать справедливость определенного тезиса, т. е. утверждения, точки зрения, положения1.
Формой логической аргументации является доказательство [лат. probatio] — «рассуждение, устанавливающее истинность какого-либо утверждения путем приведения других утверждений, истинность которых уже доказана»2, например: Кашалот является млекопитающим, поскольку кашалот — это кит, а все киты относятся к млекопитающим.
4.1.1. Структура доказательства
В композиционном отношении любое доказательство, при всем разнообразии конкретных форм его выражения, обязательно распадается на две части, каковыми являются тезис и подтверждение. По свидетельству Диогена Лаэрция, еще Зенон Элейский (ок. 490—430 до н. э., г. Элея в Южной Италии), определил аргументацию как «совокупность посылок и вывода»:
Наиболее полезна, по их [стоиков] словам, наука об умозаключениях: она раскрывает нам доказательное и этим много способствует тому, чтобы из выправления учений, построения их и запоминания выявилось обоснованное постижение. Суждение есть совокупность посылок и вывода, а умозаключение умственное заключение из суждений. Доказательство есть рассуждение, достигающее менее понятного через более понятное3.
1 Perelman Ch. Le Champs de 1’argumentation. Bruxelles, 1970. P. 13.
2 Горский Д. П., Ивин А. А., Никифоров А. Л. Краткий словарь по логике. М., 1991. С. 48.
3 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 314.
Тезис [греч. ‘утверждение, положение’] — «предположение, для доказательства которого у нас есть довод»1, например: Кашалот является млекопитающим. Под тезисом понимают также суждение или точку зрения как предмет аргументации, тему обсуждения, спора. Аристотель определял тезис и как «то, о чем расходятся мнения внутри каждой стороны»2.
Подтверждение [калька лат. confirmatio ‘обоснование’], или верификация [лат. verus ‘истинный’, facere ‘делать’] — часть, содержащая аргументы3: поскольку кашалот — это кит, а все киты относятся к млекопитающим. Процедура приведения доводов в подтверждение тезиса называется обоснованием.
Аргументы представляют собой «положения, на которые опирается доказательство»4 и которые «подтверждают истинность тезиса, содействуют его убедительности»5. К числу аргументов принято относить все то, что ни у кого не вызывает сомнений и не требует никаких предварительных конвенций и доказательств, а потому образует, по терминологии Хейма Перельмана, «точку согласия» и «отправную точку» аргументации6. Чарльз Хэмблин характеризует с точки зрения приемлемости не только аргументы, но и все остальные компоненты структуры доказательства, постулируя следующее:
1. Аргументы должны быть приемлемы.
2. Переход от аргументов к выводу (= демонстрация) должен быть приемлем.
3. Вывод должен быть таков, чтобы при отсутствии аргументов он не мог быть приемлемым [курсив наш. —В. М.]7.
Последнее положение, восходящее к «Топике» Аристотеля, нацелено на то, чтобы с возможно большей четкостью показать, что в роли вывода (тезиса) не должна выступать аксиома, т. е. общепринятое утверждение; иначе говоря, вывод (тезис) обязательно должен нести новую информацию.
1 Аристотель. Топика // Соч.: в 4 т. T. 2. М., 1978. С. 361.
2 Аристотель. Топика. С. 360.
3 Пример отождествления аргументации и подтверждения: «Аргументация, как известно, — это приведение доводов, или аргументов, с намерением вызвать или усилить поддержку другой стороны (аудитории) к выдвинутому положению. Аргументацией называют также совокупность таких доводов [курсив наш. — В. М.]» (Ощепкова Н. А. Контекстуальная аргументация vs универсальная аргументация // Международный журнал гуманитарных и естественных наук. 2017. № 11. С. 98).
4 Асмус В. Ф. Учение логики о доказательстве и опровержении. М., 1954. С. 19.
5 Тертычный А. А. Понятие аргументации // Аргументация в публицистическом тексте. Свердловск, 1992. С. 10.
6 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 67—70. 1-е изд.: Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. Traitd de 1’argumentation. La nouvelle rhdtorique. Paris, 1958.
7 Hamblin Ch. L. Fallacies. London, 1970. P. 245 (гл. «The concept of argument»).
С. Тулмин подчеркивает, что первичная функция подтверждения — ответ на несогласие оппонента с представленьям тезисом: «Эта функция, несомненно, первична; все остальные функции аргументов вторичны по отношению к оправдательной и паразитируют на ней»1. Отсюда — принадлежащее Ф. Еемерену и Р. Гроотендорсту определение аргументации как «ответа на критическую реакцию оппонента»2. Данная точка зрения справедливо критикуется американским логиком Давидом Хитчкоком (McMaster University, род. в 1942):
Такой подход подразумевает то, что во время аргументации говорящий пытается доказать тезис, который изначально не принимается слушателем. Какую бы форму он ни принимал, такой монизм подозрителен. Сравним, к примеру, речь пропагандиста с дискуссионным разделом научной статьи и оба эти дискурса — с дискуссией во время переговоров3.
Д. Хитчкок явно имеет в виду, хотя прямо и не говорит об этом, тот неоспоримый факт, что форма речи (ее монологичность или диалогичность) является критерием, абсолютно иррелевантным для определения аргументации. С. Тулмин, Еемерен и Р. Гроотендорст ставят аргументацию в слишком жесткую связь с диалогом, именно поэтому их позиция приемлема быть не может. И Аристотель, и, вслед за ним, Ч. Хэмблин имеют в виду лишь потенциальную, т. е. не обязательно выраженную словами оппонента, а следовательно, не обязательно связанную с диалогом неприемлемость тезиса.
4.1.2. Формулировка тезиса. Понятие стасиса
При формулировке тезиса традиционно используются две процедуры:
1. Выявление и уточнение предмета спора. Античная максима, восходящая к высказыванию знаменитого римского оратора Катона Старшего (234—149 до н. э.), гласит: «Rem tene; verba sequentur» Ухвати предмет — придут слова’. Платон в диалоге «Федр» устами одного из своих героев советует:
Во всяком деле, юноша, надо для правильного его обсуждения начинать с одного и того же: требуется знать, что же именно подвергается обсуждению, иначе неизбежны сплошные ошибки. Большинство людей и не замечает, что не знает сущности того или иного предмета: словно она им уже известна, они не уславливаются о ней в начале рассмотре
1 Toulmin S. Е. The uses of argument. 2nd ed. Cambridge Univ. Press, 2003. P. 12.
2 Eemeren F. H., Grootendorst R. Speech acts in argumentative discussions. A theoretical model for the analysis of discussions directed towards solving conflicts of opinion. Dordrecht, 1984. P. 18.
3 Hitchcock D. Aristotle’s theory of argument evaluation // The philosophy of communication / ed. K. Boudouris & J. Poulakos. Vol. I. Athens, 2002. P. 57—58.
ния; в дальнейшем же его ходе это, естественно, сказывается: они противоречат и сами себе и друг другу.
Уточнение тезиса производится путем установки возможных пунктов разногласия с последующей редукцией [лат. reductio ‘возвращение’] — последовательным устранением второстепенных пунктов с целью поиска главного пункта разногласий, так называемой контроверзы [франц, controverse ‘борьба мнений’, лат. controversia ‘спор’]:
Положим, кто-нибудь говорит: «Эти обвиняемые совершили преступление, предусмотренное такой-то статьей уложения о наказаниях». Выражая несогласие, мы скажем: «Я не согласен с вашим мнением». Услышав это, противник спросит: в чем? Этим вопросом он потребует установки пункта разногласия. Вам придется отдать себе отчет, в чем именно вы не согласны, и установить пункты разногласия. «Мест» [ср. «общих мест». —В. М.], в которых можно искать [курсив наш. —В. М.] эти пункты, имеется несколько. В данной мысли мы можем не соглашаться:
а) с тем, что все обвиняемые совершили данное преступление;
б) с тем, что вообще кто-нибудь из них совершил его;
в) с тем, что данный проступок преступление,
г) с тем, что он — преступление, предусмотренное такой-то статьей;
д) с тем, что эта мысль достоверна и т. д.
Просмотрев все места возможного несогласия с мыслью, мы отмечаем, что не согласны с тем-то в ней и с тем-то; т. е. что имеется такой-то пункт разногласия или такие-то два, три и т. д. пункта. Например, мы нашли два пункта разногласия:
а) в том, что все обвиняемые совершили данный поступок;
б) в том, что данный поступок преступление, указываемое такой-то статьей закона.
В подобном случае или каждый из этих пунктов становится источником особого спора; или же мы выбираем для спора один из них, наиболее для нас выгодный, оставив в стороне остальные пункты. Обыкновенно лучше все-таки и в этом случае оговорить, т. е. по крайней мере предварительно установить все найденные пункты разногласия, хотя мы и спорим только об одном.
С. И. Поварнин. Спор
Для наиболее сложных случаев, которые характерны, в частности, для судебных разбирательств, когда, по определению Такузо Кониши, «позиции пропонента и оппонента несовместимы»1, предусмотрена особая регламентная процедура установления и уточнения тезиса. В древнегреческой терминологии данная процедура получила наименование стасис [отйслд ‘точка зрения, несогласие, расхождение’, букв, ‘устанавливание, положение’], в латинской — status [букв, ‘устанавли
1 Konishi Т. Stasis theory and arguers’ dialectical obligations. A thesis... for the degree of master of arts. Univ, of Windsor, 2000. P. 8.
вание (тезиса)’]. Для уточнения тезиса (предмета спора) следует задать четыре вопроса:
1. An sit? (лат.) Действительно ли существует проблема? (лат. conjectio ‘предположение’, греч. отбюгд ото%аор6д).
2. Quid sit? В чем она состоит? (лат. definitio ‘определение’, греч. отбюгд брод).
3. Quaule sit? К какому роду вещей она принадлежит? Насколько она серьезна? (лат. qualificatio ‘характеристика’, греч. oiaoig rcoioTqg).
4. Находится ли ее рассмотрение и решение в нашей компетенции? = Можем ли мы ее решить? Обладаем ли мы соответствующими познаниями и фактуальной базой? (лат. jurisdictio ‘компетенция, правомочность’ или translatio ‘перенесение вопроса в свое либо чье-либо иное ведение’, греч. oiaoig psraXrivig)1.
Известно, что теорию стасиса в ее окончательном виде разработал Гермагор из Темны (I—II в. до н. э.), глава одной из риторических школ Древней Греции, в трактате «О спорных вопросах». Были и другие схемы, включавшие от пяти (у Лоллиана и Теодора) до тринадцати (у Гермогена Тарсского) пунктов2; некоторые специалисты возводят теорию стасиса к «Топике» Аристотеля3. Фред Кауффилд поясняет четырехкомпонентную схему Гермагора, которая легла в основу его теории, на следующем примере (аналогичное объяснение находим и в диссертации Т. Кониши):
В соответствии с этой теорией, любое судебное разбирательство предполагает решение четырех потенциально возможных вопросов. Допустим, если некто обвинен в убийстве, то первый вопрос — предположение (conjectural stasis), когда одна сторона утверждает, что обвиняемый совершил данное действие, а другая — что нет. Когда установлено, что что обвиняемый данное действие совершил, наступает этап определения (definitional stasis): «Соответствует ли действие обвиняемого определению убийства?» Когда доказано, что действие обвиняемого подпадает под это определение, начинается этап характеристики (stasis of quality): «Имеются ли смягчающие обстоятельства [например,
1 См., например: Anderson R. Glossary of Greek rhetorical terms connected to methods of argumentation, figures and tropes from Anaximenes to Quintilian. Contributions to Biblical exegesis and theology. Leuven, 2000. P. 6; Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 42, 84, 101—102 & 741—745; BraetA. The classical doctrine of status and the rhetorical theory of argumentation // Philosophy and rhetoric. Vol. 20. 1987. № 2. P. 79—93; Nadeau R. Hermogenes’ On stasis: a translation with an introduction and notes // Speech monographs. Vol. 31. 1964. № 4. P. 361—424; Crowley Sh., Hawhee D. Ancient rhetorics for contemporary students. 3rd ed. New York, 2004. P. 67.
2 Canup J. A. Moving toward stasis: the desirability of a rhetoric revival in contemporary american legal training: A thesis... for the degree of master of arts. The Florida Ctate Univ., 2004. P. 22—25.
3 Например: Braet A. C. Aristotle’s almost unnoticed contribution to the doctrine of stasis // Mnemosyne. Vol. 7. 1999. № 4. P. 410.
состояние аффекта, умопомешательство. —В, М.], которые показывают, что действие обвиняемого может быть оправдано?» Когда первые три вопроса решены не в пользу обвиняемого, наступает последний этап — перенесение (translative stasis), т. е. вопрос о том, правомочен ли данный суд или судья [например, в силу имевшихся процедурных нарушений. — В. М.] рассматривать это дело1.
Допустим, что результатом выполнения данной процедуры стало установление следующего тезиса: «N совершил убийство в состоянии аффекта». Дальнейшая дискуссия по поводу определения степени виновности и меры наказания разворачивается вокруг данного тезиса.
В современной теории аргументации понятие стасиса именуется сферой разногласий [clash area, букв, ‘область столкновения’], установление и уточнение такой сферы («stating the controversy») считается отправной точкой дебатов2. Джейн Фансток и Мэри Сэкор, преподающие риторику в University of Maryland (Нью-Йорк), отмечают, что «стасис может показать оппонентам, в чем состоят их разногласия» и «выявить общие позиции»3.
2. Четкое, т. е. ясное и однозначное определение исходных терминов, производимое в соответствии с так называемым требованием определенности тезиса:
Первое требование от приступающего к серьезному доказательству или спору — выяснить спорную мысль, выяснить тезис, т. е. вникнуть в него и понять так, чтобы он стал для нас совершенно ясным и отчетливым по смыслу. Это сберегает много времени и охраняет от множества ошибок. Для того, чтобы выяснить тезис, достаточно выяснить, все ли слова и выражения тезиса вполне и отчетливо нам понятны. Само собою ясно, что если нам надо опровергать или оправдывать, например, тезис: «социализация земли в данное время необходима», мы должны вполне ясно и отчетливо понимать, что такое «социализация земли». Без этого у нас выйдет не настоящее доказательство, а какая-то фальсификация, безграмотная мазня. Между тем в этом именно пункте — в понимании смысла слов тезиса — грешат очень часто доказательства вообще и особенно споры. Если смысл слова в тезисе не вполне ясен и отчетлив, то надо определить это слово или понятие. Например, приищем определение понятия «социализация земли». Это «отмена всякой собственности на землю и объявление земли достоянием всего народа». Если мы удов
1 Kauffeld F. J. Pivotal issues and norms in rhetorical theories of argumentation // Dialectic and rhetoric: The warp and woof of argumentation analysis / ed. F. H. van Eemeren & P. Houtlosser. Dordrecht, 2002. P. 98; cp.: Konishi T Stasis theory and arguers’ dialectical obligations. A thesis... for the degree of master of arts. Univ, of Windsor, 2000. P. 8—9.
2 Ericson J. M., Murphy J. J. The debater’s guide. 3rd ed. Southern Illinois Univ. Press, 1987. P. 14—16; Freeley A. J. Argumentation and debate. Critical thinking for reasoned decision making. 10th ed. Wadsworth Publishing, 1999. P. 35.
3 Fahnestock J., Secor M. Toward a modern version of stasis // Oldspeak / newspeak. Rhetorical transformations / ed. Ch. W. Kneupper. Univ, of Texas at Arlington. 1985. P. 223.
летворимся для наших целей этим определением, то можем идти дальше. Если же что-нибудь нам покажется неясным при таком определении — мы должны тут же стараться выяснить и эту неясность. Одним словом, надо стараться выяснить каждое понятие тезиса по возможности до полной кристальной ясности и отчетливости.
С. И. Поварнин. Спор
Неясность и неопределенность ключевых терминов ведут к бесплодным спорам и потере времени; особенно это относится к научным дискуссиям:
Обильный источник темноты — расплывчатое употребление слов, путавшее даже самые светлые и самые возвышенные умы. Десять против одного, что вы никогда не читали литературных анналов прошедших веков; а если читали, то знаете, какие страшные битвы, именуемые логомахиями, порождены были этим расплывчатым словоупотреблением и длились до бесконечности, сопровождаясь таким пролитием желчи и чернил, что люди отзывчивые не могут без слез читать повествования о них. Благосклонный критик! когда ты взвесишь и примешь во внимание, как часто собственные твои знания, речи и беседы расстраивались и запутывались в разное время по этой, и только по этой, причине; какой шум и гвалт поднимался на соборах по поводу опта и влботаогд [= сущность и субстанция (ипостась) (греч.). —В. М.], а в школах ученых — по поводу силы и по поводу духа, по поводу эссенций и по поводу квинтэссенций, по поводу субстанций и по поводу пространства; какая получалась неразбериха на еще более обширных подмостках из-за самых малозначащих и неопределенных по смыслу слов; когда ты это вспомнишь, ты уронишь слезу жалости.
Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
4.1.3. Композиционные типы доказательства
Компоновка доказательства возможна в двух противоположных направлениях, дающих две композиционные схемы:
1. От тезиса к подтверждению, например: «Погода будет хорошая» (тезис), поскольку (причинно-следственная демонстрация) «небо чистое» (первый аргумент, образующий подтверждение) и «ласточки летают высоко» (второй аргумент). Такую схему построения доказательства — от общих положений к частным — принято называть дедуктивной [лат. deduco, deductum ‘сводить вниз, спускать’; deductio ‘основание, доказательство’].
2. От подтверждения к тезису: «Небо чистое, ласточки летают высоко» (аргументы); следовательно, «погода будет хорошая» (тезис). В этом случае аргументы именуются посылками, а тезис — выводом, следствием, или заключением [лат. conclusion. Такая схема построения доказательства — в направлении от частных положений к общим — именуется индуктивной [лат. inductio ‘выведение’]. В греко-римской
риторике аргументация индуктивного типа именовалась эпагогой [греч. елауоэуг] ‘отведение назад’]1. На эпагоге построена большая часть басен:
Соловей сидел на высоком дубе и, по своему обычаю, распевал. Увидел это ястреб, которому нечего было есть, налетел и схватил его. Соловей почувствовал, что пришел ему конец, и попросил ястреба отпустить его: ведь он слишком мал, чтобы наполнить ястребу желудок, и если ястребу нечего есть, пусть уж он нападет на птиц покрупней. Но ястреб на это возразил: «Совсем бы я ума решился, если бы бросил добычу, которая в когтях, и погнался за добычей, которой и не видать» [= подтверждение] .
Басня показывает, что нет глупее тех людей, которые в надежде на большее бросают то, что имеют [= тезис].
Эзоп, Соловей и ястреб
Тезис здесь как бы «отводит» мысль «назад», к подтверждению. Индукция бывает удобна при обобщении. Чарльз Хэмблин приводит такой пример:
Ворона № 1 черная.
Ворона № 2 черная.
Ворона № п черная.}
Следовательно, все вороны черные2.
Индуктивный способ аргументации «часто используется в дидактических целях»3, поскольку «делает изложение более интересным и развивает у читателя (слушателя) навыки эвристического мышления»4.
Разновидностью индукции считается абдукция [лат. abductio ‘отведение’], представляющая собой, по определению Дэвида Хитчкока, движение мысли от фактов к гипотезе, их объясняющей. Классический пример абдукции — гипотеза немецкого астронома Иоганна Кеплера (1571—1630) об эллиптической форме орбиты планет, построенная на обобщении его многолетних наблюдений за позициями, которые они занимали в разное время суток относительно Солнца5. Эта гипотеза положила конец традиционому представлению о круговом характере движения небесных тел.
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 66.
2 Hamblin Ch. L. Fallacies. London, 1970. P. 47.
3 Бондалетов В. Д., Вартапетова С. С., Кушлина Э. Н., Леонова Н. А. Стилистика русского языка. Л., 1989. С. 158.
4 Берков В. Ф. Текст // Логика. Минск, 1994. С. 269.
5 Hitchcock D. Abductive reasoning (review) // University of Toronto Quarterly. Vol. 75. 2006. № 1. P. 155.
Индуктивный способ доминирует при популярном изложении, дедуктивный — в строго научной речи. Дедуктивный или индуктивный стиль пояснения избирают также в зависимости от состава слушателей:
«Подготовленная и доброжелательная аудитория дает возможность оратору сразу приступить к главному тезису в его речи и затем, используя дедуктивный метод, продвигаться от общего к частному. Если же перед выступающим стоит задача завоевать доверие слушателей, преодолеть атмосферу предубеждения, он прибегнет к индуктивному методу»1.
4.1.4. Приемы доказательства
Доказательство опирается либо на факты, либо на аксиомы. Соответственно, приемами доказательства являются апелляция к фактам и апелляция к аксиомам. Рассмотрим эти два приема и некоторые их технические разновидности.
4.1.4.1. Опора на факты
Факты представляют собой данные, реальность которых подтверждена:
1. Фотографиями, видеосъемкой, соответствующим исследованием, например следующим заключением экспертизы: «Отпечатки пальцев принадлежат Иванову».
2. Показаниями независимых свидетелей [англ, neutral witnesses] — непредвзятых и незаинтересованных, т. е. объективно настроенных третьих лиц (в римском праве свидетель, заслуживающий доверия, именовался classicus testis). Апелляция к таким свидетелям именуется аргументом к свидетельству.
К числу фактов принадлежат вещественные доказательства. В римском праве такие доказательства именовались testes mute, букв, ‘немые свидетели’, формула логического вывода от фактов к следствиям и заключению — ab artificialibus argumentis, consequetibus & conclusionibus.
В юриспруденции факт, подтверждающий определенный тезис (например: «Совершено убийство», «Ограблен банк») и достаточный для возбуждения уголовного дела, называется доказательством prima facie [лат. ‘с первого взгляда, по очевидности’, ср. facies ‘вид, наружность’]2. Таким доказательством может быть, к примеру, обнаружение мертвого тела со следами насильственной смерти или взломанный сейф в банке. Если же от некой гражданки поступило заявление
1 Голуб И. Б. Русский язык и культура речи. М., 2002. С. 353.
2 Bauer О. F. Fundamentals of debate. Theory and practice. 2nd ed. Rockbrook Publishers, 1999. P. 25—26.
о том, что ее избил сосед, а следы побоев не обнаружены, то в этом случае доказательств prima facie нет, зато появляется основание для возбуждения дела о клевете, а заявление данной гражданки выступит в этом деле доказательством prima facie.
Отыщем такие доказательства в рассказе А. П. Чехова «Летающие острова», где описано путешествие трех английских джентльменов к одному из открытых ими островов, вращающихся вокруг Луны:
Через полчаса мистеры Вильям Болваниус, Джон Лунд и Том Бекас летели уже к таинственным пятнам. Они сидели в герметически закупоренном кубе. Начало этого грандиозного, доселе небывалого полета было совершено в ночь под 13-е марта 1870 года. Дул юго-западный ветер. Магнитная стрелка показывала NWW (следует скучнейшее описание куба). В продолжение первых 20 часов не было сказано ни одного слова. На третий день Джон Лунд заболел дифтеритом. Термометр показывал -76.
— Как ваше здоровье, сэр? — прервал наконец молчание Болваниус, обратясь на пятый день к сэру Лунду.
— Благодарю вас, сэр! — отвечал Лунд. — Ваше внимание трогает меня.
Не успел мистер Болваниус пожать руку Лунду, как произошло нечто ужасное. Что-то треснуло, пронесся гул, неистовый свист. Медный куб, попав в среду разреженную, не вынес внутреннего давления, треснул, и клочья его понеслись в бесконечное пространство. Это была ужасная минута!! Мистер Болваниус ухватился за ноги Тома Бекаса, этот последний ухватился за ноги Джона Лунда, и все трое с быстротою молнии понеслись в неведомую бездну. Тррррах!!!!
— Где мы? — спросил Лунд.
— Вы на острове, принадлежащем к группе летающих! Ураа!
—Ураа! Мы затмили Колумба!
Пошли осматривать остров. Он был шириной... длиной... (цифры и цифры... Бог с ними!) Тому Бекасу удалось найти дерево, соком своим напоминающее русскую водку. Остров был необитаем.
— Сэр, посмотрите, что это такое? — обратился мистер Лунд к сэру Болваниусу, поднимая какой-то сверток.
— Странно... Удивительно... Поразительно... — забормотал Болваниус.
Сверток оказался сочинениями какого-то князя Мещерского, писанными на одном из варварских языков, кажется, русском.
Обнаружение сочинений князя Мещерского (варианты: газеты «Тамбовские ведомости» за позапрошлый год, пары калош московской фирмы «Скороход», сосуда из-под водки и т. п.) явилось аргументом prima facie в пользу того факта, что до англичан на Луне уже успели побывать русские.
Прием использования фактов для доказательства или опровержения именуется аргументом к реальности [англ, appeal to the real], аргументация же, основанная на реальных фактах — ретродукцией, или
аргументацией a posteriori [лат. ‘на основании опыта, исходя из полученных ранее данных’]1. Сила аргументативной тактики a posteriori отражена в старинной пословице «Факты — упрямая вещь», эту же истину гласит и максима римского права «Contra factum non est argumentum» ‘Против факта нет доказательства’. Этим правилом следует руководствоваться в научной работе. Прислушаемся к совету великого русского ученого:
Никогда не пытайтесь прикрыть недостатки своих знаний хоть бы и самыми смелыми догадками и гипотезами. Как бы ни тешил ваш взор своими переливами этот мыльный пузырь — он неизбежно лопнет, и ничего, кроме конфуза, у вас не останется. Приучите себя к сдержанности и терпению. Научитесь делать черновую работу в науке. Изучайте, сопоставляйте, накопляйте факты. Как ни совершенно крыло птицы, оно никогда не смогло бы поднять ее ввысь, не опираясь на воздух. Факты — это воздух ученого. Без них вы никуда не сможете взлететь. Без них ваши «теории» — пустые потуги.
Но изучая, экспериментируя, наблюдая, старайтесь не оставаться у поверхности фактов. Не превращайтесь в архивариусов фактов. Пытайтесь проникнуть в тайну их возникновения. Настойчиво ищите законы, ими управляющие
И. П. Павлов. Письмо к молодежи2
Факты и свидетельские показания иногда, в соответствии с античной и средневековой традицией, именуют эвиденцией [лат. evidentia ‘очевидность’], внешними аргументами, или естественными доказательствами. Эти последние традиционно противопоставляются внутренним, или искусственным доказательствам:
Из способов убеждения одни бывают нетехнические, другие же технические. Нетехническими я называю те способы убеждения, которые не нами изобретены, но существовали раньше помимо нас; сюда относятся: свидетели, показания, данные под пыткой, письменные договоры и т. п.; техническими же я называю те, которые могут быть созданы нами с помощью метода и наших собственных средств, так что первыми из доказательств нужно только пользоваться, вторые же нужно предварительно найти.
Аристотель. Риторика
Под «техническими способами убеждения» (artificial proofs) Аристотель имел в виду приемы, относящиеся к сферам логоса, этоса и пафоса3.
Аргументация, не основанная на фактах, именуется априорной [лат. a priori ‘до опыта’], ее нередко называют бездоказательной. При
1 Emanuel L. Latin for lawyers. Aspen Publishers, 1999. P. 21.
2 Павлов И. П. Избранные произведения. М., 1951. С. 51—52.
3 Long F. J. Ancient rhetoric and Paul’s Apology. Cambridge Univ. Press, 2004. P. 50.
мер априорного утверждения: «Диссертация не может быть рекомендована к защите, поскольку ее концепция лишена логики». Утверждение о том, что та или иная концепция лишена логики, нуждается в доказательстве, а следовательно, не может претендовать на статус факта. Приведем фрагмент журнальной рецензии, в которой рассмотрена одна, по мнению рецензента, априорная теория:
Я. Ю. Попелянский является основоположником учения об остеохондрозе позвоночника как причине множества болей в области туловища и конечностей. В дальнейшем это учение он назвал ортопедической неврологией, которую и представил в наиболее полном виде в данной монографии. На этой «теории» воспитывается уже несколько поколений врачей различных специальностей — неврологов, ортопедов, ревматологов, терапевтов, хирургов, рентгенологов. Однако все это учение настолько спорно, что делает актуальным обсуждение как отдельных его положений, так и «теории остеохондроза» в целом.
Самым крупным недостатком учения является то, что оно основано не на твердой почве профессиональной, научной нормальной и патологической анатомии, а на умозрительных представлениях самого автора и других неврологов об анатомических и патологоанатомических объектах. В этом легко убедиться, сравнив анатомические представления автора с профессиональными анатомическими руководствами. Поэтому проблема остеохондроза позвоночника, к сожалению, остается актуальной.
В руководстве полностью отсутствуют анатомические сведения и иллюстрации из профессиональной, научной анатомии. Вместо них представлены авторские «анатомические» схемы и схемы из неврологических руководств, отражающие представления автора об анатомии разбираемых структур, а не реальную анатомию.
П. Л. Жарков. Отзыв о монографии Я. Ю. Попелянского,
«Ортопедическая неврология» (М., 2003)
Обоснованное обвинение в априоризме, т. е. в отсутствии факту-альной базы, способно разрушить любую теорию, любую концепцию.
4.1.4.2. Опора на аксиомы
Одно из сочинений античного философа-физика Диогена Аполло-нийского, утверждавшего, что «земля кругла, составлялась из теплого круговращения, а затвердела от холода», начинается так: «Приступая ко всякому рассуждению, следует, как мне кажется, за основу взять нечто бесспорное [курсив наш. — В. М.], а в изложении быть простым и строгим»1. Речь идет об аксиомах [греч. айсора ‘ценность’], или постулатах [лат. postulatum ‘требование’], которые в настоящее время принято членить на два класса:
1. Общеизвестные истины — утверждения, не требующие ни проверки, ни подтверждения, в частности общеизвестные факты [лат.
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 419.
facta notorial, например: «Кит относится к млекопитающим», «Арбуз — это ягода», «Рыба не является млекопитающим».
2. Общепринятые ценности данного общества — так называемые моральные аксиомы (своего рода неписаные, или, по Аристотелю, «общие законы»), за которыми нередко стоят кодифицированные, т. е. писаные (или, по Аристотелю, «частные») законы этого общества, ср.:
Пусть поступать несправедливо значит намеренно вопреки закону причинять вред другому лицу. Но есть два вида законов — частный и общий. Частным я называю написанный закон, согласно которому люди живут в государстве, общим [курсив наш. В. М.] — тот закон, который признается всеми людьми, хотя он и не написан.
Очевидно, что когда писаный закон не соответствует положению дела, следует пользоваться общим законом как более согласным с правдой и более справедливым, потому что и правда, и общий закон сообразны с природой, а писаные законы изменяются часто. Поэтому-то в Софокловой «Антигоне» мы и находим эти известные изречения: Антигона оправдывается тем, что предала земле тело своего брата вопреки постановлению Креонта, но не вопреки неписаному закону.
Аристотель. Риторика
В этом подразделении законов Аристотель следует за своим учителем — Платоном, который писал следующее:
Закон бывает двух родов: писаный и неписаный. Тот, по которому живут в государствах, — писаный; тот, который возник из обычаев, называется неписаным. Например, выходить на людное место голым или надевать женскую одежду не запрещает никакой закон, однако мы этого не делаем, ибо нам препятствует неписаный закон. Таким образом, закон [= аксиома, обычай. —В. М.] бывает или писаным, или неписаным1.
Моральные аксиомы подразделяются на два класса: а) общие, т. е. универсальные; б) частные, характерные для определенных социальных групп и кланов: имущественных, религиозных, возрастных, профессиональных, национальных, криминальных и др.
Примеры моральных аксиом: «Частная собственность неприкосновенна», «Человек имеет право на самозащиту», «Необходимо во всем знать меру» (на эту аксиому опирается довод ad modum ‘к мере’2), «Водитель не должен давить пешеходов». Утверждение аксиомы воспринимается как общее место либо как шутка. В качестве примера приведем следующий совет (в английской специальной литературе этот юмористический речевой жанр именуется adviser букв, ‘советчик’):
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. С. 194.
2 Pirie М. The book of the fallacy. A training manual for intellectual subversives. London, 1985. P. 58.
«Никогда не паркуй машину задними колесами на пешеходе» [Never park with your back wheels on a pedestrian].
Одной из высших ценностей у большинства народов считается понятие отечества, родины, отсюда — такое название апелляции к данной ценностной категории, как argumentum ad patriam: «Все на защиту Отечества!» Argumentum ad religionem апеллирует к религиозным ценностям общества: «Защитим наши храмы и православные святыни!» Моральные аксиомы, а следовательно, правила и законы в различных обществах варьируются, т. е. носят идиоэтнический характер:
Как известно, по законодательству России и некоторых других государств СНГ ребенок, родившийся на их территории, считается гражданином этих государств, если его родители не являются иностранцами. С другой стороны, в некоторых прибалтийских государствах такой ребенок не считается их гражданином, если его родители не принадлежат к коренной национальности, хотя и проживали на их территории десятки лет и раньше считались их гражданами. Таким образом, один и тот же факт может аргументироваться по-разному в зависимости от того основания, с помощью которого происходит переход от факта или данных к заключению или решению. В одном случае основание (закон) разрешает считать ребенка гражданином страны, в другом — запрещает. То же самое можно сказать о других нормах и законах юридического и гражданского характера, которые входят в уголовные и гражданские кодексы различных государств.
Рузавин Г. И. Методологические проблемы аргументации
Известное правило дорожного движения гласит, что автомобили должны двигаться по правой стороне дороги; в Великобритании это же правило гласит, что автомобили должны двигаться по левой стороне дороги. Правила разные, но основаны они на одной и той же аксиоме: идущие навстречу друг другу автомобили во избежание столкновений должны двигаться по разным сторонам дороги.
Одна и та же аксиома может быть выражена разными и даже диаметрально противоположными предписаниями или законами, а может быть и вовсе не кодифицирована. Именно поэтому «в общественной жизни мудрец руководится не общепринятыми законами, а законами добродетели»1. Эти слова принадлежат греческому философу Антисфену (ок. 455—360 г. до н. э.), основателю школы киников (или циников), ученику Горгия Леонтинского и учителю Диогена Синопского.
Апелляция к закону как прием обоснования тезиса именуется аргументом к праву, или к закону [лат. argumentum ad legem или argumentum ex lege]2, обращение к религиозным предписаниям — argumentum ab ordine religionis, к различного рода суевериям —
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. С. 262.
2 Emanuel L. Latin for lawyers. Aspen Publishers, 1999. P. 7.
argumentum ad superstitionem. В античной традиции, в частности в трактатах Аристотеля, и англо-американской риторике прием обоснования тезиса с опорой на аксиому («commonly accepted opinion») иногда именуется энтимемой [греч. еубЬццца ‘размышление, рассуждение, выдумка, замысел’]1.
К аксиомам близки стереотипы — «устойчивые представления о фактах действительности, приводящие к весьма упрощенным и преувеличенным оценкам и суждениям со стороны индивидов», которые «выступают как условные “ярлыки”, наклеиваемые на людей и явления» и, «участвуя в создании устойчивых взглядов, определяющих ложное отношение к некоторым идеям, людям и предметам», «глубоко затрагивают весь процесс восприятия»2. Так, на шаблонной аксиоме общества потребления, согласно которой «деньги являются мерилом правоты, а значит, прав тот, у кого есть деньги», основан argumentum ad сгитепат ‘довод к мошне’3. Стереотип является редуктивной, т. е. упрощенной, а потому ex definitio искаженной моделью объекта или явления. Однако упрощенная схема или модель — это еще не стереотип. Идея стереотипа неразрывно связана с процедурой повторения и тиражирования. К появлению стереотипа ведет многократное предъявление одной и той же схемы либо в одной и той же форме, либо со сменой: а) формы (кавказские экстремисты, кавказские боевики, лица кавказской национальности, владельцы рынков, владельцы бензоколонок и т. д.), б) контекста (репортаж с места происшествия, полицейская сводка, политический комментарий и проч.). Стереотип, например типовой образ жителя Кавказа, созданный в средствах массовой информации, может частично соответствовать действительности, а может и не соответствовать. В любом случае для каждого стереотипа, задумавшись, можно найти противоречащий пример, т. е. разрушить его. Вместе с тем, как говорится, исключение подтверждает правило. Стереотип является фильтром для восприятия информации, стимулом для определенных поведенческих действий и реакций, а также основой для массовой поддержки планируемых властью военно-политических, административных и экономических акций.
X. Перельман подчеркивает, что существующие стереотипы отражают систему государственных ценностей и потому охраняются государством:
Рассматривая любое выступление против официально признанных ценностей как революционный шаг, правители с помощью цензуры,
1 Данный термин, как известно, имеет и другие истолкования.
2 Войтасик Л. Психология политической пропаганды М., 1981. С. 119 и 120.
3 Pirie М. The book of the fallacy. A training manual for intellectual subversives. London, 1985. P. 40. Cf.: «The argumentum ad crumenam assumes that money is a measure of rightness, and that those with money are more likely to be correct».
с помощью контроля над средствами продвижения идей пытаются если не сделать принципиально невозможной, то затруднить критику этих ценностей со стороны своих оппонентов, устраняя всяческие предварительные условия для объективной аргументации1.
Принятие определенной системы стереотипов создает веру — в светлое завтра (отсюда «argumentum ad Happy Days»2), в победу коммунизма, в превосходство арийской или какой-нибудь иной «богоизбранной» расы, в сверхчеловека (Наполеона, Ленина, Сталина, Мао, Гитлера) и проч.:
Вера — это обладание неким ответом, не нуждающимся ни в каких рациональных доказательствах. Этот ответ состоит из созданных другими людьми формулировок, которые человек приемлет в силу того, что он этим другим — как правило, бюрократии — подчиняется. Этот ответ создает чувство уверенности, основанное на реальной (или только воображаемой) силе бюрократии. Это своеобразный пропуск, позволяющий примкнуть к большой группе людей. Он освобождает человека от тяжелой необходимости самостоятельно мыслить и принимать решения. Имея этот ответ, человек становится одним из счастливых обладателей истинной веры. Вера придает уверенность; она претендует на утверждение абсолютного неопровержимого знания, которое представляется правдоподобным, поскольку кажется непоколебимой сила тех, кто распространяет и защищает эту веру. В самом деле, разве каждый человек не предпочел бы уверенность, если бы ему для этого нужно было лишь отказаться от своей независимости?
Э. Фромм. Вера
Для внедрения стереотипов большую роль играют:
1) время суток: наиболее удобен для этого вечер, так как в это время усталость мешает подходить к фактам критически3; на эти часы приходятся вечерние новости, аналитические программы, выступления политиков;
2) внушаемость адресата. Известно, что «пропаганда и манипулирование предполагают наличие массовой аудитории, прочно ориентированной на определенные стереотипы», а поскольку «и пропаганда, и манипулирование неэффективны в аудитории, настроенной критически»4, власть традиционно недолюбливает интеллектуалов. Главный пропагандист третьего рейха Йозеф Геббельс писал:
1 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 64.
2 Hawthorne J. Language and philosophical linguistics. Blackwell Publishing, 2003. P. 121.
3 Михальская А. К. Русский Сократ. Лекции по сравнительно-исторической риторике. М., 1996. С. 132.
4 Амелин В. Н. Социология политики. М., 1992. С. 62.
«Массы называют истиной информацию, которая наиболее знакома. Обыкновенные люди обычно гораздо более примитивны, чем мы воображаем. Поэтому пропаганда, по существу, всегда должна быть простой и без конца повторяющейся. В конечном счете, самых выдающихся результатов во влиянии на общественное мнение достигнет только тот, кто способен свести проблемы к простейшим словам и выражениям и у кого хватит мужества постоянно повторять их в этой упрощенной форме, несмотря на возражения высоколобых интеллектуалов».
С существованием последних, впрочем, приходится мириться, поскольку от ученых многое (если не все) зависит в сфере высоких технологий и в оборонной промышленности. Типичными в этом плане представляются жизнь и судьба академика А. Сахарова — с одной стороны, выдающегося ученого, создателя водородной бомбы, с другой — известного правозащитника, «подписанта» и диссидента.
Американский социолог Г. Шиллер отмечает, что в сферу манипулятивных воздействий входит не все население, и по мере развития общества число скептически настроенных людей возрастает: так, в США манипуляторы «располагают значительными средствами, и на сегодняшний день добились многого. И все-таки они не смогли предотвратить рост (по крайней мере, у части населения) понимания истинной сути существующей системы»1. По мере развития общества стереотипы либо отмирают, либо отменяются:
Как я уже указывал, в старину понятие христианства имело гораздо более полнокровный смысл. Например, оно включало в себя веру в ад. Вера в вечный адский огонь до самого недавнего времени составляла необходимую часть христианского вероучения. В нашей стране, как вы знаете, вера в ад перестала считаться необходимой частью христианского вероучения в силу постановления Тайного совета. Правда, архиепископ Кентерберийский и архиепископ Йоркский не признали этого постановления, но в нашей стране официальная религия устанавливается законами, принимаемыми парламентом, и потому Тайному совету удалось взять верх над их светлостями и вера в ад перестала считаться обязательной для христиан.
Бертран Рассел. Почему я не христианин
Однако взамен старых стереотипов тотчас возникают новые.
Понятие стереотипа является отрицательно коннотированным, вместе с тем политические, морально-этические, в частности религиозные (например, заповеди), а также иные стереотипы, внушаемые обществу властными структурами, являются матрицами, формирующими поведенческие установки тех, кто в силу различных причин (например,
1 Шиллер Г. Манипуляторы сознанием. М., 1980. С. 201.
недостаточной информированности, занятости, отсутствия аналитических способностей или опыта) не может прийти к самостоятельным адекватным оценкам. Огульное отрицание стереотипов обычно вызывает у нас отторжение. Вспомним поведение, суждения и оценки одного очень известного персонажа:
— Нет, нет и нет! — настойчиво заговорил Борменталь, — извольте заложить.
— Ну, что, ей-богу, — забурчал недовольно Шариков.
— Благодарю вас, доктор, — ласково сказал Филипп Филиппович, — а то мне уже надоело делать замечания.
— Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова.
— Как это так «примите»? — расстроился Шариков, — я сейчас заложу. Левой рукой он заслонил блюдо от Зины, а правой запихнул салфетку за воротник и стал похож на клиента в парикмахерской.
— И вилкой, пожалуйста, — добавил Борменталь.
Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.
— Я еще водочки выпью? — заявил он вопросительно.
— А не будет ли вам? — осведомился Борменталь, — вы последнее время слишком налегаете на водку.
— Вам жалко? — осведомился Шариков и глянул исподлобья.
— Глупости говорите... — вмешался суровый Филипп Филиппович,
но Борменталь его перебил.
— Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более, что она не моя, а Филиппа Филипповича. Просто — это вредно. Это — раз, а второе — вы и без водки держите себя неприлично.
Борменталь указал на заклеенный буфет.
— Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы, — произнес профессор. Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку.
— И другим надо предложить, — сказал Борменталь, — и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе.
Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам.
— Вот все у вас как на параде, — заговорил он, — салфетку — туда, галстук — сюда, да «извините», да «пожалуйста-мерси», а так, чтобы по-настоящему, — это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.
М. А. Булгаков. Собачье сердце
Если полагать, что «стереотипы являются продуктами определенных культур»1, то стереотип следует трактовать как вид частной моральной аксиомы.
1 Schneider D. J. The psychology of stereotyping. New York & London, 2005. P. 229.
4.1.4.З. Вопрос о моральной аргументации
Довод к морали [англ, appeal to morality1], или апелляция к совести2, представляет собой прием аргументации, апеллирующий к моральным аксиомам, т. е. к общепризнанным правилам поведения и нравственным принципам. За такими правилами и принципами стоят законы и обычаи данного общества; апелляция к закону именуется доводом ad legem [лат. ‘к закону’]. Апелляции к морали и закону лежат в основе похвалы и обвинения — противоположных по своей оценочной направленности речевых актов, характеризующих нравственный облик человека3.
Проиллюстрируем технику использования и силу данных двух доводов на примере из речи, составленной Лисием для одного из своих подзащитных. Напомним, что в те времена в афинском суде каждый должен был защищаться и обвинять самостоятельно, т. е. исполнять роль и защитника, и прокурора. Клиент Лисия, земледелец Евфилет, убил на месте преступления, при многочисленных свидетелях любовника своей жены Эратосфена и свои действия описывает и обосновывает в суде следующим образом:
И вот, мужи афинские, пришел Эратосфен. Служанка сейчас же разбудила меня и сказала, что он тут. Я велел ей смотреть за дверью, молча спустился вниз и вышел из дому. Я заходил к одному, к другому: одних не застал дома, других, оказалось, не было в городе. Взяв с собой сколько можно было больше при таких обстоятельствах людей [= свидетелей. — В. М.], я пошел. Потом, взяв факелы в ближайшей лавочке, мы вошли в дом: дверь была отворена служанкой, которой было дано это поручение. Толкнув дверь в спальню, мы, входившие первыми, увидели его еще лежавшим с моей женой, а вошедшие после — стоявшим на кровати в одном хитоне. Тут, мужи афинские, я ударом сбил его с ног и, скрутив ему руки назад и связав их, стал спрашивать, на каком основании он позволяет себе такую дерзость: входить в мой дом. Он вину свою признал, но только слезно молил не убивать его, а взять с него деньги. На это я отвечал: «Не я убью тебя, но закон нашего государства; нарушая закон, ты поставил его ниже твоих удовольствий и предпочел лучше совершить такое преступление по отношению к жене моей и детям, чем повиноваться законам [= довод ad legem. — В. М.] и быть честным гражданином [= довод к морали. —В. М.]». Таким образом, мужи афинские, он получил то возмездие, которое, по повелению закона, должны получать подобного рода преступники; но при этом он не был втащен силой с улицы в дом и не прибег к домашнему очагу, как утверждают обвинители4.
1 Например: Mayer R. How to win any argument: without raising your woice, losing your cool, or coming to blows. Career Press, 2005. P. 102.
2 Источник данного термина: Garsten В. Saving persuasion. A defense of rhetoric and judgment. Harvard Univ. Press, 2006. P. 41 & 42.
3 The ehos of rhetoric / ed. M. J. Hyde. Univ, of South Carolina Press, 2004. P. 10.
4 Дератани H. Ф., Тимофеева H. А. Греческая литература. M., 1965. С. 453 и 456.
Пристыдить, а тем более опозорить человека, сделать его посмещи-щем можно только перед третьими лицами:
Люди больше стыдятся того, что делают на глазах других [курсив наш. — В. М.] и явно, откуда и пословица «Стыд находится в глазах». Поэтому мы больше стыдимся тех, кто постоянно будет с нами и кто на нас обращает внимание, потому что в том и другом случае мы находимся на глазах этих людей. Люди более стыдливы в том случае, когда им предстоит быть на глазах и служить предметом внимания для тех, кто знает их проступки.
Аристотель. Риторика
Поэтому моральная, или этическая аргументация1 становится гораздо более действенной в случае присутствия свидетелей. Древнегреческий философ-софист Антифонт (480—411 до н. э.) вполне резонно отмечает:
Справедливость заключается в том, чтобы не нарушать законы государства, в котором состоишь гражданином. Так, человек будет извлекать для себя наиболыпе пользы из применения справедливости, если он в присутствии свидетелей [здесь и далее курсив наш. — В. М.] станет соблюдать законы, высоко их чтя, оставаясь же наедине, без свидетелей, будет следовать законам природы. Ибо предписания законов произвольны и искусственны, веления же природы необходимы. Итак, тот, кто нарушает законы, если это остается тайным, свободен от позора и наказания; если же его противозаконный поступок открывается, то его постигает позор и кара2.
Таким образом, фактор свидетеля оказывается для классической риторики и эристики очень значимой и весомой категорией. Приведем эпиграф, предваряющий роман Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена»:
Людей страшат не дела, а лишь мнения об этих делах.
Апелляция к моральным аксиомам активно применяется в судебном красноречии. На этом доводе была построена одна из лучших речей выдающегося русского адвоката Федора Никифоровича Плевако (1842— 1908):
В Калуге, в окружном суде, разбиралось дело о банкротстве местного купца. Защитником купца, который задолжал многим, был вызван
1 Об этом типе аргументации см., в частности, кн.: Baum R. Ethical arguments or analysis. New York, 1979; Clark R. Introduction to moral reasoning. St. Paul, 1986; Toulmin S. E. The uses of argument. 2nd ed. Cambridge Univ. Press, 2003 (раздел «Ethical reasoning», pp. 393—422) и др.
2 Антология мировой философии: в 4 т. Т. 1. М., 1969. С. 320.
Ф. Н. Плевако. Представим себе тогдашнюю Калугу второй половины XIX века. Это русский патриархальный город с большим влиянием старообрядческого населения. Присяжные заседатели в зале — это купцы с длинными бородами, мещане в чуйках и интеллигенты доброго, христианского нрава. Здание суда было расположено напротив кафедрального собора. Шла вторая седмица Великого поста. Послушать «звезду адвокатуры» собрался весь город. Федор Никифорович, изучив дело, серьезно приготовился к защитительной речи, но «почему-то» ему не давали слова. Наконец, около 5 часов вечера председатель суда объявил:
— Слово принадлежит присяжному поверенному Феодору Никифоровичу Плевако.
Неторопливо адвокат занимает свою трибуну, как вдруг в этот момент в кафедральном соборе ударили в большой колокол — к великопостной вечерне. По-московски, широким размашистым крестом Плевако совершает крестное знамение и громко читает: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности... не даждь ми. Дух же целомудрия... даруй мне... и не осуждати брата моего...» Как будто что-то пронзило всех присутствующих. Все встали за присяжными. Встали и слушали молитву и судейские чины. Тихо, почти шепотом, словно находясь в храме, Плевако произнес маленькую речь, совсем не ту, которую готовил: «Сейчас священник вышел из алтаря и, земно кланяясь, читает молитву о том, чтобы Господь дал нам силу “не осуждать брата своего”. А мы в этот момент собрались именно для того, чтобы осудить и засудить своего брата. Господа присяжные заседатели, пойдите в совещательную комнату и там в тишине спросите свою христианскую совесть, виновен ли брат ваш, которого судите вы? Голос Божий через вашу христианскую совесть скажет вам о его невиновности. Вынесите ему справедливый приговор». Присяжные совещались пять минут, не больше. Они вернулись в зал, и старшина объявил их решение:
— Нет, не виновен.
Речь известного адвоката Генри Резника по делу журнала «Наш современник», использовавшего несуществующую цитату из книги проф. Г. Брановера, начинается следующими словами:
В номере одиннадцатом журнала «Наш современник» за 1990 год опубликована критическая статья заместителя главного редактора Александра Казинцева «Я борюсь с пустотой». Автор начинает свою борьбу с приведения довольно обширной выдержки из книги Германа Брановера «Возвращение». Процитированный текст носит вполне определенный характер. Он омерзителен. Первое право человека, закрепленное во всех международно-правовых актах, — это право на жизнь. Первая нравственная заповедь, объединяющая все мировые религии — «Не убий». В пяти фразах, составляющих цитату, восхваляется убийство, прославляется геноцид.
Эту же тактику использует адвокат Анна Ставицкая в своей речи в защиту художников-концептуалистов, обвиненных в 2003 году группой верующих в оскорблении христианской религии:
Больше всего меня поражает в этом деле то, что главными свидетелями обвинения выступают люди, которые разгромили выставку. Эти люди называют себя оскорбленными верующими. В судебном заседании они живописали, насколько выставка потрясла их религиозное сознание. Но я никак не могу понять, как люди, которые называют себя верующими и считают себя глубоко оскорбленными, сами, своими действиями могут оскорблять христианство и нарушать основные заповеди. В судебном заседании с очевидностью было установлено, что все они просто-напросто лгали, а также нарушили христианскую заповедь — непротивление злу насилием. Если они считают, что выставка — это зло, то они не могли это зло остановить насилием, они как верующие должны были использовать другие средства.
Выше было указано, что общепринятые ценности и, в частности, моральные аксиомы общества закреплены и кодифицированы в конституции, в различного рода сводах законов. Приведем пример аргумента к праву, или к закону [лат. argumentum ad legem], из речи Ю. Шмидта, одного из адвокатов главы концерна ЮКОС М. Ходорковского, обвиненного в крупных финансовых махинациях:
Статья 9 УК РФ гласит, что преступность и наказуемость деяния определяются уголовным законом, действовавшим во время совершения этого деяния. Уголовный закон, устанавливающий преступность деяния, усиливающий наказание или иным образом ухудшающий положение лица, обратной силы не имеет. Инкриминируя Ходорковскому включение заведомо ложных сведений о деятельности, в результате которой был получен доход, и источнике его получения, причем не только в налоговые декларации, но и в иные документы, следствие, формально предъявляя Ходорковскому обвинение по ст. 198 УК РФ в редакции ФЗ от 25.06.1998, фактически обвиняет его по этой статье, но в редакции ФЗ от 08.12.2003, принятой спустя три года после совершения инкриминируемых действий. Таким образом, предъявленное Ходорковскому обвинение противоречит требованиям ст. 9 УК РФ. Тот факт, что следствие умышленно использует формулировки закона, значительно расширившего диспозицию данной статьи за счет криминализации действий, ранее не считавшихся преступными, свидетельствует о том, что оно само прекрасно понимает, что в действиях Ходорковского, совершенных задолго до принятия указанного закона, состав преступления отсутствует.
Ю. Шмидт апеллирует к общепринятой максиме римского права «Lex prospicit, non respicit» ‘Закон не имеет обратной силы’, букв. ‘Закон вперед смотрит, не назад’.
В судебной практике моральная аргументация нередко применяется в сочетании с доводом к пафосу. Данная мощная (особенно в глазах присяжных и публики) комбинация может быть нейтрализована аргументацией ad rem. Проиллюстрируем сказанное на примере
из речи Генриха Падвы, выступившего адвокатом по делу о доведении до самоубийства. Обвиняемым был молодой человек девятнадцати лет, не выполнивший обещание жениться, в результате чего двадцатилетняя девушка наложила на себя руки:
Доведение до самоубийства!
Вдумайтесь в страшный смысл этого тяжкого обвинения, товарищи судьи! [argumentum adjudicem. —В. М.]. Что должно было скрываться за этой краткой, но достаточно выразительной юридической формулировкой? Какие отношения? Какие люди? Горькая картина должна была бы развернуться перед вами, не картина смерти, так красноречиво здесь обрисованная обвинителем, а изображение предшествующих этой смерти страданий, унижений, боли, безысходности. Вы должны были бы здесь увидеть сильного, сурового, нет, не сурового, а жестокого, своевольного человека и мысленно представить себе его слабую, глубоко несчастную, мятущуюся жертву. И этого мало! Вам должны были продемонстрировать, как эта жертва безуспешно бьется в тисках материальной, служебной или иной зависимости, как безрезультатно пытается освободиться от пут подчиненности, как ищет и не находит путей к спокойной и свободной жизни. Вас должны были, наконец, убедить в том, что между самоубийством девушки и поведением любимого ею человека имеется причинная связь, что казавшееся ей единственным выходом решение умереть естественно и логично вытекало из тех условии, в которых оказалась она по злой воле другого человека.
Что же увидели вы, товарищи судьи? Что узнали вы за эти дни? Что сможете именем Республики провозгласить людям, вас избравшим и пришедшим сюда узнать правду о причинах гибели молодой девушки? Где истина, в чем она?
Всего лишь несколько месяцев назад молодой парень познакомился с молодой девушкой. Меньше чем через месяц после знакомства началось их сожительство. Каковы же были взаимоотношения Каулина и Алимовой в период их интимной связи и особенно в последнее время? Я беру на себя смелость утверждать, что ничто в отношениях этих молодых людей, ничто в поведении Каулина не предвещало трагедии. Да, я готов согласиться с тем, что Каулин после кратковременного знакомства, не задумываясь над серьезностью своего отношения, не проверяя глубины чувства, не отдавая себе отчета в значимости последствий такого шага, легкомысленно вступил в интимную связь с девушкой. Но, простите, разве эта связь — односторонний акт? Разве все сказанное в равной мере не относится и к той, кого и невозможно и, быть может, кощунственно сейчас упрекать в чем-либо? Уважая чувства матери, я обойду молчанием показания Антонины Петровны Алимовой по поводу того, как начиналась интимная близость Каулина и Алимовой, но я не могу не возразить прокурору, пытавшемуся изобразить Каулина эдаким опытным совратителем и развратником, жуиром, запутавшим в своих тенетах наивную девушку [моральная аргументация. —В. М.]. Ничто в прошлом Каулина об этом не свидетельствует. Напротив, он утверждает, что Алимова первая женщина в его жизни, и никто даже не попытался опровергнуть эти его показания. И вместе с тем по возрасту Каулин моложе Алимовой, пусть всего лишь на один год, да и жизненный опыт у Гали к моменту знакомства
был богаче, если только можно назвать «богатством» горькие ошибки и расплату за них в местах лишения свободы [тонкая тактика дискредитации жертвы. — В. М.]... (впрочем, не будем порочить память умершей), но согласитесь, товарищи судьи, что трудно при известных нам фактах увидеть в моменте первой близости в Гале — жертву, а в Вадиме — совратителя.
Алимова сама говорила им [свидетелям. — В. М.], что ей хорошо с ним, весело, что она его любит. Вы слышите, товарищи судьи, сама Алимова говорила, что ей хорошо с Вадимом, весело, а вас пытаются убедить в обратном! Ни одной жалобы от Гали на Вадима не слышал никто: ни подруга, ни мать, ни брат, ни знакомый. Ни одного факта оскорблений, избиения, издевательства, ни одного случая умышленного унижения достоинства, принуждения со стороны Вадима мы здесь не узнали. Но ведь только такие обстоятельства предусмотрены законом как необходимый элемент состава преступления, называемого доведением до самоубийства.
Как видим, целью адвоката было показать и доказать несоответствие действий молодого человека формулировке закона. Довод ad rem, используемый защитником, оказался гораздо сильнее, чем и аргументация к жалости (в данной ситуации вполне естественной), и моральная аргументация со стороны прокурора, подгонявшего действия обвиняемого под статью о доведении до самоубийства. Вадим Каулин был оправдан.
Эту же тактику защиты (довод ad rem против моральной аргументации) избирает известный адвокат С. Л. Ария в своей речи по делу о соучастии сына в убийстве матери, пытаясь вывести своего клиента из-под расстрельной статьи («убийство с особой жестокостью», на чем настаивал прокурор):
Есть у защиты еще одно соображение, относящееся к юридической оценке дела: представляется неосновательной квалификация преступления Раскина по признаку особой жестокости. Если мы будем оперировать мерками морали, тогда следует согласиться, что всякое убийство близкого человека свидетельствует о жестокости [курсив наш. — В. М.]. Но мы юристы, а юридический критерий более узок, чем критерий моральный. Он сформулирован в известном вам руководящем указании Верховного суда СССР и звучит так: отягчающий признак особой жестокости лишь там, где убийца проявил стремление причинить особые страдания своей жертве [этого в действительности не было. — В. М].
В данном случае адвокат был абсолютно прав, однако моральная аргументация и, в частности, argumentum ad atrocitas [лат. ‘довод к жестокости’] оказались в глазах судей сильнее, чем довод ad rem: по решению суда молодой человек был расстрелян, а его дело стало хрестоматийным примером несправедливого приговора.
4.2. Доказательство и опровержение
Доказательство, посредством которого выясняется ложность тезиса, в логике и теории аргументации принято именовать опровержением [лат. refutatio], или деструктивной аргументацией, например: «Акула — это рыба. Следовательно, акула не является млекопитающим». Приемы, тактики и схемы опровержения иногда выделяют в качестве предмета скептической риторики [англ, skeptical rhetoric]1. Классическим образцом использования таких приемов и тактик считается диалог Платона «Горгий».
Речевой акт, состоящий в обоснованной критике чьего-либо мнения (т. е. тезиса) или довода, в аргументированном осуждении или отрицании какого-либо авторитета, в античной риторике назывался антире-зисом [греч. avTipfjotg ‘опровержение’]2. Вот как использует антирезис известный советский адвокат С. Л. Ария в своей речи 1965 года по делу об убийстве:
Прокурор говорит, что Раскин в самом начале преступления набросился на мать, зажал ей рот [= опровергаемый тезис. —В. М.]. Об этом показывал Сапронович на предварительном следствии. Думаю, что это утверждение не имеет серьезной основы. Показания Сапроновича в той части, где он как-то стремится переложить часть своей вины на чужие плечи, требуют весьма критического отношения. Взвесьте следующие точные сведения. Говорят, что в момент нападения и нанесения ножевых ударов рот Елены Ивановны был зажат рукой сына. Но соседи Московкина, Майн-стер и Сухорукова слышали отчаянный крик несчастной женщины, который повторился дважды, пока она не рухнула на пол, они показали суду, что это был не стон, а именно крик. Значит рот ее не был зажат.
Из показаний Сапроновича на следствии и заключения медиков видно, что убийство Елены Ивановны было делом нескольких секунд. Посмотрите на схему нанесенных ей ранений: они нанесены по всей поверхности груди и брюшины, от правого до левого бока. Значит корпус потерпевшей в краткий миг убийства не заслонялся в какой-либо части чьим-то посторонним телом. А между тем помеха такая была бы неизбежной, если бы Виктор Раскин в этот момент был между матерью и нападавшим Сапроновичем. Прокурор обращает наше внимание на то, что у Елены Ивановны обнаружена ссадина слизистой оболочки правой губы. Это, по его мнению, след давления руки сына на рот потерпевшей. Между тем медицинская экспертиза на мой вопрос дала заключение, что с учетом повреждения в этом же месте зуба и десны, можно полагать, что ссадина образовалась при падении и ударе лицом о поверхность пола. Прокурор парирует такое объяснение ссылкой на положение трупа: труп лежал на спине, поэтому удара лицом о пол быть не могло. Полагаю, что и это неверно. На верхней поверхности бедра и животе трупа при осмо
1 Термин предложен Джеймсом Кэстли. См.: Kastely J. L. Rethinking the rhetorical tradition. From Plato to postmodernism. Yale Univ. Press, 1997. P. 23.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 15.
тре места происшествия отмечен тонкий след серой пыли с едва различимым рубчатым рисунком, похожим на фактуру лежавшего рядом плетеного коврика. Поэтому думаю, что Елена Ивановна упала вначале лицом вниз, а затем перевернулась на спину.
Считаю поэтому, что никаких убедительных данных о том, что Виктор Раскин зажал матери рот, мы не имеем.
Опровержение, а также процесс критики чужих и защиты своих доводов считаются сутью и основой любой дискуссии1. Как видим, аргументы могут подтверждать не только истинность тезиса, но и его ложность. В этом плане аргументация может быть определена как «оценка определенных идей с целью отнесения их к разряду истинных или ложных»2. Основными тактиками логического доказательства и логического опровержения являются:
1. Прямое доказательство, когда подыскиваются только такие аргументы, которые служат лишь поддержке определенного тезиса и из которых данный тезис непосредственно вытекает. Например: «Прилагательное в словосочетании золотые волосы метафорично» (тезис), поскольку «оно допускает замену сравнением: желтые, как золото, волосы» (аргумент, подтверждающий истинность тезиса).
Удачное обоснование собственного тезиса неизбежно ведет к косвенному опровержению тезиса противника. При этом «идеи и предложения оппонентов не анализируются и не подвергаются критике», роль «судьи» выполняет аудитория — читатель или слушатель, которые «выбирают наиболее убедительно изложенное»3. Голландские логики Франс X. ван Еемерен (род. в 1946) и Роб Гроотендорст (1944—2000), принадлежащие так называемой Амстердамской школе, полагают, что защита собственного тезиса — лучшая форма опровержения тезиса противника4. Используемая при косвенном опровержении аргументация именуется конструктивной. Следует помнить о том, что такая аргументация «не затрагивает противоположных идей и мнений», а «для формирования глубоких и устойчивых убеждений наряду с позитивными знаниями требуется и критический элемент — убедительная демонстрация несостоятельности альтернативных концепций»5.
Вместе с тем здесь следует учитывать и то, что не все альтернативные концепции, мнения и воззрения заслуживают упоминания и рас
1 Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 140.
2 Илъинова E. Ю. Смысловая организация текста аргументации. Волгоград, 1996. С. 11; ср.: Бругпян Г. А. Аргументация. Ереван, 1984. С. 7.
3 Об искусстве полемики / ред. П. Н. Федосеев. М., 1980. С. 129—130.
4 Еемерен Ф., Гроотендорст Р. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 115.
5 Об искусстве полемики. М., 1980. С. 129.
смотрения. Джерри Спенс, автор одного из лучших и наиболее востребованных курсов эристики, утверждает: «Мы не должны спорить с теми, у кого нет авторитета»1. За данным утверждением стоит античная традиция, ср.:
Так вот, умозаключение есть речь, в которой если нечто предположено, то через положенное из него с необходимостью вытекает нечто отличное от положенного.
Доказательство имеется тогда, когда умозаключение строится из истинных и первых [положений] или из таких, знание о которых берет свое начало от тех или иных первых и истинных [положений].
Диалектическое же умозаключение — это то, которое строится из правдоподобных [положений].
Истинные и первые [положения] — те, которые достоверны не через другие [положения], а через самих себя. Ибо о началах знания не нужно спрашивать «почему», а каждое из этих начал само по себе должно быть достоверным.
Правдоподобно то, что кажется правильным всем или большинству людей или мудрым — всем или большинству из них или самым известным и славным.
Аристотель. Топика
Подробный критический анализ альтернативной концепции уместен лишь в том случае, если она обогащает наши знания об исследуемом объекте.
2. Прямое опровержение состоит в критике рассуждений противника, собственный же тезис при этом не затрагивается и не доказывается. Все наши силы уходят на борьбу с оппонентом, и в этом состоит слабая сторона прямого опровержения, ибо «нет ничего хуже, чем оказаться в плену у интересов противника, позволить ему навязать нам тему полемики и, таким образом, оказаться в ситуации, когда вместо развития собственных взглядов разбирают чужие, обсуждают то, что занимает противника»2.
Майкл Скривен пишет: «Следует запомнить, что любая аргументация предполагает наличие посылки и определенных шагов от этой посылки к выводу, и если мы собираемся ее опровергнуть, то возможными целями атаки могут быть либо посылка, либо демонстрация, либо вывод»3. Рассмотрим подробнее указанные три способа прямого опровержения:
А. Критика тезиса (вывода) оппонента. Так, если кто-то необоснованно утверждает, что «Иванов — серьезный ученый» (тезис), то мы говорим, что придерживаемся иной точки зрения по этому вопросу,
1 Spence G. How to argue and win every time: at home, at work, in court, everywhere, everyday. New York, 1996. P. 21.
2 Об искусстве полемики. M., 1980. С. 129 и 59.
3 Scriven М. Reasoning. New York, 1976. Р. 39.
и подбираем соответствующие аргументы, например: «Иванов плохо знает историю вопроса» (1); «Иванов не знает новую специальную литературу» (2); «Логика изложения в большинстве его работ оставляет желать лучшего» (3) и т. д.
Б. Критика аргументов (посылок) оппонента. Например:
— Иванов — серьезный ученый.
— Почему вы так считаете?
— У него более трехсот публикаций [аргумент ad питегит].
— Это говорит только о том, что он любит писать [reductio ad absurdum].
Указание на то, что данная посылка или данный аргумент ведут к абсурдному выводу, в формальной логике называется argumentum ad absurdum [лат. ‘довод к абсурду’] или argumentum ex absurdo [лат. ‘довод от абсурда’]1; использование этого приема может сопровождаться иронией. Комбинацию довода к абсурду в сочетании с иронией как эристическую технику разработал и активно использовал афинский философ и оратор Сократ.
В. Так называемое опровержение демонстрации (т. е. опровержение способа доказательства) состоит в критике хода рассуждения, в результате которого тезис логически не вытекает из аргументов. Целью такой критики является доказательство того факта, что демонстрация, связывающая данный тезис с данным аргументом, лишена логики. Опровергнуть демонстрацию можно, в частности, с помощью приема reductio ad absurdum [лат. ‘сведение к абсурду’], состоящего в том, что из тезиса противника выводится следствие, противоречащее здравому смыслу.
С тем, чтобы показать силу данного приема, опровергнем с его помощью следующий античный софизм: «Сидящий встал и пошел. Значит, сидящий способен ходить»2. Reductio ad absurdum: «То есть человек способен ходить сидя?» Дело в том, что, встав, человек перестал быть сидящим. Софизм построен на уловке non sequitur: из того, что сидящий встал, следует лишь то, что он перестал быть сидящим, и никак не следует (лат. non sequitur) то, что человек якобы «способен ходить сидя».
4.3. Этические границы доказательства и опровержения
Специалисты относят к числу опорных для тезиса не только факты и общепринятые ценности («ценности, ценностные иерархии и цен
1 Shaw Ch. G. Logic and theory in practice. Kessinger Publishing, 2005. P. 248. Экспрессивные формы этого выражения: «argumentum ad absurdiorem» (сравн. степень), «argumentum ad absurdissimum» (превосх. степень).
2 Аристотель. О софистических опровержениях // Соч.: в 4 т. T. 2. М., 1978. С. 539.
ностные категории»), но также «теории и презумпции»1. Думается, однако, что не всякая теория и не всякая презумпция (предположение, основанное на вероятности) является прочным основанием для логически безупречного доказательства. Вместе с тем некоторые теории, некоторые презумпции и утверждения, например об интеллектуальном равенстве мужчин и женщин или представителей различных рас или национальностей, в приличном обществе обсуждать и подвергать сомнению не принято, поэтому они также имеют характер аксиом.
В богословии существует понятие катафазиса [греч. катасраспс; ‘утверждение’] — утверждения некой истины как такой аксиомы, логический анализ, постижение, исследование и познание которой лежат за пределами возможностей человеческого разума, «за горизонтом понимания» (выражение, принадлежащее известному русскому богослову В. П. Океанскому), а потому являются предметом умолчания (прот. апофазис). Катафазис de facto означает запрет на обсуждение. Предметом катафатического умолчания в теологии являются, в частности, сущность и само существование Бога:
Дамаскин начинает с исповедания непостижимости Божества и ограничивает богословскую пытливость «пределами вечными», пределами Откровения и «предания Божия». И не все познаваемое выразимо и удо-бовыразимо. Истина бытия Божия имеет непреложную и естественную очевидность, постигается из рассматривания самого мира. Но что есть Бог «по существу и по естеству», — это совершенно непостижимо и недо-ведомо. Впрочем, от противного мы можем с некоторой очевидностью усмотреть, что Бог не есть. Возможны, во-первых, отрицательные определения, «чрез отрицание всего», что сказуется о твари, — «и одно в Нем постижимо: Его беспредельность и непостижимость». Во-вторых, познание того, что не есть самое существо Божие, но «что относится к естеству», — таковы определения Бога, как Премудрого и Благого. Этого рода положительные имена означают Бога, как Виновника всего, т. е. в Его творческом Откровении миру, и переносятся на Него от Его произведений (или дел). Таким образом Дамаскин различает апофатическое и катафати-ческое богословие. Катафатически говорится только о действиях Божиих («энергиях»), если только катафатическая форма не прикрывает апофа-тического смысла. И богословский катафазис должен опираться всегда на прямое свидетельство Откровения.
Протоиерей Георгий Флоровский. Византийские Отцы V—VIII веков
В апофатической («негативной») теологии «у Бога нет (не существует) бытия или Бог существует [курсив наш. — В. М.] за бытием. Апофазис — декларация, экспликация, ответ, который, принимая на предмет Бога отрицательную или вопросительную форму, стано
1 Например: Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 1.
вится порой совершенно неотличим от атеизма» (Ж. Деррида. Эссе об имени). Далее это парадоксальное доказательство существования Бога используется уже как аргумент — так называемый argumentum ad existentiam Dei (термин латиноязычной теологии). Большинство людей нуждается в психологической опоре, страшится смерти, вера же дает им опору в виде надежды на поддержку свыше и на жизнь после смерти. Врач-психиатр Ю. Р. Вагин не без некоторого (свойственного представителям медицины) здорового цинизма пишет:
«Из 6 миллиардов населения Земли на сегодняшний день 33% исповедуют христианство, 19,6% — ислам, 13,4% — индуизм, 5,9% — буддизм, 3,8% — этнические религии, 0,2% — иудаизм. Итого: 75,9%, или более трех четвертей населения Земли, на сегодняшний день по факту не способны жить спокойно и счастливо без твердой уверенности в том, что о них заботится некая высшая сила, что у них есть некое иное, нежели земная жизнь, предназначение и что по окончании этой жизни им может светить что-то еще»1.
Готов ли автор повторить свои слова у постели умирающего христианина, верующего в грядущую встречу с близкими? Думается, что не только врач, но и священник знает печальную истину о том, что post mortem никаких встреч уже не будет, однако отнюдь не все, что мы знаем, следует говорить людям, подобно тому как не все (хотя бы из вежливости) следует называть своими прямыми именами. Именно поэтому в обществе всегда существовали и будут существовать определенные тематические и номинативные запреты.
1 Вагин Ю. Р. Страх: Тифоаналитический подход. Пермь, 2005. С. 7—8.
Тема 5
ВОПРОС ОБ ИНВЕНЦИИ И МЕТОДЕ ОБЩИХ МЕСТ1
В специальной литературе находим немало различных, порой абсолютно несовместимых трактовок инвенции и метода общих мест. Размышляя о сложных перипетиях понятия инвенции, Элберт Харрингтон пишет:
«Идеи редко бывают новы, времена же всегда наступают новые. При исследовании риторики новая идея может и не появиться, поскольку данный предмет очень стар, и бесчисленные идеи прошлого о нем известны. Однако старые идеи должны быть приспособлены к новому времени, поэтому каждое поколение исследователей риторики должно вновь и вновь пересматривать [курсив наш. —В. М.] понятие риторической инвенции»2.
Одна из причин традиционных сложностей в осмыслении и применении метода общих мест и необходимости пересмотра его трактовок — неопределенность термина топос (греч. голод). В связи с данным обстоятельством известный историк риторики Майкл Лефф, более сорока лет преподающий этот предмет в University of Memphis (США), признается, что изучение взглядов ученых на инвенцию и топику «привело его к фрустрации» (с. 203):
Я приступил к еще более тщательному изучению истории вопроса, предположив, что история топики и инвенции изучена недостаточно адекватно и что если исследовать это учение более обстоятельно, то мы могли бы восстановить систему инвенции в виде, который более или менее соответствовал бы современным потребностям теории и практики.
Со временем я обнаружил, что поставил перед собой бессмысленную и невыполнимую задачу. Главное состояло в том, что понятие топики
1 Данный чрезвычайно сложный и крайне запутанный вопрос кратко и популярно рассмотрен нами в статье: Москвин В. П. Топика и инвенция // Русская речь. М.: Наука, 2010. С. 33—42.
2 Harrington Е. A modern approach to invention // Quarterly journal of speech. Vol. 48. 1962. P. 373.
и инвенции оказалось неясным и многозначным концептом. Термин топик иногда обозначал способ вывода, иногда — аспект рассмотрения предмета, иногда — позицию аудитории, иногда — тип темы, иногда — родовой рубрикатор риторического материала, а иногда — ряд всех этих альтернативных значений. Можно было бы систематизировать некоторые из этих значений и рассмотреть их как разные ресурсы аргументации, однако трудно было понять, как все это можно объединить в рамках одной теории1.
Одним из источников неясности старинных трактатов (в том числе и тех, к которым обращался Майкл Лефф) является то общеизвестное обстоятельство, что античные и средневековые ученые, как правило, не давали точных определений для используемых ими терминов. Так, рассматривая использование термина логос в трактате Диогена Лаэртского, известный русский философ отмечает:
В дальнейшем вплоть до конца изложения стоической логики (VII: 54—83) мы находим у Диогена Лаэрция — и притом для нас неожиданно — довольно систематическое изложение всего содержания стоической диалектики. Заранее, однако, скажем, что изложение это изобилует неясностями [курсив наш. —В. М], и особенно в связи с термином logos. В одних случаях это «речь» (VII: 57), в других случаях это «слово» (VII: 60), в третьих случаях это «грамматическое предложение» (VII: 56), в четвертых случаях это «доказательство», «аргументация» (VII: 76—82). Для переводчика трактата Диогена Лаэрция и для его комментатора это обстоятельство доставляет большие трудности, которые можно преодолеть только после значительных логически-философских усилий.
А. Ф. Лосев. Диоген Лаэрций о стоиках
Этот же упрек Диоген Лаэртский адресует Платону:
Словами Платон пользовался очень разными, желая, чтобы его учение не было легкоуяснимым для людей несведущих. Он пользуется одними и теми же словами в разных значениях [здесь и далее курсив наш. —В. М.] — например, говорит «простой» вместо «бесхитростный», но иногда Платон говорит «простой» и вместо «дурной», а иногда вместо «мелкий». Особенно своеобразно понимает он «мудрость» — как знание вещей умопостигаемых и существующих, знание, свойственное богу и душе, отделенной от тела. Называет он мудростью также и философию, ибо она вселяет стремление к божественной мудрости. Общепринятым же образом называет он мудростью всякий опыт, говоря, например, «мудрый ремесленник». Часто и наоборот, он пользуется разными словами или обозначениями одного и того же — например, «идею» (idea) он называет и «образ» (eidos), и «род» (genos), и «образец» (paradeigma), и «начало» (arche), и «причина» (aitiori). Пользуется он даже противопо-
1 Leff М. Up from theory: or I fought the topoi and the topoi won // Rhetoric society quarterly. Vol. 36. 2006. № 2. P. 20^205.
ложными выражениями для одного и того же — например, чувственно воспринимаемое он называет и сущим и не-сущим: сущим — по своему порождению, не-сущим — по непрерывному изменению; идею он называет не движущейся и не пребывающей, а также единой и многой. Это его обычай во многих случаях1.
Аристотель, ученик Платона, в этом плане не является исключением. Тот, кто внимательно читал его трактаты, знает, что в них есть немало темных мест, неясностей и логических нестыковок. Внимательно сравним, к примеру, следующие два определения:
Но есть два вида законов — частный и общий. Частным я называю написанный закон, согласно которому люди живут в государстве, общим — тот закон, который признается всеми людьми, хотя он и не написан.
Аристотель. Риторика, гл. X, ч. 3
Я утверждаю, что существует закон частный и закон общий; частным я называю тот закон, который установлен каждым народом для самого себя; этот закон бывает и писаный, и неписаный. Общим законом я называю закон естественный.
Аристотель. Риторика, гл. XIII
Как видим, термин частный закон в «Риторике» Аристотеля имеет как минимум два определения и, соответственно, значения. Поскольку значения термина топ в трактатах Аристотеля до сих пор не выявлены и не определены, их следует выявить и определить; только в этом свете можно рассмотреть и, при необходимости, пересмотреть или уточнить понятие инвенции.
Известно, что термин голод был введен философом-софистом Протагором. Метод отыскания аргументов, открытый софистами, получил развитие в учении Аристотеля (384—322 до н. э.) о топике2, определившем понимание инвенции на два с лишним тысячелетия — во-первых, в риториках античного Рима, во-вторых, в средневековых риториках и, в-третьих, в современной научной традиции. Цицерон, рассматривая «Топику» Аристотеля, изложенную им в восьми книгах (или, точнее, разделах), высоко оценивает этот трактат, однако абсолютно справедливо подчеркивает некоторую его неясность:
Однажды ты был у меня в Тускуле, и когда каждый из нас для своих занятий разворачивал какие хотел книги, попалась тебе некая «Топика» Аристотеля, изложенная во многих книгах. Привлеченный заглавием, ты стал настойчиво спрашивать мое о ней суждение. Я объяснил, что
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 187.
2 См.: Аристотель. Топика // Соч.: в 4 т. T. 2. М., 1978. С. 347—531.
в этих книгах содержится открытое Аристотелем учение о приискании доказательств, с помощью которого мы достигаем знания об этом, не плутая, а путем науки. Тогда с обычной твоей скромностью, но — как я легко мог заметить — с горячим желанием ты попросил меня преподать все это тебе. Я же — отнюдь не для того, чтобы избежать труда, но, думая о твоей пользе, — убеждал тебя или прочитать самому, или от одного ученейшего ритора усвоить всю эту науку. Как я узнал от тебя, испробовал ты и то, и другое. Но от книг оттолкнула тебя их темнота [курсив наш. — В. М.]1.
Особенно «темным» представляется смысл, который вкладывает Аристотель в ключевой для его концепции термин топ. Судя по контекстам его употребления, в трактате «Топика» данный термин имеет следующие значения:
1. ‘Правило, закон, аксиома’, ср.: «Доказательство должно касаться одного из значений сказанного [речь идет о законе тождества тезиса. — В. М.]. Этим топом следует, однако, пользоваться, когда многозначность скрыта» (с. 377); «Другой топ: более выдающееся предпочтительнее менее выдающегося [= аксиома. —В. М.]» (с. 399). В раннем трактате Марка Туллия Цицерона «De inventione», который был написан им в девятнадцатилетнем возрасте под явным вниянием Аристотеля, читаем: «Inventio est excogitatio [= букв, ‘выдумывание’] rerum [курсив наш. — В. М.] verarum aut veri similium, quae causam probabilem reddant». Значение термина res (особ, в форме множ.) — ‘ценность’, ср. греч. айсора ‘ценность’ (от а^юд ‘ценный’), т. е. Цицерон, вслед за Аристотелем («quam Aristoteli visam esse diximus»), в исходном определении инвенции трактует топики как аксиомы2. Напомним, что аксиома представляет собой суждение, не требующее доказательств, «общее» (= общепринятое) положение [ср. лат. locus communis ‘общее положение’ < греч. голод xotvog], «избитую истину», которую никто не посмеет отрицать, пункт «общего согласия» [лат. consensus omnium].
В дальнейшем эта трактовка топа определила одну из традиций толкования инвенции и метода общих мест. Именно к этой традиции можно отнести, например, данное известным французским филологом Освальдом Дюкро определение топа как «положения, которое в данном обществе представляется как общепринятое»3. В этом значении термин топ используется, к примеру, в таком типовом контексте: «конвенция, общее место, или риторический топ (convention, commonplace, or rhetorical topos)»4. Этому смыслу термина топ соответствует замечание
1 Цицерон М. Т. Эстетика. Трактаты. Письма. М., 1994. С. 63.
2 М. Tullii Ciceronis De inventione //M. Tullii Ciceronis Opera. Biponti, 1780. P. 140—141.
3 Ducrot O. Topoi et formes topiques // Theorie des topoi / ed. J.-C. Anscombre. Paris, 1995. P. 86.
4 Marx W. Рец. на кн.: Medieval rhetoric. A casebook / ed. S. D. Troyan. New York & London: Routledge, 2004 // Rhetorical review. Vol. 3. 2005. № 3. P. 19.
немецкого филолога Христиана Стеттера о том, что «топос представляет собой место общего доверия, где встречаются [точнее, находят общий язык. — В. М.] оратор и аудитория»1.
2. Второе значение термина топ в трактате Аристотеля — ‘параметр анализа, угол зрения для производства доводов’, ср.: «Топы для выяснения вопроса о том, какие предметы более желательны и лучше» (с. 394). Используя термин топ в значении ‘угол зрения’, Аристотель регулярно, иногда по пять-шесть раз на одной странице, использует при нем выражение «следует смотреть,...» (см., например, с. 501). В английском переводе трактата Марка Туллия Цицерона «De inventione», принадлежащем известному британскому историку и филологу Чарльзу Дюку Йонджу (1812—1891), читаем: «АН statements are confirmed by some argument or other, either by that which is derived from persons, or by that which is deduced from circumstances [выделение наше. — В. M.]» (I: XXIV). Т. е., по мысли Цицерона, аргументы «производятся» и «выводятся из человека» (точнее, из его характеристик) или же «из обстоятельств». После подробного перечисления эристически значимых характеристик лица (таких, как раса, пол, национальность и др.) следует фраза: «But all argumentation, which can be derived from those topics [выделение наше. — В. M.] which we have mentioned, ought to be either probable or unavoidable» (I: XXIX). Как видим, типовые характеристики лица именуются топиками, из которых и «производятся аргументы». Термин топик в этой части перевода Ч. Д. Йонджа явно используется в значении ‘угол зрения для производства доводов’2.
Как нам представляется, именно это употребление и значение термина топ (топос, топик) соответствует смыслу инвенции в том понимании, которое было вложено в это понятие его разработчиками — судебными ораторами и софистами V в. до н. э. Думается, что именно это значение данного термина первично по отношению ко всем другим. В этом убеждает тот факт, что оно совпадает с этимологией термина топ: греч. голод, лат. locus ‘место (с которого смотрят на предмет)’ = ‘точка зрения на анализируемую проблему’.
Дадим предварительное определение топики, которое отражает наш взгляд на данный феномен и с точки зрения которого ниже будут рассмотрены существующие концепции: общие места [калька лат. loci communes, ед. locus communis ‘общее положение’ < греч. голод /otvog, множ, гблог], или общие риторические места, топы, топосы, топики представляют собой точки зрения («места»), с которых следует посмотреть на предмет спора для поиска или производства аргументов «за» и «против». Обозначив доводы «за» знаком «плюс» (+), а доводы против
1 Stetter Ch. Schrift und Sprache. Frankfurt, 1997. P. 370.
2 Marcus Tullius Cicero. Rhetorical invention // The orations of Marcus Tullius Cicero / Transl. C. D. Yonge. Vol. IV. London, 1876. P. 269 & 275.
знаком «минус» (-), проиллюстрируем наш подход к трактовке метода общих мест на примере тезиса «Волгограду следует вернуть старое название (Царицын или Сталинград)». Поиск происходит по универсальной формуле «топос (общее место) —> довод»:
+ «аналогия» —> «Ленинграду и Свердловску уже возвратили прежние названия, значит, пора возвратить старое название и Волгограду» (довод к прецеденту);
+ «название предмета» —> «Волгоград (‘город на Волге’) — название неинформативно: городов на Волге много», ВолгогрАД — страшное название (довод к этимологии);
- «следствие» —> «Это потребует серьезных затрат» (довод к кошельку);
- «мнение» —> «Жители города против переименования» (аргумент к массам). И т. д.
Итак, инвенция представляет собой процедуру отыскания [ср. лат. inventio ‘изобретение, поиск’] доводов по определенной схеме, многократно ускоряющей такой поиск; в роли такой схемы выступает метод общих мест.
Каждый спорный вопрос предполагает наличие своего набора или списка общих мест, состав которого определяется тематической принадлежностью данного вопроса. Например, если мы подыскиваем («примышляем») доводы относительно лица, то релевантными аспектами рассмотрения соответствующего тезиса могут оказаться «семья, происхождение, пол, возраст, образование и тому подобное»1. Научная концепция оценивается рецензентом или оппонентом по таким, в частности, типовым для жанров рецензии или оппонентского отзыва параметрам, или «топам», как «наличие экспериментальной базы», «объяснительная сила», «предсказующая сила», «аккуратность», «логическая последовательность», «простота», «практическая применимость», «наличие примеров»2 и др. Заключение эксперта о том, что «диссертация нуждается в доработке», может опираться на такие извлеченные из указанных топиков доводы, как «полное отсутствие иллюстративных примеров», «значительное количество неточностей» (с подробным их перечислением), «логическая непоследовательность» (с разбором конкретных случаев) и т. д. Американский философ Ричард Маккеон трактует метод общих мест как метод «открытия новых идей» путем продвижения «от известного к неизвестному»3. В этом плане топика может послужить основой научного анализа: к примеру, языковые единицы могут быть рассмотрены с точки зрения функцио
1 Ong W. J. Interfaces of the word. Studies in the evolution of consciousness and culture. Cornell Univ. Press, 1977. P. 149.
2 Prelli L. J. A rhetoric of science. Univ, of South Carolina Press, 1989. P. 186, 199 & 206.
3 McKeon R. The selected writings. Vol. II. Culture, education and the arts. Univ, of Chicago Press, 2005 (гл. 2 «Creativity and the Commonplace»).
нальной, позиционной, количественной, контекстуальной, смысловой и др.1 Таким образом, каждой тематической сфере аргументации могут быть поставлены в соответствие определенный набор топиков и производное от него поле аргументов.
Топический подход к осмыслению спорной проблемы отражает, по выражению американского философа Уильяма Гримальди, «естественные пути, по которым идет мысль»2. В ситуации спора метод общих мест, указывающий эти пути, помогает быстро отыскать ряд нужных аргументов. По мнению Хойта Хадсона, он полезен, поскольку «стимулирует и тренирует мышление», помогает «найти и ухватить мысль», «рассмотреть предмет со всех сторон»3, а значит служит, по оценке Томаса Слоуна, всестороннему, диалектическому изучению предмета и является базой для построения двусторонней аргументации («pro-con argument»)4. Ренато Барилли совершенно справедливо отмечает, что данный метод «удобен, поскольку вносит разнообразие в исследование»5.
Термин топ в значении ‘аксиома’ и термин топ в значении ‘угол зрения для производства доводов’ следует различать. Рассмотрим с этой точки зрения известную аристотелевскую дихотомию «общие / частные топы». Противопоставляя общие топы частным, Аристотель явно имеет в виду общие и частные аксиомы; выше мы закрепили данное противопоставление за процедурой обоснования. Практикуемое некоторыми исследователями перенесение этой дихотомии в сферу инвенции основано лишь на многозначности термина топ. Здесь оно послужило поводом для подразделения топов (= точек зрения для производства доводов) на общие («common topoi») и частные («special topoi»)6. Однако применительно к инвенции данное противопоставление, рефлекс которого находим в термине метод общих мест, лишено смысла. Данный подход является примером концепции, построенной на неразличении и смешении аксиомы (топа) как одного из понятий процедуры обоснования и общего места (топа) как понятия инвенции.
3. Третье значение термина топ в трактате «Топика» Аристотеля — ‘довод, аргумент, софизм’, ср.: «Но ни один из топов [= аргументов. —
1 См.: Москвин В. П. Методы и приемы лингвистического анализа. Изд. 3. М.: Наука, 2017.
2 Grimaldi W. Studies in the philosophy of Aristotle’s Rhetoric. Wiesbaden, 1972. P. 130.
3 Hudson H. H. Can we modernize the theory of invention? // Quarterly journal of speech Education. Vol. 7. 1921. P. 325 & 333—334.
4 Sloane Th. O. Reinventing inventio // College English. Vol. 51. 1989. № 5. P. 466.
5 Barhli R. Rhetoric. Univ, of Minnesota Press, 1989. P. 14.
6 Например: Fahnestock J., Secor M. The rhetoric of literary criticism // Textual dynamics of the professions. Historical and contemporary studies of writing in professional communities / ed. C. Bazerman & J. Paradis. Univ, of Wisconsin Press, 1991. P. 91; Lauer J. M. Invention in rhetoric and composition. Parlor Press, 2004. P. 7, 19—21 (параграф «Inventional issues in Aristotle’s Rhetoric»).
В. М.], годных для обоснования тождественности, неприменим к определению» (с. 498). Пример не вполне четкого различение понятий ‘топ’ и ‘софизм / паралогизм’:
Еще один топ заключается в признании причиной того, что не есть причина [курсив наш. —В. М.], например, если что-нибудь признается причиной на том основании, что случилось одновременно с данной вещью или после нее: «после этого» принимается в смысле «вследствие этого», и особенно в делах государственных, как например, Димад считал управление Демосфена причиной всевозможных бед на том основании, что после его управления началась война.
Аристотель. Риторика
Речь идет о софизме (= доводе) и паралогизме post hoc ergo propter hoc, который Аристотель именует топом. Подобных примеров отождествления топа и довода немало как в «Риторике», так и в «Топике» Аристотеля. К этому пониманию термина топ восходит традиция истолкования «общих мест (loci) как аргументов», представленная, в частности, в трудах Петера Рамуса1. Ричард Ланхэм определяет термин общее место (commonplace) как «общепринятый довод (a general argument)»2.
Неразличение терминов топ и аргумент отражено в различных переводах трактата Марка Туллия Цицерона «De inventione». Так, в английском переводе 1888 года в определении понятия инвенции используется термин топик: «Инвенция есть примышление топиков, истинных либо возможных, которые могут представить чье-либо обоснование как вероятное», ср.: «Invention, is the conceiving [= букв, ‘выдумывание’] of topics either true or probable, which may make one’s cause appear probable»3. В более позднем переводе эта фраза была переформулирована следующим образом: «Инвенция — открытие эффективных или кажущихся эффективными аргументов для того, чтобы представить свой тезис как внушающий доверие», ср.: «Invention, is the discovery of valid or seemingly valid arguments to render one’s cause plausible»4. Однако, как было показано нами выше, сам Цицерон в этом определении инвенции трактует аристотелевский термин голод как аксиому: «Inventio est excogitatio [= букв, ‘выдумывание’] rerum verarum aut veri similium, quae causam probabilem reddant» (c. 141). Здесь латинский термин res ‘ценность’,
1 Ong W. J. Ramus, method, and the decay of dialogue. From the art of discourse to the art of reason. Harvard Univ. Press, 1958. P. 105.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 169 & 124.
3 Cicero. Treatise on rhetorical invention // The orations of Marcus Tullius Cicero / Transl. Ch. D. Yonge. Vol. 4. London, 1888. P. 245.
4 Cicero. De inventione. De optimo genere oratorum. Topica / Transl. H. M. Hubbell. Cambridge Univ. Press, 1949. P. 6.
видимо, является семантической калькой греческого термина айсора, букв, ‘ценность’.
4. Четвертое значение термина топ в анализируемом трактате Аристотеля — ‘прием, фигура’, ср.: «Далее полезна замена одного имени другим, более понятным [= фигура пояснения. — В. М.], ибо, чем более понятным становится сказанное, тем легче спорить против тезиса. И этот топ применим для того и другого — и для обоснований, и для опровергания» (с. 379).
Названия общих мест и фигур порою производят впечатление синонимов, а иногда даже совпадают, ср. «противоположное» или «противное» (общие места) и противоположность или контраст (фигуры), «сходство» (общее место) и сравнение (фигура), «часть / целое» или «разделение» (общее место) и синекдоха (фигура). Видимо, заметив это поверхностное, чисто формальное сходство между отдельными фигурами и отдельными топами, исследователи привязывают некоторые фигуры к общим местам: например, синекдоху — к разделению (Мириам Рау), метафору и сравнение — к сходству (Мириам Рау, Йорг Йост и др.)1, антитезу — к противоположному (Эдвард Корбетт и Роберт Коннорз)2, etc., пытаясь таким образом хоть как-то их систематизировать, пояснить механизм их действия. «Фигуры — это энти-мемы, конструируемые на основе соответствующих топов» — делает поспешное и, на наш взгляд, весьма туманное обобщение философ Эдвард Дик, проанализировав взгляды лингвистов всего на две из них — синекдоху и метафору3. А к какому топу можно привязать фигуры повтора? или, например, инверсию? Джеймс Мэрфи указывает на необходимость тщательного изучения вопроса о взаимоотношении общих мест и фигур4. На наш взгляд, исследования в данном направлении представляют собой аналитический тупик; фигуры систематизируются на совершенно иной основе — по их отношению к так называемым коммуникативным качествам речи, которые к топике не имеют ни малейшего отношения.
Подведем итог. Думается, что первое из выявленных нами значений античного термина топ (общее место) следует выражать термином аксиома, второе (‘угол зрения’) — термином топ (топос, топик, общее место), третье — термином довод (аргумент), четвертое — терми
1 Rauh М. J. (Sister Miriam Joseph). Rhetoric in Shakespeare’s time. New York, 1962. P. 315 & 328; Jorg J. Topisches und metaphorisches Verstandlichmachen: A Ph. D. Thesis. Aachen University, 2006.
2 Corbett E. P., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 378.
3 Dyck E. F. Topos in rhetorical argumentation: from enthymeme to figure // Proceedings of the 5th conference of International society for the study of argumentation / ed. F. H. van Eemeren et al. Amsterdam, 2003. P. 264.
4 Murphy J. J. Topos and figura: historical cause and effect? // De ortu grammatica. Studies in medieval grammar and linguistic theory in memory of Jan Pinborg / ed. G. L. Bursill-Hall et al. Amsterdam & Philadelphia, 1990. P. 240.
ном прием (фигура). В этой связи необходимо различать: 1) аксиому; 2) топос как точку зрения на тезис, определенный угол его рассмотрения; 3) довод и, в частности; 4) прием или уловку (фигуру), найденные с помощью данного топоса.
5.1. Основные причины сложностей в осмыслении понятия инвенции
Значительные сложности и разнобой в осмыслении и применении методики общих мест, которые наблюдаем при анализе специальной и, в частности, учебной литературы по риторике, обусловлены, по нашим наблюдениям, двумя основными причинами: 1. Рядом переосмыслений понятия инвенции под влиянием традиции так называемых книг общих мест. Так, термин inventio ‘изобретение, поиск’ нередко понимают в смысле ‘поиск и предварительная заготовка нужного материала в книгах и иных источниках’. Здесь сразу отметим, что инвенция представляет собой процедуру поиска доводов, необходимых для обоснования, в уме, а не в книгах. 2. Неопределенностью термина топ. 3. Отождествлением инвенции со смежными аргументативными стратегиями. Рассмотрим данные факторы в указанной последовательности.
5.1.1. Переосмысление понятия инвенции в книгах общих мест
Ряд переосмыслений термина общее место связан с отождествлением умственного поиска доводов с поиском доводов в книгах. Рассмотрим исторические предпосылки и основные следствия такого отождествления.
По традиции, восходящей к античности, в частности к трактату Аристотеля «Топика», общими местами, или топами, именовались аксиомы — бесспорные истины, общепринятые положения [лат. locus communis ‘общее положение’], отсюда бытовое употребление термина общее место в значении ‘избитая истина’, ср англ, commonplace knowledge. Чем больше аксиом, или «общих мест», знает человек, тем выше его аргументативная компетенция, т. е. способность к обоснованию или опровержению тех или иных утверждений. Отсюда старинное именование риторики как искусства общих мест [англ, art of the commonplace]. Лучший, если не единственный способ сохранить знания — это запись (conspectus, «обзор») всего, что прочитано и изучено. Средневековый философ Рудольф Агрикола (1443—1485) советует: «Sic fit ut omnia quae discimus certa nobis praesentiaque, etprope sub manu conspectu maneant»1.
1 Porteau P. Montaigne et la vie pedagogique de son temps. Paris, 1935. P. 183.
В соответствии с рекомендациями старинных, в частности средневековых английских риторик, такие «общие места» выписывались в специально предназначенные для этих целей личные блокноты («private journals», «personal journals», «personal notebooks»), или книги общих мест («commonplace books»). В этих блокнотах, обязательно подразделенных на определенные тематические рубрики, фиксировалась «вся информация, достойная запоминания», в первую очередь так называемые auctoritas («commonplace sayings»1) — высказывания авторитетных ученых, поэтов и писателей, а также других «любимых авторов»; сюда же помещали выдержки («commonplace excerpts») из богословских, философских и иных трактатов, вырезки из газет, журналов и даже книг, краткие их резюме с собственными комментариями, поучительные истории (хрии, или анекдоты), определения различных понятий, формулировки законов, максимы, афоризмы, пословицы, фразеологизмы, крылатые слова и другие «стратегемы аргументации (strategems for reasoning)», как их именует Анна Мосс, обстоятельно исследовавшая жанр книги общих мест и его роль в европейской культуре эпохи Ренессанса2. Наиболее типовыми объектами фиксации в книгах общих мест были поговорки, отсюда — употребление термина commonplace в значении ‘поговорка’ («proverb»)3. Все эти записи регулярно пополнялись. Таким способом по формуле «multum in parvo» [лат. ‘многое в малом’] аккумулировались знания и различного рода «предварительные заготовки (prefabricated passages)» для текстов и устных выступлений4 («commonplace collections», «commonplace material», по Вальтеру Онгу5).
Внимательно рассмотрим страницу из одного такого блокнота, владелец которого жил в далеком XVII веке и, по выражению римского философа Сенеки Младшего, «подобно трудолюбивой пчеле, собирал нектар чужих мыслей»6:
1 Ong W. The presence of the word. Some prolegomena for cultural and religious history. Yale Univ. Press. 1967. P. 64.
2 Moss A. Printed commonplace-books and the structuring of Renaissance thought. Oxford Univ. Press, 1996. P. 4. Этой же теме посвящена кн.: Lechner J. М. Renaissance concepts of the commonplaces. An historical investigation of the general and universal ideas used in all argumentation and persuasion with special emphasis on the educational and literary tradition of the sixteenth and seventeenth centuries. New York, 1962.
3 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 169 & 124.
4 Dacome L. Noting the mind: commonplace books and the pursuit of the self in eighteenth-century Britain // Journal of the History of Ideas. Vol. 65. 2004. № 4. P. 603— 604; Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 153.
5 Ong W. The presence of the word. Yale Univ. Press. 1967. P. 82 & 83.
6 Havens E. Commonplace books. A history of manuscripts and printed books from Antiquity to the twentieth century / ed. J. Mooney. Yale Univ. Press, 2001. P. 136.
Позже в такие блокноты начали записывать медицинские и кулинарные рецепты, различного рода символы и рисунки, классификационные схемы и математические таблицы, таблицы мер и весов, молитвы, магические формулы и заклинания, астрологические прогнозы, любимые стихи, остроумные выражения, шутки, анекдоты и проч., здесь же стали вести дневниковые записи, т. е. то, что уже никак не относилось
по своему содержанию ни к риторике, ни к аргументации. Данное обстоятельство послужило одной из причин размывания границ понятия «общее место» и распространению его на типы речи, не связанные с убеждением.
Многие из подобных блокнотов, как правило, имевших определенную профессиональную направленность, затем публиковались их владельцами — известными юристами, философами, писателями, политиками, учеными, теологами. Так появился жанр книги общих мест [англ, book of common places, commonplace book, разг, commonplaces]. Известны книги общих мест, составленные теологом Иоанном Дамаски-ном, философами Сенекой Младшим и Джоном Локком, ритором и теологом Филиппом Меланхтоном, поэтом Джоном Мильтоном1, физиком и математиком Фрэнсисом Бэконом2. Книги общих мест издавались «тысячами и тысячами», они «наводнили книжный рынок»3. Приведем название книги общих мест юридического содержания:
A Brief method of the law being an exact alphabetical disposition of all the heads necessary for a perfect common-place, useful to all students and professors of the law, much wanted and earnestly desired, printed in this volume for the conveniency of binding with common-place books. Printed by the assignees of Richard and Edward Atkins, Esquires, for John Kidgell. London, 1680.
Заглавие следующей книги этого же содержания свидетельствует о том, что под «способом общих мест» (way of common-place) автор понимал способ тематической классификации материала:
Hughes W. The grand abridgment of the law continued, or, A collection of the principal cases and points of the common-law of England contained in all the reports extant, from the first of Elizabeth, to this present time, by way of common-place [курсив наш. — В. M.]. A work very usefull for all students and practitioners in the law, with two tables, the one containing the names of the cases, the other, of the matter of every of the said cases. Printed by J. S. for Henry Twyford, George Sawbridge, Thomas Dring and John Place. London, 16604.
Capa Рубинелли полагает, что ценность системы тблог как классификационной системы состоит в том, что она «пытается объяснить
1 Milton J. Milton’s Commonplace book //Milton J. Complete prose works / ed. D. M. Wolfe. Yale Univ. Press, 1953.
2 Bacon F. The promus of formularies and elegancies. London, 1883. Promus (лат.) — хранитель.
3 Ong W. The presence of the word. Yale Univ. Press. 1967. P. 86.
4 Оба названия приводятся в кн.: Pruitt Р. J., Durham D. Commonplace books of law. A selection of law-related notebooks from the seventeenth to the mid-twentieth century. Univ, of Alabama School of Law, 2005.
материал синоптически», т. е. тематически, идеографически1. Римский философ и оратор Луций Анней Сенека, или Сенека Младший (I в. н. э.), в трактате «Epistulae morales» пишет:
«Мы должны, подобно пчелам, держать в отдельных ячейках все, что мы собираем из чтения различных источников, так как знания, подразделенные на рубрики, сохраняются лучше. Затем, старательно применяя силу нашего природного таланта, мы должны превратить нектар чужих мыслей в мед собственных знаний таким образом, чтобы даже очевидное заимствование выглядело совершенно иначе, нежели в оригинале»2.
Сенека уподобил труд ученого труду пчелы, книги — цветам, аккумулирование знаний — собиранию нектара, тематические подборки информации — ячейкам сот, творческую трансформацию чужих знаний в новое знание — превращению цветочного нектара в мед. В соответствии с этой же метафорой книги общих мест именовали флори-легиями [лат. florilegia, florilegium ‘антология’ <florilegus ‘собирающий цветочный нектар’, ср. legere ‘извлекать, собирать’, в том числе, в некоторых контекстах, и «воровать плоды с чужого дерева»3]; до XVII века использовался термин silva rerum [лат. ‘лес предметов, тем’]. Известно, что период расцвета данного жанра приходится на эпоху Возрождения4, однако сформировался он еще в античности (по некоторым данным — ок. V в. до н. э.).
Сохранилась флорилегия нравоучительного характера, составленная в эпоху римского императора Клавдия Нерона Тиберия (42 до н. э. — 37 н. э.). Книга подразделена на девять тематических разделов, таких как «Религия», «Родительская любовь», «Постоянство», «Роскошь и вожделение» и др., каждый из них включает риторически значимый материал («rhetorical exempla»), в частности афоризмы и поучительные истории (хрии)5.
Латиноязычная флорилегия французского монаха-доминиканца Фомы Ирландского (1265—1329), вышедшая под красноречивым названием «Manipulus florum», букв. ‘Букет цветов’ (первое изд. 1306, Париж), была предназначена для подготовки проповедей. Книга включает более 6000 крылатых выражений и цитат. Весь материал членится на 266 тематических рубрик — таких, как «Воздержание» (Abstinencia),
1 Rubinelli S. The ancient argumentative game: тдлог and loci in action // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 20. 2006. № 3. P. 253—254. Автор читает курсы логики и профессиональной аргументации в университете г. Лугано в Швейцарии.
2 Moss A. Printed commonplace-books and the structuring of Renaissance thought. Oxford Univ. Press, 1996. P. 12.
3 Havens E. Commonplace books. A history of manuscripts and printed books from Antiquity to the twentieth century / ed. J. Mooney. Yale Univ. Press, 2001. P. 8.
4 Moss A. Printed commonplace-books and the structuring of Renaissance thought. Oxford Univ. Press, 1996. P. 3—5.
5 Bloomer W. M. Valarius Maximus and the rhetoric of the New Nobility. Chapel Hill, 1992. P. 17.
«Заблуждение» (Error), «Исправление» (Correctio), «Милосердие» (Misericordia), «Прощение» (Excusatio), «Гнев Божий» (Odium: «Tria sunt genera hominum que odit Deus...»), «Христианин» (Christianus), «Христос» (Christus), «Антихрист» (Antichristus), «Общение» (Conversatio)1 и др. Каждая рубрика включает от двух до 99 выдержек: высказываний «отцов церкви» («auctoritates patrum») и античных философов, а также выписок из Библии. Например, в тематической рубрике «Скромность» (Verecundia) содержится 7 цитат, в рубрике «Проповедь» (Predicacio) — 55. Приведем фрагмент первой страницы этого манускрипта:
Здесь видим изображение монаха, преклонившего колени пред девой Марией, а справа и ниже — предисловие, в котором говорится следующее:
«Она вышла в поле и собрала колоски пшеницы, идя за жнецами» (Руфь 2:3). Руфь, бедная женщина, у которой не было своего урожая, вошла в чужое поле, чтобы собрать колоски, оброненные жнецами. Так и я, бедняк, не написавший ни одной книги, вышел в чужое поле и там, не без усилий, собрал колоски разных цитат из разных книг. Понимая, что нет в моем снопе из разных колосьев порядка и потому не могут они быть полезны никому после меня, я расположил их здесь по алфавиту на манер конкорданса так, чтобы их мог легко найти я сам или же другие простые люди.
1 Thomas de Hibernia. Flores omnivm fere doctorvm, qvi svper literis [...] Venetiis, 1550. P. 7, 12, 21, 22, 33, 35, 43, 46 & 89.
В конце книги автор разместил алфавитный указатель, благодаря которому «читатель антологии найдет ряд выдержек, относящихся к определенной теме, а с помощью перекрестных отсылок — другие, так или иначе связанные с ней»1. В течение последующих пятисот пятидесяти лет труд Фомы Ирландского [лат. Thomas de Hibernia] выдержал, под разными названиями и с незначительными переделками, 47 переизданий: 1483, 1550, 1567 и др., последнее — в 1887 г. Крис Наймэн объясняет такую популярность тем, что этой антологией активно пользовались не только священнослужители, но и другие категории читателей, прежде всего студенты университетов2.
Постепенно термин топик (общее место) приобретает еще два значения: ‘тематический раздел книги’ и ‘тема’. Такое использование данного термина наблюдается в следующих четырех сферах.
1. В средневековой латыни предметный (тематический) указатель к книге именовался index locorum communium, букв, ‘индекс общих мест’, отсюда совр. англ, index в значении ‘предметный указатель’. Вальтер Онг проводит такую параллель: «Элементы, на которые индекс разбивает книгу, являются местами в тексте и одновременно местами (topoi, loci) в уме»3. Пьер Порто, отмечая, что во Франции XVI века использование «lieux communs alphabetiques», т. е. алфавитного указателя ключевых слов («capita гегит»), «стало обычным инструментом технической культуры», приводит следующий пример из старинного трактата4:
...Incestus. Incendium. Indicium. Indulgentia. Infamia. Informatio.
Inimicus. Inimicitia. Injuria. Inquisitio. Inscriptio. Instigatio. Insultus... (Loci communes criminalium judiciorum).
Mattaeus Gribaldus. De Methodo ac Ratione Studendi Libri tres, 1556.
Общие места в понимании средневековых ученых, например Филиппа Меланхтона, представляли собой обобщающие тематические рубрикаторы или заголовки («capita communia», «tituli»), «связанные с системным подразделением универсума знаний»5. Трактовку общих мест как «capita communia» находим и в манускрипте Рудольфа Агри-колы «De dialectica inventione»6.
1 Rouse R., Rouse M. Preachers, florilegia and sermons. Studies on the «Manipulus florum» of Thomas of Ireland. Toronto, 1979. P. 120.
2 Nighman C. L. Commonplaces on preaching among commonplaces for preaching. The topic «predicacio» in Thomas of Ireland’s «Manipulus florum» // Medieval sermon studies. Vol. 49. 2005. P. 37—57.
3 Ong W. J. Commonplace rhapsody: Ravisius Textor, Zwinger and Shakespeare // Classical influences on European culture, A. D. 1500—1700 / ed. R. R. Bolgar. Cambridge Univ. Press, 1976. P. 107.
4 Porteau P. Montaigne et la vie pedagogique de son temps. Paris, 1935. P. 188.
5 Moss A. Printed commonplace-books and the structuring of Renaissance thought. Oxford Univ. Press, 1996. P. 120.
6 Moss A. Printed commonplace-books and the structuring of Renaissance thought. P. 77.
2. В средневековой Англии общие юридические места («common places of law»), т. e. типовые юридические темы, стали основой общего права («common law system»), основанного на судебных прецедентах — тематически сходных случаях, имевших место в прошлом; алфавитно упорядоченная иерархия индексов (ключевых слов), обозначающих общие юридические места, легла в основу современной электронной системы «Quicklaw»1.
3. В западноевропейском богословии термины loci communes и loci theologici имеют значение ‘теологические темы’, т. е. темы, наиболее характерные для проповедей и богословских дискуссий2. Перечислим некоторые темы, раскрытые в латиноязычном трактате средневекового немецкого богослова Филиппа Шварцэрдта (1497—1560), писавшего под псевдонимом Филипп Меланхтон: «Спасение», «Грех», «Грехопадение», «Свобода воли», «Различия между Новым и Ветхим заветом», «Закон Божий и закон человеческий», «Милость Божья», «Вера», «Надежда», «Наказание»3. Позже на основе труда Меланхтона профессором Джоном Герардом был создан девятитомник «Loci communes theologici» (1610—1622).
4. В современном западноевропейском литературоведении термин topos обозначает распространенный мотив, тематический архетип или характерную для ряда текстов (в частности, мифов, легенд, сказок) микротему: образ или тип героя (богатырь, красавица), сюжетный фрагмент (например, бегство от преследователя, битва с драконом, всемирный потоп, создание мира и проч.). В западной филологии это научное направление развивали Эрнст Роберт Куртиус (1886—1956) и Джозеф Джон Кэмпбелл (1904—1987), в отечественной — Владимир Яковлевич Пропп (1895—1970).
Американский филолог Эван Сэйдж справедливо подчеркивает ту огромную роль, которую сыграли рукописные и опубликованные фло-рилегии в распространении и систематизации знаний в период средневековья4. Крэг Томпсон, изучивший историю образования в Великобритании эпохи Елизаветы Тюдор (1558—1603), т. е. эпохи Шекспира, пишет: «Школьники должны были вести книги общих мест (commonplace books), в которые выписывались, а затем заучивались идиомы, цитаты, а также фигуры, полезные для композиции и декламации»5. Необходимость таких блокнотов была вызвана дороговизной книг и невозможностью для большинства людей держать личную библиотеку: «Учащиеся с литературным вкусом, в те времена, когда книги были труднодо
1 Hunter J. Authoring literacy: from index to hypermedia // Canadian journal of communication. Vol. 19. 1994. № 1. P. 42—43.
2 The Catholic Encyclopedia. Vol. IX. New York, 1910 (сл. ст. «Loci Theologici»).
3 Melanchthon Ph. Loci Communes rerum theologicarum seu hypotyposes theologicae.
1543 / transl. J. Preus. Concordia Publishing House, 1992. 288р., первое изд. 1521.
4 Sage E. T, рец. на кн.: Classical authors in mediaeval florilegia by B. L. Ullman // The American journal of philology. Vol. 54. 1933. № 1. P. 83 & 84.
5 Thompson C. R. Schools in Tudor England. Washington, 1958. P. 16.
ступны [курсив наш. — В. М.], вели книги общих мест, или блокноты, в которые они выписывали выдержки из поэзии или прозы, которые особенно нравились им»1. Такие заготовки заучивались, запоминались и далее использовались в речевой практике уже как клише, формулы. Отсюда — гипотеза Вальтера Онга о возникновении метода общих мест в связи с формульным характером устной речи:
Формульный характер устного исполнения стал причиной развития учения об общих местах или loci communes, которое преобладало в устной практике мастеров ораторского искусства начиная с времен, когда говорили и слушали (oral-aural times) вплоть до эпохи романтизма. Loci communes были по своей природе способом формульного выражения, производным от устного исполнения речи2.
Думается, что за этой гипотезой стоит отождествление общего места с речевым клише.
Накопленный материал требует не столько хранения, сколько запоминания: «Однажды ученик пожаловался Антисфену, что потерял свои записи. “Надо было хранить их в душе”, — сказал тот» (Диоген Лаэрций). В соответствии с мнемонической техникой, именуемой домом памяти [англ, memory house], оратору рекомендуется представить память в виде дома, а общие места («topoi») — в виде его комнат, в которых хранятся различные сведения: к примеру, топик «пища» соотносится с кухней3. В результате такого переосмысления общих мест топика из раздела инвенции перешла в ведение раздела «memoria». В таком осмыслении система totcoi представляет собой «ментальное хранилище (a mental store) аргументативных стратегий и линий рассуждения»4. Вальтер Онг определяет «locus», «topos» или «topic» как «место, в котором хранились про запас (were stored) аргументы для доказательства того или иного утверждения»5. Пьер Порто, обстоятельно исследовавший в своей монографии средневековую систему обучения во Франции, отмечает, что в эту эпоху общие места (les lieux communs) ученые «рассматривали как хранилище, откуда можно было черпать все необходимое для развертывания ораторий»6. Однако, как уже было отмечено выше, система общих мест предназначена не для отыскания заранее заготовленного материала в неком хранилище, а для производства, «создания аргументов»7. Думается, что приемы так называемой пространствен-
1 Morison S. Е. The intellectual life of colonial New England. Cornell Univ. Press, 1965. P. 49.
2 Ong W. The presence of the word. Yale Univ. Press. 1967. P. 31.
3 Rhetoric: concepts, definitions, boundaries / ed. W. Covino & D. Jolliffe. Boston, 1995. P. 67.
4 Rhetoric: concepts, definitions, boundaries. P. 88.
5 Ong W. The presence of the word. Yale Univ. Press. 1967. P. 80.
6 Porteau P. Montaigne et la vie pedagogique de son temps. Paris, 1935. P. 187.
7 Long F. J. Ancient rhetoric and Paul’s Apology. Cambridge Univ. Press, 2004. P. 45.
ной мнемоники [англ, spacial mnemonic] и, соответственно, мнемонические топы [англ, memory places, recallable loci] следует отличать от инвентивных топов [англ, forensic topoi]; в противном случае мы рискуем утратить грань между инвенцией и мнемоникой. Так, некоторыми специалистами высказывается мысль о том, что инвенция возникла из мнемоники:
«Нет никаких сомнений в том, что топы (topoi), используемые людьми с натренированной памятью, представляют собой мнемонические места (mnemonic loci) и очень вероятно, что само слово “топики”, в том смысле, в каком оно используется в диалектике, возникло через мнемонические места (places of mnemonics) [курсив наш. —В. М.]. Топики представляют собой предмет диалектики, который появился под названием “топы” через места, в которых они аккумулировались»1.
Нам представляется, что за этой гипотезой стоит отождествление либо неразличение мнемонических и инвентивных топов.
Жанр книги общих мест было принято соотносить с четвертым каноном риторики (memoria, «запоминание») и в староанглийской риторической традиции. Эрл Хэйвенс, проследивший историю возникновения и развития этого компилятивного жанра, характеризует книгу общих мест как «инструмент мнемонической техники, своего рода искусственную память», «хранилище знаний»2. Британский исследователь риторики Фрэнсис Йейтс определяет средневековую мнемонику (art of memory) как «метод запоминания энциклопедии [курсив наш. —В. М.] знаний, отражения вселенной в памяти»3.
Пьер Порто отмечает, что в средневековой Франции «тетрадь общих мест (le cahier de lieux communs) стала, в некотором роде, индивидуальной энциклопедией»4. Заметим, что впоследствии жанр книги общих мест действительно послужил прототипом энциклопедии. Редактор старинной английской энциклопедии («Ephraim Chambers's Cyclopaedia», 1728) пишет в предисловии:
Те, кто занимается наукой, найдут во многих случаях полезным обратиться к этому словарю как к книге общих мест [курсив наш. — В. М. ] с тем, чтобы помочь своей памяти, без труда и потери времени, которых обычно требует поиск нужной информации в огромном количестве различных источников5.
1 The art of memory / ed. F. A. Yates. London, 1966. P. 31.
2 Havens E. Commonplace books. A history of manuscripts and printed books from Antiquity to the twentieth century / ed. J. Mooney. Yale Univ. Press, 2001. P. 137 & 138.
3 The art of memory / ed. F. A. Yates. London, 1966. P. 368—369.
4 Porteau P. Montaigne et la vie pedagogique de son temps. Paris, 1935. P. 188.
5 Yeo R. A Solution to the multitude of books: Ephraim Chambers’s Cyclopaedia (1728) as «the Best Book in the Universe» // Journal of the history of ideas. Vol. 64. 2003. № 1. P. 61.
Подведем итоги и рассмотрим некоторые последствия этого процесса.
1. Начиная с античности под инвенцией стали понимать добывание и предварительную заготовку нужного материала в книгах и иных источниках с последующей его тематической классификацией для удобства поиска и запоминания. Термин общее место начал использоваться не только в инвенции, но и в мнемонике и стал обозначать любую предварительную заготовку для текста или выступления: наблюдение, описание, факт, пословицу и т. д. Так, в определении Квинтилиана общие места представляют собой «текстовую заготовку (prefabricated passage) для выступления или другой композиции»1. Ричард Ланхэм определяет термин общее место (commonplace) как «общепринятый довод, наблюдение или описание, которые говорящий мог запомнить [курсив наш. — В. М.] для использования в ряде возможных случаев»2. Процесс аккумуляции «общих мест» производился путем записи и конспектирования, отсюда — еще одно переосмысление термина общее место в английском языке, ср. англ, commonplacing ‘конспектирование’. Приведем определение термина commonplace, в котором явно отождествлены понятия ‘общее место’ (commonplace) и ‘книга общих мест’ (commonplace book): «коллекция — чаще в письменной форме — примеров, высказываний, источников, историй, аргументов, к которым коммуникатор может обратиться, формулируя устное или письменное сообщение»3.
В трактате Рудольфа Агриколы «De dialectica inventione» инвенция определяется как «искусство поиска всего, что может быть сказано с определенной степенью вероятности на любую тему»4. К такому пониманию инвенции восходят и трактовки современных ученых. Например, Хойт Хадсон, лингвометодист начала прошлого века, трактует инвенцию как «поиск информации, которая в дальнейшем может [по какому-нибудь поводу в дальнейшем. — В. М.] пригодиться в речи»5. Дуглас Янг полагает, что инвенция представляет собой «процесс развития знания путем обращения к предыдущим текстам, короче — путем чтения [курсив наш. —В. М.]»6. По мнению Карен Лефевр, «инвенция строится на фундаменте знаний, аккумулированных предыдущими
1 Ong W. The presence of the word. Yale Univ. Press. 1967. P. 81.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 169 & 124.
3 Hildebrandt H. W., Zhu Y. Some philosophical underpinnings for communication: western and eastern foundations as seen in commonplace principles // Ross school of business working paper series. № 1093. Univ, of Michigan, 2007. P. 3.
4 Moss A. Printed commonplace-books and the structuring of Renaissance thought. P. 77.
5 Hudson H H Can we modernize the theory of invention? // Quarterly journal of speech education. Vol. 7. 1921. P. 326.
6 Young B. D. Becker and Pike’s «Rogerian» rhetoric: a twenty-year reassessment // College English. Vol. 53. 1991. № 4. P. 461.
поколениями [курсив наш. — В. М.], на знаниях, которые составляют социальную основу идей, форм и путей мышления»1. Чарльз Демпси определяет топы как «эклектические коллекции конденсированного знания (miscellaneous collections of condensed learning)»2. Приведем типовое суждение, основанное на таком подходе к инвенции: «Инвенция — это способ отыскания (discovering) информации, формирования понятий, выявления их взаимоотношений, анализа и решения проблем, предшествующий [курсив наш. —В. М.] акту коммуникации»3. Такое понимание инвенции ведет к полному ее отождествлению с исследовательской, т. е. библиотечной и кабинетной работой (чтением, конспектированием), предшествующей написанию текста: доклада, статьи, монографии и т. д. Профессор Страсбургского университета Лоран Перно, известный исследователь античной риторической традиции, пишет: «С помощью понятия общего места риторика объединила в единое целое, или объединила и усилила, философскую рефлексию о мире»4. Однако изначальной задачей системы общих мест является не кабинетная «философская рефлексия», а мгновенное производство доводов в судебной или парламентской перепалке, не дающей ни секунды времени на такую рефлексию. Использование системы общих мест как метода научного исследования Ф. Бэкон оценивает весьма скептически: «Те варианты метода общих мест, с которыми я знаком, не имеет никакой практической ценности; все они имеют обыкновенный школярский характер и применимы к примитивному материалу и педантическим его подразделениям, лишенным жизни и движения»5.
Следует, видимо, согласиться с теми специалистами, которые полагают, что процедуры добывания, анализа и систематизации фактов лежат за пределами искусства риторики6. Тем не менее, в курсах риторики данному (предварительному и подготовительному) этапу, состоящему в подборе и анализе материала, в составлении картотеки, изучении и конспектировании источников, уделяется самое серьезное внимание. Так, в пособии Поля Сопера «Книга о науке убеждать»7 этому посвящены глава 4 «Подбор материала, записи» (с. 69—79), глава 5 «Конспект» (с. 80—103) и глава 6 «Вспомогательный материал»
1 LeFevre К. В. Invention as a social act. Southern Illinois Univ. Press, 1987. P. 34.
2 Dempsey Ch. Рец.: Du texte a 1’image: La Calomnie d’Apelle et son iconographie by Jean-Michel Massing // The Burlington Magazine. Vol. 134. 1992. P. 186.
3 Young R. E., Becker A. L., Pike K. L. Rhetoric: Discovery and change. New York, 1970. P. XII.
4 Pernot L. Lieu et lieu commun dans la rhetorique antique // Bulletin de 1’Association Guillaume Bude. 1986. P. 284.
5 Bacon F. The advancement of learning. London, 1965. P. 135.
6 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 166.
7 См.: Сопер П. Основы искусства речи. Книга о науке убеждать. Ростов-на-Дону, 1995. 448 с.
(с. 104—143). Заметим, что глава «Язык», где подчеркнута важность точности, уместности, экономности и оригинальности, однако ни слова не сказано о языковых уловках, занимает ок. 20 страниц (с. 306—328), самим же приемам убеждения посвящено всего 36 страниц (с. 238— 274). Этот же подход находим и в риторике Е. В. Клюева1. Инвенция определяется здесь как «искусство добывания и предварительной систематизации материала» (с. 22). Далее, в параграфе «Таксономия» (с. 29—39), даются сведения о «принципах и правилах классификации объектов» в виде родовидовых и тематических групп. В параграфе «Топика» подчеркивается, что «понять, что такое “топос”, руководствуясь исключительно исходным значением этого слова, довольно трудно» (с. 39), а также то, что топосы являются «загадочным явлением» (с. 40). Прояснить суть данного явления автор пытается с помощью следующей дефиниции:
«Топиками называются стандартные типы речевых ситуаций, в которых [так в тексте. Следует: в которые. —В. М.] наиболее вероятно попадает говорящий и в которых от него требуется не знание языка вообще, но знание конкретных языковых оборотов, используемых при речевом контакте данного типа.
В результате, даже не зная иностранного языка, ловкие “говорители” производят впечатление знающих язык, заучив наизусть сотню-другую клише и смело повторяя их в пригодных для них ситуациях (всем нам хорошо знакомы названия наиболее типичных топиков: “На почте”, “На таможне”, “В аптеке”, “В отделе готового платья”, “У парикмахера” и т. д.). Впрочем, аборигенов это чаще всего даже умиляет» (с. 40).
Приняв определение, предложенное Е. В. Клюевым, мы рискуем спутать топики с тематическими группами, а инвенцию — с методикой развития речи либо посредством заучивания типовых текстов на определенные темы, что, как известно, практикуется при изучении иностранного языка, либо посредством составления таких текстов с помощью тематических словарей, что практикуется в младших классах средней школы. Напомним, что в методике преподавания английского языка учебный текст на определенную тему называется topic (англ, ‘тема’), однако ни многозначность данного термина, ни тем более межъязыковая омонимия не дают нам ни малейшего основания наделить понятие инвенции лингвометодическим смыслом.
Рассматривая традиционный взгляд на топик как на тематический классификатор собираемой информации, Элберт Харрингтон уже в 1948 году с характерным для американца прагматизмом именует такой подход к практическому использованию данного понятия «бесплодным (barren)»:
1 Клюев Е. В. Риторика: Инвенция. Диспозиция. Элокуция. М., 2001 (гл. 2. Инвенция. С. 22—61).
«Топики слишком часто играют роль заменителей для хороших мыслей или фактов. Сейчас даже ученики средней школы могут найти темы (topics) или доводы за или против чего угодно, регулярно слушая радио, а затем бойко говорить на эти темы (topics)». В результате такого подхода к инвенции «риторика стала не соответствием логики или свободного обучения, а соответствием науки и метода научного исследования»1.
2. Записи в книгах общих мест (флорилегиях) были организованы по тематическому принципу, поэтому со временем топиками (англ, topics, commonplace subjects) стали называть: 1) тематические подборки материала («предварительных заготовок»); 2) соответствующие «стандартные темы»2; 3) тексты, составленные на такие темы. Так возникло еще три значения данного термина.
Такие тематические подборки материала использовались и продолжают использоваться в двух целях:
1) Для компоновки текстов. Отсюда — практикуемое многими авторами перемещение инвенции в ведение композиции. В результате возникает парадокс: первый канон риторики в англоязычных курсах изучается во втором ее каноне («invention teachable in composition») на занятиях по письму («writing classes») при развитии навыков письменной речи («for writer's growth») и изучении жанровых схем («genre analysis»)3. В англоязычной учебной литературе инвенция и композиция составляют единый методический блок («the first year writing course»), типовым для учебных курсов и монографий стало название «Инвенция и композиция».
2) Для распространения текстов, причем любого типа: не только убеждающего, но и эпидейктического и информационного. Отсюда — переосмысление инвенции как методики распространения текста. Такое переосмысление наблюдаем в средневековых западноевропейских, а также в старинных русских риториках, в частности в риторике М. В. Ломоносова4; с этой же точки зрения, явно вслед за М. В. Ломоносовым, рассмотрена инвенция и в пособии одесского профессора Константина Петровича Зеленецкого (1812—1857) «Теория словесности. Курс гимназический. Год первый: Риторика» (СПб., 1851). Приведем пример использования топика «Вид»:
Виды как части могут быть раздробляемы; они порождают новые мысли. Например, Надежда утешает человека. — Человек есть род; его
1 Harrington Е. Rhetoric and the scientific method of inquiry. Univ, of Colorado Press, 1948. P. 60 & 64.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 42.
3 Bawarshi A. Genre and the invention of the writer. Reconsidering the place of invention in composition. Utah State Univ. Press, 2003. P. 50,60 & 158.
4 См.: Ломоносов M. В. Краткое руководство к красноречию, кн. первая, в которой содержится риторика [...]. СПб., 1748. С. 7—165.
виды: царь, земледелец, мореходец, нищий, узник, страждущий и пр. Итак: Надежда утешает царя на троне, земледельца на ниве, пловца в волнах моря, нищего в рубище, узника в темнице, печального в горести, страждущего в болезни и пр.1
Пример использования топоса «Качество» (с. 37):
Огонь горит в его глазах
И шерсть на нем щетиной зрится.
Это двустишие Г. Р. Державина, содержащее описание волка, к убеждающей речи не имеет ни малейшего отношения. Как видим, метод общих мест превращается в плане содержания в способ развития мысли, а в плане выражения — в способ синтаксического распространения фразы или текста. Этой задаче соответствует и определение термина топик, которое находим в пособии К. П. Зеленецкого: «Источники изобретения, развивающие мысли [курсив наш. —В. М.], называются топиками, или общими риторическими местами» (с. 34).
Такую трактовку метода общих мест находим и в современных изданиях, в частности в учебном пособии Н. Д. Десяевой, Т. А. Лебедевой и Л. В. Ассуировой2. В качестве примера использования топоса «Род — вид» авторы приводят «рассказ о разновидностях рыцарских орденов» (с. 129):
Самый древний рыцарский орден назывался орденом госпитальеров.
В Иерусалиме еще до Крестовых походов был госпиталь (то есть приют) святого Иоанна Иерксалимского, где заботились о больных и бедных паломниках. Из братьев, несших службу в приюте, впоследствии и вырос орден.
Второй рыцарский орден, чья задача первоначально заключалась в охране идущих к Иерусалиму паломников, называют обычно орденом тамплиеров (можно перевести как храмовников). [Далее идет рассказ об этом ордене и Тевтонском.]
Данный текст представляет собой типичный образец информирующей речи; к убеждению он не имеет прямого отношения.
Отождествление инвенции с добыванием и систематизацией материала (= П. Сопер, Е. В. Клюев и др.) и использованием его для «развития темы» (= К. П. Зеленецкий, Н. Д. Десяева и др.) наблюдаем в учебном пособии Г. Г. Хазагерова и И. Б. Лобанова3, авторы которого
1 Зеленецкий К. П. Топики // Русская словесность: Антология / Под ред. В. П. Нероз-нака. М., 1997. С. 40.
2 Десяева Н. Д., Лебедева Т А., Ассуирова Л. В. Культура речи педагога. М., 2003 (раздел «Инвенция», с. 125—143).
3 Хазагеров Г. Г., Лобанов И. Б. Риторика. Ростов-на-Дону, 2007. С. 31—160 (раздел «Инвенция»).
указывают, что «на стадии инвенции оратор должен собрать материал [курсив наш. — В. М.], который впоследствии будет использован при написании речи. Под материалом в данном случае следует понимать конкретные идеи, примеры и положения, которые станут наполнением речи, а также аргументы, которые могут быть использованы для доказательства основной мысли речи (тезиса)». Заготовленный материал используется для «развертывания [курсив наш. —В, М.] темы и тезиса речи» (с. 33). Далее читаем: «Общие риторические места можно считать рекомендациями оратору, которые обобщают удачные находки предшественников, т. е. систематическим каталогом [курсив наш. — В. М.] уместных и удачных суждений и аргументов, которые когда-либо придумывались авторами». Понятие общего места определяется как «способ, при помощи которого оратор развивает [курсив наш. —В. М.] тему», (с. 67). Так, в качестве примера использования общего места «имя» применительно к развитию темы «стол» авторы рекомендуют оратору «говорить о том, из скольких букв или звуков состоит слово, сколько в нем слогов, к какой части речи принадлежит или что значит» (с. 79).
Сходный подход к трактовке инвенции наблюдаем и в западной специальной литературе. Так, Роберт Дик определяет топы как средства «развертывания пропозиции»1. В Интернет-пособии Гидеона Бартона «Лес риторики» (Burton G. О. Silva Rhetoricae // http://rhetoric. byu.edu/) понятие инвенции увязано с фигурами амплификации, т. е. также отнесено к распространению текста. Такое понимание инвенции освящено античной традицией. К примеру, Цицерон рассматривает тему общих мест в параграфе под названием «Общий вопрос и амплификация»2.
Развертывание и амплификация применимы к любому функциональному типу речи, отсюда — распространение метода общих мест и инвенции на речь информационного типа. Ричард Катулла и Ричард Рот (профессора University of Rhode Island) призывают к «реанимации (revitalization) понятия инвенции», в то же время указывая на «универсальный характер топической системы, которая предназначена для анализа любого тематического материала»3. Данная традиция имеет глубокие корни: еще Квинтилиан связывал топики со всеми тремя функциональными типами речи, известными античным ученым, — эпидейктическим, совещательным и судебным4. Однако метод общих мест плодотворен лишь для построения убеж
1 Dick R. Topoi: an appeal to inventing arguments // The speech teacher. Vol. 13. 1964. P. 314.
2 Цицерон M. T. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 356.
3 Katula R. A., Roth R. W. A stock issues approach to writing arguments // College composition and communication. Vol. 31. 1980. № 2. P. 183.
4 Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 131—135, 137—141, 201—217.
дающей речи, именно поэтому в старых риториках общие места нередко именовались loci argumentorum ‘аргументативные места’, topoi of forensic argumentation, forensic topoi ‘эристические топы’, ср. также forensic invention ‘эристическая инвенция’1. За пределами убеждающей речи данный метод превращается в мертвую, безжизненную схему: «Подменой живого процесса мышления схоластическим словесным распространением [курсив наш. — В. М.] на основе двадцати четырех источников изобретения риторика была скомпрометирована как научная дисциплина»; именно с этим обстоятельством, по мнению Л. К. Граудиной и Г. И. Миськевич, следует связывать «закат риторики как определенного жанра науки о слове», происшедший в середине XIX века2.
5.1.2. Неопределенность термина топ
Как показал проведенный нами контекстуальный анализ, термин топ в трактатах Аристотеля неоднозначен. Между тем исследователи «Топики» и «Риторики» Аристотеля, ведущие дискуссии по поводу смысла термин топ и составляющие списки топов, выделенных Аристотелем (топы общие, частные и др.), например Уильям Гримальди, Ричард Маккеон3 и др., исходят из того, что данный термин используется Аристотелем как однозначный. У. Гримальди сетует на то, что в дальнейших его интерпретациях метод общих мест «утерял живой, динамический характер, сообщенный ему Аристотелем»4. Возникает вопрос: какое именно из употреблений термина общее место (топик) в трактатах Аристотеля имеет в виду У. Гримальди?
Дженис Лауэр, посвятившая свою монографию анализу понятия инвенции5, также использует термин топос (общее место) как заведомо однозначный. Известно, однако, что уточнение и определение исходных терминов и понятий является первоочередной задачей для любого специалиста, приступающего к рассмотрению сложной научной проблемы; пренебрежение этим правилом научной работы снижает ценность проведенного исследования, а иногда сводит ценность полученных результатов к нулю.
Смысловая диффузность термина топ (общее место), восходящая к античным и средневековым трактовкам «общих мест», ведет к тому, что в современной специальной литературе происходит регулярное
1 Long F. J. Ancient rhetoric and Paul’s Apology. Cambridge Univ. Press, 2004. P. IX, X, XIII, 2, 62, 225 et al.
2 Граудина Л. К., Миськевич Г. И. Теория и практика русского красноречия. М., 1989. С. 126.
3 Grimaldi W. Aristotle. Rhetoric. A commentary. New York, 1980. P. 85—86, 142—145, 348—355; McKeon R. Creativity and the commonplace // Rhetoric. Essays in invention and discovery. Woodbridge, 1987. P. 25—36.
4 Grimaldi W. The Aristotelian topics // Rhetoric: concepts, definitions, boundaries / ed. W. Covino & D. Jolliffe. Boston: Allyn & Bacon, 1995. P. 184.
5 Lauer J. M. Invention in rhetoric and composition. Parlor Press, 2004. 257 p.
отождествление понятий топа и аксиомы, топа и фигуры речи и т. д. А. А. Волков в своем учебном пособии1 дает следующее определение общего места (топа):
«Общее место или топ — положение, которое признается истинным или правильным [= аксиома. — В. М.] и на основе которого конкретное обоснование представляется истинным и доказательным» (с. 82); ср.: «Топ является ценностным суждением» (с. 86); «Положения: человек есть нравственное существо, человек есть конечное существо являются общими местами» (с. 88); «Общие топы [= общие аксиомы. — В. М.] представляют собой суждения, значимые во всякой культуре и приемлемые для любой аргументации. Например, “целое важнее части”, “нормальный человек отвечает за свои поступки”, “закон обязателен для всех”»; «Частные топы [= частные аксиомы. —В. М.] представляют собой суждения, признаваемые лишь отдельными общественными группами. Так, положение ‘знание выше успеха” является обязательным в академической среде» (с. 89).
Примеры использования методики общих мест, приводимые А. А. Волковым, убеждают в том, что топ понимается им: 1) иногда — как общая или частная аксиома (= Аристотель); 2) иногда — как фигура (= Аристотель), см., например, характеристику топа «Противное» (с. 130—131), где данный топ отождествлен с фигурой контраста; 3) иногда — как прием отыскания доводов в памяти (= античная софистическая традиция, восходящая к Протагору); 4) иногда — просто как источник развития мысли и синтаксического распространения текста (= К. П. Зеленецкий, Е. В. Клюев, Н. Д. Десяева, Т. А. Лебедева, Л. В. Ассуирова, А. К. Михальская2 и др.), например:
«Пример использования топа “образ действия” для оценки:
“Писание не упраздняет того, что дано нам Богом для употребления, но только обуздывает неумеренность и исправляет безрассудство. Оно не запрещает есть, рожать детей, иметь деньги и правильно использовать их, но запрещает чревоугодничать, прелюбодействовать и так далее. Не запрещает думать об этих вещах (ибо они для этого и сотворены), но запрещает думать страстно [= образ действия]” (Преп. Максим Исповедник. Главы о любви)» (с. 108—109).
Понятие топа «образ действия» явно отождествляется здесь с понятием обстоятельства образа действия, т. е. с распространяющим членом предложения. Как видим, такой подход к истолкованию понятия общих мест эклектичен, поскольку основан на разных пониманиях этого сложного феномена.
1 Волков А. А. Курс русской риторики. М., 2001 (раздел «Топы как источники изобретения»).
2 См.: Михальская. А. К. Основы риторики. М., 1996. С. 130—165.
К. П. Зеленецкий в рассмотренном выше пособии определяет топики как «источники изобретения, развивающие мысли», однако тут же добавляет: «Они указывают, с какой точки зрения [курсив наш. — В. М.] должно смотреть на предмет или на мысль» (с. 34), впрочем, не уточняя, для чего именно: для «развития мысли» (= распространения текста) или для поиска доводов. Однако в конце параграфа, посвященного инвенции, находим ответ: «для распространения и доказательства» (с. 40). Анализ его пособия приводит нас к убеждению в том, что термин топик действительно используется автором как минимум в двух значениях: 1) ‘источник распространения текста’ (см. примеры, приведенные и разобранные нами выше); 2) ‘точка зрения на предмет для отыскания доводов’, например: а) топос «причина»: «Чтобы найти причину, стоит спросить самого себя, почему предложение справедливо? Ничто без причины не бывает; и ответ доставит другую мысль, соединенную с главною. Например: Прилежание полезно. Почему? потому, что служит средством к приобретению успехов» (с. 34); б) топос «признаки»: «В темную ночь видите вдали огонек, значит — там есть жилье, люди» (с. 36). Таким образом, определение общих мест, составленное К. П. Зеленецким, нельзя не признать эклектическим.
Эклектичность в истолковании данного понятия имеет глубокие исторические корни. Рудольф Агрикола определяет общие места следующим образом:
«Эти вещи, общие в том смысле, что они содержат внутри себя все, что может быть сказано на любую тему, и тем самым содержат все нужные доводы, были названы местами (loci), потому что все средства убеждения расположены в них, как в хранилище или в сундуке с сокровищами [курсив наш. —В. М.]. Место (locus), таким образом, есть не что иное как определенный общий отличительный признак вещи [= аспект ее рассмотрения. —В. М.], с помощью которого можно открыть аргументы относительно любого предмета»1.
Определение Р. Агриколы следует признать эклектическим, поскольку оно отражает два понимания общих мест: 1) как хранилища заранее заготовленных доводов; 2) как аспекта рассмотрения темы для отыскания доводов.
Рассмотрев взгляды специалистов на понятие инвенции, Д. Лауэр делает вывод о том, что «на протяжении всей истории риторики, включая и двадцатый век, ученые имели различные взгляды на сущность инвенции»2. Тимоти Стеффензмайер характеризует сложившуюся ситуацию следующим образом:
1 Цитата приводится в кн.: Ong W. J. Ramus, method, and the decay of dialogue: From the art of discourse to the art of reason. Harvard Univ. Press, 1958. P. 118.
2 Lauer J. M. Invention in rhetoric and composition. Parlor Press, 2004. P. 7.
То, что вопрос об инвенции то и дело рассматривается вновь и вновь, вполне естественно, поскольку данное понятие слишком неясное и скользкое (ambiguous and. slippery), чтобы теоретизировать в строго определенных терминах. Учитывая это обстоятельство, попытки теоретического осмысления инвенции удовлетворяют общепринятому определению безумия (insanity) — когда выполнение одного и того же дела каждый раз оканчивается разными результатами1.
Нам представляется, что разнобой в понимании инвенции и метода общих мест обусловлен тем фактом, что их исследователи традиционно не различают значения многозначного, а точнее, сверхмногозначного термина топ, используя его так, как если бы он имел всего одно значение. Понятийную и терминологическую путаницу, царящую в анализируемом разделе риторики, в частности разнобой в употреблении значений термина топ (общее место), можно охарактеризовать следующими словами известного философа:
Нельзя отрицать, что слова прекрасно служат для того, чтобы ввести в кругозор каждого отдельного человека и сделать его достоянием весь тот запас знаний, который приобретен соединенными усилиями исследователей всех веков и народов. Но большая часть знаний так удивительно запутана и затемнена злоупотреблением слов и общепринятых оборотов языка, которые от них проистекают, что может даже возникнуть вопрос: не служил ли язык более препятствием [курсив наш. — В. М. ], чем помощью успехам наук?
Дж. Беркли. О началах человеческого знания
Приведем мнение английского философа Фрэнсиса Бэкона:
Люди верят, что их разум повелевает словами. Но бывает и так, что слова обращают свою силу против разума. Это делает науки и философию софистическими и бездейственными [курсив наш. —В. М.]. Большая же часть слов имеет своим источником обычное мнение и разделяет вещи в границах, наиболее очевидных для разума толпы. Когда же более острый разум и более прилежное наблюдение хотят пересмотреть эти границы, чтобы они более соответствовали природе, слова становятся помехой.
Новый Органон
Термин топ (топос, топик, общее место) в результате всевозможных семантических трансформаций, рассмотренных нами выше, стал восприниматься специалистами как «бессмысленное слово (meaningless word)», «источник регулярной двусмыслицы (systematic ambiguity)»2.
1 Steffensmeier Т. R. Rhetorical invention and becoming local: Dissertation... for the Degree of Doctor of Philosophy. The University of Texas at Austin, 2005. P. 40.
2 McKeon R. P. Rhetoric: essays in invention and discovery / ed. M. Backman. Woodbridge, 1987. P. 34.
Разнобой в понимании, а зачастую и просто непонимание термина топ сделали понятие инвенции софистическим и бездейственным. Еще в 1928 году Чарльз Болдуин, известный американский исследователь истории риторики, отметил, что «старинное учение об изобретении (inventio) находится в параличе (paralyzed by the compression of its trunk nerve)»1. В настоящее время одни ученые сетуют на то, что «понятие инвенции стало невероятно сложным для обсуждения»2, другие констатируют, что современная риторика отвергла метод общих мест, поскольку он не работает3. Многие специалисты (например, Д. Н. Александров, Н. А. Безменова, Л. А. Введенская, Е. Н. Зарецкая, Н. Н. Кохтев, А. А. Мурашов, Ю. В. Рождественский, Т. Г. Хазагеров и др.) отказываются от рассмотрения и применения инвенции.
5.1.3. Отождествление инвенции со смежными аргументативными стратегиями
Анализ специальной литературы, посвященной рассмотрению инвенции и метода общих мест, заставляет констатировать: 1) неопределенность отношения инвенции к процедуре обоснования; 2) отождествление процедур инвенции и стасиса; 3) недостаточно четкое различение понятий инвенции и диспозиции. Рассмотрим данные соотношения в указанной последовательности.
5.1.3.1. Инвенция и обоснование
Инвенцию следует понимать как рассмотрение тезиса с разных точек зрения (топов) с целью поиска аргументов. Инвенция же определяет и направление поиска («добывания») нужных, но в данный момент отсутствующих фактов, заставляя формулировать следующие вопросы (например, при составлении топики тезиса «Волгограду следует вернут прежнее название»):
1) Топос «аналогия» «Ленинграду и Свердловску уже возвратили прежние названия, значит, пора возвратить старое название и Волгограду» (довод к прецеденту).
Каким еще городам возвратили прежние названия?
2) Топос «название предмета» «Волгоград (‘город на Волге’) — название неинформативно: городов на Волге много», ВолгогрАД — пугающее название (довод к этимологии).
Какие еще мотивационные и (ложно) этимологические ассоциации вызывает это название? (Здесь понадобятся мотивационный анализ и ассоциативный эксперимент).
1 Baldwin Ch. S. Medieval poetic and rhetoric interpreted from representative works. New York, 1928. P. 7.
2 Phillips K. R. Spaces of invention: dissension, freedom, and thought in Foucault // Philosophy and rhetoric. Vol. 35. 2002. № 4. P. 328.
3 Vancil D. L. Historical barriers to a modern system of topoi // Western journal of speech communication. Vol. 43. 1979. P. 26—37.
3) Топос «следствие» «Это потребует серьезных затрат» (довод к кошельку).
Какая именно сумма понадобится?
4) Топос «мнение» «Жители города, вероятно, будут против переименования» (аргумент к массам).
Как это подтвердить? (Здесь понадобятся опрос либо анкетирование).
Ответы на подобные вопросы даются путем: 1) изучения различных источников, в частности книг, архивных документов; 2) опроса, анкетирования; б) научного или иного эксперимента. Характеризуя данный процесс, А. В. Стешов пишет: «Нахождение нужных аргументов — процесс не скоротечный, не сиюминутный. Это изнурительная промывка гор “словесной руды” в поисках крупинок мысли»1.
Обоснование состоит в приведении уже обнаруженных в результате инвенции доводов (фактов и аксиом) в подтверждение тезиса.
5.1.3.2. Инвенция и диспозиция
Как известно, расположением аргументов в речевой цепи, т. е. построением и композицией аргументативного дискурса, ведает раздел классической риторики, именуемый dispositio, изобретением — раздел inventio. По нашим наблюдениям, эти две процедуры (inventio и dispositio) в специальной литературе различают недостаточно четко. Так, американский логик Дж. Зомпетти полагает, что практическая ценность системы общих мест (тблог) охватывает четыре сферы аргументации: «поиск доводов, построение аргументации [курсив наш. —В. М.], развитие критического мышления и аргументатиную педагогику»2. Однако «построение аргументации» относится исключительно к сфере dispositio. Дуглас Уолтон и его соавторы, на наш взгляд, не вполне обоснованно именуют топики и соответствующие им доводы «схемами аргументации» (argument schemes, argumentation schemes), «матрицами вывода» (inference patterns), «аргументативными матрицами» (patterns of reasoning) — видимо, полагая, что довод, обнаруженный по соответствующему топику и присоединенный к тезису, образует некую схему, в силу чего к разряду «аргументативных схем» (уже не без основания) причисляются и силлогизмы3. Однако обнаружение есть сфера инвенции, позиция же довода по отношению к тезису относится к компози-
1 Стешов А. В. Как победить в споре. Л., 1991. С. 81.
2 ZompettiJ. Р. The value of topoi // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 20. 2006. № 1. P. 27 & 28.
3 Например: Macagno F., Walton D. Argumentative reasoning patterns // Proceedings of 6th Computational models of natural argument workshop. European conference on artificial intelligence. Univ, of Trento, 2006. P. 49. См. также: Reed C. A., Walton D. N. Applications of argumentation schemes // ed. H. V. Hansen et al. Argumentation and its applications. Proceedings of the 4th conference of the Ontario society for the study of argument. Windsor, 2001; Walton D. N. Argument schemes for presumptive reasoning. New Jersey, 1996 и мн. др. Здесь наблюдаем примерно такую же путаницу.
ционнои структуре доказательства; схемы аргументации тут, видимо, ни при чем.
5.1.3.3. Инвенция и стасис
Отто Дитер, обстоятельно рассмотревший понятие стасиса, совершенно справедливо отмечает следующее: «Стасис как риторический концепт, возможно, так же древен, как понятие атома в физике, однако современные исследователи риторики представляются гораздо менее успешными в понимании и применении стасиса, чем современные ученые — в понимании атома»1.
Причина этого неоспоримого и очевидного факта состоит, на наш взгляд, в том, что в техническом отношении понятие стасиса очень сходно с методом общих мест. Различие между этими двумя процедурами заключается лишь в том, что стасис служит выявлению тезиса, а система общих мест — выявлению аргументов, подтверждающих данный тезис. Отсюда — давнее и традиционное отождествление и смешение этих двух аналитических процедур. Так, греческий ритор Гермоген Тарсский, живший в эпоху римского императора Марка Аврелия (121— 180 н. э.), утверждал, что стасис «почти идентичен с теорией инвенции, за исключением того, что он не включает все элементы инвенции [т. е. все топики. —В. М.]»2. Цицерон трактует «темную», по его собственному выражению, тему общих мест следующим образом:
Все восхитительные украшения, благодаря которым красноречие достигает такого величия, бывают двоякого рода. Конечно, любое средство речи должно заслуживать похвал, и нельзя упускать ни единого важного или изящного слова, но есть два самых блистательных и как бы самых действенных средства: одно из них я усматриваю в разборе вопроса общего рода — как я уже сказал, греки его называют Оесяд [‘тезис’ — В. М. ], — а другое — в распространении и развертывании темы, это греки называют аб£т|сяд [ауксесис ‘увеличение’ — В. М. ]. Это распространение должно равномерно растекаться в речи по всем жилам, но больше всего оно будет выделяться в общих местах. Общими эти места называются оттого, что, по видимости, они могут принадлежать многим делам, на самом же деле должны связываться с каждым из них в отдельности [курсив наш. — В. М.]. Та часть речи, в которой говорится о вопросах общего рода, часто содержит в себе и все содержание дела. О чем бы ни шел спор в прениях, о нем лучше всего говорить так, чтобы перейти к неограниченному предмету и говорить об общем роде. Исключениями являются те случаи, когда оспаривается истинность факта, и для этого обычно используется предположение [= первый этап стасиса. — В. М. ]. Говорить об этих вопросах следует с большей силой, чем это делают перипатетики, — несмотря на то, что их приемы изящны и установлены еще самим Аристотелем; а применяя общие соображения к частному случаю, следует уже здесь о подзащитном гово
1 Dieter О. Stasis // Speech monographs. Vol. 17. 1950. P. 345.
2 Heath M. Hermogenes’ On issues. Oxford, 1995. P. 28.
рить мягко, а о противнике сурово. Если речь пользуется распространением и сокращением темы — против нее ничто не в силах устоять. Обращаться к этим средствам следует и в ходе самих доводов, когда представляется случай к развертыванию или сокращению «мест», и почти без ограничений — в заключении1.
Данный текст, имеющий скорее оценочный, чем дефинитивный характер, не способствует прояснению сущности общих мест и инвенции, тем более что эти понятия, во-первых, рассматриваются в параграфе «Общий вопрос и амплификация», во-вторых, ставятся, на не вполне ясных основаниях, в один ряд с первым этапом стасиса, который к инвенции прямого отношения не имеет. Регулярное сближение понятий инвенции и стасиса наблюдаем и в современной теоретической, учебной и методической литературе. К примеру, Дженис Лауэр рассматривает стасис как «инвентивную процедуру (inventional procedure)»2. Ричард Фалкерсон пишет: «Теория стасиса классифицирует аргументы»3. Пример эклектического объединения стасиса и инвенции — следующее определение, принадлежащее Томасу Конли: «Теория стасиса предназначена и для уточнения релевантных пунктов дискуссии, и для открытия подходящих доводов, извлеченных из соответствующих мест»4.
Путаница на основе такого подхода, восходящая, по-видимому, к концепции Гермогена Тарского, трактат которого считается «наиболее полным из сохранившихся системных исследований теории стасиса»5, имеет продолжение в исчислении топиков. Так, Джейн Фан-сток и Мэри Сэкор предлагают методику поиска аргументов, состоящую всего из четырех вопросных пунктов:
1. «Что это?» (аргументы «от дефиниции», definition arguments).
2. «Почему это именно так?» (доводы «от причины», causal arguments).
3. «Хорошо это или плохо?» (доводы «от оценки», evaluation arguments).
4. «Что следует предпринять по данному поводу?» (аргументы «от цели», proposal arguments)6.
Данная явно редуктивная, а потому неприменимая для реального поиска аргументов схема представляет собой эклектический конгломерат стасиса и очень вольно трактуемой системы общих мест. Авторы полагают, что «стасисные вопросы [...] ведут оратора к обогащенной
1 Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 356.
2 Lauer J. М. Invention in rhetoric and composition. Parlor Press, 2004. P. 23, 27 и др.
3 Fulkerson R. Technical logic, comp-logic and the teaching of writing // College composition and communication. Vol. 39. 1988. No. 4. P. 448.
4 Conley T. M. Rhetoric in the European tradition. New York, 1990. P. 32.
5 Heath M. Hermogenes’ On issues. Oxford, 1995. P. 2.
6 Fahnestock J., Secor M. A rhetoric of argument. 3rd ed. New York, 2003. P. 77—100 (Гл.
4. Generating the Argument).
стратегии инвенции»1. Однако стасис служит уточнению тезиса, инвенция же является средством отыскания аргументов. Стасис является процедурой сценарного типа, инвенция же представляет собой процедуру эвристического типа. Тот факт, что инвенция сопровождает аргумента-тивный дискурс на всем его протяжении, в том числе и ту начальную его фазу, где используется стасис, не дает ни малейших оснований для отождествления этих двух аналитических процедур.
5.2. Итоговое определение инвенции и метода общих мест
При изложении нашего взгляда на инвенцию и метод общих мест мы будем исходить из следующих трех базисных положений:
1. Метод общих мест применим исключительно к построению убеждающей речи, которой ограничивается сфера действия данного метода.
2. Метод общих мест состоит в мысленном производстве доводов.
3. Каждый довод извлекается из двух источников:
а) из внешних топов, т. е. из типовых связей анализируемого предмета или действия, каковыми являются происхождение, причина и следствие, мотив, назначение или цель, отношение к другим объектам (например, отношения сходства, рода и вида), оценочное отношение к нему, обстоятельства (время и место) и др.
б) из внутренних топов, т. е. из типовых характеристик, присущих самому анализируемому предмету или действию, каковыми являются качество, состояние, состав (членение целого на части), название (имя) и др.
В специальной литературе2 для поиска аргументов рекомендуется, в добавление к названным выше отношениям, рассмотреть связь с противоположным понятием, различия между анализируемым и сходными понятиями, возможность либо невозможность совершения какого-либо действия (отсюда — аргумент ab impossibili, лат. ‘довод от невозможного’), а также качества, признаки свойства и состояния предмета или лица, например состояние его здоровья. Так, топик «состояние преступника» (аффект, безумие и т. д.) является поводом для размышлений о сфере действия смертной казни, которая на некоторых лиц может не распространяться:
1 Fahnestock J., Secor М. Toward a modern version of stasis // Oldspeak / newspeak. Rhetorical transformations / ed. Ch. W. Kneupper. Univ, of Texas at Arlington. 1985. P. 218.
2 Например: Corbett E. P., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998 (раздел «Invention»); Curtius E. R. European literature and the latin middle ages. Princeton Univ. Press, 1991. P. 79—105 (гл. 5); Frost M. H. Introduction to classical legal rhetoric. A lost heritage. Ashgate Publishing Company, 2005. P. 23—43 (гл. 2. Greco-Roman legal analysis. The topics of invention) и др.
Допустим, кто-нибудь совершил какое-нибудь преступление, за которое по закону требуется определенное наказание. Иван убил Петра, а за убийство требуется наказание смертной казнью. Следовательно, заключает силлогистика, Иван должен подвергнуться смертной казни. Но вот на суде, при разбирательстве дела Ивана, выясняется, что Иван страдает нарушением умственной деятельности. Тогда рушится наше рассуждение, и суд вместо казни Ивана отправляет его в больницу. Топосом в данном случае является факт умалишенного состояния Ивана [курсив наш. — В. М.]. И защитнику Ивана на суде действительно ничего не стоит убедить суд нарушить тот абсолютный силлогизм, который требуется по закону и фактически часто применяется в жизни. И делает он это только при помощи подробного доказательства сумасшествия Ивана. А ведь если бы наказание механически следовало за законом, то тогда и никакого суда не потребовалось бы, а все было бы ясно и без всякого суда.
А. Ф. Лосев. Топологическая эстетика
В приведенной выдержке из труда известного русского философа речь идет о возможностях использования так называемого довода к безумию [лат. argumentum ad insaniam], связанного с топосом (топиком) «состояние».
К сожалению, существующие списки топиков неполны; призыв Боэция составить исчерпывающий их перечень до сих пор остается нереализованным1.
По определению Аристотеля, искусство аргументациии предполагает «способность находить возможные способы убеждения относительно каждого данного предмета [курсив наш. — В. М.]»2. Систему общих мест, избранных для рассмотрения определенного тезиса (= «предмета»), принято именовать топикой. Допустим, что предметом спора является следующий тезис: «Смертная казнь в России должна быть отменена». Рассмотрим топику данного тезиса с применением предложенного нами алгоритма «Топос —> довод».
1. Топос «назначение» доводы к назначению, указывающие на возможность либо невозможность использования предмета или действия для той или иной цели (argumentum ab utili vel inutili, лат. ‘довод к использованию или неиспользованию’), в частности:
— аргумент против отмены: «Смертная казнь существует как средство устрашения и возмездия. Если отменить смертную казнь, то исчезнет страх наказания и возмездия»;
— аргумент за отмену: «Страх останавливает не всех преступников»;
1 Green-Pedersen N. J. The topics in medieval logic // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 1. 1987. № 4. P. 417. Боэций перевел с греческого на латинский и прокомментировал «Топику» Аристотеля; его труды средневековые ученые знали прежде всего по переводам и комментариям Боэция.
2 Аристотель. Риторика // Античные риторики. М., 1978. С. 19.
— аргумент за отмену: «Смертная казнь — орудие устрашения граждан в руках диктатора / вариант: слабой власти / вариант: олигархов и т. д.».
2. Топос «следствие» довод к следствию [лат. argumentum ad consequentiam, англ, appeal to consequences1], в частности:
— аргумент против отмены: «Если смертная казнь будет отменена, то преступность резко возрастет»;
— аргумент против отмены: «Если смертная казнь будет отменена, то налогоплательщикам придется тратить больше денег на содержание преступников» (argumentum ab inconvenienti ‘аргумент к неудобству’, в частности довод к кошельку);
— аргумент за отмену: «Если смертная казнь не будет отменена, то будет казнено много невинных, поскольку у нас довольно часто случаются судебные ошибки».
3. Топос «мотивы»: «Почему некоторые граждане нашей страны ратуют за отмену смертной казни? Быть может, это кому-то выгодно?» аргумент против отмены: «В отмене смертной казни заинтересованы олигархи и проворовавшиеся чиновники» (обвинение в предвзятости, разновидность аргумента к личности).
4. Топос «сходство» [лат. similitudo]: «Смертная казнь отменена в Европе, в некоторых штатах США, в ЮАР. В ЮАР после этого преступность резко возросла» аргумент против отмены: «У нас может произойти то же самое» (argumentum ex analogia, в частности довод к прецеденту).
5. Топос «род / вид» («дефиниция»2) —> аргумент против отмены: «Казнь — это лишение жизни (= родовое понятие). Вправе ли мы отнять то, что дано не нами?» (довод к морали, исходящий из довода к дефиниции).
5. Топос «мнение»:
а) авторитетов «Что об этом сказано в Библии? Каково мнение ученых, писателей, общественных деятелей?» аргументы за отмену: «Президент против смертной казни»; «В Библии сказано: “Не убий”»; аргумент против отмены: «На вопрос, как изжить преступления среди людей, Солон Афинский ответил: “Нужно, чтобы пострадавшим и непострадавшим было одинаково тяжело”» (Диоген Лаэоций) (аргументы к авторитету);
б) аудитории: «Что думает об этом аудитория?» аргумент против отмены: «Все собравшиеся здесь люди за смертную казнь» (аргумент к аудитории, или довод к публике).
в) граждан страны: «Что думает об этом народ? Что говорят результаты опроса?» аргумент против отмены: «Народ за смертную казнь» (аргумент к массам).
6. Топос «моральная оценка» аргумент против отмены: «смертная казнь бесчеловечна с точки зрения нравственных и религиозных принципов» (довод к морали)
1 Cedarblom J., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 100; Fischer D. H. Historians’ fallacies. Toward a logic of historical thought. Harper & Row, 1970. P. 300—302.
2 Corbett E. P. J., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 110—111.
7. Топос «происхождение»: «Колесование, сожжение на костре, отсечение головы и прочие виды смертной казни практиковались в эпоху средневековья» —> аргумент за отмену: «Смертная казнь — мрачное наследие средневековья» (софизм происхождения).
8. Топос «обстоятельства», в частности место и время: «Уместно ли поднимать этот вопрос “здесь и сейчас”, в данный исторический момент, в условиях политического и экономического кризиса?» —> аргумент против отмены: «В настоящее время наше общество еще не готово для заимствования некоторых западноевропейских норм, в частности, для отмены смертной казни» (софизм откладывания).
9. Топос «этимология» (считается, что деривационные связи слова проясняют его смысл) —> аргумент против отмены: «Казнь — от глаголов казать, показать. Мы должны показать людям, что их ждет, если они преступят закон» (довод к этимологии).
По поводу последнего топоса Аристотель пишет в «Топике»:
Далее, следует приводить доводы, указывая на первоначальный смысл имени, так как он лучше поясняет, нежели имя в употребляемом значении (с. 383).
Как видим, инвенция представляет собой производство аргументов по возможным параметрам анализа обсуждаемого тезиса. Инвенция — это процесс не просто поисковый, а творческий, эвристический (вспомним крик Архимеда «Эврика!»); это не механическое «отыскивание» каких-то заранее заготовленных доводов в неком «хранилище» (в «риторическом доме памяти» или в книге общих мест), а именно их открытие, или, по Цицерону, «excogitatio», т. е. выдумывание, «примышление».
Каждый из названных выше топосов при необходимости, например с целью диалогизации процесса рассмотрения тезиса, может быть переформулирован в виде вопроса:
1. Какое назначение или функцию имеет данное действие?
2. К каким следствиям может привести данное действие?
3. Кто заинтересован в осуществлении данного действия?
4. Какие аналогии и прецеденты имеет данное действие?
5. Какие оценки и мнения существуют по поводу данного действия?
6. Уместно ли данное действие по отношению к данным обстоятельствам? И т. д.
В результате этой процедуры производится вопросная анкета тезиса, которая отражает ход его эвристического анализа, ведущего либо к обоснованию, либо к опровержению. По поводу порядка использования данной вопросной техники, которая может быть обращена либо к самому себе, либо к ученику, либо к оппоненту, Аристотель пишет в «Топике» следующее:
Тот, кто собирается задавать вопросы, должен, во-первых, найти тот топ, исходя из которого следует приводить доводы [здесь и далее курсив наш. —В. М.]; во-вторых, он мысленно должен самому себе ставить вопросы и установить их порядок и, наконец, в-третьих, задавать их уже другому.
Пока дело идет о нахождении подходящего топа, исследование одинаково у философа и у диалектика. Но установить, в каком порядке и как задавать вопросы, — это задача одного лишь диалектика, ибо все это обращено к другому лицу; философа же, т. е. ведущего исследование для себя, это нисколько не занимает, лишь бы были истинны и известны посылки, посредством которых делается умозаключение, хотя бы отвечающий и не соглашался с ним, поскольку они близки к положенному вначале и он предвидит то, что из них воспоследует; скорее философ будет стараться, чтобы положения были возможно более известны и близки к началам, ибо из них получаются научные умозаключения (с. 506).
Метод общих мест обеспечивает детальное поаспектное рассмотрение предмета спора по системе определенных более (доводы ad rem) или менее (доводы ad hominem) объективных параметров. В старинных риториках общие места подразделялись на «loci ex personis et loci ex rebus»1 — топы для производства аргументов ad hominem (например, топосы «мнение лиц», «моральная оценка», «затраты») и топы для производства аргументов ad rem (например, топосы «назначение», «следствие» и др.).
Метод общих мест, при условии правильного его использования, оказывается «неисчерпаемым хранилищем аргументов»2. Бернар Лами не без основания полагает, что метод общих мест, способный «превратить самый скудный ум в плодотворный», учит «верным вещам, например, внимательно относиться к предметам, из которых можно извлечь доказательства», а также «смотреть на вещь со всех сторон»3: только в этом случае при поиске аргументов мы, по мнению Аристотеля, «ничего не упускаем из всего возможного»4.
Профессор Колумбийского университета Дональд Кларк пишет:
«Ценность метода общих мест состоит в том, что, стараясь отыскать ответы на поставленные вопросы, учащийся начинает рассматривать взаимосвязи между фактами, которыми он располагает. Одним словом, он начинает думать, или, используя термин публичной речи, он начи
1 Long F. J. Ancient rhetoric and Paul’s Apology. Cambridge Univ. Press, 2004. P. 70.
2 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 83—84.
3 Лами Б. Риторика, или Искусство речи // Пастернак Е. Л. «Риторика» Лами в истории французской филологии. М., 2002. С. 254, 257 и 259.
4 Аристотель. Топика // Соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1978. С. 351.
нает открывать способы логического убеждения. Инвенция — процесс аналитический и исследовательский»1.
Думается, что в настоящее время инвенцию нельзя связывать исключительно с поиском «способов логического убеждения». Как показывают примеры, приведенные нами выше, этот метод позволяет искать доводы и уловки любого типа: логические, псевдологические, психологические и языковые.
Ричард Ланхэм указывает на то, что «топики полезны для всех видов аргументации»2. Вместе с тем специалисты отмечают, что поиск доводов — дело непростое. Для аргументации ad rem «нужна предметная подготовленность, т. е. некоторое владение предметом спора в теоретическом и практическом плане»3; для аргументации ad hominem необходимы знание психологии и житейский опыт общения с людьми, именно поэтому метод общих мест, а следовательно, и риторика, по мнению некоторых ученых, «не предназначены для людей всех возрастов»4. Фрэнсис Бэкон высказывает следующее мнение:
Вошло в обычай (хотя, как мне кажется, совершенно напрасно) как можно раньше заставлять учащихся изучать логику и риторику — науки, несомненно подходящие взрослым людям, а не детям и юношам. Ведь эти две науки, если правильно оценивать вещи, принадлежат к числу труднейших наук; это науки наук, потому что одна из них изучает суждения, а другая — средства их изложения; они дают правила и нормы того, как следует располагать и излагать материал. Поэтому добиваться, чтобы неопытные и неразвитые умы (которые еще не приобрели даже того, что Цицерон называл «материалом» и «запасом», т. е. фактическими знаниями) начали свое развитие с этих наук, равносильно желанию научиться взвешивать, измерять и укрощать ветер.
Великое восстановление наук
Как известно, содержание речи первично по отношению к ее форме. Элберт Харрингтон полагает, что найденное посредством инвенции содержание «послужит путеводной звездой для отыскания средств выражения», т. е. для его композиционного и стилистического оформления5. Проанализируем пример речевой реализации топики тезиса о смертной казни:
1 Clark D. L. Rhetoric in Greco-Roman education. Columbia Univ. Press, 1957. P. 78.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 167.
3 Минеева С. А. Полемика — диспут — дискуссия. M., 1990. С. 42.
4 Renaissance debates on rhetoric / ed. W. A. Rebhorn. Cornell Univ. Press, 1999. P. 28.
5 Harrington E. A modern approach to invention // Quarterly journal of speech. Vol. 48. 1962. P. 378.
В первой половине мая 2002 года проведен очередной социологический опрос об отношении населения к смертной казни. 85,5 процента опрошенных высказались за сохранение исключительной меры наказания [аргумент к массам]. Аргументы за смертную казнь выглядят более убедительно, чем доводы против, самый весомый из которых состоит в том, что «судебные ошибки при вынесении смертного приговора не могут быть исправлены» [довод к следствию]. Далее следует тезис о том, что казнь «не может восстановить положения, существовавшего до совершения преступления». Иными словами, погибших не вернуть [довод к следствию]. Многие разделяют мнение, что «смертная казнь не останавливает преступников» [довод к назначению] . Еще один аргумент сводится к тому, что жестокое наказание — это «демонстрация силы в руках слабой государственной власти, которая не может предупредить преступность другими средствами» [довод к назначению]. Имеет значение и такой аспект: «смертная казнь бесчеловечна с точки зрения нравственных и религиозных принципов» [довод к морали].
Теперь рассмотрим аргументы за сохранение смертной казни. Самым сильным доводом является тот, что «казнь служит защите общества от самых опасных и неисправимых преступников» [довод к назначению]. Довольно распространен прагматичный взгляд: «это более дешевый для общества способ наказания за тяжкие преступления, чем длительный срок заключения» [довод к кошельку]. Кстати, 43,2 процента респондентов считают: если уж отменять казнь или приостанавливать ее исполнение, то заменять ее надо не пожизненным содержанием в тюрьме, а каторжными работами [довод к кошельку]. Очень убедительным для большинства опрошенных выглядит тезис: «отмена казни при ныне действующей системе наказания неизбежно породит чувство безнаказанности» [довод к следствию]. Высокий рейтинг имеет довод, что «казнь удовлетворяет чувство мести пострадавших» [довод к назначению]. В числе социальных факторов, оказывающих влияние на отношение к проблеме, значится и такой: «казнь должна сохраняться в условиях кризиса в обществе» [софизм откладывания]. Для некоторых людей отмена сурового наказания выглядит не как забота о безопасности граждан страны, а как следование государственным интересам, прежде всего внешнеполитического характера, для соблюдения международных договоров [обвинение в предвзятости]. Многочисленные опросы показывают, что население считает отмену смертной казни преждевременной [довод к массам + софизм откладывания]. Рост количества сторонников применения исключительной меры наказания связан прежде всего с той повышенной угрозой, которую представляют для общества серийные и наемные убийцы, преступники, лишающие жизни заложников, террористы и исполнители террористических актов с многочисленными жертвами [довод к следствию]. Серьезное снижение чувства личной защищенности от посягательств на жизнь, здоровье и имущество и приводит к естественной психологической реакции.
Евг. Матусевич, директор Ин-та соц.-политич. исследований («Сов. Белоруссия», 19.06.02)
В процессе речевой реализации доводы выстраиваются в определенной последовательности, по той или иной схеме аргументации. В приведенном тексте использована очень эффективная психологическая схема «Да, но...»: сначала приводятся доводы сторонников отмены смертной казни («Да»), а затем, в сильной текстовой позиции (т. е. в конце), — гораздо более убедительные аргументы тех, кто высказывается против ее отмены («но...»). Инвенцию доводов следует отличать от их диспозиции.
5.3. Заблаговременная подготовка доводов.
Понятие промптуария
Опытные аргументаторы и спорщики (адвокаты, богословы, политики, преподаватели и др.) заранее продумывают топику для каждого из возможных тезисов, непосредственно связанных со сферой их профессиональной деятельности, выявляя, группируя и запоминая доводы «за» и «против» каждого из них. В результате данной процедуры получаются так называемые промптуарии [лат. promptuarium ‘кладовая’], представляющие собой, по определению Фрэнсиса Бэкона, который ввел это понятие, системы заранее подготовленных доводов и контрдоводов для доказательства либо опровержения одного и того же тезиса:
Для того чтобы иметь в достаточном количестве средства вести спор или рассуждение, можно избрать два пути. Первый путь обозначает и как бы указывает пальцем, куда нужно направить исследование; это мы называем топикой. Второй путь требует составить заранее и хранить до тех пор, пока они не потребуются, доказательства, применимые ко всем особенно часто встречающимся в спорах случаям: мы будем называть это «промптуарий» (promptuarium). Мы знаем, что древние учителя красноречия советовали ораторам иметь наготове различные заранее обдуманные и обработанные общие места, которые можно использовать для утверждения или опровержения любого тезиса, например в защиту духа закона, против буквы закона, и наоборот; в защиту логических доказательств, против свидетельских показаний, и наоборот. Сам Цицерон, опираясь на свой долгий опыт, откровенно утверждает, что усердный и старательный оратор может иметь заранее обдуманные и обработанные речи на любой случай, который может возникнуть, чтобы во время самого судебного разбирательства не было никакой необходимости вносить в речь что-нибудь новое и неожиданное за исключением новых имен и каких-то особых обстоятельств. <...>
Вообще мы хотим, чтобы все общие места, которые особенно часто употребляются (и для доказательства или опровержения, и для убеждения в истинности или ложности какого-то мнения, и для восхваления или порицания чего-либо), были заранее обдуманы и находились в нашем распоряжении и чтобы мы всеми силами нашего ума, даже несколько
нечестно и вопреки истине, старались отстоять либо опровергнуть эти тезисы.
Ф. Бэкон. Великое восстановление наук
Наборы противостоящих друг другу доводов «за» и «против», закрепленные за определенным тезисом (темой, предметом, или «вещью») и составляющие отдельный промптуарий, Фрэнсис Бэкон называл антитезами вещей. Рассмотрим такие антитезы на примере промпту-ария «Жена и дети»:
Доводы «за»
1. Любовь к родине начинается с семьи.
2. Жена и дети учат человечности; холостяки же мрачны и суровы.
3. Безбрачие и бездетность способны лишь вызвать желание избавиться от них.
4. Тот, кто не имеет детей, приносит жертву смерти.
5. Счастливые во всем остальном обыкновенно оказываются несчастливыми в детях, иначе люди вполне уподоблялись бы богам.
Доводы «против»
1. Тот, кто женился и произвел детей, тем самым дал заложников судьбе.
2. Рождение, дети — это человеческие понятия, создание и творения — божественные.
3. Бессмертие животных — в потомстве, человека же — в славе, заслугах и деяниях.
4. Семейные интересы часто заставляют пренебрегать государственными.
5. Некоторые завидуют судьбе Приама, пережившего всех своих близких.
Ф. Бэкон. Великое восстановление наук
Ф. Бэкон составил около пятидесяти таких промптуариев. Идея Ф. Бэкона положена в основу замечательного справочника Трэвора Сэйзера «За и против»1, выпущенного в лондонском издательстве «Routledge». Справочник включает более сотни словарных статей по таким типовым для Великобритании предметам эристики, как анархизм, социализм и капитализм, цензура, гражданское неповиновение, демократия, цель и средство, идеология и прагматизм, законность и индивидуальная свобода, марксизм, пацифизм, приватизация, традиция и инновация, роль церкви в политике, монархическое и президентское управление, коалиционное и однопартийное правительство, феминизм, различного рода нетрадиционные ориентации, эфтаназия, убийство диктатора, контроль роста населения, политкорректность, китайская угроза, исламская угроза и т. д. Типовую структуру данного
1 Sather Т. Pros and Cons. 18th ed. London, 1999. 263 p.
справочника представим на примере фрагмента словарной статьи «Анархизм»1:
За
1. Цель анархизма — бесклассовое общество, однако в отличие от коммунизма он отвергает жесткий контроль со стороны государства. Анархизм ратует за свободу личности, выступая против любых форм иерархической организации и контроля как репрессивных в своей основе. Он не поддерживает полный беспорядок, но выступает за ограниченную кооперацию членов общества и всеобщий пацифизм.
2. Анархисты осознают, что даже так называемые демократии представляют собой в конечном счете репрессивные институты, в которых образованная и привилегированная политическая и чиновничья элита диктует свою волю народным массам. Анархисты же хотят жить в неиерархическом, естественном мире свободных сообществ, в котором индивидуальная свобода является высшей ценностью и вся сфера голосования, управления, налогов, законов и полиции будут устранены.
3. ...
Против
1. Может быть, в состоянии полной анархии жить и возможно, однако этого добиваться нецелесообразно. Все наиболее значимые достижения в науке, технике и искусстве стали возможны только благодаря государству и кооперации. Это предполагает определенную степень социальной организации. По мере роста населения должна расти степень иерархи-зации и управляемости общества. Будучи далеким от репрессивного, демократическое управление является способом предотвращения тиранических режимов, создаваемых фанатическими меньшинствами.
2. Решением всех проблем недемократических режимов являются реформы, а не анархия. Демократия может быть усовершенствована путем передачи властных полномочий местному самоуправлению, пропорционального представительства социальных и прочих групп, возрастания роли референдумов.
3. ...
Каждому пронумерованному доводу «за» в колонке слева соответствует довод «против» с тем же номером в колонке справа. Справочник Т. Сэйзера представляется незаменимым пособием для развития аргументативных навыков и проведения учебных дискуссий как в средней, так и высшей школе. Думается, что идея такого пособия была бы полезна и для нашей страны.
5.4. Вопрос об источнике понятия инвенции
Считается, что искусство изобретения, предполагающее рассмотрение объекта со всех возможных сторон и точек зрения (топов), еще в античности было позаимствовано риторикой из диалектики2 [греч. 8iaXsyopai ‘вести беседу, спор’] — философского учения о всеоб
1 Sather Т. Pros and Cons. London, 1999. P. 13.
2 Renaissance debates on rhetoric / ed. W. A. Rebhorn. Cornell Univ. Press, 1999. P. 42; Perelman Ch. The realm of rhetoric. Univ, of Notre Dame Press, 1982. P. 1—8.
щих связях предметов и явлений. С тем, чтобы убедиться в недостаточной обоснованности данного мнения, внимательно прочитаем следующую выдержку из «Топики» Аристотеля:
Мы будем вполне владеть этим способом исследования, когда мы им овладеем так же, как в искусстве красноречия [курсив наш. — В. М.], искусстве врачевания [термин топика до сих пор используется в медицине. — В. М.] и подобных способностях. А это значит осуществлять то из возможного, что мы предпочитаем. Ведь не любым способом искусный в красноречии будет убеждать, а врачеватель — лечить, но только тогда, когда он ничего не упускает из всего возможного, мы скажем, что он в достаточной мере владеет своим искусством (с. 351).
Похоже на то, что источником метода общих мест стала не диалектика, а искусство красноречия, причем скорее всего судебная риторика, где открытие и разработка данного «способа исследования» были продиктованы острой практической необходимостью. Дело в том, что изначальной задачей методики общих мест был «быстрый поиск недостающих аргументов в условиях острой нехватки времени [курсив наш. —В. М.]»1. Артур Шопенгауэр добавляет: «Помощниками в проведении тезиса могут служить в известной степени собственная ловкость и пронырливость [курсив наш. —В. М.]»2. Необходимость «быстрого поиска недостающих аргументов в условиях острой нехватки времени», «ловкость и пронырливость» более свойственны деятельности и типовому имиджу преуспевающего адвоката, нежели неторопливым размышлениям, речи и характерному облику философа. Думается, что «Топика» Аристотеля представляет собой попытку применить риторическое понятие топоса к логике, поэтому трактовку Аристотеля нецелесообразно класть в основание инвенции в риторическом понимании этого термина.
1 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 463.
2 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 11.
Тема 6
ЗАКОНЫ И ПРАВИЛА АРГУМЕНТАЦИИ
Разработка непротиворечивой системы законов и правил аргументации является актуальной задачей логики, а следовательно, и риторики. Известный американский философ Ирвинг Копи определяет логику как «исследование методов и принципов, используемых для отграничения хорошей (правильной) аргументации от плохой (неправильной)1. Такое отграничение предполагает разработку системы критериев и норм оценки аргументации. В этой связи заметим, что логика иногда определяется и как «изучение норм аргументации»2. Считается, что система таких норм, законов и правил «послужит не только инструментом оценки используемых аргументов, но и руководством для самих аргументаторов»3, причем с этой позиции «уловки могут быть разоблачены (unmasked) как аргументы, которые не могут быть произведены данными правилами»4.
6.1. Из истории вопроса
Мысль о том, что законы и правила аргументации напрямую соотносятся с классами соответствующих ошибок и приемов, далеко не нова; многие специалисты строят свои курсы в виде кодекса правил (или, не без влияния Г. П. Грайса, «постулатов») аргументации, пытаясь таким образом объединить в рамках единой теории типологию аргументов и типологию ошибок. Напомним общую схему коммуникативных максим, или постулатов Г. П. Грайса:
1. Количество [информации] (Quantity)
1.1. Давай информации не больше, чем требуется
(Make your contribution as informative as is required.
1 Copi I. Introduction to logic. 6th ed. New York, 1982. P. 3.
2 Fundamentals of argumentation theory. A handbook of historical backgrounds and contemporary developments / ed. F. H. van Eemeren, R. Grootendorst & F. S. Henkemans. New Jersey, 1996. P. 164.
3 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 36.
4 Barth E. M., Martens J. L. Argumentum ad hominem: from chaos to formal dialectic. The method of dialogue tableaus as a tool in the theory of fallacy // Logique et analyse. Vol. 20. 1977. № 1. P. 96.
Do not make your contribution more informative than is required).
2. Качество [информации] (Quality)
2.1. Будь искренен (Do not say what you believe to be false).
2.2. He говори того, чего не можешь подтвердить фактами
(Do not say that for which you lack adequate evidence).
3. Отношение [к тезису] (Relation)
3.1. Говори по теме (Be relevant).
4. Способ [выражения] (Manner)
4.1. Избегай непонятности выражения (Avoid obscurity of expression).
4.2. Избегай двусмысленности (Avoid ambiguity).
4.3. Будь краток (Be brief, avoid unnecessary prolixity).
4.4. Будь последователен (Be orderly)1.
Как известно, постулаты Грайса регулируют речевое поведение, а не аргументацию. Тем не менее, некоторыми специалистами предпринимаются попытки положить схему Грайса в основу общей теории аргументации. Так, сформулированные в монографии голландских логиков Ф. Еемерена и Р. Гроотендорста базисные правила аргументации гласят:
1. Будь ясен (clear). Не совершай непонятных речевых актов.
2. Будь честен (honest). Не совершай неискренних речевых актов.
3. Будь рационален (efficient).
4. Говори по теме (to the point).
5. Не совершай избыточных (superfluous) речевых актов.
6. Не совершай бессодержательных (futile) речевых актов.
7. Не совершай речевых актов, которые непосредственно не связаны с предшествующими речевыми актами2.
Данная схема из семи пунктов, во-первых, лишена единого основания, поскольку первый, пятый и шестой постулаты относятся к языку, а второй, третий, четвертый и седьмой — к логике, во-вторых, по своему составу она слишком примитивна, чтобы послужить основой для теории аргументации. Здесь следует заметить, что перенесение удачной идеи из одной сферы научной деятельности в другую бывает плодотворным: именно так случилось, например, при перенесении теории поля из ядерной физики в другие науки, в частности в лингвистику. Однако использование схемы Г. П. Грайса для классификации приемов языковой игры (В. 3. Санниковым) и для построения правил аргументации (учеными Амстердамской группы) оказалось аналитическим тупиком или, точнее, прокрустовым ложем.
1 Grice Н. Р. Logic and conversation // Syntax and semantics. Vol. Ill: Speech acts / ed. P. Cole & J. L. Morgan. New York, 1975. P. 45—46.
2 Eemeren F. H., Grootendorst R. Argumentation, Communication and Fallacies. New Jersey, 1992. P. 50.
Группа американских специалистов полагает, что при оценке аргументов можно ограничиться тремя критериями: приемлемостью, релевантностью и достаточностью («acceptability, relevance and sufficiency»). Этим трем критериям, по их мнению, соответствуют три основных ошибки: сомнительная посылка, иррелевантный довод и прыжок в обобщении1. Куда в таком случае определить потерю тезиса и другие паралогизмы? История науки учит, что редуктивные решения (четырехкомпонентный анализ Н. Я. Марра, метод «семантических примитивов» Анны Вежбицкой, семикомпонентная «анкета речевого жанра» Т. В. Шмелевой и др.) ни к чему хорошему не приводят, хотя на некоторое время ввиду своей простоты становятся популярными.
Попытка создать теорию, исходящую из правил аргументации, предпринята и в книге известного американского логика Эдварда Дэймера. Раскрыв это пособие (textbook), мы находим, в частности, три следующих постулата («принципа»), расположенных в пределах одного раздела под названием «Код интеллектуального поведения»: 1) «Принцип достаточного основания», 2) «Принцип бремени доказательства» и 3) «Принцип ясности»2. Первый принцип относится к логике, перемещение бремени доказательства принадлежит к числу приемов психологического давления, третий же принцип, явно восходящий к схеме Грайса, относится к речевому поведению. В разделе «Ошибки, нарушающие принцип приемлемости» мы с некоторым удивлением обнаруживаем параграфы «Двусмысленность» (с. 85) и «Круг в аргументации» (с. 98). Первый относится к языку, второй — к логике. Как видим, схема Э. Дэймера, во-первых, лишена единого основания, во-вторых, слишком примитивна, чтобы иметь объяснительную силу.
Необоснованным представляется и отбор критериев, или «принципов», относительно которых группируются приемы и ошибки. В главе «Ошибки, нарушающие принцип релевантности» собраны некоторые психологические уловки: аргумент к авторитету, к традиции, к жалости, к силе, к тщеславию и др. Приведем формулировку принципа релевантности: «Тот, кто представляет аргумент “за” или “против”, должен использовать только те аргументы, которые прямо относятся к сути проблемы» (с. 6). Психологические уловки действительно незначимы (иррелевантны) для логически корректного доказательства, а потому неприемлемы с точки зрения логики, однако столь же неприемлемы по данному критерию и языковые уловки. В книге же никак не поясняется, почему «иррелевантными» оказались только психологические уловки.
1 Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 2.
2 Damer T. E. Attacking faulty reasoning. A practical guide to fallacy-free arguments. 5th ed. Wadsworth, 2004. P. 5—6.
Пособие Э. Дэймера является наглядным примером того, как верная и здравая идея может послужить основой для внутренне противоречивой и теоретически сомнительной концепции.
Картина описания правил аргументации, представленная в монографии английского философа Стефена Тулмина, которая до сих пор справедливо считается наиболее обстоятельным трудом по данной проблеме, может быть охарактеризована словами самого автора как «эссеистическая», призванная «более поставить проблему, чем предложить системное изложение вопроса»1; нам представляется также, что называть все проблемы, относящиеся к данному вопросу, чисто «логическими» (с трактовкой эристических приемов, выходящих за пределы формальной логики, как «патологических»)2, неверно.
Ни в книге С. Тулмина, ни в работах других специалистов мы не находим четкого поаспектно упорядоченного рассмотрения правил и законов аргументации; традицией стало их списочное представление в виде отдельных «постулатов», перечень которых меняется и варьируется от автора к автору, а потому не может претендовать на статус внутренне непротиворечивой и завершенной концепции.
6.2. Правила аргументации в парадигмах формальной и неформальной логики
Основой аргументации традиционно считается опора на логос, т. е. на разум и здравый смысл3. Считается, что первым обратил внимание на важность определенных формальных структур в процессе логического обоснования Иммануил Кант. Вслед за ним логику принято членить на формальную, предметом которой является форма доказательства в ее отвлечении от содержания, и неформальную, изучающую смысл высказываний и доказательств в отвлечении от их логической формы4. Заметим, что феномен формальной аргументации был известен и до Канта. Г. В. Лейбниц поясняет:
Под аргументацией по форме [курсив наш. — В. М.] я понимаю не только тот схоластический способ аргументации, которым пользуются в школах [то есть силлогизмы. — В. М.], но и всякое рассуждение, которое приводит к выводу в силу своей формы. Таким образом, какой-нибудь сорит — особая цепь силлогизмов, свободная от повторений, — или даже хорошо составленный счет, алгебраическая выкладка,
1 Toulmin S. Е. The uses of argument. 2nd ed. Cambridge Univ. Press, 2003. P. 1 (первое изд. 1958).
2 Toulmin S. E. The uses of argument. P. 1—2 & 4.
3 Fahnestock J., Secor M. A rhetoric of argument. 3rd ed. New York, 2003. P. 19.
4 Ивин A. A., Никифоров А. Л. Словарь по логике. M., 1998. C. 356; Johnson R. H. Manifest rationality. A pragmatic theory of argument. New Jersey, 2000. P. Ill—142 (гл. 5 «Informal logic: an alternative theory of argument»).
анализ бесконечно малых величин являются для меня аргументацией по форме, поскольку их форма рассуждения была заранее доказана, так что можно быть уверенным, что здесь не ошибаешься. И Евклидовы доказательства чаще всего представляют аргументацию по форме, хотя он пользуется, по-видимому, энтимемами [= упрощенными силлогизмами. — В. М.]. Это значительно сокращает ход доказательства, нисколько не ослабляя силы его. Все эти обращения, сложения и разделения доводов, которыми он пользуется, всего лишь особенные, свойственные математике и ее предмету разновидности форм аргументации, и математики доказывают эти формы с помощью всеобщих форм логики1.
По указанному выше критерию специалистами практикуется подразделение доводов на формальные (логические) и неформальные, например психологические: ad baculum, ad misericordiam, ad metum, ad odium, etc.
Сфера действия законов и правил формальной логики ограничена прежде всего областью научной коммуникации, и не будет большим преувеличением сказать, вслед за немецким математиком Давидом Гилбертом (1862—1943), что формальная логика «не может лежать в основе ни одной науки, кроме математики»2. Ограниченность сферы применения формальной логики затрудняла разработку одного из разделов данной дисциплины — теории аргументации, что, по мнению исследователей данного вопроса, и обусловило появление и развитие неформальной логики. Ее истоки специалисты, в частности датский философ Нильс Нильсен, видят в разработке трех концепций:
1. Концепции полевой организации аргументов, предполагающей их ориентированность на определенные речевые сферы аргументации (не только научной, но и бытовой, рекламной и др.), что означает отказ от принятой в формальной логике жесткой и однозначной оценки корректности / некорректности доводов (Стефен Тулмин, кн. «The uses of argument», 1958).
2. Концепции частной аудитории [англ, particular audience], предполагающей ориентированность аргументативных стратегий и тактик на данный конкретный состав аудитории, т. е. на так называемый «ситуативный контекст» речи. Данный фактор, игнорируемый формальной логикой, однако трактуемый неформальной логикой в качестве исходного и определяющего, необходимо учитывать как при построении аргументации, так и при выборе доводов (Хейм Перельман, кн. «Traite de Targumentation: La nouvelle rhetorique», 1958). В английском издании этого пособия говорится, в частности, следующее:
1 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. 1703—1704// Соч. в 4 т. Т. 2. М., 1983. С. 493.
2 Hilbert D. The foundations of mathematics // From Frege to Godel. Cambridge, 1927. P. 464.
Совершенно ясно, что наше исследование аргументации пойдет в некоторых аспектах намного дальше границ античной риторики и в то же время некоторые аспекты данного предмета, привлекавшие внимание древних мастеров этого искусства, отвергнет.
Изначально их предметом было искусство публичной убеждающей речи, сосредоточенное на использовании устного слова и речи, обращенной к толпе, собравшейся в публичном месте, с целью обеспечить ее приверженность к представленному тезису. Если учесть, что задача ораторского искусства — убеждение адресата — принадлежит и аргументации, то мы не видим причин сводить наше исследование процесса аргументации к устному слову1 и ограничивать понятие аудитории толпой, собравшейся на площади2.
Справедливости ради заметим, что сходные идеи высказывались и раньше:
Аристотель весьма разумно ставит риторику вместе с политикой между диалектикой и этикой, поскольку она включает в себя элементы и той и другой. Ведь доводы и доказательства диалектики являются общими для всех людей, тогда как доводы и средства убеждения, используемые в риторике, должны изменяться применительно к характеру аудитории [здесь и далее курсив наш. — В. М.]; так что оратор должен уподобляться музыканту, приспосабливающемуся к различным вкусам своих слушателей.
И эта приспособленность и вариация стиля речи (если иметь в виду желание достичь здесь высшего совершенства) должны быть развиты до такой степени, чтобы при необходимости говорить об одном и том же с различными людьми, для каждого уметь находить свои особые слова. Впрочем, как известно, великие ораторы в большинстве случаев не интересуются этой стороной красноречия (то есть политической и деловой стороной в частных речах) и, стремясь лишь к украшениям речи и изящным формулировкам, не заботятся о гибкости и приспособляемости стиля, о тех особенностях речи, которые бы помогли общению с каждым в отдельности. И конечно же, было бы целесообразно провести новое исследование этого вопроса, о котором мы сейчас говорим, дав ему название «мудрость частной речи» и отнеся к числу тех тем, которые требуют разработки.
Ф. Бэкон. Великое восстановление наук
3. Концепции «диалоговых игр», состоящей в переориентировании теории аргументации с удаленной от реальной действительности формально-логической модели диалога на естественный язык (natural
1 Имеется в виду необходимость исследования особенностей аргументации в письменной форме речи, в частности в современной печати (modern printing press). — В. М.
2 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 6.
language, language-in-use), т. e. на живую речь как отклонение от этой абстрактной модели (Чарльз Хэмблин, кн. «Fallacies», 1970)1.
По определению американских логиков Ральфа Джонсона и Энтони Блэра, «термин неформальная логика предназначен для обозначения того направления в логике, которое развивает неформальные стандарты, критерии и процедуры для анализа, интерпретации, оценки критики и конструирования аргументации в повседневной речи [курсив наш. —В. М.]»2. Заслуга представителей неформальной логики (таких, как Роберт Заулисс, Стефен Тулмин, Ирвинг Копи, Чарльз Хэмблин, Говард Кахэйн и др.) состоит в том, что они обратили самое серьезное внимание на такие сферы внелогической аргументации, как повседневное бытовое общение, политические дебаты, реклама3. Наблюдения этих ученых в данной сфере стали «фундаментом новой теории аргументации»4, особенно интенсивное развитие которой начинается приблизительно с середины 70-х гг. XX века; к этому времени (1978 г.) относится, в частности, появление специализированного журнала «Informal Logic».
Ричард Уэйтли, английский теолог и логик, живший в XVIII в., полагал, что существуют правила выведения истинных утверждений, которые должны принадлежать логике, и правила убеждения в истинности данных утверждений, которые должны принадлежать риторике5. На наш взгляд, гораздо точнее было бы говорить о приемах, а не правилах убеждения, особенно применительно к эристике и софистике.
По определению канадской исследовательницы Труди Гувье, отличительной особенностью формальной логики является наличие «ясно сформулированных правил (clearly stated rules)». Здесь возникает неразрешимая проблема: ведь если принять данное определение, то «нет никаких оснований верить, что принципы теории аргументации могут быть формальными»6. И действительно: ни эристика, ни софистическая аргументация, ни тем более черная риторика не признают существование каких бы то ни было правил.
1 Nielsen N. М. Counter argument. In defense of common sense: A Ph. D. Thesis In the philosophy of language. Roskilde University, 2000. P. 8—10.
2 Johnson R., Blair A. The current state of informal logic and critical thinking // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 9. 1987. № 2—3. P. 148.
3 Имеются в виду работы: Thouless R. H. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930; Copi I. Introduction to logic. New York, 1957; Kahane H. Logic and contemporary rhetoric. The use of reason in everyday life. Belmont, 1971 и др.
4 Johnson R. H. Manifest rationality. A pragmatic theory of argument. New Jersey, 2000. P. 111.
5 Whately R. Elements of rhetoric comprising an analysis of the laws of moral evidence and persuasion with rules for argumentative composition and elocution. Kessinger Publishing, 2005. P. 281.
6 Govier T. Problems in argument analysis and evaluation. Dordrecht & Berlin, 1987. P. 14—15.
С тем, чтобы решить данную проблему, мы сформулировали и описали законы и правила логической аргументации таким образом, чтобы в части их исполнения они принадлежали понятийному аппарату формальной логики, в части же их нарушения составляли предмет логики неформальной, т. е. охватывали сферу софистики, сферу психологических манипуляций, а также обслуживающую эти две сферы область языковых уловок. Выполнение этой креативной процедуры сделало возможным объединение формальной и неформальной логики в рамках единой непротиворечивой коцептуальной системы. В данной главе подробно описаны и охарактеризованы все указанные законы и правила, а также все случаи отклонения от них.
6.3. Софизмы и паралогизмы как нарушения правил логической аргументации
Неумышленное нарушение правил логической аргументации называется логической ошибкой или, в соответствии с античной традицией, паралогизмом [греч. лараХоуюцбд ‘ложное умозаключение, обман’ < лараХоуг^орш ‘ошибаться в расчетах, просчитываться, обсчитывать, неправильно рассуждать, обманывать’]. Ликон, один из учеников Аристотеля, «о тех, кто впадал в ошибки, говорил, что они перебивают себе рассуждение, словно мерят прямое кривою мерою или судят о лице по отражению в зыбкой воде или в кривом зеркале»1. Паралогизмы возникают «из-за низкой культуры мышления, из-за поспешности и по некоторым другим причинам»2.
Умышленное нарушение правил логической аргументации традиционно именуется софизмом [греч. обсрюца ‘хитрая уловка, ложное умозаключение’, оо(рюцт| ‘измышление’ < ооф^оцаг ‘мудрить, хитрить, обманывать’], или лептологией [греч. ХелтоХоубю ‘пускаться в тонкие рассуждения, умствовать’ < Хелтбд ‘мелкий, тонкий, утонченный, остроумный’, ср. Хелтоу ‘мелкая монета, лепта’]3. Софизм представляет собой «умышленную логическую ошибку в доказательстве, допущенную с целью введения оппонента в заблуждение, с намерением выиграть спор любыми средствами»4.
В более широком смысле условимся понимать под софизмом любое умышленное нарушение правил аргументации, используемое с целью убеждения. Такое использование данного термина необходимо нам по той причине, что в русском языке, к сожалению, отсутствует слово, по своему смысловому объему и по своим синтагмати
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 249.
2 Ивлев Ю. В. Логика. М., 1992. С. 204.
3 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 95.
4 Солодухин О. А. Учебник по логике. Ростов-на-Дону, 2000. С. 294.
ческим возможностям адекватное английскому термину fallacy [от лат. fallacia ‘обман, происки, плутни, козни’], обладающему тремя значениями: а) ‘софизм’, б) ‘психологическая уловка’, в) ‘ошибка’. Заметим, что в английском языке эта полисемия является регулярной причиной всяческих недоразумений, что также обязательно следует учитывать при анализе и переводе специальной литературы. Приведем два взаимоисключающих определения: «Fallacy is an argument [курсив наш. —В. М.] that seems to be valid but is not so»1; «By definition, a fallacy is a mistake [курсив наш. —В. M.] in reasoning, a mistake which occurs with some frequency in real arguments and which is characteristically deceptive»2.
Отсутствие точных соответствий термина fallacy в русском языке абсолютно исключает возможность адекватного перевода на наш язык целого пласта англо-американской терминологии. По этой причине мы приняли решение приспособить для целей такого перевода термин софизм. При указанном термине открыта позиция уточняющего дополнения, т. е. это слово обладает нужной нам синтагматикой: софизм чего (отравленного колодца, бороды и т. д.), ср. менее приемлемое *уловка бороды. Расширив смысловой объем термина софизм (‘софизм’ + ‘психологическая уловка’), мы тем самым получаем в свое распоряжение необходимый инструмент для адекватного перевода на русский язык всех английских терминологических сочетаний, включающих слово fallacy.
Софизм в узком смысле является логическим приемом или, точнее, логической уловкой, подтасовкой, псевдологическим или квази-логическим приемом. Квазилогическими называет такие аргументы Хейм Перельман3, не без основания полагая, что по своему устройству они «подобны формальным структурам логики и математики»4. Сходство не только сближает эти две категории доводов, но и делает их трудно различимыми. Каждый квазилогический довод «отзерка-ливает» логический: еще С. И. Поварнин подчеркнул, перифразируя известное определение Квинтилиана, что софизм и ошибка (паралогизм) «различаются только тем, что ошибка — не намеренна, софизм — намерен. Поэтому, сколько есть видов ошибок, столько видов и софизмов»5.
Некоторые специалисты, казалось бы, вполне резонно отмечают, что «изучать аргументацию по ошибкам — это все равно что учить
1 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 298.
2 Govier T. Reply to Massey // Fallacies. Classical and contemporary readings / ed. H. V. Hansen & R. C. Pinto. The Pennsylvania State Univ. Press, 1995. P. 172.
3 Perelman Ch. The realm of rhetoric. Univ, of Notre Dame Press, 1982. P. 53.
4 Perelman Ch. The new rhetoric. A theory of practical reasoning // The rhetorical tradition / ed. P. Bizzell & B. Herzberg. New York, 2001. P. 1396.
5 Поварнин С. И. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 107, ср.: Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. Ill, 112.
играть в теннис, демонстрируя типовые ошибки этой игры»1. Однако в отличие от тенниса ошибки в аргументации часто бывают нарочитыми, нарочитая же ошибка превращается в прием, именно поэтому изучать и систематизировать такие ошибки не только интересно, но и полезно.
Наличие софизмов и паралогизмов делает текст (если, конечно, вдуматься в его смысл) абсурдным, т. е. крайне алогичным и неправдоподобным по своему содержанию. Известный специалист по теории аргументации Джон Роберт Гула (1941—1989) начинает свою книгу следующими словами: «Это очень неприятное, шокирующее ощущение: осознавать, что услышанное вами — абсурд (nonsense), однако не быть в состоянии понять, в силу каких именно причин это абсурд»2. Ощущение собственного бессилия, а точнее — слабости своего разума — действительно малоприятно. Накапливаясь, такие ощущения постепенно приводят к развитию комплекса неполноценности.
Несколько наивной — по крайней мере, для большинства жителей нашей страны, хорошо знакомых с эристическими «манерами» В. И. Ленина, В. В. Жириновского и др., а во многом на этих манерах и воспитанных, — выглядит мысль некоторых западных специалистов о том, что в случае нарушения правил аргументации «нарушитель теряет права на участие в дискуссии, а его поведение должно быть квалифицировано как иррациональное»3. Уровень развития (точнее, плачевное состояние) нашей культуры аргументации пока что, к сожалению, позволяет использовать уловки любого типа обильно и практически безнаказанно даже в тех ситуациях и сферах речевой деятельности, где им, казалось бы, не должно быть места.
Аргументация, основанная на сознательном (софистическом) нарушении правил аргументации, именуется некорректной [англ, unfair argumentation]; приемы такой аргументации являются традиционным предметом как теоретического освещения, так и аудиторного анализа, предусмотренного типовыми университетскими программами по риторике4.
1 Hitchcock D. Do fallacies have a place in the teaching of reasoning skills or critical thinking? // Fallacies. Classical and contemporary readings / ed. H. V. Hansen & R. C. Pinto. Penn State Press, 1995. P. 324.
2 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 3. Первое изд.: Gula R. J. Nonsense. New York: Stein & Day, 1979.
3 Barth E. M., Krabbe E. C. From axiom to dialogue. A philosophical study of logics and argumentation. Berlin & New York, 1982. P. 63.
4 Например: Christmann U., Mischo C., Flender J. Argumentational integrity: a training program for dealing with unfair argumentative contributions // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 14. 2000. № 4. P. 339—360.
Тема 7
ПРАВИЛА ЛОГИЧЕСКОЙ АРГУМЕНТАЦИИ И ПРИЕМЫ ЛОГИЧЕСКОГО МАНИПУЛИРОВАНИЯ
Сфера действия каких бы то ни было законов и правил распространяется только на аргументацию ad rem, т. е. на логическую аргументацию, поэтому составленный нами свод правил относятся именно к этому типу аргументации. С нарушениями данных правил связаны логические уловки (софизмы) и логические ошибки — паралогизмы.
7.1. Достаточность обоснования. Приемы обхода этого требования
Закон (или принцип) достаточного основания требует, «чтобы в случае каждого утверждения указывались основания, в силу которых оно принимается»1, т. е. чтобы тезис обязательно сопровождался подтверждением (обоснованием), чтобы он был подтвержден аргументами и принимался «по принципу достаточного основания» [лат. a principio causae sufficientis]:
«Ни одно явление не может оказаться истинным или действительным, ни одно утверждение справедливым — без достаточного основания [курсив наш. — В. М.], почему именно дело обстоит так, а не иначе»2.
Нарушение данного принципа, сформулированного Г. Лейбницем, делает утверждение голословным, бездоказательным. Так, выражения «На Марсе существует жизнь», «Эта женщина одержима дьяволом», «Иванов убил Сидорова» и даже чистосердечное признание «Я убил Сидорова» голословны и бездоказательны. В связи с последним утверж
1 Горский Д. П., Ивин А. А., Никифоров А. Л. Краткий словарь по логике. М., 1991.
С. 49.
2 Лейбниц Г Избранные философские сочинения. М., 1968. С. 377.
дением напомним один из постулатов правовой идеологии Средневековья, а затем и сталинской эпохи: «Признание — царица доказательств»1. Современный суд не принимает признания, не подкрепленные вескими доказательствами, поскольку они могут быть сделаны, в частности, с тем, чтобы выгородить какое-либо третье лицо. За голословным утверждением обычно стоит определенная прагматическая установка или определенный мотив (желание взять чужую вину на себя, стратегия саморепрезентации, сведение личных счетов, указание свыше, конкурентная борьба, плохое настроение и т. д.), которые, впрочем, в большинстве случаев довольно легко можно просчитать.
Английский логик Роберт Джеймс Бранхэм пишет:
«Не подтвержденный доказательством тезис представляет собой простое утверждение, которое в споре, как правило, на веру не принимается. Когда мы сталкиваемся с таким утверждением, мы обычно задаем естественный вопрос: “Можете ли вы доказать это?” Известный ученый Томас Хаксли охарактеризовал склонность к таким вопросам как ценное свойство разума (valuable habit of mind) “не верить ничему до тех пор, пока не будут приведены доказательства” и “рассматривать веру, не основанную на доказательстве, не только как иррациональную (illogical), но и как аморальную (immoral)”»2.
Доказательство тезиса — задача непростая, требующая определенных умственных усилий и поиска аргументов, поэтому придумано немало приемов ухода от так называемого бремени доказательства, или доказывания [лат. onus probandi, obligatio probandi], и от бремени аргументации [англ, burdens of proof and argumentation] — обязанностей крайне тяжелых и неприятных, которые, в соответствии с известным правилом риторики, лежат на том, кто выдвинул данный тезис3. Одна из таких уловок называется перемещением бремени доказательства:
Один юный спорщик затеял спор с не менее юной девицей, причем она старалась всячески защищать какой-то трудный тезис; спор был из-за доказательства. После многих трудов юная спорщица, видя, что дело у нее не двигается вперед, обратилась к противнику с претензией: «Да что это я все доказываю свое мнение, а вы только критикуете. Критиковать легко. Докажите-ка вы свое мнение! Почему вы так в нем убеждены?» Юный спорщик, мало разбирающийся в технике спора, устыдился: как
1 Белкин Р. С. Криминалистическая энциклопедия. М., 2000. С. 81 (словарная статья «Инквизиция»).
2 Branham R. J. Debate and critical analysis. The harmony of conflict. New Jersey & London, 1991. P. 69.
3 Corbett E. P., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 63. Некоторые ученые считают obligatio probandi «not very relevant to logic» (Moody E. The logic of William of Ockham. London, 1935. P. 294).
это, в самом деле, — она все доказывает и трудится, а я только критикую! Диверсия удалась. Он стал доказывать свой тезис и «потерял нападение».
С. И. Поварнин. Спор
Переместить бремя доказательства можно в двух направлениях: а) на третье лицо. Пример из кинофильма «Покровские ворота»:
Хоботов. А почему ты думаешь, что я пропаду?
Савва Игнатьевич [указывая на незнакомца]. Спроси вот у него.
б) на самого адресата или оппонента:
— Почему?
— А ты сам хорошенько подумай.
Приведем пример из одной политической дискуссии:
— В этом учреждении немало взяточников.
— Кто? Имена? Фамилии?
— Вы эти имена и фамилии сейчас сами назовете, ибо прекрасно их знаете.
Прием перемещения бремени доказательства может быть использован и во благо, в частности как педагогический прием, когда перед учащимися ставится задача доказать определенный тезис — к примеру, о том, что неблагозвучие является причиной коммуникативных неудач. С этой целью дается следующий материал для наблюдения: В президиум приглашены прокурор и представитель президента, в зале присутствуют представители прессы (ТВ); ОАО <Аэрофлот» (Название предприятия); ТАСС ссылается (ТВ); Затопленной оказалась территория двух графств к северу от Лондона (ТВ); апробация диссертации (Автореферат диссертации); Если бы не промышленные сбросы, рыбы бы было в Каспии побольше (ТВ) и др. В процессе размышлений и поиска аналогичных примеров студенты или школьники самостоятельно приходят к доказательству и, как показывает практика, надолго запоминают и примеры, и тезис, и способы его доказательства. Данная методика называется эвристической [греч. епрюксо ‘нахожу’].
В свое время английский философ Иеремия Бентам обнаружил и в своей книге «Handbook of Political Fallacies» описал софизм откладывания [procrastinator’s argument, букв, ‘аргумент откладывателя’]: «Подождите немного, еще не наступило время»1. Как нам представляется, это высказывание состоит de facto из двух тезисов: 1) «Подождите немного» [вопрос: почему мы должны ждать?]; 2) «Еще не наступило время» [вопрос: почему не наступило? где аргументация?]. Как видим,
1 См.: Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 117.
ни один из тезисов не подтвержден аргументами, однако второй тезис играет роль, или, вернее, создает видимость аргумента, т. е. замаскирован под обоснование. Таким образом, данная уловка основана на видимости соблюдения закона достаточного основания.
Как логическая уловка, которая придает утверждаемому тезису характер аксиомы1, а потому позволяет обойти закон достаточного основания, известен нечестный вопрос [калька англ, термина riggid question'], или, в латинской терминологии, quaesitio [букв, ‘расследование, следствие’2]: «А Вы все продолжаете на меня доносы писать?», «Перестали Вы наконец бить свою жену?», «Вам доверили общественные деньги. Скажите, как Вам удалось в короткий срок растратить такую сумму?». Quaesitio, как правило, сбивает адресата с толку, ставит его в тупик, приводит в растерянность:
Адвокат потерпевшего: А потом что было?
Подсудимый: Я же уже сказал, что был в шоке... потом все как в тумане...
Адвокат потерпевшего: Как часто у вас бывают провалы в памяти? Подсудимый: Вопросы у вас какие-то...
Программа «Федеральный судья»
Каждый из подобных вопросов основан на определенной пресуппозиции, например: «Как Вам удалось излечиться от алкоголизма?». Пресуппозиция: «Общеизвестно, что Вы алкоголик». Данная пресуппозиция и есть утверждаемый тезис, сформулированный с нарушением закона достаточного основания [англ, begging the question]3. Любой прямой ответ на нечестный вопрос («Да», «Нет» и др.) означает принятие этой пресуппозиции и попадание в ловушку4. На quaesitio нельзя отвечать прямо, поскольку прямой ответ соответствуют замыслу манипулятора5:
Фрекен Бок прервала Малыша жестким окриком:
— Я сказала, отвечай — да или нет!.. По-моему, это не трудно.
— Представь себе, трудно, — вмешался Карлсон. — Я сейчас задам тебе вопрос, и ты сама в этом убедишься. Вот, слушай! Ты перестала пить коньяк по утрам, отвечай — да или нет?
1 В этом случае «спорное утверждение или как бы факт принимаются за аксиому» (Сентенберг И. В., Карасик В. И. Псевдоаргументация: некоторые виды речевых манипуляций // Речевое общение и аргументация. Вып. 1. СПб., 1993. С. 36).
2 К этому же словообразовательному гнезду относится юридический термин inquisitio ‘подыскивание поводов к обвинению’, к которому восходит слово инквизиция. Открытие quaesitio приписывается Аристотелю.
3 Jacquette D. Many questions beg the question (but questions do not beg the question) // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 8. 1994. P. 283—289.
4 Fair F. The fallacy of many questions, or how to stop beating your wife // Southwestern Journal of Philosophy. Vol. 4. 1973. P. 89—92; Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Pub. Comp., 2000. P. 76.
5 Walton D. N. The fallacy of many questions. P. 379.
У Фрекен Бок перехватило дыхание... Она хотела что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова.
— Да, да, конечно, — убежденно заверил Малыш, которому так хотелось помочь Фрекен Бок...
— Нет! — закричала она, совсем потеряв голову. — Нет, нет, не перестала!
— Жаль, жаль, — сказал Карлсон. — Пьянство к добру не приводит.
А. Линдгрен. Малыш и Карлсон
Нечестный вопрос как способ воздействия на поведение адресата иногда причисляют к разряду приемов гипноза:
Когда от вас требуется подписание важного документа и вы пытаетесь сосредоточиться на нем, вам говорят:
— Какой ручкой вы обычно подписываете документы, шариковой или чернильной?
— Шариковой.
Мало того, что вам предлагают выбор без выбора — у некоторых людей еще возникает и полуосознанное чувство благодарности за такую заботу о них.
М. М. Бубличенко. Гипнотические приемы в общении
Мы заходим в дорогой магазин. К нам тут же подходит продавец с вопросом: «Что желаете?» или «Могу я Вам помочь?» Здесь заметим, что подвох может быть заключен не только в вопросе. Когда торговец арбузами говорит нам «Выбирайте!», он использует эту же психологическую схему. Агент по продаже книг описывает достоинства определенного издания, расхваливает обложку, иллюстрации, качество бумаги ненужной вам книги:
— Не правда ли, замечательное издание?
— Издание замечательное.
— Сколько экземпляров вы заказываете?
Ответ должен соответствовать не вопросу, а той пресуппозиции, на которой он основан: «Я не собираюсь покупать эту книгу». При ответе на quaesitio можно использовать фигуру разделения вопроса [калька англ, dividing the question]:
— Т. е. вы хотите узнать, хочу ли я покупать эту книгу (1) и сколько экземпляров я хочу купить (2)? Отвечаю: эту книгу я покупать не хочу.
Античный софист Алексин из Элиды, заядлый и ядовитый спорщик, прозванный за это Укусин, однажды задал философу Менедему вопрос:
«Ты перестал бить своего отца?» — а он ответил: «И не бил, и не переставал». Тот настаивал, чтобы было сказано простое «да» или «нет»
во избежание двусмысленности; а он на это: «Смешно, если я буду следовать твоим правилам, когда можно взять и остановить тебя еще на пороге! [курсив наш. —В. М.]»1.
На нечестном вопросе, или «вопросе с подвохом», основан знаменитый античный софизм «Рогатый», составленный, по свидетельству Диогена Лаэртского, греческим софистом Евбулидом (или Эвбулидом) Эристиком из Милета, жившим в IV в. до н. э.:
— Терял ли ты рога?
— Нет.
— Значит, ты рогатый.
По своему содержанию нечестный вопрос de facto соответствует двум вопросам2: 1) тому, который следовало бы задать предварительно: «Страдали ли вы алкоголизмом?»; 2) заданному: «Как Вам удалось излечиться от алкоголизма?» Чарльз Хэмблин считает второй вопрос корректным только в том случае, если до этого адресат положительно ответил на первый вопрос и таким образом сформировал пресуппозицию, опорную для второго вопроса3.
Закон достаточного основания, или, точнее, достаточности обоснования регулирует, во-первых, количество привлекаемых доводов, во-вторых, качество этих доводов, их убедительность, т. е. эффективность. Отсюда два требования к аргументации: 1) количественная достаточность; 2) качественная достаточность.
7.1.1. Количественная достаточность аргументации
В количественном отношении аргументация может быть: 1) единичной (с одним аргументом); 2) множественной (использующей ряд аргументов). Множественная аргументация применяется в том случае, если, как полагает группа голландских специалистов, «доводы могут составить убедительную аргументацию только в совокупности»: «Вы никак не могли встретить мою мать в магазине “Маркс и Спенсер” в городе Шерингам на прошлой неделе, потому что в Шерингаме нет такого магазина (1), и к тому же моя мать умерла два года тому назад (2)»; «Нам пришлось пообедать в кафе, поскольку дома не было еды (1) и все магазины были закрыты» (2)»4. Думается, что данный вид аргу
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 160.
2 Отсюда — еше два наименования данной уловки в английском языке: fallacy of many questions и fallacy of complex question (например: Walton D. N. The fallacy of many questions: on the notions of complexity, loadedness and unfair entrapment in interrogative theory // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 13. 1999. P. 379).
3 Hamblin Ch. L. Fallacies. London, 1970. P. 269.
4 Еемерен Ф., Гроотендорст Р.,Хенкеманс Ф. Аргументация: анализ, проверка и представление. СПб., 2002. С. 47 и 51.
ментации используется и с более простой целью — усилить действенность речи.
При множественной аргументации может быть использована кон-суммация [лат. consummate) ‘сложение’], или диаллага [греч. 8taXXayf| ‘чередование’] — фигура нагромождения разнообразных доводов в поддержку одного тезиса1: «Вы никак не могли встретить мою мать в магазине “Маркс и Спенсер” в городе Шерингам на прошлой неделе, потому что в Шерингаме нет такого магазина (1), и к тому же моя мать умерла два года тому назад (2), кроме того на прошлой неделе вы были не в Шерингаме, а в Цербсте (3)».
Множественная аргументация в психологическом отношении более выигрышна и потому «может использоваться в риторических целях», так как «благодаря выдвижению целого ряда аргументов защита выглядит сильнее»2. Впрочем, необходимо помнить о том, что «излишние доводы затрудняют восприятие доказательства»3. Поэтому «чем более пространны доводы, тем более сомнительны выводы»4. Латинская пословица гласит: Argumenta ponderantur, non numerantur ‘Сила аргументов в их вескости, а не в числе’.
При множественной аргументации необходимо следить за тем, чтобы аргументы, приводимые в поддержку тезиса, не противоречили друг другу, ибо «противоречия в аргументах создают путаницу»5, ср: «Предлагаю аттестовать аспиранта Иванова. Он исправно посещает все заседания кафедры, выполняет все поручения, активно участвует в аспирантском семинаре. В библиотеке, правда, я его ни разу не видел, ни одной статьи он не опубликовал. И диссертации его никто не видел. И зачем он, спрашивается, в аспирантуру поступал?». Противоречие в собственных аргументах именуется contradictio in adjecto [лат. ‘противоречие в прибавлении’]. Пример из бытовой речи:
Гр. Михалева:... всю эту неделю дома не ночевала, не знаем, где и таскается! А по ночам устраивает пьянство и пляски, такой шум, что святых выноси, хоть я и неверующая с тех пор, как замуж вышла. Вот взять хоть вчера: я до четырех часов не могла уснуть — привела мужиков, напились и пели песни! Просто жизни мне с ней никакой нет!
Участковый: Но Вы сказали, что Петрова неделю не ночевала дома.
Д. В. Беклемишев. Заметки о женской логике
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 183.
2 Еемерен Ф. X., Гроотендорст P. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 72.
3 Тертычный А. А. Понятие аргументации // Аргументация в публицистическом тексте. Свердловск, 1992. С. 11.
4 Волков А. А. Курс русской риторики. М., 2001. С. 264.
5 Стешов А. В. Как победить в споре. Л., 1991. С. 79.
Как известно, чем длиннее рассуждение, тем больше вероятность появления противоречивых аргументов, что следует иметь в виду при составлении и редактировании любого текста. Известный юрист советует:
Не допускайте противоречия в своих доводах. Это правило постоянно нарушается нашими защитниками. Они подробно и старательно доказывают полную непричастность своего клиента к преступлению, а потом заявляют, что на случай, если бы их доводы не показались присяжным убедительными, они считают себя обязанными напомнить им обстоятельства, могущие служить основанием к отпущению вины или, по крайней мере, к снисхождению. Несколько заключительных слов обращают всю защиту в пепел. Это ошибка в самой схеме речи; то же повторяется и с отдельными аргументами. Вот что пишет мне об этом один присяжный заседатель:
«Обвинению много помогали защитники. Сначала набрасываются на прокурора и следствие, доказывая, что ничего, решительно ничего ими не установлено: ни самого преступления, ни подробностей его... Прокурор выстроил карточный домик. Коснитесь его слегка, чуть-чуть, и он разлетится. Но сам защитник карточного домика не трогал и, как он рассыпается, не показывал, предоставляя присяжным заседателям вообразить себе такое касательство и рассыпание, дойти до него собственным умом. В заключение, должно быть, на случай недостатка в них необходимой сообразительности, он просил нас, присяжных заседателей, проникнуться чувством жалости к своему “клиенту”, не забывать его молодости или стесненного положения и дать возможное снисхождение. Таким образом, окончание защитительных речей почти всегда шло вразрез с их началом, подрывая к нему всякое доверие. Естественно, что при такой архитектуре этих речей самые жалостливые присяжные заседатели заключают, что в пользу подсудимого ничего сказать нельзя».
П. Сергеич. Искусство речи на суде
Иногда подобная путаница создается с расчетом на комический эффект: «Прочие гости тоже были, более или менее, люди просвещенные: кто читал Карамзина, кто Московские Ведомости, кто даже и совсем ничего не читал» (Н. В. Гоголь. Мертвые души). Последний аргумент («кто даже и совсем ничего не читал») противоречит тезису («гости были люди просвещенные»); в результате утверждение приобретает иронически-двусмысленный характер1.
7.1.2. Качественная достаточность аргументации
По степени их эффективности или силе, т. е. по степени убедительности2, аргументы принято подразделять на сильные, средние и сла
1 О приемах этого класса см.: Москвин В. П. Фигуры двусмысленной речи // Русский язык в школе. 2002. № 2. С. 86—90.
2 Такая классификация предпринята, в частности, в монографии известного английского философа и логика Стефена Эдельстона Тулмина, см. раздел III «Second level О
бые. Эффективность аргумента, или его сила, определяется тем, как он воздействует на данную конкретную аудиторию1. В этом свете слишком жестким представляется принятое в специальной литературе, однако, на наш взгляд, справедливое лишь с точки зрения формальной логики соотнесение сильных (strong) аргументов только с логически корректными, а слабых (weak) — только с психологическими («‘ad’ fallacies») и логически некорректными доводами2. Те аргументы, которые с точки зрения формальной логики являются «слабыми», в парадигме неформальной логики считаются сильными и даже «нокаутирующими»3. Думается, что убедительность довода нельзя жестко увязывать с понятием его логической корректности.
С. И. Поварнин не без основания считает, что «в обычных спорах, особенно в спорах перед слушателями, слабых доводов лучше совсем не приводить»4. В противном случае оппонент может применить прием неполного опровержения, или софизм плохого аргумента [англ, bad reasons fallacy]5, когда он «стремится опровергнуть один, два довода наиболее слабых и наиболее эффектно опровержимых, оставляя прочее, часто самое существенное и единственно важное, без внимания. При этом он, во-первых, делает вид, что опровергнул все доказательство и что противник “разбит по всему фронту”»6, а во-вторых (что также очень важно) в течение длительного периода давит на болевую точку слабого аргумента, не давая противнику опомниться и после удачного удара «не отпуская его», как говорят боксеры. Тактику давления на болевую точку по эристической формуле «Falsa in uno, falsa in omnibus» [лат. ‘ошибка в одном — ошибка во всем’] иногда именуют напиранием:
Вполне позволителен и тот прием (его даже трудно назвать уловкой), когда мы, видя, что противник смутился при каком-нибудь доводе или стал особенного горячиться, или старается ускользнуть от ответа, — обращаем особенное внимание на этот довод и начинаем «напирать» на него. Какой бы ни был спор, всегда следует зорко следить за слабыми пунктами
О of analysis: the strength of arguments» в кн.: Toulmin S. E. The uses of argument. 2nd updated ed. Cambridge Univ. Press, 2003. P. 79—128 (1-е изд. 1958). Профессор Амстердамского университета Франс ван Еемерен справедливо отмечает в предисловии к данной книге, что она «стала современной классикой в изучении аргументации».
1 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 47.
2 См., например, параграф «Strong and weak arguments» в пособии: Tindale W. Ch. Fallacies and argument appraisal. Cambridge Univ. Press, 2007. P. 1—5, а также c. 43, где «‘ad’fallacies» трактуются как принадлежность неформальной логики. Возникает вопрос, насколько корректно понятия логики неформальной оценивать мерками логики формальной.
3 Wreen М. Knockdown arguments // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 17. № 3. 1995. P. 316—336.
4 Поварнин С. И. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 21.
5 Warburton N. Thinking from A to Z. Ed. 2nd. Routledge, 2001. P. 25—26.
6 Поварнин С. И. Спор. О теории и практике спора. С. 108—109.
в аргументации противника и, найдя такой пункт, «разработать» его до конца, не «выпуская» противника из рук, пока не выяснилась и не под-черкнулась вся слабость этого пункта. «Выпустить» противника в таких случаях можно лишь тогда, когда у противника очевидный шок и т. п., или же из великодушия, из известного «рыцарства в споре», если он попал в особо нелепый «просак».
С. И. Поварнин. Спор
Использующие софизм плохого аргумента исходят из того, что если довод ненадежен и слаб, то ненадежны не только тезис, но и сама логика аргументации. Именно поэтому в классической риторике данный прием называется argumentum ad logicam [лат. ‘довод к ошибке’, букв, ‘довод к логике’, ср. англ, argument from fallacy']. Эту эристическую тактику активно эксплуатируют ученые-атеисты с тем, чтобы пошатнуть основы религии:
Основанием Ветхого Завета является Пятикнижие, первая книга которого называется «Бытие». Рассказав о том, как бог в течение шести дней сотворил из ничего небо и землю, населил землю растениями и животными, создал из «праха земного» человека Адама и из ребра его — первую женщину Еву и как потом он отдыхал от своих шестидневных трудов, Библия сообщает о первом договоре, заключенном богом с созданными им людьми. Он предоставил им райскую жизнь и требовал взамен того, чтобы они не ели плодов с «древа познания добра и зла». Первый же опыт договора бога с людьми оказался неудачным. Почему-то в раю вместе с ними оказался некий змей, который уговорил Еву нарушить божий запрет и съесть запрещенное яблоко. Ева уговорила сделать то же Адама — и грехопадение свершилось. По смыслу библейского рассказа, это было большим ударом для бога и вызвало его сильный гнев против созданных им людей. Он проклял их, изгнал из рая и осудил: Адам должен был трудиться весь век в поте лица своего, а Ева — в муках рожать детей.
Не только в свете разума, но и с точки зрения самой религии все это кажется весьма странным. Всеведущий бог, каким изображает его богословие, должен был заранее знать, что Адам и Ева согрешат. Будучи всемогущим, он мог бы сделать так, чтобы они не поддавались ни на какие уловки змея, сатаны или кого бы то ни было; но почему-то бог создал людей слабыми и падкими на соблазн! Заранее зная, что это плохо кончится, он поместил вместе с ними в раю и змея-провокатора...
И. А. Крывелев. Книга о Библии
Из неправильности аргумента не всегда вытекает (non sequitur) неправильность тезиса, а вытекает лишь необходимость поиска более сильных и более эффективных аргументов. Артур Шопенгауэр пишет по этому поводу:
«Когда противник опровергает наши доводы и когда это сходит за опровержение всего спорного тезиса, в доказательство которого
может существовать много других, не приведенных нами в данную минуту доводов. В таких случаях противник окружает себя ложным светом, кажется человеком, имеющим резон, а на самом деле кругом неправ»1.
И действительно: теорема Пифагора не пострадает, если нерадивый ученик не сможет подобрать нужные аргументы для ее доказательства (С. И. Поварнин). Таким образом, опровержение аргументов означает не опровержение тезиса, а лишь то, что следует подобрать другие, более веские аргументы. В подтверждение данной мысли приведем пример из истории.
Во время второй мировой войны на английских торговых судах были установлены зенитные орудия. Скоро, однако, выяснилось, что количество сбитых ими самолетов незначительно. Противники вооружения торговых судов, опираясь на этот аргумент, предложили демонтировать зенитки. Однако инициаторы вооружения стали учитывать не число сбитых самолетов, а количество уцелевших кораблей: топили, как правило, именно те суда, на которых отсутствовала зенитная артиллерия. Как оказалось, она не столько сбивала, сколько отпугивала самолеты, резко снижая прицельность бомбометания2.
Вместе с тем следует принимать во внимание тот общеизвестный факт, что психологическое восприятие спора любой аудиторией (будь это диссертационный совет или суд присяжных) подчиняется формуле «Аргументация слаба, значит, тезис ложен»3. Поэтому противники обычно очень внимательно следят за аргументацией друг друга, выслеживая ее уязвимые точки; слабый довод — подарок оппоненту:
«Макиавелли советует князю пользоваться каждой минутой слабости своего соседа, чтобы напасть на него, потому что в противном случае этот же сосед может воспользоваться его минутной слабостью. Таким же образом следует поступать в споре»4.
Учитывая это, в дискуссии следует «исходить из посылок, безусловно одобряемых и принятых большинством аудитории»5.
Однако даже очень слабый довод, например косвенная улика, иногда может быть принят во внимание ввиду отсудствия всех иных доводов; в логике такой аргумент называется argumentum a tuto, или ad tuto [лат. ‘доказательство на все, что имеет значение при отсутствии
1 Шопенгауэр А. Эристика. СПб., 1900. С. 7.
2 Павлова К. Г. Искусство спора: логико-психологические аспекты. М., 1988. С. 17.
3 Warburton N. Thinking from A to Z. Routledge, 2001. P. 25—26.
4 Шопенгауэр А. Эристика. СПб., 1900. С. 10.
5 Безменова Н. А. Неориторика: проблемы и перспективы // Семиотика. Коммуникация. Стиль: Сб. обзоров. М., 1983. С. 52.
иных доводов’], или argumentum ad vertiginem [лат. vertigo, vertiginis ‘вращение, кружение’1]. Вот как описывает этот довод выдающийся немецкий философ и математик Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646— 1716):
Можно было бы привести еще другие аргументы, как, например, тот, который можно было бы назвать ad vertiginem, когда рассуждают следующим образом: если не принять этого довода, то мы не имеем никакого средства прийти к достоверности по рассматриваемому вопросу. Юристы пользуются этим аргументом для оправдания осуждения или применения пытки к мнимым колдунам на основании показаний других обвиняемых, участвовавших в том же преступлении, говоря: «Если отказаться от этого аргумента, то каким образом мы уличим их?» Относительно уголовных дел некоторые авторы утверждают, что в случаях, когда трудно добиться улик, можно считать достаточными и более слабые доводы. Но это не убедительно. Это доказывает только, что следует приложить больше стараний, а вовсе не то, что надо быть легковернее, за исключением особо опасных преступлений, как, например, государственная измена, когда это соображение имеет значение не для того, чтобы осудить человека, но чтобы помешать ему причинить вред. Таким образом, может существовать нечто среднее не между виновностью и невиновностью, а между осуждением и оправданием в таких делах, где это допускают закон и обычное право. Подобным аргументом стали с некоторого времени пользоваться в Германии, чтобы оправдать чеканку неполноценной монеты. Действительно, говорят, если строго придерживаться предписанных правил, то нельзя будет чеканить монеты без убытка. Следовательно, должно быть позволено ухудшить качество их2.
Хью Блэр совершенно справедливо отмечает следующее: «Одно дело — найти аргументы, наиболее подходящие для убеждения оппонента, другое — использовать их с максимальной эффективностью. Последнее и является той задачей, на решение которой претендует риторика»3. И действительно: убедительность аргументации «определяется не числом доводов, а их силой и последовательностью [курсив наш. —В. М.]»4. Именно поэтому доводы в процессе аргументации располагаются не как попало, а по определенным аргументационным схемам:
1. От второстепенных к сильным — так называемая восходящая аргументация, или проектезис, с переходом «ad superius argumentum»
1 Имеется в виду тот факт, что если мы отказываемся от данного аргумента как слабого, то нам не остается ничего иного, как возвращаться [= идея кружения] к поиску доказательств поставленного тезиса.
2 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. 1703—1704// Сочинения в 4 т. Т. 2. М., 1983. С. 507—508.
3 Blair Н. Lectures on rhetoric and belles lettres. London, 1838. P. 117.
4 Волков А. А. Курс русской риторики. M., 2001. С. 264.
[лат. ‘к самому сильному доводу’]. Данная модель убеждающего воздействия иногда именуется кульминационной. Например:
Диссертация не может быть рекомендована к защите (тезис), поскольку: 1. В тексте много опечаток (слабый аргумент, мелкая придирка). 2. Стиль изложения оставляет желать лучшего (второстепенный аргумент). 3. Отсутствуют выводы по главам и заключение (аргумент средней силы). 4. Работа имеет реферативный характер (главный аргумент).
Выдающийся русский адвокат советует:
Если вам удалось найти яркое доказательство или сильное возражение, не начинайте с них и не высказывайте их без известной подготовки. Впечатление выиграет, если вы сначала приведете несколько других соображений, хотя бы и не столь решительных, но все же верных и убедительных, а в заключение — решительный довод, как coup de grace (удар из милости; смертельный удар, кладущий конец мучениям).
П. Сергеич. Искусство речи на суде
«Если защита выделила для конца своей речи самый сильный аргумент, то, даже при возражении обвинителя, аргумент этот глубже врежется в памяти присяжных и судей»1. В этом состоит сила заключительной позиции аргумента. В римском праве такой решительный довод, приводившийся в конце речи, именовался ultima ratio. Стремление взять последнее слово наблюдаем у участников дискуссии, выступить на концерте последним — у певцов; боксеру важно продемонстрировать свое превосходство в концовке раунда.
2. От сильных к второстепенным (нисходящая аргументация). Данную модель воздействия иногда именуют антикульминационной:
Диссертация не может быть рекомендована к защите (тезис), поскольку: 1. Работа имеет реферативный характер (главный аргумент). 2. Отсутствуют выводы по главам и заключение (аргумент средней силы). 3. Стиль изложения оставляет желать лучшего (второстепенный аргумент). 4. В тексте много опечаток (слабый аргумент, мелкая придирка).
Нисходящая аргументация используется в случаях, когда «аудитория не слишком заинтересована в предмете обсуждения, и надо ошеломить ее чем-то неожиданным, приковав к себе внимание слушателей»2. Данная схема аргументации психологически эффективна, поэтому некоторые специалисты рекомендуют к использованию следующее правило
1 Владимиров Л. Е. Advokatus miles (Пособие для уголовной защиты) // Судебное красноречие русских юристов прошлого М., 1992. С. 90.
2 Стешов А. В. Как победить в споре. Л., 1991. С. 87.
риторики: «Начинай с надежных посылок»1. Расположение самого сильного аргумента в середине сообщения называют пирамидальной моделью:
Диссертация не может быть рекомендована к защите (тезис), поскольку: 1. Стиль изложения оставляет желать лучшего (второстепенный аргумент). 2. Отсутствуют выводы по главам и заключение (аргумент средней силы). 3. Работа имеет реферативный характер (главный аргумент). 4. В тексте много опечаток (слабый аргумент, мелкая придирка).
В соответствии с законом края, эффектом края, или законом Эббингауза [по имени немецкого психолога Германа Эббингауза (1850—1909)], обращает на себя внимание, а следовательно, «лучше запоминается то, что дается в начале и конце сообщения»2. Заметим, что закон края, открытый Деметрием Фалерским, был хорошо известен составителям старинных риторик. Выдающийся отечественный ученый, один из создателей русского литературного языка Михаил Васильевич Ломоносов (1711—1765) в своем «Кратком руководстве к риторике на пользу любителей сладкоречия» (1743) рекомендует: «Из доводов сильные и важные должно положить напереди, те, которые других слабее, в середине, а самые сильные — на конце утверждения, ибо слушатели и читатели больше началу и концу внимают и оных больше помнят [курсив наш. —В. М.]»3.
Именно поэтому эффективным приемом служит выдвижение фрагментов текста, фразы или списка в так называемые сильные позиции4:
1) В начало речевой единицы. В тексте здесь обычно расположены заглавие, посвящение, эпиграф; в советские времена в библиографических списках в нарушение алфавитного порядка начальную позицию занимали труды классиков марксизма-ленинизма. Чтобы текст привлек внимание, его снабжают броским заголовком, с этой же целью ораторы пробуждают внимание и интерес аудитории «при помощи подходящего вступления»5.
В восприятии цифр большую роль играет закон левого края, т. е. того края, с которого начинается чтение русского текста. В каче
1 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Pub. Comp., 2000. P. 4.
2 Шейнов В. П. Риторика. Минск, 2000. С. 447; Мелентьева Т. И., Корсакова Н. К. Функциональная асимметрия полушарий мозга и дифференцированное обучение иностранным языкам. МГУ, 2000. С. 16; Dawson R. Secrets of power persuasion. Everything you’ll ever need to get anything you’ll ever want. 2nd ed. Prentice Hall Press, 2001. P. 102—103 и 113, etc.
3 Об ораторском искусстве / сост. А. В. Толмачев. М., 1973. С. 78.
4 См.: Арнольд И. В. Значение сильной позиции для интерпретации художественного текста // Иностранные языки в школе. 1978. № 4. С. 24.
5 Ментцелъ В. Риторика. Искусство говорить свободно и убедительно. М., 2006. С. 31.
стве примера приведем несколько цен в рекламном листке бытовой техники: регулятор мощности — 379 р., плеер марки «Thompson» — 1290 р., автомобильный телевизор — 4990 р., телевизор с плоским экраном марки «Philips» — 9990 р., автомагнитола — 19 490 р., ноутбук «Pentium» — 26 990 р., плазменный телевизор марки «Panasonic» — 49 990 р. и т. д.
2) В конец речевой единицы. В предложении здесь обычно расположена рема1. Руководитель (председатель правления фирмы, председатель диссертационного совета, телеведущий и т. д.) при обсуждении спорного вопроса обладает правом на заключительное слово. Именно он подводит итоги дискуссии и высказывает решающее (зачастую заранее принятое) мнение.
Из числа повторов наиболее соответствуют закону края такие их позиционные типы, как анафора, эпифора, в частности концевая рифма, применительно к которой стиховеды говорят о «законе семантического выдвигания конца ряда»2, а также эпанафора (комбинация эпифоры и анафоры) и кольцо.
Оптимальным порядком следования доводов считается Гомеров, или гомерический порядок, при котором в начале речи приводится сильный аргумент, в середине — второстепенные, а в конце — основной (так называемый argumentum primarium):
Диссертация не может быть рекомендована к защите, поскольку в тексте по какой-то причине отсутствуют выводы по главам и заключение, кроме того, много опечаток (аспирант даже не взял на себя труд вычитать собственную диссертацию), стиль изложения оставляет желать лучшего. А главное, работа имеет, мягко говоря, реферативный характер.
То же самое — в шутливой форме:
СИЛЬНЫЙ, слабее, СЛАБЕЕ, слабее..., САМЫЙ СИЛЬНЫЙ
Такая череда аргументов, именуемая «гомеровым порядком» (от Гомера, который написал «Илиаду»), как правило, вызывает у слушателя больше впечатлений, чем какая-нибудь другая. Скажем, вы хотите принять на работу в качестве интернет-менеджера толкового специалиста, который нарасхват (например, Билла Гейтса, который обанкротился и махнул в Россию искать работу). Допустим, прогоревший Билл устал таскаться по собеседованиям и решил сам устроить конкурс среди предложений вакансий, и у вас для него нашелся следующий список заманчивых аргументов:
— ежедневный бесплатный обед по нормативам министерства обороны;
1 Ковтунова И. И. Порядок слов и актуальное членение предложения. М., 1976. С. 15.
2 Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка. М., 1965. С. 101.
— ежегодная бесплатная поездка в два конца в плацкартном вагоне в любую точку России;
— дармовая униформа с логотипом вашей фирмы на всю спину;
— оклад 5000 у. е. в месяц (больше вы не осилите, так как это половина дохода вашей фирмы);
— ежегодный оплачиваемый отпуск в размере 45 суток;
— веселые праздничные вечеринки с водкой и плясками за счет фирмы;
— персональный автомобиль «Газель» с вменяемым водителем.
Конечно, каждому свое, но мне думается, что самый сильный аргумент из данного списка в условиях нашей современной действительности — это оклад. Его следует оставить на закуску. Второй по силе — про отпуск. С него следует начать. Остальные аргументы желательно расположить между этими двумя в порядке убывания их значимости (тут, конечно, индивидуальные приоритеты разных людей гуляют, как желают: пылкой особе, например, ближе водитель «Газели», а неутомимый обжора оценит сбалансированные обеды; но даже если вы слегка ошибетесь в середине списка — это пустячок; важней в начале и в конце разместить самые веские аргументы).
Итак, для большей убедительности, расположите аргументы в «гомеровом порядке».
Феликс Кирсанов. Убеждение: требования к аргументам
На законе края основаны некоторые тактики аргументации, в частности:
1) апофазия [греч. алосраоц ‘отклонение’ < албсртцл ‘отклонять, отвергать’] — критическое рассмотрение ряда аргументов с отклонением всех, кроме одного, самого сильного, приводимого в конце рассуждения)1:
Видите ли, господа присяжные заседатели, в доме Федора Павловича в ночь преступления было и перебывало пять человек: во-первых, сам Федор Павлович, но ведь не он же убил себя, это ясно; во-вторых, слуга его Григорий, но ведь того самого чуть не убили, в-третьих, жена Григория, служанка Марфа Игнатьева, но представить ее убийцей своего барина просто стыдно. Остаются, стало быть, на виду два человека: подсудимый и Смердяков. Но так как подсудимый уверяет, что убил не он, то, стало быть, должен был убить Смердяков, другого выхода нет, ибо никого другого нельзя найти, никакого другого убийцы не подберешь.
Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы
2) эпифонема [греч. елкрсоугща ‘изречение’] — прием, состоящий в кратком подытоживающем повторении (например, в форме перечисления) уже изложенных фактов в заключительной части речи;
1 Ср.: Хазагеров Т. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 211.
«peroratio, epilogus»1. В более узком смысле под эпифонемой понимается заключение речи самой важной ее мыслью, афоризмом, пословицей или поговоркой, подводящими итог сказанному, нередко в форме риторического восклицания [ср. греч. елиршутща ‘выкрик, восклицание’]: «Эпифонема — сентенция, в конце речи предмет ее представляющая и с чувством (cum affectu) произносимая»2. По закону края именно концовка речи должна нести наиболее сильную информационную и эмоциональную нагрузку. В классической риторике такая концовка именуется клаузулой [лат. clausula ‘заключение’].
7.2. Тождество тезиса. Потеря и подмена тезиса
Закон тождества по отношению к тезису (утверждению, которое мы хотим доказать, теме диспута или спора) гласит, что «тезис на всем протяжении доказательства или повествования должен оставаться одним и тем же»3. Данный закон был сформулирован Аристотелем в трактате «Метафизика» в следующей форме: «Невозможно что-либо мыслить, если не мыслят что-то одно»4. Нарушение этого закона, так называемая потеря тезиса, или отступление от тезиса [лат. qui pro quo или quid pro quo ‘одно вместо другого’], происходит «тогда, когда, сформулировав основную идею, выступающий забывает о ней и переходит к иному, прямо или косвенно связанному с первым, но в принципе другому положению»5, к примеру, «хочет доказать, что православие — плохая вера, а доказывают, что православные священники часто бывают плохи»6. Потеря тезиса характерна для разговорнобытовой речи и ее стилизации:
Да, сэр, если уж на то пошло, разве не было у мудрейших людей всех времен, не исключая самого Соломона, — разве не было у каждого из них своего конька [здесь и далее курсив наш. —В. М.]: скаковых лошадей, монет и ракушек, барабанов и труб, скрипок, палитр, коконов и бабочек? И покуда человек тихо и мирно скачет на своем коньке по большой дороге и не принуждает ни вас, ни меня сесть вместе с ним на этого конька, скажите на милость, сэр, какое нам или мне дело до этого? О вкусах не спорят — это значит, что о коньках не следует спорить; сам я редко это делаю, да и не мог бы сделать пристойным образом, будь я даже их заклятым
1 Ernesti I. Chr. Th. Lexicon Technologiae Graecorum Rhetoricae. Lipsiae, 1795. P. 134.
2 lulu Rufiniani De figuris sententiarum et elocutionis liber // Rhetores latini minores. Lipsiae, 1863. P. 45.
3 Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. M., 1998. C. 267.
4 Аристотель. Соч.: В 4 т. T. 1. М., 1976. С. 127.
5 Об искусстве полемики. М., 1980. С. 135.
6 Поварнин С. И. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 64.
врагом; ведь и мне случается порой, в иные фазы луны, бывать и скрипачом и живописцем, смотря по тому, какая муха меня укусит; да будет вам известно, что я сам держу пару лошадок, на которых по очереди (мне все равно, кто об этом знает) частенько выезжаю погулять и подышать воздухом; — иногда даже, к стыду моему, надо сознаться, я предпринимаю несколько более продолжительные прогулки, чем следовало бы на взгляд мудреца.
Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
Неумение или даже нежелание придерживаться одного тезиса, одной темы или микротемы было характерно для творческой манеры В. Шкловского, что стало поводом для появления следующей пародии:
Виктор ШКЛОВСКИЙ
О «Серапионовых братьях»
Вязка у них одна — «Серапионовы братья». Литературных традиций несколько. Предупреждаю заранее: я в этом не виноват.
Я не виноват, что Стерн родился в 1713 году, когда Филдингу было 7 лет...
Так вот, я возвращаюсь к теме. Это первый альманах — «Серапионовы братья». Будет ли другой, я не знаю.
Беллетристы привыкли не печататься годами. У верблюдов это поставлено лучше (см. Энцикл. слов.).
В Персии верблюд может не пить неделю. Даже больше. И не умирает. Журналисты люди наивные — больше года не выдерживают.
Кстати, у Лескова есть рассказ: человек, томимый жаждой, вспарывает брюхо верблюду, перочинным ножом, находит там какую-то слизь и выпивает ее.
Я верблюдов люблю. Я знаю, как они сделаны.
Теперь о Всеволоде Иванове и о Зощенко. Да, кстати о балете.
Балет нельзя снять кинематографом. Движения неделимы. В балете движения настолько быстры и неожиданны, что съемщиков просто тошнит, а аппарат пропускает ряд движений.
В обычной же драме пропущенные жесты мы дополняем сами, как нечто привычное.
Итак, движение быстрее 1/7 секунды неделимо.
Это грустно.
Снова возвращаюсь к теме.
В рассказе Федина «Песьи души» у собаки — душа. У другой собаки (сука) тот же случай. Прием этот называется нанизываньем. (Смотри работу Ал. Векслер.)
Потебня этого не знал. А Стерн этим приемом пользовался. Например: «Сантиментальное путешествие Йорика»...
М. Зощенко
Возвращение к исходному тезису, «переход от посторонней к главной мысли» (Н. Ф. Кошанский), именуется регрессией [лат. regressio
‘возвращение’], а также reditus ad propositum [лат. ‘возвращение к тезису’]. Пример нарочито-игрового отсутствия регрессии:
Антон Михайлович плюнул, сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх» и ушел. И Бог с ним. Расскажу лучше про Илью Павловича.
Илья Павлович родился в 1883 году в Константинополе. Еще маленьким мальчиком его перевезли в Петербург, и тут он окончил немецкую школу на Кирочной улице. Потом он служил в каком-то магазине, потом еще чего-то делал, а в начале революции эмигрировал за границу. Ну и Бог с ним. Я лучше расскажу про Анну Игнатьевну.
Но про Анну Игнатьевну рассказать не так-то просто. Во-первых, я о ней почти ничего не знаю, а во-вторых, я сейчас упал со стула и забыл, о чем собирался рассказывать.
Я лучше расскажу о себе.
Д. Хармс. Симфония № 2
Регрессия предполагает использование выражений типа «но вернемся к нашим баранам» и др. Сознательное нарушение закона тождества тезиса (или единства темы), сопровождаемое заменой релевантного тезиса иррелевантным, т. е. не относящимся к теме обсуждения, именуется подменой тезиса, аллотриологией [греч. аХХотргоХоуга букв, ‘речь, заводящая в чужие края’ < аХХотрСа ‘чужая или вражеская страна’, Хбуод ‘речь’], логической диверсией [ср. лат. diversus ‘направленный в другую сторону’] или просто диверсией, дигрессией [лат. digressio ab ге ‘отклонение от темы’], ignoratio elenchi [лат. ‘незнание опровержения, незнание довода для опровержение противного’], а также метабазисом [от греч. цетарасяд etg аААо yavog ‘переход к другому понятийному роду’]1. Используя данный прием, говорящий обычно «рассчитывает на неумение адресата осознать ту или иную подстановку в аргументах»2. Вот как это делают Горгий Леонтинский и один из его учеников, Пол Агригентский:
Херефонт. Скажи мне, Горгий, правильно говорит Калликл, что ты обещаешь ответить на любой вопрос?
Горгий. Правильно, Херефонт. Как раз это я только что и обещал, и я утверждаю, что ни разу за много лет никто не задал мне вопроса, который бы меня озадачил.
Херефонт. Тогда, конечно, ты легко ответишь мне, Горгий.
Горгий. Можешь испытать меня. Херефонт.
Пол. Клянусь Зевсом, Херефонт, испытывай, пожалуйста, меня! Горгий, мне кажется, сильно утомился: ведь он сейчас держал такую длинную речь.
1 Engel S. М. Analyzing informal fallacies. Prentice-Hall, 1980. P. 95; Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 89.
2 Сентенберг И. В., Карасик В. И. Псевдоаргументация: некоторые виды речевых манипуляций // Речевое общение и аргументация. Вып. 1. СПб., 1993. С. 31.
Херефонт. Ну, если желаешь, отвечай ты.
Пол. Спрашивай.
Херефонт. В каком [курсив наш. —В. М.] искусстве сведущ Горгий?
Пол. Милый мой Херефонт, люди владеют многими искусствами, искусно открытыми в опыте. Ты опытен — и дни твои направляет искусство, неопытен — и они катятся по прихоти случая. Меж всеми этими искусствами разные люди избирают разное в разных целях, но лучшие избирают лучшее. К лучшим принадлежит и наш Горгий, который причастен самому прекрасному [курсив наш. —В. М.] из искусств.
Сократ. Я вижу, Горгий, что Пол прекрасно подготовлен к словесным стычкам. Но слова, которое дал Херефонту, он не держит.
Горгий. В чем же именно, Сократ?
Сократ. Мне кажется, он вовсе не ответил на вопрос.
Горгий. Тогда спрашивай его ты, если хочешь.
Сократ. Не хочу — я надеюсь, ты согласишься отвечать сам. Мне было бы гораздо приятнее спрашивать тебя, потому что, как ни мало говорил Пол, а уже ясно, что он больше искушен в так называемой риторике, чем в уменье вести беседу.
Пол. С чего ты это взял, Сократ?
Сократ. А с того, Пол, что Херефонт спрашивал тебя, в каком искусстве сведущ Горгий, ты же принялся восхвалять это искусство, как будто кто-то его поносит, но что это за искусство, так и не ответил.
Платон. Горгий
Шутливый ответ Пола, использующий неточность заданного ему вопроса, ярко высвечивает риторическую неподготовленность и эри-стическую неосторожность Херефонта, ср. далее:
Пол. Разве я не сказал, что оно самое прекрасное из всех?
Сократ. Да, сказал, но никто не спрашивал, каково искусство Горгия, — спрашивали, что за искусство и как нужно Горгия называть. А еще лучше, Горгий, скажи нам сам, в каком искусстве ты сведущ и как, стало быть, нам тебя называть.
Горгий. В ораторском [курсив наш. —В. М.] искусстве, Сократ.
Сократ. Значит, называть тебя надо оратором?
Горгий. И хорошим, Сократ
Подмена тезиса производится с целью увести неопытного, недалекого или потерявшего бдительность оппонента от обсуждаемого тезиса. Здесь, по нашему мнению, целесообразно выделить два случая:
А. Подмена, искажение либо частичная реинтерпретация чужого тезиса:
Греческий раб Эзоп, вошедший в историю как баснописец, неоднократно выручал своего хозяина, философа Ксанфа. Однажды тот, крепко выпив, заявил, что выпьет море, если проиграет некий спор. Спор этот он, к своему ужасу, проиграл. Протрезвев, Ксанф кинулся к Эзопу: выручай, мол. Эзоп, славившийся хитроумием, задал тем,
кто настаивал на выполнении Ксанфом своего обещания, следующий вопрос:
— Правда ли, что море непрерывно пополняется сотнями рек?
— Да, это так.
— Значит, выпивая море, нужно одновременно выпить еще и все реки? Но об этом уговора не было. Сделайте так, чтобы реки перестали пополнять море, и мой хозяин выполнит свое обещание выпить море.
Ловкое использование данного приема находим в следующем анекдоте:
Прокурор. Вас видели на месте преступления два свидетеля. Как же вы можете отрицать тот факт, что вы там были?
Подсудимый. Завтра я могу привести вам двести свидетелей, которые меня там не видели.
Как известно, свидетель (от слова видеть) — это человек, который видел преступление. Человек же, который преступления не видел, даже если он находился рядом, свидетелем являться никак не может. Пример удачной реинтерпретации чужого тезиса — спор относительно кубатуры бассейна, завязавшийся на веранде частного дома между двумя отставными офицерами, жителями одного южного города, в котором в 50—70-е годы прошлого века остро ощущалась нехватка воды:
— Бассейн-то твой кубов 20 занимает!
— Откуда 20? Посчитай: 2 метра глубина, 3 — ширина и 3 — длина.
Итого: 2 + 3 + 3 = 8!
— Действительно 8... А я думал, 20!
Как видим, спор на тему о кубатуре бассейна перешел на сумму его глубины, ширины и длины. Иногда проигранный спор похож на проигранное сражение. Весной 2007 года в Таллине был снесен памятник на могиле советских воинов — «Бронзовый солдат», что вызвало возмущение большинства россиян и привело к дипломатическому конфликту между Эстонией и Россией. Приведем фрагмент разговора, имевшего место между пассажирами поезда «Симферополь — Свердловск» в конце весны этого же года:
— Был я в Таллине недели две назад, в командировке от нашего института. Устанавливали и проверяли наше оборудование. Поспорил с эстонским коллегой относительно «Бронзового солдата». А он мне и говорит: «Вы ведь в Москве памятник Дзержинскому сняли? Почему же мы не имеем право делать у себя то же самое?» Все! У меня аргументов не было! Припер он меня к стенке этой аналогией, я ничего не смог ему ответить.
— Эстонец применил против вас уловку, которая логике называется подменой тезиса. Он перевел разговор на памятник, а речь шла о братской могиле, и разорили они именно могилу, а не просто памятник сняли. У любого народа это считается святотатством.
Подмена данного типа используется с тем, чтобы уйти от ответа на сложный или неприятный вопрос, и в этом случае она нередко носит нарочито-шутливый характер:
Маршала Тито, президента Югославии, упрекнули в отсутствии многопартийности (а следовательно, и демократии) в возглавляемой им стране. Он ответил: «На самом деле большой разницы между политическими системами Америки и Югославии нет: в конце концов, в Америке две главных партии, а в Югославии одна, разница всего в одну партию»1.
Вопрос о качестве Иосиф Тито хитроумно перевел на вопрос о количестве.
Б. Подмена либо частичная переформулировка собственного тезиса:
Сапожник. Мадам, с вас три рубля.
Дама. Но эта набойка не стоит и пятидесяти копеек!
Сапожник. Мадам, вы меня не поняли. Вы даете мне три рубля, а я вам даю два рубля пятьдесят копеек сдачи.
Одесский анекдот
Разновидностью дигрессии данного типа является апопланесис [греч. алолХауцсяд ‘отступление’ < алолХауаю ‘уходить в сторону, отклоняться’, букв, ‘уходить далеко’] — уловка, состоящая в невыполнении обещания затронуть определенную тему, что-либо рассказать, привести те или иные факты2. В подобных случаях адресант ставит одну тематическую задачу, а выполняет совершенно другую. Вот каким образом использовал этот прием известный кинорежиссер Никита Михалков в программе «100 вопросов взрослым» для того, чтобы уйти от каверзного вопроса:
— Ну, это сложный вопрос... Дайте подумать. А пока споем: «Мохнатый шмель На душистый хмель...» Подпевайте! А вы почему не поете? [продолжает петь].
Ему подпели, далее зазвучал хор, о вопросе, конечно же, забыли. Апопланесис употребляется и с целью заинтриговать адресата. Пример из разговорной речи:
1 Пример приводится в кн.: Manicas Р. Т, Kruger A. N. Essentials of logic. New York, 1968. P. 331.
2 Howard G. T. Dictionary of rhetorical terms. New York, 2010. P. 46.
Отец. У папы теперь зарплата знаешь какая?
Дочь. Какая?
Отец. Потом скажу.
Тексты рекламного типа зачастую состоят из одной — завлекающей части (как правило, усиленной аргументом к вере), информационная же составляющая по различным причинам отсутствует. В качестве примера приведем вводную часть сайта парапсихолога Вадима Зелан-да, посвященную продвижению шести его книг о трансерфинге:
Уважаемый Читатель!
Позвольте представить вам книги о Трансерфинге — загадочном аспекте реальности, породившем столько эмоций в читательской аудитории. В повседневной действительности человек пребывает во власти обстоятельств и не способен сколько-нибудь значительно повлиять на ход событий. Жизнь «случается», подобно тому, как это происходит в бессознательном сновидении. События идут своим чередом, не обращая внимания на ваши «хочу» или «не хочу». Казалось бы, эту фатальную неизбежность преодолеть невозможно. На самом же деле, из такого положения существует совершенно неожиданный выход. Человек не подозревает о том, что находится в плену зеркальной иллюзии.
Реальность имеет две формы: физическую, которую можно потрогать руками, и метафизическую, лежащую за пределами восприятия, но не менее объективную. В некотором смысле мир представляет собой бескрайнее дуальное зеркало, по одну сторону которого находится материальная вселенная, а по другую простирается метафизическое пространство вариантов — информационная структура, в которой хранятся сценарии всех возможных событий. Число вариантов бесконечно, как бесконечно множество допустимых положений точки на координатной плоскости. Там записано все, что было, есть и будет, оттуда же к нам приходят сны, ясновидение, интуитивные знания и озарения.
Человек, завороженный зеркалом, полагает, что отражение в нем — это и есть настоящая реальность. Зеркальный эффект порождает иллюзию, будто внешний мир существует сам по себе и не поддается управлению. В результате жизнь становится похожей на игру, в которой правила определены не вами. Конечно, вам дозволено предпринимать какие-то попытки оказать воздействие на то, что там происходит. Но вы лишены главного: вам не объяснили, как из фишки превратиться в того, кто бросает кости. Однако стоит лишь стряхнуть наваждение и оглянуться вокруг, как начинает твориться нечто невероятное.
Вы словно вырываетесь из потока событий и оказываетесь в центре гигантского калейдоскопа, который медленно вращается вокруг, сверкая гранями реальности. Вы — часть этой реальности, и в то же время, существуете отдельно, независимо. Точно так же вы осознаете свою «отдельность», когда, опомнившись во сне, понимаете, что теперь сон зависит от вас, а не вы от него. В книгах говорится о том, как изба-
виться от иллюзии отражения и проснуться в своем зеркальном сновидении наяву.
Энергия мыслей человека при определенных условиях способна материализовать тот или иной сектор пространства вариантов. В состоянии, которое в Трансерфинге именуется единством души и разума, рождается таинственная сила — внешнее намерение. Те, кто испробовал Трансер-финг на своем опыте, с изумлением рассказывают, как их мысли непостижимым образом воплощаются в действительность, а реальность буквально на глазах меняет свой облик.
Например, окружающие люди по непонятным причинам начинают относиться к вам с большей симпатией. Двери, которые раньше казались безнадежно закрытыми, отворяются. При этом вы можете наблюдать весьма любопытные явления: изменение «оттенков декораций» и «круги на реальности», подобные кругам на воде. Слой вашего мира восстанавливает утраченную свежесть: к мороженому возвращается тот самый вкус из детства, а надежды снова обретают восторг юности. Но главное — это характерное ощущение внутренней свободы — привилегия жить в соответствии со своим кредо.
Как это ни странно, здесь нет никакой мистики — все реально. Поэтому, проверяя прочитанное на практике, держитесь крепко на земле, чтоб не упасть в небо от удивления и восторга.
Зеланд В. Трансферинг реальности
Апопланесис эксплуатирует риторическую неподготовленность либо ограниченность адресата, поэтому данную уловку иногда именуют argumentum ad socordiam [лат. ‘довод к тупоумию’]1. Как прием дигрессии может быть использован анаколуф [греч. avaKoXouOia ‘непоследовательность’] — фигура нарочитого алогизма, состоящая в резкой смене тематической стратегии повествования, ломающей логико-синтаксическую структуру фразы: Ко мне, знаете ли, приехала с ночным поездом дорогая гостья... мамаша моей жены. С нею прибыли мои племянницы... прекрасные девушки. Весьма рад, хотя и... очень сыро! (А. П. Чехов).
В западной риторической традиции подмена тезиса в полемике или дискуссии именуется софизмом соломенного чучела [англ, straw man fallacy, straw person], поскольку удары приходятся не по самому тезису, а по чучелу («ложному противнику»), заменяющему и имитирующему его2:
Член городского совета: По причине последовавших после открытия Америки Колумбом геноцида и страданий индейцев [= тезис. — В. М.] город Беркли должен отказаться от празднования дня Колумба.
1 The works of Jeremy Bentham: published under the superintendence of his executor, John Bowring. Vol. 3. Adamant Media Corporation, 2001. P. 467. См. также гл. 3 в кн.: Rudanko J. The forging of freedom of speech. University Press of America, 2003. 148 p.
2 Pine R. C. Essential logic. Basic reasoning skills for the twenty-first century. Oxford Univ. Press, 1995. P. 169.
Спикер: Это смешно, господа члены городского совета. То, что любой из приехавших в Америку из другой страны притеснял индейцев [= соломенное чучело, т. е. имитация, вариант исходного тезиса. — В. М.], — это неправда. Поэтому мы продолжим празднование дня Колумба.
Dowden В. Straw man
Средневековый философ-иезуит советует:
Ускользать. Прием людей благоразумных. Изящной шуткой открывают себе выход из самого запутанного лабиринта. С улыбкой умеют они выйти целы-невредимы из ожесточенного спора. Этим славился величайший по своей доблести, величайший из великих капитанов. Учтивый способ не отказывать прямо — переменить разговор [курсив наш. —В. М.]; иногда же нет ничего умней, чем прикинуться непонимающим.
Грасиан Бальтасар.
Карманный оракул, или Наука Благоразумия
Речь, содержащая потерю или подмену тезиса (темы), именуется гетерогенной [греч. етероувуод ‘разнородный’]. Споры по отношению к закону тождества подразделяются на сосредоточенные (сохраняющие единый тезис) и бесформенные (с потерей либо подменой тезиса)1. Политематизм, неприемлемый в споре, вполне нормален, в частности, для этикетной беседы, ср.:
Голова сам был не меньше смущен и не знал, что начать. «Должно быть, на дворе холодно?» сказал он, обращаясь к Чубу.
«Морозец есть», отвечал Чуб: «а позволь спросить тебя, чем ты смазываешь свои сапоги, смальцем или дегтем?» Он хотел не то сказать, он хотел спросить: как ты, голова, залез в этот мешок; но сам не понимал, как выговорил совершенно другое.
«Дегтем лучше!» сказал голова. «Ну, прощай, Чуб!» И, нахлобучив капе-люхи, вышел из хаты.
«Для чего спросил я сдуру, чем он мажет сапоги!» произнес Чуб, поглядывая на двери, в которые вышел голова: «ай да Солоха! Эдакого человека засадить в мешок!., вишь, чортова баба!»
Н. В. Гоголь.
Вечера на хуторе близ Диканьки
Подмена тезиса напрямую связана с механизмами переключения внимания. Простейший бытовой пример: ребенок падает и начинает громко плакать. Мать поднимает его и говорит: «Смотри, какой дядя пошел... Дядя хороший, он не плачет». Ребенок перестает плакать, забывает о царапине и смотрит на дядю. Женщины при наличии проблем с кожей на лице используют тональный крем, а для переключения
1 Поварнин С. И. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии.
1990. № 3. С. 69.
внимания на губы применяют ярко-красную помаду. Данный прием успешно употребляла известная американская актриса Кэмерон Диас: «Когда на лице такое красное пятно, ни на что другое внимания уже не обращаешь» (ТВ).
7.3. Независимость аргументов от тезиса. Круг в аргументации
Аргументы не должны быть тождественны тезису, т. е. в содержательном отношении должны быть независимы от него [англ. non-circularity condition]. Именно поэтому одно из главных правил классической риторики гласит: «Различай посылки и заключение»1. При нарушении данного правила возникает логическая ошибка, именуемая кругом в аргументации [лат. circulus in demonstrando, circulus in probando], в иных терминах — обращенным доказательством, заколдованным кругом, порочным кругом [лат. circulus vitiosus] или тавтологическим объяснением [лат. idem per idem], например: «Этого не может быть» (тезис), потому что «это невозможно» (аргумент); «Бог существует, поскольку так сказано в Библии; Библии же мы верим, поскольку она создана самим Богом».
Нарочитый круг в аргументации называется софизмом тождесло-вия. Основанная на данном софизме циклическая аргументация [лат. argumentum in circulo, англ, circular argumentation, circular reasoning] возникает в случаях, «когда в качестве аргумента используется сам тезис, который намереваются доказать»2, что нарушает закон достаточного основания3. Дуглас Уолтон в предисловии к своей монографии, посвященной этой манипулятивной тактике, приводит такой пример ее использования:
Три вора спорили, как разделить семь жемчужин, только что украденных ими. Один из них прервал дискуссию, вручив каждому из напарников по две жемчужины, и объявил: «Я беру три!» Его приятели таким решением удовлетворены не были, и один из них спросил: «Почему ты взял три?» Тот ответил: «Потому что я руководитель». Приятель, естественно, не был доволен таким ответом и задал следующий вопрос: «Почему именно ты руководитель?» Обладатель трех жемчужин ответил: «Потому что у меня больше жемчужин»4.
1 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Publ. Comp., 2000. P. 1.
2 Freely A. J., Steinberg D. L. Thinking for reasoned decision making. 10th ed. Wadsworth, 2000. P. 173; Dawson R. Secrets of power persuasion. Everything you’ll ever need to get anything you’ll ever want. 2nd ed. Prentice Hall Press, 2001. P. 286.
3 Palmer H. Do circular arguments beg the question? // Philosophy. Vol. 56.1981. P. 387— 394.
4 Walton D. N. Begging the question. Circular reasoning as a tactic of argumentation. New York, 1991. P. VIII. К сожалению, автор данной книги не вполне четко разводит софизм О
7 А. Выводимость тезиса из аргументов. Ошибка и фигура nonsequitur
Заключение должно вытекать из посылок «с необходимостью, а не только по видимости»1: «ласточки летают над самой землей —> насекомые летают над самой землей —> повысилось атмосферное давление —> будет дождь». Один и тот же симптом может стать основой для ряда равноправных заключений: «он покраснел —> у него повысилось кровяное давление —> он волнуется —> он виноват / он стесняется / он боится чего-то». Анализ отношений следования лежит в основе тактики выведывания. Ростовский психолог пишет:
«На одной из публичных лекций, посвященных проблеме общения, я спросил своих слушателей: «Кто из вас любит власть?» Ни один из 450 человек не ответил утвердительно. Когда же я попросил поднять руки тех, кто хочет стать гипнотизером, отгадайте, сколько человек подняли руки? Правильно, почти все. Какие выводы можно сделать? Никто не признается себе [или другим? — В. М.], что он любит власть»2.
Схема рассуждения: 1) «хочет стать гипнотизером —> любит власть»; 2) «не поднял руку —> не хочет признаваться в этом публично».
В случае нарушения сформулированного выше закона возникает логическая ошибка non sequitur [лат. ‘не следует’, ‘не вытекает’], мнимое следование, или fallacia consequentis [лат. ‘ошибка вывода’], состоящая в том, что доказываемый тезис «не следует из оснований»3: «Он покраснел — значит, он виноват»; «У Петрова температура нормальная, следовательно, он здоров». В результате подобных рассуждений «совершенно невиновного человека заподозрят в неблаговидном поступке, а больного врач может послать на работу»4. С. И. Поварнин поясняет:
Ошибка в связи между основаниями и тезисом (то есть в рассуждении) состоит в том, что тезис не вытекает, не следует из оснований или же не видно, как он следует из них. Например, кто-нибудь доказывает: «У нас будет в этом году неурожай». Почему ты так думаешь? «А потому, что на солнце много стало пятен». Естественно, большинство из нас спросит, какая же здесь связь между тезисом и основанием. Не видно, как истин
□ ложного основания (begging the question, или petitio principii) и софизм тождесловия, что снижает ценность проведенного им исследования.
1 Аристотель. О софистических опровержениях // Соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1978. С. 544.
2 Литвак М. Е. Психологическое айкидо. Ростов-на-Дону, 2005. С. 3.
3 Асмус В. Ф. Учение логики о доказательстве и опровержении. М., 1954. С. 69; Freely A. J., Steinberg D. L. Thinking for reasoned decision making. 10th ed. Wadsworth, 2000. P. 178.
4 Уемов А. И. Логические ошибки. Как они мешают правильно мыслить. М., 1958. С. 11.
ность тезиса следует из этого основания. Или если кто-то заявит: «Наполеон носил серую куртку и Керенский носил серую куртку значит, Керенский — Наполеон». Тут мы прямо скажем, что нет связи между основанием и тезисом; человек неправильно рассуждает.
С. И. Поварнин. Спор
Формула средневековой логики: «Consequentia non valet» (лат.) ‘Вывод не имеет силы’. Ход мысли, основанный на паралогизме non sequitur, гротескно изображен в следующей пародии:
СЕВЕРНАЯ СКАЗКА
Старик, не зная зачем, пошел в лес. Потом вернулся и говорит: — Старуха, а старуха! — Старуха так и повалилась. С тех пор все зайцы зимой белые.
Д. Хармс
Выведение причинно-следственных связей регулируется здравым смыслом. Нарушение этих способностей наблюдается: 1. У душевнобольных. Так, врач одной американской психиатрической больницы записал любопытный ход мысли пациента: «Доллары зеленые, следовательно, деньги должны расти на деревьях»1. Известно, что «способность к аргументированию и умственная болезнь редко бывают совместимы»2. 2. У людей эмоциональных, а также у тех, кто поддался эмоциям и у кого в данный момент они оказались сильнее здравого смысла.
Отсутствие связи между тезисом и аргументами делает речь алогичной. В. Я. Пропп, анализируя разновидности случайного алогизма, пишет: «Глупость, неспособность элементарно правильно наблюдать, связывать причины и следствия вызывает смех»3. Именно поэтому алогизм может быть не только случайным, но и нарочитым — с целью вызвать рассмешить, вызвать улыбку. Вот как использует фигуру нарочитого алогизма А. С. Пушкин в письме П. А. Вяземскому: «Наше житье-бытье сносно. Дядя жив, Дмитриев очень мил. Зубков член клуба. Ушаков крив». Второй, а особенно третий и четвертый аргументы явно никак не связаны с тезисом, что и производит комический эффект.
Попытка «притянуть за уши» факты к тезису (как правило, к некой абстрактной идее) именуется априоризмом [лат. a priori ‘умозрительно, вне опыта’], а соответствующий стиль убеждения — аргументацией a priori [ср. англ, argument a priori]. Так, внушив себе, что он болен (тезис), человек открывает медицинскую энциклопедию и обна
1 Caine D. В. Within reason. Rationality and human behavior. Pantheon, 1999. P. 16.
2 Spence G. How to argue and win every time: at home, at work, in court, everywhere, everyday. New York, 1996. P. 28.
3 Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. СПб., 1997. С. 133.
руживает у себя симптомы целого ряда заболеваний (аргументы). Поскольку связь тезиса и аргументов (т. е. демонстрация) в подобных случаях весьма сомнительна, аргументацию a priori иногда сравнивают с доводом к вере1. Априорная аргументация обычно злоупотребляет причинно-следственными связями2.
Нарочитый non sequitur широко известен как логическая уловка. В качестве примера эксплуатации этой фигуры в судебной практике приведем одно очень известное заявление:
Вышеизображенный дворянин, которого уже самое имя и фамилия внушает всякое омерзение, питает в душе злостное намерение поджечь меня в собственном доме. Несомненные чему признаки из нижеследующего явствуют: во-1-х, оный злокачественный дворянин начал часто выходить из своих покоев, чего прежде никогда, по причине своей лености и гнусной тучности тела, не предпринимал; во-2-х, в людской его, примыкающей о самый забор, ограждающий мою собственную, полученную мною от покойного родителя моего, блаженной памяти Ивана, Онисиева сына, Перерепенка, землю, ежедневно и в необычайной продолжительности горит свет, что уже явное есть к тому доказательство [курсив наш. —В. М.], ибо до сего, по скаредной его скупости, всегда не только сальная свеча, но даже каганец был потушаем.
Н. В. Гоголь. Повесть о том, как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем
Некоторыми учеными как случайная, так и нарочитая логическая непоследовательность (non sequitur) в споре не вполне политкорректно признается особенностью так называемой женской логики, в силу чего такая непоследовательность именуется дамским аргументом [калька лат. argumentum adfeminam]:
Мать: Ты только о себе и думаешь все время!
Дочь: А ты что хочешь, чтобы я всегда только о тебе и думала!?
Д. В. Беклемишев. Заметки о женской логике
В подобных случаях из слов собеседника делается вывод, абсолютно не вытекающий из сказанного им. Прислушаемся к мнению психолога:
Спорить надо уметь. В споре с подругой я отдыхаю. Мы можем сражаться диванными подушками, а через пять минут мирно пить чай. С мужчиной твоя «подушечная аргументация» может низвести тебя в глазах оппонента до банальной категории истеричек. Так что, если хочешь выходить из спора победительницей, варьируй свои аргументы в зависимости от различий мужской и женской психологии.
1 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 46.
2 Whately R. Elements of rhetoric comprising an analysis of the laws of moral evidence and persuasion with rules for argumentative composition and elocution. Kessinger Publishing, 2005. P. 43 & 86.
ПРАВИЛО: Не отступай от предмета спора, постарайся сузить его рамки до минимума и не затрагивать смежные темы.
С ней. С подругой это правило не всегда соблюдается. Например, если вы поспорили с ней, где лучше провести отпуск, а в итоге договорились до того, что в Сочи ее коллега познакомилась с потрясающим парнем, у которого, кстати, есть холостой друг, то вполне возможно, что ваши жаркие дебаты плавно перейдут в обсуждение твоего наряда для свидания с этим самым другом. Так уж мы устроены, что умеем быстро переключаться с одного объекта на другой, особенно если спор не принципиальный. Кстати, опытные спорщики специально используют эту особенность женского восприятия, чтобы перевести спор в нужное им русло, ослабить бдительность оппонентки и замять неприятное обсуждение.
С ним. Мужчинам в этом отношении свойственна прямолинейность, которая может привести к тому, что безобидный спор запросто перерастет в полномасштабную ссору, если расширить рамки обсуждаемого. Вы поспорили о том, какая марка авто лучше. Ты прямо говоришь о его неправильном выборе и о том, что предпочитаешь другую машину, потому что в ней крутящееся кресло специально для девушек в мини и вообще такая у твоей знакомой, муж которой недавно вернулся из стажировки за границей. Будь готова к разборке в деталях. Во-первых, конструкция крутящегося кресла ненадежна. Во-вторых, тебе не идет мини. А в-третьих, кажется, ты намекаешь на то, что муж твоей коллеги более успешный, чем он. Кстати, о предмете вашего спора он не забудет и обязательно вернется к нему в конце, чтобы подытожить, что с тобой невозможно нормально общаться и ты все время провоцируешь его на ссоры.
Надежда Михеева. Мастер спора
В том, что существенные гендерные различия между женским и мужским типами аргументации действительно существуют, а также в том, что эти различия следует знать и учитывать, убеждают специальные исследования, проведенные в этой сфере1. Так, по наблюдениям американского социолога Лесли Броуди, «женщины в отношениях с противоположным полом, в частности, выражают больше злости, чем мужчины, больше склонны к ссорам и критике. Мужчины же более логичны, подходят к решению проблем без эмоций и отгораживаются от гнева своих жен “каменной стеной” путем минимизации мимических движений, а также слухового и визуального контакта»2. Среди негативных характеристик женского эристического дискурса специалисты называют, в частности, отношение к спору как к «способу контроля
1 Govier Т. The philosophy of argument / ed. J. Hoaglund. Vale Press, 1999 (гл. 4 «Feminists, adversaries and the integrity of argument»); Carrillo M., Benitez M. Educational background, modes of discourse and argumentation: comparing women and men // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 18. 2004. № 4. P. 403—426; Menssen S. Do women and men use different logics? // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 15. 1993. № 2. P. 123—138.
2 Brody L. R. Gender and emotion: beyond stereotypes // Journal of social issues. Vol. 53. 1997. P. 369.
и доминации над другими»1, «высокую эмоциональность и использование оскорблений (insulting language)»2. В силу последних двух факторов термин argumentum adfeminam часто используется и в более широком смысле — как синоним термина довод ad hominem3.
Представительницы феминизма подвергают такие взгляды жесткой критике, хотя и не отрицают существование гендерных особенностей как в сфере речевой деятельности, так и в сфере эристики и аргументации4.
В античной, средневековой и современной западной традиции логика нередко именуется ars conjectandi ‘искусство вывода’ (лат.). Одним из основных понятий этого искусства является категория демонстрации.
7.4.1. Типы демонстрации и демонстрационные типы non sequitur
Характер логической связи между аргументами и тезисом, способ выводимости заключения из посылок, т. е. «способ доказательства»5, принято именовать демонстрацией [ср. лат. «quod erat demonstrandum» ‘что и требовалось доказать’]. Данная категория восходит к понятию античной философии, которое в греческой терминологической номенклатуре именовалось акоХоибеТу ‘следовать логически из чего-либо’6.
Демонстрация «показывает, как доказывается тезис, каким образом осуществляется переход от посылок к тезису»7. По количеству таких переходов аргументативные цепочки можно подразделить на включающие одно звено: «Я мыслю, следовательно я существую»; два звена: «Dubito ergo cogito, cogito ergo sum» ‘Сомневаюсь, следовательно мыслю; мыслю, следовательно существую’ (Рене Декарт) и т. д.
Специалисты по логике, в частности представители Амстердамской школы, называют три типа демонстрации: каузальную, симптоматическую и аналогическую. Нам представляется, и ниже это будет нами доказано, что данное членение должно быть более дифференцирован
1 Rancer A. S., Baukus R. A. Discriminating males and females on belief structure about argument // Advances in gender and communication research. Univ. Press of America, 1987. P. 165.
2 Welch К. E. Electric rhetoric. Classical rhetoric, oralism, and a new literacy. The MIT Press, 1999. P. 186.
3 Например: Sommers C. Argumentum ad feminam // Journal of Social Philosophy. Vol. 22. 1991. P. 5—19; Ziarek E. «Circe»: Joyce’s argumentum ad feminam // James Joyce Quarterly. Vol. 30. 1992. P. 51—68.
4 Verbiest A. Woman and the gift of reason // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 9. 1995. № 5. P. 821—836.
5 Асмус В. Ф. Учение логики о доказательстве и опровержении. М., 1954. С. 38.
6 Brandon Е. Р. Hintikka on (xkoXodOeiv // Phronesis. A journal for ancient philosophy. Vol. 23. 1978. P. 173.
7 Уемов А. И. Логические ошибки. Как они мешают правильно мыслить. М., 1958. С. 46.
ным, поэтому мы вводим в дополнение к известной триаде еще два типа демонстрации: таксономический и парциальный.
Считается, что строгое логическое доказательство предполагает строго определенные способы логического выведения тезиса из посылок1. До тех пор, пока все способы такого выведения не будут выявлены и удовлетворительно описаны, мы не будем располагать ни типологией разновидностей демонстрации, ни типологией соответствующих уловок и паралогизмов.
Non sequitur представляет собой ошибку в выведении тезиса из посылок, т. е. ошибку в демонстрации; следовательно, виды non sequitur следует поставить в соответствие типам демонстрации. Назовем соответствующие этой таксономии виды non sequitur демонстрационными.
Рассмотрим основные виды non sequitur в связи с типами демонстрации.
7.4.1.1. Каузальная демонстрация и non sequitur каузального типа
Каузальная демонстрация опирается на причинно-следственные связи2. Приведем пример из аналитической статьи:
После провозглашения Сочи столицей зимней Олимпиады-2014 в совхозах курорта увеличилось на 30% количество разводов. Сотрудники местных ЗАГСов связывают такую статистику прежде всего с тем, что бывшие супруги надеются получить несколько квартир. «Уже не разводим. Мы проанализировали ситуацию и сделали вывод — в этом совхозе в последнее время развелась каждая третья семья», — сказала сотрудница адлерского ЗАГСа. Грядущая Олимпиада увеличила не только количество разводов, но и подняла цены на российском курорте. Буквально с утра 5 июля, когда Сочи обрел статус олимпийской столицы, цены на сочинскую недвижимость подскочили на 30%. В Красной Поляне цены на недвижимость и земельные участки выросли в несколько раз. «Еще в 2005 сотку земли на Красной Поляне можно было купить за 10 000 долларов, сейчас она оценивается в 100 000, но никто не продает», — говорит один из жителей Красной Поляны.
Аргументацию, основанную на данном типе демонстрации, и соответствующие аргументы иногда также называют каузальными [франц. Pargmentation causale, англ, causal argument]; специалисты отмечают их особую силу3. Такая демонстрация может относиться:
1 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 1.
2 Еемерен Ф., Гроотендорст Р.,Хенкеманс Ф. Аргументация: анализ, проверка и представление. СПб., 2002. С. 71.
3 Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 162.
а) к отдельным событиям: «Результаты голосования недействительны, поскольку не было кворума»; б) к типовым связям событий: «Недосыпание вызывает головную боль», «Деревья качаются, потому что дует ветер».
В подобных случаях важно установить направление демонстрации. Пример неверной демонстрации: «Дует ветер, потому что деревья качаются». Даная ошибка, обусловленная смешением причины и следствия, называется неправильным направлением демонстрации [англ, wrong direction]1. Демонстрация может оказаться и двунаправленной: «Недосыпание вызывает головную боль, головная боль вызывает недосыпание».
При анализе причинно-следственных отношений следует также учитывать возможную вариативность каузальных интерпретаций:
Предположим, я утверждаю, что дороги бывают мокрые только в том случае, если идет дождь. Тогда я могу также утверждать, что если дождя не было, то дороги не должны быть мокрыми, или же что если дороги мокрые, то значит шел дождь. Однако данная жесткая интерпретация ложна, поскольку дождь не является единственной причиной увлажнения дорог: увлажнить их вполне могла и поливальная машина. Таким образом, дождь не является единственно достаточной и необходимой причиной увлажнения дорог2.
В бытовой и художественной речи нередки случаи имплицитной демонстрации — без логико-семантических показателей типа следовательно, потому что, вызвать или обусловить, что также следует учитывать при анализе причинно-следственных отношений:
Пока Ермолай ходил за «простым» человеком, мне пришло в голову: не лучше ли мне самому съездить в Тулу? Во-первых, я, наученный опытом, плохо надеялся на Ермолая; я послал его однажды в город за покупками, он обещался исполнить все мои поручения в течение одного дня — и пропадал целую неделю, пропил все деньги и вернулся пеший — а поехал на беговых дрожках. Во-вторых, у меня был в Туле барышник знакомый; я мог купить у него лошадь на место охромевшего коренника. «Решенное дело! — подумал я. — Съезжу сам...»
И. С. Тургенев. Записки охотника
В классической риторике фигура мысли, состоящая в указании причин и мотивов происходящего, называется этиологией [греч. aiwXoyia < atria ‘причина’, Xoyog ‘речь’], или, в латинской терминологии, redditio
1 Cedarblom J., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 238.
2 Fearnside W. E., Holther W. B. Fallacy: The counterfeit of argument. Prentice-Hall, 1959. P. 155.
causae [‘приведение причин’]1. Разновидностями данной фигуры являются:
а) анангебн [греч. avayKaiov ‘необходимость’] — тактика, состоящая в пояснении совершенного крайней необходимостью или безвыходным положением2: «Да, мой подзащитный действительно совершил убийство, но совершил он его, защищая от бандита свою дочь»;
б) просапбдосис [греч. лрооалбЗошд ‘прибавление’] — приведение поясняющего каузального аргумента к каждому из ряда тезисов в высказываниях, как правило, построенных по принципу параллелизма. Квинтилиан приводит такой пример: Не боюсь обвинителя, ибо я невинен; не боюсь соперника, ибо я невинен; не надеюсь на консула, ибо он — Цицерон (Гай Антоний). Аквила Романус (3 в. н. э.) ограничивает использование просаподосиса пределами периода и считает, что эта фигура выражает негодование или скорбь3.
Древние говорили: «Respice finem» ‘Подумай, чем это может кончиться’. Каузальный тип демонстрации лежит в основе довода к следствию [лат. argumentum ad consequentiam, argumentum ex consequentiam ‘аргумент к последствиям’, ср. англ, argument from consequences], или аргумента к будущему [лат. argumentum exfuturo], когда просчитываются возможные результаты определенного происшествия, решения, действия или поступка:
Две лягушки, когда пересохло их болото, пустились искать, где бы поселиться. Пришли они к колодцу, и одна из них предложила, недолго думая, туда и прыгнуть. Но другая сказала: «А если и здесь вода пересохнет, как нам оттуда выбраться?» Басня учит нас не браться за дело, не подумав.
Эзоп. Лягушки
Рассмотрим каузальные типы паралогизма non sequitur, в латинской терминологической номенклатуре именуемые non causa pro causa [букв, ‘не причина вместо причины’], в английской — ложной причиной [англ, fallacy of false cause, questionable cause]. Август де Морган, имея в виду алогизм некоторых словесных переосмыслений, так описывает эту логическую ошибку:
Non causa pro causa. Эта ошибка состоит в придумывании обязательной связи там, где ее на самом деле нет. Таких случаев немало наблюдаем на примере языковых идиом, которые, впрочем, в действительности лишь преследуют выразительные цели, а не утверждают такие связи.
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 191 & 129.
2 Vide, e.g.: Murcia de la Liana F. Rhetoricorum. Tomus primus in duas partes diuisus. Matriti, 1619. P. 61.
3 Aquilae Romani. De figuris sententiarum et elocutionis liber // Rhetores latini minores. Lipsiae, 1863. P. 32.
Так, с тем чтобы выразить мысль о том, что дерево закрывает свет, мы говорим, что оно отбрасывает тень. Когда уровень бильярдного стола плохо отрегулирован, говорят, что одна из луз тянет шары1.
1. Post hoc ergo propter hoc [лат. ‘после этого, значит, вследствие этого’], или случайная корреляция [англ, coincidental correlation]2 — отождествление отношений следования и следствия, т. е. «умозаключение, в котором временная последовательность отождествляется с причинно-следственной»3 или «принятие каузальной связи, когда она не доказана»4. Открытие данного паралогизма принадлежит Аристотелю.
Ход мысли по схеме «post hoc ergo propter hoc» может привести, например, к выводу о том, что глобальное потепление напрямую зависит от количества морских разбойников, что наглядно представлено в следующей таблице:
Cum hoc ergo propter hoc
Post hoc ergo propter hoc лежит в основе многих примет и суеверий: Черная кошка перебежала дорогу — быть беде (по народным поверьям, ведьмы умеют превращаться в черных кошек). На вопрос, почему беда все-таки не случилась, отвечают (также с использованием post hoc): «А я трижды через левое плечо плюнул» (по народному поверью, слева
1 De Morgan A. Formal logic or the calculus of inference, necessary and probable. London, 1847. P. 268.
2 Cedarblom J., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 237.
3 Хазагеров T. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 104.
4 Freely A. J.} Steinberg D. L. Thinking for reasoned decision making. 10th ed. Wadsworth, 2000. P. 178—179.
стоит черт, справа — Бог) или «А я перекрестился» или «А я за пуговицу держался» (раньше пуговицы пришивались крестообразными стежками — так называемым «крестиком»). Некоторые из суеверий этого типа связаны с определенным местом (например, Бермудским треугольником), числом (12, 13) или временем:
Что они ни делают,
Не идут дела:
Видно, в понедельник их Мама родила.
Такой способ мышления и такую аргументацию в англо-американской традиции называют суеверными, или предрассудочными [англ, superstitious thinking, superstitious reasoning]. Как известно, вера в post hoc основана на случайных совпадениях1. Типовой разновидностью данной ошибки является вера лиц, страдающих хроническими болезнями (артритом, ревматизмом, головными болями и т. д.) в силу различного рода нетрадиционных средств: гербалайфа, медного или циркониевого браслета и проч. Боль приходит и отступает сама по себе, больному же кажется, что ослабить ее помог именно браслет2.
Видом post hoc ergo propter hoc является так называемая апофения [греч. wiocpaiva) ‘показываю, предъявляю, провозглашаю’] — увязывание причинно-следственными отношениями фактов, которые такими отношениями не только связаны, но даже и быть связаны, с точки зрения здравого смысла, никак не могут. В специальной литературе в качестве хрестоматийного приводится следующий случай апофении:
Вскоре после того, как его сын совершил самоубийство, священник Дж. А. Пайк (1913—1969) начал всюду — в остановившихся часах, в скрещениях карандашей на письменном столе или открыток, упавших на пол, и образовавших тот же угол, что и стрелки часов — видеть время, когда сын сделал роковой выстрел3.
Стимулами апофении обычно являются стресс, психическое расстройство, нерешительность (в таких случаях мы подбрасываем монету: орел или решка?). На апофении основаны астрология, каббала, различные виды гадания (на бобах, на картах, на кофейной гуще, по ладони и т. д.), гороскопы, а также стремление отыскать в древних текстах (например, Мишеля де Нотрдама, или Нострадамуса) предсказания актуальных событий.
1 Damer Т. Е. Attacking faulty reasoning. A practical guide to fallacy-free arguments. 3rd ed. Wadsworth, 1995. P. 131—132.
2 Данная ошибка под именем regressive fallacy была описана в кн.: Gilovich Th. How we know what isn’t so. The fallibility of human reason in everyday life. New York, 1993. P. 26.
3 Christopher M. Mediums, mystics and the occult. Crowell, 1975. P. 139.
В западной риторической традиции обращение в случае нерешительности к астрологическому прогнозу или гаданию именуется уловкой самоутверждения [англ, fallacy of personal validation]1. И действительно: когда мы колеблемся, когда мы не уверены в своих решениях, пророчество укрепляет и подтверждает одно из них и тем самым придает нам и решительность, и уверенность, и именно эта вера, вселенная в нас пророком, помогает затем преодолеть все препятствия, решить все наши проблемы. Основной принцип гадалки, астролога, мистика: «Скажи им то, что они хотят услышать!»2 Посмотрим, что хотят услышать люди, отпраздновавшие Новый год и отдыхающие (или приходящие в себя) во время рождественских каникул:
Общий гороскоп на сегодня, 4 января 2017 года
Четверг будет самым пассивным днем на этой неделе, никаких важных событий не ожидается, поэтому лучше не строить на него особенных планов. Мы будем заниматься домом, семьей, своим внутренним миром. Сегодня Луна отдыхает, поэтому у нас будет расслабленное настроение. Многим не захочется уходить далеко от дома, даже в магазины будут реже завозить новые товары и продукты, покупками сегодня не стоит заниматься. Утром Венера перемещается в знак Водолея, поэтому могут появиться известия от хороших друзей, подруг, вечером нам захочется встретиться с кем-то из хороших знакомых. День будет развиваться без всякой спешки, можно, не торопясь, заниматься тем, к чему лежит душа, во всем прислушиваться к своей интуиции. Деловые предложения сейчас не актуальны, поэтому к любой информации не стоит относиться серьезно. Скорее всего, мы будем осмыслять события вчерашнего дня, искать в себе ответы на волнующие нас вопросы. После полуночи Луна конфликтует с Венерой, поэтому лучше не обсуждать важных вопросов о любви и дружбе, отношения с женщинами или чье-то самочувствие может несколько ухудшиться.
Утверждения в форме post hoc уязвимы с точки зрения логики. Пример опровержения одного из таких утверждений в бытовой аргументации:
— Б. умер после этой министерской проверки, будь она неладна.
— А вы не считаете, что это просто совпадение?
Тем не менее, доводы, построенные на этой технике, активно используются даже в серьезной и вполне официальной аргументации. Сьюзен Бауэр и Джесси Уайз разбирают в своем пособии следующий случай применения данного приема в политическом дискурсе («in politics»):
1 Forer В. R. The fallacy of personal validation: a classroom demonstration of gullibility // Journal of Abnormal Psychology. Vol. 44. 1949. P. 118—121.
2 Steiner R. A. Don’t get taken! How to protect yourself. Wide-Awake Books, 1989. P. 21.
Посылка А: Я был избран в 1997 году.
Посылка В: Экономический подъем начался в 1998 году.
Вывод: Моя политика привела к экономическому росту1.
Разновидностью post hoc является довод игрока [англ, gambler’s argument] и соответствующий ему паралогизм игрока [англ, gambler’s fallacy] — уверенность в том, что при подбрасывании монеты после «решки» обязательно выпадет «орел», что если на колесе рулетки долго не было «зеро» (нулевого очка), то именно на него надо делать ставку, что если долго не было катастрофы, то она скоро произойдет2. Такая уверенность основывается, а нередко и паразитирует на законе вероятности, а также на различного рода статистических совпадениях, демонстрируя «взаимосвязь между случаем и вероятностью» («relation between sample size and variability»)3. Так, вероятность выпадения «решки» при подбрасывании монеты составляет 50 %; по идее, возможность совпадения каждый раз должна уменьшаться вдвое:
1/2 х 1/2 х 1/2 х 1/2 х 1/2 х 1/2 х 1/2 х 1/2 х 1/2 х 1/2 х = = 1/1024
Именно так полагают и именно в этом убеждают публику владельцы казино и авторы их рекламных сайтов4. Однако на самом деле и после двух, и после пяти, и даже после десяти «решек» подряд вероятность выпадения «орла» продолжает составлять 50 %, а не 0,1 % («1/1024») — вне зависимости от предыдущих случаев, т. е. независимо от того, что было в прошлом5.
2. Довод к незнанию [лат. argumentum ad ignoratiam или argumentum ex ignoratione ‘довод, рассчитанный на неосведомленность собеседника’, от ignoratio ‘незнание, неведение’], именуемый также негативным доказательством [англ, negative evidence], основан на том допущении, что «тезис истинен до тех пор, пока не доказана его ложность»6, т. е. никто не знает опровергающих его фактов (отсюда — еще одно обозначение довода к незнанию в английском языке: the lack-of-knowledge inference).
1 Bauer S. W., Wise J. The well-trained mind. A guide to classical education at home. Revised and updated edition. W. W. Norton & Company, 2004. P. 244 (гл. 14. Snow White Was Irrational).
2 См. раздел «Gambler’s Fallacy» в кн.: Hacking I. An introduction to probability and inductive logic. Desk examination edition. Cambridge Univ. Press, 2001. P. 23—37.
3 Riniolo T. C., Schmidt L. A. Demonstrating the gambler’s fallacy in an introductory statistics class // Teaching of psychology. 1999. Vol. 26. № 3. P. 198.
4 Например: Exposing the gambler’s fallacy // http://vegasclick.com/gambling/fallacy. html
5 Stein E. Without good reason. The rationality debate in philosophy and cognitive science. Clarendon Press, 1997. P. 143; Graham A. Developing thinking in statistics. SAGE Publications, 2006. P. 57.
6 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 192.
В этом случае «требуют, чтобы противник либо принял представляемое ему доказательство, либо дал другое, лучшее»1.
Данная логическая уловка в качестве аргумента использует факт отсутствия каких бы то ни было аргументов, тем самым вступая в противоречие с формулой римского права «Ignoratio non est argumentum» ‘Незнание не есть довод’. Нехватка либо отсутствие доказательств также не может считаться доказательством. Характеризуя «Книгу о Библии», написанную советским ученым И. А. Крывелевым, богослов Руслан Хазарзар пишет:
Работа И. А. Крывелева — яркий образчик творчества периода советского атеизма. Поэтому я рекомендую библеистам и историками религии осторожно относиться к данным этой книги, во многом направленной против «буржуазных» исследований. Прежде всего следует отметить, что автор проводит генеральную линию мифологической школы, представляя Иисуса мифологическим персонажем. Отсюда и поздняя датировка основных книг Нового завета — датировка, которая уже в период опубликования книги (1958 г.) опровергнута археологическими находками. Показательно, что в работе Крывелева об этих находках не сказано ни слова, в частности, об обнаруженном в 1920 году папирусе [= софизм изъятия. —В. М.]. Именно мифологическая идеология в отношении личности Основателя христианства и заставляет автора данной работы пренебрегать законами логики и из невозможности доказательства историчности Иисуса выводить истинность тезиса о мифологичности данного персонажа — весьма распространенная ошибка, известная в логике под именем argumentum ad. ignoratiam. С равным успехом можно утверждать мифичность Сократа [= reductio ad absurdum. —В. М.].
Этот прием софистической аргументации был открыт, терминологически обозначен и описан английским философом Джоном Локком (1632—1704) в трактате «Опыт о человеческом разуме»2. Доказательство с использованием довода ad ignoratiam строится по следующим двум моделям3:
А. Как прием опровержения: «Аргументы, подтверждающие данный тезис, отсутствуют. Следовательно, этот тезис неверен». С помощью данной модели можно опровергнуть любую гипотезу — к примеру, тезис о существовании иных цивилизаций в космосе. Однако без гипотез и предположений не может существовать ни одна наука.
1 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. 1703—1704// Соч. в 4 т. T. 2. М., 1983. С. 507.
2 Hamblin Ch. L. Fallacies. London, 1970. P. 159—160.
3 См., в частности: Engel S. M. With good reason. An introduction to informal fallacies. 5th ed. Bedford, 1994. P. 227—229; Krabbe E. Appeal to ignorance // Fallacies. Classical and contemporary readings / ed. H. V. Hanson & R. C. Pinto. Pennsylvania State Univ. Press, 1995. P. 251—264; Walton D. N. Arguments from Ignorance. Pennsylvania State Univ. Press, 1996. 313 p.
Профессор Калифорнийского университета Герберт Шиллер пишет: «В науке не существует “фактов”, а есть лишь бесконечность возможных вариантов, из которых нужно сделать выбор, а выбор того или иного варианта не может не определяться гипотезами выбирающего»1. При выборе, конечно, возможны ошибки, однако ошибка — это еще не лженаука и не псевдонаука. «Лженаука — это непризнание ошибок. Можно сказать, что ошибки — диалектический способ поиска истины. Никогда не надо преувеличивать их вред и уменьшать их пользу»2. Таким образом, из отсутствия аргументов, подтверждающих гипотетический тезис, вытекает лишь необходимость их поиска, а не ложность тезиса: «Опасность аргумента к незнанию состоит в том, что, доказывая определенный тезис, мы можем потерпеть неудачу. Однако из этого не обязательно следует, что наш тезис ложен»3. Более того: даже из ошибочности гипотезы вытекает лишь необходимость поиска новой гипотезы.
Б. Как прием доказательства: «Аргументы, опровергающие данный тезис, отсутствуют. Следовательно, этот тезис правилен». Частные реализации данной схемы убеждения: «Русалки существуют, поскольку до сих пор никто не смог доказать обратное», «Доказательств отсутствия динозавра в Лохнесском озере нет. Следовательно, этот динозавр там обитает». Данным способом можно аргументировать справедливость любого обвинения, любой клеветы, с успехом доказать существование бессмертия, жизни после смерти, полтергейста и паранормальных явлений, а также домовых, лешего в соседнем лесу, ведьмы в педагогическом коллективе и проч. Видный американский философ и просветитель Мортимер Адлер (1902—2001) совершенно правильно отмечает: «Любая утвердительная экзистенциальная пропозиция может быть доказана, однако негативная экзистенциальная пропозиция, т. е. такая, которая отрицает существование какого-либо объекта, доказана быть не может»4. Используя анализируемую разновидность данного приема в споре, аргументатор тем самым снимают с себя бремя доказательства и перемещает его на противника5. Данная тактика применяется по следующей схеме:
Преподаватель. Вы пользуетесь шпаргалкой!
Студент (пряча листок). Докажите, что пользовался!
Преподаватель. Докажите, что не пользовались!
1 Шиллер Г. Манипуляторы сознанием. М., 1980. С. 136.
2 Капица П. Л. Приглашение к спору // Юность. 1967. № 1. С. 80.
3 Walton D. N. Logical dialogue-games and fallacies. University Press of America, 1984. P. 19.
4 Adler M. J. How to think about the great ideas: from the great books of western civilization. Open Court Publishing, 2007. P. 504—505.
5 Krabbe E. Appeal to Ignorance // Fallacies. Classical and contemporary readings. Pennsylvania State Univ. Press, 1995. P. 254—257.
Хрестоматийным примером применения рассмотренной аргумен-тативной модели является знаменитое дело Маккарти. Состояло оно в пристрастном расследовании серии обвинений, выдвинутых в начале 50-х годов XX века сенатором Джозефом Маккарти против ряда американских политиков. Сенатор обвинил более восьмидесяти чиновников Госдепартамента в сотрудничестве с коммунистами лишь на том основании, что в его распоряжении нет свидетельств противоположного. Сороковое дело, инициированное Дж. Маккарти, началось со следующего заявления сенатора: «У меня нет информации по данному поводу за исключением общего заключения ФБР о том, что в их архивах нет ничего, что могло бы опровергнуть его связи с коммунистами»1. Дело Маккарти, грубо нарушившее презумпцию невиновности, положило начало так называемой «охоте на ведьм» (так называлась травля левых партий в США), росту напряженности в отношениях со странами социалистического лагеря (в первую очередь СССР и Кубой) и холодной войне.
В обоих рассмотренных случаях истинность тезиса вытекает только из незнания аргументов «за» или «против». Следовательно, отсутствие довода не есть довод. Незнание фактов не означает того, что их нет, а «недостаток доказательств не является доказательством»2. Михаил Папагианнис, астроном из Бостонского университета, выразил эту мысль в форме хиастического каламбура: «Отсутствие доказательства не является доказательством отсутствия»3. Следовательно, некоторые факты (в определенных обстоятельствах, при наличии определенных подозрений или опасений) необходимо признать возможными.
Нам представляется, что аргумент к незнанию, с тем чтобы не возникало ошибки или софизма non sequitur, должен постулировать не истинность или ложность тезиса, а лишь его возможность. В этом случае данный довод может быть полезен для сохранения определенной мысли на правах гипотезы4, а также как прием предосторожности или как защитная мера. К примеру, при отсутствии доказательств того, что огнестрельное оружие не заряжено, с ним обращаются как с заряженным: «Если кто-то дает вам ружье и вы не знаете, заряжено оно или нет, то лучше исходить из того предположения, что оно заряжено»5.
1 Walton D. N. The appeal to ignorance, or argumentum ad ignorantiam // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 13. 1999. P. 367.
2 Davis J. W. Philosophical logic. Dordrecht, 1969. P. 59.
3 Adler J. E. Open minds and the argument from ignorance // Skeptical inquirer. Vol. 22. 1998. № 1. P. 83.
4 Д. Уолтон предупреждает об опасности использования данного довода в качестве «позитивного доказательства» гипотез: «The danger inherent in the use of arguments from ignorance is that such an argument might discourage us from going ahead to look for positive evidence to prove a hypothesis» (Walton D. N. Arguments from ignorance. Pennsylvania State Univ. Press, 1996. P. 2).
5 Walton D. N. Logical dialogue-games and fallacies. University Press of America, 1984. P. 23; Walton D. N. Arguments from ignorance. P. 86.
При отсутствии доказательств того, что Иванов — взяточник, с ним обращаются, в соответствии с презумпцией невиновности1, как с честным человеком. Таким образом, сфера действия довода ad ignoratiam распространяется на возможное, а не на истинное; смена модальности превращает этот прием в логическую уловку.
Разновидностью довода к незнанию считается argumentum ex silentio [лат. ‘довод из умолчания’], argumentum ad silencium [лат. ‘довод к молчанию’] или argumentum a silentio, argumentum ad quietem [лат. ‘довод к молчанию’, букв, ‘к тишине’], или argumentum ex absentia [лат. ‘довод к отсутствию’] — доказательство отсутствия определенного феномена, основанное на отсутствии фактов, подтверждающих существование данного феномена2. Вывод делается по формуле «а nescire ad non esse» [лат. ‘от незнания к отсутствию’]. Приведем пример из археологии. В надписях на могилах римских солдат, погибших на поле боя, ничего не говорится (умалчивается) о наградах, которые были ими получены за этот бой. Отсюда делается академически осторожный вывод ex silentio о том, что посмертные награждения у римлян, скорее всего, приняты не были3. Еще один пример использования этой же аргумен-тативной тактики:
Во многих древних списках имя Владимира отсутствует. Упоминаются Кирик и Улита, упоминаются отцы IV Вселенского Собора, но князя Владимира нет. Вот последний argumentum ex silentio, который убедительно показывает, что не только в 1240 году, но и в 1263-м и позже канонизации еще не произошло. Мы вынуждены отодвинуть дату канонизации еще дальше за 1263 год.
Георгий Федотов. Канонизация св. Владимира
Довод к молчанию широко известен в судопроизводстве. Потерпевший молчит, не написал или даже написал, однако затем почему-то забрал свое заявление, значит ex silentio нет повода для возбуждения уголовного дела. Свидетель тоже молчит: моя хата с краю, я ничего не знаю. Участковый милиционер: «Жалоб от населения нет, значит все в порядке». Вот как характеризует довод к молчанию адвокат А. А. Куприянов в своей речи в защиту сотрудников МВД, машина которых столкнулась с автомобилем обвиняемого:
1 Презумпция [лат. praesumptio ‘предположение’] — в юриспруденции: признание факта юридически достоверным, пока не будет доказано обратное. Приведем знаменитую максиму римского права: «Nemo praesumitur malus» ‘Никто не обвиняется без оснований’ (Emanuel L. Latin for lawyers. Aspen Publishers, 1999. P. 247). Таким образом, презумпция невиновности основана на доводе ad ignorantiam.
2 Spanoghe А. М. Recherches sur la valeur theorique d’un «argumentum ex absentia» en linguistique contemporaine // Sciences cognitives, linguistique et intelligence artificielle. Vol. 19. De la linguistique de corpus a la relation «partie / tout». Strasbourg, 2005. P. 107— 108.
3 Walton D. N. The Appeal to Ignorance. P. 372.
После анализа прошедшего судебного следствия стал совершенно понятен неожиданный отказ обвиняемого от дачи показаний, в форме экстраординарного, категорического отказа от дачи ответов на какие-либо вопросы суда, прокурора, потерпевшего и других участников процесса. Это, конечно, вынужденная, крайняя мера стороны защиты; редчайшая в процессах по ДТП. В процессах о неумышленных преступлениях подсудимый, не признающий вины, казалось бы, есть лицо самое заинтересованное в том, чтобы ответить на любой вопрос суда. Ведь иначе суд фактически лишается возможности дополнительно обосновать в приговоре путаные и противоречивые доводы защиты. Тем не менее позиция ухода подсудимого «в отказ» сегодня стратегически верна, так как к концу второго судебного процесса, когда повторно были досконально по несколько раз проверены все версии сторон, стало окончательно ясно, что при любой версии произошедшего подсудимый оказывается виновен. В его оправдание сегодня нет юридической позиции, поэтому и возник этот отказ от дачи показаний.
Источник: http://www.advocat.apparel.ru/2006_f_rech.html
В программе «Федеральный судья» (05.02.2007) был описан случай, когда обвиняемый молчал, упорно отказываясь от дачи показаний, мотивируя свою позицию тем, что он уже один раз отсидел по ложному оговору и потому не верит ни суду, ни следствию, и что его все равно посадят. Однако адвокату удалось доказать его абсолютную непричастность к преступлению. Как видим, молчание подсудимого ни о чем не говорит. Говорить должны факты.
Общеизвестны примеры и факты использования аргументации ad silencium и в политике. Вспомним знаменитую сцену из трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов»:
Один из народа. Брат да сестра! бедные дети, что пташки в клетке. Другой. Есть о ком жалеть? Проклятое племя!
Первый. Отец был злодей, а детки невинны.
Другой. Яблоко от яблони недалеко падает.
Ксения. Братец, братец, кажется, к нам бояре идут.
Феодор. Это Голицын, Мосальский. Другие мне незнакомы.
Ксения. Ах, братец, сердце замирает.
Голицын, Мосальский, Молчанов и Шерефединов. За ними трое стрельцов.
Народ. Расступитесь, расступитесь. Бояре идут.
Они входят в дом.
Один из народа. Зачем они пришли?
Другой. А верно, приводить к присяге Феодора Годунова.
Третий. В самом деле? — слышишь, какой в доме шум! Тревога, дерутся...
Народ. Слышишь? визг! — это женский голос — взойдем! — Двери заперты — крики замолкли.
Отворяются двери. Мосальский является на крыльце.
Мосальский. Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы.
Народ в ужасе молчит.
Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович! Народ безмолвствует.
КОНЕЦ
Слова «народ безмолвствует» стали крылатыми. Означает ли молчание народа, что в государстве все благополучно?
3. Довод к расточительству [калька франц, argument du gaspillage, ср. англ, argument from waste] состоит в следующем умозаключении: «Дело начато, в него вложено много сил и много средств; если его бросить, то, значит, силы и средства были растрачены впустую; следовательно, надо продолжать и довести дело до конца»1. Между тем иногда следует вовремя остановиться, признав свою ошибку, например невозможность построения социализма, финансирование «мировой революции», утопичность идеи коммунизма и проч. Упорство в реализации бредовой идеи может привести к неприятностям:
Молочные братья изредка важно переглядывались и принимались пилить с новой силой. В утренней тишине слышались только посвистывание сусликов и скрежетание нагревшихся ножовок.
— Что такое! — сказал вдруг Балаганов, переставая работать. — Три часа уже пилю, а оно все еще не золотое.
Паниковский не ответил. Он уже все понял и последние полчаса водил ножовкой только для виду.
— Ну-с, попилим еще! — бодро сказал рыжеволосый Шура.
— Конечно, надо пилить, — заметил Паниковский, стараясь оттянуть страшный час расплаты. Он закрыл лицо ладонью и сквозь растопыренные пальцы смотрел на мерно двигавшуюся широкую спину Балаганова.
— Ничего не понимаю! — сказал Шура, допилив до конца и разнимая гирю на две яблочные половины. — Это не золото!
—Пилите, Шура, пилите, — пролепетал Паниковский. Но Балаганов, держа в каждой руке по чугунному полушарию, стал медленно подходить к нарушителю конвенции.
— Не подходите ко мне с этим железом! — завизжал Паниковский, отбегая в сторону. — Я вас презираю!
Но тут Шура размахнулся и, застонав от натуги, метнул в интригана обломок гири. Услышав над своей головой свист снаряда, интриган лег на землю.
Схватка уполномоченного с курьером была непродолжительна. Разозлившийся Балаганов сперва с наслаждением топтал манишку, а потом приступил к ее собственнику. Нанося удары, Шура приговаривал:
— Кто выдумал эти гири? Кто растратил казенные деньги? Кто Бендера ругал?
И. Ильф, Е. Петров. Золотой теленок
1 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 299; Walton D. N. Argument schemes for presumptive reasoning. New Jersey, 1996. P. 80—83.
«Пилите, Шура, пилите!» — эти слова Михаила Самуэльевича давно стали крылатыми. Неумение или нежелание своевременно признать свою ошибку или свой просчет, достойное лучшего применения упорство в продолжении провального, оказавшегося безнадежным предприятия (войны во Вьетнаме — для США, войны в Афганистане — для СССР, производства убыточных самолетов системы «Конкорд» — для Франции и Великобритании) приводит только к дальнейшему ухудшению ситуации. Слабость характера, неспособность вовремя отказаться от ошибочного решения, боязнь «потерять лицо», в частности так называемый синдром Конкорда [англ. Concorde effect, Concorde fallacy], могут оказаться роковыми не только для принявшего решение лица, но и для фирмы, а порой даже для целой страны1.
7.4.1.2. Квалитативная демонстрация и non sequitur квалитативного типа
Квалитативная, или симптоматическая2 демонстрация опирается на признаки, качества или отношения объектов: «Судя по акценту и одежде, это житель Украины (Молдавии, Грузии, Узбекистана)»; в форме логогрифа: «Amicus cognoscitur amore, more, ore, re» ‘Друг познается по любви, нраву, речам, делам’. В данном случае ход мысли идет, используя выражение средневековой логики, «ab exterioribus ad interiora» [лат. ‘от внешнего к внутреннему’]. И аргументацию, основанную на данном типе демонстрации, и соответствующие доводы иногда также называют симптоматическими [франц. Vargumentation symptomatique]. Пример использования такой аргументации находим в басне Эзопа «Лисица и петух»:
Лисица и крокодил спорили, кто знатней. Много наговорил крокодил о славе своих предков и, наконец, заявил, что праотцы его были гимна-стиархами. Лисица на это ответила: «И не говори! даже по шкуре твоей видно [симптоматический довод], как усердно ты трудился в гимнасии [вывод, выраженный антифразисом]». Так действительность всегда изобличает лжецов.
В научном или художественном описании симптоматическая аргументация нередко бывает развернутой:
Как-то вечером, облокотись на юте о гакаборт, я наблюдал за весьма странным, одиноким облаком, видневшимся к норд-весту. Оно заслуживало внимания как из-за своего цвета, так и оттого, что было пер
1 Carroll R. Т. The skeptic’s dictionary. A collection of strange beliefs, amusing deceptions, and dangerous delusions. Wiley, 2003 (словарная статья «Sunk-cost fallacy»); Arkes H. R., Ayton P. The sunk cost and Concorde effects: are humans less rational than lower animals? // Psychological bulletin. Vol. 125. 1999. 591—600.
2 Еемерен Ф., Гроотендорст Р.,Хенкеманс Ф. Аргументация: анализ, проверка и представление. СПб., 2002. С. 67.
вым, увиденным нами после отплытия из Батавии. Я внимательно следил за облаком вплоть до заката, когда оно внезапно распространилось к востоку и западу, опоясав горизонт тонкой полоской тумана и приняв вид длинного и низкого побережья. Вскоре затем мое внимание привлек багровый цвет луны и совсем особый характер моря. С этим последним происходили какие-то быстрые перемены, а вода казалась необычайно прозрачной. Я мог отчетливо видеть дно и все же, бросив лот, обнаружил под кораблем пятнадцать фадомов 5 глубины. Воздух стал теперь нестерпимо горячим и наполнился спиральными струйками испарений, вроде тех, что поднимаются над раскаленным железом. С наступлением ночи замерло малейшее дуновение ветра, и невозможно было представить себе более полный штиль. Свеча горела на полуюте совершенно ровным пламенем, а длинный волос, зажатый между большим и указательным пальцами, свисал без малейшего движения. Однако капитан заявил, что не видит никакого признака опасности и приказал свернуть паруса и бросить якорь, так как корабль сносило к берегу. На вахту никого не поставили, и матросы, преимущественно малайцы, спокойно разлеглись на палубе. Я спустился вниз, отнюдь не освободясь от серьезного предчувствия беды. И в самом деле, все приметы предвещали самум [курсив наш. —В. М.]».
Э. А. По
Отсутствие чего-либо как симптом или предвестие определенного явления именуется argumentum ad penuria [лат. ‘довод к нехватке, недостаче’]1.
Определенную значимость для построения квалитативной демонстрации имеют конверсивы — пары имен, называющие одно и то же отношение, но с разных точек зрения: «Эверест выше Монблана» / «Монблан ниже Эвереста», «Иван — сын Петра» / «Петр — отец Ивана». Вывод, основанный на использовании конверсии, в логике именуется обращением отношения. Г. В. Лейбниц приводит следующий пример: «Если Давид есть отец Соломона, то, несомненно, Соломон есть сын Давида». Квалитативная демонстрация нередко опирается на причинно-следственную, поскольку, к примеру, связь явления и его симптомов имеет причинно-следственный характер.
Рассмотрим основные разновидности non sequitur квалификатив-ного типа.
1. Софизм и ошибка cum hoc ergo propter hoc [лат. ‘с этим — значит вследствие этого’]2: например, считается, что карлики и горбуны злы и завистливы, рыжие — агрессивны, толстяки — добродушны, что наличие определенной фамилии дает право на ту или иную должность или звание и т. д. Приведем начало одной сатирической сказки:
1 Источник данного термина: Nielsen J. N. Variations on the theme of life. Trafford Publishing, 2006. P. 9.
2 Fischer D. H. Historians’ fallacies. Toward a logic of historical thought. Harper & Row, 1970. P. 167.
Приходит мужичок в одно селение и видит — толпа, и спрашивает:
— Что это у вас за толпа?
— А нет, — говорят, — у нас в приходе попа! Был отец Пахом, да унесло прахом.
— Так я, — говорит, — братцы, Пахом!
— Коли ты Пахом, так будь же у нас попом!
Как говорится, Федот, да не тот, однако, как видим, уловка помогла получить доходное место. Пример дидактического использования этой же уловки: «Мальчишке-болтуну он [Зенон из Кития. — В. М.] сказал: “У нас для того два уха и один рот, чтобы мы больше слушали и меньше говорили”»1.
2. Argumentum ad novitatem (вариант: ad novitarri) [лат. ‘аргумент к новизне’, англ, appeal to novelty, appeal to the new, newer is better]: «Это новая модель (идея, вещь, технология, методика), следовательно, она лучше». До проверки такие утверждения преждевременны.
Противоположной тактикой считается argumentum ad antiquitatem (вариант: ad antiquitam) [лат. ‘аргумент к старине’], или хронологический снобизм [англ, chronological snobbery, argue by clock, argument from elitism]. Доказывая устарелость некоторых библейских предписаний, советский философ пишет:
Книга Левит целиком посвящена всевозможным обрядовым инструкциям и наставлениям. Многообразие и детальность этих инструкций удивительны. Главное место среди них занимают наставления, относящиеся к богослужению и культу: каких животных приносить в жертву и в каких случаях жизни — когда необходимо жертвовать козу, когда козла, когда барана, овцу, голубей, быка (тельца) и т. д. На большем количестве страниц даются точные указания по поводу того, как совершать самый обряд жертвоприношения, причем это говорится по поводу каждого из видов жертвы. Например, по поводу «мирной» жертвы, т. е. жертвы, приносимой не во искупление совершенного греха, а просто для того, чтобы ладить с богом, говорится так: «И возложит руку свою на голову жертвы своей, и заколет ее пред скиниею собрания, и сыны Аароновы (т. е. жрецы. — И. К.) покропят кровью ее на жертвенник со всех сторон. И пусть принесет из мирной жертвы в жертву господу тук ее, весь курдюк, отрезав его по самую хребтовую кость, и тук, покрывающий внутренности, и весь тук, который на внутренностях, и обе почки и тук, который на них, который на стегнах, и сальник, который на печени; с почками он отделит это» (Левит, гл. III, ст. 8—10). В данном случае в «мирную» жертву приносится овца. Если в жертву приносят козу, то процедура другая, и она тоже расписывается со всеми подробностями. Признаться, мы не испытываем большого удовольствия, воспроизводя эти инструкции, но делаем это для того, чтобы дать людям, которые никогда не читали Библии, представление о ее действительном содержании.
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 306.
Далее следуют подробные гигиенические предписания: как должна вести себя женщина после родов, в случае непрекращающегося кровотечения; как распознавать и лечить проказу, лишаи, паршу и прочие кожные болезни. Многие из этих предписаний отражают накоплявшуюся веками народную мудрость и сами по себе довольно целесообразны. Таково, например, предписание изолировать прокаженных и некоторые другие. Но на всех этих санитарно-гигиенических предписаниях, конечно, лежит печать того отдаленного времени, когда они возникали, в них много наивного и совершенно неправильного; например, появление на стене жилища так называемого стенного грибка рассматривается как «заболевание» дома проказой.
И. А. Крывелев. Книга о Библии
Примеры из бытовой аргументации: «Это техника вчерашнего дня», «Идеи и методы времен очаковских и покоренья Крыма», «Ему скоро восемьдесят лет стукнет, какие у него могут быть идеи?» Некоторую уязвимость данного довода демонстрирует пословица Старый конь борозды не испортит. В этом же убеждает и следующая басня:
С горшками шел Обоз, И надобно с крутой горы спускаться. Вот, на горе других оставя дожидаться, Хозяин стал сводить легонько первый воз. Конь добрый на крестце почти его понес, Катиться возу не давая;
А лошадь сверху, молодая, Ругает бедного коня за каждый шаг «Ай, конь хваленый, то-то диво! Смотрите: лепится, как рак;
Вот чуть не зацепил за камень; косо! криво!
Смелее! Вот толчок опять.
А тут бы влево лишь принять.
Какой осел! Добро бы было в гору
Или в ночную пору, — А то и под гору, и днем! Смотреть, так выйдешь из терпенья! Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья! Гляди-тко нас, как мы махнем!
Не бойсь, минуты не потратим, И возик свой мы не свезем, а скатим!» Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь, Тронулася лошадка с возом в путь;
Но, только под гору она перевалилась, Воз начал напирать, телега раскатилась; Коня толкает взад, коня кидает вбок; Пустился конь со всех четырех ног На славу;
По камням, рытвинам пошли толчки,
Скачки,
Левей, левей, и с возом — бух в канаву!
Прошей, хозяйские горшки!
И. А. Крылов. Обоз
Довод ad antiquitatem успешно применяется к цифровым данным и статистическим подсчетам: «Это данные прошлого года. Они уже устарели».
3. Argumentum ad Lazarum [по имени ветхозаветного нищего Лазаря, ср. англ, appeal to poverty ‘довод к бедности’] — мысль о том,
что бедняк всегда более справедлив и добродетелен, чем богач. Этот довод лежит в основе многих народных сказок.
4. Argumentum ad naturam [ср. англ, naturalistic fallacy1] соответствует русской максиме «Что естественно, то не безобразно», которая может послужить оправданием любой поведенческой вольности, разгула естественных инстинктов, сближающих поведение человека с поведением животного. Нацисты утверждали, что практиковавшееся ими уничтожение психически больных людей соответствует закону естественного отбора, что война — это естественное состояние человечества. Однако из того, что по своему устройству и основным инстинктам мы похожи на животных и насекомых, вовсе не следует, что мы должны вести себя подобно насекомым. Сфера действия довода ad naturam ограничивается этикой и моралью.
7.4.1.З. Таксономическая демонстрация и non sequitur таксономического типа
Таксономическая демонстрация опирается на родовидовые связи. Известно, что свойства, присущие роду, обязательно принадлежат и соответствующему виду. Эксплуатация данной аксиомы лежит в основе силлогизма [греч. овХХоуюцод ‘умозаключение, рассуждение’] — приема логической аргументации, который представляет собой умозаключение, состоящее из трех суждений: двух посылок и вытекающего из них вывода. Например: «Любое млекопитающее теплокровно (1). Любой кит теплокровен (2). Следовательно, кит — это млекопитающее (З)»2. Силлогизм используется, в частности, при решении вопроса о том, обладает ли данный объект определенным свойством. Решим, к примеру, следующий вопрос: «Проводит ли ртуть электрический ток?» Силлогизм строится в три этапа: а) на наличие соответствующего свойства проверяется ближайшее родовое понятие: «Все металлы проводят электрический ток»; б) видовое понятие подводится под это ближайшее родовое, чему служит так называемая таксономическая конструкция [греч. та^и; ‘расположение по порядку’ + vopog ‘закон’]: «Ртуть — это металл»; в) из приведенных двух аргументов делается вывод: «Ртуть проводит электрический ток» (свойство рода переносится на соответствующий вид).
Первый аргумент силлогизма именуется большей посылкой, второй — меньшей посылкой, например: «Все четырехугольники имеют четыре стороны» (большая посылка), «квадрат — это четырехугольник» (меньшая посылка), следовательно, «квадрат имеет четыре стороны» (вывод); «Все люди смертны» (большая посылка), «все греки — люди»
1 Данный софизм был впервые описан в кн.: Moore G. Е. Principia Ethica. London, 1903. Р. 53—54.
2 Inch Е. S., Warnick В. Critical thinking and communication. The use of reason in argument. 4th ed. Allyn & Bacon, 2001. P. 36.
(меньшая посылка); следовательно, «все греки смертны» (вывод). Большая посылка силлогизма содержит предикат вывода, меньшая — его субъект.
Большая посылка силлогизма должна представлять собой истинное положение, в противном случае вывод окажется ложным: «Все цыгане хорошо танцуют. Сережа цыган. Значит он хорошо танцует». Большая посылка «Все цыгане хорошо танцуют» содержит поспешное обобщение, следовательно, неправилен здесь и вывод. Если силлогизм содержит две большие посылки, вывод будет абсурден: «Каждый кот — это животное. И каждая собака — тоже животное. Значит каждый кот — это собака».
Силлогизм обязательно включает три и только три термина, не больше и не меньше, например: 1) люди, 2) греки, 3) смертны. Ошибочный ввод четвертого термина именуется учетверением терминов [лат. quaternio terminorum]; феномен учетверения открыт Аристотелем. Учетверение (ошибка или софизм) может быть незаметно ввиду двусмысленности одного из трех терминов: «Все люди — животные, а все греки — люди. Следовательно, все греки — это животные». Софизм подобного типа был составлен Секстом Эмпириком с тем, чтобы доказать несостоятельность силлогизма как приема точного доказательства, однако на самом деле (что до сих пор не было замечено ни современными учеными1, ни, по-видимому, самим Секстом Эмпириком) он эксплуатирует возможность использования зоологического термина животное не только в прямом, но и в оценочно-метафорическом смысле, а значит, содержит учетверение:
Каждый человек — животное.
Сократ — человек.
Следовательно, Сократ — животное.
Софизм (в первом случае обидный для греков, во втором — для Сократа) скрывается за эквивокацией2, так как слово животное используется здесь в двух значениях: 1) в терминологическом: все люди в биологическом смысле являются животными, однако это значение реализуется лишь в сочетаемости со словом человек; 2) в оценочном: ‘звери, нёлюди’. В итоге получаем четыре термина: люди + животное1 + животное2 + греки = 4. Рассмотренный нами софизм обнаружит свою манипулятивную основу в случае применения к единичным объектам: «Все люди — животные, а Иван Кузьмич — человек. Следовательно, Иван Кузьмич — животное».
1 Обзор попыток решения данного софизма представлен в статье: Sowa J. F., Arun К. М. Analogical reasoning // Conceptual structures for knowledge creation and communication. Dresden, 2003. P. 19—20.
2 Copi /., Cohen C. Introduction to logic. 10th ed. Prentice Hall, 1998. P. 206.
В том, что правильный силлогизм бывает сложно не только построить, но и достроить, убеждает следующий пример:
«Более ста лет назад Август де Морган предложил, используя форму силлогизма, вывести из утверждения «Любая лошадь — это животное» следующий тезис: «Голова любой лошади — это голова животного». Данная задача осталась нерешенной, что служит наглядным доказательством несовершенства аристотелевской логики»1.
Попробуем достроить силлогизм А. де Моргана следующим образом:
Любая лошадь — это животное [большая посылка].
Любая часть лошади — это часть животного [меньшая посылка].
Голова любой лошади — это голова животного [вывод].
Изобретение силлогизма как формы научной демонстрации, противостоящей психологическим и софистическим уловкам, приписывается Аристотелю; считается, что данный прием процедуры обоснования лег в основу западной концепции рационального мышления2. Г. В. Лейбниц так оценивает это открытие:
Если признавать необходимость силлогизма, то отсюда следует, что никто до изобретения его не знал ничего посредством разума и что Бог создал человека двуногой тварью, предоставив Аристотелю превращение его в разумное существо. Своим изобретением форм аргументации он оказал большую услугу ученым в их борьбе с людьми, не стыдящимися отрицать все. Силлогизмы могут служить для обнаружения лжи, скрытой под блестками заимствованных из риторики украшений, для того чтобы уберечься от софизмов, таящихся под цветистыми рассуждениями3.
Рассмотрим основные разновидности non sequitur таксономического типа.
1. Софизм или ошибка неправильного следования [англ, fallacy of the consequent], к которым приводят:
А. Приравнивание (синонимизация) пересекающихся понятий, т. е. отождествление отношений пересечения и эквивалентности (равно-объемности): «Иван — анархист, а все анархисты — революционеры, следовательно, Иван — революционер». Данный вывод, конечно, неверен, поскольку понятия «революционер» и «анархист» не совпадают, а лишь пересекаются:
1 Wengert R. G. Schematizing de Morgan’s argument // Notre Dame journal of formal logic. Vol. XV. 1974. № 1. P. 165. Август де Морган (1806—1871) — известный шотландский логик и математик.
2 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 598.
3 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. 1703—1704// Соч. в 4 т. T. 2. М., 1983. С. 490.
Революционер
Анархист
Эта же ошибка кроется и в следующем рассуждении: «Правонарушители задержаны. Задержан и Иванов, следовательно, он правонарушитель» (нередко оказывается, что не все задержанные являются правонарушителями; с другой стороны, как бы этого ни хотелось правоохранительным органам, не все правонарушители являются задержанными). Уже на правах софизма данный ход мысли отражен в содержании крылатых слов сталинской эпохи: «У нас просто так никого не арестовывают».
Б. Приравнивание (синонимизация) видового и родового понятий, т. е. отождествление отношений включения (подчинения) и эквивалентности (равнообъемности). Такое отождествление иногда именуют ложной конверсией [англ, false conversion]1. Суждения о равнообъемных понятиях взаимообратимы, т. е. поддаются ротации: Иван студент, следовательно, он учащийся вуза = Иван учащийся вуза, следовательно, он студент2. Совершенно иную природу имеют суждения о понятиях, находящихся в отношениях включения: Некоторые рыбы не являются селедками (справедливое суждение) Некоторые селедки не являются рыбами (логически неверный вывод); Иван холостяк, следовательно, он неженат (справедливое суждение) Иван неженат, следовательно, он холостяк (логически неверный вывод). Дело в том, что понятия «неженатый человек» и «холостяк» находятся в отношениях рода и вида, т. е. включения:
1 The encyclopedia of philosophy / ed. P. Edwards. Macmillan, 1972. Vol. 3. P. 170—171.
2 Бартон В. И. Отношения между именами по объему и содержанию // Логика. Минск, 1994. С. 49.
А это означает, что данные отношения подчиняются известному правилу «Всякая селедка рыба, но не всякая рыба селедка»: неженатый человек (равно как и вдовец) не обязательно холост, и это очень хорошо понимал Н. В. Гоголь, когда писал следующее:
Прекрасный человек Иван Иванович! Его знает и комиссар полтавский! Дорош Тарасович Пухивочка, когда едет из Хорола, то всегда заезжает к нему. А протопоп отец Петр, что живет в Колиберде, когда соберется у него человек пяток гостей, всегда говорит, что он никого не знает, кто бы так исполнял долг христианский и умел жить, как Иван Иванович. Боже, как летит время! уже тогда прошло более десяти лет, как он овдовел. Детей у него не было. У Гапки есть дети и бегают часто по двору. Иван Иванович всегда дает каждому из них или по бублику, или по кусочку дыни, или грушу. Гапка у него носит ключи от комор и погребов; от большого же сундука, что стоит в его спальне, и от средней коморы ключ Иван Иванович держит у себя и не любит никого туда пускать. Гапка, девка здоровая, ходит в запаске с свежими икрами и щеками. А какой богомольный человек Иван Иванович!
Внимательно прочитаем следующее рассуждение римского философа Аниция Торквата Северина Боэция (480—524 н. э.), основоположника средневековой схоластики: «Если мы говорим: “Отец — Бог, Сын — Бог, Святой Дух — Бог”, то Отец, Сын и Святой Дух — это один [курсив наш. —В. М.] Бог» (Трактат «К Иоанну Диакону»)1. Reductio ad absurdum: Аполлон и Зевс — это тоже боги, следовательно, Аполлон — это то же самое, что Зевс. Понятие «Бог» является родовым по отношению к Отцу, Сыну и др. понятиям, Боэций же трактует понятие «Бог» как равнообъемное по отношению к указанным концептам. В результате получается, что сын — это то же самое, что отец.
В. Приравнивание (синонимизация) двух или более видовых понятий, принадлежащих одному роду [англ, false equation]. Этот эристиче-ский прием находим в диалоге Платона «Горгий»:
Пол. Но что же такое, по-твоему, красноречие? [вид]
Сократ. Какая-то сноровка, мне думается, [род]
Пол. Сноровка в чем?
Сократ. В том, чтобы доставлять радость и удовольствие.
Пол. Значит, красноречие кажется тебе прекрасным потому, что оно способно доставлять людям удовольствие?
Сократ. Постой-ка, Пол. Разве ты уже узнал от меня, что именно я понимаю под красноречием, чтобы задавать новый вопрос: прекрасно ли оно, на мой взгляд, или не прекрасно?
Пол. А разве я не узнал, что под красноречием ты понимаешь своего рода сноровку?
Сократ. Не хочешь ли, раз уже ты так ценишь радость, доставить небольшую радость и мне?
1 Боэций. «Утешение философией» и другие трактаты. М., 1996. С. 127.
Пол. Охотно.
Сократ. Тогда спроси меня, что представляет собою, на мой взгляд, поваренное искусство, [вид]
Пол. Пожалуйста: что это за искусство — поваренное?
Сократ. Оно вообще не искусство, Пол.
Пол. А что же? Ответь.
Сократ. Отвечаю: своего рода сноровка.
Пол. В чем? Отвечай.
Сократ. Отвечаю: в том, чтобы доставлять радость и удовольствие, Пол.
Пол. Значит, поваренное искусство — то же, что красноречие? [отождествление видов]
Сократ. Никоим образом, но это разные части одного занятия. [То есть разные виды одного рода. —В. М.]
Из того факта, что поваренное искусство и красноречие принадлежат, по мнению Сократа, одному роду («сноровке»), вовсе не следует (non sequitur), что кулинария и красноречие — это одно и тоже. Однако Пол отождествляет эти два вида сноровки, пытаясь свести к абсурду умозаключение Сократа.
То, что вопрос о рассмотренных взаимоотношениях понятий (пересечения, включения, видо-видовых и эквивалентности) является сложным, а следовательно, удобным для манипуляций, доказывает следующий фрагмент судебных прений:
В обвинительном заключении записано: «Выставка унизила национальное достоинство большого числа верующих в связи с их принадлежностью к христианской религии, в особенности к православному христианству и Русской Православной церкви». Повторю вкратце: «национальное достоинство верующих в связи с их принадлежностью к православию». А если православные, которые считают себя пострадавшими от этой выставки, были не русские, а люди другой национальности? Говорили здесь свидетели и специалисты, сами священнослужители, что у них в приходах есть и немцы, и евреи, и мордва, и чуваши, и прочие. Так чье же национальное достоинство было унижено? Не может быть ни у православных, ни у лиц других конфессий единого национального достоинства!
Речь адвоката Ю. М. Шмидта в защиту Ю. В. Самодурова
2. К следующему классу разновидностей non sequitur таксономического типа отнесем ряд феноменов, которые объединяются «зонтичным термином» (umbrella term) поспешное обобщение. Д. Уолтон отмечает, что начиная с античной эпохи все поколения авторов, затрагивавших данную проблему, «лишь копировали предшественников, внося мало изменений»1. Не претендуя на окончательное разрешение данного
1 Walton D. Rethinking the fallacy of hasty generalization // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 13. 1999. № 2. P. 166.
очень сложного вопроса, попытаемся разобраться лишь в том, что связано с его риторическими аспектами.
Прежде всего отметим, что к поспешному обобщению, а значит, и к паралогизму non sequitur приводит нарушение следующего правила: обобщение должно быть основано на достаточно показательной выборке фактов. Такое нарушение может быть не только случайным, но и нарочитым, а потому выступать в качестве фигуры. Назовем данную фигуру мысли эристическим обобщением. С тем, чтобы пояснить специфику действия приведенного выше правила, подразделим все обобщения на два типа:
А. Универсалии — обобщения, не имеющие исключений [англ. universal generalizations]. Так, положения «Все птицы — позвоночные» или «Все металлы проводят электрический ток» не имеет исключений, а потому именуются универсальными утверждениями [англ, universal affirmative statements]1. Лексическими показателями такого обобщения являются так называемые кванторы всеобщности: слова все, весь, вечно, всегда, постоянно, никто, нигде, никогда и др., а утверждения, включающие такие кванторы, именуются категорическими [англ, categorical statement]. В отличие от универсальных, категорические утверждения могут быть ложными, например: «Все птицы летают».
Б. Фреквенталии — обобщения, имеющие исключения: «Птицы летают». Исключение из этого правила составляют страусы и пингвины. Формулировки фреквенталий должны учитывать возможность исключений и потому сопровождаться ограничительными выражениями почти, обычно, как правило, большая часть, большинство и др. Древние говорили: «Exceptio regulum probat» ‘Исключение подтверждает правило’. Исключение действительно не опровергает правило, составленное для фреквенталии, однако заставляет нас задуматься о сфере действия данного правила.
Ученому при обобщении фактов следует, конечно же, проявлять крайнюю осторожность и учитывать возможность различного рода исключений, однако эта осторожность должна ограничиваться и регулироваться здравым смыслом, к чему и призывает следующий анекдот:
Едут по Австралии биолог, физик и математик. Видят, что на лугу пасется черная овца.
— Смотрите! В Австралии обитают черные овцы, — говорит биолог.
— Нет. В Австралии обитает как минимум одна черная овца, — утверждает физик.
— Нет, господа. В Австралии обитает как минимум одна овца, и как минимум с одной стороны черная, — заявляет математик.
1 MclnernyD. Q. Being logical. A guide to good thinking. Random House, 2005. P. 80.
Ошибки и эристические манипуляции в трактовке и построении универсалий и фреквенталий представляются возможными, в частности, в следующих направлениях:
1) Трактовка универсалии как фреквенталии. Так, некоторые западные аналитики пытаются ограничить сферу действия библейской заповеди «Не убий» размерами определенной социальной группы1. Здесь может возникнуть вопрос, что понимает данный аналитик под социальной группой, и не совпадут ли ее границы с границами семьи, рода или (не дай Бог!) мафиозного клана.
2) Трактовка фреквенталии как универсалии: «Прилагательные зеленый, большой и др. склоняются. Следовательно, все прилагательные склоняются». Данное утверждение ошибочно, так как неправомерно расширяет сферу действия данной фреквенталии, не учитывая существование подкласса несклоняемых прилагательных (типа электрик или беж). Американский логик Роберт Фогелин приводит такой пример «неправильного индуктивного обобщения»: «Все лебеди, которых мы видели, белые» —> «Все лебеди белые»2. Уточним: причиной неправильности здесь явилась ложная с точки зрения логики трактовка фреквенталии «Обычно лебеди белые» как универсалии.
Концепция или предположение, выдвинутые на основе наблюдения какого-либо отдельного факта или случая либо недостаточного количества изученных фактов, именуются гипотезой ad hoc [лат. ‘для этого случая’], а соответствующие доводы — аргументами ad hoc [лат. argumentum ad hoc]. Такая гипотеза, по образному выражению известного философа Стефена Тулмина, «перебрасывает мост через логическую пропасть между фактами и выводом»3. Обобщения на основе недостаточного количества фактов характерны для бытового мышления, а также для начинающих исследователей, «поскольку малые выборки для дилетантов столь же весомы, как и большие»4. «Индуктивные обобщения, — предупреждает А. А. Ивин, — требуют определенной осторожности. Многое здесь зависит от числа изученных случаев. Чем обширнее база индукции, тем более правдоподобным является индуктивное заключение»5.
В англо-американской риторической традиции заведомо нарочитое и неигровое использование слов всегда вместо иногда или все в значении ‘некоторые’ считается нечестной уловкой (dishonest trick)6', таким образом, проблема обобщения напрямую связана с этикой. Злоупотре
1 Shermer М. The science of Good & Evil. Why people cheat, gossip, care, share and follow the golden rule. New York, 2004. P. 53.
2 Fogelin R. J. Understanding arguments. An introduction to informal logic. New York, 1978. P. 237.
3 Toulmin S. E. The uses of argument. 2nd ed. Cambridge Univ. Press, 2003. P. 210.
4 Павлова К. Г. Искусство спора: логико-психологические аспекты. М., 1988. С. 22.
5 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 219.
6 Thouless R. Н. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. 27.
бление выражениями, включающими данное местоимение («все прогрессивное человечество», «все честные люди»), было характерно для эпохи тоталитаризма.
Софизм данного типа успешно используется в рекламе. Алхимики безуспешно искали, а жулики всех времен и народов успешно продавали так называемую панацею [греч. лауакыа ‘всеисцеляющая’] — лекарство, якобы исцеляющее от всех болезней. В переносном смысле это слово используется и теперь, обозначая универсальное средство решения всех проблем. Вчитаемся в название книги известного американского психолога Дэвида Либермана, ставшей а США бестселлером: «Установи мир со всеми: всепобеждающие стратегии быстрого преодоления любого конфликта, вражды или отчужденности»1. Подумаем: возможно ли такое? Уж не панацею ли предлагает нам уважаемый ученый? Впрочем, книгу покупают, а это в бизнесе главное.
Нарочитая трактовка фреквенталии как универсалии может принимать игровую форму:
— Все птицы летают. Ты согласен?
— Конечно.
— Следовательно, и страус летает. Ты согласен?
— Нет, конечно!
—У тебя, как всегда, семь пятниц на неделе.
Игровая форма иногда оказывается единственно верной при ответе на каверзные вопросы. Вот как отразил один из таких вопросов председатель Госкомспорта РФ Вячеслав Фетисов:
— Чего вы боитесь?
—Хмм... Мышей не боюсь, щекотки не боюсь... Ничего не боюсь!
Программа «100 вопросов взрослым»
Серьезный ответ «Ничего не боюсь!» без предшествующего ему перечисления мог бы показаться бравадой, признаться же в том, что он чего-то боится, а тем более перечислять свои опасения и фобии министр не захотел.
3) Трактовка исключений из фреквенталии как универсалии. Софизм данного типа нередко используется в целях нейтрализации просьбы сделать для кого-то исключение: так, если водитель, проехавший на красный сигнал светофора и по этому поводу задержанный сотрудником ГАИ, просит последнего отпустить его, ссылаясь на то, что опаздывает в аэропорт, постовой может резонно ответить, что в таком случае милиции придется разрешить всем опаздывающим нарушать правила уличного движения.
1 Lieberman D. J. Make peace with anyone. Breakthrough strategies to quickly end any conflict, Feud, or Estrangement. New York, 2002. 208 p.
Данная эристическая тактика характерна для жалоб, ламентаций:
Да что ж это, граждане, происходит на семейном фронте? Мужъям-то ведь форменная труба выходит. Особенно тем, у которых, знаете, жена передовыми вопросами занята.
М. Зощенко. Муж
4) Построение универсалии или обобщения на основе недостаточного количества фактов, т. е. на основе так называемой малой выборки. Такое обобщение может носить игровой характер — как, например, в следующем шутливом тосте:
Мы вспоминаем о жене, когда нам не повезло с любовницей, и думаем о любовнице, когда не повезло с женой. За тех, о ком думаем всегда: за женщин!
Женщины — это, конечно же, не только жена и любовница. Это и мать, и сестра, и дочь, и коллега по работе, etc. (ряд открыт).
В логике обобщение, а также аргументация на основе обращения к отдельному примеру или ряду примеров именуется argumentum ad exemplum или argumentum ab exemplo. Такое обобщение «оказывается нерепрезентативным для группы, поскольку выводит заключение о всех ее членах из фактов, относящихся лишь к отдельным членам»1: так, анализ мнений по поводу предстоящей реформы окажется нерепрезентативным для населения России, если он будет проведен среди жителей Москвы (здесь люди богаче, здесь много миллионеров, высокооплачиваемых интеллектуалов) или Волгограда (это промышленнозаводской город, принадлежащий к так называемому «красному поясу», где традиционно сильны позиции коммунистов). Подобные выборки фактов именуются нерепрезентативными, т. е. непоказательными, поскольку они «дают неполную информацию и потому ведут к неверным обобщениям»2.
Обобщение на основе изучения свойств отдельного объекта окажется верным лишь в том случае, если данные объекты просты и в данных конкретных условиях во всех отношениях совершенно одинаковы: так, попробовав лишь одну макаронину из числа всех варящихся в кастрюле, мы обязательно сделаем справедливый вывод относительно готовности всех макаронов, находящихся в данной кастрюле; однако применив этот же метод к анализу политических взглядов граждан какого-нибудь государства, мы придем к неверным выводам, поскольку люди и государство устроены гораздо сложнее, чем мака
1 Hurley Р. J. A concise introduction to logic. 6th ed. Wadsworth, 1997. P. 142; Barker St. F. The elements of logic. 5th ed. New York, 1989. P. 188.
2 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Pub. Comp., 2000. P. 72.
роны и кастрюля. Однако в разных условиях даже одинаковые объекты ведут себя по-разному: температура кипения воды варьируется в зависимости от высоты над уровнем моря1; если макароны не перемешивать, некоторые из них останутся сырыми2 и т. д.
5) Построение универсалии или обобщения на основе единичного факта, когда, по определению американского логика Чарльза Уэллмена, заключение «выводится из одного случая без обращения к другим»3. Античная максима гласит: «АЪ uno non disce omnes» ‘По одному не суди обо всех’. Обобщение, нарушающее эту максиму, т. е. производимое на основе единичного факта или случая, называется fallacia accidentis [лат. ‘ошибка от случая’]4. В основу такого обобщения кладется чей-либо рассказ о каком-либо происшествии, какая-нибудь история или, выражаясь старинным слогом, «исторический анекдот»5. Так, если вы решили купить мотоцикл, а сосед рассказал, что его приятель недавно разбился как раз на мотоцикле, то желание сделать эту покупку может пропасть (поскольку, оказывается, мотоциклисты кончают плохо). Если вы записались на прием к хирургу Иванову и вдруг услышали историю о том, как один из его пациентов умер, то у вас может появиться непреодолимое желание записаться на прием к хирургу Петрову (поскольку, оказывается, пациенты Иванова умирают). Тот факт, что смертный приговор иногда выносится по ошибочному решению (далее ad exemplum следует история о судебной ошибке такого типа), используется некоторыми лицами как довод в пользу отмены смертной казни. Аналогичным способом можно было бы отменить службу ГАИ на том основании, что некоторые из ее представителей берут с водителей взятки. Обобщение или суждение, выведенное на основе определенной истории, психологи именуют конфабуляцией. Нидерландский логик Ханс Хекен (University of Nijmegen) справедливо полагает, что fallacia accidentis («anecdotal fallacy»), равно как каузальная и статистическая аргументация, формирует и регулирует наше отношение к вероятности наступления тех или иных событий или происшествий в будущем6. Как показывают проведенные им эксперименты, наиболее убедительной из этих трех стратегий является статистическая аргументация,
1 Joseph Н. An introduction to logic. 2nd ed. Oxford, 1916. P. 589.
2 Engel S. M. With good reason. An introduction to informal fallacies. 5th ed. Bedford, 1994. P. 139.
3 Wellman Ch. Challenge and response. Justification in ethics. Southern Illinois Univ. Press, 1971. P. 52.
4 Whately R. Elements of logic. New York, 1836. P. 183.
5 В англо-американской логической традиции этот тип ошибки называется anecdotal fallacy (e.g.: Piattelli-Palmarini M. Inevitable ilusions. How mistakes of reason rule our minds. John Wiley & Sons, 1996. P. 190).
6 Hoeken H. Anecdotal, statistical, and causal evidence: their perceived and actual persuasiveness // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 15. 2001. № 4. P. 425 & 426.
наименее убедительной (вероятно, в силу своей абстрактности) — каузальная.
Ход мысли по схемам (2—5) приводит к логической ошибке поспешного обобщения [англ, hasty generalization], в иных терминах — к прыжку в заключении [калька лат. saltus in concludendo], ложной генерализации, или ошибке малой выборки [англ, fallacy of small sample1].
Д. Уолтон полагает, что паралогизм поспешного обобщения состоит в том, что в данном случае в качестве решающего довода «принимаются во внимание исключительные обстоятельства (exceptional circumstances)»2. Точнее было бы сказать, что при таком обобщении исключительные обстоятельства либо не учитываются (случай 2), либо абсолютизируются (случай 3).
Демонстрация таксономического типа лежит в основе таксономических переносов — переносов внутри родовидовой иерархии3.
7.4.1.4. Парциальная демонстрация и non sequitur парциального типа
Парциальная [лат. pars ‘часть’] демонстрация состоит в заключении:
1. О свойствах целого по свойствам отдельной его части и vice versa. К примеру, попробовав суп, мы по одному глотку делаем совершенно правильный вывод о степени готовности целого. С соотношением части и целого связан довод a divisione [лат. ‘к разделению’], например: «Калининградская область — часть Российской Федерации, следовательно на нее распространяются все законы Российской Федерации».
О манипулятивном потенциале этой логической стратегии свидетельствует так называемый софизм композиции [англ, sophism of composition4, fallacy of composition, fallacy of part-to-whole], или софизм разделения [англ, fallacy of division], который принято определять как приписывание целому (предмету, человеку, коллективу, народу, государству и т. д.) свойств отдельной его части или наоборот5:
1 Leddy Т Is there a fallacy of small sample? // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 8. 1986. P. 53—56.
2 Walton D. Ignoring qualifications (secundum quid) as a subfallacy of hasty generalization // Logique & analyse. Vol. 129—130. 1990. P. 118.
3 Данный класс переносов описан нами в статье: Москвин В. П. О типологии семантических переносов // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. T. 75. 2016. № 3. С. 5—18.
4 Источник данного термина: Whately R. Elements of rhetoric comprising an analysis of the laws of moral evidence and persuasion with rules for argumentative composition and elocution. Kessinger Publishing, 2005. P. 61.
5 Cm.: Pole N. Part / whole fallacies // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 3. 1981. № 3. P. 11—13.
Тот, с кем соглашаются, что эфиоп черен, спрашивает, белые ли зубы у эфиопа. Если же признают, что эфиоп в этом отношении бел, то вопрошающий заключает, что эфиоп черен и бел1.
Античный софизм
Из того, что зубы у эфиопа белые, не следует, однако, то, что и сам эфиоп бел, поскольку свойства части отнюдь не всегда можно переносить на целое. Так, если клетки невидимы, а человек состоит из клеток, то из этого не вытекает, что невидим и сам человек2; если песчинка невесома, а глыба песчаника состоит из песчинок, то из этого не следует, что легка и сама глыба. Справедливо и обратное утверждение — о том, что свойства целого не всегда можно переносить на части. Так, если эфиоп черен, то из этого не следует, что черны и его зубы или, к примеру, кости. Заметим, что в логической литературе софизм об эфиопе традиционно трактуется как основанный на поспешном (в нашей терминологии — эристическом) обобщении3. Смешение эри-стического обобщения и софизма композиции свидетельствует о необходимости четкого противопоставления таксономического и парциального типов демонстрации.
Вот как использует софизм композиции адвокат А. Ставицкая в своей речи в защиту художников-концептуалистов, обвиненных группой верующих в оскорблении религии:
Выставка не существует без работ. Нет работ, нет и выставки. Тот смысл, который заложен в отдельных работах, и составляет смысл всей выставки. Не может быть работы про одно, а выставка, в которой эти работы представлены, про другое. Поэтому, если сами по себе работы, из которых и складывалась выставка, не несли в себе никакой вражды, а это признает и сама сторона обвинения, так как не предъявляет претензии ни к художникам, ни к работам, то и сама выставка в целом не может содержать в себе криминала.
2. О наличии группы по наличию отдельных ее представителей и наоборот. К примеру, видя игрока № 4, мы вправе сделать естественный вывод о том, что где-то рядом находится вся команда. Здесь, однако, следует проявлять осторожность. Власть и магию цифровой логики, ее манипулятивные возможности иллюстрирует следующий рассказ Михаила Задорнова. Русские ученики одной школы в Германии решили позабавиться и подшутить над учителями. Купили где-то трех свинок весьма внушительных размеров, на каждой крупно написали:
1 Аристотель. О софистических опровержениях // Соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1978. С. 541.
2 Engel S. М. Analyzing informal fallacies. Prentice-Hall, 1980. P. 25—26.
3 Walton D. Rethinking the fallacy of hasty generalization // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 13. 1999. № 2. P. 164.
№ 1, № 2 и № 4, а затем запустили в здание школы. Три дня немцы безуспешно искали свинью № 3, к поискам была подключена местная полиция. Если проанализировать данную ситуацию с точки зрения логики, то окажется, что тезис «Нужно найти свинью № 3» неверен, поскольку ложной является сама посылка о том, что «Существует свинья № 3».
3. О наличии целого по наличию отдельной его части и наоборот. Суть этого приема умозаключения выражена старинной поговоркой «Ех ungua leonem cognoscimus, ex auribus asinum» ‘Льва узнаем по когтям, а осла — по ушам’. Видя часть (например, верхушку мачты и развевающийся на ней флаг), мы вправе сделать вполне естественное с точки здравого смысла заключение о том, что впереди находится целое (корабль). На наш взгляд, именно отсюда следует и возможность, и понятность переносов с части на целое и наоборот; иными словами, парциальная демонстрация данного типа лежит в основе синекдохи [греч. cH)V8%8oxr| ‘соотнесение’]:
Сюда, по новым им волнам, Все флаги в гости будут к нам.
А. С. Пушкин. Медный Всадник
Существует два противоположных по своей номинативной технике вида синекдохи, традиционно обозначаемые латинскими терминами: 1) фигура totum pro parte [лат. ‘целое вм. части’] — употребление названия целого для обозначения части: Вот испанка молодая Оперлася на балкон (А. С. Пушкин), ср. оперлася на перила балкона; 2) фигура pars pro toto [лат. ‘часть вм. целого’] — употребление названия части для обозначения целого:
У костров, как только отвернутся капралы с понукалами, сходятся нос к носу люди.
— Ну, как, братухи, неужто это и впрямь Петр Третий к нам шествует? — раскуривая от уголька трубку, шепчет бородач с подбитым глазом.
— Он, он, — враз отзываются козьи бородки, длинные носы, сутулые спины.
В. Шишков. Емельян Пугачев
Понятие «часть» необходимо понимать вузком конкретном смысле — как составную либо неотторжимую часть материального объекта. Рассмотрим концепции, в которых это требование нарушается.
Известный испанский филолог и богослов Исидор Гиспалис (570— 636) поясняет: «Синекдоха есть перенос с части на целое или с целого на часть, а также с вида на род и с рода на вид, поскольку вид — это тоже
часть, а род — это тоже целое»1. Однако приложение понятия ‘часть’ к сфере абстракций приводит к отождествлению синекдохи с открытыми Аристотелем фигурами перенесения с вида на род и перенесения с рода на вид, основанными на демонстрации таксономического типа. Смешение всех этих и ряда других понятий отражает средневековую традицию определения синекдохи как «подстановки части вместо целого, вида вместо рода, единичного вместо множественного, материального (формы) вместо абстрактного и наоборот»2; Иоганн Сузен-бротус к этому ряду добавляет перенос «ех praecedentibus sequentia»3, т. е. с причины на следствие. Существует мнение, что синекдоха может содержать переносы ab uno plura и a pluribus ипит, т. е. единственное вм. множественного и наоборот4; в этом случае к синекдохе относят еще и количественный перенос. Туманная трактовка понятия части ведет к не менее туманной трактовке понятия целого как «количества, рода, множественного числа < имени > или материала, из которого сделана вещь»5 и проч.
Применение понятия части к сфере абстракций приводит к сложностям в определении метафоры, в частности к ее трактовкам как «двойной синекдохи». Так, в концепции ученых «льежской группы» (Centre d’etudes poetiques, Universite de Liege), или «группы р» [«мю», по названию первой буквы в греч. слове цетасрора] синекдоха считается «базовым тропом»; метафора же трактуется «двойная синекдоха»6. Такой ход мысли основан на наивном гипостазировании абстракций, поскольку область пересечения прямого (‘осел’) и переносного (‘глупый человек’) значений («degre donne et degres construits») метафорического слова осел является всего лишь мысленно и весьма условно выделяемой общей частью этих двух понятий: так, для понятий «осел» и «человек» такой общей частью будет понятие «глупость». Однако на самом деле глупость не является ни частью человека, ни частью осла, следовательно, утверждение о том, что в основе метафоры лежит «двойная синекдоха», нельзя признать ни логичным, ни обоснованным.
Немецкий филолог Юрген Линк предлагает понимать под синекдохой «редукцию сигнификата перифразы до одной семы», т. е.
1 Isidori Hispalensis episcopi Originum libri viginti ex antiquitate eruti. Basileae, 1577. P. 29.
2 Christiansen N. L. Synecdoche, tropic violence, and Shakespeare’s imitatio in Titus Andronicus // Style. 2000. Vol. 34. № 3. P. 354; cp.: Du Marsais C. Traite des tropes. Paris, 1977. P. 86; Bubmann H. Lexikon der Sprachwissenschaft. Stuttgart, 1990. S. 761; Alcaraz V., Martinez L. Diccionario de lingufstica moderna. Barcelona, 1997. P. 525, etc.
3 Susenbrotus J. Epitome troporum ac schematum et Grammaticorum & Rhetorume arte rhetorica libri tres. Londini, 1576. F. 7.
4 Rhetoricorum ad Herennium libri quatuor. Lugduni, 1588. P. 138.
5 Peacham H. The garden of eloquence. 1593/ ed. W. G. Crane. Gainesville, 1954. P. 141.
6 Dubois J., Edeline E., Klinkenberg J.-D., Minguet P, Trinon H. Rhetorique generale. Paris, 1970. P. 53. Cp.: «La metaphore accouple deux synecdoques complementaires, fonctionnant de faqon inverse, et determinant une intersection entre degre donne et degres construits (cette intersection etant a lafois synecdoque de Pun et des autres}».
обозначение комплекса сем по одной из них, например смертные в значении ‘(смертные) люди’. Автор делает вывод: «В терминах теории множеств допустимо следующее определение синекдохи: ‘представление объединенного семного множества субституента одним элементом этого множества’»1. По этому поводу заметим: 1) смертные в значении ‘люди’ — это не перифраза, а антономасия, т. е. обозначение предмета по признаку; 2) при устранении определяемого по формуле «смертные люди > смертные в значении ‘люди’» редуцируется не план содержания («комплекс сем»), а только план выражения; 3) понятие синекдохи трактуется слишком широко, что ведет к смешению синекдохи, перифразы, антономасии, количественного переноса и проч., а следовательно, исключает возможность использования этой трактовки.
Выделенный нами парциальный тип демонстрации специалистами по логике и, соответственно, риторике отождествляется с таксономическим типом2. С нашей точки зрения, такое отождествление нецелесообразно, поскольку ведет к путанице, в частности в сфере языковедческих понятий.
7.4.1.5. Компаративная демонстрация. Вопрос о ложной аналогии
Аналогия [греч. dvaXoyog ‘соответственный, соразмерный, пропорциональный’], именуемая также традукцией [лат. traductio ‘перевод, перенос значения’], представляет собой сравнение, состоящее в рассмотрении сходного явления или случая, в частности с целью эристического продвижения, доказательства и обоснования определенного утверждения3. Французский философ Этьенн Кондильяк (1715—1780) следующим образом определяет место этого приема в ряду всех других способов доказательства:
Свидетельство других людей восполняет очевидность чувства и разума, так же как и очевидность факта. Я говорю Вам, что у меня есть ощущение, и Вы в этом не сомневаетесь. Геометры Вам говорят,
1 Link J. Literaturwissenschaftliche Grundbegriffe. Munchen, 1974. S. 147: «In mengentheoretischer Sprache liefie sich die Synekdoche folgendermafien definieren: Abbildung der gesamten Sem-Menge des Substituens aufein einzelnes Element der Menge».
2 См., например: Barker St. F. The elements of logic. 5th ed. New York, 1989. P. 164; Copi I. M., Cohen C. Introduction to logic. 10th ed. Prentice Hall, 1998. P. 117—119; Broyles J. E. The fallacies of composition and division // Philosophy and rhetoric. Vol. 8. 1975. P. 108—113; Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 85; Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 231—242; Shaw Ch. G. Logic and theory in practice. Kessinger Publishing, 2005. P. 222—228.
3 Необходимо различать пояснительное (в частности, дидактическое, педагогическое) сравнение и довод к аналогии (в частности, к прецеденту). Пример смешения этих приемов — следующая статья: Вольф М. Н. Основания аргументации в раннегреческой философии: аналогия как тип аргументации // Вестник Новосибирского гос. ун-та. Серия «Философия». T. 11. 2013. № 2. С. 110—119.
что сумма углов треугольника равна двум прямым, и Вы также этому верите. За неимением трех очевидностей и свидетельства других людей мы судим еще и по аналогии. Ведь замечать отношения сходства между явлениями, которые наблюдают, и удостоверяться благодаря этому в явлении, которое нельзя наблюдать, — это и есть то, что называется «судить по аналогии»1.
На аналогию опирается компаративная демонстрация, именуемая также демонстрацией по аналогии2, например: «В ЮАР после отмены смертной казни преступность резко возросла. Подобное может случиться и у нас». С усилением посредством аргумента к авторитету: «Альфиери [итальянский драматург XVIII в. — В. М.] изучал итальянский язык на флорентийском базаре. Не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням: они говорят удивительно чистым и правильным языком» (А. С. Пушкин). X. Перельман подчеркивает, что сила аналогии заключается в том, что она апеллирует к реальности3. И действительно: то, с чем проводится сравнение (компаратор), имеет очевидность факта.
Принятое в западной научной литературе противопоставление аргументации с опорой на аналогию дедуктивному и индуктивному типам доказательства4 не представляется логичным, поскольку такое противопоставление лишено единого основания: дедукция и индукция являются композиционными типами аргументации, аналогия же — одним из типов демонстрации.
Опора на аналогию в процессе убеждения, в частности в процессе доказательства, именуется argumentum a simile [лат. ‘довод к подобию’], argumentum per analogiam [лат. ‘довод через аналогию’] или argumentum ex analogia [лат. ‘довод из аналогии’], аргументацию с опорой на аналогию иногда называют аналогической [франц. Argumentation par analogic].
В теории аргументации аналогии принято подразделять на два класса: буквальные и фигуральные. Буквальные аналогии [англ, literal analogy, same-domain-analogy] основаны на сопоставлении однородных объектов5:
Учителей он [Фалес. — В. М.] не имел, если не считать того, что он ездил в Египет и жил там у жрецов. Иероним говорит, будто он измерил
1 Кондильяк Э. Б. Об искусстве рассуждать // Соч.: В 3 т. Т. 3. М., 1983. С. 9.
2 Еемерен Ф., Гроотпендорстп Р.,Хенкеманс Ф. Аргументация: анализ, проверка и представление. СПб., 2002. С. 69.
3 Perelman Ch. The new rhetoric: a theory of practical reasoning // The rhetorical tradition / ed. P. Bizzell & B. Herzberg. New York, 2001. P. 1399.
4 Например: Juthe A. Argument by analogy // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 19. 2005. № 1. P. 3—4.
5 Juthe A. Argument by analogy. P. 5.
высоту пирамид по их тени, дождавшись часа, когда наша тень одной длины с нами1.
Буквальная аналогия — традиционный источник доводов: «В ЮАР после отмены смертной казни преступность резко возросла». Отсюда — аргумент против отмены смертной казни: «Подобное может случиться и в России». Кинорежиссер Андрей Михалков-Кончаловский приводит следующее весьма убедительное сравнение, усиленное лексико-синтаксическим параллелизмом и эффектом обманутого ожидания:
Если отключить на две недели электричество в Соединенных Штатах — рухнет капиталистическая система.
Если отключить на две недели электричество в России — ничего не произойдет.
Буквальная аналогия такого рода может быть использована как эффективный прием завуалированной критики. Известный русский философ Авенир Иванович Уемов (род. в 1928 г.) в своих воспоминаниях о своем учителе, профессоре Московского университета В. Ф. Асмусе, пишет:
Встретив меня в университете, он воскликнул, как начинающий преподаватель: «Знаете, я наконец научился читать лекции!» и пригласил меня на одну из них. Послушав, я понял, что он имел в виду. Он так излагал учение Аристотеля о государстве, что каждый, слушая его, понимал пороки того государства, в котором мы жили.
Вот как использует буквальную аналогию адвокат Анна Ставицкая в своей речи в защиту художников-концептуалистов, в 2003 году обвиненных группой верующих в оскорблении религии:
Все это очень напоминает дело композиторов-формалистов. В 1948 году состоялось совещание деятелей советской музыки под председательством члена Политбюро Жданова, который в присутствии гениального композитора — Шостаковича, напомнил мнение ЦК о его музыке, в частности об опере «Леди Макбет Мценского уезда» — «...все это грубо, примитивно, вульгарно. Музыка крякает, ухает, пыхтит... зачатки музыкальной фразы тонут в грохоте, скрежете и визге...» Потом, под угодливый смех присутствующих, Жданов сравнил произведения таких гениев, как Шостакович, Прокофьев со звуками бормашины и музыкальной душегубкой, а затем призвал композиторов «писать музыку красивую и изящную». К слову сказать, Шостакович с тех пор не мог выносить слово изящное. Но на этом все не закончилось. По результатам совещания было вынесено постановление о борьбе с формализмом в музыке. В формализме обви
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 73.
нялись такие величайшие композиторы, как Шостакович, Прокофьев, Хачатурян. В резолютивной части постановлении было написано: «Осудить формалистическое направление в советской музыке как антинародное и ведущее на деле к ликвидации музыки. Призвать советских композиторов проникнуться сознанием высоких запросов, которые предъявляет советский народ к музыкальному творчеству». При этом некоторые представители советского народа, осуждая композиторов-формалистов, писали в разные инстанции возмущенные письма и призывали композиторов писать близкую народу музыку.
По-моему, сходство постановления 1948 года и нынешнего процесса настолько очевидно, что становится даже немного страшновато от того, что общество движется не вперед, а назад, пытаясь наступить на те же грабли. И в том и в этом деле есть «обвиняемые» (я имею в виду не с юридической точки зрения, а с общечеловеческой) — это люди искусства, и «обвинители» и со стороны государства: в те времена — партия, в нынешние — прокуратура, и со стороны представителей народа: тогда некоторые представители советского народа, сейчас люди, которые называют себя верующими. Общее и страшное в этих делах то, что «обвинители», зачастую малообразованные и тенденциозные люди, пытаются посягнуть на вечное и незыблемое — на искусство, и более того, навязать свое видение того, что красиво и прекрасно. Общее в этих делах и то, что «обвинители» настолько охвачены страстью обвинения и разрушения, что вместо того, чтобы остановиться и подумать, все им непонятное автоматически причисляют к опасному и враждебному. Тогда музыку Шостаковича и Прокофьева сравнивали со звуками бормашины, а сейчас произведения Косолапова, Зражев-ской, Кулика, Виноградова называют дешевкой, ширпотребом и никому не нужной грязью.
Что может быть ужаснее, чем убийство сыном собственных родителей? В далеком 1965 году адвокат С. Л. Ария взялся защищать восемнадцатилетнего юношу, совершившего это преступление. И вот что выяснилось:
Весной в его жизнь вошла любовь. Он говорит: «Если б не Тамара, ничего этого бы не было». Обвинитель не верит в эту горестную фразу. И действительно, мы видели ее здесь, эту Тамару. Не назовешь ее красоткой. Серьезная, хрупкая и маленькая, как Джульетта [здесь и далее курсив наш. — В. М.]. А вот полюбил, и стала она для него самой красивой, самой лучшей и самой нужной на свете. Мой коллега по защите с позиции своей разумной и рассудочной практичности спрашивает ее здесь в суде: «А какая надобность была так рано жениться?» И с высоты своей юности, с которой далеко внизу еще остаются расчетливость и резон, она отвечает ему: «Мы любили друг друга». Для нее это исчерпывающий довод.
Юность, прекрасная горная страна чувств. Только в этой стране возможны такие ошеломляюще высокие, поражающие нас страхом и восхищением вершины, как подвиг Матросова. Но именно там возможны и такие бездонные черные провалы, как это преступление. К сожалению,
мы с вами давно ушли из этой страны и меряем все своей мерой, мерой степенных людей, у которых не чувство, а рассудок определяет возможность поступков. И быть может потому мы не верим, что чувство способно толкнуть на такой страшный шаг, и стараемся найти резон, корысть в побудительных причинах преступления.
Он любил, и думаю, что это была не просто страсть, которую нужно утолить. Это была любовь, когда знаешь, что не просто спать, а дышать и жить дальше можно только рядом с этой женщиной и только для нее. В показаниях Раскина есть одна характерная фраза: «Мне все время хотелось быть там, где Тамара». Это очень точно сказано. Сравните эту фразу с фразой Бальзака, большого знатока человеческих душ: «Мы любим женщин за счастье жить рядом с ними». И вот он совершенно точно знал, что жить дальше сможет только для нее, что рядом с ней он будет счастлив, а вдали несчастлив. И так на всю жизнь.
В этом самом главном и самом важном на всю жизнь, как ему казалось, вопросе родители встали на его пути. Отец просто и категорически сказал «нет», а мать всячески чернила и его и Тамару, и это было особенно болезненно и непереносимо. Елена Ивановна избрала именно такой путь для того, чтобы оттолкнуть этих юнцов друг от друга, она настраивала против Тамары всех знакомых, наделяя ее чертами ленивой, грязной и беспутной «девки». А мы знаем теперь, что ничего похожего в Тамаре не было. Вы помните показания родных и соседей о действиях и разговорах Елены Ивановны. Иначе как «шлюха», «девка», она ее не называла. А слова эти для Виктора были равносильны плевкам в душу, оскорблению божества. И тогда он понял, что перед ним не просто чужие люди, а враги. Вот здесь впервые появляется мысль: «Ах, если бы они умерли». Я думаю, что он ужаснулся, когда мысль эта появилась впервые, но она возвращалась снова и снова, потому что он не видел выхода из создавшегося тупика.
В чем же видит он цель убийства, куда он бросается, чтобы использовать его результат? Уже через неделю он спешит в ЗАГС, чтобы подать туда свидетельства о смерти родителей и заявление о регистрации брака с Тамарой. Их свадьба была назначена на 20-е августа, но за несколько дней до этого желанного дня он был арестован.
Вот так в поведении Раскина после преступления проявилась его подлинная цель. Нет, это не корысть. Поэтому нужно отказаться от обвинения Раскина в корыстных мотивах убийства. Я должен теперь просить Вас о сохранении Раскину жизни, о том, чтобы вы не последовали призыву прокурора.
Этим доводом, усиленным аллюзией к известному сюжету, Семен Львович добился изъятия формулировки о том, что данное преступление было «совершено из корыстных побуждений». А именно на такой формулировке настаивал прокурор, подводя дело под расстрельную статью.
Действие, по аналогии с которым было совершено или должно будет совершиться другое идентичное действие, называется прецедентом [лат. praecedere ‘предшествовать’], опора на такую аналогию
при аргументации называется доводом к прецеденту [англ, appeal to precedent]1, или, в античной терминологии, наведением:
Мы сказали также, что пример есть наведение, и объяснили, чего касается это наведение: пример не обозначает ни отношения части к целому, ни целого к части, ни целого к целому, но части к части, подобного к подобному, когда оба данных случая подходят под одну и ту же категорию случаев, причем один из них более известен, чем другой; например, мы предполагаем, что Дионисий, прося себе вооруженной стражи, замышляет сделаться тираном, — на том основании, что ранее этого Писистрат, замыслив сделаться тираном, потребовал себе стражу и, получив ее, сделался тираном; точно так же поступил Феаген Мегарский и другие хорошо известные нам люди; все они в этом случае делаются примерами по отношению к Дионисию, о котором мы хорошенько не знаем, точно ли он просит себе стражу именно для этой цели. Все приведенные случаи подходят под то общее положение, что, раз человек просит себе стражу, он замышляет сделаться тираном.
Аристотель. Риторика
Довод к прецеденту, видимо, следует трактовать как разновидность буквальной аналогии. В качестве примера использования этого довода в споре приведем пример из бытовой аргументации:
Ольга Петровна: Миша! Пойди сюда! Кто разрешил тебе играть в футбол? Смотри, какой ты потный и грязный!
Миша: Но ведь все же ребята играют в футбол...
Ольга Петровна: А если все воровать пойдут, ты тоже пойдешь, да?
Д. В. Беклемишев. Заметки о женской логике
Довод к прецеденту может быть применен для защиты от каверзных вопросов, в чем убеждает один из ответов председателя Госкомспорта РФ Вячеслава Фетисова в программе «100 вопросов взрослым»:
— Зачем вы, спортсмен, стали министром?
— А вы знаете, кто у нас в стране главный спортсмен?
— Путин... [смех в зале]2
Эту же тактику избирает известный режиссер Роман Виктюк, участвуя в этой же программе:
— Как же вы работаете режиссером без режиссерского образования?
— Режиссерского образования не было у Станиславского, Немировича-Данченко, Любимова. Образование — это не главное. Главное — это призвание.
1 Tindale W. Ch. Fallacies and argument appraisal. Cambridge Univ. Press, 2007. P. 202.
2 Президент РФ В. В. Путин занимается айкидо.
Еще Исократ, древнегреческий политик, судебный оратор и софист, заметил следующее:
Ведь ранее происшедшие события являются общим для нас всех материалом, но в удобный момент им воспользоваться, соответствующим образом каждое событие продумать и в хорошей словесной форме выразить — это разумным людям присуще.
Исократ. Панегирик
Все мы то и дело пропускаем различного рода заседания и советы, участие в которых отбирает много времени; затем приходится объясняться с их возмущенными председателями. Их справедливый гнев можно понять, поскольку кворум часто, как говорится, «висит на волоске». Вот как с помощью довода к прецеденту знаменитый римский оратор Марк Туллий Цицерон мотивирует и оправдывает свое отсутствие в сенате:
По какой же причине вчера в таких грубых выражениях требовали моего прихода в сенат? Разве я один отсутствовал? Или вы не бывали часто в неполном сборе? [здесь и далее курсив наш. —В. М.] Или обсуждалось такое важное дело, что даже заболевших надо было нести в сенат? Ганнибал, видимо, стоял у ворот? Для решения этого вопроса, по преданию, принесли в сенат даже знаменитого Аппия, слепого старца. Докладывали о молебствиях; в этих случаях сенаторы обычно присутствуют, ибо их к этому принуждает благодарность тем, о чьих почестях идет речь. Но так как я был утомлен после поездки и мне нездоровилось, то я, ввиду дружеских отношений с Антонием, известил его об этом. А он заявил в вашем присутствии, что он сам явится ко мне в дом с рабочими. Это было сказано поистине чересчур гневно и весьма несдержанно. Действительно, за какое преступление положено такое большое наказание, чтобы он осмелился сказать в присутствии представителей нашего сословия, что он велит государственным рабочим разрушить дом, построенный по решению сената на государственный счет? И кто когда-либо принуждал сенатора к явке, угрожая ему таким разорением?
Первая речь против Марка Антония
При использовании данного довода специалисты рекомендуют «выбрать тот прецедент, который наиболее соответствует вашему случаю»1. Например: «Кто-то украл из моего почтового ящика газету. Возьму-ка и я [курсив наш. — В. М.] чужую, пока никто не видит»2. Данная разновидность довода к прецеденту, когда неправильный, ошибочный поступок оправдывается тем, что подобным образом поступил
1 Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 57.
2 Dowden B. Two wrongs make a right // Fallacies: http://www.iep.utm.edU/f/fallacy. htm
и кто-то другой, в английской традиции именуется доводом к чужой ошибке [two wrongs fallacy, two wrongs make a right]; в таких случаях «две ошибки компенсируют друг друга»1. Вот как использовал этот прием адвокат Ф. Н. Плевако, защищая полуграмотную пожилую женщину, владелицу торговой лавочки, однажды закрывшую свое заведение на 20 минут позже, чем это было положено по закону и тем самым нарушившую правила о часах торговли:
Заседание суда по этому делу было назначено на 10 часов. Суд вышел с опозданием на 10 минут. Все были налицо, кроме защитника — Плевако. Председатель суда распорядился разыскать Плевако. Минут через 10 Плевако, не торопясь, вошел в зал, спокойно уселся на месте защиты и раскрыл портфель. Председатель суда сделал ему замечание за опоздание. Тогда Плевако вытащил часы, посмотрел на них и заявил, что на его часах только пять минут одиннадцатого. Председатель указал ему, что на стенных часах уже 20 минут одиннадцатого. Плевако спросил председателя:
— А сколько на ваших часах, ваше превосходительство?
Председатель посмотрел и ответил:
— На моих пятнадцать минут одиннадцатого.
Плевако обратился к прокурору:
— А на ваших часах, господин прокурор?
Прокурор, явно желая причинить защитнику неприятность, с ехидной улыбкой ответил:
— На моих часах уже двадцать пять минут одиннадцатого.
Он не мог знать, какую ловушку подстроил ему Плевако и как сильно он, прокурор, помог защите. Судебное следствие закончилось очень быстро. Свидетели подтвердили, что подсудимая закрыла лавочку с опозданием на 20 минут. Прокурор просил признать подсудимую виновной. Слово было предоставлено Плевако. Речь длилась две минуты. Он заявил:
— Подсудимая действительно опоздала на 20 минут. Но, господа присяжные заседатели, она женщина старая, малограмотная, в часах плохо разбирается. Мы с вами люди грамотные, интеллигентные. А как у вас обстоит дело с часами? Когда на стенных часах — 20 минут, у господина председателя — 15 минут, а на часах господина прокурора — 25 минут. Конечно, самые верные часы у господина прокурора. Значит, мои часы отставали на 20 минут, и поэтому я на 20 минут опоздал. А я всегда считал свои часы очень точными, ведь они у меня золотые, мозеровские. Так если господин председатель, по часам прокурора, открыл заседание с опозданием на 15 минут, а защитник явился на 20 минут позже, то как можно требовать, чтобы малограмотная торговка имела лучшие часы и лучше разбиралась во времени, чем мы с прокурором? Присяжные совещались одну минуту и оправдали подсудимую.
1 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 34. Д. Уолтон предлагает для именования данного аргумента термин двойная ошибка. Данный термин принят быть не может, поскольку он двусмыслен, то есть, по терминологии Д. С. Лотте, является дезориентирующим, ср.: «он совершил двойную ошибку» (= ошибся дважды). Именно поэтому мы предпочли перевести two wrongs fallacy как довод к чужой ошибке.
Разбирая довод к чужой ошибке, Дуглас Уолтон (с. 34) приводит точку зрения Д. Соксио и В. Барри, которые «определяют ее как “аргумент, направленный на оправдание того, что считается плохим, путем апелляции к другим примерам подобного [курсив наш. — В. М.] рода”»1. В таких случаях, однако, возможен и противоположный ход мысли, демонстрирующий прецедентную избирательность любой аналогии, — к тому, что считается хорошим: «Кто-то украл из моего почтового ящика газету. Может быть, и мне взять чужую, пока никто не видит? Нет, не буду: другие ведь не крадут, и я тоже не буду». Довод к чужой ошибке не следует отождествлять с фигурой tu quoque, когда происходит взаимный обмен оскорблениями или обвинениями:
— Ты воруешь мои газеты, мерзавец!
— Ты тоже вор и мерзавец!
Анализируя данный довод, Д. Уолтон делает следующий вывод, который нами принят быть не может: «Очевидно, что этот вид аргументов очень близок к виду tu quoque. [...] Таким образом, эти два вида пересекаются» (с. 34). Далее, более детально (однако не вполне вразумительно) рассматривая соотношение этих двух уловок, он лишь констатирует «терминологическую путаницу» (с. 266). Чтобы не путать указанные две фигуры, следует иметь в виду, что довод к чужой ошибке — это мысленный ход, не обязательно получающий языковое оформление, a tu quoque — это обязательно словесная фигура, т. е. коммуникативный ход.
Прецедентная избирательность аналогии действуют и в языковой системе, в частности при освоении иноязычных слов: «Окунь — окунем, лунь — лунем, июнь — июнем. Значит, шампунь — шампунем»; «Ткань — тканью, брань — бранью, тень — тенью. Значит, шампунь — шампунью». Слова с мягкой консонантной концовкой отождествляются в русском языковом сознании с двумя морфологическими образцами имен существительных: 1) первого мягкого склонения; 2) третьего склонения. Возможность двух равноправных аналогий дает два варианта словоизменения.
В юриспруденции довод к прецеденту определяется как опора на «решение, принятое авторитетной инстанцией по аналогичному вопросу»2. Здесь данная тактика считается надежным приемом аргументации:
Судебная практика наполнена случаями доказательств посредством апелляции к аналогичным случаям из прошлого. В английской правовой
1 Soccio D. J., Barry V. Е. Practical logic. An antidote for uncritical thinking. 4th ed. San Diego, 1992. P. 129.
2 Волков А. А. Курс русской риторики. M., 2001. С. 222; Уемов А. И. Логические ошибки. Как они мешают правильно мыслить. М., 1958. С. 103.
системе прецеденты часто являются единственным источником закона. В большинстве стран континентальной Европы прецедентные судебные решения играют роль важных ориентиров (beacons) в использовании кодексов применительно к особенностям каждого отдельно взятого конкретного случая1.
Отсюда — старинное латинское юридическое наименование довода к прецеденту: a proecedentibus approbatis & usu, букв, ‘из достоверных прецедентов и практики’, противоп. a non usu ‘из неупотребления’. В римском праве прецедентное судебное решение именовалось auctoritas rei judicatae. Вот как использует этот прием Марк Туллий Цицерон, обвиняя Луция Сергия Катилину (108—62 до н. э.) в попытке государственного переворота:
Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого сзывал, какое решение принял? О времена! О нравы! Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек все еще жив. Да разве только жив? Нет, даже приходит в сенат, участвует в обсуждении государственных дел, намечает и указывает своим взглядом тех из нас, кто должен быть убит, а мы, храбрые мужи, воображаем, что выполняем свой долг перед государством, уклоняясь от его бешенства и увертываясь от его оружия. Казнить тебя, Катилина, уже давно следовало бы, по приказанию консула, против тебя самого обратить губительный удар, который ты против всех нас уже давно подготовляешь. Ведь высокочтимый муж, верховный понтифик Публий Сципион, будучи частным лицом, убил Тиберия Гракха, пытавшегося произвести лишь незначительные изменения в государственном строе [здесь и далее курсив наш. —В. М.], а Катилину, страстно стремящегося резней и поджогами весь мир превратить в пустыню, мы, консулы, будем терпеть? О событиях далекого прошлого я, пожалуй, говорить не буду — например, о том, что Гай Сервилий Агала своей рукой убил Спурия Мелия, стремившегося произвести государственный переворот. Был убит, вследствие одного лишь подозрения в подготовке мятежа, Гай Гракх, сын, внук и потомок знаменитых людей; был предан смерти, вместе со своими сыновьями, консуляр Марк Фулъвий. Заставила ли себя ждать хотя бы один день смерть народного трибуна Луция Сатурнина и претора Гая Сервилия, вернее, кара, назначенная для них государством? А мы вот уже
1 Indurkhya В. Rationality and reasoning with metaphors // New ideas in psychology. Vol.
25. 2007. P. 23.
двадцатый день спокойно смотрим, как притупляется острие полномочий сената.
Первая речь против Катилины
Речь была произнесена 8 ноября 63 года до н. э. В этот же день Катилина был по решению сената изгнан из Рима, а спустя год — казнен по настоянию Цицерона. Испытанным приемом нейтрализации довода к прецеденту является приведение контрпрецедента [англ, couterprecedent]1:
Свою речь представители государственного обвинения начали издалека. Оказывается, не одни мы так строго караем за оскорбление чувств верующих. И в других странах существует наказание за разжигание религиозной вражды, за унижение религиозного достоинства. Такая практика даже освящена решениями страсбургского суда по правам человека, выдержки из которых нам долго и обстоятельно зачитывали.
Да, в уголовном законодательстве целого ряда стран, безусловно, имеющих право называться свободными, существует ответственность за преступления подобного рода. Но почему-то уважаемые обвинители не привели нам ни одного примера уголовного преследования за художественное творчество. Дело в том, что соответствующие статьи — рудименты, сохранившиеся в кодексах ряда стран едва ли не со средних веков, и на протяжении новейшей истории нигде не применялись. С двадцатого века — точно.
Речь адвоката Ю. М. Шмидта в защиту Ю. В. Самодурова
На основе прецедентов постепенно складывается определенная традиция2; в юриспруденции такая традиция со временем оформляется законодательно и становится правилом3.
Еще одной разновидностью буквальной аналогии является argumentum a fortiori, или ex fortiori [лат. ‘исходя из более сильного, тем более’] — доказательство менее очевидного путем проведения аналогии с более очевидным, необходимость признать сильнейший довод:
Заявитель хочет получить решение о раздельном проживании супругов. Безусловно, исход такого судебного разбирательства имеет решающее значение для определения гражданских прав и обязанностей, которые a fortiori относятся к гражданским правам и обязанностям в смысле статьи 6 п. 1, поэтому она применима к настоящему случаю.
Судебное решение
1 Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 104.
2 Видимо, именно поэтому Николас Капальди сближает довод к прецеденту с аргументом к традиции, см.: Capaldi N. The art of deception. P. 55—56.
3 Hage J. The logic of analogy in the law // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 19. 2005. № 4. P. 401—415.
Данная фигура действует в двух противоположных направлениях1:
1. От большего к меньшему: Все, что было сказано о непереводимости Шедрина, a fortiori относится к второстепенным юмористам (С. М. Степняк-Кравчинский. Русский юмор). В средневековой латинской терминологической номенклатуре этот довод именовался argumentum a maiore ad minus. Известен он был еще античным ученым:
Еще один топ [здесь: аргумент. —В. М.] получается из понятия большего и меньшего, например: если даже боги знают не все, то едва ли все знают люди. Это значит, что если чего-нибудь нет у человека, у которого это должно бы быть в большей степени, то ясно, что этого нет и у человека, обладающего этим в меньшей степени. А заключение, что бьет своих близких тот, кто бьет своего отца, выводится из того, что если есть меньшее, т. е. и большее, ибо реже бьют своих отцов, чем своих близких.
Аристотель. Риторика
2. От меньшего к большему. Данный прием аргументации называется argumentum a minore ad maius: Законы логики должен знать любой аспирант и a fortiori доцент. Приведем рассказ о древнегреческом мудреце, открывшем созвездие Малой Медведицы и просчитавшем число дней в году:
Говорят также, будто однажды старуха вывела его [Фалеса. — В. М.] наблюдать звезды, а он свалился в яму и стал кричать о помощи, и старуха ему сказала: «Что же, Фалес? ты не видишь того, что под ногами, а надеешься познать то, что в небесах?»2
Вот как с помощью этого приема некий чиновник аргументирует введение контроля на одежду [калька англ, dress contrail] при входе в здание самарской областной администрации:
— Если в казино или клуб без строгих деловых костюмов не пускают, то в областную администрацию тем более не должны пускать.
Аналогия не вполне точная, а потому неубедительная, поскольку в казино и клуб ходят только очень обеспеченные люди, в областную же администрацию — всякие, в том числе и те, кто не желает надевать костюм и галстук из идейных соображений (например, кришнаиты), а также люди необеспеченные. Именно поэтому данное решение было оспорено в суде как неправовое.
1 Corbett Е. Р., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 100.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 76.
На буквальной аналогии строится так называемая дистрибуция [лат. distributio ‘распределение’] — фигура аргументации, состоящая в характеристике функций лиц или предметов с выводом по схеме:
Врач должен лечить, преподаватель — учить. Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник, а пироги печь — сапожник.
Фигуральные аналогии [англ, figurative analogy, different-domain-analogy] основаны на сопоставлении неоднородных объектов1. Приведем пример использования фигуральной аналогии в эристической функции:
Кто-то осуждал Аристиппа за то, что он живет с гетерой. «Но разве не все равно, — сказал он, — занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил?» — «Все равно», — отвечал тот. «И не все ли равно, плыть ли на корабле, где уж плавали тысячи людей, или где еще никто не плавал?» — «Конечно, все равно». — «Вот так же, — сказал Аристипп, — все равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал»2.
У Диогена Лаэртского находим и такой пример: «Однажды Анти-сфена попрекали тем, что он происходит не от свободнорожденных родителей. “Но ведь и атлетами мои родители не были, — возразил он, — а я тем не менее атлет”». Манипулятивный характер ответа обусловлен неоднородностью сопоставляемых качеств: атлетом стать можно, а вот поменять родителей — вряд ли. Сопоставления неоднородных объектов характерны, а некоторыми специалистами считаются даже определяющими для философии3. На примере фигуральной аналогии проследим ход мысли выдающегося итальянского мыслителя и ученого Никколо Макиавелли (1469—1527), прибегающего к этой фигуре с тем, чтобы обосновать свою правомочность для написания одного научного трактата:
Я желал бы также, чтобы не сочли дерзостью то, что человек низкого и ничтожного звания берется обсуждать и направлять действия государей. Как художнику, когда он рисует пейзаж, надо спуститься в долину, чтобы охватить взглядом холмы и горы, и подняться в гору, чтобы охватить взглядом долину, так и здесь: чтобы постигнуть сущность народа, надо быть государем, а чтобы постигнуть природу государей, надо принадлежать к народу.
Н. Макиавелли. Государь
1 JutheA. Argument by analogy // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 19. 2005. № 1. P. 5.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 138.
3 Например: Fethe Ch. Analogy as a guide to philosophical thinking // Teaching philosophy. Vol. 16. 1993. № 1. P. 59—68.
Сила фигуральной аналогии состоит в том, что абстрактное (т. е. невидимое) образно, фигурально уподобляется конкретному (видимому); иными словами, аналогия в этом случае подкрепляется доводом ad oculos. Фигуральные аналогии могут лежать в основе притчи, басни:
Орел слетел с высокой скалы и унес из стада ягненка, а галка, увидав это, позавидовала и захотела сделать то же самое. И вот с громким криком бросилась она на барана. Но запутавшись когтями в руне, не могла она больше подняться и только била крыльями, пока пастух, догадавшись, в чем дело, не подбежал и не схватил ее. Он подрезал ей крылья, а вечером отнес ее своим детям. Дети стали спрашивать, что это за птица? А он ответил: «Я-то наверное знаю, что это галка, а вот ей самой кажется, будто она — орел» [= подтверждение тезиса].
Соперничество с людьми вышестоящими ни к чему не приводит и неудачами только вызывает смех [= тезис].
Эзоп. Орел, галка и пастух
Тезис (так называемая «мораль басни») подтвержден развернутой фигуральной аналогией между миром людей и миром птиц, на которой построена основная, «нарративная» часть басни.
Разновидностью фигуральной аналогии является диасирм [греч. бгаобрцод ‘разрывание на куски’, перен. ‘поношение’] — иронический контрдовод, построенный на сравнении или метафоре1:
Крез, воссев на трон в пышном наряде, спросил Солона, видел ли он что-нибудь прекраснее; а Солон ответил: «Видел — и петухов, и фазанов, и павлинов: их убранство дано им природою и прекрасней в тысячу раз».
Когда кто-то хвалился своим умением плавать, Аристипп сказал: «И не стыдно тебе хвастаться тем, что под силу даже дельфину?» [здесь и далее курсив наш. — В. М.]. Кто-то хвастался, что может много пить не пьянея. «Это может и мул», — сказал Аристипп. К юноше, который с гордым видом позировал ваятелю, Антисфен обратился так: «Скажи, если бы бронза умела говорить, чем бы, по-твоему, стала она похваляться?» — «Красотою», сказал тот. «И тебе не стыдно гордиться тем же, что и бездушный истукан?»
Увидев мальчика, болтающего вздор, он [Диоген Синопский. —В. М.] спросил: «И тебе не стыдно извлекать из драгоценных ножен свинцовый кинжал?»2
И сравнение, и метафора могут быть использованы в когнитивной (эвристической) функции, однако рассматривая функциональное соотношение этих двух фигур, следует говорить о первичной когнитивной роли сравнения (а также аналогии, сопоставления) и вторичной в этом
1 Ср.: Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 53; Sherry R. A Treatise of schemes and tropes. Gainesville, 1961. P. 61.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. С. 82, 138, 262 и 281.
плане роли метафоры. Дело в том, что именно сравнение, а лишь вслед за ним и метафора используются в когнитивной (или эвристической) функции, т. е. «как форма отражения наиболее общих свойств и отношений объективной действительности», «как средство познания тех же свойств и отношений»1, но сравнение для этой цели гораздо более удобно использовать, поскольку оно не отягощено номинативной функцией.
Опора на аналогию считается очень выигрышной в психологическом отношении, однако здесь существует опасность ложных аналогий [англ, false analogy, weak analogy, questionable analogy, the extended analogy], представляющих собой техническую разновидность non sequitur, основанную на недооценке различий между сопоставляемыми объектами2, на «рассмотрении различных предметов как одинаковых»3. Приведем сравнительную оценку буквальной и ложной аналогии, принадлежащую, по свидетельству Диогена Лаэртского, Эвклиду из Мегары (5—4 вв. до н. э.), основателю школы эристиков, или мегарской философской школы:
Оспаривая доказательства, он [Эвклид] оспаривал в них не исходные положения, а выведение следствий. Так, он отрицал умозаключения по аналогии, потому что они опираются или на сходное, или на несходное; если на сходное, то лучше уж обращаться не к сходному, а к самому предмету, а если на несходное, то неуместно само их сопоставление [курсив наш. —В. М.]4.
Дезориентирующие аналогии, т. е. «вводящие в заблуждение сравнения» [англ, erroneous comparisons]5, имеют место в тех случаях, когда:
1. «Сопоставляются объекты, связь между которыми устанавливается тенденциозно и имеет оценочный знак. Например: “Война для страны подобна физическим упражнениям для человека” (Ф. Бэкон). В данном сопоставлении война уподобляется спорту и признается желательной для государства»6.
2. «Сравниваются несовместимые явления»7 и объекты. Так, немецкий философ Освальд Шпенглер (1880—1936)8 «считал аргумен
1 Бартон В. И. Сравнение как средство познания. Минск, 1978. С. 48.
2 Именно поэтому опора на аналогию некоторыми специалистами считается нечестной уловкой (например: Thouless R. Н. Straight and crooked thinking, Cambridge. 1930. P. 169—178 и 178—179).
3 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 145.
4 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 150.
5 Gula R. J. Nonsense. Р. 107.
6 Сентенберг И. В., Карасик В. И. Псевдоаргументация: некоторые виды речевых манипуляций // Речевое общение и аргументация. Вып. 1. СПб., 1993. С. 34.
7 Еемерен Ф., Гроотендорст Р. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 155.
8 Шпенглер О. Закат Европы. М., 1923. T. 1. С. 2 и 19.
том в пользу циклического характера различных культур аналогию с живым организмом, проходящим стадии рождения, расцвета, упадка и гибели. Такой же путь должны проходить, по Шпенглеру, и человеческие культуры»1.
Еще один пример ложной аналогии этого же типа — «натуралистическая концепция» немецкого языковеда Авг. Шлейхера (1821—1868), полагавшего, что «жизнь языка не отличается существенно от жизни всех других живых организмов — растений и животных. Как и эти последние, он имеет период роста от простейших структур к более сложным формам и период старения, в который языки все более и более отдаляются от достигнутой наивысшей степени развития и их формы терпят ущерб»2.
Знаменитый пример ложной аналогии, доказывающей существование Творца — аналогия между артефактами (вещами, созданными человеком) и натурфактами (природными объектами, у которых якобы тоже должен быть создатель)3. В западной теологии данная эристическая аналогия именуется, вслед за выдающимся итальянским философом и богословом Фомой Аквинским (1224—1274), «аргументом создания», или «аргументом от создания» [англ, the design argument, argument from design]4. Ф. Аквинский утверждал, что вселенная представляет собой некий механизм, следовательно, у этого механизма обязательно есть творец. В древнем мире в результате подобного хода мысли возникли мифы и легенды, объясняющие происхождение человека, Земли и т. д., в настоящее время многие «паранормальные» явления поясняются деятельностью пришельцев из космоса, НЛО, полтергейстом и проч. В западной традиции этот тип ошибки именуется религиозным паралогизмом [англ, divine fallacy].
При обосновании тезиса посредством опоры на аналогию происходит так называемая потеря посылки5 в силу того, что фактуальная основа тезиса, т. е. его обоснование, выводится из совершенно инородной, никак не относящейся к этому тезису сферы по следующей схеме: спорт полезен (аксиома, служащая посылкой, обоснованием), а поскольку война похожа на спорт (компаративная демонстрация), то и война полезна (тезис).
Считается, что в науке единственная ценность аналогии «состоит в том, что она позволяет сформулировать гипотезу, подле
1 Мельвиль Ю. К. Аргументация в философии // Философские науки. 1985. № 4. С. 84.
2 Кондрашов Н. А. История лингвистических учений. М., 1979. С. 59.
3 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Pub. Comp., 2000. P. 22.
4 Manson N. A. God and design. The teleological argument and modern science. New York, 2003. P. 88 и 93.
5 См., например: Govier T. Analogies and missing premises // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 11. 1989. № 3. P. 141—152; Levi D. S. The case of the missing premise // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 17. 1995. № 1. P. 67—88.
жащую проверке»1. Такие аналогии именуются предсказующими [англ, predictive analogy]. Однако аналогия, к примеру, «между электрическими и гидравлическими явлениями», лежащая в основе когнитивной метафоры ток (ср. течь, поток), дает повод только «к дальнейшему уточнению, дополнению и развертыванию исходной аналогии»2, но не к полному отождествлению электричества и жидкости, «тока и потока» (это уже non sequitur).
Склонность к ложным аналогиям была характерна для В. Б. Шкловского, что послужило поводом для появления пародии «Виктор Шкловский. Муха. Размышления и разборы»:
Образ мухи проходит, вернее пролетает, сквозь всю русскую и мировую литературу — от Апухтина («Мухи, как черные мысли...») до цокотухи у Евтушенко («Ты спрашивала цокотом: а что потом, а что потом?!» Правда, у Евтушенко не цокот, а шепот, но это не меняет сущности эпизода) . Сюжет «Мухи» абсолютно идентичен «Руслану и Людмиле» с соответствующими аналогами: Руслан — Комар, Черномор — Паук, Людмила — Цокотуха. Черномор не доводит дело до конца с Людмилой, подобно тому, как Паук — с Мухой. Еще более разительное сходство в сюжетостроении между «Мухой-Цокотухой» и «Илиадой» Гомера. Правда, у Гомера нет Паука, но это уже подробности. Тут уж просто удивительные совпадения. Гомер пишет: «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос». Чуковский повторяет это слово в слово: «Вы букашечки, вы милашечки, тара-таракашечки».
3. Паперный
Стиль В. Б. Шкловского узнаем и в другой пародии 3. Паперного — «К вопросу о золотой рыбке»:
Герой сказки Пушкина — старик, мало похожий на рембрандтовских стариков (вспомним «Портрет старика в черном берете», не говоря уж о «Портрете старика с палкой»!). Пожалуй, ближе всего «Сказка о рыбаке и рыбке» к рассказу Хемингуэя «Старик и море». Я бы даже сказал, что «Сказка о рыбаке и рыбке» — это «Старик и море» прошлого века, а «Старик и море» — это «Сказка о рыбаке и рыбке» нашего времени. Пушкинский старик поймал рыбку и отпустил ее. Хемингуэев-ский же старик поймал рыбку, но уже не в силах справиться с ней. Это символично.
Наивное отождествление объектов лежит в основе некоторых суеверий: так, женщина, похоронившая мужа, с тем чтобы поскорее забыть покойного, должна выкрикнуть его имя в печную трубу (видимо, в расчете на то, что имя, вылетев в трубу, развеется по ветру, как дым).
1 Перельман X., Олбрехт-Тытпека Л. Из кн. «Новая риторика: трактат об аргументации» // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. С. 226.
2 Перельман X, Олбрехт-Тытпека Л. Из книги «Новая риторика». С. 237.
Проявлением ложной аналогии в языке является так называемая народная этимология, приводящая к следующим видам искажения слов:
а) фонетическому: керосин ~ карась (звуковая аналогия) —> прост, устар, карасин, автомобиль ~ Антон —> прост, устар, антоно-билъ;
б) семантическому: куща ‘шатер, хижина’ ~ куст, роща, чаща куща ‘листва, крона дерева’.
Итак, аналогия обладает серьезной объяснительной силой1 и потому внешне привлекательна и даже эффектна, однако опора на нее при аргументации и обосновании опасна, поскольку в некоторых случаях грозит потерей посылки и приходу к неверным выводам. Как видим, у каждого приема аргументации есть свои функции и свои сферы действия, свои ограничения. Аналогия действенна только в тех случаях, когда сравниваются абсолютно тождественные объекты, явления, действия или происшествия.
Чем менее похожи объекты сравнения друг на друга, тем больше становится вероятность возникновения ложной, или сомнительной аналогии. Отсюда — следующий универсальный закон: опасность появления ложных аналогий возрастает по мере удаления от сферы тождества и по мере приближения к сфере сходства сравниваемых объектов. Данная закономерность может быть задана следующей шкалой:
Сфера ________________________________> Сфера
тождества сходства
(сфера (сфера
точных аналогий) ложных аналогий)
А. И. Уемов совершенно справедливо отмечает: «Аналогия может быть доказательной только тогда, когда сравниваемые предметы в каком-то отношении совершенно одинаковы»2. Отсюда — известное в англоязычных риториках правило релевантности сходства3, т. е. его значимости для аргументации.
Одной из фигур аналогии является синойкиозис [греч. (TuvoiKeiaxng ‘слияние’] — неожиданное, на первый взгляд парадоксальное сравнение, реализуемое в сочинительной конструкции4: Мот и скупец —
1 См., например: Johnson F. Analogical arguing and explainings // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 11. 1989. № 3. P. 153—160.
2 Уемов А. И. Логические ошибки. Как они мешают правильно мыслить. М., 1958. С. 101. См. также: Уемов А. И Аналогия в практике научного исследования. М., 1970.
3 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Pub. Comp., 2000. P. 21—23.
4 Ричард Ланхэм называет этот прием «развернутым оксюмороном» и «развернутым парадоксом» (Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 148 и 185).
друг другу сродни: что имеют, того не ценят (Народная мудрость). Используется он для выражения иронии и сарказма: Еще один великий слепой выискался — Паниковский! Гомер, Мильтон и Паниковский! Теплая компания! (И. Ильф и Е. Петров); ср. также Московский купец — тот же дикарь и: Оставляя в стороне способы покорения чужих жен, которые употребляются австралийскими дикарями и московским купечеством, все ныне употребляемые способы легко можно подвести под несколько определенных типов (А. П. Чехов). Первое выражение («дикарь») представляет собой грубоватую метафору (за которую в свое время вполне могли привлечь к судебной ответственности), второе — иронический эвфемизм.
Профессор Калифорнийского университета, преподаватель и исследователь риторики Томас Слоун начинает одну из своих статей следующим образом: «История рассказывает нам о двух удивительно похожих конференциях по риторике, которые были разделены двумя тысячелетиями. Первую из них придумал (invented) Цицерон. Участником второй был я [курсив наш. — В. М.]» (далее следует рассказ о встрече и беседах Цицерона, Антония и Красса на даче последнего, отраженных в трактате Цицерона «Об ораторе»)1.
Бывают и менее очевидные случаи:
Алтынник, получая письма от новой своей знакомой, всегда внимательно их прочитывал да еще подчеркивал красным карандашиком сообщения о том, что у Люды есть свой дом, огород, корова, что она (Людмила, а не корова) любит петь, танцевать, уважает веселое общество, может и сама пошутить и посмеяться, когда шутят другие.
В. Войнович. Путем взаимной переписки
При желании и здесь можно увидеть тщательно припрятанное сравнение.
Сближение усиливается при использовании: 1) однокоренных или одноструктурных слов (так называемой гомеологии): Долг и должность (Газетный заголовок); Крестины, смотрины, похороны и именины — это «имена существительные, кончающиеся на «ны» и требующие выпивки» (определение А. П. Чехова); Эти товарищи продолжают путать индивидуальность и индивидуализм — слова-то ведь похожие (О. Берггольц); 2) параллелизма: Церковь построена при Алексее Михайловиче, перестроена при Анне Иоанновне, разграблена при Владимире Ильиче и взорвана при Иосифе Виссарионовиче (В. Шендерович). В основе синойкиозиса лежит склонность человеческого сознания к сопоставлению стоящих рядом предметов.
Разновидностью синойкиозиса следует считать так называемое графическое сравнение, в котором роль компаратора и компаранта играют рисунки или иные изображения:
1 Sloane Th. О. Reinventing inventio // College English. Vol. 51. 1989. № 5. P. 461.
//
Графическое сравнение по модели «до и после» активно применяется в рекламе пластической хирургии, средств для похудения и омоложения. Мотив тени-призрака используется и в технической рекламе: несущийся по горной дороге автомобиль отбрасывает на склоны тень в виде скачущего коня. В качестве примера использования данного приема в карикатуре приведем один из рисунков эстонского художника Яана Ензена:
Аналогия базируется на сходстве, а поскольку такое сходство всегда носит лишь частичный характер, то опровержение любой аналогии (буквальной, фигуральной, а тем более ложной, в частности эристи-ческой) основывается на фиксации моментов существенного различия между сопоставляемыми объектами1. Приведем пример нейтрализации эристической аналогии с использованием данного приема в одной политической дискуссии (программа Валентина Третьякова «Что делать?»):
— Из России многие армяне уезжают, поскольку не чувствуют себя реальными участниками процессов, которые происходят в этой стране. Из США армяне не уезжают, поскольку там они чувствуют себя реальными участниками всех процессов. Америка — великая страна, и построили ее эмигранты. Разве не пример для России?
— Да, но разве можно сравнивать коренные народы России и Соединенных Штатов, т. е. русских и индейцев? Индейцы находятся в меньшинстве, они загнаны в резервации, именно поэтому Штаты и построили эмигранты. А кому их еще было строить после этого, как не эмигрантам?
Итоги рассмотрения типов демонстрации и соответствующих им демонстрационных видов non sequitur представим в следующей таблице:
Тип демонстрации Демонстрационные виды non sequitur
Каузальная демонстрация Non sequitur каузального типа: non causa pro causa (в частности, post hoc ergo propter hoc, argumentum ad ignoratiam и argumentum ex silentio)
Квалитативная демонстрация Non sequitur квалитативного типа: cum hoc ergo propter hoc, argumentum ad novitatem, argumentum ad antiquitatem, argumentum ad Lazarum и argumentum ad naturam
Таксономическая демонстрация Non sequitur таксономического типа: неправильное следствие (в частности, ложная конверсия), saltus in concludendo (в частности, argumentum ad exemplum)
Парциальная демонстрация Non sequitur парциального типа: софизм композиции
Компаративная демонстрация Non sequitur компаративного типа: ложная аналогия и довод к прецеденту (в частности, довод к чужой ошибке и auctoritas rei judicatae).
1 Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 115.
1.5. Достоверность аргументов. Ошибка и софизм ложного основания
Приводимые аргументы должны быть истинными, т. е.: 1) соответствующими действительности; 2) доказанными. Нарушение данного правила приводит к паралогизму ложного основания [лат. error fundamentalis букв, ‘ошибка обоснования’], или предвосхищению основания [лат. petitio principii, англ, begging the question], когда «по меньшей мере один аргумент ложен, однако тезис логически вытекает из посылок»1. Например: «Латунь — химический элемент» (тезис), поскольку «латунь — металл» (ложный аргумент, так как латунь — это не металл, а сплав двух металлов: меди и цинка); «Данная диссертация не может быть рекомендована к защите» (тезис), потому что «ее концепция алогична» (данный факт нуждается в доказательстве). Ход мыслей, изобилующий подобными паралогизмами, пародирует Козьма Прутков:
Если у тебя спрошено будет: что полезнее, солнце или месяц? — ответствуй: месяц. Ибо солнце светит днем, когда и без того светло; а месяц — ночью. Но с другой стороны: солнце лучше тем, что светит и греет, а месяц только светит, и то лишь в лунную ночь.
Ложный аргумент, от которого исходит ложный тезис, в античной философии назывался лрбтоу уеббос; [греч. ‘исходная ложь’], иногда его именуют argumentum ex nihilo [лат. ‘довод из ничего’]. Софизм ложного основания, имеющий, в отличие от паралогизма ложного основания, нарочитый характер, строится на двух основаниях:
1. На ложных аксиомах или недоказанных утверждениях, подаваемых под видом аксиом:
Он [Диоген Синопский. —В. М.] говорил, что все принадлежит мудрецам и доказывал это такими доводами: «Все принадлежит богам; мудрецы — друзья богов [= ложные аксиомы]; а у друзей все общее; стало быть, все принадлежит мудрецам [= вывод]».
Нет ничего дурного в том, чтобы украсть что-нибудь из храма или отведать мяса любого животного: даже питаться человеческим мясом не будет преступно [= тезис], как явствует из обычаев других народов. В самом деле, ведь все существует во всем и чрез все: в хлебе содержится мясо, в овощах хлеб, и вообще все тела как бы парообразно проникают друг в друга мельчайшими частицами через незримые поры [= ложная аксиома]2.
1 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 33.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 284.
Утверждение, претендующее на статус аксиомы, однако требующее проверки и подтверждения, называется произвольным доводом:
Произвольный довод — такой, который хотя и не заведомо ложен, но сам еще требует должного доказательства. Например, если кто-то в доказательство тезиса приведет мысль, что «скоро будет конец мира», — то это будет произвольный довод. Мы можем потребовать других доводов, а этого не принять; или потребуем, чтобы этот довод был доказан.
С. И. Поварнин. О споре
2. На подтасовке и извращении фактов:
— Возьмем 16/64. Сократим шестерку в числителе и знаменателе.
— Так сокращать нельзя!
— Но ведь 16/64 равно 1/4, не будете же вы с этим спорить!
А. И. Уемов вспоминает и абсолютно серьезно излагает следующий, на наш взгляд, очень любопытный с точки зрения практического применения законов логики эпизод из жизни своего учителя — В. Ф. Асмуса:
Возраст, но никакого склероза. Однажды по секрету он выдал мне одну тайну. Оказывается, перед каждым обедом он старался выпить сто грамм водки. Не всегда это получалось, но он старался. Так он растворял холестерин в сосудах.
С помощью софизма ложного основания В. Ф. Асмусу удалось убедить в целебности водки не только легковерного ученика, но и грозную супругу. Противник Солона Афинского Писистрат с помощью этой же уловки добился гораздо большего:
Человек этот небывалыми средствами домогался тирании. Поначалу он был народным предводителем. Потом он сам себя изранил [курсив наш. — В. М.], явился в суд и возопил, что претерпел это от своих врагов, в охрану от которых умоляет дать ему четыреста юношей. А народ, не послушав меня, дал ему этих мужей, и они стали при нем дубинщи-ками. А достигнув этого, он упразднил народную власть1.
Софизм ложного основания «использует в качестве аргумента ложный факт, ссылку на событие, которое в действительности не имело места, указание на несуществующих очевидцев»2 (так называемые ложные аргументы), замалчивание одних фактов и активное высвечивание других (т. е. пассивную ложь). Приведем пример нейтра
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 88.
2 Об искусстве полемики. М., 1980. С. 140.
лизации данной уловки из речи московского адвоката А. Васильева в защиту своего клиента И. Рябоконя по уголовному делу о похищении вице-президента фирмы «Лукойл»:
Ходатайство о заключении под стражу обвиняемого Рябоконя следователь обосновал заведомо недостоверными сведениями [курсив наш. — В. М.]. Из оглашенного в суде постановления следователя Кузнецова от 15 апреля 2003 г. видно, что это ходатайство основывалось на том, что якобы причастность Рябоконя к убийству Винокурова и Лунгрина подтверждается показаниями потерпевшего Винокурова, свидетелей Соколова, Трофимова, Качановой. Однако ни на следствии, ни в суде эти люди не давали показаний о какой-либо причастности Рябоконя к убийству. Допрошенная же в судебном заседании свидетель Качанова показала, что Рябоконя она не знает вообще. К сожалению, судья, давая санкцию на заключение Рябоконя под стражу, механически повторил в своем постановлении заведомо недостоверные данные о том, что причастность Рябоконя к преступлению подтверждается показаниями перечисленных выше свидетелей.
Обвинение в обосновании утверждения ложными фактами и сведениями может являться: 1) справедливым, и в этом случае этот прием вполне корректен с точки зрения морали; 2) несправедливым, что придает данному приему манипулятивный характер, на что указал еще А. де Морган1.
Софизм ложного основания опасен потому, что «для тех, кто не знает о ложности основания, доказательство кажется безупречным»2. Отсюда — вывод: проверять следует не только демонстрацию (т. е. логику рассуждений), но и приводимые аргументы, в частности дефиниции всех используемых терминов; на последней процедуре основан довод к дефиниции, или апелляция к определению [калька лат. argumentum ad definitionem, ср. англ, definitional argument, argument from definition]3. Рене Декарт рекомендует: «Определяйте значения слов, и вы избавите мир от половины заблуждений». Рассмотрим смысл рекомендации Р. Декарта на конкретном примере с использованием довода к дефиниции. В известном пособии читаем: «Парадиастола. Разновидность антитезы»4. Рассмотрим определения терминов антитеза и парадиастола:
«Антитеза [греч. avriOscju; ‘противоположение’] —1. Фигура контраста (см.), основанная на противопоставлении антонимов. А. усиливается корневым повтором, рифмовкой (см.), параллелизмом (см. синкризис),
1 De Morgan A. Formal logic or the calculus of inference, necessary and probable. London, 1847. P. 255.
2 Асмус В. Ф. Учение логики о доказательстве и опровержении. М., 1954. С. 63.
3 Hastings A. A reformulation of the modes of reasoning in argumentation: Doctoral dissertation. Northwestern University, 1963. P. 55.
^Хазагеров T. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 250.
организацией в виде двучленного периода (см. парисоса): Легки взятки, тяжелы отдатки (Пословица), метафорой: На плече моем на правом / Примостился голубь-утро, / На плече моем на левом / Примостился филин-ночъ (М. Цветаева)».
«Парадиастола [греч. ларабимтсоХг] ‘различие’] — 2. Фигура контраста (см.), противопоставляющая синонимы: Сквозь легкое лицо проступит —лик (М. Цветаева); с пояснением: Не синонимы дом и квартира, / не синонимы: / дом это дом, /место, где от гремучего мира /можно спрятаться, хоть и с трудом (Е. Солонович). П. “противоположна антитезе, ибо вместо того, чтобы противопоставлять противоположные вещи, она разделяет вещи подобные”1»2.
При анализе данных дефиниций очевидным становится тот факт, что противопоставление синонимов никак не может являться «разновидностью» противопоставления антонимов. На самом деле парадиастола и антитеза находятся не в видо-родовых (таксономически подчиненных), а в видо-видовых отношениях (таксономически равноправных) отношениях, являясь разновидностями фигуры контраста. Анализируя словарные дефиниции, следует помнить о том, что они не всегда бывают совершенны, ср.:
«Цербер. 1. В древнегреческой мифологии: трехголовый злой пес с хвостом и гривой из змей [или змеиным хвостом? — В. М.], охранявший вход [или выход?] в подземное царство [или царство мертвых?]» (Словарь русского языка: в 4 т. Т. 4 / ред. А. П. Евгеньева. М., 1988. С. 643).
Подобные факты убеждают в том, что дефиниция нуждается в предварительном тестировании на степень адекватности: правдоподобия, логичности, полноты, наличия излишних компонентов и т. д. Процедура проверки включает сопоставление данных ряда различных словарей, например:
«Цербер. В греческой мифологии: трехглавый пес со змеиным хвостом и гривой из змей, охранявший выход из Аида, не позволяя умершим возвращаться в мир живых» (Романчук Л. Мифы, версии, реалии. М., 2012. С. 224).
Дефиниция может быть нарочито неточной, как, например, в следующей шутливой загадке, сочиненной Михаилом Задорновым: Птица из пяти букв, живет в Южной Баварии, яиц не несет, но из них выводится (Отгадка: петух). Тезис, апеллирующий к дефиниции слова,
1 Louis de Grenade. CEuvres compldtes. Vol. XX. Paris, 1865. P. 351.
2 Москвин В. П. Язык поэзии: Приемы и стили. Терминология, словарь. М., 2017. С. 38—39 и 257—258.
вводится выражением по определению: «Воробей (петух, павлин, страус, пингвин) — это птица, значит, он должен летать по определению». Как видим, апелляция к определению может быть использована не только как довод (что совершенно справедливо отмечает, в частности, X. Перельман1), но и как логическая уловка.
Почву для применения софизма ложного основания подготавливают приемы информационного манипулирования. Информационное манипулирование — это прежде всего дезинформация, т. е. сообщение сведений, не соответствующих действительности. Дезинформация может быть преднамеренной и непреднамеренной. Известны две разновидности непреднамеренной дезинформации (или «неправды»), характеризуемой «отсутствием у субъекта намерения исказить факты, в частности передать ложные сведения о другом человеке»: 1) неправда как «вербальный эквивалент заблуждения: человек верит в реальность существования чего-то, но ошибается и в результате говорит неправду, сам не осознавая этого»; 2) неправда как «следствие ограниченности знания, неполноты истины: описание говорящим внешней стороны поступка другого человека при незнании мотивов последнего и конкретных обстоятельств, в которых реализуется поведение»2.
Дезинформацию нередко определяют и как «заведомое искажение истины»3. Однако при таком определении дезинформацию полностью отождествляют с ложью, поскольку именно ложь всегда преднамеренна, и именно она представляет собой заведомое искажение истины: «Обманывающий действует умышленно, т. е. не только передает ложную информацию (или умалчивает о чем-либо), но и скрывает свои истинные намерения»4. Дезинформация же часто бывает непреднамеренной, а потому «не зависит однозначно от интенции информатора»5. Так, дикторы и ведущие телепрограмм могут нас дезинформировать, но при этом они не обязательно лгут.
Следует различать ложь как информационное действие и обман как действие поведенческое. Обман может быть: 1) неречевым (именно эту форму обмана использует, к примеру, продавец, обвесивший покупателя или всучивший ему лежалый товар); 2) речевым (например, с помощью обещаний). В свете сказанного не представляется вполне точным определение обмана как «ложного, неверного сообщения [курсив наш. — В. М.], способного ввести в заблуждение того, кому оно адресовано»6. При таком определении понятие обмана становятся
1 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 211.
2 Знаков В. В. Психология понимания правды. СПб., 1999. С. 10—11.
3 Galperin I. R. Stylistics. М., 1977. Р. 175.
4 Сахнова Т. В. Зачем суду психолог? М., 1990. С. 80.
5 Свинцов В. И. Заблуждение, ложь, дезинформация (соотношение понятий и терминов) // Философские науки. 1982. № 1. С. 83.
6 Дубровский Д. И. Обман. Философско-психологический анализ. М., 1994. С. 3.
невозможно противопоставить понятию лжи; следствием данной понятийно-терминологической путаницы становится невозможность адекватного анализа указанных понятий.
Известно, что «эксплуатация лжи в обществе регламентируется разветвленными системами этических норм: одни употребления лжи официально запрещены и караются общественными и государственными институтами, другие, наоборот, разрешены, и, более того, владению ими учат (“ложь” в спортивных состязаниях, оперативное искусство и т. д.)». Второй тип, «не окрашенный черной краской, фактически не встречает препятствий»1, первый же традиционно осуждается; быть пойманным на лжи, особенно при свидетелях, означает одно — быть опозоренным, и надолго: раз солгал, а век веры не имут. С тем, чтобы уличить оппонента во лжи, применяется так называемый псевдоменос [греч. усвббцсуос; ‘лжец’] — аргумент, принуждающий противника лгать2. Такое принуждение может осуществляться, в частности, на основе уточняющих вопросов:
— Кот Василий, где ты был?
— Я мышей ловить ходил.
— Почему же ты в сметане?
— Потому что был в чулане.
На меня упало сало... — Ну а мышка? — Убежала.
Уточняющие вопросы высвечивают те детали, которые противоречат рассказу лжеца. С помощью данной простой методики может быть опровергнуто лжесвидетельство. Рассмотрим фрагмент одного судебного процесса. Дело происходит в Москве. Отец передает квартиру дочери, для ускорения передачи заключается фиктивный (то есть без уплаты денег) договор купли-продажи, после чего дочь выставляет отца, пожилого человека, на улицу. Тот обращается в суд с просьбой признать данный договор недействительным. Дочь приглашает свидетеля, который якобы видел передачу денег:
Адвокат истца. Какая была сумма и в каких купюрах?
Свидетель. Три с половиной миллиона, в тысячных и пятисотках. Адвокат. Деньги пересчитывали?
Свидетель. Да, конечно.
Адвокат. Истец пользовался очками?
Свидетель. Да, пользовался.
Истец. Единственное, что у меня осталось, так это хорошее зрение.
Очков сроду не носил.
Адвокат. Были в доме какие-нибудь животные?
1 Лефевр В. А., Смолян Г. Л. Алгебра конфликта. М., 1968. С. 49—50.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 126 & 194.
Свидетель. Какие животные?
Адвокат. Ну, птички, рыбки...
Свидетель. Я не заметил.
Адвокат. Как можно было не заметить огромную овчарку, которая всех встречает у двери?
Судья. По-моему, здесь все ясно. У адвоката истца есть еще вопросы к этому свидетелю?
Адвокат. У меня к этому свидетелю вопросов больше нет.
Программа «Федеральный судья»
Юристы в подобных случаях ставят следующий диагноз: res ipsa loquitur ‘факты говорят сами за себя’ (лат.), т. е. комментарии излишни. Решением суда договор купли-продажи квартиры был признан недействительным.
Псевдоменос нередко ставит лгущего в положение, когда он вынужден либо признаться, что лжет, либо продолжать вранье и все больше запутываться:
Экс-министр обороны России Игорь Родионов выступил в среду в Московском военном суде в качестве свидетеля по делу бывшего главного военного финансиста Георгия Олейника. Главная военная прокуратура обвиняет генерала в действиях, которые нанесли государству ущерб в размере более 327 миллионов долларов.
Родионов рассказал суду об обстоятельствах подписания двух документов, на основании которых Олейнику были предъявлены обвинения. Речь идет о соглашении об урегулировании задолженности «Газпрома» по налогам перед бюджетом, заключенном Минобороны 28 ноября 1996 года, а также соглашении о поставках российского газа на Украину в обмен на товары для нужд российской армии, подписанном 3 марта 1997 года.
Как сообщает РИА «Новости», Родионов подтвердил, что подписал первое соглашение на заседании правительства России, однако выразил сомнение в том, что визировал второй документ. «Это является загадкой для меня», — сказал Родионов. По его словам, инициаторами соглашения 1996 года были премьер-министры России и Украины Виктор Черномырдин и Павел Лазаренко. Текст документа был разработан в Минфине и направлен в Минобороны на согласование и исполнение.
Экс-министр заявил, что Олейник «не мог не изучать эти соглашения» и докладывал ему, что их следует подписать. Однако в суде напомнили, что на очной ставке с обвиняемым в феврале 2001 года Родионов утверждал, что Олейник не докладывал ему о необходимости и целесообразности изучения и подписания этих соглашений. Родионов не смог прокомментировать такое расхождение в своих показаниях. Он предположил, что в ходе очной ставки мог находится под воздействием «психотропных средств».
Напомним, что бывшему начальнику Главного управления военного бюджета и финансирования Минобороны Георгию Олейнику инкриминируется нарушение порядка перечисления валютных средств (450 миллионов долларов) на Украину, которое регламентировалось упомя-
нутыми соглашениями. Следствие считает, что генерал превысил свои полномочия, подписав платежное поручение, не имея разрешения Центробанка на осуществление валютных операций. Сам Олейник не признает своей вины и утверждает, что исполнял соглашения, уже подписанные вышестоящими должностными лицами, в том числе и министром обороны.
Lenta.Ru
Иногда не только ложь, но и правда бывает, как говорится, дурной. Приведем фрагмент одного интервью:
—У Шукшина есть замечательная фраза: «И в приступе дурной правды он сказал ему, что его жена живет с агрономом».
— Есть такое понятие — «святая ложь». Нельзя говорить горбатому, что он горбатый. Или пришел к тебе коллега после спектакля в слезах — сам понимает, что сегодня плохо сыграл, и спрашивает: «Ну как?» А ты ему резвым голосом: «Да, завалил ты роль!» Нет, язык не повернется. Ответишь: «Да ничего, подумай только над этим и вот над этим. Тогда все сложится». Компромисс ли это с самим собой? Не знаю. Меня мама учила: прежде чем что-то заявлять, оговорись: «Я так думаю», «Мне кажется». Не нужно выносить вердикт, будто ты представляешь истину в последней инстанции. Иначе это приступ той самой дурной правды. Представьте, кто-то женщине говорит: «Я вчера видел, как твой муж... Хочешь в подробностях?» Да заткнись ты, неудобно.
Шаблинская О. Николай Караченцов о святой лжи и сплетнях
С точки зрения этики преднамеренную дезинформацию следует подразделить на два типа:
1) преследующую корыстные цели, например лесть: Чичиков губернатору намекнул как-то вскользь, что в его губернию въезжаешь, как в рай: дороги везде бархатные (Н. В. Гоголь. Мертвые души);
2) ложь во благо, т. е. «во спасение» (В. С. Соловьев), нередко именуемую также «святой ложью» и «добродетельным обманом». В этом случае, по определению известного французского философа Мишеля Монтеня (1533—1592), «слабость нашего естества толкает нас к необходимости пользоваться дурными средствами для достижения благой цели»1:
Крестьянин собрался умирать и захотел оставить своих сыновей хорошими земледельцами. Позвал он их и сказал: «Дети, под одной виноградной дозой у меня закопан клад». Только он умер, как сыновья схватили заступы и лопаты и перекопали весь свой участок. Клада они не нашли, зато перекопанный виноградник принес им урожай во много раз больший.
Эзоп. Крестьянин и его дети
1 Монтень М. Опыты. Кн. 2. СПб., 1998. С. 825.
Использование только таких утверждений и аргументов, которые отвечали бы абстрактному критерию истинности, «предполагает существование некоего всевидящего Божьего ока, невозможного в реальности»1. Относительность понятий истинности и справедливости осознавали еще античные философы:
Сократ. Чтобы речь вышла хорошей, прекрасной, разве разум оратора не должен постичь истину того, о чем он собирается говорить?
Федр. Об этом, милый Сократ, я так слышал: тому, кто намеревается стать оратором, нет необходимости понимать, что действительно справедливо, — достаточно знать то, что кажется справедливым большинству, которое будет судить. То же самое касается и того, что в самом деле хорошо и прекрасно, — достаточно знать, что таковым представляется. Именно так можно убедить, а не с помощью истины.
Платон. Федр
С точки зрения риторики понятие истинности должно быть относительным — хотя бы потому, что истина иногда может навредить и даже убить. Психолог В. Ценев приводит такой пример:
Бледный, хрупкий одиннадцатилетний мальчик, израненный, но живой, был вытащен вчера из-под обломков небольшого самолета, который разбился в воскресенье в горах. Мальчик провел на месте крушения на высоте 11 000 футов несколько суток; он лежал, закутанный в спальный мешок на заднем сидении заваленных снегом обломков среди бушующей пурги, при минусовой температуре. «Как мои мама и папа? — был первый вопрос ошеломленного пятиклассника. — С ними все в порядке?» Спасатели не сказали мальчику, что его отчим и мать, все еще пристегнутые к своим сиденьям в разбитой вдребезги кабине, едва ли не в нескольких сантиметрах от него самого — мертвы.
Ценев В. Ложь во благо: хорошо или плохо?
Трудно не согласиться с мыслью датского логика Генрика Даля о том, что «приемлемость утверждения определяется не только его истинностью или ложностью, но и его соответствием или несоответствием данным конкретным обстоятельствам»2. Ложь во благо регулярно используется врачами:
Он смотрел черно-мутно-прозрачную рентгеновскую пленку на свет и одобряюще кивал:
— О-чень хороший снимок! Очень хороший! Операция в данный момент не нужна.
1 Fundamentals of argumentation theory. A handbook of historical backgrounds and contemporary developments / ed. F. H. van Eemeren, R. Grootendorst & F. S. Henkemans. New Jersey, 1996. P. 179.
2 Dahl H. The pragmatics of persuasion. K0benhavn, 1993. P. 133.
И больная ободрялась: с ней не просто хорошо, а — очень хорошо.
А. И. Солженицын. Раковый корпус
Правда может быть опасной не только для адресата речи, но и для ее адресанта, о чем предупреждает древнее изречение: «Если вы говорите правду, то вас возненавидят люди, если же вы лжете, то вас возненавидят боги»1. В знаменитой интермедии Геннадия Хазанова «Похождения говорливого попугая» последнего, как говорится, за правду («Ваш сын двоечник, а еще он пьет. Но редко, только когда в карты проигрывается») перепродавали из одной семьи в другую, а в конце концов сдали в зоопарк, на что попугай заявил:
Но я и здесь молчать не буду!
В зоопарке тигру не докладывают мяса!!
Спасайте хищника!!!
С точки зрения логики дезинформация представляет собой софизм ложного основания либо его разновидности. Чтобы быть правдоподобной («надежной»2), дезинформация должна иметь определенную фактуальную основу либо ее имитацию; в этих целях используются репортаж с места происшествия, сопровождаемый ловко смонтированным видеорядом, рассказом «очевидца» и проч. В данном случае софизм ложного основания усиливается аргументом ad oculos (доводом к глазам); именно поэтому телевидение в плане дезинформации обладает преимуществом перед другими СМИ.
Испытанным приемом аргументации считается довод к статистике [англ, statistical argument], как правило, предполагающий проведение аналогий и сопоставлений. Вот как используется этот прием в процессе рассмотрения проекта федерального закона «О русском языке как государственном языке РФ» (22. 10.01):
В. П. Нерознак. В нашей стране 140 языков. В Европе всего 52, т. е. у нас примерно в три раза больше языков, чем во всей Европе. Поэтому сделать наш закон конкретным, как французский, вряд ли возможно с учетом многоязычия в нашей стране и сложности, многоуровневости нашей языковой ситуации.
Стенограмма парламентских слушаний
Заметим, что данный довод нередко используется и в манипулятивных целях. С его помощью можно убедить доверчивого адресата в чем угодно:
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 168.
2 Тарасов A. H. Психология лжи. M., 2005. С. 68.
Британские коммунальщики заключили, что самым несчастливым днем недели является понедельник. По собранной ими статистике, именно в этот день происходит больше всего аварий сети, засоров канализации и прочих неурядиц как раз в тот момент, когда граждане меньше всего к этому готовы. Работники фирмы Direct Line insurance, которые регулярно выезжают ремонтировать коммунальные неполадки, за год составили целый список неприятных совпадений понедельника. Например, когда в первый день недели в чьем-нибудь доме происходит отключение электричества, это в 44 случаях из 100 происходит как раз в тот момент, когда хозяин дома собрался посмотреть любимую передачу. В год от подобных неприятностей страдают в среднем 2226 человек. Причем большая часть обращений, в сравнении с другими днями недели, приходится именно на понедельник.
Источник: http://www.lenta.ru/news/2005/12/12/monday/
Манипулятивной разновидностью данного приема является софизм мнимой точности [англ, false precision]1 — прием дезинформации, состоящий в использовании точных чисел, обычно вызывающих доверие людей. Так, в конце 90-х годов в еженедельной телепрограмме «Итоги» ее ведущий Евг. Киселев тщательно фиксировал рейтинги политиков того времени (Б. Ельцин — 34,78%, Г. Зюганов — 17,64% и т. п.), указывая, сколько сотых процента приобрел или потерял каждый из них за прошедшую неделю. Приводились точные цифровые данные о количестве информантов, назывались города, где проводился опрос. Ничего, однако, не говорилось о том, какие именно группы населения становились объектами анкетирования. Используя данную методику, очень легко сделать лидера аутсайдером (или наоборот), а затем сыграть на фальшивых цифрах: «Определяя лидера в предвыборном марафоне, опрос общественного мнения тем самым и создает этого лидера. Все же хотят голосовать за сильного, но никто — за слабого. Здесь срабатывают два психологических феномена. Во-первых, конформизм — желание быть со всеми, “как все”. Во-вторых, эффект неудачника: их не любят, предпочитают удачливых»2. Приемы обмана с помощью статистики3 общеизвестны и хорошо описаны, тем не менее они до сих пор представляют собой безотказное орудие психологического воздействия.
Как приемы дезинформации используются клевета, «утечка» якобы «совершенно секретной» информации (например, посредством «утери» важного документа), признаний различного рода «свидетелей», откровений крупных чиновников в отставке, бывших сотрудников госбезопасности и агентов контрразведки, двойных агентов и перебежчиков, а также их бывших любовниц, секретарей, переводчиков, водителей
1 Damer Т. Е. Attacking faulty reasoning. A practical guide to fallacy-free arguments. 3rd ed. Wadsworth, 1995. P. 120.
2 Шейнов В. Скрытое управление человеком. Минск, 2000. С. 804.
3 Например: HuffD. How to lie with statistics / ed. W. W. Norton. New York, 1954.
и др. Еще один способ дезинформации — пустить слух. За слухом нередко стоят интересы определенного лица, организации, социальной либо национальной группы или даже другого государства. Главный государственный санитарный врач РФ, известный специалист по микробиологии Геннадий Онищенко вспоминает:
В моем детстве цыгане продавали вшей — по 5 рублей за штуку. Люди верили, что настойка на этих насекомых помогает от некоторых болезней. Возможно, что слухи о целебной силе вшей распространяли сами цыгане.
Дезинформация имеет целью навязать адресату «определенную стратегию поведения», причем такое навязывание «осуществляется не прямо, не грубым принуждением, а путем передачи ему оснований, из которых тот мог бы логически вывести свое, но предопределенное другой стороной решение». На такой схеме основаны «любые “обманные движения”: провокации и интриги, маскировки и розыгрыши, создание ложных объектов и вообще ложь в любом контексте»1.
7.5.1. Аргумент к невежеству
Аргумент к невежеству [калька лат. argumentum ad ignorantiam или argumentum ex ignorantia, от ignorantia ‘незнание, невежество’]2 состоит в «упоминании таких фактов или положений, которых никто из спорящих не знает и не в состоянии проверить»3. Если противник побоится признаться в своей некомпетентности, «уронить себя», — он оказывается в ловушке:
— Известно ли вам, что имя Грибоедова после его смерти упоминалось в двести сорок семь раз чаще, чем при жизни? — число было взято с потолка — для большей убедительности. — Ас другой стороны, имя Ипполита Калошина при жизни упоминалось в бесконечное число раз чаще, чем сейчас. Потому что сейчас оно совсем не упоминается, а любое число, деленное на ноль, дает бесконечность.
Ф. Кривин. Словарь упоминаний
На комбинации аргумента к невежеству и аргумента к авторитету базируется прием ложного цитирования, состоящий либо в апелляции к вымышленному авторитету, либо в «приписывании реальным авторитетам таких суждений, которых они никогда не высказывали»4. К примеру, «наскоро придумывают высказывание, которое якобы принад
1 Лефевр В. А., Смолян Г. Л. Алгебра конфликта. М.3 1968. С. 36.
2 Аргумент к невежеству не следует отждествлять с доводом к незнанию (argumentum ad ignoratiam, от ignoratio ‘незнание’).
3 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 183.
4 Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. М.3 1998. С. 23.
лежит Гегелю, Конфуцию, Достоевскому и т. д.: “Вы, конечно, читали у Гегеля...” Противнику неловко признаться, что он не читал Гегеля, и на всякий случай он кивает головой: “Да, да, помню”»1. А. Шопенгауэр приводит такой пример этой уловки:
«Один французский священник, чтобы не мостить улицу перед своим домом, как того требовали от всех домовладельцев, привел следующую фразу из Библии: “Paveantilli, ego non pavebo”, чем совершенно убедил представителей городского управления»2.
Этот же эристический прием находим в басне Эзопа «Путники и медведь»:
Два приятеля шли по дороге, как вдруг навстречу им медведица. Один тотчас забрался на дерево и там спрятался. А другому бежать уж было поздно, он бросился наземь и притворился мертвым. Когда медведица стала его обнюхивать, он задержал дыхание, потому что, говорят, мертвецов зверь не трогает. Ушла медведица прочь, спустился приятель с дерева и спрашивает, что это медведица шептала ему на ухо? А тот в ответ: «Шептала: “Впредь не бери в дорогу таких приятелей, которые тебя бросают в беде”».
Фигура ложного цитирования успешно используется как прием пропаганды и агитации. Во время первой мировой войны немцы распространяли среди русских солдат листовку следующего содержания:
Возникла сия несчастная война против воли моей: она вызвана интригами Великого князя Николая Николаевича и его сторонников, желающих устранить меня, дабы ему самому занять престол. Солдаты! Отказывайтесь повиноваться вашим вероломным генералам, обращайте свое оружие на всех, кто угрожает жизни и свободе Вашего Царя, безопасности дорогой родины! Несчастный ваш царь Николай II3.
Конечно же, Николай II никакого отношения к данному тексту не имел, однако многие солдаты этим словам верили.
Цитата может быть либо извращена, либо истолкована превратно, в противоречии и с контекстом, и с замыслом автора. Вторая уловка называется внеконтекстным цитированием [калька англ, quoting out of context]4, изоляцией, или контекстомией [англ, contextomy <
1 Павлова К. Г. Искусство спора: логико-психологические аспекты. М., 1988. С. 56.
2 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 46.
3 Крысъко В. Г. Секреты психологической войны (цели, задачи, методы, формы, опыт). Минск, 1999. С. 281.
4 Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 138—139; Engel S. M. With good reason. An introduction to informal fallacies. Э
греч. тоц£0) ‘режу’]1. А. И. Уемов, вспоминая события и нравы сталинских времен, пишет:
Аспирантка Пантелеева, агитируя школьников поступать на философский факультет, порекомендовала одному книгу «Откровения фашистских людоедов» с цитатами из Гитлера и других «людоедов». Этот мальчик, поступив на факультет, рассказал, что читал Гитлера по рекомендации Пантелеевой.
А. И. Уемов. Я был аспирантом Асмуса
Из отрицательных рецензий, построенных, как правило, по вежливой формуле «Да, но...», извлекаются лишь положительные оценки с тем, чтобы дезинформировать адресата и таким образом получить определенную выгоду: заставить купить плохую книгу, подписаться на сомнительный журнал, посмотреть скучный кинофильм и т. д. Например:
«Это небольшая, лаконично и хорошо написанная книга, представляющая очень доступный обзор неформальной логики и основных логических ошибок. Ее краткость приятна, особенно если вам нужно подготовиться к тестированию по этой теме, но времени мало и нужно прочесть еще много другой литературы (то есть если вы посредственный студент)».
Из этого, прямо скажем, убийственного читательского отзыва извлекается лишь первая фраза: «Это небольшая, лаконично и хорошо написанная книга, представляющая очень доступный обзор неформальной логики и основных логических ошибок». Из подобных хвалебных отрывков посредством приема выборочного цитирования [англ, quoting selectively]2 делается рекламный коллаж читательских мнений и оценок. И наоборот: с целью досадить конкуренту из положительных отзывов, также построенных по композиционной схеме «Да, но...», извлекаются только отрицательные оценки. Вот что сказал Зенон из Кития одному слишком рьяному критику Антисфена:
Может быть, все-таки в Антисфене есть и хорошее? «Не знаю», — сказал тот. «И тебе не стыдно, возразил Зенон, — выхватывать и запоминать, что у него есть плохого, и обходить с пренебрежением, что у него есть хорошего?»3
Э 5th ed. Bedford, 1994. Р. 106—107; Engel S. M. Fallacies and pitfalls of language. The language traps. Dover Publications, 1994. P. 27—30.
1 Boiler P. F., George Jr., George J. They never said it. A book of fake quotes, misquotes and misleading attributions. Oxford, 1989. P. 3.
2 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 69.
3 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 304.
Действенный прием нейтрализации рассмотренной уловки — тщательная проверка и перепроверка фактов, цитат и их источников.
7.5.2. Вопрос об эмпирической аргументации
Эмпирическая аргументация [греч. cpicipioc; ‘опыт’] осуществляется посредством доводов к очевидному, или эмпирических доводов [ср. англ, real arguments] — «ссылок на опыт, на эмпирические данные», а также с помощью «непосредственного наблюдения тех явлений, о которых говорится в обосновываемом утверждении»1. В случае сомнений в правомерности тех или иных утверждений обычно требуют подтверждения их на опыте, т. е. на практике:
Одного пятиборца земляки все время попрекали, что он трус. Тогда он на время уехал, а воротившись, стал хвастаться, что в других городах совершил он множество подвигов и на Родосе сделал такой прыжок, какого не делывал ни один олимпийский победитель; подтвердить это вам могли бы все, кто там были, если бы они приехали сюда. Но на это один из присутствующих ему возразил: «Если ты правду говоришь, то зачем тебе свидетели? вот тебе Родос, тут и прыгай!» Басня показывает: если что можно доказать делом [курсив наш. —В. М.], то на это незачем тратить слова.
Эзоп. Хвастливый пятиборец
Аристотель, доказывая ненужность логической аргументации при возможности эмпирической, отмечает, что «тем, кто сомневается, бел ли снег или нет, необходимо чувственное восприятие. Таким образом, не следует рассматривать то, доказательство чего под рукой, ибо относительно этого не возникают сомнения»2.
В процессе убеждения или самоубеждения можно апеллировать к органам вкуса (как это делают дегустаторы), обоняния (к примеру, духи можно перед покупкой понюхать), слуха (дискету или пластинку перед покупкой обычно прослушивают). На вещевом рынке продавцы предлагают покупателю пощупать и самому оценить по достоинству ткань джинсов, кожу куртки или пальто. В том, что эмпирическая аргументация бывает гораздо более убедительной, чем логическая, убеждают следующие примеры ее использования философом-киником Диогеном Синопским (ок. 408—323 до н. э.):
«Софисту, который силлогизмом доказал Диогену, что он имеет рога, он ответил, пощупав свой лоб: “А я-таки их не нахожу”. Таким же образом, когда кто-то утверждал, что движения не существует, он встал и начал ходить. Рассуждавшего о небесных явлениях он спросил: “Давно ли ты спустился с неба?”»3.
1 Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. М., 1998. С. 37.
2 Аристотель. Топика // Соч.: в 4 т. Т. 2. М.3 1978. С. 261—262.
3 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.3 1986. С. 271.
Главным каналом восприятия сенсорной информации по праву считается зрение: недаром говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Заметим, что первичное значение латинского глагола arguere — ‘показывать’. То, что понятие доказательства связано с идеей показывания и в русском языке, демонстрирует родство глаголов доказать и показать.
Наглядное доказательство, апеллирующее к зрительной сенсорике, называют argumentum ad oculos [лат. ‘довод к очевидному’, букв, ‘довод к глазам’], argumentum ad ensem [лат. ‘довод к сущему’], или argumentum ad notatum [лат. ‘довод к видимому’, ср. notare ‘замечать’]. К примеру, в том, что квадрат гипотенузы действительно равен сумме квадратов катетов, т. е. в том, что теорема Пифагора верна, убеждает внимательное рассмотрение следующего рисунка1:
Довод ad oculos лежит в основе таких действий, осуществляемых охраной на входе в некоторые заведения (бары, ночные клубы, казино и др.), как контроль одежды [англ, dress controll] и фэйс-контроль [англ, face control ‘контроль лиц’]. Ввиду своей высокой эффективности аргументация ad oculos с античных времен применяется в судебных разбирательствах:
Вспоминаю, какое влияние, какое впечатление произвела во время суда над Манием Аквилием речь Марка Антония. Как оратор будучи не только умен, но и решителен, он, заканчивая речь, сам схватил Мания Аквилия за руку, поставил его у всех на виду и разорвал ему на груди тунику, чтобы римский народ и судьи [argumentum adjudicem. —В. М.] могли видеть рубцы от ранений, полученных им прямо в грудь; в то же время он долго говорил о ране в голову, нанесенной Аквилию военачальником врагов, и внушил судьям, которым предстояло вынести приговор, сильные опасения, что человек, которого судьба уберегла от оружия врагов, когда он сам не щадил себя, окажется сохраненным не для того, чтобы
1 Fisher A. Argument, inference and dialectic. Collected papers on informal logic. Cambridge Univ. Press, 1988. P. 4.
слышать хвалу от римского народа, а чтобы испытать на себе суровость судей.
Цицерон. Вторая речь против Гая Верреса
На возможность использования довода ad oculos как эристического приема судебной риторики указал, по свидетельству Платона, еще Тисий:
Сократ. Вот какой случай Тисий, по-видимому, умно придумал и искусно описал: если слабосильный, но храбрый человек побьет сильного, но трусливого, отнимет у него плащ или еще что-нибудь, то, когда их вызовут в суд, ни одному из них нельзя говорить правду: трусу не следует признаваться, что его избил один человек, оказавшийся храбрецом. Тому же надо доказывать, что они встретились один на один, и напирать на такой довод: «Как же я, вот такой, мог напасть на такого?» Сильный не признается в своей трусости, но попытается что-нибудь соврать и тем самым, возможно, даст своему противнику повод его уличить. И в других случаях бывают искусные речи в таком же роде. Разве не так, Федр?
Платон. Федр
Довод ad oculos традиционно применяется следователями как прием психологического давления на подозреваемых:
И вот приводят из тюрьмы Гетмана, и он садится перед следовательским столом, и на столе все те же злополучные туфли. Они закрыты газетой, и только носки их как бы нечаянно торчат из-под нее. Но мало ли что может находиться на столе у следователя. И какое это имеет отношение к делу? И почему Гетман, спокойный и всегда уверенный Гетман, проявляет такой исключительный интерес к этим торчащим туфельным носкам? О чем бы ни спрашивал его следователь, Гетман как привороженный смотрит на носки туфель. Следователь как бы не замечает этого, он нарочно говорит о разных посторонних предметах и вещах. Наконец, Гетман не выдержал и задал вопрос.
— Скажите, — спросил он, — почему на столе следователя находятся дамские туфли? Следователь ответил просто:
— Потому, Иван Дмитриевич, что это туфли убитой вами Ани Андреевой, и приобщены они к делу в качестве вещественного доказательства, и вас они изобличают как убийцу. Поэтому они и стоят на моем столе. Вот, полюбуйтесь!
И он спокойно поднял газету.
Гетман вскочил, с силой швырнул стул в сторону и закричал:
— Прочь! Заберите прочь! Прочь их!
—Успокойтесь, — произнес Левин, — как вам не стыдно волноваться из-за какой-то пары туфель! И зачем вам нужно было их продавать? Да еще по такой низкой цене? Успокойтесь, Иван Дмитриевич, расскажите, как это все случилось и где находятся трупы.
Л. Шейнин. Записки следователя
Пример комбинации довода ad oculos и эквивокации (по схеме смеяться ‘иронизировать, насмехаться’ —> смеяться ‘хохотать’) в бытовом диалоге:
— Вы смеетесь надо мной.
— Посмотрите на меня. Разве похоже на то, что я смеюсь?
Изучение средств воздействия, апеллирующих к зрению, является предметом так называемой визуальной риторики [англ, visual rhetoric]. В специальной литературе используются такие термины, как визуальная аргументация и даже визуальный аргумент1; Барбара Варник не без основания именует последние «аналогами аргументов»2.
По форме выражения случаи эмпирической аргументации целесообразно подразделить на две разновидности: 1) выраженные вербально; 2) выраженные невербально, в частности с помощью жеста, взгляда, указания, показа нужного предмета, поведенческого действия и других приемов визуальной риторики3. Одним из таких приемов, по мнению американского логика Дэвида Флемминга, является демонстрация фотографии4:
Капитан судна. А что, собственно, произошло? Почему вы меня обо всем этом спрашиваете? И почему я должен отвечать вам?
Следователь (его роль в кинофильме «Я, следователь...» сыграл Вахтанг Кикабидзе) молча передает ему фотографии. На них — тело убитого помощника капитана. Эмпирическая аргументация может сопровождать и усиливать логическую:
1 Например: Blair J. A. The possibility and actuality of visual arguments // Argumentation and advocacy. The journal of the American forensic association. Vol. 33. Visual argumentation. 1996. № 1—2; Shelley C. Aspects of visual argument: a study of the ‘march of progress’ // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 21. 2003. № 2; Collins C. A., Schmid J. The power and perceived truthfulness of visual arguments in campaign biofilms // ed. F. H. Eemeren et al. Proceedings of the Fourth international conference of the International society for the study of argumentation. Amsterdam, 1999. P. 95—100.
2 Warnick B. Analogues to argument: new media and literacy in a posthuman era // Argumentation and advocacy. The journal of the American forensic association. Vol. 38. 2002.
3 С учетом данного факта ошибочным представляется следующее типовое утверждение: «Аргументация есть словесная (verbal), социальная и рациональная деятельность [...]» (Eemeren F., Grotendorst R. A Systematic theory of argumentation. The pragma-dialectical approach. Cambridge, 2004. P. 1); ср.: аргументация «[...] всегда выражена в языке, имеет форму произнесенных или написанных утверждений» (Бухарцева Н. Г. Аргументация и культура мышления // Педагогическое образование в России. 2012. № 4. С. 64).
4 Fleming D. Can pictures be arguments? // Argumentation and advocacy. Vol. 22. 1996. № 6. P. 11.
Лариса. Вы женаты?
Паратов. Нет. [Показывая обручальное кольцо.] Я обручен, Лариса. Вот золотые цепи, которыми я скован на всю жизнь!
А. Н. Островский. Бесприданница
Канадский логик Майкл Гилберт называет ограничение доводов только словесно выраженными логоцентрической ошибкой [англ, logocentric fallacy]1. И действительно: опытный аргументатор должен иметь в своем арсенале не только словесные, но и невербальные приемы убеждения. Вместе с тем при всей ее силе и эффективности использование эмпирической аргументации «возможно лишь в случае утверждений о единичных объектах и их ограниченных совокупностях»2. Кроме того, следует помнить и о том, что зрение, да и другие чувства могут нас подводить. В специальной литературе известен и хорошо описан так называемый автокинетический эффект [англ, autokinetic effect], когда наблюдаемый нами неподвижный удаленный световой объект, например звезда на ночном небе, кажется движущимся, что объясняется «незаметными непроизвольными движениями глазного яблока»3. Несовершенство нашего зрения ловко используют фокусники, картежные шулеры, наперсточники. Проводя процедуру опознания, следователь обязан показать свидетелю как минимум три фотографии: самого подозреваемого и еще двух похожих на него человек, в противном случае, т. е. при предъявлении одной фотографии и устранении возможности выбора, происходит формирование психологической установки на определенный образ, подсознательное его внедрение. В такой ситуации на уверенный наводящий вопрос следователя «Это он?» свидетель, видевший подозреваемого в темноте, мельком либо издалека, вполне может дать утвердительный ответ («Да, кажется, он»), который затем будет внесен в протокол и превратится в факт, засвидетельствованный показанием очевидца.
Ввиду возможности коллективных галлюцинаций под сомнение ставится в некоторых случаях и достоверность свидетельских показаний. Известный американский психолог Эдмунд Пэриш в своей монографии приводит рассказ группы моряков, которые в 1897 году в ужасе наблюдали с кормы, как их умерший за несколько дней до этого хромой кок своей характерной походкой, припадая на одну ногу, бредет за кораблем. Утром же обнаружилось, что «за кормой болтается, прыгая на волнах, привязанный к веревке обломок шлюпки»4. Коллективная
1 Gilbert М. A. Effing the ineffable: the logocentric fallacy in argumentation // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 16. 2002. № 1. P. 21.
2 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. M., 2002. С. 30.
3 Schick Jr., Vaughn L. How to think about weird things. Mayfield Publishing Company, 1995. P. 47.
4 Parish E. Hallucinations and illusions. A study of the fallacies of perception. New York, 1897. P. 311; см. также раздел «Collective hallucination» в словаре: Carroll R. T. The skeptic’s Э 272
галлюцинация сходна с коллективным психозом: в этом случае имеют место описанные В. М. Бехтеревым «передача психической инфекции» и гипнотическое взаимовлияние внутри толпы, в результате чего даже те, кто «в действительности ничего не видел, впоследствии убеждали и себя, и других, что видели»1.
Процедура приведения свидетельских показаний, сопровождаемая проверкой степени их надежности, в римской риторике называлась allegatio [лат. ‘ссылка, доказательство’, ср. англ, allegation]2. Аллега-ция является неотъемлемой частью любого судебного разбирательства и в наше время.
Знаменитый греческий философ Эпикур (341—270 до н. э.) пишет: «Что существуют тела, это всюду подтверждает наше ощущение»3. Однако сфера действия эмпирики ограничена несовершенством наших органов чувств: как говорится, не верь глазам своим. Диоген Синопский, опровергая доказательства Зенона Элейского о невозможности движения, начал ходить перед ним, «наглядно показывая, что движение все-таки существует»4. Вспомним:
Движенья нет, сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Сильнее бы не мог он возразить;
Хвалили все ответ замысловатый. Но, господа, забавный случай сей Другой пример на память мне приводит: Ведь каждый день пред нами солнце ходит, Однако ж прав упрямый Галилей.
А. С. Пушкин. Движение
Галилей действительно оказался прав: очевидность подводит нас. Именно поэтому специалисты не без основания считают доводы к очевидному «плохими аргументами»5. X. Перельман отмечает, что в целом реальность воспринимается нами адекватно «через восприятия (appearances), которые трактуются как признаки (signs), относящиеся к ней. Когда же эти восприятия оказываются несовместимы — так, в воде весло выглядит сломанным, однако на ощупь ощущается пря
Э dictionary. A collection of strange beliefs, amusing deceptions, and dangerous delusions. Wiley, 2003.
1 Rawcliffe D. H. Occult and supernatural phenomena. New York, 1988. P. 114.
2 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 111.
3 Лукреций. О природе вещей. М., 1978. С. 383.
4 Мелъвилъ Ю. К. Аргументация в философии // Философские науки. 1985. № 4. С. 84.
5 Fisher A. Argument, inference and dialectic. Collected papers on informal logic. Cambridge Univ. Press, 1988. P. 18.
мым — мы должны признать, что некоторые из них иллюзорны и могут приводить нас к ошибкам в отношении реальности»1.
Заметим, что многие философы, в частности Гераклит, Зенон, Парменид, Демокрит, Эмпедокл и др., подвергали сомнению достоверность, а следовательно, и саму возможность эмпирического познания. Г. В. Лейбниц пишет:
В наше время одно очень высокопоставленное лицо сказало, что в вопросах веры следует выколоть себе глаза, чтобы ясно видеть, а Тертуллиан заметил где-то: «Это истинно, ибо это невозможно; этому следует верить, ибо это нелепо». Но если намерения лиц, высказывающихся таким образом, благие, то все же их высказывания преувеличены и могут причинить вред. Апостол Павел выражается правильнее, когда он говорит, что мудрость Божия — безумие в очах людей, ибо люди судят о вещах только на основании своего чрезвычайно ограниченного опыта и все, что не согласуется с ним, кажется им нелепым. Но такое суждение очень опрометчиво, так как существует бесконечное множество даже естественных явлений, которые мы сочли бы нелепыми, если бы нам о них рассказали, подобно тому как показался нелепым сиамскому королю рассказ о льде, покрывающем наши реки2.
Скептицизм по отношению к чувственному познанию мира стал стимулом для развития логических форм анализа реальности и одним из источников софистики, в частности разработки приемов спора против так называемой очевидности, которая, как показано выше, зачастую оказывается мнимой. Как известно, Горгий Леонтинский, основатель этого учения, был учеником Эмпедокла, Эмпедокл же некоторое время был учеником философа и поэта Парменида (конец 6 в. — 5 в. до н. э.); последние два, как уже было нами отмечено, подвергали сомнению достоверность эмпирического познания.
Доказано, что апелляция к сенсорике и, соответственно, эмпирическая аргументация особенно эффективны в применении: 1) к женщинам: чтобы согласиться с вами, «она должна увидеть, услышать, потрогать, попробовать на вкус, понюхать»3; 2) к детям; 3) к представителям «традиционалистских обществ», не затронутых влиянием западной цивилизации4.
1 Perelman Ch. The new rhetoric: a theory of practical reasoning // The rhetorical tradition / ed. P. Bizzell & B. Herzberg. New York, 2001. P. 1400.
2 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. 1703—1704// Соч. в 4 т. T. 2. М., 1983. С. 511.
3 Dawson R. Secrets of power persuasion. Everything you’ll ever need to get anything you’ll ever want. 2nd ed. Prentice Hall Press, 2001. P. 168.
4 См. обзор, представленный в статье Инги Долининой, канадской исследовательницы данного феномена: Dolinina I. В. ‘Theoretical’ and ‘empirical’ reasoning modes from the neurological perspective // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 15. 2001. № 2. P. 117—134.
Логическая [греч. Хоуос; ‘разум’], или теоретическая аргументация [англ, theoretical reasoning], именуемая также косвенным подтверждением, представляет собой вид аргументации, который «опирается на рассуждение»1. По справедливому мнению известного советского философа Валентина Фердинандовича Асмуса (1894—1975), необходимость логической аргументации (особенно в науке) «обусловлена тем, что очевидность нас иногда обманывает»2. Так, «очевидность» (наличие плавников и рыбьего хвоста) говорит о том, что кит — это рыба. Довод к очевидному подталкивает нас именно к этому выводу (ср. в фольклоре: «чудо-юдо рыба-кит»). Однако на самом деле к рыбам кит не относится, поскольку является млекопитающим. Величина арбузов сближает их с фруктами, но в действительности к числу последних арбуз не принадлежит, поскольку является ягодой.
Конечная цель логической аргументации, по определению советского логика Г. А. Брутяна, состоит в «приведении неочевидного к очевидному»3.
7.6. Объективность аргументации. Приемы необъективной аргументации
Объективность требует учета, во-первых, всех значимых для обсуждаемого предмета фактов, во-вторых, всех существующих точек зрения на данный предмет, в силу чего объективная аргументация должна иметь двусторонний характер. Латинская пословица гласит: Audiatur et altera pars ‘Должна быть выслушана и другая сторона (в споре, тяжбе и т. д.)’ (первоначально — максима римского права: ‘необходимо выслушать обвиняемого и обвинителя’); иными словами, доводы противной стороны [лат. argumenta adversaria] обязательно должны быть учтены.
В европейской науке понятие и метод двусторонней аргументации, а также практическое внедрение этого метода восходит к написанному в 1122 году латиноязычному трактату французского философа и богослова Пьера Абеляра (1079—1142) «Sic et поп». Метод, разработанный Абеляром, также именуется sic et поп [лат. ‘так и не так’] — по названию его труда. П. Абеляр настаивал на том, что при решении любого вопроса необходимо выслушать доводы авторитетов, поддерживающих данный тезис, затем — доводы авторитетов, выступающих против данного тезиса, и только после этой процедуры принимать решение.
Иногда с тем, чтобы сохранить мир и спокойствие, приходится принять даже те доводы и пожелания оппонента, с которыми никак нельзя согласиться. Частичный учет аргументов и пожеланий обеих сторон
1 Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. М., 1998. С. 34.
2 Асмус В. Ф. Учение логики о доказательстве и опровержении. М.3 1954. С. 16.
3 Брутян Г. А. Аргументация. Ереван, 1984. С. 9.
приводит к консенсусу [лат. consensus ‘согласие’] — согласию по спорному вопросу достигнутому в результате дискуссии:
По всем этим соображениям, частным и общественным, вместе взятым, мой отец желал во что бы то ни стало пригласить акушера, моя мать не желала этого ни за что. Отец просил и умолял ее отказаться на сей раз от своей прерогативы в этом вопросе и позволить ему сделать для нее выбор; мать, напротив, настаивала на своей привилегии решать этот вопрос самостоятельно и не принимать ни от кого помощи, как только от старой повитухи. Что тут было делать отцу? Он истощил все свое остроумие; уговаривал ее на все лады; представлял свои доводы в самом различном свете; обсуждал с ней вопрос как христианин, как язычник, как муж, как отец, как патриот, как человек... Мать на все отвечала только как женщина; ведь поскольку она не могла укрываться в этом бою за столь разнообразными ролями, бой был неравный: семеро против одного. Что тут было делать матери? По счастью, она получила некоторое подкрепление в этой борьбе (иначе несомненно была бы побеждена) со стороны лежавшей у нее на сердце досады; это-то и поддержало ее и дало ей возможность с таким успехом отстоять свои позиции в споре с отцом, что обе стороны запели Те Deum. Словом, матери разрешено было пригласить старую повитуху, акушер же получал позволение распить в задней комнате бутылку вина с моим отцом и дядей Тоби Шенди, за что ему полагалось заплатить пять гиней.
Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
Одной из основных, принципиально важных процедур как античной диалектики — «искусства пояснения» [лат. ars disserendi], так и античной эристики была антилогия [греч. avnXoyia ‘противоречие’], или контроверсия [лат. controversia ‘спор’] — рассмотрение предмета in utramque partem [лат., полная форма: in utramque partem dicere ‘судить с обеих сторон’], т. е. по принципу контраста, с целью отыскания аргументов «за» и аргументов «против» относительно одного и того же утверждения1. Анонимный автор знаменитого трактата «Aicraoi Xoyoi»2, найденного в III в. н. э. среди рукописей Секста Эмпирика и датируемого предположительно концом V в. до н. э., постулирует, в частности, следующее: «Недуг есть зло для больного, но благо для врача»; «Все сделанное в подходящее время хорошо (seemly); все сделанное в неподходящее время достойно порицания»3, т. е. критерием оценки любого
1 Dawson R. Secrets of power persuasion. Everything you’ll ever need to get anything you’ll ever want. 2nd ed. Prentice Hall Press, 2001. P. 104; Kerferd G. B. The sophistic movement. Cambridge Univ. Press, 2001. P. 65—66; Encyclopedia of rhetoric and composition. Communication from ancient times to the information age / ed. Th. Enos. Routledge, 1996. P. 300.
2 Возможные переводы названия: «Двойные речи», «Противоположные речи», букв. «Разные слова».
3 Contrasting arguments. An edition of the Dissoi logoi / ed. T. M. Robinson. New York, 1979. P. 96; Dissoi logoi or Dialexeis // The older sophists / ed. R. Sprague. South Carolina Univ. Press, 1972. P. 283.
действия, любого суждения у софистов выступает понятие уместности. По свидетельству Диогена Лаэрция, Аркесилай, ученик Платона, «первый стал рассматривать вопросы с обеих сторон»:
В разговоре он обычно, сказав «Я утверждаю», добавлял: «А такой-то с этим не согласится» — и называл имя; от него это переняли многие его ученики, как и весь его облик и образ речи. Тщеславия в нем было так мало, что он сам побуждал своих учеников слушать и других философов. А когда один юноша с Хиоса, недовольный его школой, предпочел вышеназванного Иеронима, он сам отвел и представил его этому философу, наказав хорошо вести себя1.
Однако еще Протагор в одном из не дошедших до нас его трактатов высказал мнение о том, что взаимоисключающие точки зрения на один и тот же предмет могут быть в одинаковой мере справедливы2. Мысль Протагора согласуется со следующими суждениями Гераклита Эфесского об относительности всего сущего: «В одну и ту же реку мы входим и не входим, существуем и не существуем»; «Морская вода — чистейшая и грязнейшая. Рыбам она пригодна для питья и целительна, людям же — для питья непригодна и вредна»; «Болезнь приятным делает здоровье, зло — добро, голод — насыщение, усталость — отдых»; «Холодное теплеет, теплое холодеет, влажное высыхает, сухое увлажняется» (дошедшие до нас фрагменты из трактата «О природе»). Считается, что именно Гераклит (530—470 до н. э.) первым в истории философии сформулировал принципы диалектики.
Заметим, что если в диалектике обязательно эксплицируются и аргументы «за», и аргументы «против», то в эристике используются лишь те доводы, которые оказываются выгодны софисту либо только для доказательства, либо только для опровержения данного тезиса, т. е. в эристике практикуется релятивистский и прагматический подход к истине с фактической заменой данного понятия категориями ситуативной выгодности и уместности.
Таким образом, если в эристике антилогия служит базой для построения односторонней аргументации (поддерживающей либо, в зависимости от ситуации, опровергающей), то в диалектике антилогия становится основой для двусторонней аргументации. Рассмотрим данное понятие подробнее.
Тезис всегда предполагает возможность антитезиса и, соответственно, спора, столкновения противоположных точек зрения. Г. А. Бру-тян не без основания включает в определение феномена аргументации понятие антитезиса:
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 212, 215 и 216.
2 Freeman К. The pre-Socratic philosophers. 2nd. ed. Oxford, 1966. P. 349.
«Аргументация — это способ рассуждения, в процессе которого выдвигается некоторое положение в качестве доказываемого тезиса: рассматриваются доводы в пользу его истинности и возможные противоположные доводы; дается оценка основаниям и тезису доказательства, равно как и основаниям и тезису опровержения; опровергается антитезис, т. е. тезис оппонента; доказывается тезис; создается убеждение в истинности тезиса и ложности антитезиса как у самого доказывающего, так и у оппонентов; обосновывается целесообразность принятия тезиса с целью выработки активной жизненной позиции и реализации определенных программ, действий, вытекающих из доказываемого положения»1.
Борьба мнений особенно полезна (и потому характерна) для науки: «Когда в какой-либо науке нет противоположных взглядов, нет борьбы, то эта наука идет по пути к кладбищу, она идет хоронить себя», — полагает академик П. Л. Капица2. По отсутствию / наличию антитезиса и, соответственно, контраргументов, или, используя термин старинных риторик, инстанций [лат. insto ‘преследовать по пятам, теснить’]3, выделяются два типа аргументации: односторонняя и двусторонняя. Односторонняя аргументация (ср. англ, «advocacy argumentation») производится только в поддержку тезиса или только против с полным игнорированием не только противоположных точек зрения, но и соответствующих фактов, которые в этом случае нередко подбираются тенденциозно. Односторонняя аргументация считается необъективной, поскольку анализирует свой объект однобоко или не по всем параметрам, а потому либо приводит к ошибочным выводам, либо служит поддержке таких (заранее спланированных) выводов. Двусторонняя же аргументация предполагает разбор положительных и отрицательных сторон своего объекта. Такая аргументация может быть: 1) объективной; 2) необъективной и тенденциозной — ввиду изъятия: а) части аргументов «за»; б) части аргументов «против». Таким образом, тенденциозными и необъективными по отношению к антитезису могут являться как односторонняя, так и двусторонняя аргументация. Обобщим сказанное в следующей таблице:
1 Брутпян Г. А. Аргументация. Ереван, 1984. С. 7.
2 Капица П. Л. Приглашение к спору // Юность. 1967. № 1. С. 79.
3 Iwakuma Y. Instantiae: an introduction to a twelfth century technique of argumentation // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 1. 2004. № 4. P. 437—453. Йоко Ивакума использует эти термины как дублетные: «the counter-arguments (instantiae)» (p. 442); Angelelli I. The techniques of disputation in the history of logic // The journal of philosophy. Vol. 67.1970. P. 800—815. Игнацио Анжелли трактует инстанцию как неопровержимый контраргумент: «The best move for the respondens will be to produce an instantia against the opponens’ argument. An instantia is a single sentence that is obviously true without needing any proof (so that the respondens does not have to prove it, which would infringe the rule of not argumentare in contrariurri). Usually, instantiae are particular propositions set forth against universal propositions» (p. 807).
Типы аргументации по отношению к антитезису
Тенденциозная аргументация
Односторонняя аргументация (с изъятием: а) всех аргументов «за»; б) всех аргументов «против»)
Тенденциозная двусторонняя аргументация (с изъятием: а) части аргументов «за»; б) части аргументов «против»)
Объективная
двусторонняя аргументация (с учетом: а) всех аргументов «за»; б) всех аргументов «против»)
Дуглас Уолтон отождествляет одностороннюю и тенденциозную («biased») аргументацию1. Думается, однако, что данные понятия не совпадают, поскольку необъективной вполне может быть и двусторонняя аргументация.
Объективная двусторонняя аргументация анализирует свой объект по всем возможным параметрам, а потому дает больше шансов для получения правильных выводов и решений. Именно поэтому все наиболее важные для государства и его граждан решения принимаются по результатам обязательной, установленной законом двусторонней аргументации. Так, защита отчета в научно-исследовательском институте обязательно предполагает рецензирование, а защита диссертации — приглашение оппонентов; политический процесс — состязание ряда противоборствующих партий, а следовательно, и свободы слова; любые выборы — наличие как минимум двух противоборствующих кандидатов; товарное производство — состязание ряда конкурирующих фирм, существование рыночной экономики и свободной рекламы; судебный процесс — состязание двух противоборствующих сторон: прокурора (обвинителя) и адвоката (защитника)2. Символ двусторонней аргументации и справедливости — весы, применительно к юриспруденции их называют весами Фемиды, богини правосудия.
Двусторонняя аргументация оказывается особенно эффективным приемом в тех случаях, когда оппонент придерживается иной точки
1 Walton D. N. One-sided arguments. A dialectical analysis of bias. State Univ, of New York Press, 1999 (см. гл. 3, §7. Bias as one-sided argument). Данная книга посвящена описанию видов и приемов тенденциозной аргументации, об односторонней же аргументации здесь практически ничего не сказано.
2 Ср.: Beardsley М. С. Thinking straight. Principles of reasoning for readers and writers. Prentice-Hall, 1950. P. 77—80; Damer T. E. Attacking faulty reasoning. A practical guide to fallacy-free arguments. 3rd ed. Wadsworth, 1995. P. 147—149.
зрения по обсуждаемому вопросу1. Данный тип аргументации широко применяется и как риторический прием — в следующих трех случаях:
А. Из вежливости — с тем, чтобы не обидеть противника или уравновесить общую отрицательную оценку положительной частной. Приведем пример из научной рецензии:
Блестяще клинически выявив и описав 41 болевую точку в основном у мест прикрепления сухожилий мышц к костям, автор из работы в работу настойчиво и непонятно почему называет эти точки нейроостеофиброзом, хотя в переводе с патологоанатомического языка это означает замещение нервной и костной ткани фиброзной тканью, чего в природе не бывает.
П. Л. Жарков. Отзыв о монографии Я. Ю. Попелянского «Ортопедическая неврология» (М., 2003)
В этом случае по известной формуле, именуемой у психологов «Да, но...», «вначале целесообразно высказать аргументы “за” и только после — аргументы “против”. Суть этого приема более чем очевидна. Каким бы негативным, малозначимым, малопривлекательным ни было предложение оппонента, всегда следует его рассмотреть с позиции как его достоинств, так и недостатков. Поэтому вначале следует говорить о позитивном, значимом, о том, что вы одобряете, а в конце раскрыть негативные, отрицательные факты»2. Уловка мнимого согласия может быть охарактеризована по гендерному параметру:
ПРАВИЛО: Используй фразы мнимого согласия, прежде чем высказать оппоненту свою точку зрения.
С ней. Специалисты по переговорам отмечают, что женщины гораздо чаще мужчин попадаются на эту уловку. Поэтому если ты в споре с подругой предваришь пару аргументов словами «Я с тобой полностью согласна, но...» или «Я понимаю, что ты хочешь сказать...», ты тем самым усыпишь ее бдительность и подготовишь благоприятную почву для восприятия твоего мнения. Психологи объясняют это тем, что прямолинейные доводы вызывают немедленное неприятие в женском сознании и бессознательное желание выразить противоположное мнение в пику сказанному. Фразы мнимого согласия предварительно смягчают разность во мнениях и дают твоей оппонентке право согласиться с тобой с меньшим ущербом для ее самолюбия.
С ним. В глазах мужчины такие фразы подчеркнут твою либеральность и гибкость во взглядах. Фактически ты не оспариваешь резко его мнение, а частично соглашаешься с мужской позицией и лишь вносишь в нее свои поправки. Этот прием особенно эффективен, если спор имеет принципиальный характер и ваши мнения по поводу предмета дискуссии диаме
1 Lieberman D. J. Get anyone to do anything. Never feel powerless again (with psychological secrets to control and influence every situation). New York, 2001. P. 76.
2 Андреев В. И. Конфликтология: Искусство спора, ведения переговоров, разрешения конфликтов. М., 1995. С. 28.
трально противоположны. Попробуй усилить эффект с помощью известного софистского приема: прежде чем высказать свои аргументы, найди побольше точек соприкосновения в ваших взглядах, выскажи их и постарайся, чтобы твой оппонент почаще с тобой соглашался. Чем больше он скажет «да», тем сложнее психологически потом ответить категорично «нет».
Надежда Михеева. Мастер спора
Б. Как уловка, хитроумный прием (также по схеме «Да, но...»): приводятся слабые аргументы якобы в поддержку тезиса оппонента (с целью «успокоить его согласием», комплиментами и похвалами), а далее — сильный аргумент против; таким образом «создается впечатление, что противоположная сторона знакома с тезисом противника более основательно, чем он сам»1. Игровая разновидность данной эри-стической схемы реализована в следующем тосте:
Отправился один человек на тот свет и думает, куда пойти: в рай или ад? «Конечно, в раю — климат, — размышляет он, — зато в аду — общество». Как видите, приятное общество примиряет даже с неудобствами жизни. За компанию!
В. С тем, чтобы имитировать или подчеркнуть свою объективность и незаинтересованность, а следовательно, вызвать доверие адресата. В этом случае часто используется двусторонняя аргументация с имплицитным тезисом, к которому адресат должен прийти самостоятельно. Приведем выдержку из газетной статьи, посвященной рынку новостроек (так называемого «первичного жилья», «первички»):
Сегодня большая часть новостроек в Москве продается на этапе строительства. Такая практика позволяет неплохо сэкономить: понятно, что квартира «в проекте» дешевле реальной. Это, безусловно, плюс.
Но есть и минус — жилья в реальности нет. Существуют и другие риски: 1. Опасность изменения архитектурно-планировочного решения, т. е. вместо окна в вашей квартире окажется стена, может измениться метраж комнат или исчезнет балкон. 2. Риск получения ненадлежащего качества работ. 3. Срыв сроков строительства. 4. Дом вовремя построен и сдан в эксплуатацию, но оформление документов и регистрация жильцов задерживаются из-за того, что долго идет деление жилья на коммерческое и муниципальное.
У квартиры в новом доме масса достоинств: хорошие планировки, новые коммуникации, соседи равного социального статуса, возможность выбора отделки, перепланировки и объединения квартир на ранней стадии строительства за сравнительно небольшую доплату, отсутствие череды предыдущих сделок с данным жильем, рассрочка платежа.
Газета «Округа», 7 сент. 2002
1 Панкратов В. Н. Манипуляции в общении и их нейтрализация. М., 2001. С. 23.
Для имитации объективности положительную информацию нередко упрятывают между негативными началом и концовкой: в соответствии с законом края позитив становится незаметен. Возможны и противоположные тактики двусторонней аргументации.
Манипулятивные модели на основе двусторонней аргументации с успехом применяются в рекламе. Приведем отзывы клиентов одного интернет-магазина о сборнике историко-фантастических новелл русских модернистов конца XIX — начала XX века «Тень Филлиды. Исторические и фантастические новеллы серебряного века» (Сост. Т. П. Бус-лакова. М., 2004. 368 с.):
11.02.2004 Книгу «Тень Филлиды: Исторические и фантастические новеллы серебряного века» поймет не каждый.
24.05.2005 Не нравится...
10.10.2006 Читается легко. За вечер прочитал.:)
14.06.2005 Такое не читаем.
22.06.2006 Буслакова Т. П., сост. МОЛОТОК!
22.05.2004 Буслакова Т. П., сост. «Тень Филлиды: Исторические и фантастические новеллы серебряного века» читаю, уже нравится!
01.12.2004 Плохо.
03.05.2004 Книги Буслакова Т. П., сост. завораживают, честно :]]
12.01.2006 Великолепная книга от великолепного автора Буслакова Т. П., сост. :-Р
15.05.2005 Всегда читаю Буслакова Т. П., сост. И эта книга не исключение. Вадик brut33@inbox.ru
18.10.2005 Последняя книга Буслакова Т. П., сост. была великолепной :) Кто, что может сказать о книге «Тень Филлиды: Исторические и фантастические новеллы серебряного века»? Хочу купить.
21.06.2004 Купила «Тень Филлиды: Исторические и фантастические новеллы серебряного века»! Вначале нормально, а дальше все хуже и хуже! Не дочитала. Аня.
В сознании потенциального покупателя возникает картина объективной оценки, в целом со знаком «плюс». Однако несколько настораживает аграмматизм некоторых конструкций: такое впечатление, что их составлял не человек, а робот. Изучим отзывы покупателей этого же интернет-магазина о другой книге — брошюрном пособии, рассчитанном на интеллект девятилетнего ребенка (Соловейчик М. С., Кузьменко Н. С. К тайнам нашего языка. 3-й класс: Тетрадь-задачник к учебнику русского языка для четырехлетней начальной школы. М., 2006. 64 с.):
24.10.2006 Книгу «К тайнам нашего языка. 3 класс: Тетрадь-задачник к учебнику русского языка для четырехлетней начальной школы» поймет не каждый.
06.03.2004 Не нравится...
10.10.2006 Читается легко. За вечер прочитал «К тайнам нашего языка. 3 класс: Тетрадь-задачник к учебнику русского языка для четырехлетней начальной школы».:)
27.10.2006 Такое не читаем.
05.04.2004 Соловейчик М. С., Кузьменко Н. С. МОЛОТОК!
19.09.2004 Соловейчик М. С., Кузьменко Н. С. «К тайнам нашего языка. 3 класс: Тетрадь-задачник к учебнику русского языка для четырехлетней начальной школы» читаю, уже нравится!
22.01.2005 Плохо.
02.07.2006 Книги Соловейчик М. С., Кузьменко Н. С. завораживают, честно:]]
22.04.2006 Великолепная книга от великолепного автора Соловейчик М. С., Кузьменко Н. С. :-Р
05.05.2005 Всегда читаю Соловейчик М. С., Кузьменко Н. С. И книга «К тайнам нашего языка. 3 класс: Тетрадь-задачник к учебнику русского языка для четырехлетней начальной школы» не исключение. Вадик brut33@inbox.ru
12.11.2006 Последняя книга Соловейчик М. С., Кузьменко Н. С. была великолепной :) Кто, что может сказать о книге «К тайнам нашего языка. 3 класс: Тетрадь-задачник к учебнику русского языка для четырехлетней начальной школы»? Хочу купить.
21.06.2004 Купила «К тайнам нашего языка. 3 класс: Тетрадь-задачник к учебнику русского языка для четырехлетней начальной школы»! Вначале нормально, а дальше все хуже и хуже! Не дочитала. Аня.
Вывод: на все книги, продаваемые в данном магазине, компьютер наугад выбирает и выдает пять-шесть из типового набора отзывов, каждый раз прилагая их по несложной программе к новой книге1. Отсюда — аграмматизм конструкций, абсурдность некоторых отзывов и несоответствие их дат году выхода книги, что, впрочем, не сразу и не всем бросается в глаза.
В. В. Маяковский пишет: «Реклама должна быть разнообразием, выдумкой. Надо звать, надо рекламировать, чтоб даже калеки немедленно исцелялись и бежали покупать!»2 Этой цели рассмотренный выше образец, видимо, достигает.
Способность и привычка безбоязненно анализировать любой предмет с двух точек зрения — характерная примета людей, живущих в демократическом обществе. Навыки в этой сфере дают возможность предугадать аргументы противника, наиболее эффективным способом подобрать и сгруппировать свои доводы. Поэтому в западной риторике развитию навыков двусторонней аргументации традиционно уделяется самое серьезное внимание.
Как приемы двусторонней аргументации используются:
1. Доказательство от противного [лат. argumentum ex adverse, argumentum ex contrario или e contrario, argumentum ab opposite,
1 Для того, чтобы извлечь всю выборку отзывов, следует скопировать ссылки двух книг в «Избранное», а затем попеременно открывать и закрывать соответствующие два окна. Мы привели начальные части двух извлеченных нами совершенно одинаковых списков.
2 Маяковский В. В. Агитация и реклама // Маяковский В. В. Собр. соч.: В 8т. Т. 8. М., 1968. С. 286.
argumentum ex repugnantibus]1, когда истинность тезиса устанавливается путем опровержения противоречащего ему положения, т. е. антитезиса. Например: Допустим, что «прилагательное в словосочетании золотые волосы не метафорично» (антитезис). Однако в этом случае «оно не должно допускать замену сравнением» (ложное следствие, опровергающее антитезис, ср.: желтые, как золото, волосы). При доказательстве от противного в качестве рычага убеждения используется явная абсурдность антитезиса, поэтому данный прием иногда именуют argumentum ab absurdo [лат. ‘довод от абсурда’]. Данный способ доказательства основан на законе логики, в соответствии с которым, по определению американских логиков Ирвинга Ко-упи и Карла Коэна, негативная посылка должна вести к негативному выводу2.
Разновидностью апагогического доказательства является фигура элиминации [лат. elimo ‘убавляю отпиливанием’]3, когда доказываемый тезис (преступление совершил D) рассматривается на фоне ряда антитезисов (преступление мог совершить не только D, но и А, В, С), т. е. как одно из некоторого числа предположений. В этом случае «доказательство состоит в том, что все эти предположения опровергаются, кроме одного, которое и есть доказываемый тезис». Допустим, что преступление могло быть совершено только лицами А, В, С и D. У лиц А, В, С имеется алиби [лат. alibi ‘в другом месте’]. Значит, преступление совершил D4. Психологический прием, состоящий в критическом рассмотрении ряда тезисов и отклонении всех, кроме одного, наиболее вероятного, приводимого в конце рассуждения, называется апофазией [греч. албсраслх; ‘отклонение’ < албсртцл ‘отвергать’].
2. Dirimens copulatio [лат. ‘разделительное соединение’] —предвосхищающая нейтрализация предполагаемого отрицательного аргумента гораздо более сильным положительным: Когда человека вешают, его этим не исправишь, но другие на этом примере исправляются (М. Монтень). Такая нейтрализация часто производится по схеме «не только..., но и...»5
3. Концессия [лат. concessio ‘уступка’] — психологический прием двусторонней аргументации, состоящий в определенной, как правило, незначительной уступке реальному или воображаемому оппоненту. Концессия нередко представляет собой «акт псевдовеликодушия» («acts of pseudo-generosity»6), шутливое, ироническое, презрительное или имитирующее объективность принятие слабого аргумента противника
1 Синонимы: апагогическое доказательство [греч. атшусоубд ‘отводящий’], косвенное доказательство.
2 Copi L, Cohen С. Introduction to logic. 10th ed. Prentice Hall, 1998. P. 277—278.
3 Синоним: разделительное косвенное доказательство.
4 Асмус В. Ф. Учение логики о доказательстве и опровержении. М., 1954. С. 44—45.
5 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 184.
6 DupriezB. A dictionary of literary devices. Univ, of Toronto Press, 1991. P. 110.
перед выдвижением сильного контраргумента. С помощью данной фигуры «делают небольшую уступку противнику для того, чтобы затем получить более значительное преимущество»1.
Концессия может быть подготовлена заранее и носить предвосхищающий характер. Так, режиссер Леонид Гайдай специально вставил в концовку своего кинофильма «Бриллиантовая рука» абсолютно ненужную и неуместную с точки зрения сюжета картину атомного взрыва, зная, что это вызовет резкую критику со стороны чиновников из Госкино, принимавших фильм. Именно вокруг данной концовки, как и предполагал Л. Гайдай, разгорелся ожесточенный спор. Члены госкомиссии упорно настаивали на том, чтобы она была вырезана, про остальное же («голых баб, спекулянтов, иностранцев, бандитов, шпионов и прочее безобразие», как выразился председатель комиссии) попросту забыли. «Ну зачем тебе этот взрыв?» — горячились чиновники. Гайдай отвечал: «Взрыв должен показать сложность наших дней». «Леня, убери взрыв! Ради бога, убери взрыв!» — просил председатель. Гайдай попросил три дня на размышление. На третий день, когда к спору уже готово было подключиться Политбюро, пришла, наконец, радостная весть: Гайдай вырезал атомный взрыв. Комиссия дала «добро» на показ фильма. Так была спасена от цензурных купюр лучшая кинокомедия советской эпохи.
4. Пролепсис [греч. jrpoXriv1^ ‘предчувствие’], или прокаталеп-сис [греч. лрокатаХцук; ‘предвосхищение’] — прием аргументации, состоящий в предварении и опровержении контраргументом возможных доводов и возражений противника2. П. С. Пороховщиков в книге «Искусство речи на суде» приводит такой пример:
Крестьянин Иван Малик судился в Харьковском окружном суде. Самой сильной уликой против него было показание одной крестьянки, Анны Ткаченковой, проходившей через рощу на расстоянии нескольких шагов от места, где как раз в это время было совершено убийство; она утверждала, что слышала громкий спор и узнала голоса отца и сына. Малик отрицал свою виновность, но все местные крестьяне считали его убийцей отца. Показание Анны Ткаченковой, переданное ею чрезвычайно живо, казалось основным устоем обвинения; но защитник легко мог бы вызвать недоверие к показанию опасной для него свидетельницы, указав, что в нем отражается общее настроение окружающих. Обвинитель сумел предупредить это. Он внимательно, без торопливости, с деловитым бесстрастием разобрал другие данные дела и потом сказал: «Все известные нам обстоятельства указывают, что убийство было совершено не кем иным, как Иваном Маликом, во время ссоры его с отцом, в роще. Наряду с этим мы знаем достоверно, что в это же время около того же места проходила Анна
1 Fontanier Р. Les Figures du discours / dd. G. Genette. Paris, 1968. P. 415.
2 Smith J. The mysterie of rhetorique unvail’d. London, 1973. P. 127 (1-е изд. 1657); Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 121.
Ткаченкова; поэтому, если бы она сказала, что не слыхала голосов ссорившихся, мы не могли бы поверить ей, мы должны были бы заключить, что она лжет». Блестящая мысль!
Пролепсис нередко используется в форме концессии или вопросно-ответного хода1. Предвосхищающая критика возможных аргументов противника в форме имитированного диалога с ним именуется ант-гипофорой [греч. aviwiocpopa ‘предвосхищение’]2. Вот пример из речи Цицерона против римского наместника в Сицилии, занимавшегося здесь поборами и грабежом:
Но почему я так жестоко нападаю на Верреса? Меня могут остановить одним словом. Он скажет: «Все это я купил». Бессмертные боги! Превосходное оправдание! Так это купца посылали мы в провинцию, облеченного империем и в сопровождении ликторов, чтобы он скупал все статуи, картины, все изделия из серебра и золота, слоновую кость, драгоценные камни, никому не оставляя ничего? Вот вам и оправдание от всех обвинений: «Все это было куплено». Если я соглашусь с твоим утверждением, что ты купил эти вещи, — ведь это, очевидно, будет единственным твоим возможным оправданием по этой статье обвинения — то прежде всего я спрошу тебя: какого мнения был ты о римском суде, если думал, что кто-нибудь сочтет допустимым, что ты, претор, облеченный империем, скупил столько таких драгоценностей, да и вообще мало-мальски ценных вещей во всей провинции?
Обратите внимание на предусмотрительность наших предков, которые, не предполагая, что возможны такие огромные злоупотребления, все же предвидели, что это могло произойти в частных случаях. По какой причине они так строго запрещали нам покупки в провинциях? По той причине, судьи, что они считали грабежом, а не покупкой, если продающему нельзя продать свое имущество по своему усмотрению. Они понимали: если лицо, облеченное империем и властью, захочет в провинциях купить что ему вздумается, у кого бы то ни было и если это будет ему разрешено, то он возьмет себе любую вещь — продается ли она или нет — по той цене, по какой он захочет.
Вторая речь Цицерона против Гая Верреса
Как предвосхитить возможные контраргументы противника? Роберт Бранхэм дает простой, но вместе с тем очень эффективный совет: «Прежде чем спорить с оппонентом, вы должны поспорить с самим собой. Примите точку зрения своего противника и продумайте стратегию аргументации в той перспективе, которую видит он. Проанализируйте свою позицию и все свои доводы в критической перспективе противника. Вы можете считать себя действительно готовым к полемике, лишь просчитав самые сильные аргументы и стратегии вашего оппонента, которые он мог бы использовать в поддержку своей пози
1 Bufimann Н. Lexikon der Sprachwissenschaft. Stuttgart, 1990. S. 614.
2 Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 110 & 124.
ции. Процедура предвосхищения доводов стала краеугольным камнем (cornerstone) стратегического планирования спора и ключом к успеху у большинства наиболее выдающихся ораторов и полемистов». Р. Бран-хэм описывает данную процедуру следующим образом:
В 1988 году в процессе подготовки к национальным теледебатам между претендентами на пост вице-президента Соединенных Штатов группа поддержки сенатора Ллойда Бентсена составила списки тем и проблем, которые могли быть затронуты на этих дебатах. Далее на основе этих тем экспертами группы поддержки были сформулированы вопросы, которые затем были заданы Бентсену. Когда его ответы были обсуждены, члены предвыборного штаба думали, какие еще ответы возможны, какие из ответов Бентсена являются лучшими и как эти ответы могут быть усилены посредством фактов и примеров»1.
5. Сермоцинация [лат. sermocinatio ‘приведение чьих-либо слов’] — вид стилизации, состоящий в имитации речи:
а) реального лица:
Не знаешь как бороться с коррупцией? Спроси меня.
Лозунг, расположенный на портрете И. В. Сталина
б) «воображаемого лица»2. От имени «иностранного шпиона» (мы вм. они) 19 сентября 2007 г. выступил в Государственной Думе В. В. Жириновский:
Я полностью согласен с тем, что сказали сейчас два депутата — Зюганов и уважаемая Тамара Плетнева, но, поскольку Геннадий Андреевич только поставил вопросы, почему так происходит, то я начну свое выступление с ответа, почему так, чтобы он больше не мучился вопросом «почему». И чтобы было более понятно, чтобы меня не обвинили, что русский язык я плохо знаю, я буду выступать перед вами, как представитель одной иностранной спецслужбы. Так вот... «Вы, русские, мы над вами издеваемся уже триста лет. В 1717 году в Париже мы собрались и сказали: кто угрожает нам, холеной Европе? Вон там, на востоке — Российская Империя! Вы говорите, что у вас бюджет полицейского государства. Да это же всегда у вас было! Вспомните, как вас называли: Российская Империя — жандарм Европы! Вспомните, как называли ваш сталинский режим, который действительно был самым кровавым! Теперь вы пытаетесь доказать, что вы недовольны полицейским государством? Но тысячу лет ваша страна, Россия, только и может существовать, как полицейское государство. Вот поэтому мы в Европе смотрим на вас...»
1 Branham R. J. Debate and critical analysis. The harmony of conflict. New Jersey & London, 1991. P. 96 (гл. IV. Argument anticipation).
2 Фофаццоуод o/oXia rcepi о/гщатшу prfropiKiDv // Rhetores graeci / Em. Ch. Walz. Vol. 8. Stuttgartiae et al., 1835. P. 509.
Сермоцинация нередко получает форму вопросно-ответного хода1, ср.:
— А кто выдумал такой закон, чтобы воевать? Я не выдумывал, ты не выдумывал, он не выдумывал, а кто-то да выдумал. Так вот, кабы был господь бог всемогущ, всеблаг и всемилостив, как об этом в книгах пишут, пусть призвал бы он того человека и сказал: «А дай-ка мне ответ, для каких нужд втравил ты в войну миллионы народов? Какая им и какая тебе от этого выгода? Выкладывай все начистоту, чтобы всем было ясно и понятно». Только... — Тут солдат покачнулся и чуть не уронил стакан. — Только... не любит что-то господь в земные дела вмешиваться. Ну что же, подождем, потерпим. Мы народ терпеливый. Но уж когда будет терпению край, тогда, видно, придется самим разыскивать и судей и ответчиков.
А. Гайдар. Школа
Сермоцинация «пробуждает мертвых, дает слово небесам, земле, зверям, предметам, абстракциям и вымышленным тварям»2, при этом «форма всем речам их дается, приличествующая их характерам и деяниям»3, что предполагает некую театральность: «Так, ежели изображаешь кого-либо во гневе, передавай и соответственные звуки»4. Видом сермоцинации является этопея [греч. f|0o7ioi(a ‘описание характера’] — высказывание обвинений, упреков и порицаний от имени другого лица. Этопея используется, в частности, «дабы избежать гнева < аудитории >. Например, у Демосфена: Бессмертные боги говорят вам... »5 В этом случае также возможна «речевая подстройка к характеру лица, которому приписывается высказывание»6.
Рассмотрение возможных контраргументов нередко производится посредством имитации спора с воображаемым противником, этот эри-стический прием называется фигурой диалогизма.
Необъективность аргументации может быть обусловлена двумя причинами: 1) незнанием всех сторон анализируемого предмета, неспособностью охватить и учесть их (субъективный фактор) либо их недоступностью для анализа на данном этапе развития науки (объективный фактор); 2) тенденциозностью аргументатора. Незнание приводит
1 Ср.: Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 185.
2 Batteux Ch. Einleitung in die schonen Wissenschaften. Bd. III. Leipzig, 1763. S. 105— 106.
3 M. T. Ciceronis, ut ferunt, Rhetoricorum ad Herennium libri quattuor. Lipsiae, 1828. P. 395.
4 Ayivon T8%vr| ригорист) // Rhetores graeci / Ex recogn. L. Spengel. Vol. I. Lipsiae, 1853. P. 406.
5 Tiberius Rhetor de Schematibus apud Demosthenem // Rhetores selecti / Emend. Th. Gale. Oxonii, 1676. P. 185.
6 Prisciani Grammatici Caesariensis de praeexercitamentis Rhetoricae ex Hermogene Liber [Ad artem oratoriam] //Antiqui rhetores latini. Argentorati, 1756. P. 363.
к паралогизму, тенденциозность же — к использованию уловок. Необъективную аргументацию, основанную на использовании уловок, назовем тенденциозной. Рассмотрим основные паралогизмы и логические уловки необъективной аргументации.
7.6.1. Паралогизм редукции и софизм изъятия
Неспособность охватить проблему во всех ее аспектах, значимых для поиска адекватного решения, невнимание к фактам и тонким различиям между предметами или неспособность видеть такие факты и оттенки приводит к паралогизму редукции [англ, reductive fallacy] — неоправданно упрощенному взгляду на проблему или ситуацию1. Пример редукции в средневековой науке — разработка знаменитого четырехэлементного алхимического анализа (воздух, земля, вода, огонь как генетическая основа всех остальных веществ).
Разрабатывая определенную теорию или модель, специалисты нередко упускают из виду возможность их практической реализации. Разберем один пример. В 30-е годы перед советскими авиаконструкторами была поставлена задача создать современный истребитель. А. Н. Туполев разработал модель с мотором марки БМВ (что предполагало зависимость от Баварского машиностроительного завода) и корпусом из дюралюминия (производство которого в СССР еще не было налажено). Предпочтение было отдано самолету С. В. Ильюшина, предложившего использовать вместо металла фанеру, что обеспечивало легкость, а следовательно, и возможность использования менее мощных отечественных двигателей.
Основанием для оценки той или иной теории, концепции, идеи, закона нередко служит указание на то, что они удалены от реальной жизни и на практике неприменимы, т. е. представляют собой утопию. Решающим в таких случаях является argumentum ad probationem [лат. ‘довод к практике’], в частности argumentum ab impossibili [лат. ‘довод из невозможности’]. Пример из одной старой религиозной дискуссии (1927 г.):
Вы помните, что он сказал: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мтф. 5: 39). Разве христиане принимают этот принцип на деле? Я нисколько не сомневаюсь, например, что нынешний премьер-министр является самым искренним христианином, и все же я никому из вас не посоветовал бы пойти и ударить его по одной щеке. Вы смогли бы убедиться, я уверен, что, по его мнению, Христос придавал этим словам переносный смысл.
Вы помните, что Христос сказал: «Не судите, да не судимы будете» (Мтф. 7:1). А пользовался ли этот принцип популярностью в судах христианских стран? Не думаю, чтобы вам удалось это обнаружить. Я лично уже в свое
1 В западной риторической традиции такое упрощение иногда именуют чрезмерным [англ, oversimplification] (Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 89).
время знавал немало судей, которые являлись самыми ревностными христианами, но ни одному из них даже в голову не приходило, что в том, что они делали, они поступали вопреки христианским принципам.
Христос говорит: «Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся» (Мтф. 5:42). Это очень хороший принцип. И все же я не чувствую возможности удержаться от замечания, что на последних всеобщих выборах борьба разгорелась как раз по вопросу о том, как желательно было бы отвратиться от хотящего занять у тебя. Поневоле начинаешь думать, что партии либералов и консерваторов в нашей стране составлены из людей, которые не согласны с учением Христа, ибо они в этом случае, несомненно, самым решительным образом отвратились.
Я могу сослаться еще на одну заповедь Христа, которая, на мой взгляд, заслуживает всяческого одобрения, но я что-то не вижу, чтобы она пользовалась особой любовью среди некоторых из наших христианских друзей. Христос говорит: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим» (Мтф. 19:21). Это великолепнейшая заповедь, но, как я уже сказал, в жизни ей не очень-то следуют.
Все это, на мой взгляд, прекрасные заповеди, хотя жить согласно этим заповедям несколько трудновато.
Бертран Рассел. Почему я не христианин
Б. Рассел упростил ситуацию, не приняв во внимание тот факт, что благодаря даже частичному, неполному следованию этим заповедям нравы человечества за два тысячелетия существенно смягчились. Пример использования этого же довода в юриспруденции:
Ольга. У нас приватизированная 2-комнатная (62 кв. м — общ. пл. и 39 кв. м — жил. пл.) квартира, которая приватизирована на троих (меня, брата и мать). Могу ли я прописать кого-либо на свою 1/3 доли квартиры без согласия остальных долевиков квартиры?
Д. А. Трусов. Если она выделена в натуре, то да.
Д. К. Николаев. Позволю себе прокомментировать ответ моего коллеги. Ответ с точки зрения законодательства верный, но на практике неприменимый. Дело в том, что практически НЕЛЬЗЯ [курсив наш. —В. М.] выделить долю в квартире. Выделение доли ВСЕГДА связано с возможностью оборудования отдельного входа, а оборудовать отдельный вход в квартире НЕВОЗМОЖНО. Поэтому может быть определен только порядок пользования квартирой, но при этих условиях Вы не сможете зарегистрировать кого-либо на свою долю, так как в соответствии со ст. 247 ГК РФ пользование и владение имуществом, находящимся в долевой собственности, производится по согласию между сособственниками, а при его недостижении — в судебном порядке.
Виртуальная юридическая консультация
Латинское изречение гласит: «Lex non cogit ad impossibilia», что означает: ‘Закон никогда не принуждает к невозможному’1. Реальная практика иногда свидетельствует об ином.
1 Emanuel L. Latin for lawyers. Aspen Publishers, 1999. P. 214.
Примерами редукционизма в лингвистике могут послужить концепция академика Н. Я. Марра (корни сал, бер, ион, рош как генетическая основа всех остальных слов), концепция австралийской исследовательницы Анны Вежбицкой (десяток «семантических примитивов» как генетическая основа значений всех слов), концепция нижегородской исследовательницы Т. В. Шмелевой (семикомпонентная «анкета» любого из речевых жанров1) и проч. Очень популярна пока что, к сожалению, практически безальтернативная концепция М. В. Панова и Е. А. Земской о некодифицированной природе разговорной речи. Рассмотрим данную теорию подробнее.
Как известно, многие разговорные варианты языковых единиц — типа зам (заместитель директора), декрет (декретный отпуск), вступительные (вступительные экзамены), Ксан Ксанна (в полном произносительном стиле: Александра Александровна) и др. — не кодифицированы, т. е. не внесены в словари, справочники и не рекомендуются к употреблению учебниками, грамматиками, но вместе с тем и не запрещены ни языковыми, ни этическими нормами, а следовательно, имеют нормативный характер. Заметим, что этическими нормами в целом ряде коммуникативные ситуаций накладывается запрет, к примеру, на использование обсценной [лат. obscenus ‘отвратительный, неприличный’ < саепит ‘грязь, нечистоты’] — бранной лексики. Нормативность в сочетании с некодифицированностью характерна для многих (однако не всех) единиц разговорного стиля; в этом плане данный стиль вполне сопоставим с художественной и публицистической речью.
Некоторые ученые (прежде всего М. В. Панов, а вслед за ним — Е. А. Земская, А. И. Горшков, Л. А. Капанадзе и др.) на основании активности и довольно значительного количества некодифицированных номинативных единиц делают, на наш взгляд, поспешный вывод (= saltus in concludendo) о том, что разговорная речь является некодифи-цированным стилем русского литературного языка: «Разговорная речь не может быть включена (вернее: втиснута) в систему кодифицированного литературного языка»2; именно поэтому «русский литературный язык существует в двух основных разновидностях. Одну из них называют кодифицированным литературным языком, другую — разговорным [курсив наш. — В. М.] литературным языком»3.
Данная концепция неприемлема по следующим трем причинам:
1. Как известно, кодификация всегда отстает от более «демократичного» узуса. Тем не менее, факты разговорной речи регулярно фиксиру
1 Подробный критический анализ различных подходов к решению сложнейшей проблемы речевого жанра представлен в статье: Москвин В. П. К соотношению понятий «речевой жанр», «текст» и «речевой акт» // Жанры речи. Вып. 4. Саратов, 2005. С. 63—76.
2 Земская Е. А. Русская разговорная речь (Проспект). М., 1968. С. 6.
3 Земская Е. А. Русская разговорная речь: Лингвистический анализ и проблемы обучения. М., 1987. С. 3.
ются авторитетными словарями, описываются в академических грамматиках (вспомним помету «разговорное») и т. д., так что полностью отказывать разговорной речи в кодифицированности нельзя.
2. Следует, видимо, согласиться с теми специалистами, которые считают, что членение литературного языка на кодифицированную и разговорную разновидности не вполне безупречно с точки зрения логики, ибо такое членение лишено единого основания1.
3. Признание факта некодифицированности разговорной речи влечет за собой сложности в отделении ее от действительно неко-дифицированных сфер национального языка, в частности нелитературного просторечия, а следовательно, сложности в отделении литературной (кодифицированной) лексики от обсценной (некоди-фицированной).
Думается, что по отношению к функциональным стилям логичнее было бы говорить о большей (для научного и официально-делового) либо меньшей (разговорный стиль, публицистический стиль, художественная речь) степени кодифицированности2. Теория М. В. Панова и Е. А. Земской упрощает проблему в двух аспектах: 1) отказывая публицистическому стилю и художественной речи в наличии некоди-фицированных единиц: как в таком случае быть с авторскими неологизмами типа огончарован (А. С. Пушкин), улетавлъ (В. Хлебников)? 2) отказывая разговорной речи в наличии кодифицированных единиц: как в таком случае быть с пометой «разговорное» в словарях? И, главное, как объяснить все эти академические тонкости (а точнее, логические нестыковки) студентам?
Разберем еще две редуктивные концепции. В Норвегии и за ее пределами некоторое время использовались и заучивались аргументатив-ные постулаты Арне Несса (1912—2009), профессора университета в Осло:
1. Avoiding tendentious references to side issues! ‘Избегайте тенденциозных дигрессий!’
2. Avoiding tendentious renderings of other people's views! ‘Избегайте тенденциозных истолкований чужих мнений!’
3. Avoiding tendentious ambiguity! ‘Избегайте тенденциозной двусмысленности!’
4. Avoiding tendentious argument from alleged implication! ‘Избегайте тенденциозной аргументации, основанной на предположениях!’
5. Avoiding tendentious first-hand reports! ‘Избегайте тенденциозных сообщений «из первых рук»!’
1 Ср.: Сенина Н. А. Возвращаясь к давней полемике — «Устная публичная речь: разговорная или кодифицированная?» // Сб. науч. тр. преподавателей и аспирантов Таганрогского гос. пед. ин-та / под ред. проф. Г. Г. Инфантовой. Вып. 6. Таганрог, 2003. С. 76.
2 Классификация стилей по степени кодифицированности была предложена нами в статье: Москвин В. П. Разговорный стиль как система // Русская речь. М.: Наука, 2005. № 4. С. 37—48.
6. Avoiding tendentious use of contexts'. ‘Избегайте тенденциозного цитирования!’1
Позже сам А. Несс назвал данный набор «версией его “семантики” для детского сада (Kindergarten version)»2. В США до сих пор пользуется успехом аргументативная модель Тулмина («the Toulmin model of argument», «Toulmin’s layout of argument»), включающая шесть следующих пунктов:
1. Формулирование тезиса (claim), например: «Я россиянин».
2. Подбор фактов (factual data: «grounds», «what we have to go on»), подтверждающих данный тезис: «Я родился в Крыму» [= меньшая посылка силлогизма. — В. М. ].
3. Установление связи между подтверждением и тезисом, выражаемое союзами типа so или therefore [= демонстрация. —В. М.]: «Я россиянин, потому что родился в Крыму».
4. Приведение подтверждения [= большей посылки силлогизма. — В. М.]. Роль подтверждения (warrant) играют «правила и принципы» [точнее, аксиомы. —В. М.]: «общие, гипотетические утверждения», которые санкционируют (authorise) переход от фактов к выводу (тезису): «Тот, кто родился в Крыму, является россиянином». Такие «правила» обычно имплицитны, поэтому данный пункт факультативен.
5. Усиление подтверждения (backing) посредством апелляции к документам и свидетельствам (credentials): «Крым в момент моего рождения входил в состав Российской Федерации».
6. Ограничение (rebuttal) применимости утверждения определенными условиями (= «precizating», «presisering», или уточнение, по А. Нессу3): «Те, кто родился в Крыму после 19 февраля 1954 г., т. е. после его передачи Н. С. Хрущевым Украине, не являются россиянами».
7. Квалификация: использование «квалификаторов» (qualifiers) модальных слов, отражающих степень уверенности в сказанном (возможно, видимо, действительно и др.): «Тот, кто родился в Крыму до 19 февраля 1954 г., обязательно является россиянином»4.
Один из сторонников данной модели пишет: «Схема Тулмина обогащает традиционную модель “посылка вывод” введением таких дополнительных элементов, как подтверждение (warrant), усиление
1 Naess A. Communication and argument. Elements of applied semantics. London, 1966. P. 121 ff.
2 Naess A. The limited neutrality of typologies of systems: a reply to Gullvag // Trumpeter. Vol. 22. 2006. № 1. P. 9.
3 Naess A. D. Communication and argument. Elements of applied semantics. London, 1966. P. 39.
4 Toulmin S. Uses of argument. Cambridge Univ. Press, 1958. P. 96—98, 100 & 105 (раздел III «The layout of arguments», параграфы «The pattern of an argument: data and warrants» и «The pattern of an argument: backing our warrants»).
подтверждения (backing) и ограничение (rebuttal)»1. На с. 104 своего пособия С. Тулмин представляет и обобщает предложенную им концепцию в следующей простой для восприятия и запоминания схеме (примеры автора сохраняем):
BACKING
On account of the following statutes and legal provisions:
WARRANT
Since a man born in Bermuda will generally be a British subj ect.
GROUNDS ------------ QUALIFIER -------------- CLAIM
Hany was born in Bermuda so presumably Harry is a British subject.
CONDITIONS OF REBUTTAL unless both his parents were aliens
Верить в исчерпывающий характер схем и моделей подобного рода позволительно студенту второго курса, но не дипломированному специалисту. Обратим внимание на тот очевидный факт, что ни один из пунктов аргументативных моделей А. Несса и С. Тулмина не совпадает, что говорит о разнобое в попытках свести чрезвычайно сложную систему к нескольким простым «постулатам» или «положениям». В том, что такие упрощенные модели неэффективны, убеждает эксперимент, проводившийся еще в середине 80-х гг. прошлого века в Техасском университете: две студенческих группы обучали основам письменной речи с применением модели С. Тулмина, одну (контрольную) — без применения. По результатам тестирования оказалось, что уровень речевой компетенции во всех трех группах абсолютно одинаков2.
Трудно не согласиться с мнением американского логика Чарльза Уилларда о том, что ввиду своей чрезвычайной сложности «теория аргументации не может быть адекватно представлена в диаграмме»3. История науки показывает, что редукционизм абсолютно бесперспективен, однако весьма привлекателен, как всякая попытка найти простое решение сложной проблемы. Тиражируясь и распространяясь, редуктивная концепция с течением времени превращается в сте-
1 Verheij В. Evaluating arguments based on Toulmin’s scheme // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 19. 2005. № 3. P. 347—348.
2 Fulkerson R. Logic and teachers of English? // Rhetoric review. Vol. 4. 1986. № . 2. P. 198.
3 Willard Ch. A. On the utility of descriptive diagrams for the analysis and criticism of arguments // Communication monographs. Vol. 43. 1976. № 4. P. 316.
реотип. Известно, что «чем примитивнее стереотип, тем легче ассимилируется он в собственную систему стереотипов личности, социальных и этнических групп»1, отсюда устойчивость редуктивных теорий. Редуктивная концепция или понятийная система, которыми все-таки довольствуются во избежание дальнейших изысканий и размышлений, в логике именуется asylum ignorantiae [лат. ‘прибежище невежества’] .
Упрощение сложной проблемы может быть и манипулятивнонарочитым; в этом случае перед нами уже не ошибка, а хитроумная уловка — так называемый софизм изъятия [англ, fallacy of exclusion, reductive fallacy, fallacy of suppressed evidence], состоящий в тенденциозном устранении тех фактов, которые противоречат доказываемому тезису2. Например:
На заседании кафедры обсуждается вопрос об ошибке в лекции доцента Н. Выясняется, что ошибки не было. Решено повысить уровень преподавания. В отчете о заседании приводятся только первая и третья фразы.
Б. Кацнеленбаум. Демагогия: опыт классификации
Важный факт — того, что ошибки не было — изъят. Софизм изъятия традиционно и регулярно используется мошенниками:
Двое юношей покупали в ласке мясо. Пока мясник хлопотал, один из них ухватил кусок мяса и сунул другому за пазуху. Обернулся мясник, заметил пропажу и начал их уличать. Но тот, который взял, божился, что у него мяса нет [ср. «уже нет». —В. М.], а тот, который спрятал, божился, что он мяса не брал [«но спрятал». —В. М.].
Эзоп. Юноши и мясник
Еще один пример обмана с опорой на этот же прием: водитель сбил пешехода. В протоколе указано, что пешеход был пьян, а дорога после дождя была скользкая. Однако факт того, что был пьян и водитель (крупный чиновник), в протоколе отмечен не был, т. е. был изъят его составителями. Ряд причин, из которых возможно изъятие одной из них, именуется комплексной причиной [англ, complex cause]3. Как видим, софизм изъятия служит построению односторонней, тенденциозной аргументации.
Определенный факт нередко изымается вместе с соответствующим документом. А. И. Уемов вспоминает следующий анекдотический случай:
1 Егорова-Гантман Е. В., Плешаков К. В. Политическая реклама. М., 2002. С. 145.
2 Davis J. W. Philosophical logic. Dordrecht, 1969. P. 115.
3 Cedarblom J., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 238; Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Publ. Comp., 2000. P. 38.
В отрицательной характеристике говорилось, что я оторвался от коллектива и ушел в науку. Не помогли ни красный диплом, ни отлично сданные вступительные экзамены, ни хлопоты заведующего отделом, ни заступничество директора института академика Г. Ф. Александрова. Заведующий отделом аспирантуры, возвращая мне папку с документами, где были обе характеристики, проявил явное головотяпство [или доброту? —В. М.]. Я изъял отрицательную характеристику и подал документы на кафедру логики философского факультета МГУ. И хотя прием уже был окончен, заведующий кафедрой П. С. Попов «выбил» для меня 13-е место и задним числом оформил сдачу вступительных экзаменов. Так я стал аспирантом кафедры логики, о чем никогда потом не пожалел.
А. И. Уемов. Я был аспирантом Асмуса
Случаи «пропажи» документов характерны для судебных тяжб. Приведем пример из речи адвоката Александра Васильева в защиту подсудимого И. Рябоконя по уголовному делу о похищении вице-президента фирмы «Лукойл». Адвокат констатирует «изъятие из уголовного дела протоколов следственных действий, препятствующих целям обвинения»:
Допрошенная в качестве свидетеля адвокат Темнова показала, что 7 июля 2003 г. следователем Кузнецовым была проведена очная ставка с ее участием между потерпевшим Винокуровым и обвиняемым Ста-ценко, в ходе которой Винокуров заявил, что у него есть свидетели-очевидцы, которые могут подтвердить вину Стаценко. По результатам очной ставки был составлен надлежащий протокол. Этот факт подтвердил и подсудимый Стаценко. Однако протокол указанной очной ставки был изъят из уголовного дела, а следователь Кузнецов представил суду справку о том, что указанная очная ставка якобы не проводилась вообще.
Из уголовного дела были изъяты протоколы допросов Обликова, на основании заявления которого в отношении Рябоконя было возбуждено уголовное дело. Следователь отказал защите в приобщении указанных протоколов к материалам уголовного дела.
Протоколы допросов свидетелей Гергеля, Мининой, Карманова, допрошенных по поручению заместителем Красноперекопского межрайонного прокурора (Крым) Щербаковым Ю. В., были неправомерно изъяты из уголовного дела и случайно обнаружены подсудимым Рябоконем в период ознакомления с материалами уголовного дела.
Умолчание о важном для следствия факте в юриспруденции называется пассивной ложью1. Софистическое рассуждение с использованием этого приема — характерная примета судебной практики:
«Но быть правдивым в изложении не значит, однако, перечислять все известные обстоятельства: оратор имеет право выбора. Этим и объясня
1 Закатов А. А. Ложь и борьба с нею. Волгоград, 1984. С. 26.
ется различие в изложении одного и того же дела под углом обвинения и защиты. Если картина самого преступления, способ его совершения, например, особенная жестокость, бессердечие преступника, истязание жертвы, выгодна для обвинения, на ней подробно остановится прокурор и ее пройдет по возможности коротко [курсив наш. — В. М.] защита, и наоборот»1.
Изъятие факта сопровождается избирательным вниманием [англ. selective attention]. В западной логико-риторической традиции неполная подборка примеров и фактов [англ, partial selection of the evidence] считается ошибкой2, заведомо же тенденциозная — софизм селекции [англ, fallacy of selection] — нечестной уловкой3.
Применение софизма изъятия нередко наблюдаем в СМИ. Так, по 30 сентября 2006 года по телевидению сообщили о торжественном открытии «совместного российско-британского предприятия по хранению ядерных отходов» и показали внушительное здание, работников и охрану. За кадром (то есть изъятыми), однако, остались два факта: 1) предприятие расположено на территории России; 2) следовательно, функции партнеров распределены следующим образом: Британия свозит к нам свои ядерные отходы, а мы их у себя храним. Упрощение как «выделение нескольких или единственного несложного признака для обозначения сложных явлений реальности»4 активно эксплуатируется в политической пропаганде. Данная уловка — неизменный атрибут политической полемики:
В. Жириновский. В Москве проживает три миллиона иностранцев. Нужно им всем сказать: «Пора домой!»
Ведущий. В Берлине живет триста тысяч турок.
В. Жириновский. Оставьте в Москве триста тысяч, а два миллиона семьсот пусть уезжают домой!
Программа «К барьеру», 08.10.2006
В. В. Жириновским — мастером риторики словесных трюков, или манипуляций, — изъят тот факт, что в Берлине кроме турок проживают еще и арабы, негры, вьетнамцы, китайцы, афганцы, иранцы, а также русские, французы, итальянцы, поляки и др. Знаменитый пример применения изъятия — софизм, составленный американским логиком Э. Беркли: «Все гусеницы едят салат. Я ем салат. Следовательно, я гусеница». Изъятию подвергся тот факт, что салат едят не только гусеницы, но и люди. Приведем один средневековый софизм: «То, что вы
1 Тимофеев А. Г. Речи сторон в уголовном процессе. СПб., 1897. С. 80—81.
2 Patten В. М. Truth, knowledge, or just plain bull: how to tell the difference. A handbook of practical logic and clear thinking. Prometheus Books, 2004. P. 120.
3 Например: Thouless R. H. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. 32—37; Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 115.
4 Егорова-Гантман E. В., Плешаков К. В. Политическая реклама. М., 2002. С. 186.
купили вчера, вы едите сегодня. Вчера вы купили сырое мясо; следовательно, сегодня вы едите сырое мясо»1. Изъятию подвергся тот факт, что мясо было предварительно приготовлено. На изъятии построены некоторые лозунги («НАТО преследует только оборонительные цели»), некоторые номинации, например: «министр обороны». Предполагается, что никто ни на кого не нападает, все лишь обороняются.
Изъятие неприятных фактов и приукрашивание производятся при сочинении истории государства, рассказов о прошлом, мемуаров и даже (невольно и подсознательно) — при формировании собственной памяти: человеку свойственно помнить только хорошее и подслащать, лакировать прошлое (не потому ли каждое поколение полагает, что раньше жизнь была гораздо лучше?). Факт, противоречащий принятой самооценке, порождает когнитивный диссонанс, являющийся причиной психологического дискомфорта и вполне понятного в этом контексте стремления вычеркнуть данный факт из памяти2. В психологии данная стратегия фильтрации прошлого называется ретроспективной фальсификацией [англ, retrospective falsification]3.
Английский логик Эд Брендон в статье, посвященной эллипсису как возможному предмету неформальной логики, пишет: «Вызывает удивление то, что за тысячи лет, на протяжении которых философы использовали понятие эллипсиса, ни один из них, насколько мне известно, не принял его во внимание и не разработал принципы экспликации, теорию и критерии опознания эллипсиса в терминах логики и философии». Между тем, если признать, что основная задача логики — «эксплицировать все то, что имплицитно в речевом узусе»4, «сделать спрятанное наблюдаемым» и «раскрыть все то, что мы подразумеваем», то эллипсису следует уделить самое серьезное внимание5.
1 Hamblin Ch. L. Fallacies. London, 1970. P. 29. Тип уловки, лежащей в основе данного софизма, Чарльз Хэмблин трактует как secundum quid т. е. как разновидность поспешного обобщения. Автор исходит из того, что употребление сырого мяса человеком — это редкостный факт, исключение (exception). Однако поспешное обобщение выводится из исключения, приведенный же софизм манипулятивно подводит адресата под это исключение. Более приемлемой представляется трактовка Дугласа Уолтона: «The two assertions do imply that the meat which was raw and bought yesterday is eaten today, but not that it is eaten raw. (...) The condition of the meat may have been changed between the purchase and consumption stages»; «this information is excluded [курсив наш. — В. M.]» (Walton D. Ignoring qualifications (secundum quid) as a subfallacy of hasty generalization // Logique & Analyse. Vol. 129—130. 1990. P. 126 & 127).
2 FestingerL. A Theory of cognitive dissonance. Stanford University Press, 1957. P. 25—26.
3 Rawcliffe D. H. Illusions and delusions of the supernatural and the occult. The psychology of the occult. New York, 1959. P. 73.
4 Altham J. The logic of plurality. London, 1971. P. 77.
5 Brandon E. P. Ellipsis: history and prospects // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 8. 1987. № 2. P. 93 & 95. К сожалению, в данной работе не разведены понятия эллипсиса (в строго лингвистическом понимании данного термина) и пресуппозиции («semantic ellipsis»), поэтому проблема, поставленная автором, осталась нерешенной.
Эллипсис [греч. eXXeiyu; ‘выпадение, пропуск’ < еХХеглю ‘упускать, пропускать’], среди филологов более известный в качестве средства образования различного рода сокращений, может быть применен, по нашим наблюдениям, и как прием изъятия. С помощью этого простого приема можно подогнать под контекст любую цитату, построить мудреный софизм. Множество таких софизмов находим, в частности, в диалоге Платона «Евтидем»:
Если ты знаешь что-то, то ты — знающий.
Если ты не знаешь чего-то, то ты — незнающий.
Но знающий не может быть незнающим.
Следовательно, ты знаешь все.
Посылки, с тем чтобы избежать подмены тезиса, должны быть (с устранением изъятия) переформулированы следующим образом: «Если ты знаешь что-то, то ты — знающий что-то» и «Если ты не знаешь чего-то, то ты — незнающий чего-то». В этом случае очевидным становится тот факт, что посылки и тезис связаны отношением поп sequitur. Устранение эллипсиса как прием нейтрализации софизма (паралогизма) изъятия применил Диоген Синопский: «Человеку, утверждавшему, что жизнь — зло, он возразил: “Не всякая жизнь, а лишь дурная жизнь”»1. Рассмотрим еще один софизм Платона:
Патрокл — брат Сократа по матери.
Значит, Патрокл — брат Сократа.
Патрокл — не брат Сократа по отцу.
Значит, Патрокл — не брат Сократа.
Следовательно, Патрокл и брат Сократа и не брат.
Здесь к non sequitur также приводит подмена тезиса: в первой и второй посылках речь идет о брате лишь по матери / отцу, т. е. о полубрате, а в выводах говорится уже о брате. Аналогичным образом построен и следующий старинный китайский софизм:
Китайский софист Гунсунь Лун верхом на белой лошади подъехал к пограничной страже. Начальник стражи заявил, что переходить границу могут только люди, проводить же лошадей не разрешается. Гунсунь Лун в ответ заметил: «Лошадь может быть рыжей, а белая лошадь не может быть рыжей. Следовательно, белая лошадь — это вовсе не лошадь». Начальник стражи, удивленный таким доводом, пропустил софиста с его лошадью.
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 277.
Переформулируем последнюю фразу: «Следовательно, белая лошадь — это вовсе не рыжая лошадь». Техника рассуждения в софизмах, построенных на эллипсисе, «заключается в изменении объема предиката исходного суждения посредством отбрасывания [курсив наш. — В. М.] или же добавления каких-либо признаков. В том случае, если мы отбрасываем какую-либо часть предиката, мы, соответственно, обобщаем его; если же мы добавляем что-то к предикату, то тогда он, напротив, ограничивается»1.
Ход мысли в софизмах такого рода воспринимается как вполне естественный — но только с языковой точки зрения, поскольку все мы привыкли к эллиптическим выражениям, активно используя их в бытовой речи. Однако в речи специальной, в частности юридической, они абсолютно неприемлемы, поскольку дают повод для инотолкований и махинаций. Иногда изъятие носит менее явный характер, как в следующем математическом софизме:
Докажем, что 5 = 1. Из каждого числа вычтем 3. В результате получим числа 2 и -2. При возведении их в квадрат получаем равные числа: 4 = 4. Следовательно, должны быть равны и исходные величины: 5 и 1.
Изъят (скрыт, «припрятан») тот факт, что при возведении в квадрат число умножается само на себя, следовательно, в данном случае каждое из чисел умножается на разные величины: +2 на +2 (= +4), а -2 на -2 (= +4), между тем как для справедливого решения следует каждое из полученных чисел умножить на одну и ту же величину (например, на +2).
В рамках теории прототипической семантики2 специалисты ведут, в частности, споры о следующих фактах. Прототип чашки обязательно имеет ручку. Является ли китайская чашка (т. е. чашка без ручки) чашкой? (А. Вежбицкая). Прототип дома обязательно имеет стены и крышу. Является ли домом разрушенный дом? Или это уже руины? (А. А. Ивин). И где проходит граница между чашкой и не-чашкой, домом и не-домом? (получается своего рода софизм бороды). Думается, что отношение китайской чашки (разрушенного дома) к чашке (дому) идентично отношению знания чего-то к знанию в рассмотренном выше софизме с той единственной разницей, что отождествление
1 Савельев А. Об одном классе софизмов из «Евтидема» // Аргументация, интерпретация, риторика: Электронный журнал. Вып. 1. 2000: http://argumentation.ru/2000_l/ papers/l_2000p8.htm.
2 Под семантическими прототипами некоторые филологи (А. Вежбицкая, У. Лабов, Э. Рош и др.) подразумевают типичные, эталонные, стандартные представители определенного класса объектов в сознании носителей языка. Прототип обладает определенным минимумом опознавательных признаков, которые обычно фиксируются в дефиниции соответствующего слова. См.: Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996 (гл. «Прототипы и инварианты»); Rosch Е. Cognitive representations of semantic categories // Journal of experimental psychology. Vol. 104. 1975. P. 192—233.
китайской чашки с обычной чашкой является, конечно же, не уловкой, а паралогизмом, возникшим в результате подсознательного эллип-тизма. В доказательство постулированной нами аналогии построим на основе рассмотренного лингвистического паралогизма логическую уловку по образцу знаменитого платоновского софизма:
Чашка без ручки — это чашка.
Но любая чашка обязательно имеет ручку.
Следовательно, чашка без ручки обязательно имеет ручку.
Китайская чашка — это терминологическое словосочетание, обозначающее особый вид чашки без ручки. Для описания этих двух понятий требуются две дефиниции, а не одна. Паралогизм возникает при изъятии определения.
Софизм изъятия не следует путать с процедурой отделения второстепенных, незначимых, иррелевантных подробностей и фактов от проблемы, являющейся предметом анализа. Отделение таких подробностей и фактов не должно вести к упрощению и примитивизации анализируемого предмета, и если специалист не в силах отделить важное от второстепенного, утопая и путаясь в деталях и частностях, и, как говорится, за деревьями не видит леса, то ему в науке делать нечего. Устранение иррелевантных фактов и незначимых деталей при анализе объекта в логике именуется принципом простоты [англ, the principle of simplicity, the simplification rool, the cut rule], или бритвой Оккама [англ. Occam's razor] — по имени средневекового английского логика и философа, монаха-францисканца Уильяма из Оккама (William of Ockham, ок. 1280—1349), который и в жизни, и в размышлениях довольствовался самым необходимым и не без основания полагал, что «pluralitas non estponenda sine neccesitate» ‘плюрализм не следует практиковать без необходимости’, что «substantia non sunt multiplicanda praeter necessitatem» ‘понятия не следует вводить без необходимости’, и что чем проще построены и изложены объяснение, теория или концепция, тем они лучше1. К принципу простоты и сопровождающей ее краткости (argumentum brevitatis, лат. ‘довод краткости’) отнесем и необходимость исключения из сферы анализа гипотез, концепций, мнений и точек зрения тех лиц, мнением которых не только можно, но и нужно пренебречь:
Хвалу и клевету приемли равнодушно, И не оспоривай глупца.
А. С. Пушкин
1 Carroll R. Т. The skeptic’s dictionary. A collection of strange beliefs, amusing deceptions, and dangerous delusions. Wiley, 2011 (словарная статья «Occam's razor»); Moody E. The logic of William of Ockham. London, 1935; Thorburn W. M. The myth of Occam’s razor // Mind. Vol. 27. 1918. P. 345—353.
Аристотель пишет: «Ведь глупо обращать внимание на мнения, противные общепринятым мнениям, если их высказывает первый встречный»1.
Противоположен софизму изъятия софизм добавления [англ, fallacy of addition], состоящий в домысле таких деталей происшествия или особенностей объекта, которые на самом деле не имели или не имеют места, однако вполне вероятны и потому не нарушают принцип правдоподобия2. Давно замечено, что ветераны войны в своих рассказах о сражениях, участниками которых они были, каждый раз добавляют все новые и новые детали. Данный прием характерен для комплимента, лести: «В своей докторской диссертации Иван Васильевич блестяще доказал, что...» (на самом деле Иван Васильевич защищался докладом, а докторскую диссертацию, за нехваткой времени, даже и не думал писать).
7.6.1.1. Псевдодилемма
Псевдодилемма [англ, false dilemma], ложная дихотомия [англ, false dichotomy], или софизм черного и белого [англ, black-and-white fallacy, all or nothing mistake] представляет собой уловку, состоящую в сужении возможностей выбора до двух единиц, из которых одна к тому же нередко бывает заведомо неприемлема либо представляется таковой3. Данная манипуляция является, по нашему мнению, видом софизма изъятия; это немаловажное обстоятельство не учтено в типовом определении псевдодилеммы как «предложения оппоненту двух одинаково неприемлемых альтернатив»4.
В старинных латиноязычных риториках псевдодилемму именовали argumentum cornutum ‘рогатый довод’, а соответствующие альтернативы — «рогами дилеммы». На псевдодилемме построил свою защиту философ и оратор Марк Юний Брут (85—42 до н. э.), более известный как убийца римского диктатора Гая Юлия Цезаря (100—44 до н. э.):
3-й гражданин. Молчанье! На трибуну всходит Брут...
Брут. Я прошу вас меня выслушать терпеливо до конца. Римляне, сограждане и друзья! Слушайте мою защиту и не нарушайте тишины, чтоб вы могли слышать мои слова. Верьте мне, не сомневаясь в моей чести, и заплатите дань уважения моей чести для того, чтоб вам можно было мне поверить. Судите меня, соображаясь с вашим разумением, и напрягите все ваше внимание, чтоб справедливее произнести свой суд. Если в этом собрании есть хоть один истинный друг Цезаря, то я скажу ему: любовь Брута к Цезарю не уступает его любви. Если этот друг спросит, зачем же Брут вооружился против Цезаря, — вот мой ответ: не оттого
1 Аристотель. Топика // Соч.: в 4 т. T. 2. М., 1978. С. 361.
2 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 86.
3 Thouless R. H. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. 103—105; Engel S. M. With good reason. An introduction to informal fallacies. 5th ed. Bedford, 1994. P. 140.
4 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 184.
я это сделал, что любил Цезаря меньше, но лишь оттого, что любил Рим больше. Что было бы для вас лучше: видеть Цезаря живым и умереть рабами, иль видеть Цезаря мертвым и жить всем свободными гражданами? Так как Цезарь меня любил, я лью слезы о нем; так как успех улыбался ему, я радовался этому; так как он был отважен, я чествую его; так как он был властолюбив, я убил его. Я лью слезы за его любовь, я приветствую радостью его удачи, я чествую его за его доблести; за властолюбие же он поплатился смертью. Есть ли между вами такой низкий человек, что желает быть рабом? Если есть такой, пусть ответит: я только его оскорбил. Есть ли между вами такой дикарь, что не желает быть римлянином? Если такой найдется, пусть ответит: я только его оскорбил. Есть ли между вами человек столь гнусный, что не любит своей родины? Если есть такой, пусть ответит: только его я оскорбил. Я прерываю речь, ожидая вашего ответа...
Граждане. Брут, между нами такого нет!
В. Шекспир. Юлий Цезарь
Альтернативами убийству неугодного лидера (римского диктатора Юлия Цезаря, русского императора Николая Второго, президента Чили С. Альенде, румынского диктатора Н. Чаушеску и др.) могли бы стать отставка или изгнание, более или менее добровольный уход (судьба Б. Н. Ельцина), отправка на пенсию (судьба Н. С. Хрущева) и проч.
Примеры «черно-белого мышления» [англ, black & white thinking] характерны для политических, в частности левых и экстремистских лозунгов: «Кто не с нами, тот против нас!», «Победа или смерть!» [калька лат. Aut vincere aut mori], лат. «Aut Caesar, aut nihil» ‘Или Цезарь, или ничего’ (слова императора Калигулы), «Aut bene, aut nihil» ‘Или все, или ничего!’, англ. «America: Love it or Leave it» ‘Америка: люби ее или покинь ее’1 и др. В газете «Наш современник» (1998, № 4) читаем:
Сильно огрубляя, я бы сказал, что перед миром два пути: или сосуществование разновидностей коммунизма — или тоталитарный и единообразный фашизм. Таковы два проекта постиндустриального общества, иных не выдержит Земля. Размышляя о первом проекте, отрицающем идею «золотого миллиарда», мы обязаны осмыслить причины краха советского строя. «Золотой миллиард» — число жителей, которым наша планета, по мнению авторов этой идеи, способна обеспечить средний уровень жизни развитых капиталистических стран. Остальным — извините!
С. Г. Карамурза. Обездоленные в СССР
История показывает, что лозунги, основанные на ложной дилемме, могут, в силу их высокого мобилизующего потенциала, послужить и во благо, например в военном красноречии. В сентябре 1611 года
1 Последний пример приводится в качестве «абсурдного лозунга» (nonsense slogan) в кн.: Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 100.
нижегородский мясник Кузьма Минин обратился к согражданам со следующим призывом:
Сограждане! Отечество гибнет! Свирепость врагов неимоверна, они заняли Москву. Если падет Москва, падем и мы [non sequitur: падение Москвы отнюдь не означает падения России, что показала и война 1812 года. — В. М.]. Пожертвуем всем, заложим жен и чад наших и искупим Отечество. Вождь Пожарский укажет нам путь Победе. Сограждане! Решите, что ожидает нас: рабство или свобода.
Захватчики были выбиты из Москвы, а затем изгнаны из России народным ополчением под руководством К. М. Минина и князя Д. М. Пожарского.
Ложная дилемма эксплуатирует закон исключенного третьего. Однако, как нам представляется, данный закон относится исключительно к двойной, так называемой контрадикторной альтернативе («истинен или ложен», «жив или мертв», «женат или не женат», «был или не был», «болен или здоров», «включен или выключен» и др.), в которой третий компонент невозможен. Контрадикторная альтернатива лежит в основе дилеммы. Определим дилемму [греч. SiXeppa ‘условно-разделительное предложение, альтернатива’ < 81 ‘два’ Xrjppa ‘суждение, посылка’] как формулировку проблемы в виде необходимости разрешения контрадикторной альтернативы: Быть или не быть? Вот в чем вопрос (В. Шекспир). И дилемма, и псевдодилемма оформляются посредством фигуры речи, именуемой альтернезой [лат. alternare ‘колебаться’], т. е. в языковом отношении между этими двумя понятиями существенных различий нет: и та и другая оперируют союзом или, так что противопоставить их по форме выражения невозможно. Такое противопоставление осуществимо только по смысловому параметру: сфера действия закона исключенного третьего и, следовательно, дилеммы исчерпывается контрадикторной альтернативой.
Данное ограничение, к сожалению, не отмечено ни в логике, ни тем более в риторике. Аристотель формулирует закон исключенного третьего следующим, на наш взгляд, слишком категорическим образом: «Неможет быть [курсив наш. —В. М.] ничего промежуточного между двумя членами противоречия, а относительно чего-то одного необходимо что бы то ни было одно либо утверждать, либо отрицать»1. Такая дезориентирующая категоричность характерна и для современной научной литературы:
Важность закона исключенного третьего для ведения научной работы состоит в том, что он требует соблюдения последовательности в изложении фактов и не допускает противоречий. Такой закон формулирует важное требование к научному работнику: нельзя уклоняться
1 Аристотель. Соч.: В 4 т. T. I. М., 1976. С. 141.
от признания истинным одного из двух противоречащих друг другу суждений и искать нечто третье между ними. Если одно из них признано истинным, то другое необходимо признать ложным, а не искать третье, несуществующее суждение, так как третьего не дано [курсив наш. — В. М. ]. Важность соблюдения закона исключенного третьего для научных работников также и в том, что он требует от них ясных, определенных ответов, указывая на невозможность искать нечто среднее между утверждением чего-либо и отрицанием того же самого1.
Однако давно замечено, что закон исключенного третьего работает не всегда, и что бездумное его применение ведет к ошибочным решениям:
Для мало обработанного среднего ума какую мысль ни возьми, она или достоверна, или несомненно ложна, середины нет [курсив наш. —В. М.]; а вернее, он о таких «тонкостях» и не задумывается. Так что если встретится человек, который сознательно старается выяснить, достоверна или только вероятна мысль и придает этой разнице большое значение, то это бывает обыкновенно признаком хорошо обработанного ума. К сожалению, такой ум встречается не часто. Чаще всего не разбирают модальности тезиса. Человеку пришла мысль, скажем: «Бога не существует», — и он не поставит себе вопроса: несомненно это или только вероятно, или даже только возможно, — а станет прямо доказывать как несомненное. Или понравилась мысль, что на планете Марс есть обитатели, — и он уже спорит за нее как за достоверную. Ученый, астроном, человек с хорошо обработанным умом будет высчитывать, насколько, в какой степени это вероятно. Для некультурного ума — это уже достоверно.
С. И. Поварнин. Спор
Формулировка Аристотеля справедлива только применительно к контрадикторной альтернативе. Приложение же закона исключенного третьего и, соответственно, дилеммы к открытому ряду альтернативных (т. е. вероятностных) решений является либо ошибкой, либо софизмом. Рассмотрим следующий диалог:
— Оля на работе.
— Нет, она дома.
— Откуда ты знаешь?
— На работе ее нет.
Пресуппозиция пропонента: ‘Оля или на работе, или дома; третьего не дано’. Однако Оля может быть и на рынке, и в парикмахерской, и в каком-нибудь ином месте. Как видим, применительно к таким случаям закон исключенного третьего не работает, т. е. он имеет опре
1 Кузин Ф. А. Кандидатская диссертация. Методика написания, правила оформления и порядок защиты: Практическое пособие для аспирантов и соискателей ученой степени. М., 2003. С. 21.
деленную сферу действия, расширение которой означает либо манипуляцию, либо ошибку.
Канадский логик Бенуа Годэн, справедливо указывая на неиссле-дованность данного вопроса в специальной литературе, отмечает, что характерной чертой человеческого мышления является поляризация возможных решений в ситуации неуверенности (uncertainty). Такое «поляризированное мышление (polarized thinking)» помогает нам представить весь спектр («шкалу») возможностей в решении той или иной проблемы1. Неправильное использование закона исключенного третьего сужает данный спектр до двух единиц.
Опровергнуть псевдодилемму или трилемму (альтернативу «из трех и более составляющих»2) и, соответственно, нейтрализовать эти уловки можно путем указания пропущенных манипулятором дополнительных возможностей и альтернатив3. Так, альтернативой смерти в приведенном выше лозунге «Победа или смерть!» являются партизанская война, отступление, переговоры с противником, капитуляция, обращение за помощью к третьей стороне и т. д. Приведем пример нейтрализации ложной дилеммы в следующей телефонной дискуссии между председателем диссертационного совета и профессором, членом данного совета:
Председатель. Иван Иванович, как ваше здоровье?
Профессор. Вы же знаете. Прохожу обследование. Завтра опять с утра в больницу.
Председатель. Иван Иванович, завтра у нас кворума без вас не будет.
Профессор. Я ведь расписался в явочных листах.
Председатель. Да, но кому-то надо выступать, задавать вопросы, а людей нет. Если вы не сможете, я должна сейчас звонить Петренко в Самару, чтоб он срочно ехал.
Профессор. А он разве не приедет? Он ведь обещал...
Председатель. Да вы знаете, он ведь проректор, у него много дел.
Профессор. А другие? Ковальчук, например?
Председатель. Да ему поставили какое-то вечернее занятие, он не может.
Профессор. А Журавлева?
Председатель. У нее послезавтра шестидесятилетие, она тоже не может.
Профессор. Поговорите еще раз с Ковальчуком и Журавлевой. А после этого Петренко позвоните. Видите, какой выбор.
Применение дилеммы к градуируемым понятиям лежит в основе софизма бороды [англ, argument from the beard, argument of the beard,
1 Godin B. Argument from consequences and the urge to polarize // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 13. 1999. № 4. P. 347—365.
2 Watts I. Logic or the right use of reason in the inquiry after truth. Kessinger Publishing, 2004. P. 240.
3 Cedarblom J., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 136.
beard argument]: «С какого числа волосков на подбородке начинается борода? С одного? — Нет; С двух? — Нет; С четырех?..», «Это уже борода или еще щетина?», «С какого числа выпавших волос начинается лысина?», «Сколько зерен составит кучу?»1 (вопросы, заданные нам Эвбулидом Эристиком из Милета). Роберт Заулисс совершенно верно отмечает, что разница между бородой и «не бородой» так же неуловима и призрачна, как между белым и серым цветом2. Ученые неоднократно указывали на связь софизма бороды и псевдодилеммы («false dilemma», «black & white thinking»), впрочем, по сложившейся традиции трактуя их, на не вполне определенных основаниях, как противоположные манипулятивные тактики и далее никак не конкретизируя это (скорее всего, интуитивное) наблюдение3; показательным также представляется тот факт, что некоторые специалисты эти две уловки попросту отождествляют4. Такова краткая история этого непростого вопроса5.
Известно, что «манипулирование имеет место лишь там, где есть свобода выбора или хотя бы формальная [курсив наш. — В. М.] возможность альтернативного действия», при этом видимость свободы выбора усиливает действенность манипуляции6. И псевдодилемма, и дилемма создают видимость некоторой объективности, в силу чего использование данных двух приемов является неизменным атрибутом судебной практики, особенно в ситуации неуверенности («under relative conditions of uncertainty») co стороны тех, кому предстоит принимать решение7:
Не упускайте случая изложить сильный довод в виде рассуждения: одно из двух, т. е. дилеммы. Это, может быть, лучшая форма рассуждения перед судьями. Привожу простой пример. Подсудимая, воровка
1 Отсюда еще два английских наименования этого софизма: heap argument букв, ‘софизм кучи’ и bald head argument букв, ‘софизм лысой головы’.
2 Thouless R. Н. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. 182 & 183. Ввиду неопределенности, «континуальности» границ между указанными феноменами (например, бородой и ее отсутствием) данный софизм называют также fallacy of the continuum букв, ‘софизм континуума’ (Darner Т. Е. Attacking faulty reasoning. A practical guide to fallacy-free arguments. 3rd ed. Wadsworth, 1995. P. 7).
3 Byerly H. C. A primer of logic. New York, 1973. P. 56; Little W. W., Wilson W. H., Moore H. E. Applied logic. Boston, 1955. P. 11.
4 Beardsley M. C. Thinking straight. Prentice-Hall, 1966. P. 175 & 204; Thomas S. N. Practical reasoning in natural language. Prentice-Hall, 1977. P. 204.
5 О взглядах ученых на анализируемый софизм и о сложностях, возникающих в процессе его анализа, см. обзор: Walton D. The argument of the beard // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 18. 1996. № 2 & 3. P. 235—259. Автор трактует софизм бороды как разновидность софизма скользкой дорожки, с чем, как будет показано нами ниже, согласиться никак нельзя.
6 Леонтьева Л. Маншулювання: проблеми дослщження // Вкник Льв1вського ушверситету. Фиюсофсью науки. 2004. Вип. 6. С. 180—181.
7 Scofield R. G. The economic, political, strategic, and rhetorical uses of simple constructive dilemma in legal argument // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 20. 1993. № 1. P. 11—13.
по ремеслу, жалостно плачет; это явно притворный плач. Если обвинитель сказал: это притворный плач, он сделал ошибку. Если он скажет: возможно, что она плачет искренне, возможно, что притворяется; решайте сами; но ни то, ни другое не имеет значения для решения вопроса о виновности. Присяжные, предоставленные своему непосредственному впечатлению, без колебания скажут: притворство.
П. Сергеич. Искусство речи на суде
Если вы поймали человека на лжи или неискренности, не следует обвинять его прямо: гораздо более выигрышной тактикой считается намек1 и, как видим, употребление дилеммы.
Использование ложной дилеммы характерно и для политики. Здесь она практикуется в виде формулы «Если мы не выберем (не переизберем на второй, третий, пятый срок) Иванова, то наступит хаос (фашизм, коммунизм, крушение рыночной экономики). Конкурент Иванова — анархист (фашист, коммунист) Петров». Так, в ходе президентских выборов 1996 года избирателям был предложен выбор из двух реально «проходных» кандидатур: 1) действующего президента Б. Н. Ельцина и 2) лидера компартии Г. А. Зюганова. Приход коммунистов к власти трактовался в средствах массовой информации как реванш коммунизма и сталинизма, Ельцин же был представлен как единственный противовес этой опасности. Реальность третьей политической силы (которая, кстати, через четыре года одержала верх) замалчивалась, и в результате победил Борис Ельцин.
7.6.2. Техника двойных стандартов
По функции в процессе аргументации доводы членятся на два разряда: 1) поддерживающие определенный тезис (аргументы «за»); 2) опровергающие данный тезис (аргументы «против»). С этой точки зрения оцениваются все имеющие отношение к дискуссии факты. В процессе такой сугубо прагматической оценки в зависимости от ситуации часто бывает так, что «одни и те же доводы и аргументы признаются убедительными, когда высказываются в защиту своей позиции, и крайне неприемлемыми, когда их высказывает оппонент»2, иначе говоря, в этой перспективе один и тот же факт может быть интерпретирован и как аргумент «за», и как аргумент «против»:
Пытка является некоторого рода свидетельством; она кажется чем-то убедительным, потому что заключает в себе некоторую необходимость. Не трудно и в отношении к ней привести все возможные соображения: если пытка может быть для нас выгодна, следует преувеличивать ее значение, утверждая, что из всех видов свидетельств одна она может счи
1 Lieberman D. J. Never be lied to again. How to get the truth in5minutes or less in any conversation or situation. New York, 1999. P. 68: «Don’t accuse — allude!»
2 Панкратов В. H. Манипуляции в общении и их нейтрализация. М., 2001. С. 21.
таться истинной. Если же пытка невыгодна для нас и выгодна для нашего противника, в таком случае можно оспаривать истинность такого рода свидетельств [курсив наш. — В. М.] путем рассуждения о характере пыток вообще, — что во время пытки под влиянием принуждения ложь говорится так же легко, как и правда, причем одни более выносливые, упорно утаивают истину, а другие легко говорят ложь, чтобы поскорей избавиться от пытки.
Аристотель. Риторика
Данная тактика интерпретации фактов получила название двойных стандартов, двойной бухгалтерии, готтентотской морали [по названию народа в юго-западной Африке], или предвзятой интерпретации:
Наконец, надо отметить одну из самых распространенных ошибок и уловок — так называемую двойную бухгалтерию. Все почти люди склонны более или менее двойственности оценок: одна мерка для себя и для того, что нам выгодно и приятно, другая — для чужих людей, особенно людей нам неприятных, и для того, что нам вредно и не по душе. В этике это выражается в форме «готтентотской морали»: например, если я сдеру с тебя лишних сто рублей, это хорошо; если ты с меня — это плохо. Часто готтентотская мораль имеет такие наивные, несознательные формы, что не знаешь, негодовать надо или смеяться. Например, когда очень хороший по существу человек бранит другого за то, что тот на него насплетничал, — и сам тут же передает об этом другом новую сплетню. Не из мести — нет! Он просто не отдает себе отчета, что это сплетня. Сплетня — когда говорят другие; а когда говорим мы то же самое, это «передача по дружбе» интересного факта из жизни знакомых. Когда эта склонность к двойственности оценки начинает действовать в области доказательств, то тут получается «двойная бухгалтерия». Один и тот же довод оказывается в одном случае, когда для нас это выгодно, верным, а когда невыгодно — ошибочным. Когда мы, например, опровергаем кого-нибудь с помощью данного довода, — он истина; когда нас им опровергают, — он ложь.
С. И. Поварнин. Спор
Вольно или невольно практикуемая тактика двойных стандартов, связанная с возможностью вольного истолкования законов и постановлений, а также различного рода понятий, так или иначе имеющих отношение к правовой сфере, всегда была характерна для судопроизводства:
Значительные трудности вызывает на практике определение понятия «изготовление» применительно к составу преступления, предусмотренного ст. 228 УК РФ. Аналогичные по существу действия суды квалифицируют по-разному. Так, Индустриальный районный суд Перми действия Т., начинившего измельченной марихуаной гильзы двух папирос, расценил как изготовление наркотического средства. Противоположную позицию занял тот же [курсив наш. —В. М.] суд по делу Б., указав в приговоре,
что заполнение марихуаной освобожденной от табака гильзы сигареты нельзя считать изготовлением наркотического средства.
Радченко В. И. Некоторые вопросы судебной практики по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами
Умение передернуть карты, выдать черное за белое и наоборот высоко ценится в политике и в политической пропаганде:
Политический обозреватель Евг. Киселев в своей программе «Итоги» от 25.04.1999 на глазах у телезрителей довольно нехитро манипулирует цифрами. Так, он, например, объявляет, что Жириновский получил на этой неделе 8 %, опередив Лебедя, у которого 7 %. Тут же, сопоставляя рейтинги, скажем, Примакова и Зюганова, он замечает, что разница между ними в 1 % — это допустимая при таких исследованиях статистическая погрешность.
А. Цуладзе. Политические манипуляции, или Покорение толпы
Рассмотренный софизм был известен уже в античном мире:
«И Симонид [Кеосский], когда победитель в беге колесниц, запряженных мулами, предлагал ему скудную плату, отказывался сочинять, ссылаясь на то, что ему неприятно воспевать “полуослов”; когда же тот предложил достаточно, написал: “Привет вам, о быстроногих кобылиц дщери” — хотя они были также дочерями ослов [курсив наш. — В. М.]»1.
Уловка этого же эристического типа описана и в басне Эзопа:
Некий коварный человек побился с кем-то об заклад, что покажет, как лживы предсказания дельфийского оракула. Он взял в руки воробья, прикрыл его плащом, вошел в храм и, став против оракула, спросил, что он держит в руке: живое или неживое? Если ответ будет «неживое», он хотел показать живого воробья; если «живое» — задушить его и показать мертвого. Но оракул понял его умысел и сказал: «От тебя самого зависит, живое оно или неживое».
Протагор, автор утерянных трактатов «Наука спора», «О борьбе», «Судебная речь о жалованье», «Противосуждения» и др., полагал, что «каждое из восприятий индивида истинно для него лишь в данный момент, что не существует способов решить, какое именно из нескольких мнений об одной и той же вещи является истинным, и что не существует понятия “истинно”, а есть только понятие “хорошо”», тем самым опровергая закон непротиворечия, гласящий, что нельзя приписывать взаимоисключающие свойства одной и той же вещи2. Именно он «стал
1 Аристотель и античная литература. М., 1978. С. 175—176.
2 Freeman К. The pre-Socratic philosophers. 2nd. ed. Oxford, 1966. P. 348 & 349.
устраивать состязания в споре и придумал уловки для тяжущихся; о мысли он не заботился, спорил о словах, и повсеместное нынешнее племя спорщиков берет свое начало от него»1. Возможно, и техника двойных стандартов была открыта Протагором. К ней прибегают с изменением обстоятельств, когда исходный тезис становится ситуативно неуместным, невыгодным или даже опасным:
Декан факультета. Иванов — бездельник. Плохо учится, занятия прогуливает, дважды попадал в милицию за хулиганство, преподаватели на него жалуются...
Проректор (медленно привставая). Эглглохоррошиймальчик!!
Декан (как бы не замечая). Он и в субботнике участвовал, и в студкоме себя проявил, и приз района на первенство по футболу выиграл... Предлагаю наградить его грамотой.
Из разговора посетителя («нового русского») с официантом:
Официант. Простите, но ресторан закрывается, и мы никак... никак не сможем... [посетитель вручает ему несколько стодолларовых купюр] отказать Вам в Вашей просьбе!
Снятие, уточнение или переквалификация тезиса под влиянием определенных принуждающих к тому обстоятельств иногда именуется термином амфидиортозис [греч. ацфгЗюрбсоок; < ацф( ‘двойной, с обеих сторон’, 8i6p0axng ‘исправление, улучшение’]2. Пример постепенной корректировки исходного тезиса под влиянием обстоятельств:
Премьер-министр Италии Сильвио Берлускони принялся совершать маневры, не совсем подобающие лидеру одной из ведущих мировых держав. 15 марта он объявил о полном выводе к сентябрю нынешнего года итальянского воинского контингента из Ирака, для убедительности прибавив, что это решение согласовано с премьер-министром Великобритании Тони Блэром, с которым он, Берлускони, ведет переговоры о полном выводе союзнических войск. За сутки, миновавшие с момента этого сенсационного заявления, произошла целая череда событий. Премьер Италии переговорил по телефону с Тони Блэром и Джорджем Бушем, и его позиция по вопросу иракской политики переменилась. Берлускони заявил, что его неверно поняли: «Точной даты вывода итальянского контингента из района Персидского залива пока нет. Есть лишь мои собственные пожелания и надежды: ориентировочно это сентябрь, но все может измениться. Это зависит от способности иракских властей самостоятельно обеспечить безопасность в стране». Он твердо обещал, что итальянцы оста
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 417.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 8, 186 & 191. Заметим, что данный термин, как и многие другие термины риторики, неоднозначен.
вят Ирак только с согласия союзников по коалиции, философски добавив: «Но если это невозможно, то невозможно». Лидер итальянской оппозиции Романо Проди уже обвинил Берлускони в том, что тот компрометирует достоинство Италии: «Нельзя говорить, что у тебя есть план по выводу войск, а через 24 часа отказываться от своих слов, потому что кто-то призвал тебя к порядку».
Вениамин Гинодман. Берлускони запутался в показаниях
Техника двойных стандартов работает во благо, когда на месте манипулятора оказывается психотерапевт, а на месте адресата — его пациент, которого беспокоит, к примеру, мимолетность жизни и страшит приближение старости:
Пессимист похож на человека, который со страхом и печалью смотрит, как его настенный календарь, от которого он отрывает по листку, с каждым днем становится все тоньше и тоньше. Напротив, человек с активным отношением к проблемам и жизни подобен тому, кто, отрывая следующий лист календаря, заботливо и бережно добавляет его к стопке предшествующих листов, предварительно сделав на обороте краткие дневниковые заметки. Он может с радостью думать о богатстве, которое хранится в этих заметках, о полноте уже прожитой жизни. Что из того, что он замечает, как стареет? Есть ли у него причины завидовать молодым или ностальгически переживать свою утраченную молодость? Из-за чего завидовать молодым людям? Из-за возможностей, которыми они располагают, из-за будущего, которое у них впереди? «Нет, благодарю вас, — думает он. — Вместо возможностей у меня есть действительность моего прошлого, не только действительность свершенных дел и пережитой любви, но и действительность испытанного страдания. Вот то, чем я больше всего горжусь, хотя завидовать тут нечему»1.
Технику двойной бухгалтерии (или двойных стандартов) обслуживает целый класс синонимических выражений: одно и то же лицо может быть названо шпионом и разведчиком, сепаратистом и борцом за свободу, одно и то же сообщение — доносом и сигналом, одно и то же происшествие —мятежом и революцией, ср. также:
Отец мой обладал многими добродетелями, но его характеру была в значительной мере присуща черта, которую иногда можно, а иногда нельзя причислить к добродетелям. Она называется твердостью, когда проявляется в хорошем деле, и упрямством — в худом.
Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
Один и тот же объект можно обозначить по разным его признакам: так, Платон по месту рождения — афинянин, по призванию —
1 Франкл В. Доктор и душа. СПб., 1997. С. 265.
философ. Такая многоименность также может послужить основой для тактики двойных стандартов:
Поллид увез его [Платона] на Эгину и вывел на продажу. Хармандр тотчас обвинил его в смертном преступлении против эгинского закона, по которому первый афинянин, ступивший на их остров, подлежит казни без суда. Но когда кто-то сказал, хоть и в шутку, что этот ступивший — философ [а не афинянин. —В. М.], суд его оправдал1.
Этой же цели служит перифразирование: так, СССР для одних был империей зла, для других — оплотом мира, соль может быть названа и белым золотом, и белой смертью. Переименования подобного рода зависят от прагматических установок лица, например от непреодолимого желания утолить голод: «Я тоже оказался на бобах. Но дома у меня есть кусок мяса, величиной с комнатную собачку» (ОТенри. Третий ингредиент). Синонимическая замена в подобных случаях бывает фактически равнозначна подмене тезиса:
Если эти различия в оттенках не существенны для данного вопроса, то синонимы можно употреблять один вместо другого безразлично. Если же они существенны, то получается более или менее важное изменение тезиса. Особенно в этом отношении важна разница, если она сопровождается различием и в оценке, оттенком похвалы или порицания. Например, далеко не все равно сказать: «А. благочестив» и «А. ханжа», «ревность в вере» и «фанатизм», «протест» и «возмущение», «левый» по убеждениям и «революционер». Если я высказал тезис: «Ревность к вере — обязанность каждого религиозного человека», а противник мой изменил его: «Вот вы утверждаете, что каждый религиозный человек должен быть фанатиком», то он исказил мой тезис. Он внес в него оттенок, благоприятный для опровержения, вложил признаки, которые делают тезис незащитимым. Конечно, сказать, что фанатизм — обязанность каждого христианина, — нелепо. Или, скажем, я утверждаю, что «священники должны получить такие-то и такие-то преимущества». Мой противник излагает этот тезис так: «X. думает, что попы должны обладать какими-то преимуществами». Название «поп» в устах образованного человека имеет пренебрежительный оттенок, и, внося его в тезис, противник тем самым вносит понижение устойчивости тезиса. Вообще эта уловка — вероятно, самая употребительная. Люди прибегают к ней как бы инстинктивно, стараясь обозначить понятие названием, наиболее благоприятным для себя и наиболее неблагоприятным для противника.
С. И. Поварнин. Спор
В номинативный арсенал двойной бухгалтерии входят маскирующие эвфемизмы. А. Шопенгауэр пишет: «Из всех уловок эта самая употребительная, инстинктивная. Ревность религиозная — фанатизм.
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 171.
Галантность — прелюбодеяние. Двусмысленность — сальность. Плохое ведение дел — банкротство. Посредством влияния и связей — при помощи подкупа, непотизма. Справедливая признательность — хорошая плата»1. Римский политик и военный Публий Рутилий Луп (погиб в 90 до н. э.), известный тем, что перевел на латынь риторику греческого филолога Горгия Младшего, содержащую детализированное описание тропов и фигур, знакомя современников с понятием эвфемизма, приводит такие слова античного оратора Гиперида:
«Зачем ты людей в заблуждение вводишь, обмануть их пытаешься? Хитрого мудрым называешь, наглого — смелым, скупого — бережливым, жестокого — строгим. Нет такого порока, который не объявил бы ты достойной похвалы добродетелью!»2
Интересный пример разоблачения таких переименований находим во второй речи Цицерона против римского наместника в Сицилии Гая Вереса:
Перехожу теперь к тому, что сам Веррес называет своей страстью, его друзья — болезнью и безумием, сицилийцы — разбоем [курсив наш. — В. М.]. Как мне назвать это, не знаю. Я расскажу вам об обстоятельствах дела, а вы оцените его по существу, а не по названию. Сначала ознакомьтесь с сутью дела, судьи! [argumentum adjudicem. —В. М.]. Тогда вы, пожалуй, не станете особенно доискиваться, как вам это назвать. Я утверждаю, что во всей Сицилии, столь богатой, столь древней провинции, в которой так много городов, так много таких богатых домов, не было ни одной серебряной, ни одной коринфской или делос-ской вазы, ни одного драгоценного камня или жемчужины, ни одного предмета из золота или из слоновой кости, ни одного изображения из бронзы, из мрамора или из слоновой кости, не было ни одной писанной красками или тканой картины, которых бы он не разыскал, не рассмотрел и, если они ему понравились, не забрал себе.
Цицерон дает яркое развернутое описание, из которого следует то, что за эвфемизмами Вереса и его приятелей действительно стоит раз-бой.
Прием двойной бухгалтерии паразитирует также на градуальных именах (и стоящими за ними понятиями) типа далеко / близко, длинный / короткий, тяжелый / легкий, детство / юность, маленький / взрослый и др. В англоязычной специальной литературе данную разновидность указанного приема принято, вслед за Робертом Заулиссом, именовать софизмом бороды3: вряд ли возможно указать тот момент,
1 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 33—34.
2 Р. Rutilii Lupi De figuris sententiarum et elocutionis libri duo / ed. D. Ruhnken. Leiden, 1768. P. 3.
3 Thouless R. H. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. 105—108 & 182—187.
когда щетина превращается в бороду, небритость — в элемент имиджа, что точно подметил в IV в. до н. э., по свидетельству Диогена Лаэртского, древнегреческий софист Евбулид из Милета, задаваясь следующими неразрешимыми вопросами: «Потеряв один волос, еще не становишься лысым; потерявши второй — тоже; когда же начинается лысина?»; «Одно зерно кучи не составляет. Если прибавить еще одно зерно — это тоже не куча. С какого же зерна начинается куча?»1
Тип парадокса, основанный на невозможности определения границы между концом одного объекта, качества или феномена и началом другого, называется соритом [греч. сброд ‘куча’]. Очень сложно определить границу между чистым и грязным, между черным и белым:
Раиса: Сеня, у тебя такой ужасный воротничок! Сними рубашку, я отдам ее в стирку!
Семен: Она еще довольно чистая, Раечка. Я только вчера ее надел.
Раиса: Да ты посмотри на воротничок! Он совершенно черный.
Тетя Саша: Раиса Марковна, если Вы будете еще мне давать такие затасканные рубашки, я буду брать за них по таллеру! Все руки обобьешь, пока отстираешь!
Раиса: Семен Матвеевич носил ее только один день. Да Вы посмотрите на воротничок — он совершенно белый.
Д. В. Беклемишев. Заметки о женской логике
Одному и тому же человеку можно, в зависимости от обстоятельств, сказать: 1) «Ты уже взрослый, решай сам» (применить данное прилагательное можно не только к юноше, но и к ребенку); 2) «Мал ты еще для таких дел». Каким образом можно преодолеть эту неопределенность? Сравним значения тематически близких слов взрослый и совершеннолетний. Первое из них, не являющееся термином, в толковых словарях определяется как «достигший зрелого возраста»; слово зрелый, также не являющееся термином, определяется как «следующий за юностью (о периоде жизни, возрасте)»2. Указать точную возрастную границу, отделяющую зрелость от юности, невозможно; соответственно, значение слова взрослый нельзя признать вполне определенным. Юридический же термин совершеннолетие абсолютно точно определяет возраст, отделяющий человека несовершеннолетнего от совершеннолетнего: это 18 лет (так называемое трудовое совершеннолетие наступает по достижении 16 лет). Данное понятие «является настолько жестким, что тот, кому 18 лет и более, относится к совершеннолетним, а тот, кому хотя бы на один день меньше, считается еще несовершеннолетним»3. При операциях с градуальными величинами обычно проводят и терминологически
1 Walton D. N. Slippery slope arguments. Oxford, 1992. P. 37—38.
2 Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998. С. 371.
3 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 198.
закрепляют условную границу (arbitrary line)1 между совершеннолетием и несовершеннолетием, легким, средним и тяжелым весом боксеров и т. д., что позволяет уйти от спекулятивных решений и таким образом разрубить гордиев узел, который образует проблема градуальных имен.
По отношению к оценочным суждениям прием двойных стандартов часто бывает абсолютно естественен и оправдан, в силу чего при любом оценочном предикате открыта позиция коммодального (= оценивающего) субъекта: справедлив / несправедлив к кому, костюм идет / не идет кому, пиджак велик / мал для кого, это хорошо для тебя, а для меня — плохо, Бог и Дьявол существуют для тебя, а для меня — не существуют. В подобных случаях вполне приемлемы плюрализм [лат. pluralis ‘множественный’] и субъективизм решений и суждений: именно поэтому говорят, что de gustibus non est disputandum ‘о вкусах не спорят’ (лат.) и что на вкус и на цвет товарища нет. Как видим, сам язык упрощает процедуру сопряжения противоположных оценок с одним и тем же объектом.
7.6.2.1. Эристическая дефиниция
Одно из правил классической риторики гласит, что сочиненные по ходу дискуссии дефиниции в качестве довода использовать нельзя; этот шаг считается некорректным приемом2. Таким же образом следует оценить и вольное переосмысление слов, использованное, к примеру, Диогеном Синопским:
Однажды Диоген закричал: «Эй, люди!» — но, когда сбежался народ, напустился на него с палкой, приговаривая: «Я звал людей, а не мерзавцев». Возвращаясь из Олимпии, на вопрос, много ли там было народу, он ответил: «Народу много, а людей немного»3.
Пример манипулятивного использования такого переосмысления:
Армия. Стоят солдаты на плацу по стойке «смирно».
Сержант: Среди вас художники есть?
Два негромких голоса: Есть.
Сержант: Художникам два шага вперед!
Выходят вперед два солдата.
Сержант: Вот вам пара топоров, через час нарисовать поленницу дров!
На нарушении указанного правила основан софизм, который можно назвать, по аналогии с термином, используемым в западной риторической традиции, эристической дефиницией [англ, persuasive definition, букв, ‘убеждающее определение’, stipulative definition ‘условное опреде
1 Fearnside W. About thinking. Prentice-Hall, 1980. P. 51.
2 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Publ. Comp., 2000. P. 79 & 84.
3 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 269 и 279.
ление’], или же, в соответствии с латинской традицией, переформулировкой [лат. redefinition. Данный софизм состоит в нарочито-тенденциозном искажении общепринятых дефиниций слов, «удобном для целей определенного коммуникативного контекста»1:
И к власти придет удобное для Запада (у нас это называют словом либеральное) правительство.
Программа «Мастер-класс с Михаилом Леонтьевым»
Суть данной переформулировки: «Либеральное означает ‘удобное для Запада’». Этот же прием находим в следующем армейском анекдоте:
Сержант — новобранцу: «Чистота — это не отсутствие грязи. Чистота — это равномерное распределение грязи по поверхности».
Переформулировка часто комбинируется с фигурой поправки:
—Атеист — это человек, который не признает существование Бога.
— Ошибаетесь. Атеист — это человек, который не осознает существование Бога.
Иногда эристическая дефиниция в определенных целях имплицируется. Имплицитное определение лежит, к примеру, в названии довода, который использовался античными и средневековыми мыслителями (стоиками, а затем Цицероном) как доказательство существования Бога: argumentum ex gradibus entium [лат. ‘довод к иерархичности сущего’], сокращенная форма: argumentum ex gradibus. В основе этого довода лежит определение мира как некой сложной иерархии, вершина которой и есть Бог2. Данное определение («Мир есть иерархия») имплицитно, поскольку само нуждается в доказательстве.
Американский логик Дэвид Зарефски справедливо констатирует: «Способность убеждать есть способность определять»3. Эристическая дефиниция — неизменный атрибут судебных прений:
Тем же ядом он умертвил и своего брата, Гая Оппианика. Но и этого мало. Правда, уже само братоубийство, мне кажется, охватывает все вообще возможные для человека преступления [курсив наш. —В. М.]; однако путь к этому нечестивому деянию он подготовил себе заранее другими преступлениями.
Цицерон. Речь в защиту Авла Клуенция Габита
1 Nielsen N. М. Counter argument. In defence of common sense: A Ph. D. Thesis In the philosophy of language. Roskilde University, 2000. P. 25.
2 Gelinas L. The stoic argument ex gradibus entium // Phronesis. A journal for ancient philosophy. Vol. 51. 2006. № 1. P. 49—73.
3 Schiappa E. Defining reality: definitions and the politics of meaning. Southern Illinois Univ. Press, 2003. P. 1.
Вот как использует эристическую дефиницию адвокат Анна Ставиц-кая в своей речи в защиту художников-концептуалистов, в 2003 году обвиненных группой верующих в оскорблении религии:
Безусловно, искусство направлено на то, чтобы затронуть душу человека, зародить эмоции. Эмоции могут быть самые разные, это может быть и восхищение, это может быть и недоумение, это могут быть и слезы, и радость, и счастье, и даже шок. Например, 7-я симфония Шостаковича вызывает во мне бурю эмоций, это и шок от той надрывно-сти и силы внутренних переживаний композитора, которые позволили написать столь мощное произведение, это и восхищение испепеляющей мощностью, это и слезы от той картины, которая рисуется в воображении, когда слышишь эту гениальную музыку. Возможно, что фашистов и оскорбляла и оскорбляет эта симфония, потому как в ней затронута тема войны и фашизма, но идея Шостаковича была в музыкальном произведении показать ужас войны. Но оскорбление — это тоже своего рода эмоции [курсив наш. — В. М.]. А как я уже сказала, искусство без эмоций невозможно, если искусство не вызывает эмоции, то это мертвое искусство.
В этом определении получается, что художник имеет право на оскорбление. Напомним, однако, что оскорбление — это не только эмоция обиды, но еще и унижение, или, используя юридический термин, моральный вред.
Надежным приемом нейтрализации эристической дефиниции служит апелляция к общепринятому кодифицированному определению слова, т. е. аргумент к дефиниции. Разберем интересный пример манипулятивной переформулировки и ее удачной нейтрализации посредством аргумента к дефиниции в споре преподавателя с деканом по поводу неудобного расписания, отнимающего время:
Профессор: Получается, что в понедельник я должен два часа ждать совета факультета, а во вторник — четыре часа ждать заседания кафедры. Итого шесть часов. А мне к декабрю нужно книгу в издательство сдавать.
Декан: У нас здесь учебное заведение, а не научно-исследовательский институт.
Профессор (снимая с полки и открывая словарь С. И. Ожегова): Читайте.
Декан (читает дефиницию): «Университет — высшее учебное заведение и... [пауза] одновременно научное учреждение».
Профессор: Именно поэтому в конце года мы пишем проректору по научной работе отчет по науке.
Часть дефиниции термина университет подверглась изъятию. Далее на урезанной, искаженной дефиниции был построен софизм ложного основания. Цель данной манипуляции — доказать, что наука — всего лишь личное дело каждого, его хобби, развлечение, а не часть работы,
отделяющая и отдаляющая университет от пединститута и педучилища.
С тем, чтобы не попасть в капкан эристического определения, следует, во первых, относиться к используемым определениям критически и перепроверять их по словарям, во-вторых, знать устройство логической дефиниции [лат. definitio ‘определение’] — точной перифразы, используемой для определения значений слов1. Еще Аристотель (384— 322 до н. э.) высказал мысль о том, что «дефиниция состоит из рода и различий (6 бршцбд eonv ек yevoog ка( Siacpopcov)»2. Эта мысль была возведена британским философом Дж. Локком (1632—1704) в ранг предписания: «Дефиниция должна [курсив наш. — В. М.] состоять из рода (Genus) и различий (Differentia)»3. Она состоит из двух частей: 1) слова-идентификатора, называющего ближайшее родовое понятие: «Глаз — орган зрения»; 2) слова-конкретизатора, обозначающего основной признак объекта («Глаз — орган зрения»), либо нескольких конкретизаторов, обозначающих ряд существенных признаков объекта: «Кресло — широкий стул с ручками-подлокотниками». Византийский богослов и философ Иоанн Дамаскин (675, Дамаск — 753) учит: «Здравая, или хорошая дефиниция ни лишних слов не включает, ни недостатка в оных не имеет»4. Проверим с этой точки зрения следующее определение:
«ЛУНА, месяц, полумесяц. Небесное тело, являющееся естественным ближайшим спутником Земли, светящееся по ночам отраженным светом Солнца, желтым, реже красноватым или белым» (Словарь синонимов русского языка / под ред. Л. Г. Бабенко. М., 2011, раздел 1.1 «Небесное пространство и небесные тела»).
Данная дефиниция содержит явно избыточные компоненты: 1) кон-кретизатор ближайший, поскольку Луна, что следует из школьного курса астрономии, — единственный естественный спутник Земли; 2) конкретизатор по ночам, так как Луна видна не только ночью; 3) подробности окраски желтым, реже красноватым или белым, поскольку других естественных светящихся отраженным светом спутников у Земли нет.
При отсутствии или недостатке слов-конкретизаторов возникают:
1) ошибка igrtotum per ignotum [лат. ‘неизвестное через неизвестное’], или obscurumper obscurius [лат. ‘неясное через более неясное]: «Глаз — это такой орган» или «Кошка — это животное семейства кошачьих»;
1 Термин дефиниция введен средневековым схоластом Боэцием.
2 Aristotelis Opera omnia graece. Vol. 3. Topica. Biponti, 1792. P. 350.
3 The works of John Locke esq. In three volumes. Vol. 1. London, 1714. P. 187.
4 loannis Damasceni Dialectica // Patrologia greca. Vol. XCIV. Lutetiae Parisiorum, 1864.
P. 554.
2) слишком широкие определения, которые можно использовать в эристических целях, а можно подвергнуть заслуженной критике:
Некоторые люди имеют в виду под христианином всего лишь человека, старающегося вести добропорядочный образ жизни. В таком смысле, на мой взгляд, христиане нашлись бы во всех сектах и религиях; но мне кажется, что это неправильный смысл слова, хотя бы потому, что из него вытекает, будто люди, которые не являются христианами — все буддисты, конфуцианцы, мусульмане и так далее, — не стараются вести добропорядочный образ жизни.
Бертран Рассел. Почему я не христианин
Д. Уолтон, вслед за X. Перельманом, обращает внимание на то, что любое словарное определение может быть использовано в аргумента-тивной функции1, в силу чего разница между эристической дефиницией (persuasive definition) и словарным определением (lexical definition) становится неуловимой, а это, в свою очередь, делает невозможным четкое определение понятия «эристическая дефиниция»2. По данному поводу отметим следующее:
1) в отличие от эристической дефиниции словарное определение общепринято и кодифицировано, тогда как эристическая дефиниция придумывается «на ходу», зависит от целевых установок аргументатора и потому не совпадает со словарным определением;
2) обращение к словарному определению лежит в основе аргумента к дефиниции — приема, который следует отличать от эри-стического дефинирования. На наш взгляд, проблема, поставленная Д. Уолтоном, проистекает из неразличения этих двух аргументатив-ных тактик.
Понятие эристической дефиниции было введено и рассмотрено известным американским философом, профессором Йельского университета Чарльзом Лесли Стевенсоном (1908—1979), который не без основания полагал, что «выбор дефиниции обладает статусом довода»3. Д. Уолтон, как кажется, вполне справедливо констатирует, что «После
1 Ср., например: SchiappaE. Arguing about definitions //Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 7. 1993. № 4. P. 403. В этой связи автор совершенно правильно задает вопрос: «What are the implications of taking seriously Chaim Perelman’s proposition that “definitions are rhetorical”?»
2 Walton D. Persuasive definitions and public policy arguments // Argumentation and advocacy. Vol. 37. 2001. № 1. P. 127. Ср.: «А problem for the new dialectic is how to define persuasive definitions (the selfreference in the problem notwithstanding). Are all definitions persuasive? Or are lexical definitions different from persuasive definitions? According to the postmodernist view, all lexical definitions have an argumentative “spin” or bias to favor special interests or viewpoints. A central problem then is how to define the very expression “persuasive definition” itself so that some new dialectical classification system of the various kinds of definition can be given. So far, this problem is unsolved».
3 Schiappa E. Defining reality: definitions and the politics of meaning. Southern Illinois Univ. Press, 2003. P. 210.
Стевенсона (1938) мы не достигли существенного продвижения в изучении убеждающих определений»1.
В своей статье в логико-философском журнале «Mind», ставшей по данному вопросу классической, Стевенсон пишет, в частности, следующее:
«Эристическая дефиниция придает новое понятийное значение знакомому слову без существенной смены его эмоционального значения [т. е. коннотационала. —В. М.] и используется, осознанно либо подсознательно, для изменения интересов адресата».
К примеру, слово культурный ‘знакомый с литературой и искусством’ в приложении к человеку, умеющему говорить комплименты, становится, по мнению автора, инструментом похвалы и лести, ибо сохраняет лишь эмоциональную (в данном случае — положительную) часть значения2.
Итак, Чарльз Стевенсон утверждает следующее:
1. Эристическая дефиниция служит изменению интересов адресата. Американский логик Эдвард Шаппа вносит существенное добавление: «Дефиниция всегда служит чьим-либо интересам; вопрос заключается лишь в том, чьим именно»3. Таким образом, эристическая дефиниция служит:
а) изменению целевых установок адресата (Ч. Стевенсон);
б) реализации интересов адресанта (Э. Шаппа): либо отдельного лица, либо определенной социальной, экономической или политической группы. Именно поэтому смена политического режима нередко приводит к кардинальной ревизии определений в толковых словарях, ср.: «Предвечное Существо, Создатель вселенной» (Толковый словарь В. И. Даля) —> «Бог. По религиозным верованиям — верховное существо, стоящее будто бы над миром или управляющее им» (Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н. Ушакова)4. Как видим, религиозная формулировка сменилась атеистической.
2. В результате эристического дефинирования переопределению подвергается только дескриптивная (т. е. собственно понятийная) часть содержания слов — таких, например, как свобода, демократия, мужество, терроризм, любовь, культура и др., эмотивная же его часть остается без изменений. Именно эта эмотивная компонента («emotive connotations») переопределенного слова составляет силу («ап emotive inertia factor») эристической дефиниции и именно эта составляющая
1 Walton D. Persuasive definitions and public policy arguments // Argumentation and advocacy. Vol. 37. 2001. № 1. P. 117.
2 Stevenson C. L. Persuasive definitions // Mind. Vol. XLVII. 1938. P. 331.
3 Цитата приводится в статье: McGee В. R. The argument from definition revisited: race and definition in the Progressive era // Argumentation and advocacy. Vol. 22. 1999. № 3. P. 141. Cp.: «Interests are always served by definitions: the only question is which interests».
4 См. также: Москвин В. П. «Темное» слово судьба... // Русская речь. М.: Наука, 1999. № 4. С. 56—58.
переопределенного слова действует на подсознание адресата1. Если безоговорочно принять это мнение, то возникает два неразрешимых вопроса.
1. Как быть со словами типа университет, абсолютно лишенных эмотивно-оценочной части (по крайней мере, в прямом их употреблении)?
2. Почему эристическая дефиниция безотказно действует на лиц, не поддающихся эмоциональному внушению?
На наш взгляд, сила данной уловки состоит исключительно в подмене или варьировании дескриптивной (понятийной) части содержания номинативной единицы — независимо от того, имеет ли оно эмотивно-оценочную часть или не имеет, поддается ли оппонент эмо-тивному воздействию или нет. Думается, что эристическая дефиниция представляет собой манипуляцию информационную, а не психологическую. Невнимание к указанному нами факту делает не только изучение механизма эристической дефиниции, но и само определение последней «нерешенной проблемой»2.
Д. Уолтон, рассматривая возможности этого приема, отмечает, что «слова часто поддаются аргументативному “раскручиванию” (words often have an argumentative “spin”)», т. e. «развертыванию» в эристиче-скую дефиницию, например: «Аборт — это убийство нерожденного ребенка»), и что данная процедура обладает мощным риторическим эффектом3. Какие именно слова «поддаются аргументативному раскручиванию», автор не уточняет. Попробуем определить смысловую и, следовательно, лексическую основу эристической дефиниции.
Владимир Ильич Ленин (1870—1924), адвокат по образованию, блестящий оратор и непревзойденный спорщик, отмечает: «Гибкость понятий, примененная субъективно [курсив наш. — В. М.], равна софистике»4. По нашим наблюдениям, при использовании данной софистической уловки аргументаторы (а точнее — манипуляторы) предпринимают следующие действия:
1 Stevenson С. L. Persuasive definitions // Mind. Vol. XLVII. № 187. 1938. P. 331 & 333.
2 Walton D. Persuasive definitions and public policy arguments // Argumentation and advocacy. Vol. 37. 2001. № 1. Автор констатирует следующее: «So the diagnosis of exactly what is wrong with using persuasive definitions appears to be an unsolved problem [здесь и далее курсив наш. —В. М.]» (р. 119). Далее читаем: «А problem is how to define persuasive definitions. Are all definitions persuasive? Or are lexical definitions different from persuasive definitions? According to the postmodernist view, all lexical definitions have an argumentative “spin” or bias to favor special interests or viewpoints. A central problem then is how to define the very expression “persuasive definition” itself so that some new dialectical classification system of the various kinds of definition can be given. So far, this problem is unsolved» (p. 128).
3 Walton D. Persuasive definitions and public policy arguments // Argumentation and advocacy. Vol. 37. 2001. № 1. P. 126; Walton D. Deceptive arguments containing persuasive language and persuasive definitions // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 19. 2005. № 2. P. 159.
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч. T. 29. С. 99.
1. Указывают на неопределенность различий между словами или между стоящими за ними понятиями. Так, выдающийся греческий философ Эпикур утверждал, что между небытием после смерти (post mortem) и небытием перед рождением нет разницы (т. е. небытие после смерти — синоним небытия перед рождением) и на этом основании сделал оптимистичный вывод о том, что смерти бояться не следует. Прием такой синонимизации понятий в специальной литературе иногда именуют симметрическим аргументом [англ, symmetry argument)1.
Марк Туллий Цицерон во второй речи против Марка Антония ставит вопрос: «В самом деле, какое различие [курсив наш. — В. М.) между тем, кто подстрекает к деянию, и тем, кто его одобряет?» Разница здесь состоит, на наш взгляд, хотя бы в том, что подстрекательство к преступлению ante factum, в отличие от его одобрения post factum, квалифицируется как соучастие в преступлении и потому является уголовно наказуемым деянием. Эту же тактику спора избрал в свое время и П. А. Александров, адвокат Веры Засулич по знаменитому делу о ее покушении на генерала Трепова (1877 г.):
Характерные особенности нравственной стороны государственных преступлений не могут не обращать на себя внимания. Физиономия государственных преступлений нередко весьма изменчива. То, что вчера считалось государственным преступлением, сегодня или завтра становится высокочтимым подвигом гражданской доблести [курсив наш. — В. М.]. Государственное преступление нередко — только разновременно высказанное учение преждевременного преобразования, проповедь того, что еще недостаточно созрело и для чего еще не наступило время. Все это, несмотря на тяжкую кару закона, постигающую государственного преступника, не позволяет видеть в нем презренного, отвергнутого члена общества, не позволяет заглушить симпатий ко всему тому высокому, честному, доброму, разумному, что остается в нем вне сферы его преступного деяния. Мы, в настоящее славное царствование, тогда еще с восторгом юности, приветствовали старцев [имеются в виду декабристы. —В. М.], возвращенных монаршим милосердием из снегов Сибири, этих государственных преступников, явившихся энергическими деятелями по различным отраслям великих преобразований, тех преобразований, несвоевременная мечта о которых стоила им годов каторги.
2. Указывают на неопределенность смысла слов, а иногда и на вытекающую отсюда возможность разнобоя в их истолковании и осмыслении2. Приведем фрагмент одной научной дискуссии:
1 Warren J. Lucretius, symmetry arguments, and fearing death // Phronesis. A journal for ancient philosophy. Vol. 46. 2001. № 4. P. 466.
2 Эту уловку можно назвать аргументом к неопределенности. В английской традиции ее именуют громоздким термином «argument from criteria to a verbal classification», введенным Артуром Хастингсом в работе: Hastings A. A Reformulation of the modes of reasoning in argumentation: Doctoral dissertation. Northwestern University, 1963. P. 36. Э
Член диссертационного совета. В диссертации, на мой взгляд, отсутствует актуальность, а ее практическая значимость весьма сомнительна [приводит доводы].
Научный руководитель диссертанта. Актуальность — это очень неопределенное требование. Я удивляюсь, почему ВАК до сих пор не отменил его. Многие «неактуальные» открытия оказываются востребованными обществом спустя десятилетия. А что означает практическая значимость диссертации по семантике? Где вообще можно применить результаты таких исследований? Я полагаю, что задача квалификационной работы — это не ее актуальность или практическая значимость, а повышение квалификации диссертанта.
Член диссертационного совета. Уважаемый коллега, ровно два часа назад, оппонируя по предыдущей диссертации, вы обратили внимание совета на несомненную актуальность и высокую практическую значимость работы, т. е. в некоторых ситуациях вы все-таки признаете эти два понятия.
Во втором издании брошюры С. И. Поварнина находим такой пример софистического рассуждения с применением «софизма умышленной неопределенности»1:
Вы меня спрашиваете, происходило ли все то, о чем говорит Евангелие? Скажу вам так: оно происходило и вместе с тем не происходило. Для таких простых людей, как апостолы, это все происходило, для вас и для меня не происходило. Я даже не могу смело утверждать, что это все не происходило. Я скорее скажу, что по впечатлению полученному, по действию произведенному, все это происходило; но как факт осязательный, конкретный, оно не происходило. Все зависит от того, как мы понимаем слово «происходило» [курсив наш. —В. М.]. Положим, умирающий с голоду человек видит перед собою лавку со съестными припасами. Вам, людям сытым, не нужны эти съестные припасы. Голодный же смотрит на них с вожделением. Он проходит мимо съестных припасов, запах их пронесся вокруг него, он уносит с собою этот запах, и ему кажется, что он насытился съестными припасами, виденными им. Вы проходите мимо той же витрины и не обращаете внимания на все выставленное. Ваш обед происходил в действительности, он составляет факт ощутительности; обед бедняка происходил в его воображения, в его представлении. И вы, и он будете правы, если скажете, что пообедали. Так просто все это, когда мы смотрим на все простыми глазами, не через призму узких софистических толков, догматических предрассудков.
Стефан Ремарке. Из современной жизни
О Д. Уолтон использует не менее громоздкий термин «argument from vagueness of a verbal criterion» (Walton D. A pragmatic theory of fallacy. Univ, of Alabama Press, 1995. P. 53).
1 Поварнин С. И. Искусство спора. О теории и практике спора. Петроград, 1923 (гл. 18, §2).
Вице-президент Международного союза адвокатов Генрих Павлович Падва (род. в 1931 г.), выступая в роли защитника управляющего делами Президента РФ Павла Бородина по скандальному делу, связанному с отмыванием денег, хитроумно указал в своей речи на следующее обстоятельство: «Отмывание денег — понятие, не всегда понятное даже юристам. Каждое законодательство — русское, швейцарское, американское, — по-разному его трактует [курсив наш. — В. М.]». Бородин был в конце концов оправдан.
Необходимость в переопределении слова выражает афорисма [греч. афорюцбд ‘определение’, ср. англ, demand of definition] — фигура сомнения в точности использования какого-либо слова, выраженная:
а) в виде риторического вопроса:
— И ради этого ты обманываешь людей?
—Людей? Где ты видишь здесь людей?
б) в виде вопросно-ответного хода:
Разве это можно назвать зарплатой? Это, скорее, нечто вроде пособия по безработице.
Считается, что объектами убеждающего определения выступают лишь слова с неопределенным («vague and ambiguous») содержанием1. Как показывают многие из рассмотренных выше примеров, эристиче-ская дефиниция действительно часто эксплуатирует неопределенность границ между понятиями. Вместе с тем основой этой фигуры вполне могут стать слова, имеющие четкие и определенные значения, близкие к терминологическим: университет, человек и др. Пример манипулятивного переопределения термина болото (wetland) приводит в одной из своих работ Эдвард Шаппа: с тем, чтобы активизировать программу освоения земель и осушения болот, против чего энергично протестовали экологи, в 1991 году термин болото был по заказу администрации США переопределен, в результате чего впоследствии было осушено более 20 000 квадратных километров болот2.
Как известно, содержание термина, в отличие от содержания слов естественного языка, конвенционально, т. е. определяется соглашением («конвенцией») специалистов, и именно по этой причине оно может быть в любой момент изменено с учетом тех или иных обстоятельств. Так, расщепление атома и, соответственно, уточнение данного понятия сделали алогичными и внутреннюю форму, и античное значение термина атом [ср. греч. атоцод ‘неделимый’], появление новых
1 Aomi J. Persuasive definitions in social sciences and social thought // Law and modern forms of life / ed. E. Bulygin et al. Dordrecht, 1985. P. 187.
2 Schiappa E. Towards a pragmatic approach to definition: «wetlands» and the politics of meaning // Environmental pragmatism / eds. A. Light & E. Katz. London, 1996. P. 217—218.
технологий реанимации привело к необходимости пересмотра медицинского термина смерть1.
Таким образом, смысловой основой эристической дефиниции являются, во-первых, слова с неопределенной семантикой, во-вторых, термины, т. е. слова с конвенциональной, а значит, «управляемой» семантикой.
7.6.2.2. Приемы политической эвфемии
А. И. Солженицын в своей нобелевской лекции отметил следующее:
«Оказался наш XX век жесточе предыдущих, и первой его половиной не кончилось все страшное в нем. Те же старые пещерные чувства — жадность, зависть, необузданность, взаимное недоброжелательство, — на ходу принимая приличные псевдонимы вроде классовой, расовой, массовой, профсоюзной борьбы, рвут и разрывают наш мир».
Речь идет об одной разновидности маскирующих эвфемизмов2 — о так называемых политических эвфемизмах, основными отличительными чертами которых следует считать: 1) обращенность к массовому адресату; 2) инициированность государственной властью; 3) наличие двух основных целей: а) «обмануть общественное мнение»; б) «выразить что-либо неприятное более деликатным способом»3, т. е. «скрыть неприглядные стороны действительности за счет смягчения и искажения смысла описываемого факта»4: культ личности (вм. диктатура), упорядочение цен или изменение тарифов (вм. повышение цен), нецелевое расходование средств (вм. воровство), миротворческая акция (вм. военные действия), применить санкции, сделать оргвыводы, непредсказуемые последствия, крайние (непопулярные) меры, лицо без определенного место жительства или бомж (вм. бездомный), малоимущий (вм. бедняк) и др. Одной из целей политической эвфемии считается идеологическое воздействие. Очень любопытным в этом плане представляется изданный в США «Нацистско-немецкий и немецко-нацистский словарь», выдержка из которого приведена ниже:
Abbau det ruckstellenden Gruppen. Dissolution of remaining groups.
Order to identify and remove all Jews working in military and civil offices.
Abbeforderung. Dispatching, removal. Slang and euphemism for killing.
1 Schiappa E. Arguing about definitions // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 7. 1993. № 4. P. 408.
2 Подробное рассмотрение проблем, связанных с феноменом эвфемии, представлено в монографии: Москвин В. П. Эвфемизмы в лексической системе современного русского языка. Изд. 5-е. М., 2017. 274 с. Краткий вариант: Москвин В. П. Эвфемизмы: системные связи, функции и способы образования // Вопросы языкознания. 2001. № 3. С. 58—70.
3 Galperin I. R. Stylistics. М., 1977. Р. 175.
4 Павлова Е. К. Специфика перевода политических эвфемизмов // Вестник Моск, ун-та. 1989. № 10. С. 62.
Abbuchen. To deduct, to balance an account. To cross out the name of a murder victim from the concentration camp roster.
Abdirigieren. To direct away. Bureaucratic euphemism for murdering someone or sending someone to a camp to be murdered because of an inability to work.
Abfahrthalle. Departure room of a station. Slang and euphemism for concentration camp crematorium room.
Abfertigen. To make ready for dispatch. Bureaucratic euphemism for preparing mass deportations to death camps in special trains1.
Язык власти «предполагает осуществление господства» — в том смысле, что он осуществляет «влияние на восприятие мира и способ его структурирования» адресатом2. Цель такого языка очевидна: «заставить ложь звучать правдоподобно и сделать убийство респектабельным»3, ср. уничтожение евреев («extermination of the Jews») и более «респектабельное» final solution ‘полное решение проблемы’, лагерь смерти и учреждение по очистке Рейха («office for purification of the Reich»)4, отправка в лагеря смерти («deportation to death») и перемещение населения («population transfer»)5. Даже властелину страшно и неловко бывает в таких случаях вымолвить прямое слово: Царь. Послушай, князь Василий: Как я узнал, что отрока сего... Что отрок сей лишился как-то жизни?.. (А. С. Пушкин. Борис Годунов). Так появилась лживая версия о том, что царевич Дмитрий якобы сам себя за-ререзал (т. е. «закололся ножом в припадке падучей болезни во время игры “в тычку”»).
Известный американский критик и литературовед Джордж Стайнер в книге «Язык и молчание» пишет следующее: «Забывают все. Но только язык помнит все»6. Язык действительно становится неустранимым свидетелем, но лишь в том случае, если совершенное обозначено прямо, а не окружено молчанием или эвфемией.
Политические эвфемизмы были известны еще в античном мире. Вот что пишет о них Деметрий Фалерский (354—283 гг. до н. э.):
Пожалуй, не чужд мощи и так называемый эвфемизм, превращающий брань в похвалу, а нечестие — в благочестие. Так, когда один из граждан советовал использовать золотые статуи Ники для нужд войны, рас
1 Doerr К., Michael R. Nazi-Deutsch/Nazi-German: An English lexicon of the language of the Third Reich. Westport, 2002. P. 49.
2 Блакар P. M. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. С. 88.
3 Rawson Н. Dictionary of euphemisms and other doubletalk. New York, 1981. P. 4.
4 Stein H. F. Euphemism, spin, and the crisis in organizational life. Westport, 1998. P. 40 и 41.
5 См.: Epstein E. J., Rosen Ph. Dictionary of the Holocaust: biography, geography, and terminology. Westport, 1997.
6 Steiner G. Language and silence. Essays on language, literature and the inhuman. New York, 1967. P. 109. Cp.: «Everything forgets. But not language».
плавив их, он не сказал прямо: «Давайте разрубим статуи Ники на части для нужд войны», ибо такие слова показались бы оскорбительными и нечестивыми по отношению к богиням, и человек этот выбрал выражение более мягкое. Он сказал: «Давайте же вместе с богинями принесем общую пользу в войне». А такой способ выражения создает впечатление, что статуи богинь как бы не разрубают на части, а превращают в союзников»1.
Чем можно объяснить активное использование эвфемизмов политиками? Их значение «неоценимо в тоталитарных странах, где диктатор пытается превратить убийство и агрессию в респектабельные “ликвидацию” и “освобождение”»2. Совершенно иную функцию выполняют они в демократических государствах. Американский филолог вспоминает:
Однажды я работал на одного парламентария. Во время этой работы я убедился в необходимости и могуществе эвфемизации и затемнения смысла. В течение тех месяцев, что я работал в офисе, я увидел, что каждый раз, когда вы говорите о предмете ясно, вы обязательно кого-нибудь обидите и скорее всего потеряете часть голосов своего электората [курсив наш. — В. М.]. Иногда мы получали письма от наших прежних сторонников, сообщавших нам лишь о прекращении поддержки; однако мы никогда не получали писем от противников, сообщавших о переходе на нашу сторону, поскольку мой босс заявил то-то и то-то. Итак, раз основная цель подавляющей части демократических политиков — добиться переизбрания, мой босс решил играть в беспроигрышную игру и никогда больше не говорить ничего, что могло бы обидеть кого бы то ни было — даже еще нерожденного. И он действительно достиг совершенства в умении рассуждать абсолютно бессодержательно на любые темы. Видеть его говорящим было все равно что видеть кого-нибудь льющим воду — вместе с тем, он никогда не проигрывал на выборах.
Is the word euphemism a euphemism?
Существует мнение, что «совершенно необходимо каждый раз таких деятелей выводить на чистую воду — заставляя объяснять смысл сказанного “на пальцах”»3. Право на понимание — это одно из человеческих прав («human rights»), и за него нужно бороться.
И в английском, и в русском языках активны эвфемистические зашифровки реалий военной тематики: the Vietnam efforts ‘вьетнамские усилия’ (вм. война во Вьетнаме), peacekeeping mission ‘миротворческая миссия’ (вм. агрессия), частные агенты (вм. наемники), советники вм. армия (находящаяся на территории другого государства), гума
1 Деметрий. О стиле // Античные риторики. М., 1978. С. 281.
2 Ховард Ф. Военные эвфемизмы: язык, павший на поле боя // The Times, 15.03.03. Русский перевод представлен на сайте: ИноСМИ. Ru // http://www.inosmi.ru/ translation/174674.html.
3 Демократические эвфемизмы // http://www.livejournal.com/users/ postoronni/11273.html.
нитарная акция (вм. интервенция или агрессия), этническая чистка (< англ, ethnic cleansing — вм. геноцид), зачистка (в контекстах типа ОМОН произвел зачистку села), операция по разоружению или восстановление конституционного режима (о войне в Чечне), произвести тактическое передислоцирование или отступить на заранее подготовленные позиции вм. «спастись бегством». Военные эвфемизмы, используемые, «чтобы народы легче мирились с тяготами войн», «скрывают правду и успокаивают воображение»1. Б. Пастернак пишет, что время 1-й мировой войны правительство «пряталось за фразами, как пойманный вор» («Охранная грамота»). В толковых словарях слово фраза определяется как «красивое, напыщенное выражение, лишенное внутреннего содержания; набор слов, прикрывающий бедность или лживость содержания»2.
В отдельную группу выделим эвфемизмы, связанные с пенитенциарной системой государства: задержать (вм. арестовать), высшая мера (вм. расстрел), осужден на 10 лет без права переписки (официальная формулировка смертной казни в сталинские времена), пустить в расход.
Еще Б. А. Ларин отметил, что «эвфемизмы употребляются как условно-обязательный способ выражения в дипломатии»3. Дипломатические эвфемизмы также принято относить к числу политических: Это вызвало неоднозначную реакцию, persona non grata, differences among friends ‘разногласия друзей’ (о встрече президентов России и США), great progress was made ‘был достигнут серьезный успех’ (о безрезультатной «встрече в верхах»)4. Заметим, что слова ложь и дипломатия нередко используются как синонимы: И Квашин искоса поглядел на жену и тешу, чтобы узнать, как подействовала его ложь, или, как он сам ее называл, дипломатия (А. П. Чехов).
В качестве политических могут быть использованы и экономические эвфемизмы: inexpensive ‘недорогой’ и economically priced ‘экономный’ вм. cheap ‘дешевый’, условная единица вм. менее патриотичных слов доллар и евро, либерализация вм. рост цен. В начале 90-х гг. в ходе избирательной кампании в Польше участникам этой акции было рекомендовано следующее: «Капитализм лучше заменить выражением “экономика на реальных основах”; не следует говорить о богатстве, а если уж возникает необходимость, то следует заменить выражением “нажитое состояние”; слово капитал людей шокирует, отталкивает, лучше заменить — “деньги, фонды, необходимые для большого накопления денег”»5. В СССР периода перестройки и в Рос
1 Ховард Ф. Военные эвфемизмы: язык, павший на поле боя // The Times, 15.03.2003.
2 Толковый словарь русского языка: В 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. T. 4. М., 1994. Стб. 1111.
3 Ларин Б. А. История русского языка и общее языкознание. М., 1977. С. 101.
4 Grimaldi W. Great progress was made // The public manager. Vol. 32. 2003. № 2. P. 55.
5 Монкоша-Бошдан Я. Развитие коммерческой терминологии русского и польского языков: автореф. дис. докт. филол. наук. СПб., 1994. С. 8.
сии постперестроечного периода также избегали слов капитализм, капиталист и др., используя такие нейтральные эквиваленты этих слов, как свободное предпринимательство, рынок, рыночная экономика, предприниматель и проч. Т. В. Шмелева справедливо отмечает, что о синонимичности слов капитализм и рынок в языке начала 90-х годов свидетельствуют «не только факты употребления, но и прямые рассуждения об этом: Из всех синонимов капитализма слово “рынок” — наименее удачное, поскольку в глазах людей рынок — это место, где тебя стараются облапошить (Новое время. 1991. № 36). На базе этих новых синонимических отношений рождается система перифраз, в том числе эвфемистических: Страна становится на путь капиталистических отношений. Можно стыдливо называть их рыночными, можно еще какое-то обтекаемое определение придумать, но... (Коме, правда. 1991. 26 дек.)»1. Заметим, что еще Б. А. Ларин выделил разряд «затуманивающих содержание» эвфемизмов, характерных, по мнению ученого, «для буржуазного общества» — таких, как состояние или достаток вм. богатство, человек со средствами вм. капиталист2. Сущность подобных замен выражается очень просто: продвижение (или, как говорили во времена не столь отдаленные, «протаскивание») нетрадиционных («вредных») идей под видом благополучных, одобренных свыше, а потому безобидных: капитализма — под видом рынка, критики марксизма-ленинизма — под маской перестройки, рок-музыки — под видом «музыки бунта» (так называлась пластинка с записями группы «Битлз», появившаяся в СССР в начале 70-х гг. прошлого века).
Используются эвфемизмы и в целях политкорректности [англ. political correctness]. Под «политически корректными» обычно понимают «новые способы языкового выражения взамен тех, которые задевают чувства и достоинства индивидуума [курсив наш. — В. М.], ущемляют его человеческие права привычной языковой бестактностью и / или прямолинейностью в отношении расовой и половой принадлежности, возраста, состояния здоровья, социального статуса, внешнего вида и т. п.»3.
Приведем определение Н. Г. Комлева: «политическая корректность, политкорректность [англ, political correctness] — утвердившееся в США понятие-лозунг, демонстрирующее либеральную направленность американской политики [курсив наш. —В. М.], имеющее дело не столько с содержанием, сколько с символическими образами и корректировкой языкового кода. Речь декодируется знаками антирасизма, экологизма, терпимого отношения к национальным и сексуальным меньшинствам [курсив наш. — В. М.], борьбы против СПИДа. Терпимость манифестируется в смягченных выражениях (например, вместо “черные” —
1 Шмелева Т. В. Ключевые слова текущего момента // Collegium. 1993. № 1. С. 36—37.
2 Ларин Б. А. Цит. соч. С. 113.
3 Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация. М., 2000. С. 216.
“афроамериканцы”, вместо “инвалиды” — “нуждающиеся в физической поддержке”»1). Вот краткий список переименований данного типа, составленный С. Г. Тер-Минасовой:
invalid > differently-abled [инвалид > человек с иными возможностями] ; retarded children > children with learning difficulties [умственно отсталые дети > дети, испытывающие трудности при обучении]; poor > disadvantaged [бедные > лишенные возможностей]; slums > substandard housing [трущобы > субстандартное жилье]; garbage man > refuse collectors [человек, роющийся в помойках > собиратель вещей, от которых отказались]; short people > vertically challenged people [люди низкого роста > люди, преодолевающие трудности из-за своих вертикальных пропорций]; fat people > horizontally challenged people [полные люди > люди, преодолевающие трудности из-за своих горизонтальных пропорций] и др.
В данный список, на наш взгляд, необоснованно включены такие переименования, как: 1) third world countries > emerging nations [страны третьего мира > возникающие нации]; 2) collateral damage > civilians killed accidentally by military action [сопутствующие потери > гражданские лица, случайно убитые во время военных действий]; 3) killing the enemy > servicing the target [уничтожение врага > попадание в цель]. Первое из данных выражений является политическим эвфемизмом, второе и третье — военными эвфемизмами; их трудно отнести к политкорректной эвфемии, поскольку они не связаны с защитой интересов социальных меньшинств, к которым не относятся ни народы развивающихся стран, ни военные, ни тем более их случайные жертвы.
Думается, что политкорректность связана с защитой прав именно социальных меньшинств (Н. Г. Комлев), а не индивидуума (С. Г. Тер-Минасова). Нам представляется также, что политкорректность не стоит жестко увязывать с «американской политикой» (Н. Г. Комлев), поскольку в настоящее время данный феномен носит интернациональный характер.
На наш взгляд, основной особенностью политкорректной эвфемии следует считать инициированность социальными меньшинствами (национальными, конфессиональными, возрастными и др.) в целях защиты своих групповых интересов. Инициатива определенного социального меньшинства и соответствующее направление маскирующей номинации нередко получает поддержку государственной власти и закрепляется юридически, что дает возможность наказать обидчика в судебном порядке. За каждым классом политкорректных эвфемизмов стоят требования, выдвигаемые определенной социальной группой или определенным политическим движением. Так, на целом ряде
1 Комлев Н. Г. Словарь иностранных слов. М., 1999. С. 279—280.
замен настояли представительницы феминистских организаций, полагающие, что «частью мужской власти является власть слова»1:
Становится табу слово man и man-содержащие слова и словосочетания. Названия таких профессий и занятий, как fireman, chairman, postman, policeman, congressman превратились в firefighter, chairperson, postperson (mail carrier), policewoman (или police officer, если пол по какой-то причине неопределим), member of congress. На смену stewardess и steward пришло бесполое выражение flight attendant. Вместо mankind рекомендуется использовать humanity, people, human beings; man’s achievements желательно заменить human achievements; man-made — теперь synthetic, manufactured; the common man заменяется выражениями the average person, ordinary people. Некоторые борцы изменяют в политкорректную сторону не только устойчивые словосочетания (пословицы, поговорки) со словом man, но также библейские и церковные выражения. Теперь вместо «I now pronounce you man and wife» можно часто услышать «I now pronounce you husband and wife». Защитники прав человека тем временем настаивают на новом названии для женщин (опять же, чтобы избавиться от man) — womyn (во множественном числе wimyri). Журнал TIME теперь использует вместо Man of the Year — Person of the Year.
Байдак T. Краткий словарь политически корректных терминов
С. Г. Тер-Минасова приводит следующие переименования этого тематического класса: spokesman [делегат] > spokesperson; cameraman [оператор] > camera operator, foreman [начальник] > supervisor; businessman [бизнесмен] > executive [исполнительный директор] или параллельно — business woman; headmistress [директриса] > headteacher.
Идеология феминизма закрепляется не только в номинативных заменах, но и терминологически. Приведем несколько выдержек из феминистического словаря Черис Крамарэ, Паулы Тричлер и Энн Руссо:
Альтернативная внешность (alternative body image) — непривлекательная внешность.
Криста, Дочь Божья (Christa, the Daughter of God) — женское имя Иисуса Христа. Введено в употребление скульптором Эдвиной Сандис, предложившей заменить традиционное изображение Христа распятием с женской фигурой.
Недостаточный зрительный контакт (insufficient eye contact) — оскорбительная форма сексуального приставания. Если мужчина избегает смотреть на женщину, она может потерять уверенность в себе и даже почувствовать физическую угрозу.
Чрезмерный зрительный контакт (excessive eye contact) — оскорбительная форма сексуального приставания. Термин получил распространение после того, как в 1994 году студентка университета Торонто подала
1 Kramarae Ch., Thorne В., Henley N. Perspectives on language and communication // Signs. 1978. № 3. P. 644.
в суд на профессора, который смотрел на нее во время лекции. Суд обязал обидчика выплатить жертве 200 тыс. канадских долларов.
Авторы словаря полагают (или, точнее, предполагают), что мужское начало «представляет собой вариант или отклонение (deviation) от категории женского. Первые мужские особи были мутантами. Мужской пол есть дегенерация и искажение женского»1.
Заметим, что понятие чрезмерного зрительного контакта в некоторых случаях бывает оправдано, коррелируя с категорией так называемого вежливого невнимания, значимого не только в учебном процессе, например, в отношениях молодого учителя со школьницами, но и в лифте, в котором находятся мужчина и незнакомая ему девушка, на тропинке в парке и проч.
Борьба за внедрение политкорректных замен началась в США, поскольку это «особая страна, население которой состоит из представителей самых разных народов и рас, и поэтому межнациональные, межкультурные и межэтнические проблемы здесь стоят особенно остро»2. Политкорректная эвфемия служит «преодолению межнациональных, межкультурных, межэтнических противоречий и конфликтов»3: эмигрантские кварталы (о небезопасных для европейца кварталах французских городов, населенных неграми и арабами), африканец, афроамериканец вм. негр [ср. лат niger ‘черный’], коренные жители (Native Americans) вм. краснокожие (Red Indians), неопределенное по своему содержанию, а потому менее обидное выражение лицо кавказской национальности (вм. более точных наименований грузин, чеченец, армянин и др., употребление которых могло бы вызвать недовольство представителей соответствующих диаспор)4, гастарбайтер вм. иностранный рабочий (данное выражение провоцирует на вопрос: «Неужели у нас своих мало?»).
Заметим, что если А. С. Пушкин писал о себе как о «потомке негров безобразных» (воспринимая последних как нечто далекое и чуждое), то мы о своем великом поэте пишем несколько иначе:
Вот арап!
а состязается —
с Державиным...
Я люблю вас,
но живого,
а не мумию.
1 Kramarae Ch., Treichler Р. А. & Russo A. Amazons, bluestockings, and crones. A feminist dictionary. London, 1992. P. 85.
2 Тер-Минасова С. Г. Политкорректные сказки // http://www.elitarium.ru/print. php?id=990 & npage=l.
3 Панин В. В. Политическая корректность как культурно-поведенческая и языковая категория: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тюмень, 2004. С. 4.
4 Ср. англ.-амер. latinos ‘латиноамериканцы, латиносы’, используемое для обозначения выходцев из любой латиноамериканской страны.
Навели
хрестоматийный глянец.
Вы
по-моему
при жизни
— думаю — тоже бушевали.
Африканец!
В. Маяковский. Юбилейное
Политкорректность тесно связана с понятием толерантности [франц, tolerance ‘терпение, терпимость’ < лат. tolerantia ‘терпение’]. В биологии и медицине под толерантностью понимается «способность организма переносить неблагоприятное воздействие какого-л. вещества или яда»1. В социологии же и политике толерантность определяют как «ненасильственные отношения, основанные на кооперации, взаимном уважении, понимании и терпимости»2. Призыв к толерантности, терпению и сдержанности в латинской терминологической номенклатуре именуется argumentum ad temperantiam [‘к сдержанности, умеренности’] .
Толернатность связана с такими сферами общественной жизни, как «политическая, религиозно-конфессиональная, межнациональные отношения, культура, общественное поведение», «мировоззренческое инакомыслие», «формы бытового поведения, молодежная мода» и др. Толерантность состоит «в допустимости иных точек зрения, в лояльном отношении к иным политическим убеждениям, религиозным взглядам». Вместе с тем толерантность «не есть терпимость к враждебным и деструктивным действиям по отношению к себе, к собственной группе, к своей стране и не означает отказа или отхода от своих принципов, убеждений, верований»3.
Толерантное отношение проявляется обществом прежде всего к меньшинствам: 1) национально-конфессиональным; 2) социальным (политическим, поведенческим, культурно-мировоззренческим и др.).
Толерантность первого плана является категорией сугубо прагматической: проявляя терпимость, например к факту существования: 1) мечети или 2) синагоги в русском городе, мы в праве надеяться на то, что эта же мера терпимости будет проявлена, в частности: 1) к нашим туристам в мусульманских странах, к русской диаспоре в Баку, к православным церквям Казани; 2) к нашим паломникам, православным церквям и святыням, а также к служителям православной церкви, живу
1 Современный словарь иностранных слов. М., 1993. С. 610.
2 Щеколдина С. Д. Тренинг толерантности. М., 2004. С. 3.
3 Соколов В. М. Толерантность: состояние и тенденции // Социологические исследования. 2003. № 8. С. 54—63.
щим в Святой земле. Альтернатива толерантности в межнациональных отношениях — война и терроризм.
Толерантность второго плана является мерой вынужденной и в определенной мере прагматической, поскольку альтернативой терпимости по отношению к неуправляемым панкам, бездушным феминисткам, вороватым олигархам и их плутоватым адвокатам, надоедливой рекламе, наглым рокерам и хитрым брокерам, коварным геям и аморальным путанам, а также ночным клубам, казино, домам терпимости и прочим следствиям и последствиям демократии является только жесткая военная диктатура, несовместимая с демократией, а следовательно, и с товарным производством рыночного типа.
Толерантность (как разновидность терпения) имеет свои пределы и свою меру, эту меру должен определять диалог общества с властью.
Еще Джордж Оруэлл1 в свойственной ему афористической манере отметил, что «не только мысль искажает язык, но и язык способен исказить мысль», что «речь политиков, то, о чем они говорят и пишут, есть по преимуществу защита того, что защите не подлежит», «именно поэтому политический язык должен состоять в основной своей части из эвфемизмов, необоснованных утверждений (question begging) и прозрачной туманной неясности (sheer cloudy vagueness)»2. Многочисленные эвфемистические замены приводят, во-первых, к затемнению языка, во-вторых, к развитию и прогрессированию того, что носители английского языка именуют «а new, Orwellian-like language», newspeak (букв, ‘новоречие, новояз’) и doublespeak (букв, ‘двоеречие’)3. Феномен двоеречия отражает доминирующую в обществе технологию двойных стандартов мышления и номинации. Карин Давринг определяет doublespeak как «речь, в которой знакомые слова приспособлены для прикрытия определенного отношения к предмету, не всегда совпадающего с нашими интересами и знаниями о нем». Такая речь для «инфильтрации идей», в частности «для достижения политических целей апеллирует к подсознанию», причем «от власти ее не свободен ни один человек»4. Известный психолог пишет: «Когда язык представляет собой ограниченный набор стереотипов, банальностей, лозунгов, призывов, слоганов, клише, такой язык может исполнять только одну функцию — функцию оглупления и одурачивания человека. Про такой язык нельзя сказать даже, что он исполняет коммуникативную
1 Псевдоним английского писателя Эрика Блэра (1903—1950). Его знаменитый роман «1984» написан в 1949 г. под влиянием опубликованного в 1938 г. трактата Бертрана Рассела «Власть: новый социальный анализ». Основная мысль этих двух работ: государство в состоянии контролировать мысли своих граждан, может заставить их поверить в то, что дважды два = 5, что свобода есть рабство, а война — это мир; государственной власти невозможно сопротивляться.
2 Orwell on truth. Boston & New York, 2018. P. 147 ff.
3 Stein H. F. Euphemism, spin and the crisis in organizational life. Westport, 1998. P. X.
4 Dovring K. English as Lingua Franca: double talk in global persuasion. Westport, 1997. P. XII & 63.
функцию, скорее он служит сокрытию мысли»1. В газете «Известия» (24.07.03) читаем:
Сама формула «пересмотр итогов» крайне эвфемистична, а эвфемизм и четкость — вещи несовместные. «Пересмотр» и «итоги» — слова многозначные, «пересмотр итогов» есть перемножение многозначностей, и формула покрывает собой все — от перехода к «военному коммунизму» до благонамеренного указания на то, что не все вышло ладно.
М. Соколов. Проклятые клады
Политические эвфемизмы «не просто подслащают неприятные события {sugar-coat harsh events), но преднамеренно изменяют верное восприятие реальности адресатом, в результате чего язык перестает отражать реальную действительность, становится искаженным, лживым и вероломным»2. Нельзя, однако, не признать тот факт, что соблюдение норм политкорректности дает и положительные результаты, делая наше общество цивилизованнее:
Все, что смешно, то в своем пределе неполиткорректно. Все, что политкорректно, — благородно и цивилизованно, но ужасно скучно. Вообще-то это чудесно, что в общественных местах перестали смеяться над психически больными людьми. А раньше ведь хихикали, весело переглядывались, крутили пальцем у виска — я это хорошо помню. Чудесно, что дети перестали мучиться от того, что они носят очки, заикаются, картавят.
Л. Рубинштейн. Погоня за шляпой
Настойчивое внедрение «политкорректных» замен у многих людей вызывает реакцию отторжения. Автор статьи «Много ли в действительности значат слова?» призывает вдуматься в смысл взаимозаменимых выражений fetal tissue букв, ‘утробная ткань’ и unborn baby ‘нерожденный ребенок’3. За этими и другими эвфемизмами слова аборт «кроется грязный бизнес»4. Защитники (прежде всего феминистки) и противники этой процедуры (в частности, церковь) «свели ее к эвфемизмам за выбор {«pro-choice») и за жизнь {«pro-life»).5 Приведем мнение православной церкви:
Ватикан издал словарь эвфемизмов, направленных против семьи и жизни. Результатом работы членов Папского Совета по вопросам
1 Маслоу А. Г. Дальние пределы человеческой психики. СПб., 1997. С. 307.
2 Velica С. War casualties, friendly fire, intervention, and other treacherous words // Internet-Zeitschrift fur Kulturwissenschaften. № 15. Sept. 2004 // http://www.inst.at/ trans/15Nr/08_4/velicacarmen 15 .htm.
3 Grazian F. How much do words really matter? // Public relations quarterly. Vol. 43. 1998. № 2. P. 37.
4 The nasty business that lies behind the euphemism // The Washington Times. April 21, 1996. P. 2.
5 Fields S. Feminists support an evil practice // The Washington Times. July 10, 2000. P. 21.
семьи стал 868-страничный документ, первоначально доступный только на итальянском языке. Кардинал Альфонсо Лопес Труджилло, президент Совета, объяснил, что 78 фраз и выражений, содержащихся в словаре, наиболее часто используются во время парламентских дебатов и на международных встречах для того, чтобы скрыть их реальное содержание и значение. В частности, наиболее показательным является эвфемизм «чрезвычайная контрацепция», который фактически означает абортивные средства, и выражение «репродуктивные права», которые включают в себя право на совершение аборта без какого-либо уважения к правам нерожденных детей.
Известно, что «на территории многих американских университетов появились правила, запрещающие использовать “расистские” и “сек-ситские” слова. Так, в пресс-релизе Смит-Колледжа перечислены термины, обозначающие формы дискриминации: “аблеизм” (ableism) — притеснение лиц с физическими недостатками, “этноцентризм” (ethnocentrism) — дискриминация культур, отличных от доминирующей, “гетеросексизм” (heterosexism) — дискриминация лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией, “лукизм” (lookism) — создание стандартов красоты и ущемление прав тех, кто этим стандартам не соответствует»1. Преподаватель американского университета пишет в связи с этим: «Одна из наиболее тревожных проблем современного высшего образования состоит в том, что университет, который призван и обучать ясному, эффективному использованию языка, и формировать такой язык, является одним из главных виновников (offenders) в распространении двоеречия (doublespeak). Безответственное использование языка — одновременно симптом и причина серьезнейших проблем американской высшей школы»2.
Вслед за И. Р. Гальпериным заметим, что следует различать политическую эвфемию и политическую дезинформацию. Так, именование чернобыльского взрыва «чернобыльским событием» является эвфе-мией, а «чернобыльской аварией» (как это было в первую неделю после взрыва) — ложью, дезинформацией, «заведомым извращением истины»3, поскольку имела место не авария, а катастрофа. Границу между политической эвфемией и ложью, дезинформацией подчас очень трудно определить; здесь понятия эвфемии и дезинформации, видимо, пересекаются, что говорит о целесообразности подразделения эвфемизмов на «смягчающие» и «искажающие», практикуемого, в частности, при изучении политической эвфемии4.
1 Панин В. В. Политическая корректность в текстах mass media // http://www.utmn. ru/frgf/Nol4/text 05.htm.
2 Kehl D. G. Higher educanto: doublespeak in academe // A review of general semantics. Vol. 51. 1994. № 3. P. 332.
3 Galperin I. R. Stylistics. M., 1977. P. 175.
4 См., например, работы E. К. Павловой: Павлова Е. К. Специфика перевода политических эвфемизмов // Вестник Моск, ун-та. 1989. № 10. С. 61—72; Павлова Е. К. Э
Чем грозит такое искажение? Говард Стайн, автор монографии, посвященной политической эвфемии, предупреждает: эвфемизмы — это «колдуны (wizards), которые не превращают свинец в золото, но, если взглянуть глубже, обращают зло в видимость добра [курсив наш. —В. М.]. Магия этого колдовства плетет паутину слов, меняющих менталитет и реальность, меняющих саму суть нашего опыта — того, что мы знаем, и того, как мы воспринимаем события, самих себя и других людей»1.
7.7. Основные постулаты и история развития софистики
Считается, что для аргументации, которая может использоваться не только для доказательства истины, но и «для преднамеренного обмана»2, оппозиции «истина — ложь» и «добро — зло» не являются ключевыми3. По мнению немецкого языковеда Харальда Вайнриха, «у политиков и дипломатов ложь связана с профессией»; здесь «она превращается в искусство»4. Замечательный пример такого искусства — речевое поведение Йозефа Геббельса (1897—1945), с 1933 года и вплоть до своего самоубийства стоявшего во главе пропагандистского аппарата гитлеровской Германии:
«Геббельс — технически наиболее совершенный оратор из употреблявших немецкий язык. Едва ли можно представить более сильное воздействие. Ему удавалось, например, в кругу друзей убедительно защитить четыре различных мнения об одном и том же деле [здесь и далее курсив наш. —В. М.]. При этом он оперировал странной смесью холодного интеллекта, полуправды, фантазии, софистических фальсификаций и эмоциональных обращений. Стиль его речи, при всей резкости и выразительности, был понятен любому. Во время выступления Геббельс постоянно осуществлял холодный контроль и зорко наблюдал за слушателями, точно выражая их неясные ощущения. Его эффекты и остроты были тщательно спланированы, заранее зафиксированы за письменным столом в ходе работы, напоминающей масштабы генерального штаба»5.
О Языковая преемственность в процессе эвфемизации политический реалий США // Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. М., 2000. № 3. С. 17—25; Павлова Е. К. Эвфемизмы как существенный элемент речевой коммуникации: Опыт прагмалингвистического анализа эвфемизмов в языковой политике США // Сб. науч. тр. Моск, лингвистич. ун-та. Вып. 452. М., 2001. С. 76—86.
1 Stein Н. F. Euphemism, spin and the crisis in organizational life. Westport, 1998. P. IX.
2 Алексеев А. П. Аргументация. Познание. Общение. M., 1991. С. 11.
3 Ивин А. А. Теория аргументации. М., 2000. С. 9; Старченко А. А., Бовао Ш. К вопросу о научном статусе теории аргументации // Вестник Моск, ун-та. Сер. 7. Философия. 1985. № 5. С. 15.
4 Вайнрих X. Лингвистика лжи // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. С. 45.
5 Леммерман X. Учебник риторики. Тренировка речи с упражнениями. М., 1997. С. 42.
В античном мире «наукой лжи» и «мнимой мудрости» считалась софистика [греч. oocpi^opai ‘мудрить, хитрить, обманывать’], оказавшая, впрочем, самое серьезное влияние на все дальнейшее развитие философии и риторики. Своего высшего расцвета эта наука достигла в годы правления афинского стратега, выдающегося оратора Перикла (490—429), покровительствовавшего художникам, архитекторам (при нем был построен Парфенон), философам, ученым. Риторика стала как бы преддверием к политике, поскольку именно она учила мастерству публичной аргументации и искусству управлять людьми посредством слова, что «надолго определило центральное место этой дисциплины в системе образования того времени»1. Этот период в истории Греции называют «золотым веком Перикла», эпохой просвещения и эпохой софистики2. Основные постулаты данного учения:
1. Отрицание «любой всеобщей и объективной истины». Греческий философ Горгий Леонтинский (ок. 483—375 до н. э.), один из первых софистов, в трактате «О несуществующем, или О природе» «доказывал, что ничего не существует, а если бы и существовало, то не могло бы быть познано человеком, а если бы и было познано, то это свое познание человек не мог бы передать другим»3. Истинность суждений, в том числе этических, стала определяться «временем и местом», т. е. рассматривалась как категория относительная4.
2. Как следствие первого принципа — возможность «о любой вещи судить двояко, причем со взаимоисключающих позиций»5. Протагор из Абдер (ок. 480—410 до н. э.), по свидетельству Диогена Лаэртского, «первый сказал, что о всякой вещи есть два мнения, противоположных друг другу. И еще он сказал, что все истинно»6. Известно, что именно Протагор ввел в оборот термин софист, Исократ, вслед за своим наставником Горгием Леонтинским, учит:
Природа речей такова, что является возможность об одних и тех же предметах трактовать на разные лады, важные вещи делать маловажными, незначительным придавать значение, старое представлять по-новому, а о недавно происшедшем сказать по-старому.
В ранний период развития античной философии (конец V в. до н. э.) символом двуличия, точнее, «многоличия», риторической «политропии»
1 Schiappa Е. Protagoras and logos. A study in Greek philosophy and rhetoric. 2nd ed. Univ, of South Carolina Press, 2003. P. 15.
2 De Romilly J. The great sophists in Periclean Athens. New ed. Oxford Univ. Press, 2002. P. 3—5.
3 Меликова-Толстая С. Античные теории художественной речи // Античные теории языка и стиля. СПб., 1996. С. 156.
4 Guthrie W. A history of Greek philosophy. New ed. Vol. 3. Part 1. The sophists. Cambridge Univ. Press, 2005. P. 164—175.
5 Софистика // Словарь античности. M., 1993. С. 539.
6 Софисты // Антология мировой философии: в 4 т. T. 1. М., 1969. С. 318.
[греч. лоАмтротпа] был гомеровский герой Улисс (Одиссей), «характер которого, презираемый всеми афинянами», в дальнейшем послужил «архетипом демагогичного, нечестного и амбициозного политика»; противоположной фигурой считался Ахилл1. Не менее древняя иудейская традиция толкования священных текстов, в частности Торы, гласит: «Всегда возможна иная интерпретация»2. Искусство «с одинаковой степенью убедительности отстаивать противоположные тезисы»3, получившее в античном мире и популярность, и широкое распространение, представляется нам прототипом современной техники двойных стандартов, или двойной бухгалтерии.
Античные ученые осуждали софистическую риторику как «жульническую науку», которая учит, по выражению греческого скептика Секста Эмпирика (II в. н. э.), «аргументировать одинаково в пользу противоположностей», лишь бы достичь своей главной цели — «одержать победу в споре», или, точнее, любыми средствами доказать любой тезис. Риторов называли «шарлатанами», которые «при помощи крючкотворства» и «риторического пустословия» «морочат судьям голову»4. Этой оценке, которую принято возводить к платоновскому диалогу «Горгий», подчинены многие публикации нового времени5.
Вместе с тем нельзя отрицать очевидные и общеизвестные заслуги софистов. Вслед за выдающимся немецким философом Георгом Вильгельмом Гегелем (1770—1831) принято считать, что именно ко второму постулату софистики восходит диалектика; последняя традиционно противопоставляется эристике и риторике6. В некоторых случаях, как, например, в приведенной ниже старинной притче, грань между этими двумя тактиками обоснования и доказательства неуловима:
Однажды Ксанф, хозяин Эзопа, сказал ему, что сегодня у него будут обедать друзья, а потому Эзоп должен приготовить самое лучшее из блюд. Эзоп накупил на рынке свиных языков, поджарил их и подал гостям.
1 Levystone D. La figure d’Ulysse chez les Socratiques: Socrate polytropos // Phronesis. A journal for ancient philosophy. Vol. 50. 2005. № 3. P. 181—214.
2 Fiorenza E. S. Rhetoric and ethic. The politics of Biblical studies. Augsburg Fortress Publishers, 1999. P. 28.
3 Guthrie W. A history of Greek philosophy. New ed. Vol. 3. Part 1. The sophists. Cambridge Univ. Press, 2005. P. 24.
4 Эмпирик С. Против риторов // Соч.: в 2 т. T. 2. М., 1976. С. 125, 129, 135 и 138.
5 Например: Sidgwick Н. The sophists // Journal of philology. Vol. 4. 1872. P. 289; McComiskey B. Gorgias and the new sophistic rhetoric. Southern Illinois University, 2002. P. 17. Советские ученые относились к софистам более благосклонно ввиду явного атеизма последних, см.: Философский словарь / под ред. М. М. Розенталя. Изд. 3-е. М., 1972. С. 376—377; Антология мировой философии: в 4 т. T. 1. М., 1969. С. 315—316.
6 Kerferd G. В. The sophistic movement. Cambridge Univ. Press, 2001. P. 7 и 34; McAdon B. Rhetoric is a counterpart of dialectic // Philosophy and rhetoric. Vol. 34. 2001. № 2. P. 113—150.
— И это ты считаешь самым лучшим? — разгневался Ксанф, видя недовольство гостей дешевым угощением.
—Да, — отвечал Эзоп, — именно таковым и является язык, без которого ничего не совершишь в этом мире: не скажешь, не прикажешь, не купишь, не продашь, не создашь государство и законы, поддерживающие в нем порядок, — все существует благодаря языку, впрочем, как и твоя философия, Ксанф. Всем пришлось согласиться с Эзопом. На следующий день Ксанф вновь пригласил своих друзей. На этот раз он приказал Эзопу:
— Купи на рынке самое худшее, что только можно придумать! Эзоп снова купил языков и приготовил их к обеду.
— Ты ведь вчера утверждал, что язык — самое прекрасное на свете, сегодня же он оказался самым худшим! — злорадно воскликнул Ксанф.
— Совершенно верно, хозяин, — невозмутимо ответил Эзоп. — Что может быть хуже языка? Ведь он-то и начинает ссоры, сеет обман, зависть, оскорбления, приводит к дракам и войнам, гибели людей. Вот и сейчас, Ксанф, ты ругаешь меня с помощью языка.
Здесь наблюдаем применение двух приемов: 1) двойной бухгалтерии; 2) подмены тезиса (язык ‘орган или блюдо’ —> язык ‘средство общения’).
Софистическая риторика стала также первой кузницей и неисчерпаемым источником уловок и фигур (первые из них — горгианские, или горгиевы фигуры — были открыты Горгием Леонтинским), «новых форм речи и новых приемов пояснения, которые затем были кодифицированы Платоном и [его учеником] Аристотелем»1, тем самым обогатив выразительные возможности нашего языка. Учитывая указанные нами немаловажные обстоятельства, нельзя не согласиться с мнением, согласно которому диалог Платона «Софист», где софистика подвергается резкой критике, пародированию и осмеянию, представляет собой «наиболее догматичный из всех платоновских диалогов»2. Думается, что эристическая техника, разработанная софистами, должна стать предметом двусторонней аргументации.
Софистическая риторика не раз осуждалась и даже запрещалась, но тем не менее находила все новых сторонников. Во II — нач. V в. н. э., т. е. начиная от эпохи расцвета Римской империи и вплоть до ее падения в 410 г., получила развитие вторая, или новая софистика — риторическое направление, представители которого (Аристид, Гермоген Тарсский, Гелиодор, Лукиан, Фаворин и др.), возродили и реабилитировали учение и основные постулаты «старших софистов» — Горгия, Пола, Протагора, Продика, Гиппия, Антифона и др. (V— IV вв. до н. э.).
1 Schiappa Е. Protagoras and logos. A study in Greek Philosophy and rhetoric. 2nd ed. Univ, of South Carolina Press, 2003. P. 37.
2 Frede M. The literary form of the Sophist // Form and argument in late Plato / ed. Ch. Gill & M. Margaret McCabe. Oxford, 1996. P. 135.
Многие школы новой софистики располагались в Малой Азии, в них активно изучали и применяли тропы и фигуры как средства украшения. В эту эпоху наблюдается активное развитие стилистической составляющей риторики и, соответственно, доминирование третьего ее канона — элокуции1. Нарочитая пространность и цветистость речи, сопровождаемая обильным использованием тропов и фигур, получила название азианского стиля. Многословие данной речевой техники давало возможность незаметно для противника протащить софизм, цветистость же (своего рода «argumentum per eloquentiam») отвлекала внимание оппонента от манипулятивного наполнения речи. Таким образом, и пространность, и украшенность азианского стиля имели сугубо прагматическую основу. О речевом мастерстве оратора свидетельствовала способность расхвалить и раскритиковать все что угодно, в том числе один и тот же предмет. М. Л. Гаспаров отмечает, что у софистов «особым шиком считалась похвала-парадокс в честь какого-нибудь ничтожного предмета: мухи, комара, дыма и т. п.»2. Вот как это делает Лукиан Самосатский, один из ярких представителей новой софистики:
Отнюдь не малое место [номинация от противного, разновидность мейозиса] среди летающих занимает муха, если сравнивать ее с комарами, мошками и прочей крылатой мелочью [despicio], которую настолько величиной превосходит муха, насколько сама она уступает пчеле [имитация двусторонней аргументации, демонстрирующая непредвзятость]. И крыльями муха снабжена не по общей мерке. Одним дано сплошь зарастать волосами, другим же [антитеза] предоставлено пользоваться быстрыми [эпитет] крыльями, — подобно кузнечикам, стрекозам и пчелам [сравнение с перечислением]. Из сетчатки крылья у мухи, но сетчатки нежной [уточнение], как покрывало [сравнение,усиливающее эпитет], и, по сравнению с ней, крылья других так же грубы, как греческие одежды против тонких и мягких [цепочка эпитетов] тканей индийских [пространное сравнение]. К тому же, если кто пристально вглядится, — крылья мухи расцвечены, как у павлина [сравнение], когда она, распростершись, взмахивает ими под лучами солнца.
И полет мухи не похож на быстрые взмахи летучей мыши, не похож на подпрыгивания кузнечиков или кружение осы — плавным поворотом стремится муха к некоей цели, намеченной в воздухе [акротеза — утверждение, усиленное отрицанием противоположного]. И к тому же летит она не безмолвно, но с песней [акротеза], однако не с враждебной песней комаров, не с тяжелым жужжанием пчел или ос, страшным и угрожающим, — нет, песнь мухи настолько звонче и слаще [амплификация], как против труб и кимвалов медовые флейты [пространная акротеза, усиленная сравнением].
1 Kennedy G. Classical rhetoric in its Christian and secular tradition from ancient to modern times. Univ, of North Carolina Press, 1999. P. 5.
2 Гаспаров M. Л. Вторая софистика. Жанры и представители // История всемирной литературы: В 9 т. T. 1. М., 1983. С. 493.
О мужестве и отваге [амплификация] мухи не нам подобает говорить; красноречивейший из поэтов — Гомер [аргумент к авторитету] — не со львом, не с леопардом и не с вепрем сравнивает отвагу лучшего из героев, желая его похвалить, но с дерзновением мухи, с неустрашимостью и упорством ее натиска [пространная акротеза, усиленная амплификацией]. Ведь именно так он говорит: «не дерзка она, но дерзновенна» («Илиада», XVII, 569—571) [контекстомия в сильной позиции]1.
Лукиан. Похвала мухе
Известно, что в античном мире софистика использовалась как ремесло, профессиональное занятие2, т. е. как способ заработать деньги. Софисты стали первыми платными учителями философии и риторики. Внимательно прочитаем следующий отрывок из диалога Платона «Софист»:
Чужеземец. Стало быть, и тот род приобретающего искусства, который занимается меной и продажей чужих или собственных изделий, в обоих случаях, коль скоро оно занимается продажей познаний о таких вещах, ты, очевидно, всегда будешь называть софистическим.
Теэтет. Несомненно. Ведь надо быть последовательным в рассуждении.
Чужеземец. Посмотрим еще, не походит ли исследуемый нами теперь род на что-либо подобное.
Теэтет. На что именно?
Чужеземец. Частью приобретающего искусства у нас была борьба.
Теэтет. Конечно, была.
Чужеземец. Так не будет лишним разделить ее на две части.
Теэтет. Скажи, на какие?
Чужеземец. Допустим, что одна из них — состязание, а другая — сражение.
Теэтет. Так.
Чужеземец. Допустим также, что той части сражения, где выступает тело против тела, довольно уместно и подобает дать какое-нибудь название... ну, например, применение силы.
Теэтет. Да.
Чужеземец. А той, где слова выступают против слов, какое другое, Теэтет, можно дать имя, как не спор?
Теэтет. Никакого.
Чужеземец. Но ту часть борьбы, которая имеет дело со спорами, надо считать двоякой.
1 Речь идет о Гекторе: «Крепость ему в рамена [= плечи. — В. М.] ив колена богиня послала, / Сердце ж наполнила смелостью мухи, которая, мужем / Сколько бы крат ни была, дерзновенная, согнана с тела, / Мечется вновь уязвить, человеческой жадная крови». Контекстомия — уловка, которая состоит в вольном истолковании цитаты, вырванной из контекста: Гомер подразумевает кровожадную неуемность мухи (явно отрицательная оценка), Лукиан же — «неустрашимость и упорство ее натиска» (положительная оценка).
2 Kerferd G. В. The sophistic movement. Cambridge Univ. Press, 2001. P. 25.
Теэтет. Как?
Чужеземец. Поскольку она происходит всенародно и длинные речи выступают против длинных речей, и притом по вопросам о справедливости и несправедливости, это — судебное прение.
Теэтет. Да.
Чужеземец. Напротив, ту, которая относится к частным беседам и распадается на вопросы и ответы, имеем ли мы обыкновение называть иначе, чем искусством прекословия?
Теэтет. Нет, вовсе не имеем.
Чужеземец. А вся та часть искусства прекословия, которая заключается в препирательстве по поводу обыденных дел и проявляется в этом просто и безыскусственно, хотя и должна считаться отдельным видом — таким признало ее наше рассуждение, — однако не получила наименования от тех, кто жил прежде, да и от нас теперь недостойна его получить.
Теэтет. Это правда. Ведь она распадается на слишком малые и разнообразные части.
Чужеземец. Но ту, в которой есть искусство и состоит она в препирательстве о справедливом и несправедливом и обо всем остальном, не привыкли ли мы называть искусством словопрения?
Теэтет. Как же нет?
Чужеземец. Но одна часть искусства словопрения истребляет деньги, а другая — наживает их.
Теэтет. Совершенно верно.
Чужеземец. Так попытаемся же сказать имя, каким должно называть каждую.
Теэтет. Да, это нужно.
Чужеземец. Я полагаю, что та часть этого искусства, которая ради удовольствия подобного времяпрепровождения заставляет пренебрегать домашними делами и способ выражения которой вызывает у большинства слушателей неудовольствие, называется — это мое мнение — не иначе как болтовней.
Теэтет. Конечно, она называется как-нибудь так.
Чужеземец. А противоположную этой часть, наживающую деньги от частных споров, попытайся теперь назвать ты.
Теэтет. Да что ж другое и на этот раз можно сказать, не делая ошибки, кроме того, что опять, в четвертый раз, появляется тот же самый удивительный, преследуемый нами софист?
Чужеземец. Так, стало быть, как показало исследование, и на этот раз софист, видно, есть не что иное, как род людей, наживающих деньги при помощи искусств словопрения, прекословия, спора, сражения, борьбы и приобретения.
Классификация «средств подчинения себе», о которой герои Платона ведут дискуссию и в которой они отводят место софистике, может быть задана следующей обобщающей схемой1:
1 Данная схема построена Азой Алибековной Тахо-Годи.
Искусство подчинения себе
Относительно обыденных дел
По отвлеченным вопросам (искусство прекословия)
Спор как пустой разговор (болтовня), способствующий трате времени и денег спорящих
Спор ради наживы, денег, или искусство софиста
В этом же диалоге софист определяется также как «человек, манипулирующий чужими мнениями», как «охотник на молодых богатых людей», как «человек, торгующий истиной и своими знаниями», как «человек, делающий деньги на дискуссиях о природе справедливости и несправедливости», etc. (всего семь нелицеприятных определений)1. Технология двойных стандартов, с одной стороны, активно эксплуатируется, с другой — критикуется, пародируется и высмеивается и в настоящее время. Замечательный пример лживости и двуличия современного политика приводит в своей монографии Дуглас Уолтон:
На карикатуре в «Ньюсуик» в 1995 году изображены два одинаковых Билла Клинтона, произносящих речь. Один из них говорит: «Я сожалею, что пришлось увеличить налоги», в то время как другой заявляет: «Повышение налогов — это хорошо». Подпись под карикатурой гласит: «Какие еще кандидатуры нужны, если есть Клинтон?»
Данная карикатура на президента США демонстрирует «отсутствие у него устойчивой системы ценностей, что вытекало из многочислен
1 Kerferd G. В. The sophistic movement. Cambridge Univ. Press, 2001. P. A—5.
ных изменений им политического курса»1. А вот как «доказывают» возможность передачи мыслей на расстояние два известных комика:
А. Ширвиндт. К кому я сейчас подошел?
М. Державин (с завязанными глазами). К женщине!
А. Ширвиндт. Думай!
М. Державин. К мужчине! [tertium non datur. — В. М.]
А. Ширвиндт. Правильно!
При необходимости этот же эксперимент мог бы послужить доказательством невозможности передачи мыслей на расстояние. Как видим, софистическая техника используется при попытке подогнать факты под нужный тезис.
7.8. Вопрос об основных законах логики
Выше названы и разобраны правила логической аргументации, а также соответствующие им логические ошибки и софизмы. Подводя итог рассмотрению, приведем обобщающую таблицу:
№ Правило аргументации Логическая ошибка Софизм
1. Закон достаточного основания Голословность утверждения Нечестный вопрос
2. Закон тождества тезиса Потеря тезиса Подмена тезиса
3. Аргумент не должен быть тождествен тезису Круг в аргументации Софизм тож-десловия
4. Заключение должно вытекать из посылок Non sequitur Non sequitur
5. Аргументы должны быть истинными Ошибка ложного основания Софизм ложного основания
6. Аргументация должна быть объективной Паралогизм упрощения Софизм изъятия
Каждому правилу логической аргументации нами поставлены в соответствие: 1) логическая ошибка (случайное отклонение от правила); 2) софизм (нарочитое отклонение). Нетрудно заметить, что классификация, предложенная нами, существенным образом отличается от тех, которые находим в курсах риторики. Здесь — либо в разде
1 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 193—194.
лах, посвященных доказательству и аргументации1, либо в виде отдельного параграфа2 — перечисляются так называемые основные законы логики: 1) закон тождества; 2) закон непротиворечия; 3) закон исключенного третьего [лат. exclusi tertii principium]; 4) принцип (или закон) достаточного основания. Известно, что первые три закона открыл Аристотель, четвертый сформулировал Г. В. Лейбниц. Здесь необходимо отметить следующее: а) логических законов, как справедливо отмечают А. А. Ивин и А. Л. Никифоров, «бесконечно много, и нет оснований делить их на основные и второстепенные»; б) список «основных законов логики» сопровождается «расплывчатыми методологическими рекомендациями»3, которые на практике к логической аргументации применить очень трудно; в) закон непротиворечия и закон исключенного третьего следует применять с осторожностью. Рассмотрим эти два закона.
1. Считается, что в соответствии с логическим законом непротиворечия4 суждение и его отрицание, в частности противоположные оценки (например, низок и высок, прав и неправ, весел и печален), не могут быть одновременно истинными применительно к одному и тому же объекту. Можно, однако, указать случаи, когда закон непротиворечия не действует. Так, всем нам известны ситуации, когда человек, совершивший определенный поступок (например, укравший кусок хлеба для голодного ребенка) в чем-то или по отношению к одному лицу оказывается прав, а в чем-то или по отношению к другому лицу — неправ. Такие ситуации и случаи фиксирует фигура оксюморона [греч. oxymoron ‘остроумно-глупое’], которая заключается в сочетании прямо противоположных по смыслу слов с целью показать противоречивость, сложность ситуации, явления, объекта: Ты и убогая, / Ты и обильная, / Ты и могучая, / Ты и бессильная, / Матушка-Русъ! (Н. А. Некрасов)5. На первый взгляд, в основе оксюморона лежит нарушение логического закона непротиворечия, в соответствии с которым суждение и его отрицание, в частности противоположные оценки (царь прав), не могут быть одновременно истинными применительно к одному объекту. Нарушение это, однако, кажущееся, поскольку оценка здесь производится по разным параметрам, ср.: Я царь природы, но я раб страстей своих. К оксюморону близка антисагога [греч. аутюауспуг] ‘противопоставление’, букв, ‘выведение против’] — два противоположных по смыслу утверждения об одном предмете, произносимых «с оди
1 Например: Введенская Л. А., Павлова Л. Г. Деловая риторика. Ростов-на-Дону, 2001. С. 356—363; Волков А. А. Курс русской риторики. М., 2001. С. 136.
2 Например: Кохтев Н. Н. Риторика. М., 1994. С. 107; Львов М. Р. Риторика. Культура речи. М., 2002. С. 72—73.
3 Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. М., 1998. С. 110.
4 Данный закон именуется также законом противоречия.
5 Оксюморон нередко путают с антитезой. О методике разведении этих двух фигур см.: Москвин В. П. Антитеза или оксюморон? // Русский язык в школе. 2000. № 2. С. 92—93.
наковою силою»1: Санитарки воруют из тумбочек сахар. Санитарки больным свою кровь отдают (М. Павлова); Любовь — обманная страна, И каждый житель в ней обманщик. <...> Любовь — весенняя страна, Ведь только в ней бывает счастье (Э. Рязанов). Как видим, к сложным моральным, эмоциональным и другим ситуациям закон непротиворечия не всегда применим, сфера его действия ограничена простыми ситуациями, которые поддаются анализу по одному параметру.
2. Логический закон исключенного третьего гласит, что «истинно или само высказывание, или его отрицание»2, третьего же не дано [лат. tertium non datuf]. Иными словами, тезис и антитезис исключают друг друга. Именно поэтому «от ложности антитезиса заключают к истинности тезиса»3, ибо, «признав одно истинным, следует оценить другое как ложное, не пытаясь найти между ними некое третье решение»4. Данный закон относится исключительно к двойной, или контрадикторной альтернативе («жив или мертв», «женат или не женат», «был или не был», «болен или здоров», «включен или выключен»), в которой третий компонент невозможен. Если же ряд альтернативных решений открыт, закон исключенного третьего превращается в прокрустово ложе. Сравним, к примеру, два случая. 1. Вопрос о жизни или смерти: «Иванов либо жив, либо мертв. Петров утверждает, что только что видел Иванова. Значит, Иванов жив». 2. Вопрос о виновности лица: «Допустим, что преступление могло быть совершено лицами А и В. У В имеется алиби. Значит, преступление совершил А». Второе утверждение может оказаться ложным, поскольку круг подозреваемых всегда может быть расширен. Таким образом, сфера действия данного закона ограничивается контрадикторной альтернативой.
Сказанное лишний раз убеждает нас в том очевидном факте, что некоторые из наших традиционных представлений в сфере формальной логики, особенно в части представления ее в учебной литературе, по строгой, но справедливой оценке Чарльза Хэмблина, «затерты до дыр и догматичны (worn-out and dogmatic)»5.
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. Univ, of California Press, 1991. P. 15.
2 Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. M., 1998. C. 104.
3 Об искусстве полемики. M., 1980. С. 123.
4 Дубинин И. И. Высказывание //Логика. Минск, 1994. С. 138—139.
5 Hamblin Ch. L. Fallacies. London, 1970. P. 12.
Тема 8
ОСНОВЫ КРИТИЧЕСКОЙ АРГУМЕНТАЦИИ
Главной задачей критической аргументации [англ, critical reasoning, critical argumentation] и стоящего за ней критического мышления, издавна культивируемого на Западе, является разработка и применение комплекса приемов обнаружения и нейтрализации уловок и паралогизмов. Одно очень востребованное здесь пособие начинается со следующих строк:
«Все больше колледжей и университетов предлагает своим студентам курс критического мышления, важность изучения которого в настоящее время общепризнана. Компетенция в этой сфере является необходимым предварительным условием для эффективного ведения дел в бытовой жизни человека, в приобретении высшего образования, а также для достижения успеха в мире, основанном на конкуренции, каковыми являются бизнес и любая профессиональная деятельность»1.
Идея такого учебного курса была предложена в 1910 году известным американским философом Джоном Дьюи, который в своей книге «Как мы мыслим» ввел понятие критического мышления (в его терминологии — «reflective thought»), определив его как тщательное (careful) рассмотрение и оценку любой идеи, любого мнения (belief), любого знания с точки зрения их обоснованности («in the light of the grounds that support it»)2. Оценивая вклад ученого, Дэвид Хитчкок пишет: «Дьюи полагал, что школьное обучение должно развивать навыки мышления этого типа, которое он ассоциировал с научным методом. В сфере образования введенное им понятие стало общепризнанной идеей»3. К настоящему времени изданная в США и Великобритании учебная
1 Freeley A. J. Argumentation and debate. Critical thinking for reasoned decision making. 10th ed. Wadsworth Publishing, 1999. P. 1.
2 Dewey J. How we think. Boston, New York & Chicago, 1910. P. 6. Ср.: «Критическое мышление состоит из двух структурных элементов: (а) установки на поиск несоответствий (критической установки) и (б) аргументации, направленной на обоснование этих несоответствий (критической аргументации)» (Брюшинкин В. Н. Аргументация, коммуникация, рациональность // Вестник Балт. федер. ун-та им. И. Канта. Серия «Гуманитарные и общественные науки». 2008. № 6. С. 6).
3 Hitchcock D. Bertrand Russell and critical thinking // Russell: the journal of Bertrand Russell studies. Vol. 22. 2002. № 2. P. 193.
и теоретическая литература по проблемам критической аргументации1 и критического мышления2 стала практически необозрима.
Традиционными предметами критического осмысления и анализа являются: 1) чужая речь и чужие тексты; 2) своя речь и собственные тексты — «случай самокритики, когда пропонент и оппонент совпадают в одном лице»3.
Систематизация и описание приемов выявления и нейтрализации уловок, а также приемов опровержения логически несостоятельных выводов и доводов противника, его классификаций, определений, приводимых фактов и статистических подсчетов, аналогий и обобщений составляют традиционный предмет западной эристики4; в последние годы публикации на эту тему появляются и в нашей стране5.
8.1. Приемы обнаружения уловок и паралогизмов
Основная особенность критического мышления [англ, critical thincing] — противодействие бездумному восприятию и слепому запоминанию («simply memorizing or blindly accepting») любой информации; последняя обязательно должна восприниматься критически и с этой целью тестироваться на возможность осмысления с иной точки зрения, на достоверность фактической базы, на надежность обоснования, проверяться на наличие логических, фактических и прочих ошибок, а также логических, психологических, информационных и языковых уловок.
Считается, что такие навыки активно развиваются и укрепляются прежде всего в процессе проведения учебных дебатов6, т. е. через говорение и аудирование. Однако развитие всех указанных навыков критического мышления вполне возможно и при чтении. Анализ текста на наличие уловок и логических ошибок иногда называют активным
1 Например: Annis D. В. Techniques of critical reasoning. Columbus, 1974; Cedarblom J., Paulsen D. W. Critical reasoning. 3rd ed. Belmont, 1991; Paulson D. W. Critical reasoning. Wadsworth, 1982; Walton D. N. Social research. Cambridge Univ. Press, 1989 и др.
2 Например: Barry V. E. Invitation to critical thinking. New York, 1981; Chaffee J. Thinking critically. 3rd ed. Boston, 1990; Dauer F. W. Critical thinking. An introduction to reasoning. Oxford Univ. Press, 1989; Moore B., Parker R. Critical thinking: Evaluating claims and arguments in everyday life. Mayfield Publishing Company, 1995; Pevella J. The debate method of critical thinking. Dubuque, 1986 и мн. др.
3 Barth E. M., Krabbe E. C. W. From axiom to dialogue. A philosophical study of logics and argumentation. Berlin & New York, 1982. P. 12.
4 Например: Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987 (раздел «Anatomy of refutation», p. 96—116).
5 Например: Доценко E. Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. МГУ, 2000; Панкратов В. Н. Манипуляции в общении и их нейтрализация. М., 2001, etc.
6 Hill В. The value of competitive debate as a vehicle for promoting development of critical thinking ability // Cross examination debate association yearbook. Vol. 14. 1993. P. 22.
чтением [англ, active reading]1. Видный специалист по логике и риторике Джон Роберт Гула настоятельно рекомендует: «Размышляйте критически. Ни в своей, ни в чужой речи никогда не пропускайте уловки и ошибки неосознанно и без должного аналитического контроля»2. Давно установлено, что аргументативная компетенция индивида напрямую связана со способностью мыслить критически3, что, впрочем, вполне естественно, поскольку речь человека всегда адекватно отражает уровень развития его интеллекта.
На Западе издавна существует традиция подготовки пособий и хрестоматий, посвященных развитию навыков активного чтения, критического мышления и критической аргументации. Считается, что учащийся должен быть не «пассивным получателем информации от преподавателя или из текста», а «активным исследователем, обращающим внимание на основные моменты аргументации»4. Аналитически мыслить, аргументированно отстаивать свое мнение и вести дискуссию здесь учат начиная с шести лет; специалистами разработаны специальные методики и учебные курсы для детей 6—9 лет5.
Думается, что и в нашей стране следует готовить такие пособия и хрестоматии, предназначенные как для студентов, так и для аспирантов, которые, к сожалению, при восприятии и оценке научных и иных текстов зачастую проявляют крайнюю инфантильность и зависимость от чужих мнений. Заметим, что зависимость от чужих мнений у нас проявляют не только учащиеся, но даже и отдельные лица с дипломами кандидатов и докторов наук, считающие аргумент к авторитету приемлемым и даже решающим приемом научной аргументации. Приведем фрагмент обсуждения кандидатской диссертации на кафедре одного университета:
Рецензент. Этикетная составляющая не может быть речевой стратегией не только делового письма, но и любого текста. Текст пишется с другой целью — информационной, инфлюативной и т. д. Этикет может быть лишь тактикой реализации одной из этих целевых установок.
1 Аргументация в письменной форме речи имеет некоторые особенности. Развитию навыков активного чтения посвящены пособия: Barnet S., Bedau Н. Critical thinking, reading, and writing: A brief guide to argument. 5th ed. Bedford, 2004. 560p.; Barnet S., Bedau H. Current issues and enduring questions: A guide to critical thinking and argument with readings. 6th ed. Bedford, 2001. 865р. (вторая часть представляет собой хрестоматию).
2 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 156.
3 Brembeck W. L. The effects of a course in argumentation on critical thinking ability // Speech monographs. Vol. 16. 1949. P. 187; Allen M., Berkowitz S., Hunt S., Louden A. A metaanalysis of the impact of forensics and communication education on critical thinking // Communication education. Vol. 48. 1999. № 1. P. 18—30.
4 Nosich G. M. Learning to think things through. A guide to critical thinking across the curriculum. 2nd ed. Prentice Hall, 2004. P. VI.
5 В этой связи назовем, к примеру, небольшое пособие Джозефины Дэвидсон, подготовленное для детей младшего школьного возраста: Davidson J. The middle school debater. Right Book, 1997. 51 p.
Научный руководитель. Но ведь это мнение Натальи Ивановны Фор-мановской!
Рецензент. Тем не менее я считаю, что аспирант должен серьезно подумать над обоснованием этого утверждения. Квалификационная работа предполагает критическое осмысление, а не просто перечисление чужих мнений.
Основная цель критического мышления — не просто принять, а объяснить тот или иной феномен, подобрать необходимые доводы и предложить объясняющую его гипотезу; не просто принять чужое решение определенной проблемы, а осмыслить, проверить на прочность и уяснить для себя основания, на которых это решение зиждется, найти и учесть альтернативные точки зрения, а в случае необходимости пересмотреть свои представления и взгляды1.
Однако критический подход к осмыслению и оценке аргументации оппонента должен быть уравновешен принципом доверия [англ, charity principle] — своего рода аналогом юридической презумпции невиновности. Данный принцип, по определению Майкла Скривена, требует, чтобы при такой оценке мы все-таки старались «давать наилучшую, а не худшую из возможных интерпретаций»2.
Одной из актуальных проблем теории аргументации является описание и систематизация приемов обнаружения ошибок в обосновании [англ, fallacies of reasoning]3. Некоторые из таких приемов собраны, описаны и проиллюстрированы нами ниже.
8.1.1. Ротация
Ротация [лат. rotare ‘вращать’] состоит во взаимной перестановке посылки и тезиса. Этот прием применяется для выявления круга в аргументации — как случайного, так и нарочитого, именуемого софизмом тождесловия.
При наличии порочного круга, т. е. эквивалентности тезиса и посылки, тезис и подтверждение (посылка, аргумент) могут легко меняться местами, ср.: «Этого не может быть» (тезис), потому что «это невозможно» (аргумент) —> «Это невозможно» (тезис), потому что «этого не может быть» (аргумент). Если применить предложенный в 1950 году английским логиком Монро Бердсли метод аргументативного диа-граммирования [англ, method of argument diagramming], то ротация как прием выявления тавтологических кругов может быть представлена следующим образом:
ТЕЗИС х ПОДТВЕРЖДЕНИЕ
1 Inch Е. S., Warnick В. Critical thinking and communication. The use of reason in argument. 4th ed. Allyn & Bacon, 2001. P. 5—6.
2 Scriven M. Reasoning. New York, 1976. P. 71.
3 Shaw Ch. G. Logic and theory in practice. Kessinger Publishing, 2005. P. 37.
Рассмотрим возможности этой аналитической процедуры на примере следующего короткого утверждения: «В Коране все истина, потому что Коран боговдохновенен» (пример С. И. Поварнина). Поменяем тезис и аргумент местами: «Коран боговдохновенен, потому что в нем все истина». Возможность ротации подтверждает тождественность тезиса и аргумента, а следовательно, и логическую уязвимость высказывания. Теперь присмотримся к более пространному варианту рассмотренного утверждения: «Бог существует, потому что так сказано в Библии. Библия же истинна, поскольку она есть Слово Божье». Софизм тождесловия здесь менее заметен. В. Ф. Асмус предупреждает: «Круг в доказательстве легко может быть замечен, если рассуждение коротко и несложно. Но в доказательствах, состоящих из длинных цепей умозаключений, круг может остаться незамеченным»1.
Д. Уолтон справедливо указывает на то, что проблема выявления круга в аргументации непосредственно связана с вопросом о критериях эквивалентности, т. е. синтаксической синонимии фраз или словосочетаний, оформляющих тезис и посылку2. С тем, чтобы форма тезиса не совпадала с формой аргумента, и уловка не стала очевидной, применяются либо перифразирование, либо синонимическая замена: Бог существует, поскольку он есть. Пример прикрытия порочного круга синтаксической синонимией:
Дать каждому человеку неограниченную свободу слова должно быть выгодно государству [тезис], поскольку это в высшей степени соответствует интересам общества [довод], когда каждый индивид использует абсолютную свободу выражения своих чувств.
Ричард Уэйтли. Элементы логики
Ротацию целесообразно применять для отделения порочного круга от других софизмов, например от софизма ложного основания, с которыми его регулярно отождествляют в специальной литературе.
8.1.2. Субституция
Субституцией [лат. substituere ‘ставить вместо, подставлять, заменять’] именуется прием тестирования номинативных единиц и, следовательно, обозначаемых ими понятий или объектов на взаимозамени-мость. Данный термин ввел римский логик и богослов Северин Боэций. Посмотрим, как использует фигуру субституции известный западный философ Дэвид Занфорд:
Размышляя над знаменитым замечанием Альфреда Уайтхеда о том, что «основная черта европейской философской традиции состоит
1 Асмус В. Ф. Учение логики о доказательстве и опровержении. М., 1954. С. 67.
2 Walton D. N. Begging the question. Circular reasoning as a tactic of argumentation. P. 133.
в серии ссылок на Платона», каждый может произвести эксперимент, заменяя (substituting) имя Платона другими именами. Почему не Аристотель или не Сократ или же, спускаясь на два поколения ниже, не Парменид, которому Сократ многим был обязан?1
Лингвистами субституция применяется, в частности, для проверки правильности построения синонимических рядов. Под синонимами принято понимать номинативные единицы семантически близкие (1), взаимозаменимые (2), а следовательно, принадлежащие одной части речи (3). Все три критерия учтены в составленном И. В. Арнольд математически точном определении синонимов как «слов, принадлежащих к одной части речи, близких или тождественных по предметно-логическому значению и таких, что для них можно указать контексты, в которых они взаимозаменяемы»2. Однако синонимы нередко определяют и просто как слова, тождественные или близкие по значению. Так, Ю. Д. Апресяном и сторонниками его концепции (представителями так называемой Московской семантической школы) «две лексемы признаются синонимичными, если общая часть их значений превышает сумму различий»3. Отказ от критерия взаимозаменимости неизбежно приводит к построению, к примеру, таких синонимических рядов:
1. «Голод и аппетит»4. Тест на субституцию дает отрицательные результаты, сводя проверочные фразы ad absurdum: Приятного аппетита "Приятного голода, Умер от голода "Умер от аппетита ИТ. д.
2. «Ждать и пережидать» (в контекстах типа «Корабли пережидали шторм в гавани»5). Неприемлемость субституции "Корабли пережидали шторм в гавани —> Корабли ждали шторм в гавани говорит о том, что данный синонимический ряд построен неправильно.
Как видим, признание смысловой близости в качестве единственного критерия синонимичности «ведет в теоретическом плане к безграничному расширению понятия “синоним”, а в практическом — дает возможность включать в синонимический ряд семантически гетерогенные элементы»6. Многие ученые (С. Г. Бережан, А. П. Евгеньева, Э. М. Медникова и др.) справедливо отмечают неопределенность поня
1 Sanford D. If Р, Then Q. 2nd ed. Routledge, 2003. P. 13. Cp.: «Reflecting on the famous remark of Alfred North Whitehead that “The safest general characterization of the European philosophical tradition is that it consists of a series of footnotes to Plato”, one can experiment by substituting [выделение наше. —В. M.] other names for Plato's».
2 Арнольд И. В. Стилистика современного английского языка. М., 1990. С. 130.
3 Апресян Ю. Д. Новый объяснительный словарь синонимов: концепция и типы информации // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Проспект. М., 1995. С. 66.
4 Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Первый выпуск / Ю. Д. Апресян, О. Ю. Богуславская, И. Б. Левонтина и др. М., 1997. С. 50.
5 Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Первый выпуск. С. 116.
6 Бережан С. Г. Семантическая эквивалентность лексических единиц. Кишинев, 1973. С. 39.
тия «семантической близости». Д. Н. Шмелев по этому поводу высказывает следующее мнение: «Был бы, собственно, беспредметным спор о том, какая степень семантической близости свидетельствует о некоей подлинной синонимичности слов»1.
Отказ от критерия взаимозаменимости делает понятие синонимии неопределенным и, следовательно, не поддающимся определению. Так, Ю. Д. Апресян, скептически относящийся к возможностям субституции, предупреждает читателей «Нового объяснительного словаря синонимов»: «Скажем с самого начала, что вполне удовлетворительный ответ на этот вопрос (т. е. формальное определение лексических синонимов) при нынешнем состоянии семантики представляется невозможным»2. Известно, однако, что перед началом научного исследования необходимо определить значения исходных терминов; пренебрежение этим правилом научной работы делает ценность полученных результатов сомнительной.
8.2. Приемы нейтрализации уловок и паралогизмов
Методика нейтрализации уловки состоит из трех шагов: 1) называется манипулятивный прием, использованный противником; 2) доказывается наличие уловки в речи оппонента; 3) дается этическая оценка данного приема. Адвокат Анна Ставицкая в своей речи в защиту художников, обвиненных группой верующих в оскорблении религии, делает это следующим образом:
Мне непонятен двойной стандарт [названа уловка. — В. М. ] в оценке действий этих мужчин и художников. Использование художниками сакральных символов в своих произведениях считают кощунственными, а замазывание лика Христа краской, надпись «Гады» на окладе иконы и растаптывание оклада иконы ногами, т. е. действительное осквернение религиозных символов мужчинами, которые разгромили выставку, кощунством не считают [доказательство наличия данной уловки. — В. М.]. Но если само использование религиозных символов обвинением признается кощунственным, то уж замазывание этих символов краской — это сверхкощунство. Такой двойной подход к одной и той же
1 Шмелев Д. Н. Очерки по семасиологии русского языка. М., 1964. С. 140—141.
2 Апресян Ю. Д. Новый объяснительный словарь синонимов: концепция и типы информации // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Проспект. М., 1995. С. 60. Заметим, что в появившемся спустя два года первом выпуске данного словаря в составленном Ю. Д. Апресяном разделе «Лингвистическая терминология словаря», посвященном определению исходных понятий, дефиниция термина синоним отсутствует — при наличии таких, например, соотносительных с ним терминов, как антоним, гипоним и др. (см.: Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Первый выпуск. М., 1997. С. XVI—XXXIV). Если представить себе научную работу в виде корабля, то роль его руля и ветрил должна играть система исходных определений. Нам не представляется понятным, как можно было приступать к составлению словаря синонимов, не имея ясного определения объекта описания.
проблеме явно свидетельствует об отсутствии объективности у обвинения [дана этическая оценка данной уловки. — В. М.].
Использовать этическую оценку в некоторых случаях не рекомендуется:
«Обличать» в софизме — ведь это в огромном большинстве случаев сводится к тому же «чтению в сердцах», сознательному или бессознательному: тут ведь дело идет о намерении человека, о намеренной ошибке. Обвинив в софизме — надо доказать обвинение, иначе это будет совершенно недопустимое, голословное обвинение. А чтобы доказать его, надо а) доказать, что есть ошибка в доказательстве, и б) доказать, что она сделана намеренно. Первое — часто доказать нетрудно. Но доказать с достоверностью наличность намерения «смошенничать в споре» в большинстве случаев очень трудно или невозможно. При этом спор может принять крайне тяжелый, неприятный личный характер, и мы окажемся при недоказанном нами обвинении.
С. И. Поварнин. Спор
Все приемы нейтрализации целесообразно подразделить на два разряда:
1. Частные, служащие нейтрализации конкретных уловок и паралогизмов. Примеры таких приемов — довод к контрпрецеденту, используемый для нейтрализации довода к прецеденту, указание на не упомянутые в процессе доказательства факты как фигура нейтрализации софизма изъятия, аргумент к дефиниции как прием нейтрализации эристического определения и др.
2. Общие, служащие нейтрализации любых уловок и паралогизмов.
Ниже будут исследованы только общие приемы нейтрализации, поскольку частные проанализированы и описаны нами при рассмотрении соответствующих им уловок и паралогизмов.
8.2.1. Использование противоречащих примеров
В соответствии с одним из правил современной классической риторики любое обобщение подлежит тестированию на предмет обнаружения логических противоречий, которые затем высвечиваются посредством так называемых опровергающих, или противоречащих примеров1. Так, в одной известной английской сказке Чеширский Кот говорит Алисе, что все здесь сумасшедшие (имеется в виду Wonderland — Страна Чудес), на что та вполне резонно возражает: «Я здесь, но я ведь не сумасшедшая», а далее задает Коту вежливый вопрос: «А Вы откуда знаете, что Вы сумасшедший?»2
1 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Publ. Comp., 2000. P. 17.
2 Patten В. M. Truth, knowledge, or just plain bull: how to tell the difference. A handbook of practical logic and clear thinking. Prometheus Books, 2004. P. 143 & 240.
Данный прием выявления противоречий в умозаключениях и утверждениях оппонента был хорошо известен еще ученым античности:
Другой топ, изобличительный, заключается в рассмотрении противоречий, если какое-нибудь противоречие очевидно изо всех времен, поступков и речей, и его или можно приписать противнику, например: он говорит, что любит вас, а между тем он участвовал в заговоре тридцати — или отнести к самому себе, например: он говорит, что я люблю тяжбы, но не может доказать, чтобы я когда-нибудь вел хотя бы одну тяжбу, — или к самому себе и к противнику, например: этот человек никогда ничего не ссужал, а я освободил от рабства многих из вас.
Аристотель. Риторика
Открытие эристической процедуры опровержения посредством приведения противоречащих примеров приписывается старшим софистам1.
Определим противоречащий пример [лат. exemplum in contrariam (в текстах встречается также вариант in contrariurn), ср. англ. counterexample] как факт, противоречащий поспешному обобщению и, соответственно, суждению, которое содержит такое обобщение. Exemplum in contrariam, даже если он один, разрушает любое обобщение. Так, принято считать, что поэты живут недолго. Вспомним песню В. С. Высоцкого «К поэтам»:
Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт, А если в точный срок, так в полной мере.
На цифре 27 один шагнул под пистолет, Другой же в петлю слазил в «Англетере».
А 33 — Христу. Он был поэт, он говорил: Да не убий. Убьешь — везде найду, мол. Но гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил, Чтоб не писал и ни о чем не думал.
С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.
Вот и сейчас, как холодом подуло.
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль, И Маяковский лег виском на дуло.
Задержимся на цифре 37? — Коварен бог.
Ребром вопрос поставил: или-или На этом рубеже легли и Байрон и Рембо, А нынешние как-то проскочили.
1 Kerferd G. В. The sophistic movement. Cambridge Univ. Press, 2001. P. 5.
Дуэль не состоялась иль перенесена.
А в 33 — распяли, но не сильно.
А в 37 — не кровь, да что там кровь, и седина Испачкала виски не так обильно.
Слабо стреляться. В пятки, мол, давно ушла душа.
Терпенье, психопаты и кликуши!
Поэты ходят пятками по лезвию ножа И режут в кровь свои босые души.
На слово «длинношеее» в конце пришлось три «е». Укоротить поэта. Вывод ясен.
И нож в него. Но счастлив он висеть на острие, Зарезанный за то, что был опасен.
Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр: Томитесь, как наложницы в гареме...
Срок жизни увеличился. И, может быть, концы Поэтов отодвинулись на время.
Да, правда, шея длинная — приманка для петли, И грудь — мишень для стрел, но не спешите: Ушедшие не датами бессмертье обрели, Так что живых не очень торопите.
Тридцать семь лет нередко именуют «возрастом поэтов». Однако достаточно вспомнить годы жизни И. А. Крылова (1769—1844), Ф. И. Тютчева (1803—1873) или, допустим, А. А. Фета (1820—1892), чтобы успокоиться и не впадать ни в лирику, ни в панику. Английский поэт Роберт Грейвз в «Грустных стихах о том, как умирают поэты» использует exemplum in contrariam следующим образом:
Пойдет поэт
Встречать рассвет И свалится с обрыва. Другой поэт Во цвете лет Утонет в бочке пива. От волн морских, От жен плохих Поэты погибают. Но вот поэт — Он до ста лет Живет и процветает.
Exemplum in contrariam — действенный довод против высказываний, содержащих поспешную оценку того или иного народа. Если бы мы
в 1945 году отождествили понятия «немец» и «фашист», то за преступления фашистов на русской земле ответственность должны были бы понести все немцы, включая ни в чем неповинных детей. А как быть с книгами Гете, Шиллера, Гофмана, Канта, Гегеля? Как быть с так называемыми русскими немцами? Пробежим-ка глазами списки участников знаменитого сражения под Плевной, в котором 28 ноября 1877 года наши войска одержали победу над турецкой армией. Здесь немало и немецких фамилий:
...полковник Иван Карлович фон Бурзи, полковник Леопольд Гергор-дович Дитмарс, подпоручик Людвиг Зиновьевич Дитрих, подпоручик Карл Августович Дурлахер, подпоручик Владимир Богданович Засс, поручик Людвиг Авраамович Зедлер, прапорщик Михаил Михайлович фон Келле-скраузе, майор Адельмар Феофилович Кризе, подпоручик Василий Отто-нович фон Кюстер, прапорщик Николай Эрнестович Мантейфель, штабс-капитан Яков Андреевич Манштейн, полковник Константин Рудольфович Мецгер, врач Роман Карлович Нерлих, генерал-майор Рейнгольд Карлович Рейнталь, полковник Александр Александрович Фрезе, подпоручик Густав-Эмиль Карлович Хольм, генерал-майор Николай Максимович Цеге-фон-Мантейфель, штабс-капитан Николай Иванович Штаден, поручик Борис Федорович Штакельберг, поручик Федор Иванович фон Штемпель...
Плевна и гренадеры 28 ноября 1877 г. М., 1887. Ч. 1
Все эти офицеры верой и правдой служили России. Вот как квалифицирует идею перенесения вины отдельного гражданина на всю социальную или национальную группу, членом которой он является, известный адвокат Г. М. Резник в речи по делу журнала «Наш современник»:
Коллективная ответственность одного народа перед другим — идея страшная. Особенно чудовищна она в устах христианина. Нравственная вина, нравственная ответственность — категории сугубо личностные, персональные, предполагающие свободный выбор человека, наделенного сознанием и волей. Требовать ответственности одного народа перед другим — значит возбуждать национальную и религиозную рознь, сеять раздор между людьми. Ни нация, ни народ ответственность нести не в состоянии. Виноватыми и ответственными всегда оказываются конкретные люди.
Если при решении всех подобных проблем не учитывать опровергающих примеров, то saltus in concludendo неизбежно приведет и к национализму, и к геноциду. Весь народ обвинить нельзя, поэтому в случае, если в какое-нибудь движение оказывается вовлечена значительная часть данного народа, то ищут зачинщиков, остальных же не трогают. В этом случае обычный ход мысли адвоката — «зачинщики выражали волю всего народа, народ же наказанию не подлежит, следовательно,
нужно оправдать и зачинщиков». Данный силлогизм использует адвокат М. Сабунаев в речи, произнесенной им 14 сентября 1907 года в защиту участников народного движения в Якутии, требовавших возврата отобранных земель:
Припомните, господа судьи, показание Силина о собрании 31 декабря 1905 г. у Никифорова [argumentum adjudicem. —В. М.]. Собравшиеся инородцы предъявили Никифорову нравственное требование защищать интересы той нации, к которой он принадлежит по рождению. Никифоров, гг. судьи, якут, он же не может сказать якутам: «Я отказываюсь!» Он счел себя обязанным пойти за своим народом и исполнить его веления. Будь на месте Никифорова, я поступил бы точно также, как он, и я убежден, что из Вас, гг. судьи, некоторые поступили бы точно, как поступил Никифоров. Не зачинщик Никифоров, а лишь исполнитель веления массы, родной ему по крови, массы, униженной и оскорбленной. Якутский народ сказал Никифорову: «Ведь ты наш брат по крови, ты интеллигентный человек, ты должен отстаивать наше дело, наши кровные интересы, наши права», и Никифоров не посмел отказаться, как не посмел бы всякий порядочный человек... Господа судьи, господа сословные представители! Вы согласитесь со мной, что вы судите не этих 15 подсудимых, вы судите всю якутскую нацию [курсив наш. — В. М.], предъявившую свои насущные требования!.. Мне хотелось бы верить, что вы, проникнувшись чувством братства к обиженному якутскому народу, поняв его безысходное отчаяние и те условия, в которых он 300 лет существует, вынесете моим клиентам оправдательный приговор.
В истории известны случаи, когда по тем или иным причинам наказывался весь народ. После Великой отечественной войны были, к примеру, выселены крымские татары, однако данное решение, как показывают события последних лет, привело лишь к осложнению вопроса.
Без использования процедуры поиска опровергающих примеров невозможна научная работа. Акад. Л. В. Щерба предупреждает: построив на основе определенных фактов «некую отвлеченную систему, необходимо проверять ее на новых фактах»1. В старинном латиноязычном наставлении по научной работе читаем: «Не следует ни утверждать, ни выводов делать до тех пор, пока не убедишься в отсутствии опровергающих примеров»2. Если исследователь по тем или иным причинам пропустит этот важный этап исследования, то за него это может сделать кто-либо другой:
Когда Платон дал определение, имевшее большой успех: «Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев», Диоген ощипал петуха
1 Щерба Л. В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. С. 31.
2 Wolf Ch. Philosophia rationalis sive logica: methodo scientifica pertractata et ad usum scientiarum atque vitae aptata. Lipsiae, 1740. P. 2.
и принес к нему в школу, объявив: «Вот платоновский человек!» После этого к определению было добавлено: «И с широкими ногтями»1.
Проф. Б. Н. Головин, изучив варианты несовершенного вида глаголов типа оспоривать (устар.) — оспаривать, пришел к выводу: «Нет никаких данных, которые позволили бы думать, что глаголы с а не вытеснят своих “конкурентов”» (Головин Б. Н. Как говорить правильно. М., 1988. С. 60). Образовав «варианты с а» от глаголов обусловить, подытожить, отсрочить (опровергающие примеры), мы приходим к заключениям: 1) вывод Б. Н. Головина неточен; 2) выборка сопоставляемых фактов должна быть: а) для небольшого, обозримого числа изучаемых единиц — сплошной, т. е. охватывающей все изучаемые единицы; б) для значительного либо необозримого числа изучаемых единиц — достаточно репрезентативной. Выборку можно считать достаточной в том случае, если выявлены все типы опровергающих примеров и установлена сфера действия основного правила, а новые примеры лишь пополняют выборки уже выявленных типов.
Американский историк Томас Кун (1922—1996) пишет: «Открытие начинается с осознания аномалии»2. Ценность опровергающих фактов состоит в том, что они корректируют наши выводы, заставляют «ввести в правило <то или иное> ограничение»3. Так, вывод о замене ударного гласного о ударным а в позиции перед суффиксом -ива- в целом верен, но данная закономерность, как и многие другие законы, имеет определенную сферу действия, т. е. не распространяется на случаи, когда такая замена ведет к паразитарной двусмыслице: обуславливать — слава, подытоживать — этаж и др.
Поспешные обобщения, основанные на произвольных выборках, характерны для поэтической, политической и бытовой речи, для бытового мышления. Они обладают гипнотической силой, создают определенное (лирическое, романтическое, пессимистическое, паническое и т. д.) настроение как у отдельных лиц, так и в обществе в целом: достаточно в одной новостной передаче сделать подборку из двух-трех фактов о неисправностях или крушениях «Боингов», чтобы люди перестали брать билеты на эти самолеты и обратились к услугам конкурирующей фирмы (которая, быть может, как раз и оплатила данную передачу). Как видим, «особую доказательную силу имеют факты опровергающие», поскольку «достаточно обнаружить хотя бы один факт, противоречащий доказываемому положению, чтобы обнаружить тем самым полную или, по крайней мере, частичную ложность этого положения»; «любой такой факт... опрокидывает или по меньшей мере
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 272.
2 Кун Т. Структура научных революций. М., 1977. С. 80.
3 Щерба Л. В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании. С. 38.
ограничивает обобщение»1. Поэтому при обобщении следует определить, во-первых, сферу его действия, во-вторых, исключения.
8.2.2. Reductio ad absurdum
Reductio ad absurdum представляет собой сведение к абсурду как прием разрушения алогичных либо неправдоподобных утверждений2:
В Афинах один человек задолжал, и заимодавец требовал с него долг. Сперва должник просил дать ему отсрочку, потому что у него не было денег. Не добившись толку, вывел он на рынок свою единственную свинью и стал продавать в присутствии заимодавца. Подошел покупатель и спросил, хорошо ли она поросится. Должник ответил: «Еще как поросится! Даже не поверишь: к мистериям она приносит свинок, а к пана-финеям кабанчиков». Изумился покупатель на такие слова, а заимодавец и говорит ему: «Что ты удивляешься? она тебе к дионисиям и козлят родит» [= reductio ad absurdum].
Басня показывает, что многие ради своей выгоды готовы любые небылицы [курсив наш. —В. М.] подтвердить ложной клятвою.
Эзоп. Должник
Сведение к абсурду представляет собой случай опровергающей аргументации, когда, по определению Кристофера Тиндала, «противник, намеренно искажая вашу позицию, делает из нее карикатуру»3. Данный прием удобен для опровержения поспешных обобщений. Пример такого обобщения — утверждение «Бог всемогущ». Приведем знаменитый вопрос, сводящий данный тезис к абсурду: «Может ли Бог создать камень, который сам не сможет поднять?» Над этим вопросом ломали головы средневековые философы-схоласты, но так и не решили, поскольку в обоих случаях: и если Бог может создать такой камень, и если не может — он не всемогущ.
Reductio ad absurdum как прием разрушения поспешных обобщений часто комбинируется с использованием противоречащих примеров:
— Все прилагательные склоняются.
— Если все прилагательные склоняются, то склоняются и несклоняемые прилагательные типа беж и электрик.
С тем, чтобы опровергнуть идею существования Бога, атеисты используют argumentum ex malo [лат., букв, ‘довод от зла’, ср. malum ‘зло, порок’]:
1 Асмус В. Ф. Учение логики о доказательстве и опровержении. М., 1954. С. 20—21.
2 Baldwin Ch. S. Ancient rhetoric and poetic. Interpreted from representative works. New York, 1924. P. 20.
3 Tindale W. Ch. Fallacies and argument appraisal. Cambridge Univ. Press, 2007. P. 22. Кристофер Тиндал — известный канадский философ, редактор журнала «Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice».
Если Бог всемогущ, любит нас [опровергаемый тезис], то отчего существует зло? [противоречащий пример]1.
Приведем и разберем еще два примера сведения тезиса к абсурду с помощью этой же комбинации.
1. Подразделение фонем на «благозвучные» и «неблагозвучные» представляется сомнительным по своей аргументации, поскольку акустически неблагозвучной может быть только последовательность звуков, а не отдельно взятая фонема. Считается, к примеру, что звуки щ и с некрасивы, «немузыкальны», поэтому «нам кажутся неблагозвучными причастия тащащийся, скрежещущий, морщащийся, тщащийся»2. Однако причиной неблагозвучия здесь является не просто употребление звука щ, а его повторение; в противном случае воспринимались бы как неблагозвучные, «какофонические» такие, к примеру, «музыкальные» слова, как щегол и щебет.
2. Известно, что отобранную вещь положено возвратить хозяину. Однако этот принцип бытовой морали имеет характер фреквенталии, а не универсалии, в противном случае пришлось бы вернуть сумасшедшему отобранную у него и принадлежащую ему бритву. Отбирая бритву у сумасшедшего, мы руководствуемся доводом ad insaniam [лат. ‘к безумию’].
Использование рассмотренной нами комбинации двух приемов (двойного удара, «двойки») в споре позволяет загнать в угол и даже послать в нокдаун любого, даже самого опытного оппонента или спорщика:
— Прекрасно! — промолвил Рудин. — Стало быть, по-вашему, убеждений нет?
— Нет и не существует.
— Это ваше убеждение?
-Да.
— Как же вы говорите, что их нет. Вот вам одно, на первый случай.
Все в комнате улыбнулись и переглянулись.
И. С. Тургенев. Рудин
С тем, чтобы использовать фигуру сведения к абсурду, можно имитировать более или менее правдоподобный переход на сторону противника с принятием его точки зрения; данную эристическую тактику иногда называют троянским конем:
Алексей Александрович одержал блестящую победу. Стремов, чувствуя себя задетым, вдруг перешел на сторону Алексея Александровича и с жаром не только защищал приведение в действие мер, предлагаемых
1 Отец Александр Мень отвечает на вопросы слушателей. М., 1999. С. 78.
2 См. параграф «Эстетическая оценка звуков русского языка» в кн.: Голуб И. Б. Стилистика русского языка. М., 1997. Автор пособия и сам признается в том, что данная оценка «может носить и отпечаток субъективного восприятия» (С. 159).
Карениным, но и предлагал другие крайние в том же духе. Меры эти, доведенные до крайности, вдруг оказались так глупы, что в одно и то же время и государственные люди, и общественное мнение, и умные дамы, и газеты — все обрушились на эти меры, выражая свое негодование и против самих мер, и против их признанного отца Алексея Александровича. Стремов не отстранился, делая вид, что он только слепо следовал плану Каренина и теперь сам удивлен и возмущен тем, что сделано.
Л. Н. Толстой. Анна Каренина
Прием сведения к абсурду можно применить и к вполне логичной идее:
— Человек в процессе сложнейшей эволюции произошел от обезьяны, и именно труд сделал из обезьяны человека.
— Получается, что мы — двоюродные братья макак и бабуинов. Это абсурд. Чарлз Дарвин неправ. Человека по своему образу и подобию создал Бог.
Прием спора, когда оппонент именует идею своего противника абсурдом бездоказательно, называется аргументом ad lapidem [лат. ‘к камню’], поскольку в психологическом отношении это напоминает побивание камнями:
После войны Сталин допустил преподавание логики в школах и вузах. Но лишь такой, какую он учил в семинарии. Главенствовала так называемая диалектическая логика — гремучая смесь цитат из Гегеля и откровенного шарлатанства, способная оправдать любой бред партийного диктатора. Поэтому особенно ценны в тех условиях были попытки отстоять формальную логику и даже развивать ее. Наряду с Асмусом и Поповым я вспоминаю доцента А. С. Ахманова, который однажды публично заявил, что формальная логика, в отличие от диалектической — это логика честного человека. Подобное заявление казалось тогда провокацией или безумием. Но дело было в том, что Александр Сергеевич уже ничего не боялся — ему оставалось недолго жить, и он знал об этом.
А. И. Уемов. Я был аспирантом Асмуса
Вспомним знаменитый диалог в психиатрической больнице, происходивший между ее директором и Шуриком:
— Так вот что я вам скажу. Саахов и украл эту девушку!
— Правильно. Украл. И в землю закопал. И надпись написал...
К/ф. «Кавказская пленница»
8.2.3. Реторсия
Английский логик Роберт Джеймс Бранхэм, анализируя основные моменты эристической стратегии опровержения, отмечает, в частности, следующее:
«Участниками дискуссии часто овладевает непреодолимое желание оспаривать каждое утверждение своего оппонента. Если же мы стремимся оспорить каждый довод, приводимый противником, то опровержение становится практически рефлекторным процессом. Поступая таким образом, спорящий нередко упускает очень серьезные возможности для получения стратегических преимуществ, поскольку существует немало случаев, когда аргументы вашего противника могут быть приняты и использованы в поддержку вашей позиции. Первым импульсом при восприятии довода противника не должна быть мысль «Как я могу побить этот довод?». Напротив, при анализе довода противника мы должны поставить перед собой следующие вопросы, в таком порядке:
1. Могу ли я использовать данный довод или доказательство в поддержку своей позиции? [курсив наш. — В. М.].
2. Если это невозможно, должен ли я опровергать его? Релевантен ли он и связан ли он с дискутируемым тезисом?
3. Если это действительно так, не является ли довод, который я уже использовал для ответа по предыдущему пункту дискуссии, адекватным ответом и на этот пункт?
4. Если нет, то как я могу парировать этот аргумент?»1
Прием опровержения, которому Р. Дж. Бранхэм отводит в своем списке первое место, именуется реторсией2 [лат. retorsio argumenti < retorqueo, retorsi ‘отбрасывать назад’, ср. англ, retorsive argument, argument from retorsion, turning the tables]. Он основан на обращении слабых (алогичных, ситуативно неуместных и др.) доводов противника против него самого: «Однажды Зенон из Кития порол раба за кражу. “Мне суждено было украсть!” — сказал ему раб. “И суждено было быть битым”, — ответил Зенон»3. Остроумная реторсия может определить судьбу человека:
Он [Анахарсис Скифский] явился к дому Солона и велел одному из рабов передать, что к хозяину пришел Анахарсис, чтобы его видеть и стать, если можно, его другом и гостем. Услышав такое, Солон велел рабу передать, что друзей обычно заводят у себя на родине [здесь и далее курсив наш. — В. М.]. Но Анахарсис тотчас нашелся и сказал, что Солон как разу себя на родине, так почему бы ему не завести друга? И пораженный его находчивостью, Солон впустил его и стал ему лучшим другом.
1 Branham R. J. Debate and critical analysis. The harmony of conflict. New Jersey & London, 1991. P. 116 (гл. 5. Refutation).
2 Синонимы: антикатегория, возвратный довод, метастазис, прием бумеранга. Термин реторсия использовался в старинных риториках, например: Dedekind F. Artificium disputandi contractum. Greifswald, 1675. Здесь читаем: «Реторсия обращает против оппонента его собственный довод» (р. 30). Античный аналог данного термина — перитроп [греч. 7i£pirp07if| ‘вращение’], см.: Chappell Т. Reading the лергтротп): Theaetetus 170 с — 171 с // Phronesis. A journal for ancient philosophy. Vol. 51. 2006. № 2. P. 109—139.
3 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 306.
Позже один афинянин «попрекал его, что он скиф; он ответил реторсией: «Мне позор моя родина, а ты позор твоей родине»1. Во время бурной парламентской дискуссии оппонент заявил лорду Бенджамину Дизраэли (1804—1881), премьер-министру Великобритании, следующее:
— Сэр, Вы умрете либо от сифилиса, либо на виселице.
В ответ Дизраэли пустил в ход каламбурную зевгму:
— Это зависит от того, воспользуюсь ли я Вашей супругой или же Вашими принципами.
Вот как использует эту уловку герой одного старинного анекдота:
— Поручик, вы трус и подлец. Я вызываю вас на дуэль!
— Я не приду.
— Почему?
— Потому что я трус и подлец.
Удачная реторсия лежит в основе следующего знаменитого диалога:
Семинаристы (хором): Здравствуйте, господин бог ослов!
Преподаватель богословия (не растерявшись): A-а, скоты, узнали хозяина!
Данный прием был хорошо известен еще в эпоху античности. Прочитаем следующий текст с учетом того отмеченного выше обстоятельства, что в риторике до сих пор не разведены и потому путаются понятия «топ» и «прием»:
Еще один топ [точнее, прием. —В. М.] получается, если сказанное против нас самих мы обратим против сказавшего. Этот способ имеет много преимуществ; как, например, видно из трагедии «Тевкр». Ификрат воспользовался этим способом против Аристофонта, спросив его: продал ли бы он за деньги флот? И затем на отрицательный ответ его сказал: «Ты, Аристофонт, не продал бы, а я, Ификрат, продал бы?» Но при этом способе [точнее, в данном конкретном случае применения этого приема. — В. М.] необходимое условие, чтобы противник казался более способным совершить несправедливость, чем мы, в противном случае фраза показалась бы смешной; этот способ пригоден лишь тогда, когда обвинитель уже пользуется недоверием.
Аристотель. Риторика
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов.
С. 103—104.
Американский философ Дж. М. Финнис определяет реторсию как «довод, опровергающий утверждение путем демонстрации того, что это утверждение опровергает само себя»1. Приведем пример из одной давней дискуссии:
Пожилой рабочий: Маяковский, вы какой национальности? Вы родились в Багдади, значит, вы грузин?
Маяковский: Да, среди грузин — я грузин, среди русских — я русский, среди американцев — я был бы американцем, среди немцев — я немец.
Молодой человек, ехидно: А среди дураков?
Маяковский: А среди дураков я в первый раз!
Известный немецкий психолог Виктор Франки описывает разговор со своей шестилетней дочерью:
— Папа, почему мы называем Боженьку добрым?
— Несколько недель назад ты болела корью, а потом добрый Боженька послал тебе выздоровление.
— Это так, но не забывай, пожалуйста, что сперва он послал мне корь2.
На этой же уловке основан один старинный восточный софизм:
— Пескари привольно резвятся, в этом их радость!
— Ты же не рыба, откуда тебе знать, в чем ее радость?
— Ты же не я, откуда тебе знать, что я знаю, а чего не знаю?
Приведем фрагмент назидательной беседы преподавателя риторики и культуры речи с нерадивым студентом-филологом, то и дело говорящим на занятии звонит, слесаря и проч.:
— Дима, почему вы пропустили столько занятий?
— Два раза попадал в аварию, были проблемы с ремонтом.
— А теперь у вас проблемы с речью. Вы понимаете, о чем я говорю?
Надежный прием реторсии — парафраз: послал выздоровление —> послал корь, проблемы с ремонтом проблемы с речью.
Реторсия может заключаться в выдвижении встречного обвинения. В этом случае имеет место обмен обвинениями. Пример из разговорной речи:
— Что тебе всегда мешало, так это твой темперамент.
— А тебе — его отсутствие.
1 Finnis J. М. Natural law and natural rights. Oxford, 1980. P. 250.
2 Франки В. Доктор и душа. СПб., 1997. С. 264.
Применение реторсии характерно для судебных разбирательств:
Ответчик. В отличие от некоторых, я взяток не беру.
Истец. Да тебе их никто и не дает.
Программа «Федеральный судья»
Здесь этот прием может стать очень опасным для одной из сторон. Прислушаемся к совету знаменитого русского адвоката:
Остерегайтесь так называемых argumenta communia или ambigua, т. е. обоюдоострых доводов [курсив наш. —В. М.]. Commune qui prius dicit, contrarium facit: всякий, кто выставляет подобные соображения, тем самым обращает их против себя. «Нельзя не верить потерпевшему, — говорит обвинитель, — ибо нельзя измыслить столь чудовищное обвинение». «Невозможно, согласен, — возразит защитник; — но если невозможно измыслить, как же можно было совершить?» (Квинтилиан, V,96.).
П. Сергеич. Искусство речи на суде
Известный американский адвокат сравнивает такие аргументы с «пистолетом, стреляющим в обоих направлениях»1. Пример неосторожного применения обоюдоострого довода находим в следующей старинной притче:
Однажды, когда философ Аристипп проходил мимо Диогена, копавшегося на рынке в остатках овощей, Диоген насмешливо сказал ему:
— Если бы ты умел кормиться вот этим, не пришлось бы тебе пресмыкаться при дворах тиранов.
— А если бы ты умел общаться с людьми, — ответил Аристипп, — не пришлось бы тебе кормиться объедками.
Артур Шопенгауэр отмечает: «Хороший удар противнику зависит от retorsio argumenti, т. е. когда аргумент, которым хочет воспользоваться противник, еще лучше может быть употреблен против него самого. Например, когда говорят: “Ведь это ребенок, к нему нельзя относиться строго” — употребляем retorsio: “Вот потому-то его и надо учить, чтобы он не вырос и не свыкся со своими дурными привычками”»2. В античной риторике «использование аргументов или доказательств противника к собственной выгоде»3 именовалось антистрефоном, или перистрофой.
8.2.4. Антанагога
Антанагога [греч. aviavayco ‘выводить против, нападать’] определяется как компенсирующее уравновешивание либо полная нейтра
1 Spence G. How to argue and win every time: at home, at work, in court, everywhere, everyday. New York, 1996. P. 32.
2 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 42.
3 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 16.
лизация какого-либо отрицательнооценочного утверждения сильным аргументом1, на фоне которого контрастно высвечивается несостоятельность данного утверждения. Антанагога используется в пословицах и поговорках: Мал золотник, да дорог; Мал, да удал. Пример анекдота, основанного на этой фигуре мысли:
Пессимист. Дни летят! Не успеешь оглянуться, как месяц пролетел! Оптимист. Ага! И опять получка!
Противоположность контрастно подчеркивает акцентируемое положительное качество, выделяет его на фоне признаваемого и принимаемого незначительного недостатка, поэтому антанагогу иногда именуют компенсацией [лат. compensatio ‘возмещение, уравновешивание’] и компенсирующей антитезой. Министр обороны РФ С. Б. Иванов обратился к фронтовым кинооператорам со следующими словами:
— Да, вы, может быть, а точнее, наверняка не сбивали самолеты, не поджигали танки. Но вы поднимали боевой дух нашей армии, а это было очень важно во время войны.
Рассмотрим возможности данного приема в диалоге. Начнем с примера из бытовой речи:
А. [натолкнувшемуся на нее парню в пятнистой униформе]: Тебе что, повылазило?
Б. Извините, мамаша. Я слепой.
А. [замечая черные очки и палочку]: Ой... Я не заметила... Простите меня Бога ради!
Вежливый ответ на грубость в сочетании с антанагогой приводит к формированию чувства вины у оппонента. Поймать оппонента и заставить почувствовать себя виноватым, например в некоторых фривольных предположениях, можно посредством сочетания нарочитой неточности и антанагоги:
— Все-таки мне нужно знать ваш адрес.
— Да. Но вот что: я не один.
— Вы женаты? — внезапно спросил Литвинов.
— Нет, помилуйте... Но со мной девица.
— А! — с вежливою ужимкой, как бы извиняясь, промолвил Литвинов и потупил глаза.
—Ей всего шесть лет, — продолжал Потугин.
И. С. Тургенев. Дым
1 Ср.: Puttenham G. The arte of English poesie. 1589. Kent. Univ. Press, 1988. P. 180; Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 13, 184 & 191.
Чувство вины может стать отправной и опорной точкой для определенных манипулятивных действий. Именно эту тактику использовал Михаил Самуэльевич Паниковский:
Балаганов увидел, что слепой повернулся фронтом к миллионеру, зацепил его палочкой по ноге и ударил плечом. После этого они, видимо, обменялись несколькими словами. Затем Корейкоулыбнулся, взял слепого под руку и помог ему [курсив наш. — В. М.] сойти на мостовую. Дальнейшие действия слепого отличались такой чистотой и точностью, что Балаганов почувствовал даже зависть. Паниковский обнял своего спутника за талию. Его рука скользнула по левому боку Корейко и на некую долю секунды задержалась над парусиновым карманом миллионера-конторщика.
— Ну-ну, — шептал Балаганов. — Давай, старик, давай!
И. Ильф и Е. Петров. Золотой теленок
Приведем фрагмент спора двух ветеранов Великой отечественной войны: отставного полковника пехоты (фронтовика, с боями дошедшего до Берлина) и отставного капитана первого ранга (бывшего моряка-дальневосточника):
Полковник. Воевали-томы, а вы там стояли... неизвестно зачем.
Капитан первого ранга. Да, мы стояли. И мой крейсер тоже стоял на рейде перед Владивостоком, в полной боевой готовности. Но мы выполняли приказ Сталина: стоять насмерть, если японцы полезут. И если бы мы, шестьсот тысяч солдат и моряков, там не стояли, то вам ударила бы в спину двухмиллионная Квантунская армия, которую мы сдерживали. И неизвестно еще, чем бы все это окончилось.
Полковник. Да... Пожалуй, ты прав, Виктор Георгиевич. Извини, если обидел.
Если «фоновое» отрицательное качество (хула) не перевешивается положительным аргументом (похвалой), то антанагога превращается в прием выражения иронии. «Лукавое и предательское похваление»1 — излюбленный прием Н. В. Гоголя: Есть на селе у нас козак Шептун — хороший козак! Он любит иногда украсть и соврать без нужды, но... хороший козак. В подобных случаях ирония нередко «бывает укрыта за простодушием рассказчика»2.
Дэвид Либерман отмечает: «В рассказе, который не является правдивым, всегда отсутствует одна вещь: что же все-таки было плохо?»3 Ложь о чем-либо положительном должна обязательно уравновешиваться чем-то отрицательным, иначе она не будет правдоподобна. Это немаловажное обстоятельство учитывает герой следующего шутливого тоста:
1 Переверзев В. Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования. М., 1982. С. 73.
2 Чудакова М. О. Гоголь и Булгаков // Н. В. Гоголь: История и современность. М., 1985. С. 383.
3 Lieberman D. J. Never be lied to again. How to get the truth in 5 minutes or less in any conversation or situation. New York, 1999. P. 43.
Наш человек собрался в командировку за границу. Получил анкеты и сел их заполнять. Все шло хорошо, пока не дошел до каверзного вопроса: «Пьете ли?» «Что написать? — задумался он. — Если напишу, что не пью — не поверят! Если напишу, что пью — прощай поездка!» Что делать?.. Что делать?.. Долго мучался. Прикидывал и так и эдак. Наконец написал: «Пью, но... с отвращением!» Так выпьем же за нас, мужчин! Мы, если и пьем, то только с отвращением!
Раздел 3 ПРИЕМЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО МАНИПУЛИРОВАНИЯ
Введение
Многие специалисты не без основания полагают, что апелляция к эмоциям иногда бывает гораздо более значима для процесса убеждения, чем логические доводы1, особенно при работе с малообразованной публикой (low-intelligence people), а также в процессе так называемой бытовой аргументации2: «Вне зависимости от того, насколько логичны или рациональны ваши аргументы, если вы не в силах вызвать эмоции, вы будете иметь большие сложности в воздействии на оппонента»3. Во многих случаях условием логического воздействия является положительный эмоциональный контакт, т. е. определенная эмоциональная основа, если же такой основы нет, то любая, даже самая сильная аргументация будет отвергнута.
1 Dawson R. Secrets of power persuasion. Everything you’ll ever need to get anything you’ll ever want. 2nd ed. Prentice Hall Press, 2001. P. 105 и 114. Эта мысль последовательно проводится в кн.: Toulmin S. Е. The uses of argument. 2nd ed. Cambridge Univ. Press, 2003.
2 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 94 & 250.
3 Lieberman D. J. Get anyone to do anything. Never feel powerless again (with psychological secrets to control and influence every situation). New York, 2001. P. 62.
Считается, что в своей повседневной практике «мы руководствуемся больше эмоциями, чем надежными логическими решениями»1, отсюда — активность, разнообразие, эффективность и широкое распространение различного рода приемов психологического воздействия на настроения и, соответственно, поведение людей. Многие из этих приемов издавна использовались в амурных и придворных интригах, во внутрисемейных спорах, в военном искусстве и разведке, в дипломатии и политике. Их хорошо знали врачи, шаманы и знахари, торговцы, фокусники и картежные шулеры, спорщики-богословы, адвокаты и следователи. Эмоционально-психологическая сторона процесса убеждения самым основательным образом изучается представителями неформальной логики; с этой точки зрения принято считать, что приемы психологического воздействия в целом ряде ситуаций вполне могут быть «релевантны и неманипулятивны»2.
1. Понятие психологической уловки
Определим психологические приемы как способы воздействия на адресата, апеллирующие к его эмоциям, чувствам, воле, различным предубеждениям. Каково различие между эмоцией и чувством? Известный швейцарский психолг Эдуард Клапаред (1873—1940) справедливо отмечает:
«Психология аффективных процессов — наиболее запутанная часть психологии. Именно здесь между отдельными психологами существуют наибольшие расхождения. Они не находят согласия ни в фактах, ни в словах. Некоторые называют чувствами то, что другие называют эмоциями. Некоторые считают чувства простыми, конечными, неразложимыми явлениями, всегда подобными самим себе и изменяющимися только количественно. Другие же в противоположность этому полагают, что диапазон чувств содержит в себе бесконечность нюансов и что чувство всегда представляет собой часть более сложной целостности. Простым перечислением фундаментальных разногласий можно было бы заполнить целые страницы»3.
Не претендуя на окончательное разрешение вопроса, находящегося вне пределов нашей профессиональной компетенции, рассмотрим его с помощью приемов, доступных для лингвиста. Сочетаемостный анализ показывает, что в языковой картине мира понятие чувства осмысляет
1 Селъе Г. Стресс без дистресса. М., 1982. С. 58.
2 Manolescu В. I. A Normative pragmatic perspective on appealing to emotions in argumentation // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 20. 2006. № 3. P. 327—343.
3 Claparede E. Feelings and emotions // Feelings and emotions / ed. M. L. Reymert. Worcester, 1928. P. 124.
ся как родовое по отношению к понятиям ощущения и эмоции, ср. чувство: а) голода, боли, усталости, жажды, б) ярости, гнева / ощущение: а) голода, боли, усталости, жажды, но едва ли б) *ярости, * гнева / эмоция: а) ярости, гнева, но не б) *голода, боли, усталости, жажды. Ощущения не вполне управляемы, эмоции же поддаются волевому управлению и контролю разума, ср. подавить (обуздать): б) ярость, гнев, но не а) *голод, боль, усталость. Неконтролируемые эмоции опасны:
«Представим, например, человека, который должен пересечь улицу; если он боится автомобилей, он потеряет хладнокровие и побежит. Печаль, радость, гнев, ослабляя внимание и здравый смысл [курсив наш. — В. М.], часто вынуждают нас совершать нежелательные действия. Короче говоря, индивид, оказавшись во власти эмоции, теряет голову»1.
Эмоцию можно ослабить или подавить с помощью ощущения и наоборот:
«Если в состоянии гнева вы обратите внимание на кинестетические ощущения в стиснутых кулаках, на дрожание своих губ и т. д. — гнева больше сознавать не будете. Или же позвольте гневу охватить вас; в таком случае вы перестанете раздельно воспринимать дрожание губ, свое побледнение или другие изолированные ощущения, возникающие в различных частях напряженной мышечной системы»2.
Психологический прием, используемый с целью обмана противника или с целью выведения его из себя, именуется психологической уловкой, или манипуляцией. Последний термин в настоящей книге используется в более широком смысле и потому включает не только психологические, но и все иные (логические, языковые и др.) приемы обмана противника. В этом (широком) смысле манипуляция [франц. manipulation ‘сложный прием, махинация’] может быть определена как «воздействие на человека с целью побудить его сделать что-либо (сообщить информацию, совершить поступок, изменить свое поведение) неосознанно или вопреки его собственному желанию, мнению, намерению»3. Некоторые специалисты не без основания полагают, что именно манипулятивные приемы, а не логика составляют главный объект риторики и, в частности, так называемой политической риторики, предметом которой являются схемы и тактики манипулятивного воздействия на народные массы и отдельные социальные группы4.
1 Claparede Е. Feelings and emotions. Р. 127.
2 Claparede Е. Feelings and emotions. P. 129.
3 Стернин И. А. Введение в речевое воздействие. Воронеж, 2001. С. 72.
4 Garsten В. Saving persuasion. A defense of rhetoric and judgment. Harvard Univ. Press, 2006. P. 117. Книга Брайана Гарстена считается хорошим курсом политической риторики.
2. Индикаторы психологического манипулирования
Считается, что воздействие уловки не осознается адресатом, что уловка обязательно имеет скрытый характер: «Манипуляция — это вид психологического воздействия, искусное исполнение которого ведет к скрытому [курсив наш. — В. М.] возбуждению у другого человека намерений, не совпадающих с его актуально существующими желаниями», причем скрытый характер манипуляции создает у жертвы впечатление, будто она «самостоятельно управляет своим поведением»1.
Грасиан Бальтасар в своем знаменитом «Карманном оракуле» (1647) дает следующий совет: «Действовать скрытно. От игры в открытую — ни корысти, ни радости». Таким образом, манипуляция обязательно должна быть чем-то прикрыта: маской равнодушия, обманным движением или речевым действием. Внедряясь в инородный коллектив, манипулятор эксплуатирует в качестве прикрытия определенную историю; в российских спецслужбах такая история (в частности, сфабрикованная автобиография) именуется легендой, специалисты используют также термин миф2.
Манипулятора выдают глаза (заинтересованность сопровождается расширением зрачков), взгляд (признак вранья — «ослабление или отсутствие зрительного контакта», «потирание глаз»3), мимика, дыхание, цвет лица: «Обычно тело человека не лжет, хотя его слова могут сообщать неправду»4. Бурно развивающаяся в последнее время диагностика лжи насчитывает до полусотни более или менее надежных симптомов. Психолог Оксана Романенко называет неуместное покашливание («прочистку горла»), логически и эмоционально необоснованные паузы, непроизвольную смену интонаций и тембра, появление дрожи в голосе (как признаки эмоциональной напряженности), так называемые жесты неискренности (в частности, почесывание, потирание уха, частое приглаживание волос, потирание ладоней, стремление скрыть их от собеседника, ерзанье на стуле, постукивание по столу, защита рта рукой: ладонь закрывает рот, большой палец прижат к щеке), слишком быстрые ответы на вопросы, многократное повторение заученных фраз, заранее составленных в стремлении сделать рассказ максимально согласованным и убедительным, отсутствие подробностей:
Диагностика лжи строится на знании особенностей психологии мышления. В сознании лгущего человека параллельно сосуществуют два
1 Доценко Е. Л. Психология манипуляции. М., 1997. С. 58 и 59. См. также: Знаков В. В. Макиавеллизм, манипулятивное поведение и взаимопонимание в межличностном общении // Вопросы психологии. 2002. № 6. С. 45—54.
2 Доценко Е. Л. Механизмы межличностной манипуляции // Вестник Моск, ун-та. Сер. 14. Психология. 1993. N4. С. 5.
3 Lieberman D. J. Never be lied to again. How to get the truth in 5 minutes or less in any conversation or situation. New York, 1999. P. 13 & 15.
4ШостромЭ. Человек-манипулятор. M., 2004. С. 11.
образа, два события: вымышленное, которое он хочет выдать за действительное, и реальное, о котором он рассказывать не намерен. Перед мысленным взором лжеца постоянно стоит правдивая картина случившегося, она яркая, устойчивая и детальная. И ему приходится все время ее подавлять, замещать выдуманными образами, несравненно более слабыми и размытыми. Поэтому признаками лжи могут считаться отсутствие незначительных подробностей, делающих рассказ «живым», стремление к обобщению и неопределенности. Если ваш собеседник не может детализировать свой рассказ, оперирует шаблонными фразами, часто, к месту и не к месту, использует пословицы и поговорки, вероятность того, что он неправдив, очень велика1.
О многом могут сказать характер смеха, ритм и мелодика речи. Известный американский психолог Дэвид Либерман делится опытом: «Когда я слушаю последний аргумент моего оппонента, я наклоняю голову набок, закрываю глаза, пропускаю слова и сосредоточиваю внимание только на звуках»2. Настораживает настойчивость: «чем больше он старается, тем больше вы должны быть обеспокоены»3. Здесь заметим, что, будучи раскрыт, манипулятор автоматически попадает в слабую позицию, ибо «обмануть человека легче всего тогда, когда он хочет обмануть нас» (Ф. Ларошфуко).
Манипулятор изучает свой объект и зрительно, и с помощью тактики выведывания, как правило, маскирующегося под жанр этикетной беседы и сопровождающих ее вежливых вопросов (о работе, учебе, хобби, круге чтения). Выведывание информации, особенно при первом знакомстве, настораживает, отсюда — совет профессионального психолога девушке, идущей на свидание и, соответственно, строящей определенные планы:
Анкетирование нового знакомого вряд ли принесет хорошие результаты, если только ты не промоутер какой-нибудь фирмы. Так что не стоит требовать, чтобы он выложил тебе всю биографию, пароли, явки... Мило улыбаться и слушать, а не давить на психику своими вопросами — вот что поможет создать тебе образ очаровательного и милого создания.
Л. Болотова. Свидание с принцем
С головой выдать может lapsus linguae [лат. ‘речевая ошибка’] — неточное или алогичное словоупотребление, вызванное сосредоточенностью на определенной мысли (idee fixe) или чувстве, скрываемым или не имеющим прямого отношения к теме речи:
1 Романенко О. Каждый врет по-своему, но цель преследуется общая — исказить, сокрыть истину // Абажур. 2001. № 13—15.
2 Spence G. How to argue and win every time: at home, at work, in court, everywhere, everyday. New York, 1996. P. 71.
3 Lieberman D. J. Never be lied to again. How to get the truth in 5 minutes or less in any conversation or situation. New York, 1999. P. 28.
Судья. Вы действительно ударили этого мужчину?
Подсудимая. Нет, конечно.
Истец. Врешь!
Подсудимая. Замолчи, а то еще получишь!
В кинофильме «Последний бронепоезд», повествующем о начале Великой отечественной войны, немецкий диверсант, отлично говорящий по-русски и заброшенный к нам под видом советского лейтенанта, был опознан по следующей обмолвке:
—Авось проскочим.
— Все у вас «на авось».
— А у вас, лейтенант?
Речевые неточности этого типа более известны под названием оговорок по Фрейду [нем. freudscher Versprecher < sich versprechen ‘проговориться, обмолвиться’] — по имени немецкого врача и психолога Зигмунда Фрейда (1856—1939), который ввел данный термин и описал соответствующее явление. В соответствии с психоаналитичским учением 3. Фрейда, такие ошибки являются следствием воздействия на речевое поведение «сферы бессознательного»1. Вот почему «люди, чьи профессии непосредственно связаны с обманом»2, в частности политики, жестко контролируют не только свою речь, но и жесты, мимику, позы — все то, что специалисты именуют невербальным стилем [англ, nonverbal style]3.
3. Мишени манипулирования
Поводами для применения психологических уловок являются слабые места партнера по общению. Слабые места адресата именуются у психологов мишенями манипулятивного воздействия4. К числу таких мишеней принадлежат психологическая либо интеллектуальная зависимость, повышенная эмоциональность или возбудимость, властолюбие, стремление к превосходству, амбициозность и завышенное самомнение, эгоцентризм и высокомерие, чувствительность, поведен
1 Link J. Literaturwissenschaftliche Grundbegriffe. Munchen, 1974. S. 78.
2 Пиз А. Язык телодвижений: Как читать мысли других по их жестам. Новгород, 1992. С. 30.
3 Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 167.
4 См., например: Аронсон Э.,Пратканис Э. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения. Повседневное использование и злоупотребление. СПб., 2002. С. 67; Доценко Е. Л. Механизмы межличностной манипуляции // Вестник Моск, ун-та. Сер. 14. Психология. 1993. № 4.
ческая несамостоятельность, зависимость от стереотипов и авторитетов, нерешительность и слабоволие, корыстолюбие, скупость и чревоугодие, различного рода фобии и пристрастия.
Настоящей «находкой для шпиона» являются различного рода низменные чувства, если, конечно, верить бывшему руководителю ЦРУ США Алену Даллесу и книге, в которой обнаруживаем следующие его слова:
«Окончится война, все как-то утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем, все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание русских людей. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников и помощников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом. И лишь немногие, очень немногие будут догадываться, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать. Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением. Мы будем браться за людей с детских, юношеских лет, будем всегда главную ставку делать на молодежь, станем разлагать, растлевать, развращать ее. Мы сделаем из молодых людей циников, пошляков, космополитов. Вот так мы это и сделаем»1.
Потворствуй дурным наклонностям врага — и он погубит себя. Эта старинная военная хитрость широко применяется и в межличностных отношениях.
Эмоции, в частности такие, как страх, жалость, любовь, ненависть, по определению Аарона Бен-Зеева, «отражают наши наиболее глубин
1 Даллес А. Искусство разведки. М., 1964. С. 16—17.
ные ценности»1, что обеспечивает действенность апелляции к ним. Именно поэтому «оратор должен знать эти эмоции и уметь играть на этих эмоциях»2. Испанский богослов-иезуит Бальтасар Грасиан-и-Моралес (1601—1658) советует:
К каждому подбирать отмычку. В этом искусство управлять людьми. Для него нужна не отвага, а сноровка, уменье найти подход к человеку. У каждого своя страстишка — они разные, ибо различны природные склонности. Все люди — идолопоклонники: кумир одних — почести, других — корысть, а большинства — наслаждение. Штука в том, чтобы угадать, какой у кого идол, и затем применить надлежащее средство, ключ к страстям ближнего. Ищи перводвигатель: не всегда он возвышенный, чаще низменный, ибо людей порочных больше, чем порядочных. Надо застать натуру врасплох, нащупать уязвимое место и двинуть в атаку ту самую страстишку — победа над своевольной натурой тогда обеспечена.
Грасиан Бальтасар. Карманный оракул, или Наука Благоразумия (1647)
Как видим, «узнав тайные вкусы и склонности людей, можно сознательно направлять их поведение, манипулировать ими»3. Практически любая эмоция, любое чувство может стать мишенью манипуляции: к зависти апеллирует психологическая уловка argumentum ad invidiam (или ad invidentiarri), к страху — argumentum ad metum, к честолюбию и тщеславию — argumentum ad superbiam, к жалости — argumentum ad misericordiam, к почтению и уважению — argumentum ex pietate, к дружеским чувствам — argumentum ad amicitiam, к ненависти — argumentum ad indignationem, к неприязни или презрению — argumentum ad odium [ср. англ, appeal to spite]4 и т. д. Люди умные, хитрые и изворотливые нередко бывают излишне самоуверенны, а потому попадаются на удочку едва ли не чаще, чем лица приземленные, с низким уровнем развития интеллекта5.
Напомним, что по традиции приемы данного класса принято именовать аргументами (в таких контекстах, как аргумент к личности, аргумент к палке и др.). С точки зрения формальной логики эти приемы аргументами, конечно же, не являются, однако в неформальной логике, которая, как было уже сказано выше, послужила основой современной
1 Ben-Ze’ev A. Emotions and argumentation // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 17. 1995. № 2. P. 191.
2 Corbett E. P., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 19.
3 Карцева E. H. Массовая культура в США и проблема личности. М., 1974. С. 160.
4 См., в частности: Ben-Ze’ev A. Emotions and argumentation // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 17.1995. № 2. P. 189—200; Brinton A. Appeal to angry emotions // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 10. 1988. № 2. P. 77—87; Darner T. E. Attacking faulty reasoning. A practical guide to fallacy-free arguments. 3rd ed. Wadsworth, 1995. P. 44—56 и др.
5 См. сб.: Why smart people can be so stupid / ed. R. J. Sternberg. Yale Univ. Press, 2002.
теории аргументации, термин аргумент используется в более широком смысле1, включающем понятия ‘психологическая уловка’ и ‘языковая уловка’.
4. Внушаемая группа как объект манипулирования
Носители всех перечисленных выше поведенческих качеств представляют собой внушаемые группы, именно они являются типовыми объектами манипулирования. Считается, что воздействию психологических уловок поддаются прежде всего люди недостаточно образованные, недостаточно опытные (молодежь), а также «впечатлительные, психологически надломленные, в чем-то ущемленные»2. Так что для того, чтобы не стать мишенью манипулятора, следует учиться властвовать над своими страстями и эмоциями.
Размеры внушаемых групп можно регулировать с помощью различных информационных технологий, например путем воздействия в нужный момент «на болевые точки общественного сознания, возбуждающие страх, тревогу, ненависть и т. д.»3. Далее по цепочке происходит передача психической инфекции. В. М. Бехтерев описывает данный феномен следующим образом:
Нет ничего убедительнее в смысле непосредственной передачи психических состояний от одного лица другому, как передача патологических явлений. Всякому известно, что истерика, случившаяся в обществе, может повлечь за собою ряд других истерик; с другой стороны, заикание и другие судорожные формы легко передаются предрасположенным субъектам совершенно непосредственно, путем невольного и незаметного прививания или внушения. Отличным примером этого может служить следующий случай, бывший во время американских душевных эпидемий, известных под именем возрождения: «Джентльмен и леди, достаточно известные в фешенебельном обществе, были привлечены на полевой митинг в Cave Ridge. По дороге туда они делали много презрительных замечаний по адресу бедных, потерявших голову созданий, валявшихся с воплями в грязи и в шутку обещали друг другу помогать, если кем-нибудь из них овладеют конвульсии. Недолго они посмотрели на странную сцену, происходившую перед ними, как молодая женщина потеряла сознание и упала на землю. Ее спутник, забыв свое обещание, тотчас ее покинул и бросился бежать изо всех сил. Но бегство не спасло его. Еще не удалившись на 200 ярдов, он тоже упал в конвульсиях».
Не менее поучительные случаи мы имеем в массовых самоубийствах и в так называемых случаях наведенного или, точнее, прививного поме
1 «Informal logic employs broader approaches to arguments than those offered by formal logic, as it is focused on practice rather than abstraction» (Nielsen N. M. Counter argument. In defence of common sense: A Ph. D. Thesis In the philosophy of language. Roskilde University, 2000. P. 11).
2 Стешов А. В. Как победить в споре. Л., 1991. С. 76.
3 Амелин В. Н. Социология политики. М., 1992. С. 61.
шательства. В тех и других случаях дело идет о действии внушения, благодаря которому и происходит зараза самоубийств, с одной стороны, и, с другой — передача болезненных психических состояний от одного лица другому. Известны примеры, когда случаи прививного помешательства наблюдались иногда даже в целой семье, состоящей из 4, 5 и даже 6 и 8 лиц. Эти случаи представляют таким образом уже настоящую психическую семейную эпидемию. С другой стороны, психиатрам давно известен факт, что при совмещении душевнобольных в известных случаях происходит заимствование бреда [здесь и далее курсив наш. —В. М.] одними больными от других, и в таком случае иногда бред больных соответственным образом видоизменяется, в силу чего и случаи эти получают название видоизмененного помешательства. Даже здоровые лица иногда усваивают бред больных. Известно также, что наилучшим средством устранения такого заимствованного бреда является немедленное разъединение лиц, влияющих друг на друга1.
Неконтролируемое чувство, отключая разум, превращает людей в толпу2. При этом «единственный язык, который они понимают, — это язык, минующий разум и обращенный к чувству», ибо, по меткому определению Сержа Московичи, «индивида убеждают, массе внушают»3 (поскольку «массы не чувствительны к рассудочным доказательствам»4). С одной стороны, масса (= толпа) «не должна и не способна управлять собой, а тем более обществом»5, с другой стороны, не принимать во внимание настроения толпы более чем опасно (в чем убеждает нас длинная чреда народных бунтов, мятежей и кровавых революций, когда, по определению С. Московичи, «безумные ведут слепых»6), поэтому остается одно: как-то формировать эти настроения и манипулировать ими.
Итак, первое, что объединяет людей в толпу — это эмоции, именно поэтому довод к эмоциям — лучший способ воздействия на толпу7. Второе — это временная либо постоянная неспособность мыслить и решать самостоятельно: еще Гюстав Лебон (1841—1931), видный французский социопсихолог, один из первых исследователей феномена толпы, отметил, что «с того самого момента, когда люди оказываются в толпе, невежда и ученый становятся одинаково неспособными соображать [курсив наш. — В. М.]»8: невежда — по определению, ученый —
1 Бехтерев В. М. Внушение и его роль в общественной жизни. СПб, 2001. С. 43—44. См. также гл. 27 «Значение народных сборищ в распространении психических эпидемий».
2 О понятии толпы см.: Дмитриев А. В. Влияние толп // Социологические исследования. 1997. № 11. С. 135—142.
3 Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М., 1996. С. 421.
4 Московичи С. Век толп. С. 177.
5 Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Избранные труды. М., 1997. С. 43.
6 Московичи С. Век толп. С. 66.
7 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 50.
8 Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1896. С. 170.
временно, под влиянием нахлынувших эмоций. Невежество и неспособность соображать является удобной почвой для использования манипулятивных приемов. В старинном трактате читаем:
Сократ. Тогда выслушай, Горгий, что в твоих утверждениях меня изумляет. Ты утверждаешь, что способен сделать оратором всякого, кто пожелает у тебя учиться?
Горгий. Да.
Сократ. Но конечно, так, что в любом деле он приобретет доверие толпы не наставлением, а убеждением?
Горгий. Совершенно верно.
Сократ. Ты утверждал только сейчас, что и в делах, касающихся здоровья, оратор приобретет больше доверия, чем врач.
Горгий. Да, у толпы.
Сократ. Но «у толпы» — это, конечно, значит у невежд? Потому что у знатоков едва ли он найдет больше доверия, нежели врач.
Горгий. Ты прав.
Сократ. Если он встретит большее доверие, чем врач, это, значит, — большее, чем знаток своего дела?
Горгий. Разумеется.
Сократ. Не будучи при этом врачом, так?
Горгий. Да.
Сократ. А не-врач, понятно, не знает того, что знает врач.
Горгий. Очевидно.
Сократ. Стало быть, невежда найдет среди невежд больше доверия, чем знаток: ведь оратор найдет больше доверия, чем врач. Так выходит или как-нибудь по-иному?
Горгий. Выходит так — в этом случае.
Сократ. Но и в остальных случаях перед любым иным искусством оратор и ораторское искусство пользуются таким же преимуществом. Знать существо дела красноречию нет никакой нужды, надо только отыскать какое-то средство убеждения, чтобы казаться невеждам большим знатоком, чем истинные знатоки.
Горгий. Не правда ли, Сократ, какое замечательное удобство: из всех искусств изучаешь одно только это и, однако ж, нисколько не уступаешь мастерам любого дела!
Платон. Горгий
Роль транслятора, т. е. передатчика манипулятивных воздействий, принадлежит средствам массовой информации, поэтому нельзя не согласиться с теми специалистами, которые утверждают, что манипулятивная функция является одной из ведущих функций СМИ1:
«С момента своего появления пресса, а сегодня мы можем добавить к ней радио и особенно телевидение, не переставала делать более редкими случаи встреч и дискуссий. Она уводит людей от обществен
1 Пугачев В. П. Средства массовой коммуникации в современном политическом процессе // Вестник МГУ. Серия XII. 1995. № 5. С. 12.
ной жизни к частной. Она прогоняет их из открытых мест, кафе, театров и т. д. в закрытые помещения домов. Она разгоняет собрания частного характера, клубы, кружки, салоны и оставляет существовать только пыль изолированных людей, готовых раствориться в массе, обрабатывающей их на свой манер. Только затем пресса объединяет их вокруг себя по своему подобию. Сделав невозможными личные и спорные случаи взаимодействия, она заменяет их спектаклем фиктивных полемик и иллюзией единства мнений»1.
Распыленная, нелокализованная масса как объект манипулятивных влияний через каналы СМИ получила наименование психологической толпы. Психологическая толпа — продукт постдемократии, представляющей собою, по определению политолога Сергея Маркова, диктатуру небольшой группы реально мыслящих манипуляторов. Дело в том, что самоуправление как основа демократии становится идеей невозможной и на практике нереализуемой в пределах, к примеру, многомиллионного мегаполиса. Отсюда — смена модели управления. Приведем мнение еще одного политолога:
Грядущее постиндустриальное информационное общество (в котором ценностный приоритет перейдет от материальных изделий к коммуникационным возможностям) — это кастовая и иерархическая структура. Обладание эксклюзивной информацией — исключительная прерогатива элиты, хранящей свои секреты за паролями, неподвластными никаким хакерам из непосвященных. Сам принцип легитимности, основанный на волеизъявлении большинства, здесь не работает. Ведь то, чего желает большинство, вовсе не всегда совпадает с тем, что необходимо для наиболее эффективного развития. Скажем даже еще резче и определеннее — почти никогда не совпадает. И потому власть при постиндустриализме обретается не мастерством ситуационного компромисса, консенсуса, на чем собственно и основана демократия, а квалификацией, которая в свою очередь является результатом штучного образовательного проекта, уникального профессионального опыта или незаурядных личных способностей. Уместно будет назвать этот новый строй постдемократией.
Дм. Андреев. Российская постдемократия — путь в информационное общество
На массовом внушении и манипулировании основана пропаганда — «искусство принуждения людей делать то, чего бы они не делали, если бы располагали всеми относящимися к данной ситуации фактами»2. Это искусство «включает искусное использование образов, лозунгов и символов, играющее на наших предрассудках и эмоциях» и служит «распространению какой-либо точки зрения таким
1 Московичи С. Век толп. С. 237.
2 Fraser L. Propaganda. London, 1957. Р. 1.
образом и с такой конечной целью, чтобы получатель данного обращения приходил к “добровольному” принятию этой позиции как если бы она была его собственной»1. У пропаганды «есть свои “рекламируемые товары” — это мнения, представления, стереотипы, образ жизни, стиль поведения и т. д. Она рекламирует политику государств, правительств, партий, точки зрения и взгляды на те или иные события и проч., участвует в формировании имиджей, используя для этого как традиционное убеждение, так и методы суггестивного воздействия»2.
Существуют методы и технологии манипуляции как индивидуальным, так и массовым сознанием, применяемые в рекламном бизнесе, в различного рода политических кампаниях. Благодаря бурному развитию информационной среды (прежде всего телевидения и Интернета) «расширяются возможности скрытых информационно-психологических воздействий на индивидуальное, групповое и массовое сознание, а также психические состояния людей», «сформировались благоприятные условия безнаказанного использования современных психотехнологий в интересах отдельных лиц, группировок и государств»3.
5. Вопрос о классификации психологических уловок
Еще в 1918 г. С. И. Поварнин посетовал на то, что «перечислить все уловки или хотя бы точно классифицировать их — в настоящее время невозможно»4. На то, что «проблема систематизации разнообразных способов убеждения, или аргументации, остается пока мало исследованной»5, жалуются и современные ученые. Разработка типологии способов убеждения считается «одной из наиболее значимых проблем аргументации»6.
На наш взгляд, типы психологических уловок поддаются систематизации по двум параметрам: 1) по их функции, т. е. направленности либо во зло, либо во благо; 2) по способу воздействия на адресата, каковыми являются либо принуждение, либо привлечение какой-нибудь приманкой. По этим параметрам можно выделить два типа психологических уловок: функциональные и инструментальные. Рассмотрим и опишем данные типы.
1 Аронсон Э.,ПратканисЭ. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения. Повседневное использование и злоупотребление. СПб., 2002. С. 28.
2 Лебедев-Любимов А. Н. Психология рекламы. СПб., 2002. С. 256.
3 Лепский В. Е. Информационно-психологическая безопасность субъектов дипломатической деятельности // Дипломатический ежегодник. 2002. М., 2003. С. 233.
4 Поварнин С. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 93.
5 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 23.
6 Брутян Г. А. Перспективы исследований актуальных проблем теории аргументации // Философские науки. 1983. № 6. С. 63.
5.1. Функциональные типы психологических уловок
Понятие манипуляции обычно оценивается как отрицательное. Приведем определение, принадлежащее Эверетту Шострому, автору первой книги о данном феномене как предмете психологии и психотерапии: «Манипулятор — это человек, который эксплуатирует, использует и/или контролирует себя и других лиц, как если бы они были неодушевленными объектами, вещами [курсив наш. —В. М.]»; с этой целью он «ломает комедии, разыгрывает роли, силится произвести впечатление. Проявляемые им чувства выбираются намеренно, в зависимости от обстоятельств»1. Типы манипуляторов, выделенные ученым, представлены в основном негативными характерами:
«Я нахожу, что все многообразие манипуляторов можно разделить на несколько основных типов, представленных на рис. 1. Этот рисунок может служить иллюстрацией как типичной психотерапевтической группы, так и нашего собственного арсенала стратегий самоубийственного поведения, применяемых в разные моменты жизни. Иными словами, в каждом человеке преобладает какой-то один, характерный для него тип манипулятора.
Рассмотрим каждого из них.
Диктатор. Демонстрирует власть и силу. Чтобы управлять своими жертвами, он подавляет их, приказывает, ссылается на авторитеты и т. д. В качестве разновидностей Диктатора могут выступать Надзиратель, Деспот, Большая Шишка, Божество.
Тряпка. Обычно выступает в роли жертвы Диктатора и представляет собой его прямую противоположность. Тряпка научается мастерски справляться с Диктатором. Он демонстрирует свою чувствительность и рани
1 Шостром Э. Человек-манипулятор. М., 2004. С. 5 и 28.
мость, забывает, не слышит, он пассивен и молчалив. Разновидности Тряпки: Растяпа, Тупой, Хамелеон, Застенчивый, Уступчивый.
Калькулятор. Стремится во что бы то ни стало просчитать и проконтролировать все и вся. Он обманывает, запутывает, надувает, старается перехитрить и перепроверить других. Разновидности Калькулятора: Аферист, Соблазнитель, Шулер, Мошенник, Шантажист.
Прилипала. Полная противоположность Калькулятора. Он подчеркнуто зависим, желает быть ведомым, ищет заботы и готов быть одураченным. Он позволяет другим делать за него его работу. Разновидности Прилипалы: Паразит, Нытик, Вечное Дитя, Ипохондрик, Беспомощный.
Хулиган. Демонстрирует агрессивность, жесткость и недоброжелательность. Он управляет окружающими с помощью угроз. Разновидности Хулигана: Матерщинник, Ненавистник, Головорез, Угрожающий. Женские варианты — Стерва, Мегера, Сварливая Баба.
Славный парень. Демонстрирует сердечность, заботливость, внимательность. Он просто убивает своей добротой. С ним сложнее справиться, чем с Хулиганом, — вы же не будете драться со Славным Парнем! В конфликте с Хулиганом Славный Парень почти всегда побеждает. Разновидности: Предупредительный, Пацифист, Душка, Самоотверженный.
Судья. Подчеркнуто критичен и скептичен. Он никому не доверяет, постоянно осуждает и негодует, обидчив и злопамятен. Разновидности: Критикан, Всезнайка, Обличитель, Собиратель Компромата, Следователь, Устыдитель, Оценщик, Мститель.
Защитник. Противоположность Судьи. Демонстрирует свою поддержку и снисходительность к ошибкам. Он портит окружающих, потакая им сверх всякой меры, а также не давая подзащитным постоять за себя и обрести самостоятельность. Вместо того, чтобы заняться своими делами, он предпочитает заботиться о других, принимая над ними пожизненную опеку. Разновидности: Наседка, Утешитель, Покровитель, Мученик, Помощник, Альтруист»1.
«Манипулятивное поведение я называю самоубийственным», — подчеркивает Э. Шостром, не видя в нем решительно никаких положительных моментов2. Известный американский психоаналитик и социолог Эрих Фромм (1900—1980) был сторонником законодательного запрета приемов манипулятивного воздействия на массовое сознание3.
Однако обман не всегда связан с причинением ущерба. В связи с этим представляется целесообразным практикуемое некоторыми специалистами подразделение манипуляций на два функциональных типа: корыстный и альтруистический (В. П. Шейнов), или, в иной терминологии, непродуктивный (используемый в корыстных целях, во зло) и продуктивный (во благо) — применяемый, в частности, в целях «педагогического воздействия на детей»4, предотвращения массовых
1 Шостром Э. Человек-манипулятор. М., 2004. С. 18—20.
2 Шостром Э. Человек-манипулятор. С. 15.
3 Фромм Э. Иметь или быть? Ради любви к жизни. М., 2004. С. 194.
4 Седов К. Ф. О манипуляции и актуализации в речевом воздействии // Проблемы речевой коммуникации. Вып. 2. Саратов, 2003. С. 23.
психозов и паники, поддержания добрых отношений в коллективе ит. д.
К примеру, «судьи имеют право лгать, чтобы обманывать неприятеля или граждан в видах общего интереса, подобно докторам, которые имеют право лгать в интересах своих пациентов» (Платон. Республика). Врач, адвокат, священник, педагог, политик, дипломат — вот далеко не полный перечень профессий, представители которых так или иначе связаны с необходимостью дезинформации и манипулирования. Психотерапевт, отыскивая в душе отчаявшегося человека мотивы для продолжения жизни, тем самым пытается как-то поддержать или даже спасти его:
У Ницше есть мудрое высказывание: «Тот, у кого есть зачем жить, может вынести почти любое как». Я усматриваю в этих словах истинный девиз психотерапии как таковой. В нацистских концлагерях можно было воочию убедиться (и это подтверждали впоследствии американские психиатры, посетившие концлагеря Японии и Кореи): те, кто знал, что у них есть задача, которая ждет своего осуществления, были более жизнеспособны. Когда я попал в Освенцим, рукопись моей книги, готовая к публикации, была конфискована. Безусловно, только мое глубокое стремление заново написать эту книгу помогло мне пережить ужасы концлагеря. Когда я заболел тифом и слег, то набросал на обрывках бумаги множество заметок, которые должны были мне помочь снова написать рукопись, как если бы мое выздоровление и освобождение было делом решенным. Я уверен, что именно эта работа по восстановлению утраченной рукописи в полутьме барака баварского концентрационного лагеря помогла мне выстоять и не пасть духом. Таким образом, можно полагать, что душевное здоровье основано на определенном напряжении, напряжении между тем, чего человек уже достиг, и тем, что ему еще предстоит осуществить; или тем, кем он является, и тем, кем ему еще предстоит стать. Такое напряжение внутренне присуще каждому человеческому существу и требуется для его душевного благополучия. Поэтому не должно быть сомнения в том, следует ли вызывать у человека такое напряжение, связанное с возможностью осуществления смысла его жизни. Только таким путем можно пробудить его дремлющую волю к смыслу1.
Немецкий психолог Виктор Франкл положил это наблюдение в основу предложенной им методики логотерапии [греч. Хбуод ‘смысл’], состоящей в психологической поддержке пациента путем поиска либо внедрения в его сознание деятельностных мотивов и смыслов.
Как видим, уловки используются не только «в преступных целях, но и в мирных» — ив этом плане их сила сопоставима с энергией атома2.
1 Франкл В. Доктор и душа. СПб., 1997. С. 250—251.
2 Панасюк А. Как победить в споре, или Искусство убеждать. М., 1998. С. 132.
5.2. Инструментальные типы психологических уловок
Считается, что схема любой манипуляции включает следующие четыре этапа: 1) изучение объекта (лица, аудитории или социальной группы) на предмет выявления слабых мест; 2) выбор приманки; 3) привлечение объекта — так называемую аттракцию [лат. attractio ‘стягивание’]; 4) вовлечение объекта в спланированную манипулятором программу действий1.
Однако слабое место адресата вполне может стать объектом не только психологической аттракции, но и психологического давления. Именно поэтому мы полагаем необходимым подразделить все манипулятивные уловки, применяемые в процессе аргументации, на два инструментальных класса: 1) приемы психологического давления на оппонента, когда последний вынужден принять определенную линию поведения поневоле; 2) приемы психологической аттракции — добровольного привлечения его к этой линии поведения. В первом случае инструментом воздействия является кнут, во втором — пряник.
1 Ср.: Шейнов В. П. Психология власти. М., 2003. С. 127.
Тема 9
ПРИЕМЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ДАВЛЕНИЯ
Приемы данного класса мы используем в случаях, когда, по известному определению Роберта Заулисса, вместо того, чтобы объяснять мухе неуместность ее присутствия в комнате, мы используем липкую бумагу или хлопушку1. Полную бесполезность и даже вредность каких бы то ни было объяснений и апелляций к здравому смыслу или совести в подобных случаях демонстрирует замечательная басня И. А. Крылова «Кот и повар»:
Какой-то Повар, грамотей,
С поварни побежал своей
В кабак (он набожных был правил
И в этот день по куме тризну правил),
А дома стеречи съестное от мышей
Кота оставил.
Но что же, возвратясь, он видит? На полу Объедки пирога; а Васька-Кот в углу, Припав за уксусным бочонком, Мурлыча и ворча, трудится над курчонком. «Ах ты, обжора! ах, злодей! — Тут Ваську Повар укоряет, —
Не стыдно ль стен тебе, не только что людей?
(А Васька все-таки курчонка убирает.)
Как! быв честным Котом до этих пор,
Бывало, за пример тебя смиренства кажут, — А ты... ахти, какой позор!
Теперя все соседи скажут:
“Кот Васька плут! Кот Васька вор!
И Ваську-де, не только что в поварню,
Пускать не надо и на двор,
Как волка жадного в овчарню:
Он порча, он чума, он язва здешних мест!”»
(А Васька слушает, да ест.)
Тут ритор мой, дав волю слов теченью, Не находил конца нравоученью,
1 Thouless R. Н. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. 3.
Но что ж? Пока его он пел, Кот Васька все жаркое съел.
А я бы повару иному
Велел на стенке зарубить:
Чтоб там речей не тратить по-пустому, Где нужно власть употребить.
Безусловно то, что приемы данного класса могут быть с одинаковым успехом использованы как с благой целью, так и во зло.
9.1. Аргумент к личности
Аргумент к личности [калька лат. argumentum ad personam ‘довод к личности’ или ad hominem, букв, ‘довод к человеку’] состоит в переходе от обсуждения тезиса к обсуждению личности оппонента. При аргументации к личности [лат. argumentatio ad hominem] аргументатор «атакует скорее своего оппонента, чем приводимые им факты и доводы»1, причем «атака на личность (ad hominem attack') не дискредитирует сами доводы»2. Для обозначения такой атаки предпочтителен термин argumentum ad personam, поскольку более широкий по смыслу термин argumentum ad hominem обозначает весь корпус логически иррелевантных апелляций к чувствам и потому неудобен ввиду опасности смешения указанных двух понятий, на что указал еще А. Шопенгауэр3.
Аргументы к личности следует отличать от соответствующих аргументов ad rem. В этой связи заметим, к примеру, что Г. Г. Хазагеров и И. Б. Лобанов не вполне обоснованно трактуют указание на «психическую болезнь» как случай «аргумента к человеку»4. Именование здорового человека слабоумным или сумасшедшим действительно является доводом к личности, слабоумие же или умственное расстройство лица как основание для заключения медицинской экспертизы о его недееспособности является разновидностью довода ad rem, который называется argumentum ad insaniam.
Применение довода к личности приводит к следующим трем следствиям: 1) вынужденный защищаться, противник теряет тезис и все дальше уходит от основной темы разговора, что, конечно, «не способствует разрешению обсуждаемой проблемы»5; 2) зачастую он теряет
1 Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 92; Kahane H. Logic and contemporary rhetoric. The use of reason in everyday life. 7th ed. Belmont, 1995. P. 65.
2 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Pub. Comp., 2000. P. 30.
3 Данный вопрос проанализирован в кн.: Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 37—38.
4Хазагеров Г. Г., Лобанов И. Б. Риторика. Ростов-на-Дону, 2007. С. 146.
5 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 17—18.
и самообладание (что является поводом для «развития конфликта»1); 3) оценка личности оппонента ассоциативно переносится на его тезис по нехитрой, но очень действенной ассоциативной формуле «Ты плохой человек, следовательно, и аргументатор ты плохой, и твой тезис тоже плохой». Однако данная ассоциативная связь (перенос отношения к аргументатору на его тезис или доводы) является синтагматической (т. е. метонимической), а вовсе или, по крайней мере, не всегда и не обязательно причинно-следственной (случай поп sequitur2), и, на наш взгляд, именно потому носит внелогический характер.
Как видим, с точки зрения логики аргумент к личности сопряжен либо с подменой тезиса (ignoratio elenchi), на что указал еще Август де Морган3, либо с фигурой (софизмом) non sequitur. Представляется небезосновательной точка зрения логиков, рассматривающих аргумент к личности как косвенную форму довода к страху4, поскольку страх быть униженным и оскорбленным действительно не позволяет вступать в полемику с лицами, склонными к переходу на личность оппонента.
Еще Ричард Уэйтли выделил такие разновидности довода к личности, как «апелляция к особенностям обстоятельств [заставляющих оппонента придерживаться данного мнения. —В. М.], к характеру противника, предвзятости его мнений или его поведению в прошлом»5. С учетом современной специальной литературы отдельные тактики применения данного приема как основного предмета так называемой риторики обличений можно систематизировать следующим образом: 1) прямое обличение, реализуемое, в зависимости от его объектов: а) абьюзивным аргументом; б) обвинением в предвзятости; б) указанием на противоречие между словами и поступками оппонента6; 2) косвенное обличение, реализуемое софизмом отравленного колодца. Все эти разновидности довода ad personam связаны с инвективой. Рассмотрим и опишем данные понятия в указанной последов ател ьности.
1 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 18.
2 Davis W. A. An Introduction to logic. New York, 1986. P. 60.
3 De Morgan A. Formal logic or the calculus of inference, necessary and probable. London, 1847. P. 308—309.
4 Nance J. B., Wilson D. J. Introductory logic: answer key. Canon Press, 2006. P. 141.
5 WhatetyR. Elements of logic. 2nd ed. London, 1827. P. 191.
6 Например: Engel S. M. With good reason. An introduction to informal fallacies. 5th ed. Bedford, 1994. P. 198—206; Walton D. N. Arguer’s position. A pragmatic study of ad hominem attack // Criticism, eefutation and fallacy. Greenwood, 1985; Brinton A. The ad hominem // Fallacies. Classical and contemporary readings. Pennsylvania State Univ. Press, 1995. P. 213— 222; Van Eemeren F. H. & Grootendorst R. Argumentum ad hominem: a pragma-dialectical case in point // Fallacies. Classical and contemporary readings. Pennsylvania State Univ. Press, 1995. P. 223—228; в русском переводе: Еемерен Ф. X., Гроотендорст Р. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 102—103; Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. 351 с.
9.1.1. Абьюзивный аргумент
Объектом аргумента к личности могут стать определенные личные особенности противника: его честность и характер (например, можно отметить склонность противника к вранью, его склочность, неуравновешенность), его ум, профессиональная компетенция, возраст, особенности речи, внешности, поведения, одежды, физические недостатки (к примеру, маленький рост), болезненные наклонности (допустим, к спиртному), принадлежность к определенной расе или полу («Молчи, женщина!»), происхождение: «Сукин сын Дантес! Великосветский шкода! А мы б его спросили: ваши кто родители? Чем вы занимались до семнадцатого года? Только этого Дантеса бы и видели!» (В. Маяковский). В. Маяковский, искусный спорщик и талантливый оратор, однажды воспользовался тем, что был гораздо выше своего оппонента. Оба стояли на сцене. Тот сказал: «От великого до смешного один шаг». Публика в ожидании ответа затаила дыхание. Маяковский же сделал шаг к противнику и произнес: «Да, это действительно так». Зал грохнул смехом.
Данная целевая разновидность анализируемого приема называется абьюзивным аргументом [англ, abusive ‘оскорбительный’], прямой атакой на личность [англ, personal attack]1, в русской терминологической традиции — переходом на личность:
Мы овладеваем более высоким стилем спора. Спор без фактов. Спор на темпераменте. Спор, переходящий от голословного утверждения на личность партнера [курсив наш. — В. М.]. Что может сказать хромой об искусстве Герберта фон Караяна? Если ему сразу заявить, что он хромой, он признает себя побежденным. Полезно также в разгар дискуссии попросить у оппонента, чтобы он предъявил документы. О чем может спорить человек, который не поменял паспорта? Какие взгляды на архитектуру может высказать мужчина без прописки? Пойманный с поличным, он сознается и признает себя побежденным. И вообще, разве нас может интересовать мнение человека лысого, с таким носом? Пусть сначала исправит нос, отрастит волосы, а потом выскажется.
М. Жванецкий. Стиль спора
Весьма показателен и следующий диалог в электричке:
Регина Юрьевна: Извините пожалуйста, не уберете ли Вы свой чемоданчик?
Маргарита Львовна: Нет, не уберу. Почему это я должна его убирать?
Регина Юрьевна: Так ведь тесно же сидеть! Вы тут со своим чемоданом пол-лавки заняли!
Маргарита Львовна: Меньше есть надо. Похудеете и столько места не нужно будет.
1 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 16.
Регина Юрьевна: А почему так грубо? Какие все грубые стали, просто невозможно в электричку сесть!
Маргарита Львовна: Сама ты грубиянка!
Д. В. Беклемишев. Заметки о женской логике
Для прямой атаки на личность используются оскорбления, отрицательно-оценочные характеристики, бранная лексика и фразеология: идиот, кретин, недоумок (тема умственной отсталости), сучий или кухаркин сын, плебей, деревенщина, выродок (мотив происхождения), урод, крокодил (внешность), бюрократ, ретроград (мотив идейной неполноценности). В римском праве существовали два понятия: injuria realis ‘оскорбление действием’ и injuria verbalis — ‘оскорбление словом’. Прямая атака на личность представляет собой оскорбление словом. В англо-американской риторической традиции такие слова и соответствующий тип речи называют заряженными [loaded], поскольку они напоминают заряженное оружие1.
В свое время психологами было доказано, что уровень речевой агрессивности индивида обратно пропорционален уровню его языковой компетенции2. Это означает одно: те, кто склонен к использованию прямой атаки на личность (оскорблений, отрицательно-оценочных характеристик, бранной лексики), как правило, обладают низким интеллектом.
Употребляя loaded language, можно не задумываться о логичности речи, о поиске убедительных аргументов: «“Пора покончить с этой бездельной, коррумпированной администрацией”. Использование этих ярлыков не доказывает вину администрации ни по одному из выдвинутых обвинений»3. В качестве ярлыка используются обидные клички: Лысый (о Хрущеве), Меченый (о Горбачеве) и др.
У толпы много голов, а стало быть, злобных глаз и язвящих языков. Пойдет дурной слух — очернят саму добродетель, а наградят позорной кличкой — простись с доброй славой.
Грасиан Бальтасар. Карманный оракул, или Наука Благоразумия
В период сталинских репрессий активно использовались политические ярлыки: враг народа, вредитель, кулак, подкулачник, японский шпион, безродный космополит и др. Применение или «навешивание» ярлыка в дискуссии иногда называют argumentum ad labelum [лат.
1 Например: Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Pub. Comp., 2000. P.
6. Здесь находим следующее правило аргументации: «Avoid loaded language'.»
2 Boone S.,MontareA. Test of the language-aggression hypothesis // Psychological reports. Vol. 39.1976. № 3. P. 856; Colbert K. The effects of debate participation on argumentativeness and verbal aggression // Communication education. Vol. 42. 1993. № 3. 206—214.
3 Freely A. J., Steinberg D. L. Thinking for reasoned decision making. 10th ed. Wadsworth, 2000. P. 171—172.
argumentum ad ‘довод к’ + англ, label ‘ярлык’]. Эмоциональный язык является надежным орудием пропаганды и внушения1. Подкрепленный убедительными доводами и фактами, он становится серьезной силой, превращаясь в своего рода дубину:
Однако обратите внимание на тупость этого человека или, лучше сказать, животного [здесь и далее курсив наш. —В. М.]; ибо он сказал так: «Брут, имя которого я называю здесь в знак моего уважения к нему, держа в руке окровавленный кинжал, воскликнул: “Цицерон!” — из чего следует заключить, что Цицерон был соучастником»2. Итак, меня, который, как ты подозреваешь, кое-что заподозрил, ты зовешь преступником, а имя того, кто размахивал кинжалом, с которого капала кровь, ты называешь, желая выразить ему уважение. Пусть будет так, пусть эта тупость проявляется в твоих словах. Насколько она больше в твоих поступках и предложениях!
Цицерон. Вторая речь против Марка Антония
Абъюзивный аргумент может быть выражен не только словами, но и некоторыми невербальными средствами, в частности путем пародирования оппонента посредством мимики и жестов:
В ходе судебного разбирательства по делу обвиненного во взяточничестве чиновника ООН Владимира Кузнецова судья сделала замечание представителю обвинения после того, как он во время выступления адвоката, повернувшись лицом к присяжным, стал, используя мимику и жесты [курсив наш. —В. М.], выражать свое отношение к тем или иным доводам защиты. «Смех и такая мимика здесь совершенно неуместны. Вы профессионал и выражайте свои аргументы словами», — заметила на заседании Дэбора Бэттс. По словам адвокатов, такое воздействие обвинителей на присяжных является недопустимым и должно рассматриваться как нарушение процедуры, поскольку мешало работе защиты.
Источник: http://www.lenta.ru/news/2007/03/08/kuznetsov/
В официальной ситуации за подобные действия немедленно следуют определенные санкции. Приведем фрагмент описания судебных прений по делу М. Ходорковского:
Тон всего выступления Генриха Падвы был ироничен. После многих его реплик в зале улыбались и еле сдерживали смех. Его ирония предназначалась присутствующему здесь же гособвинителю Дмитрию Шохину. В один из моментов речи адвоката Шохин, судя по всему, не выдержал нападок и, слегка пригнувшись, покрутил пальцем у виска [курсив наш. — В. М.]. Заметив это, Падва на мгновение потерял дар речи.
1 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 15 и 21.
2 Брут, убийца Цезаря, был другом Цицерона. Однако из этого факта, а также из приведенного Антонием восклицания не следует (non sequitur) то, что Цицерон являлся участником заговора против Цезаря. — В. М.
— Не надо крутить у виска, господин прокурор, — нашелся он наконец, затем набрал воздуха и пошел в наступление: — Меня подобным поведением не удивить, я более адаптирован к таким проявлениям, чем мои молодые коллеги.
Падва указал на сидящих за столами членов команды защитников по делу ЮКОСа и обратился к судье Ирине Колесниковой: «Ваша честь, вынужден заострить ваше внимание на данном инциденте» [argumentum adjudicem. —В. М].
— Несмотря на то, что представитель гособвинения в данный момент не выступает в прениях сторон, — мгновенно отреагировала Колесникова, — суд делает замечание прокурору Шохину по поводу недопустимости подобного поведения.
До конца заседания Шохин сидел с каменным лицом, сосредоточенно глядя в монитор ноутбука.
Лариса Каллиома. Адвокат Падва заставил прокурора Шохина покрутить пальцем у виска
Изобразительным аналогом абъюзивного аргумента является карикатура.
При отражении прямой атаки на личность «размен ударами» посредством фигуры tu quoque («сам такой») абсолютно бесполезен. Более эффективен уход от удара с помощью другой фигуры. М. Е. Литвак приводит в своей книге такой пример:
А: Вы глупец!
Б: Вы абсолютно правы.1 Как быстро вы сообразили, что я глупец. Мне столько лет удавалось от всех это скрывать. При вашей проницательности вас ждет большое будущее! Я просто удивлен, что начальство до сих пор не оценило вас по достоинству!1
Автор (психолог) видит здесь широко понимаемый им принцип амортизации: уход от прямого столкновения, «амортизирущий» наступательную силу противника и обращающий эту силу против него самого. Лингвист же увидит здесь гораздо более конкретную реалию, доступную его взгляду, а именно: антифразис, выражающий иронию (правы, быстро, проницательность, большое будущее). Ирония издавна уподобляется укусу змеи (отсюда выражение: ядовитая ирония). Последняя фраза («Я просто удивлен, что начальство до сих пор не оценило вас по достоинству!») выполняет роль опорного (т. е. опознавательного) контекста для антифразиса.
В присутствии доброжелательно настроенных к вам свидетелей очень эффективной тактикой отражения прямой атаки на личность может стать сингнома — показное смирение и всепрощение, или, в определении Р. Ланхэма, «терпимость к оскорблениям» (forgiveness
1 Литвак М. Е. Психологическое айкидо. Ростов-на-Дону, 2005. С. 31.
of injuries)1. Предполагается, что третьи лица, коллектив заступятся за вас, что, как правило, и происходит.
Переход на личность нередко выступает в комбинации с компроматом или даже клеветой — так называемым навешиванием собак, или, в античной версии, собачьих голов [лат. caput earns]. В результате обмена порочащими сведениями «посторонний слушатель узнает самые дурные и компрометирующие вещи о той и другой стороне»2. В судебной практике аргумент к личности — незаменимый прием дискредитации свидетелей:
В деле священника Тимофеева, обвинявшегося в убийстве мужа своей любовницы, был свидетель Григорий Пеньков. Он давал страшные показания против подсудимого; он говорил, что священник много раз подговаривал его убить Никиту Аксенова, что в ответ на отказ Тимофеев просил только побить Никиту настолько, чтобы жена имела повод послать за священником, т. е. за подсудимым. Григорий Пеньков шел дальше: по его словам, священник высказывал при этом, что, причащая Никиту, он без труда заставит его выпить яду из святой чаши. Невероятное показание! Однако обвинитель имел основание верить ему. Но Григорий Пеньков был горький пьяница и два раза сидел в тюрьме за кражи. Возможно ли, спрашивал защитник, мыслимо ли отнестись не только с доверием, но хотя бы со вниманием к этому чудовищному обвинению? И кто же свидетель? Кто обличитель? Последний мужик во всей деревне, пропойца, известный вор [курсив наш. —В. М.]. Довольно знать его, чтобы выбросить из дела его показание как бессмысленную, наглую ложь.
П. Сергеич. Искусство речи на суде
В психологическом плане данная тактика очень эффектна и эффективна, поскольку действует на решение присяжных (как правило, не знакомых с основами логики), однако судьи обычно не принимают построенную на ней аргументацию как не относящуюся к делу:
Мейсон вышел из-за стола и подошел к свидетелю, мягко ему улыбаясь.
— Насколько я понял, — произнес адвокат, — вы заявили, что были знакомы с погибшим много лет?
— Да, — осклабился в улыбке толстяк, — признаться честно, много лет.
— Как много?
— Признаться, сейчас и не вспомню.
— Десять лет?
— Может, и больше.
— Скажите, а не вы ли тот человек, которого двенадцать лет назад осудили в Лос-Анджелесе под именем Стефана П. Райвена за ловкий обман полудюжины лос-анджелеских банкиров и ювелиров, и который
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 187.
2 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 39.
затем попался на мелкой краже? Ваши фотографии, помнится, были во всех газетах, а в совокупности вам присудили десять лет тюрьмы. Я не ошибся?
С Пола Райвена сползла добродушная улыбка, а брови сошлись над переносицей. Лицо свидетеля приобрело жестокое, хищное выражение.
— Я возражаю! — закричал Болдуин Маршалл. —Я возражаю против этого вопроса, поскольку он задан лишь для дискредитации свидетеля. К тому же вопрос несущественен, недопустим в качестве доказательства и не относится к делу.
— Почему же? — удивился Мейсон. — Если выяснится, что я не ошибся, то выходит, что ваш свидетель только два года назад вышел из тюрьмы. А ведь он заявил, что дружил с погибшим много лет. Вот я и хотел выяснить, не в тюрьме ли они познакомились?
— И этот аспект также несущественен, недопустим в качестве доказательства и не относится к делу, — настаивал Маршалл.
А. Легостаев. Дело о давно забытой пощечине
Вот как применяет прием дискредитации свидетелей адвокат Алексей Куприянов в судебных прениях по поводу одного из московских ДТП:
В конце процесса защита заявила, что джип якобы выехал на перекресток из левого ряда. Этот довод защиты основан на том, что средние ряды якобы были заняты остановившимся транспортом. К этим доводам суд также должен отнестись критически, поскольку они опровергаются протоколом осмотра места происшествия, в котором указана точка столкновения, и показаниями Чигровой, Бажинова, Сукаркаева, которые находились в попутных автомобилях — двое последних за рулем и по обязанности наблюдали за дорогой, поэтому их показания заслуживают большего доверия, чем показания нетрезвых [курсив наш. —В. М.] пешеходов Скачкова и Харипанчука.
К показаниям подсудимого и его супруги о том, что они выезжали на перекресток на разрешающий им движение сигнал светофора суд должен отнестись критически. Во-первых, маловероятно, чтобы супруга — пассажир, сидящий на заднем сидении, вообще наблюдала за дорожной обстановкой и точно видела светофоры. Дорожная обстановка видна пассажиру заднего сиденья фрагментарно и кратковременно из-за значительно меньшего, чем у водителя, угла обзора с заднего сидения и суженного по вертикали поля зрения, разрезанного к тому же передними стойками крыши и подголовниками. Это — общеизвестные знания. Тут экспертиза не требуется. Очевидно, что супруга подсудимого, спасая мужа, и это по-человечески понятно, готова показать что угодно. Она даже не смогла дать показания устно, а зачитала и приобщила к делу заготовленный, вероятно, защитником текст. Приведу только один пример из показаний г-жи Фурман: «После остановки (после аварии!) ноги мужа были на педалях». Ну, разумно ли допустить, что женщина, секунду назад пережившая аварию, сидящая в разбитой машине, перегнулась через переднее сиденье и в полной темноте стала разглядывать, где там у мужа ноги? Да и зачем это ей было делать? Одна эта иллюстрация должна побу-
дить суд критически отнестись ко всем другим показаниям свидетельницы Фурман. Конечно, она в реальности ничего не видела, да видеть столько, сколько показала, физически не могла!
Прокурорами часто эксплуатируется тактика дискредитации адвокатов. Юрий Шмидт, один из защитников главы концерна ЮКОС Михаила Ходорковского, обвиненного в уклонении от уплаты налогов и крупных финансовых махинациях, начинает свое выступление со следующей жалобы:
Обвинитель на протяжении своей продолжительной речи, да и на других стадиях процесса, неоднократно давал понять, что мы, команда адвокатов, обладаем признаками организованной группы с явными элементами криминала. Первый выпад такого рода, если я не ошибаюсь, последовал в тот момент, когда отказавшись задавать вопросы Ходорковскому, прокурор сказал, что все его показания сплошная ложь, и что этой лживой версии его научили адвокаты. После этого мы услышали о том, что адвокаты представляли подложные документы, влияли на свидетелей и даже предпринимали попытки оказать давление на участников процесса, в том числе судей. Ну я уж не говорю, что в нашей группе помимо адвокатов присутствуют еще и «так называемые адвокаты».
Разновидностью прямой атаки на личность принято считать ссылку на опыт [лат. argumentum ad experientiam]. Так, люди, побывавшие на войне, нередко полагают, что тот, кто ее не видел, не имеет оснований судить о ней1. Поскольку юность неопытна, а старость немощна, объектом атаки нередко становится возраст оппонента. Довод к возрасту представлен двумя противоположными тактиками: 1) доводом к юности [ср. англ, appeal to inexperience due to age], подразумевающей недостаточный опыт: «Молод ты еще, чтобы меня учить», «Яйцо курицу не учит»; 2) доводом к старости [лат. argumentum ad annis или argumentum ab annis ‘аргумент к возрасту’]: «Старику скоро девяносто лет будет. Какие у него могут быть идеи?» И в нашей стране, и за рубежом традиционны случаи, когда при оценке научных достижений тех или иных лиц предпочтение отдается работам пожилых ученых, уже зарекомендовавших себя в прошлом, труды же специалистов молодых или неизвестных остаются без внимания2.
Тот факт, что возрастные характеристики носителя информации или определенных умений действительно учитываются (пусть даже на подсознательном уровне), подтверждает следующий простой тест: «К какому врачу (ювелиру, профессору, садоводу) вы обратитесь за консультацией: к молодому или пожилому?» Думается, что ответ здесь
1 Stolyarov G. Argumentum ad experientiam // A journal for western man. Iss. XXIII. 2004: http://www.geocities.com/rational_argumentator/argumentum_ad_experientiam
2 Broad W., Wade N. Betrayers of the truth. Fraud and deceit in the halls of science. New York, 1982. P. 99.
вполне предсказуем: «люди доверяют тому, у кого больше опыта»1, а опыт накапливается очень медленно. Известно, что доверие к телевизионной информации возрастает, если она получена от пожилого седовласого диктора или телеведущего, и снижается, если в роли последних выступают молодой человек или юная девица.
Атака на личность, в частности на профессиональную компетенцию, может быть шутливой, как, например, в знаменитой банной сцене кинофильма «С легким паром»:
— Нет, ребята, вы как хотите, а я больше пить не буду.
— Не пойму! Как это так? Врач, и вдруг отказывается пить за здоровье!
Специалисты полагают, что склонность к использованию тех или иных эристических приемов имеет гендерную обусловленность. Психолог советует:
ПРАВИЛО: Не переходи на личности, если спор изначально носит общий характер.
С ней. Женщины, как правило, более эмоциональны, чем мужчины, поэтому редкая полемика о вечном не заканчивается у нас препирательством по принципу «сама дура». В общении с подругой это не так трагично, потому что эмоции, вылитые через край, имеют свойство быстро остывать. И нет ничего удивительного в том, что после жаркого спора о том, кто из вас кикимора, вы будете умиротворенно попивать мартини за настоящую женскую дружбу. Но не забывай, что уважение — вещь универсально позитивная для любых взаимоотношений, это наверняка оценит и твоя подруга.
С ним. Смотрела комедию «Как отделаться от парня заЮ дней»? Тебе понадобится гораздо меньше времени, если ты побьешь его аргумент железным доводом: «Ну что ты еще мог сказать?» или гордо подчеркнешь, что недостатки его интеллекта (образования, логики — возможны варианты) никогда не позволят ему понять такую продвинутую во всех смыслах особу, как ты. Не забывай о том, что мужчины не менее трепетно, чем женщины, относятся к тому, что о них говорят окружающие. Даже если он совершенно не прав в вашем споре, не озвучивай взаимосвязь между его умом и неправотой, какой бы очевидной для тебя она ни была.
Надежда Михеева. Мастер спора
9.1.1.1. Вопрос о клевете
Давно замечено, что «[т]ам, где не хватает доводов и надежных обоснований, подходящей заменой этого оружия могут стать оскорбление и клевета»2. С точки зрения неформальной логики клевета, т. е.
1 Dawson R. Secrets of power persuasion. Everything you’ll ever need to get anything you’ll ever want. 2nd ed. Prentice Hall Press, 2001. P. 8.
2 Walker Edw. Letter to George Silvertop, esq., on his speech, delivered at the Assembly Rooms, Newcastle upon Tyne, on tuesday, the 11th of April, 1826. Newcastle, 1826. P. 28. Э
заведомо ложное обвинение или сообщение: поклеп, оговор, злословие и напраслина (В. И. Даль), порочащие честь и достоинство лица, представляет собой разновидность абъюзивного аргумента; с правовой точки зрения такое обвинение или сообщение становится клеветой при условии «присутствия третьих лиц»1. С помощью этого нехитрого, но безотказного приема можно подчинить поведение, все действия человека (а порой даже целого коллектива) своим целям, убедить его в чем угодно, например с целью натравить на своего неприятеля или конкурента. Предварительно рекомендуется тщательно изучить характер адресата. Греческий писатель-сатирик Лукиан Самосатский (по названию города Самосата в Сирии, ок. 125—190 н. э.) пишет в этой связи:
«Иной раз, однако, внемлющий клевете [= адресат. —В. М.] и сам дает поводы для ее возникновения, так что злодеи просто подлаживаются под его нрав [речь идет о подстройке; курсив наш. — В. М.] и попадают в цель. Так, заметив, что властелин — ревнив, они заявляют: «Такой-то кивнул за обедом твоей жене и, поглядев на нее, застонал жалобно, да и Стратоника к нему не слишком неприязненна», — и вообще в этом случае клеветнические измышления имеют содержанием любовные дела и супружескую неверность. Если же власть имущий окажется поэтом и по сему поводу очень высоко мнит о себе, то нашептывается: «Зевс свидетель, Филоксен насмехался над твоими стихами, разнимал их на кусочки, говорил, что в них нет размера, что они дурно сложены». Перед человеком благочестивым и богобоязненным его друг обвиняется клеветниками в нечестии, в том, что он отвергает божественное и отрицает провидение. А слышащий все это, как человек близорукий, поражен бывает тем, что дошло до его ушей, тотчас же, разумеется, распаляется и отвращается от своего друга, не выждав точных доказательств его виновности».
Лукиан. О том, что не следует относиться с излишней доверчивостью к клевете
В одном из своих эссе Н. К. Рерих отмечает: «Не ново существование клеветы. Не существование ее, но методы ее забавны и должны быть наблюдены»2. Рассмотрим некоторые из таких методов. Клевета может принять форму слуха; распространение слухов является одной из тактик черного пиара — «грязных технологий» в политике3. Клевета, по определению поэта, «то вроде шуткой невинной прикинется, то в наступленье открытое ринется» (Вл. Гладников. Клевета и змея).
Э Ср.: «Where arguments and a good cause are wanting, the weapons of abuse and calumny may be a convenient substitute».
1 Духовской M. В. Понятие клеветы, как преступления против чести частных лиц, по русскому праву. Ярославль, 1878. С. 109.
2 Рерих Н. Клевета // Рерих Н. Твердыня пламенная. Рига, 1991. С. 118.
3 Назаретян А. П. Агрессивная толпа, массовая паника, слухи. Лекции по социальной и политической психологии. СПб., 2004. С. 145.
Ее можно высказать прямо и открыто, а можно скрыть — за предположением, за якобы невольной обмолвкой, за ерничеством, за невинной шуточкой, за антифразисом: «Иван Кузьмич — человек, как известно, очень честный: сам взяток не берет и другим не велит».
«Contra factum non datur argumentum» ‘Против фактов аргументы бессильны’ (лат.). Чтобы не быть голословной, клевета может опираться на какой-либо достоверный и очевидный факт. При наличии такого факта оправдания и попытки опровергнуть оговор нередко лишь осложняют положение жертвы, в чем убеждает рассказ А. П. Чехова «Клевета»:
Учитель чистописания Сергей Капитоныч Ахинеев выдавал свою дочку Наталью за учителя истории Ивана Петровича Лошадиных. Свадебное веселье текло как по маслу. Учитель математики Тарантулов, француз Падекуа и младший ревизор контрольной палаты Егор Венедиктыч Мзда, сидя рядом на диване, рассказывали гостям случаи погребения заживо и высказывали свое мнение о спиритизме. В другой комнате учитель словесности Додонский объяснял гостям случаи, когда часовой имеет право стрелять в проходящих.
Ровно в полночь хозяин Ахинеев прошел в кухню поглядеть, все ли готово к ужину. Около столов суетилась кухарка Марфа, красная баба с двойным перетянутым животом.
— Покажи-ка мне, матушка, осетра! — сказал Ахинеев, потирая руки и облизываясь.
Марфа подошла к одной из скамей и осторожно приподняла засаленный газетный лист. Под этим листом, на огромнейшем блюде, покоился большой заливной осетр, пестревший каперсами, оливками и морковкой. Ахинеев поглядел на осетра и ахнул. Он нагнулся и издал губами звук неподмазанного колеса. Постояв немного, он еще раз чмокнул губами.
— Ба! Звук горячего поцелуя... Ты с кем это здесь целуешься, Марфуша? — послышался голос из соседней комнаты, и в дверях показалась стриженая голова помощника классных наставников Ванькина. — С кем это ты? А-а-а... очень приятно! С Сергей Капитонычем!
—Я вовсе не целуюсь, — сконфузился Ахинеев. Это я тово... губами чмокнул в отношении... в рассуждении удовольствия... При виде рыбы...
— Рассказывай!
Голова Ванькина широко улыбнулась и скрылась за дверью. Ахинеев покраснел. «Черт знает что! — подумал он. — Пойдет теперь, мерзавец, и насплетничает. На весь город осрамит, скотина...» Ахинеев робко вошел в залу и искоса поглядел в сторону: где Ванькин? Ванькин стоял около фортепиано и, ухарски изогнувшись, шептал что-то смеявшейся свояченице инспектора. «Это про меня! — подумал Ахинеев. — Про меня, чтоб его разорвало! А та и верит! Смеется! Боже ты мой! Нет, так нельзя оставить... Нужно будет сделать, чтоб ему не поверили... Поговорю со всеми с ними, и он же у меня в дураках-сплетниках останется». Ахинеев почесался и, не переставая конфузиться, подошел к Падекуа.
— Сейчас я в кухне был и насчет ужина распоряжался, — сказал он французу. — Вы, я знаю, рыбу любите, а у меня, батенька, осетр, вво! В два аршина! Хе-хе-хе... Да, кстати... чуть было не забыл... В кухне-то сейчас, с осетром с этим — сущий анекдот! Вхожу я сейчас в кухню и хочу кушанья оглядеть... Гляжу на осетра и от удовольствия... от пикантности губами чмок! А в это время вдруг дурак этот Ванькин входит и говорит... ха-ха-ха... и говорит: «А-а-а... вы целуетесь здесь?» С Марфой-то, с кухаркой! Выдумал же, глупый человек! У бабы ни рожи, ни кожи, на всех зверей похожа, а он... целоваться! Чудак!
— Кто чудак? — спросил подошедший Тарантулов.
— Да вон тот, Ванькин! Вхожу, это, я в кухню...
И он рассказал про Ванькина.
— Насмешил, чудак! А по-моему, приятней с барбосом целоваться, чем с Марфой, — прибавил Ахинеев, оглянулся и увидел сзади себя Мзду.
— Мы насчет Ванькина, — сказал он ему. — Чудачина! Входит, это, в кухню, увидел меня рядом с Марфой да и давай штуки разные выдумывать. «Чего, говорит, вы целуетесь?» Спьяна-то ему померещилось. А я, говорю, скорей с индюком поцелуюсь, чем с Марфой. Да у меня и жена есть, говорю, дурак ты этакий. Насмешил!
— Кто вас насмешил? — спросил подошедший к Ахинееву отец-зако-ноучитель.
— Ванькин. Стою я, знаете, в кухне и на осетра гляжу...
И так далее. Через какие-нибудь полчаса уже все гости знали про историю с осетром и Ванькиным. «Пусть теперь им рассказывает! — думал Ахинеев, потирая руки. — Пусть! Он начнет рассказывать, а ему сейчас: «Полно тебе, дурак, чепуху городить! Нам все известно!» И Ахинеев до того успокоился, что выпил от радости лишних четыре рюмки. Проводив после ужина молодых в спальню, он отправился к себе и уснул, как ни в чем не повинный ребенок, а на другой день он уже не помнил истории с осетром. Но, увы! Человек предполагает, а бог располагает. Злой язык сделал свое злое дело, и не помогла Ахинееву его хитрость! Ровно через неделю, а именно в среду после третьего урока, когда Ахинеев стоял среди учительской и толковал о порочных наклонностях ученика Высекина, к нему подошел директор и отозвал его в сторону.
— Вот что, Сергей Капитоныч, — сказал директор. — Вы извините... Не мое это дело, но все-таки я должен дать понять... Моя обязанность... Видите ли, ходят слухи, что вы живете с этой... с кухаркой... Не мое это дело, но... Живите с ней, целуйтесь... что хотите, только, пожалуйста, не так гласно! Прошу вас! Не забывайте, что вы педагог!
Ахинеев озяб и обомлел. Как ужаленный сразу целым роем и как ошпаренный кипятком, он пошел домой. Шел он домой и ему казалось, что на него весь город глядит, как на вымазанного дегтем... Дома ожидала его новая беда.
— Ты что же это ничего не трескаешь? — спросила его за обедом жена. — О чем задумался? Об амурах думаешь? О Марфушке стосковался? Все мне, махамет, известно! Открыли глаза люди добрые! У-у-у... вварвар!
И шлеп его по щеке!.. Он встал из-за стола и, не чувствуя под собой земли, без шапки и пальто, побрел к Ванькину. Ванькина он застал дома.
— Подлец ты! — обратился Ахинеев к Ванькину. — За что ты меня перед всем светом в грязи выпачкал? За что ты на меня клевету пустил?
— Какую клевету? Что вы выдумываете!
— А кто насплетничал, будто я с Марфой целовался? Не ты, скажешь?
Ванькин заморгал и замигал всеми фибрами своего поношенного лица, поднял глаза к образу и проговорил:
— Накажи меня бог! Лопни мои глаза и чтоб я издох, ежели хоть одно слово про вас сказал! Чтоб мне ни дна, ни покрышки! Холеры мало!..
Искренность Ванькина не подлежала сомнению. Очевидно, не он насплетничал. «Но кто же? Кто? — задумался Ахинеев, перебирая в своей памяти всех своих знакомых и стуча себя по груди. — Кто же?»
— Кто же? — спросим и мы читателя...
От клеветы сложно защититься; недаром сказано:
«Audacter calumniare, cemper aliquid haeret»
‘Клевещи смело, всегда что-нибудь останется’.
Ф. Бэкон. Трактат о достоинстве и усовершенствовании наук
Тем не менее, существуют приемы защиты и от ее. Так, Аристотель дает следующий совет:
По отношению к людям и вещам, о которых раньше действительно или по-видимому создалась клевета, есть еще один топ, заключающийся в изложении причины извращенного мнения, ибо [всегда] есть нечто, вследствие чего это так кажется. Так, например, о какой-то женщине вследствие того, что она целовала своего сына, распространился слух, что она в связи с мальчиком, но когда была высказана причина этого, то клевета уничтожилась. И еще как в Феодектовом «Эанте» Одиссей говорит Эанту, почему он, будучи мужественнее Эанта, не кажется [таковым] .
Еще один [топ проистекает] из причины, [он заключается в доказательстве], и что что-нибудь есть, если есть [его причина], что чего-нибудь нет, если нет [причины]; ибо причина и то, чему она служит причиной, сосуществуют, и ничто не существует без причины; так например, Леодамант, оправдываясь против обвинения Фрасивула в том, что имя его было начертано на колонне в Акрополе и что он стер надпись при Тридцати1, сказал, что это не имеет смысла, ибо Тридцать более доверяли бы ему, если бы о его ненависти к народу было написано [на колонне].
Аристотель. Риторика
1 Имеется в виду группа проспартанских тиранов, правивших в Афинах с 404 по 403 г. до н. э. — В. М.
Второй прием заключен в афоризме известного британского политика Томаса Пейна (1737—1809), который отметил следующее: «Клевета — порок, обладающий необычными свойствами. Стремясь умертвить ее, вы тем самым поддерживаете ее жизнь; оставьте ее в покое — и она умрет сама»1. Третий прием имеет правовую основу. Внимательно изучим следующий документ:
1. Клевета, т. е. распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию, — наказывается штрафом в размере от пятидесяти до ста минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до одного месяца, либо обязательными работами на срок от ста двадцати до ста восьмидесяти часов, либо исправительными работами на срок до одного года.
2. Клевета, содержащаяся в публичном выступлении, публично демонстрирующемся произведении или средствах массовой информации, — наказывается штрафом в размере от ста до двухсот минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от одного до двух месяцев, либо обязательными работами на срок от ста восьмидесяти до двухсот сорока часов, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо арестом на срок от трех до шести месяцев.
3. Клевета, соединенная с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, — наказывается ограничением свободы на срок до трех лет, либо арестом на срок от четырех до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до трех лет.
Уголовный кодекс РФ. Статья 129. Клевета
Как видим, «поскольку упоминание проступков других людей переводит разговор на грань того, что законом рассматривается как клевета, оратор должен помнить не только об этических, но и о законодательных ловушках»2.
9.1.2. Обвинение в предвзятости
В основу тактики ad personam может быть положено указание на личные либо групповые интересы и мотивы3: на материальную заинтересованность, на сословные, национальные либо религиозные интересы, на различного рода пристрастия и предубеждения, зависть, гордость (в частности, нежелание проиграть спор), ненависть (в частности, вполне естественное желание стереть в порошок своего конкурента) и проч., т. е. на определенные обстоятельства, заставляющие под
1 The political and miscellaneous works of Thomas Paine. In two volumes, Vol. II. London, 1819. P. 239. Cp.: «Calumny is a vice of a carious constitution. Trying to kill it keeps it alive; leave it to itself and it will die a natural death».
2 Вердербер P. Психология общения. M., 2005. С. 304.
3 Thouless R. H. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. 159.
держивать данный тезис; отсюда латинское название этого приема — argumentum ad hominem circumstantiae [лат. circumstantia ‘условия, обстоятельства, обстановка’]:
Эта уловка состоит в том, что софист разбирает не столько ваши слова, сколько те тайные мотивы, которые заставили вас их высказывать. Например, собеседник высказывает вам в споре: «Вы это говорите не потому, что сами убеждены в этом, а из упорства», «лишь бы поспорить», «Вы сами думаете то же, только не хотите признать своей ошибки», «Вы говорите из зависти к нему», «Из сословных интересов», «Сколько вам дали за то, чтобы поддерживать это мнение?», «Вы говорите так из партийной дисциплины». Если мы доказываем вредность какого-нибудь правительственного мероприятия, противник пишет: «Причина такого нападения на мероприятие ясна: это стремление подорвать престиж власти». Или: «Эти слова — явный призыв к вооруженному восстанию» и т. д. Иногда «чтение в сердцах» принимает другую форму: отыскивают мотив, по которому человек не говорит чего-нибудь или не пишет. Несомненно, этого он не делает по такому-то или по такому мотиву (например, «крамольному»). Например, почему он не выразил «патриотического восторга», рассказывая о таком-то событии? Явно, он ему не сочувствует.
С. И. Поварнин. Спор
Посредством обвинения в предвзятости «ставится под сомнение искренность оппонента»1. Здесь необходимо различать: 1) обвинение в предвзятости, или опосредованную атаку на личность; 2) аргумент от предвзятости, предвзятый аргумент, или обстоятельственный аргумент, становящийся поводом для обвинения в предвзятости:
Лисица потеряла хвост в какой-то западне и рассудила, что с таким позором жить ей невозможно. Тогда она решила склонить к тому же самому и всех остальных лисиц, чтобы в общем несчастье скрыть собственное увечье. Собрала она всех лисиц и стала их убеждать отрубить себе хвосты [тезис]: во-первых, потому что они некрасивые, а во-вторых, потому что это только лишняя тяжесть [предвзятые аргументы]. Но одна из лисиц на это ответила: «Эх, ты! не дала бы ты нам такого совета, не будь тебе самой это выгодно» [обвинение в предвзятости]. Басня относится к тем, кто подает советы ближним не от чистого сердца, а ради собственной выгоды.
Эзоп. Бесхвостая лисица
Пример нейтрализации предвзятого аргумента:
Однажды к Аристиппу зашел софист Поликсен и, увидев у него женщин и роскошный стол, начал всячески бранить его. Аристипп, подо
1 Walton D. N. Bias, critical doubt, and fallacies // Argumentation and advocacy. Vol. 28.
1991. P. 3.
ждав немного, спросил: «А не можешь ли нынче и ты побыть с нами?» — и когда тот согласился, то сказал: «Что же ты ругаешься? Как видно, не роскошь тебе претит, а расходы!»1
Обвинение в предвзятости — непременный атрибут семейных ссор:
— Надоело, Оля! Честное слово, я утомлен, и мне теперь не до этого...
— Нет, я тебя отлично понимаю! — Ты меня ненавидишь! Да, да! Ты меня ненавидишь за то, что я богаче тебя! Ты никогда не простишь мне этого и всегда будешь лгать мне!.. Я даже уверена, что ты женился на мне только затем, чтобы иметь ценз и этих подлых лошадей.
А. П. Чехов. Именины
Данный тип аргумента к личности используется и в политических дебатах:
Ваша порядочность, излишняя скромность и ложный стыд не позволяют Вам признать этот очевидный факт и тем самым поддержать это прогрессивное начинание, от которого зависит решение вопроса, с нетерпением и надеждой ожидаемое нашими избирателями.
Георгий Грачев, Игорь Мельник. Манипулирование личностью
Намек на возможную предвзятость или продажность суда — козырная карта любого адвоката. Начиная одну из своих речей, Марк Туллий Цицерон хитроумно обращается к судьям со следующими словами:
Что касается меня, то я не знаю, к чему мне прибегнуть: отрицать ли мне позорный факт подкупа суда; отрицать ли мне, что о нем открыто говорили на народных сходках, спорили в судах, упоминали в сенате? Могу ли я вырвать из сознания людей столь твердое, столь глубоко укоренившееся, столь давнее предубеждение? Нет, не мое дарование, но лишь ваше содействие, судьи, может помочь этому ни в чем не виновному человеку при наличии такой пагубной молвы, подобной некоему разрушительному, вернее, всеобщему пожару.
И в самом деле, между тем как в других местах не на что опереться истине, которая бессильна, здесь должна ослабеть несправедливая ненависть. Пусть она господствует на народных сходках, но встречает отпор в суде; пусть она торжествует в мнениях и толках неискушенных людей, но дальновидные пусть ее отвергают; пусть она неожиданно совершает свои стремительные набеги, но с течением времени и после расследования дела пусть теряет свою силу. Пусть, наконец, сохранится в неприкосновенности тот завет, который наши предки дали правому суду: при отсутствии предубеждения, в суде вину надо карать, а при отсутствии вины — предубеждение отметать.
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 139.
Поэтому, судьи [argumentum ad judicem. — В. M. ], прежде чем начинать свою речь о самом деле, прошу вас о следующем: во-первых, — и это вполне справедливо — не являйтесь сюда с уже готовым приговором (ведь мы утратим не только всякий авторитет, но и самое имя судьи, если будем судить не на основании данных следствия и приходить на суд с приговором, уже составленным у себя дома); во-вторых, если у вас уже есть какое-либо предвзятое мнение, не отстаивайте его, если оно будет поколеблено доводами, расшатано моей речью, наконец, опрокинуто силой истины, не сопротивляйтесь и изгоните его из своей души либо охотно, либо, по крайней мере, спокойно; а когда я стану говорить о каждом обстоятельстве в отдельности и опровергать его, прошу вас не размышлять тайком о возражениях, которые можно сделать против моих доводов, а подождать до конца и позволить мне сохранить составленный мной план речи; когда я закончу ее, тогда только спросите себя, не пропустил ли я чего-нибудь.
Цицерон. Речь в защиту Авла Клуенция Габита
Речь изобилует нарочитыми длиннотами, отступлениями от темы и интересными, но к делу не относящимися рассказами, однако в конце Цицерон вновь повторяет свой намек: «Если вы, как вам свойственно, любите честь, добро и доблесть, то облегчите, наконец, участь этого просителя. Это будет достойно вас, судьи, достойно вашего звания, вашего милосердия. Мы вправе требовать от вас, чтобы вы, наконец, избавили от этих несчастий честного и ни в чем не повинного человека, дорогого такому множеству людей, дабы все они поняли, что если на народных сходках находится место для ненависти, то в судах господствует правда». Судьям ничего не оставалось, как вынести оправдательный приговор. Эту же уловку (но уже безрезультатно) применяет и современный адвокат Ю. Шмидт в защиту М. Ходорковского. Приведем концовку защитительной речи:
И совсем последняя цитата из моего друга и несостоявшегося подзащитного, в тот период времени — «тунеядца», а впоследствии — гениального русского поэта, лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского. Эти строки написаны применительно к другому времени, но я отношу их к последнему периоду нашей жизни, к тому, о котором писал Ходорковский:
Вот и прожили мы больше половины, Как сказал мне старый раб перед таверной. Мы, оглядываясь, видим лишь руины Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
То есть на прожитой половине мы видим руины ЮКОСа, руины свободы слова и много других. Очень не хочется увидеть еще и руины независимого правосудия. Все-таки хочется верить, что наше будущее будет светлым. Благодарю Вас, Ваша честь, и в соответствии со ст. 292
ч. 7 передаю в письменном виде формулировки предлагаемых решений.
Обвинение в предвзятости может быть обращено не только против судей, но и против свидетелей и экспертов. Вот как использует этот прием адвокат Анна Ставицкая в своей речи в защиту художников-концептуалистов:
Единственное, что можно сказать в противовес моим рассуждениям — это что может искусство и не преступно, а вот выставка «Осторожно, религия!» — преступна, так как представленные на ней экспонаты искусством не являются. Но так в судебном заседании заявляют либо те, кто выставку разгромил и их почитатели, либо специалисты, вызванные стороной обвинения, которые не являются специалистами в области современного искусства, более того, являются ярыми противниками этого искусства.
Главный тезис этих людей состоит в том, что, с одной стороны, представленные экспонаты — это ширпотреб, который может сделать каждый, что это не эстетично и не красиво, с другой стороны — в этих экспонатах использованы религиозные символы, что недопустимо, так как эти символы принадлежат только церкви и их использование в таком виде — святотатство и кощунство. Ничего другого от этих людей ожидать не приходится, так как одни, как я уже сказала, выставку разгромили, и для оправдания своих действий будут выдвигать и не такие версии, а другие, хотя и относятся к деятелям искусства, но современное искусство терпеть не могут. Например, вызванный стороной обвинения специалист Ямщиков пояснил, что концептуальное искусство разрушает основы мирового сознания, оно антипродуктивно и не является искусством. Специалист Калашников также не признает за современным искусством статус искусства и относит его к художественной публицистике. Именно поэтому к заявлениям этих людей надо подходить с точки зрения их необъективности. На необъективном мнении нельзя построить верные выводы, такие выводы всегда будут порочны.
Д. Уолтон справедливо подчеркивает, что «предвзятость сама по себе не всегда плоха»1. И действительно: к примеру, в споре между Российской Федерацией и Японией о Курильских островах позиция каждой стороны обязательно должна быть предвзятой, ибо патриотизм предполагает некоторую предвзятость. Нейтральной или условно нейтральной была бы позиция какой-нибудь третьей стороны, однако декларирование данной позиции явится вмешательством во внутренние дела или России, или Японии (в зависимости от того, против кого выступит эта третья сторона).
Одним из постулатов критического мышления, культивируемого западной философией, логикой и риторикой, является выяснение
1 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 264.
того, откуда именно были взяты те или иные факты, откуда пришли те или иные идеи, т. е. тщательная проверка достоверности источника информации1. Ненадежность и недостоверность источника, сомнительное происхождение факта или идеи используются при косвенной атаке на личность:
Эти подсчеты произвели в США, а США — наш стратегический противник. Их задача — разрушить нашу экономику. Учитывает ли мой уважаемый оппонент этот фактор?
В английской терминологической традиции данный прием называется софизмом происхождения [genetic fallacy, genetic argument]2, осуждением источника [damning the origin], а также историческим аргументом [historical argument] и считается «наиболее изощренной (the most sophisticated) формой атаки на личность»3. Пример реализации этого софизма в виде иронического намека:
Полное спокойствие может дать человеку только страховой полис, — ответил Остап. — Так вам скажет любой агент по страхованию жизни.
И. Ильф и Е. Петров. Золотой теленок
Если при публичном обсуждении проблемы кислотных дождей (acid rains) представитель угольной компании утверждает, что его оппоненты преувеличивают факты, то он вполне может быть обвинен в предвзятом отношении к дискутируемому вопросу4. Считается, что нельзя доверять информации о продуктах, источником которой является сам производитель этих продуктов5 (именно поэтому нельзя доверять и рекламе). Прямое обвинение в ангажированности оформляется такими выражениями, как За вашей точкой зрения стоит американский капитал или деньги таких-то служб, таких-то структур. Намек
1 Fisher A. Critical thinking. An introduction. Cambridge Univ. Press, 2001. P. 93—107.
2 Напомним, что в английской традиции термин fallacy обозначает не только ошибку, но и уловку, аргумент: «Fallacy is an argument [курсив наш. — В. М.] that seems to be valid but is not so» (Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 298). Перевод термина genetic fallacy (ср. его вариант: genetic argument) как генетическая ошибка (Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 33) принять нельзя, поскольку речь идет не столько об ошибке, сколько об уловке.
3 Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 94; см. также: Goudge T. A. The genetic fallacy // Synthese. An international journal for epistemology, methodology and philosophy of science. Vol. 13. 1961. P. 41—48; Kleiman L. Pashman on Freud and the genetic fallacy // Southern journal of philosophy. Vol. 8. 1970. P. 63—65; Lavine T. Z. Reflections on the genetic fallacy // Social research. Vol. 29. 1962. P. 321—336.
4 Walton D. Informal logic. A handbook for critical argumentation. Cambridge Univ. Press, 1989. P. 149.
5 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Pub. Comp., 2000. P. 29.
на имеющиеся мотивы может быть задан выражениями типа хочет нас уверить в том, что..., внушает нам, что... и т. д.
С помощью данного приема можно обвинить любого депутата в том, что он является агентом влияния, в частности в лоббировании (поддержке) интересов своего региона, определенной фирмы, определенной финансовой, промышленной или даже мафиозной группировки, в шпионаже, в поддержке иностранного капитала или даже какой-нибудь иностранной державы. Впрочем, как давняя, так и недавняя история России учит, что обвинение в зависимости действий политика или правителя от интересов иностранного государства может быть вполне объективным:
Пармен. Ты много варварства и зверства сотворил,
Ты мучишь подданных, Россию разорил, Тирански плаваешь во действиях бесчинных, Ссылаешь и казнишь людей ни в чем не винных, Против отечества неутолим твой жар, Прекрасный стал сей град темницею бояр. Отечества сыны все счастьем одинаки, И здравие твое брегут одни поляки.
Восточной церкви здесь закон совсем падет,
Под иго папское царь русский нас ведет И, ежели ко злу влечет тебя природа, Преодолей ее и будь отец народа!
Димитрий. В законе Климент мя присягой обязал, А польский мне народ услуги показал.
Так милости моей Россия не причастна,
Коль папской святости не хочет быть подвластна.
А. П. Сумароков. Димитрий Самозванец
Абсолютно прав американский логик Кевин Клемент (University of Iowa), утверждая, что осуждение источника не всегда представляет собой уловку (fallacy), как это до сих пор было принято считать1. Приведенный нами пример вполне подтверждает это мнение.
Заметим, что в специальной литературе софизм происхождения до сих пор не получил однозначной трактовки, а следовательно, и удовлетворительного описания. Так, Дуглас Уолтон приводит (к сожалению, без комментария) точку зрения двух логиков-соавторов М. Коэна и Э. Нагеля2, в соответствии с которой софизм происхождения «возникает, когда временной порядок событий путают с "логическим [курсив наш. —В. М.] порядком”»3. Комментарий здесь крайне необходим,
1 Klement К. С. When is genetic reasoning not fallacious? // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 16. 2002. № 4. P. 383.
2 Cohen M. R., Nagel E. An Introduction to logic and scientic method. New York, 1934. P. 389.
3 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. M., 2002. C. 33.
поскольку в случае некритического принятия данной точки зрения софизм происхождения становится невозможно отграничить от post hoc ergo propter hoc. Далее Д. Уолтон приводит, к сожалению, также без какого бы то ни было комментария точку зрения М. Энджела1, который трактует софизм происхождения как «попытку обосновать неправильный вывод, осудив его источник — его происхождение. Так, будет неверным утверждать, что поскольку химические элементы участвуют во всех жизненных процессах, жизнь — не более чем химический процесс. Или что, поскольку ранние формы религии базировались на магии, религия — не что иное, как магия» (с. 33). Однако термин источник понимается М. Энджелом слишком широко, что приводит к смешению софизма происхождения с софизмом композиции (в первом примере) и с non sequitur (во втором). На наш взгляд, чтобы избежать такой путаницы, следует понимать термин источник узко — исключительно как источник информации, а не как, например, историю развития какого-нибудь понятия. Подводя итог рассмотрению взаимосвязей между аргументом ad personam и софизмом происхождения, Д. Уолтон делает следующий неутешительный, однако вполне закономерный вывод: «Какова на самом деле связь между ними, остается неясным» (с. 34).
Видом обвинения в предвзятости является schesis [«скёсис», греч. <5%8ся(; ‘удерживание’] — увязывание доводов противника с образом его мыслей, его привычками, что приводит к снижению силы этих доводов, ср.:
Профессор: Я против перехода на первую смену. Студенты будут опаздывать на первую пару.
Декан: Вы, Иван Кузьмич, тоже, видимо, поспать любите.
Чарльз Хэмблин определяет аргумент к личности как «анализ мотивов оппонента»2, т. е. ограничивает его обвинением в предвзятости. Данное определение представляется слишком узким.
9.1.3. Указание на противоречие между словами и поступками
Противоречие между словами и поступками заключается в том, что аргументатор говорит или проповедует одно, а исповедует и делает совсем другое. В этом случае, если, конечно, позволяют обстоятельства, для опровержения тезиса оппонента следует, по рекомендации Артура Шопенгауэра, указать на данное противоречие:
«При утверждении противника необходимо посмотреть, не противоречит ли оно тому, что он сам делает или не делает. Например, если про
1 Engel S. М. With good reason. An introduction to informal fallacies. 2nd ed. New York, 1982. P. 170.
2 Hamblin Ch. L. Fallacies. London, 1970. P. 41.
тивник защищает самоубийство, обязательно надо спросить его, почему он сам до сих пор не повесился, или если утверждает, что Берлин нехороший город и что в нем невозможно жить, спроси его, почему он не уезжает оттуда с первым поездом»1.
Впрочем, этот прием был известен и ранее: «Когда он принимал посвящение в орфические таинства, и жрец говорил, что посвященные приобщатся в Аиде несчетным благам, он спросил жреца: “Почему же ты не умираешь?”» (Диоген Лаэрций об Антисфене, ученике Горгия Леонтинского).
Противоречие между словами и поступками бывает: 1) сознательным:
Лисица, убегая от охотников, увидела дровосека и взмолилась, чтобы он ее приютил. Дровосек велел ей войти и спрятаться в его хижине. Немного спустя показались охотники и спросили дровосека, не видал ли он, как пробегала здесь лисица. Тот ответил им вслух: «Не видал», а рукою меж тем подавал знаки, показывая, где она спряталась. Но знаков его охотники не приметили, а словам поверили. Вот дождалась лисица, чтобы они ускакали, вылезла, и, не говоря ни слова, пошла прочь. Дровосек начал ее бранить: он-де ее спас, а от нее не слышит ни звука благодарности. Ответила лиса: «Уж поблагодарила бы я тебя, если б только слова твои и дела рук твоих не были так несхожи». Эту басню можно применить к таким людям, которые речи говорят хорошие, а дела делают дурные.
Эзоп. Лисица и дровосек
2) независимым от слов и логики, т. е. неосознанным:
—Убийство животного — это жестокость.
— Почему же вы едите мясо?2
Совет врача бросить курить или сбросить лишний вес будет выглядеть в глазах пациента гораздо менее убедительным, если сам советчик курит или страдает ожирением. Пациент если и не скажет, то подумает: «Medice, сига te ipsuml» Указание на противоречие между словом и делом активно эксплуатируется в политическом дискурсе, в пропаганде и контрпропаганде:
Когда Госдума стала активно призывать к поддержке Югославии оружием и раздались призывы отправить туда добровольцев, в СМИ прозвучали комментарии типа: «Пусть депутаты сами поедут воевать или пошлют туда своих детей. Но они этого не сделают, а вот чужими жизнями распоряжаются легко».
А. Цуладзе. Политические манипуляции, или Покорение толпы
1 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 36.
2 Whately R. Elements of logic. 2nd ed. London, 1827. P. 192.
Противоречие между словами и поступками оппонента доказывается посредством аргумента к несовместимости [англ, argument by incompatibility], который является видом приема reductio ad absurdum:
Мне самому доводилось знавать некоторых христиан, которые верили, что наступление второго пришествия близко. Так, я знал одного приходского священника, который до смерти напугал свою паству, сказав перед ней, что не сегодня-завтра непременно наступит второе пришествие; правда, его прихожане вполне утешились, когда увидели, что он сажает в своем саду деревья [курсив наш. — В. М.].
Бертран Рассел. Почему я не христианин
В некоторых случаях (и это знает каждый, кто пережил эпоху комсомольских и партийных собраний) анализируемый прием желательно использовать мысленно, т. е. храня молчание, но вместе с тем быстро делая соответствующие выводы:
Турист. Есть ли в вашем районе каннибалы?
Гид. Нет. Последнего каннибала мы съели вчера.
Опровержение данного утверждения гида, рекомендуемое в одном американском пособии1, было бы чревато для туриста самыми непредсказуемыми последствиями. В подобных случаях в споры, конечно же, лучше не вступать.
9.1.4. Софизм отравленного колодца
Довод к личности может быть построен и косвенным образом — в виде упреждающей оценки личностей или мотивов возможных оппонентов: «Вы уже слышали, что заявил этот расист?» Намек на умственные способности потенциального противника может быть задан выражениями по той простой причине, что...2; разумеется; даже ребенку ясно, что... и др. Адвокат Г. М. Резник в речи по делу журнала «Наш современник» отмечает:
Похоже, Александр Казинцев внимательно изучал труды Фридриха Ницше. Великий философ любил повторять: «Все, над чем долго думаешь и что тщательно доказываешь, становится подозрительным». Небрежно брошенное «разумеется» призвано снять у читателя подозрительное размышление, подчеркнуть очевидную бесспорность сказанного.
1 Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 57.
2 Данный пример был подсказан автору проф. В. И. Карасиком.
И действительно: вряд ли кто-нибудь осмелится признаться в том, что не понимает простой причинно-следственной связи. Упреждающая оценка всегда была в ходу у политиков и политологов. Директор НИИ прикладной социологии и маркетинга пишет:
Обсуждая феномен и перспективы «бархатной революции», давайте, господа, начнем с самокритики. Знающий — не говорит. Говорящий — не знает. Любой из авторов политобзорных статей, выходящих сейчас по всему миру, либо дурак, либо подлец. Дурак, потому что делает уверенные выводы в условиях дефицита информации: знал бы всю подоплеку событий — молчал бы в тряпочку. А второй вариант — подлец — сознательный дезинформатор или мифотворец, использующий статью как инструмент внедрения новых мифов, идеологем, изменяющих сознание.
Даниил Пивоваров. Железная рука в бархатной перчатке
В англо-американской терминологической традиции данный прием называется софизмом отравленного колодца [poisoning the well fallacy]1: если сказать, что колодец отравлен, вряд ли кто осмелится пить из него воду; если заявить, что только дурак (варианты: невежда, взяточник, подлец, мерзавец, фашист, расист) сможет сделать или сказать то-то и то-то, вряд ли кто захочет прослыть таким человеком. Упреждающая оценка может быть основана на двух классах лексики: 1) отрицательно-оценочной; 2) положительно-оценочной, ср.: «Любой профессионал согласится со мной в том, что...». Вывод: тот, кто не согласится, — не профессионал, а дилетант. Данный прием применяется для того, чтобы «заставить оппонента замолчать»; тем самым «нарушается право последнего на изложение своих доводов»2.
Софизм отравленного колодца усиливается при опоре на общепринятое мнение — например, о продажности судей. Приведем начало первой речи Цицерона против Гая Вереса, уличенного во взяточничестве, неправом суде, превышении власти и оскорблении религии (им был ограблен ряд храмов):
Чего всего более надо было желать, судьи [argumentum adjudicem. — В. М.], что всего более должно было смягчить ненависть к вашему сосло
1 Например: Walton D. N. Informal fallacies. Towards a theory of argument criticisms. John Benjamins Publishing, 1987. P. 217. Слово well в английском языке имеет следующие значения: 1) колодец; 2) родник, источник. В русском переводе книги Дугласа Уолтона термин poisoning the well переведен как отравление источника (Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 29). Однако отравить «струю подземной воды» (Д. Н. Ушаков), т. е. проточную воду, невозможно, поэтому мы перевели данный термин как отравление колодца. Возможен вариант перевода дискредитация источника, удобный в синтагматическом отношении: дискредитация источника дискуссии, дискредитация источника аргументации. В брошюре В. Б. Родоса «Теория и практика полемики» (Томск, 1989) данный термин переведен как «отравленный колодец» (гл. 3, §1). Данный перевод представляется наиболее адекватным.
2 Walton D. Poisoning the well // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 20. 2006. № 3. P. 273—307.
вию и развеять дурную славу, тяготеющую над судами, то не по решению людей, а, можно сказать, по воле богов даровано и вручено вам в столь ответственное для государства время. Ибо уже установилось гибельное для государства, а для вас опасное мнение, которое не только в Риме, но и среди чужеземных народов передается из уст в уста, — будто при нынешних судах ни один человек, располагающий деньгами, как бы виновен он ни был, осужден быть не может. И вот, в годину испытаний для вашего сословия и для ваших судов, когда подготовлены люди, которые речами на сходках и внесением законов будут стараться разжечь эту ненависть к сенату, перед судом предстал Гай Веррес, человек, за свой образ жизни и поступки общественным мнением уже осужденный, но ввиду своего богатства, по его собственным расчетам и утверждениям, оправданный. Я же взялся за это дело, судьи, по воле римского народа и в оправдание его чаяний, отнюдь не для того, чтобы усилить ненависть к вашему сословию, но дабы избавить всех нас от бесславия. Ибо я к суду привлек такого человека, чтобы вы вынесенным ему приговором могли восстановить утраченное уважение к судам, вернуть себе расположение римского народа, удовлетворить требования чужеземных народов. Это — расхититель казны, угнетатель Азии и Памфилии, грабитель под видом городского претора, бич и губитель провинции Сицилии. Если вы вынесете ему строгий и беспристрастный приговор, то авторитет, которым вы должны обладать, будет упрочен; но если его огромные богатства возьмут верх над добросовестностью и честностью судей, я все-таки достигну одного: все увидят, что в государстве не оказалось суда, а не что для судей не нашлось подсудимого, а для подсудимого — обвинителя.
Речь была произнесена при огромном скоплении народа. Гай Верес был уверен в своей безнаказанности, однако судьи постановили наложить на него огромный штраф и изгнать его из Рима, да иначе и поступить не могли.
Дуглас Уолтон определяет софизм отравленного колодца, во-первых, как «расширение предвзятого вида аргумента <к личности >», во-вторых, как случай, когда «оратор заявляет, что его оппонент является пристрастным сторонником определенной точки зрения и поэтому всегда будет исходить из своего специфического интереса или позиции»1. С такими трактовками согласиться нельзя по следующим причинам. 1. Софизм отравленного колодца не обязательно связан с мотивом оппонента, а значит, и с его предвзятостью: по нашему определению, приведенному выше, этот софизм построен в виде упреждающей оценки не только мотивов («Только взяточник...»), но и личностей («Только полный идиот...») возможных оппонентов. 2. Софизм отравленного колодца обязательно основан на резко отрицательной оценке возможных суждений или решений противника, что также не учтено в дефиниции Д. Уолтона, которая вполне применима к суждениям, например, убежденных сторонников идей гуманизма, интернациона-
1 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 29, см. также с. 263.
лизма, всеобщего разоружения (а в данных случаях термин отравление никак неприменим).
9.2. Фигура tu quoque
Фигура tu quoque [лат. ‘ты тоже’, ср. англ, you too fallacy] представляет собой ответ на аргумент к личности тем же аргументом, т. е. оскорблением или обвинением1:
В переполненной университетской столовой студент роняет на голову сидящего за столом приятеля поднос с четырьмя порциями борща. Тот в ярости вскакивает. Состоялся обмен репликами:
— Свинья!
— Ты... ээ... на себя посмотри!
В подобных случаях оценки противника обращаются против него самого по схеме «У тебя у самого рыльце в пуху» или по формуле:
Чем кумушек считать трудиться, Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?
И. А. Крылов. Зеркало и обезьяна
Фигура tu quoque традиционно считается разновидностью аргумента к личности2; именно поэтому в англо-американской традиции данную уловку иногда называют ad hominem tu quoque. Д. Уолтон определяет tu quoque как «использование ответа ad hominem против атаки ad hominem»3. Можно выделить два типа таких ответов:
а) встречное обвинение в том же самом — так называемое перемещение обвинения [англ, shifting the blame]4:
— Ты взяточник!
— От взяточника слышу!
б) встречное обвинение в чем-нибудь другом:
— Ты взяточник!
— Аты вор!
1 Parker R. A. Tu quoque arguments: A rhetorical perspective // Argument and advocacy. Journal of the American forensic association. Vol. 20. 1984. P. 123.
2 Например: Barker St. F. The elements of logic. 5th ed. New York, 1989. P. 166; Hurley P. J. A concise introduction to logic. 8th ed. Belmont, 2003. P. 118—121; Copi I. M., Cohen C. Introduction to logic. 10th ed. Prentice Hall, 1998. P. 155.
3 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. M., 2002. C. 31 & 270.
4 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 40; Whately R. Elements of logic. 2nd ed. London, 1827. P. 192.
В обоих случаях можно произвести ротацию, переставив реплики местами:
— Ты вор!
— А ты взяточник!
Победителем в глазах противника выглядит последний из высказавшихся. Сказанное справедливо и по отношению к более развернутым репликам:
Как пишет М. Монтень, однажды, когда Диоген мыл для себя зелень к обеду, он увидел проходящего мимо Аристиппа и сказал ему: «Если бы ты умел довольствоваться зеленью, то не пресмыкался бы перед тираном», на что Аристипп ему ответил: «А если бы ты умел водиться с людьми, тебе не приходилось бы мыть себе зелень». В данном изложении Аристипп вышел победителем из спора. Но давайте только переставим некоторые фразы и получим следующее. Однажды, когда Диоген мыл для себя зелень к обеду, проходящий мимо Аристипп сказал ему: «Если бы ты умел водиться с людьми, тебе не приходилось бы мыть себе зелень», на что Диоген ему ответил: «А если бы ты умел довольствоваться зеленью, то не пресмыкался бы перед тираном». Здесь, безусловно, Диоген выглядит победителем. Вслед за Монтенем повторим: «Вот как разум оправдывает самые различные действия! Это — котелок с двумя ручками, который можно ухватить и с одной и с другой стороны».
Вадим Жмудь. О логике
Как видим, в результате использования tu quoque «диалог часто превращается в перебранку»1. Нехитрая тактика защиты, основанная на применении данного приема, — пожалуй, первое, что приходит в голову не только взрослому, но даже и ребенку, поэтому некоторые исследователи не без основания считают данный прием примитивным и малоэффективным2.
Фигуру tu quoque не следует отождествлять с доводом к чужой ошибке3, когда совершение одного неправильного поступка оправдывается тем, что такой же или подобный поступок совершил кто-то другой, т. е. аргументацией к прецеденту:
Отец. Ты, оказывается, воруешь у соседа газеты!
Сын. Я пошел по твоим стопам. Ты ведь делаешь то же самое.
1 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 269.
2 Corbett Е. Р. J. & Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 242.
3 Такое отождествление наблюдаем, например, в работах: Hurley Р. J. A concise introduction to logic. 8th ed. Belmont, 2003. P. 119; Copi I. M., Cohen C. Introduction to logic. 10th ed. Prentice Hall, 1998. P. 144.
Два приведенных утверждения объединены причинно-следственной связью: «Я ворую у соседа газеты, потому что ты делаешь то же самое». Однако фигура tu quoque таких связей не предполагает, ср.: *«Я взяточник, потому что ты вор». Если этот параметр противопоставления, предложенный нами, не учитывать, то придется, вслед за Д. Уолтоном, признать, что граница между фигурой tu quoque и доводом к чужой ошибке «расплывчата и неопределенна» (с. 35). Он пишет: «Порой, когда одна сторона обвиняет другую в совершении какого-то предосудительного поступка, последняя также отвечает обвинениями. Но при этом совершенно необязательно будут использоваться аргументы ad hominem [= ad personam. —В. M.], т. е. нападки наличность. Тем не менее такие случаи традиционно относятся к виду tu quoque аргументов ad hominem»1. Если определить первую фигуру (обвинение в ответ на обвинение) как довод к чужой ошибке, вторую (ad personam в ответ на ad personam) — как tu quoque, то можно избежать противоречия, указанного Д. Уолтоном. Американский логик П. Дж. Херли, описывая фигуру tu quoque, приводит такой пример: «Как ты смеешь заявлять, что я должен перестать делать это, если ты сам делаешь (или делал) то же самое!» Д. Уолтон комментирует: «Становится непонятно, в чем же разница между обстоятельственным видом аргумента ad hominem и tu quoque. Приведенные примеры показывают, что эти категории пересекаются и их легко спутать друг с другом»2. Если трактовать пример П. Дж. Херли как довод к чужой ошибке, то разница между указанными тремя фигурами становится предельно ясной.
Формула tu quoque активно используется в качестве блокирующего удара при самозащите. Михаил Задорнов очень точно подметил, что после праздника любого русского человека можно спросить: «Ну, как ты после вчерашнего?» Данное обстоятельстово использовано в следующем ответе:
А. Ширвиндт. По вашему лицу видно, что с вами будет завтра. М. Державин. А по вашему лицу видно, что с вами было вчера.
Здесь ответная реплика усилена лексико-синтаксическим параллелизмом.
Фигура tu quoque может выступать в комбинации с реторсией, в этом случае последняя приобретает характер перехода на личность. Exempli causa приведем один исторический анекдот:
Однажды, прогуливаясь по Риму, император Август увидел очень похожего на себя юношу. На вопрос, не посещала ли его мать императорский дворец, тот ответил:
— Не знаю, как мать, а вот отец частенько бывал.
1 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 31.
2 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 33.
Встречное обвинение создает видимость неправомочности или лицемерия обвинителя и, соответственно, служит нейтрализации его обвинения1. Данная тактика была блистательно применена адвокатом Александром Яковлевичем Пассовером (1837—1910) на знаменитом судебном процессе по делу контрабандиста Вальяно:
Восьмидесятые годы прошлого столетия. В Таганроге возбуждено дело против некоего Вальяно — молодого контрабандиста. Ему грозят три месяца тюрьмы и штраф за контрабанду — двенадцать миллионов рублей, все его состояние.
Вот уже начал обвинительную речь прокурор.
— Господа судьи, господа присяжные заседатели, — заметно волнуясь, сказал он, — доказано ли, что подсудимый Вальяно систематически перевозил на турецких фелюгах ценную контрабанду? Да, доказано!
В дальнейшем прокурор исчерпывающе обосновал этот решающий тезис обвинения. Надо было отдать ему справедливость — его трехчасовая речь выглядела как хорошо построенная теорема: а) груз прибывал в адрес Вальяно; б) не оплаченный сборами груз перегружали на фелюги; в) груз на фелюгах подвозился к подкопу в дом Вальяно. Значит, Вальяно — контрабандист. Теорема доказана, садитесь, подсудимый, на три месяца в тюрьму и выкладывайте на стол двенадцать миллионов рублей. Присяжные внимательно и с явным сочувствием слушали обвинителя. А трое подкупленных являли вид неподкупности. Зритель, напрактиковавшийся в предугадывании решений присяжных, мог бы на этот раз не слишком напрягать свой талант: будущий обвинительный вердикт был написан на посуровевших лицах заседателей.
— Слово предоставляется защитнику подсудимого Вальяно, господину Пассоверу!
Председатель с опаской покосился на «этого выжившего из ума старичка»: может быть, на этот раз он смолчит? Но нет! Пассовер поднялся, едва видимый за высоким пюпитром. Фалдочки фрака смешно свисали с его чересчур низкой талии. У «старичка» неожиданно оказался звучный, как у певца, поставленный голос, сразу заставляющий слушателей насторожиться. Впрочем, по сравнению с прокурором защитник был необычайно краток. Говорил он минут пять-шесть, не больше:
— Вальяно вывозил товары, не оплаченные сборами, на турецких фелюгах? Да, господин прокурор это блистательно доказал, и я, защитник, опровергать эти действия подсудимого не собираюсь. Но составляют ли эти действия преступление контрабанды, вот в чем вопрос, господа судьи и господа присяжные!
Тут Пассовер сделал чисто сценическую паузу «торможения», и все, затаив дыхание, замерли. Прокурор заметно побледнел. Пассовер поднял глаза к потолку и, точно читая на пыльной лепке ему одному видимые письмена, процитировал наизусть разъяснение судебного департамента сената с исчерпывающим перечислением всех видов морской контрабанды: лодки, баркасы, плоты, шлюпки, яхты, спасательные катера.
1 Capaldi N. How to win every argument. An introduction to critical thinking. MJF Books, 1987. P. 147—148.
Упоминались в качестве средств перевозки даже спасательные пояса и обломки кораблекрушения, даже пустые бочки из-под рома, но о турецких плоскодонных фелюгах не упоминалось.
— Между тем, господа судьи и господа присяжные, — с вежливым вздохом по адресу обомлевшего прокурора сказал затем Пассовер, — вам хорошо известно, что разъяснения правительствующего сената носят исчерпывающий характер, да, именно исчерпывающий характер и распространительному характеру не подлежат. А потому...
Он чуть-чуть повысил голос.
—... поскольку подсудимый Валъяно перевозил свои грузы, на чем особенно настаивал господин прокурор, именно на турецких фелюгах, а не в бочках из-под рома, например, в его действиях нет, с точки зрения разъяснения сената, признаков преступления морской контрабанды, и он подлежит оправданию [= адвокатский довод. —В. М.].
Перед тем, как сесть, Пассовер в наступившей тишине добавил совсем смиренно:
— А если бы вы, господа, — чего я не могу допустить — его не оправдали, ваш приговор все равно будет отменен сенатом как незаконный и впавший в противоречие с сенатским разъяснением.
— Вам угодно реплику? — спросил прокурора ошеломленный председатель (он чертовски прав, как я мог забыть это разъяснение?!).
Бледное лицо прокурора залилось краской. Он вскочил и почти закричал дрожащим голосом:
— Вальяно — контрабандист! Если бы он им не был, он не мог бы
заплатить своему защитнику миллион рублей за защиту!
В зале ахнули! Миллион рублей? Неслыханная цифра! Пятьдесят тысяч за уголовную защиту считалось огромным, рекордным гонораром, но миллион... Никто никогда не слыхивал о подобном куше. Миллион рублей! Эта цифра оглушила, загипнотизировала весь зал. Председатель суда, уже готовивший в уме «краткое напутственное резюме» присяжным о неизбежности и даже, так сказать, «неотвратимости» оправдания, вдруг заколебался. Его малоподвижное воображение было захвачено волнующим словом «миллион». «Интересно, если золотом, сколько это будет пудов? Ах, каналья!..»
— Теперь адвокату крышка, — свистящим шепотом сказал соседу сидевший в первом ряду отставной генерал с багровым лицом.
Но видавший виды адвокат держался бодро. Он еще не признал себя побежденным, он уже снова у пюпитра. Позвольте, но что он говорит?
— Тут прокурор заявил, что я получил за свою защиту миллион рублей, — раздался звонкий и молодой голос адвоката. — По этому поводу я должен сказать...
И — снова пауза [= ораторская пауза. —В. М.]. Черт возьми, можно ли так играть на нервах!
—.. .я должен сказать, что это — сущая правда. Я действительно получил за свою защиту миллион рублей.
В зале пронесся вздох. Многим показалось — они потом клялись в этом друг другу, — что маленький, сухонький старичок, стоявший у пюпитра, вдруг стал расти, расти, и седая голова его с жиденькой бороденкой уже упиралась в потолок. И не голос, а звериный рык потрясал своды судебного зала:
—Да, я получил миллион. Значит, так дорого ценятся мои слова! А теперь посчитаем, сколько же стоят слова прокурора.
Тут Пассовер заговорил ласковой скороговорочкой, как добрый учитель, задающий нарочито легкую задачу, и все вновь увидели, что у пюпитра и в самом деле лишь небольшого роста пожилой человек, кажется, очень добродушный, — и вздохнули свободно.
— В год прокурор получает три тысячи шестьсот рублей, — высчитывал вслух «добродушный» адвокат, — в месяц — триста, стало быть, в день, в том числе и сегодняшний день, — рублей десять. Произносил прокурор свою речь сегодня три часа, сказал за свои десять рублей сорок тысяч слов — сколько же стоит слово прокурора? — Пассовер вытянулся и крикнул:
—Грош цена слову прокурора!
С. Званцев. Дело Вальяно
Фраза «Грош цена слову прокурора!» построена на дилогии, т. е. заключает в себе два смысла: 1) буквальный (= одно слово прокурора стоит недорого); 2) фразеологический (= речь прокурора никуда не годится). Такая форма исключает однозначную трактовку, а следовательно, и возможность обвинения в нарушении этики. Г. Г. Хазаге-ров и И. Б. Лобанов видят в словах А. Я. Пассовера лишь «аргумент к человеку»1. Если бы это было действительно так, то его ответ прокурору был бы попросту оскорблением, а не реторсией — поворотом оскорбления против самого оскорбителя, причем хитроумно облеченным в форму дилогии (придраться-то не к чему!).
Исторические корни аргументов ad hominem (ad personam) и tu quoque не вполне ясны. Аргентинская исследовательница Грасиэлла Марта Чичи (Universidad Nacional de La Plata), основываясь на анализе текстов Аристотеля, утверждает, что эти две эристические тактики были известны и описаны уже в эпоху античной Греции2. В части прямой атаки на личность («the direct ad hominem»), или абъюзивного аргумента, Д. Уолтон эту точку зрения принимает, однако относительно обстоятельственного аргумента («circumstantial ad hominem») придерживается иного мнения, доказывая более позднее открытие данной уловки3.
В вопросе об истории понятия следует различать два аспекта: историю самого понятия и историю термина, который его обозначает. Согласно исследованиям, проведенным Дэвидом Хитчкоком и Габриэлом Начелмансом4, термин argumentum ad hominem (или demonstratio
1 Хазагеров Г. Г., Лобанов И. Б. Риторика. Ростов-на-Дону, 2007. С. 149—150.
2 Chichi G. М. The Greek roots of the ad hominem-argument // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 16. 2002. № 3. P. 333—348.
3 Walton D. N. Argumentation schemes and historical origins of the circumstantial ad hominem argument // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 18. 2004. № 3. P. 360.
4 Hitchcock D. Why there is no argumentum ad hominem fallacy. McMaster University, 2006 // http://www.humanities.mcmaster.ca/~hitchckd/adhominemissa.htm; Э
ad hominem) появился в эпоху средневековья и до начала XIX в. имел значение «довод к словам оппонента» («argument to the opponent»), т. e. состоял в использовании аргументов противника либо для обоснования собственного тезиса, либо опровержения тезиса противника («опровержения ad hominem», в терминологии Д. Хитчкока), т. е. в использовании слов оппонента против него самого. Вспомним практикуемое в США предупреждение, предваряющее арест: «Вы имеете право хранить молчание. Все, что Вы скажете, может быть использовано против Вас». В значении ‘аргумент к личности’ термин argumentum ad hominem впервые употребил Ричард Уэйтли в книге «Элементы логики» (1827).
9.3. Довод к страху
Довод к страху [лат. argumentum ad metum, argumentum ad horrendum, argumentum in terrorem; англ, appeal to fear, scare tactics] представляет собой, по определению Г. А. Брутяна, «открытую либо завуалированную угрозу»1 в адрес оппонента. Примером использования открытой угрозы в споре может послужить следующий разговор оценщика с клиентом в ломбарде:
— Пятьдесят долларов.
— Ноя купил эту цепочку за сто!
—У нас ломбард, а не магазин.
— Ну хотя бы девяносто!
— Пятьдесят.
— Семьдесят пять!
— Сорок пять!
— Сколько?!
—Еще слово скажешь, и будет сорок.
—Хорошо, хорошо, давайте!
Директор частного сыскного агентства, видимо, не подумав хорошенько о последствиях, говорит посетившему его с деловым визитом сотруднику уголовного розыска следующее:
—Увы, ничем не могу помочь вам. К тому же я очень спешу. Извините.
—Хорошо. Я ухожу. Но не прощаюсь. А вернусь с ордером на обыск.
Что-нибудь да найдем. Вы же знаете.
О Nuchelmans G. On the fourfold root of the ‘Argumentum ad hominem’ // Empirical logic and public debate. Essays in honour of Else M. Barth / ed. E. C. Krabbe, R. J. Dalitz & P. A. Smit. Amsterdam-Atlanta, 1993. P. 37—47.
1 Брутян Г. А. Перспективы исследований актуальных проблем теории аргументации // Философские науки. 1983. № 6. С. 65.
— Подождите, подождите... Ну куда же вы? Я готов ответить на все ваши вопросы.
К/ф. «Улицы разбитых фонарей»
Открытая угроза — это обращение к милиционеру, полицейскому, городовому (отсюда — еще одно название довода к страху: аргумент к городовому), к начальству (отсюда — еще один термин, который встречается в англоязычной литературе: argumentum adgubernatoreni). К этой же категории отнесем предупреждающие надписи типа «Территория охраняется служебными собаками» или «Во дворе злая собака», демонстрацию силы (отсюда такое название этого приема: довод к силе [англ, appeal to force]): зубов, мускулов, кулаков, оружия, в частности пистолета, ножа, кастета, дубины, бейсбольной биты, палки (отсюда такие названия этого же довода: аргумент к палке [калька лат. argumentum ad baculum], или палочный довод [лат. argumentum baculinum]). Автор следующей рекламы, видимо, был подкован в теории аргументации и не лишен чувства юмора:
ПУС-1 «Аргумент» — палка универсальная специальная прямая, длиной 480 или 650 мм.
ПУС-2 «Аргумент-М» / «Аргумент-Б» — палка универсальная специальная с дополнительной ручкой, длиной 480 или 650 мм.
Испытанным «оружием пролетариата» всегда был булыжник:
Одна из неофициальных столиц Европейского союза, тихий и чистенький Страсбург, где в уютных кабинетах заседают евродепутаты, в последние несколько дней превратился в поле боя между 732 законодателями и примерно десятью тысячами докеров. Евродепутаты оказались в явном численном меньшинстве. Забастовки парализовали многие крупнейшие европейские порты — Антверпен, Марсель, Копенгаген, Лиссабон и другие. Предмет ожесточенного спора (докеры в качестве аргументов использовали палки и камни, ранив двенадцать полицейских и одного сотрудника французских спецслужб) достаточно банальный: парламент рассматривал закон о либерализации в сфере портовых услуг, намереваясь таким образом оздоровить приморский бизнес-климат. Однако докеры не стали вдаваться в экономическую теорию. Их недовольство вызывает то, что закон дает право хозяевам судов использовать собственные экипажи для погрузочно-разгрузочных работ, что неминуемо, уверены они, приведет к массовым увольнениям портовых рабочих. По сути, это продолжение борьбы европейцев за свои рабочие места.
К. Ставродин. Призрак бродит по Европе
И. Д. Шадр. Булыжник — оружие пролетариата (1905)
Особенно изощренными методы устрашения были во дохристианскую эпоху и времена средневековья: распятие на кресте, колесование, четвертование и т. д. Что ждало в эти времена основателя нового научного или религиозного учения? Приведем фрагмент экспертизы отпечатка тела Иисуса Христа на Туринской Плащанице, произведенной учеными Сорбонны:
Носовая кость перебита от удара с левой стороны. Левая щека сильно опухла — она касалась Плащаницы, и ее отпечаток оказался гораздо сильнее, чем правой. С левой стороны тело над скулой разбито, и эта сторона отечная. Подбородок ярко очерчен, особенно слева. Справа на нем пятно от крови или глубокой раны. Изображение лица асимметрично. Этот человек очень много страдал, и черты лица после смерти не одинаково сократились. Кроме сказанного — много следов от ударов и увечий. Плечи приподняты. Грудь имеет такую форму, как у людей, умирающих от удушья (недавно медицина определила, что люди, распятые на крестах, умирали от удушья). На руке пониже запястья — большое пятно от раны. Раны на ногах в тех же местах, что и на руках, и того же типа. Вдоль всей спины
и таза расположены раны от бичевания. В центре удара отпечатки чернее, ибо там были раны глубже и крови больше. По краям пятна светлее — там была сукровица, которая текла долго, ибо раны раздражались одеждой и медленно сохли. Этими ранами усеяна вся спина, поясница и ниже. Всего их 18. Они нанесены флягрумом — особым бичом, состоящим из нескольких веревок с большими тяжелыми металлическими пуговицами на концах. На правом плече — широкая полоса, след от тяжелого Креста, который Спаситель нес на Голгофу. Лицо изувечено: перебита носовая кость, опухла левая щека и рассечена скула.
Экспертиза для Фомы Неверующего
Во времена инквизиции за инакомыслие ученым грозило сожжение на костре; именно такая судьба постигла выдающегося мыслителя Джордано Бруно (1548—1600), критиковавшего схоластическое богословие и утверждавшего, что вселенная бесконечна, что в ней находится бесчисленное количество миров и что развитие их непрерывно. Угроза смертью, или argumentum ad morti, широко применяется и в современном обществе:
Аргумент к смерти (argumentum ad morti) довольно распространен в коммуникации, полемике, споре. Этот тип аргументации проявляется в апелляции к возможным практическим выводам, в прямой угрозе жизни оппонента или его близких: «Если Вам дорога жизнь Вашей дочери, Вы сделаете это» и др. Сюда же относится и угроза самоубийством: «Если Вы не сделаете это, я повешусь». К подобного рода аргументам прибегают не только шантажисты, грабители, рэкетиры, но и органы охраны порядка, службы безопасности: «Стой, стрелять буду!» и т. п. Настойчивость врача на срочной операции, законодательное требование смертной казни, угроза военных операций во внешней политике — все это примеры argumentum ad morti.
Тулъчинский Г. Л. Argumentum ad morti
Довод к страху регулярно используется не только во зло, но и во благо:
Некий человек совершил убийство, и родственники убитого его преследовали. Он прибежал к реке Нилу, но тут столкнулся с волком. В страхе он забрался на дерево, нависшее над рекой, и спрятался на нем, но увидел змею, которая там раскачивалась. Тогда он бросился в воду, но и тут подстерег его крокодил и сожрал. Басня показывает, что для человека, запятнанного преступлением, ни земля, ни воздух, ни вода не будут убежищем.
Эзоп. Убийца
В христианском мире стала общим местом угроза вечными мучениями в адском пламени — так называемая тактика запугивания во имя спасения [англ, scare-for-salvation]1:
1 Jackson В. Jonathan Edwards goes to hell house. Fear appeals in american evangelism // Rhetoric review. Vol. 26. 2007. № 1. P. 42.
За дерзость будешь там ты мучиться вовеки, Где жажда, глад, тоска и огненные реки, Где скорбь душевная и неисцельных ран.
А. П. Сумароков. Димитрий Самозванец
Эта угроза (ложь во благо) послужила смягчению нравов человечества.
Насколько оправданы с точки зрения морали методы устрашения во внутригосударственной политике? Не являются ли они пережитком прошлого? Приведем рассуждение Николо Макиавелли о соотношении милосердия и строгости в отношении к народу:
Может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись. Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся. И худо придется тому государю, который, доверясь их посулам, не примет никаких мер на случай опасности. Ибо дружбу, которая дается за деньги, а не приобретается величием и благородством души, можно купить, но нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время. Кроме того, люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх [курсив наш. — В. М.], ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.
Н. Макиавелли. Государь
Завуалированная угроза — это лишь намек на расправу и прочие неприятности: так, в 60-е годы XX века молодым американцам, протестовавшим против войны во Вьетнаме, намекали на возможные сложности при устройстве на работу. Строго говоря, назвать угрозу аргументом «можно лишь в фигуральном смысле»1. Уже средневековые ученые считали argumentum ad baculum либо ошибкой, либо софизмом; как «логическая ошибка» (logical error, mistake in logic) определяется данный прием и в современной науке2.
1 Брутян Г. А. Философская природа теории аргументации // Философские науки. 1978. № 1. С. 60.
2 Например: Corsini R. Dictionary of psychology. Routledge, 2001. P. 18 & 364; Woods J. Argumentum ad baculum // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 12. 1998. № 4. P. 493—504.
Специалисты не без основания призывают более четко проводить линию разграничения «между аргументированием и насилием»1. И действительно: к убеждению подобные способы воздействия не имеют отношения, поскольку «обращаться к кому-либо с аргументацией означает рассматривать его как находящегося вне сферы жесткого управления. Мы даем оппоненту возможность возражать нам, и как только мы лишаем его этой возможности, мы уже не аргументируем»2. Аргумент к страху — это прием воздействия на поведение человека, а не на его взгляды и убеждения3.
В логико-философской литературе относительно целесообразности и самой приемлемости насилия и, соответственно, аргумента к силе существуют две точки зрения. 1. Насилию «нет никакого оправдания»4. 2. Применение насилия и аргумента к силе может быть оправдано «стремлением к справедливости»5. По мнению Роберта Кимбэлла, аргумент ad baculum становится приемлем как прием воздействия на поведение адресата при соблюдении двух условий: во-первых, если этот довод высказывается в мягкой (mild) форме (критерий выражения), а во-вторых, если позиция его адресанта является добродетельной, а адресата — порочной (этический критерий)6. Эта точка зрения представляется более приемлемой и более реалистичной.
Некоторую видимость аргумента, а не насилия принимает лишь такой довод к страху, который выражен словесно, причем не прямо, а косвенно, в форме намека, т. е. «косвенного речевого акта»7. В целях более или менее завуалированного давления на оппонента применяется довод к следствию (argumentum ad consequentiam). В этом случае он используется с целью угрозы:
— И еще я имею кое-что сказать вам. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь вас. Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества.
— Почему же? — спросил Коваленко басом.
1 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 54.
2 Johnston H. W. Some reflection on argumentation // Philosophy, rhetoric and argumentation. Pensylvania, 1965. P. 1.
3 Fischer D. H. Historians’ fallacies. Toward a logic of historical thought. Harper & Row, 1970. P. 295—296.
4 Singer P. Рец. на сб.: Reason and violence (Oxford, 1974) // Mind. Vol. 85.1976. № 340. P. 632.
5 Evans J. D. G. Reason and violence: arguments from force // Philosophy. Vol. 80. Cambridge Univ. Press, 2005. P. 267.
6 Kimball R. What’s wrong with argumentum ad baculum? Reasons, threats, and logical norms // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 20. 2006. № 1. P. 89—100.
7 Walton D. N. Practical reasoning and the structure of fear appeal arguments // Philosophy and rhetoric. Vol. 29. 1996. № 4. P. 302. Автор справедливо считает такую форму «наиболее эффективной».
— Да разве тут надо еще объяснять, Михаил Саввич, разве это непонятно? Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? Им остается только ходить на головах! И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. Я вчера ужаснулся! Когда я увидел вашу сестрицу, то у меня помутилось в глазах. Женщина или девушка на велосипеде — это ужасно!
— Что же собственно вам угодно?
— Мне угодно только одно — предостеречь вас, Михаил Саввич. Вы — человек молодой, у вас впереди будущее, надо вести себя очень, очень осторожно, вы же так манкируете! О том, что вы и ваша сестрица катаетесь на велосипеде, узнает директор, потом дойдет до попечителя... Что же хорошего?
— Что я и моя сестра катаемся на велосипеде, никому нет до этого дела! — сказал Коваленко и побагровел.
А. П. Чехов. Человек в футляре
Рассмотренную логическую форму довода к страху в специальной литературе не только абсолютно неправомерно именуют доводом ad consequentiam, но и регулярно смешивают с последним, в результате чего argumentum ad consequentiam, во-первых, неточно определяется как предположение о том, что определенное действие или точка зрения оппонента могут иметь для него «нежелательные последствия»1, во-вторых, рассматривается исключительно как ошибка или уловка (fallacy). Негативный крен в оценке довода ad consequentiam происходит, видимо, оттого что «когда ситуация нормальна, мы обычно не просчитываем ее возможные последствия»2. Заметим, что Д. Уолтон отмечает в некоторых своих работах, что этот довод иногда бывает неприемлем, а иногда и вполне приемлем с точки зрения логики, однако не уточняет, в каких именно случаях это происходит, констатируя «проблему оценки довода ad consequentiam как формы вывода, которая иногда логична (reasonable), а иногда нет»3. Думается, что с точки зрения логики довод ad consequentiam абсолютно приемлем во всех случаях, кроме тех, когда он служит манипулятивным целям, в частности выражению угрозы.
Во избежание путаницы назовем функциональный тип довода ad consequentiam, используемый в целях угрозы, угрозой ad consequentiam. К категории таких угроз отнесем, в частности, пермиссию [лат. permissio ‘дозволение’] — притворное, ироническое поощрение действия, сопровождаемое предупреждением о его нежелательности: Веселись, юноша,
1 Cedarblom J., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 151; Еемерен Ф. X., Гроотендорст P. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 101.
2 McCosh J. The laws of discursive thought, being a text book of formal logic. New York, 1870. P. 189: «But when the question is one of truth or right, we should not in the first instance appeal to results». Д. Уолтон эту работу Джеймса Маккоша анализирует, однако отмеченное нами обстоятельство не замечает.
3 Walton D. Historical origins of argumentum ad consequentiam // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 13. 1999. № 3. P. 252—254 & 255.
в юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд (Библия). Задача пермиссии — «отвратить от бесчинства, внушить ужас и раскаяние путем мнимого позволения перейти границу дозволенного»1.
Угроза ad consequentiam может принимать довольно изысканные манипулятивные формы. Каждый из нас знает, что столкновение с административной машиной, судом и милицией (хотя бы и просто в качестве свидетеля) ничего хорошего не сулит. Это хорошо понимал Остап Ибрагимович Бендер, когда выручал попавшегося на краже Михаила Самуэльевича Паниковского путем вербовки свидетелей по его делу:
Когда великий комбинатор прибыл к месту происшествия, Корейко уже не было, но вокруг Паниковского колыхалась великая толпа, перегородившая улицу. Остап призвал граждан к спокойствию, вынул из кармана записную книжку и, посмотрев на Паниковского, властно произнес:
— Попрошу свидетелей указать фамилии и адреса. Свидетели, записывайтесь!
Казалось бы, граждане, проявившие такую активность в поимке Паниковского, не замедлят уличить преступника своими показаниями. На самом же деле при слове «свидетель» все правдолюбцы поскучнели, глупо засуетились и стали пятиться. В толпе образовались промоины и воронки. Она разваливалась на глазах.
— Где же свидетели? — повторил Остап.
Началась паника. Работая локтями, свидетели выбирались прочь, и в минуту улица приняла свой обычный вид.
И. Ильф и Е. Петров. Золотой теленок
Пример из документального кинофильма «Судьба генсека»:
Л. И. Брежнев — супруге: Мы должны развестись.
Виктория Петровна: Ну что же, тогда пойди попрощайся с детьми.
Завуалированная тактика угрозы ad consequentiam практически недоказуема. Когда чиновник говорит: «Приходите на следующей неделе», «Нужен еще один документ» или «Все ваши документы опять утеряны», то угрожают нашим планам, быть может, и вполне объективные причины (занятость администратора, реальная недостача документа, нерадивость работников архива), а быть может, имеет место шантаж, вымогательство взятки:
«Принес я просьбу. Я бы хотел... мне нужно поторопиться... так нельзя ли, например, кончить дело сегодня?»
«Да, сегодня! сегодня нельзя», сказал Иван Антонович. «Нужно навести еще справки, нет ли еще запрещений».
1 Fontanier Р. Les figures du discours / ed. G. Genette. Paris, 1968. P. 148.
«Впрочем, что до того, чтоб ускорить дело, так Иван Григорьевич, председатель, мне большой друг...»
«Да ведь Иван Григорьевич не один; бывают и другие», сказал сурово Иван Антонович.
Чичиков понял заковыку, которую завернул Иван Антонович, и сказал: «Другие тоже не будут в обиде, я сам служил, дело знаю...»
Чичиков, вынув из кармана бумажку, положил ее перед Иваном Антоновичем, которую тот совершенно не заметил, и накрыл тотчас книгою. Чичиков хотел было указать ему ее, но Иван Антонович движением головы дал понять, что не нужно показывать.
Н. В. Гоголь. Мертвые души
Как видим, аргументация может быть не только убедительной, но и принудительной1. Функцией таких доводов, как аргумент к жалости или аргумент к страху, является принуждение.
С доводом к страху связано несколько фигур. Рассмотрим их вкратце.
1. Апагорезис [греч. алауоргри; ‘отговаривание’] представляет собой высказывание или текст, содержащие запрет, отговаривание, усиленные скрытой или явной угрозой. Знаменитый пример апаго-резиса — заявление маршала Г. К. Жукова на июньском пленуме ЦК КПСС 1957 г., адресованное противникам Н. С. Хрущева, которые попытались было снять его с поста первого секретаря ЦК: «Армия против этого решения».
2. Паренесис [греч. Tiapaivsou; ‘увещевание’] заключается в увещевании, уговорах или просто предложении предпринять определенное действие с предупреждением о неприятных последствиях в противном случае. Данная фигура речи регулярно используется в торговой рекламе. К примеру, в книжных интернет-магазинах обычны такие предупреждения: «Внимание!!! Осталось три экземпляра» или «Внимание!!! Остался один экземпляр». У покупателя возникают следующие чувства: 1) убеждение в том, что книга хорошая, поскольку ее быстро раскупают; 2) опасение, что желанный экземпляр ему может не достаться, и он спешно его заказывает. В западной психологии этот прием называется тактикой ограниченного количества [англ, limited number technique, dead-line tactic]2.
3. Катаплексис, или катаплексия [греч. каталке^; ‘угроза’] состоит в предсказании или обещании расплаты за плохой поступок: Еще раз опоздаете — будете писать объяснительную записку.
4. Оминация [лат. ominor ‘предвещать недоброе’] представляет собой речевой акт, содержащий предсказание бед и несчастий. В политической борьбе используется argumentum ad decadence [лат. ‘довод к’ + франц, ‘упадку’]3 — предсказание стагнации, упадка и разложения
1 Kalinowski G. La logique des norms. Paris, 1972. P. 20.
2 Cialdini R. B. Influence. The psychology of persuasion. Collins Publ., 1998. P. 242.
3 Источник данного термина: Stack G. J. Lange and Nietzsche. Walter de Gruyter, 1983.
P. 67.
экономики, деградации народа и прочих неприятностей в случае, если не будут срочно предприняты такие-то меры. Оминация — характерный прием судебной речи:
Я утверждаю, что сегодня на скамье подсудимых сидят люди, преследуемые по политическим мотивам, люди, которые в случае лишения их свободы немедленно будут признаны узниками совести, а их дело станет позором для современного российского правосудия. После приговора, о вынесении которого вы просите, уважаемые «госпожи прокуроры» (прошу прощения, плохо согласуется по родам), после такого приговора взорвется мир.
Речь адвоката Ю. М. Шмидта в защиту Ю. В. Самодурова
Сочетанием оминации и довода ad consequentiam следует считать софизм скользкой дорожки [англ, slippery slope ‘скользкий спуск’, slippery slope argument, slippery slope fallacy ‘аргумент скользкого спуска’1], выражаемый старинной русской поговоркой Коготок увяз — всей птичке пропасть. Дуглас Уолтон справедливо указывает на то, что в основе софизма скользкой дорожки лежит довод ad consequentiam2, однако упускает из виду тот факт, что реализуется данный довод именно в виде предсказания бед и несчастий.
Формой выполнения этой уловки считается построение цепочки последствий какого-нибудь дурного шага по формуле «А ведет к В, В ведет к С, С ведет к D... Z ведет к несчастью или гибели»3. Данная цепочка призвана демонстрировать «легкость схождения в преисподнюю» (лат. facilis descensus averni):
Полковник военной кафедры — студенту: Чтоб я тебя с патлами и в джинсах больше здесь не видел! Иди — до пивного ларька, а там милиция подберет!
Скользкая дорожка представляет собой «путь, первый шаг по которому неизбежно влечет за собой всю цепь остальных»4. В реальной
1 Терминологические дублеты: appeal to probability ‘апелляция к возможному’, the snowball effect ‘эффект снежного кома’, the thin end of the wedge ‘острие клина’, the doomsday scenario ‘сценарий судного дня’, opening the floodgates ‘открытие ворот плотины’, domino fallacy или domino argument ‘принцип домино’ и др.
2 Walton D. Historical origins of argumentum ad consequentiam // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 13. 1999. № 3. P. 252; см. также раздел «Argument from consequences and slippery slope» в кн.: Walton D. Fundamentals of critical argumentation. Cambridge Univ. Press, 2006. P. 104—112.
3 Bowker J. K., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. Р. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 73; Cedarblom J., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 137.
4 Pine R. C. Essential logic. Basic reasoning skills for the twenty-first century. Oxford Univ. Press, 1995. P. 164.
речевой практике чаще всего указываются лишь исходная и конечная точки падения.
Предсказуемость конечной точки дает возможность комбинировать софизм скользкой дорожки с фигурой умолчания: Что сделает наркоман или алкоголик, если источники «кайфа» станут недоступны? Судебная практика показывает: они пойдут воровать. Потом грабить. Потом... (Волгоградский курьер. 02.12.2016).
По наблюдениям исследователей, софизм скользкой дорожки «часто используется во зло (have often been used for ill)», поэтому его не рекомендуется использовать «в моральных и политических дебатах»1. Злоупотребление софизмом скользкой дорожки происходит тогда, когда он используется тенденциозно, с логическими подтасовками. В этом случае он превращается в нечто подобное дубине. Так, в советские времена, когда объектами гонений со стороны властей поочередно становились генетика, структурная лингвистика, противники, а затем и сторонники учения академика Н. Я. Марра, художники-авангардисты, валютчики, стиляги, «безродные космополиты» и прочие, появился лозунг, направленный против поклонников джаза: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст» (явный случай non sequitur).
Вместе с тем данный ход мысли вполне приемлем и вполне нормален в тех случаях, когда мы пытаемся объективно, с учетом типовых причинно-следственных связей и реальных фактов логически просчитать (а значит, и предсказать) возможные негативные последствия определенного решения или действия. Этот софизм представляет собой испытанный прием предостережения против азартных игр (конечная точка — тюрьма), алкоголизма (конечная точка — болезни, распад семьи), наркомании (конечная точка — смерть), легкомысленных связей (конечная точка — СПИД), эфтаназии: легализация добровольной эфтаназии может привести к легализация принудительной эфтаназии2. Еще один случай применения этого хода мысли в сфере законодательства описал известный американский логик Евгений Волох:
В 2001 году в США рассматривали целесообразность установки видеокамер на уличных фонарях, что, по небезосновательному мнению сторонников этого проекта, должно было бы привести к существенному снижению уровня уличной преступности. Однако данный проект принят не был, поскольку его противники посчитали, что такие видеокамеры могут быть использованы в целях тотальной политической слежки за противниками правительства (to track the government's enemies)3.
1 LaFollette H. Living on a slippery slope // The journal of ethics. Vol. 9. 2005. № 3—4. P. 475—499.
2 Penney L. The empirical slippery slope from voluntary to non-voluntary euthanasia // The journal of law, medicine & ethics. Vol. 35. 2007. № 1. P. 197.
3 Volokh E. The mechanisms of the slippery slope // Harvard law review. Vol. 116. 2003. № 4. P. 1139.
Американский юрист Эрик Лоуд убедительно доказал, что софизм скользкой дорожки как одна из форм предсказания (prediction) может с успехом применяться в качестве серьезного и действенного (valid) довода в судебной речи, усиливающего эффективность аргументации1. Пример удачного использования данной уловки адвокатом:
Адвокат потерпевшего: Вы уже убили человека. Оставили его жену вдовой, двоих детей — сиротами. Подумайте, что дальше? Воровство? Грабеж? Еще одно убийство? Подумайте, сколько горя, сколько страданий вы еще причините ни в чем не повинным людям! Скажите же нам все-таки правду!
Подсудимый (за карточный долг ставший наемным убийцей): Раз так все складывается... Хорошо, я все расскажу. Все, как было.
Программа «Федеральный судья»
Причинно-следственные микросценарии «алкоголизм —> распад семьи», «наркомания —> смерть», «легкомысленные связи —> СПИД» и др. общеизвестны, привычны, представляют собой общепринятые, закрепленные в общественном сознании и поэтому объективные каузальные стереотипы. Если софизм скользкой дорожки опирается на такие общепринятые стереотипы, то с логической точки зрения он является безупречным.
Трудно согласиться с некоторыми взглядами специалистов на анализируемый софизм. Так, Евгений Волох рассматривает данную уловку как «логически ошибочный (logically fallacious) довод, поскольку утверждение о том, что А неизбежно ведет к Б, может быть ошибочным»2. Вряд ли можно говорить об алогичности любых предсказаний, ибо предсказание действительно вполне может быть ошибочным, но отнюдь не всегда — алогичным, что и было продемонстрировано нами выше.
Дуглас Уолтон, на наш взгляд, не вполне обоснованно отождествляет софизм скользкой дорожки и софизм бороды, выделяя такие разновидности первого, как «sorites slippery slope» (= софизм бороды) и «causal slippery slope» («софизм скользкой дорожки каузального типа»)3. Однако софизм скользкой дорожки связан исключительно с причинно-след
1 Lode Е. Slippery slope arguments and legal reasoning // California law review. Vol. 87. № 6. 1999. P. 1469.
2 Volokh E. The mechanisms of the slippery slope // Harvard law review. Vol. 116. 2003. № 4. P. 1131.
3 Walton D. N. Slippery slope arguments. Oxford, 1992. P. 55; Walton D. The argument of the beard // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 18. 1996. № 2 & 3. P. 250. Ha c. 235 данной статьи читаем: «There seems to be some uncertainty whether the argument of the beard is different from the slippery slope argument, or from the heap (bald head, sorites) argument of Eubulides». P. 246: «An even more pressing prior question is that of how to define the argument of the beard. It does seem to be somewhat different from the slippery slope argument. But some of the textbooks confuse the two, and indeed, if there is a difference between them, it is not exactly clear what it is».
ственными отношениями1, в то время как основой софизма бороды является категория градуальности. Именно это обстоятельство и разводит их по разным классам уловок. Видимость некоторого сходства создают постепенность перехода от одной ситуации (воровство —> грабеж —> убийство) в первом случае и постепенность перехода от одного края градуального спектра к противоположному (белый —> серый —> черный) — во втором.
Широко известна комбинация аргумента к страху и аргумента к авторитету. Случаи применения данной комбинации имеют место, в частности, тогда, когда мы апеллируем к мнению диктатора, основоположника политического учения (марксизма, ленинизма, сталинизма, маоизма и т. д.) в государстве тоталитарного типа или когда человеку говорят, что его мнение расходится «с линией партии», что «начальство считает иначе», что его мнение представляет «опасность для государства или общества» и т. д.2 С. И. Поварнин приводит такую иллюстрацию:
Старообрядец яростно доказывает, что миссионер и его церковь — еретики. Находчивый миссионер ставит вопрос: «Вот как! Значит, и наш Государь Император еретик?» Перед старообрядцем мелькнули — в воображении (а может быть, и наяву) — знакомые лица альгвазилов и вспомнились «места не столь отдаленные». «Сердце его смятеся и остави его сила его» и «бысть яко человек не слыш и не имый во устах своих обличения».
Многие крупные начальники (губернаторы, министры, президенты, особенно с диктаторскими замашками) любят вызывать к себе подчиненных неожиданно и без пояснения повода:
Были истории и совсем иного рода. Например, такая: у подъезда дома останавливается автомобиль.
— Вы Асмус Валентин Фердинандович?
-Да.
— Собирайтесь!
Он берет зубную щетку, пасту, мыло, прощается с женой. Автомобиль приближается к центру Москвы. Наверное, на Лубянку. Но остановлива-ется перед зданием Совета Министров. Поднимаются наверх, его вводят в зал. Во главе стола сидит Молотов, он встает, идет навстречу.
1 На с. 246 Д. Уолтон (Walton D. The argument of the beard) совершенно верно отмечает: «It seems that the argument of the beard bears a very close relationship to the type of slippery slope that turns on the vagueness of a term, as opposed to other types of slippery slope arguments that are more causal [курсив наш. —В. M.] in nature». Однако это точное наблюдение не помешало автору квалифицировать софизм бороды как разновидность софизма скользкой дорожки.
2 См.: Woods J. Appeal to force // Fallacies. Classical and contemporary readings. Pennsylvania State Univ. Press, 1995. P. 240—250.
— Асмус Валентин Фердинандович? Как мило, что вы так быстро откликнулись на нашу просьбу. Дело в том, что товарищ Сталин сказал, что мы совсем не знаем логики. И мы бы хотели узнать, что это такое.
Асмус стал читать лекцию по логике для министров. И был счастлив, что все так обернулось и ГУЛАГ его миновал, по крайней мере на этот раз.
А. И. Уемов. Я был аспирантом Асмуса
Ход мысли начальства очень прост: подчиненный придет в страхе и будет доволен, что получил не нагоняй, а очередное поручение.
Аргумент к страху лежит в основе речевых тактик шантажа и угрозы, на нем основаны уголовный, гражданский и административный кодексы, он же является движущей силой внеэкономического принуждения в структуре тоталитарного типа, выступает надежным средством урегулирования внутриполитических и международных проблем (например, спора о территориальных границах), он же является козырной картой экстремизма и терроризма.
9.4. Аргумент к авторитету
Категория авторитета непосредственно связана с понятием влияния — способности подчинять действия, поведение, суждения и оценки окружающих своей воле в повседневной жизни (например, в семье), в учебной аудитории, в бизнесе, политике, профессиональной деятельности, в религии и других сферах человеческой деятельности. Именно потому в западной науке данная категория самым активным образом изучается; специальная литература на эту тему к настоящему моменту стала практически необозрима.
Аргумент к авторитету [лат. argumentum ad auctoritatem или argumentum ex auctoritate ‘довод к мнению, суждению’, ср. англ, appeal to authority, argument from authority] представляет собой ссылку на мнение лиц, пользующихся признанием или влиянием в определенной сфере общественной деятельности. В этой связи английский философ и теолог Джордж Беркли (1685—1753) в трактате «О началах человеческого знания» (1710) справедливо указывает на необыкновенную силу некоторых собственных имен:
Даже собственные имена, по-видимому, не всегда употребляются с намерением вызвать в нас идеи тех индивидов, которые, как предполагается, ими обозначаются. Если мне говорит, например, схоластик: «Аристотель сказал...», то все, что, по моему мнению, он намеревается сделать, состоит в том, чтобы склонить меня принять его мнение с теми почтением и покорностью, какие привычка связывает с именем Аристотеля [курсив наш. — В. М.]. И такое действие часто столь мгновенно наступает в уме тех, которые привыкли подчинять свое суждение авторитету этого философа, что было бы даже невозможно какой бы то ни было идее о его личности, сочинениях или репутации предшествовать
этому действию. Столь тесную и непосредственную связь может установить обычай между простым словом «Аристотель» и вызываемыми им в умах некоторых людей побуждениями к согласию и почтению.
Считается, что эта уловка была открыта софистами. Современный исследователь не без основания утверждает: «Вся великая традиция западной метафизики, прославленная именами Платона, Декарта и Канта, неизменно противопоставляет поиск истины, этот декларируемый предмет философии, технике риторов и софистов, довольствовавшихся признанием мнений столь разных, сколь обманчивых»1. Артур Шопенгауэр оценивает так называемые «общепринятые» и «общепризнанные мнения» не менее критически:
Общепризнанность известного мнения, говоря серьезно, не служит ни доказательством, ни даже вероятным основанием его правильности. Нет столь бессмысленного мнения, которого люди не усвоили бы себе легко, если только вам удалось убедить их, что оно общепринято. Люди — те же овцы, идущие за вожаком-бараном, куда бы ни повел; для них легче умереть, чем мыслить.
С целью управления чужими мнениями регулярно используется прием цитирования [лат. citare ‘приводить’] — дословного воспроизведения фрагмента какого-либо текста, сопровождаемого ссылкой на источник. При этом цитата не должна быть извращена, а пересказ или адаптированное изложение источника должны быть максимально адекватны, что является важным условием корректного применения данных приемов2.
Очень впечатляет фигура цитирования по памяти—анамнезис [греч. avapvrjOK; ‘припоминание’, ср. avapvrjOTiKog ‘легко вспоминающий’]3: Еще Плавт сказал: «Sapienti sat». Формами обращения к мнению авторитетных лиц при цитировании являются различного рода изречения, афоризмы и сентенции (нравоучительные афоризмы):
Учитель. Что же значат богатства без мудрости?
Ученик. То же, что и тело без души, как сказал Соломон: «Что приносят глупому его богатства, когда он не может купить на них ума?»
Алкуин. Разговор об истинной философии
Цитирование известно как способ психологического давления на оппонента, в античных риториках данный прием носил название
1 Кассен Б. Эффект софистики. СПб, 2000. С. 178.
2 Walton D. N. Logical dialogue-games and fallacies. University Press of America, 1984. P. 40—41.
3 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 129.
апомнемонесис [греч. алоцугщоуеоок; ‘воспоминание’]. Прием аргументации, когда «пользуются доводами, заимствованными из какого-нибудь источника познания», именуется argumentum ad fudicium [лат. ‘довод к основам’], его разновидностью является argumentum ad librum [лат. ‘довод к книге’]. Как полагает Г. В. Лейбниц, «из всех аргументов [имеются доводы ad hominem. — В. М.] один только этот подвигает нас вперед и научает чему-нибудь»1.
На аргументе к авторитету, собственному или чужому, основан и так называемый диатипозис [греч. бгатилшсяд ‘образ, форма’ < Згатоябш ‘придаю образ, формирую’] — речевой акт, содержащий совет, наставление:
Во умствовании не трать напрасно слов.
Коль в небе хочешь быть, не буди философ! Премудрость пагубна, хотя она и льстивна.
А. П. Сумароков. Димитрий Самозванец
Если наставитель не имеет авторитета в глазах наставляемого, то данный речевой акт, конечно же, успешен не будет. Диатипозис лежит в основе многих афоризмов и крылатых слов, апеллирующих к мудрости и авторитету отдельного лица: Говори о том только, что тебе ясно, иначе молчи (Л. Н. Толстой); Не медля отправляйся в дальний путь, если там обещали научить тебя чему-либо полезному (Исократ). На этой же фигуре основано множество пословиц и поговорок, апеллирующих к мудрости и авторитету народа2: Не верь чужим речам, верь своим очам; Готовь сани летом, а телегу зимой; Не бранись с тюрьмой да с приказной избой; На добрый путь всегда готовым будь; Дружбу помни, а зло забывай и др.
Сила и действенность аргумента к авторитету определяется следующей обратной пропорцией, указанной А. Шопенгауэром:
«Чем ограниченнее знание и способности противника, тем большее количество авторитетов имеет для него значение [курсив наш. — В. М.]. Если же он обладает очень хорошими способностями, то или мало, или совсем не признает авторитетов. Само собою разумеется, что он согласится с авторитетными специалистами в мало ему известной или совершенно неизвестной науке, искусстве, ремесле, но и то с известным недоверием. Наоборот, люди обыкновенные относятся к ним с глубоким уважением и почтением; они совершенно не знают того, что тот, кто делает из предмета ремесло, любит не сам предмет, но выгоду и пользу, вытекающую из него; им также неизвестно, что тот, кто учит чему-либо других, сам основательно не знает
1 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. 1703—1704 // Соч. в 4 т. Т. 2. М., 1983. С. 507.
2 Данная мысль легла в основу исследования: Nel Р. J. Structure and ethos of the wisdom admonitions in proverbs. Walter De Gruyter, 1982. 142p.
этого предмета, потому что тому, кто сам изучает предмет, обыкновенно не остается свободного времени на обучение других. Но у толпы всегда есть много уважаемых авторитетов: поэтому, когда нам недостает действительного авторитета, можно взять только кажущийся и привести то, что сказано в совершенно другом смысле и при других обстоятельствах. Больше же всего имеют влияние и большое значение те авторитеты, которых противник совершенно не понимает. Например, люди неученые больше всего уважают латинских и греческих философов»1.
Трудно согласиться с психологом, утверждающим следующее:
Вообще женщинам свойственно прислушиваться к мнению окружающих [курсив наш. —В. М.], поэтому, чтобы придать своим словам больший вес, не стесняйся цитировать людей, чье мнение совпадает с твоим и суждениям которых доверяет собеседница.
Надежда Михеева. Мастер спора
Думается, что гендерный параметр здесь иррелевантен.
Область применения аргумента к авторитету ограничена условиями, несоблюдение которых превращает данный прием в манипуляцию:
1. Каждый авторитет признается только в строго определенной сфере действия, в частности «в области своей специальности. Но вне пределов специальности он “обычный смертный”, и ссылка на него в этих случаях — ошибка или софизм»2. Следовательно, довод к авторитету должен быть обращен только к тем лицам, которые признают данный авторитет: «Например, — поясняет С. И. Поварнин, — если я хочу кому-нибудь доказать, что “работать надо”, а в виде довода прибавлю “потому что так Бог велит”, то такой довод будет годиться только для верующего»3. В соответствии со сферой действия авторитет может быть политическим, административным, юридическим, научным, религиозным и др. В римском праве обращение к авторитету (букв, «мнению») знатоков закона именовалось argumentum a communi opinione jurisprudentum или argumentum a lectionibus jurisprudentium, букв, ‘из чтения законов его знатоками’. Апелляцию к авторитету науки или отдельных ее представителей иногда называют argumentum ad scientiam, например: «Учеными доказано, что...» Обращение к авторитету Бога, апостола, святого или пророка в западной теологии именуется argumentum ad personam divinam4, к посланиям апостолов — argumentum ex epistolis Apostolicis, к Евангелию — argumentum ex
1 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 44—45.
2 Поварнин С. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 123.
3 Там же. С. 63.
4 Adams Н. Mont Saint Michel and chartres. Kessinger Publishing, 2004. P. 315.
Evangelio, к тексту Библии, к слову Божьему — argumentum ex verbo [лат. ‘аргумент к слову’]:
Часто поминаемый средневековый схоласт Роджер Бэкон никак не может считаться предтечей современного исследователя-экспериментатора. Дело в том, что к его времени христианский мир перенес подлинное богатство истины в веру, в почитание истинности слова Писания и церковного учения. Высшее познание и наука — богословие как истолкование божественного слова Откровения, закрепленного в Писании и возвещаемого церковью. Познание здесь не исследование, а верное понимание законодательного слова и возвещающих его авторитетов. Поэтому главным для приобретения знаний в Средние века становится разбор высказываний и ученых мнений различных авторитетов. Argumentum ex verbo приобретает решающую роль, обусловливая заодно неизбежное превращение традиционной философии в схоластическую диалектику. И если Роджер Бэкон требует эксперимента — а он его требует, — то он имеет в виду не эксперимент исследовательской науки, а вместо argumentum ex verbo добивается argumentum ex re, вместо разбора ученых мнений — наблюдения самих вещей.
Мартин Хайдеггер. Время и бытие
Авторитом можно быть в медицине, в лингвистике, в каком-нибудь ремесле, однако за пределами этих занятий сфера действия данного авторитета заканчивается. Данное ограничение можно проиллюстрировать стихотворной притчей А. С. Пушкина «Сапожник»:
Картину раз высматривал сапожник и в обуви ошибку указал;
Взяв тотчас кисть, исправился художник.
Вот, подбочась, сапожник продолжал: «Мне кажется, лицо немного криво... А эта грудь не слишком ли нага?».. Тут Апеллес прервал нетерпеливо: «Суди, дружок, не свыше сапога!»
Нарушение данного правила может быть нарочито-игровым. В разговоре со следователем эксперт-криминалист заявляет:
— Каждая проблема снимается хорошим коньячком. Я как эксперт это подтверждаю.
К/ф. «Возвращение Мухтара»
Вспомним знаменитую «Утреннюю гимнастику» В. Высоцкого:
Главный академик Иоффе доказал: коньяк и кофе вам заменит спорта профилактика.
Данное утверждение вызывает улыбку по двум причинам: 1) академик А. Ф. Иоффе был физиком, поэтому не мог быть авторитетом в сфере спортивных и гимнастических упражнений; 2) утверждение является аксиомой и потому в доказательстве не нуждается.
В западной риторической традиции профессионально значимый авторитет именуется релевантным [англ, relevant authority, proper authority], профессионально незначимый — иррелевантным [англ, irrelevant authority, improper authority], т. e. для данной ситуации незначимым, «неподходящим» [англ, inappropriate authority]:
—Я не верю в Бога.
— Очень даже зря. Многие ученые были верующими. Например, Ньютон.
В этом случае аргументация может принять и прямо противоположное направление, ибо в дискуссионной сфере (каковой, в частности, является религия) всегда найдется авторитет, придерживающийся иных взглядов на предмет дискуссии. Еще А. Шопенгауэр отметил, что «если противник приводит аргумент ad hominem, достаточно парализовать его обратным аргументом ad hominem»1:
— Атеистов среди ученых тоже немало. Например, Бертран Рассел.
Данная разновидность анализируемого софизма известна под названием аргумент к скромности, или аргумент к несмелости [калька лат. argumentum ad verecundiam2]. Предполагается, что скромность (несмелость) не позволит спорить с мнением великого ученого, приведенным в защиту тезиса, пусть даже очень далекого по своему содержанию от сферы его научных интересов, ибо «индивид слаб в его одиноком противостоянии авторитету»3. Иногда достаточно простого присутствия такого авторитета (тоже своеобразный манипулятивный прием). Известный социолог пишет:
«Меня, например, всегда поражают некоторые политические комментаторы российского телевидения. Они, иногда приглашая в качестве статиста какую-нибудь знаменитость, делают зрителя легковерным и послушным, манипулируют им, а иногда и подстрекают. На одном из каналов по утрам регулярно идет передача, где журналист — весьма помятая и несдержанная на язык личность — легко приводит в движение публику, как ей кажется, во имя великих целей (не помню, как называется цикл, — кажется, “час козла”)»4.
1 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 40.
2 The Oxford companion to philosophy / ed. T. Honderich. Oxford Univ. Press, 1995. P. 49.
3 Milgram S. Obedience to authority. New ed. Pinter & Martin, 2005. P. 113.
4 Дмитриев А. В. Влияние толп // Социологические исследования. 1997. № 11. С. 138.
Следует отметить, что в специальной литературе термин argumentum ad verecundiam используется и как абсолютный синоним термина аргумент к авторитету, т. е. в более широком смысле1. Г. В. Лейбниц поясняет:
Так как каждый пользуется разумом или про себя, или в своих отношениях с другими, то небесполезно высказать некоторые соображения о четырех видах аргументов, к которым прибегают обычно люди, чтобы склонить на свою сторону других людей или по крайней мере внушить им некоторое уважение, удерживающее их от возражении. Первый аргумент можно назвать argumentum ad verecundiam, когда ссылаются на мнения тех, которые приобрели авторитет благодаря своей учености, положению, могуществу или чему-нибудь другому. Действительно, когда кто-нибудь не пасует быстро перед таким аргументом, то мы склонны считать его тщеславным и даже нахальным человеком2.
2. В сфере своего действия авторитет должен быть либо общепризнан, либо признан определенной группой лиц, непризнанный авторитет именуется сомнительным [англ, questionable authority]. Немецкий философ X. Г. Гадамер, размышляя о сущности понятия «авторитет», пишет:
Никто не приобретает авторитета просто так, его нужно завоевывать и добиваться. Авторитет покоится на признании и, значит, на некоем действии самого разума, который, сознавая свои границы, считает других более сведущими3.
Не каждый осмелится вступить в полемику с признанным авторитетом, поэтому указанный довод иногда определяют как «обращение в поддержку своих взглядов к идеям и именам тех людей, с кем оппонент не посмеет спорить, даже если они, по его мнению, не правы»4.
Для усиления значимости цитируемого автора (или ее создания) используются такие определения, как известный (ученый, социолог, философ), видный, признанный, выдающийся, знаменитый и др. С этой же целью вместо «филолог» или «социолог» говорят ученый, вместо «философ» — мыслитель.
Как видим, категория авторитетности является градуируемой, в связи с чем некоторые ученые оперируют понятием уровня авто
1 См., например: Encyclopedia of rhetoric and composition. Communication from ancient times to the information age / ed. Th. Enos. Routledge, 1996. P. 256; Walton D. N. Reasoned use of expertise in argumentation // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 3. 1989. P. 59.
2 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. 1703—1704 // Соч. в 4 т. Т. 2. М., 1983. С. 506—507.
3 Гадамер X. Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М., 1988. С. 332.
4 Kalinowski G. La logique des norms. Paris, 1972. P. 20.
ритета [англ, levels of authority]1. Такие уровни, отражающие иерархическое строение общества, закреплены в системе степеней (кандидат наук, доктор наук), званий (например, офицерских: лейтенант, старший лейтенант, капитан, майор, подполковник...) и должностей. Соответственно, для лейтенанта мнение подполковника должно быть более авторитетным, чем мнение капитана; для студента или аспиранта точка зрения академика Виноградова обречена быть более значимой, чем суждение доцента Иванова или даже профессора Петрова. Для ребенка мнение отца, мнение матери является определяющим по отношению к мнению других взрослых: «Так мама сказала, значит, это правильно [лат. argumentum ad mominem ‘довод к маме’]». Для священника значимым будет мнение митрополита или епископа (отсюда богословский термин argumentum ad episcopum), для любого служителя церкви решающим является argumentum ad Deus [лат. ‘довод к Богу’] — обращение к тексту Библии2. Такой же силой обладает в христианском богословии argumentum е vaticiniis et miraculis [лат. ‘довод к пророкам и чудотворцам’] — доказательство, вытекающие из описанных в Библии пророчеств мудрецов, а также чудес, совершенных Иисусом Христом и апостолами. Выйти из-под гипноза этой иерархии бывает сложно, а иногда даже опасно. Поскольку существование такой системы авторитетов в общем и целом себя оправдывает (к тому же альтернативы ей пока не найдено), специалисты признают влияние авторитетов и доверие к последним явлениями вполне нормальными3.
3. Авторитет не должен являться лицом заинтересованным и ангажированным. Ясно, что известный актер в рекламном ролике хвалит то, за что ему хорошо заплатили; что специалист по производству сигарет, во-первых, будет рекомендовать и рекламировать сигареты своей, а не конкурирующей фирмы, во-вторых, будет склонен к преуменьшению и недооценке их вредного воздействия на здоровье, что министерство постарается «отмазать» своего чиновника, попавшегося на взятке («Иван Кузьмич — честный работник, это провокация»).
К трем общеизвестным условиям корректного применения довода к авторитету добавим еще два, которые в специальной литературе4, насколько нам известно, упомянуты и рассмотрены до сих пор не были:
1 Cohen A., Bradford D. Influence without authority. 2nd ed. Wiley, 2005. P. 212.
2 Odegaard L. The Goddess and the God. A synthesis. Trafford Publishing, 2006. P. 114.
3 The philosophy of expertise / ed. E. Selinger, R. P. Crease. Columbia Univ. Press, 2006. P. 15.
4 См., в частности: Bachman J. Appeal to authority // Fallacies. Classical and contemporary readings. Pennsylvania State Univ. Press, 1995. P. 274—286; Davis J. W. Philosophical logic. Dordrecht, 1969. P. 69; Copi I. M., Cohen C. Introduction to logic. 10th ed. Prentice Hall, 1998. P. 95; CedarblomJ., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 155; Walton D. N. Appeal to expert opinion. Arguments from authority. Pennsylvania State Univ. Press. 1997. 281 p.
4. Авторитет должен быть адекватен, т. е. должен находиться в здравом уме и твердой памяти (вспомним, к примеру, печальные в этом отношении судьбы Даниила Хармса и академика Н. Я. Марра). Причиной неверных суждений могут стать болезнь, старческое расслабление; в молодости нередко высказываются незрелые суждения. Так, в юности В. В. Маяковский (1893—1930) со свойственным этому возрасту максимализмом призывал освободиться «от барахла культуры». В литературном манифесте футуристов «Пощечина общественному вкусу» (дек. 1912) читаем:
Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве.
Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов.
Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч, и проч, с Парохода Современности.
Д. Бурлюк, В. Кандинский, А. Крученых,
Б. Лившиц, В. Маяковский, В. Хлебников
5. Следует убедиться также в том, что авторитет не мистифицирует читателя, что в момент написания своего труда был вполне серьезен. В начале 90-х годов прошлого столетия получила некоторую известность следующая история. Молодой профессор Дмитрий Игоревич Р., пожелав разыграть участников солидной конференции, написал в соавторстве с группой молодых специалистов некий доклад. Основным приемом создания текста была фигура искусственной книжности, состоящая в нагнетании громоздких синтаксических конструкций, книжных слов, латинских выражений и малознакомых, а также придуманных на ходу иноязычных терминов. Написание опуса сопровождалось весельем и взрывами смеха; на шум в номер заглянул один очень известный ученый, которому идея понравилась и который также принял участие в затее «лоботрясного юношества», как он сам выразился. Были заранее расписаны роли каждого, и утром состоялось нечто напоминавшее театрализованное шоу. На трибуну с важным видом взгромоздился Юрий Иванович С. — доктор наук, бородач в очках с двойными стеклами, и прочитал доклад. Когда он окончил чтение, воцарилось гробовое молчание. «Я ничего не понимаю», — раздался чей-то шепот. Председатель, опомнившись от впечатления, произведенного докладом, спросил: «Есть ли вопросы к докладчику?» Вопросы, конечно же, были. Поднялся доцент Александр Сергеевич М. и задал вопрос. Задавал он этот вопрос минуты три, и был этот вопрос еще менее понятен, чем доклад Юрия Ивановича. Последний прочитал заранее заготовленный ответ, предваренный фразой: «Вы знаете, я и сам об этом думал...» Понятно, что ответ вполне отвечал стилистике доклада. Вопросы задавали и другие, и председатель смотрел на них с интересом и сдержанной иронией. Но когда поднялся также участвующий в данном представлении известный ученый, академик Ю. С., и тоже задал вопрос в этой же манере,
вопросы посыпались даже и от тех, кто в игре не участвовал, а глаза председательствующего начали выражать некоторое беспокойство. Медленно багровея (а он был апоплексического телосложения), он встал и, упираясь на всякий случай обеими руками в твердь президиума, произнес следующее:
— Доклад Юрия Ивановича оччень, оччень интересен. Особенно перспективной мне показалась идея... ээ... все идеи доклада. Я предлагаю опубликовать этот доклад отдельной брошюрой.
Доклад был дополнен рядом других идей, и вскоре действительно был опубликован отдельной брошюрой под редакцией академика Ю. С., и эта брошюра до сих пор имеет довольно высокий индекс цитирования среди тех, кто не находит в себе силы сказать, что король голый.
Еще один случай научной мистификации, в которой принял участие целый ряд серьезных ученых, взбудоражил весь Санкт-Петербург:
22 октября 2004 г. в Эрмитаже открылась необычная выставка под названием «Золото болот», подготовленная Отделом археологии Восточной Европы и Сибири; идея принадлежала петербургскому художнику Анатолию Белкину (см. его книгу «Трагическая экспедиция. Золото болот»). Суть идеи — доказать существование некогда погибшей цивилизации болотных карликов. Задача сотрудников музея заключалась в поиске достоверных объектов для максимально полной реконструкции «Болотной цивилизации». Реализации этой цели послужили 314 экспонатов: золотые изображения животных и людей, глиняные черепахи, мумии карликов, гигантская лодка-плоскодонка, золотая посуда, деревянные саркофаги, скульптуры и другие археологические «находки», представляющие материальную и духовную культуру этого некогда великого народа. Перед входом выстроились сами жители болот, реконструированные по всем правилам антропологической науки.
Надпись под одним из экспонатов гласила: «Мумия подростка-карлика, известная как “Синявинский принц”. XVIII в. Ленинградская область, Синявинские болота. Льняная ткань, органические материалы, человеческая кожа, кости. Частное собрание».
На стендах были выставлены полуистлевшие карты, старые чертежи, зарисовки и фрагменты дневниковых записей археологов и путешественников и прочие весьма убедительные документальные и материальные «свидетельства» существования Болотной цивилизации. Детальная проработка этих археологических «находок» и «документов» сбила с толку даже специалистов. К дню открытия выставки Эрмитажем был выпущен научный иллюстрированный каталог (изд-во «Студия “НП-принт”»), предваренный вступительной статьей академика М. Б. Пиотровского, директора данного солидного учреждения. Он же и открыл экспозицию, а позже, когда некоторые зрители догадались о «подлоге», заметил, что «немного чувства юмора нам, ученым, тоже не чуждо».
Стенли Милгрэм, американский специалист в области экспериментальной псхологии, посвятивший феномену подчинения авторитету одну из своих монографий, не без основания именует людей, попавших в такую зависимость, жертвами авторитета1. Кто попадает в число таких жертв? Прежде всего те, кто относится к оценкам и прочей информации некритически, бездумно принимая на веру все, что
1 Milgram S. Obedience to authority. New ed. Pinter & Martin, 2005. P. 64.
говорят или пишут лица с известными фамилиями или определенным социальным статусом. Вспомним:
Ах! боже мой! что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!
А. С. Грибоедов. Горе от ума
Аргумент к авторитету не принадлежит к числу сильных доводов (по крайней мере, в сфере научной деятельности), в частности, по следующим известным и описанным в специальной литературе причинам1:
1. Следует доверять не мнениям, а фактам: «Ученого отличает не то, чему он верит, а как и почему он этому верит. Его вера построена на опыте и потому не догматична; ее основой является очевидность, а не авторитеты или интуиция» (Бертран Рассел)2. О слепой вере в авторитеты говорят, с оттенком иронии: «Ipse dixit» [ср. англ, ipse dixit argument3]. Данное выражение представляет собой латинскую кальку греческой формулы пифагорейцев аитбс; ела: «“Сам [Пифагор] сказал” (следовательно, мнение учителя неоспоримо и обсуждению не подлежит)»4. Диоген Лаэртский пишет о Пифагоре:
Видом, говорят, был он величествен, и ученикам казалось, будто это сам Аполлон, пришедший от гипербореев. Он внушал такое удивление, что даже ближних его называли вещателями божьего гласа; сам же он в своем сочинении утверждает, что вышел к людям, пробыв двести семь лет в Аиде. На ночные его рассуждения сходилось не менее шестисот слушателей, а кто удостоивался лицезреть его, те писали об этом домашним как о великой удаче. Аристипп Киренский в книге «О физике» говорит, будто Пифагором его звали потому, что он вещал истину непогрешимо, как пифия 5.
В средние века говорили: «Magister dixit» ‘Учитель сказал’. Слепая вера в авторитеты, зависимость от традиции характерны для натур нетворческих, слабохарактерных, которые постоянно «ищут некий авторитет, который бы решал за них, что такое хорошо, а что такое плохо»6:
1 Damer Т. Е. Attacking faulty reasoning. A practical guide to fallacy-free arguments. 3rd ed. Wadsworth, 1995. P. 31—34; Copi I. M., Cohen C. Introduction to logic. 10th ed. Prentice Hall, 1998. P. 165—166.
2 Russell B. A history of western philosophy. Book-of-the-Month Club, 1995. P. 527.
3 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 45.
4 Бабкин A. M., Шендецов В. В. Словарь иноязычных выражений и слов, употребляющихся в русском языке без перевода: В трех кн. СПб., 1994. Кн. 2. С. 685.
5 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 369, 371 и 372.
6 Шостром Э. Человек-манипулятор. Внутреннее путешествие от манипуляции к актуализации. М., 2004. С. 14.
«Вообще, когда спорят между собою две заурядные головы, оказывается, что избираемое ими обеими оружие большею частью сводится к авторитетам; авторитетами они тузят друг друга. Если более способной голове приходится иметь дело с плохой, то и для этой последней самое благоразумное взяться за то же оружие, выбирая его сообразно слабым сторонам противника»1.
2. Даже специалисты могут ошибаться: общеизвестны многие научные заблуждения, опровергнутые с течением времени (о форме Земли, о неделимости атома и проч.), а также судебные, врачебные и иные ошибки. Иногда ошибаются даже так называемые авторитетные носители языка, речь которых считается одной из опор литературной нормы2: А попробуй / в ямб / пойди и запихни / какое-нибудь слово, / например, «млекопитающееся» (В. Маяковский); Я, пичужка, вечно пела, /По-эллински Филомела, /А по-русски соловей (В. А. Жуковский). В соответствии с древнегреческим мифом, в соловья была превращена Прокна, сестра Филомелы, Филомела же была превращена в ласточку. Кто-то из поэтов ошибся, и данная ошибка закрепилась в русской классике3. Опора на мнение одного эксперта или специалиста не считается достаточной, поскольку может привести к поспешному обобщению (saltus in concludendo).
3. Взгляды специалистов по любому вопросу могут расходиться. В частности, могут противоречить друг другу рекомендации разных словарей относительно ударения в одном и том же слове. Так, одни словари рекомендуют нам произносить тефтели, другие — тефтели, третьи дают два варианта: 1) соответствующий старшей норме — тефтели; 2) доминирующий в современной разговорной речи (и потому иногда снабжаемой пометой «разговорное») — тефтели. Случаев подобного разнобоя предостаточно, поэтому нельзя слепо доверяться одному словарю, одному учебнику или пособию; все факты следует перепроверять по разным источникам. «Немалый недостаток в изучающих < русский язык> — преклонение перед тем или другим источником, — писал в 1906 г. академик В. И. Чернышев. Часто любители языка, люди весьма много знающие, имеют какое-то фанатическое доверие к тому или другому авторитету. Если, например, в академическом словаре показано такое, а не иное ударение, то поклонник этого источника не принимает уже к сведению ни фактов, ни убеждений, что спорное слово допускает и другое ударение»: творог (а не творог!), тефтели (а не тефтелиГ). «Между тем каждое из этих произношений так распространено в современном нам литературном языке, что нет никаких
1 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 49.
2 Подробнее о критериях литературной нормы см.: Москвин В. П. Правильность современной русской речи: Норма и варианты. 5-е изд. М., 2017. С. 153—177.
3 Жаткин Д. Н. Загадка Филомелы // Русская речь. 2006. № 3. С. 4.
оснований отказываться от одного произношения в пользу другого»1. Древние римляне говорили: Cave hominem unius libri ‘Бойся человека одной книги’. Это предупреждение означает бесплодность споров с лицом, фанатически преданным одному источнику, но отлично этот источник изучившему. Прием нейтрализации довода к одной книге (одной монографии, одной статье, одному мнению) — приведение альтернативной точки зрения не менее значимого авторитета.
Условия приемлемости аргумента к авторитету могут быть заданы следующей обобщающей схемой, где Э — эксперт, У — его утверждение, С — сфера компетенции данного эксперта:
1. Э действительно является экспертом в С.
2. Э высказывает У.
3. У принадлежит С.
4. У согласуется с мнениями других экспертов.
5. У согласуется с объективными фактами.
Следовательно, У может быть принято2.
Ссылками на авторитеты не следует злоупотреблять, ибо злоупотребление авторитетами [англ, misuse of authorities] расценивается как верный признак интеллектуальной несамостоятельности: «Для проницательного и независимого ума ссылки на авторитет мало что значат. Чем ограниченней кругозор и интеллектуальные возможности человека, тем более склонен он следовать мнению авторитета или мнению большинства»3. «Кто спорит, ссылаясь на авторитет, тот применяет не свой ум, а скорее память» (Леонардо да Винчи). Фрэнсис Бэкон характеризует подчиненность авторитетам как одержимость и ставит в один ряд с «врожденными недостатками самой природы человеческого разума»:
Идолы же, которыми одержим дух, бывают либо приобретенными, либо врожденными. Приобретенные вселились в умы людей либо из мнений и учений философов, либо из превратных законов доказательств. Врожденные же присущи природе самого разума, который оказывается гораздо более склонным к заблуждениям, чем чувства. Действительно, как бы ни были люди самодовольны, впадая в восхищение и едва ли не преклонение перед человеческим духом, несомненно одно: подобно тому как неровное зеркало изменяет ход лучей от предметов сообразно своей собственной форме и сечению, так и разум, подвергаясь воздействию вещей через посредство чувств, при выработке и измышлении своих понятий грешит против верности тем, что сплетает и смешивает с природой вещей свою собственную природу.
1 Чернышев В. И. Избранные труды: В 2 т. Т. 1. М., 1970. С. 103.
2 Walton D. N. Reasoned use of expertise in argumentation // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 3. 1989. P. 61.
3 Павлова К. Г. Искусство спора: логико-психологические аспекты. М., 1988. С. 56.
При этом первые два рода идолов искоренить трудно, а эти последние вовсе невозможно. Остается только одно: указать их, отметить и изобличить эту враждебную уму силу, чтобы не произошло так, что от уничтожения старых сразу пойдут новые побеги заблуждений в силу недостатков самой природы ума и в конечном итоге заблуждения будут не уничтожены1.
Интеллектуально зависимые лица, строго и неукоснительно следующие авторитету, схеме или стереотипу, склонны к так называемому начетничеству — манипуляции знаниями, основанными на некритическом усвоении прочитанного. Начетничество, интеллектуальное ханжество и сопровождающее их слабоумие («Изъяны ума») обычно прикрываются напускной строгостью:
Строгость — отъявленная пройдоха, и преопасная к тому же, так как она коварна; она в один год выманивает больше добра и денег у честных и благонамеренных людей, чем карманные и лавочные воры в семь лет. Открытая душа весельчака не таит в себе никаких опасностей, разве только для него самого; между тем как самая сущность строгости есть задняя мысль и, следовательно, обман; это старая уловка, при помощи которой люди стремятся создать впечатление, будто у них больше ума и знания, чем есть на самом деле; несмотря на все свои претензии, она все же не лучше, а зачастую хуже того определения, которое давно уже дал ей один французский остроумец, а именно: строгость — это уловка, изобретенная для тела, чтобы скрыть изъяны ума.
Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
Критически и самостоятельно мыслящий субъект любое утверждение, основанное на апелляции к авторитету, обязан ставить под сомнение, например по следующей типовой схеме:
— Принимаете ли Вы на веру утверждение о том, что земля имеет сферообразную форму на основании суждений неких авторитетов?
— Кто они, и какова их аргументация?2
Другой крайностью является полное отрицание авторитетов — разновидность ошибки поспешного обобщения, характерная, в частности, для трех классов лиц: 1) исповедующих анархизм, который, как известно, не признает ни власти, ни авторитетов; 2) подверженных, в силу своего возраста, юношескому максимализму; 3) страдающих манией величия. Дело в том, что понятие авторитета обычно противопоставляется понятию «обычного смертного» (С. И. Поварнин), «орди
1 Бэкон Фр. Великое восстановление наук // Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1977. С. 73—74.
2 Pine R. С. Essential logic. Basic reasoning skills for the twenty-first century. Oxford Univ. Press, 1995. P. 22.
нарного человека» (С. Милгрэм), а люди амбициозные не желают смириться с положением ординарной, т. е. заурядной личности. Считается, что система авторитетов является продуктом современного высокоорганизованного иерархизированного общества, предполагающего более или менее жесткую зависимость одних его членов от других, поэтому свободным от влияния каких бы то ни было авторитетов может быть «только тот, кто живет в полной изоляции от внешнего мира»1. В современном обществе следует, с одной стороны, «не сотворить себе кумира, а с другой — не быть самонадеянным, найти меру подчинения авторитету и меру самостоятельности ума»2.
Авторитеты можно противопоставить по количественному признаку. По данному параметру выявим два класса авторитетов, каковыми являются:
А. Отдельное лицо. В англоязычной литературе встречаются парафразы типа argumentum ad Constantinum (= к авторитету византийского императора и ученого Константина VII Багрянородного), в том числе шутливые: argumentum ad Henriettam (= к авторитету Генриетты, супруги аргументатора). Возможны и аналогичные русские парафразы: аргумент к Виноградову (= к авторитету акад. Виноградова), аргумент к Петрову, довод к Сидорову.
Б. Группа лиц, народ, страна. Так, сторонники западных культурных ценностей, говоря: «Так принято в Англии (Германии, Франции), пора бы и нам тоже...», тем самым используют argumentum ad occidentem [лат. ‘аргумент к Западу’]3. Для многих лиц ценностью является американский образ жизни, авторитетом — Соединенные Штаты Америки (разг. Америка), отсюда довод под названием argumentum ad Americanum4:
— Вы знаете, сейчас в Европе и лучших домах Филадельфии [курсив наш. — В. М.] возобновили старинную моду — разливать чай через ситечко.
Эллочка насторожилась.
И. Ильф и Е. Петров. Двенадцать стульев
С другой стороны, немало людей находится под влиянием той или иной восточной традиции, восточной философии, той или иной восточной культуры. Когда мы говорим: «Восточная притча гласит:...», мы тем самым используем argumentum ad orientem [лат. ‘аргумент к Востоку’] .
1 Milgram S. Obedience to authority. New ed. Pinter & Martin, 2005. P. 1.
2 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. M., 2002. С. 23.
3 Алексеев А. П. Argumentum ad occidentem. Довод к Западу как к подлинному миру // Вестник Моск, ун-та. Серия 7. Философия. 1995. № 4. С. 16.
4 Данный термин введен Фредом Филипсом в 1918 году в первом издании кн.: Phillips F. Ethics of the legal profession. Routledge Cavendish, 2004. P. 29.
Назовем апелляцию к мнению отдельного лица доводом к личному авторитету, апелляцию к мнению группы лиц — доводом к групповому авторитету.
Рассмотрим основные разновидности аргумента к личному авторитету.
1. Обращение к авторитету оппонента [лат. argumentum ad adversarium] — это случай, когда, по определению Г. В. Лейбница, «припирают кого-нибудь к стенке на основании того, что он сам сказал»1. К примеру, можно напомнить, что некогда он очень убедительно доказывал противоположное. Данный прием успешно применяется в научной полемике:
Надо сказать, что защита и развитие логики отношений в те годы были отнюдь не безопасным занятием. Понятие отношения ассоциировалось с релятивизмом, а релятивизм, как всем известно, враждебен марксистско-ленинскому учению. Говорилось, что это понятие «лишено всякой определенности» (Строгович М. С. Логика. М., 1949. С. 269), что логика отношений «безусловно есть идеализм, и идеализм действительно релятивистский». Последняя цитата принадлежит молодому в те годы логику Е. К. Войшвилло (Критика логики отношений как релятивистского направления в логике // Философские записки. М., 1953. Т. VI. С. 153). Справедливости ради надо отметить, что впоследствии он стал одним из крупнейших логиков в СССР и много сделал для развития этой науки. И мне не хотелось бы бросать в него камень. Но из истории, как из песни, слов не выкинешь, и значение работы В. Ф. Асмуса было бы непонятно, если не упомянуть приведенный выше факт.
А. И. Уемов. Я был аспирантом Асмуса
2. Аргумент к известности [калька англ, appeal to celebrity] состоит в использовании известных либо «раскрученных» актеров (именно их лица чаще всего видим на рекламных щитах), режиссеров, писателей, журналистов, дикторов, спортсменов, врачей, ученых, а также прославившихся на поле брани военных и других знаменитостей в рекламных, политических и прочих целях, часто никак не связанных с занятиями и профессиями указанных персон. Например: «Выбор Джеймса Бонда» (реклама часов «Omega»). Апеллировать можно к известным деятелям прошлого — Суворову, Петру Первому, Сталину, Черчиллю: «А теперь, Уинстон, почему бы тебе не поделиться с нами той бутылкой коньяка “Арарат”, что подарил тебе Иосиф?» (реклама Ереванского коньячного завода)2. В сфере политики данная схема эксплуатируется следующим образом:
1 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. 1703—1704 // Соч. в 4 т. T. 2. М., 1983. С. 507. См. также: McMurtry J. The argumentum ad adversarium // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. 1986. Vol. 8. P. 27—36.
2 Примеры приведены в статье: Дудина М. Г. Аргументация как одно из средств речевого воздействия (на материале текстов рекламы) // Проблемы прикладной лингвистики-2001. М., 2002.
В последнее время создание позитивного образа отдельных личностей активно стало сочетаться с формированием имиджа организаций, в частности общественно-политических движений, политических партий и т. п. Схематично этот процесс можно представить следующим образом. Несколько известных личностей А, Б, В привлекаются в организацию «Н» и выступают как ее «рекламно-визитная карточка». За счет их привлечения формируется положительно воспринимаемый образ организации «Н». Затем принадлежность к этой организации используется для формирования позитивного отношения другим лицам X, Y, Z, которые малоизвестны или вообще неизвестны. Особенно активно данная технология используется в случае выборов по спискам избирательных объединений и блоков. В этом случае избиратели, поддерживая данный блок и ориентируясь на его «рекламно-визитную карточку», т. е. несколько известных и возможно достойных политиков, голосуют за целый ряд других — «темных лошадок», и за которых, зная их личные и деловые качества, они, возможно, никогда бы не проголосовали.
Г. Грачев, И. Мельник. Манипулирование личностью
Лиц, используемых указанным образом в политике (для продвижения «темных лошадок») и рекламе (для продвижения товара), иногда именуют медиаторами (проводниками влияния).
3. Последним аргументом собственной правоты издревле являлась смерть: самоубийство (несправедливо обвиненного человека) или мученическая смерть на костре (судьба Джордано Бруно), на кресте (судьба Иисуса Христа). Принявший мученическую смерть христианин приобретал безусловный авторитет, причислялся к лику святых, а имя его вносилось в мартиролог [ср. греч. paprupia ‘свидетельство, показание, подтверждение’, paprupopai ‘призывать в свидетели, утверждать’] — «сборник повествований о мучениках, пострадавших за исповедание христианской веры»1. Таким образом, смерть становилась свидетельством верности определенной идеи. В классической риторике апелляцию к собственному авторитету до сих пор (но уже, конечно же, в отвлечении от идеи смерти) именуют мартйрией; в латинской номенклатуре используется иной термин — argumentum ad seipsum [букв, ‘к самому себе’]:
— Это говорю вам я, врач с тридцатилетним стажем.
Здесь в выигрышной позиции находятся представители власти, ибо «от руководителя ждут не столько логически аргументированного, сколько авторитетного мнения, но если то же самое высказывает кто-
1 Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 2. М., 1992. Стб. 1557—1558.
либо другой, то ожидание меняется: мнение должно быть в первую очередь обоснованным»1.
Еще Аристотель, характеризуя рассмотренный прием, отметил: «Следует приводить или мнения всех, или большинства людей, или мнения мудрых — всех или большинства, либо самых известных из них»2. В свете сказанного апелляция к собственному авторитету может показаться не вполне скромной.
Рассмотрим разновидности аргумента к групповому авторитету.
Argumentum ad populum [лат. ‘довод к народу’, ср. англ, appeal to popularity'], или argumentum expopulo состоит в ссылке на общественное мнение3, каковым считают:
а) мнение большинства («of the most people»)4;
б) в более широком понимании — мнение толпы, отсюда термин довод к толпе, или довод к черни [лат. argumentum ad captandum vulgus, ‘довод, приводимый из желания угодить толпе’, букв, ‘аргумент привлечения толпы’, ср. англ, appeal to mob, appealing to the crowd5];
в) в более узком понимании — мнение «верхушки общества»6.
Довод ad populum считается одной из форм лести и заискивания перед толпой, на нем основана тактика популизма, отсюда еще одно название данного приема: argumentum ad populism7. Силу этой тактики подчеркнул Жан Жак Руссо (1712—1778):
«К этим трем родам законов [политических, гражданских и уголовных. — В. М.] добавляется четвертый, наиболее важный из всех. Я разумею нравы, обычаи и, особенно, мнение общественное. Эта область неведома нашим политикам, но от нее зависит успех всего остального [курсив наш. — В. М.]»8.
1 Крысин Л. П. Речевое общение и социальные роли говорящих // Социально-лингвистические исследования. М., 1976. С. 43.
2 Аристотель. О софистических опровержениях // Соч.: в 4 т. T. 2. М., 1978. С. 363.
3 Ср. англ, appeal to popular opinion, presumption by common knowledge argument. Cm., например: Walton D. N. Appeal to popular opinion. Pennsylvania State Univ. Press, 1999; Freeman J. B. The appeal to popularity and presumption by common knowledge // Fallacies. Classical and contemporary readings / ed. H. V. Hansen & R. C. Pinto. The Pennsylvania State Univ. Press, 1995. P. 267.
4 Pine R. C. Essential logic. Basic reasoning skills for the twenty-first century. Oxford Univ. Press, 1995. P. 121. Вряд ли можно согласиться с Рональдом Пайном, выводящим appeal to popularity за пределы родового понятия «аргумент к авторитету» (см.: Pine R. С. Essential logic. Р. 120—124). Такое классификационное решение представляется необоснованным, поскольку мнение большинства — это мнение авторитетное (по крайней мере, для многих).
5 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 192.
6 Copi I., Cohen C. Introduction to logic. 10th ed. Prentice Hall, 1998. P. 103.
7 Crano W. D. Principles and methods of social research. 2nd ed. Lawrence Erlbaum Associates, 2001. P. 256.
8 Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре: Трактаты. М., 1998. С. 243—244.
Как показала дальнейшая история человечества, выдающийся французский философ оказался абсолютно прав в своем пророчестве. Еще Сенека сказал: «Argumentum pessimi turba est» ‘Воля толпы — худший из доводов’.
Франс X. ван Еемерен и Роб Гроотендорст выражают суть довода ad populum следующим образом: «авторитетным источником можно считать мнение большинства», ибо «нечто является правильным, потому что все считают это правильным»1. Еще не так давно можно было бы заявить о том, что учение Ленина верно, поскольку его разделяет все прогрессивное человечество, немного ранее все прогрессивное человечество разделяло учение Сталина, еще ранее оно же было уверено в том, что форма Земли плоская, что на обратной стороне Земли проживают антиподы и что ходят эти антиподы вверх ногами.
Формой обращения к мнению народа (или, по Ричарду Ланхэму, к «авторитету культуры»2) является, в частности, использование пословиц и поговорок. Приведем пример из разговора декана, председателя диссертационного совета (возраст — 60 лет) с профессором, членом этого совета (49 лет):
— Иван Иванович, я в понедельник ложусь на обследование в больницу. Вот направление, видите? Опять сердце. В четверг и пятницу у нас заседание диссовета. Два дня подряд я не выдержу.
— Такой молодой, красивый, цветущий — и не выдержите? Нет, в четверг надо прийти. Тем более что будет защита докторской, а у нас опять кворум на волоске.
— Знаете, есть такая русская пословица: чужую беду руками разведу. Выдержу я или нет — это врачам решать, а не нам с вами.
—Ладно... что-нибудь придумаем. Подойдите к секретарю, распишитесь в явочном листе, а я за вас проголосую.
Аргумент к жалости (я очень плохо себя чувствую) в данном случае не сработал бы: декан (вполне резонно) мог бы использовать фигуру ego quoque: мол, я и сам нездоров, но тем не менее героически работаю. Более выигрышным оказался прием апелляции к народной мудрости с последующей демонстрацией своей твердой решимости отстаивать собственные интересы.
Силу пословиц хорошо знают, а потому любят их использовать юристы:
Пока у нас действует эта Конституция, любой приговор должен основываться на соблюдении тех самых прав и свобод человека, которые в ней записаны. Много раз в выступлениях и свидетелей, и специ
1 Еемерен Ф. X., Гроотендорст Р. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 152.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 125.
алистов говорилось о том, что часть 6 статьи 3 закона «О свободе совести» — это живая, действующая статья, это путеводная нить, линия водораздела, до которой — мои права, скажем, атеиста, а за ней — это уже твои права. На своей территории я могу жить, как считаю нужным, но — не зря же гласит народная мудрость — в чужой монастырь со своим уставом соваться нечего.
Речь адвоката Ю. М. Шмидта в защиту Ю. В. Самодурова
Следует, однако, помнить о том, что с помощью пословиц и поговорок (равно как с помощью цитат) можно обосновать все что угодно, включая даже диаметрально противоположные тезисы, ср.:
Простота да чистота — половина спасенья.
Простота человека к Богу приводит.
В простых сердцах Бог почивает.
Где просто, там ангелов со сто, где хитро, там ни одного. Живи просто, выживешь лет со сто.
Простота хуже воровства.
Выть тебе волком за твою овечью простоту. С простоты люди пропадают.
В. И. Даль. Пословицы русского народа
Апелляция к традиционной народной мудрости или традиционным народным верованиям, опора на авторитет и нравственные принципы народа именуется доводом к принципу1, или argumentum е consensu gentium [лат. ‘довод из согласия с народом’]. Понятия «consensus gentium» ‘согласие народа’ и «consensus omnium» ‘согласие всех’ некоторыми античными философами считались критериями доказательства. Обращаясь к мнению народа или какой-нибудь его части, используют выражения: говорят, что...; люди говорят, что...; народ говорит, что...; в Кремле (в министерстве, в институте, в ректорате, в деканате, на базаре, в порту) поговаривают, что... и т. д. Апелляцию к различного рода слухам иногда именуют аргументом к анонимному авторитету [англ, anonymous authority]2. На подобные «аргументы» сам же народ и отвечает следующей пословицей: Говорят, что в Москве кур доят. Разновидностями довода ad populum являются argumentum ad питегит и аргумент к аудитории.
Argumentum ad питегит [лат. ‘довод к количеству’] заключается в апелляции к количественным данным, в частности в апелляции к мнению большого количества людей. В том, что этот аргумент обладает гипнотической силой, убеждает следующий фрагмент разговора двух пешеходов, идущих по оживленной улице:
1 Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 55.
2 Davis J. W. Philosophical logic. Dordrecht, 1969. P. 73.
— Смотри! Там, в траве, двадцатидолларовая купюра!
— Это не может быть двадцатидолларовой купюрой.
— Почему не может?
— Потому что если бы это была двадцатидолларовая купюра, ее бы давно кто-нибудь уже поднял. Все эти люди вокруг не могут ошибаться.
Источник: http://newsletter.narod.ru/sql_pages/sql_may_2005.htm
Как видим, довод к количеству оказался сильнее, чем довод ad oculos. Довод ad питегит нередко апеллирует к мнению коллективов, социальных групп, классов, народных масс: «Миллионы людей считают, что это так, значит, это действительно так»; «Такова воля народа, значит, ее следует выполнить». Силу данного аргумента всегда учитывали политики. В Древнем Риме политики практиковали прямое обращение к народу — прием, именуемый provocatio ad populum [лат. provocatio ‘вызов’]. Созывались простые граждане Рима (как правило, сторонники созывающего, т. е. провокатора) и с их согласия принималось решение. Мнение взбудораженной и вооруженной толпы считалось последней и решающей инстанцией. Против права провокации к народу, предложенного Цезарем, ратовал Цицерон:
Второй из объявленных законов предоставляет людям, осужденным за насильственные действия и за оскорбление величества римского народа, право провокации к народу, если они этого захотят. Что же это, наконец: закон или отмена всех законов? И для кого ныне важно, чтобы этот закон был в силе? «Предложение угодно народу». О, если бы вы действительно хотели чего-либо, поистине угодного народу! Так что же это за стремление провести закон, чрезвычайно позорный и ни для кого не желанный? В самом деле, что более позорно, чем положение, когда человек, своими насильственными действиями оскорбивший величество римского народа, снова, будучи осужден по суду, обращается к таким же насильственным действиям, за какие он по закону был осужден? Все это задумано и предложено для того, чтобы вообще никого никогда на основании законов нельзя было привлечь к суду. Найдется ли столь безумный обвинитель, чтобы согласиться уже после осуждения обвиняемого предстать перед подкупленной толпой? Какой судья осмелится осудить обвиняемого, зная, что его самого сейчас же поволокут на суд шайки наймитов?
Первая речь против Марка Антония
И общественное мнение, и «воля народа» вполне поддаются манипулятивным воздействиям, а потому могут быть сформированы по указке лидирующей политической группы или даже отдельного лица. Так называемая демагогия состоит в попытке определенным образом настроить широкие круги населения, подтасовывая факты, используя «групповой эгоизм, национальные или расовые предрассудки, давая лживые обещания и т. п.»1. Ведущая роль принадлежит здесь средствам
1 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 182.
массовой информации, а соответствующие манипулятивные стратегии и тактики разрабатываются профессиональными психологами. Аргумент к массам появился и получил широкое распространение в промышленную эпоху, когда «массы внезапно стали видны. Они существовали и раньше, но оставались незаметными, занимая задний план социальной сцены: теперь они вышли на авансцену, к самой рампе, на места действующих лиц. Герои исчезли, остался хор»1.
Разновидностью довода ad питегит является софизм обычной практики [англ, appeal to common practice], или довод к практике [англ, appeal to practice]2: «Так делают все, значит, это правильно». В грамматическом отношении данный довод реализуется в обобщенноличных структурах, лежащих в основе многих русских пословиц: Обещанного три года ждут, Коней на переправе не меняют, Семеро одного не ждут. Эту же смысловую основу имеет и следующее обращение якобы от лица некого коллектива: Встань, тебе говорят! Психологической основой для довода ad numerum является давление группы [англ, peer pressure]: «Коллектив так считает, значит, так следует считать всем членам коллектива».
Данный психологический феномен лежит в основе одной из функциональных разновидностей так называемого авторского мы, состоящей в обозначении группового адресанта («collective narrative agent», «we-group»3) либо в тексте, написанном соавторами, либо в речевых жанрах, выражающих волю определенной социальной группы: коллективных заявлениях, листовках, лозунгах (Перекуем мечи на орала!) ит. д.
Одной из форм давления с опорой на технику ad питегит является активно практикуемый в современной отечественной лингвистике прием внутригруппового цитирования, когда члены А, В, С, D... некой научной группировки или даже школы (nomina sunt odiosa), продвигая свою концепцию или методику, ссылаются преимущественно друг на друга по следующей формуле: А ссылается на В, С, D...; В ссылается на А, С, D...; С ссылается на А, В, D... и так далее по кругу, охватывающему прежде всего данную группировку («N-скую семиотическую, фразеологическую, семантическую или иную школу»), а также некоторых сочувствующих ей лиц. По этой же формуле организуется рецензирование, оппонирование и распределение положительных оценок. «Чужаки», т. е. лица, не согласные с линией или концепцией данной группы, либо энергически критикуются членами группировки («школы»), либо не менее энергически игнорируются (тактика negatio).
1 Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Вопросы философии. 1989. № 3. С. 120.
2 См., например: Bowker J. К.,Driscoll W.,MotiejunaiteJ., TrappR.,ZompettiJ. Р. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 74.
3 Margolin U. Telling in the plural: from grammar to ideology // Poetics today. Vol. 21. 2000. № 3. P. 591.
Если большинство или некая социальная группа действует, ведет себя или говорит определенным образом, то это отнюдь не означает, что эти действия, это поведение или эта речь правильны. Большинство носителей русского языка говорит звонит, догмат, однако это не означает, что данные акцентные варианты правильны. В настоящее время получил распространение argumentum ad googlum — апелляция к поисковой интернет-системе Google. Используя данный аргумент, можно оперировать весьма убедительными цифрами: выражение Гт большинство пользователей интернета пишет без апострофа: 1т (165 000 000 употреблений), вместо a lot ‘много’ пишут alot (3 940 000 употреблений)1. Здесь заметим, что правильная речь (равно как недевиантное поведение) была всегда достоянием немногих:
«Большая употребительность того или иного варианта далеко не всегда может быть достаточным основанием для того, чтобы считать этот вариант образцовым, единственно правильным. Во времена Пушкина литературным языком владел ничтожный процент населения, подавляющее большинство народа говорило на диалектах... Нормы, которые были установлены и освящены гением Пушкина, дали бы низкие статистические показатели (в смысле их распространенности в пушкинское время среди широких слоев населения), а между тем многие из них выжили и являются образцовыми и в настоящее время»2.
Как видим, соответствие узусу [лат. usus ‘использование’], т. е. общепринятой речевой практике, не всегда является убедительным аргументом.
Довод ad питегит используется составителями коллективных жалоб, заявлений и обращений. Одно дело, когда в деканат с жалобой на преподавателя приходит один студент, и совсем другое дело, когда обращается целая группа во главе со старостой. Довод ad питегит (уже как уловка) используется студентами и при ликвидации задолженностей: «Все уже поставили мне, только ваш зачет (экзамен) остался».
Аргументация ad питегит распознается по использованию таких выражений, как Общеизвестно, что..., Всем известно, что..., Все считают, что..., Коллектив полагает, что..., Нельзя идти против всех, Все сделали то-то и то-то, а вы... и др. В основе поведенческих действий, подчиненных схеме «ad питегит», лежит рассуждение «Все так делают, значит и я должен», «Все туда бегут, и я должен бежать туда же», «С волками жить — по-волчьи выть». Среднестатистический человек устроен таким образом, что он никогда не будет (т. е. не захочет, не осмелится) плыть против течения:
1 Argumentum ad Googlum: why getting a million hits on Google doesn’t prove anything // http: //www. grammarmudge. cityslide. com/articles/article/733270/8600.htm
2 Филин Ф. П. Несколько слов о языковой норме и культуре речи // Вопросы культуры речи. Вып. 7. М., 1966. С. 20.
«Итак, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слова, не исполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстает как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками — немногим. Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить мнение большинства [курсив наш. — В. М.], за спиной которого стоит государство. О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за большинством стоит государство»1.
Поведение и речь человека обычно подстраиваются под норму, принятую в том микро- или макросоциуме, от которого он зависит. Страх поступить или сказать «не так, как все», вразрез с общественным мнением, равно как и любая другая фобия, является традиционным объектом манипулирования.
Считается, что мажоритарные решения, предполагающие опору на мнение большинства или традицию, и авторитарность присущи тоталитарным обществам и тоталитарным структурам (таким, как армия, полиция, церковь).
Не секрет, что многие из нас, и не без основания, боятся выступать перед незнакомыми людьми и побаиваются аудитории:
Присутствие слушателей, даже если они совершенно молчат и не выражают никаким другим образом одобрения или неодобрения, обыкновенно действует на спорящих. Особенно на людей самолюбивых, впечатлительных, нервных. Победа при слушателях больше льстит тщеславию, поражение становится более досадным и неприятным. Отсюда большее упорство во мнениях, большая у иных горячность, большая склонность прибегать к разным уверткам и уловкам. Еще хуже, если слушатели высказывают так или иначе свои симпатии и антипатии, одобрение или неодобрение. Одни выражают их улыбкой, кивком головы и т. д., другие — громким смехом или «гоготанием». Некоторые вставляют свои одобрительные или неодобрительные замечания: «Слабо!», «Верно!» или встречают удачное, по их мнению, место аплодисментами или шиканьем. Иные гудят, мычат, ревут, свистят и т. д. в меру своей некультурности. Нужен исключительный характер и долгий навык, чтобы совершенно не обращать внимания на слушателей и спорить как бы один на один. На человека нервного и незакаленного сочувствие или несочувствие слушателей всегда действует или возбуждающим, или угнетающим способом.
С. И. Поварнин. Спор
1 Макиавелли Н. Государь. СПб., 2000. С. 101.
Чтобы преодолеть страх, некоторые во время выступления смотрят поверх глаз и голов слушателей, в сторону или даже «закрывают глаза»1 (именно так пел Муслим Магомаев). Аудитория — это мощная, а порой и грозная сила, которую при желании и умении можно использовать в своих целях, а именно: а) против оппонента; б) против одного из слушателей.
Аргумент к аудитории [лат. argumentum ad auditores, argumentum ad publicum'] представляет собой обращение к мнению слушателей, попытку привлечь их на свою сторону; при этом нередко исходят из того, что по сравнению с отдельной личностью «интеллектуальные возможности коллектива в целом всегда богаче»2:
Например, на одной из дискуссий по поводу теории Ч. Дарвина о происхождения видов епископ Вильберфорс обратился к слушателям с вопросом, были ли их предки обезьянами. Защищавший данную теорию биолог Т. Хаксли ответил на это, что ему стыдно не за своих обезьяньих предков, а за людей, которым не хватает ума и которые не способны отнестись всерьез к выводам Дарвина. Довод епископа — типичный аргумент к аудитории. Тем, кто присутствовал на этой происходившей в конце прошлого века дискуссии, казалось не вполне приличным иметь своими, пусть и отдаленными, предками обезьян. Довод Т. Хаксли — пример аргумента к личности.
Источник: http://mirslovarei.com/content_log/
Argument-K-Auditorii-27.html
Наличие даже одного свидетеля (или, в античной терминологии, «слушателя») разговора дает возможность использовать argumentum ad auditorem [лат. ‘довод к слушателю’]. В разговорно-бытовой речи в случае отсутствия свидетелей спора применяется риторическое обращение к якобы присутствующему свидетелю происходящей коммуникации:
— Ты посмотри на него! Говорит одно, а делает другое!
Таким образом, в дискуссии фактор слушателей (третьих лиц) или даже одного слушателя (третьего лица) очень важен, поскольку дает возможность высмеять оппонента, принизить его авторитет в глазах присутствующих или присутствующего:
Довольно грубым приемом является организация «хора» полуслушателей-полуучастников спора, всячески восхваляющих доводы одной стороны и демонстрирующих скептическое, а то и презрительное отношение к доводам другой стороны. «Вот остроумное замечание! Это называется смотреть в корень вещей», «Превосходно!», «Безусловно правильно»,
1 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 68.
2Хазагеров T. Г, Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 76.
«Изумительный ответ» и т. п., — эти восклицания адресуются той стороне спора, которую поддерживает специально подготовленная аудитория; «Слабый ответ», «Плохие доводы», «Это то же, что ничего не ответить», «Все это только пустые оправдания», «Доводы, внушающие жалость» и т. п., — все это адресуется стороне, которую аудитория намеревается «завалить».
А. А. Ивин. Логика
«Хор» болельщиков традиционно используется в ходе спортивных состязаний. Так, в группы поддержки мужских команд спортивные тренеры нередко включают привлекательных девиц в качестве стимулирующего начала, апеллирующего к основным инстинктам. Фактор стимулирующей силы третьих лиц получил в психологии название социальной фасилитации [лат. facilis ‘легкий’].
Возможности для применения довода ad auditorem не дает специально выделяемая некоторыми специалистами ситуация «аргументирования перед одним адресатом» (X. Перельман)1, или «спора без слушателей» (С. И. Поварнин), именно поэтому с людьми, склонными привлекать на свою сторону третьих лиц, следует проводить важные беседы тет-а-тет, без свидетелей.
Довод к авторитету является одним из наиболее сильных приемов психологического давления. Однако абсолютизировать и преувеличивать его значение не стоит. Чем более развито и демократично общество, чем менее оно примитивно, тем меньше возможностей оно оставляет для использования данной уловки. Алан Коэн и Дэвид Бредфорд, разрабатывающие модели влияния в сфере бизнеса, не без основания полагают, что в таком обществе ни один человек, ни одна фирма не сможет добиться того, чего желает, лишь силой своего авторитета2. В мире конкуренции на одну «раскрученную» (авторитетную) марку автомобиля или джинсов обязательно найдется другая, не менее раскрученная, поэтому перед специалистами стоит задача создать модели влияния, основанные на разнообразных комбинациях других приемов.
9.4.1. Приемы усиления собственного авторитета
Отсутствие авторитета и известности означает отсутствие ученого:
Безвестным Мисон остался оттого, что был не из города, а из деревни, и притом неприметной; а из-за его безвестности иные приписывали его суждения тирану Писистрату3.
1 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 35.
2 Cohen A., Bradford D. Influence without authority. 2nd ed. Wiley, 2005. P. 3.
3 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 106.
Рассмотрим некоторые информационные тактики, служащие прямому либо косвенному усилению собственного авторитета.
В научной сфере к приемам информационного давления принадлежат афишируемое и подчеркиваемое знание иноязычной (а потому труднодоступной для большинства профессионалов) специальной литературы, истории вопроса; филологи любят «козырнуть» знанием текстов, в устной речи — цитированием наизусть. Такие знания и умения в сочетании с наличием публикаций в солидных журналах (прежде всего входящих в БД «SCOPUS» и «Web of Science») и толстых книг в твердой обложке, изданных большим тиражом в солидных издательствах (немаловажные критерии подсознательной оценки научных трудов), нередко становятся основой для научного снобизма: малотиражную книжную продукцию, издаваемую в многочисленных университетских издательствах периферийных населенных пунктов России (Вологды, Самары, Красноярска, Волгограда, Тамбова, Иванова и т. д.), столичные ученые несколько свысока (тактика despicio) называют литературой для внутреннего пользования и препринтами. Монографии менее 8 печатных листов официально считаются брошюрами. С тем, чтобы книга не имела вид методички или брошюры, не только авторы, но и издатели различными способами нагоняют объем: издатели увеличивают шрифт, поля и междустрочные интервалы, используют отбивки и проч. Оценка научной работы обычно начинается с анализа ее библиографического аппарата. Надежный способ «нагнать» внушительный объем цитируемой литературы — фигура перечисления источников без какого бы то ни было критического их анализа по следующей вполне опознаваемой схеме:
Within the logic community these developments include modal logics and their epistemic and deontic variations ([von Wright, 1951], [Hintikka, 1962], [Kripke, 1963], [Gabbay, 1976], [Lenzen, 1978], [Chellas, 1980], [Hilpinen, 1981], [Gochet and Gribomont, 2005]), probabilistic and abductive logics ([Magnani, 2001], [Williamson2002], [Gabbay and Woods, 2005]), dynamic logics ([Harel, 1979], [van Benthem, 1996], [Gochet, 2002]), situation logics ([Barwise and Perry, 1983]) game-theoretic logics ([Hintikka and Sandu, 1997]), temporal and tense logics ([Prior, 1967], [van Benthem, 1983]) time and action logics ([Gabbay et al., 1994]), systems of belief dynamics ([Alcourron et al., 1985], [Gabbay, Pigozzi and Woods, 2004]), practical logics ([Gabbay and Woods, 2003a, 2005]), and various attempts to float the programme of informal logic. The informal logic movement comprises three over-lapping orientations. One is argumentation theory ([Johnson, 1996, 2000], [Freeman, 1991], and [Woods, 2003]). Another is fallacy theory, ([Hamblin, 1970], [Woods and Walton, 1989], [Hansen and Pinto, 1995], [Walton, 1995] and Woods, 2004]). Completing the trio is dialoguelogic ([Hamblin, 1970], [Barth and Krabbe, 1982], [Hintikka, 1981], Mackenzie, 1990], [Walton and Krabbe, 1995], and [Gabbay and Woods, 2001a, 2001b]). Work in the computer science, Al and cognitive psychology communities includes important developments in defeasible, non-monotonic
and autoepistemic reasoning, and logic programming ([Sandewall, 1972], [Kowalski, 1979], [McCarthy, 1980], [Reiter, 1980], [Moore, 1985], [Pereira, 2002, [Schlecta, 2004]). Work from economics includes [Simon, 1973] and [Gigerenzer and Selten, 2000]. An especially valuable contribution from linguistics is [Carlson and Pelletier, 1995].
GabbayM., Woods J. Seductions and shortcuts: fallacies in the cognitive economy
Определенное значение для рейтинга книги имеют журнальные рецензии, однако реальный рейтинг специалиста определяется, конечно же, не резензиями, а индексом цитирования его трудов, а также наличием книг, получивших известность в стране и за рубежом.
Научный статус специалиста подчеркивают (однако далеко не всегда адекватно отражают и определяют) различного рода должности (например: заведующий таким-то отделом, такой-то кафедрой, декан, проректор, член или председатель такого-то диссертационного совета), степени (доктор наук) и звания (заслуженный работник высшей школы, почетный профессор Оксфордского университета), награды и премии (лауреат Сталинской премии), которых он удостоен, престижные организации и академии, в которых он состоит, например: чл.-корр. Российской академии наук, член союза писателей. Значимым является членство и в так называемых общественных академиях: Российской академии лингвистических наук (РАЛН), Российской академии естественных наук (РАЕН), Академии социальных наук (АСН) и др. В народе такие академии именуют грибными (имеется в виду, что они выросли в большом количестве, как грибы после дождя), однако признание научных достижений специалиста общественными академиями — это тоже признание, а потому грибными их называют не только иронически, но и по известной формуле «лиса и виноград».
«Боже мой, какие есть прекрасные должности и службы! Как они возвышают и услаждают душу!» — восклицает Н. В. Гоголь. Фигура перечисления должностей и званий в сочетании с определениями известный, выдающийся, знаменитый действительно завораживает, здесь начинается нечто вроде гипноза. Все эти данные используются в жанре научной биографии:
Скворцов Лев Иванович, 1934 г. рожд. Заведующий кафедрой русского языка и стилистики. Доктор филологических наук, профессор, проректор Литинститута. Член союза писателей. Действительный член (академик) Академии российской словесности. Окончил МГУ им. Ломоносова. В 1958—1993 гг. работал в Институте русского языка АН СССР (ныне Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН). Ученик и сотрудник проф. С. И. Ожегова, акад. В. В. Виноградова, проф. А. А. Реформац-кого [так в тексте; речь идет об академике А. А. Реформатском. —В. М.],
акад. РАО Н. М. Шанского. Постоянный председатель жюри Всероссийских олимпиад школьников по русскому языку.
Кандидатская диссертация: «Взаимодействия литературного языка и социальных диалектов (на материале русской лексики послеоктябрьского периода)», защищена в 1966 г. Докторская диссертация: «Теоретические основы культуры речи», защищена в 1978 г.
В Литературном институте им. А. М. Горького с 1993 г. по настоящее время.
Общее количество публикаций — около 400; из них около 20 книг. Наиболее значимые труды: «Теоретические основы культуры речи» (М., «Наука», 1980, 20 п. л.); «Основы культуры речи. Хрестоматия» (М., «Высшая школа», 1984, 23 п. л.); «Культура русской речи. Словарь-справочник» (М., «Знание», 1995,14 п. л.); «С. И. Ожегов» (серия «Люди науки»), М., «Просвещение», 1982, 6 п. л.; «Беседы о русском слове» (по материалам радиопередачи «В мире слов», в соавт.), М., «Знание», 1978, 16 п. л.; «Экология слова, или Поговорим о культуре русской речи» (М., «Просвещение», 1996,10 п. л.).
Читает курсы «Язык художественных произведений», «История русского литературного языка», «Русская диалектология», а также (в МГИМО) — «Современный русский язык (Основы культуры речи)». Круг чтения — разнообразные словари, мемуарная литература. Хобби — сочинение стихотворных басен-баллад. В 2000 г. выпустил книгу басен «О том, куда нас власть вела, творя великие дела» (в 2 т., объем 23 п. л.).
Источник: http://www.litinstitut.ru/index.php7p= cheats &action=displaycheat&system=5 &area=1 &cheatid=72
Рекламирование своих достоинств (знаний, умений, заслуг и т. д.) лежит в основе коммуникативной стратегии саморепрезентации. Пример из интервью, взятого Борисом Ноткиным у актера Григория Антипенко:
Б. Ноткин. Чем вы объясняете успех сериала «Не родись красивой»? Г. Антипенко. Безусловно, моим участием в этом сериале.
Программа «Приглашает Борис Ноткин»
Тексты, реализующие данную стратегию, следует тщательно продумывать и выверять, поскольку такие тексты становятся предметом критического, а при случае — и иронического анализа. Удачная само-репрезентация предполагает трезвую оценку своих способностей, преувеличение же своих заслуг или возможностей означает срыв саморепрезентации на похвальбу. Приведем признание автора из одного современных курсов риторики:
К сожалению, несмотря на огромный практический опыт, накопленный наукой о красноречии за века, прошедшие со дня падения Древнего Рима, каких-либо значительных работ по теории ораторского искусства и риторики, а также методических наработок в области преподавания
этих дисциплин не было. Это, собственно говоря, и подвигло меня на создание своего авторского курса.
Лекции по риторике: http://www.newreferats.ru/
referats/71/16933/l.html
С одной стороны, эксплуатирование стратегии саморепрезентации может показаться окружающим не вполне скромным. С другой же стороны, скромное умолчание о своих заслугах будет тут же использовано вашими менее успешными противниками и конкурентами (= сотрудниками, коллегами) как основа тактики замалчивания. Отказ от саморепрезентации уместен лишь в том случае, когда о ваших успехах заговорили другие, т. е. когда они стали более чем очевидными.
Речевыми жанрами, в которых так или иначе — прямо или косвенно, эксплицитно или имплицитно — реализуется данная установка, считаются автобиография, визитная карточка, анкета, личная веб-страница, рассказ о себе, интервью. Любой ученый должен уметь с выгодой для себя рассказать о своих публикациях. Вот как это делает на своем сайте психолог Аркадий Егидес, преподаватель Московского государственного педагогического университета им. Шолохова:
Мои книги
Книги написаны на основе психологической работы с людьми. А теперь они [люди?] основа для углубленных тренингов с новым поколением психологических клиентов. Сейчас их [клиентов?] три. Готовится к изданию четвертая. Это не брошюры, каждая из них насчитывает свыше трехсот страниц [подчеркивается объем].
Мои книги печатает Издательская компания АСТ-ПРЕСС [мощное центральное издательство]. Они быстро расходятся и переиздаются [подчеркивается востребованность читателем]. Если вы в Яндексе [довод ad питегит] наберете «Егидес», то в информации о книгах вы найдете такие слова, как «лучшие книги», «в лучших магазинах». Мне это тем более приятно, что я не знаю, кто это написал [подчеркивается независимость оценки].
В. Н. Панкратов [аргумент к авторитету] в своей книге «Манипуляции в общении» поместил мои «Лабиринты общения» (первое издание) в реестр книг, «которые нельзя не читать». По его мнению, нельзя не читать еще три-четыре десятка авторов, список которых начинается Аристотелем и завершается Шопенгауэром [синойкиозис: Аристотель, А. Шопенгауэр и А. Егидес]. Попасть в такой список мне было тем более приятно, что я лично с В. Н. Панкратовым, к сожалению, до сих пор не знаком [подчеркивается независимость оценки].
Итак, из предыдущего текста вы узнали о моей книге «Лабиринты общения». Ее выпустил в 1999 году пятитысячным тиражом издательский дом «Филинъ». А до этого, в 1996 г. часть книги под названием «Как располагать к себе людей» трехтысячным тиражом выпустило издательство «Альфа». Но все это было пробой пера. Настоящая жизнь книги началась с выпуска ее 15-тысячного тиража Издательской компанией АСТ-ПРЕСС в 2002 году. Теперь она стала называться «Лабиринты
общения, или Как научиться ладить с людьми». В 2003 и 2004 году — по 15 тысяч. Так что в общей сложности сейчас тираж около 50 тысяч [подчеркивается тираж]. До Н. И. Козлова, в прошлом моего ученика [despicio], мне по тиражам далеко, но книга стала доступной массовому читателю.
Книга получила диплом 1 степени на конкурсе учебных пособий в Московском государственном педагогическом университете им. Шолохова. В 2003 году я объявлен автором года [кем? где? в какой сфере? — нарочитая неясность]. В 2003 и 2004 году книги были представлены на книжной ярмарке в ВВЦ. В рекламном буклете 2004 года я — на 4-й странице обложки буклета со своими тремя книгами [подчеркивается рейтинг].
Думается, что, услышав этот рассказ, ректор любого университета без колебаний возьмет такого преподавателя на работу. В целом текст достигает поставленной его автором цели, однако можно было бы поразмышлять о целесообразной степени открытости приемов саморе-презентации: их откровенность может насторожить и даже отпугнуть. Дело в том, что автор, добившийся такого успеха, уже не нуждается в рекламе, а тем более в использовании всех обозначенных нами выше приемов; достаточно было бы, как это делают многие специалисты, просто поместить вместо данного текста список своих книг с указанием издательства, тиража и количества изданий, а также престижных журнальных публикаций (если таковые имеются).
В научной среде обычным приемом саморепрезентации являются две фигуры: 1) автоцитирование, состоящее в использовании выдержек из собственных трудов; 2) автоссылка, состоящая в приведении своих трудов в сносках, в библиографическом списке либо в качестве рекомендуемой литературы (например, в пособии или энциклопедии). Данный прием приобретает особенную силу и эффективность в том случае, если такие труды опубликованы в центральных журналах и солидных издательствах.
Информационные тактики, в первую очередь манипулятивные, нередко оцениваются отрицательно, вызывают иронию, недоверие и осуждение, поэтому в некоторых случаях более выигрышными оказываются имплицитные тактики и приемы саморепрезентации, перечисленные ниже.
1. Речевые тактики, в частности, «громкий, внушительный голос» (С. И. Поварнин) и уверенный тон.
2. Визуальные тактики, воздействующие на подсознание адресата речи: «представительная внешность» (С. И. Поварнин), темная одежда, в частности, темно-синий костюм (совет Марка Маззареллы, американского адвоката и имиджеолога), очки, борода (этот прием действует безотказно, хотя еще древние предупреждали: «Barba philosophum поп facit» ‘Борода не создает философа’), степенная походка, крупное сложение. Психологами давно замечено, что существует тесная взаимосвязь
«между статусом и размерами объекта»1. И действительно: чем выше и мощнее аргументатор, тем солиднее выглядит то, о чем он говорит. Это наблюдение справедливо и в применении к предметам: чем толще книга, тем солиднее она нам кажется.
Высокий рост обеспечивает взгляд свысока. Известно, что «кресло с завышенной спинкой повышает статус сидящего в нем. Не случайно поэтому императоры, короли, папы Римские, а также судьи традиционно восседают на креслах с высокими (до 2,5 метров) спинками»2. Если императора возвышает трон, то чиновника — высокое кресло с подлокотниками, низкорослого — взгляд сверху вниз при высоко поднятой голове, шляпа с высоким верхом и высокие каблуки; профессора или доцента — кафедра. Иногда последняя является единственной опорой для вещающего с нее авторитета, отсюда ироническое выражение argumentum ex cathedra. Обратный эффект производят низкая скамья или специально поставленный перед столом чиновника низкий стул. Знаки покорности и подчинения — коленопреклонение, сгорбленность, опущенный взгляд.
Экспериментально доказано, что усилению воздействия авторитета способствует его приближение к адресату3. Данный прием регулярно используют преподаватели для поддержания дисциплины в аудитории или классе.
Для имиджа чиновника имеют значение дорогой костюм, огромный кабинет с двойной дверью, необъятный стол с несколькими телефонами, для имиджа респектабельной фирмы — место ее расположения, качество офисной мебели и компьютеров, внешний вид сотрудников, дизайн и фактура бланков4, наличие дипломов и сертификатов на стенах. Изучение подобных средств воздействия на подсознание через канал зрительного восприятия является одним из предметов визуальной риторики [англ, visual rhetoric]. Ее приемы были известны уже в античном мире. Марк Туллий Цицерон пишет, что для патриция «осанка, походка, способ сидеть, способ возлежать за столом, выражение лица, глаз, движения рук — все должно оставаться подобающим»5.
На убедительность доводов существенно влияет имидж оратора. Напомним известный эпизод из повести замечательного французского писателя Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький принц»:
Этот астероид был замечен в телескоп лишь один раз, в 1909 году, одним турецким астрономом. Астроном доложил тогда о своем замечательном открытии на Международном астрономическом конгрессе.
1 Cialdini R. В. Influence. The psychology of persuasion. Collins Publ., 1998. P. 224.
2 Шейнов В. П. Риторика. Минск, 2000. С. 50.
3 Milgram S. Obedience to authority. New ed. Pinter & Martin, 2005. P. 59.
4 Kostelnick Ch. The rhetoric of text design in professional communication // Technical writing teacher. Vol. XVII. 1990. № 3. P. 189—190.
5 Цицерон M. T. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1975. С. 91.
Но никто ему не поверил, а все потому, что он был одет по-турецки. К счастью для репутации астероида В-612, турецкий султан велел своим подданным под страхом смерти носить европейское платье. В 1920 году тот астроном снова доложил о своем открытии. На этот раз он был одет по последней моде, — и все с ним согласились.
Положительный имидж важен для преподавателя, депутата, чиновника. Без привлекательного имиджа не может обойтись ни один политик, в связи с чем политическая реклама создает «искаженный, иллюзорный, приукрашенный, доведенный до символа образ»1 — элемент политического мифа, никак не соответствующий действительности. В специальной литературе имидж определяется как «специально изготовленный образ, в котором главное не то, что есть в реальности, а то, что мы хотим видеть, что нам нужно. Имидж создает заданную специально социально-психологическую установку, определенное поведение человека по отношению к объекту»2. Имидж может быть создан не только для лица, но и для организации: фирмы, партии ит. д.; последний именуется корпоративным имиджем. Существуют и специалисты по формированию имиджа — имиджмейкеры.
Ситуацию, когда форма речи (ее изящество или грубость, правильность или неправильность, словесное, интонационное или тембровое оформление), статус или имидж аргументатора (внешность, одежда, наличие бороды, очков с двойными стеклами и проч.) оказывают более сильное воздействие, чем сам аргумент, иногда называют доминацией стиля над смыслом [англ, style over substance]3. Специалисты различают аргументацию и так называемую презентацию аргументов — их усиление посредством ситуативно уместных элементов имиджа и вербального стиля, которые, по выражению Элизабет Манолеску, «заставляют нас верить, соглашаться, действовать»4.
9.4.2. Приемы завышения собственного авторитета
Существует множество более или менее манипулятивных способов завышения собственного авторитета и социального статуса: похвальба, различные формы плагиата и др. Использование некоторых из них приводит к возникновению так называемых незаслуженных авторитетов [англ, unearned authority]5. Большинство из манипуляций данного класса еще ждет выявления, классификационного подразделения и описания.
1 Шестаков В. П. Мифология XX века. М., 1988. С. 58.
2 Доценко Е. Л. Психология манипуляции. М., 1996. С. 83.
3 Davis J. W. Philosophical logic. Dordrecht, 1969. P. 61.
4 Manolescu В. I. Norms of presentational force // Argumentation and advocacy. Vol. 41. 2005. № 3. P. 139.
5 The philosophy of expertise / ed. E. Selinger, R. P. Crease. Columbia Univ. Press, 2006. P. 36.
9.4.2.1. Похвальба
Наиболее безобидным из приемов завышения своего авторитета является похвальба, характерная, в частности, для рыбаков, охотников, туристов:
Оказывается, в Москве вовсе не надо ловить спецпредложения, если уже сегодня и сейчас сильно хочется похвастаться вояжем в далекие края и при этом не разориться. «А ты знаешь, где я была? — лицо моей знакомой сияло счастливой улыбкой. — Смотри!» И она выложила передо мной кипу фотографий: Аня на побережье моря — очень чистого, явно не в Сочи; Аня в обнимку с мускулистым мачо неславянской наружности; Аня в гостиничном номере с позолоченными люстрами; Аня на фоне египетских пирамид... «Когда же ты успела? — опешила я. — Ты же к бабушке в Саратов ездила». Аня многозначительно приложила палец к губам: «Для тебя — к бабушке. А в фирме скажу — в Египет!»
Побывать в стране своей мечты может каждый, но — исключительно в грезах. И при этом никому из слушающих россказни бывалого «путешественника» и в голову не придет, что он стал жертвой шутки (или надувательства — выберите определение сами). Ведь наглядные доказательства иностранного туризма вот они — красочные фотографии, билетики в музеи, россыпь национальных сувениров.
Несколько московских фирм специализируются на так называемых фальштурах.
— Это направление в туризме для тех, кто умеет мечтать, — рассказывает Дмитрий, один из менеджеров компании, занимающейся «вояжами грез». — Фальштуры пользуются спросом. Они предназначены для людей разных категорий. Например, по натуре вы домосед и считаете, что лучший отдых — в домашних тапочках у телевизора. Однако положение обязывает раз в полгода ездить отдыхать в экзотические страны. Или, являясь человеком амбициозным, но не располагающим большими деньгами, жаждете перещеголять преуспевающих коллег: раз они бока прожарили в Турции, то вы — заядлый любитель сафари.
Кстати, насчет трофеев можно не беспокоиться — расторопная фирма обеспечит не только шкурой не убитого вами медведя (5 тысяч долларов), но и любого другого зверя — только плати.
Самые частые посетители подобных турфирм —25-летние офис-менеджеры западных компаний, покупающие таким образом имидж. И право же, они вызывают сочувствие, ибо, убаюкивая свои комплексы таким образом, они только дают им благодатную почву для роста.
Источник: http://www.rg.ru/2006/05/04/otdyh.html
Частным случаем похвальбы является бомфиология [греч. popPsw ‘шуметь, гудеть, жужжать’, ср. лат. Bombomachides — имя хвастливого греч. воина, букв, ‘жужжащий’] — гипербола как прием хвастовства1:
1 Puttenham G. The arte of English poesie. 1589. Kent. Univ. Press, 1988. P. 266—267; Taylor W. Tudor Figures of Rhetoric. Chicago Univ. Press, 1937. P. 79—80. Есть и иные истолкования данного термина.
Хлестаков. Тридцать пять тысяч одних курьеров!
Н. В. Гоголь. Мертвые души
9.4.2.2. Манипулирование именами
Сила имени, таящаяся в его внешней и внутренней форме или скрытая в его ассоциативном ореоле, может быть как положительной, так и отрицательной. Рассмотрим некоторые приемы и манипуляции, использущие положительную и нейтрализующие отрицательную силу имени.
1. Эксплуатация чужого имени. Для продвижения товара сомнительного качества заимствуется раскрученная товарная марка; как пример укажем китайские подделки часов марок «Сейко», «Ориент», «Картье». Для продвижения новой организации заимствуется либо незначительно варьируется название успешной фирмы, в результате чего последняя теряет часть клиентов. С тем, чтобы обеспечить реализацию своей продукции, некоторые хитроумные авторы используют названия востребованных читателем книг. Для того, чтобы укрепить свой социальный статус, эксплуатируется известная фамилия. В качестве примера вполне корректного применения этой тактики приведем начало личного сайта одного специалиста:
На факультете коммуникации в Новом университете Лиссабона, где я преподаю в настоящее время, я читаю несколько курсов по риторике. Интерес к риторике появился у меня, когда я был студентом Открытого университета в Брюсселе, где изучал этот курс под руководством (under the tutelage) профессора Хаима Перельмана, автора знаменитой книги «Новая риторика».
Источник: http://ies.berkeley.edu/enews/articles/old/cunha.html
Однако чем более косвенна и иллюзорна, чем более сомнительна связь с известным именем, тем менее корректным является использование указанной тактики. Так, можно объявить себя без малейших на то оснований сыном генерала Сидорова или лейтенанта Шмидта, потомком боярина Морозова, посланником Бога или его пророком, учеником и воспитанником академика Иванова, Петрова или Виноградова и даже (во времена не столь отдаленные) — целой партии:
Наглядный пример этой уловки — ответ И. Сталина «Всем организациям и товарищам, приславшим приветствия в связи с 50-летием т. Сталина»: «Ваши поздравления и приветствия отношу на счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по образу своему и подобию» [При желании здесь можно увидеть библейскую реминисценцию. Курсив наш. —В. М.]. Сталин отождествлял себя с партией, провозглашая себя выразителем ее интересов.
А. Цуладзе. Политические манипуляции, или Покорение толпы
Данная тактика может быть использована и во благо: пророки и вероучители всех времен и народов несли людям заповеди, свет истины и веры от имени Отца своего:
Утешитель же, Святой Дух, Которого пошлет Отец в Мое имя, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам. Когда же придет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать обо Мне. Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам, и Он, придя, обличит мир о грехе и о праведности и о суде: о грехе, что не веруют в Меня; о праведности, что Я иду к Моему Отцу, и уже не увидите Меня; о суде же, что князь этого мира осужден... Когда же придет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину: ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам. Он прославит Меня, потому что от Моего возьмет и возвестит вам.
Евангелие от Иоанна
Подобным приемом, если, конечно, верить рассказу Диогена Лаэртского, однажды воспользовался Пифагор:
Появившись в Италии, Пифагор устроил себе жилье под землей, а матери велел записывать на дощечках все, что происходит и когда, а дощечки спускать к нему, пока он не выйдет. Мать так и делала; а Пифагор, выждав время, вышел, иссохший, как скелет, предстал перед народным собранием и заявил, будто пришел из Аида [курсив наш. — В. М.], а при этом прочитал им обо всем, что с ними случилось. Все были потрясены прочитанным, плакали, рыдали, а Пифагора почли богом и даже поручили ему своих жен, чтобы те у него чему-нибудь научились1.
2. Одним из приемов повышения либо завышения своего социального статуса является переименование. Как известно, имя, отчество, фамилия могут быть социально непрестижными, грубыми, обидными, даже непристойными. Это затрудняет или даже делает невозможным продвижение в обществе. Имя может вызывать неприятные исторические аллюзии:
С именами — горе: требования жизни меняются, а имена остаются навсегда. Вот уже и Лаврик обижается на имя. Сейчас-то в школе Лаврик и Лаврик, никто над ним не зубоскалит, но в этом году получать паспорт, и что ж там будет написано? Лаврентий Павлович. Когда-то с умыслом так и рассчитали родители: пусть носит имя министра, несгибаемого сталинского соратника [имеется в виду Берия. —В. М.], и во всем похо
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 379.
дит на него. Но вот уже второй год, как сказать «Лаврентий Палыч» вслух пожалуй поостережешься.
А. Солженицын. Раковый корпус
Подпортить слово, в частности имя собственное, привести к его уходу из языка может паразитарная ассоциация по близкозвучию1, ср.: Лука ~ лукавый, Евграф ~ граф (ассоциация, абсолютно неприемлемая во времена «диктатуры пролетариата»), Кузьма ~ подкузьмить, Егор — объегорить, Мартын — Мартышка (так дразнил Лермонтов своего сослуживца Мартынова, что, как известно, привело к дуэли между ними), Эраст —...: Вдруг Лиза услышала шум весел — взглянула на реку и увидела лодку, а в лодке — Эраста (Н. М. Карамзин. Бедная Лиза). Такие ассоциации вполне реальны, ср.: Ну что ты, братец, за кличку дал своему чаду... Вукол!.. вслушайся в это слово хорошенько... Вукол!.. в угол!., кол!.. (Н. Г. Помяловский); Фрол взял кол, Устин взял дрын, Игнат взял ухват (Л. Филатов. Про Федота-стрельца). Известный писатель сетует:
Умирают на земле имена. Сейчас уже редко встретишь Харлампия — Сияющего Любовью. И Калистрата — Прекрасного Воина. А куда девался Павсикакий — Борец Со Злом? Есть Акакий — Беззлобный. Есть Иннокентий — Безвредный. А где Павсикакий — Борец Со Злом? В наше время он считается неблагозвучным. Вадим-Смутьян — благозвучен, Тарас-Бунтарь — благозвучен, а Павсикакий — Борец Со Злом — почему-то неблагозвучен.
Ф. Кривин. Хвост павлина
Результаты самого простого ассоциативного эксперимента (Ка-листрат Павсикакий ~?) подтвердили бы безосновательность этих сожалений. Православное имя Акакий (~?) в настоящее время распространено в Грузии, где русский язык, а следовательно, и соответствующие ассоциации вторичны по отношению к родному. В России же под этим именем фигурировала лишь одна персона, вернее, персонаж — «чиновник нельзя сказать, чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щек и цветом лица что называется гемороидалъным»2:
1 Gordon J. D. The English language. An historical introduction. New York, 1972. P. 28—29.
2 Геморрой, устар, геморой [греч. aipoppooq ‘кровотечение’] — «расширение вен нижней части прямой кишки в виде узлов, иногда кровоточащих, воспаляющихся и ущемляющихся в заднем проходе» (Современный словарь иностранных слов. М., 1994. С. 143).
Фамилия чиновника была Башмачкин. Уже по самому имени видно, что она когда-то произошла от башмака... Имя его было: Акакий Акакиевич.
Н. В. Гоголь. Шинель
Некоторые имена (Матрена, Аграфена, Акулина, Игнат, Макар, Фома и др.), получив распространение в социальных низах, приобретают соответствующие коннотации и становятся социально непрестижными: Я, может быть, желал бы называться Эрнестом, а между тем принужден носить грубое имя Игната (Ф. М. Достоевский. Бесы), На безлюдье и Фома дворянин (Поговорка), Доселе Макар гряды копал, а ныне Макар в воеводы попал (Поговорка), ср. также:
— Так этот галстух аделаидина цвета? — спросил я, строго посмотрев на молодого лакея.
— Аделаидина-с, — ответил он с невозмутимою деликатностью.
— А аграфенина цвета нет?
— Нет-с. Такого и быть не может-с.
— Это почему?
— Неприличное имя Аграфена-с.
— Как неприличное? почему?
— Известно-с: Аделаида, по крайней мере, иностранное имя, облагороженное-с; а Аграфеной могут назвать всякую последнюю бабу-с.
Ф. М. Достоевский. Село Степанчиково и его обитатели
Макар ассоциируется с телятами, Сидор — с козой, Тит — с молотьбой (Тит, иди молотить). В старину Тит Титычами называли богатых купцов из крестьян, Макарами — плутоватых откупщиков или мошенников, макарыгами — попрошаек (В. И. Даль). В женских отчествах этого коннотативного разряда закрепилось простонародное произношение: Фомини[шн]а, Кузъмини[шн]а, Лукини[шн]а.
В художественной литературе нередко придумываются говорящие имена с характеризующей внутренней формой, используемые здесь как «особый литературный прием»1. Говорящие имена часто бывают дисфемистичны: «чета Скотининых седая» (А. С. Пушкин), титулярный советник Триждыотреченский (В. Крестовский), секретарь Пролежнев (М. А. Булгаков), пьяница Рюмкин (А. П. Бенитский), учитель Вральман (Д. И. Фонвизин), купцы Толстогораздов, Синерылов, Хрюков и Дородное (А. Н. Островский), подсудимый Сидор Шельмецов «с цыганским подвижным лицом и плутоватыми глазками» (А. П. Чехов). Бывают случаи и похуже: «Фамилия у него была такая неприличная, что оставалось непонятным, как он мог терпеть ее до сих пор, почему не обменял раньше» (И. Ильф. Записные книжки). Характер и признаки «говорящей» может иметь и вполне реальная фамилия. Певец, писатель
1 Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. М., 1995. С. 188.
или актер могут скрыть ее за псевдонимом; любой гражданин нашей страны имеет право на смену не только фамилии, но и имени, а также отчества. По определению Н. В. Подольской, «собственное имя, заменившее собой первоначальное имя какого-либо объекта с целью облагородить последнее», называется эвфемистическим [ср. греч. евсртцна ‘благоречие’]1. Б.-О. Унбегаун приводит следующие примеры переименования, служащего повышению социального статуса носителя фамилии: Чушкин > Пушкин, Гнидин > Гнедин, Гробов > Громов, Бардаков > Печорин, Блохин > Соколов, Курочка > Орлов, Дуля > Шевченко, Хренов > Тимирязев.
Многие переименования связаны с миграцией населения. Обычно переселенцы принимают не только обычаи, но и имена, реже — фамилии народа, среди которого живут. Так, сын немецкого дворянина Иоганна фон Визина в России стал Дмитрием Ивановичем Фонвизиным; некий советский гражданин, именовавшийся Борисом Ганелиным, переселившись в страну обетованную, стал Барухом Ган-Элином (с удивлением узнав, что Ган-Элин на иврите означает «Священный сад»); родившийся в одной из мусульманских республик бывшего СССР Ильгиз Яковлев, переселившись после распада империи в Россию, стал Ильей.
Стимулом для смены «реквизитов» (в том числе и знаменитой «пятой графы») нередко является закрепившаяся в сознании и подсознании народа оценка представителей определенной группы населения, в частности:
а) Территориальной: Я сам не из Абдеры (И. И. Дмитриев, письмо А. И. Тургеневу), ср. эвф. абдерит ‘простак, провинциал’ — по названию фракийского города Абдера, который «своими климатическими условиями вредно влиял на здоровье и умственные способности своих обывателей»; в России роль абдеритов, по мнению М. И. Михельсона, играли жители Пошехонья2. Не с них ли срисовал М. Е. Салтыков-Щедрин своих знаменитых глуповцев? Ср.: Пошехонцы счастия искали, да в трех соснах заблудились («Пошехонские рассказы»); Искали они [головотяпы] князя и чуть-чуть в трех соснах не заблудилися, да спасибо, случился тут пошехонец-слепород, который эти три сосны, как свои пять пальцев, знал («История одного города»).
б) Национальной: Незваный гость хуже татарина (Поговорка); Grattez le russe et vous trouverez le tartar ‘Поскоблите русского, и вы найдете татарина’ (слова, приписываемые Наполеону); Вчерашний раб, татарин, зять Малюты, Зять палача и сам в душе палач, Возьмет венец и бармы Мономаха (А. С. Пушкин. Борис Годунов). Те, кто не сменил «кожу», нередко оказываются под давлением государственного аппарата:
1 Подольская Н. В. Словарь русской ономастической терминологии. М., 1978. С. 163.
2 Михельсон М. И. Ходячие и меткие слова. М., 1994. С. 1 и 341.
Сейчас я с удивлением думаю: как мы не боялись собираться такой большой компанией? Ведь знали, что происходит вокруг. Готовился процесс «врачей-убийц». На радио увольняли редакторов с плохим пятым пунктом, наложили запрет на привлечение к работе авторов, имеющих «неблагозвучные» фамилии, и тех, у кого фамилии хоть и «благозвучные», но есть подозрение, что они — евреи. Сестра Юры Тимофеева, заподозренная в еврейском происхождении, сумела спастись от увольнения даже не тем, что принесла справку о церковном браке своих родителей, а лишь с помощью документа, когда-то весьма опасного, — о своем дворянском происхождении. Я сам не мог никуда устроиться на штатную работу: еврей. В любую минуту меня могли выселить из Москвы как лицо без определенных занятий1.
Чтобы понять другого человека, в частности, лица «непрестижной национальности»2, следует хотя бы попытаться поставить себя на его место:
Вздрагивать и холодеть при слове «еврей» я перестал только на четвертом десятке лет. В детстве, в семейном застолье, на этом слове понижали голос. Впрочем, случалось словоупотребление очень редко: тема была не то чтобы запретной, а именно что непристойной. Как упоминание о некоем семейном проклятье, вынесенном из черты оседлости. Только под самый конец советской власти выяснилось, что «еврей» — это не ругательство, а просто такая национальность.
В. Шендерович, Страшные слова
Смена имени (Барух —> Борис, Герш —> Григорий) или фамилии (Ашкинази Ашкинадзе, Ошерсон Ушеров, Иегуда Ягода3) лицом, оказавшимся в инокультурной среде, не всегда носит добровольный характер, отсюда переименования по близкозвучию: Фридой Моисеевной она была для внутреннего пользования, а снаружи для конспирации всю жизнь называлась Феодорой Михайловной (В. Шендерович. Жизнь масона Циперовича).
Частным видом переименования выступает метономазия [греч. paiovopa^o) ‘назвать другим именем’, ср. Kaivog paicnvopaopavov ‘вновь созданное словечко’] — замена номинативных средств родного языка иноязычными эквивалентами или синонимами иноязычного происхождения. Поздневизантийский ритор Кокондрий трактует метономазию как «трансфигурацию, смену образа: так, вм. Пенелопа говорят Пенелопея, вм. Бриарей — Бриареос, вм. ночь — нощь, вм. окраина — града край»4. Данный прием активно используется для самовозвышения: человек
1 Кузнецов И. О молодость послевоенная... // Вопросы литературы. 2001. № 4.
2 Сеничкина Е. П. Эвфемизмы русского языка. М., 2006. С. 40.
3 Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. М., 1995. С. 256—257.
4 KoKovSpiou Tiepi трбтгсо // Rhetores graeci / Ex recogn. L. Spengel. Vol. III. Lipsiae, 1856. P. 231—232.
нередко бывает «искренне убежден, что чем больше насаждает в речь иностранных слов, тем это красивее, эффектнее, “благороднее” или больше выказывает его образование и ум», — считает С. И. Поварнин. Носители языка, склонные к метономазии, «гостиную называют холлом, плащ — мантелем, буфет — сервантом» (Ю. Герман). Сила этой номинативной тактики состоит в следующем:
Отступление от речи обыденной способствует тому, что речь кажется более торжественной: ведь люди так же относятся к стилю, как к иноземцам и своим согражданам. Поэтому-то следует придавать языку характер иноземного, ибо люди склонны удивляться тому, что приходит издалека, а то, что возбуждает удивление, приятно.
Аристотель. Риторика
Объектом метономазии может стать собственное имя, оцениваемое как непрестижное. В «Комсомольской правде» 20-х годов, к примеру, читаем: «Вечером после работы этот комсомолец уже не ваш товарищ. Вы не называете его Борей, а, подделываясь под гнусавый французский акцент, должны называть его “Боб”». Вспомним слова знаменитого поэта советской эпохи:
Он был
монтером Ваней, но...
в духе парижан, себе
присвоил званье: «электротехник Жан».
В. Маяковский. Маруся отравилась
Некий Захар Амельченко пожелал сменить не только фамилию, но также имя и стал Джоном Муром1. Латиноязычные и греческие переименования были распространены среди средневековых ученых: Bauer [нем. ‘крестьянин’] —> Agricola [лат. ‘крестьянин’]; Schwartzerde [нем. ‘черная земля’] Melanchton [греч. ‘черная земля’, ср. pekav ‘(нечто) черное’, %0d)v ‘земля’]; известный филолог Peter Schade стал Petrus Mosellanus Protegenensis. Латиноязычная метономазия лежит в основе многих фамилий православного духовенства, ср. Смирнов и Гумилев [лат. humilis ‘смиренный’], Надеждин и Сперанский [лат. sperans ‘надеющийся’] . Данный тип метономазии является следствием ксенофи-лии — неравнодушия ко всему иностранному. Для многих жителей России понятие престижности традиционно связывается с чужой культурой, в частности с французской и англо-американской.
1 Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. М., 1995. С. 196—197.
9.4.3. Приемы снижения авторитета противника
Как известно, снижение авторитета противника способствует косвенному усилению собственного авторитета. Вывести оппонента из себя, довести до белого каления и таким образом заставить «потерять лицо» можно насмешками, иронией, использованием компромата, несправедливыми обвинениями, придирками, поправками и другими хрестоматийными приемами так называемого черного PR [«пиар» — сокращение английского термина public relations ‘мероприятия по связям с общественностью’, «составная часть политической рекламы и прикладной раздел политической психологии»1].
Выведение противника из себя посредством придирок или внешне и по форме приличных, а по сути и по содержанию грязных экивоков и иронически-ядовитых намеков зачастую имеет целью заставить его сорваться на оскорбления или даже крик, что является прекрасной основой для использования аргументации к морали:
— Разговаривать в таком тоне я с вами, уважаемый, не собираюсь.
Общая формула данной эристической стратегии включает три коммуникативных этапа: оскорбление со стороны пропонента (в завуалированной, неявной и безупречной с точки зрения этики форме, например с использованием антифразиса, дилогии или фигуры поправки —> ответ оппонента в стиле tu quoque (но уже в открытой, незавуалированной форме) довод к морали со стороны пропонента.
Многим известна радость, охватывающая при известии о неудаче или провале конкурента; как известно, такие неудачи и провалы нередко планируются и организуются. «Люди с большим наслаждением сплетничают, когда вдруг становится известна какая-нибудь скандальная история с их добрым знакомым. Это сразу освежает общение», — полагает М. Е. Литвак2. Думается, причина состоит в том, что снижение авторитета одного члена микросоциума означает возможность продвижения вверх по оценочной шкале для всех остальных. В этом случае каждый старается задним числом и умом продемонстрировать свою предусмотрительность, мудрость, высокую моральность: «И как он мог так осрамиться? Я бы на его месте...» и проч.
9.4.З.1. Despicio и negatio
Для усиления собственной коммуникативной позиции используется речеповеденческая тактика despicio [лат. ‘взгляд свысока’] — нарочитое и подчеркнуто снисходительное отношение, неуважение, презрение к оппоненту с позиций, например, наличия степеней и званий, опреде
1 Ольшанский Д. В. Политико-психологический словарь. М.-Екатеринбург, 2002. С. 349.
2 Литвак М. Е. Психологическое айкидо. Ростов-на-Дону, 2005. С. 58.
ленных личных заслуг; того факта, что оппонент был когда-то учеником пропонента и т. д. Despicio обретает серьезную силу, если имеет под собой реальные основания:
Возражая противнику, не выказывайте особой старательности. Слишком настойчивое возражение против того или иного довода, не сопряженное с безусловным его опровержением, может придать ему новый вес в представлении слушателей, у них слагается собственное соображение, невыгодное для оратора: если он так много говорит об этом, значит, это действительно имеет большое значение. Напротив того, когда оратор лишь мимоходом возражает противнику, как бы пренебрегая его доводами, они часто уже по одному этому кажутся не заслуживающими внимания. Я помню случай, когда обвинителю пришлось возражать двум защитникам; первый из них говорил два часа, второй — почти час. Обвинитель сказал присяжным: «На первую речь я возражать не буду: не стоит; обратимся ко второй». Так можно говорить, конечно, только при уверенности в своей правоте. Если это риторическая уловка, противник смешает с грязью такое легкомыслие.
П. Сергеич. Искусство речи на суде
Выдающийся русский ученый, лауреат Нобелевской премии академик Иван Петрович Павлов (1849—1936), используя власть собственного авторитета и тактику despicio, заявил следующее: «Психология? Я не знаю, что это такое. Есть физиология высшей нервной деятельности!» История развития науки показала, что Павлов был неправ. Пример удачного использования тактики despicio с опорой на неопровержимые доводы находим у Цицерона:
Но он, этот человек, совершенно невоспитанный и не имеющий понятия о взаимоотношениях между людьми, даже огласил письмо, которое я, по его словам, прислал ему. В самом деле, какой человек, которому хотя бы в малой степени известны правила общения между порядочными людьми, под влиянием какой бы то ни было обиды когда-либо предал гласности и во всеуслышание прочитал письмо, присланное ему его другом? Не означает ли это устранять из жизни правила общежития, устранять возможность беседовать с друзьями, находящимися в отсутствии? Как много бывает в письмах шуток, которые, если сделать их общим достоянием, должны показаться неуместными, как много серьезных мыслей, которые, однако, отнюдь не следует распространять! Припишем это его невоспитанности; но вот на глупость его невероятную обратите внимание. И что ты мне возразишь, если я заявлю, что я вообще никогда не посылал тебе этого письма? При посредстве какого свидетеля мог бы ты изобличить меня? Или ты исследовал бы почерк? Ведь тебе хорошо знакома эта прибыльная наука. Но как смог бы ты это сделать? Ведь письмо написано рукой писца. Я уже завидую твоему наставнику — тому, кто за такую большую плату, о которой я сейчас всем расскажу, учит тебя ничего не смыслить. Действительно, что менее подобает, не скажу — оратору, но вообще любому человеку, чем возражать противнику таким образом, что тому достаточно будет простого отри-
цания на словах, чтобы дальше возражать было уже нечего? Но я ничего не отрицаю и тем самым могу изобличить тебя не только в невоспитанности, но и в неразумии.
Вторая речь против Марка Антония
Еще одним приемом косвенного снижения авторитета противника служит negatio — отрицание его заслуг. Для нейтрализации данного приема можно применить тактику despicio1. В качестве примера приведем фрагмент полемики двух известных ученых:
Л. Эта идея не нова. [= negatio]
Р. Вам не нравится моя статья в «Известиях академии наук»? [= despicio]
По отношению к более удачливому конкуренту применяется тактика замалчивания успехов и заслуг и, наоборот, муссирования мелких неудач и ошибок (вплоть до мелких неточностей и опечаток в тексте статьи или книги). Сочетание указанных двух приемов активно используется как во внутренней, так и во внешней государственной политике; этот «тандем» был основой советской пропаганды в отношении капиталистических стран, прежде всего США.
9.4.3.2. Использование ошибок оппонента
Учащиеся, а порой даже и специалисты нередко испытывают затруднения в разграничении понятий «фигура» и «ошибка». Определим их соотношение.
Как известно, многие фигуры основаны на различных отступлениях от нормы, что делает актуальным вопрос о разграничении приемов и ошибок. Целесообразные отклонения от некоторой языковой, поведенческой, логической или иной нормы считаются фигурами, нецелесообразные — ошибками. Так, нарочитое повторение слова является одной из фигур повтора, случайное — тавтологией; нарочитая замена одного созвучного слова другим — фигура речи (шутл. содрание сочинений вм. собрание), смешение же созвучных слов принадлежит к разряду паронимических ошибок (одеть пальто вм. надеть); коммуникативно оправданное нарушение логических связей лежит в основе такой фигуры речи, как оксюморон (живой труп, убогая роскошь), неоправданное же представляет собой речевую ошибку.
Ошибки снижают авторитет говорящего и, соответственно, наше доверие к тому, о чем он говорит и пишет, приводят к коммуникативным неудачам и даже провалам. Внимательно прочитаем следующий текст:
1 Об использовании этих двух приемов см.: Чапек К. Двенадцать приемов литературной полемики, или пособие по газетным дискуссиям // http://www.dvgu.ru/forum/ thread.php?postid=16952
Усилия древнеримских ораторов были сконцентрированы главным образом вокруг проблем политической борьбы в сенате, на народных форумах, а также судебных разбирательств [на разбирательствах или вокруг разбирательств? —В. М.] гражданских и уголовных дел. Поэтому их мало занимали теоретические вопросы аргументации и риторики вообще. Единственным исключением из этого [или из них? —В. М.] был, пожалуй, выдающийся [«пожалуй, был» или «пожалуй, выдающийся»? — В. М.] оратор античного Рима Марк Юлий Цицерон [или Туллий? Юлием был Цезарь. —В. М.], неизменно подчеркивавший в своих сочинениях необходимость сочетания красноречия с убедительностью, риторики с философией.
Г. И. Рузавин. Методологические проблемы аргументации
Отбор наиболее значимых и действенных аргументов определяется составом и особенностями конкретной аудитории, которой адресована речь. Вот как выражает эту нехитрую мысль один довольно известный специалист:
«Общие места [точнее, выбор общих мест. —В. М.] зависят от аудитории, ее широты и узости [имеются в виду не размеры помещения, а взгляды лиц, в нем находящихся. — В. М.], от интересов аудитории и от того, какой пафос свойственен речи, которая охватывает аудиторию [речь или чувства охватывают аудиторию? —В. М.]»1.
Проповедник обращается к аудитории с вопросом: «Можно ли быть равнодушным ко злу?» Козлу, конечно же, позволительно многое, а вот проповеднику — вряд ли. Оговорки становятся предметом насмешек и пародий:
Говорили, что дон Квамос пообещал жителям столицы, что «каждый будет иметь своего осла». Некоторая двусмысленность формулировки не смущала жителей Рио-Квамоса, и они постоянно голосовали за дона Квамоса на очередных выборах.
Пьетро. Визит дамы
Пример номинативной неточности:
Мой тесть [вм. свекор] — алкоголик. Его пристрастие к выпивке — огромная проблема для всех нас. Часто он ведет себя агрессивно, а порой полон жалости к самому себе. Однажды, примерно год тому назад, он пришел к нам домой. Он был пьян, груб, начал спорить в присутствии детей, и я задумалась: почему мы вообще пускаем его в дом?
X. Корнелиус, Ш. Фэйр. Выиграть может каждый
1 Рождественский Ю. В. Теория риторики. М., 1999. С. 331.
Волнение, рассеянность приводит к возникновению так называемых спунеризмов [по имени англ, священника Вильяма Арчибальда Спунера (1844—1930), прославившегося своей рассеянностью] — случайных звуковых метатез в контактирующих словах: It is kisstomary to cuss the bride; You hissed my mystery lecture and can leave Oxford by the town drain (о. Спунер); a blushing crow вм. a crushing blow; Глубокоуважаемый Вагоноуважатый! Вагоноуважаемый Глубокоуважатый! Во что бы то ни стало Мне надо выходить. Нельзя ли у трамвала Вокзай остановить? (С. Маршак); Так поступатели не пи... Так писатели не поступают, дорогой гражданин Жюль Верн (М. Булгаков). Спунеризм приводит к абсурду, невольным каламбурам и прочим коммуникативным неудачам. Хейнц Леммерман пишет: «Громким смехом отреагировал Боннский парламент на обмолвку: “Я заседаю завершение”»1.
Причиной логических ошибок [лат. erori logice] являются несовместимость смыслов или утверждений, а также композиционная неупорядоченность изложения, возникающие в результате нарушения законов формальной логики: Отродясь такого не видали, и вот опять! (В. С. Черномырдин).
Фактической ошибкой [лат. error facti] называется нарушение требования правдоподобия речи, обусловленное незнанием предмета или положения дел либо невниманием к их особенностям2. В качестве примера приведем отрывок одного из ранних произведений И. С. Тургенева:
Там вдалеке сребрится Тибр; над ним Таинственно склонились кипарисы, Колебля серебристыми листами.
Однако кипарис представляет собой род вечнозеленых хвойных деревьев, и крона его строго пирамидальна. В одном из своих стихотворных переводов Н. М. Минский, русский поэт начала XX в., пишет:
Вот приближается он к спящей Дездемоне:
Ужасен взор его, в лице кровинки нет...
«Полно, так ли? — иронизирует по этому поводу А. Блок. — Лицо венецианского мавра — черно-коричневое, где же различить, что в нем нет “кровинки”?...»3 В басне графа Д. И. Хвостова (1757—1835) «Два голубя» голубь кой-как разгрыз зубами оселки. Многочисленные стилистические промахи сделали графа постоянным объектом насмешек,
1 Леммерман X. Учебник риторики. Тренировка речи с упражнениями. М., 1997. С. 220.
2 В поэтике такие ошибки именуются авторской глухотой.
3 БлокА. Письма о поэзии // Собр. соч.: в 8 т. T. 5. М., 1962. С. 280.
эпиграмм и пародий. «Хвостова он напоминает, Отца зубастых голубей» — пишет А. С. Пушкин в стихотворной пародии «К Вяземскому». Философ-атеист, анализируя текст Библии, отмечает:
Дальше идут многочисленные предписания, относящиеся к пище людей: что можно есть и чего нельзя, в каких именно случаях можно и в каких нельзя. Разрешается употреблять в пищу только мясо жвачных и парнокопытных животных. Кстати сказать, при разборе отдельных примеров заяц причисляется к жвачным животным, но есть его запрещается на том основании, что у него копыта (!) не раздвоены. Как известно, заяц не относится к жвачным, а копыт у него вообще нет.
И. А. Крывелев. Книга о Библии
В описаниях прошлого нередко возникают анахронизмы [греч. avaxpoviopog < ava ‘против’, xpovog ‘время’] — фактические ошибки, состоящие в «смешении событий, предметов, явлений разных эпох»1. В пьесе Шекспира «Юлий Цезарь» есть такой диалог: «Брут. Тихо! Считаем удары часов. Кассий. Часы пробили трижды». Однако башенные часы были изобретены гораздо позже. А. С. Пушкин, прочитав думу К. Ф. Рылеева «Вещий Олег», пишет автору: «Ты напрасно не поправил в Олеге герба России. Древний герб, святой Георгий, не мог находиться на щите язычника Олега; новейший, двуглавый орел есть герб византийский и принят у нас во времена Иоанна III. Не прежде». В цикле «Из басен Эзопа» Д. Бедного читаем:
Геракла боги обступили,
С ним вместе чокались и пили, Вели душевный разговор, И, хоть, подвыпивши, несли порою вздор, Геракл их слушал терпеливо, Всем крепко руки жал и кланялся учтиво.
Чоканье бокалами и рукопожатие как этикетные знаки появились, как известно, только в средневековой Европе и в античном мире не употреблялись.
Выше было сказано, что отклонение от нормы иногда может быть нарочитым. К примеру, тактика нарочитой лексической анахрониза-ции нередко используется как эристический прием:
Выйдя из египетского плена, евреи по каждому удобному поводу, при малейшей трудности начинают роптать на бога, критиковать действия божьего уполномоченного — Моисея, поклоняться другим богам, нарушать божьи запреты в отношении браков с женщинами других народов и т. д. Особенно много таких историй рассказывается в книге Числ. Довольно картинно описывается в Библии, как движется по североара
1 Цейтлин С. Н. Речевые ошибки и их предупреждение. СПб, 1997. С. 160.
вийской пустыне огромная орда переселенцев из Египта — только мужчин свыше шестисот тысяч человек! Идут они с женщинами, с детьми, со скотом, со всем своим имуществом, с разобранными шатрами, с вещами, наворованными у египтян... Их ведет личный доверенный самого бога — Моисей, которому даны инструкции, как достигнуть земли обетованной, земли Ханаанской, отданной богом в вечное владение еврейскому народу. Земля же эта сказочно богата: молоко и мед текут там, как вода. Впереди колонны следует священный ковчег, в котором обитает сам бог. Днем над ковчегом непрестанно возвышается облачный столб, указывающий всем правильное направление, ночью эту функцию выполняет огненный столб. О питании заботиться не приходится, ибо каждое утро к услугам переселенцев вполне достаточные количества манны небесной, по вкусу напоминающей лепешку с медом, как гласит Библия в одном месте, или лепешку с елеем, как говорится в другом. По любому поводу Моисей обращается за советом к богу, и бог консультирует его самым конкретным образом, а все евреи каждодневно видят убедительнейшие доказательства того, что ведет их в Ханаан могущественнейший бог, во всем им покровительствующий.
И. А. Крывелев. Книга о Библии
Фактическая ошибка, состоящая в приписывании какой-либо местности или стране такого объекта, который им принадлежать не может, называется анахоризмом [греч. ava ‘против’, %d)pa ‘область, край, страна’]: апельсиновый сок от фирмы «Сады Придонья».
Умение избежать логических, фактических, речевых и иных ошибок в своей речи, умение видеть такие ошибки в речи других — это искусство, которому стоит учиться. Люди, обладающие секретами этого искусства, обычно успешны, они, как правило, не находятся на нижних ступеньках социальной иерархии. Лица же, таким искусством не обладающие, то и дело дают в руки своих противников козырные карты, постоянно подставляя себя под удар.
В чем состоит «сила слушания» (Power of Listening)1, о которой нередко упоминают специалисты по эристике? Зачем наш противник так внимательно вслушивается в наши слова, прислушивается к нашему произношению? Ведь то, что мы говорим, бесспорно, а наши аргументы так убедительны. И вдруг нас поправляют: один раз, второй, третий... Присутствующие начинают переглядываться, улыбаться. Мы понимаем, что потерпели поражение. Аргументы оказались бесполезны: нас поймали, придравшись к нашей речи. Важнее оказалось не то, что мы говорим, а как мы говорим.
Фигура поправки состоит в придирке к содержанию или форме речи, к особенностям поведения или внешнего вида говорящего. Данный прием используется, в частности, с целью сменить тему беседы, с целью подмены тезиса, а также как способ снижения авторитета либо
1 Spence G. How to argue and win every time: at home, at work, in court, everywhere, everyday. New York, 1996. P. 67.
подавления противника или возможного оппонента и, следовательно, косвенного усиления собственной коммуникативной позиции. Пример из бытовой речи: «Иван Кузьмич! Что это ты развоевался сегодня? Во-первых, успокойся, во-вторых, штаны застегни». Вопрос старшины, входящего в казарму (этот же прием установления дисциплинарной диктатуры применяют и многие офицеры):
— Так... Что здесь происходит?
Дневальный. Все в порядке, товарищ старшина.
Старшина. Я спрашиваю: что здесь происходит?
Далее следует придирка к неправильно застеленной кровати, пыли на подоконнике, незастегнутому воротничку дневального, а затем — разнос со следующим выводом, предваряемым фигурой псевдодилеммы:
Старшина. Это что, казарма или бардак?
Дневальный. Казарма, товарищ старшина.
Старшина. А я говорю, что это бардак!
Дневальный. Виноват, товарищ старшина. Сейчас все исправим.
Старшина. Я вас всех научу, как родину любить. Я вас всех тут построю!!
Дневальный. Виноват, товарищ старшина. Сейчас все сделаем.
Старшина добился того, чего хотел: признания вины со стороны подчиненного и, соответственно, усиления своей власти. Прием поправки активно эксплуатируется и в политическом дискурсе:
В своей речи «О правом уклоне в ВКП(б)» Сталин критикует Бухарина как теоретика партии: «Говорят, что Бухарин является одним из теоретиков нашей партии. Это, конечно, верно. Но дело в том, что с теорией у него не все обстоит благополучно. Это видно хотя бы из того, что он нагромоздил целую кучу ошибок по вопросам партийной теории и политики, только что охарактеризованным мною». Далее он подкрепляет свои слова ссылкой на Ленина, который писал, что Бухарин «никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики». Следовательно, делает вывод Сталин, «такому теоретику надо еще доучиваться». Но он вместо этого «берется даже учить нашего учителя Ленина по целому ряду вопросов».
А. Цуладзе. Политические манипуляции, или Покорение толпы
Один из наиболее типовых объектов поправки — фактическая ошибка. Пример из профессиональной речи:
— Елена Александровна Земская отмечает, что...
— Вообще-то она Андреевна, а не Александровна.
В одном из российских вузов специалист по словообразованию читает лекцию для слушателей факультета повышения квалификации:
— И вот этот суффикс -ство...
— Извините, это не суффикс.
— Не понял. А что же это?
— Это так называемая финаль, т. е. концовка слова. Категория морфонологии, а не словообразования. Суффикс здесь -ств-, -о — это флексия.
К подобным случаям относится старинная поговорка «Non licet in bello bis рессаге» ‘На войне ошибаются только раз’. Профессионал (не только сапер, но и лектор) на ошибки, подрывающие его авторитет, права не имеет. Сомнение в профессиональной компетенции специалиста иногда помогает сбить назначенную им цену за услуги. Бывалый таксист рассказывает:
Останавливают меня двое ребят, просят подбросить из центра до Алтуфьево. Время позднее, расстояние дальнее. Спокойно назначаю им восемьдесят тысяч. Они садятся в машину, спрашивают:
— А ты дорогу-то знаешь?
— Знаю.
— А короткую дорогу знаешь?
Я начинаю описывать короткий маршрут, но они тут же перебивают самодовольно:
— Нет, короткой дороги ты не знаешь!
Я буркнул, что работаю в такси пятнадцать лет и не им меня учить.
А они смеются:
— Вот и удивительно, что до сих пор не знаешь короткой дороги. Ну, да ладно. Слушай, а бензина у тебя хватит? А то по дороге заправляться будет некогда.
— Хватит, — отвечаю.
Да, у нас купюра крупная. У тебя сдача-то найдется? А то мы знаем, вы довозите до места, а потом у вас сдачи не находится.
— Найдется.
И тут они заявляют:
— Нормально. Значит едем за сорок.
Ия — поехал. Черт знает что со мной случилось!
А ничего особенного не случилось. Пассажиры заставили водителя оправдываться, проехались по нему, как каток — и он неожиданно для себя согласился на их условия.
И. Вагин. Заяц, стань тигром!
Поставить под сомнение путем придирок и поправок можно не только профессиональную, но и языковую компетенцию оппонента:
Подозреваемый. Кого ищем?
Следователь: Ищут грибы и вшей, а я разыскиваю.
К/ф. «Улицы разбитых фонарей»
Неточность, двусмысленность, неправильность, неясность, неблагозвучие и другие речевые ошибки, допускаемые говорящим, ставят его в слабую речевую позицию, делая объектом иронии, насмешек, заочных обсуждений и оценок, поправок и проч. Приведем фрагмент спора двух филологов:
— Это правило студентам не нужно.
— Нужно, дорогая коллега, нужно.
На заседании спецсовета по защите диссертаций:
Диссертант. Апробация диссертации... Репрезентации коннотации...
Член совета. А вы всю диссертацию зарифмуйте.
Голос из зала. А лучше перепишите гекзаметром! [смех]
Отличной зацепкой для иронии, довода к смеху и поправки является катахреза [греч. ката/ргри; ‘употребление’ > ‘злоупотребление’] — абсурд, возникающий «вследствие ошибки или неудачного использования фигуры»1, а также «несоответствия (incoherence) фигур друг другу»2. Хайнц Леммерман приводит такую фразу из речи оратора: «Данте был человеком, который одной ногой еще стоял в средневековье, а другой — приветствовал утреннюю зарю нового времени» и далее иронизирует: «Представляется нечто пластическое. Данте не мог зарю приветствовать ногой»3. Приведем пример неудачного использования гиперболы:
— В Англии и Соединенных Штатах эти приемы уже тыщу лет как изучают, а мы все приглядываемся.
— Соединенным Штатам всего триста лет!
Ответ В. В. Маяковского также основан на обыгрывании катахрезы:
— Маяковский, почему вы носите на пальце кольцо, оно вам не клицу.
— Вот потому, что не к лицу, я и ношу его на пальце, а не в носу.
В устной речи очень заметен и для говорящего опасен какэмфатон [греч. какое; ‘плохой’ + ецфапкбе; ‘выразительный’] — восприятие двух и более номинативных единиц как одной и наоборот: За мужество в бою (первоначальный вариант названия медали «За отвагу»); крест «За мужество» (название современного ордена; звучит как «крест замужества»).
1 Shipley J. Т. Dictionary of world literature. New York, 1943. P. 86.
2 MorierH. Dictionnaire de podtique et de rhdtorique. Paris, 1981. P. 175.
3 Леммерман X. Учебник риторики. Тренировка речи с упражнениями. М., 1997.
С. 118.
Поводом для смешения слов является их близкозвучие — парони-мия. Находясь в сентябре 2007 года с визитом в Австралии, президент США Джодж Буш, об оговорках которого («бушизмах») его соотечественники слагают легенды, несколько раз спутал слова Австрия и Австралия.
Как фигура уточняюшей поправки применяется хорисма [греч. Xcopi^co ‘разграничивать, различать’] — фигура контрастного противопоставления паронимов с целью разъяснения их смысла: Знающий язык своего народа писатель не спутает пустошь и пустырь: пустошь распахивают, а пустыри застраивают (А. Югов). Однажды Диоген Синопский «просил милостыню у скряги, тот колебался. “Почтенный, — сказал Диоген, — я же у тебя прошу на хлеб, а не на склеп!”»1. Хорисма — прекрасный прием для выражения сарказма, а также для констатации интеллектуальной некомпетентности оппонента либо третьего лица: Не отличит Гегеля от Шлегеля, Бабеля от Бебеля. Пример использования хорисмы в диалоге:
— Атеист — это человек, который не признает существование Бога.
— Ошибаетесь. Атеист — это человек, который не осознает существование Бога.
Как прием пояснения хорисма нередко используется в комбинации с логической дефиницией: Не следует путать хиазм с хиатусом. Хиазм — это фигура повтора, хиатус — вид неблагозвучия.
Каждый автор знает, как неприятны не замеченные им самим (при чтении корректуры) или пропущенные корректором опечатки. Приведем фрагмент диалога двух известных специалистов.
Н. Ф. [радостно] А у меня новая книга. Вот авторский экземпляр.
В. И. Позвольте взглянуть? О, издательство солидное. «Наука — Флинта». И обложка хорошая. Бумага замечательная! И тираж приличный. Поздравляю вас. [Смотрит библиографический список.] А вот это при переиздании нужно будет исправить. И это. И это тоже... Ой! Ужас!
Н. Ф. [обеспокоенно] Что такое?
В. И. Читайте.
В библиографическом списке вместо Н. Хомский значилось: Н. Хамский.
Речевая ошибка может решить даже судьбу человека — в частности, при поступлении в вуз, при поступлении на работу:
— Нам сказали, вам нужны бухгалтера.
— Бухгалтеры, девочки, нам нужны. И с очень большим стажем.
В. Семин. Строится жизнь
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 278.
Приведем знаменитый заголовок, за появление которого редактор одной советской газеты был снят с должности и исключен из партии: Привет освободителям города от немецко-фашистских захватчиков! Фраза, в зависимости от синтагматического членения, может иметь два истолкования: 1) Привет | освободителям города от немецко-фашистских захватчиков! (прочтение, соответствующее авторскому замыслу) 2) Привет освободителям города | от немецко-фашистских захватчиков! («паразитарное» прочтение). То, что ваш противник делает ошибку в каком-нибудь слове, чего-то не знает, не понимает или даже неспособен понять, можно подметить заранее, а в нужный момент заманить в западню:
— Ну, а ты, Потоцкий, проспрягай мне слово «богородица».
— Я богородица, ты богородица, он богородица, мы богородицы, вы богородицы, оне богородицы.
— Довольно. Проспрягай «дубина».
— Я дубина...
— Именно. Довольно.
Н. Г. Помяловский. Очерки бурсы
Известно, что «указание на ошибку собеседника или его неправоту отрицательно влияет на имидж критикуемого. И потому воспринимается, как правило, болезненно»1. Именно поэтому фигура поправки — прекрасный способ довести своего противника до неуправляемого состояния, заставить его потерять лицо и таким образом разбить его в пух и прах. А. Шопенгауэр рекомендует «стараться раздражать противника, ибо под влиянием гнева он не в состоянии следить за собою и высказывать правильные мнения, ни даже заметить свою правоту. Гнев же можно вызвать постоянными придирками»2. Здесь, однако, следует прислушаться к еще одному благоразумному совету, который задает сферу действия как данного приема, так и эристики в целом:
Избегать побед над вышестоящим. Победить — значит вызвать неприязнь, победить же своего господина — неразумно, а то и опасно. Превосходство ненавистно, тем паче особам превосходительным. Свои преимущества при старании можно скрыть, как красоту — небрежностью наряда. Многие, особенно же сильные мира сего, охотно согласятся, что уступают другим в удаче, в любых дарованиях, кроме ума: ум царит над всеми дарами, малейшая обида уму — оскорбление его величества. Кто стоит высоко, желает царить и в самом высоком.
Грасиан Бальтасар. Карманный оракул, или Наука Благоразумия
1 Шейнов В. П. Риторика. Минск, 2000. С. 49.
2 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 31.
Что делать, если вас поймали на ошибке, обмолвке? Хайнц Леммерман рекомендует: «Если Вы допустили ошибку, и зрители смеются, то лучший рецепт: смейтесь вместе с ними»1.
9.4.3.3. Вопрос о самокритике
Русская пословица на этот сложный вопрос дает прямой ответ: «Не говори о себе дурно: пусть твои друзья об этом позаботятся». Восточная притча гласит о том же, но только в косвенной форме:
Однажды мулла Насреддин свалился с осла. Вокруг тут же собралась толпа, а мальчишки закричали:
— Насреддин упал с осла! Мулла Насреддин с осла упал!
Насреддин же не спеша поднялся, степенно подошел к воротам ближайшего дома и, постучав в них палкой, громко сказал:
—У меня есть важное дело к хозяину этого дома.
Насреддин, конечно же, не признался людям в своем падении, в противном случае пострадал бы его авторитет как муллы и наставника. Смысл притчи состоит в том, что чистосердечное и простодушное признание своей ошибки ведет к потере лица, а потому не всегда уместно. Приведем пример из современной жизни. У профессора Александра Матвеевича Б. сломался компьютер. Пригласили соседа-программиста, но тот не смог справиться. Пришлось звать известного всему городу компьютерщика Максима Н. Тот пришел, попросту воткнул вилку в розетку, компьютер включился и заработал. Профессор же пояснил жене и дочерям суть происшедшего следующим образом:
— Произошла очень серьезная поломка.
Иногда случайное действие, т. е. ошибку, целесообразно выдавать за действие целенаправленное: это, мол, именно так и было задумано. В англо-американской традиции данный прием именуется уловкой техасского снайпера [Texas sharpshooter fallacy]: хитроумный ковбой стреляет в стену сарая, а затем рисует мелом круги вокруг дырки от пули, с тем чтобы все соседи видели, как метко он стреляет.
Выдающийся русский адвокат Анатолий Федорович Кони (1844— 1927) не без основания полагает, что «самообвинениями и самобичеванием», «явкой с повинной» перед людьми недостойными человек «дает пищу злорадству и клевете»2. И действительно: нужно думать, перед кем ты признаешь свои промахи, т. е. учитывать фактор адресата. Покаяние уместно перед священником, а в реальной жизни святых мало, зато хватает людей завистливых, готовых и обсудить, и осудить вас: была бы овца, волк найдется.
Вместе с тем упорное непризнание очевидных промахов или вины выглядит неубедительно и только осложняет ситуацию: как говорится,
1 Леммерман X. Учебник риторики. Тренировка речи с упражнениями. М., 1997. С. 219.
2 Кони А. Ф. Мотивы и приемы творчества Некрасова // Собр. соч.: в 8 т. T. 6. М., 1968. С. 275.
факты — вещь упрямая. Exempli causa приведем утверждение водителя, у которого за месяц произошло 12 инцидентов на дороге, о том, что это «всего лишь совпадение»1. Такое движение мысли от фактов к заведомо алогичному выводу называется тенденциозной индукцией [англ, slothful induction, букв, ‘ленивая, нерадивая индукция’], или софизмом опровержения следствия [англ, fallacy of denying the consequent]2. С тем, чтобы не злить оппонентов, в подобных случаях применяется так называемый амфидиортозис [греч. apupiSiopOcoou; < aptcpi ‘двойной’, 8г6р0ахяд ‘исправление, улучшение’] — психологический прием, состоящий в предупреждении обвинения чистосердечным признанием3: как известно, повинную голову меч не сечет.
9.5. Аргумент к традиции
Аргумент к традиции [лат. argumentum ad traditiones ‘довод к традициям’, англ, appeal to tradition, fallacy of traditional wisdom], «к старине» [лат. argumentum ad antiquitatem, англ, appeal to antiquity, appeal to the wisdom-of the past], или софизм священной коровы [англ, fallacy of sacred cow4] состоит в апелляции к сложившейся в обществе «системе образцов, норм и правил»5: так делали наши предки, и мы тоже так будем делать6.
Специалисты не без основания считают традицию одной из форм авторитета: «То, что освящено преданием и обычаем, обладает безымянным авторитетом»7. Здесь гораздо точнее было бы говорить о форме группового авторитета, представленной хронологическим рядом либо отдельных лиц, либо целых поколений, придерживавшихся определен
1 Barker St. F. The elements of logic. 5th ed. New York, 1989. P. 189.
2 Baldwin Ch. S. Ancient rhetoric and poetic. Interpreted from representative works. New York, 1924. P. 20; Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 99.
3 Ср.: Хазагеров T. Г, Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 198. Данный термин используется и в других значениях.
4 Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 55. Трудно согласиться с Николасом Капальди в полном отождествлении довода к традиции с доводом ad populum. Традиция ретроспективна, это всегда взгляд назад, в то время как довод ad populum — это взгляд вокруг. Аргумент к традиции апеллирует к диахронии, к предшественникам (к тому, как обычно поступали), довод ad populum — к синхронии, к современникам (к тому, как поступают здесь и сейчас).
5 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 108.
6 В англо-американской традиции учет общепринятой практики называется appeal to common practice.
7 Гадамер X. Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988. С. 332. Вряд ли можно согласиться с Рональдом Пайном, выводящим traditional wisdom за пределы родового понятия «аргумент к авторитету» (см.: Pine R. С. Essential logic. Basic reasoning skills for the twenty-first century. Oxford Univ. Press, 1995. P. 129—131). Такое классификационное решение представляется необоснованным, поскольку мнение народа, мнение предков — это мнение авторитетное (по крайней мере, для очень многих).
ной точки зрения, определенной нормы, определенного правила или обычая.
Сочетаемостный анализ показывает, что слова традиция и традиционный обладают положительно-оценочным коннотационалом (ассоциативным «ореолом»), ср. хорошая традиция, старая добрая традиция и вряд ли возможное *плохая традиция. Даже недостатки, возведенные в ранг традиции, перестают быть недостатками:
— Почему мы так спешим с реформами?
— А мы всегда спешим.
Из интервью с председателем Центробанка В. Геращенко
В соответствии со сферами их действия можно выявить такие типы традиции, как научная, религиозная, бытовая, поведенческая, этическая и др. Разновидностью довода к традиции является довод ex тоге [лат. ‘к обычаю’] — апелляция к неписаным правилам и обычаям, принятым у народа.
Бездумное следование правилам и образцам прошлого, по определению выдающегося английского философа Иеремии Бентама (1748— 1832), представляет собой ситуацию, когда «поведение и судьба людей определяются теми, кто абсолютно ничего не знает о данной ситуации», ситуацию, когда «живыми правят мертвые»1. Некритическое подчинение научной традиции опасно в силу того, что основой данной традиции может стать неправильное суждение, в частности неправильное суждение авторитетного лица. Проанализируем один из таких случаев. В свое время двумя известными учеными были введены следующие типы мотивированности:
1. Метафорическая мотивация: «производное соотносится только с метафорическим значением производящего (зверь — звереть) [или с производящим в метафорическом значении? —В. М.]».
2. Ассоциативная мотивированность: «в качестве мотивирующего слова выступает прямое значение базового слова [или базовое слово в прямом значении? —В. М.], но в производном реализуется прежде всего его коннотативный компонент (цыган — цыганить)».
(Ермакова О. П., Земская Е. А. К уточнению отношений словообразовательной производности //
Russian linguistics. Вып. XV. 1991. С. 108—109)
В словаре В. И. Даля глагол цыганить определен как ‘плутовать’, а слово цыган отмечено не только в прямом, но и в метафорическом значении ‘плут, обманщик’. Советские словари по соображениям политкорректности оставили лишь прямое значение; авторы же * &
1 The book of fallacies: from unfinished papers of Jeremy Bentham. London, 1824. P. 84
& 86.
(О. П. Ермакова и Е. А. Земская), скорее всего, воспользовались словарями советского периода. Возникает вопрос, чем введенное ими понятие ассоциативной мотивированности отличается от понятия метафорической мотивированности. Думается, что ничем не отличается, а следовательно, понятие ассоциативной мотивированности является излишним. Данное понятие возникло вследствие: 1) ошибки ложного основания (поскольку производящим для слова цыганить является не «прямое значение» слова цыган, а его метафорическое значение); 2) ошибки малой выборки (saltus in concludendo), ибо проанализирован О. П. Ермаковой и Е. А. Земской был всего один пример. Спустя четыре года рассмотренные О. П. Ермаковой и Е. А. Земской типы были рассмотрены еще одним ученым:
1. Метафорическая мотивированность: змеиться «извиваться подобно змее».
2. Ассоциативная мотивированность: «школьник — школьничать» — характеризуется меньшей отчетливостью семантических связей производного и производящего, чем метафорическая мотивированность. [...] Во всех случаях, когда в основу лексического значения производного кладется ассоциативный признак, находящийся в семантической структуре в латентном состоянии, мы имеем дело с ассоциативной мотивированностью», которая «опирается на мотивировочный признак, который в толковых словарях у производящего не фиксируется [курсив наш. — В. М.]».
(Ширшов И. А. Типы словообразовательной мотивированности // Филологические науки. 1995. № 1. С. 52—53)
Трансформационный анализ показывает, что: 1) и глагол змеиться (< извиваться подобно змее), и глагол школьничать (< вести себя подобно школьнику) мотивированы компаративными словосочетаниями, следовательно, производящей единицей здесь является не слово, а словосочетание (именно поэтому толковые словари здесь помочь не могут); 2) глагол змеиться не имеет метафорической основы (метафорическим производным было бы слово осел в значении ‘глупец’, отметафорическим — ослитъ в значении ‘глупить’). Иными словами, в мотивационном отношении слова змеиться и школьничать ничем не отличаются, поскольку оба являются откомпаративными производными. Как видим, и классификация И. А. Ширшова построена на паралогизме ложного основания. В свете сказанного не представляется приемлемым следующее утверждение В. Г. Гака:
«Формальный аспект метафоры проявляется на уровне морфологии [...]. В языках формируются словообразовательные средства для создания метафорических номинаций. Такими являются различные способы выражения уподобления, сравнения, например, в русском языке: -образный, -видный, -морфный, -формный», например, У-образная труба. Метафорические номинации часто реализуются при транспозиции — пере
ходе слова из одной части речи в другую: каменное сердце, бычья шея, змеиться (о дороге)».
По данному поводу заметим следующее. 1. В приведенных примерах не наблюдается ни одного случая «перехода слова из одной части речи в другую». 2. Трактовка наименований типа У-образный как «метафорических номинаций» отражает неразличение деривации межсловной и внутрисловной (семантической). Неразграничение двух типов про-изводности послужило основой для создания концепции частичной метафоры (или, в иной терминологии, словообразовательной метафоры) :
«С точки зрения соотношения формы и значения следует различать два типа метафоры — полную, при которой формирование переносного значения не связано ни с какими изменениями структуры слова (ср. Он ест мясо —> Дым ест глаза; Сердце бьется —> в сердце Африки) и частичную, когда образование нового значения связано с морфологическим изменением слова, с добавлением аффиксов к основе, используемой в переносном значении (Ржавчина разъедает металл; сердцевина, сердечник, середина)».
(Гак В. Г Языковые преобразования. М., 1998. С. 483)
Здесь отметим следующее. 1. Глагол разъедать известен в значении ‘сильно искусать’: Из лопухов вылез кобель с обрубленными, в кровь разъеденными мошкарой ушами (И. А. Бунин). Именно этот лексикосемантический вариант (а не «добавление аффиксов к основе, используемой в переносном значении») послужил для образования метафорического деривата разъедать ‘вызывать окисление’. 2. Слова сердцевина и сердечник являются аффиксальными дериватами от метафорического наименования сердце в значении ‘середина’, однако считать их метафорами (даже «частичными») нет никаких оснований, поскольку диагностирующим свойством метафорического наименования является его смысловая двуплановостъ. Признание феномена «частичной метафоры» создает в этом плане неразрешимую проблему. Тем не менее, понятие словообразовательной (= частичной) метафоры находит новых сторонников. Дериватолог С. Б. Козинец в одной из своих статей приводит и анализирует такие примеры «словообразовательных метафор»: свинство, скотство, змеевик. Защищая концепцию В. Г. Гака, он пишет:
«С утверждением о “неразрешимой проблеме” можно согласиться только в том случае, если считать метафору “принадлежностью” лексической семантики и ревниво охранять ее от семантики словообразовательной. Однако в науке уже считается утвердившимся мнение [курсив наш. —В. М.] о существовании словообразовательной метафоры».
(Козинец С. Б. Словообразовательная метафора // Филологические науки. 2007. № 2. С. 62—63)
Как видим, опорным для тезиса автора о существовании словообразовательной метафоры явился аргумент к традиции. Концепцию В. Г. Гака о частичной (= словообразовательной) метафоре и явно перекликающуюся с ней классификацию И. А. Ширшова, в частности выделенные последним «типы мотивированности», постепенно принимают молодые исследователи (например: Полянина Е. В. Метафорические процессы в словообразовании: дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2006. С. 37—38). Так появляются (в сборниках, монографиях, журналах), а затем тиражируются (в пособиях, учебниках, диссертациях), приобретая характер традиции, научные заблуждения.
Как видим, в науке аргумент к традиции (т. е. к определенному стереотипу) приемлем быть не может. Известный французский психолог пишет:
«Наука — как петух, который кричит, когда вокруг еще ночь: она принадлежит своему времени, своему моменту, только если она ему предшествует. Именно это придает ей ценность, как и для практика, способного опередить своих более невежественных или более приверженных традиции соперников, и для исследователя, ищущего новые области»1.
Сделаем вывод из наших наблюдений: без детального предельно критического рассмотрения научного наследия прошлых лет и эпох научная работа теряет всякий смысл, ибо актуальность, научная новизна и теоретическая значимость научной работы обязательно предполагают если не пересмотр, то частичную корректировку научной традиции по анализируемой проблеме. В противном случае мы (а вслед за нами — и наши ученики) будем обречены на заучивание алогичных, а потому непонятных схем, освященных различного рода «авторитетами» (вспомним в этой связи печально известное учение академика Н. Я. Марра). Целесообразно вспомнить также и то, что некогда были традиционными, однако впоследствии оказались неверными и были отвергнуты убеждение в том, что форма Земли является плоской, а также учение, в соответствии с которым Земля представляет собой центр солнечной системы.
9.6. Использование вопросов
В спорах всегда ценилось не только умение быстро и остроумно парировать каверзные вопросы противника, но и умение их задавать. В качестве приемов психологического давления на оппонента используются следующие типы вопросов.
1. Антапория [греч. ауталоресп ‘отвечать вопросом, выдвигать в ответ новый вопрос’] представляет собой психологический прием, со
1 Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М., 1996. С. 454.
стоящий в ответе вопросом на вопрос. Данный прием является ярким примером нарушения принципа коммуникативной кооперации. Форму антапории часто принимает так называемый коммуникативный саботаж; примером может послужить следующий диалог:
— Скажите, пожалуйста, который час?
— А еще какие у Вас есть вопросы?1
В виде антапории может быть оформлена реторсия. Известный немецкий психолог Виктор Франкл пишет:
Я вспоминаю американского врача, который однажды обратился ко мне с вопросом: «Скажите, доктор, вы психоаналитик?» На что я ответил: «Не совсем; скажем так — я психотерапевт». Тогда он спросил меня: «К какой школе вы относитесь?» Я ответил: «У меня свое собственное направление, оно называется логотерапия»2.
Далее состоялся обмен следующими вопросами, второй из которых ярко демонстрирует абсурдность первого:
— Вы не могли бы сказать мне одной фразой, что такое логотерапия?
По крайней мере, какая разница между психоанализом и логотерапией?
— Да, но не могли бы вы сперва одной фразой пояснить, в чем, по-вашему, состоит суть психоанализа?
Посредством антапории бремя ответа перекладывется на задавшего вопрос. Пример комбинации антапории и tu quoque:
— А почем купили душу у Плюшкина? — шепнул ему Собакевич.
— А Воробья зачем приписали? — сказал ему в ответ на это Чичиков.
Н. В. Гоголь. Мертвые души
Видом антапории является ответ на вопрос в форме встречного вопроса:
— Почему ты не пришел?
— А разве я обещал прийти? [= А я вам не обещал.]
2. Риторический вопрос, или эротеза [греч. ёрбтиспд ‘вопрос’] — эмоциональное утверждение в форме вопроса либо вопрос, не предполагающий ответа:
1 Пример приводится в статье: Сентенберг И. В., Карасик В. И. Псевдоаргументация: некоторые виды речевых манипуляций // Речевое общение и аргументация. Вып. 1. СПб., 1993. С. 32.
2 Франкл В. Доктор и душа. СПб., 1997. С. 242.
Посреди спора на эту тему, в который, кстати сказать, он частенько вступал, он иногда вдруг разражался горячей эпифонемой или, вернее, эротесисом, возвышая на терцию, а подчас и на целую квинту свой голос, и в упор спрашивал своего противника, возьмется ли он утверждать, что помнит, или читал когда-нибудь, или хотя бы когда-нибудь слышал о человеке, который назывался бы Тристрамом и совершил бы что-нибудь великое или достойное упоминания?
Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
3. Писма [греч. явора ‘частный вопрос: куда, как, etc.’], plurium interrogationum [лат. ‘множество вопросов’], или многовопросие представляет собою нагнетание вопросов с целью сбить с толку, затруднить либо даже исключить возможность ответа или оправдания. На различного рода заседаниях данный прием применяется с целью продемонстрировать свою активность и компетентность в рассматриваемом вопросе:
Член диссертационного совета — соискателю: У меня к диссертанту целый ряд вопросов, с позволения уважаемого председателя. Что вы подразумеваете под прагматикой, какая иноязычная литература по этой проблеме вам известна и как соотносится (и соотносится ли) ваше определение с определением Чарлза Пирса?
Писма может выступать в комбинации с нечестным вопросом:
Сам ли ты зловредную оную книгу сочинил? А ежели не сам, то кто заведомый вор и сущий разбойник, который таковое злодейство учинил? И как ты с тем вором знакомство свел? И от него ли ты ту книжицу получил? И ежели от него, то зачем кому следует о том не объявил, но, забыв совесть, распутству его потакал и подражал?
М. Е. Салтыков-Щедрин. История одного города
4. Вопросно-ответный ход, или гипофора [греч. wrocpopa ‘предвосхищение’] — риторический вопрос, ответ на который дает сам говорящий1:
Вашего сына! вашего любимого сына, от мягкого и открытого характера которого вы так много ожидаете, вашего Билли, сэр! разве вы решились бы когда-нибудь назвать Иудой? Разве вы, дорогой мой, — говорил мой отец тем мягким и неотразимым piano, которого обязательно требует argumentum ad. hominem, — разве вы, если бы какой-нибудь христопродавец предложил это имя для вашего мальчика и поднес вам при этом свой кошелек, разве вы согласились бы на такое надругательство над вашим сыном? Ах, боже мой! — говорил он, поднимая кверху глаза, —
1 В античной риторике гипофора означала предвосхищение, предугадывание аргументов или обвинений, выдвигаемых противником.
если у меня правильное представление о вашем характере, сэр, вы на это не способны; вы бы отнеслись с негодованием к этому предложению; вы бы с отвращением швырнули соблазн в лицо соблазнителю. Ваша родительская любовь подсказала бы вам, что если бы сын ваш назван был Иудой, то мысль о гнусном предательстве, неотделимая от этого имени, всю жизнь сопровождала бы его, как тень, и в конце концов сделала бы из него скрягу и подлеца, невзирая на ваш, сэр, добрый пример.
Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
Вопросно-ответный ход может быть адресован как самому себе, так и оппоненту; во втором случае заранее подготовленный, хорошо продуманный ответ нередко дается лишь после того, как попытается ответить противник1. В научной речи вопросно-ответный ход нередко состоит в «формулировке какого-нибудь положения в вопросительной форме, к которой примыкают затем в виде ответа соответствующие данные или доказательства»2:
Что же такое художественное время произведения в отличие от грамматического времени и философского понимания времени отдельными авторами? Художественное время — явление самой художественной ткани литературного произведения, подчиняющее своим художественным задачам и грамматическое время и философское его понимание писателем.
Д. С. Лихачев
Как видим, «функция напряжения, свойственная вопросу, может эффективно использоваться как стилистический прием»3 — для «вовлечения читателя в умственную работу»4. В ораторской речи в комбинации с вопросно-ответным ходом часто выступает койнбтес [греч. koiv6tt|(; ‘общность, одинаковость формы’] — многократная эпа-нафора: Кто этого требует? Аппиус. Кто к этому склоняет? Аппиус (М. Т. Цицерон). Видами вопросно-ответного хода являются амфидиор-тозис и рациоцинация.
Амфидиортозис [греч. ацфгбюрОсвок; < aptcpi ‘двойной, с обеих сторон’, ЗюрОакяд ‘исправление, улучшение’] представляет собой вопросно-ответный ход, содержащий эмоциональное уточнение, риторически нарочитую поправку только что сказанного, как бы предваряющую возможное возражение: Он придет сегодня. Но почему сегодня? Он придет сейчас! (Проповедь).
1 Susenbrotus J. Epitome troporum ас schematum et Grammaticorum & Rhetorum arte rhetorica libri tres. Londini, 1576. F. 58.
2 Олъшки Л. История научной литературы на новых языках. Сретенск, 2000. С. 252.
3 Пфютце М. Грамматика и лингвистика текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8. М., 1978. С. 236.
4 Горнфелъд А. Г. Фигура в поэтике и риторике // Вопросы теории и психологии творчества. Т. 1. Харьков, 1911. С. 337.
Рациоцинация [лат. ratiocinatio ‘обоснование’ < ratio ‘основание, причина’] — вид вопросно-ответного хода, состоящий из трех актов: а) утверждения; б) вопроса относительно оснований данного утверждения, предваряющая возможное возражение противника; в) заранее подготовленного ответа на этот вопрос. В статье «Текст и подтекст» известный поэт и литературовед Лев Озеров, размышляя о роли символа в создании подтекста, использует рациоцинацию следующим образом:
Заглядываю в «Поэтический словарь» А. Квятковского, являющийся итогом многолетнего подвижнического труда. Термин символ определяется так: «Многозначный предметный образ, объединяющий (связующий) собой разные планы воспроизводимой художником действительности на основе существенной общности, родственности». Обращаю внимание на слово предметный, подчеркивающее реальную основу символа как образа. И еще: «объединяющий... разные планы». Символ предельно сжато выражает реальность. Символ как бы стягивает воедино детали, частности, оттенки и намеки, имеющиеся в тексте. Именно в тексте. Его наличие, наличие текста, как это ни парадоксально звучит, — обязательно.
Почему я об этом говорю?
Некоторые современные поэты так озабочены подтекстом, что подчас забывают о тексте. Да, да, текст пишется кое-как, вихляющей рукой, облысевшей кистью, в которой осталось несколько волосков, вся надежда автора на доверие читателя, зрителя, слушателя. Не понял, не уразумел, не дошло, — значит, ты безнадежно отстал. А кто хочет отставать? Значит, у тебя нет воображения... Но дело обстоит как раз наоборот. Только из текста рождается подтекст. Подтекст — это глубина текста. Никакая сумятица мыслей, никакие слипшиеся и не осознанные автором чувства, словесные хляби, абракадабры не могут сами по себе родить подтекста. Забота о подтексте есть прежде всего забота о тексте, о глубине и многоплановости поэтического образа, выраженного в слове.
9.7. Иллокутивная блокада
Все способы и приемы воздействия на оппонента и аудиторию имеют либо логическую, либо психологическую основу, они традиционно изучаются в теории аргументации, поскольку имеют к ней прямое отношение. Есть, однако, определенный ряд приемов, с помощью которых для достижения победы в дискуссии оппонент нейтрализуется. В этом случае вряд ли можно говорить о дискуссии или об аргументации, поскольку без оппонента нет и дискуссии, а аргументация без анализа и учета противоположных мнений перестает быть аргументацией. Эти приемы, несмотря на косвенное их отношение к теории аргументации, тем не менее требуют внимательного изучения, поскольку в последнее время активность их применения заметно возрастает.
Приемы, с помощью которых можно заставить оппозицию замолчать, общеизвестны: оппонента можно уничтожить физически (эта судьба постигла Сократа и Джордано Бруно), можно выдворить из страны (так поступили с А. И. Солженицыным), можно сослать или выслать, как говорится, «в места не столь отдаленные» (как, например, академика Андрея Сахарова), можно посадить в тюрьму или упечь в психиатрическую лечебницу (именно так поступали в СССР с диссидентами), можно уволить с работы (вспомним нелегкую судьбу академика Ю. Д. Апресяна1), можно пригрозить, можно уговорить, можно что-нибудь пообещать, можно задобрить какими-нибудь льготами. Хрестоматийно известный прием этого же ряда — сообщение противнику за минуту до важного мероприятия (дискуссии, открытой лекции, разговора с проверяющей его комиссией, спортивного соревнования) какой-нибудь неприятной новости. Человек, надломленный психологически, бороться и действовать адекватно обстоятельствам не сможет.
Еще один прием нейтрализации речевой активности противника — так называемая иллокутивная блокада [лат. loquor, locutus ‘говорить’] — представляет собой действие, целью которого является прекращение коммуникации2, в частности, коммуникации на данную тему. Такое действие может быть как речевым, так и неречевым, как грубым, так и вежливым. Пример прямой речевой блокады: Замолчи! Косвенная речевая блокада: Не при детях, Не по телефону (если есть подозрение, что телефон прослушивается). Для косвенной речевой блокады используется имитация обиды и нежелания продолжать разговор или полемику «в таком тоне» (аргумент к морали) и др.:
На стадии конфронтации, например, когда проявляется различие мнений по теме обсуждения, один из участников может объявить на тему табу («Я отказываюсь обсуждать эту тему»). Может объявляться не подлежащей обсуждению тема ввиду святости или непререкаемости объекта обсуждения («Я считаю, что его авторитет не подлежит обсуждению») или использоваться давление на оппонента с помощью эмоционального воздействия, такого, например, как вызов жалости к себе (argumentum ad. misericordiam: «Ты не можешь так поступать со мной, я ведь уже и так безработный») или угрозы (argumentum ad baculum: «То, что ты сделал, плохо отразится на наших отношениях»). Наконец, один из спорящих может совершить атаку на оппонента, а не на его аргумент («Ты это говоришь, потому что хочешь, чтобы тебя избрали»). Все эти высказывания являются примерами нарушения правила, гласящего, что ни одна из сторон не должна препятствовать другой стороне высказать свою точку зрения или
1 Апресян Ю. Д. Избранные труды: в 2 т. Т. 1. М., 1995. С. II— VII.
2 Freidhof J. Tipen dialogischer Koharenz und Illokutions-Blockade (mit Belegen aus dem Russischen und Tschechischen) // Zeitschrift fur Slawistik. 1992. Bd. 37, h. 2. S. 215—216.
сомнение в правильности точки зрения оппонента [курсив наш. — В. М.]1.
В дискуссии как прием нейтрализации противника применяется (режиссером Марком Розовским, политиком Владимиром Жириновским и др.), нередко в сочетании с нарочитым многословием, ораторская громкость голоса — залог того, что тебя, во-первых, не смогут перебить оппоненты, во-вторых, не остановит ни один председатель — случай, когда «для того, чтобы остановить оратора, приходится прибегать к содействию полиции» (А. П. Чехов). «Довод слаб — повысь голос!» — рекомендует Уинстон Черчилль.
Приемы неречевой блокады общеизвестны: это «захлопывание» и argumentum fistulatorium [лат. ‘освистывание оратора’, букв, «сви-стательный довод»], забрасывание его помидорами и прочими предметами. Во время теледебатов один известный политик, исчерпав контраргументы, выплеснул в лицо другому стакан сока:
Когда несколько дней спустя у В. Жириновского спросили, почему он так поступил, поддался эмоциям, он невозмутимо ответил, что это был продуманный и рассчитанный шаг. «Если бы я так не поступил, мои избиратели бы мне этого не простили. Я не мог позволить Немцову безнаказанно издеваться надо мной», — примерно в таком духе высказался Жириновский. Непредвзятый просмотр того злополучного эпизода убедительно доказывает, что Жириновский потерял над собой контроль, даже растерялся, не зная, что ответить.
А. Цуладзе. Политические манипуляции, или Покорение толпы
Председателями практикуются отключение микрофона, объявление перерыва, директорами фирм при нежелательном повороте переговоров — заранее организованный и неожиданный для оппонентов кофе-брейк.
9.8. Подхват
Некоторые нравственные принципы закреплены в этикете [франц. etiquette] — «правилах поведения людей в типовых ситуациях»2. В сферу действия этикета входят: 1) поведенческие действия лиц, их поступки; 2) проксемика [лат. proximus ‘ближайший’] — поведенческое использование пространства, например дистанции между собеседниками, которая в официальной ситуации должна быть значитель
1 Еемерен Ф., Гроотендорст Р., Меффелс Б., Вербург М. (Не)разумность и ошибка «атака на личность» («argumentum ad hominem») // Аргументация, интерпретация, риторика. Вып. 1. 2000. http://argumentation.ru/2000_l/summ/l_2000s2.htm
2 Байбурин А. К. Об этнография, изучении этикета // Этикет у народов Передней Азии. М., 1988. С. 13.
нее, чем в ситуации неофициальной; 3) паралингвистические, или невербальные средства: а) речевые: темп, громкость речи, интонация, смех; б) кинесика [греч. kivsco ‘двигаю’]: движения (в частности, жесты, мимика), позы; 4) речь1. Последняя регламентируется речевым этикетом — «правилами речевого поведения, обязательными для членов общества»2. В соответствии с одним из правил речевого этикета следует, во-первых, не мешать собеседнику высказывать свою мысль, во-вторых, не извращать эту мысль дополнениями. Фигурой эристиче-ского нарушения данного правила является так называемый подхват, активно используемый в диалоге:
Услышав, что афиняне уничтожили его статуи, он сказал:
— Но не добродетель, их заслужившую!
Диоген Лаэрций о Деметрии Фалерском
Подхват часто усиливается каламбуром. Этой цели может служить зевгма:
Чацкий. Но Скалозуб? Вот загляденье: за армию стоит горой, и прямизною стана, лицом и голосом герой...
Софья. Не моего романа.
А. С. Грибоедов. Горе от ума
В следующем диалоге подхват усилен каламбурной эквивокацией:
[Балаганов:] Я думал...
[Бендер:] Ах, вы думали? Вы, значит, иногда думаете? Как ваша фамилия, мыслитель? Спиноза? Жан-Жак-Руссо? Марк Аврелий?
И. Ильф и Е. Петров. Золотой теленок
В устах Шуры Балаганова глагол думать означает ‘полагать, считать’ (т. е. выражает мнение); великий комбинатор придал этому слову другой смысл — ‘размышлять, мыслить’, что поставило в тупик, озадачило его оппонента. Пример каламбурного усиления подхвата развернутой метафорой:
— Наши аспиранты первого года обучения пока плавают.
— Но не тонут.
В данной дискуссии контраргумент был высказан в игровой форме и потому был принят. Пример усиления подхвата каламбурной антитезой:
1 Ср.: Байбурин А. К. Об этнографическом изучении этикета. С. 27, 32—33 и 29.
2 Формановская Н. И. Вы сказали «Здравствуйте!» (Речевой этикет в нашем общении). М., 1987. С. 5.
— Мне очень понравилось открытое занятие Василия Ивановича. Обстановка неформальная, но отношение студентов к предмету...
— Формальное!
Здесь языковая игра граничит с ерничаньем и даже речевым хулиганством.
9.9. Довод к смеху
Специалисты справедливо подчеркивают важную роль комического в процессе аргументации1. Применение юмора и, в частности, приема языковой игры в эристических целях именуется доводом к смеху [лат. argumentum ad ridiculum, argumentum ad risum, англ, appeal to ridicule, appeal to mockery, appeal to humor, the horse laugh; лат. + англ, argumentum ad sneerdum (термин Макса Блэка)]. Посредством этой уловки можно создать видимость опровержения даже самой очевидной истины. Пример из разговорной речи:
— Пиво — величайшее изобретение человечества.
— Вообще-то величайшим изобретением человечества до сих пор считалось колесо.
— Да, колесо тоже неплохо. Но колесо с рыбой — это все-таки не то.
С помощью этого же приема можно отвлечь внимание оппонента от неприятной для вас темы (т. е. подменить тезис), отшутиться2. Вот как использует довод к смеху Юрий Сенкевич, в то время — ведущий телепрограммы «Клуб кинопутешественников», нейтрализуя аргумент к тщеславию:
Журналист. А вы ощущаете себя звездой?
Сенкевич. Я вообще не отношу себя к разряду звезд, поскольку я мужского рода. Скорее, я звездун [хохот в зале].
К/ф. «Бесконечное путешествие с Евгением Дворжецким»
Данная довольно грубая шутка (так называемый псевдоэвфемизм) явно была рассчитана на привлечение симпатий аудитории, большую часть которой составляли молодые, шумно ведущие себя люди.
Спор, дискуссия, словесный поединок, или, в античной терминологии, логомахия [греч. ‘словесная война’, ср. Хоуеорш ‘говорить’, pa%opai
1 Например: Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 205; Corbett E. P., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 283.
2 Показательным представляется то, что английском языке термин quibble имеет два значения: 1) ‘каламбур, игра слов’; 2) софизм, уловка.
‘бороться, сражаться, биться’, перен. ‘спорить’] — это всегда спорт, игра, в которой противника нужно обыграть, переиграть. Выигрывает тот, кто играет лучше — в том числе словами. Аудитория всегда будет на стороне того, кто умеет вовремя пошутить, отшутиться или вышутить, высмеять:
Так как шутки и всякое отдохновение — приятно, а равно и смех, то будет приятно все, вызывающее смех.
Аристотель. Риторика
Сломать, загнать оппонента в угол можно не только на поле логической или психологической борьбы, но и на поле словесной игры — высмеяв либо его самого, либо предлагаемую им идею. Именно с этой целью в словесных дуэлях самым активным образом используются юмор, ирония, сарказм, а значит, и приемы языковой игры.
В серьезных дискуссиях аргумент ad ridiculum эффективен «особенно в том случае, когда ведется спор между учеными людьми в присутствии неученых слушателей [курсив наш. — В. М.]. В глазах этих последних противник останется побежденным, если ответ выставит его тезис в смешном виде. Все люди всегда готовы смеяться, и те, которые смеются, всегда будут на вашей стороне. Чтобы обнаружить фальшь ответа, пришлось бы прибегнуть к длинному анализу и к главным основам науки или, наконец, к другим каким-нибудь источникам, а для этого не много найдется охотников слушать»1. Артур Шопенгауэр приводит такой пример:
Противник утверждает, что при первоначальной формации гор масса, из которой кристаллизировался гранит и все остальные горы, была в жидком состоянии от жара, следовательно, расплавлена. Жар должен был быть приблизительно в 240°. Масса кристаллизировалась под прикрывающей ее морской поверхностью. Мы делаем argumentum ad auditores, что при такой температуре и даже раньше при 100° море выкипело бы и носилось бы в воздухе в парообразном состоянии [Курсив наш. Использована фигура reductio ad absurdum. — В. М.]. Слушатели смеются. Чтобы опровергнуть нас, противнику пришлось бы показать, что точка кипения зависит не только от степени тепла, но в равной мере и от давления атмосферы, а оно в свою очередь до такой степени повышается, как только половина морской воды носится в парах, что и при 200° не наступает кипения. Но до того он не дойдет, так как для нефизи-ков на это потребовалось бы особое рассуждение.
Строго говоря, в данном случае применяется комбинация довода к смеху и довода к толпе. Вот как оценивает этот «тандем» современный ученый:
1 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 43.
Аргументация к толпе или аудитории таит большую опасность, ибо при этом оратор или полемист будет стремиться не столько к истине и подлинному раскрытию существа обсуждаемых вопросов, сколько угодить ей, играя на ее интересах, потребностях, эмоциях и чувствах. Этот прием нередко используется при публичном рассмотрении таких проблем, которые широкая аудитория в ряде случаев не в состоянии глубоко понять и составить о них свое собственное мнение. В таких случаях недобросовестный полемист путем упрощения и вульгаризации аргументации, а также недопустимых приемов высмеивания доводов оппонентов, иронического к ним отношения может вызвать сочувствие у неподготовленных слушателей и оказаться победителем в споре.
Рузавин Г. И. Методологические проблемы аргументации
Дэвид Либерман вполне резонно предупреждает, что в процессе общения следует «остерегаться тех, кто склонен использовать юмор и сарказм»1. Как противодействовать этому приему? Аристотель советует в своей «Риторике»: «Горгий правильно говорил, что серьезность противников следует убивать шуткой, шутку же — серьезностью»2.
1 Lieberman D. J. Never be lied to again. How to get the truth in 5 minutes or less in any conversation or situation. New York, 1999. P. 52.
2 Антология мировой философии: В 4 т. T. 1. М., 1969. С. 318.
Тема 10 ПРИЕМЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ АТТРАКЦИИ
Психолог А. Ю. Панасюк отмечает: «Есть немало ситуаций, когда убедить человека, точнее, доказать что-либо ему рациональным путем, с помощью аргументации невозможно». В подобных ситуациях, «чтобы достигнуть принятия реципиентом вашего тезиса, можно сделать только одно: пойти на априорное принятие этого тезиса. Реципиент примет ваш тезис априори1 в том случае, если он воздействуют на иррациональную сферу его психики; для этого необходимо сформировать аттракцию [курсив наш. —В. М.] — расположить собеседника к себе, притянуть его к себе на эмоциональном уровне». Отсюда — правило: «Аттракция впереди аргументации»2.
Аттракция производится как вербальными, так и невербальными средствами, в том числе факторами имиджа. С этой же целью практикуются действия по предварительной подготовке адресата: сигарета (традиционно предлагаемая следователем перед началом допроса), спиртное, чай или кофе (имеющиеся в распоряжении любого начальника) и т. д.
Известный американский психолог и телеведущий Рой Андерхилл рекомендует во время беседы с аудиторией поддерживать зрительный контакт, который, по его мнению, «практически эквивалентен физическому прикосновению»3. Для привлечения аудитории к совместному рассмотрению дискутируемой проблемы используются наводящие и интригующие вопросы. Искусство ставить такие вопросы в античной терминологической традиции именовалось эротетикой [греч. gpcoTqcng ‘вопрос’].
Действия, направленные на завоевание симпатий аудитории, в риторике именуются инсинуацией [лат. insinuatio ‘вкрадчивость, заискивание’]. К числу таких действий относятся:
1 Т. е. без доказательств, без аргументации. — В. М. Ср. лат. a priori ‘умозрительно, вне опыта’.
2 Панасюк А. Как победить в споре, или Искусство убеждать. М., 1998. С. 132—133 и 219.
3 Underhill R. Khrushchev’s shoe and other ways to captivate an audience ofltolOOO. Basic Books, 2001. P. 67.
1) протерапия [греч. яро ‘пред’, Оералша ‘уважение, внимание’] — предварительная беседа с аудиторией с целью расположить к себе;
2) компробация [лат. comprobatio ‘похвала, одобрение’] — комплимент, лесть или похвала, обращенные к слушателям, в частности к судьям1;
3) синхореза [греч. стукирцсяд ‘столкновение’] — предоставление слушателям права судить о правильности рассуждений оратора2;
4) коммуникация [лат. communicatio ‘беседа, разговор’] — обращение к слушателям с реальным либо мнимым приглашением принять участие в обсуждении проблемы:
Чиновник: «Схема чрезвычайно удобна и выгодна. Смотрите сами: чтобы получить кредит, надо будет накопить 30% стоимости квартиры...» и т. д. [слушатели согласно кивают].
5) анакойносис [греч. avaKoivocng ‘коммуникация’] — эристический прием («debating trick»), состоящий в обращении к слушателю, читателю или аудитории за советом — с тем, чтобы установить с ними контакт, заслужить их благосклонность3.
Выше мы определили психологическую аттракцию как способ добровольного привлечения адресата к определенной линии поведения. Привлекательными, притягательными (для внимания, взгляда) могут быть сделаны:
1. Объекты. Как известно, запретный плод вкусен: если запретить ребенку читать определенную книгу, именно ее он и прочтет в первую очередь. Если с помощью инверсии передвинуть важное в коммуникативном отношении слово в начало или конец фразы, то именно оно по закону края привлечет к себе внимание и читателя, и слушателя, внедрится в его подсознание.
Привлекает внимание то, что контрастно выделяется на окружающем фоне по размеру, цвету, форме и другими сенсорно воспринимаемым параметрам. И наоборот, незаметны объекты, расположенные рядом с контрастно выделенными, поскольку внимание направлено не на них, а в сторону. Этим обстоятельством нередко пользуются преступники: так, члены чикагской банды перед ограблением банка размалевали свой автомобиль в яркие цвета и весьма экстравагантно оделись, так что впоследствии все свидетели рассказывали об их странных костюмах, шляпах, о рисунках и узорах на их машине, лица же вспомнить никто не смог. Политики отвлекают внимание граждан от нежелательного события с помощью какой-нибудь сенсации или слуха («газет
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 187.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. P. 195.
3 Dupriez B. A dictionary of literary devices. Univ, of Toronto Press, 1991. P. 103—104; Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. P. 186.
ной утки»), муссируемых в течение заданного времени в средствах массовой информации. Как видим, приемы акцентирования позволяют не только привлечь, но и отвлечь внимание, переключить его на второстепенный объект.
Даже самая жуткая, бредовая идея (например, коллективного самоубийства), облеченная проповедником Белого братства в соответствующие словесные одежды, может стать красивой и привлекательной.
2. Люди. Привлечь, привязать людей к себе и заставить их поступать так, как тебе нужно, можно как внутренними, так и внешними данными. В ход идут не только различного рода знания и умения, но и красота, спортивная фигура, чарующий голос, улыбка и прочие составляющие физической привлекательности [англ, physical attractiveness]. Анализируя данное понятие, американский психолог Роберт Чалдини в своей фундаментальной монографии, посвященной рассмотрению психологических механизмов процесса убеждения, пишет: «Хотя и общепризнано, что хорошо выглядящие люди имеют преимущество в общении (in social interaction), однако новейшие исследования показали, что мы, к сожалению, недооценивали силу и сферу действия этого преимущества». Как оказалось, судьи и члены различных жюри — и мужчины, и женщины — устойчиво «проявляют аттрактивно обусловленный фаворитизм в своих решениях»1, школьные учителя сознательно и подсознательно завышают оценки физически привлекательным детям2, физически привлекательные адвокаты гораздо чаще выигрывают судебные процессы3, в просьбе о помощи мы не отказаваем прежде всего физически привлекательным лицам4. Данный список имеет открытый характер.
Способность привлечь к себе, эмоциональная притягательность, харизма [греч. %арюца ‘грация’], или магнетизм, считается одной из важнейших составляющих риторического мастерства. С тем, чтобы стать харизматической личностью, следует, по рекомендации Роджера Доусона, уметь устанавливать зрительный контакт, улыбаться и пожимать руки, иметь презентабельный вид, мыслить позитивно и конструктивно, поддерживать восхищение своими поступками, научиться помнить лица и имена, относиться к каждому человеку как важному члену коллектива, вести себя адекватно эмоциональному состоянию собеседника, владеть искусством комплимента и эмпатии, т. е. уметь входить в положение других людей, понимать их5. В результате
1 Cialdini R. В. Influence. The psychology of persuasion. Collins PubL, 1998. P. 171 & 172.
2 Rich J. Effects of children’s physical attractiveness on teacher’s evaluations // Journal of educational psyhology. Vol. 67. 1975. P. 599.
3 Stewart J. E. Defendant’s attractiveness as a factor in the outcome of trials // Journal of applied social psyhology. Vol. 10. 1980. P. 348.
4 Karabenic S. A., Lerner R. M. Pretty pleases: the effects of physical attractiveness on race, sex, and receiving help // Journal of experimental social psyhology. Vol. 12. 1976. P. 409.
5 Dawson R. Secrets of power persuasion. Everything you’ll ever need to get anything you’ll ever want. 2nd ed. Prentice Hall Press, 2001. P. 173—193 и 216—235.
этих действий возникает ситуация, которую можно охарактеризовать следующим высказыванием английского писателя Редьярда Киплинга: «Слова являются сильнейшим из наркотиков, применяемых человечеством».
Психологами высказываются и более утонченные пожелания: цвет одежды должен гармонировать с цветом глаз; лишнего веса быть не должно (жирный, отъевшийся чиновник или депутат действительно вызывает подозрение); если собеседник находится справа от вас, опорной ногой должна быть правая1.
Джо-Эллан Димитриус и Марк Маззарелла, известные американские адвокаты и специалисты по имиджеологии (в их терминологии — «Impression Management»), среди отталкивающих особенностей коммуникативного стиля личности называют, в частности, болтливость, мелочную обидчивость (pettiness), склонность к иронии и сарказму, использование бранной и «снобистской лексики», среди отталкивающих внешних особенностей — плохую гигиену рта и тела, неряшливость. Составляющими успешного имиджа являются, по их мнению, хорошая осанка, ухоженность, умение общаться, светскость2. Специалисты придают очень серьезное значение приемам формирования первого впечатления (first impression) о человеке, которое создается в первые несколько секунд3, откладывается в памяти и становится стереотипом, изменить который затем очень трудно, «ибо все, что мы видим и слышим впоследствии, оказывается незначимым в свете первой оценки»4.
Стоит прислушаться и к следующему хитроумному совету:
Пусть в тебе нуждаются. Не ваятель кумира творит, а кто кумира боготворит. Лучше пусть тебя просят, чем благодарят. Полагаться на подлую благодарность — обкрадывать благородную надежду: сколь первая забывчива, столь вторая памятлива. Зависимые полезней любезных: утолив жажду, от источника отвернутся, выжатый апельсин сбросят с золота в болото. Конец нужде — конец дружбе, а с ней и службе. Да будет пер
1 См., например: Hogan К., Labay М. L., Swaney J. Irresistible attraction: secrets of personal magnetism. Network, 2000. Данная монография, написанная группой специалистов по гипнозу и практической психологии, считается одним из самых серьезных трудов по указанной проблеме. Аналогичная книга, ставшая бестселлером в США: Lieberman D. J. Get anyone to do anything. Never feel powerless again (with psychological secrets to control and influence every situation). New York, 2001. 208 p. Автор ставит задачу выявить «те неуловимые черты и качества, которые возбуждают чувства дружелюбия и симпатии в человеке» (р. 1).
2 Dimitrius J.-E., Mozzarella М. Put your best foot forward: make a great impression by taking control of how others see you. Scribner, 2000. P. 126—146 (раздел «Toxic traits») & 219—239 (раздел «Communication style»).
3 Freely A. J., Steinberg D. L. Thinking for reasoned decision making. 10th ed. Wadsworth, 2000. P. 175.
4 Lieberman D. J. Get anyone to do anything. Never feel powerless again (with psychological secrets to control and influence every situation). New York, 2001. P. 18.
вым твоим житейским правилом — поддерживать нужду в тебе, не удовлетворять ее полностью, пусть в тебе постоянно нуждаются.
Грасиан Бальтасар. Карманный оракул, или Наука Благоразумия
Если в данный конкретный момент все указанные выше умения и личностные данные оказываются невостребованными, то используются иные способы достижения поставленной цели.
10.1. Театральные приемы
На то, что элементы актерской игры существенно усиливают воздействие ораторской речи, обратили внимание давно. Марк Фабий Квинтилиан пишет:
«Доказательством важности исполнения может быть та дополнительная сила, которую актеры сообщают тексту, написанному лучшими поэтами; вот почему то, что они произносят, мы слушаем с гораздо большим удовольствием, чем если бы мы просто это читали. Я утверждаю, что любая посредственная речь, хорошо исполненная оратором, произведет больший эффект, чем лучшая, но этого достоинства лишенная»1.
Психологические приемы предназначены для воздействия на эмоции адресата речи, однако не обязательно выражают и отражают эмоции ее субъекта. Отсутствующие эмоции имитируются, а соответствующее эмоциональное состояние театрально, по-актерски изображается, поэтому психологические приемы нередко сопровождаются имитационными поведенческими действиями. Существует мнение о том, что аргументация должна «разыгрываться»2 и что «аргументативный дискурс обязательно должен быть осмыслен как мизансцена (mise еп scene) для других»3. В качестве риторически-театральных приемов, в частности, используются:
1. Патопея [греч. лайологга ‘демонстрация чувств’] — риторически нарочитая демонстрация своих чувств: любви, ненависти, скорби, радости и др. Характерные приемы патопеи — риторический вопрос, вопросно-ответный ход, риторическое восклицание:
Ступай во ад, душа, и буди вечно пленна!
О, если бы со мной погибла вся вселенна!
А. П. Сумароков. Димитрий Самозванец
1 Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 210.
2 Lyne J. Knowledge and performance in argument // Argumentation and advocacy. Vol. 35. 1998. P. 1—7.
3 Vignaux G. L’argumentation. Geneve, 1976. P. 72.
Вот как использует этот арсенал великий римский оратор, выступая в суде:
Тут уже эта мать стала открыто ликовать и справлять триумф, одержав победу над дочерью, но не над похотью. Она захотела положить конец всем глухим толкам, порочащим ее имя; то самое брачное ложе, которое она два года назад постлала, выдавая замуж свою дочь, она велела приготовить и постлать для себя в том самом доме, откуда она выжила и выгнала свою дочь. И вот в брак с зятем вступила теща, без поручителей и при зловещих предзнаменованиях. О, преступление женщины, невероятное и никогда не слыханное на земле, кроме этого случая! О, разнузданная и неукротимая похоть! О, единственная в своем роде наглость! Неужели она не побоялась — если не гнева богов и людской молвы, то хотя бы той самой брачной ночи и ее факелов, порога спальни, ложа своей дочери, наконец, самих стен, свидетельниц первого брака? Нет, она своей бешеной страстью разбила и опрокинула все преграды. Над совестью восторжествовала похоть, над страхом — преступная дерзость, над рассудком — безумие.
Цицерон. Речь в защиту Авла Клуенция Габита
2. Инопинация [лат. inopinatus ‘неожиданный’] — притворное удивление: «Как? Неужели? А я и не знал».
3. Адмирация [лат. admiratio ‘удивление’] — демонстрация либо имитация восхищения, удивления, нередко сопровождаемая риторическими восклицаниями. Хитроумная лиса обращается к простодушной вороне: Какие перышки! Какой носок! И ангельский, должно быть, голосок! (И. А. Крылов).
4. Абоминация [лат. abominor ‘ненавидеть’] — демонстрация либо риторическая имитация гнева. Характерная примета абоминации — риторическое восклицание, выражающее или имитирующее глубокое возмущение, так называемый аганактезис [греч. ayavaKrqmg ‘негодование’ < ayavaKTSG) ‘бурлить’]: О temporal О mores! ‘О времена! О нравы!’ (Цицерон. Речь против Катил ины).
5. Беневоленция [лат. benevolentia ‘доброжелательность’] — психологический прием, состоящий в демонстрации вежливости, прикрывающей раздражение, гнев или презрение1. Вежливость, пусть даже показная и риторически нарочитая, предупреждает возникновение открытого конфликта.
6. Парресия [греч. ларрцсяа ‘свободноречие’] — демонстрация либо риторическая имитация откровенности. Парресия как свобода в речевом поведении, как «право говорить перед Богом или людьми без боязни, без робости и смущения» в античном мире была «атрибутом
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 115.
полноправного гражданина в кругу равных (противоположность — скованность и приниженность раба)»1.
7. Экзусцитация [лат. exustio ‘сжигание’] — воздействие на аудиторию неистовым проявлением эмоций и др. В этом случае оратор избирает особый эмфатический стиль произношения [лат. lectio emphaticd], основанный на эмоциональном удлинении звуков — не только гласных, но и согласных:
[Н:]ас не нужно жале[тс’:], ведь и мы никого б не жал [е:]ли.
Мы пред наши[м:] ко[м:]бато[м:], как пред [у:]осподо[м:] Бо[у:]о[м:], чист[ы:].
С. Гудзенко. Мое поколение (исполняет В. Высоцкий)
Частным видом экзусцитации следует считать так называемую эмоциональную карусель, основанную на быстрой смене проявляемых чувств:
«Этот прием состоит в том, чтобы обрушить на окружающих лавину эмоций, не давая им сообразить, что именно мы на самом деле испытываем. Так ведет себя истеричная женщина, чувства которой лопаются одно за другим, словно мыльные пузыри, не успевая сформироваться и обозначиться. Выражая свои чувства таким образом, она не позволяет окружающим адекватно на них отреагировать. Благодаря этому она может управлять ими, чтобы добиваться своего. Например, мать не хочет ехать в выходные за город, как предварительно было договорено. Поэтому она делает вид, что плохо себя чувствует. Семья не скрывает своего расстройства по поводу ее болезни и по поводу того, что срывается поездка. И тут мать взбирается на “эмоциональную карусель”. Она перескакивает от одной эмоции к другой, начиная с того, что отец сводит ее с ума своим равнодушием, и кончая тревогой за здоровье детей, которые “что-то ужас какие бледные в последнее время” [non sequitur: если дети бледные, то следует ехать за город. — В. М.]. Постскриптумом может идти недовольство ветеринаром, который в прошлый раз “не проявил никакого участия” во время профилактического осмотра их собаки [это замечание к теме не относится. — В. М.]. Приведя таким образом всех в замешательство, мать погружается в уныние и устало просит оставить ее одну и “дать, наконец, покой”»2.
8. Самоуверенность, излишняя уверенность в своей правоте, категоричность вызывают противодействие собеседника, его иронию. С тем, чтобы предотвратить такую реакцию, используется аддубитация [лат. addubitatio ‘колебание, сомнение’] — риторическая имитация сомнений
1 Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997. С. 342.
2 Шостром Э. Человек-манипулятор. Внутреннее путешествие от манипуляции к актуализации. М., 2004. С. 48.
при рассуждении или оценке события, обычно сопровождаемая вопросно-ответным ходом или вопросами, обращенными либо к самому себе, либо к аудитории. Дело в том, что самоуверенность, излишняя уверенность в своей правоте, категоричность вызывают противодействие аудитории, ее иронию; аддубитация используется с тем, чтобы такую реакцию предотвратить1.
9. Опытный оратор, приступая к речи, нередко предупреждает аудиторию о том, что не владеет искусством красноречия и полагается только на свою правоту и на справедливость аудитории2. Многие ораторы не только тщательно скрывают подготовленность своей речи, но и соответствующим образом ведут себя, изображая раздумья, имитируя поиск нужного слова, производя переформулировки мысли и проч. В классической риторике данная тактика именуется ассиму-ляцией [лат. assimulatio ‘ложное сходство, притворство’]. Приведем весьма характерное в этом плане начало речи Ф. Н. Плевако в защиту кн. Г. И. Грузинского:
Как это обыкновенно делают защитники, я по настоящему делу прочитал бумаги, беседовал с подсудимым и вызвал его на искреннюю исповедь души, прислушался к доказательствам и составил себе программу, заметки, о чем, как, что и зачем говорить пред вами. Думалось и догадывалось, о чем будет говорить прокурор, на что будет особенно ударять, где в нашем деле будет место горячему спору, — и свои мысли держал я про запас, чтобы на его слово был ответ, на его удар — отражение.
Но вот теперь, когда прокурор свое дело сделал, вижу я, что мне мои заметки надо бросить, программу изорвать. Я такого содержания речи не ожидал.
Естественно, что после такого вступления речь защитника воспринималась участниками процесса как спонтанная, а значит, предельно искренняя.
10.2. Подстройка
С тем, чтобы не отличаться от окружающих ни в микро-, ни тем более макроколлективе, следует владеть некоторыми приемами социальной мимикрии [англ, mimicry ‘подражание’] — приспособления, «подстройки» своих внешних параметров (поведения, одежды и речи) к условиям окружающей социальной среды. Приведем пример речевой мимикрии, или речевой маски, функция которой состоит,
1 Ср.: Dupriez В. A dictionary of literary devices. Univ, of Toronto Press, 1991. P. 144 (англоязычный перевод словаря Бернара Дюприе: Dupriez В. Gradus: Les procedes litteraires. Paris, 1980).
2 Corbett E. P. J., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 205.
по определению В. В. Виноградова, в «приспособлении к строю речи собеседника»1:
Около духана остался один только дьякон.
—Ходил духан, пил чай, — сказал он Кербалаю. — Мой хочет кушать.
Кербалай хорошо говорил по-русски, но дьякон думал, что татарин ско-
рее поймет его, если он будет говорить с ним на ломаном русском языке.
При взаимодействии с адресатом манипулятор производит (точнее, имитирует) эмоциональную подстройку под адресата: если адресат недоволен, изображается недовольство; если замечено, что профессор тщеславен и честолюбив, догадливый студент положит на парту его монографию либо попросит подписать ее на память. Вспомним услужливого и потому успешного Молчалина, который в общении со знатными старушками «там моську вовремя погладит, там в пору карточку вотрет» (Д. И. Фонвизин. Горе от ума). В карты проиграет, а в продвижении — выиграет: «Ну как не порадеть родному человечку?» Автор уже знакомого нам старинного трактата советует:
Прилаживаться к каждому. Умен Протей2 — с ученым ученый, со святым святой. Велико искусство покорять сердца: подобие порождает благосклонность. Изучать характеры и настраиваться в лад; идти в ногу с серьезным и весельчаком, политично преображаясь, — что особенно важно для подчиненных. Житейское это искусство требует больших знаний, оно легче дастся человеку универсальному с просвещенным умом и прирожденным вкусом.
Грасиан Бальтасар. Карманный оракул, или Наука Благоразумия
Политики с целью подстройки используют прием «свой парень» [англ, plain folks] и общаются с публикой запанибрата: берут на руки чужих детей, здороваются с незнакомыми гражданами за руку, хлопают их по плечу, фотографируются с ними. Ленин ходил с этой целью, подобно рабочему люду тех времен, в кепке (которая, как известно, не очень идет к костюму с жилетом — интеллигентской «тройке»).
Многие из нас любят роль авторитета (руководителя, советчика, наставника, разъяснителя), иногда даже чрезмерно; есть и название соответствующего заболевания — мания величия. Всем известно чувство глубокого удовлетворения, когда ты правильно ответил на поставленный вопрос. Это чувство может оказаться предметом манипулирования. Так, перед экзаменом или зачетом к преподавателю с подстроечными вопросами (с некоторой надеждой на снисхождение) нередко обращаются нерадивые студенты. Аргумент к авторитету
1 Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М., 1959. С. 211.
2 Протей — в греческой мифологии: морской бог, способный принимать любой облик.
в форме вопроса используется и как способ завязать беседу с незнакомым человеком:
На скачках: «Как вы думаете, кто победит? А почему вы так считаете?»
В художественной галерее: «Как вы полагаете, что хотел сказать художник?»
В очереди за билетами: «Что вы слышали об этом фильме (спектакле)? Почему вы решили посмотреть его?»
В магазине: «Я заметил, что вы покупаете артишоки. Мне всегда было интересно, а что с ними можно сделать?»
В разговоре с соседом: «У вас отличный газон. Как вам удалось этого добиться?»
В автоматической прачечной: «Как мне включить этот агрегат?», «Каким порошком вы пользуетесь?», «Извините, куда мне засыпать порошок?»
На вечеринке: «Какой интересный пиджак. А что означает эмблема на лацкане?»
На спортивном соревновании: «Вы здесь лучший игрок. Как вы тренируетесь?»
Во время пробежки: «Какие у вас кроссовки? Почему вы выбрали именно эти?»
Большинству людей нравится говорить о себе [курсив наш. —В. М.], поэтому они, как правило, с удовольствием отвечают на вопросы, касающиеся их самих. Прежде чем вступить в подобную беседу, понаблюдайте за тем, что ваш собеседник делает, как он одет, о чем говорит, что читает. Советуем вам подумать, какая тема будет ему интересна.
А. Пиз. Язык разговора
Подстройку к незнакомому человеку посредством вопроса используют цыгане, уличные попрошайки. Приведем пример защитного реагирования на подстроечный вопрос. К хорошо одетому молодому человеку, стоящему в очереди железнодорожной кассы, подходит попрошайка:
— Ты Достоевского читал?
— А кто это такой? [смех в очереди]
У каждого из нас возникают определенные трудности и проблемы, случаются неприятности, психологические драмы, и каждый знает, что, поделившись с ближним своей проблемой, своим горем, всегда испытываешь чувство облегчения. В подобных случаях нас всегда готовы выслушать священник и психоаналитик. В психиатрии существует терапевтический метод так называемой психодрамы, разработанный американским ученым Якобом Леви Морено (1889—1974). Метод основан на том, что пациент, выходя на специальную сцену, рассказывает о своей проблеме группе пациентов с аналогичными проблемами, а затем на сцену выходят по очереди другие пациенты и рассказы-
вают аналогичные истории. Вот как описывает сеанс психотерапии по методике Морено одна из сторонниц данного метода:
Каждый участник говорил о своих чувствах и переживаниях, которые возникали у него во время психодрамы. Избавившись от своего тяжкого груза, протагонист [= субъект исповеди, говорящий. —В. М.] получал ответный дар. Он узнавал о том, что и у других существуют похожие проблемы, и больше не чувствовал себя ущербным. Или же он начинал понимать, что похожие проблемы могут иметь иное решение. Его собственный жизненный опыт расширялся и обогащался за счет жизненного опыта окружающих. Кроме того, он узнавал, как его воспринимают другие, в чем они ему сочувствуют, а в чем, может быть, и нет, и получал возможность увидеть свое отражение в «объемном зеркале» группы. Морено называл психодраму «естественным методом реального исцеления»1.
За пределами церкви или психоаналитической лаборатории найти человека, который согласен выслушать, посочувствовать и посопереживать, нелегко; чаще всего либо говорят, либо, вежливо кивая, думают: «Это ваши проблемы». Если же такой человек все-таки находится и не только слушает, но и сочувствует, понимает, а в подтверждение сочувствия и понимания рассказывает аналогичную историю, он становится другом по несчастью, поскольку, как известно, горе (несчастье, общая проблема) сближает. Однако в роли такого «друга» часто оказывается манипулятор, а поведанная им история оказывается подстроечным рассказом — историей, сочиненной с целью войти в доверие и затем воспользоваться доверчивостью жертвы. Проанализируем пример использования подстроечного рассказа в исполнении Остапа Бендера, пришедшего к инженеру Щукину с целью овладения одним из заветных стульев и заставшего данного инженера в костюме Адама перед захлопнувшейся дверью собственной квартиры, где в этот момент происходил потоп. Великому комбинатору удалось открыть дверь, а далее произошло следующее:
Инженера настолько сейчас интересовало все, что касалось подобных историй [курсив наш. —В. М.], что он даже бросил ведро, которым собирал воду, и стал напряженно слушать.
— Совсем так, как с вами, — начал Бендер, — только было это зимой; и не в Москве, а в Миргороде, в один из веселеньких промежутков между Махно и Тютюником в девятнадцатом году. Жил я в семействе одном. Хохлы отчаянные! Типичные собственники: одноэтажный домик и много разного барахла. Надо вам заметить, что насчет канализации и прочих удобств в Миргороде есть только выгребные ямы. Ну, и выскочил я однажды ночью в одном белье прямо на снег: простуды я не боялся — дело минутное. Выскочил и машинально захлопнул за собой дверь.
1 Барц Э. Игра в глубокое: Введение в психодраму. М, 1997. С. 43.
Мороз — градусов двадцать. Я стучу—не открывают. На месте нельзя стоять: замерзнешь! Стучу и бегаю, стучу и бегаю — не открывают. И, главное, в доме ни одна сатана не спит. Ночь страшная. Собаки воют. Стреляют где-то. А я бегаю по сугробам в летних кальсонах. Целый час стучал. Чуть не подох. И почему, вы думаете, они не открывали? Имущество прятали, зашивали керенки в подушку. Думали, что с обыском. Я их чуть не поубивал потом.
Инженеру все это было очень близко [курсив наш. — В. М.].
— Да, — сказал Остап, — так это вы инженер Щукин?
— Я. Только уж вы, пожалуйста, никому не говорите. Неудобно, право.
— О, пожалуйста! Антр-ну, тет-а-тет. В четыре глаза, как говорят французы. А я к вам по делу, товарищ Щукин.
— Чрезвычайно буду рад вам служить [курсив наш. —В. М.].
— Гран мерси. Дело пустяковее. Ваша супруга просила меня к вам зайти и взять у вас этот стул. Она говорила, что он ей нужен для пары. А вам она собирается прислать кресло.
— Да, пожалуйста! — воскликнул Эрнест Павлович. — Я очень рад. И зачем вам утруждать себя? Я могу сам принести. Сегодня же [курсив наш. —В. М].
— Нет, зачем же! Для меня это — сущие пустяки. Живу я недалеко, для меня это нетрудно.
Инженер засуетился и проводил великого комбинатора до самой двери, переступить которую он страшился, хотя ключ был уже предусмотрительно положен в карман мокрых штанов.
И. Ильф и Е. Петров. Двенадцать стульев
Фигура мнимого сопереживания в античной риторике именовалась consolatio [лат. ‘соболезнование’]1. Посмейся вместе с хохочущим, пусти слезу вместе с плачущим. Мир, конечно, велик, но помни: с ложью среди людей пройдешь — назад не вернешься.
Современные западные специалисты «считают аргумент приемлемым, если он находит одобрение у аудитории»2; данная мысль высказывалась и обсуждалась средневековыми учеными3 и была хорошо известна еще в эпоху античной Греции:
Кто не учтет природные качества своих будущих слушателей, тот никогда не овладеет искусством красноречия настолько, насколько это возможно для человека.
Платон. Федр
Речь слагается из трех элементов: из самого оратора, из предмета, о котором он говорит, и из лица, к которому он обращается; оно-то и есть конечная цель [курсив наш. —В. М.] всего (я разумею слушателя). Слуша
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 187.
2 Еемерен Ф. X., Гроотендорст P. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 12.
3 Renaissance debates on rhetoric / ed. W. A. Rebhorn. Cornell Univ. Press, 1999. P. 92.
тель бывает или простым зрителем, или судьей, и притом судьей или того, что уже совершилось, или же того, что должно совершиться.
Аристотель. Риторика
Считается, что аргументатор обязательно должен «приспособиться к своей аудитории», в противном случае он потерпит фиаско1, что идеи и темы, им продвигаемые, «должны апеллировать к большинству слушателей»2. В этой связи американский педагог Роберт Майер предлагает создавать и расширять в аудитории так называемую зону согласия, постепенно завоевывая симпатии и доверие к себе, а следовательно, и к своим идеям3. По нашим наблюдениям, зона согласия в студенческой аудитории формируется в основном за счет первых рядов. Здесь садятся те, кто более других хотел бы услышать и усвоить новую информацию, но эта же часть слушателей более других недовольна и иронична, если ее ожидания не оправдываются — в этом случае они, как говорится, голосуют ногами, т. е. попросту не ходят на занятия по соответствующей дисциплине.
Свои моральные аксиомы, свои системы ценностей (их иногда именуют частными), а иногда даже соответствующие им законы и правила поведения существуют и в различных социальных группах и кланах (имущественных, религиозных, возрастных, профессиональных, национальных, криминальных и др.) одного и того же общества, поэтому в полемике с представителем чужой группы или клана следует апеллировать к ценностям, принятым в социальной среде адресата. Для этого необходимо «установить чувство единения, сконцентрированное вокруг частных ценностей, признаваемых данной аудиторией»4 — рекомендует X. Перельман. С. И. Поварнин именовал этот прием скрытосубъективным доводом:
Примеров скрыто-субъективного довода можно набрать сколько угодно из ораторских речей и ораторских поединков. Когда заведомый атеист социал-революционер обращается к слушателям-крестьянам с доводом, что «земля — Божья», отдана всем одинаково и т. д., он пускает в ход скрыто-субъективный довод. Когда «правый» на митинге обращается к противнику «товарищу» с доводом «так решил съезд рабочих и солдатских депутатов, как же идти против этого решения?» — он пользуется скрыто-субъективным доводом.
1 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 23. Ha c. 19 читаем: «Since argumentation aims at securing the adherence of those to whom it is addressed, it is, in its entirety, relative to the audience to be influenced». См. также: Gross A. A theory of rhetorical audience: reflections on Chaim Perelman // Quaterly journal of speech. Vol. 85. 1999. P. 203—211.
2 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 61.
3 Mayer R. How to win any argument: without raising your woice, losing your cool, or coming to blows. Career Press, 2005. P. 37 & 57.
4 Perelman Ch., Olbrechts-iyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 51.
Конечно, если мы приведем такой довод, который наш собеседник не признает верным, то это будет промах. Нужно будет доказать истинность самого этого довода, а потом уже опираться на него при доказательстве тезиса или же искать другой, более удачный довод. Например, если я хочу кому-нибудь доказать, что «работать надо», а в виде довода прибавлю «потому что так Бог велит», то такой довод будет годиться только для верующего. Если же человек не верит в Бога, а я приведу ему этот довод, то конечно, ничего ему не докажу.
Скрыто-субъективные доводы в руках бесцеремонного и бессовестного человека обращаются в ужасное орудие, орудие демагогии и возбуждения толпы. Они получают часто типичный и зловещий характер «доводов к черни», зиждущихся на невежестве ее и на темных предрассудках. Но без них вряд ли обходится человек вполне порядочный, для убеждения в очень хороших мыслях, если ему приходится часто убеждать людей.
С. И. Поварнин. О споре
10.3. Аргумент к тщеславию
Аргумент к тщеславию [лат. argumentum ad superbiam, англ, appeal to flattery] — это лесть либо похвала, часто преувеличенная и незаслуженная, противоречащая законам логики и здравому смыслу:
Если бы в нашем военном суде невоенный оратор начал свою речь с общего положения, что честь воинская не есть нечто отличное от чести вообще, судьи сказали бы себе: придется слушать человека, рассуждающего о том, чего не понимает. Если, напротив, он начнет с признания предрассудка и скажет: не может быть сомнения в том, что честь воинская и честь, так сказать, штатская суть совершенно различные вещи [курсив наш. —В. М.], судьи-офицеры подумают: этот вольный кое-что смыслит. Ясно, что в том и другом случае его будут слушать далеко не одинаково.
П. Сергеич. Искусство речи на суде
Выдающийся английский ученый Джордж Грот (1794—1871) в своем фундаментальном двенадцатитомном труде «История Греции» (1846—1856) пишет, что в античном мире софистов характеризовали как «хвастливых обманщиков, одурачивающих богатых молодых людей лестью в корыстных целях»1. От заслуженной похвалы лесть отличается тем, что обязательно преследует корыстные цели, похвала же — не обязательно, именно поэтому лесть часто маскируется под заслуженную похвалу. Аргумент к тщеславию может опираться, по определению Р. Дж. Гулы, и на вполне естественное чувство патриотизма и гордости за свое отечество; этот риторический ход
1 Grote J. History of Greece. New ed. Vol. VIII. London, 1883. P. 156.
(«the appeal to pride or loyalty») как элемент так называемой державной риторики именуется доводом к лояльности: «Если вы гордитесь своей страной, ее славной историей, если вы действительно сын своей Отчизны...»1
На аргументе к тщеславию основаны речевые жанры комплимента и энкомия [греч. вукюцюу ‘восхваление, славословие’] — хвалебной речи, песни или стихотворения в честь определенного лица2. Объектами похвалы являются бескорыстие, великодушие, благоразумие, мудрость, мужество, рассудительность, справедливость, щедрость, кротость и другие положительные характеристики лица (Аристотель); по законам данного жанра «случайно совершенный прекрасный поступок представляется как осуществленный обдуманно», при этом «всячески подчеркивают, что человек действовал один или первый, что обстоятельства не благоприятствовали ему, но он мужественно пре-вознемогал трудности, которые тоже преувеличиваются»3. В энкомии активно используются гиперболы, гиперболические метафоры и сравнения, риторические вопросы и риторические восклицания, положительно-оценочные эпитеты:
Но я незаметно для себя стремлюсь измерить чашей воду в Ниле; я думаю, что легче переплыть на дырявом судне Атлантический океан, чем рассказать, как следует, о силе и величии твоих добродетелей. Где ныне блестящие законодатели красноречия, гордящиеся тем, что изяществом периодов и колонов и чрезмерным восхвалением деяний превознесли прославляемых ими, поминающие каких-то Ксерксов, Александров, да еще Камбизов и Помпеев? Я думаю, что если бы они сейчас жили, то были бы вконец повержены твоими благородными делами.
Энкомий, или Льва Диакона
к императору Василию слово (X в., Византия)
Первоначально энкомий представлял собой хоровую песнь в честь хозяина пира, создателем данного жанра считается греческий поэт Ивик (VI в. до н. э.). В качестве примера удачного применения аргумента к тщеславию и корыстного восхваления приведем знаменитую басню И. А. Крылова «Ворона и лисица»:
Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок, И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
Вороне где-то бог послал кусочек сыру; На ель Ворона взгромоздясь,
1 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 10.
2 Baldwin Ch. S. Ancient rhetoric and poetic. Interpreted from representative works. New York, 1924. P. 64.
3 См.: Михальская А. К. Основы риторики. M., 1996. §139.
Позавтракать было совсем уж собралась, Да призадумалась, а сыр во рту держала. На ту беду Лиса близехонько бежала;
Вдруг сырный дух Лису остановил:
Лисица видит сыр — Лисицу сыр пленил. Плутовка к дереву на цыпочках подходит; Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит, И говорит так сладко, чуть дыша: «Голубушка, как хороша!
Ну что за шейка, что за глазки!
Рассказывать, так, право, сказки!
Какие перышки! какой носок!
И, верно, ангельский быть должен голосок!
Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица, При красоте такой, и петь ты мастерица, Ведь ты б у нас была царь-птица!»
Вещуньина с похвал вскружилась голова, От радости в зобу дыханье сперло, — И на приветливы Лисицыны слова Ворона каркнула во все воронье горло: Сыр выпал — с ним была плутовка такова.
Басню эту мы все, безусловно, помним по урокам литературы в средней школе. Рассматривать ее, однако, целесообразно, с соответствующим аналитическим комментарием выражений и интонаций, и в курсах риторики.
Объектом применения анализируемой уловки являются люди самолюбивые, честолюбивые: «Самолюбию почести льстят, гордость обходится без них, тщеславие хвастает ими» (Ж. Руссо). Отличный повод для применения довода к тщеславию — неудовлетворенное стремление к власти, к интеллектуальному, профессиональному и прочим видам превосходства. Сила этого стремления такова, что именно безуспешная борьба за превосходство либо неверие в возможность достичь этой цели дают, по мнению немецкого психолога Альфреда Адлера, «огромное количество трудновоспитуемых детей, невротиков, сумасшедших, алкоголиков, кокаинистов, морфинистов, уголовников и самоубийц»1, а также, добавим, «маленьких Наполеонов», диктаторствующих в рамках различного рода микроколлективов: семьи, вузовской кафедры, взвода, уличной банды и т. д. В научной сфере активно используется этикетное цитирование2, состоящее в ссылке на труды научного руководителя или консультанта, оппонентов или членов диссертационного совета, где предстоит защищать диссертацию. С этикетным сближается так называемое вынужденное цити
1 Адлер А. Наука жить. Киев, 1997. С. 235—236.
2 Харченко В. К. Как заниматься наукой. Изд-во Белгород, гос. ун-та, 1996. С. 109.
рование, когда приходится льстить самолюбию начальника, ссылаясь на его труды.
В современном обществе, основанном на конкуренции, для выживания и успешного продвижения совершенно необходима стратегия саморепрезентации (самореклама, забота о своем имидже), однако она не должна быть слишком заметна, в противном случае данная поведенческая стратегия либо «сделает тебя посмешищем» (Грасиан Бальтасар), либо даст повод для использования аргумента к тщеславию. Если вы много говорите о себе, это также становится поводом для применения данной уловки. В этом случае манипулятор имитирует искренний интерес к вам как собеседнику, задает вам множество вопросов, делает комплименты — и либо просто высмеивает вас по ходу беседы, либо просит вас о чем-нибудь или же хитроумно отодвигает этот ход на некоторое время.
Тщеславие связано с претензиями субъекта на то, что ему не принадлежит по праву. В этой связи целесообразно различать понятия реального имиджа и автоимиджа [англ, self-image] личности — того образа, который актуализируется в сознании лица в процессе саморепрезентации. Автоимидж может послужить предметом манипулятивных действий1.
Как разновидность тщеславия следует рассматривать снобизм — претенциозно-нарочитую демонстрацию своей высокой образованности и особого интеллекта, утонченного вкуса, изящества манер и речи. Уловка, именуемая апелляцией к снобизму [англ, snob appeal, appeal to snobbery]2, лежит в основе некоторых рекламных текстов и акций («Это товар для избранных», «Сигареты “Camel” — не для всех»). Тактика апелляции к снобизму используется продавцами так называемых дорогих магазинов: «Это эксклюзивный товар, вы его оцените по достоинству». Эффективность применения данной уловки продемонстрируем на примере следующей знаменитой беседы:
— Вы знаете, сейчас в Европе и лучших домах Филадельфии возобновили старинную моду — разливать чай через ситечко.
Эллочка насторожилась.
— Ко мне как раз знакомый дипломат приехал из Вены и привез
в подарок. Забавная вещь.
— Должно быть, знаменито, — заинтересовалась Эллочка.
— Ого! Хо-хо! Давайте обменяемся. Вы мне — стул, а я вам — ситечко.
И Остап вынул из кармана маленькое позолоченное ситечко.
Солнце каталось в ситечке, как яйцо. По потолку сигали зайчики. Неожиданно осветился темный угол комнаты. На Эллочку вещь произвела такое же неотразимое впечатление, какое производит старая банка из-под
1 Cialdini R. В. Influence. The psychology of persuasion. Collins PubL, 1998. P. 74.
2 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 19.
консервов на людоеда Мумбо-Юмбо. В таких случаях людоед кричит полным голосом, Эллочка же тихо застонала:
—Хо-хо!
Не дав ей опомниться, Остап положил ситечко на стол, взял стул и галантно удалился.
И. Илъф u Е. Петров. Двенадцать стульев
Наиболее естественной и незаметной формой аргумента к тщеславию может стать argumentum ex concessis (е concessis, или ex concesso) [лат. ‘аргумент от уступки’] — «обоснование, исходящее из тезиса оппонента»1. В научной дискуссии: «Как вы совершенно правильно отметили в своей статье,...» Далее по ходу рассуждения можно скорректировать мысль противника, что-то к ней добавить или даже прийти в конце концов к совершенно иному выводу, но особенно возражать он не станет, довольный тем, что учтено его мнение. Распространенной формой тактики ex concessis является эпаналепсис [греч. £лауаХт|\|/Ц ‘возобновление, повтор’], или подхват — отзеркаливающий повтор, связывающий концовку первой и начальную часть второй речевой единицы, в частности, две реплики в диалоге:
— Иван Кузьмич, как мне кажется, поступил опрочетчиво.
—Поступил опрометчиво и неразумно.
— Надо будет провести с ним разъяснительную работу.
—Провести с ним разъяснительную работу и попросить впредь все-таки как-то сдерживать себя. С другой стороны, нам следует учесть, что человек он очень пожилой...
Эпаналепсис сыграл амортизирующую роль и предварил осторожное возражение в форме двусторонней аргументации, демонстрирующей объективность. Прислушаемся к рекомендации психолога:
Старайтесь повторить каждый аргумент вашего спорщика своими словами, чтобы самому проникнуться его проблемами и (это очень важно!) чтобы он услышал свои претензии со стороны. Таким образом вы качнете эмоциональные качели противоположной стороны в вашу сторону. Человек почувствует, что вы его понимаете и будет внимательнее прислушиваться к вашим доводам, даже если до этого был настроен весьма критически.
Егорова Е. Пять правил грамотного спора
Аргументатор, строящий критику своих оппонентов ex concessis, в частности, с применением эпаналепсиса, никогда не наживет себе врага и будет окружен уважением коллег.
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 22 и 192.
10.4. Аргумент к вере
Аргумент к вере [лат. argumentum ad fidem, argumentum ad credendum, англ, appeal to belief] представляет собой обещание с целью побудить адресата к определенным действиям. Данный прием может быть использован с благими намерениями: так, фотограф, предлагая смотреть в объектив, уверяет нас, что оттуда «сейчас вылетит птичка», родители обещают детям, в случае послушания, подарки от Деда Мороза и т. д. Ровно в полдень 22 июня 1941 года заместитель председателя Совета народных комиссаров В. М. Молотов зачитал по радио обращение правительства к советскому народу. Оно заканчивалось словами, которые написал И. В. Сталин: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Эти знаменитые сталинские слова стали девизом Великой отечественной войны. Никакой аргументации не приводилось, да и не могло приводиться: армия отступала, большая часть нашей техники (танков, самолетов) была уничтожена немцами внезапным ударом. Слова Сталина апеллировали только к вере людей, и эта вера помогла им выстоять.
В свое время В. М. Бехтерев совершенно правильно отметил, что «вера играет необычайную роль как фактор, способствующий внушению»1. Фактор веры, подкрепленный силой самовнушения, издавна используют врачи, знахари, различного рода народные целители. В доказательство этого факта В. М. Бехтерев приводит такую историю:
Один из ярких примеров подобного влияния веры представляют недавние подвиги в Америке немецкого эмигранта Шлятера, который, начав башмачником в Данвере, вообразил, что его призвание заключается в том, чтобы просветить всю Америку евангельским учением. С этих пор он закрывает свою торговлю и, превращаясь в странника, выдает себя за мессию и исцеляет многих наложением своей руки. Вскоре молва о производимых им чудесах повлекла за ним толпы приверженцев, на глазах которых совершались чудесные исцеления. К нему стало стекаться множество больных, жаждущих наложения его руки, так что он уже не успевал удовлетворять всех, ищущих его помощи. Заимствуем описание одной сцены, сделанное репортером и характеризующее яркими штрихами влияние Шлятера на толпу: «Со всех сторон были видны мужчины, женщины и дети с печатью душевного страдания на лице; с каждой минутой толпа увеличивалась, и скоро вся местность представляла море голов, насколько можно было охватить взглядом. Потом внезапное движение прошло по собранию, и всякий даже малейший шепот затих... пришел Schlater. Когда я приблизился к нему, мной овладел сверхъестественный страх, который было трудно проанализировать. Моя вера в этого человека росла вопреки моему разуму. Бодрствующее, контролирующее, мыслящее, рассуждающее “я” стало
1 Бехтерев В. М. Внушение и его роль в общественной жизни. СПб, 2001. С. 35 (1-е изд. 1908).
колебаться, терять свою силу, а рефлекторное, подбодрствующее начало укрепляться. Когда он отпустил мои руки, моя душа признала какую-то силу в этом человеке, чему, по-видимому, противились мой ум и мой мозг. Я почувствовал, что мог бы упасть перед ним на колени и назвать его владыкой»1.
Иллюстрацией этого же психологического эффекта может послужить следующий старинный анекдот советских времен:
Приехал некто в командировку в незнакомый город, заходит в гостиницу, заказывает номер. Заходит в комнату, света нет. На ощупь находит диван, ложится спать. Через некоторое время просыпается от жуткой духоты. Опять-таки на ощупь находит окно, открывает, вдыхает свежий ночной воздух, затем ложится и крепко засыпает. Утром встает и обнаруживает, что окна наглухо закрыты и даже зашторены, а открыты дверцы шкафа.
Человек искренне поверил в то, что открыл окно, и именно поэтому заснул. Вселить уверенность можно, апеллируя к прошлым успехам как отдельного человека, так и нации в целом: «Мы смогли запустить ракету в космос, сможем сделать и это». Аналогична аргументация у американцев: «Мы смогли высадить человека на Луне, сможем сделать и это». Этот довод они (иногда не без иронии) именуют argumentum ad Lunam.
Одной из форм довода к вере является argumentum ad superstitionem [лат. ‘к суеверию, благоговейному почитанию’], состоящий в апелляции к различным народным суевериям2. На этом доводе основаны фольклорные жанры заговора и приворота, основная цель которых — вселить или укрепить уверенность в себе. Примеры заговоров:
Чтобы кошель не был пустой. В пятницу нужно приговаривать, глядя на пролетающих птиц: «Сколько много перьев на них родится, столь много денег в кошеле не переводится».
От бессонницы. Утренняя заря Марияна, вечерняя Мария, полуденная, полуночная и ночная Наталья, снимите с меня, рабы Божьей (имя), бессонницу, отнесите ее на кустарные места, на сухие леса. Аминь.
От страха. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, идет зверь в открытую дверь, идет запинается, раб (имя) не пугается. Спать ложится, врагов не боится. Ни темноты, ни света, ни зимы, ни лета, ни пауков, ни червяков, ни огня, ни воды, ни дыма, ни земли, ни тени, ни песка, ни шепотка, ни голоска, ни крика, ни рыка — все будет крепко и лепко.
1 Бехтерев В. М. Внушение и его роль в общественной жизни. С. 35—36.
2 The works of Jeremy Bentham: published under the superintendence of his executor, John Bowring. Vol. 3. Adamant Media Corporation, 2001. P. 467. Ср. шутл. лат. «argumentum de cursu lunae», «argumentum ad excrementum taurorum» (жрецы гадали по звездам, луне, бычьему навозу, птичьим внутренностям и т. д.), возможный эвфемистический перевод второго выражения: «довод к кофейной гуще».
Слово мое цепко. Как Господь ничего не боится, так и (имя) бояться не будет с этого часу, с моего наказу. Ключ, замок, язык. Аминь. Аминь. Аминь.
Чтобы избавиться от тяжелой болезни. Нужно в туманный день встать в густоту тумана, назвать семь имен кровных покойников и сказать: Я пришел отдать то, что вы должны взять (назвать болезнь). Аминь. Аминь. Аминь. Затем нужно уйти. Услышав звуки или окрик, нельзя оглядываться или возвращаться. В противном случае можете вскоре умереть.
От заикания. Читать на молодой, только народившийся месяц. Всего 12 раз. В это время из дома не дают ни хлеба, ни денег, вообще ничего. Идет по лесу старичок-лесовичок, идет не спотыкается, раба Божья (имя) не заикается, говорить не устает, на радость нам, на горе врагам. Говори, не заикайся, на словах не спотыкайся, как старичок-лесовичок не заикается, не спотыкается. Аминь.
Данные тексты ритмически организованы; если их в соответствующей обстановке читает колдун или знахарь, то они обретают гипнотическую силу, если же читает сам страждущий, то он вполне может поддаться самогипнозу.
Самое древнее заклинание против болезней — так называемая абракадабра [позднелат. abracadabra ‘заклинание’ < др.-евр. abreg ad habra ‘мечи свою молнию даже в смерть’]. Первое упоминание о ней находим в стихотворном медицинском трактате Квинта Серена Саммо-ника, 208 г. н. э.1). Записывалась абракадабра в виде так называемого «магического треугольника»:
АБРАКАДАБРА АБРАКАДАБР АБРАКАДАБ АБРАКАДА А Б Р А К А Д АБРАКА АБРАК А Б Р А А Б Р А Б А
Запись колдовского слова, каждый раз сопровождаемая сокращением на одну букву, постепенно сводила на нет силу недуга, сглаза, заклятия или чары. На Руси это слово сначала «пишется треугольником и носится в ладанке» (В. И. Даль), в наше время такие записи носят на амулетах. Древнее устное заклинание от лихорадки произносилось по этой же схеме: «Аб Абр Абра Абрак Абрака Абракал Абракала Абра-кал Абрака Абрак Абра Абр Аб». Считалось, что каждый звук этого
1 См.: Блаватская Е. Теософский словарь. М., 1994. С. 18.
слова вызывает из ада по одному духу. В настоящее время данное слово стало синонимом абсурда.
Приведем примеры приворотов:
Приворот на вине. Ангелы небесные, силы неземные. Как призову я вас на помощь, как попрошу я вас дать мне силы нечеловеческие, чары неземные, чтобы могла я, раба Божья (имя), так связать своими узами раба Божьего (имя), чтобы не мог он их порвать во веки вечные, ни ночью, ни днем, ни тихим вечером, ни утром светлым. А как этот напиток разольется по всем сосудам, разгорячит всю кровь его, так чтобы разлилась по всем жилам и сосудам раба Божьего (имя) страсть его к рабе Божьей (имя), чтобы разгоралась любовь его ко мне с каждым днем все сильнее, все горячее, чтобы пьянел он от страсти своей ко мне, как пьянеет от этого вина. Наговорите заговор на бокал вина и дайте выпить тому, кто вам нравится.
Приворот по фотографии. Положите фотографию любимого в кусочек красной тряпки вместе с монеткой. Тряпку сложите и обмотайте красными нитками, чтобы не раскручивалась. Сверток из тряпки заговорите и спрячьте так, чтобы его никто не смог найти.
Дед Кулек искал мой узелок, Искал, искал, да только прогадал. Не нашел ничего да его затрясло: Руки, ноги не гнутся, кости трясутся. Жилы шалят, есть-пить не велят. Пусть как дед Кулек будет мой милок. Без меня — в тряску, со мной — в пляску, Без меня еда — лебеда, со мной — слаще меда, Без меня — болит голова, света не видно, Со мной — солнце ясное, дела прекрасные. Кто узелок найдет, тот слова перервет, А до этого — счастье мое! Аминь.
Молитвы или дозволенные («благословленные») Церковью заклинания от болезней, а также змей, мышей, саранчи, майских жуков, червей, жуков, гусениц, пауков и др. вредных тварей, в средневековой теологии именовались бенедикциями [лат. benedictio, ‘благословение’]. В старину такие тексты объединяли в особые сборники — бенедикцио-налии.
Философы с помощью силлогизма как дважды два доказывают: «1) Все люди смертны. 2) Сократ — человек. 3) Следовательно, Сократ смертен». Многие из нас боятся с каждым часом приближающейся смерти, от которой, как говорится, никуда не уйдешь. Вера в жизнь после смерти, в бессмертие души снимает этот страх и вселяет спокойствие:
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит...
В Древнем Риме плебс требовал хлеба и зрелищ, темные же и невежественные люди, дабы уверовать или укрепить свою веру, всегда требовали и теперь требуют чудес. Вспомним библейскую притчу о воскрешении Лазаря:
Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе. Иисус говорит ей: не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию? Итак отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет. Тогда многие из Иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него.
Воскресение из мертвых, чудесное исцеление, мироточение или иное явление как довод в пользу существования потусторонних сил в западной теологии именуется argumentum ad miraculum [лат. ‘довод к чуду’]. Вспомним, как уверовал св. Фома (Фома Неверующий), день которого отмечается 21 декабря (т. е. в самые темные сутки в году):
В Новом Завете (Евангелие от Иоанна, гл. 20, ст. 24—29) рассказывается о том, как один из учеников Иисуса, апостол Фома, не поверил вести о воскресении распятого Христа и сказал: «Если не увижу на руках его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра его (римский солдат своим копьем проколол распятому Иисусу Христу грудь, чтобы быть уверенным в его смерти. — Сост.), не поверю». Тогда Иисус обратился к Фоме со словами: «Подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим...»
Серов В. Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений
Разновидностью довода к вере является апелляция к надежде [англ, appeal to hope]1. Факторы веры и надежды играют существенную роль в медицине. Так, в соответствии с исследованием, проведенным в одной из американских кардиологических клиник, смертность среди больных, которые верили в свою предрасположенность к инсульту или инфаркту, была в четыре раза выше, чем у тех, кто относился к своему положению оптимистически и надеялись на лучшее2. Эффект исцеляющего самовнушения активно используется в лекарствах-пустышках, в фармакологии именуемых плацебо [форма буд. от лат. placere
1 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 9.
2 Voelker R. Nocebos contribute to a host of ills // Journal of the American medical association. Vol. 275. 1996. № 5. P. 345—347.
‘казаться’]1. В этом случае «вера врача в способ лечения и доверие врачу со стороны пациента дают взаимно усиленный психологический эффект; результат — мощнейшее лекарство, которое гарантирует улучшение самочувствия, а иногда излечение»2. Обратным эффектом обладает ноцебо [форма буд. от лат. посеге ‘причинять вред’] — абсолютно безвредный с точки зрения медицины объект, который, по мнению или суеверию определенного круга лиц, может причинить вред здоровью.
Довод к вере известен и как прием защиты от ряда одновременных просьб и распоряжений: так, если заведующий кафедрой просит сделать то-то и то-то, его заместитель (скорее всего, по просьбе заведующего, который «стесняется» обращаться к подчиненному сразу с четырьмя просьбами и потому использует уловку распределения просьб) — еще это и «заодно уж» и это, замдекана (скорее всего, по просьбе декана) — это и это, аспирант заведующего кафедрой просит прочитать его диссертацию (хотя по этикету просить должен научный руководитель), председатель диссертационного совета (он же декан) — прооппониро-вать, то отказывать всем этим лицам не следует, поскольку отказ обостряет отношения:
«Вспомните, как вы себя чувствовали, когда приглашали партнера (или партнершу) на танец или в кино, а вам отказывали! Вспомните, как вы себя чувствовали, когда вам отказывали в приеме на интересующую вас работу, хотя знали, что уважительных причин для такого отказа не было! Конечно, должно быть по-нашему, но первый ход должен быть амортизационным [курсив наш. — В. М. ]. Тогда остается возможность для продуктивных контактов в будущем»3.
Нужно пообещать сделать все (т. е. предпринять амортизационный ход посредством довода к вере), а затем, отключив на некоторое время телефон, сделать лишь то, что реально и без ущерба здоровью успеешь, в противном случае в следующий раз уже не попросят, а всеми правдами и неправдами, по-хорошему, а то и по-плохому заставят сделать гораздо больше по знаменитому принципу кто везет, на того и валят. Держат в страхе и погоняют, кстати, именно тех, кто везет; и кнут, и хомут придуманы именно для них.
Как средство обмана аргумент к вере всегда был в ходу у жуликов и комбинаторов всех времен и народов. Вспомним знаменитую сцену:
— Шахматы! — говорил Остап. — Знаете ли вы, что такое шахматы?
Они двигают вперед не только культуру, но и экономику! Знаете ли вы,
1 Идея плацебо была выдвинута, обоснована и на обширном клиническом материале апробирована американским врачом X. К. Бехером (Beecher Н. К. The powerful placebo. New York, 1955).
2 Skrabanek P., McCormick J. Follies and fallacies in medicine. Prometheus, 1990. P. 13.
3 Литвак M. E. Психологическое айкидо. Ростов-на-Дону, 2005. С. 27.
что ваш «Шахматный клуб четырех коней» при правильной постановке дела сможет совершенно преобразить город Васюки? Если вы согласитесь на мой проект, то спускаться из города на пристань вы будете по мраморным лестницам! Васюки станут центром десяти губерний! Я говорю: в Васюках надо устроить международный шахматный турнир.
— Как? — закричали все.
— Вполне реальная вещь, — ответил гроссмейстер, — мои личные связи и ваша самодеятельность — вот все необходимое и достаточное для организации международного васюкинского турнира. Подумайте над тем, как красиво будет звучать: «Международный васюкинский турнир 1927 года». Приезд Хозе-Рауля Капабланки, Эммануила Ласкера, Алехина, Нимцовича, Рети, Рубинштейна, Мароцци, Тарраша, Видмар и доктора Григорьева обеспечен. Кроме того, обеспечено и мое участие!»
И. Илъф u Е. Петров. Двенадцать стульев
Польский писатель Станислав Ежи Лец восклицает: «Одним и тем же мозгом мыслить и верить?» «Доверяй, да проверяй», — гласит русская поговорка. Приведем фрагмент решения суда по делу Сергея Мавроди, основателя одной из финансовых пирамид начала 90-х годов XX века:
Чертановский суд г. Москвы признал основателя финансовой пирамиды ОАО МММ Сергея Мавроди виновным в обмане вкладчиков. «Суд установил, что Мавроди совершил хищение, т. е. мошенничество, путем обмана и злоупотребления доверием [курсив наш. —В. М.]», — сказала судья, оглашая решение. В настоящее время оглашение приговора продолжается. Как ожидается, оглашение приговора займет несколько дней. В настоящее время в коридоре суда присутствуют более трех десятков вкладчиков, которые пытаются попасть в зал суда. Судебные слушания по делу Мавроди начались в марте 2006 года. По словам адвоката подсудимого Ольги Макаровой, потерпевшими проходят 10 тысяч 366 человек. По данным следствия, являясь создателем и руководителем объединения МММ, АОЗТ «МММ-Фонд» и «МММ-Инвест», Мавроди в 1993— 1995 годах путем мошенничества завладел чужим имуществом. Сумма причиненного ущерба превысила 110 миллионов рублей.
Аргумент к вере — неизменный атрибут торговой рекламы:
С помощью этой книги ты станешь удачливым мужчиной, соблазнителем женских сердец. Ты получаешь настоящий Самоучитель для подготовки успешных мужчин — Самоучитель по Соблазнению и Знакомству с Девушками! Книга выпущена ограниченным дополнительным тиражом в 2006 году и содержит более 600 страниц [курсив наш. — В. М.], в которых заключена бесценная информация о соблазнении и знакомстве с девушками. Ты никогда не сможешь стать прежним!
Желание стать «удачливым мужчиной» ослепляет жертву. А ей, жертве, следовало бы задать вопросы: почему дополнительный тираж
ограничен (ответ: книга плохо идет) и, к примеру, откуда такой объем (лучшие руководства по этой теме — например, знаменитая Кама-сутра — вполне укладываются в издания брошюрного типа). Вывод: лучшая защита от данной уловки — скептический анализ информации.
Основанием для использования довода к вере является эмоциональность мышления [англ, wishful thinking]: непреодолимое желание вложить деньги под 500 % годовых, купить по дешевке квартиру, излечиться от всех болезней, стать красавицей, вернуть молодость, быстро похудеть и проч, притупляет способность к объективному анализу, а следовательно, и осторожность человека, заставляя его поверить рекламе появившегося откуда ни возьмись банка или обещаниям сомнительной фирмы по формуле самогипноза «Я очень хочу, чтобы это произошло, значит это произойдет [несмотря на...]». Желание получить простое решение для сложной или неразрешимой проблемы заставляет закрыть глаза на все те обстоятельства, которые обычно блокируют положительное решение и, таким образом, мыслить однобоко и тенденциозно, отбрасывая очевидные контраргументы1. Именно так появляется слепая вера. В том, что такая вера не совсем слепа, убеждает типовой ход мысли обманутого: «И как я мог поверить в это? Я же отлично видел, что...» Эмоциональность мышления (по крайней мере, для некоторых лиц) является константой: в течение жизни человек может попасться на один и тот же крючок несколько раз.
Бауржан Избасаров
1 Damer Т. Е. Attacking faulty reasoning. A practical guide to fallacy-free arguments. 3rd ed. Wadsworth, 1995. P. 97.
Довод к вере — уже как элемент политической рекламы и прием управления массовым адресатом, изучаемый в так называемой риторике приманок — традиционно используют чиновники, политики и президенты; ранее его эксплуатировали цари и императоры:
После завтрака Наполеон продиктовал свой приказ по армии. В приказе было: «Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас: она доставит нам все нужное, удобные квартиры и скорое возвращение в отечество...»
Л. Н. Толстой. Война и мир
Должен ли правитель держать данное слово? Вот что думает по этому поводу один из хитроумнейших царедворцев средневековья:
Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца [в том числе и собственный народ. —В. М.]; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность.
Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй — зверю; но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?
Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса — волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить.
Н. Макиавелли. Государь
Разновидностями довода к вере являются адхортация и филофроне-сис. Если аргумент к вере состоит в побуждении к действию с помощью обещаний, зачастую невыраженных или имплицитных, то адхортация [лат. adhortatio ‘ободрение, поощрение’], наоборот, состоит в активном побуждении к действию посредством обещаний, выраженных явно и эксплицитно. Эта уловка активно эксплуатируется политиками, обещающими (в будущем, но «в обмен» за немедленные действия в настоящем) одним — землю, другим — решение квартирного вопроса (М. С. Горбачев обещал решить его к 2000 г.), третьим — кардинальное повышение зарплаты, четвертым — светлое будущее, вспомним: «Партия торжественно обещает, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме» (М-лы съезда КПСС, 1961) и проч.
Адхортация обычно дополняется адмоницией [лат. admonitio ‘предостережение, наказание’] — побуждением к действию или принятию какого-либо решения путем угроз: «Тот, кто не уверует, будет гореть в геенне огненной». Сочетание этих двух фигур, используемое при множественной аргументации, именуется протропом [греч. лрбтролод ‘побуждение’]1:
— Можете ли вы, — продолжал Германн, — назначить мне эти три верные карты?
Графиня молчала; Германн продолжал:
— Для кого вам беречь вашу тайну? Для внуков? Они богаты и без того; они же не знают и цены деньгам. Моту не помогут ваши три карты. Кто не умеет беречь отцовское наследство, тот все-таки умрет в нищете, несмотря ни на какие демонские усилия. Я не мот; я знаю цену деньгам. Ваши три карты для меня не пропадут. Ну!..
Он остановился и с трепетом ожидал ее ответа. Графиня молчала; Гермгнн стал на колени.
— Если когда-нибудь, — сказал он, — сердце ваше знало чувство любви, если вы помните ее восторги, если вы хоть раз улыбнулись при плаче новорожденного сына, если что-нибудь человеческое билось когда-нибудь в груди вашей, то умоляю вас чувствами супруги, любовницы, матери, — всем, что ни есть святого в жизни, — не откажите мне в моей просьбе! — откройте мне вашу тайну! — что вам в ней?.. Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором... Подумайте: вы стары; жить вам уж недолго, — я готов взять грех ваш на свою душу. Откройте мне только вашу тайну. Подумайте, что счастие человека находится в ваших руках; что не только я, но дети мои, внуки и правнуки благословят вашу память и будут ее чтить, как святыню...
Старуха не отвечала ни слова. Германн встал.
— Старая ведьма! — сказал он, стиснув зубы, — так я ж заставлю тебя отвечать...
С этим словом он вынул из кармана пистолет.
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 124, 187 & 194.
При виде пистолета графиня во второй раз оказала сильное чувство. Она закивала головою и подняла руку, как бы заслоняясь от выстрела... Потом покатилась навзничь... и осталась недвижима.
— Перестаньте ребячиться, — сказал Германн, взяв ее руку. — Спрашиваю в последний раз: хотите ли назначить мне ваши три карты? — да или нет?
Графиня не отвечала. Германн увидел, что она умерла.
А. С. Пушкин. Пиковая дама
Филофронесис [греч. (piXotppovqcng ‘доброжелательное отношение, дружелюбие’] заключается в умиротворении противника (например, разъяренной толпы, собравшейся перед зданием мэрии или парламента) посредством обещаний, подчеркнуто вежливой речи и демонстрации полной покорности и готовности пойти на любые уступки.
На доводе к вере основаны различного рода клятвы, в частности, асфалия [греч. docpaXeia ‘гарантия, безопасность, защита’] — риторический прием, состоящий в предложении самого себя в качестве гарантии чего-л.1: «Даю руку на отсечение!» К вере апеллирует также аргумент к будущему [англ, argument to the future], когда оппонент, исчерпав аргументы, говорит: «Время покажет, кто из нас был прав!» Этот довод с успехом использовал Солон в борьбе против афинского тирана:
Афинский народ шел за ним и с радостью принял бы даже его тираническую власть. Однако он не только сам от нее отказался, но и Писи-страту, своему родственнику, препятствовал в его замыслах, о которых догадался: ворвавшись в народное собрание с копьем и щитом, он предостерег о злонамерении Писистрата и провозгласил, что готов помогать против него. «Граждане афиняне, — сказал он, — иных из вас я умней, а иных из вас я храбрей: умнее тех, кто не понимает Писистратова обмана, и храбрее тех, кто понимает его, но боится и молчит». Совет, стоявший за Писистрата, объявил Солона сумасшедшим; Солон на это ответил:
Точно ли я сумасшедший, покажет недолгое время:
Выступит правда на свет, сколько ее ни таи2.
Комбинацией аргумента к будущему и буквальной аналогии является довод к Галилею [англ, the Galileo gambit] — подкрепляемая напоминанием об участи теорий Галилея или Коперника мотивация правоты своего учения, своей теории или точки зрения тем, что в будущем эта правота будет обязательно доказана.
1 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 186.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 82.
Еще М. М. Бахтин совершенно справедливо отметил: «Риторика, в меру своей лживости, стремится вызвать именно страх или надежду»1. На сочетании и чередовании этих двух несложных психологических стратегий основана политика кнута и пряника, регулирующая внутреннюю и внешнюю деятельность любого государства. Приведем текст листовок, которые разбрасывались авиацией НАТО над позициями иракских войск во время войны в Персидском заливе:
Два дня мы предупреждали вас о намерении бомбить 10-ю пехотную дивизию. Мы сдержали свое обещание и бомбили ее вчера. Мы повторим эту бомбардировку завтра. Итак, у вас есть выбор: или встреча лицом к лицу со смертью, или принятие приглашения объединенных вооруженных сил и сохранение своих жизней2.
Допрос, как известно, ведут два следователя: один злой, другой добрый; в Англии и Америке эта психологическая тактика называется хороший и плохой полицейский [англ, good сор / bad сор]3. Это же распределение ролей используют и рэкетиры, шантажирующие бизнесмена:
Как правило, работа идет в двух моделях: у одного из бандитов голос обычно бывает давящий, командный, у другого — спокойный, проникновенный, он с вами заводит разговор якобы «по душам». Во время разговора один принимает «стойку», нависая над жертвой, кричит прямо в ухо. Другой — сидит спокойно, хладнокровно сглаживает ситуацию.
И. Вагин. Заяц, стань тигром!
Принцип кнута и пряника лежит в основе разнообразных религий, обещающих праведникам рай и вечное блаженство, а грешникам — ад и вечные мучения:
В книге Левит сообщается о тех наградах и карах, которые бог посулил евреям за выполнение и невыполнение завета. «Если вы будете поступать по уставам моим, и заповеди мои будете хранить и исполнять их, то...», и дальше идут самые щедрые обещания всевозможных жизненных благ: и дожди в свое время, и исключительные урожаи хлебов и винограда, и полная безопасность от внешних врагов и даже от диких зверей («сгною лютых зверей с земли вашей»), и абсолютная военная непобедимость («пятеро из вас прогонят сто, и сто из вас прогонят тьму, и падут враги ваши пред вами от меча»), и плодовитость в семейной жизни. «Если же не послушаете меня, и не будете исполнять всех заповедей сих...», и здесь
1 Бахтин М. М. Риторика, в меру своей лживости... // Собр. соч.: в 7 т. Т. 5. М., 1996. С. 63.
2 Крысъко В. Г. Секреты психологической войны (цели, задачи, методы, формы, опыт). Минск, 1999. С. 289.
3 Cialdini R. В. Influence. The psychology of persuasion. Collins PubL, 1998. P. 186—187.
начинается серия самых страшных угроз: «ужас, чахлость и горячка», военные поражения, засухи и неурожаи (небо, как железо, и земля, как медь»), нападения диких зверей, одичание и людоедство вплоть до поедания собственных детей... Отношения между людьми и богом, таким образом, вполне ясны: будете меня слушаться, дам вам счастливую жизнь, ослушаетесь — пеняйте на себя, буду наказывать самым жестоким образом.
И. А. Крывелев. Книга о Библии
Положения или утверждения, не допускающие возражений и принимаемые на веру, называют догмами [греч. Збуца ‘мнение, учение’]. Если в науке догматизм очень опасен, то в любой религии он представляет собой норму. Перенесение норм определенного учения или вероучения (например, марксизма-ленинизма) на науку ведет к ее разрушению: вспомним печальную участь кибернетики («развратной девки империализма»), генетики, лингвистического структурализма в СССР.
Аргумент к вере имеет мощную психологическую основу. Известный русский физиолог Алексей Алексеевич Ухтомский (1875—1942) указывает на то, что человеческий мозг — «это удивительный аппарат, представляющий собой множество переменных, калейдоскопически сменяющихся органов предупредительного восприятия, предвкушения и проектирования среды. Процесс же смены органов достигается посредством образования доминанты и торможения [курсив наш. — В. М.] прочего мозгового поля»1. В результате такого торможения возникает ideafixa — навязчивое желание, постоянное стремление к определенному объекту или цели, мономания. Такое желание является отличной основой для манипулирования.
Апеллировать к интуитивным ожиданиям партнера по общению можно и невербальным путем: каждая женщина (например, студентка, сдающая экзамен заинтересовавшемуся ее персоной преподавателю), каждый мужчина хорошо знает нехитрые уловки воздействия на лицо противоположного пола, с помощью которых можно заставить партнера действовать в своих интересах. Приведем фрагмент пьесы А. Н. Островского «Последняя жертва», главная героиня которой просит богатого купца одолжить ей деньги:
Юлия. Ведь расположение женщины только услугами можно приобрести
Флор Федулыч. Да-с, это правда.
Юлия. Женщины капризны; чтоб исполнить свой каприз, они готовы на все.
Флор Федулыч. Да-с, это точно-с.
Юлия (подходит к Флору Федулычу). Женщины переменчивы, Флор Федулыч; я давеча отказалась от ваших услуг, а теперь, видите, на них
1 Ухтомский А. А. Избранные произведения. М., 1990. С. 14—15.
напрашиваюсь. Я обдумалась, милый Флор Федулыч, я заметила в вас такую нежность ко мне... Ведь вы меня любите и желаете мне добра?
Флор Федулыч. Всей душой желаю добра-с, оттого и денег не даю.
Юлия (садится на ручку кресла, на котором сидит Флор Федулыч). Ну, голубчик, Флор Федулыч! (Обнимает его). Ну, милый мой!
Флор Федулыч (освободясь). Извините-с. Извольте садиться на место, Юлия Павловна! Мы и в этаких позициях дам видали, только уж это другой сорт-с; а вам нехорошо. Извольте садиться на кресло, я желаю быть к вам со всем уважением.
Юлия (садясь на кресло). Вы даже в мою искренность не верите.
Известно, что «чем более человек привлекателен внешне [курсив наш. — В. М.], тем больше он нам нравится, а чем больше он нам нравится, тем больше мы ему доверяем». Если оратор небрит, плохо причесан или плохо одет, это может послужить поводом для аргументации ad odium [лат. ‘к презрению’]: «Смотрите, как он жалко выглядит; как можно верить такому человеку?»
Определенное значение имеют «зрительный контакт и уверенный голос [курсив наш. —В. М.]»1. Ослабленный или отсутствующий зрительный контакт известный американский психолог Дэвид Либерман называет «классическим симптомом обмана» и советует: «Для изображения честности и правдивости смотрите адресату прямо в глаза»2. Врач, преподаватель, священник, адвокат, политик, полководец должны уметь говорить уверенным, внушительным голосом:
Одна из сильнейших и обычнейших уловок в споре — это внушение. Особенно огромна роль его в устном споре. Кто обладает громким, внушительным голосом, говорит спокойно, отчетливо, самоуверенно, авторитетно, имеет представительную внешность и манеры, тот обладает, при прочих равных условиях, огромным преимуществом в устном споре. Он невольно импонирует, в большинстве случаев, и противнику. Кто глубоко и твердо убежден в том, за что спорит, и умеет выразить эту непоколебимую твердость убежденным тоном, манерой говорить и выражением лица, — тот обладает большой внушающей силой и действует даже на противника, особенно такого, у которого этой убежденности нет. Убедительный тон и манера часто убедительнее самого основательного довода. Эта внешняя убедительность и ее сила известна каждому из опыта. В ней секрет успеха проповеди многих фанатиков. Ею пользуются искусные ораторы, и в споре со многими она — одна из самых сильных уловок.
С. И. Поварнин. Спор
1 Levine R. The power of persuasion: how we’re bought and sold. John Wiley & Sons, 2003. P. 57 и 33.
2 Lieberman D. J. Never be lied to again. How to get the truth in5minutes or less in any conversation or situation. New York, 1999. P. 98.
Если же уверенности нет, ее нужно уметь изобразить; иными словами, «в таких случаях нужно уметь блефовать, как во время игры в покер», — советует Д. Либерман. Напомним, что блеф [англ, bluff] — это психологический прием картежников, цель которого — внушить противнику, что твоя позиция гораздо сильнее, чем на самом деле, и что ты уверен в своей победе. Умение блефовать, по мнению Д. Либермана, необходимо не только в карточной игре, но и в реальной жизни1. Вдумаемся в смысл следующей старинной притчи:
Однажды к сиракузскому тирану Дионисию пришел человек и объявил, что может сообщить ему наедине верный способ раскрытия заговоров. Тиран согласился, и они уединились. Посетитель предложил Дионисию:
— Когда мы вновь окажемся перед теми, кто видел и слышал нас, то вели выдать мне сто талантов золотом. Тогда все подумают, что я в самом деле открыл тебе этот способ и ты теперь всемогущ.
Дионисий удивился хитроумию гостя и выполнил его просьбу.
Невероятный по своей результативности случай применения этого приема на войне поведал историк Дмитрий Фост (телеканал «Звезда», 20.01.2007):
В конце 1944 года, когда советская армия действовала уже в Германии, герой Советского Союза рядовой Петренко, проводя телефонную линию вблизи передовой, решил скоротать путь, заблудился и нечаянно попал на территорию противника. Шел он через вспаханное поле, и когда заметил колонну немецких солдат, было уже поздно: те стояли и смотрели на него, передергивая затворы автоматов. Петренко не растерялся, а вынул белый носовой платок, поднял над головой и не спеша начал приближаться. На ходу расстегнул ватник, так чтобы была видна звезда героя. Подойдя к немецкому генералу, Петренко сказал, что он командир батальона, взявшего их в подковообразное полукольцо, и что он, Петренко, движимый идеями гуманизма, предлагает всем без промедления сдаться. Генерал бросил к его ногам кобуру, его примеру последовали другие офицеры и солдаты — всего около трехсот человек. А затем рядовой Петренко конвоировал плененную им колонну немцев вплоть до встречи с четырьмя советскими танками.
Неуверенность в голосе говорящего может стать стимулом для использования довода adfidentia [лат. ‘к уверенности’]: «Он и сам не верит в то, что говорит». Видимо, хорошо зная все три указанных нами обстоятельства, многие хорошо одетые, ухоженные и приглаженные мошенники врут, нагло и самоуверенно глядя нам прямо в глаза.
1 Lieberman D. J. Get anyone to do anything. Never feel powerless again (with psychological secrets to control and influence every situation). New York, 2001. P. 44.
10.5. Этос как стимул доверия
Под этосом [греч. цйод ‘душевный склад, нрав, натура, характер, обычай’] в классической риторике понимается нравственный кодекс оратора, сформированный существующими в данном обществе моральными аксиомами, закрепленными в обычаях и законах этого общества1, в религиозных заповедях, например:
Почитай имя Божье. Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь Бог дает тебе. Не убий. Не укради. Не произноси ложного свидетельства на ближнего своего. Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыню, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.
Библия
Необходимость положительного нравственного имиджа оратора (ритора, аргументатора) мотивируется двумя прагматическими факторами:
1. Человек, пойманный на лжи или уловке, лишается доверия аудитории. Поэтому чтобы вам доверяли, вы не должны хитрить и обманывать. Как говорится, honesty is the best polity.
2. Положительный нравственный имидж вызывает доверие адресата к словам аргументатора, а следовательно, усиливает их убедительность, в связи с чем исследователи говорят о повышении доверия как о функции этоса [англ, credibility function]2.
В античной традиции этос должен был соответствовать возрасту, полу и социальному положению говорящего3. Понятие этоса «как бы приглашает оратора вглянуть на себя со стороны», а потому, по мнению американского философа Томаса Хабинека, является категорией, соответствующей демократическому устройству общества4. «Этическая составляющая образа ритора» предполагает честность, скромность, доброжелательность, предусмотрительность (по А. А. Волкову), «честность и справедливость» (по В. И. Аннушкину), установку на коммуникативное сотрудничество (так называемый принцип кооперации, по Г. П. Грайсу). Среди эристически значимых факторов Аристотель
1 Ср.: Этос // Словарь античности. М., 1993. С. 669. Здесь этос определяется как «характер личности, сформированный традициями и обычаями». Производность этоса от обычая, генетическую связь этих понятий подчеркивает и Чарльз Чемберлен (Chamberlain Ch. From haunts to character: the meaning of ethos and Its relation to ethics // Helios. Vol. 11. 1984. P. 97).
2 Walton D. Ethotic arguments and fallacies: the credibility function in multi-agent dialogue systems // Pragmatics & cognition. Vol. 7. 1999. № 1. P. 178.
3 Fredal J. Rhetorical action in ancient Athens: persuasive artistry from Solon to Demosthenes. Southern Illinois University, 2006. P. 16.
4 Habinek Th. Ancient rhetoric and oratory. Blackwell Publishing, 2004. P. 21 & 22.
называл здравый смысл, или разум (cppovrpig), доброжелательность по отношению к адресату (ewoia), а также добродетель (= этос):
Есть три причины, возбуждающие доверие к говорящему, потому что есть именно столько вещей, в силу которых мы верим без доказательств [здесь и далее курсив наш. —В. М.], — это разум, добродетель и благорасположение; люди ошибаются в том, что говорят или советуют, или по всем этим причинам в совокупности, или по одной из них в отдельности, а именно: они или неверно рассуждают, благодаря своему неразумию, или же, верно рассуждая, они, вследствие своей нравственной негодности, говорят не то, что думают, или, наконец, они разумны и честны, но не благорасположены, почему возможно не давать наилучшего совета, хотя и знаешь, в чем он состоит. Кроме этих трех причин, нет никаких других. Если таким образом слушателям кажется, что оратор обладает всеми этими качествами, они непременно чувствуют к нему доверие.
Аристотель. Риторика
Исократ, рассматривая этос как один из наиболее значимых факторов успешного убеждения, советовал для его формирования «брать пример с достойных граждан»1. По мнению знаменитого древнекитайского философа и просветителя Кун-цзы, или Конфуция (ок. 551—479 до н. э.), некоторое время служившего чиновником по судебно-уголовным делам, а затем избравшего судьбу странствующего философа, наиболее действенным инструментом убеждения являются не слова, а нравственное поведение, подчиненное тому, что он именовал жэнъ ‘нравственный закон, гуманность’ (= этос). Хейм Перельман, хорошо зная эристическую силу этоса, сформулировал так называемое «правило справедливости» (ruZe of justice) как основу надежности (validity) отдельного аргумента и всего процесса аргументации в целом2.
Таким образом, этос «требует, чтобы оратор предстал перед аудиторией как человек высоких моральных качеств, что позволит ему заслужить доверие слушателей»3. Именно в силу данного фактора этос [ср. англ, persuasive ethos] является эристически значимой категорией. Положительный нравственный имидж аргументатора, оратора или медиатора (проводника влияния) активно эксплуатируется в пропаганде:
«Во-первых, следует взять ситуацию под свой контроль и обеспечить благоприятный климат для вашего послания; этот процесс мы называем пред-убеждением. Коммуникатор может влиять на когнитивные реакции и получать согласие, внешне даже не пытаясь нас убеждать. Для
1 Isocrates. Demonicus // Isocrates. Vol. I. Cambridge, 1929. P. 11.
2 Perelman Ch. The idea of justice and the problem of argument. London, 1963. P. 79—87.
3 Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. М., 2002. С. 194.
этого ему следует создать положительный образ в глазах аудитории. Эту стратагему [= хитрость, уловку1. — В. М.] мы называем доверием к источнику. Другими словами, коммуникатор [например, диктор или ведущий телепрограммы. — В. М.] должен казаться внушающим симпатию, авторитетным или заслуживающим доверия, либо обладающим любым другим качеством, облегчающим убеждение»2.
На апелляции к собственному нравственному кодексу основан так называемый довод к этосу [англ, ethotic argument']. Exempli causa приведем один из ответов председателя Госкомспорта РФ Вячеслава Фетисова в программе «100 вопросов взрослым»:
— Сколько вы заработали в НХЛ3?
— Я не привык считать чужие деньги.
Аргументация к этосу нередко используется и для обоснования собственной позиции. Пример из профессиональной речи:
— Вы возьметесь его защищать? Я хорошо вам заплачу.
—Адвокатская этика запрещает мне защищать этого человека.
Ориентация поведения оратора, а также используемых им средств убеждения на этос лежит в основе виртуцентрических риторик [лат. virtus ‘добродетель, душевное благородство’]4. Такие риторики отказываются от от применения активно практикуемых в эристике и софистике логических, психологических и языковых уловок, а также «болевых приемов» из арсенала черной риторики (высмеивания, крика, брани, оскорбительных намеков, поз, телодвижений и жестов, дезинформации, инсинуаций, компромата), служащих подавлению и деморализации оппонента.
Нам видится два обстоятельства, существенно затрудняющих изучение и практическое освоение категории этоса.
1. Неясность и вариативность истолкований данного многозначного и, на наш взгляд, не очень определенного термина5. Современные специалисты относят к сфере этоса, в частности: а) «здравый
1 Зенгер X. Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. Знаменитые 36 стратагем за три тысячелетия. М., 1995. С. 24—25.
2 Аронсон Э., Пратканис Э. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения. Повседневное использование и злоупотребление. СПб., 2002. С. 67.
3 НХЛ — Национальная хоккейная лига в США и Канаде.
4 См.: Huiling Ding. Confucius’s virtue-centered rhetoric. A case study of mixed research methods in comparative rhetoric // Rhetoric review. Vol. 26. 2007. № 2. P. 142—159.
5 Интерпретации трактовок этоса античными учеными, сближавших его с понятием пафоса, посвящена монография голландского логика Якоба Виссе: Wisse J. Ethos and pathos from Aristotle to Cicero. Amsterdam, 1989.
смысл» (= логос) и «гуманизм» (= этос)1 (автор явно отождествляет этос и логос); б) «речевую компетентность», отсюда трактовка диалектизмов, варваризмов и слов-паразитов как «элементов, недопустимых с нравственно-эстетической точки зрения»2 (автор определенно путает этику с эстетикой).
Американский лексикограф Ричард Ланхэм определяет этос, вслед за Аристотелем, как «демонстрацию говорящим хорошего [курсив наш. — В. М.] характера»3. Однако в таком определении мы рискуем спутать характер человека (= свойства души) и его моральный кодекс, т. е. его нравственно-этические принципы. Заметим, что Аристотель говорит о нравственном характере хороших людей, а не о «хорошем характере» ср.:
Доказательство достигается с помощью нравственного характера говорящего в том случае, когда речь произносится так, что внушает доверие к человеку, ее произносящему, потому что вообще мы более и скорее верим людям хорошим [курсив наш. — В. М.], в тех же случаях, где нет ничего ясного и где есть место колебанию, — и подавно; и это должно быть не следствием ранее сложившегося убеждения, что говорящий обладает известными нравственными качествами, но следствием самой речи, так как несправедливо думать, как это делают некоторые из людей, занимающихся этим предметом, что в искусстве заключается и честность оратора, как будто она представляет собой, так сказать, самые веские докза-тельства.
Аристотель. Риторика
Тот же Ланхэм, но уже вслед за Квинтилианом4, полагает, что «если пафос включает наиболее сильные эмоции, то этос относится только к наиболее спокойным из них [курсив наш. — В. М.]» (этос отождествлен с пафосом) и далее определяет этос как «эмоции [влияние Квинтилиана. — В. М.] или характер [влияние Аристотеля —В. М.], которые говорящий выказывает (reenacts, букв.: ‘играет’) с целью воздействия на аудиторию»5. В солидной энциклопедии (вероятно, назло и Квинтилиану, и Ланхэму) этос определяется как «сильные [курсив наш. — В. М.] эмоции»6 (авторы путают этос и пафос).
Некоторые специалисты, прежде всего А. Бринтон, а вслед за ним и Д. Уолтон, рассматривают в качестве разновидности довода к этосу аргумент к личности — на том основании, что объектом последнего
1 The ehos of rhetoric / ed. M. J. Hyde. Univ, of South Carolina Press, 2004. P. 10 & 36.
2 Мурашов А. А. Педагогическая риторика. M., 2001. С. 96 и 119—120.
3 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 115.
4 Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 259.
5 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. Ill & 187.
6 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 109.
являются определенные черты характера (= этоса, по Р. Ланхэму, чей словарь в США пользуется непререкаемым авторитетом)1. Однако и Аристотель, и Конфуций, определяя понятие этоса, имели в виду характер отправителя речи, а не ее адресата (1), причем не просто характер, а нравственный характер (2), благодаря которому адресант добивается доверия адресата, а не оскорбляет его (3). По этим трем параметрам аргумент к личности абсолютно несовместим с доводом к этосу.
Многочисленные факты подобной путаницы и зависимости от чужих, причем порой прямо противоположных мнений являются лишним подтверждением размытости и плохой изученности понятия «этос» как в отечественной, так и в зарубежной специальной литературе.
2. Неопределенной представляется сфера действия этоса. Всегда ли возможно и всегда ли уместно проявление качеств, составляющих этос? Поясним смысл данного вопроса на примере принципа кооперации. Следует, видимо, согласиться с известным американским психологом Робертом Чалдини в том, что данный принцип отнюдь не универсален и имеет свою строго определенную ситуативно и личностно ориентированную сферу действия2.
И действительно: если мы начнем использовать его во всех мыслимых ситуациях, то очень скоро этим начнут злоупотреблять все желающие воспользоваться нашей добротой, вежливостью, терпимостью и толерантностью, нашим временем, силами и другими ресурсами. Возникнет ситуация, блистательно описанная Ф. М. Достоевским в романе «Село Степанчиково и его обитатели». Так что очень часто гораздо более приемлемой оказывается комбинация принципа кооперации и принципа взаимности [англ, reciprocation]3, с успехом используемая в межгосударственных отношениях. Логично предположить, что правила этоса имеют определенную сферу действия. Там, где она заканчивается, начинается сфера действия манипулятивных приемов, в частности, различных оттенков аргумента ad baculum, который, как мы помним, в конце концов был-таки применен главным героем романа Ф. М. Достоевского.
Американский адвокат Джерри Спенс, вводя любопытное и, быть может, несколько спорное с точки зрения морали понятие временного доверия [англ, temporary credibility] к оратору, достаточного для того, чтобы выиграть схватку с противоположной стороной и остаться в глазах присяжных порядочным и честным человеком, предупрежда
1 BrintonA. Ethotic argument // History of philosophy quarterly Vol. 3.1986. P. 245—257; Walton D. Ethotic arguments and fallacies: the credibility function in multi-agent dialogue systems // Pragmatics & Cognition. Vol. 7. 1999. № 1. P. 183—184.
2 Cialdini R. B. Influence. The psychology of persuasion. Collins PubL, 1998. P. 184.
3 Cm.: Cialdini R. B. Influence. The psychology of persuasion. Collins PubL, 1998. P. 17—57. Автор не без основания полагает, что на манипулятивные попытки использовать вас в своих интересах следует отвечать той же монетой, а в некоторых случаях бывает целесообразно даже «указать человеку на дверь» (с. 55).
ет: «Когда мы спорим, те, кто слушает и взвешивает наши аргументы, выпускают бесчисленное множество психических щупалец (extend countless psychic tentacles) с тем, чтобы обнаружить малейший признак обмана»1. Важной категорией здесь становится доверие данного состава присяжных, который каждый раз, т. е. от одного судебного процесса к другому, меняется. П. С. Пороховщиков в разделе «О нравственной свободе оратора» своей замечательной книги «Искусство речи на суде» пишет:
Всякий искусственный прием заключает в себе некоторую долю лжи: пользование дополнительными цветами в живописи, несоразмерность частей в архитектуре и скульптуре применительно к расположению здания или статуи, риторические фигуры в словесности, демонстрация на войне, жертва ферзем в шахматах — все это есть до некоторой степени обман. В красноречии, как во всяком практическом искусстве, технические приемы часто переходят в настоящую ложь, еще чаще в лесть или лицемерие. Здесь нелегко провести границу между безнравственным и дозволенным [курсив наш. —В. М.]. Всякий оратор, заведомо преувеличивающий силу известного довода, поступает нечестно; это вне сомнения; столь же ясно, что тот, кто старается риторическими оборотами усилить убедительность приведенного им соображения, делает то, что должен делать. Здесь отличие указать нетрудно: первый лжет, второй говорит правду; но первый может быть и вполне добросовестным, а доводы его все-таки преувеличенными; по отношению к неопытным обвинителям и защитникам это общее правило, а не исключение.
С другой стороны, возьмите captatio benevolentiae [= прием заискивания с целью снискать расположение. —В. М.] перед враждебно настроенными присяжными; там уже не так просто будет отделить лесть от благородства. Представим себе, что на судебном следствии неожиданно открылось обстоятельство, в высшей степени неблагоприятное для оратора: свидетель-очевидец уличен во лжи, свидетель, удостоверявший алиби, отказался от своего показания. Оратор встревожен, ибо он убежден в своей правоте. Если он даст присяжным заметить свое волнение, он искусственно усилит невыгодное для него впечатление; поэтому он, конечно, будет стараться казаться спокойным. Скажут: это самообладание. Да, изредка; но в большинстве случаев это притворство.
Как видим, понятие этоса с точки зрения адвоката относительно: ему важно выиграть дело и защитить своего доверителя, а для этого хороши все средства, которые прямо не запрещены законом. В этой связи западные специалисты, во-первых, полагают, что этос оратора должен быть адаптирован применительно к этосу аудитории2, во-вторых, подчеркивают, вслед за и Горгием Леонтинским, «условность (contingency)
1 Spence G. How to argue and win every time: at home, at work, in court, everywhere, everyday. New York, 1996. P. 49.
2 The ehos of rhetoric / ed. M. J. Hyde. Univ, of South Carolina Press, 2004. P. 13.
истины»1. Данные два положения являются базисными для неософистики — современного направления классической риторики, изучающей манипулятивные приемы продвижения тезиса.
10.6. Довод к кошельку
Анализируя чью-либо аргументацию, мы вправе задаться вопросом: «Cui Ьопо?» «Quid prodest?» [лат. ‘Кому это выгодно? В чьих это интересах?’] . Эту аналитическую доминанту адресата и соответствующее общее место ораторы всегда учитывали:
Огромное значение имеет «перевод вопроса на точку зрения пользы или вреда». Надо доказать, что мысль истинна или ложна; доказывают, что она полезна для нас или вредна. Надо доказать, что поступок нравственен или безнравственен; доказывают, что он выгоден или невыгоден для нас и т. д. Например, надо доказать, что «Бог существует»; доказывают же, что Он и вера в Его бытие приносит утешение и счастье. Надо доказать, что «социализация средств производства осуществима в настоящее время»; доказывают же, что она была бы выгодна для слушателей. Часто нет убедительнее доводов для среднего человека, чем выводы, которые затрагивают насущные интересы его.
С. И. Поварнин. Спор
Современный языковед пишет: «Далеко не всегда, когда пытаются склонить на свою сторону, прибегают к логически связным аргументам: иногда достаточно просто дать понять, что позиция, в пользу которой выступает пропонент, лежит в интересах адресата»2. Силу этого аргумента хорошо знают адвокаты: «Если ваш оппонент знает, что на кону находятся его интересы, то любые аргументы бессильны, они наталкиваются на непробиваемую стену (impenetrable wall)»3.
Довод, основанный на апелляции к интересам адресата, именуется argumentum ad convenientiam [лат. ‘довод к удобству, к выгоде’]: «В наших решениях будут учтены все ваши проблемы и интересы»; «Мы действуем исключительно в ваших интересах». По случаю ареста одного губернатора было сказано: «Да, мы пошли на нецелевые расходы — с тем, чтобы поддержать нашу футбольную команду. Мы учитывали интересы болельщиков» (ТВ). Противоположная тактика именуется argumentum ad inconvenienti: «Если бы вам не сделали эту операцию,
1 McComiskey В. Gorgias and the new sophistic rhetoric. Southern Illinois University, 2002. P. 60 (подробнее см. второй раздел данной монографии: «Neosophistic Appropriation». Р. 55—120).
2 Демъянков В. 3. Эффективность аргументации как речевого воздействия // Проблемы эффективности речевой коммуникации. М., 1989. С. 13.
3 Spence G. How to argue and win every time: at home, at work, in court, everywhere, everyday. New York, 1996. P. 157.
вы остались бы инвалидом». Лингвисты прибегают к использованию этих двух эристических тактик, к примеру, доказывая:
а) целесообразность иноязычных заимствований: «Иноязычные заимствования способствуют экономии речевых усилий, ср. анафора (короткое слово) и единоначатие (громоздкое слово), спикер (однословная номинация) и председатель парламента (словосочетание), т. е. они в этом отношении удобны» — довод ad convenientiam;
б) нецелесообразность иноязычных заимствований: «Иноязычные заимствования непонятны (что такое экосез? кенотаф? чем рокер отличается от брокера? лизинг от персинга?), они часто не склоняются (боа, реноме), т. е. в этих отношениях они неудобны» — довод ad inconvenientiam.
Наиболее насущные интересы лица связаны, как правило, с материальной сферой. Артур Шопенгауэр предупреждает:
«На толпу легче всего давить с помощью карманных аргументов [курсив наш. — В. М.]. Слушатели и противники сейчас же согласятся с мнением оратора, хотя бы оно было заимствованно из сумасшедшего дома. Стоит вам показать, что ваше мнение принесет существенную выгоду, а мнение противника наносит осязаемый ущерб интересам слушателя, как ваша победа обеспечена»1.
Довод к кошельку [лат. argumentum ad bursum], или argumentum ad pecuniam [лат. ‘к деньгам’] состоит в увязывании защищаемого тезиса с материальными интересами — либо своими, либо адресата, либо какой-нибудь третьей стороны, например народа или государства. Примером применения карманного аргумента при отстаивании собственных интересов может послужить следующая история:
Однажды гости пожаловались Ньютону, что калитка в его сад очень туго открывается, и посоветовали сделать другую, получше.
— Я не знаю, куда лучше, — ответил ученый. — И так каждый входящий наливает в бак для дома не меньше галлона воды.
Эта же тактика описана в басне Эзопа «Угольщик и сукновал»:
Угольщик работал в одном доме. Подошел к нему сукновал, и, увидев его, угольщик предложил ему поселиться тут же: друг к другу они привыкнут, а жить под одной крышей им будет дешевле. Но возразил на это сукновал: «Нет, никак это для меня невозможно: что я выбелю, ты сразу выпачкаешь сажей».
1 Поварнин С. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 114.
Отстаивание личных или групповых интересов может скрываться за маской заботы о государственных интересах:
Журналист. Что вы думаете о суде присяжных?
Судья. Это слишком дорого.
Мотивация судей, противодействующих вводу суда присяжных, известна: жрецы Фемиды боятся потерять свою власть.
Как и всякий довод, карманный аргумент может быть использован не только во зло, но и во благо — например, в споре о целесообразности войны с каким-либо народом: «Война — вещь очень дорогая. Поэтому худой мир лучше доброй ссоры». Если ребенок плохо учится в школе, можно использовать следующие приемы внушения:
1. Оминацию (предсказание бед и несчастий) — например, нарисовав ему безрадостные перспективы работы грузчиком или водителем трамвая. Однако вполне может случиться так, что он выберет именно эту перспективу: станет грузчиком или водителем и счастливо проживет свой век (водителем такси работает правнук Ф. М. Достоевского).
2. Довод к морали, воззвав, допустим, к совести. Мы, однако, помним неудачный опыт советской системы и «Морального кодекса строителя коммунизма», предлагавших нам работать на совесть за некую абстрактную идею.
3. Довод ad baculum — пригрозить каким-нибудь наказанием.
4. Довод ad bursum — именно так поступают многие родители, платящие ребенку, к примеру, по десятке за каждую пятерку; можно избрать и иные формы материального поощрения. Во многих случаях этот прием оказывается очень эффективным.
Довод ad bursum активно эксплуатируется в торговой рекламе: «Осталась неделя! Скидка 30 % на любой 3-й товар в чеке!» (Реклама бытовой техники). В книжных интернет-магазинах ценник в соответствии с данной аргументативной тактикой нередко оформляется следующим образом:
Старая цена: 287 р.
Новая цена: 279 р.
Экономия: 8 р. (3 %)
На этой тактике основаны так называемые «дешевые распродажи» с осенними, предновогодними, весенними и прочими скидками.
По своей силе довод к кошельку подобен подкупу, взятке — argumentum argentarium, «серебряному доводу»; эти приемы традиционно ставят на одну доску. Манипуляции, близкие к подкупу, нередко используют студенты путем оказания мелких услуг преподавателю: так, «можно добыть интересную информацию из Интернета, принести
книгу по его специальности, которая “лежит дома без дела”, поздравить с днем рождения или другим праздником, занять для него где-нибудь очередь и т. д. Все это подается как бескорыстное проявление уважения. И поскольку такие мелкие услуги систематически повторяются, у преподавателя возникает ощущение долга, особенно если студент действует деликатно, ненавязчиво. И долг, как правило, возвращается — высокими оценками, особым отношением»1.
10.7. Аргумент к жалости
Аргумент к жалости, или к состраданию [калька лат. argumentum ad misericordiam, ср. англ, appeal to pity], заключается в возбуждении сочувствия, сострадания к себе или третьему лицу в надежде смягчить адресата и получить его поддержку, добиться с его помощью желаемого2. Этой цели достигают двумя способами.
1. Вербальным (словесным):
— Ну, марш вперед, труба зовет! — закричал Остап. — Я — по следам в жилотдел, или вернее, в тот дом, в котором когда-то был жилотдел, а вы — к старухам!
—Я не могу, — сказал Ипполит Матвеевич, — мне очень тяжело будет войти в собственный дом.
— Ах, да!.. Волнующая история! Барон-изгнанник! Ладно. Идите в жилотдел, а здесь поработаю я. Сборный пункт — в дворницкой. Парад-алле!
И. Илъф u Е. Петров. Двенадцать стульев
Приглядимся к фразе «Я не могу, поскольку мне очень тяжело будет войти в собственный дом». В формальном отношении она представляет собой вполне корректное доказательство, состоящее из тезиса «Я не могу» и подтверждения «мне очень тяжело будет войти в собственный дом», связанных каузальной демонстрацией («поскольку»). Однако эта корректность кажущаяся, поскольку плохое настроение не является поводом для отказа работать. Если данный случай рассматривать с точки зрения формальной логики, то похоже на то, что Ипполитом Матвеевичем для защиты от Остапа Ибрагимовича был использован софизм non sequitur. Кажущаяся правильность формы аргументации
1 Пелехатий О. Сощально-психолопчш особливост! маншулятивног взаемодп суб’екпв навчально-виховного процесу // Сощальна психология. 2005. № 6 (14). С. 140.
2 Подробному рассмотрению разнообразных случаев применения данного аргумента посвящена одна из монографий Дугласа Уолтона, см.: Walton D. N. Appeal to pity: argumentum ad misericordiam. State Univ, of New York Press, 1997. 225 p. Автор не без основания полагает, что этот довод {«appeal to pity and compassion») принадлежит к числу наиболее частотных и с неизменным успехом используется как «обманный прием {deceptive tactic) аргументации».
и скрытое за ней логически некорректное содержание — характерная примета любой уловки1.
Герой кинофильма «Берегись автомобиля» Юрий Деточкин дерзко и изобретательно угоняет автомобили, а вырученные от их продажи деньги жертвует детским домам. Красть нехорошо. Но все симпатии зрителей на стороне угонщика, потому что тот проявляет полное бескорыстие (довод к сопереживанию) и чувство справедливости (также довод к сопереживанию). В фильме есть еще один мотив: Деточкин крадет автомобили, приобретенные на неправедно нажитые деньги. Это уже довод к отвержению: зрители не сочувствуют пострадавшим.
Макаров В. И. Теория аргументации
Обильное применение довода к жалости наблюдаем в речи нерадивых студентов: Если вы поставите мне двойку, меня лишат стипендии; Эту теорему я вчера учил целый день и т. д. Активно эксплуатируют его и уличные попрошайки, нищие:
Ваше Высокоблагородие! Будучи преследуем в жизни многочисленными врагами и пострадал за правду, потерял место, а также жена моя больна, а на детях сыпь, потому покорнейше прошу пожаловать мне от щедрот Ваших.
А. П. Чехов. Ваше Высокоблагородие! Будучи...
Разновидностью вербального довода к жалости является фигура commiseratio [лат. commisereor ‘скорбеть’] — часть выступления или речи, рассчитанная на то, чтобы разжалобить адресата2, например судью, присяжных или аудиторию, в частности толпу. При использовании довода защитника [англ, special pleading] «адвокат принимает аргументацию обвинителя и его выводы, однако настаивает на специальном исключении по данному делу»3. При этом активно используются аргументы ad hominem, в первую очередь к жалости. Внимательное прочтение рассказа А. П. Чехова «Случай из судебной практики» убеждает нас в том, что главное здесь — не переборщить:
Дело происходило в N...ckom окружном суде, в одну из последних его сессий.
На скамье подсудимых заседал М...ский мещанин Сидор Шельмецов, малый лет тридцати, с цыганским подвижным лицом и плутоватыми глазками. Обвиняли его в краже со взломом, мошенничестве и прожи-вательстве по чужому виду [= паспорту (устар.). —В. М.]. Последнее
1 Hansen Н. V. The straw thing of fallacy theory: the standard definition of ‘fallacy’ // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 16. 2002. № 2. P. 133—155.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 187.
3 Freely A. J., Steinberg D. L. Thinking for reasoned decision making. 10th ed. Wadsworth, 2000. P. 174; Thouless R. H. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. 154—156.
беззаконие осложнялось еще присвоением не принадлежащих титулов. Обвинял товарищ прокурора. Имя сему товарищу — легион. Особенных примет и качеств, дающих популярность и солидный гонорарий, он за собой ведать не ведает: подобен себе подобным. Говорит в нос, буквы «к» не выговаривает, ежеминутно сморкается.
Защищал же знаменитейший и популярнейший адвокат. Этого адвоката знает весь свет. Чудные речи его цитируются, фамилия его произносится с благоговением... В плохих романах, оканчивающихся полным оправданием героя и аплодисментами публики, он играет немалую роль. В этих романах фамилию его производят от грома, молнии и других не менее внушительных стихий.
Когда товарищ прокурора сумел доказать, что Шельмецов виновен и не заслуживает снисхождения; когда он уяснил, убедил и сказал: «я кончил», — поднялся защитник. Все навострили уши. Воцарилась тишина. Адвокат заговорил и... пошли плясать нервы М...ской публики! Он вытянул свою смугловатую шею, склонил набок голову, засверкал глазами, поднял вверх руку, и необъяснимая сладость полилась в напряженные уши. Язык его заиграл на нервах, как на балалайке... После первых же двух-трех фраз его кто-то из публики громко ахнул и вынесли из залы заседания какую-то бледную даму. Через три минуты председатель принужден был уже потянуться к звонку и трижды позвонить. Судебный пристав с красным носиком завертелся на своем стуле и стал угрожающе посматривать на увлеченную публику. Все зрачки расширились, лица побледнели от страстного ожидания последующих фраз, они вытянулись... А что делалось с сердцами!?
— Мы — люди, господа присяжные заседатели, будем же и судить по-человечески! — сказал между прочим защитник. — Прежде чем предстать пред вами, этот человек выстрадал шестимесячное предварительное заключение. В продолжение шести месяцев жена лишена была горячо любимого супруга, глаза детей не высыхали от слез при мысли, что около них нет дорогого отца! О, если бы вы посмотрели на этих детей! Они голодны, потому что их некому кормить, они плачут, потому что они глубоко несчастны... Да поглядите же! Они протягивают к вам свои ручонки, прося вас возвратить им их отца! Их здесь нет, но вы можете себе их представить. (Пауза.) Заключение... Гм... Его посадили рядом с ворами и убийцами... Его! (Пауза.) Надо только представить себе его нравственные муки в этом заключении, вдали от жены и детей, чтобы... Да что говорить?!
В публике послышались всхлипывания... Заплакала какая-то девушка с большой брошкой на груди. Вслед за ней захныкала соседка ее, старушонка.
Защитник говорил и говорил... Факты он миновал, а напирал больше на психологию.
— Знать его душу—значит знать особый, отдельный мир, полный движений. Я изучил этот мир... Изучая его, я, признаюсь, впервые изучил человека. Я понял человека... Каждое движение его души говорит за то, что в своем клиенте я имею честь видеть идеального человека...
Судебный пристав перестал глядеть угрожающе и полез в карман за платком. Вынесли из залы еще двух дам. Председатель оставил в покое звонок и надел очки, чтобы не заметили слезинки, навернувшейся в его
правом глазу. Все полезли за платками. Прокурор, этот камень, этот лед, бесчувственнейший из организмов, беспокойно завертелся на кресле, покраснел и стал глядеть под стол... Слезы засверкали сквозь его очки. «Было б мне отказаться от обвинения! — подумал он. — Ведь этакое фиаско потерпеть! А?»
— Взгляните на его глаза! — продолжал защитник (подбородок его дрожал, голос дрожал, и сквозь глаза глядела страдающая душа). Неужели эти кроткие, нежные глаза могут равнодушно глядеть на преступление? О, нет! Они, эти глаза, плачут! Под этими калмыцкими скулами скрываются тонкие нервы! Под этой грубой, уродливой грудью бьется далеко не преступное сердце! И вы, люди, дерзнете сказать, что он виноват?!
Тут не вынес и сам подсудимый. Пришла и его пора заплакать. Он замигал глазами, заплакал и беспокойно задвигался...
— Виноват! — заговорил он, перебивая защитника. — Виноват! Сознаю свою вину! Украл и мошенства строил! Окаянный я человек! Деньги я из сундука взял, а шубу краденую велел свояченице спрятать... Каюсь! Во всем виноват!
И подсудимый рассказал, как было дело. Его осудили.
2. Невербальным способом, который некоторые специалисты считают «наиболее эффективной формой употребления довода к жалости»1. В этом случае используются театральные приемы, включая «слезы и даже обморок»2. Можно также «прийти, например, на судебный процесс в синяках и рваной, старой одежде, поголодав предварительно дней десять и похудев, как узник Освенцима» (М-лы интернет-форума). Даже в шутке, как говорится, есть доля шутки. В этой связи приведем фрагмент вполне реального решения суда по делу Сергея Мавроди, основателя одной из финансовых пирамид начала 90-х годов XX века:
Чертановский суд г. Москвы сегодня признал главу финансовой пирамиды МММ Сергея Мавроди виновным в мошенничестве. ИТАР-ТАСС передает, что во время оглашения приговора Мавроди стало плохо, он стал падать, теряя сознание, потребовалось вмешательство врачей [здесь и далее курсив наш. — В. М.]. Суд объявил получасовой перерыв. По словам адвоката Мавроди Ольги Макаровой, он «страдает сосудистым заболеванием, однако такое резкое ухудшение самочувствия у него впервые». Защитник предположила, что это связано с нервным напряжением. По мнению врачей, которые уже оказали подсудимому необходимую помощь, «Мавроди может продолжать принимать участие в судебных заседаниях». Перед тем, как в зале суда вновь появилась судья, помощник судьи объяснила собравшимся,
1 Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 100.
2 Еемерен Ф. X., Гроотендорст P. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 102.
что в течение всего зачтения приговора, а это 820 страниц машинописного текста, им придется стоять. Разговаривать нельзя, и предложила сделать выбор — желают ли они остаться или уйти. Большая часть собравшихся покинула зал суда. Всего чтение приговора должно занять, по предварительным оценкам, 5 дней и закончиться резолютивной частью в субботу. Адвокат Сергея Мавроди Карина Гаригян, однако, считает, что обвинительный приговор не имеет под собой оснований, поскольку в самом уголовном кодексе нет определения того, что совершил ее подзащитный. Сергей Мавроди, в свою очередь, сказал, что чувствует себя замечательно, а на вопрос, чем закончится дело, сказал — посмотрим.
Эффективная разновидность довода к жалости — заставить почувствовать оппонента виновным в твоем страдании. В западной традиции данная уловка именуется апелляцией к вине [англ, appeal to guilt]1. Так, после ссоры с сыном мать-старушка может накапать себе валерьянки, затем корвалола, а затем валокордина. Квартира постепенно наполняется запахами лекарств, сын же, чувствуя свою вину за содеянное, спрашивает, не пойти ли ему в аптеку еще и за валидолом.
Действенность рассмотренного аргумента объясняется тем фактом, что «аудитория всегда испытывает жалость к тем, кто страдает»2. Однако всякая жалость, всякое милосердие и сострадание должны знать определенные границы. Это правило особенно касается тех, от кого зависят судьбы многих людей:
Переходя к другим из упомянутых выше свойств, скажу, что каждый государь желал бы прослыть милосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить милосердием. Чезаре Борджиа многие называли жестоким, но жестокостью этой он навел порядок в Риманье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению. И, если вдуматься, проявил тем самым больше милосердия, чем флорентийский народ, который, боясь обвинений в жестокости, позволил разрушить Пистойю. Поэтому государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица.
Н. Макиавелли. Государь
Жалость к другому нередко означает безжалостность либо по отношению к себе, либо по отношению к кому-нибудь третьему, например, к одалживаемой соседу лошади:
1 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 7.
2 Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 48.
В молодые годы священник имел обыкновение или тщеславную прихоть, или назовите это как угодно, впадать в противоположную крайность. В местности, где он жил, о нем шла слава, что он любил хороших лошадей, и у него в конюшне обыкновенно стоял готовый к седлу конь, лучше которого не сыскать было во всем приходе. Между тем ближайшая повитуха, как я вам сказал, жила в семи милях от той деревни, и притом в бездорожном месте, — таким образом, не проходило недели, чтобы нашего бедного священника не потревожили слезной просьбой одолжить лошадь; и так как он не был жестокосерд, а нужда в помощи каждый раз была более острая и положение родильницы более тяжелое, — то, как он ни любил своего коня, все-таки никогда не в силах был отказать в просьбе; в результате конь его обыкновенно возвращался или с ободранными ногами, или с костным шпатом, или с подседом; или надорванный, или с запалом, — словом, рано или поздно от животного оставались только кожа да кости; так что каждые девять или десять месяцев священнику приходилось сбывать с рук плохого коня — и заменять его хорошим.
Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
Священник все-таки нашел выход из положения: он стал ездить по своему приходу на жалкой кляче, просить которую никому и в голову не приходило.
Американский логик и философ Роберт Кимбэлл (University of Louisville) отмечает, что в специальной литературе довод ad misericordiam единогласно осуждается; вместе с тем, стремление пробудить в людях жалость и сострадание к ближнему, по справедливому мнению ученого, нередко имеет вполне реальную основу, в силу чего наше отношение к этому доводу должно быть скорректировано1. И действительно: вправе ли мы отказать нищему в куске хлеба, если он говорит нам, что голоден? Впрочем, argumentum ad ventrem [лат. ‘довод к желудку’] регулярно используется деклассированными элементами в чисто манипулятивных целях.
Думается, что в оценке правомерности довода к жалости следует проявлять предельную осторожность. С целью нейтрализации аргумента к жалости, кажущегося для данной конкретной ситуации неуместным, примененяются следующие приемы:
1. Ego quoque [лат. ‘и я тоже’]; в этом случае выдвигается встречный аргумент к жалости:
Преподаватель. Иван Кузьмич, можно я не приду на заседание? Так голова разболелась после трех пар!
Заведующий. Вы знаете, что-то и у меня тоже болит... А работать-то надо, куда денешься... Дать вам таблетку? * &
1 Kimball R. Н. A Plea for pity // Philosophy and rhetoric. Vol. 37. 2004. № 4. P. 301
& 302; см. также: Kimball R. H. Moral and logical perspectives on appealing to pity // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 15. 2001. № 3. P. 331—346.
Упрекать начальство в бессердечии в подобных случаях не стоит, поскольку это неминуемо приведет к осложнению отношений. Лучше использовать довод к этосу, например, в следующей форме:
Начальник. У меня тоже сердечно-сосудистые кризы бывают, а я на работе. Врачей не вызываю, больничных не беру.
Подчиненный. Нельзя так легкомысленно относиться к своему здоровью. Ведь что такое сердечно-сосудистый криз? Это резкий скачок давления. А дальше наступает инсульт — тем более в нашем возрасте, когда сосуды такие хрупкие. Вы ведь знаете, это всегда надолго. В итоге ты лежишь, а люди за тебя работают. Так что лучше разок взять больничный да отлежаться. У вас заместитель хороший, да и мы выручим в случае чего.
2. Эристическое обобщение («у всех тоже»). Этот прием гораздо менее изыскан, чем предыдущий. Вспомним сцену наказания Васисуа-лия Лоханкина жителями Вороньей слободки за то, что тот постоянно забывал выключать свет в неком помещении общего пользования:
— На помощь! — шепотом произнес Васисуалий, устремляя безумный взгляд на Люцию Францевну.
— Свет надо было тушить! — сурово ответила гражданка Пферд.
— Мы не буржуи — электрическую энергию зря жечь, — добавил камергер Митрич, окуная что-то в ведро с водой.
— Я не виноват! — запищал Лоханкин, вырываясь из рук бывшего князя, а ныне трудящегося Востока.
—Все не виноваты! — бормотал Никита Пряхин, придерживая жильца.
— Я же ничего такого не сделал.
—Все ничего такого не сделали.
—У меня душевная депрессия.
— У всех душевная.
— Вы не смеете меня трогать. Я малокровный.
—Все, все малокровные.
—У меня жена ушла! — надрывался Васисуалий.
— У всех жена ушла, — отвечал Никита Пряхин.
— Давай, давай, Никитушко! —хлопотливо молвил камергер Митрич, вынося к свету мокрые, блестящие розги. — За разговорами до свету не управимся.
И. Ильф и Е. Петров. Золотой теленок
3. Диатипозис [греч. Згатблхослд ‘образ, форма’ < Згатолб® ‘придавать образ, формировать’] — речевой акт, содержащий совет, наставление. Довольно часто начальник просит подчиненного выполнить определенную работу, а тот отказывается, ссылаясь на одолевшие его болезни. Надежный и, что немаловажно, этичный способ нейтрализации довода к жалости в этом случае — дать подробнейший и обстоятельнейший совет, назвать нужные лекарства, посочувствовать, подчеркнуть необходимость ухода за своим пошатнувшимся здоровьем, гуляния по свежему воздуху в свободное от работы время, а затем вернуться к тезису:
— Так вот... О чем мы говорили? Ах, да, о конференции. Я прошу вас активно включиться в ее подготовку.
Далее начальник перечисляет то, что нужно сделать — в расчете на то, что подчиненный, конечно же, не станет повторять свои сетования на слабость здоровья, ибо совет и сочувствие он уже получил. В противном случае начальник, опять отклонившись от темы деловой беседы (фигура дигрессии), может повторить свой совет, а затем опять вернуться к исходному тезису (регрессия).
4. Лицу, знакомому с основами логики и тем не менее регулярно использующему аргумент к жалости, иногда бывает полезно в конце концов указать на то, что целесообразность удовлетворения его просьбы никак не вытекает (non sequitur) из его плачевного состояния, затрат времени, усилий и порчи здоровья: например, просьба принять халтурный отчет не может быть аргументирована признанием о том, что его автор «работал над ним целый месяц не покладая рук» и «даже заболел от перенапряжения»1. Пословица гласит: Не говори, что делал, а говори, что сделал.
5. С тем, чтобы не доводить отношения с оппонентом до обострения, применяется вежливый отказ по схеме «Да, но...» (Я бы с радостью, но...) либо частичное удовлетворение просьбы:
— Я бы дал по двадцати пяти копеек за душу.
— Только, батюшка, ради нищеты-то моей, уже дали бы по 40 копеек.
— Почтеннейший! Не только по сорока копеек, по пятьсот рублей заплатил бы... потому что вижу — почтенный, добрый старик терпит по причине собственного добродушия.
— А ей богу так!.. — все от добродушия.
— Ну, видите ли, я вдруг постигнул ваш характер. Итак, почему же не дать бы мне по пятьсот рублей за душу, но... состоянья нет; по пяти копеек, извольте, готов прибавить, чтобы каждая душа обошлась, таким образом, в тридцать копеек.
Н. В. Гоголь. Мертвые души
10.8. Argumentum ad amicitiam
Argumentum ad amicitiam представляет собой апелляцию к дружеским чувствам2 [ср. лат. ad amicitiam provocare, букв, ‘взывать к дружелюбию’] : «Я ваш друг» или «Я не враг вам», название ресторанчика: «Кухня братских республик». Довод ad amicitiam нередко используется
1 CedarblomJ., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 151.
2 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 10: «Generic name for emotional appeals of this type is argumentum ad amicitiam — the appeal to friendship».
во зло. Вспомним, как коварные лиса Алиса и кот Базилео уверяли доверчивого Буратино в том, что они его друзья, и как затем Буратино лишился денег. Главная героиня пьесы А. Н. Островского «Последняя жертва» просит богатого купца одолжить ей деньги, эксплуатируя целый ряд уловок, в частности, и этот аргумент:
Юлия. Флор Федулыч, мне нужны деньги.
Флор Федулыч. Не верю, извините, не может быть-с. На что вам деньги, вы не торгуете. Что вам нужно-с? Богатый гардероб, экипажи, ну, птичьего молока-с? Извольте, я все достану, а денег не дам-с.
Юлия. Флор Федулыч, вы меня обижаете. Я не милости пришла просить у вас. Я сама имею большие средства, я прошу вас только одолжить меня на короткое время. Через месяц или два я вам возвращу с благодарностью. Это пустяки, это такое одолжение, в котором никогда не отказывают знакомым людям. И если вы хоть сколько-нибудь расположены ко мне...
Флор Федулыч (холодно). Душевно бы рад-с; денег нет, нуждаюсь, занимаю сам. Смею вас заверить!
Юлия. Я вас не узнаю. Молодая, хорошенькая женщина просит у вас денег, а вы отказываете! Да вы с ума сошли! Дайте мне денег, я вам приказываю!
Флор Федулыч. Ха, ха, ха! Шутите! Не строго приказываете. Уж коли приказывать, так надо построже, а коли просить, так надо поучтивее.
Юлия. Флор Федулыч, милый, ведь я ни к кому другому не обратилась, а прямо к вам, цените это.
Флор Федулыч. Ценю-с, очень ценю.
Русская пословица гласит: Взаймы не давай, друзей не теряй. Техника использования, а также простой, но очень действенный прием нейтрализации психологической уловки ad amicitiam описаны в знаменитой басне И. А. Крылова «Волк на псарне»:
Волк ночью, думая залезть в овчарню, Попал на псарню.
Поднялся вдруг весь псарный двор — Почуя серого так близко забияку, Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку; Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!» — И вмиг ворота на запор;
В минуту псарня стала адом.
Бегут: иной с дубьем, Иной с ружьем.
«Огня! — кричат, — огня!» Пришли с огнем.
Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом.
Зубами щелкая и ощетиня шерсть, Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть; Но, видя то, что тут не перед стадом И что приходит, наконец, Ему расчесться за овец, —
Пустился мой хитрец
В переговоры
И начал так: «Друзья! к чему весь этот шум?
Я, ваш старинный сват и кум, Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры; Забудем прошлое, уставим общий лад!
А я, не только впредь не трону здешних стад, Но сам за них с другими грызться рад И волчьей клятвой утверждаю, Что я...» — «Послушай-ка, сосед, — Тут ловчий перервал в ответ, — Ты сер, а я, приятель, сед, И волчью вашу я давно натуру знаю;
А потому обычай мой:
С волками иначе не делать мировой, Как снявши шкуру с них долой».
И тут же выпустил на Волка гончих стаю.
Еще недавно нам внушали мысль о том, что человек человеку друг, товарищ и брат. Как известно, данный гуманистический лозунг представляет собой парафраз старинной латинской поговорки homo homini lupus est ‘человек человеку волк’ (Плавт).
Эмоциональная подстройка посредством довода ad amicitiam нередко производится на основе какой-то утверждаемой манипулятором реальной либо вымышленной общности с адресатом: манипулятор входит или втирается в доверие как товарищ по несчастью, как сослуживец, коллега, сосед, однополчанин, однокашник, однокурсник, одноклассник и т. д.
Роберт Чалдини отмечает, что при реализации государственных программ против курения среди школьников оказалось, что наиболее значимых результатов удалось достичь в случаях, когда в качестве агитаторов привлекались сверстники курящих1, т. е. de facto применялась тактика ad amicitiam. Как видим, в процессе убеждения оказывается очень важным фактор адресанта — отправителя речи, пропонента.
Ностальгическое чувство эксплуатируется не только знакомыми, но даже и теми, с кем прежде едва здоровался, а также различного рода земляками и псевдоземляками: давно замечено, что «мы с радостью встречаем в чужом городе человека, с которым по месту жительства мы не поддерживали особых отношений»2. Довод ad amicitiam лежит в основе обращений типа Друзья, Товарищ, Приятель, Земляк, прост. Земеля, Братан и др. Еще недавно все мы были готовы помочь братьям
1 Cialdini R. В. Influence. The psychology of persuasion. Collins PubL, 1998. P. 142.
2 Литвак M. E. Психологическое айкидо. Ростов-на-Дону, 2005. С. 57. Автор трактует данный психологический эффект как «вид коммуникативного голода — голод на узнавание [курсив наш. — В. М.]». Думается, здесь имеет место радость встречи с земляком. Нужен ли тут мудреный термин?
по классу (в Никарагуа, Гондурасе и прочих далеких странах, якобы строивших социализм), братьям по вере, братьям-славянам: болгарам (против турок: вспомним повесть И. С. Тургенева «Накануне»), сербам (из-за них мы ввязались в Первую мировую войну) и др.
Довод ad amicitiam эксплуатируется в научной деятельности, в частности при подборе оппонентов и рецензентов. Последние, однако, нередко поступают в соответствии со старинной максимой, приписываемой Аристотелю: «Amicus Plato, sed magis arnica veritas» ‘Платон мне друг, но истина дороже’.
Чувство приязни, симпатии к тебе со стороны нужного человека как объект дальнейших апелляций заранее создается и затем тщательно культивируется. Сделай небольшой подарок, подари цветы, — рекомендует Роджер Доусон1. Многие руководители среднего звена (из тех, что похитрее) держат у себя на столе список подчиненных с перечнем имен и отчеств и дней рождения. Поздравь подчиненного, вручи ему грамоту, дружески побеседуй и покури с ним в своем кабинете, выдай премию, организуй ему путевку в санаторий после болезни, — и тебя полюбят, как родного, выполнят любое твое поручение. Хороший специалист никогда не уйдет из коллектива, если знает, что начальник в случае необходимости защитит его самого и его семью, поможет решить самые сложные проблемы:
Ректор. Здравствуйте, Иван Васильевич. Ну, как здоровье матушки?
Профессор. Уже лучше. Спасибо, что достали это лекарство. Если бы не Вы...
Ректор. Ну ладно, ладно... Привет от меня передавайте Елене Викторовне.
Считается, что если ты знаешь, почему люди дружат и по каким причинам они обычно не ладят друг с другом, то ты знаешь, как ими управлять и как ими манипулировать.
10.9. Фигура pro homine
Фигура pro homine [лат. ‘в пользу личности’]2 представляет собой подчеркивание положительных личностных характеристик человека как аргумент в пользу определенного тезиса, выдвинутого им либо его сторонниками, например: «К диссертанту следует проявить снис
1 Dawson R. Secrets of power persuasion. Everything you’ll ever need to get anything you’ll ever want. 2nd ed. Prentice Hall Press, 2001. P. 53.
2 Источник термина: Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 105. Здесь данная фигура определяется как случай, «когда положительные личностные характеристики говорящего [курсив наш. —В. М.] используются как подтверждение верности его точки зрения». В данном определении не учтена возможность посредника (например, адвоката).
хождение, поскольку что он очень старался»; «К преступнику следует проявить снисхождение, потому что он человек добрый». В 1946 году на Нюрнбергском процессе сестра Германа Вильгельма Геринга (1893— 1946) в его оправдание заявила: «Герман — такой хороший человек, у него такое большое сердце... Если бы Герман был руководителем вместо Адольфа, не было бы войны». Самуил Маршак написал по этому поводу следующее стихотворение:
«БОЛЬШОЕ СЕРДЦЕ»
Фон Геринг томится в неволе. Окончилась крахом игра... Но вот появляется в роли Защитницы брата — сестра. Напялив парик адвоката, Ведет она тонкую речь, Желая от толстого брата Грозу правосудья отвлечь: — У Германа сердце большое!.. — Вздыхая, лепечет сестра. — Оно увеличено втрое, Как нам говорят доктора! Оно к милосердью не глухо, Не пусто оно, не мертво. Вы видели Геринга брюхо, Не видели сердца его!..
Я помню: он был еще крошкой, Но долго уняться не мог, Увидев, что сороконожка Лишилась пяти своих ног. И долго он был безутешен, Взглянув на березовый сук. Где был, как он думал, повешен На тоненькой нитке паук... Надеюсь, его в бессердечье Никто упрекнуть не дерзнет! Так в кроткой личине овечьей Волчица о волке поет.
Приведем общеизвестные высказывания этого доброго человека, или «человека Ренессанса», как он сам себя называл: «У меня нет совести! Мою совесть зовут Адольф Гитлер!», «Сначала стреляйте, потом допрашивайте».
Как военный преступник и нацист номер два (после Гитлера), создатель гестапо и первого в Германии концентрационного лагеря Геринг был приговорен Международным военным трибуналом к смертной казни и покончил жизнь самоубийством в тюрьме.
С логической точки зрения фигура pro homine представляет собой подмену тезиса, с психологической же считается противоположностью абьюзивному аргументу.
10.10. Довод к ненависти
Довод к ненависти [калька лат. argumentum ad indignationem] состоит в попытке возбудить в адресате гнев, ненависть к определенной идее, определенному лицу, той или иной социальной группе или даже к целому государству. В старинном трактате читаем:
Итак, мы сказали о том, на кого люди сердятся, в каком состоянии и по каким причинам. Очевидно, что обязанность оратора — привести слушателей в такое состояние, находясь в котором люди сердятся, и убедить их, что противники причастны тому, на что слушатели должны сердиться, и что эти противники таковы, каковы бывают люди, на которых сердятся.
Аристотель. Риторика
В качестве примера удачного применения данной психологической тактики приведем следующий отрывок из трагедии В. Шекспира «Юлий Цезарь»:
Антоний. Коль слезы есть у вас, обильным током
Они теперь из ваших глаз польются.
Всем этот плащ знаком. Я помню даже, Где в первый раз его накинул Цезарь:
То было летним вечером, в палатке, Где находился он, разбив нервийцев. Сюда проник нож Кассия; вот рана Завистливого Каски; здесь в него Вонзил кинжал его любимец Брут. Как хлынула потоком алым кровь, Когда кинжал из раны он извлек! Она как будто бросилася в двери, Чтобы узнать, действительно ли Брут С враждебностью такой в них постучался; Он был любимец Цезаря. О боги! Известно вам, как Брута он любил! Удар, что Брут нанес, из всех ударов Был самый злой. Когда увидел Цезарь, Что Брут его разит, неблагодарность Сильнее рук убийц его сгубила: В нем разорвалось доблестное сердце, Лицо свое завесил он плащом И у подножья статуи Помпея, С которой кровь его ручьем лилась, Великий Цезарь пал. О, страшное Паденье это было! И вы, и я, И все мы пали с Цезарем; над нами Кровавая измена торжествует... Вы плачете? Я вижу, состраданье Проснулось в вас. Те слезы благодатны... Вы плачете, глядя на плащ его.
Но вот — он сам, заколотый врагами... 1-й гражданин. О жалкий вид! 2-й гражданин. О доблестный Цезарь! 3-й гражданин. О скорбный день! 4-й гражданин. Изменники, изверги! 1-й гражданин. О кровавое зрелище! 2-й гражданин. Мы им отмстим!
Все. Мести! Мести! Ищите изменников! Сожжем их! Убьем! Пусть ни один из этих убийц не останется в живых!
Как видим, словесная картина, нарисованная Антонием, смогла разъярить толпу и подвигнуть ее на кровавую месть. Эмоция гнева и недовольства особенно ценится политиками, ибо «кто умеет манипулировать мнением недовольных, определяет судьбу человечества» (В. Швебель. Афоризмы).
Возбуждению гнева может служить фигура аккузации [лат. accusatio ‘жалоба, обвинение’], представляющая собой краткое или развернутое обвинение1. Вот как использует этот прием Демосфен в одной из его
1 Ср.: Хазагеров Т. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 194.
речей, направленных против македонского царя Филиппа (так называемых «Филиппиках»):
Но чего же еще не хватает ему [Филиппу. — В. М.] до последней степени наглости? Да помимо того, что он разорил города, разве он не устраивает пифийские игры, общие состязания всех греков, и, когда сам не является на них, разве не присылает своих рабов руководить состязаниями? Разве не завладел Фермопилами и проходами, ведущими к грекам, и не занимает эти места своими отрядами и наемниками? Разве не предписывает он фессалийцам, какой порядок управления они должны у себя иметь? Разве не посылает наемников — одних в Порфм, чтобы изгнать эретрийскую демократию, других — в Орей, чтобы поставить тираном Филистида? Но греки, хотя и видят это, все-таки терпят, и, мне кажется, они взирают на это с таким чувством, как на градовую тучу: каждый только молится, чтобы не над ним она разразилась, но ни один человек не пытается ее остановить. И никто не защищается не только против тех оскорблений, которым подвергается от него вся Греция, но даже и против тех, которые терпит каждый в отдельности. Это уже последнее дело! Разве он не предпринимал похода на Амбракию и Левкаду — города, принадлежащие коринфянам? Разве не дал клятвенного обещания этолпйцам передать им Навпакт, принадлежащие ахейцам? Разве у фивапцев не отнял Эхин, разве не отправляется теперь против византийцев, своих собственных союзников? Разве у нас — не говорю уж об остальном — он не завладел крупнейшим нашим городом на Херсонесе, Кардией? И вот, хотя мы все страдаем от такого отношения к себе, мы все еще медлим, проявляем малодушие и смотрим на соседей, полные недоверия друг к другу, а не к тому, кто всем нам наносит вред. Но если этот человек относится ко всем с такой наглостью теперь, то как вы думаете, что же он станет делать тогда, когда подчинит своей власти каждого из нас поодиночке?
Выразительность здесь усилена лексико-синтаксическим параллелизмом ряда риторических вопросов, в виде которых сформулированы обвинения.
Название речей Демосфена стало нарицательным: сейчас филиппикой называют гневную обличительную речь.
10.11. Трансфер
Известный советский художник, искусствовед и кинорежиссер Сергей Михайлович Эйзенштейн (1898—1948) подметил, что «два каких-либо куска, поставленные рядом, неминуемо соединяются в новое представление, возникающее из этого сопоставления как новое качество»1. Именно эту особенность нашего сознания эксплуатируют изображение кандидата в депутаты и какого-нибудь церковного иерарха на одной
1 Эйзенштейн С. М. Избранные статьи. М., 1956. С. 253.
фотографии, портрет президента над головой принимающего нас чиновника; снимок на столе у предпринимателя, запечатлевший его рядом с губернатором, мэром или прокурором; документ с подписью уважаемого нами лица; написанное или подписанное академиком Петровым предисловие к книге неизвестного автора.
Технология эмоционально-психологического увязывания объекта похвалы, в частности рекламирования, с чем-либо положительным, а объекта критики — с чем-либо отрицательным в западной риторической традиции именуется трансфером [англ, transfer ‘перенос’]; соответственно, трансфер может быть как позитивным, так и негативным. На одном интернет-сайте посредством негативного трансфера дается имплицитная оценка некой известной манипулятивной процедуры:
Возникает ассоциация с тюрьмой, лагерями, запретной зоной. Определенным ассоциативным потенциалом обладают некоторые геометрические фигуры. Вот как использует эти ассоциации М. С. Паниковский в беседе с Шурой Балагановым:
— Да я сам знаю... В общем, я хватаю его за руки, а вы смотрите, нет ли в карманах чего лишнего. Он, как водится, кричит «милиция», и тут я его... Ах ты, черт возьми, нельзя бить. В общем, мы уходим домой. Ну, как план?
Но Паниковский уклонился от прямого ответа. Он взял из рук Бала-ганова резную курортную тросточку с рогаткой вместо набалдашника и, начертив прямую линию на песке, сказал:
— Смотрите. Во-первых, ждать до вечера. Во-вторых...
И Паниковский от правого конца прямой повел вверх волнистый перпендикуляр.
— Во-вторых, он может сегодня вечером просто не выйти на улицу. А если даже выйдет, то...
Тут Паниковский соединил обе линии третьей, так что на песке появилось нечто похожее на треугольник, и закончил:
— Кто его знает? Может быть, он будет прогуливаться в большой компании. Как вам это покажется?
Балаганов с уважением посмотрел на треугольник. Доводы Паников-ского показались ему не особенно убедительными, но в треугольнике чувствовалась такая правдивая безнадежность, что Балаганов поколебался.
И. Ильф и Е. Петров. Золотой теленок
Закрепляясь за различными предметами и их изображениями, такие ассоциации придают им значимость символов: крест в руках проповедника ассоциируется с распятым на нем человеком, с его учением, сжатый кулак оратора — символ, внушающий уверенность (вспомним кепку, сжатую в кулаке В. И. Ленина, выступающего перед толпой), латинская буква V ассоциируется со словом victoria и символизирует, равно как и два раздвинутых пальца, поднятые Фиделем Кастро вверх на митинге, победу.
Одной из разновидностей негативного трансфера является аргумент к антиавторитету [калька англ, appeal to anti-authority], софизм плохой компании1, или обвинение по ассоциации [англ, guilt by association]: «Это нравилось Гитлеру (Геббельсу, Нерону, нацистам, коммунистам)», вывод: «значит это плохо» или «Это не нравилось Гитлеру (Геббельсу, Нерону, нацистам, коммунистам)», вывод: «значит это хорошо». Софизм плохой компании часто оперирует именем Гитлера, отсюда еще одно название данной уловки, образованное американским этнографом Леви Строссом на основе парафраза выражения reductio ad absurdum: reductio ad Hitlerum, или reductio ad Hitlerem2. Взгляды противника нередко возводят к взглядам нацистов, отсюда и такое название этой же уловки: argumentum ad nazium. В начале 90-х годов XX века данный довод активно и, как показали дальнейшие события, очень результативно эксплуатировался в США сторонниками вторжения в Ирак, называвшими Саддама Хусейна «арабским Гитлером (the Hitler of Arabia)»3. После шумной политической кампании Ирак был аннексирован Соединенными Штатами, а его президент казнен. Реальным поводом для войны было, конечно же, не сходство иракского лидера с Гитлером и не нарушение прав человека в Ираке, а иракская нефть.
Английский философ Иеремия Бентам так описывает софизм плохой компании: «Он дружит с этим опасным [курсив наш. —В. М.] человеком, или его видели в одной компании с ним, или он подозревается в сочувствии его взглядам, значит его предложение плохое»4. Примеры использования этой же психологической тактики: «Лаврентий Павлович Берия одобрил бы твою идею», «Атеизм — это зло. Безбожниками были коммунисты». Известно, что Гитлер был вегетарианцем, что Геббельс имел пристрастие к психологическим уловкам и фигурам повтора, что Нерон любил шумные развлечения, однако все это не является основанием для осуждения указанных наклонностей и пристрастий. И Гитлер, и Берия полагали, что дважды два — четыре,
1 Damer Т. Е. Attacking faulty reasoning. A practical guide to fallacy-free arguments. 3rd ed. Wadsworth, 1995. P. 54.
2 Reductio ad Hitlerum // http://en.allexperts.eom/e/r/re/reductio_ad_hitlerum.htm
3 Buchanan P. J. Churchill, Hitler, and Newt // http://www.lewrockwell.com/buchanan/ buchanan3 7.html
4 The book of fallacies: from unfinished papers of Jeremy Bentham. London, 1824. P. 132.
а дважды три — шесть, однако из этого не следует (non sequitur) необходимость отмены таблицы умножения. С другой стороны, софизм плохой компании иногда имеет вполне реальные основания. Чтобы убедиться в справедливости этого утверждения, внимательно прочитаем следующий текст:
Настоящий Выжигин Историко-нравственно-сатирический роман XIX века Содержание
Глава I. Рождение Выжигина в кудлашкиной конуре1. Воспитание ради Христа2. Глава II. Первый пасквиль Выжигина. Гарнизон. Глава III. Драка в кабаке. Ваше благородие! Дайте опохмелиться! Глава IV. Дружба с Евсеем. Фризовая шинель. Кража. Бегство. Глава V. Ubi bene, ibipatria3. Глава VI. Московский пожар. Выжигин грабит Москву. Глава VII. Выжигин перебегает. Глава VIII. Выжигин без куска хлеба. Выжигин ябедник. Выжигин торгаш. Глава IX. Выжигин игрок. Выжигин и отставной квартальный4. Глава X. Встреча Выжигина с Высухиным 5. Глава XI. Веселая компания. Курьезный куплет и письмо-аноним к знатной особе. Глава XII. Танта6. Выжигин попадается в дураки7. Глава XIII. Свадьба Выжигина. Бедный племянничек! Ай да дядюшка! Глава XIV. Господин и госпожа Выжигины покупают на трудовые денежки деревню и с бла-годарностию объявляют о том почтенной публике. Глава XV. Семейственные неприятности. Выжигин ищет утешения в беседе муз и пишет пасквили и доносы. Глава XVI. Видок8, или Маску долой! Глава XVII. Выжигин раскаивается и делается порядочным человеком. Глава XVIII и последняя. Мышь в сыре.
Ф. Косичкин.
Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Старинная пословица гласит: Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Мишенью Феофил акта Косичкина (один из псевдонимов А. С. Пушкина) стал известный авантюрист, проходимец и доносчик, внештатный
1 Затейливая перифраза выражения сукин сын (= сын собаки Кудлашки). Прямая номинация в те времена послужила бы самым серьезным основанием для вызова на дуэль. — В. М.
2 Т. е. на медные деньги. Использование намека на плохое воспитание. — В. М.
3 Где хорошо, там и родина (лат.). — В. М.
4 Квартальный — полицейский. Имеется в виду глава политической полиции (так называемого «третьего отделения») генерал Бенкендорф. — В. М.
5 Использование одноструктурных производных (случай парехезы), ср. Бобчинский иДобчинский: «комизм сходства» (В. Я. Пропп). —В. М.
6 Тетушка, ср. франц, tante. — В. М. «Утверждали, что называвшая себя “тантой”, т. е. теткой, жены Булгарина была содержательницей публичного дома, в котором жила будущая жена Булгарина» (Цявловский М. А. Комментарии к балладе А. Пушкина «Тень Баркова» // Philologica. Т. 3. 1996. № 5/7. С. 164).
7 Т. е. в шуты. Дурак — шут в барском доме (устар.). — В. М.
8 Видок — французский авантюрист и доносчик. — В. М. Пушкин называл Булгарина Видок Фиглярин. Фонетическая аллюзия: 1) Видок ~ Фаддей Венедиктович; 2) Булгарин — Фиглярин < фигляр ‘шут’: получилась говоряшая фамилия.
агент политической полиции Фаддей Венедиктович Булгарин (1789— 1859), автор романов «Иван Выжигин» и «Петр Иванович Выжигин». Б. В. Томашевский поясняет:
План романа «Настоящий Выжигин» является сатирической схемой биографии Булгарина. Некоторые детали этой биографии Пушкин слышал от подполковника Спечинского, который рассказывал (вероятно, в апреле1830 г.), что знал Булгарина в Ревеле, где он служил разжалованным в солдаты и страдал запоем. Он посещал слугу Спечинского Григория1, у которого унес шинель и пропил ее. Главы V—VII основаны на том, что уволенный в 1811 г. из военной службы Булгарин бежал в Варшаву, затем перебрался во Францию, служил в войсках Наполеона, принимал участие в походе 1812 г., затем вернулся в Россию, занялся журналистикой, после 1825 г., чтобы реабилитировать себя, как человек, бывший в близких отношениях с декабристами, занялся политическими доносами и устроился в качестве официозного журналиста под покровительством шефа жандармов Бенкендорфа. Вместе с Гречем («Высухин») издавал «Сын отечества». Как издатель этого журнала и газеты «Северная пчела» был монополистом в петербургской печати2.
Вот как использует софизм плохой компании Марк Туллий Цицерон:
Каким велением моей судьбы, отцы-сенаторы, объяснить мне то, что на протяжении последних двадцати лет не было ни одного врага государства, который бы в то же время не объявил войны и мне [курсив наш. — В. М.]? Нет необходимости называть кого-либо по имени: вы сами помните, о ком идет речь. Эти люди понесли от меня более тяжкую кару, чем я желал. Тебе удивляюсь я, Антоний, — тому, что конец тех, чьим поступкам ты подражаешь, тебя не страшит. И я меньше удивлялся этому, когда дело касалось их; ведь ни один из них не стал моим недругом по своей воле; на них всех я, радея о благе государства, напал первый.
Вторая речь против Марка Антония
Объявление своих личных противников врагами государства или врагами народа — прием широко известный и очень действенный. Отодвинув момент его применения, можно сделать софизм плохой компании менее заметным, а значит, усилить его действие. В качестве примера приведем один диалог:
М. [не зная, что у Б. какие-то счеты с Петровым]: Замечательная книга у Петрова! Я решил на нее в журнал рецензию написать.
1 Реальное имя (Григорий) заменено вымышленным (Евсей), поскольку Евсей, Кузьма, Фома, Тит — простонародные имена; дворянин не мог водить дружбу с такими людьми. — В. М.
2 Томашевский Б. В. Примечания //Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 7. Критика и публицистика. Л., 1978. С. 490—491.
Б. [через несколько дней, зная, что М. страстно ненавидит Сидорова]: Петров опять пригласил к себе на конференцию Сидорова. И на пленарное заседание его доклад поставил. Кстати, они давно дружат.
У М. пропадает желание писать рецензию на книгу Петрова. Софизм плохой компании активно используется как элемент избирательных технологий; exempli causa можно вспомнить шествие девиц легкого поведения по Тверской улице с лозунгами в поддержку премьер-министра С. Кириенко или митинг геев в Красноярске в поддержку кандидатуры генерала А. Лебедя в качестве губернатора края1. Суть данного приема замечательно определил еще А. Шопенгауэр:
«Очень легко можно устранить или по крайней мер сделать подозрительными некоторые выставленные против нас утвердения противника. Надо только свести их к какой-нибудь презираемой всеми или неуважаемой категории [курсив наш. —В. М.], конечно, если эти утверждения имеют какую-нибудь, хотя самую слабую связь с ними. В таком случае обыкновенно восклицают: “Э, голубчик, да ведь это манихейство! это арианство! это пелапанство! это идеализм! это спинозизм! это натурализм, пантеизм! рационализм! это спиритизм! это мистицизм!” и т. д.»2.
Д. Уолтон предполагает, что обвинение по ассоциации «относится к аргументам ad hominem от предвзятости», ссылаясь в доказательство данного сомнительного тезиса на мнение целой группы исследователей (Р. Рике, С. Тулмина, Ф. Уилрайта и др.) и приводя следующий пример: «Допустим, Смит заявляет, что безработица является более серьезной проблемой, чем инфляция; на это можно заявить, что Смит — коммунист»3. Однако аргумент от предвзятости связан прежде всего с мотивом того или иного суждения, в то время как обвинение по ассоциации обязательно предполагает связь с «какой-нибудь презираемой всеми или неуважаемой категорией» (А. Шопенгауэр). Утверждение о том, что Смит коммунист, — это указание на мотив его суждений, а следовательно, это аргумент от предвзятости. Коммунизм не может быть, подобно гитлеризму, «презираемой и всеми неуважаемой категорией» уже хотя бы потому, что, в соответствии с весьма распространенным мнением, идеи коммунизма восходят к христианству.
Обвинение по ассоциации Д. Уолтон определяет, вслед за Р. Джонсоном и Э. Блэром (с. 35), «как такой вид аргументации, при которой одна сторона критикует другую на основании “заявления о наличии связи между этой стороной или ее позицией и каким-то другим человеком, группой или позицией”»4. Это, конечно же, определение
1 Малишевский Н. Н. Технология и организация выборов. Минск, 2003. С. 213 и 221.
2 Шопенгауэр А. Эристика. СПб., 1900. С. 52.
3 Уолтон Д. Аргументы ad hominem. М., 2002. С. 35.
4 Johnson R. Н., Blair J. A. Logical self-defense. 2nd ed. Toronto, 1983. P. 84.
аргумента от предвзятости, а не обвинения по ассоциации, поскольку в дефиниции отсутствует указание на резко отрицательную общественную оценку «другого человека, группы или позиции». Далее канадский ученый продолжает (с. 36):
«Подобным же [курсив наш. —В. М.] образом определяют обвинение по ассоциации Ф. Литтл, Л. Гроарк и К. Тиндал: “Некто заявляет о связи между человеком или группой X и человеком или группой Y. Убеждения или поведение Y сомнительны [курсив наш. — В. М.]. Следовательно, характер или заявления X тоже сомнительны”1».
Вполне очевидным представляется, однако, тот факт, что Ф. Литтл, Л. Гроарк и К. Тиндал определяют обвинение по ассоциации не «подобным», а совершенно иным образом, нежели Р. Рике, С. Тулмин, Ф. Уилрайт, А. Яник и Д. Уолтон, ибо абсолютно ясно подчеркивают сомнительность, т. е. отрицательную оценочность ассоциируемого объекта. Д. Уолтон констатирует, что разнобой в определениях и подходах «свидетельствует о концептуальной путанице в этом вопросе, своеобразной “трясине”» (с. 36). Путаница возникает здесь в том случае, если не учитывается указанный нами оценочный параметр разведения рассмотренных двух фигур. Заметим, что на с. 271 Д. Уолтон принимает определение, которое дали Ф. Литтл, Л. Гроарк и К. Тиндал, подчеркивая обязательную связь обвинения по ассоциации с «общепризнанно плохой группой». Укажем, однако, на то, что в качестве ассоциируемого объекта здесь может выступить не только группа, но и отдельный «опасный человек» (И. Бентам), так что количественное измерение данного объекта, в отличие от оценочного, иррелевантно.
На трансфере основан так называемый множественный [лат. plurium interrogationum, англ, fallacy of many questions, biased question, loaded question'], или комплексный вопрос [англ, complex question], который объединяет два логически не связанных вопроса: 1) апеллирующий к безусловным ценностям и предполагающий однозначно положительный ответ; 2) спорный, манипулятивно привязанный к первому и никак из него не вытекающий. Между тем манипулятор пытается второй вопрос представить естественным следствием первого, например: «Поддерживаете ли Вы демократию и право носить оружие?» Адресат вынужден либо принимать, либо отвергать одним решением оба вопроса, в то время как на два вопроса положено давать два ответа2. Ответ на сложный вопрос не может быть простым: «Я за демократию, однако из этого отнюдь не следует, что я за право носить оружие (легализацию наркотиков, приватизацию оборонных заводов, атомных электростанций и проч.)».
17 марта 1991 года состоялся референдум о сохранении СССР. Гражданам могли быть предложены два вопроса: 1) простой и по
1 Little J. Е, Groarke L. A., Tindale Ch. W. Good reasoning matters! Toronto, 1989. P. 270.
2 Cedarblom J., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 86.
тому ясный и однозначный: «Желаете ли вы сохранения Союза Советских Социалистических Республик?»; 2) множественный вопрос: «Желаете ли вы сохранения Союза Советских Социалистических Республик в качестве правового демократического государства?» Был предложен второй вариант, и две трети граждан СССР (в том числе и россияне, составлявшие подавляющее большинство этой страны) проголосовало за демократию и правопорядок, а следовательно, за сохранение СССР и за его президента М. С. Горбачева (рейтинг которого в этот момент стремительно падал); против суверенитета России и против ее президента Б. Н. Ельцина (которому в этот момент люди доверяли)1.
Эмоциональный трансфер может апеллировать к различным инстинктам человека. Рассмотрим несколько случаев применения этой уловки.
М. Е. Литвак приводит в своей книге следующий пример «психологического айкидо» (данный случай он трактует как амортизацию):
Наше отделение обедало в гражданской столовой по специальным талонам. В тот день она не работала. Командир отделения пытался организовать питание по талонам в другой столовой, однако сделать это ему не удалось, так как он требовал, кричал. Тогда я предложил свою помощь. Пошел к заведующей столовой и обратился к ней со словами:
—У меня к вам огромная просьба. Если откажете, у меня обиды к вам не будет, так как понимаю, что это очень сложно.
Я изложил суть дела, попросил ее подумать, как накормить 12 солдат, которые годятся ей в сыновья [курсив наш. —В. М.]. И она придумала! Нас покормили, а потом талоны сдали в нашу столовую и получили деньги2.
Амортизация как уход от конфликта здесь, конечно же, налицо. Однако в данном случае было бы гораздо точнее и в понятийном, и в терминологическом отношении говорить об апелляции к материнскому чувству, инстинкту настолько сильному, что он заставляет пожалеть и накормить даже чужих детей. Здесь мы наблюдаем случай трансфера материнского чувства со своих детей на лиц этого же возраста. Трансфер данного типа эксплуатируется и в народных обращениях тематического ряда «Семья»: Сынок, Дочка, Братан, Браток, Мамаша, Папаша, Бабуля, Дедуля. Люди старшего поколения помнят, что В. И. Ленина часто изображали среди детей или с ребенком на руках, называли (иногда не без иронии) дедушка Ленин. Трансфер «мать —> родина» использован в знаменитом плакате И. М. Тоидзе «Родина-мать зовет» (1941):
1 Ср.: Walton D. N. Bias, critical doubt, and fallacies // Argumentation and advocacy. Vol. 28. 1991. P. 11.
2 Литвак M. E. Психологическое айкидо. Ростов-на-Дону, 2005. С. 53.
РОДИ НА-МАТЬ
ЗОВЕТ! W
Если бы звала не мать, а Сталин или, к примеру, Ворошилов, плакат был бы и менее убедителен, и менее эффективен. Вот как применяет положительный трансфер рассмотренного типа известный советский адвокат Семен Львович Ария в одной из своих речей послевоенного времени:
Что же вам делать со Светловой? Дело, как видите, такое, что оно дает вам возможность ее оправдать. Но есть перед вами и второй путь: в вашей власти осудить ее. Более того, я знаю, что при высокой квалификации суда обвинительный приговор может быть составлен с такой внешней убеди-
тельностью, что потом будет очень трудно бороться с ним в кассационном порядке. Этот путь проще, он потребует от вас меньших усилий.
Оправдание Светловой потребует не только объективности, но и известной доли смелости, оно поэтому труднее. Но это будет добрым делом, в котором не упрекнет вас совесть.
А стоит ли она такого доброго дела — такой вопрос может возникнуть у вас. И здесь я хотел бы на минуту вернуться к началу моей речи. Я упоминал тогда об ордене инженер-капитана Светлова, присланном с фронта его вдове. При ордене было теплое, полное сдержанного мужского сочувствия письмо офицеров и бойцов. Это письмо у вас. Там сказано, что Светлов подорвался на мине: он был сапер. Так вот, когда я читал это письмо, у меня в памяти невольно по ассоциации возникла совсем другая фамилия —Доронин. Эта фамилия была известна очень многим бойцам Южного и Третьего Украинского фронтов. И не потому, что этот Доронин был каким-нибудь видным генералом. А потому, что на всем пути наших войск от Сталинграда, через Южные степи и за рубежи на Запад, в каждом вновь отбитом у врага населенном пункте нас встречала на стенах надпись: «Разминировано. Доронин», «Мин нет. Доронин». И бойцы спокойно располагались на отдых после боя в пустых домах, в развалинах, потому что мы знали, что Доронин со своими ребятами уже заслонили нас телами, своими жизнями от притаившейся немецкой смерти. Поэтому мы все и знали эту фамилию. И так эта цепочка доронинских надписей шла с нами на запад. Потом цепочка эта оборвалась в маленьком венгерском селе, где мы увидели при дороге, по которой шли войска, свежий могильный холмик с табличкой «Старший лейтенант Доронин. Подорвался на мине». Саперы ведь ошибаются только раз! И очень многие из проходивших бойцов или офицеров останавливались у этой могилы и молча обнажали головы, потому что этого человека заочно многие знали. А потом надписи были подписаны уже другой фамилией: «Мин нет. Егоров». Вот также где-то в глубине польских лесов осталась при дороге могила инженер-капитана Светлова, тоже сапера. Умирая, он верил, что не будет забыт, что Родина проявит милосердие к его дочери, к его вдове и отплатит им добром. И вместе с ним, отсутствующим, но не забытым, я верю, что вы не пройдете мимо и используете возможность сделать добро его вдове. Ее нужно оправдать!1
Семеном Львовичем использован положительный трансфер «бухгалтер Светлова, обвиняемая в растрате — погибший на фронте сапер Светлов, ее отец — погибший на фронте сапер Доронин, однополчанин адвоката». Прямой связи между этими тремя звеньями нет, однако адвокат добился своего: судьи проявили милосердие к дочери погибшего на фронте сапера Светлова, она была оправдана. Чем объяснить такое решение? Возможно, близкой памятью о войне и, соответственно, силой ассоциативной цепочки, построенной адвокатом. Максима римского права гласит: «Non semper vacare ira aut misericordia iudex potest» ‘He всегда судья может быть свободным от гнева или со
1 Ария С. Мозаика. Записки адвоката. Речи. М., 2000. С. 164—166.
страдания’. На это часто делают ставку адвокаты и, как видим, не без успеха.
Эмоциональный трансфер может быть реализован и с помощью языковых средств, в частности, языковых уловок, например, эквивокации: «When guns are outlawed, only outlaws will have guns» (Лозунг; букв.: ‘Когда оружие будет объявлено вне закона, носить его будут только бандиты’)1.
В торговой рекламе в качестве положительного трансфера активно эксплуатируется апелляция к различного рода основным инстинктам. Так, реклама стройматериалов, автомобилей, а также других товаров, ориентированных преимущественно на представителей сильного пола, нередко дается на фоне очаровательной девицы. Предполагается, что привлекательный образ лица противоположного пола будет ассоциативно связан с названием фирмы, маркой и общими контурами продвигаемого товара. Привлечение к определенной информации посредством положительных фоновых стимулов, в частности зрительных, звуковых и прочих образов, иногда называют фасцинацией [лат. fascinare ‘зачаровывать’].
Трансфер, как и многие другие психологические уловки, основан на синтагматических ассоциациях (девушка ~ стройматериалы), т. е. имеет метонимическую природу. Ассоциации данного типа (например, «палка ~ страх ~ требуемое действие») примитивны; эксперименты показывают, что их способны понимать даже некоторые животные. Гораздо более сложную природу имеют доступные уже только человеку ассоциации по сходству, на которых основаны сравнение и метафора, а также фигуры логической аргументации2.
1 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 18.
2 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 138.
Раздел 4 ПРИЕМЫ ЯЗЫКОВОГО МАНИПУЛИРОВАНИЯ
Давно замечено, что в процессе убеждения «все мы манипулируем языком [курсив наш. — В. М.], причем делаем это постоянно. Хотим мы этого или нет, любое наше взаимодействие политично»1. В этой связи американский ритор Роберт Майер рекомендует: «Вслушивайся в скрытые смыслы слов. Только человек глуповатый (foolish) слышит лишь то, что он слышит»2. Однако с тем, чтобы выполнить это непростое предписание, следует, как минимум, хотя бы поверхностно разобраться в теории фигур. Вполне понятно, что зарубежные и a fortiori отечественные философы, в частности специалисты по логике и аргументации, всегда были весьма далеки от основательных знаний в этой сфере. Отсюда — следующие вполне предсказуемые следствия:
1. В монографиях по логике рассмотрению непростых взаимоотношений между логикой и языком традиционно отводится не более двух-трех страниц3.
2. Более пространные исследования в этой сфере, принадлежащие перу философов, с точки зрения лингвиста бывают сомнитель
1 LakoffG. Talking power. The politics of language. New York, 1990. P. 74.
2 Mayer R. How to win any argument: without raising your woice, losing your cool, or coming to blows. Career Press, 2005. P. 34.
3 См., к примеру, параграф «Logic and language» в кн.: Shaw Ch. G. Logic and theory in practice. Kessinger Publishing, 2005. P. 2—3.
ны по своей научной ценности. Exempli causa укажем раздел «Ловушки языка» [ср. англ, language traps] в книге А. А. Ивина «Риторика: искусство убеждать»1. Из целого ряда интереснейших феноменов, которые можно было бы описать и терминологически обозначить в данном разделе, автор смог описать и обозначить лишь один: экви-вокацию, определяя последнюю как «нарушение принципа однозначности» (с. 188). Однако в таком определении ее невозможно отграничить от смежных понятий. Дело в том, что «нарушение принципа однозначности» при повторе слова дает эквивокацию, при отсутствии же повтора — дилогию (нарочитую двусмыслицу) либо амфиболию (случайную двусмыслицу). Как известно, плохо определенное понятие не поддается ни адекватному анализу, ни отграничению от смежных концептов. Наглядным примером этой аксиомы является названный нами раздел в пособии А. А. Ивина. Разберем всего один случай. В качестве примера «ошибок и недоразумений, в основе которых лежит многозначность слов» (с. 188), автор приводит следующий силлогизм: «Каждый металл является химическим элементом; латунь — металл; значит, латунь — химический элемент». Далее находим утверждение о том, что в этом умозаключении «в двух разных смыслах используется понятие “металл”» (с. 189). По данному поводу лингвист должен отметить следующее. 1. В разных смыслах может использоваться не понятие, а номинативная единица. 2. В приведенном силлогизме имеет место не многозначность слова металл, а неточность в употреблении слова латунь ‘сплав меди с оловом и цинком’. Таким образом, латунь — это не металл (ложное основание), а сплав, а значит и не химический элемент (ложный вывод). Как видим, перед нами не эквивокация, а паралогизм ложного основания. Вывод напрашивается сам: ловушки языка должен рассматривать языковед, а не философ.
3. Открытие и разработка бесперспективных, тупиковых направлений, в частности рассмотрение речевых актов как языковых структур, якобы значимых для процесса аргументации2. Сторонники этой научной парадигмы, на западе именуемой прагмадиалектикой [англ, pragmadialectics], полагают, что «аргументация — это речевой акт, состоящий из ряда высказываний [курсив наш. —В. М.], которые предназначены для того, чтобы обосновать или опровергнуть выраженное мнение, и направлены на то, чтобы обосновать или опровергнуть выраженное мнение, убедить в приемлемости этого выраженного мнении»3. Как известно, речевой акт представляет собой отдельное высказывание, а не «ряд высказываний», аргументация же является слишком сложной
1 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 185—212.
2 В частности: Eemeren F. Н., Grootendorst R. Speech acts in argumentative discussions. Dordrecht, 1984. Перевод: Еемерен Ф. X, Гроотендорст Р. Речевые акты в аргументатив-ных дискуссиях. СПб., 1994.
3 Еемерен Ф. X., Гроотендорст Р. Речевые акты в аргументативных дискуссиях. С. 24.
логической, психологической и речевой процедурой, чтобы сводить ее только к речи и тем более лишь к отдельному речевому акту. Думается, что попытка свести теорию аргументации к теории речевых актов (речевой прагматике) является упрощением проблемы, а потому такая попытка заранее обречена на неудачу.
Наиболее перспективным направлением в изучении взаимоотношений между языком и процессом убеждения представляется выявление и изучение тех речевых фигур, которые оказываются более или менее значимы для данного процесса. Как известно, первые фигуры были открыты и описаны софистами. Целый ряд приемов выразительной речи, обнаруженных древнегреческим философом-софистом Горгием Леонтинским (ок. 483—375 до н. э.), прежде всего антитеза, градация, гипербола, риторический вопрос и амплификация, в частности фигуры повтора: анафора, полисиндетон, асиндетон, параллелизм, изоколон, аллитерация, ритм как украшение прозаической речи, парономасия, гомеотелевтон1 и др., именуются, по имени своего первооткрывателя, Горгиевыми фигурами [англ. Gorgianfigures, нем. Gorgianischen Figuren, франц, figures gorgianiques]. Античный философ пишет:
Он первый стал употреблять тропы, метафоры, аллегории, превратное соединение слов, применение слов в несобственном смысле, инверсии, удвоения, повторения, апострофы и парисосы. Все эти приемы в то время вследствие новизны их имели успех у слушателей.
Филострат. Жизнь софистов
Софисты же стали первыми применять в качестве уловок двусмысленность выражений, многозначность слов и приемы языковой игры, а также использовать к своей выгоде речевые промахи противников2. Между тем в современных риториках изучение эристически значимых языковых приемов сводится либо к нулю, либо, в лучшем случае, к нескольким произвольно избранным единицам. Так называемый риторический треугольник [англ, rhetorical triangle, persuasive triad] включает, по идее Горгия Леонтинского, логос (апелляцию ad rem, т. е. логическую аргументацию), пафос (апелляцию ad hominem, т. е. психологической воздействие) и этос (облик оратора как составляющую риторического воздействия)3, собственно же языковая компонента эристики остается de facto за пределами изучения и преподавания.
В этой связи очень верной и значимой представляется нам высказываемая некоторыми специалистами мысль о том, что составной частью современной риторической теории должны стать выявление и систе
1 Anderson R. Glossary of Greek rhetorical terms connected to methods of argumentation, figures and tropes from Anaximenes to Quintilian. Contributions to Biblical exegesis and theology. Leuven, 2000. P. 127—128.
2 Shaw Ch. G. Logic and theory in practice. Kessinger Publishing, 2005. P. 202.
3 Например: McComiskey B. Gorgias and the new sophistic rhetoric. Southern Illinois University, 2002. P. 34 и 47.
матизация всех значимых для аргументации фигур речи1. Считается, что данная идея легла в основу так называемой новой риторики, или неориторики — направления, открытого в конце пятидесятых годов прошлого века известным бельгийским философом Хеймом Перельманом и его коллегой Люси Олбрехт-Тытекой2.
Однако достаточно ознакомиться со старинными риторическими трактатами, чтобы убедиться в том, что эта мысль так же стара, как и сама риторика. Новым здесь является лишь название направления, поскольку еще античные ученые придавали языковой составляющей эристики самое серьезное значение.
Представители как «новой», так и классической риторики в выборе фигур для анализа исходят из того, что если данная фигура присутствует в ораторской речи или аргументативном дискурсе, то она по определению является эристически значимой. К примеру, в «Классической риторике» Эдварда Корбетта и Роберта Коннорза3, в которой ощущается заметное влияние концепции X. Перельмана, к анализу оказались привлечены многие выразительные средства и фигуры, не имеющие аргументативной и эристической значимости, в частности антитеза4, параллелизм, перифраза, ассонанс, аллитерация, парономасия, полиптот («корневой повтор»), асиндетон, антономасия, различные типы метаплазмов (антистекон: замена звука, аферезис: сокращение слова за счет начальной части, апокопа: сокращение слова за счет концовки), брахилогия («краткоречие»), олицетворение и др. Такой подход к составлению выборки эристически значимых фигур не представляется логичным. Здесь, на наш взгляд, следует разделить и в аналитических целях противопоставить два аспекта текста: 1) стилистический; 2) эристический. Стилистическая украшенность и выразительность аргументативного дискурса, красноречие оратора не обязательно напрямую связаны с убедительностью.
Напомним, что третий канон классической риторики, элокуция {elocutio) традиционно предполагает лексико-синтаксическое построение речи, а также ее украшение {decorum, ornamentd) посредством тропов и фигур. Если использовать современную систему понятий, то украшение должно перейти в ведение стилистики и относиться
1 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 136.
2 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. Traite de 1’argumentation: La nouvelle rhetorique. Paris, 1958. При ссылке на данную работу принято называть лишь имя первого из ее авторов. Высказывается мнение, что Л. Олбрехт-Тытека в разработке теретической концепции данной монографии участия не принимала (Fundamentals of argumentation theory. A handbook of historical backgrounds and contemporary developments / ed. F. H. van Eemeren, R. Grootendorst & F. S. Henkemans. New Jersey, 1996. P. 93).
3 Cm.: Corbett E. P. J., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998.
4 В качестве примера антитезы авторы приводят следующую фразу: «Не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас, спросите лучше, что вы можете сделать для вашей страны» (с. 467). Это, конечно же, не антитеза, а хиазм. В отличие от антитезы, хиазм имеет эристическую силу.
к выразительности речи, красноречию (то есть к стилю), а не к ее убедительности. Тем не менее как в отечественной, так и в зарубежной риторике понятия украшения и стиля продолжают под давлением тысячелетней традиции относить к третьему канону риторики. Следствием этого становится смешение и неразличение категорий классической риторики и аналитической стилистики (= стилистики ресурсов).
Тема 11 ВОПРОС О КЛАССИФИКАЦИИ ФИГУР РЕЧИ
Определим фигуру речи (= речевую фигуру) [калька лат. figura verborum, figura elocutionis, figura dictionis < греч. о/цца Xe^eos] как акт использования или образования номинативной единицы в целях усиления действенности речи. Термины прием и фигура [лат. figura ‘расположение частей, строение; положение, поза’ < fingere ‘формировать, ваять, изображать, выдумывать’, калька греч. охцца] будем считать дублетными; некоторые особенности в их сочетаемости (прием стилизации, но фигура речи; прием айкидо, но фигура высшего пилотажа) обусловлены скорее традицией, чем смысловыми различиями. С тем, чтобы получить адекватное описание системы фигур речи, нам необходимо было решить две проблемы.
1. Выявить параметры общей классификации тропов и фигур. Несмотря на то, что основные виды фигур известны, общая их типология отсутствует ввиду того, что параметры, по которым данные виды могут быть сгруппированы и противопоставлены, до сих пор не выявлены.
2. Определить параметры описания для каждой из частных подсистем тропов и фигур. Здесь заметим, что классификационная схема, составленная для описания одной микросистемы, обязательно окажется «прокрустовым ложем» для другой, поскольку каждая из таких микросистем уникальна по своему устройству1. «Универсальных» параметров описания, применимых ко всем фигурам, не существует.
11.1. Общая классификация тропов и фигур
Общая классификация приемов и средств выразительной речи представляется возможной по их отношению к таким параметрам оценки, или, в античной традиции, качествам речи, как правильность/непра-вильность, однозначность/двусмысленность, разнообразие/однооб-разие и др. Неправильность, двусмысленность, однообразие, etc. еще
1 Видимо, именно поэтому классификация тропов и фигур считается «делом необычайно трудным» (Одинцов В. В. Стилистика текста. М., 1981. С. 57).
античными учеными (Феофраст, Аристотель, Деметрий, Цицерон, Квинтилиан и др.) считались недостатками речи, достоинствами — правильность, однозначность, разнообразие и т. д.; именно отсюда — список «требований к речи» (требование правильности, требование однозначности и проч.), дошедший до нас из старинных риторик1. Как показало проведенное нами исследование2, абсолютно все выразительные приемы и средства по своему назначению напрямую связаны либо с выполнением, либо с нарочитым несоблюдением указанных требований к речи, что делает возможной классификацию таких приемов и средств по их соотношению с качествам речи (т. е. систематизацию по их назначению). Из сказанного следует, что все фигуры речи следует подразделить на два разряда: 1) служащие выполнению определенных требований к речи (например, приемы ухода от тавтологических повторов); 2) связанные с нарочитым несоблюдением таких требований. Последние коррелируют с соответствующими речевыми ошибками: еще Квинтилиан отметил, что фигура речи становится солецизмом, если она не преднамеренна, а случайна, и сколько есть фигур, столько же есть ошибок3. Так, фигуры повтора соотносимы с тавтологическими повторами по признаку мотивированного/немотивирован-ного нарушения требования разнообразия речи. Вопрос о количестве качеств речи принадлежит к числу дискуссионных. Будем считать, что реальность качества речи определяется наличием приемов и средств его языкового воплощения4.
Соотнесение тропов и фигур с качествами речи дает следующую картину.
1. С тем, чтобы сделать речь разнообразной, используются такие приемы, как замена перифразой, местоименная замена, перенесение с рода на вид, синонимическая замена, другие способы ухода от тавтологии. Фигурами нарочито однообразной речи являются различные повторы: аллитерация, ассонанс, анаграмма, парономазия, антана-клаза и др.
2. Выполнению требования ситуативной уместности речи служат приемы эвфемии.
1 См., например: Античные теории языка и стиля. СПб., 1996 (раздел «Качества речи», с. 202—222); Аристотель. Риторика //Античные риторики. Изд-во Моск, ун-та, 1978. С. 15—69; Квинтилиан М. Ф. Двенадцать книг риторических наставлений: в 2 ч. Ч. 1. СПб., 1834. С. 31—38; Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994 (кн. третья, особ. с. 212—215); один из многочисленных современных вариантов этого списка: Головин Б. Н. О качествах хорошей речи // Русский язык в школе. 1964. № 2 и 1965. № 1.
2 Москвин В. П. Тропы и фигуры: параметры общей и частных классификаций // Филологические науки. 2002. № 4. Данная классификация легла в основу монографии: Москвин В. П. Теоретические основы стилистики. М., 2016.
3 Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. Ill, 112.
4 Ср.: Троянская E. С. К вопросу о технико-стилистических приемах в научной речи // Язык научной литературы. М., 1975. С. 36.
3. Фигурами краткой речи являются асиндетон, зевгма и другие типы эллипсиса, фигурами нарочито пространной речи — различные виды амплификации.
4. Фигурами нарочито алогичной речи будем считать оксюморон, каламбурную зевгму (Шел дождь и три студента...), силлепсис: Известно, сколько в стране охотников, балерин, револьверных станков, собак всех пород, велосипедов, памятников, девушек, маяков и швейных машинок (И. Ильф и Е. Петров) и др.
5. Как приемы нарочитого неправдоподобия используются гипербола, литота, реализация метафоры: Баклан, Иван Матвеич, бригадир. Отличался непреклонностью. Переломан пополам во время бури, свирепствовавшей в 1761 году (М. Е. Салтыков-Щедрин. История одного города) и др.
6. Фигурами нарочито двусмысленной речи являются дилогия: Три теленка — сколько ног? (Загадка), антифразис: Откуда, умная, бредешь ты, голова? (обращение лисы к ослу в одной из басен И. А. Крылова), незамкнутая метафора, параграмма: Мы — сыны равнины дикой, Мы — враги кривых путей, Мы идем к мечте великой под веселый свист... полевого ветра (В. В. Воинов; ср. плетей), фонетическая аллюзия, etc.
7. Изобразительность речи заключается в способности последней «сделать рассказ наглядным, легко вообразимым и представимым»1 путем: а) имитации характерных признаков объекта с помощью звукописи, использования фигурных стихов, стилизации; б) описания объекта посредством дескриптивной лексики: Глаза как небо голубые, / Улыбка, локоны льняные... (А. С. Пушкин).
8. Богатство речи. Богатой будем считать речь лица, не только знающего номинативные, в частности выразительные средства языка, прежде всего слова и обороты с образной внутренней формой, но и умеющего такие средства создавать посредством приемов экспрессивной деривации. Такими приемами являются: 1) метафорический и метонимический переносы; 2) фигуры интертекста2: цитирование, аппликация (цитирование общеизвестного текста без указания на источник: А воз и ныне там!), текстовая аллюзия: «Я не буду оспоривать ваше мнение» (Из научной полемики, ср. у А. С. Пушкина: «И не оспоривай глупца»), парафраз: Жар-пицца (Из рекламы); 3) ложное этимологизирование: ТРИкотаЖ (Из рекламы), ВолгогрАД (Надпись на лозунге сторонников переименования города).
9. Одним из достоинств речи является ее ясность. Пояснить то или иное понятие можно, к примеру, либо уподобив его другому с помощью так называемых педагогических сравнений и метафор, активно используемых в учебной литературе, либо путем противопоставле
1 Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы. СПб., 1999. С. 271.
2 Данный класс фигур выявлен и описан нами в статье: Москвин В. П. Цитирование, аппликация, парафраз: к разграничению понятий // Филологические науки. 2002. № 1.
ния данного понятия другому1; этой цели служат фигуры контраста: аллеотета (противопоставление однокоренных слов либо форм одного слова): Служить бы рад — прислуживаться тошно (А. С. Грибоедов), парадиастола (противопоставление синонимов): В Купеческом клубе жрали аршинных стерлядей на обедах. В Охотничьем разодетые дамы кушали деликатесы (В. А. Гиляровский) и др. В ряду способов построения нарочито неясной речи находятся приемы искусственной книжности, заумный язык, умолчание и т. д.
10. Выполнению требования номинативной точности служат фигуры уточнения. К фигурам нарочитой неточности отнесем перенесение с рода на вид (насекомое вм. таракан), с вида на вид (вспомним английский анекдот, в котором джентльмен, открыв дверь ванной, где в это время находилась дама, воскликнул: «Простите, сэр!»), мей-озис (полный вм. толстый); с вида на род: «и всяких прочих шведов» (В. Маяковский).
В свое время известный литературовед выразил надежду на то, «что когда-нибудь будет построена когнитивная риторика, в которой тропы и фигуры речи классифицировались бы по их соответствию тем или иным познавательным категориям»2. На наш взгляд, такими категориями являются качества речи. Предложенная нами классификация тропов и фигур по их соотношению с качествами речи охватывает практически все известные фигуры и средства речевой выразительности, обладает объяснительной силой, имеет характер системы, открытой для пополнения.
Здесь следует заметить, что в соответствии с давней традицией, восходящей к Квинтилиану3, фигуры определяются как «разновидность злоупотребления или нарушения в речи, поскольку они нарушает привычные нормы повседневной речевой практики»4; как «намеренное отступление от нормального написания, словообразования, истолкования, применения слова»5; как «синтаксические и семантические отклонения (turnings) языка от буквального и обыденного (from the literal
1 Пояснение и классификацию на основе контраста следует отличать от понятия аргументации. Пример смешения этих категорий: «Первый тип древнегреческой аргументации [или процедуры пояснения, демонстрации? —В. М.] — полярность — понятен и очевиден [...]. Она проявляет себя и в парном делении богов у Гесиода, и в теории элементов или стихий (огонь, воздух, вода, земля или горячее, холодное, влажное, сухое) [...]»: так, «Гераклит прибегает к демонстрации контрадикторных отношений, чтобы продемонстрировать всю множественность типов взаимосвязи сущих, завершая пассаж примером контрарных отношений: “сочетаются целые и нецелые, собирающееся вместе и расходящееся в разные стороны, созвучное и несозвучное [...]”» (Вольф, М. Н. Основания аргументации в раннегреческой философии: полярность как тип аргументации // Вестник Новосибирского гос. ун-та. Серия «Философия». Т. 8. 2010. № 4. С. 113 и 115).
2 Смирнов И. П. Роман тайн «Доктор Живаго». М., 1996. С. 23.
3 См. в русском переводе: Квинтилиан М. Ф. Двенадцать книг риторических наставлений: в 2 ч. Ч. 1. СПб., 1834. С. 10.
4 Puttenham G. The arte of English poesie. 1589. Kent. Univ. Press, 1988. P. 128 (1-е изд. London, 1589).
5 Shipley J. T. Dictionary of world literature. New York, 1943. P. 973.
and the commonplace) употреблений»1. Увязывание понятия «фигура» с понятием «отклонение от нормы» (англ, deviation, франц, ecart)2 является в современной зарубежной лингвистике общим местом. Имеет оно глубокие корни (западного происхождения) и у нас. Так, Мелетий Смотрицкий (1578—1633) в своей грамматике (1610) в главе «О син-тазисе» пишет: «Образная синтазис есть образ глаголания противу правилом синтазеос искусных писателей употреблением утверженный»3. Авторы подобных определений исходят из того, что «есть некоторое простейшее, “естественное” словесное выражение всякой мысли (как бы дистиллированный язык без стилистического цвета и вкуса), а когда реальная речь как-нибудь отклоняется от этого трудновообразимого эталона, то каждое отдельное отклонение может быть отдельно и учтено как “фигура”»4. С этой точки зрения фигура трактуется как любое отклонение (или, по Г. Г. Шпету, «отрешение») от определенной языковой или коммуникативной нормы5, что открывает перспективу систематизации фигур по отношению к соответствующим нарушаемым нормам. Наиболее интересной в этом плане представляется попытка В. 3. Санникова связать некоторые приемы языковой игры с нарушением известных постулатов Г. П. Грайса. Санников пишет: «Нарушение любого из этих постулатов затрудняет общение, приводит к недоразумениям, а иногда дает комический эффект»6. Думается, однако, что при классификации приемов языковой игры (которые, как это будет показано ниже, являются одной из функциональных подсистем фигур речи) более целесообразно обращение не к схеме Грайса, а к античной теории качеств речи, с которой отчасти соотносима концепция американского ученого. Сравним его постулаты с античными требованиями к речи: постулат ясности = требование ясности, постулат однозначности = требование однозначности, постулат краткости = требование краткости речи, постулат последовательного изложения мысли = тре
1 Trousdale М. Recurrence and Renaissance: rhetorical imitation in Ascham and Sturm // English Literary Renaissance. Vol. 6. 1976. P. 82.
2 Например: Palmatier R. A. A glossary for English transformational grammar. New York, 1972. P. 44; Wales K. A Dictionary of stylistics. Londonl989. P. 116—118; WilpertG. Sachworterbuch der Literatur. Stuttgart, 1989. S. 120; CollingeN. E. An encyclopaedia of language. London, 1990. P. 592—593; Crystal D. A dictionary of linguistics and phonetics. Oxford, 1991. P. 101; Dubois J. et al. Dictionnaire de linguistique et des sciences du langage. Paris, 1994. P. 163; Ducrot O., Schaeffer J.-M. Nouveau dictionnaire encyclopedique des sciences du langage. Paris, 1995. P. 47 & 153, etc.
3 Смотрицкий M. Грамматики славенския правильное синтагма. М., 1721. С. 234.
4 Гаспаров М. Л. Средневековые латинские поэтики // Избр. тр.: в 3 т. Т. 1. М., 1997. С. 629.
5 Например: Квятковский А. Поэтический словарь. С. 321; Corbett Е. Р. J. & Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxf. Univ. Press, 1998. P. 461; Fontanier P. Les figures du discours / Ed. G. Genette. Paris, 1968. P. 9 (мнение Ж. Женетта, автора предисловия) и др. В этой книге Жерар Женетт объединил два труда Пьера Фон-танье (1768—1844), признанные классическими: 1) Manuel classique pour I’etude des Tropes. Paris, 1821; 2) Figures autres que tropes. Paris, 1827.
6 Санников В. 3. Русский язык в зеркале языковой игры. М., 1999. С. 386.
бование логичности (связности) изложения1. Вместе с тем такие важные для классификации фигур качества речи, как ее уместность, правдоподобие, благозвучие, правильность, полнота, изобразительность, разнообразие и др., в концепции Грайса отсутствуют. Не всегда выполнимый постулат истинности («Будь правдив!»), постулат информативности и кооперативный принцип представляются параметрами, иррелевантными для систематизации фигур. Направление классификации, связанное с трактовкой любой фигуры как отклонения от языковой или коммуникативной нормы, нельзя признать перспективным, поскольку в такой классификации не остается места для приемов, которые служат реализации норм (например, для приемов ухода от тавтологии, служащих выполнению требования разнообразия речи; для фигур эвфемии, служащих выполнению требования уместности речи, и др.)2. Кроме того, такая классификация способна охватить только фигуры, а потому за ее пределами оказываются все выразительные и номинативные средства, связанные с выполнением либо нарочитым несоблюдением указанных норм: эпитеты, сравнения, дисфемизмы, средства словесной образности и др.
11.2. Частные классификации тропов и фигур
Частными будем считать те параметры, по которым могут быть противопоставлены разновидности одной и той же фигуры речи или одного и того же выразительного средства. Набор этих параметров образует вполне обозримый список.
1. Чтобы уметь правильно и к месту употребить прием или средство, нужно знать набор его частных функций, поэтому функциональная характеристика является одной из важнейших как в теоретическом, так и в практическом отношениях. Функциональный параметр может послужить основанием не только для выявления частных разновидностей одной фигуры или выразительного средства (например, художественная, оценочная, пояснительная, эвфемистическая метафоры), но и для объединения целого ряда порой очень разнородных фигур и средств. Так, эвфемистическая функция может объединить в одну микросистему мейозис (полный вм. толстый), металепсис (воспользоваться платком), антифразис (Ну и аромат!), фонетическую аллюзию (ехать в Ригу) и другие приемы образования эвфемизмов.
Каждая фигура имеет не только определенный набор функций и сферу действия, но и систему норм употребления. Прагматический
1 Грайс Г. П. Логика и общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. М., 1985. С. 222—227.
2 Традиционное определение фигуры как отклонения от нормы не раз подвергалось сомнению учеными разных эпох. См.: Vickers В. In defence of rhetoric. Oxford, 1998. P. 302—303.
аспект изучения фигуральной речи1, функциональная классификация фигур, разработка системы правил употребления, а также описание типовых ошибок в использовании каждой из них имеют самые серьезные перспективы. Правила употребления некоторых фигур и описание наиболее распространенных ошибок в их использовании сформулировал еще Хью Блэр в своем знаменитом курсе лекций2, однако, к сожалению, эта работа в дальнейшем не нашла последовательного продолжения.
Предметом постоянных научных дискуссий является соотношение понятий «стилистическая фигура», «риторическая фигура» и «игровой прием». Данные понятия можно противопоставить, на наш взгляд, только функционально, т. е. по функциональному параметру: одна и та же фигура может быть использована, в зависимости от целей (функций) ее употребления, и как стилистическая, и как риторическая, и как игровой прием. Рассмотрим это обстоятельство на примере анта-наклазы [греч. аутауакХаси; ‘отражение, возвращение’ < аутауакХасо ‘преломлять, отражать’] — фигуры речи, основанной на повторении омонимичных либо многозначных единиц в разных контекстуальных значениях.
Как стилистический прием антанаклаза используется в художественной речи; здесь она нередко выполняет эстетическую функцию, т. е. выражает «эмоцию восторга и любования» (Б. В. Томашевский)3: Бриллианты в свете лунном, Бриллианты в небесах, Бриллианты на деревьях, Бриллианты на снегах (А. Фет). Именно к стилистической фигуре подходит старинное сравнение фигур с «цветами в саду»4 (ср. лат./lores rhetoricae ‘цветы красноречия’, flores rhetorici). Итак, стилистическая фигура — это любая фигура, использованная в эстетической функции.
В игровой функции (то есть как игровой прием) антанаклаза встречается, к примеру, в газетных заголовках: Указ президента для нас не указ, Дума о думе. Антанаклазу используют некоторые игровые жанры фольклора — прибаутки: Хотел бы полежать, да надо поле жать, скороговорки: Не хочет косой косить косой, говорит, коса
1 Например: Roberts R. М., Kreuz R. J. Why do people use figurative language? // Psychological science. Vol. 5. 1994. P. 159—163.
2 Cm. «Lecture XV. Metaphor», «Lecture XVI. Hyperbole, Personification, Apostrophe» и «Lecture XVII. Comparison, Antithesis, Interrogation, Exclamation, and Other Figures of Speech» в кн.: Blair H. Lectures on rhetoric and belles lettres. London, 1838. Vol. I. (1-е изд. 1783).
3 На эстетическую функцию как определяющую для стилистического приема указывают и другие специалисты, см.: Никитина С. Е., Васильева Н. В. Экспериментальный системный толковый словарь стилистических терминов. М., 1996. С. 132; Хованская 3. И. Принципы анализа художественной речи и литературного произведения. Саратов, 1975. С. 309.
4 См., например: Wilson Т. The arte of rhetorique. Oxford, 1909. P. 7. В русском переводе «Риторики» Филиппа Меланхтона (ок. 1620) термин фигура переведен как «образец или выображение или цветочцы» (Аннушкин В. И. История русской риторики: Хрестоматия. М., 1998. С. 48), ср. лат. color ‘цвет, краска’, перен. ‘фигура’ (Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 36).
коса. Эта же функциональная разновидность данной фигуры лежит в основе каламбурной рифмы: Даже к финским скалам бурым Обращаюсь с каламбуром (Д. Минаев).
Приведем пример употребления антанаклазы как риторической фигуры. В одной из встреч «Клуба веселых и находчивых» капитан московской команды поставил перед капитаном команды одесситов следующий вопрос: «Брокер — это профессия или призвание?» Ответ не заставил себя ждать: «Не знаю, как у вас в Москве, а у нас в Одессе Брокер — это фамилия». Антанаклаза, используемая как полемический прием («rhetorical Jiu-Jitsu»), именуется эквивокацией [лат. propositiones aequivocae ‘двусмысленные утверждения’ < aequivoco ‘одинаково именую’, калька греч. бцоХоуесо]. Определим риторическую фигуру как прием, используемый для воздействия на оппонента или аудиторию в процессе убеждения.
Как видим, понятия «стилистический прием», «риторический прием» и «игровой прием» противопоставлены только функционально; немаркированным в этом отношении (и, следовательно, более широким, родовым) является понятие «фигура»:
ФИГУРА
2. Проанализируем количественный параметр классификации на примере анаграммы — повтора звуков, входящих в тематически ключевое слово, с целью его акцентирования. В основе анаграммы могут лежать: 1) монофонический повтор: Рдяны краски, Воздух чист; Вьется в пляске Красный лист, — Это осень, Далей просинь, Гулы сосен, Веток свист (М. Волошин); 2) полифонический повтор: Хохоча, отвечая находчиво (отлучиться ты очень не прочь!), от лучей, от отчаянья отчего, отчего ты отчалила в ночь? (В. Набоков, роман «Отчаяние»). По указанному параметру можно выделить монофонические и полифонические анаграммы; последние обычно менее удачны, поскольку полифония накладывает существенные ограничения на выбор слов, происходящий в этом случае зачастую в ущерб смыслу текста.
3. Позиционный параметр служит основой для выделения таких фигур повтора, как анафора, эпифора, симплока, хиазм и др. В этом случае учитывается позиция элемента в составе более сложной речевой единицы либо взаиморасположение элементов одного уровня по отношению друг к другу (препозиция, постпозиция, интерпозиция).
В античном понимании фигуры (или, в греческой терминологической традиции, схемы) трактовались как приемы расстановки язы
ковых единиц. Такой «изобразительный механизм» фигур, — отмечает Т. Г. Хазагеров, — находится в полном соответствии с этимологией данных двух терминов, а также с «тем фактом, что древние связывали фигуры с танцем, жестом, схематически передающими движение эмоции». Из этого факта сделан смелый вывод о том, что первоначально фигуры противопоставлялись тропам как «синтагматическое средство» «средству парадигматическому»1. Попытку положить в основание общей классификации частный (в данном случае — позиционный) параметр нельзя признать удачной, поскольку ни тропы, ни большинство фигур не имеют к нему никакого отношения. Оппозиция «синтаг-матика/парадигматика» также недостаточна — хотя бы потому, что многие фигуры связаны с «третьим измерением» языковой системы — дериватикой.
4. Уровневый параметр характеризует сферу действия фигуры. Так, повторы по уровневой принадлежности могут быть подразделены на звуковые (например, аллитерация и ассонанс), морфемные: О, рассмейтесь смехачи! (В. Хлебников), лексические: И верь душе, и верь звенящей, И верь натянутой струне (А. Блок), синтаксические (например, синтаксический параллелизм и фразовый повтор); соответственно, сфера действия повтора охватывает все уровни языка.
5. По частеречному параметру могут быть противопоставлены, в частности, субстантивная (например, лесная флейта ‘иволга’) и глагольная (подняться в воздух ‘взлететь’) перифразы; субстантивный, глагольный, наречный, союзный и др. виды лексического повтора.
6. По характеру номинации можно выделить, например, эпитеты с прямым значением (желтый луч, зеленый лес) и два типа эпитетов с переносным значением: метафорические (золотой луч) и метонимические (зеленый шум); перифразы логические и образные, в частности метафорические и метонимические.
Для описания каждой фигуры, каждого выразительного средства релевантен свой собственный, специфический набор частных параметров классификации. Так, при классификации эпитетов (если придерживаться узкого их понимания) релевантными окажутся функциональный, количественный, номинативный параметры; иррелевантными — уровневый и частеречный.
При разработке частных описаний следует учитывать возможность использования приемов и средств выразительной речи в устойчивых комбинациях. К примеру, комбинация метафоры и сравнения дает так называемый локальный прием: В Париже Варвара Павловна расцвела, как роза (И. С. Тургенев), комбинация лексического по
1 Хазагеров Т. Г. «О образъхь»: Иоанн, Хировоск, Трифон (к диахронии тропов и фигур в греко-славянкой традиции) // Изв. РАН. Серия лит. и яз. 1994. Т. 53. № 1. С. 64, 66 и 67. Данная идея, впрочем, не нова, см.: Bubmann Н. Lexikon der Sprachwissenschaft. Stuttgart, 1990. S. 809 («Vbm tropus als einer paradigmatischen, auf Austausch beruhenden Variation unterscheidet die antike Rhetoriktheorie die Rhetorische Figur, die auf syntagmatischer [курсив наш. —В. M.] Variation beruht»).
втора и синтаксического параллелизма — лексико-синтаксический повтор: В час закатный, в час хрустальный / Показались корабли (А. Блок); чередование обычной и тавтологической рифмы лежит в основе редифа: В царство розы и вина приди, / В эту рощу, в царство сна — приди (Хафиз Ширази, XIV в.; рус. перев. А. А. Фета). При комбинировании психологически эффективен принцип контраста1, т. е. сочетание противоположных приемов воздействия: анафоры и эпифоры (в стилистике эту фигуру именуют эпанафорой), черного и белого (в живописи), холодного и горячего (в медицине на этом основан контрастный душ), мягкости и жесткости (тактика «хороший и плохой полицейский»).
Комбинирование (устойчивое, фразеологизированное сочетание приемов) следует отличать от конвергенции, которую определим как индивидуально-авторское сочетание фигур, «участвующих в < выполнении > единой стилистической функции»2. Ученые разных эпох открывали явление конвергенции несколько раз. А. А. Потебня говорил о «случаях совмещения тропов»3, греческий филолог I в. н. э. Лонгин в трактате «О возвышенном» отметил следующее: «Мощное воздействие обычно оказывает союз фигур, объединенных общей целью, когда две или три из них работают вместе как партнеры, что сообщает речи силу, убедительность, красоту»4. Взаимодействовать могут также взгляд, жест, поза.
Перспективы общей классификации тропов и фигур видятся в выявлении новых релевантных для такой классификации качеств речи; совершенствование частных классификаций предполагает увеличение их таксономической глубины за счет привлечения возможно большего количества частных параметров описания, а также за счет выявления комбинаций уже известных приемов и средств выразительной речи. Думается, что общая и частные классификации приемов и средств выразительности должны стать предметом отдельного направления науки о языке.
Какова практическая ценность этого направления? Быть может, стоит пойти по более легкому пути «стихийного» овладения системой тропов и фигур — без предварительного их анализа, заучивания и тренажа, без утомительных терминологических штудий? Быть может, стоит вовсе отказаться от аудиторного изучения тропов и фигур и, как это сейчас делают многие предприимчивые авторы (nomina sunt odiosd), предложить доверчивому читателю поспешно составленные курсы стилистики без стилистических приемов и курсы риторики без рито
1 Cialdini R. В. Influence. The psychology of persuasion. Collins PubL, 1998. P. 14.
2 Арнольд И. В. Стилистика современного английского языка. М., 1990. С. 64. На возможность сочетания двух и более фигур указал еще Квинтилиан (М. Fabii Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 112).
3 Потебня А. А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905. С. 209.
4 Aiovuaiou f| Aoyyivou Перг uyoug // Longini quae supersunt. Graece / Dispos. A. E. Egger. Parisiis, 1837. P. 33.
рических фигур? Нам близка позиция оксфордского профессора Брайена Вайкерса, который полагает, что «пьесы Шекспира, поэзия Донна и Сидни — лучшие образцы возможностей риторики, чем все учебники вместе взятые. И тем не менее они не были бы написаны, не будь этих учебников»1 (речь идет о риториках эпохи Елизаветы Тюдор, в которых сделан акцент на классификации и тщательном описании тропов и фигур). Думается, что систематизация и описание тропов и фигур, подготовка соответствующих пособий и словарей есть важнейшее предварительное условие их успешного изучения как в школе, так и в вузе, т. е. одно из условий речевого, а значит, и интеллектуального прогресса нации.
11.3. Понятие языковой уловки
По нашим наблюдениям, фигуры речи в процессе эристической аргументации используются в двух основных функциях.
1. В манипулятивных целях, поскольку и логические, и психологические уловки чаще всего получают языковое выражение, а нередко даже опираются на определенные особенности языкового знака (например, на полисемию, на особенности внутренней формы, на близкозву-чие или созвучие слов, на их омонимию).
2. В игровых целях. Под игрой будем понимать «взаимодействие сторон, интересы которых не совпадают», причем «в условиях несовпадения интересов сторон (игроков) каждая сторона стремится воздействовать на развитие ситуации в собственных интересах»2. Поскольку аргументация представляет собой род игры, она «всегда содержит в себе риск провала, подобно тому как игра содержит в себе риск поражения. Аргументация, в которой нам гарантирована победа, является реальной аргументацией не больше, чем игра, в которой нам гарантирована победа, является игрой»3. Игра часто представляет собой «серию ходов, содержащих ловушку, какой-то подвох»4. Если рассматривать войну как разновидность игры, то следует прислушаться к следующему совету:
Война — это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство
1 Vickers В. Rhetorical and anti-rhetorical tropes: on writing the history of elocutio // Comparative criticism. Vol. 3. 1981. P. 108.
2 Новиков Д. А., Чхартишвили А. Г Рефлексивные игры. M., 2003. С. 8.
3 Johnston Н. W. Some reflection on argumentation // Philosophy, rhetoric and argumentation. Pensylvania, 1965. P. 1.
4 Берн Э. Игры, в которые играют люди: Психология человеческих взаимоотношений. Люди, которые играют в игры: Психология человеческой судьбы. СПб., 1992. С. 37.
и бери его; если у него все полно, будь наготове; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если у него дружны, разъедини; нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает. Все это обеспечивает воителю победу; однако наперед преподать ничего нельзя. Тот — кто еще до сражения — побеждает предварительным расчетом, у того шансов много; тот — кто еще до сражения — не побеждает предварительным расчетом, у того шансов мало.
Сунъ-цзы. Трактат о военном искусстве, ок. V в. до н. э.
В заключение приведем еще один хитроумный совет:
Менять приемы, дабы отвлечь внимание, тем паче враждебное. Не держаться начального способа действия — однообразие позволит разгадать, предупредить и даже расстроить замысел. Легко подстрелить птицу, летящую по прямой; труднее — ту, что кружит. Не держаться до конца и второго способа, ибо по двум ходам разгадают всю игру. Коварство начеку. Чтобы его провести, немалая требуется изощренность. Опытный игрок не сделает того хода, которого ждет, а тем более жаждет, противник.
Грасиан Бальтасар. Карманный оракул, или Наука Благоразумия
С тем, чтобы смочь воспоследовать этому совету, необходимо владеть хотя бы некоторыми приемами речевого манипулирования. Такие приемы называются языковыми уловками. Рассмотрим наиболее действенные из них в соответствии с параметрами предложенной нами выше общей классификации, т. е. по их соотношению: 1) с эристически значимыми качествами языковых знаков; 2) с эристически значимыми качествами речи.
Тема 12 ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЭРИСТИЧЕСКИ ЗНАЧИМЫХ
КАЧЕСТВ ЯЗЫКОВОГО ЗНАКА
Обращение к качествам языкового знака в эристических целях называется argumentum ad nomine, или argumentum ex nomine [лат. ‘довод к имени’]1. По нашим наблюдениям, эристически значимыми для языковых знаков оказались: 1) наличие деривационных ассоциаций; 2) наличие ассоциаций по близкозвучию. По соотношению с этими типами семиотических ассоциаций и в указанной их последовательности рассмотрим соответствующие языковые приемы и уловки.
12.1. Использование деривационных ассоциаций
12.1.1. Довод к этимологии
Этимология, или фигура этимологии [греч. етоцоХоуга ‘установление первоначального значения слова’] представляет собой апелляцию к забытой, полузабытой или неактуальной внутренней форме, восстановление деривационной истории своего или иноязычного слова:
Карфагенянин Тертуллиан во II веке нашей эры еще мог вообразить Преисподнюю и рисовал ее так: «Нам по душе видения, представим же себе самое безмерное — Страшный суд. Какая радость, какой восторг, какой праздник, какое счастье — видеть стольких горделивых царей и ложных богов томящимися в гнуснейшем застенке мрака; стольких судей, гонителей имени Христова, — плавящимися на кострах». Но уже Данте в своей исполинской попытке, увы, не нашел в себе подобного энтузиазма. Позднейшие же литературные преисподние — всего лишь проценты с обесценивающейся догмы. Ад переживает в их творчестве решительный упадок, равно как и у Бодлера, настолько разуверившегося в вечных муках, что разыгрывает упоение ими. (Интересно, что бесцветный французский глагол gener ‘докучать’ этимологически восходит к мощному слову Писания gehenna.)
Хорхе Луис Борхес. Продолжительность Ада
1 Источник данного термина: Koch Е. Trauer und Identitat: Inszenierungen von Emotionen in der Deutschen Literatur des Mittelalters. Walter de Gruyter, 2006. P. 241.
Подчеркивание внутренней формы номинативной единицы производится «в целях придания речи большей выразительности»1: Все наместники на месте / В царстве голого короля (Б. Окуджава). Фигура этимологии «высвечивает» словообразовательную структуру, а иногда «реанимирует» полузабытую деривационную историю слова: еще В. В. Виноградов отметил, что данная процедура связана «с возрождением [курсив наш. —В. М.] образного или первоначального этимологического значения в слове»2. Морфемную структуру слова можно «высветить» с помощью контекста: И тебя я, незабудка, не забуду никогда (Эстрадная песня), графических средств: БезМЯТЕЖный город (заголовок в газете «Вечерняя Москва»), слоговой парцелляции: Со-страдание испытывают, в основном, те, кто знает, что такое страдание (М. Шагинян), а также вращения слова (термин В. Хлебникова) — инверсии как приема выделения переосмысленных или актуализированных частей лексемы, ср. инакомыслящий и Мыслящий инако (заголовок в газете), совпадение и падение сов (Старинный каламбур); Мы, филологи... Можно даже сказать, логофилы... (Начало тоста). Замечательным приемом апелляции к внутренней форме слова является размещение его рядом со словом того же словообразовательного гнезда:
В среду президент России Владимир Путин поручил первому вице-премьеру Дмитрию Медведеву вернуть болельщикам возможность бесплатно смотреть футбольные трансляции. «“НТВ-Плюс” вместе с Российским футбольным союзом и его председателем Мутко намутили в очередной раз и хотят отнять у нас, рядовых болельщиков, возможность бесплатного просмотра футбольных матчей», — заявил президент на заседании Совета по реализации нацпроектов. «Вы с ними, пожалуйста, обсудите это», — обратился Путин к Медведеву. Первый вице-премьер Дмитрий Медведев после Совета заверил, что поручение президента будет выполнено и российские болельщики не пострадают. Между тем Виталий Мутко уже заявил, что контракт с «НТВ-Плюс» на трансляцию матчей чемпионата России по футболу может быть изменен.
Программа «Вести» от 08.03.2007
Этимологизирование как прием аргументации называется доводом к этимологии [лат. argumentum ex etymologia, ср. англ, etymological fallacy]: Касьянов отдает предпочтение очень дорогим часам модели Reverso. Кстати, Reverso переводится как «то, что движется в обратном направлении» и даже как «перемена к худшему». А потому «Полет» или «Восход» были бы пооптимистичнее — особенно для председателя правительства (Комсомольская правда); Наша вера называется православной, потому что мы правильно славим Бога. Пример исполь
1 Звегинцев В. А. Семасиология. М., 1957. С. 195.
2 Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М., 1959. С. 241.
зования данного довода находим и в «Песенке про козла отпущения» В. Высоцкого:
Не один из вас будет землю жрать, Все подохнете без прощения!
Отпускать грехи кому — это мне решать, Это я — Козел отпущения!
Вызывать паразитарные ассоциации, становиться поводом для насмешек, в частности для довода к этимологии, может имя собственное: На политической карте Украины нет центра: одни края. Сказано: У-краина (М. Леонтьев), в частности фамилия (иногда сливающаяся с инициалами, что приводит к какэмфатону): адвокат Кидалов (ср. жарг. кинуть ‘обмануть’), врач С. Кончаловский, историк В. Рунов; ср. также:
Держите Шуллера
В России этому человеку не доверили бы никакого важного дела.
Во всяком случае пока он не сменил бы фамилию. Действительно, что можно поручить субъекту, которого зовут Шуллер? Семь лет Дидье Шуллер не был на родине. Еще не вернувшись, он стал причиной грандиозного политического скандала. Шуллера обвинили в том, что он за взятки раздавал подряды на строительство и обслуживание муниципального жилья. Прямо из аэропорта он отправился в тюрьму.
Известия, 7 февр. 2002
В одном из стихотворений А. К. Толстого читаем:
Сидит под балдахином
Китаец Цу-Кин-Цын И молвит мандаринам: «Я главный мандарин!»
Способность некоторых слов вызывать паразитарные ассоциации должны учитывать составители брендов [англ, brand-names] — наименований для товаров. Специалист по рекламе предупреждает:
Прежде всего, такое имя произносится просто и без запинок, как правило, имеет определенный смысл и не вызывает у потребителей ложных ассоциаций. Например, название «Медиком» ассоциируется с медицинскими услугами, но никак не с торговлей канцтоварами, которой в действительности занимается эта фирма. Кроме того, удачное имя не вызывает негативных ассоциаций, как, например, конфеты «Радий». Конечно, есть сферы, где негатива избежать непросто: гигиенические товары, страховые и медицинские услуги, социальная реклама. Хотя и подобным товарам и услугам можно придать позитивную окраску, например, с помощью юмора: скажем, унитаз «Большая радость» или туалетная бумага «Счастливый случай». Хорошее имя обязано учитывать культурные ассоциации
аудитории. Особенно это актуально для импортируемых товаров. Порошок от гриппа «Дристан» или косметика «Калодерма» вряд ли будут пользоваться большой популярностью у россиян.
Е. Чинарова. Как придумать яркую «фишку»?
С тем, чтобы избежать коммуникативного провала, специалистами практикуется обязательная ассоциативная проверка брэнда.
Рассмотренный прием, представляющий собой разновидность софизма ложного основания, исходит из того, что значение слова обязательно должно быть логически связано с его внутренней формой, в частности с его этимологией. Пример использования этого топоса в споре:
— Я не люблю это слово.
— Филолог — это, в переводе с греческого, «любящий слово». Какой же ты филолог?
При анализе доводов, основанных на данном приеме, следует учитывать то, что они либо по неведению, либо нарочито могут быть построены на катахрезе — рассогласовании внутренней формы и, в частности, этимологии слова с его значением. Французский лингвист Мишель Бреаль (1832—1915) так описывает это явление:
Ограниченность значения во все времена являлась причиной удивления для исследователей этимологии. Так, нам известны наблюдения Квинтилиана над словом homo: «Должны ли мы верить, что homo происходит от humus, поскольку человек рожден из земли? Разве не все животные имеют это же происхождение?» И тем не менее слово homines действительно связано с землей и первоначально обозначало ‘обитатели земли’. Это был способ противопоставить их обитателям неба, DU или Superi1.
Нарочитая опора на катахрезу является манипулятивной уловкой: чернила не обязательно должны быть черными, а филолог (букв, «сло-волюб») не обязательно должен любить все слова. Суть уловки заключается здесь в заведомо неверном отождествлении значения слова с этимоном2 [греч. swpov ‘подлинное, первоначальное значение слова’, букв, ‘правда, истина’] — этимологической внутренней формой.
Истоком этого аргумента считается наивная вера античных ученых в то, что слово есть вещь, а также в неразрывное единство слова и вещи: устройство слова, по их убеждению, отражает природу означаемого понятия и стоящего за этим понятием референта; манипулируя словом, мы тем самым манипулируем и соответствующей вещью3. Ученые нередко поддаются соблазну использовать довод к этимоло
1 Breal М. Essai de semantique / Transl. by Mrs. Henry Cust. New York, 1897. P. 144.
2 Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 48.
3 Chase S. The tyranny of words. Harvest Books, 1959. P. 226.
гии при истолковании терминов. Так, известный русский лексикограф Н. Ф. Остолопов, следуя этой нехитрой методике, определяет аллюзию следующим образом:
«АЛЛЮ31Я. Слово Латинское Allusio, происходить отъ ad, и lusus, a cie отъ ludo, играю. — Игра въ словахъ или въ мысляхъ. Lusus in verbis vel in ideis»1.
Однако аллюзия [франц, allusion ‘намек’ < лат. alludere ‘шутить, намекать’] не всегда связана с шуткой и языковой игрой: это лишь одна из ее частных функций. Пример довода к этимологии как основы научной концепции находим и в одном известном учебном пособии:
Первые «риторы» были по преимуществу представителями мира искусств — артистами, певцами, танцорами [здесь и далее курсив наш. — В. М.]. Слово сначала не играло главной роли, не меньшее значение имели музыка, движение, жест. Характерно, что греческое слово «о%гща» и его латинский аналог «figura» — основные «украшения речи», которые изучает риторика, — первоначально обозначали определенные движения в танцах, нечто вроде танцевальных па. Обычная, безыскусственная речь отождествлялась с застывшим, окаменевшим телом и лицом, в которых запрятаны или, может быть, вовсе отсутствуют чувства. Напротив, движения или жестикуляция связывались с умением выражать чувства и говорить. Чтобы стать наукой, риторика должна была найти свои специфические средства. И в этом отношении важно, что Аристотель связывает термин «схема» уже не просто с риторикой, но даже с грамматикой2.
Этимология терминов схема и фигура используется авторами как довод для продвижения сомнительного тезиса о том, что «первые риторы были артистами, певцами, танцорами». Как известно, первые риторы были не танцорами, а политиками (Перикл, Демосфен) и адвокатами (Коракс, Лисий).
12.1.2. Буквализация
Буквализация представляет такое употребление слова или фра-земы, которое делает основным в настоящее время забытый, или неактуальный, однако некогда основной, семантически исходный смысл данной номинативной единицы. Данный прием лежит в основе многих каламбуров: Скоро лето. Время солнца, тепла и заслуженного отдыха (А. Курляндский, А. Хайт); Федин уехал в Крым за неделю до землетрясения. Слонимский сказал: «Федин уехал встряхнуться» (Е. Шварц); Я видел в откровенное окно его кабинета нашего героя (В. Набоков);
1 Остолопов Н. Словарь древней и новой поэзии: в 3 ч. Ч. 1. СПб., 1821. С. 16.
2Хазагеров Т. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 15.
На тот свет из этой темноты (моностих Юрия Власенко). Диоген Лаэрций приводит такой диалог двух философов:
Говорят, однажды его [Спевсиппа, ученика и преемника Платона. — В. М.] везли на тележке в Академию, а навстречу попался Диоген Синопский. «Здравствуй!» — сказал Спевсипп, но тот ответил: «А ты уж лучше и не здравствуй, чем терпеть такую жизнь!»1
Пример из словесной дуэли британских парламентариев:
—Уважаемый коллега, вы не раскрыли рта ни на одном заседании!
— Вы ошибаетесь. Пока вы говорили, меня одолевала зевота.
Прием буквализации применяется и к косвенным речевым актам. Напомним, что речевой акт — это фраза, используемая с определенной интенцией, т. е. коммуникативной (или, по Дж. Остину, который ввел это понятие, «иллокутивной») целью2: «задать вопрос, объявить приговор, сделать предупреждение и т. д.»3. Речевой акт является прямым, если его форма совпадает с интенцией, если же не совпадает — косвенным. Так, фраза Под кустом змея может быть использована как речевой акт констатации факта и как речевой акт косвенного предостережения; Из окна дует — как констатив и как косвенная просьба закрыть окно; Здравствуйте! — как приветствие и (с иной интонацией) как ироническое возражение. На буквализации косвенного речевого акта, т. е. на его истолковании как прямого, основан этот анекдот:
Посетитель. Можно мне кофе?
Официант. А бог вас знает, можно вам кофе или нет...
Буквализация косвенного речевого акта регулярно и эффективно используется как прием речевой борьбы, в частности для психологического давления, т. е. как эристическая фигура:
Истец (перебивая подсудимого и обращаясь к судье): И я должен все это слушать, ваша честь?
Судья: Да, вы должны все это слушать и говорить только по моему разрешению.
Программа «Федеральный судья»
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 201.
2 См.: Остин Дж. Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. М., 1986.
3 Palmer F. R. Semantics: a new outline. Moscow, 1982. P. 87.
Приведем пример из знаменитого советского детектива «Черный принц»:
Подозреваемый. Ну, знаете ли...
Следователь. Знаю. Потому и говорю, что знаю.
Объектом буквализации может выступить фразема. Приведем пример из разговорной речи:
— Я не смогу этого сделать. Как я людям в глаза буду после этого смотреть?
— Прямо. В глаза людям положено смотреть прямо.
12.2. Использование ассоциаций по близкозвучию
12.2.1. Ложное этимологизирование
Встретив незнакомое слово, мы нередко пытаемся уяснить его значение по контексту, а также путем сравнения с однокоренными, близкозвучными или структурно сходными словами, хотя еще древние предупреждали, что «не всегда похожие слова означают похожие вещи» (Клеанф, ученик Зенона из Кития)1. Эту особенность человеческого восприятия можно использовать, к примеру, включив заведомо незнакомые для читателя вполне безобидные по своему содержанию термины в отрицательно-оценочный контекст. Так, один американский политик потерпел на выборах поражение лишь потому, что его конкурент сделал следующее заявление для прессы:
Все ФБР и каждый член конгресса знают, что Клод Пеппер бесстыдный экстраверт. Более того, есть основания считать, что он практикует непотизм по отношению к свояченице, сестра его была феспиан-кой в греховном Нью-Йорке. Наконец, и этому трудно поверить, хорошо известно, что до женитьбы Пеппер практиковал целибат.
Избиратели были возмущены, в результате Пеппер проиграл выборы; подавать же в суд за оскорбление личности он не имел оснований: экстраверт означает ‘общительный человек’, непотизм — ‘покровительство родственникам’, феспианка — ‘поклонница драматического искусства’, целибат — ‘безбрачие’2.
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 355.
2 Павлова К. Г. Искусство спора: логико-психологические аспекты. М., 1988. С. 40—41.
Апелляция к подобной лексике рассчитана на речевую некомпетентность адресата и часто запускает механизмы ложного этимологизирования [англ, abuse of etymology], в частности истолкования по близкозвучию (ср.: феспианка ~ лесбиянка). В подобных случаях интепретация незнакомого слова колеблется между следующими смыслами: 1) нулевым (т. е. невозможностью какой бы то ни было интерпретации и соотнесения с контекстом); 2) рядом контекстуально или конситуативно возможных смыслов (феспианка = лесбиянка? голодранка? грубиянка?).
В соответствующих контекстах и ситуациях, казалось бы, абсолютно безобидная, однако фонетически зараженная литературная лексика (засланный, Акакий, гидрид и ангидрид, бельдюга, бордюр, пистон, звезда, эпический, японский) в соответствующих контекстах вполне может использоваться в обсценных значениях — подобно словам стебать, абзац и блин, а также некоторым формам глаголов долбать, зашибить, грести. В качестве примеров приведем название статьи в журнале «Огонек»1, знаменитый каламбур Ник. Фоменко (А. Гордона?) Не учи отца — и баста!
Назовем контекстуальное сближение сходно звучащих слов, используемое в аргументативной или эристической функции, доводом к близкозвучию. Довод к близкозвучию лежит в основе тенденциозных истолкований собственных имен: «Емелей зовут — значит, языком мелет», ср. также: Слуга мой Прокопий про копи, про опий, Про кофий любил говорить (А. Измайлов); Его поэзия — обгон Летящего стрелою времени. Я убежден, что Арагон И ураган — того же племени (С. Маршак. Поэту Луи Арагону); В самом имени Лучано Паваротти есть что-то солнечное (ТВ). Этот же ход мысли наблюдаем в некоторых народных поверьях и приметах: «Женился в мае — всю жизнь маяться будет», а также в следующем вполлне серьезном утверждении: «Немец» = «немой», «не мы» тут слышится. «Мы» — всегда ближайшая мерка и эталон «человека» вообще (Г. Д. Гачев). С этимологизированием может вступать в комбинацию такая разновидность аргумента к суеверию, как argumentum ad somnum [лат. ‘аргумент ко сну’]. Данная комбинация уловок, активно эксплуатируемая в сонниках, лежит в основе многих старинных примет: «Видеть во сне вино — быть обвиненным, груши — грустить» и др.
Как фигура ложного этимологизирования используется параморфоза, состоящая в искажении формы слова на основе ассоциаций по близкозвучию: кресловутые бюрокрады. Параморфоза представляет собой отличный прием наклеивания различного рода оценочных ярлыков: прихватизация, ретрополитен, маркомания. Фигура параморфозы используется для построения аргумента ad personam: Евгений Сазонов — душелюб и людовед (Вл. Владин), шнапс-капитан (< штабс-
1 Сорокин Ю., Александров С., Федоров В. В гостях у бениной мамы // Огонек. 1999. № 24. С. 42—43.
капитан), Филипп КрикОРов (о певце Киркорове), зубной рвач, довода к смеху: увеселительные заведения, для выражения сарказма и иронии: книжное оборзение (ср. книжное обозрение), трепОРтаж.
12.2.2. Анаграмма
Анаграмма [греч. avaypappa ‘перестановка букв’], в одном из значений этого термина, представляет собой подбор слов, различающихся порядком букв или звуков. Тезис, усиленный анаграммой, обретает силу афоризма:
Так НАДО как ДАНО. ДАНО как НАДО.
А. Витухновская
Анаграмма известна как прием ложного этимологизирования: так, античный поэт Ликофрон Халкидский (III в. до н. э.), которому приписывается ее изобретение, в имени царя Птолемея (греч. ПтоХершод) увидел выражение ало цеХиод ‘из меда’, имя царицы Арсинои (Apoiv6r|) хитроумно истолковал как iov ’Epag ‘фиалка Геры’1. Как видим, довод к имени может быть приемом утверждения и подтверждения определенных оценок.
На анаграмме основан каббалистический метод поиска и доказательства существования в тексте различного рода тайных смыслов:
Скрытое значение любого слова может обнаружиться в его анаграмме. Когда во время Второй мировой войны немецкие войска оккупировали Грецию, сирийские евреи пришли в ужас от мысли, что немцы могут вторгнуться и в их страну. Поскольку армии союзников в то время не могли сдержать натиск фашистов, евреи обратились за помощью к каббали-стам. Те удалились размышлять. Просидев всю ночь, наутро они вышли к собравшейся толпе и заявили, что опасность предотвращена. Переставив буквы слова Сирия, они получили слово Россия — в древнееврейском языке эти слова являются анаграммами друг друга. И вышло все именно так, ибо Гитлер, остановив наступление на Ближний Восток, действительно вскоре напал на Советский Союз.
Курт Зелигман. История магии и оккультизма
Данный метод, уходящий корнями в религиозно-герменевтические традиции Древней Иудеи, именуется темура, или темурах. Поэт Ян Са-туновский, имея в виду подозрительность спецслужб, выискивающих и аргументирующих, по его собственному подозрению, наличие подтекстов и криптограмм там, где их нет, пишет в далеком 1965 году:
Экспрессионизм — сионизм.
Импрессионизм — сионизм.
1 AovaXSacovog I. Г. Icnopia тцд ap/aiag 8XXr|viKf]g cptXoXoyiag. Ev AovSivco, 1871. P. 425.
Но и в РЕАЛИЗМЕ, при желании, обнаружат сговор с ИЗРАИЛЕМ.
Используя этот же старинный метод, всмотримся в фамилию знаменитого писателя: Достоевский — йод к совести (В. Красилов).
Объектом анаграммы может стать не только слово, но и словосочетание или фраза, в результате чего возникает «текст, каждая строчка которого составлена из одних и тех же букв при неизменном их количестве; меняется лишь порядок»1. Так, «из вопроса, сделанного Пилатом Иисусу Христу: Quid est veritas? (что есть истина), выходит ответ, основанный на доводе к имени: Est vir qui adest (муж здесь стоящий)»2.
12.2.3. Нотарикон
Нотарикон [лат. nota ‘знак, буква’ или notare ‘обозначать, намекать’ + (леке) икон] состоит в трактовке какого-либо слова как аббревиатуры, ср.
Стар неба круг сверлит над космодромом Как сквозь вуаль мерцает Эстуаль Зеркально отраженная изломом Уходит Стелла коридором вдаль Штерн — лаковый журнал — редактор Фауст Звезда над колокольней смотрит вниз Юлдуз по всем кочевьям расплескалась... И звездам соответствует везде Лучистый взрыв ЗэДэ или эСТэ Где Эс есть свет, а тЭ есть точка.
Г. Сапгир. Звезда
Данный прием иногда употребляется как разновидность довода к имени: так, некоторые сторонники переименования городов Ленинград и Волгоград утверждали, что морфема -град- является сокращением словосочетания «грозящий адом». Эту же мысль выражает столбец Генриха Худякова:
Сан-Кт-Ле-Ни-Нгр-Ад
1 Кислов В. УЛИПО // Митин журнал. 1997. № 54. С. 197.
2 Остолопов Н. Словарь древней и новой поэзии: в 3 ч. Ч. 1. СПб., 1821. С. 21.
Нотарикон «каждому слову придает новый уровень смысла, тем самым открывая путь для бесчисленного множества спекуляций»1, ср.: И. о. Виссарионович (Я. Сатуновский), Б. у. Ратино (А. Витухновская). С этой же техникой связан обычай христиан II в. трактовать греческое слово ‘рыба’ как тайный символ Иисуса Христа: Iricoug Хрютод ©сов Yiog Еютцр ‘Иисус Христос Бога Сын Спаситель’, поэтому тайным символом христианства в эпоху гонений на сторонников этой религии служило изображение рыбы.
Нотарикон используется и как прием анагоги [греч. avaycoyf] ‘воспитание, обучение’ < avayco ‘вести наверх’] — раскрытия и доказательства существования недоступного для непосвященных (потайного, мистического, профетического) смысла слова, текста или его части с помощью таких приемов, как анаграмма, палиндромное чтение, чтение зигзагом, чтение по краю, аллегорезис и др. Традиционным объектом анагоги является Библия, текст которой нельзя понимать лишь в буквальном смысле; в противном случае, к примеру, выражение земля обетованная будет понято не как ‘Царство Божие’, а как ‘Палестина’2. Считается, что «библейский рассказ уже по своему содержанию нуждается в истолковании»3. Начиная с раннего средневековья в каждом ее тексте искали три смысла: буквальный (исторический), моральный и аллегорический (духовный, божественный), приближаясь к открытию так называемого «полного смысла» (sensus plenior) Священного Писания, который был вложен в него Богом и который не был вполне осознан даже самими авторами этих текстов. Направления библейской анагоги отражены в следующей средневековой стихотворной сентенции:
Littera gesta docet, quid credes allegoria; Moralis, quid agas; quo tendas, anagogia.
Современный теолог толкует эти слова так: ‘Буквальный смысл учит тому, что происходило в действительности, аллегорический — во что верить, моральный — как поступать, анагога — куда идти, к чему стремиться’4.
Иногда криптограмма (скрытое сообщение) на основе нотарикона видится там, где его нет. Так, Книга Бытия начинается древнееврейским словом BRAShlTh ‘в начале’. Используя технику нотарикона, это слово можно представить как аббревиатуру фразы BRAShllh RAH ALHIM ShIQBLV IShRAL IhVRH «Берашит Рахи Элохим Шекебело Ишра-эль Тора»: ‘В начале Элохим увидел, что Израиль примет закон’. В одной из прочих многочисленных интерпретаций это же слово означает: “Он
1 Frater U. D. High magic. Vol. II. Expanded theory & practice. Woodbury, 2008. P. 113.
2 Мень А. Библиологический словарь. СПб., 2002. С. 59.
3 Ауэрбах Э. Мимесис. М.-СПб., 2000. С. 36.
4 Anderson R. D. Glossary of Greek rhetorical terms connected to methods of argumentation, figures and tropes from Anaximenes to Quintilian. Contributions to Biblical exegesis and theology. Leuven, 2000. P. 16.
сотворил твердь, землю, небеса, море и бездну” (Курт Зелигман. История магии и оккультизма). Каббалистический, а позже оккультный и спиритический метод поиска скрытых смыслов в текстах и соответствующая техника их прочтения именуется ars notoria, или ars notariae (первоначально — искусство толкования законов1).
Знание фигур при чтении Библии — «ключ к правильной ее интерпретации2», поэтому анагогога является предметом религиозной риторики (Sackred Rhetoric), классическими образцами которой считаются латиноязычный труд «Philologia Sackra» (1625) немецкого теолога Соломона Глассиуса (1593—1656), трактат «System of Christian Rhetoric» (1873) английского богослова Дж. Харви, а также замечательная книга «Figures of speech used in the Bible» (1898) Эдельберта Буллинджера.
1 Murphy J. Rhetoric in the middle ages. A history of rhetorical theory from st. Augstine to the Renaissance. Univ, of California Press, 1974. P. 263—268.
2 Bullinger E. W. Figures of speech used in the Bible. P. VI, VII & X.
Тема 13
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЭРИСТИЧЕСКИ ЗНАЧИМЫХ КАЧЕСТВ РЕЧИ
По нашим наблюдениям, эристически значимыми качествами речи, которые регулярно используются для производства языковых ловушек [англ, the language trap], или языковых уловок, оказались двусмысленность, однообразие, неполнота, неясность, пространность, неточность, абсурдность и изобразительность. По соотношению с данными качествами речи и в указанной их последовательности рассмотрим соответствующие языковые уловки.
13.1. Использование двусмысленности
Одним из достоинств хорошей речи является ее однозначность. Диаметрально противоположным качеством речи считается ее двусмысленность, которая представляет собой возможность инотолкова-ния, т. е. допускает, по определению Хейма Перельмана, «множественность интепретаций»1. Приведем определение стоиков (школа Зенона из Кития):
Двусмысленность есть слово, означающее в речи по собственному смыслу и по употреблению два или более предмета, так что по одному слову можно понять различное, например: «Скороход рухнул» может означать и «Бегун упал», и «Скоро проход обвалился»2.
Еще Арне Несс отметил, что практическое применение логики предполагает разработку теории интерпретации, основной задачей которой, по мысли ученого, является выяснение того, при каких именно условиях одно и то же выражение может иметь разные смыслы, а разные выражения — один и тот же смысл3. С тем, чтобы такую теорию
1 Perelman Ch. The realm of rhetoric. Univ, of Notre Dame Press, 1982. P. 44.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 319.
3 Naess A. D. Communication and Argument: Elements of Applied Semantics. London, 1966. P. 10 и 15.
создать, следует выявить и обстоятельно описать все ошибки и фигуры, связанные с двусмысленностью. Таких ошибок и фигур немало1, при этом следует подчеркнуть, что известны они прежде всего лингвистам; в логико-философской литературе, где категория двусмысленности также исследуется, соответствующая понятийно-терминологическая система не используется, что снижает как теоретическую, так и практическую ценность таких исследований.
Ниже будут рассмотрены только те из ошибок и фигур двусмысленной речи, которые, по нашим наблюдениям, значимы для аргумента-тивного дискурса; в западной логике такая двусмысленность именуется активной2.
Двусмысленность может быть неоправданной и в этом случае считается речевой ошибкой. Разновидностью такой ошибки является амфиболия [греч. ацсргРоХос; ‘двусмысленный’]3 — случайная двусмысленность фразы или словосочетания. В качестве примера приведем следующий заголовок из одной советской газеты: Привет освободителям города от немецко-фашистских захватчиков! Фраза, в зависимости от ее синтагматического членения, может иметь два истолкования: 1) Привет | освободителям города от немецко-фашистских захватчиков! (прочтение, соответствующее авторскому замыслу) 2) Привет освободителям города | от немецко-фашистских захватчиков! («паразитарное» прочтение). Источниками амфиболии могут стать путаный порядок слов, неправильная пунктуация4 либо ее отсутствие: Казнить нельзя помиловать; неосторожное использование причастного и деепричастного оборотов: Я не хочу спорить со всеми уважаемой и любимой моей женой певицей Аллой Пугачевой (Из речи чиновника), А этому малышу не повезло. Отправляясь на прогулку, на него упала мама (Телепередача); непродуманное употребление придаточных предложений с местоимением который: Вошли в практику встречи с арендаторами, которые имеют форму семинара (Из выступления чиновника)5.
Случайная двусмысленность может быть не замечена оппонентом, в этом случае она приводит, по Арне Нессу, «к псевдосогласию или псевдонесогласию»6; замеченная же становится предметом иронии,
1 См. раздел «Фигуры двусмысленной речи» в кн.: Москвин В. П. Стилистика русского языка: Теоретический курс. 4-е изд. Ростов-на-Дону, 2006. С. 242—261.
2 Данный термин был предложен А. Нессом в кн.: Noess A. Interpretation and preciseness: A contribution to the theory of communication. Oslo, 1953. P. 75—76.
3 Термин амфиболия был введен древнегреческим философом Платоном (427—347 до н. э.).
4 Sherry R. A Treatise of schemes and tropes. Gainesville, 1961. P. 33; Capaldi N. The art of deception. An introduction to critical thinking. How to win an argument, defend a case, recognize a fallacy, see through a deception. Prometheus Books, 1987. P. 24.
5 Последние два примера приводятся в кн.: Лаптева О. А. Живая русская речь с телеэкрана: Разговорный пласт телевизионной речи в нормативном аспекте. М., 2000. С. 328 и 331.
6 Эти две категории были предложены и рассмотрены Арне Нессом в кн.: Noess A. Interpretation and preciseness. A contribution to the theory of communication. Oslo, Э
ерничанья и обыгрывания, поводом для различного рода нарочитых поведенческих действий:
Король. Снимите вашу шляпу.
Шляпник. Она не моя. Она краденая.
Л. Кэрролл. Алиса в Стране Чудес
Нарочитая двусмыслица, когда, по выражению Н. Буало, «и слова смысл двойной употребить не грех»1, является приемом. Выражение, имеющее два значения: «очевидное и скрывающееся за ним тайное, неожиданное»2, именуется адианоэтой [греч. a8iavor|Ta ‘неясность’]: Я не потеряю времени, читая твою новую книгу (Один писатель — другому); За вашу работу вы не заслуживаете ничего, кроме благодарности (Начальник — подчиненному). Если адресат адианоэты воспринимает только ее буквальный смысл, это свидетельствует о его речевой наивности. Приведем фрагмент одного диалога из киносериала «Жизнь — поле для охоты»:
— А Возген — директор этого пансионата?
— Бери выше. Отец города.
— Председатель горисполкома?
— Что-то вроде этого.
— А Марат что, у него работает?
— Да, полотером.
— Ну что же, все профессии достойны уважения.
Речь идет о воре в законе Возгене (= «отце города») и его подручном Марате (= «полотере»). Исследователями не раз подчеркивалась важность категории двусмысленности как основы для построения различных софизмов и уловок3. Однако описания таких уловок мы до сих пор не имеем — вероятно, по той причине, что исследователи уделяют гораздо больше внимания ошибкам, неясности и непониманию, возникающим на основе двусмыслицы4.
Рассмотрим основные фигуры двусмысленной речи5, значимые для процессов убеждения и аргументации.
Э 1953. Р. 122—141; Noess A. D. Communication and argument. Elements of applied semantics. London, 1966. P. 83—96.
1 Буало H. Поэтическое искусство // Литературные манифесты западноевропейских классицистов. МГУ, 1980. С. 430.
2 Lanham A. R. A handlist of rhetorical terms. Univ, of California Press, 1991. P. 2.
3 Broyles J. E. The fallacies of composition and division // Philosophy and rhetoric. Vol. 8. 1975. P. 108.
4 Например: Лаптева О. А. Речевые возможности текстовой омонимии. Изд. 2. М., 2003. 416 с.; Walton D. N. Fallacies arising from ambiguity. Boston, 1996.
5 Данный класс фигур был описан нами в статье: Москвин В. П. Фигуры двусмысленной речи // Русский язык в школе. 2002. № 2.
13.1.1. Дилогия
Дилогия [греч. 8iXoyia букв, ‘двуречие’, ср. бгХоуос; ‘двояко говорящий, двуличный’], или амбилоквенция [лат. ambiloquentia, букв, ‘двое-речие’] может быть определена как фигура двусмысленной речи, основанная на употреблении полисемантов или слов, имеющих омонимы, в контексте, исключающем их однозначное истолкование:
В глуши, измучась жизнью постной, Изнемогая животом, Я не парю — сижу орлом
И болен праздностью поносной.
А. С. Пушкин
В церковнославянском языке слово живот имеет значение ‘жизнь’, поносный — значение ‘позорный’. Б. А. Успенский отмечает: «Это стихотворение написано как бы одновременно на двух языках: если мы читаем его в высоком (славянизированном) стилистическом коде, перед нами предстает поэт, ведущий рассеянный образ жизни; в другой перспективе перед нами предстает человек, страдающий от несварения желудка»1. С формальной точки зрения оба истолкования равноправны, что и составляет суть дилогии. В стихотворении поэта «Брови царь нахмуря...» находим «мерцание» обсценного и литературного смыслов слова, замененного многоточием:
Говорит он с горем
Фрейлинам дворца:
«Вешают за морем
За два за...!
То есть разумею, —
Вдруг примолвил он, — Вешают за шею, Но суров закон».
А. С. Пушкин
Литературный смысл: ‘вешают даже за такую малую провинность, как кража двух...’, обсценный: ‘вешают не за шею, а за иную часть тела — за...’. Игру литературного и обсценного смыслов наблюдаем и в следующем современном тексте:
Тем временем Владимир Путин издал указ, которым фактически сделал то, чего не решились сделать депутаты: запретил госслужащим употреблять названия иностранной валюты. Напомним, что первым идею запретить чиновникам употреблять слова на буквы «е» и «д» высказал
1 Успенский Б. А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI—XIX вв.). М., 1994. С. 182.
в апреле 2006 года академик и секретарь Общественной палаты Евгений Велихов (Полит.ру).
На игровой дилогии основаны многие заголовки: Дорогая невеста, Дорогой мой первоклассник, Лебедь набирает высоту (статья посвящена генералу А. И. Лебедю); загадки: Что делал слон, когда пришел на поле он? (Ответ: Травку жевал); За чем язык во рту? (Ответ: За зубами); Три теленка — сколько ног? (Ответ: Сколько ни три — все равно будет четыре); каламбуры: В азбуке революции все согласные (Ю. Базылев); Пароход идет на Баку. В письменной речи основой каламбурной дилогии может явиться макароничность графики: Зубная паста Colgate. Ваши зубы прослужат Вам два года (Клуб веселых и находчивых).
Посредством дилогии можно усилить довод к личности:
— Какой здесь прелестный уголок! Вообще, я от природы без ума.
—Я и раньше замечала, что вы без ума от природы.
Языковая игра основана здесь на омонимии фразеологизмов и свободных словосочетаний: в первой реплике фразеологическим является выражение быть без ума от чего-л. Сбыть в восторге’), во-второй — от природы (‘от рождения’). Каламбурный эффект достигнут путем хиастической перестановки слов и смены логического акцента.
Особенность дилогии, отличающая ее от других фигур двусмысленной речи, заключается в том, что она успешно маскируется под оговорку, под случайную двусмыслицу, ср. «Зачем вести меня ко злу?» (намек Цицерона на дурной запах от оппонента) и «Можно ли быть равнодушным ко злу?» (случайная двусмыслица); «Изнемогая животом» (дилогия) и «Уста мои, сердце и весь мой живот Подателя благ мне да Господа славят» — русский перевод трагедии «Эсфирь» Ж. Расина; переводчик (П. А. Катенин) «употребляет слово живот в смысле ‘жизнь’, совершенно отвлекаясь от обычного значения этого слова»1, в результате «у него [Катенина] даже животом славят Всевышнего» (А. А. Бес-тужев-Марлинский). Благодаря этой особенности дилогия регулярно используется для выражения намека. Пример изящного, легкого намека ad personam: «Чтобы полной была только жизнь!» (Надпись под изображением певицы Ларисы Долиной, одно время страдавшей чрезмерною полнотой). Такой намек может быть грубым и ядовитым:
Все знают Мишу Казакова, Всегда отца, всегда вдовца. Начала много в нем мужского, Но нет мужского в нем конца.
В. Гафт
1 Успенский Б. А. Краткий очерк... С. 157.
Замечательный пример эристического намека ad baculum, построенного на дилогии, находим в повести ОТенри «Короли и капуста»:
Мистер Францони утверждал, что как представитель компании он считает невозможным выдать ссуду в 50.000 pesos. Но он на свою ответственность осмелился бы предложить 25.
— 25 000 pesos? — переспросил дон сеньор Эспирисион.
— Нет. Просто 25 pesos. И не золотом, а серебром.
— Своим предложением вы оскорбляете мое правительство! — воскликнул сеньор Эспирисион, с негодованием и вставая с места.
— Тогда, — сказал мистер Франзони угрожающим тоном, — мы переменим его.
Предложение не подверглось никаким переменам. Неужели мистер Франзони говорил о перемене правительства?
Дилогия, выражающая намек, известна и как прием эзопова языка. В сатире Н. А. Некрасова «Современники» содержится следующая «краткая пародия на хвалебную речь, обращенную каким-то юбилейным оратором к неизвестному военному деятелю»:
Путь, отечеству полезный,
Ты геройски довершил,
Ты не дрогнул перед бездной, Ты...
«На первый взгляд, — продолжает К. И. Чуковский, — смысл этих строк может показаться невнятным: что за бездна, перед которой “не дрогнул” чествуемый “герой”? Для читателя той эпохи ответить на этот вопрос не представляло никакого труда»: Бездна — это название села, в котором в апреле 1861 года вспыхнуло крестьянское восстание, при подавлении которого «особую свирепость проявил казанский губернатор граф Апраксин»1.
Дилогия является самой благодатной основой для построения эри-стических уловок; данный функциональный тип этой фигуры в латинской терминологической номенклатуре именуется argumentum ambiguum [букв, ‘двусмысленный довод’]. Рассмотрим с этой точки зрения знаменитый античный софизм о собаке, зафиксированный в трактате Платона «Евтидем»:
Этот пес твой, этот пес — отец, ergo этот пес — твой отец.
Чарльз Хэмблин полагает, что данный софизм основан на двусмыслице (ambiguity)2. И действительно: местоимение твой совмещает
1 Чуковский К. Эзопова речь // Собр. соч.: в 6 т. Т. 4. М., 1966. С. 685—686.
2 Hamblin Ch. L. Fallacies. London, 1970. P. 27 & 55—56.
здесь значения ‘принадлежащий тебе [пес]’ и ‘выступающий по отношению к тебе [отцом]’. К этому следует добавить, что во второй посылке применен софизм изъятия: «этот пес — отец щенят» «этот пес — отец».
Приведем пример использования дилогии в аргументативном дискурсе1:
У старухи болели глаза, и она приглашала лекаря, обещав ему заплатить. А он всякий раз, как приходил и намазывал ей глаза, уносил что-нибудь из ее вещей, пока она сидела зажмурившись. Когда он унес все, что можно, то закончил лечение и потребовал обещанную плату. А когда старуха отказалась платить, он ее потащил к архонтам. И тут старуха заявила, что она обещала заплатить только в том случае, если ей вылечат глаза, однако после лечения она стала видеть не лучше, а хуже: «Раньше я видела у себя в доме все свои вещи, а теперь ничего не вижу».
Эзоп. Старуха и лекарь
В одном вузе некий молодой лектор поставил «за разговорчики» в угол двух студентов-лоботрясов, которые, впрочем, продолжали старательно записывать слова любимого преподавателя стоя. Через некоторое время открывается дверь и входит ректор. Далее состоялась следующая беседа.
Ректор. Что здесь происходит?
Лектор [потеряв дар речи]. Ээ...
Один из лоботрясов. Иван Кузьмич, такие лекции нужно слушать стоя\
Ректор [потеряв дар речи]. Ээ...
Основой дилогии может стать нарочитая неполнота речи, используемая как прием манипулятивного воздействия на подсознание, в частности, в рекламе: Новый «Dixan». Отстирывает лучше (по сравнению со всеми другими стиральными порошками или по сравнению со старым «Dixan"ом»?); Сиф. Чистит до блеска и не царапает (только «Сиф» не царапает? В данном случае естествен вывод о том, что «все другие чистящие средства царапают очищаемую поверхность»2). Дилогия может опираться на неполноту письменной речи: Ле-ал о-ел, ле-ал он среди -рных -уч (Н. Элиава): лежал или летал? осел или орел?
В устном дискурсе эксплуатируется изменение акцента (т. е. логического ударения), которое может существенно изменить смысл выска-
1 Эристическая значимость нарочитой двусмысленности рассмотрена в статье: Sellno wT.L., Ulmer R. R. Ambiguous argument as advocacy in organizational crisis communication // Argumentation and advocacy. Vol. 31. 1995. № 3. P. 138—150.
2 Пирогова Ю. К. Имплицитная информация как средство коммуникативного воздействия и манипулирования (на материале рекламных и PR-сообщений) // Проблемы прикладной лингвистики. М., 2002. С. 221.
зывания: так, некоторые филологи утверждают, что известные строки одной из басен И. А. Крылова следует произносить «А ларчик просто открывался», а не «А ларчик просто открывался». Возможность для манипулятивного использования данного приема дает неправильность либо отсутствие пунктуации, как, например, в следующем знаменитом приказе: Казнить нельзя помиловать. Сходный пример приводит Аристотель:
Вообще написанное должно быть удобочитаемо и удобопонимаемо, а это — одно и то же. Этими свойствами не обладает речь со многими союзами, а также речь, в которой трудно расставить знаки препинания, как, например, в творениях Ираклита. Расставить знаки в творениях Ира-клита — большой труд, потому что неясно, к чему что относится, к последующему или к предыдущему, как, например, в начале своей книги он говорит: «Относительно разума требуемого всегда люди являются непонятливыми». Здесь неясно, к чему нужно присоединить знаком запятой слово всегда.
Аристотель. Риторика
Манипулятивная трактовка высказывания с использованием логического ударения в западной риторической традиции именуется акцентной уловкой [англ, accent fallacy].
13.1.2. Антифразис
Антифразис [греч. aviuppa^eiv ‘говорить противоположное’] представляет собой фигуру двусмысленной речи, «употребляемую, когда мы говорим противоположное тому, что думаем»1, в частности при выражении тонкого намека ad personam:
Потом, подумайте, член Английского клуба,
Я там дни целые пожертвую молве Про ум Молчалина, про душу Скалозуба.
А. С. Грибоедов. Горе от ума
В подобных высказываниях высвечивается сила иронии как эффективной «аргументативной техники», что было подмечено еще Ричардом Ланхэмом2. Антифразис регулярно применяется в жанре неискренних комплиментов как одной из техник аргументации к личности. Психолог М. Е. Литвак предлагает следующую тактику ответа на такой комплимент:
А: Вы сегодня великолепно выглядите.
Б: Благодарю вас за комплимент! Я действительно неплохо выгляжу.
1 Лами Б. Риторика, или Искусство речи // Пастернак Е. Л. «Риторика» Лами в истории французской филологии. М., 2002. С. 127.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. Univ, of California Press, 1991. P. 128.
Последняя фраза обязательна: некоторые делают комплименты неискренне с осознаваемой или неосознаваемой целью смутить партнера. На этом ответ можно закончить, но если вы подозреваете партнера в неискренности, можно добавить следующее: Мне особенно приятно слышать это именно от вас, ибо в вашей искренности я не сомневаюсь1.
Антифразис используется для производства иронических эвфемизмов. Вот как с помощью этой фигуры поясняет этимологию слова целибат (безбрачие) М. И. Михельсон: «Холостяк — небесный (счастливый) — небесную жизнь ведет, не ведая тяжелейшего бремени. Другие, чтоб не возбудить гнева добрых [курсив наш. —В. М.] жен, объясняют слово coelebs — coelo abs = без неба!»2
Крик или грубое слово уже есть наказание, поэтому их отсутствие и нарочитая вежливость и сдержанность в жанре проработки заставляют ожидать реальных санкций, а потому являются действенным эристическим средством:
Графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам.
Наконец она позвонила.
— Что вы, милая [курсив наш. — В. М.], — сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. — Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительной бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
Л. Толстой. Война и мир
Антифразис приписывает предмету «ту черту, которая отсутствует, и тем самым ее отсутствие только подчеркивается»3: Ну и аромат! (прямое наименование Ну и вонь! звучит гораздо более грубо), ср. также:
Но совсем избежать дискуссии депутатам все-таки не удалось: к документу, подготовленному комитетом, поступили поправки. Так, один из лидеров КПРФ Сергей Решульский требовал убрать из текста думского постановления оценочные положения — антисемитизм и разжигание национальной розни. По всей видимости, к такого рода выводам Решульского подтолкнуло отношение к проблеме генерального прокурора Владимира Устинова, который высказал свое мнение на прошлой неделе. Однако Генпрокурор, очевидно, не учел: если субстанция, на которую он столь эвфемистично указал, оказалась посреди дороги, она благоухает [курсив наш. —В. М.] даже если ее не трогать. Впрочем, большинство депутатов все-таки посчитали, что лучше просто убрать то, что дурно пахнет — или хотя бы заявить о необходимости санобработки. За постанов
1 Литвак М. Е. Психологическое айкидо. Ростов-на-Дону, 2005. С. 28.
2 Михельсон М. И. Ходячие и меткие слова. М., 1994. С. 485.
3 Дземидок Б. О комическом. М., 1974. С. 80.
ление, подготовленное Комитетом, высказались 306 депутатов. 58 — против.
Радиостанция ЭХО МОСКВЫ
Приведем пример из разговорной речи: Меня сия дама встретила таким, мягко выражаясь, амбре, как будто до этого приняла на грудь как минимум литр такой экзотики, как «Три топора».
Антифразис может быть усилен (и пояснен) нарочитой оговоркой: Опять пришел этот мерз... т. е. я, конечно же, хотел сказать — хороший человек (Разг. речь). Антифразис может сопровождаться и усиливаться апофазией — фигурой нарочитого алогизма, состоящей в косвенном, как бы нечаянном опровержении собственной только что высказанной точки зрения — к примеру, с целью иронии, насмешки: Прочие тоже были, более или менее, люди просвещенные: кто читал Карамзина, кто Московские Ведомости, кто даже и совсем ничего не читал (Н. В. Гоголь. Мертвые души); Сотрудник по математике нашел, что знания у Маши есть. Но их немного, и все они неправильные (Э. Успенский). Эту же технику применяет и Ф. М. Достоевский:
А между тем это был ведь человек умнейший и даровитейший, человек, так сказать, даже науки, хотя, впрочем, в науке... ну, одним словом, в науке он сделал не так много и, кажется, совсем ничего.
Не знаю, верно ли, но утверждали еще, что в Петербурге было отыскано в то же самое время какое-то громадное, противоестественное и противогосударственное общество, человек в тринадцать, и чуть не потрясшее здание. Говорили, что будто бы они собирались переводить самого Фурье. Как нарочно, в то же самое время в Москве схвачена была и поэма Степана Трофимовича, ходившая по рукам, в списках, между двумя любителями иу одного студента. Эта поэма лежит теперь и у меня в столе. Впрочем, она не без поэзии и даже не без некоторого таланта. Рассказать же сюжет затрудняюсь, ибо, по правде, ничего в нем не понимаю.
Ф. М. Достоевский. Бесы
Апофазия основана на нарочитом нарушении закона непротиворечия.
Ослабляет силу сказанного либо меняет смысл на противоположный так называемый анёзис [греч. avemq ‘ослабление, уменьшение, смягчение’] — ироническое уточнение, производимое, как правило, после паузы: Хорошую ты себе жену нашел... где-то; Он очень умен. Как осел.
Близок к антифразису хариентизм [греч. xapievuopoc; ‘шутка’] — психологический прием, состоящий в выражении чего-либо неприятного в вежливо-иронической форме, в спокойных, насмешливо-иронических ответах на грубые слова. Хариентизм иногда рассматривают как вид иронии.
Антифразис эвфемистичен по определению1, поскольку заменяет откровенную отрицательную квалификацию своего объекта оценкой хотя и фальшивой, но все же положительной. Подделку изобличают либо контекст («громадное общество» не может состоять из тринадцати человек), либо фоновые знания о ситуации или предмете (пресуппозиции, например: ‘дешевая водка не может быть источником амбре’). Именно поэтому диффамация на основе антифразиса легко обнаруживается в процессе лингвистической экспертизы. Так, по запросу Московской коллегии адвокатов в Институт русского языка РАН на вопрос «В каком значении употреблено словосочетание “прочие достойные лица” в предложении “Столько же получила скромный завлаб Баянова, генеральный директор «Оренбургнефть» Р. Храмов и «прочие достойные лица»”? (Газета «Пермские новости» от 13.03.1998)» сотрудники института Ю. А. Сафонова и Б. С. Шварцкопф ответили следующим образом:
Словосочетание прочие достойные лица имеет следующее значение: «другие достойные лица». Однако в анализируемом контексте это словосочетание взято в кавычки. Кавычками эти слова выделены для придания им иронического значения (см. о таком употреблении: Розенталь Д. Э., Джанджакова Е. В., Кабанова Н. П. Справочник по правописанию, произношению, литературному редактированию. М., 1994, §128, с. 159). Иронический контекст определяется самим смысловым содержанием раздела анализируемой статьи «Личные интересы», в котором названы физические лица, внесшие в уставный капитал определенные суммы: «...за 100 тысяч неденоминированных рублей тот же В. Виноградов оказался владельцем реального капитала... почти в 600 тысяч полновесных долларов» (противопоставление 100 тысяч неденоминированных рублей — 600 тысяч долларов). Таким образом, в контексте анализируемой статьи словосочетание «прочие достойные лица», заключенное автором статьи в кавычки, употреблено в значении «прочие недостойные лица»2.
Такое заключение экспертов предполагает судебную ответственность со стороны и журналиста, и соответствующего издания.
13.2. Использование однообразия
Речь разнообразная свободна от различного рода повторов. Соответственно, однообразной следует признать речь, содержащую повторы звуков, морфем, слов, синтаксических конструкций.
1 Поэтому термины антифразис и эвфемизм иногда используются как синонимы (см.: Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М., 1969. С. 521).
2 Цена слова. Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по искам о защите чести, достоинства и деловой репутации / под ред. М. В. Горбаневского. М., 2001. См. раздел «Экспертиза 4».
Виды повторов выявляются по целому ряду параметров1. Случайный (так называемый тавтологический) повтор считается недостатком речи, поскольку делает ее однообразной и не в меру пространной. Нарочитый повтор используется как прием, который «облегчает слушателю запоминание и усиливает впечатление»2. Под функционально оправданным повтором принято понимать прием, состоящий в повторении одной и той же единицы (звука, морфемы, слова и т. д.) либо в использовании сходных единиц (например, похожих звуков, созвучных слов) в непосредственной близости друг от друга3. Функционально оправданный повтор будем рассматривать как фигуру нарочитого однообразия. В зависимости от принадлежности повторяемой единицы определенному уровню языковой системы повторы подразделяются на звуковые, морфемные, лексические и синтаксические; в зависимости от количества повторений выделяют повторы двойные, тройные и т. д. (удвоение, трипликация, простой, сквозной повтор и др.). Известно, что «кроме частоты повторяемости одних и тех же фонем, существенна повторяемость их позиции»4. В позиционном отношении повторы могут быть: 1) асимметричные, т. е. не привязанные к какой-либо определенной позиции в слове или тексте: Лунный луч лениво протянулся (А. Ахматова); 2) симметричные (иногда именуемые латинским термином secutio ‘последовательность’5), привязанные к определенной словесной или текстовой позиции:
Четыре черненьких чумазеньких чертенка Чертили черными чернилами чертеж.
Симметричный повтор предсказуем, а потому более заметен, даже если он однокомпонентный. В зависимости от позиции повторяющейся единицы в составе речевой единицы выделяются такие позиционные типы повторов, как анафора, эпифора, симплока, подхват, хиазм, кольцо и др.
Ученые нередко говорят о «гипнотическом влиянии» повторов. Еще Горгий Леонтинский отметил чарующую силу ритмических повторов и необходимость их использования в риторических целях6. Музыка и ритмика повтора завораживают; выделяя ключевые понятия текста, поддерживая определенные смысловые ассоциации, повтор незаметно
1 Данная классификация была представлена в статье: Москвин В. П. Типология повторов как стилистической фигуры // Русский язык в школе. 2000. № 5. С. 81—85.
2 Миклошич Ф. Изобразительные средства славянского эпоса // Труды славянской комиссии Московского археологического общества. Т. 1. М., 1895. С. 207.
3 Арнольд И. В. Стилистика современного английского языка. М., 1990. С. 182.
4 Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста: структура стиха. Л., 1972. С. 64.
5 См., например: Брюсов В. Я. Звукопись Пушкина // Собр. соч.: в 7 т. Т. 7. М., 1975. С. 137.
6 McComiskey В. Gorgias and the new sophistic rhetoric. Southern Illinois University, 2002. P. 44.
воздействует на подсознание. Характеризуя риторическую значимость повторов в судебной речи1, известный русский адвокат пишет:
В разговоре кто повторяется, считается несносным болтуном; что сказано раз, то неприлично повторять. А перед присяжными повторение — один из самых нужных приемов. Сжатая речь — опасное достоинство для оратора. Мысли привычные, вполне очевидные скользят в мозгу слушателей, не задевая его. Менее обыкновенные, сложные не успевают в него проникнуть. Всякий отлично знает, что такое дневной свет, знает, что без света нет зрения. Однако, любуясь на красоты божьего мира, мы не думаем о свете. С другой стороны, для человека малоразвитого новая мысль есть трудность. Надо дать ему время вдуматься, усвоить ее, надо задержать на ней его внимание. Возьмем известное стихотворение Тютчева:
Два демона ему служили.
Две силы чудно в нем слились:
В его главе — орлы парили, В его груди — змеи вились... Ширококрылых вдохновений Орлиный, дерзостный полет И в самом буйстве дерзновений Змеиной мудрости расчет!
В этих восьми строках четыре раза повторяется одна и та же мысль; однако повторение не надоедает, а как бы увлекает нас с каждым разом дальше в глубину мысли поэта. Чтобы не быть утомительным и скучным в повторении, оратор, как видно из этого образца, должен излагать повторяемые мысли в различных оборотах речи. То, что первоначально высказано в прямых выражениях, может быть повторено в виде метафоры, в антитезе можно переставить противополагаемые понятия, в умозаключении — вывод и посылку, можно повторить ряд высказанных соображении в новой последовательности и т. п.
Все это крайне легко. Возьмем для примера дело Золотова. По обвинительному акту, два хулигана совершили убийство вследствие подкупа богатого человека. Основная мысль так очевидна, что не привлекает к себе внимания, не может заинтересовать слушателя и становится, как дневной свет, незаметной. Надо навязать ее присяжным. Применим к этому случаю каждый из четырех приемов, указанных выше.
1. Метафора. Золотов подкупил Киреева и Рапацкого убить Федорова. Что такое Рапацкий и Киреев? Это палка и нож, послушные вещи в руках Золотова.
2. Антитеза. Для Киреева и Рапацкого Федоров первый встречный: ни друг, ни недруг; для подсудимого — ненавистный враг; он — в золоте, они — в грязи; он может заплатить; они рады продать себя; они привыкли к крови, он боится ее.
1 Тщательную разработку этой темы находим в диссертации: Тархова Е. В. Повторы и их функции в судебной речи: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тамбов, 2007. 21 с.
3. Перестановка посылок и вывода. У Киреева была палка, у Рапац-кого — нож. Чтобы побить Федорова, довольно было палки. Золотов требовал убийства. Палкой убить не так просто. У Киреева в руках палка, у Рапацкого — нож.
4. Перемена в порядке изложения. Почему стали убийцами Киреев и Рапацкий? Потому, что Золотову нужно было убийство. Почему приказчик Лучин пошел нанимать убийц? Потому, что велел хозяин. Почему взят у старухи-матери единственный работник Чирков, почему оторван от жены и детей Рябинин? Потому, что для семейного благополучия Золотова было необходимо их соучастие в убийстве. То же в другом порядке. В чем виноват Золотов? Лучше спросить, не он ли виноват во всем и за всех. Кто, как не он, сделал убийцами послушного Лучина, невежественных Киреева и Рапацкого, жадного Рябинина и легкомысленного Чиркова?
Само собой разумеется, все это нельзя говорить так, как оно сейчас написано, одно вслед за другим. Мысль слишком простая. Она должна быть разбросана по всей речи обвинителя, повторяясь как бы нечаянно, мимоходом.
П. Сергеич. Искусство речи на суде
Повтор является одним из наиболее действенных средств языкового манипулирования, которое заключается в использовании средств языка «с целью скрытого воздействия на адресата в нужном на говорящего направлении»1. Именно поэтому фигурами повтора с античных времен пользуются, с одной стороны, ораторы и политики, с другой — поэты. На протяжении тысячелетий использовали магию повтора служители культа, а также волхвы и знахари; отсюда обилие самых разнообразных фигур повтора в молитвах и заговорах: Поди, стрела, железом в землю, цевьем в древо, перъем во птицу... (Заговор от стрелы). К заговорам, по мнению ученых, близки колыбельные песни, назначение которых — усыпить младенца «однородно повторяющимися звуками и плавными напевами, не обязательно со словами. Поэтическим первоэлементом этих песен, — справедливо считает их исследователь В. А. Василенко, — является не слово, а звук. Так что это не столько поэзия словесной игры, сколько поэзия звуков»2:
Ай люли, люли, люли, Прилетели к Вале гули... Стали гули ворковать, Стали Валю усыплять.
Судя по всему, повторы (ассонанс, аллитерация, рифма и др.) принадлежат к числу наиболее древних приемов выразительной речи, и именно эти приемы отдаляют практические стили (разговорный,
1 Имплицитность в языке и речи. М., 1999. С. 145.
2 Русское народное поэтич. творчество. М., 1986. С. 125 и 127.
научный, официально-деловой, публицистический) где «языковые представления (звуки, морфологические части и проч.) самостоятельной цели не имеют и являются лишь средством общения», от художественной, прежде всего поэтической речи, в которой «практическая цель отступает на задний план и языковые сочетания приобретают самоценность», а звуки «всплывают в светлое поле сознания»1. Ораторский стиль в этом плане сближается с художественным. Рассмотрим эристически значимые типы повтора.
13.2.1. Argumentum ad nauseam
Из числа фигур нарочитого однообразия в сфере убеждения используется argumentum ad nauseam [лат. ‘до отвращения, рвоты’], или argumentum ad infinitum [лат. ‘до бесконечности’] — многократный или постоянный повтор одного и того же утверждения, одного и того же довода2:
— Мы поплывем вверх, сэр.
— Нет, мы поплывем вниз, сэр.
— Нет, вверх.
— Нет, вниз.
— Верх, вверх.
—Вниз, вниз. Мы поплывем вниз по течению, сэр.
К/ф. «Трое в лодке, не считая собаки»
Сьюзен Бауэр и Джесси Уайз полагают, что довод ad nauseam базируется на «необоснованной (incorrect) уверенности в том, что утверждение будет принято как истинное (true), если оно будет повторяться вновь и вновь»3. В подобных случаях победа в дискуссии остается за более упрямым.
Шутливое использование данного приема для его же истолкования регулярно встречается в англоязычных риториках:
Argumentum ad nauseum is a fallacy. Argumentum ad nauseum is a fallacy. Argumentum ad nauseum is a fallacy. If you still don’t get it, just remember argumentum ad nauseum is a fallacy.
Приведем аналогичный пример из испанской риторики:
Argumentum Ad Nauseam
Lacan: La estructura del neurotico es un toro. No сото analogfa Psicoanalistas: Lacan no escribia matematicas.
1 Якубинский Л. П. О звуках стихотворного языка // Поэтика. Пг., 1919. С. 37 и 38.
2 Thouless R. Н. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930. P. Ill—114. Роберт Заулисс считает этот прием нечестным («dishonest trick»).
3 Bauer S. W., Wise J. The well-trained mind. A guide to classical education at home. Revised and updated edition. W. W. Norton & Company, 2004. P. 235.
Lacan no escribfa matematicas.
Lacan no escribfa matematicas.
Lacan no escribfa matematicas.
Lacan no escribfa matematicas.
Lacan no escribfa matematicas.
Lacan no escribfa matematicas.
О выдающемся русском адвокате Федоре Никифоровиче Плевако ходили легенды. Согласно одной из них, однажды ему удалось выиграть судебный процесс с помощью фигуры ad nauseam:
Однажды попало к Плевако дело по поводу убийства одним мужиком своей жены. На суд адвокат пришел как обычно, спокойный и уверенный в успехе, причем безо всяких бумаг и шпаргалок. И вот, когда дошла очередь до защиты, Плевако встал и произнес:
— Господа присяжные заседатели!
В зале начал стихать шум. Плевако опять:
— Господа присяжные заседатели!
В зале наступила мертвая тишина. Адвокат снова:
— Господа присяжные заседатели!
В зале прошел небольшой шорох, но речь не начиналась. Опять:
— Господа присяжные заседатели!
Тут в зале прокатился недовольный гул заждавшегося долгожданного зрелища народа.
А Плевако снова:
— Господа присяжные заседатели!
Началось что-то невообразимое. Зал ревел вместе с судьей, прокурором и заседателями. Наконец Плевако поднял руку, призывая народ успокоиться.
— Ну вот, господа, вы не выдержали и 15 минут моего эксперимента. А каково было этому несчастному мужику слушать 15 лет несправедливые попреки и раздраженное зудение своей сварливой бабы по каждому ничтожному пустяку?! Зал оцепенел, потом разразился восхищенными аплодисментами. Мужика оправдали.
Контактный тип ad nauseam нередко сопровождается скандовкой [лат. scandere ‘взбираться’, перен. ‘размеренно читать’] — слоговой парцелляцией, выполняемой громко, нередко хором: Шай-бу! Шай-бу! В этом случае «каждый слог длится одинаковое количество времени и ударения расставляются на равных интервалах, независимо от того, совпадают ли они с практически-ударяемыми слогами или нет»1.
Довод ad nauseam может быть использован не только контактным образом, т. е. в пределах одного монолога или диалога, но и с определенным временным интервалом. Эта эристическая тактика лежит в основе долгосрочного метода убеждения:
1 Томашевский Б. Русское стихосложение. Метрика. Пг., 1923. С. 12.
Данный метод позволяет поколебать некоторые довольно устойчивые мнения и установки оппонентов. Он применим для влияния на тех людей (знакомых, близких, коллег по работе), с которыми мы имеем возможность общаться неоднократно, и эффективен для убеждения, например, начальника (повысить зарплату), мужа (купить дорогую шубу) и т. д. Главное, чтобы у того, кого мы убеждаем совершить определенный поступок, была возможность его совершить. И тогда дело останется за малым: вызвать у него желание это сделать — в этом и состоит цель метода. Точно так же, как человек постепенно покоряется регулярно повторяющейся рекламе, — сначала пропускает ее мимо ушей, затем она его бесит, но, в конце концов, он идет в магазин и покупает рекламируемый продукт (иначе с чего бы в рекламу вкладывали столько денег?), — он может свыкнуться и с любыми другими повторяющимися установками. Данный метод предельно прост и состоит всего-навсего в следующем: приучайте слушателя к определенной точке зрения, с которой он может быть вначале не согласен, путем частого ее повторения в течение длительного времени (месяц, год и т. д.). Вот и все.
Кирсанов Ф. Долгосрочный метод убеждения
Преподаватель риторики Феликс Кирсанов, описавший эту эристи-ческую технологию, приводит такой пример эффективного ее применения:
После третьей Пунической войны завершилось многовековое противостояние двух великих держав — Рима и Карфагена, в котором победу одержали римляне. После виктории они для начала конфисковали у пунийцев (карфагенян) военный флот, оружие, боевых слонов и заставили их сократить армию до минимума. Что делать с побежденными дальше? — то ли пусть живут и платят штрафы за свое дерзкое поведение, то ли уничтожить их, чтобы наверняка избавиться от потенциально опасного врага, ибо желание взять реванш всегда не дает покоя проигравшим (тем более что главный карфагенский полководец и смертельный враг Рима Ганнибал был еще жив и мог сформировать новую армию).
Сначала в римском Сенате победила первая установка: пусть Карфаген существует, слабый в военном отношении, но как мощное экономическое государство платит римлянам большую дань. Поначалу этой точки зрения придерживалось большинство сенаторов. Но был такой принципиальный сенатор — Марк Порций Катон Старший. Он был патриотом, имел репутацию неподкупного и благоразумного человека, а кроме того, был ярым сторонником второго варианта решения карфагенской дилеммы и регулярно выступал в Сенате с речами на тему «Карфаген должен быть разрушен». Причем свой главный тезис он не только подтверждал аргументацией (мол, они там уже военные корабли строят), но и просто его напоминал при всяком удобном случае. Например, если он произносил речь о том, что Тибр размыл набережную, которую надо бы укрепить или о том, что римский водопровод местами прохудился и нужно выделить средства на его латание, то даже такие речи он неизменно завершал словами: «Кроме того, я счи-
таю, что Карфаген должен быть разрушен!» Такие целенаправленные повторения даром не прошли. В один прекрасный момент количество сторонников его позиции превысило большинство. Сенат проголосовал, и в 146 году до н. э. Сципион Младший стер Карфаген с лица Земли: его территория была распахана и засыпана солью. Великий город исчез бесследно, а призыв Катона пролетел сквозь тысячелетия и превратился в поговорку.
Слова Катона «Delenda est Carthago» ‘Карфаген должен быть разрушен’ стали не только поговоркой, но и названием эристической методики1.
Довод ad nauseam нередко используется в сочетании с фигурой энумерации [лат. enumeratio ‘перечисление’] — перечисления по пунктам. Данную комбинацию приемов использовал Демосфен, отвечая на вопрос о том, что составляет самое главное в ораторском искусстве: «Во-первых, произношение, во-вторых, произношение и, в-третьих, опять-таки произношение».
Повтор ad nauseam — основная, если не единственная форма существования таких речевых жанров, как реклама и лозунг: «Вся власть советам!» (лозунг революции 1917 года), «Смерть фашистским оккупантам!», «Наше дело правое. Мы победим!» — этими словами заканчивались сводки с фронтов Великой отечественной войны, речи политиков и военных того времени.
13.2.2. Эпимона
Эпимона [греч. empovri ‘упорство, постоянство; задержка, остановка’] представляет собой повтор номинативной единицы (обычно — словосочетания или фразы) с небольшими вариациями. Эпимона делает повтор менее заметным, а потому регулярно используется для продвижения определенного тезиса, для внедрения той или иной идеи. Вот как употребляет эту фигуру речи К. С. Аксаков, пародируя стиль повести «Двойник» Ф. М. Достоевского:
Приемы эти схватить не трудно; приемы-то эти вовсе не трудно схватить; оно вовсе не трудно и не затруднительно схватить приемы-то эти. Но дело не так делается, господа; дело-то это, господа, не так делается; оно не так совершается, судари вы мои, дело-то это. А оно надобно тут, знаете, и тово; оно, видите ли, здесь другое требуется, требуется здесь тово, этово, как его — другово. А этово-то, другово-то и не имеется; таланта-то господа, поэтического-то, господа, поэтического-то, господа, таланта, этак художественного-то и не имеется. Да вот оно, оно самое дело-то, то есть, настоящее вот оно как; оно именно так.
1 «The Romans probably destroyed Carthage just to shut up Cato» ‘Римляне разрушили Карфаген, вероятно, с тем, чтобы заставить замолчать Катона’ (Pirie М. How to win every argument. The use and abuse of logic. London & New York, 2006. P. 19).
Общеизвестный случай применения этой эристической тактики — знаменитое выступление первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева в поддержку освободительного движения народов Азии и Африки, имевшее место 12 октября 1960 года на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Хрущев, сняв ботинок, принялся колотить им по трибуне «и этим добился своего, приковав к себе всеобщее внимание»1. Потрясая ботинком (по другой версии — сандалией), Никита Сергеевич гневно выкрикивал следующие слова:
Не заглушить вам голос народа, голос правды, который звучит и будет звучать. Конец, могила колониальному рабству! Долой его и похоронить его, чем глубже, тем лучше!
В форме эпимоны может происходить разработка наиболее сильного довода: постоянное возвращение к нему, а также (с тем, чтобы произвести впечатление множественной аргументации и уйти от тавтологии) повтор этого довода в иной форме; в классической риторике и теории аргументации эту разновидность эпимоны называют комморацией [лат. commoratio ‘замедление’], или умножением довода, поскольку в этом случае один довод, повторенный «в разных формах и словах, сходит за два или несколько различных доводов» (С. И. Поварнин). Аргументацию, основанную на умножении довода, иногда называют циклической. Пример:
Нелли: Ах, Котик, я сегодня совершенно случайно зашла в ГУМ, и там продавались ТАКИЕ ТУФЛИ... и всего за 50 дублонов!
Сергей: Всего за 50? А уголь на зиму мы на что покупать будем?
Нелли: Да я знала, что ты для меня всегда пожалеешь денег, и вовсе не собиралась их покупать. Но ты послушай, какие туфли! Все серенькие, а тут вот спереди, около носка — беж!
Д. В. Беклемишев. Заметки о женской логике
1 Underhill R. Khrushchev’s shoe and other ways to captivate an audience of 1 to 1000. Basic Books, 2001. P. 41.
И эпимона, и довод ad nauseam обладают гипнотической силой:
К уловкам внушения относится также повторение по нескольку раз одного и того же довода, особенно применяющееся в ораторской практике. Часто довод приводят каждый раз в различной форме, но так, чтобы ясно было, что мысль одна и та же. Это действует, как механическое «вдалбливание в голову», особенно если изложение украшено цветами красноречия и пафосом. «Что скажут народу трижды, тому верит народ», — говорит один из немецких авторов. Это действительно подтверждается опытом.
С. И. Поварнин. Спор
13.2.3. Звуковые повторы1
Если морфемный и лексический повторы воздействуют на сознание адресата, то повторы синтаксические и особенно звуковые апеллируют к подсознанию, оказывая на него воздействие, близкое к гипнотическому.
Повтор взрывных создает ритм: Из года в год негодная погода (Л. Мартынов). Нагнетание сонорных делает речь плавной, мелодичной, «замедляет темп речи»2 (поэтому р и л иногда именуют плавными, а также «длительными согласными»3; после них и «длительность гласного постоянно больше»4): Лунный луч лениво протянулся (А. Ахматова); Русалка плыла по реке голубой, / Озаряема полной луной. / И старалась она доплеснуть до луны / Серебристую пену волны (М. Ю. Лермонтов). Согласно статистическим подсчетам, нагнетание взрывных характерно для «агрессивных» текстов, активное использование [л] и [м] — для «идиллических»5; это связано с акустической спецификой данных звуков как создающих либо «агрессивный» ритм, либо «идиллическую» напевность. Установка на мелодичность, напевность, характерная, в частности, для лирической поэзии, делает ее «музыкой в литературе», или «литературой, принявшей на себя законы музыки»6. Считается, что определенное «звуковое задание» в стихотворной речи «доминирует над смысловым»7. Рассмотренная функция звуковых повторов именуется эвфонической.
1 В основу данного раздела положена наша статья: Москвин В. П. О типах и функциях звуковых повторов // Русская словесность. 2006. № 8. С. 63—69.
2 Якубинский Л. Скопление одинаковых плавных в практическом и поэтическом языках // Поэтика. Пг, 1919. С. 53.
3 Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М., 1969. С. 526.
4 ЗлатоустоваЛ. В. Фонетическая структура слова в потоке речи. Казань, 1962. С. 41.
5 Fonagy I. Communication in poetry // Word. Vol. 17. 1961. P. 194—218.
6 Каган M. С. Морфология искусства. Л., 1972. С. 394.
7 Томашевский Б. В. Русское стихосложение. Метрика // Вопросы поэтики. Вып. 2. Пг., 1923. С. 8.
Лейтмотивную функцию повтора наблюдаем в анаграмме [греч. avaypapiLia ‘перестановка букв’] — звуковом повторе, служащем выделению тематически ключевого слова: Как сыпется с гор — | готовы умереть мы | за Эс Эс Эс Эр! (В. Маяковский). Ключевое слово СССР «подчеркнуто» звуковым повтором. Рассмотрим более сложный пример:
Рдяны краски,
Воздух чист;
Вьется в пляске
Красный лист, — Это осень, Далей просинь, Гулы сосен, Веток свист.
В приведенном стихотворении Максимилиана Волошина многократный повтор свистящего [с] не только имитирует свист ветра (случай звукописи), но и «подчеркивает» ключевое слово свист. Анаграмма является приемом внушения, гипноза, поскольку незаметно внедряет ключевое слово и стоящее за ним понятие в подсознание. Таким ключевым словом может стать название рекламируемого товара, например стирального порошка «Ваниш»:
«Ваниш — розовый цвет, Доверься ему — и пятен нет!»
Разновидностью звукового повтора является рифмовка, или паро-номасия [греч. Ttapovopama ‘uerbi immutatio’ (Цицерон), ‘варьирование слова’] — фигура сближения слов по созвучию в прозаическом контексте. Игровая рифмовка характерна для народной речи. Пример из рассказа В. Г. Короленко «Марусина заимка»:
— А это кто с вами?..
— Человек божий, обшитый кожей...
Ответная реплика в диалоге может рифмоваться с вопросной:
— Как дела?
— Как сажа бела.
Подобные выражения часто приобретают устойчивость1: Если бы да кабы, во рту бы выросли грибы, и был бы не рот, а целый огород (прибаутка), не в службу, а в дружбу (фразема): «Наш народ толь скло
1 Именно поэтому, как справедливо указывает Марк Ангено, «парономасия часто выступает маркером устойчивого выражения (du syntagme fige)» (Angenot M. Glossaire pratique de la critique contemporaine. Quebec, 1979. P. 125).
нен к рифмам, что и в простых присловицах слух любит ими услаждаться» (В. К. Тредиаковский). На рифмовке основан жанр дразнилок: Ты в нее влюблен, друг ты мой сердечный, таракан запечный, — протяжно запел Авдей Иванович (И. С. Тургенев). Рифмовка встречается «и в загадках, и в приметах, и в зачинах и в концовках сказок и былин, и в заговорах, и в клятвах... Ср.: Полон хлевец белых овец (= зубы); Вот и сказке конец, а кто слушал, молодец; Я там был, мед пиво пил»1. Наиболее актуальными жанрами данного разряда являются рифмованные пословицы и поговорки: Дома и солома едома, Себялюб никому не люб. Именно поэтому любая рифмованная фраза приобретает силу пословицы, т. е. аксиомы — утверждения, не требующего доказательства. Отсюда — регулярное использование рифмовки как приема аргументации:
— Почему именно я должен ехать? Почему не Федот Петрович?
— Федот, да не тот. Ты и младше, и сообразительнее.
По этой же причине обладает эристической силой так называемая складная речь, основанная на обильном использовании рифмовки:
Мисаил. Вольному воля...
Варлаам. А пьяному рай, отец Мисаил! Выпьем же чарочку за шин-карочку. Однако, отец Мисаил, когда я пью, так трезвых не люблю; ино дело пьянство, а иное чванство; хочешь жить, как мы, милости просим — нет, так убирайся, проваливай: скоморох попу не товарищ.
Григорий. Пей, да про себя разумей, отец Варлаам! Видишь, и я порой складно говорить умею.
А. С. Пушкин
Традиционная сфера использования рифмовки как эристического приема — средства массовой информации, в частности заголовки газетных статей: Уходит оппозиция — приходит инквизиция («Комсомольская правда»). Эту форму принимают многие лозунги: Рабочим винтовки, буржуям веревки (Надпись на стене дома), слоганы [англ, slogan ‘лозунг, призыв, девиз’] — «короткие рекламные фразы, в сжатом виде излагающие основное предложение потребителям»2: Ваша киска купила бы Wiskas.
13.2.4. Хиазм
Хиазм представляет собой повтор двух речевых компонентов, сопровождаемый инверсией: ирод Сидоров (выражение А. Вознесенского,
1 Верещагин Е. М.} Костомаров В. Г. Внешняя форма слова и его национально-культурная семантика // Русский язык: языковые значения в функциональном и эстетическом аспектах. М., 1987. С. 72.
2 Е. Чинарова. Как придумать яркую «фишку»? // http://www.bcetyt.ru/business/ management/23602523.html
построенное на звуковом хиазме); «Edimus ut vivamus, non vivimus ut edamus» ‘Мы едим, чтобы жить, а не живем, чтобы есть’ (Диоген Лаэр-ций приписывает это выражение Сократу); Стихи отводят от портрета, Портрет отводит от стихов (из эпиграммы А. С. Пушкина). Наряду с игровой функцией первичным мотивом (a primary motive) для использования хиазма, по мнению Ирины Кларк, является мнемоническая функция, реализуемая в широком наборе речевых жанров «от афоризма до рекламы»1. Связующая сила хиазма востребована в малых жанрах: Мы остались без вас, вы остались с нами... (Эпитафия на памятнике, стоящем на месте гибели съемочной группы С. Бодрова); Кожа любит Gohnson’s, потому что Gohnson’s любит кожу (Реклама); Поднимем бокалы за то, чтобы у наших детей были богатые родители, а у наших родителей — богатые дети! (Тост).
При линейной записи хиазм можно изобразить в виде схемы «зеркального отражения»: АВ ВА2, при записи в столбик — в виде пересечения двух линий, отсюда этимология термина хиазм [греч. хшоцос;; по названию буквы % «хи», символизирующей пересечение, ср. также %ш£а) ‘отмечать крестом’]:
Стихи отводят от портрета,
Портрет отводит от стихов.
Хиазм «имитирует пространственные отношения» даже в тех случаях, когда выражает совсем иные категории3. Именно эта схема, по мысли Ричарда Ланхэма, придает утверждению, построенному на хиазме, «компрессию оксюморона и каламбура» и «силу аргумента»4, ср.: Чтобы понять, почему был сделан именно такой выбор, достаточно знать историю Крыма, знать, что значила и значит Россия для Крыма и Крым для России (Речь В. Путина, произнесенная при возвращении Крыма в состав России). Примеры использования хиазма в эри-стической функции:
Мисон говорил, что надо исследовать не дела по словам, а слова по делам.
1 Clark I. «Measure for measure»: chiasmus, justice, and mercy // Style. Vol. 35. 2001. № 3. P. 662.
2 Quinn A. Figures of speech: 60ways to turn a phrase. Salt Lake City, 1982. P. 95.
3 Nanny M. Chiasmus in literature: ornament or function // Word and image. 1988. № 4. P. 51.
4 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 33.
Когда философ Аристипп плыл на корабле и увидел, что корабль этот разбойничий, он взял свои деньги, стал их пересчитывать и потом, словно ненароком, уронил в море, а сам рассыпался в причитаниях. Некоторые добавляют, будто он при этом сказал, что лучше золоту погибнуть из-за Аристиппа, чем Аристиппу— из-за золота.
Платон, увидев, как Диоген моет себе овощи, подошел и сказал ему потихоньку: «Если бы ты служил Дионисию [= тирану], не пришлось бы тебе мыть овощи»; Диоген ответил: «А если бы ты умел мыть себе овощи, не пришлось бы тебе служить Дионисию».
Зенон из Кития любил рассказывать, как флейтист Кафисий, увидев, что один его ученик силится играть погромче, стукнул его и сказал: «Не в силе добро, а в добре сила'.»1
Компоненты хиазма могут противопоставляться, изменяться семантически и грамматически; хиазм лежит в основе речевого жанра хиастической дефиниции: «А magician is a person who pulls rabbits out of hats. An experimental psychologist is a person who pulls habits out of rats»; Актер — это человек, который играет, когда работает и работает, когда играет. Такая дефиниция «схватывает суть предмета и часто имеет силу афоризма»2. Хиазм используется «как прием варьирования формы, а также в целях эвфонии и экспрессии»; за пределами этих функций он представляет собой игру слов, «стилистическое кокетство»3, как, например, эта пародия на каузальную лемонстра-цию: Я думаю — значит я есть. Я есть — значит я думаю. «Значит я есть», — думаю я. Значит я думаю: «Я — есть?» (Т. Ульрихе. Игра мысли).
Открытие хиазма приписывается греческому оратору Исократу.
13.2.5. Эквивокация
Как известно, феномен подмены относится не только к понятийной (например, подмена тезиса), но и к материальной сфере: так, пациенту, оплатившему дорогое лекарство, могут вколоть дешевое, неопытному покупателю могут всучить подержанный компьютер под видом нового, валютный меняла подкладывает фальшивую ассигнацию. Удачность таких подмен определяется единственным непреложным условием: объекты подмены должны быть похожими друг на друга по размерам, форме, цвету, фактуре и другим осязаемым параметрам. Поскольку языковые знаки являются материальными объектами, то сформулированное нами правило подмены в полной мере относится и к ним. По звуковой и графической форме как две капли воды похожи друг на друга два класса языковых знаков:
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. С. 106, 140, 279 и 305.
2 Grothe М. Types of chiasmus // http://www.chiasmus.com/typesofchiasmus/ chdefinitions. shtml.
3 MorierH. Dictionnaire de podtique et de rhdtorique. Paris, 1981. P. 194.
1) лексико-семантические варианты многозначного слова, ср. осел1 ‘животное’ и осел2 ‘глупец’:
У Насреддина сдох в пустыне любимый осел. Мулла горевал по нему днем и ночью. Мимо проходил богатый караван. Хозяин каравана, увидев муллу в неутешном горе, сказал своим людям: «По всему видно, что этот несчастный человек потерял кого-то из родных — самого дорогого на свете. Видимо, умерший был добропорядочным человеком и достоин того, чтобы о нем помнили люди. Дадим же мулле денег на храм в честь покинувшего сей мир». Мулла принял деньги, выстроил храм и стал его настоятелем. Однако неловкость никак не покидала его, и он решился обратиться за советом к отцу: «Отец, люди не знают, что на месте этого храма похоронен всего лишь осел. Это меня угнетает. Я чувствую себя обманщиком». Отец ответил: «Помнишь, я тоже долгое время был настоятелем самого большого храма в наших краях. Так вот, там тоже был похоронен осел».
2) омонимы, например брокер1 ‘профессия’ и Брокер2 (фамилия):
Капитан московской команды: «Брокер — это профессия или призвание?»
Капитан команды одесситов: «Не знаю, как у вас в Москве, а у нас в Одессе Брокер — это фамилия».
Клуб веселых и находчивых
На операциях с этими двумя классами языковых знаков основана эквивокация [лат. aequivoco ‘одинаково именую’, калька греч. оцоХоуео)] — фигура речи, состоящая либо в случайной смене, либо в нарочитой подмене лексического значения при повторе многозначных или омонимичных слов. Замечательный пример эристического использования этой фигуры — спор известного своим хитроумием софиста Стильпона из Мегар со знаменитым афинским скульптором Фидием (ок. 490—432 до н. э.):
Говорят, однажды он так спросил об Афине Фидия: «Не правда ли, Афина [= богиня], дочь Зевса, — это бог?» Ему ответили: «Правда». — «Но ведь эта Афина [= статуя Афины] создана не Зевсом, а Фидием?» Согласились и с этим. — «Стало быть, она — не бог!» За это его привлекли к суду Ареопага; он не отпирался, а утверждал, что рассуждение его правильно: Афина действительно не бог, а богиня, потому что она женского пола1.
Диоген Лаэрций пишет о Стильпоне следующее: «Он настолько превосходил всех изобретательностью и софистикой, что едва не увлек
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 154.
в свою мегарскую школу всю Элладу». Одним из его учеников был Зенон Элейский.
Адекватное определение эквивокации предполагает указание двух составляющих данной фигуры речи: а) повтора неоднозначной номинативной единицы; б) смены ее значения при повторе. Практикуемое в логико-философской литературе определение эквивокации просто как «смены значения (meaning shift)»1 или «использования одного и того же слова в разных значениях в одном рассуждении»2 приводит к неразличению эквивокации и двусмысленности. Эти два понятия традиционно и регулярно путают еще и ввиду дезориентирующей внутренней формы термина эквивокация [ср. лат. propositiones aequivocae "двусмысленные утверждения’].
Так, в монографии канадского логика Кристофера Тиндала3 и в пособии американского философа Рональда Пайна4 эквивокация и двусмысленность рассматриваются вместе, в пределах одного параграфа, т. е. de facto как одно явление, что отнюдь не способствует прояснению их сути. Эти специалисты объединяют в единое неопределенное целое два очень разных феномена.
В диссертации голландского логика Яна Альберта ван Лаара «Диалектика двусмысленности» наблюдаем эту же картину: эквивокация трактуется здесь лишь как случай «контекстуальной двусмысленности»5. В качестве примера эквивокации Я. А. ван Лаар рассматривает, в частности, такую фразу (с. 80):
«In Groningen, you can find no more than ten golf clubs, so golf is not very popular around there» ‘В Гронингене вы найдете не более десяти гольф-клубов (ср. англ, clubi клуб’ и club2 ‘дубинка, бита’), так как гольф не очень популярен здесь’.
Прочтение 1: ‘В Гронингене вы найдете не более десяти гольф-клубов, так как гольф не очень популярен здесь’.
Прочтение 2: ‘В Гронингене вы найдете не более десяти бит для гольфа, так как гольф не очень популярен здесь’».
Как видим, голландским логиком приведен и разобран пример двусмыслицы, а не эквивокации. Таким образом, указанные выше авторы, на наш взгляд, не вполне четко различают два феномена: а) повтор неоднозначных единиц со сменой значения, т. е. эквивокацию; б) контек
1 Hamblin Ch. L. Fallacies. London, 1970. P. 292.
2 Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. M., 1998. C. 366.
3 Tindale W. Ch. Fallacies and argument appraisal. Cambridge Univ. Press, 2007. P. 67, см. также c. 58 в параграфе «Ambiguity and Equivocation» (c. 58—62).
4 В данной книге есть параграф с весьма характерным названием «Ambiguity-Equivocation». См.: Pine R. С. Essential logic. Basic reasoning skills for the twenty-first century. Oxford Univ. Press, 1995. P. 188—191.
5 Van Laar J. A. The dialectic of ambiguity. A contribution to the study of argumentation. Univ, of Groningen, 2003. P. 79.
стуальную неоднозначность таких единиц, т. е. их двусмысленность — то, что Р. Пайн, К. Тиндал, Я. ван Лаар и др. именует «ambiguity».
Не разведены эти два понятия и в работах Дугласа Уолтона, который, перечисляя признаки эквивокации1, совершенно верно указывает на «появление термина не менее двух раз», т. е. явно имеет в виду его повтор, однако в практике логического анализа данный параметр учитывает не всегда, разбирая в качестве примера эквивокации, в частности, следующую фразу (с. 57):
«(1) Женитьба предполагает обещание жить с супругом до конца жизни [Где тут повтор? — В. М.].
(2) Никто не может точно предсказать совместимость с другим лицом на всю жизнь.
(3) Нельзя давать обещание, не будучи уверенным в том, что выполнишь его.
(4) Если два человека психологически несовместимы, они не смогут жить вместе.
(5) Никто не должен обещать сделать то, чего он не сможет сделать.
(6) Следовательно, никто не должен жениться».
Ни повтора, ни двусмыслицы проанализированная фраза явно не содержит.
Рассмотренное нами существенное различие между понятиями двусмысленности (в частности, амфиболии) и эквивокации2 следует четко осознать. Разводить их можно по следующей методике: в случае двусмыслицы повтора нет, эквивокация же обязательно основана на повторе выражения.
При случайной смене значения эквивокация традиционно трактуется как логическая ошибка. Отсюда — следующее правило классической риторики, сформулированное Энтони Вестоном, но восходящее к одной из аксиом Аристотеля: «Каждый термин используй только в одном значении»3. При нарочитой подмене эквивокация выступает уже как фигура речи или софизм4:
Оратор говорил однажды перед народом в Афинах, но слушали его невнимательно. Тогда он попросил позволения рассказать народу
1 Walton D. N. Fallacies arising from ambiguity. Dordrecht et al., 1996. P. 65—66; Walton D. N. New dialectical rules for ambiguity // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 20. 2000. P. 261—274.
2 См. словарные статьи «Двусмысленность речи», «Амфиболия» и «Эквивокация» в словаре: Москвин В. П. Выразительные средства современной русской речи: Тропы и фигуры. 2-е изд. М., 2006.
3 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett PubL Comp., 2000. P. 8.
4 Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. M., 1998. C. 366. См. также: Kirwan C. Aristotle and the so-called fallacy of equivocation // Philosophical quarterly. Vol. 29. 1979. P. 35—46; Powers L. H. Equivocation // Fallacies. Classical and contemporary readings. Pennsylvania State Univ. Press, 1995. P. 287—301.
басню [= поучительный рассказ]. Все согласились, и он начал: «Деметра, ласточка и угорь шли по дороге. Очутились они на берегу реки. Ласточка через нее перелетела, а угорь в нее нырнул...» И на этом он замолк. «А что же Деметра?» — стали все его спрашивать. «А Деметра стоит и гневается на вас, — отвечал оратор, — за то, что басни [= пустые россказни] вы слушаете, а государственными делами заниматься не хотите».
Эзоп. Оратор
Еще Цицерон отметил следующее: «Остроумно бывает и то, когда извлекаешь из речи другого иной смысл, чем тот в нее вкладывал»1. Пример — следующий софизм древнегреческого философа-стоика Хри-сиппа (3 в. до н. э.):
«То, что ты говоришь, проходит через твой рот. Ты говоришь: телега [= слово телега]. Стало быть, телега [= воз, повозка] проходит через твой рот»2.
Эквивокация может лежать в основе острот — остроумных выражений, часто используемых в полемике (словесных «поединках», «турнирах»; ср.: меткая острота, обмен остротами, ср. меткий удар / выстрел, обмен ударами). Такие каламбуры могут быть «резким и чрезвычайно действенным орудием»3:
Судья. Вы знали о том, что у вашего зятя порок сердца? Подсудимая. У него много пороков.
Программа «Федеральный судья»
Данная уловка послужила темой для следующего анекдота:
Речь адвоката на суде
— Господа судьи. Подсудимый, которого я защищаю, честно [= правдиво. — В. М.] рассказал о всех способах, которыми пользовался при кражах. А в наше время честность [= порядочность. —В. М.] — очень редкое качество. Поэтому, я думаю, все со мной согласятся, что человек, наделенный такими качествами, не может совершить кражу.
Эквивокация — самая благодатная основа для фигуры поправки:
— Как вас зовут?
— А меня не зовут. Я сам прихожу.
1 Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 186.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 361.
3 Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. СПб., 1997. С. 154.
Данная фигура может быть использована и как прием уточненяю-щего разграничения понятий: «Истинное красноречие состоит в том, чтобы сказать все, что необходимо [= нужно]; но сказать только то, что необходимо [= без чего нельзя обойтись]» (Ф. Ларошфуко. Максимы).
Эквивокация используется не только в полемике или игровом диалоге, но и в рассуждении. В подобных случаях, по замечанию немецкого логика Арнульфа Деппермана, объектом эквивокации является ключевое слово аргументативного дискурса («word which plays а crucial role in the argument»)1, как, например, в следующем старинном софизме:
Все эти следы — кошачьи.
Все кошачьи мурлычут.
Следовательно, все эти следы мурлычут.
В кратком силлогизме подмена понятия бросается в глаза: в первом случае слово кошачьи употреблено как имя прилагательное, во втором — как имя существительное. Однако в более пространном рассуждении, характерном, в частности, для софистических рассуждений, подмена становится незаметной, как бы растворяясь в контексте, особенно будучи окружена другими переносами и другими фигурами:
—Як тебе, дух зла и повелитель теней, — ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
— Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? — заговорил Воланд сурово.
— Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, — дерзко ответил вошедший.
— Но тебе придется примириться с этим, — возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, — не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, — в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.
— Я не буду с тобой спорить, старый софист, — ответил Левий Матвей.
М. Булгаков. Мастер и Маргарита
1 Deppermann A. Semantic shifts in argumentative processes: a step beyond the ‘fallacy of equivocation’ // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 14. 2000. № 1. P. 17.
Воланд назван софистом потому, что применил в своем рассуждении прием эквивокации, незаметно для собеседника подменив иносказательное значение слова тень (‘призрак’, ср. страна теней, повелитель теней ‘дьявол’) прямым — ‘темное отражение предмета, освещенного с другой стороны’ (тень от дерева, тень от шпаги). В одном старинном трактате читаем:
«Эквивокальным называется то, у чего одно только имя общее, а соответствующий имени смысл (ratio) субстанции различный, как, например, «животное» — и человек, и то, что нарисовано. Ведь у них общим является одно только имя, а соответствующий этому имени смысл (ratio) субстанции различный. Ибо если кто-либо покажет, что есть для каждого из них то, посредством чего они суть животные, то для каждого он укажет свой собственный смысл (ratio)» [Аристотель]. Представляется, что существует и другой модус эквивокации, который Аристотель совершенно не принимал. Ибо, как говорят «нога (pes) человека», так же говорят и «шкот (pes) корабля», и «подножье (pes) горы», и прочее в том же роде, получающее имена посредством иносказания (translatio) [курсив наш. —В. М.]. Иносказание удерживает свойство эквивокации, когда, например, соответственное живому человеку имя человека сказывается о нарисованном.
Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля
С точки зрения логики эквивокация представляет собой либо подмену, либо потерю тезиса: «Все детоубийцы нелюди, следовательно, детоубийцы — не люди»1; «Criminal actions are illegal, and all murder trials are criminal actions, thus all murder trials are illegal»2, cp. action 'процесс’ и action 'действие’.
В качестве приема обнаружения эквивокации можно использовать синонимическую замену (= субституцию), сводящую эквивокацию к абсурду: «Все детоубийцы нелюди, следовательно, детоубийцы — не люди» —> *«Все детоубийцы мерзавцы, следовательно, детоубийцы — не люди». Еще одним приемом нейтрализации данной уловки является дистинкция [лат. distinctio ‘различение’] — фигура уточнения, состоящая в определении используемого слова во избежание неясности или инотолков ания3.
13.3. Использование неполноты
13.3.1. Энтимема и эпитроп
Полная аргументация включает и тезис, и подтверждение. Неполную, «сокращенную» [англ, abbreviated argument), или «имплицитную»
1 Barker St. F. The elements of logic. 5th ed. New York, 1989. P. 164.
2 Copi L, Cohen C. Introduction to logic. 10th ed. Prentice Hall, 1998. P. 113.
3 Mackenzie J. Distinctio: the response to equivocation // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 2. 1998. P. 465—482.
аргументацию, в которой умышленно пропущены либо подтверждение, либо тезис, в логике принято именовать энтимемой [греч. еуОбцтциа ‘размышление, рассуждение, выдумка, замысел’]:
Увидев неумелого стрелка из лука, он [Диоген Синопский. —В. М.] уселся возле самой мишени и объяснил: «Это чтобы в меня не попало». О влюбленных говорил он, что они мыкают горе себе на радость1.
Подтверждение: «Плохой стрелок не попадает в мишень (большая посылка). Этот стрелок плохой (меньшая посылка)». Вывод: «Этот стрелок не попадает в мишень, значит она самое безопасное место; сяду-ка я здесь, чтобы в меня не попало». Энтимему иногда определяют как сокращенный силлогизм (abbreviated syllogism)2, а учитывая ее эристи-ческий потенциал — как риторический эквивалент силлогизма3.
Рассмотрим и сократим до энтимемы следующий хрестоматийно известный силлогизм: «Все люди смертны» (большая посылка), а «все греки—люди» (меньшая посылка), значит, «все греки смертны» (вывод, или тезис). Примеры энтимем (или «имплицитных высказываний»4): 1) «Все греки смертны» (аргументы имплицитны); 2) «Все люди смертны, а все греки люди» (имплицитен тезис). Второй тип энтимемы (с имплицитным, или «припрятанным» тезисом) используется в случаях, когда аудитория не предрасположена к принятию данного тезиса и, по замыслу аргументатора, должна прийти к нему самостоятельно5. Как и понятие силлогизма, понятие энтимемы было введено Аристотелем6.
Видом энтимемы является вывод a recto ad obliquo [лат. ‘от прямого < смысла > к подразумеваемому’] — силлогизм с пропущенной меньшей посылкой. Г. В. Лейбниц приводит такой пример этой фигуры мысли: «Иисус Христос есть Бог, следовательно, мать Иисуса Христа есть матерь Божья». Восстановим силлогизм, стоящий за этой энтимемой: 1) «Иисус Христос есть Бог» (большая посылка); 2) «Мария — мать Иисуса» (меньшая посылка); 3) «следовательно, мать Иисуса Христа есть матерь Божья» (вывод).
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 282.
2 Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 228.
3 Corbett E. P., Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 53 & 60.
4 Еемерен Ф., Гроотендорст Р.,Хенкеманс Ф. Аргументация: анализ, проверка и представление. СПб., 2002. С. 36.
5 Fahnestock J., Secor М. A rhetoric of argument. 3rd ed. New York, 2003. P. 21; Bough J., Tindale C. ‘Hidden’ or ‘missing’ premises // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 7. 1985. № 2 & 3. P. 99—106.
6 Bitzer L. F. Aristotel’s enthimeme revised // Quaterly journal of speech. Vol. 45. 1959. P. 399—408; Braet A. The Enthymeme in Aristotle’s Rhetoric: from argumentation theory to logic // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 19. 1999. № 2 & 3. P. 101—117.
Эпитроп [греч. бтптротгц ‘поворот к чему-л.’, перен. ‘намек’] представляет собой энтимему с отсутствующим тезисом и состоит в указании таких фактов и деталей, которые склоняют адресата к определенному выводу относительно характеризуемого предмета, лица или события1: «“Вошли трое, вышли двое” — разве это не девиз, пригодный для каждого кладбища?» (К. Чуковский. Явная тайнопись), «Петров был абсолютно трезв сегодня»2. Американский логик Роберт Пинто отмечает, что изложенные подобным образом «факты приглашают к выводу»3. Энтимема используется как фигура краткой речи:
Древние спартанцы были врагами многословия. Однажды в голодное время посланец другого города долго просил мешок зерна. Спартанец отказал ему: «Мы забыли начало твоей речи, а потому не поняли ее конца». Второй посланник показал пустой мешок и только сказал: «Вы видите: он пуст; пожалуйста, положите в него хоть что-нибудь». Спартанец исполнил желание, но не без поучения: «В следующий раз говори короче. Что мешок пуст, мы видим. О том, чтобы его наполнить, можешь не упоминать»4.
Древние говорили: «Sapienti sat» ‘разумному достаточно’, ‘умный поймет с полуслова’. Известный судебный оратор советует:
Оратор должен быть как Фальстаф: не только сам быть умен, но и возбуждать ум в других. Если вы вдумаетесь в обстановку судебной речи, то скажете, что уменье не договаривать есть залог цельного впечатления слушателей от слов обвинителя и защитника. Не договаривайте, когда факты говорят за себя.
В 1856 году в Лондоне разбирался громкий процесс Пальмера, обвинявшегося в отравлении Парсона Кука. Вечером, за несколько часов до смерти Кука Пальмер принес ему лекарство, в котором был стрихнин. Больной отказывался взять пилюли, но Пальмер настоял на том, чтобы он принял их. Затем Пальмер ушел в свою комнату спать, оставив при больном его приятеля Джонса. Не успел последний скинуть верхнее платье, как услышал страшный крик Кука. Горничная пошла за Пальмером; он тотчас же вышел из своей комнаты. Передав эти подробности присяжным в своей вступительной речи, прокурор сказал: «Через две минуты Пальмер был у постели больного и, хотя никто его не спрашивал, высказал странное замечание: “Никогда в жизни не приходилось мне одеваться так скоро”. Из вашего ответа, господа, мы узнаем, думаете ли вы, что ему
1 Ср.: Sherry R. A Treatise of schemes and tropes. Gainesville, 1961. P. 55; Puttenham G. The arte of English poesie. Kent. 1589. Univ. Press, 1988. P. 234.
2 Copi L, Cohen C. Introduction to logic. 10th ed. Prentice Hall, 1998. P. 115. Здесь подобный пример («The captain was sober today») по непонятной причине трактуется как «акцентирование».
3 Pinto R. С. Argument, inference and dialectic. Collected papers on informal logic. Dordrecht, Boston & London, 2001. P. 37.
4 Леммерман X. Учебник риторики. Тренировка речи с упражнениями. М., 1997. С. 84.
пришлось одеваться». Оратор не досказал своей мысли, но, конечно, присяжные не могли не сделать естественного вывода. Отравитель и не раздевался: он ждал.
П. Сергеич. Искусство речи на суде
Ф. И. Тютчев «про одно высокопоставленное лицо сказал, что “наружность у него, как у великого человека”»1 (только наружность?). Пропущенный тезис назвать прямо не всегда удобно и не всегда прилично: «сильно надушенные изящно одетые юноши с воркующими голосами» (Мих. Визель. Послесловие переводчика). Материал для определенных размышлений в этом же направлении дает и следующий эскиз:
Он знал по имени всех маленьких мальчиков в своем квартале (жил за несколько улочек от меня) и нанимал их чистить тротуар перед его домом, сжигать опавшие листья в заднем дворе, носить дрова к нему в сарайчик и даже исполнять некоторые простые обязанности в доме; он их кормил французскими шоколадными конфетами с «настоящим» ликером внутри, в уединенном серальчике, который он себе завел в подвале, развесив всякие занятные кинжалы и пистолеты по заплесневелым, но украшенным коврами стенам промеж закамуфлированных водопроводных труб. На чердаке у него было «ателье»: наш милый шарлатан немножко занимался живописью. Он покрыл косую стенку мансарды большими фотографиями задумчивого Андрэ Жида, Чайковского, Нормана Дугласа, двух других известных английских писателей, Нежинского (многолягого и всего обвитого фиговыми листьями), Гарольда Засэкса (мечтательно-левого профессора в среднезападном колледже) и Марселя Пруста. Все эти бедняги были готовы, казалось, вот-вот соскользнуть со своей наклонной плоскости. Кроме того, у него был альбом с моментальными снимками всех маленьких Джимов и Джеков околотка, и когда я, бывало, перелистывая его, говорил что-нибудь любезное, Гастон надувал свои и так толстые губы и цедил с сентиментальной ужимкой: «Ош, ils sont gentils».
По очевидным причинам я предпочитал его жилищу мое, когда мы с ним встречались, чтобы играть в шахматы два или три раза в неделю.
В. Набоков. Лолита
Опорой эпитропа может стать аналогия: «Ирак — это второй Вьетнам для США»2. Подчеркивается сходство, а подразумеваемый вывод настолько прозрачен (результаты и последствия войны во Вьетнаме), что не требует экспликации. Эпитроп может быть усилен риторическим вопросом: «Все боксеры страдают заболеваниями в результате мозго
1 Из «Тютчевианы» (По печатным источникам) // Тютчев Ф. И. Поли. собр. соч. Т. 2. СПб., 1913. С. 372.
2 Пример приводится в кн.: Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 49—50.
вых травм. У Смита была долгая карьера боксера. Должен ли я говорить больше?»1 Эпитроп регулярно используется как прием косвенного сообщения, способ «сказать несказанным» («to say by the unsaid»2), в частности, в целях эвфемистического намека:
Живет генерал Хвалынский в небольшом домике, один; супружеского счастья он в своей жизни не испытал и потому до сих пор еще считается женихом, и даже выгодным женихом. Зато ключница у него, женщина лет тридцати пяти, черноглазая, чернобровая, полная, свежая и с усами, по будничным дням ходит в накрахмаленных платьях, а по воскресеньям и кисейные рукава надевает.
И. С. Тургенев
Эпитроп дает возможность уйти от обвинений в клевете, оговоре, в оскорблении личности. Как известно, журналы «любят публиковать рассказы о карьере того или иного крупного промышленника, политика или кинозвезды, не выводя эксплицитно из них никакой морали», поэтому «ничто не позволяет судить о цели изложения с полной определенностью»3, а следовательно, ничто не дает поводов для иска о защите чести и достоинства.
Эпитроп может иметь пресуппозитивную опору: Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, т. е. именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах (Н. В. Гоголь. Мертвые души). Здесь пресуппозиция связана со смыслом слов губернский, периферийный, провинциальный (значит, далекий от идеала). Рассмотрим еще один пример: Интересы Алексея Степаныча не простирались далее ловли перепелов на дудки и соколиной охоты (С. Т. Аксаков. Семейная хроника). Указанные занятия не предполагают большой учености, отсюда — вывод о том, что герой С. Т. Аксакова был «совершенный невежда». На пресуппозиции опираются такие характеристики, как трактирные нравы, казарменный анекдот, провинциальные манеры. Пример вербализации невербализуемого: Машинально она жива, Машинально она жена (А. Вознесенский. Потерянная баллада). Эпитроп делает речь более этичной, поэтому выражения, произведенные посредством этой фигуры, иногда называют полуэвфемизмами:
Группа местных жителей силой отобрала у одного из миротворцев мобильник и кошелек. Зная состав населения Палдиски, уместно предположить, что злоумышленники были отнюдь не эстонцами. В криминаль
1 Пример приводится в кн.: Fisher A. Argument, inference and dialectic. Collected papers on informal logic. Cambridge Univ. Press, 1988. P. 19.
2 Galperin I. R. An experiment in superlinear analysis // Language and stile. 1971. Vol. IV. № 1. P. 57.
3 Перельман X., Олбрехт-Тытека Л. Из кн. «Новая риторика: трактат об аргументации» // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. С. 208.
ной хронике в таких случаях обычно используется полуэвфемизм: «неустановленные преступники разговаривали по-русски». Охотники до чужого телефона и кошелька действительно «разговаривали по-русски», т. е. принадлежностью к титульной нации не отличались.
А. Эрек. Миротворческие досуги
Эпитроп делает речь более объективной, а следовательно, более аргументированной, более убедительной. К примеру, можно заявить: «Этот человек циничный и беспринципный приспособленец». А можно беспристрастно изложить соответствующие факты: С самого начала своего писательства проявил он великое умение поставлять на литературный рынок только то, что шло на нем ходко, в зависимости от тех или иных меняющихся вкусов и обстоятельств (И. А. Бунин. Третий Толстой). Можно сказать: «Она очень наивна». А можно выразить эту же мысль, но гораздо более убедительно: Об ее кругозоре можно составить понятие на таком факте: грома она боялась, а молнии — нет (С. Антонов. Разорванный рубль). Аналитик может сообщить: «Рейтинг Иванова гораздо выше, чем у Сидорова». А можно заставить адресата прийти к этому выводу самостоятельно: «Рост рейтинга Иванова не вызывает восторга у Сидорова».
Косвенные сообщения такого типа могут опираться на житейский опыт адресата речи, на знание им неких процедурных последовательностей, сценариев, очередности в определенных действиях; данный тип эпитропа именуется бытовой аллюзией [франц, allusion ‘намек’ < лат. alludere ‘шутить, намекать’]:
Свидания их продолжались; но как все переменилось! Эраст не мог уже доволен быть одними невинными ласками своей Лизы — одними ее любви исполненными взорами — одним прикосновением руки, одним поцелуем, одними чистыми объятиями. Он желал больше, больше и, наконец, ничего желать не мог, — а кто знает сердце свое, кто размышлял о свойстве нежнейших его удовольствий, тот, конечно, согласится со мною, что исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви.
Н. М. Карамзин. Бедна Лиза
В этом случае под аллюзией понимают косвенную отсылку к любому известному для адресата факту. Эпитроп может опираться на некоторые исторические сведения адресата; эта его разновидность называется историческая аллюзией: Явлинский, не вылезая, сидит в Давосе, а к двухтысячному году он хочет вернуться в Россию в запломбированном вагоне (В. Жириновский). Такая аллюзия содержится и в следующей эпиграмме:
<На Ф. В. Булгарина>
Что ни болтай, а я великий муж!
Был воином, носил недаром шпагу;
Как секретарь, судебную бумагу
Вам начерню, перебелю; к тому ж Я знаю свет — держусь Христа и Беса, С ханжой ханжа, с повесою повеса;
В одном лице могу все лица я Представить вам! — хотя под старость века, Фаддей, мой друг, Фаддей, душа моя, Представь лицо честного человека.
А. С. Пушкин
Слова «был воином» содержат «намек на то, что в войне 1805— 1814 гг. Ф. В. Булгарин сражался сначала в русской армии, а затем на стороне французов»1. Пример использования эпитропа как фигуры эзопова языка:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы, Или блистали, мой читатель!
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня.
В приведенном отрывке из романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин» некоторые видят «намек на то, что Пушкин был выслан из Петербурга на юг»2.
Эпитроп, выраженный в виде вопроса, называется интеррогацией [лат. interrogatio ‘вопрос’], ср. От тебя водкой пахнет (следовательно, ты пьян) и:
Супруг. Я немного задержался на работе.
Супруга. А почему от тебя так водкой пахнет?
Интеррогация используется как контрдовод, выражающий недоверие или иронию и нацеленный на продолжение дискуссии.
К эпитропу близка так называемая систрофа [греч. тхутрофц ‘накручивание’] — «описание предмета без его прямого называния путем нагнетания различных описаний»3, прежде всего характеризующих эпитетов и перифраз: Властитель слабый и лукавый, / Плешивый щеголь, враг труда, / Нечаянно пригретый славой, / Над нами царствовал тогда (А. С. Пушкин; речь идет об императоре Александре I).
13.3.2. Умолчание и молчание
Умолчание [калька лат. obticentia < obticeo ‘молчу’] является фигурой нарочито неполной, а потому не всегда и не для всех вполне ясной
1 Мануйлов В. Русская эпиграмма (XVIII—XIX вв.). М., 1958. С. 305.
2 Квятковский А. Поэтический словарь. М., 1966. С. 20.
3 Lanham A. R. A handlist of rhetorical terms. Univ, of California Press, 1991. P. 184.
речи. Еще Ю.-Ц. Скалигер отметил, что «речь вульгарная не опускает ни одной детали»1; умолчание зачастую пропускает такие детали «из стыда»2. Умолчание представляет собой намек, что отличает его от эллипсиса. Данный прием состоит в обрыве отдельного высказывания или даже целого повествования либо отдельной его структурной части в расчете на то, что его адресат догадается, о чем идет речь: а) по ситуации: Настал век куртажа и наживы, это теперешний век, в который мы с вами влачим свое существование, и жертва Талии и Мельпомене оскудела. Нет великого Шекспира. Жив и здравствует... Nomina sunt odiosa (И. Ф. Горбунов); б) по предтексту:
«Ужели, — думает Евгений, —
Ужель она? Но точно... Нет...
Как! из глуши степных селений...» И неотвязчивый лорнет
Он обращает поминутно
На ту, чей вид напомнил смутно Ему забытые черты.
А. С. Пушкин
При умолчании говорящий «прерывает [курсив наш. — В. М.] речь, будто бы охваченный чувством (страхом, волнением, etc.) или из скромности»3. Умолчание об очевидном известно как прием языковой игры: Не то чтоб, а так иногда вообразишь, и станет нехорошо (Ф. М. Достоевский); Бэлди Вудз потянулся за бутылкой и достал ее. За чем бы ни тянулся Бэлди, он обычно... но здесь речь не о Бэлди (ОТенри). Умолчание «чрезвычайно распространено в угрозах»4. Деметрий Фалерский (354—283 гг. до н. э.) полагал, что эта фигура речи «часто заключает в себе некоторую силу. Мало того, даже неясность [курсив наш. —В. М.]: недосказанное производит более сильное впечатление, а к тому, что пространно выражено, относятся с пренебрежением»5. Современная исследовательница отмечает: «Художественный смысл умолчания состоит в том, что несказанное оказывается важнее, значимее сказанного»6. Это справедливо и в отношении убеждающей речи:
Потребность дополнить чужую мысль или возразить ей бывает особенно сильна, когда возражение подсказывается знанием, жизненным
1 Scaliger J.-C. Poetices Libri Septem. Genovae-Lyon, 1561. P. 136.
2 M. Fabii Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 120.
3 Susenbrotus J. Epitome troporum ac schematum et Grammaticorum & Rhetorum arte rhetorica libri tres. Zurich, 1540. P. 25.
4 Лами Б. Риторика, или Искусство речи. С. 138.
5 Античные теории языка и стиля. СПб., 1996. С. 303.
6 Джанджакова Е. В. О разграничении тропов и фигур // Риторика и синтаксические структуры. Красноярск, 1988. С. 113.
опытом и, еще более самолюбием. Я пишу: если читатель не понимает книги, он сам виноват в этом. Вы немедленно скажете: а может быть, виноват писатель. Скажи я: если читатель не понимает книги, в этом виноват писатель; вы прибавите: или читатель. В обоих случаях я мог иметь в виду только непосредственное содержание своих слов, но мог иметь в виду и навести вас на противоположный вывод. Во втором случае в вашем мозгу отразилась мысль, ранее родившаяся в моем. Но в первом случае, если это не бесплодная мысль, лишенная всякого основания, это не есть и повторение чужой мысли; это ваша мысль, а не моя. Этим самым она кажется вам более убедительной. Опытный оратор всегда может прикрыть от слушателей свою главную мысль и навести их на нее, не высказываясь до конца [курсив наш. — В. М. ]. Когда же мысль уже сложилась у них, когда зашевелилось торжество завершенного творчества и с рождением мысли родилось и пристрастие к своему детищу, тогда они уже не критики, полные недоверия, а единомышленники оратора, восхищенные собственною проницательностью. Мысль так же заразительна, как и чувство.
П. Сергеич. Искусство речи на суде
Прием умолчания следует отличать от молчания — риторически значимой поведенческой тактики, используемой как «особое невербальное средство»1. Если умолчание представляет собой значимое отсутствие фрагмента речевой единицы, смысл которого более или менее ясен по контексту, то молчание состоит в значимом отсутствии самой речевой единицы (например, ответной реплики, ответного приветствия, ответного письма и т. д.), смысл которого становится более или менее ясен по конситуации. Так, ученик Аристотеля Феофраст, автор книги «О споре, или Рассмотрение доводов в прении», «одному гостю в застолье, не проронившему ни слова, сказал: “Коли ты неуч, то ведешь себя умно, а если учен, то глупо”»2.
Молчание становится красноречивым в диалоге: вспомним, к примеру, такие выражения, как «Молчание — знак согласия», «обиженно молчать», «виновато молчать», «вежливо промолчать» и др. Значимым является поведение монаха, принявшего обет молчания. Молчание женщины в традиционалистском андроцентрическом обществе сторонницы феминизма, в частности Черил Гленн, не без основания трактуют, с одной стороны, как признак «подавленности, пассивности, пустоты и тупости», с другой — как знак покорности3. Молчание учеников в классе или студентов в аудитории преподаватель воспринимает как знак протеста и как прием психологического давления; эту же функцию выполняют повязки на ртах демонстрантов, протестующих против подавления свободы слова. Невербальные знаки, сопровождаемые мол
1 Данилов С. Ю. Тактика молчания в речевом жанре проработки // Вопросы стилистики. Вып. 28. Саратов, 1999. С. 71.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 241.
3 Glenn Ch. Unspoken. A rhetoric of silence. Southern Illinois Univ. Press, 2004. P. 2.
чанием, иногда могут быть сильнее слов, в чем убеждает следующий тост:
Как-то надумал один джигит жениться и пришел он к своему отцу. Отец в это время сидел в задумчивости, что-то чертя прутиком на песке. Джигит, приблизившись к нему, сказал: «Отец, я встретил прекрасную девушку и хочу на ней жениться», на что отец промолчал и начертил на песке нолик. «Отец, она прекрасная хозяйка», но отец только начертил еще один нолик. Джигит назвал много других достоинств девушки, однако отец продолжал чертить нолики. Наконец джигит сказал, «Отец мы любим друг друга», после чего мудрый аксакал впереди всех нулей написал единицу. Так выпьем же за любовь, которая способна увеличить все достоинства в тысячи раз!
Эристическая сила тактики молчания была известна и хорошо описана уже в древнеегипетской риторике1. Если вы человек заслуженный, известный своей мудростью и вас обвиняет человек низкий, с плохой репутацией, то не оправдывайтесь и в ответ молчите: «Пусть, пока вы молчите, работает ваше имя, и люди вас поддержат», — советует Каге-мени, автор одного из риторических трактатов XX в. до н. э. Его современник Птаххотеп считает, что этот же прием действен и в отношении глупца:
Когда споришь с вышестоящим, склони голову и храни молчание; пусть он запутается и прослывет глупцом. Когда споришь с себе равным, храни достоинство своим молчанием, и ты приобретешь уважение среди судей. Когда споришь с нижестоящим, не поддавайся соблазну критиковать его. Храни молчание и пусть он запутается. Таким образом ты победишь его неодобрением судей.
«Не отвечай каждому попавшемуся: этим ты разрушишь уважение к себе», — предупреждает ритор Аменоп. Майкл Фокс констатирует, что в противоположность древнеегипетской традиции, где молчание не только использовалось как прием, но и имело статус одного из базисных принципов этоса, «классической риторике тактика молчания была неизвестна» (с. 13). Данная фигура, по определению американского лингвиста Роберта Скотта, «отмечает границы риторики»2, т. е., если считать риторику прежде всего искусством речи, является, наравне с жестом, проксемикой (выбором расстояния между адресантом и адресатом), мимикой или позой, маргинальным ее приемом.
Черил Гленн указывает на необходимость осмысления молчания как мощного риторического средства, «которое, подобно звучащей
1 FoxM. V. Ancient Egyptian rhetoric // Rhetorica. Vol. 1. 1983. № 1. P. 12 & 13.
2 Scott R. L. Between silence and certainty: a codicil to ‘dialectical tensions of speaking and silence’ // Quarterly journal of speech. Vol. 86. 2000. № 1. P. 110.
речи, выполняет множество функций» и является «невербальным соответствием вербальной риторики (the true counterpart of verbal rhetoric can only be the nonverbal-silence)»1. Изучение функциональных аспектов, или, по Роберту Скотту, «мотиваций молчания» в устной речи составляет предмет так называемой риторики молчания [англ, rhetoric of silence]2, довольно интенсивно разрабатываемой в англоязычной специальной литературе последних трех десятилетий в качестве противовеса «риторическому логоцентризму».
При более широком понимании этому разделу риторики поручают изучение функций и разновидностей текстовых умолчаний, в частности значимых нарративных пропусков («gaps and breaks in narratives»3), а также нарочитой и потому интригующей незавершенности повествования в письменной речи — «концовки, намеренно играющей на молчании» («the rhetorical function of an ending deliberately left open, an ending that intentionally plays on the silence»)4. Однако поскольку умолчание никак не связано с использованием тактики молчания в прямом смысле данного термина, то сводить эти два приема в один класс алогично.
При еще более широком понимании в этот же раздел риторики включают:
1. Паузы, используемые, в частности, с тем, чтобы придать последующей реплике вид продуманности5. Однако если пауза предваряет или прерывает реплику, т. е., подобно интонации, сопровождает ее, накладывая на нее тот или иной смысловой обертон, то прием молчания, по принятому выше определению, замещает — причем не только отдельную реплику, но и текст.
2. Тактику замалчивания [англ, silencing] — например, ученого или писателя, успехов конкурента и т. д. (в концепции Ч. Гленн). Однако утаивание (= «замалчивание») информации (так называемая пассивная ложь) не есть молчание в принятом выше определении термина молчание.
3. Молчание писателя или философа (например, Мартина Хайдеггера в эпоху Третьего Рейха6) как знак определенной социальной позиции или прием защиты от власть имущих:
Когда император Адриан спорил с философом Фаворином о значении некоторых слов, тот очень скоро с ним во всем согласился. Друзья его
1 Glenn Ch. Unspoken. A rhetoric of silence. Southern Illinois Univ. Press, 2004. P. XI & 13.
2 Scott R. L. Rhetoric and silence // Western speech. Vol. 36. 1972. № 3. P. 146.
3 Cognard-Black J. «I said nothing»: the rhetoric of silence and Gayl Jones’s Corregidora // Nation woman suffrage association (NWSA) Journal / ed. by Brenda Daly. Vol. 13. 2001. № 1. P. 40.
4 Marguerat D. The enigma of the silent closing of acts (28:16—31) // Jesus and the Heritage of Israel / ed. D. P. Moessner. Harrisburg, 1999. P. 287.
5 Liberman M. The rhetoric of silence // http://itre.cis.upenn.edu/~myl/languagelog/ archives/001520.html
6 Dault D. Martin Heidegger and the rhetoric of silence // http://shoeleg.yak.net/4Z Rhetoric_of_Silence.pdf
вознегодовали по этому поводу, но он ответил: «Смеетесь вы надо мной, что ли? Как может он, начальствуя над тридцатью легионами, не быть ученее меня?» Август писал эпиграммы на Азиния Поллиона: «А я, — сказал Поллион — буду молчать. Неблагоразумно писать против того, кто может предписать мне отправиться в ссылку». И оба они были правы. Ибо Дионисий, не будучи в состоянии сравняться в искусстве поэзии с Филоксе-ном и в красноречии с Платоном, одного приговорил к работам в каменоломнях, а другого велел продать в рабство на остров Эгину.
Мишель Монтень. Опыты
Однако в этом случае есть опасность спутать молчание в принятом выше определении данного термина с творческой инактивностью ученого, а также с вполне естественным нежеланием затрагивать определенные темы по причине цензурных запретов или политических ограничений на свободу слова.
5. Тактику немногословия в ее противопоставлении многословию (verbosity)1. Однако немногословие отнюдь не обязательно связано с использованием тактики молчания в прямом смысле данного термина. Если же в данном случае под термином молчание иметь в виду не значимое отсутствие речи, а ее краткость, то это означает потерю тезиса при рассуждении.
6. Аллегорию, метафору и символ2. Однако в этом случае мы рискуем отождествить молчание с техниками непрямой номинации.
Риторика молчания является ярким и показательным примером эклектической концепции. Понимание «риторики молчания» представляется слишком широким, чтобы претендовать на теоретическую стройность.
13.4. Использование неясности
Ясность речи [греч. оасрцуеш Хоуоп] представляет собой доступность ее смысла для восприятия. В «Риторике к Гереннию» читаем: «Ясность есть то, что делает речь открытой и прозрачной»3. Неясность речи определим как ее непонятность, недоступность ее содержания для осмысления, уяснения и объяснения. Неясную речь именуют туманной, темной [лат. obscuritas rei, букв, ‘темнота предмета’]; это означает, что смысл ее либо не просматривается, не угадывается, не поддается восприятию, либо отсутствует. Американский логик Кристофер Тиндал считает, что в случае неясности возникает «не проблема выбора из слишком боль
1 Love G. A. Winesburg, Ohio and the Rhetoric of Silence // American Literature. Vol. 40. 1968. № 1. P. 38.
2 Mazzeo J. A. St. Augustine’s Rhetoric of Silence // Journal of the History of Ideas. Vol. 23. 1962. № 2. P. 175.
3 M. T. Ciceronis, ut ferunt, Rhetoricorum ad Herennium libri quattuor. Lipsiae, 1828. P. 181.
шого количества значений, а проблема их отсутствия»1; именно этим неясность речи отличается от ее многозначности. Неясность является традиционным предметом логики и теории аргументации2; вместе с тем конкретные причины неясности и конкретные тактики эристиче-ского использования данной категории до сих пор не определены.
Назовем основные причины неясности речи.
1. Затрудняют восприятие текста глоссы [греч. уХйооа ‘архаизм или диалектизм’], или агнонимы [греч. ayvoem ‘быть неизвестным’, оуица ‘имя’] — незнакомые слова, точнее, слова с незнакомыми, как правило, корневыми морфемами. Укажем основные категории таких слов:
А. Устаревшая лексика, в частности архаизмы: Царь. Мне свейский государь Через послов союз свой предложил (А. С. Пушкин. Борис Годунов). Несколько примеров из «Илиады» Гомера в переводе Н. И. Гне-дича: лилейнораменная Гера, пышнопоножные мужи ахейцы; Там они [корабли] кдтвы бросают; прекрасного вида плеснйцы, стрелы и сулицы, черный понт3.
Б. Узкоспециальные слова, а также элементы профессионального жаргона. Пример из поэмы М. Ю. Лермонтова «Тамбовская казначейша»: Любил налево и направо / Он в зимний вечер прометнуть, / Четвертый куш перечеркнуть, / Рутеркой понтирнуть со славой, / И талью скверную порой / Запить цимлянского струей.
В. Редкие онимы: Оятъ, Ижма; их желательно употреблять в сопровождении соответствующих детерминативов: река Оятъ, деревня Ижма.
Г. Слова иноязычного происхождения. Особенно остро эта проблема стоит в сфере терминологии. Стремлению научной речи к ясности отвечает производство «ориентирующих терминов»4, внутренняя форма которых «подсказывает» их значение, ср. электромагнитные волны и менее ясное фотоны, аналогично: акустические волны и фононы, языкознание и лингвистика, единоначатие и анафора. Иноязычные термины оторваны от словообразовательных гнезд заимствующего языка и потому с трудом запоминаются. Это обстоятельство является одним из источников терминологического пуризма (стремления к изгнанию иноязычных терминов), ср. замены, предложенные П. И. Пестелем: штаб—управа, батальон — сразин, штандарт — знамя; В. И. Далем: автомат — самодвиг, гимнастика — ловкосилие; математиками
1 Tindale W. Ch. Fallacies and argument appraisal. Cambridge Univ. Press, 2007. P. 68.
2 Например: Keefe R. Theories of vagueness. Cambridge Univ. Press, 2000; Williamson T. Vagueness. London, 1994; Fine K. Vagueness, truth and logic // Synthese. An international journal for epistemology, methodology and philosophy of science. Vol. 30. 1975. P. 265—300.
3 Такого рода лексика нередко становится объектом лексикографического описания, например: Heifetz J. Dictionary of unusual, obscure, and preposterous words, gathered from numerous and diverse authoritative sources. New York, 1974; Сомов В. П. Словарь редких и забытых слов. М., 1996.
4 Лотте Д. С. Основы построения научно-технической терминологии. М., 1961. С. 24—26.
XVIII в.: диаметр —размер, сегмент — иссек, пропорция — подобен-ство1. Данная тенденция терминотворчества, отражающая «стремление во что бы то ни стало избежать появления слов с новыми корнями»2, часто становится предметом иронии: «Можно, конечно, по примеру братьев украинцев вводить в административном порядке “самопер” вместо “автомобиля”, да никому этого не хочется» (А. Левин).
Д. «Темным» становится текст и в том случае, если адресату неизвестны некоторые значения слов. Приведем несколько «странных», с точки зрения современного состояния русской речи, употреблений слова судьба: Судьба свершилась (А. С. Пушкин), судьбы Всевышнего (Н. М. Карамзин), последняя судьба всего живого (Е. А. Баратынский).
Лексика перечисленных нами пяти разрядов является предметом обязательного пояснения и комментирования. В публичных выступлениях перед неподготовленной или малообразованной аудиторией, с тем чтобы не потерпеть коммуникативную неудачу, следует выражаться предельно ясно и просто, т. е. адаптировать свою речь к уровню данной аудитории:
Если мы имеем даже самые точные знания, все-таки нелегко убеждать некоторых людей на основании этих знаний, потому что оценить речь, основанную на знании, есть дело образования, а перед толпой она — невозможная вещь. Здесь мы непременно должны вести доказательства и рассуждения общедоступным путем [курсив наш. —В. М.], как мы говорили это и в «Топике» относительно обращения к толпе.
Аристотель. Риторика
2. Не только содержание, но и форма речи может стать непонятной, неясной. В письменной речи затрудняет понимание небрежный почерк — так называемая какография [греч. какое; ‘плохой’, урасра) ‘пишу’]. В устной речи понимание затрудняется быстрым ее темпом («скороговоркой»), а также использованием неполного стиля произношения, основанного на обильном применении звукового эллипсиса и нечеткого произношения, когда «в словах часть звуков проглатывается, часть съедается, концовки же вовсе не произносятся»3: Сан Санна (= Александра Александровна), дополни[тн]ый (= дополнительный).
3. Неясным делает текст отсутствие иллюстративных примеров.
4. Затемняют смысл речи длинноты, отсутствие рубрикации, усложненные синтаксические построения, путаный порядок слов, что наиболее актуально для устной речи: здесь фразы должны быть короче, чем в речи письменной, ибо «если к тому времени, когда говоря
1 Примеры извлечены из кн.: Кутина Л. Л. Формирование языка русской науки. М., 1964.
2 Будько Н. С. Границы стандартизации // Русская речь. 1971. № 1. С. 67.
3 М. Fabii Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim / Rec. E. Bonnell. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 214.
щий заканчивает фразу, слушатели забыли ее начало, работа оратора окажется бесплодной»1. Следует избегать так называемой конкатенации [лат. concatenate) ‘присоединение, сцепление, связь’] — усложненной конструкции, компоненты которой связаны отношениями последовательного подчинения: дом племянника жены кучера брата доктора (каламбурное речение, составленное А. М. Пешковским), ср. в анекдоте: «Решили послать сходить купить выпить». Как пример нанизывания придаточных предложений приведем пародию Марка Розовского на «типичное школьное сочинение» (тема — «Образ бабы Яги»):
«Товарищ, верь! Взойдет оно!» — писал на обломках самовластья великий русский поэт Пушкин. И в это же время особенно звонко прозвучал свежий язык неизвестного автора сказки о бабе Яге, которая навсегда вошла в сокровищницу нашей литературы, у которой всегда были произведения этого замечательного жанра, который всегда был любим народом, которому никогда не были страшны никакие испытания, которым никогда не остановить его на пути, по которому он всегда идет в настоящем навстречу будущему, которое всегда приходит на смену прошлому, которому никогда не задушить его голос, который всегда был светлый и звонкий.
Облегчает восприятие речи ее расчлененность на обозримые части; этому служат: 1) рубрикация, т. е. подразделение на главы, разделы, подразделы и параграфы, применяемое в случае пространности текста:
Если рассуждение это покажется слишком длинным для прочтения за один раз, то его можно разделить на шесть частей. В первой окажутся различные соображения относительно наук; во второй — основные правила метода, найденного автором; в третьей — некоторые из правил морали, извлеченных автором из этого метода; в четвертой — доводы, с помощью коих он доказывает существование Бога и человеческой души, которые составляют основание его метафизики; в пятой можно будет найти последовательность вопросов физики, какие он рассмотрел, и, в частности, объяснение движения сердца и рассмотрение некоторых других трудных вопросов, относящихся к медицине, а также различие, существующее между нашей душой и душой животных; и в последней — указание на то, что, по мнению автора, необходимо для того, чтобы продвинуться в исследовании природы дальше, чем это удалось ему, а также объяснение соображений, побудивших его писать.
Р. Декарт. Рассуждение о методе
2) абзацное членение; 3) метабазис [греч. цетараок; ‘переход’] — комментарий, относящийся к ходу логических рассуждений: рассмотрим то-то, обратимся к тому-то, перейдем к тому-то, остановимся
1 Голъдинер В. Д. Искусство судебной речи // Русская речь. 1968. № 3 с. 41.
подробнее на том-то, подводя итоги, отметим то-то; итак, таким образом. Без таких ««логических мостиков между фразами»1 текст будет напоминать шоссе без дорожных знаков, предупреждающих о спуске, подъеме, повороте и т. д.
5. Неясной делают речь ее неполнота и чрезмерная краткость. Если пропущенные звенья неполной речи не поддаются восстановлению по контексту или конситуации («ситуативному контексту»), то такая речь воспринимается как неясная, если же возможен ряд истолкований — то как двусмысленная. Так, просьба В клетку, пожалуйста вне конситуации будет воспринята как неоднозначная, в магазине же «Ткани» («Канцтовары», «Одежда») эта просьба приобретет однозначность. Считается, что «языковой реальностью для нас является только полное высказывание в рамках соответствующего ситуативного контекста»2. Однако «языковой реальностью» может стать и нарочито незавершенное высказывание. Так, фигурой нарочито неполной (и потому неясной) речи является умолчание.
«Темный слог» традиционно трактуется как «погрешность»3. Правила классической риторики гласят: «Будь предельно конкретен и краток», «Выражайся определенно», «Объясняй, объясняй и еще раз объясняй»4. У категории неясности есть, однако, и другая сторона, на которую обратили внимание еще античные ученые. Редкие, малопонятные слова делают речь, с одной стороны, менее ясной, с другой — более необычной, или, по Аристотелю, «благородной и не затасканной»5: В живые чаши этих роз, / Как в ароматные слезницы, / Ина закате дня, и с выходом денницы, / Заря хоронит тайну слез (В. Бенедиктов); В полях блистает май веселый! / Ручей свободно зажурчал, / И яркий голос Филомелы / Угрюмый бор очаровал (К. Батюшков). В. Б. Шкловский поясняет:
Поэтический язык по Аристотелю должен иметь характер чужеземного, удивительного; практически он и является часто чужим: шумерий-ский у ассирийцев, латынь у средневековой Европы, арабизмы у персов, древнеболгарский как основа русского литературного. Сюда же относятся столь широко распространенные архаизмы поэтического языка, затруднения языка dolce stil nuovo (XII в.), язык Арно Даниеля с его темным стилем6.
1 Corbett Е. Р.} Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 366.
2 Malinowski B. Coral gardens and their magic. Indiana Univ. Press, 1965. P. 11.
3 Например: Остолопов H. Словарь древней и новой поэзии: в 3 ч. Ч. 3. СПб., 1821. С. 199; Corbett Е. R, Connors R. J. Classical rhetoric for the modern student. 4th ed. Oxford Univ. Press, 1998. P. 282.
4 Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Hackett Pub. Comp., 2000. P. 5, 60 & 67.
5 Аристотель. Об искусстве поэзии [Поэтика]. М., 1957. С. 113.
6 Шкловский В. Искусство как прием // Поэтика. Пг., 1919. С. 113.
Риторическую ценность «некоторых типов неясной речи» отмечают и отдельные современные ученые — впрочем, без экскурсов в античную и средневековую традиции и без анализа конкретных приемов реализации этой номинативной стратегии1.
Итак, лишь случайная неясность является ошибкой, нарочитая же (состоящая в заведомом «затемнении значений»2) — фигурой речи. Марк Фабий Квинтилиан, руководитель первой государственной риторической школы, основанной в I веке н. э. римским императором Веспасианом, приводит историю о том, как один ритор учил своих подопечных затемнять смысл всего, что те говорят. Он повторял: Zkoti^wv! ‘Затемняйте!’3. К этому восклицанию восходит термин классической риторики скотисбн [греч. окотг^о ‘покрывать тьмой’], означающий нарочитую неясность речи. Начиная с античной эпохи скотисон как хитроумная уловка использовался в судебной речи:
Я заметил, судьи, что вся речь обвинителя была разделена на две части: в одной из них он, будучи уверен в застарелом предубеждении против приговора Юниева суда, строил, по-видимому, именно на нем свои расчеты, а в другой части только потому, что так принято, робко и неуверенно касался вопроса об обвинениях в отравлении, между тем как этот суд учрежден на основании закона как раз для разбора дел о преступлениях такого рода. Ввиду этого я в своей защитительной речи решил сохранить то же деление на две части и коснуться в первой из них упомянутого мною предубеждения, а во второй — самого обвинения, дабы все могли понять, что я не захотел ни уклониться от обсуждения того или другого вопроса, умолчав о них, ни затемнить их [курсив наш. —В. М.], говоря о них.
Цицерон. Речь в защиту Авла Клуенция Габита
Квинтилиан отмечает, что Цицерон свое обещание не выполнил и речь свою затемнил. Известно, что его подзащитный был оправдан.
Неясность, неопределенность является очень удобной и потому обычной формой предсказания — с тем, чтобы его адресат смог при необходимости истолковать или перетолковать его в любом направлении. В декабре 2006 года московский колдун Кулебякин (расстроенный тем, что обворовали его квартиру) по поводу вопроса о том, когда же наконец выпадет снег, заявил следующее:
—Ждите, скоро будет снег, как только душа моя успокоится.
1 Например: Garvey Т. G. The value of opacity: a Bakhtinian analysis of Habermas’s Discourse ethics // Philosophy and rhetoric. Vol. 33. № 4. 2000. P. 370—390.
2 Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 133.
3 Lanham A. R. A handlist of rhetorical terms. Univ, of California Press, 1991. P. 141.
В тексте «Послания Генриху II», принадлежащем перу известного средневекового пророка Мишеля Нострадамуса, многие при желании видят события, имевшие место в России XX века:
И будет в месяце октябре так, что произойдет несколько великих перемещений, таких, что покажется, будто тяжесть земли потеряла свое натуральное движение, чтобы погрузиться в вечные мраки, и после начнутся величайшие изменения, преобразования правлений, из-за великого дрожания земли, вместе с распространением нового Вавилона. Презренный город увеличится из-за мерзости первого жертвоприношения, и продержится это 73 года и 7 месяцев. И измененные города, царства и провинции, оставившие первоначальные пути для освобождения, а на самом деле поработившиеся еще глубже, будут втайне тяготиться своей свободой и, совершенно религию утратив, начнут бить сторону левую ради возвращения вправо. Простой народ подымется, прогонит сторонников законодателей и покажется, что Создатель освободил Сатану из пределов адских.
Однако это неясное описание приложимо к истории любой революции (русской, французской и т. д.), любого народного бунта, «бессмысленного и беспощадного», по определению А. С. Пушкина. Знаменитый пример неясного пророчества — ответ дельфийского оракула лидийскому царю Крезу (546 г. до н. э.) на вопрос, стоит ли начинать войну с персами: «Крез, начав войну, разрушит великое царство». Не было, однако, уточнено, какое именно царство будет разрушено: Лидия или Персия (Геродот пишет, что поражение потерпел именно Крез и что Лидия в результате этой войны была завоевана персами). Дельфийский оракул подвел и Диогена Синопского — того самого, который, по слухам, жил в бочке:
Диоген в сочинении «Барс» признает, что он обрезывал монеты. Некоторые рассказывают, что его склонили на это работники, когда он был назначен заведовать чеканкой, и что он, отправившись в Дельфы, спросил, сделать ли ему то, что ему предлагают. Оракул посоветовал ему «сделать переоценку ценностей», а он не понял истинного смысла, стал подделывать монету, был уличен и, по мнению одних, приговорен к изгнанию, по мнению других, бежал сам в страхе перед наказанием1.
Рассмотрим риторические тактики и уловки, основанные на нарочитой неясности речи.
13.4.1. Криптолалия
Одной из форм нарочитой неясности является криптолалия [греч. кргжта) ‘скрывать, утаивать’, ХаХесо ‘говорить, рассказывать, беседо
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 265.
вать’] — использование номинативных средств языка в «конспиративной» (В. Д. Бондалетов), или криптофорной функции с целью скрыть содержание речи от третьих лиц. В качестве примера приведем фрагмент диалога двух приятелей, собирающихся на рыбалку (разговор происходил в присутствии супруги одного из них, грозной и весьма последовательной противнице Бахуса):
— Ты мормышки взял?
— Конечно! Как же без мормышек на рыбалке-то!
— Сколько?
— Две.
— Думаешь, хватит?
Как прием криптолалии здесь использована метонимия — переименование по смежности: с мормышки на то, без чего и мормышки, и сама рыбалка теряют смысл. В криптофорной функции употребляется и метафора; вспомним услышанный Гриневым разговор хозяина постоялого двора с Пугачевым:
Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошел к нему [Пугачеву] и, взглянув ему в лицо: «Эхе, — сказал он, — опять ты в нашем краю! Отколе бог принес?» Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал, конопли клевал: швырнула бабушка камешком — да мимо. Ну, что ваши?» «Да что наши! — отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. — Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте». — «Молчи, дядя, — возразил мой бродяга, — будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! За ваше здоровье!» — При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати.
Я ничего не мог тогда понять из этого воровского [от устар, вор ‘преступник’. — В. М.] разговора, но после уж догадался, что дело шло о делах Яицкого войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года.
А. С. Пушкин. Капитанская дочка
В данной ситуации и адресант, и адресат речи знают предмет обсуждения, контрагент же (третье лицо) не знает, а следовательно, не понимает смысла соответствующих метафор; и лишь узнав предмет, герой повести смог догадаться о смысле услышанного.
В заключение подчеркнем, что криптолалию следует отличать от эвфемии.
13.4.2. Искусственная книжность
Искусственная книжность заключается в нагнетании усложненных синтаксических конструкций, а также книжной, иноязычной и терминологической лексики с целью придать речи глубокомысленный либо
наукообразный характер, затемнить суть дела1, скрыть отсутствие мысли либо запутать оппонента: Имя — это смысловой предел символико-смыслового становления эйдоса как умозрительной картины апо-фатической сущности предмета (Из курса введения в языкознание); Проблематично найти специфическое калибрование в синхронирова-нии, которое было бы соответственным, чтобы воспрепятствовать ускорению рисков по страховым премиям, создаваемому сокращением доходов (Из речи чиновника)2. Данный прием называют также гелертерским стилем [нем. gelehrt ‘ученый’] и птичим языком. Вспомним старинную притчу:
Однажды Диоген на городской площади начал читать философскую лекцию, однако его никто не слушал. Тогда Диоген заверещал по-птичьи, и вскоре вокруг собралась огромная толпа зевак.
— Вот, афиняне, цена вашего ума, — сказал им Диоген. — Когда я произносил для вас умные речи, никто не обращал на меня внимания, а как только защебетал, как неразумная птица [курсив наш. —В. М.], вы стали слушать меня, разинув рты.
Воспринимая чью-либо речь, слыша и стараясь понять отдельные составляющие ее слова и выражения, мы исходим из того предположения, что слово обязательно что-то должно обозначать, что значения слов обязательно должны складываться в смысл воспринимаемой нами речи. На самом деле наши ожидания не всегда оправдываются, и в этом случае мы чаще всего виним себя — за недостаток знаний и образованности, человека же, говорящего неясно, считаем носителем недоступных для нас знаний и умений. Это свойство человеческой психики, а значит, и силу неясной речи издавна эксплуатировали ученые, в частности Гегель (мнение В. Ф. Асмуса), Платон и Гераклит (мнение Диогена Лаэрция):
Книгу «О природе» он [Гераклит] позаботился написать как можно темнее, чтобы доступ к ней имели лишь способные, и чтобы обнародование не сделало ее открытой для прозрения. Сам Дарий написал ему так: «Царь Дарий Гераклиту, мужу эфесскому, шлет привет. Тобою написана книга “О природе”, трудная для уразумения и для толкования. Есть в ней места, разбирая которые слово за словом видишь в них силу умозрения твоего о мире, о Вселенной и обо всем, что в них вершится, заключаясь в божественном движении; но еще больше мест,
1 Здесь отметим, что затрудняют понимание речи не только ее неясность, но и двусмысленность и неточность, отсюда более широкое понимание тактики затемнения, см.: Карасик В. И. Языковая пластика общения. Волгоград, 2017. С. 176—191.
2 Пример приводится в статье: Федорищева И. Н. Двусмысленные высказывания как фактор, препятствующий общению // Вестник Амурского гос. ун-та. 2000. Вып. 10. С. 13. Автор не вполне четко проводит границу между двусмысленностью и неясностью речи.
от суждения о которых приходится воздерживаться, потому что даже люди, искушенные в словесности, затрудняются верно толковать написанное тобой»1.
Нарочитую неясность речи используют колдуны, волхвы, жрецы, знахари. А. Г. Лыков пишет по этому поводу: «“Запрограммированная непонятность” слова — это тоже специфически выраженное его значение. На этом “эффекте непонятности” основана магическая сила заклинаний посредством абракадабры»2. Пример из книги «Русское народное чернокнижие» (СПб., 1885):
Вихода, ксара, гуятун, гуятун.
Лиффа, пррадда, гуятун, гуятун.
Наппалим, вошиба, бухтара.
Мазитан, руахан, гуятун.
Жунжан.
Яндра, кулайнеми, яндра.
Яндра3.
Непонятное «звучит загадочно, да и с расчетом на загадочность, по крайней мере ad populum» (Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена). Поистине магическое воздействие непонятной речи специалисты иногда именуют магией слов [англ, word magic]. Технику данной манипуляции отлично описал А. Шопенгауэр:
«Озадачить и сбить противника с толку бессмысленным набором слов и фраз. Эта уловка основывается на том, что люди, если что-нибудь слышат, привыкли думать, будто под фразами скрывается какая-нибудь мысль. Если противник такой человек, который в душе сознает свою слабость и привык слышать много непонятных вещей и делать вид, что все отлично понимает, то можно импонировать ему, засыпая его с совершенно серьезным выражением лица ученым или глубокомысленно звучащим абсурдом, от которого у него онемеют слух, зрение и мысль; все это можно выдавать за бесспорное доказательство своего тезиса. Всем известно, что подобную уловку употребляли в последнее время немецкие философы с поразительным успехом, когда имели дело даже с большим скоплением публики»4.
1 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 399 и 402. О Платоне см. с. 187: «Словами Платон пользовался очень разными, желая, чтобы его учение не было легкоуяснимым для людей несведущих».
2 Лыков А. Г. Окказиональное слово как лексическая единица речи // Филоло-гич. науки. 1971. № 5. С. 76.
3 Бирюков С. Е. Зевгма: Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. М., 1994. С. 250.
4 Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 55—56.
С целью запутать адресата практикуется нагнетание синтаксически усложненных предложений. Такие предложения предназначены для выражения сложной мысли, однако при установке на искусственную книжность они выполняют сугубо манипулятивную функцию и смысла не несут, ср.:
Этот вопрос рассматривается в плане формирования прагматики метаязыковой субстанциональности трехкомпонентных локутивных логикограмматических универсальных средств выражения модальных отношений, гипотетически способных стать элементами моделируемых ингредиентов модальности.
Диссертация по лингвистике
Специалисты отмечают, что чрезвычайно сложны, а местами и попросту недоступны для восприятия риторические труды X. Перельмана — во-первых, ввиду многочисленных длиннот: «Многие из лучших идей Перельмана буквально похоронены (are virtually buried) в длиннотах, ввиду чего по большей части оказались утеряны (lost) даже для самых внимательных (to the most careful) читателей». Во-вторых, «в ряде важнейших вопросов Перельман остается до сумасшествия неясен (maddeningly obscure)», а «многие аспекты работы Перельмана [имеется в виду «Новая риторика». —В. М.] остаются загадкой (enigmatic)»1. С оценкой Ричарда Граффа трудно не согласиться.
Весьма впечатляют мудреные алгебраические, математические и иные формулы. Приведем образец текста, написанного в стилистике одного некогда очень нашумевшего направления в науке о языке:
Теория формальных грамматик, возникшая главным образом благодаря работам Н. Хомского, изучает способы описания закономерностей, которые характеризуют уже не отдельный текст, а всю совокупность правильных текстов того или иного языка. Эти закономерности описываются путем построения «формальной грамматики» — абстрактного «механизма», позволяющего с помощью единообразной процедуры получать правильные тексты данного языка вместе с описаниями их структуры. Наиболее широко используемый тип формальной грамматики — так называемая порождающая грамматика, или грамматика Хомского, — упорядоченная система G = <V, W, I, R>, где: V и W — непересекающиеся конечные множества; 1 — элемент IV; R — конечное множество правил вида ;—у, где; и у — цепочки (конечные последовательности) элементов V и W. Если;—у правило грамматики G и w1? w2, — цепочки из элементов V и IV, то говорят, что цепочка wTyw2 непосредственно выводима в G из wjw2. Если х0, х1??, хп — цепочки и для каждого i = 1, ..., п цепочкаXj, непосредственно выводима изх^, то говорят, что хп выводима из х0 в G. Множество цепочек из элементов V, выво-
1 Graff R. Presenting «Communion» in Chaim Perelman’s New Rhetoric // Philosophy and rhetoric. Vol. 39. 2006. № 1. P. 45.
димых в G из I, называется языком, порождаемым грамматикой G. Если все правила грамматики G имеют вид А—у, где А — элемент W, G называется бесконтекстной, или контекстно-свободной. В лингвистической интерпретации элементы V чаще всего представляют собой слова, элементы W — символы грамматических категорий, I — символ категории «предложение». В бесконтекстной грамматике вывод предложения дает для него дерево составляющих, в котором каждая составляющая состоит из слов, «происходящих» от одного элемента W, так что для каждой составляющей указывается ее грамматическая категория. Так, если грамматика имеет в числе прочих правила I — Sx у им Vy, Vy — УуЗх у? вин, 5муж. ед. вин ~ овес, 5жен. мн. им ~ лошади, Имн ~ кушают1, где Vy озна-чает категорию «группа глагола в числе у», Vfy — «переходный глагол в числе у», Sxy— «существительное рода х в числе у и падеже и», то приведенное выше предложение имеет вывод, показанный на рис. 3, где стрелки идут из левых частей применяемых правил к элементам соответствующих правых частей:
А. В. Гладкий. Математическая лингвистика
Ученые старшего поколения помнят, что идея генеративной лингвистики, получив популярность в 60-х и начале 70-х годов прошлого столетия, не принесла ожидаемых результатов. Язык оказался слишком сложным для моделирования объектом: поверить гармонию алгеброй не удалось.
Давно замечено, что искусственная книжность и малограмотность часто сопутствуют друг другу. Замечательный пример стилизации этих двух явлений — рассказ А. П. Чехова «Письмо к ученому соседу»:
1 Глагол кушать в таком применении не вполне литературен, ср.: «КУШАТЬ, аю, аешь, несов. (к скушать), что. Есть, принимать пищу (употребляется в форме повел, накл. и инф. при вежливом или ласковом приглашении к еде, иногда к питью). Кушайте, пожалуйста, пирог! Пожалуйте к.! Садитесь чай к.! | | То же, во всех формах, кроме 1-го лица, употреблялось в подобострастно-вежливом выражении (о господах, высоких особах и т. п.; дореволюц. просторен.). Барыня кушают. | | То же — о себе и о всех (обл.). Я такого мяса не кушаю» (Толковый словарь русского языка: в 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1994. Стб. 1561).
Давно искал я случая познакомиться с Вами, жаждал, потому что наука в некотором роде мать наша родная, все одно как и цивилизация и потому что сердечно уважаю тех людей, знаменитое имя и звание которых, увенчанное ореолом популярной славы, лаврами, кимвалами, орденами, лентами и аттестатами гремит как гром и молния по всем частям вселенного мира сего видимого и невидимого, т. е. подлунного. Я пламенно люблю астрономов, поэтов, метафизиков, приват-доцентов, химиков и других жрецов науки, к которым Вы себя причисляете через свои умные факты и отрасли наук, т. е. продукты и плоды.
Здесь искусственная книжность используется с целью речевой мимикрии, в данном случае — приспособления своих, весьма незавидных речевых параметров под речь адресата с более высоким уровнем интеллекта и образования. Приведем пример из современной политической речи:
Открытое письмо депутату Государственной Думы, руководителю правозащитного проекта Московской Хельсинской группы, доктору физико-математических наук
Льву Пономареву Пономарев!
Солдат Иван Чонкин, как известно, не смог освоить дроби. По каковой причине и был годен в военное время только к нестроевой. Вы же, доктор физико-математических наук, оказались не в состоянии овладеть тремя модальными операторами эпистемической логики [здесь и далее курсив наш. —В. М.], которыми, собственно, и описывается вся теория права: запрещение, разрешение и обязывание. Тем не менее, вы претендуете на роль правозащитника федерального масштаба. Интервью о правозащитной деятельности вашей организации печатаются во всех газетах. Вы повсеместно оэкранены, вы констатируете и клеймите, вы действуете под громким именем члена Хельсинской группы. У вас есть статус, помещение, оргтехника, деньги. У вас нет только двух вещей: гуманитарных знаний и реальной правозащиты. Право как неотчуждаемое достояние человека и право как писаная норма в русском языке совпадают по символу. В нашей стране правозащита возникла и существует исключительно по причине неприменения писаной нормы в результате издания еще 36 лет назад мало кому известных дуальных: источников права, содержавших императив невыполнения декларированного закона. Я дала вам свои работы. Одна была уже напечатана в научном журнале, другая представляла собой ее адаптацию, но содержала еще и вполне конкретный материал. Я описывала фактический геноцид в Климовском доме-интернате под Москвой и дело Юрия Шалаева, посаженного в психушку на принудительное лечение в наше с вами демократическое время за то, что он защищал честь и жизнь своей семьи. К работам были подшиты заявления инвалидов, буквально кричавших о помощи. Одна жен-
щина-инвалид обращалась в некий «комитет социальной защиты», другая — в еще более мифическую «Женевскую группу», служившую для нее, прикованной к коляске, спасительной Шамбалой. Нужна ли специальная лингвистическая экспертиза, чтобы понять, что представителем этой «Женевской группы», посланцем вожделенной Шамбалы были для них вы? Своего рода посредником в передаче материала выступала я, обычное частное лицо. В нескольких заявлениях подробно рассказывалось, как персонал интерната силой захватывает их на железнодорожной платформе и возвращает в помещение, дабы они не смогли лично представить свои свидетельства никому из правозащитников. Именно поэтому нелегкие посреднические функции приняла на себя я. Весь отксеренный материал вы мне вернули в присутствии Надежды Васильевны Рыжев-ской, беспомощно разведя руками. Вы сказали, что ничего не поняли. У вас было целых три месяца. За четыре месяца я одолела право и одновременно написала свою первую статью по теории права. А я не семи прядей во лбу и имею весьма смутные представления о законе Ома. Чего же вы не поняли? <... >
Все изложенное я готова защищать в суде.
Большой привет Соросу.
Марина Бурова. Региональная общественная организация «За права человека».
Искусственная книжность нередко становится объектом справедливой критики и пародирования. Exempli causa приведем пародию В. Новикова, имитирующую стиль научных работ одного известного филолога:
В многоуровневой иерархической структуре густого темного леса отчетливо выделяется оппозиция «Красная Шапочка — Серый Волк» с полной парадигмой противопоставлений (красное — серое, шапочка — хвост, хищность — вегетарианство, симпатичность — отвратительность). Здесь мы имеем дело не с одним текстом сказки, а по крайней мере с двумя поведенческими текстами, обусловленными различными социальными кодами и семиотическими нормами.
Поведение Красной Шапочки отличается высокой структурной сложностью и семантической плюралистичностью. По отношению к своей матушке она выступает как дочь, по отношению к бабушке — как внучка, а в аспекте связи с Серым Волком — как случайная знакомая. На протяжении сказки мы наблюдаем рост семиотичности, повышение социально-знаковой роли действий героини. Так, если поначалу она появляется как носитель корзины с пирожками, то, будучи съеденной Серым Волком, она предстает уже носителем высоких духовных идеалов (добавим, что ношение в быту шапочек красного цвета, по свидетельству ряда современников, воспринималось как знак известного вольномыслия).
Было бы крайне ошибочно осуждать Красную Шапочку за чрезмерную «разговорчивость», за ту «откровенность», с которой она передает Волку информацию о нахождении бабушки, о способе открывания двери. За всем этим стоит сознательная установка: Красная Шапочка
пользуется контекстом непринужденной светской беседы для пропаганды среди серых волков новых, еще не ведомых им представлений и знаний.
Что же касается поведения Серого Волка, то оно характеризуется крайней бедностью регуляторов, фатальной предсказуемостью процессов. Оно актуализирует, по сути дела, одну-единственную стратегию — пищеварительную.
Анализ семиотической природы жестов и поступков, сложных отношений между текстом и внетекстовой реальностью дает основание определить поведение Красной Шапочки как хорошее, а поведение Серого Волка — как плохое.
Ситуацию в современной филологии очень точно обрисовывает Андрей Синявский в предисловии к книге Петра Вайля и Александра Гениса «Родная Речь. Уроки Изящной Словесности»:
Кто-то решил, что наука должна быть непременно скучной. Вероятно, для того, чтобы ее больше уважали. Скучное — значит, солидное, авторитетное предприятие. Можно вложить капитал. Скоро на земле места не останется посреди возведенных до неба серьезных мусорных куч.
А ведь когда-то сама наука почиталась добрым искусством и все на свете было интересным. Летали русалки. Плескались ангелы. Химия именовалась алхимией. Астрономия — астрологией. Психология — хиромантией. История вдохновлялась Музой из хоровода Аполлона и вмещала авантюрный роман. А ныне что? Воспроизводство воспроизводства?
Последний приют — филология. Казалось бы: любовь к слову. И вообще, любовь. Вольный воздух. Ничего принудительного. Множество затей и фантазий. Так и тут наука. Понаставили цифры (0,1; 0,2; 0,3 и т. д.), понатыкали сноски, снабдили, ради научности, аппаратом непонятных абстракций, сквозь который не продраться («вермекулит», «груббер», «локсодрома», «парабиоз», «ультрарапид»), переписали все это заведомо неудобоваримым языком, — и вот вам, вместо поэзии, очередная пилорама по изготовлению бесчисленных книг.
В устном дискурсе прием искусственной книжности сопровождается уверенным тоном, а также быстрым темпом произнесения (с тем, чтобы слушатель не имел ни малейшей возможности разобраться в словесном потоке) — так называемым приемом ускорения речи:
Некорректен и такой психологический прием, когда один из спорящих говорит очень быстро, выражает свои мысли в нарочито усложненной, а то и просто путаной форме, быстро сменяет одну мысль другою. Этот прием особенно «эффективен», когда быстрая, путаная, постоянно меняющая свое направление речь обращена к неопытному спорщику или к человеку, мыслящему пусть основательно, но медленно и с трудом схватывающему только кое-что из сказанного.
А. А. Ивин. Логика
Данная тактика нередко используется, в частности, при чтении докладов на научных конференциях, а также при защите диссертаций.
При устной аргументации, например в споре, искусственная книжность может быть использована в комбинации с аргументом к тщеславию. Вот как описывает указанный «тандем» С. И. Поварнин: «Довод сам по себе не доказателен, и противник может опротестовать его. Тогда выражают этот довод в туманной, запутанной форме и сопровождают таким, например, комплиментом противнику: “вы как человек умный не станете отрицать, что” и т. д. или “нам с вами, конечно, совершенно ясно, что” и т. д.»1. Данная уловка именуется подмазыванием аргумента или тезиса.
Профессионалу не следует стесняться того, что он чего-то не понимает:
Несмотря на доверие учитель требовал регулярного появления у него каждую неделю и беседовал со мной все положенное время. О чем же? Обо всем. Иногда отвечал на мои вопросы, иногда рассказывал о своей работе. Я никак не мог понять «Науку логики» Гегеля. Кое в чем разобрался с помощью шотландского философа Дж. Мак-Таггарта, но никак не мог достичь уровня своих коллег-аспиранток, которые уверяли, что им все понятно. С жалобой на свою бестолковость пришел к учителю. Он внимательно посмотрел на меня и сказал: «Гегеля понять вообще невозможно. Можно его прочитать и изложить. Можно написать книгу о нем, но не понять». Так я избавился от комплекса неполноценности, за что благодарен учителю до сих пор.
А. И. Уемов. Я был аспирантом Асмуса
Во время спора следует попросить оппонента повторить непонятную для вас фразу и тщательно, без спешки, растолковать ее смысл посредством простых слов и фраз. Именно здесь можно доказать, что смысл a-то как раз и нет или смысл есть, но он тривиален и не требует столь сложного оформления. Прием можно повторить несколько раз: «Извините, коллега, но я Вас опять не понял». Несколько ударов в одну точку обязательно приведут вашего противника к нокдауну. В западной риторике постановка уточняющих вопросов оппоненту по поводу его утверждений и доводов является обязательным элементом процедуры дебатов2; у нас постановка таких вопросов соискателю ученой степени является обязательным элементом процедуры защиты диссертации. Вот что советует Аристотель:
1 Поварнин С. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 104.
2 Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 154.
«Следует противиться там, где говорят неясно и употребляют многозначные выражения. Совершенно очевидно, что если сказанное собеседником неясно, отвечающему следует прежде всего сказать без колебания, что он не понимает. Ибо часто, когда с чем-то не соглашаются, отвечая на неясный вопрос, попадают в затруднительное положение»1.
Прием искусственной книжности «удается, когда собеседник либо стесняется переспросить о чем-то, либо делает вид, что понял, о чем идет речь, и принял приводимые доводы»2. Прием этот удается и в дискуссии перед непрофессиональной аудиторией, т. е. перед толпой; в этом случае в спор с манипулятором лучше не вступать, в чем убеждает нас следующая беседа:
«Отлично, если вы хотите хладнокровно обсуждать эту тему, я готов принять спор. И прежде всего, как вы предпочитаете обсуждать вопросы, аналогически или диалогически?» — «Обсуждать разумно», — воскликнул Моисей, счастливый, что может поспорить. — «Опять-таки превосходно. Прежде всего, во-первых, я надеюсь, вы не станете отрицать, что то, что есть, есть. Если вы не согласны с этим, я не могу рассуждать дальше». — «Еще бы! — ответил Моисей. — Конечно, я согласен с этим и сам воспользуюсь этой истиной, как могу лучше». — «Надеюсь также, вы согласны, что часть меньше целого?» — «Тоже согласен! — воскликнул Моисей. — Это и правильно и разумно». — «Надеюсь, — воскликнул сквайр, — вы не станете отрицать, что три угла треугольника равны двум прямым». — «Нет ничего очевиднее», — ответил Моисей и оглянулся вокруг со своей обычной важностью. — «Превосходно! — воскликнул сквайр и начал говорить очень быстро. — Раз установлены эти посылки, то я утверждаю, что конкатенация самосущество-вания, выступая во взаимном двойственном отношении, естественно приводит к проблематическому диалогизму, который в известной мере доказывает, что сущность духовности может быть отнесена ко второму виду предикабилий». — «Постойте, постойте! — воскликнул Моисей. — Я отрицаю, это. Неужели вы думаете, что я могу без возражения уступить таким неправильным учениям?» — «Что? — ответил сквайр, делая вид, что взбешен. — Вы не уступаете? Ответьте мне на один простой и ясный вопрос: прав, по-вашему, Аристотель, когда говорит, что относительное находится в отношении?» — «Несомненно», — сказал Моисей. — «А если так, — воскликнул сквайр, — то отвечайте мне прямо: считаете ли вы, что аналитическое развитие первой части моей энти-мемы deficient secundum quoad или quoad minus и приведите мне свои доводы. Приведите мне свои доводы, говорю я, — приведите прямо, без уверток». — «Я протестую», — воскликнул Моисей. — Я не схватил как следует сущности вашего рассуждения. Сведите его к простому предло
1 Аристотель. Топика // Соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1978. С. 519.
2 Панкратов В. Н. Манипуляции в общении и их нейтрализация. М., 2001. 17.
жению, тогда, я думаю, смогу вам дать ответ». — «О, сэр! — воскликнул сквайр, — оказывается, что я должен снабдить вас не только доводами, но и разумением! Нет, сэр. Тут уж я протестую, вы слишком трудный для меня противник». При этих словах поднялся хохот над Моисеем. Он сидел один с вытянутой физиономией среди смеющихся лиц. Больше он не произнес во время беседы ни слова.
Ч. Голдсмит. Векфильдский священник1
Тактика, описанная нами, рассчитана на простодушие доверчивого адресата, на добродушного Козлевича (фамилия явно говорящая!):
— Как же вы утверждаете, что бога нет, — начал Алоизий Морошек задушевным голосом, — когда все живое создано им!..
— Знаю, знаю, — сказал Остап, — я сам старый католик и латинист. Пуэр, содер, веспер, генер, либер, мизер, аспер, тенер.
Эти латинские исключения, зазубренные Остапом в третьем классе частной гимназии Илиади и до сих пор бессмысленно сидевшие в его голове, произвели на Козлевича магнетическое действие [курсив наш. — В.М.]».
И. Ильф и Е. Петров
Древние говорили: «Vile est, quod licet» ‘To, что легко и доступно, мало ценится’. Люди очень часто проявляют гораздо больше уважения к тому, кто говорит непонятно, нежели к тем, чья речь доступна для понимания. Соответственно, нарочитая неясность служит усилению речевого имиджа; многие хорошо это знают и с успехом этим пользуются:
Чем больше в тексте аргументов, с которыми трудно не согласиться, тем сильнее рекламное сообщение. Сильным доводом является апелляция к цифрам: данные исследований, цена, расстояние, стаж фирмы на рынке, количество клиентов и т. д. Кроме того, хорошо работает использование специальных терминов (кислотно-щелочной баланс, бифидобактерии, коэнзим). Потребители считают, что выражающиеся так умно что попало им не предложат.
Е. Чинарова. Как придумать яркую «фишку»?
Прием искусственной книжности можно комбинировать с тактикой разъяснения: например, используя сложную греко-латинскую или английскую терминологию, каждый раз пояснять вводимый термин. Если ваша речь содержательна, она обязательно вызовет интерес, а применяемая вами тактика разъяснения запустит в аудитории привычный механизм восприятия, характерный для ситуации «учитель — ученик»: слушатели подсознательно будут воспринимать вас как учителя, мэтра.
1 Пример С. И. Поварнина.
13.5. Использование пространности
Многословие, нарочитые длинноты, создающие впечатление, что человеку есть о чем сказать, называются вербализмом [лат. verbum ‘слово’, ср. также copia verborum ‘словесное изобилие, многословие’]. Вербализм оценивается, как правило, отрицательно: «Мелочные умы имеют дар говорить много и не сказать ничего» (Ф. Ларошфуко); «Часто ораторы наверстывают длиною то, чего не хватает у них в глубину» (М. Монтескье).
Нарочитая пространность речи, нередко сопровождаемая искусственной книжностью, известна и как прием запутывания оппонента, а также как отличный способ заставить своего противника молчать во время беседы и таким образом превратить диалог в назидательный монолог (аудитория же воспринимает это как эристическую слабость или даже как поражение слушающего, полное его подчинение железной логике говорящего). Данный прием открыли и активно использовали еще античные софисты1, иногда его называют argumentum verbosium [лат. ‘аргумент многословия’]. Приведем и разберем очень любопытный и в этом плане весьма показательный пример из диалога Плотона «Горгий»:
Сократ. Я знаю наверное, что если только ты подтвердишь мнения, какие высказывает моя душа, значит, это уже истинная правда [довод к авторитету противника. —В. М.]. Я полагаю, чтобы надежно испытать душу в том, правильно она живет или нет, надо обладать тремя качествами — знанием, доброжелательством и прямотой, и ты обладаешь всеми тремя. Я часто встречаю людей, которые не могут меня испытывать по той причине, что не умны — в отличие от тебя. Другие умны, но не хотят говорить правду, потому что равнодушны ко мне — в отличие от тебя. А эти двое чужеземцев, Горгий и Пол, оба умны, оба мои друзья, но им недостает прямоты, они стыдливы сверх меры. Разве это не ясно? Стыдливость их так велика, что сперва один, а потом другой, застыдившись, не стыдятся противоречить самим себе — и это на глазах у множества людей и в деле самом что ни на есть важном. Ты обладаешь всем, чего недостает остальным. Ты достаточно образован, как, вероятно, подтвердило бы большинство афинян [пространный аргумент к тщеславию, заставляющий противника потерять бдительность. — В. М.], и желаешь мне добра [довод ad. amicitiam с целью вызвать доверие противника. — В. М.]. Какие у меня доказательства? А вот какие. Я знаю, Калликл, что вы занимались философией вчетвером: ты, Тисандр из Афидны, Андрон, сын Андротиона, и Навсикид из Холарга. Однажды, как я слышал, вы держали совет, до каких пределов следует продолжать занятия философией, и, сколько мне известно, верх взяло мнение, что особой глубины и обстоятельности искать не надо, наоборот — вы призывали друг друга к осторожности: как бы незаметно себе не повре
1 Kerferd G. В. The sophistic movement. Cambridge Univ. Press, 2001. P. 33 & 63: «Long and irrelevant monologues may all on occasion succeed in reducing an opponent to silence».
дить чрезмерною мудростью. И когда теперь я слышу, как ты даешь мне тот же совет, что самым близким своим друзьям, для меня это достаточное доказательство [non sequitur. —В. М.] твоей искренности и доброго расположения [довод ad amicitiam. —В. М.]. Что же касается умения говорить прямо [обезоруживающий призыв говорить прямо, без экивоков и уловок. —В. М.], ничего не стыдясь, ты об этом объявил сам, да и речь, которую ты только что произнес, свидетельствует о том же [non sequitur. — В. М.].
Итак, ясно, что дело обстоит теперь следующим образом: с чем в моих рассуждениях ты согласишься, то уже будет испытано надежно нами обоими и в новой пробе нуждаться не будет [довод к авторитету противника. — В. М.]. Вполне понятно: твое согласие не может быть вызвано ни недостатком мудрости, ни избытком стыдливости, и, уж конечно, ты не станешь меня обманывать — ведь ты мне друг [пространный довод ad amicitiam, притупляющий бдительность противника. —В. М.], это твои собственные слова. Стало быть, действительно наше с тобою согласие будет вершиною истины.
Ты поставил мне в укор, Калликл, предмет моих разысканий, но допытываться, каким должен быть человек, и каким делом должно ему заниматься, и до каких пределов в старости и в молодые годы, — не самое ли это прекрасное из разысканий? А если и в моем образе жизни не все верно, то, можешь не сомневаться, я заблуждаюсь не умышленно, но лишь по неведению. И раз уж ты взялся меня вразумлять, не отступайся, но как следует объясни мне, что это за занятие, которому я должен себя посвятить, и как мне им овладеть, и если нынче я с тобою соглашусь, а после ты уличишь меня в том, что я поступаю вопреки нашему с тобою согласию и уговору, считай меня полным тупицею и впредь уж никогда больше меня не вразумляй.
Но повтори мне, пожалуйста, еще раз. Как вы с Пиндаром понимаете природную справедливость? Это когда сильный грабит имущество слабого, лучший властвует над худшим и могущественный стоит выше немощного? Верно я запомнил, или же ты толкуешь справедливость как-нибудь по-иному? [акцентирование тезиса. —В. М.]
Калликл. Нет, именно так я говорил прежде, так говорю и теперь.
Сократ. Но как ты полагаешь, «лучший» и «сильный» — это одно и то же? [non sequitur: софистическое отождествление двух видов одного рода. — В. М. ]. Видишь ли, я не сумел сразу уловить, что ты имеешь в виду: зовешь ли ты сильными более могущественных и должны ли немощные повиноваться могущественному (мне кажется, ты как раз на это намекал, когда говорил, что большие города нападают на малые в согласии с природною справедливостью, ибо они сильнее и могущественнее, — точно желал сказать, что сильное, могущественное и лучшее — это одно и то же), или же возможно быть лучшим, но слабым и немощным и, наоборот, сильным, но скверным? Или слова «лучший» и «сильный» имеют одно значение? Вот это ты мне ясно определи: одно и то же сильное, лучшее и могущественное или не одно и то же? [развертывание поп sequitur. —В. М.].
Калликл. Говорю тебе совершенно ясно: одно и то же. [Калликл попался на уловку non sequitur. — В. М. ].
Сократ. Так, а большинство по природе сильнее одного? То самое большинство, которое издает законы против одного, как ты только что говорил.
Калликл. Да, конечно.
Сократ. Значит, установления большинства — это установления сильных.
Калликл. Истинная правда.
Сократ. Но стало быть, и лучших? Ведь сильные, по твоему разумению, — это лучшие, не так ли?
Калликл. Да.
Сократ. Стало быть, их установления прекрасны по природе, раз это установления сильных? [non sequitur. —В. М.].
Калликл. Да. [Калликл еще раз попался на уловку non sequitur. —В. М.].
Сократ. А разве большинство не держится того суждения (как ты сам недавно говорил), что справедливость — это равенство и что постыднее творить несправедливость, чем терпеть ее? Так или нет? Только будь осторожен, чтобы и тебе не попасться в силки стыдливости! Считает или не считает большинство [довод ad питегит. Мнение большинства не есть истина. —В. М.], что справедливость — это равенство, а не превосходство и что постыднее творить несправедливость, чем ее терпеть? Прошу тебя, Калликл, не оставляй мой вопрос без ответа [требование быстрого ответа, не оставляюшее противнику времени на его обдумывание. — В. М.], потому что, если ты со мною согласишься, я впредь буду чувствовать себя уверенно, получив поддержку человека, способного распознать истину [продолжение разговора, не дающее противнику возможности продумать ответ. —В. М.].
Калликл. Да, большинство считает так [Калликл поверил в дружелюбие и эристическую честность Сократа, утратил контроль над словесным потоком оппонента и в результате попался также и на уловку ad питегит. —В. М.].
Сократ. Значит, не только по обычаю и закону творить несправедливость постыднее, чем терпеть, и справедливость — это соблюдение равенства, но и по природе тоже. Выходит, пожалуй, что раньше ты говорил неверно и обвинял меня незаслуженно, утверждая, будто обычай противоположен природе [вывод из non sequitur, принятого Калликлом выше. — В. М.] и будто я хорошо это знаю и коварно использую, играя словами: если собеседник рассуждает в согласии с природой, я, дескать, все свожу на обычай, а если в согласии с обычаем — то на природу.
Калликл. Никогда этому человеку не развязаться с пустословием'. Скажи мне, Сократ, неужели не стыдно тебе в твои годы гоняться за словами и, если кто запутается в речи, полагать это счастливою находкой? [запоздалый довод к морали. —В. М.] Неужели ты действительно думаешь, что я делаю хоть какое-то различие между сильными и лучшими? Разве я тебе уже давно не сказал, что лучшее для меня — то же самое, что сильное? Или ты воображаешь, что, когда соберутся рабы и всякий прочий сброд, не годный ни на что, кроме как разве напрягать мышцы, — соберутся и что-то там изрекут, — это будет законным установлением?
Сократ. Прекрасно, премудрый мой Калликл! Это твое мнение?
Калликл. Да, это, и никакое иное!
Сократ. Но я, мой милый, и сам уже давно догадываюсь, что примерно ты понимаешь под словом «сильный», и если задаю вопрос за вопросом, так только потому, что очень хочу узнать это точно. Ведь, конечно же, ты не считаешь, что двое лучше одного или что твои рабы лучше тебя по той причине, что крепче телом. Давай начнем сначала и скажи мне, что такое лучшие, по-твоему, раз это не то же, что более крепкие? И пожалуйста, чудак ты этакий, наставляй меня помягче, а не то как бы я от тебя не сбежал [ирония над загнанным в угол противником. — В. М.].
Калликл. Насмехаешься, Сократ?
Еще Аристотель отметил, что пространность речи затрудняет понимание, ибо «трудно одновременно обозреть многое»1. Эристический стиль, состоящий в использовании многочисленных якобы наводящих, а на самом деле запутывающих и сбивающих с толку вопросов, сопровождаемых многословием, принято именовать сократическим, хотя Диоген Лаэрций и отмечает, что «Протагор первый ввел в употребление и сократический способ беседы»2. Сократом была разработана май-евтика [греч. jxaieirnid'i ‘помощь при родах, повивальное искусство’] — техника использования ряда наводящих и уточняющих вопросов для постепенного подведения противника к высказыванию («рождению») абсурдных мыслей и суждений.
Горгий Леонтинский использовал нарочитую пространность еще с одной целью. Вот что пишет об этом в трактате «Жизнь софистов» один из ярких представителей второй софистики Филострат Флавий Старший (2—3 в. н. э.):
Сицилия дала Горгия Леонтинского, к которому, как к отцу, восходит, по нашему мнению, искусство софистов. Ибо он положил начало вошедшим в обыкновение у софистов приемам: стремительному порыву речи, парадоксальности, воодушевлению, умению выражать важные дела пространно [курсив наш. — В. М.], разделениям и сближениям, от которых речь становится приятнее и пышнее.
Правило, сформулированное Деметрием Фалерским, гласит: «[...] речь о предметах величественных требует удлинения колонов [...]», краткие же колоны применимы «к каким-либо мелким предметам»; если разбить длинный период на ряд коротких фраз, то «множество пауз [avaTiaoka ‘пауза’, букв, ‘отдых’. —В. М.] появится, но величественность слога исчезнет»3.
1 Аристотель. О софистических опровержениях // Соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1978. С. 562.
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 417.
3 Агщг|тр{о1) OaXripsax; Пер{ ‘Eppqveiag. Glasguae, 1743. Р. 7 и 41.
13.6. Использование неточности
Неточность речи состоит в несоответствии запланированного и выраженного смыслов. Неточности возникают в результате рассеянности, усталости, недостаточно четкого разграничения понятий или номинативных единиц. Случайная неточность является ошибкой, нарочитая же используется как прием — как, например, в следующей пародии Бориса Брайнина:
Валентин ПИКУЛЬ Ботфорты всмятку
Василий Никитич Татищев (1686—1750 гг.), хотя и был некоторое время однофамильцем другого Александра — Радищева, но в то же время, будучи астраханским губернатором, род свой, по рассказам очевидцев, вел от Гогенцоллернов-Зигмарингенов и посему в дальнейшем повествовании участия принимать не будет за недостатком места. К месту сказать, к тому времени, когда автор «Истории Российской с самых древнейших времен» благополучно почил в обозе, Гришке Потемкину (1739—1791 гг.) аккурат стукнуло одиннадцать лет.
Рассмотрим фигуры нарочитой неточности, значимые для процессов убеждения и аргументации.
13.6.1. Преувеличение и преуменьшение
Преувеличение [лат. amplificatio ‘увеличение’] представляет собой тактику увеличения степени интенсивности качества или значимости предмета: «Того, кто нечестен (improbus), называем разбойником Qlatronem)»1. Преувеличение бывает сопряжено с аффектацией и возвышением стиля; так, Дионисий Галикарнасский, характеризуя речи Лисия, пишет: «Преувеличивает (ao^ovn), впадает в пафос, возвышенный и искренний (o8|ivt| ка( akr|0ivr|)»2. Вид преувеличения — гипербола, однако гиперболе не верят, преувеличение же соответствует принципу правдоподобия речи, а потому вызывает доверие. Преувеличение (_amplificatio), усиливая и порок, и добродетель, «настроение слушателей либо ко гневу движет, либо к жалости»3.
Преуменьшение [лат. extenuatio ‘уменьшение’], или мейозис [греч. jxeiaxng ‘уменьшение, убыль’], состоит в снижении степени интенсивности качества или значимости предмета, например царапина вм. рана:
1 М. Fabii Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 65.
2 Examen critique des plus celebres ecrivains de la Grece, par Denys d’Halicarnasse. Paris, 1826. P. 38.
3 M. T. Ciceronis, ut ferunt, Rhetoricorum ad Herennium libri quattuor. Lipsiae, 1828. P. 206.
Бенволио. Ты же ранен?
Меркуцио. Да, да! царапина, царапина пустая! Ее довольно, впрочем... Где мой паж? Эй ты, мерзавец! Поскорей, хирурга! (Паж уходит). Друг, ободрись! Не глубока ведь рана. (В. Шекспир)
Формой преуменьшения считается «любая словесная попытка сделать событие, понятие или лицо менее значимым»1. Эта цель достигается при помощи «снижающих эпитетов»2 и наречий: обычный человек, простой инженер, довольно хороший, достаточно умный; уменьшительных имен: человечек, домик; с помощью переноса с вида на вид: лужа (об Азовском море), замены слова синонимом, выражающим: а) меньшую степень интенсивности: авария вм. катастрофа; б) отрицательную оценку: рифмач вм. поэт. Преуменьшение может выражать «сдержанную оценку» (неглупый вм. умный), а «при характеристике отрицательных свойств объекта создает эвфемистический эффект»3: полный вм. толстый. Хотя преуменьшение и «производит впечатление скромности, оно может быть злонамеренно и высокомерно»4. Обращенное говорящим к самому себе, оно подчеркивает его самокритичность, понимание ограниченности своих возможностей: «Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел» (Библия). Преуменьшение может принимать характер иронии; вместе с тем трактовку этой фигуры как «иронической эмфазы»5 следует признать слишком узкой. Вид преуменьшения — литота, но литоте не верят, преуменьшение же может вызывать доверие.
Преуменьшение может быть употреблено как «во благо» — с целью смягчить выражение (например, полный вм. толстый), так и с целью обмана: чернобыльская авария вм. чернобыльская катастрофа. Политик, назвавший аварией ядерную катастрофу, может и должен быть обвинен во лжи, однако вряд ли можно обвинить во лжи того, кто назвал толстого человека полным. Строго говоря, политик в данном конкретном случае может преследовать одновременно две цели: 1) пытаться предотвратить панику (ложь во благо); 2) уйти от ответственности, спасти лицо (обман). Поэтому определить границу между ложью во благо и обманом в подобных случаях бывает трудно.
Деривационным типом преуменьшения является номинация от противного, или антэнантиозис [греч. avievavTicomg, букв, ‘проти
1 Jasinski J. Sourcebook on rhetoric: key concepts in contemporary rhetorical studies. London, 2001. P. 550.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 98.
3 Скребнев Ю. M. Мейозис // Рус. язык: Энциклопедия. М., 1979. С. 138.
4 Skinner Q. Reason and rhetoric in the philosophy of Gobbs. Cambridge Univ. Prtss, 1996. P. 209—210.
5 Dupriez B. A dictionary of literary devices: gradus, A-Z. Univ, of Toronto Press, 1991. P. 273.
воположное противоположному’] — «отрицание противоположного»1, состоящее в производстве антонимов с помощью: 1) префикса не-: нечистый вм. грязный, нетрезвый вм. пьяный, недобрый вм. злой, а «если мы не хотим открыто (nude) и безапелляционно сказать хороший, мы скажем через отрицание (per arcocpacnv): неплохой»2; 2) частицы не: не грязный вм. чистый, не пьяный вм. трезвый, не злой вм. добрый.
На использовании номинации от противного основана так называемая отрицательная аргументация: Иван Иванович — не алкоголик, не вор, не взяточник. Чем тщательнее мы аргументируем этот тезис, чем шире распространяем и тиражируем эту информацию (более похожую на новость), тем хуже становится нашему «подзащитному». Такая аргументация в лучшем случае похожа на защиту от выдвинутых кем-то обвинений, в худшем — представляет собой замаскированное обвинение, граничащее с клеветой.
13.6.2. Мелиоративная номинация
Мелиоративная номинация представляет собой «улучшающее», «возвышающее» переименование. В качестве ее основы используются перенесение с вида на вид: кафе вм. столовая, высший сорт вм. первый, академия или университет вм. институт; лицей или гимназия вм. школа, лицеист или гимназист вм. школьник.
Объектами подобных переименований становятся: 1) непрестижные профессии: техничка (< техник) вм. уборщица, шутл. инженер по укладке грузов вм. грузчик; 2) непрестижные учреждения: военное училище военная академия, городское профессионально-техническое училище (ГИТУ) колледж, педагогическое училище педагогический институт и др. Переименованию подвергаются даже вполне благополучные понятия: директор (глава) фирмы президент компании, институт университет, медицинский институт медицинская академия. В данном случае повышается статус лица или учреждения. В том, что мелиоративное перименование может быть использовано в манипулятивных целях, убеждает следующий рассказ:
Всякий труд у нас почетен. Тем не менее общественное мнение допускает условное деление профессий на престижные и полупрестижные. К первым относятся шахтер, режиссер, сталевар, антиквар, археолог, косметолог, моряк, скорняк, артист, футболист, литератор, механизатор, летчик, водопроводчик. Полупрестижными пока остаются курьер, санитарка, дворник, грузчик, подсобник, сторож, стрелочник, фельетонист, уборщица. Конечно, бывают перемещения по шкале. Примеров повышения социального веса на базе научно-технического прогресса возникает все больше. А некоторые начальники добиваются успеха в стирании гра
1 Puttenham G. The arte of English poesie. 1589. Kent. Univ. Press, 1988. P. 184.
2 Ernesti I. Chr. Th. Lexicon Technologiae Graecorum Rhetoricae. Lipsiae, 1795. P. 41.
ней без особых усилий и затрат — исключительно за счет морально-психологических факторов. Вот что рассказал нам руководитель конторы № 81:
— Когда наша уборщица тетя Галя намеревалась перебежать в краеведческий музей, а на ее место не нашлось никого, мы приняли превентивные меры. В ее закуток с уборочным инвентарем втиснули списанный канцелярский стол, а на дверь повесили табличку: «Заведующая отделом чистоты и эстетики Г. Н. Пчелкина. Прием по личным и эстетическим вопросам — с 11.00 до 13.00». И тетя Галя забрала обратно заявление об уходе. И убирает нынче не полчаса с утра, а аж до начала приема посетителей.
Затем засобирался на заслуженный покой дворник Акимыч. А мы на дверь дворницкой прицепили дощечку с таким текстом: «Комендант территории конторы Н. А. Кутепин. Прием заявлений и благодарностей — с 10.00 до 12.30». Теперь Акимычу покой только снится. У него даже походка стала престижнее, т. е. вальяжнее. О радикулите забыл и подметать стал чище...
А вот когда сторож Борис Богданович разочаровался в своей деятельности и навострил лыжи «туда, где лучше», т. е. в торговлю, пришлось срочно изобразить на сторожевой будке трафаретку: «Начальник охраны объекта № 81 Б. Б. Колотушкин». Кто-то дописал фломастером: «Без доклада не будить!» Но если раньше в такой шутке и была доля правды, то теперь начальник охраны объекта не дремлет, а, наоборот, бдит.
Ну, с курьером Ксюшей поначалу возникли сложности. Титул «Агент-связник» как-то не привился. Тогда ее нарекли «Помощником директора по особым поручениям». И бегает она сейчас, как антилопа гну. Но сбегать никуда не собирается.
Разнорабочий же В. П. Румянченков, собственно, уходить не планировал, но после переаттестации в «Подсобника-оперативника» и получения комбинезона с погончиками стал гораздо активнее подсоблять. А в свободное от операций время начал петь в хоре.
Вот о каком опыте поведал нам Генеральный Директор Конторы № 81 О. К. Бородин. Желающие почерпнуть могут обратиться к Главному Начальнику ОТК (Отдела Текучести Кадров) Конторы по средам с 14.00 до 16.00.
Ю. Таранов. Как вас теперь называть?
Тактика мелиоративных переименований активно используется спекулянтами, торговцами, жуликами всех мастей, пытающихся всучить легковерному покупателю один товар под видом или под маркой другого:
Я продал тамошним жителям на шестьсот долларов молодых фруктовых деревьев — сливовых, грушевых, вишневых, персиковых. С тех пор жители города не переставали глядеть на дорогу, поджидая, не пройду ли я по этой дороге опять.
ОТенри. Кто выше?
13.6.3. Адвокатский довод
Адвокатский довод [нем. Advokatenbeweis] «пользуется к своей выгоде какой-либо неосторожностью противника» (И. Кант): «ошибкой или даже прямо опиской, оговоркой»1, которые затем трактуются в соответствии с буквой зафиксировавшего их документа — протокола, стенограммы, магнитофонной записи, показаний свидетелей, формулировки закона или распоряжения и т. д. Пример использования газетной опечатки:
Одна газета сделала сенсационное разоблачение относительно нашумевшего в свое время политического убийства и назвала фамилию убийцы. Но, благодаря опечатке, была переврана одна буква в этой фамилии. Об этом немедленно дано было знать по телефону в редакции других важнейших газет. К сожалению, одна из последних, защищающая партию, к которой принадлежал убийца, на следующий день аргументировала так, как будто ничего не знала об опечатке: поместила «негодующее» письмо лица, обладавшего напечатанной по ошибке фамилией; пустила в ход негодующие статьи против «клеветы» на него и т. д. Прием, на который решится не всякий.
В газете появилось сообщение, что, скажем, губернатор выслал без всякого законного повода г. Лимонникова, проживавшего мирно в городе Б. Губернатор опровергает: «Сообщение не соответствует действительности. Г. Лимонникова не существует не только в городе Б., но и вообще во вверенной мне губернии». Губернатор прав. Лимонникова в губернии нет. Фамилия была указана ошибочно, и губернатор воспользовался этим, чтобы опровергнуть подробность сообщения, оставляя без ответа суть его.
С. И. Поварнин. Спор
Известный русский адвокат советует:
Во всем, что продумано, различайте необходимое и полезное, неизбежное и опасное. Необходимое следует разобрать до конца, не оставляя ничего недоказанного, объяснять до полной очевидности, развивать, усиливать, украшать, повторять без устали; о полезном достаточно упомянуть; опасное должно быть устранено из речи с величайшим старанием, и надо следить за собой, чтобы случайным намеком, неосторожным словом [курсив наш. —В. М.] не напомнить противнику козырного хода; неизбежное надо решительно признать и объяснить или совсем не касаться его: оно подразумевается само собой.
П. Сергеич. Искусство речи на суде
В качестве примера неосторожного слова, решившего судьбу человека, рассмотрим следующие документы:
1 Поварнин С. И. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 118.
I
Его превосходительству, г-ну полицмейстеру города Завихряйска.
Пристава 1-го участка
Рапорт
Честь имею донести вашему превосходительству, что во вверенном мне участке околоточный надзиратель Силуянов, Аким, с 12-го сего февраля пропал и на службу более не является. По наведенным на дому у него справкам, Силуянов 12 февраля, выйдя утром из дома, более в оный не возвращался, и где находится, ни жене, ни детям, ни прислуге, — неизвестно. Равно и спрошенные по сему поводу лица, знающие Силуянова, отозвались незнанием. О вышеозначенном исчезновении околоточного надзирателя вверенного мне участка честь имею довести до сведения вашего превосходительства для надлежащих распоряжений. Пристав Зубов.
Резолюция. Нивазможна дапустить, штоп акалодашные прападали, как еголки. Пирирыть весь горад а акалодашного найти. Полицмейстер Отле-таев.
II
Протокол
Сего числа в управление участка был доставлен в бесчувственно пьяном виде неизвестный человек, по наружным признакам купеческого звания, который, ходя по базару, бесчинствуя и раскидывая у торговок грибы и топча соленые грузди ногами, похвалялся, что он ел пирог с околоточным надзирателем [курсив наш. —В. М.]. В виду чего проезжавшим казачьим патрулем и был задержан по подозрению в людоедстве. Арестованных вместе с ним торговок и лиц публики, проходивших в это время по базару, постановлено освободить, а неизвестное лицо в пьяном виде задержать и отправить для вытрезвления в арестантскую. О происшедшем сообщить судебному следователю.
III
Дознание
Сего числа я, пристав 1-го участка гор. Завихряйска, опрашивал задержанного накануне в бесчувственно-пьяном виде человека, подозреваемого в людоедстве. При опросе, с упоминанием о статье 0000 уголовного судопроизводства, оказалось: рост задержанный имеет два аршина восемь вершков, лицо чистое, лет от роду 48, зовут Семипудовым, по имени Афанасий, званием третьей гильдии купец. Показал, что ранее занимался торговлей скобяным товаром, но, вследствие забастовок, оказался несостоятельным и с тех пор, по его словам, сильно запил, так что часто бывает в бесчувственно-пьяном виде. 12-го сего февраля, по случаю прощеного воскресенья, Семипудов, по его словам, имея намерение испросить прощения у всех своих родственников, пошел сначала к своему куму, где, по принятому им обыкновению, выпил столько, что, что было дальше, не помнит. Помнит только, что был во многих домах, но в каких именно, — за крайним опьянением, указать не может. Пил и плакал, ел пироги с белугой и с севрюжиной и с осетровой тешкой. Кого-то бил, и был от кого-то бит. На поставленный же мною прямо вопрос, с предупреждением, что закон строго карает за упорство в несознании: ел ли он, Семипудов, также пирог с околоточным надзирателем? [курсив наш. —
В. М.] — честно сознался: «Ел». На вопрос, не звался ли этот околотч-ный надзиратель Силуяновым Акимом, — отвечал, что имени околоточного надзирателя не знает, но знает отлично, что пирог ел с околоточным надзирателем. На предложенный вопрос: в чьем доме был съеден этот пирог, — отозвался незнанием, ссылаясь на крайнее опьянение и потерю памяти от выпитой водки. На предложенный же мною вопрос: не принадлежал ли он раньше к преступным организациям, поставившим себе целью путем террористических актов уничтожение начальствующих лиц, — Семипудов попросил квасу, ссылаясь на головную боль. В виду чего и принимая во внимание крайнее упорство в нежелании назвать сообщников, постановлено: заключить Афанасия Семипудова в секретную.
IV
Выдержка из газеты «Завихряйские губернские ведомости», отдел официальной хроники. Вчера помещение при первом участке, где содержится известный преступник Афанасий Семипудов, посетили г-н брандмейстер фон Луппе, известный своей феноменальной силой и крайне кротким характером, а также начальник конной стражи Кузьмич в полной форме, при всех полагающихся ему атрибутах. Целью посещения было христианское увещевание сознавшегося преступника, чтобы он выдал своих сообщников. К увещеванию был приглашен также помощник пристава Ожидаев, известный своим умением располагать к себе души даже самых закоренелых злодеев. Вопреки циркулирующим по городу слухам, распускаемым злонамеренными людьми, увещевание отличалось кротостью. Преступник много плакал. Не было, конечно, забыто упоминание о великих днях поста, которые мы переживаем. Но человек-зверь остался нетронутым даже этим, ссылаясь на сильное опьянение, и упорно не желал назвать дом, где он ел «пирог преступления». Сердце его оказалось столь закоренелым, что он, на все кроткие увещевания, отвечал даже с истинно сатанинской гордостью: «Что ж, что ел пирог с каким-то там околоточным. Ничего особенного в этом не вижу. Мне приходилось едать пироги и с участковыми приставами [курсив наш. —В. М.]». Это ужасное признание дает основание предполагать о существовании целого заговора с целью уничтожить таким образом всех чинов полиции, Мы имеем, однако, основание полагать, что, несмотря на упорное несозна-ние купца Семипудова, все нити преступного заговора будут в скором времени раскрыты, и полиция имеет в своих руках все данные к арестованию виновных.
В. М. Дорошевич. Дело о людоедстве
Впоследствии купец был осужден за людоедство и отправлен на каторгу. Поводом для этого несправедливого решения стала «многозначность слов обычного языка»1, или, точнее, двусмысленность сказанной купцом фразы.
Отличной основой для применения адвокатского довода является неоднозначность речи, когда «смысл слова, фразы или абзаца может быть обоснованно истолкован двумя или более различными
1 Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 190.
способами»1. В этом случае тщательно выискиваются неоднозначные фрагменты текста. Воспользоваться можно не только словом или буквой текста, но даже и отдельной запятой, которая в этом случае становится крючком, зацепкой для крючкотвора. В качестве примера, иллюстрирующего последнее утверждение, приведем следующую выдержку из пародии В. Новикова на один из романов А. Рыбакова:
Толя Демократов не знал, знает ли Сталин обо всем этом. Утром его следователя Федора Дубаренко вызвало к себе начальство и сказало:
— Слушай, Федь, пора кончать с Демократовым.
— Но он же не раскалывается.
— Если сегодня дело не будет закрыто, завтра раскалывать будем уже твою дубовую голову.
На допросе Дубаренко протянул Толе заранее заполненный форменный бланк: «Являясь, как и все паршивые интеллигенты, врагом народа, я...»
—Я этого никогда не подпишу, — сказал Толя.
— А твоей подписи и не надо, — злорадно хмыкнул следователь. — Неопытен ты, Демократов. Гляди-ка: вот твой конспект лекций в институте, переданный нам твоим дружком, литературным критиком. Чьей рукой написано?
В Толином конспекте была фраза: «Растет производство стали на душу населения». Кто-то красным карандашом подчеркнул слова: «стали на душу», первые два слова соединил красной линией, а на слове «душу» красным же карандашом поставил ударение — так, что вышло: «Сталина Душу».
— Теперь нам известно, — сказал следователь, — что ты имел преступный замысел задушить товарища Сталина. Но мы вовремя твои действия пресекли.
Организатор выставки «Осторожно, религия», обвиненный группой верующих в оскорблении их религиозных чувств, на суде заявил: «Название “Осторожно, религия!” можно трактовать двояко: и как негативные проявления, связанные с религией в современном обществе, и как необходимость бережного отношения к религии» (Речь адвоката Ю. М. Шмидта в защиту Ю. В. Самодурова). Двусмыслица в документе часто бывает задумана как ловушка, хитроумная западня для того, кто подписывает бумагу не глядя, не задумываясь о последствиях или же полностью доверившись составителю2:
Праведный халиф Усман ибн Аффан, по сообщению историка аль-Мадаини, руководил осадой крепости под названием Тамисса. В переговорах о сдаче крепости было совместно принято условие, гласящее, что
1 Freely A. J., Steinberg D. L. Thinking for reasoned decision making. 10th ed. Wadsworth, 2000. P. 171.
2 Данный пример приводится в статье: Игнатенко А. А. Интрига в арабо-исламской культуре эпохи средневековья // Политическая интрига на Востоке. М., 2000. С. 124.
«и одного человека мусульмане не убьют, когда войдут в крепость». Теперь прочитайте вслух эту фразу несколько раз, ставя ударение на разных словах. Вы увидите, что смысл меняется. Ясно, как понимали это соглашение осажденные: никто не будет убит после сдачи на милость победителя. Но, как показало дальнейшее развитие событий, полное право на существование имело и другое истолкование. После капитуляции крепости Усман велел убить всех находившихся там, оставив в живых только одного.
Ахд Ардашир. Как осажденные согласились со смертным приговором самим себе
Здесь двусмыслица выступает как «вид обмана, который позволяет сохранить чистую совесть, не солгав прямо и примитивно» (А. А. Игнатенко).
Возможность для всяческих юридических махинаций, уловок и хитростей дает несовершенство законодательной системы, в частности, неоднозначность или неясность делового текста1 (конституции, уголовного кодекса, договора и т. д.):
Б. Ельцин три раза представляет одну и ту же кандидатуру Думе, ставя ее перед выбором: или «наступить на горло собственной песне» и проголосовать за кандидата президента (как было в случае с Сергеем Кириенко), или три раза «прокатить» его и тем самым создать ситуацию, когда президент может законно распустить Думу. Б. Ельцин пользуется тем, что в Конституции не записано, нужно ли три раза представлять разные кандидатуры. Формально он действует по закону. Но фактически вся процедура оказывается бессмысленной. Президент сознательно идет на обострение в расчете на «чувство самосохранения» Думы.
А. Цуладзе. Политические манипуляции, или Покорение толпы
Неясность в формулировке закона дает возможность для инотолко-ваний и разночтений, чем нередко пользуются юристы, истолковывая его текст каждый в нужную ему сторону:
Принятый в 1997 году и действующий по настоящее время «Закон о свободе совести и религиозных объединениях» гласит: «Воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и свободу вероисповедания, в том числе сопряженное с насилием над личностью, с умышленным оскорблением чувств граждан в связи с их отношением к религии, с про-
1 В английской риторической традиции неясные или двусмысленные формулировки именуются weasel words, а прием их использования — fallacy of weasel word, букв, ‘увертка куницы’ (Weston A. A rulebook for arguments. 3rd ed. Indianapolis, 2000. Гл. X), ср. англ, weasel ‘куница’, перен. ‘проныра, пролаза’, weasel words ‘неясные или двусмысленные формулировки, дающие возможность уклониться от обязательства’. С этой же целью применяется термин hedging ‘заключение нечестного пари, обеспечивающего выигрыш в любом случае’, букв, ‘выгораживание’ (Jason G. Hedging as a fallacy of language // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. 1988. Vol. 10. № 3. P. 169—175).
пагандои религиозного превосходства, с уничтожением или с повреждением имущества либо с угрозой совершения таких действий, запрещается и преследуется в соответствии с федеральным законом. Проведение публичных мероприятий, размещение текстов и изображений, оскорбляющих религиозные чувства граждан, вблизи объектов религиозного почитания [курсив наш. —В. М.] запрещается». Однако если понятие «вблизи объектов религиозного почитания» трактовать так, как это сделал свидетель Калашников («вся Москва — место намоленное»), тогда, Ваша честь, нужно было в постановлении о привлечении в качестве обвиняемых специально оговорить, что подобная выставка с демонстрацией антирелигиозных изображений незаконна потому, что проходила вблизи объектов религиозного почитания, указать, вблизи каких конкретно объектов. Только тогда это было бы той необходимой конкретизацией обвинения, без которой мы просто не знаем, от чего нам защищаться.
Речь адвоката Ю. М. Шмидта в защиту Ю. В. Самодурова
Формулировок, допускающих разночтение, в наших законах немало. Так, в пункте 1 статьи 23 «Регламента ФИФА» о случаях одностороннего расторжения контракта игроком говорится следующее:
«Если расторжение происходит в конце первого или второго года действия контракта, применяется санкция в виде отстранения игрока на 4 месяца от участия в любых официальных футбольных матчах с начала нового сезона».
Выражение конец года неоднозначно, а значит, дает возможность для маневрирования со стороны чиновника, который может посчитать концом года и середину ноября, и 31 декабря, отодвинув таким образом или даже поставив под вопрос подписание контракта стоимостью, например, в один миллион долларов. Юрист приводит и комментирует примеры двусмыслицы в уголовном кодексе РФ:
Сложности толкования усугубляются тем, что законодатели используют употребление множественного числа имен существительных в значении единственного числа при описании предмета преступления, например, «незаконные действия по усыновлению (удочерению) детЕЙ» (ст. 154), «уклонение от уплаты налогОВ или страховых взносОВ в государственные внебюджетные фонды с организации» (ст. 199). На первый взгляд, никакого существенного влияния на правильное понимание текста этот оборот речи не оказывает. Юристам известно, что любая норма Особенной части УК, содержащая обобщенную, синтетическую характеристику преступления, рассчитана на применение к единичному случаю. Но нет никаких препятствий к расширению смыслового поля признаков, описанных с использованием синекдохи. Теоретически, например, значение термина «обман потребителЕЙ» (ст. 200) может восприниматься как совершение преступления против интересов нескольких лиц. Более того, известны случаи «правоприменительной декриминализации» обмана только одного потребителя [курсив наш. — В. М. ]. Представляется, что
законодатель весьма произвольно подошел к описанию предмета преступления и потерпевшего, использовав употребление единственного числа вместо множественного, например, «подмена ребенкА» (ст. 153), «уклонение физического лица от уплаты налогА или страхового взносА» (ст. 198). И если считать, что язык закона соответствует требованию точности, то при буквальном толковании получается, что в одних случаях уголовная ответственность предусмотрена за незаконное усыновление (удочерение) не менее двух детей (ст. 154), а в других — за подмену только одного ребенка (ст. 153). Или в отношении физического лица — за уклонение от уплаты одного налога, а в отношении организации — нескольких видов налогов, как это следует из текста ст. ст. 198 и 199 УК РФ.
Кострова М. Б. Изобразительно-выразительные средства языка в уголовном законе: о допустимости использования
Председатель Президиума коллегии адвокатов С. С. Юрьев при рассмотрении проекта федерального закона «О русском языке как государственном языке РФ» (22.10.2001) отметил следующее:
Прежде всего, хочу поддержать законопроект, так как часть первая статьи 68 Конституции прямо устанавливает, что русский язык является государственным языком, поэтому принятие этого закона юридически обосновано и необходимо. Более того, введение государственного языка в русло нормативно-правового регулирования способно само по себе содействовать повышению качества законопроектной работы. Ведь еще в советский период было посчитано, что примерно 25 процентов нарушений происходит из-за неопределенности, неполноты или противоречивости законодательных актов [курсив наш. — В. М. ]. Поэтому если мы такой закон примем, то это положительно.
Особо следует поддержать норму о том, что правила орфографии и пунктуации русского языка утверждаются Правительством. До сих пор это является прерогативой орфографической комиссии РАН. Предлагаемые ныне этой комиссией изменения вызвали острую полемику среди профессионалов. Но главное состоит в том, что любые правила, касающиеся государственного языка, требуют не только научного, но и политического, юридического [курсив наш. —В. М.] и финансово-экономического подхода.
Стенограмма парламентских слушаний
Двусмысленность и неясность формулировок в подобных случаях бывает нарочитой и очень хорошо продуманной. Недаром чиновников (а раньше — подьячих) именуют крючкотворами, судейскими крючками; последние, выражаясь старинным «подьяческим слогом», умеют сделать «свою словесность для ябеды и разных пронырств удобной»1. Союз мошенников и коррумпированных чиновников приводит к возникновению олигархических структур. Генеральный директор итальян
1 Кортава Т. В. Московский приказный язык XVII века как особый тип письменного языка: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1999. С. 9.
ской компании «Мерлони проджетти» Ренато Макассо так характеризует эту ситуацию:
Что же касается олигархов, то они предпочитают ловить рыбку в мутной воде. Их устраивает зыбкое законодательство, в котором законы если и прописаны, то пунктиром. Двусмысленность формулировок позволяет им при опоре на властные структуры менять к собственной выгоде те или иные положения законов, ставя тем самым свой бизнес в привилегированные условия. Их интересует только личная выгода. При такой ситуации иностранные инвесторы обречены на непредсказуемость и, естественно, воздерживаются от крупных инвестиций. При этом теряет российская экономика, подорванная теми же олигархами. Россия нуждается в иностранных капиталовложениях и современной технологии...
Н. Паклин. Запад ставит на Путина
В манипулятивных целях регулярно используется abstraction pro concrete [лат. ‘абстрактное вместо конкретного’], или генерализация [англ, generalization] — перенос с абстрактного понятия на конкретное, т. е. замена обобщенным названием1, когда говорят, например, насекомое (вм. таракан, клоп или вошь), однако не уточняют, что именно имеется в виду. Пример игрового использования этой фигуры:
В другой раз он повстречал Платона, когда ел сушеные фиги, и сказал ему: «Прими и ты участие!» Тот взял и съел, а Диоген: «Я сказал: прими участие, но не говорил: поешь»2.
Кристофер Тиндал рассматривает генерализацию как разновидность неясности, причем последнюю определяет как «отсутствие смысла»3. Однако при генерализации смысл есть, и он абсолютно понятен, но, по нашему мнению, неточен. Именно поэтому замены на основе abstraction pro concreto могут использоваться для обмана, т. е. как приемы языковой манипуляции, ср.:
— Шуба соболъя\ — выкрикивает охранитель.
Писарь записал.
— Что ты, в первый раз, что ли, на описи-то? — говорит тихо Ермил Николаевич.
Писарь вытаращил глаза.
— Пиши: «меховая».
—Ложек серебряных...
1 В подобных случаях «der allgemeine Begriffstehtfur den konkreten» ‘родовым понятием замещается конкретное’ (Schulz Н., Basler О. Deutsches Fremdworterbuch. Bd. 1: A-PrafiX— Antike. Berlin, 1995. S. 73).
2 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 267.
3 Tindale Ch. W. Fallacies and argument appraisal. Cambridge Univ. Press, 2007. P. 166 & 68.
Писарь записал.
— Да металлических'... Черт тебя возьми! Я такого дурака еще не видывал!
И. Ф. Горбунов. Иверские юристы
С подобными же целевыми установками может быть использована и терминология: «Когда юрист, например, произносит термин непроизвольная конверсия собственности, его коллегам понятно, что речь идет об утрате собственности, вызванной воровством, несчастным случаем или конфискацией. Когда же в совершенстве владеющий терминологией юрист, находящийся на службе, скажем, у авиакомпании, подает своему руководству идею вставить выражение непроизвольная конверсия по отношению к потерпевшему катастрофу самолету в отчет перед акционерами, то у не владеющих профессиональным жаргоном слушателей не возникает подозрения, что авиакомпания скрыла за этой фразой простую махинацию»1.
При отсутствии фактов и ярко выраженного состава преступления нередко используются лишенные конкретики абстрактные обвинения, например «враг народа». В таких случаях и сами подследственные, и их адвокаты настаивают на конкретизации обвинения, что является эффективной тактикой нейтрализации указанной уловки:
Еще на предварительном следствии защитой было заявлено около десятка ходатайств, в которых мы просили уточнить обвинение, просили сделать его понятным, предупреждали, что против того обвинения, которое выдвинуто следствием, полноценно защищаться невозможно. Нам говорят, что Самодуров виновен в разжигании вражды — национальной и религиозной, в унижении национального и религиозного достоинства. А какие конкретно действия, совершенные им, направлены на возбуждение вражды, а какие — на унижение достоинства? Как ранее следователь, так сегодня представители обвинения даже не заикнулись об этом.
Даже в советские времена каждое произведение, которое суд тогда посчитал антисоветским, было проанализировано лексически: какая фраза является антисоветской, какой образ, какой персонаж «порочит советскую действительность». В делах всех диссидентов, которые обвинялись в распространении «самиздата», написано, что, к примеру, «Хроника текущих событий» в номерах таких-то и таких-то, на страницах таких-то содержит такую вот антисоветскую, не соответствующую действительности информацию. Не говорили, что «Хроника» концептуально является антисоветской и вот вам за это уголовная статья. Нет. Даже советская власть предъявляла конкретное обвинение, хотя бы формально давая людям возможность защищаться. Нашим подзащитным обвинение такой возможности не дает, им остается либо тупо повторять «нет, концепция выставки не была направлена на возбуждение и унижение», либо самим
1 Федорищева И. Н. Двусмысленные высказывания как фактор, препятствующий общению // Вестник Амурского гос. ун-та. 2000. Вып. 10. С. 13.
формулировать предполагаемое обвинение, чтобы затем опровергать его. Ничего себе задачка!
По поводу неконкретности обвинения и необходимости приведения его в соответствие с законом защита на следствии заявила отдельное ходатайство. Напоминаю, что одним из прав обвиняемого в соответствие со статьей 171-й и 47-й УПК РФ является право знать, в чем его обвиняют. В ст. 6 Европейской Конвенции в защиту прав человека и основных свобод содержится обязательное требование о том, чтобы каждый обвиняемый был «срочно и детально проинформирован о характере выдвинутого против него обвинения».
Речь адвоката Ю. М. Шмидта в защиту Ю. В. Самодурова
Известный адвокат, заслуженный юрист РФ Генрих Падва построил свою речь в защиту генерального директора Красноярского алюминиевого завода Анатолия Быкова, обвиненного в убийстве, на перечислении неточностей и неопределенностей в предъявленном ему обвинении:
Из смысла ст.ст. 143,144, 205 УПК РСФСР, действовавших на момент предъявления Быкову обвинения, вытекает, что каждому обвиняемому по групповому делу должно быть предъявлено индивидуальное обвинение с указанием конкретных совершенных им действий. Это вытекает и из норм международного права. Так, ст. 6 «Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод» указывает: «Обвиняемый имеет право быть уведомленным... о вменяемых ему материальных фактах». Из содержания п.п. 1—7 ст. 299, ст.ст. 305 и 307 УПК РФ следует, что суд также должен иметь в виду конкретное деяние каждого из подсудимых. Еще в 1978 г. Пленум ВС СССР в п. 5своего постановления от 16.06.1978 «О практике применения судами законов, обеспечивающих обвиняемому право на защиту» указал, что судам следует обратить внимание «на необходимость строгого соблюдения требований ст. 21 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, гарантирующей обвиняемому право знать, в чем конкретно он обвиняется, а осужденному — в совершении каких преступных действий он признан виновным. Поэтому в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого, в обвинительном заключении и приговоре должны быть четко изложены обстоятельства, перечисленные в ст.ст. 144, 205, 314 УПК РСФСР». Важное указание содержится в Постановлении Пленума ВС РСФСР о том, что «нарушением ст. 20 УПК РСФСР следует признавать также случаи, когда не разграничены действия участников преступления» (Постановление № 1 Пленума ВС РСФСР от 21.04.1987 в ред. Постановления Пленума ВС РСФСР от 21.12.1993).
Из всего этого вытекает, что, в соответствии с требованиями ст. 144 УПК РСФСР, если преступление совершено группой лиц, в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого каждому должно указываться, какие именно действия совершены именно им. Об этом прямо говорит ст. 144 УПК РСФСР, гласящая, что в постановлении должны указываться конкретные действия, совершенные данным лицом. «Повторение одного и того же текста в постановлениях о привлечении в качестве обвиняемых
лиц, игравших различную роль в подготовке, совершении, сокрытии преступления, противоречит ст. 144 УПК РСФСР» (научно-практический комментарий к УПК РСФСР п/р Председателя ВС РФ В. М. Лебедева). Несоблюдение этих требований закона грубо нарушает право обвиняемого на защиту и делает абсолютно невозможным вынесение судом обвинительного приговора.
Однако по данному делу, хотя обвинение предъявлено группе лиц, даже по мнению следствия, игравших различную роль в подготовке, совершении и сокрытии преступления, в постановлениях о привлечении в качестве обвиняемых текстуально повторяется одно и то же обвинение. Так, 26.06.2001 Быкову предъявлено обвинение, формула которого дословно совпадает с формулами обвинения, предъявленного Белолипецкому, Васильеву и Мельникову. В указанном Постановлении о привлечении Быкова в качестве обвиняемого его роль не индивидуализирована, не указано конкретно, в каких действиях обвиняется именно он, какие действия Быкова, непосредственно относящиеся к лишению жизни Губина, причинно связаны с наступившим результатом. Более того, формула обвинения начинается со слов: «Быков А. П. совершил умышленное убийство», однако даже не указано, убийство кого было совершено. Между тем, по делам о совершении преступления группой лиц в таком постановлении должно быть указано «преступление, совершенное группой в целом, и индивидуализировано участие в нем лица, в отношении которого оно вынесено, а именно, в чем конкретно проявилось участие члена группы, его роль в группе в процессе совершения преступления и достижении преступного результата» (Комментарий к ст. 175 УПК РФ под ред. В. В. Мозякова, М., 2002, с. 388).
Эти требования грубо нарушены. В постановлении не конкретизируются действия Быкова. Так, после общих фраз обвинения Быкова в создании и руководстве организованной преступной группой, переходя к конкретным обстоятельствам, связанным с предъявленным обвинением в убийстве, в постановлении говорится, что «Быков А. П., Скоробогатов С. М., Васильев С. Г., Мельников В. А. и Белолипецкий С. В. вступили в преступный сговор с целью устранения конкурента и получения дополнительных доходов». При этом в обвинении не говорится, на какие конкретные действия сговорились обвиняемые. Указав общие цели сговора — устранение конкурента и получение прибыли — обвинение не раскрыло его (сговора) содержание, не указало, на что же был направлен этот сговор, т. е. каким образом обвиняемые сговорились устранить конкурента и получать прибыль.
При этом ни здесь, ни впоследствии обвинение не указало, какую роль должен был играть в осуществлении этих целей каждый из обвиняемых, каков был план достижения цели. Наконец, особого внимания заслуживает тот факт, что убийство Губина, даже как цель сговора, не упоминается, а указание на «устранение конкурента» очевидно не идентично понятию его убийства.
Кроме того, в постановлении от 26.06.2001 говорится о преступлении, предусмотренном п. «а» ст. 102 УК РСФСР, т. е. совершенным из корыстных побуждений. Между тем, кроме указанной фразы о том, что целью сговора было «получение дополнительных доходов», в обвинении ничего не говорится о том, о каких дополнительных доходах идет речь, за счет
чего эти дополнительные доходы могли возникнуть. Таким образом, и эта цель в постановлении от 26.06.2001 не конкретизирована, ее смысл и содержание не раскрыты, не ясно, кто именно должен был получать дополнительные доходы и когда — в далекой перспективе или непосредственно после «устранения конкурента». Указание лишь на общие цели сговора без разъяснения того, как договаривающиеся решили ее (эту цель) реализовать, не может расцениваться как обвинение, соответствующее требованиям закона. В обвинении, наконец, не указано время якобы состоявшегося сговора, хотя речь идет о событии, произошедшем в период времени с 1992 г. по март 1996 г. Не указано место совершения этого сговора и другие обстоятельства, связанные с этим событием.
А. Быкову дали шесть с половиной лет условно и отпустили с Богом. Не удивительно то, что Г. Падва является одним из самых высокооплачиваемых адвокатов в современной России (он берет за свои услуги 10% от годового дохода клиента и 500 долларов в час с корпоративных клиентов).
Неопределенные или плохо определенные понятия становятся поводом для махинаций и уловок. Одна из таких уловок, описанная в известной сатирической сказке «Черт-заимодавец», основана на неопределенности слова завтра:
У мужика случилась беда, а на беду надо денег. Между тем денег нет; где их взять? Надумался мужик идти к черту просить денег взаймы. Приходит он к нему и говорит:
— Дай, черт, взаймы денег.
— На что тебе?
— На беду.
— Много ли?
— Тысячу.
— Когда отдашь?
— Завтра.
— Изволь, — сказал черт и отсчитал ему тысячу. На другой день пошел
он к мужику за долгом. Мужик и говорит ему:
— Приходи завтра.
На третий день он пришел. Мужик опять велел придти завтра. Так ходил он сряду несколько дней. Мужик и говорит ему:
— Чем тебе часто ходить ко мне, то я вывешу на воротах моих доску и напишу на ней, когда тебе приходить за долгом.
—Ладно, — ответил черт и ушел.
Мужик написал на доске: «Приходи завтра» и повесил ее к воротам.
Черт раз пришел, два пришел, на воротах все одна надпись.
— Дай, — говорит он сам с собой, — не пойду завтра к мужику!
И не пошел.
На третий день идет к нему и видит на воротах другую надпись: «Вчера приди».
— Эк не повезло мне, — сказал черт, — видно, пропали мои денежки!
И с тех пор попустился он своему долгу.
Точнее было бы договориться на определенный день недели, на определенную дату и проч. Как говорится, сказка — ложь, да в ней намек, добру молодцу урок... А вот случай вполне реальный. В одном коллективном договоре на строительство жилья для вынужденных переселенцев было сказано: «Договор может быть пересмотрен лишь при наступлении форсмажорных обстоятельств». Юристу миграционной службы был задан вопрос:
— А что это за обстоятельства?
— Да вы не беспокойтесь! Землетрясение, цунами, ураган... Да у нас такого не бывает.
Спустя некоторое время оказалось, что под определение «форсмажорных обстоятельств» подпадает и дефолт. Одни вынуждены были несколько лет доплачивать, другие же были выселены из купленных ими квартир в судебном порядке. Получается — закон что дышло: куда повернешь, туда и вышло. Отсюда — следующий вывод:
Хорошо составленные законы главным образом должны, насколько возможно, все определять сами и оставлять как можно меньше произволу судей [курсив наш. — В. М. ], во-первых, потому что легче найти одного или немногих, чем многих таких людей, которые имеют правильный образ мыслей и способны издавать законы и изрекать приговоры. Кроме того, законы составляют с людьми на основании долговременных размышлений, судебные же приговоры произносятся на скорую руку, так что трудно людям, отправляющим правосудие, хорошо различать справедливое и полезное.
Аристотель. Риторика
Отсюда же — следующая рекомендация правоведа: «Нормы закона формулируются по возможности короткими фразами, четкими, доступными для понимания словами. Не допускается употребление устаревших и многозначных слов и выражений, образных сравнений, эпитетов, метафор»1.
13.7. Использование абсурда
Определим абсурд [лат. absurdus ‘нелепый’ < surdus ‘глухой’] как бессмыслицу, вызванную крайним неправдоподобием и алогизмом речи. Нарочитый абсурд известен как прием сатиры, юмора, гротеска, иронии: в огороде бузина, а в Киеве дядька, сапоги всмятку (Поговорка). Приглядимся к следующей шутливой реплике, принадлежащей одному из героев французской кинокомедии «Рассеянный»:
1 Законодательная техника: Научно-практич. пособие / Под ред. Ю. А. Тихомирова. М., 2000. С. 268.
— Индийцы ничего не едят. Им религия запрещает.
И аргумент, и демонстрация выглядят безупречно, однако тезис абсурден. Вместе с тем, его абсурдность здесь функционально оправдана, поскольку служит игровым целям.
Абсурд лежит в основе целого направления в литературе, представленного такими именами, как Франц Кафка, Альбер Камю, Эжен Ионеско, Сэмюэль Бекетт. Фигуры нарочитого абсурда использовал в своих произведениях («Охота на Снарка», «Алиса в Зазеркалье», «Алиса в стране чудес») Л. Кэрролл, который считается предтечей так называемой литературы абсурда. Вл. Маяковский в статье «Как делать стихи» пишет: «Один из способов делания образа, наиболее применяемый мною в последнее время, это — создание самых фантастических событий — фактов, подчеркнутых гиперболой [выделение наше. — В. М.]: Чтобы врассыпную разбежался Коган, встреченных увеча пиками усов». Примером злоупотребления приемом абсурда может послужить фраза эгофутуриста Ив. Игнатьева, построенная по принципу «абсурд ради абсурда»: Скажите какая птица и нашим и вашим зажгите электричество — «Всецело Ваш» не думает мне известно он.
«Энергетический потенциал» абсурда может быть использован в рекламе: Может ли один миллион рублей быть больше, чем один миллион рублей? Да, если это Сберегательный сертификат.
Регулярным приемом нарочитого абсурда является каламбурная зевгма, в частности так называемая склейка афоризмов (термин Г. Е. Крейдлина): Куй железо, не отходя от кассы (к/ф «Брилльян-товая рука»); Что с воза упало, того не вырубишь топором (Шутливая поговорка).
Рассмотрим подробнее некоторые приемы нарочито абсурдной речи.
13.7.1. Паралепсис
К числу фигур нарочитого алогизма принадлежит паралепсис [греч. ларакецлд ‘пропуск, опущение, умолчание’ < ларакеглю ‘оставлять нетронутым, пропускать, обходить молчанием, не упоминать’], состоящий в упоминании того, о чем обещано умолчать: Нет смысла повторять хорошо известную истину, что содержание художественного произведения не существует отдельно от формы (Д. Н. Шмелев). Здесь автор, «высказав все, что хотел, все же говорит, что он это опускает, словно у него есть и другое, более сильное, что он мог бы сказать»1; тем самым паралепсис как «притворное нежелание затрагивать определенную тему служит эмфатическому ее подчеркиванию»2 и «в действительности представляет намек на нее»3.
1 Деметрий. О стиле // Античные риторики. М., 1978. С. 278.
2 Herrick М. Т. Comic theory in the sixteenth century. Univ, of Illinois Press, 1964. P. 208.
3 Vickers B. In defence of rhetoric. Oxford, 1998. P. 306.
Видами паралепсиса являются два приема: 1) катафазис [греч. катасратд ‘утверждение’], состоящий в отрицательной оценке того, о чем обещано умолчать: Я не говорю о скандальной продажности и жадности моего оппонента; ничего не скажу о его жестокости; словом не обмолвлюсь о его злобном вероломстве (Цицерон); 2) прослепсис [греч. 7ipo<ykeu|Jig ‘добавление’], который представляет собой паралеп-сис, доведенный до абсурда путем нагнетания деталей и описаний того, о чем обещано умолчать:
Не стану описывать кушаньев, какие были за столом! Ничего не упомяну ни о мнишках в сметане, ни об утрибке, которую подавали к борщу, ни об индейке с сливами и изюмом, ни о том кушанье, которое очень походило видом на сапоги, намоченные в квасе, ни о том соусе, который есть лебединая песнь старинного повара, о том соусе, который подавался обхваченный весь винным пламенем, что очень забавляло и вместе пугало дам.
Н. В. Гоголь. Повесть о том, как поссорился Иван Иванович
с Иваном Никифоровичем
В подобных случаях «оратор притворяется (feigne th), делая вид, что он якобы ничего не может сказать по данному вопросу, однако говорит все»1.
13.7.2. Парадокс
Эристически значимой категорией нарочитого абсурда является парадокс [греч. rcapaSo^ov или лара tt]v 86£av ‘вопреки ожиданию’], который в риторике определяется как суждение или определение, высказанное в форме, на первый взгляд кажущейся противоречивой, ср.: Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас (Еванг. от Матфея); Я знаю, что я ничего не знаю (Сократ); Демократия — это самый худший вид правления, не считая всех остальных (Л. Радзиховский); Собственность — это воровство (Пьер Прудон); «На вопрос, что возникло раньше, ночь или день, он ответил: “Ночь — раньше на один день”» (Диоген Лаэрций о Фалесе). Автором многих парадоксальных изречений был Оскар Уайльд: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра». Такая форма, по определению французского лингвиста Пьера Фонтанье (1768—1844), «делает смысл более истинным (leplus vrai), более глубоким, более выразительным»2. Анри Суами трактует парадокс как «противоречащий избитым истинам» (idees ге$ие) и содержащий «острую истину» (yerite piquant)3. По определению ученых «группы р» (Льежский университет), парадокс «может изменить наш взгляд на вещи»4.
1 Peacham Н. The Garden of Eloquence. 1593 / ed. W. G. Crane. Gainesville, 1954. P. 130.
2 Fontanier P. Les Figures du discours / dd. G. Genette. Paris, 1968. P. 137.
3 Suhami H. Les figures de style. Paris, 1981. P. 111.
4 Dubois J., Edeline E., Klinkenberg J.-D., Minguet P., Trinon H. Rhetorique generale. Paris, 1970. P. 124—125.
Парадокс воспринимается как «нечто противоречащее ожиданию слушателя», «неожиданное»1, этой цели могут, в частности, служить: 1) оксюморон: Панегирик — это некролог для живых (Ю. Базылев), Festina lente ‘Спеши медленно’ (лат.); 2) фигура non sequitur: «И умер сын божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно» (Квинт Тертуллиан, II— III в. н. э.); 3) поспешное обобщение: Не слушай никаких советов. Включая и этот. Вторая часть этого совета сводит ad absurdum первую часть.
Известный французский филолог Цветан Тодоров трактует парадоксы как «семантические аномалии» (anomalies semantique), «насилие над языком» (violation du language)2. Назначение таких языковых аномалий определяют немецкие философы: «Все высшие истины всякого рода являются вполне тривиальными, и поэтому крайне необходимо выражать их всегда по-новому и, по возможности, каждый раз парадоксальнее, для того чтобы не забыть, что они все еще существуют и что они не поддаются полному выражению» (Фридрих Шлегель); при этом «истине присуждается только короткое торжество между теми длительными сроками, когда она передается проклятию как парадоксальная и презирается как тривиальная» (Артур Шопенгауэр)3.
На наш взгляд, сила парадокса связана с тем, что он заставляет задуматься и самостоятельно прийти к определенному выводу, т. е. парадокс обладает эвристическим, а значит и дидактическим потенциалом. Видимо, именно поэтому парадоксальную форму имеют некоторые поговорки: Тише едешь — дальше будешь; Дальше положишь — ближе возьмешь.
Нарочито запутанный логически, а потому неразрешимый парадокс или софизм именуется апорйей [греч. arcopia, букв, ‘безвыходность’]. В античную эпоху способы разрешения таких логических загадок покупали за большие деньги: «Когда один диалектик показал ему [Зенону из Кития. — В. М.] семь диалектических приемов для софизма “Жнец”, он спросил, сколько тот за них хочет, и, услышав: “Сто драхм”, заплатил двести»4.
Составим апорию, усложнив приведенный выше юмористический совет путем ввода в него уловки наведения на ложный след, или, в античной терминологии, парапросдокии [греч. лара лрооЗокгау ‘вопреки ожиданию’] — психологического приема «несоответствия ожидаемому»5:
Советник говорит: «Не слушайте никаких советов».
1 lulii Rufiniani De figuris sententiarum et elocutionis liber // Rhetores latini minores / ed. C. F. Halm. Lipsiae, 1863. S. 46.
2 Todorov T. Les anomalies linguistiques // Languages. 1966. № 1. P. 122.
3 Шмид В. Заметки о парадоксе // Парадоксы русской литературы. СПб., 2001. С. 13.
4 Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 306.
5 Aqpr|Tpioi) OaXqpsox; Пер! 'EppqvEiou;. Glasguae, 1743. Р. 107.
Парапросдокия «состоит в том, что слушатель ожидает одно, а получает иное»1. С этой целью речевая единица строится так, чтобы тематические, смысловые, структурные и другие ожидания и ассоциативные стереотипы (пресуппозиции), исходящие из ее начальной части, вступали в противоречие с содержанием продолжения или концовки.
Знаменитой стала следующая апория Эвбулида Эристика, известная в античном мире под названием «Лжец»:
Эпименид с Крита говорит: «Все жители Крита лгут».
Благодаря этому парадоксу «жители Крита вошли в поговорку»2. Если верить преданиям, «Хрисипп посвятил анализу этого парадокса три книги, Диодор Кронос умер от огорчения, убедившись в безуспешности попыток его решения, а Филет Косский покончил жизнь самоубийством»3. Современный логик делает следующий пессимистический вывод: «Очевидно, подобные высказывания, которые, конечно, не являются бессмысленными, вообще не имеют истинностной интерпретации»4. Попробуем все-таки предложить «истинностную интерпретацию» загадки, заданной нам Эвбулидом Эристиком. На наш взгляд, составленная им апория основана на эристическом обобщении. Эпименид, конечно же, лжет, поскольку все жители Крита лжецами быть не могут. Эвбулид Эристик применил здесь упомянутую нами выше уловку наведения на ложный след: конечно же, лжецом является любой человек, утверждающий, что «все жители Крита лгут», однако благодаря тому, что это утверждение вложено в уста Эпименида с Крита, все пытаются соотнести утверждение Эпименида с происхождением последнего («Может ли житель Крита, т. е. лжец по определению, не лгать?»). Вспомним:
Нередко (особенно в спорах без длинных речей) используется прием наведения на ложный след. Перед мыслью, которую хотят «провести» без критики, ставят какую-нибудь такую мысль, которая, по всем соображениям, должна показаться противнику явно сомнительной или явно ошибочной. При этом предполагается, что всякий противник ищет в нашей аргументации слабых мест, и большинство набрасывается на первое попавшееся слабое место, без особого внимания пропуская ближайшие к нему последующие мысли, если они не бросаются в глаза ошибочностью. Скажем, Иксу надо провести без критики важную для его цели мысль, к которой противник может отнестись очень придирчиво, если
1 TiPepioi) рг|торо(; Пер{ tcdv лара Ar|poo0ev£i орщатои/ // Rhetores graeci. Vol. VIII. Stuttgartiae et al., 1835. P. 544.
2 Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 126.
3 Солодухин О. А. Учебник по логике. Ростов-на-Дону, 2000. С. 14.
4 Солодухин О. А. Учебник по логике. С. 74.
заметит ее важность и неполную очевидность, — мысль, что дом, о котором идет речь, стар. Икс решает навести противника на ложный след. Зная, что противник, защищающий, например, какого-либо Б., непременно набросится с негодованием на всякие обвинения Б. в нечестности, Икс говорит: «Тут дело, несомненно, не обошлось без подвоха со стороны Б. Он приобрел этот старый дом не без помощи обмана». — Если противник «набросится» на обвинение, то может пропустить «старый дом» без критики. Тогда остается в пылу схватки несколько раз незаметно повторить эти слова, пряча их в тень, пока «слух к ним не привыкнет», — и мысль проведена.
С. И. Поварнин. Спор
Приведем типовое рассуждение философа, решающего апорию «Лжец»:
Эпименид Критянин говорит: «Все Критяне лгуны». Но Эпименид сам Критянин. Следовательно, Эпименид лгун. Если же он лгун, то и положение его: «Все Критяне лгуны» тоже ложно, т. е. следует признать, что Критяне не лгуны. Если же Критяне не лгуны, то Эпименид Критянин не лгун, следовательно, его положение: «Все Критяне лгуны» — истина [как может быть истиной поспешное обобщение? — В. М. ]. Если же это положение есть истина, то, как мы выше видели, и Эпименид лгун. Следовательно, из положения Эпименида могут быть выведены противоречащие заключения: что все Критяне лгуны и не лгуны, и что он сам, Эпименид, лгун и не лгун. Софизм этот вытекает из противоречия, заключающегося в большей посылке, в которой Эпименид высказывает положение, которое опровергает само себя.
Пятин Ю. П. Логика, ее предмет и основное содержание
Древнегреческому философу Зенону Элейскому, создателю диалектики как искусства аргументации и опровержения чужих мнений, принадлежит известная апория «Ахилл и черепаха». В специальной литературе данный парадокс, дошедший до нас в пересказе Аристотеля, формулируется следующим образом1:
Быстроногий Ахилл никогда не догонит черепаху, соревнуясь с ней в беге, если даст ей фору (допустим, метров 200). И действительно: когда Ахилл добежит до того места, откуда стартовала черепаха, то она успеет проползти определенное расстояние и оказаться в следующей точке дистанции. Когда Ахилл достигнет и этой точки, то черепаха проползет еще некоторое расстояние: несколько метров, потом несколько дециметров, после этого еще несколько сантиметров, а затем еще несколько миллиметров, миллиметр, долю миллиметра и так до бесконечности. И несмотря на то, что расстояние между ними будет сокращаться, черепаха всегда будет успевать проползти какое-то бесконечно
1 Об апориях Зенона и попытках их решения см.: Комарова В. Я. Учение Зенона Элейского. Попытка реконструкции системы аргументов. Л., 1988.
малое, стремящееся к нулю расстояние, пока Ахилл будет покрывать то, что пока еще разделяет их. Таким образом, Ахилл никогда не догонит черепаху.
Приглядимся к утверждаемому тезису: «Ахилл никогда не догонит черепаху» (= ‘время преодоления дистанции, отделяющей Ахилла от черепахи, бесконечно"). Данный тезис явно и нарочито абсурден, ибо указанное время не может быть бесконечным. Это первый аспект проблемы (1). Вместе с тем сама процедура математического описания процесса приближения дистанции к нулю действительно бесконечна. Это второй аспект проблемы (2). На наш взгляд, хитрость задачи, заданной нам древним мудрецом, заключается в том, что из математической (виртуальной) бесконечности в возможностях членения дистанции, некоторое время отделяющей Ахилла от черепахи (2), вовсе не следует (non sequitur) темпоральная (т. е. реальная) бесконечность в преодолении этой дистанции Ахиллом (1). Иными словами, здесь следует провести, по выражению Аристотеля, «разграничение между актуальной и потенциальной бесконечностью»1. Зенон же незаметно для нас отождествил (1) и (2). Все пытавшиеся решить апорию Зенона сосредоточивали свое внимание исключительно на математической ее компоненте, в то время как задача требовала разделения двух указанных нами аспектов. Проведем аналогию: любой предмет легко может быть разделен на три равных части, однако если представить процедуру этого членения в десятичном измерении, то данная математически процедура окажется бесконечной: 0,33333333333333333333... Вместе с тем математическая бесконечность деления отнюдь не означает бесконечности реального деления объекта, к примеру яблока.
13.8. Использование приемов изобразительности
Изобразительность речи состоит в ее способности воспроизводить объекты окружающей действительности в цветовых, звуковых и прочих образах2. Такие образы создаются посредством дескрипций [лат. descriptio ‘описание’] — речевых описаний объекта, созданных «путем перечисления реальных или выдуманных наблюдаемых деталей»3. Дескрипции апеллируют к сенсорике и воображению адресата посредством имен существительных конкретно-вещной семантики, а также слов, обозначающих цвет, звук, запах, вкус, форму, движение и другие
1 Dale J. A dialogue on Zeno’s paradox of Achilles and the tortoise // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 7. 1993. № 3. P. 281.
2 О различных трактовках этого дискуссионного понятия см.: Москвин В. П. К типологии речевых образов // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. 2004. Т. 63. № 2. С. 33—41.
3 LausbergH. Handbook of literary rhetoric. Leiden, 1998. P. 359.
более или менее значимые параметры восприятия. С помощью таких слов, которые нередко уподобляют краскам, можно создать эмоционально насыщенные картины, ср. абстрактное утверждение «Реформы Петра Первого укрепили Россию» и следующие строки великого поэта:
О, мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы?
А. С. Пушкин. Медный Всадник
Эти стихи известный русский адвокат П. С. Пороховщиков приводит в подтверждение справедливой мысли о том, что «речь, украшенная образами, несравненно выразительнее простой»1. В средневековой риторике апелляция к таким образам именовалась argumentum ad speculum [лат. ‘к зрению’]. Одним из эффективнейших приемов риторики считается визуализация наиболее важных моментов речи посредством рисунков, иллюстраций, схем, таблиц, графиков, а также целой системы пояснительных жестов2. Рассмотрим основные изобразительные средства убеждающей речи.
13.8.1. Гипотипозис
Эристически значимым типом дескрипции может стать гипотипозис [греч. плотблахяд ‘набросок, очерк’] — вид словесного описания, представляющий свой объект как «стоящий непосредственно перед взором»3 с тем, чтобы пробудить эмоции адресата (читателя, аудитории)4: сострадание, жалость, страх, гнев и др. Бернар Лами так описывает этот прием: «Гипотипоз есть вид воодушевления, овладевающего человеком, представляющим невидимое»5. Эристические описания в иногда именуют дескриптивными аргументами [лат. descriptio ‘описание’]. Они эффективно способствуют формированию оценочных установок аудитории6, поэтому традиционно эксплуатируются юристами, в частности адвокатами в судебных прениях:
1 Об ораторском искусстве / сост. А. В. Толмачев. М., 1973. С. 192.
2 Ментцелъ В. Риторика: Искусство говорить свободно и убедительно. М., 2006. С. 55.
3 Lanham A. R. A handlist of rhetorical terms. Univ, of California Press, 1991. P. 64; Anderson R. Glossary of Greek rhetorical terms connected to methods of argumentation, figures and tropes from Anaximenes to Quintilian. Contributions to Biblical exegesis and theology. Leuven, 2000. P. 124 и 34—35.
4 Crowley Sh. Ancient rhetorics for contemporary students. New York, 1994. P. 126.
5 Лами Б. Риторика, или Искусство речи // Пастернак Е. Л. «Риторика» Лами в истории французской филологии. М., 2002. С. 141.
6 Bowker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the world through debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4th ed. International Debate Education Association, 2005. P. 102.
Оппианик домогается руки Сассии и упорно добивается этого. Она не удивляется его дерзости, к его бесстыдству не относится с презрением, наконец, не испытывает чувства ужаса перед домом Оппианика, залитым кровью ее собственного мужа, но отвечает, что у него три сына и что именно это обстоятельство делает брак с ним для нее неприемлемым. Оппианик, страстно желавший получить деньги Сассии, счел нужным поискать у себя в доме средства против препятствия, мешающего его браку. У него был малютка-сын от Новии и еще один сын от Папии, воспитывавшийся в Теане Апулийском, в восемнадцати милях от Ларина, у своей матери. И вот Оппианик внезапно, без всякой причины, посылает в Теан за сыном, чего он до того никогда не делал, разве только в дни общественных игр и в праздники. Бедная мать, не подозревая ничего дурного, посылает к нему сына. В тот самый день, когда Оппианик будто бы уехал в Тарент, мальчик, которого еще в одиннадцатом часу видели в общественном месте здоровым, до наступления ночи умер и на другой день, еще до рассвета, тело его было сожжено. И о столь горестном событии до матери дошел слух раньше, чем кто-либо из челяди Оппианика потрудился ее об этом известить. Узнав в одно и то же время, что ее не только лишили сына, но и не дали ей возможности отдать ему последний долг, она, убитая горем, поспешно приехала в Ларин и устроила новые похороны уже погребенному сыну. Не прошло и десяти дней, как и второй сын Оппианика, младенец, был убит. Тотчас же после этого Сас-сия вышла за Оппианика, уже ликующего и полного надежд. Это и не удивительно, раз она видела, что он прельщал ее не свадебными дарами, а похоронами своих сыновей. Итак, в то время как люди ради своих детей обычно желают получить побольше денег, он ради денег охотно пожертвовал своими детьми.
Цицерон. Речь в защиту Авла Клуенция Габита
Известно, что Цицерону удалось выиграть этот сложнейший процесс.
Гипотипозис сопровождается красноречивыми жестами, мимикой, окулистикой, позами, использованием настоящего исторического времени, риторических восклицаний. В результате предмет оказывается описан «так, будто он стоит перед взором»1. Подчеркивая эристическую силу «дескриптивного нарратива», X. Перельман отмечает, что «вещи, которые близки к нам в пространстве и времени, воздействуют на наши чувства непосредственно, вещи же, удаленные в прошлое или будущее, могут получить реальность присутствия благодаря такой риторической фигуре, как гипотипозис»2.
Выше было отмечено, что основная задача гипотипозиса — пробудить эмоции аудитории, поэтому он регулярно выступает как образный усилитель определенной психологической уловки, в частности аргу
1 М. Т. Ciceronis, ut ferunt, Rhetoricorum ad Herennium libri quattuor. Lipsiae, 1828. P. 400.
2 Perelman Ch. The new rhetoric: A theory of Practical reasoning // The rhetorical tradition / ed. P. Bizzell & B. Herzberg. New York, 2001. P. 1395.
мента к жалости. Посмотрим, как использует комбинацию этих двух приемов выдающийся русский адвокат Николай Платонович Карабчев-ский (1851—1925):
Последним видят его, и не издали, как Дырдовский, а вблизи, Хама-рито, Фельдман и Сопоцько. Они уже кидались в воду, а он все еще чернелся зловещим силуэтом на своей изломанной и исковерканной вышке, куда кинулся было свидетель Хамарито, но, увидев, как там неудобно и опасно находиться, бросился назад. И его еще корят этой площадкой.
Он до конца пережил весь неслыханный ужас, видел все детали гибели, слышал все стоны, все вопли! Чего же еще требовать от капитана? Не он покинул «Владимира» — «Владимир» сам ушел из-под его ног. Как полководец, он был разбит и потерял сражение, мы можем судить его и вкривь и вкось, благо задним числом так легко ставить себя на чужое место, но как солдат, как воин, он мужественно исполнил свой долг до конца, и этого никто не отнимет у него никаким приговором... Я кончаю.
Криун отсутствует. Вы должны простить ему это. С того момента, как его, бесчувственного, вытащили из воды с искалеченными ногами, и до сегодняшнего дня протекло четыре месяца. Для него это была одна сплошная нравственная пытка. Его отсутствие во время прений избавило его, по крайней мере, от тех ударов, которые несли на себе все характерные черты ударов, которые наносятся лежачему. Я не прошу у вас ни милости, ни снисхождения для него. Я твердо верю, что русское общество со своим чутким сердцем давно уже поняло, что в лице Криуна оно имеет дело с гораздо более несчастным, нежели виновным человеком.
Н. П. Карабчевский.
Речь в защиту капитана 2-го ранга К. К. Криуна1
М. В. Ломоносов в «Кратком руководстве к красноречию» (1748) отмечает: «Более всех служат к движению и возбуждению страстей живо представленные описания, которые очень в чувства ударяют, а особливо как бы действительно в зрении изображаются. Глубокомысленные рассуждения и доказательства не так чувствительны, и страсти не могут от них возгореться»2. Живой рассказ привлекает внимание аудитории; адвоката, обладающего талантом рассказчика, слушают с интересом, а значит, у него больше шансов завоевать симпатии судей и присяжных и, соответственно, выиграть дело.
13.8.2. Опредмечивание
Великий немецкий философ Иммануил Кант начинает свою статью «Что значит ориентироваться в мышлении?» следующими словами3:
1 Карабчевский Н. П. Около правосудия: Статьи, речи, очерки. Тула, 2001. С. 186.
2 Об ораторском искусстве / сост. А. В. Толмачев. М., 1973. С. 74.
3 Кант И. Сочинения: в 8 т. / под общей ред. проф. А. В. Гулыги. М., 1994. Т. 8. С. 86.
Как бы далеко мы ни заходили в своих понятиях и как бы мы при этом ни абстрагировались от чувственности, им все же присущи всегда образные [здесь и далее курсив наш. — В. М. ] представления, непосредственное назначение которых состоит в том, чтобы сделать их, невыводимых обыкновенно из опыта, применимыми к опыту. Да и как иначе мы можем придать им смысл и значение, если не подводить под них какое-либо созерцание, которое всегда будет в конечном счете примером, взятым из возможного опыта?
Прием, о котором пишет Кант, называется опредмечиванием. Определим опредмечивание как фигуру наделения абстрактного понятия свойствами конкретного объекта (предмета, растения, животного, лица и т. д.), когда «отвлеченное заменяется конкретным»1: новый Чернобыль вм. «ядерная катастрофа», Содом и Гоморра вм. «ужас», гитлеризм вм. «фашизм», настоящий Дракула вм. «энергетический вампир» и др. В неформальной логике прием «персонификации определенного общественного зла» иногда именуют argumentum ad Hitlerum [лат. ‘довод к Гитлеру’]2.
Опредмечивание используется в двух основных функциях.
1. Как фигура изобразительной речи, ср. абстрактное утверждение «веселье закончилось» и следующую созданную посредством этой фигуры словесную картинку: «веселье угасло». Слово веселье, по справедливому мнению А. А. Потебни, «безобразно», однако контекст безумных лет угасшее веселье «заставляет представлять веселье угасаемым светом»3. На данном функциональном типе опредмечивания основан речевой жанр моралите [франц, moralite < лат. moralis ‘нравственный’] — пьесы дидактического характера, в персонажах которой опредмечиваются и олицетворяются этические абстракции и обобщенные поведенческие типы4: Бог и Дьявол, Душа и Человек, Добродетель (Жалость, Упорство, Милосердие, Воздержание, Великодушие, Целомудрие, «Разум и Воля, ведомые Мудростью») и Порок (Искушение, Зло, Лень, Распутство и др.). Приведем пример из старинного романа, написанного одним английским проповедником:
Месть пустит из отравленного угла позорящий тебя слух, которого не опровергнут ни чистота сердца, ни самое безупречное поведение. Благополучие дома твоего пошатнется, твое доброе имя, на котором оно основано, истечет кровью от тысячи ран, твоя вера будет подвергнута сомнению, твои дела обречены на поругание, твое остроумие будет
1 Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996. С. 54.
2 Rosenbaum R. Explaining Hitler: the search for the origins of his evil. Harper Perennial, 1999. P. XXII.
3 Потебня А. А. Теоретическая поэтика. M., 1990. С. 16.
4 Mackenzie W. R. The English moralities from the point of view of allegory. Boston & London, 1914. P. 9.
забыто, твоя ученость втоптана в грязь. А для финала этой твоей трагедии Жестокость и Трусость, два разбойника-близнеца, нанятых Злобой и подосланных к тебе в темноте, сообща накинутся на все твои слабости и промахи.
Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
2. Как прием операции со сложными понятиями. Отсюда — совет:
Всякая мысль должна быть по возможности низведена к своему вещественному и еще лучше житейски близкому первоисточнику. Житейские сравнения (пусть даже грубоватые) положительно необходимы. Мыслить вещественно-образно — свойство всякого малоразвитого ума.
С. И. Поварнин. Спор
Известно, что «разум склонен опираться на легкое и доступное, чтобы достигнуть более трудного и неуловимого»1, именно поэтому абстракции «используют конкретные и полуконкретные идеи как функциональные медиаторы»2. Не имея наглядно-сенсорных образов, отвлеченные идеи получают их в результате опредмечивания. Такая «образная конкретизация» абстрактных понятий путем подведения под них наглядно-сенсорной опоры отвечает «общему стремлению поэтического мышления представлять неопределенное и общее — конкретным», ибо «слова с наглядным значением понимаются раньше отвлеченных»3.
Существуют две основные номинативные тактики «оживления и наглядного воплощения (Veranschaulichung) абстракций»4:
1. Метонимия: якорь надежды, черная роза печали. Ассоциации синтагматического типа можно использовать при опредмечивании крупных цифр. Посмотрим, как применяет этот прием писатель и ректор Литературного института С. Н. Есин в беседе с журналистом по поводу юбилея передачи «В мире слов», выходившей в эфир с 1962 по 1996 год:
Мы ведь в наше время быстро ко всему привыкаем, и нас не удивляют большие цифры: 100, 200, 300. Давайте на минуточку вдумаемся, что такое 650 раз. В 650-ый раз выходит эта передача. Она выходит два раза в месяц, в год, значит, 24 передачи. Сколько это лет? Представьте себе, что эта передача родилась тогда, когда многие из вас еще не родились. Представьте себе, что эту передачу слушали ваши старшие братья, старшие сестры, матери, отцы.
1 Ортега-и-Гассет X. Две главные метафоры. К двухсотлетию со дня рождения Канта // Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М., 1991. С. 207.
2 SapirE. Language. An introduction to the study of speech. New York, 1921. P. 88.
3 Потебня А. А. Теоретическая поэтика. M., 1990. С. 286—287 и 53.
4 Wilpert G. Sachworterbuch der Literatur. Stuttgart, 1989. S. 568.
2. Метафора, в частности моральная метафора [франц, metaphore morale], в которой «определенная метафизическая или моральная абстракция сравнивается с доступным для сенсорного восприятия физическим объектом»1. Еще Цицерон отметил, что метафоры, а в особенности такие, которые создают «зрительные образы», «почти что развертывают перед умственным взором вещи, недоступные физическому, зрительному восприятию»2. При метафорическом опредмечивании «абстрактное понятие попросту вводится в конкретное действие. Оно чаще всего “материализуется” с помощью глагола, означающего какие-либо действия»3. Таким способом время мыслится, к примеру, в виде реки (время течет) или птицы (время летит). К этой же категории опредмечивающих переименований отнесем переносы типа настоящий Дракула вм. «энергетический вампир», Ромео вм. «влюбленный». Данный вид антономасии, состоящий в метафорическом использовании имени собственного в значении нарицательного, именуется прономинацией [лат. pronominatio ‘переименование’]; этот перенос называют также фоссиановой антономасией, по имени Гергарда Иоганна Фосса (1577—1649), первым указавшего на то, что данная фигура «должна относиться к метафоре»4.
Языковеды также подчеркивают ту важную роль, которую опредмечивающие метафоры играют в процессе познания:
«Осмысление нашего опыта в терминах объектов и веществ позволяет нам вычленять некоторые части нашего опыта и трактовать их как дискретные сущности или вещества некоторого единого типа. Коль скоро мы можем представить данные нашего опыта в виде предметов или веществ, мы можем ссылаться на них, объединять их в категории, классифицировать их и определять их количество, тем самым мы можем рассуждать о них»5.
Не только опредмечивающей силой, но и силой трансфера обладает графическая метафора6. Внимательно рассмотрим следующий рисунок, которым сопровождается статья о серии отравлений поддельной водкой:
1 FontanierP. Les figures du discours / Ed. G. Genette. Paris, 1968. P. 103.
2 Цицерон M. T. Об ораторе // Античные теории языка и стиля. СПб., 1996. С. 230.
3 Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л., 1978. С. 35.
4 Vossius G. J. Rhetorices contractae, sive Partitionum oratoriarum libri quinque. Matriti, 1781. P. 326.
5 LakoffG., Johnson M. Metaphors we live by. Chicago Univ. Press, 1980. P. 24.
6 Используется также термин визуальная метафора, см., например: Kaplan S. J. Visual metaphors in the representation of communication technology // Critical studies in mass communication. Vol. 7. 1990. P. 37—47.
Метафорическая замена графемы «О» изображением веревочной петли и черный фон — еще один символ смерти — усиливают воздействие словесного ряда образом, апеллирующим к зрительной сенсорике. Метафора опредмечивает и делает наглядной абстракцию (в данном случае — утверждение «Алкоголь ведет к смерти»). Именно поэтому «лучший аргумент блистает метафорой», а «ясный зрительный образ становится сутью успешного аргумента»: происходит то, что специалисты именуют визуализацией аргумента1.
Опредмечивание может быть ошибочным. В логике такое ошибочное опредмечивание называется гипостазированием. Гипостазиро-вание [греч. плботаоц ‘субстанция’], или, в средневековой терминологической номенклатуре, reificatio [лат. ‘опредмечивание’], состоит в наивном осмыслении отвлеченных понятий (в частности, образов воображаемого мира) как реально существующих объектов — в том числе и так называемых «возможных миров», в одном из пониманий данного логико-философского термина2. Известный социолог предупреждает:
«Гипостазирование (reification) абстрактных феноменов может быть интерпретировано в терминах психиатрии как шизофрения, т. е. как разновидность логического расстройства (logical disease), в процессе которого человек конструирует абстрактный мир, но относится к нему так, как если бы он был реальный или конкретный»3.
1 Spence G. How to argue and win every time: at home, at work, in court, everywhere, everyday. New York, 1996. P. 100, 102 & 130.
2 Nolt J. E. What are possible worlds? // Mind. Vol. 95. № . 380. 1986. P. 432. См. также: Nolt J. E. Possible worlds and imagination in informal logic // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 6. 1984. № 2. P. 14—17; Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. M., 2002. С. 207—210 (раздел «Живые абстракции»).
3 Zijderveld А. С. The abstract society. London, 1970. P. 51.
Как и всякая логическая ошибка, гипостазирование может быть не только случайным, но и нарочитым. Рассмотрим данные феномены на примере так называемой реализации метафоры — развертывания стертой метафоры, понятой в буквальном смысле. В. М. Жирмунский, который ввел в научный оборот данное понятие и соответствующий термин, определяет указанный прием как «превращение метафоры в нечто реальное существующее»1. В повести М. Е. Салтыкова-Щедрина «История одного города» (глава «Опись градоначальникам») читаем:
Баклан, Иван Матвеич, бригадир. Отличался непреклонностью.
Переломан пополам во время бури, свирепствовавшей в 1761 году.
Реализована (понята в нарочито буквальном смысле, буквализиро-вана) стертая метафора непреклонность; буквализирующая развертка представлена словосочетанием переломан пополам. Реализованная метафора и ее развертка логически связаны: то, что не гнется («не преклоняется»), то ломается2. Функцию развертки реализованной метафоры выполняют словосочетание, фраза или текст, в содержании которых нарушен принцип правдоподобия. Поэтому содержание такой развертки воспринимается как нечто ирреальное, фантастическое, сказочное. Реализованная метафора и ее развертка образуют тематическую цепочку (в данном случае: клонить — буря — свирепствовать — переломить пополам). Собственно метафорой (семантически двуплановым выражением) является только исходное звено данной цепочки; развертка метафорой не является. Таким образом, реализованной можно считать метафору, буквальное значение которой представлено в развертке как реальное, действительно существующее, или, по В. М. Жирмунскому, «реализованное».
На наш взгляд, граница между реализованной метафорой (техникой вторичной номинации, связанной с миром воображения) и ее гипоста-зированием (миром заблуждений) определяется фактором веры: если поверить в то, что месяц — это реальное существо, то возникает сказка о Месяце Месяцовиче, брате Солнца. Ср.: вышел месяц (метафора) Вышел месяц из тумана, Вынул ножик из кармана (Детская считалка, основанная на игровой реализации данной метафоры) —> Здравствуй, Месяц Месяцович! Я — Иванушка Петрович! (П. Ершов, сказка «Конек-горбунок»). Облака можно назвать барашками (метафора); реализацией этой метафоры является представление о небе как о стране, где есть не только барашки, но и некий пастырь. Как нам представляется,
1 Жирмунский В. М. Введение в литературоведение: Курс лекций. СПб., 1996. С. 321.
2 О том, какая буря свирепствовала в указанное время, можно догадаться, если вспомнить, что 1761 год — это год воцарения Петра III, проводившего антинациональную внешнюю политику, вызвавшую недовольство русского дворянства.
именно наивное гипостазирование реализованных метафор является одним из источников:
1) обожествления природных сил, отсюда — немалая часть мифологического пантеона (бог солнца, бог ветра, богиня луны, дед Мороз и т. д.);
2) некоторых суеверий и верований. Аналогичное наблюдение сделано на примере литературы периода романтизма:
«Метафорическое одушевление природы становится реальностью, когда в романтической лирике природа действительно оживает, наполняется таинственными и сказочными существами — русалками, эльфами, горными духами и т. д. Мы можем рассматривать романтическую мифологию как результат процесса “реализации метафоры”: метафорическое одушевление природы всегда предшествует романтической мифологии». Именно реализованная метафора «вводит чудесное в объективный мир».
Жирмунский В. М. Метафора в поэтике русских символистов
Известный американский антрополог, этнограф и лингвист Франц Боас (1858—1942) считает, что поэтические метафоры, понятые буквально, «стимулируют ход мысли в направлении религиозных доктрин»1.
Одушевление и обожествление природных сил и материальных объектов, характерное для древних цивилизаций, называется анимизмом [лат. anima ‘душа’]; последний также, как и метафоры, принято рассматривать как «движущую силу религии (core process in religion)»2. Термин анимизм неоднозначен: по мнению английского теолога Стюарта Гатри, «применительно к религии он означает веру в бестелесные существа {spirit beings), в психологии же связан с приписыванием жизни неживому. Второе значение является более широким и включает в себя первое». Стимулами для восприятия неодушевленных предметов как одушевленных являются «подвижность, способность производить шум»3, особенности формы и т. д. — т. е. все, что является общим для этих двух классов объектов.
Видами анимизма следует считать антропоморфизм и зооморфизм. Антропоморфизм «пропитывает наши мысли и действия»4. Этот факт, видимо, связан с тем, что человек «не может представить, что природа мертва и бездушна» и потому «постоянно приписывает всем предметам внешнего мира черты и стремления, свойственные его личности»5:
Предвестник ливня, гром раскатисто-гремучий
1 Boas F. Race, language and culture. Univ, of Chicago Press, 1982. P. 369.
2 Boyer P. What makes anthropomorphism natural: intuitive ontology and cultural representations // Journal of the Royal anthropological institute. V. 2. 1996. № 1. P. 83.
3 Guthrie S. E. Faces in the clouds. A new theory of religion. Oxford Univ. Press, 1993 (гл. 2. Animism, perception, and the effort after meaning). P. 39.
4 Guthrie S. E. Faces in the clouds (гл. 3. The Origin of Anthropomorphism). P. 62.
5 Балли Ш. Французская стилистика. M., 2001. С. 221.
Рожден Юпитером, а не грозовой тучей; Вздымает к небесам и пенит гребни волн Не ветер, а Нептун, угрюмой злобы полн; Не эхо — звук пустой — звенит, призывам вторя, — То по Нарциссу плач подъемлет нимфа в горе1.
Поскольку антропоморфизм является «всеобъемлющим и, вероятно, универсальным способом мышления»2, столь же универсальную природу имеют и его следствия.
Анимизм, представляющий собой наивное отождествление неодушевленного объекта с одушевленным, не следует путать с олицетворением: «Там, где поэт верит сам в одушевленность предмета, им изображаемого, не следовало бы даже говорить об олицетворении как о явлении стиля, ибо оно связано тогда не с приемами изображения, а с определенным анимистическим миросозерцанием и мироощущением»3, ср. восход солнца и: Вестница утра, Заря, на великий Олимп восходила, Зевсу царю и другим небожителям свет возвещая (Илиада).
Таким образом, реализованная метафора является источником наивных отождествлений, в частности анимизма. Если это так, то метафора должна быть первична и по отношению к некоторым первобытным верованиям, мифам и суевериям.
Фигура реализации метафоры обладает текстопорождающей силой. Так, на реализации и развертывании метафорического выражения разорваться пополам основано знаменитое стихотворение В. Маяковского «Прозаседавшиеся»:
Чуть ночь превратится в рассвет, вижу каждый день я: кто в глав, кто в ком, кто в полит, кто в просвет, расходится народ в учрежденья. Обдают дождем дела бумажные, чуть войдешь в здание: отобрав с полсотни — самые важные! — служащие расходятся на заседания. Заявишься: «Не могут ли аудиенцию дать? Хожу со времени она». —
1 Буало Н. Поэтическое искусство. Л., 1957. С. 84.
2 Boyer Р., Mithen S. Anthropomorphism and the evolution of cognition // Journal of the Royal anthropological institute. V. 2. 1996. № 4. P. 717.
3 Петровский M. А. Олицетворение // Литературная энциклопедия. T. 1. М., 1925. С. 532.
«Товарищ Иван Ваныч ушли заседать — объединение Тео и Гукона».
Исколесишь сто лестниц.
Свет не мил.
Опять:
«Через час велели придти вам.
Заседают:
покупка склянки чернил Губкооперативом».
Через час: ни секретаря, ни секретарши нет — голо!
Все до 22-х лет на заседании комсомола. Снова взбираюсь, глядя на ночь, на верхний этаж семиэтажного дома. «Пришел товарищ Иван Ваныч?» — «На заседании А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома». Взъяренный, на заседание врываюсь лавиной, дикие проклятья дорогой изрыгая.
И вижу:
сидят людей половины.
О дьявольщина!
Где же половина другая? «Зарезали!
Убили!»
Мечусь, оря.
От страшной картины свихнулся разум.
И слышу спокойнейший голосок секретаря: «Они на двух заседаниях сразу.
В день заседаний на двадцать надо поспеть нам.
Поневоле приходится раздвоиться.
До пояса здесь, а остальное там».
С волнения не уснешь.
Утро раннее.
Мечтой встречаю рассвет ранний: «О, хотя бы еще одно заседание относительно искоренения всех заседаний!»
В своей содержательно-тематической основе к развернутым реализованным метафорам восходят многие мифы. Общеизвестны, к примеру, два следующих метафорических образа, в которых предстают луна и месяц:
1) как катящийся предмет, в частности, колесо: Раз — подозрительна, бледна, / Катилась на небе луна (М. Ю. Лермонтов); И катится месяц, как будто / На нем гроб тяжелый везут (Я. Полонский); в одном из стихотворений А. С. Пушкина «всю ночь домовой на нем ездил»;
2) как рог быка или коровы: Над Эгейских вод равниной Светел всходит рог луны (В. А. Жуковский); Месяц с синим рогом / Тучи проводил (С. Есенин); Чистит месяц в соломенной крыше / Обоймленные синью рога (С. Есенин).
Реализацию этих двух метафорических образов представляет собой ряд древнегреческих мифов о богине луны Селене, которая едет по небу в сверкающей колеснице, запряженной парой быков, рога которых символизируют серп луны. Один из таких мифов повествует о любви Селены к прекрасному юноше Эндимиону, погруженному в непробудный сон. Проехав в своей колеснице по небу, она опускается в пещеру, где спит Эндимион, и с грустью любуется его красотой; эта безнадежная любовь и придает Селене столь печальный облик, о котором так часто пишут поэты:
Люблю твой бледный лик, печальная Селена, Твой безнадежный взор, сопутствующий мне.
И. А. Бунин
То, что входит в метафору в качестве художественного образа, своего рода «словесной живописи», в мифе «становится действительностью» и, гипостазируясь, трактуется уже «как существующее в буквальном смысле слова»1. В древности часто мифологизировались метафоры, связанные с движением солнца. Так, целый ряд примет, мифов и поверий о загробном мире дало сравнение захода солнца со смертью:
«В древнеиндийских текстах заходящее солнце называется “умирающим”. Заход солнца в верованиях древности воспринимался как его уход в обитель мертвых. Представление о том, что вход в загробный мир находится на западе, существовало и у европейцев, и у древних египтян, и у индейцев Америки. У разных народов был обычай хоронить умершего к вечеру; очевидно, считалось, что его душа отправляется на тот свет вместе с уходящим солнцем. В Англии в старину говорили: “Умерший уходит с солнцем”. У русских существовало поверье о том, что не следует спать при закате, — наверное, чтобы солнце не приняло спящего за мертвого и не увело его душу. Подобным же образом у аборигенов Новой Зеландии существовало поверье о том, что взгляд на захо
1 Потебня А. А. Теоретическая поэтика. М., 1990. С. 296, 300—301 и 303.
дящее солнце может причинить смерть. Кеты ставили свои сани передком на восток, а когда человек умирал, его сани поворачивали передком на запад. В эпоху бронзы умершего клали в могилу на спину, обычно головой на восток, причем нередко в полусидячем положении, т. е. лицом на запад, чтобы его душа пошла за солнцем. Такое воззрение весьма древне: покойников укладывали на запад еще во времена мезолита и палеолита. В древности жертвоприношения умершим делали, обратясь к западу. Древнее поверье о связи запада со смертью отражено в английском выражении to go west ‘уйти на запад’, которое имеет смысл ‘пропасть, погибнуть’»1.
Отличительной особенностью подобных мифов и поверий является то, что «все образы, которыми пользуются метафора или символ, понимаются здесь совершенно буквально»2.
13.8.2.1. Аллегория
Первоначально под аллегорией принято было понимать любой перенос, используемый для усиления публичной речи [ср. греч. akkriyopia ‘иносказание’ < akkog ‘другой’ + ayopeiv ‘говорить, выступать перед людьми’ < ayopa ‘форум, площадь’], любой перенос (тролод, tropus), любое «изменение (permutatio)» смысла, любой его «поворот (тролод, inversio)», т. е. «троп, который одно показывает, иное же означает»3, именно к этому пониманию восходит термин иносказание [калька лат. alieniloquium].
Широкое понимание аллегории практикуется и в научной литературе Нового времени: «Автор аллегоричен, когда ясно, что он говорит: “под этим я также подразумеваю и другое (aZZos)”»4; «Термин аллегория означает способ выражения, т. е. демонстрацию одного предмета и подразумевание иного»5.
Подобные дефиниции характерны для старинных латиноязычных трактатов, например Беды Достопочтенного (673—735): «Аллегория есть троп, которым обозначается не то, о чем говорится»6; Исидора
1 Голан А. Миф и символ. М., 1994. С. 35—36.
2 Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1993. С. 234.
3 Probi Donati Servii qui feruntur de arte grammatica libri // Grammatici latini / Ex rec. H. Keilii. Vol. IV. Lipsiae, 1864. P. 401.
4 Frye N. Anatomy of criticism. Four essays. Toronto, 2006. P. 83, cf.: «А writer is being allegorical whenever it is clear that he is saying ‘by this I also (alios) mean that.’ If this seems to be done continuously, we may say, cautiously, that what he is writing ‘is’ an allegory».
5 Machosky B. Structures of appearing. Allegory and the work of literature. New York, 2013. P. 1: «[T]he term allegory refers to a way of saying or showing one thing and meaning another»; cf.: Tambling J. Allegory. Abington & New York, 2010. P. 6; Fetcher A. Allegory. The theory of a symbolic mode. New York, 1964. P. 2; Lowth R. De sacra poesi Hebraeorum praelectiones academicae. Oxonii, 1753. P. 87.
6 Bedae Venerabilis De schematibus et tropis // Rhetores latini minores / ed. K. Halm. Lipsiae, 1863. P. 615, cf.: «Allegoria est tropus, quo aliud significatur quam dicitur».
Севильского (560—636): «Аллегория есть иносказание. Одно выражает, другое же подразумевает»1.
В трактате Сервия Доната (IV в. н. э.) читаем: «Аллегория есть троп, который одно говорит, а иное обозначает, например: Время настало коней запотевшие шеи распрячь, т. е. ‘песню окончить’ [приведена незамкнутая развернутая метафора. — В. М. ]. Виды аллегории различны, из них главнейших семь: ирония, антифразис, энигма, хариентизм, паремия, сарказм, астеизм»2.
Еще Квинтилиан высказал сомнение в том, что такие средства, как сарказм, астеизм, антифразис и паремия являются видами аллегории, ср.:
«Есть, однако, и те, кто говорит, что эти средства суть не виды аллегории, а тропы, подкрепляя свое мнение тем весомым аргументом, что аллегория чрезвычайно темна, в то время как все эти средства ясно выражают то, что мы имеем в виду. К этому можно добавить то соображение, что данные средства не являются видами аллегории таким же образом, как видами дерева являются сосна, олива и кипарис, ибо род не обладает особенностями, которые присущи видам, аллегория же такой особенностью обладает (например, свойством неясности. — В. М.)»3.
С течением времени данное понятие (аллегория in genere ‘в широком смысле’) сужалось. В «Риторике к Гереннию» читаем: «Permutatio, est oratio aliud verbis, aliud sententia demonstrans» ‘Аллегория есть речь, которая словами одно, смыслом же другое выражает’. Анонимный автор рассматривает три вида аллегории: развернутую метафору, метафорическое использование имени собственного в значении нарицательного (т. е. pronominatio, или фоссианову антономасию) и антифразис4. Квинтилиан, анализируя аллегорию, называет уже только два ее вида — антифразис и развернутую метафору: «Аккцуорга же, которая <на латынь > как invercio переводится, либо указывает на одно в сло
1 Isidori Hispalensis Etymologiarum. Lipsiae, 1833. P. 59, cf. latine: «Allegoria est alieniloquium. Aliud enim sonat, aliud intelligitur».
2 Probi Donati Servii De arte grammatica. Lipsiae, 1864. P. 401, cf.: «Allegoria est tropus, quo aliud significatur quam dicitur, ut et iam tempus equum fumantia solvere colla, hoc est ‘carmen finire’. huius species multae sunt, ex quibus eminent septem, ironia antiphrasis aenigma charientismos paroemia sarcasmos astismos».
3 M. Fabii Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 83. Cf. latine: «Sunt etiam, qui haec non species allegoriaesed ipsa tropos dicant; acri quidem ratione, quod ilia obscurior sit, in his omnibus aperte appareat, quid velimus. Cui accedit hoc quoque, quod genus, cum dividitur in species, nihil habet proprium, ut arbor pinus et olea et cupressus, et ipsius per se nulla proprietas; allegoria vero habet aliquid proprium»
4 Rhetoricorum ad Herennium libri quatuor. Lugduni, 1588. P. 139—140.
вах, а на другое в значении, либо на нечто противоположное. Первый тип обычно производится путем развертывания метафор»1.
Аллегорию в современном понимании данного термина (аллегорию ex simili ‘по сходству’) определим как развернутую незамкнутую метафору, применяемую в целях разъяснения или наставления. Использовать аллегорию как риторический прием должны уметь оратор, учитель, проповедник. Пример современной политической аллегории:
Старый медведь помер. Оставшийся хозяином в лесу медвежонок был еще мал и поэтому многие звери почувствовали вольницу. Хряк, козел и плескавшиеся в речке шпроты в полный голос перемывали покойному кости, не забывая о наследнике. Из соседнего леса задумчиво щурился полосатый тигр — в отличие от остальных он хорошо помнил старую заварушку со стаей волков, в которой ему повезло оказаться с медведем и посмотреть косолапого в деле. И он понимал, что не просто так теперешний волк старается не портить с медведем отношения. С другой стороны, медвежонок еще маловат, а лес у него велик, ой велик. Поэтому козлу, хряку и шпротам он на всякий случай дружелюбно пообещал свое покровительство, в обмен на травлю медвежонка — нехай сидит в берлоге и не высовывается. Те, поняв это по-своему, обнаглели вконец и подняли в лесу такой визг о задавленных и съеденных медведем собратьях и порченой малине, что уши закладывало иногда даже у тигра. Плюс не особо успешная возня медвежонка с горным шакалом, в которой тот победил еле-еле, и то по очкам, добавляло крикунам храбрости. И если хряк по причине природной лени повизгивал только за компанию, а шпроты булькали меж собой, и из-под воды их особо слышно не было, то козел, в силу горячего темперамента, возбужденно тряс рогами и во всеуслышание грозился медведя забодать. <... >
Политическая сказка
С тем, чтобы пояснить номинативный механизм данной фигуры, сопоставим устройство метафоры замкнутой и незамкнутой. Первая включает два компонента: слово-носитель метафоры и ключевое («отга-дочное») слово — элемент контекста, дающий возможность «разгадать» метафору. К примеру, слово болото обретает метафорическое значение ‘порицаемый образ жизни’ в словосочетаниях типа болото мещанства, болото обывательщины, болото пьянства, в которых роль ключевых играют слова мещанство, обывательщина и пьянство. В советские времена данная метафора функционировала как политическая: болото троцкизма, болото оппортунизма. В брошюре И. В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» (М., 1950. С. 33) читаем: «Отрывая мышление от языка и “освободив” его от языковой “природной материи”, Н. Я. Марр попадает в болото идеализма». Отсутствие «отгадок»
1 М. Fabii Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. IL Lipsiae, 1854. P. 81. Cf. latine: «At dlXqyopia, quam inversionem interpretantur, aut aliud verbis aliud sensu ostendit aut etiam contrarium. Prius fit genus plerumque continuatis tanslationibus...»
превращает слово болото в незамкнутую метафору, развертывание — в аллегорию:
Дружки-приятели водились у Федота, Они и завели товарища в болото. Он, говорят, идти за ними не хотел, Да отказаться не посмел...
Как начали дружки тонуть Поодиночке,
Стал прыгать наш Федот от кочки и до кочки, И, наконец, допрыгался до точки: Ему уже ни охнуть, ни вздохнуть — Засасывает гниль и тянет вниз Федота. Федот идет ко дну. Федоту жить охота!
Пастух, что в тех местах в то утро стадо пас, Трясину обходил — искал в лесу ягненка. Вдруг видит: человек в гнилой воде завяз, На убыль у него уже идет силенка! Чтоб жизнь свою от гибели спасти, Карабкается он из тухлой, ржавой жижи К сухому берегу все ближе, ближе, ближе, За все, что под рукой, хватаясь по пути... — Держись, Федот! — тут закричал Пастух И протянул ему свою пастушью палку. Собрал Федот последний дух, Собрал Федот всю волю, всю смекалку И выбрался на берег чуть живой, Едва не поплатившись головой
За всех своих дружков и за характер свой.
•к-к-к
Когда тебя дружки в болото волокут, Мозгами шевельнуть не посчитай за труд!
Многочленная развернутая незамкнутая метафора, лежащая в основе приведенной басни С. Михалкова, опирается на слова тематического ряда «Болото» (кочки, гниль, трясина и др.). Отсутствие слов-отгадок делает аллегорию применимой ко многим жизненным ситуациям. Рассмотренные нами контекстуальные типы метафор были описаны еще Аристотелем, ср.: «Называя щит фиалом Ареса, а лук — бесструнной лирой, мы употребляем метафору непростую, называя же лук лирой или щит фиалом [курсив наш. —В. М.], мы используем метафору простую»1.
1 Aristotelis De rhetorica libri tres. Oxonii, 1826. P. 189—190, cf. graece: «oiov, ‘fl doing,’ (papev, ‘ёотг (piaXp Apeog-’ Kai to^ov ‘(poppiy^ axop8og.’ Outgo pev ouv XeyoDoiv oux airXouv’ to 8’ eiireiv to to^ov (poppiyya, fl doju8a (piaXr[v, airXoov». Позже к этой же мысли, независимо от предшествующей традиции, пришли А. А. Потебня и Ю. И. Левин, О
Значимым параметром рассмотрения развернутой метафоры, а значит, и аллегории представляется логическая последовательность ее компонентов. С этой точки зрения метафорическую цепочку составляют две части: 1) исходная метафора; 2) метафорическая развертка. Создание аллегории происходит в результате развертывания незамкнутой исходной метафоры. Такой исходной метафорой в приведенной выше басне является слово болото, его смысл стал ведущим тематическим мотивом текста.
Еще М. Т. Цицерон указал на то, что «всякая метафора, по крайней мере примененная правильно, обращается непосредственно к внешним чувствам, а особенно к зрению [курсив наш. —В. М.], чувству наиболее обостренному»1. А. А. Реформатский отмечает, что «метафорический перенос основан на сходстве материальной характеристики: на цвете, форме, характере “зримых” движений, т. е. на совокупности непосредственно воспринимаемых органами чувств (особенно зрения) [курсив наш. — В. М.] сходств того, с чего переносится название, на то, куда это название переносится»2. Басня С. Михалкова является наглядным представлением софизма скользкой дорожки.
Дефиниции аллегории, используемые в научной литературе, не отличаются точностью. Восходящее к античности типовое определение аллегории как «развернутой и непрерывной метафоры»3 не может быть принято, поскольку в нем не учитываются контекстуальный и функциональный критерии. Продемонстрируем важность этих критериев на следующих двух примерах:
1. Но не боюсь смотреть в упор, В душе — безумностъ и беспечность! Там вихрем разметен костер, Но искры улетели в вечность... Эти строки А. Блока содержат развернутую незамкнутую метафору, однако она не обладает статусом аллегории, поскольку использована не в дидактической функции.
2. Парадом развернув моих страниц войска, я прохожу по строчечному фронту (В. Маяковский). Фраза построена на развернутой метафоре, однако эта метафора не является аллегорией, поскольку она, во-первых, замкнута и потому однозначна, во-вторых, не имеет дидактической направленности. Заметим, что в специальной литературе понятие аллегории регулярно применяется к развернутым замкнутым метафорам. Традиция такого, слишком широкого понимания аллегории восходит к античности. В трактате Квинтилиана «Наставление оратору» читаем: «Аллегории редко охватывают всю речь: многие
О ср.: Потебня А. А. Теоретическая поэтика. М., 1990 [1905]. С. 238; Левин Ю. И. Структура русской метафоры //Учен. зап. Тартус. гос. ун-та. 1965. Т. 181 (2). С. 293—299.
1 Цицерон М. Т. Об ораторе // Античные теории языка и стиля. СПб., 1996. С. 230.
2 Реформатский А. А. Введение в языковедение. М., 1996. С. 84 (1-е изд. — 1947 г.).
3 Cf.: Puttenham G. The arte of English poesie. Kentucky Univ. Press, 1988. P. 156; du Marsais C. Traite des tropes. Paris, 1977. P. 129 («une metaphore continuee»); Bullinger E. W. Figures of speech used in the bible. London, 1898. P. 748, etc.
смешаны с открытой < речью >»х. Аллегорию без пояснения «открытой речью» именуют полной (allegoria tota), поясненную — неполной, или смешанной (allegoria commixta)1 2. Г. Лаусберг, поясняя различие между этими двумя типами, в качестве примера неполной аллегории приводит следующую фразу из речи Цицерона «De domo sua» ‘О своем доме’:
«Если штурвал сената бросите, народ римский с корабля низвергнется, и парусами тугими править будет пиратский капитан со своими грязными приспешниками»3.
Думается, что данная развернутая метафора является: а) скорее изобразительной, чем пояснительной или дидактической; б) замкнутой (штурвал сената), т. е. теряет свойства намека и фигуры двусмысленной речи, утрачивает необходимость в интерпретации, а значит, и основные, системообразующие параметры аллегории sensu stricto.
Старинное понимание аллегории как метафоры, проявляющейся «не в слове, но в сентенции» [курсив наш. —В. М.]4, приводит к осознанию двух важных фактов: 1) в формальном отношении аллегория представляет собой повествовательный текст, нарратив (ср. лат. паггаге ‘рассказывать’), т. е. определенную сюжетную структуру; 2) если простая метафора является знаком и элементом языка как системы, то аллегория представляет собой не метафорический знак, а метафорическое повествование и принадлежит сфере речи.
Традиционное определение аллегории как развернутой метафоры, используемой с целью пояснения5, также не представляется полным, поскольку в нем отсутствует указание на незамкнутость метафоры, лежащей в основе аллегории. В широком научном обиходе понятие незамкнутой метафоры осталось невостребованным, отсюда неточности в определении аллегории.
При отсутствии указаний и на развернутый характер, и на функцию аллегория отождествляется с любой незамкнутой метафорой. К примеру, классик французской филологии Пьер Фонтанье два столетия назад так определил эту фигуру: «Двусмысленное выражение,
1 М. Fabii Quintiliani. Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 82. Cf. latine: «Habet usum talis allegoriae frequenter oratio sed raro totius; plerumque apertis permixta est».
2 С данной концепцией вполне согласуется распространенное мнение о том, что существуют «формы письма, более либо менее “аллегорические”» (Tambling J. Allegory. Abington & New York, 2010. P. 2).
3 LausbergH. Handbook of literary rhetoric. Leiden, 1998. P. 400. Cf.: «[C]um senatum a gubernaculis deiecisses, populum e navi exturbasses, ipse archipirata cum grege praedonum impurissimo plenissimis velis navigares».
4 Rhetorices elementa Philippo Melanchthone autore. Luguduni, 1539. P. 74, cf.: «(Шлууорга non est in verbo, sed in sententia».
5 Например: Corbett E. Classical rhetoric for the modern student. New York, 1971. P. 479; Vandendorpe Ch. Alldgorie et interpretation // Podtique. Vol. 117. 1999. P. 76.
в котором взаимодействуют буквальный и абстрактный смыслы и посредством которого представляется одна мысль под видом другой с тем, чтобы сделать последнюю более эмоциональной и яркой по сравнению с прямым ее выражением»1. В одном из современных пособий по стилистике читаем: «Аллегорический смысл могут получать иносказательные выражения: пришла осень может означать “наступила старость”, замело снегом дороги — “к прошлому нет возврата”, пусть всегда будет солнце — “пусть неизменным будет счастье” и т. д.»2. Данные выражения не имеют аллегорического (иносказательного) смысла, поскольку не обладают ни текстовым статусом, ни дидактической направленностью. Английский филолог справедливо сетует: «Термин аллегория настолько безграничен (vast) в своих возможных приложениях, что это может привести в отчаяние (despair)», далее определяя аллегорию как «работу воображения, использующего повествовательные элементы, которые связны и интересны сами по себе, но из которых естественно возникают переносные значения (a work of imagination employing narrative elements which are coherent and interesting in their own right but from which transferred meanings naturally arise)»3. Как «речь, содержащую, кроме прямого, еще косвенный, переносный смысл», определяет аллегорию В. И. Даль4. Современный французский ученый как бы вторит Далю, определяя аллегорию как «систему, объединяющую два мира (ип systeme de relations entre deux mondes)»5. Однако в таком определении аллегория отожде-ствима с любым переносом.
Нам представляется, что адекватное определение аллегории должно основываться на трех параметрах: 1) формальном (развернутость в повествовательный текст), 2) контекстуальном (незамкну-тость) и 3) функциональном (дидактическая направленность)6.
Содержательная особенность аллегории состоит в том, что она, «подобно Янусу, имеет два лица: ложное и настоящее»7, поэтому аллегорию именуют «фигурой притворства» (the figure of false semblance)8. Когнитивная сила метафоры, равно как лежащего в ее основе сравнения, состоит в том, что она «incerta certis probet» ‘неизвестное пояс
1 FontanierP. Figures du discourse. Paris, 1830. P. 114: «Proposition a double sens, a sens littdral et a sens spirituel tout ensemble, par laquelle on presente une pensee sous 1’image d’une autre pensde, propre a la rendre plus sensible et plus frappante que si elle etait presentee directement».
2 Голуб И. Б. Стилистика русского языка. М., 1997. С. 136.
3 Lawlor J. Piers Plowman. An essay in criticism. London, 1962. P. 240 & 241.
4 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т. 2. М., 1994. С. 46.
5 MorierH. Dictionnaire de poetique et de rhetorique. Paris, 1981. P. 69.
6 См.: Москвин В. П. К определению понятия «аллегория» // Русская речь. 2006. № 4. С. 45—56.
7 Shelley Р. В. Defence of poetry. Part first // The Bodleian Shelley manuscripts. A facsimile edition, XX. New York & London, 1994. P. 23.
8 Puttenham G. The arte of English poesie. Kentucky Univ. Press, 1988. P. 197.
няет через известное’1. С данной особенностью метафоры связана одна из основных ее функций — пояснительная. Аллегория как тип метафоры традиционно используется как прием пояснения; считается, что ее цель — «намекнуть на суть неизвестного», сделать его «доступным для понимания людей»2. Содержание аллегории включает:
1. Поверхностный, «ложно основной»3, или буквальный план повествования, представленный прямыми значениями слов метафорической цепочки (sensus literalis). Буквальный план удачной аллегории вполне самодостаточен: «в аллегорическом произведении аллегория может быть благополучно проигнорирована (the allegory may be safely ignored in an allegorical poem)»4 — например, в детском восприятии.
2. Основной, иносказательный план, т. е. смысл произведения, его идею — наставление, поучение, предупреждение (sensus allegoricus, sensus spiritualis).
Ценность буквального плана аллегории состоит в том, что он служит опредмечиванию абстрактной идеи, т. е. представлению ее в виде зримого, визуально воспринимаемого объекта. Так, аллегория, лежащая в основе притчи о сеятеле, опредмечивает мысль о том, что не каждому дано понять слова истины; первый план «есть только художественная иллюстрация [курсив наш. — В. М.] к идее, отнюдь не художественной», он «никогда не принимается всерьез и никогда не имеет самостоятельного значения»5. Еще Л. С. Выготский подметил, что «одной из важнейших причин, заставивших поэтов прибегать в басне к изображению животных и неодушевленных предметов», является возможность «изолировать и сконцентрировать один какой-нибудь аффективный момент в таком условном герое»6. Ричард Суинборн пишет: «Парабола может быть сыграна (например, в литургии), и моральное наставление будет воспринято через конкретный пример»7. Сила аллегории состоит в том, что она действительно представляет собой театрализованное действие, в котором есть актеры, маски и скрытый за масками («личинами») и театральными костюмами истинный смысл. Об основном, подразумеваемом плане аллегории можно только догадываться, поэтому она может быть использована как прием эзопова языка. В 59 г. до н. э., во время изгнания в Фессалонику, Цицерон пишет Аттику, одному из своих друзей:
1 М. Fabii Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. IL Lipsiae, 1854. P. 32.
2 Ousby I. The Cambridge guide to literature in English. 2nd ed. Cambridge & New York, 1988. P. 20.
3 Шимкевич К. Роль уподобления в строении лирической темы // Поэтика. Вып. 2. Л., 1927. С. 54.
4 McLane Р. Е. Spenser’s Shepheardes calender. A study in Elizabethan allegory. Univ, of Notre Dame Press, 1961. P. 304.
5 Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976. С. 136 и 138.
6 Выготский Л. С. Психология искусства: Анализ эстетической реакции. М., 1997. С. 122.
7 Swinburne R. Revelation: from metaphor to analogy. Oxford, 1992. P. 1.
«О политической ситуации я скажу немного. Я в ужасе оттого, что даже бумага может предать нас. Поэтому в дальнейшем, если я буду иметь возможность писать тебе, то буду затемнять смысл моих слов аллегориями».
Осмысление аллегории предполагает мысленный переход от первого ее плана ко второму, т. е. интерпретацию (аллегорезис, application. В том, что такая интерпретация порой представляет собой значительные трудности, убеждает анализ слов, связанных с тематической сферой иносказания. В словаре Д. Н. Ушакова одно из значений слова аллегория трактуется как «туманная, непонятная речь, нелепость (просторен.)», ср.: А ведь долго крепился давеча в трактире, заламливая такие аллегории и екивоки, что, кажись, век бы не добился толку (Н. В. Гоголь. Ревизор); Ты мне аллегорий не разводи, а говори прямо1. Старинный синоним термина аллегория, зафиксированный в словаре В. И. Даля — околица, т. е. окольная, «околесная» речь, ср. у М. Фасмера: «околесина “колея на повороте”, околесица, околесить “нести вздор, говорить вокруг да около”, первонач. “объезжать”. От о- и колесо»2. Переносное значение латинского термина alieniloquium (иносказание, аллегория) — ‘бредовая речь’. Данное значение отражает народное восприятие этой фигуры. Считается, что «аллегорический образ всегда требует интерпретации»; последняя «является необходимой частью аллегории» и «без нее аллегория — непонятный знак»3, «выражающий скрытое моральное значение»4. Интерпретацию автор нередко производит сам. А. А. Потебня отмечает, что «роль басни есть роль синтетическая, — она способствует нам добывать обобщения»5. Такое обобщение обычно заложено в истолковании (так называемой «морали»), что наблюдаем, например, в апологе (краткой басне) И. Дмитриева «Репейник и Фиалка»:
Между репейником и розовым кустом Фиалочка себя от зависти скрывала; Безвестною была, но горестей не знала. — Тот счастлив, кто своим доволен уголком.
Деметрий Фалерский (ок. 355—283 до н. э.), в трактате которого появляется первая фиксация термина аллегория6, противопоставляя речь прикрытую и открытую при выражении угрозы, отмечает:
1 Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н. Ушакова: в 4 т. Т. 1. М., 1994. С. 27.
2 Фасмер М. Этимология, словарь рус. языка: в 4 т. Т. 3. М., 1987. С. 129.
3 Никитина С. Е., Васильева Н. В. Экспериментальный системный толковый словарь стилистических терминов. М., 1996. С. 34.
4 Geniusas A. A Digest of style. Riga, 1972. P. 22.
5 Потебня А. А. Теоретическая поэтика. M., 1990. С. 90.
6 Как известно, вопрос об авторстве и датировании данного трактата остается открытым.
«Аллегория представляет собою речь прикрытую [здесь и далее курсив наш. — В. М.], а все, что заключает в себе темный намек, возбуждает гораздо больше ужаса и всяких догадок среди разных < слушателей >. С другой стороны, то, что выражено ясно и открыто, достойно лишь презрения, подобно человеку без одежды»1.
В этой связи интерпретацию аллегории автор иногда предоставляет читателю. В данном случае интерпретация, как правило, бывает множественной: Сеятель вышел сеять зерно. Сеятель вышел сеять зерно веры (истины, любви к ближнему, гуманизма, надежды, знаний, etc.)2 * *. Аллегорию с отсутствующим истолкованием («моралью») называют энйгмой [греч. aivrypa ‘загадка’].
На энигме основаны многие пословицы (Нашла коса на камень, Два медведя в одной берлоге не уживутся) и притчи, последняя представляет собою основной аллегорический жанр, поэтому аллегорию иногда именуют параболой [греч. лараРокц ‘сравнение, образ, подобие, аллегорический рассказ, притча’ < rcapaPaAlco ‘сопоставлять, сравнивать’, букв, ‘класть рядом’]:
4Когда же собралось множество народа, и из всех городов жители сходились к Нему, Он начал говорить притчею: 5вышел сеятель сеять семя свое, и когда он сеял, иное упало при дороге и было потоптано, и птицы небесные поклевали его; 6а иное упало на камень и, взойдя, засохло, потому что не имело влаги; 7а иное упало между тернием, и выросло терние и заглушило его; 8а иное упало на добрую землю и, взойдя, принесло плод сторичный. Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!
Евангелие от Луки, 8:4—8
Как видим, при речевом воплощении аллегория приняла форму нарративного текста, принадлежащего жанру притчи. Развернутая незамкнутая метафора, лежащая в основе данной притчи, представлена лексикой тематического ряда «Посев» (семя, сеятель, сеять, взойти, etc.), исходная метафора — семя.
При истолковании библейских аллегорий издавна используется катехизис [греч. катг|кг|С1ц ‘поучение, наставление’ < катцкетсо ‘настав
1 Арцртрюв ФаХрресод Перг 'Epppveiag. Glasguae, 1743. Р. 74, cf. graece: «vuv 8e гоолер суоукаХбццатг той Хбуои тр аХХруорга кё/рртаг лау yap то 6лоуоо6цеуоу (po0£pd)T£pov, каг аХХод eiko^ei аХХо тг 6 Зе оасред каг (pavEpov, катасрроУЕюбаг егкбд, шолЕр тойд алоЗЕЗицЕУоид».
2 С учетом данного факта вряд ли можно принять безоговорочно ограничение алле-
гории двумя значениями, ср.: «Die Allegorie ist also Text mit zwei Bedeutungen, eine Anders-
Rede» ‘Таким образом, аллегория представляет собой текст с двумя значениями, ино-
сказание’ (Kurz G. Metapher, Allegorie, Symbol. Aufl. 5. Gottingen, 2004. S. 33). Логичнее
полагать, что аллегорическая интерпретация «раскрывает множество смысловых уров-
ней определенного текста» (Abrams М. Н., Harpham G. A glossary of literary terms. 11th ed.
Stamford, 2015. P. 183).
лять’] — речевой жанр, основанный на вопросно-ответной схеме пояснения. Приведем пояснение известной притчи, ставшей «символом посева-проповеди»1:
Господь поучает нас этой притчею тому, что многие слушают слово Божие, но не понимают и исполняют заповеди Христовы.
Кто есть Сеятель? — Сын Божий, Иисус Христос.
Что означает семя? — Слово Божие.
Что означают места, куда падает семя? — Означают сердца человеческие.
Что означает место при пути? — Означает людей рассеянных, которые слушают слово Божие одними ушами, без участия сердца.
Что означают птицы? — Означают сатану и все искушения, которыми он старается заглушить действие слова Божия в сердцах наших.
Что означает каменистое место? — Означает людей малодушных, которые при благоприятных обстоятельствах с радостью слушают слово Божие и исполняют его; а в случае неудач и бедствий перестают слушать слово Божие, впадают в уныние и ропщут на Бога.
А терние, заглушающее семя, кого означает? — Оно означает людей, слишком преданных заботам мирским: заботы мирские и прелесть богатства заглушают в них действие слова Божия.
Что означает земля добрая? — Означает людей истинно верующих, которые постоянно слушают слово Божие со вниманием, благоговением и молитвою; и не только слушают, но и исполняют его.
Что значит плод? — Добрые дела, которыми сопровождается слушание слова Божия.
Что значит в этой притче: сто, шестьдесят, тридцать крат? — Это значит то, что и из истинно верующих и постоянно слушающих слово Божие одни совершают более добрых дел, другие менее.
Из всего этого следует, что мы должны тщательно себя испытывать, чтобы узнать, к какому разряду принадлежат наши сердца, — должны просить благодатной помощи, чтобы доброе семя глубоко вкоренилось в наших сердцах.
Притчи Христовы с толкованиями
В форме катехизиса излагается начальный курс христианского богословия, отсюда — использование термина катехизис и для обозначения такого курса.
Отсутствие тезиса (= морали) сближает энигму с энтимемой. Смысл энигмы (тезис, мораль) скрывается за внутренней формой текста, поэтому не только смысл притчи, но и «пословичный смысл иногда бывает темен»2, энигма же определяется как «загадка, которую нужно раскрыть»3. Трифон Александрийский (I в. до н. э.) понимает под эниг
1 Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы. СПб., 1999. С. 151.
2 Даль Вл. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т. 3. М., 1994. С. 335.
3 Vandendorpe С. La lecture de I’dnigme // Recherche. Vol. 1. 1998. № 2. P. 120.
мой аллегорию с затемненным смыслом1, св. Августин (354—430) также определяет энигму как «темную аллегорию (obscura allegoria')»2. Приведем определение Квинтилиана: «Аллегория, смысл которой неясен (quae est obscurior), называется энигмой»3. Современный французский филолог оценивает энигму как «плохо функционирующую аллегорию (ипе allegorie quifonctionne mal)», дающую нам радость удивления, радость интеллектуальной игры и радость открытия4.
Сфера действия энигмы, как и любой энтимемы, ограничена теми, «кто имеет уши слышать», для иных же требует истолкования. Первоначально энигмы представляли собой загадки, используемые ради забавы на древнегреческих симпозиумах [греч. отцлбоюу, оирлосла ‘попойка’, букв, ‘совместное распитие’, ср. onpioTqg ‘собутыльник’]. При этом «отгадавший энигму получал в подарок сладости, а не справившийся должен был выпить чашу морской воды»5. Пример такой ‘энигмы: «Mater те genuit, eadem moxgignitur ex me?»6 ‘Кто та мать, которая меня родила и родилась из меня же?’7. Как видим, данная энигма основана на незамкнутой метафоре.
13.8.2.2. Хрия
Научный анализ объекта принято начинать с рассмотрения истории вопроса; при пропуске данного шага анализ не может претендовать на достаточную степень адекватности. История изучения хрии, одного из традиционных понятий риторики, начинается с целого ряда античных текстов, к сожалению, не переведенных на русский язык, чем, видимо, объясняется очевидная неполнота описания в отечественной специальной, в частности учебной литературе: а) истории вопроса; б) видов хрии. Следствиями данного обстоятельства являются: а) отсутствие современной типологии видов хрии как немаловажной части общей типологии дидактически релевантных жанров; б) неопределенность места хрии в системе смежных категорий.
Хрия обычно трактуется как краткий рассказ о каком-либо происшествии, используемый с целью убеждения и дидактического разъ
1 Tpucpcovog Перг трблал/ // Rhetores graeci / ed. L. Spengel. Vol. III. Lipsiae, 1856. P. 193. Cf.: «Siacpepei Зе аХХг|уоргад, бтг f] pev ацаировтаг fl Xe^si fl Siavoia».
2 Aurelii Augustini De Trinitate // Sancti Aurelii Augustini Hipponensis episcopi Operum (Collectio selecta ss. Ecclesiae Patrum, 138) / ed. D. A. B. Caillau. Vol. VI. Parisiis, 1839. P. 57. Cp.: Susenbrotus J. Epitome troporum ac schematum et Grammaticorum & Rhetorume arte rhetorica libri tres. Londini, 1576. F. 13.
3 M. Fabii Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 83.
4 Charles M. Menestrier C.-F.: Podtique de 1’enigme // Podtique. Vol. 45. 1981. P. 51, 40 et 48.
5 Pollux J. Onomasticon. Berolini, 1846. P. 254, cf. graece: «каг 6 pev Xuoag yepag ei/e Kpsrov nva TrepKpopav, 6 8e dSuvarfloag aXpqg Trorflpiov 8K7U8iv».
6 Ответ: лед. — В. M.
7 Pompeii Commentum Artis Donati // Grammatici latini / ed. H. Keil. Vol. V. Lipsiae, 1868. P. 311.
яснения, т. е. «суть хрии есть наставление (ЗгЗаокаМд)»1. Из этой дефиниции следует, что в функциональном отношении хрия является жанром назидательной речи. Этимологию термина хрия принято связывать с понятием пользы: «Названа так хрия прежде всего потому, что она, помимо всего прочего, полезна для жизни (xpsicoSrig £cm тф ptco)»2, ср. греч. хр£кЬ8т](; ‘полезное’, %р£(а ‘использование’. Отсюда один из вариантов перевода термина хрия на латынь, который встречаем, в частности, в грамматике Присциана (V—VI вв. н. э.): «usus»3. Вместе с тем хрия демонстрирует возможные последствия неверных действий и учит, как их избежать, отсюда не менее актуальная для прояснения как сути, так и генезиса данного жанра этимологическая связь с понятиями предсказания и совета [хресод ‘дело, польза’, ‘долг; долг перед природой, смерть, судьба’, ‘предсказание судьбы’, xpacopai ‘советоваться с оракулом’].
Как рассказ о происшествии хрия представляет собой вид прагмато-графии [греч. лрауца ‘действие’, урасрсо ‘описываю’] — типа дескрипции, состоящего в описании события, т. е. хрия есть форма повествования. В античной риторике хрия рассматривается после нарратива и басни, от которых ее отличает лишь то, что хрия «требует более изощренного членения (логкЛсотерау StaipEcnv)»4. Поскольку дескрипция является приемом, хрия ex definitio относится к разряду фигуративных жанров.
Вслед за филологами поздней античности, прежде всего Гермогеном, Теоном и Авсонием, принято различать три типа хрий: практические (лрактгкаО, вербальные (коугка!) и смешанные (рлкта!)5. Противопоставим данные типы семиотически, т. е. по характеру знака-носителя, который может быть: а) невербальным; б) вербальным.
Практическая хрия представляет собою дидактически значимый невербальный акт: «Однажды Диоген, увидев мальчика, который вел себя дурно, побил его воспитателя». Назидательное действие здесь, по мнению Гермогена из Тарса (ок. 160—230), — «побил воспитателя (rcaiSaycoyov)»6. М. В. Ломоносов приводит такой пример: спартанцы, «стараясь детей своих научить трезвости..., приводили их к пьяным рабам, чтобы смотря на толь гнусное позорище, от вина отвращение
1 X%6Xia 8ig та tod A(p06viou лроуор/аоцата // Rhetores graeci, ex codicibus Florentinis, Mediolanensibus, Monacensibus, Neapolitanis, Parisiensibus, Romanis, Venetis, Taurinensibus et Vindobonensibus / Ad. Ch. Walz. Vol. II. Stuttgartiae et Tubingae, 1835. P. 585.
2 Theonis Sophistae Progymnasmata. Lugduni Batavorum, 1626. P. 67.
3 Prisciani Caesariensis grammatici opera / Ad. Avg. Krehl. Vol. II. Lipsiae, 1820. P. 429.
4 NiKoXaoD XocpicTOD лроуор/аоцата // Rhetores graeci / Ex rec. L. von Spengel. Vol. III. Lipsiae, 1854. P. 458—459.
5 Theonis Sophistae Progymnasmata. Lugduni Batavorum, 1626. P. 67—68; E/6Xia 8ig та tod A(p06vioD лроуор/аоцата // Rhetores graeci, ex codicibus Florentinis, Mediolanensibus, Monacensibus, Neapolitanis, Parisiensibus, Romanis, Venetis, Taurinensibus et Vindobonensibus / Ad. Ch. Walz. Vol. II. Stuttgartiae et Tubingae, 1835. P. 585.
6 EppoysvoDg лроуор/аоцата // Rhetores graeci, ex codicibus Florentinis, Mediolanensibus, Monacensibus, Neapolitanis, Parisiensibus, Romanis, Venetis, Taurinensibus et Vindobonensibus / Ad. Ch. Walz. Vol. I. Stuttgartiae et Tubingae, 1835. P. 19.
имели»1. Здесь назидательное деяние — «приводили детей к пьяным рабам». Как видим, практическая хрия не предполагает обязательного словесного сопровождения.
Смешанной хрией именуют вербальное описание дидактически значимого невербального акта: «Когда философа Пифагора спросили, насколько продолжительна жизнь человеческая, тот влез на крышу и выглянул оттуда, показавшись на мгновенье; знаменовало сие деяние жизни краткость»2. На этом же виде хрии основано стихотворение А. С. Пушкина «Движение», описывающее спор Зенона Элейского с Антисфеном (V в. до н. э.):
Движенья нет, сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Вербальная хрия представляет собой исключительно словесное поучение, не предполагающее использования дидактически значимых невербальных действий. Среди вербальных хрий авторы разных лет и эпох различают три основных типа, которые можно противопоставить тематически:
1. Хриод. Квинтилиан, отмечая, что «даже в действиях людей, как некоторые полагают, может содержаться %р£(а», рассматривает хрию и, в частности, хриоды («xpstcoSsg») в одном разделе с басней и повествованием3. Судя по примеру, который он приводит, под хриодом следует понимать «рассказец (narratiuncula)», рекомендующий либо порицающий тот или иной поступок либо поведенческий образец: «Геракл, привыкнув носить на себе каждый день теленка, кончил тем, что стал таскать быка»4. Подобные «рассказцы» известны нам: а) по некоторым пословицам: Начал за здравие, а свел за упокой; Авосъкал, авосъкал да и доавосъкался; Метил в ворону, а попал в корову; Ладил мужичок челночок, а свел на уховертку; б) по отдельным басням Эзопа:
Один богатый афинянин вместе с другими плыл по морю. Поднялась страшная буря, и корабль перевернулся. Все остальные пустились вплавь, и только афинянин без конца взывал к Афине, обещая ей бесчисленные жертвы за свое спасение. Тогда один из товарищей по несчастью, проплывая мимо, сказал ему: «Афине молись, да сам шевелись».
Так и нам следует не только молиться богам, но и самим о себе заботиться.
1 Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию // Поли. собр. соч. Т. 7. М.; Л., 1952. С. 296.
2 Theonis Sophistae Progymnasmata. Lugduni Batavorum, 1626. P. 70—71.
3 Отсюда традиция рассмотрения хрии как части учения о повествовании и периоде.
4 М. Fabii Quinctiliani De institutione oratoriae libri duodecim. Lugduni Batavorum, 1720. P. 100.
2. Этологию [греч. ц0окоу(а ‘изображение характера’ < £0од ‘нрав’, ср. fiOokoyog ‘мим, исполняющий характерные роли’], которую Квинтилиан ставит в один ряд с басней и хрией и трактует как характеристику лица («ethologia personis continetur»), а его комментатор — как вид хрии («пат Ethologia species est chriae»)1, т. e. считает этологию назидательным жанром, — видимо, вслед за Сенекой, который определяет ее как наставление, состоящее в «описании [...] добродетели и порока (descriptio [...] cuiusque virtutis ас vitU)», указывая на то, что именуют данный тип дескрипции и характерисмой2, ср.: «Воздержан тот, кто делает это, а того сторонится (abstinet)»3. Краткие «рассказцы», содержащие дидактически значимые описания (или, по Сенеке, «примеры» и «образцы») характеров, находим также среди: а) пословиц: Скупой платит дважды; Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет; без номинации этоса: У Фили пили, да Филю и побили; Девушка Гагула села прясть да и заснула; Глазами плачет, а сердцем смеется; б) басен Эзопа:
Была у человека жена, нрава которой никто вынести не мог. Решил он проверить, будет ли она так же вести себя и в отцовском доме, и под благовидным предлогом отослал ее к отцу. Через несколько дней она вернулась, и муж спросил, как ее там приняли. «Пастухи и подпаски, — отвечала она, — смотрели на меня очень сердито». — «Ну, жена, — сказал супруг, — уж если на тебя сердились те, кого с их стадами и дома не бывает с утра до вечера, то что скажут другие, от кого ты целый день не отходила?»
Примерами развернутых этологий являются литературные дескрипции положительных и отрицательных героев (Чацкого, Молчалина, Плюшкина, Ноздрева и др.), выполняющие функцию социально значимых морально-поведенческих ориентиров.
3. Сентенциальная хрия — рассказ о сентенции (гноме, афоризме). Хрии данного типа различаются по способу предъявления сентенции:
А. Декларативная хрия [греч. arcocpavTiKov, англ, sayings chreia, букв, ‘пословичная’] описывает обстоятельства и причины, вызвавшие появление ставшего «необходимым» [ср. лат. sententia necessaria], крылатым, т. е. вошедшим в пословицу высказывания известного лица:
Однажды авва Макарий застал в своей келии вора, который грузил его вещи на стоявшего у келии осла. Не подав вида, что он хозяин этих
1 Burmann Р. Notae // М. Fabii Quinctiliani De institutione oratoriae libri duodecim. Lugduni Batavorum, 1720. P. 99.
2 Ср.: «Характг|р1о|16д. Подобно тому как художник красками образы живописует, так и оратор чрез сию фигуру изображает либо недостатки, либо достоинства того, о ком речь ведет» (Р. Rutilii. Lupi Schemata lexeos // Rhetores latini minores / Em. C. Halm. Lipsiae, 1863. P. 16).
3 Seneca ad Lucilium epistulae morales. Vol. III. London, 1925. P. 98.
вещей, преподобный стал молча помогать увязывать поклажу. Отпустив его с миром, блаженный сказал себе:
— Мы ничего не внесли в этот мир, ясно, что ничего не можем и унести отсюда. Да будет благословен Господь во всем! (Библейская притча «Авва и вор»)
Б. Ответная хрия [греч. алокрткоу, ср. англ, responsive chreid] предъявляет сентенцию как ответ известного лица (греч. алофсоутща, лат. sententia responsivd), обретший статус крылатых слов, афоризма1:
На вопрос, как изжить преступления среди людей, Солон ответил: — Нужно, чтобы пострадавшим и непострадавшим было одинаково тяжело.
Можно ли считать «рассказ о гноме»2, т. е. «рассказец» о речевом событии, видом нарратива в современном понимании этого термина? Считается, что нарратив возникает, если как минимум между двумя событиями «обнаруживается темпоральная связь (temporal juncture)»3. Если считать вопрос и ответ темпорально связанными событиями, то ответная хрия вполне соответствует формуле нарратива «Ет1-^> ЕТ2 (—> En...)», где «Е» — событие, «Т» — время, «Ет1-^> ЕТ2» — нарративный минимум. Заметим, что при описании действий и деталей, сопровождавших повествуемое речевое событие, ответная хрия может принимать пространный характер, обретая более видимые признаки нарративного текста. Распространение такой хрии происходит:
а) за счет описания обстоятельств, сопровождавших речевое событие:
Когда к Приене, родному городу греческого мудреца Бианта, приблизились войска персидского царя Кира, жители стали убегать, захватив самое ценное из своего имущества. Один лишь Биант ничего не взял с собой. На вопрос удивленных сограждан, где его вещи, Биант ответил: «Все свое я ношу с собой».
б) за счет ответной части:
Когда император Адриан спорил с философом Фаворином о значении некоторых слов, тот очень скоро с ним во всем согласился. Друзья его вознегодовали по этому поводу, но он ответил: «Смеетесь вы надо мной,
1 Cf.: lulii Rufiniani De figuris sententiarum et elocutionis liber // Rhetores latini minores / ed. C. Halm. Lipsiae, 1863. P. 43.
2 NiKoXaoi) Хофютов лроуорл/аоцата // Rhetores graeci / Ex rec. L. von Spengel. Vol. III. Lipsiae, 1854. P. 460.
3 Labov W., Waletzky J. Narrative analysis: oral versions of personal experience // Essays on the verbal and visual arts: Proceedings of the 1966 Annual Spring Meeting of the American Ethnological Society / ed. J. Helm. Seattle, 1967. P. 28.
что ли? Как может он, начальствуя над тридцатью легионами, не быть ученее меня?» Август писал эпиграммы на Поллиона: «А я, — сказал Пол-лион — буду молчать. Неблагоразумно писать против того, кто может предписать мне отправиться в ссылку». И оба они были правы. Ибо Дионисий, не будучи в состоянии сравняться в искусстве поэзии с Филоксе-ном и в красноречии с Платоном, одного приговорил к работам в каменоломнях, а другого велел продать в рабство (М. Монтень. Опыты).
Так называемая «двойная хрия» основана на использовании двух сентенций. В качестве примера Элий Теон, александрийский ритор и софист III в. н. э., приводит такой диалог1, имеющий явно центонный характер:
Александр Македонский, стоя над спящим Диогеном, спросил:
— Ночи во сне проводить подобает ли мужу совета? < Илиада, 2:24>
Тот, проснувшись, ответил:
— Судьбы народа — в тебе, и подумать бы надо о многом. < Илиада, 2:25>
Мудрое изречение, содержащее зачастую скрытое, не выраженное явно поучение, в греческой риторике именовалось гномой [yvcopri, букв, ‘суждение’, ср. yvwmg ‘знание’]. Каково различие между гномой (т. е. сентенцией, афоризмом) и хрией? В литературе разных лет эти понятия нередко отождествляются — либо de facto, либо explicite, cf.: «chria scilicet sententia» ‘хрия, т. e. сентенция’2; «chria, sive sententia» ‘хрия, или сентенция’3, etc. Элий Теон разводит эти понятия: «Хрия всегда связана с определенным лицом, гнома — не всегда; хрия утверждает то всеобщее, то частное, гнома — только всеобщее; далее, хрия иногда есть лишь бесполезное для жизни развлечение, гнома же выражает полезное; наконец, хрия есть действие [имеется в виду практическая хрия. —В. М.] или высказывание, гнома же — только высказывание»4. Точнее было бы считать, что высказывание «Все свое ношу с собой» < Биант > является гномой, а краткий рассказ, описывающий произнесение этого высказывания (в тех или иных обстоятельствах), — хрией. По отношению к гноме хрия играет роль прецедентного текста; с этой точки зрения гному следует рассматривать как интертекстуальный жанр.
Поскольку хрия регулярно расширяется за счет описания событий и обстоятельств, сопровождавших повествуемое высказывание либо
1 Theonis Sophistae Progymnasmata. Lugduni Batavorum, 1626. P. 70.
2 Pet. lohan. Nunnesii Valentini Institutionum rhetoricarum libri quinque. Barcinone, 1593. P. 16.
3 Huldrici Zuinglii opera. Vol. III. Latinorum scriptorum parsl. Didactica et apologetica pro evincendo transitu in evangelicam veritatem et libertataem ab anno 1521 ad 1526. Turici, 1832. P. 573.
4 Theonis Sophistae Progymnasmata. Lugduni Batavorum, 1626. P. 67.
факт (i.e., «ёк лерштаотсод овукЕпаг»1), данный жанр определяется как «амплификация какого-либо факта или изречения»2.
Итак, хрия «содержит пример мудрой речи или поступка, достойного подражания»3. Римский поэт и ритор Децим Магн Авсоний (ок. 310—394) определяет хрию как «краткую историю»4, Гермоген Тарсский — как «историю, связанную с высказыванием или поступком либо с тем и другим, — краткую, но наибольшей пользы ради употребляемую»5. Идентификатор «история (алоцутщоуевца, букв, ‘воспоминание, реминисценция’)», на котором построены приведенные определения, этимологически сближает хрию с фигурой анамнесиса [греч. avapvqmg ‘припоминание’] — описания пережитых и запечатленных в памяти событий. При рассказе о вербальном или невербальном действии известного лица хрия усиливается аргументом к авторитету6.
Как следует из сказанного выше, вербальная хрия бывает: а) простой [англ, abbreviated chreia]; б) развернутой [англ, expanded chreia], которая «представляет собой амплификацию простой»7. Вербальная хрия, развертываемая по следующей жесткой схеме, именуется классической, или строгой. Она, согласно учению Гермогена, включает: 0) название, роль которого играет основной тезис хрии, например: «Корень учения горек, но плод его сладок» (этот пункт ни у Гермогена, ни у поздних авторов не был пронумерован); 1) похвалу (ёуксощоу), адресованную автору тезиса: «Это сказал Исократ, мудрый философ» (данный пункт, играющий роль вступления, представляет автора и усиливает его значимость, в результате тезис обращается в афоризм, а значит, в довод к авторитету); 2) парафраз (ларафраоц) — популярное истолкование тезиса: «Означает сие, что учеба трудна, однако человек, владеющий знаниями, более успешен в жизни, чем невежда»; 3) указание причин (ama) необходимости принятия тезиса, т. е. обоснование: «Ибо лишь чрез упорный труд
1 NiKoXaoi) Хосрютов лроувр/аоцата // Rhetores graeci / Ex rec. L. von Spengel. Vol. III. Lipsiae, 1854. P. 464.
2 Maine P. J. Tyrocinium Artis Oratoriae Sacrae et Profanae. Solodori, 1714. P. 99.
3 Mack P. Elizabethan rhetoric: theory & practice. Cambridge Univ. Press, 2002. P. 35.
4 E%6Xta 8ig та tod AcpOovtou лроуоцуаоцата // Rhetores graeci, ex codicibus Florentinis, Mediolanensibus, Monacensibus, Neapolitanis, Parisiensibus, Romanis, Venetis, Taurinensibus et Vindobonensibus / Ad. Ch. Walz. Vol. II. Stuttgartiae et Tubingae, 1835. P. 585.
5 Eppoyevoug лроуоцуаоцата // Rhetores graeci, ex codicibus Florentinis, Mediolanensibus, Monacensibus, Neapolitanis, Parisiensibus, Romanis, Venetis, Taurinensibus et Vindobonensibus / Ad. Ch. Walz. Vol. I. Stuttgartiae et Tubingae, 1835. P. 19.
6 Рус. термин аргумент к авторитету восходит к лат. argumentum ad auctoritatem; иная схема терминообразования применяется в англо-американской традиции: англ. Appeal to authority (to mob, etc.) является полукалькой лат. provocatio [букв, ‘призыв, апелляция’] ad auctoritatem (adpopulum, etc).
7 V. К. Introduction: Using Rhetorical Discussions of the Chreia to Interpret Pronouncement Stories // The Rhetoric of Pronouncement. Atlanta, 1994. P. XII; cf.: Theonis Sophistae Progymnasmata. Lugduni Batavorum, 1626. P. 67.
можно прийти к великим свершениям, а успех приносит удовольствие»; 4) противопоставление возможному антитезису (довод «ката то evavTiov», создающий элемент двусторонней аргументации): «Простые дела, в отличие от важных, конечно же, не требуют труда, но они не дают удовлетворения»; 5) сравнение с чем-либо подобным (довод «ёк rcapaPokfjg»): «Подобно тому, как крестьянин должен вырастить плоды, прилагая труд рук своих, так же и во всем остальном, включая и речи»; 6) приведение примеров (довод «ёк ларабыуцатод»): «Так, Демосфен, закрывшись дома и тяжкому предавшись труду, позже собрал его плоды в виде наград и признания» (как видим, роль примера играет хриод); 7) аргументация к авторитету (довод «ёк хрцоесод ётл/ырграг», «свидетельство»): «Гесиод сказал: «“Но добродетель от нас отделили бессмертные боги тягостным потом”»; 8) заключение в виде наставления, например призыва следовать данному тезису1. Данную схему, без видимых изменений, позже активно использовали многие другие авторы, в том числе Авсоний2, которому нередко приписывается изобретение классической хрии, отсюда еще одно ее название: chria Aphthoniana ‘Авсониева хрия’. Пункты 3—7 представляют собой, по учению византийского ритора Иоанна Доксапатра (XI в.), обоснование тезиса («aycbv»); некоторые риторики по традиции, восходящей к этому же учению, членят схему Гермогена иначе: а) протасис, или пропозиция (= пункт 0, содержащий сентенцию); б) этиология3, «ё7П%£{рг|ца» (= пункт 3); в) амплификация, «ёруаощ» (пункты 4—7); г) заключение4. Такая хрия «учит доказывать, распространять, применять сентенцию; первое в этиологии, второе в источниках амплификации, третье в заключении, кои иногда вступлением предварять должно, которое в Авсониевой хрии похвалу автору или сентенции содержит»5. Классическая хрия строится: а) по дедуктивной модели (от тезиса к обоснованию); б) по индуктивной модели (от обоснования к тезису). Первую называют прямой [лат. chria recta], вторую — обратной [chria inversa], ср.:
1 EppoysvoDg лроупрл/бюцата // Rhetores graeci, ex codicibus Florentinis, Mediolanensibus, Monacensibus, Neapolitanis, Parisiensibus, Romanis, Venetis, Taurinensibus et Vindobonensibus / Ad. Ch. Walz. Vol. I. Stuttgartiae et Tubingae, 1835. P. 21—23.
2 Cf.: E/oXia sig та tod A(p06viou лроупрл/аоцата // Rhetores graeci, ex codicibus Florentinis, Mediolanensibus, Monacensibus, Neapolitanis, Parisiensibus, Romanis, Venetis, Taurinensibus et Vindobonensibus / Ad. Ch. Walz. Vol. II. Stuttgartiae et Tubingae, 1835. P. 585; AcpOoviou cocpicTOD яроуврл/аоцата // Rhetores graeci / Ex rec. L. von Spengel. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 23—25.
3 Этиология [греч. ашоХоуга ‘приведение причин’] трактуется как фигура (согласно указаниям некоторых авторов — краткого) указания на причину в целях доказательства или разъяснения, ср.: «AiTtoXoyia. Hoc schema efficitur ratione brevi et sententiosa» (P. Rutilii Lupi Schemata lexeos // Rhetores latini minores. Lipsiae, 1863. P. 21). Данный раздел хрии зачастую именуется неточно: этология, этимология, аксиология и проч.
4 Ао^олатров optXiat sig A(p06viov // Rhetores graeci / Ad. Ch. Walz. Vol. II. Stuttgartiae et Tubingae, 1835. P. 248 & 266.
5 Weinhold G. A. Periodi et chriae Ciceronianae. Dresdae, 1706. P. 515.
Будем же следовать наставлениям мудрых! Гесиод в поэме «Труды и дни» пишет:
Путь не тяжелый ко злу, обитает оно недалеко.
Но добродетель от нас отделили бессмертные боги
Тягостным потом: крута, высока и длинна к ней дорога, И трудновата вначале. Но если достигнешь вершины, Легкой и ровною станет дорога, тяжелая прежде.
Демосфен, закрывшись дома и предавшись тяжкому труду, позже собрал его плоды в виде наград и признания: ибо подобно тому, как крестьянин должен вырастить плоды, прилагая труд рук своих, так же происходит и во всем остальном, включая и произнесение речей. Простые дела, в отличие от важных, как известно, не требуют труда, но они не дают удовлетворения. И лишь упорный труд может привести к великим свершениям, а ведь большой успех приносит немалое удовольствие. Воистину мудро сказал философ Исократ: «Корень учения горек, но плод его сладок».
Развертывание и усиление хрии может происходить: а) вне строгой последовательности элементов, такая хрия называется свободной; б) вне заданного состава элементов (неполная хрия). Пример неполной свободной хрии:
Исократ, мудрый философ седой древности, сказал: «Корень учения горек, но плод его сладок». Так, Демосфен, закрывшись дома и предавшись тяжкой работе, позже, когда стал великим оратором, собрал плоды своего учения в виде наград и признания. Учеба, конечно же, — это огромный труд, однако человек, владеющий знаниями, гораздо более успешен в жизни, чем невежда.
В отличие от неполной и свободной, полная классическая хрия существует прежде всего как школьное упражнение, т. е. как схема, развивающая определенные риторические навыки, но за пределами школы лишенная жизненной силы, отсюда одно из латинских ее названий: chria scholastica, т. е. школьная хрия, «названная так, ибо со школы ее использование началось»1. Типовым предметом школьной хрии были сентенции Цицерона, отсюда наименование: chria Ciceroniana ‘Цицеро-нова хрия’.
Прислушаемся к мнению М. В. Ломоносова: «Хотя у древних учителей красноречия о хрии правил не находим, однако немало есть оныя примеров в их сочинениях. Правда, что они по большей части неполны и непорядочны [т. е. имеют свободный характер. —В. М.], однако мне рассудилось, что для образца лучше предложить оные, нежели по предписанным от Автония-софисты правилам, строго от новых авторов сочиненные, из которых почти ни единой путной [курсив наш. —
1 Weinhold G. A. Periodi et chriae Ciceronianae. P. 522.
В. М.] видать мне не случилось»1. И действительно: в реальной речевой практике используется неполная свободная хрия, состав и последовательность частей которой определяется, в зависимости от актуальной коммуникативной ситуации, «по усмотрению оратора»2, отсюда ее название: практическая хрия.
История классической хрии восходит к рассмотренной выше схеме Гермогена Тарсского. Известны попытки найти ее истоки в более ранних текстах, в частности в «Риторике к Александру» (IV в. до н. э.), приписываемой Анаксимену из Лампсака, а также в анонимной «Риторике к Гереннию» (I в. н. э.)3, однако сопоставление указанных трех концепций приводит к убеждению, что между ними нет ничего общего. Так, Р. Хок и Э. О’Нейл утверждают идентичность пунктов классической хрии и пунктов описанной автором «Риторики к Гереннию» техники эксполиции («отделки» речи). Данная техника, однако: а) предполагает не убеждение и назидание, а украшение и («дабы не наскучить слушателю») варьирование речи; б) рекомендует «активно использовать возможно большее число фигур», в частности: 1) диалогизм (sermocinatioy 2) повтор; 3) антитезу; 4) различные типы сравнений; 5) примеры; 6) этопею; 7) просопопею; 8) намек (significatioy 9) «демонстрацию», т. е. указание на «то, что предшествовало действию, сопутствовало ему и следовало за ним»4. Р. Хок и Э. О’Нейл «превращают» антитезу в довод от противного, пункты (1), (2), (6), (7), (8) и (9) предусмотрительно пропускают, т. е. в основе их доводов лежат: а) софизм ложного основания; б) софизм изъятия.
Любой жанр строится по набору специфических для него правил, нарушения которых обозначают границы, в пределах которых он может существовать и варьироваться. Исчислив характерные для данного жанра типовые нарушения, мы тем самым выявим требования (т. е. законы жанра), которым должен подчиняться его составитель.
Правило 1. Хрия должна представлять собой интересный рассказ, ибо условие коммуникативной успешности прагматографии — ее занимательность. Вместе с тем хрия нередко трактуется не как рассказ, а просто как схема доказательства. Например: 1. Протасис: «Детям должно повиноваться родителям». 2. Этиология: «Ибо Господь обещает послушным счастье». 3. Амплификация посредством примера: «Иосиф Египетский повиновался во всем отцу своему Иакову, и впоследствии получил воздаяние». 4. Заключение: «Следовательно, юношество обязано подчиняться родителям». Неполную обратную хрию данного типа
1 Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию // Поли. собр. соч. Т. 7. М.; Л., 1952. Р. 299—300.
2 Weinhold G. A. Periodi et chriae Ciceronianae. Dresdae, 1706. P. 521.
3 См., например: Hock R. F., O’Neil E. N. The Chreia and Ancient Rhetoric: classroom exercises. Vol. 2. Leiden, 2002. P. 85—89.
4 M. T. Ciceronis, ut ferunt, Rhetoricorum ad Herennium libri quattuor, eiusdem de inventione rhetorica libri duo. Lipsiae, 1828. P. 363—400.
рекомендуется строить по двум схемам: а) «этиология + протасис»: 1. Этиология: «Господь обещает послушным счастье». 2. Протасис: «Детям должно повиноваться родителям»; б) «амплификация + протасис»: 1. Амплификация: «Иосиф Египетский повиновался во всем отцу своему Иакову, и впоследствии получил воздаяние». 2. Протасис: «Детям должно повиноваться родителям»1. Как видим, в этом типе хрии тезис не обладает статусом афоризма (а значит, и силой аргумента к авторитету), сама же хрия лишена признаков рассказа о сентенции, а значит, и интереса, который призван возбудить у адресата такой «рассказец», лишенное же занимательности нравоучение не достигнет своей цели.
Правило 2. Нравоучение не должно носить прямой характер, поэтому хрия нередко подразумевает некий тезис или «мораль», о выведении которых должен позаботиться сам адресат (по эвристической формуле «Имеющий уши да услышит»). Давно замечено, что «иные хрии бывают построены как силлогизм, а иные — в форме энтимемы» (Z%6kta..., р. 72), имея во втором случае характер косвенного поучения, что бывает отражено в определении хрии как «содержащей намек (етп то (yupPonksBTiKov avaysiai)» (Theonis..., р. 569):
— Где все твое богатство и все твои владения? — спросил у Диогена некий правитель.
—У них, — ответил Диоген, показывая на своих многочисленных учеников.
Хрия зачастую имеет затемненный, нарочито неясный характер, что, впрочем, соответствует этимологии термина (греч. ‘оракул, предсказание’) . Если автор не уверен, что смысл хрии будет понятен адресату, он может снабдить ее пояснением (в классической хрии эту роль играет парафраз), ср.:
— Где все твое богатство и все твои владения? — спросил у Диогена некий правитель.
—У них, — ответил Диоген, показывая на своих многочисленных учеников и последователей. Он имел в виду знания, которыми их обогатил.
Правило 3. Хрия («ouviopog оотбсраслд», «brevis commemoratio», «пагга-tiuncula» ‘повествованьице’) представляет собой краткий жанр, ибо: а) не в меру пространное наставление не достигнет своей цели; б) хрия адресована прежде всего детям. Приведем мнение Сенеки: «Легче запоминается < нечто > отдельное, краткое и подобно стихотворной строке сжатое, поэтому мы и задаем мальчикам заучивать сентенции и то, что греки хриями называют, ведь более сложное детская душа еще не может объять»2. В качестве одного из примеров нарушения требова
1 Schmidt J. N. Exercitationes oratoriae et poeticae. Viennae, 1827. P. 80—82.
2 Seneca ad Lucilium epistulae morales. Vol. I. London, 1925. P. 236.
ния краткости укажем классическую хрию Т. Ф. Марсаля «Invia virtuti nulla est via» ‘Ддя. доблести нет непроходимых путей’1, объем которой, за счет нагнетания причин, доводов от противного, примеров, сравнений и «свидетельств», составил ок. 130 страниц.
Суть понятия проясняется путем определения его места в системе смежных категорий, т. е. путем сравнения с последними. С этой целью рассмотрим:
1. Соотношение хрии (в частности, хриода и этопеи), притчи, басни и пословицы. Выражая через нарратив высокую философскую мысль, религиозную максиму, хрия сближается с притчей, которой не чужд торжественный библейский слог, высокий профетический стиль. Если же хрия выражает бытовую мораль, житейскую мудрость, она может приобрести очертания: а) басни, «коих сюжеты как раз после рассказов кормилицы следуют, а язык повествованья прозрачен и над средним стилем не поднимается»2 — в случае развернутости и (факультативно) использования парной рифмы (сближающей басню с народным стихом, в частности раешником), а также вольного стиха и ямба, соответствующих, как известно, ритмике разговорно-бытовой речи, ср.:
«Я лягу на полок, а ты потри мне спину, —
Кряхтя, сказал толстяк худому гражданину. — Да хорошенько веничком попарь.
Вот так-то я, глядишь, чуток и в весе скину.
Ты только, братец, не ошпарь!»
Трет Тонкий Толстого. Одно пыхтит лежачий:
«Еще разок пройдись!.. Еще наддай!..
А ну еще разок! Смелей — я не заплачу!
А ну еще разок!..» — «Готово, друг! Вставай!
Теперь я для себя парку подкину.
Мочалку мылить твой черед!» —
«Нет, братец, уж уволь! Тереть чужую спину Мне не положено по чину.
Кто трет другим, тот сам себе потрет!»
Смеялся от души народ,
Смотря в предбаннике, как Тонкий одевался И как в сторонке Толстый волновался: Он чином ниже оказался!
С. Михалков. Толстый и тонкий
1 Marsal Т. F. Inuia virtuti nulla est via: chria verbalis rhetorico illustrata stylo, historico comprobata exemplo. Barcinone, 1707.
2 M. Fabii Quinctiliani De institutione oratoriae libri duodecim. Lugduni Batavorum, 1720. P. 99.
б) пословицы — в случае сжатости до одного речевого акта, одной фразы, нередко ритмически организованной и зарифмованной: Ехал в Казань, да заехал в Рязань (хриод); У злой Натальи все люди канальи (этопея). С этой точки зрения трудно принять мнение о том, что «вербальная хрия излагается высоким стилем»1.
2. Соотношение хрии и аллегории. Считается, что такие «формы поэзии, как пословица, басня, притча», являются аллегорическими жанрами2. Однако, как показано выше, форму пословицы, басни и притчи вполне может принять и хрия. Законами для хрии как жанра наставления являются: а) занимательность; б) косвенный характер (например, изложение в виде энтимемы); в) краткость. Поскольку хрия адресована прежде всего детям, смысл ее должен быть прозрачен. Если хрия и содержит метафору, то обязательно замкнутую, что обеспечивает однозначность ее дешифровки: Корень учения горек, а плод его сладок. Хрия используется в той же функции, что и аллегория, но в отличие от аллегории, представляющей собой развернутую незамкнутую пояснительную метафору, хрия всегда однопланова. Сила хрии и аллегории состоит в том, что поучение в них представлено в виде определенной истории, т. е. наглядно. Хрия опредмечивает абстрактную дидактическую формулу, именно это делает данный жанр эффективным.
1 Dominique de Colonia. De arte rhetorica libri quinque lectissimis veterum auctorum aetatis aureae perpetuisque exemplis illustrate. Hagae, 1739. P. 44.
2 Харциев В. Элементарные формы поэзии // Вопросы теории и психологии творчества. Т. 1. Харьков, 1907. Р. 195.
Рекомендуемая литература
Аристотель, Риторика // Античные риторики / под ред. А. А. Тахо-Годи. М. : Изд-во Моск, ун-та, 1978.
Бальтасар Грасиан, Карманный оракул / перев. Е. М. Лысенко. М. : Астрель, 2012.
Брюшинкин В. Н. Логика. М. : Гардарики, 2001.
Еемерен Ф, X,, Гроотендорст Р. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб. : Васильевский остров, 1992.
Ивин А. А. Аргументация в процессах коммуникации. М.-Берлин: Директ-Медиа, 2015.
Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М. : ФАИР-ПРЕСС, 2002.
Ивлев Ю. В. Теория и практика аргументации. М. : Проспект, 2014.
Квинтилиан М. Ф. Двенадцать книг риторических наставлений: в 2 ч. СПб. : Типография Императорской Российской Академии, 1834.
Кони А. Ф, Избранные труды и речи. М. : Юрайт, 2015.
Панкратов В. Н. Манипуляции в общении и их нейтрализация. М. : Изд-во Ин-та психотерапии, 2001.
Пастернак Е. Л. «Риторика» Лами в истории французской филологии. М. : Языки славянской культуры, 2002.
Плевако Ф. Н. Избранные речи. М. : Юрайт, 2009.
Поварнин С. И. Спор. О теории и практике спора. М. : Флинта, 2018.
Рузавин Г, И. Методологические проблемы аргументации. М. : Ин-т философии РАН, 1997.
Сергеич П. Искусство речи на суде / предисл. Г. М. Резника. М. : Юрайт, 2008.
Уолтон Д, Аргументы ad hominem. М. : Ин-т фонда «Общественное мнение», 2002.
Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве / под ред. М. Л. Гаспарова. М. : Ладомир, 1994.
Чалдини Р, Психология влияния. СПб. : Питер, 2016.
Шопенгауэр А, Искусство побеждать в спорах. М. : ЭКСМО-ПРЕСС, 2015.
Anderson R. D. Glossary of Greek rhetorical terms connected to methods of argumentation, figures and tropes from Anaximenes to Quintilian. Contributions to Biblical exegesis and theology. Leuven: Peeters, 2000.
Capaldi N., Smit M. The art of deception. An introduction to critical thinking. New York: Prometheus Books, 2007.
Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. O. Sloane. New York: Oxford Univ. Press, 2001.
Encyclopedia of rhetoric and composition: Communication from ancient times to the information age / ed. Th. Enos. New York: Routledge, 2010.
Fallacies. Classical and contemporary readings / ed. H. V. Hansen & R. C. Pinto. University Park: The Pennsylvania State Univ. Press, 1995.
Lanham A. R. A handlist of rhetorical terms. Berkeley: Univ, of California Press, 1991.
Lausberg H. Handbook of literary rhetoric. A foundation for literary study / ed. D. E. Orton & R. D. Anderson. Leiden et al. : BRILL, 1998.
Readings in argumentation / ed. W. L. Benoit et al. Berlin: Walter de Gruyter, 2012.
Tindale W. Ch. Fallacies and argument appraisal. New York: Cambridge Univ. Press, 2007.
Tindale W. Ch. Acts of arguing. A rhetorical model of argument. New York: State Univ, of New York Press, 1999.
Weston A. A Rulebook for arguments. 5-th ed. Indianapolis & Cambridge: Hackett Publishing, 2017.
Новые издания по дисциплине «Риторика и теория аргументации» и смежным дисциплинам
1. Виноградова С. М., Силин И. С. Риторика: учебник и практикум для академического бакалавриата. М. : Издательство Юрайт, 2018.
2. Дзялошинский И. М., Пилъгун М. А. Риторика: учебник и практикум для академического бакалавриата. М. : Издательство Юрайт, 2018.
3. Зверев С. Э., Ефремов О. Ю., Шаповалова А. Е. Риторика: учебник и практикум для бакалавриата и магистратуры. М. : Издательство Юрайт, 2018.
4. Ивин А. А. Риторика: учебник и практикум для академического бакалавриата. М. : Издательство Юрайт, 2018.
5. Ивин А. А. Теория и практика аргументации: учебник для бакалавров. 2-е изд., пер. и доп. М. : Издательство Юрайт, 2019.
6. Михалкин Н. В., Антюшин С. С. Риторика для юристов: учебник для прикладного бакалавриата. 2-е изд., пер. и доп. М. : Издательство Юрайт, 2018.
7. Педагогическая риторика: учебник для академического бакалавриата / под ред. Н. Д. Десяевой. 3-е изд., испр. и доп. М. : Издательство Юрайт, 2018.
8. Риторика: учебник для академического бакалавриата / под общ. ред. В. Д. Черняк. М. : Издательство Юрайт, 2018.
9. Сергеич П., Резник Г. М. Искусство речи на суде . М.: Издательство Юрайт, 2018.
10. Тулъчинский Г. Л., Гусев С. С., Герасимов С. В. Логика и теория аргументации: учебник для академического бакалавриата. М. : Издательство Юрайт, 2018.
11. Юшкова Н. А., Берг Е. Б., Феденева Ю. Б., Панченко С. В. Культура речи и риторика для юристов: учебник и практикум для академического бакалавриата. М. : Издательство Юрайт, 2018.