ИЗ ИСТОРИИ
ПОЛИТИЧЕСКОЙ И ПРАВОВОЙ
МЫСЛИ

Редакционная коллегия:
В. С. НЕРСЕСЯНЦ (председатель),
П. С. ГРАЦИАНСКИЙ, Н. М. ЗОЛОТУХИНА,
В. Д. ЗОРЬКИН, Л. С. МАМУТ

С.Ф.УДАРЦЕВ
Москва
«Юридическая литература»
1989

67.3
У28
Ударцев Сергей Федорович, кандидат
юридических наук. Специализируется в области истории
политических и правовых учений, имеет
публикации, посвященные политико-правовым взглядам
М. А. Бакунина и П. А. Кропоткина.
Ответственный редактор
доктор юридических наук
Л. С. Мамут
w 1202000000-059 _
У 19-89
012(01)-89
ISBN 5-7260-0100-1
(g) Издательство «Юридическая литература», 1989

Памяти моей матери Анны Николаевны
ПРЕДИСЛОВИЕ
Петр Алексеевич Кропоткин (1842—1921) широко
известен как ученый, путешественник, видный
революционер-народник, крупнейший идеолог анархизма
конца XIX — начала XX вв.
Кропоткин с полным основанием может быть
отнесен к ученым-энциклопедистам. Как географ и геолог,
изучавший Сибирь, Финляндию и Швецию, он внес
весомый вклад в разработку теории ледникового
периода. Кропоткин участвовал в подготовке
монументального труда Элизе Реклю по географии планеты,
был автором географических статей о России в трех
изданиях Британской энциклопедии (1882—1911 г.г.),
избирался членом Британской научной ассоциации
(1893 г.). С именем Кропоткина связано одно из
направлений развития эволюционной теории в биологии
после Ч. Дарвина. Эти проблемы рассматриваются им
в труде «Взаимная помощь среди животных и людей
как двигатель прогресса». Вопросам истории русской
литературы посвящена книга Кропоткина «Идеалы и
действительность в русской литературе». Широко
известен он и как историк Великой Французской
революции. Большой научный интерес представляет его
двухтомное исследование по истории и теории этики
(опубликован лишь первый том).
Географ, геолог, биолог, историк, литературовед,
философ — этими областями не исчерпывается
творчество Кропоткина. Значительная часть его
произведений посвящена политическим вопросам — теории
анархизма, политической публицистике,
революционной пропаганде.
Как политический мыслитель Кропоткин занимает
видное место в истории политико-правовой мысли. Его
политико-правовое учение неоднозначно. В нем
содержатся как прогрессивные, так и консервативные идеи;
черты крайнего анархистского радикализма порой
переплетаются с буржуазным либерализмом, ставятся
не только узкоклассовые, но и общечеловеческие проб-
5

лемы. Продолжая традиции анархизма XIX века,
Кропоткин создал самостоятельную теорию, во
многом отличную ог учения его ближайшего
предшественника М. А. Бакунина.
Как крупного мыслителя и революционера,
талантливого и беспощадного критика эксплуататорского
общества Кропоткина высоко ценили в русском
революционном движении, в том числе и те, кто
расходился с ним по политическим убеждениям. В числе
приглашенных, например, Кропоткин присутствовал на V
Лондонском съезде РСДРП (б) в 1907 году, после
Великой Октябрьской социалистической революции
встречался с В. И. Лениным.
Кропоткин прожил нелегкую жизнь
революционера. Его не сломили ни тюрьмы, ни трудности и
лишения сорокалетней эмиграции. До конца дней своих он
остался верен идеалам молодости, борьбе против
эксплуатации человека человеком. Сохранил он и свои
анархистские убеждения, хотя его взгляды несколько
уточнялись, видоизменялись в течение жизни.
х Теория анархизма Кропоткина—связующее звено
между классическим анархизмом XIX века и
анархизмом XX века. Без учения о государстве и праве
Кропоткина (как и учений Штирнера, Прудона,
Бакунина) невозможно достаточно полно представить
сильные и слабые стороны анархизма в целом, его
критической и позитивной проблематики.
Анархизм Кропоткина имел свои особенности. Как
ученый Кропоткин стремился по-своему соединить
науку и анархизм; в его революционной теории особое
место занимают идеи взаимопомощи, творческой
созидательной деятельности масс в мирное время.
Кропоткин критически анализировал идеи некоторых
теоретиков анархизма. В своем учении он отразил опыт
развития анархизма и пытался осмыслить новые
исторические явления конца XIX — начала XX вв.
Несмотря на заметный след, оставленный учением
Кропоткина в истории мысли, его политико-правовые
идеи в нашей специальной литературе изучены пока
недостаточно.
Настоящая книга призвана в определенной
степени восполнить этот пробел.
6

ГЛАВА I
Жизненный и творческий путь
^
Иетр Алексеевич Кропоткин
родился 27 ноября (9
декабря) 1842 года в Москве в
доме № 26 Штатного переулка (ныне переулок
Кропоткина). Он происходил из древнего княжеского
рода, считавшего, по преданию, своим основателем
легендарного Рюрика. По родословной Кропоткиных, их
фамилия как ответвление династии Рюриковичей
появляется в XV веке. Среди представителей
многочисленного княжеского рода были в разные времена и
оппозиционные деятели. Так, в 1662 году во время
«медного бунта» капитан стрельцов Даниил
Васильевич Кропоткин привел в село Коломенское 400
стрельцов, угрожавших царю, за что впоследствии был
сослан в Астрахань.
Отец Кропоткина генерал-майор Алексей Петрович
Кропоткин по своим взглядам был убежденный
крепостник. Мать, Екатерина Николаевна Кропоткина,
дочь героя войны 1812 года генерала Сулимы, род
которого велся от вольнолюбивых запорожских казаков,
видимо, была других взглядов. Много лет спустя
после смерти матери (умерла в 1846 году), разбирая
ее бумаги, Петр Алексеевич нашел тетради запрещен-
7

ных русских стихотворений, в том числе декабристов.
Большое значение для формирования нравственных
убеждений Кропоткина имели добрая память о его
матери и любовь к ней со стороны крепостных.
Заметную роль в развитии Кропоткина сыграла дружба со
старшим братом Александром (1841 — 1886). С 1874
года до конца жизни Александр находился в
сибирской ссылке (поводом для ареста послужили его
письма к П. Л. Лаврову).
Первоначальное образование Кропоткин получил
дома. Его учителями были студент юридического
факультета Московского университета Н. П. Смирнов и
француз-гувернер Пулен. Как вспоминал позже
Кропоткин, Н. П. Смирнов с уважением и благоговением
указывал своему воспитаннику на дом, в котором жил
Герцен (Сивцев Вражек, № 27), а Пулен
захватывающе рассказывал о революции 1789 года. Осенью 1853
года Кропоткин был определен в 1 московскую
гимназию. Законоведение в гимназии преподавал известный
поэт, публицист и критик Аполлон Алексеевич
Григорьев. Однако уже в детстве Кропоткин испытывал
«отвращение» к юриспруденции (11, с. 53)*.
В 1857 году Кропоткин был зачислен в Пажеский
корпус в Петербурге. Дух приближающихся
буржуазных реформ проникал в те годы и в это
привилегированное военное учебное заведение. В период учебы
Кропоткин читал запрещенные книги энциклопедистов,
увлекался А. И. Герценом, любил читать и
декламировать товарищам стихи Н. А. Некрасова и Н. П.
Огарева. В Пажеском корпусе Кропоткин начал
выпускать рукописную газету «Отголоски из корпуса», где
«горячо доказывал» «необходимость конституции для
России», писал о «необходимости правового порядка»
(11, с. 143). Преподавание в корпусе законоведения
не отвечало духовным запросам Кропоткина, оно было
сухим и догматическим, сводилось в основном к
«общему знакомству со сводом законов» (11, с. 135). В
период подготовки и проведения буржуазных реформ
князь Кропоткин смотрел на Александра II, с которым
* Здесь и далее в круглых скобках указываются
порядковый номер источника в списке литературы, помещенном в конце
книги, затем номер тома, если издание многотомное, и страница.
При ссылке на архивный источник указываются его
местонахождение в архивном фонде и лист. Источники отделяются точкой
с запятой.
8

часто приходилось встречаться в годы учебы, «как на
героя рода», царя-освободителя, хотя этот ореол уже
начал тускнеть.
Как удачно заметил Ф. Я. Полянский, Кропоткин
«принадлежал к поколению «кающихся дворян»,
которые... стремились искупить преступления своих
отцов революционными подвигами, борьбой за благо
народных масс» (101, с. 126).
В 1862 году после окончания Пажеского корпуса
Петр Алексеевич вопреки воле отца попросил
назначение в Сибирь, в Амурское казачье войско. В
Иркутске его приятно поразила царившая там атмосфера
свободомыслия. Генерал-губернатор Восточной
Сибири М. С. Корсаков заявил ему, что «рад видеть возле
себя людей либерального образа мыслей» (31, т. 2,
с. 80). Начальник штаба генерал Б. К* Кукель,
адъютантом которого был назначен Кропоткин, имел
полную коллекцию лондонских революционных изданий
Герцена. Эта атмосфера либерализма во многом
была создана бывшим генерал-губернатором Н. Н. Му-
равьевым-Амурским не без влияния ссыльных
декабристов и революционных демократов, в том числе и
М. А. Бакунина. Известный революционер жил в
ссылке в Иркутске до 1861 года и бежал из нее в
Лондон через Японию и Америку. Кстати, как Муравьев-
Амурский, так и Корсаков были родственниками
Бакунина, а Кукель в 1863 году временно отстранялся
царем от должности по подозрению в содействии
побегу Бакунина.
После переезда Кукеля и Кропоткина в Читу Петр
Алексеевич был назначен секретарем двух комиссий:
по подготовке проекта реформы тюрем и системы
ссылки, а также по составлению проекта городского
самоуправления. Но из реформаторской деятельности
ничего не вышло. Отправленные в Петербург проекты
не прошли через фильтры бюрократической машины
самодержавия.
В октябре 1866 года в умеренно либеральной
газете «Биржевые ведомости» появляются заметки
Кропоткина о военно-полевом суде в Иркутске над
ссыльными поляками, поднявшими восстание на Кругобай-
кальской дороге. Из подробной объективной
информации Кропоткина было видно бесправие подсудимых,
злоупотребление властью прокурором и
председательствующим в суде, тяжелое безвыходное положение
9

ссыльных, жестокость, с которой восстание было
подавлено. Корреспондент приводил мысль
руководителя восстания Шарамовича о том, что восстание не
вообще противоправное средство, а путь, «признанный
по общепринятому государственному порядку
незаконным» (20, с. 132). Уже здесь присутствует важная^в
последующем для Кропоткина идея о том, что право
как должный порядок далеко не идентично
существующему порядку, что противоправность и
противозаконность не тождественны друг другу.
Годы, проведенные в Сибири, сыграли
значительную роль в развитии личности и мировоззрения
Кропоткина. Здесь в 1864 году он впервые знакомится со
взглядами П.-Ж. Прудона, в Иркутске сближается со
ссыльным А. П. Щаповым, оказавшим на него
определенное влияние. Почти полвека спустя, в письме к
А. А. Боровому от 14 ноября 1913 г., Кропоткин
вспоминал, что Щапов в Сибири учил его обращать особое
внимание на роль экономических условий в развитии
понятий («Скажите мне, какою ложкою ел мужик!
Какою лопатою копал».) (133, оп. 2, ед. хр. 10, л. 5).
В Сибири Кропоткин на личном опыте убеждается в
порочности бюрократической централизации. Из
бесед со ссыльными, из размышлений над событиями в
Польше (1863 г.) и восстанием ссыльных (1866 г.), из
личного опыта во время экспедиций и путешествий у
Кропоткина формируются представления о месте
революции в историческом процессе, роли «неизвестных
масс» народа в крупных исторических событиях. В то
же время подавление восстания поляков на Кругобай-
кальской дороге заставило П. А. Кропоткина и его
брата, также получившего назначение в Иркутск,
поспешить с выходом в отставку. Петру Алексеевичу это
удалось сделать в 1867 году.
Осенью 1867 года Кропоткин был зачислен на
физико-математический факультет Петербургского
университета. Одновременно он числился на службе в
Министерстве внутренних дел. В 1870 году он был
избран секретарем Отделения физической географии
Русского географического общества.
В начале 1872 года Кропоткин получил
разрешение на заграничную поездку. Он отправился в
Швейцарию, где в Цюрихе вступил в одну из секций
Интернационала. Здесь он «дни и ночи напролет» читал
политическую литературу. «Чтение социалистических и
10

анархических газет, — вспоминал он позже, — было
для меня настоящим откровением» (11, с. 252).
Кратковременное пребывание. Кропоткина среди
анархистов в Швейцарии, знакомство со всеми виднейшими
последователями Бакунина (Дж. Гильомом, А. Швиц-
гебелем, М. П. Сажиным, Н. Жуковским, 3. К. Арбо-
pfc-Ралли и др.) было значительным моментом в
процессе становления его политических убеждений.
Поездка явилась одним из последних звеньев
формирования его политической ориентации, дала ему важный
идейный и политический опыт*.
Работа в государственном аппарате, участие в
подготовке и проведении буржуазных реформ в Сибири,
понимание их ограниченности, знакомство с
бюрократической системой царского самодержавия,
подавление царизмом восстаний в Польше и в Забайкалье,
осознание исторической необходимости революции при
отсутствии соответствующих демократических
традиций легальной революционной деятельности, сильное
влияние идей анархизма Прудона, Бакунина и других
деятелей анархистского крыла Интернационала,
личные склонности и симпатии — все это, вместе взятое,
определило формирование анархистских убеждений и
ориентации у молодого Кропоткина.
Весной 1872 года в Петербурге Кропоткин
присоединился к народническому «кружку чайковцев».
Среди членов кружка были М. А. Натансон, Н. В.
Чайковский, Л. Э. Шишко, С. Л. Перовская, Н. А.
Чарушин, С. М. Кравчинский, А. Я. Ободовская и др.
«Никогда впоследствии, — писал Кропоткин, — я не
встречал такой группы идеально чистых и нравственно
выдающихся людей, как те человек двадцать, которых я
встретил на первом заседании кружка Чайковского. До
сих пор я горжусь тем, что был принят в такую семью»
* В литературе по вопросу об этапах идейного развития
Кропоткина имеются разные суждения. Ф. Я. Полянский пишет
о развитии Кропоткина «из либерального барчука», «кающегося
дворянина» сначала в революционного демократа, затем в
анархиста (101, с. 127). С. Н. Канев рассматривает эволюцию воз-
чрений Кропоткина от революционного демократизма к
анархизму (см.: 65, с. 192 и др.). По нашему мнению, либеральные
и революционно-демократические идеи характерны
преимущественно для периода формирования политических взглядов
Кропоткина. Примерно с 1872 года и до конца жизни его взгляды
развивались как анархистские. Путь идейного развития к
анархизму у Кропоткина, по сравнению например с Бакуниным, был
более кратким.
II

(11, с. 273). Позже Кропоткин признавал, что кружок
был скорее социал-демократического, чем
анархистского направления (см.: 11, с. 314; 133, оп. 1, ед. хр.
763, л. 11).
Кружок вел революционную агитацию среди
рабочих в Петербурге, имел свои филиалы в других
городах. Кропоткин под именем Бородина также вел
агитацию среди ткачей в Петербурге. При этом он «все
время рассказывал им об Интернационале, его силе,
его будущем, и о Французской Революции» (133, оп. 1,
ед. хр. 763, л, И). Как вспоминал Н. А. Чарушин,
Кропоткин был особенно ценен для кружка как теоретик.
В то же время, не обладая организаторскими
способностями, руководящей роли в кружке не играл.
Внешность его Чарушин описывал так: «Невысокий,
коренастый, с огромной русой бородой, доходящей чуть не
до пояса, с живым взглядом и выразительным умным
лицом, Кропоткин, несмотря на то, что был старше
многих из нас лет на 7—10, благодаря своей простоте
и искренности сразу же завоевал наши общие
симпатии. Демократ в душе и по привычкам, выработанным
еще предыдущей жизнью, он быстро вошел в круг
деловой жизни кружка, не внося в нашу тесно
сплоченную семью ни малейшего диссонанса» (136, с. 137;
см. также: 44, № 1, с. 17).
Осенью 1873 года по заданию кружка Кропоткин
написал его программу. В той части программы, где
говорилось о будущем общественном и политическом
строе, Кропоткин стремился провести идеи анархизма,
хотя в практических вопросах пытался обобщить опыт
кружка в целом. Программа касалась и вопроса об
отношении к борьбе марксистов и бакунистов в I
Интернационале. «...В принципах, как видно из всего
сказанного, — говорилось в этом документе, — мы
вполне сходимся с отраслью федералистов
Интернационала и отрицаем государственные принципы
другой» (133, оп. 1, ед. хр. 360, л. 52). Но делалась
оговорка, что вмешиваться в «конфликт партий» кружок
не будет. Двухлетняя работа в «кружке чайковцев»
окончательно определила судьбу Кропоткина.
В марте 1874 года он был арестован. Кропоткин
отказался давать показания, чтобы не навлечь на кого-
нибудь неприятности. В Петропавловской крепости на
стене камеры Кропоткин разглядел надпись: «Нечаев
1873».
12

Весной 1876 года в связи с резким ухудшением
здоровья Кропоткина перевели в тюремный госпиталь.
Отсюда с помощью «чайковцев» ему удалось совер
шить дерзкий побег. Вскоре под именем Левашова
Кропоткин выехал из России. Возвратиться ему
удалось лишь в 1917 году.
За годы эмиграции Кропоткин близко
познакомился со многими деятелями русского и международного
революционного движения, прежде всего
анархистского. Он вел революционную пропаганду в различных
городах Швейцарии, Франции, Англии. В 1897 и в 1901
годах путешествовал в Канаду, где также активно
пропагандировал свои взгляды.
Обширной была переписка Кропоткина с учеными,
писателями и революционерами различных стран
Европы, Азии и Америки.
В числе знакомых Кропоткина, например, был
писатель-фантаст Жюль Верн, видимо,
консультировавшийся с ним при описании Сибири. Некоторыми
чертами Кропоткина Жюль Верн наделил главного героя
одного из последних своих романов «Потерпевшие
крушение на «Джонатане» — анархиста-правителя Кау-
Джера. Художник Ж. Ру, иллюстрировавший этот
роман, придал Кау-Джеру портретное сходство с
Кропоткиным (см.: 43, с. 279).
В феврале 1879 года в Женеве Кропоткин
начинает издавать газету «Le Revolte» («Бунтарь») и
становится одним из крупных революционеров-публицистов
(см.: 98, с. 21). Революционная пропаганда требовала
оперативного отклика на текущие события, краткости
и популярности изложения идей. Вспоминая, как он
писал брошюры, Кропоткин замечал, что завидовал
тем писателям, «которые могут не стесняться числом
страниц для развития своих мыслей и имеют
возможность воспользоваться хорошо известным извинением
Талейрана: «У меня не хватило времени быть
кратким». Когда мне приходилось сжать результат
нескольких месяцев работы — например, о происхождении
закона— в десятисантимную брошюру, мне нужно было
еще много работать над нею, чтобы быть кратким»
(11, с. 384—385).
В марте 1878 года К- Маркс впервые упоминает
имя Кропоткина в связи с его революционной
пропагандой среди рабочих. В письме В. Н. Смирнову от
29 марта 1878 г. К. Маркс писал: «Партийные друзья
13

в Париже просят у меня информацию о двух
агитаторах, выступающих в наших парижских обществах, а
именно о «князе Кропоткине» и г-же «Кулишовой»...
Известно ли Вам что-нибудь об этих личностях в
политическом отношении?» (1, т. 34, с. 253). В письмах
Ф. Энгельса после смерти К. Маркса еще несколько
раз упоминается деятельность Кропоткина. В январе
1885 года Ф. Энгельс выступил против кампании,
направленной на то, чтобы заставить Англию и Францию
выдать царскому правительству «героических
нигилистов», в том числе Кропоткина (см.: 1, т. 21, с. 195 и
т. 36, с. 238). Энгельс отрицательно относился к
связям английских социалистов с анархистами (в том
числе с Кропоткиным) (см.: 1, т. 36, с. 398, 542) и в то
же время одобрял некоторые публицистические
выступления Кропоткина (см.: 1, т. 36, с. 580). К
сожалению, каких-либо развернутых отзывов о
Кропоткине у Маркса и Энгельса нет.
Царское правительство стремилось по возможности
не выпускать опасного политического преступника из
виду. За ним велась слежка. В 1881 году решением
Министерства внутренних дел имение в Тамбовской
губернии, доход с которого получал Кропоткин,
было взято казной в опеку (см.: 97, с. 107). После 1
марта 1881 года российская реакция жаждала
расправы над видными революционерами. «Священная
дружина» — аристократическая организация,
созданная в 1881 году при Александре III для пресечения
развития революционного движения в России и
имевшая заграничную агентуру, вынесла смертный
приговор Кропоткину. Ему сказал об этом П. Л. Лавров.
Тот был предупрежден М. Е. Салтыковым-Щедриным,
узнавшим о приговоре от министра внутренних дел
(см.: 11 с. 463).
В конце 1882 года французское правительство,
используя взрывы, произведенные террористами из
числа анархистов, решило расправиться с лидерами
анархистского движения, в том числе с Кропоткиным, не
причастным к подобным акциям. В декабре 1882 года
Кропоткин был арестован во Франции и в январе
1883 года приговорен в числе других анархистов к
пяти годам тюремного заключения по обвинению в
принадлежности к несуществующему уже
Интернационалу. Прогрессивная Франция протестовала против
приговора. В числе лиц, выступивших с протестом в
14

печати, были В. Гюго, Г. Спенсер и др. Однако,
несмотря на протесты общественности, Кропоткин был
освобожден из французской тюрьмы лишь в 1886 году.
В 1889 году в Лондоне, где Кропоткин жил после
освобождения и высылки из Франции, он с группой
английских анархистов основал первую анархистскую
газету в Англии «Freedom» («Свобода»). В 1890 году
Петр Алексеевич писал своему старому другу и
соратнику по кружку «чайковцев» Л. Э. Шишко: «Мою
жизнь здесь за эти 14 лет могу в двух словах
рассказать. Анархистом был, анархистом и остался. Работаю
для анархии, куда судьба забросит. Теперь, в период
сравнительного затишья и выжидания со стороны масс,
работаю над выработкою анархии — дела много! —- и
широким распространением ее идей. Начнется опять
движение — буду в нем; в нем и голову сложу» (135,
оп. 1, ед. хр. 123, л. 2). Здесь же он писал о своих
намерениях до ареста во Франции «начать
анархическую, народническую газету для России. Да меня
заарестовали, а там жизнь пошла другою дорогою» (там
же, л. 2 об.)
Надежным другом и помощником Кропоткина в
нелегком труде ученого и революционера-изгнанника
была его жена С. Г. Кропоткина, с которой он
познакомился в 1878 году в Швейцарии. Интересно, что
следуя своим представлениям о свободном браке,
Кропоткин после гражданской регистрации брака
каждые 3 года делал своей жене предложения о
продлении брака. Она каждый раз их принимала. И так
все 42 года совместной жизни.
Четыре десятилетия эмиграции были заполнены
революционной пропагандой, подготовкой
разнообразных научных трудов. В эти годы он создал свои
основные произведения: «Речи бунтовщика» (1885 г.),
«В русских и французских тюрьмах» (1887 г.), «Хлеб
и воля» (1892 г.), «Взаимопомощь как фактор
эволюции» (1902 г.), «Записки революционера» (1902 г.),
«Идеалы и действительность в русской
литературе» (1905 г.), «Великая Французская революция
i789—1793» (1909 г.), «Современная наука и анархия»
(1913 г.) и др.
Видное место в творчестве Кропоткина занимает
книга «Взаимопомощь...», составленная из его статей в
журнале Дж. Ноулза «Nineteenth Century», который
Ф. Энгельс характеризовал как один из «наиболее
15

уважаемых» лондонских журналов (1, т. 37, с. 310).
Работать по этой теме Кропоткин начал еще во
французской тюрьме под влиянием идеи русского зоолога
профессора К. Ф. Кесслера (1815—1881) о
решающем значении взаимной помощи для прогрессивного
развития видов животных. Разработанная
Кропоткиным теория взаимной помощи в животном мире и в
человеческом обществе стала одной из
общетеоретических основ его анархистского учения.
Интересно, что теория Кропоткина о взаимной
помощи на рубеже 1920-х гг. произвела в Китае
настоящую революцию в умах. Даже лозунг Великой
Французской революции в Китае звучал в те годы, как
«Свобода, равенство, братство, взаимопомощь» (116,
с. 3, 78 и др.).
В 1909 году в Лондоне, Париже и Лейпциге сразу
на трех европейских языках вышла книга Кропоткина
«Великая Французская революция 1789—1793». На
обширном фактическом материале он показал
огромную роль народных масс в революционных
событиях во Франции. Это исследование Кропоткина
высоко оценил В. И. Ленин. Из воспоминаний
В. Д. Бонч-Бруевича известно, что во время
встречи Ленина и Кропоткина в мае 1919 года
в Кремле Ленин говорил о необходимости
срочного издания этой книги. «Нам нужны просвещенные
массы, — сказал Владимир Ильич, — и как бы
хотелось, чтобы, например, ваша книжка «История
Французской революции» была бы издана немедленно в
самом большом количестве экземпляров. Ведь она
так полезна для всех. Вот мы очень хотели бы издать
эту вашу прекрасную книгу и издать так, в таком
количестве, чтобы ее хватило на все библиотеки до изб-
читален и ротных библиотек на полках» (38, № 4, с.
193). Кропоткин, верный своим убеждениям,
отказался издавать книгу в государственном издательстве.
«Нет, нет, — лукаво улыбаясь перебил Петра
Алексеевича Владимир Ильич, — зачем, конечно, не в
Госиздате, а в кооперативном издательстве...» (там же).
До начала XX века политические произведения
Кропоткина на русском языке, и тем более в России,
издавались сравнительно редко. Активное их издание
в России началось в период первой российской
революции. Этим и объясняется, что в числе запрещенных
царским правительством русских книг, изданных до
16

1900 года, значатся всего шесть изданий работ
Кропоткина, в том числе пять гектографических (см.: 110,
с. 144—145). Царское правительство и после револю
ции 1905-^1907 гг. не простило политического престу
пника Кропоткина. Для нужд розыскных органов в
1909 году департамент полиции составил «справку»
на князя П. А. Кропоткина. В ней был дан обзор
революционной деятельности его в России и в эмиграции
и была дана ее подробная юридическая
характеристика на случай возвращения в Россию. В частности,
констатировалось, что Кропоткин уже не мог быть
привлечен к уголовной ответственности за участие в
«противоправительственном сообществе» «чайковцев» и за
издание им сочинений революционного содержания до
17 октября 1905 года в соответствии с указом от 21
октября 1905 года. Однако за участие в изданиях
анархистской группы «Хлеб и воля», явившейся, по
данным агентов департамента полиции, «выражением
его же учения», а также за издание с,1906 года
«Листков «Хлеб и Воля» «против Кропоткина, в случае
возвращения его в Россию, должно быть возбуждено
^головное преследование по... 102 ст. Угол. Улож.» (68,
ж:. 43).
^ В начале XX века произведения Кропоткина
переводятся и публикуются во многих странах мира.
Издаются статьи, брошюры, книги, готовятся собрания
сочинений. Эта работа велась, как правило, в трудных
условиях при ограниченных средствах.
Во время первой мировой войны Кропоткин
примкнул к «оборонцам». В его отношении к войне как бы
боролись два противоположных начала: осуждение
войн, разоблачение их как выгодных эксплуататорам,
но в то же время и признание того, что победа
Германии явится большой национальной катастрофой для
России. И эта вторая тенденция была доминирующей.
Позиция Кропоткина по отношению к войне отдалила
его от ряда видных деятелей анархистского движения,
выступавших против участия в мировой войне, против
всяких войн (А. Беркман, Л. Бертони, Э. Гольдман,
Э. Малатеста, Р. Роккер, И. Рощин, А. Шапиро,
Ф. Дамела-Ньювенгейс, Л. Фабри и др.) (См.: 86,
с. 3—4, 20, 22). Приверженцы официального
патриотизма приветствовали поддержку Кропоткиным
России, Франции и Англии в их войне с Германией и ее
союзниками и даже приезжали к Кропоткину «на пок-
2 Заказ 7213 5 ^7 " ^ •■•■ ;•«-;-»,-" ■ ■• -^

лон», как например, в 1916 году лидер кадетской пар
тии П. Н. Милюков. Позиция Кропоткина была
подвергнута резкой критике В. И. Лениным. В статье «О
сепаратном мире» Ленин относил Кропоткина к тем,
кто содействует «благородному делу умножения
снарядов» для царской армии (2, т. 30, с. 189). «Враг
всех правительств Европы, — справедливо пишет
Н. М. Пирумова,— обладавший большим моральным
авторитетом, он объективно стал союзником этих
правительств. Такой был грустный для Кропоткина и в
общем-то парадоксальный результат его публичных
выступлений» (97, с. 187—188).
В июне 1917 года Кропоткин возвратился в Россию
из эмиграции. На вокзале в 2 часа ночи его встречали
тысячи людей, члены правительства во главе с
А. Ф. Керенским, почетный караул, корреспонденты.
Буржуазное Временное правительство надеялось
широко использовать в своих целях авторитет всемирно
известного ученого и революционера. После
июльского кризиса Керенский предложил Кропоткину войти в
состав правительства. В дневнике Кропоткина
имеется запись: 20 июля 1917 г. «Приезжал А. Ф. К» На
полях рукой Кропоткина добавлено: «NB
Министерство. Отказ» (133, оп. 1, ед. хр. 41, л. 54). «Керенский
делал неимоверные усилия, примиряя непримиримое:
он убеждал Кропоткина войти во Временное
правительство, предлагал ему на выбор любой пост
министра,— вспоминала Эмма Гольдман. — Кропоткин
отказался. «Я считаю ремесло чистильщика сапог более
честным и полезным», — ответил он» (49, с. 102).
С августа 1917 года Петр Алексеевич жил в
Москве. Здесь и застала его Октябрьская революция.
Насколько позволяло здоровье Кропоткин
старался участвовать в общественной жизни. Важным было
его участие в 1917—1918 гг. в работе Лиги
Федералистов, созданной для пропаганды идей федерализма
и децентрализма. Кропоткин был ее председателем. В
нее входили представители различных политических
направлений, в основном из мелкобуржуазных
партий, анархисты. Лига готовила 4—5 томов
«энциклопедии» федеративного строя. Анализ федерализма
предполагалось провести в различных аспектах:
географическом, этнографическом, историческом,
экономическом, политическом, юридическом и др. Однако
подготовлен был только первый том. Лига распалась
18

в мае 1918 года. После переезда Кропоткина в г.
Дмитров он отходит от работы, связанной с Лигой (см.: 97,
с. 195; 52, с. 33; 152, р. 239).
По возвращении на родину Кропоткин
фактически отошел от практического участия в русском
анархистском движении. В Москве Кропоткина навещали
видные анархисты, в частности Я. И. Новомирский,
A. А. Боровой. Они предлагали сотрудничать в
газете, издаваемой анархистами. Позднее в Дмитров
Кропоткину писал А. А. Атабекян, просил статью для
анархистского ежегодника. Кропоткин отказывался.
Значительное время у него занимала подготовка к
изданию различных произведений, переписка, работа над
последним крупным сочинением — «Этикой».
В Дмитров, недалеко от Москвы, Кропоткин
переехал весной 1918 года и по предложению Д.
Олсуфьева поселился с семьей в его пустующем доме. В
связи с переездом Кропоткин получил удостоверение за
подписью В. И. Ленина, которое обязывало местные
органы власти принять возможные меры для
облегчения жизни его и его семьи. 11 апреля 1919 года
B. И. Ленин написал разрешение на
«беспрепятственный провоз семи пудов продовольствия для П.
Кропоткина, как старого революционера и эмигранта...»
(45, т. 7, с. 72; т. 6, с. 545).
Голод, беспокойство о семье вынуждали П. А.
Кропоткина обращаться с просьбой о помощи и в органы
местной революционной власти. В Дмитровском
краеведческом музее хранится записка Кропоткина в
Дмитровский уездный продовольственный комитет от
11 марта 1919 г., где он писал: «Покорнейше прошу
Продовольственный комитет, — если возможно, —
выдать мне кое-что из имеющихся в вашем
распоряжении припасов, и заранее благодарю Комитет. П.
Кропоткин». На записке резолюция: «Выдать 10 ф. соли,
столько же сахару, пшена 20 фунтов и 3 пачки спичек»
(130). В июне 1919 года Кропоткины получили вместе
с неожиданным письмом от Н. И. Махно несколько
пудов съестных припасов. С продовольствием были
посланы газеты и листки махновцев (см.: 133, оп. 2, ед.
хр. 1710, л. 1).
В апреле 1920 года Кропоткин получил
приглашение из Московского университета читать любой курс
лекций по кафедре географии (см.: 80, с. 159—160).
По состоянию здоровья и из-за напряженной работы
2*
19

над «Этикой» Кропоткин был вынужден отказаться.
Но закончить этот двухтомный труд он не успел. Пер-
вый том «Этики» был издан в 1922 году в нашей
стране, а в 1923 году — в Нью-Йорке. За границей
предполагалось издать и второй незаконченный том,
рукопись которого в 1920-х годах во время заграничной
поездки жена Петра Алексеевича передала другу и
единомышленнику Кропоткина М. И. Гольдсмит.
Однако второй том «Этики» так и не был издан.
В последние годы жизни Кропоткин неоднократно
встречался с В. И. Лениным: в октябре — начале
декабря 1918 года, в начале мая 1919 года и, возможно,
в августе 1920 года (см.: 118). Бонч-Бруевич
вспоминал, что Ленин высказывался о необходимости в
будущем издать полное собрание сочинений
революционеров-эмигрантов, в том числе и Кропоткина*.
«Наладится наша промышленность, минет бумажный и
типографский кризис, — говорил Владимир Ильич
накануне встречи с Кропоткиным в мае 1919 г., — и мы
будем печатать такие книги, как «История
Французской революции» Кропоткина в 100 000 экземплярах,
а другие его же сочинения, несмотря на то что он
анархист, будем издавать полными собраниями
сочинений со всеми и всяческими примечаниями, которые
нужно сделать, чтобы читатель ясно понял разницу
между мелкобуржуазным анархистом и истинно
коммунистическим мировоззрением революционного
марксизма» (38, № 4, с, 189—190).
Кропоткин внимательно следил за работами вождя
пролетарской революции В. И. Ленина. Бонч-Бруевич
вспоминал о большом интересе, проявленном
Кропоткиным в 1918 году к работе В. И. Ленина
«Государство и революция». Особенно его интересовал
содержавшийся там прогноз относительно отмирания
государства при коммунизме (см.: 38, №. 4, с. 187—188). В
поле зрения Кропоткина находились также вопросы
развития социалистической демократии. 21 декабря
* В. И. Ленин был знаком с многими работами П. А.
Кропоткина. В библиотеке В. И. Ленина в Кремле имелись книги
Кропоткина: «Взаимная помощь среди животных и людей, как
двигатель прогресса» (М.-Пг., 1922); «Завоевание хлеба» (Спб.,
1906); «Поля, фабрики и мастерские» (М., 1908); «Речи
бунтовщика» (М., 1906); (Пг.-М., 1921); «Хлеб и воля» (Пг.-М., 1922);
«Дневник» (М.-Пг., 1923) и др. (см.: 35, с. 164—165, 168, 171,
173).
20

1920 г. в дневнике Кропоткин обратил внимание на
статью Ю. М. Стеклова в «Известиях» (за 19.ХН.1920г.),
в которой говорилось о «привлечении самих масс
к правотворчеству», а также к управлению
государством, и сделал на двух страницах дневника выписку
из этой статьи (см.: 133, оп. 1, ед хр. 42, л. 19).
П. А. Кропоткин высоко ценил Великую
Октябрьскую социалистическую революцию. «...Октябрьская
революция, — писал он В. И. Ленину в письме от 21
декабря 1920 г., — произвела огромный сдвиг. Она
доказала, что социальная рев[олю]ция не возможна, как
это начинали думать в Зап[адно]й Европе. И, при всех
своих недостатках, она производит сдвиг в сторону
рав[енст]ва, которого не вытравят попытки возврата к
прежнему» (133, оп. 2, ед. хр. 105, л. 34). О значении
Октябрьской революции Кропоткин писал и в
обращении к рабочим и передовым кругам общественности
Западной Европы весной 1920 года. Революционер и
патриот призвал рабочих всех стран побудить их
правительства «всецело отвергнуть идею вмешательства в
дела России — будь то открытая или замаскированная
военная интервенция или поощрение
интернационализма других стран». В Октябрьской революции он видел
реализацию идей коммунистической и
социалистической пропаганды, начинающейся с Оуэна, Сен-Симона
и Фурье, попытку «построить общество, где все,
произведенное трудом, техническим мастерством и
научными знаниями, шло бы всецело на благо общества...»
(149, 150).
Зять Кропоткина Б. Ф. Лебедев вспоминал: «Я
часто слышал от него фразу: — На каждом шагу
чувствую свою родственную связь с большевиками» (91,
к. 5, ед. хр. 59, л. 20). Тем не менее идеолог
анархизма не все понимал в столь высоко оцененной им
Октябрьской революции и последующих событиях.
Гуманизм, элементы политического реализма, знание
логики классовой борьбы на примере ряда великих
революций у Кропоткина сочетались с анархистской
догматикой, утопизмом. В письмах к Ленину он
протестовал против вынужденных чрезвычайных
временных мер государства диктатуры пролетариата,
необходимость которых диктовалась задачами борьбы с
внутренней и внешней контрреволюцией. Ленину он
сообщал также об отдельных проявлениях
бюрократизма, нарушениях законности, непорядках в Дмитро-
21

ве. К конкретным его замечаниям и предложениям
В. И. Ленин внимательно прислушивался и при
необходимости давал указания об устранении недостатков
соответствующим органам, просил разобраться с его
ходатайствами.
Узнав утром 19 января 1921 года о серьезной бо
лезни Кропоткина, Ленин просил Бонч-Бруевича
срочно организовать помощь больному и приказал ехать
в Дмитров немедленно экстренным поездом вне
железнодорожного расписания. Консилиум врачей был
составлен из лучших врачей во главе с Наркомом
здравоохранения Н. А. Семашко. Бонч-Бруевич
вспоминал, что Петр Алексеевич был взволнован этим
приездом и тронут вниманием, «очевидно, не
подозревая того, что его, как автора «Истории
Французской революции», автора «Речей бунтовщика», ...не
могли не уважать и не любить, хотя и расходиться
теоретически, все настоящие революционеры и бойцы
за коммунизм» (38, № 6, с. 200).
Вернувшись в Москву, Бонч-Бруевич написал
письмо Ленину о состоянии здоровья Кропоткина и
приложил список необходимых продуктов. Ленин
распорядился, чтобы Бонч-Бруевич лично проконтролировал
отправку всего необходимого Кропоткину с надежным
человеком, чтобы все было сделано «сейчас же» (38,
№ 6, с. 204). Как вспоминал Бонч-Бруевич, Ленин
«получал телефонограммы из города Дмитрова не
только ежедневно, но иногда и несколько раз в день.
Он успевал каждый день справляться по телефону о
том, нет ли еще новых известий о Петре
Алексеевиче» (39, с. 19). Однако спасти больного не удалось.
8 февраля 1921 г. Кропоткин умер.
Специальный траурный поезд доставил гроб с
телом Кропоткина в Москву. Два дня в Колонном зале
Дома Союзов тысячи людей прощались с известным
революционером. Бонч-Бруевич вспоминал, что на
похоронах Кропоткина он присутствовал «не только
по своему собственному желанию, но и по личному
поручению Владимира Ильича Ленина как
председателя Совнаркома» (38, № 6, с. 210). Ленин
распорядился разрешить анархистам издать «свою
однодневную газету со всеми теми высказываниями, которые
они хотели сделать в честь и память своего
гениального учителя», — писал Бонч-Бруевич (39, с. 19). На
могилу Кропоткина в числе других венков был возло-
22

жен и венок от РКП (б) с надписью: «Одному из
наиболее преследуемых царизмом и международной
контрреволюцией». На лентах венка от СНК РСФСР
было написано: «Ветерану борьбы против царизма и
буржуазии П. А. Кропоткину» (97, с. 218).
Постановлением Моссовета от 15 февраля 1921 г.
в целях увековечения памяти Кропоткина его именем
была названа бывшая улица Пречистенка, бывший
Штатный переулок, одна из библиотек. На доме в гор.
Дмитрове, где он умер, было решено вывесить
памятную доску, предусматривалось оказание помощи в
издании его сочинений (см.: 93). В Москве был создан
Всероссийский общественный комитет по
увековечению памяти П. А. Кропоткина, который возглавила
B. И. Фигнер, и музей П. А. Кропоткина. Музей был
открыт 9 декабря 1923 г. И хотя музей работал на
общественных началах, была собрана интересная
обширная экспозиция. Но уже через несколько лет он
стал испытывать значительные финансовые
затруднения. Секретарь музея Н. К. Лебедев писал 23
сентября 1929 г. С. Г. Кропоткиной: «Музейная касса пуста,
так как получек вот уже почти полгода ниоткуда не
было. Я не знаю, как будем жить дальше. Ремонта
никакого не делали. На будущий год ремонт
предстоит большой, да и сам музей следовало бы расширить
и сделать более приличным. Мы потеряли всякую
надежду на заграницу, потому что и те, кто присылал
раньше, почему-то перестали присылать. Не знаю, что
Вы думаете сами о существовании музея и о
дальнейших перспективах?» (91, к. 5, ед. хр. 30, л. 3—3 об).
Тем не менее музей продержался на общественных
началах еще девять лет. В октябре 1938 года
C. Г. Кропоткина передала его в дар Советскому
правительству, а в 1939 году музей перестал
существовать (см.: 121, с. 201).
Память о Кропоткине чтут в нашей стране. Его
именем названы: город в Краснодарском крае, один из
горных хребтов и поселок городского типа в
Иркутской области, улица, переулок, площадь, набережная,
станция метро в Москве. Мемориальные доски
установлены в Москве на доме, где Кропоткин родился, и
в Дмитрове на доме, где он умер.

ГЛАВА II
Учение о государстве и праве
^
V
■А ак теоретически разработан-
|НнВ ная концепция и
общественно-политическое движение,
анархизм появился в XIX веке. Анархизм —
теоретический эквивалент интересов и мировосприятия
разнообразных мелкобуржуазных социальных слоев,
отражение их противоречивого, промежуточного
положения между буржуазией и пролетариатом. Как
феномен сознания «выбитого из колеи» мелкого буржуа,
анархизм получает широкое распространение в
исторических ситуациях крайнего отчаяния, пессимизма,
возникших под влиянием экономических, политических
и других кризисных явлений, как правило, в
переломные моменты исторического развития.
В научной литературе отмечается наличие идей
безвластия (иногда называемых и анархизмом) в
различные исторические периоды у разных
мыслителей: у софистов, киников в Древней Греции, в раннем
христианстве, в некоторых течениях религиозного
сектантства и т. д. (см., например: 54, с. 29; 60, с. 80; 78,
с. 112; 87, с. 22, 31; 88, с. 24, 112 и др.).
Первоначально идеи безвластия появляются, видимо, как
ностальгия по догосударственному строю и радикальная кри-
24

тика существующего государственного устройства.
Однако идеи безвластия как компоненты анархического
понимания общественного развития складываются и
занимают свое место в специфической системе идей
позднее.
В. И. Ленин, подчеркивая существенное различие
марксизма и анархизма, выделял следующие черты
анархизма: а) требование немедленного уничтожения
государства и отрицание использования
государственной власти революционным пролетариатом, его
революционной диктатуры; б) отрицание подготовки
пролетариата к революции путем использования
современного государства (см.: 2, т. 33, с. 112—ИЗ).
Отмеченные черты — наиболее важные элементы
политической программы анархизма.
Потенциальную социальную базу анархизма во
времена Кропоткина составляли мелкая буржуазия и
мелкобуржуазное крестьянство, находившиеся под
угрозой разорения, часть рабочего класса и
деклассированные элементы,— как правило, выходцы из
мелкобуржуазных слоев, а также мелкобуржуазные слои
интеллигенции. Достаточно широкая социальная база
анархизма в буржуазных странах объясняет его
существование при капитализме.
В. И. Ленин писал: «Теоретически для марксистов
вполне установлено, — и опытом всех европейских
революций и революционных движений вполне
подтверждено,— что мелкий собственник, мелкий
хозяйчик (социальный тип, во многих европейских странах
имеющий очень широкое, массовое
представительство), испытывая при капитализме постоянно угнетение
и очень часто невероятно резкое и быстрое Ухудшение
жизни и разорение, легко переходит к крайней
революционности, но не способен проявить выдержки,
организованности, дисциплины, стойкости.
«Взбесившийся» от ужасов капитализма мелкий буржуа, это —
социальное явление, свойственное, как и анархизм,
всем капиталистическим странам» (2, т. 41, с. 14).
Разные теории анархизма имеют некоторые
различия в социальной основе. Представляет интерес
сопоставление Р. Н. Блюмом теорий Бакунина и
Кропоткина по особенностям их социальной базы.
Различия их теорий, писал Р. Н. Блюм, «отражают не
только два исторических этапа анархизма, не только
конкретные особенности развития двух ярких индиви-
25

дуальностей, но в определенной степени разницу в
положении двух социальных групп внутри единого
социального слоя. Если М. Бакунин в своем бунтарском
анархизме выражал интересы неразвитого
пролетариата, люмпенпролетариата и беднейших слоев
крестьянства, то П. Кропоткин скорее оформлял в своей
идеологии рассудочного анархизма стремление радикаль
ных, революционных слоев мелкобуржуазной интелли
генции» (36, с. 148).
Анархизм XIX века, до Кропоткина, подразделялся
на два основных направления — анархизм-индивидуа
лизм (М. Штирнер и др.) и анархизм-коллективизм
(М. Бакунин и др.). Кропоткин явился
продолжателем второго течения, развив его в
анархизм-коммунизм. Наиболее типичными чертами
анархизма-коммунизма Кропоткина были беспощадная критика
буржуазного общества и пропаганда его революционного
преодоления, убежденность в необходимости
скорейшего после революции утверждения свободного
федеративного самоорганизующегося коммунистического
общественного строя. В качестве основополагающих
принципов отношений между людьми выдвигались
взаимопомощь и гуманизм. Взглядам Кропоткина
были присущи характерные для всего анархизма
аполитичность, негативное отношение к любой
государственной власти, законодательству, ориентация на скорую
предстоящую замену государства различными
общественными организациями и союзами.
Политическая теория анархизма основывается на
соответствующих философских идеях, опирается на
специфическую методологию, разработкой которой
занимались многие представители этого течения — от
П. Ж. Прудона в XIX веке до
философов-анархистов конца XX века (см.: 66, 111). Один из
вариантов философского обоснования анархистского
мировосприятия пытался разработать П. А. Кропоткин.
Методологические основы
Философским взглядам Кропоткина свойствен
стихийный материализм, механицизм; в них заметно
незначительное влияние позитивизма. Характерная черта
философии Кропоткина — признание неразрывной
связи природы и общества, экстраполяция идей о
строении и развитии природы на строение общества, его
26

будущее, стремление подвести под социальную теорию
анархизма естественнонаучное обоснование.
Более широкий взгляд на анархизм, не только как
па особую политическую теорию и тактику, начал
складываться у Кропоткина в 1870-х гг. «...Я
мало-помалу,— писал он, — пришел к заключению, что
анархизм — нечто большее, чем простой способ действия
или чем идеал свободного общества. Он
представляет собою, кроме того, философию как природы, так и
общества, которая должна быть развита совершенно
другим путем, чем метафизическим или
диалектическим методом, применявшимся в былое время к
наукам о человеке. Я видел, что анархизм должен быть
построен теми же методами, какие применяются в
естественных науках; но не на скользкой почве простых
аналогий, как это делает Герберт Спенсер, а на
солидном фундаменте индукции, примененной к
человеческим учреждениям» (11, с. 369).
Важное значение в теории Кропоткина имеет идея
определяющей роли бесконечно малых сил и
зависимости макросил от соотношения микросил. С идеей
бесконечно малых сил, величин, как определяющих
снизу, изнутри механизм развития более крупных
образований в природе и обществе, связаны взгляды
Кропоткина на общество, механизм его
функционирования, принцип развития и прогресса. По Кропоткину,
«благосостояние целого зависит вполне от размеров
благосостояния, которыми пользуются мельчайшие
микроскопические частицы организованного вещества»
(5, с. 7—8). Стремление Кропоткина выделить
действие малых причин в противовес признанию решающей
роли крупных социальных групп, налагало
определенный отпечаток и на понимание им роли классов и
классовой борьбы, которую он недооценивал.
Применительно же к вопросу о соотношении личности и
государства признание важнейшей роли бесконечно малых
частиц имело позитивное значение для критики
положения личности в буржуазном обществе и
государстве.
Анархистский антицентрализм отрицает факт
существования определенных центров систем не только
в обществе, но и в природе. Кропоткин «снимал»
неудобный для анархизма природный централизм закона
всемирного тяготения ссылкой на то, что космические
силы, создающие, например, движение планет вокруг
27

солнца, являются результатом, равнодействующими
громадного множества мельчайших сил. Поскольку же,
по Кропоткину, силы тяготения можно разложить на
составляющие, постольку в природе нет и не может
быть каких-либо центров. «Таким образом,— писал
Кропоткин,— центр силы, перенесенный раньше с
земли на солнце, оказывается теперь раздробленным,
рассеянным повсюду: он везде и, вместе с тем, нигде. Мы
видим вместе с астрономом, что солнечные системы
суть не более, как продукт сложения
бесконечно-малых; что сила, которую рассматривали прежде как
управляющую всей системой, есть, может быть, сама
не более, как равнодействующая столкновений этих
бесконечно малых; что гармония звездных систем —
гармония только потому, что она представляет собою
известное приспособление, известную
равнодействующую этих бесчисленных движений, слагающихся,
заполняющих и уравновешивающих друг друга» (5, с. 6).
Кропоткин не отрицал объективные законы
природы, но полагал, что сам термин «законы» можно с
успехом заменить словами «связь», «причинность»,
«соотношение сил». «То, что называлось прежде
«естественным законом», — писал, например, он, —
представляется нам не более, как улавливаемым нами
отношением между известными явлениями; каждый такой
«закон» получает теперь условную форму
причинности, т. е.: «если при таких-то условиях произойдет
такое-то явление, то за ним последует другое,
такое-то явление». Вне явлений нет закона; каждое
явление управляется не законом, а тем явлением,
которое ему предшествовало» (5, с. 9). Длительность
существования объективных законов, по Кропоткину,
зависит от соотношения сил и влияний,
равнодействующей которых выступает тот или иной закон.
Изменение в составляющих его элементах может повлечь
изменение, развитие или исчезновение равновесия,
выражением которого является закон. Кропоткин
смотрел на природу как на находящуюся в постоянном
движении, развивающуюся. Постоянство в природе
поэтому относительно, а изменение всевозможных
соотношений абсолютно; гармония Вселенной — в ее
непостоянстве, в вечном изменении.
Признавая бесконечность и динамичность природы,
Кропоткин считал, что это не исключает ее
познаваемости. Он критиковал агностицизм Спенсера, убеж-
28

денного, что дальше известного предела лежит не
неизвестное на сегодняшний день, а непознаваемое
вообще. Кропоткин полагал, что признание
непознаваемого в принципе несостоятельно. Оно содержит в
себе неразрешимое противоречие, поскольку, чтобы
признать что-то абсолютно непознаваемым,
необходимо познать его существенное отличие от познанного и
познаваемого (см.: 24, с. 308). Этого вопроса
Кропоткин касался и в письме к П. Л. Лаврову от 6 марта 1889
года. Не соглашаясь с Лавровым по вопросу о
существовании непознаваемого, он писал: «Отчего же Вы
не хотите сказать, что в мире нет ничего, чтобы я не
мог познать в виде явлений, т. е. движений, которые
могут быть восприняты мозгом? Ибо, если бы
что-нибудь подобное существовало, то я ровно ничего не
знал бы об них, даже того, что Вы утверждаете, что
знаете о непознаваемом» (134, оп. 4, ед. хр. 245, л. 229).
Познаваемость Вселенной объясняется, по
Кропоткину, «сходством структуры» Вселенной и
человеческого мозга. Они состоят из одних веществ, в них по
одним и тем же законам протекают сходные процессы.
«В природе нет ничего, что не находит себе
эквивалента в нашем мозгу — частичке той же самой природы,
состоящей из тех же физических и химических
элементов,— ничего, следовательно, что должно навсегда
оставаться неизвестным, то есть не может найти своего
представления в нашем мозгу» (24, с. 309). Признание
непознаваемого открывает путь религии. Она одна из
основных пут, от которых необходимо освободить
человечество и без чего вряд ли возможно, согласно
Кропоткину, освобождение от капитала и государства.
Кропоткин сформулировал мысль о постепенном
прохождении в процессе познания различных
«степеней приближения» к истине. Познание явлений
окружающего мира, по Кропоткину, приводит к
первоначальной формулировке отношений, зависимостей
между ними. Продолжая изучать эти и другие явления,
исследователь обнаруживает новое в них, уточняет
первоначальную картину процессов и явлений,
первоначальные формулировки законов. Тем самым «первое
приближение» к истине сменяется «вторым
приближением», затем «третьим приближением» и т. д. Порой
эти поиски кажутся кризисом науки, хотя на самом
деле наука переходит или ищет переход от
закономерностей «первого приближения» к научному познанию
29

мира на уровне «второго приближения».
«Воображаемое «падение науки», о котором так много говорят
теперь модные философы, есть не что иное,— писал
Кропоткин, — как искание этого «второго» и
«третьего приближения», которому наука отдается всегда
после каждой эпохи великих открытий» (24, с. 5).
Диалектический метод, открывающий широкие воз
можности для познания, в том числе и в так называе-
емые периоды кризиса науки, Кропоткин не понимал
и не признавал. Диалектику он считал методом
произвольным, несоответствующим естествознанию, «сред
невековой схоластикой, возрожденной Гегелем» (24,
с. 5; 36, 42—43). По сравнению со своим
предшественником по теории анархизма М. А. Бакуниным,
Кропоткин стоял значительно ниже в понимании
диалектики как метода познания, адекватного объективной
диалектике природы и общества. Если бакунинская
интерпретация диалектики приводила к некоторой
абсолютизации момента отрицания в развитии, то
Кропоткин вообще публично отказывался от применения
диалектики, хотя его взглядам не чужды отдельные
черты стихийной диалектики. Недостатком
диалектики как философского метода Кропоткин считал ее
«нейтральность», позволявшую, по его мнению,
включать диалектику в качестве элемента различных
учений, возможность существования на базе диалектики
«полного произвола мыслителей» при
конструировании практических выводов (24, с. 32).
Единственно научным методом Кропоткин
признавал «индуктивно-дедуктивный метод» (24, с. 14; 133,
оп. 1, ед. хр. 521, л. 46). На индуктивном методе,
считал он, были основаны идеи Годвина, Прудона и их
последователей (см.: 24, с. 5). Стадиями исследования
с помощью этого метода признавались: а) наблюдение
и знание фактов; б) формулирование гипотезы и
вытекающих из нее следствий; в) проверка и уточнение
гипотез и следствий, их коррекция; г) признание
подтвердившейся гипотезы законом. С
индуктивно-дедуктивным методом у Кропоткина связан и применяемый
им сравнительный метод. В то же время им
признавалось наличие у исследователя отдельных
предположений, исходных гипотез, например, в виде общественных
идеалов.
В мировоззрении Кропоткина единство человека и
природы еще в большей степени, чем у Бакунина, выс-
30

гупает как механическое отождествление высших форм
движения материи с низшими. Единство природы
определяет, согласно Кропоткину, универсальность
индуктивного метода. «И так как человек есть часть
природы, — писал он, — а его личная и общественная
жизнь есть также явление природы, как и рост цветка
или развитие общественной жизни у муравьев и пчел,
то нет основания, переходя от цветка к человеку, или
от поселения бобров к человеческому городу,
оставлять метод, который до сих пор так хорошо служил
нам, и искать другой в арсенале метафизики» (24,
с. 43). Порой Кропоткин ограничивал механицизм
биологизмом (см.: 5, с. 39—40).
Современный американский философ П. Фейер-
абенд, выступающий с позиций крайнего
гносеологического релятивизма, провозгласивший освобождение
методологии от заранее определенных принципов
исследования и «гносеологический анархизм»,
критикует Кропоткина с этих позиций. Он считает, что
Кропоткин, как и другие анархисты, «выступая против
ограничений любого рода и за свободное развитие
индивида, не стесненное какими-либо законами,
обязанностями или обязательствами», «безропотно принимает
все те строгие рамки, которые ученые и логики
накладывают на научное исследование и любой вид
познавательной деятельности» (129, с. 151). По Фейерабен-
ду, философская методология Кропоткина не
достаточно своббдна от науки, чтобы быть вполне анарки-
стской.
Важное методологическое значение в социальной
теории Кропоткина имел обосновываемый им
биосоциологический закон взаимопомощи как фактор
прогрессивного развития животного мира и
человеческого общества. Теория взаимопомощи выполняет в
учении Кропоткина функцию связующего звена между
философией природы и общества.
Теория взаимопомощи разрабатывалась им в
1880-х годах, но отдельные составившие ее идеи
прослеживаются значительно раньше. Так, еще в
программе народнического кружка «чайковцев»,
составленной Кропоткиным в начале 70-х годов, признавалось:
«Под идеалом мы разумеем такой строй общества,
прогресс которого основан не на борьбе с людьми, а
людей с природой» (133, оп. 1, ед. хр. 360, л. 1). Уже
здесь содержалась важнейшая идея последующей
S1

теории, хотя пока применительно лишь к будущему
человеческого общества.
В 1883 году Кропоткин знакомится с речью
профессора К. Ф. Кесслера, прочитанной в декабре
1879 года на VI съезде русских
естествоиспытателей. Кесслер высказал мысль, что «помимо закона
Взаимной Борьбы, в природе существует еще закон
Взаимной Помощи, играющий еще более важную
роль в прогрессивной эволюции видов» (8, с. 4; 33,
с. 54). С 1883 года Кропоткин стал собирать
материалы о взаимопомощи среди животных и людей.
Кесслер не развил высказанную им идею (умер в 1881
году).
Кропоткин считал, что теория взаимопомощи как
важнейший фактор развития животного мира и
человечества является следствием правильного
понимания «борьбы за существование» Ч. Дарвина, а не
отхода от его теории. Борьба за существование,
соглашался Кропоткин, «конечно, происходит, не только
между различными видами, но и между особями
одного и того же вида». В то же время он признавал,
что природные бедствия, резкие климатические
колебания—эти «естественные ограничения
размножения», по Дарвину,— являются наиболее важными
факторами. И борьба за существование никогда не
достигает значения природных препятствий размно*
жению (8, с. 2).
Кстати, идеи солидарности были довольно
широко распространены в буржуазной социальной и
политико-правовой науке (М. М. Ковалевский, Л. Дюги
и др.). Они имели различный политический
оттенок. Идеи солидарности к этому времени широко
распространились и в рабочем движении. Даже в
теории анархизма до Кропоткина эта идея имела
распространение в виде концепции солидарности в
социологии Бакунина. Но Кропоткин внес
существенную новизну в трактовку солидарности, признав и
проследив в своих работах наличие и роль взаимной
помощи у разных видов насекомых, животных,
людей. Кропоткин в одной общей концепции дал
объяснение различным проявлениям взаимной помощи в
природе и в обществе и на этой основе
сформулировал свой закон эволюции.
Кратко суть теории взаимопомощи Кропоткина
состоит в следующем. Обстоятельства жизни и борь-
32

ба за существование вынуждают все виды живых
существ объединяться для коллективной борьбы с
неблагоприятными условиями существования,
поскольку это объединение сил и специализация в
выполнении определенных функций позволяют
наилучшим образом избежать отрицательных последствий.
Тот вид, который способен организовать свою жизнь
на максимально солидарных началах, оказывается в
С.-;лее благоприятных условиях для выживания,
долголетия, умственного развития. Прогрессивная эволюция
прямо пропорциональна уровню организованности
данного вида на началах взаимной помощи. Этот
закон действует, по Кропоткину, на всех ступенях
эволюции и применительно ко всем видам живых существ
В человеческом обществе закон взаимной помощи,
согласно Кропоткину, «работает» на всех этапах
исторического развития, начиная от первобытных лю
дей и кончая современным обществом. Однако
формы общественной жизни не всегда соответствовали
началам взаимной помощи. В разные, исторические
периоды появлялись учреждения, которые
препятствовали дальнейшему развитию начал взаимопомощи,
тем самым противодействуя движению человечества
вперед. В другие периоды истории, наоборот,
максимальное соответствие общественной организации на
чалам взаимной помощи обеспечивало прогресс
цивилизации, выход человечества на ранее
недосягаемые высоты развития. Для капиталистического
общества, по Кропоткину, характерно несоответствие
принципов доминирующих общественных учреждений
началам взаимной помощи. И особенно
несоответствуют им государство и изданное им
законодательство. В связи с этим перед человечеством возникает
необходимость привести в соответствие с основным
фактором прогрессивной эволюции общественные
учреждения, формы организации общественной жизни.
В результате длительной эволюции у людей,
считал Кропоткин, формируется берущий начало еще от
жизни в животном мире «инстинкт общественной
солидарности». Он выступал против сведения Бюхне-
ром общительности животных к любви и личной
симпатии. Взаимоотношения между животными, по
Кропоткину, определяются более широким чувством, чем
любовь или симпатия,— а именно инстинктом
общительности (см.: 8, с. 6—7). В ходе эволюции этот
3 Заказ 721S
33

инстинкт под влиянием борьбы за существование
сложился и у людей, и у животных. Он соединяет
общество, сплачивает его, организует в целях
выживания и процветания вида. Если формы
общественной жизни не соответствуют целям выживания и
процветания человечества или надолго сдерживают
общественный прогресс, они рано или поздно
перестраиваются, приводятся в соответствие с
потребностями прогрессивного развития человечества.
Разумеется, определенные социальные силы, заинтересова-
ные в существовании нерациональной с точки зрения
прогресса, общественной организации, могут
всячески препятствовать, задерживать проведение
общественной перестройки. Тогда возникает революция.
Инстинкт солидарности, лежащий в основе закона
взаимной помощи, считал Кропоткин, регулирует
соответствие форм общественной жизни началам
справедливости, закону взаимопомощи. «...Чувство
солидарности (взаимности) и привычка к ней никогда
не исчезает в человечестве, даже в самые мрачные
периоды истории,— писал революционер.— Даже
тогда, когда в силу временных условий: подчиненности,
рабства, эксплуатации, это великое начало
общественной жизни начинает приходить в упадок, оно все-
таки живет в мыслях большинства и в конце концов
вызывает протест против худых, эгоистических
учреждений — революцию. Оно и понятно: без этого
общество должно было бы погибнуть» (14, с. 36).
Взаимная помощь, по Кропоткину,— такой же
закон бытия животного мира, как и борьба. А как
фактор эволюции, как условие развития взаимная помощь
даже является более важной, чем борьба.
Благосостояние для всех и каждого, развитие необходимых
для процветания вида свойств, экономия сил и
энергии — вот преимущества взаимной помощи по
сравнению со взаимной борьбой (см.: 8, с. 18). В то же
время и взаимопомощь им рассматривается как
форма борьбы, но не между членами одного и того же
вида, а между данным видом как целым и
природными препятствиями и врагами из других видов (см.:
8, с. 15).
«Склонность людей ко взаимной помощи», по
теории Кропоткина, активно развивалась «в периоды
мира и благосостояния», хотя существовала и во
время войн. К этой склонности всегда обращался «сози-
*4

дательный гений человечества», когда необходимо
было «выработать новую социальную организацию,
приспособленную к новому фазису его развития». «Все
новые экономические и социальные учреждения,—
писал Кропоткин,— поскольку они являлись созданием
народных масс, все новые учения нравственности и
новые религии,— все они происходят из того же
самого источника» (8, с. 219).
В современном ему обществе идеолог анархизма
отмечал множество форм, в которых реализуется
взаимная помощь: кооперация, различные
добровольные (дружеские) общества, например общества
спасения на водах и др. Проявлением взаимной помощи
Кропоткин считал «бесчисленное количество обществ,
клубов и союзов для развлечений, для научных
работ и исследований, для различных образовательных
целей и т. п.» (8, с. 270, 267).
Книга Кропоткина «Взаимная помощь...», одна из
наиболее популярных его работ, переведена и издана
во многих странах мира. Создается впечатление, что
во второй половине XX века в условиях угрозы
ядерной войны и обострения экологических проблем идеи
единства человеческого рода, его взаимопомощь
перед лицом опасностей, исходящих от природы,
приобретают новое звучание. Эти идеи Кропоткина
находят поддержку у некоторых
ученых-естествоиспытателей (см.: 97, с. 128—129).
Историю человеческого общества русский
анархист рассматривал как циклическое и прерывистое
развитие. В этом также его отличие от общего
подхода к истории Бакунина, который, признавая
скачки в историческом развитии, не был склонен
рассматривать историю как своего рода цепь разорванных
звеньев. Каждый цикл исторического развития
человеческой цивилизации, согласно Кропоткину,
полностью исчерпывает себя, пройдя через все
общественные формы. Затем наступает кризис данной
цивилизации, и она сходит с исторической сцены, чтобы
уступить место новой нарождающейся* цивилизации.
«История,— писал Кропоткин,— не представляет
одной, непрерывной линии развития. По временам
развитие останавливалось в одной части света, а затем
возобновлялось в другой. Египет, Азия, берега
Средиземного моря, Центральная Европа поочередно
пребывали очагами исторического развития. И каж-
3*
35

дый раз развитие начиналось с первобытного
племени; затем оно переходило к сельской общине; затем
наступал период вольных городов и, наконец, период
государства, во время которого развитие
продолжалось некоторое время, но затем вскоре замирало»
(24, с. 196). Европейская цивилизация, по
Кропоткину, вступила примерно с XVI века в фазу
государственного развития, которое стало к XIX веку
тормозом исторического развития. Опять перед
человеческой цивилизацией появляется перспектива
гибели. Но поскольку фаза государственного развития
протекает на высоком общем уровне историческогс
развития человечества, то приближающуюся гибель
современной человеческой цивилизации можно
предотвратить. Анархизм и должен, по убеждению егс
идеолога, выдвинуть и обосновать возможную
альтернативу пути, ведущего к краху цивилизации. «Да,
— писал он,— смерть — или возрождение! Смерть:
если мы не сумеем перестроить общество на
свободном, противогосударственном фундаменте» (24, с.
197; 30, с. 15—16).
Основой классового деления общества, полагал
Кропоткин, служило общественное разделение труда
на умственный и физический. Он писал о классе,
«работающем руками», и о классе, «работающем голо*
вой», о классе «господ» или «буржуа», о наличии
внутри класса рабочих четырех крупных разрядов —
женщины, сельские рабочие, чернорабочие и
квалифицированные рабочие, которые являются
различными разрядами эксплуатации рабочих капиталистами,
а также одних разрядов самих рабочих другими (см.:
24, с. 123—124; 10, с. 136). Как и Бакунин, он
употреблял применительно к эксплуататорским классам
термин «образованные классы» (12, с. 292).
Сознание, образование, по Кропоткину, играют важную
роль не только в формировании и поддержании
классовых различий, но и в более широком плане — в
общественном развитии в целом. Особое значение в
развитии промышленного производства он придавал
интеллектуальному фактору. «...В- конце концов,—
замечал идеолог анархизма,— фактор
интеллектуальный, т. е. изобретательность, способность
приспособления, политическая свобода и т. д.— важнее всех
остальных» (21, с. 190). Фраза, оброненная им в
книге «Великая Французская революция», о том, что
36

«миро1и управляют идеи гораздо больше, чем это
думают» (7, с. 112), также не была случайной.
Переоценка роли надстроечных явлений — характерная
черта анархизма.
Однако, переоценивая роль общественного
сознания в развитии общества, он в то же время придавал
значение множеству других факторов, влияющих на
общественное развитие. С этих позиций Кропоткин
критиковал историков-идеалистов, склонных к
абсолютизации роли той или иной философской системы
в общественном развитии. «Историки,— писал он,—
часто описывают нам, как та или другая
философская система совершила известную перемену в
мыслях, а впоследствии и в учреждениях. Но это не
история. На деле величайшие философы только
улавливали признаки приближающихся изменений,
понимали их внутреннюю связь и, руководимые
индукцией и чутьем, предсказывали грядущие события»
(11, с. 381). Кропоткин обращал внимание на
необходимость учета тысячи признаков нового, отделение
его от старого и случайного для того, чтобы делать
правильные социальные прогнозы, выводы (см.: 11,
с. 381). Сама по себе правильная мысль о
необходимости учета разнообразных факторов при
проведении социальных исследований, о всестороннем
изучении исследуемого объекта в контексте
анархистской теории Кропоткина приобретает иной смысл —
отвергнуть иерархию факторов, в основе которой
лежали бы экономика, философия и т. д. Исторический
материализм с точки зрения такого подхода
оказывался лишь разновидностью одностороннего подхода
к объяснению истории. Признавалась равноценность
различных факторов общественною развития. В
результате основные и производные факторы
приравнивались друг к другу, стиралась грань между
случайностью и необходимостью, между причиной и
следствием, общим, особенным и частным.
Многофакторная теория исторического развития, претендуя
на преодоление односторонности идеализма и
материализма, на самом деле оказывается
специфической разновидностью непоследовательного
исторического идеализма и, являясь одним из
методологических оснований анархизма, служит прикрытием
анархического субъективизма в теории и волюнтаризма
на практике.
37

В концепции исторического развития Кропоткина
важное место занимала идея революции,,
Эволюционное и революционное развитие человечества сменяют
друг друга. Эволюция подготавливает революцию, а
революция определяет направление и горизонты
последующей эволюции. Революции, по Кропоткину,
неизбежны в силу того, что некоторые отношения,
существующие в обществе, «невозможно изменить, если
касаются их только отчасти», в частности, в
экономической организации общества (см.: 10, с. 41).
Революция— средство радикального изменения
общественных отношений в историческом развитии.
Реформы, свойственные эволюционному пути развития, не
способны произвести решительную общую
перестройку. «Все держится одно за другое в наших
обществах, и невозможно что-либо реформировать без того,
чтобы не потрясти все»,— писал Кропоткин (там же,
с. 43).
Блестящей работой Кропоткина о революции
явилась его знаменитая книга «Великая Французская
революция». Историческое и теоретическое
осмысление революции здесь слиты воедино. На примере
развертывания революционных событий во Франции
Кропоткин показывает роль народных масс как
основного творца истории, логику развития и панораму
интересов разных социальных слоев, исследует
экономические, политические, социальные и
юридические аспекты революции, ее общие закономерности и
особенности, прослеживает реальность и фиктивность
лозунгов и мероприятий революции, в частности,
якобинской диктатуры. Здесь же даются меткие
характеристики исторических деятелей» До настоящего
времени книга остается одной из лучших работ по
истории Великой Французской революции.
Кропоткин стремился выделить общие
закономерности, свойственные проявлению революций в
истории человечества. Он обращал внимание на
неравномерность исторического развития различных стран,
но и признавал, что продвижение каждой из них
вперед— проявление общего движения вперед всего
человечества. Оно идёт медленно, и ускорителем
исторического развития являются революции.
«Человечество,— писал Кропоткин,— движется вперед
медленными шагами, и каждый крупный его шаг отмечается
в течение последних столетий большой револю-
38

цией, происходящей в той или другой стране» (7,
с. 449).
Сопоставляя революционные периоды в разных
странах в мировой истории, особенно в новой
истории, Кропоткин приходил к выводу, что
общеисторическое развитие имеет определенные циклы, свой
ритм. Эта мысль не является новой для анархистской
теории. Еще Бакунин писал о том, что в России
примерно каждые сто лет происходят крестьянские
восстания. Кропоткин прилагал эту идею к всеобщей
истории. «...За последние пятьсот лет,—
формулировал он эту мысль в работе «Революционная идея в
революции»,— в Европе век исторический, то есть
период, ограниченный от предшествующего какой-либо
большой социальной революцией, почти совпадал с
веком астрономическим. На самом деле, конец
каждого из последних пяти столетий был отмечен одной
из тех великих революций, которые накладывают
новый отпечаток на дальнейший ход развития
человечества» (133, оп. 1, ед. хр. 549, л. 56). Кропоткин
предпочитал называть это историческим фактом*.
Кропоткин, однако, не давал точной социально-
экономической и политико-правовой характеристики
революций. Справедливо считая, что революцию
можно правильно понять, лиш^ подвергнув ее
всестороннему анализу, учитывая многочисленные
факты, события, характеризующие это явление, он,
однако, не считал целесообразным выделять
существенную характеристику революции, которая могла бы
быть признана доминирующей. Анархистская
методология, многофакторная теория исторического раз-
* В одной из поздних своих работ «Идеал в революции»
(1918 г.) он писал: «Во всемирной истории выступает один ярко
определенный факт. За последние три столетия, через каждые
130—140 лет, в какой-нибудь из европейских стран совершается
крупная революция, которая затем на следующие сто с лишним
лет (четыре поколения, как говорит итальянский историк Ферра-
ри) дает направление прогрессивному развитию мысли» (Былое,
1922, № 17, с. 39). Сначала Англия, потом Франция открывали
новые горизонты исторического развития. В начале XX века
новый шаг вперед, по Кропоткину, человечество сделало с
помощью революции в России. Эта революция должна
распространить «далее на восток те же права человека и прибавляя к ним
наследие XIX века — разрешение социального вопроса как для
крестьянских масс, так и для непомерно разросшегося городского
населения и его естественного последствия — пролетариата» (там
же. с. 40).
39

вития, позволяя в данном случае представить
широкую панораму исторических событий, не давала
возможности выделить главные, принципиальные черты
социальных революций данного типа. Анархистская
методология затрудняла переход от описания
внешних сторон явлений к внутренним их
закономерностям.
Оценивая перспективы развития человечества,
Кропоткин критиковал суждения мальтузианцев о
перенаселенности планеты, о недостатке средств
существования для всех живущих. Он видел порочность
подобных теорий в том, что они рассматривают
человека не как производителя, а как потребителя
материальных богатств человечества. «Мы же,— писал
Кропоткин,— видя в каждом новорожденном
младенце будущего работника, способного произвести
гораздо больше, чем ему необходимо брать из
общественного богатства, приветствуем его появление»
(21, с. 72). Возражения Мальтуса против
социального равенства и попытку его представить
социальное неравенство, богатство одних и бедность других
естественным законом, он признавал стремлением
дать богатым классам «нечто вроде научного
возражения против идеи равенства» (21, с. 84).
Кропоткин, как и Бакунин, сознавал
противоположность теории анархизма и марксизма. По его
мнению, теория социализма, берущая начало в
конце XVIII —начале XIX вв. от Бабефа, Фурье, Сен-
Симона, Оуэна и Прудона, разделилась на два
главных течения: «коммунизм начальнический» и
«коммунизм анархический (безначальнический)». Между
этими двумя основными течениями Кропоткин
выделял ряд промежуточных — государственный
капитализм, коллективизм, кооперация, городской
социализм и др. (см.: 24, с. 121). Исходя из этого, борьбу
между марксистами и бакунистами в I
Интернационале Кропоткин признавал не делом личного
самолюбия, а неизбежным столкновением принципов
федерализма и централизма, «между свободным
творческим действием народных масс и законодательным
улучшением существующих условий, созданных
капиталистическим строем...» (И, с. 355).
Ошибочный образ марксизма, как некой
полуреформистской теории, глубоко проник в сознание
Кропоткина. Здесь сказались уже сложившиеся к тому
40

времени анархистские традиции по отношению к
марксизму. Например, Бакунин, как известно, порой не
различал марксистов и лассальянцев,
марксистов и критиковавшихся Марксом сторонников
«свободного народного государства» в рамках
капитализма. В «Речах бунтовщика» Кропоткин фактически
отождествлял взгляды марксистов и сторонников
«народного государства» (23, с. 123). В статье
«Анархизм и его приемы борьбы» Маркс и Энгельс
оказываются в его представлении сторонниками
«парламентских выборов и «завоевания власти» в
буржуазном государстве», противниками «прямой борьбы с
Капиталом» (133, оп. 1, ед. хр. 696, л. 13—14).
Кропоткин высоко оценивал отдельные положения
теории марксизма, признавал Маркса «серьезным
мыслителем» (21, с. 175). Судя по одному из
каталогов книг библиотеки Кропоткина, у него было
французское издание «Капитала» К. Маркса (133, оп. 1,
ед. хр. 7, л. 32). В литературе отмечалось, что
«Кропоткин стихийно заимствовал некоторые положения
исторического материализма, пропуская их через
призму своего мировоззрения. Аксиомой для него
являлось, например, положение об определяющей
зависимости политических воззрений от экономических
условий жизни общества» (7, 506), что «в
объяснении общественного прогресса он поднимался до
признания отдельных элементов материализма. Однако
Кропоткин не стал сторонником материалистического
понимания истории» (57, с. 6). В целом с этими
оценками можно согласиться.
В книге «Завоевание хлеба» Кропоткин
ссылается на оценку Марксом роли законодательства в
разорении мелкой промышленности в Англии. «Маркс
очень хорошо показал,— замечал Кропоткин,— как
английское законодательство все сделало, чтобы
разорить мелкую промышленность, довести крестьян до
нищеты и отдать во власть крупным
промышленникам полчища бедняков, вынужденных работать за
какое угодно жалованье» (10, с. 120). Кропоткин
считал возможным распространить выводы Маркса и на
железнодорожное за конодательство.
Положительные высказывания о Марксе в
произведениях Кропоткина встречаются, однако, не часто.
Правда, не намного чаще можно встретить и
противоположные суждения.
41

Кропоткин принижал роль Маркса в создании I
Интернационала, в разработке науки политэкономии
(см.: 24, с. 55—56, 99). Со стремлением уменьшить
заслуги Маркса связаны и заявления Кропоткина о
том, что последователи Маркса мало обращают
внимания на то, как много он заимствовал у своих
предшественников (см.: 21, с. 175). Более того,
Кропоткин соглашался с антимарксистскими
клеветническими заявлениями В. Черкезова и других о плагиате
«Манифеста Коммунистической партии» (см.: 24, с.
60, 65, 291, 294; 133, оп. 1, ед. хр. 751, л. 5) и т. д.
Каких-либо развернутых, специальных выступлений
против марксизма у Кропоткина не было, однако и
высказанные им разрозненные критические
замечания достаточно свидетельствуют о его политической
позиции, о соотношении его собственых взглядов с
научной теорией марксизма. Не случайно Кропоткин,
многие годы проживавший, как и Маркс и Энгельс,
в Англии, в Лондоне, никогда не встречался с ними,
во всяком случае о такчх встречах ничего не
известно. На отношении к Марксу не могла не сказаться
борьба марксизма и бакунизма в последние годы
существования I Интернационала, о чем Кропоткин
был достаточно (хотя и односторонне) осведомлен.
Таким образом, противоречивость
мелкобуржуазной теории анархизма Кропоткина прослеживается
уже на уровне разработки методологических
вопросов. Скептическое отношение Кропоткина к
диалектике сужало научные возможности используемой им
методологии. Отдельные элементы стихийной
диалектики, имевшиеся в его философии природы, в общем
контексте мировоззрения и анархистских установок,
выполняли заданную функцию методологического
обоснования анархизма.
Теория взаимопомощи Кропоткина, насыщенная
интересными эмпирическими материалами, тонкими
наблюдениями, в политическом плане оказывалась
альтернативой учения о классовой борьбе как
факторе исторического развития (хотя он именно так
вопрос не ставил). Социология Кропоткина служила
«увязыванию» его представлений о закономерностях
исторического развития с идеями анархизма.
Недооценка Кропоткиным научного социализма,
предубеждение против марксизма, как и все философско-
методологические и социологические основы его
42

учения, определяли направленность, границы,
особенности его познавательной деятельности в вопросах
государства и права.
Происхождение
и сущность государства
Как уже отмечалось, история у Кропоткина
предстает как цепь цивилизаций, каждая из которых
проходит строго определенный круг развития: от
первобытного племени — через сельскую общину и вольный
город—к государству. Государство, по
Кропоткину, выступает как циклически повторяющаяся
форма организации финального периода развития любой
цивилизации перед ее гибелью. Это своего рода
погребальная одежда общества, в которую оно
обряжается накануне гибели цивилизации. Так как
развитие человечества продолжается, то государство
возникает у разных народов в разные исторические
эпохи. У одного и того же народа государство,
возникнув, могло исчезнуть и через определенное
количество веков вновь возродиться, если народ, страна
оказывались включенными в историческое развитие
разных цивилизаций. Под возникновением
государства имеется в виду по существу два вида его
появления — первичное и возрождение. И хотя речь идет
о разных исторических эпохах, условиях, механизм
его возникновения рассматривается в принципе как
единый. При этом первобытнообщинный строй и
средневековье у Кропоткина в равной мере оказываются
предшествующими государству. Кропоткин
фактически начинал отсчет существования государства в
собственном смысле слова с появления
централизованного государства. Проблема происхождения
государства связывается, таким образом, с проблемой
формирования централизованного государства.
Государством, в «точном смысле слова»,
признавалась, например, «древняя римская империя»,
поскольку она управляла всей жизнью страны, все
нити этого управления сходились в Риме (см.: 24, с.
149). Кропоткин писал, что «после падения римской
империи государство в его римской форме не
существовало. Если же оно существует, несмотря на все,
в учебниках истории, то это — продукт воображения
43

историков, которые желали проследить родословное
дерево французских королей до Меровингов, русских
царей до Рюрика и т. д. При свете истинной истории
оказывается, что современное государство
образовалось только на развалинах средневековых городов»
(24, с. 99; см. также: 5, с. 26; 11, с. 444).
Характерно, что будучи осведомлен об исторических работах
И. Д. Беляева, Н. И. Костомарова, В. И. Сергеевича,
М. М. Ковалевского, Н. И. Кареева, Л. Г. Моргана,
Ж. Мишле и др., Кропоткин обнаруживает незнание
такого важного произведения, как «Происхождение
семьи, частной собственности и государства» Ф.
Энгельса.
Тем не менее исторические познания Кропоткина,
его революционная интуиция позволили высказывать
и в вопросе происхождения государства
справедливые суждения, содержащие критику теологического
понимания происхождения государства, теории
насилия или военной теории возникновения
государственности.
Самое раннее появление государства Кропоткин
отмечал у цивилизаций, развивавшихся из
первобытного общества. Он признавал, что становление
цивилизации повсюду начинается с родового строя (см.:
8, с. 122). Однако производственный базис этого
общества и экономическая основа его прогресса им не
анализируется, не принимается в расчет и
общественное разделение труда, имевшее прямое причинное
отношение к происхождению государства и
описанное Ф. Энгельсом.
Кропоткин подчеркивал, что первобытные люди
не знали «никакой другой власти, кроме власти
общественного мнения» (8, с. 93). Эта же власть, как
и регулировавшие общественную жизнь правила,
существовала в обществе всегда. Рассматривая жизнь
первобытного общества, Кропоткин приводил данные
этнографических наблюдений Н. Н. Миклухо-Маклая,
результаты исследований Л. Г. Моргана.
Говоря о времени происхождения
централизованного государства, Кропоткин обычно выделял три
эпохи: древнейшую, по хронологии совпадающую в
основном с рабовладельческим строем, вторую
половину первого тысячелетия новой эры и, наконец, XV—
XVI века, когда, по Кропоткину, появляются
современные государства в Европе.
44

Кропоткин признавал, что развитие
индивидуальных патриархальных семей среди родового быта вело
«к индивидуальному накоплению богатств и власти,
к их наследственной передаче в семье и к
разложению рода» (8, с. 124). В работе «Современная наука
и анархия» он подчеркивал: «Само историческое
развитие государства было вызвано не чем иным, как
возникновением земельной собственности и желанием
сохранить ее в руках одного класса, который таким
образом стал бы господствующим» (24, с. 78).
Констатируя связь государства при его
возникновении с определенными социальными силами,
Кропоткин выделял в их составе колдунов, жрецов,
судей и профессиональных или прославившихся воинов,
«стремившихся захватить власть» (8, с. 125). Он
писал: «Государство, в совокупности, есть общество
взаимного страхования, заключенного между
землевладельцем, воином, судьей и священником, чтобы
обеспечить каждому из них власть над народом и
эксплуатацию бедноты. Таково было происхождение
государства, такова была его история, и таково его
существо еще в наше время» (24, с. 99; там же; с.
ПО, 170, 178, 258 и др.).
Большое значение в возникновении государства
Кропоткин, как и Бакунин, придавал церкви. Он об
ращал внимание на роль знаний в становлении и
эволюции форм власти. Он допускал, что дикари
имели «своих «мыслителей» и ученых знахарей,
колдунов, лекарей, пророков». Их знания и идеи намного
превосходили общий уровень массы. Объединенные
в тайные союзы знахари «могли оказывать огромное
влияние и устанавливать обычаи, полезность
которых еще не была сознана большинством» (8, с. 95).
Знания держались в секрете, передавались
посвященным в тайны колдунам, шаманам, жрецам. Владение
этими секретами превращалось в могучую силу в
руках отдельных личностей и их союзоб и
использовалось для подчинения других. В этом же заключался,
по Кропоткину, «зародыш власти». Однако о
существовании государства в первобытном обществе не
могло бьп^ь речи «как о существовании его в
обществах пчел и муравьев, или у современных нам пата-
гонцев и эскимосов» (24, с. 153).
Определенную роль в происхождении
государства, по Кропоткину, играли эксплуатация мирных иа-
45

клонностей масс и связанная с ней специализация
военного ремесла (см.: 8, с. 140, 156). В
этом—отличие взглядов Кропоткина от Бакунина. В таком
смысле Кропоткин признавал, что без войн государство
не могло образоваться (см.: 24, с. 191).
Кропоткин, как и Бакунин, полагал, что
государства в Европе начали появляться также под
влиянием необходимости противодействовать восточным
завоевателям— монголам, туркам, маврам и
противопоставить им огромные полчища для сдерживания
их натиска (см.: 8, с. 211).
Особенностью взглядов Кропоткина на происхож
дение государства, по сравнению с воззрениями Ба
кунина, является то, что он важную роль в этом про
цессе отводил праву и правосудию. Судебную власть
он признавал важным основанием различных форм
общественной и государственной власти (см.: 23, с.
238), а суд — эволюционирующим в истории
учреждением общества (как в догосударственный, так и
в государственный периоды). Проследив эволюцию
суда в истории, Кропоткин делал вывод, что
назначаемый государственной властью суд и государство
— два взаимосвязанных и взаимообусловливающих
друг друга явления, что они «логически нераздельны»
и являются «необходимым последствием» друг друга
(28, с. 8-9).
При родовом строе, по Кропоткину, конфликты»
которые возникали внутри общины, рода или
племени, быстро разрешались. Труднее было найти
посредников и знатоков обычного права, которые бы
устраивали обе спорящие стороны, если они
принадлежали к разным племенам. В таких случаях обычно
брали посредников из тех семей или родов, которые
всем известны как знатоки и блюстители обычаев. Они
лучше других знали песни, стихи, саги и т. д., с
помощью которых обычное право удерживалось в
памяти и передавалось из поколения в поколение.
Кропоткин приводил примеры из истории скандинавских
стран и аналогичным образом объяснял призвание
варягов в период возникновения Древнерусского
государства.
Известно, что Бакунин использовал теорию нор-
майского происхождения Древнерусского
государства как важный, по его мнению, аргумент для
доказательства анархистской природы русского народа и
46

вообще славянских народов, поскольку, якобы,
государство было им навязано извне. Кропоткин не
ставил такой цели. Он рассматривал происходившие в
IX веке на Руси события не столько как
насильственное завоевание, сколько как приглашение,
призвание варягов, не отрицаемое и современной
исторической наукой. При этом Кропоткин высказывал
предположение о том, что они были призваны как
знатоки обычного права, его хранители и
толкователи, а не только как военачальники (см.: 8, с. 159).
В отличие от Бакунина Кропоткин акцентировал
внимание на правовых моментах процесса
происхождения Древнерусского государства.
В связи с этим интересно отметить, что в 1920
году, готовя новое издание книги «Взаимопомощь...»,
Кропоткин сделал добавление о несостоятельности
«военной теории происхождения власти, которой
держится Спенсер» (91, к. 1, ед. хр. 20, л. 89). Правка
и дополнения Кропоткина сохранились в его фонде
в Отделе рукописей ГБЛ. Из заметок Кропоткина
следует, что замечание против Спенсера, видимо,
связано с новым предположением о значении мирного
правового фактора в образовании Древнерусского
государства, которым автор дополнил тогда же книгу.
К странице 167 Кропоткин сделал следующее
дополнение: «В древних датско-норвежских сагах
встречается слово lovedati— т. е. «давать закон» (love —
закон) — указывать закон, приложимый к данному
случаю. Поэтому я позволяю себе, в виде догадки,
спросить следующее: — Когда наши летописи
говорят, что славяне просили скандинавских князей
придти к ним «княжити и володети», то слово «княжити»
(от «Knung») очевидно значит быть
военачальниками, а слово «володети» не есть ли испорченное в
разговорном языке слово «lovedati» — вернее 10vedati?»
(там же, л. 88).
Роль закона и суда в происхождении государства
Кропоткин ставил выше многих других факторов.
Идея правосудия, полагал Кропоткин, оказала
влияние «в значительно большей мере, чем военные или
экономические причины, она послужила основой, на
которой развилась власть королей и феодальных
владетелей» (8, с. 157—158). Правовой элемент в
объяснении происхождения государства у Кропоткина
неоколько превалирует, и поэтому его взгляды на
47

происхождение Древнерусского государства могут
быть охарактеризованы как своеобразная правовая
(или судебная) концепция происхождения
государства.
Кропоткин отмечал постепенность и длительность
процесса происхождения государства (см.: 24, с. 233).
Он подчеркивал глубокую преемственность между
догосударственной и государственной формами
общества. Теснейшая связь родовых, общинных форм
организации с государственными должна была
показать ненужность государства, монополизацию этим
спрутом, как его называл русский анархист (см.: 133,
оп. 1, ед. хр. 521, л. 78), тех функций, которые без
него еще лучше осуществлялись догосударственными
органами управления (см.: 23, с. 256). Как
революционер и ученый, Кропоткин стремился активно
использовать исторические данные для критики
буржуазного строя, выступал против идеализации его
политико-правовых институтов, например суда
присяжных, буржуазных свобод.
Известно, что Ф. Энгельс обращал внимание на
такое важное обстоятельство процесса
происхождения государства, как поддержка народом новых
учреждений. Народ надеялся, что государство окажет
ему помощь, которую он уже не мог получить от
разлагающегося родового строя. И в Древней Греции
она первоначально действительно была оказана
(реформы Солона) (см.: 1, т. 21, с. 114). Кропоткин
также отметил это обстоятельство, но не анализировал
экономическое основание данного факта. Он считал,
что, используя солидарность между людьми,
государство и церковь под благовидным предлогом
приобрели «власть над умами», а «государственная
власть водворилась, пользуясь существующим в
людях чувством справедливости и выставляя себя
защитницей слабых против сильных» (14, с. 37). В
материалах к незаконченному второму тому «Этики»
Кропоткин также замечал, что в период создания
государственных союзов «первоначальной целью
бывает возвращение к первобытным учреждениям»,
восстановление «равенства в правах и периодические
уравнения» (133, оп. 1, ед. хр. 352, л. 5). Но эта
деятельность государства, по Кропоткину,
оказывается определенным политическим мошенничеством,
прикрытием захватнической и эксплуататорской при-
48

роды государства. Поэтому появление государства,
по Кропоткину, не могло не вызвать сразу
противодействия в виде развития негосударственных форм
власти в сельской общине и вольных городах (см.:
24, с. 50; 8, с. 124—125).
М. М. Ковалевский, так же как и Кропоткин,
считавший солидарность, взаимопомощь существенным
фактором исторического развития, объяснял
возникновение государства как переход к новой форме
солидарности, взаимопомощи, рассматривал
государство как учреждение, порожденное развитием
человеческой солидарности. Кропоткин же рассматривал
происхождение государства как процесс отрицания
взаимопомощи, разрушения человеческой
солидарности, ее общественных учреждений.
Как бы резюмируя свои взгляды на
происхождение государства, Кропоткин писал: «Масса факторов
способствовали появлению государства: желание
меньшинства воинов, законоведов, ученых и
священников, которые хотели господствовать над массами;
необходимость обезопасить себя против нашествия
чужестранцев; церковь, которая требовала
повиновения власти; римское право, т. е. византийское право,
которое в свою очередь происходит от восточных
деспотий. Все прошлое человечества соединилось против
его будущего» (133, оп. 1, ед. хр. 521, л. 78).
^В различных работах Кропоткин касался вопроса
о назначении и сущности государства, писал об
«истинной сущности государства», его «исторической
миссии», «главной задаче», цели. Если церковь,
замечал Кропоткин, имеет своей целью удержать
народ в духовном рабстве, то «цель государства —
держать его в полуголодном состоянии, в экономическом
рабстве» (24, с. 103). «Государство,— писал
Кропоткин,— нечто, гораздо большее, чем организация
администрации в целях водворения «гармонии» в
обществе, как это говорят в университетах. Это —
организация, выработанная и усовершенствованная
медленным путем на протяжении трех столетий, чтобы
поддерживать права, приобретенные известными
классами, и пользоваться трудом рабочих масс;
чтобы расширить эти права и создать новые, которые
ведут к новому закрепощению обездоленных
законодательством граждан, по отношению к группе лиц,
осыпанных милостями правительственной иерархии.
4 Заказ 7213
<9

Такова истинная сущность государства» (24, с. 271;
см. также: с. 78, 253—254, 256—257 и др.).
«Историческая миссия» государства, по его убеждению,
всегда сводилась к «поддержке эксплуатации и
порабощению человека человеком» (11, с. 249).
Как и Бакунин, Кропоткин рассматривал
государство в качестве учреждения, неразрывно связанного
с эксплуатацией. Государство, согласно теории
анархизма, не может быть неэксплуататорским,
неугнетающим. Государство, по Кропоткину, есть
«олицетворение несправедливости, угнетения и монополии»
(10, с. 28).
Кропоткин, вслед за Бакуниным, характеризовал
государство как отрицание свободы, как «бесконечно-
длинный ряд преступлений» (23, с. 108), как
«мертвый механизм, подчиненный воле чиновников» (91,
к. 1, ед. хр. 20, л. 157). Но он различал понятия
государства и правительства. По Кропоткину,
правительство есть понятие, фиксирующее «существование
власти над обществом», государство же не сводится
лишь к этому. Оно представляет собой особую
форму связи мест с этой властью, а также своеобразную
форму подключения к власти определенных
социальных слоев. Государство подразумевает, писал он,
«сосредоточение управления местною жизнью в od-
ном центре, т. е. территориальную концентрацию, а
также сосредоточение многих отправлений
общественной жизни в руках немногих. Оно предполагает
возникновение совершенно новых отношений между
различными членами общества» (24, с. 149).
Взгляды Кропоткина на государство отличаются
от бакунизма и более глубоким пониманием
государства как явления, прорастающего во все сферы
общественной жизни. «Государство представляет нечто
целое,— писал Кропоткин,— принцип, который
проникает в жизнь общества, систему, гораздо более
сложную, чем это обыкновенно думают» (133, оп. 1,
ед. хр. 521, л. 76). Кропоткин признавал, что
государство— не просто учреждение, но и система
определенных общественных отношений, определенная
социально-психологическая атмосфера, сопутствующая
этому учреждению и отношениям. Он делал вывод
о вредности самой идеи государства, отмечая, что под
этим понимается «совокупность учреждений, форм
общественной жизни, взаимоотношений между людь-
60

ми» (там же, л. 77). В контексте анархической
теории более широкий взгляд на государство
преследовал цель подчеркнуть отрицательную роль
государства в обществе, настоятельную необходимость
отказа от него.
Предшественники Кропоткина в теории
анархизма— В. Годвин*, П. Ж. Прудон и, особенно, М. А.
Бакунин, много писали о связи государства и при-
вилегирозанных классов. Идея классовости
государства широко использовалась для критики
эксплуататорского государства и права. В теории Бакунина
эта мысль, с одной стороны, приобретала
догматический оттенок, служила одним из оснований для
отрицания им возможности создания
неэксплуататорского государства, а с другой стороны, как бы
заслонялась насильственной, бесчеловечной, по его
мнению, природой государства, выступала как
проявление этой бесчеловечности и насилия. В литературе
отмечалось, что уже «к 40-м годам прошлого
столетия идея классовости государства для европейской
общественной мысли никак не была новой и
оригинальной. Но ее познавательные возможности
чрезвычайно возросли после того, как К. Маркс подвел
под нее фундамент историко-материалистического
понимания общества и сделал компонентом пролетар-
ско-классовой оценки государственности» (81, с. 108).
В мелкобуржуазной же анархистской политической
мысли и многие десятилетия спустя эта идея имела
далеко не научную трактовку, что определялось
неспособностью мелкобуржуазной идеологии
выработать последовательно научную политическую
концепцию, даже используя элементы научного
знания.
Кропоткин писал о классовости феодального
государства (см.: 24, с. 180, 184; 23, с. 17), еще больше
было у него суждений о классовости
капиталистического государства. Кропоткин видел преемственность
феодального и буржуазного государств как
эксплуататорских учреждений, угнетающих народ, понимал,
* В литературе имеются разные точки зрения об отношении
В. Годвина к анархизму (ср.: 103, с. 6; 59, с. 2; 122 и др.)
В. Годвин близок к анархизму и может быть признан, по нашем>
мнению, непосредственным предшественником теории анархизма,
хотя и не является теоретиком анархизма в точном смысле этого
слова.
1*
51

что буржуазная революция не принесла в те страны,
где она происходила, существенных изменений в
государстве, одни угнетатели народа были заменены
другими. Он признавал, что в ходе английской и
французской революций буржуазия стремилась не
разрушить прежнее государство, а захватить это
учреждение, чтобы использовать его для установления
и защиты своих привилегий, зная, что в конце
концов именно она и ее дети будут поставлять
чиновников и пользоваться отныне их привилегиями (см.: 24,
с. 265—266).
Кропоткин подчеркивал, что государство —
«организация, специально развившаяся ради обогащения
богатых и захвата всякого прогресса в пользу
привилегированных классов» (24, с. 256). Во многих
работах Кропоткин писал об установлении при
капитализме власти буржуазии (см.: 24, с. 213; 7, с. 62, 76,
156—157 и др.), о стремлении буржуазного
государства удерживать народные массы на грани нищеты,
чтобы рабочий всегда был вынужден продавать свой
труд капиталисту (см.: 24, с. 204, 253), об
обеспечении буржуазным государством обогащения
капиталистов трудом рабочих (см.: 24, с. 102, 217, 272; 7,
с. 155 и др.). Идея классовости государства широко
использовалась Кропоткиным, как и М. А.
Бакуниным, Л. Н. Толстым и другими сторонниками
анархизма, для критики буржуазного государства и
общества. Эта разносторонняя критика имела в целом
прогрессивное значение и противостояла как
буржуазным апологетическим теориям, так и
оппортунистическим идеям о превращении в условиях
промышленного капитализма государства из органа
меньшинства в орган большинства, т. е. всех трудящихся
(К. Каутский). Кропоткин критиковал буржуазных
либералов, пытавшихся замаскировать поддержку
государством одних слоев общества в ущерб другим,
представить содействие эксплуатации ка»к отдельные
злоупотребления, «которые необходимо загладить»
(6, с. 5). Впрочем, В. И. Ленин обращал внимание
и на другую сторону соотношения оппортунизма,
социал-реформизма с анархизмом, называя анархизм
«своего рода наказанием за оппортунистические
грехи рабочего движения» (2, т. 41, с. 15).
Идея классовости государства в теории
Кропоткина, заключая в себе определенный критический по-
52

тенциал, имела некоторую теоретическую
ограниченность. Она непосредственно не связывалась с
сущностью государства. Порой Кропоткин, в духе
позитивизма, вообще отрицал научное значение
категории «сущность». Но это отрицание в его работах
было непоследовательным. К сущности государства
Кропоткин относил его структурно-функциональную
определенность: централизацию власти, насильственное
и эксплуататорское назначение государства. Сущность
государства, по Кропоткину,— «правительственная
централизация», или «пирамидальная организация»
(см.: 24, с. 227, 193—194, 195). Классовость
признавалась изменчивой, а потому несущественной
характеристикой или, вернее, чертой государства, лишь
косвенно связанной с его сущностью. На уровне
понимания Кропоткиным классовой природы
государства отрицательно сказывалось и отсутствие у него
научных представлений о классообразующих
признаках и факторах.
В целом, по сравнению с предшествующими
анархическими теориями происхождения государства,
Кропоткин делает определенный шаг вперед. Это
связано с его стремлением опереться на данные истори
ческой науки своего времени, в частности, на работы
Л. Г. Моргана, М. М. Ковалевского и др. Кропоткин
критикует теорию насилия, завоевания и
высказывает оригинальные соображения для объяснения
происхождения Древнерусского государства, выступает
против теологических и биологических объяснений
природы государства и его происхождения.
Однако в сравнении с современной ему
марксистской теорией возникновения государства его
взгляды существенно проигрывают. Прежде всего генезис
государства он рассматривал не как появление
политической надстройки, свойственной всей эпохе
классового общества. Кропоткин начинал отсчет истории
собственно государства, особенно его возрождения,
лишь с достижения им определенной ступени разви
тия. Степень централизации власти являлась для
него важнейшим показателем, критерием существова
ния государства. Происхождение эксплуататорского
государства не связывалось с появлением антагони
стических классов. Негативное отношение к государ
ству вообще исключало подход к его возникновению
как к прогрессивному конструктивному отрицанию
53

родовой организации, качественному скачку в
развитии организованности общества.
В отличие от М. М. Ковалевского и солидаристов
(Л. Дюги и др.), государство у Кропоткина не есть
средство установления общности интересов
антагонистических классов и «замиренной среды», начало,
противостоящее последствиям борьбы за
существование (Б. Н. Чичерин); оно разрушает человеческую
солидарность, противоречит закону взаимопомощи,
определяющему социальную эволюцию. Закон
взаимной помощи Кропоткина, созвучный идее
общественной солидарности М. А. Бакунина и Л. И.
Мечникова и противоположный по политическим выводам
идеям солидарности О. Конта, не исключал
социальной революции. Напротив, теоретически она
предполагалась необходимой для ликвидации враждебных
закону взаимной помощи политических
учреждений.
Общество, экономика
и государство
Взгляды Кропоткина на общественные явления
тесно связаны с его естественнонаучными
представлениями. Подобно некоторым другим мыслителям
(П. Ж. Прудон, М. М. Ковалевский и др.)э Кропоткин
рассматривал человеческое общество как особую
разновидность, определенную форму общественной
жизни, широко распространенной в животном мире. По
убеждению Кропоткина, жизнь живых существ
большими группами не является исключением в природе,
а есть общее правило. «Общественная жизнь,— писал
он,— встречается в животном мире на всех ступенях
развития» (8, с. 61). Сообщества более развитых
животных отличаются, считал он, большей
сознательностью, теряют свой «чисто физический характер» и
из просто «инстинктивных» становятся
«обдуманными». В структуре социальной организации в
животном мире Кропоткин выделял несколько уровней.
«...Объединение,— писал он о животном мире,—
бывает иногда в две или три степени: сначала семья,
потом группа и, наконец, общество групп,
обыкновенно рассеянных, но соединяющихся в случае
нужды...» (там же).
64

В связи с этим у Кропоткина приобретает новый
оттенок, по сравнению с Бакуниным, критика идеи
о создании общества человеком. Если Бакунин
критикует эту идею с позиций исторического и
генетического предшествования общества человеку, то
Кропоткин вводит новый момент — общество не может
быть создано человеком уже потому, что оно
существовало миллионы лет ранее в животном мире.
Личность вторична по отношению к человеческому
обществу, но само это общество является производным
от сообществ животных. Вопреки Гоббсу, считал
Кропоткин, человек был общественным существом и в
естественном состоянии. «Как бы далеко мы ни
восходили в глубь древнейшей истории человека, мы
везде находим, что люди жили уже сообществами,
группами, подобными стадам высших
млекопитающих» (8, с. 86). «Первые человеческие сообщества,—
продолжал он,— просто были дальнейшим
развитием тех сообществ, которые составляют самую
сущность жизни высших животных» (8, с. 86—87).
Промежуточным звеном в эволюции сообществ животных
в человеческое общество, считал он, были
сообщества обезьян (см.: 8, с. 58).
Кропоткин обращал внимание на наличие
определенной упорядоченности естественных отношений,
существующих между членами сообщества животных.
Он отмечал некоторые общие принципы, на которых
строится жизнь любой большой группы животных:
борьба за поддержание существования целого,
подчинение индивидуальных интересов общим интересам,
равенство и взаимопомощь и др. Однако в любом
естественном сообществе Кропоткин не признает
наличия явлений, сходных с государством в
человеческом обществе. Справедливо отрицая как
теологическое, так и биологическое (в частности,
социал-дарвинистское) происхождение государства, он
анархистски интерпретировал различие между обществом и
государством.
Кропоткин выступал против отождествления
некоторыми буржуазными учеными общества и
государства, признания ими вечности государства и
равнозначности его исчезновения гибели общества. Он
считал, что такое отождествление «идет вразрез» с
данными исторической науки. И в доказательство
этого положения приводил свои аргументы. В отличие
55

от государства, полагал он, «общество не было
выдумано человеком,— оно существовало раньше
появления первых человекоподобных существ» (24, с. 150).
Государство же существует только в человеческом
обществе, но и здесь оно не вечно. Как и многие
другие мыслители, Кропоткин признавал, что
человеческое общество многие тысячелетия обходилось без
государства. После первоначального появления
государства в обществе оно периодически исчезало из
человеческой истории, и именно тогда человеческое
общество достигало своих наивысших для этой эпохи
вершин, наиболее быстро и активно развивалось
дальше по пути прогресса. «Государство,— писал идеолог
анархизма,— есть лишь одна из тех форм, которые
общество принимало в течение своей истории. Каким
же образом можно смешивать постоянное с
случайным,— понятие об обществе с понятием о
государстве?» (24, с. 148). Кропоткин писал о стремлении
государства подчинить общество, констатировал
наличие власти над обществом, если в нем существует
государство (см.: 24, с. 148-—149). В теории
анархизма государство по отношению к обществу «есть не
что иное, как вредная и бесполезная надстройка,
которая для нас, европейцев, начинается,— считал
Кропоткин,— только с пятнадцатого и шестнадцатого
столетия,— надстройка, сделанная в интересах
капитализма, и бывшая уже в древности причиной падения
Рима и Греции, а также всех других центров
цивилизации на Востоке и в Египте» (24, с. ПО).
Государство у Кропоткина подобно социальной болезни,
это фаза эволюции, предшествующая гибели
цивилизации. Но до определенного времени излечить
общество невозможно, так как государственная власть
господствует над обществом «в силу исторических
условий». Для более точного выражения своей мысли
Кропоткин использовал образные сравнения. Он
писал, что государство «наложило свою тяжелую руку
на общество», что «правительственная власть»
«насела на общество» (24, с. 103, ПО, 190).
Общество, по Кропоткину, постоянно развиваясь
и совершенствуясь, никогда не ограничивает пределы
своего развития, его строение подвижно и
динамично, соответствует «потребностям каждого момента»
(24, с. 103). Государство, наоборот, не обладает
такой гибкостью. Его приспособительные возможности
56

потенциально ограничены краткостью его
исторического существования и особым его назначением.
Являясь сторонником представления о множестве
факторов, влияющих на историческое развитие,
Кропоткин обращал внимание на космические
(внеземные, но не имеющие ничего общего с
теологическими предрассудками), географические, социальные
воздействия. В истории человеческой мысли, отмечал
он, различные мыслители стремились выделить
разнообразные факторы, воздействующие на общество:
«внешняя природа, климат, морские и сухопутные
пути передвижения, переселения народов, завоевания
(например, норманское на севере Европы и арабское
на юге), племенной характер и взаимные влияния
народов, развитие родового быта, войны и мирное
влияние соседей, религия, образование, торговля и,
наконец, в новейшее время промышленность...» (133, оп. 1,
ед. хр. 644, л. 13). Кропоткин полагал, что, как
только обращалось внимание на действие какой-либо
новой причины, ранее недооценивавшейся, то ее
значение преувеличивалось. Следуя своей методологии
многофакторности исторического развития, он
отказывался признать научной теорию, придающую
решающее значение в развитии общества какому-либо
одному воздействию. Критикуя идеалистические
теории, преувеличивающие роль отдельных факторов
исторического развития, Кропоткин (как и М. А.
Бакунин, М. М. Ковалевский) ошибочно считал таким же
односторонним и марксистское историко-материали-
стическое понимание общественных явлений.
В конце 1860-х — начале 1870-х годов Бакунин
«предостерегал против преувеличения роли
экономического фактора в истории», рекомендовал принимать
во внимание и другие факторы (см.: 84, с. 74). Он
приписывал эту ошибку К. Марксу и Ф. Энгельсу.
Известно, что впоследствии Ф. Энгельс специально
выступал против вульгарно-материалистической
абсолютизации влияния экономики (см.: 1, т. 32, с. 396,
414; т. 39, с. 174—177 и др.). Десятилетия спустя
после этого Кропоткин продолжал проповедовать
бакунинскую версию об отношении марксизма к
экономике.
Кропоткин оценивал исторический материализм
Маркса, исходя из своего понимания источников
развития общества. «В истории развития социализма,—
57

писал он,— формула Маркса, ставящего
экономический строй причиною данного политического] строя,
имела большое значение» (133, оп. 1, ед. хр. 418, л. 3).
Но он полагал, что «считать ее (эту формулу.— С. У.)
выразительницею истины — нельзя» (там же). Для
Кропоткина экономический и политический строй
«обусловливают друг друга» (там же, л. 3 об.).
Следует отметить, что Кропоткин, говоря о
марксизме, признавал фиксацию им влияния государства
на экономику, но лишь в период первоначального
накопления капитала, а после этого, якобы по
марксизму, рост капитала происходит независимо от
влияния и вмешательства государства (см.: там же, ед.
хр. 521, л. 73). По Кропоткину, это влияние
постоянно и разнообразно (в форме налогов, поддержки
монополий, протекционизма и т. д.), причем на стороне
имущего против неимущего.
Односторонне представляя себе теорию
марксизма, Кропоткин без достаточных оснований обвинял ее
в упрощенности.
Известно, что Энгельс, критикуя бакунизм,
отмечал, что, по Бакунину, государство создало капитал
(см.: 1, т. 33, с. 328). Не отрицая активную роль
государства в развитии экономики, Ф. Энгельс
подчеркивал в данном случае преувеличение анархизмом
роли государства в историческом развитии, в системе
отношений государство — экономика. Это положение
Энгельса вполне применимо и к последователю
Бакунина — Кропоткину. Государство с момента его
появления фигурирует в анархизме в качестве
существеннейшего элемента исторического развития,
неизменно выступающего источником социального зла.
В то же время Кропоткин стремился учитывать
современный ему уровень развития общественных
наук. Ссылаясь на историю, видимо, не без влияния
марксизма, он и сам подчеркивал известную
зависимость политических форм от экономических.
«...История нас учит,— писал Кропоткин,— что каждый раз,
когда в недрах нации зарождалась какая-нибудь
новая хозяйственная форма общежития (например,
замена рабства крепостным правом или крепостного
права — наемным трудом), всегда в таких случаях
приходилось вырабатывать новую форму
политического общежития» (24, с. 83). «Каждой экономической
фазе,— писал он в другой работе,—соответствует
58

особая фаза политическая, и невозможно будет
прикоснуться к собственности, чтобы не найти в то же
время и новой формы политической жизни» (10, с.
32). Кропоткин признавал, что «в самых общих
чертах можно сказать, что такой-то форме производства
соответствует] такая-то политическая] форма» (133,
оп. 1, ед. хр. 418, л. 2). В качестве примера
приводилось соответствие парламентской формы
процветанию капиталистической эксплуатации. Однако
обращение к таким соответствиям преследовало цель
обосновать анархистские выводы. Кропоткин делал
заключение, что освобожденному от капитализма и
эксплуатации обществу будет корреспондировать не
новый тип государства, а безгосударственный строй.
Понимание социальной динамики как процесса,
в одинаковой мере регулируемого множеством
различных факторов, приводило Кропоткина, в
конечном счете, к приравниванию экономики и государства
как движущих сил общественного развития. Идеолог
анархизма констатировал историческую связь
экономических и государственных форм, но ограничивался
фиксацией их внешней взаимосвязанности.
Действительный внутренний механизм эволюции общества
практически не анализировался. В итоге
анархистский взгляд на равнозначность причин,
определяющих историческое развитие, принижавший значение
экономического базиса, а также абсолютизация
относительной самостоятельности государства
обернулись анархистским монизмом, явным преувеличением
роли государства.
Переоценка значения государства в историческом
развитии приводила Кропоткина к противоречивым
выводам. Государство признавалось основной
реакционной силой, источником зла, эксплуатации и
угнетения, превращалось в главную мишень
революционного разрушения. В то же время он считал, что
вмешательство буржуазного государства в экономику,
кроме негативного, может иметь и прогрессивное
значение. Последний вывод вполне соответствовал
либеральным тенденциям анархизма Кропоткина.
Порой он переоценивал значение некоторых
экономических мероприятий, проводимых буржуазным
государством. Например, национализация некоторых
отраслей хозяйства в Англии признавалась вызванным
первой мировой войной пе^ехолом «от капиталистн-
59

ческого строя жизни к общественному, т. е. к
общественной организации потребления (коммунизму) и
отчасти производства (социализму),—к сожалению,
государственному» (18, с. 102). Как бы
предупреждая подобные несостоятельные иллюзии, Ф. Энгельс
в свое время указывал, что «... пока у власти
остаются имущие классы, любое огосударствление будет
не уничтожением эксплуатации, а только изменением
ее формы...» (1, т. 38, с. 51).
Над проблемой экономической деятельности
государства Кропоткин не раз размышлял после
возвращения в Россию из эмиграции. В подготовленных
заметках к Государственному совещанию, созванному
буржуазным Временным правительством в Москве в
августе 1917 года, Кропоткин, опираясь на опыт
других стран, набрасывал программу неотложных, по
его мнению, мероприятий, которые должно было
выполнить в ходе революции государство в
экономической области: «С одной стороны,—смелые шаги,
чтобы земледелие и промышленность перестали быть
случайными занятиями для обогащения помещиков,
владельцев угольных копей, железных дорог,
заводов и фабрик. С другой стороны, государственные
закупки хлеба, мяса, сахара для всего народа и
продажа их, регулированная государством или городами
на пользу всех. Не говорю уже о нормировке
заработной платы и подобных мерах» (133, оп. 1, ед. хр.
735, л. 39).
Функции государства рассматривались
Кропоткиным как «существенные черты государства». К
таким «существенным чертам» или «существенным
функциям государства» он относил: а)
государственное законодательство относительно собственности,
подчеркивая значение ее охраны и поддержания
нищеты масс для промышленного предпринимателя;
б) налог, с помощью которого государство
«производит экспроприацию бедных в пользу богатых» и
«поддерживает искусственно бедность» в «корректной
форме»; в) образование монополий, что ведет, по
Кропоткину, к взаимному обогащению групп
предпринимателей, финансовых дельцов, с одной стороны,
а с другой стороны—казны государства; г) защиту
территории, «иначе говоря, право войны» (см.: 24,
с. 256-258).
В книге «Современная наука и анархия» в главе
60

«Существенные характерные черты государства» о
других функциях государства не говорится. Тем не
менее этот перечень Кропоткина неполный, он
выделял и ряд других направлений в деятельности
государства. Так, внешняя торговля государства
характеризовалась как средство его обогащения (см.: 24,
с. 187—188). Во многих произведениях Кропоткина
рассматривается деятельность государства по
духовному подавлению эксплуатируемых масс. «Мысль
и чувства миллионов человеческих существ
отравляются учениями, измышленными в интересах
немногих»,—писал он (27, с. 263). Государство, по
Кропоткину, «создает монополию образования» и с
помощью целой системы мер, институтов, законов
«искажает общественное мнение в пользу имущих» (133,
оп. 1, ед. хр. 521, л. 75—76). «Государственное
воспитание,—писал он в другой работе,—так извращает
наш мозг, что само понятие о свободе в нас
исчезает и заменяется понятиями рабскими»; Здесь же он
излагал свой взгляд на государственное
«извращение» философии, истории, этики, психологии личности
и общества, естественных наук в процессе их
изучения с целью развить «дух добровольного рабства,.,
упрочить навеки подчинение подданного
государству» (24, с. 191). Эта деятельность государства,
считал он, важная сторона отношения государства и
личности, государства и народных масс.
В вышеприведенном перечне существенных функ
ций государства Кропоткин не назвал функции
подавления угнетенного класса. Однако он прекрасно
понимал разнообразную активность государства в
этом направлении. «Удержание рабочего в рабстве»
он называл даже «главной функцией государства»,
имея в виду капиталистическое государство (см.: 24,
с. 269).
Кропоткин рассматривал историю выступлений
рабочих Англии за право объединяться в союзы, вести
организованную борьбу с предпринимателями. Он
прослеживал историю вмешательства буржуазного
государства в XVIII—XIX вв. в отношения между
трудом и капиталом на стороне последнего,
показывая карательную деятельность эксплуататорского
государства по отношению к рабочему движению. Он
писал о подавлении государством стачек рабочих
«самым деспотическим путем», о «суровости приго-
61

воров», выносимых «за простое объявление о стачке
или за участие в качестве делегата стачечников», о
военном подавлении «малейших беспорядков во
время стачек» (8, с. 259), о «расстреливании
стачечников по малейшему поводу или даже без всякого
повода» (8, 261; см. также: 24, с. 189, 207, 243; 21.
с. 219).
Взглядам Кропоткина на государство присуща
антиномия. Стремясь обосновать ненужность
государства и возможность обойтись без него, он, с
одной стороны, подчеркивал несущественность его
исторической и социальной роли, писал о «бесконечно
малой роли» правительства и государства в обществе,
о том, что повседневная многообразная жизнь
общества обходится без государственного
вмешательства (см.: 10, с. 29). Но, с другой стороны, когда
необходимо было акцентировать важность ликвидации
государства, масштабы его отрицательной, с точки
зрения анархизма, деятельности, Кропоткин
значительно глубже трактовал миссию государства. И хотя
эта трактовка также соответствовала задачам
теории и пропаганды анархизма, она была более
объективной, чем пропагандистская анархистская
недооценка государства.
При характеристике деятельности государства
Кропоткин в отличие от Бакунина не отрицал его
социальные функции. В конце XIX—начале XX вв.
он включает в свою концепцию (как и Э. Реклю)
идею наличия у государства разнообразной
деятельности, необходимой для всего общества, хотя и
не признает ее существенной для государства. В
структуре этой деятельности он выделял защиту
интересов граждан, наказание виновных, помощь
голодающим, заботу об образовании, защиту от врагов
и т. д. (см.: 5, с. 37).
Дополнив теорию анархизма идеей социальных
функций государства, Кропоткин старался дать ей,
однако, анархистскую интерпретацию.
Монополизация государством дел, которые ранее выполнялись
обществом, по Кропоткину, имеет негативные
последствия—отстранение народа от участия в выполнении
общих дел, отчуждение от них. К тому же,
признавал он, государство весьма плохо выполняет взятые
на себя задачи.
Признание общесоциальной деятельности государ-
62

ства Кропоткиным не ослабило его критики
буржуазного общества, государства. Наоборот, оно
использовалось им для критики. Он понимал, что
вынужденная общесоциальная деятельность
государства в условиях капитализма согласуется с
интересами буржуазии, имеет своей целью несколько
смягчить формы эксплуатации и сделать некоторые
частичные уступки для сохранения главного.
Буржуазное общество, писал он, «раздает обеды в
одно су (5 сантимов), чтоб предотвратить нападение
на свои лавки. Оно тоже понастроило больниц,—
очень часто прескверных, а иногда восхитительных,—
чтобы предохранить себя от опустошений,
производимых заразными болезнями. Оно также, оплачивая
лишь рабочие часы, подбирает детей тех, которых
довело до крайней нищеты...» (10, с. 162—163).
Из констатации факта общесоциальной
деятельности государства Кропоткин не делал вывода о его
неоднозначном социальном призвании в истории. Он
продолжал считать ее чисто внешней, никак не
сопряженной внутренне, закономерно с природой
государства.
В этом заключается существенное отличие
марксистско-ленинской оценки общесоциальных функций
государства от взглядов на них Кропоткина.
Положение марксистско-ленинской науки о двух
аспектах деятельности государства (как орудия
осуществления классового господства и специфической
формы отправления, реализации общесоциальных
функций) вообще отличает историко-материалистиче-
ское понимание роли государства от трактовок ее
в буржуазных и мелкобуржуазных политических
теориях. Реформизм, правый ревизионизм,
различные апологетические и технократические буржуазные
теории обнаруживают склонность к отказу от
признания государства в качестве орудия политики
определенного, экономически господствующего класса.
Левый буржуазный радикализм, левый ревизионизм,
анархизм, как правило, отличаются отказом от
признания общесоциального назначения государства или
значительной недооценкой этой стороны назначения
государства. В теории анархизма можно проследить
колебания оценок общесоциальной деятельности от
полного ее отрицания (Бакунин) до признания
(однако без общего вывода о значении ее для целост-
63

ного понимания функций всякого государства), как
у Кропоткина.
В теории Кропоткина общество как естественная
форма жизни людей и животных
противопоставляется государству как противоестественной форме
общественной организации, характерной лишь для
одной из фаз эволюции цивилизованного человеческого
общества.
Анархизму свойственно резкое
противопоставление общества и государства, абсолютизация момента
различия между ними, недооценка того
обстоятельства, что государство при всей его нетождественности
самому обществу объективно есть закономерная
форма организации того же классового общества.
Признание Кропоткиным многофакторности
импульса исторического развития в конечном счете
привело к преувеличению роли государства. Это
проявлялось двояко— и в анархическом негативизме
по отношению к государству как к источнику зла, и
в либерально-реформистских надеждах на результаты
преобразовательной деятельности буржуазного
государства.
ГОшибочное решение Кропоткиным проблемы
соотношения общества и государства определяет
неверную трактовку им соотношения типологий общества
и государства. Биологизация общества усиливала в
анархическом сознании представление о
противоположности общества с его глубокими природными
корнями и государства, как временной, не
соответствующей естественным законам, чуждой
общественной природе человека формы. Все это служило
обоснованию идеи о возможности немедленного
устранения государства из жизни общества.
Революционное уничтожение государственности и
переход к безгосударственному состоянию мыслились
ученым-анархистом как путь к новой исторической
цивилизацииТЛ
Формы государства.
Отрицание государства
Кропоткин давал целевую, организационную и
функциональную характеристику государства. И в
каждом из этих трех аспектов он говорил о сущнос-
64

ти государства. Сущностью он называл и
эксплуататорское предназначение государства, и
централизацию, иерархическое построение. Существенными
признавались и функциональные признаки государства.
Сущность, следовательно, выступает у него в
единстве трех ее аспектов. Поэтому анархистское положение
о постоянстве сущности государства при его
различных формах означает признание неизменности
государства в нескольких, а не в каком-либо одном
отношении при изменении государственной формы.
Все государственные формы, считал Кропоткин,
прекрасно служат поддержке привилегий (см.: 23,
с. 237), и при всех формах грабится народ (см.: 24,
с. 230, 240). Формы, которые принимает государство
в своем развитии, по Кропоткину, зависят от
исторических условий, в которых протекало развитие
государства. Так, враждебность российского самодер
жавия «всякой личной свободе человека» он свя
зывал с «целым рядом исторических условий» (133,
оп. 1, ед. хр. 620, л. 18). Однако подробно их не
раскрывал. Кропоткин отмечал важную историческую
роль средневековых городов Европы в определении
специфики европейских государственных форм.
Средневековые города оказали, по Кропоткину, огромную
услугу европейской цивилизации: «помешали Европе
дойти до теократических и деспотических государств,
которые создались в древности в Азии...» (8, с. 211).
Обращалось им внимание и на соотношение
социальных сил, динамику классовых интересов при
утверждении конкретной политической формы. При
этом он отмечал, что склонность буржуазии к той
или иной форме государства находится в зависимости
от интересов и симпатий народа. Порой, как это
было в период буржуазной революции во Франции,
буржуазия отказывалась от старых форм государства,
предпочитая новые, которые сдерживали бы
революционную энергию народа.
Особенности государственных форм Кропоткин
также связывал и со степенью сопротивления народа
государственной власти. «Употребление»
общественных сил в конкретный исторический момент, по его
мнению, зависит «от степени подчиненности народа
правительству и от формы государственной
организации, до какой население позволило себя довести»
(24, с. 256).
б Заказ 7213
65

Как и Бакунин, при общем отрицательном
отношении к государству Кропоткин признавал
относительную ценность некоторых государственных форм,
в частности демократических федеративных
республик.
Монархию он характеризовал как
государственный строй, несовместимый с широким
самоуправлением, а также как приводящий «по самой своей
сущности... к завоеваниям и войне» (133, оп. 1, ед. хр.
735, л. 1—2). Под республикой Кропоткин понимал
«народоправство» (133, оп. 1, ед. хр. 731, л. 2, 4). В
отличие от монархии и империи республика не
сосредоточивает всю власть в центре, а предполагает
областную и общинную самостоятельность: «первым
необходимым условием республики является широкая
независимость, областная и общинная, во всех
вопросах внутреннего уклада жизни: вероисповеданий,
образования, народного хозяйства и особенно
отношений Труда к Производству и Потреблению» (там же,
л. 3—4).
В период, когда перед Россией встал
практически вопрос об отказе от старых монархических и о
выборе новых государственных форм, Кропоткин
выступил последовательным сторонником республики. В
некоторых случаях политик-реалист Кропоткин брал
верх над утопистом-анархистом, практик—над
теоретиком. Очевидно, здесь сказывались
двойственность и противоречивость мелкобуржуазной
идеологии анархизма. Видимо, этим во многом объясняется
выступление Кропоткина от группы «истории
революции» (вместе с Г. В. Плехановым и Е. К. Брешко-
Брешковской) на Государственном совещании,
созванном буржуазным Временным правительством в
Москве в августе 1917 года. В своей речи Кропоткин
предложил провозгласить Россию республикой.
«Мне кажется,—говорил он,—нам, в этом Соборе
русской земли, следовало бы уже объявить наше
твердое желание, чтобы Россия гласно и открыто
признала себя республикой (Голоса: «Правильно!» Все
встают. Бурные аплодисменты, переходящие в
овацию). При этом, граждане, республикой
федеративной!» (51, с. 231). В подготовительных заметках
к речи на совещании Кропоткин признавал, что
«республика—неизбежный исход, и чем скорее это
будет объявлено во всеуслышание—тем лучше» (133,
66

on. 1, ед. хр. 735, л. 17). Как известно, формально
республика в России была провозглашена лишь 1
сентября 1917 г.
Кстати, некоторыми анархистами выступление
Кропоткина было воспринято как «отречение от анар-
хизма>. В журнале анархистов Харькова «Хлеб и
воля» был даже напечатан остроумный хлесткий
«Некролог», посвященный политической смерти апостола
анархизма. Выступив на московском совещании,
писали анархисты, «П. А. Кропоткин, как анархист,
умер для нас окончательно» (85, с. 3—4).
Важное место в политико-правовых взглядах
Кропоткина занимает его учение о федерализме.
В революционном движении XIX века в России
пропагандировалось несколько федеративных
концепций: федеративной конституционной монархии
(декабрист Н. М. Муравьев), различные варианты
общеславянской федерации (декабристское «Общество
соединенных славян», М. А. Бакунин в 1840-х гг.,
А. И. Герцен, Т. Г. Шевченко и др.), федерации
«Соединенных Штатов Европы» и всемирной федерации
(М. А. Бакунин в 1860—1870-х гг.). О будущей
федеративной организации России писали Н. Г.
Чернышевский, А. П. Щапов, С. И. Сераковский, И. Я.
Франко и др. Идеи федерализма содержались в
программных документах многих народнических
организаций.
Определенная «федеративная» традиция
существовала и в буржуазной науке в России. В начале
XIX века вопрос о федерации рассматривался в
лекциях А. П. Куницына (см.: 75, с. 25). Позже идеи
федерализма развивали и исследовали: в истории—
Н. И. Костомаров, П. А. Ровинский и др.; в
международном и государственном праве—Д. И. Каченовс-
кий, А. С. Ященко, С. А. Корф к* др. Идею
всемирного конфедеративного объединения поддерживал М. М.
Ковалевский (см.: 126, с. 75 и др.).
В учении Кропоткина государственный
федерализм—частный случай проявления универсальной
закономерности естественного федерализма частиц,
элементов, объектов в природе и в обществе.
Федерализм—форма объединения, соответствующая
важнейшему, по его убеждению, фактору прогресса
животного мира и человеческого общества—закону взаим-
5*
67

ной помощи. В истории человеческого общества он
различал несколько видов федерализма: федерации
и конфедерации родов и племен у дикарей и
варваров, федерации вольных городов, деревень и общин
в средние века, современные ему государственные
федерации и будущие безгосударственные федерации.
Кропоткин несколько идеализировал
средневековье, считал его важнейшим этапом развития
человечества, попыткой обеспечить взаимную помощь «в
крупных размерах, при помощи принципов
федерации и ассоциации, проводимых через все проявления
человеческой жизни и во всевозможных степенях»
(27, с. 213—214). Большой интерес Кропоткин
проявлял к исторической концепции Н. И.
Костомарова о федеративном начале в Древней Руси. По
Костомарову, Русь уже в самом начале «стремилась к
федерации, и федерация была формою, в которую
она начинала облекаться. Татарское завоевание
сделало крутой поворот в ее государственной жизни»
(73, с. 30). Видимо, не случайна связь между мыслью
Костомарова о борьбе двух начал в истории России
(удельно-вечевого, федеративного и
единодержавного) (см.: 73, с. 202) и положением Кропоткина о том,
что через всю историю нашей цивилизации проходят
два течения, две враждебные традиции —
«императорская и федералистская», власти и свободы (см.:
24, с. 195). Идеалистически рассматривая
историческое развитие, Кропоткин признает борьбу между
«греческой идеей свободы и федерации» и «римской
идеей» централизованной власти основным
содержанием развития человечества (см.: 8, с. 216). Но в
отличие от Костомарова он подчеркивал антагонизм
самодержавного государства и народа, иначе
расценивал и утверждение централизованных государств в
XVI веке.
Как и Бакунин, Кропоткин высказывал мысль о
безразличии форм государства (в том числе
«унитарных и федеральных») по отношению к его
сущности (см.: 133, оп. 1, ед. хр. 521, л. 68). Однако, когда
речь шла о реальных государствах, о практике, он
выступал как пропагандист государственной
федерации, полагая, что государственный федерализм есть
переходная форма к безгосударственному строю
(см.: 133, оп. 1, ед. хр. 418, л. 2 об). В речи на
Государственном совещании Кропоткин, единственный из
68

выступавших, призывал провозгласить Россию
республикой и организовать ее на федеративных
началах по примеру США. В черновом варианте речи
говорилось о республике и о самоуправлении. Позже,
возможно, уже на совещании, Кропоткин добавил в
окончательный вариант проекта речи (вставка его
рукой): «строй республиканский и федеративный»
(133, оп. 1, ед. хр. 735, л. 109). После февральской
революции в условиях скованности
многонационального государства буржуазным бюрократическим
унитаризмом идея федерации была прогрессивной. Как
известно, на I Всероссийском съезде Советов в июне
1917 г. В. И. Ленин провозгласил: «Пусть Россия
будет союзом свободных республик» (2, т. 32, с. 286).
Но теория федерации Кропоткина содержала
ошибочные положения.
; Метафизически противопоставляя федерализм и
централизм, Кропоткин считал, что федерация
создает реальное единство страны, а централизм ведет
«к раздору и распадению». При этом социальное и
политическое единство, по его убеждению, как бы
обратно пропорционально централизации власти.
Федерализм понимался им как средство
децентрализовать власть, а идея децентрализации признавалась
прогрессивной идеей века..- В письме Я. И.
Новомирскому он писал, что необходима не только
«территориальная», но и «функциональная децентрализация»
(133, оп. 1, ёд. хр. 125, л. 1). «Губительность»
централизма и «благотворность» федерализма
Кропоткин иллюстрировал примерами из истории Англии,
США и их колоний (см.: 29, с. 16—17). При этом
ш федерализм и централизм оказываются у
Кропоткина универсальными взаимоисключающими основами
соответственно прогресса и регресса. В речи на
заседании Лиги федералистов (январь 1918 г.) Кропоткин
подробно говорил о необходимости федерации в
России. Он подчеркнул, что «только путем
федеративного договора и союза может установиться единение,
без которого равнины России рискуют обратиться в
яблоко раздора между ее воинственными соседями,
настоящими и будущими» (29, с. 16).
В своих работах необходимость федерации в
России Кропоткин доказывал различными аргументами:
опытом исторического развития стран, опередивших
Россию (как и некоторые либеральные государство-
69

веды); федералистской интерпретацией периода
феодальной раздробленности (вслед за Н. И.
Костомаровым); громадностью территории бывшей
Российской империи (как и американские федералисты);
признанием федеративной организации наилучшей
формой для прогрессивного общественного развития
(следуя Прудону и Бакунину); разнообразием
быта ее частей, национальными особенностями и
необходимостью при этом единства всех частей для
противостояния завоеванию, гибели; тенденцией
развития общественно-политической мысли в России и др.
С Великой Октябрьской социалистической
революцией Кропоткин связывал, как он говорил В. Д.
Бонч-Бруевичу, надежды в плане «перехода к
коммунизму и федерализму» (40, с. 410). Размышляя в
1917 году над опытом федеративного развития США
и Канады, он приходил к выводу о длительности
предстоящего процесса становления федерации в
России.
В 1920 году, когда уже определенно чувствовалась
необходимость более тесного союза Советских
республик, Кропоткин обращался к рабочим и
передовым общественным кругам Западной Европы с
призывом заставить их правительства отказаться от
вооруженного вмешательства в дела России. Он писал:
«Будущее различных частей, из которых империя
была составлена, лежит на пути Великой Федерации.
Естественные границы различных частей этой
Федерации совершенно отчетливо видны тем, кто
знаком с историей России, ее этнической и
экономической жизнью... Будущее того, что было Российской
империей—федерация независимых членов
(государственных образований)» (149, 150).
Революционер остро критиковал национальную
политику царского правительства, называл ее
«безумием», разрушающим единство народов, мощь страны
(см: 29, с. 15). Исходным началом федеративного
устройства нашей страны он правильно считал
(1918 г.) «безусловный отказ» русского народа «от
стремления к преобладанию над окружающими его
народностями» (133, оп. 1, ед. хр. 744, л. 10). В 1917
году он признавал, что «русская федеративная
демократическая республика» должна быть образована
«из приблизительно равнозначащих единиц — без
преобладания одной из них над остальными». «Толь-
70

ко такая федерация будет полна жизненных сил»
(там же, л. 52). При организации федерации,
считал он, необходимо учитывать особенности и
традиции политического развития, самоуправления
отдельных его элементов, различных народов.
Однако государственный федерализм Кропоткин
представлял в виде ступени, фазы осуществления в
последующем анархического федерализма.
Анархическая федерация в учении Кропоткина (как и у
Бакунина)—универсальное средство осуществления
всеобщей свободы «снизу доверху»: индивидуальной,
групповой, профессиональной, областной,
национальной и т. д. Но в отличие от Бакунина
Кропоткин не был склонен разрабатывать детальные
федеративные проекты с подробной регламентацией
структуры, прав и взаимоотношений отдельных
звеньев федерации. Его идеал—абстрактная
«свободная федеративная группировка от простого к
сложному» (24, с. 274), которая могла бы наполняться
различным содержанием в разных условиях. При
этом сам по себе федерализм возводился в догму.^
Как разновидность анархического федерализма,
федерализм Кропоткина противоположен
марксистско-ленинской теории. Существенное различие
заключается уже в понимании федерации. Марксизм-ленинизм
считает федерацию необходимой формой
государственного устройства единого многонационального
государства и, в частности, государства диктатуры
пролетариата. Анархизм—за негосударственную федерацию.
Марксизм-ленинизм признает тесную связь
демократического централизма и федерализма при социализме.
Основоположники марксизма и В. И. Ленин
понимали демократический централизм как принцип
управления, предполагающий широкое местное
самоуправление и устраняющий «всякий бюрократизм и
всякое «командование» сверху безусловно» (2, т. 33,
с. 73). Разумеется, не было бы никаких проблем,
если бы эти правильные идеи реализовались
автоматически на практике. Серьезные деформации, которым
подверглась политическая система социализма в
условиях режима личной власти и в застойный период,
свидетельствуют о жизненной важности
утверждения ленинских идей демократического централизма,
чуждых как крайностям бюрократического
централизма, так и анархического, фактически полного де-
71

централизма. Подчеркивая суть этого принципа, В. И.
Ленин указывал: «И надо ясно понять, как далеко
отличается демократический централизм, с одной
стороны, от централизма бюрократического, с другой
стороны—от анархизма» (2, т. 36, с. 151). Вопрос о
необходимости той или иной формы
государственного устройства марксизм-ленинизм рассматривает с
учетом конкретных исторических условий. Для
анархизма характерна догматическая абсолютизация
федеративного устройства. Его универсальность,
прогрессивность и применимость ко всем условиям и во
все времена принимается за аксиому. Однако, как
уже отмечалось, порой выдвигаемые Кропоткиным
идеи государственного федерализма оказывались
несовместимыми с анархистским отрицанием
государства. В этом проявилась как противоречивость и
слабость анархизма, так и реализм и сила
Кропоткина как политика. В целом же он стоял на позициях
анархизма, который сковывал его практико-полити-
ческие прогнозы, трансформировал выводы из
революционной практики 1917—1920 гг.
Кропоткин критиковал многие недостатки
буржуазной демократии, различных ее институтов. Он
отмечал, что в буржуазном обществе «свобода
становится пустым словом» (10, с. 9), что народ является
средством осуществления планов буржуазного
правительства (см.: 7, с. 372). Кропоткин подвергал
критике буржуазный парламентаризм, референдум,
всеобщее избирательное право как учреждения и
институты, служащие сохранению власти капитала,
поддержанию угнетения народа.
В. И. Ленин отмечал, что критика
парламентаризма не является достижением и отличительной
чертой анархизма. К. Маркс умел «давать
действительно революционно-пролетарскую критику
парламентаризма». В то же время «Маркс умел беспощадно
рвать с анархизмом за неумение использовать даже
«хлев» буржуазного парламентаризма, особенно
когда заведомо нет налицо революционной ситуации»
(2, с. 33, с. 46). В. И. Ленин рассматривал
парламентскую деятельность как форму классовой борьбы, в
которой концентрируется и политическая, и
экономическая, и идеологическая борьба пролетариата и
которая необходима для ускорения и углубления кризиса
«верхов».
72

По Кропоткину, парламентаризм—специфическая
организация власти, соответствующая обществу,
основанному на эксплуатации наемного труда
капиталом (см.: 10, с. 32, 149). Даже в революции
парламент, по Кропоткину, способен выполнять лишь
констатирующую роль (см.: 133, оп. 1, ед. хр. 620, л. 10).
Он называл XIX век временем «неуспеха
парламентаризма^ Основные его недостатки русский
анархист видел в неспособности представительного
правления осуществлять возложенные на него функции
(см.: 10, с. 31), иллюзорности представительства
народа (см.: 133, оп. 1, ед. хр. 521, л. 70).
По иронии истории буржуазно-демократические
институты в XX веке были «объектом ненависти» в
идеологии и практике фашизма. Критика различных
недостатков буржуазной демократии для
свертывания компетенции представительных
буржуазно-демократических институтов используется и
неофашизмом.
Падение интереса к политике со стороны рядовых
граждан, своекорыстие политиков, некомпетентность
избирателей, дороговизна избирательных кампаний
используются в качестве аргументов против
буржуазной демократии и в современных технократических
концепциях (см.: 53, с. 236—237). Анархизм в
отличие от буржуазной технократической идеологии
использует критику соответствующих институтов не
для изменения принципов подбора лиц, находящихся
у власти. Анархисты не надеются посредством
повышения уровня компетентности управляющих решить
социальные проблемы. Несостоятельность буржуазной
демократии, согласно анархизму, свидетельствует о
необходимости ее отрицания, перехода к системе
анархической власти и управления. Однако
полиостью без представительства и делегирования не
может обойтись в своем идеале и анархизм. В
рукописных заметках, хранящихся в архиве и датиро
ванных апрелем 1919 г., Кропоткин приходил к вы
воду, что само по себе представительство, предста
вительная система может иметь и положительное зна
чение. Все зависит от принципов представительства,
практики его осуществления. Однако он предлагал
вариант анархо-синдикалистского представительства
в органы власти. Признавая, что следует «искать но
вые формы народного представительства», он предла

гал нечто вроде законодательного органа
(парламента), где представительство осуществлялось бы по
профессиям. Он писал об этом: «Вообще в умах
совершается поворот к организации представительства
в новой форме, как представительства отдельных
отраслей трудовой производительной жизни» (133, оп. 1,
ед. 735, л. 47).
Как и Бакунин, Кропоткин считал референдум
паллиативом, неспособным дать существенных
перемен (см.: 10, с. 149). Следуя традициям анархизма,
Кропоткин недооценивал значение всеобщего
избирательного права как средства определения
соотношения сил, формы пропаганды и критики
существующего строя, способа реального воздействия на
политику государства и методы ее осуществления.
Назначение всеобщей подачи голосов он видел лишь в
разрешении споров между правящими классами (см.:
23, с. 42).
В соответствии с принципами анархизма
Кропоткин признавал, как он говорил,
«экономически-революционную борьбу... прямую, открытую борьбу
рабочих союзов против капитализма хозяев» и осуждал
участие рабочих союзов «в политическом,
избирательном и парламентарном движении». Ему казалось,
что участие рабочих в политической борьбе
содействует только «обесцвечиванию, распылению и гибели»
рабочих союзов (24, с. 45). На деле же это могло
вести к весьма различным социально-политическим
результатам.
Исходя из общих представлений о государстве и
критики буржуазного государства и буржуазной
демократии, теория «революционного анархизма»
признавала необходимость уничтожения государства в
революции. Если революция, по Кропоткину, не
уничтожит государство, то она сама будет им задушена
(см.: 24, с. 224; 7, с. 412). Революция, полагал он,
должна быть направлена одновременно против
государства и капитализма как двух сторон одного
целого. «Мелкая буржуазия, — отмечал В. И. Ленин,—
сопротивляется против всякого государственного
вмешательства, учета и контроля, как государственно-
капиталистического, так и
государственно-социалистического. Это—совершенно непререкаемый факт
действительности...» (2, т. 43, с. 207).
Кропоткин, пожалуй, лучше, чем Бакунин, пони-
74

мал сложность и длительность процесса «изгнания
государства» из общества, однако и он, следуя духу
анархизма, значительно преуменьшал срок
существования государства и в истории в целом, и после
революции. Тем не менее он писал о возможности
сохранения после революции остатков государственности
наряду с новыми формами организации (см.: 133, оп.
1, ед. хр. 521, л. 84). Кропоткин допускал и
альтернативное историческое движение—как в сторону
ликвидации государства и утверждения анархии, так и
в сторону усиления государства. Анархию он
понимал как неизбежную в будущем, но не единственно
возможную в настоящем и ближайшем будущем
форму общественного устройства. Однако эта желаемая
альтернатива даже для ближайшего будущего и
настоящего признавалась им наиболее реальной.
Выше уже воспроизводились некоторые
критические суждения Кропоткина о государстве. В целом
система его аргументов против государства продолжает
традиции, идущие от Прудона, Бакунина. Все эти
суждения в теории анархизма носят обычно
априорный, декларативно-аксиоматический характер, не
имеют под собой серьезного развернутого обоснования.
Выступая против государства, Кропоткин
выдвигал типичное для анархизма положение о
подавлении личности государством. Он писал, что «самый
смысл существования» государства заключается в
«подавлении личности, в уничтожении всякой
свободной группировки, всякого свободного творчества, в
ненависти ко всякому личному почину и в торжестве
одной идеи, которая по необходимости должна быть
идеей посредственности...» (24, с. 195). Расширение и
развитие свободы личности Кропоткин, так же как и
Бакунин, связывал с целью и основным содержанием
исторического развития. «...Стремление к личной
свободе, желание охранить ее среди всяких опасностей—
составляет самую сущность Истории»,—писал
Кропоткин (133, оп. 1 ед. хр. 521, л. 68). Но в отличие
от представителей анархизма-индивидуализма (М.
Штирнер, А. А. Боровой, В. Тэкер и др.) Кропоткин
вслед за Бакуниным последовательно выступал
против абсолютизации этого положения и признания его
исходным пунктом построения анархизма в теории
анархизма-индивидуализма.
75

Двойственное отношение Кропоткина к
индивидуализму, пожалуй, лучше всего отразилось в его
письме к В. Н. Черкезову от 1 октября 1902 г. Здесь
Кропоткин писал: «Я говорил Неттлау, что то, что
анархисты-индивидуалисты зовут индивидуализмом—
вовсе не индивид [уализ]м, По кр[айней] мере — не
умный индивид[уализ]м. Он не обеспечивает широты
развития индивидууму. И указывал на высший
индивидуализм, называя его в шутку individualismus
communisticus (коммунистический индивидуализм. —
С.У.): высшее развитие индивидуума, возможное в
Коммунистической среде» (17, с.12).
Кропоткин выделял формальное и фактическое
отношение государства к личности, отмечал рост
подчинения личности государству в различных областях
жизни (см.: 24, с. 100; 30, с. 23—24). Для этого
государство имеет в своем распоряжении разнобразные
средства, начиная с прямого насилия (военного и
полицейского) и кончая тончайшими средствами
воздействия на воспитание, образование, науку и
искусство (см.: 24, с. 118—119, 206, 210). Враждебность
государства личности и ее свободе признавалась
абсолютно неизменным отношением, проявлением
глубинной природы государства.
В отличие от анархизма марксизм-ленинизм
рассматривает понятие «свобода» не абстрактно, а
конкретно-исторически. Свобода— многогранное явление,
развивающееся вместе с экономическим, техническим,
политическим, духовным развитием человечества. В
классовом обществе свобода — явление и понятие
классовое. В. И. Ленин отмечал, что «пока не
уничтожены классы, при всяком рассуждении о свободе
и равенстве должен быть поставлен вопрос: свобода
для какого класса? и для какого именно
употребления? равенство какого класса с каким? и в каком
именно отношении?» (2, т. 41, с. 425). Лишь в
коммунистическом обществе, когда исчезнет государство,
можно будет говорить о полной социальной свободе,
о переходе в социальном отношении «из царства
необходимости в царство свободы» (1, т. 20, с. 295). Но
и тогда по отношению к Вселенной и ее объективным
законам свобода останется «познанной
необходимостью».
На разных ступенях развития общества
содержание свободы, ее взаимосвязь с другими обществеины-
76

ми явлениями имеют объективно обусловленную
конкретно-историческую определенность.
Кропоткин повторял традиционные анархически
тезисы о развращении государством человеческо!.
нравственности. Он писал о привитии
государственным воспитанием людям «безразличия и низости»
по отношению к другим людям (см.: 133, оп. 1, ед.
хр. 521, л. 71), о разлагающем воздействии тюрем,
являющихся, по его мнению, «рассадниками поре
ков», которые государство содержит за счет
плательщиков податей (см.: 6, с. 18). Использовал он и та
кой известный анархистский аргумент против
государства, как признание невозможности
использования одних и тех же учреждений для противополож
ных целей. Государство, как явление, возникшее и
существовавшее в истории для поддержания
эксплуатации, в соответствии с этим не могло изменить свою
роль и стать органом освобождения и формой орга
низации свободного общества (см.: 24, с. 83, 193—
195, 260, 262, 268 и др.). Государство рассматривг-
лось как раз навсегда застывшее явление, закончи?
шее свое историческое развитие, исчерпавшее сво
назначение. В отрицании дальнейшего развития госу
дарства, как исторической формы организации of
щества, в отрицании государства нового типа отче-
ливо проявилась метафизичность, антиисторизм ана]
хистокого понимания государства.
Новые аспекты критики Кропоткиным
государства и аргументы против него были связаны с некото
рым признанием общественных функций государства.
Он писал о неспособности государства организовать
экономическую жизнь, просвещение, защиту
территории страны. Государство не может защитить
угнетенных, оно создает индифферентизм в области
общественных дел, сеет безразличие к интересам
общества, поскольку монополизирует общественные дела и
отстраняет от них народ (см.: 6, с. 17—18; 133, оп. 1,
ед. хр. 521, л. 70—71). Наконец, государство, по
Кропоткину, слишком дорогая для современного
общества вещь, чтобы общество не было заинтересовано в
ее ликвидации, в освобождении от государства (см.:
10, с. 122; 27, с. 14—16). Он обращал внимание на
рост затрат для содержания и функционирования
государственного аппарата, поддерживающего
существование несправедливой системы использования бо
77

гатств цивилизации в интересах меньшинства.
Основными направлениями такого нерационального для
общества расходования средств и общественного труда
идеолог анархизма считал: а) миллиарды на
вооружение; б) миллионы, уплачиваемые ежегодно
чиновникам; в) миллионы на содержание органов юстиции;
г) миллионы на соответствующую пропаганду (см.: 10,
с. 14—15).
Было бы наивным отрицать правомерность
постановки вопроса о границах эффективного
государственного управления, хотя и меняющихся, подвижных
в различных исторических условиях. Государство,
масштабы, формы, методы и сферы его
вмешательства в жизнь общества могут быть не только добром,
но и злом, не только способствовать прогрессу, но и
тормозить его. Двадцатый век показал, что это
касается и государства при социализме. Проблемы
соотношения управления и самоуправления,
разграничения функций государственных и общественных
организаций, оптимальное сочетание компетенции
центральных и местных органов власти и управления,
размер и структура государственного аппарата и др.
остаются актуальными и в будущем. Кропоткин
предлагает крайний вариант решения проблемы:
сфера необходимой деятельности государства в его
теории фактически стремится к нулю. Он не
учитывает множества обстоятельств, заставляющих исходить
из реально существующей формы организации
общества и вызывающих потребность сочетания
государства с общественным самоуправлением.
За «отмирание» государства в будущем выступал и
Г. Спенсер, понимавший под этим будущим
определенный этап развития капитализма. Эволюционизм
Кропоткина предполагал революцию как звено
эволюции. В эволюционизме Спенсера революция
оказывалась излишней. Кропоткин, как и Спенсер, не
ставил вопроса о социально-экономических условиях
исчезновения государства. Для Кропоткина они уже
отчасти имеются, отчасти разовьются в будущем
стихийно после революции. Для Спенсера они возникнут
в результате индустриального развития на
определенной его фазе в будущем. Некоторое созвучие
между взглядами Спенсера и Кропоткина имеется по
вопросу об организационных предпосылках в
буржуазном обществе к исчезновению государства. В «Ос-
78

нованиях социологии» (т. II) Спенсер полагал, что
в будущем с постепенным падением роли
государства «все более важные функции выполняются
организациями, не входящими в состав
правительственной организации» (115, с. 480). Кропоткин также
видел уже в современном ему буржуазном обществе
массу общественных организаций, обществ, союзов,
кооперативов, которые, по его убеждению, являясь
формами взаимопомощи, должны подготовить почву
в обществе для исчезновения государства в истории
(см.: 24, с. 81, 103, 261; 10, с. 129). Эти общества,
каждое в своей сфере, отвоевывают, по Кропоткину,
определенную область у церкви и государства. Так
он считал, что образовательные общества служат
«разрушению монополии церкви и государства» в
сфере образования (см.: 8, с. 270—274).
Добровольные общества и союзы складываются и в
международном масштабе. Тем самым появляются
предпосылки и для новой международной организации. В этих
формах организации общественной жизни Кропоткин
видел зарождение безгосударственной анархической
организации общества. Такая интерпретация
общественных организаций при капитализме приводила
к определенной идеализации некоторых сторон
буржуазной демократии (при общей ее критике), вела
к утопической идее о готовности даже буржуазного
общества к коммунистическому общественному
самоуправлению:
В данном случае Кропоткин также давал
анархическую интерпретацию формирования и развития
отдельных элементов политической структуры
общества нового порядка — политической системы общества,
одним из элементов которой, хотя и центральным,
является государство. В складывающуюся
политическую систему общества в XX веке вошли
многочисленные общественные организации, в том числе и те, на
которые Кропоткиным возлагались надежды как на
способные заменить собою государство. В реальной
действительности они оказались дополнительными
(кроме государства) рычагами воздействия
господствующего класса на общество и, в частности, на те
сферы, которые недоступны для непосредственного
государственного регулирования, или где оно
нежелательно, малоэффективно. Разумеется, это не
исключает их общесоциального, гуманного значения.
79

Однако в двойственной их природе в классовом
обществе общесоциальное контролируется классовым.
Кропоткин чутко улавливал сдвиги, происходящие в
организационной структуре общества, но
интерпретировал их в духе анархизма.
Следует отметить, что взгляды Кропоткина на
такой принципиальный вопрос, как будущее,
перспективы государства, претерпели эволюцию. В письме
Новомирскому (до 1917 г.) Кропоткин предполагал,
что через социалистическое государство развитие не
пойдет, хотя Новомирский допускал тогда иное.
Кропоткин писал: «Я вовсе не думаю, чтобы мы прошли
через социалистическое] государство. Раньше чем
это водворится, назреют идеалы
коммунизма]—анархизма и проникнут в жизнь» (см.: 133, оп. 2, ед. хр.
125, л. 2). В этом отношении любопытно письмо
Кропоткина к А. Атабекяну от 4 апреля 1919 г. Атаре-
кян предлагал «выделить из понятия
государственность признак власти и сохранить термин только за
территориальными объединениями для самозащиты»,
то есть не отказываться от термина «государство», а
изменить его смысл. Кропоткин возражал. Он считал,
что мысль, высказанная в такой форме, «внесет в
умы ужасную путаницу. Нельзя говорить, что
антигосударственное учение должно стать
государственным» (19, с. 2). Отвечая на вопрос, как будет
защищаться анархическое общество при сохранении
государственного окружения в случае нападения
завоевателя-соседа, Кропоткин писал, что спасение от
завоеваний он видит в раздроблении крупных государств и
з «федеративном союзе общин и рабочих
производственных округов для самообороны» (там же, с. 2—
3). После Октябрьской революции Кропоткин все же
вынужден был уточнить свои взгляды и признать в
письме к А. Агабекяну от 2 мая 1920 г.
существование после революции «малых государств» как
необходимой ступени общественного развития на пути к
безгосударственному строю. Это было вынужденным
шагом вперед в осознании Кропоткиным реально
происходящих процессов. Эти малые государства,
считал он, должны объединиться в грандиозную
государственную федерацию. Однако отход от прежних догм
анархизма под влиянием революционной практики
был совершен Кропоткиным для сохранения основных
идеалов анархизма. Осуществление анархизма пере-
80

носилось на следующую ступень исторического
развития и выделялась дополнительная преданархичес-
кая фаза—эпоха государственного федерализма.
В. Д. Бонч-Бруевич, много раз встречавшийся с
Кропоткиным, вспоминал, что «когда с ним приходилось
говорить не о теориях, а о практике, то он понимал,
что без государственной власти в такие потрясающие
эпохи, как эпоха Октябрьской революции, вряд ли
можно было бы сделать и охранить хотя бы
минимальный порядок, чтобы закрепить достижения
революции» (38, № 4, с. 187).
Во время встречи П. А. Кропоткина с В. И.
Лениным на квартире Бонч-Бруевича в начале мая
1919 года, когда зашел разговор о кооперации,
Кропоткин сообщил о преследовании в Дмитрове
кооператоров. «И это потому,—считал старый
революционер,— что местные власти, может быть даже
вчерашние революционеры, как и всякие другие власти,
обюрократились, сейчас же превратились в чиновников,
которые желают вить веревки из подчиненных им, а
они думают, что все население подчинено им.
— Мы против чиновников всегда и
везде,—сказал Владимир Ильич,—мы против бюрократов и
бюрократизма и это старье мы должны вырвать с
корнями, если оно еще гнездится в нашем новом строю,
но ведь вы же прекрасно понимаете, Петр Алексеевич,
что людей переделывать очень трудно, что ведь, как
говорил Маркс, самая ужасная и самая неприступная
крепость—это человеческий череп! Мы принимаем все
и всяческие меры для успеха в этой борьбе, да и
сама жизнь заставляет, конечно, многому учиться...»
(38, № 4, с. 190—191). Критика бюрократизма и
обюрократившегося чиновничества — одна из тем,
нередко встречающаяся в политических произведениях
Кропоткина. Он писал о рутинном духе всякой
бюрократии, о сопротивлении учреждений
революционным переменам и т. д. (см.: 24, с. 269). В. И. Ленин
и П. А. Кропоткин с разных точек зрения предвидели
пагубность бюрократизма. В. И. Ленин хорошо
представлял сложность преодоления бюрократизма и при
социализме и подчеркивал необходимость
непримиримой борьбы с ним. В 1920 году Владимир Ильич
называл «величайшим» позором то, что бюрократизм
проник не только в государство, но и в профсоюзы, в
партийный аппарат (2, т. 42, с. 49; т. 51, с. 120)
6 Заказ 7213
81

В. И. Ленин предупреждал о серьезной опасности
бюрократизма: «Коммунисты стали бюрократами.
Если что нас погубит, то это» (2, т. 54, с. 180).
Последние полвека показали реальность этой
опасности и необходимость решительной борьбы с
бюрократизмом, который в обстановке застоя,
скованности демократических институтов, как отмечено в
резолюции XIX Всесоюзной конференции КПСС «О
борьбе с бюрократизмом», «разросся до опасных
пределов, стал тормозом общественного развития» (4,
с. 128). В политическом обиходе появилось
определение бюрократизма, как «кражи власти у народа»
(см.: 76, с. 17), бескомпромиссно фиксирующее
основную антидемократическую опасность этого
явления. Необходимо принятие комплекса мер —
экономических, социальных, политических, в
духовно-нравственной области, чтобы нейтрализовать и
искоренить бюрократизм, усовершенствовать
государственное управление при социализме, формировать
социалистическое правовое государство.
Кропоткин выражал искреннее беспокойство по
поводу бюрократической болезни государства после
революции, но признавал единственно возможным
средством избавления от этой болезни ликвидацию
самого государства.
Как известно, В. И. Ленин в работе «Государство
и революция» указывал на непонимание анархистами
условий уничтожения государства (см.: 2, т. 33, с.
112—113). Не был здесь исключением и Кропоткин.
Однако, несмотря на глубокие анархические
предрассудки в отношении любого государства,
Кропоткин не был врагом Советского государства и не
давал повода врагам революции использовать его имя
против Советской власти. Один из ветеранов
революционного движения в г. Дмитрове, член КПСС с
1906 года В. В. Минин рассказывал о деятельности
Кропоткина в Дмитрове (запись сделана в 1964
году): «...Что же касается наших опасений о его
политической деятельности, то эти опасения не
оправдались.
Нам было известно, что Кропоткин выступал на
учительских конференциях и на уездных собраниях
дмитровских кооператоров. Обе эти организации
находились под большим влиянием эсеров. Для нас не
было секретом, что наиболее эсерствующие питали
82

желание услышать в выступлениях Кропоткина что-
либо, порочащее советскую систему, но к их
большому разочарованию Петр Алексеевич никогда в
своих речах даже намеков не делал чем-нибудь
опорочить Советскую власть» (67, л. 23).
Кропоткин пытался переосмыслить отношение
анархизма к идее диктатуры пролетариата. Если
Бакунин был безоговорочным противником этой идеи,
то Кропоткин пытался отграничить приемлемый для
анархизма, по его мнению, смысл понятия диктатуры
пролетариата от неприемлемого.
В дневнике 8 мая 1917 г. он сделал следующую
запись: «Диктатура пролетариата — неполная, а
потому ошибочная формула» (133, оп. 1, ед. хр. 41,
л. 42). А в рукописной заметке «Диктатура
пролетариата» Кропоткин писал, что эта формула среди
людей 1840-х годов, где она, как он считал, зародилась,
понималась как «отсутствие всякого правительства»
(там же, ед. хр. 679, л. 3). В этой заметке Кропоткин
согласен признать и термин, и идею диктатуры
пролетариата, но в анархистской интерпретации: не как
политическую, государственную власть пролетариата,
а как абстрактную социальную характеристику.
Наконец, в заметках Кропоткина на полях статьи М. Не-
ведомского «80—90-ые годы в русской литературе»
Кропоткин писал: «Диктатуру пролетариата» — т. е.
кого??? с какими идеалами??? Обновляющими или
обрекающими революцию на гибель в зачатке??» (там
же, ед. хр. 763, л. 46). Можно полагать, что смысл
этих идеалов был анархистский. Кропоткин не вышел
полностью из круга анархистских догм и не мог
признать необходимости диктатуры пролетариата как го
сударственной власти рабочего класса, ведущего за
собой всех трудящихся. Но и это кропоткинское
понимание диктатуры пролетариата уже позволяло
отойти от традиционной анархистской вражды к
диктатуре пролетариата и внимательно, сочувственно
следить за шагами революционного государства и его
правительства по переустройству общества.
Право и законы.
Преступление и наказание
В правовых взглядах Кропоткина содержатся
элементы естественно-правового, исторического, психоло-
fr
83

гического, биологического и социологического
подходов к рассмотрению права. Кропоткин пробовал
обосновать отрицание государства и связанного с ним
права историческими фактами. В этом смысле он
относил свои взгляды к исторической школе. Свое
направление он называл еще «скептической школой»
и причислял к ней также Бакунина (см.: 22, с. 12).
В рукописях II части «Этики» он отмечал близость
своих этических взглядов к естественно-правовым
теориям прошлого (см.: 133, оп. 1, ед. хр. 352, л. 51).
Последняя оценка наиболее точна для сравнения его
правовых идей с другими правовыми учениями.
Однако, если буржуазные теории естественного права
в XX веке имели цель «вернуть буржуазному праву
этический пафос» (125, с. 318), то
естественно-правовые идеи в контексте анархической теории
Кропоткина служили противопоставлению
естественно-правовых начал права законодательству, революционной
критике действующих юридических нормативных
актов, их дискредитации и отрицанию.
Концепция естественного права — одна из
древнейших в истории социального знания. Как известно,
она берет начало в правовых идеях Древнего Китая
(даосизм), Древней Греции( киники, софисты) и т. д.
На протяжении многих столетий теория
естественного права проявлялась в различных светских и
религиозных формах. Понятие естественного права,
составные элементы этого понятия, набор естественных
прав человека, их методологические и философские
обоснования менялись в истории в широком
диапазоне. В буржуазном обществе в зависимости от
социально-классовой основы естественно-правовые идеи
могли служить идеологией как консервативных и
реакционных сил, стремящихся разрушить буржуазную
законность, так и революционных и демократических
сил, выступающих за реальность прав человека, не-
соблюдаемых в буржуазном обществе. «В последние
годы,— пишет В. А. Четвернин,— многие положения
естественно-правовой идеологии все шире
используются в борьбе за мир, демократию, за права
человека» (138, с. 2).
Идеи теории естественного права были
распространены в революционном народничестве. В
частности, они использовались народовольцами для
обоснования цареубийства в извещении «От Исполнитель-
84

ного комитета» от 1 марта 1881 г. (см.: 108, с. 232).
В журнале «Черный передел» в статье, посвященной
1 марта 1881 г., признавалось, что вся система
деспотизма стремится убить правовое чувство народа, но
оно неистребимо: «Сильное, энергичное, правовое
чувство, уверенность в своих верховных правах и
готовность защищать их с оружием в руках до
последней крайности — вот в чем сила народа» (137, с. 7).
Еще раньше, в издании общества «Народной
расправы» (1869 г.) народ призывался отобрать свое
«святое право» «у подлых рыцарей кнута» (62, с. 1).
Естественно-правовые идеи прослеживаются на
всех этапах эволюции политико-правовых взглядов
М. А. Бакунина. Как анархист, Бакунин отрицал не
право вообще, а лишь, как он говорил, политическое
и юридическое право, противоречащее
«общечеловеческому праву». Об этом, например, он писал П. Л.
Лаврову 15 июня 1870 г. (см.: 146, р. 125 или 157,
р. 125). Идеи Бакунина и Кропоткина являются
анархистской разновидностью теории естественного права.
В то же время их правовые воззрения значительно
отличались друг от друга.
К вопросу генезиса основных регуляторов
человеческого поведения Кропоткин подходил с позиций
биосоциологического эволюционизма и отчасти
натурализма.
В ходе эволюции животного мира, а затем и
человеческого общества, по Кропоткину, складываются
наиболее общие принципы человеческого поведения,
определяющие, формирующие механизмы
индивидуального и коллективного человеческого поведения.
Они закрепляются в индивидуальном и
общественном сознании, превращаясь в инстинктивные
атрибуты человеческого существования.
Исследуя проявление закона взаимной помощи в
животном мире, Кропоткин обращал внимание на
упорядоченность поведения различных животных,
стоящих на разных ступенях эволюции. Он отмечал, что
между животными устанавливаются естественные,
нередко строго определенные правила охоты, добывания
пищи, защиты от хищников и грабителей, правила
передвижения, постройки жилищ, наиболее удобные
для того или иного вида, сообщества животных.
Совместные игры, тренировки определенных
двигательных навыков, места ночлега и т. п. также естествен-
85

ным образом упорядочиваются. В поведении
животных, в частности, в инстинктивном согласовании воли
отдельных особей с волею и намерениями целого (в
жизни муравьев, пчел, в стаях птиц, стадах
животных и т. д.) Кропоткин видел «зачатки права» (30,
с. 53—54).
Всеобщим законом органической эволюции
Кропоткин считал закрепление в поведении животных и
человека цепи чувств, инстинктов: взаимопомощь-
справедливость-нравственность. «...Причем,— писал
он,— первый из них инстинкт Взаимной помощи,
очевидно, сильнее всех, а третий, развившийся позднее
первых двух, является непостоянным чувством и
считается наименее обязательным» (30, с. 26). Эти три
инстинкта признавались инстинктами самосохранения
группы животных, заложенными «в самой основе
разума». «Понятие разума о справедливости»
рассматривалось как понятие «о равнозначительности, о
равноправии, о равенстве всех составных единиц
общества» (133, оп. 1, ед. хр. 352, л. 30). «Ни одно
понятие,— писал Кропоткин,— не обладало такою
живучестью, как понятие о равноправии. Когда оно было
попрано законами и обычаем, оно снова стремилось
пробиться к жизни,— хотя бы силой, путем бунта»
(там же, л. 37). Кропоткин высказывал
предположение о том, что стремление к равноправию является
одним «из следствий строения нашего мыслительного
аппарата ...двухстороннего или двуполушарного
строения нашего мозга» (25, с. 38—39).
Справедливость признавалась основой права и одновременно
моментом нравственности.
Кстати, ^идеи, сходные со взглядами Кропоткина
о природной основе справедливости и нравственности
человека, поддерживаются некоторыми видными
учеными-генетиками (Дж. Б. С. Холдейн, Б. А. Астау-
ров, В. П. Эфроимсон и др.). Советский профессор
В. П. Эфроимсон пишет, что «успехи эволюционной
генетики позволяют, по-видимому... считать — в
наследственной природе человека заложено нечто такое,
что вечно влечет его к справедливости, к подвигам,
к самоотвержению» (143, с. 194, см. также: 97, с. 128—
129). Сходные идеи развивал известный канадский
биолог Ганс Селье, отмечавший биологические корни
«естественного кодекса» поведения человека (см.: 112,
с. 20, 53,64—65, 110).
86

Излагая историю развития этических учений,
Кропоткин останавливался на естественно-правовых
идеях Эпикура, Т. Гоббса, Г. Гроция и др., отмечал
закрепление идей естественно-правовых теорий в
документах революционных движений буржуазии XVIII
века (см.: 30, с. 147, 205; 7, с. 115). Критикуя О. Кон-
та, Кропоткин писал, что французский философ не
понимал инстинктивной устойчивости регуляторов
человеческого поведения. Кропоткин полагал, что
безнравственные поступки неизбежно вызывают
противодействующую им реакцию в обществе и что «в этой
способности реагировать на противообщественные
поступки отдельных лиц коренится естественная сила,
которая неизбежно поддерживает нравственное
чувство и привычки общительности в человеческих
обществах... причем эта сила бесконечно более могуча,
чем повеления какой бы то ни было религии, или
каких бы то ни было законодателей» (24, с. 26).
Много внимания Кропоткин уделял учению И.
Канта, особенно его «категорическому императиву».
В работе «Нравственные начала анархизма»
Кропоткин сам сформулировал своеобразный
«категорический императив», основной закон человеческого
поведения: «Поступай с другими так, как бы ты хотел,
чтобы в тех же условиях другие поступали с тобою»
(14, с. 28). Этот императив, по Кропоткину, «не что
иное, как начала Равенства, т. е. основное начало
анархизма» (14, с. 37). Так, принцип нравственности,
встречавшийся в различных формулировках у
древнейших мыслителей, у Фихте и Канта, в гегельянских
работах молодого Бакунина, у Кропоткина
признается основой анархизма. Девиз «поступай так, как
хочешь, чтобы поступали другие», в разных учениях
теоретически моделирует различные по этическим
принципам и идеалам общества в зависимости от
«вводных» нравственных ценностей,
распространяемых на всю систему общественных отношений (в
зависимости от того, что вкладывается в желание
субъекта). У Кропоткина абстрактная формула исходного
нравственного принципа наполняется анархическим
содержанием.
Касаясь взглядов Штирнера, Кропоткин
соглашался с его отрицанием законодательства. Но он в то же
время считал легкомысленным отрицание Штирнером
нравственности, резко осуждал аморализм анархо-
87

индивидуализма Штирнера (см.: 30, с. 251 и др.).
Критиковал он и взгляд на право как силу
американского анархиста-индивидуалиста В. Тэкера. Тэкер
считал, что право — лишь проявление силы и размер
прав зависит от величины силы. Если у кого-то
достаточно сил поработить или уничтожить
человечество, то по этой логике получалось, что тот имеет
право это сделать (см.: 24, с. 89). Такая нравственная
нейтральность в трактовке права не устраивала
Кропоткина. Основы права тесно связаны у него с
нравственностью и имеют глубокую связь с социальной
природой человека. Аморально, по Кропоткину, лишь
законодательство — одно из проявлений права.
По мнению Кропоткина, ближе всех к пониманию
справедливости подошел Прудон, поскольку строил
философию права и нравственности на основе
«изучения жизни обществ» (30, с. 201). Прудон,
признавал Кропоткин, стремился найти для объяснения
происхождения справедливости «органическую основу в
психическом строении человека» (30, с. 202). По Пру-
дону, «человеку свойственно особое чувство, более
высокое, чем чувство общественности, а именно
правовое чувство, сознание равного трава всех людей
на взаимное уважение личности каждого» (там же).
К этому им сводилось и понятие права по Прудону:
«Право есть принадлежащая каждому способность
требовать от всех других уважения человеческого
достоинства к своей личности: долг же есть
требование от каждого, чтобы он признавал это
достоинство в других» (30, с. 201). Взгляды Кропоткина на
соотношение права и морали во многом близки к
идеям Прудона.
Законодательство Российской империи в конце
XIX — начале XX вв. отличалось несовершенством и
противоречивостью. Это способствовало
административному и судейскому произволу, препятствовало
возможности пользоваться законами. Отсутствие многих
политических и гражданских прав, национальное
неравенство были характерными чертами правовой
реальности царской России. «Нигде в мире нет такого
угнетения большинства населения страны, как в
России...»,—писал В. И. Ленин (2, т. 26, с. 318). К
числу видных критиков дореволюционного
законодательства относился и Кропоткин. Однако эта критика
велась с позиций анархизма. При этом он исходил из
88

различия права и закона, на что уже обращалось
внимание в литературе (см.: 142, с. 130 и др.; 124, с. 59
и др.). «...Вопросы соотношения права и закона
постоянно имели важное идейно-политическое звучание,
— пишет В. С. Нерсесянц.—...И это естественно,
поскольку речь по сути идет о фундаментальных
категориях политико-правовой мысли, в которых
по-своему резюмируются представления о закономерностях
развития общества и государства...» (89, с. 4). В
произведениях Кропоткина отражен анархистский
подход к данной многоаспектной проблеме.
Традиция негативного отношения к
законодательству ярко проявилась в литературе анархического
направления революционного народничества. Так, в
1870 году в «Общине», издававшейся под редакцией
С. Нечаева и В. Серебренникова, давалось такое
критическое определение закона: «Что же такое закон?
Определение, при каких обстоятельствах человека
можно и должно вешать или душить, запирать в
клетки и закапывать живмя. Закон, так сказать,
организует убийство и взаимное кусание людей, приводит
в систему разбойничество; закон — тот талисман,
который позволяет небольшой шайке мазуриков и
паразитов эксплуатировать и избивать массы людей —
безбоязненно для себя!» (90, с. 6).
Кропоткин признавал, что анархизм, начиная с
Годвина, отрицает писаные законы — законы,
установленные государством (см.: 24, с. 13, 92). При этом
анархисты, по Кропоткину, продолжали традиции,
проявившиеся в народных движениях прошлого с их
стихийным анархизмом. Народные восстания,
отмечал он, «провозглашали верховные права человека.
Они отрицали все писаные законы и утверждали, что
каждый должен повиноваться лишь голосу своей
собственной совести. Они стремились создать, таким
образом, общество, основанное на принципах
равенства, полной свободы и труда» (24, с. 12, 177).
«Верховные права человека» он называл еще
«верховными правами личности и народа» (24, с. 12).
В произведениях Кропоткина выделяются, по
крайней мере, три «проявления» права, не
совпадающие с законодательством и существующие
независимо от его признания: инстинктивные основы права,
обычное право и естественные права.
Разграничение права и закона Кропоткиным под-
89

черкнуто и в подзаголовке одной из глав книги
«Современная наука и анархия»: «Право и закон с
точки зрения метафизики и естествознания». О
законодательстве он писал как о практическом следствии
из права. Законодательство признавалось средством,
формой выявления права (см.: 30, с. 176), причем не
лучшим средством. Последователь Кропоткина А.
Атабекян также относил к праву представления о
справедливости, а установленные государственной
властью законы называл «отрицанием права» (100,
с. 172). В статье «Децентрализация права» Атабекян
писал: «Анархизм отрицает не право вообще, а
монополию за государственной властью устанавливать
правовые нормы и принудительно их проводить в
жизнь, как это признается за ней почти всеми
юристами. Однако юридическая мысль не замерла на
одной ступени и иные правоведы уже не связывают
неразрывно понятие о праве с суверенною волею
государственной власти» (34, с. 7).
Кропоткин утверждал, что законы, установленные
государством, мешают развитию взаимной
поддержки и равенства, неизбежно порождают
злоупотребления (см.: 23, с. 17, 216). Он соглашался с формулой:
«Много законов — много преступлений!» (10, с. 141).
Все своды законов, по Кропоткину, порабощают
настоящее и будущее в угоду прошлому: «Все своды
законов, без исключения — не что иное, как собрание
формул и понятий, заимствованных у времен
экономического и умственного рабства» (28, с. 12). Идеолог
анархизма признавал, что от прошлого может
заимствоваться и положительное. Но в законах его
настолько мало, «что этот хлам, эта плесень, эта кровь
прошедшего, эта жестокость, это мщение,
переданные нам из стародавнего прошлого, обесценивают и
обрекают на бесплодие то, что было заимствовано
Законом у общечеловеческих нравственных понятий.
Сами эти нравственные понятия изгаживаются
Законом, раз он произносит свои жесткие, зловредные
наказания за их нарушение, становящиеся сами
источником и причиною новых нарушений нравственности.
Всякий свод законов есть кристаллизация прошлого,
написанная, чтобы помешать развитию будущего»
(там же).
Много внимания Кропоткин уделял обычному
праву, которое имело важное значение в жизни кресть-
90

янства в России в XIX веке и представляло собой
«сложное и многофункциональное явление» (см.: 32,
с. 36). Под обычным правом Кропоткин понимал
неписаное обычное право, еще не интегрированное в
систему санкционированных государством обычаев.
Обычное право он признавал «народными понятиями
о справедливости», «естественным правом» (см.: 28,
с. 6; 30, с. 26) и как анархист видел в нем проявление
анархистских тенденций народной жизни (см.: 24,
с. 49).
Кропоткин исходил из того, что существуют как
бы два слоя правового регулирования. Обычное
право выступает как регулятор более глубинных
отношений повседневной жизни людей (см.: 8, с. 119).
Законодательство, по Кропоткину, затрагивает менее
глубокие слои жизни. Не герои и законодатели, а
стихийно склг-'лвавшееся ь повседневной жизни
народных масс обычное право определяло в .течение
истории общественную жизнь (см.:.24, с. 38). Поэтому
общественные науки, считал он, должны
основываться на изучении элементарных сил исторического
развития — повседневной жизни простых людей. Именно
из этого, а не только из войн, кровопролитий и
биографий выдающихся личностей складывается
историческое развитие. С изучением обычного права, «в
котором во все эпохи находило себе выражение
созидательное творчество безвестных народных масс» (6,
с. 10), Кропоткин связывал новый этап в развитии
правоведения, приближающий его к естественным
наукам. Однако сам он в значительной мере
идеализировал обычное право, рассматривал его как явление
внеклассовое.
Кропоткин признавал двойственность
законодательства, возникающего с появлением государства.
Оно являлось продолжением и преемником обычного
права, но одновременно и разрывало с ним. В законе
сливались в единое две противоположности: то, что
полезно для господствующего меньшинства, и то, что
необходимо для жизни общества. «...Если бы Закон,
— писал Кропоткин,—содержал только правила,
полезные для власть имущих, он не мог бы
утвердиться; ему скоро перестали бы повиноваться...
Таков везде был закон, и этот двойной характер он
сохранил до сих пор. Желая закрепить свою власть
и устанавливая обычаи, полезные для них самих.
91

законодатели искусно смешивали нужные им законы
с обычаями, полезными для жизни общества (в
сущности, не нуждавшимися в защите закона, так как
их и без того уважали)» (23, с. 226). В дальнейшем
моменты противоречивого единства закона
продолжали развиваться, их противоречия усугублялись.
Интересы меньшинства все более и более сужали сферу
законодательного выражения интересов народа и
лишь в борьбе неимущих отстаивались и
восстанавливались их права. Признание двойственности
законодательства Кропоткиным — шаг вперед по сравнению
с теорией анархизма Бакунина, резко
противопоставлявшего «общечеловеческое право»
законодательству, отрицавшего отражение общественных
интересов (в какой-либо степени) в законодательстве.
Кропоткин отмечал, что закон происходит «из
права сильного». В зачатке, считал он, закон происходил
из «народного договора» на всенародном вече, хотя
этот договор и не был полностью свободным и
добровольным, так как «сильный и богатый уже тогда
могли навязать отчасти свою волю» (см.: 23, с. 59,
227—229). Постепенно народ все более оттеснялся от
процесса принятия законов, привилегированное
меньшинство монополизировало эту деятельность. Со
временем закон стал «орудием для поддержки
эксплуатации одних людей другими, для утверждения
власти эксплуататоров над трудовыми массами» (23, с.
234). В «покровительстве эксплуатации» Кропоткин
видел сущность буржуазного законодательства.
Как Прудон и Бакунин, Кропоткин отмечал, что
законодательство соответствует интересам
эксплуататорского меньшинства. В суждениях Кропоткина о
классовости законодательства можно выделить
несколько аспектов: связь законов с исторически
меняющимися господствующими классами; классовость
феодального и буржуазного законодательства;
антирабочий характер законов буржуазного государства;
история развития антирабочего законодательства;
двойственность закона: его классовые моменты
(доминирующие) и моменты, заимствованные у обычаев,—
приемлемые для всех; экономический смысл
классовости права — стремление поддерживать
эксплуатируемых на грани нищеты, чтобы заставить их
работать на богачей; критика современного ему
буржуазного права, его институтов, положений и т. д.
92

С анархистских позиций он выступал и против
идеализации буржуазной конституции, отмечал
стремление «имущих классов» составить конституцию, с
помощью которой можно было бы оставить «всю власть
для себя, а народ держать в ежовых рукавицах» (133,
оп. 1, ед. хр. 644, л. 30). Кропоткин отмечал
противоречивость начал буржуазного права, когда даже в
общедемократических формулах основных актов
буржуазных революций содержатся оговорки,
гарантирующие господствующим классам законные
привилегии и неравенство. Так, в «Декларации прав
человека и гражданина» 1789 года в первой же статье
после многообещающей формулы «Люди рождаются и
остаются свободными и равными в правах» следует
фраза, ставящая все на свои места: «Общественные
отличия могут основываться лишь на соображениях
общей пользы». Это положение, писал Кропоткин,
«открывает доступ всем видам неравенства» (7, с.
114).
Кропоткин не просто видел связь законов и
господствующих классов, но и стремился выделить ряд
аспектов этой связи: исторический, экономический,
политический, юридический — и использовать эту
идею для пропагандистской работы. Однако
недостатки в представлениях о диалектике исторического
развития, природе классов и классовой структуры
общества, недопонимание сущности и исторических
перспектив государства привели к абсолютизации
Кропоткиным (как, впрочем, до него и Бакуниным)
классово-эксплуататорского характера законодательства,
не позволили ему в должной мере раскрыть иные
важные грани этого социального института.
В условиях перерастания капитализма в
государственно-монополистический капитализм, обострения
классовых противоречий «на рубеже XX века
сложилась ситуация, когда в сущности все классы и слои
общества оказались неудовлетворенными
действующим правом» (125, с. 51). Отражением негативного
отношения к буржуазному праву анархически
настроенных мелкобуржуазных слоев общества явилась
кропоткинская критика «обожествления закона»,
свойственного буржуазному юридическому
мировоззрению.
Кропоткин отмечал рост потока законодательства
буржуазных государств (см.: 23, с. 12). Он обращал
93

внимание на идеализацию и обоготворение
законодательства в капиталистических странах, когда
«выпустить новый закон считается лекарством от всех
зол. Вместо того, чтобы самим изменять то, что
плохо, люди все время просят нового закона> (23, с.
214). В результате люди все более и более
отстраняются от общественных дел, становятся беспечными
и трусливыми. Школа, литература, газеты, искусство,
официальная наука работают, по Кропоткину, в
направлении углубления обожествления
законодательства. Идеолог анархизма сравнивал современные
своды законов с языческими каменными идолами,
которых человек когда-то боялся коснуться из страха
быть убитым «громами».
Он констатировал, что это обоготворение закона
особенно развилось «с тех пор, как ко власти пришла
буржуазия во время Великой Французской
революции». В укреплении веры в закон буржуазия увидела
«свой якорь спасения против народной волны» (23,
с. 217).
На примере Французской революции Кропоткин
выделял в основном три черты буржуазного
законодательства, обеспечивающего неравенство: а)
законодательные фиксации неравенства; б) наличие в
законе лазеек, позволяющих сохранить отмененные
феодальные права (см.: 7, с. 114, 161 —162); в) разрыв
между формальными положениями закона и их
реализацией в жизни — «от писаного закона до его
исполнения на месте, на деле, еще очень далеко» (7,
с. 333, 171, 279).
В структуре законодательства Кропоткин выделял
три «главных разряда» законов: об охране
собственности, об охране правительства и об охране
личности. Кропоткин показывает, что все
законодательство: и гражданское, и государственно-правовое, и
уголовное — служит интересам эксплуататоров,
собственников, защищает их защитников. «Законов же,
обеспечивающих трудящемуся плоды его
собственных трудов, таких законов даже вовсе не имелось,
и по сию пору имеется очень мало» (23, с. 236).
По сравнению с анархистом Бакуниным
Кропоткин несколько большее значение придает
политическим и социально-экономическим правам человека.
Отметим также критическое отношение Кропоткина
к праву на труд и требование добиваться своеобраз-
94

ного комплексного права — «права всех на
довольство».
Кропоткин признавал, что порой в спорах по
вопросу об отношении к политическим правам
анархисты отстаивают упрощенную точку зрения,
сводящуюся к их отрицанию. Этот подход он не считал
правильным, признавал определенную ценность
политических прав (см.: 23, с. 39). Однако как народник-
анархист Кропоткин полагал, что политические
права имеют значение не столько для народа, под
которым понималось прежде всего крестьянство,
сколько для буржуазии. Он допускал, что в принципе
политические права могут использоваться в
определенных пределах и народом. Таким пределом в
эксплуататорском обществе Кропоткин считал интересы
и привилегии «правящих классов». Как только народ
начинает пользоваться политическими правами
вопреки им, «все эти так называемые права
выкидываются за борт, как ненужный балласт» (23, с. 45).
Но там, где политические права еще не завоеваны,
считал он, за них следует бороться. В России
завоевание «политического равенства всех граждан» в
ходе Февральской революции рассматривалось им в
июне 1917 года как «главная основа всякой
общественной перестройки» (15, с. 4).
Свободу слова, печати, сходок, неприкосновен
ность жилища («святость домашнего очага») и
другие политические права Кропоткин называл
естественными правами. Они могут быть как записаны в
законе, так и не записаны в нем. Но и в том, и в
другом случае не от закона зависит их реальность
и жизненность. Реальная сила народа является
гарантом этих естественных нрав. «...Мы утверждаем,—
писал Кропоткин,— что не у конституции следует
выпрашивать эти права: их надо брать с боя. Закон —
не что иное, как клочок бумаги, который всегда
можно разорвать или написать заново, а потому он и не
может обеспечить этих совершенно естественных
прав. Только тогда, когда мы, сознавши свою силу,
станем силою, способною взять эти права — только
тогда сможем мы заставить их уважать» (23, с. 46).
Как и у Бакунина, трактовка Кропоткиным силы как
меры и гарантии права служила обоснованию
необходимости революционного свержения капитализма.
Естественно-правовые идеи Кропоткина были важной
95

составной частью этого обоснования. «Права
человека существуют лишь постольку, поскольку он готов
защищать их с оружием в руках... Если на Западе
существует некоторое равенство между рабочим и
хозяином в их частных сношениях, вне мастерской и
на улице, то опять-таки только потому, что
предшествовавшие революции развили в рабочем чувство
собственного достоинства, а не потому, чтобы такие
права были вписаны в закон» (23, с. 45). На
примерах из истории рабочего движения в Англии он
иллюстрировал борьбу рабочих за свои права,
отстаивание и расширение этих прав. И буржуазия, и тем
более рабочие, отмечал Кропоткин, в борьбе за
право обходят писаные законы. Роль и значение
естественных прав, по Кропоткину, изменяются в
различные исторические эпохи. В условиях общественных
преобразований, писал Кропоткин, получает
развитие «мысль о том, что личные права каждого также
ненарушимы, как естественные права каждого
другого» (30, с. 25—26).
Кропоткин затрагивал проблему соотношения
законодательства и революции, в частности, при
анализе Великой Французской революции. Он писал о
двойственной роли законов в революции, о
возможности законов способствовать революции, об
использовании буржуазной революцией формальной
законности для фактического выхода за ее узкие рамки
(казнь короля как изменника), одновременно
фиксируя возможность использования законов против
революции (см.: 7, с. 131, 262, 279; 23, с. 44; 10, с. 16),
способность законов содействовать назреванию
контрреволюции (см.: 7, с. 431). В целом же в отношении
Кропоткина к закону в революции преобладал его
анархический негативизм. Вслед за Бакуниным он
считал, что первым делом революции должно быть
сожжение всех законов — «лучшее употребление этих
законов было бы большой праздничный костер» (23,
с. 234, 238).
В будущем, когда законы и юридические бумаги
будут уничтожены, их заменят, по Кропоткину,
свободные соглашения, свободные добровольные
договоры, в заключении которых станет участвовать весь
народ (см.: 10, с. 3, 117, 121), а обеспечат это
«общежительные привычки» (10, с. 28).
96

Взгляды Кропоткина на право имели
определенную связь с буржуазными теориями естественного
права в России в конце XIX—начале XX вв. (Б. Н.
Чичерин, П. И. Новгородцев, Е. Н. Трубецкой, Б. А.
Кистяковский и др.). Однако анархическая
трактовка естественного права существенно отличалась от
буржуазно-либеральной. Как и у Б. Н. Чичерина, у
Кропоткина в основу права положена
справедливость, понимаемая как равенство. Но содержание
понятия справедливости, ее природу, формы проявления
и пути достижения он трактовал по-своему. Кропоткин
не идеализировал буржуазное формальное равенство,
не полагал его, как Чичерин, высшим проявлением
справедливости. Естественные права человека и
народа, обычное право, нормы, регулирующие
поведение животных в различных сообществах насекомых,
птиц, млекопитающих и т. д. рассматривались
Кропоткиным как разнопорядковые формы становления
и проявления эволюционирующей естественной
справедливости и равноправия.
С буржуазно-либеральными теориями
естественного права Кропоткина сближала этизация начал
права, признание объективно складывающихся в
обществе этико-правовых императивов, лежащих в
основе человеческого поведения, а также стремление
исторически проследить развитие естественного
права, морали. Как и П. И. Новгородцев, Кропоткин
писал о комплексном праве, целиком охватывающем
существование человека, «праве всех на довольство».
Однако оно понималось им не как субъективное
право, охраняемое государством, а как итог
радикальных преобразований в обществе и, прежде всего,
результат уничтожения государства.
С левыми буржуазно-либеральными теориями
Кропоткина сближало стремление дискредитировать
отсталое законодательство феодально-буржуазной
России. Но если целью буржуазно-либеральных
теоретиков была реформа права, существенное
изменение законодательства после буржуазной революции,
то Кропоткин шел значительно дальше: отрицал
эксплуататорское «официальное» право вообще, но
отрицал отнюдь не для того, чтобы обосновать
необходимость высшего типа права. Он не только
гипертрофировал относительную самостоятельность права,
преуменьшая его зависимость от государства (как и
7 Заказ 7213
97

М. М. Ковалевский, Л. Дюги и др.) (см.: 61, с. 129
и др.); сверх того, им абсолютизировалась и
упрощенно изображалась связь законодательства (как и
самого государства) с эксплуататорскими классами.
В XIX веке в России, как и в странах Западной
Европы, в условиях буржуазного развития
происходил рост преступности. Капитализм, обрекая в ту
пору миллионы людей на безработицу, голод, нищету,
эксплуатацию, перераспределяя общественные
богатства в пользу буржуазии, насаждая культ наживы
и всепродажности, неизбежно приводил к росту
преступности, опережающему рост населения. На это
обстоятельство обратил внимание еще К. Маркс.
«Должно быть,— писал он,— есть что-то гнилое в самой
сердцевине такой социальной системы, которая
увеличивает свое богатство, но при этом не уменьшает
нищету, и в которой преступность растет даже
быстрее, чем численность населения» (1, т. 13, с. 515).
Эта закономерность проявлялась и в послереформен-
ной России (см.: 92, с. 20, 33 и др.). Преступность
превращалась в острую социальную проблему,
требовавшую к себе пристального внимания.
Взгляды Кропоткина на причины преступности
наиболее близки социологической школе в
криминологии, в частности, в России — взглядам
криминолога И. Я. Фойницкого. Но если Фойницкий
первоначально особое значение придавал физическим
(космическим) факторам, а позднее — индивидуальным
(биологическим, психическим), то Кропоткин
решающими в ряду таких причин считал социальные
факторы. Правда, необходимо помнить, что само
общество рассматривалось им как биосоциальное
образование.
Понимание Кропоткиным проблем преступления и
наказания созвучно также соответствующим
взглядам Бакунина, хотя последний не разрабатывал столь
детально вопрос о факторах, влияющих на
преступность. Оба идеолога анархизма были убеждены в
том, что человек по природе своей не преступник.
Они критиковали буржуазных криминологов,
стремившихся переложить ответственность за
преступления с общества на индивида. И Бакунин, и
Кропоткин отодвигали причины конкретного преступления
в неопределенно отдаленный ряд
причинно-следственных связей. Особенность взглядов Кропоткина в том.
98

что он признавал наличие биологических факторов
преступности, однако не считал их решающими.
Суммируя основные группы факторов, влияющих
на преступность, Кропоткин писал: «Три великие
первопричины ведут к тому, что называют
преступлением: социальные причины, антропологические и
космические» (9, с. 215). Признание многофакторности
исторического развития является для Кропоткина
основанием и для вывода о множестве факторов,
определяющих преступное поведение.
Под космическими причинами преступности
понималось и влияние космических объектов, и вполне
земные космические воздействия — географические,
климатические и физические причины. Космические
детерминанты преступности, по Кропоткину, изучены
еще слабо, но сбрасывать их со счетов нельзя. Они
действуют, однако, в основном не напрямую, а «чрез
посредство целого ряда влияния социального
характера» (9, с. 218).
Антропологические факторы, по мнению
Кропоткина, обладают гораздо более сильным воздействием
на преступное поведение, чем космические. К ним
относились «унаследованные качества и телесная
организация» (9, с. 218). Кропоткин выражал готовность
признать важность фактов, установленных
исследованиями Ч. Ломброзо о «недостатках мозговой
организации» многих «обитателей наших тюрем», о том,
«что большинство преступников и арестантов
обладают более длинными руками, чем люди, находящиеся
на свободе» и т. д. Однако все эти утверждения,
признавал Кропоткин, есть «лишь заявление факта,—
не более того. А потому мы не можем следовать за
г. Ломброзо, когда он делает чересчур широкие
выводы из этих и подобных им фактов... Мы не можем
признать за обществом права истреблять всех
людей, обладающих несовершенной структурой мозга,
и еще менее того—сажать в тюрьмы всех, имевших
несчастье родиться с чересчур длинными руками»
(9, с. 219). Гуманист Кропоткин был категорически
против реакционных бесчеловечных выводов
Ломброзо. Он подчеркивал, что многие люди, обладающие
антропологическими признаками склонности к тем или
иным преступлениям, часто не совершают никаких
правонарушений. Многое зависит от обстоятельств
К непосредственным причинам преступности Кро-
7*
99

поткин относил социальные факторы. Он был
убежден, что «все общество в значительной мере
ответственно за противообщественные поступки,
совершенные в его среде* (9, с. 229). Ответственность
общества за действия всех его членов рассматривалась как
возвращение к старинному обычаю общинного строя,
относимого Кропоткиным к «хорошим пережиткам».
Как анархист, Кропоткин причислял к
социальным причинам преступности кроме нищеты, дефектов
воспитания и т. д. еще и существование государства
и законов (см.: 23, с. 242). Последние две причины
считались им существенными источниками насилий,
безнравственности в обществе. Государственными
учреждениями, наиболее активно содействующими
распространению преступности, особенно рецидивизма,
он признавал тюрьмы и суды (см.: 9, с. 164, 212 и
др.).
Криминологические взгляды Кропоткина связаны с
его этическими воззрениями. Развившиеся в ходе
эволюции у человека чувства взаимопомощи,
справедливости и нравственности, по Кропоткину,
перевешивают даже неблагоприятные социальные условия.
Этим Кропоткин объяснял тот факт, что бедняки,
живущие в крайней нищете и подвергающиеся
множеству отрицательных внешних воздействий, тем не
менее в большинстве своем не совершают
преступлений (см.: 9, с. 230—231).
Надежды на добрую и справедливую природу
человека Кропоткин обнаруживал и в обыденной
жизни, полагая, что здоровая моральная обстановка,
окружающая индивида, поможет победить
нравственным элементам человеческой природы над
противообщественными наклонностями личности. Гуманизм
Кропоткина в повседневном быту нередко граничил
с наивностью. Это проявлялось, например, в
надеждах Кропоткина на исправление его прислуги
француженки Мари, которая многократно уличалась в
воровстве у себя на родине. Племянник Петра
Алексеевича Н. А. Кропоткин вспоминал, что «к
сожалению, она не оставила этого своего обыкновения в
доме П. А.-ча, думавшего, что совместная жизнь,
простая, трудовая и идейная, исправит ее... Его вера в
добрую природу человека была так велика, что он
долгие годы терпел в своем доме неисправимую,
воровку, не раз ставившую его в неловкое положение
100

по отношению к его гостям. Mari любила П. А., как
отца» (44, № 2, с. 17).
Наказание, как особое средство пресечения
отклоняющегося от нормы поведения членов общества,
по Кропоткину, столь же естественно для общества,
как и право, суд. Кропоткин признавал и догосударст-
венные разновидности наказания, например в
первобытном обществе (см.: 30, с. 58). Следуя своей
методологии, он обращал внимание на
существование своеобразного наказания у муравьев с
дифференциацией его по тяжести проступка, что зависит от
условий его совершения (см.: 8, с. 24).
Государственное «наказание по закону» признавалось им
отклонением от естественных форм наказания, пережитком
прежних времен, уходящим корнями в системы
устрашения восточных деспотий, и характеризовалось как
«узаконенная месть, возведенная в обязательство»
(28, с. 13). Система государственных наказаний была
выработана, по его убеждению, «с целью охранения
привилегий, захваченных имущими и правящими
классами», и поэтому им отрицалась (см.: 133, оп. 1.
ед. хр. 614, л. 1; 13, с. 126).
В книгах и статьях Кропоткина показан
антигуманный характер тюремного заключения в
буржуазном обществе, отрицательное его воздействие, по
глубокому убеждению Кропоткина, на волю,
психику, нравственность осужденных, формирование в них
разносторонней неприспособленности к дальнейшей
жизни в обществе. Тюрьма, по Кропоткину,
является университетом или высшей школой преступности
(см.: 10, с. 147; 9, с. 194; И, с. 421; 28, с. 11 и др.),
«предполагаемое двойное влияние
тюрем—воздерживающее и нравственно-оздоровляющее—существует
лишь в воображении юристов» (9, с. 191). Для
подтверждения Кропоткин ссылался на данные
уголовной статистики Франции, свидетельствующие о том,
что значительная часть привлекаемых к
суду—рецидивисты, то есть лица, уже прошедшие
«перевоспитание» в тюрьме. Кропоткин четко ставил проблему
социального значения справедливости и
несправедливости накавания. Он обращал внимание на то, что
наказание преступника фактически касается не
только его, но ложится тяжелым материальным,
психологическим, нравственным бременем на его близких,
семью, детей, «ни в чем не повинных». «Закон кара-
101

ет их, — писал Кропоткин,—еще с большей
жестокостью, чем самого преступника> (11, с. 408—410).
Как известно, с середины XVIII века в России
была формально отменена смертная казнь, хотя она
нередко и применялась к участникам революционных
выступлений, крестьянских восстаний. Передовая
политико-правовая мысль России в XIX веке
сохраняла постоянную оппозицию использованию царским
правительством смертной казни для расправы с
революционным движением и как вида наказания вооб
ще. Декабристы, а потом и революционные
демократы (в частности, В. Г. Белинский, А. И. Герцен,
Н. Г. Чернышевский) осуждали смертную казнь,
выступали против ее применения (см.: 33,с. 51—52 и др.).
В конце XIX— начале XX вв. смертная казнь была
формально восстановлена как вид уголовного
наказания и применялась карательным аппаратом
царского правительства, особенно по отношению к
участникам революционных событий 1905—1907 годов.
На рубеже XX века против смертной казни активно
выступали, например, Л. Н. Толстой, В. Г.
Короленко, В. С. Соловьев и другие. После поражения
революции 1905 года борьба за отмену смертной казни
становилась составной частью критики политики и
законодательства царского правительства. В. И.
Ленин отмечал, что «никогда еще не было в России
такого разгула преследований со стороны царизма.
Виселицы за эти пять лет побили рекорд трех столетий
русской истории» (2, т. 21, с. 177).
Последовательным противником смертной казни
в этот период выступал и П. А. Кропоткин. Смертную
казнь Кропоткин рассматривал как пережиток
«варварских времен», удерживаемый в обществе
«косностью ума да трусостью собственников». Смертная
казнь, как и пытки, считал он, «совершенно лишняя
жестокость, которая в свою очередь служит
только распространению и усилению
жестокости в обществе» (133, оп. 1, ед. хр. 614, л. 2;
13, с. 127, 128). Кропоткин приводил
примеры отмены смертной казни за отдельные
преступления в Англии и в целом в Швейцарии. История
отмены смертной казни, по его глубокому убеждению,
свидетельствовала о том, «что в странах,
уничтоживших у себя смертную казнь, количество
преступлений, наказывавшихся смертью, никогда не увели-
102

чивалось» (там же; см. также: 23, с. 239; 9, с. 229).
Смертная казнь признавалась ненужной и
зловредной. Кропоткин видел в ней главный источник,
который поддерживает в обществе жестокость нравов
(см.: 133, оп. 1, ед. хр. 614, л. 3), создает
психологическую атмосферу, благоприятную для
распространения терроризма (см.: там же, л. 2—3). Смертную
казнь, особенно применяемую в больших масштабах
для подавления революционного движения,
Кропоткин считал одним из обстоятельств (наряду с
войнами), приводящих к обесцениванию человеческой
жизни.
В годы, предшествующие пролетарской
революции, выступления Кропоткина и других ученых,
писателей против смертной казни были по сути дела
формой противодействия борьбе царского
самодержавия с революционным движением. Известно, что
одним из первых декретов II Всероссийского съезда
Советов отменялась смертная казнь. Однако попытки
некоторых анархистов и эсеров после Октябрьской
революции в условиях борьбы с контрреволюцией
выступить против смертной казни имели уже иной
классовый смысл (см.: 64, с. 150). В. И. Ленин
указывал, что в этих условиях для революционеров
было бы лицемерием выступать против смертной
казни, что «не было ни одной революции и эпохи
гражданской войны, в которых не было бы
расстрелов» (2, т. 36, с. 503).
Вопрос об отмене смертной казни остается
актуальным и в настоящее время. Двадцатый век
высветил новые аспекты проблемы: чудовищные
преступления фашистов и их личная ответственность перед
жертвами, человечеством; рост преступности,
появление и развитие мафии; массовые репрессии в
отношении невиновных в условиях сталинского режима
единоличной деспотической власти; случаи
непоправимых судебных ошибок, связанных с назначением
высшей меры наказания; осознание неизмеримой
ценности и уникальности каждой человеческой жизни и
угроза гибели человечества в атомной войне;
императивы планетарного сознания начавшейся
космической эры; перспективы нового политического
мышления.
В XX веке смертная казнь отменена полностью
или частично (оставлена для военного времени или
103

как исключение) еще в ряде стран*: Австрии,
Великобритании, Дании, Исландии, Италии, Монако,
Франции, ФРГ, Швейцарии, Скандинавских странах,
а также в 1987 году в ГДР. В резолюции № 32/61,
принятой Генеральной Ассамблеей ООН 8 декабря
1977 г., признается: «Основная цель, которую
необходимо преследовать в вопросе о смертной казни,
состоит во все большем ограничении числа
правонарушений, в отношении которых может быть применена
смертная казнь, исходя из желательности отмены
этого наказания...> (114, с. 15).
Близким себе по взглядам на наказание
Кропоткин считал Л. Н. Толстого. В статье «Толстой»
(1910 г.) Кропоткин рассказал о случае,
произошедшем с ним во время поездки в Бостон: «R 1897 году
я читал в Бостоне лекцию о вреде тюрем, называя
их «университетами преступности», и говорил о праве
наказания вообще. Мне сильно возражал после
лекции один очень умный человек, служащий тюремной
администрации. Четыре года спустя я опять был в
Бостоне, и ко мне пришел тот же служащий, прося
назначить вечер для беседы с ним и несколькими его
друзьями на тему: Чем следует заменить тюрьмы? Я
был очень удивлен и обрадован, и, конечно, спросил,
что заставило его изменить свои мнения?—«Я прочел
с тех пор «Воскресение» Толстого»,—был его ответ»
(26, с. 3). Констатируя близость своих взглядов на
наказание взглядам Толстого, Кропоткин был в
целом прав. Интересно, что и Толстой высоко ценил
работу Кропоткина «Узаконенная месть, именуемая
правосудием» (см.: 11, с. 464).
В будущем коммунистическом обществе, по
убеждению Кропоткина, не будет ни государства, ни
государственного закона и суда, ни государственного
принуждения и наказания. Человек будет освобожден
и от страха наказания (см.: 24, с. 137).
Собственность всего человечества на все
общественные богатства, обеспечение довольства всех и
каждого, хорошо организованный труд всех членов
общества, перестройка условий жизни—все это, по
Кропоткину, радикально изменит человека. Однако он
допускал существование определенной
несправедливости и во время революции и некоторое время пос-
9 В некоторых странах смертная казнь была отменена ранее.
104

ле революции (см.: 10, с. 75, 77). Допускал он и
совершение в будущем обществе противообщественных
поступков, которые будут преимущественно
результатом «телесных несовершенств и болезней».
Кропоткин полагал, что этих больных общество будет лечить
новыми гуманными методами. В отношении их не
будут применяться смертная казнь и тюрьмы (см.: 9,
с. 234—235). Все столкновения между отдельными
индивидами и общинами будет разрешать, по
Кропоткину, третейский суд. Последователь Кропоткина
А. Атабекян писал, что вместо законов в будущем
«освободившаяся от тисков власти юридическая
мысль создаст научные труды для выяснения и
формулирования новых правоэтических норм. Все
примирительные судебные инстанции, третейские суды и
суды чести будут ими пользоваться не как
обязательными застывшими, мертвящими жизнь формулами-
законами, а как справочниками для правильного ре
шения данного спора или дела, как врачи
справляются в специальных трудах для правильного лечения
больного» (109, с. 132).
Бесконечное развитие будущего
коммунистического общества, организация его на основе федера
лизма, свободных договоров и соглашений, третей
ского суда, взаимопомощи всех членов,
справедливости, равноправия и высокой нравственности, по
Кропоткину, должны заменить современную организацию
общества. Кропоткин признавал отдаленность
идеала и необходимость большой и долгой работы для
его осуществления (см.: 10, с. 366).
Итак, П. А. Кропоткин вслед за М. А. Бакуниным
и Л. И. Мечниковым примыкал к социологическому
направлению в криминологии. Но он стремился более
детально проанализировать причины преступности,
опираясь на теорию множества факторов. В отличие
от буржуазных социологических концепций
преступности, идеи Кропоткина открыто служили
решительной критике буржуазного общества. Следует
признать, что многие положения критики Кропоткиным
системы наказания в буржуазном обществе
остаются актуальными и для сегодняшнего дня. Верно,
однако, и то, что значительная доля утопизма все же
отягощает его уголовно-правовые представления.
Основы права у Кропоткина тесно связаны с его
биосоциальной эволюционной концепцией животного
105

мкра и человеческого общества. Генетическими
основами права признаются инстинкты взаимной помощи,
справедливости и равноправия. Признание связи
права и нравственности с общественной природой
человека служило теоретическим основанием для критики
и отрицания противоречащего им законодательства
эксплуататорского государства.
Анархистская теория Кропоткина фиксирует
реально существующее различие права и
законодательства, но трактует его как их противоположность и, в
конечном счете, несовместимость. Момент различия,
противоречия абсолютизируется. Право и
законодательство, по анархизму,—две крайности, два полюса,
они существуют как бы в разных измерениях.
Анархизм недооценивает диалектическую взаимосвязь
между ними. Согласно анархизму, между правом и
законом возможна связь лишь по линии
предшествования права закону и механической
интеграции законом права при отсутствии
преемственности в назначении и сущности — связь,
в конечном счете, негативная.
Законодательство, как «форма проявления права», в теории
анархизма Кропоткина—явление преходящее, классовое,
причем неизбежно классово-эксплуататорское, а
основы права—явление вечное, общечеловеческое,
коренящееся в природной инстинктивной
справедливости человека.
Противопоставление права и закона у Кропоткина
было подчинено одновременно критике
эксплуататорского права и анархистскому отрицанию позитивного
права вообще. Критическая часть концепции могла
служить революционному движению. Отрицание же
позитивного права вообще как вывод из критической
части теории и превращение этого отрицания в
мировоззренческий принцип явно препятствовало
научному познанию права, реальных перспектив его
исторического развития.

ГЛАВА III
Политико-правовое учение П. А. Кропоткина
в оценках и интерпретациях
%
критический анализ
политической теории
идеологов анархизма (М. Штирнера, П. Ж. Прудона,
М. А. Бакунина, П. А. Кропоткина и др.)—одна из
важных традиций марксистско-ленинской
политической литературы.
К. Маркс и Ф. Энгельс в работах «Немецкая иде
ология», «Нищета философии», «Доклад Генерального
Совета о праве наследования», «Конспект книги
Бакунина «Государственность и анархия», «Об
авторитете» и др. подвергли детальному критическому
разбору идеи различных течений анархизма,
показали их несостоятельность и непригодность для
рабочего движения. По подсчетам Е. М. Корноухова,
критика теории и практики анархизма содержится в 430
произведениях К. Маркса и Ф. Энгельса (см.: 70,
с. 11).
Критику анархизма активно вел и В. И. Ленин.
Его работы «Анархизм и социализм», «Социализм и
анархизм», «Государство и революция», «Детская
болезнь левизны в коммунизме», «Союз лжи»,
«Седьмой экстренный съезд РКП (б)» и около 240 других,
107

по подсчетам С. Н. Канева (см.: 64, с. 20), обобщали
исторический опыт борьбы с анархизмом,
критиковали идеологию и деятельность анархистов.
«Большевизм,—указывал В. И. Ленин,—воспринял при своем
возникновении в 1903 году традицию беспощадной
борьбы с мелкобуржуазной, полуанархической (или
способной заигрывать с анархизмом)
революционностью...» (2, т. 41, с. 15).
У Маркса, Энгельса и Ленина нет ни одной
работы, специально посвященной критическому разбору
воззрений Кропоткина. Тем не менее многие
положения их работ, касающиеся характеристики анархизма
в 1*елом и бакунизма в особенности, могут быть с
полным основанием отнесены и к учению
Кропоткина. В. И. Ленин глубоко уважал Кропоткина как
крупного деятеля революционного движения,
революционера-народника, как видного ученого. Однако
В. И. Ленин критически относился к утопическим
анархическим идеям Кропоткина, резко критиковал
его политическую позицию в годы мировой войны.
В 1920—1930-х гг. в СССР были изданы различные
произведения П. А. Кропоткина, его дневник,
двухтомник переписки с братом (см.: 8; 17; 20—25; 29;
30 и др.). «3 мая 1933 г. Кропоткинский комитет,
который возглавляла В. Н. Фигнер, рекомендовал
выпуск собрания сочинений Петра Алексеевича в 27
томах. Спустя четыре года, в апреле 1937 г., на
заседании Президиума редакционно-издательского совета
АН СССР была образована комиссия по
подготовке издания объемом 1500 печатных листов, начать
которое предполагалось в 1942 году, в год
столетнего юбилея Кропоткина. Война помешала реализации
этих планов» (79, с. 180).
Период сталинского режима единоличной
деспотической власти отрицательно сказался на развитии
истории отечественной общественно-политической
мысли. В частности, работа молодого И. В. Сталина
«Анархизм или социализм?», вошедшая в первый
том его сочинений (1946 г.), определяла характер и
направленность исследований темы в нашей
литературе. Если для 1906—1907 гг. в конкретной полемике
с анархистами эта работа сыграла определенную
роль, то 40—50 лет спустя, представленная как
универсальная истина, она консервировала ряд
вульгарно-материалистических и догматических представле-
108

ний о социализме, о соотношении теории марксизма
и анархизма. Борьба Маркса, Энгельса, Ленина
против анархизма, предметное исследование теории
анархизма отходили на второй план. «Многие
авторы,—писал А. Д. Косичев,—главным образом
прославляли работу И. В. Сталина «Анархизм или
социализм?», рассматривали ее как вершину в развитии
марксистской философской мысли, не вскрывали
содержащиеся а ней серьезные недостатки и
ошибочные положения.
В работе Сталина «Анархизм или социализм?»
совершенно не подвергается критике главное и
существенное в анархизме—отрицание необходимости
пролетарского государства в переходный период от
капитализма к социализму, не ставится вопрос о связи
политики и экономики, о роли и месте политической
борьбы пролетариата в ликвидации капитализма и
построении социализма, не исследуется вопрос о
связи личности и общества» (71, с. 21—22). Более того,
исходным тезисом Сталина о различии марксизма и
анархизма являлось признание лозунгом анархизма:
«Все для личности», а лозунгом марксизма: «Все для
массы» (117, с. 296). Не говоря уже о
неоднородности анархизма, такая трактовка явно
искажала марксистское понимание соотношения общества
и личности. «Социалистическое решение этой
проблемы,— отмечал М. С. Горбачев, — состоит в
органичном соединении коллективистского и личного начал
Наша философия в этом ключевом вопросе
устройства общества исходит из знаменитой формулы
«Манифеста Коммунистической партии»: свободное
развитие каждого является условием свободного развития
всех» (4, с. 39).
После XX съезда КПСС начинается новый этап
изучения неизвестных нынешним поколениям
страниц истории. В исследовании идеологии анархизма
он начался с уточнения методологической основы —
изучения критики анархизма основоположниками
марксизма-ленинизма.
В советской литературе до 1960-х годов
освещалась преимущественно деятельность П. А.
Кропоткина как ученого-географа и путешественника. В 1966
году с обстоятельным предисловием В. А. Твардовс
кой была издана книга П. А. Кропоткина «Записки
революционера». В. А. Твардовская отмечала разное
169

значение анархической деятельности Кропоткина в
России («прогрессивная направленность») и в
Западной Европе («шла вразрез с потребностями
революционного движения, противоречила его
интересам») (И, с. 19).
С 1960-х годов появляются научные работы по
философии П. А. Кропоткина. Воззрения Кропоткина в
книге А. Д. Косичева «Борьба марксизма-ленинизма
с идеологией анархизма и современность» (М., 1964)
рассматриваются, в частности, как «идеологическая
основа» различных анархистских групп в России
1905—1907 гг. (см.: 71, с. 161; см. также: 72).
Отмечая анархистскую подоплеку теории взаимопомощи
Кропоткина, направленной против власти и
управления, А. Д. Косичев в то же время дал этой теории
не бесспорную, на наш взгляд, характеристику,
когда квалифицировал ее как «проповедь... классового
мира эксплуататоров и эксплуатируемых» (71,с. 163).
Из работ этого периода следует также выделить
книгу А. А. Галактионова и П. Ф. Никандрова
«Русская философия XI—XIX веков» (Л., 1970).
Философия Кропоткина излагается ими более обстоятельно
и комплексно, прослеживается отношение к
позитивизму, особое внимание уделяется анархистской
интерпретации теории общественного прогресса, теории
взаимопомощи Кропоткина. Авторами выдвигается,
однако, и не вполне точное положение о понимании
Бакуниным и Кропоткиным государства как явления,
не связанного с классами (см.: 46, с. 547).
Р. Н. Блюм в статье «Взгляды П. А. Кропоткина
на революцию» (1969 г.) рассматривает
«значительный вклад» Кропоткина «в развитие анархистской
теории революции» (36, с. 124) и связанные с этим
его социологические взгляды. Выявляются как
слабые, так и плодотворные идеи Кропоткина,
описываются попытки его «научного подхода к проблемам
революции» (там же, с. 148). Р. Н. Блюм признает
«наличие существенных различий в рамках
анархистского мировоззрения», что связывается им с
«мозаичным» составом социальной основы анархизма
(см.: там же, с. 147).
В обстоятельной монографии В. А. Малинина
«Философия революционного народничества» (М.,
1972), основанной не только на литературных, но и
архивных материалах, а также построенной по
пробно

лемному принципу, философские идеи Кропоткина
исследуются в контексте идеологии революционного
народничества. Автор отмечает ряд важных
особенностей взглядов Кропоткина, в частности, их
противоречивость. Так, «с одной стороны, он требует
уничтожения государства на другой день после
революции, уже в середине 70-х годов ратует за
анархический коммунизм, устанавливаемый немедленно. С
другой стороны, он признает, что буржуазия могла стат!
политической и экономической силой потому, что ов
ладела искусством управлять. Народ, т. е. трудящи
еся, также должны овладеть искусством управлять
а интеллигенция должна помочь им в этом. Но уп
равление—это государство» (79, с. 256). Конечно
можно не соглашаться с тезисом относительно тож
дественности управления и государства, но в целом
работа В. А. Малинина содержит ряд глубоких
научных наблюдений, касающихся философии народни
чества и анархизма.
В книге Н. В. Пономарева «Критика анархистское
концепции власти и современность» (Казань, 1978)
определенное место уделяется и взглядам П. А. Кро
поткина. Автор демонстрирует значительную
эрудицию, хотя каких-либо новых деталей в оценку
политико-правовых идей Кропоткина не вносит.
Анархизм рассматривается в работе как
«утопически-консервативное направление» из-за направленности его
идеала, по мнению автора, в прошлое (см.: 102, с
128). Но тут не все столь просто...
Ряд интересных черт социологических взглядор
Кропоткина обрисован в очерке И. Г. Лиоренцеви
ча «П. А. Кропоткин» в книге «Социологическая
мысль в России» (Л., 1978). Автор выделяет два
периода во взглядах Кропоткина на революцию. «70-е—
начало 80-х годов, когда была дана принципиальная
постановка вопроса, и 900-е годы, время создания так
называемой синтетической теории революции.
Названная теория была им изложена в работе «Великая
Французская революция» (77, с. 133). Верно
отмечается, что Кропоткин «продолжил разработку узло
вых идей Бакунина, придав им более систематизиро
ванный вид» (там же, с. 135).
В книге И. Я. Щипанова «Философия и социоло
гия русского народничества» (М., 1983) одна из глаь
посвящена Кропоткину. «Известной заслугой» идео-
ill

лога народничества Щипанов считает постановку им
«вопроса об исходных источниках зарождения и
развития нравственности. Правда, с позиций
мелкобуржуазной идеологии решить этот вопрос ему не
удалось» (141, с. 264). Кстати, этот вопрос и сегодня
нельзя отнести к разряду окончательно решенных.
Представляют определенный интерес ряд
диссертаций, защищенных в 1970—1980 гг. по философии
Кропоткина. Первыми из них были работы: В.
Н.Данилов «Социологические воззрения П. А.
Кропоткина» (см.: 57). А. И. Ракутов «Критика нравственных
взглядов русских анархистов (М. Бакунин, П.
Кропоткин)» (см.: 105, 106).
В диссертации Д. И. Пронякина (1977 г.)
критически рассмотрены вопросы формирования и
обоснования революционной анархистской доктрины
Кропоткина и кризис анархизма. Автор выделяет три
основных периода в жизни Кропоткина,
«соответствующих основным этапам формирования его
мировоззрения»: 1) этап формирования научных и
революционных воззрений (до лета 1876 г.); 2) «период
высшего подъема революционно-анархической
деятельности (1876—90-е гг.)», 3) «период
систематического изложения и обоснования... теории
революционного анархизма» (104, с. 6). Эта периодизация
заслуживает внимания.
В диссертационной работе А. Н. Бороздина
(1979 г.) рассматривается специфика идеи
утопического социализма П. А. Кропоткина (см.: 42).
Выяснение этой специфики, несомненно, принесет пользу
в дальнейшем углублении понимания
социально-исторического смысла взглядов Кропоткина на
государство и право.
Исследование С. А. Мндоянца (1987 г.)
посвящено идейно-теоретическим истокам идей анархизма и
сравнительному критическому изучению философии
анархизма Бакунина и Кропоткина. В работе
рассматриваются, в частности, некоторые вопросы
взаимоотношения анархистского и
религиозно-сектантского мировоззрения (см.: 83, с. 14). Однако весьма
дискуссионным является положение автора о том, что
«Кропоткин стремился обосновать такой социальный
идеал, в котором бы все формы правовой и
институциональной регуляции отсутствовали полностью»
(там же, с. 24). Скорее Кропоткин был против зако-
112

нодательства, государственных и политических
институтов власти, но не исключал институты
общественной самоорганизации, самоуправление, некоторые
формы права.
Заметной работой по исследованию идеологии
анархизма является книга Ф. Я. Полянского
«Критика экономических теорий анархизма» (М., 1976),
посвященная экономическим воззрениям Бакунина
и Кропоткина. Ф. Я. Полянский считает, что
анархизм Кропоткина «имел русские корни и прежде
всего в традициях крестьянского движения» (101,
с. 151), однако, по мысли автора, необходимо
учитывать и влияние западноевропейской революционной
мысли. Касаясь характеристики Кропоткиным
марксизма как «государственного социализма»,
Полянский замечает: «На самом деле Маркс и Энгельс
никогда не ориентировались на водворение
«государственного социализма». Они проектировали
использование нового типа государства для создания
социализма...», что, считает автор, далеко не одно и то же
(см.: там же, с. 230). Заслуживает внимания
суждение Ф. Я- Полянского об эволюции анархо-комму-
низма Кропоткина в сторону анархо-синдикализма и
реформизма (см.: там же, с. 128).
Содержательные работы по исследованию жизни
и творчества Кропоткина созданы к настоящему
времени в исторической литературе. Это лучшая на
сегодняшний день биография Кропоткина, написанная
Н. М. Пирумовой (97; см. также: 96; 98; 99), и
лучшая книга о Кропоткине как ученом-географе и
геологе В. А. Маркина (80).
Большое значение для дальнейшего изучения
деятельности и мировоззрения Кропоткина имеют
публикации Е. В. Старостина о встречах В. И. Ленина и
П. А. Кропоткина, об историко-революционном
музее Кропоткина и др. (см.: 7; 47; 118—123). Особую
ценность для специалистов представляет его
справочник «П. А. Кропоткин (1842—1921).
Библиографический указатель печатных трудов». Вып. I—II.
М., 1980. Он содержит перечень около двух тысяч
работ Кропоткина, изданных в разных странах,
указатель библиотечных фондов и неопубликованных
материалов, псевдонимов Кропоткина.
В свое время А. А. Галактионов и П. Ф. Никанд-
ров заметили, что «литературное наследство Кропот-
8 Заказ 7213
113

кина настолько обширно, что на данном уровне
исторической науки не поддается даже
библиографическому учету» (46, с. 531). После выхода в свет
указателя Е. В. Старостина эта задача в основном
решена.
Таким образом, за последние 20—25 лет в
советской научной литературе широким фронтом ведется
разноаспектное исследование жизни и творчества
этого крупного мыслителя XIX—начала XX вв.
Однако исследование политических и правовых
взглядов П. А. Кропоткина еще только начинается (см.,
например: 54; 126—128; 144).
Для советской литературы характерен
дифференцированный критический анализ политических
взглядов Кропоткина, включающий научную критику его
анархистских утопических представлений о
государстве и революции, о несовместимости государства и
социализма, а также комплексное исследование всех
сторон учения Кропоткина. В работах о Кропоткине
их авторы отделяют прогрессивные идеи мыслителя
от утопических и реакционных (резкое осуждение
пороков буржуазного общества и государства,
обоснование необходимости революционного преодоления
капитализма, гуманизм, передовые
естественнонаучные взгляды и т. д.).
В анархистской и буржуазной литературе о
Кропоткине преобладает несколько тенденциозный
подход, одностороннее восприятие его политического
и правового учения. От идеализации до отрицания—
вот диапазон его оценок сторонниками анархизма.
Это связано как с особенностью исторических
условий, в которых даются те или иные интерпретации,
так и с тем, что анархизм —сложное, многослойное
идеологическое образование, имеющее внутри себя
несколько течений. Неоднородность анархизма
отразилась и в неоднозначности отношения анархистов
к позициям Кропоткина. С одной стороны, они
стремились следовать учениям «классиков» анархизма,
в том числе Бакунина и Кропоткина, пытались
опереться на их авторитет, с другой — для обоснования
«истинности» своей платформы нередко вынуждены
были вступать в полемику с теми или иными
положениями «классиков», в том числе подвергать критике
и учение Кропоткина. Анархисты-коммунисты
считали учение Кропоткина вершиной анархизма. В. Хрус-
114

талев, например, писал: «Хотя оно не является
общепризнанным среди анархистов, как учение Маркса
у социал-демократии, тем не менее, каждый анархист,
даже не принадлежащий к школе Кропоткина,
должен признать, что в его учении анархическая мысль
достигла своих вершин» (132, с. 14). Но это было
далеко не общее мнение анархистов. Вопрос о ревизии
начал анархизма, пересмотре «классического»
анархизма Бакунина и Кропоткина остро встал в период
кризиса анархизма, как разновидности
мелкобуржуазной идеологии и практико-политического движения.
Желание использовать авторитет «классиков»
анархизма в своих целях начинает уступать место
стремлению обвинить «классический» анархизм в
поражениях анархистского движения на практике, в его
утопичности. Жертвуя «классическим» анархизмом,
идеологи ревизионистских течений в русском анархизме
пытались спасти то, что, по их мнению, еще можно
было спасти в анархизме от окончательной
исторической компрометации. При этом выдвигались
различные взгляды, которые, по убеждению их
сторонников, могли как-то вдохнуть: жизнь в гибнущую
доктрину анархизма (анархо-синдикалистского, анар-
хо-индивидуалистского, анархо-космического и т. п.
толка).
В своей книге «Анархизм» (1918 г.) идеолог
русского анархизма-индивидуализма А. А. Боровой
выдвигал задачу ревизии идеологии традиционного
анархизма: «Эта книга посвящена, по преимуществу,
общей характеристике и пересмотру основных
положений «традиционного анархизма». Под последним я
склонен разуметь то господствующее в современном
анархизме коммунистическое течение, которое
представлено именами Бакунина, Кропоткина, Грава,
Малатесты и других» (41, с. 5). И, хотя эта книга
была посвящена Кропоткину, Боровой подверг
критике ряд его положений. Надо сказать, в своей
критике Боровой во многом прав, отметив ряд
действительно слабых мест в теории Кропоткина.
Боровой показал недостаточность исторической
аргументации Кропоткина. Неполнотой анализа'объ-
яснялась и «некоторая романтичность в его
характеристике средневековья». Боровой обращал внимание
и на идеалистический характер воззрений
Кропоткина, недооценку им экономических фактоосв «В раз-
9*
115

витии общественного процесса,—писал Боровой,—
он почти игнорирует его технико-экономическую
сторону...» (41, с. 66—67). Несостоятельной
признавалась идеализация Кропоткиным догосударственных
форм общественной организации, его трактовка
возникновения государства. Хотя Боровой и был далек
от марксистского понимания вопроса, но он
достаточно ясно видел субъективизм во взглядах Кропоткина
на возникновение государства и его историческую
роль.
С позиций анархизма-универсализма критиковал
анархизм-коммунизм Кропоткина А. Л. Гордин. Он
претендовал на преодоление в своем варианте
анархизма крайностей и анархизма-индивидуализма и
анархизма-коммунизма с их взаимной
враждебностью. Стремясь избежать утопизма «классического»
анархизма, Гордин признавал необходимость
писаного закона, бессмысленность его отрицания.
Анархистов, выступавших против юридического закона, он
критиковал как сторонников «юридического
анархизма», преувеличивавших, по его мнению, значение
ликвидации позитивного права. «Юридический
анархизм» Гордин называл еще «классическим
анархизмом, или утопическим анархизмом» (50, с. 6). К нему
он относил и учение Кропоткина. По Гордину, этот
анархизм «лишь оперировал юридическими
терминами, вращался в области права.., отрицая последнее и
предполагая, по своей недогадливости, что он
разрушает мир и создает его вновь, в то время, когда на
самом деле он был занят юридической спекуляцией»
(там же). Не договор и добровольное соглашение
необходимы, по А. Л. Гордину, а писаный закон,
который он признавал «первой ступенью к обузданию
произвола, тирании», «гарантией от каприза, от
ничем не обоснованного гнева тирана и наказания» (50,
с. 7).
С этих позиций Гордин критиковал и Кропоткина.
«Кропоткин всю свою злобу вымещает на писаный
закон, — замечал он. — Счастье и благо народное
равносильно уничтожению всяких писаных законов
...Неужели на самом деле был обычай, неписаный
закон, право, вписанное в поведение, освященное
преданием, поступками, совершенными целым рядом
поколений, лучше, гуманнее, справедливее писаного
закона» (50, с. 6). Справедливо обращая внимание на
116

идеализацию Кропоткиным догосударственных форм
правовых регуляторов общественной жизни и
утопичность кропоткинского отрицания позитивного права,
Гордин в то же время проглядел переоценку
анархизмом роли политико-правовой надстройки в развитии
общества. Правильно подметив, что, по мнению
Кропоткина, закон не способен создать новых форм
жизни, Гордин в пылу полемики несколько упрощал его
взгляды. Кропоткин отрицал не вообще активную
роль позитивных законов, а их прогрессивную
активность, признавая реакционную и консервативную
активность. Отметив некоторые ошибочные
положения правового учения Кропоткина, например его
идеализацию неписаного права, А. Л. Гордин сам
оставался на позициях модернизированного анархизма и
предлагал лишь новый вариант волюнтаристской
политико-правовой концепции.
Тенденции, проявившиеся в работах идеологов
анархизма-универсализма, получили, максимальное
воплощение в теории анархизма-биокосмизма.
Вопрос об отношении анархизма-биокосмизма к
«классическому» анархизму специально рассматривался в
статье А. Святогора «Доктрина отцов» и анархизм-
биокосмизм». Историю анархизма автор делил на два
периода: 1) «единого анархизма»; «некритический»;
2) «критический». Переход ко второму периоду
произошел «в силу неудачи немедленного скачка в
анархию. Суровая революционная действительность (иной
она не может быть) заставила приступить к
пересмотру заветов отцов» (111, с. 3). Анархистская мысль
оказалась в тупике. Выход из него А. Святогор и
его единомышленники видели в
анархизме-биокосмизме. Они отказывались от традиционных основ
анархизма и переносили осуществление
подправленного идеала анархии как максимальной свободы
отдельной личности и человечества в целом в будущую
эпоху, когда человечество распространит свое
могущество на бескрайние просторы Вселенной.
«Классический» анархизм признавался несостоятельным,
поскольку прежняя теория анархизма «в революции
оказалась несостоятельной».
Если Кропоткин считал взаимопомощь и борьбу
с неблагоприятными условиями природы важным
фактором развития природы и общества в условиях
планеты, то биокосмисты, отказываясь от всех основных
117

положений классического анархизма, оставили лишь
борьбу с природой, распространив эту борьбу на всю
Вселенную. Такой задаче, по мнению А. Святогора,
соответствует и Советское государство и сами Советы
(111, с. 20—21). Биокосмизм объявлялся спроблемой
максимальной свободы и максимального права
личности», а его целями провозглашались «свобода от
«естественной необходимости» и право человека на
вечное бытие в космосе» (111, с. 16). В целом,
анархизм-биокосмизм явился своеобразным
преломлением через призму теории анархизма проявившейся к
началу XX века потребности осмыслить назначение
человечества во Вселенной.
Анархо-синдикалист И. Гроссман-Рощин
характеризовал теорию Кропоткина как
«наивно-догматическую, разъеденную дуализмом не только в области
теории, но и практики: в ней борются классовое
бунтарство с буржуазным демократическим
федерализмом». Гроссман-Рощин в 1919 году писал о
«неизбежности борьбы с кропоткинским... глубоко ошибочным,
обоснованием анархизма» (55, с. 4). Однако
большинство анархистов-синдикалистов относились к
теоретическому наследию Кропоткина более осторожно.
Признавая его одним из основоположников этого
течения (как и Бакунина), они заявляли о себе как
об основных наследниках учения Кропоткина,
считали себя единственно истинными продолжателями его
идей. Предпринимались попытки защитить теорию
Кропоткина от критики со стороны других течений
анархизма, а также подвергнуть критике все
остальные теории анархизма. М. Корн признавала
неразрешимую внутреннюю противоречивость всех
анархистских систем, кроме анархизма-коммунизма
Кропоткина (см.: 63, с. 46). В обращении «От издательства»
федерации русских анархо-коммунистических групп
США и Канады в Интернациональном сборнике,
посвященном памяти Кропоткина (Чикаго, 1931),
признавалось, что «анархизм начал новый
период—период конструктивизма», и что учение Кропоткина—
«наиболее конструктивное в анархизме» (63, с. 5).
Причем это конструктивное начало сводилось в
основном к анархизму-синдикализму.
В буржуазной литературе по анархизму, начиная
с известного историка анархизма М. Неттлау,
Кропоткина, как правило, относят к числу крупнейших
118

теоретиков анархизма наряду с Прудоном и
Бакуниным. Уже в книге М. Неттлау «Библиография
анархии» (1897 г.) (см.: 153) Кропоткину отводится
специальная глава. Неттлау систематизировал
библиографию по странам, организациям и периодам.
Только для трех теоретиков анархизма было сделано
исключение— для Прудона, Бакунина и Кропоткина,
работы которых выделены особо (хотя специальная
глава посвящена России). В книге «Ранняя весна
анархии. Ее историческое развитие от начала до
1864» (1925 г.) Неттлау относил работы П. А.
Кропоткина наряду с произведениями М. А. Бакунина и
некоторых других теоретиков анархизма к числу
«важнейших произведений свободомыслия XIX века»
(154, s. 169). Один из томов своей истории
анархистского движения Неттлау назвал «История анархизма
от Прудона к Кропоткину» (1927 г.) (см.: 156).
Позже в статье «Петр Кропоткин за работой»
(1931 г.) Неттлау сравнивал Кропоткина с другим
близким ему по своим научным занятиям, идеологом
анархизма—французским географом Элизе Реклю.
При этом Неттлау признавал некоторое преимущество
Реклю как теоретика анархизма. Различие между
ними Неттлау видел в следующем: «Кропоткинский
анархизм кажется мне более жестким, менее
терпимым, более приспособленным к практике; анархизм
Реклю—более широким, удивительно терпимым, при
этом недопускающим никаких компромиссов,
построенным на более гуманитарном основании... Если
анархизм Кропоткина—больше продукт своего
времени и часть его может исчезнуть вместе с ним,
анархизм Реклю кажется мне более прочным; время
полной оценки такого рода еще не пришло, но оно
несомненно, придет» (63, с. 209—210). По своим
взглядам Э. Реклю более близок к либерализму, чем
Кропоткин, очевидно, это и импонировало Неттлау.
Кстати, сам Неттлау был склонен к бланкизму и
индивидуализму и на этой почве имел с Кропоткиным
разногласия теоретического плана.
Неттлау обращал внимание, что Кропоткин в
отличие от Прудона был политическим мыслителем,
суждения и прогнозы которого тесно связаны «с
общим комплексом европейской политики». Такой же
подход, по Неттлау, характерен и для Бакунина,
Маркса и Лассаля (см.: 155, s. 37). Различие «исто-
119

рических наблюдений» мыслителей Неттлау объяснял
особенностями их личностей, связанных с «религиоз-
ными, моральными, культурными, материальными»
влияниями (см.: 155, s. 38). В целом для работ
М. Неттлау характерна достоверная документальная
основа, обширное цитирование статей и писем
Кропоткина и других лиц. И в то же время —
определенный субъективизм оценок, априорные
анархистские установки.
Следуя традиции, идущей от Неттлау, Р. Роккер
в статье «Анархизм и организация» в числе «великих
основоположников» анархизма называл Прудона,
Бакунина и Кропоткина (см.: 145, s. 28). Этих же
мыслителей считает крупнейшими теоретиками
анархизма «континентальной Европы» Г. Вудкок (см.: 163,
s. 598). Западногерманский исследователь П.
Рейнгольд в своей докторской диссертации выделяет две
крупные фигуры в русском анархизме начала XX в.—
П. А. Кропоткина и Л. Н. Толстого (158, s. 389).
В интерпретации Вудкока некоторые факты и
события приобретают искаженный смысл. Вспоминая
об обращении Керенского к Кропоткину, он пишет,
что позже Кропоткин «сам приходил к Ленину»,
чтобы «делать упреки» (163, s. 608). В похоронах
Кропоткина он видит то, что ему хочется видеть —
«демонстрацию против правительства». Цель подобных
суждений ясна — противопоставить Кропоткина
Октябрьской революции и Советской власти. Причем
такая тенденция в работах буржуазных авторов
проявляется нередко. Для разработки подобных версий
искажаются факты, порой замалчиваются значение
его исторических и естественнонаучных работ,
издание произведений Кропоткина в СССР,
увековечивание имени этого выдающегося революционера и
ученого в нашей стране. Впрочем, возможно, что
некоторые из этих фактов неизвестны большинству
буржуазных авторов, пишущих о Кропоткине и
анархизме. Другие авторы признают, что «марксистские
историки» объективны по отношению к Кропоткину
(см.: 151, р. 6).
Немецкий профессор права П. Эльцбахер,
состоявший одно время в переписке с Кропоткиным и
подметивший в своей книге «Анархизм» ряд важных черт
этого идейного течения, также не избежал
некоторого упрощения взглядов Кропоткина, придал им
120

крайне радикальный характер. Эльцбахер
констатировал контрастные идеологические тона, не всегда
замечая полутона (что существенно для
противоречивой теории анархизма). Например, характеризуя
взгляды Кропоткина на формы государства,
Эльцбахер ограничился фиксацией безразличия их для
Кропоткина, что верно лишь отчасти (см.: 142, с. 135—
137).
Описывая правовые взгляды Кропоткина,
Эльцбахер отметил, что теоретик анархизма отрицает не
право вообще, а «законное право», что, по
Кропоткину, «человечество опередило ту ступень развития,
которой соответствует законное право», хотя и в
будущем право будет существовать, но в другой
форме (см.: там же, с. 130—133). Кропоткин высоко
оценивал книгу Эльцбахера и писал, что она отличается
«прекрасным изложением», что автор «хорошо сумел
понять анархизм и часто внести больше порядка в
изложение, чем бы мы сами сумели это сделать» и
выражал надежду, что когда-нибудь, может быть,
будет опубликована его переписка с Эльцбахером (см.:
там же, с. 13).
Л. Кульчицкий в книге «Современный анархизм»
(1917 г.) связывал с Кропоткиным третий период
развития анархизма (1-й — Годвин, Прудон, Штирнер;
Н-й — Бакунин). В работе обращается внимание на
взгляды Кропоткина на парламентаризм, будущее
общество, происхождение законодательства. Последние
порицаются, как не способные объяснить победу
эгоистических стремлений меньшинства и необходимость
в новых писаных законах (см.: 74, с. 98).
Рассуждение Кропоткина о будущем обществе, в котором
предприятия и общественные организации
«сорганизуются» без государства, ставятся автором под сомнение
на том основании, что «все указанные институты
работают в обществах, управляемых писаными
законами, на страже которых стоят государства», и
неизвестно еще, будут ли эти институты функционировать
в обществе без законов и без государства (см.: там
же, с. 113). В целом же Кропоткин характеризуется
как «выдающийся теоретик», благодаря которому
«анархическая мысль достигла своих вершин»,
который «углубил доктрину анархизма и соединил ее с
общей этико-философской системой» (там же, с. 121,
122).
121

Для характеристики правовых идей анархизма
известный немецкий правовед Р. Штаммлер
использовал понятия «право» и «условные правила».
Различие между ними проводилось не по производности их
от государства (признавалось, что право не
обязательно производно от государства), а по наличию
или отсутствию согласия на то лица, ему
подчиняющегося (см.: 140, с. 23—28). Несовершенство
анархической организации общества на основе условных
правил он видел в том, что она не может по этому
принципу включать недееспособных лиц (детей,
сумасшедших, тяжело больных и т. д.) (см.: там же,
с. 51). Коммунистический анархизм, к которому
Штаммлер причислял Бакунина, Кропоткина и их
последователей, он считал «ныне господствующим
среди анархистов». Это учение ему напоминало
учение Бабефа (см.: там же, с. 33), хотя, как известно,
Кропоткин подчеркнуто отмежевывался от
французского революционера. Научное значение теории
анархизма Штаммлер видел в том, что «ей свойствен по
вопросу о правовом порядке радикальнейший
скептицизм» (там же, с. 42—43).
Современные анархисты искажают и
модернизируют идейное наследие Кропоткина, в частности, при
расширенной трактовке анархизма. Кстати, иногда
в анархизм включается даже марксизм. Так
поступает, например, М. Рюбель в работе с претенциозным
названием «Маркс как теоретик анархизма» (см.:
160). Об анархичности идей молодого Маркса пишет
Г. И. Физель (см.: 161, s. 96). Распространена в
буржуазной литературе и старая версия, берущая
начало из социал-реформистской, ревизионистской и
белоэмигрантской литературы, об анархизме В. И.
Ленина. Актуальность критики такого типа
фальсификаций не раз отмечалась в марксистской литературе
(см.: 82, с. 53—54; 107, с. 37—38).
Разоблачая подобные фальсификаторские
измышления, В. И. Ленин еще в 1917 году замечал:
«Сколько бы ни клеветала на нас злобствующая пресса
капиталистов и их друзей, называя нас анархистами,
мы не устанем повторять: мы не анархисты, мы
горячие сторонники наилучшей организации масс и
самой твердой «государственной» власти,— только
государства хотим мы не такого, как
буржуазно-парламентарная республика, а такого, как Республика
122

Советов рабочих, солдатских, крестьянских
депутатов» (2, т. 31, с. 460).
Из работ современных буржуазных авторов,
пожалуй, наиболее серьезным исследованием жизни и
мировоззрения Кропоткина является книга Мартина
А. Миллера «Кропоткин» (Чикаго и Лондон, 1976).
Эта работа имеет довольно широкую литературную
и архивную основу. Автор стремился объективно
изобразить деятельность и творчество Кропоткина, его
современное значение. Интерпретации Миллером
фактического материала свойственны типичные для
буржуазной литературы черты, схемы, исходные
положения. Позиция Миллера — позиция левого
буржуазного либерала. Соглашаясь с актуальностью
критики Кропоткиным пороков и неразрешимых
противоречий буржуазного общества и государства,
Миллер не считает, что это является основанием для их
отрицания и ликвидации. Тем не менее он
заканчивает свою книгу словами, что в будущем
«реализуются кропоткинские пророчества о финальном
торжестве свободы над властью* (152, р. 255).
Естественно, что исходная позиция буржуазного
исследователя накладывает отпечаток на характеристику
различных сторон идей Кропоткина. Несколько
гипертрофируется критическое отношение Кропоткина
к государству диктатуры пролетариата.
Если в советской литературе в целом преодолено
упрощенно:негативное отношение к наследию
Кропоткина, складывается традиция объективной
марксистско-ленинской оценки его воззрений, то в
буржуазной и анархистской литературе и прежде, и теперь
преобладают анархистские и
либерально-демократические интерпретации, колеблющиеся в широком
диапазоне — от апологии до негативного отношения.
Нередко анархистское учение Кропоткина о
государстве и праве односторонне воспринимается через
антисоциалистические взгляды самих буржуазных
историков общественной мысли. Для аргументированной
критики немарксистских представлений об истории
политических учений необходимо в ряду других
работ усилить также дальнейшее исследование всего
большого комплекса политико-правовых взглядов
П. А. Кропоткина.
123

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Политико-правовое учение Кропоткина, завершающее
развитие «классического» анархизма XIX века,
содержит все основные методологические,
теоретические и практико-политические недостатки, внутренне
присущие противоречивой мелкобуржуазной теории
анархизма этого исторического периода. Вместе с тем
Кропоткин делает определенный шаг вперед по
сравнению со своим непосредственным
предшественником — М. А. Бакуниным. Это проявилось в
стремлении более глубоко познать природу государства и
права, включить в политическую теорию анархизма
идеи социальных функций государства, расширить
теорию федерализма, дать критику таких новых черт
и явлений в политико-правовой жизни
государственно-монополистического капитализма начала XX века,
как дальнейшая бюрократизация и милитаризация
государственного аппарата, продолжающееся
отчуждение народных масс от политики, экспансия
колониализма, усиление карательной деятельности
государства по отношению к революционному движению,
кризис буржуазной демократии и законности и
т. д. С целью усовершенствования анархистской
доктрины с учетом новых исторических условий
Кропоткин пытался опереться на ряд достижений
естественных и общественных наук своего времени.
Кропоткин—первый крупный теоретик анархизма,
критически анализировавший идеи своих предшественников.
В этом он усматривал одну из возможностей
преодолеть утопизм анархизма. От
анархистов-индивидуалистов Кропоткина выгодно отличает стремление
превзойти индивидуализм как исходный принцип
построения социальной теории. В Кропоткине
импонируют нам глубокий гуманизм, поиск нравственных
основ права, подчеркивание определяющей роли
народных масс в историческом развитии.
В учении Кропоткина о государстве и праве при-
124

сутствуют как положительные моменты (прежде
всего в критике политической реальности
эксплуататорского строя), так и ошибочные, негативные
положения, связанные и с отдельными характеристиками
им теории марксизма, и с ошибочными позициями
Кропоткина по отношению к мировой войне и
политике буржуазного Временного правительства. Груз
анархистских предрассудков Кропоткина сказался на
выводах, сделанных им из критики буржуазной
демократии, а также на его оценке практики
диктатуры пролетариата, демократического характера
Советского государства. Непонимание необходимости
осуществления политического руководства в
революции и после нее революционным классом и всеми
трудящимися пролетарской партией явилось одним
из свидетельств несостоятельности идеологий
анархизма и непригодности ее для практической револю
ционной деятельности.
Однако некоторые аспекты взглядов Кропоткина,
постановка им отдельных вопросов в конце XX векг
приобретают достаточно актуальное звучание в све
те революционных перемен, происходящих в социа
листических странах. К ним относятся, например,
его идеи о развитии и значении кооперации, народно
го творчества и инициативы, самоуправления, о неце
лесообразности полной передачи издательского дела
государству, о разумных пределах государственного
регулирования общественной жизни, о свободе лич
ности, его критика бюрократизма и чрезмерной
централизации, идеализации государства, гуманизация
уголовного наказания и т. д. Однако сам анархизм
предлагает односторонние утопические решения этих
проблем, которые не учитывают исторических
реальностей, ориентируются на фантастический
мгновенный скачок в идеальное коммунистическое будущее
без государства.
Познавательная ценность и практическая
значимость прогрессивных сторон учения Кропоткина бы
ли существенно ограничены всем контекстом утопи
ческой теории анархизма. Это проявилось в общих
выводах, уровне познания общественных явлений,
идеализации отдельных исторических периодов и
общественных форм, учреждений, в социальных
прогнозах и т. д. На примере идей Кропоткина о
государстве видны адаптационные возможности идеологии
125

революционного анархизма, допустимость некоторых
идейных созвучий анархизма и буржуазного
либерализма, реформизма, а также пределы адаптации к
новым социальным условиям этой разновидности
мелкобуржуазной идеологии. Научную несостоятельность
учения о государстве и праве Кропоткина
вынуждены были признать даже многие теоретики
анархизма, хотя и их критика кропоткинских воззрений
имела значительные недостатки.
^уТаким .образом, даже в лице такого выдающегося
"своего представителя, как Кропоткин, теория
анархизма остается искаженным отражением
действительности в сознании определенных слоев мелкой
буржуазии. В то же время учение Кропоткина от многих
его последователей в начале XX века и позже
отличает отчетливая революционная критическая
направленность против капиталистического общества, его
политико-правовых учреждений.
Историческая практика убедительно доказывает
теоретическую и практическую ущербность
большинства анархистских идей, непригодность их для
конструктивного, созидательного революционного
движения. Однако в капиталистических странах до
настоящего времени сохраняются объективные и
субъективные условия, питающие анархистскую идеологию.
Периодическая активизация анархизма
происходит синхронно с резкими обострениями противоречий
буржуазного общества. В условиях же
«государственно-монополистического капитализма,
соединяющего силу монополий и государства, конфликт между
гигантски выросшими производительными силами и
капиталистическими производственными
отношениями становится все острее» (3, с. 130).
В. И. Ленин писал, что вовлечение новых слоев
трудящихся в рабочее движение «неизбежно должно
сопровождаться шатаниями в области теории и
тактики, повторениями старых ошибок, временным
возвратом к устарелым взглядам и к устарелым приемам
и т. д.» (2, т. 20, с. 65).
Исследователь из ГДР Й. Вайхольд выделяет в
современном анархизме две основные
разновидности— «традиционный анархизм» (в том числе
последователи Бакунина и Кропоткина) и «анархо-терро-
ризм». Автор отмечает, что малочисленные группы
«традиционного анархизма» имеются в 14 странах
126

Западной Европы и Северной Америки. В частности,
в ФРГ и в Западном Берлине в 1970-х годах имелось
28 таких групп, издавалось 26 периодических
изданий «традиционного анархизма», во Франции —
около 50 анархических групп, а в Великобритании—
приблизительно 100 (см.: 162, s. 9).
Двойственная противоречивая природа
мелкобуржуазного анархизма определяет провокационную
роль современного анархизма, нередко дающего
повод для массовых расправ над демократическим
движением, и в то же время его потенциальную
возможность быть временным попутчиком революционных
сил в социалистической революции, в антивоенном
движении. Современный анархизм во многом отошел
от идей своих предтеч, теоретиков XIX — начала XX вв.
Теперь он ориентируется на тотальную критику всех
существующих общественно-экономических и
политических систем. И тем не менее для научного
познания современного анархизма необходим критический
анализ его идейных предшественников.
Разумеется, Кропоткин как политический
мыслитель интересен не только в силу живучести идей
анархизма в капиталистических странах, но и как
яркий, самобытный представитель
политико-правовой мысли России последней четверти XIX—начала
XX вв., как крупный ученый, стойкий борец за
справедливость, пропагандист идей революции,
гуманизма, прогресса. В. Д. Бонч-Бруевич вспоминал, что
после встречи с П. А. Кропоткиным в начале мая 1919
года В. И. Ленин, отмечая «устарелость»,
ошибочность взглядов Кропоткина, отрыв его от реальной
жизни, революционной практики, заметил: «Он все-
таки для нас ценен и дорог всем своим прекрасным
прошлым и теми работами, которые он сделал»
(40, с. 416).

ПРИЛОЖЕНИЕ
ИЗ РАБОТ П. А. КРОПОТКИНА
СОВРЕМЕННАЯ НАУКА И АНАРХИЯ
(III. ГОСУДАРСТВО, ЕГО РОЛЬ В ИСТОРИИ)
...Через всю историю нашей цивилизации проходят два течения,
две враждебные традиции: римская и народная; императорская
и федералистская; традиция власти и традиция свободы...
История не представляет одной, непрерывной линии
развития. По временам развитие останавливалось в одной части
света, а затем возобновлялось в другой. Египет, Азия, берега
Средиземного моря, Центральная Европа поочередно перебывали
очагами исторического развития. И каждый раз развитие
начиналось с первобытного племени; затем оно переходило к
сельской общине; затем наступал период вольных городов и,
наконец, период государства, во время которого развитие
продолжалось некоторое время, но затем вскоре замирало.
В Египте цивилизация началась в среде первобытного
племени, достигла ступени сельской общины; потом пережила
период вольных городов и позднее приняла форму государства,
которое после временного процветания привело к смерти страны.
Развитие снова началось в Ассирии, в Персии, в
Палестине. Снова оно прошло через ту же ступень—первобытного
племени, сельской общины, вольного города, всесильного
государства, и затем опять наступила — смерть!
Новая цивилизация возникла в Греции. Опять начавшись
с первобытного племени, медленно пережив сельскую общину,
она вступила в период республиканских городов. В этой форме
греческая цивилизация достигла своего полного расцвета. Но
вот с востока на нее повеяло ядовитым дыханием восточных
деспотических традиций. Войны и победы создали македонскую
империю Александра. Водворилось государство и начало сосать
жизненные соки из цивилизации пока не настал тот же
конец— смерть!
Образованность перенеслась тогда в Рим. Здесь мы опять
видим зарождение ее из первобытного племени; потом сельскую
128

общину, и затем вольный город. Опять в этой форме римская
цивилизация достигла своей высшей точки. Но затем явилось
государство, империя, и с нею конец—смерть!
На развалинах римской империи цивилизация возродилась
среди кельтских, германских, славянских и скандинавских
племен. Медленно вырабатывало первобытное племя свои
учреждения, пока они не приняли формы сельской общины. На этой
ступени они дожили до двенадцатого столетия. Тогда возникли
республиканские вольные города, породившие тот славный
расцвет человеческого ума, о котором свидетельствуют нам
памятники архитектуры, широкое развитие искусств и открытия,
положившие основания нашему естествознанию. Но затем, в 16-м
веке, явилось на сцену государство и... неужели опять смерть?
Да, смерть —или возрождение! Смерть, если мы не
сумеем перестроить общество на свободном,
противогосударственном фундаменте.
Одно из двух. Или государство раздавит личность и
местную жизнь; завладеет всеми областями человеческой
деятельности, принесет с собою войны и внутреннюю борьбу из-за
обладания властью, поверхностные революции, лишь сменяющие
тиранов и, как неизбежный конец,—смерть!
Или государство должно быть разрушено, и в таком
случае новая жизнь возникает в тысяче центров, на почве
энергической, личной и групповой инициативы, на почве вольного
соглашения. Выбирайте сами! (24, с 195—196).
РЕЧИ БУНТОВЩИКА
(ГЛ. XIV. ЗАКОН И ВЛАСТЬ)
— сКогда невежество царит в обществе, и беспорядок—в
умах, тогда законы плодятся. Люди всего ждут от
законодательства, а так как всякий новый закон приносит с собой
разочарование, то они привыкают требовать от законодательства того,
что могло бы прийти лишь от них самих от их образования,
их нравов».—Любопытно, что написал эти строки не
революционер какой-нибудь, и даже не реформатор, а известный
французский законовед, Даллоз ...Хотя и написанные составителем и
защитником законов, эти строки тем не менее совершенно
верно изображают ненормальное состояние наших обществ.
В современных государствах, выпустить новый закон
считается лекарством от всех зол. Вместо того, чтобы самим
изменять то, что плохо, люди все время просят нового закона.
Если дорога между двумя деревнями станет непроходимой,
западноевропейские крестьяне, вместо того, чтобы исправить ее,
9 Заказ 7213
129

болтают промеж себя, что надо бы издать новый закон насчет
проселочных дорог.—Деревенский урядник, пользуясь всеобщим
холопством, оскорбит ли кого-нибудь.—«Надо бы закон такой,
чтоб велел урядникам быть повежливей!»—говорит
оскорбленный. Земледелие и торговля приходят ли в упадок? —
«необходимы охранительные пошлины», говорят в один голос и
крестьяне, и помещики, и прасолы. И наконец, если фабрикант
уменьшает плату рабочим, или удлиняет их рабочий день,—«Нужно
законом их обуздать!» восклицают ораторы, метящие в
депутаты,—вместо того, чтобы сказать рабочим, что против хозяйской
жадности есть другое средство: отобрать у них то, что они
нажили, грабя поколения рабочих. Словом, на все нужен закон.
Закон о проселочных дорогах, закон для мод, закон против
бешеных собак, закон о добродетелях, закон для обуздания
пороков,—законы против всех зол, происходящих от беспечности
и трусости людской!
Все мы до того испорчены нашим воспитанием, которое с
ранних лет убивает в нас бунтовской дух и развивает
повиновение властям; все мы так развращены нашею жизнью из-под
палки закона, который все предвидит и все узаконяет: наше
рождение, наше образование, наше развитие, нашу любовь,
дружбу и т. д.,—что если так будет продолжаться, то человек
скоро утратит всякую способность рассуждать и всякую личную
предприимчивость. Наши общества, по-видимому, совсем
потеряли веру в то, что можно жить иначе, чем под руководством
законов, придуманных Палатою, или Думою, и прилагаемых
сотнями тысяч чиновников. Даже тогда, когда люди
освобождаются от этого ярма, они сейчас же спешат вновь надеть его.
«Первый год Свободы», провозглашенный Великою
Французскою революцией, не продолжался более одного дня. На
другой же день общество уже само шло под ярмо нового закона
и власти.
В самом деле, вот уже тысячи лет, как наши правители
твердят на все голоса:—«Уважение к закону, повиновение
власти!» Отец и мать воспитывают детей в этих мыслях. Школа
подтверждает уроки родителей и доказывает необходимость
повиновения, давая детям обрывки науки, ловко подобранные с
этой целью. Из повиновения закону школа делает религию.
Бога и начальство она сливает в одно божество и требует обоим
одинакового повиновения. Герой истории, сочиненный
услужливыми писателями,—тот, кто повиновался закону, кто защищал
его против бунтовщиков.
Потом, когда юноша вступит в общественную жизнь,
общество и литература, подобно капле, долбящей камень,
продолжает всечасно поддерживать в нем то же почитание власти.
130

Большая часть ученых сочинений по истории, политике,
экономике полны уважения к закону; даже естественными науками
пользуются в том же направлении; в эти науки, построенные
на наблюдении природы, вводят язык, заимствованный у
богословия и у законников, и таким путем сбивают с толку
рассудок, приучая нас почтительно относиться к писаному закону.
Газеты работают в том же направлении. В них не
найдется ни одной статьи, которая не учила бы повиновению закону,—
даже тогда, когда тут же, на третьей странице, каждый день
дают факты, показывающие, как нелепы законы, как их
топчут в грязь сами их официальные защитники. Холопство перед
законом так привыкли представлять добродетелью, что я
сомневаюсь, найдется ли хоть один революционер, который в
молодости не начал бы с защиты законов против того, что
называется сзлоупотреблениями»,—т. е. против неизбежных
последствий самих же законов.
Искусство тоже плетется вслед за официальной наукой.
Герой ваятеля, живописца и музыканта защищает закон своим
щитом и, с воспаленными глазами и раздутыми ноздрями, готов
разить мечом того, кто посмеет тронуть закон. Закону
воздвигают храмы, ему назначают первосвященников, которых сами
революционеры не смеют тронуть; и если революция сметает
какое-нибудь старое установление, она тотчас же, новым
законом, освящает свое дело.
Сборище правил, оставленных нам в наследство временами
рабства, крепостного права, феодализма и королевской власти,
именуемое теперь сзаконом>, заступило место каменных
истуканов, которым в былое время приносили в жертву людей, и
которых даже боялся коснуться воспитанный в рабстве
человек, из страха быть убитым их громами.
Замечательно, что такое обоготворение закона стало
особенно развиваться с т^х пор, как ко власти пришла буржуазия
во время Великой Французской революции. При старом
королевском режиме мало говорили о законах — разве только вслед
за Монтескье, Руссо и Вольтером, чтобы противопоставлять их
королевским причудам, которым люди подчинялись под
страхом тюрьмы и виселицы. Но во время революции и после нее,
адвокаты, метившие в правительство и попавшие в него,
употребили все усилия, чтобы утвердить веру в закон, на которой они
могли бы построить свою власть. Буржуазия сразу
поддержала их, видя в них свой якорь спасения против народной волны;
духовенство дало им благословение, чтобы спасти свой
корабль от ярости бунтовавших народных волн; и наконец народ
принял новое положение, созданное для него законом, видя
в нем некоторое улучшение против насилия и своеволия преж-
9*
131

них времен. Нужно мысленно перенестись в восемнадцатый век,
чтобы вполне понять это отношение народа. Нужно сердцем
перестрадать его страдания от насилий, совершавшихся над ним
ьсемогущим дво! янством, чтобы почувствовать какое волшебное
действие должны были оказать на крестьянина слова впервые
произнесенные во время революции: — сРавенство перед
законом! Подчинение закону, без различия сословного
происхождения и богатства!...»
Теперь мы знаем, что в таком обещании не было всей
правды; равенства экономического,—«равенства на деле», как тогда
говорили,—закон не устанавливал. Но для того времени это
уже было громадным шагом вперед, — это было первое
признание правды. Вот почему, когда спасители буржуазии —
Робеспьер и его товарищи-якобинцы, основываясь на писаниях
философов буржуазии, Руссо и Вольтера, провозгласили
«повиновение закону, равному для всех»,—народ с радостью
принял эту сделку, тем более, что его революционный порыв уже
истощался под напором врага, все более и более прочно
организованного. Народ подставил свою шею под ярмо закона,
видя в этом спасение от своеволия придворных и помещиков.
С тех пор буржуазия неустанно выставляла тот же
лозунг: — «равенство перед законом». Вместе с представительным
правлением «он» составляет сущность буржуазной философии
девятнадцатого века...
При всем том, за последние сто с лишним лет кое-что все-
таки изменилось. Теперь везде уже появляются бунтовщики,
нежелающие повиноваться закону, не осведомившись о его
происхождении, о степени его теперешней полезности и о причинах,
почему его окружают таким почтением,—почему ему
повинуются? В надвигающемся перевороте действительно намечается
«революция», а не просто «бунт»,—уже потому, что мятежные
умы начинают подвергать критике все доселе свято
почитавшиеся «основы» общества и, прежде всего,—божество нашего
времени, — закон.
Нарождающиеся теперь революционеры желают знать
истинное происхождение закона; и они находят в его основе либо
божество,—плод страхов дикаря,—такое же глупое, злое и
мелочное существо, как сами жрецы, которые прикрывались
сверхъестественным происхождением закона; либо насилие, т. е.
завоевание народов огнем и мечом. Мы начинаем изучать основной
характер закона и находим, что его отличительная черта всегда
была неизменность, застой, окаменение,— в то
время, как человечество всегда стремится к непрерывному
развитию...^, с. 214—219).
132

ЛИТЕРАТУРА
г*
1. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, иэд. 2-е (т. 13, 5l, 32—
34, 36-39).
2. Ленин В. И. Полное собрание сочинений, иэд. 5-е (т. 20,
21, 30—33, 36, 41, 43, 54).
3. Материалы XXVII съезда КПСС. М., 1986.
4. Материалы XIX Всесоюзной конференции КПСС. 28
июня—1 июля 1988 года. М., 1988.
5. Кропоткин 77. Л. Анархия. Ее философия, ее идеал.
Лейпциг—СПб., 1906.
6. Кропоткин 77. Л. Анархия и ее место в социалистической
эволюции. СПб., 1907.
7. Кропоткин 77. А. Великая Французская революция, 1789—
1793/Под ред. В. М. Далина. Примечания А. В. Гордона,
Е. В. Старостина. Статьи В. М. Далина, Е. В. Старостина.
М., 1979.
8. Кропоткин 77. Л. Взаимная помощь среди животных и
людей как двигатель прогресса. П.—М., 1922.
9. Кропоткин 77. Л. В русских и французских тюрьмах.
СПб., 1906.
10. Кропоткин 77. Л. Завоевание хлеба. СПб., 1906.
11. Кропоткин 77. Л. Записки революционера/Предисл. и
примеч. В. А. Твардовской. М., 1966.
12. Кропоткин 77. Л. Идеалы и действительность в русской
литературе. СПб., 190/. t .
13. Кропоткин 77. Л. Наказание смертной казнью. — Против
смертной казни/Сб. статей под ред. М. Н. Гернета, О. Б.
Гольдовского, И. Н. Сахарова. Изд. 2-е, М., 1907.
14. Кропоткин 77. Л. Нравственные начала анархизма. Лондон,
1907.
15. Кропоткин 77. Л. Открытое письмо к западно-европейским
рабочим. М., 1918.
16. Кропоткин 77. Л. Письма из Восточной Сибири/Сост. В. А
Маркин, Е. В. Старостин. Иркутск, 1983.
17. Кропоткин 77. Л. Письма к В. Н. Черкезову.—Каторга и
ссылка, 1926, № 4 (25).
18. Кропоткин 77. Л. Письма о текущих событиях. М., 1917.
19. Кропоткин 77. А. Письмо к А. Атабекяну от 4 апреля
1919 г.—Почин. Кооперация.—Синдикализм.—Этика, 1922,
№ 2.
20. Кропоткин 77. Л. Полевой военный суд, учрежденный в
Иркутске по делу о возмущении преступников на Круго-
байкальской дороге.—Былое, 1922, № 17.
21. Кропоткин 77. Л. Поля, фабрики и мастерские. Пг.-М.,
1921.
133

22 Кропоткин /7. А. Предисловие к кн.? Эльцбахер /7.
Анархизм. Берлин, 1922.
23. Кропоткин /7. А. Речи бунтовщика. П.-М., 1921.
24. Кропоткин П. А. Современная наука и анархия. П.-М.,
1920.
25. Кропоткин П. А. Справедливость и нравственность. П.-М.,
1921.
26. Кропоткин П. А. Толстой. — Утро России, № 306, 1910, 21
ноября.
27. Кропоткин П. А. Т. 7. Взаимопомощь, как фактор
эволюции. СПб., 1907.
28. Кропоткин П. А. Узаконенная месть, именуемая
правосудием. М., 1906.
29. Кропоткин П. А. Федерация—как путь к объединению.—
Голос минувшего, 1923, № 1, с. 15—19.
30. Кропоткин /7. А. Этика. Т. 1. Происхождение и развитие
нравственности. П.-М., 1922.
31. Кропоткин П. А. и Кропоткин А. А. Переписка. Т. 1—2.
М.-Л., 1932—1933.
32. Александров В. А. Обычное право крепостной деревни
России. XVIII—начало XIX вв. М., 1984.
33. Анашкин Г. 3. Смертная казнь в капиталистических
государствах (историко-правовой очерк). М., 1971.
34. Атабекян А. Децентрализация права.—Почин. Кооперация.—
Синдикализм. — Этика, 1922, № 2.
35. Библиотека В. И. Ленина в Кремле. Каталог. М., 1961.
36. Блюм Р. Н. Взгляды П. А. Кропоткина на революцию.—
Ученые записки Тартуского гос. ун-та. 241 вып. Труды по
философии. Тарту, 1969.
37. Богданов М. Н. Карл Федорович Кесслер. СПб., 1882.
38. Бонч-Бруевич В. Д. Мои воспоминания о Петре
Алексеевиче Кропоткине.—Звезда, 1930, № 4 и 6.
39. Бонч-Бруевич В. Д. Памяти П. А. Кропоткина.—Красная
нива, 1931, № 5.
40. Бонч-Бруевич В. Д. Воспоминания о Ленине. М.. 1965.
41. Боровой А. А. Анархизм. М., 1918.
42. Бороздин А. Н. Идеи утопического социализма П. А.
Кропоткина. Автореф. дисс. канд. филос. наук. М., 1979.
43. Брандис Е. П. Жюль Берн. Жизнь и творчество. Л., 1963.
44. Бюллетень Всероссийского Комитета по увековечению
памяти П. А. Кропоткина. № 1 и 2. М., 1924.
45. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника, т. 6, 7,
9, 10, 12. М., 1975—1982.
46. Галактионов А. А. и Никандров П. Ф. Русская философия
XI—XIX веков. Л., 1970, гл. 13.
47. Гапочко Л. В. и Старостин Б. В. Архив П. А. и А. А.
Кропоткиных.—Записки отдела рукописей ГБЛ. Вып. 34, М.,
1973.
48. Гольдберг Д. И. Из переписки Котоку Дэндзиро (Сюсун)
с А. Джонсоном и П. А. Кропоткиным.—Народы Азии и
Африки. История, экономика, культура, 1976, № 3.
49. Гольдман Э. П. А. Кропоткин.—Былое, 1922, № 17.
50. Гордин А. Л. От юридического анархизма к фактическому.
М., 1920.
51. Государственное Совещание. Центрархив. 1917 год в
документах и материалах. М.-Л., 1930.
134

52. Гражданская война и военная интервенция в СССР.
Энциклопедия. М., 1983.
53. Графский В. Г. Государство и технократия. Историко-кри-
тическое исследование. М., 1981.
54. Графский В. Г. Бакунин. М., 1985.
55. Гроссман-Рощин И. Октябрьская революция и тактика
анархо-синдикалистов.—Голос Труда, М.-Пг., 1919, № 1,
декабрь.
56. Далин В. М. Кропоткин—историк Великой Французской
революции.—Историки Франции XIX—XX веков. М., 1981,
с. 96—128.
57. Данилов В. Н. Социологические воззрения П. А.
Кропоткина. Автореф. дисс. канд. филос. наук. М., 1970.
58. Джангирян В. Г. Критика англо-американской буржуазной
историографии М. А. Бакунина и бакунизма. М., 1978.
59. Золотухина Н. М. Политические воззрения Вильяма
Годвина. Автореферат дисс. канд. юрид. наук. М., 1966.
60. Золотухина Н. М. Развитие русской средневековой
политико-правовой мысли. М., 1985.
61. Зорькин В. Д. Позитивистская теория права в России.
М., 1978.
62. Издания общества «Народной расправы». М., 1869, № 1.
63 Интернациональный сборник. П. А. Кропоткин и его
учение. Чикаго, 1931.
64. Кане в С. Н. Октябрьская революция и крах анархизма
(Борьба партии большевиков против анархизма. 1917—
1922 гг.). М., 1974.
65. Канев С. Н. Революция и анархизм. Из истории борьбы
революционных демократов и большевиков против
анархизма (1840—1917 гг.). М., 1987.
66. Касавин И. Т. Теория познания в плену анархии.
Критический анализ новейших тенденций в буржуазной
философии науки. М., 1987.
67. Киселев В. Н. П. А. Кропоткин в Дмитрове (1918—1921).
Дмитров, Дмитровская районная библиотека, 1967.
68. Князь П. А. Кропоткин. «Справка» департамента
полиции.—Былое, 1922, № 17.
69. Комин В. В. Анархизм в России. Специальный курс
лекций, прочитанный на историческом факультете
педагогического института. Калинин, 1969.
70. Корноухое Е. М. Борьба партии большевиков против
анархизма в России. М., 1981.
71. Косичев А. Д. Борьба марксизма-ленинизма с идеологией
анархизма и современность. М., 1964.
72. Косичев Л. Д. Анархисты. П. А. Кропоткин.—В кн..-
История философии в СССР. Т. 4. М., 1971, с. 135—142.
73. Костомаров И. И. Мысли о федеративном начале в
Древней Руси.— Собр. соч. Кн. I, т. 1. СПб., 1903.
74. Кульчицкий Л. Современный анархизм. Изложение,
источники, критика. Пер. с польского. Пг., 1917.
75. Куприц Н. Я. Из истории государственно-правовой мысли
дореволюционной России (XIX в.). М., 1980.
76. Курашвили Б. П. Борьба с бюрократизмом. М., 1988.
77. Лиоренцевич И. Г. П. А. Кропоткин.—В кн.г
Социологическая мысль в России. Очерки истории немарксистской
135

социологии последней трети XIX—начала XX века. Л., 1978,
с. 127—136.
78. Лосев Л. Ф. Античная философия истории. М., 1977.
79. Малинин В. А. Философия революционного народничества.
М., 1972.
80. Маркин В. А. Петр Алексеевич Кропоткин (1842—1921).
М., 1985.
81. Мамут Л. С. Карл Маркс как теоретик государства. М.,
1979.
82. Мамут Л. С, Учение Маркса о государстве и современная,
идеологическая борьба.—Сов. государство и право, 1984,
№ 3.
83. Мндоянц С. А. Философия анархизма в России второй
половины XIX — начала XX веков. М. А. Бакунин, П. А.
Кропоткин (историко-критический анализ). Автореферат дисс.
канд. филос. наук. М., 1987.
84. Моисеев П. И. Критика философии М. Бакунина и
современность. Иркутск, 1981.
85. Н. /С. и М. Ч. Некролог. — Хлеб и Воля. Харьков, 1917,
№ 7, 16(3), сент.
86. Набат, 1915, № 2—3, май-июнь.
87. Нахов iL M. Киническая литература. М., 1981.
88. Нахов ММ. Философия киников. М., 1982.
89. Нерсесянц В. С. Право и закон. Из истории правовых
учений. М., 1983.
90. Община, 1870, № 1.
91. ОР ГБЛ (Отдел рукописей Гос. библиотеки СССР им.
В. И. Ленина), А. 410 (П. А. Кропоткин).
92. Остроумов С. 6. Преступность и ее причины в
дореволюционной России. М., 1980.
93. П. А. Кропоткин. К 80-летию со дня рождения. М., 1922.
94. П. А. Кропоткин. Однодневная газета Всероссийского
общественного комитета по увековечению памяти П. А.
Кропоткина. 8 февраля 1921 г.—8 февраля 1922 г.
95. Памятники революционной России. М., 1986.
96. Лирумова Н. М. Гуманизм Кропоткина.—Прометей. Т. 3.
М., 1967.
97. Пирумова И. М. Петр Алексеевич Кропоткин. М.. 1972.
98. Пирумова Н. М. Кропоткин в газете cLe Revolte» 1879—
1882 гг.—В сб.? Вторая революционная ситуация в России.
Отклики на страницах прессы. М., 1981.
99. Пирумова Н. М., Салье В. М. Письмо Джорджа Бернарда
Шоу Петру Алексеевичу Кропоткину.—Памятники
культуры. Новые открытия. Ежегодник 1984. Л., 1986.
100. Плотниекс А. А. Становление и развитие
марксистско-ленинской общей теории права в СССР. 1917—1936 гг. Рига,
1978.
101. Полянский Ф. Я. Критика экономических теорий
анархизма. М., 1976.
102. Пономарев Н. В. Критика анархистской концепции
власти и современность. Казань, 1978.
103. Прозорова Н. С. Борьба К. Маркса и Ф. Энгельса против
анархизма. М., 1961.
104. Пронякин Д. И. Революционно-анархическая доктрина
П. А. Кропоткина (критический анализ). Автореф. дисс
канд. филос. наук. Л., 1977.
136

105. Ракутов А. И. Нравственная концепция П. Кропоткина-
Вестник Моск. ун-та. Философия, 1975, № 5.
106. РакуТов А. И. Критика нравственных взглядов русских
анархистов (М. Бакунин, П. Кропоткин). Автореф. дисс.
канд. филос. наук. М., 1975.
107. Раткович Р. Выступление на заседании Исследовательской
группы Международной ассоциации политических наук
(МАПН) сМарксистская политическая мысль».—Сов.
государство и право, 1984, № 6, с. 37—38.
108. Революционное народничество 70-х годов XIX века. Т. II.
1876—1882. М.-Л., 1965.
109. Революционное творчество, 1918, № 1—2, январь-февраль.
ПО. Сводный каталог русской нелегальной и запрещенной
печати XIX века. Книги и периодические издания. Ч. 1. М.,
1981.
111. Святогор А. «Доктрина отцов» и анархизм-биокосмизм.—
Биокосмист, 1922, № 3—4.
112. Селье Г. Стресс без дистресса. М., 1982.
113. Симонов Я. Степень человечности.—Литературная газета,
1976, № 33, 18 авг.
Л14. Смертная казнь. Чему учит история.—Московские новости,
1987, № 50, 13 дек.
115. Спенсер Г. Основания социологии. Т. II. СПб., 1898.
116. Стабурова Е. Ю. Анархизм в Китае 1890—1921. М., 1983.
117. Сталин И. В. Социализм или анархизм?—Соч., т. 1. М.,
1946.
118. Старостин Е. В. О встречах В. И. Ленина и П. А.
Кропоткина (К вопросу датировки) .—Археографический
ежегодник за 1968 год. М., 1970.
119. Старостин Е. В. Источники о жизни и деятельности П. А.
Кропоткина (Из истории русской общественной мысли
конца XIX—начала XX вв.). Автореф. дисс. канд. историч.
наук. М., 1972.
120. Старостин Е. В. П. А. Кропоткин (1842—1921).
Библиографический указатель печатных трудов. Вып. 1—2. М.,
1980.
121. Старостин Е. В. Историко-революционный музей П. А.
Кропоткина.—В кн.: Великий Октябрь и непролетарские
партии. М., 1982, с. 195—202.
122. Старостин Е. В. Анархизм.—Философский
энциклопедический словарь. М., 1983.
123. Старостин Е. В. Как мы прощались с Кропоткиным.—
Юность, 1988, № 5.
124. Стоянов Б. Закон и право.—В кн.? Петр Кропоткин. Сб.
статей, посвященных памяти П. А. Кропоткина. П.-М., 1922.
125. Туманов Б. А. Буржуазная правовая идеология. К критике
учений о праве. М., 1971.
126. Ударцев С. Ф. О взглядах П. А. Кропоткина на
федерацию.—Известия АН КазССР. Серия обществ, наук, 1983,
№ 5.
127. Ударцев С. Ф. Анархическая теория государства П. А.
Кропоткина.—Правоведение, 1986, № 2.
128. Ударцев С. Ф. О взглядах П. А. Кропоткина на
соотношение права и законодательства.—Известия АН КазССР.
Серия обществ, наук, 1986, № 5.
137

129. Фейерабенд Пол. Избранные труды по методологии науки.
М., 1986.
130. Хохлов Р. Ф. На родине. К 125-летию со дня рождения
П. А. Кропоткина.—Путь Ильича, 1967, 9, 12 дек.
131. Хохлов Р. Ф. Фонд П. А. Кропоткина в собрании
Дмитровского музея.—Археографический ежегодник за 1974 год. М.,
1975.
132. Хрусталев В. Анархизм как философия действия (По
П. Кропоткину).—Вольная жизнь, 1921, № 11/12.
133. ЦГАОР СССР (Центральный государственный архив
Октябрьской революции, высших органов государственного
управления СССР), ф. 1129 (П. А. Кропоткин).
134. ЦГАОР СССР, ф. 1762 (П. Л. Лавров).
135. ЦГАОР СССР, ф. 6753 (Н. В. Кончевская).
136. Чарушин Н. А. О далеком прошлом. М., 1973.
137. Черный передел, 1881, № 4 (сентябрь).
138. Четвернин В. А. Современные концепции естественного
права (на материале философии права ФРГ, Австрии,
Швейцарии). Автореф. дисс. канд. юрид. наук. М., 1982.
139. Шеметов А. Искупление. Повесть о Петре Кропоткине
(Пламенные революционеры). М., 1986.
140. штаммлер Р. Анархизм. Теория и критика. СПб., 1906.
141. Щипаное И. Я. Философия и социология русского
народничества. М., 1983, с. 214—276.
142. Эльцбахер П. Анархизм: Берлин, 1922.
143. Эфроимсон В. Родословная альтруизма. Этика с позиций
эволюционной генетики человека.—Новый мир, 1971, № 10.
144. Я невский В. В. Общественно-политические и правовые
взгляды Л. Н. Толстого. Воронеж, 1983.
145. Amilie F., Bahr H. D., Kresic A., Rocker R. Anarchismus und
Marxismus. Bd. I. Berlin, 1973.
146. Archives Bakounine. Textes etablis et annotes par Arthur
Lening. Vol. V. Leiden, 1974.
147. Goerdt W. Russische Philosophie. Zugange und Durchblicke.
Verlag Karl Alber Freiburg/Munchen, 1984.
148. Guerin D. Anarchismus. Begriff und Praxis. Frankfurt a/M.,
1975.
149. Kropotkin's message. — In: British labour delegation to
Russia 1920. Report, L., 1920.
150. Kropotkin says, stop the war. — Freedom. L„ 1920, vol. 34,
July, № 374.
151. Kropotkine P. Oeuvres. Paris, 1976.
152. Miller M. A. Kropotkin. Chicago-London: Univ. Chicago
press, 1976.
153. Nettlau M. Bibliographie de l'Anarchie. Bruxelles-Paris, 1897.
154. Nettlau M. Der Vorfruhling der Anarchic Ihre historische
Entwicklung von den Anfangen bis zum Jahre 1864. Berlin,
1925.
155. Nettlau M. Anarchisten und Sozialrevolutionare. Die
historische Entwicklung des Anarchismus in den Jahren 1880—
1886. Berlin, 1931.
156. Nettlau M. Geschichte der Anarchismus von Proudhon zu
Kropotkin. Seine historische Entwicklung in den Jahren
1859—1880. Verlag Detlev Anvermann K. G. Glashutten im
Taunus, 1927.
138

157. Oeuvres completes de Bakounlne, VI. Paris, 1978.
158. Reinhold P. Studie zur Antiautoritaren Arbeiterbewegung.
Geschichte und Theorie des Antiautoritfiren Sozialismus.
Bonn, 1978.
159. Schwendter R. Zur Geschichte der Zukunft. Zukunftsforschung
und Sozialismus. Band 1. Syndikat Autoren und Verlagsge-
sellschaft, Frankfurt a/M., 1982.
160. Unsere Wunsche sind Erinnerungen an dieZukunft. Marxismus
und Anarchismus. Bd. 3. Berlin, 1976.
161. Viesel //. /. Nachwort. — In: Muhsam £. Befreiung der Ge-
sellschaft vom Staat. Berlin, 1973.
162. Weichold J. Anarchismus heute. Sein Platz in Klassenkampf
der Gegenwart. Berlin: Dietz Verlag, 1980.
163. Woodcock 0. Nachwort. — In: Kropotkin. Memoiren eines
Revolutionars. Frankfurt a/M., 1973.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Александр II. 8
Александр III. 14
Александр Македонский 128
Александров В. А. 134
Анашкин Г. 3. 134
Арборе-Ралли 3. К. 11
Астауров Б. А. 86
Атабекян А. 19, 80, 105, 133,
134
Бабеф Г. 40, 122
Бакунин М. А. 6, 9, 11, 26, 30,
32, 35, 36, 39—41, 45—47,
50—52, 54, 55, 57, 58, 62, 63,
66—68, 70, 71, 74, 75, 84, 85,
87,92—96, 98, 105, 107, 111—
115, 118—122, 124, 126, 135—
139
Белинский В. Г. 102
Беляев И. Д. 44
Беркман А. 17
Бертони Л. 17
Блюм Р. Н. 25, ПО, 134,
Бонч-Бруевич В. Д. 16, 20, 22,
70, 81, 127
Боровой А. А. 10, 19, 75, 115,
116
Бороздин А. Н. 112, 134
Брешко-Брешковская Е. К. 66
Бюхнер Л. 33
Вайхольд й. (Weichold J.) 126,
139
Верн Жюль 13
Вольтер 131, 132
Вудкок Г. (Woodcock G.) 120,
139
Галактионов А. А. ПО, 113,
134
Гапочко Л. В. 134
Гегель Г. В. Ф. 30
Гернет М. Н. 133
Герцен А. И. 8, 9, 67, 102
Гильом Дж. 11
Гоббс Т. 55, 87
Годвин В. 30, 51, 89, 121, 135
Гольдберг Д. И. 134
Гольдман Э. П. 17, 18, 134
Гольдсмит М. И. 20, 118
Горбачев М. С. 109
Гордин А. Л. 116—117, 134
Гордон А. В. 133
Грав Ж. 115
Графский В. Г. 135
Григорьев А. А. 8
Гроссман И. С. 17, 118, 135
Гроссман-Рощин И.—см.
Гроссман И. С.
Гроций Г. 87
Гюго В. 15
Далии В. М. 133, 135
Даллоз 129
Дамела-Ньювенгейс Ф. 17
Данилов В. Н. 112
Дарвин Ч. 5, 32
Джангирян В. Г. 135
Дюги Л. 32, 54, 98
Жуковский Н. И. 11
Золотухина Н. М. 135
Зорькин В. Д. 135
Канев С. Н. 11, 108, 135
Кант И. 87
Кареев Н. И. 44
Касавин И. Т. 135
Кау-Джер 13
Каутский К. 52
Каченовский Д. И. 67
Керенский А. Ф. 18, 120
Кесслер К. Ф. 16, 32, 134
Киселев В. Н. 135
Кистяковский Б. А. 97
Ковалевский М. М. 32, 44, 49,
53, 54, 57, 67, 98
Комин В. В. 135
Конт О. 54, 87
Кончевская Н. В. 138
Корн М— см, Гольдсмит М. И,
140

Корноухов Е. М. 107, 135
Короленко В. Г. 102
Корф С. А. 67
Корсаков М. С. 9
Косичев А. Д. 109, ПО, 135
Костомаров Н. И. 44, 67, 68,
70, 135
Котоку Дэндзиро 134
Кравчинский СМ. 11
Кропоткин А. А. 8, 10
Кропоткин А. П. 7
Кропоткин Д. В. 7
Кропоткин Н. А. 100
Кропоткина Е. Н. 7
Кропоткина С. Г. 15, 23
Кулишова А. М. 14
Кульчицкий Л. 121, 135
Кукель Б. К. 9
Куницын А. П. 67
Куприц Н. Я. 135
Курашвили Б. П. 135
Лавров П. Л. 8, 14, 29, 85,
138
Лассаль Ф. 119
Лебедев Б. Ф. 21
Лебедев Н. К. 23
Ленин В. И. 6, 16, 18, 19—22,
25, 52, 69, 71, 72, 74, 76, 81,
82, 88, 102, 107—109, 113,
120, 126, 127, 133, 134, 136,
137
Ленинг A. (Lening A.) 138
Лиоренцевич И. Г. 111, 135
Ломброзо Ч. 99
Лосев А. Ф. 136
Малатеста Э. 17, 115
Малинин В. А. ПО, 111, 136
Мальтус Т. Р. 40
Мамут Л. С. 136
Маркин В. А. 113, 133, 136
Маркс К. 13, 14, 41, 42, 57, 58,
72, 81, 98, 107—109, 115, 119,
122, 133
Махно Н. И. 19
Мечников Л. И. 54, 105
Миклухо-Маклай Н. Н. 44
Миллер М. A. (Miller M. А.)
123, 138
Милюков П. Н. 18
Минин В. В. 82
Мишле Ж. 44
Мндоянц С. А. 112, 136
Моисеев П. И. 136
Монтескье Ш. Л. 131
Морган Л. Г. 44, 53
Муравьев Н. М. 67
Муравьев-Амурский Н. Н. 9
Натансон М. А. 11
Нахов И. М. 136
Неведомский М. 83
Некрасов Н. А. 8
Неттлау М. (Nettlau M.) 76,
118—120, 138
Нерсесянц В. С 89, 136
Нечаев С. Г. 12, 89
Никандров П. Ф. ПО, 113—114
Новгородцев П. И. 97
Новомирский Я. И. 19, 69, 80
Ноулз Дж. 15
Ободовская А. Я. 11
Огарев Н. П. 8
Олсуфьев Д. 19
Остроумов С. С. 136
Оуэн Р. 21, 40
Перовская С. Л. И
Пирумова Н. М. 18, 113, 136
Плеханов Г. В. 66
Плотниекс А. А. 136
Полянский Ф. Я. 9, 11, 113,
136
Пономарев Н. В. 111, 136
Прозорова Н. С. 136
Пронякин Д. И. 112, 136
Прудон П. Ж. 6, 10, 11, 26,
30, 40, 51, 54, 70, 75, 88, 92,
107, 119—121, 138
Пулен 8
Ракутов А. И. 112, 137
Рейнгольд П. (Reinhold P.)
120, 139
Реклю Э. 5, 62, 119
Робеспьер М. 132
Ровинский П. А. 67
Роккер P. (Rocker R.) 17, 120,
138
Рощин И.— см. Гроссман И. С.
Ру Ж. 13
Руссо Ж- Ж. 131, 132
Рюбель М. (Rubel M.) 122
Рюрик 7, 44
Сажин М. П. 11
Салтыков-Щедрин М. Е. 14
Салье В. М. 136
Святогор А. 117—118, 137
Селье Г. 86
141

Семашко Н. А. 22
Сен-Симон А. 21, 40
Сераковкий С. И. 67
Сергеевич В. И. 44
Серебренников В. И. 89
Симонов П. 137
Смирнов В. Н. 13
Смирнов Н. П. 8
Соловьев В. С. 102
Солон 48
Спенсер Г. 15, 27, 28, 47, 78,
79
Стабурова Е. Ю. 137
Сталин И. В. 108, 109, 137
Старостин Е. В. 113, 114, 133,
134, 137
Стеклов Ю. М. 21
Стоянов Б. 137
Сулима 7
Талейран 13
Твардовская В. А. 109, 133
Толстой Л. Н. 52, 102, 104,
120, 134
Трубецкой Е. Н. 97
Туманов В. А. 137
Тэкер В. 75, 88
Фабри Л. 17
Фейерабенд П. 31, 138
Феррари Д. 39
Фигнер В. Н. 23, 108
Физель Г. И. (Viesel H. J.) 122
Фихте И. Г. 87
Фойницкий И. Я. 98
Франко И. Я. 67
Фурье Ш. 21, 40
Холдейн Дж. Б. С. 86
Хохлов Р. Ф. 138
Хрусталев В. 114—115, 138
Чайковский Н. В. 11
Чарушин Н. А. 11, 12, 138
Черкезов В. Н. 42, 76, 133
Чернышевский Н. Г. 67, 102
Четвернин В. А. 84, 138
Чичерин Б. Н. 54, 97
Шапиро А. 17
Шарамович 10
Швицгебель А. 11
Шевченко Т. Г. 67
Шеметов А. И. 138
Шишко Л. Э. 11, 15
Штаммлер Р. 122
Штирнер М. 6, 26, 75, 87, 88,
107, 121
Щапов А. П. 10, 67
Шипанов И. Я. 111, 112
Эльцбахер П. 120—121, 134
Энгельс Ф. 14, 15, 41, 42, 44,
48, 57, 58, 60, 107—109, 133
Эпикур 87
Эфроимсон В. П. 86
Ячевский В. В. 138
Ященко А. С. 67

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 5
Глава I. Жизненный и творческий путь 7
Глава II. Учение о государстве и праве 24
Методологические основы 26
Происхождение и сущность государства 43
Общество, экономика и государство 54
Формы государства. Отрицание государства .... 64
Право и законы. Преступление и наказание . . . . 83
Глава III. Политико-правовое учение П. А. Кропоткина *
в оценках и интерпретациях 107
Заключение 124
Приложение. Из работ П. А. Кропоткина 128
Литература 133
Указатель имен 140

Ударцев С. ф.
У28 Кропоткин. — М.: Юрид. лит., 1989. — 144 с. —
(«Из истории политической и правовой
мысли»).—ISBN 5-7260-0100-1
В книге исследуются политико-правовые воззрения видного
деятеля русского и международного революционного движения,
теоретика анархизма П. А. Кропоткина. Освещаются его
жизненный путь н основные этапы творчества, характеризуются взгляды
мыслителя на общество, государство и право, его отношение
к революции, дается критический анализ различных
интерпретаций его идей. Показываются роль и место учения Кропоткина
в истории политической мысли, отношение В. И. Ленина к его
деятельности н произведениям.
Для юристов, историков, философов.
1202000000-059 в л
19-89 67.3
012(01)-89
ISBN 5-7260-0100-1
Сергей Федорович Ударцев
«КРОПОТКИН»
(Из истории политической и правовой мысли)
Редактор Л. А. Могусева
Художник Н. В. Илларионова
Художественный редактор Э. П. Батаева
Технический редактор А. А. Арсланова
Корректор М. Ю. Калинцева
И Б № 1783. Научное издание
Сдано в набор 25.11.88. Подписано в печать 14.04.89. А-00567. Формат
64Х1007з2- Бумага типографская № 2. Гарнитура литературная. Печать
высокая. Объем: усл. печ. л. 7,02; усл. кр.-отт. 7,22; учет.-изд. л. 7,83.
Тираж 30 000 экз. Заказ № 7213. Цена 45 коп.
Издательство «Юридическая литература»
121069, Москва, Г-69, ул. Качалова, д. 14.
Областная типография управления издательств, полиграфии и книжной
торговли Ивановского облисполкома, 153628, г. Иваново, ул.
Типографская, 6.