Ay\ <; ‘

ПЛЕИСЯИДР
ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОВЕТСКАЯ РОССИЯ»
Москва —1968

Р2
В65
Почти все герои сборника Александра
Воинова — люди, в той или иной мере свя¬
занные с военной профессией. В первом
разделе писатель с большой точностью,
с хорошим знанием материала показывает
жизнь и быт предвоенного поколения кур¬
сантов, будущих офицеров Великой Отече¬
ственной войны. Читатель знакомится с
ними на учениях, в строю, в часы досуга,
в увольнительной. Много пережитого, лич¬
ного вложено автором в образ молодого
командира Березина, от лица которого
ведется повествование.
Второй раздел книги посвящен совет¬
ским разведчикам и героям одесского
подполья. Один из эпизодов мужественной
борьбы непокорившейся Одессы с окку¬
пантами воссоздан в документальной по¬
вести «Комендантский час», описывающей
подлинные события.
7-3-2
118-68

тихий БОЙ
Стажировка. Какое волнующее слово! Это значит — ты
едешь в полк связи не кем-нибудь, а младшим команди¬
ром. В петлицах твоей гимнастерки, хоть и временно, но
все же два красных треугольничка. Ты командир отделения,
самого настоящего отделения, в котором около десятка
бойцов. Ты ими командуешь, они тебе подчиняются и на¬
зывают тебя: «Товарищ командир отделения».
Ты уже не говоришь: «Петров, принеси аккумулятор!»
Ты отдаешь приказ: «Товарищ Петров, принесите аккуму¬
лятор!..» Слово «товарищ» и обращение на «вы» придает
фразе иную интонацию. И голос при этом у тебя невольно
становится иной — волевой, командный голос!
Удивительное чувство испытываешь, когда видишь, как
твое слово почти мгновенно становится делом. Сразу к это¬
му трудно привыкнуть. Но постепенно начинаешь понимать
цену и силу слова. Это заставляет тебя быть осторожным,
очень осторожным — не всякое слово отныне ты имеешь
право произнести...
И вот наконец мы, курсанты, приехали в полк связи,
нас распределили по отделениям, каждое отделение заняло
свою палатку, и я оказался лицом к лицу со* своими во¬
семью бойцами. Все они в армии уже второй год, это опыт¬
ные, знающие службу ребята. Приняли они меня вежливо,
но без особого радушия, то и дело вспоминали своего
командира отделения Козлова, который находился в гос¬
питале.
В частом упоминании его имени содержался яв¬
ный намек на мою неопытность: мы, мол, знаем цену хо¬
рошему командиру! Посмотрим, будешь ли ты таким, как
Козлов!..
И мне искренне хотелось стать таким, как он. Нет, даже

в тысячу раз лучше!.. Сначала мне думалось, что само по¬
ложение — как-никак а я курсант военного училища —
создаст мне необходимый авторитет.
Но на другой же день мне пришлось убедиться, что это
не так...
Подходя к нашей палатке, я услышал голоса моих бой¬
цов. Они спорили между собой. Кто-то из них назвал мою
фамилию. Я прислушался.
В общем гуле выделялись два голоса.
Один высокий, мальчишеский:
—	И зачем их к нам прислали?! Что мы, морские
свинки, что ли, на нас опыты производят!
Другой, хрипловатый:
—	Надо же где-то командиров учить!
Первый из спорящих усмехнулся:
—	Разве Березин командир?! Да ему до Козлова, как
до Луны!
Я поборол в себе искушение вбежать в палатку и
разнести в пух и прах того, кто подрывал мой авто¬
ритет. Постоял и медленно побрел к беседке, где была
читальня.
Механически перелистывал «Огонек» и думал: с чего
начать, как добиться у бойцов подлинного, а не формаль¬
ного уважения?
Горько слышать, когда уже на второй день после вступ¬
ления в должность над тобой подтрунивают подчиненные.
Значит, ты сделал неощутимые для себя ошибки.
Я перебирал в памяти своих бойцов, стараясь предста¬
вить себе, какой к каждому из них нужен подход. Но это
не удавалось мне, я еще почти совсем не знал их.
Да, я понимал, что ошибки могут быть. Но какие? Это
я еще не уяснил.
Самое главное — надо быть справедливым, в конце кон¬
цов решил я. Вот где ключ ко всему!
И придя к такому решению, которое, как мне казалось,
полностью исчерпывало все вопросы, я поднялся. И мир
уже не представлялся мне больше таким мрачным.
Я глядел на бесконечные ряды уходящих вдаль пала¬
ток; конусообразные, с острым верхом, они напоминали
шлемы богатырей. И казалось, сами богатыри спят где-то
неподалеку, в ковыльной степи...
Заиграла труба. Приготовиться к вечерной поверке!..
Возвращаясь к своей палатке, я невольно снова при¬
8

слушался. Тихо! Осторожно откинул полог. Никого нет.
На перекрестке линеек я встретил двух своих бойцов.
Оба были в вылинявших на солнце гимнастерках, с лицами,
серо-коричневыми от загара; на головах выцветшие почти
добела пилотки. Увидев меня, они прервали свой разговор,
быстро одернули гимнастерки.
Высокий, сутуловатый, с хитроватыми темными глаза¬
ми — Богатенков, фамилия другого, коренастого, как будто
Артамонов. Да, точно, Артамонов. Командир взвода лей¬
тенант Корнев предупредил меня, что он малый грубова¬
тый, замкнутый и на него надо обратить особое внимание.
Оба улыбаются мне.
—	Скоро на поверку, — говорю я и тоже улыбаюсь.
—	Скоро, товарищ командир! — отвечают они почти
разом.
Я сворачиваю на среднюю линейку и сталкиваюсь
с Фокиным и Жариковым,— мы с ними из одного курсант¬
ского взвода. Они беседуют между собой и громко при
этом смеются. Я командую первым отделением, Фокин—
вторым, Вася Баженов третьим, Винька Левшевич —
четвертым, а Жариков бери выше — помощник командира
взвода. У него в петлицах три треугольника.
Мы не виделись всего какой-нибудь час, но встретились
так, словно не виделись год.
—	Как дела, Березин? — спрашивает Фокин. — Как по¬
живает твой полк?
—	В полном боевом!
—	Моральное состояние?
Высокое!
Жариков начальственно глядит на нас.
—	Ну, хлопцы, теперь я вас погоняю! У меня будет
полный порядочек!
Мы смеемся. Жизнь поставила нас в новые, непривыч¬
ные отношения, и с ними еще надо освоиться.
—	Что будем делать завтра? —- спрашиваю я.
—	С утра занятия по радиомеханике, а во второй поло¬
вине дня стрельба! — Жариков прищуривается. — Как у
тебя, Березин, с этим делом? Ведь бойцы пример брать
будут!
Я что-то буркнул в ответ. На сердце стало неспокой¬
но — вдруг не выполню упражнения? А Козлов, как я
слышал, отличный стрелок!..
Так с первых дней я невольно вступаю в соревнование

с Козловым. Он незримо присутствует на всех занятиях,
которые я провожу со своим отделением, лежит по соседст¬
ву на стрельбище и целится в мишень; в строю он также
шагает рядом. И где бы я со своими бойцами ни был,
восемь пар глаз непрерывно судят: а так ли сделал бы
Козлов?..
Прошло уже несколько дней с того момента, как я стал
применять на практике свое великолепное решение завое¬
вать сердца подчиненных справедливостью. Однако дела
в моем отделении не только не улучшились, но в какой-то
степени ухудшились.
Богатенков помрачнел и перестал шутить. Артамонов,
малообщительный и замкнутый парень, стал разговаривать
еще меньше, но я часто ловил на себе его настороженные
взгляды. И только маленький шустроватый Северцев был
неизменно любезен, даже ласков, как бы предлагая свою
помощь. Но именно это мне в нем и не нравилось.
Я никак не мог уловить, что, собственно, происходит
в отделении.
Дня через два, уходя на лагерные соревнования, я оста¬
вил за себя Степных.
—	Есть, товарищ командир! — ответил он весело и мно-
гозначптельно взглянул на Киселева, который тут же
сумрачно уткнулся в учебник. После этого я почувствовал,
что в отношении Киселева ко мне возникла какая-то не¬
ловкость. Вскоре во время стрельб я похвалил Артамонова,
который поразил мишень всеми пулями, а бойцы как-то
странно переглянулись. Артамонов помрачнел, моя похвала
явно не принесла ему радости.
Да, было над чем подумать!.. Я ничего путного
придумать не мог. Первый открытый конфликт уже вы¬
зрел, и ничто не могло его предотвратить. На занятиях по
приему радиограмм Богатенков исказил несколько групп
шифра.
—	Надо быть внимательнее, — сказал я, подчеркнув
ошибки на его телеграфном бланке густым красным ка¬
рандашом.
И вдруг Богатенков, исподлобья следивший за моей
рукой, взорвался:
—	Зачем вы, товарищ командир, ко мне придираетесь!
Одного взгляда на телеграмму было достаточно, чтобы
10

убедиться в моей правоте. Я еще раз жирно подчеркнул
ошибки.
—	А это вы видите? — спросил я его.
Он молча придвинул к себе бланки п сделал вид, что
приготовился записывать очередной текст.
На моем столе, справа,—крепко привинченный теле¬
графный ключ, слева — черный рупор громкоговорителя.
Легкий нажим ключа, и рупор издает писк. Опытный, тре¬
нированный слух машинально улавливает буквы и цифры,
а рука быстро записывает их.
Точка!.. Тире!.. Точка!.. Точка!..
Рука работает автоматически, а я напряженно думаю,
что делать. «Проверять или не проверять?.. Наверняка
снова будет конфликт!.. Нет, не буду. Пока не буду!.. Пе¬
ретерплю». Точка... Тире... Точка... Точка...
Занятия кончились. Отвел отделение в палатку и
остался стоять на линейке в трудном раздумье. Как отве¬
тить на выпад Богатенкова?.. Как поступать дальше? Это
первый сигнал! И очень тревожный...
Вдруг за моей спиной послышались неуверенные шаги.
Приблизились и замерли.
Я оглянулся:
—	Что вам, Северцев?
—	Хочу вас ориентировать...
—	В чем, собственно? Мне не понравились его улыб¬
ка и манера, с которой он говорил: тихий голос, быстро
оглядывается по сторонам, словно боится, что подслушают.
—	Ориентировать в обстановке! — тихо, но настойчиво
сказал он.
—	В какой обстановке?
—	В том, что происходит в нашем отделении! Нехоро¬
шие настроения, товарищ командир!
Мне не хотелось его слушать, но отвязаться от него
я тоже не мог.
—	Какие там еще могут быть настроения? — резко от¬
ветил я, закуривая. — Вы что-то придухмываете, Северцев.
Он оскорбленно вскинул руку:
—	Нехорошо, товарищ командир!.. Я же к вам с откры¬
тым сердцем!.. Просто хочу помочь разобраться... На вас
очень бойцы обижаются... Некоторые! — добавил он.
Я усмехнулся:
—	Богатенков?! Но все же наглядно видели, какой он
работник.
И

Северцев взглянул на меня с сожалением:
—	Не в этом дело, товарищ командир! Козлов считает
его лучшим бойцом. На Доску почета вывесил. И вообще
у нас Богатенкова не критикуют. О нем даже в дивизион¬
ной газете не раз писали.
Я только вздохнул.
—	Теперь насчет Артамонова...— Он помолчал.— У него
взыскание за опоздание в строй. И Козлов не считает его
примерным.
—	Дальше,— сказал я деревянным голосом,—^ что еще
считает Козлов?
—	Нельзя, товарищ командир, оставлять Степных за
себя, — уже поучающе произнес Северцев.— Козлов всегда
оставлял Киселева! А теперь вроде вы ему не доверяете.
—	Так!.. Так!.. — проговорил я, чувствуя, как по спине
ползет холодок. Следовало бы поблагодарить Севорцева,но
меня все больше раздражала ласковая улыика, не сходив¬
шая с его лица.
Я ушел возбужденный и злой. О каких глупостях мне
надо думать! И что за человек этот Козлов? Его глаза,
наверное, видят только два цвета: черный и белый. Вот он
так и делит всех людей. Если опоздал в строй — значит, во
всем плох. А отметили его в газете — безудержно хвалит...
Я решил пойти в госпиталь. Навещу Козлова. Поговорю
с ним откровенно, с глазу на глаз. Посмотрю, что за чело¬
век. Пусть расскажет, как работает. Может быть, я и не
нрав. Врезался с ходу в налаженную, устоявшуюся жизнь
и навожу свои порядки...
В первый же выходной день отпросился у лейтенанта
Корнева на несколько часов. Купил в лагерном магазине
яблок, конфет и пошел в село, где на окраине, в неболь¬
шом, одноэтажном деревянном доме размещался лагерный
госп1ггаль. Туда обычно помещали тех, кто простудился
или получил легкую травму.
Еще у калитки я услышал, как за кустами лихо щел¬
кают костяшки домино,—больные «забивали козла». Ко¬
роткая тропинка привела к дому, на крыльце стояла мо¬
лоденькая сестра в белом халате.
Пока я шел к ней по дорожке, она глядела на меня
строгими серыми глазами,
12

—	Вам кого, товарищ?
Я робко сказал:
—	Сержанта Козлова.
Сестра пытливо взглянула на мои кульки:
—	Консервы нельзя! Селедку нельзя! Колбасы тоже
нельзя!
Четверо игравших сидели под кустом вокруг стола и не
обращали на меня ни малейшего внимания. Плотный,
с озорным лицом парень в сером больничном халате изо
всех сил стукнул костяшкой по столу и прокричал:
«А у меня «Марат»!» Это значило, что он выставляет две
шестерки.
—	Козлов! К тебе пришли!.. — сказала ему сестра.
Игра прервалась. Козлов с любопытством взглянул на
меня, и на его широком лице появилось выражение край¬
него неудовольствия.
—	Ты что, из штаба?.. Дело какое?..
—	Нет,— сказал я,— к вам лично.
Партнеры зашумели. Игра еще не кончена, и прерывать
ее из-за непрошеного посетителя никому не хотелось. Коз¬
лов бросил на меня сердитый взгляд, но я сказал, что не
тороплюсь и могу подождать. В этот момент с крыльца
спустился еще один любитель «забоя» и бодрой походкой
направился к играющим. Козлов передал ему фишки —
и это успокоило партнеров.
—	Ну вот, лады, — сказал Козлов, взял палку, которая
стояла рядом с его стулом, оперся на нее и заковылял ко
мне, стараясь как можно легче ступать на левую ногу. —
Ну, где мы сядем? Можно там.
Он подвел меня к скамейке, стоявшей поодаль, и осто¬
рожно опустился; держа ногу на весу, аккуратно присло¬
нил к скамейке палку и как-то добродушно улыбнулся.
—	Вот подковался немного! Думал, на три дня, а уже
почти месяц тут прыгаю!.. Не срастается, проклятая!
Я протянул ему кульки. Он поблагодарил и положил
рядом на скамейку, не развернув.
—	Ну, я уже догадался, кто ты! — произнес он с дру¬
жеской грубоватостью.-— Ты Березин. Стажер. — И, лукаво
взглянув на меня, подмигнул.— Ребята приходили, расска¬
зывали, как ты там орудуешь!
—	Жаловались, наверно?
—	И это было!.. Ты, видно, в людях плохо разбираешь¬
ся. В этом твоя беда. Ну ладно. Зачем пришел?
13

—	Да вот, посоветоваться...
—	О чем? — насторожился он.
—	Как-никак я в отделении человек временный. Уйду,
а вы вернетесь. Да и опыта у меня маловато. Вот хочется
узнать, как работаете.
Он вскинул белесые брови и взглянул на меня с чувст¬
вом превосходства. Мой приход, видимо, ему очень поль¬
стил.
—	Хорошо, что пришел! Немного запоздал, правда.
С этого надо было начинать. Я бы сразу тебя направил...
А то уже напутал малость.
—	В чем именно?
—	Ругаешь кого не надо и кому не надо благодарности
сыплешь.
Да, хотя Козлов и в госпитале, но информация у не¬
го, видимо, полная. Правда, с некоторыми преувеличе¬
ниями...
—	Это вы о ком же? — спросил я.
—	Если пришел говорить — не крути! А то разговора
не получится.
—	Я и пришел говорить прямо.
—	Ну так вот,— он хлопнул ладонью по краю скамей¬
ки, — ты моих людей не трогай! Богатенкову авторитет не
подрывай! На него, можно сказать, вся рота равняется.
Он член комсомольского бюро! Его портрет в галерее луч¬
ших ударников! Он все наше отделение в передовые вы¬
водит. А кто его создал? Я!..— И он ткнул себя пальцем
в грудь.
—	Но ведь слухач-то он неважный! Пять грубых иска¬
жений в одной радиограмме...
Козлов иронически засмеялся:
—	Пустяки! Потренируется несколько часов, все будет
в порядке.
—	Но он как раз и не тренируется.
—	Заставь! Ты же теперь командуешь! Выходит, это
твоя недоделка! А он тут ни при чем.
Я только вздохнул. Выходит, я же и виноват.
—	Папиросы есть? — спросил Козлов и протянул ши¬
рокую сильную ладонь с короткими пальцами.
Закурили. Он насмешливо поглядывал на меня, види¬
мо стараясь понять, как я усваиваю его указания.
—	Все понял? — наконец спросил он.
—	Да, начинаю понимать,— ответил я.
14

Понимай!.. Учись!.. А вот опять же насчет Северце-
ва. Почему ты на него не опираешься? Этот парень вост¬
рый! Правда, — он повернул ладонь ребром и покачал
ею,— верткий! Его не ухватишь. Но полезный...
—	Чем же он полезный?
—	Преданный он человек! Всегда вовремя подскажет!
Я вспоминал все перипетии моего разговора с Северце-
вым, его лицо, его вороватый шепоток, захотелось возра¬
зить Козлову, но я удержался, все больше понимая, что это
бесполезно.
—	А вот насчет Артамонова вы не правы,— сказал я.
Он вдруг вспыхнул:
—	Что ты о нем знаешь? Этот тихоня завтра на тебя
распорт трахнет! Жаловаться любит много. То не так, это
несправедливо!..
—■ Я что-то не слышал, чтобы он жаловался.
Козлов помотал головой.
—	Экий ты человек! Ты советоваться пришел? Меня
слушать или учить?
—	Слушать.
—	Так и слушай! Нечего Артамонова развращать. Ты
уйдешь, а он мне на голову сядет.
—	Но если он отлично выполнил стрельбы, не могу же
я это не отметить?
—	Отмечай! Но без нажима. События в этом никакого
нет. Все должны отлично стрелять. Для того мы их и
учим.
—	На что же все-таки жаловался Артамонов?
—	Не стоит об этом говорить! Чепуху всякую мелет.
Ему лавры Богатенкова покоя не дают... Кстати, ты Степ¬
ных за себя не оставляй. У меня постоянный заместитель
Киселев.
В какой-то мере весь этот разговор повторял то, что
мне было уже известно от Северцева. Только все теперь
осветилось по-иному. То, что мне казалось возникшим
стихийно, на самом деле имело твердую основу и за¬
щиту.
Мое молчание Козлов принял за полное с ним согла¬
сие.
—	Ну, все усвоил? — спросил он, похлопав меня по
плечу.— Получил зарядку?.. Теперь действуй в таком духе,
не ошибешься. В отделении народ хороший. Сплоченный!..
А я скоро вернусь — еще неделька, другая.— И он протя¬
15

нул мне руку.— Ну, теперь шпарь. За подарки спасибо!.
Привет ребятам!
Он приладил палку, оперся на нее и проводил до ка¬
литки. Мы попрощались.
—	Если что надо — приходи!.. Всегда рад буду,—
сказал он добродушно.— Ты на каком курсе?
—	На второй перехожу.
—	Ну-ну!.. Когда-нибудь будешь мной командовать!
Я на сверхсрочную собираюсь остаться.
Я медленно шел по дороге к лагерю и думал. Понесла
меня нелегкая к этому самоуверенному индюку... Нет,
действовать так, как он, я не буду. Просто не могу. От¬
казаться, что ли, от отделения? Пойти к Корневу, сказать,
что не справляюсь? Он, наверно, только пожмет плечами.
Скажет, не ной и действуй, как тебе подсказывает со¬
весть.
И чем ближе я подходил к лагерю, тем все больше укре¬
плялся в решимости поступать по-своему. Пусть будет что
будет, а пока я командую отделением...
Несколько дней спустя, когда мы, усталые и голодные,
возвращались с полевых занятий, на небольшом привале
ко мне подсел Артамонов. Он снял пилотку, провел ла¬
донью по раскрасневшемуся, потному лбу и, преодолевая
смущение, сказал тихим голосом:
—	Товарищ командир! Посоветоваться с вами хочу.
Кто-то стал прислушиваться, и, заметив это, он при¬
двинулся ко мне еще ближе.
—	В партию решил подавать! — проговорил он. — Как
по-вашему, достоин?.. — И посмотрел на меня вниматель¬
ным, тревожным взглядом.
Как часто сам я думал о том, чтобы вступить в партию!
Но всякий раз казалось — еще не имею права, не дорос. Ни
с кем и никогда об этом не советовался. Мне казалось, что
это решение должно вызреть само, а для этого необходимо
время.
—	Значит, не рекомендуете? — спросил он.
—	Нет, почему же,— сказал я, испытывая волнение,
словно вопрос, который тревожил Артамонова, касался
меня самого,— если решили, надо вступать.
Он помолчал, глядя на пыльную дорогу, которая, пет¬
16

ляя по ПОЛЯМ, исчезала за склоном к реке. Большой овод
назойливо гудел перед глазами.
—	А ну тебя! — отмахнулся от него Артамонов.— Я вот
о своих недостатках думаю. Как по-вашему,— спросил он
простодушно, — меня примут? Все же взыскание имею!
Козлов за опоздание влепил.
—	Примут, —сказал я: мне не хотелось, чтобы этот так
хорошо начавшийся разговор был прерван.— Признаться,
я удивился, что вы решили со мной о таком важном деле
посоветоваться. Обычно по таким делам к Козлову ходят...
Артамонов усмехнулся и ничего не сказал.
—	А как вы думаете? — спросил я.— Если одним мож¬
но ловчить, почему это запрещено другим?
—	Это вы о Богатенкове? Тут уж все от Козлова за¬
висит.—И потянулся к кому-то закурить, хотя у меня
в руках дымилась зажженная папироса, потом вниматель¬
но на меня взглянул, улыбнулся, на этом наша беседа
и кончилась.
В жизни отделения, казалось, наступило затишье. Слу¬
чай с Богатенковым отошел в прошлое. Артамонов больше
не возвраш;ался к разговору, который мы вели с ним па
привале. Споры прекратились. Но я понимал, что все это
временно... Просто нет повода, который мог бы взбудора¬
жить и обострить застарелую болезнь.
И все же конфликт вскоре возник. Группу бойцов от¬
правили в гости к шефам. Из комсомольского бюро полка
Пришло указание выделить Богатенкова.
—	Нет! — сказал я твердо. — Богатенков не поедет!
Поедет Степных!.. Степных, собирайтесь!
Богатенков уже надел новое обмундирование, начистил
сапоги. Удар обрушился на него неожиданно.
—	Что же вы делаете, товарищ; командир? — тихо про¬
говорил он.— Как же так можно?
—	Можно, товарищ Богатенков! Пойдите лучше поза¬
нимайтесь радиоделом.
Стенных в растерянности топтался у входа в палатку.
—	Но Козлов, товарищ командир, всегда посылал Бо¬
гатенкова...
—	Сейчас я командир, а не Козлов! Поезжайте!
Степных переоделся и ушел, а Богатенков независимо
стал наигрывать на балалайке,
2	Заказ 859	17

я понимал, что Козлов скоро узнает об этом. Ну что ж?
Пусть...
Ночью пошел мелкий, противный дождь. Он продол¬
жался и весь следующий день. Лагерь сразу обезлюдел.
Опустели линейки, дежурные сидели под своими грибками.
Вернувшись с занятий, рота после ужина разошлась по
палаткам. Общую вечернюю поверку отменили, и мы коро¬
тали время в ожидании отбоя.
Богатенков с наигранно веселой физиономией снова за¬
бренчал на балалайке. Степных, примостившись на своей
койке, читал газету, с набрякшего брезента ему на лоб
мерно падали капли, по он даже не замечал их. Артамонов
вполголоса читал Северцеву и Киселеву полученное из
дому письмо.
Я лежал на своей койке, разглядывал нависший над
головой серый брезент и прислушивался к шуму дождя.
Вспомнил, что третий день собираюсь написать письмо
домой, но все что-то мешает. Сейчас хоть и есть время, да
пет настроения. Потом стал прислушиваться к тому, что
говорят соседи Артамонову. Судя по всему, отец Артамоно¬
ва завербовался на стройку, переезжал туда и приглашал
сына после демобилизации.
—	А ты напиши ему, спроси, нужны ли там радисты,—*
говорил Северцев п при этом все время оглядывался
на меня. Заметив, что я прислушиваюсь, он тут же по¬
старался втянуть меня в общую беседу: — Вот посоветуй¬
ся с командиром! — сказал он громко.— Он тебе то же
скажет!..
—	А в чем дело? — спросил я, подсаживаясь к ним на
нары.
—	Да вот, — глухим голосом сказал Артамонов, —
батька с деревней прощается. В Донбасс, на стройку, решил
податься. — В его голосе звучало сожаление, видимо, эта
весть его не очень обрадовала.
—	А почему? ~ спросил я.-— Сам решил?
Он кивнул.
—	Батька с братуховой женой не ладит, скаредная она.
Давно уже грозился уехать. А тут вербовщики! Вот и сор¬
вался. Меня к себе зовет. Только что я на шахте буду де¬
лать?.. У меня теперь специальность хорошая!.. Лучше
поеду радистом куда-нибудь на зимовку!..
Северцев усмехнулся:
—	К белым медведям захотел!
18

—	Да, к белым медведям, — сердито сказал Артамо¬
нов,— в Арктику!
Северцев взглянул на меня.
Да чего тебе там делать? Радисты теперь везде
нужны!.. Поезжай домой, чудак ты человек! Взгляните,
какая у него там девушка! Артамонов, покажи-ка фото¬
графию!
—	Не стоит,— улыбнулся глазами Артамонов, но рука
его сама потянулась к карману гимнастерки.
Я молчал, хотя мне очень хотелось взглянуть на девуш¬
ку, которую любил этот внешне нескладный парень. Сам я
в глубине души мечтал о том, что когда-нибудь и меня
полюбит красивая умная девушка. Но мне не везло.
—	Ну, давай показывай,— торопил Северцев.
Артамонов достал из кармана комсомольский билет,
раскрыл его и бережным движением вынул небольшую
фотографию, на которой я сразу же разглядел миловидное
лицо и кудри, замысловато завитые провинциальным па¬
рикмахером. Так как никто из присутствуюш;их сейчас не
проявил к ней интереса, я понял, что Артамонов не одному
мне оказывал подобное доверие.
—	Да,— проговорил я, невольно лукавя, — такую лю¬
бить можно!..
Все засмеялись.
—	Вот видите! — весело воскликнул Артамонов, отби¬
рая у меня карточку и вновь пряча ее в комсомольский
билет. — Раз командир одобрил, теперь обязательно же¬
нюсь!
Богатенков ударил по струнам балалайки.
—	Бери меня в сваты!
—	А кто она? — спросил я.— Кем работает?
—	Зоотехником. Курсы кончила.
—	Ну, а в Арктику она поедет?
Артамонов удивленно взглянул на меня.
—	Она со мной куда угодно поедет!.. Любит крепко.
Он сказал это с таким чувством, с такой дущевной от¬
крытостью, что никто не улыбнулся. Только Меншуткин
спросил:
—	Отцу-то что нацишешь?
—	Не поеду я к нему! — твердо сказал Артамонов,
слез с койки и молча стал затягивать пояс.—- Пора засту¬
пать на дежурство,—проговорил он, надел фуражку и ушел,
громко скрипя по гравию коваными сапогами,
2*	19

Северцев и Богатенков что-то крикнули ему в ответ, но
уже было поздна.
После отбоя я долго еще ворочался на своем топчане,
нрислугпиваясь к размеренной дроби дождя по брезенту,
и вновь и вновь перебирал в памяти этот вечер, Что-то
у меня как будто начинает получаться...
Чрезйычайное происшествие! После ночного дежурства
на телефонной станции Артамонов куда-то исчез и вместо
восьми вернулся в палатку около одиннадцати утра. Почти
три часа самовольной отлучки! Не шутка! За это полагает¬
ся суток десять ареста.
Вот радость для Козлова! Не успел заболеть-—и все
пошло кувырком. Какой-то стажер, которому по ошибке
доверили отделение, все развалил и пустил прахом!
~ Что же ты, Артамонов, наделал? — крикнул я, когда
он устало, вразвалку, вошел в палатку. — Как ты смел так
поступить?!
—	Товарищ командир,— сказал он, виновато опустив
плечи,— тут одна история приключилась...
—	Какая история? — вскипел я.— Брось ты истории
рассказывать!
Богатенков крикнул:
—	Тебе одного взыскания мало? Еще захотел?
—	Теперь все отделение должно за тебя, дурака, от¬
вечать! — поддержал Богатенкова Киселев.
Упреки сыпались на Артамонова со всех сторон, но он
только моргал глазами и молчал.
—	А ведь я за тебя заступался,— сказал я с досадой.—
Считал, что тебя незаслуженно обижали! Да, прав Козлов,
4to тебе не доверяет!
Наконец, успокоившись, я начал его допрашивать:
—	Говори, куда ходил?!
Он растерянно развел руками.
—	Так, понимаете, товарищ командир!.. Такая история
вышла!.. Женщина на дороге рожала!..
Ему не дали договорить. Грохнул смех. Можно было
ожидать любого оправдания, но придумать такое!.. Нет,
это чересчур!
—	Слушай, Артамонов,— сказал я,— за кого ты нас
считаешь?.. Какая женщргаа?! Почему на дороге?!
20

—	Не знаю,—пожал он плечами.—Я до шоссе ее до¬
вел. Искал попутную Глашину. Махал, махал руками! Штук
десять проехали... И ни у кого совести не было... Наконец
у одного нашлась!..
—	А фамилию женщины знаешь? — ядовито спросил
Северцев.
—	Не знаю,—-резко обернулся Артамонов,—не спра¬
шивал... Катей ее зовут.
—	А номер машины запомнил?
—	Когда женщина рожает — тут не до номеров.
—	Ловко! — воскликнул Северцев.— Уехала, и концы
в воду!.. Эх, Артамонов, хитер же ты!
Северцев еще более упорно, чем я, настаивал на винов¬
ности Артамонова. И это, если угодно, вдруг поколебало
мои подозрения.
—	Идите, товарищ Артамонов! — стараясь быть суро¬
вым, произнес я.— С вами командир роты разберется.
Он вздохнул, растерянно оглядел всех нас и вышел из
палатки. Я же отправился к лейтенанту Корневу доложить
о происшествии. Но пока я шел, у меня созревал иной
план.
Хотя рассказ Артамонова и выглядел на первый взгляд
неудачной выдумкой, все же надо это проверить. Ведь если
все правда, он совершил поступок гуманный. А если не¬
правда? Тогда любое наказание будет для него недоста¬
точным...
Ну на что, спрашивается, он мог потратить два часа?
Здесь у него знакомых нет. В Ленинград за это время
он бы съездить не успел. Если же кто-нибудь приехал
к нему, так он мог подойти к лагерю и попросить раз¬
решения поговорить с гостем.
Нет, здесь не так-то все просто! И я не должен подда¬
ваться первому впечатлению.
Я с такой убежденностью изложил дело Корневу, что
он сам зажегся идеей довести все до конца.
Выйдя из палатки лейтенанта, я тут же отправился на
узел связи и позвонил в ближайшую гражданскую боль¬
ницу.
Да, трудненько пришлось в поисках истины!.. Во-
первых, услышав, что я интересуюсь роженицами, дежур¬
ные телефонисты стали вовсю проезжаться на мой счет.
Я тут же получил кличку «счастливый папаша».
Что ж, пришлось с этим примириться. Но, к сожале-
21

нйю, в сельской больнице женщины по имени Екатерина
не нашлось. Куда еще звонить? Какие еще населенные
пункты лежат вдоль шоссе? А вдруг машина увезла жен¬
щину в Ленинград? Там ее не разыскать...
Я все больше и больше убеждал себя в том, что Арта¬
монов говорит правду. Но как это доказать?.. Дозвонился
еще до трех больниц; в них были Кати, но все они поступи¬
ли или вчера, или несколько дней назад.
Я вернулся в палатку в самом мрачном состоянии духа.
Артамонов, присев на койку, пришивал к гимнастерке чис->
тый воротничок. Эпическое спокойствие, с которым он это
делал, вызвало у меня прилив тихого бешенства.
«Я за него страдаю,—думал я с негодованпем,—а он
себя ведет так, как будто ничего не случилось».
—	Артамонов, зачем мнете койку?., — сорвал я свою
злость.— Пересядьте на скамейку!
Он встал и цокорно вышел.
—	Эй! Счастливый папаша! Поди сюда!..
Я обернулся. Из окна полковой телефонной стан¬
ции высунулся сержант Бобров. Он махал мне рукой, по
я не собирался останавливаться. Сыт по горло его на¬
смешками!
—	Папаша! — снова крикнул он. — Поди же скорее
сюда! Женщина нашлась!
—	Шутишь?!
—	Какие могут быть шутки? Иди к воротам! Там шо¬
фер плащ-палатку привез!. Говорит, ребенка в нее пелена¬
ли... Иди быстрей!
Через минуту я уже был на контрольно-пропускном
пункте.
Посреди дороги, разговаривая с дежурным, стоял невы¬
сокий молодой шофер в промасленном ватнике, с зеленой
плащ-палаткой в руке.
—	Кого ждете? — спросил я и шумно перевел дыхание.
Шофер улыбнулся.
—	Тут одного бойца... Крестного отца, можно сказать...
Он в плащ-палаточку ребенка принимал.— Шофер перегля¬
нулся с дежурным, и оба весело подмигнули друг другу.—
Вот решил завезти. Имущество все же казенное. Попасть
может!..
—	Это же мой Артамонов! Он в моем отделении! — ра¬
достно крикнул я.
~ Ну, ему и передайте!
22

Шофер торжественно вручил мне плащ-палатку, залез
в кабину и, развернув машину, уехал.
Когда я вернулся, Артамонов все еще сидел на скамей¬
ке, орудуя иголкой с нитаой. Я бросил плащ-палатку к его
ногам.
—	Возьми!..
Он взглянул на нее, даже потрогал, потом поднял на
меня необыкновенно счастливые глаза. Таких я, кажется,
еще никогда не видел!..
Стажировка подходит к концу. Скоро вернется Козлов,
и я сдам ему отделение.
Но жизнь пока идет своим чередом.
Со всеми бойцами у меня установились ровные отно¬
шения. Только Северцев липнет, старается услужить, каж¬
дое приказание, как говорится, ловит на лету.
И надо же случиться, что именно он дважды опоздал
в строй. У меня чесались руки его проучить.
После вечерней поверки приказал отделению остаться
на месте, скомандовал «смирно» и объявил Северцеву вы¬
говор за систематическое опоздание в строй.
Я видел, как посерело его лицо, как жалко опустились
плечи, он глотнул воздух и обвел языком сухие губы. В этот
момент мне даже стало его жаль.
Когда я скомандовал «разойдись», Артамонов вдруг
обнял Северцева за плечи.
—	Не унывай! — усмехнулся он. — Козлов вернется,
взыскание снимет.
Северцев зло толкнул его локтем и побежал в палатку.
А через три дня, накануне последнего дня стажировки,
вернулся Козлов. Он переступил порог палатки, загорелый,
отдохнувший.
—	Здорово, хлопцы! — весело крикнул он и оглядел
всех сверлящим, испытующим взглядом.
Я увидел, как озарилось мстительной радостью лицо
Северцева и как дрогнули губы Артамонова.
—	А-а, Козлов!*. Принимай отделение! — так же весе¬
ло сказал я, поднявшись ему навстречу. — Все в полном
порядочке!
—	Да, вижу! — усмехнулся Козлов и задержал взгляд
па Северцеве; я понял, что тот e^iy уже все доложил,
23

в своей интерпретации конечно.—Порядочек полный! —
Он вынул платок и долго вытирал красную крепкую
шею.— А ну, Березин! — вдруг обратился он ко мне. —
Пойдем-ка поговорим по-дружески.
Он вышел из палатки и неторопливым, хозяйским ша¬
гом пересек переднюю линейку. Я шел за ним, глядя в его
широкую, мускулистую спину, ощущая, как во мне на¬
растают неприязнь к нему и злость. Ну что ж, поговорим,
если хочет!
Отойдя шагов на двадцать, он остановился и подождал,
пока я подойду ближе.
Несколько мгновений мы молча мерили друг друга при¬
стальными взглядами, словно боксеры, которые выиски¬
вают незащищенное место, куда бы можно было покрепче
ударить.
—	Ну что же, Березин, — медленно проговорил Коз¬
лов, — натворил ты дел!.. Ведь я тебя по-доброму преду¬
преждал! — Его серые глаза сощурились, он смотрел на
меня с насмешливым сожалением.
Я поглубже засунул руки в карманы и тоже сощурил
глаза: пусть видит, что напал не на пугливого.
—	Да, вижу, что ты решил поговорить дружески...
Он словно не понял иронии:
—	Я за твою репутацию борюсь, Березин! Как ты низко
пал!.. Дошел до того, что Артамонова своим подхалимом
сделал.
Я задохнулся — так несправедливо, так бесчестно было
то, что он сказал.
—	Знаешь, Козлов! — проговорил я, сдерживаясь, что¬
бы не ударить его. — Попадись только мне, когда я стану
лейтенантом!..
—	Ну и силен же ты! — Он оглушительно засмеялся,
показывая крупные белые зубы, но мне показалось, что
смеется он не потому, что ему весело: ему хочется, чтобы
кто-то видел, как он берет надо мной верх.
Я быстро оглянулся. За нашим тихим боем следило
все отделение. По напряженным лицам бойцов, по тому,
как немигающе смотрели их глаза, я понял: сейчас решает¬
ся нечто гораздо большее, чем победа или поражение
одного из нас. Ведь он остается, а я завтра ухожу. И это
хорошо понимают все, кто стоит за нами. И Северцев,
наверно, уже торжествует...
—	Ну и ну! — не переставая смеяться, проговорил Коз¬
24

лов, — насмешил ты меня! — Он сорвал травинку, медленно
разорвал ее на мелкие кусочки и бросил их в сторону. —
Да знаешь ли ты, с кем связался?! Я тебя, как эту тра¬
винку, порву! — Он дунул на ладонь.— Развалил отделение
и думаешь, так пройдет?! Я такую тебе удружу характе¬
ристику, что старшим сержантом выпустят!..
Я смотрел на Козлова, пораженный силой его злой воли.
—	Ну, чего уставился? — проговорил он.
—	Скажи, Козлов, — вдруг спросил я, — а за что ты
борешься?
—	Как за что? За дисциплину!.. За порядок!
—	Врешь ты, Козлов!.. Ты печешься только о себе.
Рвешься к славе!.. Придумал славу Богатенкова, чтобы го¬
ворили о тебе, какой ты прекрасный командир. Пригре¬
ваешь доносчика Северцева, потому что он тебе удобен, как
старые калоши. Ненавидишь Артамонова из-за того, что
он не такой, как тебе хочется!.. Ты всех разделил на чер¬
ных и белых. И раз навсегда каждому привесил бирку. Нет,
Козлов, больше у тебя такой жизни не будет!
Он насмешливо слушал меня, изредка поглядывая в
сторону палатки.
—	Ну и загнул! — лениво сказал он, когда я, на¬
конец, остановился, чтобы перевести дыхание.— Демагог
ты, я вижу, порядочный!.. Но помни, тебе меня не по¬
бедить!..
—	А я уже победил!
—	Ты?! — Он удивленно вскинул брови.
—	Да, я!.. Я поломал всю твою хитроумную систему...
От нее остались одни обломки... И ты сам обломок!.. Понят¬
но, сержант Козлов?.. — Я отсалютовал ему правой рукой,
потом повернулся и быстро зашагал к палатке, оставив его
в глубокой растерянности.
—	Березин! Стой-ка! — крикнул он, но я отмахнулся
и пошел еще быстрее.
И это мое движение вдруг вызвало ответную реакцию
у отделения. Северцев тут же скрылся. Меншуткин шепнул
что-то на ухо Артамонову, который выжидательно следил
за моим приближением. Богатенков шагнул в глубину па¬
латки, словно там у него выискалось какое-то срочное дело.
Киселев,, мррщ;а лоб, с нескрываемым любопытством по¬
глядывал то на Козлова, то на меня.
Конечно, о том, что произошло между нами, я никому
не сказал ни слова. Я даже не доложил об этом Корневу.
26

«Пусть Козлов ходит, жалуется,—думал я,—а я пойду,
когда вызовут».
На вечерней поверке мы с Козловым стояли рядом,
а после отбоя ко сну он куда-то исчез. Спать он должен
был па месте ушедшего в наряд Артамонова. А я послед¬
нюю ночь в лагере лежал на своем жестком топчане, при¬
слушивался к ТИХИМ шагам дежурных на передней линей¬
ке и думал о том, что завтра я покину этих ребят. Меня
тревожили сложные чувства. В этой маленькой, затеряв¬
шейся среди огромного лагеря палатке я оставлял что-то
очень для себя важное и дорогое... Когда Козлов вернулся
в палатку, я так и не увидел. Может быть, он и совсем
здесь не ночевал, потому что утром, во время подъема,
его не было.
Прощаясь, я пожал шесть шершавых рук и последнему
протянул руку Северцеву.
—	Будь человеком! — сказал я ему.
Он холодно ответил на мое пожатие и провожать меня
не вышел. Я пожалел, что нет Артамонова, он был в наря¬
де. Ну что ж! Может быть, напишет...
Через полчаса наш курсантский взвод вышел из ла¬
геря...
В училище нам объявили характеристики.
Первая часть характеристики была составлена лейте¬
нантом Корневым и состояла из раз и навсегда вытесанных
формулировок: «Выдержан, художественную литературу
читает, по специальности подготовлен...» и тому подобное;
а вот заключительная часть, вписанная чуть выше подписи
лейтенанта кудрявым канцелярским почерком, уже отра¬
жала индивидуальные особенности автора: «Курсант Бере¬
зин плохо овладел командными навыками, морально не¬
устойчив, любит подхалимаж, не обладает достоинствами
командира».
Второпях автор приписки не обратил внимания на то,
что сочиненная им заключительная часть полностью про¬
тиворечит началу...
Да, в ту ночь Козлов работал, не гулял. Долго, наверно,
копался в бумагах лейтенанта Корнева, пока в пачке ха¬
рактеристик не нашел ту, которую искал. И психологом он
оказался неплохим. Учел, что начальство любит читать
лишь заключительные строки..,
26

Всю зиму я ходил в «не оправдавших доверия», и цо~
кладчики старательно склоняли и спрягали мое имя в
обойме самых отрицательных примеров.
А потом время взяло свое...
Ах, Козлов, Козлов! Здорово же тебе повезло, что наши
пути разошлись.
Временами мне кажется, я слышу твой барственный,
с хрипотцой голос:
—	Ну, Березин, рассказывай, как ты там орудуешь.
Научился уму-разуму? Помнишь, как я за тебя боролся?
Мыслить, Березин, нужно по-государственному. Демагогов
и пустозвонов нынче народ не терпит. Так-то вот!..

один из ТРИДЦАТИ
я командир! На мне ладно пригнанная шинель, и на¬
конец я имею право носить ее без ремня. Да, носить без
ремня!
Исполнилась моя затаенная мечта!
Но самое большое волнение охватило меня, когда я
предстал перед строем курсантов и командир роты Андрей
Федорович Попов громко, торжественно произнес:
—	Товарищи курсанты! Командиром вашего взвода на¬
значается лейтенант Березин. Приказываю ему подчинять¬
ся!..— И, повернувшись ко мне, добавил: — Товарищ лей¬
тенант, принимайте командование!
Я стоял лицом к людям, чуть позади Попова, и чувст¬
вовал на себе внимательные, испытующие взгляды. Теперь
я надолго входил в жизнь тридцати курсантов, с каждым
из них будет связана и частица моей судьбы.
—	Здравствуйте, товарищи! — сказал я, стараясь дер¬
жаться молодцевато и уверенно, всеми силами подавляя
в себе предательскую робость.
В потолок и стены ударил дружный залп:
—	Дра-сс!..
Знали бы эти ребята, какой разговор происходил только
что между мной и командиром роты за плотно закрытой
дверью канцелярии.
Просмотрев мои документы, Попов, щеголевато и по-
строевому подтянутый, критически оглядел меня.
—	Да-а!..—протянул он разочарованно.—Молоды вы
еще для училища!.. Вам бы в полку послужить... — И с вы¬
ражением неприкрытой досады взглянул па меня своими
темными, чуть выпуклыми глазами. — Ты знаешь, куда
попал? — сказал он, переходя на «ты» и как бы подчер¬
кивая этим свою доверительность.— На спецнабор. У нас
28

все коммунисты. Ты будешь единственным кандидатом и
младше самого младшего своего курсанта годика так на
три...— Он вздохнул: — Боюсь, не справишься...
Я подавленно молчал. Действительно, мой возраст ка¬
зался мне непростительным недостатком, и исправить его
могло только время. Меня назначили курсовым команди¬
ром потому, что я окончил Киевское училище с отличием.
И это Попов наверняка заметил, читая аттестацию. Посо¬
крушавшись, он наконец решил меня приободрить.
—	Ну ладно, — сказал он, махнув рукой. — Будешь
тонуть — выташ;им за волосы. У нас в роте есть опытные
курсовые командиры — Песляк и Прокопцев... Обращайся
к ним.
Не скажу, что этот разговор обнадежил меня, но что
оставалось делать?.. Только работать! Суметь утвердить
себя делом! И я начал работать...
С семи утра и до позднего вечера я находился среди
курсантов, приходил к подъему и уходил после вечерней
поверки.
Главным интересом моей жизни стали тридцать чело¬
век—тридцать разных характеров. Я стремился каждого
узнать, каждого понять и заслужить доверие. По своему
курсантскому опыту я понимал: власть не может заменить
уважения.
Самое страшное, когда чувствуешь, что за быстрой и
точной исполнительностью приказа нет подлинного душев¬
ного контакта. Тебе подчиняются, потому что ты командир.
С тобой не спорят, потому что это запрещено уставом.
А чувства, мысли, внутренний ход жизни — все то, что
определяет истинное содержание и цену отношений, —
перед тобой наглухо закрыты.
Ты спрашиваешь, стараясь придать своему голосу ве¬
селую непринужденность:
—	Ну, как поживаешь, товарищ Коростылев?
Тебе неизменно отвечают:
—	Хорошо, товарищ лейтенант!
А ты уже знаешь, что не так-то хорошо этот самый
Коростылев живет. Девушка, которую он любит, не дож¬
далась его и вышла замуж. Вот уже несколько раз он от¬
прашивался у старшины роты, чтобы сбегать на почту
и позвонить ей по телефону в другой город.
Как важно и как трудно завоевать доверие! Я понимал
ето всегда, но, когда учился, судил об этом лишь по тому,
29

как складывались отношения курсантов и командиров.
Теперь же я сам должен находить свое место. Сам должен
завоевать право называться командиром — претворить в
жизнь то, чему учили меня долгие годы.
Строгость уважаема лишь тогда, когда она справедлива.
Нет хуже командира, который ругает курсанта за плохо
заправленную гимнастерку, полчаса держит людей, «читая
мораль», а спроси его, почему курсант Иванов вдруг стал
плохо учиться, ответит строго:
—	Потому что разболтался!
А сам с этим Ивановым ни разу не поговорил.
Нет, я не хотел быть таким командиром!
После того как короткая церемония моего вступления
в должность была закончена, вместе с помощником стар¬
шим сержантом Красильниковым я вернулся в канцеля¬
рию. Присев за стол, я положил перед собой список кур¬
сантов.
Красильников кратко рассказывал о каждом. Я сразу
понял, что мой помош;нпк неплохой, добрый парень, очень
осторожный в характеристиках людей. Вооружившись ка¬
рандашом, он сначала подробно рассказывал о всех коман¬
дирах отделения, все они были «требовательны к себе и к
йодчиненным, дисциплинированны и имели высокие пока¬
затели в учебе». Потом он перешел к курсантам. Чтобы не
повторяться, он, рассказав об одном, тут же ставил рядом
с его фамилией аккуратную птичку.
Когда он старательно перечислял положительные и от¬
рицательные качества людей, мне казалось, что из него
вышел бы отличный бухгалтер — с такой педантичностью
он определял, хорош курсант или плох, что у него на ба¬
лансе. Я терпеливо слушал его и думал, что судьба послала
мне не самого лучшего помош;ника.
Мы продвигались по списку, как вдруг, произнеся оче¬
редную фамилию, Красильников помрачнел, кашлянул и
выдержал длинную паузу.
—	Горчаков, Николай Васильевич! — прочитал я.— Ну,
а это что за человек?
На круглом румяном лице Красильникова возникло вы¬
ражение решительного неодобрения.
—	Странный человек, товарищ лейтенант!.. Не скажу,
что плохой. А весь наш взвод назад тянет... У него уже
пять взысканий...
—	Многовато... За что же ему всыпают?
30

—	То за нерасторопность, то за опоздание в строй!.,
А тут недавно приказания старшины не выполнил...
—	И вы это терпите?! — удивился я.
Красильников смущенно пожал плечами:
—	Так он, товарищ лейтенант, вообще-то исполните¬
лен. И учится неплохо. А вот в одном пункте он просто
невыносим!
—	В каком же? — иронически спросил я.
—	Не хочет петь в строю!
Этот ответ меня поразил. Действительно, странный слу¬
чай!
—	У него что, нет голоса? — озадаченно спросил я.
Красильников покачал головой:
—	Наоборот, товарищ лейтенант! У него что-то вроде
баритона. На вечерах в клубе поет. И ничего. «А в строю,
говорит, запевать не буду. Мне, говорит, на улице петь
вредно».
Он усмехнулся.
—• А какой он из себя, этот Горчаков? — спросил я и
стал вспоминать лица курсантов.
—	Да вы его видели, товарищ лейтенант! Он сегодня
как раз дежурит по роте. Ему старшина три наряда вне
очереди дал...
Я почесал шею и помолчал.
—	Ладно, пошли дальше! Буду разбираться.г.
На другой день я повел роту на вечернюю прогулку по
Советскому проспекту. На улице огни, публика, с любо¬
пытством наблюдающая, как с молодецкой песней идет
взвод курсантов. И девушки смотрят на меня! А я шагаю
рядом, сосредоточен, весь в ощущении своей значитель¬
ности.
Мы курсанты школы связи,
Комсостав страны своей куем!..
Голос запевалы, высокий и сильный, доносится из глу¬
бины второго взвода и подхватывается всей ротой. Я от¬
стаю и иду рядом с шеренгой, в которой идет Горчаков.
Губы его плотно сжаты. Он молчит.
Мне хочется крикнуть:
—	Горчаков, запевайте!
Но я понйМаю, что не имею на это права. Я должен
поговорить с ним. Почему он молчит? Зачем он так бере¬
жет голос, если учится на командира?,. Из-за чего ведется
борьба?
31

Эти вопросы заставили меня внимательнее пригля¬
деться к нему.
Прошло несколько дней, и меня назначили дежурить по
училищу. На разводе я увидел Горчакова в строю, он от¬
бывал свой третий внеочередной наряд и опять заступал
дежурить по роте. Теперь обстоятельства складывались
так, что я имел возможность во время ночного обхода за¬
глянуть в роту и поговорить с ним наедине.
Я пришел часа в три — в самый глухой ночной час. Он
сидел у столика и при свете неяркой лампы, прикрытой
газетой, читал книгу. Услышав, как скрипнула входная
дверь, он быстро поднялся и пошел навстречу. Увидев
меня, он попытался отрапортовать по всей форме, но я пре¬
рвал его п велел идуи за мной.
Все ротные канцелярии похожи друг на друга. Большой
стол, в углу несгораемый шкаф с потеками сургуча, рас¬
писание занятий в аккуратной рамке на стене, портреты.
Во всем — казенная строгая простота. А в то же время
именно здесь и ведутся самые откровенные, самые сердеч¬
ные беседы.
Я пригласил Горчакова присесть на табуретку, а сам
прислонился спиной к окну. Мне не хотелось садиться за
стол, тогда наш разговор невольно стал бы официальным.
А я хотел наконец добраться до сердца этого маленького
курсанта, который сейчас настороженно следил за мной.
—	Скажите, Горчаков, как это у вас получилось?..
Подумать только —у вас пять взысканий!.. Неужели вам
не надоело ходить в наряды? — как можно дружелюбнее
спросил я.
Его светлые глаза вдруг потемнели, он смотрел не ми¬
гая, с затаенной тревогой.
—	Ну что же вы молчите? — сказал я нетерпеливо. —
Почему вы упорно не хотите петь в строю?
—	Я не буду петь, — сказал он тихо, но с упорством,
какого я не ожидал. — У меня голос, товарищ лейтена^нт.
Баритон. Я учился в консерватории. Петь на улице в не¬
погоду мне никак нельзя...
—	При чем тут консерватория? — рассердился я.— От¬
куда вас сюда прислали?
Из Одесской консерватории.
—’ Не понимаю. Если вы певец, вам надо было окон¬
чить учебу и петь себе на здоровье!.,:
Он оставался серьезным.
32

—	Меня вызвали и сказали! ты должен идти в военное
училище. Это призыв. Это твой долг. И я пошел...
—	Пошли и раскаиваетесь?
—	Нет! — горячо сказал он.— Я не раскаиваюсь. Я все¬
гда любил радиотехнику. Но разве нельзя, товариш; лей¬
тенант, беречь голос?
Это было сказано с такой убежденностью, что я не сразу
нашелся, что возразить.
—	Но ведь дисциплина для всех одна,—проговорил я,
сам чувствуя шаткость своей позиции.— В строю все рав¬
ны... И наверное, не только за отказ запевать вы получили
взыскания...
—	Нет,— сказал он твердо,— главное именно в этом.
Почему-то некоторых раздражает, что я не запеваю в
строю! Думают, горжусь. Надеюсь, вы поймете меня. Не¬
сколько раз я сам пытался подойти к вам. Но как-то не мог
выбрать подходящей минуты. Хотел попросить помочь...
—	Хорошо! — твердо сказал я.— Ничего вам не обе¬
щаю, но подумаю...
Я-ушел из роты со сложным и противоречивым чувст¬
вом. Пересекая темный, безлюдный плац, я продумывал
этот странный разговор. Конечно, у Горчакова была своя
правда. Но как ему помочь? Он мечется. Идя по одному
пути, мечтает о другом. И может быть, он прав? Возмож¬
но, ему надо вернуться в консерваторию... И в то же время
я понимал, что обстоятельства иногда невыгодно склады¬
ваются вокруг человека. Каждая даже маленькая ошибка
не только не прощается, а сразу становится важным зве¬
ном в его характеристике. И для того чтобы все изменить,
нужен крутой перелом. Да, обо всем этом следовало по¬
думать...
Через несколько дней па концерте самодеятельности
в клубе училища я впервые услышал, как поет Горчаков.
Мне казалось, что наш разговор продолжается...
Я слушал и все сильнее ощущал, как меня охватывает
смятение. Его голос покорял, в нем соединялись огромное
чувство, искренность, мелодичность.
Этот вечер решил все. На другое утро я пришел
к командиру роты с твердым решением.
—	Разрешите мне, — сказал я,— сходить с Горчаковым
в консерваторию. Пусть его послушают профессора. Если
у него действительно большой талант, давайте его отпус¬
тим. Пусть будет певцом.,*
33

Попов многозначительно переглянулся со старшиной
Стрельниковым.
—	Ну что ж, сходите... Пусть лучше будет хорошим
певцом, чем плохим командиром. Но помните, вы несете
ответственность, если из него не получится ни певца, ни
командира. — Он засмеялся.
А я тут же разыскал номер телефона консерватории и
позвонил. Директор отсутствовал, но, узнав, что говорят
из военного училища, секретарша стала расспрашивать,»по
какому поводу. Я довольно сбивчиво старался растолковать
ей суть дела, и наконец она поняла.
—	Сказали бы сразу... Хотите, чтобы мы прослушали
певца. Подождите...
Полажила трубку и как сквозь землю провалилась.
Я терпеливо ждал. Наконец трубку взяли, и старческий
голос проговорил:
—	Профессор Котельников у телефона!
Тут я уже не стал много распространяться, коротко
рассказал о Горчакове и о том, как важно сейчас решить
его судьбу. Неожиданно профессор пригласил нас к себе
домой в воскресенье. Как удачно! Теперь мой замысел по¬
лучил твердую основу.
Когда после обеда курсанты вернулись в общежитие,
я сразу отозвал Горчакова и сказал, что в воскресенье мы
пойдем к профессору Котельникову и он его будет слу¬
шать.
—	Зачем? — испуганно спросил Горчаков.
—	Как — зачем? — удивился я.— Мы ведь не специа¬
листы, а вдруг вам действительно надо учиться пению?
—	Но как я к нему явлюсь? — сказал он растерянно.—
Я знаю его... Я не готов. Чтобы пойти к нему, мне нужно
подготовиться.
Я понимал, что это серьезное дело. Сегодня понедель¬
ник, до воскресенья почти целая неделя. Я сказал ему, что
освобождаю его от всех нарядов, часов самоподготовки и
вечерних прогулок, договорюсь с начальником клуба, что¬
бы дали аккомпаниатора.
Теперь каждый вечер после занятий он уходил в
клуб.
Все шло прекрасно. С каждым днем он становился ве¬
селее, а я не задавал никаких вопросов, хотя, встречая
начальника клуба в командирской столовой, расспрашивал,
что он думает об успехах моего подопечного,
34

в субботу вечером я приказал помкомвзвода, чтобы он
позвонил профессору и узнал, когда можно приехать.
Красильников тщательно записал телефон и пообещал все
сделать в точности.
Потом я вызвал к себе Горчакова. Он вошел в канце¬
лярию сияющий. За эти дни в его облике многое изме¬
нилось. Он стал как-то увереннее, спокойнее, пропала
мешковатость, так раздражавшая меня.
—	Готов? — спросил я.
—	Готов! — улыбнулся он.— Выучил три новые песни
и романс...
—	Завтра в час захожу! — сказал я строго.— Будь го¬
тов!
—	Всегда готов! — И он поднял руку в пионерском
салюте.
Я простил ему эту вольность и уехал в приподнятом
настроении за город к матери. Целый вечер я рассказы¬
вал ей о своем курсанте, у которого много взысканий, а
между тем, по-моему, он совсем не плохой парень, говорил
о том, как я решил помочь ему.
Мать выслушала меня, потом сказала:
—	А по-моему, ты поступил опрометчиво. Ты можешь
поставить его в крайне трудное положение.'
^ Нет, мама,— горячо возразил я,— нужна полная
ясность. Ведь он не может учЕГться, когда терзается мыс¬
лью, что гибнет его талант!..
Мать молча придвинула ко мне чашку. Она одиноко
жила в большой комнате и занималась хозяйством, лишь
когда я приезжал в гости.
Как славно чувствовать себя среди знакомых с детст¬
ва вещей! Из раскрытых окон дома напротив доносились
звуки рояля. Уже долгие годы подряд человек, которого
я никогда не видел, разыгрывал одни и те же бравурные
гаммы. Он никогда ничего не играл, кроме гамм. Я сидел
около матери, уже седеющей, одетой в военную форму вра¬
ча, и мне казалось, я прожил длинный-длинный день и
никогда никуда не уезжал.
—	Ты великолепен! — сказала мать, с улыбкой рас¬
сматривая меня.— Тебе очень идут два красных квадра¬
тика! Надеюсь, дослужишься и до двух ромбов!
Она подсмеивалась надо мной, но мы были счастливы.
—	Нет, скажи, мама,— допрашивал я,— почему я не
прав?
35

—	Мне думается,— проговорила она,— что если бы он
действительно был способным певцом, из консерватории
его бы не отпустили...
Я возмутился:
—	Нет, мама! Бывают же ошибки!..
—	Бывают,— согласилась она.— Но что будет, если
профессор не признает в нем большого таланта, а Горча¬
ков ему не поверит? Ведь это очень страшно: признаться,
что путь, избранный тобою,— ошибка.,.
Слова матери заставили меня о многом призадуматься.
И когда утром я шел в училище, то стал сомневаться в
результатах встречи. Конечно, я по-прежнему считал, что
она нужна. Но если раньше, послушав Горчакова, я пове¬
рил в его дарование и хотел, чтобы он стал певцом, то сей¬
час я стал думать: а как же поступить, если мать окажет¬
ся права?
Я пришел в половине первого. Красильников доложил,
что все выполнил, с профессором говорил и тот ждет.
Где Горчаков? — спросил я.
—	Готовится. Пришивает чистый воротничок.
—	Выпишите ему увольнительную до двадцати четырех
часов.
—	Есть!.. Вы подпишете?
—	Да.
И вот ровно в час мы с Горчаковым вышли из ворот
училища.
Был один из тех теплых осенних дней, когда Ленин¬
град кажется особенно величественным. Вдаль уходят
громады зданий, ты привык к каждому из них, кажется,
что они стояли и будут стоять вечно. И все, что видишь
вокруг, согрето воспоминаниями детства.
Горчаков молча смотрел в окно трамвая. В руках он
держал сверток с нотами. Я сидел и с волнением думал
о предстоящей встрече у профессора. Получается, что я
требую экспертизы, а нужно совсем другое...
—	Вы волнуетесь? — спросил я, когда трамвай вывез
нас на мост лейтенант Шмидта. Профессор жил на Ва¬
сильевском острове.
—	Да,— признался он, улыбнувшись.— Попасть в уче¬
ники к Котельникову — мечта многих!.. Но это редко ко¬
му удается... Характер у него не дай бог!
Какой у него характер, я понял, как только переступил
порог большой квартиры. Навстречу нам ив дальней ком¬
36

наты вышел полный лысый человек, сунул каждому по
очереди руку и сердито сказал:
—	Слушайте, молодой человек, вы, кажется, лейте¬
нант? Так я понимаю?.. Вас вежливости учили?..
Я смущенно взглянул на Горчакова. Но профессор
круто повернулся и пошел в комнату, в которой поблески¬
вал большой черный рояль.
—	Заходите, заходите! — нетерпеливо позвал он.
Я вошел, пропустив вперед Горчакова.
—	Простите, профессор,— сказал я растерянно,— я не
знаю, чем провинился.
—	Не знаете? — усмехнулся он.— Какой-то чудак от
вашего имени будит меня телефонным звонком в семь
утра и спрашивает, можно ли сегодня прийти. Нет, вы по¬
думайте, он не мог дождаться хотя бы девяти часов!.. Я не
выспался, и у меня трещит голова!
—	Это моя вина, профессор. Я попросил своего помощ¬
ника позвонить вам, как только он встанет. А подъем в
училище в семь утра. Вот он все и выполнил в точности.
Простите меня, просто не сообразил...
—	Ну ладно,— сказал он,— перейдем к делу.
С этого мгновения я перестал для него существовать.
Он пог^)узился в беседу с Горчаковым. Подробно расспра¬
шивал о преподавателе, который учил его пению. Сидя
у старинного стола, на котором громоздились переплетен¬
ные в кожу толстые клавиры опер, я рассматривал ком¬
нату. Повсюду висели фотографии знаменитых артистов.
А на стене, противоположной окну, из тяжелой бронзовой
рамы на них смотрел портрет Глазунова.
Все в этой комнате говорило о слаженной, размеренной
и основательной жизни. О том, что главное здесь — рояль,
рабочий станок, за которым проходит жизнь этого чело¬
века.
Котельников был спокоеп, нетороплив. Они вместе про¬
сматривали ноты. Лицо Горчакова взволнованно. Он слов¬
но забыл о моем существовании, ни разу на меня не огля¬
нулся. А я даже был этому рад...
Сейчас Горчаков мне не подвластен. Я лишь свидетель,
ничего не смыслящий в их большом разговоре.
—	Ну, начинаем,— сказал Котельников. Он сел за ро-
дль, разложив на пюпитре ноты. Горчаков, расстегнув во¬
ротник гимнастерки, встал рядом.
Первые аккорды! Знакомая песня — «Полюшко-поле...»
37

Горчаков пел свободно, придерживаясь одной рукой за
край рояля, а другой обхватив пряжку своего ремня.
Едва он кончил, профессор переменил ноты,
—	Ну, быстро! — скомандовал он.— «Выхожу один я
на дорогу...» Начинаем!
Опять вступительные аккорды... Горчаков снова запел...
Но почему-то в его глазах вдруг возникло выражение
затаенной тревоги. Куда-то исчезли непосредственность
и внутренняя свобода. Его рука напряглась, а пальцы
судорожно вцепились в край рояла. Я взглянул на Котель¬
никова. Он играл с профессиональной легкостью, но на
его полном лице временами возникало выражение досады.
Он был явно недоволен. Но чем?.. Я не слышал ни одной
фальшивой ноты.
Вдруг Котельников резко, на полуфразе, оборвал игру
и шумно встал.
—	Хватит! — сказал он, вынул платок и вытер баг^
ровую шею. Горчаков стоял поникший, с серым от волне¬
ния лицом.
—	Ну, вы собой довольны? — Котельников смотрел на
меня, точно призывая в свидетели.
—	Нет,— прошептал Горчаков.
Котельников подошел к окну, взглянул на голубей, кру¬
живших над крышами.
—	Поражаюсь,— сказал он,— как можно так запустить
голос? Где верхнее фа-диез?
Горчаков вздохнул и застегнул воротничок. Котельни¬
ков вдруг повернулся ко мне и язвительно кашлянул.
—	Зачем вы его ко мне привели?.. Я хочу знать, что вы
хотите?..
Он стоял, широко расставив ноги и подтянув руки к
груди, в позе боксера, готовящегося нанести удар. Я под¬
нялся с кресла, сидеть мне показалось неудобным.
—	Его заставляют петь в строю...— проговорил я вино¬
вато.
Он не дал мне закончить фразу.
—	Это же преступление! — воскликнул он яростно.—
Вы понимаете, что перед вами талант?.. Талант!..— повто¬
рил он.— А как вы с ним обращаетесь?.. Вам нужен запе¬
вала!.. А стране нужен певец!
Его натиск был так силен, что я не знал, что ответить.
Но вдруг на выручку пришел Горчаков.
—	Владимир Семенович,— сказал он, дотрагиваясь до
38

его руки,— товарищ лейтенант тут ни при чем. Наоборот,
он хочет мне добра!
Котельников тряхнул лысой головой.
—	Вот что,—сказал он,—передайте своим начальни¬
кам, что'Я беру Горчакова под свою опеку... Он будет мо¬
им учеником! Сегодня же я напйшу в Москву, чтобы его
направили в мое распоряжение, в консерваторию. Про¬
щайте!
Мы вышли на набережную Невьх и остановились. Гор¬
чаков молча смотрел вдаль, где по реке в солнечных бли¬
ках плыл пароход «Республика», совершавший рейсы до
Шлиссельбурга. На другом берегу уходил в небо Адмирал¬
тейский шпиль, увенчанный золотым корабликом с вечно
надутыми парусами.
—	Ну что ж, Коля!.. Значит, скоро уйдешь? Надеюсь,
изредка будешь посылать билетики?
Он взглянул на меня, но в его глазах не было улыбки.
—	Нет, я не уйду,— проговорил он.— Я не уйду!
—	Старик, видно, упорный!.. Его послушают. Придет
приказ, и скажут:	«Собирайте,	товарищ Горчаков, свои
личные вещи и уходите... Командира из вас не будет».
Он усмехнулся.
—	Не так все просто! Есть еще и моя воля... Не ду¬
майте, товарищ лейтенант, что я сгоряча решил пойти
учиться на командира. Мы живем в очень тревожное
время...
—	Ну вот,— сказал я,— решил стать командиром, а
сам получил полную обойму взысканий! Знаешь, кем тебя
выпустят? Старшиной, а может быть, даже старшим сер¬
жантом.
Горчаков пожал плечами:
—	Я просто думал, что товарищи меня поймут.
—	А разве тебя не беспокоит, что твой талант может
погибнуть?
—	Нет,— сказал он,- не погибнет. Вот и вы ведь бес¬
покоитесь об этом.
Мы шли по Набережной. Чайки кружились над синева¬
той рябью, ныряли в воду и вновь стремительно уносились
вверх. Вдали уже виднелись Ростральные колонны, на ко¬
торых когда-to пылало пламя, указывая путь кораблям,
входящим с моря в Неву.
Я думал о своем разговоре с матерью. Да, с Горчако¬
вым все было гораздо сложнее, Я должен доложить По¬
39

пову мнение профессора. Но этого, конечно, мало. Надо
сделать все возможное, чтобы талант Горчакова не пропал.
—	В строю тебя петь больше не заставят,— сказал я.—
Это я твердо обещаю!
Горчаков засмеялся:
—	Посмотрим!.. Но это теперь не самое важное...
—	И взыскания постепенно снимут.
—	О! Вот это было бы здорово!
Когда на другое утро я рассказал Попову о всех обсто¬
ятельствах встречи с профессором, он неожиданно выслу¬
шал меня серьезно и долго расспрашивал обо всем.
—	Что ж,— сказал он,— может быть, Котельников
прав!.. Я доложу комиссару...
Но когда я сказал, что Горчаков твердо решил остаться
в училище, он долго смотрел перед собой, задумчиво ком¬
кая в руке папиросу.
—	Ну, а как по-вашему? — наконец спросил он.— Он
не будет жалеть?..
—	Нет,— сказал я.— По-моему, он человек твердой
воли!
—	Старшина! строго прикрикнул Попов.— Горчако¬
ва больше петь в строю не заставляй! Понятно?!
Сидевший за столом Синельников неодобрительно каш¬
лянул и поднялся.
—	Понятно, товарищ командир,— хмуро произнес он
и одарил меня сердитым взглядом из-под бровей.
Попов повернулся ко мне.
—	Ну, Березин, у тебя еще двадцать девять и у каждо¬
го свой талант! — и засмеялся дробным баском.— Будешь
тонуть — вытащим за волосы!

БОЛЬШИЕ ВОЛНЕНИЯ
Ну и допекает меня этот Коркин. Всего три месяца
в училище, а спасения от него нет. Звонит и звонит! Хоть
телефонную трубку не бери.
В представлении Коркина все курсанты училища
прежде всего участники ансамбля песни и пляски, а потом
уже будущие командиры. И ему нет дела ни до учебы,
ни до нарядов.
Конечно, энтузиазмом нового начальника клуба сразу
же стали пользоваться некоторые ловчилы. Им уже не
нужно бегать в санчасть за освобождением. Коркин сам
бросается за них в бой.
—	Семеницына в наряд не посылайте!.. Сегодня репе¬
тиция прыгунов в мешках!..
Этот новый вид спорта открыт самим Коркиным, и он
пропагандирует его на всех вечерах. Участников соревно¬
ваний завязывают с головой в большие чехлы от старых
матрасов, и по команде Коркина: «Пошел!» — мешки на¬
чинают бестолково подпрыгивать, кружиться, сталкивать¬
ся. Смешно, конечно, но и глупо. А вот Коркин считает, что
этому виду спорта принадлежит будущее, так как, по его
пониманию, он вырабатывает способности к лучшей ори¬
ентации в темноте.
Может быть, это и так. Но когда я Коркину отказываю,
а отказываю я ему довольно часто, в телефонной трубке
начинает греметь его раздраженный бас:
—	Я с вами как с коммунистом разговариваю!
И тут мне становится немного не по себе. Коркин счи¬
тает меня членом партии, а я еще даже не кандидат. Я
комсомолец. Конечно, как комсомолец — я коммунист. Но
Коркин-то говорит совсем в другой интонации.
Сказать ему, что я беспартийный, душа не позволяет!
41

Какой же я беспартийный, когда воспитываю курсантов,
а многие из них уже приняты в партию! Да и представить
свою жизнь без партии я не могу. Отец участвовал в ре¬
волюции, мать боролась с сыпняком в гражданской вой¬
не, а сейчас тоже в армии; я надел красный галстук, как
только мне исполнилось девять лет!
А вот когда сам еще был курсантом, все мне казалось,
что не настало время для меня вступить в партию. Ду¬
мал много об этом, но не решался.
Теперь же курсанты-коммунисты собираются на закры¬
тые партийные собрания, куда мне нет доступа, и только
на другой день я узнаю, что говорили они о тюм, что знать
мне самому крайне важно: о делах моего взвода, о моих
курсантах. Но информирует меня обычно командир роты
Попов, говорит кратко и только то, что касается меня и
моих дел.
И стал я думать а имею ли я право оставаться бес¬
партийным? Вольно или невольно, но этим я как бы сни¬
маю с себя часть ответственности. Теперь моя былая не¬
уверенность уже не может служить оправданием. Мне
доверены судьбы.многих людей, и пришло время зрелых
решений.
Вечером часто мы возвраш;аемся домой вместе с Лу¬
киным. Подумать только, он ведь был моим командиром,
и многое пережитое связано с ним.
Хотя теперь мы в равных должностях,— он командует
первым взводом, а я третьим,— в наших отношениях
все же нет полного равенства. И не потому, что я лей¬
тенант, а он уже старший лейтенант. Просто где-то в
глубинах сознания продолжает действовать старый ме¬
ханизм.
Иногда мы вспоминаем Леночку Костромину, краси¬
вую и своенравную, и оттого, что ее уже с нами нет,—
она уехала вместе с отцом в Киев и там вышла замуж —
Лукин становится задумчивым, и мне в эти минуты его
жаль.
Он продолжает мечтать об академии, но каждую осень
его постигают неудачи. То провалится на экзамене по ма¬
тематике, с которой он борется как с лютым врагом, а она
ему никак не дается; то сдаст ее, но так, что не дотянет
до проходного балла.
Однако неудачи не меняют его цели.
Каждый человек,— сказал он однажды,— должен
42

быть ледоколом, не бояться торосов и толстого льда. Идти
и идти по своему курсу даже в полярной ночи...
—	Но ведь ледокол борется со льдами не ради самого
себя,— возразил я.— Он прокладывает путь другим ко¬
раблям!
Лукин усмехнулся.
—	А для ледокола, о котором говорю я, ведомым ко¬
раблем является его собственная судьба
Что ж, Лукина тоже можно понять. Не хочет сдавать¬
ся! Возможно, у него и нет особых способностей, но их
заменяет упорство. А это тоже стоит немалого.
Постепенно мы становимся друг к другу ближе. И не
только потому, что связаны одной работой, но и одним
домом и одним этажом. Короче, наши комнаты рядом.
Это очень удобно. Во время ночных тревог к йам посылают
общего связного. Жизнь в соседних комнатах определяет
и многое другое, о чем знаем только мы с ним.
Однажды мы поспорили. Лукин утверждал, что чело¬
века лучше всего видно сверху. Он был убежден, что пре¬
красно изучил личные качества своих курсантов и может
без ошибки сказать, кто на что способен, а я настаивал
на том, что лишь равные отношения могут полностью рас¬
крыть то, что подчас глубоко прячется от начальственного
взгляда, какой бы он доброжелательный ни был.
—	Плохой ты еш;е психолог! — сказал Лукин, посмеи¬
ваясь.— Опыта у тебя маловато... А я с одного взгляда ви¬
жу, чем живет человек и чем он дышит!
У Лукина не только с Поповым, но и с командиром
батальона Григулисом установлены такие дружественные
отношения, о которых я и мечтать не могу. Он всегда на¬
ходит веселое словцо, которое перекидывает в нужную ми¬
нуту мост между ним и начальством.
Как-то приехал в наш клуб на вечер отдыха командиров
сам командующий. Естественно, его сразу же окружили
начальники разных рангов, п в большом зале возникло
ощущение разобщенности и неловкости. Начальство
о чем-то неторопливо беседует в центре, и только видны
лысины, поблескивающие в ярком свете люстр, да се--
доватые затылки. Молодежь рассыпалась небольшими
группками вдоль стен и не знает, что делать,— то ли заби¬
рать своих жен и знакомых девушек и, пока не совсем про¬
пал вечер, идти в кино, то ли ожидать, когда начальство
вспомнит о капельмейстере оркестра, который уже минут
48

сорок томится на эстраде, так еще ни разу и не взмахнув
своей палочкой.
И вдруг из дальнего угла в сторону начальства дви¬
нулся Лукин. Сначала казалось, что он направляется к
дверям, но по мере того, как парабола его движения стала
круто изгибаться к центру, все взгляды устремились на
смельчака. Потом раздался общий приглушенный сме¬
шок. Услышав его, начальник училища генерал Ефремов
сановито оглянулся и, увидев за своей спиной Лукина,
удивленно приподнял брови.
А Лукин как будто только и ждал этого.
—	Товарищ генерал! громко сказал он.— Вот взгля¬
ните на них — смеются!.. А я и не скрываю, что хочу
быть поближе к командованию!..
Это было сказано с такой поистине подкупающей непо¬
средственностью, что зал грохнул от смеха, смеялся й
командующий, а с ним вместе, естественно, и все, его
окружающие.
И как ветром сдуло неловкость.
Капельмейстер взмахнул палочкой. Оркестр грянул
фокстрот. Конечно, у него гораздо лучше получались «Ду¬
найские волны», но если все пришли в такое веселое на¬
строение, то значит, безопасно отодвинуть вальсы немнож¬
ко в сторону.
Так Лукин спас для всех вечер отдыха, и как бы в
награду за это с ним о чем-то долго беседовал коман¬
дующий.
Легкость, с какой Лукин входил в общение с самыми
разными людьми, к сожалению, была мне недоступна.
Даже с Коркиным у него установились самые дружес¬
кие отношения. Они оказывали друг другу взаимные ус¬
луги, выходящие далеко за пределы служебных отноше¬
ний. То Лукин через каких-то своих приятелей достанет
жене Коркина редкое лекарство, то Коркин принесет ему
бесгглатный пропуск на премьеру в оперный театр. А
потом оказывается, что всего-то и было два пропус¬
ка, и в театре Лукин сидел рядом с генералом и его
женой.
Так или иначе, но Геннадий Лукин при всех своих не¬
удачах делал карьеру. И так как у меня с ним возникли
добрые отношения, невольно благожелательность многих
распространялась и на меня.
И все же натура Лукина представлялась мне теперь

гораздо более сложной и мпогогранной, чем тогда, когда
он был моим командиром. Теперь нас уже не разделяли
условности субординации. И я видел, как он с готовностью
помогает всем, кто к нему обращается. А может быть, и
он изменился за эти годы...
Вскоре после нашего спора по проблемам психологии
рано утром мы торопливо шагали по Таврической улице,
боясь опоздать к подъему курсантов. Справа бесконечно
тянулась высокая чугунная решетка, огораживающая
парк, за ней тихо покачивали ветвями еще не проснувшие¬
ся деревья...
Я сказал Лукину:
—	Послушай ты, великий психолог! Знаешь, о чем я
сейчас думаю?!.
—	Знаю! — улыбнулся он.— Ты хочешь вырваться
вперед и перешагнуть порог помещения роты на грудь
раньше меня, чтобы дежурный сделал доклад тебе! Ты
очень тщеславный человек, Березин!
—	Нет уж! Не угадал! Я хочу подать заявление в пар¬
тию! — сказал, а сам даже умерил шаг, так мне хотелось
знать, как к этому отнесется Лукин.
—	Правильно! Давно пора! — воскликнул он.— Одну
рекомендацию дам я, а другую?.. Попросишь у Попова,
что ли?!
—	Могу взять и у него, если даст! Но у меня много
друзей, знающих меня с самого детства!..
И то, как он предложил мне рекомендацию, ни секун¬
ды не колеблясь, вызвало у меня ответное чувство при¬
знательности и дружбы.
Этот краткий разговор только по своей видимости ка¬
зался беглым, а на самом деле с этой минуты я уже не¬
прерывно думал о том, кого еще из моих друзей просить
о рекомендации.
Прежде всего я решил поговорить с Поповым. Он-то,
конечно, даст мне необходимые советы. А в то же время
ведь еще и года не прошло,* как я пришел в его роту,—
вдруг скажет: подожди, не торопись, мы тебя еще недос¬
таточно изучили.
Но Попов целый день провел на совещании в штабе,
как всегда, оставив за себя Лукина. И вот надо же быть
такой беде — опять позвонил Коркин, как раз тогда, когда
Лукин уходил обедать и в канцелярии роты из команди¬
ров, кроме меня, никого не было,
45

Он опять начад нажимать, чтобы я отпустил на целый
вечер чуть ли не половину взвода,— я должен понять, что
у него на носу смотр самодеятельности и говорит он со
мной как коммунист с коммунистом.
—	А у меня тоже на носу учение! крикнул я уже
в бешенстве, так он меня довел,— Мне нужно радиостан¬
ции подготовить!.. Все заняты!.. Жалуйтесь!.. Жалуйтесь,
товарищ Коркин!..
Не прошло и десяти минут, как в канцелярию почти
вбежал взъерошенный Лукин и с ходу набросился на меня:
—	Как ты смеешь срывать!.. Дело чести всей нашей
роты завоевать первенство!.. Немедленно пошли в клуб
всех, кого требует Коркин!..
—	Не пошлю! — Я почувствовал, как деревенеет
шея.— У меня все заняты!..
-- Где твои люди?!.
~ На полигоне — у раций!.. И я сейчас туда иду!..
—	Так вот иди — и выполняй приказание начальника
политотдела. Коркин уже ему о твоем произволе докла¬
дывал!
—	А ты объяснил начальнику политотдела, что мы не
можем срывать учения?
Лукин только взмахнул руками: ну что с дураком раз¬
говаривать!
—	Ты только сегодня утром сказал мне, что хочешь
вступить в партию? — спросил он тоном снисходитель¬
ного терпения, каким разговаривают с недалекими
людьми.
—	Да! Сказал!..
—	И начинаешь с того, что отказываешься выполнить
распоряжение начальника политотдела?! Прекрасное на¬
чало! Могу тебя с ним поздравить!..— и опустился на свой
стол, стоящий напротив моего, с холодным и безучастным
видом человека, который обо всем предупредил, и за по¬
следствия, вытекающие из моего поведения, теперь снима¬
ет с себя всякую ответственность.
Помолчали, Лукин взглянул своими светло-сероватыми
глазами в окно, вздохнул и, раскрыв полевую сумку из
желтой хрустящей кожи, вытащил какие-то бумаги и на¬
чал их прилежно читать, не обращая на меня больше ни¬
какого внимания.
То, что почти все курсанты из числа тех, кем интере¬
совался Коркин, сейчас на полигоне,— истинная правда!
4в

Но полная правда заключалась в том^ что, решая кого ту¬
да послать, я уже предвидел нападение начальника клуба.
А что оставалось делать? Для изучения новых, мощных
радиостанций учебного времени явно не хватало, и вот
рвись на части.
Конечно, я понимаю, что с начальником политотдела
Дедюхиным шутки плохи. Его любимая поговорка: «Ар¬
мия не дискуссионный клуб». Приказано прочитать лек¬
цию — читай! Приказано участвовать в смотре самодея¬
тельности — участвуй! И никаких отклонений! Есть план
политотдела, и есть приказ. А с^мое главное — график,
за строгим выполнением которого бдительно следит сам
Дедюхин. Каждый месяц он составляет донесения, где все
экскурсии, лекции, концерты становятся достоянием цифр,
И одна из главных забот Дедюхина в том, чтобы эти циф¬
ры казались внушительными во всех многочисленных
графах отчета.
И естественно, такой человек, как Коркин, не мог не
получить у Дедюхина полной'и основательной поддержки.
Есть о чем рапортовать начальнику, когда участники Са¬
модеятельности — восемьдесят процентов курсантов! Ну,
а если подналечь, можно дотянуть и до ста!
—	Лукин! — сказал я через десять минут. Мне осто¬
чертело молчание, которым он меня осуждал,— Ты
понимаешь, что на экзаменах наши с тобой курсанты
не смогут отличить конденсатора от индукционной ка¬
тушки.
—	В твои дела я больше не вмешиваюсь,— буркнул
он, не поднимая головы.
Тогда я встал и подошел к его столу.
—	Нет, отвечай!.. Ты должен ответить!
Лукиц раздраженно хлопнул ладонью по бумагам и
резко откицулся к спинке стула.
—	Слушай, Алексей,—проговорил он усталым тоном
педагога, которому надоело возиться с малоспособным
учеником,— надо понимать наконец, понимать, что не ты
создаешь обстоятельства! Кто мы с тобой?! На какой сту¬
пеньке мы стоим?.. Единственное ее достоинство в том, что
с нее уж не так высоко падать! С кем ты хочешь бороть¬
ся? С Дедюхиным?.. Ну, борись!.. Если можешь, конеч¬
но,— он насмешливо выделил последние слова,— а я тебе
все, что мог, сказал. Если ты заметил, я даже и не при¬
казываю, хотя остался за Попова!
47

Не знаю, сколько бы еще времени продолжался этот
тягостный для меня разговор, но вдруг хлопнула дверь, и
в комнате появилась Тонечка Потапова, быстрая, деловая
и такая худенькая, что, казалось, никогда не ест и не пьет.
А на самом деле она крепка и вынослива, быстрые ноги
без устали носят ее с одного участка на другой, по всем
этажам и зданиям. Ее нельзя назвать красивой, но что-то
в ее лице привлекает, очевидно глаза, умные и всегда
чрезвычайно серьезные. Всем курсантам известно, что ей
уже двадцать два года, и это значительно сокращает число
ее поклонников. Но, в общем, о ее сердечных делах мне из¬
вестно немногое, хотя один раз я ее и провожал.
Кем она работает в клубе? Да кем угодно! Вместе с
художником пишет лозунги на плакатах, у нее хранятся
ключи от кладовки, где лежат шахматы, краски, рулоны
красного кумача, бумага и еще десятки разных предметов,
нужных и ненужных. Заведует и кинобудкой, и если забо¬
левает киномеханик, сама становится к аппарату. Днем
мотается по городу, выполняя поручения Коркина, а ве¬
чером собирает молодые таланты на репетиции кружков,
участвующих в будущем смотре.
—	Тонечка,— поднялся ей навстречу Лукин, явно ра¬
дуясь, что наш разговор так внезапно прервался,— три
дня тебя не видел!.. Как поживаешь, здорова или хво¬
раешь?!
—	Здорова, не хвораю,— в тон ему ответила Тоня и
строго поглядела на меня.— Вы дождетесь, что Коркип
о вас начальнику политотдела доложит!
Я повернулся к Лукину. Он спокойно улыбался, слов¬
но и не слышал, как Тоня невольно уличила его во лжи.
Оказывается, никакого приказа Дедюхина нет!
—	Уже доложил,— сказал Лукин,— так что ты не
кипятись! Все знаем! — и только сейчас взглянул на ме¬
ня.— Как раз мы этот вопрос прорабатываем...
—	Не прорабатывайте, а действуйте! сказала Тоня
и взглянула на часы.— Честное слово! Через двадцать
минут репетиция, а от вашей роты еще никого нет!.. До¬
ждетесь, что вас самих проработают!..
—	Тонечка, а ты когда сегодня освободишься? Я тебя
провожать пойду!—сказал Лукин, подходя к ней поближе.
Она возмущенно вскинула худенькие плечи.
—	В вашей роте нет никакого порядка! Где Попов, я
ему пожалуюсь..,
48

—	Посиди! — сказал я,— Скоро придет!
—	Вот что, друзья,—решительно сказала она,—мне
тут с вами разговаривать некогда! И чтобы через десять
минут курсанты были в клубе!.. Понятно? — и исчезла так
же стремительно, как появилась.
—	Ну, Алеша! Все уразумел? — сказал Лукин, качнув
головой в сторону двери.— Можешь ты с ней бороть¬
ся?.. Она только пикнет в трубку Дедюхину, и ты про¬
пал!..
Агрессивное поведение Тони свидетельствовало о том,
что у Коркина крепкие позиции, и Лукин это понял рань¬
ше и лучше меня.
Через пятнадцать минут десять певцов и танцоров во
главе с Горчаковым шагали к клубу, а я с немногими
оставптимися — так как добрая половина взвода ушла на
консультацию по радиотехнике — до позднего вечера на¬
лаживал коротковолновый передатчик, пока меня не вы¬
звал к себе Попов.
В голосе запыхавшегося дневального, прибежавшего
за мной, мне послышались тревожные нотки.
—	Сейчас приду! — сказал я, и настроение, испортив¬
шееся после невольного столкновения с Лукиным, стало
еще хуже.
Но как только я вошел в канцелярию, Попов, весело
взглянув на меня, крикнул:
—	Входи!.. Входи!..— словно приглашая меня к себе
в гости.
Я взглянул ему в лицо. Нет, как будто все в порядке.
Разноса не будет.
—	Садись! — сказал Попов и взмахнул в воздухе ка¬
ким-то листиком.— Тут для тебя Лукин документ оста¬
вил!.. Рекомендацию!.. Ты у него просил?
—	Он сам мне предложил! — сказал я.
—	Ну, это бторое дело! А о том, что в партию хочешь
вступить, ты с ним советовался?
—	Об этом говорил.
—	Нехорошо! — воскликнул Попов и положил ре¬
комендацию перед собой на стол.— О таком деле я узнаю
последним!..— Он нахмурился.— А может быть, я не под¬
держу?.. Ведь сам знаешь! Не все у тебя во взводе ладит¬
ся! И взыскание с тебя за утерю курсантского рапорта еще
не снято!
Начало разговора не сулило мне ничего доброго.
3	Заказ 859	49

—	Значит, вы против? — спросил я, глядя ему в глаза
и чувствуя, как накипает злость,— Тогда разрешите
идти?!.
—	Нет! Сиди! — крикнул Попов,— Как это у тебя по¬
лучается! Утром одно, вечером другое!.. Даже и рекомен¬
дацией уже не интересуешься! А Лукин свой голос за
тебя подает!
—	Но вы против! А вы член партийного бюро!
—	Да, я должен подумать и взвесить!..
Несколько мгновений я молчу. Сейчас я ненавижу
Попова всем сердцем.
—	Так вы хотите одним взысканием зачеркнуть всю
мою жизнь! А разве, кроме ошибки, я ничего хорошего
не сделал?
Попов повел головой, словно воротник стал ему тесен.
—	И Коркин все время на тебя жалуется! Обществен¬
ную работу ему срываешь!
—	А не думаете ли вы, что он нам срывает боевую под¬
готовку?
—	За боевую подготовку я прежде всего с тебя буду
спрашивать! — ткнул он мне в грудь пальцем.— Ну, ска¬
жи на милость, как же тебя в партию принимать, если ты
не можешь понять, что общественная работа также воспи¬
тывает курсантов!..
Во мне все кипело. Разве непонятно, что Коркин рабо¬
тает на показуху?!
Попов взял рекомендацию Лукина и протянул через
стол.
—	Забирай! А о своем решений еще подумай!
Я взял и, медленно сложив листок, спрятал его в на¬
грудный карман гимнастерки.
—	Я свое решение уже принял. Пусть партийное бюро
решает — достоин я или нет!..
—	Так-то вот!..— озадаченно взглянул на меня Попов.
—	Так-то вот, товарищ командир роты! — повторил я.
Через несколько минут я уже медленно брел по Тав¬
рической улице вдоль железной ограды парка.
Недавно прошел теплый майский дождь. В лужах от¬
ражался сумеречный свет фонарей. Из глубины парка до¬
носились звуки духового оркестра. Но расстояние и де¬
ревья приглушали мелодию и только отчетливо стучали
глухие удары в барабан. Тум!.. Тум!.. Тум!.. Тум!..
—	Алексей!
50

я обернулся. Меня догоняла Тоня. Она быстро и легко
перепрыгивала через лужи и, казалось, совсем не устала
после своего многотрудного дня.
—	Ты куда? — спросил я, зная, что Тоня живет на
Васильевском острове и, если направляется в сторону Смо¬
льного, значит, у нее есть какое-то дело.
—	А никуда! Увидела, какой ты мрачный из ворот вы¬
шел, ну вот и решила с тобой погулять!..
—	Добрая ты душа! Как только тебя ноги носят?
—	Ничего,— улыбнулась она,— до пенсии еще далеко¬
вато!
Она пошла рядом, и мы стали разговаривать о всяких
пустяках. Но вдруг по какому-то ее движению, на мгно¬
вение задержанному ответу я понял, чта ей хочется рас¬
сказать мне что-то важное, то, что, несомненно, ее волну¬
ет, но она своим женским чутьем понимает, как мне
сейчас нелегко и поэтому старается ничем себя не вы¬
дать.
—	Ну, Тонечка, как твои дела? Ты тоже что-то не
очень веселая? — спрашиваю я, когда мы выходим на ши¬
рокую площадь перед Смольным.
В глубине, за каменными арками, темнеет невысокое,
длинное здание. Сейчас оно кажется безлюдным. Только
на третьем этаже светятся два окна.
Милиционер скучает посреди площади, посматривает
по сторонам и вдруг круто поворачивается лицом к Смоль¬
ному. Тотчас из-под каменной арки на большой скорости
выскакивают — один за другим — два автомобиля. Мили¬
ционер торопливо козыряет кому-то — кто едет в первой
машине, а когда они скрываются в глубине Суворовского
проспекта, снова устало опускает плечи.
—	Подумать только! — говорит Тоня.— Когда-то на
этой площади горели костры! Вокруг них грелись красно¬
гвардейцы и солдаты. А из Смольного, может быть, вот
из тех окон, которые сейчас светятся, на них смотрел
Ленин!..
—	И наверняка проходил здесь, где мы стоим!
Тоня дотронулась до моей руки.
^ А представь, Алеша! Ленин — в Смольном. И ты
можешь к нему пойти! Ну, что бы ты ему сказал?
Я только глубоко вздохнул, мгновенно представив себе
все обстоятельства прожитого дня и несправедливость
Попова.
3*	51

—	А я знаю! — проговорила Тоня.— Я подошла бы к
Ленину и сказала: — Владимир Ильич, избавьте меня от
Коркина! Он проходимец и жулик!
Я ожидал какой-нибудь глубокомысленной тирады, но
ее слова прозвучали так неожиданно, с такой детской
непосредственностью и порывом, что я рассмеялся.
—	Ну, так сразу и жулик!
—	Жулик,— упрямо сказала Тоня,— и я от вас ухожу!
—	Из-за Коркина уходишь?! Ты, видно, немножко
рехнулась!
От обиды она даже стукнула кулачком меня в грудь.
—	Как ты смеешь?! Да ты что вообще знаешь обо мне
и моей жизни?
—	Многое!
—	Ничего ты не знаешь!
—	Тогда расскажи.
—	Ничего тебе не скажу! Сама во всем разберусь.
Теперь обиделся я.
—	Ну, это ты зряГ Что же, ты меня своим другом не
считаешь?
—	Нет, не считаю! Просто пошла погулять с тобой,
вот и все!
—	Но ведь я тебе помогу.
—	И помощи твоей не надо!
Мы обходили площадь вокруг. Милиционер заинтере¬
совался, подошел поближе, чтобы рассмотреть наши лица,
ничего интересного для себя не обнаружил и зашагал
дальше.
—	Ах, Тонечка,— сказал я,— если бы ты знала, как и
мне трудно.
—	Знаю!
—	Нет, ты ничего не знаешь!
—	Тогда расскажи!
—	А вот этого не могу! Когда-нибудь! Если подру¬
жимся!..
Она засмеялась:
—	Вот видишь, как мы чудно поговорили. Вполне от¬
кровенно и обстоятельно! Теперь и на душе у каждого
легче, правда?
—	Ах, так! — я повернулся, взял ее за плечи и не¬
ожиданно для себя поцеловал.
Она глубоко вздохнула, на мгновение припала головой
к моему плечу, и ее мягкие, теплые волосы закрыли мне
52

лицо, потом быстро оттолкнула меня и побежала к трам¬
ваю, уже отошедшему от остановки; успела вскочить на
заднюю площадку прицепного вагона и, обернувшись, по¬
махала мне рукой.
Поразительная девушка! Никогда не поймешь,, что она
сделает в последнюю минуту. Даже не захотела, чтобы я
проводил ее до дома!
Трамвай умчался, а я медленно пошел домой.
Я представил себе Коркина, немолодого, солидного
мужчину, осанисто носящего военную форму без знаков
различия. Коркин — вольнонаемный, и никогда не служил
в армии. Долгие годы колесил по стране, сопровождая ар¬
тистов. А когда постарел, решил применить свой богатый
администраторский опыт на работе, не требующей дли¬
тельных поездок. Он знал почти всех знаменитых артис¬
тов, и, когда они приезжали к нам в клуб, многие из них
называли его запросто Борей, а некоторые, увидев, крича¬
ли: «Борис Ефимыч! Сколько лет! Как тебя занесло вату
берлогу?!.» И на полном лице Коркина сразу же появля¬
лось скорбное выражение.
—	Не те уж годы! — говорил он.— Даже «Авроре», и
той пришлось встать на якорь!
И хртя Коркину уже под шестьдесят, он ещ.е крепок.
У него изворотливый и острый ум. Вот уж про него не
скажешь: «Старый черт!»
А вот и мой дом! Еще издали я увидел, как ярко све¬
тится окно справа от моего, темного, словно насупивше¬
гося. Лукин не спит! Гости, что ли, у него?
Я поднялся по узкой, уже темной лестнице на четвер¬
тый этаж и вошел в длинный коридор, по обе стороны ко¬
торого из конца в конец тянулись двери. Моя дверь —
четвертая справа.
Едва ключ щелкнул в замке один раз, как соседняя
дверь распахнулась и в коридор вышел Лукин с полотен¬
цем на плече.
—	А! Полуночник! — прошептал он и на цыпочках по¬
дошел ко мне; в столь поздний час, когда весь этаж уже
спал, мы старались вести себя в коридоре как можно тише.
Чуть лишний раз скрипнет половица, утром командирские
жены кричат на кухне, что от нас, холостяков, им нет ни¬
какого покоя. А уж они-то знают дорогу в политотдел.
Даже Дедюхин стоном стонет, когда на собраниях они на
него скопом наваливаются. Удивительно, пока командир
53

ухаживает за девушкой, она скромна, думаешь — вот че¬
ловеку повезло! Но и года после свадьбы не проходит,
а она чуть что — в политотдел! И бедного мужа начина¬
ют таскать, читать ему мораль, учить, как ему следует
вести себя в семейном быту и как не следует.
А тут у меня еще ключ заело. Пока крутил, Лукин дер¬
жался за голову,
—	Тише! Тише!.. Сейчас Маркелова с веником вы¬
скочит!
Наконец дверь распахнулась, я вошел в комнату, за¬
жег свет, за мной Лукин.,
—	Ну, с кем гулял?
—	Тут с одной знакомой девчонкой!
Он присел на диван, который одновременно' служил
мне кроватью, и закурил.
—	Передал тебе Попов мою рекомендацию? — спро¬
сил он, устраиваясь поудобней.
—	Передал,— ответил я, шуруя по ящикам в поисках
чего-нибудь съедобного; наконец, нашел кусок хлеба и не¬
много копченой колбасы.— Хочешь?
—	Не откажусь!
Я нарезал хлеб, колбасу, и мы сделали по бутер¬
броду.
—	Да! Денечек сегодня не из легких,— сказал я.^
Попов мне крепкий разнос устроил!
= А чего он хочет?
Наверно, обиделся, что я не с ним первым пого¬
ворил!
—	Ох уж! У каждого самолюбив играет,— сказал Лу¬
кин, голодным взглядом посматривая на стол, нельзя ли
разжиться еще кусочком колбасы,— а ведь он неплохой
мужик!
—	Бери! Бери! — подвинул я к краю стола остатки кол¬
басы и хлеба.— Смотри, разжиреешь, я тебя в дверь об¬
ратно не протолкну!..
Он долго прилаживал колбасу к хлббу, стараясь сде¬
лать бутерброд побольше, и наконец так вкусно хрустнул
коркой, что я невольно проглотил слюну.
—	А у меня к тебе, Алеша, вопрос,—сказал он,
виновато улыбнувшись.— Ты только на меня не сер¬
дись.
^ Ну, этот вопрос надо было раньше задать,— сказал
я, собирая со стола крошки в бумагу,— сначала дал реко¬
54

мендацию, а потом спохватился! Это, брат, запоздалая
бдительность!.. Полная ее потеря!
—- Точно! — улыбнулся он.— Согласен! Полная по¬
теря,— но его пальцы беспокойно постукивали по коленям.
—	И теперь, Лукин, вам придется отвечать, кому вы
дали рекомендацию?! Кто такой Березин?.. Знаете его все¬
го четыре года. Мало! А что в вашей рекомендации? —
Я вытащил ее из кармана и развернул:—Так! Написано:
«Политически выдержан. У курсантов пользуется автори¬
тетом. Ведет активную общественную работу». А на са¬
мом- деле этот самый Березин систематически срывает
мероприятия клуба! Какое же у Березина политическое
лицо? Вы безнадежный либерал и примиренец, товарищ
Лукин!..
—	Перестань!..— раздраженно сказал он и поднялся.—
К чему эти дурацкие шутки? Ну, прости, если обидел!
—	Да не обидел ты меня. Гена,— сказал я.— Но не¬
ужели ты думаешь, что я стал бы что-нибудь скрывать!..
Нет в моей семье ни арестованных, ни родственников за
границей. Теперь твоя душа спокойна?
—	Грубый ты человек! — вздохнул он и вышел в ко¬
ридор.
—	Курить есть? — ун^е шепотом спросил я. И тихо
двинулся следом за ним в его комнату. Нет, гостей у него
не было! Весь вечер он занимался. На небольшом столе,
а вернее на листе фанеры, положенной на самодельные
тумбочки, разложены конспекты и учебники.
—	Уважаю! — сказал я и потянулся за конспектом, на¬
печатанным на машинке.
Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять,
что это кем-то тщательно разработанные ответы на воз¬
можные вопросы экзаменаторов.
—	Не путай страницы! — поспешным движением Лу¬
кин вырвал у меня из рук конспект и засунул его в ящик
стола.— Закуривай и иди спать!
Я закурил, но мои руки тут же потянулись к учебни¬
кам. Сверху лежал толстый том «Основ радиотехники»
профессора Н. И. Анохина, и я его взял посмотреть.
—	Да перестань наконец копаться на моем столе,—
раздраженно сказал Лукин.— Давай сюда книгу!..
Он хотел вырвать учебник, но я уже приготовился к
этому и, вовремя отскочив в сторону, назло ему откинул
верхнюю крышку переплета, и вдруг увидел — размашис¬
55

тым, крупным почерком, наискосок титульного листа бы¬
ло написано: «От связиста — связисту! Профессор Н. Ано¬
хин».
—	О,— воскликнул я,— таким знакомством можно гор¬
диться, а ты его прячешь!
—	Ладно тебе! — перевел он все в шутку.— Когда па¬
ру раз провалишься в академию,— приходи, я тебе дам
на вечерок этот учебник!
Утром я чуть не проспал. Лукин добросовестно разбу¬
дил меня стуком, но дожидаться не стал, и я, выпив хо¬
лодного чаю, бегом бросился к училиш;у.
Всю ночь лил дождь, и деревья за решеткой стояли
тяжелые, с опущенными ветвями. Может быть, это про¬
сто мне казалось, потому что и воздух, и стены домов,
и тротуар, и железная ограда — все было пропитано сы¬
ростью.
Курсанты уже вернулись с утренней зарядки и шумно
толпились в умывальнике. Для порядка я заглянул в по¬
мещение своего взвода — дневальный уже равнял засте¬
ленные койки.
Отдав несколько распоряжений моему заместителю
Красильникову, я вошел в канцелярию.
Попов сидел на своем месте и втолковывал старшине,
что нельзя надолго оставлять запасные аккумуляторы и
радиостанцию без дозарядки. Старшина, конечно, это пре¬
красно знал и сам, но как-то прохлопал.
Лукина не было, командир второго взвода Кириллов
дежурил по училищу, так что невольно я оставался с По¬
повым с глазу на глаз.
А он уже стал торопливо закругляться, чтобы поскорее
отпустить старшину — через несколько минут роте идти
на завтрак.
Я занялся планом занятия. Вторые два часа у курсан¬
тов — работа на быстродействующих аппаратах, этот пред¬
мет веду я.
Наконец за старшиной захлопнулась дверь, и йз кори¬
дора донеслась его зычная команда: «Становись!»
Я продолжал писать, не поднимая головы. А Попов
делал вид, что просматривает газету, но я все время чув¬
ствовал на себе его нетерпеливые взгляды. Наконец он
кашлянул и сказал:
—	Ну, Березин, прочувствовал вчерашний разговор?
—	Прочувствовал, товарищ командир роты! — ответил
56

я, взглянув на него и тут же снова обращаясь к своему
делу.
—	К каким же выводам пришел?
—	К тем же, товарищ командир роты!
Он усмехнулся:
—	Очень хорошо, что ты не забываешь, кто у тебя
командир роты!..— Он пошуршал газетой, сложил ее и под¬
нялся:— Вот что я тебе, Березин, скажу! Я тоже продумал
наш разговор!.. Конечно, ты еще молод! И знаешь, что я не
очень-то приветливо тебя принял в роту! Но это — другое
дело!.. Прошлое!.. Не будем его тащить!.. Есть у тебя и
еще недостатки... Невыдержанность!.. И все же, все взве¬
сив, я решил, что поддержу тебя! Командиру нужно пар¬
тийное воспитание! А тебе особенно!.. Ты начинаешь
жить.
Я уже не мог писать свой конспект. Уперся взглядом
в стол и не знал, что ответить. В голосе Попова не про¬
звучало ни одной мягкой нотки. Он говорил сурово, без
всякого желания показать свою доброту. Он говорил то,
что думал, нисколько не заботясь о форме.
—	А как же со взысканием? — спросил я.
—	Сколько времени уже прошло? Почти пол года,—
прикинул Попов,— можно просить начальника училища
о снятии!.. Но помни, Березин: примем в napi'nro — в де¬
сять раз сильнее трясти тебя стану!..
Я промолчал. Черт возьми, действительно прав Лу¬
кин — хороший человек Попов!
—	Ну, все понял, Березин?
—	Понял!
—	Как у тебя с рекомендациями? У кого берешь вто¬
рую?
—	Хочу к одному старому товарищу проехать,— ска¬
зал я, внимательно смотря в лицо Попова,— мы с ним с
самого детства дружим! — Я выдержал паузу.— А вы,
Андрей Федорович...
Я не договорил — помешал зазвонивший телефон.
—	Попов! — снял трубку ротный.— Нет Лукина! Кто
спрашивает?.. От профессора Анохина? — Он подмигнул
мне: вот, мол, каков Лукин, им профессора интере¬
суются.—Когда?.. Хорошо, передам! —И, положив труб¬
ку, сказал: — Передай Лукину, что завтра консультация у
профессора откладывается. У профессора — грипп!..
Пока он говорил по телефону, в канцелярию снова вер-
57

иулся старшина. Он привел роту с завтрака и теперь со¬
бирал свои учебники.
Дверь приоткрылась, и Красильников знаком попро-
сйл меня выйти. Оказалось, что заболел курсант Василь-
чиков, у него высокая температура, и его уже отправили
в лазарет. Потом надо было разбираться с Терехиным, ко¬
торый только что схватил двойку по английскому языку.
Узнать, что он не усвоил, сумеет ли сам догнать группу
или ему надо помочь. Тут же выяснилось, что у команди¬
ра отделения Бурдина плохи дела дома. Отец пишет из
деревни, что ему не дают льгот, положенных старым роди¬
телям, у которых взрослые сыновья служат в армии. Я
забрал у Бурдина письмо, чтобы, показав его в штабе, вы¬
слать старикам необходимый документ. У Шахова раньше
срока изн:осились сапоги, Красильников передает мне его
рапорт, а я должен, утвердив его у командира роты, пере¬
дать в хозяйственную часть, чтобы выписали другие. И
еще надо поговорить с Алексеевым, который совсем за¬
бросил физкультуру и отлынивает от утренней физза¬
рядки.
Короче, те десять минут, которые даются курсантам,
чтобы, забрав учебники, снова построиться и идти в клас¬
сы, я непрерывно отвечал на вопросы, давал указания и
набирал дела, которые надо решить к вечеру, когда вре¬
мени для общения будет больше.
Проводив взвод на занятия, я спустился этажом ниже
и застал секретаря партбюро батальона Кошелева как раз
в тот момент, когда он выходил из комнаты комбата. Так
как коммунистов в батальоне много и дел у Кошелева
столько, что он даже по воскресеньям не имел отдыха, не¬
давно его сделали освобожденным. Это усилило его авто¬
ритет.
Он года на три старше меня, в партии уже четыре
года и секретарем партбюро выбран второй раз. До сво¬
его освобождения он командовал взводом в третьей
роте и сумел вытянуть его на одно из первых мест в учи¬
лище.
Я прекрасно знал эти короткие анкетные сведения,
потому что где-то в глубине души завидую его умению
быстро и толково вникать в суть дела. Он бывает резок,
и это тоже мне нравится. И еще мне по душе его незави¬
симость. Он умеет держаться в отдалении ото всех и ни¬
когда никому не передает того, что услышал от другого.
58

Зовут Кошелева Валентином, а попросту Валей, и
это имя очень идет к его румяному лицу. Но сейчас, ко¬
гда я его встретил, оно выражало крайнюю степень недо¬
вольства и озадаченности.
—	Привет, Валя! — сказал я.
—	Здорово, Алеша! —ответил он и, толкнув дверь с
табличкой «Партбюро», вошел в комнату.
Я заглянул в нее и остановился на пороге,
—	Ну чего стоишь, заходи! Садись!
В большой комнате, кроме стола, за которым сидел
Валя, старого потертого дивана, приткнутого в угол не¬
сгораемого ящика и нескольких стульев, была еще одна
примечательность.
Ниже портретов вождей в окантованных рамках висе¬
ло несколько пейзажей, нарисованных довольно умелой
рукой. Авторство принадлежало самому Вале. Он огорчал¬
ся, когда кто-нибудь из новичков, не знавших об этом, на¬
чинал критиковать рисунки, но никогда не возражал.
—	Слушай, старик! сказал я.— Скоро тебе придется
заниматься еще одним персональным делом!
—	Каким? Проштрафился еще кто-нибудь? — Он до¬
садливо махнул рукой.— Не люблю эти персональные
дела... Понимаешь, какая-то девчонка прислала письмо,
что курсант Мамедов обещал на ней жениться, а теперь
отказывается. Дедюхин настаивает, чтобы я вызвал его
на партбюро. Ну, скажи — какое нам дело, женится Ма¬
медов на ней или нет? Другое дело, если бы он обманывал
девушек систематически! Но таких данных нет!.. А что
у тебя?
—	А мое дело совсем другое! Скоро я принесу тебе
заявление в партию!
—	Ого,— воскликнул он,—это уже серьезно! Ну что ж,
будем разбирать... Только вот тебе мой совет! Ты под¬
нажми! Как у тебя во взводе с дисциплиной? Взыскания
есть?
—	За последние полгода штук пять наберется.
—	Ну, это не очень много! А как успеваемость?
Рассказал и об успеваемости. Валя дотошно выяснял
все подробности моей биографии и жизни моего взвода.
Меня поразило — он разговаривал со мной так, словно
до этого никогда не был со мной знаком и встретил впер¬
вые. Даже в его интонации произошла перемена. Он как бы
внутренне отодвинул меня от себя на большое расстояние,
59

чтобы получше рассмотреть мою личность со всех сторон.
—	Ну, лады, Алеша!—сказал он, когда все вопросы
были исчерпаны и мои ответы тщательно запйсаны в боль¬
шой настольный блокнот.— Давай заявление! Оформляй
рекомендации!.. Да особенно не тяни, а то уйдем в лагерь,
там партбюро сложнее собирать будет... Затяжка полу¬
чится!..
Нет, сегодняшний день начинается поистине замеча¬
тельно! И Попов за ночь смягчился, и Валя Кошелев
сказал свое «добро»!
Градусы моего настроения резко подскочили кверху.
Прыгая через две ступеньки, я устремился на свой этаж
и, быстро пройдя мимо дежурного, почти вбежал в кан¬
целярию.
—	Где ты пропадаешь? — обрушился на меня Лукин.
Он что-то писал, сидя за своим столом, и как только я
вошел, яростно начал рвать бумагу в клочки.
—	А что случилось?!
—	А то, что эта самая Тонька Потапова большая интри¬
ганка! Впутала меня в такое грязное дело, что не знаю,
как из него и выбраться!
Я подошел к окну и присел на подоконник.
—	Что к тебе-то она имеет?
—	Ко мне лично ничего! Но меня только что вызывал
к себе Дедюхин и приказал заняться делами клуба, как
будто у Коркина что-то нечисто! А я в это не верю.
Он очень приличный человек.
—	Ну так и докажи это.
—	Это будет нетрудно! Но сам факт мне глубоко
противен. Не люблю заниматься такими делами.
—	Что ж,— улыбнулся я,-— Дедюхин оказывает тебе
доверие.
—	Не нужно мне такого доверия! Вот что, Алеша,
Дедюхин тебя тоже разыскивал, но не мог найти.
—	А меня зачем?
—	Ты придаешься мне в помощь. Понятно? Такие
дела в одиночку не делают.
Он не мог скрыть своей крайней раздраженности и не¬
желания ввязываться в дела Коркина. Да и мне, при¬
знаться, не хотелось. Однако после нашей поздней про¬
гулки с Тоней и ее признания на площади перед Смоль¬
ным я уже чувствовал себя в какой-то степени морально
ответственным за ее судьбу.
60

—	Но, может быть, в том, что она говорила Дедюхину,
есть доля правды! — сказал я осторожно.
—	Нет1 Это ложь! И вообще я должен тебе сказать
доверительно, — он даже понизил голос, бросив быстрый
взгляд на дверь, — Дедюхин намекнул, что не хочет скан¬
дала. И это дело надо спустить на тормозах!.. Коркин ра¬
ботник ценный, а если и есть у него отдельные промахи,
то у кого их нет!..
—	Безусловно! — согласился я.— Ну, а чем же, соб¬
ственно, нам надо будет с тобой заняться?..
Лукин пожевал мундштук папиросы и, сломав ее, дол¬
го комкал в пепельнице.
—	Тонька распускает грязные слухи о том, что Кор¬
кин будто бы имеет какую-то свою билетную книжку.
Продает из нее вместе с настоящими часть билетов, а по¬
том присваивает себе деньги.
—	Но ведь билетами на платные концерты почти всег¬
да торгует Тоня?
—	В том-то и дело! Прикидывается святой, а,
наверно, сама и занимается коммерцией! Л теперь
испугалась разоблачения и решила свалить все на Кор¬
кина.
—	А с ним ты говорил?
Лукин испуганно махнул рукой.
—	Что ты! Дедюхин настрого приказал никому ни
слова, пока все полностью не выясним! Зачем оскорблять
человека подозрением! Да после этого он не сможет ра¬
ботать.
—	Не ожидал от Дедюхина таких душевных тонко¬
стей! — усмехнулся я.
Лукин смутился:
—	Ну, конечно, это я ему подсказал... Так вот, Але¬
ша, давай условимся. Никаких шараханий! Дело идет о
чести и добром имени человека.
—	Верно, — согласился я, — но почему только Кор¬
кина?
—	Как почему?!.—возмутился Лукин.—Ведь едине¬
ние направлено против него! Короче! Мой план таков.
Сегодня суббота! Как раз будет платный концерт, Тонь¬
ка откроет кассу. Ты будешь стоять в дверях и незамет¬
но у некоторых отбирать билеты... Потом мы арестуем
выручку...
—	Действительно, темное дело! — сказал я. — Только,
61

спрашивается, зачем же ей было самой на себя беду
накликать?
—	Как — зачем? Наверно поняла, что с Коркиным
шутки плохи! Он ей уже два предупреждения сде¬
лал!..
Так вот что она от меня скрывала! Не доверяла свою
тайну. А теперь, в этих крайне сложных обстоятельствах,
я даже не смогу ничего ей посоветовать.
О том, что мы с Тоней провели вчерашний вечер вмес¬
те, я так Лукину и не сказал, чтобы у него не возникло
никаких подозрений. И хотя я сочувствовал Тоне и где-то
в глубине души ей верил, но твердо решил быть объектив¬
ным. Какие бы плохие отношения ни сложились у меня
с Коркиным, — одно дело расходиться с ним во взглядах
на общественную работу, совсем другое — уличать в не¬
честности!
Но меня беспокоило, что Лукин уже заранее взял твер¬
дый курс на защиту Коркина, все его логические построе¬
ния неминуемо завершались полным изничтожением
Тони. Он не уставал повторять, что Дедюхин также не
верит в то, что Коркин способен на комбинации с билета¬
ми. Так в течение часа он подготавливал вечернюю опе¬
рацию. Наконец, до начала моих уроков остались считан¬
ные минуты, и я стал торопиться. Мы быстро договори¬
лись встретиться в клубе за . полчаса до открытия кассы
и уточнить детали на месте.
Когда я бежал к главному зданию, придерживая рукой
хлопающую по боку кожаную полевую сумку, мне на¬
встречу из дверей выскочила Тоня. Увидев меня, она при¬
ветливо махнула рукой, и мы разминулись с ней на
встречных курсах, даже не обмолвившись словом.
Два часа занятий прошли незаметно. Работа на быст¬
родействующих аппаратах всех увлекала. Класс полон
тихого стрекотания. Из аппаратов ползет бесконечная
белая лента с буквами и цифрами. Пальцы движутся все
быстрее и быстрее... Чуть ошибся — и сразу же на ленте
чужая буква или лишняя цифра. Поправка!.. И опять, и
опять передается текст телеграммы. Пока, наконец» все
буквы и все цифры не станут на свои места.
Концерт в клубе назначен на восемь вечера. Касса
откроется в полседьмого. Ровно в шесть я вошел в пус¬
той клуб.
Для того чтобы не привлекать к себе внимания, цоси-
62

дел в читальне, чувствуя все более усиливающееся беспо¬
койство.
И зачем только Лукин втянул меня в это дело? Конеч¬
но, Дедюхину меня подсунул он. Прямого приказания я
не имею, может быть, уйти, и все? Но как быть с Тоней?
Если я устранюсь, не подставит ли ее под удар доброе
стремление Лукина к восстановлению чести Коркина?
А в то же время, если Дедюхин берет Коркина под за¬
щиту, то стоит ли мне соваться со своим особым мнением?
Пока во мне боролись противоречивые чувства, время
тянулось. Прошло еще минут десять. Я вновь отправился
в вестибюль, чтобы посмотреть, не дожидается ли меня
Лукин. Но его не было видно. Выглянул из окна во двор —^
его нет перед фасадом клуба, ни даже вдалеке.
Вдруг я услышал за своей спиной голос Тони. Она
спрашивала вахтера, который час.
Оглянулся и невольно отошел за. колонну, чтобы она
меня не заметила. Но именно сейчас, когда она не знала,
что за ней кто-то наблюдает, я увидел, как тревожно ее
лицо и сама она, видимо, внутренне напряжена до отказа.
Если бы только знать, о чем она говорила с Дедюхцным?!
Удержать ее от ошибок!
Где же Лукин?.. Его нет и нет!.. Уже двадцать минут
седьмого. В вестибюле все чаще хлопает дверь. У окошеч¬
ка кассы выстроилась небольшая очередь. Теперь мне
стало легче ожидать. Ведь я тоже мог прийти за билетом.
Что же делать?.. Позвонить в роту? Наверху в одной
из комнат, рядом с кабинетом Коркина, есть телефон.
И уже не думая, встречу я Тоню или нет, я стал быстро
подниматься по широкой мраморной лестнице на второй
этаж.
Но когда я свернул с площадки направо в широкий,
светлый коридор, из кабинета Коркина вышла Тоня, дер¬
жа в руках папку с билетами, и быстро направилась
к лестнице, снова не заметив меня.
Я быстро соединился с дежурным по роте. Нет, Лукин
еще не появлялся. Как ушел на занятия, так с тех пор и
нет.
Странно!.. Какие у него сегодня занятия?..
Снова спустился вниз, к очереди. В ней уже стояло
два курсй1нта из взвода Лукина. Не стоило большого тру^
да, задав пару осторожных вопросов, окончательно рас¬
сеять сомнения. Они Лукина днем не видели!
63

Но касса уже открылась, и Тоня начала продавать
билеты. Все шло как обычно. Очередь быстро двигалась,
но не уменьшалась. Концерт обещал быть интересным —
много цирковых номеров, а второе отделение целиком по¬
священо известному фокуснику.
Терпеливо прождал еще целый час. Опять поднялся
по^онпть в роту. На этот раз дежурный уже сообщил не¬
что более определенное. Лукип звонил, сказал, что забо¬
лел, и просил мне передать, чтобы я действовал без него.
Так! Значит, устранился! А меня подставил! Я бросил
со злостью трубку и несколько минут сидел у телефона,
решая, что делать. Уходить или не уходить?
Так и не приняв окончательного решения, я вышел из
комнаты, чтобы снова спуститься вниз, и вдруг лицом
к лицу столкнулся с Тоней. Она шла к кабинету Коркина,
держа в руках небольшой железный ящичек, до краев на¬
битый рублевками и трехрублевками, и при каждом ее ша¬
ге внутри него громыхали монеты.
—	Все билеты продала? — строго спросил я.
—	Все! — растерянно "ответила Тоня, и ящик дрогнул
в ее руках.
Я распахнул дверь пустого класса, того самого, где
стоял телефон.
—	Заходи!
Она вошла и робко остановилась у дверей. Я вошел
следом за ней.
—	По поручению политотдела я занимаюсь расследо¬
ванием твоего заявления. Сколько билетов ты продала? —
сказал я, отчетливо выговаривая каждое слово.
—	Пятьсот! — проговорила она тихо, словно боясь,
что Коркин, от которого нас отделяла лишь стена, может
подслушать.
—	Фальшивые были?
—	Не знаю!
—	Как не знаешь?!. Ты же обвиняешь человека!..
Ты должна знать!
На ее глазах показались слезы, и маленькое, тонкбе
лицо сразу стало жалким; передо мной стояла беспомощ¬
ная девчонка, не знающая, что делать, как доказать свою
правоту.
—	Сколько у тебя должно быть денег? — спросил я,
невольно смягчаясь.—Да перест:ань плакать! Ты сама
эту кашу заварила!.,
64

—	Две тысячи сто пятьдесят семь рублей! — сказала
она и протянула мне ящичек.
—	Давай пересчитаем!
Я выложил деньги на стол и уселся считать. На это
ушло минут д^вадцать, так как я все время сбивался со
счета.
—	Считай быстрее, — волновалась Тоня, — а то Кор¬
кин пойдет выяснять, куда я пропала!..
И действительно, мне показалось, что у меня за спиной
скрипнула дверь.
Наконец деньги сосчитаны. Все правильно! Я вынул
из полевой сумки листок бумаги, быстро составил доку¬
мент о количестве проданных билетов и вырученных де¬
нег, подписал его и заставил подписать Тоню.
—	Теперь, когда сдашь ему деньги, возьми у него
расписку! — сказал я.
—	Какую расписку? — испугалась она. — Он никогда
не дает никаких расписок.
—	Ну тогда войдем вместе, и ты при мне передашь
ему деньги!..
—	Хорошо, — прошептала Тоня, — а он ничего не
заподозрит?..
—	Ничего!.. Я совсем по другому делу! Иди вперед!..
Заходи первой!..
Тоня тихо всхлипнула, вытерла платком глаза и, вый¬
дя из комнаты, быстро направилась к кабинету Коркина.
У его двери она оглянулась на меня, я знаком показал —
входи, и тотчас же устремился следом за ней.
Я вошел к Коркину в тот момент, когда она вручала
ему яш;ичек с деньгами. Он бегло взглянул на меня, и,
не пересчитай деньги, спрятал ящичек в сейф, прикрыл
дверцу и только тогда грубовато спросил:
—	Ну что, Березин! Опять ругаться пришел?
—	Да нет, Борис Ефимович, — сказал я, — просто об
успехах ребят поговорить хочется!
—	Выбрал время! Иди лучше на концерт! Вот, возь¬
ми бесплатную контрамарку! — Он быстро проставил на
бланке пропуска номер места, подписал и протянул. —
А ты, Тоня,— на сцену!.. Да займись артистами — двое
сукиных сынов эквилибристов опаздывают!..
Тоня убежала, мы даже не успели перекинуться с ней
взглядами. Но как только за ней захлопнулась дверь,
Коркин тяжело опустился на стул,
65

^ Нам нужно поговорить! — сказал он, усмехнулся и,
откинув левой рукой дверцу сейфа, вынул ящик с день¬
гами и небрежным движением водрузил на стол. — Так
сколько здесь денег?.. Приятно, что у нас в клубе появил¬
ся свой счетовод!.. Общественник!.. — добавил он, ирони¬
чески помолчав.
Неужели Тоня успела ему сказать?! Нет, нет! Тогда
как же он узнал? Он внимательно следил за выражением
моего лица.
—	Да, сосчитал! — ответил я, решив, что теперь самое
правильное — наступать!
—	Спасибо!.. Спасибо!.. — сказал он. — С этого дня я
всегда буду вас приглашать! Вы избавите меня от необхо¬
димости самому заниматься нудным делом!..
В том, что он перешел на «вы», в самом тоне, спокой¬
ном, даже чрезмерно спокойном, таилась угроза.
—	Может быть, позволите спросить,— продолжал он,
сверля меня взглядом,— чем именно я обязан такому
вашему исключительному вниманию?
Ах вот как? Значит, ты все-таки боишься!
Не могу отказать себе в удовольствии лишний
раз прикоснуться к делам клуба. Некоторые его ра¬
ботники все время обвиняют меня в том, что я им
мешаю!
—	И вы решили таким^ оригинальным образом снять
с себя обвинения?..
Чем же ему ответить? И вдруг я говорю то, о чем
мгновением раньше и.не думал:
—	А я, Борис Ефимович, не только сосчитал деньги...
Я также собрал у зрителей довольно много проданных би¬
летов!
Как только я это произнес, его взгляд испуганно мет¬
нулся к сейфу, потом опять на меня, но уже потускнев¬
ший; он сам как-то сразу растерял наглость.
—	Березин, сколько тебе лет? —тихо, но уже совсем
иначе спросил он.
—	Двадцать три!
—	А моей дочери уже тридцать пять!.. Я прожил боль¬
шую и трудную жизнь! Всякое в ней бывало! — Он помол¬
чал, бесцельно водя ладонью по краю стола.—Пойми
меня, Березин!..— Он снял очки, долго протирал их плат¬
ком, и я видел, как дрожат его руки.
Я молчал, и он по-своему истолковал мое молчание,
6в

—	Ты молод! Тебе надо получать высшее образование!
Не все могут поступить в академию. А я тебе помогу!!
Муж моей дочери профессор! Заведует кафедрой в инсти¬
туте.
—	Его фамилия Анохин?
—	Анохин, — повторил он механически, — Николай
Иванович! Милейший человек! Он тебе все сделает!..
Я молчал. Коркин протянул руку.
—	Отдай билеты!..
—	А с какого года вы в партии, Борис Ефимович? —
спросил я, мучительно думая о том, как же мне теперь
трудно будет встретиться с Лукиным.
—	Я беспартийный. И никогда в партию не вступал,—
сказал Коркин, и помолчав, добавил:—К сожалению!..
Я поднялся.
—	Ну, что же ты! — воскликнул Коркин.— Отдай
билеты!..
Он хотел меня удержать, но я обошел его стороной и
хлопнул за собой дверью. Я не пошел собирать билеты,
да и сразу же забыл о них. Я вообш;е больше не думал о
Коркине. Мне не давали покоя мысли о Лукине и о той
рекомендации, которая лежала в моем кармане. Как же
с ней поступить?
Только поздно вечером, усталый, я поднялся на свой
этаж. Я знал, что Лукин не спит, ждет меня, хотя не
видел окон, так как приблизился к дому с другой сто¬
роны.
Но я не зашел к Лукину, как это бывало всегда, когда
возвращался позднее его.
А он надеялся, что все обошлось, и выжидал. Прошло
не менее получаса, я уже, приготовив все необходимое
к утренним занятиям, снял гимнастерку — и вдруг услы¬
шал тихий стук.
Он никогда не стучал раньше.
—	Войдите!
И Лукин вошел.
—	Ты на меня сердишься? — спросил он, виновато
улыбаясь. — Честное слово, у меня вдруг сильно разбо¬
лелся зуб...
Я вынул из кармана рекомендацию и подал ему:
—	Возьми!
Он протянул руку, но, разглядев, что в ней, тут же в
испуге отдернул.
67

—	Ты с ума сошел! — воскликнул он. — Да по какому
праву! Из-за какой-то мелкой обиды!
—	Знаешь что, Луйин? Я не буду вступать в партию
по твоей рекомендации!;
—	Объясни почему?
—	Я думаю, это не требует объяснения!.. — Я поло¬
жил рекомендацию на край стола.— Бери и уходи!..—
И когда он, забрав рекомендацию, взялся за ручку две¬
ри, добавил:— Звонил профессор Анохин и просил пере¬
дать, чтобы ты завтра к нему не приезжал... У него грипп...
Лукин на мгновение задержался в дверях, обернулся,
яростным шепотом крикнул:
—	Ты мелкий, гнусный кляузник!.. Теперь я тебя
полностью раскусил!..
Он еще долго ходил по своей комнате.
А я, потушив свет, встал у окна и смотрел в ночное
небо. Вдалеке, над крышами, подсвеченное прожекторами,
в невском ветре трепетало знамя Смольного.
В партию меня приняли через месяц. Первую реко¬
мендацию мне дал Попов, вторую —мой старый друг
Яков Дементьев, инженер, мы когда-то с ним мальчишка¬
ми бегали по Троицкому полю. А Лукин на собрание не
пришел.
Что касается Коркина, то через неделю он исчез из
училища, уволился по собственному желанию, и следы его
навсегда растворились в море житейском...
А Тоня!.. Приходите в наше училище — она бегает
с одного участка на другой, по всем этажам и зданиям до
сих пор...

ДВОЕ ИЗ ГАМБУРГА
Курбатов повернул ко мне искаженное от злости лицо.
Стянутое ремнями черного шлемофона, оно казалось осо^
бенно яростным.
—	Опять летит!
«У-у!.. у-у!.. уу1..» С надрывным завыванием моторов
на небольшой высоте пролетает «юнкерс-88». Неторопли¬
во разворачивается над самыми нашими головами — один
раз, потом другой: очевидно, немецких летчиков что-то
заинтересовало на аэродроме, а потом, медленно набирая
высоту, уходит еш;е дальше на восток.
Крылья становятся все меньше и меньше, и только от¬
даленный гуд продолжает давить на нервы. Наконец, зас¬
веченный солнцем, «юнкере» растворяется в перистых
облаках.
—	Ну, что ты на это скажешь, — говорит Курбатов. —
Мы и йа метр не имеем права нарушить границу! На¬
чальники приходят в ужас и пугают международныхм
скандалом! А немцы нахально лезут к нам, когда хотят!
Я молчу. Курбатов ругается раз по десять в день и
уже имел за это крупные неприятности. Через полчаса
ему нужно лететь в тренировочный полет, и я не хочу еще
больше его растравлять.
Небольшой аэродром, где я начальник связи, совсем
рядом с границей. От немцев нас отделяет река. Со вто¬
рого этажа каменного дома, в котором расположился
штаб нашего авиационного полка, видны наблюдательные
вышки, построенные немцами недели две тому назад на
самом берегу. Зачем им эти вышки? Почему нужно на¬
блюдать за нами, если между нашими государствами за¬
ключен договор о ненападение?
Чаще других Курбатов при каждом удобном случае
69

мучает вопросами замполита Емельянова, человека' реши¬
тельного и горячего на слово и дело. Сначала Емельянов
терпеливо разъяснял, что договор есть договор, а когда
в газетах появилось сообщение ТАСС, опровергающее
слухи о том, что Германия будто бы готовится напасть
на Советский Союз, понял, что настал момент, когда сле¬
дует строго пресекать вредные разговорчики.
—	Прекратите болтовню! — кричал он.— Вы что, га¬
зет не читаете?! В сообщении ясно сказано, что для бес¬
покойства нет никаких оснований! Немецкое командова¬
ние располагает свои войска на восточной границе для
отдыха и переформирования!.. — Но по его озабоченному
виду мы понимали, что и он сам не уверен в том, что все
ладно.
Конечно, мы прикусили языки. Но от этого па душе
не становилось ни яснее, ни спокойнее. Зачем немецкие
самолеты днем и ночью летают над нашей землей? Это
же самая настоящая разведка. Почему мы терпим? Раз¬
ве оттого, что заключен договор, фашисты перестали быть
фашистами?
Как-то перед утренним полетом Курбатов сорвался.
И надо же было ему ляпнуть:
—	Вот встречу в воздухе «юнкере» — прикажу следо¬
вать за мной на аэродром. Не подчинится — собью к чер¬
товой матери!
Его чуть не отстранили от полетов. Полчаса Емелья¬
нов прорабатывал его перед строем летчиков, наконец
сказал:
—	Товарищ Курбатов! Вы коммунист?
—	Коммунист! — ответил Курбатов.
—	Так вот! О том, что немцы нарушают границу, из¬
вестно ае только нам с вами! И когда нужно будет их оса¬
дить — вам прикажут! А за самовольные действия, причи¬
няющие ущерб нашему государству, угодите под трибу¬
нал!.. Понятно?!.
—	Понятно, товарищ полковой комиссар!
После этого случая Курбатов еще более замкнулся.
Только острым, ненавидящим взглядом провожал немец¬
кие самолеты и в редкие минуты, убедившись, что, кроме
меня, его никто не слышит, давал своей душе волю.
Мне повезло, когда, получив назначение в авиацион¬
ный полк, я поселился в холостяцкой комнате вместе с
Курбатовым, У нас сразу возникло хоть и примитивное,
70

по общее хозяйство. Вечером, после полетов, мы вместе
ходили в клуб, и наиболее ревнивые мужья бдительно
следили за нами, когда мы приглашали их жен на танцы.
Небольшой городок при аэродроме не имел тайн, если
дело касалось чьей-то личной жизни. В трех каменных
домах, возведенных на скорую руку, казалось, нет стен,
отделяющих не только квартиры, но и сами дома друг от
друга. Едва капитан Старовойтов поссорится со своей же¬
ной на четвертом этаже третьего дома, как все обстоятель¬
ства этой ссоры уже обсуждаются на втором этаже пер¬
вого. Они обсуждались бы и на первом этаже, если бы его
не занимала библиотека, где строгая библиотекарша за¬
ставляла всех говорить шепотом. Когда-то она работала
в большом московском читальном зале, где говорили ше¬
потом, чтобы не мешать друг другу, поэтому свою привыч¬
ку она перенесла в нашу маленькую библиотеку, и каж¬
дый громкий возглас вызывал у нее гневный протест.
Библиотекаршу звали Варварой Петровной, а фами¬
лию ее я так и не узнал. Сразу же после приезда я серь¬
езно проштрафился, задержав книги на лишние три дня,
и это внесло в наши отношения некоторое обострение.
А когда еще через несколько дней я посмел войти в биб¬
лиотеку с папиросой в зубах, последовал такой взрыв,
что с этого дня я стал обходить библиотеку стороной.
И только один человек в городе имел право называть
суровую библиотекаршу просто Варечкой. Это был Кур¬
батов. Как он нашел путь к ее сердцу, знал он один.
Нет, я не хочу быть несправедливым. Варваре Пет¬
ровне под тридцать. Она миловидна, и, когда идет рядом
с Курбатовым, подтягивается, становится почти стройной.
И вот однажды под вечер Курбатов затащил меня
в библиотеку. Нет, не специально. Просто возвращались
домой с аэродрома, проходили мимо библиотеки, и когда
из окна выглянуло неулыбчивое лицо Варвары Петровны,
строго и надменно оглядевшей Курбатова, он виновато
скосил на меня глаза и тихо спросил:
—	Зайдем?!
—	Зайдем! — кивнул я и, вздохнув, свернул за ним
к крыльцу.
Через несколько минут Курбатов оживленно расска¬
зывал Варваре Петровне о своем новом истребителе, на
котором выполнял учебные стрельбы, а она, слушая его,
как-то успокоенвго, по-домашнему заполняла ровным,
71

круглым почерком формуляры книг. Взгляд ее неболь¬
ших серых глаз теплел, когда она время от времени по¬
глядывала на Курбатова, поощрительно кивая головой,
и снова становился отчужденным, если я невольно попа¬
дал в поле ее зрения. То, что я друг Курбатова, для нее
не имело ровно никакого значения.
^ Ну, что новенького? — вдруг спросил Курбатов и
взглянул на старенький ламповый приемник, стоявший
в углу, за книжными полками. Потемневший, когда-то от¬
полированный под красное дерево фанерный ящик был
покрыт потеками стеарина: очевидно, не раз служил под¬
ставкой для свечей, когда отказывал единственный пол¬
ковой движок, дававший всему городку свет; из этого
ящика, казалось, невозможно извлечь ни одного звука.
—	Хочешь послушать? — спросила Варя и взглянула
на меня.
Курбатов перехватил ее взгляд.
—	Да перестань ты на него сердиться, — сказал он.—
Алешка ведь свой парень!..
Варвара Петровна, не ответив, поднялась и подошла
к приемнику.
—	Настрой на Берлин! Или на Лондон! — сказал Кур^
батов.— Только переводи! Что они о нас болтают?!.
Тотчас же комната наполнилась свистом, завыванием,
дробным перестуком азбуки Морзе. Мой тренированный
слух сразу же выстраивал в ряд группы цифровых шифров.
Я уже знал наизусть многие станции, угадывал почерк
радистов. По тембру различал, какая станция передает.
Несомненно, работали десятки военных раций, находя¬
щихся невдалеке от границы... Москва передавала сводку
об успехах кубанских землеробов. На полуслове москов¬
ский диктор утонул в хаосе звуков, и тут же послышалась
густая английская речь-
—	Стой!скомандовал Курбатов.—Что говорит?!*
Ни он, ни я ни слова не понимали по-английски. Но уз¬
кое лицо Вари, только что казавшееся мне неприятным,
вдруг осветилось напряженной мыслью. Недвижным
взглядом она остро смотрела в одну точку повыше прием¬
ника, и ее губы шевелились.
i— Что он говорит? — неторопливо спросил Курбатов.-^
Переведи!..
—	Подожди, Тома!—сказала она, и я невольно взгля¬
нул на Курбатова: его звали Тимофей, и это непроизволь¬
72

но произнесенное интимное — Тома бросало новый свет
на его отношения с библиотекаршей.
Ни он, ни она даже не заметили моего движения. Еще
с минуту она молча слушала голос английского диктора,
а потом резким щелчком выключила приемник.
—	Ну, что? 1 —почти крикнул Курбатов.Чего ты
молчишь?!
—	Я ничего не поняла, — сухо сказала Варя и снова
заняла свое место за столом.
Я поднялся и вышел из комнаты. Курбатов меня не
задержал.
Над аэродромом спустилась ночь. С реки дул легкий
ветерок, и в другое время я пошел бы на берег, побродил
по высокой, колкой траве, искупался бы, хотя вода еще
холодна.
«Ну и бог с ней, с Варей! — думал я, направляясь
к аэродрому. — Пусть не доверяет, все равно Тимофей
потом расскажет, чего она там'услышала». Я завидовал
всем, кто владел иностранными языками. Они раздвига¬
ют мир. И вот эта злыдйя, Варвара Нетровна, знает то,
чего не знаю я.
Как себя ни уговаривай, а обидно!
Узкий луч прожектора прочертил вдалеке небо и упал
во тьму. Где-то в стороне застучал авиационный мотор:
очевидно, в мастерских работали техники. А потом стук
затих, и вновь наступила тишина.
Я шел по густой траве, и чем дальше удалялся от до¬
мов, тем спокойнее становилось на сердце, будто все слож¬
ности жизни отодвинулись куда-то в прошлое. Вот над
горизонтом поднимается луна! Громко верещат кузне¬
чики! Какое-то удивительно острое чувство молодости
овладело мной. И, не думая о том, услышит меня кто-
нибудь или нет, я стал громко читать стихотворение о
любви.
И вдруг, когда уже вышел на дорожку, ведущую к
радиостанции, я услышал приближающийся топот сапог;
кто-то, тяжело ступая, бежал к домам.
Я ускорил шаг и через несколько секунд по силуэту
узнал бегущего навстречу.
—	Кудря?! Ты куда?!
—	За вами, товарищ командир! — выкрикнул из тем¬
ноты Кудря, круто останавливаясь,
—	Что случилось?!
73

—	Немецкий самолет просит посадки. Летчик переда¬
ет сигнал об аварии...
Я невольно прислушался, — в темном небе завывали
моторы «юнкерса». Пригляделся — и мне показалось, что
один из моторов выбрасывает пламя.
—	Командиру полка сообщили?
—	Полковник Данилов приказал вам лично держать
связь с самолетом и руководить его посадкой на запасный
аэродром в Кольцовке.
Через считанные секунды я уже сижу за пультом
радиостанции, заменив дежурного радиста. Кудря — стар¬
шина и мой заместитель — держит телефонную трубку
прижатой к уху и все время дает объяснения непрерывно
звонящим начальникам из штаба дивизии и корпуса.
Рация уже настроена на волну самолета, и я слышу
тревожные позывные немецкого радиста. Тут же передаю
сигнал: «Внимание!..» Затем свои позывные и координа¬
ты запасного аэродрома...
В распахнутое окно мне видно, как в той стороне, где
Кольцовка, вспыхнули прожектора. До запасного аэрод¬
рома всего пятнадцать километров — это просто ровное,
давно не паханное поле, на которое удобно сажа^ть само¬
леты без особенного риска сломать шасси. Туда завезено
горючее в бочках, и вблизи установлены прожектора.
Только несколько дней тому назад мы соединили прожек¬
торную команду со штабом телефонным проводом. Теперь
это очень пригодилось.
Оперативный дежурный капитан Стриженюк, один из
самых расторопных командиров звеньев, накрепко взял
дело в свои руки. До прихода командира полка он прика¬
зал дать немецким летчикам сигнал ракет^1ми, в каком
направлении им нужно вести самолет, а прожекторис¬
там — лучом осветить полосу посадки. Я дублировал его
указания, и радист самолета кодовыми сигналами отве¬
чал, что все понял.
Через несколько минут я услышал за своей спиной
взволнованный бас Данилова. Он стремительно вошел в
помещение радиостанции и, так как я не мог оторваться
от работы, начал допрашивать Кудрю, как идут дела.
Услышав, что самолет идет на посадку, он тут же связал¬
ся со Стриженюком и приказал ему немедленно вызвать
к штабу машину, он сам поедет на запасный аэродром.
Едва положил трубку, как позвонил начальник особого
74

отдела майор Евлахов и заявил, что хочет присоединиться
к Данилову. Потом Данилов вызвал начальника санитар¬
ной части и дал указание на всякий случай выслать к
месту вынужденной посадки санитарную мапшну. В об¬
щем, дело закрутилось. Самолет еще гудел в обла¬
ках, а на земле все распоряжения к его приему были
отданы.
Данилов ушел в штаб, Кудря продолжал переговоры
по телефону, дежурный радист, сидя рядом со мной, слу¬
шал во вторые наушники мои команды и принимал отве¬
ты немецкого радиста, тут же тщательно записывая в
специальную тетрадь и то, что говорил я, и то, что отвечал
самолет. В случае катастрофы можно будет документально
проверить, есть ли вина тех, кто руководил посадкой.
Мимо окна прошумели машины, и снова все стихло.
Замолк и немецкий радист. Вероятно, летчик уже вы¬
вел самолет на посадочную прямую.
—	Посмотри-ка в окно,— сказал я Кудре,— что видно?
—	Луч пока висит над землей, товарищ командир!—•
ответил Кудря.
—	Вызови прожектористов!
Но в этот момент позвонил с коммутатора дежурный
телефонист.
—	Все в порядке! — доложил Кудря. — Самолет сел!
Я выключил рацию и быстро пошел в штаб, к Стриже-
нюку. Сейчас у оперативного дежурного можно узнать все
новости.
Когда я вошел в небольшую, ярко освещенную комна¬
ту, в ней уже набилось довольно много народа. Тут был
и начальник штаба подполковник Семеницкий, лысоватый,
не в меру крикливый и уже начинающий полнеть. Он си¬
дел перед столом Стриженюка нахохлившийся и немного
растерянный.
—	Ну вот, не имела баба забот, говорил он, — нем¬
цев нам еще не хватало!
За его спиной, прислонившись к стене, рядом с тяже¬
лым несгораемым ящиком, в котором хранились карты ц
секретные пакеты на случай боевой тревоги, стоял Кур¬
батов и что-то^ тихо пытался доказать Емельянову, кото¬
рый неодобрительно покачивал головой.
Как только я вошел, меня засыпали вопросами. Всех
интересовало главное — в чем причина посадки? Как раз
на этот вопрос я и не мог ответить,
75

—	Так о чем же вы с немецким радистом разговарива¬
ли? — раздраженно закричал Семеницкий.
—	Передавал координаты! — пробовал объяснить я.
Но никакие координаты никого уже не интересовали.
—	Странно! — сказал Емельянов^ поворачиваясь от'
Курбатова и движением руки приказывая ему помол¬
чать.-—Что они не могли дотянуть до своего аэро¬
дрома?!
—	Как будто у них загорелся правый мотор,— ска¬
зал я. — Было видно свечение...
—	Ничего у них не загорелось! — резко сказал Кур¬
батов. — Это просто разведчики!
В комнате наступило молчание. Семеницкий побараба¬
нил пальцами по краю стола.
—	Может, разведчики, а может быть, и просто летчи¬
ки, — проговорил он. — Ничего сказать нельзя.
—	Во всяком случае,—сказал Емельянов, строго ог¬
лядев присутствующих, — никаких бесед на служебные
темы!.. Помните о бдительности!
—	Если помнить о бдительности, — вдруг подал го¬
лос Курбатов, — то им не нужно было разрешать посад¬
ку!.. А сейчас у них нужно отобрать самолет за самоволь¬
ный перелет границы!
—	Верно! — вдруг согласился Семеницкий. — По всем
законам это правильно! Пускай не лезут, куда не следует!
Емельянов поднял руку.
—	Товарищи, успокойтесь! — веско сказал он. — На
это будет распоряжение командования. Я уже звонил в
округ!.. Там люди умнее нас!..
—	А мы тоже не дураки, товарищ полковой комиссар,—
сказал я.—Зайдите ко мне на рацию, послушайте, что
делается в эфире! За рекой, наверно, больше ста штабов
собралось!
Емельянов вздохнул.
—	А кто говорит, что обстановка вполне ясная,— про¬
говорил он, сбавив тон,— конечно, мы не должны забывать
о	капиталистическом окружении.
^ А лучше всего, если мы уберем отсюда свои истреби¬
тели!—сказал Курбатов.—Немцы нас уже тысячу раз
сфотографировали.
—	Мы уже поставили об этом вопрос,— быстро сказал
Семеницкий.— Принципиальное согласие дано*
Емельянов взглянул на часы.
76

—	Ну, позвони-ка прожектористам! — приказал он
Стриженюку.— Как там дела?.. Данилов уже, наверное,
прибыл.
Пока Стриженюк усиленно крутил ручкой телефона,
все, притихнув, смотрели ему в лицо.
—	Это кто там? Кто?..— натужливо закричал в трубку
Стриженюк, и его круглое, плотное лицо страдальчески
поморщилось.— Говори.громче! Кто это? Крробицын?.. Как
там с немцами? С немцами, спрашиваю?! Все в порядке?..
А где Данилов?.. У самолета? А с самолетом что?.. Правый
мотор забарахлил?!. Ах, вот как!.. Наших техников не до¬
пускают!..
—	Вот сволочи! — воскликнул Семеницкий.—Нагле¬
цы! Дать им под зад коленкой!.. Пусть убираются ко всем
чертям!..
—	А может, наши техники не знают конструкции? —
сказал Емельянов и почесал за ухом.— Там Евлахов,— до¬
бавил он, улыбнувшись,— он разберется, какая у них там
конструкция!..— И вдруг выругался: — Фашисты все-таки
большие стервецы... Больше ста раций, говоришь, насчи¬
тал?..
—	Не меньше,— ответил я.— На всех диапазонах ра¬
ботают.
—	А о чем говорят, непонятно?
—	Нет, действуют на строгом шифре.
—	Д-да!..—вздохнул Емельянов.—Завтра же утром
мы с Даниловым поднажмем на округ. Надо менять аэро¬
дром...
Загудел телефон, и он, по праву старшего, первым взял
трубку. Звонил Данилов, и то, что он говорил, видно,
совсем не нравилось Емельянову.
—	На кой ляд нам этим заниматься! — крикнул он.—
Пусть сидят себе до рассвета!.. Ну, конечно, высокие
материи. А как Евлахов?!. Санкционирует? А потом еще
пришьет общение с иностранцами!.. Ну, ладно! Подгото¬
вимся!..—положил трубку и досадливо взмахнул рукой.—
Сюда немцев везет! Пока двое из их экипажа будут ис¬
правлять мотор, другие хотят поужинать... Ну, Степан
Гаврилыч, распорядись! — кивнул он начальнику штаба.
А где их кормить? — спросил Семеницкий.— В клу¬
бе или в столовой?..
—	В столовой,— сказал Емельянов,— только вот о бе¬
лой скатерке позаботься да о коньячке...
77

^ Значит, надо начальника военторга будить! — ска¬
зал Семеницкий.— Стриженгок, пошли-ка к Федорову по¬
сыльного. Пусть немедленно явится ко мне..,
—	Да! А как же будем с ними разговаривать? — сказал
Емельянов.*" Кто умеет говорить по-немецки?
Все сконфуженно молчали.
—	Варвара Петровна! — вдруг вспомнил Семеницкий
и обернулся к Курбатову.— Сходи, пожалуйста, за ней.
Попроси от моего имени!
Курбатов и бровью не повел. Его нисколько не удиви¬
ло, что с этой просьбой обратились именно к нему. Он
тут же быстро вышел из штаба, и через мгновение его
фигура мелькнула за окном.
—	А ты, Березин, быстрей ступай в столовую и вместе
с дежурным приготовь по пятой,— сказал мне Емелья¬
нов.—Когда все будет готово — доложи! Да особенно не
копайтесь, они минут через двадцать уже будут здесь...
Пятая норма — это летный паек, самый усиленный,
самый- питательный. Его получают лишь пилоты и штур¬
маны; даже техники и мотористы, проводящие целые дни
на аэродроме, не имеют на него права.
Емельянов забыл сказать, на сколько человек приго¬
товить ужин. Но мы с дежурным прикинули и решили
накрыть столы человек на десять. Составили два стола и
в ожидании скатерти пока накрыли клеенками получше,
которые сняли с других столов.
Признаться, на сердце у меня было трудно. Я вспомнил
Гуго Криммера, моего давнего друга, который вернулся в
Германию и сейчас борется с фашизмом где-то в глубоком
подполье. А может быть, он уже схвачен и уничтожен. Что
же делаю я?! Готовлю фашистам ужин по норме номер
пять!..
Столы были уже почти накрыты, когда появился
взволнованный начальник военторга со скатертью и тремя
бутылками коньяка.
—	Быстрее, ребятки!—весело сказал он в предвиде¬
нии законной выпивки.—Скатерть на стол!.. Бутылочки
пока повремените открывать... Сколько их там прилетело?
—	Кого?—спросил я, глядя на его коротко подстри¬
женный чубчик, придававший этому кадровому деятелю
военторга бравый и энергичный вид.
—	Ну, в делегации...— сказал Федоров и, не дожида¬
ясь, пока мы с дежурным раскачаемся, сам набросил ска¬
78

терть на столы.— Эх, черт побери, коротка! Придется еще
за одной сбегать...
—	Да какая же это делегация!—подал голос с кухни
дежурный.— Это немецкие летчики под Кольцовкой на
вынужденную сели...
И вдруг руки Федорова словно повело судорогой. Он
с такой силой рванул со стола скатерть, что она парусом
взвилась кверху.
—	Не дам скатерть,— закричал он яростно,— и конья^
ка не дам!.. Пусть на клеенке жрут!..
—	Это же Емельянов приказал,— сказал я,— тут дип¬
ломатия.
—	«Дипломатия»! — проговорил Федоров, и чубчик уп¬
рямо выдвинулся вперед.— Напиться хочется от такой
дипломатии. Я лично фашистам не верю.
—	А ты думаешь, им Емельянов верит?—сказал я.—
Международная обстановка диктует...
И все же мне хотелось, чтобы немецкие летчики поско¬
рее приехали. Я еще ни разу не видел, как говорится, жи¬
вого фашиста. Интересно поглядеть и поговорить с ними.
Не прошло и пятнадцати минут, как столы были на¬
крыты. Белую скатерть, изрядно помятую, мы все же рас¬
стелили. Расставили тарелки с большими кусками масла,
нарезанным хлебом, открытыми банками шпрот.
На плите варился Кофе и жарилось мясо.
—	Приехали!—крикнул Федоров, и действительно за
окном послышалось потрескивание гравия под колесами
машины. Затем громко стукнули дверцы и раздались го¬
лоса.
—	Сюда! Сюда! — приглашал Данилов.
Я пристально глядел на дверь. Вот она распахнулась,
и один за другим вошли трое немецких летчиков. Летчик,
вошедший первым, удивил меня своей молодостью. Ему
не более двадцати. Он смугл, у него черные волосы и тем¬
но-серые глаза, и весь он какой-то хрупкий,— совсем не¬
похожий на тех арийцев чистой воды, из которых, как мы
читали, отбираются немецкие летчики. На груди метал¬
лическая эмблема распластанного орла и еще какие-то
знаки и блямбы, придающие ему воинственный вид.
Едва переступив порог, он тут же отступил влево, про¬
пуская мимо себя другого летчика, постарше, лет двадца¬
ти семи, высокого, одетого точь-в-точь в такой же комби¬
незон, регалий на его груди понавешено побольше. Увидев
79

накрытый стол, вошедший вторым воскликнул что-то ве¬
селое и прибавил: «Зер гут!» — слова, знакомые каждому
нашему ребенку, плохо и лениво, но все же изучавшему в
школе немецкий язык.
Нет, он тоже не был тевтонцем, этот второй. На его
правой щеке темнел старый шрам. Этот был покрепче пер¬
вого, но, кроме формы, ничем не отличался от любого на¬
шего летчика. Такое же обветренное лицо, спутанные иа
ветру волосы, тот же возраст. А когда появился третий,
меня словно ударило током. Вот он, подлинный тевтонец,
стопроцентный фашист! Высокий, белокурый, с резко
очерченным подбородком, и недобрым взглядом светло-
голубых глаз. Таких у нас рисовали в газетах. Он презри¬
тельно и высокомерно смотрел перед собой и даже не
отозвался на веселую шутку второго летчика. Во мне
нарастало чувство враждебности. Вот один из тех, о ком
когда-то мне рассказывал Гуго.
Сразу же следом за немецкими летчиками вошел май¬
ор Евлахов; его сухое, иссеченное морщинами лицо хра¬
нило замкнутое, многозначительное выражение, словно
он что-то уже знал, но, конечно же, не собирался ни с кем
из нас делиться своими секретами. Он быстрым, изучаю¬
щим взглядом оглядел стол и, обернувшись к Емельянову,
весело сказал:
—	Итак, встречаем немцев батареей! Коньячок-то зря
поставили, лучше бы водки!
—	Да!—хмуро усмехнулся Емельянов.—Это Семе-
ницкий так распорядился.
К ним присоединился Данилов, а самыми последними
вошли Курбатов и Варвара Петровна. Она неторопливо,
сухим взглядом оглядели немцев, стол, всех присутст¬
вующих и молча присела на стул в самом отдаленном уг¬
лу комнаты. Но Данилов тут же обернулся, поискал ее
взглядом и подозвал к себе.
Так в течение нескольких минут происходила неза¬
метная для глаз расстановка сил, определялся настрой
дальнейших отношений, командиры обменивались корот¬
кими фразами, присматриваясь к немцам. А те словно но
чувствовали никакой неловкости. Особенно самый моло¬
дой из них. Он обошел вокруг стола, заглянул во все та¬
релки, взял одну из бутылок в руки и долго внимательно
рассматривал этикетку.
Руссиш коньяк! Ошень гут!..
60

Все невольно засмеялись, а летчик игривым движением
поставил бутылку обратно и начал усиленно тереть одну
ладонь о другую, показывая, что хочет умыться.
—	Вассер!.. Вассер!..—проговорил он, поворачиваясь
к дверям кухни. Второй тоже присоединился к нему, а тев¬
тонец, стоя у края стола, безучастно наблюдал, как его
товарищи быстро входят в контакт с русскими.
—	Дежурный! — воскликнул Данилов,—Дай ребятам
умыться!..—Непосредственность немецких летчиков ему
явно нравилась, и то, что он назвал их запросто «ребята¬
ми», показывало нежелание заниматься тонкостйми дип¬
ломатического этикета.
—	Так вот же умывальник, товарищ полковник!—И
дежурный указал на висящий в углу железный умываль¬
ник, рядом с которым с гвоздя свисало полотенце.
Летчики посмотрели туда, куда указывал дежурный,
и молодой выразительно тряхнул головой.
—	Нихт!.. Нихт!..
—	Что они еще просят?—удивленно обернулся к Вар¬
варе Петровне Данилов.
—	Таз и несколько ведер воды!
—	Воды сколько хочешь, а вот подходящего таза
нет,—смущенно отозвался дежурный.
—	Федоров!—окликнул Данилов.
—	Я!—поднялся со стула начальник военторга.
—	Неужели в столовой нет простого таза?
—	Есть, товарищ полковник!.. Но не для них!.. Здесь
ведь не баня!
—	Спокойнее, Федоров!—одернул его незаметно по¬
явившийся Семеницкий.—Дай им какое-нибудь корыто!
—	Нет у меня для них корыта,— зло сказал Федо¬
ров,—пусть лезут под душ!..
Это предложение показалось Данилову дельным.
—	А ну, Варвара Петровна, переведи!
Варвара Петровна негромко перевела. Летчики пере¬
глянулись, и молодой что-то просительно, но с настойчи¬
востью в тоне ответил.
—	Они говорят, что привыкли мыться в тазах,—
перевела Варвара Петровна, и от себя добавила:—По-мо¬
ему, у них другое на уме. Боятся, что под предлогом мы¬
тья в душе, их разлучат, а они хотят держаться вместе.
—	Почему же тогда отказываются от рукомойника? —
спросил Семеницкий.
4 Заказ 859	81

^ Говорят, что там недостаточно воды.
—	Только голову морочат,—проворчал Федоров.
Данилов подозвал дежурного:
—	Пошлите кого-нибудь ко мне на квартиру! Пусть
возьмет у жены таз...
Послать кого-нибудь,—это значит самого младшего.
Среди тех, кто в это позднее время собрался в столовой,
был повар, голова которого в белом колпаке выглядывала
из окошка кухни. Дежурный оглянулся, понял, что пова¬
ра посылать по такому делу неудобно, и побежал сам.
—	А пока давайте познакомимся,— сказал Данилов.—
Варвара Петровна, спросите, как их зовут, звание и долж¬
ность.
—	Курт Брюннер — командир корабля. Пилот. Обер-
лейтенант,—перевела Варвара Петровна все, что ответил
летчик, вошедший вторым, на его лице появилась вежли¬
вая улыбка хорошо воспитанного человека.
Признаться, я был немного разочарован — мне каза¬
лось, что главным среди них является тевтонец, который
хотя еще не проронил ни слова, но массивной выразитель¬
ностью своей фигуры невольно привлекал наибольшее
внимание.
—	Макс Ругге!-^ улыбаясь, поднял руку юноша, и я
не понял — то ли в приветствии, то ли в салюте.
—	Второй пилот. Капрал,—перевела Варвара Петровна.
—	Ого!—воскликнул Емельянов.—А я себе представ¬
лял капралов с длинными ух^ами и подагрой!..
—	Эрих Крум. Штурман. Тоже обер-лейтенант...
Тевтонец кивнул головой и впервые улыбнулся, одна¬
ко улыбка его мне показалась неестественной и напря¬
женной, и это еще более укрепило мою неприязнь к нему.
—	Переведите, что я командир части,— сказал
Данилов,— однако мою фамилию и характер части не
раскрывайте.
—	А других можно не представлять,— уточнил
Евлахов.
Как только Варвара Петровна назвала должность Да¬
нилова, немецкие летчики, как по команде, замерли в
стойке «смирно» с неестественно застывшими лицами.
И этот мгновенный переход от казалось бы веселой непо¬
средственности к жесткому выполнению правил военной
дисциплины и субординации, заставил всех нас молчаливо
переглянуться,
82

Какой механизм сработал? Может быть, переводя,
Варвара Петровна вложила в слова тот смысл, уловив ко¬
торый немецкие летчики сразу же отбросили показную ве¬
селость? Или они, как дисциплинированные солдаты, от¬
давали дань уважения старшему по званию?!. Так или
иначе, но с этого моментаюни немного притихли.
—	Переведите им, Варвара Петровна,— сказал Дани¬
лов,—что мы уважаем привычки и обычаи других наро¬
дов. Сейчас они будут умываться, как хотят!—При этих
словах он с улыбкой взглянул на Евлахова, а тот ответно
улыбнулся, поджав тонкие губы.
Я стоял рядом с ним, и, повернувшись ко мне, он тихо
сказал:
—	Пикак не могу понять, откуда и куда они летели
ночью?
—	Осмотреть бы их самолет,—ответил я.—Наверня-»
ка с фотоаппаратом!
Данилов начал допрос, прикрывая его шутками.
—	Почему вы выбрали такое позднее время для про¬
гулки?—спросил он, подходя к Курту Брюннеру.
Брюннер спокойно выслушал перевод, и на его лице
снова возникла вежливая улыбка. Пока он отвечал, тев¬
тонец покусывал губы и, видимо, о чем-то напряженно
думал.
—	Смотри-ка, волнуется!—шепнул я Евлахову.
—	Брюннер говорит,—перевела Варвара Петровна,—
что самолет совершал ночной тренировочный полет над
немецкой территорией, но, когда возникла неисправность
в моторе, он, как командир корабля, принял решение на-
рушит'ь границу и просить помощи у советских властей.
Он утверждает также, что це смог бы дотянуть до своего
аэродрома, так как самолет стал плохо слушаться управ¬
ления.
Ев л ахов быстро спросил:
—	А откуда им стало известно, что в этом районе есть
советский аэродром?
—	Он говорит, что запросил свою базу и получил дан¬
ные оттуда,— сказала Варвара Петровна после того, как
Брюннер что-то долго и подробно ей объяснял.
—	А что он еш;е говорит?—спросил Емельянов.
—	Утверждает, что если бы не аварийная обстановка,
он никогда бы не посмел нарушить границу! И просит
дать возможность на рассвете, как только будет исправлен
4*	83

мотор, подняться с аэродрома и вернуться в свою часть.
Он надеется, что к этому времени бортмеханик и радист,
оставшиеся у самолета, исправят повреждения...
Пока довольно долго говорил Брюннер, а потом, при¬
мерно столько же времени переводила Варвара Петров¬
на, я невольно наблюдал за всеми троими.
Ругге был явно доволен дипломатической речью сво¬
его командира. Этого нельзя было определить по поведе¬
нию тевтонца. Его взгляд станорился все тяжелее и бес¬
покойнее.
Данилов ответил:
Как только будут получены указания нашегог ко¬
мандования, мы сразу же вас отпустим!
—	Правильно,— сказал Евлахов.
Дежурный наконец притащил большой таз и повел
летчиков за собой в помещение рядом с кухней.
На несколько минут мы остались в своей среде.
~ А по-моему, они все врут,— сказал Евлахов,—
самолет явно разведывательный! Вероятно, они залетели
к нам довольно далеко, не рассчитали как следует вре¬
мени, да еще поломка мотора их подвела!..
—	Я тоже так считаю!—присоединился к нему Семе-
ницкий.— Их бортмеханик узнавал, какое у нас горючее.
Наверняка попросят заправку!
—	Это все еще надо проверить,— осторожно сказал
Данилов.—Если получим разрешение обследовать само¬
лет, все станет яснее... А ты, Евлахов, своей властью мо¬
жешь это сделать?
Евлахов не ответил. Он пристально смотрел в окошко
кухни, откуда доносились веселые голоса и плеск воды.
—	Как дома себя чувствуют!—проговорил он.—Ве¬
дут себя довольно развязно.
А в общем, глядя на них, не скажешь, что фаши¬
сты!—сказал Емельянов.—Парни к&к парни!
—	Что же, вы считаете, у них рога должны быть? —
сказала Варвара Петровна, иронически вскинув брови.
—	Да я не о том! — раздраженно взглянул на нее
Емельянов.— Пока что они не позволили себе никаких по¬
литических выпадов. А если позволят, мы дадим им отпор!
—	А по-моему, у них между собой что-то не в поряд¬
ке!—сказал Евлахов.
—	Верно!—согласился я.—Вот этот, как его... Высо¬
кий...

—	Эрих Крум,— подсказал Курбатов, до сих пор мол^
чавший.
—	Он держится как-то особняком!—сказал я.
—	Да, тут что-то есть!—поморщил лоб Емельянов.
—	Надо их покрепче прощупать!—- сказал Данилов.
—	А как же поступим с самолетом? — спросил Семе-
нпцкий; начальник штаба, он хотел полной ясности.
—	Охрану не снимать до тех пор, пока не получим от¬
вета из штаба округа,—распорядился Данилов,—а вооб¬
ще давайте договоримся,— сказал он, обращаясь уже ко
всем,— будем держаться без всякой скованности. И пусть
у них самих побольше развяжутся языки...
—	Пить, но не хмелеть!—сказал Емельянов.
Эти слова вызвали общую улыбку.
—	Прошу мне наливать побольше!—сказала Варвара
Петровна.
—	Боюсь, что вы тогда начнете путать немецкий с
английским,— засмеялся Данилов.
Через несколько минут летчики, умытые и посвежев^
шйе, сели за стол, Данилов и Емельянов по сторонам от
них, а все остальные разместились по другую сторону сто¬
ла. Я занял место рядом с Курбатовым, поближе к немцам
села Варвара Петровна, слева от меня на скрипучем сту¬
ле примостился Евлахов, чуть подальше Семенпцкий. Ев-
лахов тут же по-хозяйски взял бутылку, до краев напол¬
нил чайные стаканы гостей, чем вызвал смущенные воз¬
гласы Брюннера и Ругге. Тевтонец только хмуро кивнул.
Опорожнив первую бутылку, Евлахов принялся за
вторую, налил своему ближайшему соседу слева, Семениц-
кому, тот передал бутылку Данилову; мне ничего не оста¬
валось, как заняться обеспечением правого фланга. Вар¬
варе Петровне я налил чуть-чуть, и она кивком поблагода¬
рила.
Данилов поднял свой стакан.
—	Выпьем за дружбу между нашими народами! —
торжественно сказал он li по очереди чокнулся с каждым
из летчиков.
Ругге, сидевший ближе, стукнул край своего стака¬
на о край стакана Данилова изящным, легким движени¬
ем, которое свидетельствовало о его умении держаться за
столом. Брюннер проделал это же, но с некоторой грубо¬
ватой резкостью.
Хайль!..— воскликнул он, и мы все облегчоппо
85

вздохнули оттого, что у него хватило такта не прибавить
«Гитлер!».
Тевтонец приподнял стакан и, не чокаясь, подержал
перед собой. Потом приложил к губам и медленно выпил
до самого дна.
—	Вот это по-нашему!•=-воскликнул Данилов и тоже
выпил до дна,
И Евлахов выпил до дна. Только Емельянов, у кото¬
рого была язва желудка, не решился последовать общему
примеру, чуть приложился к своему стакану и Семениц-*
кий. Я услышал, как он тихо сказал Евлахову:
—	В каждом деле должна быть одна трезвая голова.
—	Вы недооцениваете мою голову!—усмехнулся Ев¬
лахов.
Признаться, я и Курбатов тоже выпили, но не до дна,
просто потому, что на столе не осталось ни одной полной
бутылки, а сидеть с пустыми стаканами казалось нелов¬
ким.
—	Варвара Петровна!—вдруг громко сказал Емелья¬
нов.— У меня есть один вопрос к молодым немецким лет¬
чикам.— Видимо, он давно готовился задать этот вопрос,
потому что на его лице возникло напряженное выраже¬
ние. Есть ли среди них рабочие?
И тут произошло то, чего никто из нас не ожидал^
Тевтонец, молчание которого уже всем казалось демон¬
стративным, вдруг тяжело подался вперед и тихо ска¬
зал:
—	Их бин арбейтер аус Гамбург!
При этих его словах Брюннер как-то испуганно к не¬
му обернулся, несколько мгновений смотрел на него при¬
стальным, неодобрительным взглядом, а затем, словно по¬
няв, что этот вопрос обращен и к нему, весело заулы¬
бался.
—	Их бин аух арбейтер аус Гамбург!
Ответ был понятен всем без перевода.
—	Рабочие из Гамбурга,—воскликнул Емельянов,
поднимаясь с места,— мы вас приветствуем! Мы тоже ра¬
бочие!.. Ты кто?..—обратился он к Ругге, который был
явно доволен эффектом, какой произвел на русских ответ
товарищей.
—	О,—воскликнул Ругге,—их вар штудент!
Внезапно Федоров, который не сел с нами вместе, а
колдовал с поваром на кухне, появился за спиной Емелья¬

нова и водрузил на стол две бутылки водки, п этим заслуг
жил поощрительный взгляд Данилова.
—	Предлагаю тост за гамбургских пролетариев! —
провозгласил Емельянов.
Тост был дружно всеми поддержан. Теперь я невольно
смотрел на руки тевтонца. Большие, крепкие ладони,
сильные пальцы, может быть, и правда, что он рабочий из
Гамбурга? А Брюннер? Теперь понятно, почему он ведет
себя так непринужденно. Среди нас он чувствует себя
своим. Конечно, рабочие из Гамбурга не могут в глубине
души сочувствовать фашистам. На них насильно надели
военную форму, но они, несомненно, верны пролетарскому
интернационализму.
За столом стало веселее и непринужденнее. «Ну, что я
вам говорил!—как бы всем своим видом показывал
Емельянов.— Чутье меня не обмануло».
—	Спросите, Варвара Петровна, какое настроение у
немецкого рабочего класса?—спросил Емельянов и по¬
дался вперед, с твердым намерением не выпускать из сво¬
их рук инициативу дальнейшего разговора.
Варвара Петровна перевела вопрос, и тут же Брюннер,
бросив беспокойный взгляд на Крума, односложно ответил:
—	Зер гут!
Крум пристально смотрел на Емельянова, а захмелев¬
ший Ругге поднял сво:й стакан и что-то крикнул.
^ Предлагает тост за великую Германию!—перевела
возглас Варвара Петровна.
Мы переглянулись. Данилов дотронулся до своего ста¬
кана, но не роднял его. Крум сидел неподвижно, положив
тяжелые руки на скатерть, и словно не слышал Ругге.
Тогда Брюннер демонстративно поднял свой стакан и пов¬
торил тост.
—	Что ж! Каждый пмеет право пить за величие сво¬
ей родины,— сказал Евлахов, скосил глаза на Данилова,
потом на Емельянова:— Давай поддержим!..
Все сдержанно пригубили стаканы. И только Крум пе
дотронулся до своего. Заметив это, Брюннер что-то тихо,
но резко ему сказал. В ответ Крум тоже что-то ответил и
отодвинул свой стул подальше.
Этот маленький инцидент сразу же привлек общ;ее вни¬
мание. Ощуш;ение пока еш;е полностью не проявившегося,
но нарастаюш;его конфликта между немецкими летчиками
вызвало молчаливую напряженность. Емельянов как-то
87

увял. Данилов нервно курил. И вдруг по тому обостренно--
му вниманию, с каким Евлахов стал прислушиваться к ти¬
хому, отрывистому разговору, возникшему между Брюн¬
нером и Ругге, я понял, что он прекрасно понимает по-
немецки, хотя ничем этого не выдает.
—	Что между ними произошло?—повернувшись к
Варваре Петровне, негромко спросил Данилов.
Она метнула на него быстрый взгляд.
—	Они ссорятся... В чем-то упрекают Крума. Но в чем,
пока не понимаю,— проговорила она и что-то тихо сказа¬
ла Курбатову.
—	Будь готов! — прошептал мне Курбатов.—Между
ними может возникнуть драка!
Поговорив с Ругге, Брюннер поднял руки ладонями
вверх, показывая, что все в порядке, небольшая размолв-*
ка улажена. Но Ругге не успокоился, он продолжал метать
в сторону Крума злобные, испепеляющие взгляды.
—	Перебрал!—сказал Семеницкий.-^ Слабоват рус¬
скую водку пить.
—	Уложим-ка их спать,— сказал Данилов.— Посидели,
и хватит! У нас еще есть дела.
Но Ругге вдруг что-то весело сказал Брюннеру, тот
одобрительно кивнул головой, и Ругге, быстро расстегнув
комбинезон, вытащил из внутреннего кармана блеснув¬
шую никелем губную гармонику. Приложил ее к губам,
озорно подмигнул, и тотчас полилась мелодия Штраусов-
cKoi^o «Венского леса».
Я зачарованно смотрел, как артистично двигались его
пальцы, с необычайной точностью передвигавшие гармо¬
нику. Как искусно он это делает! Для меня всегда оста¬
валось тайной, как можно играть на губной гармонике,
ведь на ней ни клапанов, ни клавишей, и музыканту даже
не видны отверстия, в которые он дует. Каким образом
он угадывает, на какое расстояние — вправо или влево —^
надо подвинуть гармонику?
Джилов, уже собиравшийся было встать, снова от-*
кинулся к спинке стула и, повернувшись к Ругге, с удо¬
вольствием слушал его игру. Евлахов в такт покачивал го¬
ловой. Емельянов снова ожил и даже ритмично помахивал
чайной ложечкой. Возникшее напряжение развеялось. И
хотя Крум продолжал упорно хмуриться, не поддаваясь
очарованию музыки и словно не слыша ее, его отчужден¬
ность теперь казалась лишь проявлением дурного па¬
ва

строения, о причинах которого мы не знали, да нам и не
интересно было знать.
В какой-то момент Брюннер поднялся со своего стула,
с задумчивым видом прошелся по комнате, закурил, по¬
стоял у окна, а потом вернулся за стол, но сел не на свое
место, рядом с Ругге, а на свободный стул, с другой сто¬
роны Крума, так что тот оказался в середине — между
ним и Ругге. В том непринужденном движении, которое
началось за столом, это не привлекло ничьего внимания.
Как только Ругге кончил играть, Семеницкий привстал
и хлопнул в ладоши.
—	А ну, послушайте теперь меня! Я спою!
—	Ого!—воскликнул Емельянов.—Так ты оказывает¬
ся у нас талант!
—	Талант!—весело отозвался Семеницкий.—Да еще
какой!.. Вы все знаете песню «Любимый город может
спать спокойно...»?
—	Все! — хором ответили мы.
—	Тогда дружней подтягивайте!
Ну и голос, оказывается, у Семеницкого! Стекла задре¬
безжали!.. Мы тоже пели кто как умел, но правильно пел
лишь он один. Ругге и Брюннер, не зная слов, как могли,
подтягивали нам.
Но почему не слышно женского голоса?
Я оборачиваюсь к Варваре Петровне уже на правах
доброго знакомого; мне кажется, что отношения между
нами благодаря тому, что мы сидим за одним столом, вос¬
становлены. Она, оказывается, тоже поет, только очень
тихо. Но что это?
Я еще не отдаю себе в этом ясного отчета, но чувст¬
вую, что мой слух начинает раздражать назойливая дробь:
«тук! тук! тук! тук!» Дятел стучит и стучит глуховато и
назойливо. А от этих дятлов, которые круглыми сутками
стучат в эфире, я уже дьявольски устал!
Все поют, а я невольно ищу взглядом, кто же это сту¬
чит. И вдруг мой взгляд притягивают руки Крума. Сред¬
ний палец его правой руки с методичностью телеграфного
ключа долбит и долбит по скатерти. Наверно, Крум про¬
сто нервничает. Но почему же тогда его взгляд так при¬
стален, почему он устремлен па Варвару Петровну?.. Она,
конечно, давно заметила, что Крум проявляет к ней ин¬
терес, но упорно старается избегать его взгляда.
И когда я сосредоточил свой слух, перестук Крума
89

стал для меня выстраиваться в какую-то систему.
Точка... Точка... Тире...
Теперь я уже внимательно слушаю. А Крум стучит,
стучит, стучит.
И я уже совершенно точно понимаю, что именно он
методически выстукивает всего два слова, бесконечно их
повторяя:
—	Фрау... фрау... COG... СОС...
Конечно, Варвара Петровна не знает азбуки Морзе,
Но, может быть, Крум рассчитывает на то, что кто-то его
все же поймет?
А немцы? Нет, ни Ругге, ни Брюннер не прислушива^
ются к его стуку. Возможно, тоже не знают азбуки Морзе
или им просто в голову не цриходит, что он ею воспользо¬
вался.
Я подаюсь вперед так, чтобы привлечь внимание Кру-
ма и, положив руку на край стола, негромко стучу, пов¬
торяя его собственный текст:
—	Ф-р-а-у ... ф-р-а-у... С-о-с... С-о-с...
Как только я стал отвечать, Крум умолк. И по его
напряженному взгляду я понял, что он вслушивается,
стараясь уловить смысл того, что передаю я.
Нам здорово мешал нестройный хор, старательно вы-
водяш;ий слова «Катюши», но песня одновременно и при¬
крывала, отвлекая внимание от нашего с Крумом пере¬
стука.
Наконец, он понял, что я повторил его слова, и слабо
улыбнулся одними глазами. Я легонько кивнул в сторо¬
ну Варвары Петровны. Он выразительно повел бровью.
Брюннер и Ругге, казалось, так ничего и не заметили.
Действительно, надо быть профессиональными радиста¬
ми, чтобы войти в контакт друг с другом, ничем себя не
выдавая.
Теперь Крум перестал стучать, исподволь наблюдая
^а мной. А я напряженно думал: что же все это может
означать? Несомненно, ему нужно что-то сказать Варваре
Петровне. И притом крайне важное. СОС — международ¬
ный сигнал бедствия. Крум передал его, вероятно, для
того, чтобы подчеркнуть срочную необходимость раз¬
говора.
Я нагнулся к Евлахову.
—	Крум хочет разговаривать с Варварой Петровной
с помощью телеграфного кода,— шепнул я, не вдаваясь
90

в подробности того, как я это узнал. — У него крайне важ¬
ное дело!
Евлахов умел понимать с полуслова. Он почт не пре¬
рывал своего пения и только улыбнулся, как бы в ответ
на услышанную от меня шутку.
Теперь я заметил, что Крум переместил свое внимание
па Евлахова. А тот пел и пел, словно забый о моих сло¬
вах. Время тянулось, и Крум стал снова нервничать. То¬
гда я несколько раз выстукал по международному коду:
—	Ваш сигнал принят... Ваш сигнал принят...
Крум понял* Несомненно, он не хотел ни о чем гово¬
рить в присутствии Брюннера и Ругге. И то, что он ис¬
кал с нами связи, подвергая себя риску, свидетельствова¬
ло о серьезности его цели.
Теперь я вновь вспомнил Гуго Криммера. Не один ли
из таких, как он, сидит передо мной? И нужно сделать
все, чтобы помочь ему!
Я снова повернулся к Евлахову.
—	Крум нервничает!— шепнул я.—Надо что-то де¬
лать!
И вот «Катюша» допета до конца. Евлахов, даже не
взглянув в мою сторону, поднялся и весело крикнул:
А теперь предлагаю потанцевать! Давайте раздви¬
нем столы!
« Да ты что?!—засмеялся Емельянов.—У нас же
только одна дама — Варвара Петровна!
« Действительно,—усмехнулся Данилов.
« Ничего! Пусть Варвара Петровна потанцует с на¬
шими гостями!
Мы с Курбатовым быстро отодвинули свой стол впра¬
во, Евлахов с Семеницким свой стол влево. И уже сложив¬
шийся круг сразу распался. Я заметил, что это озадачило
Брюннера. Он что-то сказал Ругге, подошел к Круму и
встал позади него.
Евлахов крикнул:
—	Варвара Петровна, попросите Ругге сыграть что-
нибудь веселое! Фокстрот там какой-нибудь. И пригласи¬
те Брюннера потанцевать!
Варвара Петровна поговорила с Ругге, тот перехватил
разрешающий взгляд Брюннера, снова приложил к губам
гармонику и заиграл быстрый фокстрот.
—	Ну, Варвара Цетровна, гости ждут!--по-хозяйски
широко развел руками Евлахов.
91

Постояв немного на месте, Крум через всю комнату
направился к раскрытому настежь окну. Брюннер, как
тень, последовал за ним и встал рядом. С его лица вдруг
сошла так подкупавшая всех непосредственность. Он стал
молчалив.
Варвара Петровна поглядывала на Курбатова п не ре^
шалась подойти к Брюннеру.
Я услышал, как Евлахов, потеряв терпение, тихо, но
настойчиво повторил:
—	Варя, не теряй времени! Это нужно!
Ее лицо вспыхнула румянцем, и она медленно пошла
к окну. Брюннер первым сделал движение ей навстречу,
и она протянула ему руки, приглашая к танцу. Однако
Брюннер вежливо, но категорически отказался. Что имен^
но он сказал ей, я не понял, но положение, в которое она
попала, оказалось довольно сложным. Она попыталась
было в чем-то убедить Брюннера, но тот отрицательно
покачал головой. Варвара Петровна повернулась к Кру-
му, но Брюннер, предупреждая ее намерение, тем же жес¬
том отказался и за него.
Пока Варвара Петровна разговаривала с Брюннером,
Крум слушал внимательно и почтительно, сЛегка сош;у-
рив глаза, потом неожиданно быстро шагнул к ней и,
1	рубоватым движением отстранив Брюннера, положил на
плечо Варвары Петровны свою сильную руку и начал
танцевать.
Я увидел, как выразительно переглянулись Ругге и
Брюннер. Ругге в смятении даже перестал играть, по сра¬
зу понял, что, прервав игру, открыто выдаст намерение
Брюннера.
Теперь они оба оказались в трудном положении. Крум
ловко вел танце Варвару Петровну. Он был огромного
роста, и ее голова едва достигала его широкой груди.
Не знаю, понимал ли кто-нибудь из наших до конца
всю систему сложнейших взаимоотношений, которые воз¬
никли в этой комнате. Вряд ли даже участники быстро
развивающихся событий представляли себе, в чем состоит
тайный смысл напряженной игры, которую они вели.
—	И зачем это она сама подошла к ним?!—ревниво
проговорил Курбатов, становясь рядом со мной; он-то на¬
верняка ничего не понимал.—Посмотри-ка, что с ней
происходит! — вдруг воскликнул он.
Я взглянул на Варвару Петровну и поразился. Ее лицо
92

было бледное, как неживое. Взгляд остановился, и только
губы что-то быстро шептали Круму, а тот так же быстро
отвечал ей.
И тут Брюннер резким движением руки подал Ругге
знак прекратить игру. Ругге сразу же подчинился, музы¬
ка прервалась на полутакте.
Крум поцеловал руку Варвары Петровны, благодаря
за танец, тут же отошел от нее, вернулся к окну и молча
встал рядом с Брюннером.
Варвара Петровна, когда я вновь посмотрел на нее,
уже сидела на стуле и пила воду из стакана, заботливо
принесенного ей Курбатовым. Ее взгляд следил за Евла-
ховым, который тихо переговаривался с Даниловым и
Емельяновым.
Вдруг кто-то толкнул меня. Я оглянулся. Ругге протя¬
гивал мне стакан, до половины н?1ПОлнённой водкой. В
другой руке он держал свой стакан, готовясь чокнуться
со мной. Его глаза пьяно блестели.
—	Прозит!.. Прозит!..— повторял он.
Не дожидаясь, пока я выпью, он одним глотком осу¬
шил свой стакан, пьяно улыбнулся п, покачиваясь, по¬
брел к окну.
—	Ругге совсем окосел!—сказал Емельянов.—* Ты,
Березин, больше с ним не пей!
—	Курбатов!—строго сказал Данилов.---Отведите
летчиков в помеш;ение аэродромной команды! Там для
них уже приготовлена комната.
Я думал, что Евлахов сразу же подойдет к Варваре
Петровне, чтобы узнать ббо всем, что сказал ей Крум.
Но он, вероятно, из осторожности, даже не смотрел в ее
сторону.
Когда я подошел к столу, чтобы поставить на него свой
стакан, я услышал, как она тихо сказала Курбатову:
—	Он — коммунист, понимаешь! Он нарочно подго¬
товил эту вынужденную посадку!.. Он хочет нас предупре¬
дить... Гитлер скоро начнет войну!..
—	Не провокация ли это?—с сомнением спросил Кур¬
батов.
Вдруг у окна, где стояли немецкие летчики, раздался
шум. Ругге что-то пьяно выкрикнул и тут же полетел на
пол, сбитый ударом сильного кулака Крума. Брюннер
бросился на Крума. Это произошло так стремительно, что
никто не успел вмешаться.
93

—	Разнимите их1—только и успел крикнуть Данилов.
Одновременно, почти слившись в один, прозвучали два
негромких выстрела. Крум покачнулся, схватился за
грудь, мгновенно продержался на ногах, а потом как-то
боком тяжело рухнул на оконную раму, и осколки разби¬
того стекла с треском полетели в стороны.
Никто не успел заметить, в какой именно момент
Брюннер и Ругге выхватили пистолеты. Они выстрелили
в упор.
Откинув в сторону стул, Варвара Петровна кинулась к
Ругге, еще сжимавшему в руке пистолет, и с размаху уда¬
рила его по щеке.
Тот что-то остервенело крикнул в ответ и взмахнул
пистолетом. Подскочив к нему, я сжал его запястье и рез¬
ко повернул руку.
В следующее мгновение Ругге крепко держали Семе-
цпцкий и Федоров, вылетевший из кухни, а Евлахов и Да¬
нилов, прижав к стене Брюннера, вязали ему руки.
Березин! Посмотри, жив ли Крум?--обернулся ко
мне Данилов. — Немедленно вызвать врача!
Я подбежал к Круму. Но он был так тяжел, что я но
смог один снять его со стола. Ко мне присоединился
Емельянов, он был растерян, сразу постарел, руки его
дрожали.
—	Поднимай осторожнее!.. Осторожнее,—говорил
он,—придерживай плечи, а я ноги!.. Положим его на ска¬
мейку.
Я приподнял Крума за плечи, стараясь как можно
осторожнее поворачивать его тяжелое, грузное в мерт¬
венной неподвижности тело. Под его грудью, на белой
скатерти расплылось большое кровавое пятно.
По-видимому, дежурный сразу позвонил в санитар¬
ную часть, потому что не успели мы перенести Крума на
скамейку, стоявшую у стены, и положить его на спину,
как появился полковой врач Цыбульский, невысокий по¬
жилой человек. Он задыхался от быстрого бега.
—	Что случилось?—спросил он, ни к кому не обра¬
щаясь, и тут же, схватив руку Крума, начал искать
пульс.
—	Жив?— спросил Евлахов. Он не обращал внимания
на полученную в борьбе с Брюннером глубокую ссадину
на лбу, из которой по бровям и щекам текла кровь.-* Док¬
тор, он жив?1
Q4

Цыбульский медленнд положил руку Крума ему на
грудь и молча пожал плечами.
—	Эх, не уберегли!—воскликнул Евлахов и махнул
рукой с какой-то мучительной досадой.
Брюннера и Ругге под конвоем отправили пока на
гауптвахту, онп прошли мимо нас, надменно улыбаясь,
развернув плечи и подчеркнуто твердо ставя ногу.
За окном уже наступило утро, тихое и солнечное утро
20 -июня 1941 года. Вдалеке, в поле, паслись коровы. Из
рупора, укрепленного на столбе, невдалеке от штаба, донес¬
лись звуки ритмической музыки, и диктор, поздравив о
добрым утром, весело произнес:
—	Теперь приступим к утренней зарядке!.,
А для нас уже началась война...

ПАМЯТНИК ДЮКУ
Повесть
Глава первая
Как жить дальше?!»—это был любимый вопрос пол*
ковника Савицкого. Он задавал его себе всегда, когда пре«>
давался размышлениям, и в зависимости от настроения и
обстоятельств вкладывал в него самое разнообразное со¬
держание. Он мог задать себе вопрос, потягиваясь и мур-
лыча^ «Как будем жить дальше, дорогой Мишенька?»-^
это значило, что он собой доволен. «Михал Михалыч, а
как же ты будешь жить дальше?!»—в этой интонации
уже проступало некоторое недовольство,— значит совер¬
шена какая-то ошибка, пс^а известная ему одному. И на¬
конец, когда он произносил: «Товариш; Савицкий, поду¬
май, как ты будешь жить дальше?!»—недовольство собой
достигало крайнего предела, тут уж следовало действо¬
вать. Было много других, промежуточных оттенков, но
они не имели столь сущ;ественного значения.
Савицкому далеко за сорок. Жизнь его и трепала и
миловала. В тридцать седьмом году он воевал в Испании,
в бригаде генерала Лукача. Однажды целую ночь провел
с Хемингуэем, бродя по ночному Мадриду. Хемингуэй,
высокий и подвижный, что-то весело говорил коренасто¬
му, моложавому испанцу. Первый раз в жизни Савицкий
в полной мере ощутил горечь от того, что с юности не
изучал иностранные языки. Ему очень хотелось погово¬
рить с Хемингуэем, но, черт побери, они словно только
что слезли с Вавилонской башни.
Вдруг они оказались рядом с круглой ареной цирка,
видевшего не одну яростную корриду. Савицкий остано¬
вился и крикнул:
—	Фиеста!.. Но пасаран!..^ «Фиеста»^ так называл¬
ся роман Хемингуэя, который он читал, а «но пасаран»--*
это были первые испанские слова, которые он твердо ус¬

воил. в общем, получилось непосредственно и смешно.
Хемингуэй засмеялся и шутливо потрепал его за плечо.
—	Но пасаран!.. Камарада...— засмеялся он.
А потом — бой, тяжелое ранение! На одном из послед¬
них кораблей его отправили на родину. В госпитале он
узнал, что его наградили орденом и присвоили звание
полковника.
Через полгода, когда выздоровел, его направили в раз¬
ведку. Почему?! Может быть, потому, что он за время бо¬
лезни написал обстоятельный доклад о своей деятельно¬
сти в Испании, старался глубоко проанализировать обста¬
новку, сложившуюся в тылу у республиканцев, подробно
расс-казал о «пятой колонне». И вот теперь он был раз¬
ведчик со стажем. Со стажем! Как-то он шутливо сказал,
что стаж для разведчика надо исчислять со дня, когда
ребенком он в первый раз сыграл в прятки.
—	Да, так как же, Михал Михалыч, ты будешь жить
дальше? — проговорил Савицкий, тяжело вздохнув. Он
стоял у окна и смотрел в темное, отяжелевшее от пяти¬
дневного непрерывного дождя поле. Вдалеке, у рыжего ов¬
рага, трактор тащил пушку. «Какой-то идиот нарушил мас¬
кировку штаба»,— зло подумал он, прервав течение мысли,
но тут же, взглянув на серые, низкие, по-стариковски
взлохмаченные тучи, успокоился — погода нелетная...
Решение не приходило. Этот сукин сын Дьяченко су-
мел-таки заронить в него сомнение. Как поступить?! Ко¬
нечно, Тоне уже давно пора действовать.
Егоров! Вот о ком нужно думать!.. Конечно, разлучить
их — ничего нет более легкого. Тоню отправить на зада¬
ние, а Егорова в распоряжение штаба фронта... Но нуж¬
но ли это?! Ах, собака Дьяченко, ну и задачу ты задал.
Уже все документы готовы: и румынский паспорт, и удо¬
стоверение, свидетельствующее о том, что Егоров коммер¬
сант. И легенду о своей биографии он уже вызубрил. Ес¬
ли Тоня обладает надежными справками, подтверждаю¬
щими ее рождение в немецкой колонии под Одессой, то
Егорова страхуют не менее надежные старые акции ком¬
пании Черноморского пароходства; ссылка на богатого
деда — один из аргументов, который должен подкреплять
версию, что коммерцией Егоров,— а по документам Иван
Константинович Корш-Михайловский — занимается по
сложившейся в семье традиции.
Савицкий усмехнулся. И надо же придумать фа^ми-
100

ЛИЮ — Корш-Михайловский! Ну, опять Дьяченко! Это
ведь, кажется, он старался, чтобы фирма новоявленного
коммерсанта звучала солидно: «Оптовая торговля фрук¬
тами Корш-Михайловского ».
Так что же делать, черт возьми? Что теперь получится,
если все оставить по-прежнему, и он ничего не знает, и
Дьяченко ничего не видел? Ну, целовались!.. Еще не из¬
вестно, любовь ли это... Или так... А если •—любовь?! Ес¬
ли — л^обовь?! А если — так?! Что лучше, что хуже?.. Фу,
дьявол! Конечно, самое лучшее, если бы этой проблемы
вообще не было...
То, над чем ему пришлось думать сейчас, вызывало до¬
саду, смешанную с раздражением. По законам жизни, он
должен был бы радоваться, что два человека встретились
и полюбили друг друга в этом пекле. Оба молоды, и кто
знает, доживут ли до конца войны. Ошибка — и только
небольшая группа друзей будет помнить твое пмя. Нет!..
Нет!.. Нет!.. Он не должен вмешиваться, не должен.
Ну, а если все же взглянуть на это с другой стороны?
Они оказываются в Одессе, в окружении врагов. Надо бу¬
дет принимать решения, подчас крутые, даже жестокие.
Не будет ли Егоров скован, да п Тоня тоже? Вместо того
чтобы заниматься делом, идти, если нужно, на крайний
риск, они станут охранять друг друга. Нет, с этой точки
зрения Дьяченко не так уж неправ. Тут действительно
таится опасность... Эх, и надо же, чтобы это случилось в
самый ответственный момент!
Приходили и уходили люди, Михаил Михайлович вы¬
слушивал доклады, подписывал разведсводки, изучал до¬
просы пленных. Начальник оперативного отдела переслал
ему шифровку с запросом о том, как осуществляется ди¬
ректива 17 СК.
Как осуществляется?.. Уже почти неделю Савицкий
не имеет покоя. У группы «Вихрь», засланной в Одессу
еще в сентябре прошлого года, кончились деньги, нет ба¬
тарей для рации. И это в дни, когда вблизи города, за
линией фронта, должен быть высажен воздушный десант.
Нужно срочно посылать связных, но уже пятый день не
взлетают самолеты. И даже для выполнения особого за¬
дания нет условий: слишком высок фронт туч.
Только неосведомленному человеку кажется самым
простым — посадил разведчиков на самолет, выбросил их
по ту сторону линии фронта — и дело сделано. Нет, ты¬
lOi

сячи мелочей, если о них не подумать вовремя, если их
не Предвидеть, могут погубить разведчиков и сорвать опе¬
рацию.
А командование торопит. Как вьшолняется директи¬
ва?! Скорее, скорее!.. А в таком деле нужна прежде всего
дотошность и осмотрительность! Лучше на пару дней за¬
держать операцию, чтобы еш;е раз проверить, все ли под¬
готовлено и учтено, чем потом днями и ночами сидеть у
радиостанции, ждать вызова, который никогда не прозву¬
чит в наушниках радиста.
—	Товарищ полковник, разрешите?
Савицкий снял очки и поднял от сводки глаза* В две¬
рях стоял подполковник Корнев, невысокий, сутуловатый,
он всегда ш[урился, когда смотрел на собеседника, как бы
всем своим видом показывал, что видит его насквозь. Са¬
вицкого всегда смешила манера этакого провинциального
Шерлока Холмса, и он подтрунивал над Корневым, кото¬
рый любил даже о самых обычных веш;ах сообщать таин¬
ственным полушепотом.
—	Сегодня в пять тридцать утра, товарищ полковник,
взято в плен пять румьш и два немца., Допрос ведется,
протоколы будут представлены...
О том, что пленены пять румын и два немца, извест-»
по уже всему штабу — утренняя сводка распространена
не только по всем отделам, но и врзгчена корреспондентам
газет.
Но Корнев морщит широкий с залысинами лоб и гово-*
рит об этом, как о совершенно секретном деле, о котором
никто не должен знать. Впрочем, о делах действительна
секретных он говорит также. Это его извиняет. В конце
концов у каждого свой характер.
Корнев неторопливо прикрыл дверь плотнее и, кашля¬
нув, нагнулся над столом. Его круглое лицо выражало
глубокую серьезность; казалось, он тщательно cлe^цIЛ за
тем, чтобы никто и заподозрить не мог, что он когда-ни¬
будь улыбается.
—	Товарищ полковник,— проговорил он негромко,
веско расставляя слова,— Петреску во всем признался.
Савицкий никогда не слышал этого имени, но сразу
догадался, что, вероятно, это один из пятерых, взятых в
плен.
—	В чем?— спросил он, стараясь погасить в глазах
улыбку, чтобы не обидеть Корнева,
102

—	Немцы знают, что мы готовим воздушный десант!
Несколько мгновений Савицкий изучал лицо Корнева.
Ему захотелось крикнуть: «Чего ты стоишь, как истукан!
Ведь это же тяжелый удар!.. Как они, черт их возьми,
могли догадаться?..» Но он промолчал и только досадливо
стукнул пальцами о край стола.
Предполагают или знают?—глухо спросил он.
^ Знают! — также ровным голосом ответил Корнев и,
вынув платок, вытер голову, на которой кое-где сохрани¬
лись редкие кустики рыжеватых волос; так в выжженной
солнцем степи с удивлением видишь влачащий жалкое
существование кустарник. — Знают! — повторил он. — Вот
почитайте!.,—и он быстрым движением положил перед
Савицким уже перепечатанный на машинке протокол до¬
проса майора Петреску.
Наметанным взглядом Савицкий сразу отметил, что
раз Корнев принес ему второй экземпляр, значит, он уже
пустил протокол в оборот. Как, однако, он любит торо¬
питься, когда дело касается выслуживания перед началь¬
ством.
—	Уже передали начальнику штаба?
Вручил!
Не сказал «сам отнес», а применил довольно емкое
словцо «вручил» — вручить можно и через посыльного. Од¬
нако сейчас действительно не до тонкостей субординации.
Какой-то неизвестный майор Петреску, которого пере¬
хватили на одной из тыловых дорог разведчики, выбалты¬
вает на первом же допросе о том, что так тщательно пря¬
талось от противника.
Да, протокол красноречиво это подтверждает, но все
же Петреску ни одним словом не упоминает ни о месте
предполагаемой высадки десанта, ни о времени.
На столе загудел телефон в желтом кожаном чехле.
Савицкий взял трубку и невольно взглянул в окно, за
которым уныло нависали серые облака. И пока слушал
то, что ему выговаривал начальник штаба, все время смот¬
рел мимо Корнева в далекую степь. Он умел, когда ему
это было необходимо, словно вьшлючиться. Кричи не кри¬
чи — положение серьезное. И надо как-то выходить из
него. Если даже майор Петреску блефует и все его нока-
.'^ания сплошная выдумка, чтобы показной чистосердеч¬
ностью спасти свою жизпь, то п тогда положение не на¬
много легче. Значит, противник настроился, понимает, что
103

в этой, крайне тяжелой для него обстановке воздушный
десант — совершенно реальная операция, которую нуж¬
но ждать со дня на день. А коль скоро это так, то, несом¬
ненно, противник внимательно изучает все участки доро¬
ги, прикидывая, где с наибольшей вероятностью может
произойти выброска. А если это так *— то переправлять
разведчиков на самолете опасно.
Да, сообщение майора Петреску — сигнал хотя и не¬
приятный, но крайне важный и своевременный.
—	Вот что, Корнев,— сказал Савицкий, откладывая
протокол допроса,— Егорова и Тоню завтра отправлять не
будем!.. Над их заданием надо будет епце подумать...
Корнев повернулся и быстро вышел. Савицкому пока¬
залось, что на его лице промелькнула улыбка.
Когда дверь за Корневым закрылась, Савицкий под¬
нялся с места, подошел к окну и глубоко вздохнул.
—	Товарищ Савицкий,—произнес он угрюмо,—как
ты будешь жить дальше?
Он це заметил, что боец, охранявший дцм, услышал,
пораженно взглянул в окно на своего начальника и быст¬
ро завернул за угол.
Глава вторая
Ему довольно сильно досталось, когда сраженный ав¬
томатной очередью шофер упал ему на плечо, а неуправ¬
ляемая машина на полной скорости съехала в кювет и
перевернулась. Что произошло потом, Леон смутно по¬
мнил, так как от сильного удара потерял сознание. Иногда
приходя в себя, но оставаясь в полузабытьи, он чувство¬
вал, что его несут, но кто несет и куда — он не понимал,
у него не было сил даже открыть глаза.
Окончательно он пришел в себя в какой-то землянке,
открыл глаза, и его взгляд устремился в черноту. Ослеп!
Боже, как он испугался! Но тут же услышал, что рядом
говорят по-русски, скосил взгляд — и у него сжалось серд¬
це: он в плену.
То, что ему показалось тьмой, на самом деле было чер¬
ным земляным сводом зелшяпки. Но сквозь раскрытый
дверной проем падал неяркий свет занимающегося утра, и
одного быстрого взгляда хватило, чтобы заместить высокого
немолодого офицера, склонившегося над столом с разло¬
женными на нем флаконами лекарств и пакетами марли,
104

Рядом с нарами стоял солдат с автоматом, небрежно ви¬
севшим на нлече, и закуривал папиросу. Петреску креп¬
ко зажмурил глаза. Еще хоть несколько минут вырвать у
смерти, чтобы обдумать свое положение. Как ломит голо¬
ву! Он даже не может застонать, чтобы дать выход чув¬
ствам. Как он несчастен и беспомощен!
Он лежал с закрытыми глазами, выигрывая время.
Саднило лоб и остро ныл правый висок, которым он уда¬
рился, когда перевернулась машина. Что-то теплое давило
на грудь. И он перевел дыхание.
Солдат, стоявший рядом, вдруг засуетился.
^ Ожил! — воскликнул он мальчишеским звонким го¬
лосом. Слава тебе мать, Мария Гавриловна!.. Не зря та¬
щили!..
—	Тише, Карасев!—проговорил строгий голос.
Леон услышал шаги. К нему подошел офицер п взял
его руку, нащупывая пульс. Ощутив на своей руке чужие
пальцы, Леон едва сдержался, чтобы не выдернуть руку.
На несколько мгновений в землянке наступила пол¬
ная тишина. Очевидно, врач считал пульс. В раскрытую
дверь донеслось лошадиное ржание, где-то с курлыкающим
звуком несколько раз ударила зенитная пушка, прогудел
самолет, и снова все смолкло.
—	Пульс нормальный,—проговорил врач, осторожно
отпуская его руку,— скоро, наверно, окончательно при¬
дет в себя! Сотрясение, конечно, получил основательное,
но жить будет.
—	Так можно сообщить в штаб, что все в порядке?—
спросил солдат и звякнул автоматом.
—	Сообщай, Карасев!—сказал врач, заскрипев пером.
Он что-то писал.— Постой,— вдруг окликнул он, и Леон
услышал, как удалявшиеся шаги солдата вдруг затихли.—
Это какой твой «язык» по счету?!
—	Седьмой, товарищ капитан!
—	Орден полагается!
—	Да, за майора могут навесить, а за тех только меда¬
ли давали... Лейтенант Дьяченко знаете какой! Лишнего
не даст, твое отнимет...
Врач усмехнулся п вернулся к своему столу. Снова,
удаляясь, застучалп кованые сапоги, и все стихло.
Шумно пульсировала в висках кровь. Он даже не
предполагал раньше, что она может так шуметь. Мпнуты
тянулись, как годы. Наконец, чтобы умерить его страда-
105

нпя, вмешался сам бог. Врач встал и вышел из землянки.
—	Стереги пленного! Сейчас вернусь!—сказал он ко¬
му-то, и стало совсем тихо. Леон чутко прислушался. Ча¬
совой, очевидно, находился у входа, и его не было слышно.
Приоткрыв глаза, оглядел землянку. Врытый в землю,
грубо сколоченный стол, медицинская сумка висит на
гвозде, полотенце со следами крови брошено в угол, в дру¬
гом углу пара стоптанных сапог, прикрытая газетой, по¬
верх которой лежит начатая буханка хлеба,—немудре¬
ный военный быт. Его собственная землянка немногим от¬
личалась от этой. И вдруг он заплакал — от боли, одино¬
чества и бессилия. Он не сомневался, что его расстреляют,
что все это гуманное к нему отношение лишь уловка. Как
только допросят и он станет не нужен,— его тут же уни¬
чтожат.
Им овладело ожесточенное, мстительное чувство. «Нет,
вы не получите меня живым! Ты не получишь за меня
орден!...» Он рванулся с нар. Острая боль пронзила го¬
лову. Он покачнулся и прислонился к стене. До стола не
больше трех шагов, но ему показалось, что он идет веч¬
ность. Глаза застилал темный туман. Он боялся только
одного — потерять сознание. Звякнули пузырьки. Не¬
верным движением он опрокинул какой-то флакон, разле¬
тевшийся вдребезги у его ног; остро запахло эфиром. Леон
вздрогнул ^ звук удара мог привлечь внимание часово¬
го. Тогда, чтобы успеть, во что бы то ни стало успеть, он
схватил два первых попавшихся в руки пузырька, напол¬
ненных какой-то жидкостью, и, выдернув из одного проб¬
ку, опрокинул в рот. Нестерпимым жаром обожгло грудь,
п он повалился ничком на стол.
Когда очнулся, он по-прежнему лежал на нарах. Пер¬
вое, что он услышал, был веселый смех.
—	Черт подери!—говорил знакомый голос врача.—
Он выпил недельный запас чистого спирта!
Другой голос, басовитый, с хрипотцой, сказал:
—	Вряд ли! Глотнул, наверно, а остальное вылилось...
А жаль!.. Смотри, как будто пошевелился...
Действительно, Леон невольно поправил левую, за¬
текшую руку.
—	Сейчас придет в себя!
По тому, как двое спокойно сидели на своих скамей¬
ках, ведя неторопливый разговор, Леон понял, что теперь
его уже без присмотра не оставят. Они будут дежурить —
106

час, два, весь день, сутки, недели, если это будет нужно.
Ах, если бы можно было бесконечно лежать вот так, о
закрытыми глазами и умереть. Но его стал душить мучи-*
тельный кашель, он раздирал грудь, и пришлось неволь¬
но открыть глаза.
Тотчас же над ним нагнулся коренастый человек, лы¬
соватый, с острым прищуром глаз и по-румынски спро¬
сил:
—	Как дела, майор?.. Вам туговато пришлось, неправ¬
да ли?!
Леон подавил приступ, помолчал, рассматривая лицо
русского подполковника.
Да!—слабо улыбнулся он.-= Мне сильно досталось!
—	Вы знаете, что находитесь в плену?
Леон вздохнул. Офицер взял со стола дымящуюся
кружку и протянул ему.
^ Выпейте-ка горячего чаю! Конечно, это не спирт:,
он коротко усмехнулся,— но помогает!..
Чай был приторно сладкий, железная кружка обжига¬
ла губы, но Леон жадно глотал. Врач сидел у стола, опер¬
шись локтями, и молча смотрел, как он пьет. Временами
переглядывался с коранастык офицером, раскладывавшим
на другой стороне стола листки бумаги, карандаши и ка¬
кие-то документы.
«Будут допрашивать!»—понял Леон и невольно взгля¬
нул на плотно прикрытую дверь. Ему послышались шаги.
Это могли быть солдаты, которые станут его избивать, как
только он откажется от показаний. Но за дверями было
тихо, если не считать доносящихся звуков отдаленной
стрельбы. А в том, с какой тщательностью офицер зани¬
мался своими бумагами, было нечто успокаивающее.
И допрос начался. JleoH решил не уступать. Отвечал
по возможности коротко и односложно, чутко присматри¬
ваясь к офицеру, который его допрашивал. Однако он ни^
чего не мог прочесть на сухом, замкнутом лице. Тот не
проявлял ни ненависти, ни дружелюбия. Конечно, Леон
ничем не выдал, что понимает по-русски. Но и в коротких
репликах, которыми изредка обменивались офицеры, не
таилось угрозы. Ему даже показалось, что допрашивают
его лишь для порядка, а на самом деле им обоим скучно
и они хотели бы скорее покончить с формальностями.
—	Меня расстреляют? — вдруг спросил он и почувство¬
вал облегчение* Ему нужна была ясность, вот и все.
107

Офицер перестал писать, поднял голову и удивленно
пошевелил бровями.
—	Хотите ясности?— переспросил он.
—	Да! Только не говорите банальных фраз о том, что
все зависит от степени моей откровенности!.. Я все равно
не поверю!
~ А между тем это действительно так!
—	Ну, а если я откажусь с вами разговаривать?! —
Где-то в глубине души Леону хотелось, чтобы офицер его
пристрелил,— так мучительно болела голова. В конце кон^
цов какая разница — часом раньше, часом позже; спо¬
койствие обманчиво: они ведут себя так мирно потому,
что он говорит. А что этот круглолицый, со свирепыми
глазками, станет делать, когда ему откажут в показани¬
ях? Ну, бей, бей!.. Бей же! Сквозь жаркую пелену отку¬
да-то издалека донесся голос:
—	Майор, а вы можете не закатывать истерик?..
Придя в себя, Леон долго молчал, опцугцая горькую
сухость во рту.
Допрашивавший его офицер ничем не выдавал своего
нетерпения. Сидел за столом и перочинным ножиком Со¬
средоточенно оттачивал карандаши. Врач разложил перед
собой на бумаге хлеб, помидоры, кончиком ножа поддевал
в консервной банке куски мяса в желтоватой пленке хо¬
лодного сала и отправлял себе в рот.
Корнев, есть хотите?—спросил он.
—	Нет, не до еды!—сказал подполковник по-рус-
ки.— Этот тип решил меня провоцировать!.. Выясняет
мои намерения! Торгуется!.. Хочет купить себе жизнь..»
Капитан усмехнулся.
—	Ну, что ж! Его можно понять!..
—	Понять-то можно! Но попади я в его лапы, не ле¬
жал бы в лазарете, как барин!.. Он бы мне уже иглы под
ногти загонял!..
Леон, протестуя, невольно приподнялся на локте, за¬
тем, опираясь обеими руками о нары, сел, стараясь не ше¬
велить головой.
—	О,— воскликнул врач,— смотри-ка, спирт оказы¬
вает целебное действие! Пациент набирает спл на глазах!..
Леон несколько мгновений сидел молча. Ему хотелось
сказать что-то острое и злое. Этот подполковник как будто
принимает его за гестаповца. Но он решил продоля^ать
игру до конца. Чем дальше никто не будет знать, что он
т

понимает по-русски, тем больше шансов у него остаться
живым.
—	Хорошо!—сказал он.—Я буду отвечать. Но только
на те вопросы, которые не роняют моей чести]..
Корнев вдруг отложил карандаш. В его замкнутом
взгляде появилось какое-то новое, почти веселое выраже¬
ние.
—	Вы говорите о чести?
Леон молча кивнул. Корнев повернулся к врачу:
—	Этот оригинал заговорил о чести!
Врач усмехнулся:
—	Да уж!.. Ht) говорят, что румыны ведут себя все
же лучше, чем немцы!..
—	Как будто!—пробурчал Корнев.—Ну, ладно!.
И по-румынски обратился к Леону:—Хорошо, будем го¬
ворить по чести!
Если бы не некоторые ошибки в произношении, Леон
считал бы, что перед ним сидит румын. Корнев говорил
по-румынски в совершенстве, пользуясь редкими оборо¬
тами и идиомами.
—	У вас прекрасное произношение,— сказал Леон,
чтобы как-то смягчить напряжение.
—	Не очень-то! Я знаю свои ошибки!
—	Где вы изучили язык?
—	Я родился в Кишиневе.
—	Ах, вот как! А моя мать — в Тирасполе!
—	Можно сказать, мы с ней земляки!
В какой момент Леон сказал, что ожидается воздушный
десант русских?! Он уже не помнит! Но он сказал, и по
тому, как вдруг остановился взгляд подполковника, сразу
понял, что эти слова вызвали особый интерес. Теперь под-
полковник вцепился в него словно клещами. Откуда ему
известно о десанте?.. Кто говорил? В каком штабе?.. Где,
по мнению немцев, должен этот десант высадиться?! В ка¬
кое время?! Предположительно какой численностью?..
Он допрашивал с такой дотошностью, словно речь шла
о немецком десанте. А ведь Леон придумал версию о том,
что немцы ждут высадки советского десанта как раз для
того, чтобы отвлечь его внимание. Он хотел, чтоб в нем
увидели важного информатора, а таких обычно не расст¬
реливают, во всяком случае не торопятся это сделать.
А там, кто знает, судьба ведет людей непостижимыми пу¬
тями, В первые минуты он даже порадовался тому, что
109

его маневр удался, но постепенно стал понимать, что под¬
полковник встревожен, хотя и не подает вида. И это его
напугало. От него потребуют подробностей! А что он мог
еще прибавить? Действительно, среди офицеров ходили
слухи о том, что возможен советский десант. Но это были
лишь предположения, основанные на оценке сложившейся
обстановки. Сейчас же Леон, нервы которого были напря¬
жены до отказа, стремясь убедить допрашивающего в своей
правдивости, говорил об этих слухах как о достоверно
известных сведениях. «Неужели я попал в цель?» — думал
он, стараясь проникнуть в мысли Корнева, но тот, задавая
вопросы, пристально смотрел ему в глаза, словно щупом
выверяя, есть ли в этих словах правда, не кроется ли под
их верхним слоем ложь.
Теперь уже Леон твердо стоял на своем. Постепенно
его рассказ обрастал подробностями, которые должны
были придать достоверность всему, что он говорил... «О де¬
санте сообщили из штаба самого Антонеску!», «Сообщил
об этом командир дивизии генерал Содовану», «Выса¬
диться советский десант должен на отлогом берегу Каро-
лина-Бугаза». Он понимал, что его показания быстро
проверить невозможно. О, боже!.. Как трудна битва за
жизнь! Слова-= тоже оружие... И как будто оно дейст¬
вует...
Допрос быстро подошел к концу. Подполковник явно
спешил. Леон видел, как он торопливо перекладывал
листки допроса, тщательно их номеруя. Потом сложил
вдвое, глубоко засунул в кожаную полевую сумку, висев¬
шую на боку, и, быстро попрощавшись с врачом, почти
выбежал из землянки...
—	Он сказал что-нибудь ценное? — спросил ему вслед
врач: он всегда не успевал спросить вовремя.
Уже хлопнула дверца, зашумел двигатель машины и
послышалось шуршание колес о гравий...
Через полчаса за Леоном пришли двое конвоиров и,
посадив 'На вездеход, повезли куда-то по дороге, петлявшей
среди серых, выжженных солнцем холмов.
Постепенно он оживал. Тряская дорога утомила его, но
он уже мог держать голову прямо, и хотя висок изредка
пронзала острая боль, от которой лицо сводило тиком, все
же его уже не кидало в беспамятство. Он прислушивался
к разговору конвоиров, которые были убеждены, что он
не понимает по-русски, и постепенно из разрозненных
110

реплик понял, что его везут в штаб армии и что его будет
допрапшвать полковник Савицкий — большой начальник,
о должности которого солдаты умалчивали. Ему хотелось
подробнее узнать, кто этот человек, но, упомянув о Савиц¬
ком, солдаты стали говорить о какой-то девушке, которая
писала из тыла одному из них письма, потом прислала
свое фото, а теперь предлагает заочно выйти замуж.
Солдаты обсуждали это дело совершенно серьезно.
Фотография ходила по рукам. Все одобряли девушку, и
даже Леон сумел взглянуть на нее, когда солдат, сидев^
ший рядом, долго рассматривал фотографию. Девушка
действительно была красива: толстая коса, конец которой
терялся где-то за обрезом фотографии, лежала на правом
плече, сползая вниз в тяжелом переплетении прядей.
А глаза?! То ли светло-серые, то ли голубые, с выражением
какой-то первозданной наивности, но Леон смотрел на
девушку и думал, что она довольно глуповата. И все же
не смог не пожалеть себя. Почему он не женился на той,
в Плоешти! Она ведь была и красива и умна! Не захотел
быть мебельш;иком!.. Хотя что теперь жалеть! Фабрика не-
состоявшегося тестя как будто сгорела во время бомбежки.
Его поместили в небольшом доме на краю деревни.,
В маленькой, скудно обставленной комнате стояла койка,
застеленная серым ворсистым одеялом, и тумбочка; под
потолком на проволоке висела электрическая лампочка.
Его не заперли, но под окном маячил часовой. Какое сча¬
стье растянуться на койке и отдаться покою. Пусть сей¬
час начнется адская бомбежка! Пусть вокруг рвутся сна¬
ряды — он не сдвинется с места!..
Через час ему принесли обед —два котелка, в одном
суп, а в другом гречневая каша с мясом; грубовато, но
вполне сытно... Впрочем, он не думал о еде. Он думал
о человеке, с которым предстоит неминуемая встреча.
И вот сейчас перед ним действительно сидит полков-
пик, сравнительно молодой, черноволосый, с хштеллигент-
ным, выразительным лицом. Такое лицо может быть и
у адвоката, и у модного врача. Воспитан, не прячет, как
видно, своих мыслей. Обращаясь к переводчику, лейте¬
нанту, который сидит у стола, говорит ему «ты» и попросту
называет Витей. И лейтенант, хотя ему не больше два¬
дцати пяти лет, сутулый, в очках, очевидно из студентов,
держится так, словно полковник ему родной дядя, без
всякого явно выраженного уважения к званию* «Неужели
111

это и есть Савицкий?» — думал Леон, настороженно следя
за его Движениями. Хотя ничего не предвещало обостре¬
ния,—это не успокаивало. Наоборот, Леон был слишком
опытен, чтобы не ожидать ловушки. Когда?! Сейчас или
позднее?! Он увидел, как полковник перелистывал лежав¬
шие перед ним на столе листки, и, разглядев свою фами¬
лию, сразу понял, что допрашивавший его подполковник
уже успел пе])епечатать допрос протокола на машинке.
—	Витя! Переведи ему, что я ознакомился с его пока¬
заниями,— сказал Савицкий, надевая очки, которые сразу
придали строгость его лицу,—и меня интересует лишь
один вопрос. Чем он может подтвердить правдивость своих
показаний о том, что немецкое командование знает о со¬
ветском предполагаемом десанте?..
Пока Витя переводил, спотыкаясь на словах, которые
ему давались с трудом, у Леона было время подумать над
ответом. Но он внимательно смотрел в рот переводчику,
словно только от него узнавал о смысле обрагценного
к нему вопроса. Витя старался. Его пухлое лицо взмокло
от пота. Видно, он имел не очень-то большую практику,
и Леону хотелось ему помочь. Однако он молчал. Наконец,
с переводом было покончено.
—	Мне думается... Я, конечно^ точно не знаю,—* сказал
Леон, стараясь говорить обтекаемо.^ Но к району Каро-
лина-Вугаза подводятся войска.
Пока переводчик переводил, спрашивая у Леона зна¬
чение отдельных слов, полковник слушал с полным вни¬
манием.
—	Спроси его, Виктор, убежден ли он в этом?
Виктор переспросил Леона, и тот уже уверенно кивнул
головой. В конце-то концов его сообш;енпе не расходилось
с истиной. Действительно, он сам видел доты на берегу
Каролина-Вугаза. Другое дело, что построены опи были
года полтора тому назад. Но эта неувязка не казалась ему
значительной. В конце концов трудно будет установить,
когда они строились. Они существуют — вот что главное.
Ему показалось, что полковник поверил.
—	Это все очень интересно,— проговорил он и вдруг
снял трубку загудевшего телефона.—Савицкий слушает!..
Так, значит, встреча состоялась. Как теперь повернется
его судьба?
Через несколько минут конвойные вели его обратно,
в хату на краю деревни. Леон напряженно продумывал
112

все, о чем спрашивал его Савицкий, вдумывался в значение
каждой интонации, каждого жеста. И хотя, как ему каза¬
лось, он не совершил ошибок в этом разговоре, будущее
представлялось ему беспросветным.
Глава третья
Теперь Савицкому уже не пришлось мучиться в поис^
ках ответа на вопрос, как жить дальше. После допроса
Петреску он понял, что Корнев ничего не прибавил и не
добавил, возможно, высадка воздушного десанта уже не
будет внезапностью для противника.
И все же допрос убедил его в том, что Леон Петреску
еще может пригодиться. Как он смотрел!.. Испытующе,
с холерическим блеском в темных глазах. Что он пытался
понять?..
Нет, ой не производит впечатления малодушного. Хо¬
рошо держится. Но почему все же с такой легкостью он
рассказал о том, о чем должен был бы молчать? Удиви¬
тельно!.. Над этим еще следует серьезно подумать.
Вечером Савицкий созвал всех, кто только мог быть
полезен. Конечно, далеко не всех своих подчиненных он
мог приобщить к плану: когда, где и каким образом засы¬
лать разведчиков. Секрет, о котором знают многие, пере¬
стает быть секретом. Невольно его советчиками оказались
молчаливый Корнев, быстрый, наделенный живым вообра¬
жением Дьяченко и еще два человека. Обсуждали долго,
спорили, и все же решение не приходило. Самолетом —
пока опасно, а с моря — крайне трудно, необходима долгая
и тщательная подготовка.
Если бы не широко раскрытые окна, все давно задохну¬
лись бы от папиросного дыма. И надо же было, чтобы
в этот трудный для всех момент по дороге мимо разведот¬
дела, возвращаясь со стрельбы, проходили Егоров и Тоня.
Первым, конечно, их заметил бдительный Дьяченко.
—	Товарищ полковник! Взгляните на дорогу!.. Идут
наши голубки!..
По комнате пробежал смешок. После долгого напряже¬
ния вдруг возникла разрядка.
Корнев встал, разминаясь, подошел к окну, долгим
взглядом проводил Егорова и Тоню, пока их совсем не за¬
слонили деревья, росшие вдоль дороги.
Потом он обернулся, оглядел всех, кто сидел в комнате,
5 Заказ 859	113

и с присущей ему грубоватой бесцеремонностью скоман¬
довал:-
—	А ну, выходи все!.. У меня к начальнику есть дело!
Всегда уже задним числом Савицкий возмущался пол¬
ным пренебрежением Корнева к элементарному такту, но
в момент, когда тот нарушал его, у Савицкого не находи¬
лось слов его одернуть. В том, как Корнев энергично
выбросил вперед руку, натужливо выпятив подбородок,
словно готовясь дать бой всякому, кто станет на его пути,
была заложена странная сила, полная уверенности в не¬
погрешимости и важности своего решения.
Савицкий раздраженно закурил. Он и на этот раз усту¬
пил Корневу, который неторопливо прикрыл дверь за
последним покинувшим комнату и только тогда повернул¬
ся и подсел к столу.
—	Есть предложение,—проговорил он спокойно и при
этом прищурил глаза так, что Савицкому в первый момент
показалось, не закрыл ли он их совсем. По опыту, долгому
и многотрудному, Савицкий знал, что если уж Корнев что-
нибудь придумал, то хоть четвертуй — будет стоять на
своем. «Не дай бог,— думал он иногда, когда Корнев чем-
нибудь его особенно допекал,— попасть в его подчинение.
Костей не соберешь!..»
Слушая, Савицкий молча изучал лицо Корнева. Пора¬
зительно, как такой хитроумный план мог возникнуть
в этой лысой голове. По роду своей работы Савицкий был
далек от романтики. Его всегда интересовала прежде всего
реальность того, что должно быть осуществлено. И все же
то, что предложил Корнев, настолько не вязалось со сло¬
жившимся представлением Савицкого о своем заместителе,
что, убей его бог, если бы он сам не услышал, никогда бы
не поверил, что этот романтический план мог предложить
сухой человек, который наверняка никого не любил. Не
случайно же — ему почти сорок, а он еще холостяк,
Корнев сидел, тяжело опершись о стол, и ждал решения
Савицкого.
Нр Савицкий молчал и думал. Конечно, история борьбы
разведок знает и не такие случаи.
«Времени нет! Времени нет! — думал полковник, по¬
глядывая на телефон, который каждую минуту мог издать
зуммерное гудение. — Нужно идти докладывать! А что?!
План Корлева спорен. В нем много неизвестных: Справит¬
ся ли Тоня со своей ролью, достаточно ли умело будет себя
114

вести? Однако в этом варианте есть и положительное»,
И все же Савицкий сомневался. Уж очень все складно
получается таких планов он опасался.
—	Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по
ним ходить! — проговорил он, улыбаясь,— Ну, хорошо,
Корнев, доложу твой план Фадееву! Так и скажу, что это
твоя придумка! Авторства себе не присвою!
Глаза Корнева весело блеснули.
—	Нет! — проговорил он. — Докладывайте как план
разведотдела!
—	Ну и щедрый ты мужик, — сказал Савицкий,— так
и раскидываешь гениальные предложения! Только соби¬
рай!..
Да, теперь можно пойти к Фадееву. Все-таки есть о чем
доложить. Корнев отправился к себе, а Савицкий сложил
в папку бумаги и вышел из хаты.
Глава четвертая
Ну как, Тоня? Новую биографию усвоила?
—	Новую помню, старую забыла!
—	Хорошо, Тонечка! А задание Корнев еще не уточ¬
нял?
—	Нет, товарищ полковник! Только вот Дьяченко,
когда к вам звал, сказал, что, может быть, все изменится...
—	Как — изменится?!
—	Точно не сказал! Разве его поймешь? Пробурчал
что-то!..
Савицкий вздохнул. Тоня сидела у стола, положив руки
на колени. Этакая примерная, первая ученица. Только
в серых глазах затаилось беспокойство. Конечно, ее бес¬
покоит неизвестность, не может не беспокоить.
Узкие плечи торчали под гимнастеркой, и вся она,
маленькая, какая-то незащищенная, казалась случайно за¬
бредшим сюда подростком, которого нужно как можно
скорее отослать к родителям.
И Савицкий подумал, что не будь сейчас войны, она,
наверно, не только бы не научилась прыгать с парашютом,
работать на радиоаппаратах, подслушивать телефонные
разговоры, стрелять из пулемета и автомата, но никогда
не держала бы в руках даже мелкокалиберной винтовки,
так и сохранив навсегда благоговейное восхищение сме¬
лостью парашютистов, спускан}щихся на поле Тушинского
б*	115

аэродрома во время летнего авиационного праздника. Учи¬
лась бы, наверно, в институте и по вечерам спешила на
свидание с каким-нибудь студентом, и не было бы в ее
жизни Егорова.
У Савицкого было свое мнение о репутации веселого
и довольно бесшабашного одессита, которую Егоров сам себе
создал. Во-первых, Егоров родился в Виннице, во-вторых,
за его веселостью и кажущейся непосредственностью скры¬
валась немалая практичность. Конечно, она ему помогала
в той сложной жизни, которую приходилось вести, но все
же эта черта характера напоминала о себе довольно часто.
Егоров умел заводить знакомства с полезными людьми,
такими например, как кладовщики складов военторга.
Правда, Егорову нельзя отказать в доброте, он с готов¬
ностью предоставлял свои связи в распоряжение товари¬
щей, и это несколько извиняло его в глазах Савицкого.
Но главного Савицкий ему простить не мог. В
свои двадцать семь лет Егоров как-то мало думал о
будущем. Когда-то он окончил курсы товароведов по
фруктам, и эта специальность, казалось, полностью его
устраивала.
—	Кто-кто, а я доживу до коммунизма! — как-то шут¬
ливо воскликнул он.— Круглый год ем виноград! Два
килограмма в день!.. Приглашаю вас всех на свое столе¬
тие...
Конечно, такая девушка, как Тоня, никогда бы в другое
время не обратила внимания на Егорова, а вот сейчас надо
сидеть и думать, как осторожнее решить проблему. И чем
только этот рыжеватый парень мог затуманить ей мозги?
—	А если, Тонечка, мы действительно несколько изме¬
ним наш план,—осторожно сказал Савицкий.—
Дело в том, что тут внезапно возникли новые обстоя¬
тельства!.
Он поднял взгляд. «Какое все-таки у нее взрослое
лицо,— подумал он,— совсем, как у много пережившей
женщины». Но это мгновение прошло, что-то в выражении
глаз Тони смягчилось, и опять перед ним сидела девушка,
с которой Савицкому казалось странным и неловким вести
этот сложный разговор.
—	Если нужно, так нужно,—проговорила Тоня, не
меняя положения. И эти покорно сложенные на коленях
руки, внимательный взгляд серых глаз, в которых свети¬
лось доверие и готовность сделать все, что прикажут, юная
116

непосредственность в выражении чувств озадачили Савиц¬
кого. Что ж, может быть, Корнев и прав, ее общение
С Петреску станет для нее невольным суровым экзаменом.
В короткое время сама жизнь проверит, на что она способ¬
на. У Савицкого полегчало на сердце: значит, не все в пла¬
не Корнева плохо.
—	Вот что, Тонечка,— сказал он уже почти весело,—
ты когда-нибудь в драмкружке играла?
—	Играла!—улыбнулась Тоня и сейчас, когда она
вдруг непосредственно, по-детски улыбнулась, стала совсем
похожей на пятнадцатилетнюю девчонку.
—	Зайчиков, наверно?
—	И зайчиков! И Красную Шапочку!.. И даже однажды
Бармалея!..— И весело засмеялась: воспоминания недав¬
него детства, очевидно, еще были живы в ее памяти.
—	Ну вот, теперь твои актерские дарования могут-
пригодиться,— сказал Савицкий, но в более серьезном
деле...
Он помолчал, не зная, как подступить к основному раз¬
говору. Весь его большой жизненный опыт вдруг оказался
недостаточным для того, чтобы сказать то, что нужно, и
при этом не уронить достоинства — ни своего, ни То¬
ниного.
—	Понимаешь, Тонечка... — проговорил он и запнулся,
подбирая слова,— тут такое дело... Поймали мы одного
пленного майора... Румын... Довольно собой видный... Лет
ему будет так под тридцать... Ранен!.. Правда, не очень
серьезно... Стукнулся, когда машина опрокинулась... Так
вот, понимаешь, какое дело!..
—	Товарищ полковник! Разрешите уж я скажу!..—
В дверях стоял Корнев, держа в руках привычную потер¬
тую папку, с которой он ходил на доклад к начальству.
Очевидно он слышал часть разговора и понял затрудни¬
тельное положение Савицкого.
—	Заходи, садись, Корнев,— оживленно откликнулся
Савдцкий и облегченно вздохнул.— Мы вот с Тонечкой
по душам беседуем.
—	А чего тут особенно беседовать,— проговорил Кор¬
нев, Подсаживаясь к столу и прилаживая с краю
свою папку.— Вопрос ясен. Действовать надо — вот и
все...
Корнев врезался в разговор, как ледокол в толщу льда,
и действительно в комнате словно цохолодало. Тоня зябко
117

повела плечами и напряженным взглядом смотрела на
Корнева, который сразу перешел к делу.
—	Перед тобой ставится боевая задача! Понятно?
—	Понятно! — прошептала Тоня и при этом взглянула
на Савицкого, который смущенно приглаживал волосы.
—	Нам нужно, чтобы ты вошла в доверие к пленному
майору Петреску!.. Понятно?..
—	Понятно! — И Савицкий заметил, как в, глазах Тони
зажглись огоньки. «Этот лысый черт, — подумал он,— объ¬
ясняет лучше, чем я».
Теперь внимание Тони переключилось на Корнева; судя
по выражению ее лица, она сразу поняла, что от нее тре¬
буется.
—	Войти в доверие, это первый этап, — продолжал
Корнев,— потом наступит второй этап. О нем мы тебе ска¬
жем позднее.
—	А зачем? — вдруг спросила Тоня,
Корнев и Савицкий переглянулись.
—	Вот этого пока тебе знать ке надо, — сказал Савиц¬
кий.— Когда надо, мы тебе это скажем!.. А сейчас глав¬
ное — заставить Петреску считать тебя своим ангелом-
спасителем.
—	Понятно? — спросил Корнев.
—	Понятно! — воскликнула Тоня, она уже была вся
в действии. — Где этот майор?!
—	Иди! Дьяченко тебя проводит! — сказал Савицкий
и проводил ее взглядом, пока она не закрыла за собой дверь.
Глава пятая
—	Вот пойду сейчас к Савицкому и рубану напрямик
все, что о нем думаю!
—	Не посмеешь, Леня! Перестань! Ты не посмеешь!
—	Нет! Это он не смеет! Не хочу, чтобы ты шла к этому
проклятому румыну! Понимаешь, не хочу!
—	Ленечка, но это же надо!
—	Пристрелю его —и все! И чего только с ним возят¬
ся! А ты — тоже!..
—	Леня! Я ведь не сама напросилась! И Корнев тоже
мне задание давал!
—	А ты спросила бы его самого, совесть-то у него есть?
Они стояли внутри старой, заброшенной риги, давно не
слышавшей голосов людей, скрытые от посторонних глаз
118

скрипучей щелястой дверью. Пахло прелой соломой. По¬
черневшие, кривые жерди подпирали стены. Все здесь еще
больше усиливало тоску и душевную тревогу, но это было
единственное место на земле, где они могли поговорить, не
ощущая на себе чужих глаз.
Егоров стоял, прислонившись к притолоке, нахохлив¬
шийся, злой, низко надвинув на глаза козырек смятой
фуражки. Его худощавое лицо потемнело и осунулось
за эти минуты. Тоня зябко куталась в шинель, наброшен¬
ную на плечи, ощущая глубокую вину перед ним.
—	ЛеЬечка! — проговорила она, понимая, что надви¬
гается беда, и если она не уговорит его, то действительно
он наделает непоправимых глупостей.— Я ведь все время
буду приходить к тебе и спрашивать!.. Я и шага не сделаю
без твоего совета!..
Он хмуро усмехнулся.
—	Что спрашивать?..—И снова обрушился: — Как это
ты заставишь его себе поверить? Думаешь, так просто?
Да он, наверно, сам прожженный разведчик! Он же тебя
насквозь увидит! И придушит при первой возможности!..
Последние слова он произнес с такой убежденностью,
что она невольно повела подбородком, словно ей стало
трудно дышать.
—	Леня! Но не могу же я отказаться!.. Это же боевое
задание.
Помолчали. Он перехватил ее тревожный взгляд и тяж^
ко перевел дыхание.
—	Ну, ладно!.. Иди, раз приказывают! Но помни!
—	Хорошо, Ленечка!..
—	А если румын станет приставать,— стреляй! И ни¬
чего тебе не будет!
—	Я так и сделаю, Ленечка!
Он постоял, сумрачно переминаясь с ноги на ногу.
—	И вообще!..— Больше у него слов не нашлось;
быстрым движением он привлек ее к себе, ткнулся в щеку
жесткими, обветренными губами и выбежал в поле.
Тоня смотрела, как удаляется его сутуловатая фигура,
а когда он исчез за ветлами, привалилась лбом к шерша¬
вым доскам и заплакала.
Когда через четверть часа Дьяченко, вконец иззябший,
дождался ее наконец у плетня, окружавшего калитку
разведотдела, она подошла уже спокойная, внутренне соб¬
ранная.
119

Ну, Дьяченко, пошли! — весело сказала оыа.
—	Могла бы и побыстрее,-— сердито буркнул он, его
острый взгляд разглядел следы размазанных слез.— Реве¬
ла от своего возлюбленного!..
Она влепила ему пощечину с такой быстротой и стре¬
мительностью, что и сама не успела сообразить, что делает.
Дьяченко охнул и отшатнулся. Первое, что он сделал,—
посмотрел на окна хатки, не видел ли кто-нибудь. Как
будто никто. Это его немного успокоило.
—	Ты что! — рявкнул он.— Под арест захотела?
Тоня дрогнула. В самом деле, за мгновение до этого она
и не думала, что может сотворить такое. Но сейчас она уже
не могла отступать.
—	Слушай, Дьяченко! Если ты еще раз посмеешь,
я с тобой не то сделаю!
Дьяченко судорожно соображал, как с честью выпу¬
таться из положения. Начать скандал, побежать с жало¬
бой, что его ударила девушка?! Ну, посадят ее под арест,
да и то вряд ли, а ему потом в штабе проходу не дадут.
П он засмеялся раскатисто и весело.
—	Ну и ручка у тебя!.. Ты что, боксу училась?
—	Всему училась!.. Ну, чего стоишь! Пошли!..
С этой минуты она стала говорить Дьяченко «ты», и он
принял это как должное.
Он повел ее в дальний конец деревни, по пути давая
последние наставления.
—	Когда придешь к пленному, скажи, что ты меди¬
цинская сестра. Голову ему перебинтуй! Чайку согрей...
В общем, постарайся расположить!.. Ничего себе парень,
симпатичный!..
Тоня пропустила последние слова мимо ушей,
—	А ты с ним разговаривал?
—	Корнев допрашивал!
—	А как его зовут?
—	Леоном!
—	Имя-то какое! Не румынское! Артист, наверно!
—	Кто его знает! Ты уже сама его спроси — откуда
у него такое имя.
Они остановились у плетня, за которым стояла крепко
сбитая хата, двумя окнами смотревшая на дорогу. На сту¬
пеньках крыльца сидел часовой, покуривая папиросу*
Увидев лейтенанта, он стремительно вскочил.
Дьяченко погрозил ему пальцем:
120

—	Круглов! Ты что тут расселся?
—	Давно смены не было, товарищ лейтенант!
Дьяченко пожевал губами и повернулся к Тоне:
—	Ну, действуй по обстановке. А в девятнадцать
тридцать явись к Савицкому и доложи, как идут дела!..
Круглов!.. Пропусти ее к пленному!..
Повернулся и быстро пошел назад. Тоня постояла у ка¬
литки, собираясь с мыслями. Сейчас она должна сделать
первый шаг, может быть, самый первый самостоятельный
в своей жизнй. И ни Леня, ни Савицкий,— никто на свете
не сможет заменить ее в той борьбе, которую она должна
вести одна с глазу на глаз с врагом.
Проходя мимо часового, она дружески кивнула ему,
и тот широко улыбнулся.
“ Только недавно до ветру выпускал,— доложил он,—
томится, видно, от безделья! Песни свои поет!..
Скрипнула обитая мешковиной дверь, и Тоня пере¬
шагнула порог хаты, чувствуя, как сильно бьется сердце.
Пленный лежал на койке одетый, даже не сняв сапоги,
накрывшись с головой шинелью. Казалось, он спал. Но То¬
не почудилось, что он следит за ней из-под края воротника.
Ощущая скованность, она вышла на середину хаты, выбра¬
ла местечко на старом, щербатом столе, заставленном
котелками и пузырьками, и положила на него медицинскую
сумку. Что делать? Уйти, а затем вновь вернуться? Или,
может быть, присесть на табуретку и ждать, когда он сам
с ней заговорит?..
Не так представляла она себе эту первую встречу.
Ей казалось, что пленный будет сидеть на табуретке по¬
среди хаты и, когда она войдет, бросит на нее пытливый
и настороженный взгляд, а она сразу начнет входить
в роль... А все совсем не так. Нелепо и глупо!
Она постояла у стола, глядя в окно, где маячила голова
часового. День кончился, и тени от дальнего леса, казалось,
наступали на деревню. В хате сгущался сумрак. В еще
светлом небе кружились птицы, и Тоня подумала о том,
что уже начало марта и скоро, совсем скоро будет день
ее рождения.
Тишина! Под ногами скрипнули половицы. Ну что ж,
она подождет. Для разведчика терпение — тоже оружие.
Если пленный не спит и наблюдает за ней, пусть видит,
что она пришла с добрыми намерениями. Тихо звякнул
котелок — она поставила его на скамейку, рядом составила
121

пузырьки и свою сумку положила у ног на пол. Нашла
в пазу большой остывшей русской печки тряпку, вытерла
ею стол. Потом вышла в сени и вымыла котелок, за¬
черпнув стылую воду из ведра. Через несколько минут
все было вновь расставлено на столе, но уже в некотором
порядке. Достав в углу веник, подмела пол, стараясь
незаметно наблюдать за пленным: что-то уж он лежит
слишком тихо. Вот шевельнулась шинель, на мгновение
приподнялся воротник и тут же опустился. Но она успела
заметить блеснувший глаз.
Вдруг она успокоилась. Теперь все ясно — игра нача¬
лась. И она будет вести ее по правилам. Боже, сколько
мусора! Наверно, хату не подметали с тех пор, как ее
покинули хозяева. Она намела сор на старый истоптанный
половик, связала концы узлом и потащила во двор.
Круглов, звякнув о камень прикладом винтовки, осуж¬
дающе покачал головой.
—	Ты, девушка, что, очумела!.. Такую тяжесть таскать!
Да заставь ты этого красномордого самого поработать!
Подожди, я его растолкаю! Нечего ему дрыхнуть! Тут
не курорт!
Тоня вывалила мусор поближе к забору и встряхнула
половик.
—	Не надо! — испуганно воскликнула она, боясь что
часовой испортит ей все дело.— Он ведь раненый!..
—	Раненый! — презрительно усмехнулся Круглов.—
Царапнуло его немного! Симулянт проклятый!..
Он уже хотел идти в избу наводить порядок, но Тоня,
обогнав его, вспрыгнула на верхнюю ступеньку крыльца,
—	Подожди! Если надо будет, позову!
Круглов даже крякнул от негодования.
Тоня быстро притворила за собой дверь в хату, боясь,
что часовой все же пойдет за ней, и замерла на пороге.
Пленный сидел посреди комнаты на табуретке и смот¬
рел на нее. В его свободной позе не было настороженности,
а взгляд был дружеским и, если угодно, снисходительным.
Таким взглядом смотрят уверенные в себе мужчины на
девушек, которые им нравятся, но которые стоят на низ¬
шей ступени общественных отношений.
Тоня смутилась. Опять все получилось совсем не так,
как она ожидала. Этот румын как будто чувствует себя
здесь полным хозяином. Как он смотрит!
Опустив глаза и не поздоровавшись, она прошла мимо
122

него, подняла свою пухлую от бинтов санитарную сумку,
снова водрузила ее на стол и долго копалась в ней, чтобы
собраться с мыслями.
Пленный молчал, и она чувствовала на себе его вни¬
мательный взгляд. Но вот на стол выложены бинты, мазь
Вишневского, ножницы, еще какие-то лекарства, которые
не надо было вынимать, они совсем сейчас не нужны,
а у нее все еще не хватало сил повернуться.
Если бы она просто пришла сюда, чтобы наложить
повязку на голову раненого, ей было бы совсем легко.
Но от нее требовалось суметь добиться расположения че¬
ловека, не только незнакомого, чужого, но враждебного
уже по одному тому, что он одет в форму гитлеровского
офицера. Она чувствовала, как дрожат руки. Хотелось
схватить сумку и убежать. Пусть Савицкий пошлет кого-
нибудь другого. Нет, она не сможет сделать то, что от нее
требуют!
И вдруг она услышала его голос. Она не знала ни слова
по-румынски, но пленный явно за что-то ее благодарил.
Голос у него низкий, спокойный и чем-то приятный. Она
даже не смогла понять, что произошло,— просто, наверно,
ее нервы не выдержали долгого молчания и неопределен¬
ности. А теперь, когда он заговорил, она облегченно
вздохнула.
—	Шпрехен зи дойч? — спросила она.
—	Я! — ответил пленный и перешел на немецкий язык.
Он говорил довольно сносно, но делал много ошибок.
—	Стул — мужского рода! — наставительно сказала
Тоня, когда он, предложив ей сесть на стул, сказал —
«ди штуль».
—	О боже! — воскликнул Леон и засмеялся.— Вы по¬
можете мне изучить немецкий язык. Для этого мне надо
было попасть в плен. Превосходно!..
Она продолжала стоять у стола, сжимая в руках бинт
и забыв, что ей следует перебинтовать ему голову. Ей ка¬
залось, что она только что перепрыгнула через глубокое
ущелье, она чувствовала страшную физическую усталость.
Надо хоть немного выиграть времени, чтобы собраться
с мыслями.
Леон сидел на табуретке в расстегнутом кителе. Белая
повязка, немного ослабнув, сползала на глаза, и он время
от времени поправлял ее. Наконец, заметив это, Тоня
вспомнила о своих обязанностях,
123

—	я должна переменить вам повязку!
Он внимательно взглянул на нее, и в его взгляде по¬
явилось ироническое выражение.
—	Вас послали для этого?
—	Да!..
Леон усмехнулся:
У вас всегда так заботливы перед расстрелом?
—	А вы уже попрощались с жизнью? Да? — насмеш¬
ливо сказала Тоня, разрывая пакет.
—	Да, я уже прочитал последние молитвы!..
Он старался говорить весело, но Тоня понимала, что
его томит неизвестность, что он жаждет услышать от нее
слова, которые приоткроют будущее. И то, что о нем поза¬
ботились, вселяет надежду, но только надежду — не боль¬
ше. Да, именно этого хотел Леон! Будет ли он жить?!
И эта девушка, на вид такая юная, сама непосредствен¬
ность, конечно, многое знает. Во всяком случае, может
знать — ведь ей что-то говорили, когда посылали к нему.
—	Надеюсь, что бог услышал вас — ^ вы окажетесь
в раю! — сказала Тоня.
—	Вы очень жестоки,— Леон поморщился. Тоня осто¬
рожно отдирала старую повязку от раны, но марля при¬
сохла, и малейшее движение вызывало страшную боль.
—	Вам больно?..
—	А как вы думаете, человек чувствует боль, когда
в его голову попадает пуля?
—	Вы все о том же?.. Вы очень боитесь смерти?..
Он не ответил, только сильно прикусил губу.
—	Я сейчас!.. Сейчас!..— проговорила Тоня, продолжая
медленно отдирать марлю.— Сейчас вам будет легче...
Она видела, как на его лбу выступила испарина. Его
руки вцепились в края табуретки, и он весь напрягся.
—	Еще секундочку! — Она физически чувствовала,
как ему больно.
—	Ох! с- воскликнул Леон и дернул головой.
—	Все!.. Все!..— быстро сказала Тоня, отбрасывая в сто¬
рону окровавленный тампон.— Теперь вам будет легче.
Она бинтовала второй раз в жизни. В первый ей при¬
шлось бинтовать ногу Лени, которую тот подвернул недели
две назад, во время приземления после учебного прыжка
с парашютом. Леня тоже не^ стонал, но дико ругался
от болд...
Странно, но в эту минуту, когда пленный терпеливо
124

переносил страдания, Тоня невольно с уважением отнес¬
лась к его стойкости, а Леон, ощущая, как новый бинт
мягко стягивает его голову, как быстро и ловко движутся
руки девушки, впервые поймал себя на том, что не при¬
слушивается к шагам за окном.
Наконец с перевязкой покончено. Тоня осторожно стя¬
нула узелок и ножницами остригла концы марли. Славно
получилось: голова сахарно-белая, бинт — виток к витку,
уложен, как надо.
Леон закрыл глаза и молча откинулся на подушку.
Казалось, он потерял сознание. Тоня долго искала пульс
на его большой руке и наконец нашла, когда уже совсем
отчаялась. Пульс был ровный и сильный, как ей пока¬
залось.
В хате уже совсем сгустились сумерки, плетень за
окном уже растворился цо мгле, и только тонкие ветви
тополя, казавшиеся еще более черными, чем днем, зловеще
покачивались на фоне неба, похожие на сцепленные в му¬
чительном изломе руки.
В небе гудели самолеты. Тоня уже давно привыкла
различать их по шуму мотора. Особенно точно она научи¬
лась узнавать «юнкерсы»; если слышался как бы двойной
надрывный звук: «у-у-у-у, у-у...» — значит приближаются
«юнкерсы». Но сейчас ей было не до самолетов. Как будто
бы все в порядке, но уж слишком долго он молчит.
—	Вы меня слышите? — спросила она, нагибаясь
над ним.
—	Да! — тихо ответил он.— Ничего, теперь уже легче...
Если можно, пожалуйста, зажгите свет... Фонарь на полке.
Тоня нащупала «летучую мышь» в углу на полке грубо
срубленного шкафа, из глубины которого пахло мышами,
вытащила и, потратив несколько спичек, зажгла. Яркое,
чадное пламя взметнулось поверх стекла, и по потолку
заплясали тени.
—	Ну, вот! — сказала Тоня и поставила лампу поближе
к его изголовью.
В ту же секунду кто-то сильно забарабанил в дребез¬
жащее стекло.
—	Что? Чего надо! закричала Тоня, прижав лицо
к стеклу.
Совсем близко, с другой стороны, к стеклу прижалось
озлобленное лицо Круглова.
—	Окно занавесь, тетя!.. Слышь, «юнкерса» летят!..
125

—	Сейчас, дядя!..
Тоня обернулась. Что это?.. Рука Леона медленно по¬
ворачивает колесико, убавляя пламя. Значит, он все
понял?! Понял или догадался?! Она замерла, глядя, как
короткие, сильные пальцы довернули колесико почти до
конца, оставив едва тлеюп]ую желтую корону вокруг фити¬
ля,— и все предметы в хате стали погружаться во тьму.
Как хотелось ясно видеть сейчас его лицо, что оно вы¬
ражает, но белела лишь повязка, и черты уже смазал
полумрак. Она не могла оторвать взгляда от этой руки.
В одно мгновение ее чувства до крайности обостри¬
лись.
—	Почему он стучал? — вдруг спросил Леон.— Мы
зажгли свет?...
Тоня молчала. Вопрос Леона как будто уничтожал ее
сомнения, но теперь она уже ничего не могла с собой
сделать.
—	Да,— проговорила она.
Он уловил в ее ответе сухость.
—	Я вас чем-то обидел?
—	Нет,— сказала Тоня.
—	Я вчера закрывал окно ковром,— сказал Леон,— он
лежит у дверей...
Тоня улыбнулась. Назвать ковром ветхую дерюгу, в ко¬
торой она только что выносила мусор! Она нагнулась,
подняла ее и стала цеплять к двум прибитым над окном
гвоздям. Когда, наконец, это ей удалось, Леон вновь при¬
бавил света.
—	Вы очень торопитесь? — спросил он.
Тоня взглянула на часы — без четверти восемь; она
вспомнила о приказе Савицкого.
—	Да, у меня есть дела!
Он приподнялся на локтях и, стараясь не поворачивать
головы, стал поправлять подушку.
—	Я помогу вам,— сказала она, подходя поближе.
—	Нет, спасибо! Я сам!..— Он положил подушку по¬
выше и осторожно опустил на нее голову.—Вы не могли бы
достать мне какую-нибудь книгу?
—	У нас книги только на русском языке,— сказала
Тоня, невольно вкладывая в свои слова другое значение.
В желтом, сумрачном свете его лицо казалось спокой¬
ным. Он не выдал себя ни одним движением. Взгляд его
темных, чуть выпуклых глаз был устремлен куда-то поверх
126

ее головы и не выражал ничего, кроме усталости. Неужели
она ошиблась?
—	Жалко,— проговорил он.— А скажите, как вас зо¬
вут? Или это секрет?..
—	Тоня!
—« Тоня?! Эго хорошее русское имя!.. Когда-нибудь я
так назову свою дочку!..— Он улыбнулся.— Теперь вы
видите, я не думаю больше о смерти!.. При вас я могу о ней
не думать! Вы были так добры!
—	Ну, я должна идти! — сказала она.
—	Вы еще придете?
—	Приду.
—	Приходите сегодня,— попросил он как-то по-маль¬
чишески, словно перед ним стояла знакомая девушка и
он ^ договаривается с ней о свидании.— Вы можете
прийти?..
—	Не знаю,— сказала Тоня.— Если не будет других
дел — приду. У меня еще пятеро раненых.
—	И все такие, как я?
—	Нет, это наши!
—	Понимаю,— сказал он и с улыбкой махнул рукой,—
постараюсь заснуть! Как вы думаете,— остановил он ее,
когда, взвалив на плечо сумку, она направилась к две¬
рям,— меня сегодня уже не будут допрашивать?
Она только пожала плечами и вышла, прикрыв за собой
дверь.
Какой темный, промозглый вечер! Резкий ветер ударил
ей в лицо, и она ощутила на щеках колючие холодные
капли дождя. Во мраке маячила фигура часового.
—	Круглов! — окликнула она.
—	Круглов сменился,— ответил из темноты густой,
приглушенный бас.— Уже полчаса будет... А вы не знаете,
сколько времени?..
—	Так если ты полчаса как заступил, значит на пол¬
часа больше!
—	А может, и больше,— проговорил часовой, под¬
ходя,— на посту-то время, как резина, тянется!..
Ему, очевидно, хотелось поговорить, но Тоня торопи¬
лась. Она быстро сбежала с крыльца и увязла по щиколот¬
ку в чавкающей грязи — пошла к калитке. Что может
за какие-нибудь два часа наделать дождь! Только что было
сухо, а теперь ноги приклеиваются к земле.
И Тоня подумала, что это ведь первый весенний дождь.
127

в Москве он пройдет, может быть, в конце апреля, а воз¬
можно и в середине мая, а здесь весна ранняя...
Впрочем, она торопилась. Она уже минут на сорок
опаздывала к Савицкому. Что она скажет ему? Как будто
ничего ценного нет. А история с лампой?..
—	Тоня!
Она перепрыгнула через лужу и остановилась. Егоров
выдвинулся из-за дерева, мимо которого она только что
пробежала.
—	Ты что тут делаешь? — спросила она, хотя сразу
поняла, что вопрос этот могла и не задавать.
На плечи Егорова была надета плащ-палатка, он тут же
скинул ее с себя и набросил па плечи Топи. Она затылком
ощутила грубую влажную ткань.
—	Ну, поговорила? хмуро спросил он.— С этим...
~ Поговорила!
Он шел рядом, широкими шагами переступая через те
лужи, которые она перепрыгивала.
~ Ну и что? — Он словно не слышал ноток вызова
в ее ответе.
—	Вот иду к Савицкому! И все ему доложу!..
Он ни о чем ее больше не спросил, просто шел рядом
и молчал. Она вдруг взяла его ладонь в свою:
—	Замерз совсем, дурень!..
Егоров только шумно, перевел дыхание. Они уже под¬
ходили к хатке разведотдела, Тоня выпустила его руку.
—	Иди домой! Как освобожусь, загляну! — и быстро
свернула на дорожку.
Однако Савицкого не было. Ординарец, худощавый,
шустрый паренек, сказал ей, что полковник у командующе¬
го, а ей приказано, как явится, обождать.
Тоня присела на скамейку перед печкой. Яркий элек¬
трический свет от стучавшего за стеной движка заливал
хату, на стенках которой еще сохранились выцветшие фо¬
тографии хозяев; их было до десятка в каждой из двух ра¬
мок, висевших рядом с окном, очевидно, все родня: от деда,
участника русско-японской войны, и до того солдата, ко¬
торый мерзнет где-нибудь на севере в карельских лесах
вот он совсем мальчишкой снят местным фотографом с
гармошкой в руках. Руки держат гармонь скованно, а свет¬
лые глаза таращатся в объектив. Очень старался парень
помочь фотографу, чтобы у того лучше получилось.
Впрочем, кроме печи, темных стен и вот этих фото¬
128

графий, чудом уцелевших, в хате ничто не напоминает
о прошлой жизни.
Посреди комнаты стоит походный стол на тонких нож¬
ках, на нем грудой лежат документы, а на самом краю
телефоны в желтых кожухах; в углу, покрытый зеленой
краской, примостился немецкий несгораемый ящик. Ну и
кряхтят солдаты, когда грузят его на машину при пере¬
ездах!
Только сейчас, глядя в синеватые огоньки пламени,
Тоня почувствовала облегчение. Она словно вернулась из
мира тоски и безнадежности в мир света и больших дел,
где она очень нужна.
Она быстро скинула плащ-палатку, на мгновение за¬
держав ее в руках. Пожалела, что не вернула ее Лене,
он так и пошел под дождем. Потом стала кочергой шуро¬
вать в печке, разбивая пылающие головни, от которых
при каждом ударе летели снопы искр. И не заметила, как
за ее спиной появился Савицкий.
—	Люблю тепло,— сказал он, скинув шинель, присел
на скамейку рядом с Тоней.— Сиди!.. Сиди!..— удержал
он ее, так как она тут же вскочила.— Погрейся... Ну, как
там?.. Какие разведданные?..— Он улыбнулся.
Тоня смотрела на его длинные пальцы, которые тяну¬
лись к огню, они были очень красивы, и вдруг спросила:
—	А вы играете на рояле?..
Савицкий удивленно посмотрел на нее и засмеялся:
—	Это все меня спрашивают. Нет, с музыкой у меня
нелады! Бездарен!.. А вот рисовать умею!.. Правда, для
себя... И каррикатуры для стенгазеты! Когда в институте
учился, меня из-за этого всегда в редколлегию выбирали.
Он неторопливо закурил, а Тоня стала подробно расска¬
зывать о разговоре с пленным, стараясь не упустить пи
одной детали.
—	Так, значит,—переспросил Савицкий,—как только
Круглов закричал «занавесь окна», он тут же схватился
за лампу?!
—	Да,—сказала Тоня.—Когда я обернулась, он уже
опускал фитиль... Но потом он, правда, переспросил, что
кричал часовой...
Савицкий подкинул в печь дров и, морща лоб, просидел
с минуту, не задавая больше вопросов. Ординарец принес
чайник и долго прилаживал его к огню так, чтобы по¬
меньше закоптить. Савицкий заметил и усмехнулся:
129

—	у каждого свои заботы!.. Ну что ж,— проговорил
он,— если это так, то возникает любопытная ситуация...
Ситуэйшен!..— Он провел растопыренными пальцами по
воздуху.— Из нее мы можем выжать для себя довольно
много полезного... Вот что, Тоня, ты к нему сегодня больше
не ходи... А завтра мы кое-что в твоем задании уточним...—
Одну минуточку! — Савицкий повернул к ней лицо, на
котором лежал багряный отсвет пламени.— Зайди по до¬
роге в караульное помещение и передай мое распоряжение
начальнику караула не давать ужин Петреску и завтра
попридержать ему завтрак... Так часиков до двенадцати...
Пусть немного проголодается....
Глава шестая
На другое утро ровно в девять Тоня получила у Савиц¬
кого совершенно точные инструкции.
Теперь, когда она знала Леона Петреску и первая
встреча с ним несомненно заложила основы для доверия,
она не металась больше от чувства собственной беспомощ¬
ности. За ночь она многое продумала, и Савицкий невольно
отметил ее большое внутреннее спокойствие.
—	Ну как? — с улыбкой спросил он, когда она вошла
к нему с санитарной сумкой на плече.— Я вижу, что рабо¬
та по медицинской части тебе понравилась...
Топя улыбнулась. Стоявший у окна Корнев тоже улыб¬
нулся.
—	Я же говорил, товарищ полковник, что Тоня у нас
девушка способная!.. Глаз у нее острый! — Как всегда,
ему не терпелось взять инициативу разговора в свои руки.
Однако на этот раз Савицкий не дал ему этой возмож¬
ности.
—	Подожди, Корнев! — прервал он его.— Тоня, при¬
сядь! И слушай внимательно!
Тоня опустилась на табуретку, положив у ног сумку,
и вновь, как послушная ученица, сложила руки на ко¬
ленях.
—	Так вот,— сказал Савицкий,— мы решили устроить
Петреску еще одну проверку. Незаметную для него, но
совершенно точную по возможной реакции. Ты что-нибудь
о рефлексах Павлова знаешь? Об условных и безуслов¬
ных?..
—	Товарищ полковник,— вдруг не выдержал Корнев,—
130

у нас остались считанные часы, а вы лекции ей читаете...
Савицкий бросил в сторону Корнева ледяной взгляд.
—	Слушайте, Корнев! Вы мне мешаете! — Помолчав,
сгреб своими длинными пальцами пачку бумаг и в сердцах
перебросил их с одной стороны стола на другую.— Так
вот, Тоня!.. Мы не случайно задержали Петреску завтрак!
Он сейчас голоден. Ты пойдешь к нему. И сядешь так,
чтобы хорошо видеть его лицо. Начни разговор. Потом
в хату войдет Витя и спросит тебя по-русски, кормили ли
пленного. Ты скажешь — нет, и попросишь принести еду,
да повкуснее... А сама наблюдай!.. Если Петреску при этих
словах сделает глотательное движение — значит, он понял.
Тоня кивнула. Ее не устраивало только, что войдет
Виктор, лучше, если бы вошел Леня.
—	Теперь можно, товарищ полковник? — сказал Кор¬
нев, обидчиво поджимая тонкие губы.
—	Говори,— разрешил Савицкий; он не хотел усугуб¬
лять конфликт, особенно при Тоне, и обращением на «ты»
давал понять Корневу, что считает спор исчерпанным.
—	Так вот,— сказал Корнев,— передай Егорову, чтобы
он и близко не подходил к хате, где сидит Петреску. Ру¬
мын не должен его видеть! Понятно?
—	Понятно! — Тоня потупила взгляд. Ей было не¬
приятно, что об ее отношениях с Егоровым Корнев говорит
так обнаженно, но в то же время его слова прозвучали,
как официальное их признание.
Савицкий пришел ей на помощь. Он поднял руку.
—	Ну, Корнев!.. Это уж мы сами ему скажем!
Корнев пошевелил своими светлыми, рыжими бровями:
—	Да я ему вчера говорил! Предупреждал! Так все
равно вечером он кружил вокруг хаты, как ястреб...
Савицкий невольно улыбнулся. Ох, уж этот Корнев,
дотошен и придирчив, влезает в каждую мелочь! Кто знает,
может быть, таким и надо быть разведчику, судьба которого
часто зависит от десятков, подчас, казалось бы, мелких
обстоятельств, но каждое из них, если его не учитывать,
может привести к провалу и гибели.
Тоня не спросила, почему Егоров не должен видеть
Петреску. Она вообще привыкла к тому, что ей не следует
интересоваться тем, что ей не говорят. Но нетрудно было
догадаться. Петреску не должен знать Егорова, который
через несколько дней начнет действовать по ту сторону ли¬
нии фронта. Ведь в жизни бывают неожиданные встречи...
131

Савицкий вызвал переводчика, быстро обо всем дого¬
ворились, и Тоня, взвалив на плечо сумку, пошла н
Петреску.
На душе у нее было смутно. Она не видела ни деревьев,
которые после ночного дождя вдруг ожили и покачивали
ветвями, отогревались под лучами теплого весеннего солн¬
ца, ни дальних полей, уходящих к горизонту,— они тоже,
казалось, раздвинулись. Она смотрела под ногй^, на рыжую
тропинку, по которой еще вчера нельзя было пройти,—
в такое месиво превратил ее дождь,— а сейчас уже под¬
сохшую, и думала о Егорове.
Вчера вечером она так его и не нашла, хотя обошла
все хаты, где жили разведчики. Кто-то сказал, что его
послали зачем-то в штаб одной из дивизий. Не нашла
и Дьяченко — он словно сквозь землю провалился.
Самое страшное в жизни для нее было одиночество.
Она его не переносила с детства. Плакала, когда оставалась
одна в квартире. А когда подросла, то обычно не возвра¬
щалась домой, если знала, что мать еще не вернулась,
и гулй^иа по городу. Когда же стала еще более взрослой,
у нее возникла постоянная потребность с кем-то делиться
своими мыслями и чувствами. Егоров, который оказался
рядом, невольно вошел в ее жизнь. Он умел слушать и
понимать ее.
Сейчас'ОН был необходим. Так много ей нужно было
понять в самой себе, что если бы выговорилась, то, может
быть, и разобралась, что делать и как поступать дальше.
Ночью она долго думала. Конечно, Петреску следил
за каждым ее движением, за каждым произнесенным ею
словом. Какое впечатление она произвела на него? По¬
верит ли он тому, что она должна сказать?
С того момента, как она переступила порог хаты, где
содержался Петреску, ее не оставляло чувство душевного
смятения, оно лишь уменьшалось или усиливалось, в за¬
висимости от обстоятельств, но постоянно жило в ней.
Никогда в жизни она не ощущала такой ответствен¬
ности за поступок, никогда так быстро и остро не работала
eie мысль.
Война бросила маленькую, хрупкую девушку в пучину
событий, и ей предстояло пройти нелегкий путь. А что
в его конце?.. Об этом она старалась не думать.
Но вот она и пришла. Круглов, вновь занявший свое
место на посту, еще издали узнал ее и улыбался всеми
132

морщинами, которые щедро избороздили его суховатое
лицо.
—	Опять в гости? — весело спросил он, когда она
подошла к^крыльцу.— Штаны жует,— кивнул он в сторону
хаты,—два раза есть просил... Будут его сегодня кормить
или нет?..
—	Будут! — невольно улыбнулась Тоня; ей нравился
общительный нрав Круглова, да и вообще сейчас ей хоте¬
лось просто поговорить, чтобы отвлечься от тягостных
мыслей.
—	А вчера ты, девушка, у него долго засиделась,—
сказал Круглов, и его глаза хитровато заблестели.— Раны
у него, ВИДНО, глубокие... Долго пришлось перевязы¬
вать...
—	Эх, дядя! — вздохнула Тоня.
—	Такие уж дела, тетя! — в тон ей ответил Круглов.
Тоня посмотрела на окно. К стеклу изнутри прижалось
лицо Петреску. Он пристально смотрел на нее*
—	Ну, я пойду, дядя,— сказала Тоня.
—	Иди, тетя,— сказал Круглов, повернулся и двинулся
по своему недлинному, смертельно надоевшему ему марш¬
руту — вокруг хаты, держа винтовку под мышкой штыком
вниз.
Когда Тоня вошла, Петреску уже стоял посреди хаты,
взлохмаченный, в расстегнутом кителе, из-под которого
была врщна поросшая черными вьющимися волосами плот¬
ная грудь и короткая сильная шея. Повязка на голове
держалась, но лицо его за ночь осунулось, и он встретил
Тоню настороженным, замкнутым взглядом.
—	Здравствуйте! — весело сказала Тоня, переступив
через порог.— Как вы себя чувствуете?
—	Плохо! Очень плохо,— проговорил он, не двигаясь
с места.
Как ваша голова?
—	У меня нет головы.
Она улыбнулась его словам, как шутке.
—	А я пришла перевязать!
—	Меня не надо больше перевязывать,— сухо прогово¬
рил он.— И вообще я не хотел бы, чтобы вы сюда при¬
ходили!
Тоня вскинула голову, и ее руки, которые уже стали
разбирать содержимое сумки, на мгновение остановились.
Она ожидала всего, но не такого разговора,
133

—	Скажите тем, кто вас ко мне послал, что я больше
не скажу ни слова...
—	Что случилось? — спросила Тоня, она пристально
смотрела на Петреску, прислушиваясь, не идет ли Виктор.
Скорей бы он пришел! Она стала бояться, что в момент
вопроса Петреску отвернется.
Он смотрел на нее с откровенной ненавистью.
—	Вы обвиняете немцев в жестокости!.. А кто вы?..
Ваши ласковые руки,— в его голосе прозвучала уничто¬
жающая ирония,— забинтовали мне голову... Но тут же
меня лишают пищи!..
—	Как, вам не дали есть?! — воскликнула Хотя.
—	Да,— проговорил он,— и часовой на все мои прось¬
бы не отвечает.
—	Но как же вы с ним объяснялись?
—	Я показывал ему в окно руками, но этот азиат
в ответ вскинул винтовку!..
—	Не может быть,— проговорила Тоня.— Клянусь, я
этого не знала! — Она сказала это так подкупающе искрен¬
не, что сама поразилась.
Петреску усмехнулся:
—	Бросьте разыгрывать комедию! Вы не знали!.. Вы —
это мое, надеюсь, последнее разочарование...
Тоня подавленно молчала. Она была неискушенным
бойцом и сейчас вдруг ощутила всю меру своей неоцыт-
ности. Нет, она не может победить в з^ой схватке. Леня
правильно говорил, он предвидел, что перед нею сильный
противник и не с ее слабыми руками справиться с ним.
Если он схватит ее сейчас и задушит, то Круглов даже
не услышит ее крика,— так это мгновенно случится.
Ей нестерпимо хотелось броситься к двери и убежать,
и пусть потом будет что будет. Пусть ее посылают хоть
в штрафной батальон.
И вдруг она заплакала, припав лицом к столу. Ее топ¬
кая спина вздрагивала под гимнастеркой, волосы закрыли
лицо, и Петреску оцепенел, слыша глухие, сдавленные
рыдания.
Он продолжал стоять посреди хаты, и взгляд его выра¬
жал растерянность.
—	Я понимаю,— проговорил он,— вы, конечно, не ви¬
новаты!
Это было, как безумие. Тоня почувствовала, что в ней
возникла другая жизнь и она сама уже больше не та, что
134

была минуту назад. Все то, к чему она готовилась все эти
дни, о чем непрерывно думала, вдруг стало ее сущностью,
так, наверно, бывает у актрис в минуты высшего вдохно¬
вения. Она уже больше не контролировала свои слова^
они произносились сами, на том душевном накале, который
передавался Петреску и заставлял его верить.
—	Что вы знаете о моей жизни?! — говорила она.—
Может быть, я в тысячу раз несчастнее, чем вы! Я одино¬
ка! У меня в Одессе сестра, и я каждое мгновение боюсь,
что об этом узнают! Тогда и меня будут считать преда¬
тельницей! Как я хотела бы исчезнуть! Каждый день для
меня пытка!..
—	Не плачьте,-^ сказал Петреску, шагнув к ней.— Эта
проклятая война всех нас сделала зверями! Я тоже запу-^
тался... Я уже ничего не понимаю...
В это мгновение Тоня услышала быстрые шаги в сенях,
распахнулась дверь, и на пороге возникла .приземистая
фигура Виктора.
Очевидно, заплаканное лицо Тони поразило его. Он
мгновение постоял, оценивая обстановку, и громко неес¬
тественным голосом спросил:
—	Слушайте, Тоня! Сегодня пленного кормили?..
И сквозь завесу слез Тоня ясно увидела, как в широком
горле Петреску поднялось и опустилось тугое яблоко
кадыка.
—	Нет! Его морят голодом! — вдруг закричала она
истерически.— Иди! И немедленно принеси!..
Виктор испуганно попятился,— ему уже было не до гор¬
ла Петреску, да и вряд ли он его разглядел, так как тот
стоял к нему боком,— и исчез за дверью.
—	Вы, кажется, кричали на лейтенанта? — пробормо¬
тал Петреску.— Вас ведь могут за это отдать под суд?..
—	И пусть! Пусть отдадут,—ожесточенно сказала
Тоня, она уже сама верила в то, что говорит.— Я ничего
уже не боюсь.
А все же самоконтроль, о котором она в эти мгновения
не подозревала, действовал с необычайной точностью.
«Уходи! Уходи!» — требовал внутренний голос, и она ему
подчинилась. Усталым движением застегнула сумку, кото¬
рая ей так и не понадобилась, и, сказав Петреску, что
пойдет на кухню, чтобы заставить скорее принести теперь
уже обед, вышла из хаты.
Только сойдя с крыльца, она почувствовала всю меру
135

душевной усталости, но все же нашла в себе силы улыб¬
нуться Круглову, который проводил ее взглядом, полным
встревоженного внимания...
—	Ну как? спросил Савицкий, как только она пере¬
шагнула порог.
По его взгляду, острому и веселому, и по тому, как
подался вперед Корнев, который сидел у стола, удобно
опершись о его край, Тоня поняла, что, ожидая ее, они
о чем-то поспорили, и теперь от нее зависит, кто выиграет.
И эта непринужденная атмосфера подействовала на нее
успокаивающе.
—	Все было, как вы сказали,— проговорила она, смотря
в лицо Савицкого и чувствуя облегчение оттого, что она
снова может быть естественной.
—	Точнее! — нетерпеливо хлопнул ладонью о стол Кор¬
нев.— Что было?..
—	Как только Виктор спросил о еде, он тут же сделал
вот так! — И она. старательно проглотила слюну, вытя¬
нув шею.
—	Ну, что я говорил! — воскликнул Савицкий.— Иди
в военторг, тащи коньяк, Корнев!
—	Нет, подождите! — не сдавался тот.— Как он сде¬
лал? Покажи-ка еще раз!..
—	Вот так! — сказала Тоня и опять проглотила слюну.
Стараясь не пропустить ни одной подробности, она
изобразила голодное выражение, с которым проглотил слю¬
ну Петреску, и это окончательно развеселило Савиц¬
кого.
—	Ну и актриса! — захохотал он.— Кончится война,
ты же во МХАТе будешь играть!..
Корнев поднялся, вздохнул и поплелся к двери,
—	Ты куда? — спросил Савицкий.
Тот обернулся:
—	А водка не пройдет?
—	Слушай, Корнев!.. Не торгуйся... Иди, раз уже по¬
шел!..
Корнев почесал кончиком прокуренного пальца лысину,
надел фуражку и притворил за собой дверь.
—	Ну, теперь рассказывай подробно! — сказал Савиц¬
кий.— Да чего ты стоишь?.. Присаживайся! А этот истукан
Виктор так ничего и не разглядел. Так, значит, Петреску
по-русски понимает?
—	Понимает,— кивнула Тоня.
136

—	Прекрасно! Это нам очень кстати! Но в разговоре
с тобой он в этом не признавался?
—	Что вы, товарищ полковник! Он это скрывает. Ему
ведь важно, чтобы при нем не стеснялись...
—	Так! — Савицкий подумал.— Он, может быть, и не
надеется выжить, но хочет вести игру до последнего...
Что ж, его можно понять!..— Он просмотрел какую-то бу¬
магу, подписал и снова поднял взгляд на Тоню.— Ну, а
остальное?..— спросил он, не уточняя, но Тоня его по¬
няла.
Рассказать обо всем, что произошло с ней во время
разговора с Петреску? Нет, это невозможно. Она еще жила
этим, не давая до конца себе отчета, почему вдруг в ней
начали сосуществовать два различных человека, и хотя
прежний контролировал нового, но только в глубоком под¬
сознаний.
—	По-моему, он неплохой человек! — вдруг сказала
Тоня.
Савицкий кашлянул и пораженно взглянул на нее.
—	Ты что, тоже занялась психологическими опыта¬
ми? — строго спросил он.— Конечно, хорошо знать, с кем
имеешь Дело, но меня интересует другое...
—	По-моему, он мне начал верить.
—	Ты в этом убеждена?
—	Да, пожалуй!
—	Нет, не пожалуй, а точно?
—	Наверно это точно.
Савицкий досадливо мотнул головой.
—	Ты должна понять, что здесь не может быть никако¬
го допуска. Да или нет! Вот как ставится вопрос. А для
тебя это тоже...— Он опять недосказал, но Тоня мысленно
закончила его фразу: «Вопрос-жизни или смерти».
—	Да, он мне поверил,— уже твердо сказала она, хотя
внутренне еще не была убеждена в этом, но теперь она
верила, что добьется своего.
—	Я еще раз спрашиваю,— повысил голос Савицкий,—
ты убеждена 5 этом? Ты проверила?
Что ответить? И как проверить то, что никак не объяс¬
нишь словами?
—	Проверила! — сказала она.
—	Как?
Вопрос поставлен прямо, и взгляд Савицкого испытую¬
ще ощупывает ее лицо.
137

—	Ты понимаешь, Тоня, мы не можем рисковать ни
делом, ни тобой!.. Сейчас наступает новый этап. У нас
нет времени... Операция разворачивается... Мы отвечаем
за жизнь десятков тысяч людей... Я еще раз спрашиваю —
ты уверена?
Серые глаза Тони теперь смотрели на него с жесткой
остротой, и он вдруг впервые понял, что перед ним сидит
взрослый, много переживший человек.
—	Ну, хорошо! — сказал он, подчиняясь этому взгля¬
ду.— Ты ему рассказала о себе?
—	Да, рассказала!
—	Все, как есть, и о сестре в Одессе?
—	О ней — тоже.
—	Значит, биография твоя ему уже понятна?
Тоня кивнула.
—	Как он реагировал? — спросил Савицкий; по от¬
дельным деталям он все же вытягивал из Тони то, что ему
было нужно.
—	Он меня пожалел!
Ого! — усмехнулся Савицкий.— Как видно, вы дей¬
ствительно поговорили по душам...
Тоня сдержанно улыбнулась, вспомнив, как развива¬
лись события в хате Петреску.
—	Что я должна делать дальше? — тихо спросила она.
—	Если ты уверена,— сказал Савицкий как-то очень
буднично,— то переходи ко второй части плана. Уговори
его-бежать!.. Когда начнется побег,— а как его убедитель¬
ней устроить, мы егце подумаем,— ты пойдешь вместе
с Петреску. Так как ты его спасла, этим ты докажешь свою
преданность. Общая задача — проникнуть в Одессу и по¬
селиться у сестры. Дальнейшие указания получишь...
Как ни готовилась Тоня к любым неожиданностям, но
по плечам и спине словно поцолзла изморозь.
—	А что же я должна ему сказать? — спросила она
растерянно.— Почему я доляша бежать вместе с
ним?
—	Очень просто,— сказал вернувшийся с бутылкой
коньяку Корнев.— Ты хочешь жить с сестрой! И нам стало
известно, что твой отец перебежал к немцам!
—	Что с вами? Может быть, вы не решаетесь? — спро¬
сил Савицкий, переходя незаметно для себя на «вы».
—	Ничего!.. Ничего!..—быстро проговорила Тоня и
поспешно поднялась.— Можно идти?.,
138

Глава седьмая
Именно сейчас, когда Леня был нужен, как никогда
в жизни, он задерживался на какой-то тыловой базе, куда
его послали за оружием. За каким оружием и на сколько
времени его послали — никто не знал толком. Все нити
сходились к Корневу,— он вызывал к себе Егорова,— ну,
а к нему Тоня обращаться не хотела. Все равно не ска¬
жет — такой уж это сухой человек.
Нет, конечно, ничего бы не изменилось, поговори она
с Ленькой, все осталось бы по-прежнему, а все-таки на
душе стало бы намного легче и спокойнее.
Сейчас она вновь оставалась наедине с Петреску,
и вновь ни один человек в мире не мог помочь ей. Тощ>ко
она сама, одна.
Она вышла в поле и направилась к старой риге, кото¬
рая темнела вдали. Дверь тихо скрипнула, покачиваясь
под порывами ветра. Тоня вошла, и мыши, сновавшие
между охапками прелой соломы, мгновенно исчезли. Коря¬
вые жерди под потолком поддерживали гнилую крышу.'
Большое ржавое колесо от телеги, прислоненное к углу,
напоминало о том, что и здесь когда-то шумела жизнь.
Но больше всего Тоне хотелось, чтобы вот здесь, в углу,
за дверью, стоял бы Леня, чтобы она могла хотя бы на
мгновение прижаться ш;екой к заштопанному ее руками
ватнику.
Позади скрипнула дверь. Она быстро оглянулась... Нет,
это ветер...
Как много не приметных для простого глаза, но боль¬
ших событий вместили прожитые сутки. Вчера в это время
она впервые встретилась с Петреску, а сегодня... Пове¬
рит ли он?.. Может быть, она должна была сказать Савиц¬
кому, что не уверена? Не взваливать на себя весь груз
ответственности? А вдруг он разгадает ее мысли?.. Что
тогда?..
Она стремилась разглядеть свое будуп^ее. Что будет,
когда они с Петреску переберутся через линию фронта?
Ведь тогда роли сразу переменятся... Будет ли Петреску
ее заш;иш;ать?.. Может быть, да!.. А может быть, и нет!..
Как все запутано!.. Зачем Савицкий устанавливал,— она
так и подумала «устанавливал», словом, которое вошло
теперь в ее речь,—знает ли Петреску русский язык?
Какое это имеет для него значение? Куда делен Егоров?
139

и почему все-таки Петреску не должен был его видеть?
Она подходила к плетню, который окружал хату Пет¬
реску, и вдруг остановилась — так сильно у нее забилось
сердце. Егоров! А что, если он уже заброшен на ту сторо¬
ну?! И от нее это до поры до времени скрывают?..
Круглов, устремившийся к ней навстречу, чтобы по¬
говорить, спросить, как обычно, который уже часок, отвер¬
нулся и обиделся — так стремительно прошла она мимо,
даже не удостоив взглядом. А она просто не видела его,
трудно и сложно было ей сейчас.
Петреску сидел на своем топчане и играл на губной
гармонике; тянул какой-то заунывный цыганский мотив
и даже не повернулся, когда она вошла.
Тоня подняла с пола дерюгу, занавесила окно, зажгла
«летучую мышь», поставила ее на табуретку рядом с топ¬
чаном, а сама села напротив, примостившись в углу на
скамейке.
Наконец, Петреску надоело играть. Он сунул гармошку
под подушку и повернулся к ней.
—	Ну, как дела? — спросил он.— Судя по тому, что
вот этот солдат,— он кивнул в сторону окна,— подарил
мне гармошку, которую он, очевидно, забрал у предыду¬
щего расстрелянного, моя очередь тоже близка...
Вас сегодня допрашивали?
—	Нет, обо мне забыли, хотя и стали кормить...
—	Перевязать? — спросила она.
Он дотронулся рукой до повязки.
—	Пожалуй, не надо! Сегодня гораздо легче... А кроме
того, все равно в какой повязке лежать в могиле...
—	Вы опять за свое! — сказала Тоня; разговоры о смер¬
ти начали ей надоедать.
Засунув руки в карманы, он прошелся по хате, поднял
фонарь и прибавил света. Потом взял фонарь в руку и под¬
нес к лицу Тони так, чтобы ясно видеть ее глаза.
—	Смотрите на меня! — тихо и властно проговорил он.
Она взглянула в его напряженные, широко раскрытые
глаза, которые смотрели на нее с такой властной силой,
что она невольно подалась назад.
—	Кто вы? — спросил он.— Зачем вы ко мне приходи¬
те?,. Вы хотите забраться мне в душу, чтобы, размягчив
ее, добиться того, чего не смогли дать допросы?.. Но это
вам не удастся!.. Милая девушка! Мне очень жаль, но вы
трудитесь напрасно!.. Я все сказал, что мог, и больше уже
140

ничто не заставит меня произнести ни слова — ни пытки,
ни смерть...
Он выговаривал каждое слово в отдельности, и Тоня
слушала не мигая, собрав всю волю.
—	Что вы,— наконец, проговорила она.— Я не знаю,
о чем вы говорите...
—	Зато я знаю!.. Не приходи сюда! Больше не приходи!
А то я убью тебя!.. Мне ведь нечего терять... Оставь меня
в покое...— Его рука дрогнула, и он медленно отвел лампу.
Повернулся и поставил ее на прежнее место.
Некоторое время Тоня молчала. Какие силы уже были
истрачены, а борьба только начиналась!
—	Я хочу помочь вам,— сказала она глухим голосом,
глядя в его широкую спину.— Я помогу вам бежать!..
Он не обернулся.
—	Вы хотите выстрелить мне в спину?!
—	Нет,— проговорила она и вновь почувствовала, как
в ней рождается тот, второй человек, который может
говорить убежденно.— Я пойду с вами!..
Он резко обернулся:
—	Как вы это сделаете?..
—	Я все продумала! Ваш дом на самом краю деревни,
его охраняет всего один часовой! А я достану оружие!..
Он с недоверием смотрел на нее.
—	Я не понимаю! — пробормотал он.— Я вас не по¬
нимаю! — Быстрыми шагами он заходил из угла в угол,
потом вдруг остановился перед нею.— Уходите. Уходите
или я вас сейчас задушу... Я не верю!.. Ни одному вашему
слову!..
—	Но я же сказала, что у меня в Одессе сестра!..
—	Уходите!.. Уходите!..
Он повернулся и рухнул на топчан, сжав руками
голову...
Многие годы, пока не началась эта война, Леон, роман¬
тически воспитанный, считал, что только тот враг, кто
держит в руках оружие. Но теперь от его иллюзий не оста¬
лось и следа. Он никогда не забудет, как немецкий солдат
застрелил мальчишку только потому, что тот захотел по¬
кататься на его лошади. Только сумасшедший мог за¬
подозрить мальчипшу в том, что тот партизан. И солдат
сам в это не верил, но убил просто так, даже без злости;
потом оттащил мальчишку за ногу в канаву и тут же о нем
забыл. Самое страшное, что никто не схватил солдата
141

8а руку, никто не ужаснулся. Только ефрейтор, сидевший
па крыльце, вспугнутый выстрелом, па мгновение прекра¬
тил играть на губной гармошке, но, увидев, в чем дело,
улыбнулся и заиграл вальс Штрауса.
Из окна штаба Леон видел все, что произошло, и вдруг
по своему каменному спокойствию понял, что стал совсем
другим человеком. Вспомнил мать, которая так гордилась,
что сын выбился в офицеры. Отец, мелкий страховой чи¬
новник, всю жйзнь мечтал о карьере, но так и умер,
не выплатив до конца собственных страховых взносов.
Мать научила сына говорить по-русски. Она родилась в
России. Они жили в Бухаресте, и отец любил водить
маленького Леона гулять к королевскому дворцу. Затаив
дыхание, они смотрели на торжественную церемонию сме¬
ны караула, на велщ^оленные мундиры офицеров и солдат.
Леон мечтал поскорее вырасти, чтобы стать офицером
королевской гвардии.
И он вырос, и стал офицером. Только отец не дожил
до этого знаменательного дня. А если бы и дожил, то карье¬
ра сына его скорее опечалила бы, чем порадовала. Ни одно¬
го дня Леон не служил в Бухаресте. Его переводили из
одного провинциального гарнизона в другой, правда на¬
чальство отмечало его старательность и не обходило чина¬
ми, но ничего, кроме скромной офицерской пенсии, впереди
его не ждало.
Леон мечтал о карьере, об орденах и красивой молодой
жене из знатной семьи. Поэтому он и не женился, хотя
в Плоешти его сватали к дочери владельца мебельной
фабрики. Он знал себе цену. Наделенный красивой внеш¬
ностью и мужественной осатой, он дал себе слово бороть¬
ся до последнего рубежа, который будет достигнут, когда
ему исполнится тридцать пять лет. Только тогда он
смирится с тем, что дарует ему жизнь, к этому дню.
И при всем при этом Леон Петреску не стал карье¬
ристом, Дьявольская мельница, которая крошила челове¬
ческие жизни, перемалывая в муку понятия чести, поря¬
дочности и, если угодно, доброты, каждый день затягивала
его в свои тяжелые жернова, и он с потерями, но
вырывался. Когда в Одессе полковник Ионеску хотел
назначить его в группу, помогаюп^ую гестапо, он попросил,
чтобы его отправили на фронт. Решительность, с которой
он настаивал, была расценена Ионеску как проявление
высшего патриотизма.
142

Конечно, Леон понимал, что дела на фронте склады¬
ваются скверно, но он, как и другие, надеялся, что немцы
нанесут сильные удары на северных участках фронта и
натиск на Одессу ослабнет. Как будто это и произошло —
линия фронта стабилизировалась, и в штабе говорят -г- на¬
долго.
Вот в эти самые дни затишья, когда и самолеты летали
редко, в его жизни произошел крупный перелом. Глупей¬
шая история.
Глава восьмая
Зачем его сюда привели? Почему уже три часа его
заставляют сидеть на этой проклятой скамейке в узком
коридоре? Почему не допрашивают?..
Сначала Леон даже обрадовался, что его вывели, на¬
конец, из хаты, где все ему опротивело. На третий день
своего заключения он уже настолько поправился, что начал
томиться от вынужденной бездеятельности, а главное,
от полного незнания, что его ожидает. Конечно, его не
станут долго лечить. Очевидно, только и ждут, когда он
немного окрепнет, чтобы начать пастояш,ие допросы. Нет,
он не играл, когда говорил с русской медицинской сестрой
о смерти. Что с ним сделают? В лучшем случае пошлют
в лагерь для военнопленных. Он досыта насмотрелся на
эти лагеря под Яссами и Одессой. Русские солдаты и офи¬
церы умирали каждый день десятками от голода и непо¬
сильной работы. Несомненно, и здесь его ожидает медлен¬
ная, мучительная смерть.
Од сидел на скрипучей деревянной скамейке, постав¬
ленной около двери, в которую его уже один раз вводили.
Его допрашивал низкорослый бритоголовый подполковник
со свирепыми глазами, тот, которого он впервые увидел
в блиндаже сразу после пленения.
Теперь этот подполковник уже дважды проходил мимо,
ие обраш.ая на него никакого внимания, словно не замечая.
Дважды уже сменили часового, а время мучительно тянет¬
ся и тянется.
За тонкой дверью мерно стучит пишущая машинка.
Чей-то густой бас вызывает какого-то сорок восьмого,
очевидно, старшего начальника, потому что как только
начинается разговор, бас начинает звучать высоким тено¬
ром: «Вас беспокоит капитан Свиридов...» Быстро прошел
фельдъегерь с толстым кожаным портфелем. Высокий кра¬
143

сивый майор вышел из крайней двери, постоял перед
Леоном, внимательно его разглядывая и, как показалось
Леону, достаточно дружелюбно, потом коротко приказал
проходившему мимо лейтенанту: «Позовите Корнева. Его
вызывает Савицкий»,— и неторопливо вернулся в комнату.
Лейтенант, козырнув, быстро бросился в конец коридора,
и через мгновение коренастый подполковник, пройдя мимо
Леона, вошел в ту дверь, за которой его ожидал начальник.
Обычная, знакомая, штабная суета. Хорошо, если бы
вдруг появилась Тоня1 Он сумел бы шепнуть ей, чтобы
она помогла понять, что происходит. Что от него по¬
требуют?.. Неужели же она действительно хочет бежать
вместе с ним? Странно!.. Очень странно! А может быть,
это только игра? Она действует по заданию, хочет внушить
ему надежду, а затем сильнее нанести удар! Сломить
волю!.. Но для чего?.. Он сказал все, что мог, даже больше.
О высадке на пляжах Каролина-Бугаза! Они как будто
не догадывались, что это ожидается немцами.
Вдруг у него захватило дыхание. Проверка!.. Конеч¬
но же, его сообщение проверили и убедились в ложности!
Теперь его расстреляют! Обязательно! За такую ложь
расстреливают во всех армиях мира.
Так вот почему никто не обращает на него внимания.
С ним уже покончено! Он не представляет ни малейшего
интереса, поэтому его больше не допрашивают.
Внимание! О чем говорит за стеной капитан, облада¬
тель баса, который может становиться тенором? Как будто
о нем! Он явственно слышит разговор, который не может
приглушить тонкая перегородка.
—	Он тут!.. Три часа сидит!.. Больше не интересуетесь?
Не будете допрашивать? Ясно!
Леон почувствовал, как его притягивает пол. Хотелось
упасть, забиться, закричать. Но он только сунул в рот
кончики пальцев и прикусил до боли. Кончено! Все кон¬
чено!.. А может быть, прекратить пытку ожидания сей¬
час же? Броситься бежать, и пусть его убьют в спину?
Все его чувства обострены до предела. Что делать?..
Что делать?.. Как спасти жизнь?! Успеет ли Тоня?.. Где
она? Только бы его вернули обратно в хату... Тогда еще
НС все пропало!..
Скрипнула крайняя дверь, вышли полковник и подпол¬
ковник. Говорят? О чем?!. Он разбирает отдельные слова...
—	Решено,— негромко говорит полковник.—Сейчас же
144

посылайте шифровку... Командующему... Каролияа-Бугаз...
Уточним отдельно!.. Все поняли?..
—	Все понял, товарищ полковник!
Они расстаются. Полковник выходит во двор, а под¬
полковник торопливо направляется к себе.
Все кончено! Теперь все кончено! Если бы его оставили
жить, при нем не вели бы разговора, который является
строжайшей военной тайной.
Для них он уже труп! И признания его теперь уже
не имеют никакого смысла. Никакого!..
Боже!.. Мама!.. Нет сил все это вытерпеть. Скорее бы
все кончилось... Как жаль, что он понимает по-русски!
Лучше бы до последнего мгновения не знать, что его
ожидает.
Из соседней двери вышел немолодой капитан, к кото¬
рому снова вернулся бас, и коротко приказал часовому
вести пленного назад. Тот дотронулся до плеча Леона,
II знаком показал, чтобы он шел вперед.
Леон медленно шагал по дорожке к хате, опустив го¬
лову. Все краски вдруг стерлись. Он не видел ни домов,
ни встречных людей, ни неба, ни земли. А что, если все
это ложь й его убьют сейчас, в затылок? Почему-то солдат
отстал. Стоит. Целится!.. Сейчас!.. Сейчас... Он ощущает
острую физическую боль в затылке...
Но выстрела нет! Солдат отстал, чтобы закурить новую
папиросу. Наконец ступеньки крыльца. Одна!.. Жив!.. Вто¬
рая!.. Жив!.. Третья!.. Шаг, еще шаг!.. Жизнь распалась
на отдельные движения!.. Вот рука взялась за дверь. Жив!..
Вот дверь приоткрылась!.. Жив!..
Нет! Солдат не выстрелил!.. Не выстрелил!.. Но нет сил
ожидать ночи!..
Он тяжело опустился на топчан и немеющими паль¬
цами расстегнул воротник кителя. На столе стыл обед,
но он даже не притронулся к нему.
В окошко было видно, как солдат, который его привел,
о чем-то беседует с часовым, очевидно, рассказывает что-то
веселое — оба посмеиваются.
В мире еще есть смех!
Его знобило. Он потуже натянул на плечи шинель
и, согнувшись, приткнулся в угол. И вдруг вспомнил, что
давно не молился. Губы стали шептать молитву, которую
знал с глубокого детства: «Воже, прими и прости мои
грехи!..» Но поймал себя — мысли прикованы к Тоне.
6 Заказ 899	145

Последняя надежда. Он не хочет умирать! Не хочет!..
День тянулся! Он потерял счет времени, может быть,
он уже прожил здесь двести, а то и триста лет. Как будто
за окном уже смеркается. Скоро ночь!.. Ночь!.. Где его
убьют?! Наверно, здесь же, около хаты!.. Он будет лежать
на земле, и вот эти руки уже ничего не будут чувствовать.
Он смотрит на свои широкие, сильные ладони, сгибает
и разгибает пальцы. Сейчас они еще живы! Куда попадет
пуля?.. Вот сюда, в сердце?.. А может быть, в глаз?! И он
зажмурился, так невыносимо об этом думать...
Может быть, не все кончено!.. Испытай судьбу!.. Как
будто охрану не усилили! Попробуй бежать!..
Он осторожно пробрался к окну. Часовой скучающе
сидит на крыльце, зажав винтовку между коленями. А что,
если вызвать его, заставить войти в хату, наброситься
и задушить? А потом надеть его шинель и начать проби¬
раться к фронту. Если уж суждено погибнуть, то пусть
в бою, он будет отстреливаться из винтовки.
Он постучал согнутыми пальцами в стекло.
Круглов встал и неторопливо подошел к окну.
—	Что надо?!
Леон знаком показал, что просит его зайти.
—	Не положено! — крикнул Круглов и вразвалку по¬
шел па место.
Леон посидел немного у окна, судорожно думая, что же
еще можно сделать. Ничего не придумал и поплелся к свое¬
му топчану.
Ломило голову. Хотелось сорвать повязку, но он пони¬
мал, что только доставит себе лишние мучения. Посидев
немного, он прилег. И как только голова коснулась пддуш-
ки, он сразу же почувствовал под нею какой-то посторон¬
ний, жесткий предмет.
Через мгновение его рука вытащила маленькую сол¬
датскую лопатку, к ручке которой был прикреплен клочок
бумаги. Письмо? Он быстро развернул его. Печатными
буквами по-немецки написано: «Копайте в сенях, со сторо¬
ны поля и ждите».
Несколько мгновений он всматривался в скупые, слова,
постигая их тайный смысл. Уже угасшая надежда, воз¬
рождаясь, возвращала его к жизни. Действовать немед¬
ленно, не теряя минуты...
Какое счастье, что он заперт только снаружи. Он давно
заметил, что доски пола в сенях прогнили и едва держатся.
146

Их легко раздвинуть и опуститься в неглубокое подполье.
Фундамент у этой хаты, наверно, уходит в землю всего
на несколько сантиметров, а там, где сени, его и совсем
нет... Только тихо!.. Тихо... Ни одного лишнего звука!..
Нервы напряжены до отказа. Рука до боли сжимает древко
лопатки. Он выглянул в окно. Часовой медленно идет
в сторону от крыльца. Вот его голова промелькнула мимо
окна. Теперь можна приоткрыть дверь в сени!..
Боже! Какой предательский скрип! Он только сейчас
услышал этот визгливый стон, от которого цепенеют все
мускулы. Проклятая! Теперь она сама закрывается!..
Отчаянным движением он выскочил в сени, придержав
дверь. В сумраке трудно разглядеть, какая половица наи¬
более годна для того, чтобы ее быстрее приподнять.
Он опустился на колени и ощупью стал выискивать щель,
настолько широкую, чтобы, действуя лопаткой, как рыча¬
гом, раздвинуть доски. Огромная заноза вонзилась ему
в левую ладонь; он выдернул ее, зашипев от боли, и тут же
забыл о ней...
Вот и щель. Здесь доски едва держатся. Один сильный
нажим, и они поддадутся. Но едва он засунул в щель
лопатку, как услышал приближающиеся шаги часового.
Если бы только он мог, он сдавил бы себе горло, чтобы
не дышать. Замерев в неудобной позе, согнутый в три
п*огибели, он ждал. А часовой стоял в каких-нибудь пяти
шагах, отделенный тонкой дощатой дверью, сквозь кото¬
рую слышен самый тихий шорох.
И вдруг ему захотелось кашлянуть. Спазма терзала
горло. Как трудно справиться с самим собой. Он широко
раскрыл рот, затаил дыхание и почти задохнулся, когда
почувствовал, что наконец спазма отпустила его.
Шаги стали снова удаляться. Выждав, он начал мед¬
ленно нажимать на ручку лопатки, отводя ее в сторону,
и доска, тихо затрещав, немного приподнялась. Но гвозди
все же ее держали, и настал момент, когда она, упруго
изогнувшись кверху, начала сопротивляться...
"Каждая из минут равнялась целой жизни. Когда он
справился с доской, оказалось, что нужно отрывать и вто¬
рую. И опять повторилось все сначала.
То, на что в обычной жизни ушло бы полторы минуты,
сейчас потребовало не меньше часа тяжелейшего напря¬
жения.
И вот он может спуститься вниз, к земле, до которой
6*	147

меньше метра. Он цригнулея и ударил в землю лопаткой.
Раздался резкий скрежещущий звук — лопатка скользнула
по камню.
Все пропало!! Но, очевидно, звук был не так силен,
как отдался в его напряженных нервах.
Нет, действовать лопаткой слишком опасно. Руками
надежнее... И он, срывая кожу и ногти, начал пальцами
разрыхлять землю, потом приспособил осколок кирпича,
который выковырял из подпорки нижнего бревна хаты.
Когда боль в пояснице стала невыносимой, он лег на
живот — теперь дело пошло быстрее. Он уже запускал
руки в нору по локоть, все время ее расширяя. Потом
наступил момент, когда он снова вспомнил о лопатке.
Ниже, где не было камней, она входила в землю сравни¬
тельно беснгумно.
Лишнюю землю он старался тихо откидывать в сторо¬
ны и постепенно оказался стиснутым ею. Земля набивалась
в рот, скрипела на зубах, забивалась в нос, мешала дышать.
Ее полно было под рубашкой, в волосах, она залепила
ему уши... Но он не чувствовал ничего; им двигало только
одно темное, уже не подконтрольное чувство — выжить!..
Выжить!..
И когда, наконец, он просунул руку в нору и вытащил
комель провалившегося в подкоп дерна с той стороны, где
жизнь и свобода, он замер от счастья...
Только бы не услышал часовой!.. Теперь к нему вдруг
вернулось спокойствие, тяжелое, каменное. Каждое движе¬
ние стало расчетливым. Все его чувства, как радары, были
наиравлены в ту сторону, где сейчас находился часовой,
и они ловили точные импульсы, предупреждая его при¬
ближение.
В темноте он не видел ног часового, но чутко угадывал
каждое его движение. Вот он дошел до угла хаты, вот
оглянулся^ вот снова завернул за угол.
Еще немного. Нора расширена... Он протиснулся в нее
и выглянул. Вблизи темнеет плетень, а за ним — поле!..
Спасительное поле!..
Бежать!.. Бежать!.. Не медля ни секунды!.. Бежать!..
И вдруг ему стало страшно от чувства безнадежности.
Куда он пойдет?.. Где будет искать спасения?.. Один!
Без компаса! Не зная обстановки!.. Его же найдут и при¬
стрелят, как только взойдет солнце...
Нет, надо ждать! Ждать, когда придет девушка!..
148

Но ведь это безумие!.. У нее же не хватит сил справиться
с часовым!.. А каждую минуту могут появиться те, кто
должен его убить...
Шаги!.. Уже идут!.. Нет, это часовой!..
Леон стремительно втянулся назад в нору. Скрипуче
прошагали совсем близко сапоги, тихо звякнула о землю
винтовка. Часовой остановился. Закурил. Пошел дальше
по своему бесконечному кругу.
Вдруг Леон услышал тихий, как шелест ветра, шепот.
—	Леон!.. Ле-он!
Его звали! Откуда доносился голос? Уж не сходит ли
он с ума?
—	Ле-он!
Он высунул голову из норы.
—	Ле-он?!
Теперь он сразу узнал голос Тони и увидел очертания
се фигуры за плетнем. В то же мгновение она ис¬
чезла.
Опять появился часовой. Леон с такой силой рванулся
назад, что ударился головой о нависающее сверху бревно.
Незаживающая рана!.. От дьявольской, сумасшедшей боли
свело тело. Он не мог ни двинуться, ни пошевельнуться.
Теперь ему хотелось только одного — поскорее умереть.
Нет сил выдержать такое молча, без стона! Но вот боль
немного утихает, и он снова чувствует, что может двигать¬
ся. На локтях подтянулся к норе, высунул голову и уже
не в силах больше терпеть и выжидать вылез и изо всех
сил, на которые был способен, метнулся к плетню, в
кусты.
—- Сюда! —услышал он голос Тони, и тут же ее руки
с силой пригнули его к земле; он послушно упал, испыты¬
вая непреодолимое желание больше не подниматься.
—- Пошли!.. Быстрее пошли!..
Ее руки подхватили его, и он на неверных ногах,
непрерывно припадая, поплелся за ней. Все плыло, как
в тумане. Разбитая голова казалась схваченной тесным
горячим обручем, как во время страшной испанской каз¬
ни — гарроты.
Он только запомнил, что они заходили в какой-то сарай,
посреди поля, где она накинула на него поверх мундира
русскую шинель и заставила надеть на голову солдатскую
шапку. Где-то совсем близко стреляли. Очевидно, его по¬
бег был уже обнаружен.
149

—	Быстрее!.. Быстрее! — торопила Тоня, шагая рядом
и поддерживая его под руку.
Силы постепенно возвращались — повязка смягчила
удар и потревоженная рана успокаивалась.
■— Куда мы идем? — спросил он, когда они пересекли
пустынную полевую дорогу и углубились в молодой лесок.
—	К фронту! — коротко ответила Тоня.
Только сейчас он разглядел, что она тащит с собой сани¬
тарную сумку, словно собралась на очередную перевязку.
—	За нами гонятся? — спросил он.
—	Наверняка!., Но еще не знают, что с вами ушла я!..
—	Собаки?!
—	Их вряд ли пошлют ночью!
—	У вас есть револьвер?
—	Да! — И она дотронулась до кармана шинели.
—	А для меня?
—	Только один.
Отдайте!..
—	Нет! — сказала она так сурово, что он долго молчал.
Они шли всю ночь не отдыхая, минуя поселки, где
могли бы встретить солдат.
Несколько раз позади слышалась стрельба. Может быть,
это стреляла наугад брошенная вслед за ними поисковая
группа, а возможно, часовые давали в воздух предупреди¬
тельные выстрелы, когда кто-то посторонний приближался
к их постам.
Вдалеке лаяли собаки. Казалось, где-то там, во мраке,
плавно течет мирная жизнь, которую война обошла
стороной.
Тоня вела Леона маршрутом, указанным ей СавицкихМ.
Он выбрал для перехода такой участок, где противник
находился наиболее близко и в то же время можно было
пройти по оврагам. Конечно, командиры частей были
предупреждены, что сразу после рассвета на участке
от ветряной мельницы до опушки рощи, расстояние между
которыми равнялось примерно восьмистам метрам, пройдут
в направлении противника девушка и человек в солдатской
шинели. Организовать видимость преследования, но про¬
пустить!
Подобные задания всегда доставляли Корневу много
тревог. Того и гляди, какой-нибудь чудак, которого не из¬
вестили о том, что ему надо стрелять в белый свет, возьмет
да и ухлопает, и ничего с ним не сделаешь. Ошибся!.,
150

Поэтому еще с вечера он отправился на передний край,
чтобы все подготовить.
И он подготовил!..
Когда Тоня и Леон, миновав мельницу, проползли мимо
артиллерийских позиций, замаскированных на опушке ро¬
щи, и стали продвигаться к нейтральной зоне, их сзади
вдруг окликнули.
—	Куда вас черт погнал?! Сейчас же назад! — крикнул
чей-то хриплый голос, и, как ни были напряжены нервы
Тони, она узнала голос Корнева.
—	Стойте!.. Там же противник! закричало еще не¬
сколько голосов.
Тоня оглянулась и стремительно бросилась к подбитому-
немецкому танку, застывшему среди поля. Леон устремил¬
ся вслед за ней, полностью подчиняясь ее настойчивой
воле.
Едва они, один за другим, свалились на землю под
надежную защиту стальных гусениц, как с опушки в их
сторону ударил крупнокалиберный пулемет. Пули дробно
стучали о броню.
Леон, лежа на боку, разглядывал позиции немцев, ста¬
раясь угадать, как они расположены.
—	Теперь не хватает еще того, чтобы нас ухлопали
свои,— проговорил он.
«Свои!..» Тоня взглянула в редкий кустарник, находя¬
щийся примерно в двухстах метрах от танка, и заметила
нескольких солдат в серо-зеленых шинелях, которые вы¬
глядывали из-за укрытия. Один из них, приложив к глазам
бинокль, старался разглядеть их в неверном свете зани¬
мающегося утра.
Немцы молчали. Очевидно, их озадачило поведение
двух человек, появившихся перед их позициями, и они
старались понять, куда эти люди направляются. Но теперь,
когда по танку началась стрельба, поняли, что эти двое —
перебежчики, и, чтобы им помочь, открыли бешеный
заградительный огонь.
Четверть часа над полем непрерывно стояла такая
отчаянная стрельба, что и думать vHeльзя было подняться
из-за танка.
Леон испытующе разглядывал Тоню, которая молча
смотрела куда-то вдаль, на серый горизонт, и о чем-то
напряженно думала.
—	Тоня,— вдруг по-русски сказал он,— а ты смелая
151

девушка!..— Она скосила в его сторону глаза.— О,—
удивился он,— тебя даже не поразило, что я говорю
по-русски?!
На ее счастье, низко над головой просвистела мина,
пущенная немцами, и она невольно уткнулась лицом
в землю, это же сделал и Леон. Мина оглушительно взорва¬
лась где-то позади танка. А когда вновь стало относительно
спокойно^ Леон уже забыл о своем вопросе.
Некоторое время они продолжали сидеть молча.
—	А все-таки зачем ты со мной идешь? — сказал Леон,
дотрагиваясь до ее плеча; она вновь посмотрела на него
и встретилась с его беспокойным взглядом.— Зачем?!.—
повторил он.— Через неделю, через месяц или два мы все
равно сдадим Одессу! Мы не можем ее удержать!.. Ты при¬
шла бы домой без этого сумасшедшего риска!..
—	А ты?! — спросила Тоня. Это было единственное,
что она могла сказать.
Он усмехнулся.
—	Уж не хочешь ли ты сказать, что ты в меня влю¬
билась?
Ей оставалось только притвориться оскорбленной.
—	Думай, что хочешь!
И снова они уткнулись лицами в колкую жухлую траву.
—	Если я останусь живым,— проговорил Леон,— то,
вернувшись, пойду в церковь благодарить бога!..
Теперь усмехнулась Тоня:
—	Однако, когда я тебя спасала, ты богу не молился!..
—	Черт побери! Долго они еще будут стрелять? —
воскликнул Леон. Осколок мины угодил над его головой
в башню танка, и, отскочив с тупым звуком, воткнулся
в землю у его ног.
Тоня дотронулась до острого, отливающего серым блес¬
ком края увесистого куска железа — угоди он на десять
сантиметров левее, и их разговор был бы прерван на¬
всегда,— и тут же отдернула руку.
—	Горячий! — сказал Леон и тоже осторожно провел
по краю кончиками пальцев.
«Что делать?» — нацряженно и беспокойно думала
Топя. Уж если человек, сцасенный ею, задает вопросы,
на которые трудно ответить, то что же с ней будут делать
гестаповцы? Они наверняка начнут проверять ее со всеми
строгостями.
Осколок притягивал ее взгляд. Впервые в жизни она
152

почувствовала себя способной убить человека. Сейчас она
вновь начинала ненавидеть Петреску.
Он смотрел на нее полуоткрытыми глазами, и Тоне
стало не по себе от этого пристального взгляда.
—	Я верю тебе,— сказал он быстрым шепотом.— Я ве¬
рю тебе! Но ты глупая, глупая девчонка!.. Ты жертва
войны... И я жертва войны... Мы ничего не можем изме¬
нить!.. Я врех обвел вокруг пальца... Я все слышал... Меня
хотели убить!.. Я слышал...
Она строго крикнула:
—	Замолчи!.. Слышишь!..
—	Нет!.. Нет!..— проговорил он.— Я тоже сумею защи¬
щать... Я не оставлю тебя... Боже мой!..— Он замолчал,
облизав запекшиеся губы.
—	Болит голова?
—	Очень.
Он замолчал, и Тоня вдруг с ужасом подумала о том,
что он может умереть. Тогда все необычайно усложнится.
Ей придется доказывать немцам, что она спасала румын¬
ского майора. Спасала, но не cпacлaJ Ей наверняка не по¬
верят. Нет, он должен жить! Она должна довести его
до немецких позиций, а там пусть будет что будет...
И вдруг она вспомнила, что в кармане гимнастерки —
пакет с немецкими марками. Несколько тысяч! Савицкий
сказал: надо убедить Петреску, что она украла их в штабе.
Немцы, конечно, обыскивать его не станут. А потом он
наверняка их возвратит.
—	Леон!..— позвала она тихо.— Спрячь вот это!
Он приоткрыл глаза и удивленно взглянул на серова¬
тую пачку смятых купюр. Потом молча сунул во внутрен¬
ний карман кителя, ничего не спросив. Совсем близко
ударил разрыв, но у него даже не хватило сил опуститься
на землю, он так и остался сидеть, положив голову на
выступ ржавой гусеницы.
Тоня уже давно заметила, что в десяти-пятнадцати
метрах начинается узкий овраг, рваные края которого,
опускаясь почти отвесно, затем переходят в скат, направ¬
ленный в сторону немцев. Вот если бы удалось быстрым
рывком добраться до края, а потом скатиться вниз, они
сразу бы оказались в мертвом пространстве.
—	Леон,— сказала она,— ты можешь собраться с си¬
лами?
—	Могу! — ответил он, не открывая глаз.
153

Леон! Открой глаза!
Он сделал усилие и приоткрыл сначала один глаз, затем
второй.
Тоня показала в сторону оврага:
—	Соберись с силами!.. Пробеги и сразу прыгай вниз...
А я за тобой!..
—	А если дождаться ночи? — спросил он.
—	Нельзя дожидаться! Никак нельзя. До ночи нас
тысячу раз убьют.—Тоня представила себе, как сейчас,
должно быть, нервничает Корнев, как он сейчас ее назы-
йает: «Тюнтя»,— наверно, самое слабое ругательство.— Со¬
берись с силами, Леон! Главное добежать до оврага!..
Никто не успеет выстрелить... Хочешь, я побегу первой!..
—	Беги! — проговорил Леон.
—	Нет, у тебя больше риска!.. Во второго они уже
могут успеть прицелиться... Знаешь, давай побежим вмес¬
те!.. Ну, вставай, вставай... Обопрись о меня!
Леон сделал усилие и приподнялся. Его руки тяжело
опирались о ее плечи. Все-таки в нем было не меньше
девяноста килограммов. С минуту, которая показалась ей
необычайно долгой, они стояли обнявшись, их головы тор¬
чали рядом с башней.
Тоня понимала, что промедление теперь крайне опасно,
немцы удивятся, что по ним не стреляют снайперы, и она,
напрягая все силы, устремилась к оврагу, почти таща
на себе Леона.
—	Быстрее!.. Быстрее!..— шептала она.
Он поспешно передвигал ногами, всеми силами стара¬
ясь идти сам, но слишком велика была слабость.
И вот уже танк их не прикрывает, они стали открытой
мишенью. Вперед!.. Вперед!.. В какой-то момент Леон спо¬
тыкается, падает, толкает ее в бок с такой силой, что она
летит вперед и кубарем перекатывается через край овра¬
га; шмякается плашмя о каменистую землю и несколько
мгновений лежит без движения, не в силах вздохнуть,
слыша нестерпимый звон в ушах.
Леон?! Где Леон?! Убит?! Вскакивает и кидается назад,
не чувствуя ног. Но Леон, над которым свистят пули, мед¬
ленно переваливается через край прямо на ее подставлен¬
ные руки. Жив!.. И будто даже не ранен...
А еще через несколько минут их окружают немецкие
солдаты. Коренастый ефрейтор с поросшими рыжеватой
щетиной щеками недрверчиво бурчит:
154

—	Наверно, вас заколдовал сам дьявол!.. Кто вы та¬
кие?!—Его цепкий взгляд оглядывает русскую шинель
Леона. — Руссиш?
—	Ведите нас к генералу фон Зонтагу, — говорит Ле¬
он и рывком сбрасывает с себя шинель. — Пригласите
врача... Мне очень плохо...
Но к генералу фон Зонтагу его уже не ведут, а несут.
Позади небольшой процессии бредет Тоня. Она чувству-*
ет, что в душе ее оборвались какие-то нити, словно прош¬
лое со всем для нее дорогим спряталось в самые глубины
памяти.
Теперь она ни на мгновение не забывает, что возник
тот второй человек, который должен изображать радость
от встречи о врагами, должен приспосабливаться, молчать
там, где надо говорить, говорить и смеяться там, где надо
стрелять.
И все же она еще не представляла себе всей тяжести
испытаний, которые ее ждут, когда шла за солдатами, та¬
щившими на своих плечах паузное тело Леона Петреску,
Глава девятая
Тоню долго допрашивал какой-то чин, очевидно, до¬
вольно значительный, потому что, когда в комнату входи¬
ли офицеры, они подчеркнуто вытягивались. Его иссечен¬
ное морщинами лицо освещали проницательные серые гла¬
за, спокойные манеры свидетельствовали о привычке к
власти. Он разговаривал с Тоней без свидетелей, в той
доверительной манере, в которой ведут допрос умные сле¬
дователи.
Прежде чем ее доставить сюда, Тоню напоили крепким
кофе, накормили и вообще окружили знаками внимания.
Какой-то офицер с железным крестом на груди долго тряс
ей руку.
—	О! Фрейлейн, — говорил он, — вы спасли моего
друга! О вашем подвиге мы сообщим в Берлин. — Потом
нагнулся и, подмигнув, игриво спросил: — Вы, конечно,
в него влюбились?.. Скажу по секрету, он холостяк!..
Теперь человек, который ее допрашивал и звания ко¬
торого она никак не могла угадать, — плохо разбиралась
в немецких погонах, — не задавал ей подобных вопросов.
Он держал себя так, словно побуждения, которые толкнун
ли ее на этот крайне рискованный поступок, ему были
165

вполне понятны и не требовали дальнейшего объяснения,
но зато он интересовался расположением штаба, фамилия¬
ми офицеров и генералов.
И тут уже с ним вступил в бой Савицкий. Тоня сказала,
что она из медсанбата, который только недавно переведен
на новый участок, и поэтому многих не знает. Однако
назвала все же две-три истинные фамилии офицеров, ко¬
торые разрешил ей назвать Савицкий. Назвала и место,
где находился под арестом Петреску. Это была полура:5-
рушенная, покинутая жителями деревня, в которой меся¬
ца полтора назад проходили жестокие бои. Деревня нахо¬
дилась километрах в семи от штаба, и Петреску ни за что
бы не смог, рассматривая карту, доказать, что она говорит
неправду. Кто его допрашивал? Точно не знает, но как
будто прокурор. В этой деревне, уточнила она, размести¬
лась прокуратура дивизии.
Пока она говорила, ее собеседник внимательно рас¬
сматривал лежавшую перед ним на столе карту, что-то на
ней отмечал остро отточенным карандашом.
—	А вы очень хорошо говорите по-немецки! — вдруг
сказал он. — Почти как истинная немка. Где вы учились?
—	В Одессе!
—	Да, Петреску мне об этом говорил. Он вообще вос¬
хищен вами! — Его глаза смотрели вниз, на карту, он
что-то прикидывал в уме. — Скажите, фрейлейн, вы могли
бы прочертить путь, каким вы шли к линии фронта?..
Тоня смутилась.
—	Точно?! Но ведь мы шли ночью...
—	Все-таки покажите!
Он перевернул карту и нагнулся над ней с другой сто¬
роны, вложив в руку Тони свой карандаш.
—	Итак, сначала давайте найдем точку, от которой
вы начали свой путь!
Карта была трофейная, над каждым русским названи¬
ем каллиграфическим почерком от руки был сделан не¬
мецкий перевод латинскими буквами.
Тоня сразу увидела нужное пазвание, но долго водила
карандашом вокруг, показывая, что она совсем ничего
в картах не понимает. Наконец она все-таки уперлась
кончиком карандаша в маленькую черную точку.
—	Зер гут! — улыбнулся собеседник. ~ Теперь шага¬
ем к фронту.
Морщины вокруг его рта сложились в добрую улыб:^
156

ку. Он внимательно следил за тем, как она прочеркивает
путь.
—	Конечно, это только приблизительно! — говорила
Тоня, чувствуя, что перед ней расставлена какая-то ло¬
вушка, и стараясь быть предельно осторожной. — Вот тут
мы как будто перешли дорогу... Вот тут вышли в рощу...
—	А где вы пересекли реку?
Тоня растерялась. К своему ужасу, она увидела, что
с той стороны, откуда она показывает, они с Петреску
обязательно должны были перейти вброд узкую речку,
которая делала здесь глубокую петлю, прежде чем через
десятка два километров влить свои воды в один из ли¬
манов.
—	Мы перешли по мосткам! — сказала она, холодея
и думая только о том, чтобы не дрогнул карандаш, к кон¬
чику которого был прикован взгляд ее мучителя.
—	Вы уверены в этом? •— поднял он на нее внима¬
тельный ВЗГЛЯД.
—	Ну как же, — воскликнула она, — спросите Пет¬
реску!..
Несколько мгновений он внимательно изучал ее лицо.
—	Когда вы вышли?.. Ну, пустились в путь? — спро¬
сил он, как бы показывая, что с предыдущим вопросом
покончено, но в то же время прикрыв карту ладонью.
Тоня помолчала.
-7 Около двенадцати ночи, — сказал она, прикинув
в уме, какое расстояние до линии фронта они с Петрес¬
ку прошли и сколько это могло занять, если считать, что
они двигались по прочерченному ею маршруту. — А мо¬
жет быть, и позже... Ведь мне пришлось его долго ждать...
—	Хорошо, — сказал он, отнимая руку от карты, — да¬
вайте займемся арифметикой. Вы появились около танка
в шесть часов тридцать семь минут утра,— точность до
одной минуты должна была показать Тоне, что он полно¬
стью информирован. — Обычно в час проходят до четырех
километров... Конечно, когда опасаются погони, в первый
час можно пройти и до пяти, но в дальнейшем человек ус¬
тает и скорость его движения резко падает... Но надо при¬
нять в расчет, что Петреску был ранен. Предположим, ofi
напрягал все силы и вы шли со скоростью два с половиной
километра?..
—	Наверно, быстрее,— прошептала Тоня, начиная по¬
нимать, на чем ее проверяют: если она неправильно назва¬
157

ла пункт, откуда они с Петреску вышли, то, значит, ей
нельзя доверять и в остальном,
—	Ну, предположим, три1 Это при крайнем напря¬
жении сил1 Теперь измерим расстояние, — Он вынул ли¬
нейку и тщательно, до миллиметра, вымерил все изломы
довольно извилистого пути, который прочертила рука
Тони. — Так, — проговорил он тоном учителя, который
проверяет работу ученика, — откинем минуту. Будем счи¬
тать, что вы шли ровно шесть часов! Шесть помножим
на три — восемнадцать. Таким образом, вы могли пройти
расстояние не больше двадцати километров.
Тоня напряженно смотрела ему в лицо, спокойное и
доброжелательное. Он неторопливо взял из ее руки ка¬
рандаш и короткими пальцами, тщательно вымытыми,
начал решать простейшую арифметическую задачу.
—	Итак, фрейлейн, двадцать километров. Теперь
взглянем на карту! По карте получается, что вы прошли
за это же время двадцать пять!.. Пять километров раз¬
ницы!.. Это большой путь, дорогая фрейлейн! Целые
полтора часа!
—	Может быть, я неправильно начертила, — прогово¬
рила Тоня, — ведь мы шли- ночью, и я не помню точно
пути.
Тогда быстрым движением он положил линейку на
карту, напрямик соединив пункт, из которого они вы¬
шли, и место, где они перешли линию фронта.
—	Взгляните, фрейлейн! — сказал он. — Если бы вы
даже шли строго по компасу, через все кручи и овраги,
то и в этом случае путь сократился бы всего на кило-
метр!..
Тоня молчала. Он снял очки и, неторопливо достав из
кармана кусочек черной замши, начал старательно проти¬
рать стекла. Всем своим видом он показывал, что дает ей
полную возможность подумать, собраться с мыслями и
разъяснить наконец это досадное недоразумение.
—	Спросите Петреску! — сказала Тоня. — Мы шли
очень быстро.,,
—	Мы бежали!.. Мы бежали, господин Фолькенец! —
раздался за ее спиной голос Петреску: он тихо вошел п
комнату и стоял у двери за ее спиной.
Тоня обернулась. Только что ей казалось, что могил i,-
ная плита уже готова захлопнуться над ее головой, и вот
неожиданная помощь.
158

Улыбка вдруг стерлась с лица Фолькенеца. Он строго
взглянул мимо Тони в глубь комнаты.
—	Как вы себя чувствуете, господин Петреску?
—	Гораздо лучше! ■— Петреску подошел к столу, взял
из раскрытой коробки сигарету и закурил. По всему чув¬
ствовалось, что с Фолькенецем он находится в равном по-
ложенйи, во всяком случае от него он независим.
Он сел напротив Тони и дружески потрепал ее за пле¬
чо. Тоня сразу заметила, что повязку на его голове уже
сменили. За эти сутки он действительдо пришел в себя,
успокоился, и сильный организм брал свое.
—	Что вы хотите от этой девушки, Фолькенец? Она
достойна награды!..
Фолькенец положил обе руки на карт;у.
—	Я тоже восхищен мужеством фрейлейн,--прогово¬
рил он, не спуская глаз с лица Петреску.— Но меня ин¬
тересуют некоторые детали. И, к сожалению, я не могу
найти достаточно убедительного объяснения тому, как вы
оба смогли пройти довольно большой путь за короткое
время...
—	Я же сказал, что мы почти бежали! *— уже грубо¬
вато сказал Петреску. — Вы зря занимаетесь этим делом,
Фолькенец. Я обо всем уже доложил генералу Зонтагу..,
Фолькенец усмехнулся, блеснув очками.
—	Мне известно, о чем вы сообщили генералу! Не бу¬
дем говорить сейчас об этом. Но моя служба требует тща¬
тельной проверки. Мне кажется, что фрейлейн все же не
совсем точна в своем рассказе... Вы не могли пройти того
пути, на котором она настаивает...
Петреску встал.
—	Этот путь я прошел сам, господин Фолькенец!
Если вы ставите под сомнение фрейлейн, то тем самым
вы бросаете обвинение мне... Так?..
Фолькенец вскинул руки:
—	Это уже крайности!.. Я глубоко уважаю вас, май¬
ор, за ваше мужество...
Петреску сухо кивнул.
—	Я еду в Одессу со специальным поручением генера¬
ла Зонтага. Он разрешил мне захватить с собой фрей¬
лейн и доставить ее к сестре... Ну, собирайся! — прибавил
он по-русски.
Фолькенецу ничего не оставалось, как подчиниться.
—	Пусть будет так,— сказал он, Тщательно огляды¬
159

вая карту,—Надеюсь, фрейлейн, мы еще увидимся при
более благоприятных обстоятельствах, — и проводил обоих
до двери со сдержанной улыбкой.
—	До свидания, господин Фолькенец. — Петреску
крепко пожал ему руку. — Я уверен, что мы увидимся.
—	Непременно! — уже на пороге ответил Фолькенец.
У штаба Петреску ожидала машина. Он сам сел за
руль и приказал Тоне сесть рядом.
Когда они отъехали, он повернул к ней разъяренное
лицо:
—	Ты дура!.. Ты знаешь, кто такой Фолькенец?.. Веж¬
ливо улыбаясь, он повесит, да еще будет тянуть за ноги!
Твоя болтовня могла погубить нас обоих. Зачем ты ему
солгала?..
—	Я сказала правду!..
Он притормозил машину.
—	Слушай!.. Вот,, возьми, — он сунул в ее руку смя¬
тую пачку денег. Острый взгляд его темных глаз словно
проник в ее мысли. — Услуга за услугу!.. Тебя больп1е
не потревожат, если ты будешь вести себя умно... Кто
твоя сестра? — уже деловито спросил он.
—	Учительница музыки.
—	Сколько ей лет?
—	Двадцать три.
—	Красива?
—	По-моему, да.
—	Где живет?
—	Пушкинская, двадцать семь.
—	Знаю эту улицу. Рядом отель.
Он замолчал, вглядываясь в разбитые бомбами и сож¬
женные остовы домов окраины Одессы.
Тоня прижалась в угол машины и никак не могла со¬
средоточиться на чем-то одном, мысли путались. Она ду¬
мала то о сестре, то о Петреску, то о Егорове, Кем стала
Катя? Как они встретятся? Найдут ли пути друг к дру¬
гу?.. А Петреску?.. Ему ничего не стоило ее предать,
когда она сказала гестаповцу неправду.,. Но не предал.
•Что это — честность или игра? Осторожней, Тоня!.. Ах,
Леня, где ты сейчас?..
Вывески!.. Вывески!.. «Торговля фруктами В. Боро¬
викова», «Ресторан «Модерн». Совсем, как в кино.
Дерибасовская! Немецкие офицеры в тщательно по¬
догнанных шинелях, и женщины, которые знают о войне
160

только понаслышке. А война рядом с ними ■— вот в этой
забрызганной грязью штабной машине. Красивый румын¬
ский офицер, забывший о пережитых невзгодах, улыба¬
ясь, машет кому-то рукой, и маленькая девушка, пытливо
и тревожно всматривающаяся в неясное будущ;ее.
У дома двадцать семь Петреску остановил машину.
—	Выходи! — сказал он. — Завтра утром придешь
к коменданту. У него уже будет распоряжение выдать те¬
бе документы. — Он погрозил пальцем. — Ни одного лиш¬
него слова! От коменданта сразу же возвращайся домой
и жди! Я приеду.
И, захлопнув дверцу, он быстро умчался в сторону
Приморского бульвара, а Тоня, постояв в нерешительно¬
сти, собралась с духом и вошла в ворота...
Глава десятая
Кати нет! Месяц тому назад несколько сот девушек
вызвали к магистрату и под конвоем отправили на «Кон¬
станцу» — большой сухогруз, привезший в Одессу ору¬
жие. Дальнейшая судьба Кати и ее спутниц так же тем¬
па, как трюм, в который их заперли. Говорили, что деву¬
шек отправили в Германию и они работают на заводе
где-то под Мюнхеном. Но это были только слухи...
Тоне повезло. Их маленькая квартирка, с дверью на
лестничную площадку, на третьем этаже оказалась еще
не заселенной. Мир привычных вещей, окруживших То¬
ню, сразу подействовал успокаивающе. Старый, покры¬
тый зеленым ковром диван. Еще совсем крошкой она пол¬
зала по нему, играя с черным жуликоватым котом Сте¬
паном.
На стенах подернутые желтизной портреты отца и
матери. Мать, с высоко поднятой прической, в кокетли¬
вой кофточке, казалось, .продолжает улыбаться из небы¬
тия:	она умерла пятнадцать лет тому назад, и Тоня
часто расспрашивала Катю, которая ее помнила. Отец
фотографировался незадолго до войны —■ усталое лицо с
широкими скулами. Рядом с ним мама выглядит его до¬
черью. Сейчас отец воюет где-то на Волховском фронте.
Однако он и не догадывается, почему месяц тому назад
его перевели с передовой подальше в тыл...
Вот за этим старым, поскрипывающим столом с тем¬
ными подпалинами от горячих чайников собиралась
161

семья. Ближе к окну садился отец, поближе к кухне-*
Катя, подрастая, она становилась хозяйкой, а Тоню сажа¬
ли в центре...
Как пригодилось старое Катино платье, правда чуть
широковатое, но Тоня прихватила его в талии пояском,
так что получилось довольно мило.
Теперь надо идти. Но куда?
Она долго сидела на краю дивана, мучительно решая,
что же теперь делать. Отправляться по адресу, чтобы пе¬
редать деньги и указания, или явиться к коменданту?
В обоих случаях — риск. Если за ней следят, то своей
опрометчивой поспешностью она может навести гестапо
на след подпольщиков и провалить явку. Ну, а если Пет¬
реску ее предал, то у коменданта ее арестуют и поручение
останется невыполненным.
Het, все же сначала нужно идти к коменданту. Этим
она покажет, что точно выполняет требования Петреску.
И те, кто за ней следят, невольно убедятся в последова-
тельдости ее поведения.
А деньги? Она вспомнила, что в дымоходе печки уже
давно вываливается кирпич. Ну, конечно! Черный от са¬
жи, он качается, как старый зуб: Кате было не до ремон¬
та. Вынув кирпич, Тоня засунула в углубление всю пачку,
оставив себе несколько марой. Теперь кирпич уже не смог
плотно встать на место, но она притиснула его, стараясь
не стряхнуть слишком много саяш.
На улице несколько раз осторожно оглядывалась. Как
будто следом за ней никто не шел. Тогда она ускорила
шаг и быстро направилась к Соборной площади.
У подъезда комендатуры теснилось несколько машин,
и Тоне показалось, что среди них та, на которой ее привез
Петреску.
Солдат, дежуривший у дверей, удивленно оглядел ее
с ног до головы —не так-то часто в комендатуру прихо¬
дили девушки, спросил, что ей надо, и послал на второй
этаж в комнату номер восемь.
Тоня медленно поднималась по широкой лестнице, по
которой не раз девчонкой взбегала на третий этаж. Тогда
здесь помещалась музыкальная школа, и на воскресных
утренниках Катя часто играла нэ рояле в большом акто¬
вом зале, битком набитом ребятами. А ее банты! Их за¬
вязывали по два часа! Сейчас на площадках толпились
солдаты, покуривая сигареты. С каждой ступенькой,
162

на которую поднималась Тоня, усиливалось ощущение
безысходности. Из этого дома она уже свободной не
выйдет.
Уйти пока еще не поздно?! Петлять по улицам, сбивая
со следа тех, кто ее преследует?.. Успеть сообщить на явке
хотя бы о том, где спрятаны деньги?..
Нет, бежать нельзя. Она сразу же себя выдаст. По¬
степенно ею овладевало ожесточенное спокойствие.
Вот и плотно закрытая дверь, — высокая, когда-то бе¬
лая, а теперь обшарпанная, с грязно-желтыми потеками.
Что за ней? Смерть?! Жизнь?!
Внезапно Дверь распахнулась; едва не сбив ее с ног,
в коридор выбежали два офицера и устремились к лест¬
нице, засовывая в карманы какие-то бумаги. Из глубины
комнаты на Тоню внимательно смотрел молодой офицер,
сидевший за большим столом. Он снял очки, неторопливо
протер стекла и вежливо произнес:
—	Входите, фрейлейн!..
Тоня переступила порог.
—	Вы фрейлейн Тоня?
Ее уже ждут. Офицер заглянул в синюю папку и по¬
ложил ее перед собой. Вдоль стены стоят знакомые
стулья, неудобные, с жесткими сиденьями, обитыми чер¬
ной клеенкой; они напоминают о том, что здесь была
другая жизнь.
Движением руки офицер пригласил присесть, и Тоня
села на стул, стоявший у двери.
—	Фрейлейн! — доброжелательно сказал офицер,
сверкнув очками. — Я имею приказ выдать вам справку,
по которой вы получите в магистрате паспорт. Где вы
живете?
—	На Пушкинской, двадцать семь.
Офицер кивнул, словно подтверждая правильность се
ответа.
—. У вас есть состояние?
Тоня сначала не поняла вопроса, а потом сообразила,
что он имеет в виду.
—	Да, есть немного денег, — поспешно ответила она.
—	Совсем немного? — пришурился офицер.
«Начинается, — подумала Тоня. — Сейчас он потребу¬
ет все деньги...»
—	Да, совсем немного,— сказала она чужим голосом.
—	Вы очень волнуетесь... Понимаю...— Офицер по¬
163

молчал, как бы взвешивая все обстоятельства.—Фрей¬
лейн Тоня, вы уже однажды доказали свою преданность
нашим идеалам. Правда, вы спасли жизнь румын¬
ского офицера.— Он выразительно прищелкнул пальца¬
ми: — Но ведь румыны наши союзники... Мы надеемся,
что вы продолжите сотрудничество и с нами. Такие храб¬
рые девушки, как вы, нам нужны...
Он замолчал, поигрывая карандашом. Так вот какою
ценою она должна заплатить?
—	Господин офицер,—проговорила она,—я стреми¬
лась вернуться домой...
—	Почему? Вы уверены в нашей победе?..
~ Да!.. Но еще и потому, что мой отец перебежал
на вашу сторону и об этом узнали...
—	Вы боялись преследования?
“ Да.
—	Так что же вам ]^ешает, обретя новую жизнь, помо¬
гать тем, кто принял вашего отца и вас? Поверьте, фрей¬
лейн, ваш отец поступил очень мудро. Конечно, война
переменчива. Иногда приходится и отступать... Но победа
рейха несомненна. — Он встал и, обойдя вокруг стола,
остановился перед Тоней. — Фрейлейн, я не настаиваю на
немедленном вашем решении. Отдохните несколько дней,
и мы еще обсудим, чем вы сможете быть нам полезны.
К сожалению, в Одессе еще много притаившихся вра¬
гов... Я убежден, что вы поможете нам... До свидания,
фрейлейн! Явитесь в магистрат, и все формальности бу¬
дут соблюдены.
Стать агентом гестапо!.. Даже Савицкий, обсуждая
с ней все возможные варианты ее поведения в Одессе,
не предусмотрел такого поворота.
В оцепенении она шла по улицам, не чувствуя голова,
хотя со вчерашнего вечера ничего не ела. Нет, ей нельзя
оставаться в Одессе... В конце концов, у нее ограниченное
задание. Она — связная. Ее обязанность передать деньги
и указания, а потом она может возвращаться назад... Ыу,
а если это еще одна проверка?! Как она держалась?..
Не выдала ли себя чем-нибудь?..
В магистрате бородатый чиновник в крахмальной ма¬
нишке, едва взглянув на бумагу, тут же достал из не¬
сгораемого ящика чистый бланк паспорта и, спросив фа-
164

милшо, имя-отчество, вероисповедание, год, рождения, дол¬
го писал каллиграфическим почерком, старательно выво¬
дя каждую буковку. «Нет, это уже всерьез, — думала
Она.— Я действительно получу паспорт...» Но ей хоте¬
лось убежать, пусть с риском, перейти линию фронта.
Ведь Савицкий сказал, что после выполнения задания
она может принимать самостоятельные решения, сообраз¬
но со сложившейся обстановкой.
Итак, все же впереди у нее не меньше недели, в те¬
чение которой гестапо ее не будет трогать. Эти дни нельзя
потерять. На явке многое может решиться.
А теперь надо спешить домой. Петреску наверняка
наведается, и она попробует уговорить его повлиять на
гестапо, чтобы ее оставили в покое.
—	Барышня, купите жареную ставриду! Еще утром
плавала в море!
Она невольно оглянулась. Из-под нахлобученной на
лоб фуражки сквозь очки на нее смотрят рыжеватые
глаза Андрюшки Карпова. Она училась с ним в одном
классе.
На Андрюшке — короткое серое пальто, а на широком
ремне, закинутом за шею, висит тяжелый деревянный
лоток, который он придерживает руками. Запах жареной
стдвриды вызвал у Тони головокружение.
—	Андрюшка! — Она по-детски обрадовалась встре¬
че. Когда-то от его кулаков она не раз плакала: Андрюш¬
ка любил невзначай стукнуть девчонку. — Очень хочу
есть! Дай рыбки... Ой, какой ты длинный!.. Как живешь?..
—	Как видишь, — хмуро ответил он, опустив глаза.—
Выбирай любую...
Тоня выбрала ставриду пожирнее и стала с аппети¬
том есть. Нет, жизнь не так уж плоха!
К Андрюшке подошла старуха, долго торговалась, на¬
конец купила три ставриды и, ворча, удалилась.
—	Пойдем отсюда, — быстро сказал Андрей, — тут и
поговорить не дадут. Только ты рядом со мной не иди!..
Я спущусь по Дерибасовской и встану у моста, справа.
Тогда подойди...
Странная предосторожность для продавца жареной
ставриды!
Через несколько минут Тоня нашла его на условлен¬
ном мвсте. Он подождал, пока она подошла к нему вплот¬
ную, и негромко сказал:
165

—	А рыба теперь в цене!
Тоня уже протянула руку за второй ставридой, и ее
пальцы невольно дрогнули. Это же отзыв на пароль, ко¬
торый она должна произнести на явке!
Он даже вспотел от волнения, мальчишка! Вот уяя
меньше всего она ожидала, что жизнь сведет с ним.
—	Можно купить рыбу? — спросила она.
Рыба теперь в цене! — повторил он и, чтобы унять
в руках дрожь, изо всех сил сжал края лотка. — Я тебя
жду уже две недели. По радио нам сообщили О твоем
приходе. Тебе повезло. Потом батареи совсем сдохли. Без
связи сидим. Я единственный, кто знает тебя в лицо... На
явку не ходи, она провалена. А на запасной — в соседней
квартире поселился немецкий офицер, туда 'Пэже ходить
опасно... Командир группы Федор Михайлович назначает
тебе встречу у памятника Дюку послезавтра ровно в де¬
вять утра.
—	А как же я его узнаю?
—	Когда он подойдет ко мне, я у него прикурю. Потом
он повернет к Сабанееву мосту. Пойдешь следом. Подой¬
ти имеешь право, когда он сам остановится и закурит.
Усвоила?
—	Усвоила!
—	А теперь топай отсюда, да не забудь заплатить,
—- Сколько?
—	С тебя, по знакомству, — марку.
-- Дорого дерешь! — Она сунула ему марку. — Еслп
надо будет срочно меня видеть, приходи!
Адрес называть не надо, с детства знает, условились
о сигнальном стуке в дверь, и Тоня пошла к Пушкинской.
На углу он снова догнал ее, но с такой неуклюжей
поспешностью окликнул, что невольно привлек внима¬
ние прохожих.
—	Все, что привезла, имей с собой, — проговорил оп
жарким шепотом.
Тоня заметила, что с противоположного угла за ними
наблюдает полицейский. Мальчишка остается мальчиш¬
кой! Мгновенно сообразив, она бросила на лоток еще
одну марку и, коротко обругав его дураком, быстро пошла
к своему дому.
Целый день, до самого позднего вечера, она прождала
Петреску, но он так и не пришел. Не пришел он и на дру¬
гой день, который она провела в тягостном ожидании.
166

Очевидно, Петреску решил, что взаимные расчеты закон¬
чены и он освобожден от дальнейших забот о ее
судьбе.
Теперь только одна ночь отделяет ее от встречи у па¬
мятника Дюку. Одна долгая ночь...
Глава одиннадцатая
Она услышала тихие шаги на лестнице и, замерев,
взглянула на часы. Половина второго! За окном — глухая,
ветреная ночь... Патруль? Облава? Она подкралась к две¬
ри и тревожно прислушалась.
Шаги притихли. Человек, очевидно, достиг первой
лестничной плош;адки и почему-то остановился. Наверно,
тоже прислушивается. Нет, это не облава, но осторож¬
ность прежде всего.
Зажечь свечной огарок было делом нескольких секунд.
Фитиль вспыхнул трепещущим синеватым пламенем, и
по комнате закачались тени. Тоня приподняла край одея¬
ла, которое прикрывало окно, и выглянула на улицу.
Одного взгляда было достаточно, чтобы попять, — все
спокойно. Промчалась закрытая машина, скрылась за уг¬
лом. Нет, не облава!..
Она снова прислушалась. Мужчина?! Женщина?! Мо¬
жет быть, это один из запоздавших жильцов соседней
квартиры, имеющий ночрой пропуск? Ведь на площадку
выходят еще две двери.
Лепя?! Спрыгнул где-то под Одессой с парашютом и,
скрываясь от ночных патрулей, ищет ее квартиру? При¬
жалась к двери и замерла, прислушиваясь.
Шаги вновь зашелестели. Человек поднимался мед¬
ленно, казалось рассчитывая каждый свой шаг. Уж но
ранен ли? Вот поднимается еще выше. Слышно дыхание.
Стоит... Ждет... Колеблется.
Тихий удар... Пауза... Два удара... Еще один удар...
Андрей!.. Только он знает этот, условленный между ними
сигнал. Зачем пришел? Что случилось?
—	Кто там? — тихо спросила она, на шаг отступая
от двери.
—	Я! — отозвался знакомый, мальчишеский, с про¬
студной хрипотой голос.
Она долго вертела проржавленный французский замок.
Наконец дверь скрипнула и распахнулась, В темном про¬
167

еме стояла долговязая фигура Андрея. Он зябко держал¬
ся за воротник пальто.
—	Быстрее входи!
Андрей прошел, неловко задев ее плечом, и почти упал
на ближайший стул. Тоня проверила, заперлась ли дверь,
и, подергав ее, вернулась в комнату.
Свеча почти потухла, и ее неверный свет, колеблясь,
расползался по комнате. Две тонких звездочки горели па
стеклах очков Андрея; глаз не было видно, но по тому,
как он тяжко откинулся назад, по его прерывистому ды¬
ханию, Тоня поняла — ему плохо.
—	Что с тобой? — спросила она, подсаживаясь рядом.
—	Сердце!.. Дай воды, — проговорил Андрей, и очки,
блеснув, погрузились в сумрак.
Тоня сходила на кухню, погремела посудой, в темноте
нащупав железную кружку, налила из-под крана воду и
вернулась в комнату.
Андрей пил долго, словно изнывал от жары и жажды.
—	Давно это у тебя? — спросила Тоня, когда Андрей
поставил кружку на стол и как-то по-детски глубоко
вздохнул.
—	В первый раз в катакомбах два месяца назад схва¬
тило. — Андрей кашлянул и помолчал. — Ну, а теперь
легче... От патруля пришлось удирать, — добавил он с ве¬
селым смешком.
—	Что случилось?-— строго спросила она.— Зачем
рисковал?
За окнами тихо, и тишина эта смягчала тревогу. Хотя
они были однолетки, но рядом с ним Тоня Чувствовала
себя совсем взрослой. «Так и проваливаются, ~ сердито
думала она, -.из-за таких вот мальчишек».
-- Присядь поближе, — сказал Андрей и, хотя никто
не мог их подслушать, подождал, пока Тоня придвинула
стул и села. — Сегодня по Дерибасовской гулял Камы¬
шинский, — проговорил он тихо, с тем внутренним не¬
добрым значением, которого Тоня сразу не поняла.
—	Кто он, этот Камышинский?
—	Был в нашей группе.
—	А до войны где работал?
—	Как будто в кино — администратором!.. Сам вы¬
звался остаться. А месяц назад вдруг исчез. Только через
педелю мы узнали, что он арестован. И вдруг сегодня
днем иду по Дерибасовской — смотрю гуляет!..
168

—	Возможно, освободили! *— Она никак не могла уло¬
вить связи между Камышинским, который гулял по Де••
рибасовской, и ночным приходом Андрея, это еще больше
раздражало ее. — Так что, ты до утра не мог дотерпеть,
чтобы сообщить об этом? — спросила, уже не сдерживая
злости.
—	В том-то и дело, что нет! — Андрей мотнул голо¬
вой, и в стеклах очков опять заплясали искорки. — Я ведь
шел за ним сзади и наблюдал!.. А он меня не видел...
За ним шли два агента, переодетые в штатское, и делали
вид, что совсем им не интересуются. У табачного магази¬
на Камышинский поздоровался с Яковлевым, а у входа
в кино — с Нестеренко...
—	Так! Так!.. — проговорила Тоня.
А вечером их забрали!
Тоня встала и пересела на диван. Молчание. Было
слышно, как потрескивал фитиль, плававший в лужице
стеарина. Андрей приподнял фитиль, укрепил, пламя миг¬
нуло и вспыхнуло ярче.
-- Так что же тебя беспокоит? — спросила Тоня. Анд¬
рей помолчал, и она по-своему расценила его молчание. —
А вообще, можешь больше в этом деле не участвовать! От¬
сидись дома! Скажи приметы, и я все сделаю сама, — рез¬
ко сказала она.
Андрей шевельнулся, стул скрипнул.
—	Что ты такое говоришь? Ты имеешь свое задание,
а я свое. И не о тебе я вовсе думаю.
—	А о ком, же?
—	О Федоре Михайловиче!
—	Камышинский ведь гулял по Дерибасовской, а Фе¬
дор Михайлович придет совсем в другое место, — сказала
Тоня и сердито усмехнулась, — так что паниковать не¬
чего!
Андрей кашлянул.
—	Да в том-то и дело, что в конце Дерибасовской их
ждала машина. — Тоня не сразу поняла, кого Андрей име¬
ет в виду, потому что разговор ушел в сторону. Когда
они в нее залезли, я подошел вплотную и услышал: один,
из гестапо, говорит Камышинскому: «Хорошо поработал,
завтра в награду подышишь свежим воздухом на Примор¬
ском бульваре». Второй, который садился последним, толь¬
ко усмехнулся, и они умчались.
—	А это точно был Камышинский?—спросила Тоня;
169

этому сумбурному мальчишке все могло показаться.
—	Да я его как тебя видел! — обиделся Андрей. —
У него плечи, словно доски — тонкие и прямые, и ходит
прихрамывая.
—	Ну, ладно! — примирительно сказала Тоня. — Л ты
уверен, что он Федора Михайловича узнает?
—	Конечно, узнает! Федор Михайлович не раз задания
ему давал...
Помолчали. Каждый по-своему думал о том, что про¬
изошло и как тут быть.
Тоня думала, что завтра ровно в девять утра, когда она
встретится с Федором Михайловичем у памятника Дю¬
ку, — кивок предателя, и командир погиб. Конечно, удоб¬
нее всего было бы поговорить в этой квартире, но по стро¬
гим правилам конспирации это невозможно. Кто-то из
проживающих в доме знает Федора Михайловича.
—	А ты пойди предупреди Федора Михайловича!
—	Да как -же я его предупрежу! Где я его сейчас
найду, спрашивается? Он мне явку только через неделю
назначил!
Они долго обсуждали, что можно предпринять. Как
перехватить Федора Михайловича на пути к Приморско¬
му бульвару? Прикидывали, с какой стороны он может
пойти. По Потемкинской лестнице? От Воронцовского
дворца? Перейдет Сабанеев мост? Как ни считали, выхо¬
дило, что нужно не меньше пяти человек, чтобы расста¬
вить посты и поддерживать между ними связь. Где их
взять? До встречи остались считанные часы, и собрать
группу так быстро не удастся. А кроме того, это связано
с новым риском. Ведь Камышинский знает еще мно¬
гих.
—	Подлец ваш Камышинский, вздохнула Тоня. —
Как же вы его раньше не раскусили?
—	А он хорошо работал, — сказал Андрей. — Три ма¬
шины мы с ним подорвали...
Забыв о сне, они обсуждали все варианты, которые
могли возникнуть и осложнить встречу.
Конечно, Камышинского могут вывезти из тюрьмы
позднее девяти утра, но на это нельзя надеяться. Затем,
в момент встречи Федора Михайловича с Тоней он может
находиться на другом конце бульвара. Это тоже вполне
вероятно, но на это также нельзя надеяться...
Так на что же можно надеяться? На что?.. Они дого¬
170

ворились, что, если Камышинский будет на бульваре, Анд¬
рей дотронется до подбородка...
У краев одеяла, занавешивавшего окно, проступили
бледные полосы. Андрей встал, подошел к окну и, отки¬
нув одеяло, растворил его настежь,
В ко51нату ворвался поток холодного воздуха. Насту¬
пал рассвет. В сумеречном свете чернели голые ветви,
платанов. Откуда-то с моря донесся сиплый гудок паро¬
хода.
—	Поспим немножко! — сказала Тоня. — Ты уйдешь
в восемь часов, а я в половине девятого... Что же будем
делать? — снова, в сотый раз, спросила она, пристраива¬
ясь на диване.
Андрей сдвинул стулья, приспособил к голове жест¬
кий диванный валик, прилег ц тихо, блаженно вздохнул,
—	Ну что? — повторила Тоня.
—	Спи!.. Спи!..— сонно ответил Андрей. — Это уже
мое дело обеспечить... — Повернулся на бок и тут же за¬
снул.
А Тоня еще долго смотрела в открытое окно, за кото¬
рым нарождался день, и думала: куда ее бросает жизнь?
Да, если бы года полтора назад кто-нибудь ей сказал, что
она станет связным подпольщиков, она постучала бы это¬
му романтику пальцем по лбу —друг, ты в своем уме?
Сон к ней так и не пришел...
Она вышла из квартиры ровно через тридцать минут
после того, как ее покинул Андрей, держа в руках хозяй¬
ственную сумку. Деньги положила на самое дно, под ста¬
рый бумажный кулек, а сверху придавила молочным би¬
доном. Теперь у нее был вид хозяйки, отправляющейся
по домашним делам.
Каждый шаг, который приближал ее к Приморскому
бульвару, натягивал нервы. Она пристально вглядыва¬
лась в одиноких мужчин, за которыми в небольшом отда¬
лении шли двое-трое. Этот?! Этот?! Этот?!
С Дерибасовской на Пушкинскую выехало несколько
машин с солдатами и на большой скорости направились
в сторону вокзала. Солдаты пели песню.
Андрея она увидела сразу. Он стоял у постамента
пушки и заворачивал пожилому человеку рыбу. Однако
через мгновение, как только покупатель отошел, потер
подбородок: Камышинский на бульваре!
Часы на городской Примарии показывали без пятя
171

девять. Ровно столько, сколько требуется, чтобы нето¬
ропливым шагом дойти до памятника Дюку.
Она видела перед собой широкую спину Андрея в ко¬
ротеньком потертом пальто. Со своим тяжелым лотком он
казался ряженым. Она никак не могла привыкнуть, что
можно вот так, среди бела дня, ходить по Приморскому
бульвару и торговать рыбой. Навстречу прошли два сол¬
дата. Они о чем-то оживленно разговаривали и смеялись.
На скамейках сидели женщины с детьми.
Ниоткуда, казалось, не веяло угрозой. Но вдруг Тоня
увидела, как Андрей круто повернулся, почти побежал
назад, а потом резко свернул к каменному парапету.
Что случилось? Тоня на мгновение приостановилась.
Ее настороженный взгляд вырвал из идущих навстречу
невысокого, сутуловатого человека в сером мятом костю¬
ме; он неторопливо шел, лениво ступая, и только глаза
его глядели остро и беспокойно «Он1)> — решила Тоня и ей
стал понятен маневр Андрея. Позади Камышинского
вразброс шли какие-то мужчины, но ни один из них не
казался подозрительным, — они могли быть и прохожими.
Когда Камышинский миновал ее, Тоня уже прибли¬
жалась к памятнику Дюку. Невдалеке от гранитного по¬
стамента стояли несколько мужчин, и трое, как назло,
курили. Кто же из них Федор Михайлович?
Часы показывали без трех минут девять. Как долго
тянется время, и сколько событий подчас может вмес¬
тить в себя одна минута!
Краем глаза она заметила Андрея. Тот обгонял ее,
направляясь к памятнику мимо каменного парапета.
Тоня невольно оглянулась. Шагах в десяти позади
нее, возвращаясь назад, шел Камышинский.
Узел завязывался стремительно, и казалось, — нет вы¬
хода. «Что делать? Что делать?.. — лихорадочно думала
Тоня. — Как поступить?..» Сознание, что она ничего не
может изменить и ничему помешать, ввергло ее в отчая¬
ние.
Что же медлит Андрей? Он еще успеет подбежать
к Федору Михайловичу и предупредить его! Почему он
так медленно идет?.. Почему?.. Опять пропустит Камы¬
шинского?.. Отвернется?! Спрячется?! Тоню трясло в оз¬
нобе. Главным врагом для нее теперь был не Камышин¬
ский, а Андрей, достойный самой лютой смерти.
И в это мгновение она увидела четвертого мужчину,
172

высокого, черноволосого, в синем плаще; он вышел из-за
постамента памятника и остановился, неторрпливо огля¬
девшись вокруг; все в этом человеке было крупно — и
голова с твердым подбородком, и руки, в которых угады¬
валась недюжинная сила. Он медленно вытащил из кар¬
мана коробку, раскрыл, вынул папиросу и стал медлен¬
но ее разминать... «Федор Михайлович!» — решила Тоня.
Она узнала его сразу, потому что именно таким себе и
представляла.
Но почему к нему не подходит Андрей? Куда же он
идет? Куда?.. Почему мимо?..
С другой стороны бульвара, с боковой аллеи, вдруг
появился невысокий старик в вытертом ватнике, у стари¬
ка был вид ночного сторожа, который провел бессонную
ночь, сидя у дверей магазина, а теперь возвращается до¬
мой. В руке он держал дымящуюся самокрутку, ни на кого
не обращая внимания.
Он уже был в нескольких шагах от памятника, когда
Андрей подошел к нему и, быстро нагнувшись, прикурил.
Потом повернулся и двинулся на Тоню.
В его взгляде появилось такое острое, такое злобное
выражение, что Тоню охватило предчувствие трагической
неотвратимости того, что сейчас произойдет и что пред¬
отвратить уже не в ее силах. Она видела округлившиеся,
со стеклянным блеском глаза, они смотрели на нее и в
то же время мимо.
Выстрел!.. Тоня не заметила, как в руке Андрея поя¬
вился револьвер, но тут же услышала за единой дикпй
крик умирающего человека и оглянулась. Схватившись
руками за живот. Камышинский медленно падал на мос¬
товую.
И тут же раздался второй выстрел. Это стрелял чело¬
век в синем плаще. Он выстрелил в Андрея в упор, сзади.
Андрей охнул, выронил пистолет, повернулся и рухнул,
ударившись головой о гранит. Лоток разломился, и став¬
рида рассыпалась по грязным камням.
Все произошло так быстро, так стремительно, что То¬
ня растерялась. Только что она сама готова была убить
Андрея, только что она считала его предателем...
С разных сторон бульвара бежали люди. Полицейскиii
разгонял толпу. Откуда-то появилась крытая машина, и
несколько человек в штатском поволокли в нее труп Ка¬
мышинского.
173

Когда Тоня вспомнила о старике и оглянулась, она
увидела, как тот медленно и устало идет, направляясь
к Сабанееву мосту, и быстро пошла за ним, бросив по¬
следний взгляд на Андрея.
Он лежал на каменных плитах, положив голову на
руку, из-под которой расползалась кровь..^
Глава двенадцатая
Через три дня Тоня перешла в один из окраинных-до-
мов на Пересыпь, Федор Михайлович достал ей паспорт
на другое имя, и для гестапо она исчезла навсегда.
И для нее в группе нашлось дело. Она следила за
военными эшелонами, считала орудия, танки, по форме
солдат научидась определять немецкие части, которые
направлялись на фронт через Одессу.
А потом Федор Михайлович отправил ее вместе с
группой на поиски удобного района, где с большей веро¬
ятностью безопасности мог бы приземлиться воздушный
десант. Это был приказ Савицкого, и Тоня, сообщившая о
нем Федору Михайловичу, сама же и участвовала в его
выполнении.
Район был найден севернее города, и усталая от тя¬
желых и больших переходов группа вернулась в Одессу...
Все реже и реже Таня вспоминала о Леоне Петреску.
Да, признаться, от новой с ним встречи не ожидала для
себя ничего доброго. И все же они встретились — за три
дня до того, как из Одесского порта отошел последний
корабль, увозивший разгромленную армию.
Теплым мартовским вечером она шла по Пушкинской,
стараясь побыстрее прошмыгнуть мимо гостиницы «Бри¬
столь», в которой жили офицеры.
—	Тоня!
Рядом с ней стоял Леон Петреску, тщательно одетый
в щегольской мундир. Лицо его немного нарумянено, или,
может быть, раскраснелось от выпитого вина.
Тоня поняла — бежать невозможно. Стоит Леону
крикнуть, и ее тут же схватят.
—	Что тебе нужно? — дерзко спросила она, отводя
руку, до которой он дотронулся.
—	Не так громко! — сказал он, оглядываясь на вто¬
рого офицера, вместе с которым вышел из дверей гости¬
ницы; тот, лукаво прищурившись, разглядывал Тоню, рс-
174

шив, что не следует мешать переговорам своего друга со
смазливой девчонкой, хотя она и плоховато одета. — Топя!
Нам надо поговорить, — сказал Леон.
—	О чем?!
—	Я же сказал, не крпчи! Пойдем, я провожу тебя
до угла.
—	Леон!.. — крикнул офицер, увидев, что тот уводит
девушку.
Леон даже не обернулся.
—	Ты сбежала! — сказал он, когда голос позади
умолк.— Я все понимаю! Не думай, что я глуп! Ты не
могла украсть так много денег. Я сразу понял, откуда они
у тебя и для чего. Если бы это были твои деньги, ты не
выглядела бы сейчас так жалко. Ты заставила меня бе¬
жать... Конечно, это тебе было нужно. Ты здорово меня
провела, я понял это гораздо позднее... Завтра меня здесь,
не будет, и мы, наверно, никогда уже больше не увидимся.
Нрошу тебя только об одном, скажи, как тебя зовут?
По-настоящему?
—	Зачем?
Он усмехнулся:
—	Ты же умная девушка! Ты прекрасно понимаешь,
что наступит час, когда мне придется сказать вашим, что
же я сделал доброго. И тогда я скажу, что помог перейти
линию фронта советской разведчице. — Он круто остано¬
вился: — Хорош разговор? Да?! Ты ценишь мою прямоту?
—	Да,— сказала Тоня — ценю. Меня зовут Антонина
Васильевна Кравцова. Запишешь?
—	Нет! Запомню! — Он продолжал идти рядо^. —
Скажи, а действительно в Сибири люди погибают от
цинги?!
Она засмеялась:
—	Леон! Ты уже сдался во второй раз.
Он остался серьезен.
—	Я много о тебе думал. Удивительно глупо... Если
бы ты знала, как часто я вспоминаю темную хату и твои
добрые руки...
Они достигли угла. Она остановилась и пристально
посмотрела ему в глаза. На какой-то миг ее охватило
чувство человеческого участия. Ей хотелось сказать ему
теплое слово, но второй человек, державшийся настороже,
твердил: «Уходи, быстрее пропцайся, он пьян, и неизвест¬
но, на какой поступок способен в отчаянии»,
175

—	Мне нужно идти, — сказала она.
—	Иди!.. — почти крикнул он. — Я тебе все сказал,
а теперь иди!..
Она повернулась и пошла, еще долго ощущая на себе
его взгляд.
У памятника Дюку она остановилась. У ее ног шумел
дымящийся пожарами порт, откуда-то издалека доноси:г-
ся приглушенный рокот артиллерийской канонады, и
только море, смятое мелкой рябью, казалось спокойным и
безмятежным.
И впервые за долгое время Тоня подумала о том, что
ведь уже конец марта и совсем скоро наступит лето...

КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС
Повесть
Глава первая
ТРИДЦАТОЕ ОКТЯБРЯ
—	Вдруг они решили, что нас уже нет и перестали
слушать? Ведь сегодня уже тридцатое октября!..
Лена посчитала по пальцам:
—	Двадцать третьего сентября мы приземлились... так!
До первого восемь дней да в октябре тридцать. Сколь¬
ко же всего?.. Тридцать восемь. Подумать только! Скита¬
лись больше пяти недель!
Надя возилась над рацией; провод антенны никак не
хотел заталкиваться под плинтус, над которым свисали
отставшие от стены выцветшие обои. Хорош тайник! В не¬
большой комнате скрипучий шкаф, убогий стол, железная,
расшатанная, одна на двоих, кровать. Можно сказать —
царская обстановка. И ни одного укромного местечка!
Рация едва уместилась в корзине под тумбочкой, прикры¬
тая не столько для маскировки, сколько для собственного
Надиного успокоения, куском старого ситца.
Первый выход в эфир, на связь! После стольких дней
тяжких испытаний, тревог, волнений. И вдруг, когда
затрачено столько сил, они, возможно, отрезаны от всего
мира?
Сейчас рация — на тумбочке. Надя колдует над ручка¬
ми настройки. Лена чутко прислушивается к каждому
шороху за плотно прикрытой дверью.
—	Ну, как у тебя там?.. Все в порядке?..
Черные наушники на тонком, облегающем голову, рем¬
не придают Наде отчужденность. Острый взгляд ее темных
глаз устремлен в одну точку.
—	Ну, Ленка, начинаюГ
В повести рассказывается о подлинных событиях и сохранены
имена их участников.
7 Заказ 859	|77

Совсем легонько, будто едва касаясь черной пуговки
ключа большим, указательным и средним пальцами, правая
рука ее начинает подрагивать. Первый вызов группы
«Ада» пошел в эфир... Небольшая пауза, и снова ее рука
подрагивает, выбивая точки и тире,— не затеряются ли
они в хаосе звуков, голосов, грозовых разрядов? Слушают
ли их в штабе?.. А немецкий пеленгатор? Не поворачи¬
вает ли он уже свою антенну в их сторону?!
Рука поднялась с ключа, и резко щелкнула ручка
переключателя.
В комнате тишина. Лена замерла, не мигая смотрит
в суженные Надины зрачки, боясь пропустить мгновение,
когда она услышит отзыв.
Молчат!
—	Вызови еще раз.
—	Опасно!
Снова щелчок. Тихая дробь стучащего ключа. И снова
в наушниках бешеный писк морзянок. Сколько времени
нужно радисту, чтобы откликнуться? Считанные секунды!..
Нет, их, наверно, уже не слушают. Устали, устали ждать!..
И в тот момент, когда Надя уже хотела отчаянным
движением сорвать с головы наушники, в разнобой шумов
дальних и ближних станций врезался новый тембр. Она
еще не успела принять ни одной группы, и радист еш;е
не закончил передачу кодового обозначения своей рации,
а Надя уже закричала: — Отвечают!.. Отвечают, Ленка!..—
и на лице ее возникло такое детски счастливое выражение,
что Лена, забыв об опасности, бросилась к ней, обняла
за плечи и поцеловала.
Через несколько минут первая телеграмма прочитана:
штаб поздравляет с прибытием, просит сообщить адрес
и день, когда начнется передача сообщений.
—	Адрес передай сейчас!.. Скажи, что станем регуляр¬
но работать с шестого ноября.
Опасно, но как же не ответить! В штабе наверняка
подумают, что с ними снова что-то стряслось.
Через минуту Надя получила «квитанцию» — «По¬
нял!» — и выключила рацию.
—	Ну, Ленка, живем!
Девушки убрали рацию, прикрыли ее и привели ком¬
нату в лорядок.
Теперь нужно подумать, как жить дальше. Денег
оставалось совсем немного. Тетя Маня, дальняя родствен¬
178

ница Лены, велела им уплатить заместителю начальника
районной полиции Крицуленко за его ценную услугу —
прописка дело великое. Он человек нужный, и еще не раз
пригодится. Кроме того, девушки купили себе теплые вещи
и — вот теперь им еще с недельку протянуть. Прикидыва¬
ли так и этак — из копейки рубля не получалось. И вдруг
Лена хлопнула ладонью о край стола.
—	Надька! Кажется, я знаю, кто нам поможет.
—	Неужели опять пойдешь к тете Мане?
—- А Валя?.. Неужели откажет?
Надя вздохнула:
—	Давай попробуем... Только бы нам опять в какую-
нибудь неприятность не влипнуть...
Глава вторая
ПУТЬ, ПОЛНЫЙ ОПАСНОСТЕЙ
Когда ранним утром капитан Лялюшко вошел в ком¬
нату девушек, вынул из лолевой сумки несколько плиток
шоколада и, бросив их на стол, чрезмерно веселым голосом
крикнул: «Угощайтесь, девчата!..» — Лена сразу поняла,
что принятое накануне решение осталось в силе. Лялюшко
всегда угощал шоколадом тех, кто скоро должен идти на
задание: от доброты душевной ему хотелось чем-то скра¬
сить последние часы перед разлукой. Да, перед-разлукой!..
Многих провожал через линию фронта Лялюшко, и мно¬
гих уже после этого больше никогда не встречал. Люди
исчезали бесследно. И никто не знал, где они погибли
и что перед смертью испытали.
В Лену Бутенко и Надю Зайцеву капитан старался
влржить весь свой опыт разведывательной работы. Он их
тренировал, мучая дотошной требовательностью, пытаясь
предусмотреть все препятствия и трудности, которые их
поджидают. Ночами корпел над немецкими паспортами,
выясняя, какие печати надо еще ставить, чтобы внести
в документ последнюю регистрацию, где их «прописать»;
собирал немецкие и оккупационные марки; следил за тем,
чтобы с одежды девушек были спороты фабричные метки;
часами просиживал со своими подопечными на радиостан¬
ции, обучая их азбуке Морзе и кодам. А потом начались
прыжки с парашютом...
На долю этих двух, еще совсем молоденьких девушек,
каждая из которых едва достигла двадцати лет^ выпало
7*	179

осуществление трудного и опасного дела. Им предстояло
проникнуть в Одесский порт — ключевую немецкую базу
на Черном море.
Сюда, в Одесский порт, приходили вражеские тран¬
спорты с войсками и оружием, разгружались, а затем
войска двигались на южные участки фронта; отсюда
вывозились награбленное продовольствие и машины; через
Одесский порт насильно угонялись в Германию многие
тысячи мужчин и женщин — рабочая сила, способная
заменить мобилизованных в армию немцев.
Иметь свои глаза и уши в порту, получать регулярную
информацию о кораблях и грузах было крайне необходимо.
А к осени 1943 года, когда гитлеровская армия, по¬
трясенная разгромом в Курской битве, откатывалась за
Днепр, значение Одесского порта еще больше увеличива¬
лось. Он стал важнейшим транзитным центром для гитле¬
ровцев. И от искусства разведчиков, которые сумеют
проникнуть в порт, во многом зависела правильность
представления командования о силах противника, а также
своевременность раскрытия его намерений и замыслов.
С того момента, как ноги разведчиц коснутся земли
и парашюты будут надежно спрятаны, они сразу же стано¬
вятся двумя несчастными девушками, которые вынуждены
были эвакуироваться из Мариуполя, так как к городу
подходит фронт, и теперь пробираться в Одессу, в свой
родной город, где родились, В этой придуманной Лялюшко
легенде правдой было лишь то, что Лена действительно
коренная одесситка, а Надя провела свое детство невдале¬
ке от города.
И были им еще даны явки. Одна из них к Вале, де¬
вушке, работающей на железнодорожной товарной стан¬
ции. Но связаться с ней можно лишь тогда, когда они
при помощи документов обоснуются в Одессе.
Казалось, все продумано до мелочей, все возможные
случайности предусмотрены. И все же одной из них
Лялюшко предусмотреть не мог.
Девушки приземлились у деревни, отмеченной на карте
названием Свердлово, и, дождавшись рассвета, пошли
к Одессе.
Двадцать километров! На машине полчаса не очень
быстрой езды. Но для них этот путь оказался длиной в
пять недель.
Как они волновались, когда у околицы Свердлова их
180

остановил первый патруль. Солдат долго крутил пропуска,
как крутят деньги, подозревая, что они фальшивые. Но все
обошлось...
Теперь они поверили в надежность своих документов
и смело вышли на дорогу. За Свердловой какой-то крестья¬
нин, направлявшийся в Одессу на базар, предложил им
положить свои вещички на подводу. И девушкам полегче,
и ему будет с кем отвести душу.
Они не ожидали, когда он повторит предложение.
Бросили на подводу узелки, а за ними и пальто.
Дед оказался весьма разговорчивым. Однако примол¬
кал, когда на дороге появлялись немецкие солдаты, они
шли навстречу группами и в одиночку, возвращаясь
из Одессы в свои части.
Дед охотно рассказывал об Одессе, и девушки старй1-
лись запомнить. Но вот на перекрестке дорог появился
патруль. Документы! Лена вспомнила о них, бросилась
к повозке и вдруг испуганно вскрикнула: ее пальто,
в ^([армане которого лежали паспорта и пропуска, ис¬
чезло...
Через мгновение она уже отчаянно бежала назад,
к Свердлову, догоняя солдат. Но укравший пальто, очевид¬
но, где-то свернул в сторону...
Теперь им ничего не оставалось делать, как разыскать
патруль, который проверял в Свердлове их документы и мог
подтвердить, что они были. Но немецкий комендант не
колебался: он тут же их арестовал.
А через неделю их судили за незаконный переход Буга,
так как по оккупационным законам Транснистрия счита¬
лась автономной. На счастье, ни следователь, ни судьи
не усомнились в том, что подсудимые действительно
говорят правду.
Суд постановил — оштрафовать на сто марок каждую
и административно выслать обратно через Буг. На другой
день их отвезли в Тираспольский концентрационный ла¬
герь, где предстояло ждать примерно сорок дней, пока
наберется достаточно большая группа нарушителей. Сна¬
ряжать конвой ради двух девчонок администрация не хо¬
тела.
Что делать?.. Кто может помочь?
Судьба пришла к ним в образе немолодой медицинской
сестры, которой они помогали бинтовать тяжелобольных
и раненых. Ее совет был короток: заплатить лагерному
181

писарю и поехать в Одессу, чтобы раздобыть документы
о благонадежности.
Писарь, молодой румын с хитроватыми, умными глаза¬
ми, понял девушек с полуслова. Он не требовал денег
вперед, но гарантировал себя на случай обмана.
—	Все будет сделано,— сказал он.— Домнишуара* по¬
едет в Одессу, Ее родственница останется заложницей.
Ее расстреляют, если домнишуара сбежит.
А на следующий день Лена уже бродила по Одессе,
с каждым часом впадая во все более глубокое отчаяние.
Родственники исчезли бесследно. В их квартирах жили
посторонние люди, ничего не знавшие о своих предшест¬
венниках. Идти на явку она пока еще не имеет права.
Приближался вечер. Неужели же во всем городе
не осталось человека, который может помочь? Вернуться
обратно, ничего не сделав,— равносильно смерти. Кто
знает, как повернется судьба тех, кто ждет в лагере своей
участи?!
И вдруг, сидя на скамейке в пустынном сквере, уже
совсем выбившаяся из сил, она вспомнила подругу своей
матери по гимназии, жившую на Ризовской улице. Если
эта старая женщина в Одессе, она поможет. Как ей не
помочь во имя той дружбы, которая многие десятилетия
связывала их семьи?!
Счастье надо выстрадать! Кому принадлежит эта сакра¬
ментальная фраза, Лена не знала. Но через час она уже
пила горячий чай за столом в тесной комнате маминой
подруги, а та, присев напротив, охала и вздыхала, слушая
рассказ о том, какие несчастья довели до лагеря маленькую
девочку, которую еще совсем недавно она носила на руках!
История о том, что после вынужденной эвакуации из
Мариуполя Лена решила вернуться в Одессу, не вызвала
у нее никаких сомнений. Куда же еще деваться бедной
девочке?!. Одесса — ее родной город, и желание вернуться
домой вполне естественно. Что касается украденных доку¬
ментов, то сейчас столько развелось жуликов,— всего мож¬
но ожидать!
Перебрав в памяти всех знакомых, она остановила свой
выбор на бывшем бухгалтере, который ныне стал чинов¬
ником при губернаторе.
—	Он поможет! — сказала тетя Маня,-= У него самою
^ Дезушка (румынок.).
182

сын в Красной Армии, Он это скрывает, но я-го
знаю!
Впервые за долгов время Лена по-царски спала
мягком диване, под простынями! А утром, после завтрака,
старуха ушла, строго наказав ей никуда из дома не вы¬
ходить. На улицах часто бывают облавы, и если ее, не дай
бог, задержат, то и на отпускной билет из лагеря не по¬
смотрят, тут же посадят в вагон — и поминай как звали.
Через неделю окажешься в Германии!..
Прошло томительных два часа, и старуха, оживленная
и радостная, буквально влетела в комнату. Лена не выдер¬
жала и заплакала.
—	Нечего плакать! — сердито крикнула тетя Маня.—
Я обо всем договорилась! Нужный документ получишь!..—
Она устало откинулась на стул.— О, какого красноречия,
скольких сил мне это стоило! Согрей-ка мне, милая, стакан
чая...
А дальше все было, как во сне. В условленное время
у памятника Дюку Лену встретил немолодой человек
с седыми висками, в крахмальной рубашке и сером ко¬
телке.
Губернаторский чиновник торопился на какое-то засе¬
дание. Он был подготовлен к тому, что от него требуется.
И сразу повел ее к нотариусу.
Через полчаса Лена уже держала в руках бумагу
с гербом, подписями и печатями. В документе, написанном
круглым, четким, бухгалтерским почерком, подтвержда¬
лось, что она — коренная одесситка, а главное — губер¬
наторский чиновник ручался за ее лояльность по отно¬
шению к властям.
Но где взять денег, чтобы расплатиться с писарем?
Те, что у них с собой были, давно отобраны. Тете Мане
самой едва хватает средств, чтобы как-нибудь про¬
жить.
Срок отпуска кончался, и Лена решила не рисковать.
Писарь получил в награду две пары ручных часов — един¬
ственное их богатство. Он не был формалистом и, поняв,
что большего не получить, выписал отпускные документы
для обеих.
Тетя Маня снова оказалась на высоте. Она их при¬
ютила и энергично взялась за хлопоты. Теперь их надо
было прописать. Связи ее казались безграничными. Она
познакомила девушек с заместителем начальника районной
183

жандармерии Крицуленко, и они три дня, не разгибая
снины, прибирали его неуютную, холостяцкую квартиру,
стирали и утюжили.
Видя, как волшебно меняется его логово, к которому
давно не притрагивалась женская рука, Крицуленко,
тучный, стареющий человек, со склеротическим румянцем
па щеках, не остался в долгу. Услужливые девушки, с та¬
кой охотой взявшиеся облегчить его жизнь, получили
прописку в Одессе.
Это была победа, трудная и выстраданная. Наконец-то
можно спокойно пройтись по улице, остановиться у витри¬
ны, присесть на скамейку Приморского бульвара и не дро¬
жать, когда мимо проходит полицейский. Прошло еще
несколько дней, и они уже стали обладательницами собст¬
венной комнаты в тринадцатой квартире дома номер восемь
по Градоначальнической улице.
Острый глаз Нади сразу же отметил выгодное располо¬
жение комнаты, в которой ей придется действовать.
Во-первых, за стеной глухая соседка, а дочка ее еще мала
и многого не понимает; во-вторых, во дворе дома находит¬
ся кожевенная фабрика, обслуживающая эсэсовцев порт¬
фелями и ремнями. И гитлеровцы часто ее посещают.
Конечно, в такой двор даже румынская полиция загляды¬
вает с опаской.
А вскоре рация уже лежала в корзине под старой
железной кроватью. Но на это было потрачено и много
сил, и много так им нужных денег...
Глава третья
НЕМЕЦКИЙ СЛОВАРЬ
Удивительны одесские дворы! Они никак не вяжутся
с европейской строгостью фасадов. Но, собственно, с дво¬
ров и начинается подлинная Одесса. Террасы, увитые
диким виноградом, балконы, стоя на которых, громко пере¬
говариваются женщины. Здесь обсуждаются все дела,
и каждый новый человек сразу вызывает любопытные
взгляды.
Лена почувствовала себя счастливой, когда, войдя во
двор, увидела, что террасы пусты. Квартиру под номером
двадцать шесть разыскала на втором этаже и негромко
постучала. В окне рядом с дверью приподнялась занавеска.
На старческие, скрюченные пальцы упал луч солнца.
184

в глубине комнаты что-то стукнуло, но никто не появлял¬
ся. Лена постучала еще раз.
—	Кто там? — послышался глухой голос.
—	Я к Вале.
Старуха, открывшая дверь, казалась взволнованной.
Торопливо отступила в глубь комнаты и пригласила
войтп.
В углу коптила керосинка, на ней кипела кастрюля.
Голодная кошка мяукала и царапала лапами стол, стараясь
дотянуться до старой, обшарпанной клеенки, на которой
лежало немного синеватого мяса.
—	Вали нет дома,— сказала старуха, торопливо при¬
крывая дверь.— Она на работе.
—	Когда придет?
Старуха отошла к столу, настороженным движением
поправила очки.
—	А вы кто? — спросила она.— С каким делом?
—	Меня зовут Шура!
—	Шура?— переспросила старуха и вдруг злым дви¬
жением отбросила от стола кошку: — Пошла прочь!..
Не знаю у Вали такой знакомой...
—	Она по-прежнему работает на железной дороге? —
спросила Лена. Это единственное, что она знала о
Вале.
—	Да, на товарной! — сказала старуха.— Ну и ступай¬
те к ней туда...
Как только Лена вышла, за ее спиной яростно грохнул
крюк.
Дома решили: вечером не рисковать, а отправиться
к дому Вали утром, до того, как она пойдет на работу,
и подождать у ворот. Подойти внезапно...
Без четверти семь Лена уже стояла невдалеке от ворот,
стараясь, чтобы ее не было видно из глубины двора.
Больше часа она рассматривала убогую витрину булоч¬
ной. Ею заинтересовался полицейский, потоптался рядом,
но, решив, что бедно одетая девушка, наверно, ожидает
начала торговли, завернул за угол.
Время от времени из ворот выходили люди. Несколько
раз Лене казалось, что появилась Валя, она догоняла
торопливо идущих женщин и, поравнявшись, убеждалась
в своей ошибке. Нет, в конце концов из-за этой Вали она
попадет в полицию!
Но вот послышалось быстрое цоканье каблуков, и из
185

ворот вышла тщательно одетая, довольно красивая жен¬
щина лет двадцати пяти. По тому, как она пристально,
с затаенным испугом взглянула на Лену и, словно
споткнувшись, на миг остановилась, а затем ускорила шаг,
Лена поняла, что это и есть Валя, хотя она и мало по¬
ходила на ту, что была изображена на фотографии,
хранящейся в разведотделе. Та Валя, с короткими прямы¬
ми волосами, казалась еще совсем зеленой девчонкай,
и Лена тогда подумала, что ее, наверно, придется взять
под опеку. Эта же была зрелой и усталой женщиной.
Жизнь, видно, не баловала ее, но она научилась скрывать
свон) бедность; если бы не разношенные, не раз чиненные
туфли, ее можно было бы принять за одну из тех румын¬
ских дам, которые вг^жно ходят по Привозу.
Когда женщина завернула за угол, Лена быстро до¬
тронулась до ее руки:
—	Дина просила, чтобы вы вернули ей немецкий
словарь!
Женщина испуганно отшатнулась, и Лена заметила,
как дрогнули уголки ее неровно накрашенного рТа. Види¬
мо, она не совсем точно помнила отзыв,—в ее темных
глазах возникло выражение беспокойной напряженности.
Медленно выговаривая слова, точно ученица, которая не
уверена в своих знаниях, она ответила:
—	Словарь... Словарь... У Жеки... Я сегодня там
буду... Захвачу... И завтра...
Лена не дослушала ее.
—	Здравствуй, Валя! Нам нужно поговорить.
—	Это ты — Шура?
—	Да, я Шура.
—	Я сразу поняла... Ты очень напугала мою мать.
Пришла, говорит, какая-то незнакомая девушка, все кру¬
гом оглядывала...
Лена улыбнулась:
—	Твоя мама, видно, женщина пуганая...
—	Да, она у меня все так тяжело переживает.
Они шли рядом, и, глядя на них со стороны, можно было
подумать,— вот встретились две приятельницы.
Лена сразу перешла к делу.
Ты будешь действовать со мной. Давай условимся
о встречах.
—	Что я должна делать?
—	Регулярно сообщай о движении немецких эшелонов,
186

куда они направляются и что везут? Считай автомашины
и танки...
Дошли до следующего квартала. Завернув за угол,
Валя остановилась.
—	Знаешь что, я вряд ли тебе буду полезна,— тороп¬
ливо сказала она,— нам будет трудно встречаться. Я ведь
работаю в две смены...
Лена выдержала ее напряженный взгляд.
—	Тогда будем встречаться рано утром, до работы.
—	Ах, боже ты мой! Зачем же тебе старые сведения
за прошлые сутки?
Лена видела, как она мечется. Ей хотелось только
одного, чтобы ее оставили в покое. Расписка в разведотде¬
ле, когда-то данные обязательства казались ей теперь
чем-то нереальным, оставшимся в той уже далекой для нее
жизни, в возвращение которой она не верит.
—	Погоди, ведь завтра суббота? Сколько у тебя
смен? — жестко спросила Лена.
—	По субботам... одна! Но, прости, я тороплюсь!..
—	Вот и прекрасно.— В Лене накипала ответная
злость.— Ровно в шесть вечера жду тебя у входа в Алек¬
сандровский сад. И не опаздывай!..
Валя неопределенно кивнула, сошла с тротуара и стала
быстро наискосок пересекать улицу.
Лена посмотрела ей вслед, выругалась про себя и вдруг
вспомнила о деньгах.
—	Подожди! — крикнула она, но Валя не замедлила
стремительного шага, она почти бежала.
Лена вернулась домой усталая и злая. Как бы с третьим
участником группы беды не нажить!
На другой день, без пяти шесть, она подошла к входу
в сад. Большая афиша сообщала, что в кино «Акса»
демонстрируется фильм «Счастье прежде всего», а в кино
«Норд» боевик «Розы в Тирасцоде».
Приближался комендантский час, и парк быстро пус¬
тел. Молодой румынский солдат молодцевато шагал по
аллее, издали улыбаясь Лёне, как старой знакомой.
Лена отошла в сторону и стала разглядывать верхушки
деревьев. Стук кованых сапог приближался. И наконец,—
стоп! Умолк за ее спиной.
—	Буно зие!*
Добрый день (румынок.):
187

Лена обернулась, бросила па солдата отчужденный
взгляд и промолчала. Он, вдруг придя в ярость, крикнул
по-русски:
—	Немца ждешь!.. Силюха!..— С презрением плюнул
и зашагал дальше.
Десять... Пятнадцать... Двадцать пять минут!.. Неужели
не придет?.. Неужели посмеет не прийти?!.. Что тогда
делать?.. А если предаст?! Как будто никто не наблюдает...
А те двое?.. Кто они? Немецкий офицер и человек в черном
пиджаке?.. Нет, свернули... Заняты своим разговором...
Если бы предала, то уже схватили бы... Почему же не
идет?.. Почему?.. Боже, как тянется время!
Это был час, долгий, как тяжко прожитая жизнь. Валя
не пришла, и Лена еще раз поняла, что с третьим участ¬
ником группы им с Надей не повезло. Пора самой устраи¬
ваться на работу. Но не на любую, а на такую, которая бы
позволила проникнуть в порт.
Девушки поделили обязанности. Лена начнет устраи¬
ваться на работу в порт, а Надя займется домашним
хозяйством, чтобы побольше находиться дома. Вдруг за¬
лезет в квартиру вор, расшурует вещи, да чего доброго,
наткнется на зеленый железный ящик и поймет назначе¬
ние его многочисленных ручек и клемм. Хорошо, если
ворюга его просто присвоит, а если сообразит доставить
его в полицию, чтобы получить вознаграждение за поимку
советских парашютистов и диверсантов?..
Глава четвертая
ПОРТ
Лена прошла по Дерибасовской, спустилась под виадук
и через несколько минут уже стояла перед широкими
железными воротами порта, которые охраняли двое воору¬
женных румынских моряков. Один из них, яростно жести¬
кулируя, пытался что-то объяснить шоферу застрявшей
в воротах грузовой машины. Другой же стоял в сторонке,
поигрывал автоматом, посмеивался и явно наслаждался
этой сценкой.
Шофер, наконец, справился с неполадкой в моторе,
ц машина, обдав Лену зловонием выхлопных газов, исчез¬
ла за поворотом. Пока часовой неторопливо закрывал
188

ворота, Лена успела рассмотреть в глубине порта штабеля
ящиков и бочек, а за ними прикрытые брезентом новенькие
орудия, очевидно недавно сгруженные с транспортов.
Да, многое можно увидеть и понять, если попасть сюда,
пусть даже уборщицей...
Долго она будет так стоять? «Смелее, Ленка, сме¬
лее...» — подбадривала она сама себя и, сойдя с тротуара,
направилась к калитке, рядом с воротами, куда, как она
видела, входили портовики. Часовой, только что спорив¬
ший с шофером, преградил ей путь, но Лена так нево ь
мутимо и уверенно объяснила, что поступила на работу
и идет за пропуском, что он невольно отступил в сторону.
Лена долго шла узкими проходами, образовавшимися
между грузами, и вдруг поймала себя на том, что считает
пушки и танки. Потом по надписям на ящиках и фабрич¬
ным маркам на больших станках, которые трудно запря¬
тать в укрытие, поняла: немцы демонтировали какой-то
советский завод и теперь собираются его вывезти. У при¬
чалов дымили корабли, но до них было далеко и нельзя
было разобрать их названий.
В отделе приема на работу ее ожидало разочарование.
Добродушный толстяк в белом пиджаке любезно объяснил,
что сейчас в рабочей силе порт не нуждается.
Огорченная, она вышла в коридор и остановилась,
раздумывая, как быть дальше. В конце коридора, у вход¬
ной двери, стоял невысокий худощавый и немолодой уже
человек в морской форме. Он неторопливо курил, видимо
кого-то ожидая. По мере того, как Лена к нему прибли¬
жалась, он все более пристально рассматривал ее стираное
ситцевое платье, стоптанные туфли. В этой тоненькой бе¬
локурой девушке, с достоинством шагающей по длинному
полутемному коридору, что-то, видимо, привлекло его
внимание. Когда она поравнялась с ним, он вдруг спросил:
—	Наниматься приходила?
—	Да! — вздохнула Лена.
—	Ну и как, в капитаны не берут?
—	Даже в уборщицы...
—	В большие чины захотела!
Лена уже вышла из двери на крыльцо, но моряк снова
остановил ее:
—	Кем раньше работала?
—	Учительницей! — ответила Лена. Как это у нее
вырвалось, она и сама не понимала.
189

—	Учительницей? Он снова оглядел ее, на этот раз
недоверчиво.— Где же?
Лена почувствовала, как уверенность оставляет ее.
—	В Мариуполе... Вообще-то я одесситка, но была там
в эвакуации,— сказала она, стараясь поскорее уйти от это¬
го странного человека, который привязался к ней с вопро¬
сами.
Но он пошел следом за ней.
—	Так что же ты не обратишься в школу?
—	Ну что вы1 В Одессе устроиться в школу невозмож¬
но. Я ищу любую работу.
—	А родители тебе не помогают?
—	У меня никого нет.
Он допрашивал ее дотошно, но в его тоне была
добройселательность, и это заставляло Лену ему отвечать;
к тому же судя по морской форме он работал в порту
и такое знакомство могло оказаться полезным.
—	Как тебя зовут?
—	Лена Бутенко.
—	Почему же ты убежала из Мариуполя?
—	Я не убежала. К городу-подходил фронт, и жителям
приказали эвакуироваться! А я одесситка. Куда же мне
было деваться,— приехала в Одессу.
—	Тебя здесь уже прописали?
—	Да, конечно! — Ц она протянула ему паспорт.
Он долго и внимательно разглядывал ее фотографию,
словно хотел удостовериться, не приклеена ли она к чужо¬
му паспорту.
—	Ты, видать, девушка энергичная,— сказал он на¬
конец,— могу тебе помочь. Я — инженер! Зовут меня
Александр Васильевич. Фамилия — Ткачевич! — добавил
он после небольшой паузы.— В уборщицы пойдешь?..
—	Пойду! — с готовностью сказала Лена.
—	Есть у меня еще одна должность... Рассыльной
в диспетчерскую...
—	Пойду! — радостно повторила Лена. Счастливая
случайность! Она уже представила себе, как на законном
основании, не вызывая ни у кого подозрений, с пакетами
в руках ходит по всему порту: что может быть лучше?!
—	...Но с этим пока придется подождать,— закончил
Ткачевич.— Одна старуха работает, но, наверно, скоро
не выдержит. От беготни совсем разваливается... Придется
тебе немного с метлой походить,
190

с моря дул легкий ветер, шелестя верхушками плата^
нов, на которых кое-где еще сохранились листья. В толстой
коре этих деревьев еще со времен гражданской войнь!
застряло немало осколков от снарядов и бомб. Но несмотря
на раны войны, весной они вновь распускаются, и кроны
их, соединяясь, образуют тенистые арки.
Много есть в Одессе таких мест, которые хранят
воспоминания детства Лены. Вот на этом углу совсем еще
маленькой она уронила на тротуар земляничное мороже¬
ное. Какое это было горе! Мать ей купила другую порцию,
но та, которая упала, казалась Лене холодней и слаще;
она плакала и долго не могла успокоиться. А вон в том
высоком доме с колоннами она выступала на сцене, тан¬
цевала с другими ребятами, ей аплодировали, и после
концерта директор Дома культуры подарил ей куклу
с закрывающимися глазами. Она смутилась, потому что
уже считала себя большой, но куклу взяла и чувствовала
себя счастливой.
Лена свернула на улицу Пастера и замедлила шаг.
Можно не торопиться в такой солнечный денек. Тем более,
что у нее хорошее настроение и она с удовольствием и
облегчением думает о том, что, наконец, сделан первый
важный шаг к цели.
Из-за угла Торговой показался конвой. Пятеро немец¬
ких солдат вели арестованных: двух юношей и девушку.
Один из конвоиров помахивал связкой веревок, а другой
нес пачку нарезанного белого картона.
Молодым было лет по двадцать, а девушке, наверно,
еще меньше. Арестованные шли спокойно. Высокий юноша
в синей спортивной куртке что-то сказал девушке, она
взглянула в окно второго этажа, из которого высунулся
растрепанный мальчишка, чьи-то руки тут же втянули
его в глубину комнаты. Второй юноша в разорванном
сером костюме, сильно избитый, со связанными сэади
руками, шел покачиваясь и озираясь по сторонам. Иногда
он приостанавливался: то ли пытался сопротивляться,
то ли просто силы оставляли его — и тогда конвоир,
щуплый немец, ударял его в спину..
Все произошло в одно мгновение. Лена даже не успела
заметить, как трое солдат почти одновременно вскинули
руки, сжимавшие пистолеты. Раздались выстрелы. И трое
ребят упали на землю.
Сама не сознавая, что делает, Лена бросилась бежать,
191

цо столкнулась с пожилым мужчиной, который, тоже
смертельно напуганный, выскочил из-за дерева и чуть не
сбил ее с ног.
—	Назад! Назад! — крикнул он.
Лена повернула назад, но, заворачивая за угол ближай¬
шего квартала, оглянулась. Двое расстрелянных ужо
висели на дереве. У каждого на груди был кусок белого
картона с надписью — «Партизан».
Глава пятая
БОРЬБА УМОВ
Через два дня Лена уже получила пропуск в порт,
на котором было написано, что она является служащей
«Кригсмарине Зеетранспортштелле», что в переводе с не¬
мецкого означало:	«Управление	военно-морских	пере¬
возок».
Ее обязанности были не столь сложны, сколь утоми¬
тельны. С раннего утра и до вечера в бригаде чернорабочих
она подметала склады, помогала грузить зерно, убирала
и мыла полы в конторе управления.
Заняв Одессу, гитлеровские власти отдали приказ всем
портовикам приступить к своим обязанностям. Но боль¬
шинство портовиков эвакуировались и ушли с армией.
Немцам пришлось набирать новый штат.
Портом теперь распоряжался Попеску. На все важные
посты он назначил прибывших с ним специалистов и тех
из русских, кто проявил желание служить род его началь¬
ством. Среди них был инженер Ткачевич. Он вскоре пошел
ца повышение, его репутация казалась Попеску безукориз¬
ненной. Тем более что Ткачевич представил неопровер¬
жимые доказательства, что в годы гражданской войны
служил офицером у Врангеля, преследовался за это Совет¬
ской властью и, естественно, при первой же возможности
перешел на сторону новой власти.
Ткачевич был строг с подчиненными и проявлял долж¬
ное рвение в выполнении приказов начальства. И теперь,
когда Лена издали видела его то на одном, то на другом
причале, он казался ей важным и недоступным.
И все же, изредка встречаясь с ним,— это обычно
случалось в те дни, когда она убирала контору управ¬
ления,—она всегда улыбалась ему, как старому знакомо¬
му, а он, суховато кивнув, проходил мимо. Свое обещалгае
192

перевести ее на другую, более легкую работу он словно
забыл, ей было неудобно ему напоминать. Ведь он и так
много для нее сделал.
Надя оказалась расчетливой хозяйкой. Она ходила
на базар и умела выторговать все подешевле, чтобы растя¬
нуть оставшиеся средства. Варила обед, а потом бродила
по городу, присматриваясь ко всему, что видела, и слушала,
о чем говорят люди.
Город жил странной жизнью. В магазинах на Дериба-
совской продавались старинные иконы и библии. Откры¬
лись дореволюционные рестораны «Гамбринус» и «Фанко-
ни» — последний, правда, просуществовал недолго: в дом,
где он находился, угодила бомба. В витринах комиссионных
магазинов сияли на бархате царские ордена «Анна»,
«Станислав», «Владимир», золотое оружие с Георгиевски¬
ми крестами напоминало об их безвестных, но титулован¬
ных владельцах.
Однажды на Привозе Надя услышала, как два госпо¬
дина истошно спорили, размахивая ветхими бумагами.
—	Слушайте, Берестинский, вы теряете целое состоя¬
ние! — кричал высокий старик с седой, тщательно
причесанной бородкой.—’ Я с пятнадцатого года хранил
эти бумаги! В Бухаресте вы получите за них вдвое больше!
Поймите, это же царский золотой заем!
Тот, кого называли Берестинским, интеллигентный,
весь отутюженный, в крахмальном воротничке, искал
в этом словоизвержении хотя бы небольшую щель, чтобы
вставить туда свое слово. Его розоватые щеки возмущенно
подрагивали, а поднятые вверх руки, казалось, ловили
слова собеседника и тут же отбрасывали их ему назад,
как волейбольный мяч.
—	Слушайте, господин Рябчцков, дадите вы мне, на¬
конец, сказать слово или вы откупили право произносить
речи вплоть до страшного суда! — крикнул он, воспользо¬
вавшись тем, что прохожий толкнул его оппонента, и тот
на мгновение замолчал.— Так вот послушайте, что я вам
скажу! Чем вы тут передо мной машете? Вы же заклад¬
ными машете!.. А они втрое дешевле!.. И бросьте меня
агитировать!.. Слава богу, здесь вам не Советская власть!..
Надя никогда ничего не слышала о царском золотом
займе, но искренне смеялась, глядя на то, как эти два
старых чудака сцепились из-за тленных бумаг, которые,
наверно, и гроша не стоят. Интересно, что же такие делали
193

до войны? Наверно, служили в каких-то учреждениях,
получали от Советской власти зарплату. Может быть, их
даже в местком выбирали. А они, надеясь на «лучшие
времена», где-то прятали царские облигации. И теперь,
пожалуйста,— они почтенные господа, новоявленные ка¬
питалисты.
В длительных прогулках по городу острый Надин
взгляд фиксировал номера частей на погонах солдат я
номера военных машин. В районе вокзала она обнаружила
склад боеприпасов и заинтересовалась учреждением в кон¬
це Садовой, помещавшимся в здании бывшей партийной
школы. К этому зданию было подведено много разноцвет¬
ных проводов, а внутрь дома входили только военные
в немецкой форме. Штаб?.. Почему же тогда возле него
не останавливаются машины?..
Однажды, это было на третий или четвертый день ее
работы в порту, Лена вернулась домой особенно усталая
и раздраженцая. Присела за стол и с такой яростью
стукнула по нему кулаком, что тарелки задребезжали.
—	Что случилось? — спросила Надя.— Устала?
Лена досадливо наморщила лоб.
—	Ах, Надька!.. В порту столько возможностей, а я
хожу, как дура! Ни немецкого языка не знаю, ни румын¬
ского! Что вокруг говорят, не понимаю! А как много
важного можно было бы узнать!..
—	Да будет тебе психовать!..— старалась успокоить
ео^Надд.— Ты и так сумеешь... А я сегодня радио слушала!
—	Ну, что там говорили? — спросила Лена, несколько
успокаиваясь.
—	Наши уже к Херсону подходят!
—	Теперь все понятно!
—	Что понятно?
—	Понятно, откуда в порту столько появилось ране¬
ных немцев и румын. Их грузят на корабли. Будут
эвакуировать. А сегодня утром пришли транспорты с вой¬
сками... Разгружаются...
Лена обедала, а Надя сидела напротив нее, подперев
ладонями щеки, и рассматривала ее покрасневшие, в сса¬
динах, руки.
—	Чего ты сегодня такая сердитая? — спросила она.
—	Мне кажется, Надька, нам вдвоем с тобой не спра¬
виться. Нам в порту люди нужны!.. Приглядываюсь
ко всем, думаю, с кем бы поговорить начистоту? Подсяду
194

к человеку, и, кажется, стоит ему только намекнуть, как
он меня поймет, а заговорить — душа не пускает!
—	Провала боишься?
—	Да разве дело во мне самой! Неохота помереть,
ничего не успев сделать.
Приказ, который девушки получили накануне вылета,
предписывал им на месте подобрать себе помощников.
Первая же встреча с Валей показала, как это бесконечно
сложно. Тысячи людей вокруг, и наверняка кто-то только
и ждет нужного слова, но как этого человека найти?
Лена долго присматривалась к своему бригадиру Марии
Афанасьевне, старой женщине с крепкими и сильными
руками. Однажды в перерыве, когда Лена присела на ящик
рядом с Марией Афанасьевной, та медленно оглядела порт
и задумчиво проговорила:
—• Всю Россию нашими руками вывозят! И заводы,
и продукты. А мы смотрим! Ах, не люди мы — челове¬
ки!..— И замолчала, крепко сжав тонкие губы.
И Лена с ней заговорила. Начала издалека. Мария
Афанасьевна внимательно слушала ее, стараясь понять,
к чему клонит эта маленькая, худощавая девушка.
Поощренная этим молчанием, Лена все ближе и бли¬
же подходила к своей цели. Есть люди, которые знают,
что надо делать. Если только Мария Афанасьевна
хочет...
—	Подумаю! — уклончиво ответила ей Мария Афа¬
насьевна.— Подумаю. Ты больше мне ничего не говори...
Коли решу, сама тебе скажу...— И, поднявшись с ящика,
ушла, оставив Лену в растерянности.
Ни на другой день, ни на третий она ответа не дала
и делала вид, что Лену почти не замечает. Эта ее отчуж¬
денность вызывала в сердце Лены тревогу. Работая, она
исподволь наблюдала за бригадиршей, стараясь понять,
просто ли Мария Афанасьевна избегает опасного общения
или настроена к ней враждебно.
Прошло еще несколько дней. Однажды Лена с утра
работала на большом складе, пересыпала лопатой зерно,
чтобы оно не «горело». Примостив свое грузное тело на
опрокинутый ящик и орудуя большой иглой, Мария Афа¬
насьевна неподалеку от нее чинила мешки. Пахло прелью,
и трудно дышалось от мелкой пыли. До перерыва остава¬
лось еще минут сорок, как вдруг в глубине склада гулко
загремела железная дверь, стремительной, деловой поход¬
195

кой вошел инженер Ткачевич, а следом за ним два немца
в штатском.
Полиция!.. Лена почувствовала, как слабеют ее руки
и не хватает сил поднять лопату.
Ткачеви^ подошел к Марии Афанасьевне и, низко
наклонившись, о чем-то ее спросил: она утвердительно
кивнула и головой показала в сторону Лены.
«Ну, все! — решила Лена.— Сейчас арестуют».
И когда Ткачевич поманил ее пальцем, она не торопясь
воткнула лопату в зерно и пошла к нему, ощущая в себе
странное ко всему безразличие.
Стоя за спиной Ткачевича, немцы словно ожидали,
когда она подойдет ближе, но, очевидно для того, чтобьх
заставить ее побольше волноваться, тянули время и дела¬
ли вид, ^то интересуются зерном.
—	Господа! — обратился Ткачевич к немцам, подав
Лене знак, чтобы она встала в сторону.— Здесь двадцать
тонн! Зерно гниет!.. Вы должны немедленно его вывезти!
Это приказ господина Попеску.
Один из немцев нагнулся, взял щепотку зерна и долго
.разминал на ладони, хмуро шевеля при этом черными
усами.
—	Ойо же совсем мокрое...— проговорил он,— и в трю¬
ме сгниет окончательно...
—	Ну, господа, это уже ваше дело, в каком виде вы
его доставите! Ваше дело!..— Ткачевич заторопился ухо¬
дить и вдруг вспомнил о Лене.— Я тебя перевожу на
другую работу, в экспедицию!..— сказал он.— Завтра с
утра приходи в управление...— И быстро зашагал к дверц.
За ним двинулись и немцы, они старались доказать ему,
что зерно следует забраковать.
Лена глубоко вздохнула. Пронесло!.. Значит, Мария
Афанасьевна никакая не доносчицаК. Просто она по ка¬
ким-то своим соображениям не принимает ее предложе¬
ния.
Со следующего утра у Лены началась новая жизнь.
Работа рассыльной давала неограниченные возможности
для выполнения ее задания, но все же сложнейший меха¬
низм порта требовал тщательного изучения.
Настало шестое ноября. Лена вернулась в этот день
домой к двум часам, когда опи.должны были выйти в эфир.
Накрепко заперев дверь комнаты, Надя вытащила рацию
из-под тумбочки.
196

Тексты первых передач были написаны еще накануне
вечером по данным Надиных наблюдений.
Первая радиограмма сообщала:
«С 4 ноября начала передвигаться в Аккерман 6-я ру¬
мынская дивизия тчк. Армия пешком тчк Лошади, воору¬
жение эшелонами тчк Улицы забиты военными машинами
тчк лично».
По поводу второй радиограммы девушки немного
поспорили. Лена сомневалась, можно ли верить тому, что
говорится на Привозе. Но Надя упрямо твердила: «Рыбаки
придумывать не станут».
В результате она победила. И следующая радиограмма
гласила:
«Побережье моря заминировано тчк Со слов населе¬
ния тчк»^
Вторая фраза была вставлена по настоянию Лены.
Антенна включена, тонкие провода батарей зажаты
клеммами. И снова отчужденное лицо Нади, с обеих
сторон сжатое черными дисками телефонов.
—	Ну, как, слышишь?..— то и дело нетерпеливо спра¬
шивала Лена.
Надя в ответ только чуть опустила ресницы. И вдруг
по внутреннему свету, вспыхнувшему в глубине ее глаз,
Лена поняла: связь есть!
Негромкий дробный стук заполнил комнату. Рука Нади
словно слилась с ключом. Тук-тук!.. Тук! Тук! И через три
минуты — все кончено. Щелчок. Надя перешла на прием.
—	Карандаш! — бросила она Лене и стала записывать
ответ штаба.
Начальник разведотдела поздравлял их с годовщиной
Октябрьской революции и с благополучным устройством.
«Все внимание перевозкам. Особенно порт. Легализируй¬
тесь. Соблюдайте конспирацию. Желаю успеха».
Первая радиограмма из дома! В приподнятом настрое¬
нии девушки быстро разобрали установку, рассовали все
части по своим местам и сели пить чай.
С этого дня у них исчезло то чувство отрешенности,
которое все время их угнетало. О них помнят, немедленно
откликаютсд на каждый их вызов, а главное — ждут их
сообщений!
Молоденькая экспедиторша работала с величайшей
Все тексты радиограмм подлинные.
197

добросовестностью и неутомимо таскала пакеты из одного
конца порта в другой. Внимательный взгляд, конечно,
мог бы заметить, что она подолгу стоит у причалов, кото¬
рые находятся в стороне от ее служебных маршрутов.
Но в сутолоке порта, в непрерывном движении машин
и людей можно ли уследить за одним человеком, если он
к тому же не вызывает никаких подозрений? И в четыр¬
надцать ноль-ноль в эфир летит очередная радиограмма:
«В порту стоят пять военных кораблей».
А на другое утро Надя приняла запрос Штарма:
«Уточните, с чем прибыли из Румынии пароходы и чем
грузятся. Проследите, когда и в каком направлении
уйдут».
Для того чтобы ответить на этот запрос, Лена в тот
день работала почти до самого комендантского часа. И На¬
дя отчаянно волновалась, гадая, что с ней цроизошло.
Изможденная от усталости, запыхавшаяся, Лена наконец
ворвалась в комнату.
—	Мы еш;е не упустили наше время? «= тревожно
спросила она.
—	Нет!
—	Тогда передавай скорей!..
В эту ночь над городом вдруг завыли сирены воздуш¬
ной тревоги, а со стороны порта суматошно забили зенит¬
ки. Лена и Надя проснулись, сели рядышком на своей
жесткой кровати, одинаково ощущая удивительное чувст¬
во радости и душевного подъема.
—	Подумать только!.. Ведь это все мы с тобой!..
Мы с тобой! — шептали они друг другу, когда тяжкие
разрывы бомб сотрясали окна их убогой комнаты.
На другое утро Лена вскочила гораздо раньше обыч¬
ного и с трудом подавила в себе желание немедленно
бежать в порт, чтобы посмотреть на следы бомбежки.
Уже с высоты Приморского бульвара она увидела
накренившийся корабль и черные дымы над горящими
складами. Издали можно было разглядеть маленькие фи¬
гурки солдат и пожарных, которые метались возле складов.
И самой Лене досталось порядком. Несколько дней
подряд она расчищала площадки от обгорелых ящиков
и зерна.
К тем сведениям, которые приносила Лена, Надя до¬
бавляла свои. Ей пришлось делать то, чем должна была
заниматься Валя. Несколько дней подряд она провела
198

в районе товарной станции и установила, что туда прибыла
германская моторизованная дивизия с тысячью автомашин
и шестью вагонами артиллерии.
Теперь радиограммы передавались Надей дважды в
день.
Однажды Лена, дежурившая у окна, чтобы предупре¬
дить об опасности, заметила пеленгатор, который показал¬
ся из-за дальнего угла. Надя тут же на полуслове оборвала
передачу. Машина медленно проехала под их окнами и
удалилась.
После этого девушки сделали на два дня перерыв,
а потом стали вновь действовать с прея^ней энергией.
Глава шестая
МУЖСКОЙ КОСТЮМ
1
Почти каждый день в «Зеетранспортштелле» — чре.ь
вычайное происшествие. То ^ья-то невидимая рука сотрет
с поданной к причалу баржи надпись «Хлеб» и напишет
«Горох», а потом, когда ее загрузят горохом, окажется, что
гороха мало, баржа на четверть не загружена, а догружать
ее зерном невозможно,— оно смешается с горохом. От¬
правлять же незагруженную баржу нельзя, и сам черт "не
решит, что теперь с ней делать. То каким-то странным об¬
разом из полной цистерны на землю выльется керосин, то
на складах возникнут пожары, и самое удивительное в
том, что пламя охватывает их именно тогда, когда на постах
стоят немецкие часовые, а все двери тщательно заперты и
опломбированы.
Попеску усилил охрану. Гестапо арестовало нескольких
рабочих и инженеров, чехи и поляки были взяты под осо¬
бый контроль, но количество диверсий не уменьшалось.
Лена всматривалась в лица встречавшихся ей в порту
людей. Как бы хорошо было напасть на след подпольной
организации, которая, по ее предположению, действовала
в порту! Однако как Лена ни старалась, ей это не удава¬
лось. И она мучилась оттого, что рядом с ней происходят
большие дела, а она бродит, как слепая, и не может найти
тех, кто могли бы стать настоящими друзьями и соучаст¬
никами в работе.
Однажды она задала себе вопрос: кто же в порту имеет
199

наиболее свободный доступ к кораблям, складам и грузам?
И сама ответила: конечно же, грузчики! Так не следует ли
среди них поискать тех, кто ей нужен?..
И она стала знакомиться с грузчиками, выбирая среди
них, как ей казалось, наиболее мужественных парней.
Встречи требовали времени и частых отлучек из дома.
Сначала Надя относилась к этому с полным пониманием.
Однако то, что несколько недель прошло, а к их группе
не прибавился ни один человек, стало ее настораживать.
А потом она стала закипать, как самовар, в который хо¬
зяйка пдедро подбрасывает березовые угли. Однажды ве¬
чером кипяток забурлил и вырвался, клокоча и обжигая
горячим паром.
—	Ты ведешь себя безобразно! — кричала она.— Це¬
лыми вечерами шляешься с грузчиками! А я, как прокля¬
тая, сижу дома! Рацию караулю!
—	Ну и ты ходи!
—	Куда ходить! Мы что, шататься сюда приехали!..
О, эта Надя! Какое счастье, что за стеной их комнаты —
глухая женщина.
Они не разговаривали почти два дня.
Возвращаясь после работы домой, Лена сухо сообщала
Наде, что произошло в порту и что она должна радировать,
потом уходила по своим делам, твердо решив Надиной ти¬
рании не подчиняться. В конце концов ведь она командир
группы!
Только этой глупой ссоры им не хватало!.. Конечно, че¬
рез день-два все войдет в норму — они просто не имеют
права ссориться. К чему усложнять и без того сложную и
жестокую жизнь, которой они живут?
В это утро Лену дослали на один из причалов помогать
в погрузке. Капитан баржи торопился выйти в море — на
другой день два немецких военных корабля должны были
отплыть в том же направлении, и он рассчитывал на их
прикрытие,— поэтому всех, кого можно, мобилизовали на
погрузку.
Грузчики бросали мешки с зерном на широкую ладонь
стоявших на причале амбарных весов. И после того как
худощавый паренек Миша Ильянков натренированными
движениями кинув на противовес двухпудовые диски гирь,
определял, сколько килограммов они тянут, грузчики вски¬
дывали мешки на спины и, сутулясь, устремлялись по
длинным сходням вверх, к борту баржи. МешКи шлепались
200

на палубу у самого края трюма. Дежурный матрос боль¬
шим острым ножом вспарывал верхний шов каждо¬
го мешка, после чего грузчик, придерживая мешок за ниж¬
ние углы, опрокидывал его вниз. Вспыхнув в сол¬
нечном луче, струя зерна исчезала во мгле ненасытного
трюма.
Возвращаясь за новой кладью, грузчики пробегали ми¬
мо Лены, стоявшей рядом с весами, и кидали ей пустые
мешки, а она, аккуратно расправив, складывала их в
стопку.
Пока грузчики, взвесив свои мешки, перетаскивали их
с весов на баржу, у Миши с Леной возникала короткая
передышка, и они успевали переброситься несколькими
словами. Знали они друг друга еще раньше, но до сегодня¬
шнего дня никогда вместе не работали.
Миша был так худ, что его рубашка казалась натянутой
прямо на ребра. Но лицо с морским, блестящим загаром
всегда было весело, темные глаза смотрели с затаенной
улыбкой, словно Миша знал что-то смешное, но другим не
говорил.
Когда наступил час обеда, Лена присела на стопку меш¬
ков, зябко кутаясь в старенькую ватную куртку. Стоял
сумрачный, непроглядно-серый день, вконец испорченный
ссорой с Надей.
Миша сел неподалеку от Лены. Вытащил из кармана
бумажный сверток, и, разметав рукавом на площадке ве¬
сов просыпанные зерна, разломил пополам кусок хлеба rf
придвинул свое богатство поближе к Лене.
—	Ну, заправляйся!..
—	Не хочу! — ответила Лена, ей действительно не хо¬
телось есть.
—	Пожалеешь! — усмехнулся Миша и вонзил зубы в
хлеб с таким аппетитом, что Лена невольно улыбнулась.
—	Аппетит у тебя, как у молодого волка. А в чем душа
держится, непонятно! — сказала она.
—	О, ты меня еще не знаешь! — сказал он, набив пол¬
ный рот.— Хочешь, двухпудовую гирю на баржу заброшу?!
Лена засмеялась:'
—	Це надо! Еще воздушную тревогу устроишь! Капи¬
тан подумает, что его бомбд^!
Вдалеке мимо разрушенного маяка медленно, как те¬
ни, проползали в открытое море два корабля. Один двух¬
трубный, глубоко осевший в воду, с пулеметами, торчав-
201

пшми из его стальных башен; а за ним — маленький, с низ¬
кой трубой, из которой стлался дымок.
—	Кит и китенок! — сказала Лена.
—	А как по-твоему, к какому классу этот двухтрубный
относится? — спросил Миша тоном экзаменатора.
Лена, конечно, знала, что это всего лишь транспорт,
хоть и вооруженный пулеметами, но решила свои знания
не показывать.
—	Крейсер! — ответила она.
—	Ого1—иронически воскликнул он.—Ну, а китенок?
Что за боевая единица?
—	Минный катер!
Он бросил на нее уничтожающий взгляд.
—	Эх, ты! И терминологии-то морской не нюхала.
Крейсеры тебе мерещатся, а военный транспорт не узна¬
ла! А китенок твой — обыкновенный портовый буксир!
Лена про себя усмехнулась. Чего ей с ним пикиро¬
ваться?!
—	Лена,— сказал он вдруг,— одолжи мне двадцать
марок!
Просьба была столь внезапна и произнесена была с та¬
кой непосредственностью, что Лена, даже не успев поду¬
мать о катастрофических последствиях для собственного
бюджета, которые может вызвать ее щедрость, вынула из
кармана паспорт, в котором лежали деньги, и отсчитала
двадцать марок.
Миша поблагодарил ее, но почему-то пристально погля¬
дел на потрепанную обложку паспорта из толстого корич¬
невого картона, с аляповатой надписью «Записная книж¬
ка», и выдавленной сверху пятиконечной звездой. До вой¬
ны такие книжки продавались в Военторге. Лена нашла
ее исписанной на подоконнике у глухой соседа^и, оторвала
переплет и сделала из него обложку.
Эта обложка, сохранившаяся странным образом, несмот¬
ря на беды и потрясения в жизни ее владелицы, навела
Мишу на некоторые мысли. Он замолчал, и взгляд его тем¬
ных глаз стал беспокоен. Его плечи, и бе^ того острые,
вдруг обострились еще больше, оттого, что он уперся ру¬
ками в край доски, и так сидел, отчужденно глядя перед
собой.
Что произошло? Безотчетно, но до боли ощутимо, Лена
поняла,— маленький, еще совсем хрупкий мостик, кото¬
рый, казалось, уже соединяет их, рушится.
202

Сцепив на коленях руки, она изучала его лицо, искала
нужные слова, не находила их — и с ужасом понимала,
что каждое мгновение все больше отдаляет их друг от дру¬
га, и если молчание продлится еще немного, то отчужден¬
ность станет необратимой.
—	Миша, что случилось? — спросила она, совершив над
собой мучительное усилив,
—	Ты пленная? — вдруг тихо спросил он и замолчал,,
испытующе глядя ей в глаза.
Что ответить? Она ожидала чего угодно, но не этого
вопроса, заданного в упор. Почему это так для него важно?
—	Тебя в Крыму взяли?—спросил он, не сводя с ее
ллца пытливого, тревожного взгляда.
—	В Крыму,— сказала Лена.
—	Под Керчью?
—	Да,— прошептала она, боясь, что он спросит ее еще
о чем-нибудь, что могут знать только те, кто действи¬
тельно был под Керчью, и тогда он сразу поймает ее па
лжи.
—	Хорошо,— он обвел языком сухие губы,— хорошо...
Я тебе все о себе скажу... Ты меня не выдашь?..
—	Миша!
—	Я понимаю,— быстро проговорил он.— Все так труд¬
но!.. Мы все ходим в потемках!.. И ты и я... Я устал бо¬
яться людей... Я хочу тебе верить!.. Хочу^..— Он нагнулся
к ее уху:— Я тоже пленный... Но этого здесь никто не
знает.
—	Ты скрыл!
—	Да... Я был разведч1шом... Прохладную знаешь? На
Северном Кавказе. Мы там попали в окружение.
Он замолчал и отодвинулся на край доски. Что он от
нее хочет? Ответной исповеди?.. Душевная броня, которая
до сих пор обороняла ее от опасности, стала вдруг плавить¬
ся. Нет, нет, нельзя доверяться минутной слабости чело¬
века...
—	Выжили мы с тобой, а что толку! — вдруг зло ска¬
зал он.— Под немцами ходим... Прячемся...
Лена помолчала. Теперь она понимала, что каждое про¬
изнесенное ею слово должно быть точным. Но какие это
должны быть слова?
—	Миша,— спросила она,— а где у тебя мать?
—	В Одессе.
—	И она все знает?
т

—	Да! Все знает. И каждый вечер с тревогой ждет,
вернусь ли.
Нет, так не может говорить человек, который лжет. Но
как трудно ей сказать о том, о чем должна сказать! Имен¬
но сейчас, в эту минуту. Если она ее упустит, то навсегда
потеряет на это право.
—	А ты не думаешь, Миша, что многое зависит от тебя?
Он покачал головой и усмехнулся:
—	Ты хочешь, чтобы я боролся в одиночку? Чтобы меня
тут же схватили и повесили на Приморском бульваре?
—	Что же ты хочешь?
Он глубоко вздохнул.
—	Что я хочу?.. Найти правильных людей, вот что, Ле¬
ночка, я хочу...
—	И что бы ты стал тогда делать?
Он поднялся. Засунул руки в карманы.
—	Давай-ка, Ленка, работать...
К ним уже подходили другие грузчики. Обеденный пе¬
рерыв кончился. До вечера они не обмолвились больше ни
одним словом.
Возвращаясь домой, Лена думала, как ей теперь быть с
Надей? Разговор с Мишей на причале требовал тщательно¬
го обсуждения. Она в конце концов просто не имеет пра¬
ва принимать самостоятельное решение. Миша как будто
был искренен, но где гарантия, что в последний момент
не испугается, как было с Марией Афанасьевной?
Когда Лрна вошла, обед уже ждал ее на столе. Примос¬
тившись на кровати, Надя читала «Молву» Ч Глаза их встре¬
тились, и Лена поняла, что Надя тоже переживает. Пора
кончать с этой нервотрепкой.
—	Ну, ладно, дуреха,— присаживаясь к столу, прими¬
рительно сказала Лена.— Хватит нам ссориться. Слушай,
есть важные новости!..
Она подошла к окну и долго смотрела на вечернюю
улицу.
—	Надя,— проговорила она,— по-моему, я сделала од¬
ну страшную глупость.— Надя не отозвалась, но по тому,
как она притихла, Лена поняла:	она насторожилась.—
Надя, я доверилась человеку... Я его не знаю... Почти не
знаю...
^ «Молва» — газета, издававшаяся в оккупированной Одессе.
Ш

—	Что ты ему сказала? — Голос Нади прозвучал от-
чу>1{денно и как будто издалека.— Что случилось, Ленка?..
Ты сама не своя...
Она бросила газету, поднялась с кровати и сунула ноги
в разношенные туфли.
—	Кто этот человек?..— спросила она.
—	Один парень... Работает у нас весовщиком...
—	Как его зовут?
—	Миша... Говорит, что пленный...
—	Сам в этом признался?!
—	Да! Я, говорит, тебе доверяю. Уверен, что не пре¬
дашь... И еще сказал, что хочет найти верных людей!..
—	Ну, а ты? Что ему сказала?
—	Я спросила — что он будет делать, если найдет их?
—	Больше ничего не сказала?
—	Нет, больше ничего!..
—	А он?
—	В том-то и дело, что он ничего не ответил...
Не притронувшись к еде, Лена свалилась на кровать
и сразу же заснула. Но сон ее был прерывист. Временами
она широко открывала невидящие сонные глаза, а потом
поворачивалась на другой бок и опять погружалась в не¬
бытие.
Проснулась на рассвете и вдруг ощутила, что на душе
у нее совсем спокойно. Надя лежала рядом, она тоже про¬
снулась и вдимательно вглядывалась в лицо Лены.
—	Вчера у меня, кажется, немножко сдали нервы! —
сказала Лена.
—	Да, я тебя такой еще не видела. Что же это за
парень?..
—	Как будто неплохой. И очень одинокий...
—	Ты в нем уверена?
—	Его нужно проверить... Не знаю только как, но про¬
верить нужно обязательно.
Надя поморщила лоб. Она всегда морщила лоб, когда
напряженно думала, и поэтому за последние месяцы на
ее лбу прорезались тонкие морщины.
—	А что, если попросить его принести мужской ко¬
стюм? — сказала она.
—	Мужской костюм? Зачем он нам?
—	Это повод! Скажи ему, что у нас есть человек, кото¬
рому нужно переодеться. Если принесет, то станет как бы
нашим соучастником!..
205

^ Но это же для него риск!
—	Какая же ты, Ленка, несообразительная! — припод¬
нялась на локте Надя.— Пусть рискнет! Тогда сразу вы¬
яснится, хочет ли он работать с нами...
На другое утро Лена снова оказалась в одной бригаде
с Мишей. Теперь ее все чаще посылали на причалы —
мужчин не хватало. В свободные минуты они разговари¬
вали с Мишей все больше о пустяках, но Лена чувство¬
вала, что непосредственность в отношениях исчезла. Он ча¬
сто умолкал, отходил в сторонку и думал о чем-то своем.
—	Посиди со мной, ]\1иша! — сказала она как-то, вы¬
брав время, когда вокруг никого не было.
Поблизости от них кричали санитары, грузившие на
транспорты раненых, гудели машины: вот уже две недели
корабли вывозили из порта тысячи искалеченных людей.
—	Как ты думаешь, откуда их везут? — спросила
Лена, кивнув в сторону трапа, по которому скорбной про¬
цессией медленно взбирались легкораненые: одни пере¬
двигались на самодельных костылях, другие шли сами,
неся перед собой белые, загипсованные, похожие на об¬
ломки памятников перебитые руки.
—	Наши, наверно, наступают! — сказал Миша, делая
ударение на слове «наши», словно был уверен, что Лена
его единомышленница.
—	Вот что, Миша,— сказала она.— Если хочешь, я те¬
перь могу познакомить тебя с настоящими людьми.
Он не шелохнулся.
—	Что для этого нужно? — глухо спросил он.
—	Приходи ко мне домой в шесть вечера...
—	Сегодня? — переспросил он настороженно.
—	Да, сегодня ровно в шесть! Я тебя кое с кем позна¬
комлю. И еще,— прибавила она как бы между прочим,—
достань, пожалуйста, мужской к!остюм!
—	Костюм?.. Зачем он тебе?
Она растерянно улыбнулась.
Нет, искусство притворяться не для нее. Но он уже
сдался. В ее требовании заключалась тайна, и он не дол¬
жен, не имеет права задавать ей лишние вопросы.
—	А какого размера? — спросил он.
—	Какой достанешь. Если будет велик, придется пе¬
решить...
Он зацомнил ее адрес и твердо обещал прийти без
опоздания^
206

Когда Лена вернулась домой, Надя только что закон--
чила очередной сеанс связи со штабом.
—	Нам дали новое задание — уточнить, как распола¬
гаются войска в городе и окрестностях и что собираются
предпринять немцы в ближайшее время... Требуют, чтобы
мы больше использовали знакомства... По твоему лицу
вижу, что они у нас налаживаются.
Впервые к ним в дом приходил человек, который если
точно и не знал, то во всяком случае догадывался, что его
пригласили не на чашку чаю. Даже больше, он понимал,
что идет на риск.
И сейчас, в ожидании этой первой, крайне важной для
них встречи девушки волновались так, словно предстояли
смотрины. Но все же жениха они ждали бы с большим
душевным покоем.
Признаться, им хотелось бы опереться на твердую руку
смелого, сильного парня. А у Миши Ильянкова были до¬
стоинства, которые придавали ему особую ценность. Он от¬
лично говорил по-немецки и румынски, и Ткачевич часто
приглашал его переводить, когда приезжало высокое на¬
чальство.
Время приближалось к шести. Лена пристально всмат-*
ривалась в окно.
Надя ходила по комнате, бесцельно переставляя вещи*
—	Мы с тобой как в мышеловке! Жили бы на окраине,
нашли бы сарай, спрятали бы передатчик. Угораздило же
нас поселиться в центре города!
—	Скажи спасибо, что хоть здесь комнату дали. По¬
молчи! Не верещи над ухом!
Но Надя не может молчать. Уже без двух минут шесть.
—	Он, наверное, с нами игру ведет! А как ты думаешь
с ним говорить? Опять вокруг да около?..
—	Нет, скажем ему все прямо.— Лена вдруг в ужасе
отпрянула от окна.—Полицейская машина!..
Надя бросилась к тумбочке, прикрытой вышитой сал¬
феткой, и остановилась. Нет, ни от рации, ни от батарей
уже избавиться невозможно!
Лена встала у стенки, рядом с окном, за которым на¬
растал гул автомобильного мотора. Краем глаза она виде¬
ла, как черная тюремная машина медленно подъезжала
207

к дому. Вот она поравнялась с воротами. Остановилась.
Распахнулась задняя дверь. Из нее выскочили трое эсэ¬
совцев и бегом бросились в ворота.
—	Ну все.— Она подошла к кровати и присела словно
на минутку. Надя повернула в замке ключ и замерла, при¬
слушиваясь.
За стеной плакала девочка, доносился стук посуды. На
улице под окном громко спорили две старухи. Но шагов
на лестнице не слышно. Наверное, эсэсовцы еще на дворе,
выясняют, где находится нужная им квартира...
И вдруг снова зашумел мотор. Не сговариваясь, девуш¬
ки одновременно бросились к окну.
Эсэсовцы были возле машины. Они закидывали в кузов
тюки с кожаными ремнями и полевыми сумками. Вот бро¬
сили последний тюк, залезли в машину и громко хлопнули
дверцей. Нетерпеливый шофер рванул машину с места, и
она на большой скорости свернула за ближайший угол.
—	Мама, дорогая! — прошептала Надя и, как-то сразу
обмякнув, обняла Лену.
Они прождали Мишу до комендантского часа.
—	Обманул он тебя,— сказала Надя,— жалкая душон¬
ка. А говорила — надежный парень...
—	Я не говорила — надежный, я сказала — неплохой!..
—	Ну, в нашем понимании — это одно и то же! Пора
тебе уже лучше разбираться в людях...
Лена молчала. Вторая ошибка за короткое время!..
Надя права, нельзя верить каждому, кто раскрывает перед
тобой свою душу. На поверку все драматические истории
оказываются насквозь фальшивыми.
На другое утро они с Мишей встретились у входа в
порт. Лена заметила, что за эти сутки он как-то осунулся.
Когда, предъявив часовому пропуска, они вместе про¬
шли на территорию порта, Миша виновато спросил:
—	Сердишься?
—	Нет, не сержусь,— ответила Лена как можно более
спокойно.—Каждый поступает, как ему лучше!
Ты ведь меня ждала?
—	Ждала, но недолго. Была уверена, что не придешь...
Он виновато поглядел на нее;
Знаешь, я просто не достал костюма.
—	Конечно, это очень трудно.
^ Ты смеешься надо мной?
^ Нет, серьезно!
208

—	Мне обещали сегодня...
Они прошли еще несколько шагов и остановились. Се¬
годня она работает в управлении, а ему надо торопиться
к амбарным весам.
—	Так я приду. Можно? — спросил Миша.—Ты меня
будешь ждать?..
—	Немного подожду... У меня вечер занят.
Весь день Лена разносила срочные пакеть!. Управление
словно лихорадило. Напротив морского вокзала стояли две¬
надцать прибывших ночью военных катеров. Они конвои¬
ровали семь немецких барж, загруженных бочками с горю¬
чим. Еще два танкера пришвартовывались к причалам. Их
уже разгружали. Горючее из танкеров перекачивали в же¬
лезные цистерны, а бочки грузили на платформы.
Днем на рейде встали еще два больших транспорта.
Было похоже на то, что готовится крупная операция.
Запечатанные конверты жгли Лене руки. Вот бы от¬
крыть хоть один, чтобы заглянуть в тайну развивающихся
событий.
Такого большого количества кораблей и транспортов
в порту одновременно еще никогда не стояло. И Лене надо
было все тщательно рассмотреть и запомнить. Этот день
был для нее очень ответственным. Необходимо было также
разведать, куда пойдут железнодорожные эшелоны...
Да, без своего человека на железной дороге никак не
обойтись.
Ей удалось сбежать с работы на полчаса раньше. Хму¬
рый немец, ее непосредственный начальник, заказал в ап¬
теке лекарство и послал ее за ним в город, с тем чтобы
принесла на следующее утро.
Успела домой как раз к сеансу. У Нади были плохие
новости. Забирают на трудовую повинность, так как она
нигде не работает. Денег же, чтобы откупиться, уже нет.
—	Вот что,—решила Лена,—давай передадим сегодня
две радиограммы. Одну о том, что я узнала в порту. А дру¬
гую о наших трудностях. Так прямо и сообщим, что у нас
нет денег... Пусть пришлют!..
—	Телеграфным переводом!..—усмехнулась Надя.
—	Быстрее! Скоро придет Миша! Мне кажется, вчера
с ним что-то случилось. Какой-то он сегодня был угнетен¬
ный и глаза грустные...
8 Заказ 859	209

—	Тебе бы стихи писать...
—	Ну, ладно! А тебе пора приниматься за дело!.. Счи¬
танные минуты остались!
После сеанса девушки сразу же убрали аппаратуру,
навели в комнате порядок и возобновили прерванный раз¬
говор о Мише.
Надя была по-прежнему настроена скептически.
—	Придет! Придет! — уверяла ее Лена.— Ты еще в не¬
го влюбишься. И тогда я буду ожидать тебя по вечерам!..
—	Можешь не беспокоиться, со мной этого не слу¬
чится,—отрезала Надя.—Давай лучше подумаем, что
скажем, если он явится без костюма. Придет, так сказать,
на разве дочку...
—	Выгоним, и все!
—	Правильно! А я его еще и с лестницы спущу!..
Удивительно, как быстро Надя заводилась! Точно от
маленькой электрической искры включался мощный мо¬
тор. И уж не она им управляла, а он ею...
—	Ну, уже без пяти шесть! — взглянула она на часы.—
Смотри в окно —не идет?!
Лена подошла к окну.
—	Так и знала! — крикнула Надя.
Но тут Лена повернула к Наде торжествующее лицо:
—	Как раз и ошиблась!.. Вон он идет. И сверток под
мышкой.
Надю вдруг обуяла жажда деятельности. Она решила
расставить стулья так, чтобы Миша оказался зажатым
с двух сторон.
—	Я сяду на кровать, а ты за стол,— говорила она.—
А вот этот стул, в центре, будет для него!..
В дверь негромко постучали. Надя тут же опрометью
прыгнула на кровать, прижалась к стене и поджала под
себя ноги.
—	Войдите! — сказала она, не отрывая взгляда от
дверей.
Миша вошел, держа в руках большой пакет в плотной
бумаге. Переступив через порог, он остановился с выраже¬
нием озадаченности. Где же мужчина?
—	Вот костюм! — сухо сказал он и протянул Лене
сверток,— К сожалению, достал только пятьдесят второй
помер... Наверно, придется перешивать!
—	Ничего, Мишенька, проходи, садись. Познакомься —
это моя подруга Надя. Она немного прихворнула.
210

Миша сдержанно улыбнулся и осторожно присел на
предназначенный ему стул. В его движениях чувствовалась
напряженность. То, что в результате Надиной мизансцены
дверь оказалась у него за спиной, его явно беспокоило.
Посидев немного, он поставил свой скрипучий стул боком,
и теперь Надя, к ее неудовольствию, оказалась у него за
спиной.
—	Ну как, быстро нас нашел? — спросила Лена, словно
заводила светский разговор.
—	Да я ведь город хорошо знаю!
Наступило неловкое молчание. Миша потирал руки и
время от времени бросал тревожные взгляды на дверь,
точно ожидал, что кто-то сейчас войдет.
—	Вот что, Миша! — сказала Лена и выдержала не¬
большую паузу, чтобы он понял: разговор начался и теперь
от него не уйти.— Как ты себе представляешь свою рабо¬
ту?.. Говори откровенно! От Нади у меня секретов нет!..
—	Я уже говорил тебе,— смутившись, сказал Миша,—
хочу настоящего дела... Вот если смогу встретиться...
—	Ты уже встретился,— тихо сказала Лена.
Миша кашлянул, посмотрел на нее, на Надю, и потом
опять на нее.
—	Мне показалось, что ты говорила о каком-то муж¬
чине?..
—	Ты, Мишенька, не понял! Я говорила об одном че¬
ловеке, которому нужен мужской костюм. Вот и все...
—	Кто же этот человек?
—	Я!
Миша снова невольно пощупал взглядом дверь.
—	К чему такая игра?
—	Значит, нужно,— резко сказала Надя: ей не нравил¬
ся этот худющий паренек.— А мужчины никакого не будет!
Миша медленно поднялся.
—	Так, значит, все это^ провокация! Вы решили меня
заманить!..
—	Садись! — крикнула Лена. Такого оборота дела они
с Надей никак не ожидали. — Садись!
Миша остался стоять.
—	Что вам от меня надо? Зачем все эти хитрости?
Перехватив его взгляд, Лена бросилась к двери и запер¬
ла ее.
—	Открой сейчас же! — крикнул он.
—	Это только предосторожность, ты уйдешь не рань¬
8* 211

ше, чем я тебе все скажу. Мужчины тут действительно
нет, но мы позвали тебя для мужского разговора! Мы раз¬
ведчики, мы выполняем задание командования!
Миша рассмеялся:
—	Это ты разведчица? Разведчица! Бросьте, девчата!..
Хватит вам заливать!..
—	И все-таки мы разведчики,— сказала Лена.
Миша опустился на стул и теперь разглядывал их как
бы заново.
—	Д-да,— проговорил он, продолжая усмехаться,—
сюрприз, можно сказать! А ведь я решил, что вы меня
с кем-то познакомите. Будет здесь, так сказать, маленькая
засада.
—	А что, с нами знакомство тебя уже не устраивает? —
снова перешла в наступление Лена.—Ну, вот что,—она
прошлась по комнате и остановилась перед ним,— теперь
ты все узнал! Будешь нам помогать?
—	Я хочу настояш,его дела.
—	Тогда, Миша, давай уточним,— строго сказала Ле¬
на.—Насколько я поняла, ты согласен войти в нашу
группу?
—	Согласен,— сказал он и, помедлив, добавил: — При
условии, что пойдем до конца вместе.
Глава седьмая
КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС
Двое — это просто два человека, а трое — уже группа.
Но если этот третий так и рвется в бой — то двое, к кото¬
рым он примкнул, становятся сильнее в несколько раз.
Очень скоро Надя поняла, какую значительную пользу
может приносить Миша, хотя бы уже тем, что знает языки.
Он понимал, о чем говорят между собой немцы и румыны,
мог сам обш;аться с ними. И это сразу же обогатило радио¬
граммы ценными сведениями.
У Нади выдался трудный день. Она недавно возврати¬
лась с трудовых работ. На окраине Одессы женщин заста¬
вили рыть оконы.
Дневной сеанс со штабом она уже провела, передала
сообщение о том, что пятнадцатая дивизия, прибывшая
из Греции, самолетами перебрасывается в сторону Херсо¬
212

на. Через три-четыре дня некоторые входящие в нее части
будут отправлены в сторону Николаева по железной до¬
роге.
Эти сведения рано утром принес Миша. Поч-ти весь
вчерашний вечер он провел в районе вокзала, ища встреч
с немцами и румынами. Выбрав в толпе очередной источ¬
ник информации, он подходил к солдату, по всем призна¬
кам недавно прибывшему, и спрашивал его по-немецки,
не из двадцать ли восьмой он пехотной дивизии, и не знает
ли фельдфебеля Ганса Шрамма? Ни номер дивизии, ни
фамилия, конечно, не имели никакого значения, он брал
их из головы. Если же заводил разговор с румынским сол¬
датом, то имя разыскиваемого фельдфебеля менялось на
Мику или Ионеску. Услышав, что к нему обращается
немец, судя по произношению из колонистов, солдат отве¬
чал, что он, к сожалению, не из двадцать восьмой дивизии,
и о фельдфебеле Шрамме, естественно, ничего сказать не
может. В дальнейшем разговор, как обычно, шел о кра¬
сотах Одессы и о девочках, которых можно встретить на
Приморском бульваре. Затем в непринужденной беседе
Мпша обычно уточнял, откуда прибыла тридцать пятая
дивизия и куда она направляется. Однако Миша никогда
не переходил той грани, за которой могли последовать
допросы в гестапо.
—	Ты знаешь, Лена, что делается в городе? — спро¬
сила Надя, когда Лена немного отогрелась. — Иду я сегодня
по Дерибасозской, вдруг — неподалеку от «Черной кошки^>
стрельба! Я —в подворотню!.. Неужели облава, думаю?
Бегут румыны, за ними немцы,— все с револьверами в ру¬
ках — и палят!..
—	В кого? — нетерпеливо спросила Лена.
—	В том-то и дело, что друг в друга!.. Перессорились
из-за чего-то...
Лена прилегла на кровать п накрылась пальто. Рядом
прикорнула Надя.
—	Эх, дорогой мой человек, трудно нам с тобой при¬
ходится! — вздохнула Лена. — Хорошо, что хоть Миша нам
теперь помогает...
В комнате наступило молчание. Надя еще глубже утк¬
нулась в подушку и как будто уснула. А Лене не спалось.
В голову лезли мысли, нестройные, клочковатые. Вспом¬
нилось недавнее, но словно оставшееся где-то за высокими
горами детство, заботливая мать, ласковый отец, а потом
213

он самый близкий и любимый человек, погибший в на¬
чале войны. И детский сад... Круглые ребячьи головки«
Подумать только, она была воспитательницей!.. Все то, что
было дорогого, теперь уже не вызывало прежней боли.;
И Лене казалось, что жизнь ее еще не начата...
Вдруг Надя поднялась и села, тараща сонные глаза.
—	Сколько времени?
—	Без четверти пять.
Надя облегченно перевела дыхание.
—	Чуть не проспала! Что будем передавать?
—	Во-первых, передай, что на исходе батареи, а во-
вторых, что на Крымскую пристань к дальнобойным ору¬
диям подвозят снаряды...
Пока Надя возилась, налаживая рацию, Лена смотрела
на нее и думала о том, какие они с Надей разные. Как
будто всегда рядом, а в то же время — далеки друг от
друга. Все для нее проще, обо всем есть у нее собственное
безапелляционное суждение...
Как удивительно меняется Надино лицо, когда она
остается наедине со своей рацией. Грубоватость словно
сходит с него, оно становится более одухотворенным,
взгляд более глубоким. И все, что окружает Надю, как
будто перестает для нее существовать. Она погружается
в иную жизнь, где все для нее полно своего смысла и где
каждый звук раскрывает ей свое подлинное значение.
Даже ее рука, сильная, почти мужская рука, становится
эластичней, женственней, когда пальцы сжимают теле¬
графный ключ...
Тихий, дробный перестук.
—	Черт побери!—неожиданно выругалась Надя.
—	Что случилось?
—	Там радиста поменяли! Какого-то пижона посади-
ли... Тире срывает...
Это уже та область деятельности Нади, когда Лена
никаких советов ей дать не может.
—	Сколько же ты будешь мурыжить меня в эфире, осел
этакий!.. Да перестань ты стучать!..— Она кричит на не¬
ведомого радиста так, словно он сидит с ней рядом и
слышит ее.
Очевидно, радист угомонился: Надя улыбнулась, щелк¬
нула переключателем, и комната снова наполнилась дроб¬
ным стуком.
—* Первую передала! Теперь вторую... Какого же обор¬
214

мота там посадили! Даже «квитанцию» как следует дать
не может... Перехожу на прием!..
Долго слушала, записывала. Наконец сняла наушники.
—	Нам радиограмма!..
В этот момент в дверь громко застучали. Нет, это не
Миша, у него свой условный стук.
Лена в панике схватила рацию и стала засовывать ее
под тумбочку. Надя ногой затолкнула корзину с батареями
поглубже под кровать.
—	Кто там?..—крикнула Лена.
Послышался мужской голос:
—	Открывайте!
Рация под тумбочку упорно не лезла. Тогда Надя мет¬
нулась к кровати, откинула тонкий матрас, подвинула
доски и засунула ящик между железными прутьями кро¬
вати. Через мгновение кровать приняла прежний вид.
Лена подошла к двери и уже хотела повернуть ключ,
но невольно оглянулась: из-под кровати, как усы большого
чудовища, предательски торчали в разные стороны провода
от батарей.
—	Надя!—вскрикнула она в ужасе, изо всех сил при¬
держивая дверь.— Надя, что же ты так долго, одевай¬
ся скорей!..— И извиняющимся голосом сказала тому,
кто стоял за дверью:—Простите, моя подруга переоде¬
вается!..
Бывают же такие безвестные рекорды, которые бы на¬
верняка украсили таблицу мировых достижений, если бы
кем-то учитывались. Рекорды, вызванные отчаянием! По¬
требовалась доля секунды, чтобы совершить пятиметровый
прыжок в другой конец комнаты, прямо к кровати.
И вот полицейский Крицуленко уже возник на пороге,
и его широкое лицо выражает явное неудовольствие из-за
того, что его продержали за дверью.
—	Входите, входите, господин Крицуленко! — сказала
Лена, боковым зрением наблюдая за тем, что делает Надя:
та вытаскивала из-под кровати свои туфли. — Пожалуйста,
рады вас видеть!..
—	Привет, девушки!.. Чего это вы среди бела дня за¬
пираетесь? — сказал Крицуленко, тяжело переваливая
свое грузное тело через порог, и неторопливо оглядел ком¬
нату.—Небогато живете!..
—	Еще не обжились,— бодро ответила Надя, держа
в руках туфли.—^ Скоро вот шкаф новый купим...
215

Он критически посмотрел на легкие, явно не по сезону
платья девушек и усмехнулся:
—	С вашего достатка, конечно, вам только гарнитура
из красного дерева не хватает!..
Взял в руки стул, но тот жалобно скрипнул, тогда Кри-
цуленко, от греха подальше, тяжело опустился на кровать,
как раз на то место, где была спрятана рация. Внутри
кровати что-то скрипнуло.
—	Спите по-суворовски, чуть не на досках!..—сокру¬
шенно покачал головой, привстал и опять опустился, чтобы
устроиться поудобнее.
Надя прислонилась к подоконнику, стараясь не смот¬
реть в сторону Крицуленко. Его толстый зад вот-вот
выжмет рацию из прутьев, она грохнется на пол, и тогда
ничего другого не останется, как тут же прихлопнуть по¬
лицейского. Если удастся, конечно... Надина правая рука
инстинктивно сжала стоявшую на подоконнике бутылку.
Лена отошла к двери. Не сговариваясь, уже без всякой
игры, они брали Крицуленко в клеш,и.
А он, даже не подозревая, что, может быть, доживает
последние минуты, спокойно закуривал сигарету.
—	Ну, девчата, вы и хороши! — сказал он. — Пока Кри¬
цуленко был нужен — приходили, а теперь — и адрес по¬
забыли...
—	Да я же, господин Крицуленко, в порту работаю,—
проговорила Лена, не трогаясь с места. — Времени в обрез!
—	А меня на трудовые работы гоняют,— пожаловалась
Надя, и наконец решилась взглянуть, не провисла ли кро¬
вать под их непрошеным гостем.
—	Ну что ж, молодцы, девчата, коли на общее дело
работаете! — проговорил Крицуленко.— И молитесь богу,
что вам повезло! Много таких, как вы, уже давно в Герма¬
нию угнали... А вы меня, старика, и поблагодарить за это
не хотите...
—	Что вы, господин Крицуленко, мы вам очень, очень
благодарны,—сказала Лена.—Так благодарны, как отцу
родному!
Вот именно, благодарны!.. А прийти рубашку по¬
стирать — времени нет!.. Ну ладно, ладно, не оправдывай¬
ся! И зовите меня Николаем Петровичем... Я сейчас вне
службы...—Он насмешливо посмотрел на девушек.—Ну
чего передо мной во фронт стоите? Я к вам не с обыском
пришел..а« И сам засмеялся своей мрачной шутке.
216

Лена села на стул, предварительно подвинув его так,
чтобы в случае опасности тут же броситься к двери и за¬
переть ее. Она еще точно не знала, что сделает, если Кри-
цуленко вдруг обнаружит рацию, но понимала: они с На¬
дей без отчаянной борьбы не сдадутся.
—	А когда прийти к вам, Николай Петрович? — спро¬
сила Надя, по-прежнему сжимая горлышко бутылки.
—	Да хоть сегодня...— И как будто что-то вспомнил: —
Нет, лучше завтра, часиков в шесть!..
—	Явлюсь точно, как на отметку в полицию!..
—	Ну добре! А регистрацию вы уже проходили?
—	Еще нет,— сказала Лена.
—	В будущем месяце будет строго. Ребят начнут реги¬
стрировать с двенадцати лет...
Дело, по которому он пришел, уже было по существу
исчерпано, но он продолжал сидеть: не хотелось возвра¬
щаться к заботам и невеселым мыслям, которые в послед¬
нее время стали донимать его, когда он оставался наедине
с собой.
Может быть, он и пришел сюда от одиночества. Вспом¬
нил, что добрые руки этих девушек внесли немного тепла
и уюта в его неустроенный быт.
—	Что это вы, девчата, такие невеселые сегодня? —-
спросил он, поискал место, куда бросить окурок и, не найдя
пепельницы, по старой казарменной привычке скрывать
окурки от глаз начальства, нагнулся и сунул руку с окур¬
ком под кровать.
Почему в тот же миг в его голову не полетела бутылка,
Надя и сама потом не могла объяснить. Она только запом¬
нила, что рука ее дернулась, но замерла. Очевидно, она
просто не успела, и остановилась, потому что увидела, как,
отделавшись от окурка, Крицуленко уже достает новую
сигарету.
—	Вроде забот у вас нет, а невеселые! — снова заку¬
ривая, продолжал он. — Вот бы мне сбросить лет тридцать,
я бы вам показал, что такое молодость! Ни за что бы тогда
в полицейские не пошел!..
—	А кем вы были до войны? — спросила Лена, немного
успокаиваясь. Уж если рация до сих пор не вывалилась
на пол, значит, есть надежда, что удержится!
—	Учителем был. Рисование преподавал!..—ответил
он, и его набухшие, тяжелые веки почти совсем прикрыли
глаза,
217

Лена смотрела на него с удивлением. Просто невоз¬
можно представить себе этого грузного человека учителем.
Не только невозможно — даже дико! Казалось, он так и
родился в форме полицейского.
—	Да, когда-то я неплохо рисовал,— сказал он, задум¬
чиво проводя крупными пальцами цо морщинистому лбу,—
а теперь вот — заместитель начальника полиции! Высоко
поднялся, а живу бобылем, ни семьи, ни детей... Ну ко¬
нечно, зато власть имею!
Но, видимо, власть, которой он обладал, его уже не ра¬
довала.
—	А где же ваша семья? — участливо спросила Лена.
—	Где?..— переспросил он.— Да, йаверно, где-нибудь
в Ташкенте... Со своей супругой я еще когда-нибудь встре¬
чусь!.. Нам с ней есть о чем поговорить! Ведь предала,
сбежала!.. Как я уговаривал ее остаться!..—Он тяжело
вздохнул.— Эх, девчата, ничего вы в этом не понимаете!.^
Чего с вами говорить?
—	А вы, Николай Петрович, не отчаивайтесь, скоро,
наверно, война кончится...--как бы с участием сказала
Надя.
—	Да что-то конца еще не видно!.^ Только и забот, что
гостей принимать!
—	Кто-нибудь из Румынии приехал? — спросила Лена.
—	Гости из Румынии-^не по моей части. А вот ма¬
гистраты — те на мою шею. То из Вознесенка, то из Хер¬
сона!.. Ждем, что из Николаева тоже сюда припрутся...
Все начальство едет — городские головы!.. И ты хоть раз¬
бейся в лепешку, а обязательно им апартаменты предо¬
ставь!..
—	А зачем они сюда приезжают?— спросила Лена.—
На отдых?
Он повернулся и посмотрел на Лену со снисходитель¬
ностью старого, все в жизни видевшего человека.
—	Да, на длительный отдых!—кивнул он и вдруг,
спохватившись, что наговорил лишнего, мгновенно пере¬
менил тон.—Тут всякие элементы распускают панические
слухи, будто немецкая армия отступает! Мы таких вешали
и будем вешать!.. А тех, кто в катакомбах сидят, газами
задушим!..
У Нади внутри что-то дрогнуло.
—	Там их много?..— спросила она.
—	Порядком!—Он почесал полную щеку.—Сидят,
218

как в норе!..— Крицуленко помолчал и неожиданно доба¬
вил:— Эх, девчата, надоела мне вся эта жизнь!.. Знай, вы¬
слеживай всех, как собака!
—	А вы бы поехали в Германию, Николай Петрович? —
изображая наивность, спросила Лена.
Ее вопрос попал в цель. Гримаса исказила его лицо.
—	В Германию? За верную службу такой награды мне
не ждать!
—	Но вы же доброволец!
—	Точно, доброволец! — подтвердил он.—А из Берли¬
на пришел приказ-т-нас, добровольцев, из полиции и ге¬
стапо увольнять без права выезда в Германию! Вот и
служи после этого!..
—	А в Румынию мояшо?..
—	В Румынию, пожалуй, можно.
Сам не замечая этого, он делился с девупгками своими
сокровенными мыслями, и, слушая его, Лена в уме состав¬
ляла очередную радиограмму. Нужно сообщить о страшном
злодеянии, которое задумали гитлеровцы в катакомбах.
Этот старый болтун недвусмысленно дал им понять, что
неминуемое возмездие приближается. Он даже и не пред¬
ставлял себе, какую услугу им оказал.
И Надя примолкла. Она тоже, наверно, оценила зна¬
чение того, что услышала от полицейского.
—	Ну, ладно,— сказал Крицуленко,— поговорил с доб¬
рыми людьми, а теперь на службу пора!..
Он тяжело поднялся. Кровать звякнула. На мгновение
лица девушек окаменели. Но все обошлось.
—	Значит, ты завтра, Надя, придешь? — сказал он, на¬
девая фуражку.
—	Обязательно, Николай Петрович,—успокоила его
Надя.
Едва только дверь за Крицуленко захлопнулась, Лена
с Надей бросились друг к другу.
—	Ну и дал он нам жизни! — сказала Надя.— Нашел
место, дьявол, куда сесть! Я думала, у меня сердце лоп¬
нет!..— Она разжала левую руку, в которой на протяжении
всего разговора с непрошеным гостем держала листок
бумаги с записанной на нем радиограммой штаба. Ладонь
вспотела, бумага намокла, и цифры, записанные хими¬
ческим карандашом, расплылись.
Пришлось девушкам потрудиться, прежде чем удалось
прочитать содержание радиограммы. В радиограмме гово¬
219

рилось, что они должны немедленно сообщить, куда на¬
правляются эшелоны с войсками.
Раздался условный стук в дверь, и в комнату вошел
Миша; он был весь взъерошен, кашне сбилось на сторону,
шашса сдвинута на левое ухо. На раздеваясь, он стреми¬
тельно сел на стул и посмотрел на Лену блестящими от
возбуждения глазами. Лена поняла: принес важные сооб¬
щения.
—	Девочки!—глотнув воздух, наконец проговорил
он.— Только что в порт вошел немецкий транспорт «Лау-
дон»—грузит немецких солдат и оружие. На рассвете с
караваном выйдет в сторону Севастополя... Но это еще не
все.—Он перевел дыхание:—На товарную станцию при¬
был секретный эшелон. Все вагоны тщательно закрыты, а
вокруг оцепление. Нужно действовать!
Надя озадаченно взглянула на часы.
—	Я могу теперь выйти в эфир только после двенадца¬
ти ночи.
—	Вот и хорошо,— прикинула Лена,— сообщение о
караване в штабе получат вовремя.
—	Что же будем делать с эшелоном?— спросил Миша.
—- Но ведь скоро комендантский час...— сказала Лена.
—	За ночь его могут угнать!
Да, положение не из легких! Могла бы, конечно, по¬
мочь Валя, но к ней решили больше не обращаться. А
штабу надо отвечать...
Лена смотрела в окна на темнеющее небо. Через час —
с восьми вечера — патрули откроют стрельбу по тем, кто
появится на улице без пропуска, а если схватят — в луч¬
шем случае штраф и тюрьма.
—	Ты уверен, что это действительно важный эше¬
лон?— спросила Лена.
—	Безусловно!—подтвердил Миша.
—	Давай здраво подумаем,— согласилась Лена.— Рис¬
куя жизнью, сумеем ли мы что-нибудь выяснить?
Миша понизил голос:
—	Сегодня в ночную смену работают мои знакомые
сцепщики вагонов. Если мы сами ничего не увидим, смо¬
жем узнать у них...
—	А как же мы вернемся обратно?—спросила Лена.
—	Вот в том-то и дело!.. Все будет зависеть от того,
что нам удастся узнать. Если эшелон уйдет ночью — не¬
обходимо радировать, чтобы его бомбили в пути! Нам всем
220

рисковать незачем. Пусть Надя останется дома, а мы с то¬
бой, Лена, HofiAebf... В крайнем случае, ты останешься в
порту и примкнешь к ночной смене, а я постараюсь про¬
браться сюда.
Эту ночь все они запомнили надолго.
С моря дул ледяной ветер. Холод быстро пробрался
под осеннее пальто, и Лена подняла воротник, чтобы за¬
щитить от него хотя бы лицо. Миша шагал рядом, по-
прежнему не обращая внимания на то, что свернувшийся
в яоут шарф не закрывает шеи, а шапка сдвинута набок.
Казалось, ему даже жарко.
Они достигли товарной, когда до комендантского часа
оставались считанные минуты. Портовые пропуска помог^
ли им приблизиться к железнодорожным путям, минуя
проволочное заграждение. Однако возле составов непре¬
рывно патрулировала охрана.
Недавно кто-то пустил паровоз без машиниста, и он
врезался в состав с платформами, на которых стояли ору¬
дия, и вагонами, доверху набитыми ящиками со снаряда¬
ми. Виновника не нашли. Но с этого дня охрана получила
строгий приказ — стрелять в каждого, кто в неустановлен¬
ном месте приблизится к железнодорожной колее, даже
не окликнув его и не спросив пропуска.
Это приказ был объявлен всем портовикам под распис¬
ку. С тех пор прошло не больше недели, а три человека
уже были застрелены охраной.
Лена и Миша, конечно, знали об этом. Понимая, что
только величайшая осторожность или просто счастливый
случай могут уберечь их от пули, они с той минуты, как
вышли из дома, ни словом не обмолвились о грозящей
опасности.
Во тьме проступали очертания вагонов. Глухо лязгали
буфера, и на резкую трель свистка паровоз отвечал сцеп¬
щику пронзительным гудком.
—	Стой!—тихо проговорил Миша, схватив Лену за
рукав.—Видишь, слева платформы! А за ними, на втором
пути, товарные вагоны!.. Это как раз и есть тот состав...
Их прикрывала каменная стена разрушенного склада.
Здесь было не так ветрено, и Лене стало теплее. Вгляды¬
ваясь в сумеречные тени вагонов, она поймала себя на
мысли, что Мишино соседство успокаивает ее.
221

—	Тебе холодно?— спросил он, и не дождавшись отве¬
та, снял с себя шарф и закутал им ее шею; она покорно
промолчала.
—	Что, Мишенька, будем делать?-—спросила она,
словно он был командиром их маленькой группы и она по¬
лагалась на его ум и энергию.
—	Давай сначала высмотрим, где ходит патруль. Ти¬
ше... Как будто идет!
Вдалеке, на междупутье, сверкнул луч карманного фо¬
наря. Он покачался и тут же исчез. Немного погодя фо¬
нарь снова зажегся, но теперь уже гораздо ближе. Свет
промелькнул между платформами, и тут же до них доне¬
слись приглушенные голоса.
—	Подожди! Сейчас вернусь!—шепнул Миша, при¬
гнулся и быстро побежал в ту сторону, где стояли плат¬
формы.
У Лены упало сердце. «Что он делает, сумасшед¬
ший!»
Через несколько секунд Миша вынырнул из темноты.
Там немцы!—прошептал он.—Какой-то началь¬
ник!.. Я не разобрал всего, что он говорил, но мне кажется,
сейчас должно что-то произойти!
—	Почему?—спросила Лена, ощущая на своем лице
теплоту его дыхания.
Начальник все время повторял: быстрее! быстрее!..
Что же делать?
—	Подождем!
—	А если они угонят состав?
—	Пока никаких признаков!.. Даже маневровый паро¬
воз увели...
Вдруг, прежде чем Лена успела что-либо понять, он
обхватил ее рукой за плечи, толкнул на землю, и сам рас¬
пластался рядом. Тут же она услышала скрипучие шаги
и тихое бряцание оружия. Острый луч ручного фонарика
прочертил стену, возле которой они только что стояли,
повис на мгновение над их головами, а затем метнулся в
сторону.
Немецкие солдаты, переговариваясь между собой,
прошли мимо. Когда их шаги затихли, Миша приподнял¬
ся на колени и увидел, что опасность миновала.
—	Пошли!—проговорил он.—Нам больше здесь де¬
лать нечего!..
—	Ты понял, что они говорили?
222

—	Да. Эшелон набит военнопленными! Скоро их по¬
гонят на баржи...
Они обогнули стену и вышли на дорогу. Здесь уже
действовали портовые пропуска и можно было больше не
бояться.
Вдруг Лена остановилась.
—	Миша! Они будут грузить пленных на баржи се¬
годня?
—	Да, как я понял, примерно через час.
—	Как по-твоему, сколько может быть в этом эшело¬
не человек?
—	Больше тысячи!
—	А почему его так усиленно охраняют?.^
—	Наверно, это пленные, работавшие где-то на секрет¬
ном строительстве. Немцы стараются их изолировать!.с
—	Боятся, что они передадут сведения?
—	Конечно!..
Издалека донесся приглушенный расстоянием рокот
бомбежки. На горизонте метались бледные лучи прожек¬
торов; с земли поднимался красноватый пунктир трасси¬
рующих пуль и таял во мгле.
—	Где-то в Люстдорфе бомбят,—сказала Лена.
Нет, дальше! Километрах в двадцати.
Несколько минут они шли молча. Миша почувствовал,
что Лена чем-то встревожена.
—	Что с тобой?— спросил он.
—	Как по-твоему, сколько сейчас времени?-^ не отве¬
чая на вопрос, спросила Лена.
—	Примерно половина двенадцатого!
—	Можно успеть! — с облегчением сказала она.;
—	Что — успеть?
—	Миша, ведь они погрузят пленных на баржи, кото¬
рые на рассвете уйдут с караваном?
—	Да. Так я понял!
—	А караван направится в сторону фронта?
—	Ты хочешь сказать, что они потопят баржи?..-*
спросил Миша, проникая в ход ее мыслей.
—	Конечно!.. Зачем бы им пересаяшвать из вагона
тысячу человек на баржи и везти их в обратном направле¬
нии, туда, где сейчас идут тяжелые бои?..
—	Ты, наверно, права!—сказал Миша.
—	Пойми, ведь мы потопим их собственными рука¬
ми! Наши летчики станут бомбить баржи!
223

—	я все понял!..—Мишин голос дрогнул,—На бар¬
жах нет зениток — чудная мишень для летчиков! Немцы
наверняка на это рассчитывают.
—	Это еще не все!—сказала Лена.—Если самолеты
запоздают, то, приближаясь к порту, немцы сами пото¬
пят баржи...
—	Как же быть? Пока мы тут разговариваем, Надя
связывается со штабом и ничего не знает о том, что мы
увидели...
—	Мишенька!.. — просительно сказала Лена.
—	Я пойду,— поняв ее, ответил Миша.
Теперь до причала, где и ночью не останавливалась
погрузка, было каких-нибудь двести метров. На одинна¬
дцатом в ночную смену работает бригада Марии Афанась¬
евны. Появление Лены не вызовет ее недоумения. Лена
скажет, что решила поработать часть ночной смены и днем
пораньше освободиться, ей это нужно для домашних дел.
Дойдя до того места, где Миша должен был свернуть
на дорогу, ведущую в город, они остановились.
—	Будь осторожен, Мишенька!..—сказала Лена.
—	А ты утром не задерживайся! И на причал не хо¬
ди — там холодно!..—Миша махнул на прощание рукой,
и его тонкая фигура быстро утонула во тьме. Лена посто¬
яла немного, прислушиваясь к его удаляющимся шагам,
а потом медленно направилась к причалу.
Куда она идет?. Зачем?.. Эта мысль внезапно ударила
ее, словно хлыстом... Почему она отпустила Мишу одно¬
го? А что, если ему не удастся?..
Для того чтобы быстрым шагом дойти от порта до ее
дома, нужно всего двадцать пять минут. Но это днем. А
ночью?!.. Улицы пустынны, и ежеминутно из-за угла мо¬
жет появиться патруль... Каждый его шаг может стать
последним...
Но имеют ли право рисковать сразу двое? «Без истери¬
ки, Ленка, без истерики!»—строго останавливала она се¬
бя. Но тут же вновь начинала мучиться сомнениями. Са¬
ма не пошла, подставила парня. Испугалась!..
Почти дойдя до причала, метнулась назад, в темноту.
Долго бежала между нагромождениями ящиков и ржавого
жолеза.
Вдруг чья-то рука с силой отбросила ее в сторону.
—	Цурюк!
Лена испуганно попятилась. Плотной массой прямо на
224

нее медленно надвигались люди. По топоту сотеи ног, по
крикам конвойных Лена поняла — ведут пленных! Она
уже видела теперь их первые ряды. В сумраке нельзя раз¬
глядеть лиц, но заметно, что на некоторых — русские ши¬
нели.
В их шепоте можно различить отдельные слова:
—	Куда нас ведут?!
—	Наверно, на корабль.
—	Тише, ребята!..
И резкие, властные окрики конвойных:
—	Шнель!.. Шнель!..
Лена притаилась за железной фермой сломанного кра¬
на, чутко вслушиваясь в каждый звук.
Пленные уже близко. Кто-то споткнулся, застонал.
Суета. Крик конвойного. Товарищи, очевидно, не дали
ослабевшему упасть, подхватили под руки.
«И все они погибнут,— думала Лена.-— Нет, нет, это¬
го нельзя допустить! Невозможно!..» И все, что она пере¬
жила за последние месяцы, показалось ей вдруг ничтож¬
ным по сравнению с трагедией этих людей, которые не¬
прерывным потоком шли мимо нее.
Невдалеке прогремела автоматная очередь. Дикий
крик:
Добей!.. Добей!..
Еще одна короткая очередь, и крик оборвался.
Лена почувствовала, что дрожит, как в ознобе. Скорее,
скорее выбраться из порта и бежать домой!.. Она продуб¬
лирует Мишу... Кто-нибудь из двоих прорвется...
Простучали шаги последних конвойных, которые за¬
мыкали колонну. Лена быстро пошла к выходу из порта.
Но она опоздала. Ворота были оцеплены. Получен при¬
каз — до утра из порта никого не выпускать. Хотят сохра¬
нить в полной тайне час выхода каравана в открытое
море.
С тяжелым сердцем Лена побрела на причал. Она ска¬
зала Марии Афанасьевне, что хочет работать. В ответ та
только удивленно повела бровями, ничего не сказала.
У Нади в это время тоже были большие волнения. В
двенадцать ночи она вызвала штабную рацию. Она, ко¬
нечно, ворвалась в чье-то расписание, но ее оправдывало
то, что необходимо было срочно передать важное сообще¬
ние.
225

Штабной радист откликнулся быстро. Но в Надином
передатчике стало падать напряжение. Истощенные бата¬
реи отдавали свою последнюю энергию, и ей пришлось
подключить еще одну, тоже старую, чтобы как-то выйти из
затруднения. И вдруг в дверь постучали. Сначала осторолс-
но, потом сильнее. О, эта дверь! Сколько из-за нее уже
было переживаний!..
Нет, в этой ночи не было покоя! Миша!.. Так поздно!..
Он стоял перед ней с потемневшим, исцарапанным ли¬
цом. Воротник его пальто был порван.
■— За тобой гонятся, Миша?— испуганно спросила
Надя.
—	Нет, все в порядке!—проговорил он.—Просто, не¬
много не повезло. Неудачно перепрыгнул через ограду
сквера. У тебя уже была передача?
—	Была, а что? Почему ты волнуешься?
Он тяжело опустился на стул.
—	Вот что, Надя,— плохие новости..*
—	С Леной что-нибудь?
—	Нет, она в порту... Тебе надо немедленно связаться
со штабом...
Миша рассказал все, что они с Леной узнали. Надя
выслушала и развела руками.
—	Ничем не могу помочь!..
—	Что ты, Надя...—вскрикнул он,—там же люди по¬
гибнут! Тысяча человек!..
—	У меня энергии осталось только на одну передачу!
А мы еще не ответили на многие задания!..
—	Надя, ты человек или нет?— схватил ее за руку
Миша.—Завтра наши начнут бомбить караван. И первы¬
ми потопят незащищенные баржи. Чтобы передать тебе
это, мы с Леной рисковали жизнью... Когда я бежал сюда,
по мне стреляли... Подумай о своей, о нашей общей ответ¬
ственности! Меня послала Лена, и я говорю от ее имени!.^
А батареи, клянусь, достану!..
—	Хорошо,— ответила Надя.— Но если меня сегодня
немцы не запеленгуют, я буду считать, что родилась во
второй раз...
...Когда Надя закончила передачу, едва подрагиваю¬
щая стрелка вольтметра сполз:ла к нулю и замерла. Надя
перевела на прием, послушала и сняла наушники.
—	Кончено!..—проговорила она и взглянула на Ми¬
шу. Миша спал, прислонившись к спинке кровати. Надя
226

подняла его ноги, положила на кровать, подсунула подуш¬
ку ему под голову и стала терпеливо разбирать уже мерт¬
вую рацию*
Глава восьмая
ОТЗВУКИ ДАЛЬНЕЙ КАНОНАДЫ
1
Одессу нача'ло лихорадить. По многим признакам чув¬
ствовалось, что завоеватели проявляют нервозность.
С двадцатого января в городе ввели осадное положе¬
ние. Прибыло много войск. На перекрестках улиц и на бе¬
регу, в дотах и дзотах устанавливали орудия и пулеметы.
Участились столкновения между немецкими и румынски¬
ми солдатами. Газеты печатали объявления о срочной, в
связи с отъездом, продаже гостиниц и ресторанов.
Каждый день, каждую ночь шли облавы, аресты, по¬
вальные обыски, расстрелы...
В то же время могучие, тайные силы противодействия
врагу стали повсюду решительнее и активнее. В порту
участились аварии. Поезда с грузом то и дело наталкива¬
лись на составы порожняка или принимались на занятые
пути. У грузовых машин лопались проколотые кем-то по¬
крышки. Происходили диверсии и на судоремонтном заво¬
де. Казалось, вся Одесса стала фронтом незримой войны.
Из дома в дом ползли слухи о том, что с моря ожидает¬
ся десант советских войск.
И вот в такой момент Лена, Надя и Миша вынуждены
были бездействовать. Состояние отрешенности тяготило их.
Связь группы со штабом армии оборвалась. Им оставалось
только обсуждать, строить разные планы и без конца спо¬
рить о том, как найти выход из трудного положения.
Конечно, батареи можно было купить на черном рын¬
ке, но это баснословно дорого. Миша обошел всех знако¬
мых в поисках батареек для карманных фонарей, но кар¬
манных фонарей уже ни у кого не было, их забирали при
обысках. Оставалась надежда раздобыть их у немецких
моряков, с которыми Миша встречался на кораблях.
Однажды группа собралась на военный совет и — в ко¬
торый уже раз!—строила планы дальнейших действий.
—	Девочки, в порту стоит баржа со спиртом!—сказал
Миша.
227

—	Не хочешь ли ты ее поджечь?—спросила Лена.
—	Конечно, можно поджечь, но это варварство!..
Надя засмеялась:
—	Хочешь разлить по бутылкам и продавать на При¬
возе?..
Minna поднял палец.
—	Не совсем так, но вроде! Мы уже с Ткачевичем кое
о чем договорились...
—	С Ткачевичем?— насторожилась Лена.— С инже¬
нером?..
—	Да, с ним!
—	А ты, прежде чем это сделать, подумал, не может ли
он нас продать?
—	Подумал — не продаст!
—	Откуда у тебя такая уверенность?— набросилась
на него Надя.— И почему ты раньше о нем ничего не го¬
ворил?
Миша, словно заш;пщаясь, протянул руки ладонями
вперед.
—	Так Лена же сама его отлично знает!
—	Отлично я его никак знать не могу!—отрезала Ле¬
на.—Он помог мне устроиться в порт, но это вовсе не
значит, что он достоин доверия!— Разволновавшись, она
поднялась, подошла к окну и вернулась обратно.— Расска¬
жи подробно о твоем с ним разговоре!..
Миша помолчал, потом сказал:
—	Так вот, чтобы вы знали, с Ткачевичем меня стол¬
кнула судьба, когда я бежал из плена, проник в Одессу,
с огромным трудом прописался, но нигде не смог полу¬
чить работу. Мне угрожала отправка в Германию. А вы-то
знаете, что это такое!.. На мое счастье, судьба свела меня
с Ткачевичем...
—	Где?—строго спросила Лёна.—При каких обстоя¬
тельствах?
—	У моих знакомых. Мы разговорились, и я расска¬
зал ему о себе. Всего, конечно, не сказал, но того, что он
узнал, было вполне достаточно, чтобы испугаться...
—	А он тебя обласкал,— усмехнулась Надя.
—	Слушайте, девушки!—вспыхнул Миша.—Если вы
будете ставить под сомнение каждое мое слово, я с вами
поссорюсь... Да, он не испугался! Больше того, взял меня
на работу в порт. Меня, комсомольца, скрывающего, что
он военнопленный... Вам этого достаточно?!
228

—	Нет, совершенно не достаточно!—холодно возрази¬
ла Лена.
—	Тогда слушай дальше! Я был у него в семье, видел
его жену. Сын у них в Красной Армии. И они об этом со
мной, не таясь, говорили... Однажды, когда я уже работал
на складе, слышу отчаянный крик. Выскакиваю, вижу на
причале немец избивает нашу женщину... Я подскочил и
двинул его в скулу. Он, правда, успел протянуть меня ду¬
бинкой, потом выхватил пистолет... Тут откуда ни возь¬
мись Ткачевич. Встал между мной и немцем, отташ;ил ме¬
ня в сторону и утихомирил его...
Миша посмотрел на Лену, но ее взгляд по-прежнему
оставался сухим и непреклонным.
—	...И наконец, последнее...—Миша понизил голос,—
он сказал мне, что оставлен в Одессе для подпольной ра¬
боты...
—	В этом он сам признался?—переспросила Лена.
—	Конечно, сам!..
—	А почему? Может быть, что-нибудь почуял?!.
—	Если хочешь —да!—ответил Миша.—Это произо¬
шло после того, как мы поговорили с ним о барже со
спиртом и он одобрил мои намерения...
—	Какие же у вас все-таки намерения?—спросила
Надя, ей давно хотелось задать этот вопрос.
—	Веселые! — улыбнулся Миша.— Натравить немец¬
ких солдат на эту баржу. Пусть, перепьются. А затем по¬
казать туда путь румынам! Из всего этого может полу¬
читься кое-что интересное.
—	Здорово придумали!—невольно одобрила Надя.
—	Но обо мне и Наде ты ему, надеюсь, ничего не ска¬
зал?—уже более мягко спросила Лена. Она живо пред¬
ставила себе, что может произойти возле злополучной
баржи, и это ее немного примирило с Мишей.
—	Конечно, нет. Я ведь не сумасшедший!..
—	И все-таки связываться с ним повремени. Я поста¬
раюсь узнать о нем побольше.
Отношения между Леной и Мишей беспрерывно меня¬
лись. То Лена искала у него защиты и помощи, и в такие
минуты ощущала себя слабой женщиной, которой нужна
поддержка сильного человека; то он сам оказывался в по¬
ложении ведомого, и каждый его шаг контролировался и
направлялся ею.
Сведения, которые Лене удалось собрать о Ткачевиче,
229

были крайне противоречивы. Одни поносили инженера,
утверждали, что он христопродавец, на крови своих зем¬
ляков заслуживший доверие немцев; другие рассказыва¬
ли, как он защищал рабочих в порту и как делал вид, что
не замечает, когда при погрузке что-нибудь портилось
или ломалось.
Лена решила пойти на риск. Пусть Ткачевич, без по¬
мощи которого трудно провести операцию с баржей, уча¬
ствует в этом деле. Его поведение будет проверкой. Если
же, договариваясь о ним, Миша почувствует, что он хитрит
и виляет, то сведет весь разговор к безобидной Шутке и
выйдет из игры.
Миша начал действовать. Ткачевич только и ждал его
сигнала. Он тут же предложил свой план. Баржа со спир¬
том стояла у стоянки причала, рядом с баржей, в которой
находился керосин. Немцы перекачивали его в автоцис¬
терны. Ткачевич предложил незаметно перетащить мост¬
ки от баржи, где хранился керосин, к барже со спиртом
и отвинтить гайки на клапанах, закрывающих трюм. Та¬
ким образом, немцы сразу найдут прямую дорогу к спир¬
ту, и последствия этого не замедлят сказаться.
План Ткачевича был одобрен группой. Они услови¬
лись, когда лучше осуществить эту операцию. Однако в
назначенный час Ткачевича на месте не оказалось.
Миша нервничал, он ходил по берегу неподалеку от
баржи, приглядываясь, нет ли «каких-нибудь признаков
готовящейся против него провокации.
Но вокруг все как будто спокойно. От баржи с кероси¬
ном отъезжали наполненные цистерны. Мимо проходили
патрули, наблюдавшие за порядком. Они не вме¬
шивались в дела тех, кто работает на кораблях и на
баржах.
Через полчаса должна кончиться смена. И пока одни
грузчики уйдут, а другие заступят на их место, возникнет
так называемая пересменка. Вот тут, во время суеты, не¬
вольно возникающей в пересменку, как раз и удобно пе¬
ретащить соединительные мостки с одной баржи на дру¬
гую.
Миша уже совсем было потерял надежду на приход
Ткачевича, когда тот неожиданно вынырнул из-за ящиков
с грузами.
—	Черт бы побрал этого Попеску!—выругался Тка¬
чевич.—Два часа продержал меня из-за того, что кто-то
230

переписал па ящиках со станками порт назначения. Вмес¬
то Бухареста станки заслали в Констанцу, а оттуда еще
куда-то забросили, и теперь нигде не найдут...
—	Кто же это умудрился?..
^ Чья-то умелая рука! Даже трафареты подходящие
достали. Чистая работа!.. Ну, пошли, пока не явилась но¬
вая смена!..
Двум мужчинам потребовалось всего несколько минут
для того, чтобы, поднатужась, перетащить деревянные
мостки с одной баржи на другую, а затем Ткачевич вошел
на баржу со спиртом и быстро отвинтил там гайки на за¬
крывающих трюм клапанах.
—	Ну, представление началось!—сказал Ткачевич,
когда они с Мишей снова вернулись на берег.
—	А я, честно говоря, решил, Александр Васильевич,
что вы не придете.
—	Понимаю! Даже могу представить, что ты обо мне
думал! Живем, как в джунглях...
Последствия проведенной ими операции не застави¬
ли себя долго ждать. Через полчаса к пристани подъехала
автоцистерна. Два немецких солдата выскочили из каби¬
ны и, раскручивая шланг, устремились по мосткам к гор¬
ловине баржи.
Миша и Ткачевич отошли метров на сто и взобрались
на большой ящик. Отсюда, как с наблюдательной вышки,
им было видно каждое движение солдат.
Вот они откинули на бок железную крьш1ку. Начали
опускать в горловину шланг. Потом вдруг вытащили его
обратно. Что-то друг другу сказали. Затем опустились на
колени и заглянули в горловину. Наверно, понюхали. Под¬
нялись. Один из них побежал к машине. Залез в кабину.
Вот выскочил обратно с ведром...
—	Итак, увертюра окончена,— проговорил Ткачевич,—
начинается первый акт...
Ведро со спиртом уже поднято наверх, и солдаты, об¬
макнув в него пальцы, обсосали их, как дети леденцового
петушка на палочке.
Осторояшо, как величайшую драгоценность, они внес¬
ли ведро в кабину, автоцистерна тут же развернулась, вы¬
ехала на берег и на минуту приостановилась около груп¬
пы немецких моряков, которые, сойдя с корабля, очевидно,
направлялись в город. По тому, как моряки сразу оживи¬
лись, нетрудно было догадаться, что им сообщили солда¬
231

ты. Несколько моряков тут же устремились к барже,
остальные бегом бросились в сторону.
—	Не иначе как за тарой помчались!—усмехнулся
Ткачевич.
Не прошло и получаса, как пристань стала похожа на
источник среди пустыни, к которому, спасаясь от жажды,
устремились паломники. Каждый тащил, что смог достать:
ведра, кружки, бутылки, котелки, фляги, каски, бочки,
даже ношеные сапоги с высокими голенищами. Наиболее
догадливые притащили в карманах и закуску.
Набрав спирта, солдаты расположились на барже и па
причале. Потом, когда стало тесно, вновь прибывшие на¬
чали рассаживаться на берегу.
—	Румын, румын не хватает!—проговорил Миша.
—	Подожди, явятся и румыны!—отозвался Ткачевич.
И действительно, вскоре появились румынские солда¬
ты. Они осторожно пробирались вдоль берега с ведрами в
руках. Вот они остановились в отдалении, для того, что¬
бы обсудить, как им действовать. Они, конечно, понимали,
что немцы с распростертыми объятиями их не примут.
Но уже через минуту, видимо решив идти на штурм,
румыны сорвались с места и бегом устремились к прича¬
лу, вмешались в толпу и, действуя локтями, стали проби¬
ваться к барже. Но им удалось преодолеть не больше тре¬
ти расстояния. Немцы быстро раскусили их намерения.
В толпе возникла бурная, но короткая потасовка — и на
берег со звоном полетели ведра, а потом и румыны. Под¬
нявшись на ноги, румыны подобрали ведра и, отчаянно
ругаясь, бросились в ту сторону, откуда появились.
—	За подкреплением побежали,— сказал Ткачевич, и
не ошибся.
Казармы солдат из охраны порта находились непода¬
леку. Не прошло и десяти минут, как с разных сторон к
причалу стали приближаться группы румын. Одни держа¬
ли в руках самые разнообразные сосуды, другие же — ав¬
томаты.
Дело принимало серьезный оборот. Прибежавшие офи¬
церы старались успокоить солдат и установить порядок.
Но спирт так поднял боевой дух немцев, что они твердо
решили удерживать свои позиции.
—	Пора нам отсюда сматываться,— благоразумно ска¬
зал Ткачевич,—Как знать, в какую сторону сейчас поле¬
тят пули... Мы — слишком заметная мишень!
232

Он соскочил с ящика. Миша за ним. Дальше отходить
им пришлось уже под аккомпанемент начавшейся пере¬
стрелки. Издали они наблюдали, как румыны бросились в
атаку, немцы встретили их камнями, и началась отчаян¬
ная потасовка.
Пока военные власти наводили порядок, корабли, ко¬
торым уже давно следовало покинуть порт, продолжали
стоять у пристаней.
Вот бы сейчас их разбомбить!..
Вечером группа собралась, чтобы вновь обсудить воп¬
рос о Ткачевиче. И на этот раз все единодушно согласи¬
лись с Мишей. Ведь история со спиртом только на первый
взгляд казалась забавной. Среди солдат были убитые и
раненые. Докопайся гестапо до истинных виновников это¬
го веселья, немедленно расстреляли бы не только Мишу,
но и Ткачевича.
Однако работа парализована. Рация продолжала мол¬
чать. С последней передачи прошло уже две недели.
Миша продолжал поиски батареи. Он разыскал немец¬
кого моряка, который когда-то обещал ему добыть бата¬
рейки для карманного фонаря, и предложил купить их по
вполне умеренной цене.
Они тут же отправились на пристань. Моряк поднялся
на борт корабля и вернулся с тяжелым мешком. Сквозь
брезент проступали углы больших батарей.
Миша забился в дальний угол склада, раскрыл мешок
и вытащил одну из батарей с яркой немецкой этикеткой.
Чтобы использовать батарею для карманного фонарика,
ее нужно было разломать на отдельные элементы. Но
для рации вполне подойдут несколько таких после¬
довательно соединенных батарей. Но как же вынести их с
территории порта? Если при выходе задержат, тут же
арестуют за кражу военного имущества, и тогда —
крышка!
Значит, через центральную проходную порта идти
нельзя!
Может быть, направиться в сторону Пересыпи и вый¬
ти из порта в ворота Чижикова? Этот путь значительно
длиннее и надо миновать шесть или семь постов, но зато
больше вероятности, что не станут обыскивать.
233

Оказывается, иногда полезно иметь дырявые карма¬
ны!.. Даже острый взгляд часовых не заметил, что чело¬
век, который в этот холодный день шел, подняв воротник
пальто и глубоко засунув руки в карманы, несет под по¬
лами пальто тяжелые батареи.
Когда Миша проходил мимо третьего по счету поста,
его вдруг окликнул румынский часовой.
—	Ты кто? — строго спросил он и, видимо, приготовил¬
ся к допросу.
—	я — турок!..— Миша и сам удивился неожиданно
пришедшему в голову ответу.
На его счастье часовой оказался не без юмора.
—	Не турок, а дурак!—засмеялся он и махнул ру¬
кой.— Проходи!..
В этот вечер в маленькой комнате на Градоначальни¬
ческой улице был большой праздник — рация ожила
вновь. У всех было такое чувство, словно их тяжелоболь¬
ной друг, о котором они так скорбели, вдруг сразу попра¬
вился.
Надя едва дождалась часа, когда по расписанию долж¬
на была выходить на связь.
Штаб армии тут же отозвался. И в эфир полетели дол¬
го молчавшие позывные группы «Ада».
Теплый мартовский ветер покачивает черные, узлова¬
тые ветви платана и, кажется, нет на свете более тихой
улицы, чем та, на которой живут девушки. Вот из ворот
напротив выбежали мальчишки, и, свернув, куда-то ум¬
чались. И как всегда, на венском стуле, поставленном на
тротуар рядом с подъездом, сидит старуха в такой же
древней, как она сама, облезлой меховой шубе и скучаю¬
ще рассматривает прохожих. Она знает все, что делается
в доме. От ее острых глаз не укроется даже кошка, про¬
шмыгнувшая на крыше за трубой.
Для Нади этот день не из самых легких. Она долго
бродила по городу, стараясь узнать новости.
В церкви во время службы кто-то бросил пачку листо¬
вок, а в них было проклятие Гитлеру и говорилось о том,
что в Одессу скоро вернутся красные. Кто бросил — так
и не дознались. Но многие все-таки успели прочитать. А
на Большой Арнаутской утром была стрельба, убили ка¬
234

кого-то партизана, в трамвае говорили: из катакомбы вы-»
шел..^
Наконец-то усталые ноги привели ее домой.
Но как только она подошла к воротам, ее тут же живо
окликнула старуха.
—	К нам приходила сюда пигалица! Девчонка лет че¬
тырнадцати! Тебя с Леной спрашивала!
—	Кто такая?—удивилась Надя.
—	Маленькая и худущая.
Теряясь в догадках, Надя решила ждать у ворот. Если
девочка придет снова, она поговорит с ней во дворе. Осто¬
рожность прежде всего!
—	Иди дрмой!—сказала старуха.—А я подежурю!
Как снова явится — так пошлю.
Но Надя продолжала болтать со старухой, обрадовав¬
шейся, что у нее появилась собеседница. Когда из ворот
выходили эсэсовцы, нагруженные свертками, старуха
мгновенно умолкла, провожая их хитроватым взглядом
выцветших глаз.
Скрывая тревогу, Надя внимательно всматривалась в
каждого прохожего. Когда же вновь появится странная
девочка? И все же проглядела ее и увидела только тогда,
когда она внезапно появилась из-за ближайшего дерева.
Действительно, совсем маленькая, щуплая, с детским ли¬
цом, в меховой шапчонке с ушами, с тоненькими ножками
в ботинках, в сером коротком пальтишке.
—	Вот она! — воскликнула старуха. — Она тебя и спра¬
шивала.
—	Кого тебе?—настороженно спросила Надя, разгля¬
дывая серьезное лицо девочки.
—	Мне нужна Лена Бутенко или Надя Зайцева,— ска¬
зала девочка.
—	Пойдем со мной!—сказала Надя с плохо скрывае¬
мой радостью.
Когда девочка поела, Напилась горячего чая и отогре¬
лась после долгого блуждания по городу, Надя уже знала,
что ее зовут Катей Адамчук, что ей восемнадцать лет, хо¬
тя этого возраста ей никто не дает, что вчера она призем¬
лилась с парашютом в районе деревни Гниляково и близ
нее в яме закопала долгожданные батареи, запасные час¬
ти к рации и пятнадцать тысяч немецких марок. Целое бо¬
гатство!..
И вот все повторялось вновь. Лена и Надя, как это уже
235

было не раз, снова сидели и ломали головы над тем, как
пронести через многие кордоны опасный груз. Но теперь
они уже былй не одни, с ними были Миша и Катя. Это
стоило всем нескольких дней напряжения и опасностей.
Миша и Лена достали пропуска на право выхода из Одес¬
сы и долго бродили с Катей по дорогам в поисках заветной
ямы.
Все поля и овраги вокруг Гнилякова казались Кате
одинаковыми. Она никак не могла восстановить в памяти
точные приметы того места, где закопан груз.
Чтобы избежать неприятностей на работе, Мише при¬
шлось вернуться в Одессу. Через день ушла и Лена, ей
тоже нельзя надолго исчезать из порта. Маленькая Катя
осталась одна...
Еще долго бродила она по студеным, заснеженным по¬
лям, пока вдруг не заметила лямку своего парашюта, тор¬
чавшую из-под сметенного ветром снега.
Сгибаясь под своей тяжелой ношей, она вышла на до¬
рогу и много часов шла по ней, без всякой надежды на то,
что кто-нибудь поможет. Когда ее стала нагонять телега,
на которой ехали двое старых людей, она даже не огляну¬
лась. Но старик, державший вожжи, остановил лошадь п
предложил девочке подвезти ее.
Вечером Катя со своим тяжелым мешком вошла в дом
номер восемь по Градоначальнической улице.
Какое счастье, что она доставила батареи, и теперь
можно работать, не жалея энергии! Выполнив задание,
Катя должна была сразу покинуть Одессу, направиться
Б Николаев и там у своей тетки дожидаться прихода со¬
ветских частей. Но события развивались так стремитель¬
но, что к тому времени, когда Катя собралась в Николаев,
все дороги были забиты откатывавшимися к Одессе не¬
мецкими и румынскими войсками. Пробираться по
этим дорогам было опасно и, кроме того, уже бессмыс¬
ленно.
Миша предложил устроить Катю у своей матери. Лена
сообщила в штаб о решении оставить Катю и получила на
это согласие. Через несколько дней Катя была уже лега¬
лизирована.
Она оказалась очень деятельным членом группы. Лена
поручила ей наблюдать за передвижениями вражеских
войск по Николаевской дороге. Катя отправилась в путь
и к вечеру добралась до одного из придорожных посел¬
236

ков. Там она познакомилась с женщиной, у которой на
руках были две маленькие дочки. Катя сказала ей, что
может остаться у нее в доме, чтобы ухаживать за ее доч¬
ками, и обещала, что будет много с ними гулять. Женщи¬
ну ее предложение очень обрадовало.
Так совсем неприметная на вид девчонка стала контро¬
лировать движение полков и дивизий немецкой армии.
Глава девятая
СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ КИЛОГРАММОВ ДИНАМИТА
1
Удивительна Потемкинская лестница! Когда подыма¬
ешься по ее широким каменным ступеням, кажется, что
она устремлена прямо в небо. И от этого чувства нельзя
отделаться, сколько бы раз ты по ней ни поднимался. И
еще она напоминает о детстве и о первом свидании. А ко¬
гда ты стоишь на верхней площадке, чувствуя на себе вни¬
мательный взгляд бронзового Дюка, сжимающего свиток
плана Одессы, и перед тобой морская даль в сиреневой
дымке,— тогда приходят думы...
Город сильнее войны и несчастий. Усталый, с нахму¬
ренными, потемневшими фасадами домов, он расправля¬
ет морщины под весенним солнцем. Всякий раз, когда Ле¬
на возвращается из порта, она медленно идет по шумной
Дерибасовской.
Еще недавно казалось: Дерибасовская забыла о вой¬
не. Да и называлась она улицей Антонеску! Женщины в
ярких шелках, с длинными, завитыми трубками волосами
обходили магазины, а за ними тащились денщики с кор¬
зинами, куда складывались покупки. Сегодня эти жен¬
щины, растеряв надменность, сами таскают свои чемода¬
ны в порту по трапам кораблей. Сколько раз за последние
десятилетия над Одессой нависало слово: «Эвакуация»!..
И опять оно мечется по улицам. На ящиках и связках дел,
сваленных в кузов грузовика, сидит немолодой человек в
сером котелке; в своем жалком положении он изо всех
сил старается сохранить респектабельность. Да ведь это
ее старый знакомый, губернаторский чиновник. Два офи¬
цера в форме цвета хаки и в фуражках с очень широкой
тульей, придающих им опереточно-горделивый вид, не¬
истово стучатся в закрытые двери ресторана «Черпая
237

кошка». Швейцар с обмякшей бородой, приоткрыв дверь,
кричит:
^ Господа! Ресторан закрыт!.. Эвакуация!..
Дойдя до конца Дерибасовской, Лена остановилась.
На круглой тумбе, рядом с порванной афишей, извещав¬
шей, что «в Театре Василия Вронского состоится премье¬
ра — бенефис артиста Николая Сергеевича Фалеева, ко¬
медия-фарс «Ни минуты спокойствия», косо наклеена на¬
печатанная на грубой оберточной бумаге военная сводка
немецкого командования, извещающая о новых победах.
Но никто не останавливается! Пожар в нефтегавани, по¬
лыхавший всю ночь, взрывы цистерн с бензином, напомп-
павшие артиллерийскую канонаду, не давали городу
уснуть.
И все же Одесса оставалась прекрасной. Платаны с
черными узловатыми ветвями, казалось, широко раски¬
нули руки и глубоко вдыхают теплый морской ветер. Ско¬
ро на город обрушится первый весенний дождь. И тогда
уже совсем близко лето...
Лена вернулась домой как раз вовремя. Надя уже
тщательно заперла дверь и молча принялась за ра¬
боту.
Отойдя к окну, Лена выглянула на улицу; все спокой¬
но ^ и, присев на подоконник рядом с фикусом, стала
терпеливо ждать.
Когда Надя занята делом, ее лучше не тронь —взо¬
рвется, как петарда. У нее черные волосы, круглое лицо,
и глаза выпуклые, дерзкие. В споре она постоянно берет
верх, и не потому, что всегда бывает права, а просто уме¬
ет так ответить, что хоть убегай. И все же Лена, при всей
своей хрупкости, умеет настоять на своем, когда Надю
особенно заносит.
—	Ну, что там?—нетерпеливо спросила Лена.—»Что
происходит?
—	Иди, послушай!..
Ее сразу оглушила бешеная истерия войны, и тишина
комнаты мгновенно потеряла свое очарование. На всех
мыслимых регистрах, начиная от пронзительно тонкого,
свистят, стучат, гудят морзянки, слышны голоса — на
мгновение возник звук скрипки, и тут же на него, как на
чужака, яростно набросились свисты и хрипы. Удиви¬
тельно, как во всем этом хаосе Надя умудряется разыскать
штабную рацию,
238

■— Появились три новых немецких рации!—сказала
Надя.
Лена сняла наушники и снова отошла к окну«
—	Как по-твоему, далеко от города?
—	Нет, где-то совсем близко!.. Это для нас счастье,
Ленка!
—	Почему?
—	Да потому, что в городе часто меняются рации. Пе¬
ленгаторы не успевают следить за всеми. Будь одни и те
же, нас давно бы засекли.
—	Ткачевич! — вдруг воскликнула Лена.— Переходит
улицу! Торопится!..
Через минуту обросший светлой щетиной Ткачевич во¬
шел в комнату, устало опустился на стул.
—	В этом доме стакан воды получить можно?
Пока он пил большими, жадными глотками, Лена, рас¬
сматривала его лицо. Да, за эти дни ему сильно досталось,
он осунулся, щеки ввалились, глаза шурились, как у чело¬
века, который изо всех сил борется с одолевающим его
сном.
—	Где Миша? — вдруг спросил Ткачевич.— Ищу с са¬
мого утра...
—	А что случилось? — тревожно спросила Лена.
—	Прибыл Натушар!
—	Кто он?
—	Кто? — повторил Ткачевич.— Натушар — это круп¬
ный, я бы сказал, крупнейший немецкий специалист по
эвакуации. Если ему удастся, разберет по кирпичикам да¬
же оперный театр, и вывезет... И все же это не главная но¬
вость!.. Дай еще воды!..
Он снова осушил стакан. Сняв наушники, Надя при¬
слушивалась к разговору,
—	Попеску смещен! — проговорил Ткачевич и помол¬
чал, как бы обдумывая это обстоятельство.— Вместо него
назначен зондерфюрер доктор Петри... И я тоже пошел на
повышение,— усмехнулся он.— Мои заслуги оценены,
и Петри назначил меня ответственным за порт. Вы пони¬
маете, что это значит!.. Я должен помогать им грузить во¬
рованное...
—	А как же быть? — сказала Лена; она понимала, как
ему сейчас трудно.
Он сидел, привалившись к спинке стула, и, прикрыв
глаза, думал о чем-то своем. Как он изменился с тех пор,
239

когда она впервые увидела его в порту! Многие не любили
его за резкость и нелюдимость. Он и сам делал все, чтобы
его считали продавшимся немцам. А потом этот откровен¬
ный разговор с Мишей...
—	Сегодня с утра в порту начались странные собы¬
тия,— сказал Ткачевич как бы без связи с предыдущим.—
Натушар и доктор Петри заперлись в кабинете и два часа
совещались с оберлейтенантом Крейнцем!..
—	Крейнц? — опять спросила Лена, она знала почти
всех немцев, работавших в порту, но эта фамилия ей не¬
знакома.
—	Командир команды подрывников, прибыл всего не¬
сколько дней тому назад... И мне думается, что тут есть
прямая связь с тем, что в порт пригнали несколько сотен
военнопленных. Их разместили в помещениях склада.
Охрана не выпускает их даже на прогулку... Но я тоже кое
о чем подумал. — Его светлые голубые глаза улыбались.—
Натушар и Петри не говорят по-русски. Им нужен пере¬
водчик. И я подыскал им надежного человека.
—	Мишу!
И хотя минута была очень трудной, они засмея¬
лись...
Ждать Мишу пришлось довольно долго. Он пришел
лишь к вечеру, измотанный не менее, чем Ткачевич. Он
обошел почти всю нефтегавань и подсчитал, что взорвалось
примерно около четырехсот цистерн. Но сейчас эта цифра
была важна лишь для Нади.
Ткачевич забрал его с собой и повел в порт представ¬
лять новому начальству...
С утра по позднего вечера Миша сопровождал Натуша-
ра и Петри, которые метались по порту, наводя порядок.
У всех причалов стояли корабли^ танкеры, баржи. В них
грузились автомашины, станки, хлеб — все, что было в пор¬
товых складах.
Несколько раз Миша видел Крейнца. Но как только
обер-лейтенант появлялся, Натушар и Петри отходили
в сторону и тихо совещались с ним, тщательно следя за
тем, чтобы до переводчика не донеслось ни одного
слова.
А между тем Крейнц руководил военнопленными, ко¬
торые в разных местах порта под наблюдением немецких
моряков рыли лопатами глубокие ямы.
Для чего эти ямы предназначались, трудно было понять.
240

Может быть, доты? Нет, слишком узки. Да к тому жо
многие из них рылись в местах, не дававших возможности
для обзора местности. Может быть, немцы хотят закопать
какое-то ценное имущество? Глупо! Они же понимают,
что после их ухода все ямы будут обнаружены и
вскрыты.
Миша заметил, что Крейнц тщательно изолирует одну
группу рабочих от другой. Кроме того, он увидел в руках
у него план порта с какими-то отметками. Прошло еще
два дня, и пленных заставили рыть траншеи, соединяющие
ямы между собой. Нет, для ходов сообщения эти канавы
явно не годились. Они тянулись вдоль линии причалов, от
одной ямы к другой, иногда ответвляясь к складам, но
глубина их не превышала тридцати сантиметров, а шири¬
на — сорока.
И вот однажды помог случай. Миша оказался около
двадцатого причала, где Крейнц что-то тихо и долго объ¬
яснял Петри, показывая пальцем на разные участки порта.
Тот, очевидно, или не все понимал или с чем-то не был
согласен. Тогда Крейнц вынул из сумки карту порта,
опустился на колено и расстелил ее на земле, придерживая
края руками, чтобы не вырвал ветер.
Миша, проходя мимо доктора Петри, заглянул через его
плечо. Одного взгляда было достаточно, чтобы все стало
понятным.
Как трудно оставаться спокойным, когда вдруг обру¬
шивается страшная беда и ты пока бессилен что-либо из¬
менить, нужно оставаться самим собой и с равнодушным
видом смотреть и слушать, как два врага деловито обсуж¬
дают страшный план!
Миша едва дождался минуты, когда Петри отправился
пообедать, и два часа теперь были в его распоряжении.
Ткачевич оказался на месте в своем кабинете. Взглянув
в лицо Миши, он молча поднялся, вышел из-за стола и
наглухо прикрыл дверь.
—	Садись! Рассказывай...
Но Миша остался стоять.
—	Они хотят взорвать порт! — тихо проговорил он.
—	Так!—сказал Ткачевич.—Значит, в ямы, видимо,
будет заложен тол!..
—	Да!.. И все бункера будут соединены проводами
в одну систему.
Ткачевич хмуро усмехнулся.
9 Заказ 859	241

—	Удобно! Одно нажатие рубильника... И все летит
к черту!.. А где строят пульт?..
—	Этого я не смог рассмотреть... Петри заслонил карту
спиной... Но я успел понять из разговора другое...— Миша
замолчал, облизав языком пересохшие губы.
—	Ну, говори же!..
—	Они задумали вызвать взрыв такой силы, чтобы от
сотрясения разрушились все здания на Приморском буль¬
варе, оперный театр и часть Пушкинской улицы...
Ткачевич опустился на стул, придвинул к себе листок
бумаги и, подумав, стал чертить план порта.
—	И еще я заметил зеленый крестик,— сказал Ми¬
ша,— но почему-то он поставлен в море далеко от берега.
Они понимали, что теперь все зависит от их мужества.
Лене появляться в порту опасно. Ее могут, как это теперь
часто происходит, силой посадить на один из отходящих
кораблей. Каждый день из порта вывозили от пяти до пят¬
надцати тысяч человек. Одновременно эвакуировались и
войска. Для них уже не хватало кораблей, и в конце кон¬
цов Натушар и Петри были вынуждены подавать баржи
и для солдат.
Прошло еще два дня. Убрав из порта всех пленных,
Крейнц приступил к минированию. В ямы, а их было вы¬
рыто здесь шестьсот семьдесят на расстоянии от первого до
последнего причала, с интервалами в десять метров, закла¬
дывалось по три ящика тола, каждый весом в семьдесят
пять килограммов. По дну каждой траншеи электрики про¬
кладывали по два провода: один в изоляции, другой оголен¬
ный. Все ямы, таким образом, соединялись между собой
в единую систему. К ней подключались провода. Провода
шли от складов, где штабелями укладывались снаряды и
авиабомбы. Рядом с ними для усиления взрыва ставились
бочки с взрывчаткой и бензином.
Мише и Ткачевичу повезло. Доктор Петри приказал
выдать им как своим ближайшим помощникам аусвайсы
для беспрепятственного прохода в порт, который теперь
охранялся морской полицией, жандармерией и секретными
агентами.
И несмотря на охрану, диверсии не прекращались. Кто
рядом?.. Где эти люди?.. Не тот ли грузчик, который мед¬
ленно тащит ящик по причалу, не тот ли пожилой сцепщик
вагонов с «летучей мйшью» в руке? Кажется, только про¬
тяни руку, и она обопрется о твердое плечо. Но это чувство
242

обманчиво. Куда ни глянешь — всюду кажущаяся пусто¬
та. Попробуй преодолей вековые законы конспирации!
Миша и Ткачевич облазили все причалы, заглянули во
все уголки порта в поисках блиндажа с пультом взрыва.
Несмотря на то что все канавы были тщательно закрыты и
во многих местах даже покрыты цементом — заметить, где
спрятаны провода, оказалось нетрудным. Но вот куда они
ведут?.. Где замыкаются?..
Только вечером, когда одному бродить по порту стано¬
вилось крайне опасно, Миша вдруг заметил часового у зем¬
лянки, вырытой в голове Карантинного мола. Пригляделся.
Так и есть — полоса недавно взрыхленной земли ведет
прямо туда.
Выслушав сообщение о его открытии, Ткачевич долго
рассматривал свой самодельный чертеж и, наконец, согла¬
сился. Да, именно в атом блиндаже установлен рубильник.
Но и сам он не пот^ерял времени, раскрыв тайну зеленого
крестика на карте. От распределительного щита в море вы¬
веден длинный провод и присоединен к рубильнику на по¬
плавке. Если не удастся взорвать порт из блиндажа, с по¬
следнего отошедшего корабля сюда спустят сапера.
К вечеру двадцать девятого марта подготовка пор га
к взрыву была полностью закончена.
В этот же вечер Лена собрала всю группу. Отсутство¬
вала только Катя.
Вооружившись карандашом, Ткачевич подсчитал,
сколько примерно тонн взрывчатки заложено в порту.
—	Не меньше, чем сто семьдесят — сто восемьдесят
тысяч килограммов... Вы понимаете, что это значит?!
В комнате наступило молчание. Словно все одновремен¬
но услышали оглушительный взрыв! Они и раньше пони¬
мали, что от порта ничего не останется, но не представля¬
ли, какая страшная катастрофа нависла над всей Одессой.
Ткачевич густо подчеркнул цифру карандашом.
—- Если Петри удастся сразу взорвать всю систему, то
к черту полетит не только весь порт. От сотрясения почвы
будет разрушен прилегающий к порту район, все здания
на Приморском бульваре и даже театр...
—	Что можно сделать? — спросила Лена.
—	Надо нарушить систему!
9*	243

Лена, не отрываясь, смотрела на зловещую цифру. Она
понимала, как неимоверно сложно осуществить то, что
предлагал Ткачевич. Ведь она своими глазами видела за¬
копанные бункера и траншеи.
—	Как же это сделать? — спросила она.
Ткачевичу, однако, эта проблема не казалась безвыход¬
ной. В той истинно немецкой тщательности, с которой вся
система была замаскирована, таились большие возможнос¬
ти. Крейнц зарыл провода, считая, что этим самым он
сможет уберечь их от возможных диверсий. Нельзя отри¬
цать, что в этом расчете есть здравый смысл. Однако вряд
ли можно заметить обрывы проводов, если, несмотря на
бдительную охрану, кому-то удастся повредить их. Опре¬
делить же, где пролегают траншеи, даже ночью, при слабом
свете фонарика, не так уж сложно — они покрыты свежей
землей.
Миша настоял на том, чтобы Лена больше на работу
в порт не ходила. Петри приказал составить списки груз¬
чиков, указав их домашние адреса, для того, чтобы на¬
сильно посадить их на корабли и вывезти из Одессы.
Но, как оказалось, Петри собирался эвакуировать дале¬
ко не всех.
Выбрав одну из свободных минут, Мр1ша решил поглуб¬
же прощупать подлинные намерения своего начальника.
Господин зондерфюрер, я изменил русским и помо¬
гал вам, — сказал он. — Теперь я хочу уехать в Германию...
Петри иронически развел руками:
—	Ах, Миша, русские скоро будут здесь, а нам даже
всех своих людей вывезти не удастся. Мой вам совет:
постарайтесь проникнуть в катакомбы, отсидитесь там,
а когда придут русские, выйдите вместе со всеми...
—	Значит, вы, господин зондерфюрер, мне отказываете?
—	Что делать?! Я смог включить в список лишь одного
Ткачевича!..
Так! Очень ценные сведения. За свою судьбу, значит,
Мпша может не беспокоиться. А Ткачевич должен зара¬
нее обдумать, как ему поступить. Ведь списки тех, кого
увезут принудительно, оказывается, уже подготовлены.
Выяснить, у кого эти списки находятся, не составило
большого труда. Через несколько часов Ткачевич уже
знал, что они хранятся у работника «Зеетранспортштелле»
Вадима Михайловского. Он хорошо знал Михайловского —
встречались у Петри, да и домой часто возвращались вмес¬
244

те, но все же решил поручать этот разговор Мише. Мшпа
осторожно поговорил с этим, обычно замкнутым человеком
и понял, что тот поможет похитить и уничтожить списки,
но сделает это в тот момент, когда у Петри уже не останет¬
ся времени составить новые. Если это удастся — будет
спасено несколько сот человек и сорвана погрузка.
Вечером первого апреля Надя радировала: город и порт
в эвакуационной горячке. А в одиннадцать утра на другой
день передала о том, что из города усиленно отходят все
германские войска, что объявлена эвакуация населения
в возрасте от 14 до 50 лет, что в Румынию ушел пароход
«Мадонна» водоизмещением в три с половиной тысячи
тонн — на его борту продовольствие и медикаменты, что
отплыли девять быстроходных десантных барж с тремя
тысячами немецких солдат и до двух тысяч раненых.
Вечером четвертого апреля напряжение эвакуации по
всем признакам начало спадать. Натушар уехал, и неиз¬
вестно было, вернется ли он назад.
Из окна здания управления Миша и Ткачевич долго
смотрели на груду ящиков в порту, на пакгаузы и склады.
Над ними постепенно сгущался вечерний сумрак. Солнце
склонялось к западу, и темнеющая синева моря, казалось,
уходила в бесконечность...
—	Миша, нельзя больше ждать! — нарушил Ткачевич
затянувшееся молчание.— Давай сделаем все сегодня
ночью...
Вы думаете, они взорвут порт еще до своего отхода?
—	Нет, но у нас не останется времени...
Миша согласился. Риск остается риском. И с каждым
днем он будет лишь усиливаться.
—	У меня есть на двадцатом причале знакомый ру¬
мынский солдат — Сергей Федоров,— сказал Миша.
—	Румын с фамилией Федоров? ^ удивился Ткачевич.
—	Нет, он молдаванин... Я давно с ним знаком, к нему
присматривался, а сегодня утром поговорил начистоту... Он
обещал помочь...
—	Ну, если ты уверен, привлеки его,—сказал Ткаче¬
вич, — но действуй решительно...
Время от времени звонил телефон, Ткачевич снимал
трубку, отдавал короткие распоряжения. Потом его вызвал
к себе доктор Петри, чтобы уточнить, какие важные грузы
еще ждут отправки.
Миша томился в одиночестве часа два. На порт спусти¬
245

лась прохладная апрельская ночь. Редкие огни мелькали
у причалов, то загорались, то мгновенно исчезали, словно
их задувал ветер. На причалах, охваченных эвакуацион¬
ной горячкой, грузчиков оставалось мало. Многие уже
пронюхали, какая им грозит опасность, и попрятались.
Оставшимся в порту помогали моряки и солдаты. Гулко
начинали лаять сторожевые собаки и под строгим окриком
тут же замолкали.
А что, если для начала пойти в разведку? Миша постоял
перед окном, набрался мужества, вышел из дома и медлен¬
но двинулся к двадцатому причалу.
Он не сделал и десяти шагов, как вдруг услышал при¬
ближающиеся к нему шаги патруля и едва успел прыгнуть
за ящик. Нет, по дороге идти опасно! Ведь особых дел
у него на двадцатом причале сейчас нет, и его могут за¬
держать.
Самое верное — пробираться напрямик по грудам желе¬
за и всякого хлама, который скопился в порту. Этот путь
связан с риском сорваться и разбить себе голову о какую-
нибудь железную чушку. Но это все же менее опасно, чем
непрерывно бегать от патрулей. Если они его заметят, то
несомненно установят наблюдение, и тогда задача не толь¬
ко во много раз усложнится, но вообще может оказаться
невыполнимой.
Когда Миша вернулся в управление, Ткачевич уже был
в своем кабинете.
—	Где ты пропадал? — спросил он.
Миша рассказал ему о результатах своей разведки.
Ткачевич подумал немного.
—	Вот что! Иди к своему румыну на двадцатый при¬
чал, а у меня есть дела на четвертом и девятом... Чем
иудешь резать?
—	У Федорова есть большой немецкий саперный нож!
—	Советую потом сразу же от ножа избавиться!
Вдруг станут обыскивать... — Он взглянул на часы. —
Скоро смена... Часовые устали, но те, кто их сменяет, нач¬
нут обход с новыми силами.
Они вместе спустились вниз и остановились у крыльца.
Ночь плотно обступила их. Сейчас, когда они не знали,
увидятся ли снова, Ткачевича покинула обычная сдер¬
жанность.
—	Ну, Миша!.. — проговорил он.— Будь осторожен!
Я хочу выпить на твоей свадьбе!,,
246

Он быстро шагнул влево и исчез во тьме. Миша подо¬
ждал, пока стихнут его шаги, глубоко вдохнул свежий
морской воздух, как пловец перед прыжком с вышки, и,
перейдя дорогу, перелез через груду старых железных
труб.
Какое счастье, что он так хорошо изучил порт! Не¬
сколько раз Миша оказывался в двух шагах от патрулей,
его спасали невидимые тропинки между почти непроходи¬
мыми завалами разбитых ящ;иков и проржавевших, бро¬
шенных станков.
Федорова Миша разыскал в деревянной дежурке на
краю причала. Зимой в этой будке отогревались часовые,
а поближе к лету в нее обычно сбрасывали всякий хлам.
Деревянный стол, стоявший возле разбитого окошка, нико¬
гда не просыхал от пролитого на него вина.
Еще накануне Миша договорился с Федоровым о том,
что тот будет каждый вечер ожидать его прихода. После
вечерней поверки обычно в казарме никто солдат не
проверяет, а в последние дни уже и о вечерних повер¬
ках забыли. Но, честно говоря, Миша не очень-то ве¬
рил, что у этого худощавого парня с черными, быстры¬
ми глазами хватит выдержки и желания выполнить их
уговор.
Миша тихо подошел к будке и осторожно заглянул в
окно. Ему показалось, что там никого нет. Но притаив¬
шийся во тьме человек услышал его шаги и ше¬
вельнулся.
Миша уловил это тихое движение внутри будки. Кто
же там: друг или враг? Теперь выиграет тот, у кого больше
выдержки. У Миши, конечно, еще есть возможность уй¬
ти, но где гарантия, что ему не выстрелят в спину?
И тут произошло то, чего он меньше всего мог ожидать.
Оглушительное чихание потрясло тонкие стенки будкп.
—	Сергей, это ты?— тихо спросил Миша.
—	Я, — отозвался голос из темноты. — Вот холера,
испугал меня до смерти!..
Через минуту они уже вместе пробирались вдоль при¬
чала. Миша держал в руках длинный кусок тонкой желез¬
ной трубы с загнутым концом, которую Федоров отыскал
в ворохе лома, а в кармане у него лежал острый армейский
нож.
—	Ты иди на одиннадцатый причал,— тихо сказал
Миша.
247

—	Зачем?
—	Как — зачем? Провода резать!
—	А я уже обрезал!—сказал Федоров.—Ты загони
палку поглубже, поддень ею провод, вытяни его кверху.
И — р-раз! Как голову курице! Только не забудь потом за¬
гнуть концы в разные стороны, чтобы под землей опять
контакт не получился.
«Наловчился! — подумал Миша. — И так все ему
просто! Без подготовки и без переживаний».'
Они подошли к повороту; в случае внезапного появ¬
ления патруля отсюда сразу же можно незаметно
скрыться.
—	Давай тут!—предложил Миша. — Как раз отсюда
провод идет на двадцатый причал.
Палка бесшумно вошла в рыхлую землю, как ложка
в густой мед. Но провода Миша сумел подцепить только на
третий раз. Быстрыми, почти судорожными движениями
полоснул по ним ножом, но они оказались слишком тол¬
стыми. Наконец голый провод лопнул, Миша быстро за¬
гнул концы в разные стороны; со вторым пришлось пово¬
зиться. Еще два конца загнуты под острым углом.
—	Теперь назад пихай! — услышал он наставительный
шепот Сергея. Ну и нервы же у этого парня!
Миша палкой вмял обрывки проводов поглубже к земле
и притоптал ее.
—	А теперь разрыхли! Не то увидят утром, где затоп¬
тано, и начнут проверять!
Нет, этот Федоров явно решил открыть здесь курсы по
подготовке специалистов!.. Миша несколько раз шаркнул
палкой по верхнему слою земли.
Обратно они возвращались уже проверенным путем.
Федоров покорно лез за Мишей через груды лома, но ему
все время не везло: то ногу ушиб, то схватился за острый
выступ и сорвал кожу на ладонях. Где-то посреди изнури¬
тельного пути он чертыхнулся и решительно сказал, что
будет до казармы добираться сам и что уже приглядел
себе м-естечко, где отсидится, дожидаясь, когда немцы
уйдут из Одессы.
Они простились. И Миша уже в одиночку проделал
остальную часть пути гораздо быстрее, избегнув опасных
встреч.
Ткачевич уже ждал его. Когда Миша ввалился к нему
в кабинет, он радостно улыбнулся.
248

—	Ну как, напереживался? Наверное, килограммов де¬
сять потерял?
—	За пять ручаюсь! — Миша присел к столу. — Дайте,
что ли, закурить.
Ткачевич протянул сигареты и взглянул на его руки.
—	Чем ты резал?
—	Палкой и ножом,— ответил Миша.
—	Куда все дел?
—	Палку бросил. А нож Федоров забрал.
—	Он с тобой вместе резал?..
—	Нет, на одиннадцатом причале успел до меня по¬
резать.
Миша пошел к умывальнику и тщательно вымыл руки,
заботясь о том, чтобы под ногтями не осталось земли. Ве¬
ликое дело — осторожность и предусмотрительность!
Когда он вернулся, Ткачевич сидел, устало откинув¬
шись к спинке стула и, придвинув к себе план порта, вни¬
мательно его разглядывал.
—	Маловато мы сделали порезов! — проговорил он.—
Но цели все-таки, думаю, достигли!.. Черта с два у них те¬
перь что-нибудь получится!..
—	Кроме нас, тоже кто-то сейчас режет! — сказал
Миша.
—	Наверняка!.. Утром сходим, посмотрим, что у нас
получилось.
Они переночевали в порту: Ткачевич на диване, а Миша
на столе, подложив под голову папки с делами.
Утром Ткачевич едва растолкал Мишу.
—	Ну-ка, быстренько слезай со своей королевской по¬
стели! — сказал он, безжалостно вытаскивая папки из-под
его головы.— Прогуляйся-ка по берегу! А потом к Лене...
Она, наверно, места себе не находит.
Ощущая ломоту во всем теле, Миша соскочил со стола
и охнул: затекшая шея не разгибалась.
—	Ступай! Ступай!.. — торопил его Ткачевич.—Физи¬
ческая зарядка тебе полезна.
Миша вылез, взглянул на железные тросы, по которым
пробирался ночью, и встряхнул головой, словно сбрасывая
остатки сна... И как только он умудрился в полной тьме
проделать весь этот путь? Заставь его сейчас повторить при
солнечном свете, он бы глаза зажмурил от страха.
Он пошел берегом к двадцатому причалу, пристально
вглядываясь в землю, не осталось ли где канавки. Ни ма¬
249

лейшего признака!.. Даже самый острый взгляд не обнару¬
жит, что здесь кто-то взрыхлял землю...
Час спустя Миша уже был у Лены. Он подробно рас¬
сказал о событиях минувшей ночи. Надя тут же передала
об этом радиограмму.
У всех троих настроение было приподнятое. Словно они
долго вместе поднимались в гору, помогая и поддерживая
друг друга, и наконец-то увидели перед собой ее вер¬
шину.
Штаб запросил их, сколько в городе немецких войск.
И целый день до комендантского часа девушки бегали по
самым отдаленным окраинам города. Войск, предназначен¬
ных для обороны города, еще не было. В Татарке и Даль-
нике они насчитали около трех батальонов немцев и там
же обнаружили небольшую румынскую часть. Кроме того,
им удалось выяснить, что основные штабы выехали в сто¬
рону Овидиополя. Строительство дотов и дзотов уже пре¬
кратилось, а многие из построенных были заброшены.
В общем, им удалось установить, что город почти очи¬
щен от войск. Единственным местом, где их еще можно уви¬
деть, был порт!
Едва девушки вернулись домой, они тут же связались
со штабом.
Требуй, чтобы скорее бомбили порт! — говорила
Лена Наде.— Пусть не теряют времени!..
Если бы Лена могла, она бы сама взялась за ключ, —
так не терпелось ей передать в штаб все, что она сейчас
переживала. Но Надя признавала только краткие радио¬
граммы, она тщательно выжимала из текста все эмоции.
В штабе проявляли беспокойство о судьбе девушек, тре¬
бовали их тщательной конспирации, приказывали не под¬
вергать себя опасности. Предлагали Мише, если это
необходимо, перейти на нелегальное положение. По тому,
как усилилось звучание станции в эфире, Надя опреде¬
лила, что рация штаба уже вплотную придвинулась к
Одессе.
Восьмого апреля в Румынию ушли корабли с немцами:
теплоход «Альба», пароходы «Романия» и «Герцог Карл».
В самую последнюю минуту, когда «Гейзерих» заканчивал
погрузку, в порт вошли шесть «тигров».
Петри даже за голову схватился. Куда их грузить? Лишь
с большим трудом удалось найти для них железную
баржу.
250

Вечером Петри приказал всем покинуть порт. В него
вошел отряд немцев, на рукаве у каждого была нашита
пластинка в форме щита с надписью «Крым—Кубань».
Они считали себя избранными среди избранных, гордились
своей преданностью фюреру и тем, что русские, как они
утверждали, в плен их не брали, а расстреливали на месте.
Это как бы возвышало их над другими солдатами.
Миша забежал на минутку к девушкам сообщить, что
в порт он не вернется и чтобы они за него не волновались:
он найдет себе убежище.
Утром девятого апреля газета «Молва» вышла на грубой
оберточной бумаге в значительно уменьшенном размере.
В ней было опубликовано объявление «боевого комендан¬
та» Одессы:
«В последние дни увеличились нападения цивильных
особ на лиц, принадлежащих к немецкой и союзным
Армиям,— гласило оно.— Поэтому воспрещается всем ци¬
вильным гражданам оставлять свои квартиры.
Окна должны быть закрыть^, двери тоже, но не на
ключ.
Кто в противовес этому появится на улице или пока¬
жется на окне или у открытых ворот, будет без преду¬
преждения —
расстрелян.
Это предупреждение вступает в силу сегодня с 15 ч.
дня».
—	Что же теперь нам делать? — спросила Надя, не¬
сколько раз вслух перечитав объявление.
—	А сколько сейчас времени?
—	Около двенадцати.
—	Я сбегаю купить хлеба! Вдруг какой-нибудь чудак
еще торгует! — сказала Лена.
Когда она вышла, улица показалась ей вымершей.
Видимо, жители Одессы из предосторожности выполнили
приказ досрочно! Лена добежала до угла и вернулась ни
с чем. Чудаки в Одессе перевелись.
Около трех часов ночи с девятого на десятое апреля со
стороны порта раздался глухой взрыв.
—	Начали! — сказала Лена.
Они с Надей лежали рядом на своей жесткой кровати,
в полном мраке: тщательно занавешенное окно не пропус¬
кало даже слабого ночного света —и чутко прислушива¬
лись,
251

Вот за окном прогромыхал танк. Где-то прострочила
автоматная очередь. Издалека донеслись крики. Хрипло
выругалась женщина. И вдруг — новый удар! В окне за¬
дребезжали стекла.
—	Стреляют или бомбят? — спросила Надя.
—	Самолетов что-то не слышно! Может быть, взры¬
вают?
Надя не выдержала, встала и, шлепая босыми ногами,
подошла к окну.
—	Ленка, гляди!.. Ракет-то сколько!..
Она немного приоткрыла занавеску, и на стену упал
красноватый отблеск. Лена тоже бросилась к окну.
Над крышами то и дело вздымались ракеты — красные
и белые, словно город уже салютовал победителям. Со
стороны Пересыпи стреляли орудия. И вдруг они ясно
услышали посвист снаряда, а затем где-то совсем близко
раздался гулкий взрыв.
Они услышали детский плач, в глубине коридора хлоп¬
нула входная дверь, и все стихло.
Может быть, им следует связаться со штабом? А что
они сейчас могут передать: сидим в темной комнате, слу¬
шаем стрельбу и ждем?..
А утром они стояли на Дерибасовской в густой, запол¬
нившей ее толпе, и вместе со всеми махали руками совет¬
скому танкисту, высокому худош,авому парню, высунув¬
шемуся из башни танка. На броне его «тридцатьчетверки»
лежали автоматчики и перебрасывались с девушками
веселыми шутками.
Одесса, еще накануне мертвая, уже вновь шумела,
и шум ее был похож на рокот черноморских волн, весело
бегущих к берегу.
Потом Лена и Надя вернулись домой и связались со
штабом. Лялюшко поздравил их и приказал ждать, когда
за ними приедет машина.
В полдень примчался Миша.
—	Где вы пропадали, девчонки? — закричал он. — Я вас
повсюду искал! Только что встретил Ткачевича. Его все-
таки немцы заставили погрузиться...
—	Он уехал? — ахнула Лена.
—	Ну ты и бестолковая!.. Как же он мог уехать, если
я его встретил? Он вчера вечером пришел на морской
вокзал, поставил для успокоения доктора Петри в каюту
чемодан, а потом улучил момент, чтобы скрыться...
252

—	А что в порту? Ты у него узнал?
—	Он сказал, что эсэсовцы в самый последний момент
сели на катер и хотели взорвать порт с моря. Но общего
взрыва у них так и не получилось.
—	Что же они взрывали ночью? — спросила Надя.
-- Отдельные склады и причалы. Но многое все же
сохранилось!.. А главное, город цел!..
Да, им бы только радоваться, ведь все опасности позади
и рассвет они встретили в освобожденном городе!.. Но все
же чего-то не хватало. Кончилось то, чем они до сих пор
жили, что их сдружило за все эти долгие месяцы, что стало
смыслом их существования...
—	Ну что ж, девчата, скоро расстанемся!..— грустно
сказал Миша.— Может, в последний раз вместе.
Но они сами понимали, что их грусть преходяща, что
этот день — последний в долгих месяцах труда и опаснос¬
тей,— в то же время новый день. А за днем новым — бу¬
дущее!..
Вместо эпилога
Однажды случай свел меня в Одессе с В. И. Ковалем,
бывшим капитаном Одесского морского порта. Он вернулся
в Одессу вместе с комиссаром порта М. М. Гильдиным на
другой день после освобождения города.
—	Когда мы с Гильдиным осматривали порт,— расска¬
зывал Василий Иванович,— то в голове Карантинного
мола, у причала, обнаружили глубокий блиндаж, а в нем
распределительный щит, к которому были присоединены
провода от бункеров, наполненных взрывчаткой. Мы вы¬
звали саперов, и они установили, что гитлеровцы готови¬
лись разрушить порт единовременным мощным взрывом.
Но это им не удалось! Провода между многими бункерами
оказались перерубленными. Разрозненные взрывы повре¬
дили отдельные причалы, но не сумели вызвать сильного
сотрясения почвы, от которого могла бы пострадать
Одесса...
В один из дней мы с Гильдиным, который до сих пор
работает в управлении Черноморского пароходства, по¬
ехали на Карантинный мол. Вот он, исторический блиндаж.
Он сохранился.
Главный хранитель Одесского музея Морского Флота
СССР Э. А. Ашрафиан разыскал докладную записку коман¬
253

дира роты минеров капитана Бурденко и дал мне из нее
выписку.
Капитан Бурденко писал:
«За период разминирования Одесского порта с 17 мая
по 29 июня 1944 года на территории порта собрано и по¬
топлено в море 24 689 арт. снарядов, деформированных и
разбросанных при взрыве эшелона. Собрано также и по¬
топлено 987 авиабомб.
Тщательным изучением фактического материала нами
установлено, что противник имел своей целью полное
уничтожение порта, для чего им было завезено 180 тони
взрывчатых веществ».
Где же герои, кто в давнюю тревожную ночь, рискуя
жизнью, помешали гитлеровцам осуществить чудовищный
план?
Первая нить попала мне в руки, когда я прочитал в
«Черноморской коммуне» сообщение доцента Я. М. Штерн-
штейна, в котором рассказывалось о группе Елены Бу¬
тенко, действовавшей в Одесском порту в годы
войны.
Вскоре при помощи Якова Мироновича я встретился
с Леной Бутенко, Мишей Ильянковым и Александром Ва¬
сильевичем Ткачевичем. Конечно, эта группа была лишь
частью подполья, активно действовавшего в порту, и по
условиям конспирации прямо не была с ним связана. Уста¬
новлено, что в ту памятную ночь, когда над пор¬
том и Одессой нависла угроза, многие подпольщи¬
ки, рискуя жизнью, также резали провода, соединяю¬
щие бункера. Поэтому впоследствии у одних и тех же
причалов было обнаружено по нескольку обрывков
кабелей.
В восстановлении событий нельзя было полагаться
только на воспоминания. Постепенно проверялись и уточ¬
нялись факты. И надо прямо сказать, для судьбы Александ¬
ра Васильевича Ткачевича это имело немаловажное зна¬
чение. После войны многие, не зная всех обстоятельств,
продолжали обвинять его в сотрудничестве с оккупантами.
Ныне его доброе имя восстановлено.
Как же сложились судьбы Лены Бутенко и ее товари¬
щей после войны? Лена работает в Приморском районном
комитете Красного Креста, Миша Ильянков — доцент, на¬
учный работник, Надя Зайцева — сотрудник сберкассы
Братского района, а Екатерина Адамчук — работник об¬
254

щественного питания. Как видим, бывшие разведчики
посвятили себя самым мирным занятиям.
Нужно сказать и еще об одном.
В течение многих лет считалось, что одесское подполье
как единая организация было разгромлено гитлеровцами
вскоре после начала оккупации города. Однако после боль¬
шой исследовательской работы, проведенной Одесским
обкомом партии, было установлено, что одесские патриоты
активно боролись с оккупантами под руководством под¬
польного обкома партии. Не все героические эпизоды этой
борьбы и не все имена известны. Поиски будут продол¬
жаться...

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Если вы одессит, то безусловно знаете этот крепкий
трехэтажный каменный дом на Пролетарском бульваре; ну
а если вы давно не были в Одессе, то можете мне пове¬
рить, что он стоит там, где его поставил какой-то купец
лет сто тому назад, и еще будет стоять двести. Крепкие,
в пять кирпичей, стены, могучий фундамент и такие глу¬
бокие подвалы, что сам черт, наверно, до дна никогда не
заглядывал. В этих подвалах в годы войны немало погибло
наших людей.
Так вот, когда я прохожу мимо этого дома, мне
неприятно на него смотреть. И не только потому, что в моей
памяти с ним связаны тяжкие воспоминания, но и потому,
что дом этот в марте сорок четвертого был приговорен пар¬
тизанским судом к смерти. Он должен был погибнуть
вместе с гестаповцами, занимавшими его. Но он остался
жив, этот дом! Каким чудом?
Конечно, глупо мстить дому, в ко’гором ныне по вечерам
светятся экраны телевизоров и из окон слышны детские
голоса. Но из-за этого дома я потерял друга.
Теперь пришло время сказать несколько слов о Кон¬
стантине Серегине. Он был моим другом в годы подполья.
В глухую мартовскую ночь сорок четвертого, когда наши
войска уже подступали к Одессе, Костя ушел из катакомб,
чтобы взорвать этот дом. Я собственными, руками зарядил
мину замедленного действия, а он при помош;и подполь¬
щика, служившего полицаем, должен был проникнуть в
подвал и установить мину. Она должна была
взорваться примерно через два часа — таков был рас¬
чет, и я не мог в нем ошибиться. Но прошло целых два¬
дцать суток, а мина так и не сработала. А потом мы пере¬
стали ждать...
256

Что случилось? На этот вопрос мы так и не получили
ответа.
Ни Костя, ни его напарник в катакомбы с задания не
вернулись. Однако наш человек сообщил, что Костя лазил
в подвал и вскоре вылез оттуда, о чем-то поговорил с не¬
мецким часовым у ворот и неторопливо ушел в сторону
Приморского бульвара.
Ушел и исчез...
Мы сделали возможное и невозможное, чтобы узнать об
их судьбе. Наводили справки, когда немцы еще были
в Одессе, и опросили всех, кого могли, после освобождения,
по ни малейшего следа не обнаружили. Я часами стоял
перед этим домом, стараясь проникнуть в его тайну.
Чьи-то злые языки стали поговаривать о предательстве,
но я решительно восстал. Мы с Костей служили на одной
заставе в Молдавии, и когда на нас обрушилась первая
страшная ночь войны. Костя находился на участке, в до¬
зоре, и на своих плечах вынес тяжело раненного товарища.
Нет, такой человек не мог стать предателем!.. Скорее всего
он мог погибнуть.
А потом, естественно, прошли годы, и стали забываться
многие когда-то близкие имена. Да кто, кроме меня и еще
одного-двух подпольщиков, которые были посвящены
в подготовку операции, знал и помнил Константина
Серегина? Один из них умер года три тому назад, а другой
сразу же после войны переехал в Полтаву — с ним мы
изредка переписывались.
Но вот в прошлом году, проходя мимо этого дома,
я опять невольно подумал о Константине. И вдруг мне при¬
помнился наш давний с ним разговор в катакомбах, когда
при свете «летучей мыши», поставленной на опрокинутый
ящик из-под снарядов, встречали сорок четвертый год.
В наши железные кружки было налито вино, принесенное
из города с довольно большим риском для тех, кто органи¬
зовал этот немудреный праздник, и мы ровно в двенадцать
ночи поздравили друг друга.
Косте тогда было двадцать пять. Он был крепок, худо¬
щав, и мне навсегда запомнился взгляд его серых глаз.
Я любил ходить на задание вместе с ним. Он действовал
удачливо, мгновенно ориентируясь в сложной обстановке.
Однажды, когда у нас стало плохо с продовольствием, мы
разгромили немецкий склад и притащили несколько ящи¬
ков с консервами. Вскрыли, а в них — компот! Ох, уж это
257

был компот! Из свежих испанских персиков. И несмотря
на то, что его тут же выпили, нам досталось за разгиль¬
дяйство — не то взяли! Пришлось операцию повторить.
Я был года на три моложе Кости, и мне все в нем нра¬
вилось, даже то, как он щеголевато носил старенький сте¬
ганый ватник и шапку, чуть сдвинутую на левое ухо.
В отряде я обучался саперному делу, и естественно, что
меня назначили в группу, которая в одном из отсеков
катакомб трудилась над созданием самодельных мин. Тут
было широкое поле для творческого воображения; мы де¬
лали самые разные, как их называли, «взрывающие устрой¬
ства». Что касается меня, то я специализировался на минах
замедленного действия. Конечно, они были примитивны,
приходилось использовать подручные материалы. Впрочем,
была бы только взрывчатка!
Довольно грустные воспоминания! И все же ничего не
поделаешь: память — беспокойная штука. Так вот, я вдруг
отчетливо вспомнил, как в давнюю новогоднюю ночь в ка¬
такомбах Костя, стукнув своей кружкой о мо1ю, сказал:
—	Федя! Давай договоримся: что бы с нами ни случи¬
лось, если будем живы, через двадцать лет встретимся
ровно в полночь у памятника Дюку. Если будем в других
городах, приедем в Одессу и в последнюю минуту года
выйдем навстречу друг другу!..
Сумасшедшая, невероятная мысль! Подумать только,
ведь действительно через неделю — ровно двадцать лет!..
А что, если взять да испытать судьбу? Пойти!.. Оста¬
вить жену, друзей в ту самую торжественную минуту, ко¬
гда звучат кург^рты и вся страна поднимает бокалы...
Конечно, невероятно глупо в эту минуту одному на всю
Одессу торчать на пустынном бульваре, куда еще надо
минут пятнадцать добираться пешком.
Беспочвенная романтика, недостойная зрелого, мысля¬
щего человека, готовящегося стать доктором химических
наук. Ведь если даже Константин Серегин жив, то навер¬
няка он где-то в другом городе, иначе мы давным-давно бы
встретились. Так неужели он, тоже немолодой человек,
сядет в самолет и накануне Нового года явится в Одессу,
чтобы отбивать ногами дробь у гранитного постамента?
Неужели можно поверить в то, что я буду помнить, о чем
мы в веселую минуту говорили двадцать лет тому назад,
если он и сам еще этого не забыл, что вполне вероятно...
Как видите, я рассуждал вполне здраво и логично. И все
258

же, когда гости сели за стол провожать старый год, ти¬
хонько вышел в прихожую, накинул на плечи пальто.
Сказав удивленной жене, что иду за одним товарищем,
стремительно обежал с лестницы и выскочил на улицу, по-
мальчишески радуясь, что успел это сделать раньше, чем
услышал команду «стой!». Жена удивительно здорово
умеет ее подавать каким-то особым генеральским, пара¬
лизующим меня басом.
Нет, я не буду рассказывать о том, как бежал по
пустынным улицам, мимо домов, из окон которых рвалось
веселье. Во мне все время боролись два человека. Один
ругал старого дурака, которому еще сильно попадет, когда
он вернется домой в половине первого и будет объяснять,
где встретил Новый год. И как только он скажет правду,
начнется общий хохот. Будут смеяться все, кроме жены...
А другой человек — молодой, свободный, сильный — все
посылал к черту! Для него время сомкнулось. Он шел на
условленную двадцать лет тому назад явку и должен был
прийти, чего б»ы это ему ни стоило.
И вдруг, когда я уже шел Приморским бульваром, по¬
думал о том, что забыл пароль. А ведь точно, мы услови¬
лись, что скажем друг другу!..
Ах, да разве теперь это важно?..
Без пяти двенадцать я уже стоял у памятника. В сумер¬
ках Дюк казался печальным и одиноким. Его рука, сжи¬
мающая свернутый план Одессы, конечно же, в эту ночь
с большей бы охотой держала рюмку.
Эх, Дюк! — сказал я, осматриваясь вокруг. — Как
жаль, что я не захватил с собой вина! Мы бы выпили за
моего друга Костю!.. Конечно, он сюда не приедет.
Но я пришел, и пусть это будет памятью о нашей старой
дружбе...
Я произносил эту сентиментальную речь, а сам непре¬
рывно оглядывался вокруг. Все окна горят пожаром,
изредка пробежит какая-нибудь запоздавшая парочка,
угорело промчится машина то со стороны Сабанеева моста,
то в сторону Дерибасовской — и опять тишина и полное
безлюдье.
Яркими морозными огнями переливается порт, уходит
в сумрак Потемкинская лестница.
Тишина! Тишина!.. Нет, я уже не жалею, чта стою
здесь один. Может быть, мы уже слишком часто в нашей
жизни подчжяемся обстоятельствам, условностям, и то,
259

что я сумел заставить себя вернуться к своей молодости,
сделало меня сильнее и крепче.
По аллее приближается военный. Наверно, милицио¬
нер.
И вдруг над городом ударили куранты. Один... Два...
Три... Полночь!.. Новый год!.. В окнах заплясали огни.
—	Дюк,— сказал я,— с Новым годом!..
“ С Новым годом! — сказал, подходя, военный.
~ С Новым годом! — ответил я, невольно его рассмат¬
ривая.
Он невысок, полон, на плечах майорские погоны, в ру¬
ках чемоданчик, с каким обычно возвращаются с дежур¬
ства.
Майор остановился, неторопливо вытащил из кармана
шипели коробку папирос, раскрыл ее, взял одну и спросил:
—	Не дадите ли огонька?..
—	К сожалению, некурящий.
—	Прекрасно,— сказал майор,— похвально!.. И давно
бросили?..— Мне почудилось в его топе лукавая ус¬
мешка, ну что ж, пусть человек посмеется, если ему
правится...
Нет, конечно, дальше тут оставаться нечего, скорее
домой!
—	А ведь мы договорились, Федя, что ты ответишь:
для друга огонька но жалко!..
Нет, я не буду описывать нашу встречу. Ее можно себе
представить...
Пока шли к моему дому. Костя успел рассказать все,
что можно рассказать за десять минут.
Что случилось? Мина не взорвалась в положенное вре¬
мя, и он, выждав несколько часов, решил еще раз слазить
в подвал. Но на этот раз его схватили. На счастье, он еще
не добрался до мины, и о ней никто не знал. Его подер¬
жали в гестапо, а потом угнали в Германию. Целый год он
работал на подземном заводе где-то в районе Мюнхена.
После войны ему удалось вернуться на родину и теперь
он живет на Дальнем Востоке и командует отрядом сапе¬
ров, взрывающих скалы на больших стройках. Конечно,
и я успел кое-что рассказать о себе. Двадцать лет! Огром¬
ная жизнь.
Когда мы уже подходили к дому, я спросил его:
—	Костя! А почему же все-таки она не сработала?!
Он сразу понял, о чем я говорю.
260

—	До сих пор ломаю голову. Ведь все как будто было
в порядке!
—	А ты воды в нее налил?
—	Налил!
—	Может быть, забыл? Вспомни-ка!
—	Да что ты, как я мог это забыть!
—	Ничего не понимаю, — проговорил я,— и взрывчат¬
ка как будто хорошая была...
Мы уже поставили ноги на верхнюю ступеньку подъез¬
да, как вдруг остановились.
—	Федя!..— проговорил он, и я понял, что мы думаем
об одном и том же.
—	Еще лежит?.. — сказал я тихо.
—	Вполне вероятно!.. Я так ее упрятал, что могли и не
найти...
—	Но ведь дом много раз ремонтировали...
Несколько мгновений мы испытующе смотрели друг на
друга, борясь с неодолимым желанием скорее добраться до
стола и проверить совершенно невероятное предположе¬
ние, которое одновременно пришло нам обоим в голову.
Первое полностью исключало второе, а второе на неопре¬
деленный срок откладывало первое.
Однако, прраздумав, мы нашли выход. Ввалились
в квартиру, где уже стоял невообразимый шум, и о том, что
хозяина нет, гости, признаться, как-то позабыли. Нам на¬
лили по «штрафной», а когда мы отказались, помня стро¬
гий закон саперов, тут нам уже досталось как следует!..
Но мы мужественно вытерпели и пока ограничились
салатом и пирожками с мясом, а часика через полтора,
когда веселье было в полном разгаре, заявили, что выйдем
на улицу глотнуть свежего воздуха.
—	Идите, идите, старые черти! — крикнула нам вдо¬
гонку жена.— Я вижу, вы стали забывать свою молодость.
Если бы она знала, что только о молодости своей мы
сейчас и думаем!
Минут через десять мы уже стояли перед злосчастным
домом, который, казалось, содрогался от радиол, ревущих
почти за каждым окном.
Костя вошел в ворота и заглянул во двор.
—	Там должна быть железная лестница... Точно... Вот
она!.. По ней я спускался в подвал...
—	А куда делся полицай? — спросил я. — Ну тот па¬
рень, который тебя сопровождал?
261

—	Ах, Яша?,. Погиб! Его в тот же вечер на Дериба-
совской сбила машина. Глупейший случай...
Мы спустились по выщербленным каменным ступень¬
кам, осторожно придерживаясь, чтобы не свалиться в тем¬
ноте, за ржавые железные перила, и вот перед нами
плотная дверь, когда-то обитая стальными листами.
—	Куда она ведет? — спросил я.
—	В котельную,— ответил Костя и рванул скобу на
себя.
Дверь распахнулась, в лицо ударила волна теплого воз¬
духа. Несколько мгновений мы стояли в нерешительности.
—	Ну, раз пришли, так пошли,— наконец сказал Костя.
За дверью оказалась маленькая плош;адка, от которой
вниз вела еще одна лестница — более узкая и крутая.
С площадки была видна наглухо закрытая печь котла
парового отопления. Ее жерло прикрывала черная заслон¬
ка, но было слышно, как за ней бушует пламя.
—	Где истопник?— спросил Костя, внимательно огля¬
дывая сумрачные своды подвала.
Но истопника не было. Очевидно, заправив печь углем,
он поднялся к себе в квартиру. Несомненно, однако, что
время от времени он наведывался сюда, чтобы добавлять
в печь уголь и следить за температурой.
Да, нам повезло, мы обошлись без свидетелей. Костя
быстро спустился вниз и направился к дальнему углу под¬
вала, по стене которого изгибались толстые водопроводные
трубы.
—	Вот здесь, — сказал он и согнутыми пальцами посту¬
чал по стене.
—	Ты уверен?
—	Конечно! Только тогда здесь стены были обшиты
деревянными досками, толстыми, правда, но я, оттянув
одну из них, спрятал мину в углубление стены.
—	Да,— проговорил я, — дело усложняется. Ведь те¬
перь стены оштукатурены. Может быть, те доски давно уже
убраны.
Костя молча нагнулся к стене и стал ее внимательно
рассматривать.
—	Нет, — сказал он,— взгляни! Вот здесь отпал кусок
штукатурки и видны доски. Их могли и не отдирать.
Жизнь выдвигала перед нами довольно опасную, рис¬
кованную задачу. А если там уже никакой мины нет?..
Вернется истопник, увидит, как два старых чудака ломают
262

стену, и поднимет крик. Неизвестно тогда, чем для нас
кончится это предприятие.
—	Ну, что будем делать? — спросил Костя, выстукивая
стену.
—	Начинай! — сказал я решительно. — Действуй!..
Однако Костя явно не торопился приступать к делу.
—	Знаешь что,— сказал он,— давай позовем местное
начальство!.. А то еще в самоуправстве обвинят!
—	Прекрасное предложение! — сказал я. — Управдом
сразу побежит в милицию, и до утра мы будем оправды¬
ваться. Пойдем-ка лучше домой!..
Но Костя только сердито кашлянул. Эту чертову мину
он решил достать, не откладывая до завтра. Приказав мне
дожидаться, он быстро поднялся по лестнице и исчез за
дверью.
Я остался в подвале один... Пламя гудело за черной
плотной заслонкой, словно старые ведьмы собрались тол¬
пой и шумели, недовольные цовогодним весельем.
Минут через десять во дворе послышались быстрые
шаги, возбужденные голоса и в проеме двери появился не¬
высокий, полный человек в накинутом на плечи пальто.
Очевидно, он так торопился, что не успел даже надеть его
в рукава. Едва он стал быстро спускаться по лестнице, как
тут же за ним устремился Костя.
—	Туда, туда, за котел! В самый угол! — говорил он
быстро. — Вон туда, где обсыпана штукатурка!
Человек прошел мимо меня, я успел разглядеть его
круглое, усатое лицо с выражением глубокого недовольст¬
ва. Несомненно, Костя выташ;ил его из-за стола.
Подойдя к стене, человек остановился.
—	Ну, что вы тут такое заметили?—сказал он, не
сдерживая раздражения. — Что за спешка? Порядочные
люди в такую ночь не лазают без дела по подвалам!..
—	А у нас как раз дело! — сказал Костя. — Понима¬
ешь, Иван Дмитриевич! — Он успел уже узнать его имя
и отчество.— За этой стеной одна маленькая игрушка
спрятана.
—	Ну ладно! — рассердился Иван Дмитриевич.— Это
что, новогодняя шутка? Пошли ко мне, раз вам деваться
некуда...
Тут Костя стал растолковывать Ивану Дмитриевичу,
какую игрушку он намерен достать. Тот долго слушал и
вдруг засмеялся.
263

—	Да вы что придумали! Никакой тут мины нет и быть
не может. Я сам этот подвал пять лет тому назад ремонти¬
ровал. А уж в минах я толк понимаю. Пять эшелонов на
моем счету! Два полка с немецкой пехотой под откос по¬
шли!
—	Ну вот, еп^е одного сапера встретили! — воскликнул
Костя. — Теперь дело пойдет. Разрешаешь пару досок
оторвать? Я тебя, Иван Дмитриевич, как управдома спра¬
шиваю...
Иван Дмитриевич хмуро взглянул на меня.
~ А этот тоже с тобой?
Со мной! Мой друг, знакомьтесь. Можно сказать —
автор этой самой мины.
Кивнув мне, Иван Дмитриевич подошел к стене и тоже
стал долго ее выстукивать.
—	Ну, ладно! — сдался он наконец. — Раз уж вы ее
ставили, конструкция вам знакома. За безопасность ру¬
чаетесь?
—	Ручаюсь! — сказал я.— Не взорвется!..
—	Давайте! — махнул рукой Иван Дмитриевич. —
Только поосторожней.
Костя нагнулся, подобрал валявшуюся около печки
длинную железную кочергу и стал отбивать ею штукатур¬
ку. Куски извести сыпались на пол, обнажая старые доски,
прибитые большими гвоздями. Конечно, штукатуры не от¬
дирали их, и глупо было бы это делать.
—	Осторожнее! Осторожнее!.. — то и дело повторял
Иван Дмитриевич.— Тише стучи!..
Костя молчал. Только слышалось его усталое дыхание
и повизгивание отдираемой доски.
Наконец она жалобно треснула и отодвинулась. Иван
Дмитриевич сорвался с места, ему очень хотелось загля¬
нуть в щель.
—	Не мешай! — прикрикнул на него Костя.
Он засучил рукав и засунул в углубление руку. Я при¬
стально следил за выражением его глаз, стараясь угадать,
нашел ли он мину. И вдруг по удивительно спокойному
выражению, которое приняло его лицо, понял, что нашел.
Иван Дмитриевич это тоже понял.
—	Осторожней! Осторожней! — тихо стонал он. —
Сильно не рви!..
Рука Кости начала что-то медленно-медленно раскачи¬
вать за доской. Туда-сюда... Еще раз и еще раз. Он знал
264

свое дело. Руки сапера похожи на руки часовщика, при¬
вычны к ювелирной точности. И вот наконец его пальцы^
измазанные известкой, начали медленно вытаскивать ка¬
кой-то большой предмет, обернутый в газету.
Я сразу узнал ее — это моя мина. Я сам заворачивал
ее в эту газету, придавая ей вид мирного свертка, сам
обвязывал веревкой, теперь уже почти сгнившей.
Костя держал в обеих руках смертоносный заряд, ко¬
торый когда-то в одно мгновение мог уничтожить весь этот
дом.
—	Быстрее тащите отсюда, ребята!., крикнул Иван
Дмитриевич.— К морю!.. Подальше!.. А там подорвите!..
Костя пошел вперед, осторожно неся мину, я за ним.
Так мы поднялись на верхнюю площадку. Здесь Иван
Дмитриевич еще раз внимательно осмотрел мину и дело¬
вито спросил:
—	Химическая?
—	Химическая! — ответил я.
Теперь он немного успокоился.
—	Черт подери!.. Она как раз под моей кроватью ле¬
жала... Вот мое окно на втором этаже... Ну, ребята, топай¬
те... Да поскорее возвращайтесь. Выпьем по стопке!..
Мы вышли на улицу, завернули за угол и почти бегом
направились к парку Шевченко, подальше от людей. В са¬
мом деле, куда нам было деваться в этот ночной час с заря¬
женной миной, которая неизвестно почему не взорвалась?
Через два квартала я отобрал у Кости опасную ношу
и понес ее сам.
Наконец мы достигли парка и на отдаленной скамейке
присели, чтоб обсудить положение. Куда девать мину?
Пойти к морю и бросить ее в волны? Где гарантия, что они
не выбросят ее на берег?
—	Стоп,— сказал я,— надо ее разрядить.
—	А ты помнишь, как заряжал?
—	Век не забуду! — И, нагнувшись над мшшй, я стал
медленно и осторожно развертывать газету. — Ты лучше
уйди,— сказал я Косте.
Но он продолжал топтаться рядом и заглядывать мне
через руки при сумрачном свете фонаря.
Надо приоткрыть крышку, и с левой стороны будет так
называемый ударный механизм. Длинная игла, отделенная
от револьверной гильзы, прикрепленной так, чтоб острие
могло разбить пистон. Но для того чтобы разбить пистон,
265

острие должно прорваться сквозь пластинку туалетного
мыла. А чтобы туалетное мыло пропустило сквозь себя
острие, его должна была размыть щелочная вода.
Я поднял кверху железную крыпшу, и она, сразу от¬
валившись, осталась в моих руках.
Теперь мы оба склонились над миной. Нам хорошо был
виден весь тот механизм, который должен был сработать
и не сработал, и одного взгляда было достаточно, чтобы
понять, кто тому виновник.
—	Сукин ты сын,— сказал Костя.— Какое мыло ты
сюда положил?
Я виновато молчал. Я отлично помнил, что, не имея
хорошего мыла, я отрезал ломоть трофейного немецкого
эрзац-мыла, которое не поддалось щелочной воде, не раз¬
мягчилось, и острие ударника завязло в нем навсегда.

СОДЕРЖАНИЕ
КУРСАНТЫ	5
Тихий бой	7
Один из тридцати	28
Большие волнения .	. , . 41
Двое из Гамбурга	69
ПАМЯТНИК ДЮКУ		 . 97
Памятник Дюку	99
Комендантский час .... 177
Двадцать лет спустя .... 256

Александр Исаевич Воинов
ПАМЯТНИК ДЮКУ
Редактор Т. М. Мугуев
Художник И. А. Огурцов
Художественный редактор Э. А. Розен
Технический редактор В. А. Авдеева
Корректор Л. П. Королева
Сдано в набор 13/IX-67 г. Подписано к печати
27/11-68 г. Формат бум. 84xl08Vs2. Физ. печ. л.
8,1 Уел. печ. л. 14,28. Уч.-изд. л. 14,04. Изд.
ИНД. ЛХ-266. А05044. Тираж 100 ООО экз. Цена
59 коп. Бум. JSft 2.
Издательство «Советская Россия»,
Москва, проезд Сапунова, 13/15<
Книжная фабрика Ml 1 Росглавполиграфпрома
Комитета по печати при Совете Министров
РСФСР, г. Электросталь Московской области,
ШкoльнaJL 25, Заказ Me 859^

к ЧИТАТЕЛЯМ
Издательство просит отзывы об этой
книге п пожелания присылать по
адресу: Москва, Центр, проезд Сапу¬
нова 13/15, издательство «Советская
Россия».

!') <^] : •; i> < vr |Ч
•. ,'г. xvx	>' ■’.';
Ршшщрщврй^
я^мхшшйх
ХХу()<ьХ'<гХК/,
Vv ✓ Ч/ V/ ■✓ V'VV\.''
SXX v(V ^Л'K>Г>^XXO^>X>^'*H'i>^w K*^^'^'к>^^>^V,.^^.k.)^>^;>:X<X^>'йД&
г,1аШ)бф-4
:^амшк<к\
^ryv:т^'rt.^v:r^>'>'>;l;^^У;>'C<>■>^'<\Ыxx;^f^'Ov'COv''>o^^■^Л> nki;xt4V '0>,'' •
:!:;;;:;;!:,::о'{к;(;,^	.
Уч,:,^9^,!:о:ггр');>гй^;^	'■
iiiliiiiiiiiiilir’'
is?.''