Современные критики марксизма - Ирибаджаков Н.

Исторические успехи марксизма и его буржуазные критики
Теоретические позиции современных критиков марксизма
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МАРКСИЗМ И СОВРЕМЕННАЯ БУРЖУАЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ И СОЦИОЛОГИЯ
Международный характер и значение марксистской философии
Вклад Ленина в развитие марксистской философии — главный объект критики современного антимарксизма
Ленин и материалистическая теория познания
Диалектический материализм и новейшая физика
Материя как философская категория и учение современной физики о строении материи
$„Наивный реализм\$
$Материализм и наивный реализм, или Ленин как „ликвидатор\$
Антинаучный и реакционный характер философских основ современного антимарксизма
Творческое бессилие современной буржуазной философии
Субъективный идеализм и агностицизм современной буржуазной философии
Антинаучный характер современной буржуазной философии
Некоторые аспекты современной буржуазной философии, истории и социологии в свете социалистической революции
Метафизический характер современной буржуазной социологии
Актуальные проблемы современной буржуазной социологии
Марксистское учение о классах и классовой борьбе и его буржуазные критики
$Марксистское понятие „общественный класс\$
Существуют ли классы и классовая борьба?
$Теория „выравнивания\$
„Социальная мобильность· американского общества
$„Революция менеджеров\$
Теория Бэрнхема — идеологическое оружие империалистической реакции
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НЕКОТОРЫЕ ФОРМЫ БУРЖУАЗНОЙ И РЕВИЗИОНИСТСКОЙ КРИТИКИ МАРКСИЗМА
Экзистенциализм — ни материализм, ни идеализм?!
Экзистенциализм — идейный враг социализма
Исторические предпосылки возникновения ревизионизма
Обострение борьбы между марксизмом и ревизионизмом
$Демократический социализм\$
$Неокантианство как философско-социологическая основа „демократического социализма\$
I. Неокантианский ревизионизм на гносеологической основе
«Превращение» Адлером и Безе исторического материализма в идеализм
Исторический материализм и субъективно-идеалистическая гносеология неокантианства
Неокантианское и марксистское понимание социальной каузальности и необходимости
II. Неокантианская ревизия марксизма на этической основе
Антимарксистский характер нельсонианства
Нельсонианская философия истории и исторический материализм
Нельсонианство и марксистские взгляды на исторический прогресс
Неокантианская клевета на науку — существенная особенность программы СДПГ
Историческая необходимость и фатализм. Революционно-практическая деятельность и воспитание
Философский ревизионизм, атеизм и религия .
Некоторые социологические взгляды традиционного ревизионизма в настоящее время
Реформистская теория автоматической трансформации капитализма в социализм в новых одеждах .
$II. Реформистская теория о „второй индустриальной революции\$
$2. Марксизм и реформистская теория „второй индустриальной революции\$
3. Вторая индустриальная революция — это создание материально-технической базы коммунизма
$„Наивный реализм\$
$Материализм и наивный реализм, или Ленин как „ликвидатор\$
$Марксистское понятие „общественный класс\$
$Теория „выравнивания\$
$„Революция менеджеров\$
$Демократический социализм\$
$Неокантианство как философско-социологическая основа „демократического социализма\$
$II. Реформистская теория о „второй индустриальной революции\$
$2. Марксизм и реформистская теория „второй индустриальной революции\$
Author: Ирибаджаков Н.
Tags: история марксизм
Year: 1962
Similar
Клио пред судом буржуазной философии. К критике современной идеалистической философии истории
Критика метафизического разума
Марксизм, религия, современность
Марксизм и наша эпоха
Text
                    M

НИКОЛАЙ ИРИБЛДЖАКОВ
„МОДЕРНИ" КРИТИЦИ
НА МАРКСИЗМ
Философско-социологически проблеми
на борбата против съвременния
антимарксизъм
ИЗДАТЕЛСТВО НА БЪЛГАРСКАТА
КОМУНИСТИЧЕСКА ПАРТИЯ
София 1960

H. ИРИБАДЖАКОВ
СОВРЕМЕННЫЕ КРИТИКИ
МАРКСИЗМА
ФИЛОСОФСКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
БОРЬБЫ ПРОТИВ СОВРЕМЕННОГО
АНТИМАРКСИЗМА
Перевод с болгарского
Л. В. ВОРОБЬЕВА, Е. В. ОСИПОВОЙ
и Л. Т. ШМАКОВА
Под редакцией и с послесловием
члена-корреспондента АН СССР
М. Т. ИОВЧУКА
ИЗДАТЕЛЬСТВО ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва, 1962

Редакция литературы по философским наукам

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
Книга «Современные критики марксизма» выходит
на русском языке в момент, когда борьба между
коммунистической и буржуазной идеологиями вступает в
новый этап. XXII съезд Коммунистической партии
Советского Союза и принятая им новая Программа
КПСС обогатили теорию марксизма-ленинизма новыми
теоретическими выводами и положениями, которые
дают научно обоснованные ответы на актуальнейшие
проблемы современной эпохи и идейно вооружают
коммунистические партии в борьбе против буржуазной
идеологии.
В Программе КПСС указывается, что современная
буржуазная идеология переживает глубокий кризис. Тот
факт, что антикоммунизм является главным
идейно-политическим оружием буржуазии в эпоху империализма,
есть выражение крайней степени деградации ее
идеологии. Современные буржуазные идеологи не могут
защищать капиталистический строй и вести борьбу против
коммунизма иначе, как всячески приукрашивая
капиталистическую действительность, клевеща на
социалистический строй, фальсифицируя политику и задачи
коммунистических партий, теорию марксизма-ленинизма. Для
этой цели они издали огромное количество
философской, социологической, экономической, исторической и
художественно-фантастической литературы, в которой
пытаются изобразит^ современный капитализм чуть ли
5

не как социализм, а коммунистическое общество и его
идеологию представляют в фальшивом и карикатурном
виде, чтобы они утрачивали свою привлекательность.
Буржуазные идеологи свои усилия направляют не
только на фальсификацию социалистической
действительности. Многие из них пускаются в изображения
реакционнейших социальных утопий, которые выдаются за
будущее коммунистическое общество.
Новая Программа КПСС наносит по
антикоммунистической идеологии сокрушительный удар. Она
неопровержимо доказывает распад и неизбежность гибели
капитализма, превосходство социализма над
капитализмом и намечает развернутый план практического
построения коммунистического общества. Коммунизм уже
не является вопросом далекого будущего. Он стал
непосредственной и научно обоснованной практикой, которая
не оставляет камня на камне от реакционных
измышлений буржуазной идеологии о коммунистическом
обществе. «Тому, кто хочет знать, что такое коммунизм, —
заявил Н. С. Хрущев, — мы с гордостью можем сказать:
«Читайте программу нашей партии» К Она показывает
нам ясный путь к коммунизму, как должно строиться
здание коммунистического общества, как оно будет
выглядеть изнутри и снаружи, какие люди будут жить в
нем, каким будет их быт, их мораль, их материальная и
духовная культура.
Таким образом, новая Программа КПСС
расшатывает до основания и разрушает существующее до сего
времени нагромождение «аргументов» и измышлений
антикоммунизма буржуазных и
социал-демократических идеологов. Идеология антикоммунизма, которая
всегда была беспомощна противопоставить коммунизму
какие-либо конструктивные альтернативы, впала в еще
1 Н. С. Хрущев, О Программе Коммунистической партии
Советского Союза, Госполитиздат, 1961, стр. 21.
6

более глубокий кризис. Насколько велико обострение
этого кризиса, вызванное Программой КПСС, в лагере
антикоммунизма, можно судить по тому, что именно в
дни работы XXII съезда КПСС Социалистический
интернационал созвал в Риме специальный конгресс,
который имел одну-единственную задачу — выдвинуть новые
идеи и аргументы для борьбы против коммунизма,
против новой Программы КПСС. Одновременно, перед
огромной пропагандистской машиной империалистических
государств была поставлена задача ослабить великую
притягательную силу новой Программы КПСС. Но
результаты этих усилий идеологов антикоммунизма
мизерны и с еще большей силой раскрывают их идейную
беспомощность и бесплодность.
Ни римский конгресс Социалистического
интернационала, ни официальная буржуазная пропаганда не
смогли противопоставить Программе КПСС новое идейное
оружие. Идеологи современного антикоммунизма
продолжают черпать свои идеи и аргументы из тех
философских и социологических теорий и воззрений, многие
из которых явились предметом критического анализа в
книге «Современные критики марксизма».
Как известно, новые теоретические обобщения и
идеи, выдвинутые в новой Программе КПСС и других
документах XXII съезда КПСС, возникли и
оформились не за один год. Их возникновение, развитие и
обоснование — это продолжительный процесс теоретического
творчества, практической проверки, ожесточенной
идейной борьбы против буржуазной и
социал-демократической идеологии, против ревизионизма и догматизма, в
котором историческую роль сыграли XX и XXI съезды
КПСС, а также Совещания коммунистических и рабочих
партий в Москве в 1957 и 1960 годах. В этой великой
идейной борьбе против буржуазной идеологии, против
реформизма, ревизионизма и догматизма, за принци-
7

пиальную чистоту и творческое развитие
марксизма-ленинизма, во главе которой стоит славная
Коммунистическая партия Советского Союза, участвуют
коммунистические партии и коммунисты всего мира. В своей книге
«Современные критики марксизма» автор старался
внести свой скромный вклад в эту борьбу.
Книга была встречена с интересом и получила
положительную оценку как в Болгарии, так и в Советском
Союзе. Считаю своим долгом сказать, что высокая
оценка, которая была дана моей книге в журнале
«Коммунист» № 9 за 1961 год, и ее издание на русском языке
Издательством иностранной литературы являются
неоценимой моральной наградой, не только наполняющей
меня безграничной благодарностью и чувством
исполненного долга, но одновременно вдохновляющей на
новые, еще большие дела на этом благородном поприще.
В заключение следует отметить, что на основе
документов XXII съезда КПСС в русское издание этой
книги внесены некоторые небольшие, но необходимые
дополнения, а также отдельные уточнения.
Николай Ирибаажаков
15 ноября 1961 года
София

ИСТОРИЧЕСКИЕ УСПЕХИ МАРКСИЗМА
И ЕГО БУРЖУАЗНЫЕ КРИТИКИ
Марксизм — научная идеология рабочего класса —
возник и развивался в непримиримой и жестокой борьбе
против идеологий эксплуататорских классов. Эта
борьба продолжается уже более ста лет и будет
продолжаться до полного уничтожения эксплуататорских
классов, до полного уничтожения их реакционных идеологий.
Формы и средства, используемые идейными врагами
марксизма, менялись и продолжают изменяться в
зависимости от исторической обстановки и прежде всего от
успехов марксизма, от успехов социалистических
государств и международного коммунистического движения,
развивающихся под знаменем марксистских идей.
Известно, например, что вначале, когда марксизм еще не
завоевал большого влияния в рабочем классе и
представлял собой только одно из многих социалистических
учений в рабочем движении, идеологи буржуазии
выражали свою классовую ненависть к нему чаще всего путем
замалчивания. Но когда марксизм добился широкого
влияния в рабочем классе и занял господствующее
положение в рабочем движении, идеологи буржуазии
вынуждены были нарушить свое молчание. Они
вынуждены были заговорить о марксизме полным голосом,
заняться его «опровержением». Борьба против марксизма
стала главной задачей буржуазных идеологов,
тщившихся доказать, что марксизм опровергнут и уничтожен.
Ленин писал, что «и молодые ученые, делающие себе
карьеру на опровержении социализма, и ветхие старцы,
хранящие завет всевозможных обветшалых «систем», с
одинаковым усердием нападают на Маркса. Рост
марксизма, распространение и укрепление его идей в
рабочем классе, неизбежно вызывает учащение и обострение
9

этих буржуазных вылазок против марксизма, который
после каждого «уничтожения» его официальной наукой
становится все крепче, закаленнее и жизненнее»1.
История полностью подтвердила эти слова Ленина.
Вопреки тысячекратно повторяемой похвальбе
буржуазных идеологов, что они якобы опровергли и уничтожили
марксизм, его влияние продолжает расти с
неудержимой силой. Под знаменем марксистских идей треть
человечества строит социалистическое общество. Под
знаменем марксизма идут десятки миллионов рабочих,
трудящихся капиталистических и колониальных стран,
борющихся против капиталистического рабства. Марксизм
давно перестал быть только идейной силой. Ныне это
великая как идейная, так и материальная сила, которая
оказывает настолько мощное, глубокое и
непреоборимое влияние на ход мировой истории, что в значительной
степени определяет поведение даже своих собственных
врагов.
Это, однако, вовсе не означает, что классовая
ненависть буржуазных идеологов к марксизму и их борьба
против него ослабли по сравнению с прошлым. Наоборот,
борьба буржуазных идеологов против марксизма
никогда еще не принимала таких масштабов и не велась с
таким ожесточением, как теперь. Ныне нет
буржуазного философа, социолога, экономиста, историка и вообще
буржуазного идеолога, который прямо или косвенно не
участвовал бы в этой борьбе.
Непрестанно возрастающая активность буржуазных
идеологов в борьбе против марксизма обусловлена
причинами, которые заложены в глубочайшей сущности
всемирно-исторического процесса современности.
«Современная эпоха, основное содержание которой составляет
переход от капитализма к социализму, есть эпоха борьбы
двух противоположных общественных систем, эпоха
социалистических и национально-освободительных
революций, эпоха крушения империализма, ликвидации
колониальной системы, эпоха перехода на путь социализма все
новых народов, торжества социализма и коммунизма во
всемирном масштабе»2. Начало этого грандиозного«все-
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 17, стр. 17.
2 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
Издательство «Правда», 1961, стр. 5.
ю

мирно-исторического процесса переустройства
человеческого общества было положено победой Великой
Октябрьской социалистической революции, возвестившей
наступление новой эпохи человеческой истории—эпохи ком-
хмунизма. С тех пор прошло более сорока лет,
наполненных драматической и ожесточенной борьбой между
силами старого мира, обреченного историей на гибель, и
нового, рождающегося мира коммунизма. Все темные и
реакционные силы эксплуататорских классов всего мира
поднялись на отчаянную борьбу, чтобы уничтожить
первое в мире социалистическое государство — Советский
Союз, уничтожить великое дело Октября, указавшее
всем угнетенным и эксплуатируемым, всем трудящимся
путь освобождения от рабства и эксплуатации,
остановить ход истории. Самой значительной атакой
буржуазной реакции на дело Великого Октября было нападение
фашистских государств во главе с гитлеровской
Германией на Советский Союз во время второй мировой
войны. Как известно, вторая мировая война завершилась
полным разгромом фашистских государств. Советское
государство, народы Советского Союза, руководимые
испытанной в революционных боях за коммунизм КПСС,
не только отбили и разгромили все атаки злейших
врагов коммунизма и этим спасли дело Октябрьской
революции, но и обеспечили новые, еще более
благоприятные условия для дальнейшего победоносного развития
дела социалистической революции.
После второй мировой войны процесс
социалистической революции охватил новые страны мировой системы
капитализма. Несмотря на отчаянные усилия
буржуазной контрреволюции, капиталистический мир не только
не смог вернуть позиции, которые отняла у него победа
Великой Октябрьской революции, но его пределы были
еще более сужены. Уже треть человечества пошла по
пути, открытому Великой Октябрьской революцией, и
поэтому еще неизбежнее и очевиднее стала гибель
капитализма, а процесс мировой социалистической
революции стал во много раз более могучим, неудержимым и
неотвратимым. «Величайший революционный подвиг,
совершенный советским народом, всколыхнул и вдохновил
народные массы всех стран и континентов. Над миром
проносится великая очистительная гроза, знаменуя
весну человечества. Социалистические революции в странах
11

Европы и Азии привели к образованию мировой социа*
листическои системы. Мощная волна
национально-освободительных революций сметает колониальную систему
империализма. ...Мир социализма расширяется, мир
капитализма сужается. Социализм неизбежно придет
повсюду на смену капитализму. Таков объективный закон
общественного развития» К
Сила и непобедимость этого процесса заключаются в
том, что он организуется и сознательно направляется
коммунистическими партиями рабочего класса, что он
осуществляется самым революционным в истории
классом — рабочим классом, вооруженным самой
революционной и научно обоснованной идеологией —
марксизмом. Рабочий класс и руководимые им трудящиеся и
эксплуатируемы^ массы, вооруженные идеями
революционного марксизма, — вот великая и непобедимая сила
истории, которая осуществляет процесс мировой
социалистической революции и доведет его до окончательной
всемирной победы вопреки всем препятствиям и
трудностям, создаваемым буржуазной контрреволюцией.
Без марксистской теории, без идей революционного
марксизма рабочий класс будет лишен перспективы и
обречен на поражение. Без рабочего класса марксистские
идеи не могли бы оказать никакого воздействия на ход
исторических событий. Но в неразрывном единстве с
рабочим движением они образуют величайшую
историческую силу, призванную совершить революционное
переустройство мира. Вот почему буржуазные идеологи
видят свою главную задачу в том, чтобы, доказав
теоретическую несостоятельность марксизма, вырвать
рабочий класс из-под его идейного "влияния.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОЗИЦИИ
СОВРЕМЕННЫХ КРИТИКОВ МАРКСИЗМА
Чтобы легче завоевать доверие читателей и сбыть
свой теоретический товар, современные критики
марксизма окружают свои произведения шумной рекламой,
уверяющей читателя, что ему предлагается нечто совер-
1 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 5.
12

шенно новое в критике марксизма. «Прошло сто лет, как
возник марксизм, — пишет в предисловии к своей книге
Теймер. — С тех пор утекло много воды, было
накоплено много новых знаний, нового опыта. В свете итогов
этого развития в данной книге будет сделана попытка
современной критики марксизма» 1.
Так обещает реклама, но в действительности и по
существу современные критики марксизма почти дословно
повторяют тысячи раз уже повторявшиеся пошлости,
клеветнические заявления и обвинения по адресу
марксизма. В конце концов, их критика сводится к
тысячекратно повторяемым утверждениям, что марксизм
«устарел», что он «опровергнут» наукой и историческим
развитием, что марксизм может продолжить свое
существование и сыграть положительную роль лишь в том
случае, если покончит с диалектико-материалистической
философией и заменит ее какой-то «новой философией»;
что марксизм якобы не наука, а сектантство, форма
религиозной догматики и мистики; что ленинизм и
современный диалектический материализм есть явление
чисто русское и только русское; что марксизм — это
прагматизм, фатализм и т. п.
Если в произведениях современных критиков
марксизма и содержится нечто «новое» по сравнению с
предшествующей критикой, оно также не блещет ни
теоретической глубиной, ни убедительностью.
Разумеется, все это не случайно. Глубина и
убедительность критики зависят прежде всего от
теоретических позиций. А теоретические позиции современных
буржуазных идеологов ни в коем случае не лучше
теоретических позиций их предшественников. Философским,
социологическим, экономическим, историческим и
другим взглядам современных буржуазных идеологов
присущ подчеркнуто эпигонский характер. Так или иначе,
они повторяют различные идеалистические взгляды
прошлого, с тем отличием, что ныне они стали гораздо
поверхностнее, эклектичнее и непоследовательнее.
Поэтому современные буржуазные критики марксизма
неизбежно воспроизводят антимарксистскую клевету и
возражения своих предшественников. Нельзя отрицать, что
1 W. Τ h е i m е г, Der Marxismus, Lehre-Wirkung-Kritik, Born,
1950, S. 5.
13

к старым возражениям прибавляются новые, но эти
новые возражения всегда являются выражением
идеологической реакции отжившего свое время класса на
исторический и научный прогресс и еще более углубляют
антинаучный и реакционный характер идейных позиций
современного антимарксизма.
Одним из наиболее известных и широко
разрекламированных современных буржуазных идеологов и
критиков марксизма является английский историк и социолог
Лрнольд Тойнби. Американский журнал «Лук» объявил
его величайшим историком нашего времени. Множество
буржуазных авторов указывает на него как на
создателя совершенно «новых» концепций истории, а его
поклонники ставят его философско-исторические
«открытия» наряду с открытиями Коперника, Галилея,
Ньютона и Дарвина 1.
Другие буржуазные идеологи не разделяют этой
оценки Тойнби, и некоторые из них весьма нелестно
отзываются о его «открытиях». Но так или иначе он,
бесспорно, принадлежит к «тяжелой артиллерии»
современной буржуазной идеологии. Его мнение о циклическом
развитии истории лежит в основе антимарксистских
писаний многих современных буржуазных идеологов, асам
Тойнби проявляет большую активность в идейной
борьбе с марксизмом.
Но, в сущности, взгляды Тойнби на историю не
представляют собой ничего нового. Свои основные
философские и исторические идеи он почерпнул из учений
реакционнейших буржуазных философов и историков.
В своем «Введении в учение Тойнби об истории»,
помещенном в качестве приложения к западногерманскому
изданию известного сочинения Тойнби «Исследования по
истории» («A Study of History»), Кон указывает, что
«философские стимулы Тойнби получил прежде всего от
Бергсона, а затем от философии жизни
южноафриканского государственного деятеля и мыслителя Смэтса»2.
Кроме того, в основе исторического учения Тойнби
лежат исторические идеи Эдуарда Мейера и Освальда
1 См. Е. А. К о с м и н с к и й, Историософия Арнольда Тойнби,
«Вопросы истории» № 1, 1957, стр. 131.
2 А. I. Toynbee, Der Gang der Weltgeschichte —Aufstieg und
Verfall der Kulturen, Verlag W. Kohlhammer, GMBH, Stuttgart,
vierte Auflage, 1954, S. XXII.
14

Шпенглера. По словам того же Кона, исторические
взгляды Тойнби — новая разновидность христианской
философии истории» К И, действительно, от всей «новой»
философии истории Тойнби так и несет средневековым
смрадом. Согласно его концепции, основной силой,
определяющей общественно-историческое развитие народов,
является религия.
Или возьмем, например, известного английского
буржуазного «критика» марксизма Карю Ханта. Трудно
представить себе что-нибудь более мизерное и жалкое,
чем его философское кредо. В наш великий век
триумфального развития научного познания мира он заявил в
своей книге «Теория и практика коммунизма», что
«единственно разумным отношением к загадкам бытия
является агностицизм»2. И поскольку марксизм
претендует на звание науки и научного мировоззрения,
утверждает сей «критик», он должен быть отвергнут как
несовместимый с агностицизмом. Все-таки Ханта можно
извинить, ибо (видимо, имея в виду себя и себе подобных)
в предисловии к своей книге он пишет, что «изучение
теории обыкновенно несвойственно нашему
национальному темпераменту»3. Но, очевидно, никакого
подобного извинения не может быть для «сверхревизиониста»
Вальтера Теймера, занятого не просто критикой, а
«современной критикой» марксизма.
Ревизионисты всегда плелись в хвосте у буржуазных
философов. И ныне они, как попугаи, повторяют
«последнее слово» буржуазной философской моды. При
этом чаще всего они удовлетворяют свои философско-
теоретические потребности эклектической мешаниной из
наиболее реакционных идеалистических философских,
социологических, исторических и других современных
буржуазных учений.
Теймер также не является исключением. Он стоит на
философских и социологических позициях
неокантианства. Но по сравнению с традиционным
неокантианством оппортунизма и ревизионизма он пошел еще
правее. Его неокантианство растворилось в идеях новей-
1 A. I. Toy и Ьо с, Der Gang der Weltgeschichte — Aufstieg und
Verfall der Kulturen, S. XXI.
2 R. N. Carew Hunt, The Theory and Practice of
Communism, London, 1957, p. 7.
3 Там же, стр. V.
15

шего философского волюнтаризма и иррационализма,
представляющих собой самую реакционную форму
буржуазной философии. В отличие от традиционного
ревизионизма Теймер отвергает не только диалектический, но
и исторический материализм. Это, однако, не означает,
что его философские и социологические взгляды
тяготеют к идеалистическому монизму. Напротив, Теймер
является противником как материалистического, так и
идеалистического монизма. Он вульгарный эклектик.
«Все исторические теории имеют тенденцию к
монизму, — пишет Теймер. — Запутанный ход человеческой
истории они пытаются объяснить посредством одного
фактора: экономики, техники, классового интереса,
географии, климата и т. п. Но серьезная историческая
наука начинает с изречения: «В истории нет никакой
монистической каузальности, а есть плюралистическая
каузальность». Действующих факторов всегда много...
Историю составляют психология, биология, социология,
экономическая наука и целый ряд других дисциплин,
которые сами по себе не принадлежат к точным
наукам. Сказанное полностью относится к общественным
наукам»1 (курсив мой. — Я. И.). Разумеется,
эклектицизм — не новое явление. Еще Энгельс говорил о нем с
величайшим презрением, ибо он является не чем иным,
как порождением упадка, неизлечимого кризиса
буржуазной философии, ее беспомощности при разрешении
проблем, поставленных историческим развитием
общества и классовыми интересами самой буржуазии, ее
неспособности решить их путем последовательного
применения того или другого принципа идеализма, как делали
это представители классического идеализма. Поэтому,
находясь на этих жалких теоретических позициях
такого философского старья, как эклектицизм, нельзя
претендовать на «современную критику» марксизма.
Ревизионист Теймер, как и многие другие критики
марксизма, избрал в качестве своего идейного оружия
эклектицизм не потому, что этого требует «серьезная
историческая наука»: они не хотят и слышать о науке,
тем более об общественной. Наоборот, им глубоко
враждебна наука с ее законами, с ее возможностями
предвидения будущих форм общественно-исторического разви-
W. Τ h е i m е г, Der Marxismus, S. 58.
IG

гия И именно поэтому они ненавидят всйкий монизм.
Эклектицизм гораздо удобнее, чтобы отрицать
закономерность общественного развития, отрицать
возможность научного предвидения перспектив общественного
развития, а следовательно, и научного коммунизма.
Не лучше обстоит дело с теоретическими позициями
и других критиков марксизма. Значительная их часть
критикует марксизм с позиций теологии и особенно с
позиций неотомизма, пережевывающего реакционную
философию средневекового теолога Фомы Аквинского.
Другие критикуют марксизм с позиций
экзистенциализма, неопозитивизма и разных других «неоизмов».
Французский философ Шарль Майер критикует марксизм
даже с позиций «неоматериализма», претендующего на
то, чтобы представлять собой новую фазу в развитии
французского материализма XVII—XVIII веков. Однако
новым в этих философских учениях являются — только
или главным образом — названия и термины, а не
идейное содержание. Поэтому нельзя не согласиться с
оценкой, которую тот же Ш. Майер дает современной
буржуазной философии: «Этим философам только
искусственно удается сказать нечто новое. Их первая забота
состоит в том, чтобы дать название своей системе и
создать новые искусственные слова. Их оригинальность
часто заключается только в этом...» {
В области социологии современные критики
марксизма используют в качестве своего идейного оружия
идеи М. Вебера, О. Шпенглера, Я. Буркхардта, М.
Шеллера, Дж. М. Кейнса, 3. Фрейда, Эд. Росса'и вообще
психологического направления американской
социологии, социального учения католической церкви,
основанного на идеях Фомы Аквинского и Августина,
неолиберализма и других реакционных и антинаучных
взглядов.
Более того, если попытаться расчистить
невообразимый хлам невероятных претензий, громких фраз и
названий, чтобы понять, каковы собственно те позиции, с
которых современные буржуазные критики нападают
на марксизм, зачастую можно натолкнуться на такую
беспринципность, какую могут породить только бесплод-
1 Ch. M а у е г, Eine Moral für die Zukunft, A. Metzner Verlag,
1954 S. 236—237, 243-244.
17

ность и беспомощность современной буржуазной
идеологии.
Возьмем Бохенского. Среди буржуазных идеологов
он слывет большим «авторитетом» по критике
марксизма. Буржуазная реакция ценит его настолько высоко,
что именно ему правительство Аденауэра поручило
написать грязный пасквиль «Коммунистическая идеология
и конституционные достоинство, свобода и равенство...»,
задачей которого было теоретическое обоснование
запрещения Коммунистической партии Германии.
Буржуазная пресса широко рекламирует
антимарксистские произведения Бохенского, особенно его книгу
«Советско-русский диалектический материализм», из
которой черпают свои знания о марксизме многие
современные критики марксизма. В этой книге Бохенский
утверждает, что с точки зрения «западноевропейского
мышления», «западноевропейской философии»,
«западноевропейского понимания науки» диалектический
материализм— это не философия, не наука, а скорее новая
религиозная догматика и пр.
Но да будет позволено спросить: что это за
«западноевропейское» понимание философии, науки? Существует
ли такое понимание? Бергсон, Джемс, Рассел, Ясперс,
Ремке и другие, бесспорно, являются
«западноевропейскими» философами, но их понимание предмета и задач
философии и науки совершенно различны. Вообще
трудно представить себе все те различия в решении
проблемы предмета, задач и познавательных возможностей
философии и науки, которые существуют между так
называемыми «западноевропейскими философами». То,
что Бохенский в «западноевропейском» смысле этого
слова называет философией и наукой, является мелким
вымыслом, с помощью которого он стремится
представить классово-политические, идеологические различия
между социалистическими и капиталистическими
странами как некие географические и вечные естественные
различия.
Более того, в самом лагере буржуазных идеологов
царит такая разноголосица, что они высказывают самые
различные мнения по вопросам, поставленным Бохеи-
скнм. Так, например, от имени «западноевропейского
мышления» Бохенский заявляет, что диалектический
материализм— не философия. Но другие буржуазные
18

идеологи и критики марксизма (Веттер, Теймер, Тойнби,
Рассел, Рединг и др.) считают, что диалектический
материализм, бесспорно, является философией. Бохенский
видит одну из сильных и положительных сторон
марксизма в его рационализме, а Теймер придерживается
мнения, что рационализм — основной порок марксизма,
и ставит под вопрос весь марксизм *.
Таких противоречащих и взаимно отрицающих друг
друга мнении и оценок «западноевропейскими»
критиками марксизма можно указать много. По и этого
достаточно, чтобы убедиться, что то, что Бохенский
называет «западноевропейским философским мышлением», с
точки зрения которого диалектический материализм
представляется «примитивным», не является философией
и наукой и т. п., есть пустой звук. Побасенки о
«западноевропейском» и «восточном» мышлении — чистый
вымысел, и поскольку Бохенский строит всю свою критику на
основе именно этого вымысла, она сводится к
«сильным», но бессодержательным фразам. Более того, со-
здается впечатление, что почти все антимарксистские
идеи Бохенского — о религиозном и догматическом
характере марксизма, о ленинизме как русском явлении,
связанном с представлением о так называемой «русской
душе», и т. п. — просто плагиаторские заимствования
из «Советской философии и воинствующего атеизма» и
других антимарксистских и антисоветских произведений
Николая Бердяева, относящихся к 20—30-м годам. Сам
Бохенский считает, что Бердяев является наиболее
глубоким критиком диалектического материализма. Но
бывший русский легальный марксист, а затем крайний
идеалист, мистик, апологет восточного православия и
враг Советской власти принадлежит к «восточной»
буржуазной интеллигенции .и к восточной православной
церкви. Как же не заметил Бохенский, человек
«западного мышления», что он заимствовал свои
антимарксистские идеи у человека «восточного мышления»?!
1 W. Τ h е i m е г, Dor Marxismus, S. 69.*

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
МАРКСИЗМ И СОВРЕМЕННАЯ
БУРЖУАЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ
И СОЦИОЛОГИЯ

МАРКСИСТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
И НАША СОВРЕМЕННОСТЬ
Современные критики марксизма-ленинизма
пытаются атаковать нас по всему фронту теории и практики —
в области философии, социологии, политической
экономии, эстетики, в области практически-революционной
деятельности, социалистического и коммунистического
строительства. Но наибольшую активность критики
марксизма проявляют на философском фронте. Борьба
против марксистской философии — основная задача всей
современной буржуазной идеологии. В ней участвуют и
философы, и социологи, и экономисты, и теологи, и т. п.,
и, понятно, больше других — философы.
Главной задачей критиков марксизма является
опровержение марксистской философии. В своей книге
«Марксизм, ленинизм, сталинизм» буржуазный критик
марксизма Гельмут Штейнберг пишет, что
«диалектический материализм и его преодоление есть решающая
проблема последующих десятилетий»1. И
действительно, всем значительным течениям современной
буржуазной философии — и экзистенциализму, и
неопозитивизму, и неотомизму — в большей или меньшей степени
присущ подчеркнуто антимарксистский характер.
Все это не случайно. Это определяется той
исключительно важной ролью, которую марксистская
философия играет во всей теоретической и практической
деятельности коммунистического движения. Уже в одном
из ранних своих произведений Маркс указывал, что
основным условием победы пролетарской революции
является соединение рабочего движения с революцион-
1 Н. Steinberg, Marxismus, Leninismus, Stalinismus,
Hamburg, 1955, S. П.
23

ной философией. «Подобно тому как философия
находит в пролетариате своё материальное оружие, так и
пролетариат находит в философии своё духовное
оружие» К
Буржуазные идеологи хорошо понимают, что
диалектический и исторический материализм — это
теоретическая основа марксизма, и тот, кто ставит своей задачей
борьбу против марксизма, должен прежде всего
устранить его философию. «Не зная основных философских
убеждений Маркса, нельзя заниматься критикой
марксизма, — пишет теолог Штейнбюхель. — Подобная
критика всегда будет только поверхностной»2. Еще точнее
ныразил это английский буржуазный критик марксизма
Карю Хант. «Его [марксизма. — Н. И.] философия
диалектического материализма, — пишет он, — должна быть
нашим исходным пунктом, ибо оца является его
собственным исходным пунктом»3.
Поэтому значительная часть современной
антимарксистской литературы всецело посвящена борьбе против
марксистской философии. Остальная же
антимарксистская литература в большинстве случаев начинает с
критики философских основ марксизма.
В современной антимарксистской литературе
широкое распространение получили попытки отождествления
марксистской философии с некоторыми известными
течениями буржуазной философии — с позитивизмом, с
«наивным реализмом», с прагматизмом и чаще всего с
механистическим материализмом. Таким образом,
противники марксистской философии пытаются стереть
качественное различие между диалектическим
материализмом и другими философскими учениями и облегчить
свою критику.
И ныне, как и в прошлом, усилия буржуазных
философов и ревизионистов направлены на то, чтобы
доказать, будто материализм и диалектика
несовместимы — и вследствие этого бессмысленно говорить о
диалектическом материализме. Такие критики
диалектического материализма, как К. Хант, Ж. Монро и
Ж. П. Сартр, утверждают, что диалектический мате-
1 К. M а ρ к с и Ф. Э н г с л ь с, Соч., т. 1, стр. 428.
2 Т. Steinbüchel, Sozialismus, Tübingen, 1950, S. 38.
3 R. N. С. Hun t, Marxism Past and Present, London, 1954, p. 5.
24

риализм является лишь словосочетанием, что в
действительности материализм может быть диалектическим так
же, как вода —огнем. Материализм, утверждают они,
был и останется механистическим. Отрывая диалектику
от материализма и противопоставляя их друг другу,
буржуазные идеологи и ревизионисты преследуют две цели:
во-первых, вытравить из марксизма его
революционную душу — диалектический метод и,
во-вторых, отождествив диалектический материализм
с механистическим материализмом, «доказать», что с
точки зрения современной науки материалистическая
философия «опровергнута» и отжила свое время.
«Кто сколько-нибудь знаком с философской
литературой,— писал Ленин в «Материализме и
эмпириокритицизме»,— тот должен знать, что едва ли найдется хоть
один современный профессор философии (а также
теологии), который бы не занимался прямо или косвенно
опровержением материализма. Сотни и тысячи раз
объявляли материализм опровергнутым и в сто первый, в
тысяча первый раз продолжают опровергать его
поныне» К
Прошло полвека со времени написания Лениным
этих строк, но и поныне они сохранили свою силу.
Утверждение, что марксистская философия якобы
устарела и не подходит для нашего времени, получило
широкое распространение в современной
антимарксистской литературе. Различные варианты этого
утверждения непрестанно повторяются в капиталистических
странах политиками и журналистами, философами и
социологами, экономистами и историками, профессорами и
попами, провозглашаются с университетских кафедр и
церковных амвонов, по радио и телевидению, в
периодической печати, в толстых теоретических сочинениях и в
популярных брошюрах, предназначенных для массового
читателя.
Но в то же время нынешние критики марксизма
не могут отрицать широкого распространения
марксистской философии и ее растущего влияния в мире.
«Современный марксизм-ленинизм, — пишет Иринг Фетчер
в своей книге «От Маркса к советской идеологии»,—
есть политическая идеология с самым сильным мировым
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 13.
25

влиянием»1. В своей книге «Марксизм, ленинизм,
сталинизм» Макс Ланге указывает, что «ныне философия
Карла Маркса имеет наибольшее число
последователей»2. Другие буржуазные идеологи не только признают
растущее влияние марксизма, но и открыто указывают
на причины этого влияния, на неразрывную связь
марксизма с победоносным ходом социалистической
революции. Так, известный американский буржуазный
философ Джон Дьюи писал, что «главной причиной выхода
марксизма на первый план была русская революция.
Проведенная именем Маркса, она должна была в
больших масштабах доказать верность его теории... Так
получилось, что в известных местах марксизм превратился
в серьезную угрозу, а в других — приобрел огромное
влияние. В результате этого старые социалистические
партии потерпели внутренний крах... Проблема,
поставленная событиями в России, придала марксистской
доктрине актуальность во всех странах света»3.
Громадное и непрестанно растущее влияние
марксизма и его философии вызывает тревогу и страх
современной буржуазии, ее идеологов и философов, для
которых борьба против марксизма и диалектико-материа-
листической философии все больше и больше
становится задачей задач. Вопрос о большевизме, пишет
Альберт Пуц, — «это важнейший вопрос, ибо при
современном состоянии, в котором находятся мир и христианство,
совсем нет времени для лишних тем. Когда дом горит,
бессмысленно «подбирать новые обои для комнаты».
Ныне существует единственная задача, а именно —
совместными усилиями спасти дом от пожара»4.
Но разве подтверждают все эти факты заявление,
что марксистская философия «устарела»,
«опровергнута» наукой и историей и т. д.? Нет. Против этого
утверждения буржуазных и ревизионистских критиков
свидетельствует сама их практика, их теоретическая и
пропагандистская деятельность. Если бы марксистская
философия была «устаревшей», «отжившей свое время»,
научно преодоленной и опровергнутой и т. п., никто из
1 I. Fetscher, Von Marx zur Sowjetideologie, S. 9.
2 M. G. Lange, Marxismus, Leninismus, Stalinismu«, S. 12.
3 J. Dewey, Mensch oder Masse, S. 41—42.
4 A. Putz, Der Bolschewismus — eine Frage an die Christen
heit, Freimund Verlag, 1957, S. 3.
26

буржуазных идеологов не считал бы борьбу против нее
первостепенной задачей. А буржуазные и
ревизионистские идеологи только этим и занимаются. Если
просмотреть огромную антимарксистскую литературу,
наводнившую капиталистические страны, и попытаться
понять, какие мотивы заставили авторов этой литературы
заниматься писанием своих книг, брошюр и статей,
нетрудно будет увидеть из их собственных сочинений, что
они посвятили себя борьбе против марксизма не потому,
что он «отжил свое время», не потому, что он «мертв», а
потому, что он жив и притягательная сила и
воздействие марксистских идей непрестанно растут.
Устарела и отжила свое время не марксистская, а
буржуазная философия. Вследствие этого последняя
принуждена к постоянному отступлению и теряет свое
влияние под натиском марксизма и его философии.
В конце XIX — начале XX века идеологи буржуазии и
ревизионизма пытались выставить в качестве своего
сильнейшего философского оружия идеи неокантианства
и других модных идеалистических философских учений.
Приверженцы этих учений неоднократно объявляли
марксистскую философию «устаревшей», «разбитой» и
«похороненной». Но, несмотря на все это, марксистская
философия стала ныне жизнеспособнее, ее влияние
стало во много раз большим, чем когда бы то ни было
раньше, а неокантианство и многис другие современные
философские учения, претендовавшие на то, что они
преодолели марксизм, если еще и не выброшены из
идейного арсенала буржуазии, то давно перестали быть
модными. Ныне в лагере буржуазных философов стали
модными такие философские учения, как неопозитивизм,
неотомизм и экзистенциализм. «Неопозитивисты,
марксисты, неотомисты и экзистенциалисты — все они
претендуют быть философами нашего века», быть «духовными
вождями нашего времени»1, — пишет известный
буржуазный философ Фриц Гейнеман.
Гейнеман — знаток современной буржуазной
философии, но среди важнейших философских учений нашего
времени он не нашел места, например, для
неокантианства. И все-таки он не смог пропустить марксизм. Более
1 F. Heinemann, Existenzphilosophie — lebendig oder tot?,
Stuttgart, 1956, S. 14.
27

того, Гейнеман считает основной задачей буржуазной
философии борьбу против марксистской философии, а
основной критерий силы и жизнеспособности различных
идеалистических философских учений видит в том,
насколько они могут помочь буржуазии в борьбе за
сохранение капиталистического строя и за восстановление ее
мирового господства.
Гейнеман — воинствующий буржуазный философ,
который не желает примириться с тем фактом, что ныне
мир разделен на два лагеря — на социалистические и
капиталистические страны. Поэтому он не воспринял
взгляда таких философов, как Тойнби,
рассматривающих Запад, то есть капиталистический мир, как часть
мира, противоположную Востоку, иначе говоря,
социалистическому миру. «Ибо, — пишет Гейнеман в отличие
от Тойнби, — для меня Запад есть воплощение мира по
той простой причине, что это свободный мир. Но моя
перспектива: мир и Восток. На протяжении нескольких
лет меня непрестанно мучил серьезный вопрос, в
состоянии ли еще Запад перед лицом
идеологически-диктаторской угрозы Востока проявить силу, необходимую для
духовного руководства миром, и могут ли представители
экзистенциализма помочь нам в этой борьбе з*а
существование» К
В своей книге «Новые пути философии», вышедшей
в 1929 году, Гейнеман призывал заменить так
называемую «философию жизни», одну из самых реакционных
разновидностей современной буржуазной философии,
философией экзистенциализма, ибо он возлагал
надежды на это философское учение, которому дал название.
Но в своей книге «Жива или мертва философия
экзистенциализма?», вышедшей в 1954 году, он вынужден
признать, что экзистенциалисты не могут быть
«духовными вождями» нашего времени. Другими словами, он
признал, что экзистенциализм не в состоянии
справиться с марксизмом и его философией. Более того, он
заявил, что проблематика экзистенциализма еще жива,
но сама философия экзистенциализма уже мертва.
Наибольшую активность в борьбе против
марксизма и его философии в настоящее время проявляет нео-
1 F. H е i η е m a η п, ExislenzphÜosophie — lebendig oder tot?,
S. 7.
28

томизм. Но является ли философия неотомизма новой,
жизнеспособной философией, которая сможет устоять
перед силой и растущим влиянием марксистских идей,
уничтожить их и стать философией будущего? Нет ни
какого сомнения, что такая задача неотомизму
совершенно не по силам.
Во-первых, если потребуется отыскать образец
реакционной и отжившей свое время философии, то едва ли
можно предпочесть неотомизму, или как его еще
называют, неосхоластике, какую-либо другую философскую
систему. Неотомизм — возрожденная средневековая
схоластика католицизма, память о которой вызывает
настолько сильное отвращение у всего прогрессивного
человечества, что это вынуждены признать сами
сторонники неотомизма. Так, известный представитель
неотомизма Мартин Грабман, цитируя высказывание Г Крю-
гера, что «ныне само название «схоластика» не
пользуется хорошей репутацией», вынужден отметить в своей
книге «История схоластического метода», что «такие
высказывания не могут вдохновить тех, кто занимается
схоластикой» К
Во-вторых, оживление и успехи неотомизма на ниве
буржуазной философии за последние годы отнюдь не
доказательство того, что неотомизму предстоит какое-то
блестящее будущее. Своими успехами неотомизм обязан
главным образом тому, что в настоящий исторический
момент его социальное учение оказалось очень нужным
империалистической буржуазии, а в качестве
официальной философии католической церкви он нашел широкую
базу в лице верующих католиков. Но поскольку
источниками, из которых неотомизм черпает свою жизненную
силу, являются интересы империалистической реакции
и религиозные предрассудки, то не надо избытка
воображения, чтобы понять, что наш век — век гибели
капитализма и победы социализма, век бурного развития
научного познания — не открывает перспектив какого-то
нового расцвета средневековой схоластики. Неотомизм —
и какое бы то ни было другое буржуазное философское
учение — может расширить сферу своего влияния только
за счет других разновидностей буржуазной философии
1 M. G г^а b ni a η η, Die Geschichte der Scholastischen Methode,
Berlin, 1956, S. 1,
29

Но общая сфера влияния, внутри которой подвизаются
эти учения, непрестанно сужается и будет сужаться, в
то время как сфера влияния марксистско-ленинской
философии непрестанно расширяется.
МАРКСИЗМ И ФИДЕИЗМ
Великая и непреодолимая притягательная сила
марксистской философии и вообще марксизма, его огромное
и непрестанно возрастающее влияние на рабочий класс
и всех трудящихся определяются тем, что он является
научной идеологией пролетариата, органически
соединяющей строгую, объективную научность с
революционностью. Даже буржуазные идеологи и критики
марксизма все больше убеждаются в этом и признают это.
Возьмем, например, Ханта. Маркс, пишет Хант, «явился
основоположником философии, которая претендует на
выяснение происхождения современного строя и
предсказание его необходимого в соответствующее время
преобразования в более совершенный строй. И он
добился успеха, ибо создал веру, что окончательное спасение
человечества обеспечено наукой. Его система вызвала
к жизни самое широкое массовое движение со времен
возникновения христианства и до наших дней и является
самой мощной подрывной силой современного мира»!.
Признавая огромную притягательную силу марксизма,
буржуазные идеологи не случайно стремятся
дискредитировать его как науку.
Одной из главных своих задач современные
буржуазные философы, социологи, историки считают
доказательство того, что марксизм и его философия — не
наука, а своеобразная религия, вера. Так, крупный анг-'
лийский буржуазный историк и социолог Арнольд Тойн-
би утверждает, что марксизм — не наука, а «вера»,
«религиозная ересь»2, «пролетарская религия»3. И. М. Бо-
хенский придерживается той же точки зрения. «Всех
философов-некоммунистов, — пишет он в своей книге
1 R. N. С. H u η t, The Theory and Practice of Communism, p. 4.
2 A. Toynbee, Die Welt und der Westen, W. Kohlhammer
Verlag, Stuttgart, 1953, S. 20—24.
3 Α. Toynbee, Der Gang der Weltgeschichte, S. 394.
30

«Советско-русский диалектический материализм»,—
знакомящихся с этой философией, поражает ее
теологический характер... Фактически здесь налицо все
характерные черты теологии. Здесь есть и «священное
писание» как основа доктрины и «церковь», строго следящая
за его толкованием» 1.
Эти поистине невероятные клеветнические
утверждения одобряют не только откровенные идеологи
буржуазной реакции. С ними выступают единым хором также
различные представители современного ревизионизма.
«Несомненно, — пишет Вальтер Теймер, — что
диалектика относится к вере, а не к знанию»2.
С помощью подобных примеров буржуазные
идеологи и теоретики ревизионизма стремятся представить
марксизм как фидеистическое, то есть основанное на
вере, а не на научном знании учение. И настолько явен
клеветнический характер этих утверждений, что их
следовало бы с презрением отбросить. Но часто
повторяемые и «обосновываемые» известными буржуазными
идеологами, они могут получить и получают
распространение в определенных кругах интеллигенции и
трудящихся, если не дать им своевременного и решительного
отпора.
Утверждения буржуазных идеологов и
ревизионистов, будто марксизм есть фидеизм особого рода, могут
быть успешнее всего опровергнуты и разоблачены путем
выявления несостоятельности доводов, приводимых в
подкрепление их клеветнических антимарксистских
тезисов, и выяснения того, насколько чужд фидеизм самой
природе марксизма.
Итак, каковы же аргументы, приводимые
буржуазными идеологами и их прислужниками-ревизионистами
для доказательства того, что марксизм есть религия?
Прежде всего буржуазные идеологи и ревизионисты
пытаются обосновать это утверждение ссылкой на
ошибки и недостатки идеологической и практической деятель-
1 J. М. В о с h е η s k i, Der Sowjetrussische dialektische
Materialismus, Lehnen Verlag, München, Zweite Auflage, 1956, S. 56.
2 W. Theime r, Der Marxismus, S. 32.
31

ности коммунистического движений, вскрытые и
раскритикованные на XX съезде КПСС. Спекулируя на
проявлениях культа личности Сталина и других
руководителей-коммунистов и связанных с этим культом
проявлениях догматизма, цитатничества, талмудизма,
зубрежки и некритического восприятия известных
теоретических положений, противники марксизма твердят, что
эти и другие подобные им проявления, представляющие
собой отступление от принципов марксизма и их грубое
нарушение, подтверждают якобы «религиозный»,
«теологический» характер марксизма. Так, чтобы «доказать»
фидеистический характер марксизма, Бохенский
утверждает, что-де «вся философская деятельность в СССР
состоит почти исключительно в том, чтобы вырабатывать
комментарии к «классикам» и «прилагать их учение к
современности» 1\ что-де «философы-коммунисты менее
всего искатели или исследователи, а более всего
апостолы раз и навсегда данного учения»2; что критерием
истины для этих философов являются сочинения
классиков марксизма, а их теоретическая деятельность
сводится якобы к тому, чтобы доказать, противоречат ли
данные положения работам классиков марксизма или
подтверждают их, и пр.3
На первый взгляд может показаться, что эти и
другие обвинения буржуазных идеологов против марксизма
и марксистов принадлежат самым принципиальным и
непримиримым врагам всякого догматизма, талмудизма
и фидеизма. Но это. было бы величайшим заблуждением,
ибо в громадном своем большинстве они стоят на почве
самого отвратительного догматизма и фидеизма.
Бохенский, Веттер и множество других критиков
марксизма — это иезуиты и ярые апологеты
католической церкви. А католическая церковь, как и всякая
другая, считает догматизм, талмудизм и фидеизм не
пороком, а «добродетелью», и целью ее деятельности, как и
деятельности всех ее идеологов и проповедников,
является насаждение именно этих «добродетелей» и
преследование любой мысли, в которой выражается малейшее
1 J. М. В och en ski, Der Sowjetrussische dialektische
Materialismus, S. 50.
2 Там же, стр. 53.
3 См. там же.
32

сомнение а религиозных писаниях и догмах. Вот что
можно, например, прочитать в книге одного из идеологов
католицизма: «Есть только одна книга, книга
неисчерпаемая, в которой сказано все и о боге, и о человеке»,
а также о «принципах морали и права, как и ό принципах
социологии, экономики и политики» К «Это библия, книга
книг, книга бога»2. И поскольку библия якобы содержит
в себе все истины о мире, человеке и боге, церковь
рекомендует верующим не думать, не сомневаться и не
искать этих истин где-то в другом месте, а просто
заучить их по библии и уверовать в них.
Поэтому таким критикам, как Бохенскому и всем
другим, критикующим и обвиняющим нас в догматизме
и фидеизме с позиций религии, мы отвечаем: «Из
порочных уст морали не жди». Такие критики «марксистской
догматики» и «веры» отнюдь не против догматизма и
веры вообще; они просто хотят заменить «марксистскую
догматику» и «веру», то есть марксизм, религиозной
догматикой и верой. Неслучайно эти критики не
забывают добавить, что марксизм — это якобы «фальшивая
религия», «фальшивая вера», «религиозная ересь» и т. п.,
а они стремятся заменить его «истинной религией»,
«истинной верой», т. е. религиозной догматикой.
Марксисты никогда не считали, что будто рабочий
класс, все трудящиеся и эксплуатируемые массы можно
привлечь к делу социализма и повести их на борьбу за
победу социализма и коммунизма на основе их веры.
Марксисты всегда считали, что достичь этого можно через
просвещение и организацию рабочего класса, путем
вооружения атого класса не какой-то слепой, религиозной
верой, а научным знанием и пониманием исторического
развития и его роли и призвания в этом развитии.
Поэтому Маркс и другие классики и теоретики
марксизма-ленинизма писали свои теоретические произведения не для
избранной группы интеллигентов, а для рабочих масс.
В предисловии к французскому изданию «Капитала»
Маркс писал Морису Лашатру, что одобряет издание
«Капитала» «в виде периодически выходящих выпусков.
В такой форме сочинение станет более доступным для
1Daniel-Rops, Was ist die Bibel?,Wien — München, 1957,
S. 7.
2 Там же, стр. 9.
3 Н. ИрнбаджакОв
33

рабочего класса, а это для меня решающее соображение»1.
В то же время Маркс отдавал себе отчет в том, что
глубокий и тонкий теоретический анализ его произведений не
легок для понимания даже и образованного читателя, а
не только для обыкновенного рабочего. Но, несмотря
на это, он указывал, что нет и не может быть другого
пути освобождения рабочего класса и победы
пролетарской революции, кроме пути овладения наукой об
обществе, об историческом развитии и пролетарской
революции. «Здесь, — писал Маркс, — я могу помочь только
одним: с самого же начала указать на это затруднение
читателю, жаждущему истины, и предостеречь его.
В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот
может достигнуть ее сияющих вершин, кто, не страшась
усталости, карабкается по ее каменистым тропам»2. При
этом следует заметить, что Маркс глубоко верил в
теоретическое чутье и интерес к теории со стороны рабочего
класса. В послесловии ко второму изданию «Капитала»
он писал по этому вопросу следующее: «Понимание,
которое быстро встретил «Капитал» в широких кругах
немецкого рабочего класса, есть лучшая награда за мой
труд. Г-н Майер, венский фабрикант, человек, стоящий
в экономических вопросах на буржуазной точке зрения,
в одной брошюре, вышедшей во время франко-прусской
войны, справедливо указывал, что выдающиеся
способности к теоретическому мышлению, считавшиеся
наследственным достоянием немцев, совершенно исчезли у так
называемых образованных классов Германии, но зато
снова оживают в ее рабочем классе»3.
Маркс, Энгельс, Ленин и другие известные теоретики
марксизма-ленинизма всегда боролись против всех форм
фидеизма, за развитие критического и самостоятельного
мышления как у коммунистов, так и среди широких масс
рабочих и трудящихся: Маркс указывал, что его
произведения предназначены для читателей, которые «желают
научиться чему-нибудь новому и, следовательно, желают
подумать самостоятельно»4 (курсив мой. — Я. //.), а
Ленин многократно предупреждал коммунистов и рабо-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 25.
2 Там же.
3 Там же, стр. 13.
4 Там же, стр. 6
34

чих: ничего не принимать на веру, все обдумывать
критически, проверять на практике, прежде чем воспринять.
Одним из заметных проявлений догматизма в рядах
коммунистического движения, бесспорно, был культ
личности Сталина. Но из этого печального факта нельзя
делать вывод, что марксизм насаждает культ отдельной
личности, а следовательно, и догматизм, ибо именно
марксизм является непримиримым противником всяких
культов, включая и культ личности.
«Было бы весьма желательно, — писали Маркс и
Энгельс,— чтобы люди, стоявшие во главе партии
движения,— будь то перед революцией, в тайных обществах
или в печати, будь то в период революции, в качестве
официальных лиц, — были, наконец, изображены
суровыми рембрандтовскими красками во всей своей жизненной
правде. Во всех существующих описаниях эти лица
никогда не изображаются в их реальном, а лишь в
официальном виде, с котурнами на ногах и с ореолом вокруг
головы. В этих восторженно преображенных
рафаэлевских портретах пропадает вся правдивость
изображения»1 (курсив мой. — Н. И.). Вот каково марксистское
отношение к различным культам отдельных личностей,
зародившимся отнюдь не на почве марксистского
рабочего движения. Но когда этот культ личности
переносится в ряды марксистского движения и отдельные деятели
этого движения начинают изображать себя с котурнами
на ногах и с ореолом вокруг головы, объяснение
подобного явления следует искать не в марксистской теории,
а в причинах, кроющихся вне сферы этой теории. Ибо
уже сами эти характеристики представляют собой
отступление от научной теории марксизма и переход в
сферу, с которой марксизм ничего общего не имеет.
Но марксисты являются противниками всевозможных
культов, как и разных проявлений догматизма, не только
в сфере теории, не только на словах. Конечно, такие
проявления существовали в коммунистическом
движении, но еще важнее тот факт, что именно в среде
марксистов, в коммунистических партиях ведется самая
непримиримая и при этом организованная борьба против
всякой религиозной веры и догматического отношения к
марксизму.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, стр. 280.
3*
35

Эта борьба достигла наибольшего напряжения после
XX съезда КПСС. Вот, например, что говорится в одной
из статей журнала «Коммунист», посвященной этому
вопросу: «Очень серьезный и часто встречающийся
недостаток в преподавании философии и других
общественных наук — это декларативность, бездоказательность,
неаргументированность при выдвижении и защите тех
или иных положений или там, где критикуются наши
противники... отдельные наши преподаватели, авторы
книг и статей разучились аргументировать,
доказывать и стали изрекать как оракулы... О таких
товарищах можно сказать, что они заболевают леностью мысли.
Чтобы освободиться от этой болезни, надо подвергнуть
их товарищеской критике... Только религиозные люди
верят на слово. А наука всегда требует ясных
доказательств, убедительных аргументов и при позитивном
изложении предмета и в критике идейных противников» 1
(курсив мой. — Н. И.).
Неужели не ясно, что, не закрывая глаза на
проявления догматического отношения к марксистской теории и
в своих рядах, коммунисты отвергают эти проявления
как неправильные, вредные, немарксистские и ведут с
ними борьбу, а не защищают их, не поощряют их.
Это непримиримое отношение марксистов-ленинцев к
догматизму с новой силой проявилось на XXII съезде
КПСС и в принятой съездом новой Программе КПСС.
Указов, что в современных условиях главную опасность
для коммунистического движения представляет
ревизионизм, Программа КПСС подчеркивает: «Другой
опасностью являются догматизм и сектантство, которые
находятся в непримиримом противоречии с творческим
развитием революционной теории, ведут к отрыву, изоляции
коммунистов от широких масс, обрекают их на пассивное
выжидание или толкают на левацкие авантюристические
действия в революционной борьбе, мешают правильно
оценивать меняющуюся обстановку и использовать
новые возникающие возможности в интересах рабочего
класса и всех демократических сил. Догматизм и
сектантство, если против них не вести последовательной
борьбы, также могут стать главной опасностью на том
или ином этапе развития отдельных партий.
1 «Коммунист» № 9, 1957, стр. 25.
36

Коммунистическая партия Советского Союза исходит
из того, что непримиримая борьба с ревизионизмом,
догматизмом и сектантством, со всякими
отступлениями от ленинизма — необходимое условие
дальнейшего укрепления единства международного
коммунистического движения, упрочения социалистического
лагеря» К
Болгарская коммунистическая партия, всегда
отличавшаяся своей безусловной верностью
марксизму-ленинизму и непримиримостью ко всяким отступлениям от
принципов марксизма-ленинизма, полностью разделяет
это отношение к догматизму. Выражая мнение
болгарских коммунистов, первый секретарь ЦК БКП товарищ
Т. Живков заявил в своей речи на XXII съезде КПСС:
«Мы считаем своей важнейшей заповедью и в будущем
отстаивать чистоту марксизма-ленинизма, вести
непримиримую, принципиальную борьбу с проявлениями
буржуазной идеологии, против ревизионизма, догматизма
и сектантства, которые в конечном счете неизбежно
ведут к одним и тем же результатам — к буржуазному
национализму, к отрыву от мирового
социалистического содружества, к потере социалистических
завоеваний»2.
Таково отношение марксистов-ленинцев к
догматизму. Подробнее мы остановимся на этом вопросе в
следующей главе.
Но марксизм, как и любое другое учение, нельзя
называть вероучением или наукой, исходя только из того,
что некоторые приверженцы относятся к нему как к
догматике или наоборот. Является ли данное учение
догматическим, зависит от того, содержит ли оно в себе
элементы веры. В- этом направлении ориентированы
усилия и «аргументация» Джона Дьюи, Бертрана
Рассела, Арнольда4 Тойнби, Раймона Арона и других крити-
1 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 43.
2 «XXII съезд Коммунистическом партии Советского Союза
(стенографический отчет)», Госполнтиздат, 1962, т. I, стр. 53fj,
37

ков марксизма. Они понимают, что для доказательства
«теологического характера» марксизма недостаточно
утверждений, что марксисты — люди «верующие».
Нужно еще доказать и то, что сам марксизм складывается
из элементов религии. Вот почему они тщатся
обосновать, что марксизм имеет своего «бога», свой
«избранный народ», свое «мессианское царство» и т. п.
«Маркс, — пишет Тойнби в книге «Исследования по
истории», — поставил .богиню «исторической
необходимости» на место Ягве как свое собственное божество и
пролетариат западного мира — на место еврейства как
его избранный народ, а диктатуру пролетариата — как
царство мессии».1.
Следует отметить, что несостоятельность этой
трактовки заключается прежде всего в ненаучном характере
метода, с помощью которого Тойнби объясняет
исторические события, — метода аналогии. Научно объяснить
некоторое явление — значит раскрыть конкретные
причины, обусловившие его появление и развитие, раскрыть
закономерности, которым оно подчинено. Эту задачу
нельзя решить с помощью аналогий. Аналогия может быть
только подчиненным, вспомогательным средством
установления научной истины. Применять аналогию в
качестве самостоятельного и тем более основного метода
объяснения явлений — значит открывать ворота науки
субъективному произволу, и тогда все можно доказать.
А Тойнби всю историю человечества объясняет с
помощью аналогий, причем аналогий, основанных на
поверхностных сравнениях, и не принимает во внимание
существенность различий и особенностей исторических
явлений и процессов. Он ищет в древности первообразы,
копии государств, событий и личностей эпохи
капитализма. В результате подобного «исследования» Тойнби
устанавливает, что капиталистический Запад нашего
времени играет такую же роль главного творца науки и
техники, вождя и правителя мира, как Греция и Рим в
древности. Русскому царю Петру Великому
соответствовал в древности великий понтийский царь Митридат.
Историческим преобразованиям Великой Октябрьской
1 А. Toynbee, Der Gang der Weltgeschichte, S. 394. См. также:
J. Dewey, Mensch oder Masse, S. 41—42; В. Russell, Philosophie
des Abendlandes, S. 307; R. Aron, Opium für Intellektuelle.
38

социалистической революции — исторические
преобразования Петра Великого и т. п. '
Очевидно, для Тойнби не имеет никакого значения то,
что события, между которыми он проводит параллели,
разделены многими веками, что они качественно
различны. Он не хочет и знать, что исторические события,
происшедшие в России во времена Петра Великого, и
процессы, имевшие место в Советском Союзе после Великой
Октябрьской социалистической революции, — дело
совершенно различных общественных классов, решавших
коренным образом различные исторические задачи и т. д.
Таким образом Тойнби «доказывает», что в истории не
происходит ничего существенно нового, что история
непрерывно повторяется.
Метод аналогии, с помощью которого он столь легко
объясняет мировую историю, Тойнби прилагает и к оценке
марксизма, сводя его ко второму изданию древней
иудейской религии. Таким образом, он преследует две
цели: с одной стороны, доказать, что марксизм — не
наука, а религия, а с другой — что это весьма древняя
религия.
В этом утверждении Тойнби, как ни в каком другом,
ярко раскрывается субъективный произвол и
фальсификация, представляющие собой плод метода аналогии. В
приводимой Тойнби аналогии между марксизмом и
древнееврейской религией каждое слово — такая вопиющая
фальсификация и ложь, что подробно на этом и не стоит
останавливаться. Возьмем главное сравнение этого
утверждения — сравнение между марксистским учением
об исторической необходимости и иудейским
представлением о боге Ягве, этими абсолютно несравнимыми
явлениями.
Прежде всего, историческая необходимость есть
объективная действительность, тогда как бог Ягве —
выдумка, миф, созданный примитивным сознанием. Далее. Как
всякая религия, иудейство видит в своем боге какое-то
сверхъестественное и при этом духовное существо, перед
которым люди совершенно бессильны и беспомощны.
Согласно этой религии, судьба народов и людей всецело
предопределена богом и в истории без него ничего не
происходит. А в исторической необходимости, как ее по-
1 См. А. Toynbee, Die Welt und der Westen, S. 16—17, 83—96.
39

нимает марксизм, нет ничего сверхъестественного и
божественного.
Марксизм считает, что историческая необходимость
принадлежит к объективной, то есть к материальной,
действительности. Она существует вне и независимо от
сознания и воли людей. Люди не могут отменить или
изменить ее, но они не бессильные, не беспомощные и
слепые игрушки в ее руках. Напротив, если, согласно
религиозным учениям, бог не только всемогущ и всевластен,
но и непостижим для людей, то, согласно марксизму,
люди могут понять историческую необходимость,
овладеть ею; они сознательно творят свою историю. Таким
образом, если в соответствии с религиозными учениями
над общественно-исторической жизнью людей
господствует теологическая фатальность, которая делает
невозможной свободное историческое творчество людей, то,
согласно марксизму, люди свободно творят свою историю,
поскольку они познали историческую необходимость.
Марксизм есть полное отрицание всякого фатализма.
Он утверждает, что ни одно общественно-историческое
событие не происходит с фатальной необходимостью.
* * ·
Итак, марксизм несовместим с какой бы то ни было
религией и религиозной верой.
Более того, нет другого учения, которому религиозная
вера была бы столь чужда и ненавистна. Любая религия
в конечном итоге основана на вере, а не на знании. Она
не обосновывает своих догм, ибо строит их не на знании,
а на вере. Ей не нужно, чтобы люди понимали и знали,
но нужно, чтобы они верили в ее догмы и мифы, в
существование сверхъестественных сил и чудес, ибо мифы и
чудеса нельзя научно обосновать, в них можно только
верить.
Марксизм есть последовательный материализм,
пронизанный революционно-критическим духом, есть
полное отрицание религиозной веры.
Во-первых, теоретические положения марксизма
выдвинуты и обоснованы с помощью научного метода, на
основе фундаментальных исследований объективной
действительности, с помощью научного анализа и синтеза.
Достаточно заглянуть в три тома «Капитала» Маркса,
40

чтобы увидеть, на основе какой огромной, глубокой и
всесторонней исследовательской, анализирующей и
синтезирующей научной деятельности возник марксизм.
Каждое фундаментальное положение марксизма
всесторонне и исчерпывающе аргументировано, сопровождается
глубоким теоретическим анализом соответствующих
природных или общественных явлений. С точки зрения
марксизма право на существование имеет только такое
теоретическое положение, которое доказано практикой,
соответствует объективным фактам. Любое утверждение,
не аргументированное научно, а основанное на вере в
различные небесные или земные авторитеты, не имеет
права на существование. Как научное и до конца
последовательное революционно-критическое учение,
марксизм требует от своих сторонников научного мышления
и знания, критической проверки самой жизнью,
практикой; он требует, чтобы голословные утверждения ни в
коем случае не принимались на веру.
Во-вторых, великая историческая заслуга марксизма
заключается в том, что он превратил социализм из
нравственной проповеди, из утопии — в науку, в научное
знание. Марксизм учит, что может победить и победит
лишь таквй социализм и коммунизм, который основан
на научном знании, а не на вере в нравственные
проповеди. Поэтому он требует, чтобы борьба рабочего
класса, коммунистической партии была основана на'
научном знании законов исторического развития общества.
Более того, марксизм учит, что социализм может
победить только тогда, когда это научное знание станет
достоянием рабочего класса, всех трудящихся. Поэтому
основной задачей коммунистических партий является
просвещение рабочих, трудящихся масс, вооружение их
наукой о победе социалистической революции.
Несомненно, что марксизм является источником
огромной моральной силы рабочего класса, всех борцов за
социализм. Нет другого учения, кроме марксизма,
которое вдохновило бы такое множество смелых борцов и
вооружило бы их столь глубокой и непоколебимой
уверенностью в победе коммунизма. Но источник этой
великой моральной силы, даваемой марксизмом,
заключается именно в его научности, в его научном
мировоззрении, которое непобедимо, потому что верно.
41

МАРКСИЗМ И ДОГМАТИЗМ
Необходимым и основным элементом религиозной
веры является догматизм. Нет религии, которая не была
бы основана на определенных догмах, в которых
религиозный человек не смеет усомниться и подвергать их
критике. Поэтому обвинение марксизма в догматизме
занимает исключительно важное место в писаниях всех
буржуазных и ревизионистских теоретиков, которые
тщатся доказать, что якобы диалектический
материализм и вообще марксизм есть своеобразная вера.
Это обвинение также несостоятельно, ибо марксизм
и догматизм суть два прямо противоположных и
взаимоисключающих идеологических течения как по своей
сущности, так и по служебной роли в обществе. Что
представляет собой догматизм?
Следует отметить, что разные философы разных
времен вкладывали весьма различное содержание в это
понятие. Так, Фейербах замечал, что современный ему
философский спиритуализм, «называющий себя
идеализмом, делает материализму следующий
уничтожающий, по его мнению, упрек: материализм-де есть
догматизм, то есть он исходит из чувственного (sinnlichen)
мира, как из бесспорной· (ausgemacht), объективной
истины, считает ее миром в себе (an sich), то есть
существующим без нас, тогда как на самом деле мир есть
лишь продукт духа» К Так понимали догматиз
кантианцы, неокантианцы и все философы-идеалисты,
испытавшие влияние кантовского «критицизма», каковыми
были и эмпириокритики и самые различные
«критические» идеалисты. Догматизм они рассматривали как
противоположность кантовскому «философскому
критицизму».
Сущность кантовского критицизма заключается в
том, что он отрицает человеческую способность
познания «вещей в себе». Неокантианцы же и другие
идеалисты еще более углубили кантовский критицизм, отрицая
и само существование «вещей в себе», которое Кант
признавал. Исходя из этой точки зрения, идеалисты
объявляли метафизическим и догматическим любое философ-
1 Л. Фейербах, Избранные философские произведения, т, I,
Госполитиздат, 1955, стр. 563—564.
42

ское учение, признававшее существование цнешнего мира
вне нашего сознания и возможность познания этого мира
при помощи наших органов чувств и нашего разума,
то есть «некритически» относящееся к познавательным
способностям человека и вопросу о границах его
познания.
«В отношении доверия к человеческой способности
познания философия, — пишет Иерузалем, —
последовательно является сперва догматической, затем
скептической и, наконец, критической...
Догматическим называется направление ума,
безусловно доверяющее данным восприятия и результатам
мышления и убежденное, что мир в действительности
есть таков, каким мы его воспринимаем или
конструируем в собственном уме. Догматичным является необ-
общающий, наивный в своих мыслях и поступках человек,
ни на минуту не сомневающийся ни в правильности
собственного познания, ни тем менее в его возможности.
Догматична также и религия, глубоко верящая в
истинность своих учений даже и тогда, или в особенности
тогда, когда они имеют своим предметом
сверхчувственное, лежащее вне всякого опыта. Но и философия
в течение своего долгого развития бывала догматичной.
Платон, думающий найти сущность вещей в
нематериальных идеях или первообразах, не менее догматичен,
чем Левкипп и Демокрит (450 г. до р. х.), признававшие
действительными только материальные атомы и пустое
пространство. Декарт (1596—1650), начинающий с
сомнения для того, чтобы прийти к признанию за
достоверный, неоспоримый факт собственного сознания,
является тоже не менее догматичным, чем материалисты
XVIII и XIX вв. — Ламетри, Гольбах, Карл Фогт и Бюх-
нер, которые считали действительною только одну
материю с ее свойствами и силами» К
Такую же концепцию мы находим и у Освальда
Кюльпе. Объявив материалистическую философию
метафизической, Кюльпе пишет: «Если метафизическое
учение может быть названо догматическим, то оно имен-
но метафизично»2. С точки зрения такого понимания
1 В. Иерузалем, Введение в философию, СПБ, 1902,
стр. 45—46.
2 О. К ü 1 ρ е, Einleitung in die Philosophie, fünfte verbesserte
Auflage, Verlag von S. Hurzel, Leipzig, 1910, S. 178.
43

«догматизма» и «критицизма» диалектический
материализм, как и любая форма материализма с момента его
возникновения и до настоящего времени, также
объявляется метафизическим и догматическим.
Против такого обвинения незачем и возражать, ибо
диалектический материализм действительно есть полная
противоположность кантовской «критической
философии», ее разновидностей и всех «критических»
направлений идеализма, вся «критичность» которого сводится к
отрицанию познавательных способностей человека, а
также самой объективной реальности.
Диалектический материализм отстаивает взгляд, что
вне сознания и независимо от него существует
бесконечный и вечный материальный мир, породивший само
сознание, и что мир познаваем. В мире есть непознанные
вещи, явления и законы, но нет вообще непознаваемых
вещей, явлений и законов. И если представители так
называемой «критической философии» объявляют
диалектический материализм «метафизическим» и
«догматическим», спорить с ними не стоит, ибо, по словам Кюль-
пе, с точки зрения этого «критицизма» «догматическим»
оказывается не только философский материализм,
включая и диалектический материализм, «догматично всякое
частное научное исследование» К
Но этот «догматизм» не только не ведет к
религиозной вере и не укрепляет эту веру, а, наоборот, отрицает
и разрушает религиозную веру и на ее место ставит
научное знание и научное мышление, критическое по
самой своей сути. Научное знание, научная истина всегда
зарождались и развивались в процессе научной критики,
в процессе борьбы за научные мнения — безразлично,
в условиях свободы или в условиях преследований. Это
непреодолимый закон развития научного мышления,
научного знания. В истории науки и философии известно
много попыток жестоко подавить всякую научную
критику, всякую борьбу мнений и установить господство
какого-либо основанного на авторитете,
общепризнанного учения. Но, несмотря ни на что, критика и борьба
мнений в науке и философии не прекращались и благо-
1 О. К й 1 ρ е, Einleitung in die Philosophie, S. 136.
44

даря этому они развивались, расширялись научные и
философские знания о мире.
Действительный догматизм, ведущий к религиозной
вере, выражается в окаменелости понятий и мышления,
в их отставании, в отрыве от развития объективной
природной и общественной действительности. Для него
характерна неизменная приверженность устарелым
понятиям и мнениям, которые давно уже перестали
соответствовать как потребностям общественно-исторического
развития, так и объективной действительности.
Догматизм глубоко метафизичен и идеалистичен,-
ибо он рассматривает понятия и теоретические
положения как абсолютные и неизменные истины для всех ере-
мен и условий, превращает их в самостоятельные
независимые от изменений объективной действительности
сущности и считает, что не понятия, не теоретические
положения должны сообразоваться с объективной
материальной действительностью и ее изменениями,
а, наоборот, материальная действительность должна
'сообразоваться с догмами теории или религии.
В рядах коммунистических партий догматизм
выражается в представлении некоторых людей в том, что
классики марксизма-ленинизма создали все в области
марксистской теории, что в их произведениях объяснено
все, что случилось и что еще случится в истории. Отсюда
неизбежно следует, что марксистская теория не может
развиваться и остается только заучивать положения
классиков.
Догматизм имеет глубокие гносеологические
предпосылки, заложенные в самой природе человеческого
познания. Человеческие представления, понятия и мысли
суть отражение объективных вещей и явлений, зависят
от них. Но они являются субъективными образами, не
совпадающими абсолютно с отражающейся в них
объективной действительностью.
Поэтому человеческому познанию свойственна
возможность отставания от развития объективного мира, а
человеческим представлениям, понятиям, мыслям —
отрыва от отражаемых ими вещей и явлений и
превращения их в относительно самостоятельные, независимые
от объективного мира и абсолютные сущности.
45

Именно вследствие этой особенности человеческого
познания приверженцы любого учения, любой теории,
включая и марксизм, не являются абсолютно
застрахованными от проявлений догматизма. В истории
марксизма и революционного рабочего движения не раз бывало,
когда не только рядовые, но и видные марксисты
впадали в догматизм вследствие того, что отрывались от
развития жизни, продолжали придерживаться
теоретических и политических положений, переставших
соответствовать изменившимся историческим условиям, и это
.было причиной превращения названных деятелей в
закоренелых консерваторов и их провала.
Отличие творческого марксизма от догматизма—это
немаловажная проблема. Она имеет отношение к
генеральной линии коммунистического движения, к
политическим и теоретическим взглядам по основным вопросам
современной эпохи, каковыми являются вопросы о мире
и войне, о мирном сосуществовании, о путях перехода
от капитализма к социализму, о взаимоотношениях
между коммунистическими партиями, о принципах, на
которых должна быть основана жизнь и деятельность
социалистического общества, коммунистической партии
и социалистического государства, о развитии
социалистической демократии и т. п.
По всем этим международным вопросам XX, XXI и
XXII съезды КПСС, Совещания коммунистических и
рабочих партий в Москве (1957 и 1960 годы) внесли в
марксистскую теорию много новых теоретических
положений и выводов, представляющих собой новый этап ее
творческого развития. В то же время творческая
марксистско-ленинская разработка этих проблем была
нераздельно связана с суровой и принципиальной
критикой теоретической и практической деятельности
коммунистического движения, связанной с культом личности,
прежде всего с культом Сталина.
Среди новых теоретических положений,
характеризующих новый этап в творческом развитии
марксистско-ленинской теории, начавшийся с XX съезда КПСС,
особенно большое практическое и теоретическое
значение имеет вывод, что ныне империалистические войны
уже не являются неизбежными, как во времена
Ленина, а также современное марксистско-ленинское
представление о мирном сосуществовании капитализма и
16

социализма и о возможности мирного перехода от
капитализма к социализму.
Но идеологи догматизма отвергают эти важные
теоретические положения творческого
марксизма-ленинизма, изображая их как антимарксистские,
оппортунистические и ревизионистские.
Догматизм всегда отличался крикливостью
«революционной» фразеологии и неспособностью к применению
марксистских методов исследования и анализа
изменяющейся конкретной общественно-исторической обстановки.
Это полностью подтвердили и современные догматики,
которые слепо повторяют сказанное Лениным об
империализме и империалистических войнах, не понимая,
что в мире произошли глубокие изменения, по-новому
поставившие проблему мира и войны и сделавшие
возможной победу социалистической революции не только
через гражданскую войну, но и мирным путем.
Правильная постановка и разрешение этих проблем
возможны только на основе научного,
марксистско-ленинского понимания характера современной эпохи, ее
содержания, тенденций развития и движущих сил.
Одной из величайших заслуг творческого марксизма в
период, начавшийся с XX съезда КПСС, была выработка
целостной и всесторонней марксистско-ленинской
характеристики современной эпохи.
Современная эпоха — это уже не эпоха мирового
господства империализма, а эпоха перехода от
капитализма к коммунизму. В центре всемирно-исторических
событий стоит уже не империалистическая буржуазия,
а рабочий класс.
Сущность империализма осталась такой же, как и в
то время, когда жил Ленин. Его агрессивная природа не
изменилась. Но империализм уже не может, как прежде,
проявлять свою агрессивную природу, определять ход
всемирно-исторических событий. Теперь, кроме мировой
капиталистической системы, кроме империалистических
государств, существует мировая социалистическая си-
стема, все больше определяющая ход
всемирно-исторических событий; существуют мощные демократические
и антиимпериалистические силы, которые вместе с
международным коммунистическим движением и
социалистическими странами в состоянии обуздать агрессивные
и разбойничьи силы империалистической буржуазии.
47

В этих новых условиях империалистические войны
перестали быть неизбежными, как это было в период
господства империализма, о котором писал Ленин.
Появилась реальная возможность мирного перехода от
капитализма к социализму. Но это не означает, что
буржуазия добровольно откажется от власти. Нет, любая
социалистическая революция есть проявление классовой
борьбы пролетариата и руководимых им трудящихся
масс за преодоление сопротивления буржуазии и ее
уничтожение как общественного класса. И чем
больше углубляется противоречие между
империалистической буржуазией и огромным большинством населения
капиталистических стран, чем больше укрепляется мощь
и усиливается влияние мировой социалистической
системы на ход мировых событий, тем более реальной
становится возможность преодоления сопротивления
буржуазии без гражданской войны. На современном
этапе развития по-новому стоит и вопрос о мирном
сосуществовании. Еще Ленин называл борьбу за мирное
сосуществование между социализмом и капитализмом
основой внешней политики советского государства. Но
в тех условиях, когда Советский Союз находился в
капиталистическом окружении, когда ход мировых
событий определялся главным образом законами
империализма, когда в мире господствовали империалистические
государства, мирное сосуществование было весьма
неустойчивым и непрочным.
Ныне соотношение сил социалистической и
капиталистической систем таково, что даже президент США
Кеннеди вынужден признать, что в мире нет уже
военной силы, которая смогла бы вторгнуться в
Советский Союз, и что новая война против Советского
Союза привела бы к гибели самой капиталистической
системы К
Развитие современной науки и техники привело к
созданию столь разрушительного оружия, что новая
мировая война с применением этого оружия означала
бы гибель целых народов, многих достижений
человеческой материальной и духовной культуры.
Интервью президента США Дж. Кеннеди главному редактору
газеты «Известия» Λ, И. Аджубею, «Известия», № 282, 29 ноября
1961 года.
48

Вот почему теперь мирное сосуществование — это не
просто политическая проблема, важность которой
заключается в ее высокой гуманности, в ее нравственной
справедливости, в заинтересованности народов всех стран
в решении ее или в обеспечении значительных
экономических, политических и других выгод для тех, от кого
зависит, быть или не быть войне, установиться или не
установиться мирному сосуществованию между
социалистической и капиталистической системами. Ныне
вопрос войны или мира между двумя противоположными
системами является вопросом о существовании сотен
миллионов людей на земном шаре.
Объективная необходимость мирного
сосуществования и реальное соотношение сил двух противоположных
систем, лежащее в ее основе и все более изменяющееся
в пользу социализма, делают возможным устранение
войны из жизни народов еще до того, как капитализм
будет полностью уничтожен во всем мире.
Вот все эти выводы догматики и называют
«пацифистскими», говоря при этом о каких-то «иллюзиях
наших врагов» и т. п. Но это показывает лишь, что они
не понимают или притворяются, что не понимают
содержания самого понятия «пацифизм».
Пацифизм представляет собой метафизический и
идеалистический взгляд на войну и мир. Он не имеет
конкретного подхода к различным видам войны и выступает
против всех войн. Пацифизм не понимает объективной
связи войн с соответствующей общественно-экономической
действительностью, порождающей их. Он стремится
ликвидировать войны не путем вовлечения масс в активную
борьбу за обуздание империалистических агрессоров,
а нравственными проповедями, перевоспитанием
агрессоров и т. п. Он не задумывается над уничтожением
объективных социальных условий и законов,
порождающих войны, и в этом заключается его реакционный
утопизм.
Взгляд современного творческого марксизма на
войну и мир в корне противоположен пацифистскому. Здесь
нет расчета ни на добрую волю империалистов, ни на
их перевоспитание и облагораживание, а только на
укрепление и развитие мировой социалистической
системы, на международное коммунистическое движение, на
организацию всех демократических и антиимпериали-
4 Н Ирибаджакон
49

стических сил мира для обуздания империалистической
агрессии. «Таким образом, мирное сосуществование
государств с различным общественным строем, —
указывает Н. С. Хрущев, — может быть сохранено и обеспечено
только самоотверженной борьбой всех народов против
агрессивных устремлении империалистов» 1.
Как известно, практика является критерием
истинности теории. А практическая деятельность Советского
Союза и других социалистических государств по
предотвращению империалистической агрессии против Египта,
Сирии, Ирака и Кубы неоспоримо доказала, что
представления современного творческого марксизма о мире
и войне не имеют ничего общего с пацифизмом и
являются единственно правильными представлениями.
Догматики утверждают, что представления
современного творческого марксизма о мирном сосуществовании
между социализмом и капитализмом, о мирном переходе
от капитализма к социализму — якобы «реформистские».
Реформизм проповедует «классовый мир» и «классовое
сотрудничество», а современный творческий марксизм
придерживается диаметрально противоположных
взглядов. И в теории и на практике современный творческий
марксизм видит в мирном сосуществовании
своеобразную форму классовой борьбы пролетариата,
непримиримой политической, идеологической и экономической
борьбы за превосходство социализма и коммунизма над
капитализмом, за разоблачение империалистической
агрессии и сохранение мира во всем мире, за
всемирную победу социализма и коммунизма. И действительно,
за последние 5—6 лет проделана огромная работа по
разоблачению империалистической реакции и агрессии,
по идейному сплочению демократических и
антиимпериалистических сил, особенно антиимпериалистических
сил бывших колониальных и зависимых стран, по
изоляции реакционеров-империалистов и т. д. В этом
направлении достигнуты огромные успехи. Но они
являются результатом не деятельности догматиков, а прежде
всего деятельности КПСС, ее Центрального Комитета
и личной неустанной деятельности Н. С. Хрущева, в то
время как сектантская ограниченность, крикливая ле-
1 Н. С. Хрущев, Отчет Центрального Комитета
Коммунистической партии Советского Союза XXII съезду партии, Госполитнздат,
1961, стр. 35.
50

вацкая фразеология и авантюристическая политика
идеологов догматизма предоставляли материал для
империалистической реакции и тормозили борьбу против
нее.
И поскольку догматики отрицают мирное
сосуществование как общую линию внешней политики
социалистических стран, поскольку они отрицают мирное
сосуществование как главный путь победы мирового
социализма, не остается другого пути, кроме войны. Но
такого рода политика полностью противоречит
марксизму-ленинизму. Согласно марксизму-ленинизму,
социалистическая революция может победить только в
результате закономерного развития общества и революционной
деятельности раОочих и всех трудящихся, руководимых
коммунистической партией соответствующей страны.
Любая попытка внести социализм извне может лишь
скомпрометировать борьбу за социализм и коммунизм и
обречена на неизбежный провал. В новой Программе КПСС
отмечается, что коммунисты борются как против
экспорта контрреволюции, так и против экспорта
социалистической революции.
Политика догматизма, связывающая мировую
победу социализма с одной или рядом будущих войн
между социалистическими и капиталистическими странами,
является не только авантюристической. Ее
осуществление принесло бы огромный вред делу социализма и
коммунизма, человечеству, ибо современной цивилизации
был бы причинен величайший ущерб и строительство
социализма и коммунизма было бы затруднено.
Очевидно, что эта сумасбродная политика не получила бы
поддержки масс. Поэтому догматики не осмеливаются
открыто прокламировать ее, а тщатся проводить ее под
прикрытием фраз о «мирном сосуществований», но
понимаемом не как общая линия внешней политики
социалистических государств и т. п. Это вполне в духе
связанного с культом личности стиля работы, который
исключает участие масс в определении политики партии и
государства.
Указанные явления в рядах марксистов вовсе не
означают, что сам марксизм догматичен.
«Вся жизнь социалистического общества, —
говорится в новой Программе КПСС, — строится на основе
широкой демократии. Через Советы, профессиональные
4*
51

союзы и другие массовые общественные организации
трудящиеся активно участвуют в управлении
государственными делами, в решении вопросов экономического
и культурного строительства. Социалистический
демократизм включает как политические свободы — свободу
слова, печати, митингов и собраний, право избирать и
быть избранным, так и социальные права — право на
труд, на отдых, на бесплатное образование и
медицинское обслуживание, на материальное обеспечение в
старости и в случае болезни или потери трудоспособности;
равноправие граждан всех рас и национальностей;
равные права женщин с мужчинами во всех областях
государственной, хозяйственной и культурной жизни.
Социалистическая демократия в противоположность
буржуазной не только провозглашает права народа, но и
гарантирует их реальное осуществление. Советское
общество обеспечивает действительную свободу личности.
Высшее проявление этой свободы — освобождение
человека от эксплуатации. В этом прежде всего подлинная
социальная справедливость» К
Все эти особенности социалистического строя высоко
поднимают его над самым развитым и демократическим
капиталистическим обществом и делают его несравненно
более привлекательным для трудящихся масс. Вот
почему мы убеждены, что для победы социализма война
не является необходимой. «Социализм, — писал Ленин,—
имеет силу примера»2. И этот пример играл и будет
играть огромную роль в мобилизации рабочего класса,
трудящихся масс и прогрессивных сил
капиталистических стран во имя победы социализма.
Социальная роль догматизма всегда была
консервативной. Он всегда был, есть и будет идеологическим
оружием прежде всего реакционных, консервативных,
отживших свое время классов, социальных слоев и
элементов, ибо именно он отражает, обосновывает и
оправдывает их отставание от развития жизни и страх перед
новым, идущим на смену старому, их стремление
остановить ход исторического развития.
И именно потому, что догматизм всегда
сопровождал старые, отжившие формы общественной жизни, ре-
1 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 15—16.
2 В. И. Ленин, Соч., т. 31, стр. 426.
52

йолюционные классы, их партии и идеологи всегда были
самыми решительными противниками его. А марксизм
есть идеология самого революционного класса в
истории и поэтому глубоко враждебен догматизму.
Марксизм является идеологией пролетарской
революции, он отражает историческое требование
революционного преобразования мира, обосновывает и освещает
путь революционной деятельности рабочего класса и
возглавляемых им трудящихся масс во имя
построения социализма и коммунизма. Поэтому классики
марксизма усиленно подчеркивали несовместимость
марксизма и догматизма. Маркс, Энгельс и Ленин
неоднократно подчеркивали, что их учение — не догма, а
руководство к действию и оно должно непрерывно
обогащаться и развиваться на основе революционной практики
и новых достижений науки, чтобы своевременно отразить
новые требования исторического развития и обеспечить
разрешение поставленных задач.
Марксизм несовместим с догматизмом, ибо его диа-
лектико-материалистическая философия по самой своей
сути чужда и враждебна всем проявлениям догматизма.
Диалектический материализм обязывает нас
рассматривать любое теоретическое положение марксизма как
отражение определенных объективных вещей, процессов
и зависимостей. Материалистическая диалектика
обязывает рассматривать теоретические положения отнюдь
не как вечные и неизменные, ибо и сама
действительность не неизменна. И поскольку предметы и явления
объективной действительности изменяются и
развиваются, то и теоретические положения должны также
изменяться и развиваться, отражать изменение и развитие
объективной действительности. Иначе они не смогут
верно отразить объективную действительность, не дадут нам
ее верного, научного познания. Поэтому-то Маркс и
отмечал, что его диалектика «критична и революционна по
самой своей сути». Диалектика чужда окостенению
понятий, теоретических положений, а без этого догматизм
делается невозможным.
Следовательно, причины проявлений догматизма
среди марксистов в коммунистических партиях следует
искать не в диалектическом материализме, а в том, что
в подобных случаях они оставляют почву
диалектического материализма. Деятели коммунистического движения,
53

крупные и рядовые, впадали в догматизм, часто даже не
осознавая этого, потому что допускали отступления от
диалектического материализма, абсолютизировали
отдельные теоретические положения, увековечивали их для
всех времен и условий. Забывая элементарную истину
диалектического материализма, что первичной и
определяющей является объективная материальная
действительность, а человеческое познание лишь приблизительно
верно отражает эту действительность, они пытались
поставить теоретические положения выше объективной
действительности, подчинить логику объективного, вне
и независимо от сознания существующего материального
мира той или другой пережившей cçoe время
формуле.
Классики марксизма-ленинизма и революционные
марксистские партии не только подчеркивали творческий
характер марксизма, но и воевали против догматизма в
своих рядах, в то же время обогащая марксистскую
теорию новыми положениями, развивая ее на основе анализа
и обобщения нового опыта революционной практики.
Ныне марксистско-ленинская теория включила в себя
много новых теоретических положений, являющихся
обобщением революционной практики социалистического
строительства в Советском Союзе, социалистического
строительства в странах народной демократии, практики
всего международного рабочего движения и огромных
всемирно-исторических изменений после смерти
Ленина.
Нет сомнений, что это обогащение и развитие
совершается отнюдь не легко и безболезненно. Оно
сопровождается борьбой с проявлениями самодовольства
достигнутым, с бюрократизмом, консерватизмом, с отрывом
от жизни в рамках самого движения, на ггочве чего и
развиваются тенденции догматизма. Идейные столкновения,
имевшие место в коммунистических партиях и
социалистических странах (после XX съезда КПСС), являются
еще одним внушительным доказательством этого.
Но, несмотря на это, буржуазные критики марксизма-
ленинизма и идеологи ревизионизма по-прежнему
твердят, что догматизм — один из органических пороков
диалектического материализма и вообще марксизма.
Одно из наиболее важных оснований для подобного
обвинения Бохенский усматривает в том, что коммунисты
54

считали недопустимой ревизию основных принципов
марксизма-ленинизма. Цитируя высказывание Энгельса
о том, что «наша теория не догма, а руководство к
действию», и ошибочно приписывая его Ленину, он пишет: «Но
только в последнее время мы столкнулись с совершенно
ясными авторитетными утверждениями, что это не
относится к основам марксизма-ленинизма, а следовательно,
прежде всего и к основным вопросам философии. Так, в
анонимной (следовательно, выражающей точку зрения
партии) передовой статье журнала «Коммунист» за июль
1955 года мы читаем, что «нельзя позволять отдельным
людям использовать свободу для обсуждения и ревизии
основных принципов». А в других местах тот же теоретический
орган партии утверждает, что нельзя и думать о различных
идеологических тенденциях внутри марксистского
мировоззрения. С точки зрения марксизма, говорится в
передовой, все теории, противоречащие марксизму,
должны быть заклеймены и не могут быть предметом
дискуссии» К
Следовательно, по Бохенскому, марксисты
перестанут быть догматиками только тогда, когда допустят
ревизию основных принципов марксизма и разные
идеологические тенденции внутри марксистского
мировоззрения.
Требование ревизии основных принципов марксизма
и допущения различных идеологических тенденций в
рамках марксистского мировоззрения, разумеется, не новое.
Это требование всех ревизионистов, всех изменивших
марксизму. Тот, кто не воюет против всех попыток
ревизии основных принципов марксизма, не является
подлинным марксистом.
Но означает ли это, что, оберегая основные принципы
марксизма от ревизии и отвергая всякие попытки
соединения марксизма с различными современными
буржуазными учениями или его подмены этими учениями, мы
защищаем догматизм? Понятно, что не означает.
И если даже предположить, что марксизм догматичен,
то отнюдь не подмена его основных принципов
современными буржуазными философскими социологическими и
1 J. М. В och en ski, Der Sowjetrussische dialektische Materin-
Iismus, S. 57—58-
ST)

другими учениями излечила бы его от этого порока. Ибо
эти учения не могут дать марксизму того, чего нет в них
самих. Эти учения сами глубоко догматичны. Все они
представляют собой некие «неоизмы», то есть тщатся
обновить различные идеологические учения прошлого.
Но в данном случае не это главное. Главное в том,
что нет никакой логики в утверждении, будто, защищая
свои основные принципы от ревизии, марксизм
становится догматическим. Пользоваться подобной
аргументацией в критике марксизма значит или не понимать, что
такое догматизм, или сознательно вводить в заблуждение
неосведомленного читателя.
По Бохенскому выходит, что признание устойчивых
теоретических положений и принципов, защита их от
ревизии и есть догматизм. Такое понимание догматизма,
однако, или большое заблуждение, или большая ложь.
Разумеется, характерная черта догматизма заключается
в том, что он принимает данные положения за
неизменные истины. Но известно, что наука также признает
известные положения и принципы за прочные, неизменные
истины и оберегает их от ревизии. Но это не означает,
что наука догматична и должна быть подведена под один,
знаменатель с теологией. Следовательно, простая защита
какого-то положения от ревизии еще не означает
превращения его в догму.
А что такое догма — это лучше всего демонстрирует
теология. Так, наука давно уже обосновала факт
естественного происхождения нашей планеты, видов
растительности и животных, так же как и естественного
происхождения человека. Но вопреки этому теология
продолжает пропагандировать наивный библейский рассказ,
что бог сотворил весь видимый мир, все растения и
животных, самого человека за шесть дней. Вот это и есть
догматическое утверждение, сложившееся тысячи лет
тому назад на почве примитивного практического опыта
и ненаучного, крайне ограниченного познания мира,
которое собратья Бохенского поддерживают и теперь,
когда гигантский практический опыт, накопленный в
течение тысячелетий, и громадные успехи естественных наук
доказали, что это утверждение противоречит
элементарным научным истинам, объективным фактам,
установленным наукой.
56

Следовательно, суть догматизма заключается в том,
что, защищая те или другие положения, он не
интересуется, подтверждаются ли они практикой, наукой,
объективной действительностью или не подтверждаются.
Догма характеризуется тем, что она претендует на истину,
не зависящую от объективной действительности и от
развития этой действительности.
Так ли обстоит дело с принципами
марксизма-ленинизма, с его теоретическими положениями? Совсем не
так. Теоретические положения марксизма-ленинизма,
включая и его основные принципы, извлечены из
объективной действительности. Они отражают эту
действительность, и в течение последнего столетия мировая
история практически доказала, что они верно отражают
объективную действительность. Следовательно, чтобы
изменить отражение — то есть теоретические положения
марксизма-ленинизма, его принципы, — следует изменить
прежде всего то, что они отражают, — то есть
объективные вещи, явления, взаимоотношения и закономерности.
Марксизм-ленинизм есть наука, а не произвольная
выдумка, и его теоретические положения не могут
изменяться произвольно. До тех пор пока данные процессы,
взаимоотношения и законы продолжают существовать в
объективной действительности, марксисты, если они
хотят остаться на почве науки, должны оберегать от
произвольных изменений соответствующие положения и
принципы своей теории, которые верно отражают эти
объективные процессы, взаимоотношения и законы.
Бохенский называет марксистов «догматиками» за
то, что они не допускают ревизии основных принципов
марксизма. Но марксисты не могут согласиться с
ревизией основных принципов своего учения именно потому,
что процессы и законы, отражаемые этими принципами,
продолжают существовать в объективной,
действительности. Так, коммунисты не могут отказаться от учения
Маркса о прибавочной стоимости, классовой борьбе, о
диктатуре пролетариата, столь ненавистного буржуазным
идеологам, потому что эти явления существуют в самой
объективной действительности и сама история доказала,
что нет иного пути освобождения пролетариата и всех
трудящихся от рабства и эксплуатации, кроме пути,
указанного основными принципами марксизма.
57

Следовательно, борьба коммунистов в защиту
основных принципов марксизма от ревизии опирается на саму
объективную действительность. Теоретические
положения марксизма, его основные принципы прочны и
неизменяемы постольку, поскольку устойчивы процессы и
отношения объективной действительности. И марксисты
становятся догматиками лишь тогда, когда
поддерживают теоретические положения, не отвечающие уже
объективной действительности.
Враги марксизма поднимают голос против его
«догматизма» не потому, что они вообще против догматизма,
а потому, что им враждебны основные принципы
революционного марксизма, от которых коммунисты не
отказались и не намерены отказываться. На вопли врагов
социализма и коммунизма можно ответить словами
Ленина: «Мы знаем, что на нас посыплется за эти слова
куча обвинений: закричат, что мы хотим превратить
социалистическую партию в орден «правоверных»,
преследующих «еретиков» за отступление от «догмы», за всякое
самостоятельное мнение и пр. Знаем мы все эти модные
хлесткие ф£азы. Только нет в них ни капли правды и ни
капли смысла». «Мы вовсе не смотрим на теорию Маркса
как на нечто законченное и неприкосновенное». Далее
Ленин указывал, что марксизм есть та наука, «которую
социалисты должны двигать дальше во всех направлениях,
если они не хотят отстать от жизни. Мы думаем, что для
русских социалистов особенно необходима
самостоятельная разработка теории Маркса, ибо эта теория дает лишь
общие руководящие положения, которые применяются
в частности к Англии иначе, чем к Франции, к Франции
иначе, чем к Германии, к Германии иначе, чем к России»1.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ХАРАКТЕР
И ЗНАЧЕНИЕ МАРКСИСТСКОЙ ФИЛОСОФИИ
Эта проблема не новая. Она встала вместе с
возникновением марксизма и имеет весьма длительную историю
развития.
До победы Великой Октябрьской социалистической
революции противники марксизма и внутри и вне рабо-
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 4, стр. 183, 184.
58

чего движения придерживались тезиса, что марксизм
применим только в развитых капиталистических
странах, но в странах, где капитализм и рабочий класс
слабо развиты или еще не вышли на арену истории,
марксизм не применим.
Но Октябрьская революция наглядно показала, что
марксизм имеет значение не только для развитых, но и
для слаборазвитых в экономическом отношении стран,
что он является идейным оружием трудящихся и
эксплуатируемых масс всех стран мира в их борьбе за
освобождение от всякого гнета и эксплуатации. Тогда в идейных
позициях буржуазных идеологов произошел поворот на
180 градусов, и они перешли к утверждению, что
Октябрьская революция и идеи ленинизма, под знаменем
которых она была совершена, чисто русское явление и
не имеют значения для других стран. Таким образом, они
тщатся обосновать борьбу международной
империалистической контрреволюции за предотвращение влияния
Октябрьской революции на развитие остальных стран
мира.
Но история дала новые неопровержимые аргументы,
подтверждающие международный характер марксизма-
ленинизма, и принесла новые разочарования
буржуазии и ее идеологам. После второй мировой войны
социалистическая революция, основывающаяся на принципах
и идеях Октябрьской революции, победила и
продолжает свое победоносное развитие в странах народной
демократии, часть которых составили отставшие в своем
экономическом развитии страны, но другие, как,
например, Чехословакия и ГДР, были развитыми
капиталистическими странами.
Вследствие определенных исторических причин
социалистическая революция в главных
капиталистических странах еще не наступила. Ссылаясь на этот факт,
буржуазные идеологи снова видоизменили свои
идейные позиции в борьбе с коммунизмом, с марксизмом-
ленинизмом. Они выдумали понятия «западное» и
«восточное» как синонимы двух абсолютно враждебных и
взаимоисключающих противоположностей, призванных
заменить действительные общественно-исторические
противоположности пролетариата и буржуазии,
социализма и капитализма.
59

Главной целью, альфой и омегой антимарксистских
теоретико-критических потуг большинства буржуазных
идеологов является ныне обоснование тезиса, что
современный революционный марксизм, под знаменем
которого идут революционные* преобразования в
Советском Союзе и в народно-демократических странах,
абсолютно чужд так называемым «западным» странам, то
есть капиталистическим странам, и его идеи якобы
неприменимы в этих странах.
Эта тенденция современной критики
марксизма-ленинизма особенно ярко выражена в книге Бохенского
«Советско-русский диалектический материализм».
Бохенский тщится доказать, что, во-первых,
«подлинным основателем современного диалектического
материализма» 1 является Ленин, во-вторых, что
диалектический, материализм Ленина будто бы не тождествен
диалектическому материализму Маркса и Энгельса и,
более того, «марксизм им [Лениным. — Н. И.] сильно
видоизменен: это уже марксизм, соединяющий типично
русские черты с чертами, вытекающими из характера
самого Ленина»2; в-третьих, что русская культура — это
«такая область культуры, которая чужда
западноевропейцам»3. Вследствие этого дух Диалектического
материализма Ленина и его марксизма вообще,
представляющего собой «продукт русской цивилизации»4, также
«вполне отличен от духа западноевропейской
философии»5.
Все эти утверждения Бохенского построены на песке.
И действительно, может ли быть более наивная
фальсификация, чем утверждение, что Ленин — истинный
основатель современного диалектического
материализма? Диалектический материализм — главное в
марксизме, это его философия, созданная Марксом и Энгельсом.
Ленин сам указывал, что не кто иной, как Маркс,
является «основателем современного материализма [а под
современным материализмом он понимал
диалектический материализм. — Н. //.], неизмеримо более богатого
1 J. М. В och en ski, Der Sowjetrussische dialektische
Materialismus, S. 32.
2 Там же, стр. 35.
3 Там же, стр. 122.
4 Там же, стр. 120.
5 Там же.
60

содержанием и несравненно более последовательного,
чем все предыдущие формы материализма».1
Новым в современном, то есть диалектическом,
материализме, что высоко поднимает его над всеми
остальными формами материализма и отличает от них,
является преодоление механицизма старого материализма,
создание материалистической диалектики, то есть
органическое соединение материализма с диалектикой и
применение материализма к анализу человеческого
общества. Это — великое завоевание человеческой
мысли, которым человечество и пролетариат обязаны
Марксу и Энгельсу. «Применение материалистической
диалектики к переработке всей политической экономии,
с основания ее, — к истории, к естествознанию, к
философии, к политике и тактике рабочего класса, — вот что
более всего интересует Маркса и Энгельса, вот в чем
они вносят наиболее существенное и наиболее новое,
вот в чем их гениальный шаг вперед в истории
революционной мысли»2. «Углубляя и развивая философский
материализм, Маркс довел его до конца, распространил
его познание природы на познание человеческого
общества. Величайшим завоеванием научной мысли явился
исторический материализм Маркса. Хаос и произвол,
царившие до сих пор во взглядах на историю и на политику,
сменились поразительно цельной и стройной научной
теорией»3.
Ленин не создал какой-то новый диалектический
материализм, отличный от диалектического материализма
Маркса и Энгельса. Ленин считал себя учеником Маркса
и Энгельса и на протяжении всей своей жизни, как
никто другой, выступал в защиту диалектического
материализма, созданного Марксом и Энгельсом, от нападок
буржуазных философов и всевозможных попыток
ревизионистов извратить и фальсифицировать его.
Разумеется, Ленин был не просто учеником Маркса
и Энгельса, защищавшим марксизм, и в том числе
диалектический материализм. Ленин был великим
марксистом-теоретиком, творчески развивавшим все стороны
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 357.
2 В. И. Лени и, Поли. собр. соч., т. 24, стр. 264.
3 В. И. Л е н и н, Полн. собр. соч., т. 23, стр. 44.
61

марксистской теории. Из всех учеников Маркса и
Энгельса он внес самый крупный вклад в сокровищницу
марксистской теории. Ленин обогатил марксистскую
науку новым теоретическим анализом и выводами, его
учение — новый, высший этап развития марксизма.
В этом смысле марксизм Ленина не тождествен
марксизму Маркса и Энгельса.
Однако это вовсе не означает, что учение Ленина не
тождественно учению Маркса и Энгельса в том смысле,
в каком утверждает Бохенский. По Бохенскому,
теоретическое творчество Ленина не тождественно
теоретическому творчеству Маркса и Энгельса, ибо оно создано
из чисто «русских элементов», чуждых марксизму.
Чтобы подкрепить это свое утверждение, Бохенский
ссылается на работы некоторых пропагандистов марксизма,
утверждающих, будто русская домарксистская
революционная мысль, особенно
революционно-демократическая, является идейным источником ленинизма.
Великая историческая заслуга Ленина, характерная
для него, заключается не в том, что он якобы вернулся
назад от Маркса и Энгельса к утопическим взглядам
домарксистских революционных мыслителей в России,
а в том, что, исходя из теоретических позиций Маркса
и Энгельса, он двинул развитие марксистской мысли
вперед, к новым теоретическим завоеваниям.
Теоретической основой, на которой возник лени-
низм, является марксизм. Ленин считал марксизм
единственно научной революционной теорией, которая не
нуждается в дополнении другой революционной теорией,
ибо все остальные революционные теории не являлись
последовательными и не выдержали проверки историей.
А марксизм не представляет собой ни секту, ни русское
явление. Он возник не на почве русской культуры,
русской революционной мысли. Марксизм возник как
«прямое и непосредственное продолжение учения
величайших представителей» немецкой философии, английской
политической экономии, французского социализма К
Следовательно, марксизм возник на почве не русской, а
мировой цивилизации. Поэтому и идейные корни
ленинизма как дальнейшего творческого продолжения марк-
1 В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 23, стр. 40.
62

сизма нужно искать не только в русской, но и в
мировой цивилизации.
Несомненно, что ленинизм возник и развился не
только как идейное продолжение марксизма, но и как
марксистское теоретическое обобщение развития науки
и революционной практики пролетариата в новых
исторических условиях, сложившихся после смерти Маркса
и Энгельса. Но эта революционная практика также
представляла собой не только русское, но и
международное, мировое явление.
Никто не дал более точного определения идейных и
практических источников ленинизма — и на это нельзя
претендовать, — чем то, которое дал сам Ленин. Ленину
лучше других была известна природа и происхождение
материала, из которого он выковал идейное оружие
ленинизма. Вот что писал он по этому вопросу:
«большевизм возник в 1903 году на самой прочной базе
теории марксизма. А правильность этой — и только
этой — революционной теории доказал не только
всемирный опыт всего XIX века, но и в особенности опыт
блужданий и шатаний, ошибок и разочарований
революционной мысли в России. В течение около полувека,
примерно с 40-х и до 90-х годов прошлого века,
передовая мысль в России, под гнетом невиданно дикого и
реакционного царизма, жадно искала правильной
революционной теории, следя с удивительным усердием и
тщательностью за всяким и каждым «последним
словом» Европы и Америки в этой области». «Благодаря
вынужденной царизмом эмигрантщине революционная
Россия обладала во второй половине XIX века таким
богатством интернациональных связей, такой
превосходной осведомленностью насчет всемирных форм и
теорий революционного движения, как ни одна страна
в мире» К
Эти слова Ленина являются в то же время
наилучшей отповедью утверждению, что ленинизм-де чужд
западноевропейским народам, потому что представляет
собой продукт русской цивилизации, составляющей
культурную сферу, якобы совершенно чуждую Западной
Европе.
1 В. И. Ленин, Соч., т. 31, стр. 9.
63

Следует подчеркнуть, что это утверждение занимает
исключительно важное место в работах современных
критиков марксизма и представляет собой главную ось,
вокруг которой вращается вся критика марксизма у
Тойнби, Бохенского и других современных противников
марксизма.
В основе этого тезиса лежат антинаучные взгляды
Мейера, Шпенглера и других на циклическое развитие
культуры, вновь сделавшиеся модными среди
буржуазных философов, социологов и историков. Эти взгляды
весьма удобны буржуазным идеологам в их борьбе про
тив растущего влияния социалистических стран и
коммунизма вообще. Исходя из этих взглядов,
буржуазные идеологи утверждают, что русская, а следовательно,
и советская культура, с одной стороны, и
западноевропейская культура — с другой, представляют собой две
совершенно различные, чуждые и непонятные друг
другу области культуры, ибо в основе их лежат две
различные «души».
По их мнению, основу советской культуры, а
следовательно, и ленинизма составляет «русская душа»,
якобы чуждая и непонятная Западу. Но каковы же
особенности «русской души», которые будто бы определяют
физиономию современного марксизма, а следовательно,
и советской культуры и делают их чуждыми и
непонятными западноевропейскому человеку? В ответах
современных критиков марксизма на этот вопрос не
содержится ничего, кроме самых разнообразных и
противоречащих одна другой глупостей.
По Бохенскому, одна из самых важных черт
«русской души» проявляется в том, что русская
интеллигенция с отвращением встречает и отвергает «все
духовные ценности» Запада. Этой чертой «русской души»
объясняет он и ненависть коммунистов к буржуазии1. Но
это утверждение противоречит широко известным
историческим фактам культурного взаимодействия России с
остальными европейскими странами. Нет ни одного
значительного течения философии, науки и искусства
европейских стран, которое не нашло бы отклика среди тех
1 J. М. В о с h е η s k i, Der Sowjetrussische dialektische
Materialismus, S. 26.
64

или Иных кругов русской интеллигенции. Гегельянство,
кантианство, махизм, материализм Фейербаху, Бюхнера,
Фогта и Молешотта, дарвинизм и другие идейные
течения философии и науки возникли в западных
странах, но получили распространение и в России. А
процитированные выше слова Ленина об идейных основах
большевизма и об отношении русских революционеров к
революционной мысли Европы и Америки — самое яркое
доказательство того, что утверждение о враждебном
отношении русской интеллигенции к духовным ценностям
Западной Европы является вымыслом недалекого
ума.
Другая существенная черта «русской души», будто
бы наложившая свою печать на ленинизм и делающая
его чуждым человеку Западной Европы, — это
врожденная склонность русских к абстрактному и
догматическому мышлению. «Прежде всего, — пишет Бохенский,—
русским свойственна тенденция рассматривать все сущее,
и особенно социальные проблемы, в большом масштабе,
пренебрегая при этом конкретными подробностями
жизни, так как... они [русские. — Н. И.] рассматривают все
эти проблемы исключительно абстрактно, исходя
непосредственно из окончательных принципов и пренебрегая
фактами во имя теории»1. В подкрепление своего
утверждения Бохенский ссылается на такой «авторитет», как
Бердяев, у которого он, очевидно, и почерпнул свои
знания о русской интеллигенции и России вообще.
Среди многих клеветнических измышлений Бердяева
в адрес Советского Союза и русского народа есть
утверждение, что «у русских проявляется совершенно
особенное отношение к восприятию и оформлению идей
Запада. Из научной теории, подлежащей критике на
Западе и рассматриваемой как гипотеза, как
относительная, частная истина, без претензий на общезначимость,
русская интеллигенция делает окончательное
утверждение, граничащее с религиозным откровением... Русская
интеллигенция рассматривает науку как нечто
окончательное, почти божественное, отсюда и названный метод.
В науке она стала сторонницей дарвинизма, но этот
1 J. М. В о che η ski, Der Sowjetrussische dialektische
Materialismus, S. 26—27.
5 H. Ирнбаджаков
65

Дарвинизм оказывается не дискуссионной биологической
теорией, а догмой» К
Теоретическая ценность этого утверждения не выше
ценности первого утверждения. Оно сложилось на почве
реакционной расистской идеологии, доказывающей
«неполноценность» целых народов и рас,
фальсифицирующей данные биологической науки. Бохенский и Бердяев
делают то же самое, пытаясь «обосновать»
неполноценность русского и вообще восточных народов не
биологическими, а духовными свойствами. Различие состоит
лишь в том, что приверженцы биологического расизма
объясняют особенности общественно-исторической и
культурной жизни отдельных народов особенностями их
«расы», а последние — особенностями их «души». При
этом различные буржуазные идеологи определяют эти
особенности совершенно произвольно, в результате чего
в расистской литературе накопилось столько
противоречивых и несерьезных оценок отдельных народов, что
даже буржуазные идеологи вроде Тойнби отвергают эти
оценки и толкования как неприемлемые2.
Наблюдается разнобой и во мнениях и оценках
особенностей так называемой «русской души» со стороны
буржуазных идеологов. Бердяев и Бохенский, например,
утверждают, что в отличие от «западноевропейской
души» «русской душе» свойственна склонность к
абстрактному и догматическому мышлению, в результате
чего и марксизм Ленина якобы оказался абстрактным и
догматическим и, следовательно, чуждым
«западноевропейской душе». Но Теймер придерживается другого
мнения. Он считает, что тенденция абстрактного и
догматического'мышления свойственна не только русским, но и
немцам, и французам, вследствие чего марксизм и
нашел широкое распространение среди этих народов. Это,
конечно, вовсе не значит, что Теймер прав. Его точка
зрения так же ошибочна и реакционна, как и точка
зрения Бердяева и Бохенского. Основной порок этих, как и
всяких других, расистских концепций в том, что они
имеют тенденцию представить обусловленные чисто
историческими причинами и исторически преходящими явле-
1 J. М. В о che η ski, Der Sowjetrussische dialektische
Materialismus, S. 28.
2 A. I. Toy η bee, Der Gang der Weltgeschichte, S. 54—55.
66

ниями черты общественной некультурной жизни
отдельных народов в виде их вечных свойств и особенностей,
обусловленных особенностями их «расы» или «души».
Не будем далее останавливаться на обвинении, что
марксизм-ленинизм будто бы «абстрактен» и
«догматичен». Но отметим, что нет более безнадежного дела, чем
приписывать «русской душе» склонность к абстрактному
и догматическому мышлению в качестве ее
специфической черты, ибо эта склонность проявляется в
мышлении всякого народа.
Если нужно указать на типичные примеры
абстрактного мышления, то следует указать и на учения
Демокрита, Платона, Аристотеля, Декарта, Спинозы,
Гольбаха, Дидро, Беркли, Юма, Канта, Гегеля и т. п. Но само
абстрактное мышление не является каким-то расовым
или национальным недостатком. Наоборот, оно является
высшей формой человеческого мышления, без которой
нельзя представить себе достижений мировой философии
и науки.
Если же нужно указать на догматиков, то нельзя не
назвать Фомы Аквинского, Августина и всех теологов
католической церкви. Но разве они несли в себе «русскую
душу»? Как мы уже указали, склонность к догматизму
имеет гносеологические и социальные, а не расовые
корни. Поэтому она и проявляется в той или другой степени,
в то или другое время у мыслителей различных народов
мира. При этом, как мы уже подчеркивали,
догматическое мышление особенно свойственно идеологии всех
реакционных классов. И наоборот, идеологи
революционных классов всегда отличались враждебным
отношением ко всякой догматике и закостенелости.
Мы указали на наиболее важные «аргументы», с
помощью которых Бохенский тщится доказать, будто
современный марксизм, и особенно современная
марксистская философия, является плодом цивилизации, чуждой
западноевропейским народам, и потому она якобы чужда
духу Западной Европы. Мы отметили также, что все эти
«аргументы» — товар гнилой и негодный. Но в
заключение позволительно спросить: если Бохенский и другие
буржуазные идеологи действительно убеждены, что
философия современного марксизма — порождение чуждой
западноевропейскому духу «культурной сферы», что она
чужда западноевропейскому мышлению и пр., почему же
5*
67

тогда, засучив рукава, против нее пишут так много книг?
Почему сам Бохенский проявляет такую активность в
борьбе с «советско-русским диалектическим
материализмом»?
Нет другого, имеющего смысл, ответа на этот вопрос,
кроме следующего: дело в том, что Бохенский, как и
другие буржуазные критики марксизма, сами не верят в свои
выдумки насчет так называемых «культурных кругов»,
в то, что современный марксизм чужд Западной Европе,
западноевропейскому мышлению. Напротив, лишь
потому, что идеи марксизма, идеи диалектического
материализма все более глубоко и широко проникают и
распространяются в западноевропейских странах, буржуазные
идеологи и проявляют такую активность в борьбе с этими
идеями. Нет «советско-русского диалектического
материализма», «советско-русского» марксизма или какого-то
другого национального диалектического материализма,
какого-то другого национального марксизма. Есть только
один диалектический материализм, один марксизм,
являющийся международным. Для него не существует
границ. Он представляет собой идейное оружие рабочего
класса всех стран.
Кто хочет убедиться в этом, пусть рассмотрит теорию
и практику социалистического строительства от великого
Китая до берегов Эльбы, и он увидит, что в основе его
лежат одни и те же принципы — принципы марксизма-
ленинизма, принципы Великой Октябрьской
социалистической революции.
ВКЛАД ЛЕНИНА В РАЗВИТИЕ
МАРКСИСТСКОЙ ФИЛОСОФИИ — ГЛАВНЫЙ ОБЪЕКТ
КРИТИКИ СОВРЕМЕННОГО АНТИМАРКСИЗМА
Читатель, наверное, спросит: почему мы начали не с
обзора критики современным антимарксизмом
философии диалектического материализма вообще, а с
антимарксистской критики ленинского вклада в развитие
марксистской философии? Сделать это заставили нас
две причины.
Во-первых, в современной антимарксистской критике
философских взглядов Маркса и Энгельса, по существу,
не содержится ничего нового, что не было бы раскрити-
68

ковано Лениным и не было бы широко известно
марксистски образованным читателям. Естественно поэтому, что
больший интерес для них представляют критические
возражения и аргументы антимарксистов против ленинского
вклада в развитие марксистской философии.
Во-вторых, сами критики марксистской философии
предметом своей критики делают именно вклад Ленина
в философию. Более того, в современной
антимарксистской литературе широко распространен взгляд, что у
Маркса и Энгельса не было собственной философии, что
философия диалектического материализма создана
Лениным или главным образом Лениным.
Разумеется, утверждение критиков марксизма, что
якобы у Маркса и Энгельса не было своей философии и
что она была разработана Лениным, есть либо
результат их невежества, либо преднамеренная
фальсификация. Факт, что именно в критике философского дела
Ленина современные критики марксистской философии
видят свою главную цель, никак не случаен.
Раньше враги ленинизма настойчиво подчеркивали,
что Ленин был преимущественно практиком, что он
якобы недооценивал значимости теоретических проблем
марксизма и не внес никакого особенного вклада в
развитие марксистской теории. Это и доныне повторяют
некоторые противники ленинизма, особенно теоретики
социал-демократии и различные идеологи ревизионизма.
Цель этих клеветнических утверждений заключается
в том, чтобы принизить значение ленинизма как
дальнейшего творческого развития марксизма. Но они не смогли
и не смогут зачеркнуть тот факт, что в лице Ленина
международное коммунистическое движение нашло не
только гениального организатора и вождя победоносной
социалистической революции, но также и гениального
теоретика марксизма.
Никто после Маркса и Энгельса не сделал так много
для творческого развития марксистской теории, как
Ленин. Именно Ленин развил марксистскую теорию
в связи с эпохой империализма и социалистической
революции.
В борьбе Ленина за творческое развитие марксизма
исключительно важное место занимают проблемы
марксистской философии. В Ленине осуществилось редкое
сочетание гениального мастера революционной практики и
69

великого философа. Теперь это вынуждены признать и
такие непримиримые противники марксизма, как,
например, Бохенский. «Прежде всего, — пишет Бохенский, — в
нем удивляет, что он был одновременно и человеком дела
и мыслителем, глубоко осознавшим значение
философского мышления. А это почти никогда не встречалось у
других великих революционеров и полководцев»1.
Ленин не только понимал и подчеркивал огромное
значение диалектико-материалистической философии для
революционно-практической деятельности пролетариата,
для развития науки, не только постоянно защищал эту
философию от всех попыток уничтожить и извратить ее.
Он постоянно показывал, как пользоваться ею для
решения практических и теоретических проблем
социалистической революции. Марксистская философия
пронизывает собой всю революционно-практическую и научно-
теоретическую деятельность Ленина. Это — ее душа.
Поэтому и научно-теоретические завоевания ленинизма, и
всемирно-исторические победы руководимого Лениным
и марксистско-ленинскими партиями коммунистического
движения являются самым убедительным
доказательством правильности диалектико-материалистической
философии, ее жизненной и творческой силы.
Однако значение Ленина как философа состоит
прежде всего в том, что он творчески развил марксистскую
философию в соответствии с новыми историческими
условиями и новыми завоеваниями, новыми открытиями
научной мысли после смерти Энгельса. Он придал
марксистской философии тот вид, в котором ныне она
воспринята миллионами людей во всем мире и служит
теоретической основой всесторонней деятельности
коммунистических партий как в социалистических странах, так и во
всем мире.
Современную материалистическую философию
представляет диалектический материализм. Это ясно и
самим противникам марксизма-ленинизма и материализма
вообще. Так, например, известный ревизионист и враг
ленинизма Макс Адлер замечал, что в большевизме
материалистическая философия переживает свой «ренессанс»,
а книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»
1 J. М. В och en ski, Der Sowietrussische dialektische
Materialismus, S. 33.
70

фактически стала «чем-то вроде философской библии
современного материализма»1.
Разумеется, марксизм-ленинизм не признает никаких
библий. Революционно-критический дух его
непримирим ко всем попыткам догматизации теории, включая
и философию. Он требует непрестанного развития
марксистской теории, ибо только в этом случае она может
служить социалистической революции, разрешению
новых задач исторического развития и, таким образом,
сохранять свою непреходящую молодость, постоянно
наращивать, свою притягательную силу.
Именно в своем современном виде, который ей
придал Ленин, материалистическая философия стала
самым значительным философским учением
современности, имеющим наибольшее количество последователей
и оказывающим наиболее глубокое воздействие на ход
мировой истории. Вот почему каждый сколько-нибудь
значительный философ нашего времени вынужден в той
или иной форме выразить свое отношение к
философскому делу Ленина. Доказательством этому является,
с одной стороны, постоянный рост приверженцев
диалектического материализма из прогрессивной
интеллигенции, а с другой — непрерывное нагромождение
буржуазной и ревизионистской литературы против
диалектического материализма.
Значение книги «Материализм и эмпириокритицизм»
для марксистской философии
Произведения Ленина, в которых разрабатываются
вопросы марксистской философии—прямо или косвенно,
в связи с теми или другими конкретно-научными и
политическими проблемами, — весьма многочисленны. Но,
как великий философ, он с наибольшей силой
раскрывается в «Материализме и эмпириокритицизме», самом
значительном из его философских трудов.
«Материализм и эмпириокритицизм» является одним
из основных произведений марксистской философской
классики и наиболее выдающимся произведением
марксистской философской литературы XX века. Прошло
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung, 1 Bd, Berlin, 1930, S. 113.
71

более 50 лет со времени его первой публикации, но его
свежесть и актуальность не пострадали от времени.
Напротив, сейчас оно актуальнее, чем когда бы то ни
было, а его роль и влияние как идейного оружия борьбы
против реакционной буржуазной философии, его роль
в развитии марксистской философии и конкретных наук
несравнимо выросла. В современной марксистской
философской литературе XX века нет другого
произведения, которое не только давало бы глубокую и
творческую марксистскую разработку основных проблем
философии и методологических проблем конкретных
наук, но одновременно и служило бы источником столь
многочисленных и важных отправных идей творческой
разработки философских, общественных и
естественнонаучных проблем, как «Материализм и
эмпириокритицизм».
Ленин начал писать «Материализм и
эмпириокритицизм» в 1908 году, а опубликовал книгу в 1909 году.
Главной причиной, заставившей его писать эту книгу,
было то обстоятельство, что именно в это время русские
ревизионисты Богданов, Базаров, Гельфонд, Юшкевич,
Суворов и другие начали настоящий поход против
марксистской философии. Претендуя на то, что они
марксисты, эти деятели задались целью разрушить исходные
теоретические основы марксизма — его диалектико-мате-
риалистическую философию, ревизовать философские
основы марксизма. Поэтому Ленин поставил перед
собой задачу — разгромить философский ревизионизм
русских махистов, показать, что его представители — эт^
«люди, преподносящие под видом марксизма нечто
невероятно сбивчивое, путаное и реакционное» К
Но книга Ленина направлена не только против
философского ревизионизма, то есть против философских
воззрений людей, «желающих быть марксистами», а на
деле соединяющих марксизм с буржуазными идеями.
Она представляет собой нечто гораздо более
значительное.
Под предлогом, что материализм устарел, что
новейшее естествознание якобы опровергло
материалистическую философию, ревизионисты предлагали отбросить
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 11.
72

материалистическую философию марксизма и заменить
ее некоторыми модными течениями реакционной
буржуазной философии, наимоднейшим из которых в то
время был эмпириокритицизм. Представляя
материализм «опровергнутым» наукой, а эмпириокритицизм —
«философией естествознания XX века», ревизионистц
обосновывали необходимость философской ревизии
марксизма, соединения исторического материализма с
эмпириокритицизмом с целью якобы создания научной
философской основы марксизма.
Таким образом, ревизионисты изображали себя
людьми, «развивающими» марксизм, чтобы превратить
его будто бы в последовательную и современную
научную теорию, освободив ее от «устаревшего» и
«опровергнутого» наукой материализма, а на деле, как
попугаи, повторяли идеалистическую критику буржуазных
профессоров в адрес философского материализма.
Чтобы разгромить философский ревизионизм русских
эмпириокритиков, Ленин должен был свести счеты
марксизма с новейшими течениями буржуазной
философии.
Для выполнения этой задачи недостаточно было
лишь защитить мысли Маркса и Энгельса. Необходимо
было развить дальше философию диалектического
материализма, и прежде всего разработать проблемы диа-
лектико-материалистической теории познания, дав в то
же время теоретико-философское обобщение новейших
достижений физики, ибо эмпириокритицизм
спекулировал на гносеологических проблемах и был самым
тесным образом связан с новой физикой.
Историческое значение «Материализма и
эмпириокритицизма» для творческого развития марксистской
философии заключается в том именно, что Ленин
раскрыл в этой книге огромное значение диалектического
материализма для развития современного
естествознания, как и значение новейших открытий в физике для
обоснования диалектического материализма, дал
развернутую и творческую разработку диалсктико-мате-
риалистической теории познания, подверг беспощадной
критике важнейшие течения буржуазной философии
того времени, идеи которой положены в основу
различных модных течений современной буржуазной
философии.
73

Ленин и материалистическая теория познания
В писаниях философов-идеалистов весьма часто
встречается утверждение, что материализм не имеет
своей теории познания. Такое утверждение есть и в
книге Иоганна Фишля «Материализм и позитивизм
сегодня». «В конце XIX и начале XX века, — пишет он,—
материя, которая до того времени выглядела как нечто
самое прочное, вдруг стала исчезать в волнах и
излучениях. Рентгеновские лучи, радиоактивность,
действующие кванты Планка вели к форменному «развеществле-
нию» вещества.
Что же такое, собственно говоря, материя? Стало
ясно, что материализм не создал теории познания и
вследствие этого ничего не может сказать о том, что же
такое материя»1 (курсив мой. — Н. И.). Эту «роковую
пустоту», которая, по Фишлю, якобы образовалась в
материалистической философии, попытался заполнить
Ленин своим произведением «Материализм и
эмпириокритицизм», в котором он будто бы впервые дал два
различных определения материи — научное и философское.
Это же утверждение находим и в книге Веттера
«Диалектический материализм». «Вторым существенным
элементом ленинской философии, — пишет он, — является
попытка создать марксистскую теорию познания»2.
По Фишлю и Веттеру получается, что до появления
ленинского произведения «Материализм и
эмпириокритицизм» материалистическая философия не имела
собственной теории познания. А это неверно. Это поповская
выдумка, которая в неприглядном свете представляет
Фишля в качестве историка философии. Она
свидетельствует, что Фишль и Веттер — либо сознательные
фальсификаторы, либо не знают истории материализма. Тот,
кто добросовестно изучал историю философии, не
может не знать, что еще со времен Демокрита
материалистическая философия имела свою теорию познания,
которая была затем развита и усовершенствована
различными представителями материализма.
1 J. Fi seh 1, Materialismus und Positivisnius der Gegenwart,
Verlag Styria, Graz—Wien—Altötting, 1950, S. 87.
2 G. A. Wetter, Der dialektische Materialismus, 3 Auflage
Wien, 1950, S. 141.
74

Разрабатывая в своем произведении «Материализм
и эмпириокритицизм» проблемы материалистической
теории познания, Ленин строил эту теорию не на голом
месте, он основывался на данных прошлого развития.
Он развивал гносеологические идеи своих
предшественников-материалистов, и прежде всего гносеологические
идеи Маркса и Энгельса, которые, создав
диалектический и исторический материализм, совершили
подлинный переворот и в материалистической теории
познания.
Маркс и Энгельс, преодолев метафизический
характер и непоследовательность предшествующего
материализма, создали качественно новое, диалектико-материа-
листическое учение о познании и впервые применили это
учение не только к природе, но и к общественной жизни.
Возьмем, например, тезисы Маркса о Фейербахе. Они
занимают только одну-две страницы, но содержат
основные отправные идеи новой, диалектико-материали-
стической теории познания, которая в отличие от
старого материализма понимает чувственность не как
пассивное созерцание действительности, а как
практическую деятельность, которая видит источник, цель и
критерий человеческого познания в практике и т. д. Не
останавливаясь на этом вопросе подробно, мы
ограничимся лишь замечанием, что величайшее открытие
Маркса и Энгельса — исторический материализм — есть не
что иное, как применение диалектико-материалистиче-
ской теории познания к общественной жизни людей, к
человеческой истории.
Созданная Марксом и Энгельсом диалектико-мате-
риалистическая теория познания, возникшая до Ленина,
представляла собой такой качественный скачок в
развитии материалистической теории познания, что даже
видные буржуазные философы, например Бертран Рассел,
были вынуждены признать творческий и оригинальный
характер некоторых ее сторон. Более того.
Представители таких моднейших буржуазных идеалистических
философских течений, как, например, экзистенциализм^
и даже ряд философов-церковников тщатся присвоить
себе и по-своему истолковать отдельные
гносеологические положения молодого Маркса, включая и его
тезисы о Фейербахе, чтобы, таким образом, представить
себя оригинальными и сделаться популярными.
75

Сартр, например, считает, что философское развитие
Маркса было абсолютно правильным до «пагубной
встречи с Энгельсом», заразившим его своей философией
диалектического материализма1. Другие, например
Штейнбюхель, Бохенский, Тир, Макс Ланге, уверяют
своих читателей, что Маркс никогда не был
сторонником философии диалектического материализма, что эта
философия была создана якобы Энгельсом и особенно
Лениным. Даже Бохенский критикует Ленина за
«слияние учения Маркса и Энгельса в единое целое»2.
Ленин писал о сочинителях подобных
фальсификаций в предисловии к первому изданию «Материализма
и эмпириокритицизма»: «Все эти лица не могут не знать,
что Маркс и Энгельс десятки раз называли свои
философские взгляды диалектическим материализмом»3. У
Маркса и Энгельса было постоянное и полное
единомыслие в философских, гносеологических вопросах, а
единомыслие Ленина с Марксом и Энгельсом в
философских вопросах столь определенно выражено в его
произведениях, и особенно в «Материализме и
эмпириокритицизме», что любая попытка подвергнуть это малейшему
сомнению просто смешна. Даже Вальтер Теймер,
которого нельзя подозревать ни в малейшей симпатии к
ленинизму, пишет: «Ленин верил буквально каждому
слову, написанному Марксом. Он был самым
ортодоксальным из ортодоксальных марксистов своего времени...
Ленин написал книгу «Материализм и
эмпириокритицизм», в которой защищал чистоту диалектического
материализма» 4.
В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин дал
детальную разработку диалектико-материалистическои
теории познания. Он поставил и решил проблемы
материи, теории отражения, роли практики в познании,
относительной и абсолютной истины, партийности философии,
пространства и времени, материи и движения, причинности,
закономерности, случайности, значения философии для
естествознания и т. д. Но отправные идеи разработки
всех этих проблем он взял у Маркса и особенно из фи-
1 См. J. P. S а г t г, Situationen. S. 81.
2 J. M. Bochenski, Der Sowjetrussische dialektische
Materialismus, S. 33.
3 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 9.
4 W. Τ h е i m е г, Der Marxismus, S. 208.
76

лософских произведений Энгельса «Анти-Дюринг» и
«Людвиг Фейербах и конец классической немецкой
философии».
Истина заключается в том, что Маркс и Энгельс
создали диалектико-материалистическую теорию познания,
но не успели вследствие определенных причин придать
ей развернутый вид: это Ленин превосходно показал в
«Материализме и эмпириокритицизме».
«И Маркс с Энгельсом и И. Дицген выступили на
философском поприще тогда, когда в передовой
интеллигенции вообще, в рабочих кругах в частности царил
материализм. Совершенно естественно поэтому, что не на
повторение старого обратили все свое внимание Маркс
и Энгельс, а на серьезное теоретическое развитие
материализма, на применение его к истории, т. е. на
достраивание здания материалистической философии доверху.
Совершенно естественно, что они ограничивались в
области гносеологии исправлением ошибок Фейербаха,
высмеиванием пошлостей у материалиста Дюринга,
критикой ошибок Бюхнера (см. у И. Дицгена),
подчеркиванием того, чего этим наиболее распространенным и
популярным в рабочей среде писателям особенно
недоставало, именно: диалектики»1.
Но если исторические условия и требования
классовой борьбы, борьбы против вульгаризаторов
материалистической философии, борьбы за дальнейшее творческое
развитие этой философии привели Маркса и Энгельса
к тому, что они «естественно обращали наибольшее
внимание на достраивание философии материализма
доверху, т. е. не на материалистическую гносеологию, а на
материалистическое понимание истории»2, то исторические
условия, в которых выступил на философском поприще
Ленин, поставили перед марксистами-философами
другую главную задачу — разработать гносеологические
проблемы материалистической философии.
Прежде всего следует отметить, что в тех условиях
вопросы гносеологии все больше ставились в центр
внимания идеалистической философии. Новые открытия
естествознания и особенно физики серьезно расшатали
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 255—256.
2 Там же, стр. 350.
77

позиции метафизического материализма, завоевавшего
господствующее положение в области естественных наук,
и дали повод идеалистам перейти в наступление.
Представители идеалистической философии использовали
неспособность метафизического материализма
«переварить» новые открытия в физике для доказательства
тезиса, что якобы наука вообще опровергла материализм
и доказала правильность идеализма. Из
конкретно-научных открытий и положений они делали
гносеологические выводы. Особенно большую активность в этом
отношении проявил модный в то время
эмпириокритицизм, объявивший себя «философией
естествознания XX века».
В этих условиях проблемы гносеологии должны были
стать в центре внимания и марксистской философии.
Она возникла и развивалась в непрестанной борьбе
против идеалистической философии. При сложившемся
положении марксистская философия не могла сражаться
с идеализмом и развиваться дальше без отстаивания и
развития материалистической гносеологии, без
противопоставления материалистической теории познания
идеалистической.
Необходимость всесторонней разработки и
дальнейшего творческого развития диалектико-материалистиче-
ской теории познания особенно настоятельно
диктовалась тем фактом, что многие естествоиспытатели стали
сползать с позиций естественнонаучного, стихийного
материализма. Они не могли втиснуть новые открытия
физики в рамки своих механистических, метафизических
взглядов. Философия диалектического материализма, его
теория познания была единственной теоретической
основой правильного понимания новых открытий физики. Но
ученые-естественники не знали ее и, поскольку они не
смогли удержаться на стихийно-материалистических
позициях, переходили на идеалистические позиции. В этом
и выразилась сущность кризиса в новой физике. Для
преодоления кризиса необходимо было развить и
разработать диалектико-материалистическую теорию
познания, чтобы доказать, что новые открытия физики
подтвердили истинность диалектического материализма, а
не идеализма, что идеализм способен нанести ущерб
развитию наук о природе и особенно физики.
78

Наконец, первостепенная "важность гносеологических
проблем была обусловлена и историческими особенно
стями тогдашнего русского философского ревизионизма,
с которым Ленин боролся в «Материализме и
эмпириокритицизме». Ленин указывал, что Маркс и Энгельс
должны были заняться прежде всего достройкой
материализма доверху, тогда как Фейербах и вульгарные
материалисты Бюхнер, Фогт, Молешотт и Дюринг были
материалистами внизу, идеалистами вверху, то есть их
взгляды на природу были материалистическими, а
взгляды на общество и историю — идеалистическими. «Наши
махисты, желающие быть марксистами, — пишет
Ленин,— подошли к марксизму в совершенно отличный от
этого исторический период, подошли в такое время,
когда буржуазная философия особенно
специализировалась на гносеологии и, усваивая в односторонней и
искаженной форме некоторые составные части диалектики
(например, релятивизм), преимущественное внимание
обращала на защиту или восстановление идеализма
внизу, а не идеализма вверху». «Наши махисты не поняли
марксизма, потому что им довелось подойти к нему, так
сказать, с другой стороны, и они усвоили — а иногда не
столько усвоили, сколько заучили — экономическую и
историческую теорию Маркса, не выяснив ее основы, т. е.
философского материализма. Получилось то, что
Богданов и К° должны быть названы русскими Бюхнерами и
Дюрингами наизнанку. Они желали бы быть
материалистами вверху, они не умеют избавить от путаного
идеализма внизу!» х
В этом и заключались главные причины того, что
Ленин приступил к дальнейшей разработке диалектико-
материалистической теории познания.
Диалектический материализм и новейшая физика
Ленин указывал, что «в основе теории познания
диалектического материализма лежит признание внешнего
мира и отражение его в человеческой голове» 2. Поэтому
усилия идеалистов направлены на опровержение прежде
всего этого основного положения материалистической
1 В. И. Ленин, Пили. собр. соч., 18, стр. 350—351.
2 Там же, стр. 5,
79

гносеологии. Философская аргументация, применяемая
ими' в борьбе против диалектико-материалистической
теории познания, не представляет собой ничего нового. По
словам Ленина, махисты не привели ни одного довода
против материализма, который не встречался бы у
Беркли. Даже их метод борьбы с материализмом тот же
самый. Беркли называл учение о материи, или «телесной
субстанции», главной опорой, краеугольным камнем
материалистической философии и замечал, что «раз будет
удален этот краеугольный камень, — и все здание
неминуемо развалится»1.
Эмпириокритики и другие представители
идеалистической философии, ставившие своей задачей
опровержение и уничтожение материализма, начали свой
антиматериалистический поход также с отрицания материи.
Они называли материю «фетишем» и «идолом» и т. п.,
а материалистов — «метафизиками», «идеалистами» и
т. д. В стремлении опровергнуть материалистическое
учение сши пытались использовать достижения новейшей
физики.
В течение XIX века среди естествоиспытателей и
широких кругов прогрессивной интеллигенции
господствовали метафизические понятия о материи. Представление
об атомах как о мельчайших частицах, введенное
Дальтоном в химию, таких частицах, из которых образуются
все вещества, получило всеобщее признание в науке. Оно
было воспринято и вульгарным материализмом, получивч-
шим широкое распространение. Некоторые из его
представителей, например Бюхнер, делали известные
оговорки о безграничности материи и в малом, и в великом.
Но их основной взгляд сводился, в конце концов, к тому,
что атомы являются мельчайшими, неделимыми,
неизменными и неразрушимыми частицами материи.
Однако в конце XIX и начале XX века в физике были
сделаны такие замечательные открытия, как открытие
радиоактивности, электронов, рентгеновских лучей и
другие, которые опровергали прежние метафизические
представления об атомах как мельчайших, неделимых и
неизменных частицах материи. Оказалось, что атомы
имеют сложное строение. Кроме того, новооткрытые
1 См. В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 19—20.
80

физические явления не поддавались объяснению с
помощью понятий механического движения, механической
причинности, законов механики, значимость которых
считалась тогда абсолютной и универсальной. Таким
образом, новые открытия в физике расшатали
механистический взгляд на мир в самых его основах.
В связи с этими фактами многие физики, плохо
ориентировавшиеся в философских проблемах и
понятиях, стали говорить, что материя исчезла и осталось
только движение, что материя превратилась в энергию
и т. д. «Атом дематериализуется, — заявлял
французский физик Л. Ульвиг, — материя исчезает»1; «новая
система просто ставит электричество на место
материи»2,— писал итальянский физик Риги. За подобные
высказывания физиков ухватились различные
представители идеализма: немецкие идеалисты Герман Коген и
Эдуард Ф. Гартман, английский спиритуалист Уорд и
другие. Кроме того, ряд известных физиков — сам Эрнст
Мах, Анри Пуанкаре, Карл Пирсон и другие —
использовали эти факты для борьбы против философского
материализма и обоснования идеалистических философских
взглядов. Так, в связи с новейшими открытиями в
физике возникло идеалистическое философское течение,
названное Лениным «физическим идеализмом», которое,
ссылаясь на физику и прикрывая свой идеалистический
характер претензиями на то, что оно стоит над двумя
основными направлениями в философии —
материалистическим и идеалистическим, поставило своей задачей
опровержение и уничтожение материалистической
философии.
Представители этого течения не удовлетворились
утверждением, что атомы дематериализуются, что
материя превращается в электричество, в энергию и т. п.
Они вообще отрицали объективное существование
материи, атомов и вообще каких бы то ни было
материальных предметов и частиц. Карл Пирсон, например,
утверждал, что «материя — ничто»3. Эрнст Мах и
Вильгельм Оствальд отрицали объективное существование
атомов, а французский физик Анри Пуанкаре заявлял,
1 См. В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 273.
2 См. там же.
3 Там же, стр. 90.
Ç Н. Ирнбаджаков
81

что открытие радиоактивности привело к всеобщему
разгрому принципов классической физики К
С тех пор как в борьбе против материализма и за
обоснование философского идеализма были (на основе
новых открытий в физике) сделаны эти выводы, прошло
более 50 лет. За это время физики совершили новые, еще
более фундаментальные открытия, которые
представители идеализма также попытались использовать в своих
целях, для борьбы с материализмом. И здесь самую
большую активность проявили представители так
называемого неопозитивизма, идейного преемника и
продолжателя философских взглядов махизма. Поэтому и
главные аргументы неопозитивистов и других идеалистов,
пытавшихся использовать открытия современной физики
для борьбы с материализмом, были те же самые, что и
аргументы махистов полвека тому назад. Только выводы
их стали реакционнее, более явной стала тесная связь
с мистикой и религией. «Утверждение, — пишет Тей-
мер, — что современная физика кладет конец
материализму, что не существует никакой казуальности и вообще
никакой возможности прочного познания, стало уже
всеобщим достоянием образованных кругов Германии.
Утверждается, что ныне в физику введен «иррациональный»,
или «психологический», элемент, что природа объекта
зависима от наблюдающего субъекта, что ничего уже
нельзя рассматривать как объективно существующее;
физика, бывшая в классический период главной опорой
материализма, ныне стала опорой идеалистической
философии, в конце концов преодолевшей конфликт между
наукой и религией»2. Теория относительности и
квантовая физика, продолжает Теймер, используются для
доказательства того, что материя не существует, что она
есть творение человеческого духа, что только дух
наблюдателя реален и что «вне человеческого духа не
существует объектов»3.
Таким образом, и ныне одним из важнейших
аргументов идеалистов и всевозможных уничтожителей
диалектического материализма является соображение, что
современная физика якобы доказала «исчезновение»
1 См. В. II. Ленин, Поли. собр. сич., т. 18, стр. 267.
W. Τ h е i ni е г, Der Marxismus, S. 137.
4 Там же, стр. 140, 142.
82

Материи, превращение ее в энергию и т. п. Как уже
упоминалось, известный философ католической церкви
Иоганн Фишль утверждает, что еще в конце XIX и
начале XX века материя стала «исчезать в волнах и
излучениях». Буржуазные физики, как, например, Паскуаль
Иордан, продолжают твердить, что электроны могут
«исчезнуть»,— то есть перейти в «определенное количество
энергии (чаще всего в форме света)» и быть вновь
«созданы» К Философствующие физики, вроде Артура Эд-
дингтона, отрицают существование атомов, так же как
некогда это делали Мах и Оствальд, и объявляют
опровергнутыми все принципы классической физики XIX века,
как делал когда-то Пуанкаре. Эддингтон утверждает,
что физик не открывает объекты своих исследований, а
создает их. «Когда покойный лорд Резерфорд показал
нам атомное ядро, — пишет-Эддингтон, — открыл ли он
его или сотворил? И хотя, по впечатлению
большинства людей, Резерфорд открыл атомное ядро, я хочу
стать защитником той точки зрения, что он его
сотворил»2. Атомное ядро «было создано его научным
воображением»3. Но не только атом, атомное ядро и
различные микрочастицы сотворены, по Эддингтону,
индивидуальным сознанием ученого и не существуют
объективно. «Все основные законы и константы физики
могут быть недвусмысленно извлечены из априорных
рассуждений, и вследствие этого они всецело и полностью
являются субъективными»4. Принципы предшествующей
детерминистской физики опровергнуты. Мир, заявляет
Эддингтон, не детерминистичен, а современная физика
индетерминистична 5.
Различные критики марксизма, принявшиеся ныне,
засучив рукава, опровергать и уничтожать
диалектический материализм с позиций «современной философии»
и «современной науки», всю свою аргументацию черпают
именно у таких «современных философов», как Фишль,
и таких «современных» ученых, как Эддингтон, Иордан
и другие реакционные буржуазные философствующие
1 Р. Jordan, Das Bild der modernen Physik, S. 25.
2A. Eddington, Philosophie der Naturwissenschaft, Bern,
S. 139.
3 Там же, стр. 142.
4 Там же, стр. 83.
5 См. там же, стр. 85.
6*
83

физики. Таково идейное оружие известного критика
марксизма М. Г. Ланге. «Во времена Энгельса, — пишет
он, — понятие материи не было проблематичным. Наука
верила, что ее сущность можно усмотреть в атоме. Это
изменилось с открытием радиоактивности некоторых
элементов в конце XIX века. Ныне узнали, что атом
имеет весьма сложную структуру. Естествоиспытатели
говорят ныне о «дематериализации», об «исчезновении»
материи... и утверждают, что от старых принципов
естественнонаучного взгляда на мир остались одни
развалины» х. «Современное естествознание, — заключает
он, — дает нам совсем новое описание действительности,
в котором мы уже не можем пользоваться идеей
вещественной субстанции» 2.
Ту же аргументацию против диалектического
материализма находим и в писаниях французского теоретика
«социализма» и критика марксизма Жюля Монро. В
своей книге «Социология коммунизма» он заявил, что
материализм «никоим образом не может быть применен
к физической реальности. Здесь происходит
преобразование того, что мы называем материей, в то, что на том
же языке называется энергией»3. «Для нас материя
есть необходимый объект только по отношению к
известной шкале наблюдения, со своей стороны имеющей
макроскопическую природу, — продолжает он. —
Вопрос о материи превращается в вопрос о скорости...
Понятия «материя» и «материализм» уже неприменимы,
так как эти понятия возникли при совершенно других
обстоятельствах...
Материалисты XVIII века говорили, что движение
есть свойство материи. Ныне мы можем ответить им,
пользуясь их выражением, что материя есть свойство
движения»4.
Такова современная «научная» база, исходя из
которой буржуазные реакционные философы, всевозможные
теоретики ревизионизма и так называемого
«демократического социализма» ведут свой поход за уничтожение
1 M. G. Lange, Marxismus, Leninismus, Stalinismus, Stuttgart,
1957, S. 96.
2 Там же, стр. 128.
3 I. Monnerot, Soziologie des Kommunismus, Köln —Berlin
1952, S. 221.
4 Там же.
84

философии диалектического материализма. Необходимо,
однако, отметить, что во всей этой аргументации,
направленной против диалектического материализма, нет ни
одного положения, которое не было бы основательно
разоблачено и разгромлено Лениным в книге «Материализм
и эмпириокритицизм».
В этом произведении Ленин доказал, что развитие
новейшей физики полностью подтверждает марксистский
тезис о материалистической сущности естествознания.
Новейшие открытия физики не опровергают материализма
вообще. Они показывают ограниченность
метафизического материализма, но в то же время подтверждают
истинность диалектического материализма. Более того,
Ленин доказал, что новейшая физика порождает
диалектический материализм. Все попытки различных
представителей идеализма противопоставить естествознание (и
особенно новейшую физику) материализму, чтобы
доказать правильность идеализма, осуждены на неизбежный
провал.
В то время как идеализм отрицает объективное
существование природы и ее закономерностей вне и
независимо от сознания, естествознание и особенно физика
всегда имели своей исходной предпосылкой признание
объективной реальности природы и ее закономерностей.
Вот почему среди представителей естествознания всегда
жили материалистические тенденции — даже и тогда,
когда они не являлись убежденными приверженцами
материалистической философии и сознательно
исповедовали идеалистические философские взгляды.
Развитие физики за последние 50 лет полностью
подтвердило эти выводы Ленина. Но их большое фило-
софско-теоретическое и научное значение заключается
не только в том, что развитие науки доказало их
справедливость. Их значение состоит также и в том, что они
и ныне служат несокрушимым оружием в борьбе с
представителями идеализма и ревизионизма, которые
продолжают противопоставлять современное естествознание,
современную физику диалектическому материализму.
Противники материализма утверждают, что
материалистическая философия не была подтверждена
развитием естествознания и не внесла абсолютно никакого
вклада в развитие естественных наук. «К большому
удивлению, — пишет Фишль, — мы установили, что ма-
85

териализм Демокрита и Эпикура остался бесплодным,
тогда как формальное учение пифагорейцев дало
толчок исследованию природы» '.
Так пишет теолог Фишль. К этому сводятся, в конце
концов, и теоретические возражения против
диалектического материализма «социалистических» теоретиков
Монро и пр. Но если мы обратимся к создателям и
виднейшим представителям современной физики, то
увидим, что даже те из них, которые не являются
сознательными материалистами и даже вообще
материалистами, утверждают нечто противоположное Фишлю.
В отличие от Фишля и других идеалистов не кто
иной, как Гейзенберг, признал, что квантовая теория
возникла в связи с учением Демокрита об атомах и
вообще с «теми философскими теориями, которые
поставили материю в центр своих систем»2. Более того,
вопреки своим идеалистическим взглядам, родственным
махизму, Гейзенберг был вынужден признать, что в
буржуазной литературе преувеличивается влияние Маха и
позитивизма вообще на развитие современной физики.
«Часто указывают на позитивистские элементы в теории
относительности и в квантовой теории. Для развития
физики со времени открытия Планка особенно
плодотворными, без сомнения, были идеи Маха. Однако это
влияние не должно переоцениваться. Квантовая теория
в ее современном истолковании ни в коем случае не
рассматривает чувственные восприятия в качестве первично
данного, как это делает позитивизм. Если что-то должно
быть охарактеризовано как первоначально данное, то
таковым в квантовой теории является реальность,
которая может быть описана в понятиях классической
физики» 3.
Сколько бы он ни держался зачМаха, Гейзенберг, как
это видно, не смог не указать на глубокое и
принципиальное различие между позитивизмом, то есть
махизмом, и современной физикой, которое заключается в том,
что, как и всякий идеализм, позитивизм отрицает
1 I. Fischl, Materialismus und Positivismus der Gegenwart,
S. 118.
2 В. Гейзенберг, Открытие Планка и основные
философские вопросы учения об атомах, «Вопросы философии» № 11, 1958,
стр. 65.
3 Там же.
8G

существование объективной действительности и
объективных закономерностей, тогда к^к естественные науки
принимают их существование, и в этом прежде всего и
выражается их материалистический характер.
За весьма небольшими исключениями, все крупные
физики признают, что первым и важнейшим источником,
из которого они черпали и черпают вдохновение в своей
научно-исследовательской работе, является
материалистическое убеждение, что природа и ее законы
существуют объективно, вне и независимо от сознания, и что
они доступны человеческому познанию.
Несмотря на свои идеалистические философские
воззрения, Эйнштейн заявлял, что именно это
материалистическое положение, которое он называл «плебейской
иллюзией наивного реализма» в противоположность
«аристократической иллюзии», то есть идеализму,
является «исходным пунктом наук, особенно наук о
природе» 1.
Макс Планк, один из виднейших творцов
современной физики, в своей «Автобиографии в науке» особенно
определенно отметил благотворное влияние
материалистических идей на развитие физики. «То, что вело меня
к моей науке и с молодых лет вдохновляло на
овладение ею, — пишет он, — это совсем не само собою
разумеющийся факт, что законы нашего мышления
совпадают с законами внешнего мира... При этом
существенно, что внешний мир есть нечто независимое от нас,
абсолютное, существующее вне нас, и поиски законов,
имеющих значение в абсолютном, кажутся мне
прекраснейшей задачей науки и жизни»2 (курсив мой. — Н. И.).
И неслучайно Макс Планк, подобно Больцману,
Тимирязеву и многим другим известным представителям
естествознания, резко выступил против идеалистической
философии махизма.
А вот каково мнение по этому вопросу крупного
немецкого физика Вейцзекера. Несомненно, что Вейцзекер
не может быть заподозрен ни в каких симпатиях и
пристрастии к материалистической философии, ибо по фи-
1 AI. Einstein, Mein Weltbild, l'llstein-Bücher,
West-Berlin, 1957, S. 36.
2 M. Planck, Wissenschaftliche Selbstbiographie, Leipzig, 1955,
87

лософским воззрениям он позитивист. Но вопреки этому
он пишет: «Атомная физика в современном смысле
предполагает существование атомов и занимается их
внутренним устройством, изменениями в них и всеобщими
законами природы, проявляющимися в их структуре и
изменениях...
Старая идея «материалистического» направления в
философии заключается в том, что все действительное
объясняется свободной игрой мельчайших и неделимых
«материальных частиц», атомов» К И далее: «Наш век
снова открыл на этой основе (курсив мой. — Н. И.)
некоторые действительные свойства атомов и вместе с
этим заново открыл старые проблемы философского
учения об атомах» 2.
Даже закоренелый реакционер в философии и
политике, западногерманский физик Паскуаль Иордан не в
состоянии отрицать, что великие открытия современной
физики были достигнуты благодаря тому, что она
руководствовалась великими идеями материалистической
философии и что ее новейшие открытия подтвердили эти
идеи. «Еще древние мыслители, — пишет он, —
развивали представление, что вся природа состоит из «атомов»,
мельчайших, неделимых и неизменных частиц, движения,
встречи и соединения которых лежат в основе всех
видимых процессов действительности». Это представление
древней материалистической философии было
использовано естествознанием «как рабочая гипотеза», как
«руководящая идея плодотворного образования
представлений» и нашло «свое подтверждение в современной
физике» 3.
Мы могли бы привести подобные высказывания многих
других виднейших представителей современной физики.
Но нам кажется, что и этих высказываний достаточно,
чтобы убедить самым скептическим образом
'настроенного человека, что атомистические идеи
материалистической философии, ее представления об объективном
существовании природы и ее законов вне и независимо
1 С. F. V. Weizsäcker, I. J u i 1 f s, Physik der Gegenwart,
Zweite Auflage, Göttingen, 1958, S. 77.
2 Там же, стр. 78.
3 P. Jordan, Das Bild der modernen Physik, West-Berlin, 1958.
S. 17.
88

or всякого сознания, о том^ что природа и ее законы
могут быть познаны человеком, были руководящими
идеями развития современной %физики. Именно они были
гносеологической основой всех прежних открытий
современной физики, и только на этой основе возможно ее
дальнейшее развитие. Признания физиков
свидетельствуют о том, что современная физика подтверждает
правильность идей материалистической философии и в то
же время показывает, насколько идеализм враждебен
развитию физики и вообще естествознания.
Упомянутые нами ученые, бесспорно, признают
плодотворную роль материалистической философии в
развитии современной физики. Но здесь сразу же возникает
законный вопрос: не может ли физика добиться успеха,
руководствуясь идеалистической, а не
материалистической философией?
В докладе «О границах познания природы»,
прочитанном в конце прошлого века, то есть тогда, когда
начиналась новая физика, известный идеалист Дюбуа-Рей-
мон убеждал естествоиспытателей, что атом никогда не
будет познан. Позже, как уже отмечалось, Мах и
Оствальд заявили, что атомы вообще не существуют. Эту
точку зрения в наши дни поддерживает Эддингтон.
Нетрудно понять, что если физики и вообще представители
естественных наук руководствовались бы в своей научно-
исследовательской деятельности пресловутым «Ignora-
bimus» Дюбуа-Реймона и утверждением, что атомы не
существуют, что как атомы, так и законы природы
суть продукты творчества научной фантазии и т. д.,
то они лишились бы импульса в научных исследованиях
и открытиях. Можно ли серьезно заниматься научным
исследованием и делать открытия, будучи заранее
убежденным, что хотя нечто и существует вне нашего
сознания, оно никогда не может быть познано, или же
руководствуясь убеждением, что предмет нашего
исследования не существует в действительности, а является
продуктом фантазии? Поступившие так были бы не
учеными, а праздными фантазерами. Если бы ученые
руководствовались подобными представлениями, развитие
науки приостановилось бы.
Идеи идеализма не только не стимулировали
развития науки, а, наоборот, тормозили научное развитие; они
были решительно опровергнуты физикой.
89

Эрнст Мах был настолько желчным противником
существовавшего у физиков убеждения в объективности
атомов, что с явно несдержанным гневом заявил: «Если
вера в атомы для вас так существенна, то я отказываюсь
от физического образа мыслей; я не желаю быть
физиком»1. Невзирая на это, большинство физиков не
согласилось с этим субъективно-идеалистическим
утверждением. В противоположность Маху, Макс Планк
поддержал взгляд, что «Атомы не менее и не более реальны,
чем небесные тела»2... А на вышеприведенную реплику,
которую Мах бросил Планку, К. Тимирязев кратко
ответил: «Трескучие фразы! Свобода от чего? От строго
научно доказанного факта... И как неудачно это
глумление в устах человека, выбывшего из рядов физиков,
чтобы стать адептом учения его преосвященства епископа
Клойнского (Беркли)!..»3
История подтвердила правильность тезиса о
существовании атомов. Развитие науки вынудило и самого
Оствальда признать, что «атомистическая гипотеза
поднята на уровень научно обоснованной теории»4, а
современная физика, за исключением некоторых
философствующих физиков, вроде Эддингтона, считает
существование атомов научно доказанным фактом. Указав, что
если «в 1900 году критические умы все еще могли
отрицать всякую реальность «гипотетических атомов»,
Иордан заявил: «Ныне известны эксперименты, совершенно
наглядно раскрывающие атомистическую, зернистую
структуру материи»5.
Развитие физики опровергло и утверждение
идеалистов, что наука якобы никогда не познает атома. Было
установлено, что атом имеет сложное устройство, и до
настоящего дня открыто около 30 видов различных
элементарных частиц еще меньшего размера, чем атом.
Любой атом состоит из ядра, складывающегося из
элементарных частиц — нейтронов и протонов, и из оболочки,
состоящей из электронов. Физика все глубже проникает
в закономерности, которым подчинены микрочастицы и
1 В л. Львов, Жизнь Альберта Эйнштейна, «Звезда» № 1,
1956, стр. 130.
2 Там же, стр. 130.
3 Там же, стр. 130—131.
4 В. В. Некрасов, Учебник общей химии, М., 1957, стр. 53.
5 Р. Jordan, Das Bild der modernen Physik, S. 24.
90

микроявления, в результате чего была открыта атомная
энергия и способы ее применения и использования в
практических целях.
Материя как философская категория и учение
современной физики о строении материи
Ссылаясь на открытие сложной структуры атома и
микрочастиц, опровергнувшее взгляд физиков и
материалистов-метафизиков XIX века, что атом есть
мельчайшая и неизменная частица материи, идеалисты и
всевозможные критики марксизма утверждают, что
материя якобы исчезла. Как уже указывалось, авторы, вроде
Монро, Ланге и других, утверждают даже, что в
результате всех этих открытий физики понятия «материя» и
«материализм» оказались неприменимыми. Но вопреки
этому мнению современная физика не отказалась и не
имеет намерения отказываться от понятия материи, ибо
для этого нет никаких реальных оснований.
Протоны, нейтроны, электроны, позитроны, фотоны
и другие так называемые «элементарные частицы», как
и атомы, молекулы и т. п., являются не чем иным, как
различными образованиями материи, которая (в сответ-
ствии с современными научными представлениями)
существует в двух основных и неразрывно связанных
формах— вещества и поля. Протоны, нейтроны, электроны,
позитроны, как и атомы и молекулы, суть частицы
вещества. Фотоны, то есть частицы света, являются
образованиями электромагнитного поля, имеющего свои
особенные закономерности, отличные от закономерностей
«элементарных частиц» вещества. Но несмотря на все
различия и особенности, и элементарные частицы
вещества и фотоны, как и все формы и образования
материи, существуют в пространстве и времени К Кроме того,
одним из основных свойств «элементарных частиц»
материи является способность изменяться и при определенных
условиях переходить друг в друга 2.
Например, в поле действия атомного ядра может
развиться процесс, в результате которого квант света
1 См. М. А. Марков, Гипероны к к-мезины, М., 1958, стр. 16.
2 См., например, М. А. Марков, Гипероны и к-мезоны,
стр. 14—16; Я. П. Тер л ец к и и, О взаимопревращаемости
элементарных частиц, «Вопросы философии» № 2, 1956 и др.
91

(фотон) исчезает, а на его месте образуется пара новых
«элементарных частиц» — электрон и позитрон.
Существует также и обратный процесс. Именно основываясь
на этих явлениях, некоторые физики и
философы-идеалисты делают вывод, что материя «исчезла», что она
превратилась в энергию, в данном случае — в световую.
Это, можно сказать, является ныне «наиболее солидным»
аргументом всех, кто тщится опровергнуть материализм
с помощью физических открытий.
Но это отнюдь не действенный аргумент против
материализма, ибо в соответствии с современной физикой
свет также материален. Он отличается от электронов,
атомов, молекул и вообще от различных видов
вещества. Но все же он материален, имеет массу,
распространяется с определенной скоростью, несет в себе
энергию, может отклоняться другими материальными телами
и т. д.1
С точки зрения диалектического материализма все
это вполне объяснимо, ибо он никогда не считал, что
атомы суть последние неделимые и неизменные частицы
материи. Напротив, еще Энгельс указывал в
«Диалектике природы», что современная ему химия «все больше
и больше склоняется к мнению, что атомы обладают
сложным составом» 2.
«Разрушимость атома, неисчерпаемость его,
изменчивость всех форм материи и ее движения, — писал
Ленин, — всегда были опорой диалектического
материализма. Все грани в природе условны, относительны,
подвижны, выражают приближение нашего ума к познанию
материи, — но это нисколько не доказывает, чтобы
природа, материя сама была символом, условным знаком,
т. е. продуктом нашего ума... все это есть движение
материи в пространстве и во времени»3.
Следовательно, новейшие открытия физики
подтверждают правильность этих положений диалектического
материализма.
Ленин указывал, что противники материализма,
которые в новооткрытых формах материи и материального
движения усматривают исчезновение материи, смеши·
1 См. «Элементарный учебник физики». Под редакцией
академика Г. С. Ландсберга, т. Ill, М., 1958, стр. 379—381.
2 К'. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 585.
3 В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 298.
92

вают два совершенно различных вопроса: вопрос о
строении материи с вопросом о материи как гносеологической
категории. «Ибо единственное «свойство» материи, с
признанием которого связан философский материализм, есть
свойство быть объективной реальностью, существовать
вне нашего сознания» К Поэтому опровержение старых
представлений об атомах как о последних, неделимых и
неизменных частицах материи, открытие «элементарных
частиц» и различных полей не является
доказательством, опровергающим существование материи в
философском смысле слова. Диалектико-материалистическая
философия не отождествляет понятия материи с теми или
другими «элементарными частицами», с теми или
другими определенными формами материи. Она занимается
вопросом: существуют ли различные «элементарные
частицы» и поля объективно, вне и независимо от нашего
сознания. Если существуют, значит,
диалектико-материалистическая философия правильна, верна. Если же это
продукт нашей фантазии, как утверждает Эддингтон,
тогда следует считать верной идеалистическую
философию. Но современная физика доказала, что
«элементарные частицы», различные поля и формы движения не
созданы сознанием. Они существуют объективно, и наука
только открывает их, а не создает. Следовательно,
современная физика подтверждает диалектико-материалисти-
ческое представление о материи.
Абсолютная и относительная истина
Ленин указывал, что одной из важнейших, если не
самых важных причин возникновения «физического
идеализма», идеалистических увлечений многих физиков и
других представителей естественных наук, как и всех
ошибок махизма, является непонимание диалектического
взаимоотношения между абсолютной и относительной
истиной. «Все старые истины физики, вплоть до считавшихся
бесспорными и незыблемыми, оказываются
относительными истинами, — значит, никакой объективной истины,
не зависящей от человечества, быть не может. Так
рассуждает не только весь махизм, но весь «физический»
идеализм вообще. Что из суммы относительных истин в
их развитии складывается абсолютная истина, — что от-
1 В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 275.
93

носительные истины представляют из себя относительно
верные отражения независимого от человечества
объекта,— что эти отражения становятся все более верными,—
что в каждой научной истине, несмотря на ее
относительность, есть элемент абсолютной истины, — все эти
положения, сами собою разумеющиеся для всякого, кто думал
над «Анти-Дюрингом» Энгельса, представляют из себя
книгу за семью печатями для «современной» теории
познания» 1.
Это непонимание диалектики абсолютной и
относительной истины, — то есть того, что любая относительная
истина есть элемент абсолютной истины и что
абсолютная истина формируется в результате длительного и
мучительного процесса познания отдельных относительных
истин, — лежит и в основе идеалистических
заблуждений современных буржуазных физиков, как и
«современной» критики современных «истребителей»
диалектического материализма.
В том факте, что наука опровергла старое,
метафизическое понятие атома как мельчайшей неделимой и
неизменной частицы материи, и в факте открытия все
большего числа «элементарных частиц» материи они не
увидели дальнейшего углубления научного познания о
строении материи и сделали вывод, что материя вообще
исчезла. Именно так, например, доказывает
«исчезновение» материи современный критик марксистской
философии Теймер. Он рассматривает атом как предел
существования материи. По Теймеру, о материи можно
говорить лишь в том случае, когда «элементарные частицы»
организованы в форме атома. Но если это особенное
расположение частиц, образующих атом, разрушено,
тогда «нельзя уже больше говорить о материи»2.
Из открытия «элементарных частиц» физики и
философы, попавшие в плен идеалистического релятивизма,
сделали вывод, что атомы не существуют, не понимая
того, что хотя метафизическое представление об атомах
как мельчайших неделимых и неизменных частицах и
было опровергнуто, но опровергнуто отнюдь не всецело.
Прежний взгляд на атомы содержал в себе часть абсо
лютной истины, что атомы существуют. Наука доказала,
что атомы не мельчайшие, неделимые и неизменные
1 В. И. Лен и н, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 328,
2 W. The i mer, Der Marxismus, S. 147—148.
94

частицы материи, но она подтверждает также, что они
существуют реально, вне сознания и независимо от него.
На основе новейших открытий физики Ленин с
огромной силой убеждения раскрыл в «Материализме и
эмпириокритицизме» объективную основу марксистского
учения об абсолютной и относительной истине. Он исходил
из марксистского взгляда, что предметы и явления
природы имеют определенные границы, в которых они
существуют и за которыми перестают существовать. Еще
Энгельс указывал, что и физические, и химические, и
биологические явления и организмы имеют собственные
пределы делимости, за которыми они теряют свои
физические, химические и биологические свойства, то есть
перестают существовать. Но, согласно диалектическому
материализму, эти границы между предметами и
явлениями не абсолютны, а условны, относительны,
подвижны. Вследствие этого и границы человеческого
познания также условны, относительны, подвижны, они
выражают лишь приближение нашего ума к познанию
материи, «углубление человеческого познания объектов,
и если вчера это углубление не шло дальше атома,
сегодня— дальше электрона и эфира, то диалектический
материализм настаивает на временном, относительном,
приблизительном характере всех этих вех познания
природы прогрессирующей наукой человека. Электрон так
же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна, но она
бесконечно существует» К
Эта глубокая мысль Ленина была полностью
подтверждена новыми открытиями физики за последние
50 лет. Современной физике известны не только
электроны, но еще десятки видов «элементарных частиц», и она
продолжает открывать все новые и новые, прежде
неизвестные «элементарные частицы» материи.
И все же диалектико-материалистическая теория
познания и доныне остается для большинства физиков
капиталистических стран почти той же самой terra
incognita, как и во времена Ленина. Поэтому в своих
конечных выводах они оказались на тех же метафизических
позициях, на которых стояли физики, прежде чем была
открыта сложная структура атома. Теперь уже никто не
считает, что атомы являются последними, мельчайшими,
В. И. Л е и il и, Поли. собр. соч., т. 18, хлр. 277.
95

Неделимыми и неизменными частицами Материи. Но у
значительной части современных физиков мы встречаемся
с тем же самым метафизическим представлением о
материи, и единственное отличие заключается только в том,
что теперь они объявляют последними, мельчайшими и
неделимыми частицами материи не атомы, а известные в
настоящее время физикам «элементарные частицы».
«Ныне, — пишет Паскуаль Иордан, — мы уже не
считаем, что известное под названием «атома» есть
последняя неделимая частица, ибо он состоит в свою очередь
из небольшого, но тяжелого «ядра» и «оболочки» легких
электронов: именно эти электроны, а с другой стороны,
отдельные «нуклоны» (протоны и нейтроны), из которых
состоит ядро, и представляют собой последние,
неделимые частицы»1. Ту же точку зрения поддерживает и
Гейзенберг. Он утверждает, что протоны, нейтроны и
электроны суть последние, наименьшие составные части
материи2.
Не зная диалектико-материалистической гносеологии,
эти физики объявляют уровень познания, достигнутый
современной физикой, пределом научного познания
строения материи. Но научное познание не стоит на
одном месте, наука все глубже проникает в строение
материи, открывает все новые ее формы. Она приносит и
новые разочарования тем, кто ту или другую ступень ее
достижений объявляет границей научного познания
вообще. Но, не усвоившие диалектики абсолютной и
относительной истины, они снова и снова повторяют:
«Новейшая философия доказала, что материя не существует,
ибо частицы материи, объявленные физиками
последними и неделимыми, оказались не последними».
Незнание и непонимание
диалектико-материалистической теории познания и особенно марксистского учения
об абсолютной и относительной истине также является
одной из причин идеалистических утверждений, что
новейшая физика якобы опровергла принципы
классической детерминистической физики и т. п. Основываясь на
том, что явлениям микромира присущи свои
закономерности и что законы механики, макроявлений непримени-
1 Р. Jordan, Das Bild der modernen Physik, S. 17.
2 В. Гейзенберг, Открытие Планка и основные философские
вопросы учения об атомах, «Вопросы философии» № 11, 1958,
стр. 66—67.
96

мы к микроявлениям, всевозможные противники
материализма идут к генеральному обобщению, что новая
физика разрушила принципы классической физики, что
в отличие от классической детерминистической физики
новая физика является индетерминистической,
вследствие чего и нельзя говорить о каких-то объективных
законах природы \ и к другим идеалистическим
бредням, приводящим в восторг различных теологов и
мистиков.
Это, разумеется, неверно. В «Материализме и
эмпириокритицизме» Ленин указывал, что еще Энгельс
критиковал старый материализм за «непонимание
относительности всех научных теорий, незнание диалектики,
преувеличение механистической точки зрения»2 и
многократно подчеркивал, что новейшая физика, в
сущности, отрицает абсолютный характер законов старой
физики, представление, что с их помощью могут быть
объяснены все явления вселенной. Новейшая физика просто
доказывает, что законы старой физики имеют
определенную сферу действия, что в мире микроявлений
действуют другие законы.
Следует отметить, что некоторые современные физики
стихийно приходят к диалектическим представлениям,
например немецкий физик Карл Вейцзекер. «В
настоящее время, -- пишет он, — мы верим, что законы
классической физики действуют поистине «всегда», но не
«везде»; точнее: они имеют определенную «сферу
значимости». Внутри этой сферы значимости они верны и
окончательны для всех времен. Солнечные затмения никогда
не будут вычисляться по другим законам, кроме законов
Ньютона, паровые машины никогда не будут
конструироваться по другим законам, кроме законов
классической термодинамики»3.
Разумеется, Вейцзекер отнюдь не
диалектик-материалист. Но нет ничего удивительного в том, что в своих
научных обобщениях он пришел к диалектико-материа-
листическим выводам. Ленин отмечал, что «современная
1 См. Α. Ε d d i η g t ο η, Philosophie der Naturwissenschaft,
S. 83, 85, 121.
2 В. И. Л e н и н, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 329.
3 С. F. V. Weizsäcker, I. J u i 1 f s, Physik der Gegenwart,
S. 68.
7 H. Ирнбаджаков
97

физика... идет к едйнстоённо берному Методу и
единственно верной философии естествознания не прямо, а
зигзагами, не сознательно, а стихийно, не видя ясно своей
«конечной цели», а приближаясь к ней ощупью, шатаясь,
иногда даже задом. Современная физика лежит в
родах. Она рожает диалектический материализм. Роды
болезненные» К
Развитие физики давало и дает все новые факты,
подкрепляющие это гениальное по своей прозорливости
предвидение. В пользу этого свидетельствует тот факт,
что среди буржуазной интеллигенции и буржуазных
ученых все чаще слышатся голоса против
субъективно-идеалистического представления, распространяемого главным
образом неопозитивистами, что теория относительности
и квантовая механика якобы опровергли детерминизм и
законы классической физики, и эти ученые
высказываются за возвращение к детерминистским воззрениям
на мир.
Этот процесс разочарования в индетерминистских
идеалистических представлениях, переходящего в
отвращение к ним, получил особенно яркое выражение у
известного физика Луи де Бройля. После того как в течение
целых 25 лет он разделял и проводил в своей научной
работе индетерминистскую и идеалистическую
интерпретацию, данную в волновой механике Бора и
Гейзенберга, Луи де Бройль заявил, что эта интерпретация «в
значительной степени исчерпала свои возможности
объяснения явлений». Он призывает физиков освободиться от
этой идеалистической интерпретации и снова
возвратиться «к ясным концепциям картезианцев», то есть к
детерминистскому, материалистическому взгляду на мир.
Интерпретация Бора и Гейзенберга, замечает он, «логически
приводит к своего рода «субъективизму», родственному
идеализму в философском смысле, и стремится к
отрицанию существования физической реальности,
независимой от наблюдателя. А ведь физик, как это некогда ярко
подчеркнул Мейерсон, инстинктивно остается...
«реалистом», и на это у него имеются серьезные причины:
субъективистские интерпретации всегда будут вызывать
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 332.
98

у него болезненные впечатления, и я думаю, что он
будет счастлив наконец от них избавиться» 1.
Эти слова одного из крупнейших физиков нашего
времени являются сокрушительным приговором
идеалистической философии и в то же время свидетельствуют,
насколько необходима деятелям науки в их
научно-исследовательской работе философия диалектического
материализма. Она уберегла бы их от многих заблуждений,
болезненных переживаний и горьких разочарований, к
которым неизбежно приводит их идеализм, и во много
раз ускорила бы их научно-исследовательскую
деятельность.
«Наивный реализм», диалектический материализм
и наука
Развивая диалектико-материалистическую теорию
познания, Лени« отмечал, что в основе ее лежит так
называемый «наивный реализм». «Наивный реализм» всякого
здорового человека, —г писал он, — не побывавшего в
сумасшедшем доме или в науке у философов идеалистов
состоит в том, что вещи, среда, мир существуют
независимо от нашего ощущения, от нашего сознания, от
нашего Я и от человека вообще». «Наши ощущения, наше
сознание есть лишь образ внешнего мира, и понятно само
собою, что отображение не может существовать без
отображаемого, но отображаемое существует независимо от
отображающего. «Наивное» убеждение человечества
сознательно кладется материализмом в основу его теории
познания»2.
В этой особенности диалектико-материалистической
теории познания в значительной степени и скрывается
тайна широкой и постоянно растущей популярности
марксистской философии. Она соответствует здравому
смыслу обыкновенного, не искушенного в идеалистических
спекуляциях человека, кажется ему естественной и
понятной, и поэтому он предпочитает ее различным
формам идеалистической философии.
1 Луи де Бройль, Останется ли квантовая механика инде-
терминистской?, «Вопросы философии» № 4, 1954, стр. 117.
2 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 65, 66.
7*
99

Вследствие этого и буржуазные критики марксизма,
и ревизионисты уделяют исключительное внимание
критике «реалистического» характера марксистской теории
познания.
Часть противников диалектического материализма
ставит перед собой задачу опровержения «реализма»
диалектико-материалистической теории познания,
отрицая существование объективного мира вне человеческого
сознания и независимо от него. Такую задачу ставил
перед собой, например, известный теоретик ревизионизма
неокантианец Макс Адлер в книге «Учебник
материалистического понимания истории».
Хотя книга Адлера появилась еще в начале 30-х
годов, мы подробно остановимся на его возражениях
против диалектического материализма и особенно против
философских воззрений Ленина в «Материализме и
эмпириокритицизме», ибо эти его возражения и ныне
представляют собой существенную часть идейного оружия,
пользуясь которым идеологи буржуазии и
ревизионизма борются против диалектического материализма. А
некоторые ревизионисты, например немецкий ревизионист
Эрнст Безе, буквально повторяют критику Адлером
диалектического материализма. Все книги о марксизме, или,
точнее, против марксизма, опубликованные Безе после
второй мировой войны, являются просто буквальным
пересказом взглядов Макса Адлера.
Попытка Адлера противопоставить диалектико-мате-
риалистическую теорию познания науке путем
отождествления диалектико-материалистической теории
познания с «наивным реализмом» получила особенно
широкое распространение в современной буржуазной и
ревизионистской критике диалектического материализма.
Диалектико-материалистическую теорию познания
Адлер называет «вымыслом докритического философского
мышления» \ а Ленина объявляет «метафизиком», ибо он
был убежден в «реальности материи самой по себе»2.
То же обвинение встречается и в писаниях Безе. Он
утверждает, что материализм основан на вере «наивного
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung (Soziologie des Marxismus), I Bd, Berlin, 1930, S. 113.
2 Там же, стр. 114.
100

реализма» (и ленинское представление о
существовании материи основано на вере), а не на научном знании
аксиом 1.
Так, борясь против диалектико-материалистической
теории познания, Адлер и Безе пытаются апеллировать
к науке. «Естествознание,—.пишет Адлер, — мыслит не
метафизически, а следовательно, также и не
материалистически, а позитивистски»2. Для науки будто бы
безразлично, существуют ли ее объекты, например
электроны, атомы, молекулы, земные и небесные тела и т. п.,
объективно, вне сознания, или они являются
мысленными конструкциями. А поскольку она занимается ими,
она не рассматривает их иначе, кроме как
существующими в сознании.
Но эта неокантианская критика марксизма, по
существу, не является действительной критикой, ибо она не
видит или не хочет видеть качественного различия
между диалектическим материализмом и «наивным
реализмом». Утверждение Ленина, что диалектический
материализм сознательно кладет «наивный реализм» в основу
своей теории познания, вовсе не означает, что диалекти-
ко-материалистическая теория познания тождественна
«наивному реализму», как представляют себе Адлер,
Безе, Штейнберг и другие. Противники марксизма
заинтересованы в отождествлении диалектико-материалисти-
ческой теории познания с «наивным реализмом», ибо это
дает им возможность делать вид, что они якобы стоят
на позициях научного, «критического» мышления в
противоположность диалектическому материализму,
который якобы стоит на позициях донаучного,
некритического, наивного мышления. Но истина заключается в
том· (и Ленин аргументированно и всесторонне доказал
это в «Материализме и эмпириокритицизме»), что
диалектический материализм действительно кладет в основу
своей теории познания «наивное» убеждение
нормального человека в объективном существовании
материального мира. Но, в то время как это убеждение
обыкновенного человека основано на его опыте, на его жизненной
1 См. Е. Böse, Probleme der marxistischen Gesellschaftslehre,
Hamburg, 1948, S. 68-69.
2 M. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung, 1 Bd, S. 124.
101

практике, диалектический материализм обосновывает
его, опираясь на всю современную науку, и особенно на
естественные науки.
Напрасно противники марксизма пытаются
использовать науку против диалектического материализма и
«наивного реализма», ибо общеизвестные и доказанные
научные факты свидетельствуют против их
идеалистических представлений. Мы уже больше чем достаточно
останавливались на взглядах многих наиболее
выдающихся представителей естественных наук по этому
вопросу. Из высказываний таких ученых, как Планк,
Эйнштейн, Луи де Бройль, читателю известно, что вопрос
об объективном существовании предмета науки вне
человеческого сознания и независимо от него совсем не
безразличен для науки. Напротив, это основной вопрос
всякой науки, и, что еще важнее, всякая наука, и особенно
естественные науки, руководствуется не позитивистскими
представлениями, согласно которым не существует
объекта без субъекта, а материалистическим воззрением,
что природа существовала и существует вне всякого
сознания к независимо от него.
Неокантианцы, неопозитивисты и другие
представители идеализма называют это «метафизикой», «докри-
тическим мышлением» и т. д. Все это пустые фразы. Для
науки существование природы вне и независимо от
сознания есть научно доказанный факт. Именно
естественные науки доказали, что природа существовала до
возникновения какого бы то ни было человеческого
сознания, до существования каких бы то ни было живых
существ и т. д. Поэтому совсем не случайно, что
утверждению Маха о мире как о совокупности ощущений не
только философ Ленин, но и физики Планк и Больцман
противопоставили «ядовитый» для махизма, да и для
любой формы субъективного идеализма вопрос:
существовала ли природа до человека? К великому
неудовольствию идеалистов наука отвечает на этот вопрос
положительно, так же как отвечали на него Ленин, а
также Планк, Больцман и другие.
Разумеется, Адлеру было весьма хорошо известно это
возражение против идеализма, и он попытался
опровергнуть его. Но как он делал это?
Отметив, что многие «реалисты» считают факт
существования Земли до появления человеческого сознания
102

и даже до появлений жизни вообще сокрушительным
аргументом против «критического» идеализма, он
пишет, что Ленин также считал, что вопрос —
существовала ли Земля до человека или нет? — обеспечивает
победу материализма. Но Адлер не так трагично относится
к данному обстоятельству. «На этот вопрос, — пишет
он, — можно ответить: безусловно, Земля существовала
до людей, но не до сознания. Ибо Земля, ее
возникновение и развитие, весь период развития до человека
являются не только содержанием сознания, но и
предписаны им и вследствие этого возможны только в формах
сознания. Лишь через представление сознания о времени
можно провести единую линию, на протяжении которой
мы отмечаем существование Земли до появления
человека. И только предварительно приняв существование
некой реальности вне сознания, можно придать силу
доказательства аргументу о существовании Земли до
человека. Но тогда следует принять также и
существование времени вне того времени, которое единственно
присуще нам, а именно времени вне нашего сознания. И
тогда окажется, что Земля существовала не только до
человека, но и до времени, что, разумеется, совершенно
бессмысленно» К
Так Адлер вообразил себе, что обезвредил
уничтожающий вопрос, который Ленин и различные
«реалисты» поставили перед неокантианством,
неопозитивизмом и другими формами субъективного идеализма.
Однако это пустая иллюзия.
Как и все кантианцы, Адлер постоянно восхваляет
«критический» характер своей философии. Он заявляет
даже, что основными направлениями философии
являются не материализм и идеализм (или, как он
выражается, спиритуализм), а «критически-познавательное»
и «некритически-догматическое» направления. К
последнему он причисляет и идеализм, и материализм2.
Но несмотря на это, все его попытки «отвергнуть»
вопрос, поставленный Лениным и другими противниками
субъективного идеализма, основаны на ничем не
доказанной догме кантианства, а именно, что время есть
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung, S. 140—141.
^ Там же, стр. 117.
103

форма, представление сознания. Если предположить, что
эта кантианская догма верна, тогда все в порядке.
Верно, что Земля существовала до людей, она существовала
даже и до появления живых существ. Делая вид, что
он принимает это положение науки, неокантианец
стремится создать впечатление, что идет в ногу с наукой и,
следовательно, такие философы, как Ленин, напрасно
тщатся противопоставить науку неокантианству. Но,
продолжает кантианец, разве все это развитие природы не
происходило, согласно науке, во времени? А что такое
время? Форма сознания. Следовательно, и с наукой в
порядке, и идеализм спасен.
Все это фокусничество есть результат того, что
Адлер оперирует кантианским положением, что время есть
форма сознания, как чем-то общепризнанным и само
собой разумеющимся. Но дело в том, что эта догма
кантианцев не является ни общепризнанной, ни само
собой разумеющейся. Время представляет собой не форму
сознания — ни индивидуального, ни какого-либо
другого, а форму существования материального мира,
природы и общества. Оно существует вне всякого
сознания и независимо от него. Поэтому попытка Адлера
доказать, что поддерживаемый неокантианством и
неопозитивизмом субъекхивно-идеалистическии тезис — нет
объективной действительности, независимой от
сознания, — якобы не противоречит науке, совершенно
несостоятельна, ибо сама исходная позиция Адлера
полностью противоречит науке.
Он только делает вид, будто признает, что Земля
существовала до людей, но в то же время утверждает, что
она не существовала до сознания. И это вполне в духе
неокантианства и неопозитивизма, которые считают, что
нечто может существовать только в каком-нибудь
сознании. Но тогда выходит, что сознание существует без
людей, без их нервной системы и мозга, а это
решительно отвергается наукой. В «Материализме и
эмпириокритицизме» Ленин указывал, что антинаучная
сущность идеализма заключается также и в том, что он
предполагает существование сознания без мозга, без
нервной системы.
Но Адлеру и море по колено. И с этим вопросом,
ставя который Ленин атаковал идеалистов, он спра-
104

вился с такой же легкостью* как и с вопросом о
существовании Земли до человека. «Так же можно ответить
и на другой роковой вопрос, — пишет он, — может ли
существовать мышление без мозга. Ответим на это:
мышление как человеческое мышление, то есть как
психологический процесс, невозможно без мозга. Но
сознание в качестве фундаментальной духовной своеобразной
закономерности не только возможно без мозга, но и
вообще не может быть понято иначе, ибо сам мозг уже
является содержанием, мысленной определенностью
сознания. В качестве одного из моментов своего содержания
сознание устанавливает, что человеческое мышление
связано с мозгом. Но сам процесс этого установления не
связан с мозгом... мы знаем о мозге только путем его
чувственного восприятия, следовательно, через акт
сознания» 1.
И снова перед нами фокусничество. С одной стороны,
Адлер признает, что нет человеческого сознания без
мозга. Он платит свою дань современной науке. Но, с
другой стороны, он заявляет, что сознание,
установившее эту связь и зависимость между мышлением и
мозгом, и сам мозг, о котором мы знаем через наше
восприятие, также являются содержанием сознания. Здесь
он отдает дань неокантианству.
Но тут возникают некоторые вопросы, камня на
камне не оставляющие от всех этих софизмов. Адлер не
отрицает взгляда современной науки, что человеческое
мышление связано с мозгом, ибо в настоящее время
этого уже нельзя отрицать, наука доказала это
тысячами экспериментов. Но эта зависимость, утверждает он,
реальна лишь постольку, поскольку она является
содержанием сознания. Прекрасно, но ведь точка зрения
о зависимости мышления от мозга является еще весьма
новой. Раньше так не считали. По логике Адлера
следует, что тогда мышление не зависело от мозга. Или
пойдем еще дальше. Первобытный человек не имел
никакого научного представления о своем телесном
устройстве, о функциях различных органов человеческого тела,
о зависимости мышления от мозга и т. д. Спрашивается,
содержанием какого сознания была тогда зависимость
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung, S. 141.
105

мышления от мозга? Если бы спросить об этом
философа вроде Беркли, он ответил бы, что эта зависимость
была содержанием божественного сознания. Но Адлер
не принимает бога. Как неокантианец, он считает, что,
приняв существование духовных или материальных
существ вне своего собственного сознания, становишься
на «метафизические» позиции. Адлер же, как и все
неокантианцы и неопозитивисты, является непримиримым
противником «метафизики» и более последовательным
субъективным идеалистом, чем сам Беркли.
Нельзя сделать другой вывод и принять, что, когда
зависимость мышления от мозга не была содержанием
нашего сознания, она не существовала. Наука считает,
что человеческий мозг и зависимость мышления от мозга
существовали и тогда, когда ничье мышление не
сознавало этого.
Материализм и наивный реализм,
или Ленин как «ликвидатор» материализма
Адлер пытался не только опровергнуть материализм
и «реализм», объявив их в равной степени
«метафизическими» и ненаучными, но также и вбить клин между
ними, противопоставить их. «Убеждение в реальности
внешнего мира независимо от познающего сознания, — пишет
он, — мы называем реализмом, который по форме
может быть или наивным, или критическим реализмом». Но
«совершенно неправильно, — продолжает он, —
отождествлять с материализмом убеждение в существовании
внешнего мира, независимого от нашего сознания.
Материализм есть только форма реализма, ибо спиритуализм
также реалистичен, когда он учит, что независимо от
нашего сознания существует некий мировой дух, или бог,
или другие духовные существа»1.
Разумеется, это путаное представление о «реализме»,
объявляющее реализмом и спиритуализм, не является
новым изобретением Адлера. Оно существовало и
значительно раньше, но Адлер использовал его в борьбе
против диалектического материализма и особенно против
ленинской интерпретации проблем диалектического ма-
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung, S. 121.
106

териализма. Как отмечалось, Ленин утверждает, что
диалектический материализм сознательно кладет в
основу своей теории познания «наивный реализм». Кроме
того, давая определение философского понятия материи,
Ленин писал: «Материя есть философская категория для
обозначения объективной реальности, которая дана
человеку в ощущениях его, которая копируется,
фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя
независимо от них»1.
Истолковывая эти положения «Материализма и
эмпириокритицизма» в духе своего понимания «реализма»,
Адлер делает вывод, что защищаемое Лениным
философское учение действительно «реалистическое», но — хотя
и именуется диалектическим материализмом — не
является материалистическим в истинном смысле этого
слова. Допущение объективной реальности вне сознания
человека еще не есть материализм, рассуждает Адлер,
ибо эта реальность может быть и мировым духом, богом,
вообще чем-нибудь нематериальным.
Эти критические подходы Адлера и в настоящее
время активно применяются в буржуазной и
ревизионистской литературе о марксистско-ленинской философии.
Все современные критики диалектического
материализма — Бохенский, Веттер, М. Ланге, Штейнберг, Либер,
Безе, Актан и другие — прежде всего считают
необходимым отметить, что Ленин и его философские
последователи ошибочно смешивают материализм с
«реализмом».
Некоторые из них, например Г. И. Либер, считают, что
это отождествление возникло по той простой причине, что
Ленин якобы не понимал различия между понятиями
«материализм» и «реализм»2. Другие,
напримерМ.Ланге, считают, что со стороны Ленина это просто «трюк», с
помощью которого он пытался-де спасти диалектический
материализм, отождествив его с «наивным реализмом»,
и, таким образом, устранить некую опасность, якобы
созданную наукой3.
Но независимо от различных объяснений, которые
названные авторы дают «ошибочному» смешению материа-
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 131.
2 Н. I. Lieber, Die Philosophie des Bolschewismus in den
Grundzügen ihrer Entwicklung, F. a. Main — Berlin — Bonn, 1958, S. 58.
3 См. M. G. Lange, Marxismus, Leninismus, Stalinismus, S. 96.
107

лизма и реализма, почти все они согласны, что диалек-
тико-материалистическая теория познания, как она
разработана Лениным в «Материализме и
эмпириокритицизме», представляет собой· якобы «отступление от
материализма», и в этом они видят еще одно доказательство
невозможности отстаивать дальше материалистическую
философию, хотя бы она и называлась диалектическим
материализмом. «При рассмотрении «материализма и
эмпириокритицизма», — пишет Г. Веттер, — мы
убеждаемся, что своим определением понятия материи
Ленин, не замечая этого, порывает с материализмом, ибо
его аргументация принадлежит
теоретико-познавательному реализму, представляемому под названием
«материализма» К Ссылаясь на Веттера, Либер в своей книге
«Философия большевизма» писал следующее: «Если
сравнить это определение понятия материи и
материализма с тем, что обыкновенно вкладывается в это
понятие философией, то видно, что, строго говоря, здесь речь
идет совсем не о материализме, а скорее о реализме-
настоящем. реализме»2. Еще дальше в своих выводах
идет сам Ланге. «Таким образом, — пишет он,—
материализм теряет свои контуры. В основном понимании
мира он оказывается идентичным с повседневным
реализмом. Это показывает также, насколько устарели
элементы старой материалистической доктрины по
сравнению с новым представлением о понятии материи»3.
Итак, сколь ни парадоксально это звучит, согласно
мнению критиков диалектического материализма, своим
«новым» определением материи и материализма Ленин
просто похоронил материализм, превратил его в
«реализм». Но и это их утверждение основано или на
преднамеренном искажении фактов, или на незнании
марксистской философии и истории материализма, или
одновременно на том и другом.
Разумеется, Ленину очень хорошо было известно
истинное содержание понятий «материализм» и «реализм».
Утверждая, что диалектический материализм сознательно
кладет в основу своей теории познания «наивный
реализм», он ясно сознавал, что это не ошибка, так как в
1 G. А. Wetter, Der dialektische Materialismus, S. 134.
2 H. I. Lieber, Die Philosophie des Bolschewismus, S. 58.
3 M. G. Lange, Marxismus, Leninismus, Stalinismus, S. 97.
108

понятие «реализм» он вкладывал содержание,
соответствующее этому слову. В отличие от М. Адлера и других
буржуазных и ревизионистских критиков
диалектического материализма, которые считают «реализмом»
также и различные формы идеализма, Ленин употреблял
слово «реализм» в значении, противоположном
идеализму. Ленин употреблял слово «реализм» в смысле,
тождественном со словом «материализм».
Но Ленин знал также, насколько скомпрометировано
было это слово различными школами идеализма.
Отдавая себе отчет в том, что реализм (реализм в
нормальном, человеческом смысле слова) пользуется широкой
популярностью, различные идеалисты, чтобы
представить себя поборниками «наивного реализма», также
стали называть себя «реалистами». Даже субъективные
идеалисты Мах и Авенариус представлялись
защитниками «наивного реализма», а последователи Беркли
называли его философию «естественным реализмом».
Поэтому Ленин избегал пользоваться этим
скомпрометированным идеалистами наименованием. В «Материализме
и эмпириокритицизме» он писал, что «термин реализм
употребляется здесь в смысле противоположности
идеализму. Я вслед за Энгельсом употребляю в этом смысле
только слово: материализм, и считаю эту терминологию
единственно правильной, особенно ввиду того, что слово
«реализм» захватано позитивистами и прочими
путаниками, колеблющимися между материализмом и
идеализмом» К
Сущность вопроса, однако, не в названиях и
терминах, а в определении Лениным материализма и материи.
Авторы вроде Либера и Ланге уверяют нас, что Ленин
дал «новое» определение этих понятий, которое не
только отличается от представлений предшествующих
материалистов, но вообще ознаменовало собой отступление
от материализма. Но, по существу, в действительности,
Ленин проводил в этом вопросе точку зрения Маркса и
Энгельса, со своей стороны не отличавшуюся
существенно от представлений таких материалистов, как Фейербах
и Гольбах. В своем произведении «Людвиг Фейербах и
конец классической немецкой философии» Энгельс
писал, что «люди этого направления [то есть диалектиче-
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 56.
109

ского материализма. —Я. И.] решились понимать
действительный мир — природу и историю — таким, каким
он сам дается всякому, кто подходит к нему без
предвзятых идеалистических выдумок; они решились без
сожаления пожертвовать всякой идеалистической
выдумкой, которая не соответствует фактам, взятым в их
собственной, а не в какой-то фантастической связи.
И ничего более материализм вообще не означает» К
Достаточно хотя бы самым поверхностным образом
сравнить это определение материализма Энгельсом и
сказанное Лениным об отношении между диалектико-
материалистической теорией познания и «наивным
реализмом», чтобы увидеть, что Ленин просто проводил
точку зрения Энгельса,, которая была и точкой зрения
Маркса.
Так* же обстоит дело и с вопросом об определении
материи. Адлер, Веттер, Ланге, Либер и другие уверяют
нас, что ленинское определение материи не отвечает
требованиям «истинного материализма»2. Ну что ж,
прекрасно, они, безусловно, не посмеют отрицать, что
Гольбах был не просто каким-то «реалистом», а
признанным всеми материалистом. Тогда посмотрим, как он
определяет понятие материи.
В своей знаменитой книге «Система природы»
Гольбах писал по этому поводу следующее: «...по
отношению к нам материя вообще есть все то, что воздействует
каким-нибудь образом на наши чувства, а качества,
приписываемые нами различным веществам (matières),
основываются на различных впечатлениях или различных
изменениях, производимых ими в нас»3.
Следовательно, для материалиста Гольбаха материя
также является объективной реальностью, о которой
говорит и «реалист» Ленин, с тем, однако, отличием, что
Гольбах понимает ее метафизически, а Ленин —
диалектически. Эту объективную реальность нельзя путать с
«реальностью» каких-то божественных и
небожественных духов, ибо и Гольбах, и Фейербах, и Маркс, и
Энгельс, и Ленин, как и все материалисты, рассматривают
эту объективную реальность не как духовную, а как
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 301.
2 Н. I. Lieber, Die Philosophie des Bolschewismus, S. 58.
3 Поль Гольбах, Система природы, М., 1940, стр. 25.
ПО

материальную реальность, которая существует во
времени и пространстве независимо от сознания. Но
аргументация критиков «философского ленинизма», с
помощью которой они тщатся доказать, что Ленин не
только отошел от позиций философского материализма,
а даже опроверг его, не исчерпывается бесплодными и
малограмотными спекуляциями вокруг ленинского
определения понятия материи. Еще более забавны в этом
отношении их спекуляции вокруг идеи относительно
сознания как свойства высокоорганизованной материи,
которую Ленин развивает в «Материализме и
эмпириокритицизме», ибо здесь скудоумие буржуазных и
ревизионистских критиков «философского ленинизма» ставит
труднодостижимые рекорды.
В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин (в
полном согласии с материализмом и естествознанием)
рассматривает материю как первичное, а сознание,
мышление, ощущение как вторичное, производное, как
свойство особым образом организованной материи.
Развивая эти мысли, Ленин отнюдь не считал, что делает ка
кие-то новые открытия. Напротив, он категорически под
черкивал, что «Таковы взгляды материализма вообще и
Маркса — Энгельса в частности»1. Кроме того, исходя
из данных естествознания своего времени, он заявлял,
что «логично предположить, что вся материя обладает
свойством, по существу родственным с ощущением,
свойством отражения»2.
Это предположение Ленина вполне в духе
материализма, а его огромное значение состоит в том, что оно
является отправной идеей научного материалистического
объяснения трудной и сложной проблемы возникновения
и развития психики, сознания. По Ленину, ощущение
есть свойство особым образом организованной материи
отражать воздействие материального мира. Но это
свойство возникло не сразу, так сказать, из ничего,
а является продуктом длительного развития
органической материи, в результате которого из свойства
отражения, присущего всякой материи, возникло новое
свойство — ощущение.
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 50.
2 Там же, стр. 91,
Ш

Вместо того чтобы увидеть в этом предположении
Ленина новое подтверждение его последовательного
материализма, буржуазные критики ленинизма и
ревизионисты открыли в нем еще одно опровержение
материализма. «В любом случае, — заявляет Адлер, — поскольку
Ленин считает, что материализм не сводит ощущение
к движению, а «ощущение признается одним из свойств
движущейся материи», это — новый пример того, сколь
мало возможен последовательный материализм. Это
мнение Ленина уже не является материалистическим.
В данном случае материя конструируется уже из
нематериального, из ощущения, то есть материя
одушевляется» К Эта мысль"* дословно повторяется учеником
Адлера Эрнстом Безе. «Предположив ощущающую
материю,— пишет он, — и утверждая далее, что «вся
материя обладает свойством, по существу родственным с
ощущением, свойством отражения», Ленин
продемонстрировал только невозможность материализма в
строгом смысле слова»2. Это представление Ленина будто
бы означать, что мир есть не только движущаяся, но и
ощущающая материя, что в свою очередь означает, что
взгляды Ленина на мир являются не монистическими, а
дуалистическими.
Читая эти критические опусы современных
ревизионистов о философских взглядах Ленина, окончательно
убеждаешься, что ревизионисты поистине не могут
выдумать никаких новых и оригинальных возражений в
адрес марксистской философии, и потому им не
остается ничего другого, кроме повторения самых плоских и
затасканных возражений буржуазных философов, в
которые могут поверить лишь люди, не имеющие никакого
представления о философии, и в особенности о
материализме. Прежде всего, Ленин никогда не приписывал
свойство ощущения всей материи. Он категорически
подчеркивал, что ощущение есть свойство не всякой, а
только особым образом организованной материи. Но
под этим утверждением Ленина подписался бы любой
материалист: и Энгельс, и Фейербах, и Гольбах, и Дидро,
и т. д. Так как Адлер не признавал Энгельса истинным
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung, S. 121—122.
2 Ε. Böse, Probleme der marxistischen Gesellschaftslehre, S. 69.
112

материалистом и причислял его к «реалистам», мы
снова воспользуемся высказыванием Гольбаха. В «Системе
природы» Гольбах писал по этому вопросу следующее:
«...чувствительность мозга и всех его частей является
фактом. Если нас спросят, откуда взялось это свойство,
то мы ответим, что оно — результат свойственного
животному сочетания... Одним словом, ощущающая
способность есть или свойство, сообщающееся подобно
движению и получающееся путем сочетания, или же
свойство, присущее всякой материи: и в том, и в другом
случае субъектом его не может быть непротяженное
существо, каким предполагают человеческую душу» К
Несомненно, Гольбах не исключал возможности,
что ощущение может быть свойством всей материи. С
точки зрения современной науки и диалектического
материализма этот его взгляд неправилен. Но в данном
случае существенно не это, нас интересует другое. В
данном случае наша задача заключается в том, чтобы
показать, что были бесспорные материалисты, как,
например, Гольбах, которые действительно допускали, что
ощущение может быть свойством всей материи. И это
не противоречило их материалистическим взглядам.
И если критики ленинизма вроде Адлера и Безе
считают, что изобличили Ленина в отступлении от
материализма к дуализму, приписав ему представление об
ощущении как свойстве всей материи, это великая ложь и
самообман. Это объясняется тем обстоятельством, что
они никогда не изучали самостоятельно сочинений хотя
бы главных представителей материалистической
философии, а изучали ее по критическим призведениям
идеалистов, буржуазных философов, которые не переставая
твердят, что материализм отрицает ощущение, чувство,
мысль, сознание и все это объявляет материей.
Поэтому-то, прочитав у Ленина, что ощущение есть
свойство материи, они сочли, что «поймали» Ленина на
отступлении от материализма. Но по этому вопросу ни у
Гольбаха, ни у Ленина нет отступлений. Ибо, несмотря
на то, что Гольбах допускает ощущение в качестве
свойства всей материи, а Ленин рассматривает ощущение
как свойство лишь особым образом организованной
материи, оба они рассматривают ощущение как предикат,
1 Поль Гольбах, Система природы, стр. 66.
8 Н. Ирибаджаков
из

а материю — как субъект, ощущение — как вторичное
производное, а материю — как первичное, порождающее
ощущение. Именно в этом и заключается сущность
материализма.
Партийность философии
Ленин был и остается одним из величайших
философов-материалистов всех времен, с неукротимой
страстью воевавших против всех форм идеалистической
философии. И причислять его к некоему
«реалистическому» или «дуалистическому» направлению в
философии, претендующему на то, что оно стоит над
идеалистическим и материалистическим направлением, дело
совершенно несерьезное.
Развив идеи Маркса и Энгельса о партийности
философии, Ленин вскрыл полную несостоятельность всех
попыток модных буржуазных философов изобрести
какую-то новую, третью линию в философии, которая стоит
над материалистическим и идеалистическим
направлениями. Несмотря на усилия модных буржуазных
философских учений прикрыть свою идеалистическую
сущность различными новыми названиями, в том числе
«реализмом», «критическим реализмом», «естественным
реализмом», «неореализмом» и т. п., несмотря на их
претензию, что они представляют «наивный реализм».
Ленин доказал, что современная философия, как и
философия две тысячи лет тому назад, является ареной
непримиримой борьбы между двумя основными
направлениями в философии: материалистическим, ведущим
свое начало от Демокрита, и идеалистическим — от
Платона. «За кучей новых терминологических ухищрений,
за сором гелертерской схоластики всегда, без
исключения, мы находили две основные линии, два основных
направления в решении философских вопросов. Взять ли
за первичное природу, материю, физическое, внешний
мир — и считать вторичным сознание, дух, ощущение
(—опыт по распространенной в наше время
терминологии), психическое и т. п., вот тот коренной вопрос,
который на деле продолжает разделять философов на два
большие лагеря» К
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т, 18, стр. 356.
114

Ленин указывал, что борьба двух основных
направлений современной философии в конечном счете —
выражение идеологических тенденций двух основных
классов современного общества. Диалектический
материализм, ныне представляющий собой высшую форму
материалистической философии, является выражением
идеологических тенденций социалистических стран,
рабочего класса, трудящихся и эксплуатируемых масс
капиталистического общества, а различные формы
идеализма выражают идеологические тенденции буржуазии.
И так же как в политической и экономической области
необходимо без всяких уступок защищать классовые
интересы пролетариата, вести непримиримую борьбу за
уничтожение капиталистического угнетения и
эксплуатации, так и в области философии интересы
пролетарской революции, социализма и коммунизма требуют
борьбы против всех форм и проявлений идеализма, за
победу материализма — единственно научной и
революционной философии. Примирение между
диалектическим материализмом и идеализмом невозможно, как
невозможен классовый мир и классовое сотрудничество
между пролетариатом и буржуазией, между
коммунизмом и капитализмом.
Поэтому идеологи современного ревизионизма и
выступают против принципа партийности философии.
М. Адлер, Э. Безе, Колаковский, Неделькович, М.
Маркович, Лефевр и другие представители философского
ревизионизма отбрасывают марксистско-ленинский
тезис о классово-партийном характере философии,
материализма и идеализма — основных и непримиримых
направлений в философии. Они ищут путей примирения
материализма и идеализма, сглаживания границ между
ними или же выискивают некое новое философское
направление, которое не было бы ни материализмом, ни
идеализмом.
Разумеется, беспартийность не является монополией
ревизионистов. Это буржуазное изобретение, служащее
в борьбе против марксизма и используемое в наши дни
как ревизионистами, так и большинством буржуазных
критиков марксистской философии. При этом подход к
обоснованию «новой» философской точки зрения весьма
различен у разных критиков марксистской философии.
Но попытки выйти за пределы борьбы, развертывающей-
8*
115

ся между материализмом и идеализмом, всегда были
безуспешными. Так, например, Макс Адлер
придерживался мнения, что в философии существовало не два,
а три основных направления: материализм,
спиритуализм и, наконец, «познавательно-критический идеализм»,
столь отличающийся от первых двух, что они по
отношению к «познавательно-критическому направлению»
представляют собой, в сущности, одно направление —
«метафизическое». При этом Адлер был убежден, что
опроверг марксистско-ленинское учение о двух основных
направлениях в философии.
Но те, кто знаком с марксистско-ленинской точкой
зрения по этому вопросу, поймут, что здесь нет
опровержения марксизма. Прежде всего, в качестве основных
направлений философии марксизм рассматривает не
материализм и спиритуализм, а материализм и идеализм.
Спиритуализм не является основным направлением. Он
представляет собой лишь одну из разновидностей
идеалистической философии. Определяя основные
направления в философии, марксисты исходят из основного
вопроса философии — вопроса об отношении мышления
к бытию, духа к природе. Философы делятся на два
основных лагеря в зависимости от того, как они отвечают
на этот вопрос. Одни, которые считают, что материя
первична, а сознание, духовное вторично, производно от
материи, то есть что мир материален, а дух, сознание
есть свойство материи и т. д., принадлежат к
материалистическому лагерю. И наоборот, те, которые считают, что
первичны дух, сознание, а материя вторична, производна,
что мир духовен, а материальные предметы и явления
суть творения духа, — принадлежат к идеалистическому
лагерю.
«Познавательно-критический идеализм» М. Адлера
«исходит из действительно переживаемого». Адлер
утверждает, что «содержание сознания для нас последнее
данное», что вне сознания не существует никакой материи,
никакой объективной реальности1. Но, следовательно, так
называемый «познавательно-критический идеализм»
является не каким-то третьим направлением философии,
а одной из разновидностей идеалистического направления.
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung, S. 127.
116

Другие критики марксистской философии тщатся
опровергнуть марксистско-ленинское учение о
партийности философии, опровергая саму теоретическую основу
марксистского учения о двух направлениях
философии. Это пытался сделать Гельмут Штейнберг,
выступивший против марксистской философии с позиций
метафизики Николая Гартмана.
Метафизика Гартмана — одна из разновидностей
современной буржуазной философии. Согласно этому
учению, бытие состоит из четырех пластов (Schicten):
неорганического (материя), органического (жизнь),
душевного (сознание) и духовного (дух). Исходя из этой
философской системы, Штейнберг заявляет, что вопрос
об отношении между духом и материей не только не
может быть основным вопросом философии, но и вообще
является излишним вопросом, так как бытие состоит из
различных пластов. Материя, утверждает он,
представляет собой «только неорганический пласт природы»1,
тогда как растения и животные образуют другой пласт
природы2, который нельзя трактовать как материальный.
Вообще, по Штейнбергу, мир не является ни
монистическим, ни дуалистическим, а плюралистическим. Поэтому
одинаково ложны и материализм, утверждающий, что
мир материален, и сводящий его многообразие к одному
из пластов бытия — неорганическому, и идеализм, или
«спиритуализм», как выражается Штейнберг, все
растворяющий в духе. Так Штейнберг освобождается от
«поверхностного» теоретизирования с «духом» и
«материей», означающего якобы «только вульгаризацию идеи
единства бытия»3.
Отрицая как материалистический, так и
идеалистический монизм, Штейнберг не выступает против единства
бытия. Но, как он уверен, это единство достигается не
путем сведения всего многообразия бытия к одному из
его пластов, а через посредство «иерархического
порядка». Согласно «современной» философской точке зрения
Штейнберга, различные пласты бытия находятся в связи
и взаимодействии и образуют целостное единство. Но,
заявляет он, «единство не означает равенства». Напро-
1 Н. Steinberg, Marxismus, Leninismus, Stalinismus, S. 49.
2 Там же, стр. 75.
3 Там же, стр. 74.
117

тив, Штейнберг «признает высшую и руководящую силу
духовно-душевного и фундаментирующее значение
органического и неорганического» 1. Таким образом, мы
снова оказываемся лицом к лицу с одной из
разновидностей современного идеализма, где буржуазная
партийность проводится в самом вульгарном и
непоследовательном виде.
АНТИНАУЧНЫЙ И РЕАКЦИОННЫЙ ХАРАКТЕР
ФИЛОСОФСКИХ ОСНОВ СОВРЕМЕННОГО
АНТИМАРКСИЗМА
Философия всегда занимала первостепенное место в
идейной жизни общества. За 2500 лет своего
существования она была ареной непрерывной идеологической
борьбы общественных классов, принимавшей самые
ожесточенные формы и самый широкий размах в
революционные эпохи истории, когда уничтожался старый
общественный строй, а на его месте возникал новый,
исторически более прогрессивный строй. И это
естественно, ибо именно в эти исторические эпохи идеологи
старого строя напрягали все свои силы и умение, чтобы
оправдать существование старого строя, спасти его от
гибели, а идеологи нового строя развивали и
непрестанно совершенствовали свое идейное оружие, чтобы
обеспечить победу нового строя.
Но никогда философия не играла такой важной и
активной роли в истории общества и никогда
борющиеся общественные классы не проявляли такой большой
активности в области философии, как в наше время.
Исключительный рост роли философии неслучаен:
это вполне закономерное явление, причины которого
следует искать в революционно-преобразующей
деятельности рабочего класса и его марксистской идеологии.
Марксизм вывел философию с ее проблемами из
профессорских кабинетов к широким массам народа, сделал
ее острейшим идейным оружием революционных масс.
Марксизм сделал философию руководством в
революционно-практической деятельности рабочего класса и
этим поднял роль и значение философии на такую
высоту, на какой раньше она никогда не находилась.
1 Н. Steinberg, Marxismus, Leninismus, Stalinismus, S. 76.
118

Этот факт неизбежно вынуждает врагов социализма
и коммунизма повышать свою активность в области
философии и все больше приближать свой философский
фронт к массам.
Современные буржуазные философы проявляют
значительную активность. В капиталистических странах
выходят десятки философских журналов. Много издается
и книг самой различной философской проблематики.
Систематически проводятся международные философские
конгрессы. Философские проблемы разрабатываются
множеством философских институтов и обществ,
университетских кафедр, освещаются в ежедневной печати.
При этом многие современные буржуазные философы
все больше подчеркивают тесную связь философии с
общественной жизнью и отмечают, что роль и значение
философии заключаются прежде всего в этой ее связи. «С
древних времен и доныне, — пишет Бертран Рассел в
книге «История западной философии», — философия не
была исключительным делом школ или предметом
дискуссий меньшинства ученых. Она всегда являлась
существенной составной частью общественной жизни»1.
Одной из характернейших черт современной
буржуазной философии является ее стремление также выйти
за рамки философских кабинетов и семинаров,
университетских аудиторий, философских обществ и
небольших школ и стать доступной широким массам
народа. Особенно ясно выразил эту тенденцию известный
западногерманский буржуазный философ Карл Ясперс.
В своем объемистом сочинении «Великие философы» он
пишет, что «глубочайшие философские мысли должны
стать всеобщим достоянием», ибо «прочны они только
тогда, когда их воспринимают народы»2. С другой
стороны, Ясперс подчеркивает, что распространение
философских идей в народе необходимо потому, что они
облегчают современному человеку поиски ответа на
волнующие его ныне вопросы3.
Поэтому Ясперс решительно выступает против тех
буржуазных философов, которые все еще считают при-
1 В. Rüssel, Philosophie des Abendlandes, 3. Auflage,
Darmstadt, 1954, S. 6.
2 K. Jaspers, Die grossen Philosophen. Erster Band. München,
1957, S. 615.
3 Там же, стр. 96,
119

знаком хорошего философского тона пользоваться
языком и стилем, непонятным для массового читателя, для
обыкновенного человека. В противоположность этому
мнению Ясперс настаивает, чтобы философия излагалась
«ясно и наглядно», и сам взялся за обработку и
изложение именно для массового читателя всей мировой
философии в трех больших томах под названием «Великие
философы». «Я писал [это произведение. — Н. //.], —
говорит он, — поставив перед собой задачу сделать
философию доступной каждому... Я работал над книгой с
сознанием, что она будет понятна и тем, кто не имеет
специальной философской подготовки» 1.
Современная буржуазная философия представляет
собой также теоретическую основу критики
марксизма — как открыто буржуазной, так и ревизионистской.
И когда идеологи буржуазии и ревизионисты объявляют
марксистскую философию «устаревшей»,
«опровергнутой» и т. д., они выступают именно с позиций
современной буржуазной философии. Когда ревизионисты
предлагают «дополнить» и «обогатить» марксизм
идеями «новейшей», «современной» философии, они также
всегда имеют в виду современную буржуазную
философию.
Вот почему борьба против современного
антимарксизма и ревизионизма нераздельна с борьбой против
современной буржуазной философии и теснейшим образом
связанной с ней буржуазной социологии.
Современная буржуазная философия — философия
империализма
Характеризуя современную буржуазную философию
и природу этой философии, мы имеем в виду не только
ее соответствие времени, но и то, что это буржуазная
философия эпохи империализма.
Конец XIX — начало XX века Ленин определял как
начало эпохи империализма, то есть последней стадии
развития капитализма. Новый этап в развитии
капитализма характеризуется тем, что капитализм утратил
свой прогрессивный характер. Капиталистические
производственные отношения, в общем, тормозят развитие
1 К. Jaspers, Die grossen Philosophen, S. 96.
120

производительных сил общества, а буржуазия
окончательно превратилась в реакционный класс. Основные
средства производства сосредоточились в руках кучки
представителей финансового капитала, истинного
хозяина в области экономики, государственно-политической и
культурной жизни. Империализм означает обострение
всех противоречий капиталистического общества, и
особенно его основного противоречия — между кучкой
монополистов и огромной массой наемных рабочих и всех
трудящихся, что ставит социалистическую революцию
на повестку дня. В области политики эта эпоха
характеризуется переходом от демократии к политической
реакции, к уничтожению демократических свобод и
установлению абсолютного господства финансовой
олигархии и фашизма.
Эти изменения в экономике, в социальных
отношениях и в политической жизни капиталистического
общества не могли не вызвать соответствующих изменений и
в области философии, всегда тесно связанной с
интересами и борьбой классов. Начало эпохи империализма
неизбежно явилось и началом нового этапа в развитии
буржуазной философии и философии вообще.
В сфере буржуазной философии этот новый этап
характеризуется решительным поворотом к самым
реакционным формам идеализма и агностицизма, к мистике,
индивидуализму, ненависти к массам. Как известно,
идеалистическая философия достигла вершин своего
развития в спекулятивных идеалистических системах
Канта, Фихте, Гегеля. Но большие успехи
естествознания XIX века нанесли идеализму такой сокрушительный
удар и так дискредитировали его, что он почти утратил
свое значение. Широкое распространение среди ученых
и буржуазной интеллигенции вообще получил
метафизический материализм Бюхнера, Фогта и Молешотта,
сохранивший сильное влияние почти до конца XIX века.
Несомненно, что метафизическая
материалистическая философия долгое время продолжала удерживать
сильные позиции среди буржуазной интеллигенции и
особенно среди представителей естественных наук и в
XX веке. Этот вид материализма представляли уже не
Бюхнер, Фогт и Молешотт, а немецкий
естествоиспытатель-монист Эрнст Геккель, взгляды которого увлекли
121

не только еидных представителей естественных наук —
Сванте Аррениуса, Фореля, Жака Леба, В. Бёлше и
других, но и превратились в широкое культурное
движение, вышедшее за границы Германии и создавшее
большие трудности для представителей идеализма и
особенно церкви. Известнейший католический критик
монистической философии Геккеля, Фр. Климке, отмечал, что
борьба католицизма против геккелевского монизма
была весьма напряженной, вовлекшей когда-то в свою
орбиту и христианскую веру1. Но геккелевский монизм
был, так сказать, последней мощной струей
метафизического материализма и последним сильным увлечением
материализмом у буржуазной интеллигенции.
Начало и характерные особенности нового этапа в
развитии буржуазной философии, вызванные
наступлением эпохи империализма, были настолько явными и
осязательными, что и буржуазные историки философии
определяют их с весьма большой точностью. Так,
например, известный немецкий буржуазный историк
философии Фридрих Ибервег пишет: «Вообще в 1900 году
началась новая эпоха в философии... Эта новая эпоха
характеризуется отказом от натуралистического
догматизма, падением влияния механистического
естествознания и также ростом значения науки о жизни. Наивная
уверенность в механистическом мировоззрении, ведущем
к атеизму, постепенно была подорвана. Симптомом
внутренних духовных преобразований еще до войны [до
первой мировой войны. — Н. И.] явилось обращение к
прошлому, к системам немецкого идеализма. Имена
Шеллинга и Гегеля перестали быть неблагозвучными, как
это казалось в течение полустолетия...» 2
С развитием империализма и дальнейшим
обострением и углублением его противоречий идеализм,
агностицизм, мистика, пессимизм, индивидуализм и ненависть
к массам все глубже захватывали буржуазную
философию. Но с особенной силой эти черты буржуазной
философии проявились после победы Великой
Октябрьской социалистической революции и создания мировой
социалистической системы в результате второй мировой
"F. Ueberweg, Geschichte der Philosophie, Bd IV, Berlin,
1923, S. 326.
2 Там же, стр. 314.
122

войны. Современная буржуазная философия — это
философия загнивающей буржуазии. Она отражает
глубокий и непреодолимый кризис капиталистического
общества, страх империалистической буржуазии перед
массами и коммунизмом, ее бесперспективность и чувство
обреченности, ее отчаянные усилия найти путь спасения
капитализма от окончательной гибели, остановить
распад мировой капиталистической системы и
победоносное мировое шествие социализма и коммунизма.
Творческое бессилие современной буржуазной
философии
Пестрое многообразие течений, школ и заметное
несогласие между ними является одной из самых
характерных черт современной буржуазной философии. С
одной стороны, очень сильны «антиметафизические»
тенденции в лице неопозитивизма и его разновидностей,
которые считают, что так называемая онтологическая
проблема — существует ли вне сознания объективный
мир, как относится сознание к бытию и т. п. — не имеет
смысла. С другой стороны, в капиталистических странах
широкое распространение находят и «метафизические»
и философские учения—неотомизм, учения Пауля Ге-
берлина, Николая Гартмана, экзистенциализм,
персонализм и пр. С одной стороны, в современной
буржуазной философии весьма сильна тенденция иррационализма
в лице экзистенциалистов, фрейдистов, бергсонианцев,
ницшеанцев и так называемой «философии жизни»,
но, с другой стороны, существует и
рационалистическая тенденция в лице неотомистов, неопозитивистов
и пр.
Многочисленные наименования различных школ и
течений современной буржуазной философии, их
разногласия, растущее соперничество и распри между ними —
все это на первый взгляд делает невозможным единый
охват и систематизацию пестрой картины философских
учений. «Философская жизнь этого столетия, — пишет
Вольфганг Штегмюллер, — принесла сбивающее с толку
изобилие новых начал, методов мышления и учений.
Перед этим огромным материалом и внутренними
различиями между отдельными направлениями чувство
ужаса и даже безнадежности легко может овладеть на-
123

блюдателем, ибо возможность какого-либо синтеза
заранее кажется безнадежной» 1.
Буржуазные философы пытаются выдать это
многообразие в наименованиях философских учений и их
растущее несогласие за «творческий» расцвет
буржуазной философии. Они тщатся, с одной стороны,
представить все это как выражение творческого характера
современной буржуазной философии, а с другой стороны,
доказать, что именно распад современной буржуазной
философии на бесчисленное количество школ и течений
и обострение соперничества и борьбы между ними есть,
так сказать, гарантия творческого развития буржуазной
философии2.
Кроме того, сами представители различных течений
и школ современной буржуазной философии часто
заявляют претензию, что создали нечто совершенно новое
и оригинальное в философии. Представители бергсо-
нианства и фрейдизма претендуют на то, что они
совершили подлинный переворот в философии. Кантианцы,
прагматисты, эмпириокритики и представители других
разновидностей неопозитивизма претендуют на то,
что они стоят выше материализма и идеализма.
Гуссерль и Ремке объявляют, что они впервые подняли
философию на уровень истинной науки, и т. д.
Но ни высокая активность фронта современной
буржуазной философии, ни разнообразие философских
школ и течений, ни их внутренние раздоры отнюдь не
являются доказательством какого-то творческого
расцвета философии. Совсем напротив. И отдельные
буржуазные философы открыто признают это и отдают себе
отчет в том, что все эти черты современной буржуазной
философии вовсе не служат доказательством ее
творческого характера. «На первый взгляд, — пишет некий
буржуазный философ, — может показаться, что
философская культура нашего времени переживает великий
расцвет. У нас в Европе разнообразная философская
литература, сравнительно много философских кафедр,
наблюдается оживленная заседательская и преподавательская
1 W. S t е g m ü 11 e г, Hauptströmungen der
Gegenwartsphilosophie, Wien — Stuttgart, 1952, S. 5.
2 Cm. W. S t e g m ü 11 e r, Hauptströmungen der
Gegenwartsphilosophie, S. 5.
124

деятельность, международные философские конгрессы
становятся все более широкими. Но при ближайшем
рассмотрении оказывается, что расцвет этот большей
частью оборачивается миражем» К
В действительности различия между
многочисленными философскими учениями современной буржуазной
философии часто весьма незначительны, в то время как
общие их черты — более значительны и существенны.
В своей основе современные буржуазные философские
учения — эпигоны различных реакционных
идеалистических идей философии прежних времен. Неоидеализм
в Англии (Брэдли, Грин, Бозанкет, Мак-Тагарт)
является возрождением идеалистической метафизики Платона,
Лейбница, Беркли 2. В основе так называемой
«философии жизни» Ницше, Дильтея, Бергсона, Клагеса лежат
старые волюнтаристские идеи Фихте, Шеллинга,
Шопенгауэра, Мен де Бирана3. Современный
экзистенциализм возрождает философию Серена Кьеркегора,
имя которого до конца прошлого столетия вообще не
упоминалось в истории философии. Но после второй
мировой войны крайне мистическая и пессимистическая
философия Кьеркегора, дополненная философскими
идеями Гуссерля, Ницше, Дильтея, Бергсона и других,
сделалась новейшей философской модой буржуазии. В
основе неопозитивизма и его разновидностей лежат
философские идеи Беркли, Юма, Канта и т. п.
Возьмем, например, прагматизм, который слывет
общепризнанным официальным философским учением
американской буржуазии. Не кто другой, как Бертран
Рассел, сказал о философских воззрениях создателя этой
американской философии Джемса следующее: «Учение
Джемса — это попытка возвести надстройку веры на
фундаменте скептицизма, и, как и все подобные
попытки, опирается на софизмы... Берклеанский идеализм в
сочетании со скептицизмом... Но мы должны видеть
в этом лишь разновидность субъективистского сума-
1 В. von Brandstein, Moderne Probleme systematischen
Philosophie. «Zeitschrift für philosophische Forschung», Bd XII,
H. I, 1958, S. 102.
2 См. Windelband — Heimsoeth, Lehrbuch der Geschichte
der Philosophie, S. 598.
3 Там же, стр. 608.
125

сшествия, что характерно для всей современной
философии» 1.
Творческое бессилие современной буржуазной
философии вполне закономерное явление. Оно обусловлено
прежде всего тем фактом, что эта философия призвана
служить спасению отжившего свое время
общественного строя и вследствие этого вынуждена воспроизводить
философские идеи того или другого
философа-идеалиста, служившие интересам реакционных
общественных классов и сил более или менее далекого прошлого.
А многочисленные названия философских направлений
в капиталистических странах и их претензии на
переворот в философии не только не свидетельствуют о
творческом характере этой философии, но являются одним
из ярких симптомов кризиса буржуазной философии, ее
творческого бессилия.
Разнообразие философских учений эпохи
империализма— это результат того, что буржуазия распадается
на различные прослойки и между ними возникают
противоречия, результат различных
общественно-исторических .условий развития буржуазии в разных странах,
результат ряда гносеологических причин. Это
разнообразие существующих философских учений показывает, что
ни одно из них не в состоянии удовлетворить духовные
интересы сколько-нибудь широких кругов на более или
менее продолжительное время. В начале нашего века не
было более мощного буржуазного философского
течения, чем неокантианство. Но позже оно пало под
натиском эмпириокритицизма, неогегельянства, бергсониан-
ства, фрейдизма, прагматизма и других философских
учений, которые постигла судьба еще более
скоропреходящей философской моды. Большая часть этих учений
уже утратила свой рекламный и фальшивый блеск
некой «новой», «третьей» линии, «коперниковского
переворота» в философии и т. д. Теперь в капиталистических
странах стали модными главным образом разновидности
неопозитивизма, экзистенциализма, неотомизма. Но их
слава окажется еще более скоропреходящей.
Все это прекрасно чувствуют сами представители
буржуазной философии, и это одна из причин, которая
заставляет их искать все новые и новые философские
1 В. Rüssel, Philosophie des Abendlandes, S. 676.
126

выверты, кичиться все более разнообразными
философскими наименованиями, создавать какую-то видимость
резкого разграничения между их собственной
философией и остальными буржуазными философскими
учениями. В этих стараниях кое-кто зашел столь далеко, что
отделяет себя от каких бы то ни было
предшественников. И именно это особенно наглядно показывает,
насколько сильно скомпрометированы различные школы и
течения буржуазной философии близкого и далекого
прошлого, в силу чего многие модные буржуазные
философские учения не только не осмеливаются
обнаружить свое родство с предшествующими и другими
современными буржуазными философскими учениями, а,
наоборот, считают основным условием успеха
размежевание с ними.
Все это совсем не означает, что современная
буржуазная философия может быть полностью отождествлена
с различными идеалистическими учениями прошлого.
Последней точки зрения придерживается, например, К. Цвей-
линг (ГДР). «Буржуазные идеологи, — пишет он, —
опираются на данные истории буржуазной философии. По
сравнению с предшествующей философией они не дают
ни одной новой мысли, как это показал еще в начале
эпохи империализма Ленин на примере философии
махизма. Они лишь эклектически соединяют старые
формы идеалистической фальсификации действительности в
связи с их настоящими специфическими задачами.
Новыми являются лишь нюансы этой мешанины старого» 1
(курсив мой. — И. //.).
Это утверждение неверно. Прежде всего буржуазные
идеологи опираются не только на данные истории
философии, а также и на данные истории других составных
частей идеологии.
Во-вторых, современные буржуазные идеологи, и
особенно буржуазные философы, опираются на данные не
только истории буржуазной философии, но также и
философии феодального и рабовладельческого общества —
всей реакционной философии прошлого. Кроме того,
неправомерно утверждение, что современные буржуазные
1 К. Ζ w е i 1 i η g, Die deutsche bürgerliche Philosophie seit der
Grossen Sozialistischen Oktoberrevolution in «Die deutsche bürgerliche
Philosophie seit 1917», Nr. 1, Berlin, 1958, S. 10.
127

философы опираются на весь материал истории
буржуазной философии. В истории буржуазной философии
свое место занимали также и материализм Гоббса,
материализм Гольбаха, Дидро, Ламеттри и других
французских материалистов, Фейербаха, немецких
вульгарных материалистов, Геккеля и других. Но современная
философия империалистической буржуазии не только не
опирается на эти течения, а, наоборот, отрицает их. Она
отрицает все прогрессивное и революционное в истории
буржуазной философии, а воспринимает только
консервативное и реакционное.
Неправильным является также и утверждение, что
современная буржуазная философия буквально
повторяет реакционные философские учения прошлого, всего
лишь комбинируя и смешивая различным образом
старые философские идеи. Это утверждение мешает
правильному пониманию специфики философии
империалистической буржуазии. А она в свою очередь обусловлена
специфическими условиями материального бытия
современной буржуазии, ее ролью в современном мире. И ее
положение нельзя отождествлять с положением
прогрессивной и революционной буржуазии или
предшествующих эксплуататорских классов.
Современная, т. е. империалистическая, буржуазия —
это не буржуазия XVIII или XIX вв. Это абсолютно
реакционный и контрреволюционный класс. Но как
таковой он отличается и от консервативных и
реакционных классов рабовладельцев и феодалов. Он по-своему
консервативен, по-своему контрреволюционен. Его
консерватизм и контрреволюционность проявляются
прежде всего по отношению к рабочему классу и
социалистическому обществу, которые ныне являются
носителями прогресса истории. Борьба империалистической
буржуазии против революционного движения пролетариата,
за спасение капиталистического общества от
неизбежной гибели, ее борьба против социалистического строя
и революционной идеологии рабочего класса неизбежно
обусловливает такое идейное содержание современной
буржуазной философии, которое отсутствовало, было
исторически невозможным в философских учениях
прошлого. Одна из самых характерных черт философии
империалистической буржуазии — это ее
антимарксистский, антикоммунистический характер.
128

Современные буржуазные философы прекрасно rid*
нимают, что они не могут вести борьбу в защиту
буржуазного строя, против диалектического материализма,
против коммунизма, только опираясь на идеи прошлого.
Они отдают себе ясный отчет в том, что, опираясь
только на эти идеи, долго не удержишься и далеко не
пойдешь. Поэтому они стараются уцепиться за новейшие
открытия науки, использовать новейшие научные теории
в своих целях. Следовательно, они используют в своих
целях и современную науку.
Ленин неоднократно подчеркивал, что марксисты
никогда не должны забывать, «что именно из крутой
ломки, которую переживает современное естествознание,
родятся сплошь да рядом реакционные философские
школы и школки, направления и направленьица» '. Эти
слова Ленина полностью подтвердились. Мы являемся
свидетелями тому, что даже неотомизм всеми способами
стремится уцепиться за новейшие открытия
естествознания, истолковать эти открытия в свою пользу и, таким
образом, приобрести видимость современности и
научности. Вот почему перед лицом подобных фактов не
только ошибочно, но и опасно успокаивать самих себя
тем, что современные буржуазные философы якобы
просто пережевывают и комбинируют философские идеи
далекого прошлого. Если бы это было так, задача
марксистов была бы очень простой и легкой. Но дело в том,
что это не так.
Субъективный идеализм и агностицизм
современной буржуазной философии
В пестром многообразии течений и школ
современной буржуазной философии занимают свое место как
субъективно-идеалистические, так и
объективно-идеалистические взгляды. Среди представителей естественных
наук можно встретить даже и сторонников различных
разновидностей механистического материализма. Но
господствующим является субъективно-идеалистическое
направление, представленное прежде всего
неопозитивизмом и экзистенциализмом.
1 В. И. Л е и и н, Соч., т. 33, стр. 206.
9 П. ИриЗаджак 129

Различные формы неопозитивизма являются
господствующими в Англии и США. Пытаясь тесно связать
свои идеи с естествознанием, математикой,
кибернетикой и т. д., он получает широкое распространение среди
представителей естествознания, а следовательно, и среди
буржуазной Интеллигенции всех капиталистических
стран. Отдельные разновидности экзистенциализма
приобрели исключительно сильное влияние в Западной
Германии, Франции и других европейских странах. После
второй мировой войны экзистенциализм стал самым
модным и влиятельным буржуазным философским течением
в Западной Европе.
Между этими двумя течениями современной
буржуазной философии имеются различия, ведется идейная
борьба. Если неопозитивизм рационалистичен, то
экзистенциализм является важнейшей формой современного
иррационализма. Если неопозитивизм считает так
называемые онтологические проблемы, проблемы сущности
и смысла мира «метафизическими» и не имеющими
смысла, то экзистенциализм ставит в центр своей
философской проблематики именно эти проблемы, и т. д.
Исходя из этих различий и факта борьбы между
двумя названными философскими течениями, принимающей
подчас весьма грубые, жесткие формы, некоторые
буржуазные философы рассматривают неопозитивизм и
экзистенциализм как самые враждебные и
непримиримые течения в истории философии. «Если бы мы искали
противоречия в современной философии, — пишет
Вольфганг Штегмюллер в своей книге «Главные течения
современной философии», — то едва ли нашли бы более
острые противоречия, чем противоречия между
философией экзистенциализма, с одной стороны, и логического
позитивизма — с другой. Подобных противоречий
нельзя найти во всей истории философии» *.
Но истинная картина совсем другая. Различия между
неопозитивизмом и экзистенциализмом являются
подчиненными, второстепенными. Существенно же то, что оба
эти философских течения представляют собой
идеологическое оружие современной буржуазии, и в основе их
лежат общие идейные мотивы, не только определяющие
1 W. S t е g m ü 11 е г, Die Hauptströmungen der
Gegenwartsphilosophie, S. 44.
130

их общую классовую служебную роль, но, в конце
концов, и сближающие неопозитивизм и экзистенциализм
до взаимного дополнения.
Второстепенный и подчиненный характер различий
между неопозитивизмом и экзистенциализмом
определяется их точкой зрения на основной вопрос философии.
В своей книге «Людвиг Фейербах и конец классической
немецкой философии» Энгельс отмечал, что основным
вопросом всей и особенно новейшей философии
является вопрос об отношении мышления к бытию, который
имеет две стороны.
Первая сторона этого вопроса заключается в
следующем: что первично — дух или материя? Те философы,
которые считают, что первичен дух и он порождает
материю или что мир вообще духовен и вне сознания не
существует никакой объективной, материальной
действительности, принадлежат к лагерю идеализма. И
напротив, те, которые считают, что первична материя, что мир
вообще материален, а дух порожден материей и не
существует независимо от нее, принадлежат к лагерю
материализма.
Вторая сторона основного вопроса философии
такова: в состоянии ли наше мышление верно познать
объективную, то есть материальную, действительность.
Являются ли наши представления, понятия, мысли верным
отражением действительности? По решению этого
вопроса философы также делятся на два лагеря. Одни
отвечают на этот вопрос положительно. Другие, а именно
представители агностицизма, отвечают отрицательно. К
первым принадлежат не только материалисты, но и
идеалисты, например Гегель. Ко второй группе относятся
или явные идеалисты, или философы, которые
колеблются между материализмом и идеализмом. Но
агностицизм в любой форме, то есть взгляд, отрицающий
познаваемость объективного мира, неизбежно ведет к
идеализму.
И вот то общее, что делает экзистенциализм и
неопозитивизм родственными направлениями, и
заключается в субъективно-идеалистическом и агностическом
характере ответа на эти вопросы.
В основе философии экзистенциализма лежат те же
самые субъективно-идеалистические положения,
которые встречаются у Беркли, Фихте, Авенариуса и дру-
9*
131

гих субъективных идеалистов, основательно
раскритикованных Лениным в его работе «Материализм и
эмпириокритицизм». Так, например, Ясперс в книге
«Философская вера» развивает субъективно-идеалистические
взгляды, ничем не отличающиеся от так называемой
теории «принципиальной координации» Авенариуса.
«Что есть я?» — спрашивает Ясперс и отвечает: «Все,
что я знаю, находится в противоположении субъект —
объект, оно есть предмет (объект) для меня, явление, а не
что-то существующее само по себе. Но в
противопоставлении субъект — объект и объект и субъект связаны друг
с другом. Нет объекта без субъекта, но нет также и
субъекта без объекта... Бытие есть творение я» К
Представители неопозитивизма тщатся представить
свои философские взгляды не имеющими ничего общего
ни с материализмом, ни с идеализмом. Как они
утверждают, основными и противоположными
направлениями философии являются не материализм и идеализм, а
метафизика ( к которой они причисляют и материализм,
и идеализм) и позитивизм.
Разумеется, для неопозитивистов нет ничего
ненавистнее, чем «метафизика», и величайшим грехом
является обвинение в «метафизике». Но беда в том, что им
самим не всегда ясно, что следует понимать под
«метафизикой». Бертран Рассел писал по поводу
представлений неопозитивистов о метафизике следующее:
«Обвинение в занятиях метафизикой в области философии сталр
чем-то подобным обвинению в политической
неблагонадежности на государственной службе. Я со своей
стороны не знаю, что хотят сказать этим словом —
«метафизика»2.
Но самое важное, что весь шум, поднятый
неопозитивистами вокруг «метафизики», служит прикрытием их
субъективного идеализма. По-своему это признает
известный неопозитивист Виктор Крафт в книге «Венский
кружок». «В страхе перед метафизикой, — пишет он,—
не осмеливаются выйти за пределы переживаний»3, то
1 К. Jaspers, Der philosophische Glaube, München, 1954,
S. 24—25.
2 В. Rüssel, Philosophical analysis. «Zeitschrift f.
philosophische Forschung», Bd XII, N 1, 1958, S. 8.
3 V. Kraft, Der Wiener Kreis. Der Ursprung des
Neopositivismus, Wien, 1950, S. 163.
132

есть переживаний личного я. Поэтому неопозитивисты
настаивают, что «только данное действительно», что
«материальные предметы есть лишь вспомогательные
понятия для классификации данных переживаний», что
«внешний мир есть лишь логическая конструкция» и пр.1
Неопозитивисты не только отрицают существование
вне и независимо от человеческого сознания
объективной, материальной действительности, но и решительно
отвергают саму постановку основного вопроса
философии, объявляя ее «метафизической» и «бессмысленной»2.
Этим они стремятся доказать, что философия не должна
заниматься проблемами, относящимися к объективной
действительности, и сводят философию к «логике
науки», к «математическому языку» и т. п. «Философия,—
пишет Рудольф Карнап, — это логика науки», а «логика
науки есть синтаксис языка науки». По его мнению,
«задачей философии является семантический анализ;
проблемы философии относятся не к первичной природе
бытия, а к семантической структуре языка науки, включая
и теорию повседневного языка»3.
Мнение неопозитивистов, что предметом философии
являются предложения человеческой речи, взятые сами
по себе, а не объективная действительность (что
особенно подробно развито Витгенштейном в книге
«Философские исследования»), настолько несостоятельно, что
встречает резкий отпор даже со стороны такого
философа, как Бертран Рассел, философские взгляды которого
близки к взглядам Витгенштейна. В статье
«Философский анализ» Рассел отмечает, что философские взгляды
неопозитивистской школы Витгенштейна остаются для
него «абсолютно непонятными». «Ее позитивные
утверждения,— пишет он, — кажутся мне тривиальными, а ее
негативные утверждения — необоснованными.· В
«Философских исследованиях» Витгенштейна я не нашел
ничего интересного и не понимаю, что же целая школа
выдающихся умов может находить на ее страницах»4.
1 V. Kraft, Der Wiener Kreis. Der Ursprung des
Neopositivismus, Wien, 1950, S. 163.
2 Там же, стр. 166.
3 R. Carnap Introduction to Semantics. Combridge,
Massachusetts. Harvard University Press, 1948, p. 250.
« B. Rüssel, Philosophical analisis, «Zeitschrift für
philosophische Forschung», Bd XII, Η. 1, 1958, S. 4.
133

Далее Рассел замечает, что если философские взгляды
Витгенштейна верны, то «философия оказывается, в
самом лучшем случае, средством незначительной помощи
издателям словарей, а в худшем — средством бесцельной
забавы за вечерним чаем»1.
К этому приговору Рассела над неопозитивизмом
ничего нельзя прибавить. Нам кажется, что выводы
достаточно- ясны и особенно поучительны для ревизионистов,
которые предлагают отбросить диалектический
материализм и воспринять неопозитивизм в качестве
философской основы марксизма.
Субъективно-идеалистический характер
неопозитивизма и экзистенциализма заставляет их отрицать
существование объективных закономерностей природы и
общества, отрицать объективный смысл мира. Они отрицают
также, что человеческий разум и научное познание
способны дать верную картину действительности. Как
экзистенциализм, так и неопозитивизм отрицают
возможность научного мировоззрения. Научное познание,
согласно этим направлениям, не может проникнуть
в сущность естественных и общественных процессов,
предвидеть будущее развитие этих процессов и в
зависимости от этого делать теоретические и практические
выводы о перспективах этого развития.
Эта черта присуща не только экзистенциализму и
неопозитивизму, но и всей современной буржуазной
философии. Она отражает историческую
бесперспективность, агонию империалистической буржуазии.
Когда-то учение об объективной закономерности
мира, о его объективной логике, о познаваемости мира, о
том, что разум и наука могут открыть нам объективную
истину, было идейным оружием именно буржуазных
идеологов. Они развивали учение о безграничных
возможностях научного познания, о развитии природы и
общества, об общественно-историческом прогрессе и пр. Тогда
буржуазия была прогрессивным, революционным
классом. Она не боялась ни настоящего, ни будущего.
Напротив, она была уверена, что и настоящее и будущее
свидетельствует в ее пользу, что будущее принадлежит
именно ей. Поэтому она без страха смотрела в истори-
1 В. Rüssel, Philosophical analisis, «Zeitschrift für
philosophische Forschung», Bd XII, H. 1, 1958, S. 4.
134

ческое будущее, раскрывала перспективы исторического
развития. Тогда ей казалось, что не только история
человечества, но и весь мир полон смысла, имеет
объективную логику, и задача человеческого разума,
философий и науки в том, чтобы раскрыть этот смысл, то есть
Доказать необходимость господства буржуазии.
Но это время давно уже прошло. Современная
буржуазия—* это реакционный, отживший свое время класс
без исторических задач, без перспективы будущего,
осужденный историческим развитием на неизбежную гибель.
Он прилагает отчаянные усилия, чтобы остановить ход
истории, предотвратить свою историческую гибель. Но
история все более наглядно показывает, что все усилия
буржуазии напрасны и безнадежны. Ее господство в
мире, казавшееся когда-то вечным и непоколебимым,
как сами законы природы, рушится с неудержимой
силой. Она бессильна остановить процесс освобождения
народов от цепей капитализма, спасти свой строй от
гибели, и это вселяет в нее чувство смертельного страха,
бесперспективности и отчаяния.
Положение современной буржуазии неизбежно
накладывает глубокий отпечаток на всю ее идеологию,
включая сюда и философию. Но едва ли этот отпечаток
оттиснут глубже на каком-либо другом современном
буржуазном философском течении, чем на философии
экзистенциализма, получившей широкое
распространение и сделавшейся самой модной именно после второй
мировой войны, когда новые страны Европы и Азии
отпали от капиталистической системы и пошли по
социалистическому пути, а многие колониальные народы
сбросили цепи империалистического рабства.
Никакое другое буржуазное философское учение не
отражает так ярко безнадежность и отчаяние
современной буржуазии, ее глубокий пессимизм, ее страх перед
наукой, как философия экзистенциализма. Буржуазный
философ Ринтелен с полным правом называет эту
философию «ярлыком нашего времени», «зеркалом
современности» *, то есть буржуазной современности.
Философия экзистенциализма представляет собой
полное отрицание философии и идеологии некогда рево-
1 F. J. v. Rintelen, Endlichkeit-Existenz-Transzendenz.
«Zeitschrift f. philosophische Forschung», Bd II, H. 3, 1949, S. 178.
135

люционной буржуазии. Сам Ринтелен весьма удачйо
раскрывает это различие и характерные черты
экзистенциализма как философии умирающей буржуазии. «Я
уже не исполнен доверием к миру и восторгом перед
ним, — пишет он, — как во времена Ренессанса, как,
например, Гёте и отчасти романтики. Я ему чужд и
враждебен, полон ужасного бессилия. Мир для меня —
некий «враждебный медиум», — говорит Кьеркегор».
В свете этого субъективистского, пессимистического
вывода картина мира также выглядит безнадежной.
«Мир уже не кажется воплощением порядка,
произведением божественного чуда». «Безнадежность
охватывает и самих нас»1. Экзистенциализм — это философия
агностическая, иррационалистическая и мистическая,
«радикально порвавшая с оптимистическим взглядом на
мир»2. Его основоположник Серен Кьеркегор
утверждает, что человек не может понять содержания бытия,
не может объяснить его смысл. Объективной истины не
существует. Важнейшей целью всех человеческих усилий
является спасение собственной души в гибнущем мире,
который вызывает у Кьеркегора только страх. Хейдег-
гер, другой видный представитель экзистенциализма,
также придерживается взгляда, что «бытие раскрывает
свою сущность в страхе». «Ничто», «страх», «отчаяние»—
таковы категории, которыми оперирует философия
экзистенциализма, и важнейшая из них — категория
«смерти». Основная философская проблема, согласно
экзистенциализму, это проблема смерти. «Есть, — пишет
Камю, — только одна действительно серьезная
философская проблема: самоубийство. Решение вопроса, стоит
или не стоит жить, и есть ответ на основной вопрос
философии. Все другое: имеет ли мир три измерения, а дух —
девять или двенадцать категорий, — следует за этим»3.
В философии экзистенциализма важное место
занимает диалектика. Кьеркегор создавал экзистенциализм
в борьбе с философией Гегеля, откуда и взял
диалектику. Но диалектика экзистенциализма намного
отличается от гегелевской. Критика Кьеркегором
гегелевской философии — это критика справа, с реакционных,
1 F. J. v. Rintelen, Endlichkeit-Existenz-Transzendenz.
«Zeitschrift f. philosophische Forschung», Bd II, H. 3, 1949, S. 184—185.
2 Там же, стр. 184.
3 Α. Camus, Der Mythos von Sisyphos, Düsseldorf, 1958, S, 13.
136

субъективно-идеалистических" и мистических позиций: он
выхолащивает революционное содержание- гегелевской
диалектики.
Именно в глубоком различии между гегелевской и
экзистенциалистской диалектикой особенно рельефно
раскрывается превращение некогда прогрессивной
буржуазной философии и вообще всей идеологии в
абсолютно консервативную и реакционную философию и
идеологию. При всей своей консервативности и
непоследовательности гегелевская диалектика признавала
творческое развитие — скачкообразное развитие от низшего
к высшему. Согласно Гегелю, отрицание существующего
представляет собой не простую ликвидацию
существующего, превращение его в ничто, а творческое отрицание,
включающее в себя преемственность между старым и
новым, отрицание, которое отрицает существующее,
чтобы поднять действительность на более высокую ступень.
Согласно же экзистенциалистской диалектике, напротив,
отрицание существующего не означает рождения чего-то
нового. Для нее не существует творческого отрицания.
И это понятно. Как только проблему смерти и
самоубийства экзистенциалисты объявляют основной проблемой
своей философии, она отбрасывает мрачную тень и на
их диалектику.
Философия экзистенциализма есть
концентрированное выражение и дальнейшее углубление
иррационализма и пессимизма буржуазной философии. В начале эпохи
империализма Ницше видел величие человека в его
безнадежности. «Кто может бессмысленно жить?» — это
было для него мерилом силы воли. Поэтому
экзистенциалисты постоянно апеллируют к его философии. Но
они пошли дальше, и это вполне в духе завещания
Ницше. Не говорил ли он, что плох тот ученик, который не
превосходит учителя?
В пессимизме и безнадежности экзистенциалисты
превзошли Ницше. Они уже не спрашивают, подобно
учителю: «Кто может бессмысленно жить?» Как уже
отмечалось, для них вопрос вопросов заключается в том,
имеет ли смысл вообще жить.
Безнадежность и мировое отчаяние, «безграничное
одиночество» и «трагическая безысходность»
современной буржуазии, поставленной перед миром, который не
только ненавидит, но и отрицает и выбрасывает ее с
137

исторической сцены, характерны не только для
философии экзистенциализма, но в той или другой степени
для всей современной буржуазной философии. При всех
своих идейных различиях и неопозитивист Мориц Шлик,
и экзистенциалисты считают, что нет смысла даже и
добиваться какого-то объективного смысла бытия. А
неотомист Дондейн находит, что экзистенциалист Камю
глубже других сформулировал основную задачу
философии.
Буржуазная философия и религия
Когда буржуазия была революционным классом, ее
идеология отличалась антиклерикальным, атеистическим
характером. Но в эпоху империализма религия стала
играть все более значительную и важную роль в
арсенале идеологического оружия буржуазии. Ее философия
все больше проникалась теологией, вставала все более
активно на службу теологии. Поэтому слова Ленина, что
буржуазные философы — это попы без рясы,
приобретают ныне все большее значение.
Несомненно, что большая часть буржуазных
философов все еще не смеет открыто заявить, что она
стремится превратить философию в служанку богословия.
На словах даже и теологи заявляют, что философия и
теология должны оставаться самостоятельными,
независимыми друг от друга, что они не намерены вновь
превратить философию в служанку богословия и т. д. Но
делают они обратное. «Сама по себе, — пишет Бохен-
ский, — она [религия. — Н. И.} не зависит от философии.
Но она также должна быть объяснена, сделана
понятной, и она всегда будет комментироваться, ибо
человек— существо мыслящее»1. Еще более категоричен
известный буржуазный философ Пауль Геберлин. Он
считает, что задачей философии является доказательство
необходимости религиозной веры. «Она [теология. —
Н. И.) нуждается в помощи философии там, где речь
идет о неверии или сомнении мысли. Здесь философия
может ей помочь, и именно в качестве философии,
отвечающей известным потребностям мыслящего человека»2.
1 I. М. В ос h en ski, Europäische Philosophie der Gegenwart,
Zweite Auflage, München, 1951, S. 7.
2 P. H ä b e г 1 i n, Christische Theologie und Philosophie.
«Zeitschrift f. philosophische Forschung», Bd XI, H. 1, 1957, S. 3Ç.
138

Другими словами, он предоставляет философии решение
задач теологии. Но, по его мнению, она выполнила бы
эти задачи лучше, ибо пользуется репутацией
самостоятельности и независимости от теологии, весьма и весьма
скомпрометированной в глазах критически мыслящих
людей.
Теологизация современной буржуазной философии
находит самое яркое выражение в широком
распространении философии неотомиэма.
Неотомизм — это типичная буржуазная философия
эпохи империализма, синтезирующая реакционные и
контрреволюционные интересы империалистической
буржуазии со средневековой схоластикой. Он возник в
конце прошлого века, когда папа Лев XIII официально
поставил в энциклике «Aeterni Patris» (1879 год) задачу:
восстановить философию Фомы Аквинского и, таким
образом, выковать для католической церкви такое
идеологическое оружие, которое могло бы быть эффективно
противопоставлено растущему влиянию революционного
марксизма среди рабочих и всех трудящихся масс и
могло бы способствовать отвлечению их от
революционной борьбы за свержение капиталистического строя.
Социальное назначение неотомизма заключается в борьбе
за предотвращение социалистической революции, за
спасение от гибели капиталистического строя.
До первой мировой войны влияние неотомизма было
слабым. Оно ограничивалось католическо-церковной
средой. Но затем, после второй мировой войны, он
быстро расширил свое влияние. Ныне неотомизм является
одним из самых сильных течений современной
буржуазной философии. Наиболее прочны его позиции во
Франции, где подвизается самый видный представитель
неотомизма Жак Маритэн; в Бельгии, где работает
старейший и наиболее значительный идеологический центр
неотомизма — философский институт при Лувенском
университете; в Западной Германии, Италии, Испании,
Австрии и других странах.
Главная причина широкого распространения
неотомизма после второй мировой войны заключается в том,
что он оказался эффективнейшим идеологическим
оружием империалистической реакции.
Прежде всего, в качестве официальной философии
католической церкви неотомизм обладает такими сред-
139

ствами пропаганды и такой организованной массовой
базой в лице католической церкви и католических
политических партий, какими не обладает никакая другая
буржуазная философия. Неотомизм располагает
огромной, во всемирном масштабе разветвленной
организацией католической церкви, многочисленными
теологическими и философскими факультетами университетов
капиталистических стран, огромной и опытной армией
идеологов и пропагандистов католицизма, десятками
журналов, газет и католических издательств и
опирается на помощь католических партий, которые к тому же
в Западной Германии и Италии являются правящими,
и их пропагандистского аппарата.
По сравнению с экзистенциализмом и
неопозитивизмом философия неотомизма более понятна и приемлема
для здравого и реалистического мышления не только
широких масс, «о и буржуазной интеллигенции,
работающей в области науки.
Неотомизм — это форма объективного идеализма,
ибо его исходной позицией является утверждение, что
бог создал мир. Он отвергает все формы субъективного
идеализма — и неокантианство, и неопозитивизм, и
экзистенциализм и т. д.; он признает, что материальный мир
существует вне человеческого сознания и независимо от
него и что человек может познать объективную
действительность. «Томистская теория познания, — пишет Бо-
хенский, — реалистична в прямом смысле этого слова;
субъект создает не предмет, а только его духовный
образ... Познание означает не создание познаваемого, а
лишь его понимание в самом себе» 1.
Кроме того, в отличие от различных иррационалист-
ских форм буржуазной философии, которые имеют
тенденцию дискредитировать и принизить науку, неотомизм
•не выступает открыто против науки. Его цель —
примирить знание с верой, науку — с религией, доказать, что
наука может сосуществовать с религией, что религия не
только не препятствует развитию науки, но нуждается в
ее помощи.
Но наибольшее значение неотомизма для
современной буржуазии заключается в его социальной филосо-
1 I. М. В о с h с η s k i, Europäische Philosophie der Gegenwart,
S. 249.
140

фии и исключительной активности в борьбе с
марксизмом.
В отличие от других буржуазных философских и
социологических течений неотомизм не отрицает
существования классов, классовой борьбы и эксплуатации
рабочих капиталистами. Наоборот, он не только
признает это, но и прибегает к социальной
антикапиталистической демагогии, широко используемой
империалистической реакцией и идеологами социал-демократических
партий в качестве идеологической основы так
называемого «народного капитализма».
В то же время неотомизм проявляет величайшую
активность в борьбе против марксизма-ленинизма, против
социалистических стран.
Следует подчеркнуть, что из всех современных
буржуазных философских учений именно неотомизм является
самым опасным противником марксизма. И не только
потому, что он обладает широкой и организованной
массовой базой распространения в лице верующих
католиков, но также и потому, что он гораздо гибче других
буржуазных философских учений.
Значительная гибкость неотомизма проявляется и в
критике им марксизма. Нельзя обвинять таких
неотомистов, как Веттер и Гомес, в незнании марксистской
философии. Напротив, их антимарксистские писания
показывают, что они прилежно изучали и изучают марксистскую
литературу. В данном случае самое важное то, что они
принимают в расчет широкую популярность марксизма,
и многие неотомисты не прибегают к его грубому и
бесстыдному отрицанию. В своих критических работах эти
антимарксисты стремятся зарекомендовать себя
абсолютно объективными в изложении и оценке
марксистской философии. Многие из них подчеркивают, что в
марксизме не все плохо, что кое в чем он правилен и со
многими «положительными» элементами его они вполне
согласны. Разумеется, эти «положительные элементы»
оказываются несущественными, нехарактерными
сторонами марксистской философии. Но здесь-то и
скрывается коварство неотомистских критиков марксизма.
Создавая видимую объективность и постоянно подчеркивая, что
вообще-то они не против марксизма, что они признают
его «положительные элементы», неотомисты легко вводят
в заблуждение массового читателя и создают у него фаль-
141

шивое представление о марксизме, направляя его
внимание на несущественные стороны марксистского учения.
В этом отношении неотомисты гораздо гибче, чем
идеологи правого оппортунизма. Так, например, если
неотомисты все же признают хотя бы и отдельные
«положительные элементы» марксистской философии,
идеологи так называемого «демократического социализма»,
как правило, отрицают какие бы то ни было
положительные элементы марксистской философии. Они не
только непримиримо отрицают диалектический материализм,
но и проявляют себя как более ярые враги марксистской
философии, чем неотомисты. Это особенно наглядно
видно по тому, как относятся социал-демократические
идеологи к книге Г. Веттера «Диалектический материализм».
Книга Веттера была резко раскритикована на
страницах теоретического журнала социал-демократической
партии Германии «Гейст унд Тат» (октябрь 1952 года)
и теоретического журнала социалистической партии
Австрии «Ди Цукунфт» (май — июнь 1957 года) за то
именно, что ее автор не полностью и не безоговорочно
отбрасывает диалектический материализм, признает в
нем известные, хотя и отдельные «положительные
элементы». Особенно гневная критика Веттера имела место
на страницах «Гейст унд Тат». В статье Гейнца Венигера
«Диалектический материализм под увеличительным
стеклом», носящей подзаголовок «Монро или Веттер?»,
проводится параллель между критическими
выступлениями Веттера в книге «Диалектический материализм»
и французского «социалиста» Жюля Монро в книге
«Социология коммунизма».
Достаточно прочитать и сравнить эти две книги,
чтобы увидеть, до какого падения дошли представители
ревизионизма в рабочем движении. Они начали—во имя
социализма, во имя самого марксизма — с ревизии
марксизма, с «дополнений», «осовременивания», «поправок»
и пр., чтобы неизбежно прийти к полному отрицанию
марксизма, и в этом отношении превзошли даже
идеологов католической реакции. Действительно, если неотомисг
Веттер признает наличие «положительных» и
«правильных» элементов в диалектическом материализме, то
«социалист» Монро не находит в нем ничего
положительного и полностью перечеркивает его. А автор статьи в
«Гейст унд Тат» не ограничивается тем, что грубо бра-
142

нит Веттера за «уступки» диалектическому
материализму, но и берется за обучение одного из виднейших
идеологов католицизма критике марксизма в духе
буржуазной партийности. Сравнивая две книги, Г Венигер
находит книгу Веттера слабой и неудовлетворительной,
ибо Веттер впал в объективизм. Последний-де не отдает
себе отчета в том, какие «политические и моральные
последствия» вытекают из признания «положительных
элементов» диалектического материализма для «свободного
мира», т. е. для капиталистического мира. А
«социалист» Монро ясно раскрывает это, в чем и заключается
«великое» достоинство его книги. Очевидно, что,
критикуя Веттера, идеологи так называемого
«демократического социализма» спешат заверить своих
капиталистических господ: смотрите, мы не только искоренили у
себя следы марксизма, но мы и более искусны в борьбе
с ним, мы более правоверные защитники капитализма и
буржуазной реакции, чем даже идеологи католицизма.
Но, как это ни неприятно для теоретиков правой
социал-демократии, факт остается фактом. Многие
буржуазные философы, включая и идеологов католицизма,
вынуждены говорить о «положительных элементах»
марксизма. Более того. Теперь кокетничать с марксизмом
пытаются и неогегельянцы, как Кожев, и
экзистенциалисты, как Сартр, и идеологи католицизма, как Штейнбю-
хель и Рединг. Чем объяснить все это? Несмотря на
новые названия и большие претензии, различные школы и
течения современной буржуазной философии сходят со
сиены современности, как и всякая скоропреходящая
буржуазная мода, не успев оставить никаких глубоких и
прочных следов, тогда как влияние, притягательная сила
марксизма и его философии непрерывно растут. Потому-
то многие буржуазные философы и идеологи и тщатся
хоть как-нибудь ухватиться за великое имя Маркса. Так
они стремятся обеспечить свой авторитет и влияние.
Антинаучный характер современной
буржуазной философии
Реакционный характер современной буржуазной
философии с особенной четкостью проявляется в
отрицательном, враждебном отношении к науке. Независимо
QT многочисленных различий, независимо от споров по
143

второстепенным и третьестепенным вопросам, большая
часть наиболее значительных течений современной
буржуазной философии стремится всячески принизить
познавательные возможности науки, вызвать недоверие к
научному познанию или просто отрицает, что наука
может дать верное познание действительности. Отдельные
представители иррационализма и неотомизма
проповедуют это более открыто, а часто и совсем откровенно.
Экзистенциалисты, например, прямо заявляют, что
философия не является наукой, ибо ей присущ чисто личный,
субъективный характер. Неотомисты признают
познавательные возможности науки только в строго
определенных границах. За этими пределами, как они утверждают,
находятся великие и вечные вопросы о смысле и
сущности бытия, истинный ответ на которые не может дать ни
наука, ни даже философия, а только религия.
Различные представители современного позитивизма,
паразитирующие на науке, и особенно на естественных науках,
приходят в конечном итоге к тому же самому. Известные
представители субъективного идеализма и агностицизма
насаждают недоверие к познавательным возможностям
науки и в то же время обосновывают тезис, что
философия — не наука. По Бертрану Расселу, например,
философия — это как бы нечто среднее между наукой и
религией, ее задача заключается в ответе на вопросы,
относящиеся к «ничейной земле» между наукой и религией.
Вообще, как признает буржуазный философ Иоганнес
Гейде, в лагере буржуазной философии преобладает ныне
«в большинстве случаев... склонность к представлению,
что философия не представляет собой науки» К
Это отношение современных буржуазных идеологов
к науке находит, может быть, самое яркое выражение в
борьбе против так называемого «сциентизма». Против
«сциентизма» воюет ныне множество буржуазных
идеологов, а вместе с ними и множество идеологов
ревизионизма. Притом и те, и другие часто отождествляют
«сциентизм» с марксизмом. И это не случайно.
«Сциентизмом» они называют взгляд, что единственно
правильным мировоззрением является научное мировоззрение.
1 I. Е. Heide. Europäische Philosophie!? in «Zeitschrift für*
Philosophische Forschung», Bd XIII, H. 4, 1954, 3- 565.
144

И так как именно марксизм- считает, что лишь наука в
состоянии дать «ам такое мировоззрение* которое не
только правильно объясняет мир, но и показывает, как
изменить его, борьба против «сциснтизма» оказывается
тождественной с борьбой против марксизма.
Следует отметить, что многие буржуазные идеологи
и идеологи ревизионизма тщатся замаскировать свою
борьбу против науки и научного мировоззрения
фальшивой заботой о науке. Они говорят: мы не против науки,
мы против «сциентизма», то есть против веры в то, что
наука все может объяснить и дать людям ключ к овла
дению соответствующими процессами в природе и
обществе и их изменению. И поскольку в действительности-то
наука не обладает такими возможностями, подобное
отношение к ней есть выражение религиозной веры в
науку — превращение науки в религию. Таким же образом
буржуазные идеологи и идеологи ревизионизма
«доказывают» и свой тезис, что марксизм есть религия.
Разумеется, что обвинения марксистов в религиозном
отношении к науке не выдерживают никакой критики.
Марксисты действительно защищают положение, что
единственно правильным мировоззрением является
научное мировоззрение. Они говорят также, что не
существует абсолютных границ научного познания, что все
границы научного познания относительны, подвижны. Но
они никогда не утверждали, что наука и научное
мировоззрение дают готовый ответ на все и всяческие
вопросы, что они достигли или когда-нибудь достигнут
абсолютной истины в последней инстанции, на что
претендует, например, религия. Научное мировоззрение всегда
было и всегда будет ограничено степенью исторического
и научного развития, которое определяет не только
постигнутые границы научного объяснения явлений, но
также и круг проблем, волнующих людей.
Развитие человеческой общественно-исторической
практики и научного познания заключается в
разрешении тех или других проблем, на основе чего возникают
новые проблемы. Эти проблемы со своей стороны могут
быть разрешены только средствами, предоставляемыми
общественно-исторической практикой и научным
познанием. Все другие проблемы и загадки, возникшие,
например, на почве религиозного отношения к миру, суть
псевдопроблемы, псевдозагадки. «Каково строение мате-
10 И- Ирибаджаков
145

рии?», «Как возникла жизнь на Земле?», «Закономерны
ли революции в истории?», «Можно ли ликвидировать
эксплуатацию человека человеком и построить
бесклассовое общество?» и т. п. — вот реальные вопросы. Они
поставлены перед людьми самой объективной
природной и общественно-исторической действительностью и
имеют основание в самой этой действительности. Наука
и общественно-историческая практика многие из этих
проблем разрешила полностью, другие — до известной
степени, третьи еще ждут своего решения.
Полную противоположность представляют собой
вопросы: «Когда и как бог сотворил мир?», «Какой смысл
вложил бог в мир и какую цель поставил перед ним,
сотворив его?» и т. п. Это вопросы, которые не были
разрешены и никогда не могут быть разрешены, как не
может быть разрешен, например, вопрос:. «Сколько чертей
может поместиться на кончике иголки?» Это вопросы,
возникшие на основе извращенного отражения
объективной действительности в человеческом сознании.
Совершенно беспочвенны утверждения современных
буржуазных философов и теологов, что именно наличие этих
проблем сделало необходимым существование ненаучной
философии, ненаучного, религиозного мировоззрения.
Подобная философия и подобное мировоззрение
беспредметны, как беспредметны и «проблемы», их
занимающие.
Враждебное отношение современной буржуазной
философии к науке определяется как социальными, так и
гносеологическими причинами.
Социальные причины вызваны тем, что современная
буржуазия — реакционный класс, который, как все
реакционные, отжившие свое время классы, не
заинтересован в формировании и развитии научного взгляда на
мир и особенно научного взгляда на общество и его
историю. Отсюда и враждебное отношение буржуазии,
современной буржуазной философии к науке, ее подчерк-
нутый антирационализм, агностицизм и иррационализм
Но одна из важнейших причин враждебного
отношения современной буржуазной философии к науке и
научному познанию коренится в ее идеалистическом ха
рактере. Идеалистическая философия и наука —
непримиримые враги, так как по своей природе наука
материалистична. Именно вследствие этого развитие науки
146

и материалистической философии находится в теснейшей
связи, зависимости и взаимодействии.
И если идеалистическая философия черпает силы в
спекуляциях на временных трудностях науки, на
разрешении новых проблем и на отставании науки от
потребностей общества, то развитие материалистической
философии неразрывно связано с развитием науки.
Ограниченность в развитии науки неизбежно накладывала свой
отпечаток на развитие материалистической философии,
и, наоборот, новые великие открытия науки в конце
концов всегда приводили к новым серьезным поражениям
идеалистической философии, подтверждали правильность
материалистической философии и создавали условия для
ее перехода на более высокую ступень развития.
Тесная связь и зависимость между развитием науки
и развитием материалистической философии была
обстоятельно раскрыта Энгельсом в «Людвиге Фейербахе»,
«Анти-Дюринге», «Диалектике природы», а позже
Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме»
Энгельс указывал, с одной стороны, что
материалистическая философия изменяет свою форму с каждым
новым делающим эпоху открытием науки, а с другой
стороны, он объяснял фактическое развитие
материалистической философии, ее недостатки, ее поражения и
победы развитием и успехами науки, как и умением
материалистов использовать достижения науки для развития
материалистической философии. Так, например, указав
на ограниченность и механистический характер
классического французского материализма XVIII века, он
объясняет его недостатки неразвитостью науки того
времени. «Материализм прошлого века, — пишет он, — был
преимущественно механистическим, потому что из всех
естественных наук к тому времени достигла известной
законченности только механика, и именно только
механика твердых тел (земных и небесных), короче —
механика тяжести. Химия существовала еще в наивной
форме, основанной на теории флогистона. Биология была
еще в пеленках: растительный и животный организм
был исследован лишь в самых грубых чертах, его
объясняли чисто механическими причинами»1. Именно такое
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 286.
10* 147

состояние науки, согласно Энгельсу, «составляет...
своеобразную, но неизбежную тогда ограниченность
классического французского материализма»1. Поэтому
французский классический материализм не смог подняться до
диалектического представления о мире.
Если исключить отдельные — хотя и блестящие, но
все же отдельные — проявления диалектического
мышления, французский материализм стоял на
метафизических позициях, придерживался механистического
представления о мире. Впервые диалектика была развита в
стройную систему в идеалистической философии Гегеля,
представлявшей собой высшую точку развития
немецкого классического идеализма. В диалектике и
скрывалось превосходство немецкого классического идеализма
над французским материализмом и секрет его широкого
распространения в конце XVIII — начале XIX века.
Триумф гегелевской идеалистической философии был
настолько полным, что Гегелю показалось, что его
философская система является высшей точкой развития всего
человеческого познания, что она содержит в себе всю
истину о мире, и все, что вступало в противоречие с ней,
презрительно отбрасывалось.
Но, несмотря на отдельные гениальные догадки,
несмотря на свою диалектику, классический немецкий
идеализм был заранее обречен на поражение. Он
идеалистически рассматривал мир не как объективную,
независимую от сознания действительность, а как продукт
сознания. Классическая немецкая идеалистическая философия
вскоре оказалась в конфликте с наукой. Гегель, как
идеалист, признавал развитие природы только в
пространстве, но не во времени. «И эту бессмыслицу
развития в пространстве, но вне времени, — которое
является основным условием всякого развития, — Гегель
навязывал природе как раз в то время, когда уже достаточно
были разработаны и геология, и эмбриология, и
физиология растений и животных, и органическая химия, и
когда на основе этих новых наук уже повсюду
зарождались гениальные догадки, предвосхищавшие позднейшую
теорию развития (например, Гёте и Ламарк)»2. Кон-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 286
2 Там же, стр. 287.
148

фликт между идеалистической философией, и
естествознанием углублялся по мере того, как развивалась наука
и особенно естественные науки. Уже в первой половине
XIX века естествознание находилось, по словам
Энгельса, в «процессе сильнейшего брожения», когда в «хаосе
стремительно нагромождавшихся открытий»,
опровергавших вымыслы идеалистической философии о природе,
«Собрана была небывалая до сих пор.масса нового
материала для познания» К
В противоположность гегельянству естественные
науки доказали, что природа развивается не только в
пространстве, но и во времени. Таким образом, развитие
естествознания сделало «возможным исторический
взгляд на природу, устраняющий все односторонности
французского материализма»2.
Поражение потерпела не только натурфилософия
идеализма. Поражение потерпела и его философия
истории. Естественные науки предоставили материал,
необходимый для опровержения идеалистической
натурфилософии, а история — материал, необходимый для
опровержения идеалистической философии истории. Восстание
лионских рабочих в 1831 году, развитие чартистского
движения в Англии с 1838 по 1842 год и революция
1848 года предоставили данные, необходимые для
формирования материалистического взгляда, что движущей
силой истории является классовая борьба, в основе
которой лежат не идеальные, а материальные,
экономические интересы, что экономическая структура общества
является его реальной основой, объясняющей в конечном
итоге все остальные общественные явления. В
результате этого в 50-е годы прошлого века начался тот
период глубокого упадка идеалистической философии и
широкого распространения метафизического материализма,
о котором представители идеализма вспоминают как о
наиболее мрачном периоде истории философии и до сих
пор никак не могут прийти в себя.
Идеализм был настолько скомпрометирован, что к
середине столетия его влияние оказалось совершенно «е-
значительным, а реставрация в старых формах — невоз-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 288.
2 Там же.
149

Можной. Развитие различных конкретных наук, каждай
из которых изучала определенную область явлений, не
оставляло никакого места для идеалистической
философии— лишало ее предмета. «Эта всеобщая духовная
ситуация, — пишет известный немецкий буржуазный
историк философии Ибервег, — направила усилия
занимающихся философией [идеалистической философией. —
Н. И.] прежде всего на оправдание существования
философии как систематики; преемственность в деятельности
философии была настолько нарушена, что необходимо
было заново определить ее задачи и проблемы.
Философия начиналась заново» 1. Новое поколение идеалистов,
вышедшее на сцену в конце прошлого — начале нашего
века, «стремилось построить здание философской науки
на новой основе»2.
Если и можно говорить о чем-то новом в
идеалистической философии начала эпохи империализма по
сравнению с предшествующей идеалистической философией,
то это в значительной степени заключается в следующем:
тенденция высокомерного отношения к науке и
безграничного самомнения (что характерно для
идеалистической философии гегелевского времени) уже не может
проявляться открыто. Напротив, она не только боится
впасть «в конфликт с реалистическим инстинктом
настоящего времени»3, но с неудержимой радостью хватается
за новейшие открытия физики, которые опровергли
некоторые представления науки XIX века,чтобы
использовать их против материализма.
Спекулируя на новейших научных открытиях и
используя недостатки метафизического материализма,
представители идеализма тщатся доказать, что-де и сама
наука, пользующаяся таким огромным авторитетом,
опровергает научные открытия XIX века, которые послужили
основой широкого распространения материализма как
в науке, так и среди широких кругов интеллигенции и
народа, подтверждает правильность идеализма. Усилия
идеалистов оказались не напрасными. Метафизический
материализм не смог выдержать нового наступления
идеализма. Даже в области науки, где метафизический
1 F. Ueberwegr, Geschichte der Philosophie, Bd IV, S. 310.
2 Там же, стр. 2—3.
3 Там же, стр. 310.
150

материализм получил самое широкое распространение,
он стал уступать место различным
субъективно-идеалистическим взглядам.
* *
Поражение механистического материализма было
неизбежным, было следствием его серьезных недостатков,
которые Маркс и Энгельс увидели и раскрыли еще в те
времена, когда он переживал свой расцвет.
Главным источником идейной силы материализма
Бюхнера, Фогта и Молешотта были естественные науки.
Вследствие этого он приобрел самое широкое
распространение и популярность среди естествоиспытателей и
широких кругов буржуазной интеллигенции. Более того,
представители вульгарного материализма пытались
применить естественнонаучные теории к общественной
жизни, реформировать социализм и распространить его
влияние в рабочем движении. Именно это обстоятельство
стало одной из главных причин, побудивших Маркса и
Энгельса обратить на него внимание и заняться его
критикой.
Некоторые ревизионисты, например Макс Адлер,
пытаются использовать критику Марксом и Энгельсом
материализма Бюхнера, Фогта и Молешотта как аргумент
в пользу того, что Маркс и Энгельс вообще были
противниками материалистической философии. Но это
утверждение находится в полном противоречии с истиной.
Маркс и Энгельс критиковали Бюхнера, Фогта и
Молешотта не за их материализм, а за то, что они не были
последовательными и творческими материалистами.
Энгельс отмечал даже, что их деятельность не была
совершенно бесполезной. «Можно было бы оставить их в
покое, предоставив им заниматься своим, все же
неплохим, хотя и узкоограниченным, делом — втолковывать
немецкому филистеру атеизм и т. д.» К
Маркс и Энгельс критиковали Бюхнера, Фогта и
Молешотта за то, что они не двигали вперед
материалистическую философию, что они были не диалектиками, а
вульгарными материалистами.
1 К. Маркс и ф. Энгельс, Соч., т. 20, сгр. 516.
151

Пропагандируя материализм, вульгарные
материалисты использовали все новейшие достижения
естествознания: открытие клетки и закона сохранения и превращения
энергии, учение Дарвина и пр., но использовали их
только затем, чтобы показать несостоятельность идеализма и
религии, защитить старый материализм. Они не
использовали эти открытия для дальнейшего творческого
развития материалистической философии, не поняли
значения диалектики и отбросили ее вместе с идеализмом, не
уяснив себе, что именно естественные науки,
«арендуемые» ими, вскрывают диалектический характер природы.
Они не поняли непоследовательности старого
материализма в оценке исторических, общественных явлений,
пытались использовать для их объяснения дарвинизм,
извне «вносили» законы развития в
общественно-историческую жизнь, вместо того чтобы найти их в самом
обществе и истории, — короче, увязли в идеализме.
Эти недостатки вульгарного материализма и
обусловили его неизбежный крах. К концу прошлого и началу
нынешнего века открытия естествознания вступили в
явный конфликт с механистическими, метафизическими
представлениями вульгарного материализма, следствием
чего было падение его влияния в естествознании и
вытеснение его разными идеалистическими взглядами.
Так вульгарный материализм утратил свою научную
базу.
В то же время он потерял и свою социальную базу.
Материализм Бюхнера, Фогта и Молешотта был
философским учением немецкой либеральной буржуазии. Но
к концу столетия, когда капитализм переходит в
империалистическую стадию своего развития, а буржуазия
капиталистических стран все больше превращается в
консервативную силу, буржуазные идеологи расстались
со своими материалистическими увлечениями и
ухватились за различные формы идеализма, которые
всегда были наиболее пригодным и удобным
идеологическим оружием всех отживших свое время реакционных
классов.
Рабочий класс — новый революционный класс,
которому принадлежит будущее, не смог воспринять
метафизический материализм в качестве своего идейного
оружия, так как последний вследствие своей
метафизичности и непоследовательности, а особенно вследствие
152

идеалистических Представлений об общественном
развитии был не в состоянии понять место й роль
рабочего класса в истории, выяснить пути и средства его
освобождения. И что самое важное —рабочий класс
уже приобрел свою революционную философию в
диалектическом материализме.
Диалектический материализм превосходит
предшествующие формы материализма во всех отношениях
В качестве идеологического оружия пролетариата он
призван обосновать и обслужить величайшую
социальную революцию человеческой истории —
социалистическую революцию. Вооруженный диалектическим
методом, будучи научным и последовательным,
диалектический материализм во всех отношениях превосходит как
все разновидности идеалистической философии, так и
буржуазный материализм. Именно марксистская
философия стала философским обобщением новейших
открытий науки. Только она дала материалистическое
объяснение человеческого общества и его истории. Именно
она, а не вульгарный материализм Бюхнера, Фогта и
Молешотта явилась новой, высшей формой
материалистической философии. А из того, что вульгарный и вообще
метафизический материализм не был ни единственной, ни
высшей формой материалистической философии, следует,
что закат этой формы материализма не может, логично
мысля, означать закат материализма вообще.
Возникновение диалектического материализма
положило начало новому этапу не только в развитии
материализма, но и во всей философии. Он явился
критическим обобщением и дальнейшим творческим развитием
не только материализма, но всего положительного,
созданного всем предшествующим развитием философии.
Безуспешный дебют механистического материализма
на сцене новейших открытий науки, главным образом
физики, и доныне используется представителями
буржуазной философии, в том числе теоретиками
ревизионизма, для доказательства того, что наука якобы
вообще опровергла материализм. Многие буржуазные
идеологи и ныне с серьезным видом продолжают доказывать,
что материализм—это нечто примитивное, устарелое,
153

негодное, сданное историей в архив вместе с
отвергнутыми положениями физики XIX века. Теоретики
ревизионизма, как попугаи, повторяют все эти вымыслы.
Для многих буржуазных философов и ревизионистов
механистический материализм Бюхнера, Фогта и Молё-
шотта остается последним словом материалистической
философии. И так как эта форма материализма
действительно связана с некоторыми устарелыми научными
понятиями, им нетрудно доказать, что материализм
опровергнут наукой, не соответствует нашему времени, и
вследствие этого марксизму следовало бы освободиться
от материалистической философии и пр. Но
диалектический материализм — это не метафизический
материализм, и тот, кто не видит различия между ними, а
отождествляет их, тот или ни в чем не разобрался, или
занимается сознательной фальсификацией.
Утверждение, что современная наука якобы
опровергла материализм, есть чистый вымысел, в который не
верят и многие буржуазные философы. Не отказываясь
от борьбы с материализмом, более трезвые не
закрывают глаза на факты и не хотят основывать свое
философское кредо на зыбкой почве мнимого конфликта
между современной наукой и материализмом. Таков,
например, известный неотомист Альберт Дондейн. В своей
работе «Существование бога и современный
материализм», помещенной в книге «Бог, человек, вселенная»,
которая была специально издана идеологами католицизма
в антимарксистских целях, он вынужден открыто
признать материалистический характер современной науки и
научный характер современного материализма.
«Современный материализм,— пишет Дондейн, — это научный
и философский материализм» К Его система «находится
в тесном родстве с позитивной наукой»2, пользующейся
в наши дни огромным авторитетом. «Ее авторитет
настолько велик, — продолжает Дондейн, — что она
дерзает покрыть своей тенью все остальные формы знания,
с презрением объявить их областью бреда, чувства,
мифа. Наука испытывает большое искушение злоупотре-
1 J. d. В. d е 1 a S a u d é е, Gott, Mensch, Universum, die Antwort
des Christen auf den Materialismus der Zeit, Verlag Styria—Graz-
Wien—Köln, dr. Auflage, 1957, S. 27.
2 Там же, стр. 29.
154

бить своим авторитетом и выступить в роли диктатора.
И тогда ее девизом станет: существует только одна
истина, истина науки. Этим нау^а подняла бы себя до
философской концепции истины и мира. Но это означало
бы, что действительность такова, как она раскрыта
наукой, и ничто другое. Так наука принимает форму
научного и философского материализма» К
Следовательно, Дондейн признает, что представление
о научной истине как о единственной истине о мире
неизбежно означает и признание философского
материализма. «Вследствие этого многие мыслители считают
само собой понятным, что материализм — это
философия будущего, что он дает единственно правильное
объяснение вещей, является действительно органическим
выводом из науки»2.
Дондейн идет еще дальше и признает, что теология
не может выступать против материализма на почве
научного познания. Если борьба между материализмом и
теологией будет идти на почве науки, это, по Дондейну,
будет означать неизбежное и окончательное поражение
теологии и идеализма. Понимая, что теология и
идеализм не могут соревноваться с материализмом в
плоскости науки, он ищет какую-то другую, недоступную
для науки сферу, где теология и идеализм смогут
удержаться.
Итак, глубокий конфликт между наукой и
идеалистической философией, приведший в свое время к полному
краху немецкого классического идеализма, не
разрешился и впоследствии. Именно поэтому многие философы —
Бергсон, прагматисты, экзистенциалисты и другие —
предприняли отчаянные усилия, чтобы дискредитировать
науку, принизить научное познание, доказать, что наука
не в состоянии дать истинное познание мира.
Но такие буржуазные философы, как Бранштейн,
сознают бесперспективность философии, враждебно
настроенной к науке или претендующей на некое знание,
принципиально отличающееся от научного. Он видит
единственный способ разрешения конфликта между
наукой и идеалистической философией в следующем: идеа-
1 J. d. В. d е 1 a S а ь d é е, Gott, Mensch, Universum die Antwort
des Christen auf den Materialismus der Zeit, S. 31.
2 Там же, стр. 27.
155

листическая философия отбросит свой «облеченный
оракульской мглой и поэтическим стилем язык», покончит
с «надменностью» по отношению к науке и займет место
«с полным основанием претендующей на научность
философии», которое ныне занимает диалектический
материализм, ибо философия возможна только как научная,
как «систематическая философия». «Такая философия, —
пишет Бранштейн, — ныне, во времена
мировоззренческого хаоса, особенно необходима... Но, к сожалению,
она весьма и весьма слаба, и сама идея ее непрочна в
силу недоверия, являющегося следствием скандала,
вызванного крахом гегельянских и шеллингианских
попыток построить системы» *.
Это признание отчаянного положения современной
буржуазной философии и всех ее попыток найти выход
из конфликта с наукой настолько откровенно, что не
нуждается в дальнейших пояснениях. И поскольку это
относится к возможности создания какой-то «научной»
антиматериалистической философии, такая возможность
всегда останется в сфере пустых пожеланий, ибо
история философии за более чем полувековой период
существования империализма дала достаточно много
доказательств того, что создать такую философию
невозможно.
Мы уже отмечали, что так называемая «новая эпоха»
развития буржуазной философии, начавшаяся в конце
XIX — начале XX века, характеризуется, между прочим,
тем, что буржуазные философы выступают с
претензиями поставить философию на совершенно «новые основы»,
создать якобы совершенно новую философию.
Но все попытки буржуазных философов создать
какую-то «новую» философию остались бесплодными. «В
течение десятилетий... — пишет Ясперс, — страстно
стремились к обновлению философии, прокламировали его,
твердили о нем. Но нельзя сказать, чтобы удалось достигнуть
какого-то решительного успеха» 2. Констатация Ясперса
является красноречивым признанием творческого
бесплодия философии империалистической буржуазии, и это
1 В. v. В г a η s t е i η, Moderne Probleme systematischer
Philosophie в «Zeitschrift für philosophische Forschung», Bd. XII, H. 1,
1958, S. 104—105.
2 K. Jaspers, Philosophie und Welt, München, 1958, S. 21.
156

особенно важно, ибо произнесено устами одного из
видных представителей современной буржуазной философии.
Но, признавая этот факт, Ясперс тщится представить его
результатом воздействия некоей мистической,
сверхчеловеческой силы, якобы направляющей развитие
философии, как и всей человеческой истории. «Великую и
поистине современную философию, — пишет он, — с помощью
которой мы могли бы идентифицировать себя, которая
прояснила бы наше сознание и жизнь и раскрыла бы нам
истину, нельзя планировать. Когда и где в истории
проявится дух, это не во власти человека» К Так пытается
Ясперс прикрыть туманом мистики полный провал
бесчисленных попыток буржуазных философов эпохи
империализма создать нечто действительно новое и великое.
Истина такова, что развитие современной науки и
общественно-историческое развитие делают невозможным
возникновение какой-либо другой научной и великой
философии, кроме философии диалектического материализма.
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ СОВРЕМЕННОЙ
БУРЖУАЗНОЙ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ
И СОЦИОЛОГИИ В СВЕТЕ
СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Октябрьская революция, первая победоносная
социалистическая революция, потрясшая капиталистический
мир во всех его основах, нашла исключительно
глубокий отзвук и в области буржуазной философии и
социологии.
Пламя Октябрьской социалистической революции
осветило своим ярким светом путь к освобождению
рабочего класса, всех угнетенных и эксплуатируемых масс,
наполнило их оптимизмом, возбудило их революционную
энергию. Но чем ярче разгоралось Октябрьское пламя,
чем больше усиливалась революционная энергия и
героический оптимизм угнетенных и эксплуатируемых масс,
тем все больше углублялись и росли теневые стороны
капиталистического мира и его культуры. Это были тени
близкого заката, наполнявшие души буржуазных
идеологов тревогой и предсмертным страхом.
ι К. Jaspers, Philosophie und Welt, München, 1958, S. 23.
157

Вследствие этого общественно-исторические
проблемы, проблемы общественно-исторического бытия
человека (социальной революции, судеб культуры, роли и
судьбы различных социальных классов
капиталистического общества, широких масс и отдельной личности)
оказывались в центре внимания всех классов, и особенно
буржуазии и ее идеологов.
Это выразилось прежде всего в том факте, что
именно после Октябрьской социалистической революции со
стороны буржуазии проявился постоянно растущий
интерес к социологии.
Буржуазные идеологи занимались социологией и
раньше. Но после Октябрьской революции роль и значение
социологии в буржуазной идеологии резко возросли. На
этот факт указывают и сами буржуазные идеологи.
В двухтомном «Социологическом словаре», изданном
немецким буржуазным социологом Вернером Цигенфус-
сом, отмечается, что сразу же после первой мировой
войны «социология проникла в сознание общества,
университеты открыли ей свои двери, а общественные и
частные учреждения стали все чаще к ней обращаться»1.
В Германии, например, философы, социологи,
экономисты и историки которой играли первостепенную и даже
руководящую роль в развитии буржуазной социологии,
университетские кафедры социологии были открыты
сразу же после Ноябрьской революции 1918года2. А в наши
дни социология является той общественной наукой,
которая представляет наибольший интерес для
современной буржуазии, для ее политических и хозяйственных
деятелей.
Точно так же несомненно, что после Октябрьской
революции социально-политическая проблематика мало-
помалу занимает центральное место и в буржуазной
философии. Особенно ясно выразил эту ориентацию
современной буржуазной философии на социально-истори
ческую проблематику известный немецкий буржуазный
философ Макс Шелер, философско-социологические
взгляды которого являются ныне .модными среди
буржуазных и социал-демократических идеологов Запада.
В своей книге «Философский взгляд на мир» он замечает,
1 W. Ziegen "fus s, Handbuch der Soziologie, Erste Hälfte,
F. Enke Verlag. Stuttgart, 1955, S. 1.
2 Там же, стр. 162.
158

что «современная метафизика является уже не
космологией и предметной метафизикой, а метантропологией и
актметафизикой» К «Если у философии и есть задача,—
продолжает Шелер, — неотложного решения которой
требует наш век, так это задача фйлософскй-актрополо-
^ческая. Я имею в виду соаданиё фундаментальной
науки о сущности... человека... об основных Тенденциях
и законах его биологического, психического, духовно-
исторического и социального развития» 24
КЛАССОВО-ПАРТИЙНЫЙ ХАРАКТЕР
ФИЛОСОФСКО-ИСТОРЙЧЕСКИХ И СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ
ВЗГЛЯДОВ СОВРЕМЕННОЙ БУРЖУАЗИИ
Подобно современной буржуазной философии,
современная буржуазная социология по большей части также
представляет, собой идеологическую реакцию буржуазии
на рост успехов мировой социалистической революции.
В то же время философско-исторические и
социологические взгляды и теории современной буржуазии
предназначены и для обслуживания ее классовых интересов и
целей, отражающих ее взаимоотношения с другими
классами капиталистического общества, с колониальными и
зависимыми странами и с буржуазией других
капиталистических стран. Более того, капиталисты требуют от
буржуазной социологии, чтобы она служила не только
общеклассовым интересам современной буржуазии, но и
конкретным интересам отдельных капиталистических
предприятий и объединений в их отношениях с
наемными рабочими и служащими, в их отношениях с другими
капиталистическими предприятиями и т. д.
Эта непосредственнейшая связь буржуазных философ-
ско-исторических и социологических теорий с интересами
и потребностями общественной практики буржуазии
придает им исключительно практический, классово-
партийный характер.
Разумеется, есть буржуазные философы и социологи,
которые пытаются скрыть служебно-классовую роль
своих философско-исторических и социологических
теорий, отрицают ее, пытаются представить эти теории
1 M. S с h е 1 е г, Philosophische Weltanschauung, Lehnen Verlag,
München, 1954, S. 14.
2 Там же, стр. 62.
159

«практически нейтральными», «надклассовыми» и т. д.
Таков, например, американский социолог Огборн. Он
утверждает, что социология, как и все другие науки, не
ставит перед собой задачи улучшения мира, руководства
массами или управления государственной деятельностью,
а лишь дает новое познание того, что есть 1 (отнюдь не
того, что должно быть). Взгляд этот, однако, «ельзя ни
доказать, ни защитить. Социология порождена не
каким-то бескорыстным стремлением к созданию науки об
обществе, призванной удовлетворить «чистую»
любознательность или какие-то другие исключительно духовные
потребности людей. Она была вызвана к жизни
реальными противоречиями материальной жизни
капиталистического общества и прежде всего основным
противоречием последнего — противоречием между рабочим
классом и буржуазией. А предназначение социологических
теорий всегда заключалось в том, чтобы служить
интересам прежде всего этих двух борющихся между собою
классов.
Буржуазная социология была порождена
стремлением буржуазных идеологов найти лекарство против
растущих язв и противоречий, разъедающих
капиталистическое общество и влекущих его к гибели. Да и сами
буржуазные социологи называют социологию
«социальной патологией», «типичной наукой периода упадка»,
болезненного состояния капиталистического общества.
Как «наука о диагнозе и терапии, медицина, возникает
в силу того, что существуют болезни, так и социология,
«социальная патология» возникает в период
«социальных» болезней и кризисов» 2. «Социология возникает как
выражение беспокойства,— пишет Гельмут
Шорк,—вражды между людьми [понимай: между классами.—Н. И].
Она живет надеждой наряду с диагностическими
средствами открыть также и действительные
терапевтические возможности. К ее современному состоянию
социологию привело кризисное сознание последних
150 лет»3.
Марксистская же социология была порождена
потребностями классовой борьбы пролетариата. Она
1 См. W. Ziegenfuss, Handbuch der Soziologie, S. 77.
2 H. S chorck, Soziologie, Verlag V. Alber, Freiburg—München,
1952, S. 17.
3 Там же, стр. 19.
160

является научным выражением интересов рабочего
класса, пролетарской революции, социализма и
коммунизма — будущего всего человечества. Именно в силу этого
только она и способна дать действительно научное
объяснение человеческого общества во всех его формах, на
всех ступенях исторического развития.
Развитие социологии неразрывно связано с
обострением классовой борьбы между буржуазией и
пролетариатом, между капитализмом и коммунизмом. И чем
больше углубляется основное противоречие
капиталистического общества, чем больше обостряется классовая
борьба, тем все большим становится интерес к
социологии. Вместе с тем связь между буржуазной социологией
и практическими интересами и устремлениями
буржуазии настолько обнажилась, что многие буржуазные
социологи (и число их увеличивается) предпочитают
открыто говорить о практическом характере своей
социологии.
Когда-то известный французский буржуазный
социолог Эмиль Дюркгейм отмечал, что если социологические
исследования преследуют чисто теоретические цели,
они не заслуживают того, чтобы ими занимались хоть
один час. Ныне эту точку зрения поддерживают и
фашиствующий немецкий социолог Ганс Фрайер, и
американский социолог Морено, и неотомист Артур Фридолин
Уц и многие другие буржуазные социологи,
принадлежащие к самым различным школам и течениям. Так,
например, в своей книге «Социальная этика» Артур
Фридолин Уц замечает, что если «научные» занятия
социологией и другими общественными науками не подчинены
определенным практическим целям, они не заслуживают
затраты хотя бы одного часа человеческого труда К
УСИЛЕНИЕ СУБЪЕКТИВНО-ИДЕАЛИСТИЧЕСКОГО
И АГНОСТИЧЕСКОГО ХАРАКТЕРА СОВРЕМЕННОЙ
БУРЖУАЗНОЙ СОЦИОЛОГИИ (СПЕНСЕР И ПОППЕР)
В силу тесной связи с классовыми интересами
буржуазная социология не является чем-то неизменным.
Она претерпевает изменения вместе с тем классом,
1 См. A. Fr. Ut ζ, Sozialethik, I Teil, F. Η. Kerle Verlag,
Heidelberg-Verlag, E. Nauwelaerts, Löwen, 1958, S. 101.
11 H. Ирибаджаков 161

интересы которого обслуживает. Современная
империалистическая буржуазия — это не буржуазия XVIII или
XIX века, а современная буржуазная социология — это
не буржуазная социология времен Конта и Спенсера.
В своей работе «История социологии», помещенной в
изданном Цигенфуссом «Социологическом словаре»,
Гейнц Маус замечает, что ныне в среде буржуазных
социологов «старая социология полностью утратила
влияние. О Конте и Спенсере никто уже почти и не
упоминает» 1.
По сравнению с социологией Конта и Спенсера
современная буржуазная социология обнаружила еще
большую ненаучность и реакционность. Это нашло свое
выражение прежде всего в усилении
субъективно-идеалистического и агностического характера современных
философски-исторических и социологических теорий, а
также вульгарного эмпиризма современной буржуазной
социологии (особенно в США).
Достаточно сравнить социологические взгляды таких
буржуазных социологов, как Герберт Спенсер и Карл
Поппер, чтобы стало совершенно ясно, что буржуазная
социология окончательно погрузилась в болото
субъективного идеализма. Мы берем именно этих буржуазных
социологов потому, что оба они стоят на философских
позициях позитивизма. Спенсер, однако, подвизался в
XIX веке, то есть в эпоху домонополистического
капитализма, когда история еще не поставила победу
пролетарской революции на повестку дня, тогда как Поппер
выступает в наше время, в эпоху загнивающего
капитализма, в эпоху всемирно-исторических побед социализма
и коммунизма. Поэтому и различие между позитивизмом
Спенсера и неопозитивизмом Поппера весьма
осязательно.
Социологические взгляды Спенсера тоже были
ненаучными, антидиалектическими, метафизическими.
Одним из основных пороков его воззрений являлся
механицизм, в силу чего он не видел качественных различий
между природой и обществом, между биологическими и
социальными законами.
Не понимая качественного различия между
биологическими и социальными явлениями, он сводил социальные
é ! W. Ziegenfuss, Handbuch der Soziologie, S. 1.
162

явления к биологическим, а биологические—к
физическим. По Спенсеру, можно считать, что научное
объяснение социальных явлений возможно «только
тогда, когда мы увидим, что превращения, происходящие
в продолжение развития, зрелости и упадка общества,
совершаются согласно тем же началам, как и
превращения, происходящие в агрегатах всех порядков,
органических и неорганических» 1. Очевидно, что, пытаясь
объяснить социальные явления с помощью законов, которым
подчинены органические и даже неорганические явления,
Спенсер не ставил перед собой и не мог ставить задачи
выяснения специфики законов человеческого общества.
Поэтому его «социология» была биологией, механикой
и т. п., но не социологией в точном смысле этого слова,
то есть не наукой об обществе.
Но в то же время социологические взгляды Спенсера
содержат ряд ценных положений, которые хотя и далеки
от научной, марксистской социологии, но так же далеки
и от представлений, господствующих в современной
буржуазной социологии.
Прежде всего, Спенсер решительно отвергает
утверждения идеалистов, что наука об обществе невозможна.
Он придерживается взгляда, что эта наука, называемая
социологией, не только возможна, но может быть столь
же точной, как и естественные науки.
И в настоящее время и во времена Спенсера решение
проблемы создания научной социологии зависело
главным образом от решения следующих вопросов:
существует ли в ходе общественных явлений объективный
порядок, существуют ли законы развития общественной
жизни, возможно ли научное познание этих законов?
Противники научной социологии отвечали на этот
вопрос отрицательно. Они исходили из субъективно-
идеалистического взгляда на историю и особенно из той
идеалистической теории, что истинными творцами
истории являются не народные массы, а великие личности.
Ибо, утверждали они, историю творят личности, воля
которых абсолютно свободна, а между общественно-
историческими явлениями невозможна каузальная
зависимость, то есть они не подчинены объективной законо-
1 Г. Спенсер, Социология как предмет изучения, СПБ, 189(х
стр. 321—322.
И*
163

мерности. В силу этого и невозможна наука об
обществе, научное предвидение общественно-исторических
событий и т. д.
Спенсер решительно отвергал эти идеалистические
утверждения. Он считал, что научная социология
возможна, ибо история творится не отдельными
великими личностями и их «свободной» волей, а народными
массами. Общественно-исторические явления, как и все
другие, в принципе подчинены каузальности и
определенным законам. Возражая тем, кто не верит «в
возможность открытия какого-нибудь порядка в социальных
явлениях» 1 и на основе этого отрицает социологию как
науку, Спенсер указывает, что «между социальными
действиями существует естественная последовательность и
что так как эта последовательность естественна, то
результаты возможно предвидеть»2.
«А признать это — значит признать, что предвидение
социальных явлений возможно, а следовательно,
возможна и социальная наука»3. Более того. Исходя из
положения, что существуют закономерности общественной
жизни и что эти закономерности доступны научному
познанию, Спенсер утверждал, что это дает людям
возможность влиять на направление общественного
развития. И, наоборот, «если естественной причинности в
действиях соединенного в обществе человечества не
существует, то правление и законодательство — вещь
нелепая» 4.
Спенсер не только признавал, «что в общественных
явлениях имеется некоторый общий порядок
сосуществования и последовательности и что поэтому общественные
явления составляют предмет науки...»5. Он
придерживался и взгляда, что человеческое общество находится в
процессе развития. Развитие это он понимал не
диалектически, а в духе вульгарного эволюционизма, согласно
которому развитие всегда идет постепенно, без скачков.
Но все же он признавал, что человеческое общество
1 Г. Спенсер, Социология как предмет изучения, стр. 24.
2 Там же, стр. 42.
8 Там же, стр. 43.
4 Там же.
5 Г. Спенсер, Основания социологии, ч. 1,СПБ, 1898, стр.375.
164

развивается от низшего к высшему, от простого к
сложному 1.
Многие буржуазные идеологи или целиком, или в
значительной части давно уже отказались от подобных идей.
И это не случайно. Такие идеи неизбежно приводят к
мысли о переходном характере капиталистического строя,
о возможности научных предвидений, о будущем ходе
общественно-исторического развития, о воздействии на это
развитие и т. д. А в эпоху гибели капитализма и победы
социализма и коммунизма, когда капиталистический строй
утратил все реальные перспективы, все эти идеи вредны
и опасны для буржуазии. Эти идеи еще опаснее для
буржуазии в силу того, что нашли свое последовательное
развитие в историческом материализме, и поддерживать
их в наше время значило бы лить воду на мельницу
марксизма. А этого современные буржуазные идеологи
хотят избежать любой ценой. Наоборот, их
первостепенной и величайшей заботой является опровержение
исторического материализма, и любая идея, которая могла
бы привести к материалистическому пониманию истории
и общества или даже навести на мысль о
справедливости марксистских идей, встречает их решительное
сопротивление.
Вообще в эпоху гибели капитализма и победы
коммунизма антиматериалистические тенденции
буржуазной социологии стали значительно сильнее, чем когда бы
то ни было. Как известно, материализм есть не что иное,
как объективный взгляд на вещи, то есть требует
рассматривать их такими, какими они существуют вне
нашего сознания, без предвзятости, вымысла и
приукрашивания. Но в «аше время общественно-исторические,
факты свидетельствуют против интересов буржуазии.
Буржуазные социологи страшатся объективного
познания, берущего факты такими, какие они есть сами по
себе, и, извращая объективные факты, сознательно
служат субъективизму и идеализму. Некоторые буржуазные
социологи затушевывают смысл своих теорий. Но другие,
как, например, Уолтер Липпман, весьма неприкрыто
говорят о преднамеренном, субъективно-идеалистическом
отношении к общественно-историческим явлениям. В ре-
1 См. Г. Спенсер, Основания социологии, ч. J, СПБ, 1898,
стр. 373-374.
165

чи «Конец XIX века», опубликованной газетой «Нью-
Йорк геральд трибюн» 26 октября 1959 года, Липпман
считает, что общей задачей буржуазных идеологов
является анализ современного мира. Но «было бы
заблуждением, — предупреждает он, — если во исполнение
этой задачи допустить, что можно или должно подойти
к событиям без всякой предварительной подготовки.
Всегда, когда приступаешь к изучению чего-либо — в
области естественных наук или истории человечества, —
суровые факты представляются запутанными. К ним
следует подходить с готовой гипотезой, с определенной
теоретической постановкой вопроса, к которому они
относятся». Другими словами, Липпман призывает
измышлять и вносить связи и взаимозависимости в
общественные явления, а не искать и открывать их в них самих;
не извлекать гипотезы и теории из объективных фактов
в соответствии с этими фактами, а, наоборот, сами
факты приспосабливать к готовым гипотезам и теориям.
Более того. Значительная часть - современных
буржуазных социологов вообще отказывается
рассматривать общество как часть материального мира, как
объективную реальность, существующую вне сознания и
независимо от него. Одной из ярких черт, выражающих
усиление антиматериалистического,
субъективно-идеалистического характера современной буржуазной
социологии, является ее психологизация, то есть сведение
социальных явлений и зависимостей к психическим
явлениям и зависимостям. Например, американская
социология, претендующая на руководящую роль в
современной буржуазной социологии, находится под
господствующим влиянием так называемой «социальной
психологии», поставившей своей задачей именно
исследование социальных взаимоотношений людей,
«выявление универсальных направлений взаимодействия между
людьми и установление лежащих в их основе законов,
господствующих над динамикой этих процессов» *.
Особенно типичными в этом отношении являются
социологические взгляды неопозитивиста Карла Поп-
пера. В книге «Нищета историзма», вышедшей в 1957
году, Поппер развивает такие воззрения на человеческое
1 Е. L. Hartley, R. Ε. Hartley, Die Grundlagen der
Sozialpsychologie, Rembrandt-Verlag, GMBH —Berlin, 1955, S. 3.
166

общество и историю, которые полностью отрицают
вышеуказанные взгляды Спенсера.
В то время как Спенсер считал, что социология
может стать такой же точной в познании своего предмета
наукой, как и естественные науки, Поппер заявляет, что
создать научную теорию общественно-исторического
развития невозможно. Вместе с тем он отвергает и
возможность научного предвидения исторических событий,
ибо, согласно Попперу, «нельзя создать научную теорию
исторического развития, которая служила бы основой
исторического предвидения» К
В то время как Спенсер защищает представление
о причинной обусловленности
общественно-исторических явлений, Поппер является приверженцем
индетерминизма.
Столь же решительно выступает Поппер и против
представлений о прогрессивном развитии человеческого
общества. В главе «Критика пронатуралистических
доктрин» он подвергает разносу взгляды Конта, Милля,
Дарвина и всех, кто считал, что человеческое общество
подчинено закону эволюции и что задача науки
заключается в том, чтобы раскрыть ее законы. Спенсер,
например, считал, что «общественное развитие составляет
часть развития (эволюции) вообще»2. Но Поппер
отвергает существование подобных законов. «Существует ли
закон эволюции?» — спрашивает он и отвечает, что
такого закона нет ни в биологии, ни в социологии3.
МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР
СОВРЕМЕННОЙ БУРЖУАЗНОЙ СОЦИОЛОГИИ
Антинаучный и реакционный характер современной
буржуазной социологии находит свое выражение также
и в том, что она все глубже погрязает в тине
метафизики. Взгляды современных буржуазных социологов
гораздо более метафизичны, чем взгляды буржуазных
социологов XIX века. Здесь отвергаются все положения
старой буржуазной социологии, которые хотя бы в
1 К. Popper, The Poverty of Historicism, Routledge and Kegan
Paul, Ltd., London, 1957, p. X.
2. Г. Спенсер, Основания социологии, стр. 379.
3 См. К. Popper, The Poverty of Historicism, p. 107—108.
167

малейшей степени подводили к диалектическому
рассмотрению человеческого общества.
Метафизический характер современной буржуазной
социологии выражается прежде всего в отрицании
прогрессивного развития человеческого общества. И Поп-
пер, и Тойнби, и идеологи так называемого
«неоконсерватизма» отрицают прогрессивное развитие
человеческого общества, развитие от низшего к высшему. В
лучшем случае они допускают развитие общества в рамках
замкнутого круга. Но это не действительное развитие,
ибо оно сводится к вечному повторению одних и тех же
состояний — рождения, роста, зрелости и смерти. В этом
отношении современная буржуазная социология не
только не пошла вперед по сравнению с буржуазной
социологией XIX века, но повернула назад. Отсюда и
пренебрежительное отношение современных буржуазных
социологов к «старой социологии», и особенно к Конту и
Спенсеру.
Современные буржуазные социологи, однако, не
полностью отвергают взгляды Конта и Спенсера.
Напротив, они воспринимают и углубляют все реакционное
и ненаучное, содержащееся в этих взглядах. Так,
например, механистические взгляды Спенсера на
человеческое общество, что все качественные различия между
социальными и биологическими явлениями
сглаживаются, получили широкое распространение в
современной буржуазной социологии. Многие буржуазные
социологи и ныне определяют социологию как «учение о
формах и изменениях совместной жизни людей, а
также животных и растений»1. Это определение мы
находим в философском словаре Генриха Шмидта и в
«Социологическом словаре», изданном Вильгельмом
Бенсдорфом и Фридрихом Бюловом. Оно подтверждает,
что его сторонники не проводят никакого качественного
различия между общественной жизнью людей и жизнью
животных и растений.
С другой стороны, в современной буржуазной
социологии распространен взгляд, что человеческое общество
и природа — это два совершенно различных и
противоположных мира, между которыми нет ничего общего.
1 «Философский словарь», Издательство иностранной
литературы, 1961, стр. 548.
168

Согласно Вернеру Зомбарту, «любое общество духовно
и все духовное — это общество». Это означает,
согласно Зомбарту, что связи, объединяющие людей в
обществе, духовны. Между животными, растениями,
предметами также существуют связи, но эти связи суть
«телесные» или «телесно-душевные», но не «духовные».
Именно «духовная связь» людей делает
бессмысленными поиски каких бы то ни было общественных
законов, подобных тем, которые наука открывает в
природе, в животном и растительном мире, ибо,
подчеркивает он, прежде всего «свободная воля людей делает
невозможной какую-либо закономерность» К
На первый взгляд две эти позиции буржуазных
социологов кажутся прямо противоположными и
взаимоисключающими. Но в действительности они имеют
общую теоретическию основу и служат одной и той же
цели.
Общей теоретической основой обеих позиций
является их метафизичность. Первый взгляд метафизичен
постольку, поскольку отрицает качественное различие
между общественными и биологическими явлениями,
между человеческим обществом и животным стадом.
Второй также метафизичен, ибо абсолютизирует
качественное различие между человеческим обществом и
природой. Его представители не понимают, что
человеческое общество вышло из стада животных, что оно
существует в природе, и хотя его законы качественно
отличны от биологических и физических законов, но они
так же объективны, как и все законы природы.
Вследствие этого в конечном итоге представители первого и
второго направлений не видят или отвергают
специфичность законов человеческого общества, а вместе с тем
отвергают и социологию как науку, ибо именно
исследование этих законов и является задачей научной
социологии.
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
СОВРЕМЕННОЙ БУРЖУАЗНОЙ СОЦИОЛОГИИ
Социально-исторические проблемы, привлекающие
особенное внимание современных буржуазных
философов и социологов, таковы: существует ли в истории че-
1 W. Sombart, N00 — Soziologie, Duncker Humboldt, Berlin,
1956, S. U5.
169

ловечества объективный смысл? Управляют ли ею
объективные закономерности? Могут ли люди предвидеть
последующий ход исторических событий и
воздействовать на него? Существует ли прогрессивное
историческое развитие? Является ли исторически неизбежной
победа социализма и коммунизма? Эти проблемы
приковали к себе внимание и вызывают бурную философскую
деятельность неотомистов и экзистенциалистов,
неокантианцев и неопозитивистов, прагматистов и фрейдистов,
представителей всех более или менее значительных
течений современной буржуазной философии и
социологии. Исключительная актуальность всех этих проблем
является результатом Великой Октябрьской
социалистической революции, мировой социалистической
революции, 'частью которой является и наша
социалистическая революция.
1. «Закат Европы». Самой важной и тревожной
проблемой, которую Октябрьская революция поставила
перед буржуазией и ее идеологами, является проблема
близкой и неизбежной гибели буржуазного общества.
Октябрьская революция внушила буржуазии и ее
идеологам чувство неотвратимой гибели, конца господства,
что нашло самое яркое выражение в пессимистических
и фаталистических философско-исторических взглядах,
развитых Освальдом Шпенглером в двухтомном
сочинении «Закат Европы». Многие буржуазные философы и
социологи решительно отвергли мрачные прогнозы
Шпенглера. Но, несмотря на буржуазную критику шпен-
глерианства, влияние его идей неотвратимо возрастает
среди буржуазных философов, социологов, историков и
политиков. Дело в том, что общественно-историческое
бытие современной буржуазии предоставляет для них
исключительно благоприятную почву. И теперь это все
чаще откровенно признают буржуазные философы,
социологи, политики и другие. «Μ*>ι переживаем сейчас,
всегда и везде прежде всего закат и разрушение», —
пишет буржуазный философ *Иоганн Фишль1. Еще более
конкретную картину безрадостной для современной
буржуазии исторической ситуации нарисовал недавно в одной
из своих речей бывший государственный секретарь
1 См. J. Fisch 1, Materialismus und Positivismus der
Gegenwart, S. 2.
170

США Дин Ачесон: «Будущие историки, несомненно,
должны усмотреть в 50-х годах XX века поворотный
пункт истории. Первая половина века была прологом,
характеризовавшимся насилием, распадом и
переменами: был уничтожен мировой порядок XIX века вместе с
великими европейскими империями, поддерживавшими
его [читай: мировая система европейского
империализма.— Н. И.]. В течение столетия до этого периода центр
силы в Европе перемещался на Восток — из Франции,
самой мощной страны в начале XIX века, в Германию
в начале XX века, а затем, в середине века, — в
Россию». И далее, останавливаясь на событиях десятилетия
вслед за окончанием второй мировой войны, Ачесон
отмечает, что «это было время огромного роста
производства, технических знаний и военной мощи
Советского Союза. В это время произошла также
консолидация коммунистического режима в материковом Китае,
и в Китае началось промышленное производство в
значительном масштабе. И, наконец, в любом правдивом
рассказе об этом десятилетии должно быть сказано,
что позиция доминирующей силы, которую занимал
Западный союз в начале десятилетия, была им утрачена
к концу его. Как бы неясны для нас ни были наши
времена, историк, несомненно, увидит, что в конце
десятилетия события приближались к решающему моменту.
Западный союз либо установит, либо не установит новое
равновесие по отношению к коммунистическим
державам, на основе которого можно будет построить
довольно устойчивый мировой порядок. Если он не установит
такого равновесия, то доминирующая китайско-советская
сила определит курс истории в 60-х гг. XX века, и
вероятно, определит также, кто будет писать эту историю» 1.
Будучи приверженцем «холодной войны», Ачесон,
как видно, не может обойтись без того, чтобы не
приписать Советскому Союзу и другим социалистическим
странам мнимые завоевательные намерения в отношении
капиталистических стран. Но независимо от этого в его
речи содержится признание заката капиталистического
мира и восхода социализма и коммунизма, признание
того, что буржуазия бессильна остановить этот восход.
1 «Правда» от 22 ноября 1959 года. Речь Д. Ачесона на сессии
парламентского совета НАТО в Вашингтоне.
171

В ней чувствуются отчаяние и страх, порожденные
ходом мировой истории.
И поэтому совсем не удивительно, что ныне даже
такие буржуазные идеологи, как философствующий
биолог Туре фон Икскюль, занимаются вопросами,
тревожащими буржуазию: «Где мы? Что за дорога под
нашими ногами? Какое будущее раскрывается в настоящем,
оставившее прошлому вместе с эпохой веры в прогресс
все, что казалось нам прочным и действительным? И
вообще, есть ли у нас будущее?» К В поисках ответа
на эти тревожащие современную буржуазию вопросы
Икскюль тщится найти «перспективы, которые [по его
словам. — Н. Я.]'могут снова внести спокойствие и
порядок в запутанную душу нашего времени»2, то есть в
запутанную душу буржуазии, которую он отождествляет
с душой нашего времени. Но, как мы увидим далее,
перспективы будущего, которые пытаются нарисовать
буржуазные философы и социологи, оказываются весьма
неутешительными для приверженцев капиталистического
строя. Сейчас трудно найти буржуазного философа или
социолога, который считал бы, что у капиталистического
строя (в его чистом виде) есть будущее. Большая часть
буржуазных философов и социологов рисует
некапиталистическое будущее человечества. Одни считают, что
гибель капитализма неизбежна. Другие утверждают, что
будущее общества окажется не капиталистическим и не
социалистическим (Арон, Шелер и другие). Третьи
заявляют, что нечего ждать заката Европы, он уже
наступил (Рейнер Тепер, Клемент Брокмюллер и др.). Так,
например, отправляясь от философско-исторических
взглядов Шпенглера, Брокмюллер идет дальше и
заявляет: «Нет смысла говорить о западной культуре, в
сущности, это нечто, уже принадлежащее прошлому».
По Брокмюллеру, все попытки спасти западную
культуру, то есть капитализм, от гибели безнадежны. Он
умирает. Но останутся якобы жить католицизм и
католическая церковь3. Все это совсем не означает, что
названные буржуазные идеологи — противники капитализ-
1 Е. G г a s s i, Т. ν. JJ e χ k ü 11, Von Ursprung und Grenzen der
Geisteswissenschaften und Naturwissenschaften, Bern, 1950, S. 19.
2 Там же, стр. 23.
3 См. «Вопросы философии» № 10, 1959, стр. 127.
172

Ma. Нет. Это только доказывает, что капитализм как
общественная система так скомпрометировал себя, а
его неизбежная гибель стала настолько очевидной, что,
по существу, невозможно говорить о его будущем.
Вот почему большая часть буржуазных философов
и социологов тщится доказать, что сам вопрос о
будущем развитии человеческого общества есть вопрос
неправомерный и совершенно излишний, на который
нельзя дать позитивный ответ. Эту цель и преследуют
современные буржуазные философы и социологи в
большей части работ, посвященных следующим проблемам:
2. Есть ли какой-нибудь смысл в истории
человечества? Если есть, возможно ли ее научное познание
и предвидение будущего хода истории на основе этого
познания?
Проблема смысла истории весьма сложна. Ставя ее,
буржуазные философы и социологи имеют в виду целый
комплекс вопросов, например следующих. Есть ли
логический порядок в ходе исторических событий,
существуют ли определенные тенденции исторического
развития, неизбежно ведущие к определенным
общественным формам, или история представляет собой
беспорядочный хаос событий, не ведущих ни к чему
определенному? Если существует какой-то логический
порядок, если существуют определенные тенденции
исторического развития, то какова их природа: существуют
ли они объективно или представляют собой продукт
некоего сознания? И т. д. Проблема смысла истории не
нова. Но ее решение современными буржуазными
философами и социологами в корне отличается от прежних
решений философов и социологов некогда прогрессивной
буржуазии.
В то время, когда буржуазия была прогрессивным и
революционным классом, ее идеологи рассматривали
историю не как беспорядочный хаос событий, а
стремились представить ее в виде закономерного, наполненного
определенным смыслом процесса. Так рассматривали
историю Вико, Гердер, Лессинг, Гёте, Кант, Гегель,
Конт и другие. По Гердеру, история есть закономерный
процесс восходящего развития, неудержимого
социального прогресса, ведущего к торжеству гуманизма. В
осуществлении гуманизма, по Гердеру, и заключаются цель
и смысл истории. Кант усматривал цель истории в рас-
173

Ширений господства нравственной свободы, Гегель *■
в прогрессе духа к осознанию свободы и т. д.
Под абстрактными понятиями «гуманности»,
«нравственной свободы», «осознания свободы» и т. д.
буржуазные идеологи того времени понимали не что иное,
как общественный строй, воплощающий в себе идеалы
буржуазной революции, и поэтому в действительности
они видели цель и смысл истории в осуществлении
именно этого общественного строя, представлявшего собой в
го время высший идеал человечества. Но, так или иначе
буржуазные идеологи того времени видели в истории
определенный смысл. В наше время проблема смысла
истории занимает буржуазных философов и социологов
еще больше, чем прежде. В современной буржуазной
литературе этой проблеме посвящено множество книг,
например: «О происхождении и цели истории» К. Яспер-
са, «Смысл истории» Н. Бердяева, «Третий или
четвертый человек. О смысле исторического бытия» А. Вебера,
«История как придание смысла бессмысленному» и
«Вопрос о смысле истории» Т. Лессинга, «Смысл и
бессмысленность мировой истории» X. Вальца, «Теория
современной эпохи» Ганса Фрайера; этому вопросу
посвящены произведения А. Тойнби, «Опиум интеллекта»
французского социолога Р. Арона и много других книг.
Но как мотивы и цели современных буржуазных
философов и социологов отличаются от мотивов и целей
идеологов некогда прогрессивной буржуазии, так и
представления их о смысле истории абсолютно различны.
Как известно, наша эпоха есть эпоха крушения и
гибели капитализма, эпоха всемирно-исторических побед
социализма и коммунизма. В социалистических странах,
где живет третья часть населения земли, сотни
миллионов людей, руководимых коммунистическими партиями,
в невиданных масштабах и невиданными темпами,
организованно, сознательно, планомерно и целенаправленно-
творчески создают совершенно новое общество —
общество социализма и коммунизма. В то же время в
капиталистических странах, в колониальных, зависимых и
недавно освободившихся от колониального рабства
странах народные массы, руководимые коммунистическими
партиями и другими демократическими и
прогрессивными партиями и силами, также приобщаются к
самостоятельному, организованному и сознательному
174

историческому творчеству. Конечная цель исторического
творчества народных масс — уничтожение
империалистического рабства, капиталистического строя и
построение нового, демократического и социалистического строя.
Это невиданная в истории и непрерывно
расширяющаяся антикапиталистическая, демократическая,
социалистическая и коммунистическая историческая
творческая деятельность идейно вдохновляется марксизмом
и особенно марксистским учением об истории.
Марксизм доказал, что история человечества
представляет собой не беспорядочный хаос событий, а
объективный закономерный восходящий процесс развития
от низших форм общественной жизни к высшим. Этому
развитию от низшего к высшему нет пределов. В силу
объективной диалектической логики этого развития
победа социализма и коммунизма исторически столь же
неизбежна, как и победа капитализма над феодализмом.
Осознание и применение объективной диалектической
логики исторического развития дает историческому
творчеству революционных масс, руководимых
коммунистическими партиями, возможность сознательно ставить и
правильно определять исторические цели, сообразовать
их с реальной логикой истории, осуществлять эти
великие исторические цели, создавать более высокие формы
общественной жизни, способствующие подъему
жизненного уровня масс и каждой человеческой личности, и,
таким образом, наполнять свое историческое творчество
глубоким смыслом и содержанием.
Ясно, что в этих историлеских условиях буржуазные
философы и социологи не могут уже рассматривать
проблему смысла истории, как прежде, так, как некогда
рассматривали ее философы Гердер, Кант, Гегель и даже
Конт.
Большая часть современных буржуазных философов
и социологов утверждает, что сама по себе история
человечества лишена смысла, а если и возможно говорить о
каком-то смысле истории, то он всегда зависим от наших
идей и желаний.
Согласно Теодору Лессингу, в истории нет никакого
объективного смысла, то есть никаких объективных
каузальных зависимостей, никаких объективных
закономерностей и тенденций. Историк не открывает каузальную
зависимость, закономерность, логику исторических явле-
175

ний, а сам находит ее и вносит в эти явления. Подобное
субъективно-идеалистическое понимание истории мы
встречаем у Хосе Ортега-и-Гассета, Раймона Арона,
Хуго Преллера и у многих других. В своей книге
«История как система» Ортега-и-Гассет пишет, что «жизнь
нам дана, мы не даем ее себе сами, а внезапно
оказываемся в ней и не знаем, что с нами случится. Но жизнь,
которая нам дана, не дана нам как нечто готовое. Мы
должны придать ей форму, и каждый занимается этим в
своей собственной жизни. Жизнь — это задача. Но самое
важное в задачах, составляющих жизнь, заключается,
однако, не в том, что мы должны их решить, а именно в
противоположном: мы вынуждены всегда что-то делать,
но в действительности никогда не вынуждены делать что-
то определенное, следовательно, мы не связаны с той или
иной задачей, так же как звезды со своей орбитой или
камень с законом гравитации. Прежде чем что-то
совершить, каждый человек должен решить на свой риск, что
именно совершить» 1.
Из этих мыслей Ортега-и-Гассета вытекает, что
жизнь человека, а следовательно, и история
человечества являются чем-то бесформенным и неопределенным,
чему каждый человек придает форму, приспосабливает
к себе, независимо и отлично от других. Вследствие
этого, по Ортега-и-Гассету, организованные,
планомерные, объединенные действия множества людей для
достижения общих исторических целей и задач
невозможны. Не существует и определенных тенденций
исторического развития, которые давали бы возможность
предвидеть будущий ход этого развития. Следовательно,
никто не может сказать, каким будет в более или менее
отдаленном будущем не только человечество, но и
отдельные народы, отдельные личности. «Человек, — пишет
он, — есть бесконечно пластичное существо, из которого
можно вылепить все, что угодно, ибо сам по себе он есть
не что иное, как чистая возможность»2. Жизнь
отдельного человека раскрывает безграничные возможности.
«В любой момент моей жизни передо мной открываются
различные возможности совершить то или другое. Если
1 Н. Ortega у Gasset, Geschichte als System und über das
Römische Imperium, Stuttgart, 1952, S. 11—12.
2 Там же, стр. 56.
176

я сделаю что-то, тогда в следующий момент я буду Л, а
если сделаю другое — буду Б» 1. И поскольку выбор той
или другой возможности полностью субъективен, никто
не может предсказать, какой будет отдельная личность в
следующий момент ее жизни.
Есть буржуазные философы и социологи, которые не
отрицают, что в истории скрывается какой-то смысл. Но
большая их часть — неотомисты, Арнольд Тойнби и
другие — утверждает, что этот смысл вложен в историю
богом, и, таким образом, сводят историю и историческую
теорию к теологии. Но буржуазные философы и
социологи вроде Раймона Арона придерживаются мнения, что
целесообразнее не привлекать религию к таким
сомнительным мероприятиям. Однако и первые, и последние —
и те, которые считают, что история имеет какой-то смысл,
и те, которые утверждают, что в ней нет никакого
смысла,— сходятся в одном: история, и прежде всего
будущее историческое развитие, недоступны человеческому
познанию, а научное историческое знание и научное
предвидение будущего хода исторических событий
невозможно.
В своей книге «Нищета историзма» Карл Поппер
утверждает, что «мы не можем предсказать будущий ход
истории человечества»2, ибо «не можем создать научную
теорию исторического развития, которая послужила бы
основой исторического предвидения»3. Раймон Арон не
отрицает, что историк, социолог, юрист и т. д. в состоянии
раскрыть смысл отдельных исторических действий и
событий. «Однако они не в состоянии понять смысл целого.
История не является абсурдом, однако ни один живущий
человек не поймет ее конечного смысла» 4. Он неуловим 5.
Философски-исторические взгляды Арнольда Тойнби
весьма существенно отличаются от взглядов Поппера и
Арона, но и они не только глубоко агностические, а
также и мистические. В книге «Культура на перепутье» он
утверждает, что история человечества «есть мастерское
и непрерывно прогрессирующее исполнение божествен-
1 Н. Ortega у Gasset, Geschichte als System und über das
Römische Imperium, S. 53.
2 K. Popper, The Poverty of Historicism, p. Χ.
3 Той же
4 R. Ar on, Opium für Intellektuelle, Köln—Berlin, 1957, S. 170.
5 См. там же, стр. 173.
J2 Η. Ирибаджаков
177

ных предначертаний на маленькой сцене этого мира; нам
дано воспринимать лишь отдельные части этого плана,
но и это во всех отношениях превосходит наши
человеческие способности к пониманию и возможности нашего
развития» 1.
Назначение философско-исторического агностицизма
совершенно ясно. Он отвергает возможность научной
теории исторического развития, научного познания прошлого,
настоящего и будущего человеческого общества, чтобы
вместе с тем подвергнуть сомнению и научный характер
философских основ всей теоретической и революционно-
практической деятельности коммунистических партий.
И если нельзя создать научную теорию исторического
развития общества, если нельзя научно предвидеть
будущий ход исторического развития, то из этого
следует, что марксистское учение об исторической
неизбежности социализма и коммунизма тоже ненаучно. Так
современные буржуазные философы и социологи тщатся
доказать, что марксизм является не наукой, а каким-то
утопическим социальным учением, основанным не на
научном знании, а на вере. Основываясь именно на этом,
Арон называет марксизм религиозным опиумом для
интеллектуальных людей.
Философско-исторический агностицизм современной
буржуазной идеологии выражает бесперспективность
самой империалистической буржуазии. Лишенная
исторических перспектив, обреченная на неизбежную гибель,
буржуазия боится смотреть в будущее и особенно
страшится того, что рабочие и остальные трудящиеся все
внимательнее всматриваются в него. Потому-то
«уничтожители» марксизма и прислужники буржуазии вроде
известного ренегата Гендрика де Мана не только стремятся
доказать, что исторические прогнозы не осуществляются,
но и хотят убедить своих читателей, что якобы «мы
счастливы незнанием того, что принесет нам будущее»2.
Чтобы доказать бессмысленность истории и
опровергнуть марксистское учение об исторической неизбежности
социализма и коммунизма — высшего и прогрессивного
по сравнению с капитализмом общественного строя,
'A. Toy η bee, Kultur am Scheidewege, West-Berlin, 1958, S. 17.
2 H. de Man, Vermassung und Kulturverfall, München, 1952,
S. 179.
178

Современные буржуазные философы и социологи вообще
отрицают исторический прогресс. Когда буржуазия была
революционным классом, ее идеологи являлись
пламенными, убежденными защитниками идеи исторического
прогресса, прогрессивного развития и общества в целом,
и отдельной человеческой личности. В работе «Эскиз
исторической картины прогресса человеческого разума»
Кондорсе указывал, что цель его труда — доказательство
того, что развитие человеческих способностей не имеет
границ, что способность человека к совершенствованию
поистине безгранична, что успехам этого
совершенствования не может помешать никакая сила, которая захотела
бы остановить его, и что ограничена лишь
продолжительность существования нашей планеты, где природа отвела
нам место жизни. «Без сомнения, — продолжает
Кондорсе,— прогресс может быть более или менее быстрым, но
никогда развитие не пойдет вспять; по крайней мере, до
тех пор, пока земля будет занимать то же самое место в
мировой системе и пока общие законы этой системы не
вызовут на земном шаре ни общего потрясения, ни
изменений, которые не позволили бы более человеческому
роду на нем сохраняться, развернуть свои способности и
находить такие же источники существования»1.
Так понимал прогресс идеолог французской
буржуазной революции Кондорсе. Идеологи современной
буржуазии давно уже отказались от подобного
представления. Их взгляды на исторический прогресс уподобились
взглядам идеологов загнивающего дворянства времен
Кондорсе. Современные буржуазные философы и
социологи отвергают объективность прогрессивного
исторического развития. И хотя некоторые все еще упоминают об
историческом прогрессе, они понимают его отнюдь не как
объективный и закономерный процесс развития прежде
всего производительных сил общества, его
производственных отношений, связанных с ними общественных
учреждений и идей, роста жизненного уровня и культуры
широких народных масс и т. д. Большинство же вообще
отрицает исторический прогресс.
3. Неоконсерватизм. Враждебное отношение
современной буржуазии к историческому прогрессу и к идеям
1 Ж. А. К о н д о ρ с э, Эскиз исторической картины прогресса
человеческого разума, Соцэкгиз, 1936, стр. 5—6.
12*
179

прогресса находит самое яркое выражение в так
называемом неоконсерватизме.
В своей статье «Классовое сознание в американском
обществе» видный американский марксист Герберт Апте-
кер пишет, что в США возникла «и идеология холодной
войны — неоконсерватизм, призванный оправдать
преследование всего прогрессивного и подготовить
осуществление «американского века». Идеология эта крайне
реакционна, настолько, что исходит из концепции
первородного греха! Неоконсерватизм отрицает идеи человеческого
прогресса и демократической организации общества.
Он проповедует элитизм — общество, управляемое
группой избранных, — и считает, что бюрократизм является
неотъемлемой частью всех форм социальной
организации. Неоконсерватизм отрицает основные элементы
Эры Разума — такие, как концепция причинной связи —
и идею прогресса. Он порождает цинизм и апатию, он
высмеивает убеждения и социальный интерес, как
проявление идиотизма или преступности; он вносит сумятицу
во все представления о человеческих ценностях. Жизнь в
его изображении — сплошное разочарование»1.
Это совершенно правильная характеристика
неоконсерватизма. Но он представляет собой не только
американское явление на службе у «холодной войны».
Неоконсерватизм— идеология самой реакционной части всей
империалистической буржуазии, а его идейные источники
восходят к реакционной европейской буржуазной
философии и социологии и особенно к философским,
историческим и социологическим учениям таких
буржуазных философов и социологов, как Ницше, Буркхардт,
Шпенглер, Парето, Моска, Макс Вебер и многие
другие.
Типичным представителем неоконсерватизма является,
например, Райнер Теппер — откровенный реакционер,
непримиримый противник борьбы за социальный прогресс,
за демократизацию человеческого общества, за
освобождение масс от социального угнетения и эксплуатации,
за активизацию их роли в общественной жизни, в
разрешении общественно-исторических задач.
1 Г. Аптекер, Классовое сознание в американском обществе
«Новое время» № 47, 20 ноября 1959, стр. 20.
180

В 1956 году Теппер выпустил книгу под названием
«Конец прогресса» 1 с подзаголовком «Перспективы
консерватизма». В этой книге Теппер отрицает исторический
прогресс и открыто проповедует консерватизм как
единственно «разумную» и отвечающую человеческой природе
идеологию. «Прошло время принципиального оправдания
консерватизма, — пишет он. — Баланс истории придает
консерватору, силу и смелость в окончательном и
решительном опровержении веры в прогресс»2.
В консерватизме Теппера встречаются едва ли не все
наиболее известные реакционные идеи, провозглашенные
буржуазными философами и социологами в преддверии
эпохи империализма. Его учителя — Фридрих Ницше,
Якоб Буркхардт, Освальд Шпенглер, Зигмунд Фрейд и
подобные им. Особенно велики восторг и преклонение
Теппера перед Ницше, Буркхардтом и Шпенглером. Он
считает их классиками консерватизма. Восхищение
Теппера вызывает прежде всего «элитизм» Ницше и Бурк-
хардта, их презрение и ненависть к массам, к «рабской
морали», вызванные страхом перед массами, их борьба
против «избирательного права, народного суверенитета,
материального благосостояния», против
«приближающейся нивелировки и уравнения», против
«приближающейся катастрофы», то есть против демократии и
социалистической революции. Подобно своим учителям,
Теппер— противник гуманизма и гуманистической морали.
Для него это «псевдомораль», мораль масс,
«нивелировки», в то время как истинной моралью является мораль
господ.
Подобно своим учителям, Теппер проповедует
агностицизм. По Тепперу, «основные проблемы мира»
неразрешимы и человеческое познание не сделало ни одного
шага на пути к их разрешению. Но агностицизм Теппера
на этом не останавливается. Подобно агностицизму его
учителей, он переходит в иррационализм. Теппер отрицает
человеческий разум, науку и просвещение как «духовную
отраву», несущую человечеству лишь праздные иллюзии
и гибель, и заявляет, что единственно устойчивым и
надежным руководителем людей и народов должны стать
инстинкты. «Но одно несомненно, — пишет он, — что по-
1 R. Τ а е ρ ρ е г, Das Ende des Fortschritts, Göttingen
Verlagsanstalt, 1956.
2 Там же, стр. 9.
181

бедят только народы, уверенные в своих инстинктах и
ведомые консерваторами. Жизненной задачей народов
Запада является освобождение от руководства
прогрессистов» 1.
Основная предпосылка Теппера заключается в том,
что общественное устройство должно соответствовать
«природе человека». Но поскольку в сущности своей
человек неизменен, то «все институции, созданные
человеком, должны также остаться неизменными»2.
Нетрудно убедиться, что основная и исходная
предпосылка Теппера является гнилой и негодной. Ссылка на
так называемую неизменную человеческую природу
вообще означает воскрешение взглядов, в основе своей
разбитых и опровергнутых еще Марксом и Энгельсом. Но
если в прошлом идеологи революционной буржуазии
апеллировали к «человеческой природе», чтобы
обосновать идеалы равенства, братства и свободы,
непрестанного прогресса человечества, то современные буржуазные
идеологи вроде Теппера используют этот взгляд для
обоснования консерватизма, социального неравенства,
угнетения и эксплуатации трудящихся масс незначительным
меньшинством эксплуататорских классов. Теппер
утверждает, что, поскольку люди неравны от природы, она
сама требует иерархического устройства человеческого
общества, характеризующегося социальным неравенством
и почитанием авторитета эксплуататорского меньшинства.
Поэтому борьбу за социальный прогресс и социальное
равенство Теппер объявляет «безрассудной» и
«противоестественной», а самую идеологию прогресса —
«проявлением дегенерации»3. Рост борьбы трудящихся и
эксплуатируемых масс, порабощенных и зависимых от
империалистических держав народов против капиталистического
рабства и эксплуатации, расширение и развитие мировой
демократии, победа социалистической революции на
одной трети земного шара, всемирно-исторические победы
социализма и коммунизма — все это приводит
буржуазных идеологов вроде Теппера в истерический ужас. Все
это, заявляет он, не прогресс, а «глупость», «цинизм»,
«нивелировка» человеческой «личности», «упадок» и
1 R. Τ а е ρ ρ е г, Das Ende des Fortschritts, S. 47.
2 Там же, стр. 95.
3 Там же, стр. 117.
182

«гибель», с которыми никак не может примириться
консервативный человек.
В своей книге Теппер признает, что в наше время
знаменосцем исторического прогресса является марксизм,
что паролем прогресса давно уже владеет марксизм.
Идеология прогресса, пишет он, «оставила после себя
марксизм как единственную рациональную
общественную систему»1. Современная идеология прогресса — это
марксизм, а современные борцы исторического
прогресса— это коммунистические партии и руководимые ими
трудящиеся массы. Поэтому борьба с идеологией и
практикой прогресса есть борьба с идеологией и практикой
коммунистического движения.
Революционная сознательность и активность масс,
осознание внедряемого марксизмом и коммунистическими
партиями в массы взгляда, что социально-исторический
прогресс не приходит сам собой, а должен быть завоеван,
что массы могут и должны сами добиться своего
освобождения от капиталистического рабства и эксплуатации,
построить совершенно новое общество, общество
социализма и коммунизма, взять свою судьбу в собственные
руки, творить историю в соответствии со своими
собственными интересами — все это особенно пугает Теппе-
ра. Именно это осознание Теппер и стремится устранить,
доказать, что это неосуществимая, нереальная иллюзия,
принесшая людям лишь разочарование и несчастье.
С этой целью в качестве своего главного идейного
орудия он использует фаталистические, пессимистические и
иррационалистические философско-исторические
воззрения Освальда Шпенглера. Опираясь на эти взгляды,
Теппер тщится внушить своим читателям, что идея
борьбы за исторический прогресс, идея, что трудящиеся и
эксплуатируемые массы могут творить историю в своих
интересах, опровергнута самой историей.
«Эпоха прогресса... идет к своему концу, — пишет
он. — Это была эпоха человека — Прометея, человека, не
покорившегося божественной судьбе и верившего, что он
может взять ее в собственные руки. Он ополчился
против примирения, против всего фатального. Он не
хотел быть избавленным; он сам хотел избавиться от
фатальных мук земного бытия, от нужды и болезней, от
1 R. Taepper, Das Ende des Fortschritts, S. 117.
183

эпидемий и войн. Он искал своего счастья в этом мире...»
Но человек не стал ни свободнее, ни счастливее. «Сегодня
он смотрит в будущее еще безутешнее, чем раньше»1.
Поэтому «задача заключается, — пишет Теппер, — не в
совершении революции во имя так называемого лучшего
будущего человечества»2, а в том, чтобы навсегда
расстаться с «идеологией, ориентированной к бренному
миру», идеологией «конструктивизма», ибо «судьба
использует человека как свое орудие», и человек, а
следовательно, и борющиеся за свое освобождение трудящиеся
и эксплуатируемые массы никогда не смогут взять свою
судьбу в собственные руки.
Теппер упоминает также и о «развитии» общества и
культуры. Но это не прогрессивное, восходящее развитие
от низшего к высшему, а «консервативная идея
развития»3, как ее понимали Шпенглер, а вслед за ним и его
национал-социалистские идейные, преемники вроде
Альфреда Розенберга и других. Это «развитие» в префор-
мистском додарвиновском смысле слова, свершающееся
согласно некоему фатальному предопределению, против
которого люди якобы абсолютно бессильны. «Подобно
тому, — пишет Теппер, — как отдельный человек
созревает и развивается сообразно с присущими ему
задатками, так и отдельный народ, отдельная культура имеют
возможность созреть и развиться до высочайшего пункта
присущей им субстанции. Народы достигают могущества
и возвращаются обратно к потере всякого значения,
уступая свое положение и власть другим. Культуры
расцветают и гибнут»4.
Следовательно, в соответствии с так называемой
«консервативной идеей развития», развитие всех народов, всех
культур есть нечто абсолютно индивидуальное и
неповторимое— замкнутый в себе цикл. Это «развитие»
совершается по строгому предписанию некоей
сверхчеловеческой мистической силы. В силу этого оно исключает
свободное историческое творчество, творчество вообще и тем
более революционное творчество, являющееся высшим
проявлением исторического творчества.
1 R. Τ а ер per, Das Ende des Fortschritts, S. 111.
2 Там же, стр. 115.
3 Там же, стр. 35.
4 Там же, стр. 35—36,
184

Социальное предназначение данной теории весьма
прозрачно. Ее задача заключается в том, чтобы
представить борьбу масс против капитализма, за высший,
коммунистический общественный строй как беспредметную,
внушив им, что исторический прогресс является фикцией,
что он невозможен, что существующий строй
эксплуатации и угнетения трудящихся масс вечен и люди
бессильны изменить его.
Идеи консерватизма не могут убедить и привлечь к
себе широкие трудящиеся массы. В наше время
труднее, чем когда-то бы то ни было, соблазнить массы
общественным строем, основанным на принципах так
называемого «консерватизма», пусть он называется даже
«неоконсерватизмом», а еще труднее убедить их в том,
что они не в состоянии изменить существующий
общественный строй и создать высший, более прогрессивный,
чем капиталистический, строй. Существование
социалистических государств, их всемирно-исторические победы
в деле строительства социализма и коммунизма —
реальные факты, которые нельзя уничтожить, наглядные и
неопровержимые доказательства, свидетельства против
идеологии неоконсерватизма, которые все глубже
осознаются широкими массами вопреки всем
фальсификациям и клевете гигантской антикоммунистической
пропаганды капиталистических государств.
Но основанная на философско-исторических идеях
шпенглерианства идеология «консерватизма» способна
обескуражить и саму буржуазию. Как уже отмечалось,
буржуазия стремится открыть перспективы, которые снова
вселили бы спокойствие и уверенность в ее растерянную
и полную смертельного страха душу. Но какие надежды
и утешение может предложить гибнущей буржуазии
«консерватизм», если его представители вроде Теппера
открыто заявляют, что «закат Запада» не только
неизбежен, но и начался? «Этого заката ждали, ждут его и
сейчас, не замечая, что вступили в него» К «Прежние
ценности, сущности, формы и связи ныне уже
практически подорваны. Отсюда необеспеченность консерватора.
Он как бы сидит у развалин некогда прочного здания» \
1 R. Τ а ер per, Das Ende d?s Fortschritts, S. 90
2 Там же, стр. 55.
185

Основанный на шпенглериайстве «консерватизм» Теп-
пера является самым ярким доказательством того, что
философско-исторические теории современных
буржуазных идеологов, в конце концов, обращаются против их
собственного класса. Эти идеологи стремятся задушить
революционную активность масс, внушают им рабское
примирение с капиталистической действительностью,
хотят подорвать их уверенность в собственных силах,
лишить веры в победу социализма и коммунизма, лишить
исторической перспективы. В силу указанных причин это
дается им все труднее. Но их теории все больше
усиливают бесперспективность, отчаяние и пессимизм в их
собственных рядах. И когда Теппер тщится доказать, что
исторического прогресса нет, что нельзя создать строй
более высокий, нежели капиталистический, и
одновременно признает закат буржуазного мира, то от этого
буржуазии ни легче, ни веселее. Напротив, сами того не
желая, подобные идеологи подтверждают марксистский
взгляд, что капиталистический строй давно уже отжил
свое время и нет средств отвратить его неизбежную
гибель.
4. Ни капитализм, ни социализм. Несомненно, что
Р. Теппер является ярым апологетом капиталистического
рабства и эксплуатации, не скрывающим своего
презрения и ненависти к трудящимся массам. Но в наше время
капиталистический строй не пользуется популярностью у
масс, а роль самих масс в общественно-исторической
жизни, как никогда, выросла и постоянно возрастает.
Ныне, при наличии социалистических государств, ряда
демократических и антиимпериалистических государств,
сильных коммунистических партий в капиталистических
странах буржуазной реакции становится все труднее и,
по существу, невозможно предпринимать значительные
акции в области внутренней и международной политики
за спиной масс или против воли масс. Более того,
современная буржуазия не только ненавидит массы, но также
и боится масс, их растущей роли в
общественно-исторической жизни.
Вот почему многие буржуазные идеологи стремятся
избежать открытой циничной апологии капитализма,
социального неравенства и эксплуатации, господского
презрения к массам. Они стремятся склонить массы на свою
сторону, и в этом стремлении не стесняются использовать
186

демагогические лозунги «прогресса» и даже
«социализма». Подобная социальная демагогия характерна для
таких реакционных буржуазных философов и
социологов, как Макс Шелер и Арнольд Тойнби.
В уже упоминавшейся книге «Философское
мировоззрение» Шелер утверждает, что человечество вступило
в новую историческую эпоху, так называемую «эпоху
выравнивания». Это выдуманная им эпоха получила свое
наименование потому, что якобы ее характеризует
«выравнивание капитализма и социализма, а вместе с тем и
выравнивание логики, положения и прав высших и низ-
mux классов. Происходит нивелировка политического
господства так называемых культурных,
полукультурных и примитивных народов» 1 и т. п. Шелер утверждает,
например, что «буржуазия, и прежде всего
самостоятельные буржуазные предприниматели, постепенно теряют
свою власть и значение»2, что из буржуазии и
пролетариата выделились новые общественные классы3, что
капиталистические государства «вопреки сохранению
института частной собственности все больше и в самых
различных формах воспринимают так называемый
социализм»4. В то же время социализм впитывает в себя
элементы капитализма.
По Шелеру, «эпоха выравнивания» является не таким
состоянием общества, которое люди выбирают в
соответствии со своим желанием или нежеланием. «Это, —
говорит он, — неизбежная судьба». Выходит, что взгляды Ше-
лера столь же фаталистичны, как и взгляды Шпенглеоа
и iennepa.
Но нивелировка классов (социализма и капитализма)
может идти различными путями — насильственным или
мирным, безболезненным. «Правильно поставить
политическую задачу, — пишет Шелер,—ныне значит:
руководить этим выравниванием и направлять его, чтобы оно
осуществилось с минимальными разрушениями,
взрывами, кровью и слезами»5. Эту задачу, согласно Шелеру,
сможет выполнить не рабочий класс, не трудящиеся и
1 M. S с h е 1 е г, Philosophische Weltanschauung, Lehnen Verlag,
München, 1954, S. 97.
2 Там же, стр. 111.
3 Там же.
4 Там же, стр. 113.
5 Там же, стр. 98.
187

эксплуатируемые массы, а так называемая «элита»
эксплуататорских классов.
Все, кому известны взгляды современных
социал-демократических теоретиков и всевозможных
ревизионистов по вопросу об исчезновении классовых противоречий
капиталистического общества, о том, что в современном
капиталистическом обществе буржуазия фактически
утратила свою прежнюю экономическую власть и роль,
что она вытеснена «новым классом» так называемых
«менеджеров», что современный капитализм стихийно
перерастает в социализм и т. п., не могут не видеть
полного сходства между их идеями и идеями
реакционного буржуазного философа и апологета теологии Макса
Шелера. И здесь естественно возникает вопрос: кому
принадлежит приоритет в этих идеях и кто у кого
заимствовал? Возможно, что Шелер кое-что и заимствовал
у социал-демократических теоретиков. Но абсолютно
бесспорно, что он является одним из учителей
современных социал-демократических и ревизионистских
теоретиков в области философии и социологии. Многие
идеологи Социал-демократической партии Германии
указывают, что субъективно-идеалистическое шелеровское
понимание философии является для них авторитетным,
а его теория так называемой «эпохи выравнивания»
является философско-социологическим открытием,
которое должно заменить марксистские основы социализма.
Весьма сходны с шелеровской идеей «эпохи
выравнивания» и модные в современной буржуазной социологии
и исторической науке философско-исторические идеи
крупного английского буржуазного историка и социолога
Арнольда Тойнби.
Тойнби тоже — ученик Шпенглера. Согласно его фи-
лософско-исторической концепции, человеческие
общества, которые он называет «культурами», зарождаются,
развиваются, достигают расцвета, затем идут к упадку и
погибают. Но неизбежна ли, спрашивает он, и гибель
«нашего», то есть капиталистического, общества или у
него есть возможность предотвратить упадок, спастись
от гибели и возродиться к новой жизни?
По Тойнби, капиталистическое общество может
избежать судьбы предшествующих обществ. Но чтобы
достигнуть этой цели, следует решить три главные задачи:
в политической области создать законное, основанное на
188

взаимном сотрудничестве мировое правительство, в
экономической— добиться «полезного синтеза между
свободной экономикой и социализмом», а в области
духовной жизни «мировая надстройка снова должна опереться
на религиозную основу»1. Наиболее фундаментальна
среди этих трех задач — религиозная задача. Но решение
двух остальных, особенно второй, еще важнее. Тойнби
отмечает, что, если в ближайшем будущем
капиталистический мир не сумеет справиться с «экономической
задачей синтеза свободного хозяйства и социализма»2, он
навсегда потеряет возможность возрождения, то есть
погибнет3.
В отличие от таких буржуазных идеологов, как Теппер,
Арнольд Тойнби говорит о «прогрессе» и даже признает
неизбежность социализма. Но в эти понятия он
вкладывает содержание, совершенно отличное от того, которое-
вкладывает в них марксизм.
Тойнби говорит об историческом прогрессе, но
сводит его только к религиозному, то есть духовному,
прогрессу. «Религиозный прогресс, — пишет он, — есть
духовный прогресс, а дух — это личность. Поэтому
религиозный прогресс должен проявиться в духовной жизни
личности»4. По Тойнби, исторический прогресс не
затрагивает материальной жизни общества, не затрагивает
широкие трудящиеся и эксплуатируемые массы. В его
понимании прогресс относится только к духовной
жизни избранных личностей, так называемого «творческого
меньшинства», или «элиты», под которой он понимает
именно эксплуататорское меньшинство, творящее
историю. «Социализм» Тойнби — это особый социализм. Он
не предполагает уничтожения буржуазии как
социального класса, а требует ее сохранения. Более того, в
книге «Культура на перепутье», вышедшей из печати в
1948 году и переизданной с предисловием автора в
1958 году, Тойнби пугает читателя, что уничтожение
буржуазии привело бы к гибели всего человечества.
«В наше время, — пишет Тойнби, — во всех
западных странах будущее западной буржуазии поставлено
1 A. Toy η bee, Kultur am Scheidewege, S. 33—34,
2 Там же, стр. 35.
3 Там же, стр. 34.
4 Там же, стр. 173.
189

под вопрос. Все проистекающее из этого в конечном
итоге затрагивает не только ту небольшую часть
человечества, к которой она непосредственно относится;
западная буржуазия, представляющая собой совершенно
незначительное меньшинство, — это дрожжи, которые в
новое время возбуждают целое и, таким образом,
творят современный мир. Может ли творение пережить
своего создателя? Не повлечет ли за собой гибель западной
буржуазии разрушение всего здания человечества?
Каким бы ни был ответ на этот роковой вопрос, ясно, что
кризис господствующего меньшинства означает и
кризис всего остального мира»1.
Нетрудно заметить, что если Шелер уверяет, что в
современном обществе буржуазия уже не играет прежней
роли господствующего и эксплуататорского класса, то
Тойнби заявляет, что она является именно
господствующим меньшинством. Оба, однако, конечно, единодушны в
том, что нужно построить такой «социализм», который не
предполагает никакой борьбы за ликвидацию
буржуазного класса.
5. Философско-исторические взгляды современной
буржуазии и социалистическая революция.
Уже в начале этого раздела мы подчеркнули, что
современная буржуазная философия, и социология, и
проблемы социалистической революции тесно связаны
между собой. Приведенные примеры показывают
достаточно наглядно и убедительно, что победа Октябрьской
революции и ее всемирно-исторические успехи, победа
социалистической революции в Китае, в странах
народной демократии, в том числе и победа нашей
социалистической революции, постоянно возрастающая сила и
успехи мировой социалистической системы определяют
проблемы и содержание не только марксистской
философии и социологии, но в известном смысле определяют
проблематику и содержание также и буржуазной
философии и социологии. Современная буржуазная философия
и социология в значительной степени суть
идеологическая реакция буржуазии на социалистическую
революцию и рост ее успехов. Вот почему
философско-исторические и социологические проблемы, которые
занимают ныне буржуазных философов и социологов, как и
1 A. Toy η bee, Kultur am Scheidewege, S. 21.
190

идейное содержание их философско-историчесКих и
социологических теорий, могут быть поняты лишь в свете
победы и развития социалистической революции, в свете
гигантской борьбы, которую ведут силы победоносной и
неотвратимой социалистической революции и силы,
защищающие устои отжившего свое время
капиталистического строя.
Но современную буржуазную философию и
социологию нельзя правильно понять, если не рассматривать ее
в свете развития мировой социалистической революции,
не только потому, что она является идеологической
реакцией современной буржуазии на социалистическую
революцию, но также и вследствие того, что
социалистическая революция дает самый авторитетный, прочный и
убедительный критерий, раскрывающий всю их научную
несостоятельность и реакционность. Самым
достоверным критерием правильности философских и научных
теорий и взглядов является практика. А
социалистическая революция, социалистическое строительство — это
такая общественно-историческая практическая
деятельность, которая не имеет себе равной в истории. Она
охватывает все стороны общества до самых глубоких
основ.
Именно эта многосторонняя, глубокая и
всеохватывающая революционная общественно-историческая
практика опровергает философско-исторические и
социологические взгляды и теории современной буржуазии и
постоянно подтверждает правильность
марксистско-ленинских идей, под знаменем которых совершается и
побеждает социалистическая революция.
Как это уже показано, современные буржуазные
философы и социологи утверждают, что в истории нет
никакого объективного смысла, то есть никакой
объективной логики, объективных закономерностей и тенденций,
что она представляет собой беспорядочный хаос
событий, так как люди якобы свободны вершить в своей
общественно-исторической жизни все, что пожелают, и
т. д. В то же время они утверждают, что научная теория
общественно-исторического развития невозможна,
вследствие чего якобы невозможно и научное предвидение
будущего хода исторического развития, невозможно
организованное, планомерное и целенаправленное
воздействие людей, классов, партий на будущий ход
191

исторического развития, и внушают людям, что они
беспомощные и слепые игрушки этого беспорядочного,
лишенного какого бы то ни было смысла и логики
хаоса или некой сверхчеловеческой, сверхъестественной,
божественной силы.
Все эти философско-исторические и социологические
взгляды, которые служат не только современным
буржуазным философам и социологам, но и идеологам
социал-демократических партий и всевозможным
ревизионистам, полностью опровергнуты победоносным
шествием социалистической революции.
Более 100 лет тому назад Маркс и Энгельс создали
подлинную науку о человеческом обществе и
человеческой истории. Они доказали, что
общественно-историческое развитие представляет собой не беспорядочный
хаос событий, что история — это не сцена, на которой
всякий может разыгрывать то, что пожелает, и достигать
желаемого, что она не творится какой-то
сверхъестественной силой, что люди не являются слепыми
игрушками непреодолимой судьбы и т. п.
Маркс и Энгельс доказали, что люди сами творят
свою историю, но не так, как им заблагорассудится.
Историческое развитие человеческого общества
подчинено объективным, не зависимым от сознания и воли
людей законам. И когда историческая деятельность
людей сообразуется с этими законами, она
достигает"успеха, когда же не сообразуется, то люди терпят
поражение в своей общественно-исторической деятельности.
Опираясь на научное знание законов общественно-
исторического развития^ Маркс и Энгельс предсказали,
что победа социализма и коммунизма неизбежна.
Буржуазные идеологи исписали море чернил и
извели груды перьев, чтобы доказать, что предвидения
Маркса и Энгельса являются праздными, утопическими
иллюзиями, которые никогда не будут осуществлены,
что капиталистический строй вечен и т. д.
Но историческая практика подтвердила предвидения
Маркса и Энгельса. Под руководством основанной и
выпестованной Лениным партии большевиков победила
Великая Октябрьская социалистическая революция,
которая открыла новую эру всемирной истории
человечества— эру социализма и коммунизма. Буржуазия не
захотела примириться с победой Октябрьской революции.
192

Ее идеологи тщились доказать, что победа Октябрьской
революции есть результат не исторической
необходимости, а случайного стечения исторических обстоятельств,
результат напора большевиков. Они предсказывали, что
социалистическая революция не добьется победы ни
в какой другой стране, предсказывали быстрый провал
Октябрьской революции и делали все, что возможно,
для ускорения этого провала.
В противоположность мрачным пророчествам Ленин
заявил: «Из империалистской войны, из
империалистского мира вырвала первую сотню миллионов
людей на земле первая большевистская революция.
Следующие вырвут из таких войн и из такого мира все
человечество» \
Это гениальное предвидение Ленина не было
результатом ни божественного откровения, ни внезапного
интуитивного просветления. Оно основано на глубоком
марксистском анализе нашей исторической эпохи,
который дал Ленину возможность с естественнонаучной
точностью раскрыть законы, движущие силы и основные
тенденции в развитии этой эпохи. Великий теоретик-
марксист и непревзойденный вождь первой
победоносной, самой глубокой и великой революции, Ленин
увидел и понял в мировой истории многое, от чего зависела
дальнейшая судьба как капитализма, так и
социалистической революции, перед чем деятели и идеологи
буржуазии оказались слепцами или не желающими увидеть
и поверить.
Гениальность ленинского научно-марксистского
предвидения заключается в том, что еще 40 лет тому назад
за кажущимся могуществом великих
империалистических держав — Англии и Франции, в то время, когда
они вышли победителями из величайшей в истории
человечества войны, он увидел закат их мирового
господства, растущее бессилие обуздать силы и процессы,
разрушающие их мировые империи и лишающие их главной
роли в мировой истории. В то же время он ясно видел
новые силы, которые в будущем пробудятся к
самостоятельному историческому творчеству, понял их
гигантскую и непреодолимую энергию, неимоверно ускорявшую
1 В. И. Ленин, Соч., т. 33, стр. 35.
13 Н Ирибаджаков 193

Ход мировой истории, и доказал, что именно эти новые
силы сыграют решающую роль в определении будущего
хода мировой истории.
«Старая буржуазная и империалистская Европа,
которая привыкла считать себя пупом земли, — писал
Ленин в 1922 году, — загнила и лопнула в первой
империалистской бойне, как вонючий нарыв. Как ни
хныкали по этому поводу Шпенглеры и все способные
восторгаться (или хотя бы заниматься) им образованные
мещане, но этот упадок старой Европы означает лишь
один из эпизодов в истории падения мировой
буржуазии, обожравшейся империалистским грабежом и
угнетением большинства населения земли.
Это большинство теперь проснулось и пришло в
движение, которое не в силах остановить самые сильные и
«могущественные» державы. Куда им! Теперешние
«победители» в первой империалистской войне не в силах
победить даже маленькой, ничтожно маленькой
Ирландии, не в силах победить даже той путаницы, которая
создалась между ними самими в финансовых и
валютных вопросах. А Индия и Китай кипят. Это — свыше
700 миллионов человек. Это, с добавлением окрестных
и вполне подобных им азиатских стран, большая
половина населения земли. Там надвигается, неудержимо и
все быстрее надвигается, 1905 год, — с тем
существенным и громадным отличием, что в 1905 году революция
в России могла еще пройти (по крайней мере, сначала)
изолированно, т. е. не втягивая сразу в революцию
другие страны. А растущая в Индии и в Китае революция
уже сейчас втягиваются и втянулись в революционную
борьбу, в революционное движение, в международную
революцию» *.
История полностью подтвердила эти научные,
марксистские предвидения Ленина. В результате разгрома
фашизма во второй мировой войне социалистическая
революция победила в ряде стран Европы и Азии, в том
числе и в такой великой стране, как Китай. Из
изолированного острова посреди враждебного
капиталистического мира социализм превратился в мировую систему
социалистических государств.
» В. И. Ленин, Соч., т. 33, стр. 313.
194

Следовательно, социализм давно перестал быть
только мечтой или голым предвидением будущего состояния
человеческого общества, о котором возможен спор:
осуществится оно^или не осуществится, можно или нельзя
предвидеть ход истории. Эти вопросы уже решены
исторической практикой. Ныне социализм является живой
реальностью, существующей в мире уже более 40 лет.
Эта реальность не только подтверждает марксистские
предвидения будущего развития человеческого общества,
но вынуждает и самых рьяных защитников
капитализма изменить свою оценку и вообще окружающего мира,
и марксистской теории и практики в особенности.
Весьма показательны в этом отношении уже
приведенные высказывания Дина Ачесона. Но хочется
привести также и признания Уолтера Липпмана. Во-первых,
Липпман — весьма видная фигура в рядах защитников
капиталистического строя. Он не только большой и
опытный журналист. Он также и экономист, один из
выдающихся представителей так называемого
«неолиберализма» в современной буржуазной политической
экономии, а кроме того, занимается и философско-истори-
ческими и социологическими проблемами. Во-вторых,
его признания еще более категоричны и откровенны, чем
у Ачесона.
В своей речи, произнесенной перед
Внешнеполитической ассоциацией в Вашингтоне и помещенной в газете
«Нью-Йорк геральд трибюн» 26 октября 1959 года под
названием «Конец XIX столетия», Липпман откровенна
признает, что вечность принципов, на которых зиждется
капиталистический строй, так называемый «свободный
мир», оказалась просто праздной иллюзией.
«Когда в 1918 году, — заявляет он, — война
завершилась, мы надеялись и верили, что обеспечили победу
идеи, что принципы и идеалы нашего западного мира
стали всеобщими. Вудро Вильсон прокламировал
мировой порядок. Но это был мировой порядок, основанный
на западных принципах и идеалах. К тому же, согласно
этому порядку, страны североатлантической зоны
должны были сохранить свою роль политического
руководителя человечества.
События 1918 года давали достаточные основания
для оправдания подобного взгляда.
Североатлантическая общность обеспечила решительную победу в войне.
13*
195

а Соединенные Штаты стали новым могучим членом
западного общества. Россия была еще примитивной и
отсталой страной, находившейся в родовых муках
глубокой социальной революции, Китай был слабой и
отсталой страной, разделенной чужими силами. Индия
находилась под властью Великобритании. Северная Африка,
Средний Восток и Юго-Восточная Азия находились под
английским или французским господством. Во времена
Вудро Вильсона казалось, что Великобритания и
Франция, поддерживаемые Соединенными Штатами и
Канадой, навсегда сохранят мировой порядок,
существовавший в XIX столетии.
Теперь мы знаем, что это была великая иллюзия...
Ныне это положение коренным образом изменилось.
Величайшие силы, с которыми следует считаться, теперь
уже не в североатлантической зоне. Они в Восточной
Европе и Азии» (курсив мой. — Я. Я.).
Особенно характерно заключение этой речи Липп-
мана. «Мы, — заявил он, — находимся в абсолютно
новом положении. Оно не совсем ясно, его черты не
определились точно. Нет географических карт, на которые
можно рассчитывать... Но существует и другая причина,
может быть более непреодолимая, вследствие которой у
нас нет точных карт. Факт, что значительная часть мира
находится в состоянии революционных изменений,
результатов которых отныне мы не в состоянии
предвидеть». Почему Липпман и заявил о своем сожалении,
«что не смог завершить» свою речь по данному вопросу
«ясным и полезным заключением». «Отныне мы не в
состоянии предвидеть», — эти слова не сходят с языка,
постоянно встречаются в писаниях современных
буржуазных философов и социологов, историков и политиков.
Теоретики социал-демократии и всевозможные
ревизионисты повторяют их, как попугаи, и выдают эти
замызганные аргументы за последнее слово философии и
социологии, опровергающее якобы марксизм и
марксистские предвидения.
Таким критикам и «ниспровергателям» марксизма
хочется сказать: хоть немного подумайте, господа, над
приведенным нами предсказанием Ленина в 1922 году
о ходе мировой истории, над признаниями Ачесона и
Липпмана в 1959 году и попытайтесь ответить на вопрос:
196

почему буржуазным идеологам понадобилось целых
40 лет, чтобы осознать и признать то, что Ленин понял
и предвидел еще в период Октябрьской революции?
Ответьте на этот вопрос, и, может быть, тогда прояснятся
для вас и такие проблемы: наука ли марксизм;
возможна ли вообще наука об обществе и научное предвидение
исторических событий; кто старомоден и кто современен;
что опровергла история и что подтвердила — марксизм
или буржуазную идеологию?
6. Исторические прогнозы марксизма и
социалистическая революция. Тот, кто хочет получить правильный
ответ на вопрос — есть ли в истории объективная
логика, возможна ли научная теория исторического
развития, возможно ли научное предвидение будущего хода
истории, могут ли люди воздействовать на ход
исторического развития, взять в свои руки свою историческую
судьбу и т. д., — тот должен обратиться к марксистской
теории и революционной практической деятельности
международного коммунистического движения и к реально
существующему социалистическому строю.
Победа социалистической революции в СССР и в
других социалистических странах,
всемирно-исторические успехи социалистического и коммунистического
строительства не являются результатом случайного
стечения обстоятельств или влиянием какой-то судьбы,
божественной силы и т. п. Это и не дело какого-то
«творческого меньшинства», или так называемой «элиты», а
результат продолжительной революционной
деятельности многомиллионных трудящихся масс, основанной
на марксистской науке о развитии человеческого
общества, на марксистских предвидениях будущего хода
истории, на марксистско-ленинской научной теории
социалистической революции, теории строительства социализма
и коммунизма.
Именно марксистская наука о развитии
человеческого общества и победоносная практика
социалистического и коммунистического строительства являются
неистощимым источником уверенности масс в успехе
освободительной революционной борьбы, именно марксизм
давал и дает коммунистическим партиям возможность
раскрывать объективную логику исторического развития,
ставить перед массами правильные и достижимые
исторические цели и, таким образом, наполиять жизнь
197

и борьбу миллионных трудящихся масс глубоким
смыслом и непоколебимой уверенностью в победе великого
освободительного дела.
В этом отношении блестящим примером является
борьба Болгарской коммунистической партии. Еще «а
заре болгарского социалистического движения основа-
гель нашей партии Димитр Благоев писал в своей
известной книге «Что такое социализм и имеет ли он почву
у нас» следующее:
«Болгарские социал-демократы далеки от того
наивного детского мнения, что революции в человеческом
обществе происходят по желанию личности. Основываясь
на принципах научного социализма, они признают, что
задачей болгарских социалистов является следующее:
разъяснять рабочим, народу законы исторического
развития человечества и к чему они ведут; развивать
классовое сознание у рабочих и объяснять им их роль у нас
как общественного класса; вообще развивать у нас
сознание того, что мы идем к социализму...» 1
«Пусть будет благословен тот час, когда наши
социалисты начали сознательно работать по
распространению идей научного социализма в нашей стране.
Наука и естественные законы исторического развития
являются нашими верными и непобедимыми союзниками.
В них наша сила и источник нашей энергии»2.
В то время враги социализма и марксизма смеялись
.над этими предвидениями Благоева. Но по-настоящему
смеется тот, кто смеется последним.
Теперь поистине кажется и странным, и смешным,
что когда-то в Болгарии были столь самоуверенные в
своем невежестве, столь классово ограниченные люди,
смеявшиеся над утверждением, что Болгария станет
социалистической. По существу, их аргументы не
отличаются от аргументов современных буржуазных
философов и социологов, продолжающих твердить, что
научное предвидение будущего человеческого общества
невозможно, ибо объективных законов общественно-
исторического развития якобы не существует, научная
теория этого развития невозможна и т. д.
1 Д. Благоев, Что такое социализм и имеет ли он почву у
нас, Госполитиздат, 1960, стр. 88.
2 Там же, стр. 93.
198

То, что марксист Димитр Благоев предвидел более
полувека тому назад — социалистическое будущее
Болгарии, — стало реальным фактом, еще одним
неопровержимым доказательством научного характера марксизма
и возможности верного предвидения хода человеческой
истории на основе марксистской науки. Но дело не
только в этом. Вся наша социалистическая практика
является постоянным и наглядным доказательством научного
характера марксизма, возможности научного
предвидения более или менее близкого или далекого будущего
человеческого общества,, возможности определения (на
основе этих предвидений) соответствующих
исторических целей, организации планомерного достижения этих
целей и т. п. В нашей стране развертывается
всестороннее и невиданное в болгарской истории по своим
масштабам и темпам экономическое,
культурно-политическое, государственное и пр. строительство, в котором
принимают организованное и сознательное участие
миллионы рабочих, трудящихся крестьян, народной
интеллигенции — весь наш трудовой народ. Это строительство
коренным образом изменило нашу страну и будет
дальше изменять ее.
Все знавшие капиталистическую Болгарию, но не
видевшие нашего социалистического строительства, с
трудам узнали бы современную Болгарию. Все у нас стало
другим, коренным образом отличным от прежнего. На
месте монархо-фашистского государства — палача
народа — они увидят социалистическое государство
болгарских рабочих и крестьян, руководимое
коммунистической партией. На месте примитивной, отсталой и
раздробленной капиталистической промышленности они
увидят крупную, быстро развивающуюся
социалистическую промышленность, руководимую людьми,
вышедшими из среды рабочего класса. На месте кулацких
хозяйств и сотен тысяч мелких бедных крестьянских
наделов, пользовавшихся, в лучшем случае, плугом, они
обнаружат около тысячи крупных социалистических
сельских хозяйств, оснащенных современной
сельскохозяйственной техникой, с совершенно новой организацией
труда, с особым, типичным для социализма
руководством сельским трудом и т. д. Другими стали наши
города и села. Там, где некогда были пустыри или неболь-
199

шие селения, возникли новые огромные индустриальные
центры, вокруг которых выросли совершенно новые
крупные города. Старые города и села в значительной
части переустроены и достроены. Одна треть
современного жилого фонда возведена в условиях социализма.
Только с 1945 по 1958 год построено около 530 тысяч
жилых зданий. В течение 1958 года в различных
учебных заведениях обучалось почти на 240 тысяч человек
больше, чем в 1939/40 учебном году. Ныне на 1000
человек населения в Болгарии приходится 170 учащихся.
Тысячи новых сел электрифицируются, снабжаются
водой и т. д. Культура и образование целиком поставлены
на службу трудовому народу. Во много раз выросло число
средних и высших учебных заведений и количество
обучающихся в них. Изменилось само содержание обучения
и образования в соответствии с требованиями
социалистического общества.
В этих новых условиях коренным образом
изменились и сами люди и образ их жизни. Рабочие,
трудящееся крестьянство, народная интеллигенция, вообще
люди труда навсегда избавлены от унижения, от
эксплуатации и угнетения со стороны капитализма и
фашизма. Это свободные граждане свободной страны,
которые трудятся теперь только на себя и поэтому
живут несравненно лучше, чем в прошлом, а завтра
будут жить еще лучше. Рабочие, крестьяне, народная
интеллигенция в нашем социалистическом обществе
располагают несравненно большей свободой, большими
материальными и культурными благами, они гораздо
счастливее, чем в условиях капитализма. Они никогда
не захотели бы вернуться к капитализму и фашизму.
Вот это и называется прогрессом, историческим
прогрессом.
Теппер и другие буржуазные идеологи твердят о
каком-то конце прогресса. Это бред отчаявшихся
буржуазных реакционеров, принимающих свои неустойчивые
видения за действительность. Никто не сумел остановить
исторический процесс, и это менее всего возможно в
нашу великую революционную эпоху. Исторический
прогресс никогда не шествовал с таким триумфом, как в
нашу эпоху. Победа социализма, бурное развитие
социалистических стран, решительно преодолевающих свою
200

былую отсталость и обгоняющих наиболее передовые
капиталистические страны, освобождение колониальных
и зависимых стран от империалистического рабства,
успехи населения капиталистических стран в борьбе за
мир, за демократию, за более высокий жизненный
уровень, за мирное сосуществование и сотрудничество с
социалистическими странами, обуздание приверженцев
«холодной» и «горячей» войны — все это торжество
человеческого прогресса. Во главе этого прогресса идет
непобедимая семья социалистических стран,
возглавляемых великим Советским Союзом. И никакие
реакционные, консервативные силы не в состоянии остановить
его победного хода.
Исторические успехи социализма и коммунизма
являются триумфом марксистского учения о
самостоятельном историческом творчестве трудящихся и
эксплуатируемых масс.
Практика социалистического строительства и в
Советском Союзе, и в других социалистических странах
наглядно доказывает, что утверждения буржуазных
философов и социологов о том, что ликвидация буржуазии
означала бы конец всего человечества, что
единственным творцом истории являются не народные массы, а
так называемая «^лита» и т. п., — все эти утверждения
представляют собой праздный и тенденциозный
вымысел.
В Советском Союзе давно нет класса буржуазии.
Он ликвидирован и в нашей стране. Но это не означает
конца исторического творчества в наших странах.
Совсем напротив. Именно после ликвидации буржуазии и
капитализма, после построения социализма Советский
Союз превратился из самой отсталой в самую передовую
страну. Под руководством коммунистической партии
рабочие, трудящееся крестьянство и народная
интеллигенция создали в социалистических странах совершенно
новый общественный строй, более жизнеспособный и
более высокий, чем все эксплуататорские общественные
формации.
С уничтожением буржуазии и всех
эксплуататорских классов наступает не конец человечества, а конец
предыстории человечества и начало его истинной
истории.
201

МАРКСИСТСКОЕ УЧЕНИЕ
О КЛАССАХ И КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ
И ЕГО БУРЖУАЗНЫЕ КРИТИКИ
Марксистское учение о классах и классовой борьбе,
его теоретическое и практическое значение
Многие буржуазные идеологи — философы,
социологи, экономисты, историки и другие — твердят, что
общественные классы и классовая борьба — марксистское
изобретение. Они обвиняют марксизм даже в том, что
именно он разделил общество на враждебные классы,
насадил классовую ненависть и борьбу, и утверждают,
что если бы марксизма не было, то ни в истории, ни
особенно в капиталистическом обществе не было бы ни
классов, ни классовой борьбы,
Эти утверждения буржуазных идеологов не новы.
Они возникли вместе с появлением марксизма. По поводу
подобных утверждений Маркс писал в письме к И. Вей-
демейеру от 5 марта 1852 года: «Что касается меня, то
мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл
существование классов в современном обществе, ни та. что я
открыл их борьбу между собой. Буржуазные историки
задолго до меня изложили историческое развитие этой
борьбы классов, а буржуазные экономисты —
экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового,
состояло в доказательстве следующего: 1) что
существование классов связано лишь с определенными
историческими фазами развития производства; 2) что классовая
борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата;
3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к
уничтожению всяких 'классов и к обществу без
классов» К
Всего в нескольких строках Маркс изложил сущность
своего учения о классах и классовой борьбе,
принадлежащего к тем великим теоретическим открытиям
марксизма, которые заложили основы истинной науки о
человеческом обществе, о его историческом развитии и в
то же время являются непобедимым идейным оружием
коммунистических партий в революционном изменении
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, Госполит-
издат, 1953, стр. 63.
202

мира. Велико и многосторонне и научно-теоретическое
значение открытия Маркса. Впервые был дан ключ к
научному объяснению всей писаной истории человечества.
Открытие Маркса является непоколебимой
научно-теоретической основой марксистского учения о
социалистической революции, о роли рабочего класса в этой
революции, о диктатуре пролетариата и государстве вообще,
о политической партии пролетариата и ее историческом
призвании, о построении социализма и коммунизма. Без
марксистского учения о классах и классовой борьбе
невозможно научное объяснение истории человеческого
общества до построения коммунизма и всего того
сложного комплекса общественных явлений, как государство,
политические партии, школы, церковь, различные
общественные организации, философия, право, мораль,
искусство, религия и т. п., составляющих надстройку
общества, разделенного на классы. Без него нет· научного
социализма, научно обоснованной стратегии и тактики
революционного рабочего движения.
Несокрушимость научно-теоретической силы
марксистского учения о классах и классовой борьбе объясняется
тем, что оно основано на открытом Марксом
материалистическом понимании истории, дающем единственную
возможность правильного объяснения самих
социальных классов: причин их возникновения и бытия, их
противоречий и борьбы и т. д. В своем предисловии к
третьему немецкому изданию «Восемнадцатого
брюмера Луи Бонапарта» Энгельс следующим образом
раскрыл эту великую заслугу Маркса:
«Именно Маркс впервые открыл великий закон
движения истории, закон, по которому всякая историческая
борьба — совершается ли она в политической,
религиозной, философской или в какой-либо иной
идеологической области — в действительности является только более
или менее ясным выражением борьбы общественных
классов, а существование этих классов и вместе с тем
и их столкновения между собой в свою очередь
обусловливаются степенью развития их экономического
положения, характером и способом производства и
определяемого им обмена»1. По Энгельсу, этот закон имеет
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 259.
203

для истории то же значение, какое имеет закон
сохранения и превращения энергии для естествознания.
Борьба против марксистского учения о классах и
классовой борьбе занимает исключительно важное место
в буржуазной критике марксизма. Эта борьба не
прекращалась с возникновения марксизма и доныне, но в
наше время приняла столь широкие размеры, как
никогда раньше. Из литературы последних десятилетий,
посвященной буржуазными идеологами, особенно
буржуазными социологами, этому вопросу, нетрудно было
бы составить большую библиотеку.
Можно без преувеличения сказать, что одной из
основных задач современной буржуазной социологии
является опровержение марксистской теории классов и
классовой борьбы. Но подход разных буржуазных
социалистических школ и социологов к выполнению этой
задачи различен. Некоторые из них тщатся доказать
прежде всего внутреннюю теоретическую
несостоятельность и противоречивость марксистского учения о
классах и классовой борьбе, исторического материализма,
представляющего теоретическую основу этого учения. В
своей книге «Немецкий марксизм и русский коммунизм»
английский буржуазный критик марксизма Джон Пла-
менац прямо заявил, что, критикуя марксистское учение
о классовой борьбе и его историко-материалистическую
теоретическую основу, он попытался проверить
«гипотезы Маркса через рассмотрение исторических фактов».
<Я,— заявил Пламенац, — интересовался не тем, что
происходит в реальном мире, а только тем, как Маркс
излагает свою основную гипотезу, теорию, которую он
называет «историческим материализмом» К
Это типично антимарксистская критика с позиций
неопозитивизма, определяющаяся не просто
методологическими причинами, а прежде всего обстоятельством, что
критики марксизма вроде Пламенаца чувствуют, что не
могут найти подкрепления и подтверждения своей
антимарксистской критики в «том, что происходит в
реальном мире», почему и предпочитают подвести под свою
критику прежде всего основу «логического анализа»,
1 J. Ρ 1 a m е η a t ζ, German marxism and russian communism,
Longmans, Green and Co., London —New York — Toronto, 1956,
p. 33.
204

с помощью которого тщатся доказать теоретическую
несостоятельность марксизма.
Мы увидим далее, что эта «логическая» критика,
стремящаяся раскрыть «логическую
непоследовательность» марксизма, его «внутренние противоречия»,
совершенно несостоятельна. Но уже здесь необходимо
отметить, что сама методологическая основа подобной
критики порочна, ошибочна, а поэтому она заранее
обречена на неизбежный провал. Как ни важен чисто
логический анализ для установления неистинности данной
теории, он совсем не достаточен, ибо он не является
главным критерием установления научной истины.
Логический анализ начинается всегда с определенных
предпосылок, предварительно принятых за правильные, верные;
на их основе раскрывается логическая
последовательность данной теории или гипотезы, внутренняя
согласованность ее положений и т. п. Но основным, решающим
критерием истинности познания, истинности теорий и
гипотез, самого логического анализа, его предпосылок и
результатов является общественно-историческая
практика, взятая в ее целостном многообразии. Любая теория
классов и классовой борьбы есть теория определенных
объективно существующих общественно-исторических
фактов и явлений. Поэтому вопрос — верна ли данная
теория, научна она или нет—ни в коем случае не
может быть правильно решен без ее сопоставления с
историческими фактами, с тем, что происходит в «реальном
мире». Если данная теория классов и классовой борьбы
подтверждается общественно-историческими фактами и
явлениями, тем, что происходит в «реальном мире», она
верна, если же не согласуется с ними, противоречит им,
она не верна.
Из всего этого следует, что любая критика в адрес
марксизма,, не учитывающая исторических фактов, не
может рассчитывать на какой-либо серьезный успех. Это
понимают многие критики марксизма, которые также
занимаются тем, что раскрывают «логическую
непоследовательность» и другие «логические ошибки» марксизма,
но в отличие от критиков вроде Пламенаца пытаются
обосновать свою критику всевозможными
фальсификациями общественно-исторических фактов и, таким
образом, доказать, что марксизм опровергается самими
общественно-историческими фактами.
205

Следует отметить, что в стремлении опровергнуть
марксистскую теорию классов и классовой борьбы
общественно-историческими фактами и процессами
буржуазные идеологи идут различными путями, хотя все
они ведут к одной и той же цели.
Так, например, одни утверждают, что общественных
классов и классовой борьбы в действительности никогда
не было и марксистское учение о классах и классовой
борьбе есть праздный вымысел. Другие же утверждают,
что классы действительно существуют, но они вечны, и
марксистское учение о бесклассовом коммунистическом
обществе — якобы пустая утопия. Третьи говорят, что
классы и классовая борьба в марксистском смысле
слова действительно существовали, но в XIX веке, а
классовая структура современного капиталистического
общества коренным образом изменилась.
Одни буржуазные социологи твердят, что в развитии
капиталистических стран не существует более ни клас
сов, ни классовой борьбы. Другие — что на месте
старых классов возникли якобы какие-то новые классы, о
которых Маркс и Энгельс даже и предположить не
могли, и т. д. и т. п.
Но независимо от различий между буржуазными
критиками марксистской теории классов и классовой
борьбы они едины в отрицании революционной сущности
марксистской теории классов и классовой борьбы.
Марксистское понятие «общественный класс»
и его буржуазные критики
Основной категорией марксистской теории классов
и классовой борьбы является марксистское понятие
«общественный класс». Если отбросить его, то вся теория
повисает в воздухе. Поэтому-то все буржуазные критики
марксистской теории классов и классовой борьбы
держат его под главным прицелом. Они тщатся
перечеркнуть марксистское понятие «класс», заменить его «новым»
определением понятия «класс» и, таким образом,
создать коренным образом отличный от марксистского
критерий рассмотрения человеческого общества и его
истории. Но и здесь их подход и их аргументация различны.
В буржуазной антимарксистской литературе весьма
часто встречается утверждение, что марксизм не имеет
206

ясного представления о «классах» и что вообще
понятия, которыми оперирует марксистское учение о классах
и классовой борьбе, неясны. Это обвинение против
марксизма настолько распространено среди буржуазных
идеологов, что они говорят о «неясности» и
«неопределенности» марксистских понятий как о бесспорно
установленных и общественных фактах. «По обыкновению,—
пишет Хант, — мы напрасно ищем какого-то ясного
положения в писаниях Маркса о том, что такое классы» х.
Подобное же утверждение находим у Пламенаца. «Как
известно, — заявляет он, — Маркс никогда не пояснял
точно, что он понимает под производственными
отношениями» 2. Некоторые из буржуазных идеологов идут еще
дальше. Они заявляют даже, что определение понятия
«класс», которым пользуются марксисты, принадлежит
Ленину, а не Марксу и Энгельсу, что последние,
собственно, не дали нигде своего определения этого понятия.
И вот, чтобы доказать превосходство над марксизмом,
буржуазные социологи занялись тем, чтобы дать «ясное»
и «научное» определение понятия «класс», с помощью
которого они стремятся не заполнить некую
теоретическую «пустоту», а опровергнуть марксистское учение о
классах и классовой борьбе. Но каково же определение
«класса», принадлежащее буржуазным социологам?
По Т. X. Маршаллу, «класс есть сила, объединяющая
в группы отличающихся один от другого людей,
преодолевая существующие между ними различия». «В отличие
от слоя, — пишет Р. Сентерс, — класс может быть понят
как психологический феномен в полном смысле слова.
Это означает, что класс данного человека есть часть его
я, его принадлежность к чему-то, его идентификация с
чем-то большим, чем он сам». «Под социальным
классом,— пишет Р. М. Мак-Айвер, — мы понимаем любую
часть данного общества, отличающуюся от остальных
прежде всего своим социальным положением».
По Ф. Кронеру, «социальные классы.- суть...
социальные группы, определяемые тремя факторами: 1)
сходством социальных отношений, 2) сходством социального
положения, 3) сходством социальной ценности».
1 R. N. С а г е w H u η t, Marxism: Past and Present, p. 74.
2 J. Plamenatz, German marxism and russian communism,
p. 52.
207

«Под классами мы понимаем две или три группы
людей, о которых предполагается, что они занимают
более или менее низкие или высокие социальные позиции,
и которые вследствие этого таким именно образом
распределяются по категориям членами данного общества».
Так определяют классы У Л. Уорнер и П. С. Лент К
Мы могли бы привести определения и других
буржуазных социологов, но и этих вполне достаточно, чтобы
сделать безошибочные выводы относительно
теоретической глубины и научной ценности объяснений, даваемых
буржуазными социологами столь важной
социологической категории, как категория «класс».
Первое, что бросается в глаза: всем этим
определениям не хватает именно ясности. Едва ли можно
понять что-нибудь в дефиниции, например, американского
социолога Маршалла, определяющего понятие «класс»
посредством некоей «силы», которая сама по себе
представляет нечто неизвестное и неопределенное.
Во-вторых, напрасно искать в современной
буржуазной социологии единого и общепринятого определения
понятия «класс». Ей присуще едва ли не столько
определений этого понятия, сколько существует и социологов
Уже факт невообразимого разноречия указывает на то,
что определения буржуазных социологов ненаучны, что
у них самих нет необходимой ясности в понимании
вопроса. Вследствие этого они не только не в
состоянии дать научное решение вопроса, но и до
невозможности запутали его, и настолько запутали своих
читателей, что просто приводят их в отчаяние. «Читая
такие определения, можно прийти к взгляду на
социологию, как на несерьезную науку. В действительности на
основе этих отчасти бессодержательных, отчасти
перегруженных... дефиниций невозможно ни образование, ни
опровержение теории»2. Таково горькое признание
Ральфа Дарендорфа, одного из современных
социал-демократических «истребителей» марксизма, стоящих на почве
буржуазной социологии. В своей книге «Социальные
классы и социальный конфликт в индустриальном обще-
1 Все определения процитированы по книге: R. Dahrendorf,
Soziale Klassen und Sozialenkonflikt in der industriellen
Gesellschaft, Stuttgart, 1957, S. 80—81,
2 Там же, стр. 81.
208

стве» Дарендорф отмечает, что задачей, которую должна
разрешить современная буржуазная социология,
является преодоление марксистской теории классов. «По
прежде чем приступить к решению этой задачи, —
заявляет он, — к сожалению, необходимо освободить
центральную категорию, о которой здесь идет речь,
категорию социального класса, от путаницы и недоразумений,
сложившихся в ходе развития социологии» К
Этот печальный итог развития буржуазной
социологии показывает, что буржуазные социологи менее всего
способны дать научное объяснение понятия «класс».
Напротив, итог этот показывает, что их задачей было и есть
не научное выяснение вопроса, а стремление сделать его
как можно менее ясным, как можно более запутанным.
Одни буржуазные социологи занимаются только этим,
делая вид, что погружены в научное выяснение
вопроса, другие делают то же, но доводя свое собственное
теоретическое бессилие и путаницу до социологического
агностицизма. Таков, например, известный французский
буржуазный социолог и критик марксизма Раймон Арон.
В антимарксистской книге «Опиум для интеллекта»
Лрон заявил, что страстные споры, ведущиеся вокруг
точной дефиниции понятия «класс», совсем излишни.
Они не могут прийти к «ясному завершению», ибо ничто
не доказывает, что существует «резко разграниченная
действительность... которая может быть определена как
класс», а с другой стороны, «никакая дефиниция не
определяет точных границ определенной категории»2.
По Арону, наименование «рабочий класс» во многих
случаях было неуместно, ибо применялось к
многообразной социальной действительности, не укладывающейся
в это наименование. «На какой иерархической ступени,—
спрашивает он, — работающий специалист перестает
принадлежать к пролетариату? Является ли работник
физического труда на общественной работе все еще
пролетарием, хотя и получает вознаграждение от
государства, а не от частного предпринимателя? Принадлежат
ли наемные работники торговли, чьи руки упаковывают
предметы, изготовленные другими, к той же группе, к
1 R. Dahrendorf, Soziale Klassen und Sozialenkonflikt in der
industriellen Gesellschaft, S. 80.
* R. Aron, Opium für Intellektuelle, Köln —Berlin, 1957, S. 90.
14 H. Ипибалжаков
209

которой принадлежат и наемные индустриальные
работники?..» 1
Арон считает вполне достаточными подобные вопросы,
чтобы стало ясно, что четко отграниченного социального
факта, который мы могли бы, например, определить
как «рабочий класс», не существует, ибо поставленные
им вопросы предполагают различные критерии, а
«различные критерии не могут быть согласованы»2.
Что социальная действительность весьма сложна, что
различные социальные категории и, в частности,
различные социальные классы не разделены между собой
китайской стеной, что между ними существуют различные
переходные промежуточные звенья, что внутри
отдельных классов существуют различные социальные
прослойки, каждая из которых имеет свои особенности, — это
бесспорные факты, которые марксизм отнюдь не
отрицает. Напротив, и Маркс, и Энгельс, и Ленин
неоднократно указывали на эти факты и строго их
придерживались. Но все это совсем не означает, что социальные
классы не существуют как отграниченные социальные
сферы, любая из которых имеет свои специфические
социальные особенности, которые отличают ее от других.
Различные особенности, свойственные отдельным
классам, не равнозначны. Одни из них являются
существенными, основными, определяющими и поэтому
общими для целого класса, другие—второстепенными и
третьестепенными, производными от первых, присущими
только данной прослойке, данной группе, данному
отряду класса и имеют место только на основе существенных,
основных черт и особенностей, которые общи всему
классу, всем его прослойкам и отрядам. Поэтому такие
несущественные черты и особенности не могут служить
определяющим критерием общественных классов. И
именно в силу этого обстоятельства невозможно
существование неопределенного числа критериев для определения
понятия класса или какого-либо класса в отдельности.
Возражения Арона против марксистского
представления об общественных классах глубоко ошибочны и в
теоретическом отношении совершенно поверхностны.
Прежде всего он не может отделить существенные осо-
1 R. Агоп, Opium für Intellektuelle, S. 90.
2 Там же, стр. 91.
210

бенности от несущественных, основные и
определяющие— от производных, второстепенные, третьестепенные
и десятистепенные особенности общественных классов —
от тех, которые общи всему классу, и тех, которые
свойственны только той или другой прослойке или группе
класса. В качестве критерия определения понятия
«класс» он берет любую, первую попавшуюся
особенность. Более того, он опускает именно существенные,
определяющие, основные черты класса, свойственные всему
классу, а в качестве критерия для определения
классовой принадлежности людей выдвигает исключительно
несущественные черты или особенности, присущие той
или другой прослойке класса. Как уже отмечалось, в
качестве критерия определения классовой принадлежности
рабочих он выдвигает не их социально-экономическое
положение, а получение ими заработной платы от
отдельного капиталиста или капиталистического
государства, занятость тем или другим видом труда и г. п. и,
в конце концов, заявляет, что столь многочисленные
критерии не могут быть согласованы, вследствие чего нельзя
дать точное определение социального класса.
Но это, заметим мы, не критерий определения
социального класса, а субъективный произвол. Арон
считает, что классовое положение данного человека может
определяться получением заработной платы от
отдельного капиталиста или от государства. Очевидно, речь
здесь идет о положении человека в капиталистическом
обществе, а государство в таком обществе является
государством капиталистического класса, и предприятия
такого государства представляют собой
капиталистические предприятия. При таком положении социальная,
классовая принадлежность данного рабочего никак не
изменяется от того, работает ли он в
частнокапиталистическом или государственно-капиталистическом
предприятии. И в том, и в другом случае он — наемный
работник капитализма, лишенный средств производства и
вследствие этого вынужденный продавать капиталистам
свою рабочую силу. Средства производства, с помощью
которых рабочий производит, принадлежат
капиталистам или капиталистическому государству, вследствие
чего они могут эксплуатировать и угнетать рабочего.
Если первую попавшуюся или желаемую
особенность общественных классов и даже любую особенность
14*
211

отдельных групп и прослоек данного класса превращать
в критерий определения общественных классов, то
научное определение общественного класса стало бы
невозможным. Наука предполагает объективные критерии,
выражающие сущность вещей и явлений. Такой критерий
необходим и для определения общественных классов.
Этот критерий впервые был выработан марксизмом.
Согласно ему, «Классами называются большие группы
людей, различающиеся по их месту в исторически
определенной системе общественного производства, по их
отношению (большей частью закрепленному и
оформленному в законах) к средствам производства, по их роли
в общественной организации труда, а, следовательно, по
способам получения и размерам той доли общественного
богатства, которой они располагают. Классы, это такие
группы людей, из которых одна может себе присваивать
труд другой, благодаря различию их места в
определенном укладе общественного хозяйства» К
Ряд буржуазных критиков марксизма утоерждает, что
это определение понятия общественного класса было
выработано не Марксом и Энгельсом, а только Лениным,
что Маркс и Энгельс вообще не имели ясного
представления об этом понятии и т. п. Это утверждение
буржуазных социологов является чистым вымыслом,
имеющим целью отрыв взглядов Ленина от взглядов Маркса
и Энгельса и даже их взаимное противопоставление.
Маркс и Энгельс имели ясное, строго определенное
представление о понятии «общественный класс», которое
они последовательно и неуклонно проводили в своих
произведениях и которое полностью совпадает с
определением Ленина. Представления Маркса и Энгельса об
«общественном классе» основаны на материалистическом
понимании истории. Согласно этому представлению,
классы не являются психологическим явлением, их
существование не зависит от воли и сознания людей, а
принадлежность данного человека или группы людей к тому
или другому общественному классу не зависит от их
самосознания, то есть от того, что они сами о себе
думают. Общественные классы — это объективная
реальность, существующая вне всякого сознания и независимо
от него. Как Ленин, так и Маркс и Энгельс считали, что
1 В. И. Ленин, Соч., т. 29, стр. 388.
212

Существование любого класса обусловливается
определенными материальными, чисто физически ощущаемыми
условиями, «при которых общество в каждую данную
эпоху производит и обменивает необходимые средства
существования» ]. Следовательно, существование
классов определяется известным способом производства,
включающим в себя определенную степень развития
производительных сил и соответствующих этому
развитию производственных отношений (отношение к
средствам производства и место людей в производственном
процессе, как и связанный с данным способом
производства способ распределения).
Согласно марксизму, общественные классы являются
не вечными и неизменными социальными категориями,
а историческими категориями. Как мы уже убедились,
Маркс указывал, «что существование классов связано
лишь с определенными историческими фазами развития
производства» 2. Это означает, что классовое деление
человеческого общества ne вечно, а связано только с
известными, исторически определенными фазами в развитии
производства. Во-вторых, это означает, что определенной
исторической фазе развития материального
производства, то есть определенным экономическим отношениям,
соответствует определенное классовое деление,
определенные общественные классы. Значит, дать научное
определение класса — это прежде всего раскрыть
материальные, то есть экономические, условия существования
этого класса. Вот как Энгельс определяет, например,
класс буржуазии и класс пролетариата: «Под
буржуазией понимается класс современных капиталистов,
собственников средств общественного производства,
применяющих наемный труд. Под пролетариатом понимается
класс современных наемных рабочих, которые, будучи
лишены своих собственных средств производства,
вынуждены, для того чтобы жить, продавать свою
рабочую силу» 3.
Нетрудно убедиться, что понятие «класс», с одной
стороны, у Ленина, с другой — у Маркса и Энгельса
состоит из одних и тех же элементов. При этом главный,
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 19, стр. 111.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, стр. 63.
3 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 4, стр. 424.
213

определяющий элемент в целом комплексе материальных
условий, определяющих существование того или другого
класса, — это отношения к средствам производства, то
есть отношения к собственности. И Маркс, и Энгельс, и
Ленин, как и все марксисты, считают, что существование
различных классов обусловливается существованием
различных видов частной собственности на средства
производства. Поэтому в соответствии с их учением главной и
решающей предпосылкой уничтожения всех классов
является уничтожение частной собственности на средства
производства и замена ее общественной собственностью,
то есть превращение средств производства в
собственность всего общества. Как будет показано далее, все
критики марксистского учения о классах и классовой
борьбе начинают с попыток опровержения этого
марксистского представления о классах.
Существуют ли классы и классовая борьба?
В течение последних десятилетий все более
возрастало число буржуазных социологов, в той или другой
форме отрицающих реальное существование общественных
классов и борьбу между ними.
Они заявляют, что марксистскому понятию класса не
соответствует никакая объективная реальность и в
капиталистическом обществе классовая ненависть и
классовая борьба существуют лишь постольку, поскольку ее
возбуждают марксисты.
Этой точки зрения придерживаются, например,
американские буржуазные социологи Друкер и Мейо.
Согласно их взглядам, нормальным состоянием
человеческого общества является «интегральное» состояние.
Социальные конфликты и противоречия суть отклонения от
«нормального состояния» общества, то есть
ненормальные, патологические состояния, которые определяются не
объективно существующими причинами, а причинами,
коренящимися в личной психике рабочих вождей. Мейо
утверждает, что Маркс ненавидел буржуазию
«вследствие причин, которые, вероятно, когда-нибудь будут
объяснены как личные». То же самое относится к другим
руководителям рабочего движения, о которых Мейо
пишет: «Эти люди не имеют друзей... они утратили
способность к общению... Они рассматривают мир как нечто
214

враждебное. Во всяком случае, история их личности была
историей исключенности из общества — детство,
лишенное нормальной и приносящей счастье связи с другими
детьми в процессе труда и игры» К
Из этой «социологической теории» следует, что
коммунисты и их борьба за социализм и коммунизм есть ни
более ни менее, как патологическое явление. Во-вторых,
что причины этого патологического явления суть
психологического, воспитательного характера и должны быть
преодолены педагогическими средствами «нормализации»
тех личностей, чье ненормальное психологическое
состояние стало причиной возникновения социальных
конфликтов и противоречий.
Трудно подыскать что-нибудь более примитивное,
поверхностное и наивное, чем эта «социологическая
теория». Она столь смехотворна и наивна, что не нуждается
в опровержении. Но она широко распространена среди
американских социологов. И если ^той «теории»
придерживается даже такие известные американские
буржуазные социологи, как Т. Парсонс2, это показывает только,
какова теоретическая нищета современной американской
буржуазной социологии.
Но большинство современных буржуазных
социологов воздерживается от столь крайних и безудержных
утверждений. Они не отрицают, что в прошлом и даже
в наше время существовали и существуют
общественные классы. Но, стремясь опровергнуть марксизм, они
извращают само понятие «общественный класс» и в
ложном свете изображают взаимоотношения и судьбу
классов.
Возьмем, к примеру, Карю Ханта.Он не отрицает
существования классов ни в прошлом, ни в современном
капиталистическом обществе. Но он решительно
отвергает марксистское учение о классах и классовой борьбе.
Прежде всего Хант отвергает марксистский критерий
определения категории «общественный класс». Главное
возражение Ханта направлено против марксистского
монизма, на котором основано марксистское понимание
классов — сущность исторического материализма,
ведущая неизбежно к марксистским выводам о революцион-
1 R. Dahre ndorf, Soziale Klassen und Sozialenkonflikt, S. 114.
* Там же, стр. 115.
215

ном уничтожении экономического строя капитализма, а
вместе с ним и всего капиталистического общества, всех
эксплуататорских классов. «В действительности, —
пишет Хант,— марксистское представление о буржуазии
страдает тем, что выдвигает один-единственный фактор
объяснения крайне сложного явления, — недостаток,
присущий всей системе. Буржуазию как класс отличает не
то, что ее представители обладают капиталом, но что они
имеют склонность к уважению известного общего
стандарта ценностей, проистекающему в значительной мере
из их образования и воспитания. Разумеется, обладание
деньгами может играть роль в создании этих ценностей,
но это далеко от утверждения, что представители
буржуазии являются таковыми в силу обладания
средствами производства и контроля над ними» 1.
Итак, отвергая «одностороннее» объяснение
марксизма, Хант ищет объяснения существования класса
буржуазии не в одном, а во многих факторах, а именно: в
особенностях образования и воспитания ее
представителей, в обладании деньгами, но ни в коем случае не в
том, что они владеют капиталом, владеют средствами
производства и контролируют их. Это означает, что для
изменения классовой структуры общества, для
уничтожения классовых различий и противоречий незачем
уничтожать капитал, буржуазную собственность на
средства производства и даже касаться их, а следует
заняться образованием и воспитанием людей и, разумеется,
финансовым вопросом, имеющим непосредственное
отношение к этим проблемам. Но это неизбежно натолкнет
на то обстоятельство, что особенное образование и
воспитание буржуазии, ее «общий стандарт ценностей»,
обладание деньгами — все эти ее особенности находятся в
неразрывной связи с ее капиталом, обусловлены тем, что
она владеет средствами производства.
Впрочем, этот вопрос давно уже решен практикой
социалистической революции в Советском Союзе, Китае
и других социалистических странах. Когда буржуазия
этих стран была лишена своих капиталов, средств
производства и последние сделались общественной
собственностью, сама буржуазия перестала существовать как
класс.
1 R. N. С а г с w Hunt, Marxism: Past und Present, p. 78.
216

Одним из наиболее важных аргументов, приводимы*
Хантом в подкрепление своего утверждения, что учение
Маркса о роли классовой борьбы в истории
необоснованно, заключается в том, что марксистское учение «об
отношениях между классами подчеркивает все элементы,
разделяющие их, и пренебрегает всеми содействующими
солидарности элементами». А «бесспорно, — продолжает
Хант,— что нормальные отношения между классами —
это отношения сотрудничества, ибо их различия
преодолеваются более высоким общим интересом, пониманием
того, что поддержание производства полезно для обеих
сторон» 1.
Более того, Хант принадлежит к тем именно
буржуазным идеологам, которые утверждают, что
виновником нарушения классового сотрудничества, то есть
«нормального отношения между классами», в
капиталистическом обществе являлся марксизм, ибо он постоянно
призывал к классовой ненависти и этим обострял и
продолжает обострять классовую борьбу2.
Нет ничего удивительного и нового в том, что Хант
считает классовое сотрудничество и солидарность
«нормальным» состоянием общества, а классовую борьбу —
«ненормальным» состоянием. С появлением
пролетариата как самостоятельного класса в истории и до наших
дней все буржуазные идеологи повторяли и повторяют
данное утверждение, ибо это диктовал и диктует им их
классовый интерес. Но такое утверждение не может
быть научно обосновано.
Это подтверждается и полной невозможностью для
современных критиков марксизма вроде Ханта привести
не только научные, но и просто какие-нибудь хоть и
ненаучные, но все же новые аргументы в поддержку
данного мнения. Единственным аргументом, которым Хант
обосновывает тезис о том,.что нормальное состояние
капиталистического общества — классовое сотрудничестве
и солидарность, является утверждение, что
существующие различия классов преодолеваются их общей
заинтересованностью в поддержании производства. Но это
устаревший и совершенно негодный «аргумент»,
разбитый еще Марксом.
1 R. N. С а г е w Hunt, Marxism: Past und Present, p. 87.
2 См. там же, стр. IX.
217

Останавливаясь на этом утверждении буржуазных
экономистов, Маркс пишет: «Стало быть, интересы
капиталиста и рабочего одни и те же, утверждают буржуа
и их экономисты. И в самом деле! Рабочий погибает,
если не находит работы у капитала. Капитал погибает,
если не эксплуатирует рабочей силы».
«Утверждение, что интересы капитала и интересы
рабочих одни и те же,—на деле означает лишь
следующее: капитал и наемный труд, это — две стороны одного
и того же отношения. Одна сторона обусловливает
другую, как взаимно обусловливают друг друга ростовщик
и мот.
Пока наемный рабочий остается наемным рабочим,
судьба его зависит от капитала. Это и есть пресловутая
общность интересов рабочего и капиталиста» К
Достаточно поставить вопрос о таком
«сотрудничестве между классами», о такой «солидарности», которая
стремится к ликвидации экономических различий между
классами и уничтожению капиталистической
собственности, и сразу же станет ясно, что буржуазия и ее
идеологи выступают не за всякий вид классового
сотрудничества и солидарности. Они только за такое
сотрудничество между классами, при котором рабочий остается
наемным работником, а капиталист — капиталистом. Это
они называют «нормальным состоянием» общества. Но
достаточно поставить вопрос о ликвидации
капиталистической собственности, как они выскажутся не только не
за сотрудничество с классом, поставившим такую задачу,
но и будут всеми средствами бороться за
предотвращение ее осуществления. История социалистических стран
исключительно богата подобными примерами. До
Девятого сентября 1944 года, в период вооруженной
антифашистской борьбы, демократически и антифашистски
настроенная часть болгарской буржуазии в большей или
меньшей степени стояла за сотрудничество с рабочим
классом, с трудящимися массами и коммунистической
партией во имя борьбы против фашистской власти,
против гитлеровских захватчиков. Но после Девятого
сентября, когда в интересах широких народных масс, в
интересах освобождения трудящихся от капиталистической
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, Гос-
политиздат, 1955, т. I, стр. 66-67.
218

эксплуатации и дальнейшего прогрессивного развития
страны народная власть поставила задачу ликвидации
капиталистической собственности, буржуазия не только
отказалась от всякой солидарности с рабочим классом,
с трудящимися и их партиями, но развернула яростную
борьбу против народно-демократической власти.
В условиях существования народно-демократической
власти, социалистического переустройства страны
болгарский рабочий класс, его коммунистическая партия и
народно-демократическая власть не были
заинтересованы в разжигании классовой борьбы в стране. Их
интересы требовали, чтобы революция протекала мирно, без
особенного сопротивления со стороны буржуазии.
Поэтому сотрудничество буржуазии в обеспечении мирного
развития социалистической революции приветствовалось
бы коммунистической партией, рабочим классом, всем
трудовым народом. Но буржуазия не проявила в этой
обстановке стремления к классовому сотрудничеству и
солидарности. Напротив, большинство ее деятелей пошло
по пути яростной борьбы против народной власти,
используя в этой борьбе все средства — от политической
клеветы до вооруженных заговоров, саботажа,
национального предательства и сотрудничества с
международной империалистической реакцией против своей
собственной страны и народа.
Факты известной всему миру контрреволюционной
деятельности буржуазии в Советском Союзе, Китае,
Венгрии, ГДР, Польше и других социалистических и
капиталистических странах вызывают законный вопрос:
разве в своей контрреволюционной деятельности
буржуазная реакция тоже вдохновлялась зовущей к
классовой ненависти и борьбе идеологией марксизма?
От того, что буржуазные идеологи объявляют
классовое сотрудничество и солидарность «нормальным»
состоянием капиталистического общества, а классовую
борьбу—«ненормальным», действительная борьба
классов в капиталистическом обществе не исчезает.
Буржуазные идеологи придерживались этой точки зрения в
течение более чем 100 лет. А за это время совершились
великие* социалистические революции, коренным
образом изменившие лицо одной трети нашей планеты.
Антиимпериалистические, демократические и
национально-освободительные революции в Индии, Индонезии,
219

Египте, Ираке и многих других бывших колониальных и
зависимых странах привели к распаду обширной
колониальной системы империализма. Сами крепости
мирового империализма — США, Англия, Западная
Германия, Франция, Япония, Италия — непрерывно
расшатываются мощной массовой стачечной борьбой
рабочего класса и остальных трудящихся и эксплуатируемых
масс и т. п.
Все эти революционные процессы и классовая
борьба, в которой участвуют сотни миллионов людей,
показывают, что в условиях капитализма человеческое
общество не может существовать и развиваться иначе, как на
пути классовой борьбы. Многомиллионные рабочие и
трудящиеся массы бывшей Российской империи, Китая,
Болгарии, Польши, Венгрии", Румынии и других
социалистических стран смогли освободиться от капиталистического
рабства и эксплуатации, преодолеть свою экономическую
и культурную отсталость только на пути постоянной и
решительной классовой борьбы против своих
эксплуататоров и угнетателей. Народы Индии, Индонезии, Египта,
Ирака и других стран смогли достичь освобождения от
империалистического и феодального рабства только на
пути борьбы против чужестранной империалистической
буржуазии и против «собственных» феодалов и
компрадорской буржуазии — опоры империалистических
поработителей внутри этих стран. Рабочий класс США,
Англии*, Западной Германии, Франции и других
капиталистических стран не достиг и не смог бы достичь и
небольшой экономической, политической, социальной
уступки без стачечной и другой борьбы против
буржуазии и ее государства. Все это показывает, что не
классовое сотрудничество и солидарность, а классовая
борьба является нормальным состоянием капиталистического
общества, что наималейший прогресс в этом обществе
достигался и достигается только на пути классовой
борьбы.
Следовательно, все эти факты доказывают
правильность марксистского положения о классовой борьбе как
о движущей силе исторического развития. Хант, однако,
решил опровергнуть это основополагающее марксистское
положение, доказав, что учение марксизма о классах и
классовой борьбе находится в противоречии с
диалектикой.
220

С одной стороны, отмечает Хант, марксизм идентифи-
цирует историческое развитие с классовой борьбой. Нет
исторического развития, исторического прогресса без
классового антагонизма, без классовой борьбы. С другой
стороны, марксисты утверждают, что создание
бесклассового коммунистического общества—это историческая
неизбежность. Но тогда, заключает Хант, «вместе с
бесклассовым обществом, в котором уже нет более
антагонизма, должен прийти конец диалектике истории»1.
Верно, продолжает он, что марксисты не делают этого
вывода. Напротив, Энгельс говорит, что совершенное
общество, совершенное государство могут существовать
только в воображении. «С этим мы можем вполне
согласиться, — снисходительно заявляет Хант. — Но нелегко
примирить это с марксистской диалектикой. Ибо, если
конфликт, о котором говорится, что он является
сущностью прогресса, принимает только форму классовой
борьбы и если он является содержанием истории, тогда
уничтожение классов, а вместе с ним и конфликта
логически должно означать конец истории, а не, как
утверждается, ее начало» 2.
Но в действительности противоречие, о котором
говорит Хант, — противоречие между марксистским
учением о бесклассовом обществе и марксистской
диалектикой, выдумано им самим. Основоположники марксизма
никогда не отождествляли истории с классовой борьбой.
Напротив, как мы уже видели из письма Маркса к Вей-
демейеру, сам Маркс в качестве первой особенности
своего учения о классах и классовой борьбе считал, что
оно связывает существование классов только с
определенными фазами истории; это означает, что марксизм
менее всего можно обвинять в идентификации истории
с классовой борьбой. Никто из марксистов не
придерживался и не придерживается той точки зрения, что
классовая борьба всегда является движущей силой
исторического развития в рабовладельческом, феодальном и
капиталистическом обществе, которое является
последним классово-антагонистическим обществом. Верно, что,
согласно марксизму, источник общественно-историческо
го развития следует искать в общественных противоре
1 R. N. Carew Hunt, Marxism: Past and Present, p. 88—89.
2 Там же, стр. 89.
221

чиях. В классово-эксплуататорских обществах — это
классовые антагонизмы. Но не всякое противоречие
является антагонизмом и не всякое общественное
противоречие — классовое противоречие. Это азбучные истины
марксизма, и только весьма слабое знание
марксистской теории или ее сознательная фальсификация могут
привести к открытию в ней «противоречий», чем и
занимается Хант.
Мы не считаем, что в данном случае причина —
незнание марксизма. Нет. Хант написал две большие книги
о марксизме, точнее, против марксизма. Кроме того, при
работе над рассматриваемой нами книгой он опирался
на самое непосредственное содействие ряда известных
буржуазных философов и социологов — К. Поппера,
И. Берлина, И. Майера, Л. Шапиро и других, а
профессор философии и известный критик марксизма Г Актон
прочел всю рукопись книги и помог автору «многими
ценными советами» 1.
Резко отрицательное и враждебное отношение
буржуазных идеологов к марксизму всегда определялось не
какими-то чисто теоретическими, чисто научными
соображениями, а их классовыми интересами. Они отрицают
марксизм и борются против него, ибо он доказывает
историческую неизбежность пролетарской революции,
пролетарской диктатуры, уничтожения классов и
построения бесклассового общества.
Главная причина враждебного отношения Ханта к
марксизму также коренится в его классовой позиции,
в его буржуазной партийности. Он абсолютно
откровенно заявляет, что готов вместе с Шумпетером признать
«вклад Маркса» в понимание истории «важным»,
признать даже факт классовой борьбы, но при одном-един-
ственном условии: если бы Маркс ограничил свое
учение о классах и классовой борьбе теми рамками, в
которых вращаются буржуазные историки и экономисты.
«Но, — с возмущением пишет Хант, — его доктрина идет
дальше того, что, как он сам отмечает, было уже
признано большинством его современников. В его
трактовке классов... классы представлены не только как
находящиеся в состоянии непрестанной борьбы, но
борьбы, имеющей определенный смысл и ведущей к победе
1 R. N. Carew Hunt, Marxism: Past and Present, p. IX.
222

пролетариата» 1 и, следовательно, к уничтожению классов,
построению бесклассового, коммунистического обществ«·*
Совершенно естественно, что буржуазия и ее
идеологи не могут приветствовать учение, обосновывающее
и доказывающее историческую неизбежность гибели
буржуазного общества. И поскольку это касается
исторической судьбы буржуазии и буржуазного общества,
перед буржуазными идеологами стоит задача — любой
ценой опровергнуть марксистское учение о классах и
классовой борьбе, «доказать» его «утопичность» и даже
несовместимость с человеческой природой. В своем
отношении к марксизму буржуазные идеологи применяют
чисто прагматический критерий. Прежде всего, они
интересуются не тем, верна или неверна данная
общественно-историческая теория, а тем — служит она их
классовым интересам или нет. Если она полезна
буржуазии, они одобряют ее, если вредна — опровергают.
Именно так поступает и Хант. Только что
приведенная из его книги цитата совершенно ясно
свидетельствует, что не стремление к научной истине определяет
его отношение к марксистской теории классов и
классовой борьбы, а классовые интересы буржуазии,
стремление любой ценой опровергнуть и отбросить учение,
доказывающее ее гибель. Поэтому его критика в адрес
марксизма полна сильными выражениями и просто
невероятными обвинениями, но лишена научной
аргументированности, глубины и силы логики.
Хант уверяет своих читателей, что марксистское
учение о бесклассовом обществе, в котором нет больше
эксплуатации и угнетения человека человеком,
представляет собой не что другое, как «мифологию», и
вследствие этого неосуществимо.
Как видно, обвинение столь сильно, что абсолютно
не может быть предъявлено марксизму — самому
последовательному материалистическому и
революционному учению, не признающему ничего другого, кроме
несокрушимой логики объективных фактов
революционной деятельности по изменению мира, и самым
решительным образом отвергающему всяческие мифы и
утопии как вредные и несовместимые с научным, материа-
1 R. N. Carew Hunt, Marxism: Past and Present, p. 86—37
223

листическим мировоззрением, с революционной
освободительной борьбой пролетариата.
Каковы же аргументы, приводимые Хантом в
подкрепление своего «страшного» обвинения в адрес
марксизма?
Бесклассовое общество, заявляет он, общество, в
котором существуют социальное равенство и свобода, не
может быть построено, «пока люди не потеряют всякие
следы инстинкта алчности и не приготовятся работать
единственно для общего блага», то есть пока не
изменится «человеческая природа». «Но утверждения, что
человеческая природа претерпит такую трансформацию,
означают преклонение перед мифологией» 1.
Это первый аргумент Ханта. Другой аргумент:
согласно марксизму, бесклассовое общество предполагает
очень высокий уровень материального производства,
которого можно достичь путем «подъема
образовательного уровня рабочих до уровня современной
технократии» 2.
Прежде всего, Хант не допускает, что рабочий класс
может проявить такие интеллектуальные и
организаторские способности. Он не разделяет уверенности
марксистов, что пролетариат наделен «способностями,
дающими ему право взять в свои руки производство» и достичь
уровня образованности технической интеллигенции3.
Но если даже это и случится, рассуждает Хант,
новое общество отнюдь не будет бесклассовым, ибо
«технократия представляет собой новый средний класс,
наследующий большинство традиций и предрассудков
класса, который он заменяет» 4, то есть буржуазии.
Следовательно, единственный вывод из этих
аргументов Ханта заключается в том, что бесклассовое
общество, общество без эксплуатации и угнетения
невозможно, что общество всегда будет разделено на классы, одни
из которых будут эксплуатировать другие. Но это
неверный и неподтвердимый вывод, ибо неверны и не могут
быть подтверждены аргументы, на которых он зиждется.
1 R. N. С а г с w Hunt, Marxism: Past and Present, p. 137.
2 Там же.
8 Там же.
4 Там же.
224

Сильнейший аргумент Ханта против Марксистского
учения о бесклассовом обществе заключается в том, что
ликвидация классов невозможна, ибо невозможно
изменить «человеческую природу», и особенно «инстинкт
алчности».
Прежде всего, следует отметить, что это, может
быть, самый ветхий «аргумент» всех эксплуататорских
классов. Но как биология, так и общественные науки
давно уже доказали, что никакой неизменной
«человеческой природы», никакого «инстинкта алчности» не
существует, что это выдумки, и когда буржуазные идеологи
используют эти выдумки в борьбе против марксизма
в качестве аргумента'это показывает, что они
действительно занимаются «мифологией».
Но в данном случае вопрос, существует ли какая-то
неизменная «человеческая природа», не имеет никакого
существенного значения. Ибо марксистское учение о
ликвидации классов и о создании бесклассового
общества является логическим выводом из марксистского
положения, что общественные классы обязаны своим
существованием определенным, исторически сложившимся
и исторически преходящим экономическим условиям.
Вот почему для доказательства неправильности выводов
марксизма о бесклассовом обществе следует
опровергнуть его предпосылки, то есть марксистское учение о
классах общества и их историческом характере. А
именно этого не сделал и не может сделать Хант. Как мы
уже убедились, его попытка объяснить существование
классов, ссылаясь на воспитание, образование и до
некоторой степени на деньги, дело совершенно
несерьезное. Теперь он вытаскивает на свет устарелое,
непригодное и ничем не доказанное утверждение, что
существование классов есть результат какой-то неизменной
«человеческой природы» и особенно так называемого
«инстинкта алчности», который является не
каким-нибудь инстинктом, а просто пороком, возникшим на
почве частной собственности. Следовательно, этот
«инстинкт» обязан своим существованием тем же причинам,
которые обусловливают существование классов.
Второй «аргумент» Ханта против марксистского
учения о бесклассовом обществе также не нов. С тех пор
как возникло марксистское учение об исторической роли
пролетариата — могильщика капитализма и создателя
15 Н. Ирнбаджаков
225

нового, бесклассового общества, буржуазия не
переставала твердить, что эта роль не по силам пролетариату,
что он не имел и никогда не сможет приобрести ни
необходимого образования, ни необходимых
организаторских и других способностей, чтобы создать свое
государство, организовать производство и руководить им, а тем
более подняться до уровня технической интеллигенции
и создать новое общество. Этот «аргумент» занимал
первостепенное место в арсенале всех буржуазных
идеологов, в течение многих лет предсказывавших
неизбежный провал Великой Октябрьской социалистической
революции и Советской власти. Но все эти пророчества
лопнули с треском. Поэтому, наверное, Хант и не посмел
воспользоваться затасканным «аргументом» в его чистом
виде, а попытался преподнести его в облачении более
модной буржуазной теории, согласно которой на
исторической сцене будто бы появился некий «новый класс»,
класс так называемых «технократов». Этой теорией мы
займемся дальше, при рассмотрении теории Бэрнхема
о так называемой «революции менеджеров». Но ссылка
на так называемый «класс технократов» нимало не
увеличила убедительной силы критики марксизма Хантом.
Ибо, во-первых, марксисты не считают, что технические
руководители и организаторы производства
представляли когда-нибудь или могут представлять собой какой-
то общественный класс. Во-вторых, говоря о подъеме
рабочих до уровня технической интеллигенции,
марксисты имеют в виду ликвидацию противоположности и
существенных различий между умственным и
физическим трудом, в результате чего сама интеллигенция как
особая социальная прослойка перестанет существовать,
ибо образование, включая сюда и техническое
образование, станет не только доступным, но и обязательным для
всех'членов общества. Очевидно при этом, что
существование особого слоя технической интеллигенции,
владеющей монополией на технические знания и
организаторским опытом руководства производством, сделается
не только излишним, но и невозможным.
Подобно Ханту, буржуазные идеологи и доныне
продолжают твердить, что марксистское учение о
преодолении противоположности и существенного различия
между умственным и физическим трудом является якобы
«утопией», «мистикой» и т. п. А в действительности
226

здесь нет ничего мистического. В Советском Союзе, а
в той или иной степени и в других социалистических
странах, в том числе и в Болгарии, преодоление
существенных различий между умственным и физическим
трудом — реальный процесс, осуществляющийся
посредством политехнизации образования, посредством
постепенного введения обязательного среднего, а вслед за
тем и о0язательного высшего образования для всех
членов социалистического общества.
Теория «выравнивания» классовых различий
В наше время, при непрестанном росте успехов
социалистических стран, защитники капитализма
оказались перед исключительными трудностями. Теперь почти
невозможно воевать с марксизмом, с социалистическими
странами и международным коммунистическим дви·
жением, пользуясь старыми аргументами буржуазной
идеологии о мнимой вечности и неизменности
капитализма. Капиталистический строй становится все более
непопулярным среди широких масс населения
капиталистических стран, и это вынуждает буржуазных
идеологов к более гибкой тактике.
Огромное большинство современных буржуазных
идеологов защищает и развивает ту точку зрения, что
капиталистический строй — не окостенелая и
тормозящая общественно-историческое развитие система, а
система, непрерывно развивающаяся, в развитии которой,
хотя бы в наиболее развитых капиталистических
странах, наступили уже коренные изменения. Исходя из
этого взгляда, они тщатся доказать, будто капитализм
«демократизовался», и поэтому его нужно называть не
просто «капитализм», а «народный капитализм». Другие
же утверждают, что в общественном строе
капиталистических стран наступили якобы такие глубокие
изменения, что название «капитализм» стало совершенно
неподходящим, ибо не отвечает этим существенным
изменениям.
С другой стороны, популярность и притягательная
сила социализма настолько выросли, что даже самые
яростные защитники капитализма и непримиримые
враги и «истребители» марксизма принуждены все чаще
напяливать «социалистические» одежды и доказывать,
15*
227

что капитализм не просто изменился, а превратился в
«социализм».
Французский буржуазный социолог Раймон Арон,
который известен как яростный апологет капитализма и
«уничтожитель» марксизма, заявил, что
«действительность западного мира содержит в себе много
социалистических институций»1. Это еще не означает, что для
Арона социализм — система, которая уже заменяет и
неизбежно заменит капитализм. Нет. Он высказывает
мнение, что «черты будущего строя, насколько они
поддаются предвидению, несовместимы ни с тем строем,
который мы называем капиталистическим, ни с тем,
который называем социалистическим»2. Следовательно,
будущий общественный строй, по Арону, будет не
капиталистическим, но и не социалистическим, как
предвидели Маркс, Энгельс и Ленин, а будет чем-то средним
между капитализмом и социализмом, чего марксизм не
только не предвидел, но даже и не подозревал. Поэтому
названия «капитализм», «империализм», «социализм»
нельзя уже применять к современной действительности,
так как она стала совершенно иной.
Английский буржуазный критик марксизма Джон
Пламенац еще более «революционен». Он заявил, что
«капиталистической экономики» и социальной структуры
Запада времен Маркса более не существует. После
Маркса на Западе совершилась действительно «великая
социальная революция», якобы коренным образом
изменившая его экономику и социальную структуру. И Пла
менац подчеркивает, что «этой великой и мирной
социальной революции Маркс не предвидел»3.
Такими приемами буржуазные идеологи стремятся
не решить, а предрешить свой спор с марксизмом.
Ибо, если той капиталистической действительности,
какую видел Маркс, не существует более, тогда и его
критика капитализма, весь его теоретический анализ и все
выводы полностью теряют свою актуальность и
приобретают чисто историческое значение. Во-вторых, если после
Маркса на Западе произошла действительно «великая
1 R. Агоп, Opium für Intellektuelle, S. 336.
2 Там же, стр. 220.
3J. Plamenatz, German marxism and russian communism,
p. 317.
228

и мирная социальная революция», которой Маркс не
предвидел, это было бы сильнейшим доказательством
того, что теория и предсказания марксизма совершенно
ошибочны и поэтому он должен быть отброшен как
руководство к действию и рабочим движением, и
коммунистическими партиями. И, наконец, если после Маркса на
Западе действительно совершилась или находится в
процессе совершения «великая и мирная социальная
революция», коренным образом изменившая социальную
структуру капитализма, тогда предвиденная
марксизмом социалистическая революция становится
совершенно беспредметной.
Эти усилия буржуазных идеологов разоблачают их
теоретическое бессилие и испуг перед теоретической
борьбой с марксизмом. Буржуазные идеологи более
100 лет ведут с марксизмом теоретическую борьбу, но
очень хорошо знают, что она приносила им только
поражения. «Марксизм атаковали часто и почти со всех
точек зрения, — признает Пламенац, — но вопреки этому
он все еще остается, даже и на Западе, важнейшей из
всех систематических социальных и политических
теорий»1. Поэтому многие современные буржуазные
идеологи стремятся свести свои счеты с марксизмом, не входя
с ним в глубокий теоретический спор, обходя серьезные
и сложные теоретические проблемы, поставленные
марксизмом, и данную им их теоретическую разработку,
заменяют эти проблемы «новыми» проблемами и «новыми»
теориями, возможными якобы на почвечкаких-то
коренных изменений, наступивших в капиталистическом
обществе после Маркса.
Эти «новые» проблемы и «новые» теории относятся
прежде всего к классовой структуре капитализма. Ныне
среди буржуазных социологов получил широкое
распространение тезис, что в прошлом капиталистическое
общество было классовым обществом даже в
марксистском смысле слова. Но в результате больших
изменений, которые это общество претерпело за последние
десятилетия, хотя бы в наиболее «передовых» странах
Запада, классы уже исчезли или находятся в процессе
исчезновения. В том или другом варианте этот тезис
1 J. PI amen atz, German marxism and russian communism,
p. 306.
229

поддерживают такие социологи, как Т. Гейгер, Т.
Маршалл, Г. Шельский, Р. Арон и др.
По Гейгеру, современное высокоразвитое
капиталистическое общество не является уже обществом с
классами и классовыми конфликтами. Капитализм отмирает,
а рабочий класс не становится ни многочисленнее, ни
организованнее, ни беднее. Классовое сознание этого
общества не усиливается, а слабеет. Согласно Гейгеру,
капиталисты и промышленные рабочие не только не
являются ныне враждебными классами, а взаимно
срастаются. И те и другие выигрывают от роста
производства, вследствие чего интересы капитала и наемного
труда становятся «родственными». Более того, по
мнению Гейгера, в современном капиталистическом
обществе существует тенденция выравнивания доходов,
стирающая границы классового фронта. В результате всего
этого жизненный уровень рабочего класса не
понижается, как учит марксизм, а повышается. Ныне, пишет
Гейгер, «многие из рабочих по покупательной способности
и потреблению являются мелкими буржуа».
Те же идеи лежат в основе взглядов Маршалла,
Шельского и других буржуазных социологов. Маршалл
не утверждает, что в современном буржуазном
обществе классы уже исчезли, но он отрицает существование
классовых конфликтов в этом обществе. Напротив,
возникла якобы тенденция выравнивания общественного
положения, что находит выражение в «равенстве
шансов на получение образования и на продвижение», в
праве на лечение, пенсию по старости и т. п.
Шельский уклоняется от ясного и прямого ответа на
вопрос, является ли классовым современное буржуазное
общество. По отношению к прошлому, утверждает он,
марксистская интерпретация капитализма имеет
основания, но она неприменима к современному буржуазному
обществу, в котором произошла «нивелировка
социальных различий». С одной стороны, индустриальные
рабочие и служащие поднялись до положения так
называемого «нового среднего слоя», под которым Шельский
понимает мелкую буржуазию, и превратились в мелких
буржуа, а с другой стороны, произошло
«деклассирование» «слоев прежней собственнической буржуазии».
Таким образом, все прежние классы буржуазного
общества растворяются в единственном классе, в так
230

йазываемом «среднем слое», а бужуазное общество
превращается в совершенно новое, «нивелированное
общество среднего слоя».
Одним из типичных сторонников этой теории является
и известный шведский буржуазный экономист Гунар
Мюрдаль. Обозначая «исчезновение» классовых
противоречий и конфликтов термином «экономическая
интеграция», он пишет, что «к числу стран Западного
полушария, которые в настоящее время больше всего
приближаются к идеалу экономической интеграции в
национальных рамках, относятся страны Северо-Западной
Европы и Северной Америки, а также Австралия и
Новая Зеландия. Все эти страны достигли относительно
полной интеграции сравнительно недавно; сто лет тому
назад ни одна из них не была ни в каком отношении
близка к социальной и экономической интеграции, но
за последние пятьдесят лет произошли огромные
изменения» 1.
Основной идеей всех названных авторов является так
называемая «социальная мобильность», то есть
уничтожение социальных условий, тормозящих перемещение
отдельных индивидов, целых социальных групп и
классов из одного экономического положения в другое. Все
их выводы направлены против марксизма. Именно-де в
результате «социальной мобильности» классовые
противоречия и конфликты буржуазного общества исчезают,
ибо рабочий класс и буржуазия, которые марксизм
считает основными классами капиталистического общества,
растворяются в так называемом «среднем слое», а
следовательно, перестают быть основными классами. А это
означает, что будущее принадлежит не рабочему классу
и «е его детищу — социалистической революции, как
учит марксизм (так как роль и численность этого
класса непрестанно уменьшаются), а «среднему слою»,
численность и роль которого непрерывно растут.
Следует отметить, что понятие «средний слой» или
«средний класс» в буржуазной литературе не имеет
строго определенного содержания. Кроме того,
буржуазные социологи упоминают «старый» и «новый» «средний
класс». В число первых обычно включаются мелкие соб-
1 Г. Мюрдаль, Мировая экономика, Издательство
иностранной литературы, 1958, стр. 57.
231

ственники индустриальных и торговых предприятий,
крестьянство, мелкие акционеры, рантье, представители
так называемых «свободных профессий» — врачи,
адвокаты, различные группы чиновников и другие. Новым
же «средним классом» буржуазные социологи называют
прежде всего чиновников, а затем и другие социальные
слои, входящие в «старый средний класс»1.
Одной из важнейших причин роста этой группы
является свойственное империализму огромное
расширение государственного и прочего чиновничьего
аппарата, что свидетельствует об усилении паразитизма
буржуазного общества. Особенно сильно раздулся
чиновничий аппарат капиталистических стран во время второй
мировой войны и в последующие годы, что явилось
результатом усиленной подготовки империалистических
держав к новой мировой войне. США, самая развитая
из империалистических держав, которая наиболее
усиленно готовится к новой мировой войне, содержит
самую многочисленную армию служащих. Так, например,
если в 1870 г. служащие и технические специалисты
составляли в США только 6,6% всего занятого
населения, в 1910 г.—16,1%, в 1950 г. —29,1%, то в 1954 г. их
число выросло до 30,8% 2. Основываясь на подобных
данных, некоторые буржуазные социологи вроде Фрица
Кронера говорят не просто о «среднем классе», а о
«классе служащих» и даже о «революции служащих»,
совершившейся в капиталистических странах за
последние десятилетия. «Социальная революция, — пишет Кро-
нер, — о которой мы постоянно твердим, изменила лицо
общества в самых основах... Ее продуктом и ее
носителем является новый общественный класс: служащие
(Angestelltenschaft)»3. Именно вследствие этой
«социальной революции» современное буржуазное
общество представляется якобы в совершенно ином свете,
чем 50 лет тому назад. Каковы же те «огромные
изменения», которые, как думают буржуазные социологи,
обусловили так называемую «социальную мобильность»
современного буржуазного общества и всех проистекаю-
1 I. R и m π е у, I. M a i е г, Soziologie, Nest Verlag, Frankfurt,
1956, S. 155—156.
1 См. «Коммунист» № 2, 1957, стр. 91.
3 См. R. Dahrendorf, Soziale Klassen und Sozialenkonîlikt,
S. 93.
232

щих из нее последствий: «исчезновение» классов и
классовых антагонизмов, появление «нивелированного
общества средних слоев» и «социальную революцию
служащих»?
Прежде всего, заявляют они, в современном
«индустриальном», то есть буржуазном, обществе нельзя
выделить «высший класс», ибо стандартизация одежды и
манер, что вызвано влиянием кино, телевидения,
ресторанов-автоматов, универмагов, конфекционов и других
явлений так называемой «массовой культуры», якобы
устранила характерное для предшествующего общества
социальное расслоение К
Другие буржуазные социологи указывают на
«энергичные меры по уравнению различий в доходах и
богатствах»: эффективную систему налогового обложения
доходов, капиталов и наследства; возложение на
государство все большей части расходов «в области
здравоохранения и других социальных нужд»; введения права на
пенсию и социальное обеспечение; «одинаково доступное
всем гражданам бесплатное начальное и среднее
образование, оплачиваемое за счет общественных средств»,—
идеал, постепенно осуществляющийся в
капиталистических странах, и т. п. По мнению этих социологов, в
результате подобных мер материальное положение и
покупательная способность рабочего класса, служащих и
всех трудящихся постоянно повышаются. Современные
рабочие—это якобы уже не рабочие эпохи Маркса и
Энгельса, которые действительно ничего не имели, кроме
своих собственных рук. Ныне рабочие сами-де стали
собственниками. У них есть радио, пылесосы, стиральные
машины, холодильники и другие устройства, а многие из них
являются собственниками акций и, таким образом, сами
становятся «капиталистами», заинтересованными в
преуспеянии и доходах соответствующих предприятий, и т. п.
В качестве образца общества, превращающегося в
результате сильного развития «социальной мобильности»
в «бесклассовое» общество, буржуазные социологи
называют прежде всего США. «В Соединенных Штатах, —
пишет Р. Арон, — пролетариат не чувствует себя
таковым. Рабочие организации требуют и добиваются
реформ, которые в Европе связываются с государственным
1 См. I. Rumney, I. M a i е г, Soziologie, S. 158.
233

благоденствием или социализмом»1. Следует отметить,
однако, что многих из этих «огромных изменений»
вообще не было, другие имеют классовый характер, а
остальные нимало не затрагивают существования классов.
И не может быть никакого сомнения, что буржуазные
социологи именно поэтому и говорят столь длинно и
пространно об этих «огромных изменениях», делают
предметом теоретического рассмотрения проблемы, вроде
стандартизации одежды, якобы уничтожившей «высший
класс», и совершают другие подобные благоглупости, но
в то же время заботливо обходят, не желают поставить
перед собой вопрос: в чьем владении находятся средства
производства в этом обществе, — вопрос, который Маркс
считал основным критерием определения классовой
структуры и характера классов в данном обществе.
И если поставить этот вопрос, то от мнимой
«бесклассовости» современного высокоразвитого в промышленном
отношении общества не останется даже и следа.
Наоборот, сразу же выявятся такие глубокие классовые
различия и антагонизмы, которые никогда раньше не
встречались в этом обществе.
О каком же исчезновении классов и сглаживании
классовых различий между бедными и богатыми в
капиталистических странах можно говорить, когда основные
средства производства и главные богатства этих стран
находятся в руках ничтожного меньшинства,
господствующего во всей их экономической жизни, а вследствие
этого и во всех остальных областях общественной жизни:
политической, культурной и т. д.? В США, например,
1% населения владеет 59% всего национального
богатства страны, а 87% населения владеют всего лишь 8% 2.
В Англии 1% совершеннолетних граждан владеет 56%
национального богатства страны 3. Подобное положение
сложилось и в других высокоразвитых
капиталистических странах.
К 1957 году в Федеративной Республике
Германии 82,1% всего основного капитала 2532
акционерных обществ принадлежало только 333 акционерным
1 R. А г on, Opium fur Intellektuelle, S. 371.
2 См. «Коммунист» № 1, 1957, стр. 9.
3 См. В. Сафрончук, Классовые различия стираются или
растут?, «Новое время», № 5, 1957, стр. 29,
234

обществам, которые держали в своих руках 81%
металлообрабатывающей индустрии, 90% нефтяной, 99%
акционерного капитала. Только три наиболее крупных
наследника старой «ИГ-Фарбениндустри» (Бейер, Басф и
Хохст) владеют в 3 раза большим акционерным
капиталом, чем все остальные химические предприятия
Федеральной республики, вместе взятые. В электрической
промышленности восемь больших фирм владеют 82%
всего акционерного капитала. Три больших банка —
«Дейче банк», «Дрезденер банк» и «Коммерцбанк» —
владеют 55% всего банковского капитала.
Еще более разительно раскрывает сосредоточение
основных средств производства в руках незначительного
меньшинства эксплуататоров следующий факт. В ФРГ
имеется 41 акционерное общество, владеющее
номинальным капиталом, превышающим 100 миллионов немецких
марок. К этим 41 наиболее крупным обществам
принадлежит 15 различных групп, 5 из которых владеют 2/3 всего
акционерного капитала, а вместе с ним и всем
хозяйством ФРГ1.
В Италии в 1953 году 70% акционерного капитала
23 тысяч акционерных обществ принадлежало только
0,8% этих обществ. Во Франции 100
трестов-миллиардеров господствуют над экономикой страны, а 11 %
акционерных обществ получают 84% всех прибылей2 и т. д.
Неравенство во владении средствами производства
обусловливает все остальное социально-экономическое,
политическое, культурное и другое неравенство в
капиталистическом обществе: неравенство в доходах, в
покупательной способности, в потреблении, в образовании и т. п.
различных общественных классов и прослоек. В США
рабочие и служащие составляют 82% занятого
населения 3, а часть национального дохода, получаемая ими (в
1951 году), только 41,9%. Глубокие классовые контрасты
американского общества еще более рельефно
подчеркиваются фактом, что в то время как Vs часть семейств,
принадлежащих к группе с наиболее высокими доходами,
1 См. «Wer regiert in Bonn? Die wahren Herren der
Bundesrepublik», Berlin, 1957, S. 29—32; см. также M. С. Драги лев,
Общий кризис капитализма, М., 1957, стр. 190.
2 См. «Коммунист» № 17, 1957, стр. 68.
3 См. Е. Варга, Капитализм двадцатого века, «Мировая
экономика и международные отношения» № 1, 1960, стр. 54.
235

в течение 1948 г. получила 46,9% всего национального
дохода страны, Vs часть семейств, принадлежащих
к группе с наиболее низкими доходами, получила только
4,2% национального дохода 1. В Англии Vio населения
получила 34% национального дохода, а 1(2 населения —
только 21% 2· В Италии в 1954 г. лица наемного труда
(рабочие, служащие, пенсионеры) составляли 60%
работоспособного населения страны, а получили только
35,4% национального дохода; доход мелких
собственников составлял 15% национального дохода, руководящего
персонала предприятий — 8,7%, а паразитирующих
классов, представляющих незначительное меньшинство,—
17,1% 3.
Таким образом, между покупательной способностью
и потреблением рабочего класса, трудящегося
крестьянства, служащих и других трудящихся слоев населения
капиталистических стран, с одной стороны, и
покупательной способностью и потреблением буржуазии — с
другой, существует огромное различие.
Буржуазные социологи утверждают, что жизненный
уровень рабочего класса и вообще всех трудящихся
настолько повысился, что прежние различия между ними
и буржуазией в современном капиталистическом
обществе или исчезли, или находятся в процессе
исчезновения. Нельзя отрицать, что «Страх перед революцией,
успехи социалистических стран, давление рабочего
движения вынуждают буржуазию идти на частичные
уступки в отношении заработной платы, условий труда,
социального обеспечения. Но растущая дороговизна и
инфляция сплошь и рядом сводят на нет эти уступки.
Заработная плата отстает от материальных и
культурных потребностей рабочего и его семьи, возрастающих
с развитием общества» 4.
Согласно вычислениям прогрессивного французского
экономиста М. Бувье-Ажама, в 1954/55 году стоимость
жизни во Франции была в 32,5 раза выше, чем в
1 См. «Коммунист» № 10, 1957, стр. 106.
2 См. «Коммунист» № 1, 1957, стр. 9.
3 См. Н. П. Васильков, Монополистический капитал
Италии, ИМО, 1959, стр. 153—154.
4 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 30.
236

1937/38 году1, а максимальная заработная плата в
1954 году была только в 17,8 раза выше уровня
заработной платы в 1938 году2. Иначе говоря, с 1938 по
1955 год наемный работник во Франции потерял 16,6%
своей официально зафиксированной покупательной
возможности 3. Согласно вычислениям того же Бувье-
Ажама, Vio населения Франции относится к категории
«экономически слабых»: 45% стариков умирает от
голода, 44% французов умирает, не оставляя наследства,
91% носят только костюмы массового стандартного
производства, 30% имеют только один костюм, которым
пользуются более четырех лет4. В заключение Бувье-
Ажам пишет, что покупательная способность и наемных
рабочих, и ремесленников, и мелких и средних сельских
хозяев, торговцев, чиновников, многочисленных лиц
свободных профессий явно ниже установившейся до войны
1939 года5.
Такая же картина наблюдается и в других
капиталистических странах. 38,2% итальянских семей вообще
не потребляют мяса, 27,5% —едят его лишь раз в
неделю и 26,6% —от 2 до 5 раз в неделю. 15,1%
итальянских семей не потребляет сахара и т. п.6
Даже такой критик марксизма, как Дарендорф,
признает, что в Западной Германии «удобства цивилизации»
распределены все еще неравномерно». Согласно
приводимым им данным, в 1955 году 9/ю домашних хозяйств
в Федеральной республике имели электрический утюг,
но только Vio хозяйств имела стиральную машину,
холодильник или средства перевозки (с мотором). В
Федеральной республике даже кино недоступно еще для
всех граждан. Только 46% имеют возможность
регулярно посещать кино, 30% — редко, а 24%—вообще не
имеют возможности 7.
1 См. М. Бувье-Ажам, Экономика Франции в середине
XX века, 1957, стр. 135.
2 См. там же, стр. 139.
3 См. там же, стр. 141.
4 См. там же, стр. 140.
5 См. там же.
6 См. Н. П. Васильков, Монополистический капитал Италии,
стр. 157.
7 См. R. Dahrendorf, Soziale Klassen und Sozialenkonflikt,
S. 109.
237

Неравенство общественных Классов в области
материальной жизни неизбежно обусловливает и их
неравенство в области духовной жизни. Одним из наиболее
ярких показателей этого является совершенно ничтожный
процент детей трудящихся в средней и особенно в
высшей школе; существование высших учебных заведений,
куда доступ детям трудящихся вообще закрыт, и т. п.
Только 8% учащихся средних и технических учебных
заведений Франции являются детьми рабочих, а 6% —
детьми крестьян. В высших учебных заведениях только
3% учащихся — дети рабочих и крестьян. В Англии
только 28% студентов — дети трудящихся, а в
привилегированных университетах Оксфорда и Кембриджа они
составляют соответствено 13 и 9% К Таковы «равные
возможности» образования и в других
капиталистических странах.
Но действительная картина социального неравенства
в современном капиталистическом мире была бы
совершенно неполной, если бы не отметить, что сравнительно
гораздо более высокий жизненный уровень небольшой
группы развитых капиталистических стран основан на
жестоком ограблении колониальных и зависимых стран.
«Империализм, — говорил Н. С. Хрущев в докладе «О
Программе Коммунистической партии Советского
Союза»,— превратил целые континенты в тюрьмы народов.
Он заковал в цепи рабства сотни миллионов людей,
веками удерживал их в стороне от цивилизации,
изуродовал экономику стран Азии, Африки, Латинской Америки,
придав ей однобокий аграрно-сырьевой характер». Ида-
лее: «В слаборазвитых странах Азии и Африки годовой
доход на душу населения в 20—25 раз ниже, чем в
Соединенных Штатах Америки. После многолетней
«заботы» капиталистических «цивилизаторов» о колониях
миллионы людей в Азии, Африке и Латинской Америке
буквально умирают от голода. Продолжительность жизни
человека в этих районах почти в два раз меньше, чем
в бывших метрополиях. В Африке исключительно велика
детская смертность. Свыше 80 проц. взрослого населения
Африки и более 40 проц. населения Латинской Америки
1 См. Ю. Борисов, Закат буржуазной демократии,
«Известия» от 5 декабря 1957 года.
238

не умеют читать и писать. Такой страшной ценой
оплачена так называемая цивилизация «свободного мира» !.
Все эти данные совершенно наглядно показывают,
что если за критерий определения классов принять
даже не производственные отношения, не отношения к
средствам производства, как требует марксизм, а
«потребление», «положение потребителя», как предлагают
социологи вроде Т. Гейгера, то и в этом случае следует
признать существование классов и глубоких классовых
различий в современном буржуазном обществе.
Существование классов в современном буржуазном
обществе столь вещественно-грубый факт, что его не
могут отрицать даже те буржуазные социологи, которые,
хотя и до известной степени, склонны сообразоваться
с объективными факторами и не считают своей задачей
постоянное подчинение фактов предвзятым идеям и
классовым интересам. Таковы, например, американские
социологи Рамней и Мейер. В своей «Социологии» они
пишут: «Классовое деление европейского общества
столь прозрачно, что его нельзя отрицать. В Америке же,
напротив, существует сильная тенденция к отрицанию
существования классовых различий. Но вопреки всем
историческим притчам о том, как мойщик посуды стал
миллионером, эмпирическое исследование с полной
несомненностью доказывает «существование
широкоразвитой классовой системы»2.
В отличие от тех буржуазных социологов, которые
утверждают, что классы в промышленно-развитых
капиталистических странах исчезли или находятся в процессе
исчезновения, и указывают в качестве примера
«бесклассового общества» на США, Рамней и Мейер
придерживаются мнения, что и в США существует «широкоразвитая
классовая система».
«Социальная мобильность» американского общества
Но Рамней и Мейер не единственные социологи,
которые признают классовое деление американского
общества. Это признает также и американский профессор
1 Н. С. Хрущев, О Программе Коммунистической партии
Советского Союза, стр. 14, 15.
2 I. Ramney und I. Maie г, Soziologie, S. 157,
239

«американской цивилизации» Макс Лернер. В 1957 году
он издал обширный труд «Американская цивилизация —
современная жизнь и мысль в Соединенных Штатах»,
в котором пишет, что слову «бесклассовое» в Америке
придают значение, отличное от значения этого слова
в Европе. «Американский идеал бесклассового
общества» не означает «отсутствия иерархии, классовой власти
или престижа. Точнее, он соответствует классовой
системе, где отсутствуют касты, и которая вследствие
этого характеризуется большей мобильностью и
взаимопроникновением классов. Еще со времен Медиссона
и Джона Тейлора американские мыслители занимались
не только исследованием экономической базы политики,
но и социального престижа и положения. Уорд, Семнер,
Смолл, Гидингс, Веблен, Кули, Росс — все
первостепенные социологи — занимались проблемой классов, и
значительная часть их идей вытекала из этой проблемы.
Следовательно, когда американцы говорят о своем
«бесклассовом обществе», они представляют его не в
марксистском смысле, а скорее в противоположность
марксистскому «подстрекательству». То, что они имеют в виду,
лучше всего выражается словами — «свободно-классовое
общество».
«Насколько же бесклассово это общество?» —
спрашивает далее Лернер и отвечает: «Только в том смысле,
что классовые формации внутри него флюидные, что его
мобильность стала скорее правилом, чем исключением,
и что изменение в классах явно заметно. Самая
поразительная черта американской классовой системы
заключается в том, что теоретики называют «вертикальной
социальной мобильностью», то есть в степени
подвижности вниз и вверх по лестнице доходов и социального
престижа, которая в Америке, по всей видимости, более
велика, чем в какой-либо другой цивилизации» !.
Следовательно, Лернер признает, что американские
и другие буржуазные социологи называют американское
общество «бесклассовым» не потому, что оно именно
такое, и не в силу убеждения в его бесклассовое™, а
потому, что хотят украсть этот лозунг у марксизма. Но это
означает, что классовое деление буржуазного общества
1 M. L е г η е г, America as a civilization — life and througt in the
United States today, New York. 1967, p. 469.
240

стало крайне непопулярным, а марксистский идеал
бесклассового общества сделался весьма популярным и
привлекательным, поскольку буржуазные идеологи не
могут отвечать на «марксистские подстрекательства», не
представляя и себя борцами за «бесклассовое
общество».
Сам Лернер признает, однако, что буржуазные
разглагольствования о «бесклассовом обществе» —
обычная социальная демагогия и что американское
общество— не бесклассовое, а классовое общество. Но
Лернер видит «разительные» различия, особенности,
отличающие американское и европейское классовое общество.
Особенностью американского классового общества
является будто бы флюидность классов, отсутствие
резких границ между классами, переходы одного класса в
другой с тенденцией к установлению единого образа
жизни «среднего класса» во всем обществе.
Следовательно, в основе теории «особенности» американского
общества лежит та же теория «нивелирования»
классовых различий и «революции среднего класса», которую
в различных вариациях излагают Гейгер, Шельский,
Кронер и др.
Но все эти рассуждения об американском обществе
не подкреплены фактами и даже доводами самих
апологетов «американской цивилизации».
Прежде всего, если даже предположить, что так
называемая «вертикальная социальная мобильность» и
существует, что она широко распространена в
американском обществе, это совсем не опровергает ни
существования классов, ни существования глубоких классовых
различий. Ибо именно существование «вертикальной
мобильности», на которой буржуазные, и особенно
американские буржуазные, социологи делают упор,
свидетельствует о том, что данное общество должно иметь два
прямо противоположных социальных полюса, один из
которых является основой, а другой — вершиной
социальной пирамиды и которые делают возможной не
какую-либо другую, а именно «вертикальную
мобильность». Но существование таких двух прямо
противоположных полюсов исключает флюидность, переливание
одного класса в другой и говорит именно о резко
очерченных и глубоких классовых различиях. Это, впрочем,
16 ЧН. Ирибаджаков
241

признает и сам Лернер. Он говорит о социальной
«пирамиде» американского общества, в основе которой
находятся «низшие классы», а на «вершине» ее — «высший
класс». «Лестница мобильности, — пишет он, — на
которой развертывается борьба за доходы и посты,
всегда была достаточно длинной, чтобы привести от
крайностей роскоши к крайностям нищеты. В последнем
поколении американцев богатые стали богаче, а бедные
не стали беднее: в действительности положение
некоторых сравнительно улучшилось» К
Это признание Лернера подрывает все сказки
буржуазных идеологов о «бесклассовом американском
обществе», как и его собственный тезис о «социальной
мобильности», о «свободном классовом обществе», о
мнимой тенденции развития американского общества к
«образу жизни среднего класса». Ибо от него же мы
узнаем, во-первых, что в американском обществе, как и во
всех капиталистических обществах, существует два
социальных полюса, на одном из которых
концентрируются крайности роскоши, а на другом — крайности
нищеты. Во-вторых, мы узнаем от него, что в последнем
поколении американцев расстояние между этими двумя
социальными полюсами увеличилось, а не уменьшилось.
Ибо, если за это время богатые стали богаче, а бедные
не стали беднее, то они не стали и богаче.
Но, говорит Лернер, положение некоторых бедных
улучшилось, а все теоретики «социальной мобильности»
уверяют нас, что часть так называемых «низших
классов» более или менее приблизилась к вершине
социальной пирамиды. Предположим, что и это так. Но
сущность вопроса в том, что в обществе продолжает
существовать два противоположных социальных полюса:
полюс крайностей роскоши и полюс крайностей
нищеты, — что расстояние между полюсами увеличилось.
А это недвусмысленно говорит о том, что американское
общество ничуть не приблизилось к установлению
некоего единого для всех членов общества «стиля жизни
среднего класса».
Подъем части «низших классов» до уровня «средних»
1 M. L е г η е г, America as a civilization, p. 47Q.
242

и «высших» классов никак не меняет классовой
структуры общества и не устраняет классовых противоречий
по двум основным причинам.
Во-первых, подъем части «низших» классов до
уровня «средних» и «высших» совершенно незначителен,
чтобы хоть как-то изменить основную классовую структуру
капиталистического общества. Это доказывается
собственными исследованиями буржуазных социологов.
Исследование 7% трудящегося населения Сан-Хосе в
Калифорнии (1930 год) показывает, что в последнем
поколении произошли изменения в профессиях трудящихся, но
не в их классовом положении. Почти 42% сыновей
необразованных рабочих идут по стопам своих отцов, 30%
стали полуобразованными и образованными рабочими,
а остальные — чиновниками, мелкими собственниками
и специалистами К
Американские буржуазные социологи
предпринимают и такие исследования, с помощью которых
доказывается отсутствие глубоких и резко очерченных
классовых различий в американском обществе, его
«социальная мобильность» и т. п..Но все эти исследования ясно
и недвусмысленно свидетельствуют о том, что в
американском обществе, как и во всех остальных
капиталистических обществах, существуют реальные, вполне
ощущаемые классовые преграды: переход в число
представителей высшего класса исключительно труден даже
для отдельных представителей трудящихся и
эксплуатируемых классов.
Разбираясь, в чем же более конкретно выражается
широкая «социальная мобильность» американского
общества, из исследований и объяснений буржуазных
социологов мы узнаём, что «мобильность» более всего
выразилась в превращении промышленных и других
наемных работников в продавцов торговых предприятий,
чиновников, мастеров, мелких торговцев, низших
администраторов и в переходе из одного слоя «среднего класса»
в другой его слой. Следовательно, так называемая
«социальная мобильность» развертывается в строго
ограниченных рамках, которые для представителей «низших
классов», а также «среднего класса» не простираются
дальше социального положения «средних классов».
1 См. I. Rumney und I. M a i е г, Soziologie, S. 160.
IG*
243

И даже в этих строго ограниченных рамках
«социальная мобильность» трудно достижима для наемного
промышленного рабочего и других представителей так
называемых «низших классов». «Но все еще трудно, —
пишет Лернер,— подняться с самых низких ступеней
неквалифицированного и угнетенного класса,
находящегося на дне пирамиды доходов» К Следовательно, для
обыкновенного наемного рабочего в хваленом
американском обществе трудно достичь даже положения
продавца в универсальном магазине или низшего
административного чиновника, которые по своему социальному
положению также принадлежат и пролетариату, то есть
к наемным работникам.
А как обстоит дело с переходом наемных
работников и даже представителей так называемого «среднего
класса» в «высший класс» американского общества?
Здесь сами буржуазные социологи признают, что дело
обстоит еще труднее. «Самым трудным, — пишет
Лернер, — является движение на вершину пирамиды. Что
происходит в каналах, ведущих к доходам, богатству,
власти и престижу высшего общества? Здесь следует
различать две тенденции. Одна из них — «продолжение
класса», когда сыновья крупных капиталистов
наследуют отцовские капиталы и посты. Другая тенденция
выражается в постоянном создании новой управленческой
элиты, занимающей стратегические оперативные посты
на крупных предприятиях и часто выходящей из низов»2.
Но все более или менее значительные исследования
по этому вопросу показывают, что процент
представителей «управленческой элиты» капиталистических
предприятий, выходящих из «низов», весьма незначителен.
Новейшие исследования издателей «Форчуна»
показывают, что из 900 членов высшей управленческой
администрации американских монополистических
объединений менее 13% происходят из фермерских семейств и
менее 8%—из рабочих семей. Остальные вышли из
семей собственников этих объединений и вообще из так
называемой «деловой среды», то есть из крупной
буржуазии 3.
1 M. L е г η е г. America as a civilization, p. 472.
2 Там же, стр. 473.
3 Там же.
244

Это исследование весьма показательно и в другом
отношении. Из представителей высшей управленческой
администрации, возраст которых менее 50 лет, только
11% вышло из фермерских и 2,5% из рабочих семей1.
Следовательно, приток новых членов высшей
управленческой администрации монополистических объединений
из среды фермеров и особенно, рабочих не только не
увеличивается, но решительно уменьшается.
Все это показывает, что крупная буржуазия прочно
сохраняет свои экономические и политические позиции
и все больше ограничивает для представителей «средних
классов» и особенно рабочего класса возможность
влиться в ее ряды.
Выдвижение отдельных рабочих и мелкобуржуазных
элементов до положения различных высоких слоев
буржуазии объясняет нам лишь способы, с помощью
которых идет пополнение незначительного числа мест в
рядах класса буржуазии, но совсем не говорит о какой-то
«нивелировке» классовых различий или об
«исчезновении» классов в американском обществе. Особенно
откровенны и показательны в этом отношении признания
Рамнея и Мейера. «Верно, — пишут они, — что
современные общественные классы — это не окостенелые
касты. Но человеку нелегко сменить свой класс.
Возможность перехода из одного класса в другой и
протяженность социальной иерархии различны в различных
странах и в разные времена. Несомненно, что на ранних
ступенях капиталистического развития в Англии (а
недавно и в Америке) было гораздо проще подняться по
этой иерархической лестнице. Но если для отдельной
личности и возможно достичь высокого положения, стать
миллионером, генеральным директором или министром,
это ни в коем случае не изменяет основной классовой
структуры общества. Говорят в шутку, что лучший совет
молодому человеку, стремящемуся подняться с низа на
верх иерархической лестницы, заключается в том,
чтобы лестница принадлежала его отцу»2 (курсив мой. —
Н. И.). Следовательно, Рамней и Мейер признают не
только то, что основная классовая структура
современного капиталистического общества не изменилась, но и
1 M. L е г η е г, America as a civilization, p. 473.
2 I. Rumney und I. Mai er, Soziologie, S. 159.
245

то, что ныне она еще более по сравнению с прошлым
окаменела и что так называемая «социальная
мобильность» не усилилась, а ослабела.
Рамней, Мейер, Лернер и другие буржуазные
социологи признают также, что как в других
капиталистических странах, так и в США образование и ныне
осталось недоступным для огромного большинства рабочего
класса и остальных трудящихся и эксплуатируемых
масс, образующих так называемый «низший класс»
американского общества. По словам Лернера, образование
едва начало проникать в массы, находящиеся в основе
социальной пирамиды американского общества ]. В этой
связи еще важнее его признание, что образовательный
ценз и способности сами по себе еще не могут
обеспечить «восхождение к вершине пирамиды». Лернер
отмечает, что образование и личные способности человека
могут обеспечить ему известный доступ в области
техники, науки, инженерного дела и т. п. Но чтобы
подняться на вершину социальной пирамиды, в среду
«управленческой элиты», он должен еще иметь и
необходимые связи, поддержку «высшего класса», имеющие
решающее значение для шествия по лестнице
социальной иерархии. «Это может объяснить, — пишет
Лернер, — почему молодые люди из низших классов и
низших слоев среднего класса, особенно из национальных
меньшинств, оказываются перед большими трудностями
в погоне за постами, чем их товарищи из высших
слоев» 2. Это же подтверждают Рамней и Мейер. «Есть
ли какое-нибудь соотношение между социальным
положением и личными способностями?» — спрашивают они.
И отвечают: «Во всяком случае, по отношению к Англии
и Америке можно серьезно сомневаться, что существует
тесная связь между социальным положением и личными
способностями... Преграды для выдвижения
продолжают существовать, и высшие слои общества
пополняются за счет самих себя. Самые квалифицированные
профессии все еще недостижимы для детей бедняков, и
имеются существенные причины тому, что руководители
крупной индустрии выходят преимущественно из
богатых классов»* (курсив мой. — Н. И.). Все это показы-
1 См. M. L е г η е г, America as a civilization, p. 472.
2 Там же, стр. 474.
3 I. Rumney und I. M a i е г, Soziologie, S. 159.
246

вает, что в американском обществе крупная буржуазия,
захватившая экономическую и политическую власть в
стране, образует по отношение к рабочему классу, ко
всем трудящимся, включая и так называемый «средний
класс», замкнутую касту, и в ее ряды может войти лишь
тот, кто обладает не только образованием и
способностями, но кто заслужил ее доверие, кто на практике
доказал, что верно служит ее классовым интересам. И это
буржуазные идеологи называют «образцом демократии»,
якобы только в условиях которой рабочий класс и
трудящиеся могут добиться освобождения от эксплуатации
и угнетения, где исчезают классы, и даже объявляют это
общество «бесклассовым»!
Во-вторых, нельзя отрицать, что классы
капиталистического общества—это не социальные образования
с неизменными отношениями. Вместе с развитием
производительных сил, с изменениями в экономике
общества неизбежно наступают изменения и в самих
классах, в соотношении их численности, организованности и
сил. Внутри отдельных классов образуются различные
новые слои и группы. Но основные классы
буржуазного общества остаются прежними. Динамика
изменения классов и их взаимоотношений нимало не
подтверждает теории буржуазных социологов о «социальной
мобильности», когда якобы нивелируются социальные
различия, исчезают классы и общественное развитие идет
к установлению не буржуазного, не пролетарско-социа-
листического общества, а «общества средних классов».
Верно, что незначительная часть классов,
находящихся на низших ступенях социальной иерархии
буржуазного общества, поднимается до вышестоящих
классов. Но это явление не новое. Оно всегда имело место в
капиталистическом обществе. И нет ничего удивительного
в том, что незначительная часть рабочих поднимается
до положения продавцов, младших администраторов,
мелких .собственников и им подобных, а отдельные
единицы иногда пробивают все социальные преграды
и сами становятся капиталистами. Но этот факт,
однако, не заслуживает специальной теории и не дает
оснований для выводов о какой-то нивелировке классов
не только потому, что сам по себе он совершенно
незначителен для оценки классовой структуры общества, но и
247

потому, что существует обратный ему процесс:
непрерывное разорение более мелких и экономически слабых
капиталистов более сильными и особенно разорение так
называемого «среднего класса», то есть мелкой буржуазии.
В процессе капиталистической конкуренции, которую
всевластие монополий делает еще более жестокой и
беспощадной, непрестанно разоряются десятки и сотни тысяч
собственников мелких предприятий, ремесленники,
мелкие торговцы, крестьяне и др., в своем громадном
большинстве вливающиеся в ряды пролетариата, неимущих
наемных работников. Этот процесс разорения
мелкобуржуазных элементов и превращения их в наемных
работников задевает социальное положение несравнимо
большего числа людей, нежели обратный процесс
выдвижения отдельных наемных работников до положения
мелких буржуа. С 1870 по 1953 год число мелких
собственников в промышленности и сельском хозяйстве
США уменьшилось более чем в 3 раза. Только с 1935 по
1955 год число ферм уменьшилось с 6800 тысяч до 4700
тысяч, или на 2 миллиона \ а с 1940 по 1950 год
фермерское население уменьшилось на 7 миллионов человек.
В Англии подлинный средний класс (фермеры, мелкие
торговцы, собственники небольших предприятий,
ремесленники и др.) ныне уменьшился в несколько раз с
момента завершения промышленной революции и
составляет только 7,6% занятого населения2. Таково же
положение мелкой буржуазии и во Франции. Бувье-Ажам
отмечает, что во Франции ремесленники постепенно исче-·
зают, из десятков тысяч разоряющихся торговых и
других предприятий главная доля приходится на мелкие
предприятия, а мелкие крестьянские хозяйства
(площадью от 1 до 10 га), составляющие 52,1% всех
хозяйств страны, владеют только 13,2% обрабатываемой
площади, в то время как в 1929 году хозяйствам этого
типа принадлежало 20,7% всей земли3.
Подавляющее большинство разоряющихся мелких
собственников вливается в ряды класса наемных
рабочих. Поэтому при всей сложности и запутанности соци-
1 См. «Коммунист» № 2, 1957, стр. 91.
2 См. В. Сафрончук, Классовые различия — стираются или
растут?, «Новое время» № 5, 1957, стр. 247.
3 См. М. Бувье-Ажам, Экономика Франции в середине
XX века, стр. 75.
248

альной динамики ряды рабочего класса
капиталистических стран непрерывно пополняются. В результате
именно этого процесса класс наемных работников в
наиболее передовых капиталистических странах давно уже
составляет подавляющее большинство населения.
Новейшие статистические данные показывают, что в Англии
рабочие и служащие составляют 93% работоспособного
населения, в США — 82%, в Федеративной Республике
Германии — 71 % 1 и т. д. «При капитализме основные
и решающие средства производства принадлежат
небольшому по численности классу капиталистов
землевладельцев, между тем как огромное большинство
населения состоит из пролетариев и полупролетариев,
лишенных средств производства и вынужденных ввиду
этого продавать свою рабочую силу и своим трудом
создавать доходы и богатства господствующих классов
общества»,— говорится в «Программе
Коммунистической партии Советского Союза» 2.
Разорение мелких собственников капиталистических
стран — это такой факт, которого уже не отрицает
большинство буржуазных социологов. Но в стремлении
любой ценой доказать, что предвидения Маркса о судьбе
средних слоев якобы опровергнуты историей, они
твердят теперь, как мы уже показали, о каком-то «новом
среднем классе», в который прежде всего (или
исключительно) включают служащих. Буржуазные социологи
вроде Фр. Кронера и других утверждают, что именно
этот «новый средний класс» растет и ему принадлежит
будущее, тогда как численность и роль рабочего класса
якобы уменьшаются. Нельзя отрицать, что в эпоху
империализма и особенно в течение последних
десятилетий абсолютный и относительный вес служащих в
капиталистических странах сильно увеличился. В наиболее
передовых странах они уже представляют собой (или
обнаруживают тенденцию к тому, чтобы стать)
наиболее многочисленный слой после промышленных рабочих.
Но, с одной стороны, и в наиболее развитых
капиталистических странах число служащих намного меньше
числа промышленных рабочих. В США, стране наиболее
1 См. Е. Варга, Капитализм двадцатого века, «Мировая
экономика и международные отношения» № 1, 1960, стр. 54.
2 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 8.
249

многочисленной армии чиновников, как мы уже видели,
согласно новейшим статистическим данным, рабочие и
служащие, вместе взятые, составляют 82% занятого
населения, а в 1954 году только служащие составляли
30,8% !. По сведениям за 1951 год в Англии из общего
числа занятого населения служащие составляли 11,2%,
служители культа — 5,1%, наемные торговые
работники— 3,1%, прислуга — 4,1%» в то время как рабочие —
65,3% 2. Во Франции в 1954 году из общего числа
занятого городского населения (13 517 тысяч) — без
учителей— служащие составляли 2081 тысячу, а инженерно-
технический персонал — 1144 тысячи3.
С другой стороны, абсолютно ошибочно включать
всех служащих в так называемый «средний класс» или
выделять их в некий самостоятельный класс, ибо в
огромном большинстве это неимущие, наемные работники,
многие из которых получают заработную плату более
низкую, чем квалифицированные рабочие, и их
действительное положение в капиталистическом обществе не
отличается существенно от положения промышленных
рабочих и других трудящихся и эксплуатируемых масс.
Высший класс капиталистических стран относит
служащих к презренной категории так называемого «человека
массы», в которую включаются все наемные работники.
Работают ли они в сфере материального производства
или в канцеляриях, все равно, для «высшего класса» все
наемные работники — это «безликая масса», ибо она
лишена собственности. Поэтому, как мы уже видели,
ворота, ведущие к богатству, власти и «престижу» «высшего
класса», для служащего США так же крепко заперты,
как и для обыкновенного рабочего, и, подобно рабочим,
только отдельные лица из служащих ухитряются
переступить порог «высшего класса». Таково же положение
служащих и в других капиталистических странах.
«Нужно иметь сильнейшую склонность к своей профессии,—
пишет Бувье-Ажам, — чтобы согласиться быть в
середине XX века чиновником или учителем» 4.
1 См. «Коммунист» № 2, 1957, стр. 91.
2 См. В. Сафрончук, Классовые различия — стираются или
растут?, «Новое время» № 5, 1957, стр. 247.
* См. «Коммунист» № 2, 1957, стр. 91.
4 М. Бувье-Ажам, Экономика Франции в середине XX ве
ка, стр. 109.
250

Этого положения служащих в капиталистических
странах не отрицают и буржуазные социологи (Рамней
и Мейер). Они признают, что служащие и весь тот
«разнородный класс», который буржуазные социологи
именуют «средним классом», в своем большинстве по своему
объективному положению в капиталистическом
обществе принадлежат к рабочему классу и его
действительные интересы совпадают с интересами рабочего класса.
Более того, они признают также, что предвидение
Маркса о том, что средние слои будут разоряться и что
капиталистическое общество все больше будет распадаться
на два лагеря, также подтвердилось, «поскольку
общественные изменения в экономической структуре
европейского общества разрушили экономические основы
среднего класса» К
По Рамнею и Мейеру, Маркс заблуждался лишь в
своей оценке субъективных изменений в сознании
представителей средних слоев. А для Рамнея и Мейера это
немаловажный факт, ибо они думают, что классовое
положение людей определяется «объективными условиями,
но не только ими. «Классовая принадлежность, — пишут
Рамней и Мейер, — в значительной степени вопрос
классового сознания»2, а служащим, продавцам
универсальных магазинов и другим социальным группам, которые
по своему объективному положению и своим
действительным интересам принадлежат к рабочему классу,
якобы чуждо сознание принадлежности к рабочему классу.
Они якобы все еще высоко ценят свои «белые
воротнички» и свой «престиж», не считают себя представителями
рабочего класса, и, поскольку отсутствует субъективный
элемент — классовое сознание, — также необходимый для
определения классового положения людей, они не могут
причислить себя к рабочему классу. На эту критику
Рамнея и Мейера мы ответим их собственными
словами, адресованными к тем, кто считает, что классовое
положение людей определяется их сознанием:
«Продавец фисташек на углу не становится членом среднего
класса только потому, что считает себя таковым»3.
Вообще марксизм учит, что о людях, о партиях и о клас-
1 I. Rumney und I. Mai er, Soziologie, S. 156.
* Там же, стр. 156.
3 Там же, стр. 160,
251

сах надо судить не по тому, что они о себе думают, а по
тому, что они действительно собой представляют, то есть
по их объективному положению в обществе, по их
практическим действиям. Это единственный научный
критерий, делающий невозможным субъективный произвол
при определении природы и роли общественных классов,
как и социальной принадлежности и роли отдельных
личностей.
«РЕВОЛЮЦИЯ МЕНЕДЖЕРОВ»
В современной буржуазной социологии стало модным
провозглашать теперешнее состояние передовых
капиталистических стран «революционным», придумывать все
новые и новые «социальные революции», якобы
совершившиеся или совершающиеся в этих странах. Как мы
уже видели, Джон Пламенац говорит о какой-то
«великой и мирной социальной революции», якобы
происшедшей в капиталистических странах после Маркса и
изменившей их облик «в самых основах». Фриц Кронер
упоминает о «революции служащих». Американский
социолог Друкер говорит о «мировой революции нашего
времени» — «революции массового производства»,
которая, разумеется, как и все подобные революции, не
может иметь на себе другой марки, кроме «made in USA»,
и т. д.
Все это в целом весьма многозначительный факт. Ибо
целью подобных «революционных» теорий является
предотвращение гибели капитализма, подрыв уверенности
рабочего класса и всех трудящихся в исторической
неотвратимости и победе социалистической революции. Но,
очевидно, в наше время буржуазные идеологи уже не
могут вести идеологической борьбы против
социалистической революции, сеять неверие в ее победу, не
подрывая в то же время в той или иной мере уверенности масс
в устойчивости и прочности самого капиталистического
строя, его будущего. Если верить буржуазным
идеологам, что любая революция есть «ненормальное»,
«патологическое» состояние общества, то различные
«революционные» теории буржуазных социологов являются
признанием того, что буржуазное общество давно уже
страдает глубокой и неизлечимой болезнью, что оно
обречено на неизбежную гибель.
252

Особенно типичной в этом отношении является
теория американского буржуазного социолога, бывшего
троцкиста Джеймса Бэрнхема о так называемой
«революции менеджеров», которую он изложил в книге
«Менеджерская революция»1, вышедшей в 1941 году. Эта
теория Бэрнхема отличается своим антимарксистским,
антисоциалистическим и антисоветским характером.
Поэтому она стала одним из наиболее важных
идеологических орудий современных буржуазных,
социал-демократических и ревизионистских идеологов, различных
ренегатов и предателей рабочего движения в их борьбе с
марксизмом. Книга переведена на многие языки и
получила широкое распространение в капиталистических
странах.
В связи с широким распространением теории
Бэрнхема американский марксист Виктор Перло пишет:
«Бэрнхем не был экономистом ни в каком смысле; он не
приводил никаких данных в обоснование своих взглядов.
Но его теория оказалась столь ценной для крупного
капитала, что ей не могли позволить умереть
естественной смертью. Наоборот, ее широко популяризировали,
превратили в часть экономического фольклора наших
дней и преподносили студентам и широкой
общественности в качестве догмы»2.
Предлагая свою теорию «революции менеджеров»,
Бэрнхем не претендует на оригинальность. Уже в начале
своей книги он отмечает, что развиваемые им идеи в той
или другой степени и форме высказывались и другими
авторами. Американские экономисты Берл и Мейнс,
например, разрабатывали теорию «контроля менеджеров»
в книге «Современная корпорация и частная
собственность», вышедшей за двадцать лет до выхода книги
Бэрнхема. Но, отметив, что в книге Берла и Мейнса
содержится анализ, подтверждающий теорию «революции
менеджеров», Бэрнхем характеризует их идеи как
непоследовательные и в основе своей ошибочные.
По Бэрнхему, мы живем в «революционную эпоху»,—
эпоху перехода от буржуазного, или капиталистического,
1 Немецкий перевод этой книги, которая использована при
цитировании, вышел под названием «Das Regime der Manager»,
Stuttgart, 1954.
2 В. Перло, Империя финансовых магнатов, Издательство
иностранной литературы, 1958, стр. 67.
253

типа общества к «новому» типу «менеджерского
общества», экономические, социальные, политические
институции и идеологические взгляды которого коренным
образом отличны от соответствующих явлений
капиталистического общества. Этот «переходный период» имеет
якобы всемирный характер. Он начался приблизительно
с первой мировой войны и должен быть гораздо менее
длительным, чем переход от феодализма к капитализму.
Согласно подсчетам Бэрнхема, он будет длиться около
50 лет и даже меньше. А несколькими годами позже, в
предисловии 1946 года к французскому изданию своей
книги, он возвестил, что во многих странах
«капитализм уже полностью исчез» К
Экономической основой «менеджерского общества»
является не частная, а государственная собственность на
средства производства. Но это не социалистическое
общество. Бэрнхем определенно подчеркивает, что нигде не
наблюдалось «даже малейших признаков того, что
социализм в классическом смысле свободного
бесклассового общества где-либо наступает» 2. Напротив, «новое
общество», заменившее капитализм, должно стать также
обществом классового угнетения и эксплуатации, с тем
отличием, однако, что наместо буржуазного придет
классовое господство «менеджеров», которые в указанный
«переходный период» борются «за руководство
обществом, за власть и привилегии, за положение
господствующего класса».
Подобно многим другим буржуазным теориям, теория
Бэрнхема отмечена знаком фатализма. Он утверждает,
что «революция менеджеров» совершится с фатальной
неизбежностью, весьма трагичной для рабочего класса и
других трудящихся и эксплуатируемых масс. Как во
времена буржуазной революции, так и ныне борцы
«революции» не будут рекрутироваться из рядов
«менеджеров». В большинстве своем это рабочие и молодежь,
верящие, что борются за собственные интересы.
«Менеджеры» не создают также и своей идеологии. Это делали
и продолжают делать интеллигенты — писатели,
философы и другие, которые не сознают, что созданные ими
теории имеют своим конечным результатом рост власти
1 I. В и г η h a m, Das Regime der Manager, S. 348.
2 Там же.
254

й привилегий «менеджеров», установление их классового
господства, а, как и во времена буржуазной революции,
считают, что проповедуют во имя истины, во имя блага
всего человечества.
Одним из главных вопросов, по которому Бэрнхем
расходится со своими предшественниками и другими
теоретиками «менеджеров», является вопрос: кого следует
считать «менеджерами»? Берл, Мейнс и многие другие
буржуазные авторы обыкновенно включают в это
понятие руководящий персонал капиталистических
предприятий вместе с различными высокооплачиваемыми
чиновниками, исполняющими контролирующие и руководящие
функции, но не участвующими непосредственно в
организации производственного процесса и руководстве им.
Бэрнхем отвергает такое представление как
неправильное. Он заявляет, что определяющим критерием
«класса менеджеров», как и любого другого класса,
должно быть «отношение его к средствам производства» —
фраза, оставленная Бэрнхемом наряду с другими из
прежнего «марксистского» словаря, с тем, очевидно,
чтобы его теория, по содержанию ничего общего не
имеющая с марксизмом, звучала более привлекательно.
Давая определение тому или иному общественному
классу, марксизм интересуется прежде всего его
отношением к средствам производства, то есть тем, владеет или
не владеет он средствами производства, если владеет —
то какими, в какой степени и т. /г. Когда же Бэрнхем
определяет класс менеджеров и какой бы то ни было
другой класс, он интересуется прежде всего той или
другой «функцией» его по отношению к средствам
производства, А в чем заключается особая «функция»
менеджеров, которая определяет их как особый класс? Это,
отвечает Бэрнхем, функция управления средствами
производства, организации и координации
производственного процесса. Поэтому руководящие деятели различных
предприятий, корпораций, банков и т. п., все высшие и
высокооплачиваемые администраторы, не исполняющие
таких функций, не принадлежат к «классу менеджеров».
К классу «менеджеров» не принадлежат также
различные ученые специалисты, работающие на предприятиях
и участвующие в производстве, такие, как физики,
химики, биохимики и др., инженеры и т. п., ибо они не
имеют права руководить, подчинять, управлять, органи-
255

ЗовыватЬ производство. Ими самими управляют,
руководят, организуют их, как и всех остальных рабочих.
«Менеджер» может быть и ученым специалистом и
инженером. Но его функции не требуют этого с
необходимостью. Его задача заключается в такой организации
и координации производственного процесса, чтобы
данное сырье, инструменты, машины, фабрики, рабочие,
специалисты и т. д. создавали определенную продукцию.
«Исполняющих эту функцию, — пишет Бэрнхем, — мы и
называем менеджерами. Мы встречаем их под многими
и самыми различными наименованиями. Часто их
называют руководителями производства, управляющими
предприятий, техническими руководителями или директорами-
управителями; или на государственной службе (они
бывают на государственных предприятиях, так же как и на
частных) их называют администраторами, комиссарами,
директорами бюро и пр. Короче, менеджерами я называю
тех, кто большей частью держит ныне в своих руках
фактическое руководство технической стороной
производственного процесса»1 (курсив мой. — Н. #.).
По Бэрнхему, менеджеры «ни в личном, ни в
правовом, ни в историческом отношении не идентичны с
капиталистами». Это означает, что сами они не капиталисты
и, в лучшем случае, являются держателями небольших
акций, не имеющих никакого значения. Существование
их не связано неизбежно с капитализмом. Класс
капиталистов действительно перестает существовать вместе
с уничтожением капиталистической частной
собственности. Но это нимало не затрагивает класс менеджеров.
Его существование предопределено сложностью
производственного процесса, развитием производственной
техники. Производственный процесс и производственная
техника постоянно развиваются, усложняются и в то же
время все более специализируются: все это делает
функции менеджеров все более сложными и необходимыми.
Поэтому с развитием производства и производственной
техники развивается и класс менеджеров. Более того,
как мы уже убедились, согласно Бэрнхему, именно этот
класс и выталкивает буржуазию, чтобы установить свое
классовое господство.
1 J. В и г η h a m, Das Regime der Manager, S. 114.
256

Но здесь возникает два вопроса, ведущих нас к
самым основам, на которых покоится и вместе с которыми
рушится вся теория Бэрнхема о «революции
менеджеров».
Первый вопрос: как осуществляется «революция
менеджеров», каков ее механизм, ведущий к тому, что
капиталисты, класс буржуазии, считающийся истинным
господином общества, неожиданно оказываются
вытесненными новым классом, устанавливающим свое классовое
господство и захватывающим всю власть, все
привилегии, прежде столь радовавшие буржуазию?
На этот вопрос Бэрнхем отвечает в своей теории
собственности и контроля.
В современной буржуазной социологии широко
распространился тезис об «отделении собственности от
контроля». Это главная тема упомянутой книги Берла и
Мейнса. Они доказывают, что экономикой США владеют
200 огромных монополистических содружеств, но в то же
время отмечают, что большинство этих сообществ
фактически не контролируется их номинальными
собственниками, то есть акционерами, которые владеют большей
частью сообщества. Таким образом, собственность
оказалась в одних руках, а контроль — в других.
Бэрнхем считает, что этот вывод Берла и Мейнса
основывается на «фундаментальной ошибке», ибо
контроль нельзя отделить от собственности.
«Собственность,— заявляет он, — означает контроль. Там, где нет
контроля, нет и собственности» 1. В основе собственности,
по Бэрнхему, лежат две основные привилегии: право
контроля над средствами производства и привилегия
распределения произведенного. Эти две привилегии связаны
между собой, но первая из них является авторитетной,
определяющей.
Следовательно, так сказать, отделение собственности
от контроля просто означает, что «собственность
переходит именно в руки контролирующих, в- то время как
отделенная собственность представляет собой
несуществующую фикцию»2. На основе этого понимания контроля и
собственности Бэрнхем решает и основной вопрос —
вопрос о собственности на средства производства. «В со-
1 J. Burnham, Das Regime der Manager, S. 114.
2 Там же.
17 H. Ирибаджаков
257

циологическом и практическом отношении, — пишет он,—
собственником средств производства является та (или
иная) группа, которая... осуществляет контроль над
доступом к средствам производства и над распределением
продуктов» К И поскольку менеджеры успевают
захватить в свои руки контроль над средствами производства,
постольку они и делаются их фактическими
собственниками. Но сам же Бэрнхем говорил до этого, что
«система хозяйства, вводимая общественным руководством
менеджеров, основана на государственной собственности
на средства производства. Внутри этой системы нет
частной собственности на наиболее важные средства
производства»2. Как же согласуется это положение с его
утверждением, что «общество менеджеров» есть также
классовое общество, что господствующим в нем классом
будет «класс менеджеров», владеющий средствами
производства?
Ответ на этот вопрос приводит к второму основному
положению теории Бэрнхем а. Более того, Бэрнхем
отмечает, что именно «здесь ключ к решению всей
проблемы». «Господствующий класс, — пишет он, — состоит из
таких личностей, которые на основе их особого
экономического и социального положения осуществляют особую
степень контроля над доступом к средствам
производства, а при распределении продуктов получают больше
других. Капиталисты были таким классом, ибо как
индивиды владели средствами производства. Но поскольку
в обществе менеджеров частные лица не обладают
подобным правом собственности, как же тогда группа
людей образует господствующий класс?»
Ответ абсолютно простой. «Менеджеры будут
осуществлять контроль над средствами производства не через
право собственности, которым они обладают в качестве
отдельных лиц... а посредством контроля над
государством, со своей стороны владеющим средствами
производства и контролирующим их. Государство, или, скорее,
органы, образующие государство, будет, так сказать,
собственностью менеджеров, а этого достаточно, чтобы
обеспечить им положение господствующего класса» 3.
1 J. В urn h a m, Das Regime der Manager, S. 115.
2 Там же, стр. 92.
3 Там же.
258

Собственность и власть
Бэрнхем не подкрепляет своей теории никаким
конкретным анализом и фактами, почти никакими
доказательствами. А если обратиться к объективным фактам,
то окажется, что самые основные положения этой
теории, по существу, являются не теоретическими
положениями, а совершенно необоснованными и неверными
утверждениями и плоскими софизмами.
Возьмем, например, воззрения Бэрнхема на
собственность и контроль, которые, в сущности, являются
краеугольным камнем всех его антимарксистских сочинений.
Он видит «фундаментальную ошибку» Берла и Мейнса
в том, что они отделяют контроль от собственности.
Разумеется, что абсолютно отделять контроль от
собственности в капиталистическом обществе и противопоставлять
их друг другу — вопиющая нелепость.
Но та же самая «фундаментальная ошибка», которую
Бэрнхем находит у Берла и Мейнса, представляет собой
исходную позицию его собственной теории. Сначала,
говорит он, капиталист является одновременно
собственником и техническим руководителем производственного
процесса своего предприятия, то есть сочетает в себе
собственника и «менеджера». Но вместе с техническим
развитием производства дело усложняется, и он возлагает
организацию и руководство производственным
процессом на нанятых им лиц. Таким образом, контроль
отделяется от собственника, но собственность остается в его
руках, он не бросает ее на волю нанятых им
«менеджеров». Но Бэрнхем уверяет нас, что именно с этого
момента истинным собственником становится уже
«менеджер», а оставшаяся в руках капиталиста собственность
представляет собой «несущественную фикцию».
Оставим в стороне содержащиеся здесь абсолютно
наивные утверждения и шитые белыми нитками
классово-политические цели и намерения. Для нас здесь
важно установить, что Бэрнхем не только допускает, но и
исходит из того, что контроль может быть совершенно
отделен от собственности, то есть от собственника средств
производства, так что, с одной стороны, существует
контроль, а с другой — собственность, хотя бы как
«несущественная фикция». Более того, он, в сущности, допускает,
что собственность и контроль могут быть превращены во
17*
259

взаимоисключающие противоположности, в результате
чего отделившийся от капиталиста, то есть от
капиталистической собственности, контроль уничтожает
капиталистическую собственность, а вместе с ней и класс
капиталистов.
Далее Бэрнхем уверяет нас, что собственность
означает контроль и привилегии в распределении, но так как
контроль играет определяющую роль, можно сказать, что
собственность означает просто контроль. И если, с одной
стороны, Бэрнхем допускает абсолютное отделение и
даже противопоставление собственности и контроля, то,
с другой стороны, он бросается в противоположную
крайность, отождествляя собственность с контролем и, в
сущности, делая вывод, что не собственность означает
контроль, а контроль означает собственность.
На основе этих именно софизмов Бэрнхем пытается
уверить нас, что, передав свои контрольные функции на
предприятиях техническим руководителям производства,
капиталисты якобы уничтожили себя как собственников
фабрик и заводов, уничтожили себя как класс и потому,
очевидно, нет необходимости и возможности снова их
уничтожать. В этом заключается сущность всей теории
«менеджерской революции», которой нельзя отказать в
известной «оригинальности».
Прежние буржуазные теории классов и классовой
борьбы утверждали, что капиталистический строй и
буржуазия — вечное явление, или что они никогда не
существовали, или что сама буржуазия стала благороднее,
человечнее, альтруистичнее и содействует выравниванию
классовых различий и противоречий, более того, является
инициатором этого.
Но Бэрнхем не разделяет этих сентиментальных
глупостей, предназначенных для малолетних. Он знает и не
скрывает, что «общественные группы и классы
эгоистичны, они используют контроль главным образом для
собственной выгоды. Поэтому Берл и Мейнс
непоследовательны или по меньшей мере неточны, говоря об
отделении собственности от контроля. Кто контролирует, тот и
собственник» 1.
Читая эти строки Бэрнхема, нельзя не удивляться его
непоследовательности и слепоте. Он критикует Берла
1 J. В и г π h a m, Das Regime der Manager, S. 116.
2W

и Мейнса за непоследовательность в трактовке отделения
контроля от собственности, ибо они забывают, что классы
эгоистичны и используют контроль в-своих интересах,
почему и невозможно существование, с одной стороны,
собственности, а с другой — контроля: класс,
осуществляющий контроль, не допустил бы этого. Но с еще большим
основанием этот упрек можно обратить к самому Бэрн-
хему, помнящему об эгоистическом характере классов.
Спрашивается при этом, как могли и как могут
капиталисты сами передать свои контрольные функции своему
же наемному руководящему техническому персоналу,
когда этим актом они фактически уничтожают себя как
господствующий класс, как класс вообще? Неужели они
и теперь, даже после выхода книги Бэрнхема, все еще не
почувствовали своей фатальной ошибки и все еще не
нашли способа избежать этого бессознательного классового
самоубийства?
Очевидно, в пресловутом «отделении контроля от
собственности», в передаче контроля, то есть организации
технического процесса производства и руководства им
со стороны собственников предприятий, так
называемым «менеджерам» нет никакой ошибки, роковой для
самих капиталистов, и никакой ошибки вообще, ибо они
продолжают делать это, не страшась за свою
собственность, за свою экономическую и политическую власть, за
свои привилегии и вообще за свое положение
господствующего класса.
Буржуазные идеологи — Берл, Мейнс, Бэрнхем и
другие— делают вид, будто открыли какие-то новые,
неизвестные до них процессы в развитии капиталистического
общества. Бэрнхем определяет даже их начало и их
продолжительность. А в действительности речь идет о давно
известных процессах в развитии капитализма, которые
эти «теоретики» только фальсифицировали и запутали.
Освобождение капиталистов от непосредственной
организации и руководства производственным процессом и
передача этой функции наемным чиновникам имели
место еще в XIX веке, и факт этот был хорошо известен
Марксу и Энгельсу. В этом факте они, однако, не видели
и не могли видеть никакой «новой революции», а видели
просто превращение буржуазии в паразитический и
лишний класс, Энгельс в «Анти-Дюринге» писал: «Все
общественные функции капиталиста выполняются теперь
261

наемными служащими. Для капиталиста не осталось
другой общественной деятельности, кроме загребания
доходов, стрижки купонов и игры на бирже, где
различные капиталисты отнимают друг у друга капиталы. Если
раньше капиталистический способ производства
вытеснял рабочих, то теперь он вытесняет и капиталистов,
правда, пока еще не в промышленную резервную армию, а
только в разряд излишнего населения» К
В эпоху империализма этот процесс изоляции и
отделения капиталистов от непосредственного руководства
техническим процессом производства и превращения их
в излишний паразитический класс усилился и углубился
еще больше. «Империализм, — указывает Ленин, — есть
громадное скопление в немногих странах денежного
капитала, достигающего, как мы видели, 100—150
миллиардов франков ценных бумаг. Отсюда — необычайный рост
класса, или, вернее, слоя рантье, т. е. лиц, живущих
стрижкой купонов, — лиц, совершенно отделенных от
участия в каком бы то ни было предприятии, — лиц,
профессией которых является праздность. Вывоз
капитала, одна из самых существенных экономических основ
империализма, еще более усиливает эту полнейшую
оторванность от производства слоя рантье, налагает
отпечаток паразитизма на всю страну, живущую
эксплуатацией труда нескольких заокеанских стран и колоний»2.
Новая Программа КПСС полностью подтвердила эти
выводы классиков марксизма-ленинизма.
«Монополистическая буржуазия, — говорится в ней, — является
бесполезным наростом на общественном организме, излишней
для процесса производства. Заводами и фабриками
управляют наемные директора, инженеры и техники.
Монополисты ведут паразитический образ жизни, поглощая
вместе со своей челядью значительную часть
национального дохода, создаваемого трудом пролетариев и
крестьян» 3.
Но превращение буржуазии в паразитический класс
совсем не означает, что она выпустила контроль,
собственность и власть из своих рук. Напротив, никогда
раньше буржуазия таких стран, как США, Англия,
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 289.
2 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 22, стр. 263.
8 «Программ? Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 29—30.
262

Западная Германия, Франция, и других
капиталистических стран не сосредоточивала в своих руках столь
огромной экономической и политической власти, как
теперь. Тогда как в странах, где живет более 2/з населения
несоциалистического мира, производится только около
7ю части продукции обрабатывающей промышленности,
около 3% машин и оборудования и 5%
металлургической продукции капиталистического хозяйства, «почти
треть мирового капиталистического производства
сосредоточена в руках всего лишь 200 крупнейших
монополий, — отмечает Н. С. Хрущев в докладе «О Программе
Коммунистической партии Советского Союза». —
Подобно гигантским спрутам, монополии опутали своими
щупальцами целые страны и континенты, высасывая
жизненные соки из народов» К Даже буржуазный экономист
Г. Мюрдаль признает, что 3Д национального дохода
всего капиталистического мира производится
несколькими наиболее развитыми капиталистическими странами,
население которых составляет 12—15% населения
капиталистического мира 2.
Монополистические объединения кучки
мультимиллиардеров и мультимиллионеров этих стран являются
истинными хозяевами материальных богатств,
экономики и политики наиболее развитых капиталистических
стран, а в той или иной степени они контролируют и
держат в зависимости от себя и остальной
капиталистический мир. Финансовые магнаты — вот кто владеет
экономикой и контролируют не только ее, но и всю
общественную и государственную жизнь капиталистических
стран. В Западной Германии их называют 150
некоронованными князьями, которые являются истинными
хозяевами экономической и государственной жизни
Федеральной республики, как и во времена кайзера
Вильгельма II, Веймарской республики и гитлеровского
режима 3. В Италии это 50 семейств — Пирелли, Анелли,
Вольпи, Гварнели, Оливетти, Креспи, Чиньи, Гаджа,
Борлетти, Абег, Фальки, Орси и другие4, В Канаде о
1 Н. С. Хрущев, О Программе Коммунистической партии
Советского Союза, стр. 17.
2 См. Г. Мюрдаль, Мировая экономика, стр. 62.
3 См. «Wer regiert in Bonn?», S. 5—22.
4 См. H. П. Васильков, Монополистический капитал Италии
стр. 77.
263

них говорят как о «50 финансовых тузах» или об
«экономической элите» из 922 человек1. В США это 200 крупных
корпораций, господствующих в экономической жизни
страны; большинство этих корпораций контролируется
восемью центрами финансовых магнатов.
И здесь лица, осуществляющие контроль, как пишет
Виктор Перло,— это прежде всего мультимиллионеры,
потомки магнатов, заложивших более 50 лет тому назад
основы трестов. Некоторые новые имена появляются в
рядах всемогущих. Некоторые старые семейства
становятся банкротами, перестают существовать. Во главе их
стоит экономически наиболее крепкая аристократия
Америки, так называемые «60 семейств», ежегодно
накапливающие новые миллиарды долларов»2. Это, например,
состояния Астора, Голета,. Фильда, Вандербильта,
Дюпона, Гульда, Моргана, Рокфеллера, Гейвмейера, Дюка,
Гугенгейма, Мелона, Форда и других; некоторые из них
были заложены 100 и 150 лет тому назад. Каждое из
этих семейств владеет огромными богатствами, которые
дают им возможность контролировать капиталы во
много раз больше их личных капиталов. Так, например,
семейство Рокфеллеров контролирует капиталы,
превосходящие 60 миллиардов долларов — сумму, в 70 раз
.превышающие их фамильное состояние3.
Финансовые магнаты в процессе многолетней
практики выработали сложную систему контроля, прекрасно
описанную, например, в книге Виктора Перло «Империя
финансовых магнатов»; излагать ее здесь нет
необходимости. Но главным средством, с помощью которого
финансовая олигархия осуществляет свой контроль над
различными корпорациями подвластных ей империй,
являются акционерная собственность — владение так
называемым «контрольным пакетом акций» — и банки.
Владелец контрольного пакета акций получает
большинство мест в совете директоров соответствующей
корпорации, а следовательно, осуществляет и весь контроль
над ней. Перло отмечает, что в корпорациях чаще всего
один союз, более или менее идентичный с содружеством
1 См. Ф. У. Парк, Власть и деньги, Издательство иностранной
литературы, 1969, стр. И.
2 См. В. Перло, Империя финансовых магнатов, стр. 59.
8 См. там же, стр. 62.
264

нескольких наиболее крупных акционеров, держит в
руках контроль. Члены этой контролирующей группы
делят выгоды контроля по предварительному уговору,
определяют политику корпорации и подбирают директоров
и инженеров, руководящих делами корпорации. Но даже
и внутри этой группировки власть распределена
неравномерно. Поэтому часто в корпорации господствует одно
лицо или группа К
Следовательно, право контроля определяется
собственностью, а не собственность — контролем. Поэтому
оно может продаваться и покупаться вместе с продажей
и покупкой собственности. Технические организаторы и
руководители производственного процесса выполняют
контролирующую роль. Но их контроль не выходит за
рамки производственного процесса, и право этого
контроля они получают от собственника предприятия,
чиновниками которого являются. Они не определяют
политики предприятия, не определяют размеров заработной
платы и цен произведенных товаров, не располагают
доходами предприятия. Они сами являются исполнителями
воли собственника, капиталиста или капиталистического
объединения, и когда они отказываются выполнять эту
волю или исполняют ее неудовлетворительно, их
увольняют.
Контроль финансовой олигархии над
промышленностью, однако, по неизбежности является сложным и
скрытым. Причины этого коренятся, с одной стороны, в
самой сложности экономики монополистического
капитала. Собственники данного монополистического
объединения в развитых капиталистических странах держат в
своей власти многочисленные и самые различные
специализированные предприятия, где работают сотни
тысяч рабочих. Поэтому сам характер производства
заставляет капиталистов организовывать
производственный процесс на своих предприятиях и руководить им не
непосредственно, а через наемных служителей и
доверенных лиц.
С другой стороны, сами капиталисты в наше время
стараются осуществлять свой контроль не явно и
непосредственно. Финансовые магнаты боятся обнаружить
перед обществом свои действительные богатства и власть,
1 См. В. Перло, Империя финансовых магнатов, стр. 53—54.
265

чтобы скрыть значительную часть богатства от
налогового обложения и не вызывать недовольство масс. Когда
гигантские корпорации, пишет В. Перло, появились
впервые, контролирующая их банковская среда открыто
создавала свою империю и козыряла своей властью. Но с
усилением настроений против этой власти и с
разоблачением ее вредных последствий для народа усилилась
тенденция к маскировке и прикрытию самого
существования этой власти К Особенно сильна эта тенденция в
таких странах, как Западная Германия, Италия и
других, где финансовые магнаты способствовали приходу
к власти фашизма и после второй мировой войны
оказались на одной скамье подсудимых вместе с фашистскими
преступниками. Вот почему финансовые магнаты
предпочитают осуществлять свой контроль не на глазах
у всех, а, насколько это возможно, скрываться в тени и
создавать впечатление, что контроль осуществляется
не ими самими, а наемными чиновниками и даже
миллионами владельцев ничтожных акций, то есть
«народом».
Но буржуазные идеологи тщатся использовать этот
факт для невероятнейших спекуляций, разукрашивая
финансовую олигархию и ее господство. Так, например,
итальянский буржуазный экономист Эрнесто Росси
пытается доказать, что финансовые магнаты —
олицетворение добродетели. Он пишет о баронах
промышленности, которым нельзя отказать в одной добродетели —
скромности. Они-де не любят, когда их выделяют... Они
предпочитают, чтобы люди были убеждены, что
государственная машина действительно управляется
правительством, контролируемым парламентом, а крупнейшие
акционерные общества — административными советами,
избираемыми акционерами2. А Бэрнхем, как мы уже
видели, идет еще дальше. Он хочет убедить своих
читателей, что, после того как некоронованные владельцы
капиталистических стран стали осуществлять контроль
через посредство наемных людей, различных доверенных
лиц и анонимных институтов, они перестали
существовать.
1 См. В. Перло, Империя финансовых магнатов, стр. 64.
2 См. Н. П. Васильков, Монополистический капитал
Италии, стр. 79—80.
266

Теория Бэрнхема — идеологическое оружие
империалистической реакции
Второе основное положение теории Бэрнхема о
«менеджерской революции» является не только
антинаучным. Здесь раскрывается также и ее глубокая
реакционная сущность. И поскольку либо в целом, либо в
отдельных частях оно воспроизводится и используется как
реакционными буржуазными идеологами, так и многими
руководителями и идеологами социал-демократии в
качестве важного оружия идеологической борьбы против
коммунистического движения, обнаружение этой его
сущности наглядно показывает, каковы позиции борьбы
буржуазных идеологов против социалистических стран
и до какого теоретического, политического и
нравственного падения дошли реакционные идеологи
социал-демократии, всевозможные ренегаты и многие новейшие
ревизионисты.
Бэрнхем отмечает, что так называемое
«менеджерское общество» основано не на частной, а на
государственной собственности на средства производства. Но
что это за общество? Первым и наиболее развитым
«менеджерским обществом» в человеческой истории,
отмечает он, является будто бы советское общество. Такой
же тип общества представляют якобы и другие
социалистические страны, возникшие позднее.
Здесь, наверное, наш читатель прямо ахнет, будучи
сколько пораженным и удивленным, столько и
возмущенным. Но пусть читатель сохранит самообладание,
ибо это еще не все, что Бэрнхем говорит о
социалистическом обществе, а вместе с ним повторяют и многие
буржуазные и социал-демократические идеологи.
Поистине нужно быть абсолютно ослепленным
ненавистью к Советскому государству и коммунизму,
чтобы потерять всякую меру и всякое чувство реальности,
чтобы позволить себе столь невообразимую клевету,
столь абсурдные сравнения и аналогии и даже
теоретически их обосновывать. Но поскольку все это факт,
посмотрим, каковы «теоретические» доводы Бэрнхема, ибо,
покончив с этими «доводами», мы не только раскроем
всю беспочвенность его измышлений и клеветы, но в ос-
267

новных чертах уже предварительно сведем теоретические
счеты с социологическими взглядами таких идейных
врагов ленинизма и «уничтожителей» марксизма, как
Леон Блюм, Фриц Штернберг, Милован Джилас и
другие, им подобные.
Мы не сказали бы, что в книге Бэрнхема все
сплошная ложь и клевета. Нет, в ней содержатся и частицы
истины, частицы признаний, которые, хотя они и
погребены в куче софизмов, лжи и клеветы, особенно ценны
для нас, ибо исходят из уст человека типа Бэрнхема,
которого никто не посмеет подозревать в симпатиях к
коммунизму. Таково, например, следующее его признание:
«Без сомнения, Россия является величайшей
политической загадкой для последнего поколения. Ни для
решения никакой другой загадки не было затрачено столько
усилий. Все предсказания о развитии России оказались
ошибочными. С каким обществом мы имеем дело? К
какому виду принадлежит русская революция? Куда она
ведет? Все эти проблемы оставались тайной» К
Отмечая, что все предсказания о «русском развитии»
оказались ошибочными, Бэрнхем имеет в виду не только
буржуазные и вообще антикоммунистические
предвидения, но также и предсказания коммунистов, и здесь еще
раз проявляется его правоверный антикоммунизм.
Первые ошибались, когда предсказывали, что
установленный Октябрьской революцией строй провалится и
капитализм будет реставрирован. Вторые ошибались в своих
надеждах, что после революции будет установлено
социалистическое общество, где не будет эксплуатации
человека человеком* не будет эксплуататорских классов.
Как ни различны и как ни исключают они друг друга,
эти предвидения имеют общую исходную основу —
убеждение, что, кроме капитализма и социализма, при
современных условиях нет другой альтернативы
общественного развития. Но именно эта позиция и является
ошибочной.
Бэрнхем заявляет, что у капитализма действительно
нет будущего, он близится к закату и недалеко то
время, когда он окончательно падет. Но это не означает,
что социализм исторически неизбежен, ибо не он яв-
1 J. В и г η h a m, Das Regime der Manager, S. 255.
268

ляется реальной альтернативой капитализма. Напротив,
при существующих, исторических условиях социализм
якобы невозможен ни в какой части света. Единственной
реальной альтернативой исторического развития народов
после капитализма является будто бы «менеджерская
революция» и «менеджерское общество».
И с самоуверенностью великого открывателя роковых
тайн Бэрнхем похваляется, что именно его теория
«менеджерской революции» впервые дала возможность
разгадать «тайну» Октябрьской революции, истинную природу
советского общества и даже предвидеть его будущую
судьбу.
Советское общество, заявляет Бэрнхем, не является
капиталистическим и никогда не будет
капиталистическим. Это признание — знаменательный момент в
эволюции антикоммунизма за последние два десятилетия. И
оно тем более знаменательно, что данный тезис все
больше и шире воспринимается буржуазными и
социал-демократическими критиками советского и вообще
социалистического строя. До недавнего времени в
антикоммунистической пропаганде господствовал тезис, что советский
строй — государственно-капиталистический. Этим враги
социализма хотели, с одной стороны, лишить рабочих и
вообще трудящиеся массы веры, создать у них
впечатление, что Октябрьская революция и ее руководители
предали их идеалы и борьбу за новый, социалистический
строй. С другой стороны, они «доказывали», таким
образом, что капитализм вечен. Если Октябрьская революция
привела к созданию не социалистического, а
государственно-капиталистического строя, это означает, что и
другие пролетарские революции не пошли бы дальше. А
поскольку и с революцией и без революции результат
один и тот же—капиталистический строй, революция
становится не только бессмысленной, но вредной,
излишней.
Этот тезис и доныне не выброшен из арсенала
современного антикоммунизма. Но буржуазные и
социал-демократические идеологии все чаще приходят к мысли,
что советское общество не является капиталистическим.
Эта мысль развивается, например, теоретиком немецкой
социал-демократии Фрицем Штернбергом в книге «Маркс
и современность», где он пространно доказывает, что со-
.269

ветское общество представляет собой «новый тип
общества», отличный от коммунистического. Как и Бэрнхем,
Штернберг также не говорит, разумеется, что это —
социалистическое общество. Но тот факт, что они
решительно возражают против квалификации советского
общества как «капиталистического», показывает, что
объективные факты советской и вообще социалистической
действительности стали настолько известными и
очевидными, что тезис о «советском капитализме» стало уже
невозможно защищать.
Но еще более знаменательно признание Бэрнхема,
что капитализм никогда не будет реставрирован в
Советском Союзе, а следовательно, и в других
социалистических странах. По-видимому, 20 лет тому назад из уст
буржуазного социолога нельзя было бы услышать такого
рода заявления. А ныне Бэрнхем даже теоретически
обосновывает его. И этот факт не случаен. В нем
выражается крах многолетних иллюзий империалистической
буржуазии и ее отчаянных попыток реставрации
капитализма в Советском Союзе. Попытки интервенции
империалистических держав после Октябрьской революции и
вторая мировая война с неопровержимой логикой
доказали великую и непобедимую жизненную силу советского
социалистического строя. Советский Союз не только
устоял в этих страшных испытаниях, но вышел из них еще
более сильным; его морально-политический авторитет в
мире многократно вырос. По пути социализма пошли
новые сотни миллионов людей в Китае, Польше, Германии,
Чехословакии, Румынии, Болгарии и других странах, а
притягательная сила социалистического строя выросла и
непрестанно растет.
Поэтому буржуазные идеологи все больше
сосредоточивают свои усилия не на том, чтобы отрицать
очевидные факты и заниматься злополучными предсказаниями
о провале социалистического строя и о реставрации (ко
всему прочему ставшего совсем непопулярным)
капиталистического строя, а ставят перед собой главную задачу:
оклеветать советский строй и общественный строй
других социалистических стран, «доказать», что это не
социалистический строй, с целью ослабления его
растущей привлекательной силы и отвлечения от него
масс.
270

Точно так и поступает Бэрнхем. Он уверяет своих
читателей, что советское общество не является ни
капиталистическим, ни социалистическим, а представляет собой
якобы новый тип классово-эксплуататорского,
недемократического общества. Это, утверждает он, и есть
«менеджерское общество», где место буржуазии занял
«новый класс» — «класс менеджеров». Но здесь возникает
главный и решающий вопрос: кто же те люди, которые
представляют «новый класс», и существует ли вообще
такой класс?
«Новый класс», господствующий в этом обществе,
отвечает Бэрнхем,— «это люди, управляющие фабриками,
цехами и железными дорогами, руководящие лица в
комиссариатах тяжелой и легкой индустрии, на транспорте
и в связи, руководители больших колхозов, опытные
мастера пропагандистской машины, шефы бесчисленных
массовых организаций — короче говоря, менеджеры, они
и их товарищи в бюрократическом аппарате, армии и
полиции. Власть и привилегии находятся в их руках»1.
Этот новый класс, по Бэрнхему, не возник заново после
революции, а является преемником класса,
существовавшего еще до революции. «Достойно внимания,—
пишет он,— что среди менеджеров нового государства
встречаются многие, бывшие менеджерами еще при
капитализме» 2.
Ответ Бэрнхема свидетельствует о том, что вряд ли
можно сочинить более бездарную теорию классов.
Прежде всего, пресловутый «менеджерский класс», о
котором говорит Бэрнхем, класс, совершивший якобы
всемирную «революцию», вообще не существует ни в
капиталистическом, ни в социалистическом обществе. Это
чистый вымысел, настоящий миф, за который ныне
спешит ухватиться большинство «уничтожителей»
марксизма и коммунизма, но который основан на невежестве, на
фальсификаторской подмене понятий и на отсутствии
элементарной логической последовательности.
Бэрнхем признает существование различных
классов — буржуазного, пролетарского и, разумеется,
«менеджерского». Он неустанно повторяет, что критерием
определения классов является их отношение к средствам
1 J. В и г π h a m, Das Regime der Manager, S. 259—260.
2 Там же, стр. 251.
271

производства. Элементарная логика требует, однако,
того, чтобы понятия данной теории употреблялись в
одном и том же значении, иначе теория утратит логическую
последовательность и скатится к субъективному
произволу.
Но Бэрнхем не сообразуется ни с какой логикой. Рас*
суждая, например, о классе буржуазии, он признает, что
реальной основой его существования являются
«капиталистические производственные отношения, отношения
собственности» \ с уничтожением которых буржуазия
перестает существовать как класс. Следовательно, когда
речь идет об отношении буржуазии, а также
пролетариата к средствам производства, он имеет в виду
экономические отношения, отношения собственности. А
определяя «класс менеджеров» и его отношение к средствам
производства, он делает критерием не экономические,
а производственно-технические отношения.
Непосредственная техническая деятельность по организации
производственного процесса — вот определяющий
критерий «класса менеджеров». Менеджер — это технический
руководитель производства. Тот, кто не является
непосредственным техническим руководителем
производства, не принадлежит к классу «менеджеров». Но в
таком случае в лице буржуазии и пролетариата, с одной
стороны, и «менеджеров» — с другой, перед нами
совершенно разнородные и несовместимые вещи. Понятие
«менеджер» есть производственно-техническое понятие.
Оно не включает в себя экономических отнош°ний
собственности, тогда как понятия «буржуазии»,
«пролетариат», «социальный класс» — социально-экономичпские
категории, неразрывно связанные прежде всего именно
с определенными экономическими отношениями
собственности.
Во-вторых, основные теоретические положения теории
Бэрнхема противоречат одно другому. С одной стороны,
он утверждает, что «господствующий класс состоит из
таких лиц, которые, основываясь на своем особом
экономическом и социальном положении, осуществляют особую
степень контроля няд лоступпм к сретств^м пр^и^в^^ств0
и получают львиную долю при распределении προ"νκ-*
Капиталисты были таким классом именно потому, что
1 J. Burn h am, Das Regime der Manager, S. 112—113.
272

как индивиды владели средствами производства»1.
Несомненно, здесь Бэрнхем признает, что существование
класса имеет своей основой определенные экономические
и социальные условия, из которых проистекает и его
право контроля.
Но когда он говорит о «классе менеджеров», мы
узнаем, что существование этого класса, его задачи и
его функция действительного контролера средств
производства не зависят от тех или иных экономических
отношений собственности, а «основаны на технической
природе современного производственного процесса»2.
Более того, из его теории собственности и контроля мы
узнаем, что осуществляющий контроль над средствами
производства и является их действительным
собственником.
Прекрасно, но во всей своей книге он убеждает
нас, что в капиталистическом обществе буржуазия давно
уже потеряла контроль над средствами производства,
что этот контроль перешел в руки «менеджеров»,
являющихся, следовательно, действительными собственника-
ми средств производства. Спрашивается, зачем же тогда
в «менеджерском обществе» нужно вводить
государственную собственность на средства производства, а
«менеджерам» овладевать государством и через государство
устанавливать свою собственность на средства
производства и иметь возможность представлять себя как
новый «господствующий класс»? Это остается тайной
«менеджерской революции», которую Бэрнхем не
раскрывает нам.
В-третЬих, Бэрнхем достаточно ясно заявляет, что
«класс менеджеров» — это только технические
руководители производственного процесса. Он, как мы уже
видели, критикует Берла и Мейнса за то, что они
включают в этот класс и таких чиновников и руководителей
капиталистических корпораций, которые играют важную
роль в экономической политике и деятельности этих
корпораций, но не являются техническими руководителями
производственного процесса.
Но. определяя состав «класса менеджеров» в
социалистическом обществе, он без малейшего зазрения
1 J. Burnham, Das Regime der Manager, S. 92.
2 Там же, стр. 112.
18 Н. Ирибаджаков
273

совести включает в него и руководителей
«комиссариатов тяжелой и легкой индустрии, транспорта и средств
связи» и т. д. Неужели Бэрнхем не знает, что все эти
люди не являются техническими организаторами и
руководителями производства? Кое-кто из них, может
быть, и исполнял когда-то такие функции. Но когда они
выступают как руководители указанных
«комиссариатов», то есть министерств, как и руководители
различных массовых организаций, их функции не заключаются
в организации и координации, то есть в руководстве
техническим производством. Зачем тогда все они
включены в «класс менеджеров»?
Почему различные большие и малые руководители
организаций Отечественного фронта, профсоюзов,
болгаро-советских обществ, союза охотников и рыбаков,
туристического союза, пионерской организации «Сеп-
темврийче» и других массовых организаций
социалистической Болгарии вследствие исполнения ими
руководящих функций в этих массовых организациях
принадлежат к «классу менеджеров», якобы владеющему
средствами производства и эксплуатирующему
рабочий класс и трудящихся, а финансовые магнаты, члены
директорских советов капиталистических корпораций
и т. п., руководящие всей их хозяйственной деятельностью,
владеющие их имуществом и их доходами, не
принадлежат к «классу менеджеров» в капиталистических
странах, якобы осуществляющему действительный контроль
над средствами производства и вместе с тем
являющемуся их настоящим собственником? Это, наверное,
другая «тайна» «менеджерской» теории.
Но и эта «тайна» не столь уж глубока. Напротив,
дело обстоит довольно просто. Убеждая своих
читателей, что капиталисты не являются «менеджерами», что
«менеджеры» — это те, которые осуществляют контроль
над средствами производства, а поэтому являются и
настоящими собственниками средств производства; что
капиталистическая собственность превратилась уже в
некую «фикцию», он хочет доказать рабочему классу,
всем, кто борется против капиталистического рабства и
эксплуатации, за ликвидацию капиталистической
собственности и за замену ее общественной собственностью
на. средства производства, что это борьба против
«фикции», против нереального и потому она бессмысленна.
274

Таким образом, он тщится спрятать ненавистную
массам, но всевластную фигуру капиталиста, финансового
магната за техническими исполнителями их воли и
защитниками их интересов, за их техническими
наемниками. А когда с серьезным видом ученого
исследователя, раскрывающего глубокие тайны, он доказывает,
что руководящие деятели социалистического
государства и различных общественных организаций
социалистического общества представляют собой новый
«эксплуататорский £ласс»,он клевещет на социалистический
строй, стремится вызвать у трудящихся недоверие и
даже ненависть к этому строю. В том и в другом
случае Бэрнхем усердно играет роль, отведенную ему
его буржуазными хозяевами.
Попытка «доказать» наличие «нового
эксплуататорского класса» в Советском Союзе, в социалистических
странах вообще не нова. Все буржуазные идеологи,
развивающие теорию о том, что якобы советский строй
представляет собой «государственно-капиталистический»,
доказывали, что в Советском Союзе существует и особая,
«советская», «красная буржуазия», возникшая на месте
старой буржуазии после революции. Бэрнхем тщится,
поставив на место мифа о «красной буржуазии» миф
о «классе менеджеров», вновь вдохнуть жизнь в труп
этой «теории». Новым, внесенным Бэрнхемом в это
антикоммунистическое мифотворчество, является его
утверждение, что «новый эксплуататорский класс» возник не
после революции, а еще до революции. После
революции он продолжал развиваться, количественно вырос, но
не изменил своей природы. Ко это делает теорию Бэрн-
хема уязвимой более, чем прежние
антикоммунистические сочинения.
Мы уже показали, что так называемый «класс
менеджеров» не существовал ни при капитализме, ни при
социализме. Класс есть социально-экономическая
категория, а «менеджеры», о которых распространяется
Бэрнхем,— это производственно-техническая категория, не
имеющая самостоятельной социально-экономической
базы. Технические организаторы и руководители
производства, которых Бэрнхем обособляет в
самостоятельный класс «менеджеров», или сами вышли из
капиталистического класса, или входят в исполнительные
органы собственников предприятий, на которых работают, и
18*
275

находятся в полной экономической зависимости от этих
собственников. Последние назначают их, ставят перед
ними задачи, контролируют их, «менеджеры» отвечают
перед ними за свою деятельность; собственники платят
им заработную плату, увольняют их. Поэтому в уело-
виях капитализма так называемые «менеджеры» (даже
когда они и не являются капиталистами,
собственниками предприятий, которыми руководят) и по своим
интересам, и по своему воспитанию, мировоззрению, по
образу жизни в большинстве своем принадлежат к
классу буржуазии. Даже и Бэрнхем не может отрицать, что
«многие менеджеры» думают, что их положение, задачи
и функции зависят от «капиталистических
экономических отношений собственности» 1 и что, несмотря на
известные различия и противоречия между
«менеджерами» и капиталистами, они часто образуют «единый
общий фронт против натиска масс» 2.
Поэтому утверждение Бэрнхема, что
социалистическая революция является якобы «менеджерской» и ведет
к установлению общества, в котором господствует «класс
менеджеров», является просто смешным.
Вследствие своего социального положения и
воспитания многие из так называемых «менеджеров» выступают
против социалистической революции. Верно, что после
победы социалистической революции значительная часть
«менеджеров» примыкает к ней и ставит свой
организаторский опыт и технические знания на службу
социалистическому строительству. И это вполне естественно, ибо,
поскольку «менеджеры» не являются капиталистами, они
не теряют после революции никаких капиталов. Кроме
того, революция предлагает им ту же самую, а во
многих случаях и более значительную работу по
организации производства и руководству им. Более того.
Поскольку в первые послереволюционные годы новая,
социалистическая власть еще не имеет своих
подготовленных технических кадров, она вынуждена держать на
работе даже и таких «менеджеров», которые были более
тесно связаны с буржуазией и ненавидят
социалистический строй. Опыт социалистического строительства в Со-
1 J. В и г η h a m, Das Regime der Manager, S. 112.
2 Там же.
276

ветском Союзе и других социалистических странах
показывает, что именно из среды этих «менеджеров»
свергнутая буржуазия и международная
империалистическая реакция чаще всего вербуют своих сотрудников
для организации всевозможных форм саботажа и
подрывной деятельности в экономической жизни нового,
социалистического общества. Поэтому унаследованные
от капитализма «менеджеры» в социалистическом
обществе, как правило, не только не получают
самостоятельных руководящих функций на производстве (не
говоря уже о государственном аппарате), но и поставлены
под контроль различных организаций трудящихся.
И говорить, что эти люди являются «господствующим
классом» социалистического общества, осуществляющим
власть, владеющим средствами производства,
участвующим в государственных органах, — это значит или не
знать их действительного положения в социалистических
странах, или насмехаться над ними.
Несомненно, что одной из важнейших задач
социалистической власти уже в первые годы после победы
революции является подготовка новой технической
интеллигенции, новых технических кадров, осуществляющих
техническое руководство производством. Эта задача
обусловлена двумя причинами.
Во-первых, растущими потребностями
социалистической экономики и, во-вторых, тем, что социалистическая
власть не может долго опираться на унаследованных от
буржуазии «менеджеров» и растрачивать силы и
средства на борьбу против саботажа и подрывной
деятельности активных контрреволюционных элементов из их
среды. В результате этого в Советском Союзе и в
других социалистических странах создана и продолжает
умножаться многомиллионная армия технической
интеллигенции, технических организаторов и руководителей
производства социалистической промышленности и
сельского хозяйства. Создание этих кадров развертывается
в масштабах, не известных развитым капиталистическим
странам. Об этом можно судить по тому факту, что
только в высших учебных заведениях Советского Союза
ныне обучается в 4 раза больше студентов, чем в
Англии, Франции, Западной Германии и Италии, вместе
взятых, а по подготовке инженеров Советский Союз
давно уже обогнал США. В 1958 году в Советском Сою-
277

зе окончили вузы 94 тысячи инженеров, тогда как в
США — только 35 тысяч К
Новая техническая интеллигенция коренным образом
отличается от капиталистических «менеджеров».
Капиталистические «менеджеры» экономически связаны с
капиталистическим классом, воспитаны в буржуазном духе,
во многих случаях сами принадлежат к классу
капиталистов и образуют вместе с ними, по выражению Бэрнхема,
«общий фронт натиска на массы», то есть на рабочий
класс и трудящихся. Социалистическая техническая
интеллигенция, напротив, выходит из рабочего класса, из
трудящегося крестьянства и рядов той же
социалистической интеллигенции. Она образована и воспитана в
социалистическом марксистско-ленинском духе и служит
интересам рабочего класса, трудящихся,
социалистического общества. Эта интеллигенция — порождение
социалистического строя. Ее нельзя рассматривать как какое-
то продолжение и составную часть так называемого
«класса менеджеров», существовавшего якобы еще при
капитализме. Капиталистические «менеджеры» и
социалистическая техническая интеллигенция столь же
отличны друг от друга, как рабочий класс и буржуазия, как
социализм и капитализм.
Но, может быть, именно эта новая техническая
интеллигенция и является «господствующим классом»
социалистического общества, который владеет средствами
производства, государственной властью, угнетает и
эксплуатирует рабочий класс и т. д.? Того, кто знает
социалистический строй, подобное утверждение весьма бы
насмешило.
Возьмем, например, болгарскую социалистическую
действительность, о которой нельзя сказать, что она
коренным образом отличается от советской. В Болгарии
средства производства являются социалистической
собственностью— государственной или кооперативной. Но
технические организаторы и руководители не обладают
никакой особой властью над государственными и хозяй-
1 «Об уровне образования, национальном составе и возрастной
структуре населения СССР по данным Всесоюзной переписи
населения 1959 года». Сообщение Центрального статистического
управления при Совете Министров СССР, «Правда» от 4 февраля
1960 года.
278

ственными органами, отличной от власти остальных
категорий граждан страны. Руководство государственными
предприятиями и контроль над ними осуществляются
государственными органами —центральными и местными,
а на кооперативных предприятиях — соответствующими
кооперативными органами. Как государственные
(центральные и местные), так и кооперативные органы
избираются народом, то есть рабочим классом, трудящимся
крестьянством и социалистической интеллигенцией.
Люди, избираемые в руководящие государственные и
кооперативные органы, происходят не из класса, стоящего над
рабочими и крестьянами и пользующегося особенными
правами и привилегиями. В подавляющем большинстве
эти люди сами являются рабочими, крестьянами и
служащими. Даже в высшем государственном органе
нашей страны — в Народном собрании — из 254 народных
представителей 70 являются рабочими, 63 — крестьянами
из кооперативов и остальные — служащими, многие из
которых в прошлом были рабочими или крестьянами или
же происходят из семей рабочих и трудящихся крестьян.
В государственных и кооперативных руководящих
органах нашей страны нет ни бывших, ни настоящих
капиталистов — собственников банков, фабрик, земельных
угодий и т. п.
Эти государственные и кооперативные органы и
руководят деятельностью предприятий, где подвизаются
технические организаторы и руководители производства.
Технические организаторы и руководители производства
осуществляют техническое руководство производством, и
здесь они не только имеют право, но и должны проявлять
максимум инициативы, находчивости, изобретательности
и т. д. Но они не определяют ни производственного плана
предприятия, ни предназначения произведенной
продукции. Все это делают руководящие государственные и
кооперативные органы. Технические руководители
производства— это служащие, во многих случаях получающие не
более высокую заработную плату, чем
квалифицированные рабочие. Часто бывает, что квалифицированные
рабочие-ударники получают значительно более высокую
заработную плату, чем технические организаторы и
руководители соответствующего предприятия.
Деятельность технических руководителей
социалистических предприятий, как и всякая другая деятельность в
279

социалистическом обществе, находится под контролем не
только руководящих государственных и кооперативных
органов, но и самих трудящихся масс, который они
осуществляют через посредство партийных, профсоюзных и
других организаций.
Вот почему смешно и несерьезно утверждать, что в
социалистическом обществе технические руководители
производства представляют собой «господствующий» и
«эксплуататорский класс», якобы держащий в своих
руках государство, средства производства и т. д.
Может быть, Бэрнхем и сам почувствовал
несерьезность такого утверждения и поэтому решил включить в
«класс менеджеров» при социализме руководящих
деятелей различных хозяйственных министерств,
руководителей различных массовых организаций и т. п. Но эта
операция Бэрнхема не только не делает его теорию
более убедительной, но подрывает ее основы, ввергает
ее в еще более глубокие противоречия.
Бэрнхем как апологет и пророк фашизма
Бэрнхем не только теоретик пресловутой «революции
менеджеров». Он ее активный защитник и апостол. Но
это совсем не означает, что он защитник Октябрьской
революции и советского общества, объявленного им
«менеджерским». Напротив, он смертельно ненавидит и
Октябрьскую революцию, и советское общество, и любое
другое социалистическое общество.
Бэрнхем — сторонник «менеджерской революции» и
«менеджерского общества», но в том виде, как они
практически воплощались в гитлеровской Германии. Фашизм —
вот «менеджерский общественный строй», о котором
мечтает Бэрнхем. Спрашивается, почему? Потому, отвечает
он, что «гитлеровский метод» был наиболее
безболезненным для капиталистов, давал им большие
преимущества и выгоды, и страны, которые пойдут по пути
гитлеровской Германии, окажутся наиболее
жизнеспособными.
Выдвигая гитлеровский режим и его разбойничью
политику как пример «менеджерской революции», которому
должно следовать, Бэрнхем скатывается к редкой
по своему цинизму апологии гитлеровских разбойников.
280

Он буквально воспроизводит социальную демагогию
гитлеровцев, их лживые заявления, что в гитлеровской
Германии капиталисты были лишены собственности; что там
было введено плановое хозяйство, и другие подобные
глупости.
Бэрнхем не стыдится оправдывать позорную
расистскую деятельность гитлеровцев, массовые зверства и
разбойничью войну во имя порабощения Европы и всего
мира. Возражая тем, кто осуждает спровоцированную
гитлеровцами грабительскую войну, он тщится доказать,
что «в действительности доныне и в близком будущем
война была и будет нормальным и необходимым
проявлением человеческого общества» 1.
Как известно, гитлеровские главари утверждали, что
целью начатой ими войны является введение в мире
«нового порядка», который, согласно их сумасбродным
предсказаниям, должен будет длиться три тысячи лет. В
унисон этому сумасшедшему бреду Бэрнхем утверждает, что
спровоцированная гитлеровцами война была первой
«менеджерской войной», целью которой являлось
уничтожение капитализма в Европе и введение
«менеджерского общественного строя». Другими словами, он
рассматривает грабительскую войну гитлеровских
поработителей как часть «менеджерской революции».
Мы уже видели, как Бэрнхем самодовольно заявил,
что якобы его теория «менеджерской революции»
является единственной, раскрывающей «тайну» Октябрьской
революции, советского общества и его будущего. Но все
его предвидения и о будущем Советского Союза и о
фашизме с треском провалились.
Предвидения Бэрнхема не подкреплены серьезным
анализом истории мирового развития. Основу всех его
предвидений представляют собой планы так называемой
«оси Берлин — Рим — Токио», направленные на
порабощение и раздел мира между фашистскими
государствами. Советскому Союзу Бэрнхем предсказывал в 1941 году
(когда впервые вышла его книга), что «в ближайшие
годы Россия распадется на восточную и западную части,
и после этого каждая часть будет присоединена к одной
из двух центральных областей, которые станут страте-
1 J. В и г η h a m, Das Regime der Manager, S. 280.
281

гическими базами будущих супердержав»1: на западе —
фашистской Германии, а на востоке — Японии. Бэрнхем
прямо заявил, что война, начатая фашистскими
государствами, преследует именно эту цель. «Эта война, —
пишет он, — говоря языком нашей теории, является
средством переплавки западной половины России в
европейскую супердержаву»2.
Страшное будущее сулил в 1941 году Бэрнхем также
и самостоятельным европейским капиталистическим
государствам и капитализму вообще. «Дни Европы,
разделенной на суверенные государства, сочтены»3.
«Германия, а вместе с ней и Европа отбросили капитализм и
устремились к менеджерскому общественному строю.
Они-никогда не вернутся назад. Капитализм никогда не
возвратится, напротив, его последние остатки будуг
окончательно устранены» 4.
История жестоко посмеялась над этими
пророчествами Бэрнхема, а вместе с тем и над всей его теорией
«менеджерской революции». Гитлеровская Германия и ее
фашистские союзники были разгромлены. Советский
Союз не распался на две части. Он не был «переплавлен»
фашистскими «супердержавами», оставшимися
существовать лишь в безумном воображении фашистских
фантазеров. Напротив, он стал еще более могучим, а
социалистическая революция победила во многих странах
Европы и Азии. Европейские государства, которые
фашистские завоеватели хотели «переплавить» в своих
«супердержавах», продолжают существовать и ныне. В
большинстве их, в том числе и в Западной Германии, до
сих пор продолжает существовать капиталистический
строй. И не было нужды заново восстанавливать его, ибо
и при фашизме он никогда не переставал существовать.
Напротив, именно после разгрома фашизма капитализм
был впервые уничтожен в таких странах, как Германская
Демократическая Республика, Польша, Чехословакия,
Румыния, Венгрия, Болгария, и в других странах, где
во времена фашистского режима капитализм чувствовал
себя очень прочно.
1 J. В и г η h a m, Das Regime der Manager, S. 263.
2 Там же, стр. 264.
3 Там же, стр. 288.
4 Там же, стр. 288.
282

Наверное, читатель спросит: а как ко всему этому
относится Бэрнхем? Какие выводы для своей теории
делает он из факта, что история так безжалостно и так
скоро опровергла все предвидения, которые он сделал на
основе своей теории и в которых был столь категоричен?
Не отказался ли он после войны от этой теории, не внес
ли в нее хотя бы некоторые поправки? Нет. В
предисловии к французскому изданию своей книги в 1946 году он
заявил без всяких угрызений совести, что история
полностью подтвердила его теорию.
Разумеется, даже такой циник, как Бэрнхем, не может
отрицать, что история все же опровергла его прогнозы и
связанные с ними надежды на гибель Советского Союза
и победу фашистских государств во главе с гитлеровской
Германией, которая представлялась ему в 1941 году
столь удачливой. Но он считает, что не его теория
ответственна за эти бредовые прогнозы, а, представьте себе,
то обстоятельство, что прежде он еще не полностью
освободился «от марксистских представлений», а также от
«влияния Троцкого и его преувеличенных представлений
о слабости советского режима». Нечего сказать, логика!
Такова теория Джеймса Бэрнхема о «революции
менеджеров», с помощью которой он хотел сразить
марксизм. Появление этой теории и ее широкое
распространение среди буржуазных идеологов не может удивлять
марксистов-ленинцев. В наше время такие теории
полностью соответствуют требованиям империалистической
буржуазии, ее антикоммунистическим и
антидемократическим целям, ее милитаристским и фашистским
тенденциям. Поэтому она и позаботилась о широком
распространении теории Бэрнхема и даже о придании ей
значения академической догмы в буржуазных
университетах.
Но эта бездарная теория и циничная апология
фашизма и фашистского варварства послужили источником
идейного вдохновения для людей, претендующих на то,
что они социалисты и даже последователи Карла
Маркса. Одним из таких «социалистов» был Леон Блюм.
Блюм просто восхищен Бэрнхемом. Он написал
специальное предисловие к французскому изданию книги
283

Бэрнхема «Менеджерская революция», в котором не
находит слов для выражения своей благодарности.
«Интеллектуальная фантазия Бэрнхема, — восклицает он,—
столь богата, а его мысль столь оригинальна, что без
конца хочется черпать из их источника. Во всяком
случае, я лично искренне ему благодарен» К
Идеологи социал-демократии не брезгуют тем, чтобы
использовать антинаучную и реакционную теорию
фашиствующего буржуазного идеолога Бэрнхема для клеветы
на Октябрьскую революцию, для фальсификации ее
исторической роли и значения с целью опровержения
исторической роли рабочего класса и исторической
неизбежности социализма и коммунизма. Говоря от имени
«новейшей социологии», они просто повторяют писания
Бэрнхема о «революции менеджеров» и его клевету в
адрес социалистической революции и социалистических
стран, чтобы посеять неверие в рабочем классе и
деморализовать его.
Так, например, в восьмой книге теоретического
журнала социалистической партии Австрии «Ди Цукунфт»
за 1959 год помещена статья Георга Шейера
«Социалистическая критика Ленина», в которой отмечается, что
Октябрьская революция открыла новую эпоху в истории
России и всего человечества, но это не есть эпоха
социализма и коммунизма. Повторяя слово в слово Бэрнхема,
Шейер пишет: «Во всяком случае, победа новой
(ленинской.— Н. И.) концепции революции и государства
означает, что, поскольку старчески-немощный капитализм был
сменен не самостоятельно организованным и строящим
социализм рабочим классом, как предполагалось, а
новым, непредсказанным классом эксплуататоров и
угнетателей, представляющим современный капитализм,
решающим событием XX века является не пролетарская
революция, а революция менеджеров, или
бюрократов.. .
Таким образом, в конце концов, проблема
заключается не столько в личностях, в заслугах и заблуждениях
определенных лиц и школ, а скорее в новой оценке
основных идей и понятий — социализма, революции, историче-
1 L. Blum, Die Revolution der Manager und die sozialistische
Revolution, в «Das Regime der Manager», S. 346,
284

ской миссии рабочего класса и т. д. в свете фактического
развития» К
Нашему читателю уже известна вся историческая
непригодность и ультрареакционное предназначение этой
«оценки», и если мы приводили ее здесь, так это для
того, чтобы читатель получил совершенно наглядное
представление о том, до какого идейного и морального
падения дошли вожди и идеологи социал-демократии и
ревизионизма, идущие по пути антикоммунизма и даже
сделавшие это своей профессией.
1 G. Scheuer, Sozialistische Leninkritik, в «Die Zukunft»,
H. 8, 1959, S. 222.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НЕКОТОРЫЕ ФОРМЫ
БУРЖУАЗНОЙ И РЕВИЗИОНИСТСКОЙ
КРИТИКИ МАРКСИЗМА

Исторические успехи марксизма настолько велики,
настолько очевидны и неоспоримы, что его злейшие враги
уже не могут ни замолчать его, ни безрассудно отрицать
его, если не хотят впасть в противоречие с самыми
очевидными и бесспорными фактами и тем самым потерять
всякое доверие читателей, не зараженных болезнью
антимарксизма. Поэтому многие из современных критиков
марксизма вынуждены сопровождать свои
антимарксистские выступления признанием известных
«положительных» сторон и заслуг марксизма. Даже такой ярый враг
марксизма, специализировавшийся на его критике, как
буржуазный философ-иезуит Бохенский, вынужден
признать, что марксизм «содержит целый ряд позитивных
элементов»1. «Мы придерживаемся того мнения, —
пишет он, — что диалектический материализм содержит
целый ряд утверждений, которые в основе своей верны и
которые мы с ним разделяем»2. Точно таким же образом
поступает и Густав Веттер в своей книге
«Диалектический материализм»3.
Другой важной причиной, которая вынуждает
противников марксизма делать в его сторону глубокие
реверансы, прежде чем приступить к его критике, является
чрезвычайно усилившаяся и непрестанно растущая
историческая роль рабочего класса и глубокое влияние марксиз-
1 J. М. В о с h е η s k i, Der Sowjetrussische dialektische
Materialismus, S. 113.
2 Там же, стр. 112.
3 G. A. Wetter, Der dialektische Materialismus, Seine
Geschichte und sein System in der Sowjetunion, Verlag Herder, Wien,
3 Aufl., 1956, S. 568—569.
19 H. Ирнбаджаков
289

Ma на самые широкие массы рабочих. Противники
марксизма отдают себе ясный отчет в том, что огромная часть
рабочего класса, и особенно рабочие с высокоразвитым
классовым сознанием, считает марксизм своей классовой
идеологией. Это особенно хорошо известно
социал-демократическим теоретикам. «Для рабочего, — пишет
Вальтер Теймер, — марксистская брошюра является
единственным источником, из которого он черпает свои
знания об обществе и экономике» К Далее, объясняя
значение Маркса для рабочего класса и его исторических
завоеваний. Теймер продолжает: «Великие социальные
реформы, которые завоеваны под его знаменем, гордое
сознание, которое он дает рабочему классу, глубокое
изменение социальных ценностей, которое совершается под
его влиянием,— все это свидетельствует в его пользу во
все времена» 2.
При таком положении вещей нетрудно понять, что
всякая явно враждебная и откровенная критика
марксизма неизбежно будет воспринята рабочим классом как
враждебный акт, направленный против него самого и
против его классовых интересов. Вот почему враги
марксизма вынуждены хитрить, даже кокетничать с
марксизмом, как бы признавая некоторые его второстепенные
теоретические положения, но при этом отрицая его
основные положения. Они стремятся таким образом обмануть
рабочий класс и приобрести его доверие, чтобы
обеспечить влияние буржуазной идеологии. Именно это
заставляет таких социал-демократических критиков марксизма,
как Теймер, заявлять, что в их антимарксистской
критике «ничто не должно быть понято как направленное
против социальных стремлений свободного рабочего
движения»3, а большинство буржуазных идеологов
осуществляет свою антимарксистскую критику в форме
ревизии марксизма.
Последнее, наверное, будет неожиданностью для
многих читателей. Поэтому, прежде чем приступить к
рассмотрению этого вида критики марксизма, необходимо
правильно ответить на вопрос:
1 W. Τ h е i m е г, Der Marxismus, Lehre-Wirkung-Kritik, A. Francke
Verlag, Bern, 1950, S. 245.
2 Там же, стр. 252.
3 Там же, стр. 5.
290

ЧТО ТАКОЕ РЕВИЗИОНИЗМ?
Всякий, кто хоть что-то читал по вопросу о
ревизионизме, знает, что ревизионизм есть буржуазное влияние
на рабочее движение.
Некоторые считают, что если они прочли и заучили
это положение, то тем самым уже уяснили себе вопрос о
том, что такое ревизионизм. Однако одного этого
недостаточно для понимания ревизионизма как особенного
явления в рабочем движении, точно так же как
недостаточно для определения понятия «человек» утверждения,
что «человек есть млекопитающее животное». И то и
другое утверждение верно, но как утверждение, что «человек
есть млекопитающее животное», не объясняет еще,
каков, собственно, есть человек, так и утверждение, что
«ревизионизм есть буржуазное влияние на рабочее
движение», еще не объясняет того, в чем, собственно,
ревизионизм заключается.
Известно, что на Западе рабочее движение появилось
прежде, чем возник марксизм. Известно, что и после
возникновения марксизма рабочее движение не стало сразу
марксистским. Длительное время марксизм был только
одним из многих идейных течений в рабочем движении.
Известно, что и сейчас рабочее движение не находится
всецело под влиянием марксизма. Как в прошлом, так и
сейчас большие отряды рабочего движения находятся под
влиянием буржуазной идеологии. Но никто не называл
все эти влияния ревизионизмом. Возьмем такой пример:
Карло Шмид и Генрих Дейст являются известными
руководителями СДПГ Они носители буржуазного
влияния в рядах германского рабочего движения, но это не
ревизионисты. Они просто буржуазные идеологи в
рабочем движении, которые объявляют марксизм
«устаревшим», «отжившим свое время» и полностью его
отрицают.
Имеются и такие люди, которые готовы объявить
ревизионизмом всякое теоретическое заблуждение, всякую
теоретическую ошибку людей, стремящихся быть
марксистами. Это неправильно.
О ревизионизме можно говорить только тогда, когда
речь идет о замене того или другого принципа, того или
иного основного^ теоретического положения марксизма
тем или иным положением буржуазной или мелкобур-
19*
291

жуазной идеологии. В соответствии с этим мы говорим о
философском ревизионизме — когда дело касается
подмены философских основ марксизма каким-нибудь
буржуазным философским учением: неокантианством,
неопозитивизмом, экзистенциализмом, фрейдизмом и др.; об
экономическом ревизионизме — когда принципиальные
положения марксистской политической экономии
заменяются соответствующими положениями буржуазной
политической экономии, например положениями кейнсианства;
о социологическом ревизионизме — когда марксистское
учение о классах и классовой борьбе, о государстве и т. д.
подменяется соответствующими буржуазными
социологическими теориями и т. п.
Есть также товарищи, которые считают, что для того,
чтобы квалифицировать те или другие взгляды как
ревизионистские, недостаточно иметь налицо ревизию того
или иного принципа марксизма и замену его
буржуазным или мелкобуржуазным принципом. Определяющее
значение для характеристики того или иного взгляда как
ревизионистского, по их мнению, имеет тот факт, являлся
ли носитель таких взглядов когда-либо марксистом,
впоследствии отступившим от позиций марксизма, и
находится ли он в рядах рабочего движения, то есть является
ли членом коммунистической или
социал-демократической партии, работает в профсоюзах и т. п. Если нет этих
двух последних условий, то, по мнению данных
товарищей, ни о каком ревизионизме не может быть и речи.
Эта точка зрения точно так же ошибочна. Известно
много случаев, когда те или другие идеологи
ревизионизма не входят ни в какие рабочие организации.
Кроме того, в истории известно много случаев, когда
ревизионизм возникал не только в результате
отступления того или иного марксиста от позиций марксизма, но
и в результате того, что представители буржуазной
интеллигенции воспринимали ту или другую сторону
марксизма, соединяли марксизм с различными концепциями
и изображали это соединение как образец истинного
марксизма, как дальнейшее развитие марксизма и т. п.
Ревизионизм может быть результатом как отступления
ортодоксальных марксистов от позиций марксизма и
перехода на буржуазные идейные позиции, так точно так
же и того, что немарксисты пытаются протащить свои
немарксистские взгляды под флагом марксизма. Этот во-
292

прос В. И. Ленин разъяснял не в одном своем
произведении. Так, в «Марксизме и ревизионизме» он пишет
следующее: «Бывший ортодоксальный марксист Бернштейн
дал имя этому течению, выступив с наибольшим шумом
и с наиболее цельным выражением поправок к Марксу,
пересмотра Маркса, ревизионизма». Далее, Ленин
указывает, что в России немарксистский социализм
«явственно перерастает у нас на глазах в ревизионизм. И в
аграрном вопросе (программа муниципализации всей
земли) и в общих вопросах программы и тактики наши
социал-народники все больше и больше заменяют
«поправками» к Марксу отмирающие, отпадающие остатки
старой, по-своему цельной и враждебной в корне
марксизму системы. Домарксистский социализм разбит. Он
продолжает борьбу уже не на своей самостоятельной
почве, а на общей почве марксизма, как ревизионизм» К
Итак, для того чтобы определить взгляды
какого-нибудь человека как ревизионизм, не обязательно, чтобы он
был некогда последовательным марксистом, а
впоследствии отступил от марксистских позиций.
Ревизионистскими являются взгляды и немарксистов, воспринявших
нечто от марксистской идеологии с целью протащить свои
немарксистские идеи под флагом марксизма.
Следовательно, определяющее здесь то, что и в том и в другом
случае перед нами идеология, которая стремится
соединить те или иные положения марксизма с буржуазной
иделогией и одновременно претендует на роль идеологии
рабочего, социалистического движения.
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 17, стр. 18—19.

РЕВИЗИЯ МАРКСИЗМА
ВНЕ РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ
I. РЕВИЗИЯ МАРКСИЗМА
С ПОЗИЦИИ КАТОЛИЦИЗМА
Ревизией марксизма в настоящее время занимаются
даже теологи, например Штейнбюхель, Рединг и др.
Самыми забавными здесь являются спекуляции
многих буржуазных идеологов вокруг работ молодого
Маркса. Молодого Маркса хотят поймать в свои сети идеологи
католической и протестантской церкви, экзистенциалисты
и неогегельянцы, а также всевозможные идеологи
ревизионизма. С одной стороны, они пытаются доказать, что
молодой, еще не освободившийся от влияния
гегельянства Маркс — это и есть «истинный», «великий» Маркс,
а с другой — находят какое-то родство между ним и
самими собой.
«Молодой Маркс является одним из открытий нашего
времени», — пророчествует Эрих Тир в своей книге
«Картина мира у молодого Маркса», за которое борются «во
Франции христиане и экзистенциалисты», «молодая
польская интеллигенция», ратующая за «человеческий
социализм», то есть польские ревизионисты, и другие;
«Германия также не стоит в стороне от этого поля сражения»1.
Все это верно. Многие буржуазные философы,
теоретики социал-демократии, польские, венгерские и другие
ревизионисты, такие, как Лешек Колаковский и другие,
действительно хватались за молодого Маркса, как
утопающий хватается за соломинку. Но так же как
соломинка не может спасти утопающего от гибели, так и
«молодой Маркс» не может помочь буржуазным
философам, всевозможным оппортунистам и ревизионистам
в их борьбе против марксизма, потому что «молодой
Маркс» давно преодолен самим Марксом, то есть зре-
1 Е. Tbier, Das Weltbild des jungen Marx, Göttingen, 1957,
S. 3-4,
294

лым, истинным Марксом, который вошел в историю
как основатель научного коммунизма, как идейный
руководитель победоносной социалистической революции.
«Молодой Маркс» — это только эпизод формирования
Маркса, развитие которого неизбежно вело и привело
к формированию зрелого, истинного, исторического,
великого и бессмертного Маркса. «В самом деле, еще
в 1843 году, когда Маркс только еще становился
Марксом, т. е. основателем социализма, как науки,
основателем современного материализма... — еще в то время
Маркс с поразительной ясностью намечал коренные
линии в философии» х.
Поэтому апелляция ревизионистов типа Колаковско-
го и др. к «молодому Марксу» — только одно из
доказательств антимарксистского, антиленинского
характера их философских взглядов. А тот факт, что их
буржуазные учителя хватаются сейчас за «молодого
Маркса», лишь доказывает, насколько тяжелым в наше
время стало положение буржуазных идеологов. Если
раньше они соревновались в борьбе за «уничтожение»
Маркса, то сейчас между ними все ширится
соревнование «в борьбе за Маркса». Но это вовсе не означает,
что такие борцы «за Маркса» изменили классовым
интересам буржуазии. Отнюдь нет. «Мы должны знать,—
пишет Тир, — что Маркс еще не примирен с нами и
именно поэтому всегда страшен»2. Поэтому-то мнимая
«борьба за Маркса» является только новым прикрытием
старой борьбы против Маркса.
Наиболее комичным во всей истории «борьбы за
Маркса» являются потуги некоторых теологов, как,
например, Теодора Штейнбюхеля, соединить католицизм с
марксизмом. По мнению Штейнбюхеля, Маркс и
католическая церковь преследовали якобы одну и ту же цель —
борьбу против жестокой капиталистической
действительности, так как она принизила человека до положения
вещи, которую можно продавать и покупать. Цель
Маркса: посредством уничтожения капиталистического
общества и создания социализма и коммунизма восстановить
человеческое достоинство всякой человеческой личности,
прекратить ее третирование как средства, как вещи. Но
1 В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 357.
2 Ε. Τ h i е г. Das Weltbild des jungen Marx, S. 5.
295

католическая церковь, говорит Штейнбюхель, преследует
ту же самую цель.
Но, оказывается, не только цели Маркса
и'католицизма являются общими. Общими являются и мотивы,
движущие ими в борьбе за достижение этих целей. Во
всей своей деятельности Маркс руководствовался прежде
всего этическими, нравственными побуждениями.
Нравственное возмущение бесчеловечной капиталистической
действительностью, которая уничтожает в человеке
человека и превращает его в вещь, — вот что движет Марксом
в его антикапиталистической деятельности. Но
католическая церковь будто бы также руководствуется в своей
деятельности главным образом нравственными
побуждениями. Значит, и здесь якобй существуют точки
соприкосновения между марксизмом и католицизмом.
Единственное-де, что отличало Маркса от
католицизма, говорит теолог Штейнбюхель, был его атеизм,
которым он заразил рабочий класс и тем самым создал так
много хлопот для католической церкви. Но это различие,
согласно Штейнбюхелю, может и должно быть
преодолено на основе главного — борьбы против капитализма.
Атеизм Маркса, утверждает он, не является изобретением
Маркса и не относится к сущности марксизма. В атеизме
Маркса виновата буржуазия, капиталистическое
общество, потому что, когда Маркс появился на исторической
арене, буржуазная культура не могла-де предложить ему
ничего иного, кроме материалистической философии
французских материалистов, Фейербаха и других
материалистов, а также науки, которая была всецело
пропитана материализмом и атеизмом. Следовательно,
материалистическая философия и связанный с ней атеизм
имеют не пролетарское, а буржуазное происхождение, и
чтобы очистить марксизм от всего буржуазного,
необходимо освободить его от материализма и атеизма
ненавистной буржуазии.
Все эти рассуждения Штейнбюхеля построены лишь
на схоластической софистике, иезуитской фальсификации
и социальной демагогии.
Прежде всего неверно, что будто Маркс и католицизм
преследовали одну и ту же цель — уничтожение
капитализма, а жестокая борьба между марксизмом и
католицизмом— лишь одно трагичное и тяжкое недоразумение.
В действительности же здесь нет никакого недоразуме-
296

ния. Все дело в том, что под «капитализмом» Штейнбю-
хель понимает только домонополистический капитализм,
а под «буржуазией» — прогрессивную, революционную
буржуазию, которая дала миру таких великих
философов-материалистов, как Ламетри, Дидро,
Гельвеций, Гольбах, Фейербах и др. Как идеологи
революционной прогрессивной буржуазии, эти философы вели
страстную идейную борьбу против католической церкви
и ее религиозной идеологии, представлявшей и
защищавшей интересы реакционной и контрреволюционной
аристократии.
Но когда буржуазия перестала быть прогрессивным
классом, а домонополистический капитализм перерос в
империализм, конфликт между буржуазией и
католической церковью был снят. Перед лицом наступающей
пролетарской революции буржуазия и католическая церковь
объединились в общей «священной» войне за
предотвращение социалистической революции.
Однако католическая церковь еще не забыла раны,
которые были нанесены ей прогрессивной и
революционной буржуазией, воинствующим буржуазным
материализмом и атеизмом. Хотя буржуазия давно отказалась и
от материализма, и от атеизма и выбросила их за борт,
ненависть католицизма к ним стала еще сильнее, так как
они были развиты на новой основе — на основе
марксизма. Превратившись в составные части революционной
идеологии рабочего класса, они стали теперь еще более
опасными для католической церкви.
Итак, Штейнбюхель и другие идеологи католицизма
враждебно относятся к буржуазии и капитализму
прошлого, когда они были прогрессивны. А против
современной буржуазии и современного капитализма они не
только не воюют, но, наоборот, утверждают, что сейчас
якобы не существует ни капитализма, ни буржуазии
и что капиталистическое общество изменилось-де
коренным образом.
Согласно марксизму, капиталистическое общество
действительно существенно изменилось. Однако его
изменение состоит не в том, что оно перестало быть
капиталистическим, а в том, что из прогрессивного капитализм
стал консервативным, отжившим свое время.
Поэтому капиталистический строй должен быть уничтожен
и заменен социалистическим.
297

Следовательно, цели католицизма и марксизма не
только не общи, но прямо противоположны, поскольку
католицизм защищает современный, отживший свой век
капиталистический строй, а марксизм борется за его
уничтожение.
Неверно точно так же и то, что движущие мотивы
католицизма и марксизма общие. Верно, что марксизм
до глубочайших своих основ проникнут самыми
возвышенными и самыми человечными нравственными
побуждениями и идеалами. Но нравственные побуждения
марксизма не висят в воздухе. Они имеют свои корни в
классовых интересах пролетариата, всех трудящихся и
в строгом научном анализе современной объективной
общественно-исторической действительности, тогда как
нравственные побуждения католицизма являются
выражением лицемерной религиозной морали, которая на
словах объявляет всех людей равными, братьями во
Христе, а на деле защищает капиталистическое рабство
и эксплуатацию.
Под флагом «борьбы за Маркса» идеологи
буржуазии и ревизионизма пытаются противопоставить
Маркса— Марксу, «молодого Маркса» — «зрелому Марксу»,
Маркса — Энгельсу, Маркса — Энгельсу и Ленину,
Маркса и Энгельса — Ленину.
Белые нитки, которыми сшита эта фальсификация,
настолько явны, что более трезвые буржуазные
философы открыто указывают на их несостоятельность и
признают, что идеи молодого Маркса логически неизбежно
ведут к взглядам зрелого Маркса, а взгляды Маркса —
к взглядам Ленина. Предназначение указанных
фальсификаций в том, чтобы выдумать какие-либо различия и
противоречия между классиками марксизма-ленинизма,
чтобы противопоставить их друг другу и, таким образом,
внести неуверенность, колебания в среду рабочего
класса, трудящихся и прогрессивной интеллигенции,
сомнения в монолитном единстве взглядов Маркса, Энгельса
и Ленина.
II. РЕВИЗИЯ МАРКСИЗМА САРТРОМ
Одним из важнейших идейных источников
современного ревизионизма являются философские и
общественно-политические взгляды известного буржуазного фран-
298

цузского философа Жана Поля Сартра. Он
вдохновитель и учитель многих ревизионистов. Его журнал
«Ле тан модерн» представляет собой теоретическую
трибуну международного ревизионизма. В нем
печатаются все наиболее значительные произведения
ревизионистов всего мира. Здесь мы находим и «Реформы и
революцию» Джолитти и статьи Колаковского, статьи
Лефевра и работы и других ревизионистов. Здесь же
печатаются работы самого Сартра, в которых он
развивает свои ревизионистские идеи.
Сартр является создателем одной из самых
распространенных форм модного буржуазного философского
течения, известного под названием экзистенциализма.
Но Сартр не просто философ. Он известен и как весьма
плодовитый литератор и как активный политический
деятель.
Сартр не относится к тем буржуазным философам,
которые считают, что философия есть и должна быть
какой-то оторванной от жизни, от
общественно-политической практики системой. Напротив; он
придерживается того мнения, что всякая философия, даже та,
которая на первый взгляд выглядит в высшей степени
созерцательной, является практической. Всякая философия —
«социальное и политическое оружие» (Ж. П. Сартр,
Проблемы метода, «Ле тан модерн», № 139, 1957). Так
рассматривает он и свою собственную философию. Она
призвана служить определенным
общественно-политическим целям. Поэтому для того, чтобы понять
философские взгляды Сартра, его попытки реформировать
марксизм путем соединения его с философией
экзистенциализма, необходимо исходить из его
общественно-политических позиций.
Общественно-политические позиции Сартра
Сартр никогда не был участником
коммунистического и вообще рабочего движения. Он сам говорил о себе
как о «спутнике» коммунистической партии,
«мелкобуржуазном демократе», принадлежащем к
«интеллектуальной мелкой буржуазии». Но вопреки этому Сартр
уверяет нас, что вся его общественно-политическая
деятельность является не буржуазно-демократической, а
299

социалистической. Сартр призывает к борьбе против
капиталистической эксплуатации, против колониального
рабства и империалистической агрессии, против
фашизма и империалистической реакции, за сохранение мира
во всем мире, за дружбу с Советским Союзом и всеми
социалистическими странами.
Сартр придерживается того мнения, что
осуществление этих целей возможно только* при том условии, если
все левые демократические силы объединятся в единый
фронт. В своей статье «Тень Сталина» («Ле тан модерн»
№ 129, 130, 131 за 1956—1957 годы) он пишет: «Единый
народный фронт — это единственное, что может спасти
нашу страну. Необходимо выбрать: или народный фронт,
или полный моральный упадок».
Сартр точно так же признает, что главной
предпосылкой создания народного фронта, а также победы
социализма служит создание единства рабочего класса,
что единственной силой, которая может осуществить
единство рабочего класса и всех демократических сил,
создать народный фронт и обеспечить победу
социализма, является коммунистическая партия.
Социалистическая партия неспособна совершить это,
потому что ее руководство находится в руках
предателей и фактически «проводит политику правых».
Характеризуя политический облик и политическую
деятельность руководителя французской социалистической
партии Ги Молле, Сартр пишет: «Он никогда не утверждал,
что служит делу социализма... Ги Молле избрал измену,
он ушел в нее по горло, я не знаю никого другого, кто
изменял бы стольким людям сразу. Во-первых, своим
союзникам... Он изменил своим избирателям... Он
изменил всем французам... Наконец, что нас интересует
больше всего, он изменил своей партии... он посылал
бедняков на верную смерть, принуждая их сражаться в
защиту интересов колониальной политики и крупных
компаний; он оказал капиталистам услугу, предоставив
им силу, которая получила поддержку среди наемных
рабочих, он внезапно нарушил миролюбивые традиции
своей партии, необдуманно бросившись в агрессивную
войну» (там же).
Сартр проявляет гораздо большую прозорливость и
более последовательный демократизм по сравнению с
теми демократами и социалистами, которые на словач
300

говорят, что они за демократию и социализм, и
одновременно видят свою главную задачу в борьбе против
коммунистической партии, в насаждении и проведении
необузданного антикоммунизма. В противоположность
такого рода деятелям Сартр не только признает, но и
непрестанно подчеркивает, что без коммунистической
партии невозможно вести успешную борьбу за демократию,
за мир и социализм. «Коммунистическая партия остается
первой партией во Франции по числу полученных
голосов. .. Как могут поступать в действительности
некоммунистические группировки и группки. Объединиться
без нее равносильно быть обреченным на бессилие;
объединиться против нее равносильно тому, чтобы
открыть двери фашизму. Остается одно-единственное
решение: единство действий с ней» (там же).
И подобно тому как Французская коммунистическая
партия, ее сила и влияние необходимы для победы
демократии и социализма во Франции, точно так же и
Советский Союз необходим для победы мира, демократии
и социализма во всем мире. «Разумеется, — пишет
Сартр, — необходимо существование СССР, необходимо
«для дела коммунизма»: все люди с левыми
убеждениями согласятся с этим» (там же). До сих пор все
совершенно правильно. Поэтому все истинные борцы за
мир, за демократию и за социализм не могут не
приветствовать этих высказываний Сартра. Дело, однако, в
том, что после каждого из таких правильных
утверждений Сартр ставит одно но, после которого все
положительные ценности переходят в свою
противоположность.
Коммунистическая партия — единственная сила,
которая может достичь единства рабочего класса, создать
народный фронт, обеспечить победу демократии и
социализма, но говорит Сартр, будучи такой, какова она
сейчас, со своей теперешней политикой и идеологией, она
якобы не в состоянии выполнить свое историческое
призвание.
Сартр признает, что Советский Союз —
миролюбивая, социалистическая страна, существование которой
необходимо для дела мира и коммунизма, но
одновременно Сартр выступает заодно с реакционной
империалистической пропагандой по поводу так называемого
вмешательства, Советской Армии в венгерские события.
301

Но Сартр не удовлетворяется только оценкой
прошлой деятельности коммунистической партии и
социалистического государства. Он пытается давать прогнозы
относительно судьбы мирового социализма, которые
настолько же категоричны, насколько и пессимистичны.
В 1956—1957 годах в своей работе о венгерских
событиях, озаглавленной «Тень Сталина» и помещенной
в журнале «Ле тан модерн», Сартр выступил с
пророчествами о том, что «шансы на социализм» в Венгрии
якобы уничтожены «самое большее на 50 лет». Сейчас,
когда прошло несколько лет, они уже не нуждаются
в опровержениях потому, что никогда не были верны,
и потому, что сама историческая практика выдвигает
против них так много фактов, что лишает их всякого
смысла.
На практике случилось как раз обратное тому, что
Сартр утверждал и пророчил. Так, например, вопреки
его категорическому утверждению, что будто бы
коллективизация полностью провалилась, а социалистическая
индустриализация удалась только наполовину, социали-
ческое сельское хозяйство в СССР делает новые
крупные шаги по пути своего укрепления и развития.
Кооперирование сельского хозяйства в Народной Республике
Болгарии, Китайской Народной Республике,
Германской Демократической Республике и Корейской
Народно-Демократической Республике уже завершено.
Завершается процесс социалистического переустройства
сельского хозяйства в Чехословакии. Были достигнуты
новые успехи в социалистическом переустройстве и
развитии сельского хозяйства во всех социалистических
странах.
Еще более злополучными оказались предсказания
Сартра относительно индустриализации
социалистических стран. В течение последних нескольких лет
советская социалистическая промышленность достигла новых
крупных успехов, блестящий итог которых подчеркнул
XXI съезд КПСС. «Из года в год успешно выполняются
наши народнохозяйственные планы, — говорил в своем
докладе на съезде товарищ Н. С. Хрущев. — Валовая
продукция промышленности увеличилась по сравнению
с 1913 годом в 36 раз, причем производство средств
производства возросло в 83 раза, а продукция
машиностроения и металлообработки — в двести сорок раз.
302

Успешно выполнен по всем отраслям народного
хозяйства план 1958 года. Промышленная Продукция
выросла за год на 10 процентов вместо 7,6 процента по
плану».
«В 1958 году в СССР выплавлено около 55 миллионов
тонн стали, добыто 113 миллионов тонн нефти,
выработано 233 миллиарда киловатт-часов электроэнергии.
У нас теперь за один месяц выплавляется стали и
добывается нефти больше, чем за весь 1913 год.
Каждые три дня вырабатывается столько электроэнергии,
сколько вырабатывалось в дореволюционной России
за год» К
«В 1958 году промышленная продукция Советского
Союза значительно превысила промышленную
продукцию Франции, Англии и Западной Германии, вместе
взятых»2. Основываясь на этих громадных успехах,
XXI съезд КПСС поставил задачу: в следующие 12 лет
Советский Союз догонит и перегонит США по
производству промышленной продукции на душу населения.
Невиданными для капитализма темпами развивается
промышленность и в других социалистических странах.
«Китайская Народная Республика за 1950—1958 годы
увеличила промышленное производство примерно в
десять раз. Промышленная продукция в 1958 году по
сравнению с довоенным уровнем выросла в Польше
более чем в 5,5 раза, Чехословакии — в 3,3 раза,
Германской Демократической Республике — более чем в 2,5
раза, Румынии — почти в 4 раза, Венгрии — более чем
в 4 раза, Болгарии — примерно в 9 раз, Албании —
в 18 раз. Корейская Народно-Демократическая
Республика увеличила промышленное производство по
сравнению с 1949 годом в 3,5 раза. В результате
социалистической индустриализации в большинстве стран
народной демократии удельный вес промышленности стал
преобладающим. Польша, Венгрия, Румыния, Болгария
стали промышленно-аграрными странами с развитой
тяжелой промышленностью, Китайская Народная
Республика из аграрной страны превращается в
индустриально-аграрную 3. «Среднегодовой прирост промышленного
1 Н. С. Хрущев, О контрольных цифрах развития народного
хозяйства СССР на 1959—1965 годы, Госполитиздат, 1959, стр. 7.
2 Там же, стр. 69.
3 Там же, стр. 75.
303

производства по всему социалистическому лагерю
составил за последние пять лет (1954—1958 годы)
11 процентов, в то время как по всему
капиталистическому миру он был менее трех процентов» 1.
Мы'могли бы еще и еще приводить данные об
успехах социалистических стран в области сельского
хозяйства, промышленности, культуры и т. п., которые не
отрицают даже враги социализма. Но нет фактов, которые
свидетельствовали бы о «бесплодных усилиях», о том,
что «коллективизация полностью провалилась, а
индустриализация удалась только наполовину» и т. п.
Факты свидетельствуют только о том, что Сартр полностью
провалился в своих пророчествах. Он оказался плохим
пророком, потому что давал неверные оценки как
деятельности и политики коммунистических партий, так и
действительного положения в социалистических странах
и их взаимоотношениях.
В этих своих оценках и прогнозах Сартр не проявил
ни тени оригинальности. Все они взяты из арсенала
антикоммунистической и антисоветской пропаганды
империалистической реакции и тех социал-демократических
деятелей, которых он сам заклеймил как изменников
социализма.
Таким образом, мелкобуржуазная
неуравновешенность Сартра привела его тогда в одну компанию с
врагами демократии и социализма. Хотел Сартр того или
нет, но этими своими утверждениями он лил воду на их
мельницу, потому что, хотя все эти отрицательные и
пессимистические оценки и прогнозы, которые он дал
социализму и коммунистическим партиям, как мы показали, и
опровергаются действительными фактами, они отражают
субъективные желания врагов социализма. Их желание
видеть коллективизацию полностью провалившейся,
социалистическую индустриализацию — проведенной лищь
наполовину, социалистические страны — раздираемыми
жестокими противоречиями, дело социализма —
разбитым вдребезги и т. п. настолько сильно, что в своей
пропаганде они весьма часто выдают свои собственные
желания и надежды за реальные факты, а такие деятели,
1 Н. С. Хрущев, О контрольных цифрах развития народного
хозяйства СССР на 1959—1965 годы, стр. 77—78.
304

как Сартр, при известных ошибках и затруднениях в
социалистическом строительстве в некоторых народно-
демократических странах теряют равновесие до такой
степени, что не могут отличить реальные факты от
субъективных желаний реакции.
Эти ошибочные оценки Сартром коммунистических
партий и социалистических стран дали новый толчок его
деятельности. Опираясь на эти ошибочные оценки, Сартр
пытается обосновать необходимость ревизии
политики и деятельности коммунистических партий как в
социалистических, так и в капиталистических странах с
целью преодолеть эти их слабости, недостатки и ошибки,
которые, по его мнению, мешают им осуществить свое
призвание.
Сартр думает, что он ведет свою идейную борьбу
против коммунистических партий и социалистических
стран во имя освобождения рабочего класса, во имя
социализма и коммунизма, во имя будущего Франции.
«Всякая левая партия, — пишет он, — имеет свои
собственные задачи; наша задача — осуществить рабочий
союз... Что касается нас, то вот уже 12 лет, как мы
спорим с коммунистами, сначала ожесточенно, потом на
дружеских началах. Но цель мы имели всегда одну и
ту же: мобилизовать все свои слабые силы на
осуществление этого, союза левых партий, который
«единственно» еще в состоянии спасти нашу страну» («Тень
Сталина»).
Но для разрешения этой задачи, по мнению Сартра,
необходимо совершить ревизию самой идеологии
коммунистических партий, их философии.
Жан Поль Сартр и марксизм
Отношение Сартра к коммунистической партии и
социализму неразрывно связано с его отношением к
марксизму. В своей статье «Реформизм и фетиши» («Ле тан
модерн», февраль 1956 года) он указывает, что
«критерием для всякого левого интеллигента, для всякой левой
интеллектуальной группы, для всякого левого идейного
течения является его отношение к марксизму». Как без
коммунистической партии невозможна успешная борьба
20 Н. Ирибаджаков
305

за демократию и социализм, так и коммунистическая
партия невозможна без марксизма.
Несмотря на то, что Сартр — один из идейных
вдохновителей современной ревизии марксизма, он в то же
время приводит.одни из самых убедительных аргументов
против ревизионизма и буржуазных критиков
марксизма. На первый взгляд это выглядит парадоксально. Но
в действительно это так.
Известно, что как в прошлом, так и теперь
ревизионисты выдвигают тезис, что те или иные принципы
марксизма или марксизм как целое устарел и не может
больше служить идейным оружием в борьбе за
социализм. Поэтому они предлагают реформировать и
дополнить марксизм или целиком его заменить некоторыми
модными буржуазными теориями. Основным тезисом
современного ревизионизма и некоторых буржуазных
критиков марксизма является утверждение, что марксизм
принадлежит XIX веку, что он опровергнут
современной наукой и исторической практикой.
Прекрасный ответ всем этим критикам марксизма и
апологетам буржуазной культуры представляет собой
Сартр. Сартр — буржуазный философ, литератор и
политический деятель. Следовательно, нет основания считать
его пристрастным в оценках против буржуазной
культуры и в пользу марксизма и социализма. Но вопреки
этому и как раз ввиду этого его оценка буржуазной
культуры и марксизма является роковой для идеологов
ревизионизма и буржуазии.
В противоположность утверждениям многих
идеологов ревизионизма и буржуазии Сартр заявляет, что
буржуазная культура, буржуазная философия, буржуазная
мысль мертвы. Единственно жизнеспособной идеологией
нашего времени является идеология рабочего класса —
марксизм. «Для нас марксизм — не только философия,—
пишет Сартр. — Он представляет собой климат наших
идей, сферу, которая их питает, подлинное движение того,
что Гегель называл объективным духом. В нем мы
видим общее культурное достояние левых. Более того,
после гибели буржуазной мысли он является самой
культурой» (там же).
В лице марксизма и его философии Сартр видит
несокрушимую идейную силу. В противоположность
ревизионистам и буржуазным идеологам, утверждающим,
306

что марксизм и его философия якобы устарели, мертвы
и т. д., Сартр заявляет, что «марксизм еще совершенно
молод, почти в детском возрасте: он едва начинает
развиваться. Он остается, следовательно, философией
нашего времени; он.непреодолим, потому что обстоятельства,
вызвавшие его к жизни, еще не преодолены. Наши
мысли, каковы бы они ни были, могут формироваться
только на этой почве; они должны содержаться в рамках,
которыми он их отграничивает, или потеряться в
пустоте, регрессировать» («Проблемы метода», «Ле тан
модерн» № 139, 1957 год).
Это утверждение Сартра основывается на его
концепции, что эпохи, порождающие философию, представляют
собой редкое явление. Так, между XVII и XX веками, по
его мнению, существует три момента возникновения
новой философии. Первый момент связан с именами
Декарта и Локка, второй — с именами Гегеля и Канта и
третий — с именем Маркса. «Эти три философии, —
указывает Сартр, — стали каждая в свою очередь
плодородной почвой для каждой отдельной мысли и
горизонтом всякой культуры; они не могут быть преодолены до
того момента, когда превзойдут исторический период,
выражением которого они являются. Предполагаемое
«преодоление» марксизма в худшем случае будет не чем
иным, как возвращением к домарксизму» (там.же).
Не принимая во внимание ошибочную периодизацию,
данную Сартром новейшей философии, в которой он не
находит места ни для английского, ни для французского
материализма, мы не можем не согласиться с ним, что
каждая действительно новая философия есть
теоретическое выражение исторических потребностей своего
времени, и ввиду этого буржуазная философия как
идеологическое выражение интересов определенного класса или
общества, отживших свое время, не в состоянии
преодолеть марксистскую философию, отражающую и
выражающую потребности исторического развития в эпоху
гибели капитализма, в эпоху социализма и коммунизма.
Совершенно правильна также его мысль, что
именно ввиду этого всякое «преодоление» марксизма может
быть ничем иным, кроме как возвращением к
домарксизму.
Подтверждением этого является вся современная
буржуазная и ревизионистская критика марксизма. Хотя
20*
307

эта критика нередко ведется под знаменем различных
«неоизмов», но она не в состоянии противопоставить
марксизму ничего нового и, в конце концов, всегда уводит
нас назад—или к Кьеркегору, или к Гегелю, или к Кан-
ту, или к Беркли и Юму, или к Фоме Аквинскому, или
еще дальше к Платону и Плотину.
Сартр выдает себя за приверженца марксизма. Он
называет марксизм «нашей культурой» и прилагает усилия
к соединению своей экзистенциалистской философии с
марксизмом. Сартр постоянно подчеркивает, что такое
соединение возможно, так как его экзистенциалистская
философия якобы недалека от марксизма и между ней
и марксизмом, видите ли, есть много общего.
Следовательно, в то время как ревизионисты вроде
Бернштейна, Конрада Шмидта, Вольтмана, Отто
Бауэра, Макса Адлера, Гильфердинга, Генрика де Мана,
Джолитти, Эрве и др. отступают от классовых позиций
пролетариата и марксизма и переходят на позиции
буржуазной политики и идеологии, в случае же с Сартром
наблюдается обратный процесс: когда отступают от
позиций буржуазной политики и идеологии и делают
попытку перейти на идеологические и политические
позиции пролетариата — марксизма. Но переход не
последователен, отличается полумерами, ввиду чего, в
конце концов, возникает ревизионизм, который не менее
вреден, чем классический ревизионизм типа
Бернштейна.
Однако этот факт не должен мешать нам видеть
различие между одним и другим и различные возможности,
которые они обнаруживают. Не забывая общее между
одним и другим, мы хотим подчеркнуть, что это не одно
и то же — является ли данный ревизионизм результатом
отступления от марксистских, коммунистических
позиций и перехода на буржуазные позиции или результатом
утраты веры в буржуазный строй и буржуазную
культуру и перехода от защиты буржуазного строя и
буржуазной культуры к борьбе за мир, демократию и
социализм. Если первый приводит к окончательному
разрыву с социализмом и к защите буржуазной реакции, то
есть назад, то второй содержит возможность разрыва с
буржуазией и перехода к марксизму и социализму. А все
это имеет весьма важное значение для революционной
борьбы рабочего класса, его коммунистической партии
308

за социализм. Маркс указывает, что чем более способен
господствующий класс принять в сйою среду самых
известных людей из угнетенных классов, тем прочнее и
опаснее его господство. Это означает, что чем больше
видных деятелей рабочего движения удается буржуазии
охватить своим влиянием и повести их по пути
ревизионизма и измены социализму, тем прочнее и опаснее ее
господство. Однако отсюда также следует, что чем
больше выдающихся деятелей буржуазии, особенно в
области науки, искусства, философии и вообще в области
культуры, удастся рабочему движению завоевать для
дела мира, демократии и социализма, тем больше
ослабевает господство буржуазии и тем ближе становится
победа социализма.
Что же заставило Сартра стать на путь критики
некоторых сторон капиталистического общества и
культуры, занять положительную позицию по отношению к
коммунистической партии, к Советскому Союзу и
социалистическим странам, к борьбе за мир, демократию и
социализм?
Это в первую очередь его разочарование в
буржуазной культуре, сознание ее неизлечимого кризиса и ее
творческого бессилия. Сартр сознает, что она не может
уже больше творить. Она находится в состоянии
распада. В ее атмосфере творцы культуры просто
задыхаются. «Мы, интеллигенты, живем в разряженной
атмосфере, — пишет он. — Нигде ничего не творят.
Лишенные кислорода, мы чувствуем, как задыхаемся».
Второй фактор — это постоянное соприкосновение с
рабочим классом и его идеологией, война, оккупация
Франции, участие в общей борьбе вместе с рабочим
классом, вместе с коммунистами в движении Сопротивления
против гитлеровской оккупации и прежде всего —
громадные успехи рабочего движения, руководимого
коммунистической партией, и мировое значение успехов
социализма в Советском Союзе и в странах народной
демократии. Все это помогает Сартру еще глубже осознать
неизбежную обреченность буржуазного строя,
буржуазной культуры, с одной стороны, и превосходство и
несокрушимую жизненную силу рабочего класса, дела
социализма, марксизма, того, чему принадлежит будущее,—
с другой. «Уже целое столетие, — пишет он, — в самых
различных формах одно-единственное движение вскры-
309

вает глубокую сущность общества, подчеркивая, что
эксплуатация свойственна буржуазии... Одно-единственное
движение располагает идеологией, которая позволяет
ему определить себя и других, — это социалистическое
движение, взятое в своей целостности. Оно стоит над
всеми другими... оно вникает в глубокую сущность
маневров и комбинаций, так как всегда их связывает с
основной структурой истории, так как оно, в сущности,
представляет движение, которому принадлежит новый
человек, создаваемый сейчас. Другие партии считают,
что новый человек уже существует. Для них он
является отвлеченным предметом буржуазной собственности...
Они прикрывают эксплуатацию и разъединяют
классовую борьбу на ряд одиночных, необычайных и редких
конфликтов. Их идеологи и историки ищут смысл
исторических событий везде, но не там, где он действительно
находится. Ввиду этого они не располагают средствами,
которые помогли бы им понять и оценить действия
эксплуатируемых классов. Они лишены даже способности
дать оценку себе, потому что не желают узнать истину
о собственных действиях» («Тень Сталина»). Только
марксизм «позволяет понять людей, их творения, события»
(«Реформизм и фетиши»).
Вот почему Сартр объявил себя борцом за дело
рабочего класса, за социализм. Сартр стал активным
участником движения за мир во всем мире и порвал со
своим старым другом, также широко известным
экзистенциалистом, Альбером Камю из-за того, что последний
отказался участвовать в борьбе этого движения за мир.
Сартр, изображавший в своих художественных
произведениях только отрицательных героев, написал
литературное произведение, главным положительным героем
которого является Анри Мартен. Он посетил Советский
Союз, а затем в прогрессивной французской печати
защищал от клеветы французских реакционных
журналистов советский общественный строй, советскую культуру,
советского человека, миролюбивую политику Советского
Союза К
То, что произошло с Сартром, не случайное, а вполне
закономерное явление. Это происходит и будет происхо-
1 См. Ж. Поль Сартр, Впечатления от поездки по
Советскому Союзу, «Октябрь», № 10, 1954.
310

дить в еще большей степени с многими другими
честными и демократически мыслящими представителями
буржуазной интеллигенции и находится в тесной зависимости
от успехов социалистических стран и международного
коммунистического движения в борьбе за мир,
демократию и социализм. Гигантские и непрерывно растущие
успехи Советского Союза и других социалистических
стран в развитии их экономики, науки, техники,
культуры, в поднятии благосостояния их народов, в борьбе за
сохранение мира во всем мире и т. д. неизбежно
вызывают восхищение прогрессивных и демократически
настроенных творцов культуры в капиталистических
странах и неизбежно будут их вовлекать в борьбу за мир,
демократию и социализм, будут усиливать процесс
перехода представителей буржуазной интеллигенции к
социализму и марксизму.
Этот процесс неизбежен. Он существует с тех пор,
как рабочее движение превратилось в самостоятельную
и непрестанно растущую силу. Однако этот процесс не
является и не может быть гладким, прямолинейным, так
как речь идет о людях, у которых до этого было
определенное буржуазное мировоззрение; разрыв этих
людей со старыми взглядами происходит нелегко, не сразу.
Некоторым из них удается освободиться от своих
буржуазных взглядов и буржуазного воспитания, у других
под вновь воспринятыми марксистскими идеями
сохраняются в той или иной степени остатки прежних
буржуазных идей и буржуазного воспитания. А третьи
останавливаются на полпути. Не освободившись окончатель
но от своих старых взглядов, они вносят их в рабочее
движение и тем самым становятся проводниками и
распространителями влияния буржуазной идеологии в
рабочем движении и идеологами ревизионизма.
Относительно последних Маркс и Энгельс писали:
«Когда люди других классов присоединяются к
пролетарскому движению, от них требуется прежде всего не
приносить с собой остатки буржуазных, мелкобуржуазных
и т. п. предрассудков, а целиком усвоить пролетарское
мировоззрение. Однако эти господа, как уже доказано,
насквозь пропитаны буржуазными и мелкобуржуазными
понятиями». По поводу таких буржуа,
присоединившихся к рабочему движению, Маркс и Энгельс пишут в том
же письме следующее: «Вместо того чтобы прежде всего
ЗП

самому углубиться в изучение новой науки, каждый
старался так или иначе пригнать ее к своим, извне
привнесенным воззрениям, наскоро сколачивал себе свою
собственную приватную науку и тотчас же выступал с
претензией обучать этой науке других».
«Без таких просветителей, основной принцип которых
обучать других тому, чего они сами не изучили, партия
может отлично обойтись» К
Эти слова Маркса и Энгельса можно в известной
степени отнести и к Сартру. Правда, он не состоит и
никогда не состоял в рядах коммунистической партии.
Но это не помешало ему взять на себя роль учителя
коммунистических партий по марксизму, учить их, как
развивать марксизм, как его применять, как
производить марксистский анализ и т. п.
Сартр как «борец» против догматизма
Сартр различает два вида марксизма: марксизм,
каким он должен быть, и марксизм, каков он есть.
Марксизм, каким он должен быть, является
жизнеспособным, эвристическим, самым эффективным
средством для объяснения мира, которое единственно
позволяет нам понять людей, их творения, события. Только в
марксизме творцы культуры сегодня могут найти
атмосферу, в которой дышали бы свежим воздухом и
творили. Он является «великолепным орудием» для
идеологического наступления, смертоносным для буржуазной
идеологии. «Ее идеи умирают от соприкосновения с
марксизмом» («Реформизм и фетиши»).
Однако, по мнению Сартра, это чудесное орудие попало
в негодные руки. Коммунистические партии
социалистических и капиталистических стран якобы сделали марксизм
склерозным, превратили его в догматическую и
идеалистическую систему, оторванную от жизни и
революционной практики. Таков, по Сартру, сегодняшний
марксизм.
Этот марксизм, видите ли, «застыл» в своем
развитии «под непроницаемой скорлупой догм». Он не
исследует новые факты, не производит новые анализы, не
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, стр. 330.
312

дает нам новых данных о мире, не делает новых
научных и философских открытий. Этот марксизм, согласно
Сартру, охвачен умственной ленью, и не только ленью.
Он превратил знания, приобретенные в прошлом, в
вечные априорные истины и видит свою задачу лишь в
приспособлении новых фактов к старым истинам, так как
в системе Канта данные чувственного опыта
упорядочиваются априорной категорией разума.
Следовательно, этот марксизм превратили в
идеализм. В результате всего этого марксизм утратил свой
наступательный дух. Из орудия наступления
коммунистические партии якобы превратили его в орудие
обороны. Поэтому Сартр недоволен коммунистическими
партиями и марксизмом. Он критикует их за
«догматизм», за то, что они якобы превратили марксизм из
живого эвристического учения в сборище мертвых догм
и из средства наступления в средство обороны. «От
марксизма мы не хотим, — пишет он, — ничего, кроме
того, чтобы он жил и стряхнул с себя преступную
умственную лень, мешающую ему дать всем то, что он должен
дать, не идя на уступки никому». Сартр требует от
марксизма «не дискуссий, не слов, а творений, исканий,
исследований, завоеваний» («Реформизм и фетиши»).
Этой своей критикой Сартр хочет выдать себя за
революционера и марксиста гораздо в большей
степени, чем коммунисты. Но одно дело — Сартр в
действительности, другое — то, за кого он хочет себя
выдать.
Начнем с его утверждения, что марксизм, каков он
есть, это якобы марксизм, застывший в догмах. Этот
тезис является краеугольным камнем его критики, его
ревизии марксизма. Если он рухнет, рухнут все его
выводы о необходимости ревизии марксизма, соединения
марксизма с различными буржуазными теориями.
Марксизм творческий призван громить взгляды,
согласно которым марксизм — система застывших мертвых
догм. Весь вопрос состоит в следующем:
действительно ли марксизм, каков он есть, застыл в безжизненных
догмах? Если это действительно так, тогда Сартр прав,
поскольку его критика того, что он называет
«марксизмом, каков он есть», полностью обоснована по
отношению к догматизму. Дело, однако, в том, что Сартр
совершенно произвольно объявил марксизм, каков он есть,
313

безжизненным, застывшим в своем развитии
догматизмом.
Верно, что в коммунистическом движении
наблюдались проявления догматизма. Догматизм неразрывно
связан с культом личности, и везде, где существовал
этот культ, он неизбежно сопровождался теми или
иными проявлениями догматизма, талмудизма,
начетничества. Верно также и то, что в некоторых местах
догматизм нанес серьезный ущерб делу социализма, например
в Венгрии. Известен и тот факт, что в основе
антипартийной деятельности группы Маленкова, Молотова,
Кагановича, Булганина, Шепилова и других лежит также
догматизм и консерватизм. Но делать из этих фактов
обобщающий вывод, что марксизм, каков он есть,
догматичен,— значит допускать самые вульгарные
фальсификации, потому что тот, кто стоит за объективную
истину, не может не признать, что все эти проявления
были серьезнейшим образом раскритикованы, осуждены
и отброшены как вредные во всем международном
коммунистическом движении. Исключительно большую роль
в борьбе против догматизма в международном рабочем
движении сыграл XX съезд КПСС. Именно XX съезд
КПСС положил начало борьбе за решительное
искоренение проявлений догматизма в международном
коммунистическом движении, который принял широкие
размеры в последние годы жизни Сталина. И эта борьба
ведется до сих пор.
В социалистических странах и в коммунистических
партиях проявления догматизма были не только
раскритикованы и осуждены как чуждые и несовместимые с
марксизмом. Наряду с этим были приняты практические
меры по, устранению вредных последствий догматизма,
а неисправимые носители догматизма были отстранены
от занимаемых руководящих партийных и
государственных постов. Если бы коммунистические партии и их
марксистская идеология были догматичными, тогда
догматизм и догматики были бы у них в почете, а мы
наблюдаем как раз обратное.
Это отношение коммунистических партий, марксизма
к проявлениям догматизма вытекает из его
материалистической сущности, из глубокой связи и взаимной
зависимости между марксистской теорией коммунистических
314

партий и их революционной практикой. Ленин
указывал, что не может быть догматичной теория, являющаяся
правильным отражением объективной действительности,
так как всякая догма представляет собой такое
неизменное положение, которое отражает старые, уже не
существующие объективные условия или которое никогда не
соответствовало объективным условиям.
А теория приводится в соответствие с объективной
действительностью при помощи практики. Именно
практика — источник, цель и критерий теории. Для
марксистов научная теория является не чем иным, как
обобщением общественной практики. Ее назначение—служить
практической деятельности, самой превращаться в
практику; и именно в процессе этого превращения теории в
практику обнаруживается ее соответствие или
несоответствие объективной действительности, доказывается
ее правильность.
Проявление догматизма представляет собой
доказательство того, что нарушены правильные
взаимоотношения между теорией и практикой, что теория оторвалась
и отстала от практики, ввиду чего те или иные ее
положения перестали соответствовать объективной
действительности, поскольку действительность изменилась, стала
иной, а соответствующие теоретические положения
остались теми же, не отразили, в себе даже те
объективные изменения, которые прочно вошли в нашу жизнь.
Поэтому для марксистов вся сущность борьбы против
догматизма сводится к преодолению отрыва теории от
практики, к восстановлению правильных
взаимоотношений между теорией и практикой, то есть к связи теории
с практикой, для того чтобы можно было привести
теорию в соответствие с изменившейся объективной
действительностью. Однако Сартр, который все время
твердит, что его философия якобы недалека от марксизма и
что его задача состоит в том, чтобы освободить марксизм
от оков догматизма, выступает как раз против связи
марксистской теории с практикой, без которой
невозможна никакая борьба с догматизмом, невозможно
никакое творческое развитие марксизма.
Верно, что Сартр на словах также осуждает раскол
между теорией и практикой, «который отбрасывает
теорию в одну сторону, а практику — в другую».
«Результатом разделения теории и практики, — пишет он, —
315

было превращение одной в беспринципный эмпиризм,
а другой — в чистое и застывшее познание» («Проблемы
метода»). На первый взгляд может показаться, что
Сартр как будто тоже за единство теории и практики.
Но это только на первый взгляд. Единство теории и
практики, которое имеет в виду Сартр, не марксистское
единство. Это метафизическое единство, которое не понимает
и отрицает живую диалектику между теорией и
практикой — переход практики в теорию и теории в практику,
долженствующий быть непрерывным процессом при
определяющей роли практики, чтобы теория была
живой, творческой и развивающейся.
Сартр рассматривает теорию и практику как две
категории, настолько отличные одна от другой, что всякий
переход одной в другую исключен. Более того, он
считает, что главная причина появления догматизма, застоя
в развитии марксистской теории — это стремление
коммунистов превратить свою теорию в практику.
«Марксизм, — пишет он, — застыл именно потому, что эта
философия требует изменения мира... потому что она есть
и хочет стать практикой» (там же).
Следовательно, основную погрешность марксизма,
которая якобы довела его до застоя в его развитии, до
догматизма, Сартр видит в том, что марксизм, каков он
есть, требует изменения мира. Очевидно, что, по
Сартру, для того чтобы стать таким, каким он должен
быть, то есть для того, чтобы освободиться от
догматизма и застоя, марксизму нужно отказаться от изменения
мира. Но тогда эта философия будет всем, чем угодно,
только не марксистской философией, потоку что не кто
иной, как Маркс, в своих тезисах о Фейербахе
указывал, что основной недостаток всей· прежней философии
заключался в том, что «Философы лишь различным
образом объясняли мир, но дело заключается в том,
чтобы изменить его». Но тогда Сартр пусть скажет четко
и ясно, что он по этому основному вопросу выступает
против марксизма, а не прикрывается великим именем
Маркса и не пытается противопоставлять Маркса
современным марксистам.
Хотя Сартр и выдает себя за непримиримого и
принципиального борца против догматизма, застоя
марксизма, против отделения теории от практики и т. п., это
вовсе не так, ибо без диалектической связи и взаимо-
316

действия между теорией и практикой так, как марксизм
их понимает, ни о каком творческом развитии
марксистской теории не может быть и речи.
Развитие марксистской теории, как и всякой теории
вообще, не может протекать произвольно, в зависимости
от прихотей отдельных людей. Как известно,
претендентов на творцов новых философий, новых теорий, на то,
чтобы делать эпохальные открытия, много. Особенно
много их среди современных буржуазных идеологов.
Ведь почти каждая школа современной буржуазной
идеалистической философии и социологии претендует на
то, что она совершила переворот в своей области,
подобный перевороту, сделанному Коперником, что она
осчастливила человечество новыми эпохальными
открытиями. Но сам Сартр слишком хорошо знает, насколько
далеки эти претензии от истины. Не он ли сказал:
«Идеализм... он был некогда живой философией, сейчас
эта философия мертва» (там же).
Да, идеалистическая философия больше уже
неспособна на подлинное творчество, потому что создание
новой общественно-научной и философской теории,
творческое развитие общественной науки и философии
возможно только при обобщении общественно-исторической
практики, которая возникает в борьбе за разрешение
новых исторических задач. А подобного рода практика
создается в настоящее время только рабочими и
трудящимися массами, руководимыми коммунистической
партией. В отличие от буржуазии, задача которой состоит
в том, чтобы сохранить вопреки всему существующий и
отживший свое время капиталистический строй, массы,
руководимые коммунистическими партиями, решают все
новые и новые исторические задачи, создают
совершенно новую действительность, на почве которой возникают
совершенно новые, неизвестные в предшествующих
обществах проблемы. Двигать вперед творческое развитие
теории — значит разрешать именно эти новые проблемы.
Это, разумеется, не могут сделать идеологи буржуазии
потому, что для них данные проблемы чужды, и потому,
что ввиду своей классовой ограниченности и
заинтересованности они вообще отрицают новые проблемы,
возникшие на почве социалистической действительности.
Только идеологи рабочего класса, коммунистических
партий могут и действительно творчески развивают
317

научную теорию общества, научную философию.
Разумеется, это развитие не происходит равномерно и не
всегда на необходимой высоте в теоретическом
отношении. Иногда оно серьезно тормозится проявлениями
самодовольства, консерватизма и догматизма,
прикрываемых праздными разговорами о творческом развитии
марксизма, вредным стремлением выдать элементарные
тривиальные истины за эпохальные и большие
теоретические открытия и т. д". Поэтому развитие марксистской
теории связано с борьбой за преодоление подобных
вредных проявлений в самом коммунистическом
движении. Но основное, что придает облик идейной жизни
коммунистического движения, социалистических стран,—
это движение вперед. Разумеется, это движение вперед
зависит в очень большой степени от теоретической
подготовки, от усилий и других субъективных качеств
самих деятелей коммунистического движения. Оно
не совершается стихийно, в силу какой-то фатальной
необходимости. Но, во всяком случае, развитие
марксистской теории подчинено объективной
необходимости.
Каждый шаг практического движения вперед дает
материал для теоретических обобщений, а когда такой
материал существует, всегда рано или поздно находится
человек, который его обобщает. С другой стороны,
коммунистические партии и социалистические страны не
могут продвигаться вперед по пути исторического
развития, не могут успешно разрешать новые задачи
исторического развития общества, если они не снабжены тем
теоретическим оружием, которое необходимо для
разрешения этих задач. XX съезд КПСС доказал это еще
раз и с особой убедительностью. Отставание
марксистской теории от потребностей исторического развития,
революционной практики коммунистического движения
и следование устаревшим, неправильным
теоретическим положениям тормозили правильное развитие
коммунистического движения и социалистического
строительства.
После того как эти устаревшие и ошибочные
теоретические взгляды были раскритикованы, отброшены и
заменены новыми, развитие социалистического общества
пошло несравненно более быстрыми темпами, а вместе
с этим возникли новые теоретические проблемы и пр?К'
318

тический материал для новых теоретических обобщений.
Если мы подведем итог развитию марксистской теории
только в период между XX и XXII съездами КПСС, то
увидим, что некоторые устаревшие или неправильные
теоретические положения были выброшены из ее арсе
нала, но одновременно на их место было выдвинуто во
много раз больше новых теоретических положений,
обогативших ее и продвинувших ее творческое развитие
далеко вперед, и это — лучший ответ всем критикам
марксизма, которые, подобно Сартру, обвиняют его в
догматизме. Кто может отрицать, что только за период
после XX съезда КПСС и по настоящее время как
социалистическая практика, так и марксистская теория
продвинулись далеко вперед, создали новые
материальные и духовные ценности. А что создали люди,
подобные Сартру, которые принялись за «развитие»
марксизма, чтобы сделать его таким, каким он должен быть?
Это мы увидим несколько ниже.
Сартр утверждает, что марксистская философия, для
того чтобы избавиться от догматизма, должна
отказаться от своего намерения изменить мир. Но для чего была
бы нужна революционному рабочему движению теория,
которая не требует революционного изменения мира и
которая никогда не будет применена на практике?
Такая теория не представляла бы собой идейного оружия
для победы социализма и коммунизма, а была бы
самоцелью. Именно это означало бы оторванность
революционной теории от революционной практики, идейное
разоружение революционного движения и его
поражение, потому что без революционной теории невозможно
революционное движение.
В сущности, взгляд Сартра на взаимоотношение
между теорией и практикой в такой же мере антидиа-
лектичен, метафизичен, как и взгляд представителей
догматизма или вульгарного практицизма, против
которого Сартр воюет на словах так же ожесточенно, как
и против догматизма.
Разумеется, между догматизмом и вульгарным
практицизмом существует разница. Догматизм рассматривает
мир бюрократически и идеалистически. Одним из
принципов догматизма является утверждение, что Маркс,
Энгельс, Ленин создали все в области теории и этого
вполне достаточно, чтобы построить социализм и
319

коммунизм, чтобы объяснить все, что произошло до ник
и что происходит и произойдет после них. Поэтому в
учении и произведениях классиков марксизма, говорят
догматики, нельзя затронуть даже одной буквы, и нет
необходимости прибавлять новые теоретические
положения. История должна развиваться согласно сказанному
в книгах, и все, что происходит не по книгам, идет от
лукавого. Догматик также говорит о единстве теории
и практики, о соответствии между теорией и
объективной действительностью, но он понимает это единство
идеалистически, так как решающую роль в этом
единстве отводит теоретическим положениям и так как, по
его мнению, не теория должна учитывать результаты
практики и приводиться в соответствие с объективной
действительностью, а наоборот.
В отличие от догматизма вульгарный практицизм
относится с пренебрежением к теории и считает, что все
заключается в практике. Нередко его сторонники также
говорят о значении теории, даже цитируют высказывания
Маркса и Энгельса о практике. Но даже это они делают
с единственной целью — выразить свое абсолютное
преклонение перед практикой и фактически презрительное
и высокомерное отношение к теории. Во многих случаях,
однако, вульгарный практицизм — это результат именно
догматизма.
Убеждение в том, что классики уже сказали
абсолютную истину о прошлом, настоящем и будущем мира
и что теперь нельзя ни прибавить к этой истине что-
либо новое, ни изменить что-нибудь в ней, что развитие
теории — привилегия только отдельной, возведенной в
культ личности неизбежно приводит к выводу, что всем
остальным партийным и государственным деятелям,
миллионам борцов за социализм и коммунизм не
остается ничего иного, кроме как заниматься исключительно
практической работой и, в лучшем случае,
пропагандировать, толковать, добросовестно правильно заучивать
то, что сказали классики марксизма или возведенная
в культ личность.
Но возвратимся, к Сартру. Из всего изложенного до
сих пор ясно, что с позиции Сартра нельзя вести
никакой борьбы против догматизма и грубого практицизма,
против «склероза» марксизма и т. д., потому что
развитие марксистской теории возможно только на основе
320

марксистского принципа единства теории и
практики, который обязывает непрерывно использовать
практику для приведения теории в соответствие с
наступившими существенными изменениями в объективной
действительности, для выдвижения новых теоретических
положений с целью применения их на практике. Это
единственно правильный путь борьбы против догматизма и
практицизма, путь творческого развития марксистской
теории. А путь, указываемый нам Сартром, ведет к чему-
то худшему, чем догматизм и практицизм, — к полному
произволу.
Кажущаяся революционность Сартра
Сартр постоянно прибегает к революционной
фразеологии, иногда создающей впечатление, что он —
революционер. Буржуазный философ Фриц Гейнеман
даже указывает, что «большевики ненавидят
экзистенциалистов-философов как потенциальных
революционеров будущего» К Это впечатление усиливается еще и
тем обстоятельством, что Сартр критикует коммунистов
во имя пролетарской партийности.
В своем произведении «Материализм и революция»
Сартр заявляет, что его критика относится не к Марксу,
не к марксизму вообще, а только к «марксистской школе
1949 года. И, если хотите, к Марксу с точки зрения
сталинского неомарксизма»2. В действительности, однако,
в своем труде Сартр занимается не каким-то
«сталинским неомарксизмом», а марксизмом Маркса, Энгельса
и Ленина, как они его понимали. Сартр уверяет
читателя, что он на стороне рабочего класса, что он
выступает за дело революции. «Я знаю, — пишет Сартр,—
что для человека нет другого лекарства, кроме
освобождения рабочего класса, и даже не обязательно быть
материалистом, чтобы знать это... Я знаю, что интересы
духа на стороне рабочего класса»3.
Однако Сартра не удовлетворяет задача вырвать
рабочий класс из-под идейного влияния марксизма. Он вы-
1 F. Heinemann, Existenzphilosophie — lebendig oder tot?
S. 176.
2 J. P. Sartre, Situationen, Essays Rowohlt Verlag, Hamburg,
1956. S. 26.
3 Там же, стр. 52.
21 II Ирпбаджаков
321

Д&игает более серьезную задачу: fcHèctH сомнение, неоё-
рие, идейную неразбериху в ряды самих
коммунистических партий, оторвать от марксистской идеологии их
деятелей и членов. Он хочет разложить
коммунистическую партию, революционный марксистский авангард
рабочего класса, который именно и является
воплощением единства марксизма и рабочего класса.
«Верно,— пишет Сартр, — что единственными
революционерами нашего времени являются марксисты,
которые представляют материализм. Верно, что
коммунистическая партия — единственная революционная
партия, верно также, что материализм — учение этой
партии»1. Однако это еще не означает, по Сартру, что
материализм, то есть марксизм, представляет собой
идеологию, теорию, которая наилучшим образом может
обслуживать дело революции, дело коммунистической
партии, дело освобождения рабочего класса.
«Необходимо вместе с ними [то есть с коммунистами. — Н. И.]
задать себе вопрос: является ли на самом деле
материализм и миф об объективности подлинной предпосылкой
революции, нет ли пропасти между деятельностью
революционера и его идеологией»2.
Вот главный вопрос, с которого Сартр начинает и
которым кончает свое произведение. Ответ, данный
Сартром на этот вопрос, абсолютно не в пользу марксизма.
Он отвергает философский материализм марксизма, его
диалектический метод, отвергает весь марксизм. «В
настоящее время возникает кризис марксистского духа»3,—
уверяет он. Марксизм, видите ли, больше не
удовлетворяет членов партии, и если они, так же как и сами
партийные руководители, все еще не решаются его заменить
новой идеологией, то только потому, что они боятся, как
бы не внести в свои ряды раскол и шатание4. И Сартр
полагает, что именно на него возложена задача
преодолеть их нерешительность. Он «смело» предлагает
заменить марксизм новой философией, которая не была бы
пи материализмом, ни идеализмом. «Дело революции,—
1 J. Р. Sartre, Situationen, стр. 89.
2 Там же, стр. 28.
3 Там же, стр. 89.
4 См. там же, стр. 80—90.
322

заявляет он, — требует новой философии,
рассматривающей отношение человека к миру по-иному» ].
Очевидно, той «новой революционной философией»,
которую предлагает Сартр рабочему классу и его
коммунистической партии, является экзистенциализм, а
Сартр — один из самых видных представителей
последнего.
Что представляет собой эта философия, мы уже
видели. Несмотря на претензии Сартра, она не является
ни революционной, ни стоящей над идеализмом и
материализмом. Экзистенциализм — одно из самых
реакционных идеалистических философских учений нашего
времени, которое служит идейным оружием
реакционнейшим кругам империалистической буржуазии. Причем
экзистенциализм не является новым учением в
философии. По словам Карла Ясперса, одного из главных
представителей экзистенциализма, «то, что называют
экзистенциальной философией, в действительности
представляет собой только форму престарой
философии»2.
В своей «революционной» смелости Сартр не знает
границ. Он доходит до того, что обвиняет руководителей
коммунистических партий в беззаботном отношении к
идеологическому оружию партии, чем они якобы могут
нанести непоправимый вред делу революции. «Без
сомнения, — пишет Сартр, — их [коммунистов. — Н. И.]
руководители думают: «Какое значение имеет идеология?
Наш старый' материализм выдержал свой экзамен и
наверняка приведет нас к победе. Наша борьба не
борьба идей; она является политической и социальной
борьбой, борьбой людей против людей». Если принимать
во внимание только близкое будущее, то они правы. Но
каких людей они создадут? Тот факт, что молодое
поколение учится на заблуждениях, никогда не проходит
для него даром, хотя оно и может иметь временный
успех. Что произойдет, если вдруг материализм задушит
революционное стремление?»3
1 J. Р. Sartre, Situationen, стр. 80.
2 К. Jaspers, Existenzphilosophie, Walter de Gruyter Co.,
Berlin, 1956, S. 1.
3 J. P. Sartre, Situationen, S. 90.
21* 323

Здесь Сартр ведет нечестную борьбу против
коммунистических партий и их руководителей, приписывая им
такие пороки и грехи, какие ему нужны, чтобы доказать
свой преднамеренный тезис, что марксизм должен быть
заменен какой-то «новой» философией, которая,
разумеется, будет извлечена из буржуазного философского
хлама.
Прежде всего, в мире не существует таких
руководителей коммунистических партий, для которых идеология
бы ничего не значила для победы революции, не было
и нет таких марксистов, которые считали бы, что их
революционная борьба является чем угодно, но только не
борьбой идей. Для последователей Маркса, Энгельса и
Ленина революционная теория всегда имела решающее
значение для революционной борьбы пролетариата. Без
революционной теории нет и не может быть
революционного движения — это азбучная истина для каждого
коммуниста. Такой же азбучной истиной для марксистов
является и то, что классовая борьба пролетариата
выражается в трех формах: политической, теоретической и
экономической.
Марксисты не только не недооценивают значения
теории и идейной борьбы, но, наоборот, всегда вели
непримиримую борьбу против любой попытки в рабочем
движении принизить значение теории, идейной борьбы
против стихийности, автоматизма и тупого практицизма.
Борьба Ленина против так называемых «экономистов»
была именно борьбой против их попыток отрицать,
принизить роль революционной теории в революционном
движении пролетариата. Этот вопрос также занимал
первостепенное место в борьбе Ленина и его учеников
против теоретиков II Интернационала.
От этих позиций марксизма-ленинизма коммунисты
никогда не отступали и не намерены отступать.
«Никому из марксистов-ленинцев, — заявил Н. С. Хрущев,—
не придет в голову принижать значение революционной
теории. Без революционной теории, говорил Ленин,
нет и революционной практики» 1. Идейный подъем,
наступивший во всем международном коммунистическом
движении после XX съезда КПСС: борьба против куль-
1 Н. С. Хрущев, За тесную связь литературы и искусства.
с жизнью народа, Госполитиздат, 195/, стр. 11.
324

та личности, борьба против догматизма и
ревизионизма, отказ от некоторых теоретических положений
Сталина, как не соответствующих объективной
действительности и вредных для революционной практики — все это
представляет собой еще одно доказательство того, что
коммунистические партии и их руководители не только
не относятся безразлично к революционной теории и не
недооценивают ее, а, наоборот, как никто иной,
являются ревностными блюстителями чистоты и совершенства
своего идейного оружия.
Вместе с тем надо подчеркнуть, что именно эти и
другие подобные факты, свидетельствующие о
проявлении самокритики коммунистов и дальнейшем
творческом развитии марксистской теории, преподносятся
буржуазными идеологами в виде какого-то «кризиса
марксизма». Однако честный, непредубежденно мыслящий
человек не может не согласиться, что в
действительности не существует никакого кризиса марксизма,
потому что марксизм переживал бы кризис, если бы он
продолжал придерживаться устаревших и ошибочных
теоретических положений, которые делали бы его
неспособным объяснить новые исторические явления и
должным образом ориентировать в них коммунистов.
А мы наблюдаем как раз обратное. Марксисты
решительно освобождают свой теоретический арсенал от
устаревшего, негодного теоретического оружия и
заменяют его новым, соответствующим конкретной
исторической обстановке и дающим возможность
коммунистическим партиям и социалистическим государствам с еще
большим успехом продвигать вперед победоносное дело
социализма и коммунизма.
Разумеется, не тревога за то, что материализм якобы
задушит революционность, побуждает Сартра к борьбе
против марксизма, а как раз обратное. Марксизм, его
философский материализм существует уже целое
столетие как идеология революционного пролетарского
движения. И если сегодня миллионы рабочих в мире имеют
перед собой ясную историческую цель, если они
преисполнены бодрым оптимизмом и несокрушимой
уверенностью в неизбежной победе социализма и коммунизма,
то этим они обязаны марксизму. Сами противники
марксизма знают это очень хорошо, и некоторые из них
открыто признают, что в то время, как современные Çyp-
325

жуазные философские и иные идеологические учения
полностью проникнуты духом безнадежной
обреченности и пессимизма, марксизм вселяет в рабочий класс
любовь к жизни, уверенность в
общественно-историческом прогрессе и оптимизм.
Особенно характерным по своей откровенности в
этом отношении является признание известного
австрийского теолога Фишля. В своей книге «Материализм и
позитивизм сегодня» он пишет: «Карл Маркс сумел
вселить в рабочий класс веру в прогресс и
несокрушимый оптимизм XIX века. В то время как в буржуазных
кругах эта вера давно мертва, в то время как Освальд
Шпенглер возвещает о «закате Запада», а Людвиг Кла-
гес проклинает человеческий дух как «врага» и
«бактерию», в то время как философия экзистенциализма
рисует человеческое бытие в самых мрачных красках как
«возникшее из ничего и ни к чему не направленное»,
оптимизм продолжает жить у рабочего класса по
настоящее время» К
История доказала, что марксизм не только не
«душит» и не может «задушить» революционность, но что
он является единственным учением, способным
пробудить действительно революционное стремление у
рабочего класса и научить его, как осуществить это
революционное стремление на практике. Марксистская теория —
это единственная теория, благодаря которой рабочий
класс достиг всемирно-исторических побед и под
знаменем которой он перестроит весь мир. А «новая
философия», о которой говорит Сартр и которой он хочет
заменить диалектико-материалистическую философию,
наверняка ограничивала бы революционные устремления
коммунистов и рабочего класса. В этом отношении Сартр
совершенно не оригинален. Ревизионистская практика
правых социалистов дала многочисленные
доказательства тому, насколько эффективным средством является
замена марксистской философии «новой», «ни
материалистической, ни идеалистической» философией для
подавления революционных стремлений рабочего класса и
для предательства дела пролетарской революции.
1 I. Fi sc hl, Materialismus und Positivismus der Gegenwart,
Verlag Styria, Graz — Wien — Altötting, 1953, S. 79.
326

Сартр против принципа партийности
Одним из самых важных обвинений Сартра,
выдвинутых против коммунистов, является то, что они якобы
не проводят наступательной политики по отношению
к буржуазной культуре. Сартр призывает перейти от
«обороны» к революционному наступлению на эту
культуру.
В действительности, однако, революционность
Сартра не имеет ничего общего с подлинной
революционностью. Она или сводится к индивидуалистскому
нигилизму, который бунтует против всего, что может
ограничить абсолютный произвол буржуазной личности, или
же просто к праздному шуму, прикрывающему
неспособность к подлинной борьбе и наступлению на
буржуазную идеологию и буржуазную культуру.
Революционная борьба коммунистов, марксистов
является классовой борьбой пролетариата против
буржуазии в области политической, экономической и
культурной жизни. Борьба марксистов против буржуазных
идеологов в области теории, философии, науки,
культуры вообще представляет собой классовую борьбу,
потому что все эти области культуры носят классовый
характер.
Различные философские, социологические,
экономические, исторические, правовые и другие теории имеют
классовый характер: они отражают и защищают
интересы того или иного класса. Поэтому идеологи
различных классов не могут не бороться против тех теорий,
которые служат интересам враждебных им классов.
Поэтому и революционная борьба пролетариата
неизбежно связана с идейной борьбой против философских,
социологических, экономических, этических, эстетических,
исторических, правовых и других теорий, защищающих
интересы эксплуататорских классов, классовое
господство буржуазии.
Если бы философские, социологические,
экономические, этические, исторические и другие теории не носили
классовый характер, тогда была бы ненужной,
излишней классовая борьба в области культуры, идеологии.
И действительно, например, в области математических,
327

технических и других наук—постольку, поскольку их
содержание не зависит от мировоззрения людей, не
затрагивает социальных интересов классов, — не
существует и классовой борьбы.
Следовательно, кто отрицает классовый характер
науки, философии, культуры вообще, тот отрицает и
необходимость революционной борьбы пролетариата в
этой области, отрицает необходимость всякого
наступления. Именно так поступает и Сартр. В своей статье
«Тень Сталина» он пишет, что одним из первых
результатов «десталинизации» будет ликвидация старой басни
о «буржуазной науке и пролетарской науке».
Сартр отрицает партийный характер не только науки,
но также и философии, всей культуры. Этот свой взгляд
он обстоятельно развивает в статье «Реформизм и
фетиши», написанной им по поводу книги французского
ревизиониста и ренегата Французской коммунистической
партии Пьера Эрве «Революция и фетиши».
В этой статье Сартр обнаруживает на редкость
поверхностную софистику. Он утверждает, что на
культурном фронте идеологи коммунистической партии не имеют
никакого противника. «Мир мысли их, — пишет он, — им
достаточно только протянуть руку. Но они колеблются.
Можно подумать, что они — осажденные, что марксизм
является обороняющейся крепостью. Время от времени
они делают вылазку просто для того, чтобы снова
отстаивать свои принципы и отразить нападающих. Но этим
им не удается создать иллюзию: ясно, что если они
пользуются лексиконом наступления, то это только для того,
чтобы замаскировать свою оборонительную позицию.
Нам хотелось бы спросить их: кто наступает на вас? Кто
вас осаждает? В области конкретной борьбы, на поле
политических и социальных битв противник могуч, исход
повседневных сражений не всегда положителен.
Буржуазия в настоящее время находится на пути полной
ликвидации культуры. Она уже абсолютно ни о чем не думает.
Ее идеи умирают от соприкосновения с марксизмом, для
чего от марксистов не требуется никаких усилий. Когда
буржуазные философы пытаются оспаривать мысль
противника, они вдруг обнаруживают, что эта мысль стала
их собственной... процветанию коммунистической мысли
не будет оказано никакого сопротивления. Настало время,
когда она должна обойти всех буржуазных философов,
328

разобраться в их трудах, отбросить их оболочку и
присвоить их содержание. Зачем ждать?» (Курсив мой.—
Я. И.).
Как мы видим, здесь Сартр рисует нам картину
буржуазной культуры, которая не имеет ничего общего ни с
марксистским взглядом по этому вопросу, ни с
действительным положением вещей. Прежде всего, Сартр хочет
убедить нас в том, что буржуазия находится на пути
ликвидации культуры и что она не только не может больше
творить в области культуры, но вообще отказывается
использовать науку, философию, искусство, образование,
культуру как оружие на поле конкретных политических и
социальных битв, в которых, по признанию самого
Сартра, «противник еще силен».
Это утверждение Сартра находится в таком
противоречии с марксизмом и с объективными фактами, что
не представляет никакой трудности доказать его
несостоятельность. Но спрашивать коммунистов, «кто
наступает на вас?», уверять их, что у них нет никакого
противника в области культуры, именно теперь, когда все
идеологические силы буржуазной реакции (политики и
философы, социологи и экономисты, историки и писатели,
теологи и правые социал-демократы) объединились для
уничтожения марксизма, — значит быть слепым, вольно
или невольно дезорганизовать борьбу коммунистов
против яростных и непрерывно усиливающихся нападок
буржуазных идеологов.
Еще более несостоятельным является утверждение
Сартра, что марксистская мысль будто бы утвердилась в
буржуазной философии, в буржуазной культуре вообще
и потому буржуазные идеологи, видите ли, при всем
своем желании не могут воевать против марксизма.
«Если мы обратимся к исторической науке, — пишет он,—
то столкнемся со следующим парадоксом: историки,
помимо их воли, являются марксистами» («Реформизм и
фетиши»).
Эти взгляды Сартра представляют собой
теоретическую основу ревизии марксизма, его «обогащения» и
«творческого развития» посредством современных
буржуазных философских, социологических и других
учений. Поэтому они были так жадно подхвачены Колаков-
ским и другими ревизионистами.
329

Но всякий, кто хоть сколько-нибудь знаком с
современной буржуазной философией, наукой, культурой, ни в
коем случае не может согласиться с подобного рода
рассуждениями. Какой марксизм можно обнаружить,
например, в философии Габриэля Марселя и Альбера Камю,
Мартина Хейдеггера и Карла Ясперса, Рудольфа Кар-
напа и Бертрана Рассела, Густава Веттера и Якоба Хо-
меса и т. д. Какой же марксизм существует в социологии
Дюркгейма и Гидингса, Зиммеля и Риккерта, Парето и
Моска, Макса Вебера и Тениеса, Морено и Хартли,
Фрайера и Гелена, Парсонса и Мертона и т. д. Какой
марксизм мы находим в исторических работах и
исторических взглядах Арнольда Тойнби и Р. Колингвуда и т. п.
Все они являются буржуазными философами,
социологами, историками, чьи взгляды чужды и враждебны
марксизму. Многие из них известны своей яростной
борьбой против марксизма, другие, как, например, Хейдег-
гер и Фрайер, Парето и Моска, Тениес и Гелен, были
идеологами фашизма или их взгляды служили и служат
идейным оружием для борьбы против марксизма.
Сартр советует коммунистам ознакомиться с трудами
новейших буржуазных философов, растолковать их
учения, разорвать их оболочку и присвоить их содержание.
Это, по его мнению, видите ли, означает «наступать» в
области культуры, бороться против догматизма и
развивать марксизм. Таким, по его мнению, должен быть
марксизм.
В этой связи прежде всего следует отметить, что
Сартр противоречит самому себе. Он неоднократно
указывает на то, что буржуазная культура, буржуазная
философия мертва, что вообще буржуазная мысль мертва,
что единственно живая философия нашего времени — это
марксистская. Допустим вместе с ним, что из-за своего
догматизма и практицизма коммунисты парализовали
марксистскую теорию, остановили ее творческую жизнь
и т. д. Но спрашивается: разве может мертвец дать
жизнь или сам стать молодым? Невозможно дать
другим то, чего не имеешь сам. Не может буржуазная
философия вдохнуть в марксизм творческие силы, поскольку
сама она уже давно ими не обладает.
В только что приведенной цитате Сартр уверяет нас,
что на культурном, философском, историческом и других
330

фронтах марксизм якобы не имеет противников, что сам»
буржуазные философия, историческая наука и пр.,
видите ли, не являются классово-партийными, что они, видите
ли, не только не враждебны марксизму, но, наоборот,
сами якобы проникнуты марксизмом и поэтому марксизм
должен присвоить их содержание, а не воевать против
них.
Но во многих других местах Сартр говорит нам как
раз обратное. Даже о философии экзистенциализма он
пишет в своей большой работе «О методе», что эта
философия будто бы выражает поведение европейской
буржуазии, «которая хочет оправдать свои привилегии
аристократией духа», и что она возникла в XX веке как
идейное оружие буржуазии для борьбы против
марксистской диалектики. Спрашивается, как может марксизм
быть обогащенным, получить жизнь от философии,
которая является полным ее отрицанием и которая создана
для борьбы против марксизма.
Но это не все. Мы уже указали на то, что в этой же
работе Сартр утверждает, что всякая философия
представляет собой «социальное и политическое оружие»,
«способ для «восходящего» класса определить самого
себя». А может ли такая философия, какой является
философия экзистенциализма, имеющая задачу оправдать
привилегии буржуазии, служить одновременно для
самоопределения рабочего класса и быть его социальным и
политическим оружием? Ясно, что это невозможно.
«Но, — уверяет нас Сартр, — есть и другой
экзистенциализм, который развился вне марксизма, но не против
него. Это тот, который мы поддерживаем».
С чем только не предлагали соединить марксизм
ревизионисты от Эдуарда Бернштейна до наших дней: и с
кантианством, и с эмпириокритицизмом, и с
фрейдизмом и т. д. Теперь Сартр прилагает большие усилия к
соединению марксизма с экзистенциализмом, чтобы
представить нам марксизм таким, каким, по его мнению, он
должен быть, то есть живым, творческим марксизмом.
Эти усилия Сартра, однако, обречены на неудачу
потому, что марксизм, как уже указывалось, не нуждается
в такой операции, и потому, что экзистенциализм Сартра
существенно не отличается от других форм
экзистенциализма и буржуазной философии вообще,- ввиду чего он
также чужд марксизму и несовместим с ним.
331

Экзистенциализм — ни материализм, ни идеализм?!
Отрицая партийный характер философии, Сартр
вместе с этим отрицает и марксистское положение о том, что
основными направлениями философии являются
материализм и идеализм и что всякое философское учение, в
конце концов, принадлежит к одному из этих двух
основных философских направлений. Сартр выдает себя за
борца как против материализма, так и против
идеализма. Причем он осуждает и одно и другое опять-таки
якобы во имя пролетарской революции.
Сартр заявляет, что он решительно выступает против
идеализма, так как «идеализм служит имущим классам
и является их мировоззрением, а также потому,.что он не
представляет собой истинную философию, а только
крайне неясную идею, затуманивающую действительность» !.
Ввиду этого идеализм не только не может служить делу
революции, а, наоборот, противостоит ей. «Черта
идеализма, состоящая в тенденции представлять изменение
мира как направляемое идеями или, лучше, как
изменение внутри этих идей, — более всего несовместима с
духом революционера. Смерть, безработица, подавление
забастовки, нищета и голод вовсе не являются идеями.
Они — реальность повседневной жизни, которую трудно
пережить... Война 1914 года означает не борьбу, как ее
оценивает Шевалье, «Декарта против Канта», а гибель
12 миллионов молодых людей, которую нельзя искупить
ничем... Революционер... знает, что революция не
является просто осуществлением идей, а что она требует
пота, крови и человеческой жизни... Он знает, что
действие— не счастливое сочетание идей»2.
Сартр вынужден признать, что отношение между
материализмом и революцией в корне отличается от
отношения между идеализмом и революцией. «Когда я
рассматриваю,— пишет он, — материалистическую веру как
социальное явление не в ее содержании, а в ее истории,
я нахожу ее всегда связанной с революционным
поведением. Еще Эпикур, который первый хотел освободить
людей от их страхов и цепей, был материалистом.
Материализм великих философов, а также и «социальной мы-
« J. Р. Sartre, Situationen, S. 27.
2 Там же, стр. 79.
332

Сли» существенно содействовал подготовке революции
1789 года... Верно, что в настоящее время материализм
является философией пролетариата в такой же степени,
в какой пролетариат является революционным» К Тот
факт, что материалистическое учение — «носитель самых
радужных и чистых надежд» и «орудие самого
радикального освобождения»2, вынуждает Сартра признать
также, что поскольку материализм позволяет вести единое
действие, поскольку он выражает конкретную ситуацию
и миллионы людей видят в нем надежду и отражение
своего положения, постольку он, без сомнения, содержит
известные истины. Но это еще не означает, тут же
оговаривается Сартр, что как учение, как целое, он
истинен3.
Сартр отрицает материализм именно как цельное
философское учение. Он заявляет, что материалистическая
философия — метафизическая, антидиалектическая, что
она скорее похожа на религиозную веру и мифологию,
чем на научную философию. И, что еще важнее, Сартр
изо всех сил старается доказать, что, несмотря на
очевидную тесную связь и взаимозависимость, которая всегда
существовала между материализмом и революционно-
освободительными движениями человечества от глубокой
древности до наших дней, в действительности между
материалистической философией и революцией зияет
непроходимая пропасть, так как материализм и
революционное действие взаимно исключают друг друга.
Именно этот «факт», по Сартру, вызывает «кризис» в
современном марксизме, в современном коммунистическом
движении и даже, видите ли, угрожает гибелью самой
революции.
Чтобы спасти революцию от гибели, Сартр
предлагает «совершенно новую философию, которая не дает
права называть себя ни идеализмом, ни
материализмом»4. «Революционное дело, — пишет'он, — требует
преодоления противоположности между материализмом... и
идеализмом... в единстве синтеза. Революционное дело
требует новой философии, которая рассматривает отно-
1 J. Р. Sartre, Situationen, S. 53.
2 Там же.
3 Там же, стр. 54.
4 Там же, стр. 83.
333

Шение человека к миру по-иному»1. Эта философия, по
Сартру, — философия экзистенциализма.
Сартр уверяет нас прежде всего в том, что
экзистенциализм «является совершенно новой философией».
Однако верно ли это?
Хотя экзистенциализм Сартра и стал одним из самых
модных течений буржуазной философии после второй
мировой войны, он полностью соткан из очень старых
реакционных и упадочнических идей, взятых из различных
буржуазных философий далекого и близкого прошлого.
В нем вы найдете и гегельянские идеи, и идеи датского
философа-мистика Серена Кьеркегора, который является
родоначальником экзистенциализма, идеи Ницше и
Фрейда, Гусерля и Шелера, Хейдеггера и Ясперса,
неопозитивизма и бергсонизма, различных буржуазных социологов
и т. д. Его гносеологические взгляды, например, взяты у
неопозитивистов. Свои взгляды, полные враждебности и
высокомерного отношения к науке, он явно заимствовал
у Бергсона. Его этические взгляды, то есть его
аморализм, сложились под воздействием прежде всего
аморализма Ницше, Бергсона и Фрейда. Его социологические
взгляды являются смесью марксистских, фрейдистских и
иных идей с идеями различных немецких, американских
и других реакционных буржуазных социологов.
В экзистенциализме Сартра действительно есть что-
то специфичное, «оригинальное». Он во многих
отношениях отличается от экзистенциализма Габриеля Марселя
и Альбера Камю, Мартина Хейдеггера и Карла Ясперса.
В то время как Габриель Марсель развивает свой
экзистенциализм в самой тесной связи с католицизмом и в
угоду ему, экзистенциализм Сартра является атеистич-
ным. Он отрицает существование бога. Но атеизм
Сартра не оригинальное явление. Его атеизм в
существенном не отличается от атеизма Ницше. Ницше
выступил против христианской религии и против ее бога, так
как они несовместимы с абсолютной свободой и
аморализмом его «сверхчеловека». Подобно Ницше, Сартр
отрицает существование бога, потому что его признание
ограничило бы абсолютную свободу личности, которая,
по его мнению, сама творит себя, сама создает законы
1 J. P. S а г t г е, Situationen, S. 85.
334

своего поведения и не зависит ни от каких предписаний и
законов: ни божественных, ни естественных, ни
общественных. Сартр отличается от Камю, Хейдеггера и Яспер-
са тем, что последние — это явные, непримиримые враги
марксизма, коммунизма и ревностные защитники
капиталистического строя. Хейдеггер поставил свой
экзистенциализм даже на службу германскому фашизму. В
отличие от них Сартр принимает позу борца против
капитализма, самого ревностного солдата «пролетарской
революции» и социализма. Но его «революционные идеи»
являются деформированными марксистскими идеями.
Так что «новое» и «оригинальное» в экзистенциализме
Сартра заключается в особом сочетании старых идей
и искажении действительно новых, революционных.
Далее, Сартр уверяет нас в том, что его
экзистенциалистская философия не является ни материалистической,
ни идеалистической, что ее существование представляет
собой неоспоримое опровержение марксистского тезиса
о том, что «среднего пути между этими двумя учениями
нет».
Сами претензии Сартра на то, что его философия не
является ни материализмом, ни идеализмом, а чем-то
средним, стоящим якобы над материализмом, также не
новы и не оригинальны. С подобными претензиями
выступают и представители многих других философских
течений: эмпириокритики и приверженцы различных
разновидностей неопозитивизма, ремкеанцы и другие.
А задолго до них с подобными претензиями выступал
Кант.
Но претензии всех этих философов и философских
течений на то, что они стоят над материализмом и над
идеализмом, не смогли устранить факта, что они в
действительности принадлежали к той или иной
разновидности идеализма.
Ту же самую картину наблюдаем и у Сартра. Он
претендует на то, что он стоит над материализмом и над
идеализмом. Но, несмотря на суровый приговор Сартра
идеализму, его собственная философия также
идеалистическая. Он, как мы видели, уверяет нас, что его «новая»
и «революционная» философия «рассматривает
отношение человека к миру по-иному». Но как? А именно:
«Идеализм и материализм, — пишет он, — ликвидируют
© одинаковой стспсни действительное, так как один ис-
335

ключает вещь, а другой — субъективность. Для того
чтобы проявилась действительность, необходимо наличие
человека, который борется против нее; вкратце: реализм
революционера требует как существования мира, так и
субъективности, или, точнее, он требует такого
взаимоотношения одного с другим, чтобы мы не могли себе
представить никакой субъективности вне мира и никакого
мира, который не был бы озарен усилием
субъективности» 1 (курсив мой. — Н. И.),
Или другими словами: не существует мира, который
бы не был осознан сознанием, и не существует сознания,
которое бы не сознавало мира. Но это тот же самый
идеалистический взгляд, который мы находим, например,
у Авенариуса и Маха, у Вильгельма Шуппе и других
имманентов, у различных представителей современного
неопозитивизма, у Ясперса и других идеалистов. Они
также утверждают, что мир существует постольку,
поскольку он осознан сознанием, поскольку он находится в
сознании, а сознание является всегда сознанием мира.
Но вне сознания мир не существует. Идеализм
Сартра — явный субъективный идеализм, так как
существование мира, по его мнению, зависит от того, «озарен ли
он одной субъективностью», субъектом.
Но раз философия Сартра является не чем иным, как
идеалистической философией, то вовсе нет
необходимости доказывать, что ничего не может быть общего между
этой философией и пролетарской революцией, так как
сам Сартр достаточно ясно подчеркнул несовместимость
идеалистической философии с революцией. При таком
положении вещей единственной философией
пролетарской революции остается философия диалектического
материализма.
А претензия Сартра вдохнуть жизнь в марксизм,
спасти его от какого-то мнимого кризиса и «тупика» при
помощи своей экзистенциалистской философии просто
смехотворна. Источник, из которого марксизм черпает
свои жизненные силы, — это революционная практика
рабочего движения, социалистическое и коммунистическое
строительство и достижения науки, а не упадочные и
ненаучные философские учения вроде экзистенциализма,
1 J. Р. Sartre, Situationen, S. 81,
336

которые так же скоро проходят, как и всякая мода.
И действительно, не так давно экзистенциализм был
очень модным в капиталистических странах, его влияние
росло, а теперь в течение уже нескольких лет в
буржуазной философской литературе говорится о закате
экзистенциализма, и его философия объявляется даже
изжившей себя, мертвой. Так, например, в своей книге «Жива
или мертва философия экзистенциализма?» буржуазный
философ Фриц Хейнеман заявляет, что
«экзистенциалистские системы — логика и онтология — мертвы»1. И
далее: «Философия экзистенциализма, относящаяся
главным образом к первой половине XX столетия, отжила
свой век»2.
Философия экзистенциализма уже отмирает, а
попытка Сартра соединить ее с марксизмом является лишь
стремлением вдохнуть в нее новые жизненные силы. Но
эта попытка тщетна, потому что жизненные силы
марксизма поистине смертоносны для буржуазных
философских учений. В то время как и эта буржуазная мода
проходит, влияние марксизма не перестает расти. Он
переживет и философию экзистенциализма, так же как и
многие другие модные буржуазные философские учения,
с помощью которых пытались его «модернизировать»,
«укрепить» и «развить».
Экзистенциализм — идейный враг социализма
Историческая заслуга марксизма состоит в том, что
он превратил социализм из утопической нравственной
проповеди в науку. Маркс и Энгельс доказали, что
социализм является не выражением нравственного
сознания тех или иных личностей, а объективной исторической
необходимостью. Это, разумеется, не означает, что
нравственное сознание людей, их воля, вообще их
сознательная действительность ничего не значат для победы
социализма и коммунизма. Наоборот, сознание и
сознательная деятельность людей имеют решающее значение,
потому что все в истории человечества — и сознаваемое
и несознаваемое, желаемое и не желаемое людьми — за-
1 F. Heinemann, Existenzphilosophie—lebendig oder top,
S. 181.
2 Там же, стр. 189.
22 H. Ирибаджаков
337

висит от деятельности людей. Однако само
социалистическое сознание людей, их воля и победа социализма и
коммунизма не возникают сами собой, произвольно, а
обусловлены объективной логикой
общественно-исторического развития, которое и диктует потребность в
социализме и коммунизме. Следовательно, согласно марксизму,
социализм и коммунизм не являются идеями, рожденными
в сознании той или иной личности, которые впоследствии
стали достоянием других людей путем пропаганды и
просвещения, чтобы стать объективной
действительностью, а возникают первоначально как объективно-
историческая необходимость, которая отражается в
сознании, нравственных идеях, воле и чувствах людей,
осуществляющих эту историческую необходимость. И именно
потому, что человеческое сознание, воля, чувства и т. д.
всегда представляют собой отражение объективной
общественно-исторической действительности, а их развитие
обусловливается развитием этой действительности, воз-
можно то, что члены данного класса или общества,
поставленные в одинаковые объективные
общественно-исторические условия, обладают общими идеями, волей,
чувствами, действиями. В этом кроется тайна исторических
и непрерывно растущих успехов марксистских идей.
Многие буржуазные идеологи старались и все еще стараются
доказать, что широкое распространение марксистских
идей среди рабочих и трудящихся масс, среди
порабощенных народов в колониальных и зависимых странах
якобы объясняется злой волей коммунистических
агитаторов.
Из таких объяснений можно было сделать
следующий логический вывод: уничтожить или обезвредить
коммунистических агитаторов и опровергнуть их идеи. В
результате этого палачи реакции уничтожили и сгноили в
тюрьмах капиталистических стран миллионы
коммунистов. Они и сейчас бросают в застенки многих членов
коммунистической партии. Коммунистические партии жестоко
преследовались, ставились вне закона, во многих
капиталистических странах они и сейчас вне закона, а
коммунистические идеи проклинали и неоднократно хоронили как
«опровергнутые» или наукой, или историей, или религией
и нравственностью и т. д. Но вопреки всему идеи
марксизма в настоящее время имеют несравненно большее
влияние, чем сто лет назад, несравненно большее влия-
W

ние, чем все другие идеи, и это их влияние непрерывно
растет.
Еще Ленин указывал, что тайна исторических успехов
марксистских идей кроется в их научности, в том, что они
являются верным отражением положения, интересов и
роли рабочего класса, всех трудящихся и
эксплуатируемых масс, объективных потребностей исторического
развития человеческого общества. Если бы это было не так,
если бы марксистские идеи просто выражали только
нравственные пожелания своих творцов, как утверждают
многие современные ревизионисты и буржуазные
идеологи, они были бы давно забыты.
Однако Сартр придерживается совершенно другого
мнения по этому вопросу. Согласно его
экзистенциалистской философии, социализм не является
исторической необходимостью, а сознание, воля и деятельность
людей не зависят ни от какой объективной
действительности, ни от каких объективных закономерностей.
Человек — абсолютно свободный. «И именно потому, что
человек свободен, — пишет Сартр, — победа социализма
ни в коем случае не является неизбежной. Социализм не
стоит как пограничный столб в конце пути, а, наоборот,
он представляет собой желание человека. Он будет тем,
что из него сделают люди» К
В этом тезисе экзистенциализма Сартра кроется
теоретическое оправдание так называемого «национального
коммунизма» — ревизионистского тезиса, гласящего, что
в каждой стране социализм может и должен быть чем-то
совершенно отличным от социализма в других странах.
Но не только это. В нем заложено само отрицание
социализма. Из экзистенциализма Сартра следует, что
победа и существование социализма не имеет и не может
иметь оправдания в объективной действительности и ее
закономерностях, которые он просто отрицает.
Оправдание социализма, по его мнению, видите ли, нужно искать
и можно найти единственно в сознании и воле людей.
Революционер, говорит он, «не признает за социализмом
другого права на существование, кроме того факта, что
революционный класс стремится к социализму, желает
его и осуществит его. И в этом смысле утомительное,
медленное наступление социализма является не чем
1 J. P. S а г t г е, Situationen, S. 87.
22*
339

иным, как подтверждением человеческой свободы в
истории и при помощи истории» К
Но спрашивается: чем обусловливается открытие,
желание и осуществление социализма революционным
классом и как это возможно с точки зрения
экзистенциализма? Ведь Сартр ставит в центре своей
экзистенциалистской философии не какие-то массы, классы,
коллективы и пр., а ничем не ограниченный в своем поведении
отдельный человеческий индивидуум. «Мы не имеем,—
пишет он, — ни за собою, ни перед собой блестящего
мира ценностей и оправданий, признаний в невиновности.
Мы существуем только сами, какие мы есть. Это то, что
я хочу сказать, говоря, что человеку суждено быть
свободным». Человек свободен. По Сартру это означает, что
он сам определяет нормы своего поведения. Поэтому
Сартр называет свою экзистенциалистскую
философию еще и «гуманизмом». «Гуманизм потому, что мы
напоминаем человеку, что у него нет никакого другого
законодателя, кроме самого себя».
Эту субъективно-идеалистическую и
ультраиндивидуалистическую философию Сартр положил в основу своего
«социализма», и с помощью ее он думает спасать
революцию и марксизм. «Революционер, — пишет он, —
требует, чтобы свобода для человека нашла свой
собственный закон. Это основа его гуманизма и
социализма»2.
Но раз всякой человеческой личности «суждено» быть
абсолютно свободной, как нас уверяет Сартр, раз для нее
нет никаких объективных ценностей, норм, принципов,
законов и т. д., а она сама создает свои собственные
ценности, нормы, законы и т. д., тогда вообще невозможна
ни борьба «революционного» класса за социализм, о
которой говорит Сартр, ни сама победа социализма.
Признать борьбу революционного класса за социализм —
значит признать, что миллионы членов этого класса
поставили себе одну общую цель: победу социализма,
которая представляет собой для них великую и
возвышенную ценность. Но раз каждая человеческая личность
вырабатывает свои собственные ценности, то будет столько
ценностей и целей, сколько личностей.
1 J. P. S а г t г е, Situationen, S. 8.
2 Там же.
340

Борьба революционного класса за социализм
невозможна без единства воли и действий всех ее членов, без
единых норм и революционной дисциплины. Без такой
дисциплины, без общеобязательных норм поведения в
деятельности революционного класса наступил бы
невообразимый хаос и революционный класс неизбежно
потерпел бы поражение. Но такие нормы поведения, такая
дисциплина с точки зрения экзистенциализма
невозможны, потому что каждой человеческой личности суждено
быть свободной. Она сама несет ответственность за свои
действия, сама создает законы и нормы своего
поведения, никому не подчиняется и ни перед кем, кроме самой
себя, не несет ответственности за свои действия,

РЕВИЗИОНИЗМ
В РЯДАХ РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ
Ревизионизм как течение в международном рабочем
движении существует более полустолетия. Еще в конце
прошлого столетия идеологи ревизионизма заявили, что
многие положения марксизма отличаются теми или
иными погрешностями и устарели, поэтому они выдвинули
лозунг о «критическом» отношении к марксизму, против
догматизма и т. д.
Однако в действительности ревизионизм — не что
иное, как буржуазная критика марксизма людьми,
действующими в рядах рабочего движения. Германский
социал-демократ Эдуард Бернштейн, заложивший в своем
произведении «Предпосылки социализма и задачи
социальной демократии» теоретические основы ревизионизма,
направил свою критику против всех основных идей
марксизма, чтобы обосновать буржуазный
социал-реформизм, сбить рабочий класс с пути революционной
классовой борьбы за социализм и коммунизм.
Критика Бернштейна была направлена прежде всего
против марксистской философии, против исторического
материализма и марксистской диалектики. Он отверг
материалистическое учение об исторической необходимости
и материалистической диалектике, для того чтобы вместе
с ними отвергнуть возможность научного обоснования
исторической неизбежности социалистической революции.
Бернштейн также отверг и марксистское учение о росте
обнищания рабочего класса, об углублении
противоречий между рабочим классом и буржуазией, об обострении
классовой борьбы и диктатуре пролетариата.
В противоположность марксизму Бернштейн был
«против взгляда, что мы стоим перед наступающим крахом
буржуазного общества и что социальная демократия
342

должна определить свою тактику, сообразуя ее с
предстоящей великой социальной катастрофой [то есть с
предстоящей социалистической революцией. — Н. #.],
соответственно подчиняя эту тактику надежде на такую
катастрофу» К Другими словами, рабочий класс должен
оставить надежду на социалистическую революцию и
прекратить борьбу за нее.
Этот свой основной тезис Бернштейн доказывал тем,
что «обострение общественных отношений не произошло
таким образом, как это описывается в «Манифесте»2.
«Число собственников (besitzende) не стало меньше, а
увеличилось. Сильное увеличение общественного
богатства не сопровождается снижением числа магнатов
капитала, а увеличением числа капиталистов всех
категорий. Средние слои изменяют свой характер, но не сходят
с общественной лестницы»3. В области политики
привилегии буржуазии мало-помалу исчезали и уступали место
демократическим порядкам. А чем больше
демократизировалось общество, тем больше якобы ослабевала
классовая борьба, «тем больше снижалась необходимость
этих катастроф, тем реже наблюдались случаи больших-
политических катастроф»4.
Поэтому Бернштейн считал, что вместо того, чтобы
«спекулировать» социалистической революцией,
социальная демократия должна «организовать рабочий класс,
подготовить его для демократии и бороться за все
реформы в государстве, которые подняли бы рабочий класс
и преобразовали государство в демократическом
отношении»5.
Таким образом, Бернштейн «поправлял» марксизм,
заменяя социализм буржуазной демократией.
Вся история ревизионизма — это история отступления
от позиций марксизма, социализма и все больший
переход на позиции буржуазной идеологии и политики. Идя
по следам Бернштейна, ревизионисты выступают против
«устарелой марксистской догматики», преодолевают
«кризис в марксизме», «осовременивают» его, подменяют
1 Ε д. Бернштейн, Предпоставките на социализма и задачите
на соцналната демокрация, Варна, 1901, стр. IV.
2 Там же.
3 Там же.
4 Там же.
5 Там же, стр. VI,
343

^устарелые» философские, экономические и
социологические взгляды марксизма различными модными
буржуазными философскими, экономическими и социологическими
учениями, а в наше время все больше и больше идут на
полный разрыв с марксизмом, на открытую защиту
капитализма и яростную борьбу против Советского Союза
и других социалистических стран. Многие ревизионисты
и социал-демократические деятели давно уже считают
Советский Союз и социалистические страны врагом № 1.
Вот почему вопрос о ревизионизме и об отношении к
нему революционного рабочего движения является одним
из основных вопросов марксизма-ленинизма.
* *
Еще при своем возникновении ревизионизм встретил
отпор со стороны многих видных деятелей
международного рабочего движения и видных теоретиков марксизма
того времени, таких, как Бебель, Плеханов, Каутский и
другие. Сильный отпор ревизионизму дал Плеханов. По
словам Ленина, он — единственный марксист в
международной социал-демократии, который воевал против
ревизионизма и особенно против философского
ревизионизма с позиций последовательного диалектического
материализма.
Но из всех марксистов в международном рабочем
движении самую решительную, всестороннюю и до конца
последовательную критику ревизионизма дал Ленин. Он
раскрыл со всей глубиной и полнотой идейное
содержание ревизионизма, причины его возникновения, формы
его проявления, его классово-служебную роль, а также
показал значение борьбы с ним для революционного
рабочего движения, для победы социалистической
революции.
Ленин различал два вида ревизионизма:
«ревизионизм слева» и «ревизионизм справа» !. Первый возник в
романских странах под видом «революционного
синдикализма». Его представителями являлись Лабриола в
Италии и Лагардель во Франции. Второй возник в
Германии в лице социал-демократического реформизма,
правого оппортунизма. Его основоположник — бывший не-
В. И. Лени н, Поли. собр. соч., т. 17, стр. 25.
344

Мецкий марксист Эдуард Бернштейн, заложивший тео*
ретические основы и впервые давший ему имя
ревизионизма.
«Ревизионизм слева», однако, не мог развиться в
какую-то целостную систему взглядов и завоевать
широкое влияние в рабочем движении, как это было с
«ревизионизмом справа». Последний превратился в
международное течение в рабочем движении. Он черпал силы для
своего существования и развития из относительно
прочных социально-исторических условий
капиталистического общества и арсенала буржуазной идеологии. Поэтому
еще в самом начале возникновения «ревизионизма
справа» Ленин оценил его как главного противника
революционного марксизма и считал, что основной огонь
марксистской критики необходимо направить именно против
него.
История показала, что ленинская оценка была
абсолютно правильна. Борьбой революционного марксизма,
и прежде всего ленинизма, против «ревизионизма
справа» была наполнена вся история рабочего
движения с конца минувшего века до наших дней. И сегодня,
как и более шестидесяти лет назад, главным
противником революционного марксизма в рабочем движении
является именно «ревизионизм справа», который еще
называется социал-демократическим реформизмом или
«правым оппортунизмом». Сам этот факт говорит о
том, что должны существовать какие-то глубокие и
постоянно действующие исторические причины, которые дают
возможность существовать этому виду ревизионизма,
держать под своим влиянием массы рабочих и
трудящихся и оказывать столь продолжительное и сильное
сопротивление растущему влиянию марксизма в
обществе и особенно в рабочем движении.
Ревизионизм есть проявление влияния буржуазной
идеологии в рабочем движении, а рабочие партии,
которым он служит идеологической основой, — буржуазные
«рабочие партии». Но ревизионизм не тождествен с
буржуазным влиянием в рабочем движении вообще.
Буржуазное влияние в рабочем движении значительно
старше ревизионизма. Еще в 1858 году Маркс и Энгельс
разграничивают в английском рабочем движении две
тенденции, даже две партии — буржуазно-реформистскую
и пролетарско-революционную, — раскрывают их роль,
345

характер и причины их существования и не выпускают
их борьбу из поля зрения до конца своей жизни.
Борьба между марксизмом и ревизионизмом есть
продолжение борьбы между пролетарско-революционной и
буржуазно-реформистской тенденциями в рамках
международного рабочего движения. Представляемая
ревизионизмом тенденция в рабочем движении является
дальнейшим продолжением прежней буржуазной тенденции.
Однако вместе с тем ревизионизм — качественно новое
явление как по своему идейному содержанию, так и по
причинам, обусловливающим его возникновение. Он
возник на определенной ступени развития рабочего
движения и самого капитализма, когда уже ни Маркса, ни
Энгельса не было в живых.
Поэтому ревизионизм как течение в рабочем
движении не мог быть исследован ни Марксом, ни Энгельсом.
Заслуга раскрытия его идейного содержания, социально-
исторических причин и его классово-служебной роли с
позиций революционного марксизма принадлежит Ленину.
ИДЕЙНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РЕВИЗИОНИЗМА
Ленин указывал, что идеи, которыми ревизионисты
хотят «развивать» и «осовременивать» марксизм, не
являются их открытием, они их взяли готовыми у
буржуазной идеологии и критики марксизма.
В области философии они повторяют философские
взгляды буржуазных профессоров. «Профессора шли
«назад к Канту», — и ревизионизм тащился за
неокантианцами, профессора повторяли тысячу раз сказанные
поповские пошлости против философского
материализма,—и ревизионисты, снисходительно улыбаясь,
бормотали (слово в слово по последнему хандбуху), что
материализм давно «опровергнут» К
«Ревизия» марксистской политической экономии
выражается в замене ее революционного содержания
антинаучными и реакционными взглядами буржуазной
политической экономии, которая представляет собой апологию
капиталистического строя. Ревизионисты отрицали
концентрацию в области сельского хозяйства и превозносили
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 17, стр. 19.
346

жизнеспособность мелких хозяйств; предсказывали, что
тресты и картели сделают кризисы капитализма
невозможными. Они отрицали историческую неизбежность
гибели капитализма и победы социализма и предлагали
исправить теорию Маркса о стоимости посредством
теории Бем-Баверка.
В политической области ревизионисты пытаются
ревизовать основу марксизма — его учение о классовой
борьбе. Они отрицают противоположность классовых
интересов буржуазии и пролетариата, классовый характер
буржуазного государства, социалистическую революцию,
диктатуру пролетариата и все эти идеи революционного
марксизма заменили идеями буржуазного либерализма.
Главный итог ревизии марксизма в области
политической экономии и политики — отрицание конечной цели
социалистического движения. «Конечная цель — ничто,
движение — все», это крылатое словечко Бернштейна,—
пишет Ленин, — выражает сущность ревизионизма лучше
многих длинных рассуждений. От случая к случаю
определять свое поведение, приспособляться к событиям дня,
к поворотам политических мелочей, забывать коренные
интересы пролетариата и основные черты всего
капиталистического строя, всей капиталистической эволюции,
жертвовать этими коренными интересами ради
действительных или предполагаемых выгод минуты, — такова
ревизионистская политика»1.
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ
РЕВИЗИОНИЗМА
Ленин отмечал, что одна из основных черт
ревизионизма— его интернациональный характер, поэтому еще в
самом начале борьба между революционным марксизмом
и ревизионизмом приняла также интернациональный
характер. Борьба шла между ортодоксами и бернштейни-
анцами в Германии, гэдистами и жоресистами во Франции,
социал-демократической фракцией и независимой
рабочей партией в Англии, Брукером и Вандервельде в
Бельгии, интегралистами и реформистами в Италии,
большевиками и меньшевиками в России, «тесными» и
«широкими» в Болгарии и т. д.; везде шла борьба между
В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 17, стр. 24.
347

двумя основными направлениями в рабочем движении.
Названия этих направлений в разных странах были и
являются различными, но во всех странах их сущность
была одна — революционный марксизм и ревизионизм,
называемый еще правым оппортунизмом или
реформизмом.
Но именно потому, что ревизионизм — не местное,
национальное явление, а интернациональное, Ленин
указывает, что он не может быть объясним ни случайностью,
ни ошибками отдельных лиц или групп, ни даже
влиянием национальных особенностей и традиций или
какими-то другими подобными причинами. В
капиталистическом обществе ревизионизм неизбежен.
Неизбежность ревизионизма обусловливается прежде
всего классовыми корнями капиталистического общества
и наличием многочисленных мелкобуржуазных слоев.
Ленин указывал, что капитализм непрерывно разоряет
мелких производителей, но одновременно вновь создает
«целый ряд «средних слоев», которые в свою очередь снова
могут быть разорены и «опять выбрасываются» в ряды
пролетариата». Этот двусторонний процесс уничтожения
и восстановления мелкобуржуазных слоев будет
существовать до полного уничтожения капитализма, то есть
до построения социализма. А это означает, что до тех
пор в ряды рабочего класса и рабочих партий постоянно
будут вливаться новые и новые отряды разорившихся
мелкобуржуазных элементов, которые неизбежно внесут
в рабочее движение свое мелкобуржуазное
мировоззрение. Именно эта среда непрестанно будет порождать
«таких сторонников рабочего движения, которые
усваивают себе лишь некоторые стороны марксизма, лишь
отдельные части нового миросозерцания или отдельные
лозунги, требования, не будучи в состоянии решительно
порвать со всеми традициями буржуазного
миросозерцания вообще и буржуазно-демократического
миросозерцания в частности» К А это означает, что эти элементы
будут представлять собой постоянную почву для
ревизионизма вплоть до победы социалистической революции.
Но этим не исчерпываются социально-экономические
причины возникновения ревизионизма. Ленин доказал,
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 20, стр. 65.
348

что ревизионизм неразрывно связан с появлением
империализма.
В эпоху империализма буржуазия «великих»
империалистических государств извлекает такие огромные
прибыли от эксплуатации колониальных и зависимых
стран, что имеется возможность выделить часть этих
прибылей для подкупа верхушки рабочего класса своей
страны, чтобы превратить его в свое орудие. Ленин пишет,
что «оппортунисты объективно представляют из себя
часть мелкой буржуазии и некоторых слоев рабочего
класса, подкупленную на средства империалистической
сверхприбыли, превращенную в сторожевых псов
капитализма, в развратителей рабочего движения» К Они «суть
слуги, агенты, проводники влияния буржуазии, и без
освобождения от которых рабочее движение останется
буржуазным рабочим движением» 2.
Чтобы понять возникновение ревизионизма, его
идейное содержание, его широкое распространение и
превращение в одно из основных течений современного
рабочего движения, недостаточно одного раскрытия социально-
исторических корней данного явления. Необходимо еще
также раскрыть идейные источники и причины
возникновения ревизионизма, которые кроются в идеологии
и мировоззрении самой буржуазии.
Вследствие своей классовой ограниченности, и, в
частности, реакционного и метафизического характера
своего мировоззрения, буржуазные идеологи не
понимают марксизма и рабочего движения, вооруженного
марксистской идеологией, не понимают диалектики
здорового революционного рабочего движения. Как жизнь
и развитие в природе включают в себя медленную
эволюцию и скачки, перерывы постепенности, так и
человеческая история и особенно революционное рабочее
движение включают те же тенденции, подчинены тем же
диалектическим законам. Марксистское рабочее
движение, будучи движением социалистической революции, не
исключает, а предполагает использование реформ,
медленных изменений как средства подготовки и
осуществления социалистической революции, через которую толь
1 В. И. Л е н и н, Соч., т. 23, стр. 99.
г Там же, стр. 100.
349

ко и возможно осуществить переход от
капиталистического строя к социалистическому строю.
Не понимая диалектики марксистского рабочего
движения, буржуазные идеологи бросаются из одной
крайности в другую. Они то подчеркивают революционный
характер коммунистических партий и считают их
единственными виновниками классовых конфликтов и
социальных революций, не хотят и слушать ни о каких
реформах, то утешаются тем, что рабочая партия —
«мирная партия реформ». «Прямым продуктом этого
буржуазного миросозерцания и его влияния,— пишет
Ленин,— надо считать и анархо-синдикализм и
реформизм, хватающиеся за одну сторону рабочего движения,
возводящие односторонность в теорию».
«Ревизионисты считают фразами все рассуждения о
«скачках» и о принципиальной противоположности
рабочего движения всему старому обществу. Они
принимают реформы за частичное осуществление социализма.
Анархо-синдикалист отвергает «мелкую работу»,
особенно использование парламентской трибуны» К
Но причина возникновения реформистской идеологии
ревизионизма заключается не только в извращенном и
одностороннем понимании буржуазных идеологов
марксизма, в их неспособности понять диалектику
действительного революционного рабочего движения. Одной из
основных причин этого является также и политическая
практика буржуазии.
Ленин указывал, что буржуазия во всех странах
выработала две системы управления, два метода борьбы
за свои интересы и защиты своего господства, которые
она применяет в зависимости от исторических условий.
Один из этих методов — это метод ^насилия, метод
отказа от всяких уступок рабочему классу, поддержка всех
старых и отживших учреждений, непримиримого
отрицания реформ. В применении этого метода заключается
сущность консервативной политики. Другой метод — это
метод либерализма, использования политических прав,
уступок и реформ в рамках капиталистического строя.
Первым методом буржуазия пользуется всегда,
когда она имеет дело со слаборазвитым, недостаточно
организованным рабочим движением. И, наоборот, там,
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 20, стр. 66.
350

где существует массовое, хорошо организованное и
сильное рабочее движение, там «буржуазия,
разлагающаяся, видящая неизбежность гибели, напрягает все
силы, чтобы ценой половинчатых и лицемерных уступок
оттянуть эту гибель, сохранить за собой власть и при
новых условиях»1.
Вот здесь мы и коснемся второго комплекса причин,
порождающих ревизионизм, которые таятся в росте и
развитии самого рабочего движения.
ОППОРТУНИЗМ И РЕВИЗИОНИЗМ
Изложенные выше объективные и идеологические
причины являются необходимой предпосылкой для
проявления ревизионизма, однако их еще недостаточно для
его возникновения. В самом деле, все эти причины
существовали в Англии еще при жизни Маркса и Энгельса.
В то время в Англии была не только мелкобуржуазная
среда, которая постоянно вливалась в рабочий класс
и влияла на рабочее движение. Еще тогда английская
буржуазия имела возможность подкупать и подкупала
рабочую аристократию в крупных масштабах благодаря
тому, что она владела огромной колониальной империей,
из которой извлекала достаточно большие прибыли и
могла выделять определенную часть из них для подкупа
не только рабочей верхушки, но и для того, чтобы
передать часть награбленной в колониях добычи всему
рабочему классу и тем самым его развратить. «Но
особенностью Англии было уже с половины XIX века то, что
по крайней мере две крупнейшие отличительные черты
империализма в ней находились налицо: (1) необъятные
колонии и (2) монопольная прибыль (вследствие
монопольного положения на всемирном рынке). В обоих
отношениях Англия была тогда исключением среди
капиталистических стран, и Энгельс с Марксом, анализируя
это исключение, совершенно ясно и определенно
указывали связь его с победой (временной) оппортунизма в
английском рабочем движении» 2.
Но этот оппортунизм еще не ревизионизм. Правый
оппортунизм, или реформизм, начинает принимать форму
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 20, стр. 306.
2 В. И. Ленин, Соч., т. 23, стр. 100—101.
351

ревизионизма в тот период, когда еще только
наступает империалистическая стадия мирового капитализма,
и прежде всего, когда рабочее движение в главных
капиталистических странах поднялось до положения
самостоятельной, огромной и непреодолимой
организованной силы, когда марксизм завоевал в рабочем движении
господствующее положение.
В своей работе «Исторические судьбы учения Карла
Маркса» Ленин указывал, что после возникновения
марксизма мировая история делится на три главных
периода: первый период — с революции 1848 года до
Парижской Коммуны 1871 года, второй — от Парижской
Коммуны до русской революции 1905 года и третий —
от русской революции и позднее.
В начале первого периода марксизм — лишь одно из
многих течений социализма. К концу этого периода до-
марксовский социализм умирает и создаются
самостоятельные пролетарские партии — Первый Интернационал
и германская социал-демократия.
Второй период в отличие от первого характеризуется
отсутствием революций. В странах Запада уже
совершились буржуазные революции, а страны Востока еще
не доросли до них. Запад вступает в полосу «мирной»
подготовки сил к будущим пролетарским революциям.
«Везде складываются пролетарские по своей основе
социалистические партии, которые учатся использовать
буржуазный парламентаризм, создавать свою
ежедневную прессу, свои просветительные учреждения, свои
профессиональные союзы, свои кооперативы. Учение
Маркса одерживает полную победу и — идет вширь» ].
Постепенно в этот период и возникает ревизионизм
как новая форма, или, точнее, как новое перевоплощение
правого оппортунизма, буржуазного реформизма в
рабочем движении.
Быстрое и непреодолимое развитие рабочего
движения во всех цивилизованных странах заставило
буржуазию изменить свое прежнее отношение к пролетариату и
его требованиям. При этих условиях методы
консервативной политики, открытой борьбы против социализма,
за полную неприкосновенность частной собственности и
свободы конкуренции, против всяких реформ и уступок
1 В. И. Л с и и н, Поли. собр. соч., т. 23, стр. 2—3.
352

рабочему классу становятся все более
затруднительными. Буржуазия начинает все больше и больше прибегать
ко второму методу, к методу «либерализма», который
является более гибким. Поэтому буржуазные идеологи
и политические деятели начинают все больше выдвигать
социальные реформы против идеи социальной революции,
а реформизм — против революционного марксизма.
«Вместо открытой, принципиальной, прямой борьбы со
всеми основными положениями социализма во имя
полной неприкосновенности частной собственности и
свободы конкуренции, — буржуазия Европы и Америки, в
лице своих идеологов и политических деятелей, все чаще
выступает с защитой так называемых социальных
реформ против идеи социальной революции» К
Для буржуазного реформизма на этом этапе
исторического развития характерна его антимарксистская
направленность. Он был создан и предназначен
буржуазией для борьбы против победившего в международном
рабочем движении марксизма, для раздробления и
ослабления рабочего движения, для спасения
капиталистического строя от социалистической революции.
Эта реформистская идеология и тактика буржуазии
были восприняты ревизионизмом, только с тем
различием, что ревизионисты распространяли ее в рабочем
движении не как прямое отрицание марксизма, а
как «поправки» и «дополнения», как «дальнейшее
развитие» самого марксизма.
Следовательно, победа марксизма над всеми
другими идеологиями в рабочем движении, включая и
буржуазный реформизм, не означает конца борьбы этих
идеологий против марксизма. Напротив, эта борьба
продолжается, но она изменяет свою форму. Побежденные
марксизмом различные идеологии в рабочем движении
продолжили свою борьбу против него, но уже не на
своей самостоятельной почве, а на почве марксизма, как
ревизионизм.
Ленин, как истинный марксист-диалектик, видел в
этом изменении буржуазной идеологии и тактики, в
появлении ревизионизма не только одно неизбежное зло,
но вместе с тем и важный симптом для исторических
успехов революционного рабочего движения — для
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 20, стр. 305.
23 Н. Ирибаджаков
353

марксизма. «С точки зрения всемирного развития
социализма, — пишет Ленин, — в указанном сдвиге нельзя не
видеть крупного шага вперед. Сначала социализм боролся
за существование, и против него стояла верящая в свои
силы буржуазия, смело и последовательно защищавшая
либерализм, как цельную систему экономических и
политических воззрений. Социализм вырос, он уже отстоял
во всем цивилизованном мире свое право на
существование, он борется теперь за власть, и буржуазия
разлагающаяся, видящая неизбежность гибели, напрягает все
силы, чтобы ценою половинчатых и лицемерных уступок
оттянуть эту гибель, сохранить за собой власть и при
новых условиях» К
Следовательно, возникновение ревизионизма является
признаком того, что буржуазная идеология не может
победить в открытой борьбе с марксизмом.
ОБОСТРЕНИЕ БОРЬБЫ
МЕЖДУ МАРКСИЗМОМ И РЕВИЗИОНИЗМОМ
Исходя из экономических и идеологических причин,
породивших ревизионизм, Ленин обращал внимание не
только на его неизбежность, но и на неизбежность
обострения борьбы между марксизмом и ревизионизмом,
между революционными рабочими партиями и
«буржуазными рабочими партиями», которые теперь
представлены социал-демократическими партиями. «Мы не
имеем ни тени оснований думать, — пишет Ленин, — что эти
партии [буржуазные рабочие партии. — Н. И.] могут
исчезнуть до социальной революции. Напротив, чем ближе
будет эта революция, чем могущественнее разгорится
она, чем круче и сильнее будут переходы и скачки в
процессе ее, тем большую роль будет играть в рабочем
движении борьба революционного — массового потока
против оппортунистического — мещанского» 2.
Это предвидение Ленина полностью подтвердилось
историей. Борьба между революционным марксизмом и
ревизионизмом никогда не была такой ожесточенной,
как в наше время. Поэтому же никогда не был так оче-
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 20, стр. 305—306.
2 В. И. Ленин, Соч., т. 23, стр. 107.
354

виден буржуазный, антимарксистский,
антисоциалистический характер ревизионизма, правого оппортунизма
вообще, как в наше время.
Как мы уже указывали, ревизионизм возник в
результате попытки буржуазного реформизма, правого
оппортунизма переодеться в марксистские одежды и,
представляя «истинный», «творческий» марксизм,
продолжить борьбу против марксизма внутри него, постепенно
освобождая его от революционного и опасного для
буржуазии содержания. Поэтому традиционный
ревизионизм не может остаться единственной и обязательной
формой правого оппортунизма в рабочем движении.
Сама логика развития правого оппортунизма приводит к
такому положению, когда он полностью освобождается
от всякого влияния марксистских идей, фактически
перестает быть ревизионизмом, перестает рядиться в
марксистские одежды и представляться марксизмом и
совсем открыто обнаруживает свою антимарксистскую,
антисоциалистическую и буржуазную природу. Этот
период в развитии правого оппортунизма наступает всегда,
когда буржуазии в соответствующей стране удается,
хотя и временно, подавить коммунистическое движение, а
за счет этого социал-демократическая партия успевает
подчинить своему влиянию подавляющее большинство
рабочего класса.
Это лучше всего показывает нам отношение так
называемого «демократического социализма» к марксизму
и особенно идейную борьбу, которая со времени второй
мировой войны ведется в Западной Германии1 вокруг
программы социал-демократической партии, где
ревизионизм возник и развился, так сказать, в своей
классической форме.
«ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ СОЦИАЛИЗМ» И МАРКСИЗМ
Идейная борьба в Социал-демократической партии
Германии по вопросу новой программы партии
На состоявшемся в мае 1958 года в Штутгарте
съезде СДПГ один из видных деятелей и идеологов этой
партии Вилли Эйхлер сделал доклад о проекте новой
23*
355

программы партии. Однако этот проект не понравился
руководителям СДПГ. Они решили разработать новый
проект программы и поручили эту работу специальной
комиссии, в которую, кроме автора первого проекта
Вилли Эйхлера, вошли председатель центрального
руководства этой партии Эрих Олленхауэр и такие социал-
демократические деятели, как Генрих Дейст, один из
ревностных проводников линии западногерманского
монополистического капитала и милитаризма, и Бенедикт
Каутский — известный теоретик Австрийской социал-
демократической партии, считающийся специалистом по
«уничтожению» марксизма.
Газета «Форвертс», орган центрального руководства
СДПГ, 11 сентября 1959 года опубликовала новый
проект программы, который почти без изменений был
принят на чрезвычайном съезде СДПГ, состоявшемся 14—15
ноября 1959 года в Бад-Годесберге. Этот проект
программы СДПГ значительно отличается от первого.
Однако для обоих проектов характерно то, что в них не
осталось и следа от марксистских принципов. Последние
остатки марксистских принципов и идей в
социал-демократической идеологии полностью заменены
буржуазными принципами и идеями.
Буржуазный характер идеологических основ этих двух
проектов программы отражает действительные идейные
позиции большинства нынешних руководителей СДПГ,
тесно связанных с западногерманским
монополистическим капиталом. 410 руководящих деятелей СДПГ и
западногерманских профсоюзов занимают 929 постов в
контрольных советах и в руководстве главных
монополистических концернов, а также в Европейском объединении
угля и стали и других «европейских» институтах. За свою
деятельность в этих институтах они получают огромные
вознаграждения. Так, например, за свое сотрудничестбо
в различных «европейских» институтах функционеры
СДПГ получают вознаграждение, составляющее
ежегодно 200 тыс. марок.^«Рабочие» директора получают
заработную плату в пределах 100—150 тыс. марок.
Председатели контрольных советов получают по 30 тыс. марок,
а члены контрольных советов — по 10 тыс. марок. Кроме
того, около 200 тыс. социал-демократических активистов
занимают различные почетные должности в упомянутых
выше институтах, питая надежду, что эти должности мо-
356

гут быть преобразованы в высокооплачиваемые посты1.
Так, например, сам Олленхауэр является членом общего
собрания Европейского объединения угля и стали, а
Г. Дейст — членом общего собрания Европейского
объединения угля и стали, председателем контрольных советов
таких монополистических объединений, как «Гуш-
штальверк Бохутер Ферейн АГ» в Бохуме, «Вураг —
Ейзен — Штальверк АГ» в Гоенлимбурге, «Барбара»
Ерцбергбау Акциенгезелльшафт» в Дюссельдорфе, «Ерц-
бергбау Зигерланд Акциенгезелльшафт» в Бецдорф-
Зиге, член контрольного совета «Ферейнигте элетрици-
тет- унд бергверкакциенгезелльшафт» в Гамбурге.
Вот почему большинство руководителей СДПГ стоит
на позициях буржуазной идеологии. Но как существуют
различия внутри самой буржуазии, так существуют
различия и среди руководителей СДПГ, разделяющихся на
две основные группы 2.
Во главе первой группы стоят Карл Момер, Вилли
Брандт, Генрих Дейст, Карло Шмид, Фриц Эрлер, Валь-
демар Кноринген и другие. Эта группа руководящих
деятелей СДПГ тесно связана с германским
монополистическим капиталом, с западногерманским милитаризмом
и реваншизмом. Поэтому она отличается своей
необузданной антикоммунистической деятельностью и активной
борьбой в защиту интересов западногерманских
монополистов и милитаристов в рабочем движении — в
социал-демократической партии и в западногерманских
профсоюзах. В области внешней политики эта группа
стремится полностью поставить СДПГ на службу внешней
политики Аденауэра. Она выступает за насильственное
уничтожение Германской Демократической Республики,
за обанкротившуюся политику «с позиции силы» в
отношении социалистических стран. В области внутренней
политики она защищает существующий
капиталистический строй, государство западногерманского
монополистического капитала и прилагает все усилия к тому, что-
1 См. Р. Geliert, Die westdeutsche Sozialdemokratie, в «Weg
und Ziel», № 9, 1959, Wien, S. 581.
2G. Neuckranz, M. Spangeberg, Die Entwicklung der
Diskussion um politische Grundfragen und die Ausarbeitung eines
Aktionsprogramms innerhalb der SPD, Einheit. H. 7, 1959, Berlin,
S. 892-895.
357

бы сбить рабочий класс с пути самостоятельной
классовой борьбы против капиталистического угнетения и
эксплуатации. Именно поэтому эта группа объявила
марксистские идеи и принципы, как и исторические
традиции самостоятельной и активной классовой борьбы
германского рабочего движения, «балластом», который
социал-демократическая партия якобы должна выкинуть
решительно и без остатка, а партию рабочего класса
превратить в «надклассовую» «народную партию».
Вторая группа состоит из социал-демократических
руководящих деятелей во главе с Эрихом Олленхауэром,
связанных главным образом с либеральной буржуазией
и определенными капиталистическими кругами, которые
непосредственно не участвуют в военном производстве и
больше заинтересованы в развитии торговых отношений
с социалистическими странами. Эта группа также
выражает интересы находящейся под влиянием буржуазной
идеологии партийной и профсоюзной бюрократии,
рабочей аристократии и мелкой буржуазии. В области
внешней политики она выступает за некоторое разграничение
СДПГ и партии Аденауэра.
Эта группа также активно проводит
антикоммунистическую деятельность. Она, однако, все же до известной
степени придерживается настроений и требований
социал-демократических и рабочих масс, в свази с этим
она не решается заявить открыто, что марксизм и
революционные традиции рабочего класса — «балласт»,
который следует выкинуть за борт. Напротив, в
высказываниях, писаниях и решениях представителей этой группы
часто выражается понимание марксизма в духе
традиционного ревизионизма или по крайней мере признания
положительной роли марксизма в прошлой истории
рабочего движения. В этих высказываниях находят
также выражение в той или иной степени некоторые
требования и настроения социал-демократических и
рабочих масс.
Взгляды и настроения рядовых социал-демократов,
особенно социал-демократов — рабочих, значительной
части низовых и некоторых других активистов партии не
тождественны с убеждениями, интересами и
настроениями правых руководителей СДПГ
Идеологи ревизионизма и оппортунизма в германском
рабочем движении в течение десятилетий извращали
358

марксизм и клеветали на него, пытались вытравить его
из сознания рабочего класса и насаждали всевозможные
буржуазные идеи, начиная с идей либеральной
буржуазии и кончая идеями католической реакции. Вслед за
этим пришла кровавая диктатура фашизма. Более десяти
лет вытравляли гитлеровцы марксизм из сознания
немецких социал-демократов и рабочих, применяя
кровавый террор, социальную демагогию и систематическую,
повседневную, широкую антимарксистскую пропаганду.
После разгрома фашизма правые
социал-демократические руководители с новой силой начали обрабатывать
социал-демократические и рабочие массы, с тем чтобы
«избавить» их от марксистской «заразы».
Но основные марксистские идеи и классовое сознание,
которое марксизм привил рабочим, оказались весьма
жизнеспособными. Вопреки усилиям буржуазных
идеологов, всевозможных ревизионистов и оппортунистов,
фашистских палачей и демагогов марксистские идеи и
классовое сознание, заложенные в свое время и
развитые в германском рабочем классе Карлом Марксом,
Фридрихом Энгельсом, Августом Бебелем, Вильгельмом
Либкнехтом, Францем Мерингом и другими
выдающимися деятелями германского и международного рабочего
движения, продолжают жить в той или иной степени
среди социал-демократических и рабочих масс Западной
Германии, среди низовых активистов СДПГ и таких их
представителей, как проф. Абендрот, д-р Виктор Агарц
и другие.
Таким образом, в СДПГ существует два основных
крыла: правое, проводящее реакционную буржуазную
линию, и левое, проводящее, хотя и непоследовательно,
линию антикапиталистических, антимилитаристских и
демократических элементов в партии. По этой причине
почти непрекращающаяся со времени второй мировой
войны борьба между этими течениями относительно
принципов, на которые должна опираться программа партии,
носит подчеркнуто классовый характер.
Классовый характер этой борьбы стал настолько
очевиден, что идеологи правого крыла всеми способами
стараются его замаскировать, а представители левого
крыла совершенно открыто говорят о борьбе между
«либерально-буржуазным» и «социалистическим» крылом в
359

партии. Так, в своей статье «Ни утопизм, ни
оппортунизм» представитель правого крыла Гюнтер Цисо
пишет, что «только одно ясно, что в СДПГ фактически
существуют не только «направления», а два компактных
крыла, которые ведут между собой страстную борьбу» К
Цисо, однако, пытается замаскировать классовый
характер этой борьбы. Поэтому он заявляет, что было бы
правильно называть эти два крыла не
«либерально-буржуазным» и «социалистическим», а «социально-либеральным»
и «марксистским».
Представители левого крыла, однако, не стесняются
локазывать буржуазный характер антимарксистского
крыла. Вильгельм Бойрле в своей статье «Куда идет
СДПГ без Маркса?» пишет: «Старые активные социал-
демократы питают недоверие к новичкам» (то есть к
таким лицам, как Карло Шмид и другие, недавно
перешедшим в СДПГ из лагеря буржуазии. — Я. Я.), так
как они «рекомендуют либеральную политику»,
«выражают главным образом интересы буржуазии»,
предлагают программу «в принципе быть терпимым к
существующему строю» и хотят превратить СДПГ в «такую
партию, которая фактически не отличалась бы
существенно от буржуазных»2.
Поэтому оба проекта программы СДПГ были
встречены представителями так называемого «марксистского»
крыла СДПГ острой критикой. Многие низовые
организации и даже районные конференции СДПГ отклонили
проект программы как несоответствующий интересам
рабочего класса и социал-демократической партии. Газета
«Нейес Дейчланд» сообщала, что только в Западном
Берлине три районные конференции СДПГ
подавляющим большинством отклонили новый проект программы3.
А отдельные активисты СДПГ открыто заявляют, что
последняя программа СДПГ не что иное, как
«популярное издание программы партии Аденауэра»4.
1 G. Ζ i s s о, Weder Utopismus noch Opportunismus, «Vorwärts»,
№ 4, 24 Januar, 1958, Köln.
2 W. Bau г le, Wohin SPD ohne Marx?, «Vorwärts», № 12,
21 Marz 1958.
3 См. «Zum Entwurf eines Grundsatzprogramms der SPD»,
«Neues Deutschland», № 265, Sept. 1959, Berlin.
4 Там же.
360

Эти факты весьма красноречиво говорят о
существующих противоречиях между правыми руководителями
СДПГ, с одной стороны, и рядовыми членами и
низовыми активистами этой партии — с другой. Однако вопреки
этому новый проект программы СДПГ во всех
отношениях более реакционен, чем первый. Достаточно даже
поверхностно сравнить эти проекты, чтобы
почувствовать растущее влияние буржуазной линии руководства
СДПГ, представляемого группой Момера — Брандта.
Особенно ярко это проявляется в отношении данных
проектов программы к марксизму. При всей своей
идеологической реакционности первый проект выражал
отношение к марксизму, стараясь прикрыть свой
антимарксистский характер. В нем отмечалась большая и
положительная роль, которую сыграло учение Маркса и
Энгельса в формировании классового сознания немецкого
пролетариата, в развитии рабочего движения, в
нравственном и материальном подъеме рабочего класса, в
завоевании ряда социальных благ, и указывалось на то,
что «демократические социалисты» продолжают эту
работу и дальше1. Таким образом, признавалась
положительная роль марксизма в рабочем движении, по
крайней мере в прошлом, а «демократический социализм»
изображался в виде продолжателя дела марксизма,
только в других условиях.
Очевидно, правые вожаки СДПГ решили, что такое
отношение к марксизму придало бы новой программе
«марксистский» характер, и поэтому решили опустить
все места прежнего проекта, в которых говорилось о
марксизме.
В последнем проекте программы СДПГ опасаются
открыто проявить отношение к марксизму. В нем не
говорится ни за, ни против марксизма. Слово «марксизм»
и имена Маркса и Энгельса даже не упоминаются. Но
это не означает, что данный проект не имеет отношения
к марксизму. Наоборот, в нем отношение к марксизму
выражено более ясно, чем в первом проекте.
Нельзя отрицать того, что новый проект более
последователен, чем первый, хотя в нем и не говорится ничего
1 См. «Entwurf des Grundsatzprogramms der SPD», в
«Vorwärts» (Anhang), 2 Mai 1958.
361

о Марксе и Энгельсе. Как можно искать в программе
имена Маркса и Энгельса, если она не содержит в себе
ни одного марксистского принципа? Раньше правые
социал-демократические руководители и идеологи
вынуждены были выдавать себя за марксистов, поэтому они
пользовались марксистской фразеологией,
марксистскими понятиями. Некоторые из них и до сего времени
поступают так. Но в последнем проекте программы и в
самой программе СДПГ от всего этого не осталось и
следа.
Марксистское понятие «социально-исторический
закон» заменено неокантианским понятием «ценность». Тем
самым отрицается марксистская наука об обществе и об
исторической необходимости социализма. В новой
программе борьба за социализм не обоснована научно как
историческая задача, а дана как задача нравственная,
субъективное пожелание, которое может осуществиться,
а может и не осуществиться. Таким образом, вместо
научного социализма она выдвигает социальные утопии.
На съезде в Бад-Годесберге Олленхауэр прямо заявил,
что «социал-демократическая программа не является
научным документом» (газета «Тагесшпигель» от
14 ноября 1959 года).
Идеологи современной социал-демократии, как
попугаи, повторяют клевету буржуазной критики о том,
будто марксистское учение о закономерности и
поступательном характере исторического развития и об
исторической необходимости социализма и коммунизма как
более высокого общественного строя якобы не что иное,
как «эрзац религии», «хилиазм». Так, например, Фриц
Эрлер объявил марксистское учение о закономерном
характере общественно-исторического развития от
капитализма к социализму «ложной верой». «Это, — пишет
он, — в самом деле дало социалистическому движению
религиозное направление» К Поэтому слова в проекте
программы, что «социализм — не эрзац религии»,
означают, что социализм не есть объективная историческая
необходимость. Но это не означает, что новая
программа и ее создатели против религии. Наоборот, их анти-
1 F. Ε г 1 е г, Die Sozialdemokratie — eine Partei unter vielen? в
«Die neue Gesellschaft», 1956, Bielafeld, S. 204.
362

марксизм и антисоциализм проявляются особенно четко
в их отношении к религии.
Самые выдающиеся представители социализма,
начиная с его утопического периода, были убежденными
атеистами и активными борцами против религии и церкви,
так как последние всегда являлись защитниками рабства
и эксплуатации во всех формах. Научный социализм
также атеистичен. Он связан с самым последовательным
и научно обоснованным атеизмом. Маркс назвал
религию опиумом народа. Поэтому борьба за социализм
представляет собой одновременно и борьбу против
религиозного опиума, борьбу за формирование научного
мировоззрения широких масс.
Полной противоположностью марксизму является так
называемый «демократический социализм», который не
борется против церкви и религиозного мракобесия, а
идет вместе с церковью и религией, выступая против
атеизма и научного мировоззрения. Проблемы
мировоззрения он полностью передал в распоряжение религии
и антинаучной, субъективно-идеалистической философии.
Более того, «демократический социализм» открыто
объявляет религию, и в частности христианскую этику, своей
идейной основой.
В редакционной статье о последнем проекте
программы СДПГ газета «Нейес Дейчланд» писала: «СДПГ со
своим новым проектом программы впервые официально
встала на колени перед духовенством». Еще любопытнее
в этой связи следующее. «Мы не ошибемся, — говорится
далее в статье, — если допустим, что это признание
клерикально-милитаристской системы руководством СДПГ
обязано реформистскому «теоретику» Бенедикту
Каутскому, сотрудничавшему при составлении проекта
программы. Известно, что Каутский, один из авторитетных
авторов программы австрийской социал-демократии,
поддерживает самые тесные отношения с католическим
духовенством. В Вене говорят, что перед подготовкой
программы австрийской социалистической партии он
консультировался с попами. Теперь, очевидно, он внес
соответствующие формулировки в принципиальную
программу СДПГ» К
1 «Zum Entwurf eines Grundsatzprogramms der SPD», в «Neues
Deutschland», № 265, 26 Sept., 1959.
363

«Демократический социализм» является полным
отрицанием марксистского учения о классах и классовой
борьбе, об исторической роли рабочего класса, о
социалистической революции и диктатуре пролетариата. В
новой программе СДПГ марксистское понятие «рабочий
класс» заменено ничего не обозначающим понятием
«человек» вообще; понятие «диктатура пролетариата» и
«социалистическая демократия» заменены понятиями
«свобода» вообще и «демократия» вообще как некими
абсолютными, вечными, надысторическими и надклассовыми
категориями.
В проекте программы все же употребляется слово
«социализм». Но каждый, кто знает историю социализма,
не может не удивиться, почему же «демократические
социалисты» все еще употребляют это понятие. Все
социалисты представляют себе социализм как общественный
строй, основанный на общественной собственности на
средства производства. В новой программе СДПГ слово
«социализм» означает сохранение капиталистической
частной собственности и восстановление свободы
конкуренции между капиталистическими предприяитиями,
существовавшей в эпоху домонополистического
капитализма. Поэтому понятие «демократический социализм» по
своему содержанию тождественно с понятием
«буржуазный либерализм». Больше того, после съезда СДПГ в
Бад-Годесберге министр хозяйства ФРГ Эрхард открыто
обвинил западногерманских социал-демократических
руководителей в том, что экономические принципы их
новой «принципиальной программы» являются плагиатом
его неолибералистских хозяйственно-политических
принципов. «Мне кажется, — заявил он, — что основное
содержание этой так называемой принципиальной программы
в том, что у нее нет каких бы то ни было принципов, что
с ней можно сделать все, что угодно». Далее, христиан-
ско-демократический министр указывает на то, что
социал-демократические руководители «пришли только к
формулировкам, которые в том или другом месте
копируют мои собственные хозяйственно-политические
принципы».
Авторы программы рассматривают
социал-демократическую партию уже не как партию рабочего класса, а
как партию «всего народа», которая ставит своей зада-
364

чей укрепление капиталистического общественного строя
и буржуазного государства. С точки зрения теоретиков
«демократического социализма», она должна быть
просто одной из многих буржуазных партий 1.
«Правительство и оппозиция, — говорится в проекте программы,—
имеют разные задачи одинакового значения — обе
отвечают за государство». Это означает, что проект
программы обязывал СДПГ заботиться об укреплении
государства западногерманского монополистического капитала.
Самое большое различие, которое она проводит между
социал-демократической партией и «старыми силами»,
заключается в том, что последние «с лучшей программой
нового порядка политической и личной свободы
оказываются неспособными противопоставить себя грубым
коммунистическим провокациям».
Иными словами, правые социал-демократы борются
против «старых сил» не потому, что они против
капитализма, а потому, что считают, что эти силы неспособны
защищать капитализм от коммунизма. Таким образом,
идеологи «демократического социализма» претендуют на
то, чтобы превзойти своим антикоммунизмом
буржуазных идеологов. А руководство СДПГ поспешило
принять программу, в которой говорится, что в
социалистических странах якобы создается «хозяйственная и
военная мощь, превращающаяся в растущую угрозу
свободы».
Новая программа СДПГ настолько пропитана фанг,
тическим антикоммунизмом, что это делает ее авторов
слепыми к очевидным историческим фактам,
воспоминания о которых еще совсем свежи в памяти народа.
Так, например, они обвиняют «старые силы» в том, что
в силу своей неспособности бороться против
коммунизма, «они не могут осуществить надежды молодых
государств, которые только что сбросили иго
колониальной эксплуатации и хотят строить свое национальное
будущее в условиях свободы и благосостояния и
защищаться от коммунистов, стремящихся якобы «вовлечь их
в свой блок».
Эти утверждения являются ярчайшим доказательством
того, что руководители СДПГ, так много говорившие о
1 См. F. Erler, Die Sozialdemokratie —eine Partei unter vielen?,
в «Die neue Gesellschaft», № 3, 1956.
365

«нравственных ценностях» и претендующие на то, что они
построят социализм на «нравственных основах», лишены
элементарной человеческой морали. Кто не знает, что
не коммунисты, а те же «старые силы» осуществляли
колониальное угнетение и эксплуатацию и что для
освобождения народов от рабства и эксплуатации
необходимо было бороться. И сейчас народы продолжают с
оружием в руках бороться против «старых сил», а
коммунисты всегда были и остаются в первых рядах этой борьбы.
Кто не знает, что если бы не Советский Союз и могучий
социалистический лагерь, такие страны, как Египет,
Ирак и др., не существовали бы как самостоятельные
государства. Советский Союз и другие социалистические
страны оказывают освободившимся от колониального
рабства странам всестороннюю экономическую и
политическую поддержку, не ставя при этом никаких условий,
ущемляющих их национальную независимость и
достоинство.
А где были и где есть, что сделали и что делают
социал-демократы для уничтожения колониализма,
угнетения и эксплуатации, для укрепления и развития
освободившихся от колониальной эксплуатации народов и
стран? Они или довольствовались словесными
порицаниями империалистической агрессии и угнетения, или
бездействовали, или боролись плечом к плечу со
«старыми силами» за подавление
национально-освободительного движения колониальных и зависимых народов.
Правительство французского «демократического социалиста»
Ги Молле совместно с правительством английского
консерватора Идена совершили военное нападение на
молодое египетское государство, для того чтобы защитить
интересы французских и английских банкиров и других
капиталистов. Правительство французского «социалиста»
Ги Молле вело колониальную войну в Алжире ничем не
хуже правительства де Голля. А как раз в то время,
когда империалистические государства с оружием в руках
угрожали уничтожить только что освободившиеся от
империалистического рабства Египет, Сирию, Ирак и лишь
Советский Союз и другие социалистические страны
решительно встали на защиту свободы и независимости
этих малых государств, руководители Социалистической
партии Австрии в опубликованном проекте программы
призывали к организации контрреволюционного военно-
366

го похода против социалистических стран и государств,
освободившихся от колониального рабства.
Таким образом, «демократический социализм»
наглядно и убедительно доказал, как он думает
осуществить «надежды молодых государств, только·что
сбросивших иго колониальной эксплуатации и строящих свое
национальное будущее в условиях свободы и
процветания».
«РЕВИЗИЯ РЕВИЗИОНИЗМА*
Такое отношение правых руководителей и идеологов
СДПГ к марксизму и их желание превратить СДПГ в
одну из многих партий капиталистического общества
является логическим завершением их идеологического
развития и особенно их развитая после второй мировой
войны.
После второй мировой войны несостоятельность догм
II Интернационала стала очевидной даже для слепых.
В связи с этим идеологи социал-демократической партии
не могли больше пользоваться старым идеологическим
оружием. Они впали в глубокий идейный кризис, выход
из которого нашли в так называемой «ревизии
ревизионизма» 1.
«Ревизия ревизионизма» выразилась в широко
развернувшейся критике догм II Интернационала и его
идеологии вообще. Однако эта критика велась и ведется
еще с более реакционных буржуазных идейных позиций.
Эта критика направлена в первую очередь против всего
«марксистского» в социал-демократической идеологии, а
также против всех идей и этой идеологии, которые
были заимствованы у прогрессищюй в прошлом
буржуазной идеологии.
В этой обстановке сам основоположник ревизионизма
Эдуард Бернштейн, такие ревизионисты, как Отто Бауэр,
Макс Адлер, Фридрих Адлер, Рудольф Гильфердинг,
Карл Каутский и другие, также явились предметом
крайне бесцеремонной критики.
1 Р. Gay, Das Dilemma des demokratischen Sozialismus, Nest
Verlag, Nürnberg, 1954, S. 3ÇÇ.
367

«Мы живем, — пишет Г. Цисо, — в мире, полностью
отличающемся от мира Маркса и даже мира Ленина,
Каутского или Бернштейна. Не только марксизм, нет,
ревизионизм Бернштейна и все другие теории пути к
социализму также нуждаются в постоянной критической
проверке, действительно ли они отвечают условиям
современности» К
Для современных буржуазных ревизионистских
идеологов даже ревизионизм Бернштейна стал уже опасным,
так как он содержал веру в исторический прогресс2.
В еще большую немилость попали ревизионисты вроде
Каутского, завершившего свою автобиографию словами:
«Я жил и умру неисправимым марксистом»3. Дело
дошло до того, что недавно умершему Бенедикту Каутскому
запрещалось убеждать своих единомышленников в том
что они допустили бы горькую несправедливость к его
отцу, Карлу Каутскому, если бы рассматривали его как
«ортодоксального» марксиста, ссылаясь на слова
последнего, что он был и умрет марксистом. Напротив, заявляет
Бенедикт Каутский, «он всегда испытывал отвращение
к этому званию, и некоторые его друзья считают... что
Каутский был, собственно говоря, значительно
«исправившимся марксистом»4. Далее Б. Каутский отмечает
с большим огорчением, что наша современность
неблагоприятна для К. Каутского.
Поэтому те товарищи, которые изображают
ревизионизм современной социал-демократии как простое
повторение ревизионизма Бернштейна, Отто Бауэра или
Карла Каутского, допускают ошибку. По сравнению с их
ревизионизмом современный социал-демократический
ревизионизм отошел еще более вправо, и в большинстве
случаев он уже не представляется в виде марксизма. Он
или объявляет марксизм полностью «устаревшим» и
«побежденным», или отводит Марксу и Энгельсу такое
1 G. Ζ i s s о, Weder Utopismus noch Opportunismus, «Vorwärts»,
№ 4, 1958.
2 См. P. Gay, Das Dilemma des demokratischen Sozialismus,
S. 367—368.
3 К. К a u t s k y, Mein Lebenswerk, в «Ein Leben für den
Sozialismus», Hannover, 1954, S. 34.
4 В. К a u t s k y, Ein Leben für den Sozialismus, S. 10.
368

место в идеологии «демократического социализма»,
какое, например, занимает Ньютон в современной физике.
Это и есть «ревизованный» ревизионизм.
ЗА ИЛИ ПРОТИВ МАРКСИЗМА?
Как уже говорилось выше, по мнению ревизионистов,
марксизм не может больше служить теоретической
основой социализма, и поэтому идеологи
социал-демократических партий начали последовательную борьбу за
окончательное искоренение марксистских идей из своих
партий. Одни из них — это правые руководители, связанные
с монополистическим капиталом и милитаризмом, как мы
уже отмечали, — прямо и открыто заявляют, что
марксизм необходимо полностью и безвозвратно выкинуть за
борт как ненужный и вредный «балласт».
Другие, к которым относится большинство
руководителей и идеологов западногерманской
социал-демократической партии, как Эрих Олленхауэр, Вилли Эйхлер,
Отто Штаммер, Ульрих Ломар и другие, более
осторожны.
Тот факт, что идеи марксизма имеют весьма
большое влияние на рядовых членов СДПГ и ее низовых
активистов, не может не оказать воздействия на
отношение руководителей и идеологов германской
социал-демократии к марксизму и особенно на отношение тех, кто
в течение десятилетий принимал участие в указанном
движении и хорошо знает его историю.
«Большинство активистов партийного аппарата
социал-демократической партии страны, — пишет
швейцарская газета «Бунд», — все еще привязаны к старым
марксистским принципам. В партии имеется левое крыло,
которое постоянно придерживается лозунгов, призывающих
к классовой борьбе. Руководящие инстанции СДПГ
недооценивают влияния левого крыла в партии; они не
хотят превратить ее в «народную партию», хотя бы это
привело к расколу. Вот почему новая принципиальная
программа представляет собой компромисс между
марксистским курсом и целью «народной партии».
Руководители СДПГ полностью стоят за
франкфуртскую декларацию Социалистического интернационала.
Но, придерживаясь исторических традиций германского
24 Н. Ирибаджаков
369

рабочего движения и учитывая действительное влияние
марксистских идей на рабочий класс, они не смеют
воспринять то бесцеремонное, грубое, оскорбительное и
дерзкое отрицание марксизма, которое проводят Карло
Шмид, Генрих Дейст и другие открытые сторонники и
защитники буржуазной идеологии СДПГ.
Преобладающая часть руководителей и идеологов
социал-демократической партии также стремится
окончательно искоренить идейное влияние марксизма на
рабочее движение. Новая программа СДПГ является
доказательством этого. Но, как реалисты, они хотят достичь
этого более умело, без шума и раздражения рабочих и
социал-демократических масс. В этом отношении
германские социал-демократы имеют большой и
проверенный опыт. В ответе на письмо Бернштейна, в котором
он хотел открыто объявить социал-демократическую
партию реформистской партией, германский оппортунист
Игнац Ауэр писал: «Дорогой мой Эди, о том, чего ты
хочешь, не принимают решений, о нем не говорят — это
произойдет само собой» 1-
Эту испытанную практику оппортунистического
лицемерия и предательства предпочитает и большинство
теперешних руководителей СДПГ во главе с Олленхауэ-
ром. Они делают все, что в их силах, чтобы искоренить
марксизм из сознания членов своей партии, но
предпочитают не говорить об этом.
Поэтому для таких руководителей самым горьким и
неприятным вопросом является вопрос: за или против
марксизма? Этот вопрос ставят перед ними постоянно
как слева, так и справа. Так как он требует ясного и
определенного ответа, социал-демократические идеологи
не хотят, чтобы он ставился перед ними, не хотят на
него и отвечать. Сказать, что они за марксизм, они не
могут, сказать, что против него, — не смеют. Поэтому,
когда они оказываются окончательно прижатыми к
стенке и обязаны дать тот или иной ответ на этот вопрос, то
заявляют: «Мы ни за, ни против марксизма». Этот ответ
полностью соответствует природе оппортунизма и его
носителям, которые, выступая в качестве идеологов и
руководителей рабочего класса, принялись защищать
интересы буржуазии и капитализма. Это отношение руково-
1 Р. Gay, Das Dilemma des demokratischen Sozialismus, S. 330,
370

дителей СДПГ к марксизму нашло свое выражение и
в их новой программе, и только в этом смысле она
представляет «компромисс между марксистским курсом и
целями «народной партии».
Эта половинчатость, проистекающая исключительно
из колебаний руководителей и идеологов
социал-демократии открыто и решительно отречься от марксизма
перед рабочим классом, не нравится некоторым
нетерпеливым буржуазным идеологам как внутри, так и вне
рабочего движения. Поэтому они время от времени
весьма остро критикуют социал-демократических
руководителей. В ответ на такую критику теоретический журнал
Западногерманской социал-демократической партии «Ди
нейе Гезельшафт» поместил передовую статью Ульриха
Ломара под названием «Эксперимент необходимо
продолжить». В данной статье Ломар отмечает, что критики
теоретической линии журнала — «это те, кто ожидает от
нас, что мы безусловно нацелимся в одно определенное
«направление» — «вправо» или «влево», которое будет
«марксистским» или «немарксистским». Но мы этого как
раз не хотим» 1.
Очевидно, большинство руководителей и идеологов
западногерманской социал-демократии еще не считает,
что пришло время, когда можно решиться открыто
заявить, что они отбрасывают все в марксизме и объявляют
борьбу против него. Их линия в этом вопросе сводится
к отрицанию основного содержания марксизма, и в луч
шем случае они продолжают говорить о его положитель
ной роли в прошлой истсрии рабочего движения, в
формировании и развитии рабочего движения, в воспитании
и организации рабочего класса и т. д. В то же время они
признают, что некоторые, хотя и несущественные,
теоретические положения сохранили свое значение ц силу до
наших дней. Но в большинстве случаев эти признания
являются пустыми словами.
Типичное выражение этой лицемерной позиции можно,
найти в книге «Карл Маркс сегодня», в которой
опубликованы биография Маркса, написанная Фридрихом
Энгельсом, и речи Эриха Олленхауэра, Отто Штаммера
1 U. L о h m а г, Das Experiment muss weitergehen, eine Antwort
an die Freunde und Kritiker der «Neuen Gesellschaft», в «Die neue
Gesellschaft», H. 2, 1955. S. 3
24*
371

и Юриуса Браунталя, произнесенные в 1953 году в городе
Трире по случаю 70-й годовщины кончины Карла
Маркса. В предисловии к этой книге Эйхлер пишет, что в
данных речах содержится «оценка того, что означает
личность и научное дело Маркса для социалистического
движения, и прежде всего для демократического социализма
в наши дни» !. Следовательно, эту оценку надо считать
официальной оценкой марксизма Западногерманской
социал-демократической партией.
Итак, что приняла и что не приняла
Западногерманская социал-демократическая партия от марксизма в
1953 году.
В своей речи Олленхауэр заявляет, что он
предоставит Штаммеру возможность раскрыть значение
марксизма для нашей современности. Однако несмотря на это,
и он не устоял перед искушением высказаться о
марксизме. Он заявил, что политическое научное дело Маркса
бессмертно. «Без «Манифеста Коммунистической
партии», — пишет Олленхауэр, — немыслимы развитие и
подъем рабочего движения, улучшение материальных
условий, богатая духовная и культурная жизнь
трудящихся всего мира.
Не менее велика заслуга Карла Маркса как ученого.
Его методы исторического исследования, объяснения
неразрывной взаимозависимости между экономикой и
политикой, исследования движущих сил в развитии
человечества и отдельных народов являются самым
значительным явлением в научной жизни нашего времени,
которое нельзя не признать»2. «Окончательное
выполнение великого завещания, оставленного нам Карлом
Марксом, — продолжает Олленхауэр, — станет только тогда
возможным, когда мы сумеем укрепить уверенность и
самосознание трудящихся классов, которые в состоянии
развиваться лишь на основе познания научного
социализма» 3.
Как видно, данное высказывание Олленхауэра о
марксизме сильно отличается от того высказывания, в
котором он заявлял, что пришло время, когда марксизм мож-
1 «Karl Marx heute —ein Erinnerungsbuch an den 70. Todestag»,
Verlagsbuchhandlung I. H. W. Dietz, Hannover, S. 8.
2 «Karl Marx heute», S. 23.
3 Там же, стр. 24.
372

но выкинуть за борт. Это весьма сильное, но вместе с
тем и весьма общее восхваление марксизма может
создать впечатление, что Олленхауэр и другие идеологи
так называемого «демократического социализма» считают
себя правоверными марксистами и не намерены
отрекаться рт марксизма. Более того, эта речь может создать
впечатление, что Олленхауэр, а вместе с ним и
«демократический социализм» не только не отрицают марксизма,
но как будто выступают за творческий марксизм,
который придерживается не столько отдельных теоретических
положений марксизма, сколько марксистского «метода
мышления и исследования».
Однако такой вывод не соответствовал бы
действительным взглядам ни Олленхауэра, ни его единомышленников,
потому что Марксов метод «мышления и исследования»
является материалистическим диалектическим методом.
Но разве Олленхауэр имел в виду именно
материалистический диалектический метод, когда говорил о Мар-
ксовом «методе мышления и исследования»? Не может
быть никакого сомнения, что, когда Олленхауэр
говорил о «Марксовом методе», он имел в виду совсем
другое, только не подлинно революционно-критический
метод Маркса — метод материалистической диалектики.
От Бернштейна до наших дней материалистическая
диалектика марксизма была предметом ожесточеннейших
атак со стороны ревизионистов. Их усилия были
направлены на освобождение марксизма прежде всего от
«предательских элементов», как Бернштейн называл
материалистическую диалектику. Поэтому ни Олленхауэр, ни кто-
либо другой из современных идеологов так называемого
«демократического социализма» не позволили бы себе
распространять такую «ересь».
Марксистская диалектика — это философия, а Штам-
мер, которому Олленхауэр предоставил слово, чтобы
разъяснить отношение «демократического социализма» к
марксизму, заявил ясно и недвусмысленно: «Для нас
марксизм не есть ни философия, ни эрзац религии» К
Все дело в том, что как Олленхауэр, так и другие
теоретики «демократического социализма» пользуются
марксистской терминологией и фразеологией, но
вкладывают в них совершенно другое содержание. Это старый
1 «Karl Marx heute», S. 43.
373

и испытанный метод оппортунистов и ревизионистов всех
мастей, которые хотят называться марксистами. Макс
Адлер и Эрнст Безе, например, также говорят о бытии и
сознании, что они признают марксистский тезис, согласно
которому бытие определяет сознание и т. д. Но в то же
время они уверяют, будто, по Марксу и Энгельсу,
общественное бытие является не материальным, а духовным
и поэтому исторический материализм не может
называться историческим материализмом, а его можно назвать
лишь «экспериментальной экономической наукой об
обществе» К Так они выхолащивают идейное содержание
марксизма и оставляют только пустые фразы и термины
или, чаще всего, материалистическое содержание
заменяют идеалистическим. Так поступает и Олленхауэр. Он
как будто выступает за Марксов метод мышления и
исследования и одновременно возражает тем, кто
рассматривает Маркса как материалиста2.
Штаммер также не выступает за «подлинную
интерпретацию» марксизма. Он выступает за ревизованный
марксизм, не являющийся философией, и «творчески»
взаимодействующий с современной буржуазной
социологией. «Современная социальная наука» якобы внесла
весьма «плодотворные дополнения, изменения и уточнения в
марксистскую теорию»3. Штаммер указывает, что
большая часть современной социологии, особенно
политической социологии, социальной психологии и массовой
психологии, немыслима без Маркса4. Подобно всем
ревизионистам в прошлом, Штаммер прикрывает
ревизионистские фальсификации марксизма пустыми фразами о
«живом марксизме», о «творческом марксизме», о
«существенных изменениях» в классовой структуре и
экономике капитализма после Маркса, о борьбе против
«догматизирования» марксизма. В отличие от большинства
современных ревизионистов он, хотя и на словах,
заявляет, что только «отдельные положения» и
«предвидения» Маркса нуждаются в ревизии, что пока «социоло-
гическо-политические утверждения» марксизма остаются
незатронутыми.
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung, I. Band, Berlin, 1930, S. 107.
2 См. «Karl Marx heute», S 22.
3 Там же, стр. 44.
4 См. там же.
374

Поэтому, пишет Штаммер, «наш пароль не во всех
случаях гласит: в стороне от Маркса». «В настоящее
время, — заявляет Штаммер, — мы не хотим похоронить
Маркса, как дохлую собаку» \ а «со всей силой
подчеркиваем, что полнота оценки, теоретические взгляды
и политика демократического социализма многими
нитями связаны с марксистским учением»2.
Таково было на словах отношение «демократического
социализма» к марксизму в 1953 году. Как видно, оно
было в духе традиционного ревизионизма, но оно не вы
ражало действительного отношения «демократического
социализма» к марксизму, потому что находилось в
кричащем противоречии с программными положениями, с
теоретической и практической деятельностью
руководства СДПГ.
Так, например, Олленхауэр уверяет нас, что великое
завещание Маркса может быть осуществлено только на
основе научного социализма, то есть марксизма, что
только на этой основе могут развиться решительность и
сознание трудящихся классов. В том же духе
высказывания и Штаммера. Но эти утверждения Олленхауэра и
Штаммера находятся в явном противоречии со всей
системой взглядов ныне покойного вождя германской
социал-демократической партии Курта Шумахера.
Еще в 1945 году он заявил: «Безразлично, стал ли
кто-либо социал-демократом благодаря методу
марксистского анализа хозяйства, по философским или этическим
причинам или же по духу нагорной проповеди, — каждый
имеет одинаковое право для утверждения своей
духовной личности и для обоснования своих мотивов» 3.
То, о чем Шумахер говорил в 1945 году, позднее, на
конгрессе Социалистического интернационала в 1951 году
во Франкфурте-на-Майне, стало программным
положением, обязательным для всех социал-демократических
партий, и особенно для западногерманской. В принятой
конгрессом декларации были отвергнуты научные, то есть
марксистские, основй социализма. В ней говорилось, что
«демократический социализм» является
интернациональным движением, которое ни в коем случае не требует
1 «Karl Marx heute», S. 43.
2 Там же, стр. 47.
3 «Geist und Tat», N° 4, Frankfurt а. M., 1954, S. 99.
375

строго одинаковых взглядов. Безразлично, выводят ли
социалисты свои убеждения из результатов социального
анализа, обоснованного марксистски или другим
способом, из религиозных или гуманистических принципов,—
все они преследуют одну общую цель: общественный
строй социальной справедливости, более высокое
благосостояние, свободу и всеобщий мир» К
Как было сказано выше, согласно так называемому
«демократическому социализму» победа социализма не
может больше рассматриваться как историческая
необходимость, вытекающая из действия объективных
законов исторического развития общества, а считается
нравственной задачей независимо от того, из каких идейных
принципов она будет извлечена.
В своей работе «Духовное развитие демократического
социализма в Германии» германский
социал-демократический идеолог Рихард Фрей отмечает, что декларация
Социалистического интернационала в 1951 году
полностью совпадает с концепцией Западногерманской
социал-демократической партии. Более того, он
подчеркивает, что в декларации впервые получило
теоретическое признание то положение дел, которое давно
существует в практике германской социал-демократии, и тем
самым «старый вопрос, является ли СДПГ собственно
«марксистской», стал беспредметным» 2.
Олленхауэр и Штаммер — старые деятели СДПГ.
Поэтому неудивительно, что даже в 1953 году они и ряд
других старых социалистических деятелей говорили
языком прежнего ревизионизма, который изображался
«марксизмом», и притом «творческим марксизмом».
Однако такие высказывания о марксизме давно уже не
только не выражают отношения «демократического
социализма» к марксизму, но и вообще их не слышно в
руководящих кругах Социал-демократической партии
Германии.
Олленхауэр и Штаммер произносили
вышеупомянутые речи в марте 1953 года, а 6 сентября того же года
проходили выборы в бундестаг, в которых СДПГ не
1 «Sozialistische Weltstimmen», Verlag nach J. H. W. Dietz
GMBH, Berlin und Hannover, 1958, S. 297—298.
2 R. Frei, Die geistige Entwicklung des demokratischen
Sozialismus in Deutschland, в «Sozialistische Weltstimmen», S. 55.
376

достигла ожидаемых результатов. Это послужило поводом
для решительного наступления на остатки марксизма в
идеологии СДПГ. Начавшаяся1 сразу же после войны в
партии дискуссия по вопросу «за или против
марксизма», быть ли СДПГ партией рабочего класса или
массовой «народной партией», развернулась с чрезвычайной
силой. Самые правые и реакционные элементы партии
указывали на то, что главная причина провала партии
на выборах заключалась в том, что она все еще не
порвала окончательно с марксизмом, что широкие круги
общественности считают ее марксистской партией, что
она все еще является узкоклассовой партией, в
результате чего она не в состоянии привлечь на свою
сторону большинство избирателей, придерживающихся
различных мировоззрений и принадлежащих к различным
классам.
Как ни старалось руководство СДПГ балансировать
между сторонниками старой ревизионистской идеологии
германской социал-демократии и так называемыми
«антимарксистами», несмотря на многочисленные заявления
о том, что партия не хочет выбрасывать марксизм
за борт, что она считала самую постановку вопроса
«за или против марксизма» неправильной, процесс
окончательного освобождения руководителей СДПГ от
ревизионистского идейного багажа, для которого
характерно употребление марксистской фразеологии,
завершается,
В своей книге «От Бебеля до Олленхауэра» Вальтер
Теймер пишет, что «в настоящее время СДПГ настолько
марксистская, насколько ГХДС христианская...
Вместе с остальными европейскими
социал-демократическими партиями СДПГ идет к социальному
либерализму... Собственной партийной теории больше не
существует» 1.
Сам Олленхауэр в 1953 году все еще клялся в
верности великому завещанию Маркса. Он заявил на съезде
в Бад-Годесберге, что его партия поступила бы не
по-марксистски, если бы продолжала следовать
заветам Маркса. «Трудно себе предположить, насколько
1 W. The im е г, Von Bebel zu Ollenhauer, München, 1957,
S. 128—129.
377

немарксистским является требование, чтобы
политическая программа Маркса и Энгельса стала содержанием
социалистической принципиальной программы 1959 года»
(газета «Тагесшпигель» от 14 ноября 1959 года). Мы
вправе спросить: а разве по-марксистски то, что к
1959 году, когда великая политическая программа
Маркса и Энгельса победила на одной трети земного шара,
партия, называющая себя социал-демократической,
принимает не политическую программу Маркса и Энгельса,
а политическую и экономическую программу
реакционной партии Конрада Аденауэра, представляющую
интересы германского монополистического капитала и снова
расчищающую путь милитаризму и фашизму?
«Правые социалисты начали с противопоставления
социальных реформ социалистической революции, а
пришли к защите государственно-монополистического
капитализма. В прошлом они внушали пролетариату, что их
разногласия с революционным марксизмом касаются не
столько конечной цели рабочего движения, сколько
средств ее осуществления. Теперь они открыто
отрекаются от социализма.. Раньше правые социалисты
отказывались доводить признание классовой борьбы до
диктатуры пролетариата. Сегодня они отрицают не только
классовую борьбу, но и само существование
антагонистических классов в буржуазном обществе» К Поэтому не
удивительно, что программа СДПГ не содержит даже
признаков марксизма. Но это не означает, что нынешние
руководители СДПГ уже окончательно отказались от
идеологии ревизионизма, то есть от дальнейших
различных спекуляций марксизмом. Они не откажутся служить
идеологии ревизионизма до тех пор, пока идеи
марксизма имеют серьезное влияние на социал-демократические
и рабочие массы.
Но существуют и другие, еще более важные причины,
которые обусловливают влияние маркисизма на рабочее
движение в капиталистических странах и заставляют
социал-демократических идеологов прибегать к
ревизионизму как к форме борьбы с ним. Прежде всего это на
учный характер марксизма. Только марксизм является
1 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 55.
378

научным выражением интересов рабочего класса, всех
трудящихся и эксплуатируемых масс. Только он дал
научное объяснение капиталистического строя, всей
человеческой истории и указал реальные пути и средства
освобождения рабочих и других эксплуатируемых масс от
капиталистического рабства, пути и средства строительства
социализма и коммунизма. Поэтому сама общественная
практика, практика классовой борьбы пролетариата по
стоянно будет подтверждать истины марксизма и
привлекать к ним рабочих. Несравнимая ни с чем и
непреодолимая сила воздействия марксизма на рабочие и другие
трудящиеся массы капиталистического мира в наше
время непрерывно возрастает еще и потому, что уже в
течение десятилетий он является не только научной теорией
и социальным движением, устремленным к будущему, но
и самой реальной действительностью. На большой части
земного шара рабочие и трудящиеся массы,
руководимые идеями марксизма, строят социализм и коммунизм.
Этот факт нельзя ни скрыть, ни отрицать, а влияние
марксизма на рабочий класс капиталистических стран
искоренить невозможно.
Вот почему не только социал-демократические, но
даже и буржуазные идеологи будут непрестанно прибегать
к ревизионизму как к гибкой и замаскированной форме
борьбы с марксизмом. Это весьма откровенно выразил,
например, известный теоретик современного
ревизионизма и видный деятель английской лейбористской партии
Джон Стречи. В своей книге «Современный капитализм»
Стречи пишет, что сегодня марксизм является
«официальной философией» и «способом мышления почти
трети человечества», а научные достижения Маркса не
могут быть сравнимы с достижениями какого-либо другого
социолога. «Марксизм содержит в себе серьезные истины
о человеческом обществе и об обществе, в котором мы
живем, — продолжает Стречи, — и невозможно ни скрыть
их, ни пренебречь ими». «Поэтому, — заключает он, — в
порядке опыта нужно сделать один осторожный шаг в
неизбежном процессе реинтеграции марксизма с
культурной традицией Запада, из которой он возник, но от
которой затем далеко отклонился. При этом нельзя
рассматривать марксизм ни как ересь, ни как евангелие, а
следует считать его единственным, блестящим, богатым,
379

пристрастным, но ценным вкладом в наше культурное
наследство» !.
Другими словами, по мнению Стречи, в настоящих
условиях нельзя отрицать марксизм безоговорочно, а
нужно объединить его с западной, то есть буржуазной,
идеологией, выхолостить из него революционное
содержание и, таким образом, обезвредить его. Интересно,
что Стречи не дает гарантии буржуазии в том, что эта
«реинтеграция» марксизма не представляет опасности
для нее и особенно для антитеоретической традиции
английской буржуазии. «Следует признать, — пишет
он, — что в применении любой теории, которая является
такой захватывающей и всеобъемлющей, как
марксистская, кроется огромная опасность. Кто хочет натянуть
лук Одиссея, тот должен иметь сильные мускулы. Иначе
не полетит стрела, и, вероятно, он сломает себе хребет...
Весьма сильная антитеоретическая традиция британской
социологии вообще и британского лейбористского
движения в частности всегда ясно видела эту опасность»2.
Но вопреки этому Стречи не видит другого, более
подходящего пути в борьбе против марксизма.
Мне кажется, что по этой же причине и руководители
СДПГ избегали в своей новой программе открыто
выразить свое отношение к марксизму. Так безопаснее, и.
кроме того, они оставляют двери открытыми для новых
спекуляций марксизмом.
Во-вторых, мы не можем согласиться с Теймером,
что СДПГ якобы не имеет своей партийной теории.
Социал-демократическая идеология всегда насаждала
в рабочем движении пренебрежительное отношение к
теории вообще и прежде всего к научной, марксистской
теории. В прошлом это пренебрежительное отношение
к теории выражалось в теории стихийности, а в
настоящее время в том, что социал-демократическая партия
уже не является партией с определенным
мировоззрением.
Члены партии, утверждают социал-демократические
идеологи, могут иметь свою собственную философию,
свою теорию. Они могут черпать свои социалистические
1 J. S t г а с h е у, Kapitalismus heute und morgen, Econ Verlag,
GMBH, Düsseldorf, 1957, S. 11—13.
2 Там же, стр. 13.
380

убеждения и стремления из любого мировоззрения.
Однако партия не имеет и не должна иметь партийной
философии, своего мировоззрения, своей теории вообще.
В своей книге «Идеологии и действительность» видная
швейцарская социал-демократка Ж. Герш пишет, что
«социализм не имеет и не должен иметь никакого
философского или религиозного кредо. Это не означает, что
социализм не может или ему не позволено иметь
никакого кредо. Напротив, как раз потому, что человеку
присуще иметь какое-либо кредо, социализм не только
не предписывает его, но даже и не предлагает его» 1.
Это положение поддерживает и австрийский идеолог
правого оппортунизма и ревизионизма Карл Чернец. В
своей статье «Мировоззрение, социализм и церковь» он
пишет: «Мы не имеем никакой философии... Я считаю
созданный Карлом Марксом метод научной социологии
правильным и применимым, но считаю совершенно
ошибочным обязательное применение научных познаний
марксизма в социалистическом движении... Было бы
также ошибочно связывать партию с определенными
религиозными или философскими мировоззрениями»2.
Таково в настоящее время официальное отношение к
философии, к мировоззрению, к теории вообще германской
и других социал-демократических партий.
Партии Социалистического интернационала
пытаются обосновать свой тезис о философии и мировоззрении
аргументами, которые взяты из различных буржуазных
концепций и в конце концов сводятся к одному: научная
философия и научное мировоззрение невозможны, в них
всегда содержится не^то от личного, субъективного, и
поэтому социалистической партии не стоит связываться
ни с каким мировоззрением и ни с какой философией.
Она должна предоставить своим членам полную
свободу в этом вопросе.
Подлинное назначение этого тезиса, однако,
заключается в том, чтобы оправдать предательскую
деятельность идеологов и руководителей этих партий в:·
идейном разоружении рабочего движения, в подчинении его
1 J.' Hersch, Die Ideologien und die Wirklichkeit, München,
1957,-S. 246.
2 K. Czernetz, Weltanschauung, Sozialismus und Kirche, «Die
Zukunft», № 4, 1957, S. 104 -·.» ' ■
;>381

влиянию различных реакционных буржуазных
философских учений, враждебных социализму и несовместимых
с ним. То, что это действительно так, подтверждает сама
практика данных партий, опровергающая до конца их
тезис, что партии Социалистического интернационала и
так называемый «демократический социализм» не
обладали своей философией, своим мировоззрением,
обязательным для членов их партии.
Возьмем, например, вопрос о философии, и мы
увидим, что социал-демократические партии обладают
именно своей партийной философией, которая всегда
представляет собой некоторую разновидность
современной буржуазной идеалистической философии или
эклектическую смесь идей различных разновидностей этой
философии. Правда, в рамках идеалистической
философии социал-демократические руководители и идеологи
допускают свободу для членов своих партий. Например,
в рамках социал-демократических партий существует
свобода и для неокантианской, и для
неопозитивистской, и для экзистенциалистской, и для неотомистской
философии. Существует полная свобода и для идейного
мракобесия теологии, но не существует свободы для
философии диалектического материализма — философии
Маркса и Энгельса. Как раз наоборот, борьба против
диалектического и исторического материализма является
не личным, а организованным партийным делом. Все
печатные теоретические и другие органы
социал-демократической партии ведут организованную борьбу против
марксистской философии, и в этом проявляется
буржуазная партийность социал-демократических идеологов
в области философии.
Никто не может отрицать того, что программа
партии — не личное дело, а партийное, что ее положения
являются обязательными для всех членов данной
партии. Но спрашивается, свободны ли программы партии
так называемого «демократического социализма» от
всякой философии, от любого мировоззрения, от теории
вообще. Совсем нет. Программа каждой из этих
партий основывается на определенном анализе
современного мира, и этот анализ всегда делается с тех или иных
теоретических, философских и идеологических позиций.
Возьмите, например, проекты программы СДПГ, и вы
увидите, что эти проекты полностью тонут в неокан-
382

тианской философии Эйхлера, Ъ этических и социальных
идеях неотомизма и других реакционных буржуазных
идеях.
Да и само отношение идеологов «демократического
социализма» к философии, к мировоззрению, к теории
вообще основано уже на определенных философских
положениях. И когда такое отношение к философии, к
мировоззрению стало партийной точкой зрения, это
означает, что соответствующая партия приняла эту
философию как свою и на основе ее позиций выдвинут тезис,
что социалистическая партия должна отказаться от
своей философии и своего мировоззрения.

НЕОКАНТИАНСТВО
КАК ФИЛОСОФСКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА
«ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА»
Место неокантианства в современной буржуазной
философии и необходимость борьбы с ним
В наше время неокантианство не является
сильнейшим течением в буржуазной философии. Трудно даже
сказать, что оно существует как определенно
выраженное течение. В настоящее время неокантианство не
только утратило свой модный блеск, но многие буржуазные
философы уже смотрят на него как на нечто отжившее
свое время, негодное. «В философско-историческом
сознании современности, — пишет Герман Любе, —
неокантианство почти не играет никакой роли. Эта
философия считается ложной теорией познания и, кроме того,
неправильным толкованием Канта» К
Марксисты-ленинцы всегда были непримиримыми и
принципиальными противниками неокантианства. Они
всегда придерживались точки зрения, что
неокантианство является той реакционной и антинаучной
философией, которая не может выдержать борьбу против
марксизма и осуждена на неизбежное поражение. Как мы
видим, это признают сейчас и буржуазные философы.
Но вопреки этому мы не можем полностью согласиться
с вышеупомянутой оценкой буржуазного философа.
Если эту оценку неокантианства принять за вполне
правильную, тогда марксистам можно было бы
прекратить борьбу против неокантианства. Однако это было бы
с их стороны большой ошибкой.
Почему?
Во-первых, потому, что если неокантианство как
отдельное течение в буржуазной философии вытеснено и
1 Н. Lubbe, Die politische Theorie des Neukantianismus und
der Marxismus in «Archiv für Rechts- und Sozialphilosophie, XLIV/3,
1958, S. 336.
384

заслонено другими, более модными буржуазными
философскими течениями, такими, как неопозитивизм,
экзистенциализм, неотомизм и другие, то идеи неокантиан
ства полностью не исчезли. Нельзя забывать, что между
неокантианством и существующими в настоящее время
модными течениями буржуазной философии есть
глубокое родство. Они возникли и развились на идейной
почве, которая в течение десятилетий готовилась
неокантианством, и много идей восприняли от него. В своей
книге «Великие философы» Карл Ясперс отмечает, что
«Кант выступает в виде узлового пункта современной
философии»1, что «многие философские течения, а в
Германии почти все исходят из него или ориентируются
на него как на противника»2.
В наше время трудно найти неокантианство, так
сказать, в чистом виде. В большинстве случаев его идеи
вплелись в философские идеи неопозитивизма,
экзистенциализма, неотомизма, неогегельянства и в другие
философские учения, вследствие чего и в настоящее время
они продолжают играть важную роль в идейной жизни
буржуазии и имеют широкое распространение не
только среди буржуазии и ее интеллигенции.
Неокантианство, являвшееся в течение длительного времени
главным оружием философского ревизионизма,
особенно в германском рабочем движении, и сейчас
используется идеологами социал-демократических партий в
Германии и других странах, которые ведут за собой
многомиллионные рабочие и трудящиеся массы.
Во-вторых, неокантианство как философское учение
буржуазия длительное время противопоставляла
марксизму в качестве своего оружия. Поэтому рассмотрение
судьбы неокантианства самым убедительным образом
может раскрыть судьбу теперешних модных
философских учений, с которыми буржуазия выступает против
марксизма.
Борьба против неокантианства особенно необходима
с точки зрения борьбы против современного
философского ревизионизма, потому что философская ревизия
марксизма началась именно с неокантианских позиций
1 К. Jaspers, Die grossen Philosophen, Erster Band, Mönchen,
1958, S. 614.
2 Там же, стр. 612.
25 Н. Ирибаджаков
385

и большинство попыток в этом направлении было
сделано с неокантианских позиций.
Все это не случайно. И объясняется прежде всего
тем, что в течение почти половины столетия, то есть с
60-х годов прошлого века до первой мировой войны,
неокантианство было самым сильным течением
идеалистической буржуазной философии и господствующим
течением буржуазной философии в Германии.
То, что неокантианство возникло в Германии и
получило наибольшее распространение именно там,
нельзя объяснить самим фактом возрождения философии
Канта, который был немцем. Это в значительной
степени объясняется тем, что именно в тот период, когда
возникло и распространилось неокантианство, Германия
превратилась в центр международного рабочего
движения. В ней развивалось самое мощное революционное
рабочее движение того времени, представлявшее собой
образец для рабочего движения других стран мира.
Идеологией, которая вдохновляла это движение,
является марксизм, а его философией — диалектический
и исторический материализм.
Но не только это. После того, как была философская
система Гегеля дискредитирована, идеалистическая
философия пришла в такой упадок, а материалистическая
философия получила такое широкое распространение,
что буржуазные философы считают XIX век «одним из
главных монистических и материалистических веков»1.
В науках, особенно в естествознании, среди буржуазной
интеллигенции, среди рабочих и трудящихся масс
получили широкое признание философско-материалисти-
ческие, атеистические и естественнонаучные идеи. В
результате больших успехов точных наук в среде
интеллигенции и широких масс распространился
гносеологический оптимизм, глубокое доверие к научному познанию,
уверенность, что для научного познания не существует
непроходимых границ и недоступных областей.
Быстрый рост революционного рабочего
движения, революционных действий рабочего класса в
революциях 1848 года, и особенно во время Парижской
1 L. М. В о с h е η s k i, Europäische Philosophie der Gegenwart,
München, 1951, S. 37.
386

Коммуны, так же как и быстрое распространение
марксизма среди рабочего движения, вызвали тревогу у
буржуазии. Она увидела для себя серьезную опасность не
только в революционной идеологии марксизма, но и
в идеях вульгарного материализма и дарвинизма, в
материалистическом духе естествознания. Страх
буржуазии перед материалистическими идеями особенно
ясно выразил известный буржуазный ученый Рудольф
Вирхов. Как либеральный депутат в одной своей речи
1877 года он уверял немецкую буржуазию в том, что
теория Дарвина о происхождении и развитии видов
является опасной, потому что, видите ли, она ведет к
социализму, и что только подобные ей теории стали
причиной установления Парижской Коммуны.
Вследствие этого в течение последней трети XIX века
буржуазия начала все настойчивее выдвигать в области
философии реакционные идеалистические идеи с целью
борьбы против идей философского материализма.
Именно в Германии неокантианство явилось идейным
оружием реакционной буржуазии в борьбе против
марксизма как научного мировоззрения революционного
пролетариата, против всех форм материализма, в борьбе
за искоренение материализма в естествознании, за
подрыв доверия масс к научному познанию. Эта
идеологическая функция неокантианства признавалась таким
известным его представителем, как Вильгельм Виндель-
банд. В своей работе, посвященной создателю философии
неокантианства Отто Либмана, Виндельбанд пишет:
«Когда появилась его первая книга «Кант и
эпигоны» (1865 год), кафедры все еще занимали ученики
преемников метафизики Канта, а их дискуссии
заполонили специальную литературу. Но интересы
образования народа были чужды их системе. Вместо них
оформился естественнонаучный способ мышления, и,
свободный от всякой критической предосторожности, он возвел
свой наивный материализм в метафизическую догму.
Именно против обоих фронтов был направлен лозунг,
которым заканчивал Либман каждую главу своей...
книги: «Следовательно, необходимо вернуться к Канту» К
1 См. «Zum 70. Geburtstag Otto Leebmann», Festschrift der
«Kantstudien», herausgegeben von H. Vaihinger und B. Bauch,
Berlin, 1910, S. 111.
25*
387

Но неокантианство не означает буквального
возвращения к философии Канта. Неокантианцы постоянно
подчеркивают, что они относятся к философии Канта не
«догматически», а «творчески», «критически», что они
развивают ее в соответствии с ее духом и т. д. Однако
с каких позиций критикуют они философию Канта и в
каком направлении «развивают» ее?
Философия Канта и неокантианство
Чтобы ответить на последний вопрос, следует
исходить из основной характеристики философии Канта.
Кант — один из величайших и многогранных
мыслителей всех времен, который воплощает в себе не только
великого философа, но и гениального ученого. Кроме
философии, особенно в так называемый «докритический
период» своего творчества, он усиленно занимался
проблемами математики, механики, физики, географии,
антропологии и общей естественной историей. И только
потому, что Кант развил свои некоторые философские
идеи в тесной связи с естественными науками, только
потому, что он воплотил в себе одновременно и философа и
естествоиспытателя, его философские идеи продолжают
оказывать влияние на естествознание и в наши дни.
Но научная и философская деятельность Канта
противоречива. Она содержит в себе ряд прогрессивных,
материалистических и диалектических элементов, и
некоторые из них сыграли историческую роль в развитии
науки и диалектического взгляда на мир. Энгельс
неоднократно подчеркивал, что вместе с Гегелем Кант
сыграл большую роль в искоренении метафизического
взгляда на мир и в развитии диалектики. Именно это имеет
в виду Энгельс, когда восклицает: «Мы, немецкие
социалисты, гордимся тем, что происходим не только от Сен-
Симона и Оуэна, но также от Канта, Фихте и Гегеля».
Выдвинутые Кантом гениальные гипотезы о
возникновении солнечной системы и о замедляющем влиянии
приливов на вращение Земли являются величайшей его
заслугой перед естествознанием. Эти две гипотезы имеют
огромное значение не только для развития
естествознания, но и для философии — для развития
диалектического взгляда на мир. Кант в них впервые
рассматривает природу в ее историческом развитии, и в этом отно-
388

шении, по словам Энгельса, он стоит выше Гегеля,
который признавал последовательное историческое развитие
только «духа», но не природы.
«Кантовская теория возникновения всех теперешних
небесных тел из вращающихся туманных масс, — пишет
Энгельс, — была величайшим завоеванием астрономии
со времен Коперника. Впервые было поколеблено
представление, будто природа не имеет никакой истории во
времени. До тех пор считалось, что небесные тела с
самого начала движутся по одним и тем же орбитам и
пребывают в тех же состояниях». «В этом представлении,
вполне соответствовавшем метафизическому способу
мышления, Кант пробил первую брешь, и притом
сделал это столь научным образом, что большинство
приведенных им аргументов сохраняют свою силу и
поныне» К
Но вместе со стихийно-материалистическими и
диалектическими элементами в научных и философских
взглядах Канта существуют и элементы идеализма,
метафизики, агностицизма и фидеизма. В течение так
называемого «критического» периода творчества Канта в
его философии взяли перевес идеалистические элементы,
которые он изложил и обосновал в своих произведениях
«Критика чистого разума», «Пролегомены во всякой
будущей метафизике, могущей возникнуть в качестве
науки», «Критика практического разума» и «Критика
способности суждения».
Сам Кант претендовал на то, что его философия не
является ни идеалистической, ни материалистической. В
своих «Пролегоменах» он пишет: «Идеализм состоит в
утверждении, что существуют только мыслящие
существа, а что остальные вещи, которые мы думаем
воспринимать в созерцании, суть только представления
мыслящих существ, не имеющие вне их на самом деле
никакого соответствующего предмета. Я же, напротив,
говорю: нам даны вещи в качестве находящихся вне нас
предметов наших чувств... Разве можно назвать это
идеализмом? Это его прямая противоположность»2. В этом
выражается и материалистический момент философии
1 К. Маркс и Ф. Э н г е л ь с, Соч., т. 20, стр. 56—57.
2 И. Кант, Пролегомены ко всякой будущей метафизике,
могущей зозликнуть в качестве науки, изд. 2, Срцэкгиз, 1937, стр. 51.
389

Канта. Но означает ли это, что Кант стоит на стороне
материализма, что его философия является
материалистической? Нет, не означает.
В самом деле, утверждая, что существуют вещи вне
нашего сознания, которые действуют на наши чувства и
вызывают у нас те или иные ощущения, Кант
становится на материалистические, или, как выражаются
идеалисты, на «реалистические» позиции. Но эти вещи, по
его мнению, недоступны для человеческого познания, они
«вещи в себе», или, как он их называет еще, «ноумены».
А мир, который доступен нашему познанию, мир
явлений, «феноменов», являющийся предметом естественных
и общественных наук, не имеет объективной реальности.
Он представляет собой творение нашего сознания.
«Вещи в себе» действуют на наши чувства и вызывают у
нас хаос ощущений, которые приводятся сознанием в
определенный порядок прежде всего с помощью
времени и пространства, а затем приводятся в порядок и
организуются через посредство категорий причинности,
количества, качества и т. д. Так, из хаоса ощущений
с помощью пространства и времени, категорий
причинности, количества, качества и т. д. наше сознание
создает мир явлений, «феноменов», который доступен
нашему познанию. Пространство и время, причинность,
количество, качество и другие категории, по мнению
Канта, не обладают объективной реальностью.
Пространство и время представляют собой формы
чувственного созерцания, субъективные формы чувственной
способности. Причинность, количество, качество и другие
категории также субъективны, они формы нашего
рассудка. Поэтому, по мнению Канта, и время, и
пространство, и категории человеческого рассудка происходят не
из опыта, а предшествуют опыту, являются условием для
любого возможного опыта, и поэтому он назвал их
априорными.
Эта непоследовательность и противоречивость в
философии Канта была и сейчас остается предметом
критики как со стороны материалистов, так и со стороны
идеалистов.
«Основная черта философии Канта, — пишет
Ленин,— есть примирение материализма с идеализмом,
компромисс между тем и другим, сочетание в одной
системе разнородных, противоположных философских
ДО

направлений. Когда Кант допускает, что нашим
представлениям соответствует нечто вне нас, какая-то вещь в
себе, — то тут Кант материалист. Когда он объявляет
эту вещь в себе непознаваемой, трансцендентной,
потусторонней, — Кант выступает как идеалист. Признавая
единственным источником наших знаний опыт,
ощущения, Кант направляет свою философию по линии
сенсуализма, а через сенсуализм, при известных условиях, и
материализма. Признавая априорность пространства,
времени, причинности и т. д., Кант направляет свою
философию в сторону идеализма. За эту половинчатость
Канта с ним беспощадно вели борьбу и
последовательные материалисты и последовательные идеалисты (а
также «чистые» агностики, юмисты). Материалисты
ставили Канту в вину его идеализм, опровергали
идеалистические черты его системы, доказывали
познаваемость, посюсторонность вещи в себе, отсутствие
принципиальной разницы между ней и явлением,
необходимость выводить причинность и т. д. не из априорных
законов мысли, а из объективной действительности.
Агностики и идеалисты ставили Канту в вину его
допущение вещи в себе, как уступку материализму, «реализму»
или «наивному реализму», причем агностики
отбрасывали, кроме вещи в себе, и априоризм, а идеалисты
требовали последовательного выведения из чистой мысли
не только априорных форм созерцания, а всего мира
вообще (растягивая мышление человека до
абстрактного Я или до «абсолютной идеи» или до универсальной
воли и т. д. и т. п.)» 1.
Самой цельной и всесторонней идеалистической
интерпретацией кантианства было неокантианство, в
котором буржуазные историки философии отмечают семь
различных течений: 1) физиологическое течение —
старейшая форма неокантианства, представителями
которого были Герман Гельмгольц и Фридрих Альберт Ланге;
2) метафизическое течение — Отто Либман и Иоганнес
Фолькельт; 3) реалистическое течение — Алоиз Риль и
Рихард Гёнигсвальд; 4) марбургская школа — Герман
Коген, Пауль Наторп, Эрнст Кассирер; 5) баденская
школа — Вильгельм Виндельбанд, Генрих Риккерт, Мюн-
сТёрберг; 6) релятивистское течение — Георг Зиммель;
1 В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 206.
391

7) психологическое течение — Якоб Фриз и Леонард
Нельсон 1.
Различия между всеми этими школами
неокантианства непринципиальны. Они обусловливаются тем, что
их представители находятся под влиянием других
идеалистических философских идей Фихте, Гегеля, Бергсона
и других. Во-вторых, различия между неокантианскими
школами обусловливается тем, в какой области науки
и человеческого знания вообще прилагает
неокантианство свои идеи. Например, для представителей так
называемой марбургской школы характерно то, что ойи
подвизаются главным образом в области естественных
наук, тогда как представители баденской школы — в
области общественно-исторических наук. В-третьих,
различие между неокантианскими школами обусловливается
тем, какие стороны кантианства они взяли и развили
и какие отбросили.
Но независимо от многочисленных, второстепенных
и третьестепенных различий у всех этих школ есть одно
общее стремление — в своем идеализме быть
последовательнее Канта и освободить философию Канта от всех
элементов материализма — тенденция к субъективному
идеализму и солипсизму. Эта основная черта
неокантианства ярче всего выражается в его отношении к
учению Канта о «вещи в себе».
Первоначально неокантианцы в большей степени
придерживались оригинального учения Канта. Именно эту
первоначальную стадию неокантианства имел в виду
Энгельс, когда писал: «Из остатков классической
философии сохранилось только известного рода
неокантианство, последним словом которого была вечно
непознаваемая вещь в себе, т. е. та4 часть кантовского учения,
которая меньше всего заслуживала сохранения»2. К
этому типу неокантианцев принадлежит, например, и
Гельмгольц, являющийся создателем так называемой
«иероглифической теории» познания. По этой теории,
наши ощущения суть действия, оказанные внешними
причинами на наши чувства. Они зависят как от
действующего предмета, так и от воспринимающего чув-
1 См. Fr. Ueberweg, Geschichte der Philosophie, В. IV,
Berlin, 1923, S. 417, и J. M. Bochenski, Europäische Philosophie
der Gegenwart, München, 1951, S. 102.
2 К. Маркс и Φ Энгельс, Соч., т. 20, стр. 368.
392

ственного аппарата. Но ощущения не представляют
собой образов, предметов, действующих на наши чувства,
а только их знаки. Один и тот же предмет при одних
и тех же условиях вызывает у нас одни и те же знаки,
а неодинаковым знакам всегда соответствуют разные
воздействия.
Эту агностическую философию, которая не только
признает существование объективных вещей вне нашего
сознания, но и считает, что эти вещи действуют на наши
чувства и так возникают наши ощущения как знаки,
соответствующие объективным вещам, и т. д.; эту
философию, которую Энгельс назвал стыдливым
материализмом, нельзя отнести к подлинному, типичному
неокантианству.
Для неокантианства в его развитой форме типично
решительное отрицание «вещи в себе» в какой бы то ни
было объективной реальности вне познающего
сознания. За исключением так называемого «реалистического
течения», в неокантианстве, представителем которого
является А. Риль, все неокантианские течения отрицают
существование «вещи в себе». Так, например,
неокантианец Ф. А. Ланге, известный своей фальшивой «Историей
материализма», утверждал, что «вещь в себе» — это
«предельное понятие». «Мы, — писал он, — в
действительности не знаем, существует ли вещь в себе. Мы
только знаем, что последовательное применение законов
нашего мышления приводит нас к понятию совершенно
проблематичной вещи, которую мы принимаем за
причину явления, хотя сознаем, что наш мир может быть
одним миром представления» К Позднее Отто Либман,
давший решительный толчок развитию неокантианства»
еще более категорически отрицал «вещь в себе». Даже
более того, такие неокантианцы, как Виндельбанд,
пытаются приписать Канту собственные
субъективно-идеалистические взгляды по этому вопросу. Виндельбанд
пишет в своей «Истории философии», что
«противоположность между феноменами и -ноуменами Кант
воспринял от предшествующих философов. Но через
трансцендентальную аналитику он расширил царство явлений
до полного объема человеческого познания, и вещь
в себе осталась существовать как проблематичное поня·
1 См. Fr. Ueberweg, Geschichte der Philosophie, Bd. IV, S. 421
393

тие, как рудиментарный орган, который может
характеризовать только исторический генезис познания, но не
выполняет в ней никаких жизненных функций» !.
Другими словами, по мнению Виндельбанда,
положение о разделе мира на феномены и ноумены и
признание «вещи в себе» не относятся к сущности кантовской
философии, а являются чем-то чуждым этой философии,
от чего она должна освободиться, чтобы не бросать тень
на ее идеалистическую чистоту.
Такая интерпретация философии Канта, однако,
вступает в противоречие с его действительными
философскими взглядами. Очевидно, Виндельбанд, как и многие
другие неокантианцы, не останавливается перед
фальсификацией философии Канта, чтобы устранить из нее все
те положения, которые ведут к материализму.
Разумеется, материалистические элементы
философии Канта находятся в противоречии с ее
идеалистическими основами, подрывают все ее идеалистическое
здание, как и философское ъдание всякого идеализма.
Поэтому не только неокантианцы, но и другие
представители современной буржуазной идеалистической
философии отрицают «вещь в себе».
Особенно откровенен в этом вопросе Бертран Рассел.
Он указывает, что, принимая «вещь в себе» как причину
наших восприятий, Кант вступает в противоречия со
своим учением об априорном характере и
неприменимости к вещи в себе категории причинности, и
пространства, и времени. В связи с этим Рассел заявляет, что
«вещь в себе» есть несчастный элемент в философии
Канта» 2.
*
Расцвет неокантианства совпадает с появлением
ревизионизма в рабочем движении. В связи с этим
ревизионисты, претендующие на то, чтобы «осовременить»,
«дополнить» и «развить» марксизм, принялись в области
философии именно за неокантианство, которое по тому
времени было самым модным, самым мощным течением
в идеалистической буржуазной философии.
1 W. Windelband, Lehrbuch der Geschichte der Philosophie,
Tübingen und Leipzig, 1903, S. 470.
2 B. Rüssel, Philosophie des Abendlandes, Darmstadt, 1954.
S. 593.
394

В германской социал-демократии к неокантианству
присоединились Конрад Шмидт, Эдуард Бернштейн,
Людвиг Вольтман, Курт Эйснер, Эдуард Давид и
другие, в австрийской — Макс Адлер, Отто Бауэр, Фридрих
Адлер, Рудольф Гильфердинг и многие другие.
Одновременно многие неокантианцы предприняли попытки
связать неокантианство с марксизмом, и их философский
ревизионизм оказал большое влияние на
ревизионистскую идеологию в рабочем движении. Особенно большое
воздействие на ревизионистов оказывали произведения
таких ревизионистов, как Герман Коген, Пауль Наторп,
Карл Форлендер, Рудольф Штаммлер, Франц Штаун-
дингер и другие.
Неокантианская ревизия марксизма проникла в
социал-демократическое движение настолько глубоко, что
неокантианство фактически заняло в германской и
австрийской социал-демократии положение официальной
философии.
В неокантианской ревизии марксизма наметилось два
течения. Одно из них осуществляет философскую
ревизию марксизма под предлогом необходимости
обосновать социализм этически. Это течение находилось под
сильным влиянием неокантианцев Германа Когена и
Пауля Наторпа. Другое течение осуществляет
философскую ревизию марксизма под предлогом того, что его
необходимо обосновать логически, гносеологически.
Понятно, что обе эти тенденции в неокантианском
ревизионизме разграничиваются не всегда четко. Во многих
случаях они сливаются, так как имеют одну общую
философскую основу — кантианство. Но все же они
существуют как две тенденции; одна из них делает упор на
необходимость этического обоснования марксизма и
социализма, а другая — на необходимость гносеологиче··
ского обоснования.
В наше время обе эти тенденции весьма ярко
выражены в неокантианском ревизионизме Вилли Эйхлера,
Герхарда Вейсера и других, которые стремятся
обосновать социализм исключительно неокантианской этикой
Леонарда Нельсона, с одной стороны, и неокантианской
ревизией марксизма австрийского ревизиониста Макса
Адлера и его немецкого ученика Эрнста Безе —
представителей гносеологической тенденции неокантианского
ревизионизма — с другой.
395

1. НЕОКАНТИАНСКИЙ РЕВИЗИОНИЗМ
НА ГНОСЕОЛОГИЧЕСКОЙ ОСНОВЕ
Основная предпосылка, из которой исходят Адлер и
Безе, обосновывая философскую ревизию марксизма, —
это тезис, что марксизм не является цельным
мировоззрением. Адлер видит сущность и наибольшую заслугу
марксизма в том, что он применяет принцип
причинности и закономерности к объяснению общественных
явлений, в результате чего им теоретически обосновывается
«неизбежное развитие общества от достигнутой
сегодня буржуазной ступени к социалистическому
обществу» К Однако марксизм, по его мнению, есть не более
как научная теория общества, научная социология. Он
не представляет собой философского учения, не связан
с каким-либо философским учением и, как всякая наука,
нуждается в% известных логических, гносеологических
предпосылках, которые могло бы ему дать именно
неокантианство.
Для Адлера характерно то, что в отличие от
большинства современных ревизионистов он осуществляет
свою ревизию марксизма не под флагом борьбы против
той или другой стороны или положения марксизма, а
под предлогом «развития» марксизма. Адлер выдает
себя за правоверного марксиста. Он решительно
выступает против всех попыток представить его взгляды в
виде особой интерпретации марксизма под названием
«адлеризм», так как якобы его взгляды являются не чем
иным, как подлинными взглядами Маркса и Энгельса.
Но так как Адлер не считал марксизм каким-то
законченным учением, он видел свою задачу в
«последовательной доработке и, если это необходимо, дополнении
и дальнейшем развитии социологической теории в духе
основанного Марксом исследовательского направления»2.
Таких же взглядов придерживается Безе.
«Марксизм, — пишет он, — является только теорией, а не
философией. Он может быть соединен со всякой
философией, которая не находится в принципиальном
противоречии с его способом мышления.
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung, 1. Band, S. 35.
2 Там же, стр. 40.
396

Автор считает себя не просто последователем Карла
Маркса, но таким последователем, который
одновременно стоит на почве философии Иммануила Канта. Это
не означает, что он делает попытку «дополнить»
социальное учение Маркса этически. Но он убежден, что
социальная наука находит свое логическое оправдание
единственно лишь в кантовском
познавательно-критическом методе» !. Безе указывает, что эта задача была
наиболее удачно решена Максом Адлером. «Мы, — пишет
()Н| — находим в произведении Макса Адлера
единственную до сего времени систематическую попытку вывести
полную критическую проверку учения Маркса из его мыс
литсльных предпосылок и связать эту теорию с точкой
зрения познавательно-критического мышления... Макс
Адлер только продолжил работу с того самого места, где
остановился Маркс. Маркс не мог выполнить своего
намерения написать логику. Макс Адлер ее написал»2.
Но что представляет собой философия Адлера,
которой он и его ученик Безе предназначают роль логики
Марксовой социологии?
Неокантианская философия, с которой Адлер
связывает марксизм, имеет тот же самый
субъективно-идеалистический характер, что и неокантианство буржуазных
философов, у которых Адлер заимствует свои
философские идеи. Адлер ревизует не только марксизм. Он
ревизует точно также и философию Канта.
Адлер весьма «критически» относится к Канту. Он
указывает, что основателем пропагандируемой им
философии является Кант, но эту философию не следует
отождествлять с Кантом, потому что Кант не был
последовательным мыслителем. Как мы уже указывали, Маркс,
Энгельс и Ленин также критиковали Канта за его
непоследовательность. Однако они критиковали
идеалистическую сторону философии Канта, ее агностицизм и
фидеизм и высоко ценили материалистические и в
особенности диалектические моменты в ней. Иными словами,
Маркс, Энгельс и Ленин критиковали Канта слева, с
позиций материализма.
Адлер уверяет нас, что он правоверный ученик
Маркса и Энгельса, что он ничего не изменяет в их взглядах,
1 Е. Böse, Probleme der materialistischen Gezeschaftslehre, S. 7.
2 F. Böse, Karl Marx —Sein Leben und sein Werk, S. 120—121.
397

а только продолжает их развивать. Но его отношение к
кантовской философии прямо противоположно
отношению Маркса и Энгельса к ней, потому что он,
отбрасывая именно материалистические и диалектические
моменты в кантовской философии, которые Маркс и
Энгельс ценили и защищали, воспринимает и защищает
идеализм и агностицизм кантианства, против которых
Маркс и Энгельс беспощадно боролись.
Адлер критикует философию Каита справа, с
субъективно-идеалистических позиций. Подобно Либману, Вин-
дельбанду и другим философам-идеалистам
реакционной буржуазии, Адлер решительно и безусловно
отбрасывает учение Канта о «вещи в себе». По его мнению,
«вещь в себе» не существует. Это «вымысел...
конструкция сознания» К По мнению Адлера, содержание
сознания есть «последнее данное». Вне его ничего не
существует и не может существовать.
А Маркс и Энгельс были материалистами. Для них
мир материален. Он существует объективно, вне и
независимо от всякого сознания. Само сознание не имеет
самостоятельного бытия. Оно — свойство
высокоорганизованной органической материи. Поэтому в отношении к
философии Канта раскрывается полная
противоположность между философскими взглядами Маркса и
Энгельса, с одной стороны, и Макса Адлера и
неокантианцев — с другой.
Для того чтобы прикрыть эту принципиальную
противоположность и представить свои
субъективно-идеалистические философские взгляды чисто марксистскими и
даже дальнейшим творческим развитием марксизма,
Адлер совершает явную фальсификацию действительных
взглядов Маркса и Энгельса.
Этой целги прежде всего служит положение Адлера и
Безе, что марксизм не является мировоззрением, что он
не имеет своей философии, а представляет собой только
частнонаучную социологическую теорию. Однако это
неверно. Маркс и Энгельс никогда не рассматривали свое
учение как только частнонаучную теорию общества; они
считали его цельным мировоззрением, в основе которого
лежит философия диалектического материализма.
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung, 1. В., S. 125.
398

Это положение Адлера и Безе было широко распро
странено среди теоретиков II Интернационала, особенно
среди теоретиков ревизионизма и оппортунизма. Но это
совершенно ложное, ошибочное положение. И
экономическое, и социологическое учение марксизма не имеет
ничего общего с тем позитивизмом буржуазных
философов и ученых, которые считают, что для развития науки
не нужна никакая философия, что философия может
только вредить этому развитию. Напротив, Маркс и
Энгельс относились с величайшим презрением и истинным
сожалением к позитивизму и считали чрезвычайно
вредным для развития науки стремление позитивистов
отделить науку от философии и противопоставить друг другу.
Они считали и много раз подчеркивали, что развитие
науки не может происходить без помощи философии, что
ученые, которые воображают, что могут обойтись в своей
научной деятельности без помощи философии,
неизбежно становятся жертвой самой худшей философии.
Но Маркс и Энгельс не только указывали на
значение философии для науки. Они показывали на деле это
значение и то, как представитель науки должен
пользоваться философией. Все научные исследования Маркса
и Энгельса, особенно их экономические и
социологические исследования, которые означают подлинную
революцию в науке, были созданы в результате применения
принципов их диалектико-материалистической
философии к соответствующим областям
общественно-исторического развития, к соответствующим историческим
событиям и эпохам. Ведь сам Маркс указывал в
предисловии к первому тому своего эпохального произведения
«Капитал», что это произведение является результатом
применения диалектико-материалистического метода к
научному объяснению капиталистического общества.
Следовательно, марксистское экономическое и
социологическое учение имеет свою собственную логику —
диалектико-материалистическую логику, и потому нет
нужды создавать теперь его логику. Более того, без
диалектического материализма экономическое" и
социологическое учение марксизма невозможно.
Марксизм и философский материализм
Именно поэтому утверждение Адлера, что «марксизм
и материализм фактически не имеют между собой ниче-
399

го общего» !, звучит просто как невероятный вымысел.
Но это факт. Адлер стремится доказать, что марксизм,
в особенности же исторический материализм,
совершенно независим и не имеет ничего общего с философским
материализмом. Поэтому он предлагает не называть
историческим материализмом общественно-цсторические
взгляды Маркса и Энгельса.
Адлер выступает против употребления названий
«материализм», «материалистический» для обозначения
взглядов Маркса и Энгельса, так как якобы эти
названия будут причиной того, что «многие станут
противниками марксизма и предварительно отбросят
материалистическое понимание истории, потому что они считают
материализм такой философией, которая отчасти уже
преодолена, отчасти весьма проблематична, но во всех
случаях ее не считают научной точкой зрения. Название
«материалистический», — продолжает Адлер, — фактиче-
ки приводит к тому, что марксизм рассматривается
только как часть самого материализма и что, в частности,
материалистическое понимание истории есть только
применение материализма к исторической жизни людей. Итак
как в материализме в строгом смысле этого слова все
духовное представляет собой только продукт телесного,
считают, что, согласно Марксу, исторический
материализм это относит точно так же и к
общественно-исторической жизни» 2.
Однако общеизвестно, что Маркс и Энгельс сами
называли свои философские взгляды диалектическим и
историческим материализмом. Они рассматривали свои
философские и общественно-исторические взгляды как
прямую противоположность и отрицание идеализма, а
свои общественно-исторические взгляды — как
применение материализма к области общественно-исторического
развития и потому называли их историческим
материализмом.
Маркс и Энгельс критиковали материалистов,
включая и Фейербаха, за то, что они были материалистами
только в объяснении природы и идеалистами в
объяснении общественно-исторической жизни людей. Вследствие
1 М. Adler, Lehrbuch der imiterialistischen Geschieht s iiiffas-
siing, S. 74.
2 T;im же, стр. 71.
400

этого предшествующий материализм был
непоследовательным, половинчатым. Великая заслуга Маркса и
Энгельса состоит в том, что о^и первые развили и довели
материализм до конца, когда применили его к
общественно-историческим явлениям. «Тем самым, — пишет
Энгельс, — идеализм был изгнан из своего последнего
убежища, из понимания истории, было дано
материалистическое понимание истории и был найден путь для
объяснения сознания людей из их бытия вместо прежнего
объяснения их бытия из их сознания» 1.
Разумеется, Адлер не может отрицать тот факт, что
Маркс и Энгельс называли себя диалектическими и
историческими материалистами. Однако он пытается
доказать, что это было недоразумением, так как по
существу своему их взгляды были не материалистическими,
а позитивистскими, идеалистическими.
Это свое положение Адлер пытается доказать при
помощи вышеприведенного положения, что марксизм
был просто частнонаучной теорией общества, тогда как
материализм — философией. А наука и философия;
согласно Адлеру, как и согласно господствующим точкам
зрения в современной буржуазной философии по этому
вопросу, коренным образом отличаются. Если
философия, в том числе и материализм, пытается охватить мир
как целое, то есть «пытается быть цельным пониманием
мира, познать в нем последние вещи и сделать вывод
относительно судьбы мира, относительно смысла или
бессмыслицы целого», то наука, в том числе и марксизм,
как «всякая наука, занимается только одной областью
мира, только одной частью его явлений, следовательно,
никогда не занимается целым самим миром»2. Это
утверждение Адлера совершенно неправильно. В
противоположность Адлеру Маркс и Энгельс не рассматривали
науку и материализм как взаимно исключающие
противоположности, а как раз наоборот. Маркс указывал, что
метод марксизма «есть единственно материалистический,
а следовательно, единственно научный метод»3. Таким
образом, для марксизма понятия «научный» и
«материалистический» совпадают, то есть если какое-либо
1 К. Маркс и Ф. Э н голье, Соч., т. 20, стр. 26.
М. Adler, Lehrbuch der materialistischen
Geschichtsauffassung. 1, Bd., S. 74—75.
3 К. Маркс и Φ. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 383.
26 Н. Ирнбадрсаков
401

утверждение или учение научно, оно должно быть
материалистическим.
Точно так же не представляет никакой трудности
доказать, что Маркс и Энгельс создавали свое учение не
как научную теорию одной определенной части мира,
соответственно человеческого общества, как это
утверждает Адлер, а как новое, научное, материалистическое
мировоззрение, которое дает нам цельное науч-ное
понимание и природы, и общества, то есть именно мира как
пелого. В своем предисловии к «Людвигу Фейербаху»
Энгельс указывает, что еще в тезисах Маркса о
философии Фейербаха содержится «гениальный зародыш
нового мировоззрения». Именно поэтому они поставили себе
задачу создать цельное мировоззрение. Маркс и Энгельс
занимались не только проблемами человеческого
общества и его историей, но точно так же и проблемами
естествознания и математики. Известно, например, какой
большой интерес проявляли Маркс и Энгельс к теории
Дарвина о происхождении видов и какую высокую
оценку ей давали. В своем письме к Энгельсу от 19 декабря
I860 года Маркс пишет, что «книга Дарвина об
«Natural selection» содержит «естественно-историческую
основу нашим взглядам»1.
Напрасно Адлер и современные теоретики
оппортунизма, и ревизионизма пытаются свести марксизм только
к социологической теории. Марксизм есть цельное
мировоззрение, которое пронизывает все произведения
Маркса и Энгельса. Отрицать это — значит бесцеремонно
отвергать бесспорные и общеизвестные факты. Возьмем,
например, такое произведение марксизма, как «Анти-
Дюринг». Разве это только социологическое
произведение, которое имеет своим предметом лишь одну область
мира, а именно человеческое общество? Ничего
подобного. Это, бесспорно, философское, мировоззренческое
произведение, которое занимается проблемами,
относящимися как к природе, так и к человеческому обществу.
В предисловии к своей книге Энгельс указывает, что
она «более или менее связное изложение
диалектического метода и коммунистического мировоззрения,
представляемых Марксом и мной, — изложение, охватываю-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXII, стр. 551. Об
«Natural selection» — «Об естественном отборе». — Прим. ред.
402

1дее довольно много областей знания» '. А
поскольку современные ревизионисты, подобно Адлеру,
пытаются представить Маркса в виде ограниченного
социолога, который якобы не занимался
общефилософскими, общемировоззренческими проблемами, и
пытаются противопоставить его Энгельсу, мы позволим себе
привести еще одно место из этого предисловия, особенно
хорошо раскрывающее то глубокое и трогательное
единомыслие между двумя великими мыслителями,
которого человеческая истории до сего времени не знала:
«так как излагаемое в настоящей книге
мировоззрение в значительнейшей своей части было обосновано и
развито Марксом и только в самой незначительной части
мной, то для нас было чем-то само собой разумеющимся,
что это мое сочинение не могло появиться без его
ведома. Я прочел ему всю рукопись перед тем, как отдать
ее в печать, а десятая глава отдела, трактующего о
политической экономии («Из «Критической истории»»),
написана Марксом». «Таков уж был издавна наш
обычай: помогать друг другу в специальных областях»2.
Следовательно, сами создатели марксизма понимали его
не как какую-то частнонаучную теорию ограниченной
части мира, а как цельное мировоззрение.
Далее, Адлер утверждает, что Маркс и Энгельс не
были материалистами «в истинном смысле этого слова»,
так как исторических форм материализма, в которых
он приобрел значение мысли нового времени, было две:
англо-французский материализм, главными
представителями которого были Гоббс, Пристли, Ламетри,
Гольбах, Гельвеций и другие, а также естественнонаучный
материализм Бюхнера, Фогга, Молешотта. Но Маркс и
Энгельс отвергали первый как «чрезвычайно узкий», а
второй — «решительно» и «во всех отношениях».
Этот «аргумент» Адлера точно так же не
выдерживает критики. Он повторяет фальсификаторские
измышления буржуазных философов-идеалистов об истории
материализма, которые до недавнего времени, а многие из
них и сейчас продолжают отождествлять современный
материализм с вульгарным материализмом Бюхнера,
Фогта и Молешотта и замалчивать диалектический
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 9—10.
2 Там же, стр. 9.
26*
403

материализм, в лице которого материализм достиг
современной формы развития. Кроме того, Адлер грубо
фальсифицирует действительное отношение Маркса и
Энгельса к французскому материализму и к так называемому
естественнонаучному материализму. Верно, что они
подвергли острой критике эти две формы материализма,
особенно материализм Бюхнера, Фогта и Молешотта. Но
неверно, что они отвергали этот материализм во всех
отношениях. Маркс и Энгельс отбрасывали только
нематериалистическое и недиалектическое в этом
материализме, его непоследовательность, которая выражалась
прежде всего в том, что представители этого
материализма, когда приступали к объяснению общественно-
исторических явлений, переходили на идеалистические
позиции. «Недостатки абстрактного естественнонаучного
материализма, исключающего исторический процесс,
обнаруживаются уже в абстрактных и идеологических
представлениях его защитников, едва лишь они
решаются выйти за пределы своей специальности» К
Поэтому Маркс и Энгельс видели свое призвание в
области философии в том, чтобы преодолеть
непоследовательность и половинчатость того материализма,
который существовал до них. В своем произведении
«Людвиг Фейербах» Энгельс пишет, что «Фейербах был
совершенно прав, когда говорил, что исключительно
естественнонаучный материализм «составляет основу
здания человеческого знания, но еще не самое здание».
Ибо мы живем не только в природе, но и в
человеческом обществе, которое не в меньшей мере, чем природа,
имеет свою историю развития и свою науку. Задача,
следовательно, состояла в том, чтобы согласовать науку об
обществе, то есть всю совокупность так называемых
исторических и философских наук, с материалистическим
основанием и перестроить ее соответственно этому
основанию»2.
В этом месте работы Энгельса содержится
сокрушительное опровержение всех измышлений и
фальсификаций как Адлера и Безе, так и других современных
представителей философского ревизионизма. Оно
показывает нам, что Маркс и Энгельс вовсе не отбрасывали
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 383.
К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 288.
404

безоглядно так называемый естественнонаучный
материализм, что их учение имеет отношение не только к
обществу, но и к природе, что они критиковали
предшествующих материалистов за их непоследовательность,
что исторический материализм есть не что иное, как
применение философского материализма к обществу и его
истории.
Адлер, Безе и другие ревизионисты пытаются
доказать, что материализм Маркса и Энгельса не может
называться материализмом в истинном смысле этого
слова, что якобы их взгляды фактически были
антиматериалистическими, позитивистскими, идеалистическими.
Однако Маркс и Энгельс употребляли понятие
«материализм» в том же самом смысле, в каком его
употребляли все материалисты до них, то есть как прямую
противоположность идеализму. Когда речь идет о
возникновении направления, связанного с именем Маркса,
начиная с разложения гегелевской школы, Энгельс
указывает, что «Разрыв с философией Гегеля произошел и
здесь путем возврата к материалистической точке
зрения. Это значит, что люди этого направления решились
понимать действительный мир — природу и историю —
таким, каким он сам дается всякому, кто подходит к
нему без предвзятых идеалистических выдумок; они
решились без сожаления пожертвовать всякой
идеалистической выдумкой, которая не соответствует фактам,
взятым в их собственной, а не в какой-то фантастической
связи. И ничего более материализм вообще не означает.
Новое направление отличалось лишь тем, что здесь
впервые действительно серьезно отнеслись к
материалистическому мировоззрению, что оно было
последовательно проведено — по крайней мере в основных
чертах— во всех рассматриваемых областях знания»1.
Философский материализм Маркса и Энгельса
является таким бесспорным, неопровержимым фактом, что,
в конце концов, и сам Адлер вынужден его признать.
Неоднократно заявляя и подчеркивая, что материализм
Маркса и Энгельса не является материализмом, что это
«позитивизм» и ничего более, что он не имеет ничего
общего с «метафизикой» в неокантианском и
позитивистском смысле этого слова, Адлер в разделе своей книги
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 301.
405

«Метафизика и критика познания» признает, что
попытка обосновать материализм с точки зрения
«современного философского мышления... едва ли может найти
опору в таких современных мыслителях, как Маркс и
Энгельс». «Но, — тут же добавляет Адлер, — если
говорить о философской постановке проблемы у Маркса и
особенно у Энгельса, то мы сталкиваемся с теми
частями марксизма, которые... относятся не к его сущности,
а скорее к совершенно личным и преходящим моментам
в мышлении Маркса и Энгельса». Далее мы узнаем от
«правоверного марксиста» Адлера, что Маркс и Энгельс
не вкладывают в понятие «метафизика» того
неокантианского и позитивистского смысла, который вкладывает
в него он. Более того, оказывается, что Маркс и
особенно Энгельс являются «метафизиками»,
«догматиками», или, говоря на обыкновенном философском
языке, материалистами. Указывая, что Энгельс якобы не
мог сделать различие между неокантианским и
позитивистским смыслом слова «метафизика», Адлер
объясняет это тем обстоятельством, что Энгельс «сам исходил
из совершенно некритически воспринятого убеждения в
реальности независимого от сознания, следовательно,
существующего «в себе» материального внешнего мира.
Для него, как и вообще для всего материализма, это не
было какой-то «метафизикой»... и благодаря этому для
него диалектический способ мышления не был просто
одним из способов мышления, а отражением самой
существующей независимо от мышления диалектической
природы» 1.
Эта «метафизическая» и «догматическая» позиция
Энгельса, указывает Адлер, «становится директивой для
всего диалектического материализма. Ленин точно так
же категорически присоединяется к этой точке зрения
Фридриха Энгельса» 2.
Но, добавим от себя, не только Энгельс и Ленин
разделяли эту философскую точку зрения. Ее развивал
также и Маркс. «Мой диалектический метод по своей
основе не только отличен от гегелевского, но является его
прямой противоположностью. Для Гегеля процесс
мышления, который он превращает даже под именем идеи в
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen Geschichtsauffassung,
1. В., S. 117.
2 Там же, стр. 155.
406

самостоятельный субъект, есть демиург действительного,
которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня
же, наоборот, идеальное есть не что иное, как
материальное, пересаженное в человеческую голову и
преобразованное в ней» х.
Таким образом, Адлер сам себя опровергает по трем
существенным пунктам. Во-первых, что будто Маркс и
Энгельс не имели своей философии. Оказывается, и
Адлер согласен с тем, что такая философия существует, —
эта философия диалектического материализма.
Во-вторых, что будто Маркс и Энгельс были не
материалистами и «метафизиками», а просто позитивистами и
идеалистами, которые не занимались вопросом «что?»,
«что представляет собой вещь?», а только вопросом
«почему?». Оказывается, по мнению Адлера, Маркс и
Энгельс были в конце концов также материалистами и
«метафизиками». В-третьих, объявляя диалектический
материализм несущественной частью марксизма и
отрицая его, чтобы заменить философией неокантианства,
Адлер опровергает свое собственное утверждение, что
между его взглядами и взглядами Маркса не
существует никакого различия, что он просто «развивал»
только марксизм, притом в духе Маркса и Энгельса. На
деле же оказывается, что Адлер не развивал, а
ревизовал марксизм в духе, прямо противоположном духу
Маркса и Энгельса.
Дух марксизма является диалектико-материалисти-
ческим. А Адлер и его ученик Безе прилагают все
усилия, для того чтобы извратить марксизм, превратить его
в идеализм.
«Превращение» Адлером и Безе исторического
материализма в идеализм
Очевидно, что такая явно идеалистическая
философия, как неокантианство, никоим образом не может быть
соединена с материалистическим взглядом на общество
и историю и еще меньше может служить его логической
основой, так как она отрицает, а не обосновывает
материализм. Это сознают также Адлер и Безе. Поэтому
они пытаются доказать недоказуемое, а именно, что
1 К· Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 21.
407

исторический материализм представляет собой не
материализм, а идеализм.
Для решения этой задачи Адлер и Безе дают не
просто свою интерпретацию марксизма, а совершают
вульгарнейшую, зачастую совершенно мелкую, непре-
крытую фальсификацию основных положений
исторического материализма.
Фальсификаторский подход Адлера и Безе состоит в
том, что они непрестанно клянутся в своей верности
марксизму, пользуются марксистской терминологией и на
словах приемлют основные положения исторического
материализма, как бесспорные истины, на деле же,
однако, извращают марксизм, подменяя исторический
материализм идеализмом. Так, например, они приемлют
как бесспорные истины марксистские положения, что
бытие определяет сознание, что базис определяет
надстройку, что развитие производительных сил есть
движущая сила общественно-исторического развития и т. п.
Большой научной заслугой Маркса и Энгельса они
считают монистическое объяснение истории как единого и
закономерного процесса развития общества и т. п. Но
все эти понятия и теоретические положения
исторического материализма они выворачивают наизнанку или
лишают их всякого разумного содержания.
Адлер и Безе начинают свою фальсификацию
исторических взглядов Маркса и Энгельса с поправок
самого названия этих взглядов. Они утверждают, что
Маркс и Энгельс совершили большую ошибку, назвав
свои исторические взгляды «историческим
материализмом». Это название давало повод противникам
марксизма «оклеветать» его, превратить его в философский
материализм, и, таким образом, скомпрометировать его
строго научный характер. В действительности же,
утверждают Адлер и Безе, название «материализм» при
Марксе и Энгельсе не имело абсолютно никакого
философского значения, так как они даже и не касались
проблем материализма. «При них, — пиицет Безе, —
никогда даже не вставал вопрос об основной проблеме
материализма, то есть о построении духовного из
материальных элементов»1. Верно, признают Адлер и Безе,
1 П. Böse, Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre.
S. 108.
408

что Маркс и Энгельс говорят о бытии и сознании, о том,
что бытие определяет сознание, что развитие
производительных сил есть движущая сила исторического
развития человеческого общества и т. п. Но это якобы еще не
доказывало материалистического характера их
общественно-исторических взглядов. Для «материалистической
метафизики» существенно то, заявляет Адлер, что она
выводит дух из бытия, из материи. «Но от этого у
Маркса, — пишет Адлер, — нет и следа. Он не сказал
именно, что бытие определяет сознание, а говорил, что
общественное бытие определяет сознание. Однако это
общественное бытие, разумеется, нечто совершенно
отличное от простого природного бытия вещей»1.
«Общественное бытие есть также нечто духовное»?.
Как по всем существенным вопросам марксистской
теории, так и по этому вопросу Безе просто
пересказывает положения своего учителя. «Но что в действиль-
ности Маркс понимал под производственными
отношениями? — спрашивает он и отвечает: — Если Маркс
называет производственные отношения также и
экономическими отношениями или общественным бытием людей,
то само собой разумеется, что они не какие-то
вещественные, а человеческие отношения» 3. «По Марксу, вся
история есть не какой-то продукт материи, а результат
человеческой воли»4. Производственные отношения
представляют собой «точно так же духовные отношения,
потому что без целенаправленной деятельности людей,
которая является духовной деятельностью, они не могут
быть поняты»5. Итак, «Маркс не говорил, что бытие
определяет сознание, а утверждал, что общественное
бытие обусловливает и определяет сознание. Однако это
положение означает, что определенное духовное бытие,
общественное бытие, или производственные отношения
(экономические отношения), определяют сознание, то
есть идеи и представления (идеологию) людей. И
именно здесь находится тот пункт, в котором достигается
верное понимание Маркса»6.
1 М. Adler, Lehrbuch der materialistischen Gcs^lschaftsauf-
fassung, S. 194.
2 Там же.
3 Ε. Böse, Materialistische Geschichtsauffassung, S. 20.
4 Там же, стр. 22.
5 Там же.
6 Там же, стр. 25.
409

Более того. Исходя из положения, что общественное
бытие, то есть экономические отношения общества,
также и духовны, Адлер и Безе устраняют какое бы то ни
было реальное различие между бытием и сознанием,
между базисом и надстройкой. «Разделение на базис и
надстройку, о котором говорит Маркс, — пишет Безе,—
существует только в мышлении. Это предпосылка
научного анализа (расчлененное, однако, есть всегда целое)
человеческой жизни» 1. «Только в мышлении, а не
действительно Маркс отделяет экономическое от
идеологического» 2.
Точно так же обстоит дело и с производительными
силами. «Маркс видит движущую силу развития
истории в развитии производительных сил... Но
производительные силы есть точно так же и духовные силы» 3.
Таким образом, Адлер и Безе сводят марксистский
взгляд на историю к идеалистическому монизму,
согласно которому исторический процесс — духовный процесс,
а «подлинная движущая сила истории есть идея» 4.
В свете такого истолкования
общественно-исторических взглядов марксизма Адлер и Безе дают и
соответствующее определение предмета исторического
материализма. Они отрицают, что предмет исторического
материализма может быть какой-то объективной
общественно-исторической реальностью, существующей вне
человеческого сознания. Такое понимание предмета
исторического материализма, по их мнению, было бы
«ненаучным», «метафизическим». «Предмет его
социального познания есть изменяющееся содержание
мышления» 5.
Ввиду всего этого Адлер и Безе предлагают назвать
общественно-исторические взгляды Маркса и Энгельса
не историческим материализмом, а «идеалреализмом».
Исходя из той интерпретации, которую Адлер и Безе
дают историческому материализму, их ревизия сводится
просто к замене одного названия другим, точно
соответствующим идейному содержанию исторического материа-
1 Е. Böse, Materialistische Geschichtsauffassung, S. 49.
2 Там же, стр. 34.
3 Там же, стр. 30.
4 Е. Böse, Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre,
S. 110.
5 Там же, стр. 104.
410

лизма. Дело, однако, в том, что, как мы уже
указывали, сама эта их интерпретация исторического
материализма в корне ложна, и поэтому их попытка заменить
название «исторический материализм» «идеалреализ-
мом» совершенно неосновательна.
Утверждение Адлера и Безе, что будто Маркс и
Энгельс уже тогда ошибались, когда называли свои
общественно-исторические взгляды историческим
материализмом, является не только выражением наивности. Это
скорее попытка дискредитировать Маркса и Энгельса
как философских мыслителей, представить их настолько
малограмотными в области философии, что они якобы не
могут провести различия между такими элементарными
и азбучными философскими понятиями, как понятия
«материализм» и «идеализм». Такого рода клевета
звучит в унисон с их непрестанными утверждениями, что
марксизм не есть философия; что Маркс и Энгельс
никогда не занимались философией, а развивали свою
теоретическую деятельность в строго ограниченных рамках
частной науки.
Маркс и Энгельс не только всесторонне изучили
историю философии, состояние философской мысли своего
времени, но и сами создали качественно новую
философию, частью которой является исторический
материализм. Кроме того, они считали свою философию не
субъективистским мировоззрением, а объективной наукой,
которая, как всякая истинная наука, имеет дело с
точными и ясными понятиями и терминами. Поэтому, когда
они называли свои общественно-исторические взгляды
«историческим материализмом», у них было не только
четкое понимание содержания понятия «материализм»;
они употребляли это название потому, что оно наиболее
точно выражало их действительные взгляды на
общество и историю.
Утверждение Безе, что будто у Маркса и Энгельса
никогда не было и речи об основном вопросе
материализма, неверно и невежественно. Прежде всего Безе
неправильно формулирует основной вопрос материализма.
Основным вопросом материализма является не вопрос о
«построении духовного из материальных элементов», а
главный вопрос всякой философии, который
сформулирован Энгельсом в его произведении «Людвиг Фейербах
и конец классической немецкой философии». чЭто вопрос
411

об отношении мышления к бытию, духа к природе.
Этот вопрос об отношении общественного сознания к
общественному бытию, который представляет собой
главный вопрос и исторического материализма, вовсе не
частнонаучный вопрос. Это и общефилософский вопрос,
по которому общественно-исторические взгляды также
разделяются на два больших основных лагеря. Одни,
которые отвечают, что общественное бытие первично, а
общественное сознание вторично, производно и
определяется в своем развитии развитием общественного
бытия, принадлежат к лагерю материалистов. Другие,
которые защищают противоположную точку зрения,
принадлежат к лагерю идеализма. Маркс и Энгельс не
только принадлежат к лагерю материалистов. Они создали
материалистический взгляд на общество и историю, они
первые применили принципы философского
материализма к общественно-историческим явлениям.
Адлер и Безе утверждают, что будто бы Маркс
отличал общественное бытие от общественного сознания,
базис от надстройки только мысленно, логически, в
целях научного анализа, но такого разграничения в
действительности, по его мнению, не существовало. Так
уверяют неокантианцы Адлер и Безе. Маркс, однако,
придерживается прямо противоположной точки зрения.
В своем знаменитом предисловии к «К критике полити-
тической экономии», давая классическую
формулировку сущности исторического материализма, он
подчеркивает, что, когда мы рассматриваем
общественно-историческую жизнь и в особенности социальные перевороты
в истории, нужно строго принимать во внимание не
какое-то мысленное, а реальное различие между
экономическим базисом общества и его надстройкой. «При
рассмотрении таких переворотов необходимо всегда
отличать материальный, с естественно-научной точностью
констатируемый переворот в экономических условиях
производства от юридических, политических, религиозных,
художественных или философских, короче — от
идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и
борются за его разрешение. Как об отдельном человеке
нельзя судить на основании того, что сам он о себе
думает, то*шо так же нельзя судить о подобной эпохе
переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо
объяснить из противоречий материальной жизни, из
412

существующего конфликта между общественными
производительными силами и производственными
отношениями» К
Следовательно, по Марксу, бытие и сознание, базис
и надстройка связаны между собой, но они существуют
реально, а не мысленно, как две составные части
общественно-исторической жизни, где экономические
отношения образуют реальную основу всей
общественно-исторической жизни, в которой нужно в конце концов
искать причину и объяснение всех общественных
изменений, всех общественных явлений.
В этом положении Маркса содержится
сокрушительное опровержение утверждений Адлера и Бёзс о том,
что, согласно историческому материализму, идеи суть
то, что движет историю, и поэтому якобы предметом его
социального познания должно быть изменение идей.
Это означает, что для понимания данной эпохи,
данного исторического события необходимо изучать идеи
той же эпохи, с которыми связано данное событие. В
противоположность этому идеалистическому пониманию
общества и истории Маркс ясно и категорически
заявляет, что об эпохе нельзя судить по ее сознанию,
то есть по ее идеям, а, напротив, само сознание эпохи
должно быть объяснено на основе ее материальной
жизни.
Краеугольный камень идеалистической
интерпретации, которую Адлер и Безе дают историческому
материализму, представляет собой утверждение, что
производительные силы и производственные отношения суть
не объективные, не материальные, а духовные силы и
отношения, вследствие чего они не могут существовать
вне сознания людей. Напротив, согласно мнению
Адлера и Безе, они являются продуктом сознательной
деятельности людей, их воли. Все это означает, что и
противоречия, возникающие между производительными
силами и производственными отношениями и лежащие в
основе революционных эпох и в разрешении которых
осуществляется все историческое развитие, являются
объективными противоречиями самого сознания. Поэтому
Безе выдвигает субъективно-идеалистический и
индивидуалистический тезис, что не объективная общественно-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 13, стр. 7.
413

историческая действительность и ее закономерности, «не
коллектив, а человек есть мера всех вещей» 1.
В полную противоположность этому субъективно-
идеалистическому и индивидуалистическому взгляду,
который рассматривает социальные противоречия и
конфликты как противоречия и конфликты не объективной
социальной действительности, а сознания, который
выводит социализм из сознания отдельной личности и
ставит его судьбу в зависимость только от этого сознания,
классики марксизма выводят социализм из
объективного общественно-исторического развития, из
объективно существующих противоречий и социальных
конфликтов капиталистического общества, а также связывают
его осуществление с организованной и сознательной
борьбой рабочего класса за изменение самой
объективной капиталистической действительности, считая, что
посредством борьбы только и можно преобразовать
сознание людей.
«И этот конфликт между производительными силами
и способом производства, — пишет Энгельс, — вовсе не
такой конфликт, который возник только в головах
людей — подобно конфликту между человеческим
первородным грехом и божественной справедливостью, — а
существует в действительности, объективно, вне нас,
независимо от воли или поведения даже тех людей,
деятельностью которых он создан. Современный социализм
есть не что иное, как отражение в мышлении этого
фактического конфликта, идеальное отражение его в
головах прежде всего того класса, который страдает от него
непосредственно, — рабочего класса» 2.
Мы не будем приводить многочисленные другие
высказывания Маркса и Энгельса, в которых они явно и
недвусмысленно заявляют, что производительные силы
и производственные отношения общества существуют
объективно, вне сознания людей.
Когда Адлер и Безе пытаются доказать, что
производственные отношения людей — духовные отношения,
что они являются делом сознания и воли людей, они
часто ссылаются на Маркса и Энгельса, которые отме-
1 Е. Böse, Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre,
S. 90.
2 К. Маркс и Φ. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 279.
414

чают как существенное отличие общества от природы то
обстоятельство, что в обществе действуют существа,
наделенные сознанием и волей, ставящие себе
сознательные цели, что сама трудовая деятельность людей —
целесообразная деятельность и пр. Все это действительно
так. Человеческий труд всегда был сознательной
целенаправленной деятельностью, но отношения, в которые
люди вступили и вступают между собой в процессе
труда, общественного производства, не представляют собой
результата их сознательного выбора, их идей, их
желания или нежелания, их изобретательности и творческой
фантазии. По словам Маркса, в процессе общественного
производства люди вступают в определенные,
необходимые, независимые от их воли отношения,
соответствующие определенной ступени развития их материальных
производительных сил.
Следовательно, производственные отношения людей
зависят от степени развития материальных
производительных сил, а не от воли и идей людей.
Таким образом, рушится вся идеалистическая
интерпретация, которую Адлер и Безе дают историческому
материализму. Ибо, как мы уже видели, они хотя и
делают известные оговорки, но не оспаривают того, что
развитие производительных сил есть движущая сила
исторического развития, что общественное бытие, то есть
экономические отношения, определяет общественное
сознание и т. п. Они только указывают, что
производительные силы и производственные отношения не
материальны, а духовны и благодаря этому при взаимоотношении
между производительными силами и историческим
развитием, общественным бытием и общественным
сознанием дело идет о зависимости между двумя духовными
сферами общественной жизни. Но если
производительные силы и производственные отношения не духовны, а
материальны, если это сфера, существующая вне
общественного сознания, то вся идеалистическая
неокантианская теория Адлера и Безе об обществе и истории
рушится.
Наряду с этим внутренняя логическая
непоследовательность и слабость этой теории раскрывается и в ряде
противоречий и бессмыслиц, к которым она неизбежно
приводит. Возьмем, например, ее положение, что бытие
и сознание, экономика и идеология суть две духовные
415

сферы, существующие не реально, а только в
мышлении, в логическом анализе. Спрашивается, если эти
две сферы не существуют реально, то какая
необходимость и как можно в данном случае говорить о двух
сферах и одну называть бытием, экономикой, а
другую— общественным сознанием, идеологией и пр. Если
эю не реальные, а только мысленные сферы, то как
может существовать между ними такое отношение, при
котором одна обусловливает другую. Далее, если эти две
сферы не существуют реально и не отличаются одна от
другой, то как могут они существовать и различаться
в логическом анализе. Логический анализ может
различать и разграничивать только то, что в
действительности различимо и разграничено.
Марксизм только так понимает задачи научного
логического анализа. Например, говоря о диалектике
понятий «производительные силы» и «производственные
отношения», Маркс указывает, что это «диалектика,
границы которой подлежат определению и которая не
уничтожает "реального различия»1. Все другое было бы
не научным, действительно логическим анализом, а
праздной, бессмысленной и бесполезной работой.
Идеалистическая интерпретация, которую Адлер и
Безе дают историческому материализму, не только
фальсифицирует исторический материализм. Ее цель
заключается также и в том, чтобы дискредитировать марксизм,
отрицать его историческую заслугу создания научного
взгляда на человеческое общество и историю. Ибо, если
открытия Маркса и Энгельса сводятся к тому, что
общественное бытие есть также и духовное бытие, а
движущими силами истории являются человеческие идеи и
человеческая воля, то это не может быть их открытием
и их заслугой, так как все идеалисты до и после дшх
утверждали и утверждают именно это. Историческая
заслуга Маркса и Энгельса в области общественных наук
состоит в том, что они изгнали идеализм и из этой
области, создав впервые в истории человеческой мысли
последовательно материалистическое объяснение
человеческого общества и истории.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 12, стр. 735—736 [курсив
мои. - Н. И.].
416

Исторический материализм
и субъективно-идеалистическая гносеология
неокантианства
Положение Адлера и Безе о том, что марксизм
является не мировоззрением, не философией, а только частно-
научной теорией общества, играет исключительно
важную, узловую роль в их философском ревизионизме. Оно
служит им отправной точкой в обосновании
необходимости соединения марксизма не только с неокантианской
философией, но и с другими реакционными
идеалистическими философскими учениями и даже с религией и
религиозным мировоззрением. Данное положение —
теоретическая основа для обоснования
«немировоззренческого» характера современной социал-демократической
партии и т. п. Поэтому с опровержением этого
положения повисают в воздухе и все теоретические выводы,
которые Адлер и Безе делают из него, и прежде всего
вывод о необходимости философской ревизии
марксизма.
Однако этого еще недостаточно, чтобы доказать
ошибочность их утверждения, что неокантианская
гносеология представляет собой логическую основу и дальнейшее
развитие марксизма. В рассматриваемом положении
заключается сущность философского ревизионизма Адлера
и Безе, и для доказательства его ложности необходимо
вскрыть глубокую и принципиальную несовместимость
исторического материализма с неокантианской
гносеологией и социологией, а также ту грубую
фальсификацию действительных взглядов Маркса и Энгельса на
историю, которую совершают неокантианцы.
Эрнст Безе не только утверждает, что Макс Адлер
создал логику марксизма, соединив исторический
материализм с неокантианской гносеологией, но и
заявляет, что сразу же после этой операции раскрылась
истинная сущность марксизма. «Лишь соединение
марксизма с точкой зрения познавательно-критического
идеализма Канта, — пишет он,—дает нам возможность не
только полемически, но и действенно противостоять
принципиальным недоразумениям в марксистских
экономических понятиях, которые при соединении
марксизма с материализмом всегда существуют. Только это
27 Н. Ирнбаджаков
417

раскрывает нам истинную сущность социальной науки
Маркса и ее теоретические особенности» К
Прежде всего необходимо отметить, что Безе в своем
стремлении подчеркнуть жизненно важное значение
неокантианской гносеологии для марксизма превзошел
и своего учителя и самого себя, опровергнув
многочисленные свои и Адлера заверения, что в их попытке
соединить неокантианство с марксизмом в отличие от
других теоретиков социал-демократии дело идет не о
ревизии или даже не об их особой интерпретации
марксизма, а только лишь об изложении марксизма так, как
его понимали Маркс и Энгельс. В своей книге
«Материалистическое понимание истории» он пишет: «Наша
задача состоит не в том, как многие поверхностно
считают, чтобы ревизовать Маркса... Мы, эпигоны, должны
придерживаться его мыслительных мотивов»2.
Но если раскрытие истинной сущности марксистской
социальной науки и ее теоретических особенностей стало
возможно только после того, как М. Адлер пытался
соединить исторический материализм с неокантианской
философией, то это означает еще одну, новую
интерпретацию марксизма. Это означает, что не только
последователи Маркса и Энгельса, но и сами создатели
исторического материализма не понимали сущности "и
теоретической особенности социальной науки, так как в данном
случае Адлер еще не соединял марксизм с
неокантианством.
Итак, в цитированном выше положении Безе
содержится признание, что он и его учитель понимают
марксизм, соответственно исторический материализм, не так,
как его понимали до адлеровского «открытия», и это
верно. Но абсолютно неверно, что только на основе
кантовского «познавательно-критического идеализма»
была раскрыта истинная сущность марксистской
социальной науки.
То, на что Безе указывает нам как на истинную
сущность Марксовой социальной науки, есть полное
отрицание этой науки и какой бы то ни было науки вообще.
Согласно Адлеру и Безе, идейные системы кантиан-
1 Е. Böse. Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre,
S. 77.
2 Там же, стр. 9.
418

ства и марксизма не противоречат друг другу и не
исключают, а взаимно дополняют друг друга, ибо то, что
Маркс, как социолог, объяснил научно, Кант обосновал
«познавательно-критически», то есть философски. Но то,
что Маркс научно объяснил, как социолог, — это
человеческое общество и его история. Историческая заслуга
Маркса в том, что он действительно раскрыл сущность
человеческого общества, законы его развития и
благодаря этому создал подлинную науку об обществе.
Согласно марксизму, объективный мир состоит из
двух больших областей: природы и общества. Каждая из
этих областей имеет свои качественные особенности и
закономерности, но одновременно они неразрывно
связаны между собой. Общество произошло из природы и
существует в природе. Следовательно, общество —
историческая категория. Оно возникло на определенной
ступени развития органической природы, когда у
человекообразной обезьяны появилась способность к труду.
Возникновение труда было одним из величайших
качественных скачков в диалектическом развитии нашей
планеты, когда животное стадо превратилось в
человеческое общество. Это было примитивное первобытное
общество, но оно отличалось от животного стада тем, что
связь, установившаяся между его членами и
определившая их взаимные отношения, была уже не
биологическим инстинктом, а трудом, которым укреплялось само
существование общества, и развитием труда.
Следовательно, факт общественности имеет чисто
исторический и объективный характер. Он возникает на
определенной ступени развития органической природы
вместе с возникновением труда, создаваясь и развиваясь
в процессе труда.
Все формы общественной жизни — и материальной
и духовной жизни общества — также имеют
исторический, преходящий характер. Они хотя и имеют
относительную самостоятельность и играют свою
специфическую роль в общественной жизни, но тем не менее у них
нет абсолютно самостоятельного, только для самих
себя существования. Всякая общественная форма
представляет собой форму какого-то общественного
содержания. Нигде нет и не может быть общественной
формы без общественного содержания. При этом
возникновение той или иной формы и ее изменение обусловли-
27*
419

ваются всегда появлением и развитием того или другого
содержания. Общественная форма и общественное
содержание всегда находятся в единстве, но в этом
единстве определяющая роль принадлежит содержанию.
Форма призвана служить содержанию, а не наоборот.
Возьмем, например, наиболее важную из всех
общественных форм, какой являются производственные
отношения. Маркс называл их «формой развития
производительных сил». Роль производственных отношений в
общественной жизни и в ее развитии громадна. Они
«составляют экономическую структуру общества,
реальный базис, на котором возвышается юридическая и
политическая надстройка и которому соответствуют
определенные формы общественного сознания»1. Но
существование той или иной экономической формы зависит
от определенной степени развития «материальных
производительных сил», являющихся постоянным
революционным элементом общества, поскольку экономическая
форма как производное, вторичное всегда в известной
степени отстает от развития производительных сил и из
формы их развития превращается в их оковы. Тогда
наступает конфликт между развитием производительных
сил и существующими производственными отношениями.
Этот конфликт разрешается через посредство
социальной революции. С изменением производственных
отношений, то есть экономической формы общества,
изменяются и все остальные общественные формы, включая
и идеологические формы. Следовательно, в конце
концов, развитие «материальных производительных сил»
обусловливает, вызывает изменение всех общественных
форм.
Этот от начала до конца диалектико-материалисти-
ческий взгляд на человеческое общество Адлер и Безе
пытаются соединить с субъективно-идеалистическим и
метафизическим взглядом на общество, который так же
чужд марксизму, как вода огню.
В полную противоположность историческому
материализму неокантианцы Адлер и Безе объясняют
человеческое общество человеческим сознанием. По их
мнению, человеческое общество не есть объективная
реальность, которая существует независимо от человеческого
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 13, стр. 6—7.
420

сознания и может быть так или иначе отражаема в нем.
Такой взгляд на общество они объявляют
«некритическим», «метафизическим» и категорически
предупреждают, что когда в неокантианской философии речь идет
о человеческом обществе, то при этом не имеется в виду
нечто существующее объективно, вне нашего сознания:
в данной философии речь идет «о сущности
фактического положения нашего сознания, об описании последних
фактов нашего человеческого я»1.
Вследствие этого для неокантианской философии и
социологии сама проблема исторического
возникновения и развития человеческого общества не существует.
Социальная природа человека не возникла исторически,
в результате объективного исторического процесса, а,
напротив, она существует в готовом виде в его
индивидуальном сознании как «мыслительно-необходимая
черта познавательно-критического ф^кта сознания»,
которая именно и делает возможным существование
человеческого общества и человеческой истории.
«Обобществление, — пишет Безе, — не есть какой-то продукт,
возникающий только в историческом процессе. Оно уже
дано в единичном сознании и с ним и является
предпосылкой всякой исторической связи» 2.
Следовательно, не труд, не объективный процесс, какой
представляет собой материальное производство, создал
социальную природу человека и связал людей в
общество, а только присущая каждому черта личного
сознания соотносится и связывается с другими сознаниями.
Еще ярче раскрывается метафизический и
антимарксистский характер субъективно-идеалистической
неокантианской философии и социологии в их понимании
содержания и формы социальной жизни.
Стремясь показать себя правоверными марксистами,
Адлер и Безе весьма часто подчеркивают единство
содержания и формы. Но это единство понимается не по-
марксистски, а антимарксистски. Марксизм тоже
подчеркивает единство формы и содержания. Но для него
это единство диалектическое, то есть относительное,
изменчивое. При этом определяющая роль в нем всегда
1 Е. Böse, Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre,
S. 77.
2 Там же.
421

принадлежит не форме, а содержанию, и прежде всего
материальному содержанию. Маркс указывает, что
никакая новая общественная формация никогда не
возникнет, прежде чем не созреют в недрах старого
общества материальные условия ее существования 1. Именно
отсюда проистекает и исторически переходящий характер
общественных форм, в том числе и форм общественного
сознания. Так, например, в будущем коммунистическом
обществе такие формы общественного сознания, как
религия, политика, право, исчезнут при наличии
определенных материальных и культурных условий, точно так
же как они некогда возникли при наличии других
определенных материальных и культурных общественных
условий.
Неокантианцы Адлер и Безе несогласны с таким
марксистским пониманием отношения между содержанием и
формой. Прежде всего декларации неокантианцев о том,
что они признают единство формы и содержания,
являются пустыми словами, потому что они
рассматривают формы сознания как вечные, неизменные и
абсолютно независимые от всякого содержания. Когда
говорят о формах, включая и формы социальной жизни,
неокантианцы понимают всегда под этим формы
сознания.
Поскольку марксизм считает, что изменение
экономической структуры общества, то есть форм развития
производительных сил, вызывает изменение в формах
общественного сознания, Адлер и Безе утверждают, что
с изменением экономической структуры общества может
изменяться только содержание общественного сознания,
но формы сознания остаются неизменными. «Они не
подлежат никаким изменениям и во всякой фазе
общественной »жизни остаются теми же самыми, они
независимы от опыта, и именно они делают
возможным всякий опыт. Следовательно, формально духовная
природа человека не может быть раскрыта путем
материалистического понимания законов истории. Она скорее
является предпосылкой всякой общественной
активности людей»2.
1 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 13, стр. 7.
2 Е. Böse, Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre,
S. 104.
422

Положение неокантианцев о неизменности и вечности
форм сознания, включая и общественное сознание,
основывается на предпосылке, что форма абсолютно
независима, так сказать, полностью автономна по отношению
к своему содержанию. Если устранить эту предпосылку,
заодно с ней разрушится и вся «формальная»
философия неокантианства.
Поэтому мы прежде всего должны начать с вопроса:
существует ли форма без содержания, существует ли
форма, которая независима от своего содержания? Мы
считаем, что такая форма не существует ни в области
материальной, ни в области духовной жизни.
Всякая форма с необходимостью проистекает из
определенного содержания и изменяется в зависимости
от изменения своего содержания. Всякая форма, после
того как она возникнет, получает известную
относительную самостоятельность по отношению к породившему ее
содержанию, благодаря чему она со своей стороны
может воздействовать на развитие самого содержания. Но
она не имеет способности к саморазвитию, ее развитие
обусловливается развитием содержания, так как она
производна от содержания.
Форма есть всегда тот особенный способ
организации данного содержания, то особенное отношение, в
котором находятся составные части данного содержания
как между собой в единстве, которое они образуют, так
и применительно к другим содержаниям и их формам.
А эти отношения между составными частями данного
содержания проистекают из самой природы этих
составных частей, из их роли в единстве, к которому
они принадлежат, и в среде, в которой их единство
существует.
Возьмем, например, коммунистическую мораль.
Когда мы говорим о коммунистической морали, мы
имеем в виду коммунистическую идейность, сознание своего
долга перед рабочим классом и социалистическим
обществом, пролетарскую солидарность, пролетарскую
классовую, партийную и социалистическую государственную
дисциплину, коммунистическую дружбу и
взаимопомощь, ненависть к классовым врагам, революционную
смелость и самоотверженность, любовь к творческому
труду, уважение к трудовому коллективу и т. п.
Совокупность всех этих нравственных идей и добродетелей
423

образует коммунистическую мораль. Но
коммунистическая мораль — не просто механическое собрание этих
идей и добродетелей. В реальной нравственной жизни
рабочего класса, коммунистической партии,
социалистического общества и составляющих его отдельных
личностей эти составные части коммунистической морали
возникают, существуют, развиваются и проявляются
не беспорядочно, хаотично, независимо друг от друга,
а в строго определенной и объективной логической
зависимости и последовательности. Внутри единства,
которое они образуют и которое называется
коммунистической моралью, одни из них имеют
подчиненный, производный характер, а другие играют по
отношению к остальным определяющую роль. Так, например,
от человека с недостаточной коммунистической
идейностью нельзя ожидать какой-то особой
коммунистической нравственной устойчивости по той простой причине,
что коммунистическая идейность является идейной
основой, на которой развиваются все остальные составные
части коммунистической морали. Без сознания своего
долга перед рабочим классом,.его коммунистической
партией, социалистическим обществом не может
существовать ни пролетарской дисциплины, ни коммунистической
дружбы и взаимопомощи и т. п.
Но само содержание коммунистической морали не
постоянно. Во-первых, с развитием классовой борьбы,
социалистической революции и социалистического
общества возникают новые нравственные идеи и добродетели,
изменяются роль и значение отдельных нравственных
идей и добродетелей, то есть отдельных составных
частей коммунистической морали, благодаря чему
изменяется и внешняя связь, внешняя организованность
содержания, его структура — иначе говоря, изменяется
форма морали.
То, что мы говорили о морали, полностью относится и
ко всем остальным формам общественного сознания,
например к религии. Среди других элементов, из которых
состоит содержание религии, центральное место занимает
идея бога как некая воображаемая сверхъестественная
сила, способная по своей воле вершить всевозможные, не
поддающиеся научному объяснению чудеса, создавать
из ничего и превращать в ничто чувственный
материальный мир и т. п. Уничтожьте эту идею, то есть устраните
424

материальные и идеологические условия, порождающие
ее, и вы уничтожите религию как форму общественного
сознания вообще. Еще не пришло то время, когда будут
созданы материальные и духовные предпосылки для
преодоления этой формы общественного сознания у всех
людей. Но и сейчас для миллионов людей, особенно в
социалистических странах, религия уже не является
формой их общественного сознания. Кроме того, в нашей
стране мы видим, как вместе с развитием
социалистического общества, с увеличением господства трудящихся
над социальными и природными условиями, с ростом
материального благосостояния и социалистической
культуры религия все более исчезает как форма
общественного сознания.
Все это подтверждает марксистский взгляд, что и
формы общественного сознания представляют собой не
сверхъестественные, независимые от социальной жизни,
вечные и неизменные категории сознания. Напротив,
исторический опыт показывает, что они имеют опытное
происхождение и их возникновение, существование и
развитие полностью подчинено законам исторического
материализма.
Неокантианское и марксистское понимание
социальной каузальности и необходимости
Антимарксистский характер философских и
социологических взглядов М. Адлера и Э. Безе проявляется
также в их субъективно-идеалистическом понимании
социальной каузальности и необходимости.
В отличие от других неокантианцев и субъективных
идеалистов вообще Адлер и Безе непрестанно говорят о
социальной каузальности и необходимости. И хотя Адлер
и Безе подчеркивают, что они только раскрывают
«истинную» сущность марксистского понимания этого
вопроса, их понимание социальной каузальности и
необходимости не имеет ничего общего с марксизмом. В основе
этого понимания лежит субъективно-идеалистическое
положение неокантианства, что общественно-историческая
жизнь есть духовный процесс, что форма и содержание,
духовное и материальное, природа и общество абсолютно
различны.
425

Разумеется, как все неокантианцы, Адлер и Безе
считают, что всякая каузальность и необходимость — и
природная, и социально-историческая — не существуют
объективно, а вносятся в природу и общество сознанием.
В духе этого кантианского положения Безе даже
истолковывает известную мысль Маркса, что «идеальное есть
не что иное, как материальное, пересаженное в
человеческую голову и преобразованное в ней». Смысл этой
мысли Маркса, заявляет он, состоит в том, что
«человеческие общественные отношения понимаются как
оформленные в формах человеческого мышления» !.
Но, кроме того, Адлер и Безе проводят
принципиальное различие между социальной и природной
каузальностью и необходимостью. Они отталкиваются от того
бесспорного факта, что между физической каузальностью
и необходимостью, с одной стороны, и социальной
каузальностью и необходимостью — с другой, существует
различие, поскольку в обществе действуют люди,
наделенные сознанием, волей и чувствами и ставящие себе
сознательные цели. Однако они раздувают и
абсолютизируют это различие, превращая его в непроходимую
пропасть между обществом и природой, которая для
неокантианцев тождественна с различием между духовным
и материальным.
Социальная каузальность и необходимость,
утверждают Адлер и Безе, не существует в области
физических явлений. Она является высшей формой
каузальности и необходимости. Это — духовная каузальность и
необходимость.
По их мнению, это означает, что если в области
социальной жизни что-то причинно обусловлено, значит это
делается по желанию людей. Ничто не может
совершиться в обществе и истории, если этого не желают люди.
«В обществе может быть причинно необходимо только
то, что желаемо или должно быть желаемо самими
людьми»2.
Вопрос о социальной каузальности и необходимости,
согласно Адлеру и Безе, — это вопрос о человеческой
воле, которая имеет психическую природу и независима от
1 Е. Böse, Materialistische Geschichtsauffassung, S. 42.
2 Ε. Böse, Karl Marx — Sein Leben und Sein Werk, S. 121.
426

материального мира. Мотивы воли находятся не вне
сознания, а в самом сознании, в духовном бытии людей,
которое «всегда направлено к цели и ценности» К
Следовательно, воля людей, а через ее посредство и
социально-исторические действия людей определяются целями и
ценностями сознания, тогда как в физических явлениях не
имеет места ничего подобного. Здесь каузальность и
необходимость осуществляются вещами, лишенными воли
и сознания, благодаря чему каузальность и
необходимость в данном случае носят «механический характер»,
то есть слепы, бессознательны.
Из этой духовной, так сказать, сознательно-волевой
природы социальной каузальности и необходимости
Адлер и Безе выводят и другое существенное различие
между «механической необходимостью» физических
явлений и «духовной необходимостью» социальных явлений.
Если физическая каузальность и необходимость дают
возможность с математической точностью вычислить
будущее развитие физических процессов и рационально, то
есть научно, предвидеть будущий ход этих процессов, то
социальная каузальность и необходимость делают
невозможным научное предвидение будущего развития
социальных процессов. «В своем конкретном развитии,
которое простирается в будущее, — пишет Безе, —
социальные процессы не могут быть подсчитаны математически.
Практическая история всегда связана с риском.
Следовательно, научное познание не может рационально
предвидеть, например, наступление социализма, как
естествознание может предвидеть лунное затмение» 2. Если
естественные науки способны с математической точностью
вычислить будущее развитие природных явлений и
сделать, основываясь на этом, также точные рациональные
предвидения их будущего хода, то, согласно Безе,
«социальное познание», имеющее дело не с механическими
причинами, а с сознательными и волевыми действиями,
принуждено «вчувствоваться в мотивы людей», чтобы
их «понять» [курсив мой. — Н. И.] и благодаря этому
предварительно понять их будущий ход, «что не может
означать ничего другого, кроме как понимания предва-
1 Е. Böse, Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre,
S. 50.
2 Там же, стр. 89.
427

рительно в общих чертах простирающейся в будущее
каузальности социальных процессов в их вероятном ходе
и в вероятных формах» 1.
Другими словами, точные научные предвидения хода
общественно-исторических событий и их развития
невозможны.
Таким образом, вместо научного, рационального
исследования объективных общественно-исторических
явлений и процессов и их закономерностей Адлер и Безе
выдвигают «вживание» в сознательные мотивы и волю
людей, то есть вместо научного знания — интуицию. Вместо
основанного на точном, объективном, строго научном
анализе научного прогноза будущего исторического
развития человеческого общества, который с точностью
естественных наук предвидит неизбежную верную гибель
капитализма и победу социализма, они выдвигают
основанную на субъективных «вживаниях» вероятность победы
социализма. Вместо уверенности в борьбе за
социализм — неуверенность в победе социализма.
Но это не исчерпывает тех различий, которые Адлер
и Безе проводят между социальной и естественной
каузальностью и необходимостью. Другое существенное
различие между ними они видят в том, что в отличие от
естественной каузальности социальная каузальность не
выражается уже в функциональной зависимости между
социальными явлениями и что-де именно такой смысл
вкладывали в понятие социальной каузальности Маркс
и Энгельс. «Если мы суммируем результаты изложенного
выше, — пишет Безе, — то придем к выводу, что
материалистическое понимание истории есть социологическая
теория, утверждающая, что существует функциональная
зависимость (необходимая связь) между экономической
сферой жизни людей и их идеологической и культурной
сферой деятельности» 2.
Это означает, что изменение представлений и идей
людей находится в зависимости от изменения
экономических отношений, и не более.
Сведение социальной каузальности к функциональной
зависимости является одним из основных аргументов
1 Е. Böse, Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre,
S. 89—90.
2 Ε. Böse, Materialistische Geschichtsauffassung, S. 27.
428

Адлера и Безе, при помощи которых они доказывают,
что исторический материализм Маркса и Энгельса не
представляет собой материализма. «У Маркса нигде речь
не идет о том, что экономические отношения причинно
обусловливают идеологические явления или что они
какой-то продукт экономики. Они всегда говорили, что идеи
й представления людей обусловлены экономическими
отношениями или общественным бытием» К
Следовательно, согласно этой неокантианской
интерпретации исторического материализма, общественное
бытие только обусловливает, определяет идеологические
явления, но не представляет собой их причины, то есть не
порождает, не производит, не создает их. Таковы
главные моменты понимания Адлером и Безе социальной
каузальности и необходимости. Они уверяют своих
читателей, что такое понимание социальной каузальности и
необходимости выражает точку зрения Маркса и
Энгельса на эти вопросы и что этим «окончательно
погребено ортодоксальное учение о необходимости, выводившее
неизбежность нового из саморазвития имманентных
экономических процессов, — то учение о необходимости,
которое связано с именем Августа Бебеля и которое
в миссионерскую эпоху социализма... выполняло
значительную историческую функцию, поскольку давало
угнетенным сознание победы и звало их к
самопожертвованию» 2.
Прежде всего необходимо отметить, что и в этом
вопросе Адлер и Безе поступают как бесчестные
фальсификаторы. Ибо они не могут не знать, что
«ортодоксальное учение о необходимости», против которого они воюют,
связано прежде всего с именами Маркса и Энгельса, а
Бебель был только их ученик. Поэтому, борясь против
Бебеля, Адлер и Безе борются и против Маркса и
Энгельса; именно их взгляды на социальную каузальность
они и хотят похоронить. Однако это им не удалось.
Напротив, как это случается с многими другими критиками
марксизма, вместо того, чтобы похоронить его, они
хоронят себя.
1 Е. Böse, Materialistische Geschichtsauffassung, S. 35.
2 Ε. Böse, Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre,
S. 90.
429

а) Материальное единство мира — глубочайшая основа
единства- каузальности и необходимости в природе
и обществе
Только марксизм наиболее последовательно
применяет принцип каузальности и закономерности как в
области естественных, так и в области общественных наук.
Согласно марксизму, то познание, которое дают нам
общественные науки, есть отражение объективной
действительности в логическом анализе и обобщение ее в форме
научных понятий, формул и теорий. Познание, даваемое
общественными науками, точно так же, как и познание,
добываемое естественными науками, является познанием
причин и закономерных связей и зависимостей. Научно
объяснить данные социальные явления и процессы —
значит раскрыть их причинные связи, законы, которым
они подчиняются. Различие состоит только в том, что в
общественных науках речь идет о причинных связях и
закономерностях не естественных, а социальных явлений
и процессов, вследствие чего причинные связи и
закономерности, раскрываемые общественными науками,
отличаются от связей и закономерностей, вскрываемых
естественными науками.
Марксизм диалектически анализирует каузальность и
необходимость в природе и обществе. Он не
отождествляет их полностью, не противопоставляет и не
разделяет их абсолютно, а рассматривает в их действительном
единстве и различии.
Прежде всего марксизм подчеркивает единство
каузальности и необходимости в природе и обществе.
Известно, что Маркс называл социальную необходимость
«естественной». Это единство проистекает из самого
единства объективного мира. Природа и общество — это не
какие-то два мира, коренным образом отличающиеся
друг от друга, а две составные части того же
объективного мира, материального мира.
Утверждение Адлера и Безе, что социальная
каузальность и необходимость носят духовный характер,
основывается на той точке зрения, что социальная
действительность, включая и производительные силы и
производственные отношения, духовна, вследствие чего
взаимоотношения между общественным бытием и общественным
сознанием представляют собой взаимоотношения между
430

двумя сферами духовной жизни. Однако мы видели, что
производительные силы и производственные отношения
не духовны, а материальны. Они существуют объективно,
вне и независимо от сознания и воли людей. Вследствие
этого причинные и закономерные связи в обществе
точно так же объективны, как и сама социальная
действительность. Они не вносятся сознанием и волей людей в
социальные явления и процессы, а принадлежат к самой
объективной социальной действительности и точно также
независимы от сознания и воли людей. Возьмем,
например, отношение между производительными силами и
производственными отношениями, которое в
современном капитализме выражается в противоречии между
достигнутой степенью в развитии производительных сил и
капиталистическими производственными отношениями.
Как мы уже видели, Энгельс указывает, что это
противоречие объективно, что оно возникло и существует не в
сознании, не в головах людей, а вне сознания и воли
людей, даже тех, которые своими действиями его
вызвали. А если это так, следовательно, причины данного
противоречия кроются не в сознании и воле, как
утверждают Адлер и Безе, а в самой объективной
действительности.
Но, может, быть, прав не Энгельс, а Адлер и Безе?
Хорошо, возьмем тогда другой пример. Возьмем такие
социальные явления, как экономические кризисы
капитализма и связанные с ними массовая безработица,
разорение сотен и тысяч капиталистических и
мелкособственнических предприятий и т. п. Адлер и Безе утверждают,
что в социальной жизни, в истории ничто не происходит
без воли людей, что причины всякого
общественно-исторического явления должны находиться в сознании людей,
в целях и ценностях, которые они сознательно себе
ставят, в их воле.
Спрашивается: чья воля и какая сознательная
деятельность является причиной экономических кризисов и
связанных с ними тяжких последствий не только для
рабочего класса, но и для самой буржуазии? Утверждать,
что они результат воли и сознания пролетариата,
несерьезно. Напротив, цель сознательной деятельности
буржуазии, особенно современного буржуазного государства,
состоит в том, чтобы избежать кризисов свсей
экономики, преодолеть их, потому что она боится их. И если
431

вопреки всем ее усилиям избежать кризисов, последние
все же разражаются в капиталистических странах как
нежелательная разрушительная стихия, это как раз и дока·
зывает, что причины экономических кризисов и все
связанные с ними социальные явления кроются не в сознании
и воле людей, а вне их, в общественном бытии, в
экономическом строе общества.
Точка зрения Адлера и Безе, что социальная
каузальность духовна, что причины социальных явлений должны
лежать в сознании и воле людей, ошибочна не только
в теоретическом отношении. Она одновременно вредна и
опасна для классовой борьбы пролетариата, для
революционно-практической деятельности его партии и других
его организаций, потому что рекомендует искать причины
всех тех зол, которые капитализм несет всему
человечеству, не в объективно существующем
капиталистическом строе, а в сознании и воле людей. Значит, нужно
изменять не капиталистический строй, а сознание и
волю людей.
б) Универсальное взаимодействие как основа
единства каузальности и необходимости в природе
и обществе
Единство и объективная реальность природы и
общества как две составные части одного единого
материального мира есть наиболее глубокая, но не единственная
основа единства каузальности и необходимости в
природе и обществе. Другая глубокая основа их единства —
это универсальное взаимодействие.
Причинные связи и зависимости в природе и обществе
представляют собой проявление универсального
взаимодействия, охватывающего как природу, так и общество.
«Когда мы подвергаем мысленному рассмотрению
природу или историю человечества или нашу собственную
духовную деятельность, то перед нами сперва возникает
картина бесконечного сплетения связей и
взаимодействий»1; «причина и следствие суть представления,
которые имеют значение, как таковые, только в применении
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 20.
432

к данному отдельному случаю; но как только мы будем
рассматривать этот отдельный случай в его общей связи
со всем мировым целым, эти представления сходятся и
переплетаются в представлении универсального
взаимодействия, в котором причины и следствия постоянно
меняются местами; то, что здесь или теперь является
причиной, становится там или тогда следствием и наоборот» '.
Поэтому Энгельс указывает, что задача как
естествознания, так и истории выделить из этой общей связи
взаимодействие особенных причин и следствий естественных
и исторических явлений.
Именно поэтому, исходя из единства природы и
общества, естественной и социальной каузальности и
необходимости, а не разрывая и противопоставляя их, Маркс
и Энгельс говорят об общественно-историческом развитии
как о «естественноисторическом процессе», а об
общественном законе — как о «естественном законе». Этим
они подчеркивают, что общественный закон есть
выражение той же самой необходимости, что и естественный
закон. Маркс указывает, что общество «не может ни
перескочить через естественные фазы развития, ни отменить
последние декретами» 2.
Но если общественный закон выражает ту же самую
необходимость, что и закон природы, а общество не
может перескочить через естественные фазы своего
развития или отменить их посредством декрета, то это
означает, что общественно-историческое развитие не зависит
от сознания и воли людей, что общественная наука
может быть точно такой же точной наукой, как и науки о
природе, и делать не менее точные прогнозы относительно
будущего хода общественно-исторических явлений, чем
те, которые естественные науки делают о будущем
развитии естественных явлений и процессов.
Следовательно, чтобы понять будущий ход
исторических событий, нужно не «вживаться» в сознание и волю
людей, чтобы понять, каковы были бы их возможные
будущие желания и намерения, и отсюда предвидеть ик
вероятные поступки, а исходить из точного, глубокого
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 22.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 10.
28 Н. Ирибаджаков
433

и всестороннего научного анализа объективной
социально исторической действительности, из научного
познания законов общества.
в) Различия между каузальностью и необходимостью
в природе и обществе
Говоря о социальной каузальности и необходимости,
марксизм вкладывает в эти понятия тот же смысл, в
каком они употребляются и в естественных науках. Но
одновременно марксизм не теряет из виду и те различия,
которые существуют между естественной и социальной
каузальностью и необходимостью. В этом различии
состоит прежде всего и различие между природой и
обществом. Причинные и закономерные связи выражают
сущность вещей и явлений, поэтому различия в их сущности
всегда представляют собой различия в их причинных
зависимостях и закономерностях, которым они подчинены.
Следовательно, марксизм рассматривает природу и
общество как две качественно различные области единого
материального мира, потому что существуют различия в
их причинных связях и закономерностях. В обществе
действуют такие закономерности, каких нет в природе,—
живая она или неживая. Более того, законы общества,
соответственно законы отдельных
общественно-экономических формаций, имеют исторически преходящий
характер. Они действуют в рамках одной
общественно-экономической формации и исчезают с исторической арены
после ее гибели. Следовательно, по сравнению с
естественными законами их существование гораздо более
кратковременно, даже сравнительно с теми законами
природы (например, биологическими), которые также
имеют исторический характер.
Кроме того, само общество представляет собой
высшую форму существования материального мира, вцсшую
ступень развития материального мира. Это самая
высокая ступень развития материи, потому что оно
базируется на формах материального развития в природе, но
содержит в себе нечто большее — то, что в природе не
существует. Это — общественно-исторические законы и
сознательная деятельность людей. Благодаря наличию этих
двух факторов и социальная необходимость, и
социальная каузальность отличаются от необходимости и
каузальности в природе.
434

г) Особенная форма социальной каузальности
и необходимости
Тот факт, что в обществе действуют люди, наделенные
сознанием, чувствами, волей, неизбежно придает
социальной каузальности и необходимости особенную форму,
отличную от формы каузальности и необходимости в
природе.
Многочисленные виды микрочастиц, атомов,
молекул, физических тел, минералов, растений, даже
животных, а также другие тела и организмы, которые
участвуют в различных взаимодействиях, в различных
явлениях и процессах, совершающихся в природе, не
относятся ни к сознанию, ни к воле в точном смысле этих
слов. Во всяком случае они не руководствуются
никакими идеями и сознательно поставленными целями.
В природе ничто не совершается в силу сознательно
поставленной цели. В лучшем случае, у животных налицо
инстинктивные действия, которые целесообразны, но не
целенаправленны, а у высших обезьян могут
наблюдаться только зачатки самой элементарной
сознательной деятельности.
В этом отношении человеческое общество
существенно, качественно отличается от природной
действительности, даже когда данная действительность представляет
собой некое «общество» термитов, пчел или стадо
высокоразвитых обезьян.
Все, что происходит в общественной жизни людей,
в их истории, совершается людьми или является
результатом их деятельности. Материальное производство,
благодаря которому существует все человеческое общество,
развитие производительных с?ил, представляющее собой
движущую силу всего исторического общественного
развития, смена одних производственных отношений
другими, социальные революции, войны, экономические
кризисы, наука, искусство и т. п. — все это человеческая
деятельность или результат человеческой деятельности,
другими словами, творцами всех данных социальных
явлений и процессов являются люди и их действия. А в
своей социальной жизни и в своих социальных
действиях люди руководствуются идеями, сознательно
поставленными целями, движениями своих страстей, чувств,
воли. Не может быть человеческого действия, которое
28*
435

не было бы вызвано той или другой сознательно
поставленной целью, волей данной личности, общественного
класса, партии, государства или общества, иначе
говоря, не было бы облечено в то или иное сознание. А
поскольку причины социальных явлений всегда
представляют собой человеческие действия, а социальная
необходимость осуществляется в человеческих действиях и
через них, это означает, что социальная каузальность и
необходимость осуществляются в форме человеческих
действий, которые всегда носят сознательный и волевой
характер.
Исходя из этого факта, Адлер, Безе и другие
идеалисты делают вывод, что именно идеи, чувства, страсти,
воля представляют собой причину социальных явлений.
Таким образом, они принимают форму, в которой
проявляется социальная каузальность и необходимость, за
саму социальную каузальность и необходимость.
Марксизм, однако, идет дальше. Он ставит вопрос:
что является причинами, которые порождают и
определяют человеческие идеи, цели, чувства, волю и
стремления? Неокантианцы отвечают: они находятся не вне
сознания, а внутри него. Марксизм отвечает: они лежат
вне сознания. Устраните из человеческого сознания все
идеи, чувства, желания и вообще все его конкретное
содержание, — и от него не останется ничего, кроме
способности человеческого мозга отражать внешний мир в
форме ощущений, восприятий, представлений, понятий,
чувств, воли и т. п., способность к которым также
имеет историческое и материальное происхождение и
характер. Но сами конкретные ощущения, восприятия,
представления, понятия, чувства, воля и т. п. суть не что
иное, как отражение естественной и общественной
объективной действительности в человеческой голове.
Следовательно, чтобы понять истинные причины,
вызвавшие данные человеческие действия и через них
определенные социальные явления, мы должны не
останавливаться на идеях, чувствах и воле, а искать те причины,
которые породили соответствующие идеи, чувства и
волю. А эти причины лежат вне сознания, в существующей
объективно, независимо от сознания социальной
действительности, в экономических условиях материального
производства. Эти условия и их изменение, по словам
Маркса, могут быть изучены <гс естественно-научной точ-
436

ностью»1. Благодаря этому «практическая история» не
является всегда риском, как утверждает Безе, она —
объективный закономерный процесс. И когда наша
практическая историческая деятельность основывается на
научном познании объективной логики этого процесса,
она оперирует не с риском и вероятностью, а в расчете
на определенный успех.
То обстоятельство, что как индивидуальное, так и
общественное сознание есть отражение общественного
бытия людей, что общественное бытие порождает и
определяет индивидуальное и общественное сознание,
показывает, что сознательные, волевые действия людей
не представляют собой единственную форму
проявления социальной каузальности и необходимости.
Нельзя отрицать, что причинная зависимость между
общественным бытием и человеческим сознанием
является фактом, и притом чрезвычайно важным
социальным фактом, но эта зависимость не есть и не может
быть результатом ни сознательно поставленной цели, ни
воли какого-то сознания. Ибо в этом случае само
человеческое сознание есть результат причинного
взаимоотношения двух материальных факторов: социальной
среды и человеческого мозга и нервной системы.
Кроме того, Маркс, Энгельс, Ленин и их
последователи неоднократно указывали и разъясняли, что
действия отдельных деятелей, партий, государств и т. п.
всегда были сознательны и целенаправленны, но
результаты этих действий не всегда соответствовали и
соответствуют сознательно поставленным и желаемым
целям. Напротив, во многих случаях, особенно в
обществах с классовым антагонизмом, в обществах,
основанных на частной собственности на средства
производства, в результате скрещивания сознательных целей,
воли и стремлений миллионов личностей, миллионов
частных хозяйств, капиталистических объединений и т. п.
получаются такие необходимые, то есть закономерные,
результаты, которых никто не ожидал, никто не желал.
Таким образом, через сознательные действия и в самих
этих действиях осуществляется стихийная необходи-
1 К Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 13, стр. 7. [Курсив автора
данной книги.]
437

мость, которая не может быть отменена никакими
сознательными действиями.
д) Многообразие причинных связей
Тот факт, что социальная действительность —
высшая форма существования материального мира,
означает, что и социальная каузальность должна быть
высшей формой каузальности в мире.
Но можно ли говорить о высшей и низшей формах
каузальности и вообще о различных формах
каузальности? Мы считаем, что можно и необходимо и что беда
неокантианцев Адлера и Безе в том, что они этого не
понимают.
Верно, что Адлер и Безе также говорят о
социальной каузальности как о высшей форме каузальности,
которую они противопоставляют естественной
каузальности как «физической», «механической» каузальности.
Но, как мы видели, сама основа, на которой они
разграничивают и противопоставляют социальную и
естественную каузальность, порочна и фальшива. Более
того, эта фальшивая и порочная основа, состоящая в том,
что социальная и естественная действительность
разрываются и противопоставляются друг другу, неизбежно
приводит к пониманию, что причинность имеет не две,
а одну-единственную форму — «механическую».
Сведя «социальную каузальность» к функциональной
зависимости, Адлер и Безе после этого
противопоставляют функциональную зависимость причинной.
Причинная зависимость имеет для них только
один-единственный смысл — порождения, произведения, созидания и
уничтожения. Поэтому Безе пытается доказать, что у
Маркса нигде не говорится о том, что «экономические
отношения являются причиной (verursachen)
идеологических явлений или что последние есть продукт
экономики».
Из этой мысли Безе становится ясно, что, по его
мнению, там, где имеется функциональная зависимость, нет
причинности. А если признать, что зависимость между
экономическими и идеологическими явлениями, между
базисом и надстройкой общества не представляет собой
причинной зависимости, это фактически означает
поставить социальную жизнь вне сферы причинности.
438

Метафизический и идеалистический отрыв общества
от природы и их противопоставление друг другу
неизбежно приводит к упрощенному пониманию
причинности, к неумению понять различные формы причинности.
Ибо говорить о различных формах причинности, о
высших и низших формах причинности, — значит
признавать, что при всем разнообразии и различиях в этих
формах остается нечто общее, что называется
причинностью. Но когда общество и природа отрываются друг
от друга и противопоставляются друг другу, как два в
корне различных мира, такое понимание причинности
невозможно, и оно неизбежно приводит к сведению
причинности к одной-единственной форме — естественной,
«механической».
Однако такое вульгарное, упрощенное и
одностороннее понимание причинности совершенно, ошибочно и
ничего общего не имеет с марксизмом.
Согласно марксизму, существует чрезвычайно
большое многообразие причинных связей не только в мире
вообще, но и во всякой отдельной области —
неорганической, органической, биологической,
социально-исторической. Применительно ко всем этим областям мы
всегда говорим о причине и следствии, когда налицо
изменение.
Но изменения бывают различные. Может быть
изменение сущности данного явления или вещи. Тогда эта
вещь или явление перестают существовать, и на его
месте возникает нечто новое. Может быть изменение того
или иного свойства, существенного или не
существенного для данной вещи, организма и т. п. Если это
свойство существенно, тогда мы говорим о возможном
развитии вещи, организма и т. п. Может быть изменение
того или другого отношения, например изменение,
переход данной вещи из состояния покоя в движение или
выход данного общества из состояния застоя и распада
и переход его в состояние подъема и нового расцвета
и т. п.
Все эти изменения представляют собой формы
проявления причинности. Все они имеют какую-то
конкретную причину или целый комплекс причин. Поэтому
неокантианцы Адлер и Безе делают грубую ошибку, когда
связывают причинность только с первым видом
изменений, то есть с такими изменениями, которые ведут
439

к порождению вещей или к их исчезновению и
уничтожению. Но еще более ошибочно приписывать такой
примитивный взгляд Марксу и Энгельсу и утверждать, что
якобы они понимали зависимость идеологических
явлений от экономических отношений только как
функциональную зависимость.
Если бы Маркс и Энгельс рассматривали причинную
зависимость между экономикой и идеологией, между
базисом и надстройкой при всех случаях и всех
обстоятельствах исключительно как функциональную
зависимость, тогда бы следовало, что, согласно их точке
зрения, изменение экономики, базиса, общественного бытия
приводило бы только к изменению различных составных
частей надстройки, то есть государства, партийных и
разных других общественных организаций, политики,
права, религии, общественных теорий и т. п. Далее, это
означало бы, что надо отбросить основное положение
исторического материализма, что общественное бытие
первично, определяюще, а общественное сознание
вторично, производно, что оно есть только отражение
общественного бытия, и настаивать на точке зрения,
что оба они одинаково первичны и единственное
различие между ними состоит в том, что изменения одного
обусловливают изменения другого. Это означает
ликвидацию материалистического монизма исторического
материализма и замену его дуализмом и параллелизмом.
Однако это не так. Марксистское понимание
социальной каузальности включает в себя и функциональную
зависимость, но не исчерпывается ею. Функциональная
зависимость между экономикой и идеологией, между
базисом и надстройкой есть факт, но этот факт является
только одним, и то производным моментом каузальной
зависимости надстройки и базиса. Прежде чем
наступила функциональная зависимость между базисом и
надстройкой, базис породил соответствующую
надстройку. Существенные изменения базиса всегда ведут к
существенным изменениям в надстройке, то есть к
исчезновению той или другой составной части надстройки, а
не просто к изменению этих составных частей. Так,
например, с уничтожением капиталистического
экономического базиса исчезает буржуазное государство,
буржуазные партии и другие общественные организации,
буржуазное право, политика и т. д. Ведь, согласно
440

Марксу и Энгельсу, в коммунистическом обществе не
будет ни государства, ни партий, и точно так же
исчезнут право, политика, религия как формы общественного
сознания. И тот факт, что Безе вынужден открыто
бороться против Маркса и Энгельса по вопросу об
отмирании религии, является красноречивым
доказательством не только того, что они не сводили каузальную
зависимость надстройки от базиса к функциональной
зависимости, но и того, что Адлер и Безе сознательно
подвергли полной фальсификации их взгляды, когда
приписывали им свою собственную точку зрения о
функциональной зависимости между базисом и надстройкой,
между общественным бытием и общественным сознанием.
В связи с этим вопросом нужно отметить также, что
точка зрения Адлера и Безе о функциональной
зависимости между базисом и надстройкой, между
общественным бытием и общественным сознанием неразрывно
связана и проистекает с логической неизбежностью из их
неокантианского понимания отношения между
содержанием и формой. Как мы уже видели, они утверждают,
что форма, включая и формы общественного сознания,
независима от своего содержания. Вследствие этого
содержание может изменяться, но его изменения не ведут
и не могут вести к изменению формы. В данном случае
это означает, что изменения в экономике обусловливают
изменения идеологических явлений, но не создают их,
как не могут их и уничтожать.
Мы уже достаточно ясно показали, что
неокантианское понимание формы и содержания является
антимарксистским, ненаучным, ошибочным. Поэтому ошибочна и
философская основа взглядов Адлера и Безе на
функциональную зависимость общественного сознания от
общественного бытия.
■* *
*
Согласно марксизму, формы причинных связей и
зависимостей не только многообразны. Поскольку они
осуществляются в более низких или более высоких
областях материального мира, они точно так же бывают
более низкими и более высокими. Насколько более
низкими и более простыми являются формы существования
материи, настолько более низки и формы проявления
441

причинных зависимостей вещей и явлений, и наоборот.
Причинные связи в биологических явлениях и процессах
представляют собой более высокую форму причинности,
чем эти же связи в физических и химических процессах,
потому что биологические процессы включают в себя
физические и химические процессы, а следовательно, и
их причинные связи, но не исчерпываются ими.
На том же самом основании социальная
каузальность является более высокой формой по сравнению с
биологической, физической и химической формами,
вместе взятыми. Ибо социальная действительность — более
высокая форма существования материи, чем формы
физическая, химическая и биологическая. Осуществление
социальных явлений предполагает осуществление целого
ряда физических, химических, биологических и
других процессов и причинных зависимостей. Без этих
процессов и зависимостей ни одно социальное явление не
может иметь места, но оно не исчерпывается ими и
даже не состоит из них. Причинные связи социальных
явлений осуществляются на основе
социально-исторических закономерностей и под влиянием такого
социального фактора, каким является сознательная человеческая
деятельность. Вот почему причинные связи социальных
явлений гораздо более сложны, а развитие социальных
явлений и процессов происходит гораздо труднее, чем
развитие естественных явлений и процессов. Возьмем,
например, выполнение нашего хозяйственного плана в
сокращенные сроки. Для того чтобы определить
конкретные задачи этого плана, нужно будет принять во
внимание прежде всего экономические факторы и зависимости.
Но вместе с ними необходимо учитывать также и ряд
других факторов и зависимостей географического,
климатического, геологического, биологического и пр.
характера, а также ряд факторов политического,
нравственного, педагогического, организационного и пр. характера,
так как все эти факторы и зависимости играют
соответствующую и необходимую роль в выполнении
поставленной задачи. Очевидно, что гораздо легче
предвидеть, сколько осадков выпадет и какую температуру
мы будем иметь через год, чем то, в какой степени
будет выполнен наш хозяйственный план через год, так как
наряду со многими экономическими, политическими,
нравственными, педагогическими и другими факторами
442

нужно еще предвидеть и возможные осадки и
температуру, которые тоже имеют значение для выполнения
плана.
Вот почему социальная каузальность есть более
высокая форма каузальности, чем естественная.
II. НЕОКАНТИАНСКАЯ РЕВИЗИЯ МАРКСИЗМА
НА ЭТИЧЕСКОЙ ОСНОВЕ
Как мы уже указывали, неокантианская философия
имеет глубокие корни в германской социал-демократии.
Десятилетиями она была официальной философией
германского ревизионизма. Несмотря на то что в
настоящее время в западногерманской социал-демократии
распространяются всевозможные реакционные буржуазные
философские учения, неокантианство имеет в ней самые
сильные позиции. При этом наиболее широко
распространена форма неокантианства, представленная
скончавшимся в 1929 году немецким неокантианцем
Леонардом Нельсоном, учениками которого являются Вилли
Эйхлер, Герхард Вейсер, Курт Гилер, Герман Борт-
фельд и другие идеологи Западногерманской
социал-демократической партии.
Что представляет собой нельсонианство?
Нельсон делает попытку возродить ту форму
неокантианства, которая была создана Якобом Фридрихом
Фризом и его учеником Эрнстом Фридрихом Апельтом.
Интерпретация, какую Фриз дал кантовской
философии, отличается субъективным идеализмом и крайней
реакционностью. Она отбрасывала все
материалистические элементы в кантовской философии и пыталась
развить ее в духе субъективно-идеалистического
психологизма.
Хотя эта интерпретация была выдвинута еще в
начале XIX века, она тем не менее не получила сколько-
нибудь широкого распространения. В течение целого
века она была почти полностью забыта, и о ней никто не
вспоминал. Но, подобно многим другим реакционным
идеалистическим философским учениям прошлого, как
это было, например, с философией Фомы Аквинского,
443

Кьеркегора и других, в эпоху империализма — эпоху
гибели капитализма и победы социализма — данное
философское учение также было извлечено из пыльных
архивов идеалистической философии, для того чтобы
использовать его в качестве идейного оружия в борьбе
против марксизма и его материалистической
философии.
Главным предметом философской деятельности
Нельсона были проблемы этики, в которую он включал
«точно так же педагогику, учение о праве и политику» К Его
основное произведение «Лекции об основах этики»
состоит из трех томов: «Критика практического разума»,
«Система философской этики и педагогика» и «Учение
о праве и политике».
Теоретические претензии Нельсона чрезвычайно
велики. Он претендует на то, чтобы за ним признали
заслугу того, что он якобы поставил этику, а вместе с ней
право и политику «на прочную научную основу»2. А его
ученики уверяют нас, что «едва ли у него есть серьезные
конкуренты среди тех, кто работает в этой области в
XX веке»3.
Леонард Нельсон был одним из тех буржуазных
философов, которые сознательно поставили свою
теоретическую деятельность на службу практическим
интересам своего класса. Для него этика, главная область его
философско-теоретической деятельности, — это не
самоцель, не «наука», оторванная от практических нужд
жизни, а практическая «наука», которая «помогает нам
принимать решения», которая «руководит нами в нашей
деятельности»4, то есть в нашей
общественно-политической деятельности.
Поэтому Нельсон занимается не только философско-
теоретической, но и общественно-политической
практической деятельностью. На основе своей неокантианской
этики он пытается обосновать социализм этически, а в
1926 году создает из своих последователей так на-
1 L. Nelson, Drei Schriften zur kritischen Philosophie,
Hannover, 1948, S. 49.
2 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und Pädagogik,
Göttingen, Hamburg, 1949.
3 M. Specht und W. Ε i с h 1 e г, L eonard Nelson zum
Gedächtnis, Frankfurt a. M, Göttingen, 1953, S. 18.
4 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und Pädagogik.
444

зываемый «Интернациональный социалистический союз
борьбы».
Однако вопреки этому до* второй мировой войны
нельсонианство не могло завоевать сколько-нибудь
значительного влияния. Оно было одной из многих узких
и малочисленных буржуазных философских школ,
наиболее известными представителями которой являлись
Мина Шпехт, Юлиус Крафт, Фриц фон Гипель, Грета
Геири-Герман, Пауль Бернаус, Вилли Эйхлер, Адольф
Лёве, Герхард Вейсер. Ганс Петер, Густав Гекман,
Otto Ловенштейн, Александр Демс, Эрих Левинский !. И до
настоящего времени нельсонианство остается
ничтожной школкой среди различных течений буржуазной
философии. В своей работе «Леонард Нельсон и
философия XX века» нельсонианец Юлиус Крафт признает, что
даже в глазах современных буржуазных философов
«усилия Нельсона продолжить критическую философию
выражают только запоздалое возрождение XVIII
века»2.
Олнако после второй мировой войны нельсонианство
приобретает весьма большое значение именно в
западногерманской социалистической партии. Факт, что это
ничтожное в философском отношении учение
используется Вилли Эйхлером, Герхардом Вейсером и другими
идеологами этой партии в качестве ее идеологического
оружия для обоснования ее программы, политической
деятельности и т. п., весьма показателен для низкого
уровня идейно-теоретической жизни данной партии.
Разумеется, ревизионизм никогда и нигде не отличался
сколько-нибудь оригинальными и творческими идеями,
особенно же в области философии. Он всегда
компилировал и пережевывал различные буржуазные идеи и
теории. Но как прежде, так и в настоящее время
ревизионизм пытается подхватить наиболее модные теории
и учения в соответствующей области буржуазной
идеологии, которые, хотя и временно, пользовались
сравнительно большим влиянием в капиталистических
странах. Это давало и дает возможность ревизионистам
утверждать, что их взгляды находятся в согласии
1 М. Specht und W. Ε i с h 1 е г, Leonard Nelson zum
Gedächtnis, S. 14.
2 Там же.
445

с «наиновейшей философией», и, таким образом, более
удобно отрицать «устарелые» философские взгляды
марксизма, «обновлять», «дополнять» и «развивать»
марксизм. Почему же идеологи западногерманской социал-
демократии хватаются за такую философскую ветошь, за
такое философское ничтожество, как нельсонианство?
Очевидно, что в этом известную роль сыграл тот
самый факт, что, с одной стороны, нельсонианство
никогда не имело значения важного идейно-философского
оружия буржуазии и одновременно прилагало усилия
спекулировать идеями социализма и проникать в
социалистическое движение. «Социалистические» тенденции
нельсонианства идут в унисон с неокантианскими
традициями немецкого ревизионизма, ведущими свое
начало еще от времен Бернштейна и Конрада Шмидта.
Но наиболее важной причиной этого является то, что
идейное содержание нельсонианства совпадает с новыми
изменениями, наступившими в идеологии и программе
социал-демократических партий, открыто заявивших, что
социализм для них представляет собой уже не научно
обоснованную задачу, а талько этическую задачу, и
начали яростную кампанию за искоренение последних
остатков влияния марксизма в их рядах, которая
продолжается и по сей день.
Антимарксистский характер нельсонианства
Нельсонианство приобретает значение для
германских социал-демократов прежде всего в силу своей
антимарксистской направленности, и особенно борьбы
против исторического материализма.
И хотя такая борьба проводилась во имя
«социализма», это не могло в те времена изменить отношение
со стороны идеологов оппортунизма и ревизионизма.
Для старого оппортунизма и ревизионизма Эдуарда
Бернштейна, Отто Бауэра, Рудольфа Гильфердинга,
Макса Адлера и др. характерно то, что они пытались
разорвать единство диалектического и исторического
материализма, борясь против диалектического и всякого
иного философского материализма, но заявляя при
этом, что принимают исторический материализм,
который будто бы является чем-то совершенно отличным от
философского материализма. Наряду с этим прежний
446

ревизионизм принимал марксистское положение об
объективном и закономерном характере исторического
процесса. Даже такой идеалист, как М. Адлер, отмечал, что
величайшая заслуга марксизма состоит в открытии им
закономерностей общественно-исторического развития и
создании учения о социализме на научной основе.
Разумеется, правый оппортунизм и ревизионизм
отрицал и извращал не только философию
диалектического материализма, марксистскую гносеологию. Он
извращал точно так же и исторический материализм.
Клянясь в верности марксизму и заявляя, что безусловно
приемлет исторический материализм, ревизионизм
преувеличивал роль объективных законов
общественно-исторического развития и принижал или просто отрицал
роль субъективного фактора в истории: личности,
партий, классов.
Так, например, в 1925 году гейдельбергский конгресс
Социал-демократической партии Германии потребовал
принять новую программу партии, которая была
обоснована известным теоретиком II Интернационала
Рудольфом Гильфердингом. В своей речи, посвященной
обоснованию этой программы, Гильфердинг исходил именно
из социал-демократической теории стихийности,
автоматизма общественно-исторического развития и
возникновения социализма, что является вульгаризацией и
извращением исторического материализма. В своей речи
Гильфердинг уверял конгресс, что социал-демократы
не должны заботиться о внесении в массы
социалистического сознания, так как об этом якобы заботится
само объективно-экономическое развитие
капиталистического общества.
Этот конгресс СДПГ аплодировал Гильфердингу, а в
стенограмме после его слов поставлены слова: «Очень
правильно»1. Однако Ленин и его ученики еще задолго
до этого конгресса, в конце прошлого века, раскрыли
антимарксистский характер данной теории и никогда не
переставали доказывать и ее теоретическую
несостоятельность, и тот неизмеримый вред, который она
наносит революционному рабочему движению и его борьбе
за социализм. Ленин и ленинцы доказывали, что эта
теория не только полностью ошибочна с точки зрения
1 «Geist und Tat», № 7, 1954, S. 195.
447

марксизма, но и является выражением предательства
социалистической революции, освободительной борьбы
рабочего класса и всех трудящихся за свержение
капитализма и построение социалистического общества и
обрекает силы пролетарской революции на полную
пассивность.
Тогда приверженцы этой антимарксистской и
контрреволюционной теории обвинили Ленина в отступлении
от марксизма, в ницшеанском волюнтаризме и
авантюризме и в каких-то еще грехах и непрестанно уверяли
свои партии, что идеи ленинизма скоро потерпят полный
провал.
История давно решила этот спор в пользу
ленинизма. Полный провал потерпела теория стихийности,
которая до такой степени опровергнута ходом
исторического развития и практикой международного рабочего
движения, что сами идеологи социал-демократической
партии считают нужным в большинстве случаев
признать это и заявляют, что они против нее. Более того.
До второй мировой войны теория стихийности лежала
в основе официальной идеологии международной
социал-демократии, в ее программных положениях, в ее
стратегии и тактике. После второй мировой войны
международная социал-демократия открыто отбросила эту
теорию. В декларации Социалистического
интернационала (1951) сказано, что «социализм не осуществится
неизбежно. Его осуществление требует усилий всех его
приверженцев» К
Это положение Социалистического интернационала
воспринято всеми социал-демократическими партиями,
которые в нем состоят. Тем самым международная
социал-демократия сама признает на деле полное
банкротство своей идеологии, которую она в течение более чем
полувека защищала и противопоставляла
революционному марксизму, при помощи которой она отвлекала
громадные массы трудящихся с пути революционной
классовой борьбы, с истинного пути, ведущего к
освобождению от капиталистического рабства и эксплуатации,
к социализму.
Но если социал-демократические партии и были
вынуждены признать негодность и отвергнуть теорию сти-
1 «Sozialistische Weltstimmen», S. 298.
448

хийного врастания капитализма в социализм,
автоматического действия объективных экономических законов,
это еще не значит, будто они верны научным позициям
марксизма, позициям исторического материализма. Это
могли бы сделать только те люди, которые искренне
стремятся к социализму, которые действительно ищут
истину об общественно-историческом развитии —
верный путь к социализму. Руководящие же деятели и
идеологи социал-демократических партий еще раз
доказали, что хотя они все еще говорят о социализме, но их
главная забота состоит не в том, чтобы направлять и
вести рабочий класс по. наиболее правильному пути к
социализму, а как раз наоборот — делать все, чтобы
отвратить его от социализма, чтобы скомпрометировать,
в конце концов, борьбу за социализм и, таким образом,
лишить рабочий класс и вообще трудящихся веры в
возможность победы социализма.
Признавая банкротство своей прежней идеологии,
идеологи социал-демократии используют это прежде
всего для того, чтобы «доказать», что наряду с
банкротством теории стихийности якобы потерпел банкротство
сам марксизм, то есть исторический материализм и
основанный на нем научный социализм. Во-вторых,
отвергнув теорию стихийности, с которой они отождествляют
и сам исторический материализм и марксизм в целом,
они восприняли так называемый «демократический
социализм», основанный на различных идеалистических
теориях общественно-исторического развития, которые
отрицают существование объективных закономерностей
общественного развития, отрицают существование
прогрессивного исторического процесса, отрицают само
существование объективного исторического процесса и
точно так же отрицают возможность научного познания
исторического развития человеческого общества, а
следовательно, и научной основы борьбы за социализм —
научного социализма. Современные идеологи
международной социал-демократии заново тащат на сцену в
качестве своего идейного оружия всевозможные
утопические социалистические учения прошлого — прудонизм,
лассальянство и другие, непрестанно подчеркивая, что
социализм гораздо старше марксизма, что он возник
прежде всего как «нравственный протест» против
общественных несправедливостей и т. п. Таким образом,
29 Н. Ирнбаджаков
449

идеологи Современной социал-демократии стремятся
вернуть рабочее движение туда, где оно находилось более
чем сто лет назад, то есть к опровергнутым и
преодоленным марксизмом и исторической практикой утопическим
социалистическим учениям, которые уже в течение века
лежат похороненные историей и почти неизвестны
широким народным массам нашего времени.
Очевидно, идеология социал-демократии подчиняется
тем же самым закономерностям, которым подчинена
идеология империалистической буржуазии. Современные
буржуазные идеологи разнообразят свой идеологический
арсенал, извлекая из архивов далекого прошлого часто
совершенно забытые и незначительные даже для своего
времени философские, социальные и другие учения. Так,
Фома Аквинский был извлечен из средневековья, а
Кьеркегор — из глубокого забвения и пренебрежения
самой буржуазной философией, чтобы давать
«наимоднейшие» философские и социальные идеи современной
буржуазии. Разумеется, будучи «социалистами»,
идеологи современной социал-демократии должны не только
пользоваться археологическими ископаемыми, которые
им доставляют современная буржуазная философия и
социология, но и давать ей свои дары в виде различных
археологических находок из праистории
социалистических учений и пополнять свой серьезно пострадавший и
разбитый арсенал идейным оружием.
В наше время перед идеологами международного
оппортунизма и ревизионизма на первый план выдвигается
задача опровержения и отрицания исторического
материализма.
Именно поэтому нельсонианство приобретает
особенно большое значение как идеологическое оружие
западногерманских правых оппортунистов и ревизионистов.
«В кратком, но глубоко содержательном положении
франкфуртской принципиальной декларации
Социалистического интернационала, что «социализм не
осуществится неизбежно», сформулирована идея, которую
Нельсон в течение всей своей жизни защищал в борьбе
против фатализма. Можно сказать, что оно выражает
сущность обоснования социалистической борьбы»1. Это
1 W. Ε i с h 1 е г, Sozialismus als ethischer Realismus, в «Geist
und Tat», № 8, 1952, S. 228.
450

объяснение Эихлера с предельной ясностью показывает
нам, почему именно нельсонианская форма
неокантианства имеет такое большое значение для немецкой
социал-демократии именно в современной обстановке._
Эйхлер — один из тех идеологов немецкой социал-
демократии, которые предпочитают вести борьбу против
марксизма не открыто, а под знаменем ревизионизма.
«От нас, — пишет он в своей книге «Путь к свободе», —
хотят, чтобы мы открыто заявили: «Мы не имеем ничего
общего с марксизмом»1. Но «если рассматривать
дело Маркса трезво, освобождая его от исторических
прибавлений, мы не можем прийти к идее, что его
можно просто выбросить за борт как преодоленный
балласт»2.
Эйхлер «критически» относится к марксизму. Он
придерживается того мнения, что «часть исторических
ожиданий и предсказаний не сбылась; многое из того, что
Маркс высказал сто лет назад, можно отрицать» 3.
Поэтому марксизм не следует рассматривать как
«догматическое руководство, которое содержит легко
расшифровываемые рецепты, пригодные для всякой ситуации» 4.
Одновременно он указывает, что в марксизме имеется и
кое-что «правильное, истинное и руководящее», что,
подчеркивает Эйхлер, «является общим благом для всех
нас» 5. Вследствие этого Эйхлер время от времени
ссылается на Маркса. Даже на титульном листе своей
книги «Путь к свободе» он помещает цитату из Маркса.
Но что, по мнению нельсонианцев, все еще
«пригодно» в марксизме для нашего времени и что нет?
Ответ на этот вопрос дает нам видный теоретик
СДПГ нельсонианец профессор Герхард Вейсер в
своих «Тезисах по критике марксизма», которые, по его
словам, «разработаны Нельсоном и его кружком, а
позднее — сторонниками «аналитической философии» 6.
Вейсер указывает, что «Маркс имеет огромные заслуги
в том, что он преодолел отсутствие исторического под-
1 W. Ε ich 1er, Der Weg in die Freiheit, Hannover, S. 12.
* Там же, стр. 15.
8 Там же.
4 Там же, стр. 16.
5 Там же, стр. 18.
6 G. Weisser, Thesen zur Marxismuskritik, в «Die neue
Gesellschaft», H. 3, 1959, S. 228—229,
29"
451

хода в эпоху просвещения (отсутствие этого подхода
снова намечается у наших неолибералов), и в том, что
он помог социологии распознать некоторые
существенные закономерности исторического развития». Эти
слова Вейсера могут создать впечатление, что нельсониан-
цы все же кое-что восприняли из научно-философского
наследия Маркса и Энгельса. Однако, когда мы
пытаемся точно определить, что именно из этого наследия
они приемлют и что нет, оказывается, что они
отбрасывают все основные идеи марксизма.
Прежде всего Вейсер отрицает научный характер
исторических взглядов Маркса и Энгельса. По его
мнению, Маркс и Энгельс «не освободились в полной мере
от спекуляций Гегеля». «В основе их теории лежит хи-
лиастическая линия». Она не имела в виду то, что
«может доказать только один эмпирический социальный
закон», а была подчинена «какому-то обещанию,
соответствующему мечте». Далее Вейсер заявляет, что будто
марксистское учение о классах и классовой борьбе, о
пути к власти и особенно о пролетарской диктатуре
оказалось ошибочным и неприемлемым для
«свободолюбивых социалистов», так как вело к «постоянной деспотии
одной группы». Марксистские идеи «тоталитарной
социализации и централизованного руководства
хозяйством» оказались «имманентно враждебными свободе»,
а учение Маркса о прибавочной стоимости, которое, по
словам Ленина, является краеугольным камнем его
экономической теории, якобы уже «теоретически устарело».
Вообще, согласно Вейсеру, то, что Маркс и Энгельс
изложили и обосновали в выводах «Манифеста
Коммунистической партии», «несовместимо с элементарными
познаниями современной социальной науки»1.
Но что в таком случае нельсонианцы воспринимают
от марксизма? «То, что заслуживает высокой оценки и
носит истинно социалистический характер, — пишет
Вейсер, — это стремление Маркса к справедливости
(этический ригоризм)»2.
Такой ответ на этот вопрос мы находим и у Эйхлера.
То, что в марксизме все" еще ценно для современного
1 G. Weisser, Kriese der Bewegung oder Kriese ihrer Lehre, з
«Die neue Gesellschaft», H. I, 1954, S. 7.
2 G. Weisser, Thesen zur Marxismuskritik, S. 229.
452

социалистического движения, — это «боевой порыв
Маркса», «бесстрашие его мышления, его любовь к истине и
его стремление принести осуществление свободы», его
гуманизм, который «практически продолжил
гуманистические традиции и идеалы свободы, равенства и
солидарности» *.
Одним словом, от Маркса осталась только
гуманистическая нравственность, которая при этом якобы была
продолжением гуманистических традиций до него, а
сегодня является общим достоянием
социал-демократических деятелей типа Эйхлера.
В связи с этими утверждениями Эйхлера отметим,
что во всей своей деятельности Маркс также
руководствовался и глубоко гуманной нравственностью. Однако
следует решительно подчеркнуть, что гуманизм
марксистской нравственности никоим образом не может
отождествляться с буржуазным гуманизмом до и после
него; не можем мы также согласиться и с тем, что
марксистский гуманизм представляет собой «общее
достояние» социал-демократических деятелей типа Эйхлера.
Гуманизм Маркса — это пролетарский,
коммунистический гуманизм, который отличается своей
революционностью, своей действенностью.
В отличие от созерцательного, формального и
абстрактного гуманизма марксистский гуманизм связан с
революционно-практической деятельностью в области
действительного освобождения всякой человеческой
личности, а не только личности эксплуататоров.
Вследствие этого марксистский гуманизм — качественно
высший тип гуманизма. «Ибо Маркс, — говорил Энгельс в
речи на могиле Маркса, — был прежде всего
революционер. Принимать тем или иным образом участие в
ниспровержении капиталистического общества и
созданных им государственных учреждений, участвовать в деле
освобождения современного пролетариата, которому он
впервые дал- сознание его собственного положения и его
потребностей, сознание условий его освобождения, —
вот что было в действительности его жизненным
призванием. Его стихией была борьба»2. Маркс был
великим ученым. Но всю свою гигантскую, гениальную
■ W. Ε i с h 1 е г, Der Weg in die Freiheit, S. 13.
2 К. Маркс и Φ. Энгельс, Соч., т. 19, стр. 351.
453

научную деятельность он поставил на службу
революционному свержению капиталистического строя и
освобождению пролетариата, всех трудящихся от
капиталистического рабства и эксплуатации. «Вот почему
Маркс был человеком, которого больше всего ненавидели
и на которого больше всего клеветали. Правительства —
и самодержавные и республиканские — высылали его,
буржуа — и консервативные и ультрадемократические —
наперебой осыпали его клеветой и проклятиями» К
Таков был Маркс — великий идеолог и вождь
пролетарской революции. Но спрашивается: что может быть
общего между Марксом и современными руководителями
и идеологами социал-демократических партий, у
которых, кроме названий «марксизм» и «социализм»; не
осталось ничего другого от марксизма и социализма? Owt
открыто заявляют, что их главная задача — борьба не
против капитализма, а борьба против коммунизма,
против марксизма, против революционного рабочего
движения и социалистических стран. Что общего могут иметь
с Марксом те люди, которые ведут эту борьбу в
теснейшем сотрудничестве с реакционнейшими буржуазными
партиями, которые открыто воспринимают как свою
идеологию буржуазный либерализм и одной из самых
больших забот которых является как можно теснее
сблизиться и идеологически и практически с клерикальной
реакцией? Что общего могут иметь с Марксом те люди,
которые на деле доказали, что, будучи министрами, они
не хуже самих империалистов умеют защищать
колониальную империю, например, французской буржуазии
и бороться за подавление национально-освободительной
борьбы алжирского, египетского и других народов,
борющихся против колониального рабства?
Но не это самое главное в данном случае. Когда мы
говорим о марксизме, мы имеем в виду не личные
нравственные качества его создателей, а его
идейно-теоретическое содержание. В своей речи на могиле Карла
Маркса Энгельс в краткой, но классически ясной форме
выразил сущность и значение научно-теоретической
деятельности Маркса. «Подобно тому как Дарвин открыл
закон развития органического мира, — говорил
Энгельс, — Маркс открыл закон развития человеческой
1 К. МарксиФ. Энгельс, Соч., т. 19, стр. 352.
454

истории: тот, до последнего времени скрытый под
идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в
первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и
одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься
политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что,
следовательно, производство непосредственных
материальных средств к жизни и тем самым каждая данная
ступень экономического развития народа или эпохи
образует основу, на которой развиваются государственные
учреждения, правовые воззрения, искусство и даже
религиозные представления данных"людей и из которых
они поэтому должны быть объяснены, — а не наоборот,
как это делалось до сих пор.
Но это не все. Маркс открыл также особый закон
движения современного капиталистического способа
производства и порожденного им буржуазного общества.
С открытием прибавочной стоимости в эту область была
сразу внесена ясность, в то время как все прежние
исследования как буржуазных экономистов, так и
социалистических критиков были блужданием в
потемках» 1.
Спрашивается, каково отношение Эйхлера и других
идеологов современной социал-демократии к этим двум
великим открытиям Маркса, с помощью которых он
впервые дал научное объяснение человеческого общества
и его истории и одновременно превратил социализм из
утопии в науку? Совершенно отрицательное.
Эйхлер решительно и без остатка отвергает
«историко-философскую точку зрения «марксизма», то есть
исторический материализм, и заявляет, что единственно
правильной и наиболее подходящей теоретической
основой социализма является нельсоновская философия
истории. «Все его писания, — заявляет Эйхлер, —
посвященные устройству жизни, особенно «Этика и
педагогика» и «Учение о праве и политика», выражают основную
сущность свободного социалистического учения об
обществе и государстве»2.
Что же представляет собой так называемая
«философия истории» Леонарда Нельсона? Это реакционное
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., τ 19, стр. 350—351.
2 W. Eichler, Ethischer Realismus, в «Leonard Nelson zum
Gedächtnis*, S. 134.
455

идеалистическое понимание истории, которое не только
нельзя сравнивать с идеалистическими взглядами на
историю прошлого и особенно с гегелевской фолософиеи
истории, но и во всех отношениях является шагом назад
от нее. Вопреки своему идеалистическому характеру
гегелевская философия истории имеет дело с реальной
человеческой историей. При этом Гегель имеет ту
историческую заслугу, что он первый пытался представить
человеческую историю как единый, закономерный
прогрессивный диалектический процесс развития. И именно
благодаря этому вопреки идеализму гегелевской
философии истории Маркс и Энгельс высоко ценили эти ее
стороны, которые они восприняли и развили на
материалистической основе и, таким образом, создали
исторический материализм.
Философский материализм и социализм
Еще в самом начале своего возникновения
ревизионизм стал решительно бороться с философским
материализмом как философской основой марксизма, научного
социализма. Ревизионизм испытывает органическую
вражду к философскому материализму во всех его формах
и никогда не переставал бороться против него. Одной из
догм оппортунистической идеологии II Интернационала
была та, что марксизм не имел ничего общего с
философским материализмом, а многие ревизионисты даже
пытались доказать, что Маркс не только не был
материалистом, а наоборот, что он был идеалистом. Эта
догма II Интернационала сегодня полностью включена
в идейный арсенал так называемого «демократического
социализма». Всяческие спекуляции и фальсификации
идеологов так называемого «демократического
социализма» вокруг работ молодого Маркса преследуют цель
доказать, что «истинный Маркс» был приверженцем
идеалистического гуманизма.
Однако против этой ревизионистской фальсификации
говорят исторические факты и особенно красноречиво и
убедительно говорит сам Маркс. Именно в одном из
ранних произведений марксизма, каким является «Святое
семейство, или критика критической критики», в разделе
«Критическое сражение с французским материализмом»
Маркс блестяще раскрывает и неразрывную связь
456

социализма и коммунизма с философским
материализмом и социалистические тенденции философского
материализма.
В полную противоположность утверждениям
ревизионистов он пишет: «подобно тому как Фейербах явился
выразителем материализма, совпадающего с
гуманизмом, в теоретической области, французский и английский
социализм и коммунизм явились выразителями этого
материализма в практической области» К Маркс
различает в развитии французского материализма два
направления. Одно из них ведет свое происхождение от
Декарта и вливается в естествознание, а другое — от Лок-
ка и вливается прямо в социализм и коммунизм. Все
французские утопические социалисты и коммунисты,
такие, как Фурье, Дезами, Гей, Кабе, Мандевиль, бабу-
висты и другие, исходят из философского материализма
и «развивают, подобно Оуэну, учение материализма
как учение реального гуманизма и как логическую
основу коммунизма» 2.
В этой своей работе Маркс не только указывает на
связь между философским материализмом, с одной
стороны, и социализмом и коммунизмом — с другой.
Наряду с этим он указывает, что источник этой связи — в
самой материалистической философии. «Не требуется
большой остроты ума, — пишет он, — чтобы усмотреть
необходимую связь между учением материализма о
прирождённой склонности людей к добру и равенстве их
умственных способностей, о всемогуществе опыта,
привычки, воспитания, о влиянии внешних обстоятельств
на человека, о высоком значении промышленности, о
правомерности наслаждения и т. д. — и коммунизмом и
социализмом. Если человек черпает все свои знания,
ощущения и пр. из чувственного мира и опыта,
получаемого от этого мира, то надо, стало быть, так устроить
окружающий мир, чтобы человек в нём познавал и
усваивал истинно человеческое, чтобы он познавал себя
как человека». «Если характер человека создаётся
обстоятельствами, то надо, стало быть, сделать
обстоятельства человечными».
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 139.
2 Там же, стр. 146.
457

«Эти и им подобные положения можно найти почти
дословно даже у самых старых французских
материалистов» !.
Философский материализм всегда был логической
основой социализма и коммунизма, поэтому сильные и
слабые стороны материализма неизбежно были сильными и
слабыми сторонами социализма и коммунизма, а
каждый новый этап в развитии материализма представлял
точно так же новый этап в развитии социализма и
коммунизма. На теоретической основе французского
материализма возник и развивался французский утопический
социализм; на философской основе диалектического и
исторического материализма — научный, марксистский
социализм. Утопический характер первого и научный
характер второго неизбежно проистекают из их
философской основы.
Французский материализм был механистическим,
метафизическим и вследствие этого непоследовательным.
Его непоследовательность проявлялась всегда, когда его
представители приступали к объяснению общественной
жизни, исторического развития общества. С одной
стороны, они утверждали, что человек со всеми его
ощущениями, представлениями, идеями и взглядами — продукт
чувств, то есть существующего вне его материального
мира. Отсюда следовало, что для того, чтобы изменить
характер, необходимо изменить материальные условия
существования людей. Однако, с другой стороны,
представители этого материализма утверждали, что для того,
чтобы изменить материальные обстоятельства,
необходимо перевоспитать самих людей с целью изменения их
идей и взглядов на общественное устройство. Именно
отсюда проистекал утопический характер того
социализма и коммунизма, который опирался на французский
материализм и который считал, что для того, чтобы
построить социализм и коммунизм, нужно убедить людей,
и прежде всего управляющих в данном обществе, в
справедливости социалистических и коммунистических идей.
По мнению утопических социалистов, борьба за
социализм и коммунизм сводится прежде всего не к борьбе
за изменение объективных обстоятельств, в результате
чего будут перевоспитаны и люди, а к перевоспитанию
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 145—146.
458

людей, благодари чему будут изменены и обстоятельства.
Таким образом, французские материалисты и
утопические социалисты попадали в заколдованный круг
противоречий, которые они не в состоянии были преодолеть.
Эти противоречия были преодолены марксизмом.
Маркс и Энгельс первыми применили материализм
последовательно, дав материалистическое объяснение
человеческого общества и человеческой истории. Не отрицая
активной роли идей в общественно-исторической жизни
людей и особенно роли прогрессивных и революционных
идей о победе социалистической революции, они
доказали, что идеи людей являются отражением их
материального общественного бытия. Идеи не имеют своей
самостоятельной истории развития, независимой от развития
материального бытия. Их развитие всегда отражает
развитие и потребности исторического развития
материальной жизни общества. «В общественном производстве
своей жизни, — пишет Маркс, — люди вступают в
определенные, необходимые, от их воли не зависящие
отношения— производственные отношения, которые
соответствуют определенной ступени развития их материальных
производительных сил. Совокупность этих
производственных отношений составляет экономическую структуру
общества, реальный базис, на котором возвышается
юридическая и политическая надстройка и которому
соответствуют определенные формы общественного
сознания. Способ производства материальной жизни
обусловливает социальный, политический и духовный процессы
жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие,
а, наоборот, их общественное бытие определяет их
сознание» К
Следовательно, переход от одного общественного
строя к другому всегда означает прежде всего переход
от одного способа производства материальной жизни
людей к другому способу производства, а не замену
одних идей в сознании людей другими идеями.
Это понимание человеческого общества, движущих
сил его развития послужило теоретической основой
превращения социализма из утопии в науку —
теоретической основой революционного социализма. Поэтому
у К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 13, стр. 6—7.
459

Нельсон и его ученики стремятся опровергнуть и
отрицать прежде всего именно это философско-теоретическое
положение марксизма.
«Существует старое и постоянно повторяющееся
недоразумение, — пишет Эйхлер, — относительно
зависимости между материальным жизненным положением
данного человека и его духовным и нравственным
поведением... Последовательность создается сама собой: для
того, чтобы люди начали оценивать свою духовную
ситуацию, безусловно необходимо улучшить материальные
условия. При этом всегда существовало, существует и
сейчас недоразумение, что между этими двумя
ситуациями нужно иметь или каузальное отношение, или
совсем никакого. Считается, что в тот момент, когда
улучшается материальное положение данного человека, он
неизбежно должен создать идеи о своем духовном
развитии и поведении. Наиболее ясное выражение эта точка
зрения находит в утверждении, что в той же самой
степени, в какой улучшаются материальные условия жизни,
становятся лучше и сами люди.
Эта вера многих реформаторов и социалистов делает
честь их сознанию, их вере в человечество и их
человеколюбию, но она не свидетельствует об их способности
учиться у опыта» К После этого бесцеремонного окарика-
туривания материалистического понимания
общественного бытия и общественного сознания Эйхлер заявляет, что
это понимание связано с взглядом на автоматическое
развитие человеческого общества, согласно которому
сознательная активность людей в истории является
излишней, и заключает: «Здесь находится один из
кардинальнейших вопросов социализма. Над этим вопросом
социалистическое движение должно задуматься и на
него должно ответить ясно и решительно» 2.
Разрешение этого «кардинального» вопроса
социализма, которое предлагает Эйхлер, заключается в
полном и решительном отрицании материалистического
понимания отношения между общественным бытием и
общественным сознанием и вытекающими отсюда
выводами для социализма и коммунизма, в замене его нель-
1 W. Ε i с h 1 е г, Materielle Lage und geistige Haltung, в «Gei;i
und Tat», № 7, 1954, S. 195.
2 Там же
460

сонианским пониманием истории и проистекающим из
этого пониманием «социализма».
Исходя из своей идеалистической гносеологии и
этики, Нельсон утверждал, что для того, чтобы изменить
людей и их общественные отношения, необходимо
изменить их сознание, и прежде всего их нравственное
сознание, их нравственные чувства. Отсюда и определяющая
роль этических доктрин в истории. «Если мы поставим
вопрос, от чего зависит изменение нравственных чувств,—
пишет он, — то найдем, что одним из мощных рычагов
является сила доктрин, этических доктрин, этических
теорий, этических систем. Именно это воздействие
доктрин, которое обеспечивает им господство в области
воспитания, в области государственных распоряжений, есть
то, что развивает чувства в том или другом направлении.
От этого зависит, в каком направлении будет
развиваться нравственная чувственная жизнь отдельного
человека начиная с его детства. Нравственная чувственная
жизнь человека принимает тот или иной оборот в
зависимости от доктрин, под властью которых находится его
воспитание... Как нам показывает беглый взгляд на
историю, такие учения фактически оформляли жизнь
народов посредством их всевластного влияния на
развивающееся нравственное чувство» К
Этические доктрины делают историю — таков
исторический взгляд Нельсона. Основываясь на таком
историческом взгляде Нельсона, его ученики Эйхлер, Вейсер л
другие создают «социализм», который является полным
отрицанием научного социализма марксизма. «Цель
социалистического преобразования нашего общества. —
пишет Эйхлер, — представляет собой в самой глубокой
своей основе цель преобразования сознания»2,
нравственного воспитания людей и осуществления «этических
принципов» в личной и общественной жизни людей.
Таким образом, социалистическое движение сводится к
«основанному на этической основе движению»3. Борьба
за социализм сводится не к революционному
переустройству политических, экономических и других общественных
1 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und Pädagogik,
S. 10—11.
2 W. Ε i с h 1 e r. Wohlfahrtstaat und Sozialismus, в «Geist und
Tat*, № 8, 1955, S. 227.
3 W. Ε i с h 1 e г, Der Weg in die Freiheit, S. 27.
461

отношений, а к педагогической задаче. Более ,Того,
этот этический социализм считает своей главной
задачей (от ее разрешения якобы зависит установление
социализма) не вообще изменение общественных
отношений, а изменение сознания отдельной человеческой
личности. Согласно неокантианской философии Нельсона,
Эйхлера и других, человеческая личность абсолютно
автономна в своем поведении. Не общественные отношения
формируют человеческую личность, а наоборот. Поэтому
отправной точкой их социализма является не общество,
не объективные общественные отношения, не интересы
рабочего класса, многомиллионных трудящихся и
эксплуатируемых масс, а некая абстрактная
человеческая личность, стоящая вне общества, вне общественных
отношений, вне общественных классов и их интересов.
«Необходимое сознание, — пишет Эйхлер, — о котором,
очевидно, идет речь, должно, как мы считаем,
начинаться от человека, от его забот, от его интересов, от его
потребностей в сохранении, от его оценки как разумного,
морального и свободного существа, чье достоинство
требует, чтобы не «общество» и другие анонимные силы
формировали его по своему образу и подобию, а он
формировал их по своему образу, по своему образцу» К
Все эти выводы нельсонианцев являются
исключительно наглядным и очень ярким доказательством того,
что социализм не имеет и не может иметь другой
научной основы, кроме марксистского учения о человеческом
обществе и его историческом развитии. Без
исторического материализма социализм или вообще не может быть
обоснован, или превращается в какое-то «этическое»,
«педагогическое» движение, практический результат
которого не может быть не чем иным, как
компрометированием идей социализма, лишением веры рабочих и
других трудящихся масс в его победу, так как это значит
сводить его к различным формам утопического
социализма, давно опровергнутого исторической практикой и
марксистской теорией. В действительности вопрос: за
или против исторического материализма — тождествен с
вопросом: за победу или за поражение
социалистического движения. Вот почему мы не можем не согласиться
с Эйхлером, когда он подчеркивает, что вопрос об отно-
1 W. Ε ich 1er, Der Weg in die Freiheit, S. 5.
462

тении к материалистическим взглядам на историю —
«один из кардинальных вопросов социализма», на
который социалистическое движение «должно ответить ясно
и ретительно».
Но прежде чем высказать то или иное отношение к
данному вопросу, необходимо представить марксистские
взгляды на историю в их истинном свете, так как Эйхлер
вульгаризировал и фальсифицировал их с очевидной
целью — как можно легче опровергнуть марксизм и
обосновать свой «этический социализм».
*
Верно, что во всяком человеческом обществе
марксизм различает материальную жизнь общества и
духовную жизнь общества, базис у надстройку. Верно, что, в
полную противоположность кантианству, эти две стороны
общественной жизни, согласно марксизму, — не два
коренным образом различающихся мира, между которыми
не существует никакого взаимодействия, а связаны
между собой каузальной зависимостью. При этом
определяющая роль в данной каузальной зависимости
принадлежит материальным условиям, общественному бытию,
экономическому базису общества. Изменение в базисе,
то есть в экономическом строе общества, неизбежно
влечет за собой изменение в надстройке, в системе
общественных учреждений, организаций, идей, взглядов и
чувств.
Какие доводы приводит Эйхлер, чтобы опровергнуть
эти положения марксизма?
Он уверяет нас, что «опыт» якобы опровергает
материалистическое «недоразумение» о зависимости между
материальными условиями жизни данного человека и
его духовным и нравственным поведением, а отсюда уже
следует, что с изменением материальных условий жизни
данного человека автоматически изменяется его
духовное и нравственное поведение и он становится в той же
мере «лучтим», в какой улучтаются и его материальные
условия жизни.
Подобные высказывания действительно
распространялись идеологами социал-демократии под видом
марксизма. Но это была вульгаризация и карикатура на
марксизм, за которую марксизм не может быть в ответе.
463

За это должны отвечать те идеологи II Интернационала,
чьим соратником и идейным продолжателем является
сам Вилли Эйхлер.
Эти примитивные точки зрения совершенно чужды
марксизму. Марксизм всегда учил об относительной
самостоятельности надстройки, общественных учреждений,
идей и взглядов, о сложных связях и взаимодействиях,
которые существуют как между различными составными
частями надстройки, так и между надстройкой и
базисом. Поэтому с точки зрения марксизма было бы по-
детски наивным утверждать, что в тот момент, когда
изменяется материальное положение человека,
автоматически изменяются его взгляды и поведение, и он точно
гак же автоматически становится в той же мере
«лучшим», в какой улучшается его материальное положение.
Человек — не автомат. Всякий марксист знает, что
человек имеет сознание, рассудок и предрассудки,
добродетели и пороки, привычки и страсти, которые достаточно
живучи и устойчивы. Поэтому они не только не могут
автоматически измениться вследствие изменения
материальных условий жизни, но, наоборот, сами'способны
оказывать воздействие на эти условия,
С изменением способа производства материальных
благ, экономического базиса общества действительно
изменяются все остальные общественные отношения, вся
громадная надстройка, состоящая из учреждений и
взглядов. Но это изменение, однако,*не совершается
автоматически, абсолютно стихийно, прямолинейно и
бесконфликтно.
Во-первых, как подчеркивает Маркс в предисловии к
своей работе «К критике политической экономии», это
изменение в надстройке является процессом,
протекающим более или менее быстро или более или менее
медленно.
Во-вторых, оно совершается через борьбу социальных
классов, которые стоят за старым и новым
экономическим строем, через противодействие старой надстройки
и через сложное -переплетение связей и взаимодействий,
в которых находятся между собой различные составные
части надстройки.
Более того. Имея в виду относительную
самостоятельность надстройки, классики марксизма-ленинизма
неоднократно подчеркивали, что старые взгляды и идеи
464

продолжают в ряде случаев существовать в течение
длительного времени после того,% как материальный базис,
на котором они возникли и развились, перестал
существовать. Поэтому изменение надстройки, а
следовательно, духовного и нравственного поведения людей не может
быть кратковременным актом, а всегда является
продолжительным и зачастую чрезвычайно мучительным
процессом освобождения от старого, преодоления старого и
восприятия и утверждения нового.
Вследствие всего этого обвинения Эйхлером
марксизма в автоматизме и его утверждения, что «опыт»
якобы опровергает материалистическое понимание
зависимости духовного и нравственного поведения людей от их
материальных условий жизни, полностью
несостоятельны. Исторический опыт, прежде всего исторический опыт
революционного рабочего движения, и в особенности
опыт социалистического строительства в Советском
Союзе и в других социалистических странах, целиком и
полностью опровергает социал-демократическую
антимарксистскую теорию стихийности. Но одновременно он
блестяще подтверждает марксистское учение об обществе,
об историческом развитии общества и особенно о
каузальной зависимости между базисом и надстройкой,
между общественным бытием и общественным сознанием.
Впервые в Советском Союзе, а затем и в
народно-демократических странах перед глазами всего мира было
создано совершенно новое, социалистическое общество,
которое отличается новым, социалистическим
экономическим строем, своими специфическими общественными
учреждениями и своей социалистической культурой. Это
новое общество было создано в соответствии с
марксистским учением о законах общества, об
общественно-историческом развитии, о каузальной зависимости между
базисом и надстройкой. Враги социализма, среди
которых было много теоретиков II Интернационала, одно
время утверждали, что большевики потерпят
неизбежный Нровал в своих усилиях построить социализм в
Советском Союзе, так как они хотят построить
экономический строй социалистического общества прежде, чем
создали социалистическую культуру, и прежде, чем
внедрили эту культуру в сознание масс. Однако история
доказала правоту большевиков, которые руководствовались
в своей революционной деятельности теорией марксизма.
30 Н. Ирибаджаков
465

Новая, социалистическая культура была создана не
до создания экономического строя социализма, не до
создания социалистического общества, а в процессе
практической борьбы и работы по строительству
социалистического общества, на основе его экономического строя.
Ибо только этот строй может создать реальные условия
цля вовлечения многомиллионных масс народа в
культурную жизнь, в культурное строительство, только на
этой основе может совершиться перевоспитание этих
масс в духе социалистической культуры.
* *
*
Однако гвоздь эйхлеровской критики исторического
материализма заключается не в обвинении его в том, что,
согласно историческому материализму, изменение
материальных условий жизни автоматически требует
изменения в духовном и нравственном поведении людей. Гвоздь
критики Эйхлера заключается в отрицании вообще
каузального отношения «между этими двумя ситуациями»,
то есть между материальными условиями жизни, с одной
стороны, и духовным и нравственным поведением
людей — с другой.
Отрицая каузальную зависимость между
общественным бытием и общественным сознанием, между
экономическим базисом общества и его надстройкой, Эйхлер
отрицает самую глубокую теоретическую основу
исторического материализма и научного социализма. Без этой
основы невозможно дать материалистическое объяснение
ни одного общественного явления, и марксизм перестает
существовать. Поэтому не только Эйхлер, но и другие
критики марксизма, например Теймер, острие своей
критики направляют именно на этот пункт марксизма.
Критика Эйхлера совершенно бессильна и
беспомощна в разрешении своей задачи. Она не приводит ни
одного нового и оригинального аргумента, который не был
бы использован буржуазной и ревизионистской
антимарксистской критикой и который бы не был сотни и
тысячи раз опровергнут в марксистской литературе, а
также исторической практикой международного
рабочего движения. Поэтому аргументация этой критики не
представляет никакого особого теоретического интереса.
Критика Эйхлера становится интересной благодаря
466

именно тому обстоятельству, что она с редкой силой И
наглядностью раскрывает предательский и
контрреволюционный характер нельсониа'нского «этического
социализма», то есть «демократического социализма».
Если между материальными условиями жизни, с
одной стороны, и духовным и нравственным поведением
людей — с другой, не существует никакой каузальной
связи, то есть никакого взаимодействия и зависимости,
как утверждает Эйхлер, и они действительно
представляют совой две совершенно друг от друга независимые
«ситуации», то из этого следует, что «этический
социализм» не ставит своей задачей улучшение материальных
условий жизни людей. Как мы уже видели, цель этого
«социализма» — изменить сознание личности, ее
нравственное сознание посредством этической доктрины, или,
выражаясь словами Эйхлера, цель этого
«социализма» — изменить «духовную ситуацию» личности. Но если
между материальной и духовной ситуацией не
существует никакой каузальной зависимости, это означает,
что изменения в духовной ситуации не в состоянии
вызвать никаких изменений в материальной ситуации.
Таким образом, оказывается, что «этический социализм» не
намерен улучшать материальную ситуацию рабочего
класса, трудящихся и эксплуатируемых масс. Он
устанавливает «социалистические» отношения в области
«духовной ситуации» — в области этических доктрин и
принципов, в области нравственного сознания свободной
от всяких материальных условий личности.
Однако существование людей не основывается на
каких-то этических идеях, доктринах и принципах. Прежде
чем заниматься этическими доктринами, люди должны
иметь реальную возможность жить, а для этого они
нуждаются прежде всего в известных материальных
условиях, как-то: пище, одежде, жилище. Но и это не все.
Для того чтобы заниматься этическими и всякими
другими идеями и доктринами, людям необходимы
свободное от труда время, возможность получить необходимое
образование и культуру, приобрести нужные книги и т. п.
А для всего этого точно так же необходимы известные
материальные условия. Однако главное условие для
этого в капиталистическом обществе отсутствует.
Если все это так, логически возникает вопрос: какова
ценность «этического социализма» для миллионов
30*
467

рабочих и трудящихся людей в капиталистических,
колониальных и зависимых от империализма странах,
которые, к сожалению, находятся под жестоким гнетом
грубой «материальной ситуации» и которые изо всех сил
стремятся прежде всего освободиться от непосильного
гнета именно этой «материальной ситуации»? Могут ли
им помочь в их борьбе этические идеи нельсонианства?
Абсолютно нет. Если нужно привести какие-либо
аргументы против утверждения Нельсона, будто этические
доктрины делали историю и вершили историческими
судьбами народов, мы предпочтем указать на роль,
которую сама нельсонианская этическая доктрина должна
играть в жизни людей и народов.
И действительно, какое значение может иметь для
исторической жизни классов, народов эта этическая
доктрина, когда такой ее представитель, как Эйхлер,
утверждает, что между материальной и духовной
ситуациями людей не существует каузального отношения?
Может показаться, что мы поймали Эйхлера на
какой-то совершенно случайно вырвавшейся и
недостаточно обдуманной фразе с намеренной целью
дискредитировать «этический», то есть «демократический социализм».
Однако в данном случае речь идет не о случайно
вырванной из контекста фразе, а о сущности нельсонианской
философии истории, из которой Нельсон, Эйхлер, Вейсер
и другие нельсонианцы выводят свой взгляд на
исторические задачи людей вообще и социализма в
особенности.
Нельсонианская философия истории и исторический
материализм
«Философия истории», за которую ратует Нельсон, —
это целиком и полностью реакционная и метафизическая
теория, вообще не имеющая оснований называться
«философией истории», так как ее предмет — не история
человеческого общества, не исторические факты и
процессы и она не из них извлекает свои «познания».
«Философия истории как наука, — пишет Нельсон, — ставит
совсем другой вопрос — вопрос о задачах, которые
разумные существа должны поставить в истории.
Относительно этих задач взгляд на фактическое развитие
истории может говорить нам столь же мало, как и признан-
463

ное ошибочным учение о мировой цели. Ключ к этому
дает нам лишь этика как чистая философская наука.
В этом смысле философия истории представляет собой
отрасль этики»1. «Этика же — одна из отраслей
философии», а философия — это «тот вид познания, который
развивается независимо от всяких представлений, через
простые понятия» 2, то есть априори, независимо от
какого бы то ни было опыта, от чувственно
воспринимаемого материального мира.
Для нельсонианства, как разновидности
неокантианской философии, характерно то, что она воскрешает
самые реакционные стороны кантовского идеализма — его
этику, которую он развил в своих произведениях
«Критика практического разума» и «Метафизика нравов».
Неокантианцы типа Форлендера любят сравнивать
роль Канта в этике с ролью Ньютона в физике3. Но это
сравнение совершенно несостоятельно, так как Ньютон
открыл действительно важные физические законы и дал
научное объяснение многих физических явлений, которое
и до сего времени сохраняет свою ценность в области
макрофизических явлений, а Кант создал
идеалистическую, метафизическую и мистическую теорию морали,
которая полностью отрицается наукой.
Известно, что в своей «Критике чистого разума» он
приходит к выводу, что существование бога, бессмертие
души и свобода воли не могут быть доказаны
средствами разума, науки. Но в «Критике .практического разума»
именно при помощи своей этики он поставил себе
задачу обосновать «понятия о Боге, свободе и бессмертии,
для которых спекуляция не находит достаточного
доказательства даже по их возможности...» 4
Согласно Канту, этика, мораль не представляют
собой общественно-исторического явления. Моральные
явления не проистекают и не зависят от объективной,
естественной и общественной действительности, от
материальных, житейских интересов личностей, классов,
общества и т. п. Как раз наоборот, всякий поступок,
1 L. Nelson, System с1эг philosophischen Ethik und Pädagogik,
S. 24.
2 Там же, стр. 16.
3 См. предисловие Форлендера к книге: Immanuel Kant,
Kritik der praktischen Vernunft, S. XLI, Verlag Felix Meiner, 1951.
4 И. Кант, Критика практического разума, СПБ, 1897, стр. 5.
469

обусловленный какой-нибудь объективной причиной,
лежащей в естественной или общественной
действительности, не может быть нравственным. Более того, закон
причинности неприложим к нравственным явлениям и
поступкам вообще. Всякий поступок, обусловленный или
имеющий целью какой-то личный, классовый,
национальный и интернациональный интерес, точно так же не
может быть охарактеризован как нравственный.
Нравственным может быть только тот поступок, который лишен
всякой заинтересованности, и прежде всего всякой
моральной заинтересованности.
Так, например, борьба рабочего класса против
капиталистического рабства и эксплуатации, согласно
кантианской этике, не имеет никакой нравственной ценности,
так как она исходит из классовых интересов
пролетариата. Поэтому и правило «не присваивай чужой
собственности» считается кантианцами высшей нравственной
добродетелю. «Сущность всякого нравственного значения
поступков состоит в том, что моральный закон
непосредственно определяет волю»1. А
моральный закон принадлежит не к объективному миру, а
к сознанию. Это — закон «сверхчувственной природы и
чистого рассудочного мира»2, который гласит: «Поступай
так, чтобы максима твоей воли всегда могла быть вместе
с тем и принципом всеобщего законодательства»3.
Этика Канта, в сущности, и не касается
действительной нравственной жизни, действительных нравственных
норм и критериев, которыми руководствуются люди в
своей личной, семейной и общественной жизни. Она
вообще не интересуется, не относится к тому, что есть, что
реально существует. Она интересуется какими-то
формальными, полностью оторванными от реальной жизни
личностями, классами и общественной моралью и
моральным законом, которые никогда не были и не могли
быть реальной действующей силой в общественной
жизни и развитии, хотя и претендовали на то, чтобы
указывать людям, как нужно жить.
Вот на этой-то оторванной от жизни, идеалистической
и ненаучной этике Леонард Нельсон и строит свою
«философию истории». Теперь должно быть ясно, почему,
1 И. Кант, Критика практического разума, стр. 88.
2 Там же, стр. 54.
3 Там же, стр. 38.
470

согласно этой «науке», «взгляд на фактическое развитие
истории» не может нам ничего сказать о тех задачах
которые люди ставят себе в истории, и почему Эйхлер
заявляет, что между материальными условиями жизни и
духовным и нравственным поведением человека не
существует каузального отношения.
Исторические задачи, по Нельсону, должны исходить
из этических принципов, а «этические принципы не
могут быть основными положениями науки, покоящейся на
фактах» К Исходя из кантовской идеалистической этики
и гносеологии, Нельсон отрицает основное положение
диалектико-материалистической гносеологии, которое
лежит в основе исторического материализма:
общественное сознание, включая и различные этические суждения,
идеи и принципы, представляет собой отражение
общественного бытия людей.
Вопреки своим претензиям быть «критической» этика
Нельсона является крайне метафизической,
догматической, антирациональной и антиисторической.
Она метафизическая и антиисторическая, потому
что утверждает, что этические принципы вечны и
неизменны, имеют ценность для всех времен, для всех
обществ, классов, партий и личностей. «Главная
предпосылка нашей науки, — пишет Нельсон, — не может быть
другой, кроме как той, что существует какое-то добро
для людей «само по себе»... «Само по себе» добро есть
то, что... со своей стороны определяется как наивысшая
цель и, следовательно, наивысшее добро для человека» 2.
Она догматическая и антирациональная, потому что:
согласно ей, этические принципы не могут быть
доказаны и обоснованы. Может быть доказано и
обосновано только то познание, утверждает Нельсон, которое
является отражением чего-то вне его и, следовательно,
получает свою достоверность от чего-то вне его. Такое
познание он называет «опосредствованным» познанием.
Существует, однако, и другой вид познания —
«непосредственное познание». Обосновывание этого познания ни
необходимо, ни возможно, так как оно «не заимствует
своей достоверности от чего-то вне его»3, а достоверно
1 L. Nelson, Drei Schriften zur kritischen Philosophie, S. 73.
2 L. Nelson, System der philosophischen Ethik..., S. 340.
8 L. Nelson, Drei Schriften..., S. 86.
471

само по себе и само для себя. Таким «непосредственным
познанием» является именно этическое познание. «В
действительности, — пишет Нельсон, — этические суждения,
будучи рациональными, не могут иметь своего основание
в опыте» К Они априорны, так как «нравственная
ценность действия может проистекать только из отношения
действия к нравственному закону»2. Согласно Нельсону,
нравственно только то действие, которое находится в
согласии с требованиями нравственного закона.
Из всего этого следует, что изучение общественно-
исторических условий людей совершенно не в состоянии
помочь нам ни в понимании их нравственных точек
зрения, ни в понимании их исторических задач.
Изучение исторического прошлого и настоящего
людей может сообщить нам только то, что есть, что
существует или существовало, а нравственные суждения всегда
относятся к тому, что должно быть. В первом случае
можно вывести только условный императив, а во
втором — категорический императив.
Историческая задача всегда выражает то, что еще не
существует, но должно быть. Вследствие этого она
должна выводиться не из того, что есть, не из реальных
фактов, а из нравственных принципов, которые априорны и
недоказуемы. Но если это так, то и борьба за социализм,
как историческая задача, может выводиться только из
нравственных принципов, из нравственного сознания.
Поэтому Нельсон и его ученики критикуют и отвергают
марксистское учение, так как оно обосновывает борьбу
за социализм и необходимость социализма путем
анализа общественно-исторического развития, то есть того, что
есть. «Сегодня, — пишет Эйхлер, — социализм
рассматривается как движение, основанное на этической
основе»3. На неокантианском языке это означает, что как
этическая задача социализм не только не может быть
выведен из объективного исторического развития
общества, из материальных условий жизни; он не может себе
поставить в качестве цели осуществление классовых
интересов, вообще материальных интересов и целей, потому
что в таком случае он утратил бы свой этический харак-
1 L. Nelson, Drei Schriften..., S. 86.
2 L. Nelson, System der philosophischen Ethik... S. 62.
3 W. Ε i с h 1 e г, Der Weg in die Freiheit, S. 21.
472

тер. «Мы оцениваем действие морально, — пишет
Нельсон, — по отношению, в котором находится воля
действующего к сознанию долга» К А нравственный долг
выражает безусловное повеление независимо от
требования достижения какой бы то ни было цели, то есть от
всякой заинтересованности2.
Если принять положение нельсонианцев, что
«действительный источник социалистического движения
всегда был глубоко духовен и морально-истинен»3, то есть
что он находится в вечном, неизменном, имеющем
ценность для всякого времени и независимом от
материальных условий жизни нравственном законе кантовской
этики, то следует принять и тезис, что и борьба за
социализм является вечной задачей. И подобно тому как
Кант признает республику единственной рациональной
государственной формой, постулатом практического
разума, никогда не осуществимым, но осуществление
которого всегда должно быть нашей целью и предметом
наших помыслов, точно так же и для неокантианцев
социализм— это лишь нравственный идеал, нравственная
задача, которая должна остаться постоянной, вечной
задачей, которая никогда не будет осуществлена на
практике. Тезис Бернштейна, что цель — ничто, а движение —
все, и широко распространенный тезис современного
«демократического социализма», что социализм должен
остаться навсегда «постоянной задачей»4 человечества,
коренятся именно в кантовской формальной этике,
рассматривающей мораль как надисторическое,
метафизическое явление, независимое от реальной общественно-
исторической жизни людей.
Однако эта неокантианская теория «социализма»
находится в кричащем противоречии с историческими
фактами и с самой собой. Прежде всего необходимо
1 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und
Pädagogik, S. 62.
См. там же, стр. 25.
3 W. Ε i с h 1 e г, Materielle Lage und geistige Haltung, в «Geist
und Tat», Nr 7, 1954, S. 197.
4 G. Weisser, Thesen zur Marxismuskritik, в «Die neue
Gesellschaft», H. 3, 1959, S. 229.
473

отметить, что сама исходная теоретическая позиция этой
теории, ее философская основа ошибочна и фальшива.
Эйхлер отвергает марксистский взгляд на каузальное
отношение между общественным бытием и общественным
сознанием с целью расчистить место для
идеалистического взгляда на общество и историАэ, представители
которого пытаются доказать, что корни социализма, его
источник нужно искать не в определенных общественно-
исторических, объективно существующих материальных
условиях, а в области чистых идей, в этике, в философии.
В своей статье «Социализм как этический реализм»
Эйхлер утверждает, что социализм является
результатом «философского обдумывания, объяснения того, что
проистекает из разумного познания* человека как
всеобще ценное и нравственно необходимое» 1. Что же такое
всеобще ценное и нравственно необходимое? «Это, —
поясняет он, — идеалы справедливости, свободы и общности
в широком и узком смысле данного слова. Идеалы,
вдохновляемые прежде всего мотивами наших великих
социалистических первоучителей и социалистических борцов»2.
Как мы уже видели, эти идеалы представляют «основные
ценности» «демократического социализма», легшие в
основу новой программы СДПГ.
Более того, Эйхлер пытается доказать, что существует
даже идейное родство между Марксом и Энгельсом, с
одной стороны, и Нельсоном — с другой, что «как
философия истории исторический материализм не имеет
ничего общего с ...активностью первых мастеров
социализма— Маркса и Энгельса и их последователей»3.
Итак, признавая Маркса и Энгельса первыми
мастерами социализма и становясь в ряды их
«последователей», Эйхлер пытается перебросить мост между ними и
философией Нельсона. Но первые мастера социализма,
Маркс и Энгельс защищают взгляды, которые находятся
в полной и непримиримой противоположности к
взглядам, защищаемым Нельсоном и Эйхлером.
Прежде всего, будучи последовательными
материалистами, Маркс и Энгельс являются принципиальными про-
1 W. Ε ich 1er, Sozialismus als ethischer Realismus, в «Geist
und Tat», № 8, 1952, S. 227.
2 Там же.
3 Там же, стр. 226.
474

тивниками кантианской этики и всякой этики,
рассматривающей нравственность как независимую от
общественно-исторического развития, от интересов и борьбы
классов, как нечто абсолютное, вечное и неизменное,
пригодное для всех времен и условий.
В противоположность кантианской и нельсонианской
этике, утверждающей, что нравственность есть
сверхъестественное явление, что она абсолютно независима от
материального мира и его закономерностей, марксистская
этика доказывает, что такой нравственности не
существует. Нравственность всегда была и будет
общественным явлением — отражением материальных условий
жизни. Энгельс указывает, что «люди, сознательно или
бессознательно, черпают свои нравственные воззрения
в последнем счете из практических отношений, на
которых основано их классовое положение, т. е. из
экономических отношений, в которых совершаются производство
и обмен» 1.
Вследствие этого вечной, неизменной, обязательной
для всякого общества, классов и личностей, для всех
времен и условий морали не существует. Во всяком
обществе, разделенном на классы, мораль была и является
классовой. Мораль господствующих эксплуататорских
классов оправдывает их господство и их
эксплуататорские интересы. Мораль угнетенных и эксплуатируемых
классов, наоборот, выражает возмущение этих классов
против притеснения и эксплуатации и их стремление
освободиться от притеснения и эксплуатации. Вот почему
абсолютного добра, добра самого по себе, добра для
человека вообще, о котором говорит Нельсон и которое
лежит в основе его этики, не существует.
Добро — всегда нечто относительное. То, что является
добром для господ и эксплуататоров, всегда было злом
для угнетенных и эксплуатируемых. И наоборот.
Вследствие этого невозможно существование такого идеала
справедливости, свободы, общности, который
представляет собой нечто «всеобщее ценное и нравственно
необходимое», как утверждает Эйхлер. Многовековая борьба
между эксплуататорами и эксплуатируемыми, между
угнетателями и угнетенными, между рабовладельцами и
рабами, между феодалами и крепостными, между
1 К- Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 95.
475

капиталистами и пролетариями ясно и неопровержимо
говорит нам, что понятия этих классов о справедливости,
свободе, солидарности и так далее прямо
противоположны. Есть ли, например, хоть одна-единственная
капиталистическая страна в мире, в которой рабочие не
считали бы справедливым увеличение своей заработной платы
и несправедливым увеличение доходов капиталистов, а
последние не считали бы справедливым увеличение
собственных доходов и несправедливым увеличение
заработной платы рабочим? Не существует такой
капиталистической страны. Всякая стачка, всякий конфликт между
рабочими и работодателями в капиталистическом мире
является неопровержимым доказательством этого.
*
Если верить Нельсону и Эйхлеру, что источник,
первопричина социалистических идей и социалистического
движения находится в какой-то внеисторической, вечной
и неизменной нравственности, то следут признать, что
социализм и социалистическое движение точно так же
вечны, неисторичны, неизменны. Это означает, что
социализм и социалистическое движение не связаны друг
с другом определенной исторической эпохой. Они могли
бы и должны были бы существовать в любую
историческую эпоху.
Однако известно, что социализм и социалистическое
движение не существовали всегда. Даже такой
авторитетный документ современного «демократического
социализма», как изданная английскими лейбористами книга
«Социализм двадцатого века», признает, что
«социалистическое движение возникает в условиях капитализма
XIX века. Оно является выражением бунта против
экономической системы, которая сочетает ни с чем не
сравнимый материальный прогресс с невиданной
человеческой нищетой»1. Сам же Эйхлер, как мы уже видели,
говорит о Марксе и Энгельсе как о «первых мастерах»
социализма. Значит, и по его мнению, современное
социалистическое движение ведет свое начало от
определенного исторического момента, то есть от Маркса и
Энгельса.
1 «Twentieth Century Socialism, the economy of tomorrow», by
Socialist Union, Penguin Books, London, 1956.
476

Но угнетение и эксплуатация широких трудящихся
масс начинается не с XIX века. Угнетенные и
эксплуатируемые классы существовали в течение тысячелетия до
того. Спрашивается: почему вечный и неизменный
нравственный закон, почему проистекающие из него идеалы
справедливости, свободы и солидарности существовали
в течение тысячелетий наряду с жестокой
несправедливостью по отношению к многомиллионным народным
массам и почему они сорвались с языка социалистов
только в XIX веке? На этот вопрос нельсонианство не
дает никакого ответа.
Точно так же известно, что социализм и
социалистическое движение не остаются без изменения.
Современный социализм и современная социалистическая
практика— это не тот социализм и не та социалистическая
практика, что были 150 лет назад, когда они были
представлены утопическим социализмом. Полвека назад
социализм был представлен научным социализмом,
созданным Марксом и Энгельсом. В наше время он
представлен марксизмом-ленинизмом, то есть марксизмом,
развитым и обогащенным Лениным и его
последователями.
Историческое развитие социализма и
социалистического движения является фактом. «Социалистам» типа
Нельсона, Эйхлера, Вейсера и других может не
нравиться это развитие, потому что они его не одобряют. Но они
не могут его отрицать. Однако спрашивается: как
объяснить это развитие с неокантианской точки зрения? Если
социализм проистекает из нравственных идеалов
справедливости, свободы, общности и т. п., если эти идеалы—
вечные и неизменные духовные ценности, не зависящие
от изменяющейся общественно-исторической
действительности, от материальных условий жизни, то как в
таком случае возможно само развитие социализма и со-
циалистического движения?
На эти вопросы неокантианство бессильно ответить.
Единственно научное объяснение этих вопросов дает нам
марксизм, и это объяснение точно так же прямо
противоположно неокантианским взглядам «марксиста»
Эйхлера.
В противоположность Нельсону и Эйхлеру, Маркс и
Энгельс доказывали, что «конечных причин всех
общественных изменений и политических переворотов надо
.477

искать не в головах людей, не в возрастающем
понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях
способа производства и обмена: их надо искать не в
философии, а в экономике соответствующей эпохи»1. Это
означает, что люди не могут произвольно выдумать и
изменить формы и устройство своей общественной
жизни. Всякие изменения в общественном устройстве
обусловливаются достигнутой ступенью экономического
развития. Сами идеи людей об общественном устройстве
точно так же являются верным или извращенным
отражением достигнутой ступени экономического развития
общества и объективных потребностей этого развития и
их осознания. Но это отражение может быть более или
менее верным или же извращенным в зависимости от
степени развития отражаемых общественных процессов,
отношений и тенденций, а также от общественного
положения людей, от их классовых интересов и т. п.
Вследствие этого та или другая объективная
общественно-историческая действительность отражается в идеологии
одного класса в форме всевозможных вечных и неизменных
истин, нравственных норм и идеалов, а в идеологии
другого класса — в форме революционных идей,
отражающих вечность и справедливость существующего
общественного порядка и проповедующих его изменение.
Научный социализм, по словам Энгельса, есть не что
иное, как отражение в мышлении фактического,
существующего вне сознаний и независимо от воли людей,
которые его создали, конфликта между производительными
силами и производственными отношениями
капиталистического общества, «идеальное отражение его в головах
прежде всего того класса, который страдает от него
непосредственно, — рабочего класса» 2. Он является
научным выражением интересов рабочего класса.
Следовательно, согласно «первым мастерам
социализма— Марксу и Энгельсу и их последователям»,
источник социализма находится не в какой-то философской
этике, а в экономике капиталистического общества, в
интересах рабочего класса. Поэтому он не может
возникнуть до появления рабочего класса. Даже утопический
социализм точно так же связан с появлением рабочего
1 К- Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 278.
2 Там же, стр. 279. Курсив автора данной книги.
478

класса, и его недостатки могут быть поняты и объяснены
только недостаточным развитием рабочего класса того
времени.
*
Своими утверждениями, что источник социализма
духовен, нравственно-истинен, что в основу его должны
быть положены какие-то общеценные и вечные идеалы
добра, справедливости, свободы, солидарности и пр.,
Нельсон и Эйхлер не сказали ничего нового."Этим они
только возрождают взгляды утопического социализма, и
притом они не первые, кто это делает. Еще Дюринг
предпринял подобный опыт, за что был жестоко
раскритикован и высмеян Энгельсом. В своей работе
«Анти-Дюринг» Энгельс не только доказывает ненаучный
характер утопий Дюринга, но и раскрывает их полную
реакционность. «Утописты, — пишет Энгельс, — как мы
видели, были утопистами потому, что они не могли
быть ничем иным в такое время, когда
капиталистическое производство было еще* так слабо развито. Они
были вынуждены конструировать элементы нового
общества из своей головы, ибо в самом старом обществе
эти элементы еще не выступали так, чтобы быть для всех
очевидными; набрасывая свой общий план нового здания,
они вынуждены были ограничиваться апелляцией к
разуму именно потому, что не могли еще апеллировать к
современной им истории. Но когда теперь, почти через
80 лет после их выступления, на сцене появляется г-н
Дюринг с претензией вывести «руководящую» систему
нового общественного строя не из наличного, исторически
развившегося материала как его необходимый продукт,
а из своей суверенной головы, из своего чреватого
«окончательными истинами» разума, то он, который повсюду
чует эпигонов, сам является всего лишь эпигоном
утопистов, самоновейшим утопистом. Великих утопистов он
называет «социальными алхимиками». Пусть так.
Алхимия в свое время была необходима». «И если г-н Дюринг
фабрикует теперь новый утопический общественный
строй не из наличного экономического материала, а
извлекает его просто из своего высочайшего черепа, то
недостаточно будет просто сказать, что он занимается
«социальной алхимией». Нет, он поступает как тот, кто
после открытия и установления законов современной химии
479

вздумал бы воскресить старую алхимию и пожелал бы
воспользоваться атомным весом, молекулярными
формулами, валентностью атомов, кристаллографией и
спектральным анализом единственно для того, чтобы открыть...
философский камень» К
Эта беспощадная критика Энгельса, направленная
против Дюринга, еще больше относится к «социалистам»
типа Нельсона и Эйхлера, повторяющим опыт Дюринга
примерно 80 лет спустя после критики Энгельса, причем
Эйхлср причисляет себя к последователям Энгельса.
Однако следует добавить, что было бы большой
ошибкой, поставить знак равенства между идейным
содержанием и социальной ролью взглядов Нельсона, Эйхлера
и других «этических социалистов», с одной стороны, и
взглгдами утопических социалистов — с другой. Общим
для них является их идеализм, их утопизм. Но есть
различие между идеализмом и идеализмом, между
утопизмом и утопизмом. А в данном случае это различие
весьма существенно.
Главное, что нельзя забывать, когда мы сравниваем
утопический социализм начала XIX века с утопическим
социализмом Нельсона и Эйхлера, — это то, что
утопический характер первого был неизбежен. Утопический
характер этого социализма отражал неразвитость
капиталистического общества, его классовых
противоположностей. «Незрелому состоянию капиталистического
производства, незрелым классовым отношениям
соответствовали и незрелые теории»2. Но эти незрелые
социалистические теории содержали ряд прогрессивных и гениальных
идей, которые впоследствии были развиты и научно
обоснованы Марксом и Энгельсом.
Прежде всего в основе утопического социализма и
коммунизма лежал непоследовательный материализм,
который при всей своей непоследовательности исходил
из каузальной зависимости человеческого характера,
человеческих идей от материальных условий жизни. В своих
утопических социалистических и коммунистических идеях
Роберт Оуэн, например, исходил из учения
материалистов просветителей, что человеческий характер есть про-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 276—277.
2 Там же, стр. 269.
480

дукт самой природной организации человека и среды,
в которой он рождается и развивается.
Гениальность и великое прогрессивное значение
утопических социалистов состоят в том, что, несмотря на
неразвитость тогдашних общественных отношений, они
высказали многие важные идеи и догадки, для которых
историческое развитие не создало еще необходимого
фактического материала, чтобы они могли сформироваться
в сознании их современников.
Так, во взглядах Сен-Симона уже содержится в
зародыше признание того, что экономическое положение
является основой политических учреждений. Еще в
1802 году Сен-Симон истолковал Французскую
революцию как проявление классовой борьбы, и притом не
только между аристократией и буржуазией, но и между
аристократией, буржуазией и неимущими. Шарль Фурье,
развивая взгляд на историю, показал себя глубоким
мыслителем и блестящим диалектиком. Энгельс указывал,
что Фурье «так же мастерски владеет диалектикой, как
и его современник Гегель» 1. Благодаря этому Фурье
рассматривает историю как закономерный процесс развития,
который проходит через четыре ступени: дикость,
варварство, патриархат и цивилизация. Каждая из этих
исторических ступеней имеет свой период подъема и
упадка. Вследствие этого капиталистический строй не
может быть вечным, он точно так же исторически
преходящ.
Утопические социалисты и коммуйисты начала
XIX века были страстными и глубокими критиками
капиталистического мира, беспощадно вскрывавшими язвы
капиталистического общества. Поэтому утопических
социалистов ненавидело и преследовало все официальное
буржуазное общество. Известна, например, трагическая
судьба Роберта Оуэна, которую предназначила ему
буржуазия из;за его непримиримого коммунизма. Оуэн
открыто указывал, что существуют три главные причины,
преграждающие путь к реформированию общества в
социалистическое: частная собственность, религия и
существующая форма брака. Буржуазия жестоко ему за это
отомстила. Он был изгнан из официального общества и
полностью замалчивался официальной печатью. Вследствие
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 271.
31 Н. Ирибаджаков
481

неудачных попыток создать коммунистическое
общество Оуэн потерял все свое состояние и впал в
глубокую бедность. Но вопреки этому он не отказался от
своих коммунистических идей, а еще более тесно
связался с рабочим классом. Все действительные успехи,
достигнутые в борьбе за интересы рабочего класса в
Англии, связаны с его именем.
Но именно все то, что составляет величие
утопического социализма и его создателей, полностью
отсутствует в так называемом «этическом социализме» нашего
времени и у его носителей. В противоположность
утопическому социализму логической основой «этического
социализма» является реакционная идеалистическая
философия, которая отрицает исторический процесс, отрицает
всякие законы общественно-исторического развития,
отрицает возможность научного обоснования социализма
и провозглашает свое полное идейное родство с религией
и клерикальной реакцией.
При этом так называемый «этический социализм»
появился в историческую эпоху, коренным образом
отличающуюся от эпохи утопического социализма. В эпоху
утопического социализма рабочий класс был еще слаб,
неразвит и неспособен к самостоятельным политическим
действиям. В начале своего развития находилось и само
капиталистическое общество. В наше время капитализм
переживает последнюю стадию своего развития. Он
устарел и загнил. Рабочий класс давно вырос в
самостоятельную социальную силу со своими самостоятельными
классовыми организациями, со своей политической
партией, вооруженной научной идеологией революционного
марксизма. Под руководством коммунистических партий
и марксистской идеологии рабочий класс совершил ряд
победоносных социалистических революций. Более
четырех десятилетий прошло с тех пор, как было создано
первое государство рабочих и крестьян—Советское
государство, доказавшее свою жизненную и непобедимую
силу в самых тяжелых испытаниях. Сейчас одна треть
человечества уже идет по пути социалистического и
коммунистического развития, которое непрерывно
выталкивает капитализм с исторической сцены.
Вот в такой-то исторической обстановке появился так
называемый «этический социализм». Его назначение
заключалось в том, чтобы не раскрывать, не критиковать
482

язвы капитализма, не бороться против буржуазной и
клерикальной реакции, против всех темных реакционных
сил умирающего мира капиталистического угнетения и
эксплуатации, а защищать этот мир и бороться против
социалистической революции, отравляя сознание
миллионов рабочих фальшивыми утопическими иллюзиями
какого-то «этического социализма» и, таким образом,
совращая его с истинного, революционного пути к
социализму. В то время как Оуэн видел в борьбе против
религий одно из главных условий победы социализма,
современные утопические социалисты открыто заявляют, что
их социализм и их партии, с одной стороны, и религия и
церковь—с другой, имеют одну и ту же цель. Поэтому
буржуазия и клерикальная реакция глубоко благодарны
идеологам «этического социализма». Они не только не
преследуют его, но ему помогают.
Следовательно, так называемый «этический
социализм» является реакционной и контрреволюционной,
антисоциалистической силой. Утопический социализм имеет
историческое значение для исторического прогресса
человечества, для развития науки и философии. Из его
гениальных идей и догадок позднее родился научный
социализм, который вооружил рабочий класс сознанием
его положения и роли в современном обществе, его
исторического призвания и научным знанием путей и средств
его освобождения, а вместе с этим освобождения всего
общества от всякого угнетения и эксплуатации.
«Этический социализм» — это совершенно
антинаучная, реакционная и контрреволюционная сила. Он не
содержит ни одной новой, оригинальной, творческой и
плодотворной идеи, которая отражала бы потребности
исторического развития, будущего человечества. Он носит
всецело эпигонский характер. Все его идеи почерпнуты
из прошлого и призваны служить отживающему свой век
капиталистическому строю, борьбе против
социалистической революции, спасению капиталистического строя.
* *
Неокантианское положение Эйхлера, что между
материальными условиями жизни, с одной стороны, и
духовным и нравственным поведением людей — с другой,
не существует каузального отношения, опровергается не
31*
483

только общественно-историческим развитием и
марксистской теорией. Оно опровергается самими идеологами
«этического социализма».
Сам Эйхлер непрестанно отступает от
неокантианских взглядов нельсонианства и вступает с ними в явное
противоречие.
С одной стороны, Эйхлер признает кантианскую
этику и, руководствуясь ею, заявляет, что между
материальной и духовной ситуацией людей нет и не может быть
каузального отношения. Но одновременно он пишет, что
в колыбели социалистического движения лежало
«возмущение, импульс к делу, задача изменения
обстоятельств» !, что «борьба началась за более высокую
заработную плату, за улучшение жилищных условий, за
улучшение здравоохранения, следовательно, за все, что
называется «материальной» стороной жизни»2.
Все то, что Эйхлер говорит здесь о социалистическом
движении, разумеется, совершенно верно. Но это
несовместимо с кантианской этикой, из которой он с
Нельсоном выводит социализм и социалистическое движение
как этическую задачу и этическое движение. Борьба за
изменение обстоятельств, за более высокую заработную
плату, за улучшение жилищных условий и т. п. — это
борьба за материальные цели и интересы, а, согласно
кантианской этике, такие поступки не могут считаться
нравственными.
Эйхлер вступает в противоречие со своим учителем
Нельсоном и с неокантианской философией также и
тогда, когда пытается обосновать «этический», то есть
«демократический социализм». Как мы уже видели, Нельсон
категорически заявляет, что необходимость
социалистического переустройства не может быть выведена из
общественно-исторических фактов, из того, что есть,—
иначе говоря, из объективной действительности. По его
мнению, она может быть выведена только из
нравственного сознания, из нравственных принципов, которые
априорны, сверхъестественны и недоказуемы. Сам
Эйхлер, безусловно, приемлет эту точку зрения, эту
философскую основу «социализма».
1 W. Ε i с h I е г, Der Weg in die Freiheit, S. 7i
2 W. Ε ich 1er, Materielle Lage und geistige Haltung, «Geist
und Tat», N» 7, S. 194.
484

Неокантианская философия не позволяет своим
приверженцам черпать доводы для обоснования своего
«социализма» и вообще своих нравственных действий из
объективной, чувственно-воспринимаемой
действительности, так как чувственность, чувственное познание и
постулаты разума суть два разных мира и между ними
невозможен никакой переход. Но вопреки этому, когда
нужно обосновать необходимость «социалистического
переустройства» общества, Эйхлер вынужден обратиться
именно к чувственно-воспринимаемой
общественно-исторической действительности, к известным общественно-
историческим фактам, для того чтобы придать хоть
какую-то убедительность своему «социализму». Так,
например, в качестве наиболее сильного и наиболее
убедительного аргумента для подкрепления своего
социализма Эйхлер приводит атомную бомбу и вообще
развитие современной военной техники. Ужасная
перспектива войны с применением бактерий и атомных
бомб поставила человечество перед дилеммой: или
самоуничтожение всего человечества, или социализм, который
единственно мог бы спасти человечество от полной
катастрофы 1.
Однако это уже не является неокантианской
философией. Это примитивный и вульгарный материализм,
считающий военную технику самым могущественным
фактором в человеческой истории и отрицающий всякий
выбор, всякую свободу в исторической деятельности
людей.
Таким образом, мы видим, как неокантианцы,
отвергающие марксистскую философию за ее материализм,
отрицающие марксистское учение о закономерном
характере исторического развития, потому что оно якобы
ведет к фатализму, преподносят нам самый вульгарный
материализм и фатализм, который говорит людям: для
вас развитие техники предоставило две возможности:
или самоуничтожение, или путь социализма. Другого
выбора нет. Начали они с того, что якобы люди создавали
свою историю, а кончили тем, что техника — и то
бездушная военная техника — делает человеческую
историю.
1 См. W. Ε i с h 1 е г, Der Weg in die Freiheit, S. 9.
485

* *
*
Реакционный характер неокантианской философии
истории Нельсона, Эйхлера и других и вытекающий из
нее «этический социализм» проявляется с наибольшей
силой в отрицании научного социализма.
Создатели научного социализма исходят прежде
„всего из того положения, что возможно научное познание
общественно-исторических процессов и их
закономерностей. Марксизм не только доказывает, что наука об
обществе и его истории возможна и что она может
давать нам такое же точное знание своего предмета, как
и естественные науки, но и создал эту науку.
Соединение рабочего движения с научным
социализмом дало этому движению и многомиллионным рабочим
массам уверенность в победе их исторического дела и
несокрушимую силу. Это настолько неоспоримый факт,
что его не могут отрицать даже «социалисты» типа
Эйхлера, которые отрицают марксистскую науку об
обществе и возможность научного обоснования
социализма. «Современное рабочее движение,— пишет Эйх-
лер, — начинает свою борьбу против нечеловеческих
результатов' промышленной революции под знаменем
созданного Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом
научного социализма и достигает больших, служащих
освобождению рабочего класса успехов»1.
Именно поэтому противники освободительной борьбы
рабочего класса и социализма всегда проявляли
величайшую активность, стремясь доказать, что научное
познание общества и истории невозможно и вследствие
этого научный социализм точно так же невозможен.
Агностицизм в буржуазной социологии и философии
существовал и раньше, но он принял особенно широкий
размах и приобрел крайне реакционный характер в
эпоху империализма — гибели капитализма, в эпоху
всемирно-исторических побед социализма и коммунизма.
Чем более росло и укреплялось революционное рабочее
движение, чем шире становилось влияние марксизма в
мире, чем больше растут успехи социалистических
стран, тем более глубоко и более широко проникает
1 «Leonard Nelson zum Gedächtnis». См. W. Ε ich le г,
Ethischer Realismus, S. 136.
486

агностицизм в буржуазную социологию и философию
истории.
При этом наиболее ярыми проповедниками
агностицизма в буржуазной философии истории и социологии
были именно неокантианцы типа Виндельбанда, Риккер-
та, Зиммеля, Наторпа и других, которые вообще
отрицали возможность существования науки об обществе и его
истории. Их реакционные, субъективно-идеалистические
идеи до сего времени используются буржуазными
философами и социологами, а также ревизионистами в борьбе
против марксизма. Вот почему вполне естественно, что
в лице Нельсона, Эйхлера и других современных
неокантианцев эти идеи находят своих активнейших
приверженцев и пропагандистов.
Нельсон и его ученики Эйхлер, Вейсер и другие
отрицают возможность научного объяснения и предвидения
общественно-исторических событий. Более того, они
заявляют, что сама история и развитие науки опровергли
марксизм, его предвидения и его попытку подвести под
социализм научную основу. Поэтому Эйхлер заявляет,
что социализм нельзя связывать «с диспутом
относительно «интерпретации» общественной ситуации, с описанием
ее исторического развития, с научной формулой
разрешения запутанных отношений» \ то есть с марксистским
объяснением общественно-исторического развития, с
марксистским научным анализом капиталистического
общества и вытекающими из этого анализа выводами
о гибели капитализма и победе социализма, о путях и
средствах победы социалистической революции и т. п.
Нельсон и Эйхлер предлагают строить социализм не
на научной, а на этической основе, не на научном
знании об обществе и его истории, а на вере в этические
принципы. Эйхлер даже нас уверяет, что основанный на
вере «этический социализм» якобы гораздо надежнее
научного социализма, так как этические принципы лежат
вне мира науки, они не подлежат доказательству, и
вследствие этого, никакая наука-де не может ни'
доказать, ни опровергнуть истинность и необходимость этого
«социализма».
1 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und Pädagogik,
S. 207 и W. Ε i с h 1 e г, Sozialismus als dauernde Aufgabe, «Geisl
und Tab, № 7, 1954.
487

Таким образом, Нельсон и Эйхлер стремятся лишить
социализм его научной основы и вернуть его к тому
ненаучному, утопическому состоянию, в котором он
находился 150 лет тому назад.
Нельсонианство и марксистские взгляды
на исторический прогресс
Отрицание закономерного характера историческое
развития в буржуазной и ревизионистской философии и
социологии неразрывно связано с отрицанием
исторического прогресса. Или, точнее, второе есть логический
вывод из первого.
Когда буржуазия еще была прогрессивным классом,
ее философы, историки, экономисты и социологи высоко
подняли идеи исторического прогресса. Они
рассматривали человеческую историю как процесс развития от
более низких к более высоким формам общественной
жизни.
Этот взгляд на историю был одновременно и
отражением и идейным источником исторического оптимизма
ранней буржуазии, ее уверенности в будущем.
Взгляд на историю как на прогрессивный процесс
развития общественных формаций в буржуазной
философии и социологии находит свою высшую форму, свою
самую глубокую разработку в философии Гегеля.
Гегель первым представил человеческую историю как
единый и закономерный диалектический процесс развития
от низшего к высшему. Вследствие своего
идеалистического характера и классово-служебной роли гегелевская
философия не может до конца последовательно провести
идею диалектического развития истории. Согласно
Гегелю, историческое развитие, достигнув определенной
точки, возвращается обратно к своей исходной точке, -л
история начинается сначала.
Таким образом, гегелевская философская система
вступала в противоречие с революционной сущностью его
диалектического метода, но вопреки этому гегелевская
философия истории была большим философско-научным
открытием. Позднее Маркс и Энгельс поставили
открытую Гегелем диалектику на материалистическую основу
и, развив ее, создали научный взгляд на историю.
Диалектический взгляд Гегеля на историю является той выс-
488

шей точкой, которой достигло развитие идеи истории
как прогрессивного, поступательного процесса в
буржуазной философии и социологии. Последующие
представители буржуазной философии и социологии, такие, как
Конт, Спенсер и другие, не пошли дальше вульгарного
эволюционизма. Более того, когда на исторической арене
появились революционное рабочее движение и марксизм
как научная идеология этого движения, когда сам
капиталистический строй стал все более проявлять свою
консервативную сторону и превращаться ·β тормоз
исторического развития, буржуазные философы, социологи и
историки начали отступать от взглядов на
прогрессивный характер исторического развития. В буржуазной
философии и социологии появились более модные теории,
отрицающие закономерный и прогрессивный характер
исторического развития. Борьба против марксистского
диалектического взгляда на историю, который
доказывает преходящий характер капитализма, неизбежность
его гибели и победы' социализма и коммунизма, все
более выдвигалась на первый план как первостепенная
задача буржуазных философов и социологов.
Поскольку диалектика была революционной душой
марксизма, Гегель как открыватель диалектики оказался
в жестокой немилости у буржуазных философов и
социологов. Его не только третировали, как «мертвую
собаку», но все более делали предметом ожесточеннейшей
критики, которая не прекратилась до нашего времени.
Борьба против марксизма была неразрывно связана с
борьбой против гегелевской диалектики.
В этой борьбе буржуазные философы чаще всего
использовали Канта, но не прогрессивного Канта, а
реакционного Канта и в особенности его этику.
Это отношение буржуазной философии и социологии
к марксизму и к диалектике Гегеля, с одной стороны, и
к кантовской- философии — с другой, наложило
глубокий отпечаток на идейно-философское содержание
ревизионизма. Острие бернштейновской критики марксизма
было направлено именно против диалектики. Бернштейн
объявил диалектику «чуждым», «гегельянским» и даже
«предательским» элементом в марксизме и заявил,
что его задача заключается только в том, чтобы
освободить марксизм от этого предательского элемента,
от коварного гегельянства. В своем письме к Каутскому
489

от 16 декабря 1927 года Бернштейн пишет по этому
вопросу следующее: «Я не отрекался от основ
марксистского понимания истории, а боролся только против его
известных интерпретаций и практических применений.
Кроме того, я пытался объяснить поспешные заключения
Маркса и Энгельса тем, что они были введены в
заблуждение гегелевской диалектикой, которая сама по себе
не является объединяющей составной частью их
теории» К
Отбрасывая диалектику в марксизме, Бернштейн
заменяет ее кантианством, вульгарным эволюционизмом.
Современные ревизионисты-неокантианцы точно так же
отличаются своей резко подчеркнутой враждебностью к
философии Гегеля, и это именно из-за того
положительного и рационального зерна в его философии, которое
Маркс и Энгельс больше всего в ней ценили, —
диалектики. Борьба против положительного идейного
наследства, воспринятого марксизмом из гегелевской
философии, является узловым моментом в современной
буржуазной и ревизионистской критике марксизма.
Но современные ревизионисты уже не предлагают
заменить диалектику вульгарным эволюционизмом
позитивистов XIX века, как это делал Бернштейн. В эпоху
всемирно-исторических побед социализма, в период
империализма, распада всей колониальной системы
империализма и его гибели буржуазия видит серьезную
опасность для себя даже в этом эволюционизме, так как в
нем все же говорится об историческом развитии, о
преходящем характере общественных формаций. Поэтому и
современные ревизионисты, как послушные защитники
капиталистического строя, вообще отрицают всякое
прогрессивное историческое развитие общества.
Необходимо отметить, что в этом отношении они идут
назад даже по сравнению с Кантом. При всей
непоследовательности и противоречивости своей философии,
общественно-политических и исторических взглядов Кант
был сыном своей исторической эпохи, и его взгляды
неизбежно носили печать идеологии тогдашней буржуазии,
включая и ее уверенность в историческом прогрессе.
1 Цит. по: Р. Gay, Das Dilemma des demokratischen
Sozialismus, S. 173.
490

Согласно Канту, историческое развитие человечества
есть процесс нравственного 'усовершенствования,
непрерывное движение вперед к достижению нравственной
цели — свободы. Верно, что, согласно кантовским
взглядам на историю, целью общественно-исторического раз-
вития не может быть достижение жизненного
благополучия. Цель исторического прогресса, по его мнению,
состоит в нравственном усовершенствовании отдельных
личностей и общества как целого, а нравственное
усовершенствование проявляется в свободе.
Вопреки своему идеалистическому характеру это
оптимистический взгляд на историю, который признает
исторический прогресс. Более того, именно в связи с
борьбой ревизионистов-неокантианцев против гегелевского
диалектического взгляда на историю следует отметить,
что по этому вопросу Гегель стоит гораздо ближе к
Канту, чем ревизионисты-неокантианцы. Как отмечает
советский философ А. А. Карапетян, «по существу, из
кантовского учения исходит и Гегель, когда говорит, что
«всемирная история есть прогресс в сознании
свободы, — прогресс, который мы должны познать в его
необходимости» х. В вопросе об историческом прогрессе
Гегель пошел гораздо дальше Канта. Он развил более
последовательный и несравненно более близкий к
объективной истине взгляд на исторический прогресс. Маркс
и Энгельс гордились тем, что их социализм имеет своим
идейным источником философию Канта и Гегеля, но они
пошли вперед по сравнению с тем и другим. Они не
просто восприняли идеи Канта и Гегеля об историческом
прогрессе, а развили их в соответствии с новым
историческим опытом, с новыми достижениями научной мысли,
с историческими потребностями их времени, благодаря
чему создали впервые научную теорию исторического
прогресса, которая многократно блестяще подтверждена
исторической практикой, и прежде всего революционной
практикой международного рабочего движения,
социалистического строительства в Советском Союзе и в других
социалистических странах. Поэтому, критикуя взгляды
Гегеля и Маркса на исторический прогресс, отрицая
исторический прогресс, неокантианцы борются не только
1 А. А. Карапетян, Критический анализ философии Канта,
Ереван, 1958, стр. 496.
491

против Гегеля и Маркса, они точно так же борются и
против самого Канта, которого объявляют своим
учителем и которого пытаются использовать в борьбе против
Гегеля и Маркса.
Современные ревизионисты-неокантианцы также
опираются на Канта, взывают к его философии, но не для
того, чтобы развивать дальше кантовскую идею
исторического прогресса, а для того, чтобы уничтожить и эту, и
все другие идеи кантовской философии, ведущие вперед.
Взгляд, что история представляет собой
закономерный и прогрессивный процесс развития человеческого
общества, они объявляют «эрзацрелигией», «верой»,
которая уже не подтверждается историей. В своей книге
«Путь свободы» й в ряде своих статей, например
«Социализм как постоянная задача», «Социализм как
этический реализм» и другие, Эйхлер пишет, что закат
Веймарской республики с появлением фашизма в Германии,
начало второй мировой войны с ее громадными
разрушениями материальных и культурных ценностей,
современное развитие военной техники, ужасные перспективы
новой войны с применением бактерий и атомных бомб и
другие подобные явления «разрушают с помощью опыта
слепую веру в прогресс» 1.
Критикуя «слепую веру в прогресс», в
«автоматический прогресс» и т. п., Нельсон, Эйхлер и другие
буржуазные и ревизионистские идеологи имеют в виду
прежде всего марксизм. Но эта их критика совсем не
попадает в цель по той простой причине, что они всегда
имеют в виду механистический, метафизический,
вульгарный взгляд на историю, согласно которому исторический
прогресс совершается как прямолинейный, непрерывный
и автоматический процесс развития от низшего к
высшему. Опровергнуть подобный взгляд на исторический
прогресс, разумеется, не представляет никакой особенной
трудности, потому что такие явления, как закат
Веймарской республики и наступление фашизма, начало второй
мировой войны и пр., необъяснимы с точки зрения этой
теории. Но спрашивается: что общего имеет этот взгляд,
или, пользуясь выражением эйхлеровцев, такая «вера»
в исторический прогресс, с марксистским взглядом на
1 W. Ε i с h 1 е г. Sozialismus als ethischer Realismus, «Geist und
Tat», № 8, 1952, S. 228.
492

историю? Почва, на которой они насаждали эту
«веру», —это социал-демократическая теория
автоматического краха капитализма и стихийного превращения
капитализма в социализм. Но, как мы уже видели, эта
теория — не просто не марксистская, а
антимарксистская и поэтому ее провал нельзя представлять в виде
какого-то провала марксизма.
Марксизм рассматривает исторический прогресс не
как некое прямолинейное и автоматическое восхождение
от низшего к высшему, которое не признает никаких
задержек, отклонений и даже возвратов назад, а как
сложный, противоречивый, неравномерный и
зигзагообразный процесс. Примитивная концепция
прямолинейного исторического прогресса, которую эйхлеровцы
пытаются выдать за марксизм, возможна только с точки
зрения теории, считающей, что история делается не
людьми, а какой-то сверхъестественной или не
подвластной людям силой, или с точки зрения теории, не видящей
и не признающей существования различных и
противоположных друг другу общественных классов. Однако
марксизм не разделяет ни той, ни другой точки зрения.
Согласно марксизму, люди делают свою историю. В
антагонистических классовых обществах люди не являются
едиными ни по своему социальному положению, ни по
своим взглядам на общественное устройство и своим
историческим задачам, ни по своим практическим
действиям. Различные общественные классы отличаются
друг от друга по своей идеологии и по своим
общественным действиям. Одни из них выступают за исторический
прогресс, другие — против него, потому что это им
диктуют их жизненные интересы. Вот почему судьба
исторического прогресса всегда до сих пор решалась исходом
борьбы между классами, которые защищали
исторический прогресс, были его носителями, и классами,
которые были противниками исторического прогресса.
Поэтому история человечества до сих пор всегда являлась
борьбой между прогрессом и реакцией, между
революцией и контрреволюцией. Поэтому в ней имеются наряду
с прогрессивными явлениями и такие явления, которые
представляли и представляют собой задержку,
отклонение или отступление от исторического прогресса.
Эйхлер выступает против веры в тот исторический
прогресс, который изображает человеческую историю ь
493

виде непрерывной цепи прогрессивных явлений. Мы
точно так же против такого метафизического и
вульгарного взгляда на исторический прогресс, потому что он
не отвечает исторической истине и, кроме того,
неизбежно приводит к пассивности и беспочвенному оптимизму,
демобилизующему силы прогресса и фактически
служащему силам реакции, врагам исторического прогресса.
Наглядным доказательством этого являются именно
приведенные Эйхлером аргументы против исторического
прогресса. Социал-демократическая теория
автоматического превращения капитализма в социализм, то есть
теория автоматического исторического прогресса, играла
чрезвычайно незавидную роль как в наступлении
фашизма в Веймарской республике, так и в начале второй
мировой войны со всеми ее тяжелыми последствиями
для человечества и исторического прогресса.
Но, отрицая сегодня эту веру в автоматический
прогресс, Эйхлер вовсе не оставляет почвы метафизической
и автоматической теории II Интернационала, потому что,
если эта теория видела только одну сторону
исторических сил, если она рисовала историческое развитие как
идиллическое безмятежное братание и сотрудничество
классов и видела только силы прогресса, Эйхлер
поступает таким же образом, но с тем различием, что он не
видит в истории ничего другого, кроме регресса и сил,
выступающих против всякого прогресса. Он не видит
никаких прогрессивных явлений, ни сил, борющихся за
прогресс. На первый взгляд кажется, что это
совершенно различные взгляды на историю, а в сущности это
один и тот же взгляд, одна и та же медаль, только с
разных сторон. Последствия этих взглядов те же самые.
Первый сковывал силы прогресса, демобилизовал их,
обрекал на пассивность. Второй достигал того же, сея
полную безнадежность, отчаяние, безверие и т. р. С этой
целью Эйхлер даже оклеветал Советский Союз.
Философско-этическое и научное познание
(неокантианская попытка дискредитировать науку)
Отрицательное отношение неокантианцев к научному
социализму и их усилия подвести под социализм
этическую основу проистекают из их понимания философско-
этического и научного познания.
494

Неокантианцы проводят резкую и непреодолимую
границу между философией и1 наукой. По их мнению,
философское и научное познание абсолютно различны
и по своему происхождению, и по своему содержанию,
и по способу доказательства его истинности, и по своей
ценности, и по значению для жизни и практики людей,
общества. Научное познание опытно, индуктивно,
относительно. Оно черпает свою истинность извне, из фактов,
из чувственного опыта, вследствие чего оно является
«опосредствованным познанием», то есть таким, которое
нуждается в обосновании через посредство чего-то
другого, в логическом сведении к чему-то другому.
Естественнонаучные законы (других законов
неокантианцы не признают) представляют собой законы
бытия вещей. Они дают нам познание того, что уже су
ществует, того, что есть. «Закон природы, — пише1
Нельсон, — что дерево гибнет, если его недостаточно
поливают водой, или что пламя угасает, если ему
недостает кислорода»1. Эти законы дают нам познание
того, что уже существует, что есть. Из них можно
вывести только гипотетические, то есть условные,
императивы. Например, из вышеприведенных законов могут быть
выведены только императивы: если хочешь вырастить
дерево, ты должен его поливать достаточно водой, если
хочешь поддержать пламя, ты должен доставить ему
достаточно кислорода. Однако из этих законов не следует
и не может следовать категорический императив: ты
должен вырастить это или то дерево и т. п. Или, другими
словами: по Нельсону, закон природы учит нас
средствам, условиям достижения данной цели, но он не
говорит нам, что мы должны избрать данную цель.
Совершенно отлично философско-этическое
познание. Прежде всего оно не проистекает из опыта и не
нуждается в индуктивном обосновании. Оно «с самого
начала находится в нашем разуме» и вследствие этого
непосредственно. Его истины всеобщи, имеют всеобщую
ценность и вечны. При этом философско-этическое
познание относится не к тому, что есть, а к тому, что
должно быть. В отличие от естественного закона нравственный
закон содержит долженствование, требует безусловного
1 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und Pädagogik,
S. 25.
495

действия. «Этический закон, — пишет Нельсон, —
содержит следующие положения: ты должен сдержать данное
обещание. Ты не должен присваивать чужой
собственности» х. Вследствие этого из нравственного закона
проистекают категорические, то есть безусловные, императивы.
Итак, естественнонаучные и нравственные законы —
это принципиально различные законы, как
принципиально различны условный и категорический императивы.
«Нет никакого логического перехода от гипотетических
императивов к категорическим»2. Следовательно, нет
никакого логического перехода от естественнонаучного
познания к философско-этическому познанию.
Но из неокантианского понимания научного и
философского познания следуют гораздо более существенные
выводы, которые сильно принижают и обесценивают
значение научного познания. Уже в неокантианском
утверждении, что естественнонаучное познание опытно,
индуктивно, опосредованно и т. п., а философское
познание априорно, независимо от всякого опыта,
непосредственно, вечно имеет всеобщую ценность и т. п.,
естественнонаучное познание изображается как малоценное,
низшее по сравнению с философским.
Эта тенденция обесценить и дискредитировать
научное познание еще более усиливается тем, что
неокантианство ставит перед научным познанием непреодолимые
границы. Оно признает предметом научного познания
только природные явления и их законы, а
общественно-исторические явления, культуру, мораль,
политику, право и другие общественные явления считает
недоступными для научного объяснения. Это область,
которую неокантианцы объявляют монополией только
«философской этики». И именно здесь одно из самых
глубоких и принципиальных различий между марксизмом и
неокантианством. В полную противоположность
неокантианству марксизм не проводит качественного различия
между философским и научным познанием. Согласно
марксизму, различие между философским и научным
познанием существует, но это различие идет не от качества
самого познания, а от качества предмета познания.
Различие между философским и научным познанием того же
1 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und Pädagogik,
S. 25.
2 Там же.
496

самого свойства, что и различие между познаниями двух
наук с различными предметами. В этом смысле филосо
фия есть также наука, и познание, которое она нам
дает, научно.
Согласно марксизму, научное познание — это
единственное познание, которое может нам дать истину о
мире. Абсолютной границы для научного познания не
существует. Для него одинаково доступны как
природные, так и общественные явления, включая культуру,
мораль, право, политику и все остальные общественные
явления. Единственными границами научного познания
являются границы, проистекающие из степени
общественно-исторического развития. Поэтому эти границы
всегда относительны, изменчивы, подвижны. Но
развитие, движение научного познания вперед, овладение все
новыми и новыми областями природной и общественно-
исторической действительности наукой — абсолютны.
Не существует другого учения, другой философии,
которая так здраво и непоколебимо придерживалась бы
позиций науки, так неотступно защищала и так высоко
поднимала значение научного познания, как марксизм.
Именно марксизм наиболее глубоко и наиболее
последовательно обосновывает взгляд, что задача
представителей научного познания не только объяснять мир, но и
его изменять. Если свобода заключается не в
независимости от объективных законов, от объективной
необходимости, а является осознанной необходимостью, то есть
деятельностью, основанной на научном познании
объективных естественных и общественных законов, то
только научное познание природы и общества может
сделать нас свободными. Следовательно, научное познание
не только может показать нам, как следует действовать,
оно — единственное надежное руководство для
человеческой деятельности.
Именно эта особенность марксизма, в которой
кроется его непобедимая сила, является предметом наиболее
яростных атак со стороны неокантианцев. Отмечая, что
у Маркса и Энгельса, а также и у их непосредственных
учеников и последователей была громадная «вера в
науку», в результате чего они сделали попытку
объяснить «также и исторический процесс как закономерный,
рассматривая и истолковывая его как один из
видов естественно необходимого хода определенного
32 Н. Ирибаджаков
497

развития» 1. Эйхлер объясняет эту веру характерным для
XIX века громадным авторитетом науки и тем, что
Маркс и Энгельс были учениками гегелевской
философии. Но «этой веры, — заявляет он, — мы не
разделяем», «мы и сама наука утратили эту веру»2.
Написав все это, Эйхлер преследует явную цель —
посеять недоверие у рабочего класса, у трудящихся к
науке, а отсюда к социализму как науке. Но такие
слова, как «мы и сама наука утратили эту веру», хотя они
и произносятся драматично, звучат весьма фальшиво и
лицемерно в устах нельсонианца. Человек может
потерять вещь, если когда-то ее имел. А нельсонианство
никогда не обладало верой в науку и особенно в
возможности науки об обществе, истории, культуре, морали,
праве, политике и т. п.
Как последовательный неокантианец, Нельсон
считал совершенно бесплодной и ошибочной попытку дать
«естественнонаучное» объяснение морали, создать
«эволюционную этику и социалистическую этику, в
которых хотят сделать это через посредство социологии
или экономической истории»3. По тем же причинам он
считал ошибочным и «распространенное в
социалистической литературе учение, утверждающее, что
естественно необходимое наступление социалистического
общественного строя можно увидеть в предшествующем
ходе истории и отсюда сделать вывод, что люди должны
действовать в соответствии с этим историческим
развитием» 4.
Ясно, что в данном случае Нельсон имеет в виду
марксистский взгляд на историю и научный социализм.
В «Капитале» Маркс указывает: «Общество, если даже
оно напало на след естественного закона своего
развития» «не может ни перескочить через естественные фазы
развития, ни отменить последние декретами. Но оно
может сократить и смягчить муки родов» 5. Развивая ту же
самую мысль в других своих произведениях, Маркс,
Энгельс и Ленин неоднократно подчеркивали, что вслед-
» W. Ε ich le г, Der Weg in die Freiheit S. 16.
2 Там же.
3 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und
Pädagogik, S. 135.
4 Там же.
5 К. Маркс и Φ. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 10,
498

ствие естественных законов общественно-исторического
развития люди не могут по своей воле изменить
направление общественно-исторического развития, но могут его
замедлить или ускорить, затруднить или облегчить это
развитие.
Развернутую неокантианскую критику этого
основного марксистского положения Нельсон дает в своей
книге «Три работы о критической философии». Мы
остановимся именно на этой критике, на ее аргументации,
потому что она даст нам возможность раскрыть наиболее
полно всю несостоятельность неокантианских
возражений против марксизма по этому вопросу. «Считается, что
вопрос о естественном законе определяет только
направление, в котором совершается развитие общества, но не
скорость этого развития и что вследствие этого ставится
задача воздействовать не на его направление, а на его
скорость. Это все равно, что сказать, что данная задача
именно поэтому не может быть выведена из
естественного закона. Ибо если мы имеем в своих руках
регулирование скорости процесса и решаем, что заслуживает
предпочтения—ускорение или замедление, то для этого
естественные законы не содержат никакого критерия.
Такой критерий может находиться только в нашем
суждении [курсив мой. — Н. И.] относительно большей или
меньшей ценности ускорения или замедления краха
капиталистических экономических порядков. И в
действительности, только вследствие этической малоценности
[курсив мой. — Н. //.], господствующей в
капиталистическом экономическом строе эксплуатации и бесправия
рабочего класса, марксист желает возможно большего
ускорения уничтожения данной экономической формации
и благодаря этому также возможно более
беспрепятственного обострения классовых противоположностей.
Для него теория необходимости этого экономического
процесса является лишь дополнительным экспериментом
с новой экономической базой для его руководящей
этической идеи, потому что он не имеет веры в самого себя,
не может обосновать ее как таковую научно» К Таким
образом, Нельсон пытается доказать свое положение, что,
даже и допустив существование объективных законов
общественно-исторического развития, невозможно сказать
1 L. Nelson, Drei Schriften zur kritischen Philosophie, S. 70—71.
32*
499

людям, как они должны действовать, что «ключ к этому
нам единственно дает этика как чисто философская
наука» К
Верно, что из законов общественно-исторического
развития, как и из законов природы, проистекают только,
выражаясь кантианским языком, именно условные
императивы, то есть такие выводы, которые раскрывают
средства, условия достижения данной цели. Это показывает,
что естественные и общественные законы не различаются
по своей сущности, и поэтому Маркс называл законы
общественно-исторического развития именно естественными
законами этого развития. Этим он хотел подчеркнуть, что
понятие закон, которое он употреблял в общественных
науках, имеет то же самое содержание, что и понятие закон
в естествознании. Общественно-исторический закон есть
такой же объективный, независимый от сознания и воли
людей Закон, как и естественный закон. Люди могут его
осознавать или не осознавать, признавать или не
признавать, но от этого он не перестает существовать. В основе
всякого общественно-исторического закона, как и
естественных законов, лежит каузальная обусловленность
явлений. Поэтому как естественный, так и общественно-
исторический закон неизбежно раскрывают нам
условие, причину явления, средство его постижения, и именно
в том кроется жизненно важное значение науки об
обществе и его законах для общественно-исторической
практики людей вообще и для революиионной практики
коммунистического движения в особенности, что она
раскрывает условия, средства, с помощью которых могут
осуществиться те или другие общественно-исторические
изменения, достигнуты те или другие исторические цели.
Поэтому когда данное общество, класс, партия,
движение не знают условий, средств достижения целей, к
которым стремятся, к которым ведут массы, они неизбежно
движутся вслепую, блуждают по неверному пути,
приносят лишние жертвы, терпят бесчисленные поражения
и разочарования. Именно по такому пути вели
социалистическое движение утопические социалисты, на такой
путь зовут сейчас рабочее движение так называемые
«демократические социалисты», которые забросили мар-
1 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und
Pädagogik, S. 135.
500

ксистскую науку об обществе, а вместе с ней и научный
социализм.
Но, возражают неокантианцы, недостаточность,
неудовлетворительность, ограниченность, малоценность
научного познания именно в том и заключается, что оно
может указать нам только условие, только средство
достижения той или другой цели, но оно не говорит
важнейшего: для того, чтобы достигнуть, нужно или не
нужно желать данной цели. В этом состоит весь смысл
критики Маркса со стороны Нельсона, содержащейся в
длинной цитате, приведенной выше из работы последнего.
Если, говорит Нельсон, естественный закон определяет
направление исторического развития, а люди могут
определить скорость развития, то отсюда следует, что
историческая задача замедлять или ускорять развитие
общества не может быть выведена из объективных законов, из
объективного хода исторических событий. Это,
утверждает он, вопрос предпочтения, для которого
естественные законы не содержат никакого критерия. Такой
критерий находится только в нашем суждении о большей
или меньшей ценности ускорения или замедления краха
капитализма и установления социализма. Следовательно,
борьба за социализм, как историческая задача, не может
быть выведена из объективных законов исторического
развития, а единственно из нашего суждения о
нравственной ценности социализма и нравственной малоценно-
сти капитализма.
Все эти возражения неокантианцев против научного
социализма совершенно несостоятельны. Прежде всего,
громадное значение науки заключается не только в том,
что она дает нам познание условий, средств достижения
той или другой цели. Ее великое значение состоит и в том,
что она помогает нам правильно определить и саму
историческую цель. Есть всякие цели: своевременные и
несвоевременные, достижимые и недостижимые,
реалистические и утопические, сумасбродные и т. п. Какой же мы
дадим критерий для определения правильной
исторической цели? Неокантианцы утверждают, что этот критерий
находится в вечных нравственных принципах нашего
сознания, в наших суждениях о вечные нравственных
ценностях. Однако они сами же говорят, что у них нет
гарантий, что выведенный из «вечных нравственных ценностей»
социализм будет непременно осуществлен. Это значит,
501

что они сами не гарантируют реальности предлагаемой
ими исторической цели. А миллионы рабочих и вообще
трудящихся не хотят терять времени, тратить силы на
преследование миражей. Они хотят знать реальные,
достижимые исторические цели.
Эти цели может указать и указывает только наука об
обществе, марксистская наука. Основываясь на
открытых ею законах общественно-исторического развития,
основываясь на обстоятельном научном анализе развития
капиталистического общества, марксизм доказывает, что
историческое развитие капиталистического общества
неизбежно ведет к социализму и коммунизму. Таким
образом, он научно обосновывает цель социалистического и
коммунистического движения и одновременно научно
объясняет, в чем должна состоять эта цель.
Социалистическое и коммунистическое общество марксизма — это не
социалистическое общество Оуэна, Фурье, Сен-Симона,
или Прудона, или вообще какого-нибудь утопического
социалиста или коммуниста. Оно не является также и
«социалистическим» обществом «демократического
социализма», который сохраняет частную собственность на
средства производства.
Верно, что марксистская наука не содержит
категорических императивов, которые внушают рабочему
классу: он должен осуществить социализм и при этом не
интересоваться условиями своего освобождения, то есть
тем, как достигнуть этого социализма. Такие
безусловные императивы содержит только кантианская этика. А в
своем эпохальном произведении «Капитал» Маркс пишет,
что «конечной целью моего сочинения является открытие
экономического закона движения современного
общества» \ то есть капиталистического общества. В трех
томах «Капитала» он именно это и делает. Он
раскрывает «естественный закон» развития капиталистического
общества, а не формулирует категорические императивы
для уничтожения капитализма и создания социализма.
При таком положении, по логике неокантианцев,
«Капитал» Маркса должен был бы быть самым безобидным
и лишенным всякого социального воздействия
произведением во всей философской, социологической и
экономической литературе. Но факты говорят как раз об обратном.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 10.
502

Нет другого произведения, которое оказало бы такое
глубокое воздействие на международное рабочее и
социалистическое движение, зажгло и пустило бы в ход
такую гигантскую революционную энергию, оказало бы
такое глубокое воздействие на революционное изменение
мира и одновременно вызвало бы такую ожесточенную
реакцию со стороны буржуазии и всех сил старого
порядка, как это великое произведение марксизма,
раскрывшее естественные законы развития
капиталистического общества.
Это неоспоримый факт. Но его нельзя объяснить с
позиций неокантианской философии.
Беда неокантианцев в данном случае состоит прежде
всего в том, что, рассматривая отношение между наукой
и научными законами, с одной стороны, и поведением и
целесообразной деятельностью людей — с другой, они не
принимают и не хотят принимать во внимание различие
между естественными и общественными науками,
которое проистекает из их предмета и которое имеет в
данном случае решающее значение. Когда естественные
науки говорят нам, что всякое растение погибнет, если
его не поливать достаточно водой, то этим они
раскрывают зависимость, не имеющую ничего общего с
общественно-исторической деятельностью, с
общественно-историческими задачами и целями общества, наций
классов, партий и т. п. Но положение весьма существенно
изменяется, когда марксистская наука об обществе
говорит нам: войны в современном мире проистекают
из самой природы капиталистического общества. Для
того чтобы окончательно уничтожить войны,
необходимо устранить их источник — капиталистический строй.
Или когда Маркс открывает закон прибавочной
стоимости, который ясно говорит рабочему классу и миллионам
других трудящихся, целым народам, что их грабит и
эксплуатирует кучка капиталистов только потому, что
последние захватили средства производства в свои руки;
или когда марксистская наука об обществе говорит нам,
что естественный закон развития капиталистического
общества ведет капитализм к гибели и к победе
социализма. Все эти научные выводы и законы затрагивают
самые глубокие, самые жизненные интересы, цели и
задачи общества, народов, классов, партий и людей
503

современного мира. Вследствие этого из данных научных
знаний и законов неизбежно логически вытекают и
соответствующие выводы для практической деятельности
общества, классов, партий, людей.
Когда открытый марксистской наукой естественный
закон развития капиталистического общества раскрывает
направление исторического развития, то самим этим
фактом он вызывает содействие рабочего класса, всех,
кто заинтересован и сознает хвои действительные
интересы в социализме, и противодействие буржуазии и всех
тех социальных сил, которые не заинтересованы в том,
что общество развивается именно в направлении к
социализму и коммунизму.
Нельсон заявляет, что задача ускорения или
замедления исторического развития в направлении к социализму
вытекает не из объективного закона исторического
развития, а из нравственного суждения о ценности
социализма и малоценности капитализма.
Разумеется, суждение о ценности социализма и
малоценности капитализма играет большую роль в решениях
людей, классов, партий о том, ускорять или замедлять,
тормозить ход исторического развития общества к
социализму и коммунизму. Но это совсем не доказывает,
что эти суждения людей, классов и партий вытекают
из каких-то абстрактных, оторванных и независимых
от общественно-исторической жизни людей нравственных
принципов и императивов. Когда люди, классы, партии
оценивают коммунизм как наиболее высший, наиболее
справедливый и наиболее человеческий общественный
строй, а капитализм — как несправедливый,
бесчеловечный, или наоборот, они исходят не из каких-то вечных,
существующих сами по себе нравственных ценностей,
скажем — справедливость сама по себе, добро само по
себе и т. п., как утверждают кантианцы, а из своих
реальных жизненных интересов. Буржуазия осуждает
социализм и -коммунизм как безнравственный, как
неслыханное зло, потому что он кладет конец ее
паразитической жизни, ликвидирует ее как класс. Рабочие же,
трудящиеся и эксплуатируемые люди оценивают борьбу
за коммунизм как справедливую и высоконравственную,
потому что «Коммунизм выполняет историческую
миссию избавления всех людей от социального неравенства,
от всех форм угнетения и эксплуатации, от ужасов войны
504

и утверждает на земле Мир, Труд, Свободу, Равенство,
Братство и Счастье всех народов» *. Материальные,
жизненные интересы классов в капиталистическом
обществе— вот что определяет поведение людей в их
общественно-исторической деятельности, вот что
определяет и их критерии нравственного и безнравственного,
справедливого и несправедливого, а не какой-то
формально нравственный закон и какие-то вечные нравственные
ценности сознания.
Формальный нравственный закон, внеисторические,
венные и имеющие всеобщее значение нравственные
ценности и проистекающие из них категорические
императивы, о которых говорят кантианцы, никогда не были и
не могут быть руководством для действительной жизни
людей, потому что они не существуют. Это праздный
вымысел, которым никто не руководствуется.
Нельсон говорит нам, что нравственный закон
повелевает: ты должен сдержать данное обещание. Ты не
должен присваивать чужую собственность. Это, говорит он,
категорические императивы. Они априорны, вечны и т. п.
Прежде всего и эти «императивы» не внеопытны,
не априорны и вечны, а имеют полностью земной,
опытный и исторически преходящий характер. Для того чтобы
появился императив «ты не должен присваивать чужую
собственность», то есть не укради, должно было
возникнуть общество, основанное на частной собственности, в
котором возможна кража. Когда это общество исчезнет,
этот императив утрачивает всякое общественное значение
и смысл, но поскольку неокантианцы и «этические
социалисты» объявляют его вечным, очевидно, они считают,
что частная собственность вечна и неприкосновенна.
Но что еще более важно, так это то, что эти
императивы, хотя их повторяют и повторяли бесчисленное
количество раз, все же остаются праздными формулами, а
люди руководствуются совершенно другой моралью.
Действительная мораль капиталиста, политических и других
деятелей буржуазии позволяет им, например, нарушать
данные ими обещания; и они нарушают их всегда, всякий
раз, когда только могут, когда им выгодно, и они мо·
1 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. -6.
505

гут совершить это безнаказанно или думают, что могуг
совершить это безнаказанно. И это они делают не
только в своей личной жизни, но точно так же в
общественной и международной жизни. Разве гитлеровское
правительство и поддерживающая его германская
империалистическая буржуазия не напала вероломно на
Советский Союз в 1941 году вопреки договору о
ненападении между двумя государствами, подписанному
гитлеровскими деятелями? Разве империалисты выполнили
принятые ими обязательства относительно Южного
Вьетнама? Разве Эйзенхауэр, Никсон и другие
государственные деятели США, которые непрестанно говорят о
«вечных нравственных ценностях», не объявили своей
государственной политикой засылку шпионских самолетов на
территорию СССР вопреки установленному
международному праву и морали?
А что можно сказать о другом категорическом
императиве, который на обыкновенном человеческом языке
гласит: не укради. В капиталистическом обществе он
используется и как правовая норма защиты
капиталистической собственности. Но вопреки этому все
капиталистическое общество, вся капиталистическая собственность
создана путем ограбления труда и собственности
миллионов людей труда. Капиталист грабит своих рабочих,
грабит, когда может, других капиталистов, грабит свое
собственное государство, грабит целые народы.
Перед лицом этих неумолимых фактов постулаты
категорических императивов кантианцев, в которых и
содержалось только требование действия, звучат как
насмешка, не приводя ни к каким действиям, направленным
на изменение этой действительности. Это не может быть
иначе, потому что данные императивы претендуют на то,
чтобы быть безусловными, а ведь общества, классы,
партии, живые люди живут в определенных условиях,
исходят из определенных условий. Все действия, все
суждения и желания людей обусловлены, детерминированы
условиями их реального общественного бытия, и именно
поэтому наука не только может служить им в качестве
руководства для действия, но и является единственным
надежным руководством общественно-исторической
деятельности людей и особенно социалистического и
коммунистического движения.
506

Неокантианская клевета на науку — существенная
особенность программы СДПГ
Неокантианцы не удовлетворяются одними своими
утверждениями, что наука не в состоянии дать нам
указания и помочь в разрешении социальных и культурных
проблем современного мира. Они не удовлетворяются
только тем, чтобы создать недоверие к науке, изображая
ее познание ограниченным и малоценным. Они
насаждают точно так же открытую вражду к науке, сваливая
на нее ответственность за глубокий и всесторонний
кризис капитализма и за все то зло, которое он несет
современному человечеству. Таким образом, неокантианцы
находятся в фаланге самых реакционных представителей
современной буржуазной философии, таких, как
Бергсон, Хейдеггер, Ясперс, Бердяев и другие, которые ставят
мистику и мракобесие выше науки.
Враждебное отношение нельсонианцев к науке
особенно ярко выражено в работе Греты Г. Герман
«Преодоление случайности», помещенной в уже цитированной
нами книге «В память Леонарда Нельсона», изданной
Минной Шпехт и Вилли Эйхлером.
В этой своей работе Герман обвиняет науку и
связанное с ней развитие техники h в фатализме, который
якобы овладел нашим временем, и во всяком зле,
которое капитализм принес человечеству с самого начала
своего возникновения и до наших дней. «Быстрое
развитие,— пишет она, — которое получили естествознание и
техника в течение прошедших 150 лет, принесло людям
неожиданные возможности поставить силы природы на
службу человеческим целям. Но это не дало им
возможности направлять свою собственную судьбу и судьбу
народов. Катастрофы нашего времени несут печать
достижений науки, техники, организаторского искусства,
и возникает вопрос: является ли техника благодатью для
современного человека или проклятием, гнетом?» 1
Далее Г. Герман указывает, что «науки дают в руки
человека средства для достижения данных целей»2, но
«не дают никакого ответа на решающий вопрос: стоит
1 М. Specht und W. Ε i с h 1 е г, Leonard Nelson zum
Gedächtnis, S. 26.
2 Там же.
507

ли применять предлагаемые ими средства. И именно
поэтому ни одна из них не застрахована от того, что ею
будут злоупотреблять, используя ее в злонамеренных
целях» 1.
Отсюда Г. Герман и другие неокантианцы делают
вывод о необходимости руководящей роли философии по
отношению к науке. Ввиду того что только философия,
точнее, «философская этика», может определять цели
человеческой деятельности и давать ответ на «решающий
вопрос» — стоит ли и ради чего стоит применять
предлагаемые наукой средства, философия должна стоять над
науками и руководить ими.
В этой реакционной кампании за распространение
всевозможной клеветы, неприязни и дискриминации
науки Г. Герман не одинока. В ней участвуют такие
неокантианцы, как Эйхлер, играющие руководящую роль в
современной социал-демократии.
Эйхлер заявляет, что наука и техника стали
источником пессимизма и даже несут вину за то, что «сейчас
небольшие группы людей могут терроризировать целые
народы при помощи полиции, управления, направленного
создания общественного мнения»2 и т. п.
Эйхлер является одним из тех руководителей Социал-
демократической партии Германии, которые формируют
ее идеологию. Он возглавлял комиссию, выработавшую и
обосновавшую новую программу СДПГ. Поэтому не
удивительно, что эти (его и других неокантианцев) взгляды
на науку и технику не только нашли отражение в новой
программе СДПГ, но и послужили философско-теоретиче-
ской основой того анализа положения современного мира,
который дан этой партией. Это, разумеется, вовсе не
означает, что философско-теоретическая основа
программы СДПГ является неокантианской только вследствие
того случайного факта, что Эйхлер оказался человекам,
придерживающимся неокантианских философских
взглядов. Верно обратное. Руководство по формированию этой
программы было возложено на неокантианца Эйхлера
потому, что само партийное руководство стоит на тех же
самых идейно-философских позициях.
1 М. Specht und \V. Ε i с h 1 е г% Leonard Nelson zum
Gedächtnis, S. 27.
2 W. Ε i с h 1 е г, Der Weg in die Freiheit, S. 27.
508

Картина современного мира, которую рисует Эйхлер,
мрачна, угнетающа и крайне пессимистична. Полностью
в духе изложенного выше неокантианского понимания
зловещей роли науки и техники первый проект программы
указывал, что современный мир характеризуется
невиданными открытиями науки и техники. «Наука об атоме
и электроника открыли путь ко второй индустриальной
революции. Освобождены силы, которые могут послужить
благоденствию человечества, но могут стать для него и
проклятием. Союз науки, техники и экономики
охватывает все более широкие жизненные пространства».
«Человечество научилось в такой большой степени
господствовать над природой, о чем прошлые поколения не смели
даже и мечтать, но тем меньше люди могут упорядочи«
вать свою собственную судьбу»1. Другими словами,
развитие и успехи науки и техники обратно
пропорциональны развитию способности человека упорядочивать свою
судьбу. Поэтому невиданный подъем науки и техники в
современном мире соответствует общественному и
культурному упадку. «Неуверенность и страх определяют
духовную ситуацию нашего времени»2. Все прежние
представления человечества о ценностях «разбиты до
основания. Его идеалы человека уничтожены, и его задачи
не разрешены»3.
Далее в пессимистическом духе неокантианской
философии и всей современной реакционнейшей буржуазной
философии проект программы указывает, что наука не
только не может помочь в разрешении проблем
социального и культурного кризиса современного мира, то есть
капитализма, а наоборот, она сама еще более углубляет
и обостряет этот кризис, углубляет мрачный пессимизм
нашего времени. «Новый свет техники и ошеломляющие
открытия едва ли могут осветить эту мрачную картину —
зарево атомной бомбы над Хиросимой было намного ярче.
Сама наука, которая часто проявляла себя как друг
человечества, способствовала, таким образом, его
духовному кризису. Поколебленные представления о
ценностях не могут укрепиться через преимущественно анали-
1 «Entwurf des Grundsatzprogramms der SPD», в «Vorwärts»,
2. 5. 1958.
2 Там же.
3 Там же.
£09

тическое научное описание человека и общества, которое
прежде всего не действует ободряюще, а, по-видимому,
скорее дает аргументы для пессимизма. Этот пессимизм
точно так же охватил современные течения в искусстве,
в литературе и в философии» К
Отрицая возможность разрешения проблемы
социального и духовного кризиса капитализма с помощью
науки, проект программы СДПГ ищет их разрешения
там, где их ищет и неокантианство — в вечных и всеобщих
ценностях кантианской этики: свободе, справедливости,
солидарности и т. п. Поэтому вместо раздела, в котором
излагались бы основные закономерности, определяющие
развитие современного капитализма, его неизбежную
историческую гибель и историческую необходимость
социализма, как это надлежало бы научно обоснованной
программе и в особенности программе партии,
руководители которой все еще продолжают утверждать, что
остаются верны научному методу Маркса, проект
программы содержал специальный раздел, озаглавленный
«Основные ценности демократического социализма».
Перечисляя основные ценности, опираясь на которые
«демократический социализм», пытается перестроить общество,
этот раздел указывал, что «данные ценности не будут
осуществлены неизбежно в ходе закономерного процесса
истории»2. Напротив, в полную противоположность
научному духу марксизма проект программы заявлял, что
осуществление этих ценностей зависит единственно от
субъективного желания людей.
Сущность этих положений сохраняется и в самой
новой программе СДПГ. Это еще одно наглядное и
неопровержимое доказательство того, что философия,
мировоззрение не только не имеют значения для борьбы за
социализм, а наоборот, что это значение громадно, решающе.
Какова будет программа партии, какова будет ее
стратегия и тактика — это, безусловно, зависит и от ее
философии.
Новая программа СДПГ есть антинаучная
«социалистическая» программа, потому что она основана на
ненаучной и реакционной философии неокантианства,
потому что ее основные положения выведены из ненаучного,
1 «Entwurf des Grundsatzprogramms der SPD:
2 Там же.
510

идеалистического анализа современного мира, который
извращает все социальные и культурные зависимости.
Анализ ищет причины социальных явлений там, где
они менее всего могут быть, поэтому и способ разрешения
глубокого кризиса, охватившего все современное
капиталистическое общество, и предотвращения проистекающих
из этого кризиса чудовищных бедствий для масс
полностью ошибочен и заранее обречен на провал.
Однако остановимся на основных философско-теоре-
тических положениях неокантианцев, при помощи кото*
рых они характеризуют ситуацию в современном мире и
которые послужили в качестве отправных положений для
новой программы СДПГ Во-первых, согласно
неокантианцам, успехи естественных наук и техники за
последние 150 лет дали человеку громадную власть над
природными силами, но они не помогли ему приобрести
умения управлять своей собственной судьбой.
Сама постановка вопроса здесь совершенно ошибочна.
Естественные науки не могут научить людей
регулировать свои социальные отношения, а также разрешать
свои общественно-исторические проблемы по той простой
причине, что эти проблемы не входят в круг их задач.
Именно поэтому они называются естественными, а не
общественными науками. Вот почему искать ответ на
общественно-исторические проблемы в естественных науках
означает не что иное, как ждать, что вол родит теленка.
А те, кто из такой предпосылки делает заключение, что
необходимо лишить доверия и уважения естественные
науки, доказывают, что они или утратили способность
элементарно логически мыслить, или занимаются
сознательной фальсификацией, продиктованной совершенно
прозрачными социально-классовыми намерениями сеять
идейную путаницу среди трудящихся масс относительно
действительных причин болезней капиталистического
строя, которые не могут более скрываться, а также о
путях их устранения.
Путь, который дает людям возможность сознательно
и свободно строить свою общественно-историческую
жизнь, давно найден. Но не естественными науками и не
развитием техники, а марксистской наукой об обществе.
Вооруженные этой наукой, коммунистические партии и
народы социалистических стран на практике доказали,
511

что с помощью науки люди могут стать хозяевами не
только естественных сил и законов, но точно так же сил
и законов, определяющих их общественно-историческую
жизнь.
Во-вторых, отмечая кричащий контраст,
существующий между бурным развитием естественных наук и
техники, с одной стороны, и социальным, культурным и
моральным упадком и разложением капиталистического
общества — с другой, которые находят выражение в
империалистических войнах, экономических кризисах, в
зверской расправе с народами, борющимися за свое
национальное и социальное освобождение, в использовании
научных открытий и новейшей техники
империалистической буржуазии для разрушительных и преступных
целей, неокантианцы, так называемые «демократические
социалисты», подобно многим другим современным
буржуазным идеологам, сваливают ответственность за все
это на науку и технику и, таким образом, перекладывают
вину с больной головы на здоровую. Это, говорят они,
наука дала в руки человека власть над невиданными по
своей мощи силами и техникой, но она не сказала ему,
как пользоваться ими, и человек использует их для
разрушительных, бесчеловечных целей. Следовательно,
наука стала не только проклятием, но, с открытием атомной
бомбы, и смертельным врагом человечества.
Разумеется, бурное развитие науки и техники
является бесспорным фактом. Также неоспоримым фактом
является и социальный и культурный упадок
капиталистического мира, его моральная деградация. Но если все
представления капиталистического мира о ценностях
«разбиты до основания», если пессимизм охватил
современные буржуазные течения в искусстве, литературе и
философии, если неуверенность и страх определяют
духовную ситуацию в капиталистическом обществе, то во
всем этом вовсе не виноваты естественные науки и
техника.
Когда капитализм был еще молод и полон
жизненных сил, успехи науки и техники не внушали ему ни
страха, ни пессимизма. Напротив, тогда они были для
него источником оптимизма. А если сейчас положение в
мире коренным образом изменилось, то это зависит не от
развития науки и техники, а от того, что капитализм
перестал развиваться, что он исчерпал свои возможности и
512

ЬСе более превращается в тормоз развития не только
науки и техники, но и производительных сил вообще.
Противоречие между развитием естественных наук и
техники, с одной стороны, и страшный упадок
капиталистического общества, культуры и морали — с другой, есть
конкретное выражение основного противоречия
современного капитализма, противоречия между развивающимися
производительными силами и устаревшими
производственными отношениями капитализма. В современной
буржуазной философии и социологии это противоречие
находит выражение в широко распространенном взгляде,
что наука и техника превратились из благодати в
проклятие человека, из его друга в его врага. Это та теория,
классово-служебную роль которой раскрыл еще Маркс.
Буржуазный экономист, пишет он, «приписывает своему
противнику такую глупость, будто он борется не против
капиталистического применения машины, а против самой
машины». «Для него немыслимо иное использование
машины, кроме капиталистического» 1.
И эта целиком и полностью реакционная теория,
имеющая единственное предназначение — оправдать
капиталистический общественный строй, свалить
ответственность за все зло, которое капитализм приносит
человечеству, за неизлечимый кризис капитализма на науку и
технику, — эта ультрареакционная теория стала идейным
оружием партии, которая еще вчера провозглашала себя
вернейшим выразителем марксизма и все еще
продолжает называться «социалистической».
Верно, что наука и техника давно используются для
преступных, .антигуманных целей. Американские
империалисты использовали величайшее открытие науки —
овладение атомной энергией — для уничтожения целых
городов и миллионов мирных людей. Позднее черчил-
левцы, трумэновцы и их генералы с циничным
бесстыдством угрожали Советскому Союзу и странам народной
демократии, что они будут уничтожены атомными и
водородными бомбами, если не подчинятся их диктату.
Правительства империалистических государств и до сих
пор используют это величайшее открытие науки главным
образом для производства оружия массового уничтожения
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 452.
33 Н. Ирибаджаков 513

и все еще отказываются прекратить производство и
испытания атомного и водородного оружия.
Но разве виновна в этом наука и техника? Научные и
технические открытия могут использоваться и для
творческих, полезных для человечества целей, как это имеет
место в социалистическом обществе. «Прогресс науки и
техники в условиях социалистической системы хозяйства
позволяет наиболее эффективно использовать богатства
и силы природы в интересах народа, открывать новые
виды энергии и создавать новые материалы,
разрабатывать методы воздействия на климатические условия,
овладевать космическим пространством. Применение науки
становится решающим фактором могучего роста
производительных сил общества»1. Поэтому вполне
закономерно, что Советский Союз — страна победившего
социализма — первой открыла эру использования атомной
энергии в мирных целях, первой проложила путь в
космическое пространство.
Но наука и техника могут, быть использованы, как
это происходит в капиталистических странах, главным
образом для разрушительных целей, которые могут
принести гибель сотням миллионов людей, вековым
культурным ценностям, целым народам. Для чего будут ис-
тюльзоваться научные и технические открытия: для
созидательных или разрушительных целей? Это — вопрос,
который решается не наукой. Но он не решается и
философской этикой неокантианцев или какой-нибудь другой
этикой. История доказала это множество раз.
Две тысячи лет христианская церковь проповедовала
нравственную норму: «Не убий!» Уже два столетия
буржуазные профессора проповедуют кантовский
категорический императив и вообще кантианскую этику.
Руководители современных капиталистических государств
обучались и воспитывались в духе этой этики. Они даже не
пропустят случая в своих речах и писаниях сослаться на
нее. Но не безбожные коммунисты с их
материалистической философией использовали науку и технику для того,
чтобы изобрести и пустить в ход пушки и орудия,
самолеты и танки, отравляющие газы и бактерии, атомные и
водородные бомбы. Все это сделали люди, воспитанные
1 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 130.
514

на христианской и кантианской или подобной
кантианской этике.
Спрашивается: где был кантовский категорический
императив, его нравственный закон или христианская
совесть американских государственных, военных и научных
деятелей, которые изобрели, построили и сбросили
первые атомные бомбы на японские города Хиросима и
Нагасаки? Где был нравственный закон Канта, когда
именно на его родине, где родилась и была весьма щи-
роко распространена его этика, гитлеровцы использовали
научные и технические средства для физического,
осуществленного с неизвестной еще в истории жестокостью
уничтожения миллионов беззащитных мужчин, женщин
и детей в лагерях смерти?
Для каких целей будут использованы научные и
технические открытия — это, в конце концов, зависит от
экономического строя общества, от того, в руках какого
класса они находятся. Современная буржуазия, которая
основывает свое существование на угнетении и
ограблении широких народных масс, на порабощении и
ограблении чужих стран и народов, всегда использовала и пока
еще может использовать науку и технику для
осуществления своих хищнических задач, для поддержания
своего паразитического существования и господства.
«Если XX век — век колоссального роста
производительных сил и развития науки — еще не покончил с
нищетой сотен миллионов людей, не принес изобилия
материальных и духовных благ всем людям на Земле, то в
этом повинен только капитализм. Усиливающийся
конфликт между производительными силами и
производственными отношениями властно ставит перед человечеством
задачу—разорвать прогнившую капиталистическую
оболочку, раскрепостить мощные производительные силы,
созданные человеком, и использовать их на благо всего
общества» К
Историческая необходимость и фатализм.
Революционно-практическая деятельность и воспитание
Другим основным моментом в критике марксизма
буржуазными идеологами и идеологами так называе-
1 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 7.
33*
515

мого «этического социализма» является борьба против
марксистского учения об объективной закономерности
общественно-исторического развития и о социализме как
исторической необходимости. «Социализм не
осуществится неизбежно» 1 — вот основное положение
«демократического социализма», прокламированное в
декларации Социалистического интернационала во Франк-
фурте-на-Майне в 1951 году.
Теоретики современных социал-демократических
партий часто придают этому своему положению значение
какого-то нового и важного открытия. А на самом деле в
этом случае речь идет об одном взгляде, заимствованном
из тех реакционных и субъективно-идеалистических
философских и социологических учений, которые давно
пытаются отрицать существование объективных
закономерностей в обществе и истории, а также возможность
создания социологии и истории как науки.
Особенно важное место занимает эта борьба в
неокантианской философии и социологии. Неокантианцы
отрицают даже закономерность природных явлений и
процессов. Когда они говорят о законах природы, они не
считают эти законы присущими самой природе. Сами по
себе явления природы протекают не закономерно, а
хаотично. Наше сознание приписывает им причинные связи
и придает закономерный характер. Таким образом,
законы, о которых нам говорят астрономия, физика, химия,
биология и другие естественные науки, не открыты и
выведены из самих явлений природы, а внесены сознанием
ученых в соответствующую область природы. «Разум не
создает своих законов природы, а предписывает ей
законы»2. Так пишет известный неокантианец Бруно Баух
в своей работе «Критицизм и натурфилософия Отто Либ-
мана».
В области социологии и истории неокантианцы идут
еще дальше. Они отрицают всякие социальные и
исторические законы, отрицают какую бы то ни было
причинную зависимость между социальными и историческими
явлениями. Известная «баденская школа» неокантианцев
Виндельбанда и Риккерта сделала наиболее цельную,
1 «Sozialistische Weltstimmen», S. 298.
2 H. Vaihingen В. Bauch, Zum 70. Geburtstag Otto
Liebmann, Festschrift der «Kantstudien», Berlin, 1910, S. 138.
516

последовательную и серьезную попытку в истории
буржуазной философии и социолргии отрицать
закономерности в обществе и истории, отрицать не только науку об
обществе, но и возможность создания такой науки, чтобы
обосновать субъективный идеализм в истории и
социологии и связанный с ним волюнтаризм. Поэтому идеи и
аргументы «баденской школы» и по сей день
используются буржуазными философами и социологами в их
борьбе против марксизма.
Как разновидность неокантианства, нельсонианство
не только не отрицает закономерного характера
общественно-исторической жизни, но видит свою главную
задачу в том, чтобы доказать, что в обществе и его
истории не существует никаких закономерностей, вследствие
чего и социализм не может рассматриваться как
закономерная историческая необходимость, не может быть
научно обоснован. Он возможен только как нравственная
необходимость и поэтому может быть обоснован только
с позиций этики, которая, по мнению неокантианцев,
принципиально отличается от опытных наук.
Нельсон признает, что научный взгляд на общество и
историю как на закономерный естественный процесс
находит свое наиболее яркое и последовательное
выражение в марксизме. «Создатели этого учения, — пишет он,—
исходили из того мнения, что социализм может быть
научно обоснован только в том случае, если он будет
извлечен из области чисто этических идеалов и будет доказан
как естественно необходимый продукт изменяющихся
согласно определенным законам социальных отношений.
Так, они считают естественным законом, что в обществе
с капиталистическим способом производства совершается
непрерывная концентрация технических предприятий, а
также растет накопление капитала во все меньшем
количестве рук и что отсюда истинные производители,
рабочие, все более отделяются от средств производства и
в зависимости от этого растут эксплуатация и
обнищание. Естественно необходимым результатом этого
процесса являются все более обостряющиеся классовые
противоположности, которые благодаря постепенно
наступающему перевесу классово-сознательного пролетариата
над численно уменьшающимися капиталистами сами по
себе [курсив мой. — Н. И.] должны привести впоследствии
к окончательному краху капиталистической общественной
517

формации и к овладению средствами производства рабо-"
чим классом, благодаря чему будут выполнены все
условия, необходимые для осуществления социализма. Не-
бходимая задача, вытекающая отсюда, — не ослаблять
классовые противоположности социал-реформаторскими
попытками выравнивания, а разъяснять их
необходимость, чтобы не тормозить наступление будущего
общественного порядка» К
Изложив в таком виде марксистское учение о
закономерном характере общественно-исторического развития,
Нельсон выдвигает против него два основных
возражения.
Во-первых, «против такого понимания, — пишет он,—
нужно прежде всего возразить, что фактические
положения, из которых оно исходит, в действительности не
являются какими-то естественными законами.
Естественные законы выражают то, что всеобще и совершается
с необходимостью; однако упомянутые положения, как
показывает опыт, представляют собой положения,
обладающие силой не безусловно, а только в известных
отношениях, и при этом в таких, перед которыми люди ни
в коем случае не бессильны»2.
Во-вторых, марксистский взгляд на объективную
закономерность общественно-исторического развития
делает якобы излишней борьбу за социализм. «Ибо, если
мы примем, что эта сомнительная необходимость
существует, то было бы поистине бессмысленно
противопоставлять ей себя, так как только вследствие этого всякое
сопротивление ей было бы невозможно. Вследствие этого
точно · так же было бы бессмысленно требовать
запрещения этого сопротивления, потому что оно было бы
возможно только через нарушение естественного закона,
а такое нарушение является противоречием в самом себе
и поэтому не нуждается в каком-либо запрещении»3.
Последователи Нельсона поднимают большой шум
вокруг каких-то его особых заслуг в борьбе против
марксистского учения об объективной закономерности
общественно-исторического развития; мы не видим абсолютно
ничего нового ни в подходе Нельсона к марксизму, ни в
1 L. Nelson, Drei Schriften zur kritischen Philosophie, S. 69—70.
2 Там же, стр. 70.
3 Там же,
518

аргументации, которой он пользуется для того, чтобы
его опровергнуть.
Подход Нельсона к марксизму — это традиционный
подход буржуазных критиков до и после Нельсона,
который выражается в том, что они не могут критиковать
марксизм, не извращая его и не вульгаризируя. При
этом Нельсон извращает и вульгаризирует марксизм тем
же самым способом, каким буржуазные философы,
социологи и экономисты извращали и фальсифицировали
его тысячу раз до него.
Трудно найти буржуазного критика марксизма, с
самого начала его возникновения до наших дней, который
не сводил бы марксистское учение об объективной
закономерности общественно-исторического развития к
фаталистическому взгляду на историю и не делал бы отсюда
вывод, что победа социализма наступит сама по себе, без
борьбы за ее осуществление. Эта буржуазная
интерпретация марксизма была настолько распространена еще в
конце прошлого столетия, что стала официальной
идеологией партий II Интернационала. Однако она в корне
ошибочна и не имеет ничего общего с действительным
марксизмом.· И если она получила столь широкое
распространение в буржуазной и оппортунистической
литературе, то причины этого кроются не в действительной
природе марксизма, а в его противниках и в их
отношении к нему.
Одной из важнейших причин этого является прежде
всего то непонимание марксизма, которое проявляют
буржуазные идеологи вследствие своего механистического
толкования проблемы причинности, закономерности и
необходимости. В своих рассуждениях по этому вопросу
они не далеко отошли от механистической и,
следовательно, метафизической концепции Лапласа, которую
разделяли и французские материалисты XVIII века. Для них
причинность и закономерность были тождественными
понятиями. Всякое явление, которое причинно обусловлено,
в то же время закономерно, необходимо. А так как нет
явлений в мире, которые не были бы причинно
обусловлены, то отсюда следует, что всякое явление необходимо.
Именно в этом и заключается фаталистический взгляд
на мир. А поскольку марксизм последовательно
применяет принцип причинности и закономерности к
объяснению общественно-исторических явлений, отсюда следует,
519

что он ярчайший представитель фатализма в области
общественных наук.
Во-вторых, буржуазные критики марксизма
отождествляют марксизм с фатализмом, потому что так им легче
бороться с ним.
В-третьих, интерпретация марксизма,
отождествляющая его с фатализмом, гораздо удобнее для
социал-демократических партий, которые на словах представляются
марксистскими, на деле стремятся парализовать
революционную деятельность масс, отвлечь рабочий класс от
активной борьбы против капитализма за победу
социализма и коммунизма, уверяя, что гибель капитализма и
победа социализма якобы наступят сами по себе, в силу
объективных экономических законов самого капитализма,
без борьбы трудящихся масс.
Нельсон является вульгарнейшим фальсификатором
марксизма, потому что он также отождествляет марксизм
с фатализмом.
Марксизм никогда не утверждал, что история людей
совершается сама по себе, в силу какой-то фатальной
необходимости, для которой деятельность людей не имеет
никакого значения. И тем более это касается
установления социализма и коммунизма.
Не существует другого философского учения, которое
бы так же высоко поднимало человеческую активность
и особенно революционную активность рабочих и других
трудящихся масс, как это делает марксизм. С самого
начала своего возникновения и до наших дней марксизм
непрестанно подчеркивал, что люди сами делают свою
историю. Еще' в своих знаменитых тезисах о
Фейербахе Маркс критикует старый материализм за его
пассивное, созерцательное отношение к миру, за то, что
он предоставил развитие человеческой деятельности
идеализму.
Преодолевая этот основной недостаток старого
материализма и развивая далее материалистическую
философию, Маркс впервые объяснил и обосновал с
позиций материалистической философии активное отношение
человека к миру, то есть к природе и к обществу. Он
первый положил в основу материалистической теории
познания активное отношение людей к миру. Он доказал,
что активное отношение людей к природе и обществу, то
есть человеческая практическая деятельность, является
520

источником человеческого познания, критерием
истинности познания и целью человеческого познания.
Это была качественно новая теория познания,
открывавшая новый этап в развитии не только гносеологии, но
и вообще философии и проводившая резкую границу
между всей предшествующей философией и
марксистской философией, что Маркс удачно выразил в своей
крылатой фразе: «Философы лишь различным образом
объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы
изменить его».
Часто подчеркиваемая Марксом и Энгельсом мысль о
том, что свобода есть осознанная необходимость, не
означает, что достаточно человеку осознать
необходимость, для того чтобы стать свободным. Для достижения
свободы необходимо практическое действие,
основанное на научном познании объективной необходимости.
«Одного только познания... недостаточно для того, чтобы
подчинить общественные силы господству общества.
Для этого необходимо прежде всего общественное
действие» К
Марксизм — это философия революционного действия
широчайших народных масс, которая впервые научно
доказывает, что освобождение рабочего класса возможно
только как дело его собственных рук и что, освобождая
самого себя, рабсчий класс освобождает все
человечество. После всего этого утверждать, что, согласно
марксизму, социализм якобы наступит сам собой, — это
значит или никогда серьезно не заниматься марксизмом, или
его не понимать, или же фальсифицировать его.
Но обосновывая активное, революционное отношение
рабочих и трудящихся масс к миру, к человеческому
обществу, подчеркивая, что люди сами делают свою
историю, марксизм одновременно поясняет, что люди не
могут делать свою историю произвольно, как они пожелают,
например как того хотят Нельсон, Эйхлер и другие
идеалисты, потому что их деятельность также подчинена
объективным, не зависящим от человеческой воли
законам общественно-исторического развития.
Этой диалектической зависимости между человеческой
деятельностью и особенно между революционной
деятельностью рабочего класса, с одной стороны, и объек-
К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 329—330.
521

тивными историческими закономерностями — с другой, не
могут или не хотят понять вплоть до настоящего дня
многие буржуазные идеологи и ревизионисты. Не смог ее
понять и Нельсон. Поэтому его критика марксизма
просто беспомощна.
Прежде всего негодны и беспомощны сами философ-
ско-теоретические позиции, с которых Нельсон воюет
против марксистского учения об объективной
закономерности общественно-исторического развития и о
социализме как исторической необходимости. Подобно многим
другим буржуазным философам, Нельсон и его
последователи не далеко ушли от механистического и
метафизического понимания причинной обусловленности и
закономерности явлений, распространенного в XVIII веке. Для
него это также тождественные понятия. «Ибо закон
природы не означает ничего другого, кроме ясной
обусловленности одного явления другим явлением»1. «Под
естественной закономерностью явлений, — пишет ученица
Нельсона Грета Г. Герман, — Нельсон понимает
всеобщую каузальность природных явлений в том смысле, в
котором она понимается в классической физике и в
котором она находит выражение в идее лапласовского
демона»2.
Согласно механистической точке зрения Лапласа на
детерминизм, причинная обусловленность явлений не
только тождественна с их закономерной необходимостью,
но исключает всякую свободную деятельность. С этой
точки зрения свобода и необходимость есть взаимно
исключающие противоположности: или в мире существует
закономерность, необходимость и тогда нет места никаг
кой свободе действия, или же возможна свободная
деятельность— но тогда не существует объективной
необходимости, не существует каузальной
детерминированности явлений.
Если принять этот взгляд и применить его к
общественно-историческим явлениям, то нужно будет
признать, что исторические события следуют с фатальной
неизбежностью и деятельность людей становится совершен-
1 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und
Pädagogik, S. 343.
2 M. Specht, W. Ε ich 1er, Leonard Nelson zum Gedächtnis,
S. 133.
522

Но излишней, так как она не в состоянии ни вызвать, ни
предотвратить наступления исторических событий.
Не зная другой точки зрения на этот вопрос, Нельсон
критикует марксизм так, как если бы последний
придерживался позиций метафизического детерминизма
Лапласа и применял это учение к общественно-исторической
жизни людей и их деятельности. Поэтому Нельсон и
нельсонианцы представляют свою борьбу против
марксизма как борьбу против фатализма, а сам марксизм
трактуют как ярчайшее проявление фатализма, поскольку
он применяет детерминизм не только к природным, но и
к общественно-историческим явлениям. Ведь Маркс
часто подчеркивал, что он рассматривает развитие
экономических общественных формаций как
естественно-исторический процесс.
Но марксизм вовсе не разделяет лапласовского
понимания детерминизма. Он рассматривает каузальную
обусловленность и закономерную необходимость не как
абсолютно тождественные, свободу и необходимость — не
как абсолютные и взаимно исключающие
противоположности, а в их диалектическом различии и единстве.
Согласно марксизму, всякое явление и в природе и в
обществе причинно обусловлено. Но не всякое явление
закономерно необходимо. Есть явления, которые
причинно обусловлены, но не закономерно необходимы. Это
случайные явления. Такие явления существуют как в
природе, так и в обществе. Поэтому фатализм в корне
ошибочен как с точки зрения природных явлений, так и с
точки зрения общественно-исторических явлений. Не
сознание делает фатальную необходимость невозможной, а
объективное различие между причинностью и
закономерностью, между случайностью и необходимостью. Вот
почему явления не следуют с фатальной необходимостью
ни в природе, ни в обществе.
Таким образом, становится совершенно ясным жалкое
состояние Нельсона и нельсонианцев как критиков
мнимого марксистского «фатализма». Оказывается, что на
позициях фатализма стоит не марксизм, а Нельсон и
нельсонианцы.
Фатализм нельсонианцев проявляется прежде всего в
том, что они понимают причинную обусловленность и
закономерную необходимость так, как их понимают
представители фатализма.
523

Во-вторых, лризнавая, что явления природы
причинно обусловлены и закономерно необходимы, а
закономерно необходимое рассматривая по-лапласовски, то есть
как фатально необходимое, нельсонианцы являются
фаталистами и в своем понимании природы.
В-третьих, фатализм Нельсона и нельсонианцев
проявляется точно так же в их утверждении, что люди якобы
бессяльны перед действием объективных законов. На
таком понимании бессилия человека перед объективными
законами природы и общества строится всякий фатализм.
Однако марксизм решительно отвергает эту точку
зрения, и историческая практика бесконечное число раз ее
опровергала и опровергает. Люди поистине бессильны
создавать, изменять и уничтожать законы природы и
общества. Но, познав их, они могут ограничивать их
вредные действия, давать простор полезным для человека
действиям, использовать их для достижения своих целей
и планов. Благодаря этому человек сумел овладеть
многими силами и стихиями природы, поставить их себе на
службу и из их раба стать их господином. Так, с
помощью познанных законов общественного развития и
социалистической революции рабочие и трудящиеся массы,
руководимые коммунистическими партиями Советского
Союза и других социалистических стран, уже построили
или строят совершенно новое общество —
социалистическое общество.
Вот почему объективная необходимость и свободная
деятельность людей — это не взаимно исключающие
противоположности. Взаимно исключающими
противоположностями являются объективная необходимость и
произвольная деятельность, которая не хочет знать никакой
объективной закономерности. Однако истинное .название
такой деятельности не свобода, а авантюризм. Свободная
деятельность всегда основана на верном познании
объективной необходимости. Свобода — это осознанная
необходимость.
Борьба Нельсона и нельсонианцев против
фатализма — это мнимая, фиктивная борьба. Все их фразы про-
тив фатализма нужны для того, чтобы оправдать их
борьбу против закономерного характера
общественно-исторической жизни, против марксистского учения о
социализме как исторической необходимости, которая вытекает
из закономерного развития капиталистического обще-
524

Ства. Их задача состоит в том, чтобы доказать, 4ΐό
социализм является не объективной исторической
необходимостью, а только «идеалом», субъективным
требованием, «которое определяет то, что должно быть,
независимо от того, будет ли это в действительности» 1, и,
таким образом, лишить рабочих и трудящиеся массы,
социалистическое движение веры в победу социализма,
парализовать их активность, отвлечь от реальной борьбы
за социализм.
Например, Эйхлер объявляет марксистский взгляд на
социализм как историческую необходимость,
проистекающую из всего предшествующего закономерного развития
человеческой истории,-«заблуждением относительно
фактического хода истории», которое «уже не согласуется
с результатами развития науки в наши дни» 2.
Очевидно, говоря о «науке в наши дни», Эйхлер имеет
в виду современную буржуазную науку — социологию,
политическую экономию, философию истории и другие,—
которая развивается главным образом под знаком
субъективного идеализма. Однако это не наука в точном
смысле данного слова, а наукообразная апологетика
капитализма. Современная наука об обществе — это
марксистская наука, которая полностью подтверждается ходом
исторического развития.
Научных доводов, свидетельствующих против
марксистского учения о закономерном характере
общественно-исторического развития и социализме как
исторической необходимости, не существует. *И когда Нельсон,
Эйхлер и другие нельсонианцы борются против
марксизма, они руководствуются в своей борьбе отнюдь не
научными, а реакционными социально-политическими,
классовыми интересами и соображениями. Буржуазно
апологетический характер нельсонианской философии
выражен настолько сильно, что нет совершенно никаких
затруднений показать это на писаниях ее представителей.
Задача задач всей современной буржуазной
идеологии состоит в том, чтобы доказать и внушить массам, что
огромные бедствия, войны, эксплуатация, нищета и
бесправие, которые они испытывают в капиталистических
1 L. Nelson, Ethischer Realismus, 1949, S. 10.
2 W. Ε i с h 1 e г, Sozialismus als dauernde Aufgabe, в «Geist
und Tat», № 7.
525

странах, не порождаются природой самого
капиталистического строя и поэтому их борьба не должна ставить
своей целью уничтожение капитализма; что глубокие
язвы, разъедающие капитализм, порождаются
причинами, которые лежат вне капиталистического
общественного строя, что эти язвы могут быть излечены и
капитализм будет спасен от гибели. Именно эта задача
является лейтмотивом и нельсонианской философии.
«Вопреки всем мрачным пророчествам об устрашающем
закате нашей культуры, — пишет он, — этот факт
[развитие естественных наук. — Я. И.] может вселить в нас
надежду, что при помощи той же самой духовной силы —
если она будет посвящена нравственным проблемам,
неразрешимость которых является величайшей, решающей
причиной всеобщего расстройства общественных
порядков, — может быть достигнуто разрешение и этих
проблем» К Единственный практический вывод, следующий
из этого положения, — не вести борьбу за уничтожение
самого капиталистического строя, а разрешать
неразрешенные нравственные проблемы и тем самым уничтожить
«решающую причину всеобщего расстройства
общественных порядков» при капитализме. Но если социальные,
общественно-исторические проблемы — это прежде всего
нравственные проблемы, очевидно, что средства и методы
разрешения этих проблем необходимо искать в
педагогике, а не в революционно-практической борьбе за
изменение капиталистического строя. Очень ясно по этому
вопросу высказался*и Эйхлер. «Неописуемая физическая
и духовная нищета... — пишет он, — страшные разрушения
войны, которые стали возможны только вследствие
неспособности господствующих слоев или просто вследствие
их дурных намерений... множество болезней... все это и
многие другие вещи являются результатом не
непреодолимой естественной силы, а доказательством отсутствия
воспитания и недостаточной организованности нашего
общества»2. Следовательно, для того чтобы устранить все
это зло, не нужно изменять социальный строй,
уничтожать экономическую и политическую власть
«господствующих слоев». Для этого нужно их перевоспитать
1 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und
Pädagogik, S. 3.
2 W. Ε i с h 1 e г, Leonard Nelson zum Gedächtnis, S. 136.
526

и преодолеть их неспособность, помогая им осуществить
лучшую организацию капиталистического общества.
Другая основная задача современной буржуазной
идеологии состоит в том, чтобы доказать и внушить всеми
возможными средствами, что гибель капитализма не
является исторически неизбежной и что если во многих
странах капитализм уже уничтожен, а завтра будет
уничтожен и в других странах, то это якобы вызвано не тем,
что капиталистический строй уже отжил свое время и
осужден на неизбежную гибель самими законами
исторического развития, а злой волей коммунистов, которые
при помощи насилия и террора уничтожили капитализм
и на его мес е, также при помощи насилия и террора,
создали социалистический строй. Эту задачу усердно
выполняют и нельсонианцы и вообще так называемые
«демократические социалисты». «Сейчас для
демократических социалистов, — пишет Эйхлер, — совершенно ясно,
что капитализм не «должен» в силу своих внутренних
противоречий потерпеть крах и что еще менее за его
крахом, если он действительно последует (в случае войны),
должно последовать «по необходимости»
социалистическое общество» К
Таковы выводы «науки наших дней», которая якобы
опровергла марксистское учение об·исторической
необходимости социализма.
Нельсонианцы уверяют нас, что, отвергая
историческую необходимость социализма и представляя его в
качестве «идеала», субъективного требования, они ставят
судьбу социализма в зависимость только от борьбы
социалистов за его существование и что в этом якобы
раскрывается большое преимущество нельсонианской
философии над марксистскими взглядами на объективную
историческую необходимость. В то время как марксистская
постановка вопроса вела якобц к пассивному ожиданию
социализма, который должен наступить в результате
действия объективных законов
общественно-исторического развития, «этический социализм», основанный на
нельсонианской философии, призывал к активной
деятельности за осуществление социализма.
1 W. Ε i с h 1 е г, Wohlfahrstaat und Sozialismus, в «Geist und
Tat», № 8, 1955, S. 225,
527

Нельзя отрицать, что нельсонианская литература, как
и вся литература так называемого «демократического
социализма», изобилует чрезвычайно сильными фразами
против фатализма и примирения с «судьбой», за
человеческую деятельность и т. п. «Истинному идеалисту,—
пишет Нельсон, — чужда «вера в судьбу» и «примирение
с судьбой». «Он всего ожидает от своего собственного
действия и ничего не ждет от так называемого хода
вещей» К
Эти и другие подобные фразы могут создать
впечатление, что нельсонианство является философией
неограниченного действия. Но это было бы большим
заблуждением.
Прежде всего, говоря о развертывании активности
социалистов в борьбе за социализм, нельсонианцы вовсе
не имеют в виду борьбу за изменение объективной
капиталистической действительности — капиталистического
экономического строя, капиталистического государства и
других институтов капиталистического общества.
Указывая, что в результате Великой Октябрьской
социалистической революции большевики в России захватили
государственную власть, обобществили средства
производства и считали, что для полного завершения революции
им недоставало только технического прогресса, в
особенности электрификации страны, Эйхлер пишет, что
они действовали согласно «старому плану»2, то есть их
действия были направлены к изменению прежде всего
материальных условий жизни, к разрешению
политических, социальных, экономических и технических задач.
А, как мы уже видели, по мнению Нельсона и нельсо-
нианцев, борьба за социализм есть борьба за
разрешение нравственных и педагогических задач, за изменение
не внешнего, а внутреннего мира человека. «Социализм
не наступит неизбежно. Знание этого, — пишет
Эйхлер,— ставит перед социалистическим движением
проблему укрепления внутренних сил человека»3. Еще
яснее изложил выводы, вытекающие в этом отношении из
1 L. Nelson, System der philosophischen Ethik und Pädagogik,
S. 207.
2 W. Ε i с h 1 e г, Sozialismus als dauernde Aufgabe, в «Geist
und Tat», S. 217.
3 W. Ε i с h 1 e г, Sozialismus als ethischer Realismus, в «Geist
und Tat», S. 229,
528

философии Нельсона, его ученик Густав Гекман в своем
предисловии к книге Нельсона «Три работы о
критической философии». «Философские и психологические
исследования Нельсона, — пишет он, — привели его к
выводу, что и в государстве, которое построено согласно
основным положениям научной философии, гарантия
справедливой ориентации политики, в конце концов, не
находится в организации, а во внутренней связи тех,
кто имеет в своих руках власть, с идеями права. В
соответствии с этим взглядом в центре всей его практическо-
политической работы лежит воспитательная задача
укрепления справедливого характера»1. Поэтому Эйх-
лер постоянно подчеркивает, что социалистическое
движение нуждается в училищах, училищах и еще раз
училищах.
Из всего этого следует, что предмет
«социалистической» деятельности нельсонианцев — это прежде всего
«господствующие слои» в капиталистических странах,
«те, кто имеет в своих руках власть», но у кого
отсутствует необходимая мораль и воспитание для того, чтобы
преодолеть «всеобщее расстройство общественных
порядков» и капитализм превратить в «социализм».
Каждый понимает, что решение такой деликатной
педагогической задачи не по силам обыкновенным
рабочим, служащим, крестьянам и вообще
многомиллионным обыкновенным трудящимся массам. Это — задача
социалистических педагогов, которая открывает им поле
для широкой деятельности. Но само собой разумеется,
что вследствие особенностей своего труда миллионы
рабочих и трудящихся в капиталистических странах не
могут участвовать в ее разрешении, то есть не могут
участвовать в борьбе за социализм. Более того, они также
являются объектом воспитательной деятельности
«социалистических» педагогов, потому что и они должны
нравственно подготовиться для «социалистического»
общества. «Социалистическое» воспитание должно
развивать ценности дружбы, любви, товарищества,
солидарности и, самое главное, «подготавливать к совместной
жизни в терпимости друг к другу»2. «Воспитание в духе
терпимости относится не только к религиозным разли-
1 L. Nelson, Drei Schriften, S. 12.
1 W. Ε ich 1er, Der Weg in die Freiheit, S. 30—32.
34 H. Ирнбаджакое
529

чиям верующих, но оно точно так же необходимо по
отношению к политически инакомыслящим, к различным
полам и, в конце концов, к людям разного социального
происхождения»1. «Этический социализм» не намерен
уничтожать социальные, классовые различия, и это
вполне в духе его философии. Социальные различия
относятся к объективному миру, к внешнему миру, а
задача «этического социализма» — преобразить
«внутренние силы» человека, его нравственное отношение к
объективным фактам социальной действительности,
воспитать рабочих, трудящихся и эксплуатируемые массы в
духе солидарности и терпимости к их эксплуататорам и
угнетателям.
Педагогические задачи, которые себе ставит
«демократический социализм», наиболее ясно раскрывают
его социальное назначение. Его предназначение состоит
в том, чтобы играть роль примирителя буржуазии и
эксплуатируемых ею рабочих и трудящихся масс, отвлекать
рабочие и трудящиеся массы с „ пути активной борьбы
за свои классовые интересы, против капиталистических
эксплуататоров и угнетателей, увековечивать
социальное неравенство, господство буржуазии. Поэтому
философия этого «социализма» исключает из борьбы за
разрешение социальных проблем, за социализм
многомиллионные рабочие и другие трудящиеся массы, которые
являются жертвами капиталистической эксплуатации
и угнетения и вследствие этого заинтересованы в
уничтожении капитализма и в установлении социализма.
Задача этой философии состоит в том, чтобы не развивать
активность рабочих и трудящихся масс, а в том, чтобы
их оглуплять и насаждать пассивное отношение к самым
животрепещущим социальным проблемам их жизни,
уверяя их, что единственный способ установления
социализма заключается в нравственном
усовершенствовании как рабочих, так и их эксплуататоров и
угнетателей и что поэтому борьбу за социализм нужно
предоставить социал-демократическим педагогам.
Нельсонианцы на словах заявляют, что они борются
против фатализма, включая и мнимый «фатализм»
исторического материализма, который якобы принижает
ответственность людей за общественно-историческую
» W. Ε i с h 1 е г, Der Weg in die Freiheit, S. 30—32.
530

действительность и не содействует развертыванию
активной борьбы за социализм. Но на деле они не только не
борются против фатализма, а, напротив, проповедуют
фатализм и насаждают бездейственность и примирение
с капиталистической действительностью.
Фаталистический взгляд на общество всегда внушает
социальное бездействие и примирение как с
существующей общественной действительностью, так и с ходом
исторических событий. Но есть фатализм и фатализм.
Есть фатализм оптимистический. Таким был фатализм,
распространяемый социал-демократическими партиями
до второй мировой войны, которые насаждали среди
рабочих необоснованный оптимизм, веру, что социализм
победит сам собой. Но существует также фатализм
пессимистический, насаждающий отчаяние и неверие в
борьбу за социализм, неверие в возможность изменить
капиталистический строй и примирение с этим строем.
Такой фатализм распространяют сейчас нельсонианцы
и другие идеологи «демократического социализма».
Представление о взятии политической власти
социалистами и установлении социализма, заявляет Эйхлер,
«никоим образом н» основывается на уверенном
ожидании, что попытка безусловно должна быть успешной.
Никто с уверенностью не может предсказать, что
общество будет оформлено социалистически. Но мы знаем,
что оно должно быть так оформлено. И даже если
социалистическое общество никогда не будет построено,
даже и тогда мы должны быть всегда спокойны,
сознавая, что наши усилия дали жизни тот смысл, который
при данных обстоятельствах она может иметь. Не
достигнуть цели — это может быть несчастьем, по
отношению к которому мы бессильны» К
Очевидно, и без особых усилий можно это понять,
что такая философия не может служить борьбе за
социализм. Ее предназначение состоит в том, чтобы идейно
разоружать социалистическое движение, сеять неверие,
отчаяние и полную деморализованность в рядах
рабочего класса, оправдывать предательскую деятельность
тех социал-демократических деятелей, которые делают
все, чтобы скомпрометировать борьбу рабочего класса
1 W. Eich 1er, Sozialismus als dauernde Aufgabe, в «Geist
und Tat>. № 7. 1954, S. 219.
3*
531

за Социализм, отвлечь рабочие Массы от этой борьбы.
Это — философия предателей социализма, философия
буржуазной агентуры в рабочем движении. Она
является типичным идеологическим выражением страха
буржуазии и социал-демократических идеологов перед
растущей активностью рабочих и других трудящихся масс
в капиталистическом обществе, перед их сознательной и
организованной борьбой против капиталистической
эксплуатации и угнетения.
В свете сказанного перед нами с еще большей силой
предстает несравненное превосходство марксизма как
философии революционного действия, исторической
активности широчайших народных масс. Ставя на
передний план борьбы за социализм борьбу за уничтожение
объективно-существующего капиталистического строя,
то есть изменение внешних, материальных условий
общественной жизни людей и превращение этих условий
из капиталистических в социалистические, марксизм
требует непрестанно развивать революционную
активность и историческое творчество самых широких
рабочих и трудящихся масс, потому что выполнение этой
задачи невозможно иначе, как при активнейшем
участии самих масс.
Наряду с этим марксизм вовсе не отрицает и ни в
коей мере не недооценивает вопросы воспитания, включая
и нравственное воспитание, для победы социализма. Но
его понимание роли и содержания воспитания в борьбе
за социализм коренным образом отличается от
понимания нельсонианцами и вообще так называемыми
«демократическими социалистами».
Согласно марксизму, воспитательная работа
коммунистических партий как среди своих членов, так и среди
масс абсолютно необходима для победы социализма. Но
их воспитательная работа коренным образом
отличается от воспитательной работы «демократических
социалистов», прежде всего по своему содержанию. В
противоположность социал-демократическим партиям
коммунистические партии воспитывают своих членов и массы
не в духе буржуазной идеологии, а в духе великих идей
революционного марксизма. Они насаждают не
буржуазную мораль, проповедующую классовое
сотрудничество и примирение с капиталистической
действительностью, а принципы коммунистической морали, клас-
532

coBô-пролетарской морали — морали революционной
борьбы.
Марксизм отвергает как наивный утопизм или
сознательное шарлатанство утверждение, что социализм
может быть достигнут путем нравственного
перевоспитания борющихся социальных классов капиталистического
общества. Борьба за социализм — это не борьба за
разрешение нравственных задач, а за разрешение
социальных, политических и экономических задач, за устранение
классовых противоречий, за уничтожение
эксплуататорских классов и через посредство этого всех классов
вообще.
Эти задачи не могут быть разрешены при помощи
нравственных проповедей и других педагогических
средств главным образом по двум причинам:
Во-первых, потому что существование классов
зависит не от нравственных, а от материальных,
экономических условий. Для того чтобы уничтожить
антагонистические классы, нужно взять политическую власть из
рук буржуазии, уничтожить капиталистическую
собственность на средства производства и сделать их
собственностью всего общества.
Во-вторых, никакой эксплуататорский класс не
согласится добровольно лишиться своего политического и
экономического господства и быть ликвидированным как
класс. Не согласится на это добровольно и буржуазия.
Хотя к ней и обращались со множеством моральных
проповедей и возвышеннейших гуманных воззваний, она
оставалась к ним глуха, потому что выгоды, которые ей
давало положение господствующего и
эксплуататорского класса, были сильнее нравственных проповедей
разных филантропов, потому что она имела свою,
классовую мораль, которая оправдывала и эксплуатацию и
социальное угнетение.
Для того чтобы нравственно перевоспитать
эксплуататоров, прежде всего необходимо лишить их
объективной возможности эксплуатировать и угнетать других и
заставить их жить своим собственным трудом, а не
трудом других. Только тогда эксплуататоры воспримут
другие нравственные нормы и ценности.
С изменением социальной действительности
неизбежно изменятся в нравственном отношении не только быв-
533

шие эксплуататоры. Изменятся и сами революционные
массы. Изменяя материальные условия своего
существования, они изменят и самих себя, включая и свою
мораль. Возникнет новая мораль, которая будет
соответствовать новым социальным -условиям
социалистического общества. Поэтому практическая деятельность
масс по революционному изменению капиталистического
общества в социалистическое является величайшей
школой перевоспитания масс, всего общества.
Но когда единственным хозяином науки и техники
станет рабочий класс, трудящиеся, тогда
злоупотреблениям наукой и техникой будет положен конец. В
социалистическом обществе, где уничтожены
эксплуататорские классы, наука и техника впервые ставятся на
службу всему обществу, вследствие чего создаются условия
для их бурного, всестороннего и беспрепятственного
развития. Поэтому освобождение рабочего класса,
трудящихся и эксплуатируемых масс от капиталистического
рабства приносит и науке и технике освобождение от
тех злоупотреблений, на которые они обречены в
капиталистическом обществе, и от оков капиталистических
производственных отношений, узких интересов
борющихся капиталистических монополий и государств,
задерживающих их развитие и часто придающих им
уродливый характер,
Философский ревизионизм, атеизм и религия
Несмотря на различия, существующие между
неокантианской философией Адлера и Безе, с одной
стороны, и нельсонианством — с другой, главным в них
является не то, что их различает, а то, что их сближает
и роднит.
Прежде всего это разновидности одного и того же
философского течения — неокантианства. И поскольку
неокантианство представляет собой одно из главнейших
течений буржуазной философии эпохи империализма, ему
присущи характерные черты этой философии: субъектив
ный идеализм, агностицизм, стремление разрушить
доверие к науке, обесценить научное познание и заменить
его религиозной верой и мистикой или же «примирить>
науку с религией.
534

Необходимо отметить, что эти черты свойственны не
только ревизионистам-неокантианцам, но и
современному философскому ревизионизму вообще.
Одной из догм современного ревизионизма в социал-
демократическом движении, которую он взял в готовом
виде из арсенала буржуазной критики марксизма,
является утверждение, что марксистская философия —
разновидность метафизики, а марксизм как
мировоззрение— «религия без бога», «эрзацрелигия». Подобно
буржуазным критикам марксизма, ревизионисты
непрестанно повторяют, что марксистское учение об исторической
необходимости, исторически неизбежной гибели
капитализма, о победе социалистической революции, об
исторической роли пролетариата в этой революции, о
коммунизме как «царстве свободы» и т. п. есть не что иное,
как выражение религиозного пророчества, новая форма
хилиазма и религиозного мессианства.
Эти бессовестные вымыслы буржуазной
антимарксистской критики сейчас прочно вошли в официальный
идеологический арсенал социал-демократических
партий и их идеологов. Они необходимы им для того, чтобы
оправдать свой ревизионизм, свой антимарксизм и
антикоммунизм.
И находящийся под влиянием кантианских
философских идей критик марксизма Вальтер Теймер, и
неокантианцы Адлер и Безе, и нельсонианцы Эйхлер и Вейсер,
и ревизионисты Карл Чернец и Сусанна Леонард,
придерживающиеся философских позиций
неопозитивизма, — все идеологи современной социал-демократии
полностью единодушны в том, что диалектический
материализм есть «метафизика», что он вышел за границы
«опыта» и вследствие этого якобы не является наукой,
следовательно, не связан логически с историческим
материализмом и поэтому должен быть выброшен из
марксизма во имя его научности.
Эти идеологи единодушны точно так же в том, что
марксистское учение об исторической неизбежности
социализма и коммунизма представляет собой будто бы
выражение «религиозного пророчества», хилиазма, что
ярчайшее проявление этот марксистский хилиазм якобы
нашел уже в ленинизме и поэтому борьба против
ленинизма является борьбой против религиозного элемента
ρ марксизме, против превращения марксизма в новую
535

религию, за научную чистоту марксизма. Эти
утверждения служат отправной точкой для всех идеологов
современной социал-демократии. Но используются они ими
по-разному.
Одни из них используют эти утверждения для
обоснования философской ревизии марксизма. Так
поступают, например, М. Адлер и Э. Безе. Они используют
все эти антимарксистские вымыслы и клевету для
оправдания своего «критического» отношения к марксизму,
своего отрицательного отношения к философскому
материализму, к марксистскому мировоззрению и своей
борьбе против ленинизма.
Адлер и Безе пытаются доказать, что, отрывая
марксизм от философского материализма и сводя его к
ограниченной частнонаучной, то есть социологической теории,
они этим ставят марксизм, а заодно с ним и социализм
в действительно «научные» рамки, то есть в рамки
«опыта». Соединение исторического материализма с
неокантианством, утверждают они, не противоречит
его научному характеру, так как неокантианская
философия будто бы является не «метафизикой», а
только теорией познания, которая точно так же не
переходит границы «опыта» и не ищет «сущности» и
«смысла» мира.
Такое понимание Адлером марксизма как
ограниченной, не философской, а частнонаучной
социологической теории и вся его аргументация в подкрепление
философского ревизионизма используется и австрийским
ревизионистом-неопозитивистом Карлом Чернецем. В
своей книге «Перед решением» он, принимая позу
защитника научного характера марксизма и научного
отношения к марксизму, воспроизводит обычную клевету
буржуазных идеологов на марксизм-ленинизм К
Другие используют подобную буржуазную клевету
на марксизм для того, чтобы объявить весь
марксизм ненаучным, отбросить все его теоретическое
содержание как «устаревшее» и оставить только его
нравственное содержание. Так поступают нельсонианцы
и критики марксизма типа Вальтера Теймера.
1 См. К. Czernetz, Von der Entscheidung, Welt in Wandlung
Sozialismus im Werden, Verlag der Wiener Volksbuchhandlung, S. 46, 47.
536

В подкрепление с&оих утверждений, что марксизм
представляет собой якобы не науку, а религиозное
пророчество, хилиазм, религиозную веру и т. п.,
ревизионисты и другие идеологи социал-демократии не приводят
буквально ни одного довода, который не был бы взят
из буржузной критики марксизма. В главе данной
работы «Фидеизм и марксизм» мы уже рассмотрели эти
доводы, и здесь не имеет смысла снова к ним возвращаться.
Но нельзя не остановиться на различных способах
применения в этой связи доводов ревизионистов и других
теоретиков современной социал-демократии. Это не их
собственное изобретение. Нет, он точно так же заимствован
у буржуазной антимарксистской критики, но перекроен в
соответствии с «социалистическими» и «марксистскими»
взглядами социал-демократических теоретиков.
Этот довод особенно четко изложен в книге Безе
«Карл Маркс — его жизнь и деятельность». Мы изложив
его полностью, так как он особенно наглядно показывает,
до какого невообразимого самозабвения доходят
ревизионисты в своей «критике» марксизма.
Исходя из высказывания Энгельса, что с построением
коммунистического общества человечество совершит
скачок из царства необходимости в царство свободы, Безе
пишет: «Но царство свободы... такое совершенное
царство свободы несовместимо с диалектическим
принципом марксисткого учения. Откуда мы можем знать то, что
диалектическое развитие достигнет той цели, в которой
найдет свою конечную цель? Как можем мы доказать,
что социализм есть высший пункт и завершение
истории? Эта теория Маркса является чистым историческим
пророчеством. В социалистическом обществе точно так
же имеются противоречия, и вследствие этого* истинно
диалектическое развитие... Царство совершенства,
светское земное царство божие есть хилиастическое
представление. Отбрасывая марксистское пророчество о
совершенном социалистическом царстве свободы без
диалектических противоречий как научно недоказуемое и
теоретически неверное, мы очищаем его диалектическое
учение от последних остатков утопических
представлений, которые не могут быть научно обоснованы» >.
» Е. Böse, Karl Marx —sein Leben und sein Werk, S. 131—132.
637

Итак, хотя это звучит невероятно, но Безе принимает
позу более последовательного марксиста, чем сам Маркс.
Он учит Маркса последовательной диалектике,
«очищает» его взгляды от «рецидивов утопизма», от всего,
что не обосновано научно, для того чтобы марксизм
засиял в своем чисто научном блеске.
Если бы все это было так, заслуги Безе перед
марксизмом были бы велики и бесспорны. Однако дело в
том, что борьба Безе против недостатков марксизма
похожа на борьбу Дон-Кихота с ветряными мельницами.
Это мнимые, несуществующие, полностью вымышленные
недостатки.
Никогда ни Маркс, ни Ленин не утверждали, что
социализм является конечной целью, завершением
истории. Верно, что классики марксизма в
противоположность ревизионистам утверждают, что коммунизм
представляет собой конечную цель революционного рабочего
движения, рабочего класса. Но это не только не
противоречит марксистской диалектике, а звучит полностью в
ее духе. Рабочий класс и его коммунистическая партия
могут довести историческое развитие до построения
коммунистического общества. С построением
коммунистического общества перестают существовать всякие
социальные классы, а вместе с ними и всякие партии.
Перестают существовать и рабочий класс и его
коммунистическая партия. Поэтому его конечная цель есть
коммунизм.
Но это вовсе не означает, что коммунизм — конечная
цель исторического развития вообще. Согласно
марксистской диалектике, начало и конец — относительные
понятия, непрестанно меняющиеся местами. Всякое
начало может быть одновременно концом, а всякий
конец— началом чего-то нового. И действительно,
социализм и коммунизм, который классики
марксизма-ленинизма определяют как конечную цель революционного
рабочего движения, является, по их мнению, началом
истинной истории человечества. Известно, что Маркс и
Энгельс называли всю человеческую историю до
социалистической революции только предысторией
человечества, а истинная человеческая история, по их мнению,
начинается после этой революции.
Маркс и Энгельс избегали рисовать картину
будущих общественно-исторических формаций, так как они
538

вообще избегали делать прогнозы на будущее, для
которых историческое развитие и наука еще не создали
необходимых предпосылок. Основываясь на достигнутом
историческом опыте, они могли научно предвидеть
только то, что капиталистический строй преходящ и
следующая ступень исторического развития есть социализм и
коммунизм. Какие общественно-исторические формации
будут после коммунизма, они не могли нам сказать, так
как ни история, ни наука не давали и до сих пор еще не
дают возможности сделать столь далеко идущее
предвидение. Но для них было абсолютно бесспорно, что
коммунизм не является какой-то завершающей, какой-
то крайней целью истории по той простой причине, что
история есть процесс бесконечного развития по
восходящей линии.
Если историческое развитие имеет диалектическую
природу, то совершенно ясно и бесспорно, что
историческое развитие не может иметь конца. А Маркс и Энгельс
не только понимали революционную сущность
диалектики, но и раскрывали ее и обосновывали. Более того,
Маркс и Энгельс видели непоследовательность
гегелевской диалектики и критиковали ее именно за то, что она
рассматривала конечную цель как предел исторического
развития и тем самым изменяла самой себе,
превращаясь в метафизику. В противоположность гегелевскому
диалектический метод Маркса и Энгельса был
последовательным до конца, потому что они не признавали
никакого предела исторического развития. Их огромная
историческая заслуга состоит не только в том, что они
поставили открытую и разработанную Гегелем
диалектику на материалистические основы, но и в том также,
что они преодолели ее непоследовательность, очистив ее
от метафизических элементов, которыми ее наделила
сама гегелевская философская система.
Однако Безе замалчивает эту заслугу Маркса и
Энгельса. Он приписывает им те же самые недостатки,
которые они уже раскрыли в гегелевской диалектике и
преодолели их на основе своей материалистической
философии. Он делает это для того, чтобы критиковать
Маркса и Энгельса оружием их же собственной критики,
которую они применили к гегелевской диалектике, и,
таким образом, присвоили себе ту заслугу, которая все-
539

цело принадлежит Марксу и Энгельсу. Нечего сказать,
хорош последователь Маркса и Энгельса!
Приписывая Марксу и Энгельсу мнимую ошибку,
что они якобы ставили конечную цель историческому
развитию, и приписывая себе их заслуги в развитии
диалектики, Безе еще раз раскрыл свою нравственную
низость. Но одновременно он показал и свое
философское ничтожество. Ибо, как мы уже видели, Маркс и
Энгельс не ставят никакого предела историческому
развитию, но Безе и его единомышленники неокантианцы и
другие «демократические социалисты» такой предел
ставят. Когда последние утверждают, что социализм
есть постоянная цель социалистического движения, это
означает, что они ставят предел историческому развитию
общества. Верно, что, по мнению «демократических
социалистов», эта цель практически недостижима. Она есть
не что иное,как мираж, призванный мерцать и манить
социалистическое движение, без того, чтобы
когда-нибудь стать реальной действительностью. Но разве можно
преследованием миража очистить марксистское
диалектическое учение «от последних остатков утопических
представлений»?
Абсолютно несостоятельно точно так же
утверждение Безе, что марксизм рассматривает «царство
свободы» как некое «совершенное царство свободы», в
котором уже не существует никаких общественных
противоречий. Во-первых, Маркс и Энгельс никогда и нигде
не говорили о каком-то «совершенном царстве»—ни
земном, ни небесном. Во-вторых, они никогда не
утверждали, что в социалистическом обществе не может быть
никаких «общественных противоречий». Маркс и Энгельс
указывали, что еще в первой фазе коммунистического
общества — при социализме — исчезнут классовые
антагонизмы, а во второй фазе коммунизма вместе с
классовыми различиями исчезнут и все классовые
противоречия. Но не всякое классовое противоречие есть
классовый антагонизм. Классовый антагонизм возможен
между двумя классами, из которых один эксплуатирует
и угнетает другой, и вследствие этого их классовые
интересы непримиримы. Таковы противоречия между
буржуазией и рабочим классом. После победы
социалистической революции и экспроприации буржуазии это
противоречие исчезает, потому что буржуазия как класг
540

уничтожена. Однако при социализме, кроме рабочего
класса, остается и класс трудящихся крестьян. Между
ним и рабочим классом точно так же имеются
противоречия, но они не носят антагонистического,
непримиримого характера. Эти противоречия существуют в течение
всего периода социализма. Только в коммунистическом
обществе, с преодолением различий и противоречий
между городом и деревней, эти противоречия также исчезнут.
Все это вовсе не означает, что в коммунистическом
обществе не будет никаких общественных противоречий.
Согласно марксистской диалектике, противоречие
является источником всякого движения и развития.
Ликвидировать все общественные противоречия — это означало
бы остановить всякое развитие общества, что
невозможно. Всякое общество имеет свои особенные
противоречия. Будет иметь свои противоречия и коммунистическое
общество. Каковы будут конкретные противоречия
коммунистического общества, это станет яснее, когда такое
общество будет построено. Но уже сейчас совершенно
безошибочно можно сказать, что развитие
коммунистического общества будет совершаться точно так же под
знаком борьбы между новым и старым, между
консервативным и прогрессивным. Между марксистами нет
спора о том, что в коммунистическом обществе
производственные отношения также могут отставать от
развития производительных сил и на этой основе возникнет ряд
других противоречий между старыми и новыми формами
организации общественной жизни, между
консервативными и прогрессивными идеями, между людьми, которые
держатся за старые формы общественной жизни, за
старые идеи, и людьми, которые борются за торжество
новых, более прогрессивных идей и форм жизни,
выдвигаемых потребностями самого исторического развития
общества. Но эти противоречия не будут носить
классовый характер, потому что при коммунизме классов не
будет. Следовательно, они не будут принимать форму
классовых антагонизмов и не будут разрешаться через
социальные революции, то есть через насильственное
отстранение от власти одним классом другого.
Но если и у коммунистического общества будут свои
противоречия, если и в нем будут иметь место старые,
отжившие свой век, и новые, прогрессивные, идеи,
формы, если и в нем что-то будет устаревать и тянуть на-
541

зад, а что-то рождаться и вести вперед, то это означает,
что говорить о коммунистическом обществе как о каком-
то «совершенном царстве свободы» — это подлинная
глупость. «Совершенное царство» — это предмет религии.
Однако марксизм отбрасывает всякую религию, между
прочим, не в последнюю очередь и за то, что именно при-
помощи своего «совершенного царства» она играет роль
опиума для трудящихся масс, который эксплуататоры
используют для того, чтобы совлечь их с пути
революционной борьбы.
* *
*
Прочитав писания ревизионистов, направленные
против «слепой веры» и «догматизма» коммунистов, против
«метафизики» диалектического материализма — этой
«основы коммунистической теологии», как называет ее
Чернец, против «хилиазма» и «религиозного
пророчества» Маркса, а также их уверения, что они якобы
защищают научный характер марксизма, «очищают» его
от религиозных и утопических элементов и т. п., можно
подумать, что здесь речь идет о каких-то непримиримых
противниках всякой метафизики, мистики и религии. Но
это будет большим заблуждением.
Различия, существующие между философскими
взглядами Адлера и Еёзе, Эйхлера и Вейсера, Теймера и
Чернеца, — это различия β рамках современной
буржуазной идеалистической философии. Они представляют
собой разновидность этой реакционной философии и
носят ее характернейшие черты: субъективный идеализм,
агностицизм, стремление разрушить доверие к науке,
обесценить научное познание и заменить его
религиозной верой и мистикой или по меньшей мере «примирить»
науку с религией. Однако эти черты современного
философского ревизионизма нельзя объяснять лишь
особенностями современной буржуазной философии.
Ревизионисты всегда черпали свои философские взгляды из
современной им буржуазной философии, но к такой
открытой защите религии они перешли только после
второй мировой войны.
Объяснение этого факта нужно точно так же искать
в самом политическом развитии социал-демократических
партий, в их сотрудничестве с реакционнейшими
буржуазными партиями. После второй мировой войны в ряде
542

ст{)ан Западной Европы выдвинулись как наиболее моЩ-
ные из буржузных партий христианско-демократические
партии (Западная Германия, Италия, Бельгия,
Голландия, Австрия) или такие буржуазные партии, которые
провозгласили в качестве своей идеологии идеологию
католической церкви. Вступая в политическое
сотрудничество с этими буржуазными партиями,
социал-демократические партии вынуждены были внести еще более
решительные изменения в свою идеологию, особенно по
вопросу их отношения к церкви и религии. И эти
изменения были внесены.
На одной внеочередной конференции
социалистических партий в марте 1953 года в Бентфелде
(Голландия), в работе которой участвовали и многие теологи,
были выработаны новые тезисы «демократического
социализма» по вопросам религии и церкви, которые
означали полную и безусловную капитуляцию
«демократического социализма» перед церковью и религией.
Социалистические партии заявили, что атеизм социал-
демократии в прошлом был тяжким недоразумением,
о котором они сожалеют, что они не только
отказываются от всякой борьбы против церкви и религии, но и
стоят за теснейшее сотрудничество во имя общих целей,
связывающих их. А их первая и важнейшая общая цель
есть борьба против коммунизма, против марксизма и
его диалектико-материалистической философии.
Это отношение «демократического социализма» к
церкви и религии начинается, однако, не с тезисов
Бентфелдской конференции. Тезисы конференции только
узаконивала фактическое положение сотрудничества с
клерикальной реакцией в политической и идеологической
практике социал-демократических партий. Гораздо
раньше этой конференции многие теоретики
«демократического социализма» так яростно защищали религию и
обосновывали ее необходимость, что ничем не
отличались от самых воинствующих теологов.
В усилиях социал-демократических идеологов и
руководителей примирить, сблизить и соединить
«демократический социализм» с религией, уничтожить все
элементы материализма и атеизма, которые могли бы
раздражать клерикальную реакцию, исключительно важную
роль играла и играет неокантианская философия.
Неокантианство, возрождающее и углубляющее самые реак-
543

Ционйые стороны кантовской философии — ее
агностицизм и попытку оправдать и обосновать религию, а
также проистекающий из него «этический социализм»,
является теоретической основой, на которой наиболее
успешно совершается сближение и соединение
«демократического социализма» и религии.
Возьмем, например, Эрнста Безе. Он вовсе не
против религии. Наоборот, он решительно борется против
всякого атеизма, включая даже самые мягкие формы
буржуазного атеизма, который в XIX и начале XX века
был распространен среди прогрессивной буржуазной
интеллигенции, особенно среди естествоиспытателей, и
широких трудящихся масс. Читатель уже знает, что
едва ли не единственной полезной стороной вульгарного
материализма Бюхнера, Фогта и Молешотта в Германии
был его атеизм. Точно так же известно, как высоко
ценили Маркс и Энгельс научную деятельность таких
естествоиспытателей, как Дарвин и его замечательный
немецкий последователь Эрнст Геккель, именно за
материалистический и антирелигиозный, атеистический
характер их научных и философских взглядов. Но то,
что во взглядах этих философов и ученых вызывает
одобрение Маркса и Энгельса, вызывает яростный гнев
у «марксиста» Безе. «Старые аргументы
натурфилософии,— пишет он, — которые были жадно восприняты
рабочим движением в конце XIX и начале XX века,
потеряли свой прежний блеск и их некогда невиданную
ударную силу. Они не владеют уже мышлением
современного социалистического движения... Что знает наше
поколение, которое спорит о теории относительности,
квантовой гипотезе и атомной физике, о Дарвине, Гек-
келе, Бюхнере или даже Бёлыие, Бруно Вилли и Артуре
Древсе? Едва ли о них вспоминают... Отмирает не
религия, а монизм Геккеля и материализм Бюхнера» К
С еще большей решительностью Безе воюет с
марксистским атеизмом. На марксистскую точку зрения, что
религия не вечна, что она есть историческое явление,
которое отомрет при коммунизме, он категорически
возражает, что «религия не отомрет»2. Религия, утверждает
1 Е. Вбзе, Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre,
S. 106.
2 Там же, стр. 105.
544

он, является неизменной потребностью человека,
которая не порождена каким-то определенным социальным
строем и вследствие этого не может быть уничтожена
с уничтожением капитализма. Безе утверждает, что
будто в социалистическом обществе «истинная
религиозность» должна стать даже более сильной, чем когда
бы то ни было.
Главные свои аргументы против марксистского
учения о религии и в подкрепление своей точки зрения Безе
черпает из неокантианского учения о формах сознания,
из неокантианской точки зрения на границы научного
познания, вообще из неокантианского агностицизма.
С помощью этих сторон неокантианства он пытается
доказать, что религия не имеет социального
происхождения, что она есть надысторическая, вечная
потребность человека. «Марксистские представления об
отмирании религии при социалистическом общественном
строе, — пишет он, — теоретически неверны. В интересах
жизненных возможностей его социального учения и
вследствие ограниченности всякой социологии они
должны быть решительно отброшены, так как переходят
границы, которые очерчены взглядом на зависимость
духовной жизни от производственных отношений.
Марксистская теория может только свести исторически
необходимое изменение реального содержания нашего
сознания к его основной причине, не не уничтожить
неизменную форму нашего сознания в ходе исторического
развития» К «Метафизическая (религиозная) потребность
есть необходимая действенная форма нашего разума,
точно так же, как время и пространство необходимы для
нашей чувственности» 2. Эта метафизическая, то есть
религиозная потребность выводится Безе точно так же из
неокантианского агностицизма, утверждающего, что
наука имеет строго определенные границы, которые она
якобы никогда не может перейти. По ту сторону этой
границы находятся вопросы о смысле жизни и ее
ценности, о которых наука, а следовательно, и марксизм как
частнонаучная, соответственно социологическая, теория
не в состоянии ничего сказать. Ответ на эти вопросы
могут нам дать только философия и религия.
1 Е. Böse, Probleme der materialistischen Gesellschaftslehre,
S. 104—105.
2 Там же.
35 H. Ирибаджаков
545

После того как читатель уже познакомился с в корне
фальсификаторской интерпретацией марксизма Адлером
и Безе, сводившими последний к частнонаучной
социологической теории и дававшими совершенно фальшивое
и произвольное толкование марксистской точки зрения
на отношение между общественным бытием и
общественным сознанием, после того как была показана
полная несостоятельность неокантианской точки зрения на
независимость форм сознания от их содержания, на их
надысторический, вечный и неизменный характер, вся
эта аргументация Безе не стоит даже и ломаного гроша.
Но мы все же еще раз коротко укажем на
несостоятельность его аргументации против марксистского
учения о религии.
Во-первых, он уверяет нас, что марксизм не может
позволить себе такое утверждение, поскольку он
является частнонаучной социологической теорией, а вопрос о
религии лежит за границами науки. На это мы ответим:
марксизм есть не только социология, не только научная
теория общества. Это вымысел Адлера, Безе, Чернеца
и всех ревизионистов, который находится в кричащем
противоречии с истиной. Марксизм есть целостное
мировоззрение. А вопрос о религии является частнонауч-
ным вопросом, и прежде всего социологическим вопросом.
Во-вторых, марксистские представления об
отмирании религии никак не выходят за рамки марксистского
учения о зависимости духовной жизни от
производственных отношений. Границы, которые якобы это учение
очертило и которые марксистские представления об
отмирании религии перешли, это не границы марксизма.
Как мы уже показали, они «очерчены» Адлером и Безе
совершенно произвольно. Последние прилагают все
усилия для того, чтобы приписать свои собственные
кантианские взгляды о мнимой независимости форм
сознания от их содержания и от производственных
отношений Марксу. Однако Маркс придерживался взгляда,
именно прямо противоположного этому взгляду, так что
его представления об отмирании религии находятся не
в противоречии, а в полном согласии с его взглядами
на зависимость духовной жизни от производственных
отношений.
В-третьих, утверждение, что метафизическая,
соответственно религиозная, потребность является будто бы
546

такой же необходимой формой человеческого разума,
как пространство и время для нашей чувственности,—
это произвольное утверждение, основанное на
кантианской догме, которая тысячу раз была опровергнута
исторической практикой, наукой и материалистической
философией. Прежде всего, пространство и время суть
не формы нашей чувственности, а формы существования
объективного материального мира. Они существуют вне
и независимо от всякого сознания и всякой
чувственности. Еще более несостоятельно утверждение Безе о
религиозной потребности как форме человеческого
разума. Даже если мы примем, что время и пространство
представляют собой формы человеческой чувственности,
никто не смог бы отрицать, что в таком случае они
были бы действительно необходимыми формами
чувственности, потому что нет человека, который не
воспринимал бы чувственный мир во времени и
пространстве. Но кто может отрицать, что существуют миллионы
людей, которые не только не чувствуют никакой
религиозной и метафизической потребности, а, наоборот,
являются решительными и активными борцами против
всякой метафизики, мистики и религии. Такими
убежденными и непримиримыми противниками метафизики,
мистики и религии, были, например, Маркс, Энгельс,
Ленин, такими были и те буржуазные атеисты типа
Бюхнера, Геккеля и других, о которых Безе говорит с
такой ненавистью, ставящей его в ряды самых
ревностных и самых воинствующих защитников религиозного
мракобесия.
В-четвертых, попытка Безе обосновать потребность
религии какими-то непреодолимыми для науки
границами широко распространена среди теологов и среди
тех реакционных буржуазных философов, которых Ленин
называл попами без рясы. Данная точка зрения широко
распространена во всей современной буржуазной
философии, и это не случайно. В наше время, при
громадных успехах науки, при наличии ее огромного и непре
станно растущего авторитета, теологам и буржуазным
реакционным философам становится все труднее и
неудобнее противопоставлять религию науке. Кроме того,
при таких обстоятельствах атеистическая природа и
сильные атеистические традиции, в особенности
естественных наук, становятся все более опасными для
35*
547

религии, которая в течение веков отрицала науку и вела
жестокую борьбу против развития современной науки
не только при помощи пера, но, так сказать, «огнем и
мечом».
Поэтому теологи и реакционные буржуазные
философы нашли способ «примирить» науку с религией. Для
этой цели они выдумали теорию, что наука и религия
якобы занимаются вопросами, которые лежат в двух
совершенно различных областях. Проблемы науки
являются не проблемами религии, а проблемы религии — не
проблемами науки, они, собственно, недоступны для нее.
Вследствие этого научные теории и гипотезы не могут
иметь антирелигиозного характера, а религия не вредит
науке.
Читатель помнит, что эту теорию мы находили в
философии неотомизма, а сейчас я нахожу ее у
теоретика «демократического социализма» и мнимого
«марксиста» Эрнста Безе.
Цель этой теории — сделать невозможной борьбу
против религии оружием науки, выдумывая
непреодолимую границу для научного познания. А поскольку
проблемы религии и философии лежат за этой границей,
наука не имеет права говорить об этих проблемах. Они
остаются монополией религии.
Однако это не означает, что эта теория ставит науку
и религию в независимое положение друг от друга. Она
ставит религию в независимое положение от науки.
Поэтому буржуазные философы, а вместе с ними Безе
и другие ревизионисты и идеологи «демократического
социализма» непрестанно подчеркивают, что атеизм
якобы не проистекает из научной теории. Но
одновременно эта теория стремится поставить науку в
положение зависимости от религии и философии (то есть
теологии), чтобы превратить ее в служанку религии и
теологии.

НЕКОТОРЫЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ
ТРАДИЦИОННОГО РЕВИЗИОНИЗМА
В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
ТРАДИЦИОННЫЙ РЕВИЗИОНИЗМ
О КЛАССАХ И КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ
Ревизионизм в рядах социал-демократических
партий не имеет своей собственной социологии. Как в
области философии, так-и в области социологии
социал-демократические руководители и теоретики плетутся в
хвосте буржуазной идеологии. Они проповедуют те же
самые или несколько измененные буржуазные
социологические теории и идеи, которые мы уже рассмотрели.
Это особенно ясно видно в концепциях современных
социал-демократических теоретиков об исторической
судьбе капитализма, о социалистической революции.
Современные теоретики социал-демократии
отрицают марксистское учение о классах и классовой борьбе,
о социалистической революции, о руководящей роли
рабочего класса в революции, о диктатуре пролетариата
и самостоятельной революционной партии рабочего
класса. Они являются откровенными апологетами
капитализма. Их высший идеал — буржуазная демократия.
В основе всех этих концепций современных социал-
демократических теоретиков лежит отрицание
марксистско-ленинского учения о классах и классовой борьбе.
Именно отрицая марксистское учение о классах и
классовой борьбе в капиталистическом обществе, они
отрицают и марксистское учение о партии рабочего класса,
о социалистической революции и диктатуре
пролетариата, о пролетарском интернационализме и другие
основные принципы марксизма.
Прежде всего социал-демократические теоретики
утверждают, что будто бы классовая структура
капиталистического общества развивается не так, как
предвидел марксизм. «От постоянно усиливающейся кон-
549

центрации в промышленности и сельском хозяйстве, —
пишет Фриц Штернберг, — Маркс ожидал
дифференциации самостоятельных средних слоев в городе и деревне;
он ожидал поляризации общества; с одной стороны —
владельцы крупных предприятий, с другой стороны —
громадное большинство населения, рабочие. И эта
поляризация общества, по его мнению, будет
существенным фактором, который приведет к низвержению
капиталистической системы и одновременно, как он верил,
в лице большинства населения — рабочих — должна
создать силу, которая трансформирует это общество» '
Но история, по мнению Штернберга, не подтвердила
этих ожиданий Маркса. Напротив, «несмотря на
значительные различия в отдельных капиталистических
обществах, для всех них общим является то, что, в
противоположность анализу Карла Маркса, в них сохранились
крестьяне, образовались новые средние слои, а рабочие
не представляют собой не только огромного
большинства, но даже и простого большинства населения»2.
Штернберг не отрицает, что средние слои, о которых
говорил Маркс, действительно распались, но
одновременно с этим он утверждает, что были созданы «новые
средние слои»3 в лице чиновников, техников и других
в промышленности, служащих в торговых предприятиях
и так далее, которые быстро росли. Ту же самую точку
зрения поддерживает Коул, Теймер, Питерман, Б.
Каутский и другие. Теймер, например, считает что самая
большая ошибка марксизма состояла в том, что он
«недооценил роли, значения и численного роста «средних
слоев», то есть «администраторов и техников», и
преувеличил роль и перспективы развития рабочего класса4.
«Современное производство, — пишет он, — требует
меньшего количества рабочих, но больше управляющего
персонала, больше техников и ученых... Рабочий класс
никогда не сможет стать большинством нации. Это,
собственно, означает конец Марксовой теории, потому
что все политические предвидения и указания Маркса
1 F. Sternberg, Marx und die Gegenwart, Verlag für
Politik und Wirtschaft, Köln, 1955, S. 42.
2 Там же, стр. 346.
3 Тям же.
« См W. The i mer, Der Marxismus, S. 80.
550

основаны на достижении такого положения, когда
рабочие будут большинством» 1.
Более того, Штернберг, Коул, Кноринген и другие
современные ревизионисты утверждают, что в условиях
капиталистического общества классовые различия
постепенно исчезают, так как материальное положение
рабочего класса непрерывно улучшается и он все более
достигает положения средних слоев. «Можно сказать, —
пишет Штернберг, — что в 1950 году большинство
американских рабочих достигло жизненного уровня средних
слоев... следовательно, американский капитализм
доказывает, что при современном развитии техники
возможно преодоление бедности. Он доказывает, что существует
возможность того, чтобы все население государства
достигло доходов средних слоев» 2.
Свои утверждения подобного рода ревизионисты
подкрепляют тем, что-де сами рабочие стали уже
держателями акций и превратились в мелких капиталистов, что
уже произошло некоторое выравнивание доходов и т. п.
Однако исторические факты опровергают все эти
утверджения ревизионистов и полностью подтверждают
марксизм и его предвидения.
Ведь уже 100 лет назад Маркс и Энгельс писали в
«Манифесте Коммунистической партии»: «Наша эпоха,
эпоха буржуазии, отличается, однако, тем, что она
упростила классовые противоречия: общество все более и
более раскалывается на два большие враждебные лагеря,
на два большие, стоящие друг против друга, класса —
буржуазию и пролетариат»3. Все те, кто не закрывает
глаза на объективную действительность, не могут не
согласиться, что история не только не опровергла это
положение марксизма, а наоборот, сейчас оно имеет
еще большую силу для капиталистических стран. В
разделе о современной буржуазной социологии мы уже
видели, что во всех развитых капиталистических странах,
и особенно в таких, как США, Англия, Франция,
Западная Германия и другие, основными классами общества
являются буржуазия и рабочий класс, и различия между
ними сейчас глубже, чем когда бы то ни было.
1 См. W. Τ h с i m е г. Der Marxismus, S. 199.
F. Sternberg, Marx'und die Gegenwart, S. 61—62.
3 К. Маркс π Φ. Энгельс, Соч.. т. 4, стр. 425.
551

Сам Штернберг указывает, что, «когда Маркс писал
«Капитал», большие капиталистические предприятия
только еще развивались; еще не было предприятий, на
которых работало бы более тысячи рабочих, и
преобладающее большинство населения состояло из
собственников мелких промышленных предприятий,
ремесленников, крестьян и сельскохозяйственных рабочих»1.
Как сильно изменился мир с тех пор! Под действием
законов капиталистического развития, как предвидели
Маркс и Энгельс, класс мелких собственников в
промышленности, сельском хозяйстве и торговле постоянно
разорялся и его численность и роль в хозяйственной
жизни развитых капиталистических стран постоянно
уменьшались и продолжают уменьшаться.
Очевидно, что разорившиеся мелкие собственники не
стали капиталистами, а в своем подавляющем
большинстве влились в непрестанно растущую армию
пролетариата. Поэтому в развитых капиталистических странах
рабочий класс наиболее многочислен, а в таких странах,
как Англия и США, составляет большинство населения.
Разумеется, это не означает, что в один день могут
исчезнуть мелкие собственники при капитализме и
останутся только два класса — буржуазия и пролетариат.
Этого ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин не допускали.
Напротив, они считали, что класс мелких собственников
продолжает существовать не только вплоть до
социалистической революции, но и в переходный период от
капитализма к социализму. Более того, они учат, что
рабочий класс и его коммунистическая партия должны
искать поддержку со стороны мелких собственников в
своей борьбе против крупной буржуазии и что для
переустройства мелких собственников на основах
социализма нужно использовать конкретные средства и формы,
отличающиеся от тех, которыми победивший
пролетариат пользуется по отношению к классу капиталистов.
Но марксизм учит, что класс мелких1 собственников
вследствие своего промежуточного положения не может
играть самостоятельную роль. Еще менее могут играть
самостоятельную роль служащие, техники, инженеры,
врачи, журналисты и т. п. В своем громадном
большинстве в капиталистическом обществе они являются
1 F. Sternberg, Marx und die Gegenwart, S. 43.
552

Наемными рабочими, и только незначительная часть их
по своему социальному положению принадлежит к классу
эксплуататоров. И как бы ни росла численность этих
«новых средних слоев», они никогда не смогут играть
самостоятельной роли. В конце концов, они вынуждены
идти или вместе с буржуазией, от которой они зайисяг
экономически, или с рабочим классом.
Что касается утверждения ревизионистов и
буржуазных идеологов, будто рабочие стали акционерами и
сами превратились в капиталистов, то необходимо
отметить, что это совершенно несерьезно и является самой
бессовестной демагогией. В США сейчас только 1,4%
рабочих имеют акции, что составляет ничтожное
количество. В Англии только 5,5% английских семей имеют
акции, а для рабочих семей этот процент намного
меньше. По признанию самого Коула, держатели мелких
акций не оказывают никакого влияния на управление
производством '. Таково положение в Западной Германии
и других капиталистических странах.
Приобретение мелких акций рабочими и главным
образом служащими является не каким-то уничтожением
классовых противоречий и различий, а средством
использования монополистами небольших сбережений рабочих
и служащих в своих интересах и одновременно
использования этого для своей демагогической пропаганды,
что якобы между ними и рабочими уже нет
существенных различий и рабочие стали капиталистами.
Очевидно, что при таком положении вещей
классовые противоречия в капиталистических странах не могут
исчезнуть, что нет другого пути для освобождения всех
трудящихся от капиталистической эксплуатации, кроме
пути непримиримой классовой борьбы.
Но указывая, что с развитием капитализма рабочий
класс растет и развивается как самостоятельная
историческая сила, что именно он, а не какой-либо другой
класс является истинным носителем нового,
социалистического строя, Маркс и Энгельс никогда не утверждали,
что для победы социализма необходимо, чтобы рабочий
класс непременно представлял собой большинство
населения. Напротив, Маркс и Энгельс считали, что
социалистическая революция может победить и в таких капи-
1 См. «Новое время» № 5 от 31 января 1957 гола, стр. 29.
37 Н. Ирнбаджаков
553

талистическнх странах, где рабочий класс еще не
является большинством населения, и поэтому необходим
союз с остальными трудящимися и эксплуатируемыми
массами, и прежде всего с трудящимися крестьянами.
Еще в середине прошлого века в своем письме к
Энгельсу от 16 апреля 1856 года Маркс писал: «Все дело в
Германии будет зависеть от возможности поддержать
пролетарскую революцию каким-либо вторым изданием
крестьянской войны. Тогда все будет прекрасно...» К
В своей работе «Крестьянский вопрос во Франции и
Германии» Энгельс писал: «Завоевание политической
власти социалистической партией стало делом близкого
будущего. Но, чтобы завоевать политическую власть,
эта партия должна сначала из города пойти в деревню,
должна сделаться силой в деревне»2.
Эти идеи Маркса и Энгельса были обстоятельно
развиты и обоснованы Лениным в эпоху империализма,
когда историческое развитие не только поставило
социалистическую революцию как непосредственную задачу,
но в новых исторических условиях сделало возможной
победу этой революции не обязательно в наиболее
развитых капиталистических странах, а в одной отдельной
стране, где империалистический фронт оказался
наиболее слабым. В этих условиях Ленин указывал, что союз
рабочего класса и крестьянства является главным
условием победы социалистической революции.
История полностью подтвердила идеи Маркса,
Энгельса и Ленина о союзе рабочего класса и крестьянства.
Победа Великой Октябрьской социалистической
революции и построение социалистического общества в
Советском Союзе, победа социалистической революции в
Китае и в других народно-демократических странах
является величайшим триумфом этих идей и
сокрушительным опровержением одной из важнейших догм
ревизионистов, согласно которой социализм* может победить
только там, где рабочий класс представляет собой
большинство населения.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II.
стр. 434.
2 Там же, стр. 402.

РЕФОРМИСТСКАЯ ТЕОРИЯ
АВТОМАТИЧЕСКОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ
КАПИТАЛИЗМА В СОЦИАЛИЗМ
В НОВЫХ ОДЕЖДАХ
Сокрушительный крах теорий Берпштейна,
Каутского, Гильфердинга и других теоретиков II
Интернационала о стихийной, автоматической трансформации
капитализма в социализм и открытое признание этого краха
в программных документах Социалистического
интернационала после второй мировой войны еще не означают,
что эти теории окончательно выброшены из идейного
арсенала ревизионизма. Оппортунистическая идея
автоматической трансформации капитализма оказалась
настолько выгодной буржуазии, что сейчас она
проповедуется, хотя и с известными видоизменениями, даже
явными идеологами буржуазии. Вследствие этого
социал-демократические теоретики не могут легко
отказаться от этой идеи, и многие из них пытаются найти
для нее новую теоретическую основу.
I. ТЕОРИЯ ЖАНА ФУРАСТЬЕ
О ТЕХНИЧЕСКОМ ПРОГРЕССЕ
Под предлогом обогащения социалистической мысли
новейшими достижениями социальной науки еще в
первые годы после второй мировой войны большинство
социал-демократических теоретиков пыталось спасти идею
автоматической трансформации капитализма в
социализм с помощью так называемой «теории технического
прогресса» французского буржуазного социолога Жана
Фурастье и таким образом разрешить идейный кризис
правооппортунистического реформизма. Книга
Фурастье «Великая надежда двадцатого века», в которой он
излагает и обосновывает свою «новую» теорию, была
37*
555

переведена и распространена самими
социал-демократами на многих языках и провозглашена источником
идеи «обновления» традиционной социалистической, то
есть оппортунистической, мысли. Так, например, в
предисловии к немецкому изданию этой книги германский
социал-демократ Буркарт Луц пишет: «Традиционная
мысль германского, а также и европейского рабочего
движения в течение длительного времени переживала
скрытый, а сейчас открыто признанный кризис.
Столкновение с серьезно растущими новыми результатами
общественных наук неизбежно. Европейское рабочее движение
должно все более опираться на эти научные знания...
Без сомнения, Жан Фурастье принадлежит к
большому числу французских представителей общественной
науки, которые в силу традиции и своих собственных
соображений действительно не участвуют активно в
рабочем движении, но согласны с его общими целями.
Вследствие этого германское рабочее движение должно
серьезно продумать результаты труда Фурастье и
оценить, какие выводы следуют из него для его собственной
политики» К
Фурастье признает, что современное
капиталистическое общество переживает глубокий кризис. Этот
кризис, или «болезнь нашего времени», как он еще называет
его, порождает такую растерянность и неуверенность в
капиталистическом обществе, что «мы, — пишет он, —
уже не можем с уверенностью отличить возможное от
невозможного, хорошее от дурного» 2. Но Фурастье не
принадлежит к числу тех буржуазных идеологов,
которые, подобно Шпенглеру, считают, что кризис
капитализма неизлечим, а его гибель фатально неизбежна. Он
оптимист, и главная задача, поставленная им в его
книге, — указать средства преодоления этого кризиса и
связанных с ним неуверенности, растерянности и
пессимизма, вдохнуть в людей «великую надежду двадцатого
века».
«Мы можем преодолеть эти «болезни» нашего
времени, — пишет Фурастье, — только познавая
фактическое развитие внешнего мира. Если нам удастся вырабо-
1 J. Fou га st i é, Die grosse Hoffnung des zwanzigsten
Jahrhunderts, 1954, S. 18—19.
2 Там же, стр. 132.
556

тать точное представление об основной или об основных
линиях экономического, общественного, а также и
политического развития, если мы сможем дать
человечеству ясную картину завтрашнего мира, тогда станет
возможным ускорить развитие и сократить страдания
народов» !. Эти мысли Фурастье могут создать впечатление,
что он выступает за строго научное объяснение
человеческого общества и его истории, способное служить
руководством общественной и в особенности
экономической деятельности людей. Однако он придерживается
мнения, что социальные науки сильно отстали в своем
развитии и что, в сущности, до появления его
произведения они успели дать научное объяснение
человеческого общества и движущих сил
общественно-исторического развития. «Теперешнее состояние экономических
и социальных наук, — пишет Фурастье, — соответствует
состоянию физики времен Галилея и состоянию химии
времен Лавуазье2. Вот почему он видит свою задачу в
преодолении этого отставания социальных наук и считает,
что он сумел создать теорию общественно-исторического
развития.
Что представляет та теория, которую Фурастье
развивает в своей книге «Великая надежда двадцатого
века»?
«Прежде всего, — пишет он, — подтверждается
правильность того положения, которое одни признают, но
большинство отрицает, что экономика управляет и
определяет сегодняшнее развитие человечества. Никакой
политический, социальный, этический и религиозный
переворот не может объяснить улучшение жизненного
уровня и способа жизни... всякая попытка объяснить
политические и социальные движения нашего мира
опирается на экономическое развитие и на технические
научные факты, которые их определяют»3. «Общественный
прогресс представляет собой не причину, а следствие
экономического прогресса. Карл Маркс первый открыл
этот принцип и подчеркнул его значение»4.
1 J. F о u г a s t i é, Die grosse Hoffnung des zwanzigsten
Jahrhunderts, S. 26.
2 Там же, стр. 133.
3 Там же, стр. 283.
4 Там же, стр. 284.
557

Взятые сами по себе, эти и ряд других положений
книги Фурастье на первый взгляд звучат весьма
по-марксистски. Он также говорит о «материальных условиях
общественной жизни» и их определяющей роли по
отношению к праву, политике и другим общественным
явлениям. Подобно историческому материализму, который
учит, что развитие производительных сил определяет
развитие производственных, а через них и развитие всех
остальных общественных отношений, Фурастье
утверждает, что развитие техники — главная определяющая
сила всего общественного развития. «Технический
прогресс, — пишет он, — вызывает перевороты в современном
мире или по крайней мере является их важнейшей
движущей силой»1. Поэтому «систематический анализ
«технического прогресса» должен быть нашей руководящей нитью
в понимании современного мира»2.
Однако в действительности теория Фурастье о
техническом прогрессе как движущей силе
общественно-исторического развития есть ненаучная и идеалистическая
теория, враждебная марксизму, историческому
материализму.
1. Хотя Фурастье и стремится создать впечатление о
родстве своей теории с историческим материализмом, но
своим высокомерным отношением к достижениям
социальных наук до него и беспочвенными претензиями на
то, что он якобы первый дал научное объяснение
общественно-исторического развития в течение последних
150 лет, он весьма ясно выразил свое действительное
отношение к марксизму. Он отнес
общественно-исторические взгляды марксизма к тому состоянию социальных
наук, которое соответствует состоянию физики времен
Галилея. >
Другими словами, Фурастье объявил марксизм
устаревшим, не соответствующим требованиям нашей
современности и современной науки. Все это объясняет нам,
почему современные ревизионисты, которые также
объявляют марксизм «устаревшим», «преодоленным
современной наукой и философией», сразу же ухватились за
1 J. F о и г a s t i é, Die grosse Hoffnung des zwanzigsten
Jahrhunderts, S. 291.
2 Там же, стр. 27,
558

теорию Фурастье. Эта теория пришлась весьма по вкусу
современному ревизионизму потому, что она не только
не выступает открыто против марксизма, но даже
демонстрирует свое «родство» с ним, одновременно
объявляя его «устаревшим» и представляя самое себя
последним словом современной социальной науки.
2. Утверждение Фурастье, что развитие техники, или,
как он выражается, «технический прогресс», есть
важнейшая движущая сила общественно-исторического
развития, вовсе не означает, что он придерживается
материалистических позиций. Вопреки его претензиям, что
будто он первый создал современную научную теорию
общественно-исторического развития, в действительности
теория Фурастье — это смесь давно известных
метафизических, вульгарно-материалистических идей с точно
такими же вгульгарными идеалистическими идеями
общественно-исторического развития.
Во-первых, теория Фурастье является узкой,
односторонней и ненаучной, так как она видит только одну
составную часть производительных сил — технику
производства и ее развитие. При этом он преувеличивает роль
техники в общественно-историческом развитии до такой
степени, что опровергает сам себя.
Как известно, многие буржуазные и
социал-демократические идеологи стремятся представить технику в
качестве враждебной трудовому человеку силы, сваливают
на нее ответственность за превращение при капитализме
трудящегося человека в вещь, в механизм самой
техники, за все бедствия, которые капитализм приносит
рабочему классу и другим трудящимся и эксплуатируемым
массам.
На первый взгляд Фурастье защищает прямо
противоположный взгляд. Он изображает современную
производственную технику и современный технический
прогресс не только как самого большого друга рабочего
класса и вообще трудящегося человека, но даже как его
освободителя от эксплуатации и всех зол капитализма.
«Современная машина, — пишет он, — не подчиняет
человека своим собственным автоматическим законам, а
освобождает его от всех задач вроде неосознанных
повторений и оставляет ему только те задачи, которые
свойственны живому, интеллигентному и предусмотри-
559

ТелЬНому существу»1. Она освободила человека от
рабского труда, создала ему несравненно более высокий
жизненный уровень, дала ему много свободного
времени, дала ему возможность все более заниматься наукой,
искусством, образованием. «Капитализм, — пишет Фу-
растье, — будет полностью уничтожен в результате
технического прогресса» 2, и на его место в ближайшем
будущем придет новая цивилизация, которую Фурастье
называет «терциерна» и которая, по его уверениям,
будет носить черты социалистического общества.
По существу, эти взгляды совсем не отличаются от
взглядов апологетов капитализма, утверждающих, что
виновником превращения трудящегося человека в вещь,
в придаток машины, а также всех страданий
трудящихся в условиях капитализма является не сам
капиталистический строй, а техника. Фурастье также
придерживается того мнения, что характер техники, недостаточно
высокая степень ее развития и то обстоятельство, что
машина в 1900 году работала только частично
автоматически, а не капиталистический строй являются
причиной, которая сделала неизбежными вышеуказанные
бедствия трудящихся масс. Но машина 1950 года была уже
полностью автоматизирована. Вследствие этого она-де
освободила трудящегося человека от рабства,
разрушила капитализм и восстановила человеческое достоинство
трудящегося человека, превращенного до этого в вещь,
в автоматический придаток к машине.
Разумеется, это вовсе не реабилитация человека,
потому что и в том и в другом случае трудящийся человек
рассматривается не как субъект, то есть не как творец
истории, а как ее объект. В обоих случаях техника
фетишизирована, представлена как всемогущая
историческая сила, господствующая над человеком. Только в
первом случае, будучи отчасти автоматической, она
представляется враждебной человеку силой, которая его
порабощает, уничтожает его человеческое достоинство
и принижает его до уровня вещи, а во втором
случае она изображается как его освободитель и
благодетель.
1 J. Fourastié, Die grosse Hoffnung des zwanzigsten
Jahrhunderts, S. 302.
2 Там же, стр. 310.
560

Когда-то утопические социалисты, не понимая еще
роли народных, и в особенности рабочих и трудящихся,
масс в истории, считали, что освобождение масс пойдет
по пути перевоспитания их хозяев, угнетателей и
эксплуататоров. Это были иллюзорные, наивные и
нереалистические планы. Но для определенного времени
вследствие неразвитости самих исторических условий они
имели известное оправдание. Сейчас, через 100 лет после
возникновения марксизма и революционного рабочего
движения, при наличии мировой социалистической
системы, утопическая теория Фурастье, уверяющая массы,
что их освобождение зависит даже не от
перевоспитания их угнетателей и эксплуататоров, которые являются
все же живыми, человеческими существами, а от
техники, — эта теория не имеет и не может иметь никакого
оправдания.
Фурастье не понимает или не хочет признать того
факта, что многомиллионные рабочие и трудящиеся
массы своим творческим трудом производят и приводят в
движение всякую технику. Сама по себе, без
производственного опыта и творческого труда людей, техника
является совокупностью мертвых вещей, которые ничего
не могут производить и не могут оказывать никакого
воздействия на ход общественно-исторического развития.
Еще менее техника в состоянии порабощать или
освобождать трудящиеся массы от капиталистического рабства
и эксплуатации.
Освобождение рабочего класса и всех трудящихся и
эксплуатируемых означает низвержение политической
власти капиталистов и других эксплуататоров,
уничтожение эксплуататорских производственных отношений.
А все это неразрывно связано с преодолением
сознательного и организованного сопротивления эксплуататорских
классов, защищающих свое политическое ц
экономическое господство, свои привилегии и всю систему средств
в виде различных законодательных и исполнительных
органов государственной власти, армии, полиции,
церкви, школы, печати, радио, телевидения и т. п.
Утверждать, что техника и технический прогресс в состоянии
преодолеть всю эту организованную систему защиты
капиталистического строя, — мягко говоря, несерьезное
дело. Освобождение рабочих и других трудящихся масс
от капиталистичсского рабства и эксплуатации может
561

быть достигнуто только путем организованной и
активной борьбы самих трудящихся масс против капитализма,
за социализм и коммунизм. А реакционный характер
теории Фурастье заключается прежде всего в том, что она
отрицает историческое творчество масс, отрицает
необходимость их освободительной борьбы против
капиталистического и всякого вообще рабства и эксплуатации,
обрекает их на бездействие, внушая им вредную
иллюзию, будто само развитие техники разрушит капитализм
и автоматически, как в сказке, отведет трудящиеся
массы в новое общество всеобщего благоденствия и
свободы. Эта теория и проистекающие из нее иллюзорные
надежды могут быть выгодны только буржуазии, а не
трудящимся, потому что, в то время как они обольщают
последних праздными иллюзиями, буржуазия продолжает
реально пользоваться своей властью и своим богатством.
Во-вторых, Фурастье не понимает диалектического
единства и взаимодействия между производительными
силами и производственными отношениями общества.
Он отрывает технику как составную часть
производительных сил от производственных отношений и
рассматривает ее роль в общественно-историческом развитии
вне реальной ее связи и зависимости от существующих
производственных отношений. Фурастье не понимает,
что развитие производительных сил, а соответственно и
техники, определяет развитие производственных
отношений и что последние, со своей стороны, оказывают
обратное воздействие на развитие самих производительных
сил, так как именно они являются реальной формой, в
которой производительные силы существуют,
развиваются и оказывают воздействие на остальные
общественные отношения именно через них, а не
непосредственно.
Непонимание, или, точнее, нежелание, признать это
диалектическое единство и взаимодействие между
производительными силами и производственными
отношениями — основной порок теории Фурастье, который
обусловливает ее утопический, ненаучный и реакционный
характер.
Так, например, Фурастье утверждает, что
«производство и потребление являются подлинными основами
экономической жизни: человек производит для того,
чтобы потреблять; потребление представляет собой цель,
562

производство — средство» К Технический же прогресс
повысил производительность труда во всех областях
экономической жизни и этим дал возможность для
«повышения производства, а следовательно, и
потребления»2.
Если мы признаем такую зависимость между
потреблением и техническим прогрессом, то легко прийти к
выводу, что с развитием технического прогресса
непрестанно будет расти и потребление, то есть будет
повышаться жизненный уровень масс до установления
полного благоденствия. Однако Фурастье упускает из виду
одну весьма значительную деталь — капиталистические
производственные отношения, в условиях которых
целью производства является не потребление, то есть
удовлетворение потребностей масс, а капиталистическая
прибыль. Поэтому, если новая техника обещает
капиталистам приносить большую прибыль, они вводят
ее на своих предприятиях; если же они не имеют от нее
выгоды, то тормозят ее применение всеми средствами,
имеющимися в их распоряжении. Следовательно,
развитие производственной техники зависит от
существующих производственных отношений, в данном случае от
капиталистических производственных отношений,
которые она никоим образом не может уничтожить.
Уничтожить капиталистические производственные отношения
означает прежде всего взять политическую власть из
рук буржуазии и лишить ее собственности па средства
производства. А эта задача не может быть выполнена
какой бы то ни было техникой. Этого можно добиться
только в результате организованной борьбы рабочих и
других трудящихся масс под руководством
коммунистической партии, которая единственно в состоянии
сломить сопротивление буржуазии и превратить средства
производства, в том числе и технику, в общественную
собственность. Только при этих условиях, в условиях
социализма и коммунизма, целью производства
становится удовлетворение потребностей масс, всех членов
общества, и всякий шаг в усовершенствовании и развитии
производственной техники означает повышение жизнен-
1 J. Fou га st i é, Die grosse Hoffnung des zwanzigsten
Jahrhunderts, S. 37.
2 Там же, стр. 117.
563

ного уровня масс, сокращение рабочего времени и
обеспечение необходимых условий для всестороннего
развития человеческой личности. Именно социализм и
коммунизм освобождают человеческую личность и из раба
вещей, капиталистических и других эксплуататорских
экономических условий превращают ее в хозяина
вещей, техники, экономики, вообще своего
общественного бытия, превращают ее в свободного творца своей
истории.
В-третьих, непонимание зависимости технического
прогресса от существующих экономических отношений в
данном обществе лежит в основе идеалистического
понимания Фурастье движущих сил технического, а
следовательно, и исторического прогресса. Как мы уже
видели, технический прогресс, по его мнению, определяет
общественно-исторический прогресс. «Но какова
причина технического прогресса?», — спрашивает Фурастье
и отвечает: «Не что иное, как научный прогресс» х. Он —
результат развития физики, химии и других
естественных наук. Это означает, что творцами истории являются
не широкие народные массы, то есть трудящиеся массы,
а представители соответствующих наук, от которых
зависит технический прогресс. И поскольку роль
технического прогресса в общественно-историческом развитии
растет все более, наряду с этим все более возрастает
историческая роль научно-технической интеллигенции,
тогда как роль масс утрачивает всякое значение для
исторического развития.
Фурастье, претендующий на то, будто он создал
новую и притом первую научную теорию
общественно-исторического развития, в сущности, повторяет идеи Мейнса
и Берла о так называемой «технократии», Бэрнхема о
«менеджерах» и другие реакционные и антинаучные,
антидемократические буржуазные теории, основная
задача которых состоит в том, чтобы принижать и отрицать
роль трудящихся масс как главного творца истории и
вообще их самостоятельное историческое творчество,
увековечивать господство незначительного
эксплуататорского меньшинства над широкими массами
народа. «В терциерной цивилизации, — пишет Фурастье,—
1 J. Fou г a st i é, Die grosse Hoffnung des zwanzigsten
Jahrhunderts, S. 291.
564

несколько сотен специалистов будут господствовать над
миллионами людей» 1.
Идеалистический характер теории Фурастье, ее роль
апологета современного буржуазного строя проявляется
с наибольшей силой в его попытках объяснить причины
кризиса современного капитализма и проистекающие из
него социальные последствия.
Согласно Фурастье, кризис современного
капиталистического общества; который он еще называет
«болезнью нашего времени», коренится не в объективной
экономической действительности капитализма, а в
несовершенстве и недостатках научного знания. Вследствие
этого причины, которые подорвали прежнюю веру в
стабильность капитализма и, с одной стороны, порождают
у буржуазии чувство неуверенности и обреченности, а
с другой — являются источником огромных страданий
народных масс, также необходимо искать, уверяет он,
не в капиталистическом строе. Их нужно искать якобы
в недостатках научного знания
общественно-исторического развития и особенно в отсутствии
своевременной и точной информации о быстро совершающихся в
наше время научно-технических открытиях и
нововведениях.
Именно «здесь находится огромная драма
человечества»2, пишет Фурастье. В наше время
научно-технические открытия и нововведения совершаются с такой
колоссальной быстротой, что человеческая мысль и
знание не поспевают за ними. В результате этого
господствующее в обществе эксплуататорское меньшинство
вынуждено принимать «слепые решения», от которых
проистекают и «страдания народа»3. Следовательно,
противоречие, которое лежит в основе «огромной
драмы» современного человечества, представляет собой не
объективное, социальное противоречие, а субъективное
противоречие, противоречие между быстро
развивающейся научно-технической мыслью, с одной стороны, и
отстающим человеческим знанием или научной
информацией — с другой.
1 J. F о и г a s t i é, Die grosse Hoffnung des zwanzigsten
Jahrhunderts, S. 311.
2 Там же. стр. 292.
3 Там же, стр. 133.
565

Отсюда и оптимистический взгляд Фурастье на
судьбы капитализма. Если противоречие между быстро
развивающейся научно-технической мыслью и научной
информацией о ней является причиной страданий народа,
кризиса капитализма, неуверенности и обреченности
буржуазии, тогда с разрешением этого противоречия
исчезнут все проистекающие из него последствия и
социальная революция, цель которой — свержение
капитализма, станет совершенно беспредметной. Чтобы
разрешить это противоречие, нужно организовать
своевременную и точную информацию о ходе
научно-технического прогресса. Таким образом, Фурастье выдвигает
своевременную информацию о научно-техническом
прогрессе как решающее средство спасения капитализма и
избавления народных масс от страданий, которые им
несет современный капитализм.
Итак, главный вывод, который Фурастье делает из
своей теории, состоит в том, что движущая сила
общественно-исторического развития — научно-технический
прогресс и своевременная научно-техническая информация
о его достижениях. Как средство ввести рабочий класс
и трудящиеся массы в заблуждение и свернуть их с
пути революционной борьбы против капитализма этот
взгляд, разумеется, выгоден для буржуазии и
правосоциалистических апологетов капитализма. Но с
научной точки зрения он не выдерживает никакой критики.
Марксизм доказал, что развитие производительных
сил, а следовательно, и техники представляет собой
объективный, закономерный процесс, который неразрывно
связан с развитием науки. Без научно-технических
открытий нет и не может быть никакого
научно-технического прогресса. Но практическое применение научно-
технических открытий в производстве происходит не
автоматически и не произвольно. Оно определяется
имеющимися производственными отношениями, которые
существуют объективно, вне и независимо от воли и
сознания людей.
Всякое научно-техническое изобретение всегда
непосредственно упирается в экономические интересы людей,
и прежде всего в интересы собственников средств
производства. Разумеется, отдельный ученый, инженер,
техник, когда он делает какое-нибудь научно-техническое
открытие, может руководствоваться в своей деятельности
566

чисто научными интересами или благородными
побуждениями служения всему своему народу, всему
человечеству и т. п. Но не эти его интересы и побуждения
определяют ход технического прогресса. Всякое научно-
техническое открытие, как бы велико и важно оно ни
было, может приобрести реальное значение для
технического прогресса только в том случае, если будет
применено в производстве. А что можно и чего нельзя
применить в производстве, в условиях капитализма решают
капиталисты, которые являются собственниками
основных средств производства. Если данное
научно-техническое открытие выгодно для них, то есть если его
практическое применение обещает принести им большие
прибыли, они его применяют, если же оно угрожает их
прибылям, то они его выкупают и прячут в свои сейфы,
чтобы оно не увидело свет.
Более того. В капиталистических странах научно-
технические исследования давно перестали быть частным
делом отдельных ученых. Сама сущность
научно-технических исследований требует коллективных усилий сотен
и тысяч научных работников и громадных
материальных средств. Поэтому в капиталистических странах
научно-исследовательская деятельность организуется и
субсидируется крупными капиталистическими
объединениями, которые имеют большие возможности
организовать эту деятельность в огромных масштабах.
Благодаря этому капиталистические предприятия не только
располагают результатами научно-технических
исследований и решают судьбу всех научно-технических
открытий в зависимости от своих собственных экономических
интересов, но в зависимости от своих интересов точно
так же определяют само направление и цели научно-
технических исследований. Самым очевидным примером
в этом отношении является судьба такого эпохального
открытия, как атомная энергия и ее практическое
применение. Применение атомной энергии и других круп-
пых открытий современной науки и техники в мирном
производстве создало бы невиданное изобилие
материальных благ для удовлетворения потребностей
широких масс народа. Но и до сих пор в капиталистических
странах эти открытия применяются почти
исключительно в военном производстве. Спрашивается: почему
атомная энергия не применяется главным образом в мирном
567

производстве, почему научно-технические исследования в
этой области в капиталистических странах направлены
почти исключительно на изготовление все нового и
нового атомного, водородного и другого оружия
массового уничтожения и почему капиталистические
правительства выступают против запрещения этого оружия?
Разве все это зависит от ученых, инженеров, техников,
которые совершают эти открытия, или от отсутствия
своевременной и точной информации о современных
научно-технических открытиях, что якобы препятствует
капиталистам принять правильные решения? Совсем нет.
Все дело в том, что применение величайших открытий
современной научно-технической мысли, главным
образом в военном производстве, соответствует
экономическим интересам монополистических объединении,
распоряжающихся этими открытиями, и их завоевательной
политике.
Следовательно, для того чтобы освободить научно-
техническое развитие от ограничений и преград, на
которые оно наталкивается в капиталистических странах,
для того чтобы поставить его на службу всему
человечеству, нужно уничтожить капиталистическую
собственность на средства производства, уничтожить
капиталистическую собственность на саму науку и технику и
сделать их собственностью всего общества. А это уже
социально-историческая задача, которая может быть
разрешена не несколькими сотнями ученых и техников, а
организованной борьбой рабочих и других трудящихся
масс под руководством коммунистических партий.
II. РЕФОРМИСТСКАЯ ТЕОРИЯ
О «ВТОРОЙ ИНДУСТРИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ»
Новейший вариант теории автоматической
трансформации капитализма представляет собой
социал-демократическая теория так называемой «второй
индустриальной революции». Эта теория возникла в начале
50 годов. Она сочетает в себе традиционные идеи
правого оппортунизма о стихийном трансформировании
капитализма в социализм с новейшими идеями
буржуазной социологии и в особенности со спекуляциями
современной буржуазной социологии вокруг вопроса о
социальных последствиях автоматизации, открытии и
568

практическом использовании атомной энергии, развитии
кибернетики и электроники и других эпохальных
открытиях современной науки и техники. Все это дает
возможность представить эту теорию как «последнее
слово» современной науки, противопоставить ее с большим
успехом «устаревшему», «отжившему свое время»
марксизму. Вследствие этого социал-демократические
теоретики торопятся ухватиться за теорию «второй
индустриальной революции» и сделать из нее одно из своих
важнейших идеологических орудий.
Первыми, кто увидел в теории «второй
индустриальной революции» новую теоретическую основу
«демократического социализма» и занялся ее разработкой, были
руководители Социал-демократической партии
Германии. «Социал-демократическая партия Германии, —
писала «Форвертс» 20 июля 1956 года, — была первой
партией вообще, 'которая на своем съезде занималась
чрезвычайно актуальной темой «второй индустриальной
революции» и этим доказала, что она не только живет
действительностью, но и дает направление будущему.
Еще в конце 1955 года член партийного руководства
Вальдемар фон Кноринген публично говорил на эту
тему, а сейчас на Мюнхенском конгрессе профессора
Лео Брандт и Карло Шмид сделали чрезвычайно
интересные доклады». Разработка и пропаганда этой теории
стала первостепенной задачей идеологических кадров
СДПГ, которая, как видно, при помощи этого стремится
снова играть роль руководящей силы в идейной жизни
международной социал-демократии. В результате этого
в социал-демократической литературе появилось
множество статей в ежедневной и периодической печати,
брошюр и книг, посвященных «второй индустриальной
революции». Остальные социал-демократические партии,
и в первую очередь Социалистическая партия Австрии,
которая является одной из самых многочисленных
и сильных партий Социалистического интернационала,
не замедлили последовать примеру СДПГ Доклады
Карло Шмида и Лео Брандта были распространены
за пределами Германии, а теория «второй
индустриальной революции» стала наимоднейшей теорией
международной социал-демократии.
Теоретики международной социал-демократии уже
создали по этому вопросу весьма значительную литера-
38 Н. Ириблджаков
569

туру. Но, как мне кажется, наиболее значительным,
наиболее характерным и наиболее широко
распространенным произведением социал-демократических теоретиков
по этому вопросу является книга известного теоретика
германской социал-демократии Фрица Штернберга
«Милитаристская и индустриальная революция», которая
вышла в 1957 году и уже переведена на 15 языков.
/. Социальная и индустриальная революции
Для того чтобы правильно ориентироваться в
теориях социал-демократических идеологов о так
называемой «второй индустриальной революции», необходимо
научно выяснить содержание понятий социальная
революция и индустриальная революция, их связь и
взаимозависимость.
Заслуга научного объяснения сущности социальной
и индустриальной революций принадлежит Марксу и
Энгельсу, которые, разработав материалистическое
понимание истории, впервые создали теоретическую
основу для научного объяснения этих двух понятий, их
связи и взаимозависимости.
«На известной ступени своего развития
материальные производительные силы общества приходят в
противоречие с существующими производственными
отношениями, или — что является только юридическим
выражением последних — с отношениями собственности,
внутри которых они до сих пор развивались. Из форм
развития производительных сил эти отношения
превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной
революции. С изменением экономической основы более
или менее быстро происходит переворот во всей
громадной надстройке» х.
Из всего этого следует, что социальная революция
не есть какое-то произвольное изменение, которое люди
могут совершить по своей воле и по своему выбору, то
есть когда им захочется, а совершается с объективной
необходимостью вследствие самого развития
производительных сил человеческого общества. При этом
социальная революция не есть какое-то изменение каких-
то сторон общественной жизни. Ее главная задача
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 13, стр. 7.
570

состоит в том, чтобы разрешить противоречие между
новыми производительными силами и старыми
производственными отношениями, изменить экономический строй
общества в соответствии с потребностями развития
производительных сил, а вместе и в соответствии с этим
изменить всю громадную надстройку, состоящую и?>
общественных организаций, учреждений, политических,
правовых, нравственных и других отношений и взглядов.
Совершение таких революционных переворотов в
обществе не является и не может быть каким-то
однократным и кратковременным актом. Социальная революция
представляет собой целую эпоху, которая некогда
охватывала века. Буржуазная социальная революция в
западноевропейских странах, например, охватывала
период от XV века до второй половины XIX века, в
течение которого произошел целый ряд превращений в
способе производства, а наряду с этим и в зависимости от
этого совершался и переворот во всей надстройке
общественных учреждений, политических, правовых,
нравственных, религиозных и других отношениях и взглядах.
В результате всех этих превращений было
окончательно установлено капиталистическое общество.
В основе буржуазной социальной революции лежал
процесс возникновения и формирования
капиталистического способа производства, который стихийно возник
в недрах феодального общества еще в XV веке, но для
того, чтобы развиться до такой степени, при какой
можно было вытеснить феодальный способ производства,
ему потребовалось несколько веков. В своем развитии
капиталистическое промышленное производство прошло
через три главных периода: период простой
капиталистической кооперации, мануфактурный период и
машинный период, каждый из которых обусловливался
соответствующей ступенью развития производительных сил
общества.
Термином «промышленная революция» Маркс и
Энгельс обозначили переход капитализма от
мануфактурной формы производства, в основе которой лежит
ручная техника, к машинному производству. Материально-
технической основой этого переворота была машина.
В 1733 году была изобретена автоматическая
сновальная машина, в 1765—1767 годах — прядильная машина,
β 1784 году — паровая машина, а в 1785 году — механи-
38*
571

ческий ткацкий станок и т. п. На основе этой новой
производственной техники, введенной первоначально на
мануфактурных предприятиях, возникла
капиталистическая фабрика как крупное промышленное предприятие,
основанное на эксплуатации наемных рабочих и
использовании систем машин для производства товаров.
Индустриальная революция раскрывает нам
революционную роль новой техники в
общественно-историческом развитии. «Пар, электричество и сельфактор были
несравненно более опасными революционерами, чем
даже граждане Барбес, Распайль и Бланки»1.
Мануфактура, основанная на примитивной технике и ручном
труде, не могла достаточно раскрыть превосходство
капиталистического способа производства над феодальным и
не была в состоянии осуществить коренное
преобразование всей экономической жизни общества. Эту
историческую задачу выполнила индустриальная революция и
возникшая в результате нее капиталистическая
фабрика. «Пар и новые рабочие машины превратили
мануфактуру в современную крупную промышленность
и тем самым революционизировали всю основу
буржуазного общества»2. С введением и развитием
крупной машинной индустрии сформировались
современная буржуазия и современный пролетариат как два
основных класса буржуазного общества. «Но именно эта
промышленная революция и внесла повсюду ясность в
классовые отношения; она устранила множество
промежуточных форм, перешедших из мануфактурного
периода, а в Восточной Европе даже из цехового ремесла,
породила подлинную буржуазию и подлинный
крупнопромышленный пролетариат, выдвинув их на авансцену
общественного развития»3.
Первая промышленная революция впервые
совершилась в Англии в последней трети XVIII и первой
четверти XIX века, а после 1849 года охватила и другие
европейские страны, такие, как Франция, Австрия, Венгрия,
Германия и другие. Следовательно, от первой
промышленной революции, начавшейся с введения машинной
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 12, стр. 3.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 19, стр. 197.
3К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. I,
стр. 97.
572

fexHHKH в пройзвоДстйо и Создания крупной машинной
индустрии, прошло уже около 150 лет. За это время в
науке и технике были сделаны новые эпохальные
открытия, самыми знаменательными из которых являются
открытие и применение атомной энергии,
автоматизация, различные электронные машины,
межконтинентальные и космические ракеты и другие открытия,
раскрывающие человечеству такие гигантские возможности
овладения силами природы, развития материального
производства и увеличения производительности человеческого
труда, перед которыми бледнеют научные и технические
открытия, на которых основывалась промышленная
революция конца XVIII и начала XIX века.
В связи с этими новыми научно-техническими
открытиями и их применением в производстве ряд
буржуазных и социал-демократических теоретиков стал
говорить о «второй индустриальной революции», которая
началась приблизительно «с середины этого столетия и уже
изменила облик мира так, как его изменила первая
промышленная революция, или в еще большей степени»1.
Поскольку среди капиталистических стран США
стоят на первом месте в овладении и применении
атомной энергии и автоматизации, буржуазные и
социал-демократические теоретики «второй индустриальной
революции» используют этот факт прежде всего для
апологетики американского капитализма. Они утверждают,
будто «вторая индустриальная революция» и
связанная с ней «социальная революция» возникли в США,
получили там наиболее сильное развитие и даже
превратили американское общество в совершенно новое
общество, к которому Марксова критика капитализма уже
якобы не относится.
Сущность теории «второй индустриальной революции»
как апологии американского империализма, ее
антимарксистский, антисоциалистический, антисоветский
характер с наибольшей силой выражены в книге Фрица
Штернберга «Милитаристская и индустриальная
революция».
Штернберг утверждает, что в результате открытия
и применения атомной энергии и автоматизации
производства «во всем западном мире совершилась револю-
1 L. Brandt, Die zweite industrielle Revolution, 1957, S. 11.
573

ция»1, а именно «социальная революция», во главе
которой стояли США. «Здесь Америка, — пишет он, —
показывает Европе ее собственный будущий путь»2.
Штернберг вычислил, что в результате развития
автоматизации и использования атомной энергии к 1975 году в
США совершится «революционное преобразование всей
общественной жизни»3. Конкретно, по мнению
Штернберга, это означает, что и без того высокое производство
в США к 1975 году якобы еще удвоится. То же
произойдет будто бы и с npoH3BOÄCTBONi в Англии и Западной
Европе. А «новое удвоение производства, разумеется,
повлечет за собой новые большие изменения социальной
структуры»4. По своему социально-экономическому
положению буржуазия снизойдет до уровня пролетариата,
а пролетариат возвысится до уровня буржуазии. В США,
по Штернбергу, будет полностью ликвидирована нищета
и будет введена 4-дневная рабочая неделя, а
западноевропейские страны преодолеют большую часть нищеты и
станут на путь введения 4-дневной рабочей недели.
Другими словами, согласно Штернбергу, «вторая
индустриальная революция» якобы осуществляет многие
идеалы социализма без необходимости вести какую бы
то ни было революционную борьбу против капитализма,
без установления социалистического строя. «В
противоположность предположениям Карла Маркса и многих
других социалистов, — пишет Штернберг, — она
совершает это не в рамках социалистического способа
производства, а в Америке и Западной Европе — в рамках
глубокой трансформации капиталистического способа
жизни, при котором промышленность большей частью
находится в частных руках, а не принадлежит
обществу.
Этот постоянно трансформирующийся
капиталистический способ производства на наших глазах разрешает
старую проблему ликвидации нищеты»5.
1 F. Sternberg, Die militärische und die industrielle
Revolution, S. 257.
2 Там же, стр. 302.
3 Там же, стр. 257.
4 Τγλι же, стр. 301.
г> Там же, стр. 308.
574

Таким образом, социал-демократический теоретик
Штернберг объявляет Маркса и всех социалистов
«опровергнутыми» историей и открыто объявляет капитализм
вечным, непреходящим, способным на бесконечные
трансформации и усовершенствования, без того, чтобы
перестать быть капитализмом.
При этом он является апологетом не капитализма
вообще, а наиболее крупного монополистического
капитализма. «Трансформированный» при помощи так
называемой «второй индустриальной революции» капитализм,
который, по его мнению, должен уничтожить нищету,
установить «4-дневную рабочую неделю и всеобщее
благоденствие»,— это не капитализм времен Адама
Смита...; это не капитализм времен Карла Маркса; это
сильно трансформированный капитализм объединенных
корпораций, олигополии и профсоюзов»1. Это такой
капитализм, при котором, по словам самого Штернберга,
135 американских корпораций владеют почти 2/з
американской промышленности2, а 1000—1500 корпораций в
Америке, Англии, Германии и других
западноевропейских странах фактически владеют более чем половиной
промышленного производства всего капиталистического
мира3.
Социал-демократический теоретик Штернберг
является одним из самых циничных апологетов современного
монополистического капитализма. Он признает, что
развитие концентрации в капиталистической экономике
достигло сейчас размеров, невиданных во всей истории
капитализма до последнего времени. Он признает, что эта
концентрация продолжает расти, а это означает, что
монополистический капитал продолжает разорять, лишать
собственности и превращать в наемных рабочих новые
миллионы мелких собственников, грабить путем
капиталистической эксплуатации сотни миллионов людей во
всем мире. И вопреки всему этому Штернберг заявляет,
что «доходы миллионных трудящихся масс увеличились
абсолютно и относительно, а доходы «богатых» и «очень
богатых» уменьшились»4.
1 F. Sternberg, Die militärische und die industrielle
Revolution, S. 312.
2 Там же, стр. 170—171.
3 Там же, стр. 173.
4 Там же, стр. 174,
575

Но цинизм штернберговской апологии современного,
и в особенности американского, монополистического
капитала достигает своей вершины в его теории так
называемой «милитаристской революции» и ее исторической
роли, которую он развивает в первой части своей книги.
На протяжении 120 полных страниц Штернберг
пытается доказать, что использование величайших открытий
современной науки и техники для производства атомного
и водородного оружия, непрестанное расширение
производства этого страшного оружия американскими
монополиями, которое совершается за счет непрестанного
увеличения налогового бремени, растущей эксплуатации
трудящихся, — что вся эта деятельность американских
монополистов и милитаристов, угрожающая всему миру
ужасами войны с применением атомного и водородного
оружия, является истинным благодеянием для
человечества.
Штернберг утверждает, что угроза миру исходит от
Советского Союза и других социалистических стран, что
крепостью мира являются Соединенные Штаты Америки
и поэтому последние должны любой ценой сохранить и
непрестанно развивать свое «превосходство» в атомном
и водородном оружии. Иными словами, во имя «мира на
земле» Штернберг призывает не к разоружению, а к
усилению вооружения, к непрестанному увеличению
производства атомного и водородного оружия. До сих пор
аргументация социал-демократического теоретика
Штернберга ничем не отличается от пропаганды Пентагона и
профессиональных апологетов буржуазного
милитаризма.
«Вклад», который Штернберг делает в дальнейшее
«развитие» и «обогащение» идеологии современного
буржуазного милитаризма, состоит в том, что он объявляет
так называемую «милитаристскую революцию», то есть
использование атомной энергии, автоматизации военного
производства, электронных машин и т. п. для
производства атомного и водородного оружия — причиной и
движущей силой так называемой «второй индустриальной
революции».
Как мы уже видели, согласно Штернбергу, «вторая
индустриальная революция» — это революция, ведущая
человечество к «трансформированному капитализму»,
при котором якобы будет существовать всеобщее
576

благоденст&ие, исчезнет бедность, будет установлена
4-дневная рабочая неделя и т. п. Но эта революция
порождается «милитаристской революцией», потому что
именно «милитаристская революция» открыла атомную
энергию, развила автоматические процессы, электронные
аппараты и машины, которые в состоянии преобразить «жизнь
больших индустриальных наций, как и жизнь до сих пор
слаборазвитых стран», и «которые начинают изменять
общественное расслоение» и т. п. «Сейчас, — пишет
Штернберг, — милитаристская революция двигает
вперед вторую индустриальную революцию в решающих
технических областях и будет продолжать двигать ее
вперед и в будущем». Эта зависимость «второй
индустриальной революции» от так называемой
«милитаристской революции», по его мнению, является
существенной особенностью, отличающей ее от первой
индустриальной революции.
Вывод, который следует из этой «теории»
Штернберга о «милитаристской и индустриальной революции»,
заключается в том, что путь к освобождению
человечества от социального неравенства, эксплуатации,
бедности к бесклассовому обществу и всеобщему
благоденствию есть путь американского империализма.
Обуреваемые авантюристическими стремлениями к
мировому господствуй подталкиваемые ненасытной
жаждой все больших прибылей, американские империалисты
поставили науку и технику капиталистического общества
всецело на службу своим милитаристским, агрессивным
планам, на службу гигантских монополистических
объединений по производству атомного, водородного и
другого оружия массового уничтожения. Начиная с
пресловутой речи Черчилля в Фултоне 14 марта 1946 года и
до сих пор американские империалисты не перестают
размахивать своим атомным и водородным оружием;
хвастаться «превосходством» своего оружия массового
уничтожения; устрашать Советский Союз и другие
социалистические страны; делать циничные вычисления,
сколько бомб потребуется для того, чтобы стереть с лица
земли большие города Советского Союза и других
социалистических стран; вычислять расходы и прибыли от
войны с социалистическими странами при помощи
атомного и водородного оружия; окружать военными базами
социалистические страны; систематически засылать раз-
577

ведывательные самолеты в воздушное пространство
социалистических стран и вопреки нормам
международного права объявлять это своей официальной
государственной политикой.
Вся история империализма является бесконечной
цепью кровавых насилий, порабощения, угнетения и
эксплуатации целых континентов, историей жестокого
соперничества между империалистическими державами,
подлости и грубого попрания всех национальных и
международных правовых и нравственных норм, если они
окажутся в противоречии с грабительскими
стремлениями и интересами империалистических группировок.
Империалистическая буржуазия ввергла человечество в
ужасы и разрушения двух мировых войн, принесших
смерть десяткам миллионов людей, уничтоживших
тысячи городов и сел, неизмеримые материальные блага и
ценности мировой культуры, созданные мирным
творческим трудом и гением человека в течение веков.
Законным порождением империалистической
буржуазии является фашизм и фашистское варварство, которое
не имеет себе равного в истории. Поэтому американские
и другие империалисты не только включают фашистские
режимы Франко и Салазара в свой «свободный мир» и
демонстрируют свою дружбу с ними, но снова помогают
возрождению фашизма в Западной Германии, Италии и
других странах. Американский империализм
поддерживал реакционные, антидемократические режимы Ли Сын
Мана в Южной Корее, Мендереса в Турции и Киси в
Японии, которые были настолько ненавистны народам
этих стран, что даже их американские хозяева не могли
спасти их от народного гнева. На американских штыках
все еще держатся такие позорные режимы, как режимы
Чан Кай-ши на острове Тайвань и Нго Дин Дьена в
Южном Вьетнаме. Американский империализм
поддерживает и защищает все полуфеодальные, реакционные
и антидемократические режимы в Южной Америке,
Азии и Африке; повсюду в мире — в Южной Америке,
Индонезии и других странах — поддерживает
реакционные силы компрадорской и феодальной реакции против
революционных национально-освободительных
движений, борющихся за освобождение своих стран от
колониального и феодального рабства, за свободное
демократическое развитие. Поэтому не случайно, что при
578

своем посещении острова Тайвань в июне 1960 года, то
есть после того как японский народ отказался
допустить его на японскую землю, Эйзенхауэр заявил:
«Нигде в другом месте мы не имеем столь верных друзей,
как здесь, на Тайване», где все еще властвует с
американской помощью позорно изгнанный китайским
народом Чан Кай-ши. Более того, американский
империализм непосредственно уничтожил установленное самим
народом демократическое правительство Гватемалы и
прилагает все усилия, чтобы сейчас уничтожить
ненавистное ему революционное правительство во главе с
Фиделем Кастро на Кубе.
Теория Штернберга о «милитаристской и
индустриальной революции» есть не что иное, как самое циничное
идеологическое оправдание американского
империализма и милитаризма. Поэтому не удивительно, что эта
теория полностью соответствует тем идеям, которые
развивает президент американской оружейной компании
«Дженерал динамике корпорейшн» Фрэнк
Пейс-младший в своей речи на конгрессе американских банкиров
в сентябре 1957 года. Фрэчк Пейс указывает, что
военные расходы являются решающим фактором
американского научного прогресса, что военные исследования
«способствовали научной революции в Америке и
послужили началом новой эры экономического и
культурного роста». Более того, по его мнению, побочные
продукты «необыкновенного научного и технического
прогресса, ставшие возможными благодаря нашим
расходам на оборону», «неизмеримо» обогатили гражданскую
жизнь не только в США, но и в «бедных» странах Азии,
Африки и Латинской Америки. Поэтому Пейс завершает
свою речь призывом к банкирам поддержать более
высокий уровень военных расходов К
2. Марксизм и реформистская теория
«второй индустриальной революции»
Есть социал-демократические теоретики и
ревизионисты, утверждающие, что их теория «второй
индустриальной революции» якобы «опровергла» Марксовы
1 См. В. Перло, Социальные последствия научно-технической
революции, «Вопросы философии» № 11, 1959, стр. 44.
579

предвидения относительно исторических судеб
капитализма, но находится в согласии с «методом» Маркса, с
марксистскими взглядами на движущие силы
общественно-исторического развития. Таков, например,
бывший генеральный секретарь Коммунистической партии
Соединенных Штатов Америки, старый ренегат и
ревизионист Эрл Браудер.
В своей книге «Маркс и Америка» Браудер пишет,
что «с тех пор, как Маркс изучил революции,
сопутствующие возникновению современной промышленности
в XVIII и XIX веках, в мире произошли огромные
изменения. Это совершенно другой мир, и во многих
существенных отношениях Маркс не узнал бы в нашем
современном обществе познанный им капитализм»1.
Одновременно Браудер указывает, что «после устранения
марксистских догм»2, основываясь на «самом
марксизме», он пришел к выводу, что для того, чтобы
построить социализм, вовсе не необходимо революционное
разрушение капитализма. «Это, — пишет он, — может
быть совершено мирным путем и без катастроф»3, путем
развития техники и «расширения демократии», путем
«второй индустриальной революции».
Однако в действительности теория
социал-демократических теоретиков и всевозможных ревизионистов о
«второй индустриальной революции» является
антимарксистской, реформистской теорией, в основе которой
лежит ненаучное понимание индустриальной и социальной
революции.
Одни из представителей этой теории совершенно
неверно отождествляют революционные изменения в
технике с индустриальной и социальной революцией. Таков,
например, Лео Брандт. «Переворот в технике, — пишет
он, — который совершается в мире, может быть назван
второй индустриальной революцией или социальной
фазой индустриальной революции»4. Другие из них, как
Штернберг, отождествляют социальную революцию с
индустриальной и т. п. Но основное в понимании и тех
и других — то, что эта революция совершается, по их
1 Е. В г о w d е г, Marx and America, p. 69—70
- 2 Там же, стр. 82.
3 Там же.
4 L. Brandt, Die zweite industrielle Revolution, 1957, S. 170,
58Q

мнению, не революционными массами, под руководством
революционных классов и партий, путем
революционного свержения капиталистического строя и сознательного
построения социализма и коммунизма, а стихийно,
автоматически, путем постепенного трансформирования
капитализма в результате введения атомной энергии и
автоматизации производства, то есть развития техники.
«Если рассматривать социологически, — пишет
Штернберг,— ...современное техническое развитие,
автоматизация ведет к революционному переустройству» К «Мы
присутствуем при индустриальной революции, потому что
введение техническо-революционных процессов уже
ведет к переустройству общества... весь этот процесс
означает социальную революцию» 2.
Как видно, в основе реформистской теории «второй
индустриальной революции» мы находим то же самое
понимание движущих сил общественно-исторического
развития, которое лежит в основе и теории Фурастье о
«техническом прогрессе». Он также рассматривал
развитие техники вне и независимо от производственных
отношений. Более того, подобно Фурастье, Браудер
пытается нас убедить, будто «наибольший вклад Маркса
состоял в том, что возникшая технология
трансформирует условия, в которых люди живут и совместно
трудятся, делает возможным и необходимым изменение
этих институтов в направлении все большей свободы и
ставит историческую задачу уничтожения нищеты».
Таким образом, Браудер пытается представить самым
существенным моментом во взглядах Маркса ту точку
зрения, которая исключает роль революционных масс в
истории и которую Маркс не только не разделял, а
наоборот, отвергал.
Прежде всего, марксизм проводит строгое различие
между технической, индустриальной и социальной
революциями, что вовсе не означает, будто он
метафизически их разрывает и противопоставляет одну другой. Нет,
разграничивая эти революции, он их рассматривает в
их диалектическом единстве и взаимодействии. Как мы
ужо видели, социальная революция является совокуп-
1 F. Sternberg, Die militärische und die industrielle
Revolution. S. 138.
2 Там же, стр. 278.
581

ностью множества революционных превращений во всех
областях общества, в то время как технический
переворот и связанная с ним индустриальная революция в
эпоху буржуазных социальных революций представляют
собой лишь один ее момент. Вследствие этого совершенно
ошибочно отождествлять социальную революцию с
индустриальной и технической революцией, а еще большая
ошибка — объявлять так называемую «техническую
революцию» причиной индустриальной и социальной
революции.
Буржуазная социальная революция началась гораздо
раньше открытия и введения машинной техники и
электричества в промышленное производство.
Капиталистические производственные отношения имели уже
несколько веков своей истории, когда началась промышленная
революция, которая проистекала не из
научно-технических, а из экономических причин. Маркс указывает, что
«паровая машина, в том виде, как она была изобретена
в конце XVII века, в мануфактурный период, и
просуществовала до начала 80-х годов XVIII века, не
вызвала никакой промышленной революции. Наоборот,
именно создание рабочих машин сделало необходимой
революцию в паровой машине» l. А развитие рабочих машин
было подготовлено всем развитием капиталистического
производства в период капиталистической простой
кооперации и мануфактурного периода капитализма, всей
системой экономических и политических переворотов.
Возьмем, например, Англию. Здесь, как мы уже
указывали, промышленная революция была совершена в
последней трети XVIII века и первой четверти XIX века.
Но когда эта революция началась, буржуазная
революция в экономическом базисе общества и в его
политической надстройке уже была совершена. Было отменено
крепостное право и ликвидирована феодальная
раздробленность. Еще в XVII веке была совершена
победоносная буржуазная революция. Было совершено
насильственное обезземеливание крестьян, которые должны
были составить армию основного эксплуатируемого
класса капиталистического общества, — пролетариата,
были накоплены громадные капиталы путем широкого
развития торговли и ограбления колоний. К середине
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 386.
582

XVIII века Англия была страной с большим числом
высокоразвитых мануфактур. Одновременно развитие
английского капитализма, создавая свою колониальную
империю, создало такой широкий рынок, что мануфактура
не отвечала его растущим потребностям и возможностям.
Именно при таких условиях промышленная революция,
то есть создание крупной машинной индустрии,
становится экономической необходимостью и одновременно
реальной возможностью, условия превращения которой в
действительность были подготовлены всем
предшествующим развитием капитализма, буржуазной социальной
революцией.
Следовательно, промышленная революция не создала
капиталистические производственные отношения, не
создала основные классы капиталистического общества —
буржуазию и пролетариат, она не свергла власть
феодального класса и не заменила ее властью
буржуазии — нет, она сама является результатом всех этих
революционных изменений, и ее призвание состояло
только в том, чтобы одержать решительную и окончательную
победу капитализма над феодализмом, четко оформить
физиономию основных классов капиталистического
общества, их отношения и борьбу.
Ту же самую роль играет промышленная революция
и в других капиталистических странах. Не она
совершает буржуазную революцию, не она порождает
капитализм, буржуазию и пролетариат. Она всегда была
только необходимым этапом в развитии буржуазной
социальной революции. В своем введении к работе
Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.»
Энгельс указывает, что экономическая революция,
«которая с 1848 г. охватила весь континент и собственно
впервые фактически укоренила крупную
промышленность во Франции, Австрии, Венгрии, в Польше, недавно
и в России, а из Германии сделала прямо-таки
первоклассную промышленную страну, — и все это на
капиталистической основе»1, приводит к промышленной
революции, а не наоборот.
И когда буржуазные и социал-демократические
теоретики утверждают, что якобы «вторая индустриальная
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. I,
стр 97.
583

революция» совершила новую социальную революцию,
как в свое время первая индустриальная революция
совершила буржуазную социальную революцию, они
просто фальсифицируют исторические факты, объявляя
причину следствием, а следствие — причиной. А когда
ревизионисты типа Браудера приписывают эту
несуразную точку зрения Марксу и объявляют это «истинным»,
«свободным от догматизма марксизмом» и т. п., они
фальсифицируют не только историю, но и
действительные взгляды Маркса.
В буржуазной и социал-демократической литературе
много раз делались попытки рассматривать изменения в
технике независимо от экономических отношений в
обществе и даже объявлять новую технику творцом
индустриальной революции, новых производственных
отношений, социальной революции. Но история опровергает
такую точку зрения как в корне ошибочную.
В эпоху капитализма совершалось много технических
переворотов, было открыто и внедрено в производство
много новых более мощных источников энергии по
сравнению с углем, много более сложных и более совершенных
машин по сравнению с паровой машиной. Так, с конца
XIX до середины XX века были сделаны такие большие
научно-технические открытия и произошли такие
события, как создание и быстрое распространение
электростанций, двигателей внутреннего сгорания,
самолетостроение, автомобилестроение, электрические контролеры,
применение паровых турбин в торговом флоте, открытие
радио, трактор, комбайн, рационализация, частичная
автоматизация, конвейер, атомная энергия и многое другое.
В связи с этими большими научно-техническими
открытиями и их применением в прозводстве некоторые
буржуазные и социал-демократические теоретики говорят не
о двух, а о трех индустриальных революциях при
капитализме. Так, австрийский социал-демократический
теоретик Карл Чернец утверждает, что еще в 20-е годы
нашего века совершилась «вторая индустриальная
революция», состоявшая в том, что мотор внутреннего
сгорания революционизировал транспорт и транспортные
средства, бензин заменил уголь, электричество
совершило переворот во всем промышленном производстве, введя
современную технику и в мелкие предприятия, к углю и
бензину как значительная двигательная сила прибави-
584

лась вода. А с середины XX века, с автоматизации и
атомной энергии, началась «третья индустриальная
революция». «Во второй индустриальной революции
20-х годов, — пишет он, — мы видели в процессе
рационализации растущую механизацию производства,
применение научных методов на производстве и конвейер.
Электронная техника ввела нас в третью
индустриальную революцию, привела к автоматическому управлению
целыми производственными процессами и этим
совершила полный переворот во всем хозяйстве» К
Разумется, было бы совершенно неправильным
считать, что указанные революционные изменения в
технике, то есть в части производительных сил общества,
могут остаться без отражения на производственных
отношениях капиталистического общества, на его
экономической структуре. Переход от промышленного
капитализма к империализму, общий кризис капитализма и его
этапы неразрывно связаны и с соответствующими
изменениями в технике производства. Дело, однако,
заключается в том, что все эти технические изменения сами по
себе не совершали и не могли совершить коренного
переворота в капиталистической экономике, не изменили
и не могли изменить сущности капитализма, как это
утверждают Браудер, Чернец и другие
социал-демократические теоретики и ревизионисты. После всех
вышеуказанных революционных изменений в технике способ
производства, основные классы капиталистического
общества и классовая природа его институтов остались
неизменными.
Этого факта не отрицают и некоторые теоретики
«второй индустриальной революции». Штернберг,
например, заявляет, что «вторая индустриальная
революция» есть «социальная революция», но одновременно
утверждает, что она не изменила капиталистического
способа производства. Как и прежде, средства
производства остаются в руках частных лиц, гигантских
монополий, которые он называет «олигополиями» и которые
являются всевластными хозяевами всего общества. Более
того, признавая и подчеркивая это, с одной стороны, и
указанные революционные изменения техники — с
другой, Штернберг пытается опровергнуть марксистское уче-
1 К. Czernetz, Vor der Entscheidung, S. 16.
585

ние об исторически преходящем характере капитализма,
об исторической неизбежности социализма и
коммунизма. Он заявляет, что-де одна из самых больших ошибок
Маркса состояла в том, что «Маркс подчеркивал более,
чем другие социалисты, что по сравнению с
предыдущим, то есть с феодальным, способом производства
капитализм прогрессивен, что он развил дальше
производительные силы; но Маркс утверждал, что эти
прогрессивные черты капитализма относятся только к одной
определенной эпохе... что это развитие неизбежно
приводит к точке, когда в рамках капиталистического
способа производства производительные силы уже не могут бо-·
лее развиваться, и в этом пункте капиталистический способ
производства должен быть заменен социалистическим...
Однако в действительности, как мы уже указывали,
в течение последнего века производительные силы
развивались как никогда раньше» К
После того как было показано, в чем состоит задача
социальной революции, нетрудно понять, что в своих
усилиях опровергнуть марксизм и доказать
непреходящий характер капиталистического строя с помощью
реформистской теории так называемой «второй
индустриальной революции» Штернберг, в сущности,
опроверг тезис, что «вторая индустриальная революция»
является социальной революцией, и этим подрубил сук,
на котором держалась реформистская теория «второй
индустриальной революции». Ибо мы знаем, что
всякая социальная революция вносит коренные изменения
в производственные отношения общества, в его
способ производства, а заодно и в его классовую структуру,
во взаимоотношения, классов, в классовый характер
общественных учреждений и институтов. А если так
называемая «вторая индустриальная революция» не
изменяет сущности капиталистического способа
производства, капиталистических производственных отношений,
если средства производства остаются в частных руках
и все более переходят в руки так называемых
«олигополии», это означает, что она не только не изменяет
сущности классовой структуры капиталистического
общества, at наоборот, усиливает поляризацию основных
F. Sternberg, Die militärische und die industrielle
Revolution, S. 307.
586

классов этого общества, что она не является никакой
социальной революцией.
Что касается утверждения Штернберга, что
революционные изменения техники, происходящие в рамках
капиталистического строя, якобы опровергли марксизм,
то необходимо подчеркнуть, что это утверждение
основывается на глубокой фальсификации марксизма.
Маркс, Энгельс и Ленин никогда не утверждали, что
капиталистические производственные отношения могут
остановить и сделать невозможным дальнейшее
развитие производительных сил, а следовательно, и техники.
Принципиальное положение марксизма, что развитие
производительных сил определяет развитие
производственных отношений, отрицает такое понимание как в
корне ошибочное.
Напротив, еще в «Манифесте Коммунистической
партии» Маркс и Энгельс указывали, что одной из
характерных черт капиталистической эпохи являются
непрестанные перевороты в производстве, а следовательно, и в
развитии техники, которые постоянно потрясают весь
капиталистический строй. Ту же самую мысль развивает
и Ленин. В своем произведении «Империализм, как
высшая стадия капитализма» он пишет: «Все более и более
выпукло выступает, как одна из тенденций
империализма, создание «государства-рантье»,
государства-ростовщика, буржуазия которого живет все более вывозом
капитала и «стрижкой купонов». Было бы ошибкой думать,
что эта тенденция к загйиванию исключает быстрый рост
капитализма; нет, отдельные отрасли промышленности,
отдельные слои буржуазии, отдельные страны
проявляют в эпоху империализма с большей или меньшей силой
то одну, то другую из этих тенденций. В целом
капитализм неизмеримо быстрее, чем прежде, растет, но этот
рост не только становится вообще более неравномерным,
но неравномерность проявляется также в частности в
загнивании самых сильных капиталом стран (Англия)» К
Эти положения классиков марксизма о развитии
капитализма полностью подтверждаются историей.
Неоспоримым фактом является то, что в условиях
капитализма совершаются такие глубокие перевороты в
производстве, в развитии техники, которых не знала ни
В. И. Лени н, Полн. собр. соч., т. 27, стр. 422—423.
587

одна докапиталистическая формация. Но особенно в
эпоху империализма это развитие имеет неравномерный,
односторонний и уродливый характер. США, которые стоят
во главе научно-технического прогресса, развития
атомной физики, автоматизации и электроники в
капиталистическом мире, не только ревниво прячут свои научно-
технические открытия от других капиталистических
стран, но и используют эти величайшие открытия науки
и техники главным образом для развития военного
производства, производства всевозможного оружия
массового уничтожения. Военное производство — единственная
область капиталистической экономики США, в которой
современный капитализм предоставляет неограниченный
простор для развития науки и техники, тогда как
производство и применение атомной энергии в мирных
целях все еще находится в своей начальной стадии. Виктор
Перло указывает, что в США «отрасли промышленности,
производящие товары широкого потребления* заметно
отстают в научно-техническом отношении. Дальний
Восток и Юго-Запад, связанные с техническим развитием
новых отраслей промышленности, бурно развиваются,
в то время как районы Северо-Востока испытывают
экономический упадок» 1.
Одностороннее, уродливое развитие
производительных сил в условиях современного капитализма с
особенно большой силой раскрывается в милитаризации
научно-технических исследований в США. Согласно
сведениям, приводимым Перло в цитированной выше статье,
5/7 расходов на научные исследования и их разработку
в американских инженерных школах оплачиваются
военными властями федерального правительства, а только
на две ведущие отрасли военной промышленности —
авиацию и электронику — приходится 55% всех расходов,
сделанных в 1958 году на промышленные исследования
и их разработку. Огромные научно-исследовательские
центры и громадное большинство научно-технических
работников также поставлены на службу военному
производству. Крупнейшей организацией
научно-технических исследований в США является центр военно-Био
душных сил для испытаний управляемых снарядов на
1 «Вопросы философии» №11, 1959, стр. 43.
588

МЫсе Канаверал, где служат 20 000 человек. А в 1954
году из 142 000 человек гражданского персонала
федерального правительства, занятых на научной работе,
105000 человек использовались военными органами.
Именно это одностороннее, милитаристское развитие
науки и техники в США представляется Штернбергом
как «милитаристская революция», которая со своей
стороны якобы породила новую индустриальную и
социальную революцию. Однако в действительности не так
называемая «милитаристская революция» порождает
какую-то новую «индустриальную революцию», которая
якобы трансформировала капитализм в какой-то новый
вид капитализма или даже в социализм, а как раз
наоборот, так называемая «милитаристская революция»,
то есть милитаризация капиталистической экономики,
развитие науки и техники главным образом для
военных целей является только кричащим выражением
углубления кризиса капиталистической экономики,
неопровержимым доказательством, что современные
капиталистические производственные отношения превратились в
тормоз развития производительных сил и поэтому нельзя
говорить о новой «второй» или «третьей»
индустриальной революции в капиталистических странах.
Так называемая «милитаристская революция» не
только не порождает новой индустриальной революции,
как это утверждает Штернберг, но и является одним из
важнейших препятствий для ее осуществления.
Современная империалистическая буржуазия видит
в развитии военной промышленности, в использовании
атомной энергии и автоматизации для военных целей
универсальное средство разрешения всех своих
экономических, социальных и политических проблем. Это дает
ей возможность получать огромные прибыли,
находить, хотя и временную, отдушину для растущих
противоречий и затруднений капиталистической экономики,
грабить путем увеличения налогов свое собственное
население, подчинять экономически и политически более
слаборазвитые страны, содержать огромные военные
силы, с помощью которых подавлять всякое
антиимпериалистическое, национально-освободительное,
демократическое и социалистическое движение в колониальных и
зависимых странах, готовить новую мировую войну против
социалистических стран.
39 Н. Ирнбаджаков
589

Поэтому империалистическая буржуазия использует
науку и технику, атомную энергию и автоматизацию
главным образом для развития своей военной
промышленности, тогда как в отраслях мирной промышленности
использование атомной энергии и автоматизации
сознательно задерживается и ограничивается. Расходы США
на развитие военной промышленности являются самой
большой расходной статьей в американском бюджете,
которая непрестанно увеличивается, а американские
государственные деятели, руководители буржуазных
партий и монополистических объединений непрестанно
призывают американский народ ко все большим жертвам
для развития военной промышленности.
Но пока применение атомной энергии и
автоматизации в отраслях мирной промышленности останется
только побочным продуктом их применения и развития в
военной промышленности, не может быть и речи о какой-
то «новой промышленной революции». Лихорадочное
развитие военной промышленности в капиталистических
странах, и прежде всего в США, обратно
пропорционально применению атомной энергии и автоматизации в
отраслях мирной промышленности. Чем больше
применяются атомная энергия и автоматизация в военной
промышленности, тем меньше они применяются в мирной
промышленности. Кроме того, лихорадочное развитие
военной промышленности по производству атомного,
водородного и другого самого современного оружия в
капиталистических странах ведет к новой мировой войне,
которая принесла бы такое разрушение
производительных сил, промышленности и всей культуры человечества,
какого история до сих пор не знала.
Вот почему прекращение производства атомного и
водородного оружия и их запрещение, с одной стороны,
и использование атомной энергии, автоматизации,
электронных машин, различных видов ракет и других
новейших открытий науки и техники исключительно в
отраслях мирной промышленности — с другой, является одной
из основных предпосылок новой индустриальной
революции, основанной на атомной энергии, автоматизации
и электронике.
Индустриальная революция есть экономическое, а не
военное или техническое явление. Первая
индустриальная революция явилась экономической необходимостью.
590

Как мы уже указывали, во времена этой революции
капиталистические производственные отношения были
прогрессивны, и они не только не препятствовали, но и
сами требовали истинно революционного развития
производительных сил во всех областях хозяйственной
жизни, и прежде всего в области промышленности, потому
что именно это развитие, и в особенности создание
крупной машинной промышленности, было необходимым
условием быстрой и окончательной победы
капиталистического строя над феодальным. А характер
капиталистических производственных отношений в настоящее
время коренным образом отличается от прежнего. Они
давно превратились в ту консервативную силу, которая
не требует и не содействует всестороннему развитию
производительных сил, а тормозит это развитие и
деформирует его.
Противоречие между развитием производительных
сил, современной наукой и техникой, с одной стороны,
и современными капиталистическими производственными
отношениями — с другой, является таким фактом,
который не могут скрыть даже представители
реформистской теории «второй индустриальной революции».
При всем своем желании теоретически обосновать
оптимистическую историческую перспективу
капитализма Штернберг поставил судьбу «второй индустриальной
революции» в зависимость от основного и решающего
условия, а именно, что в нескольких будущих
десятилетиях капитализм не будет переживать новых кризисов.
Так, например, говоря о начале «новой индустриальной
революции» во всем западном мире, Штернберг
указывает, что, «если не наступит кризис раньше начала
четвертой четверти нашего века, это преобразование всей
общественной жизни станет действительностью» К Еще
более ясно в этом отношении высказался Браудер. «Без
сомнения, — пишет он, — сейчас в Америке становится
все более очевидным, что что-то задерживает новую
индустриальную революцию, вводящую автоматизацию
[курсив мой — Н. И.]. Ритм американской экономики в
направлении неограниченного увеличения возможностей
роста определенно спадает, и в 1958 году мы имеем сиг-
1 F. Sternberg, Die militärische und die industrielle
Revolution, S. 257.
39*
591

налы об абсолютном спаде» *. Далее он с тревогой
указывает, что «если Америка будет продолжать
«спотыкаться» в скорости роста и даже «вползать» в
депрессию, тогда не будет настоящего состязания с Россией»,
и Советский Союз неизбежно выиграет в своем
состязании с США, то есть в экономическом состязании между
социализмом и капитализмом2.
Эти признания Штернберга и Браудера показывают
весьма наглядно, на какой ненадежной основе построена
вся реформистская теория «второй индустриальной
революции». Оказывается, что «вторая индустриальная
революция» трансформирует современный капитализм в
общество всеобщего благоденствия, в социализм и т. д.
только при том условии, что до последней четверти XX
века не наступит новый кризис капиталистической
экономики. Но со времени первой мировой войны и до сих
пор вся капиталистическая мировая система находится
в непрестанно углубляющемся кризисе. Кризис
переживает и американская экономика. Только после второй
мировой войны экономика США переживала ряд «ре-
цессий», а по официальным данным, в последние годы
число не полностью безработных колебалось между
четырьмя и пятью миллионами. Но самым большим
симптомом кризиса американской экономики является
непрестанное увеличение и расширение военного
производства, в котором используются главным образом
атомная энергия, автоматизация, электронные машины
и т. п. Следовательно, то, о чем говорит Браудер, что
задерживает «новую индустриальную революцию», есть
сами капиталистические производственные отношения,
а также милитаризация капиталистической экономики.
Действительно, в капиталистических странах, и
главным образом в США, делаются значительные шаги в
использовании атомной энергии, электронных машин и
автоматизации в производстве. Но это вовсе не
доказывает прогрессивного характера современных
капиталистических производственных отношений. Главной
причиной этого является страх #американских монополий, что
в области атомных исследований, развития автоматики,
электроники, ракетостроения и других научно-технических
1 Е. В г о w d е г, Marx and America, p. 74.
2 Там же, стр. 77.
592

областях Советский Союз опередит их и уже в
недалеком будущем они могут оказаться далеко позади
него. Именно этот страх есть главный бич, который
подгоняет американских империалистов и принуждает их
волей-неволей использовать новейшие
научно-технические открытия и в отраслях мирного производства. Этот
факт признает даже такой противник Советского Союза,
как Браудер.
Одновременно сами законы капиталистического строя,
и в особенности безжалостный закон капиталистической
конкуренции, точно так же принуждают
капиталистические объединения развивать науку и технику,
производительные силы вообще. Виктор Перло указывает, что
«широкое применение науки и технологии сегодня
важнейший элемент в борьбе за жизнь и победу среди
монополистических объединений» К
Разумеется, все эти явления не представляют собой
только технических изменений в развитии
производительных сил. Напротив, они неизбежно требуют
экономических, социальных изменений в капиталистическом
обществе. Но эти изменения являются только дальнейшим
углублением противоречий внутри капиталистического
общества.
Автоматизация, электроника и другие
научно-технические открытия дают неизмеримые преимущества тем
предприятиям, в которых они вводятся, потому что они
сокращают число рабочих рук и ведут к огромному
увеличению производительности труда. Но проведение
современных научно-технических исследований — дорогое
дело, доступное и выгодное только самым крупным
монополистическим объединениям. Мелкие
капиталистические предприятия или разоряются, или попадают во все
большую зависимость от крупнейших монополий. Таким
образом, автоматизация производства и вообще
применение достижений современной научно-технической
революции усиливает концентрацию в капиталистической
экономике, усиливает процесс разорения мелких
собственников и превращение их в бездомных
пролетариев.
Развитие автоматизации, электроники и другие
нововведения в капиталистическое производство ведут не
1 «Вопросы философии», № 11, 1959 стр. 47.
593

только к разорению мелких и мельчайших собственников.
Они ведут точно так же к созданию новых профессий и
одновременно к устранению множества старых
профессий. В результате этого квалификация рабочих и
служащих ликвидированных профессий теряет всякую
ценность. Миллионы рабочих вынуждены
переквалифицироваться, что в капиталистических условиях крайне тяжело,
превращаться в неквалифицированных рабочих или
просто оставаться без работы. Например, в США, Англии и
других капиталистических странах возникла так
называемая «технологическая безработица», жертвой которой
является большая часть безработных в США и в других
капиталистических странах. В условиях современного
капитализма автоматизация превращается в истинный
бич рабочего класса и вообще трудящихся, она
угрожает миллионам людей разорением, деквалификацией
и безработицей. И как во времена первой
индустриальной революции, сейчас капитализм снова вынуждает
рабочих прибегать к различным формам борьбы,
которые тормозят технический прогресс.
Одним из важнейших социальных последствий
автоматизации технического прогресса вообще в
капиталистических странах является быстрый рост численности
рабочего класса, а также значительное изменение его
облика, его прослоек. В развитых в техническом
отношении капиталистических странах увеличивается и
продолжает увеличиваться число работников с «белыми
воротничками»: чиновников, различных канцелярских
служащих, торговых работников и др. Их число в США
увеличилось настолько, что на три работника физического
труда приходится два работника из сферы
обслуживания.
Буржуазные и социал-демократические идеологи
представляют эти изменения в виде какого-то доказательства
того, что якобы рабочий класс исчезает и на сцене
появляется какой-то новый «средний класс». Однако в
действительности работники из сферы обслуживания также
принадлежат к трудящимся классам. Они также лишены
всяких средств производства, и, кроме того,
автоматизация все более стирает те различия между работниками
нефизического труда и работниками физического труда,
которые тормозили развитие классового сознания у
первых. Прежде всего, уничтожаются различия в доходах
594

работников физического и нефизического труда. Так,
например, если в 1929 году в США торговые работники
получали в среднем на 3% больше, а финансовые — на
34% больше рабочих, занятых в производстве, то в
1957 году торговые работники получали в среднем на
16% меньше, а финансовые — на 10% меньше, чем
заводские рабочие.
Само экономическое положение работников
нефизического труда все более вынуждает их участвовать в
массовых стачках и других формах классовой борьбы
пролетариата, что неизбежно содействует
формированию их классового сознания.
Следовательно, научно-техническая революция в
условиях капитализма не означает какой-то промышленной
революции, которая якобы трансформировала
капитализм. Она ставит капиталистический строй перед
неразрешимыми социальными проблемами, которые все более
открывают глаза трудящимся на необходимость
уничтожения капиталистического строя, и с другой стороны,
усиливает страх и обреченность в среде самой
буржуазии. Этот двусторонний процесс все более углубляется
успехами стран социалистического лагеря, и прежде
всего всемирно-историческими успехами Советского Союза.
С одной стороны, успехи Советского Союза неизбежно
вынуждают США и другие капиталистические страны
развивать автоматизацию, электронику и вообще
технику. С другой стороны, развитие техники углубляет
противоречия капиталистического общества, ставит его
перед все более неразрешимыми социальными
противоречиями. Это ввергает буржуазных идеологов и
всевозможных ревизионистов в смертельный страх перед
невиданными успехами Советского Союза и мирным
экономическим соревнованием социализма с капитализмом.
Говоря о спаде американского производства в 1958 году,
Браудер указывает, что совпадение этого спада с тем
моментом, «когда Советский Союз осуществляет
грандиозные успехи, символизируемые «спутниками»,
избавит Америку от ее самодовольства и создаст кризис в
ее уверенности» К «Америка, — пишет он, — реагирует
на спутников и на все вещи, которые они представляют,
со страхом и с известной паникой в значительной мере
ι Е. В г о w d е г, Marx and America, p. 74.
595

вследствие неразрешенности проблем новой
индустриальной революции» К
Яснее едва ли можно сказать. Империалистическая
Америка страшится развития современной
научно-технической революции, «новой индустриальной
революции», потому что она ставит ее перед неразрешимыми
для капитализма социальными проблемами.
3. Вторая индустриальная революция — это создание
материально-технической базы коммунизма
В своей книге «Милитаристская и индустриальная
революция» Штернберг утверждает, что так называемая
«вторая индустриальная революция» совершилась в
США, в Англии, в Западной Европе, но не произошла в
Советском Союзе. Он не отрицает — потому что
существуют вещи, которые уже невозможно отрицать, — что
страны, стоящие сейчас во главе научно-технического
прогресса, это — Советский Союз и США. Но в то время
как введение «техническо-революционных процессов» в
США и вообще в капиталистических странах привело к
переустройству общества, к новой «социальной
революции», Советский Союз остался вне сферы этой «новой
революции», то есть «второй индустриальной
революции».
Это утверждение Штернберга характеризует его как
бесстыдного апологета современного капитализма и
клеветника на Советский Союз, потому что истина
заключается как раз в обратном. Мы уже видели, что в
современных капиталистических странах, включая и США,
не произошло никакой новой промышленной и
социальной революции. Но это не означает, что после первой
промышленной революции невозможна и вторая
промышленная революция.
Открытие атомной энергии, автоматизация,
электроника, развитие ракетостроения и другие новейшие
открытия являются подлинной революцией в науке и технике,
которая действительно представляет собой
научно-техническую основу второй промышленной революции. Эта
революция уже произошла, но не в США или в
каких-нибудь других капиталистических странах, а в Советском
1 Е. В г о w d е г, Marx and America, p. 74.
596

Союзе, в стране, которая совершает постепенный
переход от социализма к коммунизму.
Подобно первой промышленной революции, вторая
промышленная революция есть также экономическое
явление, объективная экономическая необходимость. Но в
то время как первая промышленная революция была
необходимостью, порожденной прогрессивными для своего
времени капиталистическими производственными
отношениями, и ее историческое призвание заключалось в
том, чтобы закрепить окончательную победу капитализма
во всем народном хозяйстве, вторая промышленная
революция является объективной экономической
необходимостью коммунизма. Ее призвание состоит в том, чтобы
создать материально-техническую базу коммунизма,
ввести атомную энергию, автоматизацию, электронику и
другие великие открытия современной науки и техники
во все отрасли производства и, таким образом, создать
ту невиданно высокую производительность труда, на
основе которой может быть осуществлен великий принцип
коммунизма «от каждого — по способностям, каждому —
по потребностям», уничтожено существенное различие
между умственным и физическим трудом и человек
превратится в полного хозяина над вещами, над своей
материальной жизнью.
Поэтому не случайно, что Советский Союз не только
догнал, но и перегнал США в исследованиях по атомной
энергии, в ракетостроении, электронике и других
важнейших отраслях науки и техники, а также в их
практическом использовании. Советский Союз первым
приступил к использованию атомной энергии в мирных целях и
к планомерному выполнению широкой программы
внедрения автоматизации, электроники и других великих
научно-технических открытий нашего времени в
производство, которая была принята внеочередным XXI съездом
КПСС.
«Основной практической задачей для нашей страны в
данное время, — заявил Н. -С. Хрущев в своем докладе
на внеочередном XXI съезде КПСС, — является создание
материально-технической базы коммунистического
общества, новый мощный подъем социалистических
производительных сил.
Почему эта задача является сейчас для нас главной в
развитии экономики страны? При нынешнем уровне со-
597

циалистического производства мы еще не в состоянии
полностью обеспечить изобилие материальных и
культурных благ, необходимых для удовлетворения
возрастающих потребностей людей, для их всестороннего
развития. А без этого не может быть коммунизма. Значит, в
первую очередь необходимо развивать дальше
производительные силы, поднимать производство материальных
благ. Коммунизм можно осуществить лишь при условии,
если мы превзойдем уровень производства развитых
капиталистических стран, обеспечим новую, гораздо более
высокую, чем при капитализме, производительность
труда.
Создание материально-технической базы коммунизма
предполагает прежде всего: наличие высокоразвитой
современной индустрии, полную электрификацию страны,
научно-технический прогресс во всех отраслях
промышленности и сельского хозяйства, комплексную
механизацию и автоматизацию всех производственных
процессов, всемерное использование новых источников энергии,
богатейших природных ресурсов, новых синтетических и
других материалов, рост культурно-технического уровня
всех трудящихся, дальнейшее улучшение организации
производства и повышение производительности труда» К
Для выполнения этой великой исторической задачи в
семилетнем плане развития народного хозяйства
Советского Союза предусмотрено широкое внедрение
новейшей техники путем комплексной механизации и
автоматизации производственных процессов, путем
специализации и кооперирования во всех отраслях народного
хозяйства. Для этой цели семилетний план
предусматривает ускоренное развитие прежде всего тяжелого
машиностроения, станкостроения, производства автоматических
и электронных сооружений путем использования
достижений радиоэлектроники, полупроводников, ультразвука,
радиоактивных изотопов и других открытий науки и
техники.
Но осуществление семилетнего плана будет лишь
одним этапом в создании материально-технической базы
коммунизма. Цельный план ее создания дан в принятой
XXII съездом КПСС новой Программе партии. Согласно
1 Н. С. Хрущев, О контрольных цифрах развития народного
хозяйства СССР на 1959—1965 годы, стр. 110—111.
598

этому плану, материально-техническая база
коммунистического общества в СССР будет создана в течение
двух десятилетий — с 1961 г. по 1980 год — в два этапа.
В первое десятилетие (1961—1970 годы)
производительность труда в советской промышленности увеличится
более чем в 2 раза. Промышленная продукция
увеличится почти в 2,5 раза, общий объем сельскохозяйственной
продукции точно так же увеличится в 2,5 раза. Советский
Союз превзойдет современный уровень промышленного
производства США, превзойдет США по производству-
продукции на душу населения. Значительно повысятся
материальное благосостояние и культурно-технический
уровень трудящихся, все будут материально обеспечены,
lice колхозы и совхозы превратятся в
высокопроизводительные и высокодоходные хозяйства. В общих чертах
будут удовлетворены потребности советских людей в благо.-
устроенных жилищах. Исчезнет тяжелый физический труд,
СССР станет страной с самым коротким рабочим днем.
В итоге второго десятилетия (1971 —1980 годы)
производительность труда в советской промышленности
превзойдет современный уровень производительности труда
в США почти в 2 раза. Объем советской промышленной
продукции увеличится не менее чем в 6 раз и оставит
далеко позади нынешний общий объем промышленного
производства США, а общий объем
сельскохозяйственной продукции увеличится в 3,5 раза.
Материально-техническая база коммунизма будет создана. Для всего
населения будет обеспечено изобилие материальных и
культурных благ. Будет осуществлен постепенный переход к
единой общенародной собственности. Советское общество
непосредственно приблизится к осуществлению
коммунистического принципа распределения.
«Таким образом, — говорится в «Программе
Коммунистической партии Советского Союза», — в СССР будет
в основном построено коммунистическое общество.
Полностью построение коммунистического общества
завершится в последующий период»1.
Создание материально-технической базы коммунизма
приведет к качественным изменениям в характере
экономических и других общественных отношений.
1 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 65—66.
599

Существующие теперь социалистические предприятия
превратятся в предприятия коммунистического общества,
отличающиеся такой техникой, организацией и
культурой производства, которые связаны со все более полной
автоматизацией производственных процессов, с
внедрением автоматизации в сферу управления и контроля; с
повышением культурно-технического уровня рабочих, со
все более полным соединением физического труда с
умственным, с увеличением относительной доли инженерно-
технических работников в составе коллектива
предприятий и усилением связи предприятий с научными
институтами; с развитием соревнования, с широким
участием коллективов трудящихся в управлении
предприятиями и в распространении коммунистических форм
труда.
По технической вооруженности и организации
производства сельское хозяйство приблизится к уровню
промышленности. Сельскохозяйственный труд превратится в
разновидность промышленного труда.
Деревня пойдет к коммунизму по пути развития и
усовершенствования двух форм социалистического
сельского хозяйства — колхозов и совхозов. По своим
производственным отношениям, по характеру труда, по
уровню благосостояния и культуре трудящихся они
все более превращаются в предприятия
коммунистического типа.
Перспектива развития колхозов есть постепенное
приближение, а после этого и слияние колхозной
собственности с общенародной в единую коммунистическую
собственность. По мере усовершенствования внутриколхоз-
ных отношений будет повышаться степень
обобществления производства; будет приближаться нормирование,
организация и оплата труда к уровню и формам,
сложившимся на государственных предприятиях; будет
осуществляться переход к гарантированной ежемесячной
оплате труда; будут широко развиваться общественные
услуги (общественное питание, детские сады и ясли,
бытовые учреждения и т. п.).
Большой путь развития должны пройти и совхозы.
Для того чтобы превратиться в предприятия
коммунистического типа, они должны стать механизированными и
хорошо организованными первоклассными фабриками
зерна, хлопка, мяса, молока, шерсти, овощей, фруктов и
600

Других продуктов, всемерно развивать семеноводство и
племенное животноводство. Материальные и культурные
условия жизни в них должны достигнуть городских,
«Руководство совхозами следует строить на все более
демократических началах, повышая роль коллективов
рабочих и служащих, общих собраний и производственных
совещаний в решении хозяйственных и
культурно-бытовых вопросов» 1.
В результате всех этих изменений будут постепенно
ликвидированы существенные различия между городом и
деревней, будут созданы условия для стирания
существенных различий между умственным и физическим
трудом, между рабочими и крестьянами, для
превращения советского общества в бесклассовое
коммунистическое общество.
Коммунистическое общество — это общество
социального равенства. В нем исчезнут все классовые и
социальные различия. Все люди будут иметь одинаковое
отношение к средствам производства, равные условия труда
и распределения и будут активно участвовать в
управлении общественными работами. Это будет общество,
которое установит гармонические отношения между
личностью и обществом и впервые в истории обеспечит
всестороннее развитие человеческой личности. Поэтому
коммунистическое общество в полном смысле слова самое
гуманное общество. В нем осуществится великий лозунг
коммунистической партии: «Все во имя человека, для
блага человека».
Основанное на высокоорганизованном производствен
развитой технике, коммунистическое общество не
отменяет труд, а только изменяет его характер. В результате
широкого применения автоматизации труд становится
гораздо производительнее, легче, гигиеничнее, более
разнообразным и творческим. Вследствие этого он с течением
времени превратится в первую жизненную потребность, а
полная механизация и автоматизация сделают
возможным значительно уменьшить рабочий день и рабочую
неделю. Таким образом, человек в коммунистическом
обществе будет иметь необходимое время для обществен-
1 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 84.
601

ной и научной деятельности, для своего всестороннего
культурного и физического развития.
В заключение мы можем сказать, что реформистская
теория так называемой «второй индустриальной
революции» является реакционной утопией. В то время как
теоретики реформизма обманывают трудящиеся массы при
помощи иллюзорных обещаний, что в последнюю
четверть XX века эта «революция» автоматически приведет
к 32-часовой рабочей неделе, к всеобщему благоденствию
и пр., реальные жизненные условия трудящихся масс в
капиталистических странах ухудшаются. Одним из
важнейших показателей этого является увеличение налогов.
В течение последних 20 лет налоговые поступления в
бюджет США увеличились в 8 раз, в Англии — в 5,5 раза
и т. д. А налоги с населения представляют собой
огромную часть доходов капиталистических государств. В
1958/59 бюджетном году в общей сумме
государственных доходов налоговые поступления (без подоходного
налога с корпораций) составили: в США — 70 процентов,
в Англии — 75, во Франции — 73, в Италии — 88 и в
Федеративной Республике Германии — 77 процентов.
Конкретнее это означает, что в результате взимания прямых
и косвенных налогов доход средней американской
семьи снижается на 30 процентов, английской — на
22 процента, французской — на 28 процентов,
итальянской— на 20 процентов, западногерманской — на 30
процентов '.
В Советском Союзе вторая промышленная
революция является действительным процессом, в
результате которого советское государство систематически и
планомерно проводит ряд мероприятий по повышению
жизненного уровня всех трудящихся. В то время как во
нсех капиталистических государствах налоги с населения
растут, советское государство приступило к ликвидации
взимания налогов. В то время как реформисты обещают,
что, может быть, в последней четверти XX века в США
будет введена 32-часовая рабочая неделя, а другие
развитые капиталистические страны приступят к е&
введению при условии, что не наступит новый экономический
1 См. Н. С. Хрущев, Об отмене налогов с рабочих и
служащих и других мероприятиях, направленных на повышение
благосостояния Советского народа, Госполитиздат, 1960, стр. 16.
602

кризис, рабочий день трудящихся Советского Союза уже
систематически сокращается. «В 1960 году все рабочие и
служащие перешли на семичасовой и шестичасовой
рабочий день. Таким образом, рабочая неделя
уменьшилась на шесть с половиной часов, при этом сокращение
рабочего дня было проведено с сохранением и даже
повышением заработной платы. В ближайшие годы
предполагается ввести сорокачасовую рабочую неделю для
рабочих и служащих, имеющих семичасовой рабочий
день» К
Таким образом, с развитием второй промышленной
революции советское общество совершит реальный шаг
по пути от социализма к коммунизму.
1 Н. С. Χ ρ у щ е в, Отчет Центрального Комитета
Коммунистической партии Советского Союза XXII съезду партии, стр. 89—90.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Советский читатель с большим интересом встретит книгу
тов. Николая Ирибаджакова «Современные критики марксизма».
Тов. Николай Ирибаджаков — видный болгарский философ-
марксист, главный редактор теоретического органа ЦК БКП «Ново
време» — в своих работах выступает активным борцом за
партийность и творческое развитие марксистской философии, против
реакционной буржуазной идеологии, ревизионизма и догматизма.
Выпущенная в 1960 году в Софии Издательством ЦК БКП, книга
Н. Ирибаджакова, перевод которой теперь стал достоянием
советских читателей, посвящена философско-социологическим проблемам
борьбы против современного антимарксизма. Вскоре после выхода
этого труда Н. Ирибаджакова на болгарском языке теоретический
и общественно-политический журнал ЦК КПСС «Коммунист» дал
ему высокую оценку. В рецензии на эту книгу, помещенной во
втором номере журнала за 1961 год, мы читали: «Книга Н.
Ирибаджакова — одно из заметных исследований в марксистской литературе,
посвященных критике современного антимарксизма. В ней собран
и обобщен богатый материал, дающий обстоятельное представление
о нынешних критиках марксизма. Книга написана с позиций
подлинно пролетарской партийности, страстно, с убеждением, простым
и доходчивым языком».
Прочитав теперь книгу Н. Ирибаджакова в русском переводе,
советский читатель может убедиться в правильности этой оценки.
,В книге Н. Ирибаджакова нашла отражение та большая и острая
идеологическая борьба, которую ведет международное
коммунистическое движение против реакционной идеологии антикоммунизма,
в том числе против современных «критиков» теории марксизма.
Исходными позициями для исследования и критики современных
врагов марксизма в книге Н. Ирибаджакова послужили великие
документы мирового коммунистического движения — решения
XX съезда Коммунистической партии Советского Союза и
Декларация Совещания представителей коммунистических и рабочих партий
социалистических стран (1957 год).
Хотя книга Н. Ирибаджакова написана до исторического
XXII съезда КПСС (октябрь 1961 года) и в русское издание книги
604

внесены лишь небольшие дополнения и уточнения, критика автором
идеологии антикоммунизма идет по тому руслу, которое
определилось в международном коммунистическом движении в результате
XX съезда КПСС и было углублено в решениях XXII съезда КПСС,
в принятой им новой Программе партии.
Новая Программа КПСС, воплотившая в себе великий опыт
ленинской партии и всего мирового коммунистического движения,
всесторонне характеризует современную буржуазную и
ревизионистскую идеологию, глубоко раскрывает сущность кризиса,
переживаемого буржуазной идеологией, и основные черты порождаемых им
реакционных теорий антикоммунизма.
В Программе КПСС отмечается, что «Империалистическая
реакция мобилизует все средства идеологического воздействия на массы,
пытаясь опорочить коммунизм и его благородные идеи, защитить
капитализм. Главное идейно-политическое оружие империализма —
антикоммунизм, основным содержанием которого является клевета
на социалистический строй, фальсификация политики и целей
коммунистических партий, учения марксизма-ленинизма. Под
фальшивыми лозунгами антикоммунизма империалистическая реакция
преследует и травит все передовое и революционное, старается
расколоть ряды трудящихся, парализовать волю пролетариев к борьбе...
Антикоммунизм — отражение крайней степени деградации
буржуазной идеологии» К
Программа партии дает глубокую научную характеристику
буржуазных влияний на рабочий класс, какими являются
социал-демократизм в рабочем движении и ревизионизм в коммунистическом
движении. «Коммунистическое движение, — говорится в Программе
КПСС, — растет и закаляется в борьбе с различными
оппортунистическими течениями. В современных условиях главную опасность
в коммунистическом движении представляет ревизионизм, правый
оппортунизм, как отражение буржуазного влияния. Прикрывая свое
отступничество от марксизма рассуждениями о необходимости
учитывать новейшие условия развития общества и классовой борьбы,
ревизионисты выполняют на деле роль разносчиков буржуазно-
реформистской идеологии в коммунистическом движении» 2.
Читатель найдет в книге Н. Ирибаджакова серьезный
критический анализ ряда течений антикоммунистической буржуазной и
реформистской идеологии, фальсификаций и ревизионистских
извращений марксистской идеологии, которые получили свое
распространение в первое десятилетие после окончания второй мировой войны
1 «Программа Коммунистической партии Советского Союза»,
стр. 51—52.
2 Там же, стр. 42.
40 Н. Ирибаджаков
605

и образования мировой социалистической системы (примерно до
1956 года). Автор, конечно, не мог в своей книге «объять
необъятное» и рассмотреть все течения современной буржуазной и
реформистской идеологии, которые выступают в роли «критиков»
марксизма и его фальсификаторов. Это — задача, которая может быть
решена лишь совместными усилиями целого ряда исследователей-
марксистов. К тому же автор, следуя своему замыслу, сделал в этой
книге объектом своего критического анализа главным образом тех
«критиков» марксизма, которые пытаются соединять те или иные
(чаще всего извращенные и вульгаризированные) положения
марксистской теории с буржуазными философскими и
социально-политическими концепциями и вместе с тем нередко претендуют на роль
«идеологов» рабочего движения.
Однако у читателя может возникнуть законное недоумение:
почему автор избирает для критики одни течения буржуазной и
реформистской мысли, фальсифицирующие и ревизующие марксизм, и не
дает критического анализа других, еще более распространенных и
еще более опасных форм «критики» марксизма? В книге Н. Ири-
баджакова специально не рассматривается вопрос о таких
«критиках» марксизма, как идеологи английских лейбористов и
французских правых социалистов (они упоминаются в книге вскользь),
американские фальсификаторы марксизма, выпустившие в
послевоенные годы ряд книг, представляющих марксистскую теорию в
«кривом зеркале» (Сидней Хук, А. Мейер, Г. Маркузе и другие). Не
находим мы в книге Н. Ирибаджакова и критики тех ревизионистов
в международном рабочем движении, которые выступили под
флагом «обновления» марксизма и его «освобождения от догматизма»
в последние 6—8 лет (А. Лефевр, Г. Лукач, Д. Гейтс, А. Джолитти,
А. Ларсен и другие) и были разгромлены мировым
коммунистическим движением.
И если можно спорить по вопросу о том, было ли
обязательным в этой книге разоблачение «критиков» марксизма вне рабочего
и коммунистического движения, которые пытаются поставить под
сомнение его научную ценность и жизненную силу, то, на наш
взгляд, трудно отрицать необходимость обобщения в труде о
современных «критиках» марксизма той идеологической борьбы, которую
провело в последние 8—10 лет международное коммунистическое
движение. А значение этой идеологической борьбы против
ревизионистов в рядах коммунистических и рабочих партий, извращавших
революционное существо марксизма-ленинизма и подкапывавшихся
под его принципиальные основы, неоценимо и представляет собой
непреходящую ценность. Даже в том случае, когда ревизионистские
элементы в коммунистических и рабочих партиях, прикрываясь
606

словесным признанием марксизма, и не выступали с открытой
«критикой» марксистской теории в целом, они делали объектом своей
«критики» важнейшие принципиальные положения марксизма —
учение о диктатуре пролетариата и руководящей роли партии, принцип
партийности в идеологии — в философии, общественной науке и по
существу отбрасывали эти незыблемые принципы
коммунистического учения. Ревизионисты в коммунистических и рабочих партиях,
в большинстве своем ставшие ренегатами рабочего движения в
50-х годах, особенно в 1956—1958 годы, ставили под сомнение
международное значение идей ленинизма, воплощенных в
историческом опыте КПСС и современного мирового коммунистического
движения. Они подвергали критике идейно-теоретические положения
ленинизма и противопоставляли ленинизму марксизм, особенно
ранние работы Маркса, пытались «дополнить» и «обосновать» марксизм
современными буржуазными философскими, экономическими и
социально-политическими «теорийками» (не столько неокантианскими,
как ревизионисты в прошлом, сколько неопозитивистскими,
экзистенциалистскими и т. п.).
Н. Ирибаджаков готовил свою книгу, по всей видимости, как
критический ответ на буржуазную антимарксистскую литературу
первого послевоенного десятилетия. Приходится выразить
сожаление, что его критический анализ «критиков» марксизма в гораздо
меньшей степени распространяется на вторую половину 50-х годов,
когда мировое коммунистическое движение выдержало труднейшее
испытание, отбив с честью бешеные атаки ревизионистских критиков
ленинизма, и нанесло им сокрушительнейший удар.
Перед читателем книги Н. Ирибаджакова, естественно, встает
и другой вопрос: правомерно ли считать ревизионизмом такие
течения буржуазной общественной мысли, которые стоят вне рабочего
движения и совершенно чужды ему, являются антимарксистскими
в целом, хотя и спекулируют в своей борьбе против коммунизма на
извращении тех или иных положений марксистской теории? Этот
вопрос уже был поставлен в рецензии на книгу Н. Ирибаджакова
в журнале «Коммунист», где говорилось о том, что в рецензируемой
книге нет должного различения социал-реформизма и ревизионизма,
и вторая часть книги в действительности посвящена критике не
современного ревизионизма, а социал-реформизма и некоторых других
близко стоящих к нему буржуазных воззрений (католических
«критиков» марксизма, Ж. П. Сартра и других).
Автор счел необходимым, сделав некоторые уточнения,
сохранить и в русском издании книги свою трактовку этого вопроса.
Читатель уже познакомился с аргументацией автора: он считает
правомерным рассматривать как ревизионизм любое буржуазное
40*
607

олилние на рабочее движение, которое может исходить и от
идеологов, стоящих вне рабочего движения и даже враждебных ему.
Критерием для отнесения тех или иных воззрений к числу
ревизионистских Н. Ирибаджаков считает замену тех или иных принципов
марксизма, тех или иных основных теоретических положений
марксизма теми или иными положениями буржуазной или
мелкобуржуазной идеологии (см. стр. 291—292 настоящего издания). Отсюда
автор делает вывод о том, что ревизионизмом надо считать и
отступление ортодоксальных марксистов от позиций марксизма, и
переход их на буржуазные позиции, и попытки немарксистов
протащить свои немарксистские взгляды под флагом марксизма (см.
стр. 292—293). Автор определяет ревизионизм как идеологию,
стремящуюся соединить марксизм с буржуазной идеологией и
одновременно претендующую на роль идеологии рабочего
социалистического движения (см. стр. 293); он считает также, что «большинство
буржуазных идеологов осуществляет свою антимарксистскую
критику в форме ревизии марксизма» (см. стр. 290).
Хотя эти выводы автора представляются нам чересчур
расширительными и недостаточно аргументированными, вряд ли можно
с порога отвергнуть постановку этого вопроса, содержащуюся в
начале второй части книги Н. Ирибаджакова.
Не вызывает сомнения тот непреложный факт, что огромная
притягательная сила марксизма, его непрерывно растущая в результате
исторических побед социализма популярность вынуждает
противников марксизма из буржуазного лагеря либо выдавать себя за
сторонников марксизма и вместе с тем ревизовать его основы, либо
использовать те или иные положения марксизма, отвергая
марксистское учение в целом.
Н. Ирибаджаков напоминает в своей книге об уроках истории,
свидетельствующих о том, что ревизию марксизма предпринимали не
только те или иные деятели рабочего движения, отступавшие от
позиций марксизма, но и представители буржуазной интеллигенции,
воспринимавшие те или иные положения марксизма, соединявшие
марксизм с различными буржуазными концепциями и изображавшие
это соединение как «образец истинного марксизма», «дальнейшее
его развитие» и т. п.
История говорит, например, о том, что бернштейнианскую
ревизию марксизма в немецком и международном рабочем движении
«предвосхитил» идеолог российской либеральной буржуазии
П. Струве, пытавшийся соединить свою извращенную версию
экономического учения Маркса с идеалистической философией
неокантианства и подменить Марксову революционную диалектику
вульгарным эволюционизмом. Хотя Струве был в первое время, в 90-х годах
608

XIX века, попутчиком рабочего движения, он и тогда не являлся
идеологом рабочего социалистического движения, и его взгляды того
времени были справедливо и метко охарактеризованы Лениным как
«отражение марксизма в буржуазной литературе».
В истории российской и мировой общественной мысли
встречалась и иного типа ревизия марксизма, исходившая от буржуазных
и мелкобуржуазных идеологов, которые были чужды рабочему
движению, не разделяли революционного учения марксизма, но по-
своему «интерпретировали» марксизм, делали к нему «поправки»,
истолковывали марксистские положения в антимарксистском духе,
пытались на основе их отрицать силу и действенность марксизма,
его всемирно-историческое значение. Известно, что Ленин называл
русское народничество своеобразной формой ревизии марксизма.
Народнические идеологи «совсем по Марксу» пытались доказать,
что учение Маркса неприемлемо для России, которая, по их
утверждениям, обязательно «пойдет к социализму» своими
«специфическими путями», через крестьянскую общину, минуя капитализм,
и т. п. Социал-народники в первое десятилетие XX века пытались
использовать в своей аграрной программе и в своей
мелкобуржуазной критике капитализма некоторые положения марксистского
учения, отвергая его главный и незыблемый принцип — диктатуру
пролетариата.
Все эти исторические факты, на наш взгляд, позволяют говорить,
как это и делает в своей книге Н. Ирибаджаков, о разнообразных
формах ревизии марксизма, которую ведут и оппортунистические
элементы в коммунистическом движении, и идеологи* реформизма
в рабочем движении, и многие представители современной
буржуазной идеологии.
Недавно закончившийся V Международный социологический
конгресс (Вашингтон, сентябрь 1962) показал, что буржуазные
социологи и ныне предпринимают все новые и новые попытки ревизии
марксистского учения, его фальсификации и спекуляции на
отдельных положениях работ основоположников марксизма.
Небезызвестный американский социолог и политик У. Ростоу в своей
нашумевшей теории «пяти стадий» общественного развития в целях
апологетики капитализма в какой-то мере использует некоторые
положения Маркса об общественно-экономических формациях (хотя и не
признает правомерности этого научного понятия), говорит о
первостепенном значении материального фактора в общественном
развитии и т. п. Вместе с тем Ростоу, отбрасывая Марксов принцип
историзма, Марксову диалектику, требующую всестороннего учета
различных сторон и факторов общественного развития, как со смер-
609

Тельным врагом, воюет с Марксистским учением о классовой борьбе
и диктатуре пролетариата.
Ревизионист в прошлом, а ныне ренегат французского рабочего
движения А. Лефевр в своем докладе, представленном на конгресс,
объявляет центральной идеей Марксова учения идею отчуждения,
высказанную в ранних работах Маркса (и, заметим попутно,
получившую развитие и новую формулировку в «Капитале» и других
трудах Маркса, чего не признают Лефевр и иже с ними).
Лживо изображая эту высказанную в ранних работах Маркса идею
как полное отрицание всякого государства, всякой политической
организации, критическое отрицание любого общественного строя
и т. п., Лефевр и его единомышленники отбрасывают
материалистические основы Марксова учения, принцип партийности идеологии и,
конечно, учение о диктатуре пролетариата, ибо они, по
утверждениям «критиков» марксизма, противоречат принципам гуманизма,
которых Маркс придерживался, если верить измышлениям Лефевра
и ему подобных, только в начале своего теоретического пути.
Вольные стрелки антикоммунизма — западногерманский социолог
Лудз, французский правый социалист Рубель, американский критик
марксизма Белл и некоторые другие буржуазные социологи,
выступавшие на конгрессе против марксизма,— пытаются ухватиться даже
за исторический и критический метод марксизма — его диалектику
с тем, чтобы «доказать», будто бы осуществленные в СССР и
других социалистических странах принципы социализма противоречат...
марксизму. Вместе с тем они тщатся представить марксизм и
особенно ленинизм как некое религиозно-этическое учение, «хилиазм»,
не имеющий якобы научной основы и искусственно внесенный
интеллигенцией в рабочее движение. Все эти выступления
новоявленных «критиков» марксизма не блещут оригинальностью и по
сути дела ничего не прибавляют к той, с позволения сказать,
«аргументации», которая содержится в писаниях Бохенского, Веттера,
Пламенаца, Штейнбюхеля и тому подобных буржуазных философов,
открыто враждебных марксизму, в выступлениях Штернберга, Тей-
мера и других социал-реформистских идеологов. Взгляды этих
фальсификаторов марксизма подвергнуты основательной и убедительной
критике в книге Н. Ирибаджакова.
Хотя в некоторых своих частях эта книга и обращена главным
образом к пройденным периодам общественно-исторического
развития и анализирует написанную преимущественно до середины 50-х
годов антимарксистскую литературу, содержащийся в книге большой
материал о разнообразных формах ревизии марксистской философии
и социологии, политической экономии, учения о социализме и
коммунизме и впредь может служить ценным пособием в идеологиче-
610

ской борьбе против буржуазной и социал-реформистской идеологии.
Однако нельзя не согласиться с замечанием, высказанным в
адрес книги Н. Ирибаджакова в рецензии, опубликованной в
«Коммунисте». К сожалению, автор во 2-й части своей книги несколько
стирает грани между откровенно буржуазной,
социал-реформистской и ревизионистской идеологиями, тогда как это не одно и то же.
По нашему мнению, Н. Ирибаджаков расширительно подходит к
понятию «ревизионизм» и отождествляет его с понятием «ревизия
марксизма». В марксистской литературе, давшей обстоятельную и
разностороннюю критику различных форм «критики» марксизма,
ревизия марксизма не отождествлялась с ревизионизмом.
Ревизионизм рассматривается в трудах Ленина, в современной марксистской
литературе, в документах международного коммунистического
движения как мелкобуржуазное идеологическое течение в рабочем
движении, в современных условиях однозначное с правым
оппортунизмом. Ревизионизм — это идейное влияние буржуазии на
пролетариат изнутри рабочего движения, или, говоря словами Н. С.
Хрущева, «своего рода троянский конь» в рабочем движении. В новой
Программе КПСС с полным основанием говорится о ревизионизме
как правом оппортунизме, отражении буржуазных влияний в
коммунистическом движении. Справедливости ради надо отметить, что
и тов. Н. Ирибаджаков в своей книге правильно пишет, что «в
действительности ревизионизм — не что иное, как буржуазная критика
марксизма людьми, действующими в рядах рабочего движения»
(стр. 342, курсив автора книги).
Но в той части книги, которая посвящена ревизионизму,
ревизионистские «критики» марксизма в рядах современного
коммунистического и рабочего движения по существу только лишь
упоминаются, а острие критики направлено против буржуазных идеологов,
открыто враждебных революционному рабочему движению, или
против социал-реформистских деятелей, в большинстве своем
откровенно отвергающих учение марксизма.
Отождествление автором ревизии марксизма с ревизионистской
идеологией, видимо, и послужило одной из причин, по которой в
книге сравнительно мало места отведено разоблачению
ревизионистских «критиков» марксизма в коммунистическом движении,
прикрывающихся словесным признанием марксизма. А между тем именно
эта ревизионистская «критика», как наглядно показали события
1956—1957 годов в рабочем движении, не менее, а порой более
опасна для него, чем откровенно враждебные марксизму
буржуазные и социал-реформистские формы его «критики». Читатель книги
Н. Ирибаджакова не может не пожелать, чтобы проведенное
автором научное исследование и разоблачение различных концепций
611

«критиков» марксизма было распространено и на современный
ревизионизм в международном коммунистическом движении. Будем
надеяться на то, что в новых изданиях этой книги или в новых
трудах тов. Ирибаджакова будет обобщен и проанализирован
современный опыт идеологической борьбы коммунистических и
рабочих партий против ревизионистов в их собственных рядах —
наиболее вредных и опасных «критиков» марксизма.
Общее хорошее впечатление, которое складывается у читателя
от чтения книги Н. Ирибаджакова, не должно заслонить некоторых
недостатков в рассмотрении и изложении избранной автором темы.
И мы считаем своим долгом не проходить мимо этих недостатков,
полагая, что наши небольшие критические замечания могут быть
полезными автору в его работе над новыми изданиями книги.
Прежде всего надо сказать о некоторых неточностях,
встречающихся в книге.. Так, на стр. 346 автор утверждает, что ревизионизм
«возник на ^определенной стадии рабочего движения и самого
капитализма, когда уже ни Маркса, ни Энгельса не было в живых»
(курсив автора данной книги). Последняя часть этого утверждения
нуждается в уточнении: Энгельс, живший до 1895 года и идейно
вдохновлявший революционное направление во II Интернационале
и в германской социал-демократии, в последние годы своей жизни
вел активную борьбу против нарождавшегося ревизионистского
течения в рабочем движении (Фольмар, Бернштейн и др.), подвергал
критике оппортунистические тенденции, проявившиеся в Эрфуртской
программе СДПГ, в решениях социалистической партии Франции по
аграрному вопросу и т. д. В ряде новых марксистских работ (в
частности, в «Истории философии», т. III, в книгах Б. А. Чагина,
Л. Г. Горшковой и других) освещается эта борьба Энгельса против
ревизионизма в немецком и международном рабочем движении.
Несколько спорным представляется нам выделение в книге
Н. Ирибаджакова специальной главы под названием
«Неокантианство как философско-социологическая основа «демократического
социализма». Неоспоримо, что для «исторического», так сказать,
социал-демократизма, оппортунизма, неокантианство было философ-
ско-социологическим «фундаментом», что подтверждает и Н. Ири-
баджакав своим экскурсам в историю неокантианских идей в
Германии и немецком рабочем движении. Но для современного так
называемого «демократического социализма» преобладающее
влияние философии и социологии неокантианства — в основном уже
пройденный этап. Бесспорно, что и ныне социал-реформистские
идеологи, подобно М. Адлеру и другим ревизионистам, часто
черпают свои «теории» и «аргументы» из мутного источника
неокантианской философии и так называемого «этического социализма».
612

И ныне некоторые «теоретики» социал-демократической партии ФРГ
(Г. Вейсер, Г. Эйхлер и другие) опираются на «принципы»
неокантианства и его разновидности в области этики — нельсонианства и
используют их в своей борьбе против революционного марксизма,
коммунизма.
Поэтому было бы ошибкой, которую, к сожалению, делают
некоторые марксистские исследователи современной буржуазной
философии и ревизионизма, «скидывать со счетов» неокантианство,
игнорировать его продолжающееся пагубное влияние в рабочем
движении и в науке, но было бы неверно не замечать другого:
в современной философии антимарксизма все большую и
преобладающую роль теперь играет уже не философия неокантианства и
даже не неопозитивизм, все еще сохраняющий, однако, сильные
позиции среди людей, занимающихся «философией науки», и
буржуазных социологов эмпирического толка, а другие течения
современной буржуазной философии — неотомизм и спиритуализм, так
называемый неореализм, экзистенциализм, прагматизм и т. п. Из
этих наиболее распространенных течений современной
идеалистической философии в книге Н. Ирибаджакова подвергаются критике
воззрения Сартра, которые (на наш взгляд, не совсем правильно)
рассматриваются автором по существу как ревизионизм, тогда как
Сартр — убежденный представитель чуждой марксизму
идеалистической философии экзистенциализма, идеи которой переплетаются
в его воззрениях с прогрессивными, порой антикапиталистическими
социально-политическими взглядами. Автор дает критику
неопозитивистской социологии Поппера и фальсификаций марксизма
католическими теологами.
Но наиболее распространенные в современной буржуазной
философии и проникающие в рабочее движение антимарксистские
концепции (неотомизм, неопозитивизм, прагматизм, экзистенциализм
и др.) пока еще не стали объектом детального критического
анализа Н. Ирибаджакова, хотя попутно и затрагиваются в его книге.
Главное внимание в книге Н. Ирибаджакова сосредоточено на
критике философии и этики неокантианства и некоторых
буржуазных социологических концепций, хотя они и не являются в
современных условиях господствующими и широко распространенными в
буржуазной и реформистской идеологии. Будем надеяться, что
в последующих изданиях труда Н. Ирибаджакова, который
желательно было бы повернуть к современному этапу международного
развития, будет дан научный и критический анализ наиболее
влиятельных в настоящее время течений буржуазной философии,
выступающих против марксизма.
613

При всем этом нельзя не отметить большой заслуги Н. Ирибад-
жакова, который сказал свое новое слово в критике современной
буржуазной философии и ввел в «научный оборот» в марксистскую
литературу многие новые критические положения в адрес
современной буржуазной философии. В книге дана обстоятельная и острая
критика «нельсонианства» и его современных представителей Эйх-
лера, Вейсера и других, разоблачены антимарксистские измышления
Безе, Штернберга, Чернеца и других социал-реформистских
«теоретиков». Автор обстоятельно опровергает антинаучные воззрения
буржуазных социологов — теорию Бэрнхема о «менеджерской
революции», теорию Фурастье о техническом прогрессе как главной
определяющей силе «общественно-исторического развития», теорию о
«второй индустриальной революции», неоконсерватизм Теппера и т. п.
Нельзя не согласиться и с общим выводом Н. Ирибаджакова,
который .вытекает из проведенного им во второй части своей книги
критического анализа философских и социологических теорий
социал-реформизма. «Различия, существующие между философскими
взглядами Адлера и Безе, Эйхлера и Вейсера, Теймера и Чернеца,—
это различия в рамках современной буржуазной идеалистической
философии. Они представляют собой разновидность этой
реакционной философии и носят ее характернейшие черты: субъективный
идеализм, агностицизм, стремление разрушить доверие к науке,
обесценить научное познание и заменить его религиозной верой и
мистикой или по меньшей мере «примирить» науку с религией»
(стр. 542, курсив автора книги). Все эти верно схваченные Н. Ири-
баджаковым и некоторые другие характерные черты современной
буржуазной и реформистской философии и социологии (защита и
восхваление буржуазного строя, попытки обелить его и представить
как строй «народного благоденствия», враждебность социальному
прогрессу, прикрытая формальным признанием необходимости
общественного развития, проповедь милитаризма и т. п.) вытекают из
главного содержания буржуазной идеологии, как идеологии
антикоммунизма.
К последующим изданиям труда Н. Ирибаджакова читатель
мог бы предъявить справедливое требование — в книге должна быть
дана обстоятельная и глубокая критика всех важнейших черт
современной идеологии антикоммунизма, в том числе основных
течений буржуазной и реформистской философии и социологии, тем
более, что они теперь получили предельно краткую, но ясную и
глубокую характеристику в Программе партии, принятой XXII съездом
КПСС.
Нельзя не пожелать автору в дальнейшей работе над книгой
некоторых улучшений в характере и манере изложения рассматривае-
614

мых проблем. В прочитанной нами книге преимущественное внимание
обращается на раскрытие логической противоречивости и
теоретической несостоятельности критикуемых буржуазных и реформистских
философских и социально-политических воззрений. Это — вполне
правильно и совершенно необходимо, но это, по нашему мнению,
еще не все, что требуется для полного и всестороннего
разоблачения враждебных марксизму теорий. Вся практика современной
общественной жизни, весь опыт современного мирового развития,
особенно опыт коммунистического строительства в СССР и
социалистического строительства в странах народной демократии, все
исторические успехи рабочего и национально-освободительного движения,
все эпохальные завоевания современной науки служат неоспоримыми
доказательствами силы и исторической правоты марксизма и вместе
с тем решительным опровержением антимарксистских теорий. Хотя
автор и не проходит мимо этого великого исторического опыта и
подчас ссылается на исторические события и факты современности,
обобщения всемирно-исторической практики современной эпохи для
раскрытия всей глубины кризиса антимарксистской идеологии и ее
неизбежного краха это—задача, которая еще не получила своего
решения в книге.
Решить эту первостепенной важности научно-теоретическую
задачу, совершенно необходимую для полного и окончательного
разоблачения идеологии' антимарксизма, антикоммунизма, конечно,
не может какой-либо один автор. Это — задача, стоящая перед
всеми идеологическими работниками международного
коммунистического движения, требующая больших усилий и многих серьезных
трудов. Каждый из теоретиков-марксистов, отстаивающих
коммунистическое научное мировоззрение в борьбе с буржуазной идеологией
в своих трудах, все в большей и большей степени должен
осуществлять заветы Ленина, сформулированные в его статье «О
значении воинствующего материализма»,— постоянно обращаться к
великому историческому опыту современности, который показывает,
что «каждый день (пробуждения к жизни новых .народов и новых
классов все больше и больше подтверждает марксизм» 1.
Закрывая интересную и содержательную книгу, написанную
нашим болгарским другом Н. Ирибаджаковым — боевым критиком
современного антимарксизма, — советский читатель ждет от него
новых изданий этой книги и новых трудов, в которых, как мы
уверены, будет еще в большей мере воплощен современный опыт
идеологической борьбы мирового коммунистического движения.
М. Т. Иовчук.
ι В. И. Ленин, Соч., т. 33, стр. 207.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие к русскому изданию 5
Исторические успехи марксизма и его буржуазные критики 9
Теоретические позиции современных критиков марксизма 12
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
МАРКСИЗМ И СОВРЕМЕННАЯ БУРЖУАЗНАЯ
ФИЛОСОФИЯ И СОЦИОЛОГИЯ
Марксистская философия и наша современность 23
Марксизм и фидеизм 30
Марксизм и догматизм 42
Международный характер и значение марксистской философии 58
Вклад Ленина в развитие марксистской философии — главный
объект критики современного антимарксизма . 68
Значение книги „Материализм и эмпириокритицизм" для
марксистской философии . 71
Ленин и материалистическая теория познания 74
Диалектический материализм и новейшая физика 79
Материя как философская категория и учение
современной физики о строении материи 91
Абсолютная и относительная истина 93
„Наивный реализм", диалектический материализм и наука 99
Материализм и наивный реализм, или Ленин как
„ликвидатор" материализма 106
Партийность философии . 114
Антинаучный и реакционный характер философских основ
современного антимарксизма . . 118
Современная буржуазная философия — философия
империализма 120
616

Творческое бессилие современной буржуазной философии 123
Субъективный идеализм и агностицизм современной
буржуазной философии 129
Буржуазная философия и религия 138
Антинаучный характер современной буржуазной философии 143
Некоторые аспекты современной буржуазной
философии, истории и социологии в свете социалистической
революции . 157
Классово-партийный характер философско-исторических и
социологических взглядов современной буржуазии 159
Усиление субъективно-идеалистического и агностического
характера современной буржуазной социологии (Спенсер
и Поппер) 161
Метафизический характер современной буржуазной
социологии 167
Актуальные проблемы современной буржуазной
социологии 169
Марксистское учение о классах и классовой борьбе и его
буржуазные критики 202
Марксистское учение о классах и классовой борьбе, его
теоретическое и практическое значение 202
Марксистское понятие „общественный класс" и его
буржуазные критики 206
Существуют ли классы и классовая борьба? 214
Теория „выравнивания" классовых различий 227
„Социальная мобильность· американского общества 239
„Революция менеджеров4· 252
Собственность и власть 259
Теория Бэрнхема — идеологическое оружие
империалистической реакции 267
Бэрнхем как апологет и пророк фашизма 280
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НЕКОТОРЫЕ ФОРМЫ БУРЖУАЗНОЙ И РЕВИЗИОНИСТСКОЙ
КРИТИКИ МАРКСИЗМА
Что такое ревизионизм? 291
Ревизия марксизма вне рабочего движения 294
I. Ревизия марксизма с позиций католицизма 294
II. Ревизия марксизма Сартром 298
617

Общественно-политические позиции Сартра 299
Жан Поль Сартр и марксизм 305
Сартр как «борец» против догматизма 312
Кажущаяся революционность Сартра 321
Сартр против принципа партийности 327
Экзистенциализм — ни материализм, ни идеализм?! 332
Экзистенциализм — идейный враг социализма 337
Ревизионизм в рядах рабочего движения 342
Идейное содержание ревизионизма 346
Исторические предпосылки возникновения ревизионизма 347
Оппортунизм и ревизионизм 351
Обострение борьбы между марксизмом и ревизионизмом 354
■Демократический социализм" и марксизм 355
Идейная борьба в Социал-демократической партии
Германии по вопросу новой программы партии 355
»Ревизия ревизионизма" 367
За или против марксизма? 369
Неокантианство как философско-социологическая основа
„демократического социализма" 384
Место неокантианства в современной буржуазной
философии и необходимость борьбы с ним 384
Философия Канта и неокантианство . 388
I. Неокантианский ревизионизм на гносеологической основе 396
Марксизм и философский материализм . 399
«Превращение» Адлером и Безе исторического
материализма в идеализм 407
Исторический материализм и субъективно-идеалистическая
гносеология неокантианства 417
Неокантианское и марксистское понимание социальной
каузальности и необходимости . 425
а) Материальное единство мира — глубочайшая основа
единства каузальности и необходимости в природе и
обществе . 430
б) Универсальное взаимодействие как основа единства
каузальности и необходимости в природе и обществе 432
в) Различия между каузальностью и необходимостью
в природе и обществе 434
г) Особенная форма социальной каузальности и
необходимости . 435
д) Многообразие причинныхгсвязей 438
618

И. Неокантианская ревизия марксизма на этической основе 443
Что представляет собой нельсонианство? 443
Антимарксистский характер нельсонианства 446
Философский материализм и социализм . 456
Нельсонианская философия истории и исторический
материализм . . 468
Нельсонианство и марксистские взгляды на исторический
прогресс 488
Философско-этическое и научное познание
(неокантианская попытка дискредитировать науку) 494
Неокантианская клевета на науку — существенная
особенность программы СДПГ . . 507
Историческая необходимость и фатализм. Революционно-
практическая деятельность и воспитание . 515
Философский ревизионизм, атеизм и религия . 534
Некоторые социологические взгляды традиционного
ревизионизма в настоящее время . . 549
Традиционный ревизионизм о классах и классовой борьбе 549
Реформистская теория автоматической трансформации
капитализма в социализм в новых одеждах . 555
I. Теория Жана Фурастье о техническом прогрессе 555
II. Реформистская теория о „второй индустриальной
революции" 568
1. Социальная и индустриальная революции 570
2. Марксизм и реформистская теория „второй
индустриальной революции" 579
3. Вторая индустриальная революция — это создание
материально-технической базы коммунизма 596
Послесловие 604

H. Ирибаджаков
СОВРЕМЕННЫЕ КРИТИКИ МАРКСИЗМА
Редактор Я. Л. Цыганков
Художник А. П. Купцов
Художественный редактор Б. И. Астафьев
Технический редактор Ф. X. Джатиева
Корректор Р. Я Новик
Сдано в производство 14/VI 1962 г.
Подписано к печати 21/XI 1962 г.
Бумага 84xl087s2 = 9,7 бум. л.
31,8 печ. л. Уч.-изд. л. 33,1. Изд. № 2/1038.
Цена 2 р. 19 к. Зак. 459.
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва, 1-й Рижский пер., 2
Типография № 2 им. Евг. Соколовой
УЦБ и ПП Ленсовнархоза.
Ленинград, Измайловский пр., 29.