Leszek Kolakowski
BAJKI
Ζ KROLESTWA
LAILONII
DLA DUZYCH
I MALYCH

Лешек Колаковский
Сказки
из королевства
Лайлонии
для больших
и маленьких
Перевод с польского
Jaromir Hladik press
Санкт-Петербург
2021

УДК 82ΐ.ι62.ι«ΐ9»
ББК 84(4-Пол)
К60
Редактор Ксения Староселъская
Лешек Колаковский. Сказки из королевства Лайлонии
для больших и маленьких / Перевод с польского. —
СПб.: Jaromir Hladik press, 2021. —168 с.
ISBN 978-5-6046601-5-7
Королевство Лайлонии не сказочное, а иносказательное
государство. Сказки (точнее сказать, притчи) польского
философа Лешека Колаковского (1927-2009) продолжают
европейскую сатирическую традицию, к которой относятся,
к примеру, «История абдеритов» Виланда, легенды о шильд-
бюргерах, хеломских мудрецах, пошехонцах... Эти притчи
обнаруживают и доводят до предела абсурд, присущий всем
формам человеческих отношений, будь то общество, семья,
государство, школа или церковь.
© Leszek Kolakowski, 1963
© Елена Барзова, Марина Болевская, Виталий Костевич,
Георгий Мороз, Гаянэ Мурадян, Ирина Нелюхина,
София Равва, Ольга Чехова, перевод, 2θ2ΐ
© Хаим Сокол, иллюстрации, 2021
© Настя Бессарабова, оформление обложки, 2021
© Jaromir Hladik press, 2021

Сказки
из королевства
Лайлонии
для больших
и маленьких

Светлой памяти Ольги Катречко,
талантливой переводчицы,
которая мечтала перевести эту книгу,
но не успела

Как мы искали Лайлонию
Много часов провели мы с братом в поисках
ответа на вопрос: в какой части света находится
государство Лаилония? Сначала спрашивали у всех
знакомых: «lue находится Лаилония?» Никто
ничего не мог сказать. Потом стали останавливать даже
случайных прохожих и задавать тот же вопрос. Но
все пожимали плечами и говорили, что не знают.
Затем мы начали рассылать письма разным умным
людям, которые пишут книжки — кому, как не
им, знать, где какая страна находится. Все
отвечали чрезвычайно любезно и сожалели, что не могут
помочь, но никто из них понятия не имел, где
располагается Лаилония. Времени на это ушло много,
однако мы твердо решили не опускать руки.
Принялись покупать всякие глобусы и карты, какие
только можно было достать: старые и новые,
красивые и аляповатые, подробные и краткие. Целыми
днями просиживали над картами в поисках Лай-
9

лонии, а не найдя ее, выходили в город на поиски
но-вых. В итоге квартиру заполонили
географические атласы, глобусы и карты; битком забили, негде
было повернуться. Квартира наша, хоть и удобная,
но крошечная, не рассчитанная на такое
количество бумаг и глобусов. Поэтому мы принялись
выносить мебель, чтобы освободить место для новых
карт, — нужно же было, в конце концов, понять,
где она все-таки находится, эта Лайлония. Наконец,
в доме не осталось ничего, кроме карт и глобусов,
между которыми мы с братом едва протискивались;
пришлось глотать всякие таблетки для похудения,
чтобы занимать чуть меньше места в квартире и
впихнуть в нее еще больше карт. Мы сильно усохли
и ели все меньше не только для того, чтобы
освободить место для карт, но и потому, что денег на еду
у нас не оставалось, — все уходило на книги по
географии, глобусы и карты. Честно скажу, это была
изнурительная работа, растянувшаяся на долгие годы.
Мы ничего другого не делали, только искали Лайло-
нию.
Наконец, по прошествии многих лет, когда оба мы
ощутимо состарились и почти полностью
поседели, судьба решила вознаградить нас за наши труды.
На одной из тысяч карт обнаружилось название:
ю

«Лайлония». Мы так обрадовались, что пустились
в пляс, прыгали и пели, а потом стремглав побежали
на улицу и в ближайшем кафе выпили чаю с
пирожными. Долго сидели и говорили о нашем успехе,
а потом, очень довольные, вернулись домой, чтобы
получше изучить свое открытие. И тут мы
обнаружили, что стряслась беда. Вероятно, когда мы
плясали и прыгали, книги и бумаги разлетелись и
перемешались: несмотря на тщательные поиски, нам не
удалось найти карту, где была обозначена Лайлония.
Мы перерывали квартиру много дней и недель,
перетрясли каждую бумажку — напрасно. Карта будто
сквозь землю провалилась. Уверяю вас, мы ничего
не упустили и вели поиски с максимальной
скрупулезностью, на какую только были способны. Но
карта наша бесследно исчезла.
Мы совершенно измучились, и руки у нас
опустились, поскольку все указывало на то, что никогда
нам не достичь цели. Брат поседел как лунь, а я
совсем облысел. Сил на дальнейшие поиски не было,
и мы кляли судьбу, так жестоко нас обманувшую.
Надежда отыскать Лайлонию таяла, когда случай
вновь пришел нам на помощь. Однажды утром
в нашу квартиру явился почтальон и принес
небольшую посылку. Мы приняли ее и, только когда за по-
11

чтальоном закрылась дверь, посмотрели, откуда она
пришла. Вообразите наше изумление при виде
отчетливо отпечатавшегося слова «Лаилония» на
почтовом штемпеле! Мы буквально оцепенели и на
какое-то время лишились дара речи. Но мой
сообразительный брат быстро опомнился и крикнул:
«Бежим за почтальоном, он должен знать, где
находится Лаилония, раз принял посылку!» Мы со всех ног
кинулись в погоню и настигли почтальона уже на
лестнице. Налетели на него так стремительно, что
бедняга решил, будто его хотят побить, но мы тут же
объяснили, в чем дело.
— Увы, господа, — сказал почтальон, — я не знаю,
где находится Лаилония. Я только принимаю
посылки, которые нужно разнести, и разбираюсь в
географии нескольких улиц, дальше — темный лес. Но,
может, начальник почты знает.
— Отлично придумано, — воскликнул мой брат. —
Идем к начальнику почты!
К начальнику почты мы попали без труда. Он
принял нас любезно и приветливо, но в ответ на вопрос
о Лайлонии беспомощно развел руками:
— Нет, простите, мне совершенно неизвестно,
где находится Лаилония. Я знаю географию только
своего района. Но дам вам совет. Идите к Главному
12

φ

Начальнику почты, к нему приходят все письма и
посылки из-за границы. Он должен знать.
И мы отправились к Главному Начальнику. Здесь
так гладко уже не вышло, потому что у Главного
Начальника была масса работы, он был очень занят и
не смог принять нас немедленно. Пришлось
похлопотать — звонить, упрашивать, получать
разрешения и писать заявления. Это продолжалось не одну
неделю, но в конце концов наши старания
увенчались успехом: Главный Начальник согласился
уделить нам время. Встречу он назначил на пять утра,
потому что был страшно занят. Чтобы не проспать
(часов у нас не было — их пришлось продать, чтобы
купить очередные карты), мы с братом бодрствовали
всю ночь и, направляясь в присутствие, чувствовали
себя разбитыми и усталыми. Тем не менее мы были
преисполнены надежды и радости, так как
нисколько не сомневались, что наши мытарства вот-вот
закончатся.
Главный Начальник тоже был очень приветлив и
доброжелателен. Угостил чаем с коврижкой, просьбу
нашу выслушал внимательно. Потом покачал
головой.
— Ах, дорогие мои, — сказал он. — Я вас
прекрасно понимаю. Но, видите ли, в чем дело, господа, го-
Н

лова у меня так забита работой, что я не могу
держать в ней все. На свете столько стран, запомнить
каждую невозможно. Не знаю я, к сожалению, где
находится Лайлония.
Я был уже на грани отчаяния — неужели снова
все впустую? — когда вдруг мой брат, который
правда обладает недюжинным умом, воскликнул:
— В таком случае, уважаемый Главный
Начальник, кто-то из ваших подчиненных должен знать:
ведь у них меньше дел в голове и каждый
занимается только несколькими странами.
— Прекрасная мысль, — ответил Главный
Начальник. — Я сейчас же позвоню четырем своим
заместителям и спрошу, в чьем ведении Лайлония.
Потом он снял телефонную трубку и сказал:
«Соедините меня с управляющим по делам юга». А когда
его соединили, спросил: «Скажите, есть на юге
государство Лайлония?» — «Совершенно точно нет, —
ответил управляющий, — она в другой части
света». Управляющий по делам севера ответил то же
самое, и то же сказал управляющий по делам востока.
Теперь мы уже не сомневались, что про Лаилонию
знает управляющий по делам запада — где-то же
она должна находиться! Но управляющий по делам
запада на вопрос Главного Начальника ответил: «Уве-
15

ряю вас, на западе Лаилонии нет. Она в другой части
света».
Главный Начальник развел руками:
— Сами видите, господа, о Лаилонии ничего не
знает ни один из моих управляющих.
— Но, раз мы получили посылку из Лаилонии, —
возразил я (надо сказать, что я тоже не дурак, хотя и
не такой умный, как мой брат), — значит, ее должен
был кто-то привезти и, следовательно, кто-то знает,
где находится Лайлония.
— Вполне возможно, — ответил Главный
Начальник, — вполне возможно, что кто-то знает. Но я
этого кого-то не знаю.
Мы очень расстроились, но брат попробовал
ухватиться еще за одну соломинку.
— Господин Главный Начальник, — спросил он, —
а может, существует Самый Главный Начальник,
который знает все?
— Самый Главный Начальник, — отозвался
Главный Начальник, — наверняка знает, где находится
Лайлония, но, к сожалению, он уехал.
— А когда Самый Главный Начальник вернется?
— Самый Главный Начальник не вернется, —
печально ответил Главный Начальник. — Он уехал
навсегда.
16

— А больше ничего нельзя сделать? — спросили
мы в отчаянии. — Больше никто, совсем-совсем
никто не знает, где находится Лайлония?
— Ничем не могу вам помочь, — покачал
головой Главный Начальник, давая понять, что
отведенное нам время истекло.
Мы вышли, проливая горькие слезы и хлюпая
носом, потому что у нас даже носовых платков не было —
все давно повыкидывали, чтобы освободить в
квартире побольше места для карт и глобусов. И побрели
домой, утирая слезы рукавом, но перед самой
дверью брат вдруг замер.
— Постой-ка, — произнес он. — Главный
Начальник опросил по очереди четырех заместителей. Но
ведь не исключено, что их у него под началом
пятеро, и об одном он попросту забыл.
— Да, он разговаривал с управляющими по делам
Юга, Севера, Востока и Запада, — подтвердил я. —
Думаешь, есть еще какие-то стороны света?
— Не знаю, — сказал брат. — Утверждать не могу.
Но не исключено, что сторон света пять, а то и больше.
— Тогда нужно вернуться к Главному
Начальнику и уточнить.
Снова слабая надежда затеплилась в наших
сердцах. Мы со всех ног помчались обратно в присутст-
17

вие. Но оказалось, что Главный Начальник занят и не
может нас принять. Делать было нечего: чтобы
добиться аудиенции, пришлось заново начинать
хлопоты. Продолжалось это очень долго: опять прошения,
опять телефонные звонки, пропуска, просьбы. Но
на сей раз попусту Главный Начальник заявил, что
у него очень много работы, что он уже один раз нас
принял и сделал, что мог, а больше ничего не может.
Теперь действительно не оставалось выхода. Все
пути были закрыты, все средства испробованы. Нам
даже не хотелось больше изучать карты, мы просто
сидели в своей квартире и тихо плакали.
Сейчас мы уже очень старые. И наверняка
никогда не узнаем, где находится Лайлония, и уж точно
никогда ее не увидим. Но, может быть, кому-то из
вас повезет больше, может, кому-то посчастливится
однажды попасть в Лайлонию. Приехав туда,
передайте от нас цветок настурции королеве Лайлонии и
расскажите ей, как сильно мы хотели туда попасть, и
как ничего у нас не вышло.
Но я забыл еще сказать, что было в той посылке.
Конечно, мы ее не мешкая открыли. В посылке
лежало коротенькое письмо, в котором некий житель
Лайлонии по имени Иби Уру сообщал, что
прослышал о нашем интересе к Лайлонии и потому посыла-
18

ет нам маленький сборник самых коротких историй,
старых и новых, широко известных в этой стране.
Сборник прилагался к письму. Наш корреспондент,
к несчастью, забыл написать, где находится Лайло-
ния, и не указал своего точного адреса, поэтому мы
не сумели ему ответить. У нас остался только этот
сборник, и теперь мы хотим всем его показать,
чтобы люди могли хоть немного узнать о Лайлонии —
стране, которую нам не удалось найти на карте.

Горбы
Когда Айо, каменотес, работавший на
строительстве дорог, заболел горбом, на консилиум по
поводу его болезни собрались четыре врача. Это вовсе
не означает, что стоило в Лайлонии заболеть какому-
то каменотесу, тут же прибегали четыре врача; нет,
чаще всего и один-то не приходил. В тот раз их было
целых четыре не потому, что Айо заболел, и уж тем
более не потому, что он был каменотесом. Просто-
напросто болезнь у Айо была диковинная, а врачи,
как и все люди, падки на диковинки. Диковинность
же болезни состояла не в наличии самого горба —
ничего диковинного тут нет, горб — дело обычное.
А состояла она в том, что именно этот горб
обычным не был — это был горб-чудовище, горб-курьез,
горб-какие-даже-в-Лайлонии-встречаются-лишь-
раз-в-сто-восемь-лет-а-может-и-реже. Расширяясь и
разбухая, он пускал причудливые ростки и
ответвления, которые со временем стали обретать сходство
20

с разными частями тела — руками, ногами, головой,
шеей, животом и попой. (Следует добавить, что это
был так называемый криптогенный горб; сие
название свидетельствует о некоем особом его свойстве,
то есть, попросту говоря, о том, что врачи понятия не
имеют, откуда такой горб берется.)
И вот врачи собрались и стали совещаться,
можно ли вылечить Айо от горба. Когда они все вместе
уселись в специальном кабинете (Айо туда, конечно
же, не позвали), один старый доктор сказал:
— Признаем честно, господа, в данном случае
медицина бессильна. Сто восемь лет назад наш
великий предшественник, хирург Горе-Голова, описал
точно такой же случай и тоже ничего не смог
поделать. А ежели сто восемь лет назад этот горб не
вылечили, то уж мы-то и подавно не сможем. Потому как
тогда люди умнее были.
— И что ж нам теперь делать? — спросил
молодой врач. — Должны же мы что-то предпринять, не
то сойдем за неучей.
— Как это — что? — удивился старый доктор. —
Лечить больного!
— Но если у нас нет никаких шансов...
— Лечение больного, мой юный друг, не имеет
ничего общего с избавлением от недуга, — прогово-
21

рил старый доктор. — Вот главный принцип нашего
ремесла. Цель лечения — лечить, так же, как цель
пения — петь, а цель игры — играть.
— Я считаю, что мы могли бы вылечить
больного частично, — заметил третий врач. — Удалить горб
мы действительно не сможем, зато сможем
воспрепятствовать его дальнейшему росту; достаточно
лишь наложить на горб гипс, тогда ему некуда будет
расти, и он останется таким, как есть. А что сто
восемь лет назад люди были умнее, чем сейчас, — так
это еще проверить надо.
— А я считаю, это возмутительно! — воскликнул
четвертый врач. — Если мы не в состоянии
вылечить горб полностью, то лечить его вообще
категорически противопоказано!
— Почему?
— Неужели не ясно! Именно потому, что
вылечить его невозможно.
— Полностью — невозможно, зато можно
частично.
— Это и значит, что невозможно. Горб все равно
останется, а стало быть, не стоит обманываться,
будто он поддается лечению.
Так они рассуждали довольно долго. А горб тем
временем рос — и рос все быстрее. Разные части тела,
22

которые от него ответвлялись, приобретали все
более ярко выраженную форму. Голова горба
покрылась волосами, появились глаза, уши, нос и губы;
руки удлинились, а ноги вскоре достигли земли. Не
успели все и глазом моргнуть, как горб полностью
обрел человеческий облик. Это был просто второй
Айо, схожий с первым, словно две капли воды.
Спина его приросла к первому Айо; в остальном он
был точной копией первого. И сразу же начал
говорить.
Первый Айо, настоящий, уже давно
расстраивался из-за своей болезни: кому приятно ходить с
горбом? А увидев, что у него на спине вырос его же
собственный двойник, от ужаса совсем растерялся и
не мог понять, что делать дальше. Айо был
человеком спокойным и толковым, хорошим работником,
которого все любили и уважали. Но теперь, когда
у него появился двойник, люди перестали отличать,
какой Айо — первый, а какой вырос из горба.
И что еще хуже, двойник оказался ну просто
вылитый Айо — даже собственная жена Айо не могла
их различить. Однако сходство было чисто
внешним: характер у второго Айо был совсем другой. Едва
начав говорить, он стал кричать и раздражаться по
малейшему поводу и поносил всех, а особенно —
23

первого Айо. Работать он не желал, всех оскорблял и
жаловался, что первый Айо не позволяет ему ходить.
И правда, ведь они срослись спинами, и ноги у них
постоянно были направлены в разные стороны:
когда один шел вперед, другому приходилось пятиться
задом. Что было на редкость неудобно.
Но и это было еще не самое худшее. А худшее
было то, что второй Айо, как только полностью
вырос и сделался полностью неотличимым от первого,
принялся вопить на каждом углу, что он-то и есть
настоящий Айо, тот самый, что был изначально,
а другой — это как раз горб, а вовсе никакой не
человек.
— Отрежьте мне этот проклятый горб! — в
ярости донимал он врачей и всех, кого только мог. —
Неужто я вечно должен таскать на спине этот
мерзкий нарост?! Что за неучи эти доктора! Ни на что не
способны.
Знакомые, встречая Айо, удивлялись.
— Ты и в самом деле Айо? — спрашивали они
у горба, а горб орал во весь голос:
— Естественно, я — Айо! А кто же еще?! Вы что,
ослепли?! Сами ж видите, что я Айо, не первый год
меня знаете! А это — горб, который у меня вырос.
Горе горькое!
25

Однако знакомые на всякий случай, желая
проверить, не ошиблись ли они, спрашивали у первого —
настоящего — Айо:
— А ты, ты-то кто?
— Я — Айо, — отвечал тот тихонько, ибо был
человеком скромным и застенчивым.
Слыша это, второй Айо издевательски хохотал и
громко выкрикивал:
— Вы только гляньте, а? Горб, а туда же —
человеком стать желает! Вот потеха-то! Нет, такого я еще
не видывал! Бесстыжий горб всех пытается убедить,
что никакой он не горб! А кто ж ты тогда, а, кожаный
мешок?! Люди добрые, это же в голове не
укладывается! Горб говорит, что он Айо! Нет, я больше не
вынесу! Отрежьте мне этот горб, не то я лопну от
возмущения! Заткнись, ты, горб паршивый! Люди
добрые, не позволяйте этому чудовищу говорить!
Вот так в ответ на каждое робкое высказывание
Айо, который в отчаянии пытался объяснить, что он
и есть самый настоящий Айо, горб разражался
потоком оскорблений и брани, да так громогласно и
столько раз клялся и божился, что в результате люди —
даже врачи, даже друзья Айо, даже его жена —
растерялись, не зная, что и думать, а под конец поверили,
что настоящий Айо — тот, который громче кричит.
26

Настоящий же Айо, все больше отчаиваясь, совсем
запуганный и растерянный, еще пытался тихонечко
говорить, что он — это он, но заикался все сильнее, и
в конце концов его перестали слушать. А новый Айо,
бесстыжий и горластый, склочничал почем зря.
— Однако ж изменился наш Айо, — говорили
расстроенные знакомые. — Прямо и не узнать.
Раньше такой славный был, все его любили, а нынче —
просто невыносим.
— Что ж вы хотите! — отвечали другие. — У него
вырос горб. Такие беды очень меняют людей, тут и
удивляться нечему.
После чего разговор переходил на происшествия
с разными людьми, которые сильно изменились под
влиянием несчастий и болезней, а поскольку
каждый знал множество таких случаев, об Айо быстро
забывали.
Между тем врачи не покладали рук. Они
трудились с превеликим усердием, денно и нощно,
корпели и изучали, пока в конце концов, много месяцев
спустя, не придумали лекарство от горба. Это был
такой порошок: его следовало принимать три раза
в день, и через несколько дней горб исчезал.
Порошок был горький и жутко противный, но кто бы стал
придавать этому значение — ведь речь шла об ис-
27

целении от горба. Врачи испытали свое средство на
дюжине горбунов с обыкновенными горбами и
убедились, что в общем и целом действует оно отлично.
Люди избавлялись от горбов и радовались.
Наконец врачи решили испробовать свое
изобретение на Айо. Когда они к нему пришли, Айо — не
тот, который настоящий, а другой, который горб, —
тут же, как обычно, принялся громогласно
жаловаться, вопить, что больше терпеть не намерен, и
потребовал, чтобы его немедленно вылечили. Врачи
поспешили его успокоить и сказали, что как раз
изобрели прекрасное средство от горбов. Первый Айо —
тот, который настоящий, — тихонько заплакал и стал
говорить, что человек-то ведь он, а тот, второй, всего
лишь болезнь; но никто особого внимания на его
слова не обратил, потому что второй Айо тотчас
заглушил бедолагу своими воплями и вдобавок
осыпал бранью. Только маленький сынишка Айо,
громко плача, кричал, что это папа, а тот — чужой дядя,
но его никто не слушал, ведь малым детям еще ума
не хватает, чтобы лучше взрослых различать, что
настоящее, а что нет.
Ну и врачи, быстро посовещавшись, дали свои
новые порошки больному — тому, который горб.
Второй Айо жадно схватил лекарство и давай глотать.
28

Хотя кривился, потому что порошки были горькие, и
ругал врачей: мол, надо было изобрести сладкие или
со вкусом апельсина.
И случилось то, чего и следовало ожидать. Как
только второй Айо начал принимать лекарство,
первый Айо стал скукоживаться, уменьшаться и
наконец превратился в настоящий горб на спине второго
Айо; но поскольку порошки продолжали
действовать, горб этот все уменьшался и уменьшался до
тех пор, пока у второго Айо — того, кто был
вначале горбом, — спина не стала совершенно прямая и
гладкая; то-то он обрадовался, что на спине у него
ничего нет. Первый Айо исчез полностью. Все
врачи и знакомые были убеждены, что вместе с ним
исчезли и сомнения; раз тот Айо превратился в горб
и в итоге исчез целиком, то он и не мог быть
изначально ничем, кроме как горбом. И лишь
маленький сынишка Айо горько плакал, что у него
отобрали папу. Новый же Айо порол его ремнем, вопил,
что отец — он, и требовал, чтобы малыш не болтал
чепухи.
После той истории Айо прославился: не со
всяким ведь такое случается. Люди его не любили,
потому что он был злой и пакостил, кому только мог,
но вместе с тем и боялись — по тем же причинам.
29

Однако Айо не ограничился тем, что одержал
победу. Он стал вести себя очень странно. Встречая
очередного знакомого, спрашивал ни с того ни с сего:
— И когда ты наконец избавишься от своего
горба? Сейчас есть замечательные средства для лечения
горба! Ты должен немедленно пойти к врачу!
— Так я же вообще не горбатый, — говорил на это
знакомый.
Айо его безжалостно высмеивал.
— Ты не горбатый?! — вопил он. — Это тебе
только кажется! Горбатый, да еще какой! Горбуны — все,
понял?! Все! Только у меня одного, — тут он гордо
подбоченивался,—у одного меня нет горба. Все люди
еще какие горбатые и не лечатся — потому что
дураки.
Когда Айо высказал это по очереди всем жителям
городка, людей охватили страх и ужас. Все то и дело
смотрелись в зеркало, чтобы проверить, не растут ли
у них, случаем, горбы, и хотя видели, что горбов нет,
все равно не могли успокоиться и через пару минут
снова бросались к зеркалу. И вот не осталось
человека, который был бы уверен, что и в самом деле не
горбат. Все впали в панику. Горожане избегали друг
друга, крадучись пробирались вдоль стен и
ежеминутно проверяли, не появился ли у них горб. Один
зо

только Айо ходил высоко подняв голову, гордый
как павлин, и без устали твердил: «Все вы горбуны!
У всех у вас жутчайшие горбы! И как вы только этого
не видите! Да вы, не иначе, ослепли!»
Через некоторое время Айо сменил метод. Он
начал втолковывать людям, что речь не о том, что они
обыкновенные горбуны, горбуны в общепринятом
смысле. Нет, они просто-напросто горбы, некогда
выросшие на спинах своих двойников, с которыми
случилось то же самое, что когда-то с ним. Он,
однако, от своего горба избавился благодаря
чудодейственным порошкам, а другие не последовали его
примеру, и вот — довели себя до того, что
собственные горбы их слопали. Теперь, кроме него одного, по
свету расхаживают сплошь горбы, а не настоящие
люди. «Ты горб, — шипел он каждому встречному, —
понял? Ты горб, никакой ты не человек!
Прикидываешься человеком, а на самом деле горб, человека ты
съел, а сам остался, и пытаешься меня обмануть!
Один только я настоящий человек!»
Он повторял это снова и снова, кричал и шипел,
внушал всем, что они горбы, и при этом так
чванился и так надрывался, уверяя, что единственный
настоящий человек — он, что в конце концов люди
начали ему верить. Поверили, что они горбы и должны
31

незамедлительно что-то предпринять, чтобы
возродить настоящих людей, без горбов. Многие
устыдились и стали сокрушаться, что допускают такое
безобразие.
Постепенно все больше горожан начали
задумываться: раз Айо столь успешно избавился от
горба, может, стоит испробовать порошки, которые он
принимал, вдруг что-нибудь да выйдет. И
постепенно все стали массово скупать чудодейственные
порошки и глотать их даже в больших количествах,
чем требовалось. В том числе и те, кто прежде был
горбат и избавился от горба именно благодаря
порошкам.
Но поскольку ни у кого настоящего горба не
было, то и потерять его, соответственно, никто не
мог. Зато — о диво! — сразу же после первого цикла
приема лекарств все с тревогой заметили, как
происходит нечто обратное: у всех начали расти на спинах
горбы. Горбы росли, и с ними творилось то же самое,
что происходило когда-то с горбом Айо: мало-помалу
они обрастали разными частями тела и все больше
уподоблялись людям, носившим их на спине.
Оказалось, что те же самые порошки, что уничтожают
горбы у горбатых, вызывают рост горбов у безгорбых.
Когда это обнаружилось, было уже слишком поздно.
32

У всех выросли на спинах горбы-двойники,
которые тотчас же — как и в случае с Айо — принялись
вопить во весь голос, что они-то и есть настоящие
люди, а те, другие, — горбы.
Айо просто сиял. Теперь у него было полным-
полно дружков, таких же точно, как он, хотя пока и
связанных с прежними людьми-двойниками. И все
горбы походили на Айо: все как один были
склочные, наглые, крикливые, и все незамедлительно
пожелали избавиться от своих горбов — то есть от
настоящих людей, которых они объявили горбами.
Зато друг с дружкой горбы были в добрых
отношениях и, когда встречались, вместе безжалостно
издевались над людьми, которых носили на спинах как
собственные горбы.
В конце концов горбы заявили, что с них
довольно, что они не желают больше быть горбатыми, и
сами начали принимать чудодейственные порошки.
Вот так в Лайлонии появился город горбов, в
котором, впрочем, не было ни одного горбуна.
Дальнейшая история города в хрониках отсутствует.
Насколько нам известно, он существует и по сей день.
А вот маленький сынишка Айо, которого тоже
хотели заставить принимать порошки, чтобы и его
превратить в горб, не дался. Он сбежал из города,
33

чтобы не стать горбом, а потом, когда подрастет,
вернуться и расправиться с горбами. Но ему все равно
было очень грустно.

Рассказ об игрушках для детей
В давние времена купцы Лайлонии вели
оживленную торговлю с Вавилоном. Отправляли они в
Вавилон преимущественно специальные
наконечники к вилкам для поедания мяса фазана, привозили
же чаще всего гребни для расчесывания верблюдов.
Причина этого импорта понятна: в Лайлонии почти
не производили гребней для расчесывания
верблюдов; последнее обстоятельство, в частности,
проистекало из того, что в Лайлонии верблюды вообще не
водились. (Не водились, и все тут.) Однако не будем
слишком глубоко вникать в причины. Ограничимся
фактами.
И вот вам факт: старый купец Пигу (прозвище он
получил за свой большой кривой нос с четырьмя
точечками — желтой, красной, оранжевой и черной —
и слегка загнутым книзу кончиком, делавшим
владельца немного похожим на ястреба, а да будет вам
известно, что большой кривой нос с такими точеч-
35

ками и слегка загнутым книзу кончиком, делающим
своего владельца немного похожим на ястреба, на ста-
ролайлонском языке назывался «пигу»; на новолай-
лонском языке такой нос имел уже другое название;
но не будем вдаваться в подробности) как раз
занимался торговлей с Вавилоном. Ездил он туда каждые
полгода, отвозя внушительный запас наконечников
к вилкам для поедания мяса фазана (фазаны
считались в Вавилоне самым большим деликатесом,
возможно, потому, что появлялись там крайне редко:
плюс-минус раз в тридцать лет во всем Вавилоне
удавалось поймать одного фазана, который брался
непонятно откуда), и, возвращаясь, привозил огромное
количество гребней для расчесывания верблюдов. Эти
самые гребни жители Лайлонии тотчас
расхватывали, отдавая за них немалые деньги. В результате этих
вояжей Пигу сколотил приличное состояние, которое
позволило ему построить великолепную виллу для
своей дочери Меми (на старолайлонском языке
слово «меми» — глагол, обозначающий: «лихо ездить на
маленьком розовом слонике без уха, одновременно
размахивая светло-голубым флажком из шелковой
ленты и крутя „мельницу" большими пальцами,
покрытыми кроваво-красным лаком»; прелестная Меми
частенько так забавлялась, и отсюда это прозвище).
36

Однажды весной, когда вовсю цвели
ромашковые сады (в Лайлонии ромашка — огромное дерево,
доходящее до шести понинов в высоту; понин — это
мера длины, приблизительно равная длине рогов
четырехлетнего самца лани), а сухие ручьи бежали во
все стороны (сухие ручьи в Лайлонии текут
исключительно весной, прокладывая себе русло через город,
разрушая улицы и дома; люди по этому поводу особо
не переживают: весной можно жить где угодно,
летом же сухие ручьи исчезают, а дома и улицы вновь
быстро отрастают), купец Пигу как раз возвращался
из путешествия, завершив выгодные торговые
сделки, и потому очень довольный. Прежде чем
отправиться к себе, он решил заглянуть к своей Меми.
Однако не застал ее дома, так что расположился в
гостиной и достал свой инструмент для продырявливания
глобусов. (Купец Пигу очень любил это занятие; лай-
лонская фабрика по производству дыроколов для
глобусов продавала ему свои изделия со скидкой — ведь
Пигу рекламировал ее продукцию в Вавилоне,
продырявливая тамошние глобусы.) Так он коротал
время, поджидая дочку, которая вскоре прикатила на
маленьком розовом слонике без уха и еще издали,
приветствуя его, замахала руками. Поздоровалась и сразу
же начала умолять: «Ах, папа, не сердись на меня!»
37

— За что я должен на тебя сердиться,
доченька? — спросил Пигу.
— Папочка, я сделала себе один подарок, но тебе
придется за него заплатить.
Купец Пигу слегка встревожился, так как знал,
что прелестная Меми бывает весьма расточительна.
Однако спросил спокойно:
— И что же это такое?
— Я заказала себе глобус в натуральную
величину, — ответила Меми. (Здесь следует отметить, что
продырявливание глобусов было любимой забавой
в семье купца Пигу, как, впрочем, и во всей Лайлонии.
Целыми днями стар и млад предавались этому
увлекательному занятию, поэтому, в частности, в
Лайлонии дырки в глобусах были очень дешевы.)
Купец Пигу задумался. Он не знал точно, что
значит «в натуральную величину», и подумал, что,
наверно, все вепщ на свете—натуральной величины (то есть
такой, какой их наделила натура). Но на всякий
случай попросил Меми растолковать ему поподробнее.
— Это значит глобус величиной с земной шар.
Счет я велела отослать тебе. О, уже несут готовый
глобус, — воскликнула она, выглянув в окно.
Но купец Пигу не захотел смотреть в окно. Он
лихорадочно прикидывал, сколько, в свою очередь,
38

придется продать гребней для расчесывания
верблюдов, чтобы заработать на такой глобус. Сосчитать не
получалось, и он весь вспотел от страха. Между тем
во дворе посыльные из магазина уже
устанавливали глобус. В конце концов Пигу все-таки выглянул
в окно и наметанным глазом торговца моментально
оценил, сколь плачевно состояние дел: глобус
действительно был натуральной величины, а ему за всю
жизнь не продать столько гребней для расчесывания
верблюдов, чтобы на такой глобус заработать. И он
быстро принял решение. Высунулся в окно и сурово
крикнул: «Забирайте этот глобус назад. Я не буду за
него платить. Он изготовлен некачественно!»
Посыльные пожали плечами, взвалили глобус на
спину и понесли назад. Но прелестная Меми громко
зарыдала: «Ах, папа, какой ты нехороший! Пожалел
пару грошей, не хочешь побаловать свою Меми. Ты
и впрямь стал скрягой на старости лет. Даже игрушка
для собственного ребенка — и то для тебя слишком
дорого!» Она еще долго его попрекала.
У купца Пигу было доброе сердце, и выслушивать
подобные упреки ему было неприятно, однако не
мог же он влезать в долги на всю жизнь! Пигу
пробовал объяснить дочери, что у него и вправду нет
денег на такие дорогостоящие подарки. Обещал, что,
4о

возможно, со временем, когда станет побогаче... (Он
надеялся, что до тех пор Меми подрастет и поймет
неуместность своих требований.) Но Меми не хотела
его слушать и горько плакала. У купца Лигу не было
больше сил выносить ее плач, и он лихорадочно
размышлял, как бы компенсировать дочке потерю.
Внезапно ему в голову пришла недурная идея.
— Доченька, — сказал он, — ты получишь точно
такой же глобус, даже лучше. Я велел унести этот,
потому что он был плохо сделан. Но ведь у тебя есть
настоящий глобус — просто-напросто земной шар!
И ты можешь его дырявить!
Крошка Меми была не глупа и сразу смекнула,
что предложение отца весьма заманчиво. Конечно,
она покапризничала для проформы, заявив, что тот
глобус был из хорошей фирмы и вообще намного
лучше. Однако позволила себя уговорить, после того
как вытянула из Пигу обещание, что он завтра же
поведет ее в ресторан отведать оранжевых цесарок.
Затем она побежала во двор, прихватив на лету свой
инструмент для продырявливания глобусов, и
принялась за игру.
Последствия не заставили себя долго ждать. К
вечеру вся земля была в дырах, и из всех стран в Лайло-
нию начали приходить депеши с вопросом: кто, соб-
41

ственно, дырявит землю таким варварским
способом? К сожалению, было уже поздно. Пока
спохватились, крошка Меми продырявила почти все. Земля
была сплошь в дырах и мало пригодна для
использования.
Тяжелое время настало для купца Пигу. Надо
было отвечать за проказы дочки. От Пигу
потребовали возместить огромный ущерб всем пострадавшим
государствам. Денег на это у купца не было, и его за
долги посадили в тюрьму, а Меми продолжала
забавляться. Пигу же просидел за решеткой невесть
сколько (вероятно, сидит до сей поры), с грустью
размышляя о том, что нельзя жалеть деньги на игрушки
для детей.

Прекрасное лицо
Нино был подмастерьем пекаря и славился своим
прекрасным лицом. А оно и впрямь было самое
прекрасное в округе, и, когда Нино проходил по
улице, все девушки глаз не могли отвести, — так влекло
их прекрасное лицо молодого пекаря.
К несчастью, Нино работал у печи, в жаркой и
душной пекарне, а это, как известно, дурно влияет на
красоту лица. К тому же у него, как и у всех, случались
порой неприятности, а ни для кого не секрет, что
неприятности для красоты вредны. И Нино, смотрясь
в зеркало, с горечью отмечал, что жизнь постепенно
накладывает свой отпечаток на его прекрасное лицо.
Но несмотря ни на что, оно по-прежнему оставалось
необычайно прекрасным, и Нино хотел уберечь
красоту от беспощадного времени. Поэтому он
отправился в город Липоли, где продавались специальные
сундучки для хранения лиц. Сундучок такой стоил
дорого, и, чтобы за него заплатить, Нино пришлось
43

занять деньги у соседей. Однако он считал дело
настолько важным, что ради этого стоило влезть в
долги. Итак, он купил сундучок и спрятал свое лицо в
надежном хранилище.
Сундучок, помимо того, что дорого стоил,
обладал еще одним недостатком: его надо было
постоянно носить с собой, не расставаясь ни на минуту, —
ведь, потеряв сундучок, человек терял и лицо. Но
Нино так дорожил красотой своего лица, что
смирился с этим неудобством. Спрятал лицо и всегда носил
сундучок с собой — на работу, на прогулку; сундучок
был при нем и когда он ложился спать. С каждым
днем Нино все больше заботился о том, чтобы лицо
не снашивалось. Первые несколько недель он
осторожно вынимал лицо из сундучка и надевал только
по праздникам. Но вскоре заметил, что и в
праздники случаются беды и неприятности, а это может
плохо сказаться на красоте лица. Тогда он решил вообще
не вынимать его из сундучка, и с тех пор никто уже
не мог увидеть прекрасное лицо Нино. Девушки
перестали обращать на него внимание — без лица Нино
их нисколько не интересовал. Люди, которые
раньше пальцами показывали на него друг другу, теперь
равнодушно проходили мимо безликого человека.
Нино же так боялся за свою красоту, что перестал
44

даже заглядывать в сундучок, чтобы не подвергать
прекрасное лицо воздействию влаги, солнца и ветра.
Вскоре горожане забыли лицо красавца Нино, да
и сам он, перестав заглядывать в сундучок, уже
почти не помнил, как оно выглядит. И все равно, когда
вспоминал, страшно гордился тем, что он самый
красивый юноша в округе. Он и правда таким был,
только никто теперь не мог увидеть этого воочию.
Как-то раз через городок проезжал один
известный лайлонский ученый по имени Кру, и непогода
вынудила его остановиться на пару дней на местном
постоялом дворе. Из разговоров он узнал о Нино и
пожелал с ним познакомиться. Посему Кру
отправился в домишко, где жил самый красивый юноша,
и завел с ним разговор.
— Говорят, — обратился к нему Кру, — что нет
тебя краше в округе.
— Это правда, — сказал Нино.
— А ты можешь мне это доказать?
— Ну конечно же, могу, — сказал Нино. Однако
ему тут же пришло в голову, что для этого придется
надеть на себя лицо, вынув его из сундучка; а тем
временем ветер и пыль могут повредить прекрасный
облик. И он поспешно добавил: — Могу, но не хочу,
потому что мое лицо спрятано.
45

— Ну так вынь его оттуда, где оно хранится, и
покажи.
— Не могу, оно может испортиться. Я должен
беречь свое лицо.
— А почему ты, кстати, не пользуешься своим
лицом?
— Чтобы оно подольше не снашивалось.
— Значит, когда-нибудь потом ты будешь им
пользоваться?
Нино не знал, что ответить. Вообще-то он об этом
всерьез не задумывался. Нино считал, что лицо
необходимо беречь, но не знал точно, станет ли еще
когда-нибудь его носить.
— Не знаю, — сказал он. — Честно говоря, я не
представляю, для чего бы оно могло мне
понадобиться. Мой опыт говорит, что можно превосходно
жить и без лица.
— Разумеется, можно, — подтвердил ученый
Кру. — Многие люди жили без лица. Но разве так
живется лучше?
— Да нет, — ответил Нино. — Зато лицо не
снашивается.
— Значит, ты все-таки бережешь его на потом?
— Я хочу, чтоб оно оставалось прекрасным вечно.
— Для кого?
4б

— Ни для кого. Вообще чтобы было прекрасным.
— Боюсь, — ответил Кру, — что ты хочешь
невозможного. — Сказавши это, он распрощался с Нино и
ушел, с сожалением качая головой.
Тем временем давно уже минул срок, когда
следовало выплатить долг, взятый на покупку сундучка.
Но подмастерье пекаря зарабатывает мало, и денег
у Нино не было. Сосед-кредитор настойчиво
требовал вернуть ссуду, угрожая судом и тюрьмой. Нино
впал в отчаяние. Никто больше не хотел давать ему
взаймы, ведь всем было известно, что предыдущий
долг он не вернул. А в Лаилонии за неуплату долгов
сажали в тюрьму.
После долгой внутренней борьбы и
безуспешных попыток раздобыть деньги Нино решил вернуть
сундучок в магазин и снова надеть свое лицо. Поехал
в городок Липоли и направился в магазин, где когда-
то купил сундучок.
— Я хочу продать сундучок, который у вас купил, —
сказал он.
— А когда ты его купил? — спросил продавец.
— Пятнадцать лет назад, — ответил Нино. И
только тут понял, что уже пятнадцать лет носит лицо
в сундучке, и порадовался, что ему удалось так долго
сохранять юный и свежий облик.
47

Но продавец лишь сочувственно улыбнулся.
— Пятнадцать лет, — проговорил он. — Погляди
на этот сундучок. Он весь потертый, ободранный,
изгвазданныи и потрепанный. Никто такой теперь
не купит. Мне не продать его даже за десятую долю
первоначальной цены. Нет, дорогой мой Нино, я не
выкуплю у тебя обратно этот сундучок.
— Но... — Нино чуть не онемел от ужаса, — я же
не смогу вернуть деньги, которые занимал на
покупку сундучка. Что мне делать?..
— Не знаю, что тебе делать, дорогой мой Нино.
Я не могу оплачивать твои долги. Каждый сам
платит свои долги: прежде чем занимать деньги,
следует хорошенько подумать.
Нино ушел, терзаясь мрачными мыслями. Перед
ним маячила перспектива тюрьмы, и казалось,
ничто уже не может его спасти. Когда Нино вернулся
домой, там поджидал стражник, который велел ему
явиться на следующий день после полудня на
заседание суда. Нино размышлял всю ночь. Утром он
принял решение и снова поехал в Липоли.
На сей раз он направился в ломбард, где давали
денежные ссуды под залог ценных вещей.
— Я хотел бы получить заем в размере трехсот па-
троналов, — сказал он. (Патронал — это лаилонская
48

золотая монета; как раз столько стоил когда-то
сундучок.)
— Что ты хочешь оставить мне в залог? —
спросил владелец ломбарда.
— Я отдаю тебе, — сказал Нино, — я отдаю тебе
мое прекрасное лицо, не тронутое временем, и
сундучок неизменности.
— Сейчас проверим, — сказал владелец
ломбарда. И снял с полки книгу, где были записаны цены
всех человеческих лиц. Потом открыл сундучок и
изучил под лупой лицо Нино. Оно действительно было
юное и почти нетронутое. Нино разволновался, он
ведь и сам впервые за много лет увидел свое лицо.
Владелец ломбарда долго и тщательно осматривал
сундучок и наконец объявил:
— За лицо вместе с сундучком я могу дать тебе
двести патроналов и ни гроша больше. Через полгода
выкупишь у меня то и другое за триста.
Это были жесткие условия, и Нино заколебался;
тем более что предлагаемая сумма не покрывала его
долга. Однако другого ломбарда в окрестностях не
было, да и вряд ли ему где-нибудь дали бы больше.
— Ладно, согласен, — сказал Нино. А что еще ему
было делать? Оставил сундучок с лицом, взял двести
патроналов, вернулся в свой городок и тут же побе-
49

жал к соседу-кредитору. Отдал ему двести патрона-
лов и пообещал в скором времени вернуть остальное.
Правда, он не знал, как раздобыть недостающую
сумму, но ничего другого сказать не мог. Сосед
согласился забрать жалобу из суда, однако заявил, что
оставшуюся часть долга Нино должен вернуть не
позднее чем через полгода.
Нино был подавлен и растерян. Тюрьма в
ближайшее время ему не грозила, но он опять влез в
неподъемный долг, и лица у него теперь не было.
Прошло шесть месяцев. Все это время Нино чего
только не делал, отчаянно пытаясь раздобыть денег,
чтобы расплатиться с соседом и выкупить из
ломбарда свое лицо. Все попусту. Прошло еще три месяца, и
сосед, потеряв терпение, снова подал жалобу в суд.
Состоялось заседание, и Нино за неуплату долгов
посадили в тюрьму.
Владелец ломбарда в Липоли долго ждал, пока
Нино выкупит свой сундучок с лицом. Но не дождался.
И поразмыслив, пришел к выводу, что ждать больше
нечего. Вытащил из сундучка лицо Нино и отдал его
детям. Игрушка детям понравилась, они сделали из лица
мяч и играли в волейбол. Прошло не так уж много
времени, а никому бы и в голову не пришло, что
старый мяч был коща-то прекрасным лицом юного Нино.
51

Но Нино об этом ничего не знает. Он сидит в
тюрьме, и у него есть по крайней мере одно утешение.
Всем и каждому он рассказывает, что обладает
прекрасным, необычайно прекрасным лицом, которому
с годами ничего не делается. «У меня правда самое
прекрасное лицо в округе, — уверяет он. —
Прекраснее и представить невозможно. Оно заперто в
специальном сундучке, где никогда не испортится. Вы его
еще увидите. Увидите, как оно прекрасно!»
Так утешается Нино в тюрьме. Он до сих пор там
сидит и уверен, что обладает прекраснейшим лицом
на свете.
В городке многие его жалеют. Считают, что Нино
несчастен, хоть и сам виноват в своих бедах: он
должен был знать, что только очень богатые люди могут
себе позволить завести сундучки, в которых
прекрасное лицо сохраняется без изъяна.
А тем временем дети владельца ломбарда играют
во дворе в мяч, который изо дня в день снашивается
все сильнее и становится все менее пригодным для
игры.

Как Гиом стал пожилым человеком
Гиом продавал малиновое мороженое в городе Ба-
тум. Он был человек молодой, а жена его Мек-
Мек — еще моложе. Но Гиом считал, что у молодых
людей в Лаилонии нет шансов занять хорошую
должность. Поэтому он решил стать пожилым
человеком и хорошенько обдумал все, что для этого
потребуется.
— Мек-Мек, — сказал он жене, — я решил стать
пожилым человеком.
— И думать не смей! — воскликнула Мек-Мек, —
Не хочу, чтобы у меня был муж-старик.
— Я отпущу длинную бороду и усы, — продолжал
Гиом.
— Исключено! — твердо заявила Мек-Мек.
— Буду ходить с зонтом.
— Даже не думай!
— Буду носить котелок.
— Ну уж нет!
53

— Буду ходить в галошах.
— Только через мой труп!
— Буду носить очки.
— Не может быть и речи!
— Что ты, Мек-Мек, ну сама посуди! Ты ведь
знаешь: пожилые мужчины в Лайлонии занимают
солидные должности и прилично зарабатывают.
— Да не нужны мне никакие должности! Я
категорически запрещаю тебе становиться пожилым
человеком.
— Ладно, нет, так нет, — сказал Гиом. А сам
подумал, что найдет способ убедить Мек-Мек или, на
худой конец, обманет ее и станет пожилым
человеком, а Мек-Мек вообще ничего не заметит.
На следующий день Гиом приступил к
осуществлению своего плана. Накупил кучу розовых
пластырей и заклеил ими нижнюю часть лица, где растут
борода и усы: теперь борода и усы будут расти под
пластырем, решил он, и жена ничего не увидит. Еще
он купил зонт, а чтобы носить его незаметно —
футляр для контрабаса, куда зонт и засунул. Купил
котелок, но, чтобы его скрыть, напялил сверху большое
жестяное мусорное ведро. Не слишком удобно, зато
котелка не видно. Наконец, надел галоши, а поверх —
плетеные лукошки, выкрашенные для отвода глаз
54

в красный цвет, которые привязал к ногам
веревочками. Напоследок он нацепил очки и спрятал их под
противогазом, от которого за ненадобностью
оторвал нижнюю часть.
Гиом был очень доволен. В таком виде он и ходил
по городу: снизу лицо заклеено пластырем, а сверху
прикрыто частью противогазной шлем-маски, на
голове — ведро, на ногах—плетеные лукошки, в руке —
футляр от контрабаса. Мек-Мек даже не заметила,
что Гиом ее обманул, разгуливала с ним и считала,
что муж у нее по-прежнему молодой человек, хотя
на самом деле он был бородатый, в очках, с зонтом,
в галошах и котелке.
Вскоре, однако, стало ясно, что Гиом своей цели не
достиг. Мек-Мек действительно не заметила, что он
превратился в пожилого человека, но и другие тоже
этого не замечали, ведь они не видели ни бороды, ни
котелка, ни галодп, ни очков, ни зонта. И когда Гиом
шел по улице, никто не думал, что идет пожилой
человек, — все принимали его за обыкновенного
молодого человека. Только некоторые знакомые
говорили, что в последнее время он несколько
бледноват. Несмотря на все старания, Гиом так и не получил
приличной должности: куда бы он ни обращался в
поисках новой работы, везде ему отвечали: «Вы еще
55

слишком молоды, рано вам занимать такую
должность. Вот если бы у вас была борода, очки, зонт,
котелок — тогда другое дело. А так...»
Ничего у Гиома не получалось, и он по-прежнему
продавал малиновое мороженое, однако не
отказался от мысли выглядеть старше. В голову ему
пришла новая идея. Гиом сделал две жестяные таблички
с надписью «ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК» и повесил одну
на спину, а другую на живот, чтобы каждый, с какой
бы стороны на него ни посмотрел, сразу понимал,
с кем имеет дело. Увы, и это не помогло. Люди,
правда, читали таблички, но, поглядев на Гиома,
говорили: «Какой же это пожилой человек! Он молодой,
у него нет ни бороды, ни усов, ни очков, ни котелка,
ни зонтика. Нет, приятель, нас не обманешь, ты —
обыкновенный молодой человек».
Гиом очень горевал из-за своих неудач. Ему так
надоели напрасные старания, что, собравшись с
духом, он сорвал пластыри, под которыми успели
вырасти борода и усы, стянул противогаз, скинул ведро
с головы и лукошки с ног, вынул зонт из футляра от
контрабаса и в таком виде, бородатый, в очках,
котелке и с зонтиком, однажды утром предстал перед
своей женой Мек-Мек.
Мек-Мек, увидев его, вскрикнула в ужасе:
56

— Гиом, что с тобой? Ты выглядишь, как
огородное чучело! Ты стал пожилым человеком! А ведь я
умоляла тебя этого не делать! — И горько заплакала.
— Мек-Мек, любимая, успокойся, — утешал ее
Гиом. — Я сделал это ради тебя, мне хотелось
получить приличную должность и больше зарабатывать.
Тогда я смог бы покупать тебе гораздо больше духов
и помады.
Но Мек-Мек продолжала плакать и плакала так
долго, что Гиом, расстроившись, ушел из дома, чтобы
не слышать ее рыданий. Они целых три дня дулись
друг на дружку и даже перестали разговаривать.
Гиом немного пожалел о своем поступке, но поздно:
у него уже была борода, очки на носу, галоши на
ногах, зонт в руке и котелок на голове. И исправить
ничего было нельзя.
В общем, Гиом стал пожилым человеком, и
прохожие на улице именно так его и воспринимали. Он
даже снял ненужные таблички со спины и живота,
ведь каждый и без того видел, что Гиом — человек в
возрасте. Он принялся искать новую работу, и вскоре
ему удалось устроиться в большой отель вынимате-
лем цветов из ваз. Теперь он хорошо зарабатывал,
пользовался всеобщим уважением и был доволен.
Чтобы убедить Мек-Мек в пользе от своего превра-
57

щения, Гиом купил ей очень много помады, и Мек-
Мек могла отныне мазаться ею с ног до головы, а не
только, как прежде, красить губы. И она признала,
что Гиом поступил правильно, ведь теперь она ходит
по городу вся в красной помаде, и люди видят: перед
ними не абы кто, а жена вынимателя цветов из ваз в
очень большом отеле.
Но однажды случилась беда. Утром Гиом пошел,
как частенько делал, поплавать в бассейне. Зонт,
котелок, очки и галоши он оставил на бортике, а сам
прыгнул в воду. Когда же вернулся, с ужасом
обнаружил, что все украдено. Гиом впал в отчаяние, но пора
было идти на работу, и он пошел — без котелка,
зонта, очков и галош. Радовался, что хоть борода осталась.
Однако директор отеля, увидев его, очень удивился.
— Гиом, — сказал он, — я гляжу, вы помолодели!
А ведь вам известно: у нас в отеле на ответственную
должность вынимателя цветов из ваз берут только
пожилых людей. Вы уволены!
— Но у меня же есть борода и усы! — вскричал
Гиом в отчаянии.
— Бороды и усов для пожилого человека
недостаточно, — твердо возразил директор. — Где ваш
котелок, очки, галоши и зонт? Какой вы без них
пожилой человек?!
58

Гиом вышел взбешенный. Он так разозлился, что
пошел к парикмахеру и велел, чтобы тот сбрил ему
бороду и усы. Гиом решил: все, он снова станет
молодым человеком. Но когда, побрившись, вернулся
домой, Мек-Мек всплеснула руками:
— Гиом, — закричала она, — ты опять стал
молодым человеком! Думаешь, я на это соглашусь?
— Мек-Мек, — сказал Гиом, — ведь ты не хотела,
чтобы я стал пожилым.
— Ну а где я возьму столько помады, чтобы
краситься с головы до ног?! Молодым ты не будешь
зарабатывать достаточно, чтобы покупать мне помаду.
Потом Мек-Мек категорически заявила, что не
желает иметь в качестве мужа молодого человека.
Она бросила Гиома и вышла за одного пожилого
господина, который много зарабатывал, поскольку
причесывал такс в парикмахерской для собак и был
известен как лучший причесыватель такс во всей
Лайлонии. Гиом остался один и опять продавал
малиновое мороженое.
На этом история могла бы закончиться, если бы не
кое-какие неожиданные обстоятельства. Через
несколько недель после того, как Гиом опять стал
молодым человеком, полиция поймала вора, который в
свое время украл котелок, зонт, галоши и очки, при-
бо

надлежавшие Гиому. Все эти вещи у вора отобрали
и вернули владельцу. Обрадованный Гиом надел
галоши, очки и котелок, взял в руку зонт и отправился
к директору отеля, в котором когда-то работал. И
попросился на прежнее место — ведь он опять стал
пожилым человеком. Но директора его просьба очень
удивила:
— Погодите, Гиом, — сказал он, — ведь у вас нет
ни бороды, ни усов.
— Зато у меня есть котелок, очки, галоши и зонт!
— Котелок, очки, галоши и зонт еще не делают
человека старше — решительно заявил директор. —
Только борода и усы! Какой вы без них пожилой
человек?!
Гиом ушел очень расстроенный: опять ему не
удалось стать пожилым человеком! Он поспешил к Мек-
Мек с просьбой к нему вернуться, поскольку теперь
он опять пожилой человек (что не было правдой,
хотя он так сказал). Но Мек-Мек мигом обнаружила
обман, подняла его на смех и заявила, что не хочет
быть женой человека, у которого нет ни бороды, ни
усов и который только прикидывается пожилым.
Гиом, опечалившись, вернулся домой и четыре часа
настойчиво пытался отпустить бороду и усы. Но
безрезультатно. Между тем пришла новая беда. Гиому
61

сказали, что он уже не может работать продавцом
малинового мороженого: на эту должность
принимают только молодых людей, а нельзя быть
уверенным, что Гиом не пожилой человек, ведь у него
налицо котелок, очки, галоши и зонт, и, хотя нет
бороды и усов, ситуация выглядит двусмысленной.
Оставшись без работы, Гиом решил стать
младенцем: должен же он чем-то питаться, а младенцу
всякий захочет помочь. Он улегся в парке на
пеленку, махал руками, сучил ногами и притворялся
подкидышем, надеясь, что кто-нибудь его подберет и
накормит. Увы, его выдал котелок, который он
забыл снять, хотя и выбросил очки, галоши и зонт.
Полицейский, нашедший Гиома в парке, сразу понял,
что никакой он не младенец, и строго приказал ему
перестать притворяться. Гиом вернулся домой и со
злости стал жевать котелок, который опозорил его,
выдав полицейскому. Не помогли ни просьбы, ни
слезы: за несколько минут котелок был съеден.
С тех пор жизнь Гиома превратилась в мучение.
Он постоянно менялся, пытаясь стать то пожилым,
то молодым, то младенцем. Но каждый раз чего-то
у него не хватало, обман обнаруживался, кто-нибудь
еще и кричал на Гиома, и угрожал ему. Ничего из его
ухищрений не выходило, и Гиом по сей день, несмо-
62

тря на неудачи, меняет свой облик и переодевается
то так, то эдак.
Гиом и вправду очень несчастен. И если вам
случится увидеть в парке орущего младенца, пусть даже
в котелке или в галошах, позаботьтесь о нем. Ведь
это Гиом, который хочет, чтобы кто-нибудь его
пригрел и накормил.

О ЗНАМЕНИТОМ ЧЕЛОВЕКЕ
Τ ату очень хотелось стать знаменитым. И не
просто знаменитым, а самым великим на свете.
Однако, поразмыслив, он пришел к выводу, что стать
самым великим сразу во всем не удастся, а стало
быть, надо выбрать какой-нибудь род занятий или
ремесло и в нем добиться совершенства. Тат долго
думал, на каком поприще он сумел бы так
отличиться, чтобы стать лучшим в мире. Самым высоким
он стать никак не мог — и самым низким тоже,
поскольку роста был среднего. Шансов стать
лучшим в мире музыкантом или самым выдающимся
прыгуном в длину, рассудил Тат, у него нету тоже.
Поэтому он решил для начала обзавестись самыми
длинными в мире штанами и велел пошить себе
брюки тридцатиметровой длины. Поносил их два
дня и обнаружил, что это страшно неудобно:
штанины закручивались вокруг ног и мешали ходить.
Тогда Тат стал изучать другие возможности. Один
б4

из его друзей был почти лысым; почти — но не
совсем: несколько волосков на голове все-таки еще
оставалось. Вот Тат и подумал, что хорошо бы стать
самым лысым человеком на свете и велел выбрить
себе голову до последнего волоска. Увы — довольно
скоро Тат увидел человека, такого же лысого, как и
он, а поскольку сбривать уже было нечего, то
превзойти соперника в лысости Тат не мог. Потом он
попробовал чаще всех менять галстуки, чтоб прослыть
величайшим на свете меняльщиком галстуков, и
дошел до того, что менял их по шестьдесят раз на
дню, однако славы ему это почему-то не принесло.
Затем ему пришло в голову стать самым молодым
из всех, кто старше него, и самым старым из тех, кто
его моложе. Но когда он начал об этом рассказывать,
мало кто смог понять, о чем вообще речь, и Тат
пришел к убеждению, что так ему признания не обрести
из-за человеческой глупости. И взялся испечь самый
большой пончик в мире, но пончик в процессе
выпечки раскрошился, и все шестинедельные труды
пошли насмарку.
Размышляя о том, что он мог бы делать лучше
всех на свете, Тат рассмотрел все свои дарования.
Он был грязнулей, и на одежде у него вечно было
полно пятен — наверно, на этом поприще можно
65

добиться успеха! Так Тат решил стать величайшим
в мире пятнателем и наляпать на костюм столько
пятен, что никому не под силу будет с ним
тягаться. Это ему и правда удалось, но слава оказалась
быстротечной. Еще он натренировался быстро вдевать
нитку в иголку и вознамерился прослыть лучшим
вдевателем ниток в иголки. Потом научился быстро
застилать кровать, рассчитывая стать величайшим
застилалыциком кроватей. Затем настал черед
карьеры лучшего выдергивателя пробок из бутылок,
лучшего выдиралыцика страниц из новых книг,
самого выдающегося ломалыцика спичек и
наиотличнейшего выжималыцика зубной пасты из
тюбика. Кроме того, он был лучшим зажигалыциком
свечей, величайшим разбивателем тарелок и
непревзойденным застегивателем пуговиц на жилетах.
Достигнув совершенства во множестве самых
разнообразных искусств, Тат счел, что по отношению
к нему творится страшная несправедливость: ведь
он уже столько умеет делать лучше всех на свете,
а слава его тем не менее не очень-то велика. При
этом есть люди куда как более известные, хотя
лучше других умеют только что-то одно: тот выше всех
прыгает, этот поднимает самый большой вес, один
быстрее всех плавает, у другого больше всех денег.
67

И все они — знаменитости, а Татом, который уже
столь во многом всех превзошел, восхищаются лишь
пара-тройка приятелей, и, кроме них, о его подвигах
мало кому известно. Мир, должно быть, очень плохо
устроен, если так несправедливо распределяет славу
и признание, — решил Тат.
Расстроившись, он отправился за советом к
другу, который жил в соседнем доме. Тат шел туда два
дня, ибо, в числе прочего, умудрился стать еще и
самым медлительным пешеходом. Излагал он свой
вопрос тоже очень долго, потому что давно уже
решил сделаться величайшим заикой и не меньше
часа выговаривал каждое слово — даже
собственное имя, весьма короткое. Но в результате ему все-
таки удалось поделиться с другом своей проблемой,
а заодно и спросить совета: что надо сделать, чтобы
наконец-то прославиться?
Друг сказал, что это совсем нетрудно. Надо иметь
очень много денег. Каждый, у кого много денег,
может быстренько обрести славу.
— Разумеется, разумеется, разумеется, —
проговорил Тат. (Он повторил это слово еще многократно,
потому что — в числе прочего — научился чаще всех
в мире повторять слово «разумеется».) — Но где
раздобыть очень много денег?
68

— А, ну это совсем нетрудно, — сказал друг. —
Надо обрести великую славу. Любой знаменитый
человек может без труда заиметь много денег.
— Конечно, — согласился Тат. — Но как стать
знаменитым?
— Я ведь тебе сказал, — потерял терпение друг. —
Надо иметь очень много денег.
Совет друга Тату понравился, но как его
выполнить, он не знал, а объяснить подробнее друг не
удосужился. И Тат продолжал страдать от
несправедливости; он даже подумывал, а не умереть ли ему
самым юным в мире, но пришел к выводу, что это
у него вряд ли получится. На всякий случай он еще
заказал себе самый длинный в мире карандаш и
самую большую в мире запонку (весом четыре тонны).
Кроме того, он полностью перестал есть клубнику и
объявил себя человеком, который ест меньше всех
клубники в мире.
В конце концов Тат решил, что можно с тем же
успехом стать выдающимся человеком, если делать
что-то хуже всех в мире, — быть может, это и
принесет ему известность. И научился хуже всех в мире
кататься на велосипеде, писать самые ужасные на
свете стихи и шить самые плохие в мире плавки.
Работая над собой в этом направлении, Тат наткнулся
б9

в итоге на блестящую мысль: если бы она раньше
пришла ему в голову, то наверняка избавила бы от
многих трудов. Итак, он решил стать самым
безвестным человеком в мире. Но для этого, понял Тат,
нужно покинуть родной город и отправиться куда-то, где
о нем абсолютно никто и никогда не слышал.
Так он и сделал — и в один прекрасный день
бесследно исчез. Исчезая, Тат, конечно, рассчитывал
на то, что скоро обретет великую славу как самый
безвестный человек в мире. После его исчезновения
друзья несколько дней недоумевали, что же сталось
с Татом. Поговорили-поговорили — и забыли. Так Тат
достиг своей цели — стал самым безвестным
человеком в мире. О Тате не знает абсолютно никто. Мы
тоже ничего о нем не знаем, а потому, собственно, и
не можем написать рассказ о Тате.

Как бог Мажор лишился власти
Городом Руру правил суровый бог Мажор. Он
издал собственный свод законов, обязательных для
всех горожан. Среди прочих его распоряжений были
и такие:
ι. Необходимо знать: все, что для людей внизу, то
для бога наверху — и наоборот: что для людей наверху,
то для бога внизу.
2. Тот, кто станет отрицать, что для бога внизу
все то, что для людей наверху — и наоборот, — будет
ввергнут в ад. Тот же, кто признает вышесказанное,
попадет в рай.
3- Кто не заблуждался на земле, тот никогда не
впадет в заблуждение после смерти, а кто на земле
заблуждался, тот после смерти уже не исправится.
Бог Мажор издал еще и другие законы, но эти три
были самыми главными. Их донесли до всех жите-
71

лей Руру, чтобы потом никто не смог оправдаться
неведением. И почти все горожане публично
заявили: «Что для нас наверху, то для бога — внизу», —
поскольку никому не хотелось угодить в ад. Впрочем,
чтобы заслужить божью милость, требовалось
демонстрировать знание закона как можно чаще. И
когда, к примеру, учитель в школе говорил детям, что
потоки стекают с гор в долины, он тут же добавлял:
«Но для бога они стекают из долин в горы». А если
кто-то объявлял, что спустится вниз купить спичек,
то сразу спешил добавить, что в глазах бога он
спустится вверх. Сказавши, что пташка взлетела вверх,
следовало отметить, что для бога она взлетела вниз,
и т.д. Подобная манера изъясняться вошла у всех
в привычку и даже доставляла удовольствие — ведь
всякий раз, когда люди так говорили, в них крепла
уверенность, что после смерти бог Мажор примет
их к себе.
В городе Руру жили два брата — Уби и Оби. Их
связывала такая крепкая дружба, какая редко бывает
между братьями, и они никогда не ссорились.
Зарабатывали себе на прожитье, изготавливая маленькие
каучуковые шарики, которые были абсолютно
бесполезны, и потому пользовались большим спросом
среди горожан, желавших похвастаться своим бо-
72

гатством, ибо в городе Руру богатыми считались те,
у кого много ненужных вещей. А чтобы никому не
приходилось мучиться в поисках разных излишеств,
решили, что все, кто желает продемонстрировать
свое богатство, будут копить каучуковые шарики.
Вот почему в городе Руру было так много
ремесленников, мастеривших одни только каучуковые
шарики для богачей. К их числу и принадлежали Уби
и Оби.
Братья, как и прочие обитатели города Руру,
соблюдали заповеди бога. Когда Уби просил, к
примеру, младшего брата принести снизу из подвала
материал для шариков, он сразу же добавлял: «Но
для бога ты принесешь материал сверху», — а если
Оби, глядя в окно, говорил, что наверху собираются
тучи, он поспешно завершал фразу словами: «Но для
бога тучи собираются внизу».
И вдруг совершенно неожиданно привычный ход
вещей нарушился. В разговоре с братом Оби
заметил, что в ножке стола, в верхней ее части, появилась
трещина. Сказал — и больше ни слова. Уби, не
придавши этому значения и думая, что брат
просто-напросто забыл обычную присказку, сам добавил:
— Но для бога трещина появилась в ножке стола
внизу.
73

Оби задумался, помолчал немного и внезапно
выкрикнул:
— А вот и не внизу! Наверху!
— То есть как это — наверху?! — воскликнул
Уби. — Я ведь сказал: для нас в верхней части, а для
бога в нижней!
— То есть как это — в нижней?! Вот нижняя
часть, — показал Оби, — а вот верхняя. Трещина
появилась в верхней части.
Уби онемел от ужаса.
— Что ты говоришь! — строго одернул он
брата.— Для бога...
— Для бога, не для бога, а трещина — в верхней
части, и все тут! — категорически заявил Оби. —
И не желаю ничего слышать о нижней части, потому
что ножка треснула наверху!
— Оби, ты что, рехнулся?! — заорал Уби. — Сам-
то хоть соображаешь, что говоришь? Может, у тебя
горячка?!
— Нет у меня никакой горячки. Я говорю, что
вижу: трещина наверху. А что для бога она внизу,
просто глупость, я этого вообще не понимаю.
— Он сошел с ума, он сошел с ума! —
истерически завопил Уби. Выбежал из дому и принялся
звать на помощь соседей. Со всех сторон сбегались
74

люди и в ужасе смотрели на Оби, кто-то его жалел,
кто-то сердился. Но Оби, сидя на полу, упрямо
повторял: «Наверху, наверху», — и не желал никого
слушать. Народ потолпился и разошелся — всем
надоело смотреть, как Оби непрерывно твердит одно
и то же.
Уби почти весь поседел от расстройства и
перестал разговаривать с братом. Оби же не только не
раскаялся в своих заблуждениях, но погряз в них
еще глубже. Сказал, что не будет больше мастерить
каучуковые шарики, потому что пользы от них
никакой, и занялся изготовлением зеленых париков; они
должны были пригодиться тем, кто захочет ловить
птичек: стоит только, надев зеленый парик,
затаиться на опушке — и пташки сами сядут тебе на голову,
прельстившись свежей зеленью; ну а снять птичку
с головы — проще простого. Кроме париков, Оби
шил еще штанишки для канареек.
Так братья стали работать порознь. Но Оби
недолго занимался новым ремеслом. Все горожане
возмущались его глупым упрямством и назло ему
запасались париками у других мастеров. Оби
некому было продавать свои поделки, и вскорости он от
огорчения умер. Несмотря ни на что, он так и не
раскаялся в своих заблуждениях и до самой последней
75

минуты повторял: «Что внизу, то внизу! Что наверху,
то наверху! И все тут! Если внизу, то не наверху! Если
наверху, то не внизу! И все тут!» Привык говорить
всякие глупости и никого не желал слушать.
После смерти он отправился на суд бога Мажора.
Только теперь до Оби дошло, что его ждет за
нарушение заповеди, и он ужасно перепугался. Случай был
очевидный, и дело решилось быстро.
— Ты говорил неправду, когда утверждал: «Что
внизу, то внизу», — объявил суровый бог Мажор. —
Между тем общеизвестно: то, что для людей внизу,
для меня наверху, и наоборот. Стало быть, ты
нарушил мои заповеди.
— Я исправлюсь, — робко пробормотал Оби,
которому было очень страшно.
— Если ты исправишься, — вскричал бог, — то
нарушишь мои заповеди еще раз! Ибо тот, кто
заблуждался на земле, тот не исправится после смерти.
Итак, вопрос был решен, и Оби приговорили к аду.
Ад оказался огромным холодным болотом, где
никого нет и где нарушивший закон вечно бродит в
одиночестве, продрогший и усталый. Вот туда-то и
попал Оби и горько заплакал.
Уби очень терзался из-за судьбы младшего
брата, но ничего не мог поделать. А у него был такой
76

характер, что, если ничего нельзя было поделать, он
убивался еще пуще. От этих терзаний Уби вскорости
умер. Поскольку он, в отличие от брата, признавал
закон «Что для людей внизу, то для бога наверху», бог
Мажор принял его милостиво и велел не мешкая
отправляться в рай. В раю было множество народу, и Уби
тут же отыскал почти всех своих скончавшихся
знакомых. А еще в раю было тепло и сухо, все были
очень счастливы и неустанно повторяли: «Мы очень
счастливы, мы очень счастливы. В раю каждый
счастлив и ни о чем не тревожится, зато в аду
ужасно; возрадуемся же, что мы такие хорошие и бог
Мажор взял нас в рай». Все бесконечно твердили эти
слова и ничего больше не делали.
Поначалу Уби уселся рядом с остальными и
вместе с ними стал повторять: «Мы очень счастливы,
мы очень счастливы». Повторял он эти слова долго и
уже начал думать, что и впрямь очень счастлив,
потому что ни в чем не испытывает недостатка. Однако
через некоторое время Уби вспомнил брата Оби, и
у него сжалось сердце. Когда он представил себе,
какие ужасные муки брат терпит в аду, ему стало
невыносимо больно. Он приумолк. Сидевший рядом
старик стекольщик, давний знакомый по земной
жизни, ткнул его в бок:
78

— Ты чего замолчал, Уби? — спросил стекольщик.
— Вспомнил своего брата Оби.
— Ну и что?
— Мой брат Оби в аду, и он несчастен.
— Но ты-то в раю, и ты счастлив.
— Ох, не знаю.
— Как это — не знаешь?! — возмутился
стекольщик. — Ты обязан быть счастливым, ведь так
повелел бог Мажор.
Но Уби вдруг разрыдался в голос:
— Ничего я не обязан! Не могу быть счастливым,
когда мой бедный брат страдает.
Вокруг заволновались — почти всех эта выходка
несказанно возмутила.
— Уби, одумайся! — одернул его стекольщик. —
Твой брат осужден по справедливости, он нарушил
заповеди!
— По справедливости, но он мой брат, —
печально проговорил Уби.
— Ничего не попишешь!
— Но я вовсе не счастлив!
— Такого не может быть, слышишь, это
невозможно! В раю счастливы все!
— А я нет, а я нет! — закричал Уби.—Я не могу быть
счастливым, коща у меня брат в аду и ему очень плохо!
79

Уби и не заметил, что с ним происходит почти то
же самое, что творилось с его братом на земле, когда
тот обезумел и не желал никого слушать. Теперь все
убеждали Уби, растолковывали, уговаривали
одуматься — напрасно. Вопреки очевидности Уби
упорствовал: и вовсе он не счастлив, раз его брат в аду.
Бог Мажор, которому все было ведомо, тотчас же
прознал про эту заварушку и загрохотал так, что в раю
все враз примолкли от ужаса, а несчастного Оби с
головы до ног облепило болотной грязью, брызнувшей от
такого грохота во все стороны. Он попытался
умыться, но, кроме болотной грязи, умываться было нечем.
— Уби! — громогласно возопил бог Мажор. —
Уби, одумайся!
— Хочу быть вместе с братом, — упорствовал
Уби. — Вместе с братом!
— Это невозможно! — взревел бог. — Твоему
брату исправиться нельзя, таков закон.
— Тогда я хочу к нему в ад! — закричал Уби.
— Это невозможно. — Бог уже топал ногами. —
Невозможно! Кто не заблуждался на земле, тот не
может впасть в заблуждение после смерти. Таков закон.
Кто в раю, для того ад закрыт.
И тут случилось страшное. Уби вдруг встал и
язвительно завопил во весь голос: «Что внизу, то вни-
8о

зу, что наверху, то наверху! И все тут! Если внизу, то
не наверху, если наверху, то не внизу! И все тут!» Все
буквально онемели от ужаса. Это были в точности
те самые слова, за которые его брат Оби угодил в ад.
Бог Мажор остолбенел, утратив дар речи. Но это
было только начало. Несколько самых смелых
небожителей, у которых тоже в аду были братья или
сестры, дети или родители, невесты или друзья,
вдохновленные примером Уби, поддержали его и
принялись кричать вместе с ним: «Мы вовсе не счастливы!
Мы хотим в ад! Что внизу, то внизу!» Все это длилось
и длилось, к хору присоединялись новые голоса.
В конце концов рай охватило сущее безумие,
каждый припомнил, что у него в аду друзья или
родственники, и все райские жители дружно стали
повторять: «Что внизу, то внизу, что наверху, то
наверху! И все тут!»
Бог Мажор пытался перекричать толпу.
— Послушайте! — взывал он. — Вы не имеете
права делать то, что делаете! Ибо закон гласит: кто
не заблуждался на земле, тот не может впасть в
заблуждение на небе. А значит, то, что вы делаете,
невозможно! Невозможно!
Но никто его не слушал, и все по-прежнему
кричали в один голос, аж до хрипоты:
8ι

— Что внизу, то внизу, что наверху, то наверху!
И все тут!
И тогда стало ясно, что ситуация и вправду
невозможная.
Бог Мажор рад был бы отправить всех в ад, но не
мог, ибо закон гласил, что тот, кто уже в раю, не
может впасть в заблуждение. «А не перевести ли в рай
тех, кто в аду?» — задумался он, но и этого сделать
не мог, ибо закон гласил, что это невозможно.
Однако оставить все как есть он не мог тоже, ибо закон
гласил: тому, кто произносит такие кощунственные
речи, место в аду. Ситуация безвыходная — осознал
бог Мажор. Точнее — а он понимал, что разницы тут
никакой нет, — выход только один.
Бог взгромоздился на табурет и, когда крики
толпы чуть стихли, заявил скорбно и гневно:
— Я ухожу в отставку! Отрекаюсь от власти и
больше вами править не буду. Разбирайтесь сами!
И тут наступило великое смешение. Рай
располагался на небесах, то есть наверху, а ад — внизу. Так
было для людей, а для бога, соответственно,
наоборот, однако пока был бог, какой-никакой порядок
сохранялся. Теперь же, когда бог отрекся, небеса
понемногу стали проседать вниз (то есть для бога —
подниматься вверх), зато ад начал возноситься вверх
82

(то есть для бога — опускаться вниз). Рай и ад
сошлись на полдороге и начали мало-помалу
смешиваться. То, что получилось в результате, не было уже
ни адом, ни раем; болото никуда не делось, но
попадались и сухие островки; местами было холодно, но
кое-где тепло. Никто не понимал, что вообще
происходит, — ведь в законах бога Мажора названия этому
не было. Однако начались встречи — тех, кто был
в аду, с теми, что пребывали в раю. Находили друг
друга братья, друзья, родные и знакомые, которые не
виделись с незапамятных времен и никогда уже не
должны были увидеться. Вскоре и Уби с Оби
встретились и бросились друг другу в объятия.
С тех пор живым и мертвым обитателям города
Руру приходится справляться самим. Что внизу, то
внизу, а что наверху, то наверху. Вначале в головах
у них все немножечко путалось, но потом они
привыкли к новому порядку.
Вот так бог Мажор утратил власть над жителями
Руру.

Красная заплата
— Хорошая погода, — сказал Этам.
— У тебя на штанах заплата, — строго сказала Нита.
— Нету у меня заплаты!
— Нет, есть!
— Нет, нету!
— Нет, есть!
Этам обиделся и ушел. Да, у него на штанах была
красная заплатка, но он считал, что Ните его
попрекать не следовало, ведь штаны он порвал, когда
забирался на соседское дерево, чтобы нарвать для нее
недозрелых груш.
Что еще хуже, заплатка росла. Утром была
величиной со сливу, в полдень — с крупный помидор,
а под вечер достигла размера хорошей тыквы. Этам
с беспокойством следил, как увеличивается
заплатка, — это показалось ему немножечко странным.
И он отправился к приятелю по фамилии Сысо,
который знал все. Присмотревшись повнимательнее
84

к растущей заплатке, Сысо объявил, что Этам сам
виноват — нечего было рвать груши в соседском саду.
Этам обиделся еще пуще — сказал, что Сысо дурак и
сам не знает, почему заплата растет. Около полуночи
штаны полностью превратились в одну красную
заплату. Казалось бы, вот он, выход, но нет — почему-
то каждый, кто видел штаны, сразу понимал, что
это не красные штаны, а заплата, то есть не
настоящие штаны, а штаны из заплаты. Других штанов
у Этама не было. А теперь и вообще никаких не
осталось — одна только заплата.
Хуже того: через полчаса после ухода Этама Сысо
обнаружил, что и у него на штанах появилась красная
заплатка, а ведь он никаких груш с соседского дерева
не рвал. Выходит, он просто-напросто заразился. Сысо
побежал к другому приятелю поделиться новостью
и, в свою очередь, заразил того. На следующее утро
у всех мальчишек в деревне были на штанах красные
заплатки, потому что все они друг друга
перезаражали. Заплатки росли, и к вечеру штанов не
осталось уже ни у кого — все ходили в красных заплатах.
Ситуация сделалась угрожающей. Нельзя ж ведь
ходить без штанов. Красная заплата — штука
позорная и опасная. Ребята собрались вместе, чтобы
обсудить положение и принять какие-то меры.
85

Первым взял слово Сысо.
— Я считаю, — сказал он, — что во всем виноват
Этам. Это он нас заразил заплатой, которую
подхватил, когда рвал соседские груши. И теперь должен
всем нам купить новые штаны.
— А я считаю, — сказал другой мальчик, — что
это Нита во всем виновата, потому что она заставила
Этама рвать груши. А значит, купить нам всем новые
штаны должна Нита.
Этам встал и заявил:
— Ребят, мне очень жаль, что я вас заразил
заплатой. Я правда не знал, что так получится, и предвидеть
не мог. А штаны я вам не куплю, сами ведь
понимаете, не на что мне. Даже себе самому, и то купить не на
что.
Больше он ничего не сказал и сел. Обсуждать
дальше было нечего — все знали, что ни у Этама, ни
у Ниты денег нет, и штаны они никому купить не
смогут.
— И что ж теперь делать?! — воскликнул Сысо. —
Не можем же мы без штанов ходить!
— Родители купят, — сказал какой-то мальчик.
— Вздор! — возмутился Сысо. — Где это видано,
чтоб родители покупали штаны? Ничего не выйдет.
Придется самим разбираться.
86

В этот момент на собрание пришла Нита. Ее
вообще-то никто не звал, но и прогонять тоже никто
не хотел. Нита была очень красивая, и
мальчишкам нравилось на нее смотреть. Теперь они ждали
от Ниты совета, поскольку считали, что она тоже
в какой-то мере отвечает за заплаты и за отсутствие
штанов.
— Ну посоветуй что-нибудь, посоветуй! — стали
требовать мальчишки.
— У меня идея, — сказала Нита. — Назовем
заплаты штанами.
— Это как это?
— Да очень просто. Возьмем и объявим: то, что
вы носите, никакие не заплаты, а самые
обыкновенные красные штаны.
— Так все ж видят, что никакие это не штаны,
а заплаты.
— А вот и нет. Все знают, что это заплаты, потому
что помнят, как они росли. Но если мы назовем
заплаты штанами, никто ничего не заметит.
Нитина идея ребятам понравилась, тем более
что ничего другого они все равно придумать не
могли. И они объявили, что у всех мальчишек в деревне
красные штаны и никаких заплат ни у кого нету.
И правда, сработало. Взрослые легко согласились
87

с тем, что дети просто-напросто ходят в красных
штанах, и вся эта история забылась.
А был как раз самый конец каникул, и
мальчишкам предстояло вернуться в школу. И вот они
явились в школу и уселись за парты. Вошел учитель,
поглядел на них и остолбенел от ужаса.
— Дети! — воскликнул он. — Как это понимать?!
Вы пришли в школу без штанов!
— И вовсе нет! — закричали они наперебой. —
Мы все в штанах. В новых красных штанах!
— И не стыдно? — сурово сказал учитель. — Ни
на одном из вас нет ни клочка штанов. Я же
прекрасно вижу: на каждом заплата! А штанов нет и в
помине. Марш домой, и будьте добры вернуться в штанах.
Мальчиков без штанов я учить не буду, это
оскорбляет мое преподавательское достоинство. — С этими
словами он вышел из класса.
Поднялся страшный шум, все разом загалдели
и принялись гадать, как это учитель сообразил, что
у них вместо штанов заплаты.
— Что-то с этими штанами не так, — сокрушался
Этам, — неспроста же по ним видно, что они не
настоящие, а целиком из заплаты.
— Да, но что не так?
— У меня идея! — воскликнула Нита.
88

И снова начался галдеж. Мальчишки не хотели
слушать Ниту, ведь она уже дала им дурной совет —
они ему последовали, а лучше ничуть не стало. Но
поскольку у самих у них вообще никаких идей не
было, согласились выслушать Ниту.
— Вот какая у меня идея, — сказала Нита. —
Последнее время никто из вас не лазал по деревьям,
потому что все боялись порвать штаны. Но сейчас
кто-то должен забраться на дерево и обзавестись
дырой, а потом пришить заплату. Получится заплата на
заплате — это и есть штаны. Один раз вы заплатой
уже заразились, а теперь будете заражаться друг от
друга штанами, и каждый снова будет в штанах.
— Попробуем, — понуро проговорил Сысо. —
Другого выхода нет. Ну, кто полезет на дерево?
— Как — кто? Конечно, Этам!
Так и порешили. Этам залез на дерево и продрал
себе большущую дыру. И тут же кое-как ее залатал.
Потом мальчишки собрались все вместе и стали
ждать, когда друг от друга перезаразятся. Ждали они,
ждали, но без толку. И страшно злились на Ниту, что
та снова дала им плохой совет. Никто не заразился.
И вот, когда они так сидели и ждали на берегу
пруда, мимо проезжал почтальон на велосипеде.
А известно, что почтальоны — люди очень умные,
9о

точнее сказать, самые умные на свете. Вот
мальчишкам и пришло в голову, что, может, он им что-нибудь
дельное посоветует. Они попросили его задержаться
и выложили все как есть, с самого начала.
Но почтальон лишь посмеялся над их
невежеством.
— Эх, ребята-ребята, — сказал он, — учиться надо
лучше. Неужто в школе вам не говорили, что
заразиться можно только заплатой, а штанами
заразиться нельзя?
Но ребята об этом никогда ничего не слышали.
И лишь теперь познали истину. К сожалению, это
им ничуть не помогло. Почтальон сказал, что
начинается дождь, и уехал. Поскольку совета они так и не
получили и всем было уже на все наплевать,
мальчишки дружно полезли на деревья, чего не делали
уже несколько дней. Конечно же, все мигом
прорвали себе большущие дырки. Но теперь им и на это
было наплевать. Каждый залатал дырку чем попало,
а на следующий день с утра все отправились в школу
в тех же самых — как они утверждали — красных
штанах, только еще и грубо залатанных.
Пришел учитель, обвел взглядом класс.
Мальчишки в страхе ждали, что он скажет — ведь дело
обстояло еще хуже, чем вчера: мало того, что на них
91

все те же вроде-бы-штаны, которые вообще-то не
штаны, так теперь вдобавок еще продырявленные и
залатанные.
Но — о чудо! Учитель внимательно оглядел класс
и одобрительно покивал головой.
— Молодцы, ребятки, — сказал он. — Вижу,
вняли моим словам. Наконец-то вы в штанах.
Мальчишки не могли прийти в себя от
удивления. Этам, который был из них самый храбрый, встал
и сказал:
— Господин учитель, на нас на всех надето то же,
что и вчера, просто мы понаделали дырок и залатали
чем попало.
Учитель только улыбнулся.
— Дети мои, — сказал он. — Вчера ни на ком из вас
не было штанов, одни только заплаты. Повторяю:
заплаты, а не залатанные штаны. А сегодня на вас
залатанные штаны. Залатанных заплат не бывает, а вы —
в залатанном. Стало быть, на вас... штаны! Только об
этом и шла речь. Ведь я не говорил, чтобы вы
приходили без заплат, я просто потребовал, чтобы вы
надели штаны, такие, какие есть. Теперь вы в штанах,
и все в порядке.
Потом начался урок, на котором учитель
рассказывал, как устроены жабры у рыб. Мальчишки были
92

ужасно растеряны и не знали, что и думать о
заявлении учителя. Но ничего не придумали ни во время
урока, ни после. Вернулись домой и так и ходили
в залатанных штанах красного цвета.
С тех самых пор Ниту все считают очень умной,
ведь благодаря ее советам мальчишки снова ходят
в штанах. Правда, залатанных, но всегда лучше иметь
залатанные штаны, чем вообще никаких. Почему
заплатами заразиться можно, а штанами нельзя,
учитель обещал рассказать им позже, когда
немного подрастут. Потому что сейчас — пояснил он —
они еще не смогут правильно это понять.
Дорогая детвора! Эта история правдива от
первого до последнего слова и очень полезна для вас. Она
учит, что ни в коем случае не следует рвать
недозрелые груши с дерева соседа, ибо это создает лишние
сложности с одеждой. А потому — не рвите груши
с соседского дерева.
93

Война с вещами
У блинчиков с вареньем, как правило,
отвратительный характер. Ведут себя они трусливо, но в то же
время коварно, подлости их нет предела. Часто
плачут (а известно, что нет ничего хуже плачущего
блинчика), но стоит лишь отвернуться, начинают ехидно
смеяться. Кроме того, они без конца проказничают,
выводя людей из себя.
Поэтому Дитго с некоторым облегчением
наблюдал, как блинчики, обидевшись на его кислую мину,
слезли с тарелки и по очереди вышли из комнаты.
Однако тут же вошла Лина и с удивлением уставилась
на пустую тарелку.
— Дитто, — возмущенно сказала она, — почему
ты слопал все блинчики и ничего мне не оставил?
— Да мне тоже ни одного не досталось.
— Ты хочешь сказать, блинчики просто
прогуляться пошли?
— Ну да, именно это я и хочу сказать.
94

— Что, прямо так слезли с тарелки и ушли?
— Да, просто слезли и ушли.
— Дитто, ну ты и сластена, — чуть не плача
сказала Лина. — Из-за тебя я осталась без обеда.
— Лина, ну подумай, я ведь тоже не обедал.
— Конечно! Не обедал! А где блинчики?
— Они ушли, я ведь уже тебе сказал.
— Тогда поди и верни их обратно!
Дитто выбежал из дома догонять блинчики. Это
даже не заняло много времени: блинчики, как
известно, не очень быстро ходят, так что он настиг
их недалеко от дома. Дитто, не переведя духу,
бросился к ним, чтобы собрать и отнести домой.
Блинчики с писком выскальзывали у него из рук и
кидались врассыпную, а Дитто не знал, за которым
бежать. Через полчаса он наконец сумел поймать
большинство истекавших вареньем блинчиков.
Дитто порассовал их, как мог, по карманам и,
торжествуя, поспешил домой, где его ждала обиженная
Лина.
— Ну что? — язвительно спросила она, — догнал
блинчики?
— Да, догнал, — сказал Дитто. — Парочку не
удалось схватить, но большую часть я поймал, — и
начал вытаскивать из карманов истрепанные, вопя-
95

щие, липкие блинчики. Вся его одежда была
заляпана вареньем, и Лина смотрела на него с ужасом.
— Дитто, — сказала она — вся одежда насмарку!
— Ты же ведь хотела, чтобы я догнал блинчики.
Вот и они. Ничего теперь не поделаешь — ты хоть об
одежде не говори.
— Ты страшный врунишка, Дитто, —
крикнула Лина. — Купил блинчики в магазине, а теперь
рассказываешь, что это, мол, те же, что вышли
погулять.
— Лин, ну спроси сама, пускай они расскажут,
как все было.
Лина спросила у одного блинчика, правда ли, что
это они лежали тут на тарелке, а потом пошли
погулять. Но блинчик, не будь дураком, все понял и
из вредности сказал, что ничего такого не было, что
он здесь впервые и что Дитто только что купил его
в кондитерской. Все блинчики без исключения
повторяли за ним то же самое, а Дитто слушал их
вранье и злился, понимая, что Лина теперь никогда ему
не поверит. Когда Лина уже хотела что-то сказать, он
ее перебил:
— Лина, неужели ты веришь этим противным
блинчикам больше, чем мне! Ты же знаешь, что они
врут!
96

— Сам ты врешь! — крикнула Лина. — Разве им
выдумать такую историю?
Дитто вздохнул и ушел в ванную, оставив Лину
с кислым видом есть блинчики. Возмущенный
подлостью блинчиков, он решил заключить с
кем-нибудь союз, который бы помог ему в жизни. Первым
делом он подумал о зубной пасте, обладавшей,
казалось бы, податливым и приятным нравом.
Попробовал завязать разговор, но едва отвинтил колпачок,
как паста, слегка вспенившись, с тихим шипением
вылезла из тюбика. Дитто оторопел, а когда Лина
вошла в ванную и увидела выдавленную пасту, лицо ее
сделалось суровым.
— Дитто, ты опять безобразничаешь?
— Неправда, она сама выдавилась из тюбика.
— Ты неисправим, — печально сказала Лина. —
Может быть, теперь предложишь мне спросить
пасту, кто ее выдавил?
Но тут паста, не дожидаясь вопроса, быстро
прошипела, что — да, да! — это Дитто выдавил ее из
тюбика. Попытки Дитто оправдаться ничего не
изменили. Он был признан виновным, а коварство пасты
отбило у него охоту к поискам союзника.
Но с тех пор все вещи будто сговорились против
Дитто и всячески старались его подставить. Когда он
97

лежал в постели, с треском распоролась подушка и
выпустила фонтан перьев, засыпавший повидло,
которое как раз варила Лина. А потом еще и
наябедничала, что Дитто специально ее распорол. Гвоздь
вылетел из стены, оставив после себя огромную дырку,
которую не получалось заклеить, а потом
пожаловался, что его вытащил Дитто. Оконное стекло,
которое никто и пальцем не трогал, само разбилось
вдребезги и, бренча, рассказало Лине, что Дитто разбил
его локтем. Пуговицы на штанах и пальто удирали и
прятались черт-те куда, и лишь немногие остались,
чтобы рассказать Лине, будто все прочие Дитто
оборвал, потерял или проиграл мальчишкам. Ботинки
нарочно рвались где только могли, носовые платки
один за другим терялись, рубашка намеренно
покрылась жирными пятнами, которые не
отчищались, а чернила с громким бульканьем спрыгивали
со стола, норовя разлиться по всему полу.
И тогда Дитто понял, что жизнь — это
непрекращающаяся жесточайшая война с вещами, однако
в его случае война неравная: Лина никогда ему не
поверит и всегда будет на стороне вещей. Да-да, Лина
действительно слепо им верила, а Дитто оставался
беззащитным. Они постоянно ругались, но каждый
оставался при своем: Дитто видел, что вредные вещи
98

постоянно выкидывают разные фокусы, а Лина была
уверена, что это Дитто все ломает и теряет ей назло.
При ней, кстати, вещи никогда себе такого не
позволяли и вели себя смирно, будто считая ее своей
подружкой. Ко всему прочему, даже то, что, казалось бы,
было частью самого Дитто, вышло из повиновения.
У Дитто начали выпадать волосы, а Лина говорила,
что он специально лысеет. Сердце билось все
слабее, а Дитто не мог с ним никак договориться. Одно
ухо вдруг стало большим и бесформенным, а Лина
кричала, что Дитто сам себе переделал ухо, чтобы ее
позлить.
Испытав на себе коварство вещей, Дитто решил,
что можно еще попробовать одно из двух: либо
самому превратиться в какую-нибудь вещь, либо
полностью от всех них избавиться. Немного поразмыслив,
последнюю идею он отверг, не зная, как отделаться
от того, что было частью его самого, например от ног,
рук или головы. «А вот если бы, — подумал он, —
я сам превратился в какую-нибудь вещь, то
показал бы Лине, насколько вредными они могут быть.
И еще можно попробовать перевоспитать вещи,
чтобы они прекратили свои мерзкие выходки».
Дитто нарядился блинчиком с вареньем, так как
они первые начали ему досаждать. С огромным тру-
99

дом он вжился в эту шкуру, но, в конце концов, ко
всему можно привыкнуть. Когда Лина приготовила себе
блинчики с вареньем, Дитто залез в тарелку. Сначала
он обратился к соседям, попытался их пристыдить,
доказывал, что их шалости переходят все границы.
Но блинчики мигом распознали, с кем имеют дело,
и не захотели его слушать. Тогда Дитто попробовал
другую тактику: сам начал их науськивать, предлагая
выскочить из тарелки и испачкать Линино платье.
Он надеялся, что хоть так ему удастся убедить Лину,
что вещи вредничают, однако блинчики и не
думали его слушать: спокойно позволили себя съесть,
а Дитто в последний момент незаметно с тарелки
улизнул.
После этой неудачи он, однако, не сдался. Решил
попытать счастья на другом фронте и обернулся
пуговицей на пальто Лины. И снова то же самое: другие
пуговицы сразу поняли, что он фальшивый, и
убедить их сделать какой-нибудь финт назло Лине не
удалось. Он и сам попробовал оторваться от пальто и
потеряться, но у него не было должной сноровки, так
что ничего не вышло.
Дитто наконец понял, что все его старания
безнадежны: предметы сражались с ним и совсем не
хотели воевать с Линой. К ней они относились дру-
100

желюбно и позволяли делать с собой все, что та
хотела. А с ним вели себя подло и злобно, и никакие
уговоры, никакие убеждения не работали.
Дитто снова принял свой обычный вид. Он
понял, что вещи не воспитаешь и не переделаешь:
чтобы заставить себя слушаться, нужно обходиться
с ними сурово и жестко. Но как этого добиться?
Вначале Дитто пробовал истреблять вещи: приводя Лину
в бешенство, он кромсал блинчики на маленькие
кусочки и выкидывал на помойку, выдавливал пасту
в раковину, ни с того, ни с сего срывал пуговицы с
одежды и бросал куда попало, выливал чернила на
улицу, а стаканы разбивал на лестнице. Лина кричала,
плакала, топала ногами. Какое-то время Дитто
продолжал так поступать, но потом заметил, что
раздавленные, изорванные, сломанные и разбитые
предметы равнодушны, как мертвые, и абсолютно не
реагируют на его выходки. Кроме того, он понял, что
ему никогда не справиться со всеми вещами и что
бороться бессмысленно.
Тогда Дитто решил, что проиграл войну. Он
просто сдался и заявил, что признает себя
побежденным. Все его усилия ни к чему не привели. Любая
война должна как-то закончиться: победой,
поражением или перемирием. Эта война закончилась по-
102

ражением Дитто — однозначно. Согласно обычаям
того варварского времени, как всякий
побежденный, попавший в плен к победителю, Дитто стал
заложником вещей.
Поэтому, когда Лина поставила на стол тарелку
блинчиков с вареньем и на минутку вышла в кухню,
Дитто лишь молча глядел, как блинчики один за
другим медленно сползают с тарелки и со злобной
улыбочкой выходят из комнаты.

Как решали проблему долголетия
Давным-давно Лайлония граничила с небольшим
королевством Горгольи. Давным-давно, —
спросите вы, — а как же сейчас? Вот то-то и оно! Сейчас
границы больше не существует, а о причинах тех
удивительных событий, что привели к исчезновению
королевства Горгольи, можно прочесть в лаилонских
хрониках, где достоверно описана вся эта история.
Некогда правил Горгольей мудрый король Ханук.
Он был добрым правителем и очень старался, чтобы
его подданные были счастливы, а в те времена
подобное случалось нечасто. Король Ханук пришел к выводу,
что в Горголье люди умирают слишком рано, и решил
как-нибудь это исправить. Он подумал, что если
призвать на помощь лучшие умы государства, то
наверняка удастся изобрести какое-нибудь средство, которое
позволит всем жить гораздо дольше, чем прежде.
А в городе Памбрук, на самом верху одинокой
башни, жил астролог Майолий. То был великий зна-
104

ток своего дела, постигший небесные светила лучше
всех на свете. Днем он спал, а ночи проводил у
телескопа, изучая звезды. У Майолия было трое
учеников; под его руководством они стали
выдающимися астрологами и тоже немало послужили людям,
изучая движение звезд и следя за всем, что
творилось на небе. Один из учеников, которого звали
Дронк, работал ночью, прильнув глазом к окуляру
второго телескопа и наблюдая за перемещениями
звезд. Двое других, Мино и Клепо, трудились днем.
Они, в свой черед, изучали небо — особенно солнце
и облака — в дневные часы. Итак, астролог Майо-
лий и его ученик Дронк работали ночами, а Мино и
Клепо проводили исследования днем; они не
встречались, поскольку всегда получалось, что, когда
первые двое работали, двое других спали, и наоборот.
(Ибо, следует отметить, в королевстве Горгольи день
и ночь никогда не наступали одновременно; пока
стоял день, ночь не приходила, а день не желал
появляться, пока не уйдет ночь. Так уж было заведено
в том государстве, и никто не мог этого изменить.)
И вот король Ханук подумал, что, быть может,
астролог Майолий вместе со своими учениками
сумеют подсказать, как обеспечить долголетие всем
жителям королевства. Он поручил им изучить этот
los

вопрос, посулив щедрую награду. Астролог Майолий,
которому королевская просьба, конечно же,
польстила, велел всем своим ученикам начать надлежащие
изыскания и пообещал королю предоставить
требуемые сведения не позже чем через семь лет.
В то же самое время жил в королевстве Горгольи
прославленный медик по имени Ипо. У него было
двое учеников — Рамо и Наина. То были воистину
великие ученые, способные победить любые болезни.
Днями напролет они корпели за столами,
уставленными всякими склянками, пробирками, горелками и
прочей утварью, и каким-то неведомым образом
исхитрялись изобретать все новые снадобья,
исцелявшие даже самых тяжелых больных. Им король Ханук
тоже дал задание изобрести средства для долголетия,
и медик Ипо охотно согласился выполнить
поручение короля, так как надеялся, продлив жизнь всем
людям, снискать великие почести и славу и стать
вторым после короля человеком в государстве.
Однако на всякий случай сказал, что ему тоже
понадобятся семь лет для исследований, которые он будет
проводить вместе с учениками.
Итак, четыре астролога и три медика приступили
к напряженной работе, чтобы по прошествии семи
лет подарить людям средство для продления жизни.
юб

Семь лет — срок долгий, но столь великое деяние
и впрямь требовало никак не меньше времени.
Король Ханук не торопил ученых — ведь он понимал,
что быстрее завершить работу такого масштаба они
не сумеют.
Семь лет — срок долгий, но даже семь лет в
конце концов проходят. И они действительно прошли —
ровно по истечении семи лет. В назначенный день
большой королевский театр был полон гостей; вся
элита страны съехалась на невиданное дотоле
собрание: семеро ученых должны были представить
результаты исследований, которые принесут людям
долголетие. В городе установили громкоговорители,
чтобы все жители столицы, не поместившиеся в
театр, могли беспрепятственно слушать речи ученых.
Ведь король Ханук был очень заботливым
правителем.
Когда сам король объявил выступление
астролога Майолия, в зале раздались бурные аплодисменты.
Великий астролог, постаревший на семь лет, взошел
на трибуну и произнес краткую речь, в которой
изложил наиважнейшие итоги своих изысканий.
— Я изобрел способ удлинить всем людям жизнь
в шесть раз, — без проволочек объявил Майолий, и
гул одобрения ветром пронесся по залу. — Способ
107

простой и недорогой, — продолжил он, — но при
этом надежный. Я сконструировал часы, которые
идут в шесть раз быстрее тех, которыми мы сейчас
пользуемся. Представим себе, что согласно
прежнему счислению времени мы встретимся с вами здесь
через год. За это время по новым часам пройдет не
один год, а шесть. Если кому-то, например, суждено
умереть через десять лет, он на самом деле умрет
через шестьдесят. Родившийся сегодня младенец,
вместо того чтобы прожить, как положено,
шестьдесят лет, проживет триста шестьдесят. Нужно ли
объяснять все преимущества моей системы? Любому
понятно, что проблема долголетия решена!
Сказавши это, астролог Майолий огладил бороду
и сел. Часть зала бурно ему аплодировала — до тех
пор, пока на трибуну не взошел со злоехидной
улыбочкой астролог Дронг.
— Мне крайне неприятно, господа, — сказал
астролог Дронк, — что я вынужден опровергнуть
доводы моего досточтимого наставника Майолия.
Однако, как показывают мои исследования,
предложенная им система никуда не годится. Да, часы будут
идти быстрее, ну и что с того?! Час все равно
останется часом, пусть стрелки и обегут за это время
циферблат шесть раз. Моя система в подобных фокусах не
ю8

нуждается. Моя система обеспечит всем жителям
королевства и нашему милосерднейшему королю Ха-
нуку истинное долголетие. Суть ее в общих чертах
такова: час рождения и смерти каждому человеку
назначают боги, а посему мы, послушные книгам
жизни, просто станем измерять время иначе. Я
смастерил часы, которые — в отличие от бесполезных и
смехотворных часов моего учителя — идут в шесть
раз медленнее, чем те, которыми мы пользуемся
сейчас. Изготовил я и календарь, от которого один
листок отрывают раз в шесть дней. А потому день
и час, когда каждому назначено покинуть землю и
вступить в царство теней, настанет на самом деле
в шесть раз позже, чем было бы при нынешнем
счислении времени. Каждый проживет столько,
сколько ему определено книгами жизни, изменить кои
невозможно, но при этом — в шесть раз дольше.
Такова, господа, моя система!
Астролог Дронк сел, и часть зала громко
зааплодировала его речи. Ждали следующего оратора.
И вот к докладу приступил ученый астролог Мино.
— Господа, — сказал он, — полагаю, вы сами
смогли разобраться, что рассуждения предыдущих
докладчиков никуда не годны. Астролог Дронк уже
продемонстрировал вам всю нелепость системы астро-
109

лога Майолия. Но его система столь же глупа и, более
того, кощунственна, ибо в основу ее положен
замысел перехитрить богов. Однако боги себя обмануть
не позволят, да и вам, господа, никогда не придет
в голову совершить столь извращенное деяние. Моя
система — абсолютно иная. Замедлять течение
времени на циферблате часов или в календаре
бессмысленно. Нужно, чтобы оно на самом деле текло
медленнее. Как этого добиться? А очень просто. Каждое
утро солнце встает на горизонте из-за леса и каждый
вечер уходит за горизонт, погружаясь в море. Вот
это как раз и следует изменить. Туда, откуда
солнце появляется, надо послать птицеловов с сетями:
пусть подойдут к самому горизонту и там, где встает
солнце, над лесом, раскинут сети, чтобы задержать
светило и не дать ему взойти. В другой стороне, на
море, будут дежурить рыбаки со своими сетями —
они не дадут упасть в воду солнцу минувшего дня.
Время всех работ рассчитано таким образом, чтобы
день продолжался в шесть раз дольше и в шесть раз
дольше была ночь. И тогда наша жизнь, в которой
всегда содержится заданное количество дней и
ночей, просто-напросто станет в шесть раз длиннее.
Такова, господа, единственно верная система
продления жизни!
но

Сказав это, он сел. И снова буря аплодисментов
разразилась в одной части зала, тогда как из другой
донеслось недовольное бурчание.
И вот со своим предложением выступил
последний из астрологов, Клепо.
— Сочувствую вам, господа, — начал он, — ибо
каждый следующий проект из тех, что вы сейчас
выслушали, оказывался еще глупее предыдущего.
Задержать бег солнца? Хорошо, но почему это должно
продлить жизнь? Проживем мы столько же, сколько
и раньше, разве что дней и ночей в нашей жизни
будет в шесть раз меньше, но зато они станут в шесть
раз длиннее. Нет, господа, толку от таких проектов не
может быть никакого, кроме как заморочить вам
голову. Но ведь вы себе голову морочить не позволите,
верно? Я же предлагаю способ, который основан на
подлинно глубинных исследованиях и ничего
общего с шарлатанскими фокусами моих коллег не имеет.
Изучая проблему долголетия, я для начала взял на
себя труд выяснить, почему люди живут так мало.
Я обнаружил, почему это происходит, и готов
поделиться с вами. Вот секрет нашей недолговечности:
людям скучно. Скучно жить на свете, господа,
потому и умираем до срока. Чтобы жить дольше, надо
сделать так, чтобы мир перестал быть скучным, Но
111

из-за чего, собственно, он скучен? Вот причина: мир
скучен потому, что цвет неба всегда неизменный.
А ведь небо и есть то, что в основном предстает
нашему взору; унылое однообразие висящего над головой
полотнища неминуемо должно наводить на нас
неизбывную тоску. Мы мало живем, господа, потому,
что небо — одноцветное. Но это поправимо. Мы
запустим в небо аэростаты, в которые посадим рабочих
с бочками и помпами. В бочки вместо воды мы
нальем разноцветные краски. Долетев до неба, рабочие
включат помпы и распишут небосвод в шесть цветов.
Одна шестая часть останется голубой, а из прочих
одна будет карминная, другая бледно-зеленая, третья
черная, еще одна желтая и, наконец, последняя —
серебряная. И вместо того чтобы вечно созерцать один
и тот же цвет и умирать от тоски до срока, мы будем
услаждать взор зрелищем шестицветного неба,
благодаря чему жизнь наша станет в шесть раз длиннее.
Таков, господа, мой замысел, который, я уверен,
обретет в ваших глазах заслуженное признание.
Часть слушателей не преминула и на сей раз живо
продемонстрировать одобрение смелого проекта
астролога. Овация, однако, продолжалась недолго,
ибо на трибуне уже стоял новый ученый. Теперь это
был прославленный медик Ипо.
из

— На вас, господа, обрушилось сейчас столько
всякой белиберды, — заявил он, — что я бы ничуть
не удивился, если б вы, утомившись, покинули зал,
не рассчитывая услышать здесь более ни единой
разумной фразы. Однако же, господа, прошу
проявить терпение, ибо речь идет о вашем долголетии,
а стало быть, о проблеме, значимость которой не
мне вам объяснять. Но я эту проблему решил — и
решил, надеюсь, раз и навсегда. Проводя научные
изыскания, я задумался над тем, какие существа
живут дольше всех, намереваясь выявить, чему
именно обязаны они своим долголетием. Оказалось, что
из всех тварей дольше всего живет черепаха. Да,
господа, черепаха живет в шесть раз дольше человека.
А что делает черепаха? Носит панцирь, медленно
ползает по земле и помахивает хвостом в меру
своих возможностей. Что же следует делать людям для
продления жизни? Уподобиться черепахе! Вот мой
способ — вы сразу оцените его простоту и удобство.
Нам, господа, надо сейчас же, без промедления,
обзавестись панцирями подходящих размеров,
перестать ходить на двух ногах и приучиться медленно
ползать на четвереньках; далее — надо обзавестись
хвостами и помахивать ими в меру своих
возможностей. Мы с легкостью приспособимся к такой жизни,
114

тем более что светить нам будет столь возвышенная
цель. Поверьте, господа, это единственное разумное
решение нашей проблемы.
Кое-где в зале снова раздались приветственные
крики и аплодисменты, но медик Наина уже поднял
руку, показывая, что намерен взять слово.
— Господа, полагаю, вам не составило труда
оценить все убожество проекта, который только что
представил, стыдно сказать, мой почтенный
наставник Ипо. Он хочет превратить нас в черепах, в
бессмысленных четвероногих, ползающих по земле!
Мы должны сделаться животными, господа! Такое
может предлагать только тот, кто сам уже
превратился в животное! Впрочем, сокроем сей непристойный
инцидент завесой молчания и забудем о нем так
же, как и об откровениях астрологов, которые — я
уверен — выступали здесь, не будучи в здравом уме
и твердой памяти. Вы ведь хотите постичь тайну
долголетия! Так позвольте мне сказать без
бахвальства: я эту тайну постиг, и вы удивитесь, когда
услышите, насколько она проста и сколь малого от вас
требует. Суть ее заключается в одном-единственном
слове: шпинат! Да, господа, шпинат! Исследования,
которыми я усердно и самоотверженно
занимался семь лет, неопровержимо доказывают: надо есть
115

много, чрезвычайно много шпината, и жизнь у нас
у всех продлится до бесконечности. Именно
благодаря шпинату кости наши сделаются прочными, а
мышцы не одрябнут, именно шпинат укрепит нам
сердце, излечит от плешивости и ревматизма.
Шпинат, шпинат и еще раз шпинат! Отныне вместо того
чтобы засевать поля злаками, мы станем собирать на
них богатый урожай шпината, который украсит
приятной зеленью наши столы и обеспечит нам всем
здоровье и долголетие. Как же это просто, господа!
Мы всего лишь питаемся шпинатом и решаем тем
самым наиважнейшие наши проблемы.
В некоторых частях зала поднялся восторженный
гул, многие выкрикивали: «Шпинат, шпинат!» Но
вот на трибуну вступил последний оратор, медик
Рамо. Руки у него тряслись от негодования, однако,
начав говорить, он быстро успокоился.
— Я не ошибусь, господа, — заявил он, — если
предположу, что оскорбительные шутки — ибо
иначе это не назовешь, — которые вы услышали от
предыдущего оратора, будут восприняты так, как они
того заслуживают, а именно не упомянуты впредь
ни единым словом. В самом деле, господа,
случалось ли вам видеть, как ведут себя дети, которых
кормят шпинатом? Они с омерзением отворачива-
116

ются, и приходится силой заставлять их есть этот
гадкий сорняк, ибо здоровая натура подсказывает им,
что никакой пользы от его употребления не будет.
Ха-ха, шпинат! Я много чего еще мог бы рассказать
о шпинате, но ведь мы собрались, чтобы говорить
о долголетии! А потому не станем попусту тратить
время, даже с учетом того, что совсем скоро времени
у нас будет вдоволь. У нас будет вдоволь времени,
повторяю, если только вы прибегнете к радикальному
средству, обеспечивающему долголетие и
открытому мною в результате длительных изысканий и
экспериментов. Простота этого средства превосходит
все, что можно себе представить. Внимание, господа,
сейчас я открою вам тайну долголетия. Люди
умирают слишком рано потому, что часто болеют
простудой. Насморк — вот главный источник краткости
нашей жизни! Насморк, как известно, — это болезнь
носа. Посему мгновенно напрашивается решение:
нет носа — нет и насморка. Господа, это же
элементарно. Мы все отрежем себе носы, избавимся раз и
навсегда от насморка и тем самым обеспечим себе
долголетие. Отрезать носы, говорю я, носы отрезать!
С этими словами медик Рамо достал бритву и
хотел продемонстрировать, как лучше всего отрезать
нос, однако не успел, поскольку в публике поднялся
117

шум и гвалт, довольно скоро переросшие в массовую
потасовку. Лишь теперь выяснилось, что зал
разделился на несколько лагерей. Одни кричали:
«Шпинат! Шпинат!», другие: «Быстрые часы!»; кто-то:
«Медленные часы!», а кто-то: «Отрезать носы!»
Сторонники каждого из предложенных способов принялись
громогласно оскорблять друг друга и учинили такое
побоище, что даже голос короля Ханука,
призывающего своих подданных опомниться, тонул в общем
гаме.
Более того, все речи сразу же стали известны в
городе, где их слушали через громкоговорители. В одно
мгновение столица — как и участники собрания в
театре — разделилась на семь партий, и битва закипела
повсюду.
В тот же день гражданская война охватила всю
страну. Семь партий сражались не зная пощады.
Любопытно, что сторонники отрезания носов бегали
с бритвами, норовя отрезать нос кому ни попадя из
противников, однако самим себе оттяпать не успели,
так что остались с носами.
Схватки стали обыденностью. Где бы в стране
Горголья ни оказывались рядом хотя бы семь
человек — пусть даже в самой маленькой деревушке, —
сразу же разгорался бой. Проблема ведь была крайне
п8

важной: долгожителями хотят стать все, а потому не
стоит удивляться, что люди так ожесточенно
защищают саму эту идею. Не раз, к примеру, случалось
такое: кто-то шел по улице, выкрикивая: «Шпинат,
шпинат!», а на него набрасывались сразу несколько
человек с воплями: «Небо раскрасить!», «Носы
отрезать!», «Черепахи!», «Быстрые часы!», «Солнце!» — и
устраивали ему хорошую трепку. Но едва
разделавшись с ним, тут же начинали драться между собой,
и продолжалось это до тех пор, пока над
поверженными противниками на поле боя не оставался
единственный победитель.
Долголетие — проблема серьезная.
Естественно, что в результате жестокой войны во всех
лагерях редели ряды сражающихся. Наконец отдельные
партии сделались так малочисленны, что начали
заключать между собой союзы и объединять
лозунги — сразу по два или по три. Отныне можно было
услышать двойные лозунги: «Часы и шпинат!», «Небо
раскрасить, носы отрезать», «Солнце и черепаха!»
Борьба не на жизнь, а на смерть продолжалась до
тех пор, пока во всем королевстве не остались всего
два человека. Это были медик Рамо и медик Наина,
бывшие лидеры двух из семи противоборствующих
партий. Они встретились на руинах столицы, изну-
119

ренные войной, едва держась на ногах.
Переглянулись враждебно; один сипло прошептал: «Шпинат».
Другой тоненько пискнул: «Носы отрезать!» Но сил
сражаться у них уже не осталось. Да и были-то они
единственными уцелевшими жителями
королевства Горгольи. А потому единодушно решили
прекратить войну и испытать придуманные ими
средства одновременно. Быстренько отрезали себе носы
и уселись за стол перед огромным блюдом шпината.
Оба вялые и разочарованные, но... в конце концов,
проблема долголетия ведь и впрямь чрезвычайно
важна.
Что было потом, честно говоря, неизвестно.
Никто не знает, долго ли двое уцелевших горгольцев
сидели, безносые, над блюдом шпината. И сказать
по правде, они, быть может, сидят так и до сих пор,
особенно если какое-то из средств оказалось
действенным и значительно продлило им жизнь.
Однако королевство Горгольи свое существование
прекратило: что ж это за королевство, в котором всего двое
безносых граждан, поедающих шпинат?
Вот так исчезла граница между Лайлонией и
королевством Горгольи. Вследствие полного упадка
Горгольи проблема долголетия разрешилась
окончательно. А впрочем, не исключено, что когда-нибудь
120

наконец удастся решить проблему, над которой
столь мучительно бились семеро выдающихся
ученых.
121

Возмутительные леденцы
Гия любил выкурить послеобеденную сигару, сидя
в кресле и надев на голову ирокез из перьев.
Такая уж у него была привычка, и ничего особенного
в этом не было. У людей разные привычки бывают,
кому какое дело. К примеру, брат Гии, Пепи, не
садился завтракать, не поймав как минимум четырех
бакланов, а другой брат, Каку, глотал заклепки от
бочек. Сестра Гии, Хея, носила на спине двадцать
орденов, а вторая сестра, Хипа, ловила арканом
шимпанзе и играла в лотерею. Известно, у каждого свои
чудачества, и нельзя из-за этого портить жизнь людям.
Но вот Гии почему-то не давали жить спокойно.
Как только после обеда он усаживался в свое кресло,
раскуривал сигару и надевал на голову индейские
перья, тут же сбегалось все семейство. Один брат,
давясь заклепками, возмущенно кричал на Гию,
второй грозно потрясал кулаками, не выпуская из рук
только что пойманных бакланов. Сестра, позвякивая
122

орденами на спине, обвиняла Гию в непристойности
такого поведения, а вторая, с шимпанзе на аркане и
пачкой лотерейных билетов в руке, выкрикивала, что
она никогда не согласится с тем, чтобы ее родной брат
вытворял подобные глупости.
— Чего вы от меня хотите? — жалобно вопрошал
Гия. — Чтобы я сигару клал на голову и курил перья?
— Во всяком случае, так было бы честнее, —
отрезал старший брат.
— И нас бы ты не компрометировал, — добавила
сестра.
— Но я бы тогда не получал никакого
удовольствия! — возражал Гия.
— Ну и что! — воскликнули все хором. —
Человек живет не только ради удовольствия! Ты эгоист и
думаешь только о себе!
Покорившись, Гия снимал ирокез и выкидывал
сигару. Так повторялось практически изо дня в день,
и Гия не мог выкроить ни минутки, чтобы спокойно
предаться любимому занятию. В конце концов ему
это надоело, и, чтобы не выслушивать
бесконечные колкости, он стал после обеда курить трубку,
а вместо перьев надевать обыкновенный зеленый
цилиндр. И родственники наконец-то оставили его
в покое.
123

Однако вскоре Гия заметил, что некоторые
привычки братьев и сестер ужасно его раздражают. Он
начинал трястись от злости, когда видел, как
старший брат глотает заклепки от бочек. Гия долго
сдерживался, но однажды терпение у него лопнуло.
— Я этого больше не вынесу! — кричал Гия. —
Кончай глотать свои заклепки! Это просто позор!
Едва Гия так сказал, его, как ни странно, тут же
поддержали братья и сестры, раньше Гию
критиковавшие, и набросились на другого брата, Каку, осуждая
его омерзительную привычку. Тот какое-то время
артачился, но в конце концов сдался под
оглушительным напором братьев и сестер. Он забросил свои
заклепки и стал глотать обычные мебельные
пружины, которые вытаскивал из дивана. И его тоже
оставили в покое.
Но тут пришел черед младшего брата, который
ежедневно перед завтраком ловил бакланов.
Оказалось, что семейство просто не в состоянии этого
выносить, а уж особенно двое старших братьев. Под
градом их упреков младший брат сдался, скрепя
сердце забросил бакланов и стал по утрам
охотиться на ибисов. Ежедневно он приносил домой
четырех ибисов, и родственники наконец остались
довольны.
124

Но на том дело не закончилось. Старшую сестру
заставили снять ордена со спины: звяканье этих
железок настолько выводило из себя братьев и
младшую сестру, что однажды они дали волю своему
возмущению. Ордена свалили в углу, а Хея в порядке
утешения стала регулярно принимать ванну из
клюквенного киселя и изучать никогда не
существовавшие и никому не известные восточные языки.
В конце концов очередь дошла и до младшей
сестры. Братья и сестра дружно заявили ей, что она
выставляет их на посмешище из-за своих шимпанзе и игры
в лотерею и что эти забавы им решительно надоели.
Они не унимались до тех пор, пока Хипа с
сожалением не рассталась со своей привычкой. Она купила
тромбон и принялась пускать из него мыльные
пузыри, а игру в лотерею заменила игрой на бирже. Это
наконец-таки удовлетворило семейку, и все стихло.
На какое-то время воцарилось спокойствие все
перестали попрекать друг друга дурными
привычками. Однако вскоре выяснилось, что, в сущности,
проблема так и осталась нерешенной. Новые
привычки каждого очень скоро начали ужасно раздражать
остальных, и атмосфера в доме опять накалилась.
Все только и знали, что переругивались между
собой. Каждый требовал, чтобы остальные немедленно
125

прекратили заниматься тем или сем, ибо это
невыносимо.
Вскоре ситуация зашла в тупик. Прежде, по
крайней мере, все вместе дружно ополчались на какого-
то одного члена семьи, теперь же каждый по
отдельности выступал против всех. Ссоры и оскорбления
заполняли всякую минуту, которую братья и сестры
проводили вместе. А поскольку все были друг на
друга обижены, то каждый старался еще чаще и
демонстративнее заниматься своим любимым делом,
чтобы позлить остальных.
Это продолжалось довольно долго, пока в доме
не произошла неожиданная перемена. Из другого
города к ним переехала самая младшая сестра — Киви.
Юная Киви не хотела никому мешать. Она
безропотно позволяла братьям и сестрам охотиться на
ибисов, пускать мыльные пузыри из тромбона, глотать
пружины и купаться в киселе. А сама Киви любила
есть леденцы. Просто покупала их в лавочке и с
удовольствием грызла.
И вот эти-то леденцы довели домашние распри до
точки. Такого и вправду никто не мог вынести. Как
только Киви возвращалась домой и доставала
пачку леденцов, старший из братьев, Пепи, вскакивал
с кресла и, тыча в нее пальцем, возмущенно кричал:
126

ί

— Вот, вот, леденцы! Она грызет леденцы!
Из соседней комнаты тут же прибегал средний
брат Гия и от злости начинал топать ногами.
— Что я вижу? Леденцы! — громогласно
негодовал Гия. — Она грызет леденцы!
Обе сестры, Хея и Хипа, мигом подлетали к
бедняжке Киви, и младший брат Каку спешил к ним
присоединиться. Семейство сбегалось, обступало Киви
со всех сторон и, стараясь перекричать друг друга,
все наперебой восклицали:
— Киви! Опомнись! Леденцы! Ты вообще
понимаешь, что делаешь?
— Киви! Ты что, совсем ничего не соображаешь!
Леденцы!
— Киви! Ты просто спятила! Леденцы!
— Киви! Ты всю семью погубить хочешь!
Леденцы!
— Киви! Ты вовсе стыд потеряла?! Леденцы!
— Леденцы! Леденцы! Леденцы!
От крика братья и сестры раззадоривались еще
сильнее, их возмущение росло, отчего кричать они
принимались громче, а чем громче кричали, тем
больше раззадоривались и еще сильнее
возмущались — в результате крик в доме стоял просто
невыносимый.
128

Бедная Киви, напуганная, в слезах, знай глотала
леденцы и молчала, потому что боялась еще больше
разозлить своих братьев и сестер. В нее тыкали
пальцами, ее обзывали, а она стояла посреди комнаты,
плакала и грызла леденцы. Крик не стихал, пока она
не съедала все до последнего леденца, а братья и
сестры так уставали орать, что, возмущенно фыркая,
расходились по своим комнатам.
Эта сцена повторялась ежедневно, но, как
оказалось, Киви была неисправима. Со слезами на глазах
она выслушивала оскорбления, но продолжала
каждый день приносить свои леденцы и грызла их, стоя
посреди комнаты.
В результате ситуация дома существенно
изменилась. Возмущение, вызванное непристойным
поведением Киви, затмило для братьев и сестер
прочие дела. У них не осталось ни желания, ни сил
злиться друг на друга, поскольку все они злились на
Киви. А злясь на Киви, все прочие пребывали в
согласии и мало-помалу вообще перестали друг с
другом ссориться. В доме наконец воцарились гармония
и согласие, нарушаемые только этими ужасными
леденцами Киви.
Когда вся семья собиралась вместе, Пепи, глотая
свои пружины, тяжело вздыхал и повторял:
129

— Ах, эта Киви! Как бы нам хорошо жилось
вместе, если бы не эти кошмарные леденцы!
— Это ужасно, — жаловалась Хея из своей ванны
с клюквенным киселем. — Честное слово, ужасно!
Киви — сущий позор нашей семьи!
— Позор и стыд! — поддакивал Гия, сидевший
в своем зеленом цилиндре. — Я вообще не понимаю,
откуда среди нас, таких покладистых и любящих
братьев и сестер, взялась эта несносная Киви,
отравляющая нам жизнь своими леденцами.
— Я не понимаю, мои дорогие, — жаловалась
Хипа, размахивая тромбоном над тазом с мыльной
водой. — Честное слово, не понимаю. Представьте,
эта Киви все время грызет леденцы! Нам так хорошо
жилось, и вдруг такая ужасная история!
— Хватит, с этим пора покончить, — строго
сказал Каку. — Нельзя допустить, чтобы Киви
отравляла нашу жизнь! В конце концов, мы же одна семья
и должны любить друг друга. В доме не должно
быть вечных раздоров из-за каких-то ужасных
леденцов!
Все дружно возмущались, качали головами,
сетовали и негодовали, ропща на свою судьбу, и наконец
решили, что нужно поставить вопрос ребром. И
заявили Киви:
130

— Ничего не поделаешь, ты должна съехать из
нашего дома. Мы не можем позволить тебе вечно
отравлять нашу жизнь своими леденцами. Изволь
найти себе другое жилье.
Киви ничего не ответила, да и что она могла
сказать? Собрала свои пожитки и отправилась на
поиски нового жилья. И действительно, после ее ухода
дома настала тишь да гладь.
— Ну, что я говорил? — сказал Пепи,
удовлетворенно усаживаясь в кресло. — Теперь у нас покой и
согласие.
— Согласие, дружба и гармония, — подхватил
Каку.
— И нету этих проклятых леденцов, — добавила
Хея.
— Это очень печально, — сказала Хипа, — но мы
не могли поступить иначе. Нельзя было позволить,
чтобы из-за этой Киви с ее леденцами дом
превратился в ад.
Гия кивал и согласно поддакивал. Воцарилась
общая гармония; настроение у всех было
превосходное. Вдруг Гия о чем-то вспомнил. Он тихо прошел
в другую комнату, где в углу лежал запыленный,
давно не ношенный ирокез, а рядом — недокуренная
сигара. Вытащил то и другое, отряхнул от пыли и,
131

возвращаясь в столовую, наткнулся на Пепи,
который тихонечко спускался с чердака с целой охапкой
старых заклепок от бочек. На пороге другой двери
мелькнула Хея с арканом для ловли шимпанзе, а из-
за двери комнаты, где как раз скрылась Хипа,
донеслось бряцанье железных орденов.

Рассказ об ужасной ссоре
Эйно, старший из братьев, был серьезный и
рассудительный. Аго, средний, вечно был всем
недоволен, вечно все ему было не так, да еще и с
детства перечил старшим. Младший брат, Лайе, сам не
знал, чего хочет, — кто понапористей, с тем и
соглашался.
Когда злой богач-сосед отнял у братьев семейный
надел, жить им стало не на что, и они отправились
странствовать. Люди говорили, что в городе
работа всегда найдется, да братья не знали толком, где
этот самый город. Ни карт, ни железнодорожного
сообщения в те дни еще не было. А потому братья
пошли по дороге: авось куда-нибудь да придут. И вот
через два дня дошли они до развилки — вот такой: Т.
Никаких указателей не было и в помине, куда идти
дальше, ни один из братьев не знал. Старший, Эйно,
сказал:
— Пойдем прямо.
133

— А я считаю, — решительно заявил Аго,
средний, — надо идти направо. У меня предчувствие, что
там мы найдем свое счастье.
— По-моему, — робко молвил Лайе, самый
младший, — может, лучше пойти налево.
— Прямо, — твердил свое Эйно.
— Направо! — закричал Аго.
— Налево, — чуть слышно проговорил Лайе.
— Ну ладно. Коли мы выбрали разные
направления, так тому и быть. Каждый пойдет своей дорогой,
и посмотрим, кому повезет больше, — заявил Аго.
— Да-да, — согласился Лайе, — каждый пойдет
своей дорогой.
—Дураки вы, — назидательно произнес Эйно. —
Все три дороги ведут через лес. А в лесах водятся
медведи, змеи и тигры. Кто отправится в путь один, того
тут же сожрут дикие звери. Нам надо держаться
вместе, иначе никто никуда не придет.
Младшие задумались.
— Ну ладно, — сказал Аго, — пойдем вместе. Вот
только куда?
— Как это, куда? Конечно, прямо, — заявил Эйно.
— Пойдем прямо, — поддакнул Лайе.
— Почему прямо? — уперся Аго. — Я согласен,
что вместе идти безопаснее, чем в одиночку. Но надо
134

договориться куда. Мы должны идти вместе, но это
еще не значит, что мы должны идти прямо. Я
считаю, что нам надо идти направо.
— Давайте пойдем направо, — поддержал его
Лайе.
И тут брат Эйно потерял терпение.
— Мы решили, что пойдем вместе, так? —
спросил он. — А ежели так, то направо никто не пойдет,
ведь я же сказал: мы идем прямо.
— Почему это мы должны идти прямо, а не
направо? — спросил Аго.
— Потому что мы должны идти все вместе, я же
сказал.
— Так давайте пойдем все вместе направо.
— Мы не можем идти все вместе направо.
— Почему?
— Потому что надо всем вместе идти прямо.
Так они ссорились и сорились, и Эйно вдруг
осенило:
— Мы должны идти прямо, — сказал он, —
потому что я самый старший.
— Да, давайте пойдем прямо, — сказал Лайе.
— Ну ладно, — согласился наконец Аго. —
Давайте пойдем прямо. Но помните, я вас предупреждал:
пошли б направо, нашли бы свое счастье и жили себе
135

не зная забот. Я уверен, что именно там большой и
красивый город, где все счастливы и у всех всего
вдосталь. Если мы так никуда и не дойдем, то виноват в
этом будешь ты, Эйно.
И они пошли прямо. Все было так, как и говорил
Эйно. Идти пришлось по лесу, и на них нападало
разное зверье: тигры, медведи, волки и змеи.
Братья научились сражаться, и им удалось-таки, хоть и
с огромным трудом, одолеть хищных тварей. Но они
прекрасно понимали, что в одиночку никого бы
одолеть не смогли и уцелели только потому, что
держались вместе. Эйно торжествовал победу и журил
братьев за их неразумие:
— Вот видите, говорил я вам, — занудствовал
Эйно, — шли бы мы поодиночке, зверюги эти нас
бы всех сожрали. Значит, мы правильно сделали, что
пошли прямо.
— Мы правильно сделали, что пошли вместе, —
отвечал на это Аго. — Но правильно ли сделали, что
пошли прямо, пока неизвестно.
Странствовали братья очень долго, за это время
они измучились и оголодали. Иногда удавалось
выловить рыбку из ручья или сорвать какой-нибудь
плод с дерева у дороги, иногда попадались
съедобные коренья. Но этим сыт не будешь. Все трое выби-
136

лись из сил и чувствовали, что слабеют все больше и
больше. Так миновали неделя за неделей опасного и
трудного пути. И вдруг, как оно часто бывает, когда
уже почти не осталось надежды хоть куда-то
добраться, впереди показался город — долгожданный город,
где можно заработать на хлеб. Надежда прибавила
братьям сил, и они резво, как зайцы, проскакали
последние мили. И очутились в городе.
Город этот был очень богатый, но большинство
людей в нем жили бедно. Там было множество
дворцов, но еще больше — нищих, которым едва хватало
чем утолить голод. Таких городов на свете много.
Братья искали место, где можно своим трудом
заработать на хлеб.
Довольно долго их усилия оставались тщетны,
но в конце концов всем троим удалось устроиться
землекопами на строительстве нового королевского
дворца. Они копали землю, таскали камни и
щебенку. Тяжело им приходилось, однако заработка
хватало, чтобы не умереть с голоду. В общем, кое-как
прожить было можно.
— Вот видите, видите! — победоносно
восклицал Эйно. — Ведь говорил же: надо идти сюда. Работа
у нас, конечно, тяжелая, зато от голода больше не
страдаем.
138

— Правда-правда, — поддакивал Лайе. — Мы
выбрали верную дорогу.
И только Аго отмалчивался. Но отмалчивался он
до поры до времени и как-то раз обрушился на
братьев с обвинениями.
— Ну да, — сказал он, — за свой тяжкий труд мы
каждый день получаем харчи. Но я-то говорил, что,
если пойдем направо, харчи у нас будут получше, а
работы поменьше. И еда была бы лучше, и жилье, и
одевались бы мы лучше, и не уставали так сильно.
— Да, мы бы так не уставали, — поддержал брата
Лайе.
—Даты просто осел, самый настоящий! —
вскричал Эйно. — Все никак не уймешься: «Я говорил, я
говорил...» Ну и что с того, что говорил! Никто ведь
не знает, что там, направо, было, а что оказалось на
моей дороге, мы знаем все. У нас есть похлебка и
кусок хлеба. А там что? Почему ты так уверен, что там
нас ждал бы лучший жребий? Выдумал себе и
мелешь вздор!
— Вздор мелешь! — возмутился Лайе. — И
правда ведь, вздор!
Аго, понурившись, сел на место — на это ему
возразить было нечего. Но, немного помолчав, он
воскликнул:
139

— А я докажу, что был прав! Вернусь обратно на
то самое место, пойду той дорогой, которой хотел,
и в конце концов дойду до гораздо лучшего города!
— Гораздо лучшего города, да, до лучшего
города, — пискнул Лайе.
Эйно только язвительно хмыкнул.
— Ну попробуй, попробуй, — сказал он. — Сам
же знаешь, что тебя по дороге дикие звери сожрут,
и нидокуда ты не дойдешь. Слишком поздно уже
отступать, понимаешь? Отступать слишком поздно!
— Слишком поздно, — серьезно поддакнул Лайе.
— А я пойду, — заупрямился Аго.
И Аго действительно пошел. Поначалу он
доблестно сражался со всяким зверьем, но в конце
концов потерпел поражение. Дикий медведь задрал его
и сожрал в мгновение ока. Так Аго и не добрался до
лучшего города, о котором мечтал.
Братья узнали о горестной участи Аго от
знакомых птиц. Опечалились, но что тут поделаешь?
Эйно только и бросил: «Я же говорил».
Лайе страшно расстроился — он любил своего
брата Аго и не смог смириться с его смертью. Братья
продолжали работать вместе, кое-как снося тяготы
и нищету, пока вдруг в один прекрасный день Лайе
не сказал:

— Я ухожу.
— Куда?! — воскликнул Эйно.
— Туда же, куда и Аго, — сказал Лайе. — Искать
лучший город.
— Да ты, никак, умом тронулся! — заорал
Эйно. — Хочешь, чтобы и тебя медведь задрал?!
— Не хочу я, чтобы меня задрал медведь, —
сказал Лайе. — Я хочу найти лучший город.
— Ты же знаешь, что сталось с Аго!
— Знаю. Но может, мне повезет.
— Как же, повезет! И что тебе в голову ударило?!
Ты же всегда признавал, что я прав!
— А теперь хочу пойти искать лучший город.
— Тебя медведь сожрет!
— Может, сожрет, а может, и не сожрет. Должен
же быть на свете какой-нибудь лучший город.
— Ты ненормальный! — вскричал Эйно. — Да
что с тобой говорить...
И Лайе двинулся в путь.
К сожалению, на том наши сведения о нем
обрываются. Мы не знаем, добрался ли Лайе до лучшего
города, или же, подобно Аго, стал добычей диких
зверей. Мы вообще больше ничего об этой истории не
знаем. А если вдруг кто-то из вас знает, то пусть нам
сообщит.
Hi

Рассказ про великий стыд
У рыбака из деревни Клео была дочка, которую
звали Мурия. Была она прехорошенькой, и за
ней ухлестывало много разных мужчин, не только
молодых, но и старых. У нее были чуть раскосые
глаза, каштановые с медным отливом волосы, длинные
и черные ресницы. Рио любил Мурию и знал, что
нет на свете никого прекраснее.
Мурии нравился Рио, но любить она его не
любила. И не сильно расстроилась, когда Рио уехал. Рио же
был в отчаянии. Родную деревню ему пришлось
покинуть, потому что его призвали на военную службу.
Служба в армии тяжела и изнурительна.
Начальники у Рио не были жестокими, но они были строги —
как и положено в армии. Спуску не давали с утра и до
заката. Рио беспрерывно думал о Мурии и нередко
забывал о своих обязанностях, вызывая
недовольство командиров и подвергаясь наказаниям. Лучше
всего было ночью — Мурия порой являлась ему во
142

сне, и во сне она его любила и была еще краше, чем
наяву. Поэтому Рио предпочитал жизни сны.
В армии солдаты любят рассказывать друг другу
о девушках. Один из товарищей Рио по имени Пау
попросил его однажды: «Расскажи про свою
девушку. Какая она?»
Рио смутился. Он подумал, что, строго говоря, Му-
рию нельзя назвать его девушкой. Однако ему пришло
в голову, что Пау не уточнил, какая девушка имеется
в виду — из жизни или из сна. Поэтому Рио сказал:
— Она очень красивая.
— А какой у нее цвет глаз? — продолжал
выспрашивать Пау.
На сей раз Рио был не прочь ответить и вызвал
в памяти образ Мурии, чтобы вспомнить цвет ее глаз.
И вдруг его охватил ужас. Он понял, что не знает,
какого цвета у Мурии глаза. Напрасно напрягал Рио
память, напрасно пытался сосредоточиться — он не
знал. Мог сказать, конечно, абы что — однако ему
казалось, что нехорошо говорить о Мурии неправду.
Поэтому он очень долго думал, а Пау ждал ответа.
Наконец, краснея от стыда, Рио прошептал: «Не помню».
Пау расхохотался. Возможно, парень он был не
злой, но умным тоже не был, а глупость обычно
оборачивается злом. В общем, Пау сразу же стал громко
НЗ

рассказывать своим приятелям, что Рио позабыл,
какого цвета глаза у его девушки. Те смеялись над Рио
и сообщали другим эту новость, а под конец
принялись сочинять стишки про Мурию и Рио. Всех это
страшно веселило. Рио же, робкий и печальный, не
знал, чем ответить на их шуточки, и приходил во все
большее уныние. Он непрерывно думал о том, какой
у Мурии цвет глаз, и никак не мог припомнить. Рио
страшно страдал, стыдился и отчаивался, ведь ему
казалось, что если он любит Мурию, то должен
подобные вещи помнить. Через некоторое время он
сел и написал такое письмо:
Моя дорогая Мурия! Я очень люблю тебя, люблю
также, как прежде. И мне очень стыдно, ужасно
стыдно, потому что я забыл, какого цвета у тебя глаза.
Мне очень грустно, ведь ты можешь подумать, будто
я тебя забыл или не люблю тебя по-настоящему. Но я
люблю тебя по-настоящему и прекрасно помню, как
ты выглядишь, только не знаю, какого цвета у тебя
глаза. Мурия, Мурия, напиши мне, какого цвета твои
глаза, я не могу больше выдержать эту муку.
Рио написал такое вот письмо и хотел уже его
отправить, но в последнюю минуту подумал: это ведь
144

ужасно стыдно — признаться Мурии, что он не
помнит ее глаз. Поэтому он порвал письмо и выбросил.
Потом он опять мучился и, что хуже всего, сколько
ни приходила Мурия к нему во сне, всякий раз
забывал присмотреться повнимательней к ее глазам, а
утром уже ничего не помнил. Тогда Рио купил краски —
он хотел написать по памяти портрет Мурии,
думая, что так ему удастся вспомнить ее глаза. Краски
у него были трехсот цветов, и он просмотрел их все
по очереди, но в итоге только убедился, что ни один
не похож на цвет глаз Мурии. Портрет не получился,
несмотря на множество попыток, потому что Рио не
умел рисовать. Он печалился все больше и все хуже
нес свою службу, а начальники все строже его
наказывали. Рио почти не обращал на это внимания —
кроме цвета глаз Мурии его мало что волновало.
Он узнал, что в городке, где располагался их
гарнизон, живет гадалка, которая за деньги всякому
сумеет показать образ любимого человека. Рио
отправился к гадалке и сказал, что денег у него ни
гроша, однако он очень просит, пусть она вызовет образ
его любимой девушки; он сказал, что сделает все
возможное, чтобы вознаградить гадалку за ее труды.
Гадалка неохотно спросила:
— А когда твоя девушка умерла?
Н5

— Да она вовсе не умерла! — воскликнул Рио. —
Она живет в нашей деревне.
— Ну и дурак же ты, — раздраженно сказала
гадалка. — Разве тебя не предупредили, что я вызываю
лишь образы умерших?
— Нет, — прошептал перепуганный Рио. —
Никто меня не предупредил. Но почему? Ведь живого
проще показать, чем мертвого.
— Ты глуп как пробка, — прошипела гадалка. —
У гадалок есть власть над мертвыми, не над живыми.
Живые сами явятся, коль захотят, а коль не захотят,
не явятся. А у покойников желаний нет, потому-то
мы, гадалки, ими управляем.
— И ничего другого нельзя придумать?
— Ничего.
— Что же мне делать, чтобы вспомнить, какого
цвета глаза у Мурии?
— Так ты, дурак, даже не помнишь, как выглядит
твоя любимая?
— Да нет же, отлично помню, — воскликнул
Рио, — но я не помню цвета ее глаз.
— А какого цвета у нее волосы?
Рио застыл, совершенно ошеломленный. Он
пытался припомнить цвет волос Мурии и не мог.
Напрасно напрягал память — ничего не получалось.
146

Гадалка глумливо рассмеялась.
— Славно ты ее любишь! Не знаешь даже, какого
цвета волосы. Ну скажи хотя бы — какой формы у нее
нос?
Оказалось, что Рио и этого не знал. Он не знал и
того, в каких Мурия ходит платьях, носит ли
сережки, какие у нее руки... Он вообще ничего не знал.
Гадалка смеялась все громче, а Рио скукоживался
от стыда, делаясь все меньше и меньше. Он уверял,
что отлично помнит, как Мурия выглядит, и
действительно с легкостью вызывал ее образ в памяти,
но не мог припомнить ни одной подробности.
Наконец он закричал в отчаянии: «Я люблю Мурию!
Люблю Мурию!» — и выбежал из гадалкиного дома.
Оказалось, однако, что от стыда он так уменьшился,
что сделался не больше пальца взрослого человека.
Поначалу он бежал по улице никем не видимый,
но кто-то вдруг заметил малюсенького человечка, и
тогда собралась толпа, принялась его рассматривать
и изумляться его росту.
Никому еще не приходилось нахлебаться столько
стыда сразу — а все потому, что перед этим так
устыдился. Рио с трудом смог выбраться из толпы и
кинулся к себе в казарму, где вся рота так и покатилась
со смеху, увидев, что с ним случилось. Прибежал
Н7

J* m*

офицер и приказал отправить Рио на гауптвахту. Из
опасения, как бы из обычной камеры он не сбежал
через щель в дверях, ему устроили особую камеру
в жестянке из-под консервированных фруктов. Там
было ужасно липко, грязно, но несчастный Рио этого
не замечал. На следующий день его оттуда
извлекли, и он предстал перед трибуналом, состоявшим из
двадцати офицеров. Рио один-одинешенек,
махонький как палец, стоял перед двадцатью офицерами,
а офицеры были как на подбор высокие,
соответственно своим чинам. Они дивились, показывая
пальцами на крохотного заключенного, издевались
и измеряли его линейкой. Потом приступили к
разбирательству.
— Почему ты такой маленький? — спросил его
строго судья.
— Я маленький потому, что уменьшился, —
ответил Рио. — Перед этим я был большой.
— А почему ты уменьшился?
— Я уменьшился от стыда, — ответил Рио.
— Почему же тебе стало стыдно?
— Мне стало стыдно потому, что я не знал,
какого цвета глаза у Мурии.
— Ну и что? — сказал судья. — Я тоже не знаю,
какого цвета глаза у Мурии, но вовсе этого не стыжусь.
149

— Но вы не любите Мурию, а я люблю, —
ответил Рио.
— А ты знаешь воинский устав? Знаешь, что в
статье двенадцатой устава сказано: солдату нельзя
стыдиться, ибо тогда он может уменьшиться и тем
самым ослабить свою боеспособность?
— Да, — признался сокрушенно Рио, — знаю.
Рио знал, что действительно есть такая статья
в уставе, этому его научили в армии.
— В таком случае сейчас же прекрати стыдиться!
— Не могу, — ответил Рио, — сейчас я стыжусь
еще сильнее.
— Чего же ты теперь-то стыдишься?
— Теперь я стыжусь, что я такой маленький, а
стыдясь, становлюсь все меньше. И этому нет конца.
Судьи взглянули на Рио. В самом деле, пока его
допрашивали, он уменьшился еще сильнее и
сделался почти невидим. Судьи быстро посовещались
и торжественно огласили приговор:
— Солдат Рио приговаривается к исчезновению
через устыжение! Приговор окончательный и
обжалованию не подлежит.
Когда Рио услышал приговор, ему сделалось так
стыдно, что он начал уменьшаться в ускоренном
темпе и через несколько минут окончательно про-
150

пал из глаз. Кто-то поспешно вытащил лупу, и судьи
принялись искать его на столе, однако не отыскали.
В конце концов они угомонились. Рио уменьшился
без остатка.
Странная история Рио разлетелась по всей стране
и вскоре донеслась до его родной деревеньки. Друзья
и товарищи наперебой пересказывали друг другу
поразительную новость. Узнала об этом и Мурия.
Подруга сообщила ей, что Рио уменьшился от стыда
и напрочь исчез и что больше никто никогда его не
увидит. Мурия очень удивилась и подняла на
подругу глаза. Они были большие и голубые.

Великий голод
Когда в Лайлонии разразился великий голод,
верховный жрец этой страны как раз заканчивал
завтрак. Сообщение так его расстроило, что он
проглотил яйцо всмятку вместе со скорлупой, отчего встал
из-за стола в уверенности, что ему подали яйцо
вкрутую. Поэтому первым делом он обругал повара,
который защищался, как умел, однако все дискуссии
поваров с верховным жрецом в Лайлонии
заканчивались одинаково безрезультатно.
Расправившись с поваром, жрец велел вызвать
к себе четырех пожарных и строго спросил:
— Можете погасить голод?
Пожарные, конечно же, не могли, однако не
захотели в этом признаться, так как боялись
верховного жреца. Поэтому они хором ответили:
— Конечно, можем. Нас отлично научили в
школе пожарных.
— Ну так гасите быстрее, — распорядился жрец. —
Час назад в Лайлонии разразился великий голод.
152

— А где именно? — спросили пожарные.
— Везде, по всей стране. Когда погасите,
доложите о результатах.
Пожарные вышли озадаченные. Они неплохо
орудовали шлангами, однако гасить вспышки голода
им еще никогда не приходилось. И они сделали то,
что умели. Сели в пожарные машины и принялись
поливать водой все вокруг. Верховный жрец сказал
им, что вся страна охвачена голодом, поэтому они
ездили по всей стране и не жалея лили воду. А в Лайло-
нии в то время шли непрекращающиеся проливные
дожди. Люди на улицах кричали пожарным, чтобы
те перестали поливать, но пожарные, не страшась
криков, строго требовали им не мешать: ведь они
должны погасить великий голод.
Верховный жрец получал от пожарных
донесения, которые звучали всегда одинаково: «Гасим
голод. Уже хватит?» Однако из других источников
жрецу приходили вести о том, что голод по-прежнему
царит в Лайлонии, в связи с чем он отвечал
пожарным: «Акцию не прерывать. Голод продолжает
свирепствовать». Верховный жрец очень сильно
нервничал и вскоре уволил повара, посчитав, что у цветной
капусты, которую тот готовит, чересчур водянистый
вкус. Однако цветная капуста, которую готовил но-
153

вый повар, была не менее водянистой, и вскоре
верховный жрец буквально на стену лез от злости, ибо
не только цветная капуста, но и хлеб, сметана, яйца
и котлеты — вообще все — было очень водянистым.
Нового повара уволили, но лучше от этого не стало.
Через некоторое время мебель в покоях верховного
жреца стала набухать от воды, вода текла по стенам,
и чернила, которыми жрец писал, оказались
наполовину разбавленными. Это происходило от того,
что пожарники залили водой всю Лайлонию и
продолжали лить все энергичнее. В результате страна
оказалась под слоем воды: вода проникала повсюду,
прибывала, захлестывая улицы, поля и дома. Одним
словом, наводнение.
Верховный жрец встревожился. Он привык ктому,
что если течет вода, вызывают сантехника. Поэтому
он призвал к себе трех самых лучших сантехников,
какие только были в стране, и строго спросил:
— Можете остановить текущую воду?
— Конечно! — ответили сантехники. — Мы
вообще ничего другого не умеем, зато это делаем
просто отлично.
— Тогда сделайте так, чтобы вода немедленно
перестала течь, потому что Лайлонии грозит
наводнение.
154

Сантехников этот приказ озадачил. Они умели
ремонтировать краны и трубы в квартирах, где были
протечки, однако никогда не боролись с
наводнением. Выйдя на улицу, по которой, как и везде после
длительных стараний пожарных, люди
перемещались только на лодках, они стали гадать, как же им
теперь быть. Что нужно отремонтировать кран, из
которого льется вода, было ясно — проблема
заключалась в том, что неизвестно было, где он находится.
Но когда сантехники увидели, что вода льется с неба
(пожарные в это время находились в другом месте),
они арендовали по сниженной цене воздушный шар
и поднялись на нем в небо, чтобы отыскать кран,
вода из которого заливает Лайлонию. Воздушный
шар взмыл в небо, сантехников и след простыл, а
вода по-прежнему текла, и голод по-прежнему
свирепствовал в Лайлонии.
На следующий день, когда верховный жрец как
раз заканчивал полдничать и подумывал о том, что
неплохо было бы вздремнуть, ему сообщили об
исчезновении сантехников. Жрец пришел в
бешенство. О том, чтобы вздремнуть, пришлось забыть, так
как следовало что-то предпринять. Но что именно,
верховный жрец не знал. Он приказал немедленно
созвать восемь лучших прорицателей с разных кон-
155

цов Лайлонии, собрал их в своих покоях и, морщась
от боли (от сильной влажности у него обострился
ревматизм), потребовал, чтобы они немедленно
приступили к работе и узнали с помощью своих
тайных методов, как остановить голод и наводнение.
Прорицатели были весьма ученые, однако для
работы нуждались в хороших условиях. Один из них
гадал, выливая жидкий воск в воду, — он заявил, что
для столь серьезной задачи требуется очень много
воска, и велел доставить ему весь, какой только
найдется в стране. В результате в Лайлонии перестали
производить восковые свечи.
Второй гадал на жидком свинце — этот
утверждал, что для проведения столь серьезных опытов ему
понадобится огромное количество свинца, и
поэтому все свинцовые рудники страны работали только
на то, чтобы обеспечить прорицателя сырьем.
Третий гадал на кофейной гуще. Он велел
прислать ему все запасы кофе, имеющиеся в Лайлонии.
Кофе он выпивал, а потом гадал на гуще.
Четвертый гадал по картам; он распорядился,
чтобы ему прислали все трефы, пики и бубны, какие
только удастся изъять или найти на территории
Лайлонии. Он утверждал, что червы ему ни к чему, их
у него предостаточно. В результате через несколько
156

дней в Лайлонии можно было приобрести только
червы, а трефы, пики и бубны исчезли из продажи,
потому что все их запасы были доставлены
прорицателю.
Пятый гадал по сновидениям. Чтобы ему хватало
снов, верховный жрец издал указ, гласивший, что
с этого момента на неопределенный срок (он
подчеркнул, что мера временная) гражданам Лайлонии
запрещается видеть сны, а все сновидения со всей
страны будут собраны и переданы в распоряжение
прорицателя, который нуждался в материале для
гаданий.
Шестой делал предсказания по птичьему полету
и для своих опытов получил всех летающих птиц.
Седьмой гадал по пшенице, в связи с чем
получил все запасы пшеницы в стране.
Восьмой гадал на воде. Он потребовал, чтобы
вся имеющаяся в Лайлонии вода была передана ему
для экспериментов. Верховный жрец издал
соответствующий указ, и в тот же день был отмечен первый
успех. Наводнение прекратилось, поскольку всю воду
отдали прорицателю, а тот использовал ее для своих
предсказаний. Пожарные ездили с пустыми
бочками — работу им пришлось прервать. В Лайлонии уже
не было воды, следовательно, не было и наводнения.
157

В связи с этим верховный жрец распорядился,
чтобы прорицатели перестали заниматься
наводнением, которое прекратилось, и сосредоточились на
голоде. Он сам тщательно наблюдал за проведением
опытов и контролировал результаты. По прошествии
довольно долгого времени прорицатели заявили, что
они закончили работу, и жрец по очереди вызывал
каждого, чтобы узнать, каковы успехи, и выслушать
советы. Самый старый из прорицателей, тот,
который гадал по воску, заявил, поглаживая седую бороду:
— Благодаря своим тайным знаниям, проведя
многочисленные опыты и испытания, я наконец-то
разгадал загадку голода в Лайлонии. Теперь я точно
знаю, как с ним справиться.
— Говори же, говори, — торопил его жрец.
— Голод, — сказал прорицатель, — это нехватка
еды. Голод можно полностью устранить при помощи
достаточного количества пищи. Поэтому ты,
верховный жрец, должен распорядиться, чтобы каждый
житель Лайлонии взял себе столько, сколько ему
нужно, и голод прекратится.
— И это весь твой совет? — спросил жрец.
— Мой совет краток, но безотказен, — отвечал
прорицатель. — Придется тебе признать, что, если
ему последовать, проблема будет разрешена.
158

Однако верховный жрец нахмурился и только
покачал головой. Почему-то ему казалось, что таким
способом с трудностями не справиться. Да и
следующий прорицатель, тот, что гадал по свинцу, дал иной
совет:
— Причина голода в Лайлонии, как показывают
мои исследования, — сказал он, — в том, что у лайло-
нийцев слишком большие желудки. Вели всем
жителям уменьшить свои желудки, тогда им понадобится
меньше пищи, и голод прекратится.
Такой совет тоже не удовлетворил придирчивого
жреца. Третий прорицатель заявил, что люди в
Лайлонии голодают потому, что их слишком много.
Нужно изгнать из страны половину народу, и тогда
голод исчезнет. Однако и этот прорицатель не
услышал благодарности, какую обычно ожидает всякий
дающий хорошие советы.
Четвертый растолковал, что сам верховный жрец
слишком много ест, и если умерит свой аппетит (ведь
он и без того слишком толст), то остальным жителям
достанется больше пищи, и голод прекратится.
Прорицатель этот за столь наглую ложь был высечен и
изгнан из дворца. Пятый посоветовал верховному
жрецу приказать каждый вечер устраивать
фейерверки — все жители Лайлонии станут ими любо-
159

ваться и забудут про голод; такой способ позволит
разрешить проблему без больших затрат. Шестой
прорицатель с той же целью предложил устраивать
цирковые представления, а седьмой заявил, что
лучше вообще оставить вопрос еды и больше к нему
не возвращаться, потому что его от этой темы уже
тошнит.
Восьмой прорицатель, тот самый, который
гадал на воде, высказался совсем в ином духе, чем все
остальные.
— В результате своих исследований,—сказал он, —
я пришел к непререкаемому выводу: для борьбы с
голодом нет вообще никаких оснований. В сущности,
голод побороть нельзя, а даже если и можно было
бы, то неизвестно, зачем это делать, да и хоть бы
было известно — делать это совершенно не нужно.
Такой совет верховному жрецу понравился.
Поразмыслив, он рассудил, что, действительно,
убедительных оснований для борьбы с голодом нет.
А пока что, поскольку ему пришлось выплатить всем
прорицателям (даже тому, которого высекли)
солидное вознаграждение за труды, велел обложить
население новыми налогами. Верховный жрец объявил,
что налоги пойдут на борьбу с голодом, про себя же
подумал, что так оно и есть, ведь благодаря новым
160

сборам прорицатели получат вознаграждение и уж
точно голодать не будут. В результате налоги
пошли на борьбу с голодом среди прорицателей: что ни
говори, но прорицатели тоже часть населения Лай-
лонии.
Однако поскольку в Лайлонии, кроме
прорицателей и верховного жреца, имелось еще кое-какое
количество жителей, жрец решил, что и ради них
необходимо предпринять какие-то шаги для борьбы
с голодом. Поразмыслив, он пришел к выводу, что
советы прорицателей, в сущности, не так уж и
плохи, особенно если применить их все вместе. В связи
с этим он издал указ следующего содержания:
Дорогие лайлонийцы! Поскольку до нас дошли
сведения о том, что вы голодаете, мы, верховный жрец,
приняли решение вам помочь. Объявляю следующие
меры по борьбе с голодом и прошу неукоснительно их
соблюдать. Во-первых: возьмите для себя побольше
пищи. Во-вторых: велите уменьшить себе желудки.
В-третьих: пусть каждый второй покинет страну —
тогда у оставшихся будет больше еды. В-четвертых:
ежевечерне для вас будут устраиваться фейерверки
и цирковые представления, и тогда голод перестанет
вам докучать.
161

Все эти советы были получены от прорицателей.
Верховный жрец рассчитывал, что совместное их
применение принесет ожидаемые плоды. Правда,
он забыл включить совет четвертого прорицателя,
но и прочие были достаточно эффективны.
Каково же было его удивление, когда он
обнаружил, что после оглашения указа голод в Лаилонии
и не подумал прекращаться! Подумав, жрец
заключил, что лайлонийцы намеренно игнорируют его
распоряжения, и счел необходимым наказать их за
непослушание. Однако на жителей Лаилонии это
нисколько не подействовало. Верховный жрец
обиделся на неблагодарность народа и решил, что в
таком случае он вообще прекратит заниматься делами
этой страны. И заявил, что полетит на воздушном
шаре искать четырех пропавших сантехников,
которые в свое время отправились в небеса на поиски
испорченного крана. Он сел на воздушный шар и
улетел наверх, а через час сверху неожиданно
прилетел другой воздушный шар, в котором сидели
четыре сантехника, давно считавшиеся пропавшими.
Множество народу собралось, чтобы поглазеть на
вернувшихся путешественников и послушать про
их приключения. Сантехники рассказали, что
безрезультатно искали в небе кран, из которого лилась
162

вода на Лайлонию. Крана они не нашли, зато
застряли в тучах, которые так их облепили, что им долго не
удавалось выбраться. Сантехники, в свою очередь,
расспросили про новости на земле и весьма
огорчились, узнав, что верховный жрец как раз отправился
на их поиски.
Между тем от жреца не было ни слуху, ни духу.
С той поры, как он улетел на своем воздушном шаре,
никто ничего достоверного о нем не слышал. Но, что
удивительно, вскоре после его отлета в Лаилонии
прекратился голод. Неизвестно почему — просто
кончился, как кончается и многое другое на свете.
Жители Лаилонии долго размышляли над этим
удивительным явлением. Большинство считало,
что голод обуздал в результате своего путешествия
верховный жрец. Сторонники такого взгляда
принялись писать хвалебные вирши в его честь.
Другие считали, что, напротив, раз голод
прекратился после отбытия верховного жреца, значит,
причиной голода являлось его присутствие в стране.
Эти, в свою очередь, сочиняли про него язвительные
стишки.
Так в Лаилонии образовались два
противоборствующих лагеря: сторонников верховного жреца
и его врагов. Лайлонийцы яростно спорили и руга-
1б4

лись, и эти склоки занимали практически все время,
ибо в дебатах участвовали все поголовно, и никто не
собирался сдавать свои позиции. В результате у
спорящих не оставалось времени на другие занятия, они
забывали вспахивать и засеивать поля, а мастерские
и заводы постоянно простаивали. Все это привело
к тому, что вскоре в Лайлонии разразился новый
великий голод.
Но к счастью, тогда уже был назначен новый
верховный жрец.

Содержание
Как мы искали Лайлонию
Перевод О. Чеховой 19
Горбы
Перевод Е. Барзовой и Г. Мурадян I го
Рассказ об игрушках для детей
Перевод И. Нелюхиной / 35
Прекрасное лицо
Перевод Е. Барзовой и Г. Мурадян 143
Как Гиом стал пожилым человеком
Перевод С. Равва 153
О знаменитом человеке
Перевод Е. Барзовой и Г. Мурадян 164
Как бог Мажор лишился власти
Перевод Е. Барзовой и Г. Мурадян Ι η\
Красная заплата
Перевод Е. Барзовой и Г. Мурадян 184

Война с вещами
Перевод Г. Мороза 194
Как решали проблему долголетия
Перевод Е. Барзовой и Г. Мурадян 1104
Возмутительные леденцы
Перевод М. Болевской 1122
Рассказ об ужасной ссоре
Перевод Е. Барзовой и Г. Мурадян 1133
Рассказ про великий стыд
Перевод В. Костевича I \\г
Великий голод
Перевод М. Болевской 1152

Лешек Колаковский
Сказки из королевства Лаилонии
для больших и маленьких
16+
Издатель Игорь Булатовский
Заказ книг Jaromir Hladik press
через сайт hladik.mozello.ru
или по адресу hladikpress@gmail.com
Подписано к печати 19.08.2021
Заказ № 1274·
Отпечатано в типографии ООО «Аллегро»
197342» Санкт-Петербург, ул. Коли Томчака, 28